Отрывок из лекционного курса, читанного в Воронежской семинарии, по истории Христианской Церкви, где дается краткое и обстоятельное историческое показание начала и причин разрыва между Восточною и Западною Церковью (Дело Патриарха Фотия в изложении Евгения)
Рукопись Киево-софийской библиотеки
(Окончание §277 и весь §278)
...Фотий в следующий год по восстановлении, то есть в 879 г., вознамерился в Константинополе собрать для конечного примирения церквей собор. Сие предприятие императору было приятно, и папа Иоанн VIII на оное был согласен, но с тем чаянием, что он за сие получит Болгарию. И так на собор сей собралось 383 епископа, а также приехали папские послы с дарами и наместники восточных патриархов. Папа в грамотах своих подтверждал Фотиево восстановление, разрешал его и союзников его от всех анафем, проклинал тех, которые не захотят признать Фотия истинным патриархом и соглашался в том, что в символ веры не должно прибавлять и Сына. Но притом требовал, чтобы Фотий не вступался в болгарскую епархию и уступил бы оную папе; иначе же подвергнется неразрешимому проклятию и пр. Собор открыт был в храме св. Софии. Все, служащее к примирению церквей, решено было единодушно, и как все, так и папские послы без прекословия под решения подписались. В сих решениях, между прочим, сказано, что кого будет проклинать Фотий, того должен проклинать и папа, и кого папа, того и Фотий. По окончании всего, когда предложено было от послов требование Болгарии, то Собор взял политический вид и ответствовал, что это дело принадлежит не собору, но императору. Таким образом весь собор кончился и до ныне почитается у греков восьмым вселенским собором по втором Никейском. Но когда папские послы, возвратяся в Рим, донесли папе Иоанну VIII о делах своих и наипаче об отказе Болгарии, о которой он уже два раза писал и к Михаилу, болгарскому царю, то он не признал Фотиева собора правильным и даже осудил оный. Потом послал опять послом в Константинополь епископа Марина требовать Болгарии; однако же тщетно. Посол его еще на 13 дней заключен был в темницу и после отпущен был в Рим. Сей Марин, по смерти Иоанна VIII восшедши на папский престол, во отмщение обиды своей проклял также Фотия и собор его, но и тем не приобрел Болгарии. Последовавшие папы Адриан III и Стефан IV продолжали повторять анафемы, которые однакож были презираемы и умножали только между церквами взаимное отвращение. В 886 г. скончался император Василий, защитник Фотиев, и по смерти его, Фотий, подпавши опять гонению, сослан в Армонианский монастырь, где в 891 г. и преставился. По смерти его в 893 г. поднялась война между императором Львом и Симеоном, болгарским царем. По сему случаю болгары сами поддались в духовенство папе, а тем самым вражда между церквями еще более умножилась. Греки не могли возвратить провинции даже до XI столетия.
Вот краткое и обстоятельное историческое показание начала и причин разрыва между восточною и западною церковью. Подробнее о сем можно видеть в книге, беспристрастно из самых оригинальных источников сочиненной Ильею Минятием, напечатано в С-Петербурге 1783 года под названием Камень соблазна; также in Tractatu de process. Spir. S. Adami Zernicav. edit. Regiom. 1779, а в подтверждение их описаний Guill. Cave Histor. Litter. Scriptor. Ecclesiast. torn. II. Secul. Photianum et Weismanni Introductio in memorabilia histor. s. edit. 2. Halae. M. 1745. Saecul. IX. (...в Трактате О Происхождении Святого Духа Адама Зерникава, изд. Региом 1779...Гилл. Кейв. Ист. Лит. Церк. Пис.Т. 2 и Вейсманна Введение в достопримечательные истории. Изд. 2-е. Галле. М. 1745.).
§ 278. Остается теперь присовокупить на знатнейшие лица сей достопамятной эпохи несколько критических замечаний, сверх положенных уже по некоторым местам в предыдущем параграфе. История сего разрыва церквей так затемнена многими клеветами и вымыслами деяний, что весьма нужна осторожность при чтении разных описателей оной. Паписты почти все сколько можно стараются затмевать Фотия, а извинять Игнатия, который у них почитается святым. Большая часть и из современных, до нас дошедших писателей о сем происшествии, были папские и Игнатьевы приверженцы, старавшиеся оправдывать поступки их. Что касается до нас, то нет нам нужды пристрастно защищать ни Фотия, ни Игнатия; потому что ни тот, ни другой у нас не почитается еретиком; но при том ни тот, ни другой также не положен ни в греческих, ни в славянских месяцесловах, ни в месячных минеях; и память их в нашей Греко-Российской церкви не совершается. Удивительно только, когда и почему вставлена память Игнатия в Четиих Минеях под числом 23 октября. Как бы то, впрочем, ни было, надобно только заметить, что паписты обыкновенно не видят никаких погрешностей в Игнатии а (и) никаких добродетелей в Фотии. Но 1) можно уступить, что Игнатий низвержен Вардою неправедно и страдал невинно, потому что он, кажется, исполнил долг пастыря и правила соборов, не допустив его до причащения. Однакож, и в сем поступке его некоторые замечают пристрастие. Ибо он в то же время допустил до причащения императора, который еще распутнее, нечестивее и вообще хуже был Варды, дяди своего. С другой стороны вина Варды основывалась на одном только народном слухе без ясных доказательств, как повествуют Зонара и Анастасий библиотекарь. Наконец, нельзя сказать, чтобы Игнатий из боязни только не сделал того же отказа в Евхаристии императору. Ибо вся империя тогда ведала, что Варда по слабости и неспособности императора всем управлял и потому не меньше страшен был, как и сам император. 2) Но, положив, что Игнатий невинно низвержен, то остается все еще заметить, что пример и правила Христовы не научили его заводить в защиту себя бунты или по крайней мере допускать усиливаться оным. Напротив того, его самого бы долг был всячески стараться утушать распри о себе и учить миру и тишине. Ибо патриархом он мог быть и не быть, а христианином непременно долженствовал быть. Фотий, по низвержении своем, сего не делал, живучи даже при самом императорском дворе. 3) Поступки собора, держанного в 869 г. с послами папы Адриана для утверждения Игнатиева восстановления и Фотиева осуждения, во всей истории не имеют себе подобных. Сжигать даже все сочинения мужа, ученейшего всех в своем веке, не доказав его ни в каких ересях или заблуждениях, проклинать его с ругательными прозваниями, а блуднице императора Михаила, обвенчанной с императором Василием, наряду с ним и папою воспевать многая лета, и наконец, к изумлению всех веков, подписывать проклятия Кровью Христовою-все сие кажется недостойно церкви. Бесспорно, что не Игнатий был изобретателем и учредителем всех сих постыдных деяний; ибо они учреждены от папы; но они происходили в его Константинопольской церкви, в его присутствии, без препятствия с его стороны... должно ли такою ценою покупать свое восстановлений? Охотно можно согласиться на похвалы, приписуемые качествам Игнатиева сердца и его строгой монашеской жизни; но из оных следует только заключить, что он был хороший монах, а не патриарх.
О Фотии надобно также заметить: 1) Возведение его папа Николай I оспаривал тем, что он из светского состояния поставлен в патриарха. Но это был не первый пример в Константинопольской церкви. Таким же образом возведены были патриархи Нектарий, Тарасий и Никифор; да и в Римской церкви Григорий Великий и Амвросий Медиоланский. Тщетно папа Николай I силился выводить различие в их возведении от Фотиева. Больше всего различие состояло в разных обыкновениях церквей; и папа о константинопольском обыкновении судил по римскому. Ибо в Риме патриархи возводиться долженствовали по избранию народа, а в Константинополе издавна зависело от воли императора и возводить, и низлагать их. Итак, Фотий, по обыкновению Константинопольской церкви, был правильный патриарх, а дабы впредь пресечь путь к спорам, подобным открывшимся о нем, то он сам на своем соборе определил впредь не поставлять патриарха из светских. 2) Винят Фотия, что он, приехавши на собор, послов папы Николая подкупил и уговорил подписаться под соборное осуждение на Игнатия. Но писатели, неприязненные Фотию, не все сию причину поставляют измене послов. Ибо одни говорят, что они испугались угроз Вардиных; другие, что они не поняли читанного на соборе, не знавши хорошо по-гречески; третьи, что они не могли переспорить всех обвинителей Игнатьевых. Такая разность причин сама собою заставляет недоумевать, чему верить. Но если и справедливо то, что послы подкуплены, то, конечно, не Фотием, а Вардою. Ибо он располагал всем собором, а Фотий сам его укорял в письмах за возведение себя и за причинение тем бунта. После собора он даже и к папе писал, что против желания возведен на патриаршество и поневоле (то есть, от Варды) на оном пребывает, желая и прежде, и ныне оное оставить. 3) Но Фотий имел также свои пороки и особенно замечательно в нем величавое презрение своих врагов. Он имел слабость знать свое преимущество в дарованиях и учености пред всеми своими современниками. Из сего-то источника проистекали некоторые непохвальные его поступки, и, например, он, кажется, иногда с намерением перетолковывал некоторые Игнатьевы мнения, издевался над его простотой и иногда перед другими обнаруживал его не просвещение и невежество. Важнейшим пороком его в истории осталось то, что он из желания отмщения за свою обиду на соборе 866 г. личное свое дело с папою превратил в публичное дело обеих церквей и, не довольствуясь осуждением папы, осудил даже и самую церковь его, и чрез это разорвал хотя слабый, но все еще продолжавшийся до сего времени союз церквей, который не мог уже и он после восстановить, а особливо неуступанием Болгарии. Впрочем, Фотий за многие другие качества достоин уважения. Никита Давид, историк из числа неприязненных ему, в Жизни Игнатьевой признается, что Фотий был «муж знаменитейший в свое время опытностью в гражданских и политических делах, благоразумием и сведениями. Знанием в грамматике, в литературе, в стихотворческом искусстве, в красноречии, даже в философии и медицине и почти во всех свободных науках он так славился, что превосходил всех своих современников и даже с древними мог равняться. В нем все было: способность и даровитость, прилежание и достаточное имение для приобретения множества всяких книг, а при том и славолюбие. От сего-то он целые ночи провождал без сна, занимаясь чтением». К сему свидетельству неприятеля его можно присовокупить, что в дошедших до нас письмах самого Фотия находятся очевидные знаки его добронравия, честности, благочестия и некоторых других добродетелей, вопреки пасквилеписателям его, которые усиливались описывать его только темнейшими красками. Из сочинений его до нас дошли многие и все примерные. Но неоцененнее всех почитается его Мириобиблон, или библиотека, то есть рецепты на 280 древних авторов.