1905 г.

В среду, 16 февраля 1905 года, в 10-м часу утра, почил о Господе преосвященный Вениамин, епископ Горийский, первый викарий Грузинской епархии.

Почивший – уроженец Нижегородской епархии, родился в 1862 году и, следовательно, умер в возрасте полного мужества, в пору расцвета своих духовных сил. В мире Владимир Борнуков, покойный архипастырь получил первоначальное и среднее образование в духовно-учебных заведениях родной епархии. По окончании курса Нижегородской духовной семинарии в числе первых студентов он определен был священником в селение Мишно, Васильского уезда. В скором времени он овдовел и решил посвятить себя высшему образованно и затем всецелому и безраздельному служению Церкви в сане инока. В 1889 году он поступил в число студентов Петроградской Духовной Академии и здесь, согласно просьбе своей, был пострижен в монашество преосвященным Антонием, ректором Академии, ныне митрополитом Петроградским. По окончании курса Академии покойный проходил духовно-учебную службу в должностях помощника инспектора Петроградской духовной семинарии, затем смотрителя Заиконоспасского духовного училища в Москве; с 1896 года он был назначен в Кутаисскую духовную семинарию инспектором, затем через год и ректором, с возведением в сан архимандрита. В 1902 году он, как отлично изучившей церковную жизнь в крае и выдвинувшийся далеко недюжинными административными способностями и усердием к службе в исполнении различного рода должностей, на него возлагаемых, был призван высшей церковной властью к сану епископскому и назначен первым викарикм Грузинской епархии и вместе членом Грузино-Имеретинской Святейшего Синода Конторы, а с 1903 года и председателем окружного училищного совета Грузинского экзархата.

Трезвый ум, чуткая наблюдательность, правдивость слова, прямота в действиях, глубокая осведомленность в каждом вопросе, горячая преданность долгу и интересам службы, – вот отличительные черты, проявленные преосвященным в святительском служении. К этому нужно прибавить твердость и настойчивость характера, строго обдуманную систему действий и при всем этом неизменное благородство, благожелательность и отзывчивую любовь ко всем, с кем покойный имел частные или служебные отношения. Скромность его всегда значительно скрывала весь блеск его познаний и глубокой начитанности решительно во всех областях ведения, но люди, близко его знавшие, искренно изумились необыкновенной научной любознательности покойного и его трудолюбию в книжных занятиях.

Все говорило за то что, в лице преосвященного Вениамина Церковь наша получит иерарха высших умственных и нравственных дарований и административных выдающихся способностей.

Но Господь судил иначе. С молодых лет здоровье владыки было слабо, а в год священнической службы в нем обнаружился роковой недуг – чахотка. Вся дальнейшая жизнь была постепенным и медленным угасанием, и только необыкновенно правильной жизнью и воздержанием объясняется то, что преосвященный боролся с недугом так долго. В октябре минувшего года владыка почувствовал себя совсем худо и слег в постель. К обычному недугу присоединилась болезнь почек, вследствие поражения их туберкулезом; началась водянка. Болезнь тянулась, то усиливаясь, то ослабевая. На праздник Рождества Христова владыка не мог встать с постели; этим он воспользовался для доброй исповеди и причащения Св. Таин; в праздник он мог даже принять близких, пришедших его поздравить. Затем опять наступило ухудшение; пришлось выпускать воду. Тяжелая болезнь усиливалась нравственными удручениями: владыка получал известие о смерти одного за другим его родных; последнее известие, незадолго до смерти им полученное, о кончине его родной горячо любимой сестры произвело на него особенно тягостное впечатление: он сразу осунулся и сильно загрустил.

В последний день жизни он рано встал с постели, обошел квартиру, кое-что прибрал на письменном столе, постоял у окна и даже мог ласково поклониться на приветствие одного из соборян. Затем он почувствовал сильное утомление и лег в постель; пришедшему, по обычаю, доктору он заметил, что, не послушавшись докторского совета, он вставал, немного походил, и поэтому чувствует себя хуже.

Вскоре после этого владыке сделалось крайне тяжело; дыхание стало тяжким и мучительным; видимо, приближался конец земного жития. На вопрос, можно ли войти к нему одному из близких и любимых им лиц, умирающий ответил: «после; я молюсь». Действительно, уста его шептали молитвы; дыхание становилось стесненным; сознание стало покидать страдальца. В эти минуты вошел к умирающему архипастырю его близкий и любимый друг преосвященный Димитрий, епископ Гурийско-Мингрельский, поспешивший к больному при известии об его тяжком положении. Преосвященный Димитрий стал читать отходные молитвы и покаянный канон, и под звуки молитв, прерываемых слезами окружающих, страдалец-архипастырь предал дух свой Господу.

В Синодальной Конторе уже начиналось в это время заседание. Высокопреосвященнейший владыка-экзарх по получении известия о тяжелой утрате немедленно приказал члену Конторы архимандриту Георгию, духовнику покойного – игумену Герасиму совместно с соборным кафедральным клиром отправиться к почившему архипастырю, помазать тело его елеем и, облачив в подрясник, приуготовить к облачению. По донесении о том, что все исполнено, владыка-экзарх отправился на квартиру покойного; здесь же присутствовали преосвященные Димитрий и Евфимий, все члены Конторы и причт Сионского кафедрального собора.

Почившего в кресле перенесли в зал, и началось облачение во все архиерейские одежды, причем протодиакон читал положенные на облачение молитвы. По облачении почившему, в предстояние иподиаконов, держащих трикирий и дикирий, провозглашено было протодиаконом: «Тако да просветится свет твой пред человеки», и затем он положен был на стол, на лицо его возложен был воздух, а на главу – митра; все тело было покрыто мантией.

Началась первая умилительная панихида, в предстоянии высокопреосвященнейшего владыки-экзарха. Панихида заключилась чтением святого евангелия, каковое предначал сам владыка-экзарх. По разоблачение владыка-экзарх здесь же, в квартире покойного, назначил комиссию для разбора ризничных вещей, казенных бумаг и личного имущества почившего; здесь же составлены были телеграммы в Петроград и другие города с извещением о смерти преосвященного Вениамина.

Панихиды были назначены ежедневно в 2 часа дня и в 7 час. вечера; в четверг, пятницу и субботу назначены были архиерейские служения литургии в Сионском соборе. Вынос тела почившего в собор состоялся в пятницу, 18 февраля, после дневной панихиды, погребение совершено в субботу, 19 февраля.

Могила покойному архипастырю устроена в левом приделе Сионского собора, у стены. Заупокойную литургию в день погребения и отпевание совершил владыка-экзарх в сослужении преосвященных Леонида, епископа Имеретинского, прибывшего к погребению, Димитрия, епископа Гурийско-Мингрельского, Евфимия, епископа Алавердского, и множества духовенства. В соборе присутствовали ученики духовного училища, корпорации духовно-учебных заведений и много богомольцев.

За литургией говорил слово, посвященное памяти почившего архипастыря, протоиерей Иоанн Восторгов⁵⁶, а на отпевании – преосвященный Димитрий на русском языке и преосвященный Евфимий на грузинском языке.

Вот задушевная речь преосвященного Димитрия:

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Преосвященнейший владыка, возлюбленнейший, о Господе, почивший брат!

Мне, в продолжение не одного года пользовавшемуся у тебя особым вниманием, дружеским расположением, искренней любовью, надлежит сказать прощальное слово в присутствии Церкви, в собрании многих принести тебе посильную благодарность за те без числа многих добрые минуты, которые приходилось мне проводить у тебя с пользою для души, ума и. сердца моего.

Ты, во дни своего пребывания с нами выделявшийся всегда из окружавшей тебя среды скромностью и смирением, этими отличительными свойствами истинно христианской души, никогда не позволял никому из своих близких свидетельствовать пред тобой чувства благодарности, как бы велико ни было благодеяние, явленное тобою. Поэтому-то я, многим и многим облагодетельствованный тобой, не тесно, и весьма не тесно чувствовавший себя в сердце твоем, желанием возжелал в день последнего нашего свидания на земле припасть к дорогому для меня гробу твоему и всенародно исповедать перед тобой благодарные свои братские чувства. Девять лет тому назад, на заре моей церковно-общественной службы и первых дней служения твоего в Закавказье, встретились мы с тобой в этом самом городе, ставшем по неисповедимым судьбам Божиим местом всегдашнего твоего покоя, и с тех пор мы не разъединялись. Промысел Божий за это время то посылал меня возделывать ниву Христову под твоим ближайшим руководством, то на время отделял, то вновь заставлял работать с тобою вместе, но общение наше никогда не прерывалось, единение росло и о Господе укреплялось. Время, проведенное вдали от тебя, и встречи на жизненном пути с новыми и новыми начальниками и сослуживцами давали мне возможность вникнуть поглубже в твой характер, оценить все богатство твоей простой, искренней русской души, проникнуться благоговением перед редкими свойствами твоего нежного сердца, недюжинными дарованиями твоего пытливого богословствующего ума. И я, воистину сблизившись с тобой, благоговея пред тобой, как младший брат в семье может только благоговеть перед старшим на много себя братом своим, всегда во все время общения нашего считал себя недостойным братской твоей любви, дружеской привязанности, дважды при расставании со мной, в Кутаисе и Тифлисе, вызывавшей у тебя, при всей твоей нелюбви к обнаружению своих чувств, слезы.

Да и не я один из твоих бывших любимых сослуживцев, близких твоих людей, был проникнут к тебе чувством благоговения: все, решительно все, имевшие когда-либо случай не только стоять вместе с тобой у одного общего дела, но имевшие случай хоть раз даже побеседовать с тобой, поразились твоим определенным, ясным, светлым христианским взглядом на жизнь общественную, церковную, на жизнь дорогого нашего отечества – святой Руси, удивлялись твоему необыкновенному трудолюбию, живому стремлению к просвещению и пленялись твоей честностью, правдолюбием, справедливостью и истинным смирением твоим.

Зная хорошо родину, ты любил простой сердцем народ русский за его святость, любовь к Церкви и ее учреждениям и всегда старался о просвещении народа. Помня, что необходимо для просвещения других самому быть просвещенным, ты, без преувеличения можно сказать, все время своей земной жизни обогащал свой ум серьезным чтением. Не выходило на Руси ни одной новой философской и богословской книги и брошюры, которые не побывали в руках у тебя и классические места которых не подверглись бы подчеркиванию твоего карандаша. Огромная начитанность, множество научных познаний должны были отвести тебе видное место в иерархии отечественной Церкви, но ты предпочитал по своему смирению быть вдали и работать отсюда на общую пользу и личным своим примером воодушевлять на далекой окраине всех верных сынов России к дружной, совместной работе. Превосходя многих и многих из нас научными своими познаниями, ты, никогда никому не давал чувствовать своего превосходства, а, наоборот, всячески старался скрыть его.

Обладая духом учительства, прекрасным талантом воспитания молодежи, ты, будучи призван к педагогической деятельности, в должности смотрителя училища, инспектора и ректора семинарии, высоко держал свое знамя учителя, воспитателя и руководителя целого учебного заведения. Ни одна мелочь из жизни воспитанников не ускользала от тебя незамеченной. Любя, жалея и в высшей степени снисходя к слабости человеческой натуры, ты принимал, однако, все зависящие от тебя меры к исправлению учеников и неослабно заботился об их благополучии.

Обладая нежным, любящим сердцем, ты и в должности ректора семинарии, и в архиерействе главным образом старался осушить побольше слез всех обездоленных вдов и сирот. Имея же отличительной чертой своей души правдивость, ты никогда не изменял правде, всегда прямо и откровенно, пред кем бы то ни было, излагал свои мнения и требовал от всех своих ближних этой евангельской истины. Требуя же от людей исполнения этого полезного долга, ты первый подавал пример честного исполнения своего долга.

Бегло окидывая взором весь пройденный тобой на земле путь, нам, любящим тебя, слишком тяжело расстаться с тобою, ибо ты воистину был светильником, и Церковь Божия могла бы хвалиться тобою, как достойнейшим иерархом своим. Но ничто не вечно на земле. Злой недуг, давно-давно точивший твои дыхательные органы, в борьбе с которым ты явил все величие, всю силу своего славного духа, заставил тебя преждевременно смежить очи.

Прощай, дорогой владыка, до явления Господня. Прости меня за это безыскусственное слово. Ты всегда снисходил к моей слабости; верю, и теперь ты смотришь на меня своим ласковым взором. Прощай, дорогой владыка, не забывай нас в своих молитвах пред Престолом Мздовоздаятеля Праведнаго, моли Его о нас, о мятущемся крае нашем, да пошлет Он, Господь, мир и безмятежие, мы же, пока живые, не перестанем молить Господа о светлом радовании души твоей в обителях Отца Небесного! Веруем, что наш Спаситель, Господь и Бог Иисус Христос – путь, истина и жизнь – воззрит на тебя благоукоризным оком и сладчайшим гласом воззовет к тебе: «Побеждаяй, той облечется в ризы белые, и не имам отмыти имене его от книг животных, и исповем имя его пред Отцем Моим и пред ангелы Его».

От духовной семинарии, от чинов канцелярии экзарха и от Тифлисских Покровских миссионерских церковно-приходских школ были возложены на гроб венки, а от Тифлисского духовного училища – икона Спасителя. Надписи на лентах весьма выразительно определили душевные свойства почившего владыки: «Известна мудрость твоя и доброе расположение твоего сердца» (корпорация духовной семинарии); «Твое благородство и мудрость ободряли нас в труде, а нежное сердце твое старательно щадило силы подчиненных» (чины канцелярии экзарха).

По окончании отпевания гроб был обнесен священнослужителями вокруг Сионского собора и затем внесен в придел и опущен в могилу. Тотчас же о. ректор семинарии архимандрит Никандр, пользовавшийся особым расположением почившего архипастыря, совершил о нем первую надгробную панихиду.

Поминальная трапеза устроена была высокопреосвященнейшим владыкой-экзархом в своих покоях.