146–148. Больное место нашей церковной жизни

I

Есть немудрая, но верная пословица: у кого что болит, тот о том и говорит. Больному свойственно жаловаться на свою болезнь, да и врач не знал бы, что лечить, если бы больной ему не пожаловался.

В духовной жизни познание своей духовной болезни важнее, чем в телесной. Телесный врач иногда угадывает болезнь по внешним признакам, а в духовной болезни прямо необходимо, чтобы больной сам опознал – и как можно лучше – свою болезнь. Без этого невозможно его исцеление. Вот почему у святых отцов так много заботы о познании грехов­ности в деле обращения грешника от заблуждения пути его ко Христу Спасителю в деле покаяния. “Егда узрит человек грехи своя яко песок морский, – говорят они, – се начало здравия души!” Что грехи есть, что душа больна у каждого – об этом и речи нет: это несо­мненно, более того: и грехов-то немало: их и не сочтешь сколько – яко песок морский, как песок у морского берега и на дне моря. И это – у каждого человека. Так вот, познать эти грехи, увидеть их в себе и составляет первую и главную задачу кающегося грешника.

“Кто узрит грехи свои яко песок морской, – говорят святые отцы, – тот выше сподобившегося узреть ангелов Божиих”. Когда он, после немалых трудов и борьбы с своим самоценом, наконец, при помощи Божией, добьется того, что увидит себя утопающим во грехах, рабом их, тогда и возопиет ко Христу Спасителю, как утопающий Петр, из глубины души: “Господи, спаси меня, погибаю!” С этого и только с этого момента и начинается выздоров­ление души, надежда на исцеление ее от греховной болезни.

Что говорим относительно отдельного человека, то верно и в отношении к целому обществу, к целому народу. Ниневитяне вняли слову пророка Ионы, познали всю глубину греховную, в какой очутились, ужаснулись суда Божия и покаялись, и с того момента нача­лось их духовное исцеление. То же бывало и не раз, как свидетельствует наша история, и с нашим Русским народом в годину великих испытаний. Окаевали наши предки свои грехи и исправлялись, и Бог внимал их покаянным молитвам, по заступлению и ходатайству Матери Божией и святых Божиих. И Русь спасалась от бед.

Но есть грехи, которые укрываются за добродетели, есть пороки, которые не дают возможности расцвесть во всей красоте добродетелям и лишают их свойственного им аромата райского. Человек как будто и делает добро, да делает-то его недобре, не так, как бы следо­вало, и, сам того не ведая, теряет цену своего добра в очах Божиих. А он, между тем, вооб­ражает ведь, что делает святое дело! Конечно, один Сердцеведец знает настоящую цену всякого нашего дела, но Он же и указал нам признаки истинного доброделания: это – смирение, отсечение своего смышления в порядке доброделания, сокровенность его, и совершенное отречение от всякой цены его: все Бог делает в нас и чрез нас, а мы – ничто! И воспитывается это свойство, как постоянное настроение, святым послушанием. Послушание – это вовсе не исключительно монашеская, это – общехристианская добродетель. Где оскудела эта добро­детель, там оскудело и всякое доброделание, хотя бы, по-видимости и творилось добро. По крайней мере, цена такому добру уже не та: если добро творится с послушанием, с отсече­нием от своей воли и смышления, то оно – чистое злато; а где нет сего самоограничения, сей проверки себя самого чрез такое самоотречение, там добро – много-много серебро, а не то и не дороже медницы.

Не раз мне приходилось и говорить и писать об этом, может быть, моему читателю покажется и лишнею беседа о сем. Но у кого что болит, тот о том и говорит: когда видишь, что в среде людей верующих блекнет золото чистое и становится медницей, надо не только говорить, но и кричать, не только писать, но и на камнях высекать – всюду немолчно проповедовать, чтобы труд людей верующих даром не пропадал, чтоб в их сознании не под­менивались чистые, святые идеалы православной жизни дешевыми идольчиками самоцена, тщеславия, фарисейского самодовольства. А между тем, чем больше присматриваешься к русской жизни, тем больше видишь этой подмены, и что печально: именно в среде тех рус­ских людей, в которых так хотелось бы видеть преемников заветов старой Руси, носителей ее идеалов. Все блекнет, все дешевеет, всем хотелось бы спастись как-нибудь полегче: не дивно, что секты разных “легкоспасенцев”, как называл в Бозе почивший Затворник Феофан пашковцев, все множатся: они вот таких-то и ловят в свои сети.

Укажу примеры – из первых, так сказать, попавших на глаза наблюдений. Вот старичок, очень добродушный, богомольный, трезвый и трудолюбивый. Вздумал он на Афон уехать – душу спасать.

Ему говорят: как? Да ведь ты женат?..

Что из того? Я не худое дело задумал.

Но как же жена? Отпускает тебя?

Ну, положим, ей-то не хочется, да ведь, я глава-то, не она. Я спасения ищу.

А заповедь Христова говорит: что Бог сочетал, то человек да не разлучает?

Это не просто сказано. Вон Алексей, человек Божий, ушел прямо с брачного пира, а я жил с женою лет двадцать, ну и будет. Без меня проживет как-нибудь.

Великий праведник, преподобный Алексий действовал по особому Божию указанию, а ты-то кто?

Ну, что тут толковать? Хочу и поеду!

Да ведь грешно жену бросать?

Да я для Бога. Я ведь там трудиться буду.

И никакие уговоры не действуют: задолбил одно – спасаться хочу, и конец. А жена плачет, не знает, где голову склонить.

И несчастный самочинник в деле спасения воображает, что Богу угождает!

Вот купец, богач, тоже хороший человек. Он состарился, чувствует, что жить остается недолго. Детей нет, жены тоже. А скоплен капитал, так, миллиона полтора, может быть, два. Надо пристроить его. Зовет приятеля, тоже купца, посоветоваться.

Тот оказался городским деятелем.

Завещай, брат, все городу. Поминать будем!

И завещание пишется. Купец умирает, и город получает уйму денег. Заводится и водопровод, и электрическое освещение, и трамвай. Что ж? Все это недурное дело. Только вот на дело Церкви, на распространение слова Божия, на построение храмов в далекой Сибири, на церковные школы, на дела миссии, проповеди Евангелия язычникам, на борьбу с сектами, с пьянством, с другими пороками – уж не взыщите. Православный христианин, кажется, был, а нужды матери-Церкви-то и забыл!

Вот мужичок деревенский. Он живет в Москве. Занимался отец его когда-то извозом, а сынок имеет уже постоялый двор для извозчиков. Дела идут хорошо. Жертвует он на храм Божий в родном селе: то паникадило повесит, то подсвечник, то хоругвь поставит, то престол Божий украсит. Казалось бы, все добрые дела. Но вот в его родной деревне понадобилась школа. Просит его священник: помоги, брат, построй нам школу.

Ну, на это у меня усердия нет. Стройте, немного помогу, а я вот хочу главы на храме Божием позолотить.

Да, ведь, школа-то обойдется тысячи полторы, много две, а главы-то у нас большие, а их восемь: достанет ли у тебя средств на это? Да на что нам золотые главы в селе-то, пройдет лет 15–20, они потемнеют, с ними одна забота будет, придется опять медянкой покрасить. А вот школа теперь – нужное дело, школа церковная: о детях-то надо позаботиться, чтоб в страхе Божием росли, слово Божие читали.

Нет уже, батюшка: это ваше дело, а я насчет глав-то вот подумаю.

Да таких случаев и не перечтешь, и люди-то все хорошие, православные, добрые, некорыстные. А вот подите: чего-то в них не достает. Чего же?

Недостает всем этим добрым людям сознания необходимости руководства церковного, сознание нужды в Божием – чрез Церковь – благословении на всякое доброе дело, словом – недостает той дисциплины духа, которая у святых отцов называется рассуждением и которая воспитывается послушанием. Странное дело: священник называется “пастырем”, архиерей – “архипастырем”, верующие – “пасомыми”. Но выходит так только на словах: пасомые и знать не хотят своих пастырей, забывают свой долг подчинять себя их водительству, бредут в духовной жизни самочинно. Есть самочинные постники, соблюдающие самоизмышленные посты, например, в легендарные 12 пятниц, есть носители вериг, самочинно изнуряю­щие себя железами; есть самочинные благотворители, жертвующие не то, что потребно, и не туда, где нужда, а что им вздумается и куда захочется. Им и в голову не приходит, что и на добром деле надо проверять себя чрез духовного отца или старца-руководителя. Как будто боятся их, как бы они не отговорили от того, что уж сложилось в их сердце, хотя бы это было и в самом деле неразумно. Нет мужества отречься от своего смышления! Жаль расстаться с мыслию, которая уже сложилась в сердце! А того не знают, что Богу нужно не наше доброе дело, а наше сердце, наша готовность всем для Него пожертвовать, принести Ему в жертву самое желание наше, сказать: “Не якоже аз хощу, Господи, но якоже Ты пове­лишь, Ты укажешь!” Вот это-то и дорого в очах Божиих, когда ты готов отказаться для Бога даже от доброго твоего желания. Но мы видели, что иные и отсекают свою волю, но пред кем? Да простой приятель, друг, сосед. А о пастыре-то и забыли, о том, кому вручена душа их! И выходит: жертвуют городу на водопроводы, на электричество, а вот Церковь Божия крайне нуждается в храмах для переселенцев, а средств нет, и люди десятками лет лишены утешения помолиться в храме Божием, не видят священника, а ведь на два-то миллиона можно было бы построить, по крайней мере, полсотни, даже целую сотню великолепных храмов Божиих, где вечно приносилась бы бескровная Жертва о “блаженном и приснопамятном создателе святого храма сего”, где до конца веков восходила бы молитва к Престолу Божию об упокоении души его. Чего сами себя лишают добрые люди! А ведь это – не неверы какие-нибудь, которые тоже “жертвуют”, но на что? На “народные театры, университеты”, на разные премии и бесконечные стипендии. Положим, тоже в своем роде “добрые” дела, но в их спасительности позволительно усомниться, если они не находятся, так сказать, под контролем учения Христова. Во всяком случае, уж нельзя же их приравнять, например, к святому делу храмоздательства.

Возьму другую область благотворения – духовную милостыню. Кто ныне жертвует на распространение слова Божия, Священного Писания, святоотеческих книг, житий святых? Разве тот, кому духовник вменит это в епитимию. Я знаю одного такого старца Божия, кото­рый вменял в епитимию выписывать и посылать на Дальний Восток переселенцам Четьи-Минеи святителя Димитрия Ростовского. А как широка заповедь сия – духовного благотворе­ния! Как жаждет простой русский человек “почитать от божественного!” Сказано: не о хлебе едином жив будет человек. Ведь и душа просит хлеба, ей свойственного. Ныне развивается грамотность; наши непрошенные просветители, разные земцы спешат в народные библио­теки выслать писания безбожника Толстого, награждают им школьников в своих школах (и что за ослепление! сами под собою костер разводят!), а о духовной пище и помина нет. Вот и пожертвовал бы добрый православный богатый человек на бесплатную рассылку духовно­нравственных изданий, даже периодических, например, хорошей православной газеты, – ведь у нас духовные издания едва прозябают, – какое бы доброе, хорошее дело он сделал! Надо помнить, что враги наши, иудеи и масоны, даже сектанты, никаких средств не щадят, чтобы отравлять наш православный народ ересями и всякою нечистью; газеты сообщают, что один американский миллиардер, на съезде баптистов, пожертвовал несколько миллио­нов долларов (а доллар около двух рублей) на совращение Русского народа в баптизм! Вот как щедры враги Православной Церкви на ее погибель! А мы? А наши православные чада Церкви? Я не говорю уже о богачах-интеллигентах, о купцах-толстосумах, строящих театры – Бог их суди! – говорю о добрых русских православных людях, что вот завещают целые состояния на города, на дела – не спорю – полезные, но низшего порядка; ведь, о душе-то христианской, о воспитании души народной, казалось бы, надо позаботиться прежде всего, а о ней-то, бедной, никто из таких добрых людей и не заботится! Подумали бы если уж не о небе, то хотя бы о земном Отечестве: ведь давно отцовский капитал проживаем! Зайдите в церковь Божию, посмотрите: много ли молодежи там? Молятся старики, старухи, а моло­дежь, юноши и девицы, сидят где-нибудь на завалинке в праздник, празднословием занима­ются, будто они не христиане, а язычники, будто не для них открыты двери храма Божия! Пройдет десяток лет; старики и старухи на тот свет, к Богу отойдут: кто же будет молиться в храме Божием тогда? Ведь если молодежь теперь не ходит, тогда и подавно не пойдет. При­вычки не приобрела. Сердце ее чуждо веяниям церковной молитвы. Так в духовном отно­шении мельчает народ. Надо что-нибудь делать, чтоб совсем он не одичал духовно, чтобы не выродился. Вот эта молодежь все же не прочь что-нибудь и почитать: не должно ли использовать эту народившуюся в ней привычку к чтению? Читают газеты: почему бы пра­вославным русским богачам не создать для народа православную хорошую газету, где гово­рилось бы не только о том, что творится на Руси, но и о том, как душу спасать, как добро делать, как жить русскому человеку на русской земле – по-православному! Но, увы, видимо мы не дождемся подражателей американскому миллиардеру среди наших миллионеров: они скорее бросят сотни тысяч и миллионы на театры и актрис, на биржевую игру и дутые пред­приятия, вроде какой-нибудь либеральной, непременно либеральной газеты, к которой не замедлят присосаться иудеи, чем на Божие дело, на хорошее народное издание, чтоб послу­жить родному народу в деле его просвещения светом Христовым, чтоб сделать великое исто­рическое дело. Да, нам не приходится ждать таких благодетелей для народа нашего. Нам самим нужно подумать, чем и как утолять его глад и жажду духовную. Не о миллионах, даже не о тысячах мечтать, а хотя бы о некоих лептах на святое дело духовной милостыни народу. И быть благодарными тем добрым душам, которые на это святое дело откликнутся.

Укажу еще на одно доброе, святое дело. Если бы кто нас спросил: любите ли вы свою веру Православную? Наверное, каждый православный тотчас ответил бы: конечно, люблю! А вот в нашем Отечестве, не где-нибудь в Африке или Америке, а у нас, в России много миллионов коснеет во мраке идолопоклонства, поклоняется бурханам, обожает огонь, верит Магомету, обожает самого диавола!.. И не стыдно нам, православным, что за тысячу лет нашей исторической жизни мы не обратили их в свою веру?.. Не подумали об этом?.. Ведь, это – позор! А ведь помочь этому не так уж трудно, как кажется: для этого не нужно самим идти в Сибирь к разным инородцам, довольно, если поможем трудящимся там проповедни­кам веры – миссионерам. И есть для того особое Миссионерское общество, во главе кото­рого стоит Московский митрополит: пошлите туда свою лепту и вы будете как бы сотруд­никами в проповеди Евангелия, в святом деле апостольском. И чтобы быть членом этого Общества надо внести только три рубля в год, но увы!.. С каждым годом, говорят, Общество все сокращается, число членов все уменьшается. А ведь если бы все русские люди внесли только по копеечке, одной копеечке в год, и тогда составился бы целый миллион на это святое дело. Что ж? Делается так? Увы, всех членов насчитывается что-то около семи тысяч, а это значит – из ста тысяч православных едва набирается семь человек, которые помнят о своей вере, о ее распространении и хотя тремя рублями помогают этому делу. Зато не жалеют денег на постройку народных театров. Больно говорить, православные! Стыдно пред католиками и лютеранами, которые миллионов не жалеют на распространение своих вер... понятно, почему они и нас хотят совратить в свои ереси.

Моим читателям

Святейший Синод благословил сбор на построение храма на могиле просветителя Японии – Архиепископа Николая. Обычно православных архиереев погребают в храмах Божиих, но японское правительство не дозволило положить тело святителя Николая в построенном им соборе Воскресения Христова, что, впрочем, не было проявлением вражды к Православной Церкви, а лишь простым исполнением закона, воспрещающего, как и у нас, погребение в пределах города. У нас обычно самый закон делает исключения для архиереев, но ведь Япония пока имеет правительство языческое и ожидать каких-либо исключений для православного архиерея от них не следует.

Итак, могила великого проповедника Евангелия будет покрыта храмом Божиим. Храм будет двухэтажный. В нижнем этаже будет престол в честь Воскресения Христова, где будет совершаться ежедневное богослужение, а в верхнем – в честь ангела Архиепископа Николая, святителя Христова Николая, Мирликийского чудотворца. Здесь будут происходить собесе­дования с язычниками, проповедь Евангелия и таким образом на могиле великого проповед­ника Христовой веры и по смерти его будет продолжаться святое, любимое им дело его – просвещение неверующих светом веры Христовой.

Читатели “Троицкого Слова” уже предупредили разрешение церковной власти: лепты на построение храма в память Японского просветителя стали поступать в редакцию вскоре после блаженной кончины его. По 15 октября сего 1912 года таковых пожертвований посту­пило 123 рубля. Верю, что по слову Божию рука дающего не оскудеет, и мои добрые чита­тели откликнутся на доброе дело с любовью не только к памяти почившего труженика-святителя, но и к нуждам юной Японской Церкви. Надо помнить, что японская интеллигенция, как и у нас, почти вся прогнила неверием и безбожием и о духовных нуждах своего народа не заботится. Приходят ко Христу почти исключительно простые люди, не обладающие боль­шими средствами, а потому и Церковь Японская сама не в силах будет построить храм на могиле своего основателя. Наш долг придти ей в этом святом деле на помощь, а святитель Божий помолится за нас у Престола славы Божией.

Пожертвования можно посылать в Хозяйственное Управление при С. Синоде, в редакцию “Троицкого Слова”, Сергиев посад, Моск. г., в Лавру; не откажусь переслать по назна­чению и я.

II

Обращаюсь к тому, с чего начал.

Недостаток духовной дисциплины, самочиние в делании добра – вот больное место нашей церковной жизни. У латинян каждый искренно верующий имеет своего духовного руководителя, которому подчиняет свою совесть; этот руководитель так и называется у французов “директор совести”. Не буду особенно восхвалять деятельность этих “директоров”: Бог им судья! Замечу только, что они слишком уж часто действуют по-иезуитски, пора­бощая отдающую им себя совесть и имея в виду не совсем чистые цели. Но общий принцип – подчинять свою жизнь руководству пастыря – в сущности верен. Так должно бы быть и у нас. Увы, наши духовные овцы являются к своему пастырю, большею частью, раз в год, чтобы в течение нескольких минут “очистить совесть”, поисповедоваться, да и то кое-как, наскоро, и затем пастырь не заглядывает в эту совесть целый год. Отсюда и все те духовные уродства, о коих я выше говорил. Отсюда и самочиние в самом доброделании. Вот почему постепенно выветрилось самое сознание необходимости духовного окормления, руковод­ства со стороны пастыря в духовной жизни и доброделании. И живут наши православные, в большинстве, кое-как, спасаются кое-как, наудачу, делают добро, исполняют заповеди Гос­подни не по разуму Церкви, а по своему смышлению, кому как Бог (да еще Бог ли?) на душу положит. Оттого и церковная жизнь наша не налаживается по тем чистым идеалам, какие ставит нам Святая Церковь. Оттого и старания церковной власти нашей не имеют успеха, хотя бы в том же деле обновления приходской жизни. Нашим мирянам всякое доброе, по разуму Церкви, указание священника кажется каким-то вмешательством в их дела: я так хочу, как он может мне указывать? А вот брошу все дело, и пусть его, как знает, сам доделы­вает! И я знаю таких “благотворителей”, которые начинали строить, например, храмы Божии и бросали при первых же недоразумениях со священником или с настоятелем монастыря, и вот что замечательно: с ними это повторялось не раз, не два, и все же они не вразумлялись, не догадывались, что тут, очевидно, было искушение для них Божиим попущением, которое они должны были бы победить терпением, любовью, благоразумием, и все же они не вра­зумлялись, и приходилось доделывать дело другим благотворителям. И они теряли цену своего добра по своему самочинию в его делании.

Враг воюет против нас не только шуими, но и десными путями и средствами. Когда ему не удается отклонить человека от доброго дела, он старается осквернить это дело или тщеславием, или корыстолюбием, или иною коею страстью. Но особенно он воюет против цены нашего добра самочинием. Он знает, что от самочиния добро сразу теряет добрую половину цены в очах Божиих. Другую половину враг уже похитит у человека другою стра­стью: самохвалением, тщеславием и т. п. Человек, делающий добро, должен постоянно сто­ять на страже своего сердца. Особенно когда он одинок, когда около нет духовного руко­водителя, который ему помог бы усмотреть подкрадывающегося духовного татя. И долго, после сделанного уже добра, есть опасность сего похищения. Вот почему святые отцы запо­ведуют: делай добро и скорее старайся забыть, что ты его сделал, как и Апостол говорит: задняя забывая, в предняя простирайся. Повторяю: все, что доброго делает христианин, если только это добро истинное, добро спасительное, чистое от приражений греховных, – такое добро не он делает, а Христос в нем и чрез него проявляет Своею благодатью Свою жиз­недеятельность в Церкви, как в теле Своем благодатном. Так чем же хвалиться? Благого­вейно и смиренно благодарить надо Господа, сице творящего, и почитать себя недостойными Его толикого к нам грешным снисхождения. Рукою смирения следует отклонять от себя вся­кий помысел, будто мы нечто доброе творим. Еже должни бехом сотворити – сотворихом: так за что же нас хвалить? А если бы не сотворили, то стали бы рабами неключимыми, ни на что негодными. Да еще вопрос: так ли творили, как подобает? С добрым ли усердием? Не таилась ли при этом в сердце мысль корыстная или тщеславная, желание похвалы или награды от людей? “Сердце человека глубоко, говорит слово Божие, лукаво, оно больше всего и крайне испорчено: кто узнает его?” (Иер. 17:9) Как доверять ему? И на что, кому это нужно – помнить свое добро? От людей и даже от себя самого надо скрывать его, по заповеди Спасителя: да не увесть шуйца твоя, что творит десница твоя, твори добро втайне, если хочешь, чтобы видел его Отец твой Небесный и воздал тебе явно. Кроме вреда тебе же самому ничего не выйдет из того, если будешь в архиве своей памяти сберегать сделанное тобою добро. А вред возможен: пожалуй, ты сочтешь себя таким богачом, что тебя не пустят и в Царство Небесное, только для нищих духом уготованное. Всегда делая добро, помни, что повелел Господь Иоанну Богослову написать Ангелу церкви Лаодикйской: “Ты говоришь: “я богат, разбогател и ни в чем ни имею нужды, а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг” (Откр. 3:17). Да и то еще надо помнить, так ли ты делаешь добро, как надо, как заповедано? Ведь вот к тебе приражается же помысел самоцена: если примешь в сердце этот помысел (а кто поручится, что иногда ты не принимал его?), то добро твое уже и стало сомнительным, золото твое превратилось в медницу. Мы не ангелы, мы не можем знать глубины даже собственного сердца.

Ох, добро наше, добро! Никуда-то оно не годится, если не будет смирением прикрыто! А его-то, сего мытарева злата, и нет у нас. Сделаем что-нибудь похожее на добро, да и носимся с ним, как известная птица со своим произведением. А в очах-то Божиих тот и мил, кто свое добро забыл и смотрит только на грехи свои. Не любуется этим “богатством”, нет, а плачет о них, Богу их показывает, жалуется Господу на греховные страсти, на душу воюющие, на немощи свои, противу греха бессильные, и просит, молит Бога о помощи, чтоб Господь простил грехи, помог в борьбе с искусителем-врагом, чтобы укрепил волю, гре­хом расслабленную, согрел сердце нечувственное, размягчил его, окамененное, очистил ум от помыслов греховных, суетных, темной тучею его омрачающих! И не потому ли мы бессильны в доброделании, что сами препятствуем Господу помогать нам Его благодатью? В злохудожну душу не внидет премудрость, только смиренным дает Господь благодать. Он готов бы и всем нам ее ниспослать, да на пользу ли нам-то будет благодать, дела добрые содевающая чрез смиренных? А что если мы добро-то, ею в нас содеянное, себе припишем, у нее отнимем, станем считать себя такими добрыми, хорошими, Богу угодными христиа­нами? В таком состоянии самая благодать доброделания послужит нам во осуждение наше. Вот Господь и не ниспосылает ее нам в помощь к доброделанию. Не полезнее ли нам просить у Господа благодати смиренного покаяния, а когда сею благодатью очистятся наши сердца от нечисти греховной, когда умягчится ожесточение сердца слезами кающегося Апостола Петра и всех грешников покаявшихся, вот тогда и явится у нас, уже само собою, благого­вейное дерзновение просить у Господа помощи на всякое доброделание. Помоги нам, Гос­поди, исполнять святые, животворящие заповеди Твои так, как Ты их заповедал нам! И Он поможет, ибо Сам сказал: без Мене не можете творити ничесоже; Сам обетовал: просите и дастся вам, ищите и обрящете, толцыте и отверзется вам. Вся еликя аще воспросите от Отца во имя Мое, даст вам. Его всемогущая рука всегда отверста, чтоб излить на нас дары благодати; но кто же виноват, что мы-то свою руку к Нему не простираем, чтобы принять сию благодать? Кто виноват, что, и приняв, иногда не ценим сего сокровища и приписываем себе то, что она творит в нас, оскорбляя сим Господа – Дародавца?

Но скажут: как избежать сего предвосхищения у Господа того, что Ему, а не нам принадлежит?

Иного пути нет, как отречением своей воли, своего смышления пред Богом чрез того, кто от Бога дан нам в Церкви руководителем в духовной жизни, пастырем нашим. К отцу твоему духовному и обращайся за советом, когда задумаешь сделать доброе дело, особенно если это дело выходит из ряда твоих обычных житейских дел, если тебе кажется оно как бы некиим, для тебя не обязательным подвигом. Задумал, например, ты отлить колокол в церковь: дело доброе. А духовный отец тебе скажет: “Это еще потерпит, у нас есть во что звонить; а вот школы у нас нет: вот на это дело тебя охотно благословлю”. Так и сделай. Отсеки свое хотение. Прими слово пастыря Церкви как волю Божию. Ведь Господь сказал Своим Апостолам, а чрез них и всем пастырям Церкви Своей: “Слушающий вас – Меня слушает”. Конечно, это, прежде всего, относится к учению веры, но ведь и дела веры нераз­лучны с верою, и в жизни своей каждый верующий должен внимать гласу своего пастыря. В монастырях есть правило: “повинися игумену яко Богу”. В сущности это то же, что и Господь говорит Апостолам. Богу нужно не твое смышление, а твое сердце. Суть-то дела в том, чтобы верующий отсек свою волю во имя послушания воле Божией, чтобы имел уве­ренность, что не свою волю творит и в добром деле, чтобы, так сказать, снял со своей совести оценку своего доброделания. Тогда и избежать ему самоцена будет несравненно легче. Когда ему придет помысел, что вот-де ты сделал доброе дело, он ответит ему: что ж такое я-то сде­лал? Я только исполнил послушание отцу духовному, а не послушать его было бы грехом, было бы противно заповеди Христовой: слушаяй вас Мене слушает, и отметаяйся вас Мене отметается. Так отвечай помыслу и успокоишься, и он больше не будет тревожить тебя.

Но как быть, если является сомнение: да сам отец-то духовный не будет ли в искушении подать такой совет, какой ему выгоднее? Не впадет ли и он в то искушение, какому поддаются латинские патеры и ксендзы? Ведь и они люди, а где люди, там и слабости.

Отвечаю. Во-первых: латинская церковь, в искажении чистого христианского учения, допускает правило: цель оправдывает средства. Этого наша святая Православная Церковь ни в каком случае допустить не может, и совесть православного пастыря всегда связана пра­вилом: для доброго дела и средства должны быть только добрые, чистые, допускаемые совестью христианскою и учением Христовым. Никакой пастырь не одобрит, если бесчестный человек нажил капитал нечестивыми средствами, обманом, насилием, подлогами, вздумал бы на эти капиталы строить, например, церковь. Каждый священник, каждый монах сказал бы ему: “Прочитай в Св. Евангелии рассказ о мытаре Закхее и возьми с него себе пример. Если уж нет никакой возможности вознаградить обиженных, то только тогда можно или раз­дать капиталы такие бедноте всякой, или же и храм построить, но опять там, где та же бед­нота имеет в нем особую нужду. Да и построить-то так, чтобы, по возможности, люди не знали, откуда идет благодеяние, кто строит храм. И если бы православные так поступали, то и пастыри, к коим стали бы чаще обращаться за советами, были бы опытнее в советах и каждый раз, когда надобно дать совет, заглядывали в свою совесть, сверяли бы свою мысль с словом Божиим и отеческим учением, а в более трудных случаях искали бы совета у более опытных старцев или же у своего святителя. Затем, надо и то сказать: если хочешь узнать нелицемерно волю Божию, то молись Господу: “Господи! вразуми моего отца духовного, что сказать немощи моей, какой мне дать совет. Ты ведаешь, Господи, что я не ради того вопро­шаю его, чтобы похвалиться своим добрым намерением, а только для того, чтобы узнать: доброе ли дело я задумал? благословишь ли его? согласна ли моя воля с Твоею всесвятою волею? Я готов отказаться от своего намерения, готов исполнить Твою волю, вот и скажи мне чрез отца моего духовного: благословишь ли то, что надумал я, или иное что повелишь?” Не может быть, чтобы Господь, волю боящихся Его благословляющий и молитве их внима­ющий, не услышал такой молитвы и не внушил твоему пастырю или руководителю твоей духовной жизни то, что Ему благоугодно! Надо же верить Его обетованию: просите и дастся вам! Надо же поверить и благодатному опыту святых отцов, наших учителей благочестия, а их опыт говорит: если хочешь узнать волю Божию искренно, то и малый младенец возвестит тебе ее, если нет близко Богом данного и Церковью благословенного пастыря души твоей. Ведь известному Валааму, когда он хотел искренно узнать волю Божию, и ослица бессловесная сказала ее. Ужели же Бог не вразумит того, кого Сам Он поставил тебе, благодатью священства, быть ближайшим советником и наставником в христианской жизни?

В делах важных, требующих немалых средств, добрый христианин не должен забывать, что в каждой поместной церкви есть особый Богом данный епископ, который на то и поставлен, чтобы пасти стадо Божие, руководить верующих ко спасению, который и ответ Богу даст за паству свою, если бы отказал кому в добром, авторитетном пастырском совете и указании. И уж, конечно, такой Богом данный руководитель не откажет верующему войти в его положение, сам с ним помолится Господу, дабы познать святую волю Его и непогрешительно указать ее просящему совета. У нас верующие православные люди совсем забыли об этом и редко, слишком редко обращаются в своих личных делах за советом к архипастырю. Им, кажется, и в голову не приходит такая мысль. Как будто дело архиерея только попов ставить, в церкви служить, проповеди говорить да разные кляузы разбирать. Грустно это! Жаль тех, кто лишает нас своего доверия. Может быть, мы сами-то по себе, как люди, и не заслужили того, но ведь надо же в делах веры и жизни духовной признать нас более сведу­щими, чем какой-нибудь приятель.

Надо же помнить, что Господь, по молитве верующих, не допустит и нас, грешных, погрешить в святейшем деле служения нашего. А если бы, попущением Божием, по нерадению нашему, и случилось нам погрешить, то вся тяжесть греха сего ляжет уже на нас, пастырей, а не на того, кто во имя Божие отсек свою волю пред нами.

III

Знаю, мне скажут: да в состоянии ли наши пастыри руководить в такой степени совестью православных, чтобы решать все жизненные вопросы? Достаточно ли они опытны? Ведь среди них, не говоря уже о немощных духом и плотию, немало молодых, совсем неопытных, чуть ли не юношей? Иной мирянин опытнее своего пастыря и мог сам дать ему совет.

Отвечаю на эти недоразумения.

Да, мы, пастыри и даже архипастыри, немощны, не достаточно опытны в духовной жизни, среди нас немало и таких, коим не место бы оставаться среди пастырей, особенно в наше лукавое, блазненное время. Но ведь я, прежде всего, устанавливаю основное пра­вило нашей церковной жизни: нет, конечно, правила без исключений, но в этом отношении надобно сказать об учительской деятельности пастырей то же, что говорим о совершении ими Таин Божиих: таинства церковные не теряют своей благодатной силы от недостоинства совершителей их – иереев и архиереев. Благодать Божия может и сильна руководить жизнью верующих и чрез недостойных пастырей. Пастыри не свое учение проповедуют, а учение Церкви, учение Самого Христа. Не смотри на то, как я, грешный, живу, внимай тому, чему я учу тебя от Христова Евангелия, от писаний Апостольских и отеческих. Горе мне, если бы я стал тебя учить чему-либо противному учению Церкви! Я не требую от тебя слепого послу­шания, хотя в иных случаях для тебя надежнее было бы и без рассуждения слушаться пас­тыря, по реченному: овцы гласа его слушают и по нем идут, – я каждый совет мой, каждую добрую мысль и готов, и должен подтвердить или словом Писания Божественного, или же от писаний богомудрых отцов и учителей Церкви. Я неопытен в духовной жизни, но у меня под руками сии благодатные руководители – слово Божие и отцы Церкви. Не мне, а им поверь; они лучше нас с тобою и душу человеческую изучили, и тайну жизни в Боге постигли, и путь к Богу обрели. Я с любовью и тебя послушаю, если ты мне укажешь в их писаниях то, что потребно для души моей. Их опыт духовный есть великая, неистощимая сокровищ­ница, из которой никому не запрещено черпать. Но, главное, помни: и мне, и тебе нужнее всего отсечение своего смышления, своего толкования во имя всецелого послушания Богу. Между мною, грешным пастырем, твоим отцом духовным, и тобою стоит Сам Владыка наш Христос, приемлющий твое благое произволение, как чистую жертву самопредания Ему, стоит и незримо внемлет готовности твоей – не свою волю исполнить, а Его святую волю. И видит Он, что ты ждешь Его премудрого и всеблагого мановения чрез того, кого Он же уполномочил быть твоим пастырем-руководителем в жизни по Христе: Он ли не услышит твоей молитвы, Он ли не внушит хотя бы и моему недостоинству сказать тебе путь, в оньже пойдеши во имя Его святое?.. Твоя беседа со мною не есть простое совещание, обычное между людьми, друг другу преданными: нет, тут есть посреде нас Третий, тебе внемлющий, меня вразумляющий по молитве твоей же и, если твое сердце не лукавит, тебя и благослов­ляющий на благое делание во исполнение Его святых заповедей. Тут совершается, я сказал бы, некое таинственное общение с Господом, тут ты произносишь ту же молитву к Отцу Небесному, какую возносил Он, Богочеловек, в саду Гефсиманском: не Моя, но Твоя да будет воля, Отче наш!.. Держи же свою волю как бы на острии иглы, не склоняя ее ни на десно, ни на шуе, ни в сторону твоей благой мысли, ни против нее: жди, что речет тебе Господь, Коего воли ищешь, устами, аще и недостойного, Своего служителя. И что услышишь, то и сотвори. Прими, как волю Божию.

Таков идеал православного доброделания. Тут вопрошение отца духовного, совет со старцем духовной жизни, не есть простое совещание, а есть как бы некое священнодействие, некое жертвоприношение, тобою совершаемое. Отец твой духовный есть как бы жрец, при­емлющий от тебя твою жертву – твое благое произволение и приносящий его Христу, нас ради послушливому даже до смерти крестной Своему Отцу Небесному. Он же, отец твой духовный, и отвечает тебе от имени Христова, мысленно вознося к Нему моление о тебе и повергая тебя к стопам Его, на кресте распятого. Вот внутренний смысл такого от воли своей отречения! Помнить надо, что сказал пророк Божий Самуил отверженному Богом Саулу: “Неужели всесожжения и жертвы столько же приятны Господу, как послушание гласу Гос­пода? Послушание лучше жертвы и повиновение лучше тука овнов” (1Цар. 15:22). Доб­рое дело делаешь, когда творишь добро по движению твоего сердца, по требованию твоей совести, но цена сему добру будет вдвое, когда ты приложишь к нему еще и послушание, то есть готовность отказаться от своего смышления и исполнить то, что скажет тебе опытный духовный отец. Если он твою же мысль одобрит и именем Господним благословит, то тем радостнее будет для тебя, ибо добро твое получит сугубую цену. Как кровь, обращаясь в теле, обновляет весь его состав, так молитва, общение любви между членами Церкви, наипаче же пасомых с пастырями, созидает единство жизни церковной, направляя совесть верующих в доброделании туда, где имеется наибольшая нужда в таковом доброделании. Вот пример. У наших братий, переселенцев на далеком Востоке, нет храмов Божиих; они плачут, не имея утешения церковной молитвы целые года, а мы золотим главы на сельских церквах, устраиваем серебряные престолы, мало того – жертвуем на трамваи, электрическое освещение. Да ведь это, простите, эгоизм какой-то! Как будто нам и дела нет до братий наших, забро­шенных на далекую окраину родной земли! Где же единство Церкви, яко Тела Христова? Где дыхание любви, согревающей немощных, неимущих братий наших? Представьте себе радость, благодарность их, если бы у них появился храм Божий, да притом построенный не на казенные средства, а вот от прихожан такого-то прихода, города, волости, селений! Не говорю уже о безвестных благотворителях, которые, устраивая храм, просили бы только молитв за них, сообщив лишь свое имя. Как горячо молились бы наши братья в таком храме! Но не о храмах только говорю я. Нет возможности перечислить все виды добра, которые можно бы осуществлять, если бы любовь православных людей, так сказать, не самочинничала, если бы она внимала голосу пастырей Церкви. Тогда и власть церковная смелее обра­щалась бы к сей любви, в виде воззваний, сообщений, где больше нужды и в чем она, эта нужда, сказывается. Перечитайте послания Апостола Павла: с какою любовью, но вместе и с настойчивостью обращается он к верующим с приглашением во имя любви жертвовать на бедные церкви Востока! Между прочим, он советует в течение недели откладывать, хоть понемногу, кто сколько может, а в дни собраний молитвенных приносить скопленные лепты и передавать предстоятелям церкви. Советует скоплять приношения заранее, чтобы когда представится случай, направлять их туда, где больше нужды. И уж конечно, верующие при личном свидании спрашивали его: куда и сколько должно направить? Да и сам он не отказы­вается передавать святые лепты по назначению. Делая добро, ни на минуту не следует забы­вать, что Церковь есть великий организм любви, а любовь чутко прислушивается, где ощущается боль... и, конечно, – туда направляет средства к ее облегчению. Пастырям Церкви виднее все это, а центральной власти церковной – и того больше. И спасибо сердечное тем добрым православным людям, которые направляют свои жертвы на нужды Церкви, доверяя это власти: много слез они утрут своим братьям, нуждающимся в духовном милосердии к ним! Много слез радости прольется, когда неожиданно, будто с неба упадет, к бедным посе­ленцам придет эта святая жертва! И эта радость, несомненно, отзовется в сердцах тех, кто был ее виновником. Повторяю: в Церкви, как живом теле Господа Иисуса Христа, и горести и радости как бы по нервам передаются от одних душ верующих к другим, если сии послед­ние деятельною любовью участвуют в жизни первых.

Обращаюсь к нашим пастырям. Да, они далеки от идеала, и если бы стояли на его высоте, то сама собою жизнь Церкви устраивалась бы по сему идеалу. Да, у них, в большин­стве, мало духовного опыта, мало знакомства с отеческой литературой. Уж слишком погру­жаются они в житейские попечения. Знаю, не весело им живется, иной считает гроши, доста­нет ли их на самые насущные нужды. А все же нужно было бы побольше возгревать в себе веру в обетование Спасителя: ищите прежде всего царствия Божия и правды его и сия вся приложатся вам. У нас больше заботятся вот об этом “приложении”, а о Царствии Божием – потом. Мне горько писать эти строки, больно касаться наболевших вопросов о нуждах духовенства. Но, ведь слово-то Божие остается неизменным: прежде всего – Цар­ствие Божие, о нем забота, а потом – об остальном, о приложении. Таков Самим Господом определенный порядок и уж, конечно не нам изменять его. И вот что же мы видим? Там, где пастырь доверяется Христову обетованию, единого на потребу – служение Господу и Его Церкви ставит выше своих личных и семейных материальных интересов, там видимо Христос благословляет его, вечно повторяя чудо умножения хлебов. Не в роскоши, не в богатстве живут такие служители Христа, но необходимое у них все есть, и они благодарят Бога за это. И дело пастырское у них налаживается при помощи Господа, и дети их радуют успехами и поведением, и в насущном хлебе они не нуждаются. Это уж таков закон у Хри­ста Господа: Своих работников Он не балует, но и не забывает об их неотложных нуждах. Он располагает сердца их же пасомых, и сии помогают им во всем потребном. Не без скор­бей и искушений течет их труженическая жизнь, но ведь все это в планах нашего духовного воспитания у Господа. Пастырю нужно опытом пережить и разные скорби и испытания, дабы потом и испытуемым от Господа помочь. Ведь и о Господе сказано: Сам искушен быв, может и искушаемым помощи. И блажен пастырь, который понимает это и несет свой крест в преданности воле Божией! К такому-то вот и потекут пасомые за советом, за указанием, что когда делать и как жить, чтобы волю Христову, а не свою исполнять. Такой пастырь дея­тельно проходит все уроки жизни, какие преподает своим пасомым. Он и молитвенник, и утешитель в скорбях, и мудрый советник в затруднительных обстоятельствах житейских. К такому из чужих приходов идут. К такому и сопастыри обращаются за советом. Такой носит в душе своей светлый идеал, милостью Божией данный всем пастырям, в меру их сил и спо­собностей, в лице великого молитвенника земли Русской – отца Иоанна Кронштадтского. Мы все ссылаемся на то, что живем не в те времена, в какие жили великие светильники веры и благочестия: вот Господь и дал нам в наши грешные, смутные времена такой образец пас­тырства, какого ни одна Церковь еще не видела. Смотрите: был такой же человек, как и мы, такой же священник, как и прочие, а предался Богу, и Бог соделал его носителем благодати Своей, носителем идеала для нас – пастырей и архипастырей. Нет нам извинения, будто в наши времена нельзя быть ревностным исполнителем долга в служении пастырском. Не напротив ли: не следует ли именно теперь быть готовыми душу свою положить за паству свою? Леность наша, дряблость наша, суетность наша и маловерие – вот в чем причины, что мы потеряли свое влияние на пасомых. Как бы в обличение наше, и теперь, слава Богу, есть добрые пастыри, хотя, конечно, не такие, как отец Иоанн, а все же добре правящие стадо свое на пажитях церковных. Каждый должен исполнять свой долг в меру данных ему от Бога сил и способностей. И в свое время каждый даст отчет о своем делании на ниве Христовой. И горе тогда будет нерадивым пастырям! Пусть они сами прочтут 34-ю главу пророка Иезекииля, изрекающую им великое горе.

Я сказал бы нашим пастырям: как ни трудны наши времена, но никто не может нам препятствовать делать вечное дело Божие, нам от Господа порученное. Вы имеете счастье не людям служить, а Господу всемогущему и преблагому. Он верен в слове Своем: верьте же Ему и вы. Вы – Его сотрудники, ужели Он оставит вас без помощи благодатной? Этого быть не может! Но помните и то, что у Него Свои законы, коих вам не изменить. Труды и скорби ждут вас: их не избежать. Награда – после, может быть, в будущей жизни. Но она несомненна. В затруднительных обстоятельствах к небесному Архипастырю прибегайте. Повергаясь у подножия престола Его при совершении Божественной литургии, Ему, как дети Отцу, в простоте сердца поведайте все скорби свои, все нужды свои и своих пасомых. Дер­жите духовных чад своих в сердце своем, когда молитесь о всех и за вся. Не может быть, чтобы Господь не внял такой молитве! Дерзайте же! Начинайте же с Богом дело свое и дела­ние и продолжайте его до вечера жизни! Читайте писания святых отцов-учителей христианского благочестия и уроками из их писаний поучайте своих пасомых. Сами проникайтесь духом их учения, чтобы познать сладость его. Читайте и таких богомудрых наставников духовной жизни, как святитель-затворник епископ Феофан. Начните, если еще мало зна­комы с ним, хотя с его писем о христианской жизни, перейдите к собранию всех его писем, читайте его “Путь ко спасению” и прочие творения. Читайте письма таких учителей сми­рения, как Оптинский старец Макарий (особенно его письма к мирянам). Приобретите для библиотеки церковной сии книги, не говорю уже о писаниях святых отцов: Тихона Задонского, Димитрия Ростовского, Илии Минятия, Златоуста, Аввы Дорофея. Не тратьте много времени на чтение газет: это яд, отравляющий душу. Редко-редко попадется в какой-нибудь патриотической газете статейка доброго содержания. Разучились теперь люди читать книги, от того и пишут неважно. Даже и на добрые темы пишут поверхностно, наскоро, потому и читать нечего в этих простынях, именуемых газетами. Пастырю каждая минута должна быть дорога. Он должен не только сам найти пищу духовную, но и напитать ею своих пасомых. Он должен ответить на всякий вопрос, какой ему предложит прихожанин.

От нас, пастырей, зависит: быть или не быть Руси православною! Пока народ еще не потерял веру в Бога, пока не совратили его прелестники-сектанты, пока он не покинул мать-Церковь, дотоле еще не все потеряно, еще есть надежда на спасение его. И это – наше дело, наша задача, отцы и братия! Грешно будет, если мы опустим время и не исполним ее.

Горе пастырям, которые пасут самих себя, глаголет Господь: Я отниму овец Моих от руки их и взыщу за них с пастырей их!

Страшны суды Божии, а грозные тучи уже собираются над грешною землей.