Глава 2. Судьбы православно-христианской церкви в Сирии и Палестине до прибытия преосв. Кирилла в Иерусалим

Судьбы православно-христианской церкви в Сирии и, частнее, в Палестине всегда были неразрывно связаны с политическою историею их. Христианство распространилось и окончательно утвердилось в этом крае еще тогда, когда он находился в подчинении Римской империи. После взятия Иерусалима Титом и рассеяния еврейского народа, от Святого града ничего не оставалось, кроме груды развалин, нескольких остатков городской стены и трех наиболее высоких башен крепости. Здесь, во главе с епископом, приютилась небольшая христианская община, прославившаяся во времена гонений своими исповедниками веры. Уединенное положение Элии Капитолины, – как назвал Иерусалим император Адриан, – в гористой местности, без водяных сообщений и торговли, жившей одним воспоминанием о прежнем величии и о возникновении христианства, наконец, бесплодность ее окрестностей, – все это содействовало к утрате его прежнего выдающегося значения. С падением Иерусалима возрастает значение Кесарии, выстроенной Иродом на берегу Средиземного моря, украшенной этою тщеславною и льстивою династиею великолепными сооружениями и сделавшейся, как местопребывание проконсула, политическим и правительственным средоточием всей Сирии. А так как церковь в иерархическом разделении своих епархий следовала военным и гражданским делениям империи, то кесарийский епископ стал первенствующим духовным лицом, митрополитом среди палестинских епископов. Иерусалимский епископ оказался в подчинении кесарийскому митрополиту, не имен никакой власти над соседними епархиями и занимая в иерархическом отношении на поместных соборах лишь второе место, нередко на вселенских соборах занимал первое место, благодаря тому, что его церковь признавалась апостольским престолом. Такое неестественное отношение было главною причиною взаимного соперничества обоих городов, сперва тайного, а впоследствии явного и страстного, когда равноапостольный Константин осыпал Иерусалим своими благодеяниями¹⁰.

Соперничество это продолжалось более столетия и закончилось торжеством Иерусалима. Иерусалимский епископ Ювеналий, основываясь на связанных с его кафедрою священных воспоминаниях, задался мыслию не только освободиться от верховенства Кесарии, но и возвести свою кафедру в достоинство патриархата. Первая попытка в этом смысле была сделана им на третьем вселенском (ефесском) соборе, на котором не присутствовал епископ кесарийский. Опираясь на благоприятные обстоятельства времени, Ювеналий пошел так далеко, что стал утверждать, будто Антиохия должна подчиняться Иерусалиму; но такие притязания его были отклонены Кириллом и не возобновлялись до смерти этого александрийского патриарха. На разбойничьем соборе Ювеналий возобновлял свои притязания, но и на этот раз не достиг вполне своей цели. Наконец, отцы четвертого (халкидонского) вселенского собора дали¹¹ Ювеналию достоинство патриарха, с юрисдикцией над всей Палестиной, предоставив ему право избирать и посвящать подчиненных ему митрополитов Кесарии, Скифополя, Петры и семьдесят епископов епархиальных городов, равно как и созывать этих епископов на поместные соборы.

Во время этой упорной борьбы за преобладание иерусалимского престола собственно в Палестине царствовало полное спокойствие и летописец за это время упоминает лишь о ссоре, происшедшей между одним из важнейших граждан Никополя и настоятелем соседнего монастыря, землю которого первый хотел присвоить себе¹². Единственными виновниками смут, происходивших во все это время в палестинской церкви, если не считать языческой реакции Юлиана, почти не коснувшейся Иерусалима, были отчасти евреи, которые, быв изгнаны из Иерусалима, образовали свои почти независимые общины в Ямнии, Капернауме, Назарете и Сефорисе, откуда они постепенно вытесняли христиан, отчасти еретики ариане, которые одно время приобрели было себе сторонника в лице иерусалимского епископа Максима, подчинявшегося влиянию своего митрополита Евсевия кесарийского¹³.

После разделения великой Римской империи на две половины, Сирия в политическом, а, следовательно, и в церковном отношении подчиняется власти византийских императоров. С того времени судьбы церкви Христовой в Сирии и Палестине тесно и неразрывно соединяются со степенью политического влияния Константинополя на эту область. В блестящий век византийской истории – Феодосиев и Юстинианов – христианская православная церковь, можно сказать, благоденствовала и процветала в Сирии и Палестине, под сильным покровительством константинопольских императоров. Ко времени правления императора Феодосия Великого относится возвышение Иерусалима на степень выдающегося и богатого города Востока, сделавшегося центром оживленной торговли и обширного паломничества¹⁴. Супруга Феодосия младшего, императрица Евдокия была особенно ревностною покровительницею Иерусалимской церкви. Памятником щедрот ее в отношении к Св. граду служила роскошная базилика, построенная ею близ Иерусалима, на месте, где св. Стефан приял мученическую кончину, – более обширную и богатую, чем базилика гробницы Господней¹⁵. Но самым сильным и благодетельным покровителем православной палестинской церкви был император Юстиниан. Он положил конец восстаниям самаритан, которые до того времени сильно беспокоили местных христиан. Юстиниан, подавив восстание самаритан, закрыл все синагоги их и подчинил всех их исключительному законодательству, по которому им был закрыт доступ к правительственным должностям. Самаритане лишены были также права отчуждать свои имущества, которых они не могли ни отдавать, ни получать по наследству, завещанию, или дару. Впрочем, впоследствии Юстиниан смягчил строгость этого последнего закона. Император Юстиниан, далее, по ходатайству знаменитого в его время подвижника палестинского св. Саввы, уменьшил подати с жителей Палестины, восстановил сожженные самаританами церкви, устроил странноприимный дом для паломников в Иерусалиме, дом для иерусалимских бедных. По приказанию же Юстиниана, в окрестностях Иерусалима были воздвигнуты две церкви во имя пресв. Богородицы – одна у подножия Елеонской горы, а другая в Иерихоне, базилика св. Георгия в Диосполе и восстановлены монастыри: св. Фалалея и св. Георгия, расширен монастырь св. Пантелеимона на берегу Иордана у источника св. Елисея, монастыри Лазов и Иверов, основанный св. Саввою среди иерихонских пальм и источников странноприимный дом и вычищены были столь необходимые в тех странах водовместилища для собирания зимних дождевых вод при монастырях св. Самуила, св. Сергия на горе Киссарионе и Афелийском. Не ограничиваясь этим, император ІОстиниан, как думают некоторые, восстановил городские стены Пальмиры, Тивериады и Вифлеема¹⁶.

Так сравнительно благоденствовала Палестина под сильным покровительством византийских императоров. Это время может быть признано временем полного расцвета духовной жизни Палестины, блестящим центром которой являлся Иерусалим. Относительное спокойствие духовной жизни палестинской православной церкви за это время нарушалось только отчасти борьбою иерусалимских епископов из-за преобладания в Палестине, отчасти же спорами и еретическими брожениями, которые тогда волновали церковь Христову и естественно отражались и в Палестине, каковы, напр., были оригенические и пелагианские споры и арианская, несторианская и монофизитская, или евтихианская ереси¹⁷. Спокойное течение общественной жизни по временам нарушалось только восстанием самаритан, усмиренных, как сказано, при императоре Юстиниане.

Вторую половину VI в. Палестина провела особенно благополучно. В то время, как Египет и Киренаика были раздираемы религиозными распрями, a Сирия, Каппадокия, Вифиния и Фракия опустошаемы были персами и аварами, Палестина пребывала тогда в относительном спокойствии. Постоянно увеличивавшийся приток паломников поддерживал и вей, несмотря на общее обеднение империи и тяжесть налогов, особенное благосостояние. Но это было затишье пред надвигавшеюся бурею. Грозная туча уже приближалась¹⁸.

Давно уже происходила тайная борьба между Византийскою империею и восточными нехристианскими народами. Но Византийская империя была сильна, и потому вражда последних против нее была бессильна, хотя и не вполне безрезультатна. Парфяне и персы, арсакиды и сассаниды питали непримиримую вражду к своему наследственному врагу – восточной Римской империи и потому всегда охотно давали у себя убежище всем врагам православной церкви и византийских императоров, принимая манихеев, несториан и других еретиков, и, наоборот, жестоко преследуя у себя православных¹⁹.

При слабых преемниках императора Юстиниана персы начинают постепенно переходить из оборонительного в наступательное положение в отношении к Византийской империи. Они вторгаются в богатейшие провинции восточной империи, победоносно доходят даже до самой столицы государства, разоряют Иерусалим, разрушают великолепную базилику Константина над Гробом Господним и увозят в Персию величайшую христианскую святыню – животворящий крест Господень (в 614 г.)²⁰. После удивительных походов, в которых с одинаковою силою проявился военный и политический гений его, император Ираклий навсегда сокрушил силу персидского царства и 14 сентября 629 года собственноручно вознес на Голгофу, в обновленный храм, отбитый у неверных и возвращенный Крест Господень²¹. Но, к величайшему сожалению, почти в то же самое время неожиданно явился новый и еще более страшный враг сирийской православно-христианской церкви в лице арабов.

Пограничные набеги арабов были обыкновенным явлением в прежней истории Сирии и Палестины. Рим и потом Византия довольно равнодушно и спокойно относились к этим кочевникам, постепенно и без особенных усилий подчиняя их своему влиянию, своему образованию²². Христианство рано проникло в самую Аравию²³. С другой стороны, арабы также очень рано начали переселяться в родственную им семитическую Сирию. В VI в. нашей эры на юге Сирии существовало уже два полунезависимых арабских государства, население которых исповедывало христианскую веру. Родство по языку и единство веры сближало туземных жителей Сирии с переселенцами-арабами. Должно заметить, что сирийцы, много терпевшие от греческих правителей, наместников византийских императоров, позволявших себе сильно злоупотреблять своею властью в отдаленной окраинной области империи, давно уже тяготились своею зависимостью от Византии. Среди сирийцев-туземцев давно уже происходила глухая борьба с эллинизмом, настойчиво водворявшимся в семитической Сирии. Поэтому, нисколько не удивительно, если в арабах-завоевателях некоторые семиты-туземцы видели только своих союзников и помощников для борьбы против греческого преобладания, которое установилось еще со времени Александра Македонского, но никогда не могло окончательно сломить стойкого семитизма Сирии. Протест против эллинизации нашел для себя неправильное выражение, между прочим, в разных ересях, которыми положительно кишела вся Сирия. Бремя налогов, разорительная администрация, слабость правительства, которое не могло защитить страну от всех бедствий персидского погрома, – все это постепенно подрывало в сириянах уважение к греко-римскому владычеству и обостряло вражду семитов против эллинов²⁴.

С апогеем развития этой скрытной вражды между подчиненными семитами Сирии и властителями – греками как раз совпало объединение арабских племен под знаменем Магомета. Воодушевленные религиозным фанатизмом арабы бросились в отчаянную борьбу с Византией, которая дотоле пренебрежительно относилась к своим арабским соседям. Туземные жители Сирии, на которых прежде всего обрушилась ярость фанатичных завоевателей, встретили последних с пассивным равнодушием, иногда переходившим прямо в открытую измену. Не находя никакой почти поддержки в туземном населении страны, греческие войска терпели поражение за поражением. В 635 году арабы осадили столицу Сирии – Дамаск. В то время как греческий гарнизон мужественно отражал врага с одной стороны, другая половина города сдавалась на капитуляцию и отворяла городские ворота осаждавшим с противоположной стороны. С того времени арабы начали постепенно и сравнительно легко покорять всю страну. В 637 г. халиф Омар торжественно вступил в Иерусалим, который был сдан ему патриархом Софронием, выговорившим неприкосновенность храмов и свободу исповедания христианской веры под владычеством арабов²⁵. Но этот договор не был в точности соблюдаем победителями, которые были связаны прямыми требованиями своей собственной веры, всецело проникнутой фанатизмом. Отправляя арабов на священную войну, Абу-Бекр, первый халиф, приказал своим последователям оставлять неприкосновенными только христианское духовенство и монастыри, все же прочее население или силою обращать в ислам, или же облагать его возможно большею данью. Следуя этому повелению, арабы обращали в мечети лучшие христианские храмы, запрещали покоренным христианам строить новые церкви и редко, в самых крайних случаях, разрешали возобновлять обветшавшие храмы²⁶. В 1008 г., по повелению египетского султана, самый храм Воскресения Господня в Иерусалиме был разрушен варварским образом. Будучи возобновлен вскоре после того, он снова был разграблен при Саладине. Во всех других городах Палестины и Сирии открывались мусульманские мечети вместо христианских храмов и на счет самих же христиан. Полемика против ислама, сделавшегося теперь господствующею религиею в Сирии, была безусловво запрещена и каралась смертною казнию, которая отменялась только под условием перехода виновного в мусульманство.

При таком религиозном стеснении, и общественное положение христиан Сирии и Палестины, оказавшихся под властью арабов, было крайне тягостное. Христиане рассматривались победителями как их пленники, и потому навсегда были лишены права сделаться гражданами мусульманского государства. Им было дано такое общественное и церковное устройство, которое соответствовало видам и взглядам арабско-мусульманского правительства. Обезоруженные и потому беззащитные, они подверглись тягчайшим налогам и нередко обращались прямо в рабство. Наконец, всякие насилия и даже мучения христиан были в большом ходу среди фанатичных арабов. Христианский мартиролог этой эпохи столь же велик, как и во время гонений языческого римского правительства²⁷.

Такое положение вещей, установившееся в Сирии и Палестине со времени завоевания их арабами, не могло, разумеется, не отразиться вредно и на состоянии христианства здесь. Население Сирии и Палестины и до того времени, как было сказано раньше, не было связано крепкими узами с Византийской империей и много страдало от разности по происхождению и по религиозным верованиям. Население это состояло из туземных семитов-евреев, греков и поселившихся здесь до и особенно после утверждения мусульманского владычества арабов. Евреи сохранились в Сирии и Палестине, даже в самом Иерусалиме, несмотря на запрещение римских императоров селиться им в Элии Капитолине. Греко-римский элемент сделался сильным и многочисленным в Сирии и Палестине путем колонизации во времена римско-византийского владычества здесь. Имена иерусалимских мучеников времен императора Диоклитиана дают основание думать, что здешнее население было тогда греко-римское. Иерархия и духовенство иерусалимское также, по-видимому, было греческим по языку, если только не по происхождению.

Господство фанатичных арабов сильно изменило и религиозное и общественное положение смешанного населения Сирии и Палестины. Население, особенно сельское, целыми массами переходило в ислам, или бежало в пределы империи. Место бежавших занимали арабские пришельцы. Древние города приходили в упадок. Греческие имена их уступали место прежним семитическим. Не только число христиан, но и вообще народонаселение края уменьшилось, причем понизился и общий уровень благосостояния его. Многие знаменитые города совсем исчезли с лица земли и не заменились новыми арабскими поселениями. Монастыри и киновии пустели, кроме лавры Саввы Освященного. Оставшееся верным православно-христианской религии население постепенно принимало арабский язык, который незаметно, но настойчиво вытеснял греческую речь и сирийские диалекты. В начале арабского владычества православное богослужение совершалось здесь на греческом языке, а инославные сирийцы и копты употребляли при богослужении сирийский и коптский языки, постепенно исчезнувшие из употребления в обыденной жизни. Но с течением времени постепенная арабизация сирийских и палестинских христиан начала делать непонятным для народа греческий богослужебный язык. Потребовались священники из туземцев, – такие, которые бы владели народною арабскою речью. Греческое низшее духовенство стало постепенно заменяться арабским. Греческий иерусалимский патриарх скоро сделался почти единственным представителем прежнего греческого духовенства в Палестине²⁸. С течением времени все более и более устанавливалось различие между патриархом – греком и подчиненным ему духовенством – арабским. К тому же греческий патриархат постоянно внушал опасение подозрительному арабскому правительству и потому был нежелателен ему. Арабские халифы и затем египетские султаны постоянно старались замещать иерусалимский и антиохийский патриаршие престолы лицами туземного происхождения. Мусульманское правительство оказывало сильное влияние на выборы кандидатов патриаршества. Благодаря этому влиянию, при выборах иерусалимских патриархов развились подкупы и вымогательства, причем патриарший престол с течением времени стал, действительно, замещаться иерархами арабского происхождения. При всем том иерусалимский патриарх в церковных делах неизменно оставался главою своих единоверцев и среди восточных патриархов сохранял самостоятельное положение, существенно изменившееся в период турецкого владычества в Палестине²⁹.

Около четырех веков стонала уже христианская Палестина под игом арабского владычества, когда во второй половине XI в. на Востоке появилось новое племя завоевателей в лице сельджукских турок. Эти последние в то время исповедывали уже ислам и, под свежим впечатлением недавнего своего обращения, отличались еще большим фанатизмом, чем сами арабы. Сельджукские турки скоро завоевали всю Малую Азию, где образовали особое государство с столицею в Никее, а в 1076 г. овладели и Палестиною. При этих новых повелителях положение христианского населения Палестины сделалось еще более тяжким, чем прежде при арабах. Зверская жестокость в отношении к палестинским христианам и варварское обращение с величайшими святынями христианского мира вызвали всеобщее негодование Западной Европы против турецкого владычества в Палестине, которое (негодование) выразилось, между прочим, в т. н. крестовых походах. Одним из следствий крестовых походов было основание в Палестине иерусалимского королевства, которое, впрочем, и не облегчило нисколько участи православных палестинских христиан, заменив только одно иго (мусульманское) другим (латинско-католическим), и – что самое важное – недолго существовало, уступив место снова магометанскому владычеству³⁰.

Во весь кратко очерченный нами период, наполненный ураганами крестовых походов и неистовствами магометанских завоеваний, православная церковь Сирии и Палестины находилась в плачевном состоянии. Она страдала и от магометан и от латинян, и изнемогала в неравной борьбе, отделенная во все это время от своих единоверных сестер. За этот тяжкий тысячелетний период сирийская православная церковь лишилась значительнейшей части своей паствы и осталась с весьма небольшим (сравнительно) числом истинно верных чад. Иерусалимский и антиохийский патриархаты, отделенные политическими бурями Востока от вселенского престола, не находили в нем никакой опоры и были предоставлены робкому, загнанному, необразованному и убогому арабскому духовенству. Под гнетом магометанского ига малодушные христиане и теперь продолжали переходить массами в ислам. Некоторые еретики, как, напр., иаковиты открыто держались магометан и пользовались за то их покровительством, в то время как мельхиты (православные) держали сторону византийских императоров. Долго сохраняли свою религиозную независимость только марониты, населявшие ливанский округ и державшиеся монофелитских заблуждений. Но в века крестовых походов и общество маронитов изменило православию.

Принимая во внимание сейчас сказанное нами, мы можем до известной степени согласиться с теми историками, которые говорят, что завоевание Сирии и Палестины Оттоманами в XVI в. спасло в них православие от конечного разрушения, шедшего с двух сторон – магометанско-арабской и римско-католической. Дело в том, что покорение Сирии и Палестины турецким султаном в 1517 году существенно изменило судьбы православной церкви в этих областях. Присоединение Сирии и Палестины к Оттоманской империи возобновило политические узы, каким издревле связана была здешняя православная церковь с константинопольским вселенским патриаршим престолом. По завоевании Константинополя, турецкие султаны, как известно, предоставили вселенскому патриарху обширные права в отношении ко всему христианскому населению их империи. Константинопольский патриарх официально был признан представителем и главою всех христиан Оттоманской империи пред ее правительством. Вместо прежнего преимущества чести, каким константинопольский патриарх пользовался во время существования византийской империи, теперь вселенский патриарх получил преимущество власти пред другими восточными патриархами, по крайней мере, в отношении представительства пред оттоманским правительством.

Вселенский патриарх избирался оттоманским правительством из трех кандидатов, которые представлялись ему синодом, состоявшим из духовных и светских лиц греческого происхождения. Этот синод и сделался опорою и центром греческой национальности в турецкой державе, каковое значение он сохраняет и до самого последнего времени, что можно видеть, между прочим, из дела о недавно совершившемся выходе в отставку вселенского патриарха Анфима VII (Цацоса). Северный квартал Стамбула – фанар, в котором помещалась патриархия вселенская, дал имя фанариотам – ловкому и влиятельному кружку греков, собравшихся около патриарха для защиты эллинских интересов. Фанариоты весьма ловко пользовались всеми средствами для эксплуатации и эллинизации всех христианских подданных блистательной порты. Интересы православия стали теперь в самую тесную, органическую зависимость от национальных греческих стремлений и отступили на второй план³¹. Поддерживать везде и во всем греческую национальность – сделалось главнейшею целию фанариотов, которые совершенно завладели вселенским патриархом и по своему усмотрению, под покровительством задобренного и подкупленного правительства, неофициально управляли всеми христианскими церквами турецкой империи.

Когда турки овладели Сирией и Палестиной, то иерусалимский и антиохийский патриархаты также вошли в круг влияния вселенского патриарха, или, правильнее, заправляющих им фанариотов. Провинциальные патриархи были слабы и бедны, между тем как фанариоты находились в весьма близких и тесных отношениях к императорскому правительству. При таких условиях, иерусалимский и антиохийский патриархи не могли избежать подчинения своему константинопольскому собрату и сохранить свою независимость в церковных делах, какую они имели прежде. Фанариоты незаметно, ловко и быстро успели захватить в свои руки эти патриаршие престолы. Иерусалимский патриарх Герман был первым патриархом Святого града не из местных уроженцев. Умирая в 1579 году, п. Герман назначил своим преемником грека и завещал не избирать лиц негреческого происхождения не только в патриархи, но даже и в члены синода и вообще на все видные места и должности иерусалимской патриархии. Обычай этот весьма скоро и прочно привился в иерусалимской церкви. Местному синоду оставалось только исполнять посмертную волю своих патриархов. Первые четыре патриарха после Германа находились в близком родстве между собою. Благодаря ловкой политике вселенского патриарха, или вернее, фанариотов, иерусалимский патриарший престол скоро сделался наследственным по завещанию, в совершенную противность церковным правилам³². Сами иерусалимские патриархи переселились в Константинополь и только изредка показывались в Святом граде. Некоторые из них совсем даже не бывали в Иерусалиме в течение всего своего патриаршествования. Фанариоты бесконтрольно распоряжались делами иерусалимской патриархии и выборами патриархов. Устранившись от трудов непосредственного пастырского служения и чуждые своей пастве, фанариотские избранники иерусалимские патриархия заботились об одном только: об умножении доходов патриархии.

Такой порядок, разумеется, не мог не отозваться весьма неблагоприятно на состоянии православия в Иерусалиме и Палестине. Святогробское богатое братство, составившееся из пришлых греков, не обращало никакого внимания на свою паству, чуждую ему и по происхождению и по языку, благодаря чему паства эта беспрепятственно делалась добычею ислама или инославной пропаганды.

Установившийся в XVI веке порядок сохранялся затем, с небольшими изменениями, вплоть до того времени, какое мы имеем в виду, т. е. до прибытия в Палестину преосв. Кирилла с членами его миссии. Было бы, конечно, несправедливостью отрицать всякое значение греческой иерархии, прочно утвердившейся в иерусалимской патриархии. Благодаря своему влиянию, образованию, опытности, ловкости и отчасти даже богатству, она оказала весьма важные услуги православно-христианскому миру. Важнейшею заслугою иерусалимского святогробского братства было то, что оно отстояло святые места от враждебных покушений на них со стороны инославных христиан. Но не подлежит никакому сомнению также и то, что иерусалимская греческая иерархия сделала бы несравненно больше для православия в Палестине, если бы только она искренно желала того. К сожалению, вселенская константинопольская патриархия, незримо заправлявшая иерусалимскою патриархиею, постоянно была поглощена своим заботами о национальных греческих интересах. За этими заботами ей решительно некогда было думать о сирийских и палестинских христианах. К тому же совершившееся в первой половине истекающего столетия освобождение Греции перенесло руководство эллинизмом из Фанара в афинский университет. Афинским политикам, равно как их братьям – иерусалимским грекам теперь не было никакой нужды в Фанаре и вселенской патриархии, так как политическое значение Турции было в конец подорвано и голос христианских держав получил решающее значение в Оттоманском правительстве.

Но в то время, как заброшенная палестинская паства все более и более понижалась в религиозном и умственном отношениях, святогробское братство, заправляющее делами иерусалимской церкви, продолжало расти и богатеть. Не духовная забота о пастве, а стремление поддержать внешний блеск иерусалимской церкви побуждали патриархов увеличивать число высших духовных сановников. Конечно, не обнищавшее туземное население, а сторонние, преимущественно русские жертвователи на св. гроб Господень доставляли средства для содержания этих архиереев. Святогробское братство не имело канонически утвержденного устава не составляло монашеской общины и не входило даже в состав иерусалимского синода. Оно было сплочено только единством греческого происхождения своих членов, имевших право на пользование доходами от святых мест. Эта неканонически образовавшаяся духовная община, – община исключительно национальная представляет едва ли не единственный пример sui generis в христианской истории.

Так иерусалимская православно-христианская церковь, вследствие особых исторических условий, распалась на две половины: высший клир из греков и паству из туземных христиан. Клир заботился только о своих богатствах и совершенно забыл о своей пастве. Это обстоятельство больше всего содействовало успеху инославной пропаганды в Сирии и Палестине.