V. Прекращение христианского правительства в византийской империи в половине XV в. Свобода церковной власти в турецкой империи. Положение в Турецкой империи католиков и униатокатоликов. Реформа внутреннего управления православной церкви в пределах турецкой империи на началах гатти-гумайюна

После взятия Константинополя турками, грековосточная церковь подпала игу победителей. Победители, находя более выгодным для себя держать покорённое христианское население у себя в рабстве и пользоваться трудами его рук, чем предать его поголовному истреблению, вместе с жизнью оставили ему и его веру и церковные учреждения. Если бы рассуждать так как рассуждает г. Суворов, то выходило бы, что с падением византийской империи грековосточная церковь испытала такую перемену в своём положении, которая должна касаться самого существа её устройства и угрожать правильному отправлению её внутренней жизни. Ведь лишившись покровительства византийского императора, церковь, по Суворову, осталась без «верховного субъекта церковного правообразования»; иноверный глава государства не мог входить в церковь в этом качестве. Между тем на самом-то деле перемена тесалась внешнего положения церкви в государстве, внутренняя же жизнь церковная шла и теперь идёт обычным порядком и под игом турок, как шла прежде при христианском правительстве. По-прежнему в ней продолжалось правообразование правильно и свободно, продолжались и другие отправления внутренней церковной жизни.

Прежде всего, с прекращением христианского правительства, не оказалось никакого пробела в организации церковного правительства греко-восточной церкви. Как прежде, так и теперь высшая власть в церкви православной усвоялась, после Главы церкви – Христа, собору епископов, или за его отсутствием – собору епископов главных кафедр – патриархов. Это всегдашнее учение православной церкви православные пастыри не раз и в этом периоде жизни церковной имели случай заявлять и защищать по поводу сношений с католиками и протестантами (например, в исповедании веры Митрофана Критопула изд. 1625 г.; в исповедании патриарха Досифея на иерусалимском соборе 1672 г.; в сочинении патриарха иерусалимского Нектария против папства изд. 1782 г. в Яссах. Риchler. Geschichte der kirchlichen Trennung zwischen dem Orient und Occident: В. I. p. 464–486). И это учение не ограничивалось только теорией, а осуществлялось в практической жизни, в области церковно-юридических отношений. Все важнейшие церковные вопросы решались собором патриархов с участием и других епископов. Соборы созывались большей частью по приглашению константинопольского патриарха как первого по чести иерарха восточной церкви и происходили большей частью при его кафедре. Известнейшие из этих соборов следующие:

1) собор при патриархе Симеоне (1470–1481), которым установлен чин принятия в православную церковь католиков. ( Σύνταγμα ὑπὸ Ράλλη. t. 5. p. 143–147);

2) собор 1546 г., бывший в Константинополе по смерти патриарха Иеремии, под председательством иерусалимского патриарха Германа; на нём поставлено, что законное избрание патриарха должно производиться собором всех епископов патриархата, а не несколькими только епископами, клириками и вельможами (Хр. Чт. 1861 г., ч. 2, стр. 120);

3) собор при патриархе Иеремии II, на котором изъявлено согласие восточных патриархов на учреждение патриаршества в России ( Σύνταγμα ὑπὸ Ράλλη. t. 5. p. 149–155);

4) собор 12 февраля 1593 г. при том же патриархе, на котором рассматривалось представление русского царя и патриарха о повышении кафедры московского патриарха в списке патриарших кафедр на третье место, и сделано несколько других постановлений, например о ежегодном совании соборов, о подчинении монахов власти епархиального архиерея и проч. (Чтения Общ. Любител. Дух. Просв. 1882 г. ч. 2, стр. 181–183);

5) собор 1756 г. при патриархе Кирилле о принятии католиков в православную церковь посредством крещения ( Συντ. Ραλλη. 5, p. 617–616);

6) собор 1849 г. при патриархе Анфиме относительно судебной присяги (ibid. 617–627);

7) собор 1839 г. при патриархе Григорие, которым издано определение о соблюдении прежних правил относительно родства, как препятствия к браку;

8) собор 1850 г. при патриархе Анфиме, на котором была признана самостоятельность церкви королевства греческого (ibid. р. 164–185);

9) соборные постановления патриарха Самуила I (1764 г.) об ограничении власти патриарха и о новой организации патриаршего Синода, состоявшая в следующем. Чтобы ограничить власть патриарха, прежде бесконтрольную, патриарх Самуил ввёл обычай прилагать к каждому официальному документу, исходящему от патриарха, также к денежным документам печать; а печать, разделённая на четыре части, вверена для хранения четырём авторитетным членам Синода, по одной части – каждому, ключ же печати или средний столбик должен храниться в патриархии. Затем, в состав Синода было назначено восемь непременных членов из числа старейших архиереев, без согласия которых не должно было решаться ни одно дело, особенно же перемена или выбор патриарха; на избрание патриарха требовалось ещё согласие четырёх попечителей и великого логофета церкви (Хр. Чт. 1862 г. ч. 1, стр. 799–800);

10) собор 1663 г. для рассмотрения вопросов, вызванных делом московского патриарха Никона, между прочим, вопроса о послушании царю со стороны представителей церковной власти. ( Κανονικαὶ διατάξεις τῶν πατριάρχων Κωνσταντινουπόλεως, ἐπιστασια Μανουηλ Γεδεών. Τ. . ἐν Κωνσταντ. 1888. р. 341–368). Постановления собора патриархов принимались обязательно к исполнению всеми православными христианами и имели для них силу закона сами по себе без утверждения светской властью; только немногие из них, имеющие общественное значение, например, постановление патриарха Самуила I об организации патриаршего Синода и порядке избрания патриарха были представлены на утверждение султана.

Представленный выше ряд фактов из истории церковного законодательства восточной церкви, находящейся под игом турецкого правительства, достаточно свидетельствует, что церковная власть в этот период пользовалась правом свободного законодательства в сфере церковных отношений. Но некоторые из актов церковного законодательства, а также из действий патриархов заслуживают особого внимания и рассмотрения с точки зрения занимающего нас вопроса.

Вскоре после взятия Константинополя турками, султан призвал к себе патриарха Иосафа I (1466–1469) и отдал ему приказ, чтобы он распорядился сочетать одного лжеимённого христианина, имевшего законную жену, незаконным браком с другой женой, более красивой. Патриарх сказал султану: это, государь, противно законам нашей церкви... Султан разгневался на патриарха за отказ исполнить его волю, и когда патриарх, не смотря на угрозы, продолжал отказываться от беззакония, приказал отсечь сдую бороду последнего и свергнуть его с патриаршей кафедры (Хр. Чт. 1862 г. ч. 1, стр. 615). Вот пример столкновения между волей светского повелителя и законом христианским и поведения в этом случае пастыря церкви, призванного стоять на страже закона Божия. Пастырь церкви поступил так, как поступали и апостолы в подобных случаях, возражая против незаконных в религиозном смысле требований светских властей: «аще праведно есть пред Богом вас послушати паче, нежели Бога, судите» (Деян. 4:19). Изменилось ли бы дело, если бы подобное требование исходило не от мусульманского повелителя, а от христианского государя? Получило ли бы подобное требование христианского государя другое значение в церковно-юридическом смысле, чем повеление султана? Отнюдь нет. Требование светской власти, противное воле Божией, от какой бы власти ни исходило – мусульманской или христианской, – одинаково не может создать церковной нормы; в том и другом случае оно есть не более, как требование светского начальства; и если оно предъявляется к исполнению с принудительной необходимостью, то последователю христианского закона, в виду нравственной невозможности для него изменить воле Божией, ничего не остаётся, как пожертвовать своей жизнью или внешним благосостоянием за приверженность к заповеди Божией и неисполнение требования светской власти, противного заповеди Божией. В возможности предъявления подобных требований со стороны христианских властей конечно нельзя сомневаться; история представляет немало примеров подобных требований. Были они и в рассматриваемый нами период. Например, молдавский господарь Григорий Гика требовал от патриарха Константинопольского Иеремии III, чтобы он согласился на беззаконный развод его сестры. Патриарх отказался исполнить противозаконное желание и был свергнут с кафедры по проискам Гики при дворе султана (Хр. Чт. 1862 г. ч. 1. стр. 791).

Кроме частных случаев поведения пастырей православной церкви, в которых они фактически выразили невозможность для пастыря церкви и всякого христианина подчиняться, безусловно, всякому требованию и постановлению светской власти, которое противоречит закону Божию и коренным правилам церковной дисциплины. Мы встречаем за это время и постановления церковной власти, в которых выразилось принципиально учение православной церкви о занимающем нас вопросе. Одним из случаев к тому послужила размолвка между русским царём Алексеем Михайловичем и русским патриархом Никоном. Царь Алексей Михайлович приглашал восточных патриархов прибыть в Москву для рассмотрения дела патриарха Никона. Вместо путешествия патриархи сочли более удобным для себя рассмотреть обстоятельства дела Никона у себя дома и произнести об них суждение на основании норм церковного права и церковных обычаев. Суждение восточных патриархов выражено в особом соборном определении, изданном в 1663 г., разделённом на несколько вопросов и ответов ( τόμος ζητημάτων τιᾶν ἀναγκαίων). По вопросу об отношении между светской и церковной властью собор постановил, что в государстве должна быть одна верховная власть, которой должны подчиняться все граждане государства как светские, так и духовные; но это подчинение касается только¹³ политических отношений. В церковных отношениях пастыри церкви должны иметь в виду более то, что угодно Богу, и что требуется основными правилами церковными, чем требования светской власти. Постановление собора восточных патриархов 1663 г. не представляет собой никакой новости; норма, им выраженная, была всегдашним правилом отношений духовной власти к светской, начиная со времён апостольских. Ещё в правилах апостольских (пр. 84) постановлено было, что только в том случае подлежит наказанию лицо духовное, если оно досадит царю или князю не по правде. В толковании на это апостольское правило Зонара говорит: Моисеев закон говорит: князю людей твоих да не речеши зла (Исх. 22, 28). И верховный от апостолов Пётр говорит: царя чтите (1Петр. 2, 17). И великий Павел повелевает молиться за царя и за всех, иже во власти суть (1Тим. 2. 2), и это за неверных. Итак, запрещено досаждать всем – и царям, и начальникам. Но обличать, когда делают что-либо неподобающее, не запрещено, хотя слова обличений иногда, быть может, очень резкие и считаются за обиду обличаемым. Не по правде досаждать правило не позволяет, а наоборот должно думать, что в правом деле упрекающий и царей, и вельмож не подвергается наказанию. Это воззрение усвоено было впоследствии и византийским законодательством, которое усвояло патриарху право безбоязненно говорить царю о делах веры и благочестия (Epanag. t. 3 с. 4).

Ещё из рассматриваемого периода мы встречаем весьма важное постановление о том, как следует поступать христианам в случае, если законы государственные предъявляют к ним требования, несогласные с заповедями евангельскими, и как относится к этим случаям сама церковь. Такое правило, мы находим в окружном послании православной церкви ко всем православным христианам, изданном в 1849 году по вопросу о позволительности христианам произносить присягу в суде и в других случаях. Поводом к соборному рассмотрению вопроса послужило появление анонимной брошюры, в которой доказывалось, что произнесение клятвы не запрещается христианам их религиозным законом. Собор православных пастырей находит такое учение совершенно ложным. Он указывает на прямую заповедь Спасителя не клясться (Матф. 5:34–37), на заповедь апостола Иакова (5:12), на правила Василия Великого (10 и 29), ссылается на свидетельства отцов церкви – Григория Богослова, Иоанна Златоуста, и говорит, что в церкви Христовой, согласно с заповедью Спасителя, всегда признавалось, что православным христианам не позволительно клясться ни в частных случаях, ни в судах... Между тем светский закон, заимствованный в византийскую империю от римлян, требует от христиан формальной клятвы в судах. Он оказал внимание к учению христианскому только по отношению к лицам священным и монахам, освободив их от произнесения клятвы. Простые верующие, живущие в миру, должны произносить клятву. Как же нужно смотреть на этот закон государственный и как относиться к нему? Прежде всего собор заявляет, что предписание римских законов не может ни в каком случае лишить силы и значения постановления апостолов и отцов церкви, и прежде всего заповедь, изречённую непосредственно самим Господом Спасителем нашим. Я, говорит собор словами Иоанна Златоуста, признаю относительно клятвы закон царский, а не рабий; когда читается царская грамота, тогда теряет значение достоинство рабов царских. Тем не менее нельзя же ослушаться и государственного закона. Как же быть? «Коль скоро государственными законами предписана клятва в предупреждение больших зол и опасностей, то церковь уступает этому светскому законодательному распоряжению, вынуждаемая необходимостью ( ἡ ἐκκλησία τῇ εἰρημένῃ πολιτικῇ νομοθεσία ὑποχωρεῖ ἐξ ἀνάγκης ἀνεχομένη). Она приглашает тех, кто вынужден политическими законами произносить клятву, замаливать у Бога (этот грех) и в случае невинной клятвы, я сама приносит за них молитвы и моления к Владыке и Господу, давшему заповедь не клясться, чтобы Он сподобил их своего человеколюбия в случае, если они подпали игу клятвы. А потом она повелевает и им произносить клятву не ложно, и строго соблюдать данное под клятвой обещание, чтобы соблюсти себя чистыми от ложной клятвы и клятвопреступления, как отречения от Бога. Что же касается священного клира и взявших на себя спасительное ярмо монашеской жизни, то им церковь отнюдь не позволяет произносить клятву ни частным образом, ни в судах... Человеколюбивых же и боголюбивых светских судей она увещевает и убеждает именем Господа, чтобы они при отправлении правосудия не требовали клятв без разбора, без особенной надобности и по всякому маловажному делу, из опасения, чтобы страшное дело клятвы от частого употребления не вошло в привычку и не потеряло своего обаяния, и чтобы не распространилось в жизни общественной клятвопреступничество, из которого проистекает всяческое развращение, неправда, ложь и беззаконие, отнимающее силу у законов, и наводящее на клятвопреступников всеистребляющий меч Божия гнева»¹⁴. Правило, преподанное церковью в данном случае может быть очень хорошо применено и к другим случаям столкновения законов государственных с требованиями закона христианского и даёт ключ к правильному пониманию того положения дел, когда та или другая поместная церковь принуждена бывает мириться со светским законодательством по церковным делам, резко удаляющимся от канонических норм церковного устройства и управления.

Вместе с правом развития и дополнения церковного законодательства православная церковь в турецкой империи пользовалась и пользуется de jure свободой управления в своих внутренних делах и суда над клириками и мирянами по церковным делам. Вскоре после взятия Константинополя, Магомет II особой грамотой предоставил православной церкви право самоуправления во внутренних церковных делах. Константинопольский патриарх получил право постановлять, при содействии Синода, в своём патриархате митрополитов и епископов, надзирать за их пастырской деятельностью и судить их, право созывать на собор как подчинённых ему епископов, так и других епископов восточной церкви, и самих патриархов, право заведовать всеми церквами и монастырями своей епископии и учреждать монастыри в чужих епархиях, даже в других патриархатах, право суда по делам брачным и по делам о духовных завещаниях, право суда по тяжебным делам между христианами с согласия сторон. Константинопольский патриарх имел право налагать на православных христиан сборы на нужды церкви и духовенства и на удовлетворение резвых требований со стороны турецких властей и собирать их принудительно посредством своих чиновников. Подобными же правами пользовались и прочие восточные патриархи каждый в пределах своего патриархата.

Кроме того константинопольский патриарх был признан со стороны турецкого правительства политическим главой всех православных христиан, подвластных турецкой империи, ответственным пред правительством турецким за их верность и преданность правительству. В виду этого положения константинопольский патриарх пользовался особыми, сравнительно с другими патриархами, полномочиями политического характера. Он служил посредником в сношениях прочих патриархов и всех вообще епископов и простых мирян с турецким правительством. Он имел право юрисдикции по лёгким уголовным преступлениям над всеми православными христианами турецкой империи, мог присудить виновных к тюремному заключению и ссылке и приводит эти приговоры в исполнение, не испрашивая на это особого разрешения со стороны турецких властей, но при их содействии.

Представители и органы церковной власти – патриархи и епископы избирались патриаршими синодами, а утверждались в своей должности светским правительством, причём получали от него берат, излагающий их служебные полномочия. Константинопольский патриарх, в виду его особого положения, как главы православного населения, утверждался в своей должности с торжественной церемонией. После избрания в Синод новоизбранный представлялся великому визирю, и получал от него вместе с бератом патриаршую одежду, пастырский жезл и белого коня; затем, посетивши прочих министров, он отправлялся в торжественной процессии, в сопровождении турецких чиновников, в свою кафедральную церковь для вступления на свою пастырскую кафедру.

Органом сношений Константинопольского патриарха со светским турецким правительством служил особый патриарший чиновник – великий логофет. Чрез него константинопольский патриарх ведёт с Портой все дела, касающиеся полномочий предоставленной ему светской юрисдикции. Великий логофет скрепляет своей подписью все определения патриаршего синода, касающиеся назначения архиепископов и епископов, без каковой подписи эти определения не имеют юридической силы. Великий логофет избирается патриаршим синодом из числа знатнейших греков и затем утверждается в должности турецким правительством (Silbernagl. Verfassung und gegenwärtiger Bestand sämmtlicher Kirchen des Orients. 1865, p. 10–24).

Полномочия константинопольского патриарха и других епископов греко-восточной церкви по церковному управлению и по светской юрисдикции и государственное положение греко-восточной церкви в Турции всего лучше можно видеть из содержания берата, который выдавался турецким правительством новопоставленному патриарху. Вот обращик этого берата конца XVIII века.

Синод десяти греческих митрополитов, учреждённый в нашей столице Константинополе, постановил представить нашему славному двору, расположенному в равнине Рущука, челобитную, в которой он нижайше представляет следующее. В виду того, что греческий патриарх по имени Прокопий низложен и послан в ссылку за его предосудительное поведение, за небрежное исполнение обязанностей по своему званию, за умножение долгов патриаршей кафедры в ущерб бедным подданным, за его неспособность к отправлению своих полномочий особенно в важных случаях, было необходимо избрать на его место нового патриарха. Существующие правила требуют, чтобы избрание греческого патриарха совершалось с беспристрастием, и всегда в пользу человека умного, рассудительного, ревностного, достойного доверия нашего высокого правительства, рачительного к тому, чтобы заслужить его высокое одобрение, способного управлять, наблюдать и держать в своих руках своих единоплеменников на всём протяжении нашей славной империи и обладающего наконец качествами, потребными к тому, чтобы с успехом и к полному удовольствию нашего императорского двора справиться со всеми полномочиями, со всеми обязанностями своей должности. В сообразность этим правилам и императорскому повелению, отданному на этот предмет, главы нации собирались, чтобы подвергнуть это дело зрелому обсуждению. После обстоятельных и веских рассуждений, они единодушно и согласно церковным правилам остановились своим выбором на личности митрополита Kumuldjené, человека состоятельного, чтобы заплатить презент за императорский берат, самого превосходного между господами, которые веруют в Мессию, самого представительного между знатными, которые исповедуют христианскую веру, благочестивого Неофота (Неофита?), как на человеке, который соединяет в своём лице качества необходимые для патриарха, который достоин патриаршей кафедры по своим латам, по своей мудрости, ревности, по своей честности и по своей способности управлять делами своей нации. Вследствие сего упомянутый синод обратился к нашему правительству с просьбой, чтобы греческая патриаршая кафедра в Константинополе и подчинённые ей места и установления были вварены упомянутому Неофоту и чтобы была изготовлена для него императорская грамота, содержащая в себе обычные условия, права и преимущества.

По поводу этого сообщения сделали справку в реестрах «пископос – калеми» (бюро епископов) и справка показала, что греческий константинопольский патриарх и подчинённые его кафедре установления обязаны вносить: 1) двадцать тысяч пиастров ежегодного налога, уплачиваемого в государственное казначейство в четыре срока, начиная с 1 марта каждого года; 2) сумму, равняющуюся стоимости ста пяти ок баранины, взносимую по частям каждый день на содержание нашего двора (что составит приблизительно около десяти тысяч пиастров в год); 3) налог в семьсот пятьдесят пиастров, уплачиваемый ежегодно в месяц могарем; 4) ежегодный оброк в тысячу триста пятьдесят восемь пиастров, уплачиваемый в государственное казначейство также в месяц могарем за патриархат Ипекский, который, подобно патриархату Охридскому, поставлен посредством гаттишерифа в связь с константинопольской патриаршей кафедрой и подчинёнными ей местами.

Итак, принимая во внимание просьбу упомянутого синода, его представления, его настояния, его свидетельство о ревности, добродетелях и талантах упомянутого Неофота, и справку взятую из бюро епископов, мы приказали изготовить настоящую императорскую грамоту, в силу которой мы вручаем упомянутому Неофоту, вместо низложенного Прокопия, константинопольский патриархат с его принадлежностями, дозволяя ему вступить в обладание им, по древнему обычаю, и на правах своих предшественников.

Вследствие сего, мы повелеваем митрополитам, архиепископам и епископам всех городов нашей обширной монархии (затем следует перечисление их), а равно всем игуменам, священникам, монахам и монахиням и вообще всем подданным греческого обряда всякого состояния, чина и звания признавать упомянутого Неофота своим патриархом, обращаться к нему по всем предметам, подлежащим его юрисдикции, уважать его пасторский авторитет, быть послушными его увещаниям, слушать его, когда он будет говорить слово вразумления, наконец повиноваться ему, согласно правам его сана и обязанностям религии, которую они исповедуют.

Мы понимаем, что патриархат вверен ему пожизненно, что ни искательство, ни предложение какой ни будь прибавки к узаконенному ежегодному взносу не могут подать повода к назначению вместо его другого, что он может быть низложен только в случае измены его своему долгу, именно, если он угнетает подданных, если он позволит себе действия, противные религии и обычаям его нации, или если он нарушит долг верноподданного.

Желаем, в сообразность с древним обычаем и прежними постановлениями, чтобы, в случае вакантности патриаршей кафедры, Синод, состоящий из митрополитов ближайших к столице местностей, именно: из митрополитов ираклийского, кизического, никомидийского, халкидонского, и из всех митрополитов, находящихся в Константинополе, имел право приступать, согласно обычаю, к избранию нового патриарха, которое всегда должно падать на какого ни будь митрополита; этот новоизбранный патриарх получит инвеституру посредством, обычной грамоты, вследствие официального отношения об этом со стороны упомянутого Синода к нашему правительству.

Повелеваем, чтобы, в случае жалоб или протестов против упомянутого патриарха, наше правительство не иначе обращало на них своё внимание, как если они будут представлены целым Синодом по единогласному решению; чтобы частные неудовольствия какого ни будь митрополита или обвинения частного лица были подвергаемы исследованию и обсуждению того же Синода, обязанного сделать нашему правительству точный и верный доклад, сообразно с которым и будет оказана справедливость, приличная случаю.

Повелеваем также, чтобы упомянутый патриарх пользовался по своему сану совершенно теми же правами, как и его предшественники, – чтобы его управление совершалось при помощи и с участием всех митрополитов Синода, чтобы он действовал во всём в полном согласии с ними, и чтобы он располагал полной свободой в исполнении своих обязанностей, – чтобы никто (кроме членов Синода) не смел предъявлять претензий на вмешательство в дела, относящиеся единственно и безусловно к ведомству патриаршей кафедры, – чтобы всё, касающееся общего управления всей греческой нации на всём пространстве империи, управления церквей и монастырей, управления их экономией, доходов и расходов, относилось к компетенции исключительно патриаршей кафедры и состоящего при ней Синода, – чтобы, для предупреждения злоупотреблений в заведывании казной монастырей и отсюда расхищений и стеснений к ущербу подданных, позаимствование из сумм того или другого монастыря не могло производиться без ведома Синода и без приложения печати митрополитами на всяком обязательстве, и чтобы это правило было общим для всех монастырей в империи. Для этой цели у Синода будет общая синодальная печать, и будет разделена по частям по рукам митрополитов, которым назначит Синод, и это в сообразность распоряжений, содержащихся в императорском повелении, которое было издано по усиленной просьбе упомянутого Синода, и занесено в окладный список епископов, в регламенте, который впрочем, имел главной своей задачей облегчить для нации средства к освобождению её от значительных долгов.

Патриарх и Синод одни имеют право избирать и поставлять митрополитов, архиепископов и епископов. Они должны замещать праздные епископские кафедры лицами, достойными одобрения, приступая к их избранию с полной свободой и не поддаваясь при этом влиянию дружбы, ходатайств или иностранных домогательств. Вслед за официальным уведомлением с их стороны о факте избрания, утверждённым Синодальной печатью, и непосредственно после уплаты в государственное казначейство обычного взноса, изготовляются и выдаются избранным грамоты, чтобы вступление их в отправление своих обязанностей имело легальный характер. Патриарх и Синод свободны распоряжаться этими делами по своему усмотрению, и делать постановления обо всём, что касается священников и монахов, могут ставить на места и лишать мест, могут замещать и смещать, как им кажется лучше, без всякого вмешательства в это дело со стороны кого бы то ни было.

Все жалобы против этих прелатов, все просьбы, подаваемые на имя губернаторов и провинциальных властей, по поводу смещения или ссылки кого ни будь, рассматриваются правительством, как неосновательные; и не подлежащие рассмотрению, если они не опираются на формальное прошение со стороны патриарха и Синода. Все распоряжения, сделанные на счёт этих дел или в других подобных случаях государственными чиновниками, не должны иметь никакого значения, даже и в том случае, когда протестующие имеют под руками фирманы нашего правительства; на подобные фирманы, когда бы они ни были выданы, до или после обычных актов, сообщаемых на официальное отношение патриарха и Синода, нужно всегда смотреть, как на выданные по нечаянности. Митрополиты, архиепископы и епископы не могут отправляться и являться в Константинополь без позволения патриарха и Синода. Точно также ни один из других патриархов их нации не может путешествовать в Константинополь по своим личным делам без предварительного формального согласия со стороны упомянутого патриарха и Синода. И другие патриархи имеют власть каждый наказывать по правилам своей дисциплины всякого подчинённого его юрисдикции митрополита, архиепископа, епископа, священника, монаха, монахиню, в случае виновности их в нарушении правил их исповедания. Патриарх и митрополиты имеют также право принимать меры строгости против тех священных лиц, которые, дав обет монашеской жизни, проводят жизнь праздную и бродяжническую, уклоняются от обязанностей своего звания, и предаются проискам, способным замутить умы. Никто не может противиться взысканиям, которых заслуживают такие монахи, ни мерам, принимаемым их настоятелями к водворению их в монастырях, которые прежде служили их убежищем.

Патриарх и его законные заместители одни имеют право делать авторитетные постановления о браке подданных из греков и относительно условий правильного заключения брачных союзов и их развода, какие вытекают из их верований. Они также имеют право назначать наказание, тоже сообразно своему религиозному уставу, тому священнослужителю, который осмеливается давать религиозное освящение бракам, по их правилам, незаконным. Они имеют право принимать меры строгости против мирян, которые приносят жалобы друг на друга по делам брачным или по вопросу о брачном разводе, или по другим делам, относящимся до их религиозной жизни, подвергнуть их отлучению или поразить их анафемой, не опасаясь никакого возражения или вмешательства со стороны губернаторов или других светских чиновников. Они имеют право запретить произвольный развод, бигамию, брак вдов, которая была уже за тремя мужьями, и брак вдовца, трижды женатого, вообще акты, которые противны их вере. Они могут наказывать виновных в нарушении правил веры, смотря по случаю и сообразно их особенной дисциплине, могут запретить им вход в храмы, могут лишить их погребения, не опасаясь возражений или встречных распоряжений со стороны государственных чиновников. Ни один подданный не может жениться вопреки правил своей веры, ни на месте своего жительства, ни в другом каком либо месте. Никто из людей сильных не может приневоливать священника совершить незаконный брак, или адресоваться к патриарху или митрополиту какому с требованием о смещении священника в пользу другого.

Никто, без императорского повеления в руках, не может беспокоить патриарха, митрополитов, архиепископов и епископов и всякого священника из-за права владения их древними церквами и их древними монастырями, а также из-за необходимых исправлений этих зданий, когда они произведены согласно древнему плану и прежним размерам и с формального дозволения начальства. Никто из государственных чиновников не может произвольно делать распоряжений, или производить обысков в частных домах, в монастырях и церквах. Позволяется патриарху, митрополитам и всякому лицу священного сана читать у себя дома св. Евангелие, однако же, тихим голосом, употреблять кафедру и пастырский жезл, без опасения каких ни будь неприятностей или притеснений на этот счёт, а также и за совершение богослужения в своём собственном доме, за привешение ламп, за возжение свеч, поставление для поклонения икон, за каждение фимиамом, вообще за совершение обрядов их веры. Беспокоить их за все это или вымогать деньги было бы противно справедливости и началам наших святых законов.

Патриарх, вместе со свободным владением церквами, принадлежащими патриархату, имеет право владеть и всеми недвижимыми имениями и угодьями, принадлежащими к церквам, как-то: садами, виноградниками, полями, лугами, мызами, мельницами, домами, лавками, местами, назначенными для богослужебных собраний или благочестивых подвигов, рабочим скотом и имуществом всякого рода, вообще всем темь, что пожертвовано церквам под именем милостыни или благочестивого приношения. Если настоятели церквей и монастырей худо управляют церковным имуществом и употребляют вверенные их заведыванию церковные доходы на свои надобности, то патриарх и митрополиты имеют право потребовать от них отчёта в расходовании церковным имуществом, и, смотря по случаю и обстоятельством, произвести над ними следствие и суд, не опасаясь никакой помехи тому с чей ни-будь стороны.

Патриарх имеет право назначать коммисаров и посылать их в провинции для сбора даней, которые обязаны платить в пользу патриаршей кафедры митрополиты, архиепископы, епископы, священники и прочие. Согласно древнему обычаю, упомянутые лица обязаны беспрекословно платить обычные дани. Если они будут отказываться от уплаты, патриарх и Синод имеют право наказать их, остричь им волосы, отрешить их от места и распорядиться их местами в пользу других подданных. Государственные чиновники содействуют упомянутым сборщикам, и помогают им в операциях, относящихся к их миссии. Эти сборщики всюду пользуются защитой. Для большей безопасности в пути, им позволительно менять костюм, носить при себе оружие, и иметь провожатых от одного участка до другого; государственные чиновники не должны привязываться к ним из-за этого или требовать с них взятки, даже под видом добровольного подарка. Митрополиты, архиепископы, епископы должны также аккуратно уплачивать государственные повинности, согласно окладному листу, вручённому им от патриарха и Синода. В случае если они, за неимением наличных денег, будут платить повинности изделиями и товаром, то ни вещи, ни самые деньги, которые будут в руках у сборщиков, не подлежат во время перевозки пошлинам за перевозку, а также никакому другому сбору ни на сухом пути, ни в морских портах. Теми же льготами пользуются зерно, масло и другие предметы, которые сами подданные дают, согласно древнему обычаю, своим митрополитам, архиепископам и епископам, и при уплате государственных повинностей. Плоды виноградников, принадлежащих патриаршей кафедре и всё то, что дано патриарху его сородичами под именем подарка или милостыни, будут ли то вещи или съестные припасы, например, виноградные ягоды, мёд, масло и пр., – все это может быть перевозимо свободно, без всякой пошлины, далее на городских заставах. Независимо от государственных повинностей, которыми обязаны все подданные из греков, духовенство и миряне, они должны платить ещё каждый год, миряне по десяти или двенадцати аспров, а священники по одному секину, в местах подведомых непосредственно константинопольской патриаршей кафедре в пользу патриарха, а в других местах в пользу митрополита или архиепископа провинции по принадлежности. Собирание всякой дани, основанной на древнем обычае, не может подать повода государственным чиновникам к притеснению митрополитов, архиепископов и епископов; это обстоятельство должно быть прямо оговорено в берате каждого из этих церковных сановников. Если в период собирания государственных повинностей, многие семьи окажутся соединёнными в одном доме, то, не смотря на это, каждая из них должна платить причитающаяся на её долю повинности, хотя бы в окладных списках говорилось только о домах. Обычные повинности должны быть взимаемы и с тех, кто живёт на землях землевладельцев – помещиков; проживание на чужих землях, и поступление в услужение к тем помещикам ни в каком случае не может освобождать этих крепостных от уплаты государственных повинностей.

Всякий грек обоего пола, духовный и мирянин, имеет право отказать в духовном завещании до третьей части своего наследства в пользу патриарха, митрополитов, епископов, церквей, монастырей, приходского духовенства, бедных, и эти отказы должны быть уважаемы. Требования о выделе и выдаче завещанной части наследства со стороны лиц, в пользу которых сделан отказ, имеют полную силу против законных наследников завещателя. Когда патриарх и его доверенные собирают, за счёт государственного казначейства, наследство, принадлежащее митрополитам, архиепископам, епископам, священникам, монахам и монахиням, будет ли оно заключаться в наличных деньгах, вещах или в скоте, никто из государственных чиновников не может противиться этому или заявлять возражение ни под каким предлогом. Церковные повинности, известные под именем parissia и prothessy, также должны быть собираемы с наследников всякого подданного из греков и в случае нужды при помощи суда.

Всякая жалоба на патриарха, митрополитов, архиепископов, епископов, их заместителей и их людей, может быть подана только в наш императорский Диван, а никак в какой ни будь другой трибунал. Во всех случаях, когда явится надобность взять под стражу для целей правосудия какого ни будь митрополита или какое ни будь другое лицо священного сана, арест его может состояться не иначе, как при участии патриарха. Никто ни в каком случае не должен принуждать силой какого ни будь подданного из греков к принятию исламизма.

За исключением установленных повинностей, которые должны быть вносимы аккуратно каждый год, патриарх свободен от всякого другого налога, от всяких других поборов. Агента патриарха (capoukehaya) при нашем правительстве и пятнадцать других подданных, состоящих у него в услужении, изъяты от взноса хараджа (выкуп за голову) и всякой другой дани. В виду присоединения к константинопольской патриаршей кафедре патриархатов Ипекского и Охридского, которые пользовались подобной же уступкой один для семи, другой для пятнадцати лиц, та же привилегия должна быть предоставлена и константинопольскому патриарху. Никто не может оскорблять патриарха насмешками над его пастырским жезлом, или над каким либо другим предметом, относящимся к обряду его нации, или над богослужебными и другими обычаями, соблюдающимися у неё. Все требования патриарха, утверждённые синодальной печатью, должны быть принимаемы нашим правительством к рассмотрению, а равно и представления, имеющие предметом долги патриаршей кафедры. Патриарх и Синод держат при себе для услуг столько янычар, сколько им угодно, и ни один из милиционеров нашей столицы не может стеснять их в этом отношении. Наконец, никто не должен сметь причинять патриарху хотя бы малейшее беспокойство в деле вступления его в должность, или в управлении всем тем, что относится к ведению константинопольской патриаршей кафедры и кафедр, от неё зависящих.

Дан в императорском стану, в Рущуке, 30 июня 1789 г. (D'Ohsson. Tableau général de l'empire othoman, t. V. Paris. 1824. p. 120–139. Берат напечатан также y Ubicini, Lettres sur la Turquie. В русском переводе берат помещён у Березина, Православная и другие христианские церкви в Турции, Спб. 1885. стр. 5–15).

Представленный нами берат дан после кайнарджийского мира, и естественно старается оградить христиан от произвола государственных чиновников. Но правосудие, терпимость и гуманность, которыми блистает фирман, были только громкими фразами, существующими на бумаге. На деле же произвол турецких чиновников и полное бесправие христиан было в полной силе ещё и в конце ХѴ40;Ш и в начале XIX века. Правление Махмуда II было полно кровавых событий. Неоднократные восстания сербов, жителей Македонии, Фракии и Болгарии сопровождались избиением христиан в широких размерах. Восстание греков, вызванное страшными преследованиями их со стороны турецких пашей, само подало повод к новым повсеместным гонениям и казням их. Патриарх константинопольский Григорий, обвинённый в сношениях с восставшими греками, быль повешен на вратах патриархии со всем Синодом; трое архиепископов и до 80 человек из духовенства подверглись той же участи. Архиепископ критский Киприан был повешен вместе с тремя епископами. И миряне православные тоже подвергались страшному гонению и истреблению в Константинополе, по всей Румелии и на островах Архипелага. Жители острова Хиоса, не принимавшие участия в восстании, были истреблены почти поголовно, так что из 100.000 человек едва осталось в живых 900. Наконец вторжение турецких и египетских войск в Морею сопровождалось неслыханными варварствами. Неистовства турок не знали никаких границ. Каждый христианин трепетал за свою жизнь (Гиргас. Права христиан на востоке, стр. 91).

Когда восстание греков окончилось, благодаря помощи европейских держав, освобождением их от турецкого владычества, турецкое правительство поняло, что пример греков, получивших политическую самостоятельность, может вызвать подражание и у других его подданных и увидело политическую необходимость улучшить положение христиан введением социальных и административных реформ. Реформы эти начались с восшествием на престол турецкой империи султана Абдул Меджида. Программа этих реформ была начертана в так называемой гюльханейской грамоте, обнародованной торжественно 21 октября 1839 г. В ней гарантирована от лица султана всем его подданным, без различия вероисповедания, полная безопасность в отношении жизни, чести и имущества. Во исполнение указанной программы преобразование в 1847 году учреждены были смешанные суды из туземных жителей и иностранцев для разбора дел между христианами и мусульманами. В этих судах принималось и свидетельство христианина против мусульманина. В 1850 г. сбор хараджа был предоставлен старшинам христианских общин и тем устранено вмешательство турецких чиновников в это дело и соединённые с ним притеснения христиан. Для охранения христиан от несправедливости при сборе податей и вообще от притеснений турецкой администрации, призваны были к участию в советах, состоящих при начальниках провинций и областей, епископы и представители христианских общин. Чтобы нагляднее было видно, какая перемена произошла в государственном положении христиан со времени введения в турецкой империи административных реформ сороковых годов, нужно представить в кратких чертах порядок провинциальных административных и судебных инстанций, образовавшихся с того времени в Турции, и отношение их к христианскому населению.

Турецкая империя была разделена в то время на 36 вилайетов или генерал-губернаторств, вилайет длился на несколько лив или санджаков т. е. губерний, санджак делился на казы – уезды, уезд состоял из общин. Во главе генерал-губернаторства стоял вали, во главе губернии каймакам, уездом управлял мудир, во главе общины стоял коджа-баши. При генерал-губернаторе, в главном городе провинции, находился административный совет, меджлис, состоявший из трёх чиновников, назначаемых турецким правительством дефтердара – управляющего сбором податей, из греческого или армянского митрополита и из известного числа уполномоченных от турецких и христианских общин. В этом совете производились все административные дела, касающиеся вилайета, поскольку они не относились к внутреннему управлению общин. Митрополит, по званию члена совета, быль блюстителем интересов церкви и своих единоверцев. Если он находил, что его справедливые требования не уважаются на совете, то он мог довести об этом до сведения патриарха, a патриарх мог обратиться с представлениями к турецкому правительству. При каймакаме и мудри, также учреждены комиссии из представителей общин для наблюдения за равномерной раскладкой государственных повинностей на общины и за правильностью самих сборов. По отношению к государственным повинностям христиане стоят наравне с мусульманами, и подлежать общему порядку раскладки и сбора их. Только один харадж составляет особую повинность христиан, и поэтому, как выше замечено, собирание её изъято из ведения обыкновенных чиновников, заведующих сбором повинностей, и предоставлено самим общинам и духовному начальству того или другого вероисповедания.

Наряду с административным делением турецкой империи, существует особое деление по судебным инстанциям. Параллельно вилайету стоит в качестве высшей апелляционной инстанции мевлевит, затем следующую, среднюю инстанцию суда составляет суд кадия, низшую – суд наиба. Общее название этих турецких судов Мехкеме. В них решения произносятся на основании мусульманского закона. Этим судам подведомы и христиане по делам уголовным и по тем гражданским, в которых противную сторону составляет мусульманин. В гражданских делах, в которых обе тяжущиеся стороны принадлежат к одному и тому же исповеданию, христиане судятся у своего духовного начальства. Порядок судебных инстанций в духовных судах совпадает с порядком административного устройства. Таким образом, уголовная подсудность, суд по делам гражданским, когда одна тяжущаяся сторона принадлежит к мусульманству, и отправление государственных повинностей – вот те стороны гражданской жизни, по которым главным образом соприкасаются христиане непосредственно с мусульманской администрацией и судом. Затем внутренняя жизнь церковная, школьное образование народа, отправление правосудия в указанных пределах, управление церковным и общинным имуществом, сбор пожертвований и обложений на содержание церкви и надобности общины, и даже раскладка и сбор хараджа – всё это относится к сфере полномочий общины, видается предстоятелями общин, епископами и т. д. до самого патриарха константинопольского. Государство не вмешивается в эти дела.

Всего яснее обнаруживается взаимная отчуждённость рас, населяющих турецкую империю, в общине, составляющей, однако же, основную единицу административного устройства в Турции. Община в турецкой империи всегда состоит из единоверцев, греков, армян или турок. Едва ли где можно встретить селение со смешанным по религии населением. В больших городах различные расы живут по разным кварталам, и каждый из таких кварталов строго наблюдает за тем, чтобы в его пределы не проникло население другого квартала. Строгость соблюдения этого квартального закона, образовавшегося из обычая, можно наблюдать теперь даже в предместьях Константинополя. Нигде конечно христианское население так не поднялось и не умножилось, как в столице. Между тем здесь оно скучено в немногих тесных и грязных кварталах, где места достигли невероятно высокой цены. Рядом же с неудобными жилищами богатых франков, греков, армян широко и просторно раскинулись бесчисленные постройки бедных турок, и самые влиятельные христиане не смеют думать о том, чтобы за двойную и тройную цену приобрести себе место для постройки дома в турецком квартале. Только в Пере и то с великими усилиями расширяется мало по малу площадь христианских и именно европейских жилищ. Приобретение дома, находящегося поблизости от турецкого квартала, сопряжено с большими хлопотами, с очень сложными переговорами, в которых нередко принимают живое участие турецкие министры и иностранные посольства.

Организация общин проста и очень однообразна; в существе дела она одинакова как у турок, так и у христиан различных исповеданий. Только сельские общины значительно отличаются от городских.

В деревне у греков мужское население собирается в день св. Георгия 23 апреля у церковной ограды или под старым, каким ни будь деревом и выбирает по два или по три человека в старосты, которые называются проестами ( προεστοι), протиерами ( πρωτιεροι) и демогеронтами, смотря по местности, и одного коджа-баши – старшину общины. Случается, что один коджа-баша избирается на насколько деревень. Старшина, при помощи старост, ведёт все общественные дела. На нём лежит ведение хозяйства общины, доставление средств на школы, на содержание церкви и духовенства, собирание добавочных взносов в пользу церкви. На старшине общины лежит ведение посемейных списков, о состоянии которых он ежегодно сообщает чрез посредство епископа константинопольскому патриарху. С 1850 года старшине поручено собирать харадж и доставлять чрез епископа константинопольскому патриарху. Старшина может судить в качестве третейского судьи во всех случаях, когда стороны не хотят обращаться прямо к кадию или епископу. Он приводит также в исполнение решения кадия и епископа. Старшина общины служит органом сношений общины с государственными чиновниками, а также с епископом, смотря по роду дел.

В городах гражданская община совпадает по своим пределам с приходом и стоит в тесной связи с приходским пастырем, который пользуется в ней большим авторитетом. И здесь община выбирает ежегодно по три ефора, которые утверждаются в своём звании церковью, и имеют такие же полномочия, какими пользуются старосты в деревне. Только круг дел у ефоров обширнее и сложнее, чем у сельских старост, так как они заведуют общественной кассой, церквами, школами, госпиталями и проч., потому и положение их важнее, чем положение сельских старшин. За то судебная деятельность у ефоров значительно уже, чем у сельских старост и старшин, так как в городе тяжебные дела более крупного свойства, чем в деревне, и потому вчиняются не у ефоров, а в более высших судебных инстанциях (Eichmann. Die Reformen des Osmanischen Reiches, p. 31–37).

Спрашивается: насколько же улучшилось de jure положение турецких христиан после введения турецких реформ сороковых и пятидесятых годов текущего столетия? Ответ на этот вопрос можно найти в меморандуме, представленном Портой и пересланном английскому правительству английским послом в Константинополе лордом Стратфортом Редклифом 16 января 1856 года. В нём ясно и точно изложено, какими правами и преимуществами пользовалась православная церковь в турецкой империи до великой Севастопольской войны, как во внутренних своих делах, так и в светской юрисдикции. Вот этот интересный меморандум в переводе на русский язык.

В случае вакантности кафедры греческого патриарха сходятся архиепископы, имеющие резиденцию близ столицы, именно: ираклийский, кизический, никомидийский и халкидонский, вместе с константинопольским синодом, и приступают к выбору прелата, как следует по их церковному уставу и кого укажет их свободное мнение. Затем они сообщают о результате выбора Порте, которая утверждает избранное лицо в достоинстве патриарха. Выборы армянского и армяно-католического патриарха совершаются духовными главами и знатью их нации, вместе с сообщением им инвеституры, точно так же, как и у греков.

Если патриархи не теснят подчинённый им паствы, или не поступают против предписаний своей религии, то они не могут быть смещены без добровольного их отказа, а остаются в должности пожизненно. И в указанных случаях низложение может последовать не иначе, как по единодушному согласию синода и после строгого исследования дела.

Ведение и устроение всех их религиозных дел, распоряжение доходами патриаршей кафедры и другие дела патриархии не находятся, согласно их религиозным обычаям, исключительно в единоличной власти патриарха, а подлежат контролю архиепископов, которые выбирают из среды себя лиц, которым передаётся печать патриархии. Равным образом печати всех монастырей в империи находятся в руках Синода.

Согласно очень древнему закону, архиепископы не должны являться в Константинополь без прямого позволяя со стороны патриарха.

Турецкие подданные всех классов должны обращаться в делах, подлежащих компетенции патриарха, к патриарху и оказывать ему во всех этих делах повиновение.

Патриарх беспрепятственно поставляет и низлагает архиепископов, епископов и священников во всех местах, на которые простирается его юрисдикция.

Замещение праздной кафедры греческого архиепископа может законно совершиться только с приложением синодальной печати, и если на место епископа или викария общины нужно назначить другого, то уведомление об избрании необходимо должно быть снабжено печатью патриарха и местного меджлиса (совет при провинциальном губернаторе) для того, чтобы новоизбранное лицо могло получить берат, который поставляет его в возможность занять вакантную должность, и фирман, в котором обозначаются поставленные ему Портой условия. В случае представлений, не удовлетворяющих означенным выше требованиям, никто не может быть назначен архиепископом или викарием.

Если паши и кадии донесут о худом поведении архиепископа, епископа или викария и потребуют его смещения или ссылки, то в рассмотрение этих обвинений нужно входить не прежде, как будет сделано сношение с патриархом о разъяснении дела; и если вследствие жалобы паши или кадия издаётся какой ни будь фирман, то и в этом случае соблюдается предварительно сношение с патриархом, как того требует порядок.

Если архиепископ, епископ или викарий отправляется в Константинополь по делам, то ему предоставляется на время своего отсутствия замениться другим лицом священного сана.

Никто не должен препятствовать патриархам, архиепископам, епископам, викариям или священникам в своих жилищах читать Писание, возжигать лампады и свечи, навешивать завесы и иконы, устоять кафедры, совершать каждение кадилом или употреблять распятие при отправлении своих духовных обязанностей.

Членам всех общин предоставляется свобода погребать своих мертвецов сообразно своему религиозному уставу. Церкви или священные места, которыми они издревле владеют в Константинополе или в провинциях, должны быть окружены почтением.

Представления, утверждённые печатью патриархии или Синода, также печатью национального собрания, принимаются в уважение. Всякая просьба, имеющая отношение к культу, уважается.

Никто не должен обыскивать церкви и монастыри общины без особого уполномочения на это посредством фирмана.

Никто не должен противиться восстановлению монастырей и церквей общины по старому плану и на признанных основаниях. Такие древние церкви не должны быть перечисляемы из одной общины в другую на основании простой просьбы или даже письменных представлений.

Никакой взыск за долги другого лица не может быть предъявляем к собственности церкви или монастыря; не может также церковная собственность быть пускаема в торговый оборот или принимаема в залог. Если бы кто, каким бы то ни было образом присвоил её себе, его принуждают законным порядком выдать её и возвратить туда, откуда он её взял.

Все члены известной общины, которые желают обручиться или развестись по обряду своей нации, должны обращаться за этим к патриархам или их представителям и никто посторонний не должен вмешиваться в это дело. Если патриарх хочет оштрафовать священника за то, что он обвенчал какую ни будь чету вопреки церковным правилам и без полномочия со стороны патриарха, епископа или викария, то в это дело не следует мешаться. Если произошли распри между двумя лицами из-за брака или о других предметах и патриарх хочет заставить их принести клятву в церкви по этому случаю, или наказать кого отлучением, то ни кадию, ни его чиновникам не следует противиться этому. Так как противно христианской религии, чтобы кто ни будь, разводился со своей женой, или жил со многими жёнами, или вступал в брак более трёх раз, то оскорбление этого канонического правила должно быть наказываемо. Также должен быть запрещён вход в церковь темь, кто нарушает церковные законы о браке; ни кадий, ни наибы, ни другие чиновники не должны принуждать священника предать погребению того, кто умер в состоянии отлучения от церкви.

Архиепископы, епископы, викарии, священники, монахи и другие христиане могут завещать своё имущество в пользу своих патриархов, или церквей, или бедных не свыше одной трети. Их завещания после их смерти, согласно предписаниям их религии, действительны и вступают в законную силу, и после надлежащего удостоверения собственность переходит к наследникам умершего на законном основании. Если архиепископы, епископы, священники, монахи и монахини умирают без наследников, патриарх или его доверенный принимает оставшаяся деньги, движимые вещи, лошадей и всякую другую собственность умершего к себе на сохранение, для передачи его в общественную кассу без всякого вмешательства в это дело кассама или разделителя имущества умерших, мутавеллиса или мухассиля (попечителя имущества мечетей). Если же умер, кто и оставил наследников, то ни патриарх, ни его представитель не может наложить запрещения ни на какую часть его имущества, за исключением священных облачений которые передаются в ризницу.

Греческие митрополиты, армянские и католические делегаты, священники и монахи, в случае нарушения ими правил своего исповедания, наказываются своими патриархами по правилам и обычаям своего исповедания; у них остригают волосы, снимается с них священный их сан и вверенные им церкви передаются другим. Священники, необходимые взамен низложенных таким образом духовных лиц, избираются по правилам их исповедания без всякого стороннего вмешательства или стеснения. A те священники и монахи, которые не принадлежать ни к какой определённой церкви или монастырю, но скитаются тут и там, и стараются обольщать греческих и армянских верноподданных Порты, должны быть арестованы чрез посредство патриарха и подвергнуты наказанию по законам.

Никто не должен мешаться в дела, касающиеся собственности и денежных средств, принадлежащих церквам и монастырям, или принадлежностей, находящихся на землях, принадлежащих патриаршей кафедре или другим церквам; владение подобного рода собственностью и пользование производится по обычаю, освящённому веками. Деньги, которые вносились доселе подданными Порты из греков, армян и католиков в государственное казначейство по известной таксе или в виде экстренных поборов, доходы и содержание патриаршей кафедры и личные доходы патриарха должны быть платимы и на будущее время по-прежнему; никакое уклонение, никакое возражение против этого не позволительно. Если агенты церквей и монастырей присвоят себе что ни будь из имущества или доходов патриаршей кафедры, то по ревизии их отчётов они обязываются возместить убытки, без всякого вмешательства в это дело со стороны. Если патриархи кроме указанных доходов имеют, какие ни будь денежные претензии к епископским делегатам или к духовенству, то лица, которым поручено патриархом собрать такую сумму, по испрошении императорского фирмана и по предъявлении послания патриарха, пользуются со стороны кадиев и наибов всякой законной поддержкой в деле собирания денег. Такие доверенные патриарха пользуются во время своего путешествия всякой защитой и обеспечиваются в своей личной безопасности; также никто не должен противодействовать тому, если они захотят надеть на себя другое платье, чем носят обыкновенно или в случае необходимости иметь при себе оружие; не нужно также требовать с них каких бы то ни было подарков.

Таможенные чиновники у различных пристаней и застав не должны, ссылаясь на какой ни будь старый обычай, противиться приносить в дом патриарха приношения, которые христиане назначают для собственного употребления патриарха под именем начатков винограда и благочестивой лепты и которые состоят из сиропу, масла, мёду и проч.; приношения, назначаемые для делегатов патриарха и епископов или в пользу их церквей, свободны от всяких пошлин.

Те из греков, армян и католиков, которые поистине и решительно перешли в ислам, конечно не должны подвергаться неприятностям из-за своей веры; напротив те, кто не хочет перейти в ислам по свободному влечению, не должны быть насилуемы и принуждаемы к тому.

Если необходимость заставляет взять под арест греческого, армянского или католического священника, то он содержится под стражей в патриархии, и не должен подвергаться заключению в каком-либо другом месте.

Никто не должен противиться предношению пред патриархом пастырского жезла или креста, или препятствовать патриарху шествовать на коне, иметь свиту и одевать её по своему усмотрению; тоже относится и к провинциальным делегатам или епископам; последние не могут быть принуждаемы обращать своё жилище в конак (т. е. к постойной повинности).

Если возникает процесс между митрополитом, делегатом или епископом и другими лицами – мирянами, то он переносится в столицу для исследования и решения сообразно с принципами справедливости и смотря по его особенной природе и по условиям.

Патриархи и их агенты при нашем правительстве (Kapukehaya), a равно и пятнадцать лиц их свиты, свободны от всех повинностей, правительственных налогов или обычных взносов или поборов.

Функции, которые отправляет духовенство под вышеупомянутым именем духовных привилегий.

Если митрополиты, их делегаты или епископы взимают с христианских подданных Порты повинности по своему усмотрению, то государственные чиновники не имеют права вмешиваться ни в сумму налога, ни в способ его взимания.

Всякая секта может открывать школы всякого рода и всюду, и государству не принадлежит никакого права надзора за методом преподавания, принятым в этих школах. Если патриарх, митрополит, делегат или епископ требует ссылки какого ни будь христианина на основании нарушения религиозных предписаний его исповедания, его требование исполняется без всякого исследования.

Всякому патриарху предоставлена свобода запрещать издание или чтение книг в среде своей нации и наказывать тех, кто делает вопреки запрещению.

Уступки, сделанные в духовных делах в новейшее время.

Существовавшее прежде дозволение восстановлять церкви теперь распространено на их расширение и построение вновь.

В случае если турецкий подданный из христиан желает перейти в мухамеданство, необходимо, для удостоверения в том, что в данном случае не было употреблено никакого насилия или принуждения, произвести исследование в указанном смысле в столице пред Портой, а в провинциях пред меджлисами, в присутствии родственников и друзей лица, которого касается дело; окажется по исследованию, что он переменил свою веру по доброй воле, он принимается. Детям маловозрастным и не способным ещё отличать одну веру от другой перемена веры не допускается.

Прежнее (государственное) положение подданных немусульман.

Во все времена турецкие подданные немусульманского закона владели всякого рода собственностью наравне с мусульманами и на тех же юридических основаниях. Между тем, как подданные мусульмане платили государству Uschur или десятину с земли, подданные не-мусульмане платили государству Summ или осьмину.

Между тем, как мусульмане платили по четыре процента пошлины с товаров, немусульмане – пять процентов.

Подданные немусульмане были освобождены от военной службы и платили взамен её, определённую сумму Tizyeh; кроме того они платили под разными названиями определённые сборы, от которых были свободны мусульмане, и исполняли известные натуральным повинности под именем Amja и Angaria.

Подданные немусульмане не должны были путешествовать за границу османской империи, исключая тех, кому было особо дозволено вести торговлю с Европой.

Все общественные должности и всякое почётное отличие были доступны только мусульманам; немусульмане были совершенно не правоспособны к этому.

Существовало между мусульманами и немусульманами различие в форме и цвете платья и домов, в деловом и домашнем обиходе.

Уступки, которые дарованы подданным немусульманского закона со времени танзимата (реформ).

Все подданные султана пользуются равными правами в обеспечении их жизни и собственности, в сохранении своей чести и своего состояния.

Различие в податном обложении, существовавшее между подданными мусульманского и немусульманского закона, совсем уничтожено; все османские подданные подлежат теперь совершенно тем же нормам в отношении отправления повинностей как вообще, так и в отношении десятин, пошлин и других сборов.

Барщина в роде Amja теперь уничтожена для всех классов османских подданных.

Всем османским подданным теперь предоставлена свобода путешествовать по своему усмотрению всюду для торговых целей, для образования или для удовольствия.

Все османские подданные допущены до военной службы, и выкупная пошлина уничтожена; однако же, решено взимать так называемую дополнительную военную пошлину в качестве откупа от исполнения личной воинской повинности.

Немусульманские подданные принимаются на службу Порты по своим достоинствам и способностям и допускаются к получению почётных отличий по службе.

В провинциальных собраниях каждого вилайета, ливы и казы каждая секта представляется в лице своих духовных глав, a кроме того и другие члены её также имеют голос в гражданских и муниципальных делах и во всех вопросах, подлежащих ведению этих собраний, голоса мусульманских и немусульманских членов имеют равное значение.

В тиджаретах (судах по делам торговым) и уголовных судах, как в столице, так и в провинциях, существуют члены как мусульманского, так и немусульманского закона, и их голоса имеют равное значение

Всякая нация может держать собрание в своей патриархии для разрешения своих собственных специально национальных дел, если они касаются наблюдения над госпиталями, школами и т. п.; в провинциях каждая национальность избирает и поставляет своих собственных старшин для городов и деревень.

Порта взимает общие повинности в больших и малых провинциальных округах (вилайет, лива, каза), но каждая национальность ещё особо производит раскладку своего собственного национального обложения; сумма, собранная старшинами, доставляется в национальную кассу. Так как все османские подданные равны пред законом, то законные суды принимают свидетельства и показания подданных всех классов.

Все отличия, какие существовали для немусульманских подданных в отношении платья, жилищ и других подобных вещей, уничтожены; всякий может одеваться, строить свой дом и выходить, как ему угодно; в отношении форм, титулов и приветствий наблюдается вполне равное обращение со всеми подданными османского царства (Eichmann. Die Reformen des Osmanischen Reiches. Berlin. 1858. p. 382–392).

Из сказанного выше и из представленных официальных документов видно, что турецкое правительство, насколько оно примирилось с существованием в своей империи христианского населения и христианской веры, не вмешивалось во внутренние дела православной церкви, предоставляя их органам самой церкви. Оно заботилось только о своих политических интересах, во имя которых оно наблюдало за политической благонадёжностью лиц, избираемых в епископы, особенно в патриархи константинопольские, и допускало их к исправлению должности не иначе, как по своём утверждении церковного избрания. Оно и из политических своих прав уступило в известной мере представителям церковной власти право суда по гражданским делам христианского населения. Представленный modus vivendi православной церкви в турецкой империи можно было бы признать удовлетворительным с точки зрения церковных интересов, если бы он носил характер прочности и неприкосновенности, если бы он не нарушался зачастую вспышками мусульманского фанатизма. Но проявление мусульманского фанатизма составляет другую сторону дела, которая для нас стоит на втором плане. Для нас важно то, в каком положении de jure находилась православная церковь в турецкой империи до недавнего времени. Оно важно в том отношении, что служит наглядным доказательством того, что православная церковь в пределах турецкой (бывшей византийской) империи может нормально существовать и существует, могла творить своё право, могла свободно и самостоятельно управляться в своих внутренних делах без «верховного субъекта всякого права», для тех, кто не в состоянии путём юридической или хотя бы простой логики отличить область церковных от области государственных отношений.

Но есть учёные, на которых не действуют и наглядные доказательства, которые имеют глаза и не видят. К числу таких учёных принадлежит г. Суворов, с которым нам приходится иметь дело. Характеризуя положение православной церкви в турецкой империи, он замечает: «нередко турецкому правительству приходилось выступать в качестве высшего решающего судьи даже по таким вопросам, которые чужды всякого политического характера, например, по церковной обрядности»¹⁵. Фактов в доказательство своего положения г. Суворов не приводит; не делает он даже ссылки на других авторов. В виду голословности его заявления, мы не знаем, какого рода факты имел в виду г. Суворов, когда высказывал подобное заявление. Быть может, не имел ли г. Суворов ввиду распоряжение турецкого правительства о снятии с христианских храмов крестов, о запрещении колокольного звона, о разрушении христианских храмов целыми десятками и сотнями (напр. Хр. Чт. 1862. ч. 1:625)? Не имел ли он в виду мер принуждения к обращению православных христиан в исламизм, – давно практиковавшийся обычай – отнятия у христиан детей для воспитания в мусульманском законе и т. п.? Быть может, не имел ли он в виду того факта, что раз турецкое правительство хотело было взять непосредственно в свои руки дело назначения патриархов и епископов и продавать епископские кафедры желающим точно так же, как оно продавало провинции губернаторам (Хр. Чт. 1862. ч. 1:78)? Быть может, он имел в виду очень нередкие факты произвольного назначения на епископские кафедры, особенно на кафедру константинопольского патриарха, а также смещения с них со стороны турецкого правительства по простому подозрению, на основании неосновательного навета, по проискам людей недостойных или по корыстолюбивым инстинктам турецких чиновников? Бесспорно, все подобного рода распоряжения турецкого правительства касаются очень близко внутренних дел церковных. Но из того только, что они близко касаются церковных дел, следует ли, что они должны быть признаны нормами церковной жизни? Например, распоряжение о закрытии и разрушении христианских храмов может ли быть признано нормой церковной жизни? Едва ли ответит на этот вопрос утвердительно и г. Суворов, – не говоря о других. Другой пример. Если бы турки действительно взяли в свои руки назначение епископов на кафедры, как один раз намеревались сделать, и стали продавать епископские кафедры с торгов, – был ли бы такой порядок вещей нормой церковной жизни? Здесь г. Суворов уже без колебания наверно скажет – да, так выходит по его воззрению. А между тем, на чём основывают турки свои деспотические распоряжения на счёт христианской веры? На том же, на чём основывают и своё пренебрежительное отношение к христианам, как рабам, существам совершенно бесправным, – на праве завоевания. Итак, успехи оружия и преобладание грубой силы – вот основание произвольных деспотических распоряжений турецкого правительства относительно христианской веры, богослужения и дисциплины. Можно ли не видеть, какой характер носят эти распоряжения – церковный или государственный?

Г. Суворов указывает, что турецкое правительство выступало в качестве высшего судьи в частности в вопросах богослужебных. Но история не представляет примеров этого. Из истории видно, что перемены в богослужебных чинах совершались в греко-восточной церкви самой церковной властью. Церковная же власть сладила за соблюдением установленного богослужебного порядка и наказывала за нарушение его клинков и мирян (Хр. Чт. 1882. ч. 1:634; 1861. ч: 2:288–296; исповедание веры Митрофана Критопула 1625 г. у Пихлера 1:464). Или, быть может, г. Суворов своими словами намекает на анекдот, рассказанный у Питципиоса (L'Eglise Orientale. Rome. 1855. 1:140–141) и повторенный у Пихлера (Geschichte der kirchlichen Trennung zwischen dem Orient und Occident. В. 1:457)? Анекдот рассказывает, будто в начале текущего столетия в Константинополе завязался спор между православными и армянами о веществе для таинства евхаристии. Православные упрекали армян за то, что они при совершении евхаристии не прибавляют к вину воды, армяне отстаивали свой обычай и осуждали обычай православных. Спор принял такой острый характер, что спорящие стороны не могли найти другого исхода для него, как обратиться за разрешением дела к турецкому министру. Рейс-эфенди, выслушав обе спорящие стороны, решил дело на основании корана; вино, сказал он, жидкость нечистая и запрещённая кораном; вина совсем не следует употреблять, а лучше употреблять чистую воду. Рассказчик этого анекдота не указывает источника, откуда он его заимствовал. Трудно согласится, чтобы было что-нибудь подобное на самом деле: так неправдоподобен этот рассказ по своему содержанию. Не понятно, для чего грекам и армянам нужно было заводить спор о богослужебных обычаях, принятых у тех и других, обычаях, существующих уже целые столетия; споры о таких предметах не могут иметь надежды на успех. Нельзя допустить и того, чтобы спорящие стороны пошли искать решения своего религиозного спора у мусульманина; нужно представлять споривших слишком наивными, чтобы предположить это. А за всем тем рассказчик не сообщает, подчинились ли греки и армяне решению турецкого министра. По всей вероятности не подчинились; ибо и доселе, сколько известно, и те и другие держатся своих исконных обычаев при совершении евхаристии. Итак, что же доказывает этот анекдот? Он может доказывать смелость фантазии рассказчика, наивность читателя, который бы поверил его правдоподобности и проч.; но он отнюдь не доказывает положения, будто турецкое правительство нередко выступало в качестве верховного судьи во внутренних религиозных вопросах христианского населения турецкой империи.

Быть может, г. Суворов имел в виду ещё место из Окружного послания восточной церкви 1848 г. (§14): «Патриархи Александрии, Антиохии и Иерусалима, в случае дел необыкновенных и запутанных, пишут к патриарху Константинополя, потому что сей город есть столица самодержцев и притом имеет преимущество, предоставленное ему соборами. Если братским содействием исправится нуждающееся в исправлении, то хорошо; если же нет, то дело передаётся правительству по надлежащему. Но сие братское содействие в христианской вере не бывает на счёт свободы церквей Божиих» (Хр. Чт. 1849. ч. 2:155)¹⁶. Но и это место не может быть объясняемо в смысле прерогативы турецкого правительства решать спорные религиозные вопросы, возникающие в православной церкви. Выражение «по надлежащему» или по обычному порядку указывает, что здесь дело идёт об обычных сношениях иерархии восточной церкви с турецким правительством, установленных долговременной практикой. Сношения эти нами изложены выше и они совсем не указывают на какой-нибудь авторитет турецкого правительства в решении внутренних дел православной церкви¹⁷. Не признавали православные пастыри подобного авторитета за турецким правительством и в новейшее время, как это мы видим со всею ясностью из недавней греко-болгарской распри. В приведённом выше месте Окружного послания имеются в виду дела смешанного церковно-общественного характера.

Односторонность и тенденциозность изображения юридического положения православной церкви в турецкой империи в Курсе г. Суворова подмечена уже учёной критикой. Г. Заозерский в своей критической заметке о Курсе церковного права г. Суворова замечает по поводу фразы Суворова, приписывающей турецкому султану значение верховного судьи в богослужебных и других внутренних делах православной церкви, следующее. «Краток в данном месте г. Суворов; сам не договаривает, а только наводит читателя на вывод, что после разрушения Константинополя высшую церковную власть в восточной церкви занял султан и вообще турецкое правительство. По логике г. Суворова этот вывод вытекает из его вышеприведённой тирады с необходимостью» (Заозерский. Немецкий дух в русской науке церковного права. Прав. Обозр. 1889. авг. стр. 646). Я совершенно согласен с выводом рецензента; этот вывод действительно прикровенно даётся г. Суворовым читателям его Курса. Правда, он не вяжется с основным положением г. Суворова, что только единоверный православный государь входит в церковь в качестве верховного субъекта всякого правообразования. Но у г. Суворова есть в запасе другой конёк, заимствованный из протестантской догматики; ведь он исповедует вместе с протестантами, что государь страны, какой бы веры и исповедания он ни был, есть по сану светского властителя в тоже время епископ христианской церкви, находящейся в его стране, или церквей, если их насколько в его стране. Вот с точки зрения такого верования можно и турецкого султана признать «верховным субъектом правообразования восточной православной церкви».

Выше мы заметили, что главный недостаток modus vivendi православной церкви в Турции составляет приниженность христиан как граждан сравнительно с мусульманами и отсутствие всяких гарантий против произвольных действий мусульман по отношению к христианам, обусловливаемое презрительным взглядом первых на последних. В новейшее время этот недостаток время от времени устранялся отчасти дипломатическим заступничеством за христиан со стороны европейских христианских держав. Прежде других нашли себе дипломатическую защиту католики. Католичество в турецкой империи

есть явление нового, сравнительно говоря, времени, и явление привнесённое извне. Большинство восточных христиан, покорённых турецкому владычеству, исповедовало православную веру; только немногие из них принадлежали другим сектам христианским, возникшим исторически, но не католическим. Католичество на востоке явилось плодом миссионерской деятельности католиков среди восточных христиан, результатом властолюбивых стремлений папства к порабощению восточных христиан владычеству Рима. Католические миссионеры являлись в пределах турецкой империи чужестранцами и вели свою пропаганду под защитой дипломатии западных католических держав. Далее, представители католической иерархии были большей частью из чужестранцев, состоявших под покровительством иностранных держав, и были подчинены папе, – власти тоже иноземной. Отсюда как по первоначальному происхождению своему, так и по характеру иерархических отношений католичество в турецкой империи было явлением международного характера, стало под защиту иностранных держав.

Католичество явилось в турецкой империи, прежде всего в форме унии с Римом последователей восточных христианских сект и исповеданий – армян, мельхитов, халдеев, сирийцев, маронитов. Представители церковной власти в упомянутых восточных исповеданиях – патриархи и епископы избирались народом и утверждались папой. Они служили представителями упомянутых религиозных общин пред турецкими провинциальными чиновниками. Но для этого требовалось им получить берат и соединённое с ним признание в своей должности со стороны турецкого правительства, как это наблюдалось и наблюдается при поставлении православных епископов. Без получения берата епископы упомянутых общин не могли иметь официальных сношений с турецкими провинциальными властями, ни участвовать в заседаниях провинциальных советов. Утверждение епископов со стороны папы игнорировалось турецким правительством. Доселе юридическое положение католической иерархии в турецкой империи представляется аналогичным с положением православных епископов, митрополитов и патриархов. A затем начинается особенность, зависящая от характера католичества, как религии иноземной и международного характера. Православной иерархии турецкое правительство не только предоставляет, как мы знаем, свободное отправление церковно-правительственной власти, но и вверяет юрисдикцию по делам гражданским, а Константинопольского патриарха признаёт в значении представителя всего христианского православного населения империи. Не так относится турецкое правительство к иерархии христианских общин, находящихся в унии с папою. В виду того, что епископы униатские нередко бывают из иностранных подданных, в виду того, что они подчинены в лице папы иноземной власти неограниченного характера, в виду, наконец, того, что католичество пользуется защитой со стороны западных держав, турецкое правительство находит невозможным уравнять католических епископов в правах гражданской юрисдикции с православной иерархией. Предоставление подобных прав католическим, епископам повлекло бы за собой вмешательство иностранных властей во внутренние дела государства турецкого. В предупреждение подобного порядка, несовместного с самостоятельностью государства, управление гражданскими делами не православных христианских общин в турецкой империи предоставлено со стороны турецкого правительства особому чиновнику, носящему, однако же, созвучный церковному титул патриарха. Это было в начале текущего столетия. Пред окончанием русско-турецкой войны второй четверти текущего столетия французский посол энергически потребовал от турецкого правительства возвращения на родину армяно-католиков, подвергшихся изгнанию по случаю открытая неприязненных отношений между Турцией и христианскими державами, возвращения отнятых у них имуществ и признания их в качестве особой национальности под управлением патриарха, a впоследствии расширил своё требование в том смысле, чтобы кроме армян и другие католические религиозные общины, состоящие в унии с Римом, были признаны со стороны турецкого правительства в своём праве на юридическое существование и покровительство законов. Порта была в необходимости пойти на уступки, но делала их постепенно. Сначала она подчинила армяно-католиков церковной юрисдикции архиепископа латин, а для заведывания их гражданскими отношениями назначила мусульманского чиновника – назира. Армяне и французское посольство не удовлетворились такой уступкой со стороны турецкого правительства и сделали новое представление об уравнении армяно-католиков в правах с прочими христианскими национальностями. Порта согласилась. В берате 1831 года она предоставила одному из епископов высшую духовную и светскую власть не только над армяно-католиками, но и над другими католическими церквами в Азии, на тех же основаниях, на каких были определены духовно-гражданские полномочия патриархов греческой и армянской (не находящейся в унии с Римом) церкви. Но вскоре турецкое правительство сделало опять шаг назад; оно назначило вместо епископа патриарха, но только со светскими полномочиями, управление же духовными делами армяно-католиков оно поручило константинопольскому католическому примасу. Армяно-католический патриарх избирается армянской общиной и утверждается в своей должности турецким правительством. Его права и обязанности чисто гражданского характера, по своему пространству те же, какие предоставляются турецким правительством греческому и армянскому (не униату) патриарху. Его должность светского характера, без всякого священного значения. При армяно-католическом патриархе состоит административный совет из двенадцати членов, избираемых нацией и утверждаемых в своей должности турецким правительством.

В берате армяно-католического патриарха с 1830 года были перечислены все вообще религиозные общины востока, состоящие в унии с Римом, за исключением латинских общин в тесном смысле; поэтому армяно-католическому патриарху принадлежало право представительства пред турецким правительством за эти общины во всех делах светского характера. С течением времени право представительства за восточные религиозные общины, кроме армянских, было потеряно армяно-католическим патриархом и перешло к управителю гражданских дел латинских религиозных общин.

Кроме униаты – католиков в числе подданных турецкой империи есть насколько сот тысяч католиков в собственном смысле. Они рассеяны по разным местам турецкой империи – в Алеппо, в Албании, Болгарии, Боснии, Герцеговине и др. Управление гражданскими делами латинской райи предоставлено турецким правительством особой латинской канцелярии, состоящей из представителя латинян – векиля и постоянного, состоящего при нём, совета четырёх уполномоченных, избираемых нацией. Этому векилю принадлежат те же полномочия по гражданской юрисдикции, какие усвояются константинопольскому православному патриарху. Чрез него производится раскладка на латинскую райю караджа или, по новой терминология, сбора взамен личной воинской повинности, и доставление собранных денег по назначению; ему принадлежит высшая административная и судебная власть по гражданским делам; ему подаются от подводимых ему лиц жалобы, просьбы и пр. В некоторых провинциальных городах, например в Смирне, в Адрианополе, на острове Хиосе и в других местах, векиль имеет подручных ему чиновников, которые служат ходатаями по делам латинской райи пред провинциальными чиновниками и пользуются полномочиями по гражданской юрисдикции в тех же пределах, в каких она предоставлена в других церквях, находящихся в пределах турецкой империи, епископам. Выше замечено, что этому же векилю предоставлено право представительства пред турецким правительством и за восточные национальные христианские секты, находящиеся в унии с Римом, за исключением армяно-католической религиозной общины. Но это право осуществляется только в редких случаях. Удалённость этих народов от центра государственной жизни, их национальная замкнутость, низкий уровень их образования, ограниченный круг их потребностей – всё это такие условия их быта, которые совсем не располагают их обращаться, зачем ни будь к центральному турецкому правительству. В провинциях же представителями их пред органами провинциальной администрации служат их религиозные руководители – патриархи.

Таким образом, по теории и даже по существующим учреждениям католической церкви в Турции гражданская власть строго отделена от духовной. Но в практической жизни и там наблюдается обратное явление, так что стремление турецкого правительства устранить влияние иностранных правительств на дела своего государства остаётся без осуществления. Векиль, которому поручена со стороны турецкого правительства гражданская юрисдикция над латинской райей, на деле занимает второстепенное значение в сравнении с апостолическим викарием в Константинополе, высшим представителем и носителем папских полномочий по духовному управлению католической церковью в пределах Турции. Уже по своему положению в среде церковного общества, векиль обязан почтением и послушанием папскому викарию. Затем векиль может вести только обыденные дела, относящиеся к сфере гражданской юрисдикции. Во всех случаях, выходящих из ряда обыкновенных явлений, требующих особых соображений и мероприятий, векиль естественно должен опираться на авторитет духовного главы католической церкви в Турции, которому вверено папой высшее наблюдение за интересами своей церкви в местном районе, и который поставлен к известность относительно руководящих принципов папской политики на востоке, и руководствоваться его советами. Папский викарий, таким образом, в силу вещей есть не только высший представитель папской власти в пределах Турции, не только руководитель папской политики на востоке, но представляет в своём лице решающую инстанцию во всех важнейших светских делах, касающихся латинской райи.

Весьма важное значение для положения католичества в турецкой империи имеет то обстоятельство, что почти все представители церковной власти католической церкви в Турции принадлежат к иностранным подданным и что в среде католической паствы в Турции находится тоже много иностранных подданных. Католики-иностранцы, живущие в пределах Турции, известны под общим именем левантинцев и перотов. Они занимаются торговлей или служат при иностранных посольствах и консульствах. Они могут оказать большую услугу в указанных и других случаях своим знанием языков и знакомством с местными условиями и обычаями востока. Как чужестранцы, левантинцы, конечно, не могут подлежать юрисдикции векиля; они подсудны по гражданским делам или местным судьям или консульской юрисдикции смотря по роду дел. В церковном отношении они конечно подведомы епископам и вообще представителям церковной власти. В Константинополе, в европейских кварталах Перы и Галаты, находится восемь католических церквей для живущих здесь иностранцев, из которых шесть находится под покровительством Франции и две под покровительством Австрии. Богослужение в этих церквах отправляется почти исключительно иностранными подданными. Духовенство содержится частью на пожертвования живущих в столице иностранцев, a частью из казны общества de propaganda fide. Сам папский викарий получает своё содержание частью из этих же самых источников, a частью от французского правительства. Упомянутые католические церкви, существующие для иностранцев, содержимые на счета иностранцев или на иностранные вспоможения, духовенство, состоящее в иностранном подданстве, естественно все это находится под покровительством иностранных католических держав – Франции и Австрии. Но экстерриториальный характер указанных выше церковно-католических учреждений в Турции влияет и на государственное положение других католических учреждений, существующих для католиков, состоящих в подданстве Турции. Это влияние обнаруживается, прежде всего, в том, что религиозные учреждения, пользующиеся правом экстерриториальности, служат нуждам не одних чужестранцев, но и подданных Турции. Церковные школы, монастыри, благотворительные заведения, содержимые и заведуемые иностранцами, посещаются и католиками, состоящими в подданстве. Этим путём подданные перемешиваются с иностранцами и вместе с последними пользуются защитой иностранных держав. А если где прихожане-католики все подданные турецкие, за то там зачастую священник или епископ из числа лиц иностранного подданства. Таким образом, и здесь часть религиозной общины и самая важная примыкает к иностранному режиму и привлекает с собой состоящую под его управлением религиозную общину. Папская система всюду и всегда стремится к тому, чтобы поставить церковное управление в известной стране по возможности вне всякого влияния светского правительства. Нигде, кажется, эта система не доведена до такого совершенства, как в Турции, благодаря особому положению её среди европейских держав. Благодаря этой системе, не только церковные учреждения, существующие для иностранцев, подлежат покровительству иностранных держав, но и все вообще католические церковные учреждения в Турции так или иначе, в той или другой степени, примыкают к системе иностранного покровительства.

Основанием права западных держав оказывать покровительство своим подданным, живущим в Турции, служат так называемые капитуляции. Все европейские державы, находящиеся в дипломатических сношениях с Турцией, имеют с ней капитуляции, определяющие правовое положение их подданных, живущих в пределах турецкой империи. Эти капитуляции были первоначально односторонними заявлениями турецкого правительства тому или другому европейскому двору; они имели обязательную силу наравне с договорами и в новейшее время формально уравниваются им. По праву капитуляции, иностранные подданные, живущие в турецкой империи, подлежат полицейской и судебной власти своих посольств и консульств за исключением случаев тяжебных дел с подданными Турции или нарушения государственных законов; в последних случаях иностранцы судятся у местных судей с правом пользоваться защитой посольских или консульских чиновников. Таким образом, иностранцы в турецкой империи пользуются в известном смысле правом экстерриториальности, которое в европейских государствах усвояется только членам посольств. Этим правом наравне с другими пользуются и лица духовные, состоящие в иностранном подданстве, по своим личным делам, например, французы пользуются покровительством французского посольства, испанцы – покровительством своего отечественного посольства. Что же касается дел католической церкви, то, на основании договоров, право покровительства в этих случаях принадлежит Франции и Австрии. Австрия основывает свои притязания на право покровительства католической церкви в Турции на 13 статье Карловицкого мирного договора, на 9 ст. договора Белградского и на 12 ст. договора Систовского. Франция производит своё право покровительства от древних капитуляций, именно от капитуляции, заключённой в 1535 году между Францем I и Солиманом II, от капитуляций Генриха IV с Ахмедом 1604 г., Людовика XIV с Магометом IV 1673 г., особенно же от капитуляции Людовика XV с Махмудом I 1740 г. Во всех этих капитуляциях и договорах Порта гарантирует за католиками – иностранными подданными право свободного и беспрепятственного отправления богослужения. В капитуляции 1740 года Франции предоставлено право оказывать покровительство и иностранцам, не состоящим в её подданстве, если они принадлежат к такой нации, которая не имеет дипломатических сношений с Турцией. Ясно, что в капитуляциях и договорах идёт дело о предоставлении Франции права покровительства французам и другим иностранцам, обращающимся к ней за дипломатической защитой. Но с течением времени, когда католичество распространилось и между подданными турецкой империи, Франция стала практиковать право покровительства и по отношению к католикам, состоящим в турецком подданстве, и по отношению к католикам-униатам. Этого мало. В виду обыкновения турецкого правительства предоставлять религиозным вождям христианского народа ведать и гражданские дела его, Франция простёрла своё право покровительства католическому населению турецкой империи в его религиозных делах и на его житейские отношения; усвоила себе право патроната над всеми католиками турецкой империи во всех как религиозных, так и житейских отношениях. Это право патроната признавалось и со стороны других европейских держав, как это видно из Лондонского протокола 1830 года 3 февраля. Что касается Австрии, то она ограничилась применением своего права покровительства турецким католикам к местностям, непосредственно прилегающим к её границам.

Турецкие христиане, принадлежащие к православной церкви, находились в другом положении, чем католики. Они были подданные турецкой империи, как миряне, так и духовенство. В силу подданства, они были в полном подчинении турецкому правительству и зависели от его милости. Тут не было легальной почвы, для какого ни будь иностранного заступничества. Но бедственное и бесправное положение православных христиан невольно заставляло их желать посторонней помощи. Ведь Промысел Божий сохранил ещё единоверную православную державу, державу могучую, способную оказать желаемую помощь. И вот с самого момента падения византийской империи, подпавшие игу мусульмане, православные христиане смотрят на православную Русь с мольбой и упованием, как на свою покровительницу и спасительницу от постигшего их угнетённого положения. Православная Русь питает живейшее сочувствие к порабощённым братьям по вере и помогает им, чем может, особенно же церквам и духовенству. С течением времени собравшись с силами, Россия заступается за своих единоверцев вооружённой рукой и завоёвывает себе право покровительствовать им. В Кайнарджийском мирном трактате Порта обязывается пред Россией покровительствовать христианской вере и христианским церквам, дозволяет русскому посольству построить в Пере храм православного исповедания с предоставлением посольству права официального вмешательства и покровительства этому храму. Те же обязательства и обещания повторены были со стороны турецкого правительства в Адрианопольском мирном трактате.

Таким образом, в XIX в. большая часть христиан, живущих в турецкой империи, находилась под покровительством иностранных держав, – католики под покровительством Франции, православные под покровительством России¹⁸. Иноземное покровительство турецким подданным, конечно, не совсем вязалось с автономией Турции, как самостоятельной державы, но оно вытекло естественно из недостатка законных гарантий для турецких христиан в пользование правами гражданства и свободой вероисповедания; оно было необходимым коррективом бесправного положения турецких христиан пред мусульманами, занимающими господствующее положение в государстве. И, по-видимому, державам, на долю которых выпало покровительствовать единоверцам, не было никакого повода соперничать между собою в этом деле, потому что каждая имела свою естественную и законную сферу влияния. Но если так может казаться с точки зрения православных, то католики, одержимые духом прозелитизма, не могут оставить других спокойно пользоваться своими правами, не могут видеть подле себя других в равном положении. Победы России над Турцией и, как результат их, усиление влияния России на Турцию в смысле улучшения государственного положения православных христиан, пробудили у католиков властолюбивые инстинкты. Проводником католических стремлений явилась покровительница католиков – Франция. Она откопала в своих дипломатических архивах капитуляцию 1740 г., и нашла в ней, что некоторые из священных мест в Палестине, которыми владели в XIX веке греки, в предыдущем веке были предоставлены Турцией католикам, и потребовала от турецкого правительства восстановления архивных правь католиков. Напрасно со стороны православных выставляли на вид, что они владеют святыми местами не произвольно, а на основании фирманов турецкого правительства, и что если ссылаться на историю, то и она в пользу православных, так как ещё Омар I предоставил все священные места в Иерусалиме греческому патриарху. Франция не хотела ничего знать. Православные справедливо увидели в подобных несправедливых притязаниях со стороны католиков намеренное нападение с целью достигнуть привилегий на счёт своих законных прав, и серьёзно встревожились за своё положение. Им естественно приходило на мысль опасение, что если католикам на этот раз удастся отнять у православных священные места, которыми они владели по праву, по воле правительства, то это будет только начало притязаниям их и потерям православных. В таком тревожном состоянии православные естественно обратили свои взоры на единоверную Россию. Россия разделяла опасения православных подданных Турции по поводу притязаний католиков и принимала к сердцу защиту православной веры, как дело своего собственного призвания и интереса. Она также ясно сознавала, что уступить без борьбы притязаниям католиков значило предоставить им господствующее положение со всеми его последствиями, значило оставить православную церковь беззащитной от нападений её врагов, а также и поступиться своим политическим престижем на востоке. И Россия встала на защиту дела православия и своего политического положения. Она обратилась к дружественным чувствам турецкого правительства и старалась обратить его благосклонное внимание на религиозные интересы двенадцати миллионов его подданных. Турецкое правительство заявило, что оно ценит дружбу России, принимает также к сердцу и интересы своих подданных, и готово охранять права и привилегии, дарованные православному населению. Но в тоже время турецкое правительство не имело решимости отказать притязаниям католиков, как не законными, а старалось по возможности удовлетворить и их и с течением времени стало склоняться на сторону католиков в ущерб законных прав православных. Нерешительная и непоследовательная политика турецкого правительства, конечно, не могла успокоить православного населения, не могла также удовлетворить России, желавшей стоять на прочной почве. Чтобы положить конец всем колебаниям и сомнениям, чтобы выяснить с точностью права и преимущества православных как вообще, так и по отношению к владению священными местами, чтобы оградить на будущее время права православных серьёзной гарантией, русское правительство предложило турецкому правительству заключить между собою особую конвенцию в этом смысле. В проекте конвенции, переданном турецкому правительству чрез посредство чрезвычайного посла князя Меншикова, предлагалось ему со стороны России следующее:

I)      Турецкое правительство должно было дать торжественное обещание покровительствовать православной вере в Молдавии, Валахии, Сербии и у всех других православных народов турецкой империи. Для лучшего достижения этой цели Россия имеет право поддерживать чрез своих представителей непосредственные сношения с церквами и духовенством в Константинополе и в других местах и руководить их своими советами.

II)    Патриархи – константинопольский, антиохийский, александрийский и иерусалимский, также архиепископы, епископы и другие церковные власти должны быть избираемы свободно и сообразно законам, уставам и обычаям церкви восточной, и, по надлежащем утверждении и введении в должность, должны пользоваться в полной мере привилегиями и светскими преимуществами, которые Порта издревле имеет обыкновение предоставлять им и утверждать за ними в бератах, вручаемых им во время назначения их. Духовные их полномочия должны быть обозначены особо, они должны беспрепятственно ими пользоваться.

III)  Патриархи и епископы назначаются по правилам церкви пожизненно. Правительство турецкое обязуется не нарушать этого правила и не смещать епископов с их кафедр, кроме трёх случаев, предусмотренных в фирманах, именно случаев, когда патриарх или епископ угнетает свою паству, когда он будет нарушать законы церковные и когда совершит преступление против верховной власти.

IV) Порта обязуется пред русским двором уважать, по исконному обычаю, права церкви иерусалимской и её епископов без ущерба законным правам других христианских народов.

V)   Турецкое правительство обязуется подтвердить новым фирманом и гати-шерифом все фирманы, которые даны были прежними султанами в пользу иерусалимского патриархата, и которые перечисляют и указывают священные места, которыми владеют исповедующие католическую веру в силу их древних прав, и другие священные места, которые только что открыты католическому духовенству для совершения богослужения. Этот фирман и гатти-шериф должен быть формально вручён русскому императорскому двору и должен на будущее время исполняться добросовестно и с буквальной точностью.

VI) Православные, посещающие Иерусалим для поклонения святым местам, должны пользоваться правами наравне с нациями самыми привилегированными. В виду того, что католики и протестанты имеют в Иерусалиме свои храмы и своих священников, и русское правительство имеет право потребовать у турецкого правительства, чтобы оно отвело православным приличное место в самом городе Иерусалиме или его окрестностях для построения православного храма, в котором богослужение должно совершаться русским духовенством, a также место для сооружения госпиталя, назначенного для приёма больных богомольцев. Эта церковь и госпиталь должны находиться под особым наблюдением русского консула.

Собственно говоря, в этом проекте договора не было предложено со стороны русского правительства никаких новых привилегий ни в пользу православных, ни в свою пользу, которыми бы не пользовались прежде на самом деле православные и русское правительство, им покровительствующее; тем более в нём не было выговорено ничего клонящегося в ущерб католиков. Единственной целью этого проекта, как неоднократно заявляло об этом русское правительство и как очевидно само собою, было желание, понятное в виду притязаний католиков, в точности определить привилегии, которые принадлежали православным по фирманам турецкого правительства, и заручиться торжественным актом со стороны турецкого правительства, который бы обеспечивал православным нерушимость этих привилегий, и служил бы для русского правительства основанием его представлений в пользу православных. Не было новостью и то, что права подданных Турции предлагалось гарантировать международным обязательством. Но то, что прежде допускалось Турцией в договорах с Россией, то, что не оспаривалось у Франции и в настоящее время спора, то оказалось недопустимым теперь и именно по отношению к одной только России. Под влиянием западных держав, особенно Англии, Турция заговорила о своей самостоятельности и о несовместимости с ней русского проекта договора, и отказалась от соглашения с Россией на предложенных ею основаниях. Напоминая Турции о необходимости действовать самостоятельно и подстрекая её отклонить справедливые требования России, западноевропейские державы хлопотали, конечно, не о благе Турции, а о своих собственных интересах (не яко о нищих печашеся...). Европейским державам желалось освободить Турцию от влияния России и сделанных пред нею обязательств, но не затем, чтобы оставить её в покое, а с тем, чтобы подчинить её своей опеке и подлить между собою то влияние, которым прежде пользовалась в Турции Россия наряду с Францией. Вышло то, что вместо одного искреннего друга Турция пробрала их насколько; и все эти друзья того и ждут, как бы чем ни будь поживиться насчёт Турции. Теперь уже слишком ясно обозначилось, чего ждать Турции от своих напросившихся и неотвязных друзей. В то же время ещё могли льстить самолюбию Турции ласковые и льстивые слова друзей.

Но и с открытием опеки над Турцией с новым составом опекунов нельзя было оставить турецких христиан в прежнем необеспеченном положении. Нужно было улучшить их положение посредством всестороннего и серьёзного преобразования внутреннего строя турецкой империи. Необходимость этого сознавали все западноевропейские державы и сами взялись за составление плана преобразования. Допущена была к совещаниям о плане необходимых реформ в Турции и Россия. Она высказала своё мнение в мемуаре, представленном русским уполномоченным на Венском конгрессе бароном Прокешом. Русский проект преобразований исходил главным образом из трёх начал – из уравнения гражданских прав христиан и мусульман, из автономии общины и независимости церковных учреждений. Уравнение прав христиан должно быть начато с уничтожения хараджа, особой платы христиан за сохранение жизни, и замены его денежной повинностью взамен натурального отправления военной повинности. Кроме того христианам должно быть предоставлено право общественной и государственной службы и право свидетельства на суде. Во избежание притеснений со стороны чиновников христианской общине должно быть предоставлено право самоуправления. Все повинности государственные должны быть раскладываемы по общинам и собираемы общинами без всякого вмешательства государственных чиновников, а также без участия откупщиков. Христианские общины должны состоять под руководством и управлением церковных властей. Все тяжбы между христианами одного и того же исповедания должны решаться в духовных судах, а все дела как гражданского, так и уголовного характера между христианами и мусульманами должны рассматриваться в смешанных судах, составленных из судей той и другой стороны, причём свидетельство христианина должно приниматься наравне со свидетельством мусульманина. Провинциальное управление должно быть устроено таким образом, чтобы христианское население не было притесняемо мусульманскими, чтобы интересы одной национальности не были приносимы в жертву другой; для этого христианским общинам должно быть предоставлено право представительства во всех инстанциях провинциального управления; а в тех провинциях, где живёт исключительно или преобладает одна какая ни будь христианская национальность, ей должно быть предоставлено право представительства пред самой Портой. Внутреннее церковное управление должно быть самостоятельно и свободно от всякого вмешательства государственных чиновников. Избрание и поставление клира, религиозное воспитание народа и наблюдение за изданием религиозных и богослужебных книг должно принадлежать исключительно местным церковным общинам. Самостоятельность патриархов и других религиозных вождей должна пользоваться всякого рода защитой и даже должна быть ограждена от нарушения правом вмешательства европейских держав. Для сношения с турецким правительством и защиты пред ним национальных преимуществ учреждается особая должность национального представителя, который избирается известным народом по принадлежности и ответствен за свои действия с одной стороны пред народом, с другой пред турецким правительством. Каждая религиозная община может делать со своих членов сборы, назначенные на содержание церквей и духовенства. Сборы производятся особыми общинными чиновниками под надзором духовенства, точно также производится управление и церковного имущества вообще. Недвижимые церковные имущества не отчуждаемы. Церковные здания могут быть исправляемы и возобновляемы без всякого препятствия со стороны государственных чиновников. Построение церковных зданий вновь зависит от разрешения государственных властей на основании представления патриархов, но оно должно быть даваемо тоже без стеснения согласно с основным правилом на этот счёт, чтобы ни одна самая небольшая религиозная община не была лишена возможности, по желанию, иметь свою церковь, школу или госпиталь. Как в гражданском управлении христианского населения ни одна национальность не должна быть стеснена в своих правах другою, так и в церковном управлении религиозных общин может быть дозволяемо употребление при богослужении родного языка, а также духовенство может быть избираемо из среды единоплеменников.

Из представленного изложения содержания мемуара русского правительства видно, что оно, не задаваясь планом радикальной переделки всего строя турецкой империи, как это сделали потом западные державы, хотело рекомендовать турецкому правительству такие реформы, которые без особого труда могли быть им осуществлены, и которые в тоже время существенно улучшили бы положение христиан. Христиане, по проекту, пользуются свободой исповедания своей веры и независимостью во внутреннем церковном управлении. В гражданском общежитии они ограждены от вмешательства и произвола государственных чиновников, и пользуются до значительной степени равноправностью с господствующим племенем. Даже национальные особенности христианского населения принимаются во внимание в управлении светском и духовном. Существование очень сносное, особенно в таком неблагоустроенном государстве, как турецкая империя.

Вот самый проект в переводе:

1)     Права, привилегии и преимущества общины, как главной основы административной, судебной и финансовой системы, должны пользоваться гарантией и покровительством со стороны правительства и скорее должны быть расширены, чем ограничены в управлении и законодательстве.

2)     Компетенция меремов или трибуналов, призванных судить по Корану, должна ограничиваться одними делами между мусульманами; дела той же категории между христианами подлежат ведомству судов церковных, существующих при кафедрах епископских.

3)     Всякий другой трибунал гражданский или уголовный составляется из судей той и другой религии, применительно к местной национальности, по примеру уже существующих судов по делам торговым и судов полицейских. К ведомству этих же судов подлежат дела об имуществе и о правах состояния.

4)     Свидетельство христианина на суде принимается наравне со свидетельством мусульман.

5)     Гарадж или годовой оброк за жизнь христианина должен быть уничтожен. Он будет заменён суммой, ежегодно взносимой каждой христианской общиной пропорционально численности её населения и взамен военной конскрипции, так как, по органическому закону турецкой империи, армия пополняется только новобранцами из мусульман.

6)     Всякая неравноправность христиан будет уничтожена. Христиане могут быть допущены к государственной службе и с теми же правами, как и мусульмане.

7)     Они будут участвовать в местном управлении подобно мусульманам, в качестве ли членов муниципальных советов или в качестве слуг правительства.

8)     При организации управления каждой провинции в частности должно быть принимаемо во внимание различие наций, религий, обычаев и местных привилегий. Правительство приложит старание к тому, чтобы добыть в каждой провинции административные элементы сообразно с характером населения, и с таким соображением, чтобы ни одна нация, или община не терпела угнетения со стороны другой национальности, будет ли дело касаться гражданского или религиозного строя общины.

9)     Вышеозначенный принцип должен найти своё приложение и развитие ещё в большей мере в таких провинциях или административных участках, население которых всецело или в огромном большинстве христианское.

10) Привилегия некоторых провинций и общин имеет пред Портой своих представителей, избранных из среды населения и уполномоченных защищать его интересы, будет постепенно распространяема на те населения, которые будут состоятельны к тому по условиям своего существования и развития.

11) Христианские общины каждой провинции, даже и тех, где христиане составляют меньшинство населения, будут иметь своих депутатов в административных инстанциях. Звание и права этих депутатов должны быть уважаемы местными властями.

12) Внутреннее управление всякой христианской общины, её права и преимущества должны быть защищены от всякого незаконного посягательства со стороны власти, и гарантированы от всякого нарушения со стороны влиятельных людей, не принадлежащих к общине.

13) Для каждого христианского исповедания должна быть установлена особая община, сообразно местному обычаю и под ведением церковной власти каждого исповедания.

14) Всякая христианская община должна вносить свои повинности в пользу государства сообща и должна быть гарантирована от вмешательства податных чиновников в раскладку и способ взимания повинностей.

15) Отдача на откуп повинностей или ильтизам будет уничтожен.

16) Строго должны быть запрещены всякие поборы натурою, которые не установлены законом.

17) Право владения недвижимыми имуществами свободно от всякого стеснения, мотивированного религией владельца.

18) Светская власть будет воздерживаться от всякого вмешательства в дела христианского культа, в избрание или назначение властей или служителей христианской церкви и в религиозное воспитание народа. Она не будет ставить препятствий печатанию и обращению книг, касающихся религии и воспитания, на каком бы языке они ни были написаны. Необходимая цензура на этот счёт находится в ведении клира.

19) Светская власть не будет противодействовать тому, чтобы церковь всякой христианской общины сообразовалась в своём внутреннем управлении с нуждами и потребностями нации, именно насчёт употребления национального языка в богослужении и насчёт национальности епископов и священников.

20) Патриархи и другие духовные вожди каждой христианской общины назначаются самою церковью, сообразно порядку, принятому в том или другом исповедании, и не могут быть смещены со своей должности. Ни в каком случае они не могут быть смещены, по инициативе светского правительства. Единственный трибунал компетентный на этот счёт есть суд самой церкви. Правительство не может требовать патриарха к себе на суд иначе, как после предварительного сообщения своих обвинений против него представителям договаривающихся держав.

21) Высшая церковная власть каждого исповедания, будучи облечена, согласно основному началу оттоманской империи, правом защищать религиозные, гражданские и политические права своей нации пред турецким правительством, будет исполнять эти гражданские и политические полномочия чрез посредство светских чинов, избранных нацией, утверждённых упомянутой церковной властью, ответственных за свои действия в пределах предоставленных им полномочий, как пред правительством, так и пред нацией, облекшей их своим доверием, занимающих место в иерархии светских государственных чиновников.

22) Посредством этих чинов, под высшим наблюдением церковной власти, каждая христианская община будет управлять, и собирать пожертвования, назначаемому самой общиной на содержание её церкви, её учреждений и богоугодных заведений.

23) Право возобновления церквей, богоугодных заведений и всякого вообще церковного здания будет гарантировано и свободно от всякой задержки или стеснения. Что касается до сооружения новых зданий, имеющих религиозное назначение, то в принципе ни одна христианская община, как бы мала она ни была, не будет лишена права иметь свой храм, свою школу и свой госпиталь, смотря по своим средствам и сообразно с предписаниями полицейскими. Просьбы о разрешении построения нового здания будут адресоваться к правительству подлежащими церковно-правительственными инстанциями; существующая формальность предварительного испрошения согласия со стороны духовной мусульманской власти будет уничтожена.

24) Все церковные имущества, образуя вакуф того или другого христианского исповедания, и будучи признаны неотчуждаемыми самим мусульманским законом, будут гарантированы от всякого расхищения или конфискации на пространстве всей турецкой империи.

25) Обращение христианина в ислам, или переход частного лица или целой общины из одного христианского исповедания в другое не должен давать никакого гражданского преимущества. Ни в каком случае не может быть допущено обращение малолетнего против воли родителей или опекунов; опека над сиротами принадлежит церковной и общинной власти.

26) Смертная казнь в деле религии будет уничтожена. Высшая мера наказания, которое может наложить закон на мусульманина за обращение его в христианство, должна ограничиваться ссылкой обращённого в провинцию, большинство населения которой составляют христиане.

27) Оскорбление церкви или кладбища будет наказываться наравне с оскорблением мечетей и мусульманских мест погребения.

28) Действительное status quo владения св. местами в Иерусалиме будет поддерживаемо и защищаемо законом для каждой из христианских церквей. Турецкое правительство будет воздерживаться вводить в этом отношении, какую бы то ни было перемну, без соглашения между договаривающимися державами.

29) Полицейский надзор в храме Воскресения в Иерусалиме будет регулирован по соглашению Порты с представителями держав, сообразно с правами церкви и с приличием и уважением, подобающим местам, составляющим предмет почитания христианских народов. Само собой понятно, что будет запрещён обычай курить трубку в этом храме, введённый по злоупотреблению мусульманской стражей и высшими мусульманскими властями.

30) Права подданных султана христианского закона и права их церкви будут подтверждены новым гатти-шерифом. Этот торжественный акт будет адресовать державам, которые, вместе с приглашением Порте соблюдать ненарушимо эти права и осуществить их на деле, гарантируют их с своей стороны, и заявят, что они не будут претендовать на какое бы то ни было особое вмешательство в пользу того или другого класса подданных султана, того или другого христианского исповедания (Eichmann. Die Reformen des Оsmanichen Reiches. p. 417–425).

Но русский проект преобразований, клонящихся к улучшению быта турецких христиан, не был принят западноевропейскими державами, потому что не соответствовал их видам относительно Турции. Западные державы заботились не столько об улучшении быта христиан в Турции, сколько об упрочении политического положения самой Турции. Главной их заботой было освободить Турцию от политического влияния на неё России. Эта цель была достигнута нестрастным для России исходом Крымской войны. Затем западные державы были озабочены тем, чтобы исправить внутренний механизм турецкой империи, ввести в ней такие реформы, которые делали бы социальный и административный строй турецкой империи похожим на строй европейских государств. Конечно, сама Турция не могла строить планов во вкусе европейских государств, за неё сделали это её доброжелатели. Главная задача, которую преследовал план турецких реформ, начертанный западными державами, состояла в том, чтобы уничтожить резкое различие социального положения мусульман и не-мусульман, чтобы прекратить разделение турецких подданных по национальностям, резко обособленным между собою религией, особым управлением, особым судом, особым общинным строем. По плану преобразователей Турции, все подданные её должны пользоваться одинаковым социальным положением, должны быть равны пред законом, уравнены в отправлении повинностей; религия также не должна разделять граждан и влиять на их социальное положение; все граждане должны пользоваться свободой вероисповедания; духовенство должно ведать только внутренние религиозные дела каждого вероисповедания; светская юрисдикция должна отойти от его ведомства к государственным чиновникам, или, по крайней мере, к светским представителям нации, – это для того, чтобы ослабить влияние духовенства на его паству. Этот план преобразований был официально передан турецкому правительству представителями западных держав в особом меморандуме в январе 1856 года. Очевидно, для Турции было несравненно труднее принять и осуществить этот план, чем исполнить предложения, с которыми обращалась к ней Россия пред Крымской войной, или провести те реформы, которые были указаны со стороны России в мемории барона Прокеша. Исполнить по надлежащему европейский план реформ для Турции значило отказаться от своего прошлого, сломать и заново построить весь свой внутренний социальный и правительственный строй, изменить заветам мусульманской религии... И, однако же, Турция принуждена была решиться на такой трудный шаг. Получивши звание европейского государства, Турция должна была нарядиться в европейский костюм. Издан был 18 февраля 1856 г. турецким правительством гатти-гумайюн, повторяющий план реформ, начертанный западными советниками Порты. Вот этот документ.

Самым дорогим моим желанием, говорил султан, было обеспечить счастье всех классов подданных, которых божественное Провидение подчинила моему императорскому скипетру, и с самого вступления моего на престол я не переставал делать все мои усилия к достижению этой цели. Благодарение Всемогущему! Эти беспрерывные усилия мои уже принесли обильные плоды. Со дня на день возрастает счастье моего народа и благосостояние моего государства.

Ныне я желаю возобновить прежние постановления и дать им более широкое применение, с целью создать положение вещей, которое было бы сообразно с достоинством моей империи и с положением, которое она занимает среди цивилизованных народов. В виду того, что права моей империи в настоящее время, благодаря верности и похвальным усилиям всех моих подданных и благодаря благосклонному и дружественному содействию великих держав, моих союзников, получили со вне санкцию, которая должна быть началом новой эры, я желаю умножить благосостояние внутри государства, доставить счастье всем моим подданным, которые все равны в моих глазах и все равно дороги мне, и которые все соединены между собою чувствами патриотизма, и обеспечить средства постоянного возрастания благосостояния моего государства. Итак, я решил и приказываю привести в исполнение следующие меры:

1)     Гарантии, обещанные Гюльханейской грамотой (1839 г.) и дарованные в узаконениях, за ней следовавших, всем подданным нашей империи без различия их состояния и вероисповедания относительно личной и имущественной их безопасности и относительно охранения чести, подтверждаются снова нынешний раз; для приведения их в действие будут приняты надлежащие меры.

2)     Будут сохранены и подтверждены все духовные права и привилегии, дарованные моими предками ab antiquo и мною до самого последнего времени всем христианским обществам или другим вероисповедным немусульманским обществам, находящимся в моём государстве под моим высоким покровительством.

3)     Каждое вероисповедное общество христианское и нехристианское будет обязано в определённый срок, при помощи нарочитой комиссии, приступить, с моего соизволения и под наблюдением моего правительства, к рассмотрению прав и преимуществ которыми оно пользуется в настоящее время, обсудить их и представит моему правительству проект реформ, какие требуются прогрессом просвещения и времени. Полномочия, какие были дарованы патриархам и епископам христианских исповеданий султаном Магометом II и его преемниками, будут приведены в согласие с новым положением, которое обеспечивается за этими обществами нашими благородными и благосклонными намерениями. Принцип пожизненного назначения патриархов, после пересмотра ныне действующих уставов избрания, будет применяться со всею точностью, согласно с фирманами об их инвеституре. Патриархи, митрополиты, архиепископы, епископы, раввины будут приносить присягу при своём вступлении в должность по форме, которая имеет быть установлена по соглашению Порты и духовных глав различных вероисповедных обществ.

Всякие церковные налоги будут уничтожены; вместо них будет назначена норма доходов патриархов и духовных чиновников вероисповедных обществ, и положено определённое содержание соответственно рангу и достоинству того или другого члена клира.

Движимая и недвижимая собственность христианского духовенства останется неприкосновенною. Управление гражданскими делами вероисповедных христианских и других немусульманских обществ будет вверено попечению совета, избираемого в каждом обществе по принадлежности из духовных лиц и мирян.

4)     В городах, местечках и деревнях, где всё население сплошь принадлежит одному и тому же культу, не будет противопоставляемо никаких препятствий к возобновлению зданий, назначенных для богослужения, школ, больниц и поставления умерших, согласно первоначальному их плану. Планы подобных зданий, в случае построения их вновь, одобряются патриархами или главами обществ и представляются моему правительству, которое утверждает их посредством моего императорского указа или делает замечания о препятствиях к утверждению в определённый срок.

Всякое вероисповедание в тех местностях, где не будет находиться других вероисповеданий, не будет подлежать никакому ограничению в публичном исповедании своего культа. В городах, местностях и деревнях, где жители принадлежат к разным исповеданиям, каждая религиозная община, занимающая отдельно известный квартал, точно также будет иметь право возобновлять и поправлять свои храмы, больницы, школы и усыпальницы с соблюдением указанного выше порядка. Когда пойдёт дело о построении новых зданий, необходимое разрешение на постройку должно быть испрашиваемо чрез посредство патриархов или духовного начальства общин у моего правительства, которое будет давать своё высокое разрешение, в случае неимения к тому никаких препятствий политического характера. Разрешения правительственных властей в подобных случаях должны быть даваемы без всякого вознаграждения. Правительство моё примет решительные меры к тому, чтобы обеспечить за каждым вероисповеданием, как бы малочисленно ни было число его последователей, полную свободу его отправления.

5)     В виду того, что все культы будут пользоваться, как и теперь пользуются, свободой исповедания в моём государстве, ни один подданный моей империи не будет, стесняем в исповедании своей веры и не будет, подвергаться никакому беспокойству на этот счёт. Никто не может быть принуждаем к перемене своей веры.

6)     Всякие выражения или прозвища, клонящиеся к унижению одного класса моих подданных пред другим, по отношению ли к культу, языку или расе, будут навсегда вычеркнуты из официальных документов. Законы будут преследовать употребление всяких обидных и оскорбительных названий и прозвищ между частными лицами или со стороны властей.

7)     Так как выбор и назначение всех служащих и правительственных лиц моей империи завесит от моей воли, то все подданные моей империи без различия национальности будут допускаться к занятию государственных должностей, по своим способностям и заслугам и сообразно с правилами, постановленными для всех.

8)     Все подданные моей империи без всякого различия будут принимаемы в правительственные школы гражданские и военные, если будут удовлетворять требованиям, установленным в уставах этих школ. С другой стороны всякое общество имеет право учреждать общественные школы наук, искусств и ремёсел. Только способ преподавания и выбор учителей в этих школах будет состоять под контролем смешанного совета общественного образования, члены которого будут назначаемы по моему распоряжению.

9)     Все дела торгового, полицейского и уголовного характера между мусульманами с одной стороны и христианами или другими не мусульманами с другой, или между христианами с одной и последователями другого исповедания кроме мусульманского с другой, будут разбираемы в смешанных судах. Разбирательство в этих судах будет происходить публично, стороны будут присутствовать лично и представлять своих свидетелей, показания которых будут приниматься без всякого различия под присягой, произносимой по обрядам того или другого культа. Дела, касающиеся гражданских отношений, будут, как и прежде, судиться в смешанных провинциальных советах в присутствии губернатора и местного судьи. Специальные гражданские процессы, например процессы о наследстве и другие в этом роде, между подданными, принадлежащими одному и тому же христианскому исповеданию, или между другими не-мусульманами, согласно их желанию, могут быть разбираемы пред советами, состоящими при патриарших кафедрах или в других вероисповедных обществах.

Законы уголовные, исправительные и торговые и правила судопроизводства в смешанных трибуналах будут пополнены и кодифицированы в возможно скором времени. Они будут переведены на все языки, употребляющиеся в нашей империи.

12)Христиане и другие подданные не-мусульмане подлежат закону о воинской повинности наравне с мусульманами. Начало замены личной повинности денежной будет сохранено. В самом непродолжительном времени будет издан обстоятельный закон о способе отправления христианами и другими не-мусульманами воинской повинности.

13)Будет преступлено к реформе состава советов в провинциях и общинах, с целью гарантировать правильность выбора представителей со стороны обществ мусульманских, христианских и других и свободу голоса в совещаниях советов. Правительство примет самые действительные меры к тому, чтобы знать в точности и наблюдать за результатом совещаний и принятых решений на советах.

15)Налоги будут взиматься на равных основаниях со всех подданных без различия происхождения и религии. Будут изысканы самые лучшие и действительные средства к уничтожению злоупотреблений при сборе налогов.

18) Духовные начальники и один делегат от каждого вероисповедного общества будут призываемы по моему назначению к участию в рассуждениях верховного совета юстиции. Во всех обстоятельствах которые будут интересовать всех вообще моих подданных, указанные лица будут созываемы специально для того или другого дела моим великим визирем. Делегаты будут избираемы на год. При вступлении в отправление своих обязанностей они будут принимать присягу. Все члены советов в собраниях обыкновенных и чрезвычайных пользуются свободой высказывать свои мнения и желания без опасения каких бы то ни было неприятных последствий (Eichinann. Die Reformen des Osmanischen Reiches. p. 353–360. Гиргас. Права христиан на востоке. СПб. 1865 г. стр. 98–104).

Гатти-гумайюн смотрит на своё значение очень высоко; он сравнивает себя с грамотой Магомета II и прямо заявляет, что отселе началась новая эпоха для турецких христиан. Отчасти это справедливо, а в каком отношении, это мы увидим позднее. Если же иметь в виду улучшение в социальном и других положениях христиан, то издание упомянутого закона в этих отношениях вовсе не произвело такой важной перемены, чтобы с него можно было считать новую эпоху. Что же нового привнёс этот закон в положении христиан? Прежде всего, о социальном положении. Гатти-гумайюн постановил вычеркнуть из официальных актов употреблявшийся прежде по отношению к христианам термин «райя» и заманить его общим для всех названием «подданный». Но дело не в названии. Что же дальше? Далее, гатти-гумайюн (или лучше закон 10 мая 1855 г.) уничтожил харадж (подать за голову христиан) как налог унизительный для христиан, напоминавший об их бесправном положении сравнительно с мусульманами. Но уничтожил он более на бумаге, чем на деле; в действительности этот сбор существует, только под другим более благовидным названием выкупа за воинскую повинность. Далее гатти-гумайюн обещает допускать до государственной службы всех подданных, в том числе и христиан и других не-мусульман; но в действительности не-мусульмане могут занимать только низшие должности, или исполнять какие ни будь профессии, требующие специальной подготовки. Далее, христианам дано право поступать в государственные школы. Но здесь разумеются только школы технические и военные. Школы же общеобразовательного характера проникнуты религиозным направлением и находятся при мечетях в заведывании мусульманского духовенства; туда конечно не может быть доступа христианам. Далее, в законе 16 марта 1854 года, a затем и в гатти-гумайюне, дано обещание принимать в судах свидетельство христиан наравне со свидетельством мусульман. Но на деле это начало применено в очень ограниченных размерах. Свидетельство христиан принимается только в смешанных судах, имеющих членами, как христиан, так и мусульман, и разбирающих дела, в которых участвуют мусульмане и христиане. Именно в следственном суде, в котором разбираются мелкие уголовные преступления, и в коммерческом, где разбираются гражданские, в особенности торговые дела. В ординарных же турецких судах (мекхеме), а также в великом меджлисе вилайета, когда в нём председательствует кади, и правосудие отправляется согласно с шариатом, христиане не допускаются в качестве свидетелей. Поэтому, в важных уголовных преступлениях мусульмане прибегают обыкновенно к шариату и к председательству кади. Допущение членов христианского закона в окружные и областные меджлисы, сделанное с целью оказать покровительство христианским свидетелям, не принесло желаемой пользы, потому что число их чрезвычайно ограниченно, так что они не могут противиться решениям мусульманских членов, и часто прикладывают свои печати к докладам и решениям, не понимая написанного в них. Вообще, свидетельствует Гиргас, в различных меджлисах прибегают постоянно к какой либо уловке, чтобы уклониться от принятия свидетельства христианина против мусульманина, так что меджлисы готовы скорее прямо обвинить мусульманина в пользу христианина, нежели принять свидетельство последнего (Гиргас. Права христиан на востоке. стр. 106–7). Наконец, по свидетельству того же Гиргаса, не приведено в исполнение обещанное в законе уравнение подданных турецкой империи в налогах и уничтожение ильтизамов. Таким образом, в социальном и гражданском отношении улучшения, обещанные гатти-гумайюном, остались большею частью на бумаге, не коснувшись существенным образом жизни.

Что же в религиозном отношении? Относительно свободы вероисповедания в гатти-гумайюне нет ни чего нового сравнительно с прежним временем. Те же уверения в религиозной терпимости, тоже запрещение насильственных обращений в мусульманство. Здесь даже сами фразы бесцветнее и слабее, чем, например, в меморандуме турецкого правительства 16 января 1856 г. Там в каждом случае перехода христианина в мусульманство требовалось удостоверение в добровольном обращении в присутствие родственников и знакомых обратившегося. Здесь же общая фраза о свободе религиозных убеждений. Равным образом в деле построения христианских храмов вновь здесь не прибавлено никаких новых льгот; и здесь разрешение построения храма вновь отдано на усмотрение турецкого правительства, которое, в виду фанатизма турок, конечно, легко может найти много препятствий к просимому разрешению. На деле же опять нет и половины того, что обещано в законе; на деле, по свидетельству людей знающих, свобода вероисповедания ограничена почти теми же стеснительными условиями, которыми она обставлена по шариату. Нередки также, и теперь примеры насильственного обращения христиан в исламизм в турецкой империи (Гиргас. Права христиан на востоке, стр. 106).

Вообще улучшение положения христианских подданных Турции, предположенное в гатти-гумайюне, осталось только на бумаге; в действительности христианам жилось так же тяжело, как и прежде. Гатти-гумайюн никогда и не был объявлен во всей турецкой империи. Только в известном тесном районе вблизи Константинополя некоторые из мероприятий, обещанных в этом акте, были приведены в действие, но слабой и колеблющеюся рукой. Для провинций он так и остался необнародованным. Большинство турецких судей так и не слыхали о нём (Церк. Вестн. 1876 г. №49, стр. 2).

В виду того, что у покровительницы турецких христиан были связаны руки парижским трактатом, они поневоле притихли и молчали, наслаждаясь «великодушием» турецкого правительства, которому они были предоставлены. Но терпение их скоро истощилось. Прошло лишь двадцать лет после парижского мира, как они снова возвысили свой голос о своём бедственном положении и снова принялись за оружие, чтобы защищать свою жизнь, свою честь, свою религию против наглого насилия мусульман. Они поведали образованному миру, что их положение так же печально и невыносимо, как и прежде. «Жизнь наша, говорили европейским дворам депутаты турецких христиан в Боснии, есть ряд несчастий и ужасов. Нас бьют, уродуют, убивают; наших жён и дочерей похищают и насилуют. Турок, уводящий сербскую девушку, освобождается от военной повинности. Наши жалобы, наши свидетельства пред судом не имеют значения. Мы не можем безопасно показаться в городе, ибо наше появление приветствуется бросанием в нас камней. Священники не оставляют днём своих жилищ, ибо рискуют своею жизнью. В церковь ходим мы лишь ночью и лишь в впотьмах погребаем своих покойников, ибо похоронные шествия подвергаются нападению, гробы опрокидываются, трупы выбрасываются в грязь. Наша жизнь от колыбели до могилы есть ряд пыток и мук. Ко сну мы отходим в страхе, что следующий день прожить не придётся. Тирания, насилие и грубость перешли уже все границы... Нам невозможно долее оставаться под турецкой властью и тиранией» (Церк. Вестн. 1877 г. №15, стр. 14). Турки не стыдились того, что заявляли про их тиранию; они считали порядок, описанный выше, нормальным. Они, без всякого стеснения, на глазах всей Европы, повторили пред турецко-сербской и русско-турецкой войной ужасы поголовного и беспощадного избиения христианского населения, которыми сопровождалось в начале текущего столетия греческое восстание. Но Европа, как бы она ни желала мирволить туркам, не могла стать на одну с ними точку зрения. В виду очевидных фактов несостоятельности Порты ввести действительные преобразования, клонящиеся к улучшению положения христиан, европейские державы должны были снова войти в рассмотрение положения дел на востоке и признать необходимость европейского вмешательства. Россия была оправдана в своих взглядах на неспособность Турции обеспечить действительным образом безопасность и благосостояние христианских подданных. Она имела право сказать, как сказано в депеше князя Горчакова от 7 ноября 1876 года, что «опыт доказал самым очевидным образом, что действие европейских держав в Турции обрекло само себя на бессилие постановлениями 1856 г., и что Порта этим пользуется для увековечения порядка управления, разорительного для неё и для её христианских подданных, бедственного для всеобщего мира, возмутительного для чувства человечности и совести христианской Европы, – порядка, которому Порта следует в течение двадцати лет с уверенностью в полной безнаказанности». В виду такого опыта, державы должны были согласиться, что настаёт надобность улучшить истинным образом положение христианских подданных султана посредством преобразований действительных и практических, а не бумажных только. Но им не хотелось поступиться буквою и началами парижского трактата. Одна Россия, в виду указанного красноречивого опыта, возвысила свой голос за изыскание действительных гарантий улучшения положения христианских подданных султана. «Необходимо, говорила она, признать, что независимость и неприкосновенность Турции должны быть подчинены гарантиям, требуемым человеколюбием, христианскими чувствами Европы и общим спокойствием. Порта первая нарушила принятые ею на себя, договором 1856 г., обязанности пред своими христианскими подданными. Европа имеет право и долг предписать Порте те условия, единственно на которых она может со своей стороны согласиться на поддержание политического status quo, созданного упомянутым договором; а так как Порта не в состоянии их исполнить, то Европа имеет право и долг занять её место на столько, насколько это необходимо для обеспечения исполнения этих условий. Россия менее, нежели каждая из других держав, может согласиться на возобновление опыта тех паллиативов, полумер и мечтательных программ, которые привели к печальным последствиям, находящимся у всех на глазах и отражающимся на её собственном спокойствии и внутреннем благосостоянии» (Церк. Вестн. 1876 г. №45, стр. 206–7). Державы должны были согласиться и заявили на заседании константинопольской конференции 10 января 1877 г., что Порта своим упорством принять советы европейских держав лишает себя европейской гарантии и уничтожает трактаты о её неприкосновенности (Церк. Вестн. 1877 г. №3). Порта хотела парализовать решения константинопольской конференции самым дешёвым способом, удававшимся прежде, – изданием конституционной хартии (Церк. Вестн. 1877 г. №3, стр. 19). Но подобным хартиям теперь уже не оказывалось возможности верить. Все честные люди, в роде Гладстона, прямо признавались, что турецкая конституция есть надувательство или что ни будь ещё хуже (Церк. Вестн. 1877 г. №5, стр. 13). Упрямство Порты пришлось побеждать силой оружия, и эта задача выпала на долю опять той же России, которая и прежде помогала турецким христианам, и есть естественная их покровительница. Победы русского оружия заставили Порту опять дать международное обязательство ввести известные преобразования, клонящиеся к улучшению положения христиан. В прелиминариях мира (п. 4) и в С.-стефанском мирном договоре с Россией (ст. 14 и 15) Турция обязалась, независимо от образования особого княжества Болгарии, ввести автономное управление в Боснии и Герцеговине, а также во всех других христианских областях Балканского полуострова (Церк. Вестн. 1878 г. №4, стр. 14; №11 отдел оффиц. стр. 69–70). Вводить реформы Турция обязалась по соглашению с Россией. На Берлинском конгрессе признано также необходимыми обязать Турцию ввести административные реформы в Крите и других частях европейской Турции, а также в областях, населённых армянами, только под контролем целой европейской комиссии, a Босния и Герцеговина отданы под управление Австро-Венгрии (Берлинский договор 13 июля 1878 г. ст. 23. 25. 61. Церк. Вестн. 1878 г. №27). Кроме того Турция обещала Европе соблюдать принцип религиозной свободы в самом широком смысле. Во имя этого принципа внесены в договор следующие пункты. Ни в какой части оттоманской империи различие вероисповедания не может подавать повода к исключению кого-либо или непризнанию за кем-либо правоспособности во всём том, что относится до пользования гражданскими и политическими правами, доступа к различным должностям, служебным занятиям и отличиям, или до отправления различных свободных занятий и ремесла. Все, без различия исповедания, будут допускаемы свидетельствовать в судах. Свобода исповедания и внешние отправления всякого богослужения обеспечиваются за всеми без всякого различия. Духовные лица, паломники и иноки всех наций, путешествующие по европейской или азиатской Турции, пользуются одинаковыми правами, преимуществами и привилегиями. Иноки Афонской горы, из какой бы страны они ни были, сохраняют свои имущества и пользуются полным равенством прав и преимуществ без всяких исключений. Европейские державы сохраняют за собой право официального покровительства по отношению к своим подданным, путешествующим по Турции с религиозной целью, а также по отношению к духовным, благотворительным и другим учреждениям, принадлежащим их подданным, и находящимся на святых местах и в других местностях. За Францией сохранено, вопреки принципу равенства, привилегированное положение. Права, предоставленные Франции, сказано в договоре, строго сохраняются за ней, и само собою, разумеется, что status quo на святых местах не может подвергнуться никакому нарушению (Берл. дог. ст. 62). Таково последнее слово европейской дипломатии по жгучему вопросу турецких христиан. На бумаге выходит гладко и хорошо. Что же на деле? На деле, разумеется, всё идёт по-старому. Турция и не думает ни о каких реформах, а Европа, вероятно, ждёт её инициативы. A христианские племена в Турции, обездоленные последним трактатом, ждут, не дождутся, когда же, наконец, дойдёт и до них очередь освобождения от неисправимой турецкой администрации. Уже некоторые из них (критяне) начинают терять терпение, уже снова восток заволакивается грозными тучами... Вероятно, ещё не раз придётся России заступаться за своих единоверцев на востоке и считаться по этому случаю с пресловутым европейским концертом... Помоги ей, Боже праведный, всесильный и вечный, в этой борьбе правды и самоотверженной любви со злой неправдой и жестоким своекорыстием!

Из предыдущего мы видим, что надежды на добровольную инициативу Турции в улучшении положения её христианских подданных, которые возлагала на неё европейская дипломатия, не оправдались. Европейские державы, в виду очевидных фактов, должны были сознаться в своей ошибке (вероятно коварной), должны были снова подчинить Турцию во введении необходимых реформ постороннему контролю, если не России, то комиссии представителей европейских дворов. Принцип, положенный в основание гатти-гумайюна, оказался неосновательным по отношению к улучшению социального и вероисповедного положения турецких христиан. Посмотрим, какое значение имел гатти-гумайюн по отношению к внутреннему управлению православной церкви в пределах турецкой империи, и по отношению к светской юрисдикции, предоставленной органам церковной власти. Здесь гатти-гумайюн привнёс гораздо более нововведений, чем в деле улучшения социального положения христиан.

Здесь, если угодно, новый закон действительно составляет в некотором смысле эпоху. Вопрос только в том, к добру иди к худу клонятся эти нововведения, составляют ли они улучшение или ухудшение сравнительно с порядками предшествовавшего времени. Новый закон, прежде всего, дарит турецких христиан «великодушными намерениями» турецкого правительства и приглашает их видеть в этих намерениях источник всех благ, залог всех религиозных преимуществ. Конечно это не новость. Турецкие христиане уже четыреста лет имели удовольствие наслаждаться «великодушием» турецкого правительства и знают ему цену. Нового здесь то, что обещается «великодушие» нового закала, прогрессивно-европейского характера. Будет ли новое великодушие лучше прежнего? С виду да, а, в сущности, нет. Прежнее, варварское «великодушие» презирало христиан, давило их, но оставляло в покое их жизнь семейную и религиозную. Новое, прогрессивное «великодушие» показывает вид, что оно считает христиан за настоящих граждан, но по-прежнему держит их в чёрном теле, да вдобавок простирает своё влияние туда, куда прежде не мешалось. Разумеется, такая участь приготовлена только для православных христиан; католики по-прежнему пользуются покровительством единоверных держав. Как это выходит, видно из сказанного прежде¹⁹. Ново также и то, что теперь турецкое правительство уполномочено оказывать своё «великодушие» со стороны европейских держав. Прежде Турция за свои «великодушные» поступки с христианами осуждалась, порицалась, даже была наказываема со стороны европейских держав. В этом сочувственном общественном мнении Европы, в этой материальной помощи турецкие христиане находили для себя ободрение и облегчение своей участи. Теперь Европа не хочет ни видеть, ни слышать турецких христиан; не позволяет принимать в них участие и другим. Теперь они отданы в полное и бесконтрольное распоряжение «великодушного» правительства турецкого. Оказавшись в таком лестном и выгодном положении, турецкое правительство, естественно, должно было почувствовать свободу в своих действиях по отношению к христианам, должно было прийти к сознанию, что ему не будет поставлено в вину общественным мнением Европы, если оно прострёт своё вмешательство и на внутренние церковные дела.

В прежнее время турецкое правительство всё внутреннее управление христианских общин (как церковное, так и мирское) предоставляло духовенству того или другого исповедания по принадлежности. Оно считало такую систему управления христианскими и вообще немусульманскими подданными удобной и выгодной для себя. Оно верило духовенству и не считало влиятельное положение его среди своих единоверцев опасным для своего авторитета. Теперь, под влиянием сторонних внушений со стороны западных держав, турецкое правительство нашло нужным контролировать внутренние дела немусульманских общин и парализировать влияние духовенства на единоверцев. Оно выразило своё недоверие к христианскому духовенству и к раввинам, прежде всего тем, что проектировало в гатти-гумайюне требовать от него присяги на верность при вступлении его в должность. Ещё более важной мерой в этом направлении, проектированной в гатти-гумайюне, было изъятие из ведения духовенства управления общинными делами и учреждениями гражданского характера и предоставление их советам, состоящим, из представителей народа. В исполнение этого пункта гатти-гумайюна в 1857 году были учреждены для православной райи народное собрание ( ἐθνοσυνέλευσις) и постоянный народный смешанный совет ( μικτὃν ἔθνικὸν συμβοὔλιον), разделившие с патриархом политическое представительство и ручательство за её верность пред Портою. Смешанный совет состоит из 12 членов, из которых, четыре митрополита, заседающие в Синоде, и восемь светских лиц. Митрополиты назначаются патриархом, a светские члены избираются на народном собрании на два года. Смешанный народный совет заведует народными учебными и благотворительными заведениями и имеет наблюдение за хозяйственным управлением церквей и монастырей. Он ведает также и судные дела гражданского характера, именно он принимает к рассмотрению все мирские дела, в которых одной из заинтересованных сторон является лицо духовное или какое-нибудь церковно-общественное учреждение-монастырь, эфория какого-нибудь храма, школы и пр., рассматривает также все дела, возникающие из наследства, духовных завещаний, опеки и приданого и материальные претензии, вытекающие из расторжения обручения и брака. Народное собрание состоит из членов Синода, смешанного совета и из представителей от приходов под председательством патриарха. Оно заслушивает отчёт о годичных занятиях смешанного совета и производит выборы четырёх светских членов этого совета взамен выбывших. Оно собирается для этого дела ежегодно в марте месяце (Церк. Вестн. 1877 г. №25, стр. 2. №28, стр. 11. 1888 г. №2, стр. 28–29. Церковные Ведомости, 1888 г. №48, стр. 1349). По-видимому, отделение дел светского характера из непосредственного ведения церковной власти должно бы считаться улучшением, приближающимся к естественному порядку вещей; по-видимому, церковная власть, освободившись, по крайней мере, на половину от житейских попечений, должна была чувствовать более свободы в управлении собственно церковными делами. На деле, однако же, случилось противное; на деле церковная власть с указанной реформой подпала влиянию светского элемента. Это от того, что отделение управления светскими делами от управления церковного в тесном смысле было произведено не вполне строго, а только наполовину. И после реформы главным представителем народных интересов, этнархом, остался тот же константинопольский патриарх; он есть, поэтому высший распорядитель, как в церковных, так и в светских делах нации. Он объединяет в своём лице оба состоящие при нём правительственные корпуса – св. Синод и народный совет, так что они составляют как бы два отделения одного и того же церковно-общественного управления. Этого мало. Светский элемент, введённый в состав церковно-правительственных учреждений при константинопольской патриархии, не ограничивается ведением дел светского характера, а простирает своё влияние и на дела строго церковного характера. Важнейшие церковные дела решаются не Синодом, а народным собранием, состоящим из членов Синода, Постоянного Смешанного Совета и из народных представителей. В таком народном собрании производится, например избрание патриарха (см. протоколы избрания патриарха Иоакима III. Церк. Вестн. 1878 г. №45 и 46); в таком собрании обсуждался проект церковно-народного управления на началах гатти-гумайюна (Курганов. Истор. очерк греко-болгарской распри. Прав. Соб. 1873 г. 1:191–2. Филиппов. Вселенский патриарх Григорий VI и греко-болгарская распря. СПб. 1870 г. стр. 17–18); в таком же собрании составлен устав о приходах (Церк. Вестн. 1887 г. №12, стр. 225). Затем очень многие дела церковного характера решаются в общих собраниях Синода, и Смешанного Народного Совета. Такое важное, нередко преобладающее, влияние светского элемента на управление делами не только светского, но и церковного характера не могло не сказаться привнесением в церковное управление мирского духа, смешением церковного дела с народным интересом. Самым ярким освещением такого направления церковной политики константинопольской патриархии служит прискорбная греко-болгарская церковная распря.

Конечно, болгарский церковный вопрос обязан своим происхождением пробуждению народного сознания в населяющих турецкую империю христианских народах ещё в начале текущего столетия, выражением которого послужило восстание греков. Но он принял характер жаркой церковно-племенной распри именно вследствие издания гатти-гумайюна, привлёкшего народный элемент к участию в церковном управлении. Болгары и прежде желали и заявляли (например, в 1853 г. русскому послу Меншикову) о своём желании иметь пастырей болгарского происхождения. Но им все-таки легче было помириться с греками-епископами, чем с греческим национальным собранием в значении верховного представителя и распорядителя общественных дел не только греков, но и болгар. Болгары надеялись, что на основании гатти-гумайюна будет оказана справедливость и их национальности, что и они будут допущены к равномерному с греками участию в делах церковно-общественных, но первый же опыт созвания народного собрания по делам православной церкви показал несбыточность их надежд. Между тем как греки имели на этом собрании несколько десятков представителей, болгары, превосходящие их численностью, были представлены на собрании только тремя депутатами. Да и те должны были скоро оставить собрание с негодованием, когда увидели, что оно не хочет обратить ни малейшего внимания на права и желание их нации. При этом они заявили о непременном желании болгарской части православной паствы получить автономное управление под главенством болгарских епископов (Филиппов. Всел. патр. Григорий VI, стр. 18–19). Таким образом, болгарский церковный вопрос, благодаря его национальной подкладке, сразу же обострился и погрузился в водоворот человеческих страстей. Церковная сторона его была только казовой стороной, а за ней скрывалось стремление достигнуть и политической автономии. Началось с церковной стороны, как с первой ступени, потому что политической автономии нельзя было получить от турецкого правительства в виде добровольной уступки с его стороны.

Начавшись на почве национальных интересов, болгарский церковный вопрос и ведён быль с болгарской стороны как вопрос политический, а не церковный. На такой характер его указывает уже то одно, что он вёлся не иерархией, а светскими людьми. В 1853 г. заявление князю Меншикову о желании болгар иметь национальную иерархию, было сделано несколькими избранными членами константинопольской болгарской общины. На национальном собрании, созванном для выработки устава церковно-народного управления, защищали церковно-национальные болгарские интересы тоже три светских депутата. Дальнейшее ведение дела добывания церковной автономии было вверено представителям болгарского народа, особо для того избранным, или так называемой исполнительной восьмичленной комиссии, главными вожаками которой были: Чомаков, Топчилештов и Славейков (Филиппов. 29. 57. 93. 104. Теплов. стр. 62. 102). И каким представителям? Которые блистали отсутствием всякого религиозного убеждения. Начиная с главных предводителей до последних чорбаджиев, говорит о болгарах один из ближайших свидетелей греко-болгарской распри, весьма ещё пристрастный к болгарской стороне, они заявляют равнодушие к вере, доходящее до цинизма. Они находятся под господством одной мысли: «ничего общего с греками». Что же касается верований, то они охотно пожертвовали бы ими и обратились бы к великому раввину или к шейх-юль-исламу, чтобы этим способом они могли получить церковь, независимую от константинопольского патриарха (Филиппов, 12). Теперь понятна та прискорбная неразборчивость в средствах, к каким прибегали представители болгарского народа для достижения своей заветной цели. Понятно, почему они не стеснялись порвать религиозно-каноническое общение с константинопольской патриархией, – почему они не находили ничего незаконного в самовольном отдалении своей церкви от канонического подчинения церкви константинопольской, – почему они без всякого стеснения обратились к турецкому правительству с просьбой о восстановлении автономии болгарской церкви, будто бы незаконно уничтоженной греками, – почему они, под влиянием Драгана Цанкова, не задумались даже принять унию с Римом, чтобы избавиться от подчинения грекам (Теплов. Греко-болгарский церковный вопрос по неизданным источникам. СПб. 1889, стр. 41–42). Иерархия болгарская конечно не могла не сознавать незаконности с церковной точки зрения подобных мероприятий вожаков народа, и если она сама участвовала в большей части этих мероприятий, то вынужденно, под непреодолимым влиянием народной массы или её вожаков. По крайней мере, сами епископы болгарские так оправдывали свои противоканонические поступки. Например, Илларион, епископ макариупольский, так объясняет прекращение произношения имени константинопольского патриарха при богослужении в болгарских церквах в 1860 г. 3 апреля: «когда я стал поминать по обычаю имя вселенского патриарха (в день Пасхи 3 апреля), то раздавшиеся в это время крики многочисленного народа заставили меня замолчать; народ потребовал, чтобы я не поминал патриарха отдельно, a вместе со всеми православными епископами. Я невольно должен был уступить настоятельному требованию народа, раздражённого против патриарха, и совершил божественное священнодействие с душевным волнением, предвидя, какие неблагоприятные последствия могут из всего этого произойти» (Филиппов, стр. 20). Таким же точно образом, т. е. невольным послушанием голосу своих пасомых болгарские епископы объясняли вселенскому патриарху необходимость для них отдалиться от канонического подчинения ему и стать во главе особой автокефальной болгарской церкви 20 декабря 1868 года (Филиппов, стр. 105–107). А был ещё случай прямого, грубого насилия болгарской толпы над епископами с целью заставить их делать то, что желалось вожакам толпы. При патриархе Анфиме, накануне примирения болгар с патриархией, с большими усилиями подготовленного, вожакам крайней болгарской партии вздумалось помешать этому соглашению и показать, что болгары им не дорожат. Предводители этой партии Чомаков, Топчилештов и Славейков, с толпой конюхов, для придания своей манифестации большей численности, а потому и большего значения, явились в Ортакёй и силой увели оттуда трёх болгарских епископов. Уже поздно вечером Иларион епископ ловчанский и Славейков с толпой всякого сброда явились в патриархию с просьбой, чтобы патриарх разрешил отслужить на следующий день (6 янв. 1871 г.) обедню. Патриарх, разбуженный прибытием толпы, отказал в просьбе, предъявленной при таких обстоятельствах, и предупредил о случившемся Порту, дабы она могла принять меры к предотвращению служения. Мер принято не было и богослужение, вопреки запрещению патриарха, было совершено тремя епископами болгарскими – Иларионом макариупольским, Иларионом ловчанским и VIанаретом филиппопольским. Справедливость однако же требует сказать, что и болгарские епископы, по своим воззрениям, стояли недалеко от понятий вожаков народной партии. По крайней мере изобретателем и душой безобразной выходки, сейчас нами описанной, был епископ Панарет филиппопольский (Теплов, стр. 102. 103). Этим же обстоятельством т. е. тем, что дело получения автономного управления церковного находилось в руках таких задорных и ничем не стесняющихся вожаков, объясняется и его неудача. Все примирительные проекты насчёт управления болгарской церковью, выходившие от патриархии, разбивались о притязательность и неуступчивость болгарских вожаков, которые не хотели пожертвовать ни одним болгарином не только в какой либо провинции, но и в самом Константинополе, личной епархии вселенского патриарха (Теплов, стр. 56. 101. 102).

С неменьшей страстностью относились к болгарскому церковному вопросу и греки. Они не устояли на высоте церковной точки зрения, а руководились в споре также и племенными своими интересами и вожделениями. Они имели за себя историческое право управления болгарскими епархиями и приходами, и поэтому находились сравнительно с болгарами в более выгодном положении и могли сравнительно благовидно отклонять просьбы и желания болгар. Но вполне правыми в неудачном исходе греко-болгарского вопроса их признать нельзя. Ничто не мешало им поступиться в пользу болгар своим историческим правом, а благо церкви православной обязывало их к этому. Ради мира церковного, ради того, чтобы удержать болгар в общении с православной церковью, а не бросать их в объятия папистов, греки должны были отложить в сторону вопрос о племенных и всяких других интересах. Между тем эти-то интересы имели немалую долю влияния на окончательный исход вопроса. Греки посмотрели на желание болгар иметь автономное управление церковное, как на возрождение болгарской национальности, которую они считали обречённой на еллинизирование, и таким образом как бы на посягательство на достояние греческой национальности. При первом же обсуждении желаний болгар в народно-церковном собрании 1860 г. обнаружилась указанная точка зрения греков. Они с презрением отвергли желания болгар и прямо заявили устами одного из депутатов – Каратеодори, что болгары слишком наивны, если воображают, что в собрании представителей греческих когда-нибудь могут быть выслушаны речи о правах нации болгарской (Теплов. Греко-болг. вопр. стр. 88). И это оправдалось на самом деле в последующем развитии болгарского вопроса. Греки зорко сладили за тем, чтобы болгарский вопрос не был решён в ущерб интересам их нации. Поэтому действиями патриархии живо интересовались не только константинопольские греки, но и жители королевства, и старались влиять на неё в смысле национальных интересов.

Действия греков в борьбе с болгарами на почве болгарского церковного вопроса были правильнее и легальнее, чем действия последних. Греки имели законные народно-церковные учреждения, чрез посредство которых и велись рассуждения и принимались решения по вопросу, возбуждённому с болгарской стороны. Но и здесь мы видим ту же характерную черту, что и у болгар, именно преобладающее влияние на ход дел мирян. Во все важнейшие моменты греко-болгарской распри выступает на первый план греческое народное собрание, в составе которого подавляющее большинство принадлежит светскому элементу. Так в первый раз, в 1860 году, болгарский вопрос обсуждался в народном собрании, созванном для выработки проекта преобразований в управлении патриархией (Теплов. 38). Затем константинопольские патриархи не раз ещё передавали этот вопрос на обсуждение народного собрания, например при Софроние, при Анфиме (Теплов. 51. 104.109). Но греки-миряне влияли на решение болгарского вопроса не только тогда, когда участвовали в том или другом народном собрании в качестве членов его, но и тогда, когда вопрос обсуждался в патриаршем Синоде, – путём общественного мнения, путём печати и даже в форме инсинуаций и уличных нападений. Так патриарх Григорий VI за свой проект управления болгарскими епархиями, делавший значительные уступки болгарам, подвергся от греков нареканию в измене греческому делу. Нападки были так сильны, что поколебали твёрдый характер патриарха, и он должен был придумывать разные отступления от своего проекта, чтобы успокоить своих соплеменников-патриотов (Теплов, 57). Подобному же упрёку и сильным нападкам в печати подвергся патриарх Анфим за своё искреннее желание привести вопрос к мирному исходу, и под влиянием этих нападок, а также благодаря крайней бестактности вожаков крайней болгарской партии в конце кнопов сделался послушным орудием в руках греческих патриотов и совершенно отказался от своего проекта примирения с болгарами (Теплов, 100–106). Чтобы предотвратить, повторение примирительных проектов и сделать невозможными уступки болгарам насчёт интересов греческой национальности, крайняя греческая партия желала объявления болгар схизматиками. Патриарх Анфим склонился на виды этой партии и пригласил по этому делу на поместный собор всех восточных патриархов и архиепископа кипрского. Восточные патриархи и архиепископ кипрский первоначально были настроены примирительно по отношению к болгарам и намерены были действовать в духе поддержания церковного мира и единения. Греческие патриоты со своей стороны пустили в ход все пружины, чтобы заставить иерархов подчиниться своим видам. Агитация их началась ещё в резиденциях упомянутых иерархов. Так александрийские греки старались шумными манифестациями устрашить блаженнейшего Софрония александрийского патриарха и заставить его быть враждебным к болгарам. Константинопольские греки тоже устраивали уличные демонстрации, сопровождавшиеся криками: да здравствует султан, да здравствует схизма! Кроме того, было представлено вселенскому патриарху прошение, подписанное пятнадцатью тысячами греков, о провозглашении схизмы на болгаре и на всех их последователей, даже если бы эти последние были целыми народами. Патриарх обещал просителям сообразоваться с их желаниями и на упрёки русского посла по этому случаю отвечал, что он не вправе умерять ревность православных по вере и препятствовать её проявлению. Не смотря, однако, на застращивание толпы и журналистов, восточные иерархи, прибывшие в Константинополь, долгое время оставались тверды в своих прежних намерениях. На приготовительном заседании собора они заявили, что провозглашение схизмы дело слишком важное, чтобы провозгласить её, не испытав предварительно всех средств примирения. Узнав о новых попытках соглашения между болгарами и греками, явилась к восточным иерархам греческая депутация с требованием немедленного провозглашения схизмы под опасением в противном случае подвергнуться самым крайним насилиям с их стороны. Благодаря этим угрозам, восточные иерархи присоединились к мнению вселенского патриарха и греческой партии, кроме только иерусалимского патриарха блаженнейшего Кирилла. Последний отказался подписать соборное решение о провозглашении болгар схизматиками, составленное под влиянием народных страстей. Зато он и подвергся за свою твёрдость в убеждениях и беспристрастие грубым оскорблениям со стороны нафантазированной толпы, кричавшей ему на улицах: Иуда, Каиафа, русский шпион! А по прибытии в Иерусалим, блаженнейший Кирилл быль объявлен сам схизматиком и низложен с престола своим собственным клиром, состоявшим из фанатиков греков (Теплов, 107–116. 129. 130. 136. 137).

Из сказанного ясно, что греко-болгарская церковная распря есть спорь не церковный только, но вместе и политический, что церковная сторона его есть только сторона казовая, а за ней скрывается племенное соперничество. Прискорбный исход церковного вопроса зависел от примеси к нему политических интересов и от незаконного влияния на решение церковно-канонических вопросов народной толпы, газетной молвы или дипломатических внушений со стороны обеих враждующих национальностей.

Турецкое правительство, своим законом подавшее повод к пробуждению национального сознания в населяющих его империю христианских национальностях, нисколько не беспокоилось в виду развития греко-болгаркой распри, напротив было очень довольно препирательством и взаимной враждой двух единоверных, но разноплеменных национальностей и со своей стороны, сколько могло, содействовало продолжению и ожесточению этой вражды. Оно будто бы первое и подало болгарам мысль об отдалении управления болгарских епархий от подчинения вселенской патриархии (Филиппов, 14. Теплов, 36), а затем постоянно манило надежды болгар разными приятными обещаниями. Возбуждаемые этими обещаниями болгары отклоняли уступки со стороны вселенской патриархии, если они были менее приятны их национальным стремлениям, чем указанные обещания. Если же болгарами овладевало благоразумие, и они готовы были ограничиться тем, что предлагала патриархия, турецкое правительство отказывалось утвердить проекты патриархии под тем предлогом, что в них делается слишком много уступок болгарам, что с приведением в исполнение проектов патриархии было бы положено начало политическому обособлению болгарской нации. И в самый критический момент, когда решался вопрос о провозглашении болгар схизматиками, не малую долю влияния на решение патриаршего Синода оказало нарочитое заявление турецкого правительства, что это провозглашение отнюдь не противно его видам и интересам (Теплов, 50. 57–59. 61. 64–66. 77. 78. 100. 118). Очевидно, турецкое правительство руководится с крымской войны по отношению к подчинённым христианским народностям правилом divide et иmрега. Но опыт показал, что турецкое правительство ошиблось в своём расчёте в данном случае; взаимная вражда христианских народностей Балканского полуострова не предохранила Турцию от отделения от неё болгарской нации. По всей вероятности двуличная политика турецкого правительства по отношению к болгарам внушена была ему западными дипломатами, которые помогали ему сеять ссору в надежде пожать в качестве её плодов охлаждение к России, известной части православного населения или даже и той и другой из враждовавших сторон, успехи среди болгар католической и протестантской пропаганды, поколебание вообще всего жизненного строя балканских народностей, покоившегося на религиозных основах и т. д. Все эти плоды действительно собрала западная дипломатия, оставив недальновидное турецкое правительство при его печальном интересе.

Греко-болгарская распря с её схизмой была, к сожалению, только одним из симптомов ненормального порядка вещей в константинопольской патриархии. Этот порядок продолжается и доселе. Он обнаруживается всего прежде в том, что греки не выказывают и доселе желания примириться с болгарами, не жалеют о церковном расколе, а стараются всячески его закрепить и затруднить восстановление мира и общения церковного. К числу таких фактов относится например ходатайство их пред турецким правительством о запрещении болгарским священникам носить одежду того покроя, какой усвоен священникам греческим-православным (Теплов. 144, 150). Вселенская патриархия не хочет обратить внимания на тяжёлое положение болгарской церкви, страшно опустошаемой католической и протестантской пропагандой, гонимой и разрушаемой иноверным и безверным правительством, и в тоже время не имеющей канонического основания своего бытия и не могущей опереться в своей борьбе за существование на братскую помощь единоверных церквей; для неё дороже соблюдение национальных интересов. Направление поистине далёкое от духа Христова, духа мира и любви, духа ревности по славе Божией!

Затем господство в действиях вселенской патриархии мирского духа обнаруживается в недружелюбном отношении её к русской церкви. Греки перенесли свою вражду к болгарам и на единоплеменных им русских. В возрождении к жизни болгарской национальности они увидали влияние России, будто бы нарочито возбудившей болгарский вопрос, чтобы посредством болгар завладеть балканским полуостровом в тех его частях, на которые рассчитывают при разделе Турции они сами. Действуя церковными мерами против болгар, они думали вместе с тем поразить и русских, скрывавшихся будто бы за спиной у болгар. Провозгласив схизму болгар, патриархия, согласно видам греческих патриотов, хотела поставить в затруднительное положение и русскую церковь, которая отказалась участвовать в соборе по делу болгарской церкви, а чрез прекращение общения между болгарской и другими церквами, ставшего невозможным после провозглашения схизмы, положить предел успехам панславизма. «Мы победили панславизм! Теперь успехам его положен непреоборимый предел», говорил в горячей речи один греческий патриот в самой патриаршей церкви после обедни, вскоре после провозглашения схизмы. A афинский посланник Кундуриотти, в разговоре с русским послом, объяснил, в чём заключалась победа. С греческой точки зрения, говорил он, объявление схизмы было не чем иным, как политическим манёвром, предназначенным остановить тяготение болгар (и русских) к морю (Теплов. 142. 157). С таким же чувством нерасположения относятся греческие патриоты к России и после провозглашения схизмы. Со времени греко-болгарской схизмы у них установился взгляд на Россию как на принципиальную противницу эллинизма и покровительницу панславизма. Они смотрят подозрительно на каждый дипломатический шаг России на востоке, толкуют в худую сторону всякий полезный совет, всякое доброе участие с её стороны в судьбе восточных христиан. Они считают само участие России в делах восточной церкви неуместным в настоящее время, даже оскорбительным для их самолюбия. Роль России как покровительницы восточных христиан теперь, после крымской войны, уже кончена; место её заступило греческое королевство. Но так как эллины не настолько сильны, чтобы противостоять собственными силами двум своим естественным и сильным противникам – исламизму и панславизму, то греческие патриоты проповедуют союз эллинизма с латинством – своим естественным будто-бы союзником (Церк. Вестн. 1884, №19 и 20. Вести с востока).

Греки не скрывают своего чувства нерасположения к России, напротив, при всяком случае стараются выставить его наружу, иногда в самой грубой и неприглядной форме. К такого рода фактам относится, например гонение на русских монахов афонского монастыря св. Пантелеймона, воздвигнутое на них со стороны монахов греков, поклонников великой эллинской идеи. Сюда относится холодность, с какой был встречен греческим духовенством великий князь

Николай Николаевич при посещении им Иерусалима и непочтительные толки об этом посещении в греческой печати (Церк. Вестн. 1879. №4), и это в то время, когда те же греки-миряне и духовенство служили благодарственный молебен по случаю спасения от потопления одного английского капитана, и духовенство Никомидии и Галлиполя благодарило Бога за честь, какую оказал ему и городам адмирал Горнби своим посещением (Церк. Вестн. 1879 г. №5, стр. 6). Когда началась сербско-турецкая война и всё русское общество заявило своё живое сочувствие к единоверным и единоплеменным сербам, греческая печать принялась обливать потоками желчи всё славянское, помещала на своих страницах самые яростные статьи против России и прямо приглашала греков и западные державы к крестовому походу против православных славян. Западные державы на этот раз воздержались от вооружённого вмешательства в дела востока, греки же перешли от слов к делу. На средства одного из греческих патриотов Демосфена Чивоглу был сформирован батальон греческих волонтёров и отправлен на войну драться против сербов вместе с турецкими войсками, после напутственного молебствия, совершённого патриархом. На знамени его стоял крест рядом с луной (Теплов. 162–4. Церк. Вестн. 1879 г. №5, стр. 6). Когда русские заняли Болгарию, константинопольская патриархия, основываясь на ложных донесениях ярого туркофила адрианопольского греческого митрополита Дионисия, постоянно тревожила русские власти жалобами на стеснение греков в религиозном отношении со стороны болгар, на захваты болгарами греческих церквей, на несправедливости русских по отношению к грекам и пристрастие к болгарам и пр. т. п. Между тем русские власти старались держать себя равно внимательно и справедливо как к греческому, так и болгарскому духовенству. Граф Тотлебен, главнокомандующий русской армией, например, в указанных видах ходил в Филиппополе по праздникам к богослужению в один день в греческую, а в другой в болгарскую церковь. И что же? В день посещения русского главнокомандующего болгарская церковь обыкновенно была полна народа, который при этом выражал полное радушие, в греческой же церкви в этом случае не было никого, кроме наших должностных лиц. Когда граф Тотлебен возвратился из Ливадии, его встречало духовенство всех исповеданий, пребывающих в Адрианополе, даже мусульманское, и выразило благодарность за введённый порядок и оказываемое русскими властями покровительство, за исключением только греческого митрополита Дионисия, который сказался больным, а между тем в тот же день нарочито появился на общественном гулянии. Тоже было и при возвращении в Россию нашего оккупационного корпуса. Во всех местностях, оставляемых нашими войсками, и тех, которые вскоре должны быть оставлены, изготовлялись жителями коллективные прошения к представителям держав в Константинополе о принятии марь к ограждению их безопасности посредством скорейшего введения обещанных берлинским трактатом реформ. Только в Адрианополе, при передаче его русскими властями турецкому правительству, вожаки греческой партии, воспользовавшись прискорбным случаем публичного избиения тамошнего митрополита Дионисия толпой, состоявшей преимущественно из женщин, собрали четырнадцать тысяч подписей под благодарственным адресом турецкому правительству, в котором выражалась радость греков, что они снова переходят во власть султана. Когда же прибыл в Адрианополь новый генерал-губернатор Реуф-паша, греки подготовили ему торжественную встречу, и в произнесённой при этом речи, между прочим, было сказано: «Долго мы были в плену, наконец, то видим мы нашего избавителя»! (Теплов. 170–172. Церк. Вестн. 1879 г. №5, стр. 6).

Константинопольская патриархия, конечно, не может разделять всех мечтаний греческих патриотов и не может идти слепо по указанию их симпатий и антипатий, тем не менее, и действия патриархии и состоящих при ней церковно-народных учреждений далеко не чужды взглядов и стремлений греческих патриотов. Это обнаруживается в выборе лиц на патриаршую кафедру, настроенных в пользу великой эллинской идеи, и в смещении по народному голосу тех из них, кто недостаточно ревностно проводит эту идею в своих действиях. Так, например в 1878 г. на кафедру вселенского патриарха был выбран кандидат мирян – солунский митрополит Иоаким, вступивший на престол под именем Иоакима III, выбран главным образом потому, что во всё продолжение греко-болгарской распри был борцом за греческую великую идею. Греки возлагали большие надежды на его деятельность в сане патриарха и в положении греческого этнарха в смысле достижения своих национальных успехов. Но они насколько обманулись в своих надеждах. Иоаким III, не смотря на свой патриотизм, был пастырь настолько серьёзный и рачительный о благе церкви, что не мог слепо следовать крайним стремлениям греческих патриотов. Он не отвергал возможности соглашения между греками и болгарами, и интересы вселенской церкви ставил выше преходящего соперничества различных национальностей между собою. Не чуждался он также и русского посольства в Константинополе. Умеренный образ действий патриарха Иоакима III, вместе с его мерами к искоренению недостатков управления в патриархии, охладили симпатии к нему народа и действовавших в народном духе Синода и Смешанного Совета. Пользуясь не совсем успешным окончанием спора между Портой и патриархией о тексте патриаршего и епископских беретов, греческие газеты в Константинополе и, особенно в Афинах осыпали Иоакима III целым ворохом самых неприличных и площадных ругательств и за некоторые самые незначительные уступки его Порте в данном вопросе и за сношение с русским посольством обозвали его изменником церкви и нации. Газетные инсинуации и ругательства были откликом неудовольствия против патриарха в Фанаре. Лишившись сочувствия и поддержки в своих действиях со стороны своих помощников по управлению и со стороны соотечественников, Иоаким III отказался от патриаршей кафедры в 1884 году (Теплов. 172. 173. Церк. Вестн. 1884 г. №18–20. Вести с востока. №24. К патриаршему кризису в Константинополе Церк. Вестн. 1887 г. №7, стр. 128–129). Преемник его Иоаким IV, оставляя свою кафедру, предостерегал при избрании преемника ему от ложных друзей, которые под видом доброжелательства будут во вред церкви рекомендовать в патриархи человека им преданного и угодного (Церк. Вестн. 1887 г. №2, стр. 22). Понятно, кого следует здесь разуметь под ложными друзьями. Предостережение имело полную силу. В патриархи выбран Дионисий митрополит адрианопольский, о котором мы уже упомянули выше, и который, во время болгарской войны, заявил такое явное нерасположение к русским. Избрание Дионисия было с восторгом приветствовано греческими газетами как поражение русской политики (Церк. Вест. 1887 г. №7, стр. 129. 130. №9, стр. 162–164).

Нерасположение вселенской патриархии к русской церкви не раз выразилось и в междуцерковных сношениях. Так патриарх Иоаким IV, без всякого канонического основания, ввёл различие между грамотами, адресуемыми к патриархам, и грамотами, назначенными для синодов автокефальных церквей, очевидно к принижению иерархического достоинства сох последних сравнительно с патриархатами (Церк. Вестн. 1887 г. №24, стр. 406). Далее, нельзя не видеть задней мысли и в том, что патриарх Иоаким IV с полнейшей охотой признал каноническим назначение Феодосия Мраовича на место насильственно изверженного с митрополичьей белградской кафедры преосвященнейшего Михаила, вопреки противоположному взгляду русской церкви (Послание патриарха в Церк. Вестн. 1884 г. №51–2, стр. 19. Церк. Вестн. 1887 г. №2). Но всего резче и неприличнее патриарх Иоаким IV выразил своё пренебрежительное отношение к русской церкви в том, что принял к своему рассмотрению бракоразводное дело члена русской церкви Г-ва и решил его своей властью (Церк. Вестн. 1887 г. №2, стр. 21). В противоречие своему образу действий в данном случае, константинопольская патриархия отказалась дать своё мнение по бракоразводному делу сербского короля Милана, хотя, по слухам, королева Наталия и обращалась к ней со своим протестом против незаконного развода (Церк. Вестн. 1890 г. №2, стр. 21). И это конечно сделано патриархией опять потому, чтобы не сойтись во мнении с русской церковью, и чтобы повредить интересам России и славянства.

Что же выиграла греческая нация и греческая церковь своей дружбой с турецким правительством и нерасположением к русскому народу и русской церкви? Пользы никакой не получила ни та, ни другая, а невыгодных последствий много испытали обе. Теперь конечно видно, что для греческой нации было бы гораздо выгоднее быть заодно с Россией и славянами в борьбе их с Турцией во время сербско-турецкой и русско-турецкой войны; тогда она, подобно другим участницам войны, получила бы приличный надел из турецких владений. А теперь ей приходится ждать благоприятного случая. И этот благоприятный случай опять всего скорее может представиться в союзе с Россией. Западные державы не имеют обыкновения оказывать помощь другим бескорыстно. Равным образом и церковь греческая успела испытать уже немало лишений в своём внешнем положении, благодаря размолвке с Россией. Выше мы упоминали, что парижский трактат развязал руки турецкому правительству по отношению к христианским подданным православного исповедания, предоставив их бесконтрольному благорасположению его. Но усиление России снова должно было сказаться своим влиянием на внутреннюю политику турецкого правительства по отношению к православным христианам. Турецкое правительство не могло игнорировать нравственно-духовную связь православных христиан с единоверной Россией и основывающиеся на ней надежды на её помощь и влияние в трудных случаях. Племенная вражда между греками и славянами, возникшая после издания гатти-гумайюна, порвала эту связь и изолировала православных христиан от влияния и в тоже время от помощи в случае нужды. Турецкое правительство, поддерживая племенную вражду между христианами, желало именно усилить своё политическое положение. И это естественно с его стороны. Какая же польза патриархии константинопольской враждовать против России и усиливать положение турецкого правительства? Мы сейчас увидим это.

Турецкое правительство, получив свободу действий от европейской дипломатии по отношению к христианским своим подданным православного исповедания, и пользуясь размолвкой их со своей покровительницей Россией, принялось за реформу того привилегированного положения, какое было предоставлено им со времени Магомета II и оставалось за ними в течение стольких веков. Реформа эта клонится опять к усилению влияния турецкого правительства на внутреннюю жизнь христианских общин. Турецкое правительство начало проводить реформу с частных пунктов и притом таких, в которых менее можно было ожидать сопротивления со стороны патриархии. Прежде всего, подвергся пересмотру вопрос о материальных средствах епископов. Прежде, как мы знаем, патриархи и епископы имели право собирать с подчинённых им паств особые постоянные и экстренные сборы, назначенные на содержание их и церковных учреждений, смотря по потребностям времени, и производили эти сборы посредством своих доверенных, при содействии со стороны турецких мастей. Понятно, что эти сборы, как и всякие сборы, не могли не тяготить населения. Понятно также, что они не обходились без разного рода вымогательств. Чтобы обезопасить паствы от произвольных поборов и облегчить в самом платеже, турецкое правительство ещё в гатти-гумайюне выразило намерение урегулировать под собственным надзором сборы в пользу епископов и патриарха. Это предположение осуществлено уже в органическом уставе 1862 г. В этом уставе назначена определённая сумма на содержание каждого архиерея. Сумма эта исчислена в каждой епархии сообразно с её средствами и слагается из ежегодных взносов с каждого православного семейства (за исключением бедняков) в определённом количестве. Взносы эти весьма не велики, и, тем не менее, во многих епархиях поступают в архиерейскую казну крайне неаккуратно, что ставит архиерея в большое затруднение относительно средств своего содержания. Жалобы на эту неаккуратность стали раздаваться с первых же годов по введении органического устава. Патриархия постоянно напоминала неисправным плательщикам об их обязанностях относительно своих пастырей, но без пользы. В виду бесплодности своих пастырских напоминаний и увещаний, патриархия нашлась вынужденной в конце 1882 года прибегнуть к содействию правительства и исходатайствовать у него циркулярное предписание губернаторам обязывающее их оказывать местным церковным властям всевозможное содействие к понуждению неисправных плательщиков к более аккуратному взносу причитающейся на их долю суммы (Церк. Вестн. 1883 г. №17–18, стр. 2). Разумеется, действительность этой меры зависит от степени личного участия к положению епископов со стороны того или другого представителя турецкой администрации. Экономическое положение константинопольской патриархии в плачевном состоянии. Оно существенно ухудшилось со времени греко-болгарской схизмы, пресёкшей все источники доходов патриархии из Болгарии. В патриаршество Иоакима III, благодаря личному обаянию патриарха, недочёты в доходах обильно покрывались щедрыми пожертвованиями богачей местных и иностранных. При Иоакиме IV этот источник сталь быстро иссякать, a при нынешнем патриархе финансовые затруднения дошли до того, что комиссия, учреждённая патриархом в сентябре минувшего 1889 года для выяснения экономического положения патриархии и изыскания средств к его улучшению, пришла к мысли о необходимости обратиться с просьбою о помощи к турецкому правительству в форме ли ссуды в долг 70,000 турецких лир, или ежегодной субсидии в размерах, необременительных для государственного казначейства (Церк. Вестн. 1890 г. №2, стр. 22). К довершению незавидного состояния материальных средств церковных учреждений в турецкой империи нужно прибавить, что турецкое правительство, по-видимому, замышляет отнять недвижимые имущества у православных церквей и монастырей. Пока дело остановилось на том, что правительство потребовало чрез патриархию от всех церквей и монастырей, владеющих недвижимою собственностью, представления документов, на основании которых они ею владеют. Это требование поставило многие церкви и монастыри в большое затруднение, так как, при существовавшей доселе на этот счёт практике, многие имущества поступили в собственность монастырей от умерших братий, в силу монастырских уставов, без всяких письменных документов, или в пользу церквей или архиерейских домов в силу домашних духовных завещаний, иногда даже словесных. Всем этого рода имуществам угрожает конфискация в пользу казны. Правительство уже положило начало конфискации, отобравши часть недвижимых имуществ, принадлежавших иерусалимскому патриаршему престолу на о. Халки и в амасийской епархии, равно как ставропигиальным монастырям янинской епархии – в Эпире. Подобные захваты турецкого правительства угрожают потрясти до основания материальное благосостояние православных кафедр, церквей и монастырей (Церк. Вестн. 1887 г. №50, стр. 880–1).

Затем турецкое правительство обратило внимание на школьное дело в христианских общинах. В прежнее время православная община, а равно и другие немусульманские общины, имела право открывать школы и вести в них преподавание без всякого контроля со стороны правительства. Теперь турецкое правительство заявило претензию контролировать школьное дело в христианских и других немусульманских общинах. Ближайшим поводом к предъявлению этого требования вселенской патриархии послужило принятие в число учебников в греческих школах, подведомственных патриархии, географии Антониада и катехизиса Диомида Кириаку. В первом из этих учебников правительственный школьный инспектор нашёл «много несообразностей», а во втором выражения, оскорбительные для господствующего исповедания. То и другое было поставлено на вид патриарху министром народного просвещения отношениями от 18 и 23 октября 1882 г. Министерство требовало от патриарха изъять из употребления в школах упомянутые книги, а на будущее время предписывало, чтобы все школьные программы и учебники неукоснительно представлялись в министерство, а равно и дипломы преподавателей, для предварительного рассмотрения и одобрения, согласно 129 § положения о частных школах. Патриархия отстаивала прежний порядок (в отношениях, отправленных в министерство 2 ноября 1882 г., 17 января и 6 марта 1883 г.), опираясь на исторические права, освящённые веками. «По точному смыслу берата, писал патриарх 17 января 1883 г., управление нашими национальными школами в столице принадлежит патриарху, а в епархиях митрополитам и епископам, которые обязаны заботиться об учителях, о школьных эфорах (инспекторах) и о содержании школ. Эту деятельность вселенская патриархия никогда не скрывала от взоров правительства». При этом патриархия постоянно заботилась о точном исполнении существующих на этот счёт постановлений и на будущее время будет заботиться неослабно, заверял патриарх (Церк. Вестн. 1883 г. №17–18, стр. 4, 1884 г. №2, стр. 1). Чем кончилась эта переписка министерства с патриархией, об этом у нас нет под руками точных сведений. По-видимому, министерство настояло на праве контролировать и утверждать открытие школ; по крайней мере, в числе дел по сношению патриархии с турецким правительством чрез оттоманскую канцелярию по делам патриархии значатся, между прочим, и прошения патриархии об издании правительственных фирманов о постройке школ (Церк. Вед. 1889 г. №49, стр. 1389). Внутреннее же управление школами, подводимыми патриархии, по-прежнему принадлежит самой патриархии и вверено патриаршему Центральному Учебному Комитету. Этот Комитет заведует учреждением школ в столице и в провинциях, испытывает способности и нравственные качества лиц, принимающих на себя дело обучения и выдаёт свидетельства на право быть учителем, контролирует определение и увольнение учителей, рассматривает годичные отчёты о состоянии школ, обязательно в него представляемые начальниками школ, рассматривает и одобряет к употреблению в школах учебники и учебные пособия, озабочивается выработкой программ преподавания в школах, рассуждает обо всём, что может способствовать совершеннейшему и наиполезнейшему воспитанно для практической жизни. На строгую ответственность Комитета возложено попечение о том, чтобы в школах не было допускаемо никакой книги и никакого учения, противного православной вере и доброй нравственности, или же долгу повиновения императорскому правительству. О сношениях по этим вопросам Комитета с оттоманским правительством в положении о Комитете ничего не говорится (Церк. Видом. 1889 г. №49, стр. 1387–9).

В прежнее время патриархия пользовалась доверием правительства и в деле издания церковных книг и всяких других сочинений. Теперь турецкое правительство отняло у патриархии право бесконтрольного печатания официальных изданий её. В 1881 г. запрещено турецким правительством издание официального органа вселенской патриархии – Ἀλήθεια. Кара постигла издание патриархии за то, что в некоторых из напечатанных в нём памятников старого времени, а также в статьях, касавшихся минувших событий, довольно прозрачно сквозила мысль, что турецкое правительство не всегда отечески относилось к потребностям и интересам христианского населения империи. На случай возобновления издания постановлено, чтобы каждый № издания прежде выпуска представлялся на предварительную цензуру правительства (Церк. Вестн. 1881 г. №24, стр. 4). Впоследствии требование о предварительном представлении изданий на цензуру министерства было обобщено и введено в качестве постоянного правила. В уставе патриаршей типографии, изданном в 888 году, сказано (гл. 7), что всякая книга и брошюра, печатанная в патриаршей типографии, может быть издаваема не иначе, как с дозволения императорского министерства просвещения, кроме книг чисто церковных (Церк. Ведом. 1889 г. №49, стр. 1391).

Отменивши по частям некоторые из прав и преимуществ вселенской патриархии, турецкое правительство приступило затем к общему вопросу о правах и привилегиях, которые обыкновенно перечислялись в бератах, выдаваемых патриарху и епископам при вступлении их в должность, и к исправлению самого текста берата в смысле отмены всех традиционных привилегий. В официальном своём органе Хакикат оно мотивировало своё намерение тем, что произведённые в последнее время реформы в судебных порядках и учреждениях делают излишним и неудобным существование привилегий, данных епископам в другие времена и при других порядках. Официальный орган патриархии, а равно и некоторые другие греческие газеты заявили, что привилегии патриархии ведут своё начало со времён Магомета II, опираются на договорном праве, имеют за себя международную санкцию и не могут быть отменены одной властью Порты. Но Порта скоро перешла от слов к делу; 29 марта 1883 года она снабдила нового митрополита касторийского Кирилла при отправлении его в епархию бератом в новой редакции, из которой были исключены все традиционные епископские привилегии. Вскоре затем был выдан такой же берат митрополиту сисанийскому. Патриархия тотчас же протестовала против подобных распоряжений Порты, и потом несколько раз повторяла свой протест письменно и словесно. Чтобы положить конец взаимным пререканиям между Портой и патриархией, в ноябре 1883 г. министр юстиции и вероисповеданий пригласил к себе патриарха из заседания Синода и объявил ему категорический ответ Порты, состоявший в том, что совет министров, рассмотревши меморандум патриарха, находит, что нет никаких оснований к отмене изменений, сделанных в последнее время в тексте бератов, а равно и других реформ, связанных с судебными реформами. Патриарх сказал в ответ, что и сам он и находящиеся при нём учреждения, будучи простыми охранителями, искони дарованных восточной церкви и православному народу привилегий, не могут допустить ни малейшего изменения или умаления их, и что ответ Порты причиняет скорбь управляющим церковью и ставит их в неизбежную необходимость предпочесть удаление от дел принятию сделанных изменений. Достойный ответ патриарха был одобрен Синодом и смешанным народным советом. Члены того и другого учреждения после общего совещания постановили откровенно заявить Порте, что патриарх и его советники в глубочайшем сознании своих высоких обязанностей относительно православного народа, а также самого правительства, обязанностей, которых они не в состоянии выполнять с отнятием привилегий, находятся вынужденными сложить с себя управление церковью, во избежание ответственности за могущие произойти последствия от нового порядка вещей. Вслед за тем патриарх переехал из патриархии в свой частный дом. Не менее правящих сфер смущено было и взволновано и православное общество в Константинополе упорством Порты в своих мероприятиях. Вот какая некрасивая картина невольно нарисовалась в воображении православного общества, которое решилось облагодетельствовать турецкое правительство своей новой решительной мерою. «Сильное брожение царствует в умах константинопольского греческого общества по случаю официального сообщения министерства, что оно настаивает на отмене правь и привилегий греческой церкви и нации» – пишет одна афинская газета от 14 ноября 1883 г. Всякий легко себе воображает, какой страшный беспорядок, сколько бед, напастей, притеснений и гонений против эллинизма вызовет эта произвольная мера турецкого правительства. Отменяется отныне соучастие архиереев в местных судебных учреждениях, умолкает единственный в защиту христиан епархии голос архиерея и настежь открываются ворота для всевозможных притеснений, хищений и злодейств над беззащитными христианами. Дело о наследствах будет рассматривать, и решать грабитель-турок, супружеские пререкания – безграмотный и развратный турок. Человек, немеющий никакого понятия о браке, никогда не знавший, что такое семейная жизнь, будет решать вопросы о наших браках и разводах. Вообразите себе священника на скамье подсудимого... Человека, пользующегося всеобщим уважением у христиан, по одной прихоти какого ни будь администратора, по простому оговору какого ни будь турка поволокут по улицам в сопровождении заптиев как злодея, бросят в тюрьму на три, на шесть месяцев, а потом выпустят на волю, процедивши сквозь зубы: «вышла ошибка»! Пререкания между Портой и патриархией, принявшие такой острый характер, не могли, конечно, остаться не замеченными и представителями иностранных держав при турецком правительстве, но и там не произвели благоприятного впечатления. По крайней мере, газета Messager d'Orient, считающаяся органом английского посольства, присяжного радетеля о турецких интересах, отнеслась к упомянутой мере турецкого правительства как мере неуместной и непрактичной. «Цель этой меры, писала она, очевидна и с турецкой точки зрения вполне Законна; но вопрос в том, можно ли считать наилучшими те средства, которыми Порта думает достигнуть этой цели. Она искренно убеждена в том, что в отменяемых ею привилегиях христиан заключается главный источник внутренних нестроений. Но этот диагноз по всей вероятности ошибочен. Хартии, которыми дарованы эти привилегии, представляют не одни только неудобства, как думают турки. Они даны столько же для обеспечения благодеяния обладателю привилегий, сколько и для удовлетворения потребностей всего организма империи. Они существуют не ради только специального покровительства христианских обществ, но и ради ограждения их в качестве живого и чувствительного органа империи, болезненное состояние которого неизбежно отразится и на всём государственном организме. По нашему мнению, предположенная мера представляет самое ошибочное решение вопроса: узы, с давних пор связывающие христианские народы с Портой, разрываются, между тем узы приязни, соединяющие их с иностранными державами, нисколько не ослабляются, a скорее можно ожидать, в такой же мере будут укрепляться, в какой ослабевать первые. Интерес Порты, которая желает освободиться от всякого полуофициального вмешательства иностранных держав в свои внутренние дела, состоит в том, чтобы привлечь к себе симпатии своих христианских народов, так чтобы в них не осталось и следа их болезненной симпатии к иностранным государствам. Но предположенные меры, если будут приведены в исполнение, дадут противоположный результат... Кроме того вопрос этот имеет и международный характер»... Чтобы успокоить волнение умов в правящих сферах и в обществе христианском, турецкое правительство сделало вид, что оно уступает сопротивлению патриархии; оно выдало патриарху берат на оставшиеся за Турцией по берлинскому трактату провинции – восточную Румелию, Болгарию, Боснию и Герцеговину, по букве тожественной с бератом, выданным предшествовавшему патриарху Иоакиму II. Но в тоже время оно осталось при прежнем своём намерении и решилось достигать своей заветной цели по частям и хитростью. Этот приём оно употребило уже при самом вручении патриарху берата, изложенного в старинной редакции. В министерском тескере (отношении), при котором отправлен был берат патриарху, было вставлено разъяснение по одному из спорных вопросов между Портой и патриархией и конечно в правительственном смысле, именно по вопросу о месте заключения клириков, подвергаемых предварительному заключению по обвинению в преступлениях и об участии в этом действии патриарха и митрополитов. По прежней практике обвиняемые клирики арестовывались не иначе, как чрез посредство патриарха и митрополитов и заключались при патриархии и митрополии. В министерском тескере, присоединённом к берату Иоакима III, было сказано о месте заключения: «если священники, монахи или монахини будут обвинены в каких либо проступках или погрешностях, к их званию относящихся, то соблюдаются прежние порядки судопроизводства, в случае же обвинения в преступлениях против общего права подвергаются аресту в особом здании, а не в общих

тюрьмах, на всё время производства дела»; а относительно порядка ареста сказано: «заарестование священников и пр. производится непосредственно гражданскими властями, патриарху же или митрополиту по принадлежности сообщается лишь об этом к сведению». Прикроенный ход турецкого правительства конечно быль замечен, но принят патриархией и состоящими при ней учреждениями различно. Патриарх со своей стороны считал возможным успокоиться на том, что текст берата остался неприкосновенен; Синод же и Смешанный Совет были того мнения, что при министерском тескере текст берата утрачивает значение. Патриарх должен был уступить мнению своих помощников и подал в отставку. Местоблюститель патриаршего престола, Синод и Совет поспешили обратиться к турецкому правительству с просьбой, чтобы оно отступилось от постановлений о порядке суда над низшим духовенством по делам уголовным, внесённых в тескере. Правительство, после продолжительного молчания, посоветовало патриархии заняться своим делом, т. е. избранием патриарха, а вопрос о привилегиях обещало передать на обсуждение будущего народного собрания. А при личном свидании с местоблюстителем министр исповеданий уверил его, что единственным виновником недоразумений между правительством и греческой нацией, столь дорогой сердцу его величества султана, был бывший патриарх Иоаким III, который будто бы (какая бесстыдная ложь и коварство!) сам предложил неугодное церкви и нации решение спорного вопроса (Церк. Вестн. 1883 г. №17–18, стр. 3. №50, стр. 7–8 . 1884 г. №1, стр.13. №2, стр. 1–2. №18. 21. 24). Греки были успокоены сладкими и коварными речами турецкого министра, а правительство турецкое медлило решением вопроса до тех пор, пока не дождалось на патриаршем престоле человека преданного себе, каков Дионисий V, бывший митрополит адрианопольский. В надежде, что при таком патриархе не будет со стороны патриархии настойчивых протестов, турецкое правительство снова принялось за вопрос о привилегиях и стало проводить своё заветное решение гораздо круче и бесцеремоннее, чем прежде. В 1888 году турецкое правительство издало указ о том, чтобы на будущее время все гражданские дела православного духовенства рассматривались в турецких судах, и если, по обстоятельствам дела, суд признаёт нужным подвергнуть обвиняемое духовное лицо аресту или заключению в тюрьме, то имеет право сделать это, не сносясь с его непосредственным духовным начальством, а лишь сообщая ему к сведению о своём распоряжении post factum (Церк. Вестн. 1888 г. №41, стр. 751). Покончивши, таким образом, с судебными привилегиями низшего духовенства, турецкое правительство принялось применять туже миру и к епископам, и сначала путём практическим без предварительного издания закона. В январе 1888 года были заподозрены в политической неблагонадёжности митрополиты серрский и касторийский и протосинкелл первого на том основании, что они сочувствовали плану отторжения их епархий от Турции и присоединения к Греции. Вместо того чтобы вести против заподозренных епископов судебное преследование старым порядком, т. е. чрез законное представительство православной церкви – патриарха с его Синодом и смешанным Советом, турецкое правительство вызвало митрополита серрского в Константинополь на суд министра юстиции, а протосинкелла приказало судить на месте военным судом, заключив предварительно в тюрьму. Такое явное попрание прав церкви, конечно, не могло не возмутить всё православное греческое население. Под давлением общественного мнения своей паствы, патриарх оставил своё официальное помещение в патриархии и переехал в свой частный дом. Но турецкое правительство знает цену действиям преданного ему патриарха и в ответ на его перемещение из патриархии послало ему один из высших турецких орденов, а чрез несколько дней издало фирман, торжественно подтверждающий все права и привилегии православной церкви, дарованные ей Магометом II и его преемниками (издевательство, недостойное честного правительства!). Серьёзных улик против заподозренных епископов не оказалось, и дело кончилось тем, что патриарх, по требованию Порты, перевёл их на другие епархии. Но заподозренные епископы не подчинились распоряжению патриарха, и один из них потребовал суда над его действиями, а другой подал в отставку и удалился на Афон. Между тем турецкое правительство продолжает действовать в том же роде. Так оно, придравшись к совершенно законному заступничеству со стороны никомидийского митрополита Филофея Вриенния за одного молодого христианина его епархии, которого принуждали к принятию мусульманства, потребовало от патриарха удаления его из епархии. Такое же требование предъявлено патриарху относительно митрополитов мефимнийского и силиврийского по причинам пока неизвестным. Всё это свидетельствует о твёрдой решимости Порты не стесняться более традиционными привилегиями православной церкви. Эта решимость и явное потворство ей со стороны патриарха приводят в смущение православных греков и особенно архиереев. По сведениям Церковного Вестника, последние совершенно упали духом и тревожно ждут, что будет дальше... (Церк. Вестн. 1888г. №19, стр. 375. №28, стр.519. 1890 г. №2, стр. 22).

Вот результат применения на деле реформ, обещанных в гатти-гумайюне: вторжение мирского духа в управление церковное и лишение церкви, пока ещё не полное, тех преимуществ во внешнем положении, какими она пользовалась в течение нескольких веков, и которые ограждали её от произвола турецких чиновников во внутренней её жизни. Винить ли за это турецкое правительство? Но ведь новая политика его есть отступление от тех начал отношений его к христианским общинам, каких оно держалось доселе и какие оно установило по своему собственному разумению. Ведь в настоящей своей политике по отношению к христианскому населению оно выполняет только программу, предначертанную ему европейским дипломатическим концертом. Если бы кто вздумал порицать турецкое правительство за его произвольные действия по отношению к епископам и бесцеремонное отношение к историческим правам и преимуществам церкви, оно спокойно и с достоинством может сказать своим порицателям, что оно проводит в своём государстве начала европейского государственного права, что оно стремится по силе возможности подражать европейским порядкам, рекомендованным ей европейским концертом. А между тем, что же выходит на деле от этих реформ? Христиане с ужасом представляют себе то время, когда эти реформы будут применены вполне, когда всюду будет царить произвол турецких чиновников, для виду прикрытый формами европейских порядков. В благодетельное влияние этих реформ на жизнь христианского населения едва ли верит самое турецкое правительство. Вводя реформы, оно повинуется толчку, данному отвне, и в тоже время преследует свои собственные интересы, желает и надеется посредством уничтожения привилегий церкви и слияния (фиктивного) христиан с прочим населением сильнее прикрепить их к своей империи. Расчёт конечно близорукий, основанный на формуле: чем хуже, тем лучше.

Реформы, приводимые в исполнение турецким правительством на основании гатти-гумайюна и берлинского трактата, касаются внешнего положения церкви в государстве. Внутреннее же управление церковное носит пока по-прежнему характер автономности. Все отправления церковной власти, все действия её чисто церковного характера совершаются совершенно свободно, без всякого вмешательства со стороны светского правительства. Светское правительство ограничивается тем, что охраняет интересы господствующего исповедания и государственной безопасности. Оно наблюдает, чтобы в книгах и сочинениях употребляющихся у христиан, также в официальных актах и речах не содержалось ничего оскорбительного для господствующего исповедания и чтобы представители церковной власти были лица благонадёжные в пошляческом смысле. Для ограждения господствующего исповедания от оскорблений, турецкое правительство усвоило себе право предварительной цензуры изданий патриархии, подчинило своему контролю школьное дело в христианских школах, как мы видели выше. Для ограждения также интересов мусульманства требуется, чтобы в каждом случае возобновления или построения христианского храма испрашивалось разрешение турецкого правительства, которое в настоящее время не полагается на представление патриархии, а входит предварительно в переписку о беспрепятственности разрешения с местным начальством, которая продолжается иногда целые годы (Цер. Вестн. 1883 г. №17–18, стр. 3). Затем важнейшие случаи сношений церковных властей православной церкви с турецким правительством представляются при назначении патриархов, особенно вселенского, и издании новых постановлений по церковным делам.

Назначение вселенского патриарха производится по свободному выбору церковно-правительственных учреждений – Синода и Национального Собрания, с соизволения турецкого правительства. Турецкое правительство при этом имеет в виду одно, чтобы избранный церковный сановник был лицо благонадёжное в политическом отношении. Чтобы было яснее видно значение в этом деле правительственного соизволения сравнительно с деятельностью церковно-правительственных органов, мы представим самый порядок избрания. В случае вакантности кафедры вселенского патриарха, произойдёт ли это от кончины патриарха или добровольного отречения его от кафедры, назначается до выбора нового патриарха местоблюститель патриаршего престола. Избрание местоблюстителя производится в общем заседании Синода и Смешанного Совета. О результате избрания сообщается турецкому правительству новоизбранным местоблюстителем – на его утверждение. Правительство сообщает о своём согласии особым указом (бугъюрулди)²⁰ . Затем о назначении местоблюстителя сообщается по телеграфу всем епископам, подвластным константинопольской патриаршей кафедре. Затем все епископы патриархата приглашаются доставить местоблюстителю записки с обозначением кандидата, которого каждый из них считает достойным избрания в патриархи. По получении от епископов мнений о кандидатах к замещению патриаршего престола назначается заседание Избирательного Собрания. По действующему уставу, Избирательное Собрание состоит из семидесяти пяти членов под председательством местоблюстителя патриаршего престола. В состав Избирательного Собрания входят все члены Синода и Смешанного Совета, архиереи, случайно находящиеся в столице, высшие чиновники патриархии, представители от епархий, представители разных сословий и цехов. В Избирательном Собрании прочитывается список кандидатов, указанных епископами. К этому списку присоединяются ещё кандидаты, указанные светскими членами Избирательного Собрания и получившие большинство голосов по баллотировке, произведённой в этом же Собрании одними духовными членами его. Список кандидатов, прежде акта избрания, сообщается на усмотрение Порты. Если турецкое правительство не имеет никаких возражений против кандидатов с политической точки зрения, то возвращает список с уведомлением о неимении возражений²¹. По возвращении из министерства списка кандидатов, составляется вторичное заседание Избирательного Собрания, в котором производится избрание из списка кандидатов трёх лиц общей подачей голосов, а из этих трёх избирается патриарх одними только архиереями в патриаршем храме, по совершении узаконенного чинопоследования местоблюстителем с призыванием благодати Св. Духа. Об избрании тут же в храме составляется протокол, который сейчас же подписывается архиереями и прочитывается во всеуслышание секретарём патриархии. Из храма все Избирательное Собрание отправляется в синодальный зал и здесь подписывает памятную записку об избрании нового вселенского патриарха, составленную на турецком языке, с приложением печатей. Записка представляется в Порту на утверждение. После избрания совершается, по прибытии в столицу новоизбранного, наречение и возведение его на патриарший престол. Но этому акту предшествует представление новоизбранного султану в особой аудиенции. Патриарх отправляется во дворец в придворных каретах вместе со своим старшим викарием архиепископом дерконским, великим логофетом и другими членами духовенства в Фанаре. При представлении султану патриарх приветствует его речью на греческом языке, которая переводится логофетом на турецкий. Султан отвечает тоже речью и жалует орден Меджидие 1-го класса. После представления ко двору патриарх посещает с визитом великого визиря и министра внутренних дел и затем отправляется в кафедральный храм. После обычной архиерейской встречи в притворе храма, патриарх вступает в храм и направляется прямо в св. алтарь, где ожидают его синодальные члены в полном составе, облачается в мантию, епитрахиль и омофор, и совершает соборне положенное по чину молитвословие. Затем великий логофет, стоя посреди церкви пред красными вратами, читает призвание ( πρόκλησιν), в следующей формуле: «Священный лик святых архиереев, благоговейный клир вселенского престола, лучшие и избранные люди нации и весь православный народ богохранимых епархий и сего царствующего града, избравши общею волею и единогласным советом ваше божественнейшее святейшество, по внушению Божию и царскому благоизволению, в архиепископы Константинополя, нового Рима, и вселенские патриархи, призывают вас чрез вашего смиренного слугу на сей святейший, апостольский и вселенский престол». В ответ на это воззвание патриарх, стоя в красных вратах, говорит: «хотя нас до слабости человеческой пугает величие возлагаемого на нас дела, но мы соизволяем на то, что священное наше братство и участвовавшие вместе с ним в избрании члены благочестивого нашего рода канонически присудили относительно нас, и державная непоколебимая царская власть благосклонно одобрила и соизволила, вверивши нам сегодня светлый патриарший сан чрез возложение светлейшего царского ордена. Мы приемлем избрание, дерзая на неизреченное человеколюбие Всевышнего, которым умножается всякое благо и всё трудное прилагается и изменяется в пути гладки». Затем выходит из алтаря митрополит ираклийский и по древнему обычаю подаёт патриарху пастырский посох, целуя при этом его руку, между тем как патриарх в тоже время целует его в чело. Вручая жезл, митрополит произносит следующие слова: «приими сей жезл, дабы, опираясь на него и духовно им подкрепляемый, ты мог ввести нового израиля невредимым и непреткновенным в вечную землю обетования. Мужайся и крепись, ибо и слово имеешь отдать Богу нашему и Архипастырю Иисусу Христу». Принявши жезл, патриарх восходит на патриарший престол в сопровождении всех архиереев, которые становятся каждый на своём месте по ту и другую сторону престола полукругом, и благословляет честным крестом предстоящий народ... (Церк. Вестн. 1878. №44 и 45. Протоколы избрания нового вселенского патриарха, стр. 7–8 и 9–10. №46. Прибытие в Константинополь патриарха Иоакима III, стр. 3–4. №48. Чин наречения и возведения на престол вселенского патриарха. Церк. Вестн. 1884. №18.42). Из представленного чина избрания и возведения на престол патриарха видно, что по действующей практике во вселенской патриархии каноническое избрание в патриархи принадлежит собору епископов с участием в нём православного народа, и оно считается выражением воли Божией. Светскому правительству принадлежит утверждение избрания в смысле политическом, так как вселенский патриарх есть не церковный только, но и общественный деятель, и, тем более что и доселе ещё он пользуется правом юрисдикции по светским делам, которая может быть усвоена только государственной властью. В официальных документах патриархии встречается выражение, что управление верных православных христиан вверяется патриарху «милостью Божию и царским благоволением» (Церк. Вестн. 1877. №24, стр. 2), а в начале патриарших грамот обыкновенно стоит титул: Иоаким (или другой кто) Божией милостью, архиепископ Константинополя (Церк. Вестн. 1878. №50 и 51). В случае нарушения установленного порядка и правил при избрании патриархов, турецкое правительство иногда и отказывает в утверждении избрания. Так по смерти иерусалимского патриарха Иерофея 11 июня 1882 г., когда в преемники ему быль выбран местным Синодом архимандрит Фотий Пероглу, Порта отказалась утвердить избрание в виду нарушения избирателями § статута, требующего, чтобы избираемому было не менее 40 лет (Церк. Вестн. 1883. №2, стр. 3). Что касается до митрополитов и епископов, то они избираются патриаршими синодами без всякого участия турецкого правительства; только после проставления им выдаётся от правительства берат по отношению из патриархии.

Для официальных сношений патриархии с турецким правительством по текущим делам существует при патриархии Оттоманская Канцелярия по делам патриархии. Чрез эту канцелярию идут в министерство такририи (представления) и ответные на них сообщения правительства (тескере), чрез неё получаются патриархией императорские фирманы и бераты, чрез неё передаются правительству для исполнения иламии – судебные решения состоящих при патриархии учреждений (Церк. Ведом. 1888 г. №49, стр. 1389–90). В особо важных случаях, например в случае отказа патриарха от престола и избрания местоблюстителя патриаршего престола, в случае избрания нового патриарха, известие об этом сообщается правительству посредством представления особой депутации, избранной Синодом и Смешанным Народным Советом из лиц духовных и светских (Церк. Вестн. 1878 г. №45, стр. 10. 1886 г. №49, стр. 1).

Что касается до законодательства по делам церковным, то важнейшие постановления этого рода в новейшее время вырабатывались или Национальным Собранием или в общем собрании Синода и Смешанного Народного Совета, а потом утверждались турецким правительством. Таков, например, органический закон 1862 г. о правительственных учреждениях при патриархии и устав о приходах в Константинополе (Церк. Вестн. 1877. №51, стр. 4. 1881. №20. 21. 22. 28. 31. 1883. №17–18, стр. 1. 1887. №12, стр. 225). Утверждение таких уставов со стороны правительства естественно, потоку что они имеют не только церковный, но и общественный характера и значение. Да и относительно всех вообще правил и уставов действующих в патриархии турецкое правительство должно изъявить своё признание в той или другой форме. Турецкое правительство считается: «защитником духовных интересов церкви» (Церк. Вестн. 1878. №45, стр. 9); к нему обыкновенно обращаются высшие представители церковной власти в Турции – патриархи в случае, если подведомые им по церковным отношениям лица нарушают церковный порядок и не хотят подчиниться распоряжениям церковной власти, а по делам светского характера сообщают правительству свои решения для приведения их в исполнение (Церк. Вестн. 1879 г. №51, стр. 10. 1883. №17–18, стр. 2). Очевидно, турецкое правительство не будет ограждать своим авторитетом и помощью порядок церковный, без предварительного признания его. В пределах же своих полномочий патриархи пользуются правом издавать без сношения с правительством правила и уставы; таковы, например, устав патриаршей церковной епитропии, устав епитропии по делам об архиерейских имуществах, устав патриаршего Центрального Учебного Комитета, устав епитропии при патриаршей типографии и пр. (Церк. Ведом. 1888 г. №48 и 49. Правительственные учреждения константинопольской патриархии). Даже будто бы патриарх позволяет себе переделывать и изменять уставы, утверждённые правительством, например, устав о приходах (Церк. Вестн. 1887 г. №12, стр. 224–226).

Принцип автономии церкви в кругу своих внутренних дел признан и ясно выражен и в Берлинском мирном трактате. В 62 ст. трактата сказано: «Свобода и внешние отправления всякого богослужения обеспечиваются за всеми (подданными турецкой империи) и никакие стеснения не могут быть делаемы в иерархическом устройстве различных религиозных общин и в сношениях их с их духовными главами» (Церк. Вестн. 1878. №27, стр. 18).

Нормальное отношение между светской и церковной властью в Турции, обеспечивающее за вселенской патриархией автономию в делах церковных, было, однако же, нарушено одним²² очень крупным эпизодом – именно провозглашением независимости от вселенского патриарха епископий с болгарским населением под именем болгарского экзархата на основании фирмана государственной власти 28 февр. 1870 г., без согласия на это со стороны патриархии. Издание этого фирмана есть факт незаконного вмешательства турецкого правительства во внутренние церковные дела. Долгое время само турецкое правительство смотрело, таким образом, на признание независимости болгарской церкви помимо согласия патриархии, а потом отступило от своего первоначального взгляда. Винить ли за это турецкое правительство? Но оно руководилось при этом главным образом политическими расчётами. Кроме желания успокоить болгар, турецкое правительство желало этим путём извлечь для себя и другие выгоды; оно предполагало добиться централизации власти, отмены церковных привилегий и вообще ослабления церковной власти (Теплов, 80). При том же оно действовало не самостоятельно, а, как бывает у него большей частью, под давлением западных держав (Курганов. Исторический очерк греко-болгарской распри. Прав. Соб. 1873. 2:301). Что касается до церковной стороны этого вопроса, то турецкому правительству было бы извинительно, если бы оно и не понимало всей её важности. В 1866 г. оно признало юридическое право на существование за болгарской общиной в Адрианополе, принявшей унию с Римом, и действовало в своём праве (Прав. Соб. 1873. 2:16). Подобным же образом оно могло бы смотреть и на стремление православных болгар основать религиозную общину с особым самостоятельным управлением. И оно не раз заявляло патриархии, что, поддерживая надежды болгар на достижение автономии в церковном отношении, оно не иметь в виду мешаться в дела религии. Конечно, подобные заявления со стороны турецкого правительства были не искренни, конечно, оно понимало незаконность с церковной точки зрения: стремлений болгар к отдалению от подчинения патриархии помимо её воли. Но можно ли требовать от турок, чтобы они хлопотали о соблюдении церковных правил более самих христиан? A христиане-болгары твердили постоянно турецкому правительству, что оно собственной властью может удовлетворить их желанию, так как дело идёт о восстановлении исторических прав, попранных греками подчинением себе Охридской архиепископии с согласия турецкого правительства. Ссылались также болгары на принцип свободы совести, провозглашённый турецким правительством после крымской войны, и говорили, что правительство не должно, вопреки этому принципу, препятствовать им иметь своё собственное управление по церковным делам. Наконец болгары уверяли турецкое правительство, что предмет распри их с греками вовсе не относится к существу веры, а есть вопрос внешней дисциплины, который может быть разрешён властью одного светского правительства (Прав. Соб. 2:298–9. Теплов, 68. 75). Эти взгляды одной из споривших сторон и усвоило себе турецкое правительство и опиралось на них в своих сношениях с патриархией, чтобы оправдать пред ней своё вмешательство в церковный вопрос.

Но патриархия противопоставила мнениям болгар и турецкого правительства, принявшего их сторону, учение православной церкви, церковные правила и церковную дисциплину и во имя их решительно отвергла принципы противной стороны и основанные на них нововведения. Она отвергла оба проекта устройства управления в болгарских епархиях, присланные ей турецким правительством 30 октября 1868 г., с приложением к своему ответу подробного разбора их положений на основании церковных правил. Она заявила, что эти проекты, кроме несогласия со священными канонами, противоречат «самой сущности и духу христианства, т.е. догмату веры». «Известно, что всякий православный христианин, признающий себя истинным членом нашей православной церкви, кроме других догматов церкви, должен исповедовать единую церковь. Церковь одна и признается таковою, когда православные христиане, в какой бы местности земного шара они ни находились, ненарушимо исповедуют одни и те же догматы, соблюдают одни и те же обряды и управляются по одной церковной администрации, кратко формулированной в св. Писании и развитой в апостольских и соборных правилах, и когда они управляются церковными предстоятелями, поставленными по предписанию тех же самых священных правил. Как только какая ни будь часть православных христиан изменит, что бы то ни было из того, что повелевают св. Писание и священные каноны, эта разномыслящая часть образует иную церковь, отличную от единой православной церкви. Так как проекты стремятся образовать церковную администрацию, вводящую принципы диаметрально противоположные Евангелию и во многих пунктах отличные от администрации, основанной и предписанной священными канонами, – вследствие этого проекты сии имеют целью основать иную церковь, отличную от единой церкви, и как таковые, они противоречат догмату евангельской и божественной веры... Поэтому, если августейшее правительство, слушаясь только так называемых представителей болгарского народа, утвердит и осуществит эти проекты, то оно, вопреки своим благим намерениям и желаниям, вовлечено будет ниспровергнуть основания православной веры, и помимо воли, нарушить свободное отправление культа стольких других православных народов, ему подданных»... В виду разности воззрений, обнаружившихся между двумя православными народами, патриарх предлагал министру, как единственно возможную меру к решению вопроса, сование вселенского собора (Прав. Соб. 1873. 2:318–324). Когда турецкое правительство не послушало представлений патриархии и само собственной властью признало независимость болгарской церкви, патриарх справедливо увидел в этом прямое посягательство на самостоятельность церковного управления. Марта 24 он ответил министру, что как патриархат всегда оказывал послушание и повиновение государству в делах гражданских, так и султаны никогда не вмешивались в церковные дела патриархата, что настоящий фирман служит не санкцией соглашения болгар с патриархией, как это следовало бы, а совершенно произвольным решением со стороны государства вопроса чисто церковного, – что он является вследствие этого нарушением прав и привилегий патриархата, торжественно утверждённых султанскими гатти-шерифами. Поэтому патриарх просил министерство взять назад упомянутый, фирман и дать согласие на сование вселенского собора, который один может произнести решение, обязательное для обеих сторон (Прав. Соб. 1873 г. 3:139). Совет министров нашёл заявление патриарха неосновательным и написал патриарху (28 марта 1870 г.), что «турецкое правительство и не думало вмешиваться в чисто религиозные дела христиан, – что оно в течение десяти лет несколько раз предлагало спорящим сторонам различные способы для примирения и прекращения распри, и что оно тогда только решилось положить конец ей (своею властью), когда все труды и старания его оказались бесплодными, вопрос получил всенародную известность и политический характер, могущий вызвать в болгарском народе вредные для правительства последствия. При этом министерство утверждало, что хотя фирман и издан без предварительного согласия со стороны патриарха, но содержание его почти тождественно с содержанием проектов, представленных самой патриархией год тому назад для решения вопроса. И так как правительство не может и не должно смотреть хладнокровно на подобное ненормальное положение дел в империи, то оно решительно отказывается исполнить желание патриарха» (Прав. Соб. 1873 г. 3:140). В ответ на это патриарх обратился к подчинённым ему митрополитам и епископам с окружным посланием, в котором извещал их, что «посреднический суд в делах духовных и церковных и в религиозном отношении не принадлежит правительству и в политическом отношении противоречит дарованным в течение веков правам и привилегиям церкви, целостное соблюдение которых правительство всегда сохраняло и покровительствовало», что султанский фирман антиканоничен и что вследствие этого «церковь никак не считает болгарский вопрос рушенным чрез упомянутый высокий фирман». В тоже время (7 апреля 1870 г.) патриарх положил отправить великому визирю (Алипаше) разъяснение болгарского вопроса, как его следует понимать с церковной точки зрения. «Прежде всего, писал патриарх, спешу поблагодарить ваше высочество за уверения, что императорское правительство никогда не вмешивалось, и не будет вмешиваться впредь в церковные дела. Но из того, что ваше высочество высказывает в разъяснении причин, вызвавших издание высокого фирмана, о котором идёт речь, неоспоримо видно, что он издан не по заявлению патриархии, как церковного правительства, но по решению правительства, которое взяло основание для этого из одного проекта, бывшего делом смешанной комиссии, состоящей из мирян, назначенной вашим высочеством неофициально. Говоря, что честное правительство не вмешивается в чисто церковные дела, вы оправдываете в известном отношении участие, которое вы принимали в учреждении и устроении того, что вы называете болгарской церковью. Но да будет мне позволено сказать вам, ваше высочество, что относительно управления церковью, так как это дело святых апостолов и вселенских соборов, которые узаконили его, водимые Св. Духом, все, не исключая малейшей части его, имеет священное, ненарушимое и догматическое или, как вы, ваше высочество, называете, чисто религиозное значение; а подобные дела вверены только тем, которые составляют тело управляющей церкви; а малейшее нарушение делает их ответственными пред Богом и вселенской церковью: поэтому всякое другое вмешательство здесь не имеет места и церковь никогда не может уклониться от этого начала. Я счёл своим долгом дать вашему высочеству эти разъяснения, дабы от неведения не было смешиваемо то, что не должно смешивать, и не произошло бы пренебрежения к предметам весьма важным и нарушения их... Если бы те, которые восстают против своего духовного начальства, перестали называться православными и составили другое христианское общество, честное правительство могло бы признать его и поставить под своё непосредственное покровительство. Но до тех пор, пока противящиеся болгары называют себя православными, всякие отношения между ними и православной церковью должны определяться из непоколебимого исповедания и учения церкви, к которой они принадлежат, и ни в каких обстоятельствах не могут быть определяемы от светского правительства. Ваше высочество говорите, что императорское правительство занялось болгарским вопросом лишь после того, как сочло необходимым его разрешение по причинам политическим и что вследствие этого поручило его обследование комиссии, составленной из лиц почтенных, выбранных из той и другой стороны. Но ваше высочество, да будет мне позволено ещё раз подтвердить и уверить, что вопрос, о котором идёт речь, во всём своём объёме и во всех своих подробностях никогда не переставал быть церковным, следовательно, он не может быть и предметом рассуждения для политической власти, или для комиссии, составленной из мирян... Год тому я сказал с подобающею смелостью, что всякий проект, не проистекающий из круга церковных прав, ни под каким видом не будет принят мною, потому что мне не дозволено изменение священных правил, существующих для управления церковью. То же самое я сказал, и вашему высочеству, когда я приехал к вам с двумя синодальными архиереями. Ваше высочество требовали и получили сведения о самом тексте священных правил, воспрещающих принятие проекта, показанного мне тогда. Вы говорите, ваше высочество, что основание и большая часть постановлений высокого фирмана составлены согласно с предложенными мною проектом и мнением и только незначительная часть его составлена по соображению названной комиссии. Но если содержание фирмана согласно с моими проектами и мнением, то почему фирман издан без моего ведома? Почему не дан ему характер документа, дающего чрез санкцию высокой Порты, силу закона решению, вышедшему из моей патриархии, как это освящено обычаем? Если бы это совершилось таким образом, тогда действительно фирман не получил бы характера ультиматума гражданской власти, вмешавшейся в вопросе религиозный. Мне очень хорошо известны мои обязанности подданного по отношению к его величеству, нашему благодетельнейшему царю, я соблюдаю их с религиозным благоговением. Но во имя того же соблюдения моих обязанностей к существующему порядку моей церкви я посвятил себя ей с юных лет, и, надеюсь на милость Божию, предам невредимым священный залог, вверенный Богом мне недостойному. Предвижу, ваше высочество, что скорбь, которую причиняет мне подобное состояние дел и стеснение прав моей церкви, ускорят для меня желанный в другом отношении час моей смерти, но я всегда буду радоваться в душе, что исполнил свои обязанности как относительно прав церкви, так и относительно спасения тех христиан, которые (чего не следовало бы) желают не себя устроить по правилам церкви, а церковь по своему хотению». В заключение патриарх просил императорское правительство разрешить сование вселенского собора, нужда в котором вовсе не миновала, а в настоящее время настоит более чем когда либо. «Моё требование, говорит патриарх в заключение, созвать вселенский собор есть требование чисто церковное и не имеет никакого отношения к делам политическим» (Прав. Собес. 1873. 3:141–148). Изложенное разъяснительное представление патриарха турецкому правительству оставлено последним без последствий, фирман приведён в исполнение. Патриархия не осталась Простой зрительницей беззаконного факта. За несостоявшимся сованием вселенского собора, дело болгарской паствы было рассмотрено на поместном соборе пастырей церкви, находящейся в Турции. Пастыри и паства болгарская признаны последователями филетизма и отлучены от церковного общения как схизматики (1872 г.).

Итак, болгарская церковь получила юридическое право на существование со стороны политической власти; но так как это сделано помимо церковной власти, то церковь православная отказалась признавать в своём составе церковь, не повинующуюся церковной дисциплине и обходящую церковные правила. Значит, распоряжение политической власти может создать норму политическую, а не церковную. Вмешательство светской власти в дела церковные и произвольное распоряжение ими не созидает, а разрушает стройное течение церковной жизни. Если бы в данном случае турецкое правительство осталось верно, своей прежней политике по отношению к церкви, то прискорбной болгарской схизмы не было бы. Если бы турецкое правительство не манило болгар надеждой на приобретение полной самостоятельности в управлении церковном, они помирились бы на каком-нибудь проекте патриархии и остались бы в лоне православной церкви.

Перемена турецким правительством своей политики по отношению к православной Церкви, находящейся в пределах его империи, выразившаяся в греко-болгарской распре, дала повод иерархии греко-восточной церкви исповедать православное учение о церкви, о церковной власти, об отношении к церкви власти политической. Это учение можно формулировать в следующих положениях:

1)     Церковь по своей организации не сливается безраздельно с политическим обществом;

2)     В церкви своё церковное правительство, в составе которого не участвуют представители политической власти.

3)     Управление внутренними делами церкви принадлежит церковной власти, которая имеет право рассчитывать на должную автономию в этом случае. Важнейшие церковные дела решаются соборами поместными и вселенскими. Созвание этих соборов относится к области внутренних церковных отношений.

4)     Церковь управляется по церковным правилам, установленным апостолами и вселенскими соборами. Распоряжения политической власти, идущие в разрез с этими правилами, неудобоприемлемы со стороны представителей церковной власти, которые обязаны повиноваться церковным правилам.

5)     Светское правительство не может создать норм церковной жизни помимо инициативы или согласия церковной власти. Распоряжение светской власти, неутверждённое санкцией со стороны церковной власти, есть закон политический, а не церковная норма.

6)     С другой стороны понятно, что постановление церковной власти не может иметь силы в государстве, в качестве государственного закона, без предварительного утверждения или вообще признания со стороны государственной власти.

7)     Ревность о благе церкви и соблюдении правил церковных, растворенная христианской кротостью и смирением, не составляет нарушения долга верноподданного с точки зрения христианского учения.

Что скажет г. Суворов в виду такого учения православной церкви, находящейся в пределах ту редкой империи? Будет ли он по-прежнему защищать свою теорию поглощения церкви государством, отсутствия у представителей церковной власти всяких полномочий, независимых от делегации юрисдикции со стороны светской и т. д. и выдавать её за учение православной церкви? И не одна православная церковь в патриархатах учит так, как выше представлено. Это учение разделяют и другие поместные православные церкви. Неуместное вмешательство турецкого правительства в дела церковные по поводу болгарского вопроса порицают и другие поместные церкви, в том числе и русская (Прав. Соб. 1873 г. 3:156). Приснопамятный иерарх русской церкви Филарет, митрополит московский, выразился о болгарах в 1863 г. следующим образом: «Намерения болгар просить у Порты самим учредить свою народную независимую иерархию показывают, что болгары, хотя уже довольно имели времени обдумать своё дело, но всё ещё имеют только упрямое желание, а понятия не приобрели. Учредить новую независимую иерархию можно только с благословения законно существующей иерархии» (Филиппов. Вселенский патриарх Григорий VI, стр. 73. Теплов, стр. 84). Ясно, что г. Суворов без всякого стеснения выдаёт за учение православной церкви свои собственные измышления, навеянные чтением немецких книжек; ясно, что он, подобно прославленным своей бесцеремонностью болгарским вожакам, принадлежит к числу тех христиан, которые, по меткому выражению вселенского патриарха, желают не себя устроить по правилам церкви, а церковь по своему хотению.

Что касается до турецкого правительства, то оно в греко-болгарской распре сделало резкое уклонение от своей прежней вековой политики относительно православной церкви, политики доверчивой, солидарной, благоволительной к патриархии, а также от принципа невмешательства светского правительства во внутренние дела церкви, выраженного в Берлинском трактате. Известно, что оно сделало такой шаг, повинуясь внушениям, нашептываемым ему западной дипломатией, и согласно с теми уроками европейской цивилизации, какие словоохотливо преподавали ему болгарские вожаки. Будет ли это дело фактом единичным, или турецкое правительство и на будущее время будет держаться того же принципа, что и в греко-болгарской распре? Это покажет будущее. Но о настоящем нужно сказать, что турецкое правительство всё ещё сохранило хоть тень стыда, все ещё хоть на словах заявляет своё уважение к принципу невмешательства светской власти в чисто церковные дела. К стыду европейской христианской цивилизации нужно сознаться, что гораздо развязнее в своих убеждениях и бесцеремоннее в своих действиях, чем турецкое правительство, оказываются правительства в некоторых христианских православных странах, составлявших никогда провинции турецкой империи, как увидим далее.