Очерки жизни и деятельности Александра Васильевича Горского

Предлагаемые вниманию читателей «Очерки жизни и деятельности Александра Васильевича Горского» – не воспоминания в точном смысле слова. Автор не знал лично А. В-ча. Он познакомился с печатными воспоминаниями о нем, бумагами и письмами – так называемым архивом Горского, – хранящимися в библиотеке Императорской Московской Духовной Академии, с черновыми тетрадями описания синодальных рукописей, хранящимися в Московской Синодальной библиотеке. Очерки не претендуют на полноту. В кратких статьях нельзя со всех сторон очертить эту светлую, великую, гениальную личность, подробно изложить жизнь, труды, ученую деятельность А. В-ча. Автор старался, опуская известное, останавливаться на тех сторонах жизни и деятельности Горского, которые до сих пор оставались в тени, меньше пользовался печатными известиями, а больше архивным, рукописным материалом. Свои очерки он предлагает вниманию читателей, хотя и не считает их совершенными; он желает хотя немного сделать для оценки светлой, обаятельной личности А. В-ча, помня слова друга его архиеп. Костромского Платона Фивейского: «Пожалуйста, не будьте слишком строги к себе. Преосв. Иннокентий мне говорил, что крайне неправильно мнение, чтобы только издавать совершенные творения. Пусть сначала будет несовершенное, потом явится и совершенное»⁴⁸⁵.

«Просим помнить нас, доколе мы живы, и поминать, когда умрем»⁴⁸⁶.

Литература об А. В. Горском начинается краткими биографическими очерками и характеристиками, напечатанными вскоре после его смерти, словами и речами, произнесенными над его гробом. Так, в 265 и 266 №№ «Московских Ведомостей» за 1875 год С. К. Смирнов поместил краткую, но обстоятельную биографию А. В-ча, с характеристикой и перечнем его трудов и описание погребения. В 267 № архим. Михаил (Лузин) поместил свое прекрасное надгробное слово, а в 261 № «H. Z.» (Ник. Ив. Субботин) – краткие, но ценные и характерные воспоминания о нем. Биография С. К. Смирнова и слово арх. Михаила вошли потом в состав первой брошюры, посвященной «Памяти ректора Моск. Дух. Академии, доктора богословия, протоиерея А. В. Горского», отпечатанной в декабрьской книжке «Православного Обозрения» за 1875 г., с особенным счетом страниц (1–61), и вышедшей потом отдельным изданием. В этой же брошюре отпечатаны слова и речи А. Д. Беляева, В. А. Соколова, Ив. Соколова, Лебедева, М. Дмитр., М. Муретова, Д. Ф. Голубинского. В них изображаются высокие нравственные и христианские свойства почившего и сообщаются важные сведения о его ученых заслугах, отношении к А. В-чу митр. Филарета и т. п.

Скоро высказали свои суждения об А. В-че другие его почитатели. Изм. Ив. Срезневский вскоре после смерти Горского прочел лекцию о нем. Об этом упоминает А. Д. Беляев, но в печати этой лекции нам найти не удалось. Т. И. Филиппов в заседании «С.-Петерб. Отдела Общ. Любит. Духовного Просвещения» 23 октября 1875 г. произнес речь, посвященную памяти А. В-чу. В ней он приводит недлинный перечень дел Горского и дает краткую, но верную характеристику его, как ученого руководителя и христианина. Речь была напечатана в «Ярославских Епарх. Ведомостях» за 1875 г., №№ 47 и 48, потом в 82 книге «Журнала Минист. Народн. Просвещения», вошла в сборник Филиппова (стр. 276–286) и издана отдельной брошюрой.

В конце 1875 г. Ник. Петр. Гиляров-Платонов поместил краткую заметку об А. В-че в «Современных Известиях» № 353-й, перепечатанную потом в 2-м томе его сочинений (стр. 464–465). Граф Толстой отпечатал в «Русском Архиве» за 1875 г. III ч. (стр. 472–476), в форме письма, краткую биографию и дельную характеристику Горского, а архим. Григорий в «Чтениях в Импер. Обществе Истории и Древностей Российских», 1875 г. III, напечатал несколько замечаний к биографии А. В. Г. Все эти данные, особенно сообщения С. К. Смирнова, слово Михаила и речь Т. И. Филиппова, послужили материалом для других биографий. Во многих духовных и светских журналах, в первые месяцы после смерти А. В-ча, появился целый ряд его некрологов. Вот перечень их. Некрологи А. В-ча поместили: «Донские Епарх. Ведомости», 1875 г. № 21; «Минские Епарх. Ведомости», 1875 г. № 23-й; «Тамбовские Епарх. Ведомости», № 21, за 1875 г.; «Тульские Епарх. Ведомости», 1875 г. № 21 (С. Смирнов); «Ярославские Епарх. Ведомости», 1875 г. № 47, 48 (Т. Филиппов); «Волынские Епарх. Ведомости», 1875 г. № 22–23 (панихида по А. В. Г. в институтской церкви, свящ. Хойнацкий) и за 1876 г. № 2 (письмо в редакцию, памяти А. В. Г.); «Церковная Летопись» «Духовной беседы» за 1875 г., № 42 (протоиерей А. В. Г. и прот. Евг. Ив. Попов); № 45 (из Москвы. «Воспоминания об А. В. Г.»). Биографии А. В-ча помещены были в ежемесячных духовных журналах: «Протоиерей А. В. Г.» – («Странник», 1875 г. Т. 4-й, № 10-й); «Памяти А. В. Г.» архимандрита Михаила («Душеполезное Чтение» 1875 г. Ч. 3-я, № 11-й); «Протоиерей А. В. Г.» N. Z. (Ник. Субботин. «Правосл. Обозрение», 1875 г. октябрь.) Печатали кратко о смерти А. В-ча и светские издания. По поводу кончины Горского помещена передовая статья в 120 № «Современности» за 1875 г. и о нравственном характере его в № 126-м. Есть некрологи его в газетах: «Гатцука», 1875 г. № 41-й; «Голос», 1875 г. № 298; «Домашняя Беседа», 1875 г. № 43; «Иллюстрированная Неделя», 1875 г. № 44; «Нива», 1875 г. № 45; «Гражданин», 1876 г. № 4; иностранный журнал «Polybiblion Revue bibl. universelle» за 1876 г. в февр. книжке поместил «Nécrologie А. Gorski», р. 171–173. Чего-нибудь нового и важного для характеристики А. В-ча сравнительно с их источниками здесь не сообщается. Только в письме свящ. Хойнацкого, напечатанном в 44 № «Церковного Вестника» за 1875 г., – сообщении студента Н. В. «по случаю разборки библиотеки А. В. Г.», помещенном в 3 № «Церковного Вестника» за 1876 год, и статье «А. В. Г. Несколько личных воспоминаний» Н. К-ва (Калинников), напечатанной в «Церковно-общественном Вестнике» за 1876 г. № 1, есть ценные замечания об отношениях А. В-ча к ученикам и ученым, и о богатстве его библиотеки.

В конце 1876 года, к годовщине смерти Горского, появилось несколько интересных и важных статей о нем. Авторы их высказывали не только свои личные впечатления или делились воспоминаниями о нем, но уже пользовались бумагами и документами, оставшимися после него. На торжественном акте 10 окт. 1876 года С. К. Смирнов произнес речь («Воспоминания о покойном ректоре М. Д. А. протоиерее А. В. Горском»), которая была напечатана в «Правосл. Обозр.», 1876 г. III, (стр.461–491). В ней, пользуясь неизданным еще в то время дневником и письмами к А. В-чу его родных, С. К. изложил биографические сведения о Горском, отметил редкие черты его характера, его религиозность, мистически-созерцательную настроенность. В виде пояснения к своим воспоминаниям он напечатал заметку, «Sortes Sanctorum», в которой старался оправдать различными соображениями и справками обычай А. В. узнавать волю Божию по случайно открытым местам Св. Писания. Заметка вызвала статью П. С. Казанского «Из моих воспоминаний об А. В. Г. по поводу речи профессора С. Смирнова», напечатанную в том же томе «Правосл. Обозрения». П. С. К. показывал неверность толкования Смирновым упомянутого обычая и изложил несколько своих воспоминаний. Некоторыми бумагами воспользовался при составлении своего слова, произнесенного в день годичного поминовения А. В-ча и отпечатанного опять в том же томе «Прав. Обозрения», и А. Ф. Лавров-Платонов. В нем А. Ф. подробно останавливается на выяснении способов приобретения и характере знания А. В-ча, его религиозной настроенности и отношений к профессорам и студентам. Немного спустя, в 1877 году, напечатаны были две брошюры, посвященные памяти А. В-ча, величина которых обратно пропорциональна их достоинству. Это «А. В. Г. Биографический очерк» А. Д. Беляева. Москва, 1877, и «К воспоминаниям о скончавшемся в Бозе протоиерее А. В. Г., написано и издано Е. Н. Воронцом». Харьков, 1877 г. В первой ученик А. В-ча, проф. А. Д. Беляев в кратких, но сильных и метких выражениях характеризует его, как ученого, и отличает его религиозно-нравствен. черты, а во второй – тоже бывший ученик в напыщенном тоне излагает свои личные впечатления.

После этого статьи, посвященные памяти А. В-ча, являются редко. В 1879 г. проф. А. П. Лебедев напечатал в «Чтениях Общества Люб. Дух. Просвещения» (122–150 стр.; перепечатано в его «Историографии», т. 1-й) «Несколько воспоминаний о покойном Горском, как профессоре церковной истории». В своей статье профессор пользуется не столько полным курсом, сколько отдельными, неполными вступительными лекциями и конспектами А. В-ча по общей церковной истории. Он говорит сначала о взглядах, симпатиях и научных принципах Горского, старается дать понятие о научной системе и ее свойствах, о приемах работы историка. Это – первая попытка печатно познакомить публику с Горским, как историком. В распоряжении проф. Лебедева был ценный, интересный, неизвестный материал. Жаль, что его статья составлена по отрывочным лекциям и конспектам, из которых к тому же взято не все, что можно и нужно. Читатель знакомится с приемами работ и надеждами историка Горского, но мало может судить, как он осуществлял свои задачи, как читал лекции.

Рядом с указанной статьей, по содержанию и времени, можно поставить статью проф. Н. С. Тихонравова: «Горский и Невоструев»; помещена в литографированном курсе лекций его «История древней русской литературы» (188¹/₂ ак. год)⁴⁸⁷. Автор характеризует Горского, как ученого, подробно останавливается на выяснении участия обоих ученых в деле описания рукописей и излагает самый ход работ описания. Он познакомился с печатными статьями Горского и рукописными лекциями по русск. церк. истории и дал меткую характеристику их. Рассматривал он и черновые бумаги описания рукописей, хотя и не все, и дал общую мастерски изложенную картину описания.

В 1881 г. на страницах «Чтений в Обществе Любит. Дух. Просвещения» (II, 421–450) появилось «Воспоминание о протоиерее А. В. Г. † 1875 г. окт. 11-го дня» Н. Троицкого. Здесь автор, ученик Горского, опубликовывая три письма А. В-ча к родным, делится воспоминаниями о нем как ученом, профессоре, руководителе и особенно любвеобильном о. ректоре. Речь признательного ученика по местам прямо восторженна, дышит любовью и благодарностью, но это не умаляет научного достоинства воспоминаний, так как суждения г. Троицкого подтверждаются данными архивов. Прекрасные воспоминания об А. В. Горском были напечатаны в 1885 году прот. Г. П. Смирновым-Платоновым в его «Детской Помощи» («К читателям и сотрудникам»: «Curriculum vitae. Из области воспоминаний и мечтаний»).

В 1887 году в журнале «Воскресный День», № 3, 4, 5 и 6, напечатан биографический очерк проф. В. А. Соколова «Ректор М. Д. Ак. прот. А. В. Г.». Автор излагает кратко биографические данные об А. В-че, суждения о нем, как ученом, и свои личные воспоминания. К числу подобных воспоминаний нужно отнести и статью студента XXVII курса А. П. Смирнова «Страница из студенческого дневника» (об А. В. Г.), напечатанную в «Душеполезн. Чтении» за 1891 г. III кн., стр. 273–286. В 1892 г. в журн. «Славянское Обозрение», т. III, кн 10-я, 165–180 стр., проф. Г. А. Воскресенский поместил статью «А. В. Горский», в которой рассматривает труды его, относящиеся к русско-славянской исторической науке и духовной литературе, и касается взглядов А. В-ча на греко-болгарскую религиозную распрю. В 1896 году в «Богословском Вестнике» отпечатан труд С. Г. Попова «Ректор Моск. Дух. Академии прот. А. В. Горский» (опыт биографического очерка). Автор, пользуясь архивными данными, излагает обстоятельную биографию А. В-ча и дает краткую характеристику его нравственных свойств.

В этом же году проф. Н. И. Субботин в «Русском Обозрении», т. 37-й, январь, напечатал свои ценные воспоминания об А. В. Г., как профессоре, библиотекаре и руководителе, и часть его переписки.

В 1900 году, когда исполнилось 25 лет со дня смерти А. В-ча, явилось несколько статей о нем. Проф. А. П. Лебедев в журнале «Вера и Церковь», за 1900 г., ноябрь, напечатал: «Протоиерей А. В. Г., ректор и профессор М. Д. Академии». Вся ноябрьская книга «Богословского Вестника» за 1900 г. посвящена памяти А. В-ча, и статьи, здесь помещенные, вместе с воспоминаниями А. П. Лебедева, составили особое юбилейное издание. В этом юбилейном сборнике помещены: краткое описание чествования памяти А. В-ча, слово проф. Н. А. Заозерского и речи и воспоминания о Горском. Изложение речей начинается биографическим очерком проф. С. И. Смирнова «А. В. Горский», в котором кратко изложены главные события жизни А. В-ча и суждения об его ученых трудах и руководительстве. Автор не только описывает жизнь Горского, но и характеризует его, старается изобразить его внутреннюю жизнь. В статье «О заслугах прот. А. В. Горского для славяно-русской историко-филологической науки» проф. Г. А. Воскресенский излагает несколько личных воспоминаний и указывает заслуги А. В-ча для филологии. Проф. В. А. Соколов в своих заметках «Из воспоминаний об А. В. Г.» с сильным воодушевлением рисует образ А. В-ча как профессора и ректора, ученого и христианина. Проф. Д. Ф. Голубинский в своих воспоминаниях коснулся участия А. В-ча в деле учреждения в Академии кафедры естественно-научной апологетики. Проф. В. О. Ключевский в своих воспоминаниях, записанных со слов П. С. Казанского, коснулся самых разнообразных сторон жизни и характера А. В-ча. Из документов здесь напечатаны «Рецензия на описание рукописей» о. Иоанна Соколова (впоследствии еп. Смоленского) и «Апология описания» А. В-ча, с предисловием проф. А. А. Спасского, также «Замечания А. В. Горского на богословские сочинения Хомякова». В память того же двадцатипятилетия со дня кончины А. В-ча Горского Императорское Московское Археологическое Общество устроило особое заседание (1 декабря 1900 г.), на котором проф. И. Е. Евсеев прочитал доклад «Александр Васильевич Горский» (напечат. в «Древности. Труды Славянской Комиссии Императорского Московского Археологического Общества», т. III, Москва 1902 г., стр. 58–65). В этом докладе обстоятельно раскрыто, какое значение имел А. В-ч для многих ученых, напр., для Е. Е. Голубинского, и с какой беззастенчивостью пользовались иные его ненапечатанными трудами. В том же заседании С. О. Долгов прочитал интересные выдержки «Из писем А. В. Горского к Н. К. Соколову» (напечатано там же, стр. 65–70).

17

В 1903 году проф. С. И. Смирнов поместил в «Православной Богословской Энциклопедии» (изд. Лопухина, т. IV, Спб. 1903, стр. 541–550) краткую, но обстоятельную статью, посвященную А. В. Горскому.

Наконец, в «Русск. Архиве», 1913 г., т. I, стр. 762–768, напечатано: «А. В. Горский в воспоминаниях одного из его учеников» (сообщ. Н. Г. Высоцкий).

«Новая эпоха моей жизни – поступление в Академию». (Дневник А. В-ча).

Весной 1828 года в Костромской семинарии происходила ревизия. Бакалавр М. Д. Академии иеромонах Афанасий Дроздов обратил внимание на ответы 16-тилетнего сына костромского кафедрального протоиерея, ученика философского класса Александра Горского. Опасаясь, что талантливого ученика возьмут в Петербургскую Дух. Академию⁴⁸⁸, ревизор назначил его, минуя богословский класс, в состав VIII курса Моск. Дух. Акад. С рекомендательным письмом⁴⁸⁹ отца к земляку-профессору Феодору Алекс. Голубинскому (от 18-го августа 1828 года) приехал юноша в лавру. «Рано молодое деревцо с отечественного грунта пересажено в вертоград, требующий возмужалости и опытности», писал о нем отец своему «несумненному благодетелю Ф. А.»

Быстро, незаметно прошли здесь первые дни жизни А. В. Не сразу привыкал он к новому положению. «Сначала я и здесь держался той нитки, которой конец крепко привязан был в Костроме, – записал он в дневнике о времени своего первоначального пребывания в Академии, – довольно прошло времени, доколе меня не вывели на круг более просторной и более свободной деятельности»⁴⁹⁰. Свое академическое образование Горский начал с ревностного изучения наук. Старательно слушал он профессоров, и «почти никогда не оставался в номере на время лекций»⁴⁹¹. Академическая наука того времени только начинала самостоятельно развиваться, а наставники были стеснены рекомендованными им учебниками и цензурой митр. Филарета⁴⁹². Но многие из них старались заинтересовать студентов, составляли собственные записки, пользуясь лучшими по тому времени пособиями. Особенно охотно слушали студенты лекции Ф. А. Голубинского. Горский позже полюбил историю философии и буквально записывал слова профессора⁴⁹³. Другим любимым предметом А. В-ча на низшем отделении была всеобщая гражданская история. Ее читал бакалавр Ф. А. Терновский-Платонов, который увлекательно и красноречиво излагал свой предмет⁴⁹⁴. Он старался глубже взглянуть на дело, основательнее раскрыть причины различных исторических событий ⁴⁹⁵. Эту особенность подметил А. В-ч и увлекся лекциями даровитого бакалавра. Он не только старательно записывал их, но и повторял взгляды Терновского-Платонова в своих студенческих сочинениях.

Ревностно трудился молодой студент. Но, рано поступивши в Академию, с неполным даже запасом семинарских знаний, А. В-ч не сразу проявил себя. На декабрьском (1828 года) экспромте⁴⁹⁶ по логике бакалавр Дим. Новский написал только: «Есть нечто, что относится к делу», а профессор, читавший семестровое сочинение по философии, поданное в этом же году, отметил: «Есть надежда». Особенно удалось Горскому майское сочинение по гражданской истории, написанное на тему: «Какой из известных образов правления ближе к природе, следовательно, лучше и употребительнее?». Читавший его бакалавр Терновский-Платонов похвалил его и отметил баллом I. В то время это был высший балл. Первый год учения окончился для Горского сравнительно успешно. Тогда каждый профессор составлял разрядный список по своему предмету отдельно, и после июньских испытаний А. В-ч был записан: бакалавром гражданской истории – восьмым студентом с отметкой отлично, у профессора греческого языка вторым, в разрядном списке по немецкому языку одиннадцатым, на частных испытаниях шестым, на публичном – пятым⁴⁹⁷.

С добрым намерением продолжать свои занятия дома уехал в Кострому А. В-ч, но осенью вернулся в Академию, «ничего почти не собрав под отечественным небом, на полях родных», как писал отец его Ф. А. Голубинскому⁴⁹⁸. Но опасения любящего отца оказались напрасными. Декабрьское 1829 года сочинение по логике: «О суждениях здравого разума», хотя значительно исправлено и исчеркано Невским, но написано было «довольно основательно». Сочинение по философии на тему: «Из начал философских какое можно вывести справедливое заключение о внутреннем после смерти состоянии той души, которая в течение настоящей жизни приобрела дурные наклонности», понравилось Ф. А. Голубинскому, который нашел в нем «слог чистый и живой». Лучшими опять оказались сочинения по гражданской истории. Чтобы заинтересовать студентов, Терновский-Платонов осенью 1829 года дал им тему: «К чему служит знание всеобщей гражданской истории для служителей Церкви?». Горский увлекся вопросом, высказал в сочинении свои юношеские взгляды на значение истории, и труд его был оценен. На этом рассуждении 6 дек. 1829 г. Терновский написал: «И мысли, и слог цветущие; несомненно, можно ожидать плода. Довольно изрядное рассуждение». Как одно из лучших сочинений, оно было представлено ректору архимандриту Поликарпу, который написал обычное «смотрено». Также удалось А. В-чу и «Рассуждение о том, по каким причинам римляне обратились от республиканского правления к монархическому»? поданное в марте 1830 года. «Рассуждение по основательности мыслей, правильности расположения их и обработанности слога – очень хорошее. Из многих исторических подробностей видна в сочинителе охота заниматься чтением книг исторических», – написал 11-го марта 1830 года Терновский и оценил его высшим баллом 1. На труд студента бакалавр обратил внимание ректора, который отметил: «Встречаются нередко выражения, более свойственные красноречию, нежели истории». За успехи в сочинениях и науках, после весенних испытаний 1830 года, Горский четвертым был переведен из низшего отделения в высшее.

В Костромской семинарии А. В-чу не пришлось прослушать богословского курса, но едва ли нужно сожалеть об этом. В Академии в то время на преподавание богословских предметов было обращено особенное внимание. Догматическое богословие Горский слушал у ректора архимандрита Поликарпа, который составил записки по своему предмету. В них богословские положения ректор подкреплял свидетельствами св. отцов Восточной Церкви, и этими выписками по очереди занимались все студенты старшего курса⁴⁹⁹. Нравственное, полемическое и пастырское богословие читал инспектор о. Евлампий. Записки его, растянутые, написанные тяжелым слогом, не нравились ни студентам, ни м-ту Филарету. От владыки о. Евлампий всякий раз получал выговор⁵⁰⁰. По истолковательному богословию менялись бакалавры⁵⁰¹ и преподавание велось по рекомендованному руководству Амвросия, церковную же словесность читал Андрей (в монашестве Феогност) Лебедев. Особенно же незавидно было положение церковной истории. Бакалавры менялись два раза в год⁵⁰². Отзывы современников об их преподавании различны. П. С. Казанский говорил (по-видимому, не совсем справедливо), что Терновский-Платонов за плохое преподавание церковной истории был переведен на гражданскую⁵⁰³. Талантливый о. Платон Казанский, по «своим особенным побуждениям», за которые и пострадал, вместо церковной истории читал «сочинения г-жи Гион, Юнга Штиллинга и подобных».

Известный историк о. Филарет Гумилевский «в начале своей учебной деятельности не мог сделать что-либо для науки истории, так как не обладал в начале ясностью мысли и способностью выражаться ясно»⁵⁰⁴. Русской церковной истории он не читал⁵⁰⁵, а свое преподавание вел по начертанию Иннокентия. Таков краткий обзор предметов, которые слушал Горский на богословском курсе.

Первый год пребывания его на высшем отделении был годом холеры. Занятия в Академии были сокращены, студенты размещены просторнее, исповедались, причастились. Пользуясь свободным временем, А. В-ч усиленно работал над сочинениями, но труды его вызвали опасения в Костроме. «Из прежнего твоего письма, – писал ему отец⁵⁰⁶ 21-го апреля 1831 года, – приметно, что у тебя часов нет свободных, не только дней. Как и чем облегчить твои недосуги? Данные для рассуждений предложения, кажется, не так сухи, чтобы требовали слишком многого мозголому. Совет мой старинный и обыкновенный – громадой не удивишь, всего не вычерпаешь». Покорный обыкновенно родителям, А. В-ч на этот раз едва ли слушался. Две проповеди его были особенно хороши, чему сердечно радовался отец в Костроме. Сочинения: «О всеобщности Промысла», «Разбор 103 псалма», «Рассуждение о том, нужно ли проповедникам Слова Божия заботиться о красоте своих поучений, и ежели нужно, то в какой степени» и «Рассуждение о признаках времени скончания века» – обширны, доказательны, написаны хорошим языком и удостоились похвалы профессоров и ректора. Слабее других сочинения будущего историка по истории. Рассуждения – «Как произошло то, что христианские писатели начали употреблять в своих сочинениях божества языческие и можно ли сие одобрять?» и «Почему во времена Иисуса Христа и Апостолов было более, нежели прежде и после, бесноватых?»⁵⁰⁷ – ригористичны, написаны не совсем ясно и определенно.

Ими и закончились академические работы А. В-ча. Курсового сочинения тогда студенты не писали, а из семестровых конференция выбирала лучшее и представляла в Синод⁵⁰⁸. Какое из сочинений Горского было одобрено конференцией, неизвестно, но только А. В-ч за свои сочинения и устные ответы на экзаменах был удостоен степени магистра и занял в списке третье место. Два первых магистра его курса, Тимофей (в монашестве Филофей) Успенский и Стефан Протопопов, были оставлены бакалаврами при Академии. Горскому же, по ходатайству Ф. А. Голубинского, предоставлено было освободившееся к тому времени место профессора церковной и гражданской истории в Московской духовной семинарии. Здесь с 29-го августа 1832 года началась его служебная деятельность.

А. В-ч был ревностным студентом. Старательно посещал он лекции, внимательно прослушал полный курс академических наук. Из Академии вынес он значительный запас знаний и привычку к труду, уменье трудиться, уменье пользоваться знаниями, мыслить, наблюдать, анализировать. Но что особенно важно и заметно, в Академии Горский полюбил науку, проникся особенным уважением к академии, ее трудам. Свои взгляды он изложил в письме к Евсевию Орлинскому⁵⁰⁹, написанном тогда, когда А. В-ч был уже профессором Академии. Извещая его о том, что кончает в Академии очень хороший курс студентов, Горский пишет: «Кроме монашествующих, по семинариям, право, очень немногие имеют средства и охоту далее расширять область своих познаний, чем в какие пределы она была приведена в Академии. Сколько уносят с этого поля дорогих цветков вихри житейские? Сколько выходивших отсюда с богатыми надеждами остались неудовлетворенными и неудовлетворительными, когда выходили из-под могучего влияния духа соревнования, которому негде развиться в тесном кружке семинарии. Право, друг мой, не знаю, не обманываю ли я себя, но мне кажется, что Академия наша немало трудится и немало поощряет к трудам, как кажется, гораздо более, чем семинария, какая бы она ни была. Будь ты сам пламенный ревнитель трудов просвещения, будь ты сам здесь, я уверен, твое сердце еще бы более расширилось на деятельность. Каких трудов будет жалко, когда знаешь, что найдешь не одного, а несколько людей, – с душой, которые поймут эти труды, воспользуются этим приобретением, передадут его другим, пойдут сами за этими открытиями к новым и сообщат их нам, когда мы уже, может быть, не в состоянии будем продолжать далее нашего исследования? Утешаясь этой мыслью, усталая голова вновь приободряется, утомленная рука еще раз смокает перо, и труженик просвещения празднует всенощное бдение в честь истины. Поэтому-то преимуществу влияния Академии на ревность трудящихся желал бы, чтобы как можно скорее приютились под кровом ее люди многообещающие».

В Академии у А. В-ча начали вырабатываться взгляды на жизнь, запросы, нравственный характер. Юным семинаристом, жившим в тихой Костроме «монастырской», поступил А. В-ч в Академию. Знакомство с новыми людьми и их влияние тревожили и волновали его душу. «Душа, как воздух, вечно в движении, как море, вечно зыблется; каждые сутки – свой прилив и отлив чувствований», записал в дневнике в 1833 году А. В-ч⁵¹⁰. Опасное наступало время для него, пробуждалось самосознание, юноша нуждался в поддержке, сочувствии, руководстве. Всем известно, какое большое участие принимал в Горском Ф. А. Голубинский, «давая советы и наставления относительно занятий и письменных работ, путь ему показывал, в пути его предварял и на пути его поддерживал»⁵¹¹. В семье профессора А. В-ч был как родной, и Ф. А. даже рекомендовал ему, с кем следует подружиться. Были друзья у А. В-ча и среди студентов, правда, немногие. Рекомендованный Ф. А. Голубинским студент Гумилевский, впоследствии архиепископ Черниговский Филарет, не удовлетворял сначала запросам души А. В-ча⁵¹², и только впоследствии он с ним близко сошелся и подружился. Другой друг, старший А. В-ча курсом, Ив. Ив. Смирнов, скоро окончил курс, и «я остался один, записал Горский в дневнике, и притом между людьми, с которыми кратчайших сношений иметь не мог, оттого скука весьма часто меня одолевала. Ненасытимый огонь пылал, пищи не было». Не находя друга среди новых товарищей, А. В-ч в переписке с прежними друзьями изливает свое тоскующее сердце. Таким отсутствующим другом был товарищ Горского по Костромской семинарии Димитрий Феодорович Вознесенский⁵¹³. Сохранилось несколько⁵¹⁴ писем Вознесенского к А. В-чу, которые свидетельствуют о душевной неудовлетворенности, искании друга, какие были у Горского.

13-го ноября 1831 года Д. Ф. Вознесенский писал А. В-чу: «Как радостно, как счастливо сердце мое, как оно гордится благородным чувством, что оно само может быть так дорого, так необходимо для другого сердца, в котором столько же чувствует потребности, с которым только и жизнь ему дорога и радостна! О, стремись сюда ты, тоскливое, нежное сердце. С полной надеждой искреннейшего общения стремись к открытому для тебя сердцу; все изливай в него: и радости, и печали, и надежды, и недоумения, – все чувства твои будут понятны дружелюбной душе; все у нас общее; сердце и душа да будут у нас едины! Разве сердце мое одичает, разве оно обезумеет – но я заранее отказываюсь от самого себя; никогда не дерзну похитить у себя наилучшее сокровище жизни – друга с таким сердцем, с такими чувствованиями, – тебя, мой Александр. Должен ли я воодушевлять тебя святой ревностью к благому деланию? Должен ли указывать тебе на радостный конец, предстоящий мужественному и безропотному труженику? Нет, я знаю тебя душа, так сильно жаждущая чистого света познаний! Знаю тебя, сердце, пылкое и юное, открытое для всего доброго и прекрасного, силящееся вдохнуть в себя полноту священного огня высоких и благочестивых чувствований и надежд! Благословляю твою томительность, твое беспокойство: скоро освободишься ты от этих сухих, безжизненных упражнений и уроков и войдешь в иную жизнь, где будешь больше чувствовать, больше действовать... Но теперь пусть хладные лучи света учености озаряют ум твой, и этот, для тебя кажущийся убийственным, свет со временем сделается путеводной звездой для пламенного сердца, стремящегося в горняя. Я не боюсь за тебя; ты не поверишь обманчивым метеорам, сохранишь небесный залог добрых чувствований. Пусть иногда сухие умозрения школы отнимут у твоего сердца животворную пищу! Разве вне школы нет доброй пажити для утоления святой жажды? Разве Божественный Искупитель не завещал нам святое слово Свое? Разве не обильная трапеза для боголюбивых душ предлагается в христианском храме? Здесь текут источники жизни! Для всех они текут. Друг мой, мое сердце понимает тебя! Оно также иногда тоскует, томится, ищет многого! И я, ты сам знаешь, вздыхал и скорбел о бедности внутренней, о слепоте и дерзновении ума... И успокаивался, когда с верующим сердцем обращался к Тому, Кто дал мне это чувствительное сердце.»

«Скажи мне, друг мой! Из многих сотрудников и товарищей своих нашел ли ты хоть одного, с которым бы сердце твое делилось сладкими чувствованиями, который бы был для тебя ближе, чем прочие? Ужели нет? Ужели такое число не дало тебе одного, если не искреннейшего друга, по крайней мере, лучшего товарища, общительного, откровенного? Ужели это значат твои жалобы на скудость сердечных удовольствий? Но я не дивлюсь сему... Правда, теория сушит сердце, надмевает ум: где же искать теплых чувствований? Где возьмешь общительности, единения и любви кроткой, невзыскательной».

Переписка продолжалась, и в ответных, утерянных теперь, письмах А. В-ч излагал Вознесенскому свои мысли и чувства. «Твоя исповедь такова, – отвечал 9-го февр. 1832 г. Вознесенский, – что если бы она была сделана и не предо мною, приобрела бы тебе благодать всепрощения. А я что могу сказать избранному мною другу, кроме слова мирного, чего могу пожелать, кроме успокоения сердца пылкого и полного удовлетворения чистейшей его потребности?.. Утихни, успокойся, доброе, волнующееся сердце... Да наполнит Он, Примиритель наш, в сердце твоем ту пустоту, которой люди заместить еще не могут; да даст тебе друга по сердцу твоему вблизи с тобою, который присидел бы тебе, готов был для твоего утешения каждый час, когда только одиночествующее сердце восчувствует потребность излиться пред соответствующим ему поверенным».

Из этих писем, из других писем близких А. В-чу, из его дневника видно, что в его душе происходило брожение. Он ищет любви, сочувствия, дружбы. «Скучно одному. Хотелось бы иметь поближе человека, который бы мог наполнить пустоту души», записал он в дневник 4-го июня 1835 г. «Мне ничего другого от него хочется, как только того, чтобы он оживлял меня в часы уныния и душевной бездейственности, чтобы был мне указателем во всех случаях моей душевной жизни, возбуждал, умерял, разогревал, охлаждал, когда нужно то и другое... Я бы приходил к нему отдыхать, освежаться после пыльной работы. Мертвые друзья не всегда говорят на вопрос»⁵¹⁵.

Родные и близкие утешали, успокаивали его. Не находя друга по сердцу своему, А. В-ч ищет поддержки в религии, пламенной молитве, исполнении христианского долга исповеди. «Господь да обновит ум твой, – писал ему раз друг его, архимандрит Платон, – да ободрит сердце твое, да успокоит совесть твою и телесные силы твои да освежит и укрепит в таинстве покаяния»⁵¹⁶.

Покидая живых друзей, А. В-ч обращается к мертвым книгам и занятиям своими обычными «классическими делами». Не имея возможности излить своих чувств в живой беседе с друзьями, он хочет изливать их, «по крайней мере, через перо на бумагу. Бумага – теперь мне верный друг, – пишет он. – Буквы – история моего сердца». Сохранился и отпечатан дневник его, куда он записывал чувства и мысли свои, которому доверял радости и горе свое. Это, действительно, исповедь бедного, прекрасного, тоскующего сердца.

Душевное брожение, нравственную неудовлетворенность – вот что переживал и чувствовал А. В-ч в годы студенчества и в начале своей профессорской деятельности. Он искал путеводной звезды своей жизни, старался определить цель ее.

Об этом хорошо свидетельствует один отрывок из дневника А. В-ча⁵¹⁷: «Еще юность ли лет, в которые душа любит жить в идеалах, более ли истинная и прочная неудовлетворимость ума и чувства, на основании коренных начал добра утвержденная, увлекают меня иногда за пределы действительного и возбуждают желать во многом его преобразования. Есть искусительное стремление к устроению своей судьбы будущей. Будущее, как говорят, не от нас зависит, но я скажу, однако же, справедливо и то, что оно от нас зависит. Есть в нем часть независимого, и часть нам от первой минуты времени, которую мы могли с сознанием нравственным и разумным назвать временем – даром неба для устроения вечности, – с этой еще минуты, говорю, уже нам принадлежит в порядке естества. Итак, почему же мне не дозволено проникать по временам в сей мрак с своим светочем? Почему и здесь не позволено мне избирать себе, по приличию моему званию, образованию, намерениям касательно образа жизни, какую-либо точку, обставлять себя такими или другими лицами, предметами, обстоятельствами, случаями и в них предначертывать себе некоторые планы действования, так сказать, привешиваться к той тяжести, которая со временем, может быть, падет на мои плечи, осмотреть ее со всех сторон, чтобы после удобнее ее взять и прочее. Может быть, некоторые из сих планов и удачны и будут годны к приведению в действительность. Я обязан, например, теперь своей должностью к прохождению известной науки; ей посвящаю все труды свои и силы; собираю относящиеся к ней сведения из разных источников, и не только для настоящего ее преподавания, но еще с большими видами и надеждами на будущее; и меня никто, конечно, не будет за сие обвинять, хотя также никто не может заверить, что приведется исполнить все настоящие мои от себя требования и достигнуть предела моих исследований, не может уверить даже и в том, дано ли мне будет продолжать сии исследования – не говорю уже совершить! Прилагаю сие к настоящему моему предмету мыслей, раздвигаю пределы моего примера: вместо частного, известным временем определенного, назначения и занятия беру целое дело моей жизни, смотрю на главное мое назначение и призвание в настоящем мире, выраженное Державным Мироправителем в моем рождении, образовании, настоящем положении моего внутреннего и внешнего состояния; и стоя теперь на точке окончательного определения особенно сего последнего, так сказать, уже начав курс своей судьбы, могу ли не сказать себе, не должен ли сказать себе: трудись, собирай наблюдения и уроки для звания, предназначенного тебе Богом; сравнивай примеры действующих уже там, где ты хочешь действовать; извлекай для себя наставления, переносись чаще в сию область будущего; вызнавай тщательнее его от тебя требования; заготовляй исподволь, издалека, заблаговременно, чем удовлетворить оным; вооружайся против опасностей; предотвращай тяжесть убожества и оскудения, могущих тебя постигнуть, запасливым собиранием и накоплением нужных тебе сокровищ внутреннего достояния: добрых правил, полезных опытов, благоразумных планов на все случаи...»

«Вот в таких мыслях я взял перо, чтобы начертить в заглавии нарочито-сшитой тетради: Мои фантазмы. Я назвал сии желания и мечты преобразований и сии планы и наставления для себя в будущем – фантазмами, потому что истина будущего и предначертания преобразований, имеющих непременно совершаться, могут быть только в уме Того, Кто действует выше, нежели человеческой силой. Итак, виват, мои фантазмы!»

Намечая дело своей жизни, А. В-ч задумывался над средствами к его достижению. С этими сокровенными думами знакомит нас другой листок из его дневника⁵¹⁸. «Общий недуг, которым немощствует душа и тело, – нерадение о своем спасении. Источник жизни и спасения в Боге через Иисуса Христа. Средств, которым можно приближаться к сему источнику и почерпать из него, много. Но для меня служило почти только одно: посещение общественного богослужения, хотя не только не всегдашнее, но иногда и очень редкое. Другие средства, как-то: чтение душеполезных книг, добрые беседы не были мной изыскиваемы, но если я иногда ими пользовался, то потому, что они сами приходили в мои руки.

«Наука, которой я занимаюсь, приводила меня ко многому. Люди, которые меня окружают, намеренно или ненамеренно сообщали мне добрые наставления и возбуждали добрые желания. Домашняя моя молитва была весьма недостаточна. Весьма часто и ложился я и вставал без надлежащей молитвы. Это еще бывало, что иногда несколько минут поутру или повечеру, ходя один, внутри себя я обращался ко Господу, просил Его света, подкрепления, очищения грехов моих. Мне даже казалось, что нет особенной нужды в соблюдении принятых форм молитвы, например, чтении известных молитв, предстоянии, преклонениях. Поста или особенного воздержания от пищи тоже не было.

«Молитва в храме – нередко холодная и развлеченная. Если же и случалось иметь усердные возбуждения, то тщеславие силилось их подавить. Оно овладевало душой, как скоро прекращалась молитва, внушало, что я делаю немного для души своей; старался я ограничить его, но более мыслью, нежели самым делом. Услаждение от доброго дела было приятно для моего самолюбивого сердца.

«Так ли надобно жить с Богом? Так ли помнить Его? Так ли служить Ему?

«Стану ли разбирать дела свои по общественным обязанностям – найду их не в лучшем положении. Корень их – нежелание угодить Богу, прославить Его, но иногда мертвое чувство долга, иногда еще хуже – побуждения любочестия. Часто ли было желание тем или иным путем привести к ясному познанию Бога Всеправителя, Преблагого и Святого? Не всегда ли и во всяком случае примешивалось собственное самолюбие? Сколько притом нарушений долга по различным обстоятельствам, которые часто бывают в руках наших и которых благоприятное или неблагоприятное расположение для нашего блага зависит много от нас самих? Медленность в делах, нестрогое исполнение требований обязанностей, уклонение от дел долга к делам нравящимся – не такие ли это пороки, в которых совесть меня обличает?

«В сношениях с другими всегда ли сохраняется в памяти моей, что ни одно слово гнилое не должно исходить из уст моих? Неуместные шутки, разговоры о пустом, неблагоприятные отзывы о других не составляют ли лучшее время препровождение в обществе? Как не словоохотлив язык на беседу душеполезную? А неискренность? А в сердце? Сколько чувств зависти, ревности, гордости, самомечтательности, капризов, упорства, своенравия!

«Родителям – первая дань любви и почтения! А не заставляю ли мать мою проливать слезы и сокрушаться о мне! Господи, разреши этот узел! Любящим и закон естественный велит воздавать любовью и всем. А не оскорбляю ли их горячность ко мне моим глухим сердцем? Не ввожу ли их в неприятные расположения, не подаю ли им повода к различным огорчениям? Склонен ли сам к прощению огорчений, наносимых мне? Не вспыхивает ли гнев? Не остается ли в сердце злоба? Бывал ли когда-нибудь в таких состояниях, чтобы молиться за оскорбителей? Между тем и это положительная обязанность христианина? Имел ли надлежащую строгость там, где это нужно? Не слишком ли мало дорожил моими и других обязанностями?»

Эти строки исповеди показывают, что А. В-ч следил за собой, много думал о том, как лучше устроить свою жизнь, угодить Богу, – и часто был недоволен своим душевным состоянием. Он чувствовал, что ему чего-то не хватает. В другом отрывке дневника⁵¹⁹ он пишет: «Я давно не был у вас, простите мне. Мне как-то не захотелось из многолюдства опять идти в общество. Я желал быть наедине, и был. Нынешний день подает мне повод говорить о себе с вами. Мне больно, что я с каждым днем становлюсь черствее. Холодность, расчетливость, основанная на какой-то недоверчивости, въедается в меня как ржавчина. Давно не приступал я к делу с радушием, не встречал дня с радостью, что Бог дал мне его. И между тем так работаю, как бы принуждаемый какой-то необходимостью, со всей строгостью разбираю и унижаю всякие обнаружения свободного наслаждения жизнью. При этом нельзя быть без скрытности: кто недоверчив, тот скрытен. Обнаружение собственных чувств как будто для меня не дозволено, и оттого они остаются в душе как бы поглощенными. Многие умирали, еще не раскрывшись к полной жизни. Это не своевременная, но рановременная осень. Когда же это время было, когда же я жил душою: этого времени было слишком мало. Да и теперь заступает место не ясное, зрелое, спокойное размышление о душе и о всем, что встречается в жизни, но часто, при старых порывах чувства, холодная безжизненность умствующего рассудка. Иногда вся душа обнимается каким-то сплином, надобно начинать с механических занятий, чтобы возбудить понемногу высшую деятельность умственных сил. Это просто порча душевных сил, которая происходит, как кажется, от того, что им не дается правильного движения».

А. В-ч много думал о том, какое правильное движение дать своим душевным силам, как устроить свою жизнь. Он старался, чтобы жизнь его была служением Богу, служением деятельным, радостным, плодотворным. Он много думал над тем, как достигнуть этого, какой род деятельности даст ему возможность лучше служить Богу. «Единственное звание, к которому располагают меня и рождение, и воспитание, и образование, и любовь, и достоинство – есть духовное звание», записал он⁵²⁰ в дневнике, где и разбирает три вида служения: ученое, белого духовенства и иноческое. «Первое, известное мне по собственному опыту, имеет ту невыгоду, что дает работу почти одной голове. Ученые занятия вместо того, чтобы быть средствами к полному душевному образованию, становятся сами по себе целью... Сколько ни высоко ценится образование ума, но и по христианским правилам и по суждению здравого смысла, не в этом заключается вся цель человека». «Служение белого духовенства высоко... Я стал бы просить Бога, чтобы Он удостоил и меня быть в числе таких служителей, если бы с сим не соединялось, по нашим установлениям церковным, требование прежде вступить в брак».

От женитьбы А. В-ч обычно отговаривался «угрюмой привычкой к одинокой жизни». Он писал митрополиту Филарету, что «по расположению к ученым занятиям не вступает» в семейную жизнь⁵²¹). Но было время, когда Горский думал о браке, касался этого вопроса в своей переписке с друзьями. А. В-ч, оканчивая курс, наметил себе идеал жены, а своими мыслями он раз поделился с товарищем, собиравшимся жениться. Возвышенный был этот идеал. «Да, друг мой, – отвечал Горскому⁵²² его товарищ, – я, читая письмо твое, не помнил, на земле ли я был, ибо советы, которые ты предлагал в оном выборе подруги, неземные, или, по крайней мере, на земле осуществлены быть не могут. По твоему описанию, подруга должна быть ангелом; жизнь с нею – ангельской, удовольствия – ангельские; но, друг мой, мы люди, обтянутые плотью... Друг мой, скажи мне, где живет такая подруга, или еще в половину тому, как ты описываешь? Я сейчас иду, бегу, лечу, парю к ней». У жены, по-видимому, А. В-ч думал найти поддержку и утешение. По крайней мере, только что упомянутый друг его Сергий в июне 1834 года⁵²³ усиленно звал его в Москву: «Ну, милый, с благословением Божиим, катай скорее в Москву, подыскивай ту, которую Промысл назначил тебе. Вдвоем и муку сносить легче будет».

Не найдя в годы студенчества друга по сердцу, Горский не нашел и жены, соответствовавшей его мечтам и идеалу. Колебался он, не зная, какое служение избрать, чтобы всецело посвятить себя служению Богу и ближним. «Моя внутренняя часть бытия еще не находит себе ни чистого протока, ни крепкого сосуда, – записал он в дневнике. – Она полнеет и сгущается сама в себе, и эта полнота губит меня». Это колебание продолжалось до 1840 г., когда была последняя попытка А. В. принять монашество. Он спрашивал поэтому вопросу мнения и совета родителей. В письме от 2-го сентября⁵²⁴ этого года отец его, Василий Сергеевич, старается доказать сыну, что ученое иночество (с его административными правами) не соответствует его желанию соединить ученые занятия, требующие тихого, безмятежного пристанища, с служением Богу в священном сане. Между тем «путь к небу есть из всякого звания». В приписке же мать со слезами и на коленях умоляла сжалиться над ними... Доводы отца совпали с мыслями самого А. В-ча. Он вопроса о монашестве после этого не касался. Можно думать, что около этого времени Горский сделал окончательный выбор, успокоился. Он отдался изучению науки, видя в этом служение Богу и ближним. В изучении науки, в сообщении своих знаний другим он находил отраду и утешение, смысл и значение своей жизни. Справедливо и верно подметил этот смысл жизни Горского А. Ф. Лавров-Платонов. «Сообщение ведения другим у А. В-ча, – говорил он⁵²⁵ – было проникнуто мыслью о Боге. Действие сообщения своих знаний, имеющим в них нужду, наш отец считал священным действием, к которому требуется приготовление не умственное только, но и нравственное». «Знание его было служебным орудием любви к Богу и ближним».

Профессорская деятельность А. В. Горского началась в Московской духовной семинарии, куда он был назначен профессором церковной и гражданской истории 29-го августа 1832 года. Здесь для нового профессора открылась возможность значительной самодеятельности. «Профессора семинарии» сами следили за наукой и старались с выводами ее знакомить своих учеников. Горский ревностно стал заниматься преподаванием. Через несколько месяцев службы он был сделан библиотекарем и стал знакомиться с книгами и рукописями. Сохранилось доселе неизданное письмо Филарета Гумилевского от 1-го июля 1833 года, в котором он просит А. В-ча сделать справки в синодальных рукописях и привезти книги из семинарской библиотеки. Но положение профессора семинарии не удовлетворяло А. В-ча. Он мечтал о том просторе, который дает академическая служба. «Свобода ума в высших кругах и дух соревнования, побуждающий трудиться», вот что влекло его в Академию. Мечты его скоро исполнились. 19-го августа 1833 г., по настоянию прот. Ф. А. Голубинского, он был переведен бакалавром церковной истории на место умершего Терновского-Платонова.

Обширное и трудное поле деятельности открылось для А. В-ча с переходом его на службу в Академию. История проходилась тогда по учебникам (библейская история м-та Филарета, начертание церковной истории Иннокентия и др.). Они представляли собой одно собрание церковно-исторических фактов и мало объяснений их. Профессору самому нужно было отыскать существенно ценное, привести его в систему. Много на это требовалось и времени и сил. Время и обстоятельства побуждали не медлить. В августе Горский был избран бакалавром и осенью должен был читать лекции. Ревностно принялся он за дело, и в течение первой трети второго учебного года он прочитал студентам 9-го академ. курса первые 4 века новозаветной истории, применительно к учебнику Иннокентия. Все 4 века А. В-ч рассматривал отдельно, но разделял их на 2 периода. Первый обнимал первые 3 века, а второй – 4-й. В каждом веке он изучал Церковь распространяющуюся, бедствующую, утверждаемую учением, утверждающую порядок в богослужении, в правлении, смущаемую ересями⁵²⁶.

Новое положение заставляло работать. А. В-ч, «имея по благословению Божию, силы еще не расстроенные, не желал облегчения трудов, не бегал занятий, а искал их, горел желанием послужить науке и ее юным питомцам». Он усиленно занимался, так сказать, с головой погрузился в чтение книг и составление лекций. Горячо любивший родных, он не имел времени не только съездить отдохнуть в родную Кострому, но даже написать туда несколько строк. Напрасно звал сына на Рождество 1833 года Василий Сергеевич, напрасно писал: «Во время святок, в пятнадцать каких-либо дней ты надеешься несколько посжать великана тридцатистолетнего. Посмотри, станет ли сил твоих, сил, без сумления, утомленных, изнуренных, измученных»⁵²⁷. А. В-ч не поехал домой. У него решительно не хватало времени и сил. Он занимался даже в дни, особенно знаменательные для него. В дневнике под 30 авг. 1834 г. (день ангела) он записал: «Я один был сегодня у себя в гостях и вместо празднования занимался составлением первого урока для начинающего курса на завтрашний день».

Много занимался Горский, но первое время не мог готовить всех лекций, читал экспромтом, пользовался печатными пособиями. От занятий уставал весь организм, уставал физически, заявлял свои права на отдых. «Рука устала, голова утомилась, глаза смыкаются, день трудился, ночь на покой», отметил он в дневнике под 23 янв. 1834 г.⁵²⁸. Это вполне понятно, ибо, не щадя себя, А. В-ч занимался и ночи. «День вчерашний был день словно не мой, – записал он на следующий день. – Сначала долго давал себя чувствовать недостаток сна в прошедшую ночь, потом до глубокой заполночи – дела классические»⁵²⁹. С этого времени засиживаться за полночь обратилось в привычку у А. В-ча, но и «всенощное бдение в честь истины» не помогало. Работа не убывала; он забывал писать родным, и родители сильно беспокоились. «Даже верования к твоим занятиям, коих, без сумнения, теперь у тебя не куча, а кучи что-то оскудевают. Пусть будет неоспоримой правдой, что у тебя нет свободного времени, что и минутами ты дорожишь, но мы не требуем от тебя никаких посторонностей, не требуем от тебя обширных вестей; «я здоров», вот начало, вот средина, вот и заключение твоего к нам письма. Скажу тебе, даже в почтамте нашем удивляются твоему молчанию. Писать будешь, не отнимай у себя времени на пустые россказни, не теряй оного на свои оправдания – рассчитаешься в июле месяце с ока на око. И я для того не хочу писать более, чтобы сберечь твое сокровище», так с тревогой писал ему отец⁵³⁰.

Действительно, у А. В-ча к куче дел прибавлялись новые. С 21-го сент.1834г. по 19-ое ноябр. 1835 г. он был помощником библиотекаря и вместе с библиотекарем Филаретом и своим предшественником Павлом Беневоленским составил реестр ветхих книг⁵³¹. 19-го ноября Горский сделался секретарем внешнего академического правления по казанскому округу и должен был приводить в порядок запущенные дела, чем очень тяготился. 7-го февр. 1836 г. Филарет писал А. В.: «Друг мой, мне жаль твоей души. Она утомлена: дела сухие тяготят ее, как свинец». Весть об усиленных занятиях А. В-ча проникла даже за стены Академии, в среду его знакомых. Занятия отразились на самом его характере. Он сделался нервным, торопливым, вечно спешил. «Чудак этот А. В-ч, – писал ему 29-го сент. 1836 года товарищ по Академии, бывший в это время смотрителем Борисоглебского училища, Николай Пальмин⁵³², – домой едет торопится, из дома – тоже. Что за огненный. Да уж добро – Бог с тобой – горячка. Если Бог приведет, приеду в лавру и заберусь в твою историческую лабораторию, наделаю шума».

От усиленных занятий слабело и здоровье А. В-ча. В конце первого года академической его службы, 8-го июля 1834 г., отец его с горечью писал: «Был у нас живой свидетель быта твоего. Он не скрыл от нас, что ты чрез меру, без нужды, жертвуешь собой академическим трудам. Он удивляется и бесцветности, и худобе, и 25-тилетней твоей старости. Это значит, что дела тебя замучили. Ты сохнешь от себя, а мы сохнем и от тебя и за тебя»⁵³³.

Не этот ли знакомый, некто Маевский, писал Горскому⁵³⁴: «Жалею, что вы, любя мудрость, не любите себя; мне сказывали, что вы уже не тот А. В-ч, бодрый, крепкий, мощный, румяный, каков был прежде, но пустынный и с могильной физиономией. Душевно жалею, что вы себя испортили. Вы занимаетесь так, как никто в Европе не занимался, даже немец уступил вам в трудах! Что вы сделали с батюшкой и матушкой вашими, и без того уже опечаленными? Я за вас, ей-ей, опасаюсь».

Не жалел себя А. В-ч, изучая науку. По обязанностям службы он занимался библейской и общей церковной историей. Но у него очень рано обнаружилась и стала развиваться склонность к занятию русской стариной, изучению рукописей. Еще будучи профессором Московской семинарии, А. В-ч изучал рукописи. Перейдя на службу в Академию, он стал еще более заниматься ими. В академической библиотеке того времени хранилось много рукописей, а библиотекарь, друг А. В-ча, Филарет Гумилевский, интересовался ими и изучал их. Сохранились рукописные описания рукописей того времени, с пометками Филарета. Здесь в графах о писателях он проставлял имена авторов, указывал время написания, особенности рукописей, а некоторые описывал вновь. Совместно с Филаретом, усиленно и с любовью занимался в библиотеке А. В-ч. С любовью вспоминал об этих занятиях Филарет: «Бывало, раздетый, в библиотеке – на всем приволье. А если свои ноги не совсем послушны, готов ко всему любезный мне А. В-ч»⁵³⁵. Здесь с самого раннего времени Горский внимательно изучал рукописи. Об этом свидетельствует любопытное письмо священника Павла Петров. Птицына, мужа сестры А. В-ча, Юлии Васильевны, от 11-го апр. 1834 года⁵³⁶. О. Птицын звал А. В-чу в Москву на Пасху и писал ему: «Ужели вам не наскучит пустыня и одиночество, запылившиеся фолианты и полусгнившие рукописи? Дайте покой хоть своему мозгу, если не уму и воображению. Да и что празднование Пасхи среди борьбы с такими скучными собеседниками, каковы Нестор и Амартолос? Не значит ли это в собственном смысле праздновать в квасе ветсе, так как на нашем языке нет рукописи ветшее Нестора? Итак, просим пожаловать к нам праздновать Пасху в бесквасии чистоты и истины; у нас нет ни споров с немыми историками ни заблуждений от пути истины! Если угодно взять вам с собой книжки, то у меня место для них будет самое спокойное – в большом сундуке, в каковом едва ли удавалось когда-либо лежать им? Как бы то ни было, но в столице несравненно лучше можно провести Светлый праздник, нежели в пустыне. Вы можете у нас и заняться делом и в свободное время посетить своих знакомых. А это оживит вас и даст вам сугубую силу на предлежащие подвиги. Положим, что опустите половину занятий, зато после вдвое можете перенести и сделать после недельного отдыха».

Так с раннего времени профессорской деятельности и до конца жизни изучение рукописей и русской церковной истории было любимым занятием А. В-ча. «Русская церковная история составляет для меня главный предмет изучения по обязанности и по любви», писал он Погодину в 1843 г.⁵³⁷ «Наслаждением для меня было, – писал Горский значительно позже, в 1872 г., А. И. Хлудову, – в вашем собрании ркп. проходить по знакомым статьям и книгам, над которыми работали мы с достопочтенным сотрудником моим Кап. Ивановичем, и в то же время, при помощи надежного руководителя, находить для себя новые предметы ученой любознательности. Как разгоралась душа, встречая в отчетливом описании ваших старописьменных сокровищ много совершенно неизвестного или мало исследованного. О, свящ. старина, сколько в ней разумного»⁵³⁸!

С Горским скоро встречались студенты семинарии, приехавшие держать экзамены в Академию. Земляки-костромичи, по старинному академическому обычаю, после представления властям, являлись к нему на квартиру. «Не без робости и внутреннего волнения, – вспоминает один из них⁵³⁹,– вошли мы в его небольшую приемную залу, ожидая встретить строгую и важную фигуру знаменитого ученого. Что мы будем говорить с ним, что будем отвечать ему мы, бедные семинаристы? Но все наши опасения рассеялись. К нам вышел, или, правильнее, выбежал из кабинета живой, одетый чрезвычайно просто, седоволосый уже (дело было в 1859 г.), солидный, но с чрезвычайно приветливой улыбкой, человек, и со словами, «а, земляки», подал руку, расцеловал и посадил около себя. Это и был незабвенный А. В-ч! Необыкновенная доброта и приветливость светилась в его лице, в его глазах... О чем мы говорили, хорошенько не упомню; только визит наш продолжался очень недолго, и мы вышли от А. В-ча совершенно очарованные им».

Мало изменилось обращение А. В-ча со студентами и в годы его ректорства. Добродушно, ласково встречал он студентов. Представляясь «знаменитому ректору», новичок не замечал «пронизывающего взора». Завязывалась беседа, во время которой А. В-ч старался познакомиться с студентом, узнать степень его образования, взгляды, намерения новичка. Юный собеседник скоро замечал, «что над ним работает тонкий анализ», и начинал стесняться: ласковое обращение выводило юношу из смущения, но урок не проходил напрасно. Дорога и памятна была всем ученикам А. В. подобная встреча⁵⁴⁰.

Встречался Горский со студентами на приемных испытаниях. «Он, – вспоминает Н. К-в, – как специалист, экзаменовал по церковной истории. К числу особенностей его экзаменаторства надобно отнести особенную деликатность и, так сказать, осторожность при предложении вопросов студентам; ничего похожего на запугивание, привязчивость у А. В-ча не было. На неясные, неточные вопросы он обыкновенно говорил: «Нет-с, это не так», или «не совсем так», и вообще в этом роде. На приемных экзаменах он спрашивал из своей науки по порядку, но студенты вызываемы были в разбив. Что приходилось по порядку системы отвечать, тем он и довольствовался. Мне, например, пришлось отвечать о постах в древне-русской Церкви; отвечал я не совсем удовлетворительно, но других вопросов А. В-ч не предлагал ни мне ни кому другому, сколько помнится»⁵⁴¹.

После А. В-ч изменил систему спрашивания. «Спрошенный едва начинал говорить по одному вопросу из догматического богословия, как о. ректор⁵⁴² начинал с ним свой colloquium и диалектически скоро переходил от одной науки к другой, находя возможность к таким переходам в аналитическом разборе ответов, данных на вопросы. Бывало, отвечающий иногда, что называется, становился в тупик; тем не менее, сверх всякого своего ожидания, он уходил от экзаменатора с таким отрадным замечанием: «Теперь не знаете, а здесь, Бог даст, узнаете». Этим давалось понять, что в общем ответ признан удовлетворительным. Колкое замечание о незнании отвечающим «таких-то и таких статей», остроумно-самодовольные насмешки над учениками и т. д. отнюдь не допускались в замечаниях Горского на промахи отвечающего. Ответ признавался лучшим, если каждое точное выражение в нем имело для себя основание, критически осмысленное отвечающим».

Поступив в Академию, студенты присматривались к новым порядкам и лицам. Заметен был среди профессоров А. В-ч. Его чаще всего видели студенты в библиотеке, аудитории, церкви и на квартире.

Немного устроившись, студенты шли в библиотеку получать книги. Вот как описывает эту выдачу книг вновь поступившим студентам Гиляров-Платонов⁵⁴³: «Зовут в библиотеку получать книги, какие пожелаем для самообразования, а учебники – обязательно. Из последних некоторые пользуются незавидной привилегией быть не развернутыми ни разу до окончания курса, но библиотекарь, А. В-ч, откладывал их всякому, с улыбкой, впрочем, говорившей: «Конечно, вы книги не развернете, но должны взять».

Часто видели А. В-ча студенты и за церковными богослужениями в академическ. зале, где совершалась всенощная и другие службы постом, или в трапезной церкви лавры за литургией. Церковные службы он посещал неопустительно, становился немного впереди профессоров в зале или за левым клиросом в трапезной. Благоговейно слушал он богослужение, усердно молился и исполнял различные религиозные церемонии. Шествие профессоров для целования Евангелия, в зрелую пору своей жизни, «обыкновенно открывал А. В-ч быстрым шагом, со сложенными на груди руками (его любимая манера ходить и стоять в церкви). Пример его, несомненно, благотворно действовал на большинство студентов»⁵⁴⁴.

На квартире А. В-ча, куда ходили студенты по разным делам, их с самых первых лет и до конца жизни Горского⁵⁴⁵, поражала масса книг, среди которых нельзя было повернуться. Эта обстановка, равно как слух об усиленных занятиях А. В-ча, благотворно действовали на молодежь и побуждали ее обкладываться фолиантами, засиживаться по ночам. На старшем курсе студенты делались учениками А. В-ча, слушали его лекции по церковной истории и писали ему сочинения.

Горский принадлежал к числу ревностных и опытных профессоров. Обязанный, особенно в начале своей службы, преподавать массу предметов, объединенных под именем церковной истории, он старался знакомить слушателей с наиболее важным и существенным. Но все-таки времени не хватало, и А. В-ча приходил в аудиторию раньше других профессоров, «еще сущей тьме», как тогда выражались⁵⁴⁶. Лекции свои он читал громко, внятно, по местам, при изложении особенно трогательных отделов истории, напр., жизни Иисуса Христа, голос его звучал лирическим воодушевлением, и они, в первые годы его профессорства, нравились слушателям⁵⁴⁷. Некоторые студенты записывали их и читали потом за стенами Академии, чтобы «пробудить и разогреть религиозное чувство»⁵⁴⁸. Темы, которые А. В-ч давал для сочинений, касались вопросов общей церковной истории, и только некоторые имели задачей ознакомление студентов с русской историей. К сочинениям сам Горский относился серьезно и от студентов требовал труда и внимательного отношения к делу. Он указывал пособия, давал массу книг, заставлял по нескольку раз переделывать работу, помогал сам и часто своей рукой дополнял и исправлял студенческие работы. К экзаменам перед Рождеством и летними вакациями Горский представлял какой-нибудь один отдел истории и нередко сдавал собственные записки или указывал нужные книги.

Как профессор, А. В-ч был подчинен ректору и конференции Академии и власти митрополита. Эта цензура не была только формальностью. Как ректор, так и митрополит просматривали лекции, конспекты и темы. В архиве Горского сохранились листики с темами по истории, с пометками ректора Филарета, который одни темы одобрил, другие же признал не совсем удачными.

Другой раз ректор Филарет Гумилевский прямо писал А. В-чу⁵⁴⁹: «Получил и читал твой конспект. Признаюсь тебе, что хочу воспользоваться данным тобой правом – исправить, что нужно будет исправить. Поправки мои отнесутся именно до замечаний о церковно-библейской истории. При свидании объясню причину, почему и что мне хотелось бы изменить в конспекте твоем. Надобно, однако, прибавить, что время у меня здесь не довольно просторно для сего дела». Это был, если можно так выразиться, предварительный просмотр.

Из дел академического правления видно, что наставники Академии каждый год представляли через конференцию митрополиту краткие записки о том, что «прочитано ими студентам»⁵⁵⁰. Кроме того, митрополит Филарет нередко требовал для просмотра и самые тетради лекций. 5-го августа⁵⁵¹ архим. Алексий Ржаницын, ректор М. Д. Академии, писал А. В-чу: «Записки ваши и прочих я утащил из Москвы. Владыка все собирался их смотреть, но ничего не смотрел, а я, во избежание чего-либо нового, почел за лучшее, ни говоря ни слова, увезти их, куда следует». Из писем другого ректора, Филарета, видно, что он давал советы А. В-чу как излагать свои мысли в записках, как вести беседу с митрополитом на экзаменах, которые в то время были экзаменами не только для студентов, но и для самих профессоров. «Мне кажется, – писал ректор Филарет А. В-чу, – что если ваш опыт на беду составлен будет вовсе не по его мыслям, то вы тем вызовете его на бой открытый и без нужды растрогаете его вспыльчивый характер. Надобно наперед узнать его мысли. Тогда, если эти мысли не совсем будут верны, можно сначала слегка сказать о их неверности; или лучше, не говоря прямо о их неверности, выставить свой план, и когда он, заметив несходство его со своим, будет настаивать на преимуществе своего, то можно слегка сказать кое-что в свою защиту. Но заметьте, надобно говорить только слегка. Не надобно силой настаивать. Это сочтут за упорство, за действие своеволия – и сочтут, может быть, справедливо. Тогда (чего сохрани Бог) и хорошее не назовут хорошим. Зачем же перед ним и настаивать на своем? Я и после могу сделать то же, что теперь защищаю слегка, когда т.е. мысль моя свята. И меня никто не укорит за это. Я поступаю по убеждению совести»⁵⁵². Письмо не датировано, но, судя по содержанию, написано незадолго до известного разговора между митрополитом и А. В-м, бывшего на публичном экзамене и записанного в дневнике под 2 июля 1837 г. Советы и указания друга-ректора не предотвратили «открытого боя». Передавать этой беседы мы не будем. Она подтверждает ту мысль, что контроль митрополита над профессорами и их деятельностью был очень строгий.

Но требовательный и строгий митрополит Филарет уважал А. В-ча, доверял ему, ценил его труды и знания и отличал перед другими. 19-го января 1837 г. Горский был возведен в звание экстраординарного профессора, а 9-го сентября 1839 г. сделан ординарным профессором Академии⁵⁵³.

11-го октября 1842 года А. В-ч сделался библиотекарем Академии, и он много сделал для процветания библиотеки.

Как показывают рукописные каталоги того времени, исписанные большей частью рукой Горского, он выписывал массу книг самых нужных и редких. Пересмотрел он рукописи академической библиотеки и составил описание их. Много хлопотал он перед начальством о передаче в Московскую Академию главнейших рукописей библиотеки Иосифо-Волоколамского монастыря, старинных книг и рукописей, отобранных у раскольников в разное время и хранившихся в синодальной библиотеке. По его указанию, в 1847 году дешево куплена в Костроме наиболее ценная часть библиотеки умершего в 1842 г. архиепископа Тобольского Афанасия Протопопова. Своими трудами и заботами он, вместе с Филаретом Гумилевским, много способствовал обогащению академическ. библиотеки. Но это одна сторона дела. Горский не только собирал книги, но и знал и любил их. Большинство книг академической библиотеки того времени испещрены его пометками и замечаниями. Когда у Горского спрашивали одну книгу по какому-нибудь вопросу, он доставал и выкладывал десятки, указывал нужные листы и страницы, ночью без фонаря, ощупью, находил книгу. Библиотекарь он был идеальный, знающий, внимательный, предупредительный. Кроме академической, лаврской, синодальной библиотек, А. В-ч был знаком с другими библиотеками и архивами Москвы и окрестностей, и отовсюду черпал полной рукой знания.

Но любопытно и заслуживает внимания следующее обстоятельство. А. В-ч редко и мало выезжал из пределов Московской губернии, но знал и интересовался тем, что делается в отдаленных уголках России и православного Востока. Он пользовался каждым случаем, чтобы пополнить и освежить свои знания, и для этого вел переписку с учеными и своими прежними учениками.

Интересно и поучительно совместное изучение памятников старины и церковной жизни А. В-м и его учениками, рассеянными по лицу земли Русской, сношения лаврского ученого с другими исследователями.

Начало такого общения полагалось в Академии. Читая лекции о каком-нибудь интересном и мало исследованном вопросе, Горский в аудитории высказывал желание получить более обстоятельные о нем сведения, и слушатели-студенты помнили об этом: «Ваше желание, высказанное нам вами когда-то в классе, доставлять вам сведения о чудотворных иконах, я старался всеми силами исполнить, но едва ли успел в этом, – писал А. В-чу учитель Подольской семинарии Павел Троицкий⁵⁵⁴. – Когда ученики моего класса научились несколько сочинять, я заставил каждого описать свою родину и сообщить, кто что знает о чудотворных иконах, если таковые находятся на их родине. Некоторые из них сообщили мне сведения и об иконах, но поверять их сказания, за недостатком источников, нет никакой возможности. Если вы желаете иметь таковые сведения, то я первым долгом почту доставить вам оные в подлинниках, прошу только уведомить об этом».

В конце года и курса А. В-ч делал несколько замечаний о самостоятельном занятии церковной историей и просил слушателей сообщать ему все интересное по его предмету, что они узнают. 26-го июля 1850 г. почитатель А. В-ча Николай Неводчиков писал ему из Одессы о примирении Константинопольской Церкви с Церковью королевства Греческого и добавлял: «Надеюсь сим известием вас порадовать, а вместе отчасти исполнить обязательство, вам данное мною по окончании курса и доселе лежащее на совести моей. Даст Бог, со временем и более оправдаюсь перед моим незабвенным наставником»⁵⁵⁵.

Обширная переписка А. В-ча показывает, что подобные сведения он получал со всех концов России. На местах службы ученики его просматривали интересовавшие Горского книги и рукописи, собирали местные предания, описывали внешний вид городов и местечек, характер и обычаи жителей и свои наблюдения сообщали А. В-чу. Они и сам Горский пользовались всякими удобными случаями, чтобы поделиться своими наблюдениями и изысканиями. Отправлялся новый кандидат богословия на место своей службы, А. В. поручал ему по дороге сделать нужные для него справки в книгах и рукописях. 5-го января 1845 г. Григорий Елисеев, назначенный бакалавром Казанской Академии, писал А. В-чу, что из его письма убедился, что «многое, выписанное мною из Кариона Истомина, давно уже напечатано, другое, хотя не напечатано, но давно известно вам, третье – вовсе не нужно, поэтому тем более радуюсь, что нашлось хотя несколько исторических крупиц, для вас не бесполезных, и труд мой не остался напрасным. Вы просили меня поискать, нет ли еще в Карионе Истомине каких-либо грамот и известий, касающихся митр. Игнатия и Стефана Яворского, а также сведений о жизни других святителей? Искал я всего этого усердно, а не нашел ничего. Есть тут, правда, духовное завещание патр. Адриана, надгробная надпись ему, но они, вероятно, уже известны. В надписях других святителей или ничего не содержится или содержится только то, что сказано у митр. Евгения в его Словаре. Что касается до стихов, поднесенных Карионом Истоминым Софии Алексеевне, то эти стихи вовсе не те, которые отпечатаны в Российской Древней Вивлиофике. Постараюсь списать их и препроводить к вам»⁵⁵⁶.

Устроившись на местах службы, ученики Горского охотно исполняли его просьбы и поручения, сообщали о его желаниях другим. Начиналась ученая переписка. Через нее Горский, живя в лавре, знал, что делается в разных городах России, делал справки в отдаленных губернских и консисторских архивах.

Из Тобольска А. В-ч получал сведения о состоянии сибирской Церкви и интересующую его книгу, которую не мог достать ближе. 26-го мая 1844 г. учитель Тобольской семинарии Ал. Сулостский писал ему⁵⁵⁷: «Доколе я только ex officio преподавал русск. церк. историю, я сожалел, что мне не пришлось слушать ваших лекций в Академии, а когда по доброй воле принялся за собирание материалов для истории Сибирской иерархии, то уже считал необходимым каким-нибудь образом взойти с вами в письменные сношения, и вы дали мне на это позволение. Радуюсь случаю, который заставил меня начать переписку; книга, которую вы желали иметь, мною отправлена». И далее объясняет, что это не история Сибири, а историческое обозрение, и едва ли удовлетворит всем ожиданиям А. В-ча. «Студент вашей Академии и бывший ученик Тобольской семинарии г. Елисеев писал мне, будто бы вы желаете узнать от меня касательно сибирск. Церкви что-нибудь новое, такое, что бы, вероятно, могло войти в состав истории русской Церкви вообще»; далее добавляет, что относительно патриаршего периода нового ничего не имеет, а относительно времен после патриарших имеет кое-что новое и сожалеет, что не может сделать многого, ибо знатоки Сибирской иерархии – один умер, другой перешел на новое место.

В Вятке преподаватель местной семинарии иеромонах Стефан собирал сведения по истории местной Церкви. «Что касается до вашего желания иметь сведения о пермской и вятской Церкви, – писал он А. В. 12 ноября 1846 года⁵⁵⁸, – я стараюсь отыскивать по этому предмету материалы и не без успеха. Собравши побольше этих материалов, я немедленно отправлю их вам».

Из Вологды преподаватель семинарии Павел Суворов, исполняя желание Горского, посылал ему⁵⁵⁹: 1) списки жития местного угодника преп. Варнавы, 2) списки грамот, жалованных былой Варнавиной пустыни, с показанием их содержания, и 3) списки двух найденных им в ризнице грамот, которые были отмечены Горским в описи. Другой местный исследователь Алекс. Попов писал 9-го авг. 1850г. А. В-чу: «Исполняя ваше и вместе свое желание, я пересмотрел все, в четвертую долю листа, книги в знакомой вам библиотеке, но, к сожалению, того, чего искал, не мог найти. Видел в одной книге описание путешествия к свят. местам Саввы, архиеп. Сербского, но для вас нужно путешествие Новгородск. архиепископ. Иоанна. Желаемой вами книги нет и у Андрея Варфоломеевича. Думаю, не увез ли ее когда-нибудь П. И. Савваитов, который после вас неоднократно посещал и опустошал прилуцкую библиотеку. Пересмотрю еще раз эту библиотеку и когда поедет в Академию о. Порфирий⁵⁶⁰, извещу вас об успехах своих поисков»⁵⁶¹.

Живший в Перми, месте проповеди св. Стефана, Стефан Егорович Мельников писал А. В-чу⁵⁶², что, занимаясь археологическими и археографическими исследованиями, познакомился с учителем приходского училища и «получил сведение об особе вашей». Он предлагал А. В-чу свои услуги – справиться о здешних местностях, ознаменованных проповедью св. Стефана Пермского, предлагал достать одну вновь вышедшую книгу и в свою очередь просил указаний по истории и справок в академической библиотеке.

Из Казани упомянутый Григорий Елисеев сообщал А. В-чу⁵⁶³, что из двух рукописей, интересовавших Горского, одна – «Жизнь преосвященных Вятских», не прислана сюда из Астраханской семинарии, другая же – «Житие Никона патриарха» с примечаниями Феофана архиеп. Новгородского, находится теперь у него. «Примечания сии я приготовляю для вас, – добавлял он. – Не знаю только, как означить для вас текст, против которого сделаны примечания. У нас есть здесь житие Никона-Шушерина, изданное в 1817 году. Есть ли оно у вас и можно ли по сему изданию означить страницы текста?»

Смотритель Суздальских училищ иеромонах Амфилохий 14-го ноября 1846 г. посылал А. В-чу копию Суздальского летописца, а 25-го мая 1850 года писал ему⁵⁶⁴: «Если попадутся как-нибудь древние рукописи, то я первой своей обязанностью сочту списать их и переслать к вам. Я очень твердо помню последнее ваше приказание относительно сего».

В Могилеве для А. В-ча собирали номера «Губернских Ведомостей», в Рязани ему готовили точную и проверенную копию «Керженских ответов». 3-го марта 1848 года назначенный на должность учителя Могилевской семинарии кандидат Стефан Крымский писал А. В-чу⁵⁶⁵: «По приезде в Могилев я тотчас занялся собиранием «Могилевских Губернских Ведомостей», в которых по временам помещаемы были довольно любопытные статьи о белорусской Церкви и собранные мною листы «Могилевской Газеты», представляющие сведения о белорусской Церкви, я поспешу препроводить к вам с воспитанниками Могилевской семинарии, отправляющимися в Академию».

19-го сент. 1853 г. Рязанский кафедральный протоиерей Николай Ильдомский писал А В-чу, что он списал для него «Керженские ответы», но считает необходимым лично прочитать и исправить их, чтобы не было ошибок против подлинника⁵⁶⁶.

Эти ученики Горского были скромными учеными, хотя с известной научной подготовкой и опытностью. Кроме них, с А. В-м состояли в переписке люди науки, как-то: Μ. П. Погодин, князь Оболенский, И. И. Срезневский, Ос. Бодянский и другие. Они спешили поделиться с Горским результатами своих работ и научных изысканий. Дальше мы будем подробно говорить об этом; здесь же приведем несколько отрывков из писем.

«Посылаю вам, любезный А. В-ч, слово Илариона – первое, найденное мною под его именем в прошлом году. Я хотел поместить его у себя, но вы уже начали – предоставляю его Вам», писал Μ. П. Погодин⁵⁶⁷. В другой записке он сообщал, что привез из путешествия много драгоценного – прение Максима Грека с митр. Даниилом об исправлении книг, список с судной грамоты, «Устав Феодосия Печерского», «Жития Иосифа Волоколамского», «Серапиона Новгородского»⁵⁶⁸.

31-го мая 1844 г. князь Оболенский⁵⁶⁹, прочитавши «с удовольствием» статью А. В-ча о митр. Петре, писал, что в одной летописи из разряда псковских есть отрывок поучения Петра митрополита «ко князю Великому Димитрию и к братьи его, и к епископу, и к болярам, и к старым, и к молодым, и ко всем христианам». Этот же исследователь 7-го февраля 1851 г., «зная просвещенную любовь А. В-ча к отечественной истории, разработке которой вы посвятили столько прекрасных трудов», препровождал ему по экземпляру недавно им изданного ярлыка Тохтамыша-хана к Ягайлу и Соборной грамоты Православной Восточной Церкви, благословляющей Иоанна IV в сан царя, и просил принять их, «как выражение моего искреннего уважения к вашим занятиям по предмету русской церковной истории».

Измаил Иванович Срезневский, который был очень дружен с А. В-м, часто и подробно сообщал ему о своих занятиях и присылал интересовавшие Горского сведения. 27-го авг. 1858 г. он прислал ему копию с части того глаголического листка, который подарен Берковичем Академии Наук; 25-го окт. того же года сообщил начало древней грамоты 972 г. с пояснениями. В письме без даты Изм. Ив. извещал А. В-ча, как проводил время в монастырях Саввином и Воскресенском, и добавлял, что в Петербургской Публичной библиотеке, работая над глаголической азбукой, нашел отрывок пергаментного листка с кирилловскими словами, перемешанными с глаголическими буквами, прилагает копию этого листка и заканчивает письмо такими словами: «С помощью вашей моя сводная глаголическая азбука выросла значительно и все продолжает расти».

10 дек. 1853 г. Осип Бодянский благодарил А. В-ча за присылку выписок из ркп., обещал прислать ему экземпляр полного издания Шафарика «Житие св. Кирилла и Мефодия» и добавляет: «Во всех нуждах ваших касательно книг, выходящих у соплеменников наших, готов служить вам с особенным удовольствием; только известите меня о том, что и откуда требуется вами». Другие исследователи, занимавшиеся разбором различных ценных архивов, прямо предлагали А. В-чу результаты своих изысканий – черновые тетради, изъявляли готовность порыться, поискать.

Родственник А. В-ча, священник Московской Сергиево-Рогожской ц., Василий Стефанович Пономарев, писал ему 13-го мая 1845 г.: «Наши дела по разбору старины идут к концу. Когда все сдадим и не нужно будет нам обращаться к черновым тетрадям, я сделаю вас душеприказчиком моего письменного дела и откажу вам свои бумаги в ваше распоряжение на столько времени, на сколько угодно вам будет»⁵⁷⁰.

Другой священник, Ильинской, на Воронцовом поле, церкви, Димитрий Языков, 15-го окт. 1858 года писал⁵⁷¹ Горскому, что в архиве Московской Консистории занимался Николай Павлович Розанов и что «вся его работа к вашим услугам, и с тем большим удовольствием он готов послужить всем, от него зависящим и в его руках и знании находящимся, что слышал о вашем труде. Посему* прошу вас приказать мне, как вам будет угодно воспользоваться сведениями. Может-быть, вы найдете случай быть в Москве, тогда и личность и труд его к вашим услугам».

Так А. В-ч пользовался всяким удобным случаем, чтобы получить сведения по интересующим его вопросам, просил своих учеников и друзей сделать выписку, прислать нужную и интересную книгу. Не довольствуясь перепиской, А. В-ч, встречаясь с своими учеными друзьями, не тратил времени на простые, бессодержательные разговоры. Он заводил речь о предметах, интересных ему и собеседникам, говорил разумно, дельно, увлекательно. 9-го октября 1866 г. Тертий Ив. Филиппов писал Горскому с сожалением, что ему «не пришлось побывать в ваших благословенных местах и насладиться беседою вашей досыта – прошу считать этот термин условным: сколько бы я с вами ни беседовал, сытости все-таки не изведал бы – все был бы впроголодь»⁵⁷². Другой раз⁵⁷³ он же писал: «Беседа с такими людьми, как вы, принадлежит к числу наслаждений, нам (питерцам) редко доступных, возбуждает нашу жадность до крайнего предела». Предметами беседы бывали нужды и сомнения собеседников. 28-го авг. 1858 г. некто Ханыков в письме признавался А. В-чу: «Я с особенным удовольствием вспоминаю время, проведенное мной у Троицы и, конечно, живо себе представляю все ваши опровержения тех мнений, которые я представлял на Ваш суд, чтобы от вас услыхать слово истины»⁵⁷⁴. В других случаях А. В-ч сам охотно слушал и запоминал рассказы. «Сегодня с 8 часов утра до 8 вечера все время провел я с А. В-м Терещенко, занимающимся разрытиями на месте древней столицы Золотоордынской, Серая (близ Царева, Саратов. губ.), уже 6 лет. Человек довольно образованный, много видевший света; три года путешествовал по Европе. Любопытны его рассказы о древностях, им найденных», записал он в дневнике под 13 мая 1849 г.⁵⁷⁵ Замечая в собеседнике любовь к занятиям стариной, А. В-ч старался поддержать и усилить ее. Вышеупомянутый священник Д. Языков писал ему: «В бытность мою у вас я сообщил вам о том, что в наших церквах есть интересные, недоступные сведению историческому и разработке документы, характеризующие управление московской паствой. Ваше внимание к сему делу придало мне силы к изысканию» ⁵⁷⁶.

Так постепенно расширял круг своих знаний А. В-ч. Он прекрасно изучил академическую и другие ближайшие и доступные библиотеки. Выписки, справки и книги он получал из разных мест России. Но беседа с одними мертвыми друзьями не могла утолить его жажды знания. Он любил и умел вести занимательные беседы с учеными и этим освежал себя после тяжелой, пыльной и трудной работы над источниками. Так он постоянно, без усталости, собирал знания, чтобы потом полной рукой их раздавать и расточать.

У А. В. была «закоренелая привычка спешить другим на пользу». Письмо Гедеонова к А. В. 19-го сент. 1845 г.

Трудным временем были для А. В-ча первые годы его профессорской деятельности. До глубокой заполночи работал он над «делами классическими», не оставляя их даже в день своего ангела. Но трудная умственная работа не могла удовлетворить его. Вот что записал он в дневнике 23-го янв. 1834 г., после одного такого трудового дня: «Рука устала; голова утомилась, глаза смыкаются, день трудился ночь на покой». Кажется, он мог заснуть с радостным сознанием исполненного долга. Но послушаем, как он сам думал. «Вечером ныне, приведя себе на память, что делал я днем, что-то неприятное я почувствовал, вспомнив, что сей день трудился только для себя, не имев случая добро сделать кому-нибудь. Едва родилась сия мысль – нашелся случай исполнить ее: я услышал жалобу моего повара и, чем мог и знал, сделал пособие»⁵⁷⁷. Так исполнение просьбы повара необходимо было для достижения душевной гармонии молодого бакалавра. Причину этого сам Горский объясняет несколькими строками ниже: «24 генваря. Полдня прошло; я час без умолку говорил в классе; что родят другие полдня! Будет ли польза от сеяния? Как бы хотелось, укоренив сперва в себе ту мысль, что всякое знание разума должно быть направляемо к последней существенной цели – возвышению достоинства моего нравственного бытия, содействовать, при помощи Божией, развитию оной и в других. Какой блаженный труд – трудиться для славы Божией, для братнего блага, для собственного блаженства! А всего этого всяким делом, какое Провидение ни даст нам в руки, можем легко достигнуть». Из этого признания утомленного труженика мы узнаем, чего искала душа его, в чем полагал он смысл своей жизни. Это – не одно приобретение знаний, а посильная, сообразная с обстоятельствами, помощь ближним, осуществление деятельной любви. Такое желание не было капризом утомленного однообразными занятиями человека, а вытекало из природных свойств души А. В-ча. Чуткое сердце его в юности было сдавлено оковами воспитания, и это задерживало всю полноту проявления любви к близким. Он чувствовал эту раздвоенность и, сильно любя родных, обвинял себя в недостатке любви к ним. Когда Горский поступил в школу, близкие товарищи скоро заметили «сердце пылкое и юное, открытое для всего доброго и прекрасного». Они не поняли его, и А. В-ч замкнулся, перенес полноту своей любви на научную деятельность, полюбил мертвых друзей – книги. Ученые кабинетные занятия с «мертвыми друзьями» не могли погасить ненасытимого огня. Непонятый людьми, он продолжал любить их, свою любовь старался проявить во всегдашней готовности помочь каждому. Отсюда – его научное руководительство.

Кроме этой психологической основы, были еще религиозные побуждения для научного руководительства. Глубоко религиозный, А. В-ч желал отдать на служение Богу не один ум, но всю свою душу. Он стремился не только познавать Бога, но и служить Ему, не удовлетворялся одним богомыслием, одним накоплением знаний, а искал служения Богу и людям делом и трудами своими. Отсюда возникло у А. В-ча стремление к монашеству. В подвигах его он думал найти осуществление своего стремления, но опасался, что много будет пищи воле и сердцу и мало уму. После долгих исканий и размышлений он решил, что и наука дает простор для деятельного служения Богу, выработал особенную форму деятельного, научного служения Богу – научное руководительство.

А. В-м руководило в этом случае не самолюбивое щегольство ученостью, даже не одна «страстная любовь к приобретению, развитию и распространению основательного и точного знания»⁵⁷⁸; на этот род своей деятельности он смотрел как на служение Богу и ближним. Вот почему Горский без сожаления и ропота жертвовал своим драгоценным временем, знаниями, собранными с большим трудом, открытиями, которые он признавал «слитками золота».

Так исполнилось пожелание одного друга А. В-ча – Андрея Смеловского, высказанное им в письме от 9-го апр. 1843г. Он писал А. В-чу: «Да, осиянные светом, возможете с новою вящею славою светить для других на поприще ученой жизни».

Рано у А. В-ча обнаружилось желание помочь другим в их занятиях. Будучи студентом Академии, он исправлял сочинения брата Владимира, помогал младшим студентам переводить с иностранных языков. Главным же образом научное руководительство стало проявляться тогда, когда Горский стал профессором. Ближе всего и больше всего оно проявлялось в Академии по отношению к его ученикам. «Прежде всего, – говорил Тертий Ив. Филиппов, – из этого бездонного и для всех независтно отверстого кладезя мудрости почерпали целые поколения учеников А. В-ча, рассеянных по лицу Русской земли и на всю жизнь сохранивших признательную память к своему наставнику». Далее он приводит письмо А. Ф. Лаврова-Платонова в котором прекрасно говорится об этом влиянии. «Он учил нас, – писал А. Ф., – трояким способом: всех вообще на кафедре, увлекая нас своими глубокими изысканиями, историческими картинами, блестящими характеристиками отцов и учителей Церкви (доселе не могу забыть его характеристики Оригена); затем он всех же нас учил на другой своей кафедре – в библиотеке. Это тоже драгоценнейшие для нас его лекции, коими он вводил нас в полное обладание литературой предмета. Но были еще его лекции – lectiones privatissimae – домашние. На эти лекции иногда он призывал нас поодиночке, по поводу прочитанных им наших рассуждений или для сообщения своих мыслей относительно данной темы; иногда же мы и сами ходили к нему. И здесь-то, иногда за чашкой чая, в Бозе почивший благодетель, не щадя дорогого времени, вводил нас в глубину данных нам задач, обозревая литературу предмета, а если дело шло о представленном уже и прочитанном им рассуждении, указывая и на его достоинства и на его недостатки, на последние с особенной строгостью»⁵⁷⁹.

Талантливый профессор, хорошо изучивший свой предмет, А. В-ч на своих лекциях сообщал студентам массу исторических сведений. Они были добыты им самим из первоисточников, научно проверены, стройно изложены живым, сжатым, художественным языком, глубоко западали в ум и сердце слушателей и будили в них любовь к занятию историей.

Помимо лекций, Горский прекрасно знал литературу не только своей истории, но и других предметов академического преподавания. Идеальный библиотекарь, он, выдавая книги, делился знаниями со студентами, давал наставления относительно выбора книг для чтения и пособий для сочинений. «Раз, – свидетельствует один из учеников А. В-ча, – пришлось мне писать философское сочинение: «О религиозных и нравственных идеях древних греков по сочинениям Гомера». В числе других пособий мне припомнилась одна хорошая статья о греческой жизни и греческом театре, читанная мною когда-то в «Живописном Обозрении» Плюшара. Я спросил эту книгу у А. В-ча. Он довольно серьезно заметил, что в Академии нужно читать более серьезные сочинения, тем не менее журнал тотчас был отыскан и выдан»⁵⁸⁰.

В Академии у студентов вошло в обычай прямо спрашивать у А. В-ча указания по различным вопросам особенно относительно сочинений, даже раньше, чем говорить об этом с профессорами, давшими темы, и он охотно исполнял все просьбы. «Для студентов он сам был ходячая и вполне доступная библиотека. Бывало, только получат темы для сочинений, спешат в библиотечные залы (в старом платоновском, теперь переделанном в столовую, здании), – говорит Н. И. Субботин, – и обступают А. В-ча с просьбами указать книги, где можно почитать на данную тему, и никто не уйдет с пустыми руками. Студентам, более даровитым и более усердно занимающимся, он оказывал при этом особенное внимание и обильнее снабжал их книгами. У него было пристрастие к немецким книгам, которые преимущественно и выписывал в библиотеку: ими-то и наделял он щедро лучших студентов»⁵⁸¹. Здесь же, между шкапами с книгами, нередко происходил оживленный обмен мыслей. Разговор касался известного вопроса; профессора и студенты спрашивали указания Горского и получали от него «подробные и точные указания на всю литературу данного предмета, начиная с самых давних сочинений и до последних книжек немецких журналов, с основательной оценкой того, что сделано по известному вопросу, и с определением того, что предстоит сделать»⁵⁸². Если скудная академическая библиотека не имела всех нужных книг, то здесь же принималось решение выписать, сообразно рецензиям, лучшие из них⁵⁸³.

Не менее памятны для учеников Горского и благотворны для их развития были частные беседы. Со своими учеными и другими нуждами студенты шли на квартиру А. В-ча и встречали радушный прием. «По занятиям студенческим,– говорит один земляк А. В-ча⁵⁸⁴, – мне в последние годы академической жизни приходилось довольно часто обращаться к нему за советами и разного рода пособиями. Все эти посещения мне особенно памятны потому, что А. В. почти никогда не ограничивался одними, так сказать, официальными профессорскими отношениями. Спросив, что мне нужно, он обыкновенно брал меня под руку, и мы начинали ходить по его скромному кабинету. Здесь он выспрашивал меня вообще о ходе моих занятий, предлагал некоторые частные вопросы относительно интересовавших меня вопросов, разрешал недоумения». После, когда А. В. сделался ректором, подобные «хождения» особенно усилились и были для него могущественным средством влияния на студентов. Поэтично и с воодушевлением описывает их один из учеников А. В-ча⁵⁸⁵: «Да, была особенная, незаменимая прелесть в посещении дорогого о. ректора в часы безысходно-трудных ученых занятий. Бывало, окруженный массой книг, размещенных на столах, стульях, диванах, и под столами, стульями, диванами, расставленных в шкапах, этажерках и даже на полу, постоянно занимающийся А. В. Г. всегда принимал студента, пришедшего к нему за советом или пособием, расспрашивал о ходе его занятий, наделял нужными или полезными книгами тотчас или спустя несколько часов, иногда несколько дней. Иногда и он сам любопытствовал пообстоятельнее рассмотреть то дело, каким интересовался студент. Иногда интересный вопрос требовал многих справок по специальной литературе на разных языках. Горский по разным изданиям пересматривал все, относящееся к делу, и за собой вел любознательного студента, предлагал ему прочитать и немецкую книжку, и новогреческую, и сербскую рукопись, писанную глаголицей, изданную со всеми учеными аксессуарами, иногда же рекомендовал заглянуть и в сирский текст какого-либо издания». Понятно, какое ободряющее влияние оказывало это на студентов. Иногда А. В-ч сам шел в студенческие номера вечером, во время занятий. «Переходя от стола к столу, от конторки к конторке, из номера в номер, А. В-ч останавливался у каждого студента и беседовал с ним об его работе»⁵⁸⁶. Так он будил и направлял молодую мысль.

Но главным средством для знакомства А. В-ча с студентами и влияния на них было руководство при писании сочинений и разбор их. Будучи профессором, А. В-ч на старшем курсе давал одно или несколько месячных сочинений по церковной истории. Когда с 1842 г. введены были так называемые курсовые сочинения, его предмет был особенно популярным, и по нему много писалось курсовых сочинений. «На третьем году академ. курса одно из сочинений всегда писали на тему из церковной истории, по назначению А. В-ча», говорит Н. И. Субботин⁵⁸⁷. Сочинением этим всегда занимались студенты с особенным вниманием, и здесь-то в первый раз приходилось испытывать, с какой готовностью давал он нужные советы, пособия и указания для назначенной работы. Студентов, с особенным успехом написавших сочинение, он имел обычай потом приглашать к себе и беседовать с ними по поводу их работы. Тут большей частью определялось, кто будет писать ему и «курсовое» сочинение, как называли тогда сочинения «на степень». Трудное было это дело. Самые темы для сочинений были не из легких, касались новых, неисследованных вопросов. Из переписки Горского с Невоструевым видно, что студенты с рекомендательными письмами А. В-ча отправлялись в Чудов монастырь, и здесь, в кельях Кап. Ивановича или комнатах письмоводителей, читали рукописи. Так работал Ник. Кир. Соколов, писавший о патр. Иове, или В. Нечаев, писавший о св. Димитрии Ростовском. Другой раз А. В. просил Невоструева прислать тетради описаний прологов, чтобы это хоть сколько-нибудь помогло «бедному студенту, у которого совсем не было пособий!» Студента писавшего ему сочинение, Горский не просто снабжал источниками, а заваливал книгами, наделял рукописями. Если догадливый студент редко встречался с строгим и требовательным профессором, то последний нередко вызывал его к себе. «Нередко был вызов: «Пожалуйте к о. ректору», говорит А. П. Смирнов⁵⁸⁸. Являвшийся обыкновенно встречаем был вопросом: «Имели ли в виду такого-то и такого автора», и уходил нагруженный книгами». Горский не сразу давал студенту все нужное, а старался приохотить его к работе, постепенно вводил в понимание вопроса. «Снабжая студента щедрой рукой всякого рода пособиями для ученых работ, пишет дальше А. П. Смирнов, «папаша» был вместе с тем своего рода и оригинальным скупцом. Желая заставить работающего обозреть предмет с возможной полностью и с различных сторон, он заставлял студента читать толстые книги, чтобы из них воспользоваться несколькими строками», научиться лучше читать немецкие книги и часто тогда, когда студент «кончал уже сочинение, и близилось время представлять его, присылал книгу самую нужную, самую главную в решении вопроса. Но силы были утомлены, времени не хватало. Не совсем нравилось нам это своего рода ученое мучительство». Когда студент знакомился с вопросом, он «должен была предварительно развить данную ему тему в подробный план и представить А. В. для одобрения. Эти конспекты Горский рассматривал внимательно и строго, нередко не соглашался с автором, исчеркивал его план, исправлял и возвращал студенту. Без этого последний не мог с спокойным сердцем приниматься за работу, ибо исправление плана часто вело к тому, что приходилось менять его, бросать в огонь уже исписанную часть работы. Но и исправленный план не всегда выдерживался. «К концу года обыкновенно оказывалось необходимым изменить его, и сам наставник старался облегчить это дело студенту, работая во всю мочь. Это, конечно, затрудняло студентов, но вместе с тем возбуждало их, вызывало строго серьезное отношение к делу»⁵⁸⁹. Такая помощь, особенно в сочинениях, предназначавшихся для чтения на конференции, представления митрополиту и для печати, была очень существенная и до неузнаваемости изменяла труд студента. Сохранились исторические данные, из которых можно видеть, что некоторые сочинения, напечатанные с именем различных авторов, написаны почти всецело А. В-чем. Вот некоторые из них. Изданная в 1834 году брошюра Павла Фивейского (впоследствии Платона, архиеп. Костромского): «Взгляд на историю русской Церкви», написана, по свидетельству П. С. Казанского⁵⁹⁰, которое подтверждается самым содержанием и изложением книги, под сильным руководством А. В-ча. Под его же руководством и руководством преосвященного Филарета Гумилевского написаны сочинения: Мухина Алексея: «О праздниках, совершаемых в честь Богородицы», и Руднева Николая: «О ересях и расколах»⁵⁹¹. О последнем А. В-ч сам писал своему другу Евсевию Орлинскому: «Со своей стороны мне нужно окончить с студентом сочинение на задачу Румянцевскую, большое, во многих частях любопытное, но в целом широко растягивающееся, смешивающее старое с новым, не всегда твердое в своих предположениях. Если бы я был в Москве, сходил бы к Погодину или нет, лучше к Полевому, поговорил бы с ним, с ним бы посоветовался, как решить некоторые вопросы, относящиеся к этому предмету». При очень значительном участии А. В-ча написаны еще книги: «История Флорентийского собора», Ивана Остроумова, магистра XIV курса, изданная в 1847 г., и «Свят. Димитрий, митрополит Ростовский», Вас. Петр. Нечаева, изданная в 1849 г.

В архиве Горского сохранился черновой экземпляр сочинения Ив. Остроумова (нет только конца), который очень сильно исправлен рукой А. В-ча. П. С. Казанский, проф. Н. С. Тихонравов и другие приписывают эту «Историю Флорентийского собора» перу А. В-ча. Филарет Гумилевский 28-го марта 1847 г. писал ему: «Вчера получил и вчера же с удовольствием прочел о Флорентийском соборе. Статья очень хороша, предмет разобран дельно и отчетливо. С этой статьей не стыдно показаться в люди. Ошибаюсь ли я, думая, что это работа друга моего, который так скромен даже перед другом»⁵⁹². Высокие достоинства труда обратили на себя внимание ученых не только в России, но и за границей. 3-го марта 1864 г. Василий Попов писал А. В-чу из Петербургской Духовной Академии⁵⁹³: «Вам по всей вероятности не безызвестно, что князю Урусову угодно было поручить мне перевести на английский язык составленную вами «Историю Флорентийского собора». Труд мой, оконченный уже несколько времени тому назад, вышел из лондонской прессы на Рождестве и очень недавно получен мною в числе нескольких экземпляров». Препровождая экземпляр, он сообщил, что «Ваша история удостоилась лестных отзывов лондонской прессы, которая находит ее интересной в том отношении, что в ней выражается беспристрастный и строго-логичный взгляд православного русского писателя. Книга написана с такой верой и искренностью, которые всегда освежают; ее страницы полезны и поучительны». Еще раньше, как только книга вышла в Лондоне, бывший там родственник А. В-ча Ник. Кир. Соколов сообщил ему 20-го янв. 1862 г., что англичане, как водится, переврали его имя в начале книги, и приводил следующий отзыв о ней журнала: «Union». «Это сочинение вышло из-под пера студента Московской Дух. Академии и переведено сыном священника при посольской церкви в Лондоне (упомянутым Вас. Поповым), Оно служит убедительным доказательством учености той Церкви и той нации, в которой неизвестный никому студент мог написать сочинение с такими достоинствами, которые далеко превосходят наши оксфордские призовые сочинения. Надо заметить, что сочинения на приз поручаются здесь людям, имеющим не только ученую степень, но и ученую репутацию. Таким образом русский Оксфорд перещеголял английский».

Сочинение «Свят. Димитрий, митроп. Ростовский» написано полно, основательно, по первоисточникам, при чем особенно полно исследованы творения святителя. Преосвящ. Филарет Гумилевский и Μ. П. Погодин считали его произведением А. В-ча⁵⁹⁴.

Были и другие сочинения, написанные под руководством А. В-ча, как, например, жизнеописание Тихона Задонского, о котором упоминает преподаватель Нижегородской семинарии Николай Гусев в письме от 15-го марта 1850 года.

Но вот что любопытно. Сохранились известия, что А. В. занимался изучением некоторых других вопросов. Так, в 1-й книге «Москвитянина» за 1846-й г. Μ. П. Погодин, перечисляя, что нужно сделать и напечатать к исполняющемуся в 1847 году 700-летию со времени первого известия о Москве в летописях, писал, между прочим, что «нужна история Московской Духовной Академии, которой занимается Горский»⁵⁹⁵. Или 9-го октября (год не обозначен) ректор М. Д. Акад. архим. Алексий Ржаницын⁵⁹⁶ писал А. В-чу: «Да поможет вам Господь написать руководство для наставников истории отечественной Церкви и да внушит вам ревность к отпечатанию. Радуемся при трудах ваших, надеемся плодов к пользе общей»⁵⁹⁷. Неизвестно, были ли какие-нибудь плоды от таких занятий и использованы ли они, но только ни печатных произведений подобного рода с именем Горского нет, ни каких-нибудь материалов и бумаг в его архиве не сохранилось.

Не одним только студентам или кандидатам, писавшим на степень курсовое сочинение, помогал А. В-ч. «После студентов за советами и пособиями в своих трудах чаще всего обращались к А. В-чу сами преподаватели, особенно молодые, только что оставленные на службе в должности бакалавров по тогдашнему названию. Доселе с благодарностью вспоминается то живое участие, с каким он принимал всякую подобного рода просьбу, пишет Н. И. Субботин. Случалось по соседству прийти к нему ночью за какой-нибудь справкой, за разрешением встречавшегося затруднения, и, если нужной книги не было у него под руками, он накидывал немедленно на плечо свою шинельку, брал фонарь (а то и без фонаря), бежал в библиотеку, вынимал из шкапа (иногда ощупью) и приносил требующуюся книгу» ⁵⁹⁸.

Сделавшись ректором, он посещал лекции профессоров, присутствовал на экзаменах. На последних он, следуя примеру митр. Филарета, иногда «не считал неуместным вразумить и самого наставника». Без совета и благословения его наставники Академии, даже старейшие из них, не печатали своих трудов.

Так влиял в стенах Академии на студентов и профессоров А. В-ч. Сорок слишком лет трудился он здесь, отдавая все силы и знания родной для него Академии, был ее руководителем. Лучшие из ее питомцев признавали и признают это, гордились тем, что им пришлось пройти «школу Горского».

Уже в первые годы службы А. В-ча ректор Филарет (Гумилевский) писал ему: «На тебе важная лежит ответственность за направление целой Академии⁵⁹⁹. Твое влияние должно быть сильнее всех потому, что ты сильнее всех до одного из нас» (я никому не люблю льстить, а тебе и нет нужды). Это влияние А. В-ча скоро сказалось в жизни Академии. До 30-х годов здесь была в ходу философия и формально-богословское направление, но Филарет Гумилевский, а особенно А. В-ч произвели переворот в постановке учебного и ученого дела в Академии, обратив внимание студентов на изучение истории Церкви.

17-го октября 1864 г. еп. Платон Костромской (Фивейский), недовольный тем, что в исторической записке о пятидесятилетии Академии не упомянуто о преосв. Филарете Гумилевском и А. В-че, писал последнему⁶⁰⁰: «О первом можно без застенчивости сказать, что с него началась новая эпоха для Академии, а о вас можно бы и должно было сказать и прикровенно, не называя имени, но изложив обстоятельства и ход и раскрытие исторического направления в Академии».

Сорок лет прошло после смерти А. В-ча, но память о нем и заветы его не забыты Академией и ее питомцами. Ревностное занятие сочинениями, которыми славится Моск. Дух. Академия, – это тоже следы влияния Горского. На одном листе, хранящемся в архиве, А. В-ч набросал свои мысли по поводу реформы Академии. Здесь он вооружается против формального деления на факультеты, советует студентам изучать не все науки, но существенное в них, стоит за то, чтобы сделать курсы одногодичными, с экзаменами, и добавляет: «В будущем устройстве Академии нужно поддержать в академическом образовании особенное упражнение сочинениями». Один из достойных младших сотрудников его, ныне почивший уже, Васил. Осипович Ключевский 14 лет тому назад закончил свои воспоминания о Горском такими словами: «Я не могу не пожелать, чтобы голос А. В. был краеугольным камнем академического исповедания».

Стенами Академии не ограничивалось влияние А. В-ча на своих учеников. Уезжая отсюда, они не порывали связи с своим учителем.

По уставу 1814 года от академического правления зависело назначение наставников в семинарии и рекомендации кандидатов на высшие семинарские должности. Множество писем показывают, что голос А. В-ча часто имел в этих случаях особенное значение, и благодарные наставники семинарии выражали признательность своему покровителю.

Мало того, пример Горского, его наставления служили для них руководящим началом в жизни и деятельности. «Проходя должность наставника в семинарии, сохраняю, как святыню, все ваши дорогие наставления, обратив их в неизменные правила жизни», писал А. В-чу 25-го авг. 1872 г. преподаватель Пензенской семинарии Ал. Успенский⁶⁰¹. На местах своей службы, в семинариях, они старались вести дело и учить своих питомцев так, как делал и учил их Горский. Через преподавателей взгляды и приемы А. В-ча распространялись по учебным заведениям России. Это было, если удобно так выразиться, обычное бессознательное подражание учеников учителю.

Но научное руководительство простиралось дальше. Часто А. В-ч оказывал очень существенную помощь своим ученикам. В Академии ученики А. В-ча привыкали во всех затруднительных случаях обращаться к нему за помощью, и эту привычку сохраняли по окончании курса. Поводов же для этого было много. В критическом положении иногда оказывался молодой кандидат или магистр, профессор семинарии. Он должен был учить других, а сам сознавал свою слабость и неподготовленность. Наука, особенно церковная история, была не разработана, литература скудна, нужных книг не было, а требования программ и высшего начальства были обширны. В Казани первый бакалавр русской церковной истории Григорий Елисеев мог найти только десятка четыре или пять печатных изданий первоисточников летописей и актов, а ректор⁶⁰² требовал от него прочитать даже синодальный период⁶⁰³. Возьмет такой наставник книги и программы, сравнит их, почитает и убедится в печальном состоянии своей науки. Время не терпит, нужна «скорая» помощь, и он шлет горькое и слезное письмо к А. В-чу, осаждает его просьбами, справками. Начинается переписка относительно классных недоумений, разочарований, надежд самого разнообразного содержания. По ней можно судить, как руководил своими учениками и помогал им А. В-ч на местах их службы.

Один из питомцев Горского, о. Иоанн Троицкий, в начале 50-х годов был назначен преподавателем Ярославской семинарии и обратился за помощью к А. В-чу. Получив от него программу, он не смог справиться с ней, и перед началом учебного года, 12-го августа 1852 г., жаловался своему руководителю, что некоторые пункты программы, относящиеся к истории русской Церкви, им не разработаны, просил источников и указаний, как поступить. Скоро кроме преподавания в семинарии о. протоиерей должен был читать церковную историю в Демидовском лицее; все это требовало солидных знаний и напряженной деятельности. Не успевая сам справиться с делом, он часто пишет к Горскому, просит его указаний. 8-го дек. этого же года он, в письме к А. В-чу, отметил те вопросы, по которым нет книг и пособий, и просил помощи. На его письме между строк А. В-ча карандашом отметил нужные русские и иностранные пособия и, вероятно, сообщил о них в Ярославль. Но это не удовлетворило лицейского профессора. После рождественских каникул, перед началом занятий по истории русской Церкви, о. Троицкий пишет новое письмо в лавру 9-го янв. 1853 г. Перечислив, едва не в 3-й раз, свои пособия, он добавляет: «Ныне я остановился на истории российской Церкви. Не знаю, встретится ли в ней что-нибудь для меня неизвестное; если встретится, то позвольте обратиться к вам с покорнейшей просьбой о пособии. Для отечественной Церкви у меня только два пособия – история преосв. Филарета и история Муравьева. Есть под руками и несколько летописцев. Не знаю, удовлетворят ли они вашей программе». Опасения сбылись. 26-го янв. того же года о. Троицкий просил книг и писал А. В-чу: «Если вы мне не поможете, в Великий пост я с голоду погибну. Надобно будет довольствоваться одними сухарями преосв. Иннокентия; они и мне уже давно надоели, а студенты мои просто не станут кушать. Избавьте пресловутый наш лицей от предстоящей голодухи! Ради Бога, помогите»⁶⁰⁴! Нельзя допустить, чтобы А. В-ч не исполнил этой слезной просьбы во имя Христа!

О. протоиерей Троицкий, взывая о помощи, сам боролся и трудился как мог. В других случаях дело делалось проще. Не справившись после некоторых попыток с пособиями, или предвидя неудачу заранее, молодой наставник запасался лекциями Горского. Об этом свидетельствует, например, письмо Григория Елисеева⁶⁰⁵. Этот магистр XIV курса, ревностный ученик А. В-ча, по его просьбе занимавшийся в чудовской библиотеке, был назначен первым бакалавром русск. церк. истории в Казанскую академию. Дело было трудное для молодого ученого, и он обращается за советами и указаниями к своему учителю. Последний прислал ему реестр книг и пособий по его классу. Елисеев перебрал скудную библиотеку вновь открытой Академии; мало нашел здесь он рекомендованных пособий. Дело к тому же осложнилось: ректор потребовал, чтобы прочитана была история Церкви и за синодальн. период. Нужно было как-нибудь помочь делу, и Елисеев отправил к А. В-чу перечень своих пособий с такими приписками: «Приношу вам мою благодарность за реестр пособий по классу русской церковной истории и канонического права». Подробно перечислив свои пособия, он пишет: «Подробно описал я вам все источники по своим предметам, чтобы вы – о чем просил вас прежде и теперь прошу – потрудились поименовать мне: какие еще нужны пособия по истории русской Церкви с первых времен до основания Свят. Синода и для времен Свят. Синода (о. ректор здешний требует, чтобы прочитана была история и времен Синода), равным образом, какие нужны пособия по каноническому праву». Из дальнейших слов письма видно, что Елисеев давно мечтал и теперь просил об ином пособии, более относящемся к делу. «Через Ипполита Михайловича⁶⁰⁶ просил я у вас, А. В-ч, ваших лекций на период патриаршества – и они, по получении от вас, были сданы для переписки в Вифанию, но вскоре Ипп. Михайлович известил меня, что в Вифании, несмотря на все усилия, не могли переписать их по причине связности и нечеткости вашего письма. Нельзя ли будет на время послать мне их сюда в Казань? Сам я разберу вашу руку». Это была просьба о вознаграждении за занятия книгой Кариона Истомина, – и дорогую плату получил Елисеев! 23-го янв. 1846 г. он писал А. В-чу: «Благодарю вас за присылку ваших лекций из патриаршего периода. Листиков ваших о патриаршестве не посылаю еще, потому что, хотя и пользовался уже ими при чтении, но не имею списка с них, который непременно сделаю для себя в масленицу, а подлинник возвращу вам на 2-й неделе Великого поста». Переписка продолжалась, и Григорий Елисеев все более и более увлекался изучением русской истории.

Так «листики» А. В-ча помогали читать лекции бакалавру Казанской Академии, да и не ему одному. Трудно перечислить, скольким наставникам помогал Горский, скольких студентов избавил он от печальной необходимости питаться сухарями преосв. Иннокентия или прямо страдать от голодухи. Друг А. В-ча, Евсевий Орлинский, будучи ректором Петербургской Духовной Академии, 12-го Мая 1847 г. просил у А. В-ча: «Дайте мне ваших записок о жизни Иис. Христа. Конечно, вы своих записок не должны давать, а позвольте списать и, конечно, сделаете это без опасности пропустить притом экземпляр и на сторону. Можете давать тетрадками и не по порядку. Писец может и не догадается, что и для чего. А для чего мне? Между прочими целями и для того, чтобы, если вздумаю читать с объяснением Евангелие, удобнее и связнее или обстоятельнее делать замечания»⁶⁰⁷.

По запискам А. В-ча читали церковную историю в Смоленской семинарии. 1-го ноября 1836 г. учитель этой семинарии Христофор Бальбуциновский⁶⁰⁸ благодарил А. В-ча за то, что записки уменьшили тяжесть его труда почти наполовину и просил прислать новых тетрадей, чтобы ему позаимствовать из них историю разделения церквей, первых пап и реформации. Немного спустя, 16-го февр. 1837 г., он же писал Горскому: «С высочайшей моей благодарностью возвращаю вам исторические труды ваши. Извините что поздно. Думал было на окончательную переписку записок ваших посвятить святки, как время свободное от дел, и потому предполагал было отослать их к вам как раз по прошествии этих зимних вакаций, но проповедь на Крещение помешала»⁶⁰⁹.

Все означенные преподаватели выписывали лекции прямо от А. В-ча, другие же вели дело помимо его. Они сами записывали лекции в академической аудитории, списывали у других, брали экземпляры у товарищей, припоминали после чтения Горского. В библиотеках Импер. Москов. Дух. Академии и Московского Румянцевского музея сохраняются по экземпляру тождественных между собой лекций А. В-ча, записанных за ним студентами. Был в свое время подобный экземпляр и в Петербургской Академии, как показывает любопытное письмо о. Иоанна (Соколова). 23-го Августа 1845 г. он писал из Петербурга: «Милостивый государь А. В-ч! не знаю, как покажется вам содержание этого письма: обаче, благожелая вам, отверзу уста. Досюда дошло, а досюда все доходит, что в Московск. Дух. Академии история церковная читается неправославно. Не только не в духе православной Церкви, но даже и прямо по книгам лютеранским и рационалистическим. Недавно это сказано было в полном заседании состоящего здесь при Академии Ученого Комитета (которого я член) при А. П. Карасевском⁶¹⁰, ректоре Киевском Димитрии⁶¹¹ и при многих других лицах. Я защищал вас известной мне вашей благонамеренностью и усердием к православной Церкви, на что и пресв. Афанасий⁶¹² сдался. Во всяком случае, решившись писать вам об этом, думаю, что вы не замедлите принять надлежащие меры к отвращению подобных замечаний, а для сего советую вам, со своей стороны, обратить внимание на составляемые вашими студентами записки церковной истории в классе со слов ваших. Этих записок экземпляр есть и в здешней Академии. Теперь в комитете у нас составляется проект преобразования учебной части во всех духовных заведениях; скоро пойдет в дело. Между прочим, несколько замечаний относится и к преподаванию церковной истории, даже предначертан самый план для науки»⁶¹³. Проф. Дим. Феодор. Голубинский рассказывал, что в 1852–54 гг. он записывал лекции А. В-ча. Когда один товарищ его был назначен преподавателем Владимирской семинарии, он выпросил их для своих нужд. После брали эти лекции у него преподаватель Москов. дух. семинарии, впоследствии профессор Харьковского университета Амфиан Стефанович Лебедев, и преподаватель Черниговской семинарии Ляпидевский.

Так широко расходились по России лекции А. В-ча. Ими не только пользовались наставники и учащиеся, но некоторые мысли его попадали в печать путем переработки. 17-го авг. 1870 г. из Киева Филипп Терновский писал А. В-чу, что был на Афоне, и старцы русского Афонск. монастыря, в заботах о благосостоянии обители, издали сказание о жизни Богородицы и думают издать книгу о жизни Спасителя. «На вопрос об источниках для этого труда я говорил о ваших лекциях по новозаветной библейской истории, и старцы настоятельно просили меня убедительнейше умолять вас о высылке ваших лекций для снятия копии. Итак, если просьба афонских старцев будет благоугодна перед очами вашими, то благоволите выслать в Киев на имя вашего покорнейшего слуги лекции о жизни Спасителя и все, что сюда может относиться, напр., о Нерукотворенном образе, о новозаветных апокрифах и т. д. По получении лекций я не замедлю снять с них копии для пересылки их на Афон, а подлинник возвратить вашему высокопреподобию. Афонские же старцы впишут вас в число своих благодетелей и будут поминать, пока мир стоит»⁶¹⁴. В этом же 1870 г. 2-го янв. законоучитель Демидовского лицея и Ярославской гимназии свящ. Алексей Лавров представлял свой печатный труд с следующим письмом⁶¹⁵: «Будучи вашим воспитанником и питая к вам всегда глубокое уважение, я счел свящ. долгом, по напечатании слабого труда своего, почтительнейше предложить вам экземпляр его. Покорнейше прошу вас принять это от меня как знак постоянного, глубокого моего почтения к вам и, вместе, искренней признательности за те дорогие сведения по церковной истории, какие мы, воспитанники ваши, имели удовольствие получить от вас и какими отчасти я пользовался и при составлении означенного моего труда – краткого очерка истории христианской Церкви».

Эти, может быть, и отрывочные сведения дают право сказать, что во многих учебных заведениях России церковную историю наставники читали не только по указаниям, а иногда и прямо по тетрадкам и «листикам» А. В-ча.

А. В-ч помогал не одним только ученикам своим в наставнических трудах. Из сокровищницы его знаний черпали полной рукой нужные для себя сведения как начинающие ученые, так и известные академики; его влияние простиралось на разработку науки в подлинном смысле слова. Горский жил и трудился в эпоху изучения источников, накопления знаний. Люди науки привыкали дорожить памятниками старины, внимательно изучать их. Описание рукописных сокровищ только начиналось, и ученые должны были лично осматривать и изучать их, посещать для этого города и монастыри, которые славились библиотеками. Приезжая в лавру заниматься, они поступали под руководство и попечение Горского. К нему направляли любознательных путешественников и московские ученые и лаврские иноки. Своим ученым гостям А. В-ч не только показывал рукописи и памятники древности, но разъяснял смысл и значение их. Осмотр сопровождался живыми, увлекательными беседами. Для приезжих исследователей, как и для академических профессоров и студентов, Горский был ученым, знающим предупредительным библиотекарем. Так во время изучения рукописей и памятников древности начиналось знакомство ученых с А. В-м, которое деятельно поддерживалось потом. Начальник моск. главного архива Минист. Иностр. дел, князь Мих. Андреевич Оболенский побывал в лавре. 25-го ноября 1846 г. он благодарил А. В-ча за радушие и доставление возможности осмотреть рукописи академической библиотеки. «Ваши умные и исполненные любви к своему предмету беседы надолго останутся в моей памяти», писал он и просил прислать оставленные у А. В-ча в лавре книги, нужные для издания «с его замечаниями»⁶¹⁶.

Изм. Ив. Срезневский посылал к Горскому Никол. Ив. Костомарова, желавшего познакомиться с рукописями волоколамской библиотеки, и писал 12-го сент. 1860 г.: «Кто же лучше вас может и руководить Николая Ивановича в ближайшем ознакомлении с содержанием рукописей, для него особенно важных. При помощи ваших указаний он воспользуется с выгодой и рукописями Академии и Троицкой лавры. А на ваше доброе содействие, конечно, он может надеяться». Дальше Изм. Ив. сообщал, что, странствуя, он привез поклоны А. В-чу от западных славян, особенно чехов. «Мне приятно было узнать, что имя и труды ваши там высоко ценятся»⁶¹⁷.

Николаю Саввичу Тихонравову, по рекомендации Погодина, А. В-ч показывал рукописи, имеющие отношение к истории русской словесности⁶¹⁸.

Ф. Буслаев посылал к А. В-чу Петр. Алексеевича Бессонова – первого кандидата, такого, каких давно уже не бывало, и просил, в письме от 8-го Июля 1851 г.⁶¹⁹ извинить, что иногда отнимает у А. В-ча дорогое время. «Что делать, настоящая тому вина в вас самих. Ученые заслуги ваши так высоко ценятся у нас всеми, что я никак не мог и г. Бессонову отказать в удовольствии представить его вам и просить вас обратить на него свое внимание», писал он и сообщал, что и впредь, вероятно, будет злоупотреблять его снисходительностью. «Только в том случае мне не совестно будет и еще когда-нибудь представить вам кого из наших молодых ученых, жаждущих познания, когда вы вообще не будете с ними церемониться, т.е. будете делать так, чтобы они не отнимали у вас времени».

Двадцать слишком лет спустя, в 1874 г., этот же Бессонов направил к А. В-чу Бреславского профессора Неринга, страстного любителя палеографии, который желал познакомиться с рукописями академической и лаврской библиотек⁶²⁰. Сами Срезневский и Погодин часто приезжали в лавру и изучали ее сокровища. Летом 1858 г. Изм. Ив. жил в бакалаврском корпусе и мог пользоваться рукописями ночью⁶²¹. Эти примеры показывают, что редкий из ученых посетителей лавры обходился без помощи Горского.

Но это было началом труда. В короткое время пребывания в лавре серьезный исследователь мог только немного познакомиться с рукописями. Он и после отъезда нуждался в справках из них. Другие ученые не могли лично побывать у Троицы. Они только читали и слыхали о ее сокровищах и, не имея возможности лично изучать их, нуждались в справках и выписках из них. Те и другие обращались к А. В-чу. Хорошо еще, если они указывали, из какой рукописи и какое место им необходимо или просили прислать рукопись или выписку из нее. Часто исследователь и сам не помнил точно откуда и что ему нужно и просто просил поискать, сделать нужную по ходу занятий справку, указание. Множество писем показывает, что с такими просьбами обращались к А. В-чу ученые с разных концов России.

2-го ноября 1845 г. В. М. Ундольский просил у А. В-ча описания некоторых рукописей академия, библиотеки, так как в это время составлялся каталог их, спрашивал, какой состав славянских сборников и есть ли похожие на греческие. Подобные просьбы повторял он не раз. 23-го января 1848 г. он просил у Горского выписок из рукописей синодальной библиотеки; на это 25-го января А. В-ч отвечал, что не решается послать выписок, ибо ему самому дозволено пользоваться рукописями не для того, чтобы он опубликовывал все, что найдет, а может опубликовывать только с надлежащим объяснением⁶²².

В упомянутом выше письме от 8-го июля 1851 г. Ф. Буслаев писал Горскому: «Благодарю вас тысячекратно за выписку из сборника о наших древних преданиях. Она была мне необходима для моего сочинения об эпической поэзии, которое печатается в «Отечественных Записках». Когда выйдет в свет, прошу вас прочитать и сообщить ваши замечания. Теперь печатаю в Москве во 2-м томе архива Калачова пословицы русские, числом до 3000 (не вошедшие в издание Снегирева). Большая часть взята из старинных сборников. Нет ли у вас каких пословиц старинных или поговорок, тоже старинных, выписанных из сборников? Много обяжете, если сообщите. При пословицах печатается у меня и лингвистическое о них рассуждение».

5-го ноября (1860 или 1861 г.) Осип Бодянский просил А. В-ча приказать сделать списки с некоторых статей рукописей перенесенной в Академию Волоколамской библиотеки, в которых говорилось о свят. Кирилле и Мефодии, добавляя, что он «решился издать все, что только мне известно и доступно из памятников о наших апостолах». Бодянский указал 6 списков, против которых в письме рукой А. В-ча отмечено, в какой рукописи находится известная статья и на каком листе.

В подобных случаях А. В-ч или отсылал рукописи или указывал, что нужно выписать; выписками занимались письмоводители и студенты. Ник. Калинников, окончивший курс Академии в 1862 году, свидетельствует, что он делал подобные выписки для Костомарова, Бодянского, Тихонравова и Пальмера и за разъяснением недоумений обращался к А. В-чу⁶²³.

Гораздо больше хлопот и трудов доставляли Горскому короткие и простые, по-видимому, просьбы исследователей, когда они просили поискать, справиться; а таких просьб была масса. 29-го сект. 1847 г. Ив. Сахаров, доктор при почтовом департаменте, интересовавшийся стариной, просил у Горского сведений о пяти рукописях лаврской и академической библиотек, желая знать: формат рукописи, почерк письма, число листов, послесловия и другие палеографические и филологические особенности.

Часто обращался с подобными просьбами к А. В-чу Изм. Ив. Срезневский. 12-го января 1857 г. он писал ему, что, занимаясь составлением общего палеографического обозрения наших древних памятников, нуждается в некоторых сведениях о тех памятниках, которые находятся у А. В-ча, и просил сделать снимки с жития Нифонта лаврской библиотеки, Трефология синодальн. библиотеки 6737 г. и еще других, которые ему неизвестны, но, может быть, известны А. В-чу. «Вашими замечаниями, – писал он, – я воспользуюсь, если позволите, от вашего имени», и еще спрашивал, когда написано Евангелие лаврской библиотеки, на котором сохранилась помета 6740 г. Скоро Срезневский объяснил А. В-чу, зачем нужны ему такие справки. 4-го февраля того же года он писал Горскому, что так внимательно собирает послесловия и заметки, где находятся указания на год написания рукописи, для того, чтобы «небольшой свой навык наглядно и почти безотчетно отличать время надписания рукописей и для себя и для других довести до некоторой отчетности». Год спустя этот ученый опять обращается к А. В-чу с подобной просьбой. 22-го мая 1858 года он писал А. В-чу, что Шафарик издал брошюру, в которой доказывает, что глаголица составлена Константином Философом, первоучителем славян, и ссылается на одну лаврскую рукопись толковых пророчеств. Сам Срезневский не был склонен верить этому, но и опровергнуть не мог. Чтобы лучше разобраться, он просил прислать снимок с кирилловских слов рукописи, где встречаются глаголические буквы, добавляя: «И если что еще найдете полезным, то будьте великодушно обязательны – сообщите». В таких случаях А. В-ч сам рылся в рукописях, отыскивал нужные слова, буквы, отмечая особенности, и результаты своих работ отправлял к просителю.

Часто бывали и другие просьбы. Знакомые и незнакомые Горскому исследователи просили у него указаний по разнообразным вопросам церковной жизни древнего и нового времени. Дождем сыпались такие вопросы как из кельи лаврского наместника, так из далекой Сибири и заграницы, от людей разного общественного положения; они касались ничтожных недоумений и трудных, запутанных, щекотливых поручений.

Наместник лавры архим. Антоний в коротенькой записочке от 24-го авг. 1861 г.⁶²⁴ спрашивал, не известно ли А. В-чу имя какого-то святого Ярославской епархии (кажется, Сильвестра), а епископ Ревельский Агафангел (викар. Петербургский) 5-го окт. 1859 года⁶²⁵ слал большое письмо следующего содержания: «Размышляя о судьбе Церкви в России, особенно в нынешнее время, я нередко встречался с следующими вопросами: 1) Необходимо ли требуют канонические постановления, чтобы приходские священники были женатые, и с какого основания и времени утвердился у нас обычай рукополагать не иначе, как когда предназначенный к рукоположению вступит в брак? 2) Есть ли в канонических постановлениях непременное требование, чтобы священники были из детей духовных лиц, и с чего опять образовалось у нас отдельное духовное сословие, совершенно изолированное и замкнутое? Желая иметь вполне основательное разрешение этих вопросов, я решил обратиться к вашему высокородию и покорнейше просить сообщить мне ваше мнение по означенным предметам. Все, что касается святой Церкви в области истории и в области канонического права, вам гораздо лучше известно, нежели кому-нибудь другому». Преосвященный заинтересовал А. В-ча и, вероятно, получил нужный ответ, так как в бумагах Горского сохранилась черновая записка по этому вопросу. И. И. Срезневский интересовался списком сказаний Храбра. В обширном письме, помеченном 15-го февр. 1848 г., он пишет: «Чувствительно благодарю вас за обязательное сообщение списка сказаний Храбра и столько же за ученые замечания ваши к нему, изложенные в письме вашем. Пользуясь списком, я не могу не пользоваться в моем издании и ими, и потому прошу вас убедительно дать на это право с обозначением вашего имени по старому святому правилу: suum cuique. Думаю, что эти замечания, т.е. доказательства тому, что список этот сделан с списка глаголического, и придают ему настоящую цену, как еще один узелок для распутывания в судьбах глаголицы. И вы, конечно, замечаете близость этого списка к спискам синодальной библиотеки, изданным Калайдовичем. Эта близость иногда даже меня изумляет: они расходятся большей частью в массе только содержания, а не в строе выражений; ваш список отличается от синодального некоторыми добавочными фразами». Дальше он делится с А. В-м своими учеными предположениями относительно некоторых выражений сказания: «Суть бо еще живи, иже суть видели их» и «Словеном един св. Константин и письма ныне створи, и книги преложи», и просит его: «Если вы в чем-нибудь не можете согласиться со мною, то подарите меня вашим откровенным отзывом, которым не могу не дорожить».

Митр. Филарет через о. Савву посылал трудные вопросы о земских соборах и участии на них духовенства, – говорим трудные потому, что на одном не изданном листке дневника А. В-ч отметил по этому поводу: «А где взять ответов?». Преподаватель Вятской семинарии иеромонах Стефан⁶²⁶ в письме от 12-го ноября 1846 г. просил его: «Не можете ли вы указать мне лучшие пособия относительно истории и особенностей в учении англиканской Церкви, а о. Иоанн Соколов, занимавшийся в области русского канонического права, спрашивал А. В-ча, как он думает о переводе правил, существовавших до Владимирского собора⁶²⁷. Все это требовало от А. В-ча труда, знаний по самым разнообразным вопросам, уменья найтись, отписать каждому в возможно скором времени, с надлежащей основательностью, а иногда и почтительностью; он должен был свои ответы подкреплять ссылками, цитатами, соображениями. Горский с готовностью исполнял подобные просьбы.

Протоиерея Никитской, на Басманной, церкви Павла Платонова он выручал из затруднения. 30-го янв. 1851 г. о. протоиерей спрашивал А. В-ча, «опытно знакомого с древностями и преданиями Церкви», о том, откуда появились тропарь и кондак препод. Максиму Греку, написанные на одном листе раскольнической рукописи, о которых его спрашивал владыка митрополит Филарет. Для преосв. Леонида, епископа Дмитровского, Горский наводил справки относительно перекрещивания еретиков в России в прежнее время. Этим вопросом интересовался Константинопольский патриарх, и преосвященный просил у А. В-ча сведений. Письмо Леонида от 16-го июня 1872 г. и черновые наброски Горского по этому вопросу сохраняются среди его бумаг. Московский священник Иоанн Виноградов 30-го апр. 1874 г. сообщал А. В-чу: «В творениях Петра Дамаскина, по указанию вашего высокопреподобия, я нашел еще некоторые песнопения, принадлежащие препод. Иосифу Песнописцу». Дальше он сообщал, что в синодальной библиотеке на одной греческой рукописи найдена та самая приписка, которую прислал ему А. В-ч, с обозначением года, найдены слова Петра Дамаскина в Макарьевских Четьи Минеях, где он именуется смиренным иноком и пророком, и добавлял: «Таким образом по благоволительному указанию и разъяснению вашего высокопреподобия я имею несомненное доказательство, что преп. Петр Дамаскин жил позднее VIII века; если бы Господь помог мне воспользоваться вашею милостью к миру лиц, смущаемых статьями Т. Ив. Филиппова!»

Светские высокопоставленные лица, которым приходило желание заниматься вопросами церковной жизни, тоже обращались к А. В-чу. Любопытно проследить один такой случай, изложенный в письме В. Д. Кудрявцева к А. В-чу от 12-го апр. 1861 г.⁶²⁸ Светская дама по одному церковному вопросу обратилась к В. Д-чу, бывшему в это время наставником государя цесаревича. Знаменитый философ оказался не силен в истории и скорее поспешил за помощью к А. В-чу. «Из далекого Петербурга, точно так же как у Троицы, приходится прибегать к помощи вашего знания, чтобы восполнить наше незнание, помощи, в которой вы, вероятно, так же не откажете теперь, как не отказывали ранее», писал он, добавляя, что графиня Антонина Димитриевна Блудова, интересуясь положением христиан в Турции, просила его отыскать акты Ясского собора 1640 г. и Иерусалимского, особенно относительно дела о патриархе Кирилле Лукарисе. В. Д-ч не знал о них и предложил «спросить о сем у лица, специально знакомого с историей Церкви». Графиня одобрила это и просила поскорее написать. В. Д-ч просил нужных сведений и даже списков, сообщая при этом, что граф и графиня Блудовы хотят отправить А. В-ча на Восток для умиротворения тамошних волнений, если не официально – чего не желают обер-прокурор и митрополит московский, – то частным образом. А. В-ч находил путешествие бесцельным; в этом духе он написал ответ, и переписка продолжалась. Так А. В-ч давал ответы по отрывочным вопросам; другие исследователи вели с ним продолжительную переписку научного характера, предлагали ему ряд вопросов, и Горскому приходилось трудиться и работать вместе с ними по тем вопросам, какие интересовали его корреспондентов. Такие случаи нередки, и ученые были настойчивы.

Товарищ А. В-ча по Академии Андрей Смеловский, служивший в Петербурге, работал над исследованием о братьях Лихудах. Сначала он просил А. В-ча сообщить ему краткие исторические сведения о самих Лихудах и сочинениях их, и особенно о риторике Софрония, писанной на греческом языке, также о святогорце Косме и его переводе риторики Лихудовой. Горский ответил на это письмо. Немного спустя Смеловский просил сообщить ему подробное оглавление этой риторики, сведения и источники для суждения о славяне-греко-латинской академии. Нуждаясь в дальнейших справках, он просил А. В-ча⁶²⁹ прочитать некоторые книги, в которых излагается сущность спора о пресуществлении, решить некоторые недоумения о собственных именах (напр., произносить Щегловитый или Шекловитый), и справиться о надписи над гробницей Иоанникия Лихуда в Заиконоспасском монастыре. Черновые пометки на письмах рукой А. В-ча показывают, что он делал нужные справки и отсылал их Смеловскому.

Другой исследователь, Ив. Сахаров, живший в Петербурге, занимался русской стариной. Сначала он долго изучал славянскую Библию и советовался по этому поводу с А. В-м: «Не знаю, как мне вас благодарить за сообщенные вами сведения, – писал он 25-го ноября 1847 г. – Благодарю, благодарю вас, сколько может благодарить человек признательный. Сведения ваши мне очень пригодились к делу». Далее он сообщает А. В-чу, что рукопись академической библиотеки за № 12, в которой помещены книги Пятикнижие – Есфирь, есть Палея; такая рукопись есть в его библиотеке и библиотеке Академии Наук и излагает содержание своего списка. «Палея долго была загадкой, хотя о ней было прямое указание в правилах Иоанна для Якова Черноризца. Сличительные выписки ваши с Лаврской и Волоколамской библиотеками очень поучительны. Теперь еще, основываясь на нескольких списках, можно утверждать, что Библия наша принадлежит по переводу разным лицам. Чем более исследовать о библейских книгах, тем труднее становится вопрос о времени перевода Свящ. Писания. Эпохи IX, X, XI вв. литературы для меня непостижимая тайна. Вхожу теперь в разбор паремийников – не найду ли здесь чего-нибудь. Даже самые апостолы встречаются разных редакций. Кто из Евангелия по дням собрал полный список его? Когда появилось предисловие к Евангелиям с именем Феофилакта – вопросы нетронутые, но очень нужные!» В конце письма Сахаров сожалел, что доселе никто не издал похвального слова Владимиру, Ольге и Борису с Глебом Иакова Черноризца, добавляя, что у него есть один хороший список этого слова.

Немного спустя этот же исследователь, приступив к изучению русской иконописи, спрашивал А. В-ча, есть ли в академической библиотеке иконописные подлинники и какого времени, а также просил сообщить о замечательных образах лавры для составляемой им второй книжки исследования о школах живописи. Когда А. В-ч исполнил такую просьбу и прислал картины-снимки с лаврских икон, Сахаров опять спрашивал⁶³⁰ «очевидца и знатока нашей древности», о каком образе Живоначальные Троицы, написанном для монастыря Живоначальные Троицы, упоминает 2-я новгородская летопись («Полн. Собр. Летоп.» т. III, стр. 161), лаврском или ином? В конце письма Сахаров сообщает А. В-чу, что решено образовать библиотеки при духовных заведениях – передать лаврскую в Академию, а в Синод – центральную.

Другой ученый, И. М. Снегирев, работавший в Москве и составивший свое «Обозрение русского иконописания», посылал его на просмотр к А. В-чу, прося покорнейше отметить, если где что не дописал или переписал⁶³¹. Горский исполнил просьбу, написав ценные примечания исторического характера на исследование того, у кого он сам учился «разуметь эту грамоту, не для нас писанную». Эти замечания были по достоинству оценены Ив. Михайловичем. 29-го мая 1850 г. Снегирев благодарил в письме А. В-ча за то, что тот не изменяет к нему своего благорасположения, и писал: «Увлекшись удовольствием свидания с вами, я забыл спросить вас о том, кто первый назвал митр. Киприана сербом? Если не изменяет мне память, то Максим Грек. У вас под руками его сочинения. Нельзя ли справиться и меня уведомить. Жалею, что не успел посмотреть в Златой Чепи о наших мифах. Князь М. А. Оболенский все делает новые открытия. Он, как сказывал, нашел неизвестные доселе сведения об Иоанне Антиохийском или Малом и о редакции перевода Библии. Я просил его сообщить вам. А. В-ч ответил на письмо, и переписка продолжалась. 5-го апр. 1864 г.⁶³² Снегирев обращался к Горскому с новой просьбой: «Я и прежде с благодарностью пользовался вашими указаниями и советами по предмету исторических исследований, – писал он, – и теперь обращаюсь к вашему высокопреподобию с покорнейшей просьбой сообщить мне сведения, не имеются ли у восточных и западных писателей упоминания о чиноположении в неделю православия, или так называемое сборное воскресение. В патриаршей библиотеке хранится едва ли не первое чиноположение такого действа XIV в., по-видимому, переведенное с греческого, с русскими дополнениями. Полагать надобно, что это началось в Киеве. Этот чин называется также Синодиком, в разных местах его есть разные редакции. Сколько мне известно, он в первый раз напечатан в «Древне-Российской Вивлиофике» 1864г., т. 14-й». На обороте письма А. В-ч отметил, что торжество православия началось в 842 г. – со времен второго восстановления православия, древний чин описан Монфоконом, – половина XI в., – в описании Коаленевской библиотеки. Это основа. Дальнейшее развитие в служебной греческой Минеи, изданной в 1820 году в Венеции. Наши списки оттуда много заимствовали, но оставили многое не переведенным, и потом сами греки у себя дополняли, о чем мы не знаем.

В постоянной переписке находился с А. В-м Тертий Ив. Филиппов. Он обращался к Горскому за советами и указаниями в своих ученых нуждах. Задумав приступить к изучению церковной истории, он просил А. В-ча: «Помогите мне своими мудрыми советами, как поосновательнее и без пропусков познакомиться с историей Церкви (общей)? С чего начать чтение и в каком порядке его продолжать?» Тертий Иван, был близок к обер-прокурору Свят. Синода, и последний через него спрашивал мнения у Горского по разным вопросам. В сейчас упомянутом письме (от 10-го дек. 1857 года) Т. Ив., вероятно по поручению обер-прокурора, спрашивал А. В-ча: «Не можете ли вы мне сделать одолжение познакомить меня, хотя вкратце, с тем, какие дела, касающиеся истории русской Церкви, хранятся в Московском архиве старых дел, и не требуют ли эти дела каких-либо издательских предприятий? И как бы нужно взяться за дело, чтобы явить эти дела миру⁶³³?» Через год после этого, 7-го окт. 1898 г., Т. Ив. спрашивал А. В-ча: «Какие сочинения русских древних писателей, остающиеся в рукописи, понужнее издать?» В этом же году, получив курсовое сочинение Евгения Голубинского «об образе действования православных государей римских», Т. Ив. писал о желании графа напечатать его и спрашивал (письмом от 25-го ноября 1848 г.), справедливо ли Хомяков в своей книге, написанной по-французски, приписывал большое участие мирянам в делах Церкви⁶³⁴. Когда в 60 годах распространились слухи о желании болгар устроить у себя патриаршество, Тертий Ив., в письме от 6-го мая 1860 г., по приказу обер-прокурора, желал узнать от Горского: 1) о степени Терновского патриарха и его правах, 2) спрашивал, как думать о преимуществах, данных Ахридскому архиепископу Юстинианом, 3) что известно о событиях 1767 года, о которых часто упоминают болгары, и 4) кто и как учреждает патриаршество. Сохранились черновые наброски ответа, посланного Горским Филиппову. В конце этого года появилась статья в «Православном Собеседнике», затронувшая вопрос о нашем отношении к грекам, и граф Алексей Петрович поручил Филиппову навести справки у А. В-ча, как в течение истории изменялось наше отношение к грекам (письмо Филиппова от 14-го янв. 1861 г.)⁶³⁵.

В других случаях Т. И. Филиппов спрашивал советов и указаний А. В-ча, делился своими мечтами и сомнениями. «Сделайте милость, просветите мое невежество, – писал он 9-го сент. 1861 г., – какие наиважнейшие сношения у России были с восточными патриархами за время Алексия Михайловича? Нельзя ли мне на страничке написать, где бы об этом прочесть так, чтобы не сделать важного промаха». В письме от 6-го авг. 1874 г., сообщая А. В-чу, что дело по устройству библиотеки прошло в Синоде так, как представила Академия, Филиппов в горячих выражениях излагал свои мысли об единоверии и доказывал необходимость созвания собора. Раньше, в письме от 8-го сент. 1870г., Терт. Ив., сообщая А. В-чу о своих ученых трудах, которые некоторым понравились, что способствовало в Филиппове утверждению самомнения, добавлял: «Кроме вас его разрушить некому, а потому прошу вас усерднейше еще явить мне знаки вашей любви и обличить меня в том, еже аще что не дописал или переписал. Если же, паче надежды, мое изложение дела, доводов и видов на будущее оказалось согласным с вашим воззрением на предмет, то не лишите меня радости и наслаждения единомыслием с вами». Эти краткие указания свидетельствуют, что речь Т. И. Филиппова, произнесенная им вскоре после смерти А. В-ча ⁶³⁶), была выражением любви и благодарности ученика к своему учителю и руководителю.

С просьбами об указаниях и советах обращался к А. В-чу и Андрей Никол. Муравьев⁶³⁷. Он задумал составить жизнеописание патр. Никона, сообщил об этом А. В-чу и просил его советов и указаний, в письме от 9-го января 1860 г., как найти, наприм., жизнь Ртищева, Елеазара Анзерского, как уловить историческую нить царствования Алексия Михайловича. Горский скоро исполнил просьбу. 19-го янв. 1860 г. Муравьев писал ему: «Сейчас получил я вашу рукопись о Никоне и земно кланяюсь за скорое исполнение моей просьбы; в кратком письме вашем нашел я себе достаточное указание, потому что у меня собрано довольно материалов о Никоне (и перечисляет их). Об одном прошу меня уведомить, где можно заимствовать о неудовольствиях, возникших до Никона и при нем по случаю учреждения монастырского приказа, и в чем состояли эти прения, а также о школах Чудовских и иных, заведенных при Филарете и Никоне. Еще у меня самого не обрисовался в голове очерк его истории, и я брожу, как в тумане, а начатки покажу вам в мае; жду опять вашего отзыва». Отзыв Горского был справедливый и строгий. 18-го апр. 1861 г. Муравьев посылал ему начатки своей истории Никона, чтобы А. В-ч мог видеть, в каком отчасти летописном, отчасти картинном духе он хотел писать историю; спрашивал, годится ли она и где ее напечатать. А. В-ч, как показывают сохранившиеся черновые записи, подверг ее строгой критике; написал Муравьеву, что теперь необходимо обработанное связное изображение жизни Никона; учил, как с критикой нужно относиться к источникам; указал, что лишне и чего недостает в описании. Критика поразила Андрея Николаевича. Сохранилось его письмо без даты, написанное в это время. Вообще писавший очень неразборчиво, Муравьев на сей раз написал так, что сам А. В-ч карандашом между строк переписал содержание письма. Здесь А. Ник. пишет, что после отзыва А. В-ча у него опустились руки, и он боится продолжать, хотя то, что прочитано А. В-м, было prolegomena; он добавляет, что прочитал письмо Горского митр. Филарету, который советовал продолжать. Переписка продолжалась, и Муравьев не раз обращался к А. В-чу с просьбами указать источники, дать совет, прочитать его сочинения.

Сам приснопамятный митрополит Филарет пользовался указаниями и советами А. В-ча. Письма, печатные и неизданные воспоминания, черновые бумаги, хранящиеся в архиве Горского и в Московской епархиальной библиотеке (где хранятся бумаги митр. Филарета), показывают, что митрополит посылал Горскому на просмотр свои проповеди исторического характера, беседовал с ним по вопросам прежней и современной церковной жизни, спрашивал его мнения по различным возникавшим в обществе вопросам, наприм., относительно исправления Устава Духовных Академий, о гражданском браке, преподавании богословия в университетах, земских соборах и друг.

В архиве Горского сохраняется писанный рукой А. В-ча черновой набросок Устава Общества Любителей Духовного Просвещения; ответ на запрос Академии Наук о высылке Мстиславова Евангелия, написанный А. В-м и исправленный митр. Филаретом, хранится в епархиальной библиотеке. Здесь же сохраняются отзывы на некоторые книги, составленные А. В-м, например, рассмотрение русского перевода слов Исаака Сирина, отзыв о книге «Церковь и мир». По желанию митрополита А. В-ч разъяснял свидетельство о литургии преждеосвященных даров, приписываемое Никите Стифату или Пекторату в его книге против латинян «Об орошении Тела Христова Кровию» и разъяснял напечатанное в одном сборнике письмо св. Феодора Студита к папе Льву III, на которое латиняне ссылались в доказательство главенства папы.

Верно свидетельство Т. И. Филиппова, что «митр. Филарет во многих важнейших вопросах церковного управления, в которых Свят. Синод требовал от него совета, сам искал совета и ученых указаний А. В. Г. и в них находил твердую наукообразную опору для своих правительственных распоряжений»⁶³⁸.

Требовательный к подчиненным, митрополит Филарет благоволил к А. В. Г., отличал и награждал его. Со своей стороны А. В-ч уважал владыку, благоговел перед его умом, часто встречаясь с митрополитом, А. В-ч знал его характер, требования, взгляды и умел вести дело так, чтобы не возбуждать напрасно гнев святителя. Современники, например, свидетельствовали, что из представленных митрополиту ничьи сочинения не проходили так благополучно, как побывавшие у А. В-ча. Но в этом близком общении заключалось испытание для А.В-ча. Он хорошо знал сам и не скрывал от других, что не все его изыскания можно сделать известными для всех. «Для себя я занимаюсь разбором (сочинений Андр. Муравьева); – писал он Погодину⁶³⁹, – как могу и сколько могу, готов сообщить вам свои замечания. Но положение дел наших церковных и мое личное положение не позволяет говорить печатно, что по совести ученый может и должен сказать в своем кабинете». Другой раз, в дневнике под 19 июня 1836 г., сам А. В-ч записал: «Вчера рассказывал ректор (Фил. Гумил.), что владыка в беседе о рассуждениях, между прочим, выразил ему мысль о недостатке у нас сочинений духовных. Ученые духовные наши, говорил он, ничего не пишут. Да и как писать? Что ни будет написано со старанием раскрыть новую сторону в предмете, – все это покажется ересью» ⁶⁴⁰. Конечно, строгий митрополит не мог заставить Горского в тиши кабинета мыслить так, как хотелось начальству, но он имел власть и силу влиять на внешнее выражение его мыслей и допускал это. А. В-ч поэтому никогда не забывал осторожности в словах и на бумаге, мало печатал и то без подписи. Не все понимали эти соображения; друзья обвиняли А. В-ча в сдержанности, уступчивости (а некоторые даже в малоплодности мысли). Особенно горячо пенял ему Μ. П. Погодин. 22-го ноября 1842 г. в обширном деловом письме он, между прочим, писал: «Замечаний на осаду жду. Но зачем вы посылаете их на просмотр в-ке. Это ведь долгий ящик. Я не понимаю вашего страха иудейского? Раб вы что ли? Кто имеет право на вашу мысль и дело? Во всяком случае статья без имени автора никакого вреда причинить вам не может. Такого деспотизма вообразить трудно, или лучше такого восточного подданства. Вы, вы сами виноваты»⁶⁴¹. Другой раз, 20-го октября 1847 г.⁶⁴² Погодин писал Горскому: «Вот клеймо... аго.., аго (sic) семинарского воспитания, рубцы деспотизма, которые самые лучшие и высокие души сгладить в себе никак не могут. Простите моей откровенности! Если бы я не любил вас искренно, то никак не смел бы говорить подобным образом. Пособил здесь и NN тяжестью своего ума и характера! Все московское духовенство как бы заколдовано и дохнуть свободно не может. Жаль, что вы, по той же причине, отказываетесь от участия в добром деле». Бывало, что и осторожность не помогала; владыка иногда говорил с А. В-м очень немилостиво. 22-го августа (год не обозначен) архим. Алексий Ржаницын, рект. М. Д. Академии, запиской предупреждал А. В-ча: «На другие вопрошания (должно-быть, об экзаменах) по письму (Алексия), может быть, и с бранью будет ответ от владыки: не убойтесь выслушать до последнего слова и после сохранно передать мне в той силе, как получили». Бывали и такие разговоры, что слух о них распространялся не только за пределы митропольичих покоев и квартиры А. В-ча, а и за пределы Москвы и посада. 5-го сент. 1846 г. настоятель Волоколамского монастыря и член академич. конференции архим. Агапит (Введенский) писал А. В-чу: «Слышал, что вы получили огорчение от владыки и достаточно обеспокоились. Услышав о сем, я очень пожалел вас и за вас и за себя, потому что эта неприятность случилась вскоре после меня и потому опасаюсь, чтобы вы не заподозрили меня. Но поверьте, свидетельствуюсь Богом, я нисколько не виноват сему, владыка со мной ни слова не говорил. Не огорчайтесь, любезнейший, много, но подавите неприятное чувство вашим мужеством и великодушием и не упадайте духом. Вы знаете владыку, что он щедр на огорчение и скуп на ободрения и благодарности. Знаете также и то, что его огорчение более на словах и не надолго. Потому безо всякого опасения каких-нибудь худых последствий продолжайте с Богом ваше служение и ваши занятия с той же ревностью и в спокойном духе, зная и то, что от тех или других огорчений никуда нельзя уйти и везде их встретишь. А я надеюсь на Господа, что все пройдет благополучно для вас и послужит к вашей славе и вашему счастью. Господь подаст вам за потерпенную скорбь сугубую радость»⁶⁴³. Горский по опыту знал характер огорчений митрополита, и сам иногда утешал тех, кому приходилось терпеть их. К. И. Невоструев в феврале 1850 г., через несколько месяцев после начала описания рукописей, пошел с обычным месячным докладом за январь к митрополиту, и тот, недовольный медленностью, спросил его, «тысячу что ли лет он будет описывать библиотеку». Возмущенный этим Невоструев жаловался А. В-чу в письме от 10-го февр. 1850 г., и Горскому пришлось утешать своего сотрудника. «Владыка всем известный ἔργοδιώκτης⁶⁴⁴, – писал он К. И-чу 14-го февр. 1850 года. – Будем это помнить и дрожать. Думаю, что только неожиданность поразила вас. Вы еще мало знакомы с здешними обычаями. Увидите, что владыка нисколько не изменен к вам своим расположением»⁶⁴⁵.

Указания А. В-ча с благодарностью принимали известные ученые и высокопоставленные лица. Интересно познакомиться, как советы его помогали исследователям, на месте по первоисточникам изучавшим известный вопрос вдали от Горского и даже иногда незнакомым с ним.

Бакалавр Казанской Духовной Академии Григорий Елисеев, много пользовавшийся, как уже указано, советами и записками Горского при чтении лекций, занялся составлением жизнеописания казанских святителей. При работе встретились затруднения. Желая разобраться в них, но скрывая свои планы, Елисеев в письме от 23-го янв. 1846 г. спрашивал А. В., что нужно разуметь под словом род в наших синодиках, только ли родственников известного лица или же и тех, которых известному лицу по благорасположению, знакомству угодно было записать в синодик для поминовения, например, род Гурия. Хитрость скоро была обличена. А. В-ч, не любопытствуя, к чему понадобились эти сведения, собрал справки и отправил в Казань. Известия сразу переменили взгляды молодого ученого. «Приношу вам величайшую благодарность за письмо ваше от 5-го февраля, – писал Елисеев 15-го Февр. 1846 г. – Сообщив ожидаемые мной от вас ответы на некоторые просьбы мои к вам, оно сверх всякого ожидания обогатило меня сведениями, которые в настоящее время в полном смысле неоцененны для меня. Я разумею вашу приписку о первых казанских святителях. Каюсь, что в прошедшем письме я скрыл от вас намерение, с которым спрашивал вас, что надобно разуметь под родом свят. Гурия. Я писал в то время жизнь первого казанского святителя. Последнее ваше письмо пришло в то время, как я кончал свое маранье и хотел нести его к преосвященному⁶⁴⁶. Но приписка в вашем письме невольно приостановила меня. Составляя жизнеописание по старинным рукописным биографиям, здесь сохранившимся, которые совершенно лишены хронологии или, что еще хуже, которых хронология заключена в частицах: вмале, вскоре, чрез много времени и т. д., я, естественно, во многих случаях прибегал к догадкам и настроил довольно блистательных гипотез, подкрепив их обширными примечаниями. Увы! как разочаровало меня ваше письмо, когда я увидал из приписки в нем, что в моих гипотезах нет и тени правды. Надобно было снова большую часть перемарывать, переделывать, вычищать. Бедное знание человеческое! Пишешь, трудишься, просиживаешь долгие вечера, выглаживаешь сведения, – и едва начинает образовываться что-то порядочное, то пять строк каких-нибудь, записанные от безделья простецом монахом, ниспровергают и разрушают почти все, над чем ты трудился. Виноват, впрочем, много сочинитель «Истории Российской Иерархии», который неверные числа, без всякой оговорки, выставляет в своей истории, как бы они были несомненно верные. Так, напр., говорит о свят. Гурии, что в 1522 году он сделан был игуменом Волоколамского монастыря; число это повело меня к весьма многим ошибкам... Между тем обращаюсь с просьбой к вам, А. В-ч. Не заключается ли в вашей старине, которая для печатного света доселе неизвестна и по намекам, не скоро, вероятно, сделается новой, а когда будет стариной, – Бог весть, чего-нибудь еще относительно жизни первых святителей казанских? Если есть действительно таковые сведения и если по вашим соображениям не будет препятствий сообщить мне некоторые из них, то прошу вас покорнейше приложить их при списке с сочинения моего (курсового) о Филарете, который вы хотите прислать мне в непродолжительном времени»⁶⁴⁷.

Пользуясь сам указаниями А. В-ча, Елисеев сообщил «о его особе» своему бывшему учителю, преподавателю Тобольской семинарии А. Сулоцкому, о котором говорил и Горскому. Началась переписка. Сулоцкий интересовался историей Сибири и ее иерархии, своими познаниями делился с А. В-м и у него просил советов и указаний. В далекую Сибирь Горский посылал справки и указания, и тамошний исследователь с благодарностью принимал их⁶⁴⁸.

Получая от А. В-ча указания и справки, исследователи пользовались ими в своих сочинениях, по ним исправляли и дополняли свои труды. Так попадали в свет, в печать крупицы знаний Горского, придавая иногда особенное значение и ценность сочинениям разных авторов. Бывало и так, что ученые немного исправляли их и печатали в виде заметки или журнальной статьи, большей частью без имени А. В-ча. Вот одно из любопытных свидетельств, подтверждающих это. Осенью 1841 г. Андрей Смеловский, по поручению Сербиновича, заинтересовался спором Боровичевского и Савельева. Первый доказывал, вопреки Копитару, что кирилловская азбука древнее глаголической и, вопреки Венелину, что готы не славяне; Савельев же защищал Копитара и Венелина и утверждал, что готы и славяне одно и то же. Смеловский стал на сторону Боровичевского и в письме от 30-го сент. 1841 г. просил А. В-ча сообщить противные Савельеву доказательства, проверить по книгам ссылки этого ученого и вообще подыскать подтверждения мнения Боровичевского. Истина на самом деле, а не по желанию только Смеловского, была на стороне Боровичевского, о чем Горский известил своего товарища, доказывая, что «в Италии готское владычество в XI в. уже не существовало, но его еще помнили, и потому, когда явились здесь славяне, назвали их также «готами». Ответ был ценен и нужен, и Сербинович с Смеловским распорядились им по-своему. 6-го окт. 1842 г. А. Смеловский писал А. В-чу: «В письме вашем от 10-го ноября минувшего года вы выразили желание узнать о последствиях прения моего с г. Савельевым относительно Ульфилова перевода Библии. Получив замечания ваши по этому предмету и краткие сведения о распространении христианства в Паннонии в IV в., я привел их в порядок и, дав им форму рассуждения, сообщил их К. С. Сербиновичу. Замечания понравились К. Ст., и он поместил их в «Журнале Мин. Народ. Просвещения» за декабрь 1841 г... Вы, вероятно, читали..., не знаю, как показалось вам исследование об Ульфиловом переводе Библии и нравится ли то, что оно напечатано. Сербиновичу оно понравилось, и он просит поболее доставлять ему подобных исследований. Под статьей, как вы видели, нет моей фамилии, потому что я этого не хотел, и на обертке декабрьской книжки после заглавия статьи выставлена моя фамилия самим К. Ст. Сербиновичем»⁶⁴⁹.

С некоторыми учеными А. В-чу приходилось вместе работать, заниматься одним и тем же делом. По поручению митр. Филарета Горский и Невоструев составили описание рукописей синод. библиотеки. Труд этот очень обширен; в краткой статье нет возможности изложить его историю⁶⁵⁰, хотя она очень важна и поучительна. На основании описания можно судить о том, как работал А. В-ч, какой огромный запас знаний был у него. История описания может служить, если можно так выразиться, образцовым руководством для составления подобного рода трудов. С другой стороны, она важна вот еще почему.

Над составлением описания рукописей А. В-ч работал вместе с Капитоном Ивановичем Невоструевым. Сохранилась обширная, доселе неизданная переписка между ними, хранящаяся в архиве Горского, и есть много черновых бумаг описания, частью в архиве Горского, а главным образом в Московской синодальной библиотеке. Эти бумаги помогают решить вопрос о том, что сделано каждым ученым, как влиял и учил своего сотрудника А. В-ч.

Кап. Ив. Невоструев, магистр XII курса Моск. Дух. Академии, по окончании курса ее в 1849 г. был назначен в Симбирскую дух. семинарию наставником по классу Свящ. Писания. Здесь он занимался отечественной стариной, рылся в архивах, составлял описания монастырей, которые присылал на просмотр к А. В-чу, поддерживая с ним переписку. Когда митр. Филарет поручил Горскому описывать рукописи синодальной библиотеки, А. В-ч в сотрудники пригласил К. И-ча. Последний с осени 1840 г. до самой своей смерти (скончался 30-го ноября 1872 г.) трудился над этим делом сначала вместе с Горским, а с 1863 г., когда А. В-ч официально, по случаю назначения ректором Академии, сложил с себя труды по описанию, один, пользуясь, однако, его указаниями и руководством.

Невоструев был подготовлен к делу описания своими симбирскими занятиями стариной, но недостаточно. А. В-ч на первых порах разъяснял ему, на что нужно обратить внимание при чтении и изучении рукописей, советовал опускать неважные подробности, в роде описок, перестановок слов, учил, как определять древность перевода и особенности языка, как производить сличения и выборки. Тетради описания, составленные Невоструевым, который жил и трудился в Пудовом монастыре, возвращались из лавры покрытые и испещренные замечаниями, дополнениями, вписками А. В-ча. Многочисленные письма, которые пересылались вместе с тетрадями, полны такими же указаниями и сообщениями. Пересматривая вновь все это, Невоструев мог видеть, что он переписал и чего не дописал, как лучше можно пользоваться теми же данными, которые он сам извлекал из рукописей, как вести дальше дело анализа, изучение рукописей. Эти письма, тетради, поллистики, вшитые и вложенные записочки и личные беседы с А. В-м имели большое значение для К. И-ча. Он совершенствовался, учился, приобретал навык и уменье разбираться в рукописях, с пользой и плодотворно работать. Совместная работа и общение с Горским развили, перевоспитали и усовершенствовали Невоструева. Скромный ученый сначала, Кап. Ив. много потрудился над описанием, составил описание грамот патриаршего архива⁶⁵¹, издал несколько капитальных ученых трудов, чем составил себе имя и приобрел право на внимание ученых лиц и учреждений. Плодотворно было влияние Горского. Но вот еще что заслуживает здесь внимания. Это – особенная деликатность, уменье А. В-ча вести дело так, что руководимый не чувствует помощи. Невоструев трудится вместе с А. В-м, постоянно пользуется его указаниями, но сам не замечает этого, почему склонен приписывать свое развитие и труд, главным образом, своим силам. Об этом свидетельствует все дело описания. Горский всеми силами старается не уязвлять самолюбия Невоструева, наиболее важные наставления помещает в письмах, о содержании которых не знали современники, тем более подчиненные Кап. И-чу письмоводители. Здесь, излагая азбучные истины, подробные наставления, он просит К. И. не обижаться и не гордиться перед ним своей опытностью и познаниями. Но, бывало, Невоструев и обижался. Не обходился общий труд без неприятностей, в которых более всего виноваты были «добрые люди». Во время этих пререканий К. И-ч много говорил о своих трудах и заслугах. Он, пожалуй, прав, только в известном смысле. Влияние Горского было так умело и деликатно, что оставляло руководимого при сознании того, что он трудится самостоятельно. Опытный руководитель не разочаровывает своего сотрудника. В ответных письмах А. В-ч защищается от обвинений, скромно говорит о своих трудах, напоминает о тетрадях и письмах, этих немых и неподкупных свидетелях. Сам К. Ив. скоро убеждался в своей горячности, искренно благодарил своего друга «за во всем руководство», просил не оставлять на будущее время своими советами и указаниями.

Да, письма к К. И. и бумаги описания рукописей показывают, как А. В-ч мог и умел воспитывать ученых.

Напечатана почти вся переписка с А. В-м еп. Филарета Гумилевского. Она показывает, как помогал своему другу в его ученых трудах Горский. Все письма наполнены просьбами поискать источников, сделать справки, написать, что знал А. В-ч по известному вопросу. У преосвященного исследователя под руками были записки А. В-ча, его лекции, особенно по русской церковной истории. В лавру он отсылал на просмотр свои рукописные труды, с просьбой исправить их, – экземпляры печатных произведений, прося замечаний. Познакомившись с этой перепиской, невольно соглашаешься с теми⁶⁵², кто утверждает, что без содействия А. В-ча едва ли бы явились на свет такие труды преосвящ. Филарета, как «История Русской Церкви» и «Историческое учение об отцах Церкви».

А. В-ч поддерживал переписку с известным знатоком русской старины Μ. П. Погодиным⁶⁵³. Отрывки из нее показывают, что Погодин, высоко ценивший ученость А. В-ча, обращался к нему за советами и указаниями, Погодин издавал «Москвитянин», и в этом журнале, уступая убеждениям М. П-ча, А. В-ч надумал помещать некоторые статьи свои под тем только условием, чтобы его имя было известно только редактору: «Для истины все равно, какая бы ни была подставлена литера под статьей, писанной для объяснения ее, А, или В, или N», писал А. В-ч.

Одной из первых статей, которую А. В-ч послал Погодину для отпечатания, была статья о св. Кирилле и Мефодии (так называемые паннонские жития их). Получив рукопись, М. П. 22-го ноября 1842 г. писал А. В-чу: «Благодарность, живейшая благодарность от имени всего славянского ученого мира за исследование, которого недоставало. Шафарик и Копитар, хотя и враги между собой, хвалят. Исследование будет напечатано. Один список Константинова жития я посылаю в Прагу». Статья была напечатана и вызвала среди ученых похвалы автору. 26-го октября – год не указан – Погодин писал А. В-чу: «Да что вы делаете со мной, т.е. с Шафариком, отец и благодетель. Он дожидается Мефодиева жития как ворон крови и пишет ко мне непрестанно, а я все жду от вас и не дождусь». После этого Погодин часто обращался к Горскому в вопросах, касающихся времени Кирилла и Мефодия и начала древней славянской письменности. 25-го сентября – год не отмечен – Погодин сообщал А. В-чу, бывшему уже ректором, что собирается издавать кирилло-мефодиевский сборник, и просил позволения начать его статьей из «Москвитянина». 8-го июня 1865 г. писал: «Вот похвала св. Кириллу в двух редакциях; что вы о них думаете? Напечатать ли их в сборнике нашем обе или одну с указанием разноречий? Прилагаю чистые листы сборника: не сделаете ли каких замечаний, кои можно приложить к концу книги? Не раскрыть ли титла? Покойный Шафарик сильно восставал против печатания с титлами. Чем вы занимаетесь?»

26-го ноября – год не отмечен – Μ. П сообщал А. В-чу, что университет со своим столетием будет праздновать и тысячелетие славянской письменности – по вашему известию Мниха Храбра, и просил: «Не напишете ли вы чего о свят. Кирилле и Мефодии и вообще о предмете или поправьте мне докладную записку публике. Ждем ответа». 20-го апреля (без года) Погодин писал, что Общество Любителей Российской Словесности собирается 11-е мая праздновать торжественным заседанием и просил: 1) отметить отрывки древних житий, которые следовало бы прочитать; 2) написать или придумать чего для большей торжественности дня; 3) составить краткое обозрение жизни св. Кирилла и Мефодия – одни факты, без рассуждений; и 4) отметить характер главных сочинений и рассуждений. Когда Погодин составлял и печатал свою «Русскую Историю», он нередко обращался за указаниями и содействием к А. В-чу лично или через Невоструева, принимал во внимание различные указания и дополнения Горского. 23-го июня (без года) он сообщал А. В-чу: «Наконец, кончил печатание. За все ваши замечания, многоуважаемый и наилюбезнейший А. В-ч, приношу искреннюю мою благодарность. Всеми я воспользовался и по ним перепечатал бывшие у вас на рассмотрении 8 страниц, которые при сем и прилагаю. Взгляните на них и покажите Филар. Александровичу» (Сергиевскому). Вообще Μ. П. часто присылал свои «листики», «кипки бумаг», «заповедные тетрадки», прося исправлений, исключений, замечаний, возражений. Между ним и А. В-м был оживленный обмен мыслей. Погодин иногда увлекался, горячился. Он давал советы А. В-чу, пенял ему за его сдержанность, за то, что Горский по разным соображениям не желал выставлять своего имени под печатными статьями.

Погодин не раз убеждал А. В-ча: «Да принимайтесь за полную, подробную русскую церковную историю. Кому, как не вам писать ее» (Письмо от 22-го ноября 1842 г.). Или: «Принимайтесь за что-нибудь побольше, например, русскую церковную историю; вы, если захотите, подарите ее отечеству» (письмо 15-го февр. 1843г.). Но Горский находил такие работы преждевременными. 30-го октября 1840 г. Погодин просил А. В-ча написать статью о Муравьеве, которого хотел «осадить и посадить в свои сани», или, много позже, предлагал ему поручить кому-нибудь из студентов для выходной диссертации биографию покойного преосвящ. Филарета Гумилевского; но ничего подобного, по соображениям времени, нельзя было сделать.

В одном письме от 31-го марта (года нет) Погодин сообщал, что «успел просмотреть статью преосвящ. Филарета о богослужении. Прекрасно, но все, господа, вы пишете слишком сжато, как будто ощипываетесь, отселе – сухость и сжатость. Так и видишь монахов, у которых сердце бьется как у всех добрых людей, а наружность надевают постную, как черную рясу. Вы простите моей откровенности. Если вы дадите себе и больше, по вашему мнению, воли, расстегнетесь пуговицы на три, то все еще сохраните достаточно благообразия».

Сохранилось несколько писем, в которых Погодин упрекал А. В-ча: «Вы напрасно опасаетесь гласности; вы все сами избаловали своего владыку и приучили к требованиям молчания», и в резких и сильных выражениях отзывался о владыке митр. Филарете. Подобные нескромности редактора «Москвитянина» бывали иногда причиной того, что между ним и Горским «пробегала кошка».

Готовый всегда помочь тому, кто к нему обращался, А. В-ч пользовался особенной любовью ученых. Многие из них, выпуская в свет свои труды, спешили представить их А. В-чу. прося его высказать свое мнение об их достоинствах и недостатках. 15-го июля 1848 г. Ф. Буслаев посылал А. В-чу свой труд о «Влиянии христианства на славянский язык» и писал: «Вы судия в этом деле, и я за великую честь почел бы себе, если бы вы удостоили меня своими замечаниями, которые послужили бы поводом к новым исследованиям и наблюдениям».

19-го апреля 1866 г. Юрий Самарин посылал Горскому для рецензии свою книгу об иезуитах, прибавляя: «Ваше суждение было бы для меня дорого, но не смею вас об этом просить, зная, что вы обременены трудами». А. В-ч дал отличный отзыв о книге.

Князь Мих. Волконский, занимающийся переводом иностранных церковно-исторических сочинений, благодарил А. В-ча в письме от 28-го марта 1868 г. – «за благосклонное внимание ваше ко мне и поощрение в скромном труде моем, по переводу церковной истории; позвольте льстить себя надеждой, что продолжите ко мне ваше благорасположение». Далее Волконский сообщает, что его «старались уговорить здесь переводить Альцога, но и новое издание, которое приобрел, не нравится мне так, как мой Гассе, с которым, вспоминая советы ваши, приучился бороться в тех местах, где он своей философией затемняет смысл русского человека. Будьте так добры, на досуге просмотрите это сочинение, чтобы мне не очень утруждать вас чтением моего перевода, когда, согласно дозволению вашему, приеду к вам во время летней вакации».

4-го марта 1873 года учитель Рязанской семинарии Евграф Смирнов представлял А. В-чу, как знатоку и самому лучшему судии в церковно-исторической науке, свою «Историю Христианской Церкви», учебник, доселе еще употребляющийся в духовно-учебных заведениях.

18-го декабря 1864 г. преосв. Макарий (Булгаков), архиепископ Харьковский, посылал А. В-чу два вновь вышедшие тома своей «Церковной Истории», «как знак глубокого уважения к вашим историческим трудам».

Все эти авторы желали знать мнение А. В-ча и дорожили его замечаниями. Экземпляр с пометками они просили иногда возвратить, обещая взамен исписанной книги прислать новую «Автор прилагаемых книжек⁶⁵⁴, – писал раз А. В-чу П. С. Казанский – письмо без даты, – глубоко уважая вас по вашим трудам, которыми он и пользовался при составлении сих книжек, выразил в письме ко мне желание поднести вам эти книжки с тем, чтобы узнать ваше мнение о них. Автор лично вам не известен и не желает известности своего имени. В часы досуга прочтите книжки и на поле сделайте заметки; взамен такого экземпляра я доставлю вам другой, а с замечаниями передам автору. Сейчас получил я сам книги, а потому не могу сказать ничего со своей стороны о достоинстве. Но думаю, что по своему положению и образованию первоначальному автор не мог избежать значительных ошибок. Но и намерение целуем. Указание погрешностей, может-быть, понадобится для нового издания».

К А. В-чу, готовому помочь каждому, обращались и те, на долю которых выпадала трудная задача писать разбор какой-нибудь книги, самим исследовать известный вопрос или же подыскивать сведущего человека для такой работы. Ректору Курской семинарии архимандриту Никодиму⁶⁵⁵ попала статья князя Голицына о православии, где говорилось об унии с Римом. Он, с письмом от 31-го декабря 1849 г., посылал ее А. В-чу для прочтения и размышлений, добавляя, что сам не может с достаточной полнотой и обстоятельностью отвечать на нее: «Как можете это сделать вы, по известной уже в России вашей учености в истории церковной по преимуществу». Двадцать лет спустя протоиерей о. Василий Нечаев, посылая ему 23-го ноября 1869 г. записку Берцелиуса, писал, что не может отвечать на некоторые его возражения, и просил помочь. Князь Ник. Ник. Голицын, задумавшись о положении Церкви и о папстве, писал 14-го июля 1860 г. А. В-чу, поздравляя его с принятием иерейского сана. «Я вовсе не покидаю мысли, что когда-нибудь будет у нас церковная история России в том смысле, в каком она должна быть писана. Если ее писать в том направлении, в каком она до сих пор писана нашими духовными учеными, то она никогда не разоблачит заблуждений Запада и не выставит в свете Византию. Для того, чтобы победоносно низложить доводы и веру католиков в свою правоту, нужна такая история церковная, которая предполагала бы автора в нейтральном, безотносительном положении к католическому и греческому верованиям. Пусть история, а не автор, покажет заблудившимся их вину и оправдает верных. Голос истории во сто раз громче голоса человеческого. Его послушают и враги, и не раз он примирял враждовавшие стороны. Дождемся ли мы когда-нибудь такого труда? Теперь, А. В-ч, когда колеблется Запад и рушится папство, кажется удобный случай для этого. Следует вам подарить науку богословскую таким трудом – и благотворным и полезным»⁶⁵⁶. Немного ранее Ревельский епископ Агафангел думал назначить премию за образцовое сочинение по церковной истории. Сообщая свои предположения А. В-чу, он просил его советов. 12-го декабря 1859 г. он писал Горскому⁶⁵⁷, что думает предложить желающим написать на русском языке историю христианской Церкви и назначить за это через 15 лет 10.000 рублей премии и всю выручку от продажи истории, изданной на его счет. История должна быть сколько возможно полная и обстоятельно раскрывающая не только все события церковные, труды святых отцов, содержание их творений, развитие богослужебных чинов и прочее, но и все уклонения неправославных исповеданий, латинского и лютеранского. Все вопросы, возникавшие когда-либо в Церкви, должны быть решены в ней вполне удовлетворительно, самое изложение должно быть достойно своего высокого предмета, но вместе с тем книга должна быть доступной для всех читателей, такой, чтобы, прочитавши ее, каждый мог прийти к твердому убеждению, что именно та самая кафолическая вера, которую мы исповедуем, есть вера, проповеданная самим Богом и свят. апостолами, и та самая Церковь, к которой мы принадлежим, есть Церковь апостольская. «Полнота и обширность этого сочинения должны простираться до того, чтобы оно делало излишними все иностранные сочинения этого рода, как-то истории Флери, Неандера и проч. Следовательно, оно должно состоять так же, как и история Флери, не менее как из 20-ти томов. Поэтому и предполагал бы я дать сроку не менее 15 лет».

Просматривая присланные книги, А. В-ч испещрял их замечаниями, не завидовал достоинствам, не скрывал и недостатков сочинений, разъяснял преждевременность и неисполнимость иных мечтаний и предположений. Студент, описывавший библиотеку А, В-ча после его смерти⁶⁵⁸, видел «как та или другая ученая, даже докторская диссертация, сплошь покрывалась заметками, подчерками, ссылками, приписками и пр. с начала до конца. Но хотя бы такие заметки обнаруживали и самые непозволительные промахи авторов, существенные недостатки их специальных исследований, и, пожалуй, могли развенчать их авторитетность, сильный, однако, скромный, критик не обнародовал, даже не обнаруживал таких вещей». За это особенно любили и уважали А. В-ча ученые и охотно присылали ему на просмотр свои труды.

Авторитет А. В-ча был так высок и признан, что ученые учреждения обращались к нему за советом, искали его ученой помощи в разных случаях. Издавало ученое общество памятники старины, – оно просило указаний Горского, приглашало его редактировать издание, написать статью.

23-го марта 1860 г. Ф. Буслаев писал А. В-чу, что, по поручению президента Академии Наук графа Блудова, просит его участия в предпринимаемом Академией издании византийских историков и исторических документов и пособий, частью в греческом подлиннике, частью в древнеславянском переводе. Сначала предполагалось издать в греческом исправленном подлиннике с латинским переводом Георгия Амартола, а потом в отдельном издании – собрание писем и документов византийских императоров. «Критика текста и объяснение будут делом записных академиков», но «нужны соображения для плана предстоящего издания, нужно иметь сведения о том, что у нас есть интересного и важного (особенно в рукописях синодальной библиотеки)... Но вы, как один из первых знатоков византийских источников не только у нас в России, но и между учеными европейскими, без сомнения, принесете своими указаниями значительную пользу для осуществления этого важного предприятия».

В этом же году митрополит Сербский Михаил приступил в Белграде к изданию богослужебных правил в честь святых из сербов и славян и отыскивал богослужебные правила в честь свят. Петки (Параскевы) и свят. Кирилла и Мефодия, доселе еще неизданные. С этой просьбой преосв. Михаил обратился в Петербург к А. Гильфердингу, а последний, 2-го августа 1860 г., написал А. В-чу: «Не будучи в состоянии лично исполнить просьбу сербского митрополита, обращаюсь к вам, многоуважаемый А. В-ч. Мне не нужно подкреплять ее фразами. Я уверен, что если в огромном запасе прочитанного вами материала окажется то, чего желает высокопреосвященный Михаил, вы будете так добры, что прикажете списать и доставить мне».

С подобной просьбой, через Николая Калачова, обратился раз к А. В-чу А. С. Норов: «Председатель археографической комиссии Авраамий Сергеевич Норов, занимающийся приготовлением к изданию «Хождения Даниила игумена» по разным собранным им спискам, зная глубокие сведения вашего высокопреподобия по разным отраслям древней отечественной литературы, поручил мне обратиться к вам с вопросом, – писал 23-го ноября 1862 г. Н. Калачов, – не известно ли вам что-либо о русском путешественнике архимандрите Григентии, о котором упоминается в издании Иоанна Мосха «Луг Духовный». Москва, 1848 г. стр. 257, прим. к главе 39; кто был этот архимандрит, издано ли его путешествие и где можно найти его? Сообщением ответа по этим вопросам, ваше высокопреподобие, крайне обяжете как Авр. Сергеевича, так и археографическую комиссию, которая принимает живое участие в его труде».

В других случаях ученые общества просили и получали от А. В-ча более подробные сведения и замечания, которые принимались во внимание при издании памятников. 7-го мая 1868 года Бычков, представляя А. В-чу начало огромного, предпринятого археографической комиссией, издания Великих Макарьевских Четьи Миней – 1-й выпуск, содержащий 13 дней сентября месяца, – писал: «В этом издании сборника великого московского святителя, которым теперь могут пользоваться все труженики науки и которого многостороннее для нее значение бесспорно признано всеми учеными, комиссией были приняты во внимание некоторые из ваших замечаний. Пользуюсь настоящим случаем, чтобы вновь от ее лица принести вам, милостивый государь, искреннюю благодарность за ваши советы и указания, которые не могли не послужить к увеличению достоинства нашего издания»⁶⁵⁹.

Еще ранее Общество древне-русского искусства при Московском университете собиралось издавать сборник и просило у А. В-ча вклада. Он согласился, но почему-то замедлил присылкой статьи⁶⁶⁰. Напоминая об этом, Буслаев 10-го янв. 1866 г. писал: «Осмеливаюсь напомнить вам о вашей статье, которую члены Общества ожидают с нетерпением. Она будет украшением нашего сборника и по интересному содержанию и по имени автора. Размыслив основательно о вашей статье, полагаю, что настоящее ее место в смеси, где у нас помещаются краткие сведения по нашей специальности. Нам бы хотелось именно ею начать этот отдел. Итак, убедительнейше повторяю почтить наше Общество вашим просвещенным вниманием, и чем скорее вы вышлете вашу статью, тем скорее нас обрадуете». Далее Буслаев, сообщая о том, что он присутствовал при беседе Филимонова с митр. Филаретом, добавляет: «Я изумлялся гениальности этого старца, ум которого высшая благодать сохраняет от разрушительных законов времени». А. В-ч поспешил исполнить лестное для него желание, чем вызвал горячую благодарность со стороны Буслаева и Общества. «Несказанно обрадованный вашим бесценным для меня письмом и посылкой вашей статьи, – писал Буслаев 22-го янв. 1866 г., – спешу, хотя в нескольких словах, изъявить мою глубокую благодарность. 30-го января в заседании нашего общества я надеюсь порадовать его членов вашим просвещенным участием, которого вы удостаиваете их труды».

Научная переписка дает определенное представление о том, в чем выражалось руководительство А. В-ча.

Отовсюду с разных концов России и из-за границы люди разных общественных положений обращались к Горскому. Ученик и сотрудник, студент и профессор, начинающий ученый и академик, инок и мирянин, священник и святитель, знакомый и незнакомый, друг и недоброжелатель, – все, кто хотели, обращались к нему за ученой помощью и получали ее. В продолжение 40 лет редкая неделя проходила без того, чтобы А. В-ч не получил и не написал десятка писем самого разнообразного содержания⁶⁶¹. Всесторонне начитанный и образованный, он готов был и мог руководить по всевозможным вопросам. С охотой рылся он в рукописях и греческих изданиях, делал выписки и писал замечания, посылал книжку и собственные лекции. В письмах, заметках и произведениях своих Горский касался и глаголической азбуки, и еврейской и сирской филологии, решал вопрос о подлинности памятника старины и правах Терновского патриарха, говорил о приписке в рукописи, и о том, время ли писать полную историю Церкви. Он делал незначительную справку и заваливал студента пособиями и указаниями, писал краткую заметку на книгу и много способствовал появлению сочинений, прославивших их авторов. С одним А. В-ч говорил несколько минут, с другим вел долголетнюю переписку, из лавры указывал исследователю, что он может найти дома, за сотни верст, в богатой и малоизученной библиотеке. Приезжего ученого Горский водил по Академии, а желающим мог порекомендовать из лавры, что нужно посмотреть в Ростове Великом. Глубина и полнота познаний, огромная начитанность, уменье о всем поговорить увлекательно, необычайная отзывчивость, деликатность и мягкость, – вот что изумляло современников и делало руководительство Горского «бесценным».

Это ценили не только отдельные ученые, которые были очень высокого мнения о научном авторитете А. В-ча. Многие ученые общества избирали его своим членом. В 1850 году Императорское Археологическое Общество избрало Горского своим членом-корреспондентом в уважение трудов его по части отечественных древностей. 26-го сент. 1863 г. Московское Общество Любителей Духовного Просвещения избрало его своим почетным членом. Немного времени спустя, перед празднованием 50-летия Московской Духовной Академии, А. В-ч был избран почетным членом Московского университета на заседании 28-го сент. 1864 г., а на самом акте 1-го октября ректор университета, бывший питомец Московской Духовной Академии, С. Баршев, передал диплом А. В-чу. Это избрание еще более закрепило те прочные узы, которые давно связывали Горского с университетом и его профессорами. Еще 11-го февр. 1859 г. Ф. Буслаев писал А. В-чу, что «в нашем небольшом университетском кружке живейшее сочувствие вашим личным качествам равняется уважению к вашим ученым трудам». Вот почему А. В-ч всегда был желанным гостем на университетском акте 12-го января. В том же юбилейном году А. В-ч был избран членом Императорского Общества Истории и Древностей Российских без написания обычной статьи. Через несколько месяцев после юбилея Академии, 3-го февраля 1865 г., А. В-ч, по ходатайству митрополита Филарета, «по вниманию к богословско-историческим сочинениям и ученому достоинству их», возведен в степень доктора богословия. В этом же году, 13-го августа, конференцией Киевской Духовной Академии был избран почетным членом, по уважению к ученым трудам и примерной плодотворной деятельности на пользу Академии. В конце 1866 г., по представлению академика Сухомлинова, А. В-ч за свои ученые труды советом С.-Петербургского университета ко дню столетия со дня рождения Карамзина был удостоен, вместе с немногими другими учеными, степени доктора русской истории. С радостью сообщили А. В-чу об этом избрании его ученые друзья. 26-го ноября Мих. Сухомлинов, проф. С.-Петербургского университета, писал ему⁶⁶²: «Душевночтимый А. В-ч! Спешу поздравить вас с избранием, которое в высшей степени приятно для всего нашего университета. 2-го декабря этого года университет наш празднует память Карамзина. Желая достойным образом почтить память историографа, университет положил возвести в степень доктора русской истории ученых, прославивших себя заслугами в области русской истории во всех ее отраслях. Считаю себя счастливым, что мне выпала доля заявить совету университета о правах ваших на высшую ученую степень, которая (на основании примечания к § 113 Устава университета) принадлежит «знаменитым ученым, приобревшим всеобщую известность своими учеными трудами». Совет выразил самое полное сочувствие и уважение к вашей ученой деятельности. Избрание происходило посредством закрытой подачи голосов; в избрании участвовали все члены университета: филологи, юристы, ориенталисты, математики и натуралисты. По окончании баллотировки оказалось, что вы выбраны единогласно. Все факультеты ценят ваши заслуги и поздравляют университет с знаменитым сочленом. Примите радушно, дорогой А. В-ч, наш общий привет. Мы убеждены, что подобным избранием мы только исполнили слова Евангелия, не скрывши светильника, который так долго и так ярко светит всем, занимающимся русской историей и словесностью. Вместе с вами избраны докторами чешский историограф Палацкий, первый в наше время славянский историк, и военный министр Милютин, автор лучшего сочинения по военной истории. На днях вы получите официальное извещение об избрании и диплом на степень доктора русской истории. Эти же строки примите как частное извещение вашего давнего почитателя, если вы его не забыли. Во имя старой приязни прошу уведомить меня парой слов о состоянии вашего здоровья: у нас ходят слухи, что оно в последнее время расстроилось. Дай Бог, чтобы это было несправедливо. Если вы напишете мне только «я здоров», то доставите мне искреннейшее удовольствие. Желая вам прежде всего здоровья, прошу принять уверение в глубоком и неизгладимом уважении, преданности и признательности почитателя вашего Михаила Сухомлинова, профессора С.-Петербургского университета». Другой давнишний друг А. В-ч, проф. Изм. Ив. Срезневский, писал ему (письмо без даты⁶⁶³): «Глубокоуважаемый А. В-ч! Сколько раз я собирался писать к вам, но или то или другое мешало. Теперь помехи быть не может: сердечная радость руководит пером, радость за ученое сословие, к которому я принадлежу вот уже 20 лет. Желая почтить память великого ученого деятеля, ныне празднуемую, мы соединили акт годичный с Карамзинским, и к этому акту в память Карамзина избрали трех заслуженнейших деятелей на поприще русской исторической науки в степень доктора истории. Эти три – Палацкий, Горский и Милютин. Самое радостное для меня – единодушие; оно мне высказывает наше общее сочувствие к науке в ее настоящем смысле».

В 1868году Общество Любителей Российской Словесности, возобновленное при Московском университете, в первое заседание свое положило избрать А. В-ча в свои сочлены, чтобы, как писал 13-го ноября 1868 г. Степан Шевырев, «выразить уважение его членов вам, как знатоку нашей древней словесности, как двигателю ее знания».

19-го января 1871 года секретарь Славянского благотворительного комитета в Москве, Нил Попов, извещал А. В-ча, что ему присланы две книги Южно-Славянской Академии Наук и Искусств, которая избрала А. В-ча в свои члены-корреспонденты.

Особенно много почетных избраний выпало на долю А. В-ча в 1872 г., когда исполнилось сорокалетие его ученой деятельности. Применительно, вероятно, к этому событию, заслуги его нашли себе оценку с высоты престола. Ему пожалован был орден св. Анны І-й степени при высочайшем рескрипте от 16-го апреля, который, с собственноручной подписью императора Александра Второго, хранится в архиве:

«Долговременное служение ваше всецело посвятив деятельности на пользу духовного просвещения и, по избранию приснопамятного иерарха Московского, быв назначены к управлению высшим духовным установлением – сказано здесь, – вы вполне достойно проходите это поприще. С обширной ученостью соединяя глубокую преданность святой Церкви и православной вере и ревностно заботясь о выполнении вверенной вам Академией ее высокого назначения, вы опытно руководите учащих и прилагаете неусыпные попечения об умственном и нравственном преуспеянии учащихся».

19-го мая А. В-ч «едиными уста» был избран почетным членом С.-Петербургского Отдела Общества Любителей Духовного Просвещения, которое этим избранием «украсило свой состав». В июле тоже единогласно он был избран конференцией Казанской Дух. Академии своим почетным членом.

21-го августа комитет Московской политехнической выставки выразил Горскому глубокую признательность за радушный прием, с которым были встречены им члены педагогических курсов при посещении, и за слово при посещении Академии, обращенное к ним.

10-го декабря Императорское Общество Любителей Естествознания, состоящее при Московском университете, имевшее случай много раз увериться в благосклонном сочувствии А. В-ча к тем научным и общеобразовательным предприятиям, над осуществлением которых оно трудилось, нашло нужным, закончивши одно из таких предприятий – политехническую выставку – принести ему свою искреннюю благодарность за напутствие своими молитвами вновь учрежденного музея прикладных знаний.

12-го декабря Братство святителя Петра митрополита, «желая засвидетельствовать свое глубокое уважение к ученым трудам А. В-ча, совершенным на пользу правосл. Церкви, из которых и состязающиеся с расколом могут черпать обильной рукой свидетельства в защиту», избрало его своим почетным членом.

В этом же году заслуги А. В-ча вызвали справедливую оценку его непосредственного начальства. Ко дню сорокалетия и тезоименитства (29-го и 30-го августа) высокопреосв. Иннокентий, митр. Московский, прислал обширное и написанное в лестных выражениях поздравительное письмо:

«Возлюбленный о Господе, о. ректор!

«Исполнилось четыредесятилетие служения вашего. Способности, познания, любовь к ученому труду с самого начала вашей служебной деятельности обратили на вас общее внимание тех, кому дорого преуспеяние духовной учености, и постепенно возвели вас в то высокое положение, которое занимаете вы среди лучших представителей науки в нашем отечестве. Сила религиозных убеждений в духе строгого православия, насажденных в дому почтенных родителей ваших и укрепленных в дому препод. отца нашего Сергия Чудотворца, сообщили вашей учености жизнь и плодотворность.

«В продолжение четырех десятилетий 20 раз переменялся состав ваших учеников, и всех принимали вы как родных своих, отдавая им большую часть своего времени.

«Имея к вам всегда свободный доступ, находя у вас всегда прием простой и обходительный, они желали иметь в вас руководителя в занятиях учебных, и вы незаметно становились для многих наставником-другом. При содействии вашего совета и примера, им легко было полюбить учение и труд, понять достоинство науки христианской и жизни христианской. Лучшие из них, окончив учение, разносили по всей России посеянные вами семена твердых православных убеждений и любовь к христианскому просвещению. Предместник мой, преосвящ. митр. Филарет, высоко ценил ваши знания, дорожил вашими суждениями, искал вашего совета в вопросах науки, которыми занимался по любви и по обязанности. Строгий судья учености, он видел, что характер ваш был тот, который он любил и чтил, ибо тут не было напыщенности, тщеславия, самовосхваления. Одушевленная животворными началами православия наука, как вы ее понимали и излагали, вела к той мудрости, которая, по слову Апостола, «чиста, мирна, кротка, исполнь плодов благих, несумненна, нелицемерна». Это и расположило его вручить вам начальство над Академией.

«В оправдание сего выбора Академия, управляемая вами, являет твердость убеждений религиозных, искреннюю преданность ученому делу, степенность нравов, скромность в действиях и, вместе с тем, выводит с достоинством церковную науку на крепкую защиту всего, что святая Церковь от священной древности передала на хранение нашим временам.

«После того, что высказано мною (хотя далеко не все, что можно было бы сказать), вы поймете, как мне успокоительно видеть вас начальником высшего духовно-учебного учреждения, мне порученного, и за которое должен я ответствовать пред Господом, и как утешаюсь я тем, что между моими старейшими сослужителями имею человека такого, как вы, возлюбленный о Господе отец протоиерей! Приветствую вас вдвойне: и с четыредесятилетием служения вашего, и со днем тезоименитства вашего, и молю Господа: да приложит Он вам лета на лета, силы к силам для преуспеяния духовной учености, для пользы церковного дела.

«Призываю на вас благословение Божие, имею честь быть с особенным уважением и искренной о Господе любовью вашего высокопреподобия вседоброжелательным слугой.

«Иннокентий, митроп. Московский»⁶⁶⁴.

Это официальное признание заслуг А. В-ча; оно дорого, как выражение уважения к его деятельности со стороны власть имеющих. Но было еще теплое выражение чувств со стороны тех, для кого ближе и больше всего трудился он, кому посвятил жизнь – сослуживцев и учеников.

В день сорокалетия службы А. В-чу была поднесена икона свят. Александра Невского с таким адресом⁶⁶⁵:

«Досточтимый о. ректор Академии! Дни тезоименитства вашего всегда составляли для нас радостное торжество, в каждый из таких дней мы с любовью приветствовали вас, оживляя в нашей памяти и понесенные вами труды и достигнутые результаты в ученой и учебной деятельности, но настоящий день вашего тезоименитства еще радостнее и еще знаменательнее для нас. Им оканчивается длинный ряд годов – полное сорокалетие вашего ученого служения здесь, в этой, всем нам родной и дорогой Академии.

«Сколько труда принесено вами для духовного образования, сколько света пролито во многие области, особенно церковно-исторической науки, сколько духовно-сильного возбуждения к чистому служению науке сообщено как учащимся, так и учащим, всегда видевшим в вас близкий для себя, хотя и не всегда подражаемый, образец, – раскрывать это теперь не позволяют ни место ни время, а еще более и нам, и всем известная ваша скромность. Но приветствуя вас с совершившимся сорокалетием вашего ученого служения, мы не можем скрыть от вас нашей радости о том, что по истечении этого столь продолжительного термина времени, в который все было отдано труду, науке, истине и Господу Иисусу Христу и ничего собственному удобству, удовольствию и личному интересу, мы и теперь видим в вас доброго и свежего мужа, с крепким и зорким умом, с живым и богатым воображением и с сердцем столь теплым, что оно с живой любовью обнимает все достойное любви и с глубокой скорбью отражает от себя все недостойное и злое. Да, мы радуемся, что видим в вас, после столь продолжительного служения науке, не сухого ученого специалиста, отшатнувшегося от всего живого и жизненного, и для одного, иногда не очень важного, пренебрегающего всем остальным, но человека, о котором смело можем сказать, что ему не чуждо ничто человеческое, и в частности ученого, который с радостью приветствует успех в каждой отрасли знания, как бы ни была далека она от круга специальных его занятий.

«Как вещественный памятник ныне наполняющих нас мыслей, мы приносим вам это малое приношение. Это икона вашего небесного соименника и покровителя св. благ. князя Александра Невского. Усерднейше просим принять ее от нас, смиренно молящихся пред Господом о даровании вам еще многих и многих лет жизни на пользу науки и на честь и славу нашей Академии».

После юбилея А. В-ч прожил три года. Служение науке отразилось на его здоровье. Воспаление внутренней оболочки главных артерий с последующими явлениями общей водянки, причина которых лежала в тех усиленных сидячих ученых занятиях, которым он предавался по службе (свидетельство врачей М. Черинова и А. Птицына), свело его в могилу. Поздно вечером 11-го октября 1875 года Горский скончался.

Печальная весть об этом поразила скорбью ученых друзей, сослуживцев и учеников А. В-ча, всех, кому дорого было развитие отечественной науки.

На извещение о смерти А. В-ча, полученное академиком и профессором С.-Петербургского университета Изм. Ив. Срезневским, была отправлена от членов Академии Наук, С.-Петербургского университета, обществ филологического, археологического и других следующая, составленная г. Срезневским, телеграмма. «Чтя великие заслуги усопшего, как ученого, писателя и руководителя, просим Академию присоединить к своей и нашу глубокую скорбь об утрате, всеми нами понесенной»⁶⁶⁶.

Вот завершение всех лестных отзывов, которые выпали на долю А. В-ча при жизни и первая посмертная оценка его заслуг для науки. Она положила начало тем похвалам, которые раздавались и раздаются над его могилой.

Сорок почти лет прошло со дня смерти А. В-ча. Много написано за это время воспоминаний о нем. Все они проникнуты особенной любовью к его светлой, обаятельной личности, преклонением перед его удивительным трудолюбием, громадной начитанностью, феноменальной памятью и чрезвычайно сильным критическим анализом. Его религиозность, его вера и преданность Богу, его готовность помочь каждому удивляли всех, знавших его.

Но удивительно вот еще что. Все согласны, что А. В-ч был великим ученым, много сделал для науки, а до сих пор нет полной и обстоятельной биографии его, нет исследования, посвященного его трудам.

Горский – ученый особого рода. От него не осталось многотомных произведений, а только немного журнальных статей и да еще описание рукописей. На страницах печатных трудов с чужим именем, на полях книг, в заметках и письмах сеял он свои знания. Ряд ученых пользовался его указаниями, многие исследователи с ведома и без ведома его подбирали крупицы его знания и ими украшали свои произведения; и много еще крупиц рассеянных, неподобранных, погибших. Это затрудняет изучение жизни и научной деятельности А. В-ча.

Живого Горского помнят очень немногие, и эти строки – не воспоминания о нем, так как составлены по письмам и бумагам.

Людям, хорошо знавшим А. В-ча, они покажутся, может быть, слабыми и бесцветными, другим – преувеличенными, восторженными. Но об А. В-че писано мало, и долг каждого исследователя, имевшего возможность познакомиться с его жизнью и деятельностью, сказать несколько слов о нем.

А. В-ч – питомец Московской Академии. Его ученость приобретена под кровом препод. Сергия, в рассаднике высшего богословского знания. Ребенком в семье Костромского протоиерея воспитывался он под грозящим жезлом скромности так, как не следовало бы воспитывать. «Рука отеческой попечительности, всегда опасливой, лелеяла меня и в ту же пору ковала мне тяжелые оковы, которые глубоко заросли в душу», признавался он в дневнике. Его домашнее воспитание и первоначальное школьное образование не соответствовали душевному складу, способностям, желаниям. Это несоответствие было подмечено ребенком, и семя брожения брошено. Родилось «самоугодливое я», а другое я, самостоятельное – природная живость, упругость, саморазгибаемость сил – не было подавлено и заглушено окончательно. Как крепкая стальная пружина, оно было свернуто, сдерживаемо, но таило в себе могучую силу для подвигов. Особенный толчок в его развитии и направлении деятельности дала Московская Академия, с поступлением в которую связана новая эпоха в жизни Горского. Но и здесь наставники и товарищи не всегда понимали А. В-ча. Юноше, давшему новое историческое направление академической науке, пробудившему любовь к положительному знанию, было дано формальное образование. Правда, оно имело свою цену. Природная живость ума, сила анализа была развита и выработана академическим образованием. Красноречивые лекции малоизвестного, а может быть, неоцененного по достоинству строгим начальством профессора (Терновского-Платонова) пробудили, вероятно, у А. В-ча любовь к истории, положительному знанию, но заниматься этой наукой пришлось ему самому, после – совместно с о. Филаретом Гумилевским.

Горский готовился в ученые на скамье студента, а стал им, знаменитым и славным, на кафедре профессора.

Он начал с изучения доступного и не всегда ценного материала, с тех ошибок и заблуждений, от которых никто не застрахован, и кончил ученой известностью, приобрел универсальное знание, знание ценное, критически проверенное.

Внешний путь, средства развития его таланта намечаются. Это – основательное изучение доступной литературы, проверка сообщений пособий данными источников. Для этого он не щадил ни времени ни сил, рылся в библиотеках, архивах, переписывался с учеными, собирал сведения со всех концов России и выписывал книги из-за границы. Дошло дело до того, что А. В-ч стал как бы пренебрегать сообщениями из вторых рук, а все старался проверять сам. Труднее указать, каков был внутренний рост его гения. Сильный критический талант, данный ему Богом, сначала как бы подавляется, затемняется отсутствием знаний, над которыми можно было бы упражняться, или сильным наплывом их, подавляющим деятельность рассудка. С течением времени, когда накопленные знания приведены в систему, он крепнет; это заметно и на трудах Горского. Сила анализа с течением времени возрастает; поспешно высказанные или заимствованные у других мнения уступают место более зрелым и основательным суждениям. Долгий путь совершенствования пришлось ему пройти – от первоначальных лекций до европейски-известного описания рукописей, до указаний таким ученым, как Срезневский, Погодин, Буслаев и друг. Не сразу пройден этот путь. Он стоил Горскому сорока слишком лет упорного труда, ученого подвижничества. В тиши кабинета ученой кельи совершалось это подвижничество; много трудился, скорбел, волновался непонятый иногда самыми близкими людьми А. В-ч. Но с честью прошел он этот путь.

В дело своего служения А. В-ч вложил не один богато одаренный ум, но и силу своего характера, не останавливавшегося перед препятствиями в деле приобретения и сообщения знаний. Сюда же внес он теплоту и любвеобильность своего сердца, деликатность, нежность, мягкость и был «сердечный» богослов.

Особенно же удивительно и достойно подражания в А. В-че то, что всю свою деятельность он направлял на служение Богу и ближним. На всякое свое дело и ученое занятие он смотрел как на служение Богу, почему старался исполнять его как бы перед очами Божиими. Все труды его направлены для достижения славы Божией, запечатлены этой идеей, которая сообщает им оттенок не фальшивой и напускной, а искренней, глубокой, редкой религиозности.

А. В-ч проникся особенной любовью, желанием помочь нуждающимся. С готовностью он давал желающим справки, делился открытиями, посылал письма и лекции свои.

Обаяние его светлой личности, его влияние на окружающих были так сильны, что современники не знали как назвать его, как выразить свою любовь и уважение к нему, как полнее определить его значение в ученом мире.

«Исполин знания», «Великан русской науки», «Краса и слава Академии», «Слава русской науки», «Украшение св. Церкви» называли они его. Они свидетельствовали, что труды Горского имели значение в науке вообще, в развитии просвещения в России и особенно для Московской Духовной Академии, где он создал особенное направление, где не было другого ученого, который мог бы сравниться с А. В-м.

Исторические свидетельства, приведенные в «Очерках», показывают, что А. В-ч принимал деятельное участие в разработке науки, делал указания крупным ученым, пользовался любовью ученого сословия не только в России, но и за границей; был не только профессором Академии, но и ученым России.

Московской Духовной Академии посвятил А. В-ч все силы свои – служил и трудился в ней с 16-тилетнего возраста до гробовой доски. Даже почести сана святительского не могли убедить его оставить свою «alma mater», вблизи стен которой он и погребен. Таким студентом, профессором, библиотекарем и ректором она может гордиться!

Сто лет существует она. Много славных имен украшают страницы ее истории, и среди них первое место занимает имя А. В. Горского.

Сорок пять лет с честью трудился он в Академии. Сорок лет сохраняет она благодарную память о своем великом питомце и руководителе. – Так память о Горском и его трудах наполняет почти все столетие ее существования.

Много достойных похвал и искренних пожеланий будет высказано Академии в знаменательный день ее столетнего юбилея. Но пусть пожелают ей помнить заветы А. В-ча, быть академией Горского!.. Эти же малые и несовершенные строки пусть будут хотя слабым выражением уважения и любви к великому ученому, незабвенному ректору родной Академии от ученика учеников его.

Кандидат 56 курса М. Д. А.

священник Петр Постников.