VI. Влияние мухаммеданского брака на семейную и общественную жизнь человека

Мухаммеданское законоположение о браке, противоположное почти во всех отношениях христианскому, естественно должно было принести и противоположные плоды. Многожёнство, дозволенное Мухаммедом, легкость развода по требованию и желанию мужа, поглощение им личности жены и чувственный характер, обнаруживающийся во всем законодательстве ислама о браке, не могли не произвести печальных последствий и не оставить после себя горьких следов в жизни как отдельных семей, так и целых государственных корпораций. Брак есть договор двух лиц, мужа и жены. Потому нерациональность этого законоположения, прежде всего, должна была отразиться на котором-нибудь из лиц, вступающих в брачный договор. И действительно, мухаммеданский брак по причине неравности отношений, какие он установил между супругами, слишком гибельно повлиял на одну половину человеческого рода, именно на женщину,  – она упала до самой последней степени.

Никто из учёных не спорит о том, что положение женщины в мусульманстве чрезвычайно плохо сравнительно с христианством. Но когда обращают внимание на положение женщины в Аравии до и после Мухаммеда, то учёные во мнении относительно мусульманского законодательства расходятся. Одни из них думают и доказывают, что Мухаммед ухудшил и без того уже незавидное положение женщины в Аравии; другие напротив, стараются доказать, что он значительно улучшил это положение женщины и дал ей многие права, которых она раньше этого времени была лишена. К числу первых принадлежит английский учёный, Мюр, который очень сильно обвиняет Мухаммеда в крайнем унижении женщины в Аравии³⁵⁷. К числу последних принадлежат французские известные учёные Коссен-де-Персеваль³⁵⁸, Сент-Илер³⁵⁹ и Ренан³⁶⁰. Замечательно, что французские учёные ориенталисты очень щедры на панегирики в честь Мухаммеда, – на панегирики, которые отзываются часто явными натяжками. Напротив, немецкие и английские учёные не находят в мусульманстве этих похвальных сторон. Так и в настоящем случае. Потому решение этого вопроса требует большого труда. Насколько по своему интересу он заслуживает серьёзного внимания, настолько по разногласию о нём учёных исследователей он требует немало труда. Мы постараемся решить этот вопрос, не отступая от тех фактов, которые представляются в подтверждение того и другого мнения. Изложим сначала мнение защитников Мухаммеда и те доказательства, которые они приводят в свою пользу, потом сделаем критическую оценку их и выведем своё заключение.

Защитники Мухаммеда говорят, что он не только не имел многожёнства, но нашёл его в Аравии очень распространённым и употребил все усилия ограничить его и действительно ограничил его четырьмя женами, что составляло большой шаг вперёд при всеобщем господстве крайнего многожёнства. Они думают, что многожёнство было сильно укоренено в нравах и обычаях арабов, так что Мухаммеду не было никакой возможности искоренить его, не подвергаясь опасности быть отвергнутым и не иметь никакого успеха; многожёнство вообще составляет отличительную черту жизни восточных народов и всегда было язвою их обществ. «Нужно признаться, – говорит Сент-Илер, – что не Мухаммед ввёл полигамию. Он нашёл её укоренившеюся с незапамятных времён у тех народов, которых он обратил в ислам; она была к несчастью обычаем почти целой Азии. Итак, не следует укорять его, будто бы он ввёл её и внёс в мир этот порок и бич… Справедливая критика не должна преувеличивать тёмных сторон ислама. Аравия не была римской провинцией; доктрина христианская вместе с иудейством делала усилия проникнуть к тем племенам, которые населяли этот полуостров. Христианство положило основание моногамии у тех народов, которые вполне были приготовлены к принятию её, потому что на практике они почти все соблюдали её»³⁶¹. «Что касается полигамии, – говорит другой французский учёный, – то она существовала в нравах и законах Востока с глубокой древности; самые знаменитые правители иудейского народа, Давид и Соломон, не были свободны от неё; Александр Македонский, вследствие своих завоеваний в Азии, последовал тем же самым традициям. Его знаменитые военачальники, сделавшиеся царями Египта и Сирии, равно усвоили себе этот обычай; след. Мухаммед, старавшийся сообразоваться с древними привычками арабов, не мог уничтожить полигамии, но он регулировал её. В этом отношении ислам представляет замечательный прогресс… Мусульманин по Корану может жениться на четырёх законных женах, но из этих четырёх законных жён каждая должна иметь свой отдельный покой и прислугу. Это сделало полигамию условием роскоши, нераздельной с богатством³⁶². Того же мнения, т. е. что полигамия была до Мухаммеда в Аравии в гораздо более распространённом виде, чем после его законодательства, держатся Коссен-де-Персеваль³⁶³, Гарсен-де-Тасси³⁶⁴ и Лоран³⁶⁵. Все эти поименованные учёные единогласно утверждают, что полигамия была сильнее распространена в Аравии до Мухаммеда, чем после него, хотя ни один из них не приводит никакого доказательства в пользу своего мнения, исключая общих рассуждений о полигамии, как отличительном признаке Востока. Вследствие полигамии и унизительного взгляда на женщину, какой существовал в Аравии до Мухаммеда, по мнению этих учёных³⁶⁶, основывающемуся на словах Корана, положение женщины в Аравии было столь плачевно и презренно, что самоё рождение дочери считалось несчастьем для отца, между тем как рождение сына было знаком особенного счастья, знаком благословения неба для отца семейства³⁶⁷. В Коране есть места, которые служат прямым подтверждением этого мнения о лишении женщины почти всяких прав и даже всякого уважения и снисходительности со стороны арабов. Вот что говорит Мухаммед в Коране о современных ему арабах: «они не желают этого (т. е. рождения дочерей) для самих себя. Если кому-нибудь из них объявляют о рождении дочери, лице его помрачается и он делается как бы поражённым горестью. Он прячется от своих по причине своего несчастья. Должен ли он сохранить дочь и подвергнуться стыду, или похоронить её в песке?»³⁶⁸ Такое сожаление о дочери и стыд, что родился не сын, а дочь, выразительно говорит о низком и печальном положении женщины в Аравии до Мухаммеда. Вследствие такого низкого понятия о девицах и того, что арабы, имели дурное понятие о нравственных качествах женщины, так как характер женщины составлял совершенную противоположность тому, на что арабы смотрели, как на совершенство человека; вследствие всего этого некоторые арабы, лишь только рождалась у них дочь, тотчас зарывали её в землю, побуждаемые к этому варварскому поступку или бедностью, которая заставляла их бояться делить пищу с существом, которое не способно помогать им, или – грубою жестокостью и преувеличенным чувством страха: они желали избежать позора, который мог пасть на них, если когда-нибудь дочь их была похищена и обесчещена врагами³⁶⁹. Мухаммед постоянно при всяком удобном случае старался искоренить между арабами этот варварский обычай. Он запрещал им от имени Бога убивать детей, говорил, что они должны будут дать ответ перед судом Божиим за убийство своих невинных дочерей³⁷⁰. В подтверждение факта погребения арабами своих дочерей живыми приводят несколько историй и рассказов. Вот некоторые главнейшие из них. В Китаб-ель-Агхани рассказывается, что Кайс, сын Асима, имел множество детей, мальчиков и девочек. Он приказал убивать всех девочек, которые будут рождаться вновь, при самом рождении. К этому жестокому приговору он был вызван следующим случаем: молодой глава колена Яхкор, по имени Мухамради, в походе против Темимитов, потом ков Сад-ибн-Зайд-Моната, похитил между пленницами молодую девушку, по имени Рамим, мать которой была сестра Кайсу. Этот последний пришёл к Мухамради просить обратно свою племянницу, предлагая ему выкуп. Мухамради предоставил Рамиме на выбор: остаться с ним или возвратиться к своим родственникам. Рамим из любви к своему похитителю предпочла его своим родителям. Кайс возвратился в таком негодовании на слабость пола, способного на подобный выбор, и был настолько поражён мыслью, как бы которая-нибудь из его дочерей когда-нибудь не навлекла на него этого же бесчестия, что возвратившись домой, он похоронил живыми двух своих юных дочерей и поклялся, что будет поступать подобным же образом со всеми дочерьми, которые будут у него рождаться. Он был слишком верен этой клятве. После обращения в ислам колена Бену-Темим, Кайс, находясь в Медине, пришёл однажды к Мухаммеду и застал его в то время, когда он держал на коленах свою маленькую дочь и покрывал её поцелуями. «Что за овечку ты обнюхиваешь?» – сказал Кайс Мухаммеду. «Это моё дитя», – отвечал Мухаммед. «Клянусь Богом, – сказал Кайс, – я много имел маленьких дочерей таких же, как эта, но я всех их похоронил живыми, не пожалев ни одной». – «Несчастный! – воскликнул Мухаммед, – должно быть Бог лишил тебя всякого человеческого чувства; ты не вкушал самого приятного наслаждения, какое только доступно человеку»³⁷¹. Приводятся ещё другие менее известные случаи, доказывающее существование у арабов обычая погребения некоторыми своих дочерей заживо³⁷². Мухаммед сопротивлялся этому обычаю и старался всеми силами искоренить его. Он даже потребовал клятву от мединских представителей, при первом их обращении в ислам, чтобы они, между прочим, оставили этот варварский обычай³⁷³. Благодаря стараниям Мухаммеда этот варварский обычай вышел из употребления. Не только этим одним обязаны Мухаммеду арабские женщины. По словам панегиристов Мухаммеда, он дал им личность и права, которых они не имели до него. В прежнее время женщина в Аравии была лишена не только всяких прав, но даже личности и была унижена до степени простого орудия мужчины, была собственностью его. Потому на неё смотрели как на наследство, которое по смерти мужа доставалось его сыновьям и другим родственникам; даже не нужно было заключать брачного контракта для нового супружества; жену умершего родственники получали также, как и прочее наследство без всяких формальностей³⁷⁴. Мухаммед строго запретил этот обычай, заклеймил подобные браки именами незаконных и учил, что жена по смерти мужа не только не составляет наследства родственников его, но напротив она есть законная участница в наследстве мужа и должна получить свою законную часть. Наследникам строго воспрещается обижать вдову³⁷⁵. Мухаммед всегда требовал от своих последователей, чтобы они почитали и уважали своих матерей даже предпочтительно перед отцами, потому что дитя стоит больших неприятностей и беспокойств матери, нежели отцу. Потому, – как картинно выражается Мухаммед, – «сын получит рай у ног своей матери». Такое высокое понятие о женщине, принесённое в Аравию Мухаммедом, только и составляет резкую противоположность с крайним унижением женщины домухаммедова времени. После Мухаммеда, последователи его даровали женщине ещё более прав, прав рыцарских по духу, и возвели женщину на такой же высокий пьедестал, на каком она была поставлена в средние века христианскими рыцарями. Так во время войны женщины всегда уважались и уважаются. «Известны подвиги корейшитских женщин в оходской битве, говорит Авриль. В столице Расса в 1817 году вагабитские женщины освещали путь защитникам в ночной схватке, неся факелы из пальмовых ветвей, которые они намазали древесной смолой. Во время сражения с Ибрагимом пашей, автором Дерриех, они носили пить сражающимся, как французские дамы в шансоне Антиоха, или как юные девушки Бени-Абс, которые возбуждали «своих воинов» в романе Антара. М. Гюармани присутствовал в одном сражении в Неджеде. Иногда, – говорит он, – меня привлекали стоны раненных, которые просили позаботиться о них, и крики женщин, которые встречали их с радостным восторгом. Они побуждали их возвратиться в сражение, если могут, после того как пыль и уголь остановили кровь и они обвязали раны бинтами. Женщины Ехтеба показали себя достойными соперницами героинь Гимайора.

М. Тамисир рассказывает, что когда загорается война между племенами, женщины первые побуждают своих мужей идти на сражение. Жена говорит: «встань, пойдём муж!» Если муж отказывается, жена, размахивая копьём или ружьём труса и испуская сильные крики, идёт к своему отцу. «Доселе, – говорит она, – я думала, что ты отдал меня за-муж за мужчину, теперь я вижу, что это женщина, – и оставляю его. Выбери мне мужа достойного имени мужчины».

«Во время войн Мегемет-Али, одно арабское колено вступило в сражение под предводительством женщины, по имени Халийе, которая, возбуждала суеверный страх в турецко-египетских солдатах, мало приготовленных своими собственными идеями понять героическую роль женщины. Вот как напр. турецкий автор Фациль-Бей в «книге прекрасных» выражается относительно этого участия женщин в сражении: «женщины пользовались столь высоким уважением в этой стране, что если два колена брались за оружие, то при начале битвы с той и другой стороны выступала богато одетая девушка. Верхом на своей верблюдице каждая из них составляла центр в кругу мужчин. Честь состояла в том, чтобы защитить эту девушку и прославиться в её глазах, сражаясь подле неё и не отступая от неё. И нужно присутствовать при этом, чтобы представить все волнение и резню, которые происходили между этими арабами. Всякий храбрец рисковал своей головой, лишь бы защитить юную девушку. В случае поражения начинается другое зрелище. Побеждённые не обращаются в бегство: сгруппировавшись кругом девушки, они обрекают себя на смерть. Только тогда враг овладеет ею, когда она сломит себе шею в этом кругу и предаст себя за своё колено. Ужели я не должен пожалеть об этих племенах, где две тысячи человек умерли за одну женщину!"… «Арабы сохраняют делающий честь их расе обычай, которого я только что коснулся. Об этом находятся свидетельства в рассказах современных путешественников. М. Пальгрэв так рассказывает о сражении, которое происходило между войсками Неджеда и бедуинами Аймана: «впереди бедуинской армии согласно обычаю ехала hadee’yah, т. е. молодая девушка из хорошей фамилии, отличающаяся своим мужеством. Она ехала на верблюде в первом ряду для того, чтобы устыдить трусов и воодушевить храбрых своими сатирическими и элегическими рассказами. Она была замечательна по своему стану и красноречию. Она погибла от удара копья, и полагают, её смерть решила поражение айманской армии»³⁷⁶. Несчастному воину, который успеет скрыться в гареме, даётся пощада. В прежнее время это право, дарованное женщине в духе рыцарства, могло даже спасти жизнь преступника. Во времена Мамелюков преступника, приговорённого к смерти, выводили на место казни с завязанными глазами, потому что, если бы он встретил на дороге гарем и, увидев его, коснулся рукою одежды одной из женщин составляющих его, жизнь его была бы спасена³⁷⁷. В этих правах, предоставленных женщине, видно то же самое желание возвысить её, какое было постоянным стремлением Мухаммеда, глубоко поражённого печальным положением современной ему арабской женщины. Благодаря такому покровительству религии, женщины начали так высоко поставлять заслугу Мухаммеда и его законодательства для себя, что результатом этого получилась сильная привязанность их к своему законоположению, которое направлено к поддержке и охранению прав женщины от притеснений со стороны мужчины; женщины начали видеть в судьях своих охранителей и оберегателей своих интересов. Однажды французский генерал Домас спросил Шамби (племя арабское в Сахаре): «желали ли бы ваши жёны жить под покровительством одних европейских законов? – Не думаю, – отвечал ему тот, – жёны наши наверное пожалели бы о покровительстве кадиев³⁷⁸. Вследствие такой защиты женских прав мусульманской религией, вследствие такого внимания Мухаммеда к женщинам, они заняли высокое положение в исламе, они даже принимали участие в самой религии Мухаммеда, и имели влияние на судьбу целого строя мусульманского учения. «Первый век ислама, – говорит Ренан, – представляет много поистине замечательных женских характеров. После Омара и Алия, двух главных личностей этой великой эпохи, занимают место две женские личности, Айша и Фатима. Ореол святости блистает кругом Хадиджи; поистине самое почётное свидетельство в пользу Мухаммеда составляет то, что в истории пророчества единственно только его божественное посланничество признано было тою сначала личностью, которая могла лучше знать его слабости. В начале своей проповеди, обвинённый во лжи и подвергаемый за это насмешкам, он доверяет ей свои страдания; она утешает его словами нежности и подкрепляет его колеблющуюся веру. Потому-то Хадиджа никогда не была вытеснена из его сознания другими жёнами, которые следовали за нею. Рассказывают, что одна из них, ревнуя за такое постоянство, однажды спросила пророка, ужели ему не дал Аллах кого-нибудь, чтобы заставить забыть старую Хадиджу? «Нет – отвечал он,– когда я был беден, она обогатила меня; когда я был проклят своим народом, она осталась мне верною, и чем я более страдал, тем более она любила меня»³⁷⁹. Такое внимание Мухаммед мог обратить на женщину не иначе, как изменивши древний унизительный взгляд на неё. Только на таком высокопоставленном посте, какой дал Мухаммед женщинам, они могли иметь влияние на начало ислама и быть в числе первых двигателей его после смерти пророка. В противном случае история прошла бы их молчанием и забыла бы их. Благодаря такому законодательству ислама и в дальнейшей истории его встречаются личности женщин, которым суждено было принимать важное участие в делах правления. В Аравии и у Мавров в Испании иногда являлись высокообразованные женщины, которые пользовались громадным влиянием на целое общество и были знамениты по своим произведениям литературы³⁸⁰. Правда, ныне редко можно встретить в мусульманском мире женщин, которые имели бы какое-нибудь значение в правительственном отношении, исключая гаремные интриги, которые возможны при самом крайнем унижении женщины; но и ныне между арабами Африки встречаются ещё отдельные племена, в которых женщины не совсем лишены права управления даже законным официальным путём. В Сахаре у некоторых племён существует обычай, освящённый временем, чтобы жена шейха по смерти мужа управляла племенем; только в помощь ей назначается совет старшин. Если она изберёт себе нового мужа, он делается шейхом племени³⁸¹. Таким образом, ещё до сих пор сохранился тот гуманный дух, которым проникнуто мусульманское законодательство относительно женщин, – законодательство, благодаря которому они только и получили права человеческой личности, которых они были лишены в Аравии до пришествия Мухаммеда. С Мухаммедом начинается возрождение арабской женщины, начинается для неё заря новой жизни.

Таковы высокопарные похвалы в честь Мухаммеда и той заслуги, которую он оказал для арабских женщин, будто бы загнанных и униженных до крайней степени многожёнством и жестокостью мужчин. Со времени Мухаммеда они будто бы получили свои законные права, права личности, собственности, получили свободу располагать собою и даже возможность иметь власть над другими. Вот как об этом говорит один французский учёный: «Я далек от мысли выступить защитником полигамии и вообще того состояния, в какое привели женщин древние нравы Востока более, нежели ислам. Однако должно оберегаться доверять писателям, которые, не зная Востока, утверждают, что женщина всегда здесь составляет предмет презрения... Женщины в Аравии, исключая некоторых народов, пользуются большею свободой и особенно большею властью в своих домах. Они кажутся Нибуру настолько же счастливыми, насколько могут быть счастливыми европейские женщины. М. Пальгрэв говорит о них тоже самое. Тамизир в своём «путешествии по Аравии» говорит, что женщины Асира трудолюбивы и что они разговаривают с большею грацией и лёгкостью. Он говорит также о их благородной гордости; он встретил одну молодую очень прекрасную, но бедную бедуинку, которая желала лучше нищенствовать, чём выйти замуж за городского жителя.

Полигамия также не всеобща между арабами, как думают в Европе; она даже редко здесь встречается. Развод более част; но нужно заметить, что женщины могут также требовать его. Впрочем нужно побывать в мусульманской Азии для того, чтобы встретить непрочные брачные союзы и доказать печальные последствия этого. Присовокупим, что арабская женщина сохраняет своё приданое в продолжение супружества и после его, приданое её составляет полную собственность. У бедуинов молодая девочка не отдаётся в супружество без её согласия. Нужно также напомнить, что, по свидетельству Буркгардта, во время военных грабежей, женщины всегда уважаются.

Но особенно показывает, что спутницы горцев и бедуинов не рабыни, то участие, какое они принимают в нравственной жизни колена. У старого тирана Неджеда Фейссаля одна из его дочерей, Егерия, писала всю его дипломатическую корреспонденцию в продолжение тридцати лет. Встречаются постоянные свидетельства о том, что арабские женщины сами оказывают гостеприимство. Когда палатки дуара³⁸² спорят между собою о чести принять гостя, женщины вмешиваются в шумные настоятельные просьбы своих родственников! М. Гюармони рассказывает, что женщины Сцерарата «принимают гостей и беседуют с ними в отсутствии своих мужей и их родственников. Они разговаривают с ними и спокойно позволяют смотреть на себя. Так как посещение иностранцем их палатки событие довольно редкое, то едва он успеет взойти, как видит себя уже окружённым всем женским народонаселением аула. Более взрослые девушки прислоняются к занавесу, который разделяет палатку на два покоя; замужние женщины помещаются в кругу мужчин, а маленькие девочки прячутся, куда могут»³⁸³. Что сказать на эти возгласы панегиристов Мухаммеда? Имеют ли они за собой историко-критические научные основания?

Беспристрастный суд истории произнесёт совершенно другой приговор об этом предмете. Только одно мнение этих учёных, именно об обычае убивать своих дочерей, можно признать достоверным и вполне историческим, остальные же мнения суть ничто иное, как бездоказательные положения, лишённые почти всякой научной почвы. Из тех фактов, которые они приводят в подтверждение своих мнений, никак не следует то заключение, какое они выводят. Начнём с полигамии. Панегиристы Мухаммеда, – как мы показали выше, – утверждают, что полигамия существовала в Аравии до Мухаммеда и была в гораздо сильнейших размерах. Где же основания для этого мнения? Их нет. По крайней мере, эти учёные не приводят ни одного факта в доказательство громадного распространения полигамии среди арабов домусульманского периода. Поэтому мы, на основании некоторых фактов, решаемся утверждать, что полигамия не была утверждена в обычаях Аравии до Мухаммеда, а если и существовала, то имела очень ничтожное число своих приверженцев. Сколько известно лиц, обратившихся в ислам, и ни об одном из них не замечено, чтобы оно состояло в полигамическом браке. Отец Мухаммеда имел одну жену; дядя Мухаммеда, Абу-Талиб, был также единоженец, несмотря на то, что по своему состоянию мог бы содержать многих жён; Абу-Бекр, богатства которого служили великой помощью Мухаммеду и который, след., также мог иметь многих жён, оставался единоженцем. И решительно ни об одном лице во всей истории Мухаммедова времени не упоминается, как о полигамисте. Притом есть повод думать, что полигамия даже в таких размерах, в каких позволил её себе Мухаммед, была чужда народу арабскому и казалась ему чем-то новым, странным и даже развратным, потому что когда Мухаммед набрал себе до девяти жён, арабы, даже искренно уверовавшие в него, смущались этим и едва совершенно не оставили Мухаммеда, как человека, нарушившего законы существующей морали³⁸⁴. Благодаря только откровению, к помощи которого он прибег в этом случае, ему удалось спастись от беды. В самом деле, если бы полигамия, – как говорят французские учёные, – была доведена перед Мухаммедом до громадных размеров, как объяснить отвращение арабов к многожёнству Мухаммеда?

До наших времён дошло много пословиц, которые были в употребление у арабов во время Мухаммеда и раньше его. Некоторые из этих пословиц свидетельствуют о воздержности арабов в чувственных удовольствиях и показывают, что наклонность к женщинам, которая дошла в мусульманстве до безобразия, была до Мухаммеда очень умеренная, и арабы домухаммедовского времени очень неблагосклонно относились к людям, запятнавшим себя чувственными страстями. Пословицы эти гласят: «кто желает быть сильным в мудрости, тот не должен предаваться женщинам»; «не будет мудрый мудрым до тех пор, пока не оставит всякую чувственную страсть» (т. е. к женщинам)³⁸⁵. Закон, которым Мухаммед ограничил число жён четырьмя, нисколько не говорит в пользу противного мнения. Мухаммед позволил себе брать столько жён, сколько ему угодно. Для того, чтобы последователи не приняли его примера за закон, он и ограничивает количество жён простых верующих четырьмя³⁸⁶. Таким образом, запрещение брать больше четырех жён было ограничением не прежде существовавшего крайнего многоженства, а безграничного многоженства, позволенного Мухаммедом самому себе. По крайней мере, если нельзя признавать это мнение за несомненное и вполне доказанное, всё же оно имеет за собою больше шансов на верность, нежели мнение панегиристов Мухаммеда, ничем не доказанное. Кроме того, дозволение полигамии и не извинительно Мухаммеду, потому что он имел перед собой образцы чистой моногамии и мог видеть все выгоды её. В Аравии было много христиан и иудеев. Некоторые из них, – по свидетельству самих мусульманских историков, – даже стояли в самых близких отношениях к Мухаммеду³⁸⁷, так что он вполне мог познакомиться с моногамическим принципом, хотя бы даже, согласно с мнением вышеупомянутых учёных, полигамия и была сильно распространена в Аравии.

По мнению Ренана и других учёных французских, полигамия, дозволенная Мухаммедом, есть неизбежная дань, которую он заплатил своему народу и обычаям своей страны. Но мы находим в Аравии христиан, которые были моногамисты, след., принцип моногамии мог быть привит к арабскому народу, если бы даже и не знали о нём в Аравии. Пример христиан и евреев убеждает нас, что Аравия не была безнадёжно предана в добычу многожёнству настолько, чтобы невозможно было основать и утвердить в ней единожёнства. Потому полигамию можно считать скорее делом удовлетворения личной страсти Мухаммеда к чувственным удовольствиям. Он часто говорил о себе, что больше всего на свете любит женщин и благовония³⁸⁸. Приближённые личности к Мухаммеду тоже заметили в нём эту господствующую страсть и считали его самым страстным человеком в мире³⁸⁹. С другой стороны можно предполагать, что этой поблажкой чувственности Мухаммед хотел привлечь к себе больше последователей, так как военные походы давали обильную добычу, состоящую из женщин, которых должны были делить между собою поклонники Мухаммеда.

Но чем бы ни было вызвано это законоположение, оно было причиной сильного нравственного и правового унижения женского пола в исламе. Как дозволенное Мухаммедом, основателем ислама, и как освящённое, даже через меру, его примером, многожёнство быстро распространилось по всему мусульманскому Востоку и даже проникло в Европу, где издревле укоренился принцип моногамии. В Турцию ежегодно ввозили и ввозят до настоящего времени бесчисленное множество черкешенок, грузинок и женщин других наций для пополнения турецких гаремов³⁹⁰. В Персии, Египте и других мусульманских странах существует множество гаремов, где заключены несчастные женщины Востока. Даже во внутренности Африки, куда ислам успел проникнуть, всюду за ним сопутствуют, как неизбежная язва, многожёнство и гаремы. Вот что пишет новейший путешественник Г. Стэнли: «здесь (т. е. во внутренности Африки) как и в Персии, Афганистане и Турции, гаремы составляют необходимую принадлежность арабского хозяйства: чувственность магометан бросается в глаза и здесь, как и на Востоке. Каждый араб сообразно своим средствам содержит толпу любовниц»³⁹¹. Многожёнство обратилось в плоть и кровь каждого мусульманина, так что всякое ограничение числа жён производит на него неприятное впечатление; по рассказам путешественников, мухаммедане не могут хладнокровно говорить об уменьшении и ограничении количества своих жён³⁹². Невольниц дарят высокопоставленным лицам, чтобы заслужить их благосклонность, и дарят иногда в большом количестве, смотря по своим средствам и по важности и положению лица, которому дарят³⁹³. Такое громадное распространение невольниц в качестве конкубин обязано своим существованием религии Мухаммеда, который ограничил количество жён четырьмя, но позволил кроме их иметь столько наложниц, сколько достанет средств содержать их³⁹⁴. Потому мусульмане обыкновенно не пускаются в тонкие объяснения и рассуждения по этому поводу. Они на возражения путешественников обыкновенно отвечают, что дозволение полигамии есть воля Аллаха, выраженная весьма понятно в Коране; что это привилегия, дарованная избранному народу³⁹⁵; хотя в тоже время в мусульманской литературе, преимущественно древних времён, есть много трактатов, где употребляются все усилия диалектики, чтобы как-нибудь согласить полигамию с требованиями человеческого разума и законами человеческой природы³⁹⁶. Нельзя конечно доверять тем личностям, которые утверждают, что многожёнство не очень распространено между мусульманами Востока³⁹⁷. Правда, полигамия служит отличием богача, а бедняк обыкновенно довольствуется одною женою; но это нужно принимать с ограничением. На Востоке при богатстве природы почти ничего не стоит содержать несколько жён. Вследствие этого многие могут иметь несколько жён. Лишь только успеет бедняк приобрести хотя какое-нибудь состояние, он считает своею первою обязанностью завести несколько жён и предаться чувственным удовольствиям. О богачах нечего и говорить. Окружённые десятками жён, лишённые почти всякой деятельности, мусульмане проводят жизнь в лени и скуке, ожидая за гробом получить несравненно лучших жён, вечных девственниц. Впрочем, и самые бедные и ничего не имеющие мусульмане в странах Востока, а главным образом в Африке и Аравии, находят для себя не только возможным, но и выгодным, содержать нескольких жён. Жёны становятся в некотором отношении рабочею силою мужа и не только содержат себя, но даже прокармливают и его, благодаря чему мусульманин при многих женах ещё больше может предаваться лени и беспечной неге, в которой поклонники Мухаммеда доходят до артистичности³⁹⁸. Вот почему, по словам Кипризли-Мелек-Хапум, у самого бедного араба, по меньшей мере, две жены³⁹⁹.

Если Мухаммед позволением многожёнства дал мусульманам право на полигамию и был причиною того, что она сделалась всеобщею язвою мусульманского общества, то дозволением развода он уничтожил всякую прочность брачного союза и нарушил святость супружеских уз. Благодаря его законоположению, брачные узы ни для кого из правоверных не стали представлять какой-нибудь прочной силы; все начали пользоваться тою легкостью развода, которую Мухаммед предоставил своим последователям, так что в настоящее время весь Восток страдает этой язвой. Как перед пришествием Спасителя Рим славился частыми разводами, так в настоящее время не лучшее представляет современное состояние мусульманского мира. «Арабы, – говорит Клот-Бей, – более всего злоупотребляют правом развода. Некоторые из них переменяют жён не менее пятидесяти раз»⁴⁰⁰. Один французский путешественник спросил одного араба в Египте, помнит ли он Бонапарта? «Как же, – отвечал тот, – я был женат на семнадцатой жене, когда великий человек посетил Египет»⁴⁰¹. Буркгард встречал арабов, которые в сорок пять лет были женаты уже на пятидесятой жене, на одной после другой⁴⁰². Как Сенека говорил о римских жёнах, что они считают свои года не по консулам, а по числу своих мужей, так относительно современных арабов и вообще восточных мусульман можно сказать, что они считают года по числу своих жён. Развод распространён между ними до последней степени. Впрочем, между мусульманами высших классов развод бывает несколько реже. С одной стороны удерживает мужа необходимость выплатить мехр, с другой – крайняя, чисто мусульманская ревность, особенно сильно развитая между персами, не позволяет мужьям перенести того, чтобы нынешняя их жена завтра вышла замуж за другого. Что касается низших классов, то между ними развод явление ежедневное, даже у более постоянных по характеру бедуинов он до того обыкновенное явление, что муж лишь успеет развестись с женой как тут же вступает в брак с другою⁴⁰³. Кто же виноват в столь сильном распространении развода между мусульманами? Никто другой, как Мухаммед, который допустил такую легкость его в своей религии⁴⁰⁴.

В каком же отношении к разводу стоят супруги по закону Мухаммеда и по укоренившимся обычаям в мусульманских землях? В совершенно не равном. По закону Мухаммеда муж может развестись с женою без всякого повода с её стороны⁴⁰⁵. По мусульманскому законодательству нет ничего легче мужу, как развестись со своей женой; стоит только мужу сказать жене: «я отвергаю тебя» и жена должна удалиться. Между тем жена может развестись лишь после многих лишений, преодолевши много препятствий. Вот как характеризует мусульманский развод Осман-Бей: «собственно говоря, развод есть не более, как решительный способ, употребляемый мужем, чтобы освободиться от докучливой супруги. Мужу стоит только сказать: «жена уйди от меня!» и в ту же минуту его покорная подруга должна окутать лицо своё покрывалом, собрать все свои пожитки и удалиться из-под супружеского крова. Само собою разумеется, что при такой системе мужского полновластия, жена не может сказать супругу своему: «не угодно ли вам самим убраться из дому». Таким-то образом участь жены в руках мужа. Одного слова его достаточно, чтобы лишить женщину её домашнего крова и всего, что дорого её сердцу, и чтобы разом отнять у нее всё; на это не требуется ни судей, ни суда, ни тяжб. Слово, приказ – делает всё»⁴⁰⁶. Здесь женщина является униженною до последней степени; муж может распоряжаться её судьбою по произволу, и никто не имеет права остановить его в намерении развестись с женою, когда ему вздумается. И действительно арабы и вообще все мусульмане пользуются этим правом в его безграничных размерах, имея в виду дозволение, данное Мухаммедом и освящённое примером его самого, так как он, желая вступить в брак с женою Зеида, дал последнему намёк, чтобы он развёлся со своею женою в пользу его⁴⁰⁷. Мусульмане довели это позволение до последней степени, разводясь по самым пустым причинам и нередко единственно по своей прихоти. Один французский путешественник, во время своего пребывания в Мансуре, знал одного мусульманина, который прогнал и даже выбросил свою жену на улицу за то только, что за день перед этим она родила девочку, а не мальчика, как он ожидал⁴⁰⁸. Даже между простыми бедуинами охладевшая любовь мужа служит достаточным поводом к разводу⁴⁰⁹. Я считаю не лишним здесь привести рассказ, который доказывает, как легко разрываются брачные узы в исламе. Абд-Аллах, сын Абу-Бекра, был захвачен врасплох своим отцом в пятницу со своей юной женой Ахтикой, когда он забавлялся с ней и забыл идти на молитву. Абу-Бекр, для наказания сына за его нерадение, приказал ему немедленно развестись со своей женой, что тот и сделал, хотя и любил её. Впоследствие времени, видя печаль Абд-Аллаха, Абу-Бекр позволил своему сыну возвратить свою жену⁴¹⁰. Правда, эта свобода стесняется некоторыми материальными препятствиями, именно по мусульманскому законоположению, если муж разводится с женою, то мехр её должен поступить в полную собственность её⁴¹¹; но и здесь развратившаяся натура мусульман находит средство избежать этого неприятного для чувственности стеснения. Муж своими побоями и разного рода притеснениями доводит жену свою до того, что она сама предложит ему развод и через то лишится своего приданого⁴¹². Установленная преграда к разводу оказалась непрочною, не могла остановить пагубного обычая и не в состоянии была сколько-нибудь обеспечить безотрадное и бедственное положение женщины; дозволение развода уничтожило все может быть и благие стремления Мухаммеда. Таким образом, женщина является в крайнем унижении сравнительно с мужчиной, – муж может прогнать её из дома во всякое время.

Это заставляет жену сознавать себя в вечном рабстве у мужа и питать к нему вместо любви только страх, как перед своим господином и неограниченным деспотом. Она должна стараться всеми мерами угодить мужу, привлечь его к себе и через то подальше отсрочить развод, который ей грозит постоянно со стороны мужа. Благодаря законодательству Мухаммеда, жена является рабою своего мужа. Клот-Бей, долго наблюдавший за мусульманами в Египте, представляет нам следующую грустную картину отношений между мужем и женой: «жена оказывает беспредельное уважение мужу; в обращении её с мужем нет этой короткости, этой небрежности, которые на западе служат знаком равенства обоих полов. Она расточает перед ним всю заботливость, всю предусмотрительность, каких в Европе едва ли можно требовать и от служанки. Она привыкла, так сказать, исчезать в своём муже; у неё нет другой заботы, кроме мысли угождать ему; ни другого занятия, кроме попечения об услаждении его существования»⁴¹³. Это притом не есть плод любви к мужу, когда естественно по своему внутреннему влечению жена предаётся ему до глубины души; всё это возбуждается страхом жены перед грозным властелином своей особы, который может распоряжаться ею, как ему угодно, единственно по своему благоусмотрению. Муж есть властитель личности жены, он может наказывать её по данной ему от Мухаммеда власти⁴¹⁴. Замечательно, что Мухаммед позволил мужьям бить своих жён, не определивши даже при этом количества ударов, больше которого муж не имеет права наказывать свою жену; между тем как даже относительно рабов им установлено, что господин не может их наказывать больше известного числа ударов, какое бы ни было преступление⁴¹⁵. Этим Мухаммед предоставил своим последователям полнейшее право над своими жёнами. Учёные последователи его давали наставления мужьям в том же духе. Так Саади Ширасский в «Гюлистане» – одном из самых известных произведений мусульманской поэзии, – говорит: «когда жена твоя расхаживает по базару, бей её: в противном случае ты в своём дому будешь как женщина⁴¹⁶.

Но исламу показалось ещё мало такого стеснения жены и лишения её всяких личных прав в пользу мужа, мухаммеданство лишает жену и естественных, и ни у кого неотъемлемых прав, именно прав на выражение религиозного чувства. В исламе жена не может предаваться своему естественному религиозному стремлению, она скована в этом отношении железными узами рабства, которое налагает на неё муж. Что более естественно и более зависит от личной свободы человека, как не добровольное наложение на себя поста на известный период времени⁴¹⁷. Но жена – мусульманка не может исполнять добровольного поста, не испросивши на то позволения от своего мужа⁴¹⁸. Что естественнее для человека, как не свободное исполнение обета, данного Богу и состоящего в каком-нибудь религиозном обряде, но и в этом естественном праве мусульманство отказывает жене. Она не может сделать обета без согласия мужа⁴¹⁹; она даже не может принять присяги без воли его⁴²⁰. Какое рабство может быть больше этого? Чего ещё не достает до полного уничтожения личности жены перед личностью мужа? Не свободная сделать ни одного шага без согласия мужа, лишённая даже права на проявление всякого религиозного чувства без его воли, жена мусульманина есть ничто иное как самка, орудие для удовлетворения похоти мужа; она полнейшая раба мужа и не имеет нисколько человеческой свободы; личность только в личности мужа; без него она ничто. Муж в такой мере является её господином, что может располагать ею по своему расположению. По свидетельству Буркгардта, между некоторыми арабскими племенами существовал обычай предлагать в виде гостеприимства гостю свою жену, – обычай только недавно вышедший из употребления⁴²¹. Очевидно, что арабы смотрят на жену, как на орудие своих похотей, – орудие, которым они могут распоряжаться по своему произволу. В мусульманстве женщина никогда не достигала почётного места хозяйки дома. Дом есть собственность мужа; жена есть только раба, присматривающая за домом; даже в самых языках мусульманских нет названия для хозяйки дома. Говоря о жёнах, мусульмане по большей части употребляют нелестные фразы («кашик душманы» – враг ложек и т. п.)⁴²². На мусульманском Востоке нельзя встретить мужа прогуливающимся с женою, что служит отличием европейца, который смотрит на жену, как на существо равное ему по своим человеческим свойствам. Мусульманин считает жену своею рабою и конечно не позволит себе прогуляться с нею⁴²³. Один наш соотечественник, много времени проведший в Самарканде, так изображает положение женщины на мусульманском Востоке: «муж – абсолютный глава жён и всего дома. Жена не имеет никаких прав и за каждый поступок, почему-либо не понравившийся мужу, почти всегда бывает бита. Вышедши со двора без позволения мужа, она непременно подвергается колотушкам (побоям). Если жена слишком молода, то в первое время муж сильно ухаживает за ней, любезничает, балует. В других случаях относится к ней индеферентно. Вообще ласкать жену при ком-либо из посторонних считается mauvais genrs. В богатых семьях муж иногда делает подарки жёнам. Жена не может ни в каком случае делать того же мужу. Прежде всего, у неё для этого нет средств; да если бы и были, то она будет заподозрена мужем в связях и непременно побита. Собственно говоря, жена не имеет права иметь у себя какие-либо свои деньги; муж, как только узнает об этом, отколотит и деньги отберёт. Жена в семье – безответная работница. Она делает всё, что только может; на ней лежат все хлопоты по хозяйству и кроме того ещё работы в роде пряжи, тканья, шитья и т. п. Всякий муж держит столько жён, сколько в состоянии завести (т. е. уплатить калым) и содержать»⁴²⁴.

Чему же обязаны женщины своим крайним порабощением среди мусульман? Нет сомнения, что причиной их унижения был ислам, в котором жена рассматривается не как подруга мужа и его неразлучная спутница, а как орудие его похоти. Этим характером проникнуто все законоположение Мухаммеда об отношениях мужа к жене. Мухаммед прямо называет жену полем, которое назначено мужу для возделывания⁴²⁵, а говоря о достоинстве человека он отводит жене низшее место сравнительно с мужем⁴²⁶. Понятно, что не может быть и речи о каких-нибудь свободно-нравственных отношениях между мужем и женой при господстве такого взгляда на женщину. При таком отношении мужа к жене, она не может надеяться получить уважение даже и от сына, от которого сама природа требует уважения к своей матери. Видя постоянное унижение своей матери, видя, что с ней постоянно обращаются как с рабой, смотрят на неё как на орудие мужа и почти доводят её до состояния бессловесных животных, видя всё это, может ли сын питать любовь и уважение к своей матери? С самого раннего детства ему бросается в глаза крайнее презрение к его матери, и он мало-помалу привыкает сам смотреть на неё, как на существо низшее, а при этом естественно теряется у него всякое уважение к ней. Мы не говорим, что все мусульмане так бесчеловечны к своим матерям; нет сомнения, что и между ними бывают примеры истинной сыновней любви, преданности и уважения, но на подобных личностей нужно смотреть, как на исключение, как на явление, которое обязано своим существованием иному постороннему влиянию, а никак не духу мусульманского законоположения об отношениях мужа и жены.

Вследствие таких обоюдных отношений супругов у мусульман составился самый низший взгляд на женщину вообще, взгляд до того оскорбительный для последней, что по справедливости это служит самым темным пятном для Мухаммеда. Если бы его законодательство было совершенно во всех других отношениях, то одного этого достаточно, чтобы произнести над ним самый строгий приговор. В самом деле, во всех мусульманских землях мы видим крайнее унижение женского пола, крайне унизительный взгляд на женщину вообще, так что без преувеличения можно сказать, что унижение женщины служит отличительным признаком мусульманских обществ; а всё это обязано ничему другому, как законодательству Мухаммеда и его собственному взгляду на женщину, как на существо низшее мужчины. Мухаммед постоянно проповедовал и его всегдашним убеждением было то, что женщина во всяком случай несравненно ниже мужчины по своим душевным качествам и естественно должна находиться в рабстве у мужчины⁴²⁷. Во всяком законодательстве Мухаммеда проглядывает тот взгляд на женщину, что она составляет как бы половину мужчины. Этот взгляд яснее всего обнаруживается в тех случаях, когда Мухаммед делает постановления о свидетелях. Здесь он всегда ставит женщину вдвое ниже мужчины, так что один мужчина в свидетельстве равен двум женщинам⁴²⁸. Этим принципом проникнуты и все юридические постановления о женщине в мусульманских землях. Возьмите любое из этих законоположений и вы увидите, что женщине дается половина цены сравнительно с мужчиной. Последователи Мухаммеда остались верны такому взгляду Мухаммеда на женщину и всеми мерами старались и стараются унизить её. Унизить женщину сильнее, чём она унижена мусульманами, едва ли возможно. В глазах мусульман женщина составляет только предмет чувственных наслаждений, даже предмет торговли, так что благодаря полигамии, на Востоке, особенно в прежнее время, сильно была распространена торговля женщинами. На женщину мусульманин всегда смотрел как на существо низшее себя. Она есть игрушка его страстей, от которой он требует свежести и полноты форм, словом – обращает внимание исключительно на её физические качества, нисколько не думая о её душевных способностях и характере. Поэты, всегда и везде более благосклонные к женскому полу и часто выступающие поборниками свободы женщин и их прав, и те даже высказывают унизительные мнения для женщин. Так знаменитый поэт мусульманского мира, пользующийся всеобщим почетом и уважением, Саади Ширазский в своём стихотворении «Гюлистан» высказывает такое суждение: «мужчина бесполезный походит на женщину», «позорно держать совет с женщинами», «грешно оказывать благодеяние нечестивым»⁴²⁹. Что это как не крайняя степень презрения к женщинам, – презрения, высказываемого публично всему миру. Притом это мнение высказывается учёным человеком, уважаемым поэтом. Должно быть хорошо то общество, от лица которого высказывает подобные суждения учёный Саади! Действительно, по рассказам путешественников, которым приходилось разговаривать с мусульманами на Востоке об этом предмете, все они, без исключения, точно такого же мнения о женщинах и даже ещё худшего. Один мусульманин в Каире на вопрос путешественника: вместе с жёнами или отдельно от них живут мусульмане? – отвечал: «да есть ли возможность жить с женщинами вместе? Они оглушат вас несносной болтовней… гораздо приятнее беседовать с друзьями, слушать истории или мечтать, куря трубку, нежели разговаривать с женщинами, которые заняты грубыми предметами, нарядами или злословием… Обхождение с женщинами делает мужчину жадным, эгоистом и жестоким; оно уничтожает между нами братство и дружбу; оно бывает причиной ссор, несправедливостей и жестокости... Довольно и того, что в часы отдыха, или по возвращении домой, хозяин встретит улыбающиеся лица, роскошные формы, красиво одетые»⁴³⁰. Правда, это суждение вложено в уста мусульманина, наверное, самим автором, но оно хорошо и вполне верно выражает взгляд мусульманина на женщину, как на существо настолько низкое, что с нею не может быть никаких нравственно-свободных отношений, никакого взаимного обмена мыслей. Все мусульмане смотрят на женщину не как на человека, имеющего одинаковое достоинство с мужчиной, а как на вещь.

Самые нравственные свойства женщины должны были измениться и обезобразиться до последней степени. Заключённая в гарем, с ранних лет встречая одно презрение со стороны мужчины, не имея никаких прав, женщина естественно должна была вырождаться. Такое унижение не могло пройти без следа для женщины, – оно должно было унизить и изуродовать нравственную природу её. И вот мы встречаем предания мусульманские, в которых женщине приписываются нравственные недостатки, открывается вся крайность презрения, бросаемого на женщин. Предания эти выражают мнение, что «женщина – существо с ограниченным смыслом», что «женщины суть веревки сатаны», что «большая часть обитателей ада состоит из женщин»⁴³¹. Видно, что предания очень усердно стараются развить мысль Мухаммеда о низком состоянии нравственно-духовной природы женщины⁴³².

Вследствие такого взгляда на женщину и её нравственную природу, мог ли ислам допустить, чтобы женщина была членом государства. Женщина исключена из его состава согласно требованию самого Мухаммеда⁴³³; общество навсегда закрыто и недоступно для женщины. Она лишь раба, а не свободная гражданка; она лишена даже права самостоятельного существования; для неё нужен муж, чтобы он был её руководителем в жизни и обществе; она не может жить одна самостоятельно. Мухаммед ясно и определённо говорил, что женщина создана для мужчины⁴³⁴. Он не хотел признать за ней права самостоятельного существования. Этот взгляд на женщину вытекал из того принципа, что женщина по слабости своей как физической, так и духовно-нравственной природы не может оставаться вне брака; ей нужен постоянный руководитель, надзиратель и воспитатель; она является существом несовершеннолетним. Поэтому на женщину, не вышедшую замуж до известного срока, мусульмане смотрят очень оскорбительно для неё, – она подвергается осуждению общества. Все даже религиозные отправления женщины поставлены в зависимости от супружества. Хождение в Мекку, обязательное по закону Мухаммеда для всякого мусульманина, не может быть исполнено незамужней женщиной, – только брак даёт женщине право на этот священный обряд. Женщина не может взойти на вершину Арафата иначе, как только вступив в брак. Незамужние женщины, чтобы исполнить этот священный обряд, обыкновенно вступают с кем-нибудь из пилигримов в брак, который после путешествия немедленно расторгается⁴³⁵. Притом, нужно заметить, это священное действие и не обязательно для женщины; далее общественная молитва не обязательна для неё по закону Мухаммеда. Мухаммед позволил женщинам ходить в мечеть, но объявил, что лучше было бы, если бы они молились дома. Мусульмане сделали из этого совета почти запрещение, удалив почти окончательно женщину от общественного богослужения⁴³⁶. Редко женщину и то престарелую можно встретить в мечети, закрытую с ног до головы покрывалом и стоящую где-нибудь у порога. Мухаммеданский унизительный взгляд на женщину не мог примириться с тем, чтобы и она была обязана совершать те же самые религиозные обряды, какие обязан совершать мужчина. Разве женщина такое же существо, как и мужчина, разве она одарена всеми правами человека, разве она свободно-нравственная личность, чтобы её побуждать исполнять религиозные обряды? Таким образом освобождение женщины от соблюдения религиозных обрядов есть плод того унизительного взгляда на неё, по которому она лишена и прав гражданских. Мусульмане даже намеренно стараются отвлекать женщину от соблюдения религиозных обрядов, чтобы не дать ей дойти до сознания своих общечеловеческих прав, при сознании которых она может потребовать себе прав, которыми должно пользоваться всякое свободное существо, как в религиозном, так и в гражданском отношении. Мусульмане боятся, чтобы исполнение религиозных обрядов, наравне с мужчинами, не дало повода женщине высоко смотреть на себя, считать себя способною жить самостоятельно свободной гражданкой и пользоваться всеми правами предоставленными мужчине. Не льготу должна видеть мусульманка в освобождении себя от обязательных для мужчин религиозных обрядов, а рабское унижение и отнятие естественных прав.

С самого первого дня рождения мусульманка предназначается в жертву самому печальному жребию; с первых дней ей стараются внушить, что назначение её состоит только в том, чтобы быть утехой мужа, стараются уничтожить в ней все проблески свободы, настроить её так, как они желают этого, именно, чтобы она смотрела на себя, как на орудие, назначенное для удовлетворения похотей мужа. Родители ничего не видят в своей новорожденной дочери, кроме её физических свойств, – свойств, которые одни только и ценятся мусульманами в женщине. За доказательствами нет нужды ходить далеко, достаточно для этого только сравнить имена даваемые мальчикам и девочкам их родителями. Мальчики называются постоянно именами каких-нибудь знаменитых личностей, о которых история сохранила воспоминание. Какие же имена даются женщинам? Им даются имена не в честь каких-нибудь героинь, даже не в ознаменование ожидаемых каких-нибудь прекрасных черт души, им даются имена просто в ожидание каких-нибудь чисто физических свойств, какого-нибудь телесного совершенства, – совершенства, имеющего целью возбудить чувственность в мужчинах⁴³⁷. Таким образом, женщина с самого первого дня рождения предназначается для удовольствия своего мужа, для возбуждения его чувственности.

Рождение дитяти женского пола встречается на Востоке родителями с печалью. Рождается сын, родители считают это особым благословением неба, потому что рождается новый мусульманин, который продолжит потомство отца мусульманина; но вот рождается девочка и вместо радости появляется на лице родителей глубокая печаль, – отец, поражённый печальной новостью, ходит сам не свой, не зная, что делать; случается, что при этом он впадает в какое-то дикое отчаяние⁴³⁸. Вот как встречают рождение девочки мусульмане Востока. Имея перед собой слова Мухаммеда, который ставит выше и радостнее рождение сына, нежели дочери⁴³⁹, нечего удивляться взгляду мусульман на рождение дочери, как на несчастье, то есть результат того унижения женщины, на которое она осуждена в мусульманстве. В самом деле, чему же радоваться и как не приходить в печаль отцу, когда является на свет существо, по его же собственному мнению не имеющее даже прав человеческих, – существо, лишённое даже личности человеческой, будущая раба своего мужа, постоянная мученица и жертва прихоти своего мужа – этого ангела, хранителя женщины, как его считают мусульмане? Невольная грусть должна охватить отца при появлении от его сожительства такого существа. Нечего удивляться этому явлению, – оно есть одно из печальных последствий того ложного и жестоко несправедливого мнения о женщинах, которое было высказано самим основателем ислама и потом с каждым днём все более и более усиливалось на Востоке.

Увидя появление на свет этого презренного существа, родители-мусульмане и не заботятся о нём, как о человеческой личности, не стараются развить его духовно-нравственно; они отлагают всякое воспитательное попечение о нём. Всё их воспитание дочери ограничивается лишь одним питанием. Даже родители-аристократы и те не заботятся о духовном развитии своих дочерей, – они растут без всякого воспитания, дикие и необразованные. Впрочем, мусульмане и не требуют себе образованных супруг. Такого печального невежества женщин и должно ожидать, коль скоро они назначены единственно для услаждения своих будущих мужей. Они не должны вмешиваться ни во что, они не имеют на это права; всё за них выбирает и решает мужчина; для чего же им и образование? Они, как рабыни, должны слепо повиноваться и беспрекословно исполнять то, что им прикажет деспотическая власть мужа. Даже религиозное образование, получаемое женщинами, ограничивается самым необходимым и в высшей степени скудно. В самых аристократических семействах оно ограничивается только чтением Корана и выучиванием наизусть нескольких самых необходимых молитв⁴⁴⁰. Смотря на женщину, как на игрушку своих чувственных страстей, мусульмане не могут освободиться от того, чтобы в их душе не гнездилась ревность. Эта-то страсть и побуждает, между прочим, мусульман Востока ограничивать обучение грамоте девочек одним только чтением Корана, а не простирать его дальше до письма. Мусульмане боятся, что женщина, научившись писать, легко может завести любовные интриги, так как письмо даёт лёгкое и удобное средство передачи своих мыслей. Потому они редко обучают письму своих дочерей. Напрасная опасность и ложная предосторожность! Женщина всегда может найти средство увидеться с любовником, если только захочет. Не репрессивными мерами здесь нужно действовать, а должно стараться возвысить женщину нравственно, довести её до сознания важности супружеских уз; тогда и письменность не будет обращена в орудие любовных похождений. В противном случае и самые репрессивные меры не приведут ни к чему и даже больше, будут привлекать женщину к желанию нарушить супружескую верность. К несчастью этой, по-видимому, простой истины и не могут понять мусульманские мужья.

Побуждаемые ревностью, которая не даёт им покоя, смотря на женщину как на существо слабое, которое не может существовать без поддержки мужа, видя в ней существо, по своей природе способное на всякую низость, лишь бы только была воля, мусульмане и стараются лишить её этой воли, стараются положить преграды всем её свободным действиям, уничтожить всякое проявление её воли. Смотря на неё исключительно с точки зрения чувственности, они наблюдают очень строго, чтобы жена не досталась на долю кого-нибудь другого. Мусульманин не может смотреть на неё иначе, как на орудие чувственного удовольствия, которое принадлежит только ему одному, потому он и преследует её и старается не давать ей ни малейшего хода для свободного проявления своей личности. Мусульманская чувственность и ревность выдумала гаремы, где можно удобно и легко стеречь женщину, чтобы не лишиться исключительная права на чувственное удовольствие с нею. Среди мусульманских городов и селений возвышаются огромные здания, обращённые окнами на двор, окружённые со всех сторон высокими стенами, так что никакой любопытный взгляд не может проникнуть туда. Что это такое? Тюремные замки? Нечто похожее на них, но не они. Это гаремы мусульман. Это своего рода тюрьмы, где стерегомые евнухами и лишённые всякой возможности выйти из них куда-нибудь, проводят дни несчастные жены сладострастных мусульман. Закон Мухаммеда дал мужчине право на чувственность; чувственная же природа жителей Востока устроила гаремы, где должны томиться несчастные жертвы их страстей. В этих тюрьмах, разобщённые с миром, проводят скучную жизнь бедные женщины – жены богатых мусульман. Самый строгий надзор тяготеет над ними в продолжение целой жизни; толпы евнухов, как аргусы, стерегут все входы и выходы в эти храмы мусульманского сладострастия. Всюду проникает бдительное око этих выродков человеческого рода, которые сами, лишённые мужеского отличия, раздражаемые своим бессилием, весь свой гнев изливают на бедных пленницах; они вмешиваются в самые увеселения их и здесь стараются уничтожить весёлое проявление свободы, стеснить и без того уже бедственное положение этих кукол, облечённых в дорогие платья⁴⁴¹. Страшась грозного взгляда своего деспота-мужа, вынужденная постоянно ласкаться к нему, постоянно трепеща за своё существование, жена теряет всякое чувство свободной супружеской любви. Деспотизм мужа уничтожает в ней всякую возможность проявления этой высокой супружеской любви. Смотря на себя, как на игрушку мужа, как на существо, цель жизни которого состоит в том, чтобы услаждать мужа, не имея никаких средств пуститься в ту или другую деятельность, то или другое занятие, обеспечивающее их положение, жёны всю жизнь проводят только в нарядах, перемене платья и разных поделках искусственной красоты, чтобы поддержать как можно больше любовь к себе мужа, или снова возвратить её, если случилось потерять её. Во всех этих нарядах и украшениях их заметно лишь одно желание, одно стремление, как бы удовлетворить чувственным прихотям своего мужа, потому что вся их судьба, всё их существование зависит единственно от того, нравится ли своему деспоту мужу или нет. Здесь ничем не пренебрегают для достижения своей цели, пускают вход все интриги, и благодаря искусной интриге счастливой соперницы, которая-нибудь из жён отходит на задний план. Внимание мужа от неё отвращается и вместе с тем для неё затворяются двери счастья и спокойствия; ей неоткуда ожидать теперь чего-нибудь хорошего; на долю её падает холодная суровость со стороны мужа, ненависть и презрение со стороны прочих жён, невыносимая бдительность строгого евнуха, проникающего во всякое время во все её покои. Для евнуха даже спальная жены не затворена; во всякое время дня и ночи он может и имеет право туда проникнуть и собственными глазами убедиться, всё ли благополучно в этом зверинце восточного мусульманина. Прибавьте к этому ещё и то, что жёны не могут показываться без покрывала никому из мужчин, исключая самих близких родственников и прислуги, по требованию основателя ислама⁴⁴². Ревность Мухаммеда установила этот обычай⁴⁴³, а ревность его последователей приняла и продолжает поддерживать его, несмотря на все неудобства и даже на невозможность его выполнения для низших классов, где полевые работы исполняются вместе мужчинами и женщинами и где, между тем, нельзя быть постоянно под покрывалом. Но, несмотря на это, мусульмане твёрдо следуют этому обычаю и на всем мусульманском Востоке считается пороком для женщины показать своё лицо постороннему мужчине. Лишь только женщина выходит из своего логовища, она обязана как можно плотнее закрывать своё лицо покрывалом и показываться на улице не иначе, как в виде мумии, с ног до головы покрытой и обвязанной, чтобы никто не мог видеть черт её лица. Опять новое стеснение для женщины! Постановление, по-видимому, пустое, но оно ясно указывает на то, что женщина не признана исламом гражданкой; ей поэтому и нет надобности присутствовать в обществе, – покрывало должно полагать преграду между ней и обществом.

Но не одно покрывало должно стеснять женщину в домашнем и общественном быту, при выходе на улицу или к другим посторонним людям. Везде, куда бы ни показалась жена-мусульманка, затворница гарема, её сопровождает мрачная, подозрительная фигура с желтым цветом лица, без бороды и усов. Эта фурия, преследующая жену богатого мусульманина, есть никто иной как евнух⁴⁴⁴. Одного женоподобная пискливого звука этого кастрата достаточно, чтобы направить жену, куда ему вздумается, заставить возвратиться домой. Она должна вести себя с крайней осторожностью, выходя из дома в сопровождении этого слуги-деспота, или встречаясь с кем-нибудь внутри своего гарема; иначе донос ненавистного стража уже готов и на бедную жену обрушатся со стороны мужа все невзгоды. Одного неосторожного слова, одного взгляда часто бывает достаточно, чтобы возбудить подозрение в чёрном рабе и через то подвергнуться брани и нередко жестоким побоям со стороны мужа. Этого мало; даже сам евнух может собственноручно расправиться с несчастной жертвой гарема.

Вот как печально положение каждой женщины в мусульманском мире. Запертая в гареме, как в домашней тюрьме, под стражей целой толпы евнухов, не имея возможности скрыться от их внимательного надзора, всюду сопровождаемая ими, строго обязанная скрывать своё лицо от всякого постороннего мужчины, подвергаясь даже наказанию евнухов за всякий неосторожный поступок, вечная жертва ревности мужа, занятая исключительно нарядами  – такова женщина-мусульманка на Востоке и таково её положение. Все путешественники так описывают её положение. Вот что пишет наш отечественный очевидец о положении женщины в Самарканде: «изгнанная из общества, зашитая в своём несчастном дворе, сызмала ведённая под строгим надзором и колотушками старших, не имевшая никакой воли, ни малейшей самостоятельности, и затем вдруг, неведомо для неё, попавшая под деспотическую руку мужа, часто ей совершенно до того неизвестного, для которого она должна была или играть роль забавы или быть безответной работницей, – женщина должна была изуродоваться. Её пылкому, извращённому воображению рисовались наслаждения неведомого ей мира в грандиозных увлекательных размерах; фантазия уносила её в нечеловеческий мир, понятия складывались дико, безобразно, узко, неестественно; интересы мельчали. И вот в этих-то дворах предполагаемого целомудрия и высокой нравственности придумываются тысячи сказок, объясняющих дела мира; вырабатывается самая затейливая и многосложная сплетня о соседних дворах; изобретаются хитрости, прикрывающие любовные связи на стороне, и наконец, является та болезненная раздражительность, которая прибегает к дикому искусству неестественного удовлетворения половых инстинктов. Женщина преследуется, наказывается за всякую попытку быть хоть немного самостоятельною, и поэтому она выучивается лжи, коварству, лицемерию; должна стоять вечно настороже, если в ней осталось хоть малейшее желание быть свободной; должна тщательно прятать часть тайком заработанных и тайком же вырученных денег и т. д., – словом, в ней являются все те пороки, которые неминуемы при такой системе замкнутости и забитости»⁴⁴⁵. Так печально положение женщины в мусульманском мире.

Положение старухи – мусульманки ещё печальнее, мрачнее. С каждым годом всё хуже и хуже, безнадежнее и безнадежнее становится положение бедной супруги мусульманина. Все, что прельщает мусульманина в жене, это именно чисто внешние её свойства; он не ищет в ней подруги, а смотрит на неё как на чувственное удовольствие для своих страстей. Красота и свежая молодость составляют для мусульманина всё, чем он дорожит в своей жене. Естественно после этого, что когда красота её упадает, когда она теряет свежесть сил и цветущую молодость, она с этого времени теряет в глазах мужа всякую цену; оставленная и забытая им, она влачит в печали и горести последние дни своей жизни. Она походит на какое-то полумёртвое существо, лишённое всех отрадных мыслей и чувствований, с одним ожиданием схоронить в могиле всё невзгоды жизни, покончить там всё мучения, которые она вынесла в продолжение своего существования. А что же дети? Что же они не усладят остатка дней своей матери? Их то, этих нежных детей, для мусульманки и не существует. Сын, с детства получивши чувство мужского превосходства перед матерью, с детства видевший в ней одно лишь рабское существо, мало заботится о доставлении покоя для своей несчастной матери. Дочери, вышедши замуж и сами заключённые в гаремах мусульманских богачей, также не могут оказать никакой помощи, никакого успокоения для своей матери. Один безотрадный путь отчаяния и наконец, смерть остаются впереди этой старухе.

Таким образом, женщину-мусульманку с самого первого дня рождения и до самой смерти преследуют одни невзгоды, одни лишения и обиды. Лишь только она успеет появиться на свет, её встречает разочарованное и поражённое печалью лицо родителей, которые думали встретить дитя мужского пола. Она начинает приходить в детский возраст, – её сопровождает одно презрение и небрежность со стороны отца и матери, её оставляют без всякого воспитания, потому что всё это считают излишним для неё. Она приходит в возраст возмужалости и совершеннолетия, вступает в брак, и здесь судьба её едва ли не делается ещё хуже. Вечная пленница, заключённая в гареме под надзором чернокожих евнухов, она проводит дни в скуке, самом глубоком уединении и постоянном страхе за любовь и расположение мужа. Наконец она достигает старости... Здесь-то, когда по естественным человеческим законам она должна бы успокоиться и наслаждаться мирным покоем под кровом своих детей, – её преследуют разного рода притеснения и пренебрежение до конца жизни. Таким образом ни одна пора жизни не представляется в розовом цвете для мусульманки.

Но может быть женщина свыкается со своим положением и по привычке ей нисколько не кажется эта жизнь мрачною, как кажется она нам? Не думаем. Правда, лишённая с детства всякого внимания, не испытавшая никогда лучшей жизни, женщина в мусульманстве не может чувствовать вполне своего безвыходно невыносимого положения; но в тоже время она как человек не может примириться с полным лишением свободы и окончательною бесправностью. Рабы, с детства не видавшие свободы, и никогда не наслаждавшиеся ею, часто возмущаются своим положением и это недовольство своим жребием нередко было причиною жестоких возмущений. Тем более женщина должна почувствовать на себе весь гнёт мужа; у неё должно появиться желание свергнуть с себя ненавистное иго мужа, его беспрестанный контроль над всеми её действиями.

Мы старались охарактеризовать положение женщины, принадлежащей к высшим классам и вообще к более богатым семействам. Положение женщины в бедных семействах мало чем отличается в этом отношении. Всякий мусульманин, имеющий маленькое состояние, стремится жить по образцу богачей, соблюдать те же самые привычки и обычаи: всякий, кто может содержать две жены, стремится поставить дело так, чтобы у него выходил маленький гарем. Выше мы заметили, что на Востоке ничего не значит содержать несколько жён. Потому у большинства восточных мусульман их имеется несколько. Таким образом, и в низших классах женщина находится в таком же печальном положении, как и в гаремах богачей. Правда, её здесь не стерегут толпы евнухов, она может иногда, особенно на полевых работах, показываться посторонним лицам без покрывала (заметим – против закона Мухаммеда); но насколько судьба её улучшается в этом отношении, настолько ухудшается в другом. Здесь сильнее чувствуется грубый деспотизм мужа, здесь несравненно чаще пускаются в ход кулаки и плеть. Притом, смотря на жену как на рабу, мусульманин низшего класса ещё старается извлечь из неё как можно более материальной пользы; она здесь превращается в рабочий скот, зарабатывающий пропитание себе и хозяину. Между тем как жена трудится, промышляя пропитание для целого семейства, муж, истый поклонник восточной неги, наслаждается приятным кейфом, – кейфом, к которому способны одни только восточные мусульмане и в котором они доходят до такой артистичности, что, по их собственным словам, они стараются даже не мыслить в этом состоянии, – мысль кажется даже им утомительною. При такой наклонности к лени муж употребляет жену почти для всех работ, чтобы самому не оставлять своей бездеятельности. Притом, как мы имели случай заметить, жена знатного мусульманина меньше подвергается опасности быть выгнанною своим мужем, потому что ревность не позволяет ему часто воспользоваться правом развода. Между тем жена простого мусульманина постоянно принуждена бывает переходить из одних рук в другие до тех пор, пока она состарится и сделается уже никому не нужным хламом; тогда её единственная надежда на мирское подаяние. К счастью этих старух между мусульманами не совсем исчез дух древней наклонности к подаянию и пропитанию бедствующих и страждущих. В противном случае им часто приходилось бы умирать с голоду на Востоке, где нет никаких почти богаделен, никаких вспомогательных учреждений.

Нам нужно ещё сказать несколько слов о праве мусульманской женщины на собственность, но чрезвычайно трудно сказать что-нибудь об этом праве; не знаю, право ли это предоставленное женщине или насмешка над всеми человеческими правами. Мухаммед даровал женщине право на собственность, право на получение наследства⁴⁴⁶. Но действительно ли это право? Если вникнем в положение мусульманской женщины, если рассмотрим все её отношения к мужу, то действительно убедимся, что это есть не более, как блестящая фикция, ловкий обман. Право действительно есть, но оно всегда оставалось и остаётся только правом без всякой возможности и даже надежды приложить его к действительности. Мухаммед лишил женщину личности, лишил всех человеческих прав и в то же время дал ей право на собственность. Не странно ли говорить после этого о праве женщины на собственность. Жена есть полнейшая раба мужа, муж может нанести ей какое угодно оскорбление, не подвергаясь за это никакой ответственности; он может даже бить её сколько угодно, не давая в этом никому ответа, – словом, может распоряжаться её личностью, как ему вздумается. Можно ли после этого ожидать, чтобы жена когда-нибудь воспользовалась правом на собственность. Она должна навеки проститься с приложением этого права, считать себя только имеющею это право. Впрочем, и это едва ли когда-нибудь придёт в голову женщине, – женщине, которая ежедневно переносит от мужа поругание не только этого права, но даже права личности. Мехр, который должен защитить её от притеснений мужа, удержать его от развратного и похотливого желания развода, тоже не может оказать надлежащей защиты жене, потому что муж может чрезвычайно легко угрозами и побоями принудить жену самоё искать развода и через то лишиться мехра. А на побои и угрозы мужа она не имеет права жаловаться ни на каком суде, потому что бить свою жену сколько угодно есть одно из прав мужа, предоставленных ему законом Мухаммеда, как мы видели выше. Таким образом, это право существует только в воображении лиц, желающих сколько-нибудь оправдать Мухаммеда относительно его жестокой несправедливости к женщине. Вот как характеризует это право природный турок, сам постоянно видевший всю призрачность его: «как скоро Коран делает мужчину властелином женщины и безусловным распорядителем её судеб, как на этом так и на том свете, – коль скоро муж властен одним повелительным словом или жестом вышвырнуть жену свою из дому на улицу, а также открыть ей или закрыть двери рая, то спрашивается после того: к чему послужит женщине обладание каким-либо имуществом? Какую пользу извлечёт она при таких условиях из своего права распоряжаться своим имуществом? Мужу стоит только из-за чего-нибудь придраться к своей жене, затеять с ней ссору, и он тотчас же приберёт к своим рукам ключ от женина сундука. К тому же невежественность и неопытность женщин ставит их несчастных в такую зависимость от мужчины, что ему стоит только сказать слово – и все женины богатства у его ног. Вот, собственно говоря, каковы в сущности права мусульманской женщины на принадлежащее ей имущество. Эфемерность этих прав подтверждается ежедневными весьма грустными фактами окончательного разорения жён их мужьями. Прежде чем высказать какое-либо суждение о правах турецких женщин, нужно вникнуть в сущность их; поверхностный же взгляд на них легко может ввести в заблуждение⁴⁴⁷. Таким образом, и это мнимое право мусульманской женщины нисколько не может улучшить их участи. При нём, также как и без него, перспектива их жизни представляется в самом мрачном цвете. Трудно придумать даже намеренно более сильное унижение женщины и более рабское подчинение её произволу мужа.

Мухаммед заботился только о благе мужчин и почти оставил без внимания участь женщин. Он рассчитывал, кажется, привлечь к себе внимание арабов и потому предоставил им всевозможные права на чувственность, между тем как бедные спутницы их жизни остались без всякого призрения. Мало того, Мухаммед не упомянул об них даже при описании будущей блаженной жизни. При всех описаниях рая упоминаются одни только мужчины, о женщинах ни слова. Правда, и в раю будут женщины для услаждения похотливых мусульман, но это женщины не земные, это гурии – вечные девственницы, которых на долю каждого мусульманина достаётся до восьмидесяти. Мухаммед, желая как можно лучше и привлекательнее представить будущую жизнь для своих приверженцев, описывает прелесть тех неземных созданий, тех небесных дев, которые им будут даны. Райские девы должны быть прекраснее здешних спутниц их жизни; бедные женщины не достойны того, чтобы услаждать мужа по смерти в раю; достаточно для них и того, что они служили орудием похоти мужа в этой жизни. Может быть Мухаммед, стараясь увлечь только мужчин своим описанием райского блаженства, забыл упомянуть о женщинах. Но, во всяком случае они не войдут в рай вместе с мужчинами, потому что они там будут лишни с точки зрения мусульманского богословия⁴⁴⁸. Это удаление женщин из райских обителей мусульман дало повод многим учёным мусульманского мира думать, что женщины лишены даже души⁴⁴⁹. Впрочем, это совершенно несправедливо, потому что сам Мухаммед обещал им бессмертие и даже награду за добрые дела⁴⁵⁰. Потому большинство мусульманских учёных думают, что женщины получат награду за гробом, но будут помещены в особом отделении⁴⁵¹. Некоторые же, впрочем, немногие учёные полагают даже в виде догадки, что женщины будут сожительствовать за гробом с джиннами, которые подобно людям имеют способность и силы к супружескому сожитию⁴⁵². Нам нет надобности подробно разбирать этот вопрос, мы только упомянули о нём с целью показать, как низко Мухаммед поставил женщину, что считал её даже недостойною получить место в раю, назначенном для мужчин, так что потребовались особые существа – гурии для того, чтобы заменить женщин в загробной жизни.

Позволим теперь себе спросить: в чём же заключается возвышение женщины и то блестящее положение, какое она, по мнению французских учёных, получила в исламе сравнительно с предшествовавшим временем в Аравии? Ограничение многожёнства есть чистейшая выдумка панегиристов Мухаммеда, – мы всюду видим, что мусульманские гаремы полны жёнами. Притом. если и была полигамия в Аравии до Мухаммеда, то она не сопровождалась таким лишением всякой свободы женщин. Мы нигде не находим указаний, что у арабов раньше ислама существовали гаремы; женщина могла показываться везде, что видно из истории Мухаммеда; основатель ислама также первый ввёл для женщин покрывало, как это видно из самого узаконения. Гаремное затворничество женщин, отнятие у них всякой свободы, лишение всякого доступа в общество суть продукты мусульманства: прежде него Аравия не знала такого унижения женщины. До Мухаммеда женщины пользовались уважением среди арабов. Поэт Антар убил раба за то, что он не имел уважения к арабским женщинам, и правитель Зубайр одобряет его в следующих словах: »вот мальчик, который поразит несправедливость и будет ревностно защищать женщин"⁴⁵³. История ко всему этому ещё присовокупляет, что среди арабов домухаммедова времени были женщины очень образованные, были женщины-поэты, которые пользовались заслуженною славою между современниками⁴⁵⁴. Могли ли появиться подобные личности при крайнем стеснении свободы женщин, какое предполагают защитники ислама? Мусульманство, несмотря на большую сравнительно цивилизацию, не представляет нам ни одного примера женщины, известной в области науки или искусства. Правда, в цветущее время халифата в Испании были некоторые женщины, известные своими литературными произведениями, напр. Келам, любимая султанша Хакима II, известна своими историческими и поэтическими сочинениями⁴⁵⁵; но это нисколько не опровергает нашего мнения, что ислам был причиной крайнего невежества женщин, вследствие их унижения. Учёные женщины испанского халифата обязаны своим появлением крайнему упадку или, по крайней мере, крайнему искажению и ослаблению мусульманства в среде высших классов испанских мусульман. Они были не продуктом мусульманского строя общественной жизни, а напротив, явились благодаря только тому, что мусульманский строй жизни был нарушен в испанском халифате и жизнь стремились утвердить на новых основах. Справедливость наших слов подтверждает то, что после упадка испанского халифата ни одно мусульманское государство не представляет нам образованных более или менее замечательных женщин. В самом деле, если бы ислам не носил в себе зародышей невежества женщины, образованные женщины в нём не прекратились бы. Мы невольно убеждаемся, что судьба женщины в Аравии стала со времени Мухаммеда печальнее и хуже, свобода их стеснена несравненно больше, нежели до Мухаммеда.

Такое низкое состояние брачного законодательства и униженное положение женщины не могли не произвести гибельного влияния на нравственность мусульман. Многожёнство, постоянная перемена жён, затворничество женщин и крайнее унижение их, – разве все это не могло убить почти окончательно нравственное чувство у поклонников Мухаммеда. Может ли быть чистая нравственность у мусульманина, окруженного многочисленными женами, содержимыми в затворе и унижении? Смотря на женщину как на игрушку для своих похотливых желаний, мусульмане проникаются чувственностью do nec plus ultra; переходя от одной жены к двум и более, мусульманин доходит до того, что кажется, все женщины мира уже не в состоянии удовлетворить его скотским страстям. С каждым днём все более и более воспламеняется его воображение образами чувственности; наконец, его страсть к чувственному удовольствие доходит до пределов положенных самой природой, – он становится неспособным к супружескому сожитию. Какова же должна быть страсть, если множество мусульман доходит до этого болезненного состояния? По свидетельству путешественников, на Востоке постоянно можно встретить мусульман в раннем ещё возрасте, которые дошли до невозможности продолжать супружескую жизнь. Заставляет ли, по крайней мере, это болезненное состояние мусульманина раскаяться и убеждает ли его, что чувственность в таких размерах гибельна и противоестественна? Нет. Угрюмый, досадуя на себя и на свои физические силы, он и в этом состоянии думает только об одном, как бы поскорее поправиться от болезненного расстройства, с новыми силами предаться грубым чувственным наслаждениям среди своего многочисленного гарема или вне его провести время с развратными женщинами. Потому он постоянно обращается от одного врача к другому; дервиши, старухи-знахарки и разные шарлатаны посещаются им с неутомимым рвением. Ничем не пренебрегают, чтобы возвратить себе хоть на несколько времени то чувственное удовольствие, которое мусульмане весьма часто богохульственно называюсь «божественным наслаждением». Европейцы, которых мусульмане Востока обыкновенно считают врачами, особенно бывают осаждаемы просьбами этих страждущих помочь их жалкому состоянию, нередко доводящему их до неистовства, когда все пособия медицины остаются тщетными⁴⁵⁶. Афродитические средства, возбуждающие половую деятельность, – средства, которые в других странах отпускаются только по рецептам врачей, здесь продаются совершенно открыто и в громадном количестве⁴⁵⁷. Мусульмане твердо верят словам лжепророка, который сказал, что мужчина в этих чувственных удовольствиях походит на колодезь: чем больше черпает из него воды, чем больше прибывает её и тем она становится чище⁴⁵⁸. Веря этим словам лжепророка, они никак не могут придти к мысли, что болезненное состояние приключилось с ними от неумеренного наслаждения теми удовольствиями, для которых ислам не положил предела, а напротив, дал средства предаваться им с необузданностью. Своё плачевное состояние, это наказание природы за преступление пределов, положенных ею, мусульмане считают действием какого-нибудь злого человека, колдуна или колдуньи; нет никакой возможности убедить их в противном.

Чувственность составляет душу мусульманина. Во всех своих разговорах он на первом месте поставляет чувственное наслаждение. Эта страсть к женщинам превратилась в плоть и кровь мусульманина. По рассказам известных лиц, хорошо знакомых с жизнью мусульман на Востоке, в разговорах этих последних первое место по своей важности и частовременному употреблению занимают рассказы о любовных похождениях. С чего бы ни начал мусульманин свой разговор, он непременно дойдёт до своего любимого предмета, сведёт разговор на известную тему о любовных похождениях⁴⁵⁹. Ни лета, ни состояние здесь не производят никакого различия: старик и юноша, богач и бедняк, все равно бредят в своих разговорах о женщинах и тех удовольствиях, которые они им доставляют. По словам путешественников, нужно слышать, чтобы вполне представить характер этих разговоров, все развращение, всю чувственность души говорящего; циническая, грубая форма этих рассказов крайне поражает непривычное ухо европейца и заставляет невольно покраснеть и отвернуться более или менее скромного путешественника. Но мусульмане предаются подобным разговорам с самым страстным жаром; безжизненное лицо мусульманина, преждевременно одряхлевшее от разгульной жизни и опиума, вдруг оживляется, глаза начинают блестеть каким-то особенным светом, во всех его жестах и телодвижениях видно крайнее сладострастие, всюду заметны следы самой неистовой страсти к женщинам,  – вот обыкновенное отношение мусульманина к тем чувственным образам, которые составляют плоть и кровь его.

Можно подумать, что Мухаммед дозволением многожёнства хотя и довёл чувственность мусульман до крайней степени, но взамен этого оказал другую услугу – прекратил незаконное сожительство с посторонними женщинами, потому что кажется достаточно уже того количества жён, какое он дозволил мусульманину, чтобы удовлетворить его и заставить прекратить всякое незаконное сожительство. Но этого на самом деле нет. По рассказам путешественников, нигде так сильно не развит разврат, как в восточных мусульманских странах⁴⁶⁰. Наш соотечественник, имевший возможность хорошо изучить нравы мусульман в Самарканде, так изображает нравственное состояние их: «семья для сарта не представляет ничего утешительного, почему он при всяком удобном случае скитается вне дома, ища развлечений и забывая совершенно своих запертых жён. Такое положение женщины заставило её искать выхода их этого томительного состояния, отваживаться на самые смелые рискованные вещи, чтобы хоть сколько-нибудь вкусить запрещённых наслаждений. Таким образом, выработался двойной разврат в семье – и мужей, и жён. Незаконные любовные связи чрезвычайно часты, несмотря на все строгости надзора. Женщины видятся с мужчинами где попало, где удобнее и возможнее, но главным образом любовные интриги идут через посредство знакомых старух, задариваемых с обеих любящих сторон. Вообще подобные дела ведутся слишком тайно и в большинстве случаев поверенных, кроме самых необходимых лиц, избегают, боясь, что проболтаются. Связь идёт непременно за деньги со стороны любовника или из-за подарка. Это вошло в обычай. Мужья тоже не дают маху относительно ферлакурства с женщинами и бачами на стороне... С занятием края русскими, при такой массе мужеского военного населения в Самарканде, неминуемо должны были явиться и дома терпимости. Они образовались из проституток – туземок. Об этом факте упоминается здесь потому, что появление этих домов имело немаловажное значение для самаркандцев. В прежнее время, придерживаясь слов Корана, администрация не могла допустить явное существование подобного рода домов. Было значительное число женщин, тайно промышлявших развратом и плативших громадные деньги местной полиции за скрывание их поведения от глаз общества и начальства (подобные женщины должны были избиваться камнями). По-видимому, население должно бы было отнестись к появлению открытых проституток враждебно или, по крайней мере, индеферентно. Но в том то и дело, что самаркандцы были рады этому нововведению. В проститутских домах стали собираться целые сборища туземцев, которые просиживали там чуть не по целым дням, угощаясь чайком и каламбуря с женщинами. Самые проститутки находятся у них в почтении: к ним они относятся с полным уважением и тонкою любезностью, как к свободным самостоятельным хозяйкам и своей личности и своего добра. И женщины действительно держат себя перед туземцами с большим достоинством. Глядя на эти тамаши самаркандцев у свободных самаркандок, кажется, что гости именно утешаются тем, что в их обществе сидят, наконец, незакрытые, настоящие свободные женщины»⁴⁶¹. Это не должно казаться странным, если мы постараемся быть внимательными к дозволению многожёнства. Это увеличивает чувственные наклонности, против чего едва ли кто и будет возражать; унижая женщину, оно тем самым побуждает человека смотреть на брачные отношения к ней, как на простое удовлетворение своих чувственных потребностей, а не как на акт Божественной воли, связывающей супругов на всю жизнь и полагающей на них высокие, священные обязанности, какие налагает брак христианский. Брак в исламе никогда не был актом Божественной воли, а всегда был простым гражданским договором. Потому мужчина стал естественно легко смотреть на отношения к женщине и считать почти извинительными незаконные сношения с женщинами. А побуждаемые чувственностью мусульмане предались уже без всяких границ этим порокам. Вот почему на Востоке в таком громадном развитии находится публичный разврат. Присоедините к этому ещё частовременный развод, – и будет вполне понятна причина, вызвавшая огромное число развратных женщин на Востоке. Мусульманин не отказывается развестись с женой при всяком удобном случае; жена поступает в руки другого, потом получает развод и от этого переходит в руки третьего. Конечно, с каждым разводом и при возрастании годов постепенно понижается на нее цена, – и несчастная странница, перешедши через руки нескольких мужей, принуждена бывает, в конце концов, сделаться публичной женщиной. Вот главные причины того грустного и на первый взгляд трудно объяснимого факта, что на Востоке при сильной полигамии существует ещё громадный разврат. Особенно Египет славился и славится своим развратом, – Египет, где на улицах можно постоянно встретить публичных женщин, почти открыто предлагающих свои услуги проходящим мужчинам. Несмотря на жестокие меры султанов, очень нередко топивших этих несчастных жертв мусульманского разврата и сладострастья в Босфоре или в волнах Нила, разврат весьма силён по всему мусульманскому Востоку. Вслед за этим развратом является известная болезнь, как его неизбежный спутник. Эта болезнь, которая должна бы считаться позором человечества, настолько обыкновенна в восточных землях и мусульмане так привыкли встречать множество людей, заражённых этой болезнью, что она превратилась там в очень обыкновенное явление, о котором не стесняются говорить мусульмане даже открыто в обществе и не стыдятся публично признаваться в этой болезни.

Но обыкновенный разврат не мог удовлетворить чувственной наклонности мусульман. Одно нарушение естественных границ природы вызвало за собой другое. Противоестественные отношения между мужчинами, которые, по слову Апостола, составляли отличительную черту нравственного упадка языческого общества, так распространены на Востоке, что редкий мусульманин не предается этому пороку для дополнения крайнего своего развращения. Об этом единогласно свидетельствуют лица, долгое время жившие на Востоке, – лица, которые в других отношениях выражаются очень благосклонно, так что мы не имеем никакого права сомневаться в истине их показаний⁴⁶². Этот порок так распространён, что мальчики, отправляющие эту унизительную профессию, открыто ходят по улице, имея при себе некоторые отличительные условные значки; они могут насладиться этими мальчиками за известную, впрочем, ничтожную, плату, так как мальчиков, занимающихся этой профессией, очень много⁴⁶³. Самые знатные и высокопоставленные люди доходят в этом отношении до такой явной бесцеремонности, что нисколько не стесняются открыто признаваться в этом пороке⁴⁶⁴, – словом, разврат этот дошёл до громадных размеров. Д’Оссон говорит, что мало есть таких господ, которые, даже содержа многочисленный гарем, не имели бы любимца под именем пажа, который почти всегда бывает орудием интриг своих господ, и при посредстве таких фаворитов могучие люди торгуют своей протекцией⁴⁶⁵. Другой путешественник полагает, что этот порок в мусульманстве также силён, как прежде в языческих землях⁴⁶⁶. Не только простые люди, но и знатные аристократы заражены этим пороком, даже дворцы султанов не свободны от него. По сведениям, сообщаемым Бабером, при дворе султана Махмуда этот порок господствовал с такой силой, что на человека, в котором мусульманское воззрение на брак ещё не успело заглушить нравственного чувства и стыдливости и который потому чуждался этого порока, на такого человека смотрели как на глупца и человека слабого⁴⁶⁷. История Османлидов представляет нам пример знаменитого Мюрида, который был смертельно влюблён в одного армянского юношу и возвысил его до важнейшего поста Silahdar`a, благодаря единственно только тому, что этот юноша имел печальную участь удовлетворять скотским инстинктам развратного султана. Мухаммед IV сделал самым приближённым человеком своего любимца, известного Евлогия, который впоследствии был самым деспотическим правителем. Кроме этих примеров, есть ещё много примеров, показывающих, как древен этот порок в стенах сераля и как сильно он был распространён ещё в древности в странах мусульманских⁴⁶⁸. В нынешнее же время его можно встретить во всех мусульманских землях в громадных размерах, так что нет ни одного сословия, ни одного сана даже между служителями религии, которые были бы свободны от этого порока⁴⁶⁹.

Рядом с этим пороком идёт другой ещё худший его, который ещё более заслуживает презрения. Я разумею неестественное отношение человека к животным. И этот порок, который в христианских землях составляет редкое исключительное явление, считается следствием расстроенного рассудка, действием идиотов, между мусульманами сильно распространён, хотя и не в столь громадных размерах, как неестественное преступное употребление мальчиков, но бывает очень част, особенно Турция славится наибольшим распространением этого порока⁴⁷⁰.

Почему эти гнусные и противоестественные пороки господствуют на мусульманском Востоке с такой ужасной силой, между тем как в христианских землях составляют исключение? Видеть в этом следствие единственно очень низкой ступени образования в землях мусульманских нельзя, потому что эти неестественные пороки встречаются между султанами и правителями народа, следовательно, людьми стоящими сравнительно на высокой ступени умственного развития. В этом нельзя не заметит влияния, произведённого мухаммеданскими законами вообще о браке. Женщины унижены и исключены из общества мужчин, их место заступают мальчики, сладострастие мусульманина естественно ещё более должно усиливаться от этого разобщения женщин от мужчин; его страстные пожелания воспламеняются разговорами, в которых, как мы заметили, главную роль играют любовные похождения; воображение его останавливается на мальчике, который исполняет роль танцовщицы или певицы, – и невинный мальчик становится жертвой скотских страстей мусульманина. Потом этот порок, при обстоятельствах благоприятствующих ему, входит во всеобщее употребление; нравственное чувство общества, которое сначала возмущалось этим пороком, мало-помалу притупляется, и этот порок получает право гражданства и даже пользуется почётом, так что законы бессильны уничтожить его. Сами блюстители этих законов и те не пропускают случая воспользоваться этим запрещённым удовольствием; даже служители религии не особенно стараются ратовать против него, чувствуя, что и сами подлежат ответственности в нём.

Спутницы развращённых мусульман не лучше своих мужей; они не уступают им в разврате, правда только в скрытном, а не в явном, так как явный разврат составляет преимущество мужчин. Чувственный взгляд на женщину, составляющий отличительную черту ислама, и внушённая ей с детства привычка смотреть на себя, как на средство, назначенное удовлетворять чувственности мужа, естественно должны ещё с ранних лет положить на женщину печать чувственности. И действительно женщины в мусульманстве отличаются этим характером. Они всегда поставляют идеалом мужа такого человека, который бы исполнял свои супружеские обязанности по отношению к жене весьма аккуратно, не делая опущений по разным причинам⁴⁷¹. Они никак не могут возвыситься, вследствие давления мусульманского законоположения и существующих на практике обычаев, до понятия о более высоком и духовно-нравственном отношении между мужем и женой, которое должно бы стоять на первом плане. Они наоборот ставят на первом плане чисто чувственное физическое отношение между супругами. И как мужья ищут в них орудия для своей похоти, так и они со своей стороны смотрят на мужей как на лиц, обязанных удовлетворять их чувственным наклонностям и не имеющих права отказываться от услуг, предлагаемых женами. Это есть естественное последствие их положения; нравственность их не должна иметь никакого высокого духовного элемента, потому что ей недостаёт прочных чисто духовных основ. «У турок, – говорит одна писательница, – женщины, подобно своим обладателям, беспечны, вялы и беспутны. Не обладая никаким достоинством, они не внушают к себе никакого уважения: их собственные сыновья смотрят на них как на рабынь и причиняют им оскорбления; оглупевшие, униженные жизнью в гареме, невежественные, суеверные, они проводят время в спанье, в беседах с дервишами, в пении эротических стихов и в наслаждении сладострастными танцами своих рабынь. Они сильно преданы также сплетням с торговками,  – иудейками и армянками,  – и шутовским представлениям караггеуза оттоманского паяца. Вообще турчанки слишком вольны, кокетки, обжоры и расточительны». «Женщины Туниса, – говорит Шолль, – кажется не лучше. Мой отец, путешествуя по этой стране, имел случай посетить дом и семейство одного ренегата прусского происхождения, который показал ему свою жену, туниску четырнадцати – пятнадцати лет, и двух своих детей. Но в то же время он присовокупил по-немецки: мою жену такою, как вы видите (т. е. без покрывала), я ни за что в мире не показал бы ни одному магометанину, будь он моим лучшим другом. Это было бы неблагоразумным поступком против обычаев и никто не посовестился бы пустить в ход все средства, чтобы соблазнить её, что было бы легким делом. Здешние женщины нисколько не заслуживают доверия и предпочитают цветы, благовония и наряды самым нежным чувствам»⁴⁷². Да и в самом деле, почему жена мусульманина обязана сохранять целомудрие и верность своему мужу? Потому ли, что она вступает с ним в священный, ненарушимый союз? Совсем нет; мусульмане не знают священного неразрывного брачного союза. Женщину удерживает от прелюбодеяния вовсе не уважение к собственному нравственному достоинству, не сознание своего долга и глубокой преданности мужу, с которым она бы должна составлять едино тело по плану Божественного домостроительства, но орудие которого она составляет по мысли Мухаммеда. Женщину удерживает страх, и только он один, иначе она не была стеснена ничем в своей нравственной вольности. Не будь бича в руках мусульманина, он ничем не был бы гарантирован от неверности жены. Но мусульманин, смотря на женщину как на свою собственность, на свою принадлежность, старается всеми репрессивными мерами удержать её и приковать к своей персоне. Таков взгляд мусульман на замужних женщин; девиц же они не имеют права привязывать к себе. Правда, они должны беречь их, как будущую принадлежность мужа, но всё же в этом случае их взгляд не мог быть строг, потому что здесь не затрагиваются личные интересы мужа. Вот почему между мусульманами нередко составляется очень снисходительный взгляд на легкость поведения женщин до их замужества. Они не принадлежат ещё мужу, почему же и не позволить употребить им свою свободу для удовлетворения чувственности? Крайне неудовлетворительное понятие о нравственности и чрезмерный эгоизм мужа проглядывают в этом и доходят даже до такой степени, что арабы не стесняются открыто высказывать этот, в высшей степени безнравственный, принцип... Женщина, – замечают они совершенно хладнокровно, – которая свою молодость проводит разгульно, научается жить и узнаёт людей; узнаёт мужчин и научается обязанностям жены. Если у девушки есть дети, тем лучше; муж вместе с женою получает работников и помощников для обрабатывания полей, и чем больше у него детей, тем больше он приобретает значения в своём племени. Для бедного человека вдова, разводка или девушка, имеющая детей, есть самая лучшая жена, потому что отлично знает свои обязанности. Прошлое женщины принадлежит ей одной и мужчина не имеет права требовать в нём отчета»⁴⁷³. Что выражают эти суждения мусульман, как не крайне эгоистический интерес и взгляд на супружество, совершенно лишённый высшего нравственного значения. Женщины не преминули воспользоваться этим случаем.

Таким образом, нравственного принципа, который останавливал бы женщину от разврата и нарушения супружеской верности, в исламе нет. Взгляд общества на этот предмет совершенно сбивает женщину с толку и окончательно лишает её нравственной опоры в отношениях к мужу. Поэтому мусульмане совершенно резонно со своей точки зрения запирают женщин, лишь только они успеют выйти замуж, чтобы предохранить себя от бесчестия быть предпочтенными другому мужчине и обманутыми неверною супругою. Чего не измыслила в этом отношении мусульманская подозрительность! Гаремы, окруженные стенами; толпы евнухов, стерегущих жён подобно мифическим аргусам; угрозы и, наконец, самоё законодательство, позволяющее мужу убить на месте преступления неверную жену и её любовника⁴⁷⁴ – всё это направлено к тому, чтобы успокоить эгоистическую ревность мужа-мусульманина.

Привело ли это к чему-нибудь прочному? Принесло ли ожидаемые плоды? Поставило ли мужей в совершенной безопасности от неверности жён и застраховало ли от опасности быть обманутыми? По поверке оказывается, что нет. Между женщинами гарема разврат господствует, и если кажется, что не с такою силою как между мужчинами, то потому только, что он скрытен и вследствие этого мало доходит до ушей путешественников, между тем как разврат мужчин при своём публичном характере очень сильно бросается в глаза. Но на самом деле разврат жён доходит до грандиозных размеров. Ни евнухи, ни заключение в гареме, ничто не может сохранить честь мужей от неверности их жён. Они изобретают тысячи средств провести бдительность евнухов и завести любовные интриги с каким-нибудь мужчиной. Евнухи подкупаются или просто бывают обманутыми хитростью жён, дошедших в этом отношении до артистической ловкости, к которой приучило их стеснённое положение и ненормальное отношение к мужу, к которому они питают только страх, а не любовь. Таким образом, все стеснительные меры мусульман не привели и не могут привести ни к чему прочному в этом отношении, как скоро уничтожены самые основы нравственности. Разврат проник даже в гаремы султанов и там имеет множество адептов между супругами преемников Мухаммеда; таковы напр. развратные поступки жён Абдул-Меджида⁴⁷⁵. Разврату даёт большую легкость и удобство ещё одно существующее обыкновение мусульман. На Востоке в доме всякого мусульманина есть комната у жены, назначенная специально для приёма её гостей. Сюда не имеет права проникнуть муж без воли своей супруги. Муж, нарушивший этот обычай, подвергается насмешкам со стороны общества. Это право женщины на такую комнату, куда не может проникнуть муж, даёт ей легкую возможность увидеться здесь со своим любовником. Бывали случаи, что в этом убежище любовники проживали несколько недель, не замеченные мужем⁴⁷⁶. Таким образом, надзор не может заставить женщину жить целомудренно, коль скоро отношения её к мужу и её верность ему не имеют под собой прочной нравственной основы. Эгоизм мужа хотел заменить эту основу жестокими наказаниями за нарушение супружеской верности. Начиная с первого появления ислама и до самого последнего времени были поставляемы и восстановляемы самые строгие наказания за прелюбодеяние. Мухаммед положил наказание плетьми за неверность⁴⁷⁷. Согласно этому и последующее законодательство ислама полагает самые строгие телесные наказания за это преступление, которое считается одним из самых главных по мусульманскому законоположению⁴⁷⁸. Нельзя сказать, чтобы эти законы оставались без приложения. Мужья, оскорбляемые неверностью своих жён, на которых они смотрели всегда как на собственность, никогда не пропускали случая воспользоваться строгостью закона и всегда старались подвергнуть свою жену жестокому наказанию. Этим ещё не удовлетворялось оскорблённое самомнение мусульман; раздражаемые неверностью своих жён, которая при нравственной слабости женщин повторялась чрезвычайно часто, они придумывали с каждым днём всё новые и новые наказания, более и более бесчеловечные; неверным женам и пойманным любовникам обрезывали носы, губы, не щадили и голов. Когда Турки владели Сахарою, то прелюбодеяние жены там обыкновенно наказывалось убиением её; в Кабуле неверных жён сажали в мешок и бросали в пропасть с одной высокой скалы; а в Константинополе известна одна обрывистая скала, которую турки называют «скалою неверных жён», потому что в прежнее время с неё бросали женщин, нарушивших супружескую верность⁴⁷⁹. Кроме того мрачные бездны Босфора и Нила скрыли в себе не одну тысячу этих несчастных жертв. «Во время одной из наших поездок в сообществе правителя по окрестностям Пешауара⁴⁸⁰, мы, – говорит А. Борис, – имели случай видеть образец магометанского правосудия и возмездия. Проезжая предместьем города, мы заметили толпу народа и, приблизившись, увидели на навозной куче обезображенные тела мужчины и женщины, из коих первый ещё не совсем умер. Толпа немедленно окружила правителя и всё наше общество; из неё отделился человек и дрожащим голосом объявил султану Магоммед Хану (имя правителя г. Пешауара), что он изобличил свою жену в неверности и умертвил как её, так и обольстителя: держа в руке окровавленный меч, он подробно описывал каким образом он совершил месть свою. Жена его была беременна и до этой поры принесла ему трёх детей. Правитель сделал ему несколько вопросов, не продолжавшихся более трёх минут, и потом громким голосом сказал ему: «ты поступил как добрый магоммеданин и совершил справедливое дело. За этим он двинулся вперёд и вся толпа закричала ему вслед: «африн! африн!» (славно!). Убийцу немедленно пустили на свободу. Во всё время исследования этого дела мы находились подле самого правителя, который по окончании расспросов обратился к нам и подробно объяснил закон, на основании которого он действовал. Хотя во всём этом происшествии не было ничего особенно нового, однако же я как европеец чувствовал, что кровь моя застывала в жилах, когда я смотрел на обезображенные трупы и слушал слова человека, оправдывавшего себя в убийстве жены, родившей ему трёх детей: да и самая поспешность приговора правителя, случайно проезжавшего мимо места злодеяния, представилась не менее замечательною стороною этого ужасного обстоятельства⁴⁸¹.

Мусульмане старались этими жестокими смертельными казнями прекратить и уничтожить неверность жён; но их старания не имели никакого успеха: неверность только дальше скрылась от глаз обманываемых мужей; ещё замысловатее, ещё хитрее выдумывали средства обмануть мужа затворницы мусульманских гаремов, но не прекратили своих преступных связей. Преступление против супружеской верности стало обнаруживаться реже, но не уменьшилось; жёны, побуждаемые страхом быть брошенными в Босфор, стали более осмотрительными. Таким образом, честь супруга нисколько не была в безопасности. Наказание само по себе, как бы оно ни было строго, не может прекратить преступления. Наказание есть только следствие преступления и нимало не может прекратить его. Для того, чтобы уничтожить преступление известного рода, нужно прекратить все поводы к обнаружению, те социальные звенья, на которых оно опирается; только с прекращением этих социальных недостатков может прекратиться и само преступление. Чем христианство прекратило ужасную безнравственность времён языческих, постоянное нарушение супружеских уз со стороны обоих супругов? Не наказаниями, а тем новым духом, тем перерождением социального строя жизни, которые оно сообщило всему человечеству. Мусульманство напрасно трудилось изобретать жесточайшие наказания,  – оно не могло прекратить этим неверности жён, потому что причина её заключается с одной стороны в унижении женщины законоположением о браке, с другой  – в самом браке, который рассматривается как удовлетворение страсти мужа посредством жены, и наконец, в самой гаремной жизни, обусловливаемой тоже исламом. Представьте себе множество жён одного мужа, которых он никак не может любить одинаково. Естественно при таком положении, что жена, менее других любимая своим мужем, не удостаивается часто видеть его в продолжение долгого времени; скучное одиночество приучает её употреблять в дело всю свою изворотливость, чтобы найти себе лицо, которое могло бы заменить ей мужа,  – она пускается в преступные связи. Таково нравственное состояние Востока. Трудно сказать, кто превосходит в разврате, мужья или жены.

С легкой руки Мухаммеда развращенная нравственность стала составлять отличительную черту восточных нравов. Страсть самого Мухаммеда к женщинам была так велика, что мусульмане в способности к сладострастному сожительству вздумали видеть одно из преимуществ посланников Божиих и составили представление, что чем выше посланник, тем больше он способен иметь сожительства с женами. Мусульмане не только не старались извинить Мухаммеда в многожёнстве и оправдать его какими-нибудь обстоятельствами, а напротив стремились приискать извинительные причины тому факту, что у Мухаммеда было меньше жён, нежели у некоторых лиц древности, в чем по их понятию можно было видеть унижение для самого Мухаммеда⁴⁸². Впрочем мусульмане могут и без доказательств гордиться сладострастием лжепророка, потому что трудно представить человека сладострастнее его. Не довольствуясь сладострастием на земле, он перенёс его даже в вечные обители, и там по его учению и к великой радости сластолюбивых его приверженцев мусульмане будут вести такую же сладострастную жизнь, как и на земле, конечно только в более грандиозных размерах⁴⁸³. Вот какой образец нравственности имеют жалкие мухаммедане в своем лжепророке Мухаммеде!

Нельзя видеть в этой развращенности мусульман плодов исключительно климатических условий Востока. Конечно, климатические условия имели здесь влияние, но не думаем, чтобы ими одними можно было объяснить подобный упадок нравственности, потому что при этих же самых климатических условиях жили христиане древних времён, которые отличались самою строгою нравственностью, и в настоящее время ни у одного путешественника нет указания, чтобы христиане Востока отличались таким же безнравственным характером, как и мусульмане. Но допустим, что чувственный характер мусульман зависит от климатических условий и от географического положения стран, занимаемых ими, – и в этом случае дело религии стараться положить границы чувственности и всеми мерами противиться развращённости. В мусульманском мире мы встречаем совершенно противоположное явление, – религия не только не полагает пределов развращённости, не только не уменьшает разврата, а напротив всеми мерами покровительствует сладострастному настроению жителей Востока. Она предлагает многожёнство, которое даёт человеку возможность доходить в сладострастии до последних пределов, она унижает женщину, чтобы мусульмане в них имели орудие своей чувственности; подрывает все нравственные основы в отношениях между полами и тем способствует разврату уже непосредственно. Вследствие такого гибельного влияния религии, постановившей такой брак, развращённость мусульман достигла до крайней степени.

Кроме этих последствий, мусульманский брак оказал пагубное влияние и на самые отношения между членами семьи. Брак есть основа семьи; потому самое незначительное изменение в нём должно непременно влиять на судьбу семьи, на её благоустройство или расстройство. Вследствие этого и мусульманский брак имел огромное влияние на семейный быт жителей Востока, – влияние самое гибельное. Он уничтожил в семье все качества и свойства, которые составляют основу её, – он уничтожил любовь между разными членами семьи. Вражда в семье членов друг против друга была неизбежным следствием мусульманского брака. Ни между мужем и жёнами, ни между жёнами, ни между детьми не могло быть внутреннего согласия и любви, которые составляют душу семьи.

Вследствие обычного уже заключения женщин, вследствие покрывал, которые по закону Мухаммеда должны скрывать их от глаз всякого постороннего мужчины, жених до конца свадьбы не видит своей невесты. Только по заключении брачного контракта, в брачной комнате муж впервые увидит лицо своей жены. Обыкновенно мать или другая близкая родственница жениха отправляются по гаремам известных им лиц, чтобы высватать невесту своему сыну или родственнику. При этом та и другая сторона не преминут расхвалить себя; одна хвалит сына, другая – дочь. Если невеста понравилась матери, она, пришедши домой, объявляет о своём выборе сыну; тот беспрекословно соглашается, потому что всё равно  – он никогда не увидит своей невесты⁴⁸⁴. Таким образом, любовь никогда не предшествует браку в мусульманстве. Потом здесь не может быть и речи о сходстве характеров, о том, могут ли муж и жена ужиться вместе в мире и согласии. Если и обращается здесь внимание на что-нибудь, то на физические качества невесты, на богатство и положение жениха, – условия чисто внешние, потому не существенные для супружества. А необходимое то, именно обоюдная любовь, и забывается. Мало того, среди мусульман часто бывает и так, что родители высватывают невесту сыну, когда тот ещё в летах детства, – и брак делается орудием расчётов родителей жениха и невесты⁴⁸⁵. Здесь уже и совершенно нельзя ожидать взаимной любви между супругами. Впрочем, она в исламе и не составляет необходимого требования. По мнению мусульман, жена, как существо низшее, не имеет и права на исключительную любовь мужа; мужчина ни мало не обязывается посредством брака любить жену, потому что он её господин, а она его раба. Вследствие такого неравенства супругов не может быть требования взаимной любви между ними. Потому-то на Востоке и не кажется страшным, что мужчина не видит своей невесты до самого вступления в супружество. Однако такой характер брака не мог не производить самых печальных последствий в отношениях между мужем и женой. Муж, увидевши жену, тотчас же разочаровывается в ней; его воображение начертывало гораздо лучший и более прекрасный образ, нежели настоящая жена, потому что действительность бывает всегда ниже идеала. Жена тоже очень часто в первый день брака разочаровывается в своём супруге, – и между ними начинается холодность в обращении и недовольство друг другом, которое с каждым днем растёт и растёт, пока не дойдёт до явной вражды. Конечно, это бывает не всегда; чаще случается, что супруги при первой встрече понравятся друг другу, только потому, что они не возносились далеко в своих мечтах и не оставляли действительности без внимания. Но это расположение супругов вскоре уничтожается взглядом мусульманина на жену, как на орудие своей похоти, а на брак, как на средство своего сладострастия. При таком взгляде немыслимо, чтобы любовь между супругами была продолжительна, – жена скоро наскучивает мужу. Между супругами начинается вражда, часто доходящая до самого грубого своего обнаружения. Муж нередко пользуется своею властью побить свою жену, которая стала ему противною. Стоит только, – по словам Османа Бея, – пройти по улице какого-нибудь мусульманского города, чтобы услышать доносящиеся из внутри домов крики, шум и драку. Спросите и вам ответят: в таком-то доме драка – новобрачные не сошлись характером, муж бьёт свою жену⁴⁸⁶. Положим, что супруги примирятся и станут жить без драки и ругани, но невозможно, чтобы между ними водворился мир и прочная любовь навсегда. Такая любовь, какой требует здравое понятие о браке от супругов в отношениях друг к другу, невозможна между ними. Допустим даже, что сначала и существует любовь между супругами, но вот муж берёт себе другую жену. Разве этим он не возбудит к себе враждебных отношений со стороны своей первой жены. Не может быть, чтобы жена любезно приняла свою новую подругу и осталась любящей супругой. При полигамии решительно не мыслима любовь жён к своему мужу; здесь может быть только какое-то рабское неудовольствие, скрываемое под личиной наружной ласки, расточаемой мужу. Скоро и эта ласка становится мужу невыносимою, надоедает ему до такой степени, что он готов часто оставить свой гарем⁴⁸⁷. Причина этого кроется в характере самых отношений между супругами. Я уже сказал, что мухаммедане смотрят на брак, как на средство для удовлетворения своих чувственных наклонностей. При таком взгляде на этот предмет брачное сожительство с жёнами скоро делается противным; жёны, которые сначала нравились, мало-помалу делаются предметом отвращения в глазах мужа; ненависть и обоюдное отвращение бывает следствием такого отношения между супругами. Таким образом, в мусульманском браке не только не существует любви между супругами, но даже она и невозможна по самому существу предмета. Для этого нужно, чтобы мусульманский брак изменил самый характер и прежде всего оставил свою полигамию; только тогда возможна будет любовь между супругами, иначе на любовь между супругами в мусульманстве нужно смотреть как на исключение и притом исключение самое редкое. В исламе и самый образ жизни супругов служит только к тому, чтобы как можно сильнее уменьшить любовь между ними. На Востоке у всякого несколько порядочного человека дом разделяется на две половины; одна из них – гарем назначается для жён, другая – для мужа⁴⁸⁸, так что муж весьма редко видит своих жён. Он даже избегает близкого общения с ними. Мусульмане, как мы уже видели, так низко смотрят на женщин, что не только не беспокоятся этим отделением от жён, а напротив, стремятся всеми силами, как можно дальше от них держаться, потому что общество их считают унизительным для себя. Таким взглядом на женщину уничтожаются всякие хорошие отношения между супругами. Если не появляется при этом открытой вражды, то единственно только потому, что страх мужниного кулака или плети удерживает жён от обнаружения своих враждебных чувств. Вследствие такого положения дела не любовь связывает между собою супругов, а плеть мужа служит связывающим звеном между ними. Недостаток любви восполняется страхом наказания. По словам одного нашего соотечественника, живущего в Туркестане, «девять десятых жалоб возникают из-за побоев. Одна показывает рассечённую серпом руку, другая пробитую камнем голову, третья натертые кандалами раны на руках и ногах и т. д. Прибавьте к этому, что один ревнивец выжигает раскалённым железом детородные части у двух своих жён; другой совсем убивает жену за то, что она не так нежно его любит, как его покойного брата. Ко всему этому надобно вспомнить, что за истязания, увечья и даже за убийство жены туземец не нёс почти никакой ответственности. Далее тот же автор говорит: «мужу приглянулась другая, он задумал взять её в жёны. Старая жена отступает на второй план и как постылая, не видит больше ласки. Она обижена, ревнует и мстит по своему: небрежением о хозяйстве. Начинаются ссоры, открытая война и побои. Мужу невыгодно отпустить дорогую работницу и развода он ей не даёт. Жена понимает, что её удерживают только для работы и решается сложить руки; чтобы потерять цену и в смысле работницы – авось муж прогонит как дармоедку! Побои усиливаются. Жена, наконец, не в силах терпеть далее и с помощью родных, тайком, спасается под защиту русских"… «Однажды, – продолжает автор, – явилась (в суд) очень молодая женщина, лет пятнадцати, бывшая уже год замужем; с жалобой, что муж приковывает её к ножке кровати, когда уходит из дому. На руках и ногах её действительно видны следы от натёртых кандалами ран»⁴⁸⁹. Вот характер отношении между супругами в мусульманском браке.

Такое же отсутствие или слабое присутствие любви обнаруживается и в отношениях отца к детям. Правда, здесь не может быть отвращения и ненависти, какие часто господствуют между супругами; однако не может быть и любви такой, какая существует в христианстве между родителями и детьми. При многожёнстве любовь отца не должна слишком останавливаться на одном из детей различных супруг, чтобы сохранить равновесие между супругами. Но не может же отец любить одинаково всех детей от многих жён; о самих же детях нечего и говорить. У них не может быть искренней любви к отцу, потому что они должны делить отца с другими детьми от других матерей. Вследствие этого они чувствуют не сыновнюю любовь, а страх перед отцом, как перед своим господином, которому должны только повиноваться, а не любить его, как следовало бы. Многожёнство, нарушив правильность одних отношений, нарушило тем самым и другие, – уничтожив любовь супружескую, вместе с тем поколебало и любовь родительскую.

Подобное же влияние брак ислама оказал и на родственные отношения к отцу и матери жены. Жена, как мы видели, находится часто в самых неприятных отношениях с мужем; муж очень часто пользуется правом побить свою жену; любовь не смягчает жестокого обращения мужа с женой. Родители жены естественно желают помочь безвыходному положению своей дочери и нередко увещевают своего зятя к более человеколюбивому и кроткому обращению с ней. Мужнина деспотическая власть через это встречает на практике некоторое противодействие со стороны родителей жены. Оскорбленный эгоизм и самовластие мужа не может, конечно, хладнокровно сносить этого вмешательства, – и между родителями жены и их зятем начинаются столкновения самого неприятного характера, так что, – по словам Османа-Бея⁴⁹⁰, – в этом отношении мусульмане и особенно турки составляют резкую противоположность с христианскими народами. У последних тесть и теща всегда пользуются уважением и даже почётом со стороны зятя, между тем как у мусульман они заслуживают лишь ненависть со стороны зятьёв и ненависть, нужно сказать, самую ожесточённую. Это есть естественный исход и последствие того деспотического права, какое предоставляет ислам мужу над женою, между тем как в христианстве муж и жена, вступая в брак, чувствуют самую нежную привязанность и любовь друг к другу. Они вступают между собою в самые правильные, нормальные и нравственно-свободные отношения. Потому муж естественно должен уважать родителей своей жены.

Но ещё не столь печальное влияние брака в исламе производит на отношения мужа к различным членам семьи, как на отношения различных членов семьи между собой. Прежде всего он разрывает связь между жёнами. С первого взгляда уже можно видеть, что никак не может быть согласия между многочисленными жёнами одного мужа и даже между двумя или тремя из них. Только мусульмане, привыкши к многожёнству, и по своей чувственности не могут понять той простой истины, что при многочисленности жён не может быть между ними согласия, а напротив, должна быть постоянная вражда; ревность необходимо должна нарушить всякие миролюбивые отношения жён между собою. Всякая вновь поступающая жена возбуждает к себе самое сильное негодование и ревность в прежних жёнах; её преследуют насмешки, колкости и разного рода пакости, творимые из-за ревности. По прошествии более или менее продолжительного периода времени эта явная ревность переходит в скрытую, до самого гроба продолжающуюся злобу и ненависть. Таким образом, жёны все друг против друга питают самую непримиримую ненависть и ревность. Сколько нам не приходилось читать рассказов путешественников по Востоку и лиц, хорошо знакомых с внутренним бытом гаремов, все единогласно свидетельствуют об этом печальном и грустном факте, общем всему мусульманскому Востоку, именно, что гаремы мусульман представляют зрелище постоянной вражды и непримиримой ревности многочисленных жён поклонников лжепророка⁴⁹¹. Закон Мухаммеда, допустив полигамию, предпринимает все средства, чтобы прекратить вражду между жёнами и уничтожить всякий повод к ревности их друг к другу. Муж должен уравнивать их друг с другом: для каждой жены должно быть отдельное помещение, каждая жена должна быть почтена таким же вниманием, как и прочие; все жёны должны быть содержимы совершенно одинаково⁴⁹². Но к несчастью это учреждение не принесло ожидаемых выгод; ревность нашла и много других причин достаточных, чтобы возбудить самую непримиримую ненависть между жёнами. Немыслимо, чтобы муж совершенно одинаково и равно любил жён; особенно при чувственной природе мусульман это совершенно невозможно. Сам даже Мухаммед не мог сохранить одинаковую любовь ко всем своим женам, а предпочитал Айшу другим⁴⁹³. А кто может быть таким искусным актёром, чтобы в продолжение всей жизни ни разу не обнаружить особенного предпочтительного внимания к какой-нибудь жене? Словом, взглядом, телодвижением или даже тоном своего голоса муж непременно когда-нибудь выскажет это предпочтение, когда-нибудь обнаружит, тем более, что положение жён заставляет их быть подозрительными и постоянно следить за мужем, не отдаст ли он которой-нибудь её сопернице предпочтения перед нею. И вот малейшая неосторожность мужа, совершенно неизбежная для самого искусного дипломата в этом отношении, служит причиной сильнейшей вспышки гнева и ревности. Это в богатых домах, где муж может построить отдельное помещение для каждой из своих жён и таким образом уменьшить возможность обнаружения перед другими жёнами своей исключительной привязанности к которой-нибудь из них. Но что же предпримет муж небогатый, который не имеет средств для постройки отдельных помещений для каждой жены? Здесь уже исчезает даже самоё представление о возможности сохранить мир между своими жёнами. У арабов обыкновенно одна жена отделяется от другой лишь занавескою, а часто и обе находятся в одном помещении, так что все разговоры мужа с одной женой бывают слышны для другой⁴⁹⁴. Возможно ли, чтобы другая жена оставалась спокойной в то время, когда её супруг окажет какую-нибудь любезность её сопернице? Немного нужно наблюдения над человеческой природой, чтобы убедиться, что здесь дело не может обойтись без постоянных враждебных и самых неприятных отношений между жёнами. Говорят что на Востоке девочка с ранних лет приготовляется к этой жизни, приготовляется разделять брачное ложе с другими жёнами; говорят что воспитание и постоянное наблюдение над другими должно притупить это щекотливое чувство. Всё это правда, но человеческая природа всё же остаётся в женщине; воспитание не может же довести её до степени животного. Таким образом, не только бедняк, но и богач, разместивший своих жён в разных комнатах, не может застраховать себя настолько, чтобы не подать повода к ревности жён между собой.

Но положим, что мужу удалось поставить себя так искуссно, замаскировать свои внутренние чувства так ловко и быть таким необыкновенным актёром, что он ни одним словом никогда не показал предпочтения одной жене перед другими. Допустим всё это, хотя и сознаём полнейшую невозможность существования такого человека. Исчезнет ли совершенно ненависть между жёнами гарема? Решительно нет. Жена по чувству эгоизма и подозрительности постоянно будет думать, что муж за ближайшей каменной стеной обращается с её счастливой соперницей гораздо ласковее и любезнее, нежели с нею в прошедший день. И это ей не будет давать никогда полного покоя; она никогда не перестанет ревновать каждую жену к своему мужу. Прибавьте к этому ещё сплетни, особенно сильно господствующие при такой заключённой жизни Востока, и вы вполне представите неизбежность чувства ревности между женами. Ревность не даёт покоя, жена представляет, что с каждым днем любовь мужа к ней охладевает все больше и больше; ей начинает представляться, что другая жена совершенно вытесняет её из сердца мужа; она призывает на неё все проклятия неба. На этом дело не останавливается; она клянёт свою счастливую соперницу, часто совершенно мнимую, а сама в тоже время старается приобрести любовь мужа. Она решается в этом случае прибегнуть к колдовству. Всякие надежды возвратить к себе любовь мужа естественными средствами остаются тщетными,  – и она в полном отчаянии в своих силах прибегает к таинственной науке какого-нибудь колдуна или колдуньи, чтобы получить от неё помощь в этом мучительном для неё состоянии. Колдун или колдунья всегда готовы подать помощь этим несчастным и страждущим пленницам мусульманских гаремов, потому что не с пустыми руками они приходят просить помощи их чудной науки, а обыкновенно имея при себе порядочное вознаграждение. Есть много личностей, занимавшихся этим ремеслом, которые нажили большой капитал, благодаря только единственно своему мнимому знанию чудесных паук. Таким образом, ревность жён дает ещё поддержку и распространяет на Востоке различных шарлатанов. Ими полны города и селения мусульманского Востока, потому что ремесло их очень выгодно, – за какую-нибудь бумажку, исчерченную карандашом, за несколько бесполезных и ни к чему негодных строк они получают нередко большую сумму, особенно от жён знатных лиц, уверяя этих последних, что муж будет принадлежать исключительно им. Конечно, эти специи не приносят никакой пользы, разве только служат успокаивающим средством для расстроенного ревнивым подозрением сердца жены. Но случается и противное; если муж узнает, что его стараются околдовать, то бедной жене достаётся сверх прежнего горя ещё много новых побоев, нередко самого жестокого характера, потому что мужья опасаются быть отравленными этими специями, так как знахари часто употребляют для них некоторые вещества, вредные для здоровья⁴⁹⁵.

Нередко дело доходит и до более грандиозных размеров. Если жена, считающая себя оставленной мужем, имеет характер более решительный, лишённый женственности, то ревность часто простирается до лишения жизни своей соперницы. В этом случае не пренебрегают ничем; все средства считаются хорошими, лишь бы избавиться от своей соперницы. Конечно, тайная отрава составляет самое распространённое средство сбыть с рук какую-нибудь из соперниц – жён своего мужа. Впрочем, большею частью жена не прямо лишает жизни соперницу, а старается повредить её здоровью и красоте и тем положить конец симпатии, привлекающей мужа к ней. Такого рода отрава менее пугает воображение женщины. Потому женщины особенно часто прибегают к этому средству и предпочитают его лишению жизни. Однако нужно сознаться, что и самоё лишение жизни очень распространено в мусульманских гаремах; и нередкое явление, что молодая и красивая жена мусульманина, сегодня совершенно здоровая, завтра умирает несчастной жертвой ревности, причинённой полигамией, которую дозволил лжепророк. Конечно и здесь, как и в колдовстве, главную роль играют старухи и старики-знахари, которым совесть нисколько не запрещает дать, в известной мере, целительного для ревности средства. И к незавидной чести этих лиц, нужно сказать, что искусство составлять отравы доведено ими до высокой степени совершенства; составляются такие снадобья, которые лишают жизни весьма медленно и почти всегда без той предсмертной агонии, которая служит признаком принятого в чистом виде какого-нибудь яда. Тихо, но верно и без явных признаков отравы – вот стремление всех отравителей и отравительниц Востока. При таком искусстве, составляющем в некотором роде необходимую принадлежность восточных гаремов вследствие полигамического брака, лишение жизни соперницы ничего не значит и ничего не стоит. Притом самоё положение гарема много этому способствует. Подчинённый единственно надзору мужа, сокрытый от глаз посторонних людей, недоступный даже для правосудия, гарем представляет самое удобное место для скрытия всех тайных интриг и трагических развязок, даже не подвергая виновных никакой ответственности при небольшом умении свести концы с концами⁴⁹⁶. Конечно не каждый гарем был свидетелем подобных трагических развязок ревности жён, но вместе с тем справедливость побуждает сказать, что и эти развязки, даже кончающиеся смертью, очень часты на Востоке. Всё это происходит благодаря полигамии, которая составляет едва ли не самое чёрное пятно ислама, по крайней мере в отношении к социальной жизни.

Впрочем и без этих трагических развязок ревность жён даёт себя почувствовать. Едва ли можно себе представить что-нибудь производящее более расстройства в отношениях друг с другом, как ревность мусульманских жён. Не имея решительности отправить на тот свет свою соперницу, ревнивая супруга изобретает против неё тысячи клевет; она не пропускает случая выставить её в самом дурном свете перед всякой личностью, с которой ей удаётся говорить, направляя все свои клеветы и интриги к тому, чтобы охладить к ней любовь своего мужа. Потому она напрягает все свои силы, употребляет всю свою ловкость и уменье, чтобы достигнуть этого желаемого успеха – отвратить своего мужа от неё. При всяком удобном случае она не преминет выставить перед ним свою соперницу в самом невыгодном свете; ею употребляются в дело вымышленные обстоятельства и факты. Она стремится перед посторонними лицами оклеветать её как можно сильнее с тою же целью, именно, чтобы эти невыгодные для её соперницы слухи дошли до ушей мужа. Кроме этой, так сказать, подпольной работы, жена не пропустит случая и явно высказать сопернице всю свою вражду к ней. При первой представившейся возможности жена старается оскорбить её чем-нибудь, старается всеми мерами выставить её с самых худых сторон, поставить напоказ все её недостатки, не пропуская при этом употребить такие отборные слова, которых едва ли бы снесло ухо наших дам. Соперница её также не стоит безгласной слушательницей, а старается ей заплатить тою самой монетой – начинается брань. Редко дело кончается этим. Соперницы при первой возможности затевают драку, – и вот две разъярённые женщины вцепляются друг другу в волосы – и пошла такая потасовка, что, кажется, никакие усилия не в состоянии прекратить их драки. Стыд и женская мягкость характера, всё здесь исчезает; жёны одного мужа превращаются в свирепых тигриц, готовых поглотить друг друга, если бы это было возможно. Конечно, жены высших аристократов реже прибегают к этому энергическому изъявлению своей ненависти; но зато там гораздо больше и с дипломатическим тактом пускается клевет, там даже чаще употребляются разные отравы – тайные, но верные средства.

Таким образом, семейство мусульманина, состоящее из многих жён, разделяется на множество соперниц. Этим беспорядок в доме ещё не ограничивается. Каждая жена старается приобрести себе приверженных лиц; около каждой мало-помалу составляется своя партия, смертельно ненавидящая партию другой жены и ищущая только случая, как бы побольше наделать неприятностей враждебной партии, отомстить ей и унизить её в глазах хозяина дома. Вследствие этого дом мусульманина представляет беспорядочную толпу людей, враждующих друг против друга. Представляется удобный случай, один клевещет перед хозяином на другого; в следующую затем минуту является и другой, хитрыми путями старается возбудить гнев хозяина против третьего. Так проходит весь день и даже ночью составляются разные заговоры; тогда очередная жена старается пустить в ход своё искусство, чтобы заградить сердце своего мужа для других жён. Муж является жертвой, обречённой служить орудием этих клевет и видеть кругом себя обман и измену одних и ненависть других⁴⁹⁷. На его плечи падает вся тяжесть домашней жизни, расстроенной полигамией; он несёт справедливое наказание за нарушение естественного закона, который положен Самим Богом при творении человека, именно закона единожёнства. Мусульманин, следуя за своим сластолюбивым лжепророком, преступает этот божественный закон и за это бывает обречён на постоянную вражду и злобу между всеми членами семейства. Ему не суждено увидать той тихой, спокойной семейной жизни, какую даёт христианский брак при одной жене и при нравственно-свободных отношениях супругов. Он мучится за свои пороки и страдает по правде, как нарушитель естественных законов.

Всё, что сказано относительно расстройства семьи, о ревности жён, о вражде их между собой и о разных партиях между членами семейства и прислугой, всё это не вымысел какой-нибудь, не плод ненависти христианских путешественников к мусульманам. Это сознаётся самими мусульманами. Многие даже самые интеллигентные из них и высоко стоящие на общественной лестнице открыто признавались, что состояние гарема в высшей степени неудовлетворительно и вражда жён между собой решительно непримирима, что партии в гареме нельзя совершенно уничтожить, что гарем представляет страшный хаос вражды и ненависти. Потому они считали самою трудною задачею и почти невыполнимым делом держать жён в постоянном довольстве своим положением и в мире между собой. Так египетский паша Магомет-Али признал это искусство чрезвычайно трудным⁴⁹⁸. Мусульманские историки даже прославляли за это искусство тех из своих государей, которым удавалось усмирить своих жён. Так об испанском правителе Абен-Алимаре замечено, что благодаря огромной ловкости ему удалось устроить и поддержать миролюбивые отношения между жёнами своего гарема⁴⁹⁹. Вероятно, очень трудным казалось это искусство, коль скоро мусульмане в истории, в числе похвальных качеств своих любимых государей не забыли упомянуть об этом. Впрочем, мусульмане могут видеть пример трудности сохранить мир в своём гареме и из истории самого Мухаммеда. Их лжепророку также не удалось сохранить тех миролюбивых отношений между жёнами, каких ему хотелось, – и он был поставлен в такое неприятное отношение ревностью своих жён, что мог успокоить их благодаря только своей бессовестности, заставляя божество являться к нему на помощь всякий раз, как только он был в затруднительных обстоятельствах⁵⁰⁰.

Видя в примере Мухаммеда всю трудность сохранить мир и любовь между женами и сами испытывая постоянную вражду и непримиримую ревность в своих гаремах, мусульмане волей-неволей приходят к заключению, что моногамия в этом отношении гораздо спокойнее и что с одной женой можно жить удобнее, нежели со многими. Многие из них не стесняются даже перед христианскими путешественниками признаваться, что со многими женами живётся не так счастливо, как с одной⁵⁰¹. Только чувственность, непомерное сладострастие и пример Мухаммеда удерживают мусульман окончательно оставить полигамию и обратиться к моногамии.

Но вся эта вражда жён и прислуги ничего не значит в сравнении с тем раздором, какой производит полигамия между детьми разных матерей. Здесь ненависть и вражда доходят до крайней степени; жестокость мести и стремление уничтожить друг друга превосходит даже всякое вероятие. Впрочем, в таком явлении нет ничего удивительного; напротив, было бы весьма удивительно, если братья и сестры от одного отца и от разных матерей стали бы чувствовать взаимную любовь друг к другу. Представьте себе дитя, которое каждый день, каждый час слышит голос своей матери, проклинающей свою соперницу и её детей; оно видит с первого дня своего рождения непримиримую ненависть матери к другим его братьям и сестрам. Может ли дитя при такой обстановке питать какое-нибудь родственное чувство к своим братьям и сестрам? Оно с первых дней жизни увлекается этой ненавистью матери; его вражда и злоба к братьям и сестрам возрастает постепенно с каждым днем всё более и более по мере того, как у него развивается самосознание. Сначала бессознательная антипатия к братьям постепенно переходит в открытую вражду к ним. Известен закон, что самая сильная ненависть есть ненависть между родственниками, потому что здесь постоянно могут представляться случаи для обнаружения взаимной ненависти и вследствие этого ненависть постепенно увеличивается. К этому в мусульманстве ещё присоединяется и то, что здесь нет сближающего влияния семьи и не может быть, потому что дети разных матерей воспитываются совершенно раздельно в разных комнатах; прислуга, приверженная к матери, старается и ребенку внушить ту же ненависть к прочим детям своего хозяина, какую имеет сама. Когда дитя приходит в совершеннолетие, оно уже бывает врагом своих братьев и сестёр разных по матери, – и эта вражда нередко кончается убийством или остаётся на всю жизнь тяжёлым бременем, лежащим на его сердце⁵⁰². Какое громадное различие в этом отношении представляет христианское моногамическое семейство! Здесь царствует между родственниками полная родственная любовь; здесь братья дружно стараются помогать друг другу; все родственники смотрят на себя как на членов, связанных между собой самыми тесными узами родственной любви, представляя этим совершенный контраст с мусульманским семейством, где родственники грызутся между собой, как собаки.

При таком характере отношений между членами семьи, не может быть и хорошего хозяйства. Хозяйство требует единодушного действия, постоянного стремления к одной общей цели. Но может ли быть одно общее стремление в полигамическом семействе, где самые близкие родственники в тоже время и самые сильные враги? Если один начнёт что-нибудь, даже и относящееся к общей пользе, то другой непременно постарается испортить его предприятие и тем причинить ему вред. В мусульманстве все братья разные по матери стараются как можно менее сообразоваться друг с другом. Естественным следствием такого беспорядочного семейного состояния бывает то, что хозяйство мало-помалу приходит в совершенный упадок. На Востоке на продолжение богатых фамилий нужно смотреть как на редкость. В самом деле, каким образом может продлиться на много поколений богатое состояние предка при таком быстром стремлении членов семьи уничтожить благосостояние друг у друга?

Кроме вражды членов семьи друг с другом, полигамия производит пагубное влияние и на самый душевный строй мужа. Окружённый многочисленными женами, смотря на них как на орудие своей страсти, мусульманин постоянно бывает поражаем ревностью. Она решительно не оставляет его ни на минуту; мучимый ею, он изобретает тысячу средств, чтобы быть спокойным относительно верности своих жён. Он строит глухие и высокие гаремы, поставляет стражами этих гаремов евнухов; сверх всего этого он имеет постоянных шпионов в лице враждующих партий гарема. Несмотря на всё это, он никогда не может успокоиться. Ревность его самого бурного свойства. Горе жене, вздумавшей изменить своему мужу, горе и соучастнику её преступления, если муж как-нибудь успеет заметить их незаконную связь, – кинжал порешит участь их обоих. Муж-мусульманин ни на шаг не остановится перед пролитием крови в этом случае; он чужд всякого сострадания к своей жене. Все описания стран Востока наполнены рассказами об ужасных проявлениях этой ревности, так что это уже превратилось в общее место, как факт вполне известный каждому. Ревность мусульманина глубоко отличается от ревности мужа-христианина. Положим, что христианин, увидевши свою жену с любовником, не пропустит случая поколотить того и другого (исключений можно встретить очень немного), но в душе его всегда остаётся что-то такое, что заставляет жалеть свою жену в этом случае, остаётся сострадание к ней. Ничего подобного нет в душе мусульманина. Он обрекает свою жену на смерть без всякого чувства сострадания к ней. Убийство неверной жены в христианском мире редкость, на мусульманском Востоке оно каждодневное явление. Отчего зависит подобное различие между христианским миром и мусульманским в этом отношении? Причина этого различия заключается без сомнения в самом характере брака мусульманского и христианского. В христианстве вступают в брак две равноправные личности, соединённые между собой самыми тесными узами любви и имеющие между собой свободно-нравственные отношения. Не то представляет нам мусульманский брак. Здесь вступают в брак два индивидуума, совершенно неодинаковые по правам: один из них  – муж – обладает всеми правами, другой – жена – почти лишён всех прав. Здесь нет обоюдной любви; муж смотрит на жену как на свою собственность, исключительно назначенную для удовлетворения его страстей. Это, по моему мнению, и сообщает различный характер ревности мужа-христианина и мужа-мусульманина. Первый, ревнуя свою жену, в тоже время любит её и потому щадит; другой, ревнуя жену, видит в этом потерю своей собственности, потому не имеет к ней никакого сожаления, как к вещи, переставшей быть его собственностью, а отнятой другим. Вследствие только такого взгляда на жену и может мусульманин в порыве ревности убить свою жену. Доказательством такого характера ревности мусульманского мужа служит развод. Будь у него ревность другого свойства, развод был бы невозможен, потому что ему было бы невыносимо видеть свою жену, которую он любил, замужем за другим мужчиной. Между тем мусульманин нисколько не тревожится этим; он может смотреть на этот факт совершенно равнодушно, потому что развод прекращает его право собственности над женою; после развода жена делается чужою собственностью, и муж может быть хладнокровен также как человек, который продал свою вещь кому-нибудь другому. Исключение из этого составляют разве одни аристократы, особенно в Персии, которым действительно неприятно видеть свою жену вышедшую за другого мужа, но и в этом случае не по сохранившемуся к ней сочувствию, а по чувству гордости и самолюбия, потому что они смотрят на это явление так, как будто бы жена предпочла ему другого, или будто муж не умел уладить с ней без развода. Ужасный и подозрительный характер ревности мужа-мусульманина имеет своего представителя в лице самого основателя ислама. Он тоже решился однажды на убийство по одной ревности, притом не к жене, а к конкубине, но случай спас его от этого нового преступления, потому что подозреваемая личность оказалась евнухом, – и Мухаммед мог не запятнать себя убийством⁵⁰³. Таким образом, не нужно считать ревность мусульманина чувством свойственным всем вообще людям; по указанным свойствам её нельзя не признать её явлением совершенно искусственным, происшедшим от чувственного характера мусульманского брака и от унижения женщины до обыкновенной собственности своего мужа.

Полигамический брак мусульман, произведши самое крайнее унижение женщины, был причиной расстроенного состояния целого мусульманского мира. Он унизил всякую умственную деятельность на Востоке, уничтожил на нём цивилизацию и поверг его в крайнее невежество и грубость. Всё это случилось от того, что в мусульманском браке, при крайнем унижении женщины, лежали элементы, уничтожающие всякое воспитание в семье, воспитание, которое есть корень и источник общественного просвещения и основание цивилизации. Рассмотрим, каким образом совершилось постепенное огрубение Востока, его возврат к невежеству; проследим, как мусульманский брак мог произвести и произвёл этот застой общественной жизни и убил цивилизацию.

Мы уже видели, что Мухаммед своим полигамическим браком окончательно унизил женщину, лишил её почти всех прав свободного человека. Это-то несчастное законоположение и было причиной умственного невежества целого Востока. Всеми учеными исследователями признано за несомненное, что положение женщины связано самым тесным образом с положением и состоянием целого общества; возвышение и упадок общественной жизни всегда следует за возвышением или упадком женщины. Женщина есть основа цивилизации, потому что на ней основывается домашнее первоначальное развитие и воспитание человека; а домашнее первоначальное воспитание есть корень цивилизации и нравственного состояния нации. Потому всякое изменение в состоянии женщин переходит на детей, а через них и на целую нацию. Это неизменный закон истории. Персия, Греция и Рим представляют нам неопровержимые доказательства этого. Они процветали, когда женщина у них стояла высоко; они пали, лишь только было нарушено правильное отношение между мужчинами и женщинами. То же самое явление представляет и мусульманский Восток. Он коснеет в полном невежестве от Мухаммеда, который, унизив женщину, лишил своих последователей благотворных плодов цивилизации.

Мы не станем повторять того, что уже говорили о крайнем унижении женщины в мусульманстве. Вследствие этого униженного её состояния, на неё не обращают в мусульманском мире почти никакого внимания, нисколько не заботятся о её воспитании; даже религиозное образование считают для неё излишним, как мы видели выше. В домах самых знатных лиц мало найдётся женщин, которые знали бы более или менее порядочно грамоту⁵⁰⁴. Как мало мусульмане занимаются обучением девочек, так же мало, если только не меньше, они обращают внимания и на нравственное и эстетическое их развитие. Вследствие чувственности и сладострастных наклонностей муж-мусульманин с женой в частной беседе в присутствии своих детей нисколько не остерегается произносить такие слова и вести разговоры о таких предметах, которых совершенно не следовало бы доводить до сведения малолетних детей, а тем более девочек. Лаская свою дочь отец-мусульманин высказывает ей такие комплименты, которые могут вырваться из уст только закоренелого развратника, для которого чувственное удовольствие важнее всего и голова которого всегда занята сладострастными образами и мыслями. Само собой разумеется, что девочка, слыша с самых первых дней рождения подобные суждения и слова, высказываемые своими родителями, до такой степени свыкается с ними, что начинает смотреть на них, как на вещь вполне обыкновенную, как на самый невинный разговор. По словам людей, бывших на Востоке, на улице от малолетних девочек во время их игр можно услышать такие слова, которые в состоянии заставить отвернуться и покраснеть даже мужчину европейца с более или менее неиспорченною нравственностью⁵⁰⁵. Мусульмане же смотрят на это, как на вещь вполне обыкновенную; отцы и матери нимало не думают останавливать подобных разговоров своих юных дочерей. Таким образом, с самого первого детства девочка привыкает к этим чувственным образам и картинам сладострастья. В исламе всё стремится к тому, чтобы окончательно подорвать основы нравственности в женщине и превратить её в орудие мужской похоти и сладострастья. Женщина выходит из-под руки своих родителей лишённая точки опоры для нравственности. Ещё менее заботятся родители об эстетическом развитии своей дочери. С первых дней рождения её окружают неряшество и неопрятность всевозможного рода. Богачи и бедняки различаются в этом отношении немногим. Всё различие заключается в том, что дочь знатных и богатых родителей осуждена жить в неряшестве и неопрятности, окружённая дорогими материями и золотом, а дочь бедняка живёт в неряшестве с бедной обстановкой⁵⁰⁶. Само собой разумеется, что неряшество и отсутствие эстетического воспитания всасывается в плоть и кровь мусульманами с молоком матери. Таким образом, дочь выходит из родительской школы домашнего воспитания лишенною всякого воспитания: без научного образования, без прочных основ нравственности, даже без полного знакомства с религией, с совершенно неразвитым эстетическим вкусом.

Можно ли ожидать от такой дочери, когда она выйдет замуж и сделается матерью, хорошей воспитательницей своих детей? Можно ли надеяться, что она будет вполне удовлетворительно исполнять свою первую обязанность, именно воспитание детей? Всё убеждает нас, что от подобной матери нельзя ожидать, чтобы она дала своим детям надлежащее рациональное воспитание. На обязанности матери лежит приготовить своих детей, особенно сыновей, к общественному положению, познакомить их со всем строем общественной жизни, чтобы из них вышли хорошие граждане; она должна познакомить их со всеми превратностями, встречающимися в жизни, чтобы укрепить их в борьбе с препятствиями; она должна подробно и обстоятельно показать своим юным детям, сколько искушений, сколько соблазнов для человека представляет жизнь; должна приучить детей пользоваться в этом случае теми средствами, которые составляют единственное условие хорошей жизни. Мало того; она обязана постепенно вводить сына в самую жизнь и руководить им в ней на первых порах. Только тогда, когда дети сделаются мужчинами, прекращается воспитание в буквальном его значении Может ли исполнить эту великую задачу воспитания мусульманка-мать, со дня рождения заключённая в гареме, не видавшая жизни и плохо знающая об ней даже по слухам, потому что с ранних лет её всеми мерами старались изолировать от всех посторонних людей? Очевидно, такого воспитания решительно нельзя ожидать от мусульманской матери; она не может приготовить своих детей к жизни, сделать из сыновей хороших граждан. Она не в состоянии сообщить им сведений дальше мелочных интриг гарема; только нравы, обычаи и жизнь гарема ей вполне знакомы; потому только в эту область она может ввести своего сына, дальше её она идти не может.

Допустим, что это образование может быть заменено впоследствии школою или самою жизнью, но существуют две великие области, которые уже никак не могут быть замещены посторонними лицами с таким успехом, как матерью; даже отец должен уступить своё место матери в этих важных и обширных областях воспитания дитяти. Я разумею религиозное и нравственное развитие дитяти. Здесь мать должна быть самой главной воспитательницей дитяти. К несчастью эти две области почти также не могут быть заняты матерью-мусульманкой. Мать, не получившая с детства надлежащего полного религиозного воспитания, оставленная своими родителями при самом первоначальном сведении о своей религии, как существо, не обязанное знать вполне своего завета с Богом, даже как существо, которому излишне основательно знать религию, – такая мать не может сообщить своим детям полного знакомства с религией. Сведения, сообщённые ею, естественно должны отличаться самым поверхностным характером; ни каких разумных оснований в этом воспитании нет и быть не может. Если и может она сообщить что-нибудь детям из области религии, то всё это запечатлено характером легендарным, всё это требует только одной слепой веры и больше ничего. Развитие нравственного характера в дитяти тоже не может быть исполнено матерью-мусульманкой. А между тем это дело первой важности. От первоначального развития характера и нравственного образа человека почти постоянно зависит всё направление его жизни. Нет кажется ни одного человека, даже подвергавшегося самому разнообразному влиянию среды, чтобы он совершенно отрешился от того толчка, который ему сообщило первоначальное воспитание в семье. Это первоначальное семейное воспитание кладёт на человека неизгладимую печать на всю жизнь. Нравственный характер человека взрослого, его наклонности и часто даже самые страсти зависят от первоначального воспитания. Всё это заставляет относиться к образованию детского характера самым тщательным образом. Но что может здесь сделать женщина, сама не получившая твердой опоры для нравственности, у которой нравственный образ не развит до крайней степени? Каким путем может действовать и, сообразно с целью, выработать нравственный характер дитяти та мать, которая с раннего детства рассматривалась исключительно как игрушка мужа, а не как человеческая личность, и о которой никогда не заботились, чтобы развить её нравственный характер? Бедное дитя в руках такой матери осуждено на самое случайное извращение характера, брошено, можно сказать, на произвол судьбы. Разве только благодаря какому-нибудь счастливому случаю под руководством матери-мусульманки может образоваться твёрдый нравственный характер.

Мать-мусульманка, сознавая своё бессилие, сознавая, что она сама не может воспитывать надлежащим образом детей, особенно сына, предназначенного к общественной деятельности, слагает с себя бремя воспитания и препоручает его рабу. Так бывает в богатых и знатных семействах. Дети же простых мусульман осуждаются обыкновенно на полнейшее отсутствие всякого воспитания за недостатком в семье личностей, которые могли бы заметить неразвитую мать⁵⁰⁷. Вследствие этого громадное большинство мусульманских детей лишаются всякого воспитания. Но и воспитание детей знатных и богатых мусульман вызывает самое горькое сожаление о плохой постановке этого великого дела в мусульманских землях. В раннем возрасте, т. е. до 6–7 лет, дети остаются в гаремах вместе с матерями и, следовательно, лишаются всякого воспитания. Притом затворничество и крайнее унижение женщины, среди которых воспитывается первоначально сын, не может не отозваться на воспитании и на нравственном характере его. Видя кругом себя постоянное унижение и самое крайнее рабство, дитя с ранних пор лишается тем благородной свободы, которая должна отличать человека гражданина; лишается той нравственной твёрдости, которая заставляет человека смело бороться с превратностями счастья, той отваги, с которой свободный человек принимается за разные предприятия и исполняет с успехом самые трудные проекты, словом, лишается всех тех качеств, которые служат признаком жизненности народа, залогом его прочного существования. Может ли в самом деле сообщить любовь к гражданской свободе женщина-раба? Сын среди рабов сам становится рабом вечного произвола, когда находится под властью или превращается в полнейшего деспота, когда достигнет какой-нибудь власти, потому что не привык уважать свободу в других. Потом дитя выходит из гарема своей матери. Здесь его встречает суровый произвол отца; сын должен до совершеннолетия сидеть около отца в рабском отдалении, с благоговением прислушиваться к его разговорам и из них поучаться. Кроме того ему дается раб, который сообщает ему некоторые сведения. Этим и заканчивается воспитание мусульманских детей в самых знатных и богатых семействах. Образование, как видно, самое плохое и неудовлетворительное ни в каком отношении. Воспитания же, как создания целостного образа человека, здесь совершенно не существует. Напротив, здесь, как можно видеть с первого же взгляда, все клонится к одной цели, как бы ухудшить человеческий род через несколько поколений. Может показаться странным тот факт, что мусульмане славятся своим религиозным энтузиазмом, а мы говорим о плохом и неудовлетворительном воспитании их в религиозном отношении; но этому явлению нечего удивляться. Религиозный энтузиазм мусульман основывается не на разумном религиозном образовании и глубоком понимании свойств своей религии, а на том фанатизме, который умел внушить своим последователям Мухаммед и который скорее требует слепой веры и отсутствия рационального религиозного воспитания, чем основательного религиозного обучения. Потому религиозный энтузиазм мусульман и неудовлетворительное воспитание в религиозном отношении суть две вещи вполне совместимые.

Плохое домашнее воспитание не могло не обнаружиться роковым гибельным образом на самом строе общественного мусульманского образования. Оно естественно должно было уничтожить всякий прогресс и произвести всеобщий застой и жалкое невежество. Не получив никакого воспитания, мусульманин не заботится, чтобы и другие получали какое-нибудь образование, которое способствовало бы цивилизации и служило бы источником прогресса. Дух ислама произвёл полное рабское унижение женщины. Вследствие этого произошёл совершенный упадок интеллигенции между женщинами, между тем как они, по сознанию лучших мыслителей, служили и служат основанием общественного развития.

Вот, по нашему мнению, причина, почему мусульманский мир представляет печальное зрелище невежества и даже регресса. А что таково состояние мусульманских государств, этого кажется и нет надобности доказывать, – это засвидетельствовано всеми путешественниками и людьми хорошо знакомыми с Востоком. Приведём слова одного писателя, вполне изучившего быт Востока и притом такого, которого нельзя заподозрить в преувеличении, потому что в других отношениях он очень благосклонно относится к мухаммеданам. Он так описывает умственное состояние Египта: «массы египетского народа погружены в самое глубокое невежество… Исключая людей, получивших образование в недавно основанных школах, можно найти несколько учёных, которых всё образование ограничивается знанием священных книг и двумя-тремя поэтическими произведениями»⁵⁰⁸. Впрочем защитники ислама говорят, что упадок цивилизации нельзя искать в исламе; нельзя видеть в этом следствие неправильного и ложного законодательства Мухаммеда, унизившего женщину и тем погубившего цивилизацию на Востоке. Они ставят в виде возражения, что цивилизация была и даже процветала под влиянием мусульман в былое время. Этого мало; в багдадских арабах и испанских маврах они видят предшественников возрождения наук и искусств, – будто бы среди всего христианского мира, погружённого во мрак невежества средних веков, одни только мусульманские земли были рассадниками наук. По мнению французских учёных, ислам будто бы встретил на Востоке одно варварство и невежество; потому не может быть и речи об упадке цивилизации под влиянием ислама, – Восток настоящего времени, хотя и стоит на низкой ступени цивилизации, всё же он выше в интеллектуальном отношении, нежели Восток домухаммедский⁵⁰⁹. Вот мнение некоторых историков, благосклонно смотрящих на влияние ислама. Но все эти превыспренные похвалы исламу носят печать явного пристрастия. Что такое арабская мудрость средних веков, как не переделка Аристотеля. Ничего нового, ничего выходящего из круга поверхностных исследований, не произвела арабская философия. Одно мертвое переделывание философии Аристотеля на разные лады, да присоединения к ней ещё некоторых новых элементов – вот и все⁵¹⁰. Притом арабские философы и учёные, правда, бывшие образованными людьми своего времени, не были мусульманами в полном смысле этого слова. Прочитайте философские сентенции любого из них и вы увидите, что тут очень мало мусульманского. Напротив, эти учёные являются самыми явными противниками всего мусульманского учения⁵¹¹. «Воздавая удивление блестящему периоду исламической образованности, – говорит Вамбери, – мы забываем очень часто, что животворный ум магометанских мыслителей того времени находился, по большей части, в оковах мертвой схоластики, и что образование было тогда далеко от того, что мы понимаем теперь под этим словом, и стояло в таких же отношениях к народной массе, в каких находятся, напр., великолепные дворцы султанов Испагани, Самарканда и Агры к массе окружающих их бедных мазанок, – одним словом, что образование, в котором мы видим фундамент нашей европейской культуры, встречалось тогда только случайно. Причины этого совершенно ясны. Школы и церкви, медрессе и мечети были также тесно связаны между собою у мусульман, как и у христиан. Правоверный и благочестивый человек, желавший посвятить свои земные сокровища для спасения души, строил медрессе или мектебе, чтобы в них изучалось слово божие и распространялось таким образом. Если в этих, нередко весьма богатых, коллегиях из большого числа занимающихся экзегетикой корана, догматикой, исламическим правом, грамматикой, риторикой и пиитикой, выдавался такой ученик, любознательный ум которого обращался к той или другой отрасли точных знаний, – это случалось так редко, что подобное явление можно считать исключительными. К таким исключительным личностям современники далеко не относились с похвалой и уважением, какими пользуются христианские учёные новейшего времени. Долго нужно перелистывать биографические словари какого-нибудь Ибн-Халликана-Ташкепризаде или Кятиба Челеби, пока встретишь там естествоиспытателя или математика. Занятие этими науками находилось в противоречии не столько с положениями ислама, сколько с господствующим духом того времени, и если бы с астрономией не связывали астрологических целей, исследования в этой области знания не дошли бы до потомства. Под именем науки, тогдашние последователи ислама, подобно нынешним, разумели по преимуществу теологию и теософию, грамматику, логику и ораторское искусство. Только корифеи на этом поприще исследования пользовались нераздельным уважением своих современников; только их имена по преимуществу считались достойными перейти в потомство. Те, которые уклонялись от освященного пути божественного учения на путь естествознания, казались тогда, также как и теперь, крайними еретиками, усиленная любознательность которых извинялась только в том случае, если точные науки употреблялись ими как посторонние аргументы для подтверждения истин божественного учения. Иное умственное направление было бы осуждено в самых своих основах, так как Коран считается квинтэссенциею и энциклопедиею всех наук. В силу всего сказанного выше, я нахожу достаточную долю преувеличения в том прославлении, какое мы воздаём прошлой культуре ислама»⁵¹². Очевидно, что большее или меньшее просвещение арабов и мавров появилось и процветало благодаря не влиянию ислама, а влиянию предшествовавшей мысли и отчасти христианского понятия о социальной жизни, «так как ислам, – говорит Вамбери, – в смысле религии, представляет собою пеструю мозаику прежних религий, и исламическую культуру можно рассматривать как агломерат образованности тех народов, которых арабы покорили своей власти в короткий период своего могущества. В государственной и общественной организации восточного ислама преобладало влияние древней культуры персов, влияние, против которого тщетно боролись первые халифы и которое без труда привело к господству дружественного персам Маймуна. В западном исламическом мире можно найти столько же очевидных следов византийской цивилизации; Константиния (Константинополь) самим пророком называлась драгоценным камнем между городами, сокровищем искусства, и последователи его, несмотря на тёмное неверие Запада, часто брали её себе в образец. Подобные же факты мы наблюдаем по всему северу Африки, в Сицилии и, как уже было упомянуто, в Испании. И вообще трудно было распознать в духе магометанской культуры самостоятельный национальный характер, если бы не одеяние, в которое она была облечена, а именно арабский язык, который был для неё более вреден, чем полезен»⁵¹³. Не социальная жизнь по идее ислама создала эту образованность, а напротив полнейшее отсутствие её; и лишь только социальная жизнь ислама вступила в свои права, Восток и Испания мавров должны были погрузиться во мрак невежества.

Что же касается того, что ислам будто бы ввёл в страны Востока цивилизацию, которой будто бы не существовало раньше, то это совершенная неправда и явная натяжка мыслителей, стремящихся приписать мусульманству заслуги, которых оно не имеет. В Малой Азии, в Византии, Египте была самая цветущая цивилизация перед исламом, правда уже потерявшая свой прежний блеск, но, несмотря на это, стоящая на высокой степени. Что же представляют в настоящее время эти страны, завоёванные мусульманами? Грубость, варварство и отсутствие всякой цивилизации. Вот что появилось на тех местах, где блистала наука как христианская, так и языческая. Что же сделалось с колыбелью ислама – Аравией? Она по-прежнему осталась в том же грубом и полудиком состоянии, в каком была и до Мухаммеда.

Чему же всё это приписать? Коран относится к образованности, по-видимому, очень благосклонно. Он нередко даже хвалит образование. Потому отсутствие цивилизации и регресс в мусульманских государствах нельзя приписывать прямо заповеди Мухаммеда, будто бы он сам неблагосклонно относился к образованности. Это печальное явление произошло вследствие постановления Мухаммеда, унизившего целую половину человеческого рода – женщин и лишившего их даже прав человеческих. Вследствие этого унижения женщины произошёл упадок их интеллектуального развития, а через это и упадок развития и регресс в целом обществе. Все передовые мыслители мусульманского мира, которые, стоя во главе управления мусульманских государств и особенно Оттоманской империи, старались поставить их в ряду передовых государств Европы, все они убедились в необходимости реформы, которая проникла бы в жизнь семейную, возвысила бы положение женщины и дала ей права единой нераздельной супруги мужа, состоящей с ним в свободно-нравственном отношении, обладающей всеми человеческими правами⁵¹⁴. Таким образом, даже мусульманские передовые личности могли уже заметить это и видели в полигамии и следующем за ней унижении женщины главные причины застоя мусульманских государств.

Само собой разумеется, что подобное отсутствие развития пагубно влияет и на внешнее благополучие держав мусульманских. Мы не будем говорить об этом, потому что это не требует доказательств и все согласны в том, что образование служит прочным ручательством благополучия государства, а напротив упадок развития интеллигенции в государстве вызывал за собой и упадок самого государства. Мы коснёмся вредного влияния мусульманского брака на государственную жизнь с другой стороны, именно со стороны его прямого и непосредственного влияния.

Мы говорили выше, что полигамия бывает причиной постоянной вражды между членами семейства. Эта вражда в частном семействе ограничивается только этим семейством, но коль скоро она происходит в семье правителя – султана, то она не может не быть гибельной для целого государства, она производит постоянные распри при вступлении на престол каждого государя; междусобия были почти при каждой перемене государя и поглощали множество подданных. При каждом новом престолонаследии лились потоки крови мусульман по причине вражды нового государя со своими братьями, так что для избежания этого зла Мухаммед II возвёл в государственный закон братоубийство при вступлении государя на престол. Он сделал обязательным, чтобы всё братья нового султана были убиваемы⁵¹⁵. В персидской династии Суфи утвердился обычай в подобных случаях ослеплять всех братьев. Фрезер – английский учёный – посетил одного юношу-принца при дворе Мирзы Аббаса и нашёл, что он с зажмуренными глазами обеими руками ощупывал кругом себя. На вопрос: что он делает? – принц отвечал: я приучаюсь к слепоте, – ведь ты знаешь, что по смерти моего отца нас всех или умертвят или ослепят⁵¹⁶. Вот до какой жестокости довёл султанов полигамический брак. Должно быть, велики были происходящие при престолонаследии беспорядки и раздоры и разрушительны для государства, что вынудили такие жестокие и бесчеловечные меры. Между тем все это – печальные следы полигамии, допущенной Мухаммедом. Братоубийство при престолонаследии, междуусобные брани, хитрые происки каждой из жён, чтобы умирающий монарх назначил своим преемником её сына, бесчисленные потоки крови подданных и вследствие этого огромный ущерб для государства и неминуемый его упадок – вот то громадное зло, какое полигамия причинила государству. В подтверждение своих слов мы позволим себе выписать несколько слов из писателя, вполне знакомого с исторической судьбой мусульманских государств. «Никакое человеческое благоразумие, – говорит Дёллингер, – не в состоянии предотвратить гибельных последствий полигамии; сыновья различных матерей, ещё при жизни господствующих монархов и почти всегда после их смерти, своими возмущениями и междуусобными бранями опустошали, ниспровергали или раздробляли мусульманские государства. Если ещё Тацит упоминает о solita fratrum odia, если и в христианских государствах вспыхивал иногда бедственный раздор между сыновьями одного отца и одной матери, то что должно быть с мусульманскими государствами, где часто отцы не знают числа своих сыновей, а сыновья, воспитываясь раздельно друг от друга, с раннего детства посвящаются в глубокую ненависть и мстительные планы своих матерей, не получая успокаивающего влияния семейной жизни, где каждый видит в своих братьях опасных соперников, грозящих похитить его наследство? В одной только династии мусульманской  – оттоманской  – через многие поколения в непрерывном последовательном ряде совершается правильное и бесспорное престолонаследие. Но этот порядок был куплен дорогою ценою: братоубийство было возведено Магометом II-м в государственный закон, когда он и его прадед, Баязед, подали пример этому. Не только над братьями султана, но и над внуками и племянниками его заранее был произнесён смертный приговор. Поэтому они были умерщвляемы тотчас при своём рождении, так что не позволяли даже завязать им пуповины. Это убийство фетвою мусульманских законоведов было признано законным на основании изречения Корана, что беспокойство хуже смертоубийства, – и наместники пророка, осуждавшего выкидывание новорожденных детей у языческих арабов как жестокость перед Богом, делаются законными убийцами братьев, племянников и внуков. Таким образом, преступление, возрастая, порождает новое преступление и закон сладострастия вызывает закон убийства»⁵¹⁷. Вот печальная, но правдивая картина тех беспорядков государственной жизни, которые произвела полигамия в мусульманских державах. Действительно, говоря словами Дёллингера, никакими средствами нельзя поправить этих гибельных последствий полигамии.

Кроме междуусобных браней и кровопролития при престолонаследии, полигамия служит источником и корнем ещё одного явления, гибельного по своим последствиям для государственной жизни и несогласного с законами гуманности, именно рабства. Мухаммед дозволил своим последователям кроме четырёх законных жён иметь столько невольниц, сколько кто может содержать по своим средствам⁵¹⁸. Это гибельное узаконение, рассчитанное на чувственность арабов и может быть данное с целью возбудить в них особенное влечение к войне, где легко достать огромное число невольниц при небольшом труде, – это узаконение принесло самые горькие плоды. Мухаммедане по своей чувственной природе, имея особенную наклонность к невольницам, старались и стараются обзавестись ими при всяком удобном случае, лишь бы средства предоставляли, хотя малейшую к тому возможность; гаремы мусульманских богачей битком набиваются невольницами всех наций. Тут находятся черкешенки и негритянки, христианки и мусульманки, грузинки и гречанки, словом – женщины различных вер и наций. Мусульманин, пользуясь позволением Мухаммеда иметь служанок, предпочитает их даже законным жёнам, потому что здесь он гораздо полноправнее и ему не обязателен никакой мехр; власть его над служанкой не стесняют никакие родственники со стороны её, как это может случиться при законной жене, где родители жены иногда, при крайней жестокости мужа, имеют обыкновение защищать своих крайне обиженных дочерей. Ничего подобного не может быть, когда он сожительствует со служанкой, потому что её некому защищать. К этому присоединяется ещё один закон, способствующий размножению рабынь, именно закон, по которому султан может жениться только на невольницах⁵¹⁹. Таким образом, самые громадные в мире гаремы, состоящие из нескольких сот женщин, наполняются невольницами. Всё это вызывает большую потребность в рабынях для пополнения мусульманских гаремов; искуссные и вместе бесчеловечные торговцы привозят их несметное количество на мусульманские рынки, набирая частью насильно, частью посредством покупки у родителей их, доведённых бедностью до крайности.

Впрочем, этот род рабства ещё не так поразителен и отвратителен, как другой род рабства, самый постыдный и бесчеловечный, порождённый ревностью мусульманских мужей и который так сильно распространён в восточных землях, как нигде и никогда, ни прежде, ни ныне. Я разумею сословие евнухов. Правда, они существовали и в древние времена, потому справедливость требует признаться, что евнухи не плод мусульманства; но вместе с тем нельзя согласиться и с мнением Османа-Бея, который полагает, что сословие евнухов в исламе есть плод дальнейшей истории мусульманства и не допущено самим Мухаммедом⁵²⁰. Это мнение Османа-Бея опровергается самим Кораном, где Мухаммед допускает их существование, и отводит им место в женских покоях, дозволив женам показываться без покрывал из посторонних мужчин только «слугам, которые не имеют нужды в женщинах»⁵²¹. Таким образом, сам Мухаммед признавал евнухов необходимыми для охранения многочисленных жён, чтобы успокоить мучительную ревность мужа-мусульманина. Этого мало; история и предания арабов не представляют нам свидетельств, чтобы евнухи существовали в Аравии до Мухаммеда; сам Мухаммед также ни разу не упоминает об этом. Потому можно предполагать, что основатель ислама первый ввёл в Аравии этот бесчеловечный обычай. Мусульмане воспользовались им, как законным дозволением своего пророка, этим необходимым спутником полигамии. Так как полигамия очень распространена на мусульманском Востоке, то и евнухи, неизбежные спутники её, в большом количестве пополняют гаремы мусульман. Особенно много их в Египте сравнительно с другими мусульманскими государствами⁵²². Приготовляются же они в самом большом количестве в Нубии и Габеше⁵²³. Таким образом, нелепое введение Мухаммедом полигамии повлекло за собой столь зверское учреждение, как сословие евнухов. Эти лица, лишённые естественного отличия мужчины, мрачные, сердитые мизантропы, вечные завистники чужого счастья, – эти лица стадами наполняют гаремы мусульман. А сколько их погибает при самой операции, которая совершается обыкновенно самым грубым образом и притом над детьми? Сколько проклятий от умирающих или влачащих горькую судьбу евнухов должно сыпаться на голову их оскопителей и в лице их самому Мухаммеду, допустившему этот варварский обычай.

Вследствие этих двух неизбежных плодов мусульманского брака, именно невольниц и евнухов, рабство составляет неизбежное требование мусульманства; невольницы и евнухи распространены в мусульманских государствах до невероятности. Так в прежнее время в один Константинополь ежегодно привозили для продажи до 15 тысяч рабов и рабынь⁵²⁴. Такие грандиозные размеры рабства не могли не принести вреда государству. Допустим даже, что от этого не будет прямого, непосредственного вреда государству, однако несомненно, что доставка невольниц повлечёт за собой громадный ущерб для государства с другой стороны. Вывоз невольниц из чужих земель должен рано или поздно произвести столкновение соседних государств с мусульманскими державами. Само собой разумеется, что ни одно государство не будет хладнокровно смотреть, как из его границ похищают целые массы народонаселения для пополнения мусульманских гаремов. При первом удобном случае соседние державы постараются дать отпор мусульманам и наказать их по справедливости. Начинается война, которая, уже сама по себе, вредна бывает для государства; но если случай даёт победу не мусульманам, то конечно их положение делается ещё хуже. Впрочем, если бы и не было вооружения для мести со стороны соседних держав, то мусульмане сами должны начать войну для доставления себе рабынь, потому что заповедь Мухаммеда повелевает им брать рабынь с боя. История представляет нам много примеров войны мусульман с соседними державами по поводу захвата мусульманами женщин в чужих краях, напр. Турция должна была дорого поплатиться за свой постоянный захват рабынь с Кавказа. Вот какие гибельные последствия имел закон, основанный на неправильных отношениях между людьми и позволивший нарушить одно из главных отношений между полами, именно единожёнство.

Нам остается ещё рассмотреть вопрос, как относится полигамия к размножению людей? Способствует ли она размножению людей или нет? Думать, что мужчины с несколькими жёнами произведут гораздо больше детей, нежели в моногамическом браке, совершенно неосновательно. Немного нужно труда, чтобы убедиться в совершенно противном, чтобы увидеть, что полигамия чрезвычайно вредно отзывается на размножении народонаселения. Кажется, всякий должен согласиться с тем, что женщины, имея каждая своего мужа, больше произведут детей, нежели все они вместе взятые за одним мужем, напр. 10 женщин, вышедши замуж за 10 мужчин, произведут потомства гораздо больше, нежели те же 10 женщин вышедши замуж за одного мужчину. Мухаммед оправдывал полигамию стремлением произвести больше потомства. Но он горько ошибся, потому что мужчина, живя со многими женами, до такой степени скоро теряет способность производительности, что кажется, сама природа полагает наказание за нарушение её законов. Надежды Мухаммеда видеть большее потомство у мужей полигамистов оказались тщетными; браки при сильной полигамии остаются бесплодными. Обыкновенно только первые супружества бывают плодовиты, когда муж ограничивается одною женою, или много двумя; позднейшие же браки остаются по большей части бесплодными. Мухаммед сам на себе испытал весь вред полигамии для потомства; только первое его супружество сопровождалось плодом, позднейшие же были бесплодны, несмотря на всю горесть и отчаяние Мухаммеда; все его дети (исключая одного) относятся к первому супружеству. Притом невозможно иметь много жён не истощаясь до крайней степени. Выше мы видели, что многие мусульмане страдают бессилием в очень ранних летах. Причину этого конечно нужно искать в полигамии. Основатель ислама сам служит доказательством вредности своего учреждения. Сначала он, конечно побуждаемый сладострастием, объявил от имени Бога, что ему позволено брать столько жён, сколько захочет; потом почувствовал, что он не в состоянии иметь супружеское сношение со многими женами, и должен был предложить своим супругам на выбор – или развестись с ним или жить при нём, но не требовать от него супружеских отношений⁵²⁵. Природа наказала того, кто решился нарушение законов естества превратить в социальный и даже религиозный закон. Таким образом, полигамия производит постепенное ослабление производительности мужа и уменьшение потомства. Печальное доказательство этого представляют все мусульманские государства. Где прежде были густо населённые места, где процветали города, где находились селения, там теперь одни пустыни и безлюдные необитаемые пространства; напр. Египет, по свидетельству арабских историков, при завоевании его мусульманами, имел до 12 миллионов жителей и около 20 тысяч городов и деревень⁵²⁶. Допустим даже, что это число несколько преувеличено, и в таком случае покажется нам крайне поразительным обезлюденье его, когда мы знаем, что в настоящее время число жителей его не простирается выше трех миллионов⁵²⁷. Конечно много было причин этого явления, но нельзя не согласиться, что такому обезлюденью этой страны много способствовало и гибельное влияние полигамии мусульман⁵²⁸.

Итак, что же представляет нашему взору жизнь семейная и общественная под влиянием мусульманского брака? Невольно поражаешься печалью и невольно вырывается упрёк Мухаммеду, когда видишь, что дозволенный им, обращённый в закон и освященный его примером, полигамический брак оказал такое пагубное действие на человечество и осудил 135 миллионов на ненормальную жизнь, жизнь против естественных отношений, установленных самой природой. Это гибельное учреждение, эта развратная полигамия разрушила семью, унизив женщину и сведя её на степень существа, назначенного для удовлетворения похоти мужа; повредила социальному строю жизни, произвела беспорядки и раздоры в государстве, а главное – причинила всеобщий застой и упадок цивилизации, подорвав все основы прочности мусульманских государств. Сильные в начале мусульманские государства, воздвигнутые руками великих завоевателей, теперь представляют жалкие остатки своего прежнего величия и влачат жизнь во мраке невежества и грубости, поражённые общественным развратом. Где в древности были сильные и цивилизованные государства христиан, там теперь, под владычеством мусульман, безлюдные пустыни; где процветала образованность, там теперь невежество и дикость; отечество древней цивилизации Египет и Греция, вследствие мусульманского владычества, дошли до такой степени невежества, что представляется невероятным, чтобы здесь некогда процветала цивилизация. Таково действие ислама. В чём же заключается причина этого пагубного и разрушительного его влияния? Не в климатических условиях стран, потому что на тех же самых местах прежде была цветущая цивилизация; не в человеческих расах, потому что многие мусульманские народы принадлежат к кавказскому поколению. Здесь нельзя не видеть вредного влияния полигамии. Она разрушила в мусульманстве жизнь семейную и общественную. Я не отвергаю того, что при этом имела значение вся социальная система мусульманских государств. Но где основание этой системы? Не есть ли она дальнейшее развитие семьи? Не семья ли служит основанием социальной жизни и не брак ли есть первый источник социальной жизни народа? Потому опять приходится громадный упадок социальной жизни мусульман искать в многожёнстве ислама и разрушение общественной жизни считать следствием той же полигамии.