Введение

Установление Ленинской диктатуры в России вызвало массовый исход за границу противников коммунизма. В течение 1919–1922 годов несколько сот тысяч русских принуждено было покинуть родину и искать убежище за рубежом.

Большинство изгнанников нашло свое пристанище или на Балканах, или в Чехии, Германии и Франции. Другие из них попали в Маньчжурию и Китай. Первая эмиграция включала представителей разных национальностей, классов и политических убеждений.

Среди этих лиц оказались также некоторые известные церковные деятели и богословы, как например: Митрополит Антоний (Храповицкий) (1864–1936), Митрополит Евлогий (Георгиевский) (1868–1946), Митрополит Анастасий (Грибановский) (1873–1965), Епископ, впоследствии Митрополит, Вениамин (Федченков) (1882–1962), В. Скворцов (1853–1934), Проф. Н. Глубоковский (1863–1937), Проф. А. Доброклонский (1856–1937) и другие. Их присутствие помогло организации Русской Церкви за рубежом.

Одной из характеристик первой русской эмиграции было повсеместное возникновение православных приходов. Несмотря на материальные лишения и неуверенность в будущем, русские люди стали повсюду устраивать богослужения, создавать церковные хоры и открывать школы для преподавания детям Закона Божьего, русского языка и истории. Желание объединиться вокруг Церкви привело к созыву собора в Сремских Карловцах, в Югославии, осенью 1921 года. На него съехалось одиннадцать епископов, около ста священников и мирян, представителей приходов во Франции, Германии, Швейцарии, Бельгии, Англии, Италии, Чехии и на Балканах. Это церковное собрание обнаружило два различных подхода к строительству церковной жизни за рубежом. Одни из его членов считали, что Церковь должна была содействовать восстановлению того государственного строя, который рухнул в феврале 1917 года. Другие же не хотели вовлекать Церковь в политическую борьбу и настаивали на необходимости искать новых путей для оцерковления жизни в непривычных условиях эмиграции. Расхождение между этими двумя направлениями, обнаружившееся на первом Карловацком Соборе, окрасило всю дальнейшую историю Русской Церкви за рубежом. Первое из них возглавлял сначала митрополит Антоний, а после его смерти митрополит Анастасий. Второе сгруппировалось вокруг митрополита Евлогия.

Решающий сдвиг в духовной жизни эмиграции произошел в 1922 году. Осенью этого года значительное число «около 70» профессоров Московского и Петроградского университетов были высланы со своими семьями в Германию. Это решение Советского правительства спасло для русской и мировой культуры многих выдающихся ученых, которые, вместо гибели в застенках Че-Ка, смогли продолжать свою творческую работу на Западе.

Среди высланных было несколько религиозных философов: Е. Бердяев (1874–1948), С. Франк (1877–1950), Н.Лосский (1870–1965) Б. Вышеславцев (1871–1954) и И.Ильин (883–1954). В начале 1923 года к ним был присоединен протоиерей Сергий Булгаков (1871–1944). Таким образом эмиграция обогатилась включением в ее состав православных мыслителей, которые не только стояли на высоте европейской науки, но и сознавали необходимость противопоставить марксизму продуманное христианское мировоззрение. Они были одушевлены желанием поделиться с Западным миром тем новым духовным опытом, который они приобрели, живя под тоталитарным коммунизмом.

Большинство богословских и религиозно-философских книг, изданных в эмиграции, принадлежит перу этих высланных ученых или их непосредственных учеников.

Если эта высылка была полной неожиданностью для русских, то не менее неожиданным был их приезд и для западных христиан. Вначале православные мыслители чувствовали себя никому не нужными изгнанниками, без средств к существованию и без возможности применить свои дарования. В то время на Западе было широко распространено мнение, что начавшееся гонение на христиан в России является заслуженным наказанием Церкви, якобы прислужнице павшей Империи. Однако это чувство потерянности длилось недолго. На русских богословов обратили внимание несколько иностранных религиозных деятелей, понявших значение людей, влияние которых считалось опасным вождями русских коммунистов.

Эти друзья православия группировались вокруг Американского Союза Молодых Людей и Всемирной Студенческой Христианской Федерации – двух организаций, которые успели начать свою деятельность в России накануне революции.

Молодой швейцарец Г.Г. Кульманн (1894–1961), в то время работавший с бывшими русскими военнопленными в Германии, первый пришел на помощь высланным ученым.² Он заручился поддержкой Джона Мотта (1865–1955) известного американского экумениста и филантропа. Мотту удалось собрать средства для учреждения Религиозно-Философской Академии в Берлине и для издания богословских книг на русском языке. Благодаря их усилиям, а также сотрудничеству других американцев, как например, Д. Лаури (1889) и П. Андерсона (1894), русские мыслители получили возможность продолжать свою работу в атмосфере полной независимости, так как их инославные друзья предоставили им свободу как в выборе тем для их книг, так и в их трактовке.

В 1925 году Религиозно-Философская Академия и ИМКА-ПРЕСС были переведены из Берлина в Париж, где Академия просуществовала до начала второй мировой войны. Они сыграли большую роль в развитии богословской литературы за рубежом.

Одновременно с учреждением Религиозно-Философской Академии возникли и две других организации, на этот раз по инициативе самих русских: Русское Христианское Студенческое Движение «Р.С.Х.Д.» (1923) и Богословский Институт при Сергиевском Подворье в Париже, (1925) Студенческое Христианское Движение объединило в своих рядах два поколения, встретившиеся за рубежом: представителей интеллигенции, вернувшихся в Церковь накануне революции, и молодежь, только что начинавшую свою жизнь в трудных условиях эмиграции, и искавшую путей углубления в жизнь Церкви. Богословский Институт в Париже дал возможность получить высшее образование тем, кто нашел свое призвание в пасторской работе.

Большинство изданий ИМКА-ПРЕСС между двумя мировыми войнами были идейно связаны с работой Р.С.Х.Д. и Сергиевского Подворья. Они были вдохновлены верой в мировое призвание Православия, как Церкви, сохранившей полноту апостольского предания. Зарубежные богословы были убеждены, что православные могли и должны были помочь Западным христианам преодолеть их разделения и в свете Евангельского учения найти ответ на те вопросы, которые марксисты пытались разрешить при помощи диалектического материализма.

Церковные круги, группировавшиеся вокруг Синода зарубежных епископов в большинстве случаев относились или с подозрением или отрицательно и к литературе, издававшейся в Париже, и к работе как Движения, так и Института, обвиняя их в отступлении от отеческого предания. Однако сторонники этого охранительного направления, сравнительно мало внесли в зарубежную богословскую литературу.

До начала мировой войны, кроме Парижа, значительным центром русского рассеяния был Харбин с его стотысячным русским населением, школами, газетами, церквами и монастырями. Религиозная литература, издававшаяся в Харбине, обслуживала преимущественно местные нужды и редко проникала за пределы Маньчжурии, тогда как богословские и философские труды русских парижан все более и более переводились на иностранные языки, и таким образом православная мысль становилась известной как в римо-католических, так и в англиканских и протестантских кругах.

Вторая мировая война и последовавшие за нею события глубоко повлияли на судьбы русской эмиграции. Ее культурные центры в Праге и на Балканах безвозвратно исчезли.³ Русское население Маньчжурии принуждено было покинуть свои насиженные места.

Зато новая мощная волна изгнанников влилась в ряды первой эмиграции. Большинство из вновь прибывших, однако, стремились найти себе пристанище подальше от Советского Союза, и крупные сосредоточия Русского Зарубежья возникли в Соединенных Штатах, в Канаде, в Южной Америке и в Австралии. Эти перемещения отразились на религиозно-философской литературе. Те авторы, которые до войны были главными глашатаями Православия, сошли со сцены, кончились и периодические издания, возглавлявшиеся ими, зато значительно возросло печатание православной литературы на иностранных языках. Молодые русские богословы начали писать и издавать свои труды по-английски, по-немецки и по-французски.

В это же время возникла и новая школа для высшего богословского образования, Св. Владимирская Семинария около Нью-Йорка, привлекшая к себе многих русских ученых.

Особое место в истории богословской литературы этого времени принадлежит Св. Троицкому монастырю в Джорданвилле в Америке, духовному центру для Синодальной русской Церкви, который, кроме новых произведений, занялся также переизданием дореволюционных книг духовного содержания.

Зарубежная богословская и религиозно-философская литература распадается на несколько отделов. Первый из них может быть назван БОГОСЛОВСКИМ. Труды этого отдела излагают православное учение о троичности Бога, о природе человека и путях его спасения, о Церкви и ее таинствах. Зарубежные богословы, будучи верными учению Церкви, старались писать на языке понятном современному человеку и принимать во внимание научные достижения нашего времени. В этом отделе по догматике больше всего писал прот. Сергий Булгаков. После второй мировой войны в этой области следует отметить труды прот. Николая Афанасьева и проф. Павла Евдокимова. В области Новозаветного богословия трудился епископ Кассиан «Безобразов», по истории Церкви писали А. Карташев, Г. Федотов, И. Смолич, по литургике архим. Киприан «Керн», прот. Александр Шмеман, по патрологии прот. Георгий Флоровский, В. Лосский, прот. Иоанн Мейендорф, по апологетике прот. Василий Зеньковский.

Второй отдел РЕЛИГИОЗНО-ФИЛОСОФСКИЙ. Он включает труды защищающие, в свете евангельского благовестия, ценность человеческой личности, ее свободу, творчество и моральную ответственность за свои поступки. В этой области большую известность приобрели Н. Бердяев, С. Франк, Н. Лосский, И. Ильин, Ф. Степун К этому же отделу принадлежат социологи Н. Тимашев, Е. Спекторский, Г. Федотов и литературоведы К. Мочульский и В. Вейдле.

Третий отдел – ЭКУМЕНИЧЕСКИЙ. В первые годы своего изгнания русские богословы встретили на Западе отсутствие знания о православии. Веря в необходимость христианского единства, многие из них отдали свои силы на ознакомление Западного мира с сущностью православия. В то же время они занялись изучением причин разделений среди христиан и поисками путей для их примирения. Их труды не пропали даром. Русская зарубежная Церковь много способствовала укреплению сотрудничества и доверия среди церквей. На экуменические темы писали: Булгаков, Арсеньев, Зандер, Зернов, Шмеманн, П. Ковалевский.

Четвертый отдел – РЕЛИГИОЗНО-ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ. Он включает пособия для преподавания православного вероучения. Следует отметить пятитомный и иллюстрированный учебник Закона Божьего – коллективный труд 16 богословов, писателей и художников, изданный в Париже в 1950–1958 гг.

Пятый отдел – КНИГИ, ОПРОВЕРГАЮЩИЕ СОВЕТСКОЕ БЕЗБОЖИЕ. В этой области работали: Н. Бердяев, В. Ильин, Б. Вышеславцев, Ф. Мельников.

Шестой отдел – ДУХОВНО-НАЗИДАТЕЛЬНЫЙ. Книги этого отдела состоят преимущественно из перепечатанных трудов дореволюционных писателей: Еп. Феофана Затворника (1815–1894), Еп. Игнатия Брянчанинова (1807–1867) и о. Иоанна Кронштадского (1828–1908). Особое место в этой литературе занимают «Откровенные рассказы Странника», впервые напечатанные в 1881 г. Они были переизданы в Париже в 1930 году, и сразу же получили большую известность. Они были вскоре переведены на английский, французский и немецкий языки и пользуются большой популярностью как в Европе, так и в Америке.

Среди оригинальных трудов этого отдела следует отметить «Записи» о. Александра Ельчанинова (1881–1934) и книгу о старце Силуане (1866–1938) архим. Софрония (Сахарова).

Седьмой отдел – АВТОБИОГРАФИЧЕСКИЙ. Воспоминания митр. Евлогия, прот. Шавельского, архиеп. Виталия, архимандрита Андроника, Ф. Степуна, автобиографические заметки прот. Булгакова, 17-томная биография митр. Антония «Храповицкого», составленная архиеп. Никоном (Рклицким). Особое место в этом отделе принадлежит семейной хронике Зерновых, описывающей зарубежную церковную жизнь, и состоящей из двух частей «На Переломе» и «За Рубежом».

Восьмой отдел – ПОЛЕМИЧЕСКИЙ. Книги, защищающие ту или иную юрисдикцию, на которые распалась зарубежная Церковь. На эти темы писали прот. Польский, протопресв. Георгий Граббе, Стратонов, Троицкий и другие.

Таковы те различные области богословской мысли, в которые внесли свой вклад зарубежные православные писатели.

Допетровская Россия умела молиться, строить храмы и писать иконы. Она создала «Бытовое благочестие» – это своеобразное явление в истории человечества. Ее одухотворенная культура проникла в широкие круги народа, но, несмотря на все эти достижения, она была ущерблена в области ясной логической мысли. Богословие, в общепринятом смысле этого понятия, отсутствовало в Московской Руси. Одной из основных причин этой особенности «Допетровья» был церковно-славянский язык как Священного Писания, так и богослужения. Получив доступ к этим источникам христианского откровения в их славянских переводах, духовные руководители русского народа не имели нужды изучать ни греческий, ни латинский языки. Таким образом, тот славянский язык, с которым родилось и расцвело русское православие, косвенным путем помещал русским познакомиться с достижениями классической культуры. До восемнадцатого века они не имели доступа ни к эллинской философии, ни к римскому праву, которые оформили и дисциплинировали мысль Западной Европы. Зато тот же церковнославянский язык помог русским стать не подражателями Византии, а творцами своего благочестия. Он создал из разрозненных племен единый народ со своим миросозерцанием; благодаря ему православное богослужение сделалось для русских источником их знания как о Боге, так и о человеке, оно вдохновило их художественное творчество и обогатило духовный опыт народа.

Встреча с Западом, начавшаяся при Петре, произошла для русских в атмосфере оскудения. Московское общество было обескровлено только что случившимся старообрядческим расколом, выбросившим из его руководящих кругов наиболее ревностных представителей традиционного мировоззрения.

В результате случившегося разделения произошло резкое падение русской культуры. Петр Великий, поставивший своей целью реформировать государство на «Западный манер», требовал от своих сотрудников отречения от преданий Московской Руси. Он заставлял их идти на выучку у Европы с чувством, что они, как и их отцы, были простецы и неучи.

В течение восемнадцатого века Петербургская Империя управлялась людьми, стыдившимися своего славного прошлого. В области богословия русские принуждены были вызубривать римо-католические и протестантские катехизисы, и притом – на чуждом им латинском языке. Неудивительно, что новая учеба туго давалась им, и что наше богословие, за немногими исключениями, долгое время повторяло зады западной учености, не решаясь заговорить собственным голосом. Он зазвучал полнозвучно только в середине девятнадцатого столетия, и там, где меньше всего этого можно было ожидать. Им заговорил впервые отставной штаб-ротмистр Алексей Степанович Хомяков (1804–1860). Его писания были настолько непохожи на официальное богословие, что он мог казаться еретиком, и его произведения, при его жизни, были напечатаны лишь за границей и по-французски. Он умер не признанный никем, кроме тесного круга своих близких друзей и единомышленников. Однако один из них, Юрий Самарин (1819–1876), имел пророческое дерзновение назвать в печати Хомякова «Отцом Церкви», каковым он и был на самом деле. Раз прозвучав, голос русского православия уже не мог умолкнуть. До конца столетия его глашатаями были, однако, только отдельные лица, которые казались равно чуждыми как для «образованного» общества, воспитанного в духе западной культуры, так и для духовенства, обучавшегося в традициях упадочной схоластики. Одним из таких провидцев православного мировоззрения был Федор Михайлович Достоевский (1821–1881). В форме уголовных романов он дал православные ответы на самые трудные богословские вопросы: возможно ли примирить веру в благого Бога с безвинным страданием и привлекательную силу зла с моральной ответственностью человека за свои поступки. Гениальные интуиции Достоевского получили свое философское обоснование у Владимира Сергеевича Соловьева (1853–1900). Этот друг и ученик Достоевского подготовил то Религиозное и Культурное Возрождение, которое началось в двадцатом веке в России. Пагубный разрыв между по-европейски образованными русскими и православной традицией, который расколол по-Петровскую Россию на два чуждые друг другу лагеря, стал постепенно изживаться. Антинациональная и нецерковная интеллигенция с удивлением открыла ранее ею отвергавшиеся ценности. Она залюбовалась прекрасным ликом Православной Руси, полюбила красоту церковной архитектуры, ей сделалось доступным «умозрение в красках» иконы. Все эти плоды русского исконного творчества и вдохновения перестали казаться проявлениями -преодоленного , варварства, они засияли в новом свете. В это же время произошла встреча между представителями духовенства и интеллигенции, плодотворная для обеих сторон. Созрело желание освободить Церковь от ига, наложенного на нее Петром в виде синодального управления. То, что пророчески предсказывали Достоевский и Соловьев, стало воплощаться в действительности⁴. В России вспыхнул небывалый расцвет искусства, философии и религиозной мысли.⁵ Но этому возрождению был нанесен сокрушительный удар установлением Ленинской диктатуры, сделавшей позитивизм и материализм девятнадцатого века единственным обязательным мировоззрением для всего населения России. Упорное стремление Ленина, Сталина и их преемников заменить марксизмом православную культуру привели к массовому уничтожению как ее носителей, так и памятников ее искусства. Только те православные мыслители, которым удалось покинуть свою родину, смогли продолжать свою творческую работу. В этом заключается исключительное значение для русской культуры религиозно-философской зарубежной литературы. Она сохранила драгоценное преемство с прошлым и углубила идеи гениальных русских учителей: Хомякова, Достоевского и Соловьева Ее произведения содержат те духовные сокровища мысли и опыта, которые остаются недоступными русским, находящимся под властью коммунистов. Живя и трудясь вне своей отчизны, православные писатели никогда не теряли веры, что русские люди добьются права безбоязненно читать произведения своих свободолюбивых мыслителей и ученых и таким образом смогут и дальше развивать ту христианскую культуру, от которой они оказались насильственно оторванными в результате революции.

Первый исход русских в 1919–1922 годах совпал с быстрым ростом Экуменического Движения, поставившего своей целью примирение разделившихся христиан. Вначале это стремление к восстановлению единства встретило отрицательное отношение со стороны Ватикана, запретившего римо – католикам принимать в нем участие. Это решение создало для Экуменического Движения опасность превратиться в организацию для объединения одних только протестантских вероисповеданий. Его руководители стали поэтому искать путей привлечения православных к участию в их работе, так как 6 присутствие Восточных христиан придавало ей более вселенский характер. За исключением нескольких епископов и профессоров, православные однако были мало подготовлены к сотрудничеству с инославными. Глубоко укорененное недоверие к Западным христианам, незнание иностранных языков и недостаточность образования препятствовали их пониманию значения вновь возникшего движения. Появление русских изгнанников на Западе в годы формирования экуменизма оказало решающее влияние на его развитие. Русские мыслители, воспитанные в идеях Владимира Соловьева, этого предвозвестника примирения христиан, были духовно подготовлены к экуменической работе. Благодаря высокому уровню своего образования и знанию иностранных языков они смогли занять руководящее положение в экуменических кругах. Пережив на личном опыте гонения на Церковь в России, они с особой силой чувствовали, как борьба с воинствущим атеизмом требует объединения всех христианских сил. Русские богословы внесли в экуменическое движение то православное истолкование христианства, которое помогло руководителям Западных Церквей, увидать в новом свете также и свои расхождения. Начиная с 1925 года и до начала второй мировой войны члены Экуменического Движения встречались на мировых съездах. Эти конференции происходили в Стокгольме (1925), Лозанне (1927), Оксфорде (1937), Эдинбурге (1937), Амстердаме (1939). На всех этих собраниях на ряду с другими православными участвовали и представители Русской Церкви в изгнании, выступавшие в докладах и прениях. Они во многом содействовали успеху этих конференций и способствовали установлению взаимного доверия и уважения между Восточными и Западными христианами. Хотя русские и не были официальными делегатами, так как Церковь в самой России была лишена возможности содействовать этой работе, но все же вклад, внесенный ими был сделан не только от лица эмиграции, но и от всего русского православия. Зарубежные богословы подготовили, таким образом, почву для того более широкого участия Восточных христиан в работе Всемирного Совета Церквей, которое началось уже после окончания войны. Православное зарубежье оказало тоже влияние на пересмотр первоначального отрицательного отношения Рима и Экуменическому Движению. Этому значительно способствовала встреча аббата Кутюрье (1881–1953) с русскими изгнанниками. Под их влиянием аббат сделался апостолом церковного примирения, выразителем того духа христианского миротворчества, который восторжествовал на Втором Ватиканском Соборе.

Таким образом, можно сказать, что русские богословы за рубежом не только открыли сокровищницу православия Западному христианству, но и отчасти помогли ему преодолеть тот внутренний антагонизм, который со времени Реформации в шестнадцатом веке делал невозможным сотрудничество между католиками и протестантами.

Русская революция всколыхнула весь мир. Тоталитарный коммунизм широко распространил свою власть над Европой и Азией. Вопросы, поднятые им приобрели всечеловеческое значение. Ленинизм в своей сущности есть явление религиозное. Секуляризм, популярный на Западе, чужд русским коммунистам. Ленин и его ученики обратили марксизм в религию обожествленного коллектива, они отрицают существование Бога, но обещают своим последователям «царствие божие» на земле, созданное их собственными усилиями. Утверждая независимость людей от какой-либо высшей разумной и нравственной силы, они в то же время налагают на всех иго рабства коллективу, олицетворенному непогрешимым возглавителем партии. По учению ленинистов, безусловное подчинение ему обеспечивает материальное и духовное благоденствие всем людям.

Ценность писаний зарубежных мыслителей зависит от их глубоко продуманного и на личном опыте проверенного опровержения такого утопизма. Некоторые из этих православных философов сами прошли через школу марксизма и, еще до применения его на практике Лениным и Сталиным, отвергли это мировоззрение, как ведущее к принижению человеческой личности и попранию ее свободы. Сборники «Вехи», изданные в 1909 году, и «Из Глубины» 1918 г., при участии Струве, Бердяева, Булгакова и Франка, были пророческими описаниями той атмосферы страха, лжи и доносительства, которая позже была создана в России атеистическим коммунизмом⁷. Однако значение трудов этих философов не ограничивается критикой, их произведения доказывают необходимость творческого соборного действия для преодоления социальных недугов и нравственных противоречий человечества. Они основывают его на примате любви и свободы, а не на классовой ненависти и зависти, они признают реальность греха и трагичность раздвоенности человеческой природы, но в то же время утверждают возможность победы над ними не при помощи тюрем и «трудовых» лагерей, а путем возрождения личности. Зарубежные богословы вдохновлены христианским откровением о Боге, как творце всего сущего, и о человеке, созданном по образу и подобию Божьему и призванному к свободному и ответственному участию в познании и преображении вселенной.

Таким образом, если часть русского народа сделалась носительницей коммунизма как для себя, так и для соседних наций, то из среды того же народа вышло и опровержение этого атеистического утопизма. Не случайно то, что именно на русской почве произошло столкновение между интегральным коммунизмом и целостным христианством. В России они оба рождаются из сознания исключительной важности единства мировоззрения и связанной с этим верой в особое призвание русских людей. Москва может быть и Третьим Римом и столицей Третьего Интернационала. Русская стихия благоприятна как для роста деспотизма, так и для развития такого строя, в котором органическое единство не уничтожает личной свободы. Этот идеал нашел свое воплощение во время собирания духовных сил порабощенной татарами Руси, осуществленного преподобным Сергием Радонежским (1314–1392). О нем говорит икона Св. Троицы Андрея Рублева (1370–1430), это величайшее произведение русской искусства. Она возвещает согласие в любви и свободе, которое излучают ангелы, прообразы Св. Троицы. Этим же идеалом вдохновлялись гениальные провидцы девятнадцатого века: Хомяков с его учением о «Соборности, Достоевский с его «Русским Социализмом», Соловьев с его «Свободной Теократией» и Николай Федоров (1828–1903) с его «Общим Делом». Свое завершение эти священные заветы нашли в трудах христианских мыслителей русского зарубежья, примиривших в своем лице Церковь и интеллигенцию.

В настоящее время 1972 год только один официальный голос говорит от лица русского народа. Он возвещает всем и каждому о счастливой жизни под водительство «всемогущей» и «непогрешимой» партии и неустанно славит достижения «великой социалистической революции». Красный Кремль призывает все человечество следовать по стопам Ленина, этого «величайшего гуманиста и учителя народов». Он угрожает репрессиями противникам коммунизма.

Этот голос, хотя он и разносится победоносно по всему миру, не является, однако, единственным выражением чаяний русских людей. Другие голоса раздаются как из России⁸, так и из свободного зарубежья. Среди них особое место принадлежит творениям православных богословов, которые видят свое призвание не в политической борьбе, а в христианском преодолении того принижения человека, которое проходит красной чертою через всю систему современной технократии, как коммунистической, так и капиталистической, поскольку они строятся на атеизме и отрицают Евангельское учение о достоинстве и равенстве всех людей. Этот христианский голос никому не угрожает, но он провозглашает свою непоколебимую веру в живительную силу подлинной свободы, любви и всепрощения.

Каждый деспотизм имеет свои сроки, и придет время, когда мысли православных философов дойдут до тех, кто в настоящее время лишен возможности познакомиться с ними. Драма русской и общехристианской культуры достигла в этом столетии своего апогея; на долю эмиграции выпала трудная, но и славная задача сохранить и углубить те духовные ценности русского православия, которые созвучны всеобщему неутолимому стремлению к свободе и совершенству и поэтому является достоянием всего человечества Русская Церковь никогда не имела раньше стольких высоко образованных и даровитых писателей и творческих мыслителей, как в эпоху изгнания многих ее членов на Запад. Поэтому ее вклад в мировую христианскую культуру оказался особенно значительным именно в наше время коренных перемен в истории человечества.

Оксфорд 28 мая, 1972