Глава 6. Миссия преосвящ. Кирилла, епископа мелитопольского: ее учреждение, организация и состав, и данная ей инструкция

Учреждение русской духовной миссии в Иерусалиме, под начальством преосв. Кирилла, находилось в тесной связи с печальным для нас исходом крымской войны, равно как и характер миссии существенно обусловливался тем положением, какое заняла Россия на православном Востоке и, в частности, в св. Земле по окончании этой войны. Крымская война, которая была собственно борьбою бо́льшей половины Европы с Россией, начата была нашими противниками с тою целию, чтобы ослабить и даже, по возможности, совсем уничтожить то исключительное положение, какое занимала Россия на православном Востоке до того времени¹³⁶. Хотя еще раньше, как мы уже видели, в 1840–41 г.г. Россия была вынуждена отказаться от своего исключительного права единственной покровительницы христиан турецкой империи, причем западноевропейские державы заявили о своем желании наблюдать за поддержанием целости и независимости Оттоманской империи в интересе укрепления общеевропейского мира¹³⁷; но во 1) это заявление не имело пока характера официального международного соглашения, и 2) лондонские конвенции все-таки не предоставляли западноевропейским державам тех прав, какими пользовалась на православном Востоке Россия.

Западноевропейские правительства прекрасно это понимали и ожидали только удобного случая к тому, чтобы добиться себе точно такого же положения на православном Востоке, какое занимала там Россия. С этою именно целью начата и затем ведена была война Западной Европы с Россией, обыкновенно известная под именем крымской. Вскоре после открытия военных действий, в 1854 году, союзные державы предлагали России свои условия мира, весьма ясно указывавшие на цель, в которой стремились противники России. Четвертым пунктом этих условий, между прочим, требовалось, чтобы «Россия отказалась от всякого официального покровительства подданным султана, к какому бы вероисповеданию они ни принадлежали, и удовольствовалась тою взаимною помощью, которую державы должны были оказывать друг другу с целью добиться обеспечения преимуществ различных религиозных общин без нарушения однако независимости султана»¹³⁸.

Россия в то время не согласилась отречься от своего священного и традиционного права и вынуждена была начать борьбу, подобной которой, по выражению императора Александра ІІ-го, история не представляет примера¹³⁹. Но спустя год, уже при новом государе, одушевленном благородным желанием – дать скорейшее облегчение России, истекавшей кровью в неравной борьбе, правительство русское изъявило готовность начать мирные переговоры с Западной Европой на основании прежде предложенных ей 4 пунктов¹⁴⁰, из которых последний теперь был формулирован так: «Россия откажется от официального протектората над христианскими подданными султана православного вероисповедания; но европейские державы будут оказывать друг другу взаимную поддержку с целью достигнуть с инициативы Оттоманского правительства освящения и соблюдения религиозных прав христианских общин подданных Порты без различия исповедания»¹⁴¹. Однако же начавшиеся в марте 1855 года венские переговоры на этой почве не привели к положительному результату и были прерваны до следующего года, когда открылся парижский конгресс. Неудачный исход венской конференции прямо зависел от того, что противники наши не желали в то время мира, ожидая скорого поражения России, когда надеялись предписать этой последней мир, какой бы им захотелось¹⁴².

Между тем время, прошедшее от прекращения венских совещаний до открытия парижского конгресса, противники России употребили на то, чтобы побудить турецкое правительство принять меры к улучшению быта и положения своих христианских подданных. Результатом таковых усилий их было то, что 18 февраля 1856 года был, действительно, издан султаном Гатти-Гумайюн, обещавший широкие реформы во внутреннем управлении турецкой империи, рассчитанные, между прочим, и на улучшение быта христианских подданных Порты. Издание Гатти-Гумайюна нашим противникам казалось важным и необходимым для того, чтобы «на предстоявших переговорах о четвертом (вышеприведенном нами) пункте гарантий начать уже с совершившегося факта и тем во 1) предупредить возможность каких-либо предложений на этот счет со стороны России, которые могли разумеется, встретить сочувствие турецких христиан и во 2) не дать последнего повода поставить приобретенные ими льготы в заслугу России»¹⁴³.

При таких, весьма неблагоприятных для России, условиях открылся парижский конгресс. В одной из статей трактата его, между прочим, говорилось, что Оттоманская Порта обещает европейским державам добровольно улучшить быт своих христианских подданных без различия национальностей и вероисповедания. Только, к сожалению, добровольно обещанные Портою права ее христианским подданным не были гарантированы ничем; даже мало того: в парижском трактате прямо говорилось, в одной из статей его, что договаривающиеся стороны не могут требовать от султана выполнения данных им обещаний и не имеют права вмешиваться ни коллективно, ни единолично во внутреннее управление империи. С другой стороны, в том же трактате говорилось, что договаривающиеся стороны обязуются усиливать независимость и целость империи Оттоманской, обеспечивают совокупным своим ручательством точное соблюдение сего обязательства, и вследствие сего будут почитать всякое в нарушение оного действие касающимся общих прав и пользы¹⁴⁴.

Из сказанного сейчас нетрудно видеть, что парижский трактат, бывший только прямым следствием и продолжением лондонских конвенций 1840–1841 г.г., произвел коренной переворот в отношениях России к православному Востоку и, в частности, к св. земле, причем переворот этот теперь получил санкцию общеевропейского соглашения и взаимного обязательства. Два печальные для России следствия необходимо вытекали из этого договора: 1) теперь Россия формально и окончательно отказывалась от своего исторического и священного права быть единственною покровительницею христиан православного Востока; это право она вынуждена была разделить теперь со всеми западноевропейскими великими державами; и во 2) теперь сама Россия единолично не могла ничего предпринять в пользу единоверных своих братьев, томившихся в иге турецком, так как всякое подобное действие ее было бы признано нарушением договора ее с западноевропейскими державами. Одним словом, положение и значение России на православном Востоке парижским трактатом было глубоко подорвано и поколеблено, так что если бы она после этого пожелала сколько-нибудь восстановить свое влияние на православном Востоке и, в частности, в Иерусалиме, то ей необходимо было бы начинать дело с самого начала. Она так и сделала.

Одним из первых действий русского правительства, направленных именно к восстановлению поколебленного положения России на православном Востоке, было учреждение официальной духовной русской миссии в Иерусалиме. Учреждению миссии предшествовал состоятельный доклад министра иностранных дел Государю Императору. Доклад этот представляет интерес и для нас в том отношении, что он знакомит нас с тем, как само русское правительство смотрело на тоговременное положение России на православном Востоке и какие задачи оно возлагало на учреждавшуюся вновь миссию¹⁴⁵.

Политические отношения наши к Турции, – говорилось в докладе, – и самое положение ее относительно других держав совершенно изменились. Теперь мы уже имеем дело не с Турками, а с Европейцами, которых зоркий взгляд легко усмотрит те меры предосторожности, какие можно было бы с успехом употребить в сношениях с правительством оттоманским. В настоящее время всякая полумера не только не принесет пользы, но даже может послужить ко вреду нашей духовной миссии в Иерусалиме, уронив ее достоинство. Если круг действий миссии ограничится одними пассивными наблюдениями, то пребывание ее в Иерусалиме окажется бесполезным, потому что для этого достаточно нашего генерального консула в Бейруте и вице-консула в Яффе. Преимущество их еще будет состоять в том, что они с меньшей оглаской достигнут сей цели, весьма, впрочем, незначительной. Необходимо определить настоящую цель миссии, прежде нежели послать ее, для того, чтобы она могла быть полезна Востоку, ибо на прежнем основании ей уже трудно будет оставаться в Иерусалиме.

Необходимо принять в соображение, что три элемента народные составляют православие на Востоке: греки, славяне и арабы, о которых мы особенно должны заботиться, чтобы они устояли против покушений пропаганды западной. Из этих трех племен греки сильнее, влиятельнее и менее других требуют нашей заботливости. Они составляют корень православия на Востоке и нелегко совращаются в латинство. Вера составляет выражение их народности. К тому же их духовные пастыри берегут свою паству и не обращаются с ними так сурово и корыстно, как с славянами и арабами; да и вообще давняя ненависть греков к латинству так вкоренена в народе, что, кроме некоторых частных случаев, можно оставаться спокойными в непоколебимой их привязанности к нашей общей церкви.

Совсем иное у славян и арабов, угнетаемых греческим духовенством, и потому довольно склонных к сближению с латинами, которые представляются им защитниками от властей турецких, осыпают их милостями и доставляют возможность слушать богослужение на родном языке в церквах униатских, как это мы видим в Македонии. Итак, не в равной степени может быть полезно и должно обнаруживаться влияние наше на эти три разнородные племени для удержания их в православии. Духовная паства славянская здесь незначительна. Министерство неоднократно уже возбуждало вопрос о славянах и потому теперь решалось обратить внимание Государя Императора на другой элемент.

Доселе мы смотрели на церковь в Сирии и Палестине более чрез призму греческую, потому что вся ее высшая иерархия состоит из греков, хотя весь народный элемент есть чисто арабский в двух патриархатах: иерусалимском и антиохийском, и даже отчасти в александрийском, ибо вне обителей и главных городов богослужение совершается там только на языке арабском. Греки, подобно тому как между славянами Турции, нетерпимы здесь не только народом, но и священниками, а между тем вся наша милостыня сыплется большею частию на иерархию греческую. Наша цель, наше стремление должны состоять в примирении враждующих племен Востока, ибо русских здесь равно любят и грек и араб, ему единоверный, не говоря уже о славянах, и даже иноверные латины и армяне, копты, сирийцы и халдеи охотно сближаются с нами, чуждаясь греков, как закоснелых своих врагов. Это уже само собою должно указывать нам, на что преимущественно следует обращать внимание наше на Востоке, именно: мы должны примирять враждующих и поддерживать арабов, чтобы их не завлекли в унию благодеяния латинов; и если последние употребляют все средства для успешного действия пропаганды на людей им чуждых, то мы должны, по крайней мере, стараться привлекать к себе своих. В то время, как греческий патриарх Иерусалима удалился в Царьград, латины утвердили в Иерусалиме своего патриарха, кроме францисканского блюстителя святой земли, пользующегося правами епископскими при богослужении. Униаты также имеют своего патриарха и созывают до 12 епископов на свои соборы в Иерусалиме. У армян есть патриарх, и даже протестанты имеют своего епископа, который домогается распространить английское подданство на евреев русских и польских, от коих русское правительство отказалось, и покровительствует абиссинцам, будто бы порученных ему их властителем.

Следовательно, на стороне Запада – благолепная иерархическая представительность их клира, поддерживаемого их сильными консулами в Иерусалиме, образованность миссионеров, пышность церковных обрядов, училища, госпитали, сестры милосердия; все это быстро развилось и преуспевает, а неоскудевающая милостыня невольно привлекает к ним грубых арабов, притесняемых греческой иерархией.

Что могла сделать, в сравнении с ними, наша убогая миссия без всякой представительности, без благолепной службы, без госпиталей, странноприимных домов и других средств? Несколько лет тянулось дело о доме, который предлагал выстроить для миссии патриарх за 6000 рублей, с уплатою ему денег в три года; беспрестанно спрашивали, нельзя ли так обойтись? Миссия была помещена очень дурно, жила скудно и все это, взятое вместе, было причиною, почему противники наши выросли пред нами на Востоке. Роль смиренных наблюдателей ныне уже невозможна для нашей миссии; нам необходима представительность на Востоке, разумеется, не политическая, а церковная, в которой нам не могут отказать ни турки, ни франки, имеющие своих патриархов и епископов в святом граде. Пока наше влияние было сильно, мы еще могли таить его, чтобы не возбудить зависти; а теперь, когда оно ослабело на Востоке, чего не скрывает министерство, мы, напротив того, должны стараться, хотя наружно выказывать его, чтобы не упасть во мнении православного населения, которое еще верит нам по старой памяти.

Министерство находило необходимым поставить во главе иерусалимской миссии епископа вместо архимандрита. Это, по мнению министерства, произвело бы сильное, благодетельное впечатление не только в Иерусалиме, но и в Царьграде, потому что там еще никогда не видели архиерея русского, ни великолепных обрядов нашего богослужения. Между тем богослужение греческое в таком упадке и совершается с таким небрежением, что не может вселить никакого благоговения франкам в том общем храме Святого Гроба, где встречаются все вероисповедания и наблюдательскими взорами смотрят на взаимную службу. По неблаголепию службы греческой и малому благоговению священнослужителей судят и о целом исповедании тем более, что лучшая часть православия, собственно русская, никому неизвестна на Востоке. Если же франки увидят на Голгофе и в Св. Гробе служение нашего епископа, со всем его благолепием, которое легко можно устроить, ибо с ним могут служить славяне и арабы, применяясь к нашему порядку, – то впечатление сие будет разительно не только для латин, но и для греков; оно даст более ясное понятие об истинном православии на Востоке, особенно при личном уважении к епископу. Благолепие богослужения особенно необходимо нам в Иерусалиме, ибо сей святой град есть центральный духовный пункт не только всего Востока, но и Запада, на который устремлено внимание всей Европы и откуда наша миссия может иметь благодетельное влияние на соседние патриархаты и Синай. Если же мы допустим миссионеров западных совращать арабов и присоединять к римской церкви халдеев, сирийцев и коптов, при совершенном равнодушии с нашей стороны к сим убогим и простым детям Востока, то православие в этих краях может со временем ограничиться только одним незначительным кругом греков.

В заключение своего всеподданнейшего доклада министр иностранных дел замечал следующее: «учреждение при нашей духовной миссии больницы и безвозмездная раздача врачебных пособий, – необходимы, но мы не смеем теперь входить в исчисление нужных издержек и некоторых других предположений относительно приобретения дома для миссии и проч., тем более, что сведения, которые доселе представлены по сему предмету действительным тайным советником Бутеневым¹⁴⁶, ограничиваются тем, что уже находится в прежней переписке и известно министерству, и от него ожидаются более подробные и точные, на месте собранные сведения. Во всяком случае едва ли не полезнее будет поручать этот предмет нашей духовной миссии, по прибытии ее в Иерусалим».

Таким образом, из внимательного рассмотрения доклада министра иностранных дел Государю Императору видно, что русское правительство во 1) положение и влияние России на православном Востоке после крымской войны считало сильно поколебленным и, наоборот, положение ваших противников – значительно возросшим и весьма опасным для целей православия; 2) признавало необходимым принятие решительных мер к восстановлению поколебленного нашего влияния на Востоке и одною из первых таких мер считало именно учреждение официальной духовной миссии русской в св. граде; 3) предметом наибольшего внимания предполагавшейся миссии, по мнению правительства русского, должен был служить одним из трех составных элементов православия на Востоке, в частности, в св. Земле, именно арабский, как наиболее слабый, угнетенный в потому особенно поддающийся влиянию инославной пропаганды; 4) главнейшим средством желательного влияния нашей миссии, по мнению правительства, должно было служить благолепное совершение богослужения; наконец 5) в виду этого последнего обстоятельства, по мнению министерства иностранных дел, во главе предполагавшееся к учреждению миссии должен был стоять епископ.

Такие надежды возлагало русское правительство на предположенную миссию и такие, сравнительно скромные, виды соединяло его с нею. К сожалению, как увидим скоро, вновь учреждавшейся миссии не дали всех средств, необходимых для выполнения возлагавшейся на нее скромной задачи, а между тем в данной ей, при ее отправлении из России, инструкции значительно расширили и самую задачу и цели ее действий в св. Земле.

После того как 23 марта 1857 года доклад министра иностранных дел об учреждении духовной миссии в Иерусалиме был утвержден Государем Императором, правительство русское приняло меры к тому, чтобы подготовить почву на месте к водворению новой миссии на православном Востоке. Константинопольскому послу нашему было поручено войти в сношения по этому вопросу с турецким правительством и с высшими представителями православного иерусалимского патриархата.

Турецкое правительство изъявило свое согласие на водворение русской духовной миссии в Иерусалиме и, по представлению нашего константинопольского посла, выдало два визириальные письма по этому предмету: на имя саидского генерал-губернатора и иерусалимского патриарха. В обоих этих письмах Порта признавала официальное существование нашей духовной миссии в Иерусалиме, которая прежде того проживала там негласно и была только терпима. Благодаря тому, признавалось право нашей духовной миссии на самостоятельную деятельность, и предоставлялась ей возможность сноситься с патриархом иерусалимским на основания совершенного равенства, вне всякой зависимости от святогробского духовенства¹⁴⁷.

В то же самое время бейрутский генеральный консул, по распоряжению нашего константинопольского посла, входил в сношения с наместниками иерусалимского патриарха относительно восстановления в скором времени нашей духовной миссии, стараясь проникнуть во внутреннее расположение святогробского духовенства к этому делу. Когда консул объявил наместникам иерусалимского патриарха, что русское правительство, пользуясь водворением мира, намеренно прислать во св. град русских духовных лиц, то наместники Его Блаженства не преминули выразить свое удовольствие видеть снова среди себя представителей русского духовенства, и заявили, что они еще не имели от патриарха никакого о том уведомления, но всегда готовы принять их с радушием. При этом они указали на дом, окончательно перестроенный и никем доселе не занимаемый, который назначен для жительства русской духовной братии.

Для того, «чтобы глубже проникнуть в мысли наместников, – продолжает консул в своем донесении константинопольскому послу, – я почел нужным распространиться о пользе пребывания во св. граде русских духовных как для наших поклонников, так и вообще для православной церкви, на что они отвечали подтверждениями. Но судя по впечатлению, произведенному на меня сими ответами, мне кажется, что, привыкши более пещись о вещественных потребах св. мест, они еще не вполне разделяют мысли о необходимости развития и улучшения нравственного быта как богомольцев, так и священнослужителей. Вообще нужно признаться, что, в отношении обширности видов, оба наместника и Мелетий, митрополит Петры, по преклонности лет, и вновь посвященный в сан архиепископа лидского Герасим, далеко отстают от патриарха Кирилла. Присутствие Его Блаженства в Иерусалиме, конечно, было бы полезно не только для нашей духовной миссии, но и вообще для других выгод его престола». Консул бейрутский входил также в переговоры с наместниками иерусалимского патриарха относительно помещения миссии и устройства больницы при ней, по крайней мере, для русских поклонников. «В последнее время, – писал консул, – многие правительства, а также и частные лица показывают стремление к улучшению быта не только своих соотечественников, но и других христиан, посещающих Иерусалим, учреждением больниц и гостеприимных домов. Для сего приобретено уже в собственность достаточно участков земли за городом и строений в городе. Доселе прусским консульством куплено три дома, в коих один – для помещения консула, а другие – для больницы под заведыванием диаконис. Австрийское правительство устраивает гостеприимное учреждение в весьма больших размерах. Французы имеют свое заведение сестер милосердия, равно как и англичане устроили подобное учреждение». На этом основании, бейрутский генеральный консул наш считал весьма желательным устроение больницы при вновь учреждавшейся русской духовной миссии в Иерусалиме. Такая мысль его была вполне одобрена Государем Императором Александром II, которому угодно было собственноручно отметить 11 июня 1857 года на представленной ему записке консула следующее: «после всего, что делают прочие христианские исповедания, стыдно будет нам отставать от них»¹⁴⁸.

Здесь позволительно будет, кажется, сделать следующее замечание относительно переговоров, какие предварительно вело на Востоке русское правительство по поводу учреждения духовной миссии в Иерусалиме. Правительство наше, как видим, сносилось и с Портою, и с наместниками иерусалимского патриарха, но, по-видимому, не считало необходимыми спрашивать мнения самых патриархов – вселенского и особенно иерусалимского относительно своего предположения учредить миссию. В крайней мере, документальные данные ничего не говорят нам об этих последних сношениях. Поэтому, мы думаем, что их, действительно совсем не было. Неудивительно, если такое действие русского правительства не понравилось иерусалимскому патриарху и вызвало с его стороны естественное выражение неудовольствия, хотя, впрочем, и негласное. Когда спустя год, 19 мая 1858 года архим. Порфирий (Успенский, впоследствии епископ, викарий киевской епархии) посетил иерусалимского патриарха Кирилла¹⁴⁹, то этот последний принял его весьма радушно и высказал ему те скорби, какие причинены были ему (т. е. п. Кириллу) при – и по водворении нашей духовной миссии в св. граде под начальством мелитопольского епископа Кирилла. «Ваше правительство, – говорил п. Кирилл архим. Порфирию, – о назначении своего епископа в Иерусалим вело переговоры с Портою, а меня не уведомило заблаговременно, и я уже от Порты узнал ход сего дела; уже она дала мне знать, что ею утверждено пребывание русского архиерея в св. граде, хотя в кодексах ее и не значится, чтобы Россия когда-либо посылала туда такое сановное лице. Нам больно такое пренебрежение достоинством православного патриарха. Но что делать? Ας κτηπήσουν τὸ κεφαλί μας – пусть бьют нас по голове! Внезапное посольство русского епископа в Иерусалим привело всех нас в смущение. Мы не могли постигнуть, для какой цели решено было у вас нарушить правила церкви, воспрещающие епископу чужой области действовать в пределах предстоятеля другой церкви, и ежели приняли вашего епископа, то потому, что принять его приказала нам Порта. Соборными правилами и обычаями ограждены права и определены взаимные отношения предстоятелей всех церквей в предотвращение всяких тревог и смут, какие они могли бы причинить друг другу, действуя самовольно. Все мы должны свято соблюдать эти правила и обычаи»¹⁵⁰.

Разумеется, что ничего подобного не было бы, если бы наше правительство, именно министерство иностранных дел вместе с турецким правительством и наместниками святогробского братства спросило также мнения и у иерусалимского патриарха по поводу предположенной к учреждению миссии.

Подготовляя почву на Востоке для водворения миссии в Иерусалиме, русское правительство в то же самое время и у себя дома принимало необходимые меры к осуществлению выработанного плана организации новой миссии. Прежде всего, был составлен и 30 марта 1857 года утвержден штат миссии. По этому штату, иерусалимская миссия должна была состоять из начальника – епископа с жалованьем в 3000 р., двух иеромонахов по 1000 р. каждому, одного иеродиакона с жалованьем в 800 р., одного драгомана, которому назначалось жалованье из 600 р., шести певчих по 500 р. каждому; кроме того, полагалось на наем прислуги 500 р., на содержание церкви 1000 р., на общий стол для епископа, двух иеромонахов и одного иеродиакона, по примеру прежней миссии, по 500 р. каждому, а для драгомана и шести певчих по 250 р. каждому.

При рассмотрении этого штата, сразу же должно броситься в глаза всякому одно обстоятельство – крайне ограниченный состав миссии, особенно если иметь при сем в виду, что самою главною целию вновь учреждавшейся миссии поставлялась ее представительность церковная и ее влияние на единоверных и инославных обитателей Востока посредством благолепного совершения богослужения. Ближайшее будущее обнаружило все неудобства, какие должна была испытывать миссия, вследствие ограниченного своего состава, и заставило начальника миссии ходатайствовать пред начальством об увеличении состава ее. Уже в письме от 17 апреля 1858 г. преосв. Кирилл просил г. синодального обер-прокурора увеличить состав миссии посредством назначения одного иеродиакона, двух (особых) иподиаконов и двух певчих, равно как тогда же просил он об увеличении содержания миссии по некоторым статьям. Обер-прокурор докладывал об этом Св. Синоду 4 июня/5 июля 1858 г., при чем Св. Синод постановил: 1) существующий штат иерусалимской миссии усилить прибавкою к оному одного иеродиакона, двух иподиаконов и двух певчих, с назначением им: первому жалованья 800 р. и на стол 500 р., двум иподиаконам по 600 р. и на стол по 250 р. каждому, двум певчим по 500 р. и на стол по 250 р. каждому; 2) к положенному для драгомана содержанию прибавить 100 р. и на стол 100 р.¹⁵¹, и 3) настоящее предположение об увеличении состава миссии и о назначении ему содержания сообщить чрез г. обер-прокурора министру иностранных дел с тем, что если и он, с своей стороны, признает это необходимым, то благоволил бы об этом уведомить, равно как и о том, согласится ли он половину всего необходимого на этот предмет расхода (4700 р.) принять на счет сумм вверенного ему министерства, так как Св. Синод не имеет в настоящее время никакой возможности отнести весь этот расход на счет капиталов, в ведении его находящихся.

Мы не знаем, что ответило на это министерство иностранных дел. Но из отношения министра иностранных дел к преосв. Кириллу от 11 июля 1858 г. можно заключать, что министерство не приняло на себя содержания увеличенного состава миссии, в той уверенности, что увеличение штата одним иеромонахом и прочими членами, сделанное единственно для благолепия богослужения, Св. Синод примет на свой счет. Это последнее обстоятельство, по всей вероятности, и замедлило действительное увеличение штата иерусалимской миссии. А между тем затруднения начальника миссии с течением времени еще более возрастали, вследствие недостаточного состава миссии, и побуждали его возобновлять свое ходатайство. 5 мая 1860 года преосв. Кирилл писал г. синодальному обер-прокурору: «не смею скрыть от Вашего Сиятельства, что, вручая г-же Голубцовой письма для доставления, я умоляю ее упросить Ваше Сиятельство оказать нам милость присылкою новоопределенного числа певчих. Я вынужден беспрестанно нанимать сторонних, когда есть возможность. За всем тем и терпеливейшие из наших посетителей не могут без сострадания смотреть на измученных моих тружеников, равно как не могут и скрыть своего недовольства. Я не говорю уже, что иностранцев, любопытствующих видеть наше богослужение, я вынужден устранять; хотя, по некоторым опытам, полагаю, что иногда было бы полезно знакомить их с нашим, в сущности чудным богослужением. Не смею прибавить, что сам никогда не могу наверное сказать, собираясь служить, буду ли служить, ибо заболи один диакон – и я уже служить не могу»¹⁵².

Однако же и теперь состав иерусалимской миссии не был увеличен, что, как видно из донесения начальника ее, сопровождалось немалыми затруднениями, а иногда даже и прямо тормозило правильный ход службы и деятельности нашей миссии. «С самого начала моего служения в Иерусалиме, – писал, между прочим, преосв. Кирилл 18 ноября 1860 г. к А. М. Горчакову, – я не мог не предвидеть затруднений, которые представит мне скудный состав миссии, почему и осмелился беспокоить начальство усильным ходатайством об увеличении штата миссии. Успокоительные извещения, которые имел я счастие получить от Вашего Сиятельства от 11 июля 1858 г. и от Св. Синода в указе от 7 июля 1858 г., ободрили меня в изобретении средств к успокоению обременявшихся службою членов миссии и соблюдению возможного благоприличия как в повседневных службах в Архангельском монастыре, так и при моих служениях на Св. Гробе и других святых местах Иерусалима. Приглашение поклонников к участию в церковных службах пением и чтением, как ни нескладно выходило это, всех иеромонахов и иеродиаконов, странствующих по св. местам, всевозможные облегчения членам моей миссии по отношению обязанностей церковной службы, – все было допущено или сделано мною в ожидании времени, когда состав миссии пополнится. Но состав миссии не пополняется, наличные члены миссии выбивались из сил, так что летом нынешнего года, за болезнию то иеромонахов, то иеродиаконов, то певчих, я вынужден был отказываться от служения даже в большие праздничные и торжественные дни. В минувшем июле месяце необходимость заставила меня, на некоторое время, вовсе прекратить богослужение в Архангельском монастыре, хотя и под благовидным предлогом поправок и переделок в церкви, по требованию медика, отправить большую часть миссии своей в Яффу для отдохновения и пользования морскими купаньями. И в Яффе болезнь диакона лишила меня возможности совершать священнослужение, так что в один из высокоторжественных дней я едва в состоянии был отслужить кое-как одно молебствие. Во все продолжение этого времени я глубоко чувствовал, как неудобна была отлучка миссии из Иерусалима, где присутствие ее, среди тогдашних смут и опасений, было необходимо для успокоения и поклонников и местных жителей. Но мне не было возможности избирать лучшее. Спустя три недели богослужение было восстановлено в надлежащем порядке. Но не смею скрыть от Вас, что я не могу спокойно проспать ночи накануне своего служения, боясь, что утром скажут мне, что иеромонах, иеродиакон, или даже и один из певчих болен, и я должен остаться без службы. Не говорю уже о том, что даже в лучшие времена я вынужден пользоваться торопливыми услугами нештатного пономаря, который, при помощи какого-нибудь забредшего в Иерусалим афонского монаха, должен вести две обязанности – пономаря и иподиакона; с терпением и усилиями удается пока уладить ход службы, хотя так, что она не кажется плачевно-жалкою. Но нелегко моим бессменным труженикам. Между тем опыт уже трех лет службы здесь убедил меня, что священнодействия, совершаемые миссиею каждодневно, и в особенности священнослужения мои составляют предмет первых наблюдений со стороны, точно также как и первую потребность для нас; разумею здесь в особенности поклонников русских. Не говорю о греках, внимательно наблюдающих за нами, об арабах, жадно любопытствующих посмотреть на нашу службу церковную, и разноплеменных поклонниках, на глазах которых мы совершаем свою полуночную службу у Гроба Господня в дни молитв за Благочестивейшего Монарха и Его благословенный Дом: сколько раз иностранцы разных вероисповеданий выражали желание видеть «русскую службу»! Большей части из них приходилось удовольствоваться только обозрением моей ризницы, тогда как, по опыту над другими, я знал, какое глубокое впечатление унесли бы они от нас из св. града, если бы могли видеть наше священнослужение, мало-мальски и устроенное приличным (?) образом.

Руководствуясь сими и подобными наблюдениями, я много размышлял о нашем здесь положении относительно церковно-служебной деятельности и пришел к следующим заключениям:

1) одна из необходимейших наших обязанностей озаботиться лучшим устройством богослужения здесь;

2) при отсутствии пока всякого участия членов миссии в исключительной деятельности начальника миссии по вопросам не церковно-служебным, нет нужды обременять миссию второстепенными лицами с особенными претензиями: ей нужны люди здоровые и способные служить;

3) подобные указанным мною люди могли бы довольствоваться и меньшим вознаграждением, тогда как при этом условии можно было бы иметь их достаточное количество и труды их были бы столько же сообразны с целию, сколько и не обременительны для них;

4) не обременяя правительства просьбою об особых издержках, можно было бы устроить миссию сообразно с ее назначением, лишь бы только признанная уже необходимою, как изъяснено мне в указе Си. Синода от 7 июля 1858 г., прибавка на содержание членов миссии в 4700 р. состоялась, на что осмеливаюсь надеяться»¹⁵³.

В заключение преосв. Кирилл предлагал образовать новый штат иерусалимской миссии в таком составе: начальник, три иеромонаха, два иподиакона, 10 певчих, драгоман и секретарь при начальнике миссии.

Мы не имеем документальных сведений о том, как правительство русское отнеслось и последнему, сейчас приведенному нами, представлению преосв. Кирилла и к его ходатайству об увеличении состава иерусалимской духовной миссии. Но можно думать, что состав миссии и на этот раз не был увеличен, потому что даже в 1864 году встречаем замечание, что наша «убогая миссия» состояла из 4 членов¹⁵⁴, и происходили рассуждения относительно увеличения состава миссии.

Итак, штат иерусалимской духовной миссии, утвержденный 30 марта 1857 года, оставался без изменений (со стороны собственно количества лиц, составляющих миссию), кажется, во все время пребывания во главе миссии преосв. Кирилла. Скажем несколько слов о личном составе миссии. Сначала, после утверждения штата миссии, начальником этой последней был избран, по обоюдному соглашению г. синодального обер-прокурора и министра иностранных дел, и даже Высочайше утвержден преосв. Поликарп¹⁵⁵, викарий херсонской епархии. Но впоследствии это назначение было изменено в пользу преосв. Кирилла. 28 августа 1857 года обер-прокурор Cв. Синода гр. А. П. Толстой писал по этому поводу управляющему министерством иностранных дел следующее: «Вашему превосходительству известно, что назначенный начальником иерусалимской духовной миссии нашей преосв. Поликарп, епископ одесский, по прибытии сюда, подвергся болезни; что, поэтому, г. министр иностранных дел озаботился приисканием на его место достойного преемника, и что, по соглашению со мною, он совершенно одобрил выбор инспектора здешней духовной Академии, архим. Кирилла»¹⁵⁶. Обер-прокурор просил министерство о скорейшем утверждении архим. Кирилла в должности начальника иерусалимской миссии. Дальнейший ход этого дела нам уже известен: 1 сентября 1857 г. выбор архим. Кирилла был утвержден Государем Императором, а 13 октября этого же года архим. Кирилл быль хиротонисан во епископа.

Ближайшими сотрудниками преосв. Кирилла были назначены два иеромонаха из постриженников Оптиной пустыни: Леонид Кавелин¹⁵⁷ и Ювеналий Половцев¹⁵⁸. Первый из них оставался членом миссии до 1859 г., когда был уволен из нее, по расстройству своего здоровья. Преосв. Кирилл был доволен его сотрудничеством. По крайней мере, 17 апреля 1858 г. он писал обер-прокурору Св. Синода гр. А. П. Толстому о нем следующее: «иеромонах Леонид имеет поручение изучать здешнее монашество, как человек, знающий толк в деле и весьма интересующийся делом иночества: надеюсь, что его наблюдения принесут нам впоследствии весьма много пользы, особенно тогда, когда Господу благоугодно будет положить правительству на мысль озаботиться судьбою наших русских обителей»¹⁵⁹. Иером. Ювеналий оставался членом миссии до 14 апр. 1861 г., когда был уволен из нее также по расстроенному здоровью. Он был, как можно видеть из того же письма преосвящ. Кирилла к гр. А. П. Толстому от 17 апреля 1858 г., ближайшим помощником преосв. Кирилла в ведении письменных сношений миссии и начальник ее был совершенно доволен его сотрудничеством. Место иером. Леонида впоследствии занял иеромонах Вениамин, о назначении которого в миссию ходатайствовал в 1860 году преосв. Кирилл; а кто был преемником иеромонаха Ювеналия, – не имеем сведений.

Обязанности иеродиаконов миссии за время управления ею преосв. Кирилла исполняли: Евкарпий, Христофор, назначенные при самом образовании миссии, и Анастасий, о которых упоминает преосв. Кирилл в своем письме к кн. А. Н. Горчакову от 16 ноября 1860 г.

В числе певчих, которые были набраны из среды студентов академии и семинарии петербургских упоминаются в равных деловых бумагах преосв. Кирилла г.г. Лаппо, Якимовский и Крылов.

Мы выше видели, что уже в самом докладе министра иностранных дел Государю Императору, утвержденном 23 марта 1857 года, намечались некоторые черты будущей деятельности иерусалимской миссии. При отправлении же этой последней на Восток, ей была вручена особая инструкция, весьма подробно (хотя, как увидим, и не во всем ясно и точно) определявшая цель и задачи деятельности миссии. По смыслу этой инструкции, русская миссия в Иерусалиме, находившаяся под управлением преосв. Кирилла, должна была:

1) Поддерживать те же дружественные сношения с греческим духовенством в Иерусалиме, какие существовали прежде, оказывая всякое уважение наместникам патриаршим, как бы самому патриарху, и не мешаясь ни в какие против него интриги, которые там весьма сильны, по случаю постоянного его отсутствия. – Нельзя не заметить, что и здесь русское правительство оставалось верным самому себе: оно внушало миссии уважение в наместникам патриарха, но ничего не говорило о непосредственных отношениях ее к самому патриарху, между тем, как мы знаем уже, правительство турецкое предоставило миссии право непосредственного сношения с патриархом иерусалимским, вне всякой зависимости от патриарших наместников и духовенства святогробского.

2) Стараться быть в самых лучших отношениях и с иноверными духовными властями, ибо это – лучшее средство умиротворять их в отношении греков, и узнавать тайные покушения их против православия арабов. Так как действие пропаганды исключительно вверено патриарху латинскому, а личность его роняет достоинство францисканского блюстителя святой земли, который со всем своим орденом недружелюбно смотрит на водворение сей новой власти в их давней области, то надобно ближе держаться францискан – людей большею частию не хитрых, и чрез них многое можно узнавать о пропаганде латинской.

3) С патриархом армянским должно быть в хороших отношениях уже и потому, что многие богомольцы веры его, приходящие в Иерусалим, бывают из числа русских подданных. Доброе расположение русской миссии к франкам и армянам может быть полезно для восстановления благочиния в храме Святого Гроба в тех случаях, которые, к сожалению, нередко повторяются, когда возникают распри в самом святилище между некоторыми лицами духовенства греческого, латинского и армянского.

4) Но главное внимание миссии должно быть обращено на убогое духовенство арабское, которое в совершенной нищете, как наемники, служит греческому в городах и мало поддерживается в селениях, хотя до 40 000 арабов принадлежат к пастве патриарха иерусалимского. Весьма малыми пособиями можно многое сделать, ибо церкви арабские помещаются в хижинах и почти не имеют утвари. Ничего более благолепия привязало бы и самих арабов к своему богослужению, особенно ныне, когда мы дали возможность образования священников арабских в России. Если бы из шести епископов титулярных, проживающих в Иерусалиме, хотя бы один избирался из арабов, и можно было бы склонить к тому патриарха, то уже это было бы важным шагом к восстановлению достоинства сего племени и обновления в нем православия.

5) Миссия сама должна была подавать пример ревности церковной и благолепия в богослужении. Недостаточно совершать оное, как бывало прежде, только по субботам и воскресеньям, у себя в церкви. Надобно, чтобы служба была ежедневная, как бы в обители, и можно приглашать к себе на помощь священников славянских и греческих, приучая их к нашим обрядам. Сверх того, начальник миссии, со всеми ее членами, должен стараться как можно чаще совершать литургию на Голгофе, у Святого Гроба и в Гефсимании, назначив для сего даже особые дни, но с наблюдением однако всех правил издавна существующих в отношении времени и порядка службы, чтобы не было состязания с латинским и армянским духовенством.

6) Наблюдение нравственное за поклонниками должно преимущественно лежать на начальнике миссии, чтобы они не возбуждали соблазнов своим поведением, а в случае их непокорности следует относиться в вице-консулу и генеральному консулу.

7) Отношения миссии к генеральному консулу должны оставаться совершенно те же, какие были поныне. Начальник миссии должен принимать с уважением его внушения по вопросам политическим, а иногда и церковным, сообщая ему свои замечания, если что-либо найдет несоответствующим общим целям.

8) Деньги и приношения, какие будут присылаться из России Святому Гробу и прочим святым местам, должны, при посредстве генерального консула, преимущественно идти чрез руки начальника миссии, для того, чтобы тем поддерживать добрые сношения с греческим духовенством.

9) Он должен стараться усовершенствовать училища греческое и арабское в Иерусалиме, иногда добрыми советами наместникам патриаршим, иногда денежными пособиями, ибо просвещение есть единственное средство против возрастающего влияния латинского. Весьма полезно устроить типографию арабскую в Иерусалиме и печатать там богослужебные и догматические книги под руководством нашей миссии.

10) Библиотека духовных книг на русском, греческом и арабском языках необходима для распространения просвещения, надобно раздавать народу катихизисы и молитвенники на арабском языке, ибо католики в изобилии раздают такие книги и тем совращают неопытных.

11) Если крестный монастырь будет нам уступлен патриархом, то в его обширных зданиях можно устроить богадельню, где чистый воздух будет помогать лекарствам, а ваши поклонники и поклонницы, скитающиеся по целым годам в Иерусалиме, могут служить больным. Вообще этот предмет поручается особой заботливости начальника миссии, и министерство будет ожидать от него по этому предмету точнейших соображений, и, если возможно, в скором времени. При человеколюбивых заведениях латинских, необходимо, чтобы и с нашей стороны было сделано что-либо подобное.

12) Миссия не должна ограничиваться одним Иерусалимом, но распространять свои действия и на соседние патриархаты; особенно в антиохийском необходимо наблюдать за действиями патриарха греческого, не всегда благоприятного арабам, и поддерживать православие, которое гонят латины оружием маронитов. Из 12 архиереев сего патриархата хотя и есть Арабы, но они без всякого влияния, училища в совершенном упадке и, сверх того, беспрестанные распри между старшинами арабскими и их клиром заставляют прибегать в посредничеству Царьграда, откуда приглашают корыстных архиереев, ищущих патриаршества. Поездки некоторых лиц нашей духовной миссии в Дамаск и в Горную Хазбею и на поморье Сидонское могут быть весьма полезны, особенно если при том будут раздаваться милостыня и книги. Православные арабы, числом до 100 000, увидя, что они не брошены своими единоверцами, удержатся от унии, а патриарх Иерофей будет действовать осторожнее и, в случае несогласия его с арабскими старшинами, наши миссионеры могут служить, при помощи генерального консула, примирителями.

13) В Александрии, где православных не более 10 000 и патриарх действует благоразумно, надобно только поддерживать заведенные училища и богадельни денежными пособиями, и если можно примирить его с синаитами, которым он не позволяет устроить домовую церковь на их подворье в Каире, чтобы чрез то не лишить церковных доходов патриархию. Тут необходимы между ними взаимные условия, но следует прекратить долговременный соблазн.

14) На синайской горе должно также стараться восстановить упадающую обитель, которой иноки большею частию переселились в Каир на свое подворье, и завести училище для образования так называемых рабов монастырских, которые со временем могут сделаться опять христианами. Синай должен быть рассадником христианства, а если франки нас предупредят, то и обитель не устоит.

15) Яковиты и халдеи в Сирии искали прежде нашего благорасположения, и копты в Египте нам не враждебны; но если и они также, как марониты, присоединятся к римской церкви, то уже нам нельзя будет с ними бороться на Востоке. Весьма недавно упустили мы из наших рук, вопреки всякой благоразумной политике, и совершенно без нужды, один из народных элементов Палестины, хотя и не христианский. Всем русским и польским евреям, приходившим на богомолье и поселяющимся по старости в Иерусалиме, отказано было в нашем подданстве, если они чрез каждые пять лет не будут возобновлять своих паспортов. Это произвело между ними большое горе; напрасно испрашивая покровительства нашего консула, они сперва обращались к австрийскому и, чтобы не сделаться райями, вынуждены били отчасти подчиниться английскому.

16) Весьма было бы желательно, чтобы до времени взаимное обладание святилищ различными исповеданиями оставалось in statu quo, если только уже не завладели ими латины после войны; но, без всякого сомнения, вопрос о куполе над Св. Гробом не может далее оставаться неразрешенным, потому что купол сей совершенно разрушается. В таком случае, кажется, придется грекам согласиться на участие латин в его обновлении, и здесь посредничество нашей духовной миссии будет весьма полезно для соглашения взаимных непомерных требований¹⁶⁰.

Такую инструкцию получила миссия, отправлявшаяся на Восток, под начальством преосв. Кирилла. Внимательно вчитываясь в нее, мы не можем не заметить весьма многих неясностей, неопределенностей, а иногда даже и противоречивых требований инструкции. Мы уже отметили неопределенность, заключавшуюся в первом пункте инструкции. Укажем еще несколько подобных примеров. Как, напр., миссия должна была понимать указание инструкции (п. 4) «весьма малыми пособиями делать многое в отношении арабских церквей, которые помещались в хижинах и почти не имели утвари»? По-видимому, чем больше нужда, тем большая должна быть и помощь нуждающимся. Равным образом совершенно непонятно, как это предоставление пожертвований на св. места Востока в распоряжение миссии (п. 8) могло содействовать поддержанию добрых сношений миссии с греческим духовенством. Наоборот, известно, что греческое, в частности, святогробское духовенство потому и не терпело миссии, что последняя получила в свое распоряжение суммы, которыми прежде пользовалось оно по собственному усмотрению. Подобных неточностей и неясностей немало может заметить в инструкции читатель¹⁶¹.

К сожалению, отрицательная сторона инструкции, данной нашей второй иерусалимской миссии, не ограничивается одними этими частными неточностями. Общий характер и направление инструкции также должны были со временем поставлять миссию, если бы она пожелала точно следовать ей, в затруднительное положение. Прежде всего, в инструкции весьма прозрачно выступает воззрение на миссию не как на духовно-церковное, а скорее как на гражданско-политическое учреждение. Правда, требовать иного воззрения от министерства иностранных дел на подведомственное ему учреждение было бы, по меньшей мере, странно. Соглашаемся с этим. Но разве нельзя было иерусалимскую миссию поставить в исключительное ведение духовного правительства, тем более, что и половина суммы, потребной на содержание ее, отпускалась из средств Св. Синода? Такое положение иерусалимской миссии было тем более естественно, что «Иерусалим и Святая Земля, по своему значению в православном мире, имеют особое, выдающееся значение и приравнивать их к Багдаду, Бейруту, Каиру и Константинополю нельзя»¹⁶².

С другой стороны, в инструкции, данной второй нашей иерусалимской миссии, еще в большей, кажется, степени замечается тот самый недостаток, какой был свойствен и инструкции, выработанной для миссии архим. Порфирия. Инструкция предъявляла миссии задачи и требования решительно несоразмерные с средствами и крайне малым составом миссии. В самом деле, миссия, состоявшая всего из 6 членов, включая сюда даже и двух иподиаконов, и получавшая на все свое содержание 14 650 руб., должна была поддерживать добрые сношения с греческим духовенством, инославными христианами и армянами, действовать преимущественно на арабский элемент, притесняемый греческим, заботиться всеми средствами о проявлении русского богослужения в Иерусалиме, дабы возвысить оное на Востоке, следуя примеру Западной церкви, благодетельствовать местной пастве посредством богоугодных учреждений, милостыни и просветительных мер, и, наконец, распространять подобную свою деятельность даже на всю Палестину, Сирию, Синай и Египет!.. Независимо от этого миссия преосв. Кирилла имела еще и другие весьма сложные поручения уже от своего духовного начальства.