227. Блаженной памяти митрополита Филарета

Близится, чрез три года, 50-летие кончины великого и в малом, как выразился профессор А. П. Лебедев в своей лекции, митрополита Филарета. Помню, как я горько плакал на Перерве, в IV классе духовного училища, когда во время уроков, 20 ноября 1867 г. нам, детям, сказали, что скончался великий святитель Филарет. Я плакал о том, что не привел Бог принять у него лично его святительского благословения, о чем так мечтал тогда. И зарисовал я тогда на закладке своей Библии что-то и написал: пусть это напоминает мне скорбный час, когда я услышал о кончине митрополита Филарета. Так велико было действие самого имени святителя, даже на нас, детей, а что мы понимали тогда о значении Филарета в жизни и истории родной Церкви?

Поистине, имя его, как бы некое благоухание, носилось в атмосфере церковной жизни еще в то время, а с течением времени, с появлением в печати великого множества материалов, касающихся его деятельности, все росло и росло и ныне стоит на недосягаемой высоте сравнительно с именами других иерархов, его современников. Как незабвенный Император Александр III был носителем идеала русского православного Самодержца, так митрополит Филарет был как бы воплощением идеала русского православного иерарха. Он напоминал не только России, но и всей вселенской Церкви великих святителей и вселенских учителей: Василия Великого, Григория Богослова и подобных. Справедливо писал известный, беззаветно ему преданный викарий Леонид Краснопевков, что потомки будут считать современников Филарета счастливцами, что имели счастье видать его, что слышали мудрое слово его. Бог послал русскому народу митрополита Филарета, как путеводную звезду, в его церковной, культурной и государственной жизни, и если бы мы, архиереи, свято соблюдали его заветы в нашем святительском служении, если бы люди науки, особенно богословской, в своем делании искали постоянно его руководства, если бы мужи государственные не чуждались тех глубоко мудрых, словом Божиим освященных, начал, какие он раскрывал в своем государственном учении, если бы даже служители искусства христианского не чуждались тех его указаний, какие рассеяны в его мнениях, резолюциях, отзывах, то – кто знает? Может быть, мы не переживали бы того духовного тумана, какой окутывает нас теперь во всех областях нашей духовной жизни; может быть, мы не сбились бы с того исторического пути, на какой поставил нас Промысл Божий среди народов земных, не отвратились бы от тех святых идеалов, какие завещаны нам отцами и дедами нашими. В свое время избранному народу еврейскому Бог посылал от времени до времени пророков, чтоб освещать ему путь Божией правды, от коего он постоянно уклонялся; то же мы видим и в истории нашего народа. Одним из таких посланников Божиих был, по нашему убеждению, и великий святитель Филарет. Немногие понимали его; он был сокровен в духе; сопрятан, как говорят монахи; он всех любил и в то же время был очень осторожен в общении с людьми, особенно мало ему известными; он стоял на высоте своего служения, яко град верху горы, и понимал это, и знал, как должно в наше время держать себя, как обходиться с людьми, чтобы дело Божие не потерпело чего-либо от немощей человеческих. Оттого у него немало было врагов. Враги в верхах – по зависти, по непониманию его личности, по гордому нежеланию идти за ним, при невольном сознании его превосходства над собою. Враги в низах – по нежеланию сознать свои немощи и подчиниться святительской власти, понести заслуженные наказания, направляемые притом к их же вразумлению. Даже я знал таких, хотя не могу считать себя современником святителя Филарета. Нет нужды говорить, как это естественно; но чем человек стоит выше над другими, чем он чище и в его личной жизни, тем строже предъявляются к нему требования со стороны толпы: “ты – святой, тебе-то непростительно». Так было всегда, так было и в отношении к митрополиту Филарету. Были и теперь есть писатели, которые ставят себе задачей чернить эту светлую личность, и, конечно – чернят только сами себя.

Сказать откровенно: неважную услугу оказал церковной истории г. К. Харлампович, опубликовав письмо некоего магистра Петрова, писанное, очевидно, в немирном настроении против великого святителя Филарета. Сей Петров, потом удостоенный сана священника в Москве, бросает тень на митрополита, будто он “с самого вступления в управление Московскою епархией, вопреки писанным и Высочайшим подписанием утвержденным правилам для духовных училищ», словесно требовал, чтобы “служащие в академии и семинариях с намерением поступить в белое духовенство оставляли училищную службу прежде, нежели явятся пред лице его святейшества с прошением об определении на какое-либо священническое место». Таким образом, говорит дальше автор письма, “наша братия, которую монашествующие отцы стыдятся нарицати братиею своею, подвергается полугодичному, годичному, аще же совесть не зазрит владыку, и долговременному искусу».

Почему и как случилось это – теперь трудно судить, г. К. Харлампович сам замечает, что эта черта митрополита не отразилась ни в одной резолюции митрополита Филарета в известных “Материалах по истории Московской епархии под управлением митрополита Филарета», а стало быть, и то обстоятельство, о котором так неравнодушно сообщает Петров в своем письме, апеллируя даже к совести святителя, объясняется какою-либо простою случайностью. Слово “святейшество» даже звучит иронией над святителем: не может же быть, чтобы магистр и бакалавр не мог знать титула митрополита. Не думаю, чтобы было большим приобретением и для академического органа, “Богосл. Вестника», напечатание такого письма: имя святителя столь священно и дорого для родной ему академии, чтобы занимать журнал такими “материалами». Пусть простит мне этот упрек почтенная редакция: мне хотелось бы видеть в помещении письма Петрова простой недосмотр редактора, а не “беспристрастное» освещение неведомой черты в деятельности митрополита Филарета. Пристрастие автора письма тут налицо.

Но если позволительно печатать материалы такого сомнительного и явно пристрастного свойства, то да позволено будет сообщить некоторые рассказы современников святителя, слышанные мною слишком сорок лет назад и тогда же записанные. Они свидетельствуют о том благоговении, с каким относились к памяти великого святителя в первые же годы после его блаженной кончины.

В селе Тархонееве (оно же – Трахонеево) близ моей родины, в Московском уезде, был причетник, неисправимый пьяница. В пьяном виде он всячески издевался над женою, бил ее и грозил ей тем, что лишит себя жизни и заставит ее хлопотать относительно похорон самоубийцы-мужа. И не раз несчастная жена вынуждена бывала гоняться за мужем, который, с веревкой в руках, бегал по лесу, грозя удавиться. Наконец, поздней осенью несчастный сдержал свое слово: побежал в лес, жена – за ним, но вдруг он скрылся из ее глаз. После поисков она увидела его висящим на суку толстого дуба. Все было кончено. Прибыл на дознание по сему делу местный благочинный, близкий родственник самоубийцы. Обследовав дело, он донес митрополиту Филарету, что причетник удавился в припадке острого помешательства и, как родственник, просил владыку разрешить похоронить самоубийцу в стихаре. Святитель нехотя дал разрешение, но сказал благочинному: “Смотри сам: ты лучше меня знаешь обстоятельства его смерти: на тебе будет грех». Погребение совершено беспрепятственно, желание благочинного достигнуто. Но не замедлил и суд Божий над благочинным, изреченный устами святителя. До похорон благочинный отличался трезвостью, но вскоре стал сам выпивать неумеренно. Неумеренность превратилась в страсть, и несчастный погиб от вина. Похоронивший самоубийцу с почившими во Христе сам лишен был сего погребения. Так говорили тогда в среде духовенства, приписывая словам святителя особенную силу.

Такую же силу словам святителя приписывали и по другому случаю. Один священник Богородского уезда, по неважной причине, вероятно, из-за выгодных доходов, просился на другое место. Святитель отклонял от сего намерения, указывая на долг пастыря не покидать овец своих, с которыми он уже сжился. Но священник стоял на своем. Тогда митрополит сказал: “Недавно один священник так же, как и ты, настойчиво просил другого места; я советовал ему послужить на старом месте, но он не послушался моего совета. Я дал ему место, но не прошло и полугода, как он умер!» Но и этот урок не вразумил просителя, и владыка удовлетворил его просьбу. Но не прошло и полугода, как священник скончался.

Эти рассказы, как и многие другие, свидетельствуют, каким ореолом святости окружало лучшее духовенство своего незабвенного святителя Филарета. Вот почему каждый, у кого имелась хоть одна строчка, писанная его рукою, хранили этот клочок бумаги, как драгоценную реликвию; вот почему и поныне еще печатаются его письма к разным лицам, имевшим к нему то или другое отношение. В заключение своей заметки, приведу здесь два небольших письмеца, копии с коих мне были доставлены еще в 1870 году моим товарищем по семинарии Н. Иерапольским. Они писаны к протоиерею Богоявленского, в г. Богородске, собора.

I

Отец протоиерей!

Прилагаемые триста рублей употребите на нуждающихся после бывшего в вашем городе пожара. Об отчете не заботьтесь. Знаю, что употребите со вниманием. Бог да подкрепляет вас в несчастных обстоятельствах.

Филарет М. Московский.

Сент. 7, 1834.

II

Отец протоиерей!

Прилагаемые при сем экземпляры беседы, приведите в употребление, по примеру прежних.

Филарет М. Московский.

№ 3706.

СПБ. Дек. 20,1835.