119. Трудовые щепочки

Современное человечество хвалится прогрессом, культурой, цивилизацией, а между тем постоянно слышатся жалобы, что тяжело жить в центрах этой культуры, этой цивилиза­ции: в нравственном отношении едва ли человечество идет вперед, по крайней мере душою отдыхаешь не тогда, когда бываешь в среде этих культурных, просвещенных в высшей сте­пени корректных и деликатных, но холодных сердцем людей, а когда перенесешься мыслию к своим простецам-зырянам или алеутам и колошам отдаленной Аляски. Среди этих некуль­турных детей природы скорее можно встретить людей, которые, восприняв простым детским сердцем Христово учение, становятся истинными детьми Божиими. Мне припоминается рассказ одного московского купца из жизни покойного Митрополита Московского Иннокен­тия. Святитель обедал у этого купца, церковного старосты, после освящения церкви. В числе гостей было немало и почетного духовенства. Святитель вспоминал свое давнее прошлое, свою жизнь на Алеутских островах. Все с большим вниманием слушали его рассказы о дале­кой, неведомой стране, об обитающих там народностях. Один протоиерей спросил владыку: “А каковы были ваши колоши, Владыко?” “Да получше меня и получше тебя”, – ответил простец Митрополит. Ученому протоиерею не понравился такой ответ, и он замолчал. Это не скрылось от старца святителя, и он сказал ему: “Может быть, тебе не понравилось такое сравнение? Так послушай, что я тебе расскажу. Раз, когда я был еще попом, приходит ко мне поздно вечером издалека один колош исповедоваться. Ночь была темная, когда я отпустил его, и на дворе были уже спущены собаки. Чтобы оборониться от них, колош взял у меня в сенях метельник (насадку от метлы). Прошло часа два – слышу: кто-то стучится. Окликаю – это мой колош! Спрашиваю: “что тебе? “ – “Да вот, бачка: я взял у тебя палку отмахнуться от собак, возьми ее назад!” – “Да Бог с тобой, – говорю, – иди с Богом, давно бы уже был дома”. – “Нельзя, бачка: я взял – тебя не спросил, велишь – так возьму. – “Возьми, возьми, она тебе пригодится, видишь, говорю: глухая полночь”. Колош мой успокоился и пошел домой с моим метельником. – “Ну, вот”, заключил полушутя покойный архипастырь – согласись, брат: мы с тобой так ведь не сделали бы?”

Я вспомнил этот рассказ о простеце-колоше потому, что недавно получил из далекой Аляски следующее письмо:

“Ваше преосвященство, милостивый архипастырь! Благоволите и принять и прочесть сие письмо.

Всякому мила своя сторона, любит и нищий свое хламовище. Не чужд и я своей родной стороны.

Мои прихожане по просьбе моей собрали, при великой нищете и скудости своей, на построение храма в Бар-граде святителю Христову Николаю, на приют Царицы Небесной в Петербурге и на голодающих в те губернии, где голод заставил пастыря послать своих детей вечером просить хлеба. Посылаем на имя ваше для передачи: на построение храма в Бар-граде 15 долларов, на приют – 5 долларов и на нуждающихся в пропитании 5 долларов, а всего 25 долларов. Благоволите напечатать о сей жертве хотя в “Приходском Чтении”, не упоминая моего имени, душевно не желаю быть означенным, а нужно отпечатать потому, что на Аляске есть священнослужители с более состоятельными приходами, чем наш приход, это – первое, а второе – мои алеуты православные, но еще яко младенцы, сосущие млеко: попадет это чтение в руки алеутов – кто знает? – может быть, и еще соберут, а главное, алеуты очень дорожат святительским, хотя и заочным, благословением. Они часто спраши­вают: поступает ли наша жертва на дело, на которое мы даем? Я им говорю: вашу посиль­ную жертву Господь милостиво принимает. Но они возражают: не остается ли она в руках нашего пастыря?.. В течение трех лет я замечаю, что посылаем мы собранные на какое-либо богоугодное дело жертвы, а о получении их на месте ответа не получаем.

Вам, может быть, покажется странным, что деньги эти собраны – щепками, которыми просвещенные американские, а иногда, по их примеру, и русские купцы платят алеутам и эскимосам за их труды. Напилит, например, алеут или эскимос сажень дров для купца, купец берет щепку, пишет на ней стоимость работ и платит этой щепкой работнику. Теми же щеп­ками платят и за дорогие бобровые, и другие меха. Редко поблагороднее – пишут чек на толстой сахарной оберточной бумаге. С этой щепкой или лоскутком бумаги идет алеут (а нередко случалось ходить и мне) к тому же купцу в лавку брать провизию в семь раз дороже других лавок: волей-неволей берешь мешок муки в 50 ф. за 9 или 10 долларов (18–20 р.). Вот такими-то щепками и собраны прилагаемые 25 долларов, причем, конечно, я влагаю американские кредитки, выменяв их на щепки.

Наш архипастырь как-то выразился, что алеуты вымирают. Еще бы не вымирать, когда они по полгода и более хлеба не видят, питаются сушеной рыбой, морскими червями и разного рода чудовищами. Стоит посмотреть на их пищу, как и у тебя станет на желудке боль. Казалось бы: улучшить быт этих полудиких народцев – прямой долг американцев, но они смотрят на них, как на рабов. Много вымирает алеутов и эскимосов от спаивания водкой (виской), чем также усердно занимаются культурные американцы и японцы без зазрения совести”.

Согласно желанию автора, не привожу его подписи и адреса. Я уведомил его о получении 25 долларов письмом, в коем писал, между прочим: “Глубоко тронуло меня усердие в простоте верующих душ тех алеутов, которых некогда так любил в Бозе почивший благоде­тель мой, московский митрополит Иннокентий. Храни и благослови Господи, яко сокровище бесценное, эти Богу преданные души! Их щепочки в очах Божиих дороже крупных пожерт­вований, приносимых добрыми богатыми людьми от избытков их, как лепта евангельской вдовицы была дороже всех сокровищ храма Иерусалимского. А для меня получение такой жертвы на Божьи дела – сущий праздник: душа моя возрадовалась, что слышат меня добрые души и в далеких странах Великого океана!

Пишете, о. N о тяжелой доле пасомых ваших: верьте, что если их сердца способны откликаться вот так на добрые дела, то они много счастливее тех сытых и богатых интеллигентов, которые мнят себя людьми просвещенными и себя считают господами, а их – рабами. Ведь царствие-то Божие – в добрых верующих сердцах!

Скажите им, что я, грешный архиерей, призываю на всех их Божие благословение. Верую, что святитель Христов Николай чудотворец, на храм коему они принесли свои трудовые щепочки, благословит их с высоты небесной и сторицею воздаст им за их любовь к нему и во имя его – к тем странникам, которые приходят на поклонение его святым мощам. Верую, что и Господь, рекший пречистыми устами Своими: что сделали вы единому из сих братий Моих меньших – Мне сделали, – Он милосердый и утешит их утешением райским, и благословит их благами земными. Еп. Никон”.

Может быть, кто-либо, прочитав эти строки, подумает, а может быть, и другим скажет: “Стоит ли писать в журнале о таких мелочах? В наше гуманное время жертвуют сотнями тысяч на дела просвещения, на помощь голодающим, на больницы, богадельни. Прочитайте в газетах, сколько собрано на “белый цветок”, на “колос ржи”. А то – собрали алеуты каких-то 25 долларов на добрые дела и кричат о них на весь свет!”..

Жертвуют... жертвуют и на театры, на народные дома, народные университеты. Мало ли еще на что жертвуют! Увы, лучше бы не жертвовали! И язычники-идолопоклон­ники делали добро и притом такое, которое привлекало к ним спасающую Божию благодать: вспомните Корнилия-сотника и других, ему подобных. И это их добро, как видите из книги Деяний Апостольских, имело свою цену в очах Божиих, но цену лишь относительную, и для спасения им необходимо было войти в лоно Церкви Христовой и стать ее живыми членами – так, чтобы в них и чрез них действовал Христос. А тому, кто именует себя христианином, да еще православным, как будто и стыдно стоять в оценке добра ниже Корнилия-сотника, который, творя добро по мере сил и умения, не забывал и Бога призывать в молитвах своих. Оттого и сказано ему: молитвы твоя и милостыни твоя взыдоша на память пред Бога (Деян. 10:4). Судите сами: можно ли сказать это о тех “жертвах”, какие собираются нашими интеллигентами не во имя Христа, а во имя туманного гуманизма, не под сенью животворящего креста, а под сенью “белого или синего цветка, колоса ржи” и подобных сему эмблем? Привлекут ли эти жертвы благодать спасающую к жертвователям, стыдящимся знамения нашего спасения – креста Христова? Можно ли сказать и о тех “пожертвованиях”, которые приносятся с целью, недостойной христианина; не грешно ли верующему во Христа строить дома зрелищ, дома увеселений, развлечений?.. Не позволяет моя совесть назвать и “народные университеты” добрым христианским делом, ибо кто же не знает, для чего они устрояются и что там народу читается? Нельзя истинному христианину измерять ценность доброделания и мерою утилитарною: с этою мерою Римская церковь дошла до иезуитизма, до индульгенций. Богу нужно наше сердце: сыне, глаголет Он: даждь Ми твое сердце! Нужно, чтобы добро шло от сердца, чтобы мысль о нем лежала у сердца (отсюда – усердие), чтоб оно исходило от любящего, милующего сердца (отсюда – милосердие), было совер­шено бескорыстно, чисто от всякого себялюбивого побуждения. – Так Христос велел, так Он заповедал! – вот единственно-непогрешимое побуждение, единственно верная мера цен­ности благотворения. А как Христос заповедал? Да не увесть шуйца, что творит десница твоя. Делай добро и тотчас же забывай, что его сделал: делай и говори: я тут не причем – это Бог так устроил. Бог послал случай, средства, силы, добрую мысль, доброго человека, который мне подсказал это: делай и благодари Бога, что тебе поручил это дело, тебе помог, тебя осчастливил быть Его рукою в доброделании.

И благо тому, у кого этот закон доброделания лежит у его сердца, в самом сердце, как дыхание жизни, как биение этого сердца!

Но ужели так и не имеет никакой цены то добро, которое творится по другим побуждениям, помимо этого закона?

У Бога ничто не останется без награды. Кто чего ищет, тот и получает. Делают люди добро из тщеславия: и их прославляют за то. Делают из корысти: они и достигают цели своей. Земное добро на земле же и вознаграждается. Восприял еси благая в животе твоем, сказано в притче богатому Авраамом. Восприял: получил в уплату, значит, было кое-какое добро, за которое и уплачено ему в земной жизни. Но на небе уже не жди он вечной награды. Но имеет ли для христианина какое-либо значение, какую-нибудь ценность земное благо, если оно не открывает пути к вечному небесному блаженству?..

Не велики крупицы добра, соделанного во имя Христово младенцами веры – алеутами, но они – бесценные жемчужины в очах Божиих. Может быть, и значительным суммы, собранные на голодающих или жертвуемые на дела просвещения нашими интеллигентами, но без Христа и креста, это – грошовые бусы, коими играют и потешаются дети.

И с утешением можно отметить, что такие крупицы добра еще есть в нашей цер­ковно-народной жизни, еще блестят – то тут, то там, как дорогие бриллианты, сверкая в мусоре житейской суеты, и как бываешь рад, когда заметишь хоть одну такую искорку бла­годати Божией, светящуюся в русской православной душе!..