Мусульманские школы в Туркестанском крае

Мусульманская образованность занимает, как известно, видное место в истории культурного развития не только Азии, но и Европы; поэтому казалось бы, что история мусульманской школы, как рассадника мусульманской образованности, должна быть давно разработана и исследована... На самом же деле до сих пор не только в европейской, но и в азиатской (мусульманской) литературе нет обстоятельного исторического очерка первоначального возникновения и постепенного развития мусульманской школы и мусульманского образования. В «Истории педагогики» К. Шмидта, представляющей собою очень солидный труд в европейской литературе по количеству материала, отдел о мусульманской школе и мусульманском образовании изложен вообще сбивчиво, во многих местах голословно и бездоказательно, а в иных случаях без должного понимания автором сущности трактуемого им вопроса⁸². В европейских сочинениях по всемирной истории о мусульманской образованности обыкновенно говорится почти исключительно с общей культурной точки зрения, а о мусульманской школе лишь упоминается, как о факте⁸³. Только немногие ориенталисты последнего столетия⁸⁴ изучали специально внутреннюю жизнь некоторых высших мусульманских школ; но и они не дают нам полного исторического очерка мусульманского образования и не указывают на преемственную зависимость мусульманской школы от еврейскохристианской. В частности, для русских остаются до сих пор неразъясненными многие стороны мусульманской школы в России, а вследствие этого, несмотря на многолетнюю совместную жизнь нашу с мусульманами в разных местностях России, мы все еще очень мало осведомлены относительно столь важного фактора в их духовной жизни и довольствуемся неверным, односторонним представлением, что в школах мусульман учат только Коран и толкования на него. Не удивительно поэтому, если мы в суждениях о мусульманской школе часто впадаем в большие ошибки к невыгоде обеих сторон⁸⁵. Скажем прямее: русские, за единичными исключениями, почти вовсе не знают мусульманской школы, хотя эта школа вполне заслуживает нашего внимания к ней, как самобытная школа, вызванная потребностями духовной жизни мусульман и в настоящее время стремящаяся к разным улучшениям. Среди кавказских, крымских, казанских, оренбургских и уфимских татар замечается серьезное умственное движете, выразившееся в появлении светской литературы⁸⁶, новых учебников и в желании реформировать свою школу⁸⁷. Вопрос о школьной реформе считается прогрессивными представителями русских мусульман одним из важнейших и назревших вопросов жизни и едва ли не самым главным из них. Средневековая схоластическая система преподавания в мусульманских школах и старинные учебные руководства не дают учащимся мусульманам необходимых для современного человека знаний и развития, а вместо того прививают своим питомцам отжившие взгляды и ставят учащихся во враждебное отношение к современным наукам и формам жизни. Вследствие этого, вопрос о школьной реформе в последние годы серьезно обсуждается в периодической татарской печати России и в частных собраниях татар, а в 1906 году в форме петиций был заявлен ими министерству народного просвещения и председателю совета министров, и притом не как частный вопрос прогрессивной татарской партии, а как общемусульманский школьный вопрос. Поэтому в мае месяце 1905 года особая комиссия из лиц, непосредственно знакомых с инородческою школой в России, при участии некоторых профессоров восточного факультета и чинов министерства народного просвещения, обсуждала, под председательством члена совета министра А. С. Будиловича, систему начального образования для инородцев России. Согласно Высочайшему указанию, комиссия должна была подробно обсудить основные принципы образования инородцев, установленные покойным казанским педагогом Н. И. Ильминским, и выработать нормальный тип начальных и последующих школ для инородцев восточной и южной России, Кавказа, Туркестана и Сибири. Живо заинтересованные совещаниями названной комиссии образованные татары высказывали в разных газетах свои опасения относительно характера и конечных результатов этих совещаний и тем еще более подтвердили нашу мысль, что вопрос об инородческом образовании в России имеет в настоящее время жизненное значение. При своей подозрительности, татарские публицисты не старались вникнуть в суть дела и, под влиянием манифеста 17 октября, позволяли себе неуместную развязность в печатном слове, не выясняя сущности столь важного вопроса (татарск. газеты: Терджиман, Каспий и Гэят). В настоящее время этот вопрос обсуждается во многих татарских газетах, о чем можно читать в Журн. «Мир ислама» (Петербург) и в Журн. «Народное Обозрение» (Казань).

Предлагаемый просвещенному вниманию читателей краткий очерк имеет целью познакомить с историей возникновения начальной мусульманской школы и ее современным положением⁸⁸.

У всех мусульман с давних пор известны два рода школ: мактаб, как школа грамоты, и мадраса, как школа науки. Обе эти школы конфессиональные; общеобразовательной и реальнопрофессиональной школы у мусульман, за исключением периода расцвета мусульманской образованности, не было и, в настоящее время, у русских мусульман пока нет, хотя необходимость ее уже сознается.

Такой односторонний характер мусульманской школы объясняется историей ее возникновения и духом семитов. У мусульман, как сначала у евреев⁸⁹, а потом у христиан, начальная школа служила не общеобразовательным (гуманитарным) потребностям народа, а исключительно религиозным целям. И в этом случае типично выразились основные особенности духа семитов, в отличие от духа арийцев. У семитов всегда преобладало религиозное чувство, а у арийцев свободный ум и фантазии; семит всегда был склонен более к богопознанию, а ариец – к мироведению. У греков обучали семи «свободным наукам», под которыми разумелись: грамматика, риторика, диалектика, арифметика, геометрия, астрономия и музыка. В александрийский период возникли школы грамматиков и риторов; но эти школы не преследовали практических целей, а предоставленные частному почину, в своем успехе всецело зависели от способностей своих руководителей. Как общеобразовательное учреждение, древнегреческая школа была вполне народною и свободною и предназначалась для лиц, свободных от физической работы, как отдых и развлечение. На такой характер древнегреческой школы указывает самое название ее «схолэ», что означает: досуг, свободное время, отдых, занятие чемнибудь во время досуга и потом уже – учебная беседа, чтение.

У мусульман, наоборот; с самого возникновения их школы определилась ее узко практическая цель, в соответствии с которой начальной мусульманской школе было дано название мактаб, т. е. место, где обучают, прежде всего, чтению китаба⁹⁰ (списка Корана), а потом уже желающих – письму. Таким образом, как древнееврейская и древнехристианская школы, начальная мусульманская школа отличалась исключительным направлением, так как имела прямою своею задачею научить читать священную книгу (китаб), которая была писана, а не печатана (в буквальном смысле писание). Впоследствии, уже при халифахоммаядах, возникла у арабов высшая школа Мадраса, как место лекций (дарс) ученых знатоков ислама, трактовавших пред своими слушателями научные вопросы мусульманского богословия и мусульманского права. Словом, мактаб и мадраса⁹¹ с самого появления своего были школами вероисповедными, как у древних евреев и у древних христиан, и в этом направлении развивалось потом новое арабскомусульманское просвещение, в отличие от «времени неведения», под которым разумеется языческий период жизни арабов, именно как времена неведения истинного богопознания, открытого арабам Мухаммедом в Коране⁹².

О науках и научном знании в этом случае не могло быть и мысли, так как в Коране сообщались исключительно религиозные, а не научные истины; самое письмо вошло в употребление в Аравии не задолго до Мухаммеда, который, по верованию мусульман, был пророк неграмотный⁹³; в числе его первых последователей было всего несколько человек, умевших писать (Зяйд ибнТсабит, Ибн Мас'уд, ИбнОбай, Зобайр и немногие другие).

По словам К. Шмидта, сознание столь малой распространенности грамотности среди современных Мухаммеду арабов, которым была дана св. книга в закон, естественно побуждало первых мусульман открывать мактабы, в которых желающих обучали чтению и письму⁹⁴, но мы не имеем подробных и точных сведений о первых учителях и школах в Аравии и довольствуемся отрывочными данными относительно этого вопроса При содействии местных представителей мусульманской учености, нам удалось узнать два следующие факта:

а) После битвы первых мединских последователей Мухаммеда с жителями Мекки в 623 году при Бадре, окончившейся поражением мекканцев, многие из них попали в плен, и те из них, которые могли дать денежный выкуп за себя, получили свободу, а те, у которых не было средств для выкупа, были вынуждены остаться в Медине. Среди этих пленников оказались грамотные люди, которым и было предложено Мухаммедом заняться обучением детей мединцев мусульман арабской грамоте. Научившие чтению и письму 10 мединских мальчиков получали свободу и возвращались на родину⁹⁵.

б) Когда подросли два внука Мухаммеда – Хасан и Хусаин от дочери его Фатимы и зятя Алия сам Мухаммед пригласил для обучения их грамоте некоего Мирдаса⁹⁶, имя которого дает повод предполагать, что он был еврей, конечно, принявший ислам.

Из этих двух фактов необходимо заключить, что начало обучения мусульманских детей арабской грамоте и письму было положено в Медине еще в первые годы ислама и что евреи, поселившиеся в Аравии с давних пор, особенно после разрушены Иерусалима⁹⁷, могли принимать участие в распространении грамотности среди мусульман, так как являлись в ту пору среди «невежественных» арабов образованными представителями новой религии и, по личным своим расчетам, могли предлагать к услугам новых владык свою книжную образованность. Но организованных школ (мактаб) в то время и долго спустя потом в Медине не было, хотя потребность в обучении чувствовалась.

При жизни Мухаммеда не было полного списка всех отрывков проповеданного им Корана, который современники арабского пророка читали по памяти; между тем в сражении при Ямаме, случившемся через год по смерти Мухаммеда в 633 г. Р. Х., были убиты многие лица, читавшие Коран наизусть. Тогда явилось опасение, что со временем и совсем не будет арабов, знающих учение Корана. Поэтому Абубекр приказал ЗейдуибнТсабиту собрать у разных лиц разрозненные записи из Корана. Но только у немногих арабов были собственные записи отдельных отрывков, а другие продолжали читать Коран по памяти. Так получились варианты в чтении св. книги, порождавшие разногласия, особенно в войсках разных областей, что и побудило третьего халифа Османа отобрать у известных лиц записи Корана и составить из них один общий список, который был объявлен каноническим; отобранные у разных лиц списки Корана были уничтожены⁹⁸. Чтобы ввести в общее употребление этот «османовский» экземпляр Корана, необходимо было распространить его списки и учить желающих читать их... Но сомнительно, чтобы при Османе это дело имело уже определенную организацию, так как правительству того времени было не до школ: всюду были смуты религиозные и политические, окончившиеся смертью самого Османа, затем Алия и его сыновей и переменой правящей династии. Утвердивилеся в халифате оммаяды также не могли сразу установить внутренний порядок и дать толчок школьному делу, так как первые годы их правления были очень беспокойны и сопровождались кровопролитными усобицами, во время которых гибли непосредственные участники исламского движения. Так, при Мерване I, войско которого должно было осадить Медину, близ мест. Харры⁹⁹, 26 авг. 683 года, произошла жестокая резня, в которой были убиты семьсот мусульман, знавших Коран наизусть, и в том числе 80 кединцев, так называемых «асхабов пророка», то есть, самовидцев Мухаммеда. Потеря для неутвердившегося еще ислама огромная и невознаградимая... В этотто тревожный период ожесточенной борьбы оммаядов с внутренними врагами (хариджитами) в первый раз встречается в истории ислама определенное указание на существование в Таифе (небольшом городке близ Мекки) бедного школьного учителя, по имени АльХаджаджа ибнЮсуфа (из племени Tсaкиф), умершего в 95 г. гиджры (714 г. по Р. Х.). Профессор В. В. Бартольд сообщил мне по этому поводу, что отец Хаджаджа был также учителем и что Хаджадж ходил к мальчикам селения по утрам и вечерам и учил их¹⁰⁰. Но замечательно, что Хаджадж не как учитель приобрел себе громкую известность в истории ислама, а как отважный воин и еще более как решительный правитель в должности наместника халифа АбдулМалика в Ираке. Очевидно, учительская деятельность в Таифе, соединенная с материальною необеспеченностью, не удовлетворяла пылкой и широкой натуры Хаджаджа, и он принял предложение визиря Раух бенЗинбага, поступил в его отряд и скоро обратил на себя внимание халифа АбдулМалика, который назначил его на самостоятельный и ответственный пост наместника¹⁰¹. Религиозная ревность, свойственная учителю вероисповедной школы, и некоторое самообразование помогли Хаджаджу так заметно выдвинуться среди областных правителей того времени. Военноадминистративный талант его был настолько выдающимся, что возбуждал в современниках зависть. Но хотя завистники и укоряли Хаджаджа его прошлым ничтожным положением бедного учителя в Таифе, однако он и в новом положении своем наместника Ирака не забыл народного образования и ревностно заботился о распространении повсюду стихов Корана, что в Ираке было особенно важно, так как упрочивало там арабское владычество. В этом направлении Хаджадж действовал и на самого халифа АльВалида (86–96 гиджры = 705–715 по Р. Х.), которому арабы обязаны, как говорить историк А Мюллер, учреждением первых мусульманских школ¹⁰².

Был ли Хаджадж учителем правительственной школы до своего назначения начальником отряда, посланного в 692 году для осады Мекки – неизвестно. Скорее нужно предполагать, что в то время в Аравии школы еще не были организованы и что главная задача начальной школы сводилась, как и в древней Руси, к простому обучению детей грамоте в целях правильного и толкового чтения священной книги, а затем уже от способностей и личных склонностей учителя зависело расширить школьную программу сообщением учащимся таких знаний, которые способствовали более тонкому пониманию арабского языка в связи с трудностями арабского письма. Определенного учительского сословия сначала также не было в Аравии и не могло быть; обучение грамоте и письму составляло свободную профессию, и учителем мог быть всякий способный для этого дела: прежде всего имам и муэдзин, писец и секретарь казия и другие грамотные люди, если они чувствовали к тому расположение¹⁰³. Заслуга Хаджаджа для арабской школы состояла в том, что он, сделавшись при халифе АльВалид влиятельным правителем Ирака внушил халифу мысль сделать школу учреждением государственным.

Что задача начальной арабской школы ограничивалась обучением правильному и толковому чтению Корана в связи с умением (необязательным для всех учащихся) писать священный текст, подтверждается следующими словами историка А. Мюллера:

«Со времен Османа Коран переписывался тщательно и добросовестно, а на восстановление его с течением времени обращалось еще более внимания. Однако, не следует при этом забывать, что арабские письмена находились тогда еще в состоянии несовершенства и давали повод на каждом шагу ко всякого рода разногласиям. Достаточно сказать, что писали одни только согласные. Представьте себе, например, на русском языке звуковую группу хотя бы из согласных «гл», и сразу же явится сомнение, как читать: голь, голо, гол, гиль, гул, гуль и т. д. Затем добрая половина первоначальных арабских согласных до такой степени были схожи одна с другой, что явилась новая трудность отличать тождественные очертания. Если бы порусски, например, буквы с, т, я, н, б, писались почти одинаково, какая путаница произошла бы при чтении слов, состоящих из этих звуков, – пришлось бы не читать, а отгадывать. В довершение всего вначале не было и помина об употреблении знаков препинания; не существовало и прописных букв. Трудненько было разбираться во всем этом природному арабу; но затруднения удесятерились для иноязыческих новообращенных, которым, сверх того, приходилось бороться с трудностями необыкновенно запутанных правил арабского языка. Дабы пособить злу, придумали в Басре изображать гласные точками и черточками, ставя их внизу и сверху согласных, а похожие начертания согласных отличались подобного же рода знаками. Начало этому положили уже сирийцы, от которых первоначально и заимствована была арабская азбука. Говорят, сам Хаджадж допустил введение этих пояснительных знаков, конечно, не как воспоминание о прежнем своем учительском звании: надо было прекратить раз навсегда все споры о правильности чтения отдельных мест Корана, в видах вящего поощрения покровительствуемому богословскому направлению. Во всяком случай, это нововведение в те времена получило сразу широкое распространение, как неизбежное подспорье. Между тем правильная расстановка различных точек в письме требовала, конечно, основательного изучения языка, но приобрести это знание для того, чтобы при этом достичь прежде всего возможности изучить слово Божие, было в сущности громадным трудом для всех не всосавших с материнским молоком арабского языка; особливо было это тяжело для новообращенных персов, составлявших в Басре большинство мусульманского населения. Поэтому они и постарались для правильного, насколько были в силах, чтения Слова Божия придумать всевозможного рода лингвистические законы. Таким образом, совместно с искусством чтения Корана, которое и само по себе, при возможности разночтений, требовало точного изучения, возникла совершенно естественным путем и арабская грамматика»¹⁰⁴.

В настоящее время мы не можем восстановить полной картины обучения в древней арабской школе, но можно с вероятностью пред полагать что на первом плане в этой школе стояло искусство чтения, необыкновенно затрудняемое особенностями арабского алфавита с его диакритическими точками, надстрочными и подстрочными знаками, которые и при наличности их в тексте пестрят в глазах и утомляют внимание; при отсутствии же этих точек и знаков от учащегося требуется самое напряженное внимание и необыкновенно быстрая сообразительность. Учащемуся в начальной арабской школе, чтобы овладеть вполне механизмом чтения любого текста, необходимо было столь отчетливо владеть своим родным языком, как мы не можем себе вообразить. Такая трудность дела в данном случае обусловливалась не только названными выше знаками и точками, но и тем, что в арабском алфавите существуют буквы, сходные по начертанию и разные в произношении, а также буквы разные по начертанию, но сходные в произношении. Кроме того, по свойству арабского письма, некоторые буквы в произношении удваиваются с совершенным изменением смысла в слове, не говоря уже о случаях слияния разных букв в известных словах. Имея в виду наш русский простой и отчетливый алфавит, нельзя составить настоящее представление о трудности обучения детей арабскому чтению и письму, так как, при всех указанных графических особенностях арабского письма, богатый язык арабский отличается своеобразными стилистическими особенностями. Только до некоторой степени мы можем оценить нелегкость обучения детей в арабской школе по сохранившемуся до нашего времени описанию экзамена в одной школе.

Арабский поэт АбуМухаммедКасымибнХарири (ум. в 1021 г. по Р. Х.), в 46м своем «макаме» рассказывает¹⁰⁵, что ХарисибнХаммам встретил в Хамсе пожилого учителя, у которого обучалось 10 мальчиков Поздоровавшись с учителем, Харис объяснил ему, что хочет послушать ответы его учеников, и сел рядом с учителем. Тогда учитель сделал знак палочкой¹⁰⁶ старшему ученику и приказал ему сказать стихотворение, в словах которого не было бы ни одной буквы с точками. Ученик в один прыжок, как лев, придвинулся к учителю, присел на колени и прочитал 10 двустиший, состоящих из букв без точек, и все с одинаковой рифмой на слог ах. Учитель сказал ученику: «Ты, моя луна, хорошо прочитал»...

Потом он сказал другому ученику: «Огонек мой! подсядь поближе». Ученик без замедления придвинулся вперед, и учитель приказал ему сказать стихи, похожие на молодуху, т. е. состоящие из букв, украшенных точками. Ученик заострил камышинку, подравнял ее концы, положил на колени бумагу и написал шесть двустиший с рифмой на слог ни. Когда учитель просмотрел написанное, то сказал ученику: «Да подаст тебе Господь милости многочисленные, как степные газели, и обильные, как масло из Зяйтуна (маслина)».

Потом учитель вызвал третьего ученика, сказав: «Эй, Кутруб!»¹⁰⁷. Перед учителем появился мальчик, как «звезда среди ночной темноты, или как «белый мрамор». Учитель приказал ему написать стихотворение из смешанных букв, т. е. с точками и без точек, и без нарушения очереди в них. Ученик взял перо и написал пять двустиший, в которых чередовались буквы с точками и без точек в строгом порядке, т. е. одно без точек, другое – с точками, третье опять без точек и т. д. Тогда учитель сказал ему «Да не высохнет рука твоя!», т. е. пусть она всегда также легко пишет стихотворения...

Затем учитель позвал следующего ученика, сказав: «Эй, храбрый красавец!». Учитель приказал ему написать стихотворение, состоящее из сходных слов, но различающихся по смыслу. Ученик взял готовое перо и без остановки написал пять двустиший. Учитель просмотрел написанное и, обратив внимание на смысл, одобрил стихи и сказал ученику «И твоя рука пусть не высохнет! И благоухание твое пусть не теряет своего аромата!».

Еще призвал учитель одного ученика и сказал ему: «Прочитай такое стихотворение, двустишия которого начинались и оканчивались бы одинаковыми словами». Ученик тотчас произнес два двустишия с одинаковыми словами в начале и конце. И сказал ему учитель: «хорошо ты прочитал, мой хитрец: ты и у других обобрал дарования»... Потом учитель сказал ему: «Придумай такое стихотворение, в котором бы встречалась буква син (мягкое с), в произношении похожая на сад (твердое с)». Ученик произнес четыре двустишия с мягким с, в которых вместо мягкого с можно бы поставить твердое с. Учитель одобрил и сказал: «ты, остряк! ты подобен трубачу, находящемуся впереди войска».

Потом учитель сказал: «Эй, ты, лев! подходи поскорее и прочитай стихи, в которых сад (твердое с) похоже на син (мягкое с). Ученик, как молодой львенок, подпрыгнул к учителю и безошибочно прочитал пять двустиший с твердым с. И сказал учитель ученику: «Сын мой! Да сохранит тебя Господь от всякого зла. Ты – свет для обоих глаз моих».

Вызвал учитель еще одного ученика, который с легкостью шахматной маленькой фигуры и с быстротой соколиного полета очутился около учителя. Учитель приказал ученику «Прочитай такое стихотворение, в словах которого удерживался бы один и тот же смысл, хотя бы в них были буквы сад и син (твердое и мягкое с)». Ученик поднялся на ноги, сдвинул полы своего халата и, отставив руки, прочитал два двустишия, какие требовал учитель. И сказал ему учитель: «ты хорошо прочитал, мой малыш, как глазок мухи!».

Еще позвал учитель одного ученика и сказал: «О, сын слона, умница!» Ученик ответил «Я готов». Этот мальчик был красив, как чистое яйцо полевой птицы. Учитель спросил его: «Какие гласные бывают в конце слабых глаголов?». Ученик сказал: «Слушай! Пусть не будут глухи уши твои, а лучше пусть оглохнут твои враги!», и прочитал три двустишия, в которых встречаются слабые глаголы. Учитель остался доволен учеником.

Наконец учитель вызвал еще одного ученика, сказав: «Эй, голосистый умник!». К учителю подошел мальчик, более приятный на вид, чем вечерний огонек для утомленного дорогой путника, спешащего к отдыху. И сказал учитель: «Прочитай стихотворение, в словах которого встречалась бы буква шаг, и не смешивай ее с буквой зад. Ученик, обрадовавшись такому заданно, прочитал 13 двустиший. Довольный учитель пожелал ученику, чтобы зубы¹⁰⁸ его не ломались и чтобы враги его не видели пользы. «Ты – чистый ребенок, и я научил тебя чистому знанию».

Затем учитель, обратившись ко всем десяти ученикам своим, сказал: «Я изощрил ваши способности, как острые пики. Не забывайте меня, и я не забуду вас. Говорите обо мне хорошее, а дурного не говорите¹⁰⁹.

Слышавший все ответы учеников ХарисибнХаммам, не узнав учителя, удивился, что такой простоватый на вид учитель мог так хорошо научить арабской стилистике своих учеников. Он осматривал его с головы до ног и не узнал, кто он такой, хотя потратил на это много времени. Учитель догадался, что его не узнал посетитель, и в свою очередь взглянул с улыбкой на гостя и сказал: «В этом мире нет ни одного человека, который чтонибудь знал бы, не будучи научен другим». Тогда гость догадался, что перед ним известный своею ученостью АбуЗяйд Суруджи. Харис побранил учителя за то, что он живет среди простоватых жителей и занимается маловажным делом. Абу Зяйд обиделся и покраснел с досады, но потом овладел собой и произнес три двустишия. В одном из них было сказано: «если поймать дикого осла и привязать на площади, на виду у людей, то что в этом пользы для дикого осла¹¹⁰? Поэтому – сказал учитель – и я живу среди простоватых людей и занимаюсь с ними таким ничтожным делом (ирония)». Затем Абу Зяйд сказал своему случайному критику: «послушай, что я тебе скажу: учительство – дело хорошее и занятие высокое, потому что приносит большую пользу другим. Учитель подобен царю, которому повинуются его подданные: учителя боятся его ученики и исполняют его приказания. Учитель подобен также богачу, который помогает неимущим. Но только учитель не должен гордиться своими знаниями; иначе он уподобится глупцу. Равно он не должен уподобляться и детям.... Таких хороших слов тебе никто не скажет», – закончил учитель.

Тогда Харис сказал: «клянусь, что в наше время нет другого, столь умного человека, как вы. Вы всем известны. Вы – чародей, направляющий умы людей. Вам облегчил Бог искусство красноречия.

Так познакомился Харис с Абу Зяйдом и, не разлучаясь с ним, научился у него разным знаниям, а когда простился с ним, –опечалился от этой разлуки.

Таким образом, в макаме Харири мы имеем описание высшего предела школьных знаний, какие дети арабов приобретали в арабском мактабе. Вместе с тем мы познакомились с симпатичными чертами характера самого учителя: его скромностью, любовью и ласкою к ученикам и доброжелательностью к необразованному населению, а также со взглядом его на образовательное значение школьного дела вообще. Долголетняя школьная практика утвердила в арабском населении приемы обучения в мактабах, которые распространились потом по мусульманским странам, видоизменяясь сообразно местным условиям.

Наши туркестанские мактабы развивались уже под влиянием не только древнеарабских, но и последующих персидских школ. В целях религиозных, в мактабах наших сартов обучают детей арабскому и персидскому языкам, основным догматам веры и обрядовым правилам ислама.

Подобно тому, как у древних евреев начальная школа существовала при синагогах¹¹¹, а у древних христиан при церквах, и у сартов в Туркестанском крае мактабы обыкновенно существуют при мечетях, хотя в богатом кварталеприходе может быть и частная школа¹¹². В том и другом случае мактаб является приходской школой мусульманской грамоты, которая, при исключительно религиозном направлении, не дает своим питомцам надлежащего духовного развития.

Следует отметить также полное отсутствие в начальной мусульманской школе гигиенических условий.

Под помещение мактаба отводится обыкновенная постройка, не предоставляющая учащимся самых минимальных удобств, так как не дает им света, чистого и сухого воздуха, а в зимнее время – достаточного тепла. Проходя по улице, можно догадаться о месте школы только по гулу детских голосов, выкрикивающих свои уроки, причем не сразу можно найти вход в школу. К счастью для учащихся в мактабе детей сартов, туркестанский климат дает им возможность свободно дышать воздухом под открытой с двух и даже с трех сторон террасой, с ранней весны до поздней осени (с мартаапреля до октябряноября). В осеннее и зимнее время учащиеся дети сидят в закрытом помещении и испытывают недостаток света (за отсутствием окон), холод и сырость (за неимением топки в комнате). При этом грязь от обуви и пыль от войлочных подстилок, на которых сидят ученики, еще более увеличивают недостатки обстановки мактаба в гигиеническом отношении и обусловливают наличность глазных и накожных болезней у многих учащихся детей. Осенью и зимой свежие, здоровые детские лица редко встречаются в мактабах. Этому способствует также посадка учеников в мактабе с поджатыми под себя ногами и раскачивание туловища учащихся во время заучивания на память непонятных слов арабской азбуки и учебных книг на чужом языке.

Учителем школы (дамулла)¹¹³ обыкновенно бывает приходской имам, часто сам малосведущий и малообразованный человек. За отказом имама, обучением в мактабе занимается суфи (азанчи), который еще менее учен и менее развит, чем имам. Учителем может быть также грамотный человек из другого прихода. Во всех случаях это не педагоги, так как никакой педагогической подготовки они не получают и педагогику понимают исключительно с точки зрения вынужденного заработка скудного пропитания себе. Состоятельные туземцы обучением грамоте не занимаются, хотя бы и были к тому способны.

Методических руководств по начальному обучению у мусульман нет. Единственное сочинение в этом роде, на персидском языке, под названием «Мотлягу ульулюм», не каждому учителю мактаба известно и доступно. Да и само по себе оно не вносит большого света в устарелую рутину, хотя составитель руководства АлиХан Маджмали дал своему сочинению громкое заглавие «Восход знаний», напоминающее «Возрождение наук». «Наука о воспитании детей, говорит Маджмали в предисловии, самая благородная. Это – великолепный брильянт всех наук. Это – высшее искусство, и потому его не нужно смешивать с ремеслами, ибо между ремеслом и высшим искусством такая же разница, как между небом и землей. Эта наука выводит обладателя своего из невежества, лени, несчастья, гордости и грубости и возводит его до благородства, трудолюбия, счастья и милосердия. Родители должны воспитывать своих детей с малолетства, так как наиболее сильное влияние на детскую натуру можно оказать в ранние годы». В подтверждение своих слов Маджмали приводит изречение великого персидского поэта мистика и мыслителя ШейхаСаади: «Палка может гнуться, пока она еще сыра; но как только она высохнет, то ее уже нельзя согнуть, и тогда она годна только на дрова¹¹⁴». Маджмали убеждает родителей не потакать детям в шалостях и дурных поступках вообще, а взыскивать с них без всякой жалости, так как пусть лучше будет ребенок бит, пусть он плачет, чем останется дурным. Для вящего поощрения родителей, которые щедро раздают своим детям шлепки, оплеухи и подзатыльники, автор говорить, что те места тела, по которым родители били своих детей, на том свете воссияют небесным светом, если это дитя попадет в рай, и, во всяком случае, не будут гореть, если даже дитя очутится в аду. В то же время Маджмали убедительно просит родителей, чтобы они не запугивали своих детей различными чудовищами, так как трусость может остаться у детей на всю жизнь, а между тем «храбрость и энергия, по выражению автора, не малые добродетели». Особенно убеждает Маджмали родителей обращать внимание на искоренение в ребенке пороков, ибо пороки, не искореняемые в ребенке с детства, будут развиваться в нем все более и более и приведут, наконец, к тому, что из ребенка выйдет человек, имеющий сходство с человеком только по внешности. Только хороший, нравственный человек может называться вполне человеком. Что толку, если человек много знает, когда душа его черна, как уголь¹¹⁵».

Далее автор говорит о том, как трудно найти книгу, которая могла бы научить ребенка в детстве читать, а в юности и зрелых летах познакомить его с науками и искусствами. Предлагая для этих целей свою собственную книгу, скромный автор выражает сомнение, подойдет ли труд его к требованиям, которые он сам ставит в своей энциклопедии, и продолжает: «Размышляя однажды о приемах преподавания, какие существуют в Персии, я пришел к заключению, что приемы эти имеют большие недостатки, ибо наши учившиеся дети долгие годы учатся в мадрасах, убивают свою драгоценную жизнь над изучением разных книг, и, в конце концов, все это напрасно. В видах устранения этих недостатков в деле нашего преподавания, я задумал составить такую книгу, которая состояла бы из двух частей, из коих одна заключала бы в себе приемы преподавания вообще, а другая – статьи о разных науках, и все это я решил изложить наглядно и по возможности кратко, чтобы учащиеся в короткое время и без особых усилий могли войти в «сокровищницу наук». И хотя дело это весьма серьезное и трудное, тем не менее я, вверяя себя милосердию Всевышнего Бога, приступил к составлению сей книги, начиная с 20 го числа месяца ЗильКа`да 1261 года гиджры (20го ноября 1845 года по Р. Х.).

В первой главе автор дает такое наставление школьному учителю.

«Приступая к обучению грамоте, учитель должен показать учащимся буквы персидского алфавита, сперва каждую букву порознь, а потом в соединении с другими буквами. Одновременно с заучиванием букв персидского алфавита необходимо показать учащимся особенности букв арабских точно так же, т. е. сперва отдельные буквы, а затем соединение их. Это будет весома полезно для чтения учащимися Корана и прочих книг на арабском и персидском языках.

«Да будет известно, что таджид (удвоение букв) в персидском письме не употребляется, а если иногда и встречается, то в виде исключения. Но в арабском языке таджид в большом употреблении. А так как в персидский язык вошло много арабских слов, то необходимо познакомить учащихся и с таджидом».

Затем Маджмали советует заставить учащихся выучить наизусть, вместе с значениями, различные персидские слова, состоящие из двух, из трех, четырех и пяти букв. Потом следуют арабские слова, так же состояния из двух, из трех, четырех и пяти букв. Затем заучиваются персидские предложения, состоящая из двух и из трех слов, а после того заучиваются арабские предложения, состоящие так же из двух и трех слов. Далее следует так называемый абджад, т. е. искусственно сложенные в порядке буквенной нумерации слова, склонение и спряжение и чтение статей в стихах и прозе¹¹⁶.

Не касаясь второй части названного методического руководства¹¹⁷, нужно сказать, что и для тех немногих учителей мактабов, которые могут читать это сочинение, оно мало полезно, или лучше, совершенно бесполезно, так как не способствует успешности обучения. Поэтому, упомянув о сочинении Маджмали только для сведения, продолжим свой рассказ о мактабе в Туркестанском крае.

Занятие должности учителя в мактабе зависит от жителей квартала, в лице его представителей, при чем никаких особых формальностей не бывает. У киргиз и туркмен обыкновенно приход договаривается с учителем относительно годового вознаграждения за его занятия в школе, а в больших городах учитель, приглашенный к занятиям в школе, тем самым получает право на прием частных приношений от родителей учеников, при определении их в школу и в продолжение их обучения. Если мактаб находится при мечети, пользующейся определенным вакуфом, то дамулла получает из вакуфа свою небольшую часть дохода. Обыкновенно же, например, в Ташкенте, каждый отец, при определении своего сына в мактаб, приносит учителю, смотря по состоянию 1–2 руб. или 50 коп., а затем посылает с сыном повременные приношения, в зависимости от установившегося в данной местности обычая и в связи с ходом учебных занятий сына в школе. В общем, школа бедного квартала может дать таких приношений учителю 50 руб., а в богатом квартале 100 и немного более рублей в год¹¹⁸.

В последнее время в больших городах края (Ташкент, Коканд, Андижан, Наманган, Самарканд и др.) стали появляться татарские школы с обучением грамоте по новому (звуковому) методу¹¹⁹. Учителя в таких школах получают помесячную плату с каждого учащегося в 2–3 руб., даже 5 руб., что при 20ти учащихся может дать учителю более пятисот рублей в год. Однако, новометодные мактабы составляют исключительное явление последнего десятилетия, когда действующие в крае русскотуземные школы показали туземцам выгоды обучения в организованной школе, как в отношении времени, так и в смысле развития учащихся. Под влиянием Гаспринского, еще в 80–90 гг. истекшего столетия, стали открываться среди туземного населения Туркестанского края частные школы, чтобы парализовать авторитет правительственных школ. Были случаи, когда частные школы с новым методом обучения открывались среди туземного населения без надлежащего разрешения со стороны русской власти в крае и существовали тайно. В настоящее же время такие школы существуют открыто в разных местностях с туземным населением: манифест 17го октября предоставил большую свободу в открытии инородческих школ, а косная власть пока еще не установила определенного взгляда на эти школы¹²⁰.

Когда дамулла умирает, или по другим причинам оставляет занятия в приходской школе, то на его место первым кандидатом является взрослый и грамотный сын, а если такового нет, то приглашается постороннее лицо.

Классную обстановку мактаба составляют подстилки камышовые или войлочные на полу для сиденья учеников, смотря по времени года, и невысокие, длинные и узкие скамьи, на которые ученики кладут свои тетради во время заучивания уроков. Учитель также сидит на полу у стены, противоположной ко входной двери, и имеет при себе три палки (кальтак) разной длины, соответственно длине и ширине комнаты, и толщиной в большой палец. Ученики располагаются пред учителем рядами, лицом к нему, образуя полукруг или букву П, обращенную к учителю. Ближайшие ряды занимают старшие ученики, заучивающие одну книгу, а младшие – с другими уроками сидят за ними. Над головами учеников прикрепляется к перекладине деревянный блок (гальтак), к которому подвязывают провинившихся учеников для наказания¹²¹.

Учебные занятия в мактабе продолжаются круглый год с двумя промежутками в дни двух мусульманских праздников: неделя до начала каждого праздника и неделя после праздника.

Прием учеников не ограничен временем года, что поддерживает беспорядочность в занятиях. но находится в связи с установившейся системой обучения в мактабе.

Строго определенного учебного курса в мактабе нет, как нет и определенного срока для прохождения школьного курса¹²²; но по традиции учителя придерживаются известных книг и порядка в разучивания этих книг (см. ниже).

Деления учащихся по успехам на группы в мактабах также нет; к каждому ученику применяется одиночное обучение, чему не мешает разновременный прием учащихся в школу. Никаких школьных записей и классных журналов в мактабах не водится. Об отсутствующих учениках учитель с особою точностью узнает по четвергам, когда собирает с них приношения (пайшамблик) и перед праздниками¹²³. В другое время года при отсутствии учащихся в мактабе менее интересно для учителя, но он, тем не менее, справляется об отсутствующих и,если услышит, что мальчик не ходит в мактаб по лености, то посылает к нему на дом одного из учеников с напоминанием о посещении школы; если же мальчик и после того будет уклоняться от уроков, то учитель дает знать об этом отцу его и тогда, по просьбе последнего, подвергает ленивого ученика «насильственному приводу» (чальпяк). С этою целью несколько учеников старшего возраста отправляются в дом манкирующего ученика и, несмотря на его со противление и слезы, берут его за руки, за ноги и за опоясну и приносят в школу, где он с плачем усаживается на свое место. Эта мера производить сильное устрашающее впечатление на всех учеников мактаба¹²⁴.

В более или менее последовательном порядке обучение в мактабе можно представить так.

Мальчика 6–8 лет (большею частью еще не обрезанного) отец приводить в школу и, передавая его вместе с приношением учителю, кланяется и просит учителя учить хорошенько. При этом отец ученика произносить традиционную фразу: «мясо твое, кости мои», что дает учителю право на телесное наказание ученика. Учитель указывает ученику место на полу и прочитывает сам, а потом поручает одному из старших учеников затвердить с новичком три краткие вступительные молитвы: «Прибегаю к Богу от шайтана, побитого (Авраамом) камнями! Во имя Бога, Милостивого, Милосердого! О, Отверзающий, о Дарующий! открой сердце раба твоего (для учения). Я обратил свое лицо к Тебе и сердце свое отвратил от всего порочного». Эти изречения (из которых два на арабском языке и одно на персидском) способный мальчик заучит в 2 дня, а ученик с слабою памятью, рассеянный твердит неделю и даже месяц. В этом заключается первый педагогический прием, практикуемый в мактабе, – прием, насилующий память ребенка¹²⁵.

По сдаче учителю затверженных молитв, учитель приказывает ученику принести на следующий день так называемую тахту, т. е. продолговатую деревянную дощечку с ручкой¹²⁶. Ученик приносить вместе с дощечкой подарок учителю (1 монету в 20 коп. или две, или несколько лепешек). На дощечке учитель пишет тушью все 32 буквы арабского алфавита, в их отдельном начертании, приказывает заучивать их названия наизусть, по четыре буквы враз, и отпускает ученика и его сверстников домой ранее срока, почему самое приношение называется азпдлыкг, т. е. освобождение, отпуск. На другой день маленький тахтахан, т е. изучающий написанное на доске, принимается с усердием за новое трудное упражнение памяти и глаз и, покачиваясь туловищем, нараспев выкрикивает: алифби (ю), ти (ю) си...? повторяя бесчисленное число раз эти четыре звука, без всякого содержания Затем он переходит к последующим названиям букв, постоянно стверживая прежде заученные буквы, пока, наконец, не затвердит все 28 букв арабского алфавита¹²⁷.

На эту неосмысленную работу малоспособный ученик затрачивает месяц и более, а ученик с средними способностями неделю–две и переходит к так называемому абджаду, причем делает новое посильное приношение своему учителю.

Абджад не есть так называемые склады, как некоторые думают. Так называются восемь искусственных слов, без значения, в которые включены все 32 буквы арабского алфавита, именно: абджад, гавваз, хутты, килямин, салфас, карашат, саххаз, зазха. В начале к этим словам присоединена начинательная молитвенная формула («Во имя Бога Милостивого, Милосердого»), а в конце славословие («Да будет благословен Бог, искуснейший из творцов. О, Господи миров!).

Гебраисты объяснили эти искусственные слова первоначально еврейскоарабскою нумерацией, обозначаемою буквами алфавита¹²⁸, подобно тому, как у христианславян известна грекославянская буквенная нумерация. Именно первые шесть слов абджада представляют собою искусственное соединение букв арабского алфавита, расположенных в порядке алфавита еврейского и обозначающих единицы, десятки и сотни до 400. Для обозначения остальных сотен от 500 до 1000 были придуманы, вероятно, первыми же учителями из евреев еще два слова саххаз и зазыгулян. Так получилось упражнение мусульманского школьника в изучении букв арабского алфавита в их отдельных начертаниях и искусственных сочетаниях, обозначающих мусульманскую нумерацию. Это служит самым очевидным доказательством зависимости арабского букваря от древне еврейского; самые названия арабских букв несомненно установлены по подражанию названиям букв еврейской азбуки. Припомним, что учителем внуков самого Мухаммеда был, очевидно, обращенный в ислам еврей Мирдас.

В бессознательном затверживании упомянутых непонятных сочетаний арабских букв малолетний школьниктуземец вторично напрягает свою память и сообразительность, чтобы хоть какнибудь наугад усвоить названия и изображения арабских букв, имеющих по три разных начертания – в начале, в средине и в конце слов, в соединении с другими буквами и раздельно, с надстрочными и подстрочными знаками.

Осилив эту вторую трудность, бедный школяр идет радостным домой и объявляет своим родителям, что он завтра переходит на «хафтьяк» и будет называться уже «китабхан», то есть изучающий книгу. Хафтьяк состоит из избранных глав Корана и по объему составляет седьмую часть полного Корана, на что указывает самое название «хафтьяка»¹²⁹.

Переход от тахты к хафтьяку вызывает у родителя ученика вместе с радостью новое приношение учителю; но виновник этой радости в свою очередь доволен, что завтра, после вручения учителю родительского подарка, он снова будет освобожден от послеобеденных уроков.

К чтению хафтьяка юный китабхан приступает с благословения Божия, формула которого (Бисмилля) уже хорошо затвержена им и затем учится складывать слова арабского текста: «Альфалям заал хи ва мим захамальхам даль пишдюальхамду». Если такая сложная система звуков необходима для произношения только одного слова, то не трудно понять, что для прочтения всего, хотя и небольшого по количеству страниц, хафтьяка требуется минимум год времени (если ученик способный) и дватри года, если ученик малоспособный: ведь, нужно заучить на память огромную массу слогов, из которых состоят слова этой книжки, потому что сознательно складывать слова ученик не научился и ни одного слова в читаемой с таким трудом книжке не понимает¹³⁰. Неудивительно, если многие ученики выбиваются из сил, прежде чем окончить хафтьяк и, оставляя мактаб, постепенно забывают все бессознательно заученные ими совершенно непонятные звуки, – и получается полный рецидив безграмотности.

Наоборот, осиливший хафтьяк мальчиктуземец тем самым обнаруживает умственную выносливость и снова требует от своего отца приношения (азадпык), так как должен приступить теперь к чтению полного Корана. Воспользовавшись новым отпуском от уроков, гордый сознанием своих недюжинных дарований, ученик с трудом еще складывает и разбирает те главы Корана, которые раньше не встречал в хафтьяке. Скоро, однако, он свыкается с известными словами и малопомалу затверживает текст Корана наизусть и может читать с установленною интонацией целые главы священной книги даже в мечети, в присутствии молящихся, особенно в дни месяца Рамазана. Вот теперь только, то есть в лучшем случае после трехлетнего зубрения непонятных слов, мальчиктуземец овладевает механизмом чтения, но очень мало развивается умственно, так как содержание заученных текстов для него остается непонятным.

По окончании чтения Корана, ученик переходить на третью книгу – «Чар Китаб», в которой на персидском языке, также не родном для туркестанского туземца, изложены правила, касающиеся четырех главных религиозных обязанностей мусульманина: молитвы, предваряемой омовением, милостыни, поста и путешествия в Мекку и Медину¹³¹. Новая двойная трудность для учащегося: язык неродной, а содержание не соответствует возрасту, так как указанные религиозные обязанности рассматриваются в этой книге не с точки зрения их нравственновоспитательного значения, а со стороны сухих, часто казуистических мелочей и отвлеченностей, обусловливающих правильность или неправильность выполнения этих обязанностей, а иногда даже нескромных и во всяком случае неуместных в школьной книге подробностей, с какими встречаются в жизни только взрослые мусульмане¹³², а не дети.

При чтении «ЧарКитаба» 10–12летний школяр обучается и письму, которое сводится к каллиграфии, а не служит средством к изложению мыслей. Туземные педагоги совсем не имеют такого взгляда на письмо и не упражняют своих учеников в стилистических письменных работах. Поэтому туземцы края, прошедшее и высшую школу, обыкновенно не умеют литературно писать вообще, а на родном языке в особенности. Словом, родной язык в мусульманской начальной школе находится в пренебрежении, что составляет первый органический ее недостаток.

Прочитав ЧарКитаб, способный ученик приобретает достаточный лексический материал в двух языках – арабском и персидском (которые занимают место древних классических языков в мусульманской науке и литературе). Потом ученик мактаба уже без особенного труда переходит (также после подарка учителю) к чтению религиозных стихотворных сборников Суфи Аллаяр, ХоджаХафиз, Фузули, Бидыль, Наваи. При этом строгой последовательности в чтении не наблюдается: некоторые ученики читают одновременно двух авторов. Но чтение это не приносит большой пользы учащемуся, так как сочинения названных авторов представляют собою сборники не всегда искусно сложенных рифмованных строф с религиозномистическим содержанием. По отзыву самих туземцев, особенно труден для понимания сборник Бидыля. Наибольшим вниманием в мактабах пользуются сочинения Хафиза и СуфиАллаяра.

Чтением названных сборников заканчивается школьный курс мактаба, при чем особенно усердные ученики прочитывают еще книжку «Масляк»¹³³, в которой в стихотворной форме изложены главные религиозные обязанности мусульман.

После того учащийся большею частью переходит для продолжения своего образования в высшую школу (мадраса). Радостный родитель устраивает по этому случаю угощение, на которое приглашает школьного учителя, и дарит ему на прощание халат шелковый или суконный, смотря по состоянию.

Своеобразные нравы и обычаи, утвердившиеся в мусульманской начальной школе, сохраняют свою особенность даже в форме обращения учеников к учителю. Так, например, если учитель задерживает учеников в школе перед завтраком, или пред вечерним отпуском домой¹³⁴, то школьники хором на распев выкрикивают: «зат–зат, домулла, азат; тикитизия бозат; б затни имяк куинг; балаларны азат куинг». Этими подобранными под рифмы словами школяры упрашивают своего дамуллу (учителя) отпустить их домой, обещая подарить ему серого коня: «Почтеннейший учитель! отпустите... К вашим стопам (привели мы) серого коня. Серого коня к корму пустите, а детей (домой) отпустите».

Таков в общих чертах ход обучения в туземной народной школе нашего края.

Чтобы охарактеризовать эту школу с точки зрения современной педагогики, мы должны будем признать ее совершенно неудовлетворительною и притом во всех отношениях: гигиеническом, учебновоспитательном и жизненнопрактическом.

Гигиенические требования к туркестанскому мактабу совсем даже и не применимы, так как у туземцев в помещениях мактаба нет достаточного количества света, чистого воздуха и тепла; нет школьной мебели, места для детских игр и гимнастики, нет вообще физических упражнений в форме ручного труда, огородных и садовых работ, нет детских прогулок. Помещения мактабов не отличаются чистотою и в санитарном отношении вообще ниже всякой критики. О детских завтраках и питьевой воде учителя мактаба не только не заботятся, но и не сознают этой обязанности, равно как им не доступна идея о детской утомляемости. Врачей при мактабах нет¹³⁵.

С учебновоспитательной точки зрения и мусульманский мактаб должен был бы отвечать идее «мастерской человечности», где дети развивают постепенно свои умственные и нравственные способности¹³⁶, но в действительности туземные мактабы являются мастерскими человеческой исключительности и притупления детских способностей. В мактабах отсутствует идея материнской школы с ее естественным орудием развития – родным языком в том виде, как говорит об этом Я. А. Коменский; в мактабах нет соответствующего детскому возрасту школьного курса и правильного (дидактического) метода обучения, вследствие чего в учениках забивается любознательность и притупляются умственные способности, что особенно заметно в детях, заучивающих наизусть Коран¹³⁷; в мактабах совершенно отсутствуют элементы эстетического развития детей (пение, музыка, рисование). Только одна память развивается у учеников мактаба, которые заучивают много персидских и арабских текстов, что служит хорошей подготовкой к слушанию курса мадрасы. Вместо всестороннего развития душевных способностей ребенка, ученик мактаба «утрачивает прирожденную живость ума, становится фанатиком, преисполняется тупой горделивой самоуверенностью, будто обладает абсолютною истиною и носится, словно с особым преимуществом, с тем именно, что обусловливает его отсталость»¹³⁸…

Кроме того, при отсутствии педагогического образования туземных учителей, в мактабах до сих пор практикуются телесные наказания, сопровождающиеся иногда увечьями и даже преждевременною смертью учащихся. Но справедливость требует, однако, признать, что основной взгляд на наказания детей у арабовмусульман, как и у евреев, был гуманный: если мальчик 10тилетнего возраста не будет исполнять установленные намазы, то учителю позволяется побить его рукой, но не палкой, и при том не более трех раз. Подобно этому должен был поступать и учитель в отношении уроков, ибо сам пророк сказал упомянутому выше Мирдасу: «не ударяй ученика более трех раз; в противном случае Бог взыщет с тебя за это на том свете». Учитель не должен также бить учеников палкой, разве только, когда отец ученика даст разрешение на это¹³⁹. Позднейшие учителя мактабов, в применении наказаний, стали руководствоваться взглядами на это дело и советами знаменитого персидского мистика ШейхаСаади, который в своем «Гулистане» приводит такие поучительные рассказы:

«У одного из визирей был тупоумный сын, которого он послал учиться, говоря наставнику: «воспитай его; быть может, он поумнеет». Наставник долго трудился над мальчиком, обучая его, но совершенно напрасно, и потому послал сказать отцу: «твой сын не сделался умным, а только меня обратил в сумасшедшего»... Когда развитию благоприятствует сама природа, – прибавляет Саади,– тогда воспитание оставляет на человеке следы. Если же железо само по себе нехорошо, никакой полировщик не сделает его лучшим. Не мой собаку во всех семи морях: она, когда вымокнет, сделается еще грязнее. Поведи в Мекку Иисусова осла, – и осел воротится оттуда прежним ослом».

«Ученый, обучая царского сына, бил его нещадно и обращался с ним крайне сурово, так что отрок, будучи не в силах выносить такой строгости, жаловался своему отцу и при этом приподнял платье со своего тела, истерзанного ударами. Отцу стало до крайности жалко мальчика; он позвал наставника и говорит ему: «ты ни с одним из сыновей простого класса подданных не поступаешь так жестоко, как с моим сыном. Объясни, какая этому причина». Наставник отвечал: «Всякому надобно говорить, обдумав свои слова; у всех должны проявляться одобрительные действия, но преимущественно у государей, потому что все, исходящее с языка и рук государей, сейчас передается всюду устами всех, тогда как слова и дела простого народа не заслуживают такой известности. Хотя за дервишем было бы замечено сто дурных поступков, его сотоварищи не узнают и сотой их доли; но как только будет усмотрено за султаном какоенибудь одно неодобрительное действие, оно передается на словах из края в край. Вот потомуто и должно, – заключил ученый, – стараться исправлять нравы царских детей более, нежели детей простолюдин». – «Кто в молодости не приучился к доброй нравственности, того счастье оставляете в летах зрелых, – поучает Саади. Сгибай, как хочешь деревцо, пока оно в свежести, а сухое только и выправишь посредством огня. Когда выправляешь свежий сучок, он выпрямится, но не сможешь исправить сухое полено». Государю понравились такие умные замечания и подтверждение мысли наставника; он одарил его платьем и подарками и возвысил его степень еще более.

«Государь, отдавая своего сына воспитателю, сказал ему: «Вот это дитя; воспитай его так, как бы собственного сына». Наставник целый год бился с ним и ничего не мог сделать, тогда как его собственные дети отличались и сведениями, и красноречием. Государь рассердился на учителя и сказал ему: «Ты не исполнил своего обещания и поступил бесчестно». «Государь! отвечал учитель, мое внимание для всех было одинаково, но природные способности у детей различны». Хотя золото и серебро выплавливаются из камня, но не во всяком камне содержится серебро или золото, – заключает Саади.

В оправдание суровой строгости учителя, Саади рассказывает: «В западных краях «в Магребе» я видел школьного учителя кислолицего, с грубыми речами, с дурными наклонностями, – человекаоскорбителя людей, нищего по своим свойствам, невоздержного, так что при одном взгляде на него исчезло все хорошее расположение духа правоверных, а когда он начинал читать Коран, то сердца людей «чернели» с горя. Чистые отроки и девочки, попавшие в его руки, переносили от него обиды, не осмеливаясь ни засмеяться, ни вымолвить слова; одного он наделял пощечинами, другого сек по лядвиям.... Наконец, как я слышал, за какието, подобные этим, проделки его поколотили и выгнали вон из школы, а «мактаб» передали другому учителю. Этот был отличным человек, кроткий, добрый, миролюбивый, который не говорил ни слова, разве только по необходимости; на языке его не вертелась ни одна оскорбительная для людей речь. Между тем дети забыли суровость первого наставника и, видя ангельские свойства его преемника, стали бесами в отношении друг к другу. Они проводили большую часть времени в играх, а не написании на досках своего урока, только колотили ими друг друга по головам¹⁴⁰... Когда учитель не строг с учениками, они только и делают, что играют на базаре в игру «херсек» (медвежонок)¹⁴¹. По прошествии двух недель я, – говорит Саади, – проходил мимо этой мечети (где помещалась школа) и увидал там прежнего учителя, которого приняли благосклонно опять на прежнее место. По правде, я стал сетовать и говорить: «нет силы, как только у Аллаха»: как этакого черта вторично сделали учителем ангелов?! Но старик, видевший свет, услыхав это, заметил мне: «Разве ты не слыхал следующих речей: Какойто государь отдал своего сына в „мактаб» и привесил ему на грудь серебряную дощечку, на верху которой красовалась золотая надпись: «строгость учителя лучше, нежели любовь отца»¹⁴². У туркестанских туземцев есть поговорка: «ученик – лошадь, учитель – плеть».

Наконец, и в отношении жизненной приспособленности мактабы дают своим ученикам очень мало, так как, прежде всего, не научают их пользоваться свободно и умело грамотой и письмом на родном языке, не знакомит их с миром человеческой души и с окружающей природой и не дают детям никаких практических навыков, необходимых в жизни. Неокончившие курс мактаба очень часто делаются рецидивистами неграмотности и обращаются в простых чернорабочих; кто порасторопнее – мелкими торговцами и только очень немногие, в возрасте не менее 14ти лет, осиливают при помощи природных дарований бестолковый курс мактаба и поступают в высшую школу (мадраса), в которой учащиеся еще более отрешаются от реальной действительности окружающего мира.

Неудивительно, если туземные скоморохи в числе осмеиваемых ими разных сторон жизни, высмеивают и приемы обучения в мактабах. Особенно забавно выходит, когда два масхарабаза (комик) в лицах представляют, как грубый дамулла начинает обучать арабскому алфавиту туземного «Митрофанушку», который постоянно прерывает учителя своими глупыми вопросами, не относящимися к делу. Кончается такой урок взаимною потасовкой, так как туземный «Митрофан» – парень большой и притом сын бая (байбатча).

Одну хорошую сторону прививает мусульманский мактаб своим ученикам – внешнюю порядливость, сопровождающуюся скромностью и почтительностью. Эти качества являются в некоторой степени результатом личной подавленности учащихся под абсолютным авторитетом учителя; но в отношении умения владеть собой и поддерживать внешний порядок в массе, при какой угодно обстановке и даже при соблазнительности предстоящих лакомств, мусульманские школьники стоят неизмеримо выше русских школяров¹⁴³ i) и вызывают в зрителе невольное расположение к себе. Другую хорошую сторону мусульманского мактаба составляет то, что он не разрушает в учащихся детях семейных правил и традиций, не прививает им новых привычек и потребностей и, таким образом, не отрывает детей туземцев от бытовой обстановки, вследствие чего и не окончившие курс в мактабе возвращаются в свою среду с неизвращенными представлениями о жизни и спокойно принимаются за личный труд (земледелие, ремесла, торговля), соответственно жизненным условиям родной семьи.

Указанные хорошие стороны мактаба в значительной степени зависят от патриархального строя жизни мусульман, покоящегося на религиозных основах, не колеблемых современными теориями социальных наук. Мусульманская среда до сих пор остается почти повсеместно одноформенной, и дети мусульман, обучающиеся в начальной школе, различаются между собою только неодинаковою ценностью одежды, но не заражаются ложными взглядами на условия и цели жизни и на взаимная отношения. По Корану, все мусульмане – братья (гл 3, ст. 98), без различия имущественного и образовательного ценза, и должны дружиться только между собой¹⁴⁴.

С современными социальными теориями мусульманская народная масса не знакома, а ее представители с предубеждением и удивлением относятся к формам народного участия в социалистических движениях и оберегают своих детей от влияния толпы, мешающей детям учиться, как это в последние два года почти повсеместно наблюдается во внутренней России.

Но современному мусульманскому мактабу не достает высокогуманного взгляда на главную задачу образования, которую так определял покойный Н. И. Пирогов:

«Пусть каждый родитель, отдавая своего сына, или дочь в школу, скажет пред судом собственной совести: «Я жертвую всем для воспитания сего дитяти и ничего другого не требую от воспитателей, как того только, чтобы они наставили мое дитя быть человеком»... Пусть и каждый наставник, проникнутый высокою целью своего земного назначения, скажет с самоотвержением: «Я не ищу ничего другого, как сделать людьми вверенных мне питомцев»... Пусть, наконец, целое общество повторит эти многозначительные слова всем и каждому из своих сочленов; этим оно выразит, что воспитание для всех без различия сословий и состояний так же необходимо, как хлеб и соль, и при таком убеждении не пощадит никаких издержек для достижения цели, соберет капиталы, учредит компании для распространения просвещения, обяжет всех содействовать по мере сил сделать для всех и каждого просвещение обязательным, говоря всем: «будь человеком» (Вопросы жизни).

В доисламской Аравии язычество было главной формой богопознания и богопочитания, а представителями языческой религии и народного мировоззрения были жрецы (кяхин) и поэты (ша’ир). Первые заведовали делами языческого культа арабов и считались также прорицателями, а вторые, выделяясь даром красноречия, воспевали доблесть героев своего племени в особых поэмах¹⁴⁵. Все другие житейские умения арабов носили характер практических навыков и ничего научного в себе не заключали. Жрецыпрорицатели и поэты были осуждены в Коране, как заблуждающиеся и находящиеся под влиянием сатаны. В одном предании было сказано: «Для каждого человека лучше, чтобы тело его было напоено гноем, нежели стихотворениями»¹⁴⁶.

ИмрульКайс считался главой поэтов по дороге в ад. Деятельность поэтов среди арабов должна была, если не совсем прекратиться, то ослабеть с обнародованием Корана, предназначавшегося быть новым выражением духовных интересов арабов, как священный кодекс религиозной, семейной и общественной их жизни и как совершенная форма нового миросозерцания последователей Мухаммеда¹⁴⁷. Коран должен был, поэтому сделаться предметом изучения и объектом нового мусульманского знания, которое, будучи религиозным по своему характеру, легло в основу мусульманской школы и образованности. Если бы при этом Коран действительно давал объяснение всему, в мире заключающемуся¹⁴⁸, и если бы он мог вполне удовлетворить пытливости человеческого ума, то изучением его исчерпывались бы задачи высшей мусульманской школы... Но такой полноты необходимых человеку сведений Коран не содержит в себе, и потому по смерти Мухаммеда, в дополнение к Корану, было выдвинуто предание, т. е. изречения самого Мухаммеда (хадисы), как слова пророка, а не Бога, и рассказы ближайших последователей Мухаммеда о том, как поступал в известных случаях арабский законодатель. Высшим авторитетом в решении спорных вопросов, каковых возникло немало относительно текста Корана и смысла преданий, служило общее согласие верующих (иджма). При этом, как замечает Хургронье¹⁴⁹, мусульмане первых веков не стеснялись приписывать Мухаммеду такие изречения и такие действия, какие считались для данного случая полезными¹⁵⁰, а, тем более, необходимыми. Неудивительно, если в сборники преданий вошло, таким образом, гораздо более сомнительных. Это доказано было в IX веке АльБохарием и другими собирателями преданий, приписываемых Мухаммеду, из которых истинными признаны очень незначительное число¹⁵¹.

Оба указанные главные источники мусульманского (чисто религиозного) знания – Коран и хадисы – при первых халифах изучались устно, на память, и применялись к делу на практике, но когда возникал спорный вопрос, халиф решал его своим авторитетом, как наместник пророка. При халифах Омайядах образовались два враждебных центра: Медина, как представительница религиозного авторитета, и Дамаск, как центр правительственный. Халифам Омайядам не хотелось выпускать из своих рук религиозный авторитет и они старались доказать свои права на законодательную власть, опираясь на авторитет некоторых асхабов; но друпе асхабымюджтахиды усиленно противодействовали такому стремлению халифов. Этот разлад халифов с муджтахидами послужил к развитию науки права, известной под именем «Ильмификх».

Развитию этой науки способствовали замечательные знатоки Корана и преданий, жившие в 50–80 гг. первого столетия хиджры, хотя в то время не было еще ни систематического курса мусульманского права, ни научных пособий для изучения его¹⁵². Около половины второго столетия хиджры впервые началось составление руководств по трем отделам мусульманского знания, остававшегося исключительно религиозным Корана, преданий и законоведения. Именно в Мекке, Медине, Йемене, Сирии, Басре, Куфе, Рее и Хорасане трудились тогда 11 ученых над составлением систематических руководств по изучению Корана, преданий и законоведения¹⁵³.

В период завоевательных войн, распространивших веру и язык арабов за пределами Аравии, и внутренних усобиц, поддерживаемых вольномысленными сектантами, естественно было появление наряду с замечательными полководцами «воинов пера», которые способствовали развитию и обработке арабского языка и схоластического богословия. «При отсутствии ясной догматической формулировки в самом Коране, беспрестанное общение мусульман с христианами и персами, а тем более присоединение христиан и персов к лону ислама не могло, как говорить проф. А. Е. Крымский, не привнести в ислам новых идей, в духе христианском, зароастрийском, индоперсидском, – идей, которые иногда прямо покушались на дух подлинного учения Мухаммеда: иногда же, хотя и хорошо согласовались с ним, всетаки были новшеством и видоизменяли ислам. В развитии исламских сект легко видны два направления: одно направление ограничивается областью вопросов чисто нравственных и догматически отвлеченных и порождает собственно богословские школы и секты; другое резко смешивается с политикой и порождает такие секты, которые могут быть названы государственнополитическими партиями»¹⁵⁴. Таковы были секты и партии мотазилиты и морджиты, хариджиты и шииты.

Для противодействия учению этих сект и партий и была выдвинута мусульманская высшая школа, в которой на первом месте стояло изучение законоведения в связи с грамматическим изучением арабского языка. Представители законоведения, прозванные «столпами шариата», обработали эту область мусульманской науки и составили для своих последователей законченный системы фикха. Это были: 1) Номан бенСабит, называемый также АбуХанифа, или просто, по старшинству – «величайшим или старшим имамом»¹⁵⁵ (ум. в 150 г. гиджры = 767 г. по Р. Хр.); 2) СуфьянасСаури (ум. в 161 г. = 777–778 г.); 3) Имам Малик (ум. в 179 году = 795–796 годам по Р. Хр.); 4) ИмамМухаммед АшШафий (ум. в 204 г. = 819–820 г.); 5) ИмамАхмед бенАльХанбаль (ум. в 241 году = 855–856 г.) и 6) ИмамДауд АзЗахири (ум. в 270 г. = 883–884 г. по Р. Хр.). Системы законоведения этих ученых, различавшиеся между собой в частностях, были разработаны их учениками и оставили после себя необъятные труды, которые не могут не поразить всякого беспристрастного исследователя мусульманской юриспруденции, как говорить Мирза А. Казембек. Среди названных школ первое место занимают до наших дней ханифиты (т. е. последователи АбуХанифы), второе – шафиты, третье – ханбалиты, четвертое – маликиты; школы сауридов и захиридов в VIII в. гиджры прекратили самостоятельное существование, слившись с другими.

Законоведение, оставаясь главным и почти исключительным предметом изучения и обучения при Омайядах, в правление Аббасидов было вполне обработано, так что не допускало уже никаких прибавлений и дополнений¹⁵⁶. При Аббасидах же, вследствие новых политических условий, и самая система мусульманского образовали расширилась и приняла иное направление. ХалифМансур (754–775 гг. по Р. Хр.) содействовал быстрому развитию наук в халифате: в его правление появились знаменитые арабские филологи¹⁵⁷, но что более важно, при нем начали переводить с сирийского на арабский язык сочинения древних греческих философов и естествоиспытателей, а ортодоксальные богословы (ИбнИсхак и друг.) положили начало историкобогословской литературе мусульман¹⁵⁸.

Под влиянием указанных условий, город Багдад с 766 года по Р. Хр. стал новым образовательным центром. Так говорит об этом Эр. Ренан: «Багдад возвысился, как столица возрождающейся Персии. Арабский язык, язык завоевателей, не мог быть оставлен (персами) так же, как не отказались они совершенно от религии арабов; но дух новой цивилизации был смешанного характера. Последователи парсизма и христиане одерживали перевесь: администрация и в особенности полиция сосредоточивались в руках христиан. Все эти блестящие халифы, современники Каролингов: Мансур, ГарунальРашид, Мамун почти не были мусульманами. Они исполняют внешние обряды религии, главенство в коей им принадлежит; им принадлежит папская власть, если так можно выразиться, но ум их не туда направлен. Они интересуются по преимуществу всем иностранным и языческим: они вопрошают Индию, древнюю Персию и в особенности Грецию. Правда, что иногда мусульманским пиэтистам удавалось возбуждать при дворе странные реакции, и халиф становился иногда набожным и жертвовал своими друзьями – неверными или свободными мыслителями; потом дуновение независимой, свободной мысли получало перевес, и халиф опять призывает своих ученых и товарищей пиров и, к великому негодованию мусульманских пуритан, свободная жизнь продолжалась. Так объясняется любопытная и чарующая багдадская цивилизация, столь живо воспроизведенная сказками «Тысячи и одной ночи»: удивительная смесь официального ригоризма и тайной распущенности, время молодости и непоследовательности, когда, благодаря покровительству плохо верующих глав фанатической религии, научное развитие и веселая жизнь шли рука об руку; когда распущенный человек всегда встречал отличный прием при дворе, хотя уголовный закон грозил ему в то же время самыми жестокими наказаниями. Пышным цветом распустилась свободная мысль при этих халифах, которые, если и воздвигали иногда гонения, то всегда неохотно: мотакаллимины или спорщики устраивали собрания, на которых все религии обсуждались согласно с началами разума»¹⁵⁹.

При халифах Мансуре (754–775 гг.), ГарунальРашиде (786–809 гг.) и Макуне (813–833) в Багдадском халифате трудились известные ученые АбуТемман, ИбнТахир, АльБухтури, ИбнИсхак, Вакиди и др. Халиф Мансур, несмотря на свою необыкновенную скупость, много содействовал процветанию мусульманской науки. Он основал в Багдаде «Дом Науки» с библиотекой и астрономической обсерваторией, который служил сборным пунктом для множества ученых, переводивших греческих авторов на арабский язык. Арабы и персы усвоили чуждую им греческую образованность, продолжали развивать и распространять арабизованные научные знания древней Греции по всему средневековому Западу. Известнейшими учеными того времени были: арабский философ АльКинди и всеобъемлющей гений медицины АбуБекр ApРази. Особенно же халиф Мамун, обладавший лично необыкновенною восприимчивостью к умственным интересам, продолжал покровительствовать науке и искусствам и руководил литературным и научным движением своего времени. Поощряя ученых и художников, Мамун поддерживал историков (АльВакиди) и сам обнаруживал пристрастие к греческой философии и точным наукам. Сирийцымонофизиты, отличаясь редким трудолюбием, старательно изучали Аристотеля, Гиппократа, Галена, Диоскорида. Эвклида и Клавдия Птолемея и переводили их сочинения на свой язык, и их переводами пользовались уже представители века Мамуна.

После этих халифов в IX–XIV вв. среди мусульман появлялись ученые историки, географы, космографы: Балазори, ИбнКотайба, Динавари, Табари, Мас'уди, энциклопедист Джахыр, ИбнХордадбех, Якуби, ИбнДаста, ИбнФодлан, Бальхи, ИбнХаукал, Мокаддаси, ИбнДжаббаир, ИбнБатута, Якут, Казвини и Димишки, Абульфида. Поэзия процветала особенно при Гарун альРашиде. Но и после, в XII веке, мусульманская поэзия и вообще изящная литература имела видных представителей в лице: Тантарани, Тогра, Харири, Ибн альФарида и др.

В конце X и начале XI века прославились своими математическими, философскими и медицинскими сочинениями два великих ученых – Аль Фараби (ум. в 950 г.) и Авиценна (980–1037)¹⁶⁰, занявшие место между самыми выдающимися мыслителями, когдалибо существовавшими. Астрономия и алгебра достигают замечательного развития; в химии делались иногда замечательные открытая (дистилирование воды) и т. д.

Вслед за Востоком мусульманские науки водворились в Испании, причем евреи оказывали мусульманским ученым деятельную помощь. В XII веке ИбнБаджа, ИбнТофаиль (ум. в 1190 году в Севилье) и Аверроес¹⁶¹ (1126–1198) возвели философскую мысль на такую высоту, какой она не достигала уже несколько столетий, как говорит Ренан. ИбнТофайль прославился своей системой «естественного воспитания», изложенной в сочинении его «Сын природы», за которое его сравнивают с Руссо¹⁶²… ИбнХальдун (ум. в 1406 г.) был уже последним философом.

По языковедению прославились составители огромных арабских словарей: ИбнСида и Фирузабади; по грамматике – ИбнМалик, ИбнАкиль, ИбнХаджиб и Джами. Были составители и биографических словарей – ИбнКыфти, ИбнАбуОсейбия, Навави, ИбнХалликан и Союти.

По корановедению известен Табари (ум. в 923 г.) и толковники: Замахшари (ум. в 1143 г.), Бейдави (ум. в 1286 г.) и особенно Союти, а по законоведению. Кудури (ум. в 1036 г) и Бурханеддин Маргеланский (Ферганской обл.), составивший известный сборник «Хидая»¹⁶³, а также Маверди¹⁶⁴ и тот же Союти. Этот последний является, таким образом, заключительным «воплощением арабской науки», как говорит о нем проф. А. Е. Крымский¹⁶⁵.

Но несмотря на столь блестящие таланты и эрудицию древних мусульманских законоведов, философов, математиков и естествоведов, арабы не обеспечили дальнейшего процветания науки. И неудивительно, если ко времени смерти Аверроеса и ИбнТофайля арабский научный гений, столь быстро расцветший и блиставший в сумерках средневековой Европы, начал угасать. После того просветительные роли снова переменились: гений Европы пробудился; арабская же наука, вдохнув временно свою жизненную силу латинскому западу, начала замирать. С 1200 года в исламе наступила реакция теологического характера и одержала верх над философским направлением; тогда философию стали изгонять из мусульманских школ и о ней историки стали вспоминать с плохим чувством; даже рукописи философские стали подвергаться уничтожению; астрономию терпели настолько, насколько она служила для определения «киблы», т. е положения молящегося, обязанного обратить свое лице в сторону Кааба и т. д. А когда политическая гегемония перешла от арабов к туркам, – в исламском мире, за редкими исключениями, в роде знаменитого ИбнХальдуна (1331–1406 г.г.), не появлялось ни одного мыслителя, отличавшегося широтою научных взглядов¹⁶⁶; наука и философия в мусульманском мире заглохла до последних годов только что истекшего (XIX) столетия...

Правители мусульманские, как бы предвидя упадок прежней свободной науки, уже с XI века старались искусственно поддержать интерес к научным занятиям в своих странах и начали устраивать, может быть, по образцу европейских и сирийских школ, особые коллегии для слушания молодыми людьми профессорских лекций, почему и дали этим коллегиям названа «мадраса» (от ар. дарс – обучение, лекция) – одного корня с сл. мударрис – обучающий, читающий лекции, профессор¹⁶⁷. В этих своеобразных коллегиях основатели их давали приют и содержание «ищущим знания» молодым людям, студентам. До X века по Р. Хр. в больших городах мусульманского востока чтение лекций законоведами (факих) и учеными (мударрис) происходило в мечетях; но мечети не могли вмещать в себе всех слушателей, число которых составляло тысячи¹⁶⁸, так как любители знания собирались со всех стран света слушать наиболее известных ученых. Случалось, что жители Андалузии предпринимали отдаленные и опасные путешествия до Бухары и Самарканда, а жители Средней Азии – в Испанию и по дороге посещали Тунис, Кайруан, Басру и Багдад. Поэтому сама собою открывалась нужда в особых зданиях, специально предназначенных для учащихся и для слушания ими лекций профессоров и законоведов. В этих видах сначала при некоторых мечетях устраивались особые здания для пришельцев, например, при Азхарской мечети в Каире.

Но самым первым зданием, специально назначенным для чтения лекций по исламским наукам, была Мадраса в Багдаде, выстроенная Низамульмульком, визирем МаликШаха, в 1065 г. по Р. Хр. (457 г. гиджры), как говорит Хургронье, на основании приводимого им свидетельства Кутбуддина¹⁶⁹. У д’Эрбело сказано, что МаликШах также построил в Багдаде мадрасу, в которой преподавалось законоведение по учению АбуХанифы. Затем в том же городе построил мадрасу сирийский султан Нуруддин, а другую в Алеппо. Известный в истории крестовых походов султан Саладин построил мадрасу в Каире, воспетую поэтом Саади, для преподавания законоведения по учению имама Шафия, а халиф Мустансир (1036–1094 г. по Р. Хр.) основал там же большую мадрасу для преподавания в ней законоведения по учению четырех главных сект ислама и назначил к ней четырех профессоров (по одному для каждой юрид. школы); у каждого профессора было 75 слушателей, которым было дано помещение и содержание при мадрасе¹⁷⁰. Затем мадрасы строились и в других городах мусульманского мира, куда проникали новое вероисповедание и мусульманская наука.

Словом, в XI и XII веках по Р. Хр. система высшего мусульманского образования окончательно установилась, причем полный курс наук мадрасы составляли следующие научные группы:

1) Арабизм: лексикография, этимология, синтаксис, риторика с просодией, история, наука чтения Корана и наука ученых споров.

2) Вероучение и законоведение: толкование Корана, учение о преданиях, практическое богословие (фикх), догматическое богословие, учение о разделе имущества после умерших, основы законоведения.

3) Философия: логика, математика, география, астрономия, медицина и естественные науки, умозрительная философия¹⁷¹.

Этим кругом наук исчерпывалась вся мудрость мусульманских ученых описываемого периода¹⁷². При всей обширности и разнообразии перечисленных наук, на усвоение которых некоторые ученые посвящали всю жизнь, нужно заметить, что мусульманское образование было и остается до сих пор религиозным, а центральный пункт его составляло законоведение. Кто посвящал себя науке тот не только освобождался от участия в священной войне, но считался «убитым за веру», если смерть застигала его среди научной деятельности; служителю мусульманской науки была обеспечена щедрая награда на небе. и высший почет со стороны верующих на земле. Поэтому истинные представители науки отказывались от всяких должностей, так как служебные занятия заставили бы их обращать больше внимания на желания правительства, нежели на божественные законы. Поэтому истинному ученому нужно было обладать самоотвержением, граничащим с аскетизмом, чтобы отказаться от мирского величия и всецело посвятить себя служению науке, которая малопомалу утрачивала свою независимость и подчинялась правительству. Правители, как было сказано, устраивали мадрасы и давали учащим и учащимся в них обеспечение. Хургронье приводит очень интересный рассказ Кутбуддина по поводу открытия первой мадрасы в Багдаде. Когда ученые Мавараннагра (Самарканд и Бухара) узнали об открытии мадрасы в Багдаде, то устроили торжественные похороны наук и печалились об упадке ее достоинства. А когда спросили их, почему они это делают, отвечали: «наука – благородная, прекрасная царица, к которой должны стремиться только благородные, прекрасные души изза присущего ей благородства и из за естественного родства между ними и наукой. Теперь же, когда за это назначено вознаграждение, к науке будут стремиться низшие души и будут пользоваться ею, как средством для достижения жалких мирских благ; вокруг нее будут тесниться не для того, чтобы сделаться причастными к возвышенному духу науки, а для достижения низких, преходящих земных почестей. Таким образом, наука будет унижена низостью этих людей, и они нисколько не возвысятся под влиянием возвышенного духа науки. Посмотрите на медицину: хотя она благородная наука, но с тех пор, как ею стали заниматься низкие евреи¹⁷³, она заразилась их низостью, тогда как они нисколько не усвоили себе ее благородства»…

Чтобы закончить изложение постепенного формирования высшей мусульманской школы и перейти к современным ее типам в разных странах мира, считаем уместным указать здесь на то, что и первые европейские университеты были школами церковными, в которых главное внимание обращалось также на законоведение и схоластическое богословие. Для краткости пользуемся следующею выпиской. «Школа раннего средневековья была во всей Западной Европе, кроме Италии, духовным учреждением, связанным с монастырем или церковью и предназначенным для приготовления служителей церкви¹⁷⁴. Светское воспитание не нуждалось в науках и достигалось практическим путем. Молодой дворянин готовился к деятельности воина, полководца, хозяина и правителя не по книгам, а опытом; простой народ пребывал в грубом невежестве. В XI и XII в.в., под влиянием клюнийского движения, крестовых походов, борьбы папства с империей и развитием городов, в европейском обществе с особенной силой зарождается спрос на знание. Ответа на волновавшие его вопросы общество искало в римском и каноническом праве и в схоластическом богословии. Только эти знания удовлетворяли жажду исследования и критицизма, стремление примирить разум с верою, давая, вместе с тем, теоретическую опору, сторонникам всемирного папства и империи в римском духе. Схоластическое богословие лучше всего преподавалось в Париж, римское право – в Болонье. Эти два города получают, благодаря своим школам, мировое значение и привлекает тысячи жаждущих знания людей всех возрастов и знаний, со всех концов Европы – от Испании до Скандинавии и отдаленной Польши. Юридические школы Равенны и Падуи и медицинская школа в Салерно пользовались большой известностью, но их затмила школа болонских юристов, совершивших переворот в приемах изучения римского права: они излагали его не как придаток к риторике, а как самостоятельный предмет, и притом не отрывочно, а во всем объеме»¹⁷⁵.

Что же касается самого преподавания и внутренних распорядков высшей мусульманской школы, то в этом отношены она представляет много вполне самобытных и необыкновенно любопытных черт, как это будет видно из последующего описания современных высших школ в Мекке, в Каире, в Феце, Мешеде и Туркестанском крае. Посильное изложение этого сложного дела (учебного строя мусульманской школы) мы решили представить для читателей – в виду предположения нашего министерства учредить особые должности окружных инспекторов для наблюдения за мусульманскими школами в России. Кандидаты на эти должности усмотрят из нашего очерка, что на их долю выпадет работа серьезная, требующая специальных знаний арабского, персидского и тюркского языков и некоторого предварительного знакомства с содержанием мусульманских учебных руководств, а главное – очень большой осмотрительности и педагогического такта, так как представители мусульманской науки пользуются среди населения и учащихся авторитетом и к интересам своей односторонней и мудреной науки относятся с неподдельным чувством искренности, граничащей с фанатизмом…

Начинаем изложение с Мекки – колыбели ислама, до сих пор привлекающей к себе сердца мусульман всех стран света (хадж).

Голландский ученый арабист Снук Хургронье, проживавший в Мекке в 1884–1885 г.г. под видом мусульманского паломника и подробно изучивший духовную жизнь этого города вообще и учебное дело в частности, в своей замечательной книге «Мекка» упоминает, на основании свидетельства Кутбуддина, что наиболее замечательными мадрасами этого города считаются:

1) Мадраса, устроенная служителем халифа Мустансира в 1233 г. около «ворот мира» и имеющая драгоценную библиотеку;

2) Мадраса, построенная в 1477 г. на средства султана Каитбея, около тех же ворот, с прекрасною аудиторий и библиотекой и с 72 комнатами для учащихся;

3) Мадраса султана Сулеймана, начатая постройкой в 1565 г.

Кроме этих главных высших школ, в Мекке есть еще несколько второстепенных, основанных египетскими и индийскими князьями и богатыми паломниками. Содержание учащих и учащихся в этих школах обеспечивалось вакуфами (завещанными имуществами), при чем учредители вакуфов требовали от учащих и учащихся, кроме занятий науками, поминальных чтений Корана в определенное время года – для спасения души вакуфодателя; но вследствие недобросовестного управления завещанными имуществами, доходы с них расхищались, и стипендии учащихся или совсем прекращались, или уменьшались, самое здание мадрасы не ремонтировалось и ветшало... Так как одно даровое помещение в кельях мадрасы, без отпусков на содержание, не могло удерживать при школе учащих и учащихся, – то и мадраса пустовала. Заведующие вакуфами, при отсутствии правительственного контроля, не смущались таким положением дела: они или сами устраивались в пустующих кельях, или сдавали их в наем богатым местным жителям и знатным паломникам. Заслуживает упоминания при этом, что Кутбуддин, сам преподававшей в мадрасе Сулеймана, неоднократно жаловался, что вакуфы переходили в руки «обжор», т. е. лиц злоупотреблявших своею властью при управлении вверенными им имуществами¹⁷⁶. Иногда богатый обитатель лучших помещений, оставленных учащимися мадрасы, прилагал старание, из уважения к памяти учредителя школы, к тому, чтобы в зале, назначенном для лекций, хоть раз в неделю собирались учащиеся на лекции. Вообще же, по словам Хургронье, мадрасы Мекки в его время оставались при одном названии, а учебные занятия происходили в мечети, при чем содержание учащихся поддерживалось разными способами: подарками со стороны состоятельных учеников и частных почитателей, исполнением секретарских обязанностей при судьях, ведением личных торговых дел и выдачами из пожертвования (садака), делаемых паломниками специально в пользу «ученых священной мечети» в Мекке (Кааба).

Под сводами галереи, окружающей со всех сторон Каабу, учащееся, после богослужения, слушают лекции профессоров. Для устранения столкновений ученые профессора, читающие свои курсы в галереях Каабы, составляют своего рода цех, под управлением особого старшины, называемого «Шейхульулема». Он принимает и распределяет пожертвования в пользу ученых, при чем руководствуется патриархальным убеждением, что отец лучше других знает потребности своих сыновей; он же распределяет постоянные оклады между преподавателями, при замещении вакантных должностей... И несмотря на такую зависимость от «усмотрения» Шейхульулема, многие ученые довольствуются одним разрешением читать свой курс в галереях Каабы и считаются кандидатами на оплачиваемые преподавательские места. Но предварительно такой кандидат должен выдержать установленное испытание, после которого экзаменовавшийся получает должность профессора. Экзамен производится шейхом, или его уполномоченным, в присутствии нескольких профессоров и публики, и состоит в объяснении начинательной молитвенной формулы (басмала)¹⁷⁷, причем экзаменующейся должен обнаружить основательные грамматические, логические, богословские и юридические познания. Испытание оканчивается общей молитвой за экзаменовавшегося, который предлагает потом всем присутствовавшим на экзамене кофе, а при наличности у него денежных средств устраивает для своих сослуживцев обед. Затем новый профессор приступает к своим занятиям, сообразуясь с установившимися в Мекке порядками, свято наблюдаемыми всеми профессорами и поддерживаемыми авторитетом власти.

Обыкновенно в преподавании разных наук участвуют не сколько профессоров, которые имеют для своих лекций определенное место и время. Двор священной мечети настолько обширен, что в разных частях его в утренние часы могут одновременно несколько лиц читать свои курсы, пока солнце еще не поднялось высоко и не очень грет; когда же солнечный зной усилится, тогда учащие и учащиеся переходят под обширные портики мечети. Только в период дождей преподавание под открытым небом приостанавливается впредь до постоянной ясной погоды. Но вообще в Мекке поддерживается благочестивая уверенность в особом благоволении Божием к учащим и учащимся вблизи священной для всего мусульманского мира мечети (Каабы).

Таким образом, двор и галереи, окружающие Каабу, служат местом не только для молящихся, но и для учащихся и учащих.

О распорядке учебных часов тот е Снук Хургронье рассказыаает, что в Мекке издавна существует обычай, чтобы лекции вокруг Каабы, на дворе и под портиками, начинались непосредственно после каждой из пяти обязательных молитв¹⁷⁸. Так как в эти часы помещение мечети занято главным образом профессорами с их слушателями, то появление среди них какогонибудь постороннего кружка противоречило бы всем правилам приличия. В случае нарушения этого обычая, старшина ученых обратился бы за помощью к полиции мечети, состоящей из евнухов, или же к правительству¹⁷⁹. Только после вечернего салата на посторонних преподавателей смотрят снисходительнее¹⁸⁰, так как в эти часы читают немногие профессора. После вечерней молитвы (ыша) преподают здесь и другие ученые, которые в другие часы читают только у себя на дому; иногда же здесь происходят упражнения в чтении молодых людей, под руководством более сведущего товарища; или обучающиеся вместе читают известный отрывок, который им на другой день объясняет учитель.

Кто начинает читать немедленно после первой утренней молитвы (субх), тот может спокойно сидеть во дворе мечети. Только после первых (одного или двух) часов преподавания лучи солнца начинают проникать изза восточной стороны крыши; но многие в первом часу после утренней молитвы еще заняты другими делами и потому открывают свои чтения уже под крышей портиков. Итак, при первом посещении мечети, в обоих помещениях ее встречаются собрания любознательных слушателей. За нисколько минуть до начала лекции (дарс), слуга или приближенный ученик мударриса кладет подушку последнего на обыкновенное место – на жесте камни двора или на мраморные плиты портиков; подушка обращается передней стороной к Каабе, так как профессора соблюдают это правило так же строго, как все мусульмане при молитве

Число слушателей науки в Мекке не столь велико, чтобы вызвать недоразумения между учеными при выборе места: каждый находит себе место, которое соответствуете его справедливым требованиям, и сохраняет его на весь год, иногда на всю жизнь. Если бы всетаки произошел спор между преподавателями изза мест, то шейх улемов обязан устранить возникшее недоразумение. Вокруг подушки преподавателя прибывающие один за другим ученики образуют правильный круг, площадь которого увеличивается и уменьшается сообразно их числу. Если слушатели известного профессора всегда одни и те же, то каждый имеет свое постоянное место; в кружках с переменными слушателями не следят слишком строго за местами, так как состав слушателей, вследствие большого числа иностранцев в города, постоянно меняется.

Каждый студент носит с собой на плече свой «молитвенный коврик» (саджала) и, прежде чем сесть, кладет его перед собой в направлении от края круга к центру. Чтобы учитель к Возможно меньшему числу слушателей сидел спиной и чтобы сидящие сзади него могли ясно слышать его голос, подушка учителя лежит гораздо ближе к сидящим за спиной учителя, чем к тем, которые сидят спиной к Каабе и лицом к учителю. Нисколько мест за подушкой преподавателя остаются незанятыми, чтобы он пред началом лекции мог войти в круг.

Сидя на задней половине своего коврика, ученик имеет пред собой достаточно места для медной чернильницы, одна сторона которой удлинена, так что получается вместилище для пера и перочинного ножика, и для тетради, заключающей в себе несколько листов текста, составляющего предмет лекции, и немного писчей бумаги¹⁸¹. Некоторые профессора, по древнему обычаю, назначают одного из старших учеников репетитором¹⁸², а некоторые имеют при себе особых (довольно бесполезных) ассистентов, которые сидят прямо против профессора и перед началом новой лекции прочитывают конец предыдущей. Некоторые учителя начинают новую лекцию кратким восхвалением, в рифмованной прозе, предмета лекций, подобно этому и репетитор начинает повторение конца последней лекции теми же фразами.

Возраст учащихся в меккских мадрасах очень разнообразен, так что в кругу слушателей одного преподавателя можно встретить мальчиков, юношей, возрастных мужчин и седых стариков. Старшие ученики (старцы), хотя давно уже усвоили преподаваемый курс, но, из почтения к своему учителю, слушают его лекцию, если сами не заняты преподаванием. Другие взрослые слушатели пополняют пробелы в своих знаниях, которыми они не могли запастись в более молодые годы. При таком разнообразнии побуждений к образованию и различии в подготовке, и результаты образования бывают не одинаковы, а иногда очень незначительны. Некоторые слушатели довольствуются уверенностью в получении Божия благословения за свое усердие в посещении лекций, хотя бы смысл этих лекций был им не доступен.

Действительные ученики (юноши и пожилые) слушают лекции с серьезною целью – изучить науку и сделать потом ученую карьеру, к чему природные мекканцы не всегда обнаруживают склонность. Большею частью серьезным отношением к образованию отличаются иностранцы, которым приходится преодолевать большие трудности, чтобы, прежде всего, овладеть арабским языком, на котором идет преподавание. Мекканские ученые, представители мусульманской науки, вопреки европейской педагогии, не обращают никакого внимания на природный язык иностранных своих слушателей, и последнее, вынужденные освоиться с языком своих преподавателей, не только вполне достигают своей цели, но нередко не уступают природным мекканцам в знании арабского языка¹⁸³.

Мекканские профессора, придерживаются публичного преподавания, и каждый желающий учиться может беспрепятственно их слушать. Хургронье рисует при этом такую картину: кто из любопытства хочет послушать какогонибудь профессора, тот садится позади круга его постоянных слушателей; кто думает уйти до окончания лекций, тот садится за спиной профессора; кто же хочет вступить в число постоянных его слушателей, тот садится между двумя своими знакомыми, или специально знакомится с этой целью с соседями по месту. Тогда круг постоянных слушателей профессора немного раздвигается и, если новый слушатель уже несколько раз присутствовал на лекции, то профессор, при прощании с своими постоянными слушателями, обращается и к новому слушателю с несколькими словами. Новый слушатель может и сам заранее навестить профессора, чтобы посоветоваться с ним относительно занятий. Но обычая записываться на лекции к известному профессору в Мекке нет.

Главнейшим предметом изучения в мекканских школьных кругах служит законоведение (фикх), которое излагается по общепринятому руководству с соответствующим комментарием. Чаще всего «скромные» преподаватели ограничиваются простым чтением готового текста и разъяснением трудных мест его. Более сведущие преподаватели сопровождают чтение принятого текста устными разъяснениями, заимствованными из сочинений лучших мусульманских законоведов. Наконец, немногие преподаватели решаются составлять свои компиляции по преподаваемому курсу. Самый распространенный способ преподавания состоит в простом чтении текста и устных объяснениях изучаемого руководства по законоведению.

Каждый профессор торжественно начинает свои лекции призванием имени Божия. Так, многие прежде всего произносят изречение: «Ищу убежища у Бога от сатаны, побитого камнями», а затем – общую молитвенную формулу: «Во имя Бога Милостивого, Милосердого» и потом – хвалу Богу и пророку, как это обыкновенно печатается и пишется в мусульманских книгах. После такого начала, профессор делает простой переход к продолжению своей лекции, словами: «сочинитель объясняемой нами книги говорит»¹⁸⁴... и при этом медленно читает слова текста, составляющего продолжение текста, объясненного на предыдущей лекции, и объясняет сначала буквальный смысл прочитанного, причем обращает внимание на грамматические особенности, а затем делает соответственные пояснения текста и ссылки на известные авторитеты науки¹⁸⁵. Обыкновенно каждый профессор читает не более двух часов кряду и в заключение закрывает объясняемую книгу и шепотом произносит молитву. Слушатели следуют его примеру, а когда профессор проведете слегка руками по своему лицу, младшие слушатели встают один за другим со своих мест и, подходя к продолжающему еще сидеть учителю с правой стороны, преклоняют пред ним колена и целуют на прощанье его руку; когда же встанут со своих мест старшие слушатели, тогда встает и профессор, считая высокомерным для себя принять их поцелуй сидя; наконец, наиболее успевающих слушателей профессор сам целует в лоб и отнимает у них свою руку, как бы признавая их равными себе. Вновь прибывших слушателей он приветствует словами: «Да послужит учение вам на пользу, если угодно Богу», а удостоившиеся такого обращения отвечают ему почтительной фразой.

По окончании утренних лекций наступает перерыв в чтении обязательных курсов до полуденной молитвы... Этим временем пользуются некоторые профессора, читающие для желающих о преданиях и основах законоведения, по предварительному соглашению с своими слушателями, которые уже не имеют права без уважительной причины отсутствовать на таких лекциях.

После полуденной молитвы читаются лекции по вспомогательным наукам (грамматика, стилистика, поэтика и логика) и по догматическому богословию. Учебных руководств по догматике¹⁸⁶ много... Наиболее известные из них читаются и объясняются на курсах: но в этих руководствах нет ни строгой системы, ни надлежащей обработки содержания науки. «Богословие, по словам Газзали, составляет лекарство для души, а так как души не заболевают по определенной системе и так как еретические учения не имеют целью правильное развитие истины, то правоверной догматике остается только отражать один удар за другим... Однако очень немногие современные мусульманские богословы ясно представляют себе сущность еретических учений и ограничиваются только презрительной улыбкой, когда речь заходит о человеческом разуме, как мериле истины. Студенты ограничиваются усвоением «атрибутов Аллаха, выслушивают и прочитывают толкования, касающиеся этого вопроса, и остаются при убеждении, что они коснулись только поверхности этого «моря тайн» и кто дерзнул бы проникнуть в его глубину!... Гораздо с большим оживлением трактуется на лекциях догмат о предопределении, глубоко проникший в сердца и жизнь слушателей. Спорами о безгрешности пророков слушатели интересуются меньше, так как привыкли с ранних лет прославлять своего пророка в ежедневных молитвах и в учебных книгах, как последнего и совершеннейшего пророка. Христианство и иудейство они считают мало отличающимися от древнеарабского неверия и хотя то и другое признаются в Коране откровением Божиим, но считаются отмененными, пот. что по учению Корана, книги христиан и иудеев подверглись порче. Словом, благочестивое настроение слушателей мусульманского богословия сводится к убеждению, что только ислам – истина, а все остальное – ложь. Представления их о загробной жизни мало разнятся от верований толпы, но отличаются большею систематичностью, и любознательные студенты склонны задумываться над вопросом о времени кончины мира и усматривают признаки этого времени в разных современных политических осложнениях. Во время происходившего в 80х г.г. XIX ст. Суданского восстания почти все студенты с радостью ожидали, когда Махдий, разбив окончательно англичан, придет в Мекку¹⁸⁷... Относительно признаков всеобщего воскресения и страшного суда даже знаменитые ученые богословы придерживаются буквального смысла общемусульманских представлений, так что лекции профессоров по догматическому богословию обогащают, по словам Хургронье, умы студентов дикими, не эстетичными картинами фантазии или, по крайней мере, увеличивают веру в их реальность. Самым же главным практическим применением учения о загробной жизни служит уверенность, что каждый мусульманина сколько бы грешен ни был, достигнет, по милосердию Аллаха, за свою веру райского блаженства, тогда как двери райских садов навсегда закрыты для всех немусульман. (Это характерно).

После того, как полуденный жар спадет, т. е. после 4х часов, когда совершен салат аср, профессора снова приступают к чтению лекций, и большинство студентов слушают тогда законоведение. В это время выступают на кафедре и молодые профессора, которые утром сами сидели в числе слушателей наиболее известных шейхов. Другие авторитетные мударрисы читают лекции по вспомогательным предметам или по экзегетике Корана, объясняя наиболее известных толковников (Бейдавия, обоих Джалалей и др.) При этом объяснения выбираются из разных азтсров, и с этою целью сочинения их приносятся на лекции. Слушателями таких чтений являются лица, непременно продекламировавшие несколько раз весь Коран по всем правилам искусства чтения этой книги (таджьид), а многие из них знают притом весь священный текст наизусть. Несмотря на это Коран даже для знатоков его текста остается «книгой с семью печатями» пока они не изучат высокой науки толкования (тафсир), или пока более ученые друзья не объяснят им отдельных мест этой книги. Можно из этого понять, что «наука толкования Корана» в глазах мусульманских ученых является существенно необходимым условием их богословского образования, а с другой стороны, «наука правильного чтения Корана» придает самому процессу чтения св. книги особенное «душеспасительное» значение, отодвигающее на второй план понимание читаемого текста: при чтении Корана изменяются выражение лица и голос читающего, и своеобразная музыка чтения нараспев с благоговейным наклонением головы может производить впечатление и на слушателя, не вполне или даже совсем не понимающего того, что читается¹⁸⁸.

После солнечного заката ученые профессора читают еще одну лекцию по законоведению, и их слушают уже при свечах: каждый слушатель приносить на эту лекцию свой фонарик с восковой свечкой, а около подушек профессоров их слуги зажигают большие фонари, так как лампы, зажженные в портиках мечети, дают мало света. Эта вечерняя лекция, продолжающаяся до последней (пятой) молитвы, является также последнею. После этой молитвы, профессора и их слушатели расходятся; только усердствующие и малоуспевающие студенты занимаются еще некоторое время с молодыми доцентами и репетиторами.

Описанный порядок ежедневных научных занятий в Мекке несколько изменяется по пятницам и вторникам: в пятницу установленных лекций не бывает до полудня¹⁸⁹, так как в этот день утро должно быть посвящено чтению Корана и молитве, а во вторник лекции не составляют продолжение занятий предыдущих, и слушателей бывает немного. На этих лекциях может преподаваться также и арифметика и мистика (тасаввуф). Лекции по мистике посещаются большею частью пожилыми людьми, или студентами, хорошо подготовленными к слушанию этой специальной (созерцательной) дисциплины¹⁹⁰. Другие отступления в учебном порядке находятся в прямой связи с мусульманскими праздниками и священными днями в году. Так, например, в первые дни третьего месяца (Раби'ульавваль), по вечерам читается биография Мохаммеда в стихах или рифмованной прозе; во второй половине седьмого месяца (Раджаб) назначается одна лекция для выяснения смысла так называемого вознесения Мохаммеда (Ми'радж) (воспом. в 27й день того месяца), а 15го числа 3го месяца (Шабан) читается о Божиих определениях относительно судьбы людей в следующем году. С наступлением 9 го месяца (Рамазан) учебный год считается законченным: начинается тогда месячный пост, во время которого усердные профессора читают на заре (после первой молитвы) два часа о посте для желающих, или догматику, а потом ложатся спать. После вечернего разговления, в случае просьбы слушателей, некоторые читают один час по какомунибудь избранному предмету, но это не считается обязательным После праздника разговления, следующего за постом, в Шаввале (10м месяце) профессора открывают ряд лекций о паломничестве (хадж), чтобы подготовить начинающих уже стекаться в Мекку из разных стран посетителей к предстоящему богоугодному делу. Эти лекции иногда продолжаются и в одиннадцатом месяце (Дзулька’да), но усилившийся наплыв паломников «кладет предел рвению людей науки», и возобновление правильного курса становится возможным только с наступлением месяца Мухаррама, которым начинается мусульманский год. Таким образом, продолжительность учебных занятий в Мекке определяется восемью месяцами в году; на один месяц поста и три месяца систематические занятия прерываются. Но в общем, по крайней мере, для профессоров занятия продолжаются круглый год.

Что касается нравственных обязательств, лежащих на профессорах в связи с их положением в обществе, то таковые исчерпываются исключительно чтением лекций, не менее одной, ежедневно. Но если какойнибудь профессор по какимлибо причинам не будет читать лекций, то подлежит суду общественного мнения и только в крайнем случай (личная небрежность) получает выговор от шейха ученых. Случается, что профессор долго болеет, или отравится в путешествие, а шейх ученых может узнать о его отсутствии только из случайного разговора со студентами, давно уже не слушающими лекций у этого профессора.

Система надзора за профессорами вообще патриархальна, но зато и профессора не мешаются в политику, которая, если угодно, тесно связана с самою наукой: содействуя укреплению религиознополитических идеалов ислама, образование, получаемое именно в этом центральном городе мусульман всего мира, в этом Азиатском Риме, поддерживает в студентах разных стран панисламские идеи и надежды и ослабляет печальное сознание подданства неверным в тех, которые не имеют счастья считать себя политически свободными. Мекка – духовный центр мира, и сам Бог поразит молнией с неба каждого неверного, осмелившегося напасть на этот город. И справедливо замечает Хургронье, что чтение в Мекке глав Корана о войне с неверными, о договорах с ними и т. п. производить совсем другое впечатление, чем в какойнибудь индуской мечети. А мы должны прибавить, что и на российских мусульман меккская наука не может не производить своего впечатления...

В заключение приведем общий взгляд Газзали на образование, даваемое мусульманскою наукой:

«Ищущие знания мусульманские студенты должны прежде всего овладеть вспомогательными средствами для дальнейшего занятия наукой, именно –грамматикой, поэтикой, риторикой и логикой и затем получают достаточную порцию насущного духовного хлеба – законоведения, а также – догматики, как предохранительного лекарства от душевной болезни. Но чтобы то и другое принесло истинную пользу погружающимся в море мудрости, им необходимо вступить в мистическую связь с самим Богом, – и тогда истинная цель знания может считаться вполне достигнутой (Хургронье).

Цитированный в предыдущей главе голландский арабист Снук Хургронье, под сильным личным впечатлением от ученых шейхов Мекки, характеризовал этот город, как единственный в своем роде центр научной жизни для всего мусульманского мира. Но, повидимому, такая оценка мусульманской образованности в Мекке преувеличена и сложилась у Хургронье вследствие незнакомства его с положением научного образования мусульман в Каире и именно в Азхарской Мадрасе, так называемой по мечети, при которой она состоит¹⁹¹ и название которой (в переводе «светозарная») она, с мусульманской точки зрения, оправдывает. Проф. Лазаревского Института восточных языков А. Е. Крымский, на основании личного ознакомления с современным состоянием науки в этой мадрасе, дал, совместно с Б. В. Миллером, обстоятельное описание ее¹⁹², которое мы кратко передаем в этой главе. Об этой мадрасе они отзываются как «о всемирноизвестном высшем очаге образования в строго мусульманском духе», а о студентах ее (среди которых бывают арабы, турки, индийцы, монголы, берберы, курды и др.) замечают, что, по окончании своего образования в Азхаре, студенты расходятся по своим землям «полные мусульманской гордости и вражды к несхоластической науке гяуров». В виду этого, Азхарской мадрасе должно быть приписано не меньшее образовательное значение, чем мадрасам Мекки.

Историю основания этой мадрасы Б В. Миллер рассказывает так: одновременно с заложением гор. Каира, полководцем халифа АбуТамима МааддМоызз Лидинилляха, – Джаухаром, в 970–972 гг. по Р. Хр., была построена и первая мечеть этого города, названная Азхар'ом. Сын этого халифа, Азизбиллях перестроил эту мечеть и, желая сделать Каир «жилищем наук и литературы», каким был ранее Багдад, пригласил в этот город из разных мест многих законоведов в 989 г. и назначил им содержание. Он приказал купить для них землю и выстроил рядом с мечетью дом. По пятницам ученые законоведы собирались в мечеть и после полуденной молитвы устраивали в ней ученые заседания. Всех их было 35 человек. Ежегодно они получали от визиря в подарок по мантии, а по окончании постарамазана сам халиф осыпал их своими милостями и возил на мулах. Так возникла школа Азхарская. Халиф Хакимбиамриллах завещал в пользу мечети и школы земли и поместья, доходы с которых достигали 1067 червонцев. Это давало возможность содержать в Азхарской школе большое число приезжих студентов, которые изучали здесь законоведение, пользуясь хорошей библиотекой. Следующее халифы покровительствовали науке и поддерживали школу, оказывая внимание ученым. Но со вступлением на египетский престол в 1171 г. по Р. Хр. Салахеддина¹⁹³, преподавание в Азхаре было, по его повелению, прекращено, и все профессора и студенты разошлись по разным местам, так как они были не одного религиозного толка с халифом. Халиф опасался их, как приверженцев прежней (Фатимидской) династии. Затем, в 1267 г. при султане Бейбарсе (из династии Мамлюков) преподавание в Азхаре было возобновлено, и мечеть заново отремонтирована, а при сыне его БерекеХане (1277–1279 гг.) высокообразованный визирь его Бельбек Хазандар построил особое большое помещение и собрал многих ученых законоведов для чтения лекций по законоведению; семь профессоров он назначил для преподавания Корана и особых профессоров для преподавания догматики и науки преданий. На содержание ученых он учредил богатые вакуфы, и тогда снова стали стекаться в Азхар иностранные «искатели знания» и снова мусульманская наука ожила и стала процветать в Каире. После землетрясения, разрушившего в 1303 г. по Р. Хр. в числе многих других зданий и мечеть Азхар, последняя была вновь перестроена в 1361 г.. при султане Малик Насыре, при чем стены и кровли ее были старательно исправлены, устроена начальная школа при мечети и кафедра для чтения лекций по ханифитскому праву. На расходы по содержанию мечети и упомянутых учреждений при ней были назначены значительные вакуфы. Последующие султаны продолжали улучшать внешний вид мечети и увеличивали средства ее содержания. В начале XV века по Р. Хр. при Азхаре существовали отдельные корпуса с галереями, в которых находили постоянное пребывание и содержание учащееся персы, южные арабы, жители Нильской долины и мавры. В мечети продолжало процветать чтение Корана, изучение законоведения, преданий, толкования Корана, арабской филологии и др. Вместе с тем увеличивались и средства содержания мечети и занимающихся при ней науками; богатые люди жертвовали деньги, золото и серебро, а бедняки приносили от своего усердия хеб, разную пищу и сладости. В первой половине XIX века МухаммедАлий (1805–1848 гг.) оживил знания и науку, а Хедив АббасХыльмипаша приказал построить при мечети новую галерею, которая была украшена изящною резьбой и красивыми арабесками, что приводит в восхищение каждого посетителя.

Таким образом, в течение веков Азхарская мечеть, много раз подвергавшаяся перестройкам, получила постепенно современный вид длинного, четырехугольного просторного здания, с большим двором посредине. Красивые галереи, поддерживаемые столбами и арками, обращены внутрь двора, в котором устроены три водоема для религиозных омовений учащихся, живущих в боковых зданиях мечети. По углам этой обширной постройки возвышаются красивые минареты, а с западной стороны устроен красивый вход из двух арок, поддерживаемых множеством колонн. В северной колоннаде помещается книгохранилище (до 20ти тысяч томов) с учебными пособиями и письменными принадлежностями. Трудно поддающаяся описанию по красоте архитектуры и узорам, мечеть с 380 колоннами находится в восточной части постройки и освещается 1.200 висящих ламп. В настоящее время в АльАзхаре насчитывается 26 галерей и 15 отдельных корпусов. Студентов в 1873 г. было 9 441, а профессоров 314. Те и другие принадлежат к четырем главным религиозным толкам¹⁹⁴; поэтому и начальники этого учебного заведения (шейхульислал) назначаются (по выбору?) из того или другого толка. На содержание АльАзхара в 1873 г. было израсходовано из вакуфных имуществ 65.494 франка. Обстановка мадрасы, несмотря на ее выдающееся значение, такая же архаичная, как и в других мадрасах мусульманского мира, кафедр для профессоров и скамеек для студентов нет, те и другие располагаются прямо на полу, устланном циновками; книги разбросаны по всем углам галерей. Программа учения также архаичная и строго консервативная, несмотря на существование в Каире других учебных заведений европейского типа.

Центром учебных и научных занятий в этой Мадрасе служат схоластическое богословие и законоведение, а кроме того преподаются: арабская филология, риторика, философия и отчасти астрономы, математика, история и география. Последователи разных религиозных толков изучают законоведение под руководством преподавателей своего толка и по руководствам своих ученых.

Арабская филология не только процветает в Азхаре, но пользуется известностью во всем мусульманском мире, как охранительница священного языка от иностранных правительственных влияний после Аббасидских халифов, когда высшая власть переходила в руки разных не арабских династий и когда, соответственно этому, государственным языком становился язык правящей династии. Азхарская школа всегда была особенно на страже от посягательство на арабский язык со стороны чуждых влияний и служила как бы высоким маяком, распространявшим яркое сияние своего света на другие страны мусульманского мира. Ученые шейхи мадрасы: Кафравий, Хамдий, Халид, АбуНаджа, Ашмуний, Саббан и другие, особенно Шамсуддин Анбабий (ум. в 1895 г.), известны своими выдающимися дарованиями и замечательными грамматическими трудами, изучаемыми в мадрасах не одного Египта. – По теории красноречия и стилистики азхарские шейхи, преимущественно персы, прославились менее, чем по арабские филологи, но и в этой области некоторые из них оставили замечательные труды. Таковы: Джалаледдин АсСоютий, Баннаний, Ахдарий, Басъюний и др. – Наконец, некоторые азхарские шейхи (Хабисий, Ахдарий, Байджурий) занимались философий, особенно логикой, и оставили замечательные сочинения по этим наукам. Астрономия, математика и медицина также изучались в прежнее время в Азхарской Мадрасе, и некоторые шейхи были известны своими учеными трудами в области этих наук, но в настоящее время интерес к этим наукам ослабел, и проф. Крымский сомневается в их дальнейших успехах. Современную систему научных занятий в Альазхаре проф. Крымский представляет в таком виде:

«Переступивши порог и пройдя некоторое расстояние до внутреннего двора, вы увидите огромное сборище детей, юношей, людей зрелого возраста и стариков числом свыше 10.000 человек¹⁹⁵, проживающих при этом знаменитом учреждении. Вы слышите сильный гул голосов; вслушиваясь в речь этих людей, вы улавливаете, к какой народности они принадлежат. Из арабов тут есть и египтяне, и сирийцы, и жители Ирака, и еменцы; иные из них пришли сюда из верхнего Египта, Нубии, Судана, маврского Триполи, Алжира и Марокко. По временам вы слышите языки не арабские: персидский, турецкий, индийский и разные другие, на которых говорят мусульмане во всех пределах вселенной. Преобладающее большинство этих студентов изучают ханифитское право; причина этого – их стремление занять разные судебные должности, а места муфтиев и кадиев предоставляются только ханифитам; в прежние времена большинство были шафитами. Число последователей учения ИбнМалика и имама Шафия теперь приблизительно одинаковое. Что касается учения ханбалитского, то последователей его немного.

«Все эти студенты разделяются по народностям, и у каждой народности есть собственная галерея, а при ней шейх, заведующий ее делами и состоящий сам под начальством высшего шейха мечети. Когда наступает время лекций, все эти разноплеменные студенты смешиваются и разделяются по разным курсам; можно видеть, как они усаживаются разнообразными группами на полу, устланном циновками, окружая своего профессора, словно лунное сияние луну, и не переставая раскачиваться то вперед, то назад, или налево и направо, внимательно прислушиваются к словам преподавателя, чтобы они запечатлелись в их памяти А шейхупрофессору нет дела до числа слушателей, много ли их, или мало, приходят ли студенты, или уходят, учатся или не учатся, его ли слушают, или другого шейха; все это для него безразлично он должен только читать лекции в известные часы и больше ничего – Преподавание в Азхаре не прекращается ни в какие дни недели, за исключением вечера четверга и целой пятницы. Подобным же образом нет учения в течение месяца рамазана и приблизительно двухмесячных летних каникул.

«К числу преимуществ, которыми пользуются студенты, относится то, что они освобождаются от военной службы: это признано за ними самим правительством с целью увеличения числа учащихся и возбуждения их рвения к научным занятым. Преподавание ведется не иначе как бесплатно, расходы на вознаграждение преподавателей покрываются из доходов с вакуфов, прикрепленных к этой знаменитой мечети с древнейших времен.

Науки, в которых совершенствуются студенты, мало чем отличаются от того, что проходилось в прежние века. Первое, на что налегает студент, это – изучение классического арабского языка, со стороны этимологии и синтаксиса; затем он изучает науку красноречия и стилистику, причем обстоятельно занимается и богословием. Богословие же у них заключается в изучении «тавхида» (исповедание единства), т. е. рассуждений о бытии Божества и его свойствах далее, в изучении мусульманского законоведения, в толковании Корана и хадисов, т. е. преданий об изречениях и поступках Пророка. – Юриспруденция разбивается на два отдела: теорию (моамеле) и практику (ибаде). Ибаде – это учение о религиозных обязанностях, заключающихся в молитве, взносе десятины, посте и путешествии в Мекку. Моале – это учение о сделках, т. е. исследование юридических норм ислама касательно, например, куплипродажи, освобождения рабов, заключения брака, совершения развода, и тому подобных сделок.

«К этим богословским наукам присоединяется изложение принципов логики¹⁹⁶, согласно системе сочинений, Аристотеля. Что касается астрономии, то студенты получают о ней лишь поверхностные сведения и не достигают в этой области тех успехов, каких достигли их предшественники, не говоря уже о том, что они не следят за научными открытиями, сделанными в этой отрасли в течение последних двух веков вплоть до настоящего времени.

«Лет 6 тому назад расширена программа в Азхаре, и увеличен объем сведений, даваемых ею, к ее наукам прибавлена математика, история и география, однако студенты в этих науках не идут дальше элементарных сведений и получают знания лишь очень поверхностные.

«Если нас спросят о современном состоянии азхарского преподавания, сравнительно с положением его в прошедшие века, то мы, основываясь на словах некоторых шейхов, с которыми нам приходилось встречаться и беседовать по этому предмету, ответим, что между настоящим и прошлым есть огромная разница. «А причина этому говорил один шейх, «заключается в ухудшении самого преподавания и в пренебрежении студентов к занятиям наукой. Ведь уже несколько лет начались новые веяния, отрывающие студентов от пути истинной науки в сторону житейских благ. Среди студентов встречаются такие, которые смотрят на науку, как на средство достичь высоких должностей и добиться богатства, и у них уже нет ни выдержки, ни спокойствия душевного, – того, что само влекло бы их к приобретению сведений и духовному совершенствованию». Так говорил шейх. Мы от себя, в дополнение к его словам, укажем еще на одну причину, а именно на следующую. В Египте с прошлого XIX века стали развиваться науки и искусства, особенно в Каире. В нем естественные науки, новейшие изобретения, прикладные знания, пути сообщения и перевозки стали на такую высоту, какую можно видеть разве в главных городах Европы. Египетское правительство постаралось ввести в своих школах обязательное преподавание естественных наук. Между тем азхарская мадраса не изменила своего направления; шейхи отказываются вводить какиенибудь новшества в свои научные методы, и выходящие из нее студенты не могут стать наравне с воспитанниками правительственных школ, потому что сведены их в вышеупомянутых предметах очень скудны. В добавок к этому, правительство устроило особую высшую школу в подрыв шейхам азхарским, назвав ее «домом наук» (дарэльолям).

«Эта высшая образовательная светская школа была основана в 1872 году, по указу хедива ИсмаилаПаши. Преподавание в ней открылось в 1873 г. и дело ее – подготовить учителей, которые могли бы преподавать в средних и начальных школах по всем предметам курса, не исключая языка турецкого, языков европейских и черчения. В 1888 году правительство пожелало было включить в эту программу еще и подготовка некоторых студентов к занятию должностей кадиев и муфтиев, и в этом направлении были приняты министерством народного просвещения 10го октября 1893 года новые правила. – Вот текст двух параграфов, 18го и 30го:

§ 18. Курс учения для студентов, которые приготовляются для занятия должностей преподавательских, четырехгодичный, а для тех, которые готовятся к занятию должностей кадиев и муфтиев, – пятилетний.

§ 30. Каждому студенту, окончившему четырехлетий курс, министерство выдает свидетельство об окончании, дающее ему право преподавать, а студентам, прошедшим пятилетний курс – другое свидетельство о том, что они подготовлены к занятию должностей кадиев и муфтиев. Таковые свидетельства выдаются студентам после выдержания ими экзаменов по всем предметам курса.

«Впрочем, когда эту меру пожелали применить, то из студентов, окончивших свой курс в 1893 году и удостоившихся свидетельства на право преподавания, никто не пожелал остаться на 5й год, кроме двух, и хотя эти оба получили дипломы с правом на места кадиев и муфтиев, правительство не согласилось принять их на службу, иначе как при условии, что они подвергнутся испытанию вместе с теми студентами Азхара, которые желают получить те же должности. Правительством было выставлено на вид, что для того множества студентов, которые поступают в Азхар, нет других видов, как получить эти должности, тем более, что общее количество должностей кадиев и муфтиев в Египте всего 147, тогда как число мест преподавателей языка арабского и прочих предметов, проходимых в школах казенных и официально признанных частных, доходит до 1700, согласно данным 1893 года. И если расширить поле деятельности для лиц, выходящих из этого высшего учебного заведения (дар эльоляма), то не окажется соответственного возмещения для тех тысяч азхарцев, которые годны только для своей тесной специальности и которые, с открытием названной высшей школы, устранены от преподавательских мест в этих училищах. Вышеупомянутое обстоятельство и оказалось причиной того, что из студентов, подвергавшихся в 1894 году экзамену на звание классного преподавателя, никто не пожелал поступить на 5й курс. Училище теперь не имеет этого курса, и карьера учащихся ограничивается должностями преподавателей, каковой и была первоначальная цель заведены; а чтобы имя школы соответствовало тому, что от нее требуется, и вполне удовлетворяло стремлениям студентов, школа была названа «Арабским учительским институтом» (Кысмаль моаллимин альараби). Число студентов в 1899 году было 50, в 1900 – 60. Предметы преподавания следующие: толкование Корана, мусульманское законоведение, науки словесные, всеобщая история, география, арифметика, геометрия, химия, физика и разные ветви каллиграфии (сольс, насхи, рокаа). Это училище оправдало надежды его основателя и на самом деле оказалось полезным во многих отношениях. Выходящие из института студенты отличаются разнообразными и обширными знаниями и прекрасно преподают не только в правительственных школах, но и в других. Многие из них постоянно остаются при училище в должности деятельных преподавателей»¹⁹⁷.

Во второй половине прошлого столетия в Оране (в Алжире), в должности преподавателя арабского языка, жил M.G. Delphin, принимавший в продолжение нескольких лет личное участие в экзаменах туземцев на право занятия ими административных должностей и основательно ознакомившийся с делом преподавания в мадрасах Феца, особенно в лучшей мадрасе «Карауэн». В 1889 г. он издал весьма интересную для нашего вопроса книгу под заглавием: «Фец, его университет и высшее образование мусульман»¹⁹⁸, в которой приводит составленное по его просьбе туземным преподавателем мусульманского права и арабского языка СидиМухаммедом Гаршауйским подробное в педагогическом и бытовом отношениях описание внутренней жизни мадрасы «Карауэн». СидиМухаммед воспитывался в этой мадрасе и, на основании своих личных воспоминаний представляет внутренний строй высших школ Феца в следующем виде.

Учащиеся Феца, как местные уроженцы, так и пришельцы из других местностей, поступая в ту или другую Мадрасу города¹⁹⁹, сами избирают предметы изучения: одни желают изучать риторику, диалектику, логику и словесность; другие – грамматику или мусульманское право, третьи, уже подготовленные ранее, ограничиваются ознакомлением с какимнибудь отдельным сочинением того или другого мусульманского автора. Подобно этому, и преподаватели (мударрис) большею частью ограничивают свое преподавание одним определенным предметом, редко какойнибудь мударрис читает лекции одновременно по двум предметам.

Для поступления в «Карауэнскую Мадрасу» молодые арабы должны предварительно пройти курс начальной школы (мактаб) и, только выучив наизусть Коран и усвоив начатки арабской грамматики и риторики, могут являться на лекции преподавателей названной мадрасы. Обыкновенно подготовка молодых студентов бывает более или менее удовлетворительна; но и слабым в познаниях помогает Бог «Он может просветить светом разума, кого захочет»,– прибавляет богобоязненный СидиМухаммед.

Уроженцы Феца, во время обучения в Мадрасе, живут у своих родителей, или в Мадрасе; иногородние студенты, не имеющие родных и знакомых в городе, помещаются в Мадрасе, нанимая для себя отдельную комнату, или же,. при бедности, помещаются в келье другого студента. Право пользоваться отдельной комнатой при Мадрасе состоятельный учащийся приобретает за деньги и сохраняет свое право на нее до совершенного оставления мадрасы. Некоторые бедняки находят бесплатный приют у благотворительных жителей города, которые смотрят на свое благодеяние, как на дело Божие и никогда не позволяют себе чемнибудь стеснять своего стипендиата, – даже из любопытства не предлагают ему вопросов, касающихся его занятий в Мадрасе. По окончании курса, такой стипендиат рекомендует своему благотворителю заместителя из бедных товарищей, и рекомендованный бедняк принимается в дом и пользуется всем тем, что получал его предшественник.

Что касается пропитания живущих в Мадрасе, то мы можем только с почтенным удивлением отметить и в этом случае необыкновенную скромность и нетребовательность мусульманского студента. Не видя пред собой никакой особой обстановки в помещении, не дозволяя себе роскоши в одежде, студент Феца и аппетит свой ничем не балует. Достаточно иметь в виду, что в учебные дни он получает на завтрак небольшой хлебец, а по вторникам, когда лекций не бывает, Мадраса не выдает ему и такого, более чем скромного завтрака. Ужинает студент или у знакомых в городе, или же сам приготовляет пищу себе в своей келье из припасов купленных на базаре. После ужина студент никуда не может отлучиться из мадрасы и ложится спать в своей келье.

Особого надзора за поведением учащихся в Мадрасе нет. Только так называемые «чтецы Корана», которые получают от мечети за свое чтение вознаграждение, обязаны присутствовать при богослужении и подлежат некоторому надзору с этой стороны; во всем же остальном поведении учащийся ответствен только пред своею совестью. Никто не имеет права контролировать поступки студентов и вмешиваться в их личные дела Если юноша не учится, – тем хуже для него. Да нет и надобности напоминать учащимся о их обязанностях, так как все они рассудительны, благочестивы, умны, честны и ведут себя прекрасно. Если порой которыйлибо изних уклонится от своего долга, то брат или другой родственник всегда образумит его и направит на добрый путь. К тому же, имея всегда пред глазами добрые примеры прочих товарищей, избегающих удовольствий, прилежных в ученье, он начинает подражать им и в свою очередь с жаром отдается работе.

Но в случае, если между студентами оказывается субъект, по воле Всевышнего одаренный извращенными инстинктами, один из тех, кого не в силах излечить никакой лекарь, никакое лекарство, – тогда все товарищи сторонятся от него прочь; вокруг него образуется пустота, и он ни в ком не находит себе друга.

Короче сказать, студенты Феца имеют над собою лишь два наблюдающих за ними ока: глаз профессора и глаз Бога.

Что касается частного поведения студентов и их жизни внутри мадрасы, то администрация Феца не имеет над ними ровно никакой власти. К ее помощи обращаются только в тех случаях, когда совершится какоелибо преступление. Тогда уведомленный о происшествии правитель Феца приглашает кадия и передает ему задержанного преступника: Кадий, разобрав дело, постановляет решение, и задержанный или подвергается взысканию, или же освобождается.

Точно также никто не вмешивается в учебные занятия студента, каждый студент сам выбирает себе того или другого профессора, и никто не может насильственно заставить студента перейти к другому. При этом в высшей степени замечательно, что в учебных занятиях студенты не преследуют корыстных, или вообще практических целей, а учатся, чтобы получить познания в известных науках. В своих занятиях студенты никому отчета не дают, и никто за этим не следит. «Наш закон – говорит СидиМухаммед – повелевает нам изучать основы религии и познавать возлагаемые ею на нас обязанности (молитва, пост и проч.), ибо народ взрослый и одаренный разумом человек должен выполнять, что требуется от него религией; все же остальное для нас, мусульман, равно ничтожно, а потому мы можем вполне свободно предаваться одной науке и игнорировать другую. Если учащийся ищет познания, чтобы извлекать из них выгоду, он уже грешен, так как человек, повторяю, должен стремиться к образованно единственно для того, чтобы выйти из мрака заблуждений, чтобы проникнуть на светлое лоно истины и быть допущенным возлежать за одной трапезой с людьми науки». В подтверждение своего взгляда на науку, благочестивый профессор приводит два изречения из Корана: «Скажи, знающие и незнающие равны ли одни другим?» (гл 39, ст. 12); «Боятся Бога только разумные (ученые) из рабов Его» (гл. 35, ст. 25) и тем показывает, что наука в высшей мусульманской школе проникнута всецело религиозным духом и что значение мусульманской науки оценивается только с религиозной точки зрения.

Согласно с таким взглядом на науку, учебный день Карауэнского студента распределяется таким образом: рано утром (на заре) студенты отправляются в мечеть для совершения первой обязательной для мусульман молитвы²⁰⁰ и потом уже идут в Мадрасу на лекции; в полдень они возвращаются в свои кельи, или на квартиры и после полуденной молитвы снова слушают лекции до 3х или 4х часов, смотря по времени года. После солнечного заката они совершают вечернюю молитву и затем готовят уроки к завтрашнему дню, или же присутствуют на дополнительных курсах²⁰¹, продолжающихся до 9–9 ½ часов вечера. И только тогда Карауэнский студент освобождается от занятий, ужинает и ложится спать.

В частности о ходе лекций в Карауэнской Мадрасе Сиди Мухаммед говорит, что первая по времени лекция начинается между 2мя и 5ю часами по полуночи, смотря по времени года, и продолжается до восхода солнца. Свечи и лампы освещают густую толпу «ищущих знания», которые все теснятся вокруг единственного профессора²⁰². Предметом его лекций в это время служит непременно изложение комментаторов Корана не читается, так как Коран должен быть известен слушателям еще до поступления в Мадрасу; профессор сосредоточивает все внимание слушателей на тех местах священной книги, которым придали значение комментаторы. Слушатели с напряженным вниманием, при глубокой тишине, следят за объяснениями профессора, и никто не смет прервать речь его какимлибо вопросом. За необходимым разъяснением непонятого слушатели обращаются к профессору только по окончании лекции и, когда он уже собирается уходить. Такой именно порядок и такое отношение к профессору объясняется глубоким уважением, какое мусульманские студенты питают к своим профессорам.

С восходом солнца начинается вторая лекция. Теперь пред слушателями являются одновременно девять или десять профессоров и занимают свои места: наиболее почетные садятся на высоких креслах, прочие – на разостланных для того коврах. Предметом чтения на всех этих кафедрах теперь служит Право (фикх), в догматической форме, без всякого отношения к комментаторам.

Сказанная серия лекций длится до 8ми часов утра. Затем профессора удаляются, а вместо них приходит такое же количество новых, которые также читают мусульманское право и судопроизводство. Слушатели группируются вокруг тех или других исключительно по собственной воле. Поэтому нередко случается, что одного преподавателя окружает толпа в 100 и даже в 150 человек, тогда как другого слушает лишь человек двадцать.

Около 10ти часов утра ученые юристы оканчивают свои чтения, а на смену им является следующая серия преподавателей, на этот раз, однако, не столь многочисленная и не столь серьезная по своему значению. Вновь пришедшие профессора ограничиваются изложением лишь второстепенных авторов и не задолго до полудня уходят. Таким образом, в течение всего утра посетители аудиторий не слышат ничего другого, кроме толкований Корана, догматов веры и права.

После полудня преподается почти исключительно грамматика. Лекция эта длится всего лишь один час (от 1 го до 2х часов по полудни). Число преподавателей в эту пору дня колеблется от 8ми до 10ти человек. Из них лишь двое или трое, вместо грамматики, знакомят своих слушателей с риторикой.

Затем следует новая смена наставников, которые читают предметы, не имеющие ничего общего ни с правом, ни с правилами грамматики. А когда наступит время третьей молитвы (3–4 часа по полудни), все поднимаются со своих мест: лекции в Карауэне на сегодня окончены. Учащиеся идут к себе в свои мадрасы, чтобы отдохнуть и начать приготовлять уроки к следующему дню.

Но вот солнце садится, наступил час заката. Совершив обычную молитву, юноши расходятся по разным мечетям города опять учиться. Здесь, под руководством преподавателей, они изучают теперь те отрасли знания, которые в Карауэне не читаются вовсе, например: словесность, геометрию, медицину.

Науки, проходимые учащимися в Карауэне, следующие: 1) толкование на Коран и наука о чтении Корана, 2) основные положения права; 3) обычаи; 4) право вообще; 5) грамматика; 6) риторика, обнимающая собою словосочинение, словорасположение и украшение речи; 7) логика; 8) просодия; 9) арифметика; 10) астрономия; 11) метафизика; 12) суфизм²⁰³; 13) лексикография; 14) грамматическое производство слов; 15) теология; 16) история и география; 17) медицина; 18) практическое законодательство; 19) изящная словесность; 20) таинственные числа и определения, посредством вычислений влияния ангелов, духов и звезд на человека; открытие имен победителей и побежденных, желаемых предметов и кто их желает.

Учащиеся слушают и по запискам выучивают то, что объясняет и развивает пред ними профессор. Один из студентов читает текст; профессор же разбирает и объясняет прочитанное, говорит о буквальном значении тех или иных слов, их обычном и техническом смысле, цитирует комментаторов и разбирает их. Если же, несмотря на все это, слушатели его еще недостаточно уяснили себе предмет, то один из ближайших к преподавателю студентов просит его возвратиться к неясному вопросу. Если же тот, для кого желательны пояснения, находится не в первом ряду, то он ожидает конца лекции и, приблизившись к уходящему наставнику, излагает ему свою просьбу. Тот или немедленно дает разъяснения по возбужденному вопросу, или же возвращается к нему в следующую лекцию.

Описанный прием преподавания составляет особенность улемов Феца и заключается в том, что учащегося сперва знакомят непосредственно с источниками по данному изучаемому предмету, затем – сравнивают между собою эти источники, переходят к комментаторам и, изучая их тем же путем, до тех пор не прекращают анализа вопроса, пока в уме слушателя не останется места ни малейшему сомнению или недоумению. В то же время преподаватели стараются говорить языком, наиболее правильным и красноречивым.

В прежние времена, при султане МаулиСулеймане, царствовавшем с 1795 по 1822 год, студенты время от времени, экзаменовались повелителем Феца, который любил испытывать их познания и щедро награждал того, кто удовлетворял его ответами. Пред султаном один цитировал того или иного ученого, другой читал наизусть Коран, и каждый получал награду, соразмерно с количеством выученных на память отрывков из разных книг. Но во время учения СидиМухаммеда экзаменов в мадрасе не было. Учащийся был оцениваем по силе его ума, его способностей и памяти и вознаграждать его чемнибудь за природные дарования не было никакой надобности. Если же комулибо из учащихся случалось домогаться какойнибудь должности, то решающее значение здесь имел отзыв тех, кто близко знал студента. При этом в расчет принимались, как его познания, так равно и его добропорядочность. Он должен был доказать свои познания в науках и безукоризненность своего поведения.

По древнему обычаю, которому мусульманские ученые следовали во все времена, выдача аттестата учащемуся составляла исключительное право преподавателя. Никто другой не должен вмешиваться в это дело. В Феце ни кадий, ни городская администрация не уполномочены выдавать студентам Карауэна какихлибо дипломов. Свидетельствовать об умственной зрелости своего ученика, о его критической способности, верности суждений и о прочих подобных качествах, делающих его достойным диплома, составляет удовольствие для профессора Карауэна. Свидетельство это он излагает общепринятыми выражениями, в тоне более хвалебном или же сдержанном смотря по личным особенностям аттестуемого. Форма свидетельства не всегда одна и та же, а видоизменяется, смотря по индивидуальным качествам как аттестующего, так равно и аттестуемого²⁰⁴. Кадий города к этому делу совершенно не причастен, и вопрос о дипломе его интересует лишь тогда, когда ему случается назначать когонибудь на должность кадия в окрестностях Феца или внутри страны. В этом случае диплом требуется лишь, как один из видов ручательства в том, что ищущий места способен к отправлению названной обязанности, т. е может, согласно мусульманских законоположений, разобрать судебный иск, составить брачный акт или торговый договор, произвести раздел наследства и т п. Удовлетворить же всем этим требованиям может лишь тот, кто серьезно учился.

Продолжительность курса в Карауэне весьма изменчива и зависит от степени способности и наклонности учащегося. Одни ограничивают свое пребывание в Мадрасе четырьмя или пятью годами, а другие посвящают изучению тех же наук гораздо более времени.

Возраст студента при поступлении в Мадрасу может быть какой угодно; равным образом не существует и определенного возраста, по достижению которого учащийся лишался бы права оставаться в Карауэне. Однако, говоря вообще, в этой Мадрасе можно увидеть только людей взрослых, то есть – в возрасте старше 18ти лет. От каждого из них требуется всегда знание наизусть всего Корана.

При начале курса студенты заявляют профессору о своем желании проштудировать с ним то или другое сочинение известного автора, и преподаватель приступает к нему, всегда начиная с первой страницы, с обычного предисловия: «Во имя Бога Милостивого, Милосердого» и не покидая книги до тех пор, пока не достигнет заключения. Объем произведения и продолжительность времени, необходимая для прочтения, не играют здесь никакой роли. И так всегда. Когда же ктолибо из учащихся пожелает ознакомиться лишь с отрывком того или иного сочинения, то с просьбою об этом он обращается уже к одному из товарищей, способному научить его. Избранный студент занимается с товарищем или один на один, или же в небольшом кружке товарищей, собирающихся для того в какойлибо Мадрасе, или в одной из многочисленных мечетей города, но никогда – в стенах Карауэна.

В продолжение целого года студенты ни разу не прерывают вполне своих учебных занятий; но за несколько дней до наступления месяца рамазана²⁰⁵, именно во второй половине месяца шабана²⁰⁶, профессора объявляют своим аудиториям, что до половины месяца шавваля²⁰⁷ лекции читаться не будут. Перерыв этот составляет почти два месяца. После этого перерыва лекции возобновляются и продолжаются до первой четверти месяца дзульхаджа²⁰⁸. Тогда учение прерывается снова до наступления месяца мохаррама²⁰⁹, или почти на три недели. Наконец, спустя два месяца, делают третий перерыв, длящийся недель пятьшесть. Таким образом, в общей сложности, ежегодно около 4 месяцев чтения лекций в Карауэне не бывает. Тем не менее студенты не откладывают в сторону своих книг: перерывами лекций они пользуются для самостоятельного прочтения на дому тех авторов, которые не проходятся официально в Карауэне, а также для ознакомления с науками, которые в этой мадрасе вовсе не имеют кафедр, как например с геометрией, медициной, астрономией и другими, а равно занимаются и музыкой²¹⁰.

Профессора в Феце всюду окружены почетом и уважением не только со стороны своих учеников, но также от администрации страны и от всех обитателей города. Каждый питает к ним благоговение. Если кто из профессоров отправляется из города, предприняв заветное путешествие к святым местам, или даже просто по какому бы то ни было поводу, – должностные лица принимают его всюду по пути с готовностью быть во всем к его услугам. Они делают ему богатые подарки, а если профессор приходит к ним ходатайствовать за коголибо из обвиняемых, то вина его прощается, и он отпускается на волю.

Профессора получают определенное содержание, которое и выдается им ежемесячно. При начале лета им дают животных, для заготовления из них впрок мяса, солонины и жира, затем – хлебного зерна наилучшего качества, растительного масла, масла коровьего, мыла; одним словом, им дают все то, в чем они могут встретить нужду в течение круглого года²¹¹. В распоряжение профессоров отдается жилой дом, а если профессор живет в собственном жилище, то назначенное ему помещение он вправе отдать внаем. Снабжают профессора также платьем, летним и зимним. Помимо занимаемой в Карауэне кафедры, профессор может иметь в городе еще какуюнибудь должность, которая также приносить ему доходы некоторые же из преподавателей читают курсы и в других мадрасах.

Все это клонится к тому, чтобы увеличить годовой заработок ученого, и если преподаватель заслужил уже репутацию человека знающего, мудрого и опытного, то благосостояние его упрочено: он имеет возможность удовлетворять все свои потребности и расходовать необходимые средства на дальнейшее свое образование. Ведь, только один Господь знает все... Тем не мене, каждый учащийся хочет быть как можно более ученым, хочет сделаться, так сказать «океаном знания» и, во всяком случае, приобрести сумму познаний большую, нежели какою обладают его товарищи. Поэтому соревнование между товарищами весьма обычно. Но нельзя не порицать тех, в ком это соревнование вырождается во вражду. Питать зависть к тому, кто получил от природы больше дарований, есть тяжелая вина. К несчастью, ученые вообще бывают очень склонны испытывать это непохвальное чувство.

Есть истина, которую все охотно признают, а именно, – что ученых ценят лишь там, где окружающие способны бывают их понимать. Ученый пользуется всегда в стране тем большим уважением, чем образованнее ее обитатели. Питает ли известный субъект почтение к учености? Если да, то можно быть уверенным, что человек этот отнюдь не невежда и что в нем не трудно отыскать много общего с людьми образованными. Не даром же сложилась поговорка: «человек ученый должен более всего страшиться неуча».

Несмотря на все это, ученые Феца – в почете. Все оказывают им внимание, прислушиваются к их голосу и следуют их советам. Кто в доказательство своих знаний предъявит аттестат²¹² от своих профессоров, тот может свободно открыть школу, не нуждаясь ни в каких особых разрешениях и формальностях; к нему обратятся за советом в случае какихлибо разногласий между членами общины (племени), и он один положит конец спорам. С другой стороны, вздумает ли он хлопотать о месте, диплом от профессоров будет для него самою лучшею рекомендацией. Документ этот свободно откроет пред ним всякую дверь. Впрочем, если человек, обладающий дипломом, не оправдает доверия окружающих, его тотчас прогонят или отрешат от службы.

Из профессоров Карауэна далеко не вей уроженцы Феца: на против, большинство из них чужеземцы. В их среде имеются представители от всех местностей Марокко; есть даже пришельцы из стран очень отдаленных. От них всех требуют исполнения одного лишь условия, уклоняться от которого нельзя ни под каким предлогом, а именно: требуют иметь постоянное жительство в Феце и, насколько это возможно, водвориться в означенном городе со всем своим семейством Затем, для заключения в число преподавателей Карауэна того или иного ученого, никаких формальностей не требуется. В случае кончины коголибо из преподавателей в этой мадрасе или увольнения, освободившаяся вакансия замещается тем, кого наиболее достойным этого признает голос общественного мнения²¹³.

По уверенно СидиМухаммеда, в ряду воспитанников других высших мусульманских школ, студенты Феца безусловно занимают первое место. Они отличаются верностью суждений и такой обширной эрудицией, которая всех невольно удивляет. Всем этим они обязаны высоким качествам своих знаменитых учителей. Последние – цвет учености Востока: они не ограничиваются изучением какойлибо одной отрасли познании, как это бывает всегда на Востоке, но стараются углубиться в науку вообще.

СидиМухаммед описывает также весьма любопытный обычай студентов Феца, напоминающий средневековые «рекреации». В начале весны, вслед за равноденствием, когда погода установится надолго и нельзя опасаться ни холодов, ни дождей, – в ту пору, когда поля начинают зеленеть, а деревья покрываются цветами, учащаяся молодежь Феца ежегодно празднует установленное для нее издавна обычаем торжество «пир короля студентов». В назначенный для того ими самими день все питомцы науки собираются в Карауэн и отсюда отправляются толпою в ту часть Феца, где находится дворец султана. Здесь, остановившись перед жилищем правителя страны, они исполняют хором несколько стихов из Корана. Султан лично, или его представитель, или же которыйлибо из министров выходит к прибывшим из дворца, выслушивает их пение и затем приглашает к себе депутацию для объяснения. На вопрос султана: что собственно им угодно от него? депутаты говорят ему, что желали бы продать с аукционного торга вакантное у них место «короля студентов» и после такого аукциона стать лагерем вне города. Султан дает им на все это свое согласие и в добавок к словесному соизволению присоединяет некоторую сумму денег. Радостная толпа расходится по домам. В следующий за тем день все снова сходятся в Карауэн – для производства аукциона. Звание «короля студентов» продается ими на все время весенних праздников. Кто предложит за этот почетный титул наибольшую сумму, за тем и остается титул Покупатель отсчитывает деньги, и вслед за тем толпа провозглашает его «повелителем студентов». Вновь провозглашенный король назначает приближенных к его особе сановников: первого министра, хранителя ценностей, носителя королевского зонтика и т. д. Затем он садится на подведенного ему коня и, сопровождаемый свитою сановников и отрядом телохранителей, разъезжает по всему городу Фецу. При этой процессии пирующие стараются подражать приемам, усвоенным при дворе их действительного султана, повелителя Феца. В течете многих дней дефилирует таким образом толпа молодежи по улицам столицы, по площадям и базарам, собирая приношения торговцев. Все пожертвованные деньги присоединяются к той сумме, которая была выручена от аукциона, и на эти средства студенты накупают провизии для предстоящих празднеств и чаепитий. Запасы эти сносятся в один пункт, на загородное поле, причем молодежь не забывает прихватить с собою и многое другое, что помогает весело коротать время: музыкальные инструменты, разные игры и тому подобное. В свою очередь «король студентов» назначает персонал для распределения между своими верноподданными собранных денег и всего того, что поступило в общественную кассу.

Целую неделю длится такой праздник, и не проходит дня без того, чтобы из Феца не пожаловали гости. То являются в стан к пирующим башмачники, то продавцы медных изделий, то краснорядцы или школьные учителя, то публичные глашатаи, или члены администрации. Всякий спешит почтить молодежь своим вниманием. Наконец, на седьмой день, сам султан Феца в сопровождении всего двора, отправляется с визитом к студентам, в их лагерь. Тогда, видя приближающихся столь почетных посетителей, студенчески король садится на лошадь и выезжает навстречу высокому гостю. После обмена любезными приветствиями, султан вручает «королю студентов» кошелек, полный золота, а «король», пользуясь таким удобным случаем, испрашивает себе какуюлибо постоянную льготу, например: освобождение на всю жизнь от податей, или же ходатайствует о назначении его на какуюлибо должность. Редко случается, чтобы султан огорчил просителя отказом. С наступлением ночи, отпировав свой мимолетный праздник величия и власти, «король студентов» возвращается обратно из лагеря в Фец, уже простым смертным. По большей части, он недолго остается здесь, не имея ничего больше получить от столицы, и уезжает к себе на родину²¹⁴.

Персия, как страна издавна мусульманская, также славится своими мадрасами. Наиболее известные мадрасы находятся в городах: Мешед, Исфагани, Ширазе, Кермане, Тавризе и др. и содержатся на счет их основателей. В гор. Мешеде считается 18 высших школ, из которых самыми богатыми считаются мадрасы Мирзы Джафара, Фазыльхана, Наваба, Аббас Кулихана и Хайратхана. Эти мадрасы были осмотрены в 1899 году кавказским учителем Раимом Халиловым, который напечатал описание их в XXVII вып. «Сборника материалов для описания местностей и племен Кавказа», откуда мы заимствуем приводимые ниже сведения о мадрасах города Мешеда. Эти сведения показывают, что учебный строй высшей мусульманской школы и в Персии почти такой же, как и в других странах мусульманского мира. И нам известно, что Персия до сих пор не остается без влияния на мусульманскую образованность в Средней Азии, в мадрасах которой изучение персидского языка и персидских авторов считается обязательным. Кроме того, архитектурное искусство, проникшее из Персии с распространением ислама в Бухару, Самарканд, Мерв, не осталось без влияния на тип позднейших школьных зданий в Средней Азии: знаменитые в свое время самаркандские мадрасы были выстроены персидскими мастерами и представляют собою дивные образцы своеобразного школьного зодчества.

Говоря о мадрасах гор. Мешеда, г. Халилов замечает, что все они имеют приличные каменные помещения, выстроенные в виде правильного четырехугольника с площадью в середине, служащею двором. В каждой стороне этого четырехугольника со внутренней стороны устроены небольшая комнаты (худжра) для студентов (туллаб)²¹⁵. Комнаты эти своими окнами и дверями обращены внутрь двора, и в числе их одна большая комната служит для лекций профессора (муджтахида)²¹⁶, у которого обучаются студенты. Почти в центре двора, вымощенного каменными плитами, устроен небольшой бассейн (хауз) для необходимой в каждом общежитии воды, а свободное место двора занято цветником, добровольно разводимым студентами²¹⁷. Размеры двора при разных мадрасах не одинаковы, – в зависимости от величины всей постройки. На больших дворах бывают посажены одиночные деревья, дающие тень, а на маленьких дворах устраиваются только цветные клумбы. Дворы при мадрасах большею частью содержатся опрятно особыми прислужниками, но в бассейнах, обыкновенно наполняемых из колодцев, вода в летнее время быстро загнивает и распространяет по всему двору мадрасы зловоние.

Комнаты студентов и аудитории профессоров выстроены из жженого кирпича и имеют сводчатые потолки, с выступающими вверх куполами, а самые стены снаружи бывают иногда изукрашены, в восточном вкусе, цветными глазурованными кирпичиками, из которых составлены своеобразные узоры. Большие ворота с сводчатым портиком, придающие всему зданию мадрасы особый вид укрепленного замка, с наступлением вечера, запираются до утра. Студенческие комнаты имеют вообще небольшие размеры и в них живут по два, по три и по четыре студента. Свет проходит в эти помещения через резные решетки, заменяющие окна, и через двери, которые с этою целью заклеиваются промасленною бумагой. Стекла встречаются редко. Земляной, или кирпичный пол застилается ковром или войлоком, смотря по средствам студентов; на полу прямо и располагаются студенты. В холодное время комнаты нагреваются горячими углями, которые ставятся на полу в особых глиняных жаровнях или высыпаются в четырехугольные углубления, сделанные в полу, посередине комнаты. Над этим углублением ставится высокий (около аршина) табурет и покрывается ватным. одеялом. Под одеяло студенты прячут свои озябшие ноги и руки. Этот табурет заменяет для студентов и занятный стол, на который вечером ставится свеча и кладутся книги и письменный прибор. В осеннее время и зимою во всех таких помещениях бывает мрачно, холодно, сыро и угарно, и живущее в них студенты большею частью страдают близорукостью и ревматизмом.

Мадраса – школа религиозного характера и потому учреждение и содержание ее считается делом богоугодным и зависит от частной благотворительности; правительство не участвует в содержании мадрасы и не вмешивается в дело преподавания и в хозяйственную ее часть. Даже в тех случаях, когда Мадраса открывается на средства правящих лиц (хан, наваб), она не считается правительственною, потому что учредители ее являются в этом случае частными лицами, делающими душеспасительное дело ради небесной награды (саваб). Основатель мадрасы только оставляет ей свое имя (АббасКулихан, Хайратхан, МирзаДжафар) и для обеспечения содержания учащих и учащихся завещает доход с жертвуемых для этой цели имуществ²¹⁸, что и составляет вакф. В дарственной грамоте (вакф нама), кроме сведений о времени открытия и основателя мадрасы, подробно, описывается завещаемое имущество и указывается порядок назначения управляющего этим имуществом (мутаваллий) и распределение доходов с него. После того права жертвователя и его наследников на завещанное имущество прекращаются. Заведующие вакуфом большей частью назначаются из родственников жертвователя, и право их переходит по наследству от отца к сыну. В случае доказанной несправедливости мутаваллия назначается постороннее лицо для заведывания вакфом, по выбору. Мутаваллию назначается обыкновенно определенная (восьмая, десятая, пятнадцатая) часть на личное содержание из поступающих доходов; но при недобросовестности мутаваллии, на содержание мадрасы, учащих и учащихся в ней, поступают не все доходы с вакуфов: так, например, доходы с имуществ одной мадрасы в Мешеде десятки лет показывались в одной сумме, хотя арендная сумма увеличилась в десятки раз. Жалобы учащихся на неправильные и недобросовестные отношения мутаваллиев не только остаются без последствий, но могут повлечь за собой крупные неприятности для жалующихся. Г. Халилов иллюстрирует такое положение дел фактами.

Порядок учения в мадрасах Мешеда описывается им так:

В 9 часов утра в аудиторию (дарсхана) собираются старшие студенты (руководящие занятиями младших) и ожидают своего профессора, которого приветствуют вставанием и произнесением «саляма». После того профессор усаживается на кафедре²¹⁹ и начинает свою лекцию, служащую продолжением вчерашней, – по богословию или мусульманскому праву. Слушателям не запрещается предлагать профессору вопросы и возражения и отстаивать свои мнения, так что иногда целая лекция проходит в научном споре студента с профессором, в котором принимают участие и другие студенты. Предметом таких споров служат разные схоластические вопросы мусульманского вероучения и нравоучения в роде того, например: правильна ли молитва, если при совершении ее имамом (предстоятелем) оказался человек, не отвечающий всем требованиям шариата²²⁰? Прослушавши курс лекций известного профессора, «ищущий знания» может отправиться для увеличения своих познаний в другой город, славящийся авторитетными профессорами в той или другой области мусульманского богословия и права:

Учебный курс в мадрасах Мешеда составляют: 1) арабская этимология и синтаксис разных авторов и различной трудности; мусульманское право (ильмификх), 3) мусульманское богословие (ильми усуль), более способные и усердные изучают также 4) философию (ильмиохкам) по разным книгам, усвоение которых представляют больше трудности Одновременно с этими главными науками студент знакомится 5) с арифметикой, геометрией и отчасти с алгеброй. История, как самостоятельный предмет, не входит в курс обязательных предметов, но студенты, по собственному желанию, читают сочинения разных авторов, излагающих историю арабов, Персии и вообще мусульманского востока. О географии (джаграфия) г. Халилов почемуто не упоминаете: но, вероятно, и в этой области персидские студенты не остаются не осведомленными, хотя самые сведения географические далеко не отличаются научностью. Сроков для прохождения курса мадрасы не положено: желающие остаются в Мадрасе столько лет, сколько находят удобным для себя²²¹.

Обучение в мадрасах происходит в продолжение пяти дней недели; в четверг и пятницу профессора лекций не читают, и студенты в эти дни пользуются отдыхом, не забывая религиозных обязанностей – молитвы и чтения корана. Занятий не бывает также во весь месяц поста (рамазан), в первые 10 дней мохаррама²²², в первые 7 дней новолетия (новруз) и в дни шиитских праздников. Кроме того, самое жаркое время года (с половины июня до августа) считается в Мешеде летними каникулами.

Большая часть учащихся в Мешеде живут в комнатах мадрасы, как интерны, и пользуются благотворительными стипендиями из вакуфов²²³, а другие, оставаясь приходящими, считаются кандидатами на стипендии, которые и занимают, с ведома мутаваллия, по освобождению стипендии. Интерны, хотя живут в одном здании мадрасы, общежития не составляют; не имея общего стола, каждый довольствуются пищею порознь, получая ее из харчевен на базаре, и вообще питаются недостаточно: суп с бараниной, шашлык и пилав составляют пищу достаточных студентов, а бедняки часто довольствуются одним хлебом и только в домах богатых жителей города лучше удовлетворяют свой аппетит.

Питаясь впроголодь, мешедские студенты испытывают нужду и в учебных пособиях, так как при мадрасах библиотек нет; поэтому учебные книги приходится самим студентам списывать, или покупать на базаре и у товарищей, уже прочитавших известную книгу. Как велика должна быть нужда учащихся в этом отношении, можно судить по тому, что во всех 18ти мадрасах Мешеда считается до 1 200 учащихся, а мутаваллии получают с вакуфных имуществ до 60 тысяч рублей годовой аренды. Они могли бы улучшить быт учащихся в пищевом довольствии и в учебном отношении.

Устроившись в келье какойнибудь мадрасы, студент Мешеда не может менять своего местопребывания, так как связан получаемой стипендией из вакуфных доходов, но это не стесняет стипендиата в отношении выбора себе профессора: каждый студент волен ходить на лекции в другую Мадрасу, если там читает профессор более авторитетный в изучаемой студентом отрасли знания.

Автор статьи г. Халилов признает за студентами Персии силу, опасную для правительства. И мы из газет за последние годы знаем, какие серьезные беспокойства доставляло правительству персидское студенчество вместе со своими профессорами (муджтахидами) – Муджтахиды и студенты служат представителями религиозных интересов народа и не утратили до сего времени своего значения, несмотря на иностранное влияние на дела персидской внешней и внутренней политики. Достаточно муджтахидам удалиться из города и увлечь за собою своих слушателей, чтобы вызвать серьезное народное волнение, для успокоения которого требуются от правительства серьезные уступки. Но, какова бы ни была форма студенческих волнений в Персии, волнения эти искренни и патриотичны; в них нет той лживой искусственности, какою отличались последние волнения студенчества русского. Никаких обструкций, разрушительных снарядов и политической пропаганды персидские студенты не знают, и к чести их нужно сказать, что главного своего признания – образования они никогда не забывают. Вот краткое описание одного студенческого волнения в том же Мешеде.

В Хорасане, пред наступлением новой жатвы, когда прошлогодние хлебные запасы подходят к концу, всегда сильно поднимаются цены на предметы необходимости. Этому отчасти способствует и хищническая жадность богатых купцов, которые, пользуясь благоприятным моментом, искусственно поднимают цены. Население Мешеда, и без того бедное, обремененное неимоверными налогами, выбивается из сил. Хлеб и мясо дурного качества продаются на базаре по самой высокой цене. Поэтому достаточно обыкновенного столкновения на базаре, чтобы вызвать народное волнение.

Так, один из студентов духовной школы купил на базаре хлеб, оказавшийся совершенно не пригодным к употреблению; купивший предложил продавцу взять хлеб обратно, но последний отказался. Молодой человек отправился с жалобой к губернатору, где на его просьбу не обратили никакого внимания! Тогда оскорбленный и униженный студент отправился к себе в Мадрасу, собрал товарищей и дервишей, и все они устремились к базару, где стали разбивать купеческие лавки и поджигать их....

Когда страсти разыгрались и достигли большого напряжения, толпа устремилась к дому Хаджи Моавина, исполняющего при мешедском губернаторе роль казначея. Считая его виновником вздорожания цен на съестные припасы, студенты решили разгромить его дом и расхитить его имущество. Но предупрежденный вовремя Хаджи Моавин пригласил афганцев (джигитов из племени Теймур), состоявших на правительственной службе. Он не положился в данном случае на сарбазов (солдат), потому что они, как шииты, не стали бы стрелять в своих единоверцев: афганцы – сунниты и потому не прочь при удобном случае поколотить шиитов... Произошла стрельба, в результате которой оказалось 5 человек убитыми и около 50 человек ранеными, среди которых не было ни одного европейца. Потом разъяренная толпа устремилась к еврейскому кварталу, но евреи успели во время спрятать свои вещи и сами попрятались. Тогда губернатор принял самые решительные меры: по всем кварталам были расставлены патрули и пушки. Все мадрасы, мечети и даже гробница Имама Ризы были закрыты. Волнение стало постепенно стихать, и порядок восстановился.

В бухарском ханстве с давних пор (с XI стол. нашей эры) были известны выдающиеся ученые, а в самой столице (Бухаре) многочисленные мадрасы. И в настоящее время в этой столице насчитывается около 200 высших школ (мадраса), которые, по количеству завещанных им имуществ (вакф), разделяются на высшие, средние и низшие.

О современном положении перечисленных школ в Бухаре приводится отзыв одного мусульманина, скрывшего свое имя под псевдонимом «АбдурРауфа»:

– «Вот она, священная Бухара, воспитавшая 400 000 (?) ученых и разославшая их во все концы мира! Раньше она была владычицей таких могучих научных сил... Теперь – увы!!... К великому несчастью, я сознаюсь, что это небо солнца образованности, этот рай мира человечества, этот благоустроенный дом наук мира, эта аудитория познаний для всего света при наличности всех выше указанных путей для прогресса, стала страной, окруженной горами глупости и закованной в цепи презрения! Этот посредник жизни всего востока, при существовании всех этих средств к дальнейшей жизни, допустил смерть схватить себя за шиворот! Что же удивительного?!! Все эти обители благ с постоянными огромными суммами денег сделались презренными домами нескольких незнающих Бога узурпаторов и привели в кипение котел подлости и испорченности небольшого общества обжор? Наши отцы прекрасно поняли смысл великого изречения «Разве равны между собою знающие и незнающие?²²⁴ и, вполне оценив степень важности изучения наук, устроили двести мадрас и в каждой из них от 10 до 150 комнат. Приняв во внимание ежедневный расход учителей и учеников, они назначили им ежегодные вакуфы более чем в 4 000 000 тенег. Но этим они не ограничились, а для необходимого студентам чтения учредили 11 библиотек, собрав в них все существовавшая в то время книги. Понимая, что знания и науки изо дня в день прогрессируют, они и библиотекам дали определенный вакф для приобретения вновь выходящих книг и журналов, в размере 40 000 тенег. Признавая важность науки чтения Корана и не довольствуясь одними мадрасами, учредили особые школы с определенным вакфом. Нет никакого сомнения, что все это наши предки сделали для нас. А мы?.... Мы, дорогие их дети, при наличии всех этих полезных учреждений, несчастны, необразованны, дики и бедны!!. Мадрасы, другие школы, библиотеки – все это у нас есть; но во всем городе мы не имеем ни одного серьезно образованного человека, который мог бы без ошибки прочитать и разъяснить нам не только страницу толкования Корана или Хадиса, но даже два–три простых арабских стиха (?!) О, Господи!! Сколько позора и бесчестия благородному племени!!!..

«Рыдания овладели моим другом и. чтобы скрыть их от меня, он замолчал, а через несколько времени продолжал дрожащим от слез голосом:

Да, мы имеем 200 мадрас, и им всем назначено более 4000 000 тенег, которые делятся на две части: первая часть, под именем платы за преподавание, попадает в карман усердно учащих; вторая часть делится по комнатам, и эта часть безусловно должна считаться неотъемлемой собственностью бедных студентов. К несчастью, все комнаты в этих мадрасах считаются принадлежащими муфтиям, мударрисам и другим власть имеющим лицам из улемов. На этом основании они же поглощают и весь годичный вакуф этих комнат, специально назначенный для студентов, а комнаты эти они продают учащимся за внушительные суммы от 10 до 40 тысяч тенег. Единственное доброе дело их – это то, что они дают помещение бедным студентам, не взимая с них платы. Но и это не для того, чтобы получить награду на небесах, а исключительно с целью соблюдения собственных выгод: вопервых, студенты, живущие в их помещениях, должны служить им подобно носильщикам тяжестей; вовторых, не взирая на ученость или глупость хозяина помещения, нужно читать за него лекцию, так как эти господа, сославшись на то, что имеют уроки на стороне, часто уходят и делаются мударрисами кроме этой еще и в другой большей Мадрасе; втретьих, сами эти студентыбедняки из опасения, чтобы господин наставник не передал бы занимаемое помещение другим лицам, дают ему больше денег, уплачиваемых обыкновенно в начале учебного года за принятие в число студентов, и еще подносят коечто в виде подарков.

«Да, у нас есть и библиотеки! Но где же книги?! Все книги из этих библиотек взяли для чтения эти же ученые и присвоили их; опустевшие же помещения, имеющие свой ежегодный вакф, они отдают какомунибудь сыну казия или муфтия, который еще не удостоен звания мударриса, т. е. не имеет образования. Этот почтенный господин обращает в свою пользу годовой доход этой библиотеки, а самое помещение сдает какомунибудь бедному студенту на следующих условиях: вопервых, студент обязан постоянно давать урок этому необразованному субъекту, чтобы в конце концов было признано за ним уменье читать лекции и его назначили бы мударрисом и, вовторых, служить ему круглые сутки.

«У нас есть по крайней мере 300 начальных школ, но все он стали бесполезными учреждениями в руках необразованных учителей. О, Господи! Сколь удивительна эта страна!»²²⁵.

Несомненно, автор «Рассказов», имя в виду отсталость: современной Бухары от прогрессивного движения мусульман Индии, Турции и Египта, умышленно сгустил краски своей порицательной критики и злой иронии над Бухарскими мадрасами. На самом деле мусульманское просвещение древнего направления стоит в Бухаре гораздо выше, чем в мадрасах главных городов Русского Туркестана, почему в Бухарские мадрасы и до сих пор отправляются учащиеся из Ташкента и Ферганских городов для образования, подобно тому, как в некоторые европейские университеты ездят студенты из России для пополнения своих знаний. В некоторых Бухарских мадрасах для иногородних учащихся, особенно для ташкентцев, существуют особые вакуфы, которые и выдаются им без какихлибо ограничений.

О самаркандских мадрасах подробных сведений в распоряжении составителя настоящего выпуска нет. Поэтому ниже приводятся лишь те сведения, какие имеются у него в данное время.

Кроме того, мадрасы находятся также в пригородах Самарканда и в уездных городах области.

О некоторых мадрасах гор. Самарканда мы можем сообщить более подробные сведения и с этою целью сделаем небольшое отступление в древний период мусульманской образованности в Средней Азии, именно:

В западном Туркестане и бывшей Траксоксании (ар. Маварауннахр) мусульманское образование привилось и распространилось уже долго спустя после завоевания этих областей арабами. Известно, что Котайба, хорасанский наместник, в 705–715 г.г. по Р. Хр. сначала взял Пайкенд²²⁶, Бухару, Самарканд, Шахрисябз и Хиву, а затем войска его перешли Сыр Дарью и заняли Фергану и область Шашскую (ныне Ташкентский уезд). Однако быстрое наступательное движение арабских войск в древней Траксоксании, Фергане и частью в теперешней СырДарьинской области²²⁷ не сопровождалось столь же быстрым насаждением арабскомусульманской культуры в этих областях, особенно среди полудиких тюркских народностей, исповедовавших тогда язычество в разных видах. Не только религия (ислам), но также язык, нравы и обычаи завоевателейсемитов отделяли их от завоеванных арийцев и тюрков. Неоднократные восстания и отложения побежденных до полной независимости показывают, что нужно было смениться нескольким поколениям, прежде чем новая (арабская) вера и основанная на этой вере мусульманская образованность были восприняты покоренными народностями Средней Азии. Мы не располагаем точными историческими сведениями, чтобы осветить ими темный двоеверный период, в продолжение которого основные принципы ислама и семена мусульманской образованности постепенно внедрялись в народной среднеазиатской почве, пока наконец укрепились в ней и по местам дали хорошую растительность с пышными цветами и обильными плодами...

Этот интересный с точки зрения культурной эволюции период остался не разъясненным для истории арабскомусульманской образованности в теперешней Средней Азии, и нам приходится ограничиться кратким упоминанием о том, что в Бухаре, в начале IX в. по Р. Хр. были мусульманские ученые, а в XII и XIII вв. мусульманское образование было уже значительно распространено и в границах Туркестанского края; но монголы во время своих стремительных походов, сопровождавшихся грабежами и разрушением целых городов, задержали естественное развитие школьного мусульманского дела в Средней Азии²²⁸. Только через два столетия (в конце XIV и начале XV вв.) ислам снова окреп в Средней Азии и – такова его внутренняя сила! – переродил духовно Средне Азиатских туземцев. Один из правителей государства, основанного монголами, известный всему миру Тимур (Тамерлан) оказал мусульманскому просвещению в своих среднеазиатских владениях такую нравственную и материальную поддержку, о какой мы в настоящее время можем судить по величественным памятникам школьных и других зданий его времени и его преемников. О Тимуре рассказывают, что он знал исторические предания востока и запада, уважал ученых шейхов и охотно беседовал с богословами. В его «Уложении» (ТюзюкиТимур) говорится, что он поддерживал ислам во всякое время, во всяком месте и оказывал почтение потомкам пророка, ученым богословам, философам и историкам. Первое правило, какого он держался в жизни и управлении, было направлено к распространению и утверждению закона Мухаммедова в пределах своей обширной империи. Ученым законоведам он назначал жалованье и следил за правильным распределением вакуфов. За все это Тимур получил от современных ему ученых мусульман титул «восстановителя веры, почитателя потомков пророка и богословов»²²⁹. Не должно казаться поэтому удивительным, что СараиМулькХаным, одна из жен Тимура, еще при жизни своего повелителя, построила, в Самарканде Мадрасу, от которой построенная близ нее впоследствии мечеть получила название «БибиХаным»²³⁰. Это и была первая мадраса в Самарканде в век Тимура. Но сведений о научной деятельности этой мадрасы в нашем распоряжении нет.

Мадраса УлугБека называется по имени своего основателя, известного в наук, внука великого Тимура²³¹. По надписи на фронтоне²³²; окончание постройки этого здания относится к 823 г. Хиджры. (1420 г. по Р. Хр.). Мадраса находится в центре Самарканда, на площади «Регистан»²³³). Первоначально она имела два этажа, по углам которых красовались четыре купола и четыре минарета. Комнаты для учащихся были устроены под арками, по две под каждой аркой. Каждая комната состояла из двух отделений, и в каждом отделении помещались по два студента. Все здание было настолько величественно и красиво, что поэт сравнивал громаду его с твердостоящей горой, подпирающей небеса и приводящей своею тяжестью в содрогание хребет земли. Высокие карнизы здания поднимались, по выражению поэта, на соединение с небесным сводом, а лазоревые изразцы, украшавшие стены мадрасы, напоминали синеву неба, разделанного серебряными звездами²³⁴. В последовавшее затем правление узбеков, считаемое временем упадка просвещения²³⁵, верхний этаж здания был разобран, так как он по своей высоте оказывался командующим над крепостью, – и мадраса осталась потом одноэтажною. Площадь двора внутри мадрасы 1763 кв. с.

Первым мударрисом в эту Мадрасу был назначен Улуг Беком Казы Зада Руми. Одновременно с ним читал в Мадрасе, лекции ученый Мауляна Хавсфи, который во время постройки мадрасы сам вместе с чернорабочими трудился над возведением ее стен. Кроме этих двух ученых, сам Улуг Бек принимал участие в преподавании. К сожалению, неизвестно, какой курс излагал он в своих чтениях; можно думать, что УлугБек, как составитель «астрономических таблиц»²³⁶, знакомил своих слушателей с астрономией.... Не сохранилось также сведений, какие науки вообще преподавались на разных отделениях (младшем, среднем и высшем) и по каким руководствами, а также – какие перемены в жизни этой мадрасы происходили в продолжение ее существования. Только известно, что в 1113 г. Хиджры (1701 по Р. Хр.) в помещениях мадрасы никого не осталось, кроме обитателей развалин – филина и совы, и четыре купола ее стояли, старчески качая пустыми головами. После, в 1334 г. (1818–1819 по Р. Хр.), при Эмире Бухары СеидХайдаре было вновь дано движение науке и ход ученых, а в настоящее время в этой Мадрасе два мударриса обучают не более 60 мулл²³⁷ и получают из вакуфов по 40 руб. в год; муллам же причитается не более 10 руб. в год каждому.

Две мадрасы: Ширдор и Тиллякори, находящиеся на одной площади с предыдущей, построены Ялангтушем Багадуром, правителем Самаркандской области: Ширдор построена в 1028 г. Хиджры (1618–1619 г. по Р. Хр.), а Тиллякори в 1056 (1646 г.).

Абу Тахир Ходжа²³⁸ рассказывает, что Ялангтуш сделал при жизни много завоевательных походов, которые доставили ему большие богатства и множество пленников. Утомившись под старость лет от пережитых трудов и волнений, Ялангтуш резко изменил направление бурной своей жизни: он окружил себя представителями религии и, беседуя с ними о спасении души, избрал одним из средств угождения Богу дела благотворения и построения зданий для мечетей и мадрас. В последнем случае им, несомненно, руководило и чувство тщеславия: построенные им две больше мадрасы не уступают по размерам и красоте мадрасе Улуг Бека.

О Мадрасе Ширдор Абу Тахир Ходжа говорит, что по своей громадности она не вмещается в сосуд воображения и мысли. Высота ее свода вознесена подобно арке небес и, как бы в знак этого, на ее фронтоне изображено солнце в соединены с созвездием льва²³⁹. С двух сторон входной арки ее возвышаются два купола и подле каждого из них высокий минарет, украшенный цветными изразцами, что вызывает удивление и восторг, как у людей благородных, так и у простых смертных²⁴⁰. При этой мадрасе состоит 1 мударрис и до 100 учащихся мулл, размещенных в 60ти кельях. Дарсханы (аудитории) 2. Содержание Мадраса получает из вакуфов (торговая лавки в Самарканде и Бухаре); мударрис получает около 200 руб. в год, а учащиеся муллы около 5 рублей каждый.

Мадраса Тиллякори имеет также большие размеры и красивую изразцовую отделку, в которую входит и золото, давшее ей название²⁴¹). В 1234 г. X. (1820–1821 г.), во время землетрясения, красивый фасад этой мадрасы обвалился, но, по распоряжению бухарского эмира СеидХайдара, был восстановлен в первоначальном виде. При этой мадрасе полагается 2 мударриса, но один выбыл, находя невозможным существовать на скудное содержание, получаемое из вакуфов. Учащихся мулл в мадрасе 80–85; келий для них 54. Дарсханы 2, но одна разваливается. Вакуфные доходы незначительны, так что на долю мударриса достается не более 120 руб. в год.

Известный во всей средней Азии мистик (суфи) Насреддин Убайдулла Ахрар, или просто ХоджаАхрар (род в 806 г., ум в 895 г. Хиджры = 1404–1490 г.г. по Р. Хр.) относился с высоким уважением к ученым людям, построил в Самарканде и Ташкенте мадрасы для ищущих знаний и обеспечил содержание их вакуфами из громадных земельных имуществ, которыми располагал он при своей жизни²⁴². По соображениям В. Л Вяткина, мадраса Ходжи Ахрара в Самарканде была основана при Султане Ахмад Мирзе, когда в руках основателя ее сосредоточились уже огромные имущества. В правление Аштарханидов самаркандская мадраса ХоджиАхрара разрушилась и восстановлена была в правление эмира МаасумьГазы; в настоящее время в ней живут учащиеся муллы, слушающие лекции по мусульманским наукам. Среди туземцев эта мадраса известна также под именем «Мадрасаисафид» т. е. Белая мадраса²⁴³. Эта мадраса находится за городом. В мечети при этой мадрасе хранился знаменитый манускрипт Корана, писанный, по мусульманскому преданию, рукою 4го халифа Османа, который был убит мятежниками во время чтения этого манускрипта, почему на некоторых листах его сохранились пятна кровяные. В последующие времена этот манускрипт был перенесен в Константинополь, откуда получил его Ходжа Ахрар. По взятии русскими войсками гор. Самарканда, этот манускрипт был передан русскому генералу Абрамову и отправлен в С. петербургскую Публичную Библиотеку, где хранится и в настоящее время²⁴⁴.

Мадраса ШейбаниХана была начата постройкой в конце жизни этого хана, который был намерен выстроить ее столь обширною, как «площадь надежды» и столь высокою, «как зенит неба», но погиб в сражении с Иранским Шахом Измаилом 27 ша'абана 916 г. Хиджры²⁴⁵. Тело его было привезено без головы в Самарканд и похоронено при начатой им мадрасе. Сын его, ТимурМухаммадСултан, вступив на трон отца, продолжал начатую постройку, но также не довел ее до конца, так как в 920 (1514) г. «попугай чистой его души отлетел из земной клетки в высший мир». Тогда приступила к постройке мадрасы вдова умершего – МихрСултанХаным. Возымев в сердце своем мысль «оставить на лице времени доброе имя, которое не могли бы смыть земные наводнения», она пригласила искусных архитекторов, чудесных строителей и опытных мастеров и приказала им выстроить рядом со строящейся мадрасой и другую, столь же великолепную. В скором времени оба здания были окончены и соединены огромным фронтоном, отливавшим золотом и лазурью, а стены здания были украшены изразцами. Поэт, в восторге от красоты этих зданий, высказал: «Эти две мадрасы, – громадные, как египетские пирамиды, похожие одна на другую, как близнецы, и радующие сердца, как две щеки возлюбленной... послужили к увеличению блеска Самаркандского царства. Содержание этой парной мадрасы было обеспечено большим числом пахотных участков, садов, лавок, торговых бань и пр. На доходы с этих имуществ содержались четыре мударрисса, студенты, имам и разного рода служители. Не смотря на это, в последовавшее затем время Мадраса Шейбанихана стала приходить в упадок до полного разрушения, так что при самаркандском правителе МаасумГазы (1784 и сл. по Р. Хр.) была заново перестроена. Тогда же она снова стала пользоваться доходами с вакуфов и тогда в ней возобновились учебные занятия, о чем благочестивый правитель Самарканда очень усердно заботился²⁴⁶. Мадраса находится на базарной площади, между Регистаном и развалинами «БибиХаным» во дворе мадрасы стоит четырехугольный памятник, сложенный из плит темносерого мрамора²⁴⁷.

Мадраса НадырМухаммеда Диванбеги выстроена в 1631 г. по Р. Хр. и отличалась простором и украшениями, но в настоящее время некоторые части ее здани разрушились.

Небольшая Мадраса Сеид АхмадХоджи построена в 1637 году по Р. Хр., в правление ИмамкулиХана, считавшегося передовым человеком своего времени.

Также небольшая Мадраса Казы АбдулГафура.

МадрасаиАли в цитадели, против известного «кукташа»²⁴⁸, служившего при Аштарханидах коронационным троном, построена бухарским эмиром СеидХайдаром в 1813 г. по Р. Хр.

Кроме Самарканда, мадрасы есть и в других городах области, особенно в Ходженте, и в некоторых селениях области. Общее число их в Самаркандской области простирается до 90; в них обучаются не менее тысячи молодых и пожилых людей²⁴⁹.

Дать описание внутренней жизни в этих мадрасах автор не может, но не отрицает их противления современной образованности (См. №: 8 Тузем. Газ. за 1914 год).

Среди городов Ферганской области центром мусульманского просвещения считается город Коканд, последняя столица кокандских ханов. В этом городе, по приблизительным сведениям, считается 37 мадрас, в которых обучаются более 2000 учащихся мулл, в зависимости от числа худжр (комнатки для учащихся).

Означенные сведения доставлены составителю книги Инспектором народного училища Ферганской области Ф.П. Егоровым и сотрудником туземной газеты Юсуфханом Мирзой.

Число мударрисов и учащихся мулл в каждой мадрасе не одинаково; в мадрасе Джами семь мударрисов и 200 учащихся, кроме приходящих. Здание мадрасы еле держится вследствие близости подпочвенной воды. В мадрасе «Минг Аим» 81 худжра, в которых живут более 200 учащихся; хозяйственною частью ведают 5 мутаваллиев. Эта Мадраса, не отличаясь внешним видом и чистотою, отличается от других большими размерами своего двора (800 кв. саж), посреди которого возвышается минарет в 9 саж. По сторонам минарета протекает вода по канавкам (арыки) для орошения посаженных во дворе деревьев и цветов.

Мадраса ХакимАим представляет огромное двухэтажное сооружение, внутри которого устроены худжры для учащихся, которым дают уроки 3 мударриса. Двор мадрасы занимает около 300 кв. саж и на нем разбит небольшой цветник.

Вообще число учащихся в мадрасах гор. Коканда очень велико, сравнительно с числом худжр, которые потому переполнены.

Средствами содержания многие кокандские мадрасы обеспечены недостаточно, потому что не все вакуфные имущества утверждены за мадрасами, что дает повод мударрисам и мутаваллиям жаловаться на несправедливость русской администрации Все 39 мадрас имеют с вакуфов не боле 50 тыс. руб. дохода. Доходы главной мадрасы едва превышают одну тысячу рублей. Только Мадраса СултанМурадаБека (основ. около 45 лет назад), располагает достаточным числом вакуфов (лавки), из которых мударрис получает до 600 руб. в год. В здании этой мадрасы живут 162 интерна, кроме приходящих. В числе обедневших есть такие мадрасы, в которых мударрисы и учащиеся оставили свои места, а мутаваллии живут без определенных средств.

Из перечисленных мадрас только три отличаются красивой архитектурой: Султан Мурадбек, ХакимАим и МадалиХан.

Минареты мадрасы СултанМурадбека украшены эмалированными кирпичиками синего, желтого и зеленого цветов. Фасад ее занимает в длину 20 саж., а двор = 15х12 саж.

В Намангане существуете 20 мадрас, открытых с ведома русской администрации, именно:

1. Хазрет Мауляви Хиштын.

2. Айрытам (ИзмаилХоджаИшан).

3. АзизХоджа Ишан.

4. БагадурХоджаИшан.

5. МазджидХанака.

6. МааруфХанТюря.

7. Мулла ТашДамулла.

8. МихманХанТюря.

9. ТашБалабай.

10. Альмурут (Якуббай).

11. Саид Кулбек.

12. Мулла СарымсакМуфтий.

13. ИмамГузар.

14. МазгумИшан (в Сардобинской части).

15. Касымбай.

16. КазыБабабай, или МуллаДжанбай.

17. ТаирМахзум.

18. КальХоджа.

19. МахзумИшан.

20. Балянд Мечеть.

Кроме того, есть в этом городе мечети, при которых преподаются мусульманские науки, и особые учебные заведения, именуемые «кары хана»²⁵¹, в которых также происходит преподавание особыми дамуллами.

Мадрасы при мечетях, именуемые (неправильно) «карыханами» – следующие:

%h6%1. В ЧукурКучинской части

1. Рафик Шохбай Хаэрет (в квартале Шах Ишан).

2. МахсутбайДанияров (в квартале Хаэрет).

3. Ахунд Мирза (в квартале ШарифШур).

4. Юсуфбай (в квартале БалтабайСаудагар).

5. РаджабайТохта Пулатбаев (там же).

6. Каримбай Садыкбаев (на БишКепинской улиц).

%h6%2. В Сердобинской части

7. «Джами» (на ТюряКурганской улице).

8. «Вали ХанТюря» (на Маргеланской улице).

9. «Сарымсак Датха» (в квартале того же имени).

10. «Сирлик» (в квартале Кумурхана).

11. «Абдулла ХоджаИшан» (на ТюряКурганской улице).

12. «БукаБиби» (в квартале того же имени).

13. «ШакирАхмадКази» (на большом базаре).

14. «МирАшурбай» (там же).

15. «Талкошбай» (на Куропаткинской улице).

16. «МуллаХан МирзаАхунд» (на Машрабской улице).

%h6%3. В ЛяббайТогайской части

17. «МуллаАбдуКадырИшан» (по Шираханской улице).

18. «МуллаБазарАхунд» (на улиц Арванитаки).

%h6%4. В Дерезликской части

19. «Мулла АминДжан» (в квартал Мазазалик).

20. «АтауллаХан Тюря» (в квартал Сабзикар).

21. «Каримбай Мутавалли АбдурахманКарыев» (кв. того же имени).

22. «ШакирКары Хамут ханов» (кварт. Азизлярходжа).

23. «Ата Хайбай» (в том же квартале).

24. «Мулла ТашДамулла» (так же).

25. «Мулла Якубджан» (на улице ТахтаКупрюк).

26. «Мулла ФайзыИшан» (в квартале Кунчилик).

27. «Якуббайходжа» (в квартале ЯкубЧутур).

28. Сарымсак (БузгаМазар).

29. СаидбайХоджа (КазиГузар).

30. Мулла КиргизМашраббаев (в квартале БаньгиЯр).

Таким образом, в Намангане существуют 50 школ, с разными учебными курсами, в которых обучают не менее тысячи человек. Многочисленные мактабы существуют особо.

В Ташкенте самой древней мадрасой считается мадраса ХоджиАхрара (близ базара), того самого мистика, о котором упомянуто выше (ум. в 1490 г. по Р. Хр.) Она существует более 416 лет, по размерам небольшая и не выдается своей архитектурой. В ней, при двух мударрисах, обучаются 44 молодых человека, живущие в 21 келье. При мадрасе есть большая мечеть для зимнего времени и особые крытые террасы на дворе для молитвы и для занятия в теплое время года. Комната для постоянных занятий учащихся с мударрисом просторная, но темная и сырая. Мадраса обеспечена вакуфами, дающими 2.000 руб. в год доходов; но два недобросовестные мутаваллия часть доходов присваивали себе, здание не ремонтировали и содержания муллам и мударрисам не выдавали. По распоряжению Областного Правления, претензии мулл и мударрисов, предъявленные к мутаваллиям, были рассмотрены съездом казиев, после чего были удалены оба мутаваллия и заменены другими²⁵². К учебным занятиям учащие и учащиеся относятся довольно серьезно.

Мадраса Барак хана основана ташкентским правителем Баракханом (ум. 357 лет назад) и существует приблизительно 360 лет.

Мадраса Кукальдаш основана почти одновременно с предыдущей мадрасой, так как Барак хан и КульБаба были молочными братьями в детстве, а затем Барак хан был ташкентским ханом, а Куль баба его визирем, получившим прозвище «Кукальдаша» за молочное родство²⁵³ с ханом. В этой Мадрасе четыре мударриса, три репетитора и около ста учащихся, занимающих 42 худжры. Вакуфные доходы этой мадрасы очень незначительные; но здание поддерживается в порядке, благодаря добросовестности и заботливости мутаваллия. Здание этой мадрасы, очевидно, не было закончено постройкой и отделкой, но производит хорошее впечатление.

Другие ташкентские мадрасы основаны незадолго до занятия Туркестана русскими. По словам современных старожиловтуземцев, мадраса БеклярБек близ базара, основана восемьдесят лет назад ташкентским правителем Беклярбеги. Он выделяется своими размерами и архитектурой.

Учебные занятия в этой мадрасе ведутся двумя мударрисами и несколькими репетиторами (по одному на группу в 16 учащихся). Из вакуфных доходов (1.698 руб.) мутавалий получает 186 руб. 80 коп., старший мударрис 195 руб., младийй – 150 руб., брадобрей – 30 руб., дворник, наблюдающий за чистотой двора, 40 руб. На содержание учащихся отделяется 654 руб.²⁵⁴, а на хозяйственные расходы по мадрасе – 437 руб. 88 коп.

Одновременно с этой мадрасой была основана казы каляном города Ташкента ИсаХоджей Мадраса, носящая имя своего основателя. При ней, вследстие малого числа учащихся, состоит всего один мударрис.

Немного позже двух предыдущих, именно 65 лет назад, сын упомянутого Беклярбеги, Ишанкули Дадха основал Мадрасу близ Шейхантаурского кладбища, которая известна под именем своего основателя. Здание мадрасы в проекте строителя предполагалось красивым, но оно не закончено отделкой и содержится не очень мутаваллием, не смотря на близость к русской части города. Учебная часть в мадрасе не упорядочена и число мударрисов колебалось. Особенно это замечалось в последнее время. Старший мударрис этой мадрасы, теперь умерший, относился к делу учебному небрежно и противился допущению в мадрасу других болееe энергичных мударрисов. Вследствие этого недавно в этой мадрасе из четырех мударрисов три мударриса только числились, а учебным делом не занимались по старости и болезненности. И этим нисколько не смущался упомянутый мударрис. В настоящее время при этой мадрасе четыре мударриса, вместо семи.

Почти одновременно с этой мадрасой, лет 67 назад, визирем кокандского хана Махмудом Дастурханчи была основана небольшая мадраса, носящая имя основателя. Постройки этой мадрасы жалкие, и учебное дело в ней, при 2х мударрисах, не славится успехами. Старший мударрис совсем выжил из ума.

Наиболее устроенною мадрасой считается мадраса умершего в 1892 году и пользовавшегося известностью не только в Ташкенте, но и в окрестностях, ишана АбулКасымхана, в Бишагачской части. Основанная при жизни его отца, мадраса поддерживается получаемыми с вакуфов покойного ишана доходами и приношениями его муридов. В ней содержится 150–200 учащихся, среди которых встречаются проиезжие киргизы и татары. Преподаватели, репетиторы и мутаваллии при этой мадрасе – большею частью родственники покойного ишана²⁵⁵. Особенность этой мадрасы составляет так называемый «муимубарак» (благословенный волос пророка), для хранения которого устроено особое помещение внутри двора мадрасы посредине задней стены, с нишей и дверью для входа молящихся. Эта святыня усиливает авторитет ишана и его мадрасы в глазах его муридов (приверженцев, последователей).

Всего в Ташкенте в настоящее время считается 23 мадрасы с 815 учащихся. Кроме того, существуют и действуют мадрасы не только в других городах СырДарьинской области (Чимкенте, Аулиэата, Туркестане и др.), но и в некоторых больших селениях ЗянгиАта, Пскент, Чиназ и др. Из селений в этом отношении наиболее известно ЗянгиАта, так как оно и мадраса в нем соединены с именем мусульманского святого ЗянгиАта, память которого привлекает туда многих поклонников особенно летом, когда поспевают дыни. Тогда в мечети происходит шумный зикр (богомолье дервишей), а в саду, – народное гулянье (тамаша).

В сельских мадрасах еще мене порядка, чем в городских, потому что авторитет своекорыстного мударриса не встречает противовеса среди местного населения. Бывают случаи, что мударрис и мутаваллий, занимаясь более торговыми делами, чем наукой, обращали худжры в кладовые, в которые складывали дрова и картофель, закупленные в дешевое время, – для продажи. Муллы вынуждены были жаловаться на безделье и столь грубое нарушение мударрисом и мутавиллием своих обязанностей. Русская правительственная власть, вследствие неорганизованности надзора за мадрасами, лишена возможности установить строгий порядок в этих школах. Особенно много разных жалоб поступает в Управление учебными заведениями из мадрас Ферганской области. Некоторые из этих жалоб столь характерны, что о них трудно составить себе представление, не входя в самое близкое соприкосновение с мадрасами.

Одно следует сказать, что Туркестанские мадрасы, предоставленные самим ceбе при русском управлении, во многих отношениях не отвечают своему назначению и не должны оставаться в таком положении на будущее время.

Тоже должно сказать и о мактабах древнего типа.

В виду этого, Департамента Духовных Дел при Министерстве Внутренних Дел запросил Оренбургского и Таврического муфтиев о том, как смотрит шариат на существование мадрас и мактабов, т. е. допускает ли шариат преподавание светских наук в этих строго конфессиональных школах. Татарские газеты по поводу этого запроса высказываются за введение в курс этих школ современных знаний, не исключая философии Канта и Спенсера. (См. Мир Ислама. Том II, вып. XI. С–Петербург, 1913).

В учебный курс мадрасы входят: языкознание (арабский и персидский яз.), логика, богословие, законоведние (шариат), толкование Корана и учение о преданиях Мухаммеда. Изучение указанных языков преследует не образовательную (педагогическую) цель, а практическую, вспомогательную – для чтения учебных руководств и пособий по основным предметам курса, изложенных на этих языках. На прохождение всего курса полагается от 15 до 20 лет, а изучаемые предметы распределены по трем отделениям курса: низшее (адна), среднее (аусат) и высшее (а’ля). В каждом отделении проходятся определенные учебники и учебные пособия, на усвоение которых, в зависимости от способностей и усердия учащегося, требуется неодинаковая продолжительность времени, так как три отделения мадрасы не соответствуют нашему делению на классы, а указывают на курсовую систему обучения по предметам.

В первом отделении, в продолжение 9–10 лет, проходятся: краткая и подробная арабская грамматика (на перс. и араб. яз.), краткий мусульманский катехизис, краткий курс законоведения (Мухтасар) и логика²⁵⁶. Логика (мантык) изучается в два приема: по краткому учебнику «Шамсия» и боле подробному – «Суллями». Название первого учебника (Шамсия) указывает на солнечный свет, дающий возможность рассматривать и распознавать небесные предметы, а второе руководство (Суллями) названо «лестницей» в знак того, что изучение логических приемов мышления помогает учащемуся постепенно, как по ступеням лестницы, восходить к верхам здания, т. е к богословию и законоведению²⁵⁷

На прохождение курса среднего (аусат) отделения отводится восемь лет. Курс этот начинается изучением богословия (Акаид) по учебнику Имама Омара Нясяфийского²⁵⁸.. Этот трудный для понимания и усвоения арабский учебник проходится в связи с трактатами Хаяли, Муллы Ахмада и Муллы АбдульХакима, в таком порядке: сначала в течение недели или нескольких дней подробно разбирается учебник Омара Нясяфийского, а потом прочитанное растолковывается по указанным трактатам. В этом же отделении, на вторых уроках, продолжается по книге «Шархвигкая» курс законоведения, представляющий толкование на сокращенный курс, пройденный в первом (низшем) отделении²⁵⁹. На прохождение курса богословия и законоведения отводится четыре года. В продолжение пятого и шестого года в среднем же отделении проходится снова более обширный курс логики по руководству «Тахзиб» и таковой же курс арабской грамматики по руководству «Тальхис», представляющей собою курс красноречия. Лучшие по дарованиям муллы этого отделения читают сочинения: ХоджаДжамаля, АхундШейха, Мирзы Захида, АхундКаляна и КазыМубарака.

В 7й и 8й годы проходится метафизика (Хызматуль анн?) вместе с дополнениями по сочинениям АхундКаляна и Мирзы Джана.

В третьем, высшем (агля) отделении проходится высший курс богословия по учебнику МуллыДжалаля и полный курс законоведения по книге «Хидая», которая называется священною (шариф)²⁶⁰. В дополнение к учебнику МуллыДжалаля читаются также: Ханакахи и Татымма. На ознакомление желающих с этими руководствами полагается minimum два года.

В довершение образования, способный и усердный студент проходит науку о разделе оставшегося от умершего имущества (Ильмифараиз), трактат о преданиях Мохаммеда (Хадисишариф), основы законовдения (Усулюльфигкх) и толкования разных богословов на Коран, из которых наиболее распространены два: на арабском языке «Казы Байави» и на персидском языке «Рухульбаян».

Нужно заметить при этом, что описанный курс учения в туркестанских мадрасах не проходится всеми учащимися одинаково подробно и обстоятельно. Это зависит, вопервых, от природных дарований, а вовторых – от практических целей учащегося²⁶¹. Полный курс проходят только такие студенты, которые стремятся занять должность мударриса, казия или ученого муфтия²⁶² 3) при казии. Такие избранники, по окончании курса в той или другой мадрасе, отправляются для большего усовершенствования в мусульманских науках в Коканд или Бухару, к пользующемуся ученой известностью мударрису и под его руководством проходят ту или другую науку. Что же касается учащихся со средними дарованиями, то таковые ограничивают свое образование изучением только некоторых и притом наиболее легких руководств, в которых излагаются основы вероучения и законоведения.

Из общеобразовательных предметов учащиеся в мадрасах знакомятся приватно с арифметикой и планиметрий, как необходимыми знаниями при делении наследства, вакуфных доходов и пр. Математики, физики, химии, истории и географии в нашем смысле в мадрасах нет: под именем этих наук известны у мусульман оставшиеся от древних времен трактаты, утратившие научное значение: интереса к сочинениям древних арабских историков и географов учащиеся в мадрасах не обнаруживают даже пользующиеся известностью мударрисы редко знают чтонибудь из этих сочинений, потому что основной характер образования в мадрасах – исключительно религиозный и то, что не относится к Корану и шариату, считается второстепенным и необязательными

Практической медициной некоторые занимаются по расчету; в числе врачейпрактиков встречаются лица, штудирующие «Канон Авицены». Сборники сомнительного в научном отношении содержания, каковы: Ма’рифатнама, Матла’ульулюм, Ма’люматульафак, Кимья исаадат и др. читаются любителями знания в свободное время. Вообще курс мадрасы настолько труден, что многие, приступив к логике, отказываются от дальнейшего образования, а другие не могут понимать учебника по богословию. Да и среди мударрисов теперь очень редко встречаются талантливые и многосвзедущие, т. е. начитанные лица.

Учебный год в Мадрасе начинается с октября, по окончании жаркого периода и продолжается до маяиюня, за исключением месяца Рамазана, в продолжение которого мусульмане постятся²⁶³, и дней двух больших праздников, а в каждой неделе неучебными днями считаются: среда, четверг и пятница. В эти свободные дни учащиеся или самостоятельно занимаются чтением относящихся к курсу книг, или читают их под руководством репетиторов, а все остающееся затем время употребляется на переписку учебников для себя и на другие личные дела. В летние каникулы бедные учащиеся зарабатывают себе деньги тем или другим трудом, не исключая поденщины.

Учебный день начинается со времени первой молитвы (бамдад, фаджр), совершаемой пред восходом солнца. По совершении этой молитвы, преподаватель, безотлучно находящийся в учебные дни в мадрасе, выпив чаю, сидит в дарсхане (аудитория), в ожидании слушателей. Муллы, составляющие группы до 10 и более человек, изучающих одну и ту же книгу, входят по очереди в дарсхану и после почтительного приветствия преподавателю усаживаются около него полукругом. Против преподавателя садится кары, как наиболее успевающий и лучше других читающий по книге. Провозгласивши краткую молитву и проведя концами пальцев по лицу, преподаватель предлагает читать изучаемую книгу. Кары читает предложения и останавливается, а преподаватель начинает объяснения прочитанного предложения в смысловом и грамматическом отношениях. От учености мударриса зависит придать своему объяснению больший интерес, невзирая на который слушатели сохраняют молчание и только могут сделать соответствующую заметку на полях книги; но не возбраняется муллам старшего отделения обращаться к преподавателю с соответствующим вопросом и даже с возражением. Занятие с первой группой продолжается часа два. Затем входить вторая группа, а потом третья и четвертая... В полдень делается перерыв для отдыха и полуденной молитвы (пишин, зухр). Мударрис выпивает чаю, потом совершает омовение и идет в мечеть (при Мадрасе). После молитвы он снова занимает свое место в аудитории, и к нему по очереди приходят другие группы учащихся до наступления третьей молитвы (на маз ди яр, аср) около 4–6 часа пополудни, смотря по времени года. После этой молитвы учащиеся приготовляют себе обед, который в учебные дни состоит из того же чая и лепешки, а в неучебные – из палау (плова?)²⁶⁴. Отступления от этого обычая редки. Затем муллы занимаются самостоятельно до 12 часа ночи, а преподаватель или занимается приготовлением к урокам завтрашнего дня, или проводит время в учебных разговорах с старшими муллами и случайными посетителями.²⁶⁵

Определенного расписания уроков по предметам и по частям дня в мадрасе нет. Очередь уроков зависит от учащихся, по соглашению с преподавателем – часто в первые часы до полудня мударрис занимается с учащимися младшего отделения, так как муллы среднего и старшего отделений в это время подготовляются к своим урокам и занимаются с неуспевающими муллами младшего отделения. Надзора за учащимся в мадрас нет, и мударрис обращает внимание только на мало прилежных и рано оставляющих книгу. Таким муллам на другой день он делает мягкое замечание: «вечером вы, должно быть, уходили из мадрасы, потому что у вас не было видно огня»... Среди мулл часто бывают женатые²⁶⁶.

Нельзя, конечно, совершенно обелять поведение некоторых мулл, живущих в мадрасах... Они тоже отдают дань молодости: некоторые курят нашу, развлекаются музыкой, ведут между собой не относящиеся к учебному делу беседы, а иногда дозволяют себе порочные увлечения мальчиками, учениками мактаба, и живущими при мадрасе. Но такие случаи являются исключением и тщательно замалчиваются, а оглашение их вызывает большое негодование в местных жителях²⁶⁷. Самый план здания мадрасы, скрывает внутреннюю жизнь учащихся от взора посторонних, так как улица с ее впечатлениями не должна развлекать будущих ученых, стремящихся к богопознанию.

Что касается средств содержания учащих и учащихся в мадpacе, то об этом нельзя судить по одним вакуфам. Мударрисы в многолюдных мадрасах получают от своих учеников не мало приношений, что, в общем, увеличивает ежегодное содержание мударриса до тысячи рублей и более. Так при начале курса группа приступающих к учению юношей (5, 10, 15 лиц) складываются по 50 коп. и по 1 руб. и на половину собранных денег покупают угощение (достархан) для своего преподавателя, а остальную сумму вручают ему деньгами. Затем они, при переходе к каждому новому учебнику, повторяют ту же складчику, сумма которой увеличивается по мере восхождения учащихся «по лестнице знаний». Один знакомый ташкентец, окончивши курс в мадрасе, рассказывал нам, что он участвовал в складчине на угощение и поднесение своему мударрису в следующих случаях: 1) при начале курса (Аввалиль ильм), 2) при переходе к кн. Бидан, 3) при начале Мугзи, 4) при начале Занджани, 5) при изучении Хараката, 6) при Авамиле, 7) при изучении Кяфии несколько раз – при начале каждого отдела этого учебника, 8) перед изучением ШархМуллы сделан был подарок поценнее, 9–10) при изучении Шамсии и Хашии, в течение двух лет, также не один раз подносили мударрису достархан и подарки вещами и деньгами Пред началом курса Агкаида (среднее отделение) муллы этой группы собрали для мударриса по 5–10 рублей с человека, всего 150 руб. и из них 50 руб. вручили ему, на 30 руб. купили для него же разного платья, а на остальные деньги устроили большое угощение, на которое были приглашены мударрисы и муллы из других школ. Оставшиеся фрукты и сласти мударрис, по обычаю, отослал к себе домой, как это делают и прочие. Продолжение курса в среднем и высшем отделениях также сопровождается угощеньем и подношениями. Наконец, способный мулла кончает курс и тогда устраивает последний и наиболее дорогой пир (Хатмтой), на который приглашаются также видные жители квартала, казий, учащие и учащиеся из других школ. Если оканчивают курс дети состоятельных родителей, то мударрис получает тогда от них не одну сотню рублей²⁶⁸...

При таком патриархальном обычае, известный своими знаниями мударрис обеспечивает себе безбедное существование, которое поддерживается также и богатыми обывателями его местожительства, так как мударриса приглашают на разные семейные торжества, особенно на пиры по случаю обрезания сына. На этих пирах мударрис всегда получает хорошей халат, стоимостью в 10 и более рублей. Но, зато мударрис в бедной вакуфами Мадрасе и в бедном квартале получает, особенно при своекорыстном мутаваллии (эконом), очень мало. Так, в одной ташкентской Мадрасе мударрис два года не получал ни копейки и очень обносился, а потому муллы в складчину купили для него на базаре все одеяние, не исключая сапог с галошами. Никакой форменной одежды не требуется.

Учащиеся в мадрасах муллы получают соответствующую часть из вакуфных доходов в возрастающей арифметической прогрессии: 2–4–8, причем, иногда младшие муллы получают в год по 4–8 рублей, средние по 8–16, а старшие по 16–32. В добавок к своей скудной стипенди1и муллы, имеющие состоятельных родителей, получают средства из дома, а бедняки не стыдятся в летние каникулы отправляться даже на поденные работы. При этом они всетаки стараются не уронить звания муллы и уходят или в другое селение, или же в русскую часть города, где переодеваются в рабочей (ветхий) халат, а по окончании работы возвращаются в город в обыкновенном приличном халате и чалме. Бедняков поддерживают местные богатые жители, приглашая к себе на семейные празднества, на которых они пользуются хорошо приготовленною пищей, часть которой уносят с собой; но подарков халатами не получают.

Не смотря на отсутствие строго регламентированного режима, инспекторского надзора и канцелярщины, в мадрасах поддерживается дисциплина. Если некоторые склонны приписывать учащимся в мадрасах фарисейскую скромность, то мы в свою очередь скорее назовем это патриархальностью, в смысла древнерусского Домостроя, и прибавим, что современная туркестанская мадраса до сих пор остается почти нетронутою так называемою «свободой», и учащиеся в мадрасах не могут без изумления смотреть на распущенность и открытые волнения русской учащейся молодежи... Слово «студент» в голове учащегося муллы вызывает представление мятежной непорядочности. Поэтому приходится серьезно задумываться над неразумным стремлением современных «борцов за свободу» разбудить и поднять этот спокойный, многолюдный и фанатичный мир... Издававшаяся в 1905 г в Ташкенте, во время беспорядков в России и нашем крае, газета «Русский Туркестан» высказывала упрек туземцам за их пассивное отношение к «освободительному движению», а появившаяся в (1906) году в Ташкенте татарская газета «Тараккы» прямо ставила себе задачей «разбудить спавших до сего времени туземцев Туркестанского края»²⁶⁹, не смотря на то, что интересы туземцев направлены всецело к мирному труду и мирной торговле. В школьной жизни туземцев также не было заметно до сих пор движения в сторону политикосоциальной свободы. Но нельзя не упомянуть, что теперь и туземные муллы начинают интересоваться политикой со слов татарских газет.

В конце 1905 года петербургская татарская газета «Геят» укоризненно высказалась по адресу туземцев, а потом на заданную «Геятом» тему продолжала поучать и возбуждать высший класс туземцев (должностных лиц, учащих и учащихся) газета «Тараккы», поддерживаемая «Русским Туркестаном». В № 152 этой газеты, в ст. «К вопросу о туземной политике», между прочим было сказано, что туземное общество не имеет безусловно никаких причин восторгаться режимом русской бюрократии и не может безразлично относиться к освободительному движению и воздержаться от сочувствия этому движению... На это нужно сказать, что до забот «Русского Туркестана» о туземцах они жили вполне спокойно и к русской революции относились отрицательно; но после «просвещения» со стороны названных газет и консервативные туземцы Туркестанского края, пребывавшие столь долго в покое, наконец, пробуждаются и пожалуй могут со временем нарушить наш покой... Будущее покажет... В этом случае полезно и во всяком случае интересно прочитать брошюру В. Нализкина «Туземцы прежде и теперь» (Ташкент, 1913 г.). Несомненно, что в жизни Туркестанских туземцев происходит заметный перелом не в пользу России, особенно после русскояпонской войны. Последняя война на Балканах очень интересовала туземцев, не исключая и учащихся в мадрасах.

Русские, не знакомые непосредственно с характером и ходом учебного дела в мадрасах, обыкновенно относятся к этому делу свысока, ограничиваясь неосновательным и односторонним осуждением этой школы, и готовы отрицать необходимость дальнейшего ее существования... Но одним словесным приговором даже авторитетного в административном отношении лица нельзя уничтожить того, что вызвано духовными потребностями народа, что развивалось и поддерживалось целыми столетиями. – Мадрасы в Туркестанском крае, не смотря на пассивное отношение к ним со стороны русской администрации, продолжают свое существование. Наше призвание – упорядочить внутренний строй этой школы, ввести в нее элементы современного знания, а для этого нужно сначала беспристрастно оценить ее старый, унаследованный от древности, учебный курс, который далеко не так бессодержателен, как об этом многие привыкли думать. На самом деле курс мадрасы очень серьезный, соображенный с действительными потребностями прежней народной жизни и очень трудный. Не даром многие стремящиеся к образованию мусульмане учатся в мадрасах десятки лет. В истории мусульманства известны выдающиеся по талантам ученые, которые всю жизнь посвящали научным занятиям и оставили после себя замечательные по эрудиции и по объему ученые трактаты. И в числе таких ученых было немало уроженцев Средней Азии, писавших на арабском языке, который составляет главную трудность курса высшей мусульманской школы, так как на арабском языке изложены главнейшие учебные руководства и ученые трактаты по разным отделам знаний. Кто, хотя немного, сам не знаком с своеобразным арабским языком и со способом изложения на нем мусульманских школьных знаний (арабская филология, мусульманское вероучение и законоведение), тот не может быть судьей в этом вопросе. Поэтому приведем здесь несколько примеров.

1) Язык сокращенного учебника по мусульманскому законоведению (Мухтасарульвигкая), составляющего начальную ступень к изучению этого важнейшего научного предмета в мадрасе, отличается такой сжатостью, что, по словам издателя этого руководства Мирзы Казембека, «едва ли будет в состоянии понять язык учебника ктонибудь из лиц, не отлично знающих мусульманское законоведение». Написанный с соблюдением основного правила для составителей учебных руководтв: говори мало, разумей много», Мухтасарульвигкая, по краткости речи и полноте мысли, превосходить все другие учебные руководства по законоведению. Почтенный Мирза Казекбек находит слог автора этого учебника приятным и глубокомысленным²⁷⁰. Для образца сжатости и трудности понимания языка названного учебника А. Казембек приводит следующий отрывок из главы о браке, откуда видна вся головоломная трудность языка книги: «И брак с женщиною и ее срок запрещают брак с (другою) женщиною, когда одна из них была бы мужчиной, ей не позволена была бы другая, и сообщение с нею по праву владения; и также сообщение с нею по праву владения, сообщение с другою посредством брака и владения, (но) не брака; если он сочетался с нею браком, то не может сообщаться ни с одною, покуда друга не будет запрещена». Такой текст может быть понятен изучающему названный учебник только при условии подробного объяснения учителем не только каждого слова, но и особенно при восстановлении подразумеваемых слов, опущенных в тексте²⁷¹.

Не менее труден для понимания текст краткого руководства по богословию, составленного «мудрым имамом» Омаром Нясяфийским, почитаемым звездою религии и правоверия. Учебник его, известный под именем «Агкаид», заключает в себе сущность главнейших положений богослова в кратком объеме и служит для ислама корнем и основанием, представляя самую сущность положительных данных. Для верующих это – жемчужина, перл (знания): положения науки представлены здесь в высшей степени обработанными в своих кратких пределах и прекрасно расположены по существу. Составитель постарался объяснить в нем трудные положения богословия, раскрыть скрытый смысл и развернуть пред умом изучающего истину, завернутую покровом непонятных терминов… Но хотя автор старался избегать длиннот в изложении и наскучивания и идти средним путем между растянутостью и пропусками, тем не менее его рассуждения о сущности метафизического мышления и об источниках человеческого познания (внешние чувства, ум и свидетельство других лиц) головокружительны и скучны, даже невыносимо скучны, так что является вполне основательное сомнение в понимании этого учебника всеми изучающими его молодыми людьми, как об этом можно судить по следующему, сравнительно легкому для понимания месту: «Творец мира – Бог Всевышний, т. е. существо, необходимое по своему бытию, существование которого самобытно и решительно ни в чем не нуждается. Если бы Бог был случаен по своему бытию, то Сам относился бы к миру и не годился бы в творцы и производители мира, потому что миром называется все то, что случайно по бытию, а это близко к тому, когда говорят, что самое начало всех возможных существ необходимо предполагаем возможность их происхождения и, следовательно, противоречит представлению первопричине (не зависимой ни от чего).. Если бы цель возможных причин расположить в порядке и последовательности, то мы поняли бы невозможность представлена вещи причиной для самой себя, и цепь причин наконец прервалась бы. Творец мира может быть только единым и необходимым по бытию, так как известнейшее между богословами доказательство «противоборства», указанное в Коране, выражается так: «если бы на небе и на земле было несколько богов, то они (небо и земля) погибли бы».... Если бы, например, было два бога, то между ними непременно возможен был бы спор: один из них захотел бы движения Зейда²⁷², а другой – его покоя, так как каждое из этих двух положений возможно, равно как возможно и направление воли к каждому из этих положений; а так как между такими двумя желаниями нет по существу противоположения, которое является в самых предметах желания, то возможно допустить совместимость указанных двух противоположных состояний (сидение Зейда и его движение), а это нелепо. В таком случае необходимо допустить бессилие одного из двух желаний, а это будет уже признаком случайности... Таким образом, многочисленность богов ведет к возможности противоборства между ними, ведущего к нелепости, и следовательно самое такое предположение нелепо. И в этом заключается подробное изложение той мысли, когда говорят, что если один из богов не может противодействовать другому, то он слаб, а если будет иметь силу противоборствовать, то будет слаб другой бог. Изложенным устраняется и допущение возможного соглашения двух богов между собою без спора: ни сопротивления, ни спора не может быть в данном случай, потому что это повело бы к нелепости, так как нельзя соединяться двум противоположным волям, чтобы, то есть, один человек мог желать движения и покоя одновременно. И знай (учащийся), что изречение Божие в Коране: «если бы над миром было много богов, а не един, то земля и небо разрушились бы»²⁷³, хотя и есть доказательство не полное, но достаточное для уяснения сокровенного предмета, так как обыкновенно при многочисленности начальствующих лиц бывают между ними взаимные споры изза преобладания, и один из спорящих непременно берет верх над другим. Если предположить существование двух творцов мира, то необходимо допустить возможность спора в их делах, и тогда ни один из них не был бы творцом; не было бы тогда и сотворенного...

Сжатость изложения известного руководства по законоведению (Хидая) наглядно усматривается из сравнения размеров подлинного текста и русского перевода, последний²⁷⁴ не менее чем вдвое более подлинника по количеству слов. Что же касается своеобразного содержания этой книги, то это будет достаточно понятно из следующих строк, – касающихся так называемого молочного родства:

«Словом «риза» в юридическом смысле обозначается сосавший грудь другой женщины в течение определенного шариатом времени и вступающий в молочное родство с самой кормилицей, ее детьми, вскормленными тем же молоком и другими родственниками ее. Поэтому запрещается брак между лицами, связанными этим родством. Имам Шафий говорит, что это запрещение не может считаться установленным, если не будет доказано, что ребенок сосал грудь, по крайней мере, пять раз в отдельности, так что если, например, ребенок сосал грудь непрерывно в течение некоторого промежутка времени – одного часа или целого дня, то это обстоятельство не может еще служить причиною запрещения вступать в брак, потому что пророк сказал: «кто сосет, или кто дает сосать однажды или дважды, тот не вступает в запрещение брака»²⁷⁵...

«Хотя запрещение вступать в брак основано на опасении общности крови, в связи с ростом тела ребенка, однако эту связь невозможно установить с точностью, и потому запретность брака по молочному родству обусловливается не степенью его, но лишь наличностью самого акта кормления грудью, служащего поводом к увеличению роста тела.

«По мнению АбуХанифы, кормление грудью должно продолжаться 30 месяцев, но оба ученика его²⁷⁶ и Имам Шафий ограничивают этот период двумя годами; Зуфар же утверждает, что кормление грудью должно быть продолжено до трех лет, так что только в течение этого периода ребенок может измениться совершенно.

«Если же ребенок продолжает сосать молоко из груди кормилицы, по окончании установленного срока, то это не может считаться поводом к запретности брака (то есть, если тогда та же кормилица начнет кормить еще нового ребенка, например, девочку, то эта девочка не будет запрещена для первого ребенка). Если же ребенок (мальчик) покинет грудь кормилицы ранее установленного полного срока, а в груди кормилицы останется еще молоко, которое будет сосать другой ребенок (девочка) до истечения этого срока, то между ними устанавливается запретность брака по молочному родству. Но, по мнению АбуХанифы, подобная запретность является лишь в том случае, когда первый ребенок еще не привык к другому роду пищи, так что он не может жить без молока матери; если же он в это время совершенно привыкнет к другой пище, помимо молока матери, то это обстоятельство должно считаться равносильным отнятию от груди, и запретность брака в таком случае отпадает.

«Запретность брака по молочному родству обусловливается молоком мужчины, т. е. молоком, которого он является причиною, например: если женщина кормила грудью ребенка женского пола, то относительно этого ребенка существует запретность брака, как для мужа этой женщины, так и для его отца и сына, потому что муж, служивший причиною наполнения груди этой женщины молоком, является молочным отцом кормимого ею ребенка. Когда мальчик и девочка сосут грудь одной и той же женщины, то брак между ними запрещается, потому что они имеют одну общую кормящую мать и, следовательно, относительно друг друга – брат и сестра.

«Если молоко, извлеченное из груди кормилицы, будет смешано с водою, то может служить поводом к запрету брака, когда в этой смеси количество молока превышает количество воды, а Имам Шафий распространяет запретность брака и на тот случай, когда в смеси молока будет меньше воды. Если же молоко будет смешано с другою пищею, то такою смесью, по мнению АбуХанифы, не обусловливается запретность брака, а по мнению его учеников – обусловливается преобладающим количеством молока. Еще по одному мнению, молоко, примешанное к пище, подвергающейся действию огня, не служит препятствием к браку двух лиц, принимающих такую пищу.

«Если молоко одной женщины будет смешано с молоком другой женщины, то и в таком случае преобладающее количество молока влияет на запретность брака между лицами, питающимися таким смешанным молоком. Даже молоко девственницы обусловливает запретность брака между кормящею и вскормленным ею ребенком. Равно служит поводом к запретности брака молоко, извлеченное из груди умершей женщины, с каковым мнением не согласен Имам Шафий.

«Не ведут к запретности брака: а) молоко женщины, введенное в тело ребенка посредством клистира, б) молоко из груди мужчины, в) молоко козы или другого животного.

«Наконец, если мужчина вступает в брак с малолетнею и со взрослою одновременно, и последняя будет кормить грудью первую, то обе эти женщины будут запретными для их мужа, так как они являются молочными матерью и дочерью, с которыми нельзя вступать в брак одному мужчине...

Подобно этому, только еще с большими подробностями, рассматриваются в Хидае все другие вопросы, составляющие содержание всеобъемлющего шариата, и учащиеся в мадрасе должны усвоить все схоластические тонкости «законоведения», чтобы получить право на звание ученого кандидата на должность казия и другие должности.

Из других отделов знания, изучаемых в Мадрасе, как о высшем пределе мусульманской образованности, следует сказать несколько слов о «разделе наследства», важность которого (раздела) лучше всего выражена в изречении самого Мухаммеда: «Изучайте раздел наследства: в этом заключается половина знания всего права». Этот отдел мусульманского права изложен в особом трактате под заглавием «Ильмульфараиль», и только немногие основательно осиливают его в конце своего образования, как бы в завершение курса мадрасы. Барон Торнау²⁷⁷ считает особенности мусульманского законодательства о наследстве не случайными отличиями его от законодательства европейских народов, а существенно вытекающими из духа ислама, которым проникнуто все мусульманское право (гражданское, уголовное, каноническое), как право по верованию, а в данном случае – на учении о наследстве очень заметно отражаются правила шариата о торговле. В отличии от европейского законодательства, мусульманское учение о наследстве имеет в виду только одно наследование прав умершего по его имуществу, оставшемуся свободным и потому в действительности переходящему в собственность наследников, но не долгов его и других обязательств. Права и порядок наследования находятся в зависимости от основ семейного быта мусульман, в котором интересы личности ставятся выше интересов рода, но в то же время внутренняя домашняя жизнь обособлена и сокрыта для посторонних и всякое вмешательство в нее устранено. Притом узаконенное Кораном многоженство должно было внести в законы о наследстве в особые постановления. Не дав женщине политической и общественной самостоятельности²⁷⁸, Мохаммед, как бы в замен этого, оградил ее имущественные интересы. По смерти мужа, вдовы его получают из его наследства определенную часть и пользуются в этом случае преимуществом пред всеми родственниками, дочери умершего также участвуют в наследстве после отца и право их на наследство, в случае смерти их самих, распространяется не только на их детей (внуков), но и на их мужей (зятьев); мать умершего или бабка всегда также получает определенную часть наследства. Между супругами не существует общности имущества, почему ни жена, ни вдова не ответствуют за долги мужа²⁷⁹, и кредиторы предъявляют свои права к имуществу умершего, а не к личности наследника.

Изложение самых правил раздела отличается тем же характером, как и в других отделах шариата. Мнения некоторых ученых по этому вопросу оригинальны, например: безвестное отсутствие наследника одними законоведами ограничивается сроком в 10 лет, другими сроком в 60, 80, 90 и наконец в 120 лет, считая со дня рождения отсутствующего, так что, в случае исчезновения данного субъекта на 30 году от рождения, нужно ожидать для раздела его наследства еще 90 лет. Но боле принятое мнение сокращает этот срок до 80 лет, считая в том числе и годы от рождения до исчезновения.

Беременность женщины во время смерти собственника дает ей право наследства и на имеющего родиться ребенка, долю которого учитывают долею мальчика; если же родившееся дитя окажется дочерью, то половина отчисленной доли делится между прочими наследниками; если ребенок родится мертвым, то матери его прибавляется третья часть из доли, предназначавшейся ожидаемому мальчику. При этом странны мнения мусульманских законоведов относительно продолжительности беременности женщины: АбуХанифа допускает двухгодичную продолжительность беременности, Имам Шафий признает четырехгодичный период, а АльЗухри – даже семилетний. Но с другой стороны все законоведы, в интересах ребенка, считают законным его рождение и через шесть месяцев по смерти отца.

Так как сам Мухаммед не указал в Коране всех случаев правонаследования, то в учение о разделе наследства вошли разные дополнения и чисто казуистические соображения, с которыми изучающий мусульманское право молодой студент должен быть ознакомлен настолько, чтобы уметь пенять, растолковать и применить к делу известный случай наследия, изложенный в науке о разделе наследственного имущества. В этом случае имеет большое значение многоженство с его родственными связями и право разных лиц на совместное единовременное наследование. Достаточно сказать, что сунниты насчитывают 12 степеней наследников по назначению, 4 степени наследников по праву и, кроме того, боковых наследников через женщин. Затем трудность составляет самое определение степеней родства и условий, при которых лицо устраняется от наследства или когда уменьшаются его права в наследстве. Сюда же относятся; духовные завещания, опека и опекуны, способы отчуждения собственности, условия перехода наследства от одного лица к другому и т. п.

На основании изложенного, должно признать прежде всего, тот очевидный факт, что мусульманская школа в Средней Азии, в отношении своей программы и внутренней организации, так же оригинальна и самобытна с исторической точки зрения, как и древняя русская христианская школа. Зародившаяся, как и русская школа, под влиянием религиозного стимула, среднеазиатская туземная школа развивалась и укреплялась постепенно при наличности местных бытовых условий, которые не утратили своего значения и в наши дни, а потому она (школа) сохраняет свой, так сказать, родовой (общемусульманский) тип. В ней повсеместно удерживается одинаковая учебная программа при одинаковых образовательных источниках (учебные книги), чему способствуют также постоянные живые сношения ученых мусульман Средней Азии со всем мусульманским миром: многие туркестанские преподаватели (мударрисы) получают или пополняют свое образование в мадрасах Бухары, все руководствуются в своей преподавательской деятельности учебными и научными изданиями Стамбула, Булака (в Каире), Индии и Казани²⁸⁰ 1); по временам наши мусульмане видят заезжих бухарцев, турок и арабов и сами предпринимают путешествия, кроме Бухары, в Стамбул и Мекку чрез Каир. Отсюда однообразный характер среднеазиатской мусульманской школы – схоластическорелигиозный, как наследие средних веков, а замкнутость мусульманского быта обусловливает замкнутость²⁸¹ и неподвижность внутреннего строя мадрасы, точно определенного стародавним обычаем. Поэтому мы в настоящее время наблюдаем в туркестанских мадрасах те же обычаи и нравы, какие завещаны им древностью. Русское административное влияние, и по времени недавнее (с 1867 г.). почти совсем не коснулось туземной школы, за исключением поверхностного, чисто внешнего подчинения этой школы русской власти, сменившей власть бывших мусульманских правителей и казиев; во всем остальном мадрасы продолжают свою самобытную жизнь, как было до завоевания Туркестана русскими.

Теперь настало время изменения прежнего положения дел, настала потребность в фактическом, а не в номинальном только надзоре за мадрасами и мактабами. Если с 17 октября 1905 года туркестанские мусульмане признаны равноправными с русским народом гражданами России, то ясно, что и туземные школы в Туркестанском крае имеют право на одинаковое с русскими школами внимание к ним со стороны министерства народного просвещения, но внимание это должно выразиться не в одном внешнем надзоре и таковой же канцелярской отчетности, как практикуется доселе, а в педагогическом руководительстве самым учебновоспитательным делом туземных школ.

Само собою при этом разумеется, что будущие инспекторы мусульманских школ в России, институт которых проектировала специальная комиссия, собиравшаяся (1905 г.) под председательством А. С. Будиловича, должны быть сами ознакомлены с учебным курсом подчиненных им школ²⁸² и иметь в виду прежние упущения и неправильные взгляды на свои начальнические обязанности, что тормозило приведение в исполнение закона 1870 года. До сих пор русские правительственные инспекторы народных училищ не создали себе авторитета в среде мусульман, а во внутренней России, среди татар, вызывали явное сопротивление даже и внешнему, только формальному, подчинению себе этих школ. И мы уверены, что никакие принуждения в данном случае не только не допустимы, как не согласные вообще с русским законом, но и бесполезны, потому что противоречат условиям органического развития всего живого на земле, школа представляет собою также живой, духовный организм, а потому всякая внешняя форма, предлагаемая начальством, но не вытекающая из внутреннего содержания школы, не привьется к школьному делу, не сольется с его содержанием, а будет оставаться обманчивою личиной, неизбежно задержит естественный рост туземной школы и приведет ее к упадку. Современное естествование учит, что никакое совершенствование, никакое прогрессивное развитие невозможно при искусственно принятых внешних формах, при условии подавления самобытности и уклонения организма от основного типа; во всем органическом мире прогрессивное развитие и рост обусловливаются сохранением самобытности и целостности природы организма; в организме, лишенном возможности продолжать самобытное существование вследствие внешних требований, неизбежно появление регрессивных изменений. И чем выше природа организма, тем более внешние формы должны согласоваться с его сущностью; в противном случае живой организм не будет способен к дальнейшему совершенствованию. Пример неустойчивости русских школьных форм и малой успешности народного образования России по существу служат наглядным тому доказательством; чуждые, заимствованные с Запада, формы не привились к русской школе и довели эту последнюю до разложения; такие же внешние требования, не вытекающие из сущности мусульманского образования и воспитания, будут еще менее продуктивны, потому что они вдвойне чужды туземному быту, складывавшемуся в течение столетий под влиянием иной религии, своеобразного быта и особых климатических условий. Не достигнет цели одно требование введения преподавания русского языка в мусульманской школе²⁸³, а тем более ни к чему не приведут настояния на русскошкольных внешних порядках от учащих и учащихся в туземных школах. Насколько мило видеть малышей и взрослых туземцев в их естественных положениях и отношениях между собою и к старшим, с их сидением на полу в полукруге около учителя, и их обычные формы приветствия и почтительности, настолько неестественны их непривычные подражания нашим школьным порядкам, особенно если не в меру ретивый молодой педагог будет настаивать на соблюдении этих чисто внешних форм сидения, вставания и т. п. Наша привязанность к форменной школьной одежде породила в русских учащихся отвращение к этой одежде, и она не соблюдается часто даже студентами; между тем как туземные школьники и взрослые юноши мадрасы не производят своей одеждой отталкивающего впечатления: их простой (не одноцветный) халат, летом заменяющий учащимся и рубашку, с чалмой или одной тюбетейкой на голове, и мягкие сапоги (ичиги), а летом одни галоши на босой ноге идут к учащимся, потому что отвечают местному климату и местным обычаям. В таком наряде не стесняются быть не только взрослые учащиеся, но и их учителя²⁸⁴. Своеобразная манера учащих и учащихся сидеть в классной комнате, а летом на открытой террасе с поджатыми под себя ногами, чтение на распев, почтительное отношение учащихся к своим учителям и вообще к старшим согласованы с традициями, освященными временем, – и ломать эти обычаи нет никакой существенной надобности. Наш сложный школьный надзор за учащимися не достиг цели, а у мусульман и без него хорошо²⁸⁵.

Тем более курс мусульманской школы не может подлежать насильственной ломке, а лишь – упорядочению системы обучения и обновлению самых знаний в таких науках, которые не касаются религиозных верований, каковы: математика история, география и философия. В туземных школах все консервативно: даже обучение арабскому языку производится по учебникам, освященным временем и авторитетом их составителей. Словом, русским инспекторам, заведующим мусульманскими школами, не должно забывать общего закона органического развития; нужно всегда иметь в виду вековой уклад туземной жизни, влиявший на формирование и развитие мадрасы.... Если же мы будем навязывать туземной школе формы, не отвечающие потребностям народной жизни и вековым традициям туземцев, то или не добьемся никаких успехов, как было доселе, или поставим внутреннюю жизнь мадрасы в такие условия, при которых дальнейшее развитие ее будет невозможно. И тогда, по принципу самосохранения, туземная школа, в лучшем случае, будет показывать правительственному инспектору одну наружную личину, а под своей скорлупой будет жить своим духом и ростом, враждебными стремлениям нашего министерства... С другой стороны теперь настало такое время, когда сами мусульмане начинают сознавать необходимость обновления и пополнения своих учебных программ: в низших школах (мактабах) замечаются уже попытки обучения по звуковому методу и составления новых учебников. В мадрасах такие стремления известны пока среди татар в Крыму и Казани: в Казани и Уфе, под влиянием примера русских школ, происходили даже вспышки среди учащихся в мадрасах изза помехи расширить программу учебного курса, на подобие школ Турции и Египта²⁸⁶. В Сирии (в Бейруте, Дамаске и Иерусалиме) известны арабские школы с европейским курсом наук; в Константинополе существуют новые специальные школы; в Каире, рядом с АльАзхарской мадрасой, действуют учительский институт, школа прав и управления, школа искусств и ремесел, школа египтологии и др.²⁸⁷. Не говоря об Алжире, в Индокитае также пробудилось у туземцев стремление к современному европейскому образованно: посетивший в июне 1906 года Ташкент, профессор китайского языка во французской школе в Ханое (Hanoi) Paul Pelliot лично сообщал мне, что индокитайские туземцы, после китайскояпонской войны, начали изучать европейские науки, а французское правительство установило требование от туземных кандидатов на административные должности некоторых знаний в современных науках, каковому требованию охотно подчиняются кандидаты на эти должности. Преподавание таких знаний допускается даже в туземных школах. По последним известиям, и афганский эмир озабочен реформой туземных школ... Все это – примеры и для нас, на нашей среднеазиатской окраине. Мы недавно управляем мусульманскою окраиной, но начинать введение прогрессивных начал в мадрасу и нам следует, чтобы не выпустить инициативу из своих рук. Особенно это нужно иметь в виду при представлении о просветительной и политической агитации, какую поставили себе задачей некоторые татарские газеты, появившиеся в разных городах России в последние годы. К сожалению, и в этом отношении нужно отметить печальный факт почти полного игнорирования с нашей стороны татарской прессы, заметно распространяющей свои листки среди сартов и киргиз и не сдерживаемой в своих противоправительственных порывах, вследствие отсутствия неопределенных законов о печати... Злоупотребляя так называемою «свободою слова», бывшая татарская газета в Ташкенте «Тараккы» печатала резкие, лживые и возбуждающие статьи, которые охотно читались туземцами дома, на базаре и за пределами Ташкента, а в русских газетах почти не встречалось заметок о современной татарской периодической печати, очевидно, потому, что не придавали ей должного значения... Но это – большая ошибка со стороны русской печати. Издающийся при Императорском Обществе, Востоковедения, журнал «Мир Ислама» восполнил этот недостаток и заслуживает за это внимания и благодарности.

Всего низших туземных школ (мактаб) и высших (мадраса) школ в Туркестанском крае на 1е января 1913 года считалось:

Не смотря на столь значительное число мусульманских школ в Туркестанском крае, большая часть зданий, даже мадрас, совершенно неудовлетворительны: стены с трещинами, дворы грязны, большинство аудиторий (дарсхана) и студенческих комнат (худжра) без окон с плохими дверями. Вместо стекол в дверях чаще всего наклеена бумага, вследствие чего учащиеся занимаются в полумраке.

У многих мутаваллиев (приходорасходчиков) не заведены приходорасходные книги, и получаемые ими вакуфные доходы совершенно не записываются, вслдствие чего нет никакой возможности проверить правильность их расходов.

Во многих мадрасах численность мударрисов и мутаваллиев не пропорционально числу учащихся. Вследствие этого большая часть вакуфных доходов уходит на учащих, в том числе и суммы, предназначенные на поддержание и ремонт самых зданий. Кроме того, известны и злоупотребления со стороны мутаваллиев и старших мударрисов.

Часто в мадрасах проживают студенты преклонного возраста лет 35 и старше. Эти последние занимают худжры и лишают возможности молодых людей получать высшее образование.

Во многих мадрасах до сих пор существуют продажные худжры, что служит причиной постоянных споров и раздоров.

Особенно большие затруднения создаются при выборах новых мударрисов, так как, обыкновенно, учащиеся, которым предоставлено право выбора мударриса, разбиваются на несколько групп, из которых каждая стремится провести своего кандидата, причем дело не обходится без подкупа. Особенно такими дрязгами отличаются ферганские мадрасы.

Bcе мударрисы единодушно отстаивают неприкосновенность древнего учебного курса мадрасы: в личных беседах инспекторов с мударрисами о необходимости введения в курс мадрасы преподавания русского языка, мударрисы обычно отвчают принципиальным согласием, а в своих донесениях начальству, постоянно указывают на отсутствие в вакуфных граматах оснований к изучению русского языка... Объясняется это тем, что мударрисы опасаются потерять свой авторитет в глазах темной мусульманской среды²⁸⁸.

Во всех мадрасах изучаются только древние науки и по старому методу, а современных наук: истории, географии, арифметики и т. п. в них не проходят. На этой почве в настоящее время происходят большие разногласия между представителями старого и нового направления – между прогрессистами и сторонниками старины. В Мин. Внутр. Дел собирается материал для обсуждения этого спора в особой междуведомственной комиссии в настоящем году.

Пожеланием успеха этой важной по значению комиссии я заканчиваю свое «Введение» в курс исламоведения.

Ташкент.

20 февраля 1914 года.

Мадрасы гор. Самарканда²⁸⁹