53. Новый закон о расстригах

Полтора года назад Государственная Дума, почти накануне летних каникул, вырвала из представленных ей правительством законопроектов те статьи, которые касались лишенных священного сана или же лишаемых оного по собственному желанию, что в сущности, есть попрание сана ради земных расчетов, сочинила из этих статей свой законопроект и передала его в Г. Совет. Здесь этот законопроект рассматривался больше года в особой комиссии, выработан взамен его новый, который и рассматривался в Г. Совете, во второй половине декабря. К глубокому сожалению, несмотря на сильнейшие возражения как со стороны правых, так и со стороны докладчика и председателя комиссии, законопроект принят Г. Советом, большинством, впрочем, только в 4 голоса, в редакции почти тождественной с тою, какую предложила Г. Дума. Таким образом, расстриги получили почти все те права, каких для них добивалась Г. Дума. Можно ожидать, что теперь их будут выбирать и в самую Думу, о чем так заботились левые думцы, и гг. Петровы, Семеновы и им подобные явятся в качестве законодателей для Русской несчастной земли.

Некоторые читатели мои просят меня сообщить, что я говорил 15 декабря в заседании Г. Совета. Привожу свою речь по сему делу по стенографической записи.

«Я не юрист, и, конечно, не мне судить о достоинстве той или другой законодательной меры в области государственной жизни, но в настоящую минуту Г. Совет обсуждает закон, близко касающийся монашествующего духовенства, коего представителем являюсь я здесь. Потому прошу позволения сказать откровенно с этой кафедры о том, какое впечатление произвел на меня, думаю, что и на моих собратий, монашествующих, предложенный законопроект. Законопроект Г. Думы так и озаглавлен: об отмене ограничений… следовательно, речь идет о свободе и о правах. Согласен, что все эти несчастные – иначе мы не можем назвать их – заслуживают сожаления, имеют право на свободу и на права. Но, ведь, закон, прежде всего, должен иметь в виду благо всего государства, а потом уже и отдельных лиц, а потому и должен принимать во внимание правоспособность этих лиц, определяемую не одними бумажными документами, а – главным образом – их нравственными качествами. А об этом-то и намека не имеется в думском законопроекте. Предполагается, само собою, что раз они когда-то учились в школе, имеют ярлык об окончании курса, и довольно: могут поступать на службу – государственную или общественную, когда угодно. И вот получается впечатление, как будто законопроект для того и сочинен, чтобы дать, как говорится, теплое местечко этим несчастненьким. Он не проявляет ни малейшей заботы о том, чтобы служебные должности замещались непременно людьми не только по образованию правоспособными, но и нравственно крепкими, на коих бы можно положиться. А эта забота, по нашему монашескому мнению, должна быть положена во главу угла всякого законодательства, от недостатка такого мерила кандидатов на должности страдает вся наша государственная и общественная жизнь, не говорю уже о церковной. Мне скажут: к чему я об этом говорю? Отвечаю: душа изболелась при виде чиновников – политических развратников, учителей – безбожников, служителей Церкви – о коих слово Божие говорит: проклят всяк творяй дело Божие с небрежением! (Иер.48:10). Я 30 лет прожил в монастыре, да вот уже семь лет имею дело и с монахами и с белым духовенством в качестве архиерея и могу сказать, что все эти лишаемые сана духовного или монашества по суду – люди потерянные для какой бы то ни было службы, слабые волею, часто зараженные пороками, которые много забот доставляют нам, архиереям, по их увещанию, исправлению и от которых – буду откровенен до конца: мы рады бываем избавиться. Добровольно слагают сан большею частью те, которые меняют благодать священства на прелести женские. Среди таковых, конечно, бывают и способные к службе. Но ведь закон должен по всей справедливости озаботиться прежде дать место тем правоспособным и нравственно крепким лицам, которые ничем себя не опорочили, которые не проявили склонности изменять своим торжественным обетам в угоду своим страстям. Мне невольно вспоминается мудрый поступок отца императора Великого Константина – Констанция, который, вступив в управление Галлией, объявил, что все состоящие на службе христиане должны немедленно выйти в отставку, а когда слабые христиане отреклись от Христа, чтобы остаться на службе, то решил: кто не верен своему Богу, тот не может быть надежным слугою и земной власти, и приказал уволить всех отрекшихся от Христа, оставив при себе только верных христиан. Думаю, что и наш христианский закон должен при избрании лиц для службы государственной и общественной иметь в виду этот принцип и не спешить допущением на службу людей, изменивших своим обетам в служении Церкви. Вот почему мы, монашествующие, не можем не высказаться за ограничение прав лиц, как лишенных сана по суду, так и добровольно изменивших обетам священства и монашества, в отношении их общественной и государственной службы. Найдут они себе дело и на частной службе, хотя бы в торговых и промышленных предприятиях, пока кончится срок их правоограничения.

Теперь я скажу свое скорбное слово как архиерей.

Из доклада комиссии видно, что главным побуждением к тому, чтобы оставить в законе, хотя в меньшей мере, ограничение права жительства для священнослужителей иереев, все равно, как священников, так и монашествующих, было опасение соблазна для верующих, вверявших им тайны своей совести. Да, это опасение имеет гораздо большее значение, чем обычно думают. Вспомните, что и теперь многие интеллигенты избегают исповеди у своих приходских священников и говеют в монастырях. Ведь исповедь есть единственный в настоящее время момент, когда человек становится лицом к лицу пред всеведущим Богом, когда снимает с себя маску лицемерия, коею закрывается всю свою жизнь, когда может при помощи духовника видеть себя таким, каков он есть. А без этого – он постепенно перестает быть христианином, я сказал бы – человеком по образу Божию. И вот ради каких-то удобств для лишаемых сана или попирающих его ради женских прелестей, сбрасывающих с себя крест ради земных расчетов, – во имя модного принципа свободы совести подвергать верующих искушению – укрывать грехи на исповеди и тем ввергать их в смертный грех по суду Церкви – судите сами, гг. члены Г. Совета: допустимо ли это в христианском законодательстве?! Ведь это поведет не только к искажению, но и к вытравлению в душах той совести, о свободе которой ныне так мною говорят!

Я боюсь еще одной беды для Церкви в том случае, если закон снимет все правоограничения с белого и монашествующего духовенства при снятии с них сана. Я боюсь, что в духовное сословие ворвутся нежеланные кандидаты, которым нечего будет терять. При недостатке кандидатов священства нам, архиереям, еще труднее будет уберечь Церковь от таких лицемеров, вроде Гапона, Михаила и им подобных. Каждый проходимец, получивший среднее образование, легко может притвориться на время невинным агнцем, чтобы потом, получив благодать священства, сделаться волком, а в случае изобличения снова вернуться туда, откуда пришел. У нас есть епархии в 2–3 миллиона душ православных, с 1500–2000 церквами: возможно ли архиерею знать каждого священника, иметь на все места достойных кандидатов? Священнические места пустуют иногда по полугоду, почти по году. Прихожане слезно умоляют прислать священника, а никто не подает прошения. Рад бываешь всякому кандидату, который на первый взгляд покажется порядочным человеком и выдержит пастырский экзамен. Снятие всяких ограничений поставит священника на одну доску с чиновником. Не дает архиерей лучшего места – не хочу оставаться в сане. Подвергли какому-нибудь штрафу, выговору, не говорю уже о монастырском подначалии – то же. Конечно – худая трава из поля вон, но этой худой травы будет меньше, если сан священника в глазах закона будет стоять выше чиновника, если измена алтарю будет и государственным христианским законом считаться делом предосудительным, укоризненным.

Вот те главные основания, по которым я считаю нужным поддерживать заключения нашей комиссии с теми поправками, какие вносит в них В.К. Саблер».

Как я сказал выше, все наши соображения большинством 4-х голосов – не православных – были отвергнуты. Не скрою, что решение такого важного в принципиальном отношении вопроса произвело на меня, да и не на меня одного, тяжелое впечатление. В чем сущность дела? В том, что государство ни во что ставит отречение лица, облеченного священным саном, от благодати священства, нарушение им иерейской присяги или монашеского обета, лицемерно ссылаясь на то, что раз церковная власть якобы разрешает добровольное отречение, то оно, значит, не наказуемо, государство решает, что такое лицо не подлежит никакому ограничению. Но ведь нашими правыми ораторами было достаточно выяснено, что каноны церковные не допускают добровольного сложения сана, и то, что называется теперь разрешением добровольного сложения сана, есть, в сущности, только регистрация церковного властью самовольного попрания благодати и обетов, за что древняя Церковь подвергала отлучению и нынешняя вовсе не признает делом нравственно дозволенным и лишает таковых права оставаться в клире даже на низших степенях. Государство должно же принять во внимание, что таковые нарушители не заслуживают уважения наравне с людьми, ничем себя не опорочившими. В этом должно выразиться уважение государства к самой Церкви. Но в решении Г. Совета сего не усматривается, и вот вчерашний духовный отец, как это было недавно, ныне пускается в пляс на глазах своих бывших духовных детей, или открывает винную лавочку, или творит нечто иное, зазорное, смущает верующих, а государство, вместо того, чтобы пощадить совесть их и оградить от соблазна, дает ему право на общественную и даже царскую службу. Не приведет к добру это нежелание поддержать авторитет Церкви в глазах народа. Оно есть признак, что союз Церкви с государством надрывается, что для голосующих за таковые законопроекты безразличны интересы православных людей и дороже интересы расстриг, к которым народ относится, как к клятвонарушителям. В святом деле законосоставления должно принимать во внимание и мнение православного народа, как и мнение Церкви Православной. Будем надеяться, что впредь наши мужи государственные будут осторожнее и не будут поддаваться обаянию речей ораторов, стоящих на стороне врагов Церкви, – сознательно или бессознательно – это дело их совести.