229–231. О монашестве епископов

Дня не проходит, чтоб в печати не поднималось все новых и новых вопросов, касающихся той или другой стороны церковной жизни, церковных обычаев и канонов. Вкривь и вкось стараются непрошеные радетели интересов Церкви толковать по поводу этих вопросов, чтобы смутить православных, в простоте верующих в Церковь, и подорвать в них доверие к Церкви, предварительно лишив в их глазах доверия представителей церковной власти. Синод не каноничен! – восклицают они и обвиняют епископат в подделке Регламента, положенного в основание Синода. Теперь г. Панков стремится доказать, что монахам нет места среди епископата, и приходится отражать это новое нападение на современный строй церковного управления, весь построенный – уже тысячу лет назад – на монашестве епископата. Помещаю в своих дневниках пока письма мои в “Новое Время», посланные с целью прояснить туман, напускаемый без всякой нужды в атмосферу церковной жизни г. г. Панковыми, которым очень хотелось бы вторгнуться с своими пресвитерианскими вожделениями в эту церковную жизнь.

I

Письмо в редакцию “Нового Времени», помещенное в № 13728

В № 13721 “Нового Времени», в ответ на письмо архиепископа Антония, ставится вопрос: “Почему же все наши епископы должны быть монахами и не возводят в архиерейский сан белое духовенство?»

Каноны церковные не запрещают возводить в сан архиерейский и белых священников, но те же каноны, именно правило 12-е Шестого Вселенского собора, требуют, чтобы рукоположенный во епископа обязательно прекращал сожитие с своею супругою: “аще же кто усмотрен будет сие творящий, да будет извержен». Итак, церковный канон строго предписывает епископу безбрачие. А в таких условиях чем же епископ-белец будет отличаться от монаха? Обеты монашества известны; они сводятся к трем: девство, нестяжание и послушание. Но разве епископ, будь он монах или белец, не обязан руководствоваться всецелым отречением от своей воли, от всех личных интересов, если он хочет всецело отдаться своему служению? Прочтите его обеты, произносимые им пред посвящением: они строже обетов монашеских. А с отречением от семейной жизни, по силе правила Шестого Вселенского собора, чем же он будет отличаться от монаха, если даже не примет монашеского пострига? Разве тем, что будет иметь право в скоромные дни есть мясо? Но он должен будет вспомнить, как посмотрит его паства на епископа, ядущего мясо, и слова великого Апостола Павла: аще мясо соблазняет брата моею, – не имам ясти мясо во веки! И что же это за епископ, который не хочет подчиниться, если еще не канону, то тысячелетнему порядку церковному, требующему от епископа обетов монашества? Конечно, эти обеты свяжут его совесть покрепче, но, по смирению служителя Христова, он должен бы радоваться, что сии обеты будут укреплять его немощную волю. Притом же, он будет должен в своем епископском служении руководить и монахами, которые будут входить в состав его паствы: хорошо ли, если каждый раз, как он будет поучать монахов, в его совести будет слышаться упрек: “ты – не монах, тебе ли учить монахов».

Вот почему еще Шестой Вселенский собор, постановляя правило о безбрачии епископов и предусматривая те ссылки на практику апостольских времен, какие теперь делаются при требовании, чтобы епископ был не монах, оговорился: “сие же глаголем не ко отложению или превращению апостольского законоположения, но прилагая попечение о спасении и о преуспеянии людей на лучшее, и о том, да не попустим какого-либо нарекания на священное звание. Ибо глаголет божественный Апостол: “вся во славу Божию творите: безпреткновенни бывайте иудеем, и еллином, и Церкви Божией, якоже и аз во всем всем угождаю, не иский своея пользы, но многих, да спасутся. Подражатели мне бывайте, якоже и аз Христу».

При Апостолах, конечно, монахов еще не было, но девственники были, каковым был и Апостол Павел. А раз Церковь каноном своим поставила безбрачие условием епископства, то нет никаких оснований требовать, чтобы епископы были не монахи. Да напрасно умалчивают и о том, что значительная часть современного епископата состоит из бывших белыми священниками: нет нужды называть таких святителей по именам. Они приняли монашество, но не забыли быта и жизненных нужд белого духовенства, а потому и вопрос: почему не возводят белое духовенство в сан епископский – не имеет места, на него отвечает жизнь: возводят, и очень часто, но с принятием монашества; а на другой вопрос: почему все наши епископы должны быть монахами, – можно ответить вопросом же: а для чего это условие было бы нужно устранить, когда обеты архиерейские почти совпадают с монашескими, кроме разве таких условий, как неядение мяса, и тогда как тысячелетняя экономика церковной жизни ввела в эту жизнь монашество архиереев? Не говорю о том, что вся Русь привыкла видеть епископа в мантии и клобуке, и пр.

II

За тысячелетний обычай

(Письмо в редакцию “Нового Времени», помещенное в № 13739)

На мое письмо в редакцию, помещенное в № 13728 “Нового Времени», г. Панков откликнулся статьей “Епископские недоразумения». Недоразумения у епископов, конечно, возможны, но не чужд их и г. Панков. Я привел правило Вселенского Собора, требующее для епископа прекращения сожития с супругою. Вывод совершенно ясен: епископ должен со дня рукоположения хранить безусловное целомудрие наравне с монахом. Жена перестает для него быть женою, она становится только сестрою, как и всякая другая женщина-христианка. Можете не называть это “полным расторжением брака», но в существе дела это все же будет “безусловным прекращением брачных отношений». И в этом отношении такой епископ и без пострижения есть безусловно – монах. Правило строго карает нарушение сего канона: аще усмотрен будет – да извержется. Подчиняясь сему правилу, избранный во епископа иерей тем самым уже отрекается от сожития с женою, дает обет целомудрия по благоговению к воспринимаемой им благодати архиерейства и из послушания Вселенскому Собору, т. е., Церкви. Надеюсь, против сего г. Панков спорить не будет.

Перехожу к понятию о “послушании». Г. Панков понимает его как “безволие». Признаюсь: такое определение монашеского послушания меня несколько испугало: уж не разумеет ли г. Панков под нашим словом “послушание» какой-нибудь гипноз, внушение, парализующее волю? Очень жалею, что в газетной заметке не могу распространиться на тему о послушании; скажу только, что послушание мы считаем основным началом духовного воспитания, матерью смирения, христоподражательною добродетелью. Все мы, православные, обязаны быть в послушании Богу в исполнении Его заповедей, в послушании Церкви и власти церковной, а епископ несет сугубое послушание канонам церковным и всем распоряжениям высшей церковной власти: он и управляет, и приказывает, и наказывает, и награждает, и все, что долг ему повелевает, творит – за послушание. И это “послушание», это безусловное отсечение своей воли пред Церковью, этот тяжелый крест служения Церкви он несет в сознании, что для него есть как бы продолжение монастырского послушания, есть средство его собственного спасения. Не будучи связан семейною жизнью, он имеет возможность всего себя всецело отдать на служение Церкви и скорее, чем семейный, оградить себя от того риска, о коем говорит г. Панков – “риска отдать в руки и распоряжение своих приспешников и подчиненных епископское дело». А разве у семейного епископа не может быть таких “приспешников» (я сказал бы: сотрудников, а не каких-то приспешников)? И почему это непременно и только семейный епископ может, а монах-епископ уже не может “сближаться с паствою и низшим духовенством, печаловаться о них пред мирскими властями по старине, милостиво относиться к грехам и заблуждениям ближних» и пр.? Наша русская церковная история знает множество Богом прославленных святителей – печальников народных, и все они были монахи, да и теперь не оскудела наша Церковь такими святителями, как митрополит Московский, не говоря уже о других. И к чему все эти рассуждения, когда весь вопрос сводится просто к тому: какие причины мог бы представить кандидат архиерейства, чтобы не принимать пострижения, хотя бы из уважения к тысячелетнему обычаю в нашей Церкви? Ведь и многие каноны церковные сначала были “обычаями», а потом закреплены соборами в каноны. И без особо уважительных причин таких вековых обычаев нарушать не следует. Что же касается правила, которое говорит, что монахи обещаются не иных пасти, а пасомыми быти, то речь идет о тех епископах, которые “низошли в монашеский образ», т. е. оставили кафедру и стали бы искать снова кафедры самочинно или распоряжаться в монастыре, как епархиальные архиереи. Это, конечно, было бы нарушением обета послушания, как самочиние.

Слова Апостола Павла и я приводил как пример, как должно бережно относиться к совести немощных братий; ставлю себя на место немощных и вопрошаю паки кандидата иерея во архиереи: отрицаясь от семейной жизни, ища смирения, чтобы именоваться и – конечно – быть “смиренным епископом», а смирение, как известно, стяжавается не иначе, как послушанием, – почему он уклонился бы от обетов монашеских? Почему и мирянин, г. Панков, не желает иметь своим епископом монаха? Почему иным мирянам в наше время так хочется изменить установившийся тысячелетием обычай?

III

За идеалы белого духовенства

(Письмо в редакцию “Нового Времени», помещенное в № 13746)

Наше время – век понижения идеалов. Идеал недостижим: будите совершенни, яко Отец ваш Небесный совершен есть, говорит Господь. Но мыслимо ли для человека достигнуть сего идеала? И вот он хочет свести его на землю, принизить, сделать для себя доступным, не замечая того, что чрез это подменивает его и обманывает себя.

В. В. Розанов полагает, что “решительно» каждый русский священник “чувствует муку» при мысли: “отчего я или мой ближний, священник праведной жизни, высокого ума, большой ревности к Церкви, за то только одно, что мы семейны, лишены навсегда права быть блюстителями Церкви, быть епархиальными?., лишены права епископата.?» – “Вот, говорит г. Розанов, мысль каждого священника, вот горе каждой сельской и городской священнической семьи». Позволяю себе сказать, что автор оскорбляет сто тысяч иереев Божиих, не допускающих и мысли критиковать правило Вселенского Собора, т. е. Самой Церкви, возбраняющее епископу вести брачную жизнь. Я уже не говорю о том, что только честолюбие может возбуждать “чувство муки» в иерее и “горе в семье» в виду такого правила Церкви. Может быть, в среде ста тысяч иереев и найдется десятка два-три, тронутых модными идеями протеста против действующих канонов Церкви, а среди их матушек не хочу и думать, чтоб нашлось и столько мечтающих быть “архиерейшами». Церковь, принимая, между прочим, во внимание слова св. Апостола Павла: не оженивыйся печется о Господних, а оженивыйся печется о мирских, а посему неженатый или разлучившийся с женою с большим усердием отдаст себя всецело великому служению епископства, и постановила быть епископу безбрачным, тем более, что среди верующих всегда можно найти небольшое число лиц, способных понести крест архиерейства в безбрачии. И смиренные служители алтаря Господня, внимая велению правил церковных, благодарят Бога за жребий служения иерейского, нимало не испытывая никакой “муки», никакого “горя» при мысли, что они не могут быть кандидатами в архиереи, а их матушки – в “архиерейши». Они знают, что не земные почести, а вечное спасение – последняя цель их подвига, а там, на небе, у великого Пастыреначальника, будет свой суд, на коем могут оказаться и первые – последними, и последние – первыми. Это в военной среде принято за идеал: “плохой тот солдат, который не мечтает быть генералом», а в Церкви Божией – не так: “плохой тот священник, который считает себя достойным архиерейства даже, вопреки правилам Церкви».

Теперь я вопрошаю В. В. Розанова: откуда он взял, будто до Шестого Вселенского Собора “монахи не допускались в епископы?» А великие отцы – законоположники монашества, как Василий Великий, Иоанн Златоуст, Григорий Богослов и многие другие “преподобные» разве не были монахами? Или они отреклись от монашества, как уверяет автор? Где это нашел г. Розанов, будто все таковые монахи, избранные во епископа, “предварительно должны были снять с себя обеты монашества и одеяние монаха»? “Да, говорит он и подчеркивает: каждый такой монах сбрасывал с себя монашество»... далее не привожу выписки его слов, но говорю прямо и решительно: это клевета на святых Божиих, на монашество, на Церковь, которая будто бы требовала этого сбрасывания: это – неправда, это – вымысел, коему г. Розанов нигде в церковной истории не найдет подтверждения! А значит, и все его выводы, основанные на сем вымысле, лишены всякого значения. Неправда и то, будто белое духовенство всегда и везде враждебно настроено против черного: бывают исключения, но – только исключения; в общем же, могу сослаться на весь сонм святительский, на всех добрых иноков, что они нимало не терпят от белого духовенства нареканий и, особенно, вражды. Равно и мы, монахи, с любовью смотрим на служителей Церкви Божией, живущих семейно, видя в них своих сослужителей во Христе. Басня о взаимной вражде черного и белого духовенства выдумана ненавистниками монашества, а их теперь немало на Руси.

Суть дела в вопросе о кандидатах епископства в том, что ни мы, монахи, ни белые иереи, послушные канонам Церкви, не можем, да и не хотим, нарушать их, пока сама Церковь, на Восьмом Вселенском Соборе, аще Господь изволит сему быти, не пересмотрит их и не изменит, если сие признает благопотребным. Тогда, и только тогда, не после Всероссийского Поместного Собора, который не имеет права отменять каноны Вселенского Собора, а после Вселенского Собора мы примем новый канон о брачном состоянии епископов, если, говорю, это Церковь постановит. А пока довольно и того, что каждый иерей имеет право быть избранным на епископство, под непременным условием отречения от брачной жизни, а у нас на Руси, по многовековому обычаю, и – принятия монашества.

В заключение позволю себе сказать В. В. Розанову, да и многим светским писателям, что “преподобные» отцы наши Сергий Радонежский и Серафим Саровский “святителями» не были, а потому и называть их сим словом не подобает. “Святитель» значит, на языке Церкви, архиерей, и когда какого-либо угодника Божия, не имевшего архиерейского сана, называют “святителем», то, уж, да простят нам, церковникам, нашу скрупулезность: нам кажется, что писатель, так неуместно употребляющий слово “святитель», в языке церковном является... несведущим.

IV

“За святое послушание»

(Письмо в редакцию “Нового Времени», помещенное в № 13753)

В вопросах, касающихся особенно веры и Церкви, долг совести властно повелевает быть наипаче беспристрастными и спокойными; но когда вас подозревают в том, что вы “всячески стараетесь скрывать многие касающиеся современных церковных порядков истины» и делаете иногда “заведомо неверные сообщения», что вы “ не уважаете читателя и сознательно извращаете смысл церковных правил», что вы “всеми мерами свое измышление, которое дали при пострижении отлагать, стараетесь выдать за церковный закон» и, “рассчитывая на всеобщую неосведомленность читателей, делаете утверждения, явно противоречащие церковным законам, и выдаете за канонические предписания», – при таких условиях вести спокойно обмен мыслей в газете довольно трудно. А г. “Мирянин», в № 13745 “Нового Времени», во всем этом меня не только подозревает, но и обвиняет. Одно замечу кстати: мне кажется, что когда с вами говорит известный вам человек с открытым лицом, то говорить с ним в маске анонима или псевдонима как будто... не совсем вежливо. Но ведь бывают обстоятельства, когда без маски не обойдешься: и пчеловоды надевают сетку, когда достают мед.

Оставляя в стороне общие фразы, бросающие на меня тень какого-то не то подлога церковных правил, не то их сокрытия, сделаю несколько замечаний по адресу г. “Мирянина» на те строки его статьи, где его обвинения против меня как бы иллюстрируются. Но тут уж и мне есть основание подозревать его самого в сокрытии всей истины. Так, приведя 5-е правило св. Апостолов о том, чтобы священнослужители, в числе коих поименован и епископ, “не изгоняли своих жен», он замолчал помещенное тут же, в “Книге Правил», толкование на это правило известного древнего канониста Зонары, которое гласит: “изгнание жены запрещается священным лицам потому, что сие казалось бы осуждением супружества. Впрочем, говорит далее толкование: воздержание епископов от супружества есть древнее предание, от которого отступление Шестой Вселенский Собор заметил только в некоторых африканских церквах и тотчас запретил своим правилом 12-м». Вот как понимала апостольское правило древняя Церковь. А что так понимает и современная нам Церковь – видно из того, что толкование Зонары внесено в нашу “Книгу Правил». Это “толкование» есть, вместе с тем и толкование 12-го правила VI-го Вселенского Собора. Г. “Мирянин» позволяет себе толковать 12-е правило по своему смышлению, не имея для себя никакой опоры в самом правиле: по его мнению, “Собор только установил временный обычай безбрачного состояния епископов, пока не прекратится соблазн». Но в правиле нет ничего, дающего основание к такому толкованию. Правило говорит очень категорично: “да не будет отныне ничего такового; аще же кто усмотрен будет сие творящим (т. е. сожительствующий с женою), да будет извержен». И пока это правило не отменено равным по авторитету Вселенским Собором, дотоле оно имеет полную силу и обязательность для Православной Церкви.

Толкование Зонары для нас ценно и в том отношении, что свидетельствует о древности “предания» о воздержании епископов от брачной жизни: уже во времена VI Вселенского Собора это было всеобдержным обычаем в Церкви, так что уклонение от него было уже соблазном для верующих.

Г. “Мирянин» напоминает мне о монашеских обетах: спасибо за доброе напоминание, которое всегда благовременно. Но, милостью Божией, я их помню и, Богу содействующу, тщуся, по мере сил, исполнять. К сожалению, он не дочитал в этих обетах двух слов и не приводит их. Да, монах должен пребывать в монастыре “до последнего издыхания», сохранять послушание к игумену и всей братии и пр., и “пребывать в монастыре сем», т. е. в котором он пострижен, но тут же прибавлено: “или в нем же ти от святого послушания повелено будет». Ясно, что для монаха “послушание» есть основная стихия его жизни, и что бы ему ни повелели, куда бы ни послали, какое “послушание», какой тяжелый крест – а что может быть тяжелее креста архиерейского? – ни возложили бы на него, – он должен все принять, все нести “за послушание». Знаю архиерея, который, в сане архимандрита, плакал, получив указ Синода об избрании во епископа, хотел послать телеграмму в Синод, что он – сошел с ума, чтобы только избежать тяжелого креста архиерейского, но старец приказал за послушание, и он пошел. Так иноки, призываемые к архиерейству, исполняют свой монашеский обет: “отложить своего разума измышления и своея воли мудрования»!

Совершенно напрасно г. “Мирянин» приводит 4-е правило IV Вселенского Собора: прочтите его все сполна и увидите, что оно говорит о монахах-самочинниках, “по произволу ходящих по градам, не желающих жить в своем монастыре и даже монастыри составляли для себя покушающихся», а не о тех, которые достойно избираются в епископы. Напрасно также обвиняет меня “в сознательном извращении смысла церковного правила», якобы “запрещающего совместительство иночества и епископства». Если бы его толкование 2-го пр. Собора в храме св. Софии было верно, то ужели Церковь на протяжении более тысячи лет, постоянно нарушая его, не замечала этого и ни разу не обратила на это внимание? Ясно, что она понимала это правило так, как и я понимаю: относила его только к епископам, ушедшим с кафедры в монастырь “на покой». Да и нельзя иначе понимать слова: “нисшедший в монашеский образ» – это именно и обозначают. Ушел с кафедры, поселился в монастыре, как монах, и живи, как монах, не ищи снова кафедры, хотя это не может связывать высшую церковную власть, если она найдет благопотребным для Церкви снова призвать тебя на кафедру, и опять таки не иначе как – “за послушание». За святое послушание мы, монахи-епископы, и исполняем заветы Апостола Павла: “паси стадо, настой, обличи, запрети, умоли»; за то же послушание апостольским и соборным правилам мы и при делах церковных стоим и разбираем их с рассуждением, тем самым исполняя свой монашеский обет отречения от своей воли и послушания уже не только игумену, но и всей Церкви Божией, церковной власти, всем канонам и правилам церковным.

V

За кого говорит история Церкви?

(5-е письмо в редакцию “Нового Времени»)

Наш спор о монашестве епископов не только не кончен, но и обещает быть бесконечным. Не знаю, полезно ли и продолжать его. Дело в том, что мы никак не можем, не оскорбляя свою мать-Церковь, допустить мысль, будто она не досмотрела явные якобы нарушения канонов своих же Вселенских Соборов и терпит это нарушение в продолжение – по крайней мере – полуторы тысячи лет. В самом деле, прошу принять во внимание: кто были законоположники монашества, кто писал для монахов правила? Да такие святители и великие вселенские учители, как Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст и множество других святителей. Но ведь, они все были – монахи! Святители, т. е. епископы, и в то же время – монахи! Правда, Василий Великий, Григорий Богослов и Иоанн Златоуст жили раньше IV Вселенского Собора, но, всеконечно, они были истинными носителями самого духа монашества и вместе строжайшими блюстителями канонов церковных, их духа, их силы, равно и все другие великие святители, как греческой, так и русской и других православных Церквей, да не только Церквей восточных, но и западных, святители – монахи, на протяжении более полуторы тысячи лет, с самого появления монашества, тысячи монахов-епископов – что же? все они не замечали нарушения канонов, принимая сан епископа? И никто, решительно никто из них не протестовал, что им дают такое послушание, которое будто бы заставляет их нарушать иноческие клятвы (обеты) и постановления Соборов относительно образа жизни и положения иноков в Церкви? Как объяснит мне это г. Царевский? Для нас совершенно ясно, что все они, святые отцы, законоположники иночества, все святые, Богом прославленные и Церковью именуемые даже вселенскими учителями, понимали иноческие обеты послушания не так, как понимает их г. Царевский, а именно так, как понимаем мы и с нами вся Православная Церковь.

А мы убеждены, что иноческие обеты не только не препятствуют послушанию архиерейства, но и содействуют к прохождению его. Здесь уместно повторить слова г. Царевского: “если бы Церковь иначе понимала эти правила, она изменила бы чин пострижения». В таком изменении нет никакой надобности, ибо и сам игумен, которому инок обязуется послушанием до конца жизни, давал такой же обет, и если толковать слово “послушание» в том смысле, как желают понимать его наши возражатели, то и игумен оказался бы нарушителем своих обетов, вступая в свою должность и начиная повелевать иноками.

Когда я прочитал статью г. Царевского, я был в родной мне Троицкой Сергиевой Лавре. И припомнилось мне: сколько вышло из постриженников этой Лавры, с благословения преподобного Сергия, во епископы, начиная с его племянника – Ростовского архиепископа Феодора. Справился, оказывается более ста епископов! А митрополит Филарет, упоминая о сем, говорит, что великий отец иноков, сам, по глубокому смирению своему, отказавшись от архиерейства, взамен себя дал столь великий сонм в лице епископов – его духовных потомков. Предоставляю историкам высчитать: сколько тысяч архиереев на протяжении полуторы тысячи лет вышло из монахов. Ужели все это – по недоразумению и недосмотру Церкви?..

В заключение скажу: меня очень удивил вопрос г. Царевского: “Может ли частная поместная Церковь давать инокам такое послушание, которое заставляет их нарушать иноческие обеты?» О какой поместной Церкви говорит он? Конечно, о нашей, русской. Но вот же история свидетельствует, что с самого возникновения монашества, когда наши предки были еще язычниками, Вселенская Церковь избирала кандидатов во епископы преимущественно из монашествующих: как же быть с этим фактом? Указания на такие исключительные факты, как посвящение епископа Маркелла без пострижения в монашество, не имеет никакого значения в нашем споре: ведь возможности такого избрания я не оспаривал, знаю и еще подобные случаи, но надо же принять во внимание, что – с одной стороны десятки тысяч монахов-епископов, а с другой – один-два епископа без пострижения. Надо помнить и то, что о. Маркелл привел за собою в единение с Церковью несколько тысяч из унии: при отсутствии канона, для него можно было сделать и отступление от обычая.

Нужно ли говорить о “такой», по выражению самого г. Царевского, “хрупкой соломинке», как мнение покойного архиепископа Димитрия Херсонского, будто “монах, делаясь епископом, перестает быть монахом»: в ответ на это можно указать на святителя Митрофана, Воронежского чудотворца, который не только был монахом, но даже и схимником, что не препятствовало ему быть добрым пастырем и угодником Божиим.

Из сказанного ясно, что Церковь понимала обеты монашеские не так, как понимает их г. Царевский, что она не только не запрещала своими канонами избирать кандидатов епископства из монахов, но и избирала их предпочтительно из монахов; правило же VI Вселенского Собора может быть отменено только Вселенским же Собором, а отнюдь не поместным. А так как, по общецерковному пониманию, обеты иноческие не только не противоречат архиерейскому послушанию, но и содействуют его исполнению, то уклонение от них для кандидата епископства, без особенно уважительных причин, каждый раз рассматриваемых Церковною властью, было бы, по меньшей мере, уклонением от церковного предания и обычая, веками установленного. Чтый да разумеет!

Это письмо не было напечатано в “Новом Времени»: читатели сами могут понять, почему. Сказать что-либо против приводимых здесь доводов не было возможности, ибо тогда пришлось бы действительно признать, что Церковь допускала нарушение своих же канонов в продолжение 1500 лет. Оставалось молчать. А чтобы у читателей газеты осталось впечатление, что ее сотрудники взяли в споре верх, предпочли письмо мое вовсе не печатать. Так оборван спор о монашестве епископов, и у читателей “Нов. Времени» осталось впечатление одержанной надо мною победы со стороны г. Царевского, “Мирянина» и пр. Ясно, что кому-то нужно, во что бы то ни стало, доказать, что монашество несовместимо с епископством, а потому – пусть-де будут “белые» епископы. Для сей цели, умалчивая о бесчисленных, буквально исчисляемых тысячами, епископах-монахах, откапывают в минувшем столетии несколько примеров поставления во епископы без пострижения, но – ни одного русского, а все – из бывших униатов, а один из грузин. Это – “рясофорные монахи». Беспристрастный читатель видит, как слабы эти примеры. Ведь и я не отрицал возможности исключений в таких особенных обстоятельствах, какие были, например, при присоединении униатов целыми тысячами, когда и можно, и должно было делать исключения из тысячелетнего обычая. Но почему так настойчиво хотят, требуют, чтобы наша Церковь оставила тысячелетний обычай: в случае избрания во епископа лица из белого духовенства предлагать ему принять монашеское пострижение? Что совмещение епископства с монашеством допустимо – в этом невозможно и сомневаться в виду тысяч архиереев-иноков. Умнее Церкви не будешь, как ни мудрствуй; Церковь говорит: монашество не препятствует, а напротив – помогает быть добрым архиереем; личное мудрование должно отложить, если хочешь быть во всем послушен Церкви; иначе – никто тебя не принуждает быть архиереем, не хочешь принимать пострижения – откажись и от епископства. Епископство – не карьера, а тяжелый подвиг, связанный с полнейшим самоотречением и самопреданием в волю Церкви.

Тот довод, который приводят в защиту своего положения, будто монах не знает жизни духовенства, – положительно не выдерживает никакой критики. Довольно указать на то, что в составе современного нам епископата имеется до 70 епископов из вдового духовенства (почти половина числа всех епископов), во главе с первосвятителем Русской Церкви: следовательно, церковная власть достаточно осведомлена о положении белого духовенства, об их нуждах, да и кроме того, разве мы-то, монахи, с пострижением забываем все свое прошлое, все, чему были свидетелями, пока росли, росли большею частью в деревне, в нужде, разве мы не помним, как тяжело жилось нашим отцам, которые служили обедню за крошню мякины, устраивали своих дочерей, наших сестер, за крестьян или же за мастеровых на фабрики, сами пахали матушку-землю, сами работали, да и мы, семинаристы, с ними в полях и огородах работали наравне с мужичками – ужели, приняв монашество, так все это и забыли?.. Как хотите, а обидно думать об этом!

Но надо же сказать откровенно и прямо: тут дело даже и не в монашестве епископов, а совсем в другом: кому-то нужно внести смуту в умы верующих, подорвать доверие к авторитету церковной власти, а чрез то и к божественному авторитету самой Церкви, посодействовать ее ослаблению, и если можно, – ее разложению посредством разных, несвойственных ее духу реформ в духе протестантства. Не хочу думать, что все такие реформаторы Церкви стремятся сознательно к такой цели, но, уклоняясь от руководства пастырей Церкви, бессознательно содействуют тем, кто работает уже сознательно в этом направлении. Верные сыны Церкви должны бы проникнуться убеждением, что ныне времена опасные для Церкви, что под видом ее благожелателей развелось много ее тайных врагов, лукавых, скрытых Ахитофелов, советующих именно то, что ведет не к пользе, а ко вреду Церкви. И если бы поняли эту опасность, то стали бы стремиться не к реформам в церковном управлении, – это не дело мирян, а иерархии, – не к новым мудрованиям в области догматов веры, а к теснейшему единению с иерархией, дабы под ее руководством глубже усваивать и к жизни прилагать учение Церкви, а чрез то достигать и опытного познания: какое великое благо – жить жизнью Церкви и воспитывать себя для вечноблаженной жизни.

Есть и еще нечто, удобь приемлемое только верующими в простоте сердца чадами Церкви. Для таковых только и пишу сии строки. В деле избрания епископов, будут ли то монахи или белые иереи, как и во всем, что совершается в недрах Церкви, ничто не бывает без воли Того, Кто есть глава Церкви. Бывает избрание недостойных – попустительно, а избрание достойных – благоволительно. Порядок избрания точно определен Соборами, которые говорят, что избрание совершается епископами же, а отнюдь не мирянами. Лично для избранного весьма важно, чтобы его совесть была совершенно чиста от всякого честолюбивого помысла и пожелания быть епископом: если он не искал, если даже всячески уклонялся от сего высокого звания, то может быть спокоен, может всецело положиться на благодать Божию, которая и будет ему содействовать в прохождении им своего высокого послушания. Христос не оставит Своего “соработника» в деле спасения душ человеческих без благодатной помощи. Он и добрую мысль ему пошлет, и добрых людей к нему на помощь направит, и обстоятельства будет располагать так, что его тяжелый крест, его бремя, символизируемое его омофором, будет для него легким бременем. Господь Сам будет работать с ним и за него дивным образом. Для тех, кто стал епископом вопреки своей воле, кто лишь за послушание принял на себя сие иго послушания, кто всецело в своем служении епископском предал себя в руки Христовы, это – несомненная истина, аксиома, опытом доказанная. И этот опыт веры – залог их доброго служения и крепости в минуты тяжелых испытаний. Такие епископы, по преимуществу, являются “созидателями тела Христова», яже есть Церковь Божия. Чрез них в особенности и действует Промысл Главы Церкви в судьбах Церкви. Потому и святая Церковь наиболее воздает честь и прославление отшедшим к Богу святителям своим, яко посредникам в общении земной Церкви с небесною в Таинствах и окорм-лении корабля церковного. Просмотрите святцы: большая часть святых Божиих, Церковью прославленных, за исключением мучеников, – все преподобные и святители. Мирян – наперечет, кроме, говорю, мучеников. Это, конечно, не значит, что в Царствии Божии их мало, но им земная слава не нужна, не нужна она и святителям, и преподобным, но нам нужен свет их добродетели, нам нужно взирать на их подвиги, чтобы укреплять в себе веру, какою они жили, как спасались, при помощи Божией благодати, и служили оружием спасения для ближних, для нас же самих. Великие уроки жизни по Богу дают и святые угодники Божии – миряне, но жизнь святителей и преподобных всецело была посвящена Богу и ближнему, и идеалы христианской жизни – жизни членов Церкви Христовой, в них сияют во всем своем блеске, во всей их красоте. Посему Церковь, а паче рещи Сам Бог, и прославляет их не только небесною славою, но и великою честью на земле, являя чрез их святые мощи чудеса и знамения великие в Церкви Православной, в среде верующих. Для нас в высшей степени спасительна самая идея, что без Церкви, вне Церкви нет спасения, а представителями Церкви, церковного водительства ко спасению, и являются святители Божии. И вот, вне всякого внешнего воздействия, как бы бессознательно, на самом же деле весьма жизненно, этою идеей живет само тело Церкви, верующий православный народ: он сам влечется Божией благодатью к избранникам благодати, преимущественно святителям Божиим, и, входя с ними в благодатное общение молитвы, прежде чем церковная власть признала их прославленными, указует сей власти – не какими-либо формальными бумагами, – это уж после, когда нужно будет возбудить дело формально, – а всеобщим всенародным преклонением пред памятью избранников благодати, так что местные епископы уже должны осведомлять высшую церковную власть о сем явлении в жизни Богом врученной им паствы. Дух Божий дышит, идеже хощет, и ими же Сам весть судьбами, помимо человеческого вмешательства, располагает движениями сердца народа православного к прославлению святых Божиих.

Повторяю: пишу я эти строки для людей православно верующих, а не для читателей газет известного лагеря: они не поймут нас, им покажется юродством то, что я говорю. Боюсь даже, что своими рассуждениями я введу их в такое искушение. Дай Бог, чтоб этого не случилось! А если случится, то пусть они прочтут в Евангелии от Матфея гл. 15, стихи 12–14.