Глава VIII. Полемика Цельса против иудейства и апология Оригена

Потоп, ковчег и Девкалион. Преступление Лота и анализ его. Вопрос об обрезании

Иудеи не представляли собой прогнанное египтянами стадо рабов, так как они, будучи насельниками Египта, свободно оставили его⁷⁹⁵; они также не были египтянами и по происхождению, потому что те имена, какие наблюдаются в Библии, чисто еврейского происхождения и они продолжаются от Авраама до переселения евреев в землю Ханаанскую⁷⁹⁶. Возможно, что они и не заявили о себе никакими достоинствами и не пользовались почитанием у других народов, так как эллины мало знают их историю. Но кто обратит внимание на удивительное устройство управления иудеев и их законодательство, тот убедится, что оно было лишь осуществлением божественного рода жизни на земле. Иудеи не признавали никакого Бога, кроме Высочайшего: никогда не допускали, чтобы среди них появлялся делатель идолов, или художник, изображающей их, или здание, наполненное идолами. Не должно ли удивляться, что среди них не наблюдалось ни одной блудницы, соблазнительной для молодых людей. В их судах председательствовали люди ученейшие, испытанные в их благочестии и добродетели в течение многих лет. Эти люди на обычном и официальном языке назывались у них богами (Пс. 82), так как их чистая и безупречная жизнь возвышала их над всеми. Весь иудейский народ, взятый в целом, представлял собой не что иное, как общество философов⁷⁹⁷. Моисей не только не обманул иудеев своими колдованиями и не увлекал их ложью, но именно он дал им закон, которым они могут гордиться перед человечеством. Кто исследует намерения, руководившие Моисеем при издании этого закона, и рассмотрит способ управления, введенного им, сравнив его с другими, тот увидит, что ни один народ не вызывает к себе такого удивления, как иудейский. Все, что не приносит человечеству пользы, он устраняет и удерживает только то, что дает преимущество. Искусство заклинания и всякую науку о заклинаниях они не только считают вводящей человека в обман, но и появление ее объясняют действием злых духов⁷⁹⁸.

«Иудеи стараются возвести свой род к первым обманщикам, употребляя при этом темные и двусмысленные имена». Ориген: ясно, что эти таинственные имена произошли от трех патриархов – Авраама, Исаака, Иакова, и когда они произносятся с прибавлением имени Божия, они имеют великую силу, так что не только иудеи, но и все, опирающиеся на тайную науку и искусство заклинания, пользуясь формулой: «Бога Авраама, Бога Исаака, Бога Иакова», заклинают духов, также и в книгах о магии немало встречается названий и наименований богов, противопоставляемых силе этих духов и достаточно показывающих, что эти люди стояли в некотором близком общении с Богом⁷⁹⁹. К таким же именам принадлежат Адонай, Небесный, Саваоф... Высказав кратко мнение Аристотеля и Эпикура о происхождении имен и наименований, Ориген продолжает: так называемая магия не во всех отношениях представляет собой пустое занятие, как это думают последователи Аристотеля и Эпикура; напротив, по свидетельству знатоков этого дела, она понимается как точное и положительное искусство, опирающееся на известные основы и правила, доступные только очень немногим посвященным лицам. Ориген смело утверждает, что подобного рода имена, какие европейское предание хранит с высоким уважением, в своем основании имеют некоторое богословие, возводящее к Творцу Вселенной. Вот почему эти имена имеют особенную силу, если они изрекаются в своем естественном порядке, и другие имена, если они призываются по-египетски, имеют воздействие на известных демонов, сила которых простирается на одни определенные предметы; существуют и имена, изрекаемые на персидском языке, и они имеют силу уже совсем над духами другого рода; так у всякого народа имена духов приспособлены для каких-либо особых его потребностей. По вопросу об именах должно сказать еще то, что по свидетельству людей, обладающих искусством заклинаний, одна и та же заклинательная формула, произнесенная на отечественном языке, производит то, что обещает, будучи же переведена на другой язык, она уже не производит принадлежащего ей действия и теряет свою силу. Значит, правильно заключает Ориген, не в самих предметах, обозначаемых именами, и не в свойствах, какими они обладают, но в особенном сочетании звуков заключается та внутренняя сила, которая производит то или другое действие. А в таком случае оказывается, что демонам, обитающим на земле и получившим в удел различные места, усвояются имена соответственно местным и племенным наречиям⁸⁰⁰. Это учение о магии, с такой обстоятельностью и знанием дела изложенное Оригеном, на первый взгляд могло бы показаться крайне неожиданным и случайно вставленным в его полемику с иудейством, если бы оно не объяснялось из собственных воззрений Оригена. Истолковывая слова Библии: «сойдем и смешаем языки их» (Быт. 11:7), Ориген спрашивает: «Не должно ли думать, что различные ангелы назначены Богом управлять языками, так что каждый ангел как бы отпечатлевает в порученном ему народе свой язык, сливается с ним и является не столько представителем его национальности, сколько языка, в котором он выражается. Он управитель-князь его языка; так появились князья языков вавилонского, персидского, греческого и пр.» (Origenis. Homil. in Num. IX, ed. Lommatsh. Berolini, 1839. P. 112). Итак, каждый народ поставлен под управлением своего ангела, исполняющего роль невидимого князя его языка, который, как происшедший по повелению Господа, имеет священный, магический характер. Отсюда становится понятно, что язык, подчиненный управительству ангела известной, например, египетской национальности, не может быть переведен на другой язык, так как он подпадает власти ангела, управляющего, например, персидским языком и потому теряет свою магическую силу с переходом в область языка, подчиненного ангелам других народов.

Возможно, что Моисей перенял учение о миротворении у мудрых и ученых мужей, но вопрос в том, какое учение он заимствовал у них: ложное или истинное; если ложное, то, следовательно, и не мудрое, и не заслуживающее похвалы, и если он в этом же искаженном виде передал его и своим соплеменникам, то он несомненно заслуживал бы порицания. Но уже самый источник, из которого Моисей почерпал свои сведения – мудрые люди, – показывает, что он сообщил своим подчиненным мудрое учение и истины. О, как бы это было желательно, если бы Эпикур⁸⁰¹, а также и Аристотель⁸⁰², еще более нечестивый по сравнению с первым в отрицании учения об определении, и если бы стоики, допускающие телесность Бога, приняли это учение мудрых мужей, тогда мир не был бы переполнен заблуждениями, отвергающими Провидение или допускающими его с ограничениями, или же вводящими тленное начало. Теоретическое же воззрение иудеев и христиан считается нечестивым на том основании, что оно не расточает похвал по адресу имеющих нечестивые представления о Боге и выражается в твердой вере, что Бог один и тот же и никогда не изменяется⁸⁰³.

Цельс подвергает рассказы Моисея о миротворении осмеянию на том основании, что хронология мира определяется только 40 000 годами, да и до исполнения еще этого числа остается много времени, и вследствие этого находит веру христиан в миротворение неразумной; тогда пусть он укажет основания, побудившие его к тому положению, что еще раньше того, как этот мир получил настоящий вид, происходило много огненных и многоводных потрясений, и что самый последний потоп был при Девкалионе, а последнее воспламенение при Фаэтоне, и если Цельс для подтверждения высказанной мысли сошлется на авторитет Платона⁸⁰⁴, то и мы, христиане, имеем право верить, что в чистой и благочестивой душе Моисея, парившей выше всего сотворенного и всецело прилепившейся к Творцу Вселенной, обитал Божественный дух, известивший ему все это несравненно яснее, чем Платону и какому-нибудь другому мудрецу, греческому или варварскому⁸⁰⁵.

Цельс, хотя и против своей воли, должен был прийти к тому заключению, что мир уже не так долголетен, как полагает это древнее мифологическое предание эллинов, так как неизвестно, на какое время падают все эти рассказы о Девкалионе и Фаэтоне⁸⁰⁶, а потому они не могут служить какой-либо прочной основой для установки точной хронологии. – Изобретателями этой сложной хронологии у Цельса выступают египтяне, мудрейшие люди по Цельсу, вся мудрость которых выражается в поклонении неразумным животным⁸⁰⁷ и в основаниях, приводимых ими в доказательство того, что этот способ богопочитания разумен и исполнен таинственности. И если египтяне, рассказывающие басни, пользуются доверием как философы загадок и мистицизма, то неужели рассказы Моисея о миротворении, написанные для всех народов, должны считаться за пустые басни и не могут заключать в себе даже аллегорического смысла⁸⁰⁸?

Что же касается до дней творения, то Ориген, повторив, согласно библейскому сказанию, то, что сотворено в шесть дней, отсылает за подробностями к своему истолкованию первой книги Моисея, к сожалению, не дошедшему до нашего времени⁸⁰⁹, и обсуждает лишь частности, относящиеся к этому событию. «Неразумно утверждать, что Бог делал что-либо собственными руками, так как рукоделие и все подобное не принадлежит к области божественного» (Цельс). Но есть известный род выражения (Ориген) образным способом и иначе, чем говорит буква: «Такие подобообразные выражения, как речь Давида: «небо возвещает славу Божию»⁸¹⁰ или «небо дело рук Твоих»⁸¹¹, воспринимаются разумом вместе со всеми другими местами, где говорится о членах Божиих, и тогда почему же нельзя сказать, что Бог работал руками, так как, что Он повелевает, всегда должно быть добрым и достойным похвалы»⁸¹². Бог не имеет ни уст, ни голоса (Цельс). Бог, несомненно, не имеет голоса, и если к Нему применяют выражение «голос», то сообразно разуму природы, в котором он может описываться как движущийся воздух, даже всеразрушающий, или что-нибудь подобное тому; в других местах Священного Писания слово «голос» употребляется в ином смысле: «И весь народ услышал голос Бога» – очевидно, здесь слово «голос» нужно понимать в духовном смысле. Цельс говорит: «Бог выше всех вещей, о которых мы знаем»; но какие предметы при этом он разумеет? Если он здесь предполагает человеческое тело и то, что в обычном порядке обозначается им, то и христиане согласны с ним. Понимает ли он здесь совокупность всех вещей, то и христиане признают, что все существующее получает свое бытие в Боге. Если же он пожелает истолковать свои слова в высшем смысле, что все вещи, какие человеческая личность может познавать и понимать, меньше, чем Бог, то и Ориген не хочет отказываться от здравого разума, так как Бог превосходит не только то познание, к какому способна человеческая личность, но и всех тех существ, какие превышают человеческую природу⁸¹³.

Историю змеи, противодействовавшей Богу и принудившей человека преступить заповедь Божию, Цельс называет рассказами старых женщин, не обращая при этом никакого внимания на рай, насажденный Богом на Востоке, на разнообразные деревья, приятные на вид. Он не упоминает и многих предметов, так как их нельзя понимать в буквальном смысле; но ведь и христианин, прочитав диалог «Пир», разве не мог ли бы также надсмеяться и издеваться над ним? Цельс подвергает порицанию сказанное у Моисея: «И навел Господь на человека крепкий сон, взял одно из ребер его и закрыл плотью, и создал Господь из ребра, взятого у человека, жену» (Быт. 2:21–22). Приводя текст не в полном, а сокращенном виде, он сам дает понять, что одним составом слов руководиться не должно, допуская, таким образом, что подобного рода место должно понимать духовно. Утверждая, что «подобных рассказов стыдятся разумные из иудеев и христиан и обращают их в аллегории и притчи», Цельс вступает в противоречие с самим собой. Если Гесиод, просвещенный и вдохновенный от Бога человек, истолковывает (аллегоризирует), что Бог дал женщине зло вместо огня, но он, конечно, находил здесь тайный и духовный разум, то почему рассказ Моисея о происхождении женщины из ребра первого человека не может быть мыслим и объяснен духовно? Рассуждая беспристрастно и объективно, нужно признать, что рассказ Моисея о жене не басня, но философская тайна, высказанная в подобии и вызывающая к себе удивление. Цельс презрительно проходит мимо рассказа Моисея, но уж если дозволено учить и вместе порицать, то пусть Цельс сам рассудит с собой, что приводимые им стихи этого вдохновенного и просвещенного Богом мужа не дают ли и христианам полного права издеваться и осмеивать его рассказы? Не потешна ли также история о ящике Пандоры⁸¹⁴?

Ориген признает, что все сказанное Гесиодом может быть объяснено при помощи философии, хотя и сомневается, понял ли этот внутренний смысл сам поэт. Эллины свободно одевают свои истины в стихи и образы; египтяне и прочие варварские народы также скрывают под покрывалами и загадками свои познания. Почему же одни иудеи, их законодатели и книгописатели считаются тупыми и невежественными головами? Разве этот один народ, руководимый самым превосходным образом, всегда возвышающий свои очи на несозданное существо Божие, в Нем полагающий всю свою надежду, ничего не получил от Божественной силы⁸¹⁵?

1. Потоп, ковчег и Девкалион

Цельс не знает истории потопа и не обращает внимания на то, каких размеров достигал Ноев ковчег. Обычная величина ковчега определяется в длину 300 локтей, шириной 50 и высотой 30⁸¹⁶, но если в него должны были войти все животные, обитавшие на земле, по семи пар чистых животных и по семи нечистых, то он не мог поместить бы их всех в себе. Цельс называет Ноев ковчег достойным посмеяния, так как, по его мнению, он назначен был для всех предметов, существовавших на земле. Если считать совершенно правильными указанные выше недостаточные размеры ковчега, то тогда и издевательство Цельса над размерами ковчега Ноя имело бы за собой разумные основания, так как не мог же Ной построить свое здание в виде пространного и большого города. Чтобы определить величину ковчега, нужно принять в расчет не обыкновенный и употребительный локоть, а повышенный, при котором длина ковчега будет простираться на 90 000 локтей, шириной 2500⁸¹⁷, и не должно ли удивляться тому, что он так был благоустроен, что мог противиться самым сильным волнениям моря; он представлял собой прочное здание, соединенное в одно целое не простой смолой, но крепко связывающим асфальтом, и потому не следует ли изумляться провидению Божию, все порождения зверей собравшему в один ковчег, чтобы земля опять наполнилась ими и чтобы справедливейшие из людей стали отцами всех, имеющих быть после потопа⁸¹⁸? Цельс уверяет, что легенда о Девкалионе, в искаженной форме воспроизведенная Моисеем в Библии, пребудет всегда в памяти мира, но в таком случае разве не более вероятно то, что по всему миру распространится именно рассказ, сообщенный в священных книгах целому народу⁸¹⁹?

Обращаясь к критическому разбору, предложенному Цельсом, истории иудейского народа от начальных времен его до исхода из Египта, Ориген ограничивается большей частью краткими, а иногда любопытными замечаниями. Дополняя недостаточные известия Цельса библейскими данными, он в большинстве случаев обсуждает их с той возвышенной точки на иудейство, какая раз навсегда была им установлена в рассматриваемом отделе. В колодцах и источниках с живой водой, дарованной праведным, он усматривает духовный разум. Он прямо заявляет, что Св. Писание пользуется часто случающимися в жизни людей событиями, чтобы обрисовать нам дело великой важности и высшей справедливости; все это наблюдается в рассказах Библии о колодцах, браках, праведных и женщинах, окружающих их. В повествовании же Моисея о целомудренных женщинах и их служанках прямо лежит духовный разум.

2. Преступление Лота и анализ его

Более внимательно Ориген останавливается на истории Лота с дочерями, возмущаясь замечанием Цельса, что все это более отвратительно, чем Фиестовы вечера. Нужно попытаться, рассуждает Ориген, какими-либо средствами извинить тот соблазн, какой дает этот рассказ Библии читателям. Эллины сами поднимали вопрос, какие действия в природе злые, какие добрые и какие должны считаться нравственной срединой. Воля, или намерение человека, производит добрые или злые дела, но когда воля человека не добра и не зла, это не приносит человеку ни чести, ни вреда, поскольку он одновременно служит добру и злу. Рассматривая поступки человека с точки зрения этой моральной философии, они утверждали то учение, что тесное общение отца с дочерью представляет собой нравственную средину, ни добрую, ни злую (хотя в благоустроенных странах и городах оно непозволительно); они предполагали такой случай, когда исчезнет весь род человеческий и в живых останутся только мудрый человек и его дочь: поступит ли этот человек несправедливо, если он при таком положении дела войдет в общение со своей дочерью, чтобы предупредить полное уничтожение рода человеческого? Отсюда явствует, что у греков по этому вопросу говорили свободно, без опасения вызвать этим какой-либо соблазн. А эта пара юных дев, слышавших кое-что о погибели мира в огне⁸²⁰, и не представляя дело ясно, не могла ли легко вообразить, что их отец является единственным человеком, способным утвердить и продолжить род человеческий? Заслуживают ли они, впавшие в столь естественное заблуждение, более сурового осуждения, чем тот мудрец, позволивший стоику рождать от своей дочери детей, когда весь мир может погибнуть смертью? Но Ориген не настаивает на безусловной правильности заимствованной у стоической школы морали. Он знает некоторых, обсуждающих поступок Лота с дочерями не так снисходительно и считающих его за отвратительное преступление, так как плодом его явилось возникновение двух проклятых народов – моавитян и аммонитян. Св. Писание не дает какого-либо критерия для нравственной оценки поступка Лота; оно нигде не рассматривает его как дело безразличное, но и не осуждает как нечто злое, достойное наказания; поэтому каждый может обсуждать историю Лота по своему усмотрению; для окончательного решения вопроса важно, если одни вменяют ему духовный разум, другие пытаются извинить поступок Лота какими-либо другими способами⁸²¹.

Как и следовало ожидать, свою апологию иудейства, вопреки всем оскорблениям, нанесенным Цельсом иудейскому народу⁸²², Ориген заканчивает новыми похвалами по их адресу, отчасти повторяя уже сказанное. Как превосходно (воспевает он в панегирическом тоне) и достойно удивления устроение иудейского государства, и если кто правильно представит намерения их законодателя и точно исследует образ его управления, сравнив его с другими правительственными системами, он найдет, что ни один народ в мире не заслужил такого управления. Иудеи не знают ничего о боевых играх, конных ристалищах и театрах с их обнаженными фигурами; и кто не почтет за счастье принадлежать к этому народу, который с первой поры нежного детства привык возвышать дух выше чувственных вещей и верить, что мир не заключен в них, но находится там, где нет ничего телесного? Вместе с молоком матери он воспринимает учение о бессмертной душе и подземных наказаниях и о вознаграждениях отличающихся благочестивым поведением... Короче, иудеи составляют собой удел и наследие Божие (Втор. 99)⁸²³. Платон пытался составить картину совершенного государства, но Ориген сомневается, удалось ли ему это так хорошо, как Моисею⁸²⁴.

Цельс утверждает, что все, что у иудеев принимается как достопочтенное и почитаемое, заимствовано у других народов. Иудеи, как и персы Юпитеру, приносят жертвы своему Богу на высоких горах. Но иудеи веруют только в одного Бога, имеют один дом молитвы, единственный алтарь для всесожжений, алтарь воскурений и одного высшего священнослужителя. Они отличаются от персов и тем, что хотя персы восходят для принесения жертв на высокие горы, каких много дано в их стране, но их жертвы не могут быть сравнены с жертвами, установленными законом Моисея, где они являются прообразами и тенью небесных благ и в тайне изъясняются жрецами, какая цель преследуется в законах о жертвах и что они должны значить. Иудеи не почитают ни неба, ни Юпитера, зная, что хотя даны многие существа, возвышенные над всеми небесами и всеми видимыми тварями, но все-таки они ничтожнее по сравнению с Богом⁸²⁵.

3. Вопрос об обрезании

С большим вниманием Ориген останавливается на обрезании как отличительном признаке иудейской национальности. – Вопрос об обрезании требует обстоятельного исследования, так как причины, вызвавшие появление его у иудеев, совершенно иные, чем у египтян и колхидян⁸²⁶, и потому обрезание всех этих народов должно рассматривать совершенно иначе, чем обрезание иудеев; как из того положения, что народы приносят жертвы одинаковым образом, нельзя заключать, что они жертвуют одному Богу, так же из того, что все обрезываются, нельзя заключать, что обрезание у всех совершается одинаковым образом и имеет одно и то же значение. Самые мысли, намерения и законы учредителей обрезания различны, а отсюда и природа обрезания изменяется. Так, все греки говорят о справедливости. Но справедливость Эпикура – совершенно иная, чем справедливость стоиков, не желающих верить, что наша душа имеет три части. Храбрость Эпикура, не боявшегося никаких трудов и лишений, не похожа на ту, какой могут похвалиться ученики Платона, выводящие храбрость из той части души, где имеет седалище гнев, помещаемый им в груди. Так же нужно судить и об обрезании; и оно имеет столько же родов, сколько насчитывало учителей, допускавших обрезание.

Иудеи хвалятся обрезанием потому, что они имеют на то основания. Их обрезание не только отличается от обрезания египтян и колхидян, но и от того обрезания, каким пользуются арабы, потомки Измаила, сына Авраама, хотя Измаил и обрезался вместе с Авраамом. Иудеи утверждают, что только такое обрезание имеет значение и правоверно, какое совершено в 8-й день; отсюда можно предполагать, что особый случай обусловил избрание этого числа, хотя, быть может, возможны и случаи сверхординарного обрезания, и, вероятнее всего, к такому чрезвычайному обрезанию приступали для того, чтобы избежать преследования ангела, ненавидевшего народ иудейский и доставлявшего вред необрезанным, обрезанных же он не мог мучить и прикасаться к ним. В подтверждение этой догадки можно указать на вторую книгу, где Моисей рассказывает, что прежде чем его сын Елеазар обрезался, ангел хотел умертвить его. Тогда Семфора, знавшая это, обрезала крайнюю плоть сына своего и, бросив к его (ангела) ногам камень, сказала: «Ты жених крови по обрезанию»⁸²⁷. Известно, что этот ангел держал власть над иудейским народом, пока кровь не проливалась при обрезании, но вся его власть исчезала, когда появлялась кровь. Впрочем, Ориген отказывается входить в подробности для разрешения поднятого вопроса, чтобы вместо пользы не принести соблазна, тем более, что он превышает понятие обычного человека. По мнению Оригена, эта власть ангела над иудеями простиралась до того времени, когда Иисус принял плоть и подвергся обрезанию⁸²⁸.

Отказ от употребления свинины иудеи не причисляют к своим достоинствам, не считая этот поступок какой-нибудь важной особенностью своей национальности, так как они знают природу зверей и причины, по которым они разделяются на чистые и нечистые; до пришествия Иисуса все это является лишь прообразом. Ученики Пифагора не употребляют ничего имеющего жизнь, но пусть они идут, куда хотят; и у христиан существуют аскеты, отказывающиеся от всякой пищи, но они преследуют совершенно другие цели⁸²⁹.

Цельс прославляет халдеев и называет их народом, с древнего времени получившим имя божественного, так как мир должен был благодарить их за то, что научили его (вводящему в ложь) искусству посредством наблюдения звезд возвещать счастье и несчастье людям. То же имя божественности принадлежит и магам, от которых получила имя и самая наука чародейства, переданная ими другим народам для предотвращения несчастий и погибели; египтяне также с древнего рода были божественными (быть может потому, что они от древних времен ненавидели иудеев). И персы – божественный народ (хотя они брали своих матерей в жены и смешивались со своими дочерями); то же самое должно сказать об индийцах (хотя некоторые из них и пожирали человеческое мясо). Только иудейскому народу Цельс не оставлял никакого места среди божественных народов. Но Цельс не обращает внимания на то, как много попечительности оказывал Бог иудеям и по каким мудрым законам управлял ими, и не знает и того, что из падения их произойдет спасение язычников, даст богатство миру, и когда число язычников исполнится, то весь Израиль спасется (Рим. 11:11–12; 55:27)⁸³⁰.

Что иудейский народ был в особенности приятен и угоден Богу, это можно видеть отчасти из того, что люди, чуждые иудейству, часто взывали к Богу евреев, частью из того, что хотя число его значительно уменьшилось, он находился под защитой Бога. Так, Александр Македонский не нанес иудеям никакого зла, несмотря на то, что они отвергли предложенный им договор и военный союз против Дария; говорят также то, что тот же Александр пришедшему к нему в великолепных облачениях первосвященнику иудейскому поклонился и удостоверил, что так одетого мужа он видел во сне, провозвестившего ему, что он покорит всю Азию через свое оружие⁸³¹. И христиане согласны, что иудеи угоднее Богу, чем все другие народы. Но все милости и покровительство достались христианам после того, как Иисус силу, какая дарована была иудеям, передал верующим из язычников, и пусть римляне всеми средствами и на всех путях пытаются истребить христиан, но достигнуть этой цели они никогда не могут, так как рука Божия спорит за их веру и хочет, чтобы слово Божие из уголка иудейской земли распространилось по всему миру⁸³².

Свой апологетический отдел, направленный против унизительной оценки иудейства, Ориген заканчивает следующим заявлением: «Мы по силе своей возможности позволили отразить обличения Цельса, с какими он напал на иудеев и их учение». Теперь «я хочу сказать несколько слов в предупреждение тем, которые хотели бы нас обличить в высокомерии, что мы, присваивая себе познание истинного Бога, не были очарованы ни Моисеем, ни ложными чудесами Иисуса; но мы, к великому нашему счастью, слушаем Бога, говорившего через Моисея и Иисуса, исповедуем истинным Сыном Божиим в уверенности, что Он подарит величайшие блага тем, которые в своих поступках исполняют Его заповеди»⁸³³.