Крестный путь Иоанна Златоуста
Содержание
Риторическое искусство или служение Истине?
Книга первая (398 – 401 гг.) Книга вторая (401 г.) Книга третья (401–403 г.) Книга четвертая (403 г.) Книга пятая (403–404 гг.) Книга шестая (404 г.) Книга седьмая (404–405 гг.) Книга восьмая (405–412 гг.) Краткое жизнеописание святителя Иоанна Златоуста (до его служения на Константинопольской кафедре) Детство, юность и подвижничество святого Иоанна (347–380 гг.) Служение Иоанна Златоуста в сане дьякона и пресвитера в Антиохии (381–398 гг.)
Знаете ли вы, возлюбленные братья, за что хотят погубить меня? За то, что я не приказывал стлать перед собой богатые ковры, что никогда не хотел я одеваться в золотую и шелковую одежду, что я не унизился до того, чтобы удовлетворять жадность этих людей, и не держал стола, открытого для них.
Племя аспида всегда господствует, осталось потомство у Иезавели, но и благодать подвизается с Илиею. Иродиада также здесь, Иродиада все еще пляшет, требуя головы Иоанна, и ей отдадут голову Иоанна, потому что она пляшет.
* * *
Христос со мною! Чего я устрашусь? Его Евангелие в руках моих – посох, на который я опираюсь. Вот где мое прибежище, вот мирная пристань души моей. Бури, на меня воздвигнутые, море, на меня низвергнутое, неистовства государей и сильных мира... все это для меня не более паутины.
Иоанн Златоуст
От составителя
«У нас, оттого, что нет никого совершенно здорового в вере, но все больны, – одни более, другие менее, никто не в состоянии пособить лежащим. Так если бы кто со стороны пришел к нам и хорошо узнал и заповеди Христовы и расстройство нашей жизни, то не знаю, каких бы еще мог он представить себе других врагов Христа хуже нас; потому что мы идем такою дорогою, как будто решились идти против заповедей Его!»
Св. Иоанн Златоуст
Оставляя на земле Своих учеников, Христос не сказал им: «Теперь начинайте жить как Я вас научил». Он только предупредил их – ждите обещанного. И послушная Его слову – Церковь Христова, еще нерожденная, затворилась в тесной горнице и как бы перестала жить. Старое кончилось, а новое еще не начиналось. И вот свершилось. Бог явил себя как любовь безмерная, непостижимая. Избрав первоначальную Свою Церковь, Господь посылает ей в день сошествия Святого Духа – не помощь, а совершенство. Полному несовершенству и совершенной немощи дарованы полная мощь и совершенство. Изречение Господне: «Я есмь путь, истина и жизнь», – не было чем-то, что нужно было достигать, чему можно было научиться. Рожденному свыше явились новые: его (Его) путь, его (Его) истина, его (Его) жизнь. Родился новый род людей. Жизнь, которая открывалась в человеке, была не по поучениям Христа, не по воспоминаниям о Его образе жизни, – а во Христе.
После гонения на Церковь в Иерусалиме апостолы становятся странниками – они идут исполнять заповеданное им слово Христа: «Идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святаго Духа, уча их соблюдать все, что Я повелел вам» (Мф. 28:19–20). Благовествуя, они основывают Церкви. Каждое их слово, каждое послание показывает, какой великий огонь попечения, скорби и любви горел в их сердцах: «Вы в сердцах наших, так чтобы вместе и умереть и жить» (2Кор. 7:3); «Ночь и день всеусердно молился о том, чтобы видеть лице ваше и дополнить, чего недоставало вере вашей» (1Фес. 3:10). Апостолы воплощали в жизнь слово Христово об отношении высших к низшим: «Кто хочет быть первым да будет всем рабом» (Мф. 20:27). Апостол Павел говорил: «Мы могли явиться с важностью, как Апостолы Христовы, но были тихи среди вас, подобно как кормилица нежно обходится с детьми своими» (1Фес. 2:6–7). Апостол раскрывает высшую тайну христианского «начальника»: «Я унижал себя, чтобы возвысить вас» (2Кор. 2:7).
В чем же выражалась власть апостольская? В том, что они ею, как ни странно сейчас для нас, они ею не пользовались. Не властью, а любовью побеждали сердца и привлекали их ко Христу. «Я проповедовал Евангелие, не пользуясь моей властью, ибо, будучи свободен от всех, я всем поработил себя, дабы больше приобрести... Для всех я сделался всем, чтобы спасти, по крайней мере, некоторых» (1Кор. 9:18–22). «Для всех я сделался всем», – принадлежать кому угодно, только не себе; жертвовать не чем-нибудь из своего, а самим собой – и до конца. И как мог бы ученик Христов властвовать иначе? И слово апостольское как огонь проникало в сердце и преображало его, ибо это был огонь благодати Духа Святого. Он-то и превращал слышимое и мыслимое в живое, сердечное знание, давал человеку такую уверенность в невидимой и непередаваемой на человеческом языке истине, как любящий сын, скажем, уверен в присутствии в его жизни любящей матери. И эту истину уже никак и никто не был в состоянии вырвать из его сердца. Тот, кто получил сердечное знание – откровение, потерять веру не может, ибо она стала кровью его сердца. Говоря словами св. Василия Великого, «духоносные души, озаренные от Духа, и другим сообщают благодать». Но уже в IV веке св. Григорий Богослов в слове к епископам своего времени восклицает: «Так было некогда, и что ныне – смешно то видеть». А св. Иоанн Златоуст, как бы продолжая, заключает: «...Причина же в том, что охладела любовь». Постепенно исчезает, как бы прячется апостольский свет великой любви к братьям. И свет внутренний уступает свое место наружному блеску митр, бриллиантовых нагрудных знаков, роскоши парчи... И все незаметнее при общем богатстве Церкви кажется живой апостольский свет. Чрезвычайно редко выборные народом для церковного служения – истинные избранники Божии. Но и эти редкие гости иерархического строя большей частью гонимы или не жильцы на белом свете (посмотрите жития святых – как мало в последнем тысячелетии долговечных святых епископов). Какой пророческий образ в «Деяниях апостолов»: первый выборный от народа для служения в Церкви и в то же время избранник Божий – св. Стефан – как бы «спешит» принести себя в жертву за грех народа.
Духовных всегда узнавали в апостольский век: они были учителями, пророками, апостолами и жили, как все, как весь церковный народ. Теперь же они прославляемы, т.е. становятся видимы, не столько чудесами, сколько мучительным и тяжким крестом служения и подвижничества.
Великие отцы Церкви постоянно свидетельствуют о поразительной немощи современных им епископов, не имея в виду того или иного епископа, говорят вообще об епископских грехах своего времени. Письмо к епископам св. Григория Богослова: «Вы, приносящие бескровные жертвы, достославные приставники душ, Вы, которые восседаете на знаменитых престолах, превознесены, а в делах внутреннего благочестия не отличаетесь от прочих, говорите с важностью о том, что делаете слишком легкомысленно. Было время, что сие великое тело Христово было народом совершенным, а что ныне – смешно то видеть. Всем отверст вход в незапертую дверь (т.е. к сану епископа)... Приходите сюда, утучневшие, винопийцы, одевающиеся пышно, обидчики, снедающие народ, льстецы перед сильными, двоедушные, рабы переменчивого времени, – приходите смело: для всех готов широкий престол. Все толпитесь около Божественной трапезы, и теснясь и тесня других... Кто смотрит на вас, тот пойдет противоположной стезей. И это единственная польза от вашей испорченности». Св. Иоанн Златоуст пишет: «...что может быть беззаконнее, когда люди негодные и исполненные множества пороков получают честь за то, за что не следовало бы позволить им переступать церковного порога... Ныне грехами страдают начальники Церкви... Беззаконники же, обремененные тысячью преступлений, вторглись в Церковь, откупщики сделались настоятелями. Это бесчиние получило некоторый законный вид и особенно распространяется: если кто согрешил и обвиняется, то такой старается не о том, чтобы доказать свою невинность, а о том, чтобы найти сообщников для своих преступлений». Св. Василий Великий говорит: «Боюсь, что в настоящее время иные и не облекшиеся во Христа и в милосердие, смиренномудрие, долготерпение, если кто возьмется за них – не откажутся, а если никто не возьмется, во множестве будут втесняться, и окажется много самопоставленных соискателей власти, гоняющихся за настоящим блеском и не предвидящих будущего Суда». Святой XI века Симеон Новый Богослов говорит о том же: «Из епископов есть многие из немногих, которые высоки и смиренны худым и противным смирением, которые гоняются за славой человеческой, превозносятся над всеми внизу сидящими... Незванно входят внутрь Христова святилища. Вступают без хитона благодати Духа Святого, который они никоим образом не восприяли. Входя же, они показывают себя близкими Христу лицами. Дерзко и самонадеянно они прикасаются к Божественным Тайнам». Вот что говорят истинные преемники апостолов. Невозможно было «втиснуться» в апостолы, пророки и учителя, а в епископы, оказывается, можно. Только лжепреемники апостолов способны были на такие поступки, о которых мы читаем в документах истории, используемых в нашей книге. Можно ли представить себе, что апостол Павел или Григорий Богослов, или Иоанн Златоуст способен был, подобно папе Григорию VII, предписать императору целовать свою туфлю или, подобно папе Иннокентию IV, подписать буллу о введении пыток при расследовании ересей?..
Примечательно, что именно из среды священства явились главные ересиархи. И вовсе не все епископы прекращали дальнейшее распространение ересей. Избранники Божии, истинные преемники апостолов, которых Господь посылал в Церковь, – вот кто были победителями ересей в Церкви. Св. Кирилл Иерусалимский пишет: «По Божьему изволению в местах, особенно пораженных ересью, являются великие светильники Церкви, вооруженные силой веры и знания, и в жизни и в творениях, истинные учители и пастыри. Каждый из них силой истины своего дарования, данного ему Богом, и примером своей жизни ограждал свою паству от нападений ариан и был один в состоянии сохранить данную ему Церковь. Православная Галлия обязана была своим существованием св. Иларию, Египет – св. Афанасию, Малая Азия дала трех великих учителей: Василия Великого, Григория Богослова, Григория Нисского». (Святитель не упоминает Иоанна Златоуста, поскольку тот в то время еще не был епископом). Соборы, окончательно отвергавшие ереси, всегда были послушны святым мужам, избранникам Божиим. Там, где таких мужей не было, Соборы часто блуждали во мраке. Оттого и было много так называемых «разбойничьих соборов». Протоколы таких «соборов», осудивших великого святителя, истинного преемника апостолов Иоанна Златоуста, использованы в нашей книге.
В историческом романе-хронике «Крестный путь Иоанна Златоуста» великий проповедник и учитель нравственности показан прежде всего как властный епископ – суровый обличитель неправды в христианском обществе, как истинный преемник апостолов, который каждое свое слово, можно сказать, запечатлел собственной жизнью, исполненной настоящего мученичества. Златоуст своим служением еще раз подтвердил: истинные преемники апостолов – Божии избранники. Отличительным внутренним свойством такого избранника является полнота Христовой любви, присущая ему всегда, и полнота свободы в свидетельстве Евангелия. Их можно гнать, и даже убивать, но нельзя распоряжаться их святой волей по желанию человеков!
Как никто другой Иоанн Златоуст мог повторить за Апостолом Павлом: «И слово мое, и проповедь моя не в убедительных словах человеческой мудрости, но в явлении Духа и силы». Духом апостолов, духом Христа водился этот святитель, поэтому и слово его стало духоносным, поэтому и народ дал ему редкое звание Златоуста. Евангелие было для него запечатлено не на бумаге, а, говоря его же словами, – «в его собственном сердце». Только совершенный, имеющий полноту Духа Святого, и только по внушению Духа Святого имеет возможность или право стать священнослужителем, – вот что напоминает нам всей своей жизнью великий учитель Церкви Иоанн Златоуст. Апостольское служение не может быть не сопряжено с мученичеством, – вот что хотелось нам подчеркнуть в рассказе о скорбном пути этого святителя. «На епископа должно смотреть, как на самого Господа», – писал святой Игнатий Богоносец. Безусловно, но на епископа – истинного избранника Божия, каким был Иоанн Златоуст. Но безумие смотреть, как на самого Господа, на таких епископов, о которых с горечью писал другой святой, Григорий Богослов, – на тех, «чье звание так часто прикрывало и прикрывает возмутительных нечестивцев, искажающих дух Божий».
Труды, переводы которых положены в основу книги: жизнеописание Иоанна Златоуста, сделанное его другом Палладием, роман А. Тьерри «Иоанн Златоуст и императрица Евдоксия», высказывания историков Созомена и Феодорита, протоколы «разбойничьих соборов», осудивших и низвергших Златоуста, и, конечно, слова, письма и послания самого святителя – показывают великого учителя Церкви и время, в которое он жил, на наш взгляд, глубже нежели прежние жизнеописания святителя. Со страниц книги на читателя смотрят как бы два Златоуста: один – суровый и властный, истинный епископ, учитель народа, мужественный защитник Церкви Христовой, другой – мягкий, любящий пастырь, удивительно милосердный, даже к врагам своим. Кроме того, источники, использованные в книге, должны рассеять эйфорию современного человека в отношении христианского государства.
Первые столетия, до объявления веры Христовой главенствующей в государстве, принадлежать к Церкви было небезопасно, иногда страшно, и уж во всяком случае, христианство не давало никаких материальных преимуществ. И жизнь христиан была высока. Все житейское, суетное подавлялось радостью о Христе Воскресшем и снова грядущем, чтобы царствовать вовеки. Церковный организм был мужественен, и члены тела, недостаточно стойкие, от братьев своих получали крепость. Как отличались христиане от иных людей можно узнать, например, из жития св. Пахомия Великого. Язычником, молодым солдатом, св. Пахомий однажды на походе был изумлен жителями одного селения, которые снабдили проходящих воинов пищей, одеждой и утешили всяким добрым словом. «Что за жители этого города?» – спросил Пахомий и получил ответ: «Это христиане. Это такие люди, которые всегда милостивы, гостеприимны, не мстительны даже к врагам своим и всегда всем служат бескорыстно». И Пахомий принял христианство. Таких свидетельств множество из времен первохристианства. После Константина Великого бесчисленное количество людей принимали Крещение: некоторые ради славы земной, ради многих выгод, которые теперь сулила принадлежность к христианской религии, объявленной господствующей в стране; многие просто по инерции – поступающие согласно поговорке: «как люди, так и мы». Они приносили с собой в Церковь «материалистический вкус», пристрастие к суете.
Иуда был владетелем денежного ящика. Его, озаренного светом Христа, – избранника, победило мерцание Серебрянников. Марфа, любившая Христа, не могла не упрекнуть Марию, праздно сидящую у ног Спасителя. Ревность к делу вложила в ее сердце недовольство сестрой. Что станет с Церковью, когда в нее нахлынет масса людей, сердцу которых дороги исключительно дела земные? Множество марф, не обладающих истинными чувствами евангельской Марфы, – как они сильно воздействуют на душу любящей Христа Марфы, – станут увлекать ее все глубже и глубже в заботы житейские. И как они все нападут на марий с упреками – будут бесконечно утомлять их, в лучшем случае. И какое широкое поприще для маленьких иуд. Ничто так не разъединяет людей внутренне, как материалистические интересы. Окончательно забывается жизнь апостольского века, всем, кажется даже, что строй Церкви был тогда такой же. Великое свидетельство: «Не я живу, а живет во мне Христос», – необходимое сознание для каждого христианина – делается мертвым изречением. Члены Церкви не только не мужи, не только не юноши, не отроки, но даже не дети, а сугубо младенцы. И если еще при императоре Феодосии святые главенствовали в Церкви, однако антихристов дух уже готовился приблизиться к престольному месту.
Поистине мученическим можно назвать слово св. Григория Богослова к Константинопольской церкви с просьбой отпустить его... ибо жить и дышать в столице ему стало нестерпимо – епископу навязывают придворный этикет. Для св. Григория этот этикет представляется чистым издевательством над служителем Христа. И когда св. Григорий Богослов ушел, на его место был избран Нектарий, человек светский, умевший ладить с придворным миром. Такова была участь епископов в христианской империи.
Чтобы осветить страшную картину опустошения любви, которое произвела в Церкви Христовой деятельность империума, объявленного священным, достаточно привести следующие факты. В конце IV века в Византии был издан закон, запрещающий священнослужителям отнимать преступников из рук правосудия (ибо так поступали тогда служители алтаря), и в виде компенсации (ибо тогда еще все-таки государственная власть считалась с Божиими людьми) даровано было право убежища и действительного ходатайства о смягчении наказаний преступникам (потом и право убежища было отменено). Таково было положение дел в первые века империи, объявившей себя христианской. В конце X века, когда Россия приняла христианство, наехавшие из Греции епископы возмущались, что князь Владимир не казнит преступников, и учили его. На это он ответил им: «Бога боюсь». Позднее русские, а не греческие иерархи создали акт печалования. Таким образом, императорская власть подчинила своей «государственной мудрости» священнослужителей. Вот отчего жестокостью и безобразием насилий Византия часто не уступает, а в некоторых случаях превосходит языческую Римскую империю.
Если в первые века христианства мало кто сомневался, что христианин – это человек духовно перерожденный, а кто еще не переродился, тому необходимо стяжать Духа Святого, то в христианском государстве, особенно более позднего времени, наступает формальное отношение к христианскому званию. Церковь в сознании людей все более превращается в некое учреждение, забывается, что это новый род людей. Но Церковь никогда не может быть без праведников. И истинному пастырю, если только действительно его голос – голос совести мира, голос Церкви Христовой, – особенно тяжело, при любой власти служение всегда исполнено мученичества. Но одновременно свобода во Христе такому служителю дает то духовное счастье, которое позволило Иоанну Златоусту, несмотря на все скорби, как со стороны мира, так и со стороны своих же «братьев во Христе», от полноты сердца сказать слова, произносимые сегодня подчас без истинного понимания их смысла: «Слава Богу за все. Аминь».
Предисловие
Учитель пятнадцати веков
В начале V века Константинопольский архиепископ Иоанн получил именование Златоуст. Позже, в VII веке, этот почетный титул сделался неотделимым от его имени, с ним он вошел в историю как Иоанн Златоуст, или даже просто – Златоуст. Эпизод с непризнанным современниками гением очень узнаваем в истории литературы, живописи, музыки нового времени... К Иоанну Златоусту роковая судьба гениальностей не имеет никакого отношения – романы становятся бестселлерами, а картины продаются за астрономические суммы спустя не слишком долгое время после того, как разорился и умер в нищете их автор. Триста лет в современных понятиях – возраст безнадежного антиквариата. Но Иоанна Златоуста читали и через триста лет с таким же пробуждением духа от опасного сна совести, с замиранием сердца от восторга, иногда со слезами, а иногда с невольной улыбкой так же, как слушали его толпы, заполнявшие соборные церкви в Антиохии и Константинополе. С таким же негаснущим интересом читали его и через пятьсот, тысячу и полторы тысячи лет.
Немногие ораторы удостаивались признания, закрепленного в почетном прибавлении к имени. Хризостомом (Златоустом) именовался, например, римский оратор и философ Дион в I – начале II века. Но слава, которой был окружен Иоанн Златоуст как христианский учитель и мастер красноречия, полностью затмила ораторскую славу Диона Хризостома. И если историки и рискуют с кем-то сравнивать Иоанна Златоуста, то лишь с Демосфеном и Цицероном.
Для христиан всех времен Златоуст неизмеримо больше, чем только талантливый мастер слова. Ему был присвоен редкий титул вселенского учителя, который носят вместе с ним всего три святителя Церкви. Это его старшие современники: Василий Кесарийский († 379), именуемый Великим, и Григорий Назианзин († 389), за которым закрепилось не менее редкое звание Богослов.
Классическим образцом для проповедников и истолкователей Библии святитель Иоанн Златоуст стал еще при жизни. Так, преподобный Исидор Пелусиот, сам глубокий философ, аскет и плодовитый писатель, – приходил из Египта слушать Иоанна Златоуста и учиться у него красноречию. Авторитет учителя проповедничества, окружавший Златоуста, претерпевал удивительную метаморфозу: чем дальше безжалостное время его отдаляло, тем сильнее он светился из глубины веков. Забывались и теряли свое значение бесчисленные творения византийских писателей, и все собою заполнял Златоуст. Почти через тысячу лет великий завершитель византийской культуры, святитель Григорий Палама (1236–1359), и в выборе богословской тематики, и в методах истолкования Писаний, и, конечно же, в проповедничестве находился под непосредственным влиянием Златоуста.
Византийская христианская культура передала отношение к Златоусту как к писателю «номер один» западной средневековой и древнерусской культурам. И схоласты, догматизировавшие проповеднические формы, и реформаторы, наоборот, оживлявшие их, видели в нем главный пример для подражания.
В Европе творения Златоуста были известны в многочисленных латинских переводах, а как только в христианском мире появилась новая славянская письменность, созданная святыми братьями Кириллом и Мефодием в IX веке, сразу же после Священного Писания и богослужения на славянский язык стали переводить творения Златоуста. Это говорит о многом. Именно его беседы рядом с обязательными документами Церкви Евангелием и богослужебными текстами заложили фундамент необъятной библиотеки чтения «для души», которую в новое время вытеснила художественная литература, а ту, в свою очередь, во второй половине XX века серьезно потеснили новейшие средства массовой коммуникации кино и видео...
В XVI-XVII веках на Руси особенно широко был распространен сборник слов святителя Иоанна, который так и назывался: Златоуст. Беседы, вошедшие в этот сборник, даже сделались обязательным элементом богослужения, это были так называемые уставные чтения, которые позже, правда, вышли из практики в связи с активизацией устной проповеди.
Риторическое искусство или служение Истине?
Святитель Иоанн получил прекрасное классическое образование. Его рано овдовевшая мать все силы положила на воспитание сына. Антиохия, родина Златоуста, в то время не только фактически была столицей Византийской ойкумены, но являлась ведущим мировым культурным центром. Предметом гордости антиохийцев была процветающая школа риторики языческого софиста Ливания. Иоанн оказался самым его блестящим учеником. Как сообщает церковный историк Созомен (V в.), Ливаний на смертном одре признался, что избрал бы Иоанна своим преемником, если бы его не «похитили» христиане. Надо сказать, мерилом и каноном античной речи Ливаний был не только для языческого эллинизма, но и для ранневизантийской христианской культуры. Преподобный Исидор Пелусиот, считавший себя учеником Златоуста, в одном из своих писем называет Ливания образцом красноречия вместе со своим учителем.
С самого начала христианство противопоставило развитому в античной риторике вкусу к прекрасному свой литературный принцип, выраженный апостолом Павлом: «И слово мое и проповедь моя не в убедительных словах человеческой мудрости, но в явлении духа и силы» (1Кор. 2:4). Однако в процессе принятия и адаптации Церковью античной культуры, который проходил на протяжении III-IV веков далеко не безболезненно, вопрос о прекрасном вновь очень остро встал для христианского мироощущения. Как отголосок этой, оставшейся в тени тринитарных и христологических споров, нереализованной полемики в речах Златоуста нередко звучат хотя и спонтанные, но четко сформулированные эстетические суждения. Эталон христианской словесности – Священное Писание привлекает людей не риторическими находками, музыкальностью стиха или красивой символикой, что ценится в светской литературе, но – содержанием. «Священное Писание, – подчеркивает Златоуст, – не стремится к красоте слов или их сочетаний, оно имеет в себе Божественную благодать, которая сообщает яркость и красоту словам его». Божественная истина воспринимается не одним только рассудком, она вызывает ни с чем не сравнимое эстетическое удовлетворение как высшая красота.
Красоту слова святитель Иоанн Златоуст в соответствии с христианским мироощущением понимает не как изящное плетение риторических фигур и даже не как глубокие поэтические переживания, передаваемые оратором, но как красоту Истины, выраженной словами человеческого языка. Поэтому неудивительно, что христианскому ритору Златоусту был чужд подчеркнутый артистизм язычника Ливания, чуждо публичное самолюбование учителя, от которого он перенимал секреты ораторского искусства.
Златоуст учил вечным истинам, знание которых он почерпнул из Евангелия. Но его проповедь не была простым пересказом или интерпретацией прочитанного. Златоуст испытал на себе животворящее действие Истины. Писание помогло ему получить непосредственное знание от Бога, знание-общение человеческой личности с Личностью любящего Бога. Из глубины этого собственного опыта он нес свою проповедь. То же Божественное Откровение, которое получили писатели священных книг Библии, стало доступным и ему, и его проповедь сама стала духоносной.
Способ, путь единения с Богом, Златоусту также не требовалось придумывать и изобретать заново. Он был дан Христом на Тайной Вечере. Это – основное дело, объединяющее христиан, – Божественная литургия. Таинство Тела и Крови Господа. Иоанну Златоусту принадлежит редакция евхаристических молитв в наиболее часто используемой в Восточной Церкви литургии, которая так и называется его именем – литургия Иоанна Златоуста. Жертва хвалы, приносимая в Евхаристии, объединяет людей между собой и через причащение Тела и Крови Христа, под видом хлеба и вина, соединяет с Богом.
Большинство творений Иоанна Златоуста, донесенных до нас историей, – это отредактированные автором записи стенографов. Поэтому от его Слов и Бесед веет непередаваемой свежестью живого разговора пастыря с народом.
В церковной риторике-проповеди святителя Иоанна Златоуста все подчинено цели: донести до сознания народа Благую весть Христа. Ясно сознаваемая цель определяет все риторические средства Златоуста. Для ее достижения он использует любой повод. Когда министру императора Аркадия, коварному и жестокому временщику Евтропию, державшему в страхе всю страну, удача изменила, то ему, издавшему ранее указ об отмене традиционного убежища преступников у церковного алтаря, ничего не оставалось делать, как для спасения своей жизни прибегнуть именно к убежищу у престола в соборном Константинопольском храме. Иоанн Златоуст не преминул по этому поводу произнести назидание, которое оказалось одной из самых блестящих его проповедей. На другой день после бегства к церковному алтарю Евтропия архиепископ Иоанн, взойдя на амвон при громадном стечении народа, велел открыть алтарную завесу и, указывая на жалкого старца, обхватившего колонну сени над престолом, начал беседу словами: «Всегда, но особенно теперь благовременно сказать: суета сует, всяческая суета. Где теперь пышная обстановка консульства? Где блестящие светильники? Где рукоплескания и ликования, пиршества и праздники? Где венки и завесы? Где городской шум и хвалебные крики на конских бегах и льстивые речи зрителей? Все это прошло: вдруг подул ветер и сорвал листья, обнажил дерево и потряс его до основания с такою силою, что, казалось, вырвет его с корнем и разрушит самые волокна его...»
Не все одинаково отнеслись к такой проповеди Златоуста. Были упреки, что несчастье человека он превратил во всенародное зрелище. Быть может, было бы гуманнее скрыть от толпы страдания и страх, объявший вчерашнего повелителя империи. Но Златоуст – врач, который не страшится причинить больному кратковременной боли для окончательного выздоровления. Жалкий, поверженный тиран нуждался в милосердии, толпа – в назидании. Всего этого одновременно достигает Златоуст, употребив более чем смелый пастырский прием.
В историю христианства Златоуст вошел как один из основных учителей нравственности. Тем не менее, большинство из его творений по форме являются истолкованием библейских книг. Поражает фантастическая способность Иоанна Златоуста исчерпывать все мыслимые и немыслимые потенции логического анализа священных текстов и все уровни их понимания. При этом, как в высшей степени трезвый реалист, он идеально уравновешивает буквально-логический уровень смысла текста с нравственным и богословско-символическим иносказательным толкованием.
Современный православный патролог протоиерей Иоанн Мейендорф с удивлением отмечает, что каким-то образом Иоанн Златоуст избегал тех аспектов учения экзегетики и богословия своего времени, которые впоследствии были признаны как еретические. В христианских вопросах Иоанн Златоуст не иначе как Духом Святым избегал двусмысленной терминологии, хотя поводов для разного рода христологических оговорок было предостаточно.
Однако ничего удивительного в этом нет, единственный смысл жизни Златоуста и главный стержень его проповедничества – познание Бога, одно из имен Которого – Истина. Служение Истине, Которой никогда не изменял Златоуст, не только предопределило риторическую форму его речей, но выкристаллизовало его экзегетические методы.
Пастырь и отец
Апостол Павел в начале 60-х годов I века христианской веры в двух посланиях несколько раз возвращается к сравнению Церкви с живым организмом, с телом, Главой которого является Христос, а членами, клеточками, составляющими этот организм, – христиане (Еф. 1:22–23; Кол. 1:18–24). В соответствии с этим у каждого члена Церкви своя функция, свое служение. «Бог поставил, – писал апостол Павел ефесским христианам, – одних апостолами, других пророками, иных евангелистами, иных пастырями и учителями, к совершению святых, на дело служения для созидания Тела Христова...» (Еф. 4:11–12).
Руководство Церковью – это не управление начальника подчиненными, это – забота отца о своем семействе, труд пастуха, озабоченного тем, чтобы все овцы стада были сыты, здоровы, в безопасности. Одним из таких пастырей-пастухов Церкви был святитель Иоанн Златоуст.
Смысл пастырства состоит в руководстве духовной жизнью людей, цель – привести их к состоянию духовного совершенства и святости, которая еще на земле их делает участниками Царства Божия и в Будущей Жизни обеспечит пребывание в Вечной радости со Христом. Жизнь временная для церковного пастырства никогда не является целью, но всегда только средством к достижению Блаженной жизни в Вечности. Но и в этой жизни всякий добрый пастырь одновременно – любящий отец, поэтому он всегда на стороне страждущих и униженных.
Всего два слова, случайно оброненных Златоустом, характеризуют его личность не меньше, чем тысячи его гомиллий. «Мы – бедные», – говорит первый иерарх восточной половины Римской империи. Он отождествляет себя не с богатыми, имущими и сильными, а с неимущими и бесправными. Примечательно то, что Златоуст проповедовал даже не с епископской кафедры, а с амвона чтеца, стоявшего посреди церкви и окруженного народом.
Златоуст бесстрашно обличал сильных мира сего. Он один среди придворных льстецов не боялся возвысить голос против злоупотреблений временщика Евтропия, он смело обличал аристократию и даже саму императрицу Евдоксию. Но он не боялся также один противостоять страстям толпы. Народ не одобрял того, что Златоуст дал убежище в храме ненавистному Евтропию, но Златоуст в пощаде врага видел величайшую победу Церкви. Неподкупный и прямой стоял он между угнетателями и угнетенными, и его голос был голосом совести мира. В Константинополе, в последний период своего служения Церкви, он восстановил против себя фактически всю правящую верхушку и аристократию. На его стороне был любивший его народ и небольшой кружок интеллигенции, близкой ему по духу.
Изменилось ли что-нибудь в общественно-политической жизни Антиохии и Константинополя в сторону улучшения и справедливости после проповеди Златоуста в этих городах? История не дает поводов для однозначного положительного ответа. Напротив, его проповедь возбудила ненависть власть имущих, и свою жизнь он закончил в несправедливом изгнании, истощенный невыносимыми условиями ссылки. Но его невидимое миру влияние на души людей, преображающее их покаянием, открывающее красоту Божией любви к человеку, было огромно. И это идущее изнутри просвещение людей благодатью Божией, без всякого сомнения, оказывало и продолжает оказывать действие и на общественную жизнь в целом.
Святитель Иоанн Златоуст трезво относился к государственной власти как к выполняющей отрицательную функцию ограничений и регуляции взаимоотношения людей. При этом помехой для осуществления идеала справедливости является греховность носителей этой власти. В беседах на Послание к Колосянам Златоуст говорит: «Некогда наш город оскорбил императора, и император приказал уничтожить его весь до основания: и мужей, и детей, и жилища. Так цари гневаются! Они пользуются властью как хотят! Таково-то зло власть».
Эйфория от того, что после трех веков гонений во главе государства – император-христианин, не затронула Златоуста. Нигде в его многочисленных сочинениях нет ни тени стремления опереться на власть императора в церковной деятельности. Напротив, он с убежденностью, не допускающей сомнений, утверждал: «Непозволительно христианам ниспровергать заблуждения принуждением и насилием; нам заповедано словом, убеждением и кротостью совершать спасение людей».
Осмысливая с христианской точки зрения деятельность людей в этом мире, Златоуст не отвергает достижений цивилизации как заведомое зло. Собственность и богатство не являются злом сами по себе. Суждения о социально-экономических механизмах общественной жизни, высказанные христианским мыслителем IV века, в чем-то созвучны сегодняшним поискам рациональных экономических моделей. Святитель Иоанн Златоуст уверен, что богатый не должен смотреть на свое имущество как на личную собственность, с которой он может поступать исключительно по своему усмотрению. Богатый должен сознавать себя только лишь хранителем и распределителем казны, вверенной ему Богом для того, чтобы он тратил ее не на свое удовольствие, но для справедливого распределения на нужды бедных братьев. По учению Златоуста, в идеальном христианском обществе не должно быть никакого неравенства. «У животных все общее: земля, источники, пастбища, горы, леса, и ни одно из них не имеет больше другого. У людей также общая природа, общая участь, общее небо, луна, воздух, море, общие также духовные блага. Поэтому, – заключает Златоуст свои слова, – не безумно ли тем, которые имеют между собой столько общего – и природу, и благодать, и обетования, и законы, – быть причастными к богатству, не соблюдать в этом равенства, но превосходить свирепость зверей».
Слова Златоуста, направленные в IV веке против бессмысленного накопления богатства, особенно актуально звучат сегодня, когда резкий скачок материального прогресса привел к экологическому кризису. «Хотел бы я узнать, – говорит он, – зачем люди так много заботятся о богатстве, ведь Бог назначил природе меру и границы, чтобы мы не имели никакой необходимости искать богатства. Он повелел, например, одевать тело одной или двумя одеждами, а затем лишняя не нужна для защиты тела. Для чего же тысячи одежд – это молеедина? Положена также и мера в принятии пищи, и употребленное выше этой меры необходимо вредит всякому живому существу; для чего же эти стада, пастбища и скопление мяса? Нам нужен только один кров, для чего же эти хоромы, эти многоценные жилища?» Что бы сказал проповедник о сотнях тысяч тонн металла, выплавляемого на душу населения сегодня, и миллионах киловатт-часов электроэнергии, которые вырабатываются на каждого живущего на земле... Поистине уже не человек владеет материальным богатством, а оно сделало его своим рабом, заставляя бессмысленно воспроизводить в фантастических размерах то, чем человек уж никак физически не может воспользоваться. Поистине богатство уже само воспроизводит себя, сделав человека своим придатком, используя как орудие, как средство ум и руки человека. Более того, это чудовище дает взамен человеку лишь отравленный воздух, мертвую пустыню на месте цветущих полей и лесов, болото на месте морей, губительную радиацию и ядовитую пищу...
Став в 398 году главой Константинопольской церкви, святитель Иоанн получил возможность вполне осуществить евангельское учение о предназначении материальных ценностей. Хозяйственный механизм архиепископии во время его предшественника Нектария, любившего великолепие и пышность в убранстве храмов, утратил евангельскую простоту. Новый архиепископ переориентировал его исключительно на благотворительную деятельность. Златоуст продал в пользу бедных церковные сосуды и драгоценный мрамор, приготовленный его предшественником для церкви св. Анастасии. Он посчитал возможным завещанное Церкви имущество употребить на благотворительность. Впоследствии, однако, это было поставлено ему в качестве обвинения его врагами.
Златоуст считал Церковь той силой, которая единственно способна сгладить и утешить страдания, причиняемые земной властью или по необходимости, или вследствие злоупотреблений. Поэтому по отношению к земным структурам власти Церковь имеет двоякую задачу: во-первых, утешать наказанных и обиженных и, во-вторых, обличать, обращаться к совести носителей власти, если они злоупотребляют своим положением. Через два года после посвящения Иоанна в сан пресвитера он на деле показал призвание Церкви в мире. В Антиохии в связи с объявлением нового налога произошел народный бунт и были низвержены с пьедесталов царские статуи. Город затаился в томительном ожидании самой жестокой расправы. Пресвитер Иоанн, выступавший тогда еще только как один из представителей духовенства, фактически взял под защиту жителей города. Престарелый епископ Антиохийский Флавиан, опережая гонцов градоначальника, поспешил в столицу, чтобы умолять о пощаде. В эти дни страха и ожидания жестоких кар Иоанн сделался поистине ангелом-хранителем города. Он произнес 21 беседу «О статуях», в которых ободрял жителей, настраивал их на молитву и покаяние.
Социальные обличения Златоуста усиливались от того, что он сам вышел из аристократической среды и хорошо знал быт высших слоев общества, идеалы и предрассудки этого круга. «Для чего, скажи мне, – обращался он с уничтожающим обличением к богатым прихожанам, – ты носишь шелковые одежды, ездишь на златосбруйных конях и украшенных лошадях. Лошак украшается снизу, золото лежит и на покрывале его. Бессловесные лошаки носят драгоценности, имея золотую узду. Бессловесные лошаки украшаются, а бедный, томимый голодом, сидит при дверях твоих и Христос мучается голодом... Когда ты возвратишься домой, когда возляжешь на ложе, когда в доме твоем будет устроено блистательное освещение и приготовлена роскошная трапеза, вспомни о бедном и несчастном, который, подобно псам, ходит по переулкам во мраке и грязи и возвращается оттуда часто не домой, не к жене, не на ложе, а на кучу сена, подобно псам, лающим всю ночь...»
В то время Константинополь был новым городом, недавно ставшим столицей. Иоанн Златоуст со своими строгими моралистическими проповедями казался старомодным и провинциальным. Огромной бурлящей толпе он говорил в той же манере, которая принесла ему славу и любовь в Антиохии.
Первыми недоброжелателями Златоуста стали его подчиненные. Новый архиепископ не устраивал роскошных приемов, как его предшественник Нектарий. Он навел порядок в церковной казне, и большая часть церковных средств стала тратиться на помощь бедным и устройство больниц. Иоанн обрушился с беспощадной обличительной проповедью на богачей, придворных дам, даже на саму императрицу Евдоксию. Началась самая настоящая борьба императрицы против святителя, в которой были замешаны Запад и Восток, древний и новый Рим, папы и императоры, епископы и все духовенство, народ и царедворцы, – словом, решительно все приняли в ней участие. Все человеческие страсти – ненависть, любовь, зависть возгорелись с той и другой стороны с равной силой в христианском обществе, были возбуждены и язычники.
Императрица Евдоксия не могла сместить неугодного ей архиепископа без созыва церковного Собора. И по инициативе императорской четы на вилле императора, называвшейся «Под Дубом», в окрестностях Константинополя, были собраны епископы, недоброжелатели Златоуста. Собор этот так и вошел в историю, как собор «Под Дубом». Обвинения, выдвинутые против Константинопольского архиепископа, были не более чем сплетнями, часто смехотворного характера. Златоуст трижды отклонил приглашение явиться на Собор, был смещен заочно и выслан из Константинополя. Это вызвало негодование некоторых епископов и простого народа, который был на стороне Златоуста. В столице начались уличные волнения. Во избежание беспорядков несправедливо низложенный архиепископ решил подчиниться и отправился в место ссылки, в Вифинию, неподалеку от Константинополя.
Едва Иоанн отбыл в ссылку, как в столице произошло землетрясение. Императрица Евдоксия увидела в этом знамение гнева небесного на гонение, которому подвергли праведника.
Императорским указом Иоанн Златоуст был возвращен на кафедру. Однако вскоре своими обличениями он опять восстановил против себя императорский двор, и 9 июня 404 года был арестован и вновь отправлен в ссылку, вначале в город Кукуэ в Армении, где он провел два года, оттуда в Пифиунт, или Пициус (так называлась тогда Пицунда).
Истощенный болезнями святитель, в сопровождении конвоя, три месяца, в дождь и зной, совершал свой последний переход на земле. В Команах силы оставили его. Он скончался в 407 году у склепа святого Василиска.
Когда-то, еще служа в Антиохии, Златоуст от глубины искреннего сердца говорил: «Хорошо вижу, что я не могу оставить этого места пребывания и что мне надлежит оставаться здесь до конца моих дней». Но Промысл Божий судил иначе. Великий светильник церковный, некогда выведенный из подспудного уединения в пустыне и поставленный на свещнице церковной среди многолюдного города, давал вокруг себя такой сильный и благотворный свет, что ему мало было и этого города. Свету его надлежало воссиять на всю вселенную, и для этого светильник нужно было поставить еще выше, в самом средоточии христианского мира.
На первенствующую кафедру Восточной Вселенской Церкви Промысл Божий и возвел Иоанна Златоуста, чтобы сделать из него не только великого святителя, но и великого мученика за правду.
Протоиерей Михаил Дронов