290. Порок языка
Есть пороки, которые до того внедрились в массы народные, что мы, пастыри Церкви, кажется, устали бороться с ними и опускаем руки, благо не видим от них таких вопиющих последствий, какие, например, видим от пьянства. А между тем они не меньше пьянства растлевают душу народную, заражают духовную атмосферу на Руси и иногда становятся прямо – нетерпимыми. Таков порок сквернословия и «черного слова». Не говорю уже о деревне, где пьяные отцы еще так недавно нарочито давали пятилетним малюткам уроки этой мерзости, – даже в городах, даже в наших столицах, на улицах совершенно безнаказанно звучит скверноматерное слово. Даже пословицы есть: «Ругается, как ломовой извозчик, как сапожник». Как ни мерзостно слышать эту ругань, а поневоле ее терпишь: ведь пока едешь по улице, то, если бы привлекать к ответственности ругателей, пришлось бы раза два-три остановиться, чтоб «составить протокол». Да еще свидетелей потребуют. «Пробовал я, – говорил мне один почтенный батюшка, – делать так: если мой извозчик произносил матерное слово, я останавливал его, заявлял ему, что больше не хочу ехать с ним, потому что глубоко оскорбляет и меня, и прохожих своею руганью, но ничего не выходило: опять приходилось прибегать к полиции, чтобы отвязаться от него – он требовал вознаграждения за проезд – стоит ли заводить с ним дело, когда он же будет торжествовать над тобою победу, ибо кому охота быть свидетелями его безобразия, не говоря уже о потере времени и неприятностях при этом?»
Но этого мало. Порок этот – как ни странно это сказать – довольно распространен и среди наших интеллигентов. Если не скверно-матерное, то «черное» слово получает даже право гражданства в самой печати. Не говорю о мелкой уличной прессе, – даже в такой солидной газете, как «Новое Время» – пусть простит меня почтенная редакция – встречаются имена духа тьмы в их народном произношении. Читаю корреспонденцию с театра войны: солдаты и их командиры, нисколько не стесняясь, перекидываются «черным» словечком, то – в милую шутку, то – в виде привычного красного словца, то – как крепкое бранное слово. А что гг. корреспонденты не выдумывают эти словечки, а пишут с «натуры», это может подтвердить каждый священнослужитель, находящийся теперь среди войск в самом близком общении с нашими героями-воинами. Правда, есть еще чистые души, свободные от этой заразы, и их, конечно, немало, которые сторонятся и черного, и матерного слова: они берегут себя, но не смеют громко протестовать против проявления этого порока среди товарищей, чтоб не получить кличку «святоши», «красной девицы» и под. Они смущаются, иногда приписывают неудачи военные именно сквернословию товарищей, но тем и кончается дело. Скорбят душою, а что могли бы они сделать?
Вот что пишет мне один добрый пастырь из глуши Саратовской губернии.
«Недавно мне пришлось услышать от своей прихожанки, жены мученика-воина, убитого на войне, о таком сетовании. Муж ее, после излечения от полученной на войне раны в одном из лазаретов, был отпущен на некоторое время домой на поправку. И вот он, человек, по общему признанию, очень богобоязненный, кроткий и смиренный, жаловался ей, жене своей, что на войне, среди нашего войска, страшно развито сквернословие, в котором виноваты все – и нижние чины, и самые высшие начальники. «Какая это война, – говорил этот воин, теперь покойник, убитый после вторичной отправки на войну, – на каждом слове ругань, куда ни повернись – сквернословие». И действительно, стараясь проверить справедливость этой жалобы, я убедился, что сквернословие, присущее очень многим, особенно развито среди военных. Многие из прихожан заявляли мне, что многие нижние чины, учителя новобранцев и ополченцев, унтер-офицеры и фельдфебели, на всяком слове сквернословят, как будто не могут обойтись без крепких слов. Я часто возмущался этим, но в то же время утешал себя мыслию, что на войне-то, на самом поле битвы, едва ли дозволяют себе этот грех. Оказывается, что все равно – и пред глазами смерти не могут расстаться с пагубною привычкою. Рассуждая далее и становясь на точку зрения упомянутого солдатика, я стал думать: уж не за то ли нас Господь наказывает на войне и не дает успеха, что весь воздух заражен сквернословием, как бы удушливым газом, и помощь Божия и благословение отгоняется таким, почти общим, грехом наших воинов? Прочитав же вашу статью «Хитрые сети», я и вовсе подумал: не есть ли сквернословие такая же измена русских людей православной вере и учению христианскому, как наше сектантство и идолопоклонство евреев?»
В заключение автор просит «поднять свой голос на борьбу с грехом сквернословия и обратиться с воззванием ко всем русским людям, в частности к воинам – оставить пагубную привычку, оскорбляющую Господа и отвращающую милость Его от нас и от наших воинов на поле брани».
Порок сквернословия – старорусский порок; едва ли он не составляет наследие еще татарского ига. Против него всегда боролись пастыри Церкви, писатели-иноки, гражданские законы. И писать особое «воззвание» после немалой литературы есть ли надобность? Из наиболее сильных, готовых поучений против сего порока укажу хотя бы на свой «Троицкий Листок» под заглавием «Беседа о сквернословии и о матерном слове», или на поучение известного проповедника протоиерея Полисадова: «Кто учит людей срамословию?» Указываю на эти листки потому, что они уже имеются именно в форме листков, как наиболее удобной для массового распространения («Тр. Листки» № № 88 и 719). Надо такие и подобные листки распространять тысячами среди войск. Надо, чтобы военные священники неустанно твердили при всяком удобном случае, что порок этот сквернит и душу, и тело, отгоняет Ангела-хранителя от человека, отнимает покров Матери Божией, и прочее.
Наши воины – души восприимчивые ко всему, что идет от Церкви, от отца духовного. Правда, привычка делается второю природою, особенно привычка языка: невольно, незаметно для самого себя сквернослов станет повторять гнусные слова, но уже и то хорошо, если человек будет почаще упрекать себя за привычный порок: сознание во грехе уже начало его исправления. Совесть верующего воина, ввиду постоянной опасности смерти, бывает особенно чутка: духовники говорят, что воины в окопах с радостью откликаются на предложение исповедаться и причаститься Св. Таин при всяком удобном случае. Вот время, зело благоприятное для напоминания им о необходимости борьбы с привычным пороком. И мы знаем, что добрые пастыри не упускают при этом случае вразумить сквернослова, но обычно слышат: «Что делать, батюшка? Привычка уж такая, не утерпишь». Дают обещание сдерживаться, но снова и снова впадают в тот же грех.
Офицеры должны бы придти на помощь пастырям в борьбе с этим пороком. К сожалению, и сами они, многие из них, сквернословия за грех не считают. Хорошо бы, если бы высшие военные начальники обратили внимание офицерства на этот порок. Надо помнить религиозную природу русской души: она не может жить без мистики, она черпает силы в мистических, религиозных настроениях, в молитве, в покаянии, в чистой совести. Она, слава Богу, как я выше сказал, чутка к требованиям совести. Она верует, что Бог помогает тем, кто помнит заповеди Божии, лишает благодатной помощи тех, кто оскорбляет Его грехом. Она смиренна по духу нашей матери-Церкви, воспитывающей нас в духе смирения. Такова, в общем, природа русской православной души. Надо стараться, чтобы русский православный воин был всегда готов вступить в бой с врагом его Веры, Царя и Отечества с чистой совестью. Это дает ему дерзновение уповать на помощь Божию. Известно, что нечистая совесть бездерзновенна. Сквернословие каждый воин считает грехом. Ругается по скверной привычке языка, но в душе, вспомнив Бога, говорит: «Прости, Господи». Вот и надо глубже запечатлеть в его чуткой душе сознание, что сквернословие есть тяжкий грех, лишающий его Божия благословения и помощи, что поэтому надо бороться с ним всемерно, дабы победить врага Божией помощью. Наш враг забыл Бога, не только не сдерживает, но и поощряет в своих солдатах всякого рода жестокость: он полагает, что чем более солдат ожесточен против врага, чем отчаяннее будет натиск, тем скорее будет одержана победа. Известно, что пред приступом, пред атакой, германцы поят своих солдат коньяком и другими одуряющими напитками. Слава Богу, что наши христолюбивые воины в этом не нуждаются. С крестным знамением, с твердою надеждою на Бога, они идут в бой. Чем смиреннее пред Богом, чем покаяннее настроена душа воина, тем ближе к нему помощь Божия. Призыв к покаянию, к сознанию своей греховности не может внушать уныния: уныние, по учению св. отцов, есть порождение гордыни, а покаяние – приближение к Богу и обновление духовных сил. Мы, русские православные люди, вместе с царем Давидом твердо помним, что Господь – не на силу коня смотрит, не к быстроте ног человеческих благоволит; благоволит Господь к боящимся Его, к уповающим на милость Его (Пс. 146:10). А потому и Церковь наша не престанет призывать к покаянию, к исправлению жизни, как всех сынов родной земли, так и воинов христолюбивых.