Мусульманское образовательное движение в XIX и XX столетиях

Факт образовательного движения в среде русских мусульман, продолжающегося и расширяющегося и в наши дни, до сих пор не вполне изучен и не одинаково оценивается даже теми немногими лицами, которые интересуются этим, столь важным во внутренней жизни нашего отечества явленным. В этих соображениях вниманию читателей журнала предлагаются несколько данных, находящихся в тесной связи с указанным движением и в настоящее время достаточно определившихся.

Начало описываемого мусульманского движения относится ко второй половине истекшего (XIX) столетия, когда в приволжских, кавказских, крымских и сибирских губерниях России уже существовали разных типов правительственные школы, в которых не возбранялось обучаться и детям инородцевмусульман (татар, башкир, киргиз и др.); но эти последние, за весьма редкими исключениями, не соглашались отдавать своих сыновей в русские школы. Министерство Народного Просвещения не оставалось безучастным к такому печальному факту и, с одной стороны, допускало некоторая послабления в отношении инородческих детей, в видах привлечения большого числа их в общегосударственная школы, а с другой – пыталось открывать для инородческих детей особые школы с учительскими семинариями в Казани, Оренбурге и на Кавказе для приготовления инородческих учителей для этих школ. Но немного помогла и эта мера: инородцымусульмане продолжали чуждаться русских правительственных школ и поддерживали свои старинные школы (мактабы и медресы), остававшиеся в то время вне всякого надзора русской инспекции, а в Крыму открывали свои учительские школы. Правительство, не находя возможным оставлять многочисленные инородческие школы вне своего ведения и стремясь к распространению среди инородцев знания государственного языка для сближения многочисленной мусульманской массы с русским государством и русским народом, издало в 1870 году особые правила по наблюдению за мусульманскими школами. Однако и эта мера не дала желательных результатов: мусульмане противились применению этих правил и всеми способами уклонялись от обучения своих детей русскому языку, причем среди них начали распространяться спасены, что всех детей мусульман, по выходе из русской школы, заберут в солдаты и, что еще страннее – что их будут потом обязательно присоединять к православию.

Эти опасения находили себе внешнее подтверждение: идее о солдатчине – в случайно совпавшем по времени опубликования в 1874 году нового закона о всеобщей воинской повинности, а боязнь обращения в православие – в оживлении существующей со времен покорения Казанского царства в приволжских губерниях России православной миссионерской деятельности. Оба эти напрасные опасения мусульман проникли потом вместе с татарами и в ново завоеванный русскими Туркестанский край, где мне лично приходилось слышать от туземцев те же опасения по поводу приглашения, обучать своих детей в русскотуземных школах. И в наши дни боязнь обрусения была высказана членом Гос. Думы, уфимским депутатом Еникеевым 1 июня сего года в следующих словах:

«Запреты и произвол в отношении инородцев достигли крайних пределов, говорит Еникеев. Право контроля над школой превращено в орудие постоянной и тяжкой репрессии. Политика в области просвещения является только частью общей политики правительства по отношению к инородцам. Целью политики Министерства Народного Просвещения является искоренение всего того, что считается святая святых каждого народа, залогом его материального и национального существования. Руководствуясь девизом «цель оправдывает средства», Министерство проводит политику обрусения. Инородцев стараются изъять из обращения, выдвигая против них пугало под названием инородческого сепаратизма. Эта игра для них очень выгодна, ибо вокруг этого мифического сепаратизма кормится много народа и многие ловко выслуживаются. Мусульмане требуют от нас откровенно и громко заявить, что подобное отношение правительства вызываете в них чувство тяжкой и незаслуженной обиды. Мы живем в XX веке, гг.; тяжелые времена рабства, варварства и крепостничества остались, к счастью, позади нас. Сотни лет назад к России добровольно присоединились киргизы. Они платят налоги, несмотря на бедность, служат в армии, а вы поступаете с ними так жестоко, что они взывают к правосудию и справедливости. «Не могу не дивиться», писал Император Николай 1 о Кавказе гр. Бенкендорфу, «как чувства народной преданности к лицу Монарха не изгладились от того скверного управления, которое, сознаю, к стыду моему, так долго тяготеет над этим краем». «Не дозволяйте ни себе, ни кому бы то ни было, писал Император Александр II, превращать рассадник науки в орудие политических целей». Манифестом 17 октября ныне царствующий Государь бесповоротно определил равноправие национальностей и религий. К сожалению, царские слова не приводятся в исполнение. Политика Победоносцева и Плеве нашла свое магическое завершение на полях Маньчжурии, в Цусимском позоре и в революции 1905 г. Во имя интересов и достоинства государства мы должны требовать изгнания политики из сферы народного образования и большинство Госуд. Думы должно нас поддержать».

Такое недоверие к правительственным распоряжениям со стороны мусульман должно быть объясняемо, вопервых, недостатками самых правительственных мер, вовторых, – невежеством народной массы и, втретьих, пожалуй, более всего религиозным фанатизмом представителей и руководителей жизни мусульман (имамов приходских и мударрисов с их помощниками в мадрасах). В согласии с ними действовали в том же направлении так называемые ишаны, влияние которых распространялось и за пределы их постоянного жительства.

К недостаткам правительственных мероприятий мы относим, прежде всего, постоянные колебания русского правительства в своих взглядах на управление мусульманами и, затем, малоподготовленность местных органов всех министерств, в лице чиновников, не только низших, но и высших, к исполнению своих обязанностей. Чины эти обыкновенно не считались с религиозными верованиями мусульман, управляли ими не всегда строго обдуманно, а иногда допускали распоряжения, смущавшие и тревожившие сознание и религиозную совесть инородцев. Так известно, что на должностях губернаторов, исправников, становых приставов и земских начальников во внутренней России далеко не всегда состояли лица, знакомые с основными положениями Корана и шариата. И разве в настоящее время чиновники, находящиеся в непосредственном соприкосновении с мусульманским населением, все ясно сознают, с кем они имеют дело? Наконец, разве не допускались грубые ошибки в применении к мусульманам общих государственных распоряжений? В России естественная правительственная тенденция к ассимилированию покоренных племен с русскими в первое время по завоеванию Казани выразилась более решительно в стремлении к обращению казанских татар в православную веру. Этим осуществлялся средневековый государственный принцип: «Cujus regio, ejus religio». Но этот государственный принцип применялся в разное время и в разных местах русскими неодинаково умело, и результаты получились обидные для русского национального сознания: крещеные в XVI и последующих веках инородцы мусульманской веры в XIX веке стали заявлять о своем решительном желании возвратиться к старой вере – исламу, так как православной веры они не знали и не знают.

Указанное выше антирусское направление деятельности фанатически настроенной части мусульманского населения в области школьного дела нужно возводить по существу к основному принципу Корана, в котором заповедано мусульманам повиноваться Богу и посланнику его (т. е. Мухаммеду). Лишь в одном месте Корана (гл. 4, ст. 62 и 85) прибавлено: «и тем из вас, которые имеют власть». По прямому смыслу этого священного для мусульман текста, мусульмане могут искренно повиноваться только единоверной власти, какую они знают в лице турецкого султана, меккского шерифа, бухарских и афганских эмиров и т. п.

Позднее, когда в разных странах мира мусульмане подпали под власть иноверных правителей, в шариат вошло положение, что должно повиноваться и иноверной власти, когда ее распоряжения не противоречат Корану. При таких взглядах Корана, неоднократные восстания мусульман в разных странах против иноверного правительства (в Индостане, Алжире, Египте, Судане, Кашгаре, Восточном Туркестане и др. местах) в огромном большинстве случаев имели религиозный характер, согласно с общим духом мусульманской теократии; даже восстания турок против своего султана – санкционировались фетвой шейхульислама, а неудачные мусульманские попытки сбросить с себя иноверное иго наконец привели известную часть мусульман к мысли о необходимости политического объединения и сплочения всех мусульман мира, – к так называемому панисламизму⁷¹.

В этом противоречии исходных положений естественно и заключается причина тех недоразумений, разногласия и трений, которые постоянно возникают между русскими и мусульманами в школьном вопросе. Мусульмане давно уже обнаруживают совершенно определенную склонность к обеспечению для себя известных привилегий в постановке школ, сравнительно с прочими русскими подданными, и в этом, конечно, недопустимом с государственной точки зрения стремлении они всегда вызывали подозрительное отношение к себе со стороны представителей русской власти. Создалась, таким образом, почва для взаимного недоверия, мусульмане опасаются покушений на их религию, а русские подозревают, что под флагом религии мусульмане создают для себя возможность политического сепаратизма. К этому, строго говоря, сводятся все трения, и в прошлом на этой почве создавались иногда чрезвычайно характерные столкновения.

Так, например, казахские татары в 1870х годах ходатайствовали перед казанским губернатором:

1) об освобождении мусульманских школ от правительственного надзора;

2) о необязательности знания русского языка для учителей мусульманских школ;

3) об освобождении их духовенства и учителей от воинской повинности,

и 4) об освобождении татар от служебных обязанностей по пятницам и мусульманским праздникам.

По поводу этих desiderata, ныне умерший профессор мусульманского права Н. Нофаль представил 3 марта 1879 года специальный отзыв резко антимусульманского характера. В этом отзыве он писал так:

«Коль скоро верховная власть в стране признана законною, то все претензии татар не только не найдут себе основания в шарите, но и представят разные противоречия с основными постановлениями той религии, во имя которой они предъявлены.

«Не трудно понять причины, которые побуждают татар заявлять подобные требования. Известно, что шариат не налагает обязанности на совесть магометанина признавать над собою законность немагометанской власти. Отсюда понятны и самые основания заявленных татарами требований: они были бы совершенно немыслимы и неуместны, по их же понятиям, в стране, подчиненной правоверной магометанской власти. Но так как правительству невозможно признать такого рода основание, а татарам – его обнаруживать, то и не представляется никакой надобности в удовлетворении их требований и тем как бы отказаться от тех прав, которые в глазах самих магометан составляют основную и неотъемлемую принадлежность верховной власти.

«Если признать, что принцип законности верховной власти и нераздельных прав, с нею связанных, должен быть в настоящем случае огражден от всякого оспаривания, то претензии татар должны почитаться вполне неосновательными, незаконными и неподлежащими удовлетворению в силу их же шариата. При помощи тех привилегий, которых они домогаются, татары стремятся упрочить за мусульманскою общиною такое исключительное положение в империи, которое поставило бы ее вне влияния и наблюдения правительственной власти; мало того, мусульмане быть может, имеют в виду завоевать себе такое, так сказать, сепаратное существование, которое было бы равносильно политической независимости от правительства и местной русской администрации.

«Сам шариат дает нам оружие против этих незаконных требований против этих нелепых стремлений:

1) Шариат самым положительным образом признает, что магистратура (в лице казия, муфтия и др.) есть ничто иное, как делегация верховной власти, от которой она исходит и на которую она опирается. Власть эта может не только ограничивать сферу подсудности, определяя род дел, подлежащих ведению того или другого суда, но и сменять по собственному усмотрению (proprio jure) судей и заменять их другими, ею самою выбранными.

«Освобождение мусульманских школ от всякого надзора Министерства Народного Просвещения представляется мне узлом тех замыслов, которыми задались казанские магометане. Это притязание проливает яркий свет на те цели, которые мы только что замечали как бы издали. Они явно стремятся к низведению правительственной власти до роли безучастного зрителя такого преподавания, которое не может не иметь самого враждебного направления против этой власти; таким образом права магометанского населения станут в резкое и коренное противоречие с правами громадного большинства остального населения империи.

2) Просьба о необязательности знания русского языка для учителей мусульманских школ обличает до очевидности их тайные цели. Они желают иметь возможность назначать учителями именно таких лиц, которые, по незнанию языка и вообще по всему своему воспитанно, являлись бы наименее способными к умственному сближению с Россией, а потому и наименее расположенными подчиняться той власти, которая управляет ею.

3) Освобождение их духовенства и учителей от воинской повинности не основывается на шариате. Последний не выделяет духовенства или вернее лиц, призванных совершат богослужение, в особое сословие и не признает за ними ни исключительных религиозных, ни отдельных гражданских обязанностей сравнительно с мирянами. К тому же все богослужение магометан состоит, за исключением проповеди, из таких обрядов, которые может совершать каждый магометанин отдельно от других; право же проповеди исключается из этого общего порядка только в том смысле, что лицо, призванное к ее отправлению, по самому свойству предмета, подчинено условиям личного достоинства и надлежащих способностей. Следовательно, приравнивать магометанское духовенство, или вернее то сословие, которое известно под этим именем, к христианскому, значило бы заходить в этом отношении далее требований самих мусульман. Нет сомнений, что правительство может допустить подобное приравнивание в пользу первого, но во всяком случае немыслимо, чтобы татары требовали подобной уступки, как права. Мусульманская религия не освобождает от воинской повинности никого, кроме детей, немощных старцев, инвалидов, женщин, должников без согласия на то их кредиторов, и, наконец, законоведа, который по эрудиции не имел бы себе равного в данной местности.

4) Просьба татар освободить их от занятий и вообще от исполнения служебных обязанностей по пятницам и в дни магометанских праздников также стоит в явном противоречии с шариатом. Празднование пятницы обязательно только в размере времени, необходимого для совершения общенародной молитвы в кафедральной мечети (Джами), где таковая имеется; по окончании же этого религиозного обряда, магометане обязаны возвратиться к своим обычным занятиям. Таким образом, время, свободное от работы, по пятницам не может быть более двух часов.

«Что касается праздников вообще, то магометанская религия признает их только два, в продолжение которых дозволяется воздерживаться от работ и предаваться удовольствию, а именно: «Байрам первый», наступающий по окончании поста Рамазана, и «Байрам второй» через 70 дней после первого. По этому поводу не могу не напомнить, что вопрос о праздниках был уже предметом одного из моих ответов Департаменту Духовных Дел при следующих обстоятельствах.

«Оренбургский муфтий входил в 1879 году в названный Департамент с подобным же требованием. К прошению он приложил длинный список воображаемых муфтием магометанских праздников, в которые мусульмане обязаны будто бы прекращать свои занятая. Я отвергнул и значение этого списка и все доводы муфтия и восстановил истину. Вследствие этого, Министерство обратилось к помянутому муфтию с вопросом о том, в какие дни дозволяется мусульманам прекращать свои занятия. Муфтий заставил ждать своего ответа в продолжении семи месяцев и наконец уведомил, что мусульманская религия не признает иных праздничных дней, кроме двух Байрамов.

«В заключение считаю небезынтересным сообщить, что в Алжире раздел наследства между мусульманами и разрешение спорных вопросов по брачным союзам и разводным делам производятся по шариату, но с тем важным ограничением, что решение кадиев только в том случае признается действительным, когда оно будет принято обеими сторонами; в случае несогласия одной стороны, по тем или другим пунктам судопроизводства, дело переносится во французский суд, как в высшую инстанцию и решается по французским законам».

На основании всего вышесказанного, профессор Нофаль полагал необходимым отказать казанским татарам во всех предъявленных ими требованиях.

В изложенных ходатайствах татарам было отказано, но они продолжали свою националистическую деятельность⁷² 1). К этому времени среди казанских татар уже достаточно определилась светская литература, стремившаяся дать читателям материал, доступный не только образованным членам татарского общества, но и вообще грамотным людям. Вместе с тем, новые произведения татарской печати являлись проводниками в народную массу новых идей и научных знаний в европейском смысле этого слова. По своему содержанию, новые татарские сочинения распадаются: а) на сочинения публицистические, б) на повести и романы и в) на сочинения исторического и вообще научного свойства.

В публицистических сочинениях татар главным образом говорится о необходимости ввести изменения во всем строе мусульманской жизни, начиная с жизни семейной и кончая отношениями общественными и вопросом о народном образовании.

Наиболее интереса представляют произведения беллетристического характера, повести и рассказы из современного татарского быта. При отсутствии выдающихся талантов, татарские романы и повести являются таковыми, лишь по названию: творчество в них весьма бедное, как в ученических произведениях, плоховато написанных на заданную тему; но они знакомят, хотя лишь отчасти, с бытом татар. Новейшие татарские повести и рассказы, вообще тенденциозные, пишутся с целью поучать и проводить в татарское общество новые просветительные взгляды. При этом фабула татарских романов и повестей имеет значение второстепенное, как в русских романах эпохи реформ.

Научные сочинения имеют целью знакомить читателя в доступной форме с историей, географий, естественными и математическими науками. Научные татарские сочинения нередко составляют простую переделку турецких изданий.

Распространение светской литературы, начавшееся в XIX веке, малопомалу идет вперед. Национальные повести умножаются, передовые татары заговаривают о необходимости национального театра; даже в купеческой среде стали говорить о необходимости приготовлять людей, полезных для татарской нации. Косые взгляды, бросаемые раньше на людей, учившихся в русских школах, потеряли ныне прежнее значение. Число учащихся в русских учебных заведениях увеличивается; появились даже школы для девочек. В некоторых сочинениях, написанных передовыми авторами, говорится о том, что воспитание «матерей» – самое важное дело для прогресса каждой наши. Снова подвергся основательному обсуждению вопрос о том, не будут ли девицы, выучившиеся письму, писать любовные письма к молодым людям. Стали говорить о том, что и женщина – человек, а не животное, что и у нее есть право на жизнь. Муллы, разумеется, оказываются жестокими противниками подобных взглядов на вещи, но на них уже не обращается внимание, как прежде. Женская грамотность растет со дня на день. Каждому становится ясным, что женщины составляют половину каждой нации, что они хранительницы ее духа, чистоты произношения и особенностей языка, что они воспитательницы будущих поколений⁷³.

Продолжаясь и развиваясь, татарская книжная литература с 1905 года усилилась периодическими изданиями (газетами и журналами), так что в 1912 году в Гл. Управлении по делам печати зарегистрировано было печатных книг на татарском языке в Казани 249, в Оренбурге 64, в Уфе 26, в Стерлитамаке 7, в Астрахани 6, в Баку 3, в ТемирХан Шуре 2, в Тифлисе 2, в Ташкенте 1, в Троицке 1. – В отношении Ташкента, показание газеты неверно. Всех книг, вышедших в России на татарском языке, за 1912 год насчитывается 361. Из этого количества 69 процентов падает на Казань, как на центр культурного развития приволжских мусульман.

На арабском языке вышло за 1912 г. 25 книг: на киргизском 36 (все в Казани), на сартском 40, на азербайджанском 24, на персидском 9, на казыкумухском 6, на аварском 5, на турецком 5, на осетинском 3, на даргинском 2, на кабардинском 2, на чеченском 1.

Всего книг, вышедших в России на мусульманских языках за 1912 год, если включить сюда переводную литературу и словари, насчитывается 608 названий, изданных в общем в 2 812 130 экземплярах. Расходы на печатание их составляют 681 729 рублей.

По содержанию изданные книги распределяются следующим образом:

Книг религиозного и духовного содержания было 178 (против 159 предыдущего года), изданных в количестве – 1 282 240 экземпляров и поглотивших 389 296 рублей расхода. Почти все книги религиозного содержания вышли в Казани на татар. яз. Учебников 95, (против 86 прошлого года), изданных в 366 400 экземплярах, на 92 278 рублей; учебновоспитательных книг 7, изданных в 30 тыс. экземплярах на 4 860 руб.; биографий 2, изданных в 3 400 экземплярах на 1 220 руб.; беллетристических книг 80 (против 62 прошлого года), изданных в 23 696 экземплярах, на 45 896 рублей, причем 47 книг вышли в Казани; стихотворений и поэтических произведений 35 (против 51 прошлого года), изданных в 138 805 экземплярах, на 21 223 руб., причем 19 книг вышли в Казани; по природоведению издана 1 книга (против 6 прошлого года), в 1 000 экземплярах, на 50 руб.; исследований по психологии 2 названия, в 7 200 экземплярах, на 690 рублей; медицинских трудов 6 названий (против 22 прошлого года), в 23 000 экземплярах, на 1 380 рублей; сельскохозяйственных книг 8 (против 13 прошлого года), в 25 200 экземплярах, на 3 030 руб.; по ремеслам была издана 1 книга (в прошлых годах не было вовсе), в 7 600 экземплярах, на 380 руб.; по критике и библиографии 5 кн., в 18 500 экз., на 1 250 руб.; по философии 6 книг (одна на арабском, остальные на татарском языке) в 16 600 экземплярах, на 5000 руб., (три года тому назад книг по философии вышло 12); по истории 18 книг (против 6 прошлого года), в 50 500 экземплярах, на 15 450 рублей; по истории литературы 3 книги, в 6 000 экземплярах, на 1 500 руб.; словарей 2, в 3 000 экземплярах, на 600 руб.; для детей изданы 24 кн. (17 в Казани), в 82 800 экземплярах, на 9 408 рублей; по географии 13 книг (против 15 прошлого года), в 32 000 экземплярах, на 5 860 руб.; драматических произведений 24 (против 5 прошлого года), в 28 200 экземплярах, на 10 584 р.; об искусствах 3 книги (против 5 прошлого года), в 7 200 экземплярах, на 1 246 руб.; по общественным запросам 10 книг (против 58 прошлого года), в 54 100 экземплярах на 7 548 руб.; по музыке 5 книг в 13 000 экз. на 2 300 рублей; на социальные темы 3 книги, в 17 600 экземпл. на 1 800 руб.; календарей 9 (против 14 прошлого года), в 13 700 экз., на 31 500 руб.; уставов 6, в 7 500 экземплярах; справочников, в 2 500 экз., на 1 335 руб.; по фотографии издана 1 книга, в 500 экз., на 125 руб.; отчетов 3, в 2 000 экз.

За 1912 г. репрессиям подверглись (кроме периодических органов печати) 10 изданий, причем против пяти издателей возбуждено судебное преследование, на 2 издания наложены аресты, которые затем сняты, и три издания конфискованы.

Конфискованы следующие произведения:

«Халь Эхзаль»(«Положение вещей»), Юсуфа Тукаева, на киргизском языке, в Казани; «Оян, Казак» («Проснись киргиз»), Якуба Долатова, на киргизском языке, в Уфе; «Пейгамберлер Та рихи» («История Пророков»), Лутфуллахааль Алими, на татарском языке, в Стерлитамаке.

Книги, на которые был наложен арест, впоследствии снятый по распоряжению казанской судебной палаты, следующие: «Миллет Мохуббети» (Любовь к родине), Меджида Гадури и «ЭкрамульСалихин ве Эргамуль Маргин» Ш. Динмухамедова⁷⁴.

Мне кажется, что количество печатных книг у мусульман всей России было значительно больше, так как туркестанские литографированные издания едва ли все поступали на предварительную цензуру.

Число газет, издаваемых на языках мусульман России, также значительно.

Публицистическая деятельность российских татар, несомненно, находилась в известной своей части в соответствии с деятельностью Московского Миссионерского Общества, его комитетом и особенно в связи с деятельностью Казанского Братства Св. Гурия и Миссионерского отделения при Казанской Духовной Академии.

В противовес Казанскому Миссионерскому противомусульманскому сборнику в России, в 80 г. прошлого столетия начали появляться газетные статьи и отдельные монографии, составленные в защиту ислама и личности его основателя. Так, в 1831 году в Петербурге была издана небольшая брошюра ДевлетКильдеева – «Магомет, как Пророк» (стр. 1–35), напоминающая своим заглавием немецкое сочинение Г. Вейля.

В том же году в Симферополе появилась небольшая брошюра Исм. Гаспринского «Русское мусульманство. Мысли, заметки и наблюдения мусульманина», печатавшаяся раньше в виде отдельных статей в газете «Таврида». Брошюра эта была потом вторично издана автором и разослана по разным городам России с мусульманским населением: в Казань, Оренбург, Уфу и др. Я познакомился с этой брошюрой в Ташкенте.

В 1883 году в «Петербургских Ведомостях» были напечатаны замечательные по тенденции статьи Мурзы Алима, под заглавием «Ислам и Мусульманство», в которых автор с увлечением отстаивал мусульманское мировоззрение и ставил его по отношению к некоторым вопросам даже выше принципов европейской куль туры.

В 1883 году петербургский ахун и мударрис Ат. Баязитов издал небольшую брошюру (стр. 1–38), – в опровержение известной речи Ренана, произнесенной им в Сорбонне 29 марта 1883 г. на тему «Ислам и наука».

В 1887 году тот же автор (Ат. Баязитов) издал более обширную брошюру (стр. 1–102), под заглавием: «Отношения ислама к науке и иноверцам» (С.Петербург).

В 1901 году в Тифлисе АхмедБек Агаев издал брошюру «О женщине по исламу и в исламе», которая была как бы продолжением брошюры русской писательницы О. Лебедевой «Об эмансипации мусульманской женщины» (С.Петербург, 1900 г.).

В следующие затем годы были попытки издавать на русском языке в Петербурге особые газеты, имевшие целью знакомить русских читателей с мусульманским миром; но эти газеты не продержались долго. Хаджетлаше уже в XX столетии издавал в Париже небольшой журнал «Мусульманин» и в приложение к нему дал изложение на русском языке основ мусульманского вероучения и шариата, но также скоро прекратил свою литературную деятельность. В разное время появлялись статьи об исламе и в некоторых русских газетах, составляемые мусульманскими авторами.

Таким образом, в России в конце XIX и начале XX в.в. появилось несколько видных публицистов среди мусульман, которые с разных точек зрения стремились освещать интересовавшие их вопросы. На первом месте стоял у них вопрос школьный, а затем женский, т. е о правах мусульманской женщины на образование и проч.

В этом направлении больше других мусульманских публицистов сделал, конечно, Исмаилбек Гаспринский. В своей газете и брошюре он старался доказывать, что все восточные инородцы России (татары, киргизы, башкиры и разные другие) должны слиться в одну тюркскомусульманскую группу с общим для всех этих инородцев турецким языком и алфавитом.

Редко встречал Гаспринский возражения против своих тенденций и потому беспрепятственно продолжал и расширял свою публицистическую деятельность. По настойчивости и приемам публицистической деятельности, Гаспринского можно считать подражателем известного панисламиста Джамаль эдДинаальАфгани. По примеру Джамальэд Дина, Гаспринский предпринимал летние поездки по большим городам внутренней России и Средней Азии и вел беседы с мусульманским населением, особенно во время Нижегородской ярмарки удачно пропагандировал свои идеи и газету, служившую общим интересам мусульман России. В тех же целях он предпринимал поездки в главные центры ислама: Стамбул, Каир и Бухару, причем не упускал случаев личного представления турецкому султану, египетскому хедиву и бухарскому эмиру. К последнему он всегда являлся в Ялте, когда там проживал эмир.

Здесь нам представляется интересным провести параллель между двумя очень типичными представителями работы в области инородческого образования покойным профессором И. И. Ильминским и ИсмаилБеком Гаспринским. Оба они – ярко выраженные националисты: один – русский, другой – татарский, или вернее, пантюркский.

Просветительная деятельность Н И Ильминского началась с 60х годов прошлого века и имела своею целью путем школьного обучения и богослужения на родном языке инородцев, принявших православие удержать их в самом тесном общении с русскими и настолько развить их умственно, чтобы они могли не только самостоятельно и устойчиво отражать могучее влияние окружающего их мусульманства, но и с своей стороны влиять на мусульман в духе сближения их с русскими. Гаспринский в сущности делает ту же работу, что и Ильминский, но только в совершенно иной плоскости и в противоположном направлении. Господствующая тенденция Гаспринского сводится к стремлению его доказать невозможность ассимиляции инородцевмусульман с русскими и препятствовать этой ассимиляции всеми имеющимися в его распоряжении средствами. Подобно Ильминскому, Гаспринский считает школу единственным верным средством к развитию пантюркского самосознания мусульман России и, решив изменить старый, буквослагательный метод обучения грамоте в татарских школах, вступил в энергичную борьбу со староверами мусульманства⁷⁵. Его единомышленники рассеялись по разным населенным пунктам внутренней России и Сибири и стали открывать так называемые «новометодные школы» (усулиджадид) даже в степях и городах Туркестанского края, в Хиве и Бухаре. Все такие школы открывались без разрешения русского начальства и, не встречая должного противодействия со стороны местных властей, продолжают свое существование до сих пор бесконтрольно.

Как Ильминский имел в Казани центр своего просветительного воздействия на крещеных инородцев Казанского края⁷⁶, так и Гаспринский сосредоточил свою преобразовательную татарсконационалистическую деятельность в Крыму, где основал высшие татарскоучительские школы «рушдие». Ученики Ильминского расходились по крещенотатарским школам всего Приволжского района, а ученики Гаспринского захватывали гораздо больший район, так как встречаются по всей Средней Азии, в бухарских и хивинских владениях. Ильминский составлял для своих школ учебники и переводы христианских книг на инородческие языки; Гаспринский старается об издании новых учебников, учебных пособий и книг для чтения на языке крымских татар в целях приближения всех инородцев России к турецкому языку. Таким образом, Ильминский заботился о русификации крещеных инородцев тюркского и финского племени на почве общего их с русским народом православия, а Гаспринский старательно оттягивает мусульман России в сторону единоверной им мусульманской Турции. Ильминский, в соответствии со своими убеждениями, старался при посредстве родных (материнских) языков инородцев сроднить их не только с государственным языком, но и с языком русского церковного богослужения, признавая, что единство религиозных верований даже разных по происхождению племен служит живым связующим элементом в их духовной и государственной жизни; Гаспринский стремится насаждать в реформируемых им мусульманских школах арабский и персидский языки, чтобы утвердить мусульман путем школы в истинах ислама и таким образом придать будущей культуре Российских мусульман направление исключительно тюркскомусульманское. Разница огромная. Считая Ильминского инородческим миссионером, Гаспринский и его единомышленники отнюдь не присваивали себе такого наименования, находя его обидным для себя, хотя по существу Гаспринский и все его подражатели должны быть признаны еще более миссионерами, но только в интересах мусульманства.

Зная слабость русских администраторов в отношении управления инородцами⁷⁷, Гаспринский часто действовал смело и умело. Так, ободренный своими успехами в публицистической деятельности, он, по собственной инициативе, представил в 1892 году Туркестанскому генералгубернатору барону Вревскому докладную записку со своим проектом переустройства в Туркестанском крае школьного образования местных инородцев⁷⁸, а в 1895 году входил к Управляющему Государственным Банком с предложением своих услуг печатать в «Тарджумане» все казенные объявления Министерства Финансов для распространения их среди мусульман не только России, но Турции и Персии, где, будто бы, его газета имела большое распространение.

Так поступал Гаспринский. Внимательно присматриваясь к русской жизни и происходящим в ней переменам, он, сообразно с новыми течениями, менял и свои речи. В 1904 году он уже предчувствовал освободительное движение в России и предупреждал об этом своих читателей.

«Какие же задачи предстоят нашему мусульманскому обществу? спрашивал в это время в одной из своих статей Гаспринский и отвечал так: «Прежде всего нам нужно просвещение, и как путь к тому, – изучение русского языка. Далее требуется улучшение и увеличение школ, мактабов, разработка родного языка, развитие литературы, книжности. Каждый словом и делом должен помогать этим задачам, как то делают все другие народы. Нужна школамактаб помогайте и грошами, и рублями; вышли новые книги – покупайте, читайте, дарите кому нужно. Тогда книги чаще и чаще будут появляться. Видите нуждающегося ученика – помогайте, пусть учится. Все это и подобное есть наш честный, почетный долг обществу, народу и родине. А больше всего надо стремиться к скорейшему просвещению. Без этого наше будущее будет трудное. Судя по всем данным, в жизни России произойдут благие перемены. Будут облегчены слово, печать, деятельность, и многие народы возьмутся за добрую и широкую деятельность. Мусульмане России не должны отставать во всеобщего соревнования к развитию и деятельности. Но к грядущему надо скоро и энергично подготовиться, ибо иначе придется трудно: иметь права и не уметь ими пользоваться все равно, что не иметь их. Какая польза слепому от дневного света?.. Надо поскорее протереть глаза и уши, чтобы наравне с другими народами воспользоваться всеми теми благами, которые обещают жизнь и развитие России.

«Наши мусульманские духовные учебные заведения, говорилось тогда же в газете «Переводчик», в общем настолько отсталые и устарелые, даваемые ими познания настолько жалки и ограничены, а в сравнении с выдвинутыми современными условиями жизни и сложными требованиями настолько ничтожны и неудовлетворительны, что открытие благоустроенной духовной семинарии желательно но только для мусульман Кавказского муфтийства, но также для Оренбургского и Крымского».

С таким вступлением «Переводчик» привел следующую выдержку из газеты «Каспий»: «Какое значение имеет религия для мусульман, – это настолько известно, что, полагаем, не требует особых пояснений. Достаточно припомнить ту роль, какую до сих пор играли и играют в жизни мусульман духовные лица. И отсюда один вывод, что чем больше у духовных лиц хороших качеств, чем больше у них познаний, чем больше они проникнуты сознательным отношением к тем потребностям, которые выдвигаются новыми условиями жизни и для мусульман, словом, чем более духовные лица стоят на высоте положения, тем влияние их на народные массы будет благотворнее. И, наоборот, неисчислим весь тот вред, который проистекает от духовного лица – не только невежественного, но и чуждого по усвоенному мировоззрению требованиям современной жизни.

«Глубоко сознавая незыблемость такого положения, передовые мусульмане давно уже обсуждают вопрос об улучшении состава всего духовенства, которое, конечно, может и должно произойти при посредстве лишь школы, надлежаще устроенной. Но откуда же взять таких мулл? В прежнее время во многих местах Закавказья славились частные мадраса (духовные училища), в которых известные своею ученостью и нравственными качествами улемы подготовляли Мулл. Таких мадраса более уже нет в крае, и желающие получить духовное образование из кавказских мусульман едут в Персию, Турцию и Египет. Но, по действующему положению об управлении Закавказским магометанским духовенством, лица, получившие духовное образование заграницей, не допускаются к занятию в крае духовных должностей. Откуда же мусульмане могут получить духовных, да еще удовлетворяющих определенным и, конечно, необходимым требованиям в отношении познаний и нравственных качеств? Возбуждавшиеся до сих пор соответствующие ходатайства оставались без удовлетворения, хотя содержание духовной семинарии мусульманское общество брало на себя. Но в этом отношении посчастливилось Закавказским: Шейхульисляму АхундЗаде и муфтию Гаибову, которые, принеся через Испр. обяз. Главноначальствующего гражданскою частью на Кавказе генерала Фрезе поздравления Их Императорским Величествам, по случаю рождения Наследника Престола, от имени мусульманского населения Кавказского края просили, в ознаменование этого события, об открытии в Тифлисе духовной семинарии (мадраса), на счет вакуфных сумм и частных пожертвований, с присвоением этому учебному заведению имени Наследника Цесаревича.

«По проекту высшего мусульманского духовенства предполагаемая к открытию семинария в Тифлисе будет закрытым учебным заведением с пансионом на 50 учащихся, но будут допущены и приходящие. Программа следующая: языки – арабский, персидский, турецкотатарский и русский; предметы: а) по религиозным наукам – толкование Корана, история пророков и религий вообще, богословие, риторика; б) по светским наукам: арифметика, геометрия, география, история всеобщая и русская, история востока, формальная логика, государственное право и мусульманское законоведение. Предметы эти будут преподаваться по учебному плану и руководствам, утвержденным Министерством Народного Просвещения. Преподаватели пользуются правами преподавателей средних учебных заведений. Курс учения восьмилетний, с одним приготовительным классом. Дети принимаются не моложе 9ти и не старше 14 лет. Преподавание религиозных предметов будет находиться под наблюдением Магометанского Духовного Правления, а остальные – местного учебного начальства, согласно существующим законам. Средства на содержание семинарии, постройку и первоначальное обзаведение предположены: а) из свободных остатков от ежегодных доходов вакуфных имений при мусульманских мечетях на Кавказе, б) единовременное пособие из запасного капитала тех же вакуфных имений, в) взносы почетных попечителей, г) частные пожертвования, д) плата за стипендиатов городов и сельских обществ. Попечителями семинарии состоят по званию: Заказказские шейхульислям и муфтий. При семинарии имеется особый попечительный совет из выборных лиц.

Закавказские шейхульислям и муфтий, пользуясь своим приездом в Баку, ознакомили с проектом бакинских почетных мусульман, которые, по инициативе Гаджи ЗайнульАбидин Тагиева, сознавая необходимость проектируемой семинарии, открыли подписку, по которой записали пожертвований для означенной цели на сумму 53 270 рублей».

По словам той же газеты «Каспий», пожертвованы на новую духовную семинарию в Тифлисе для мусульман продолжаются, и так как эта сумма недостаточна для постройки здания семинарии, то г. Гаспринский высказывает надежду, что состоятельные мусульмане послышать прийти на помощь осуществлению мысли об основании училища, которое, в качестве будущего духовного рассадника, даст им образованных мулл для городов и деревень, столь нуждающихся ныне в такого рода духовных лицах.

Заинтересованный успехами своего серьезного дела, Гаспринский постоянно следил за мероприятиями русского правительства относительно образования инородцев России и всегда был в курсе этого вопроса. Так, в 1905 году, когда при Министерстве Народного Просвещения была созвана особая комиссия, под председательством авторитетного ученого и члена Совета Министра А. С. Будиловича, для обсуждения основных принципов и типа школ для инородцев России, Гаспринский своевременно прибыл лично в Петербург и в самом начале работ комиссии подал также лично Министру Народного Просвещены В. Г. Глазову докладную записку, в которой упомянул имя Ильминского и тем показал свою осведомленность о цели и характере деятельности созванной комиссии.

В этой докладной записке, уполномоченных крымских мусульман на имя Министра Народного Просвещения было написано:

«Общее собрание мусульман Крыма, бывшее в апреле сего года в городе Симферополе, обсудив свои нужды, избрало и уполномочило нас обратиться с надлежащей петицией в Комитет Министров и с докладными записками в подлежащие министерства по принадлежности, согласно пунктам упомянутой петиции. Вследствие этого, имеем честь обратиться к Вашему Высокопревосходительству со следующим:

«Для образования и просвещения русских мусульман с семидесятых годов прошлого столетия открываются так называемые «русскотатарские» или «русскотуземные» школы, а для подготовки учителей для этих школ основаны были тогда же «учительские школы» в Симферополе, в Гори, в Казани и Ташкенте. Число всех начальных школ, открытых министерством за все 35тилетие во всех учебных округах не достигает трехсот, а программа их ограничена преподаванием русской грамоты и четырех правил арифметики. Как таковые, школы эти стоят особняком, не связаны с другими школами высшего порядка и составляют для просвещаемой мусульманской массы начало и конец русского просвещения и развития культуры.

«Упомянутые учительские школы выпускают все вместе ежегодно от 20 до 30 учителей (в общем недостаточно развитых) и следовательно представляется возможным ежегодное открытие 20–30ти новых школ для мусульманского населения Европейской и Азиатской России с учителями из своей среды.

«Мусульманское население России достигает 15 миллионов душ или 3х миллионов семей. Если поставить себе задачей иметь одну начальную школу на сто семей, то следовало бы открыть тридцать тысяч школ для мусульман, что потребует, кроме единовременных расходов, ежегодного школьного бюджета в 12 миллионов рублей, считая по 400 р. на школу в год. В то же время число учительских школ надо будет удесятерить. Если бы достижение такого «количественного идеала» распределить на 25 лет, то ежегодный прирост бюджета русскомусульманской школы приблизился бы к миллиону рублей. Полагаем, что даже ежегодное увеличение этого бюджета на полмиллиона рублей составит тяжелое бремя для Министерства, так как в школах не менее нас, мусульман, нуждается и остальное 115 миллионное население Империи. Отсрочивать же широкое, интенсивное развитие школьной сети не приходится: только знание поддерживает, движет народы и дает им жизненную силу, чему ярким примером служить ныне не только Запад, но отчасти и Восток.

«Мы думаем, что для поднятия и развития школьного и вообще просветительного дела должно прибегнуть к самому народу, к его сердцу и уму. Необходимо, чтобы народ сознал, что «школа», а в более широком смысле «знании» также нуждаются в заботах народа, как посев хлеба, рытье колодца и т. п. Этого нелегко достигнуть, но это возможно, и тогда сам народ явится в помощь государству в деле своего просвещения.

«Обращаясь к «качеству» школ, имеем честь высказать следующее: они прежде всего страдают крайней узостью программы и, что еще более печально, они очень слабо выполняют и эту узкую свою задачу. Рецидив безграмотности, большой среди русского населения, достигает огромного процента среди мусульман, что помимо наших наблюдений, в отношении напр., школ Туркестанского края, удостоверено и местной дирекций. Оно и понятно: мусульманский мальчик в 3–4 года школьного обучения проводит собственно в школе за обучением едва одну треть этого времени; остальное поглощается рабочим периодом года, вакациями и праздниками. Не слыша в семье и в окружающей среде русской речи, такому мальчику очень трудно усвоить новый, чуждый язык и, увы, покинув, «окончив» школу, он скоро забывает и то немногое, что им было приобретено. Несколько в лучшем положении находятся ученики начальных школ, открытых в городах; тут базар, торг, русский говор, иначе – сама жизнь помогает делу школы. Тут хотя немногие дети, переходя из школы за прилавок, продолжают понемногу слышать и употреблять русскую речь. Этого благоприятного условия лишены все сельские, аульные школы.

«Помимо этих неблагоприятных условий, вызывающих огромный процент рецидива безграмотности, нельзя не сказать и того, что наиспособнейшие дети, успевшие усвоить русскую грамоту, т. е. могущие читать и понимать читаемое, кончают школу бел всякого умственного развития. Между тем, только пробужденный ум, шевельнувшаяся любознательность могли бы привлечь такого ученика к внешкольному образованию путем чтения русских книг.

«Вследствие этих соображений, вытекающих из жизненного повседневного опыта и наблюдений, мы думаем, что программу нашей начальной школы необходимо расширить и приноровить к жизни и тем сделать ее более плодотворной и продуктивной. Программа эта должна поставить себе целью расширение кругозора ученика и рядом с этим обучение русскому языку. Для умственного просвещения мусульман России надо поступить так, как поступал Н. П. Ильминский в деле духовного просвещения малых инородческих племен, т. е. надо прибегнуть к родному языку детей. Этим естественным путем русская культура и все общечеловеческое польются в мусульманскую среду более широкой волной, возбудят любознательность и заставят мусульман искать дальнейших знаний в русской грамоте и литературе. Надо только, чтобы лучшей постановкой преподавания русской грамоты подготовить, приохотить детей к чтению русской книги, к поиску в ней знаний. Базой для этого и может послужить родной язык детей, на котором и следует дать им первые познания, первую степень развития. Такая постановка дела сблизит, породнить русскую школу с семьей и с средою учащегося. Если школьник с первых же дней или месяцев начнет приносить домой начальные сведения по гигиене, понятия о природе, вести о народах и странах, то таковые заинтересуют и мать его, и всех близких; и начальные школьные руководства, если они будут хорошо составлены, могут сделаться также домашней народной книгой. Раз только русская школа станет «полезностью» в глазах мусульманина, то дальнейшее ее развитие и расширение будет обеспечено; сердечное и материальное содействие ей, как школе не только русской, но и родной, будет развиваться из года в год. Заметим тут, что мусульмане, имея не менее 30ти тысяч своих мактабов, тем самым подготовлены ценить «школу» и знание вообще. Они пойдут навстречу всем ее нуждам, как только она применится к их быту, нуждам и прочно установившимся воззрениям.

«Мы уполномочены ходатайствовать перед Комитетом Министров о начальном преподавании на родном языке. О том же ходатайствует мусульманское население почти всех областей, подавших петиции о своих нуждах.

«Резюмируя сказанное, имеем честь доложить Вашему Высокопревосходительству, что мусульмане тем охотнее будут учиться, просвещаться и содействовать тому великому делу, чем более это дело будет носить государственно общественный характер и чем более будет отведено в школе места родному языку наших детей. Исходя из этого, мы просим Вас, чтобы русскотатарская или русскотуземная школа носила исключительно гражданский характер, не преследуя иной задачи, кроме просвещения и преподавания общегосударственного языка; чтобы к заведыванию школой, в помощь учебному начальству, был призван общественный, местный элемент, чтобы просветительнонародные учреждения не стояли в стороне и отчужденно от общества, как могут, напр., стоять учреждения таможенные или акцизные; чтобы религиознонравственное воспитание наших детей, на основе нашей веры, было поставлено прочно и чтобы языку нашему было отведено достаточно места, как естественному элементу знания и естественному средству начального преподавания: Такая постановка дела, привлекши к нему народное доверие и симпатию может только усилить и ускорить распространение русского языка и русской культуры. Обратное же положение дела может привести к упадку даже тех немногих школ, кои существуют в настоящее время.

«Сообразно с этим, надо расширить наши учительские школы, развив их программу до степени среднего учебного заведения. В то же время надо расширить преподавание в них мусульманского вероучения и грамоты, чтобы питомцы этих школ имели авторитет в глазах народа и могли быть учителями русской и родной грамоты, заменяя по возможности муллувероучителя.

«Необходимые на реформу Симферопольской учительской школы средства могли бы быть взяты из свободного вакуфного (народноблаготворительного и учебного) капитала, по соглашению с Министерством Внутренних Дел, в ведении которого находятся вакуфные капиталы и имущества»⁷⁹.

Результаты деятельности комиссии А. С. Будиловича были изданы Министерством Народного Просвещения, под заглавием «Труды особого совещания по вопросам образования восточных инородцев» (С.Петербург, 1905 г. стр. 366), но не были применены на практике вследствие массовых заявлений со стороны мусульман разных местностей России. Поэтому школьный вопрос мусульман также рассматривался в комиссии Члена Государственного Совета Графа Игнатьева. В 1907 году в Министерстве Народного Просвещения, уже при другом Министре (Гофм. П. М. фон Кауфмане), постановления комиссии 1905 года пересматривались при участии депутатов от мусульман, а в 1911 году была организована комиссия под председательством Товарища Министра Л. А. Георгиевского для обсуждения того же вопроса⁸⁰...

Так с 1870 г. затянулся на целые десятилетия столь живой вопрос, и русское правительство колеблется, подвергая себя замечаниям и критике со стороны тех же инородцев...