Святой Мефодий – епископ и мученик, отец церкви III-го века

В настоящем издании предлагаются, в переводе с греческого языка, все творения Святого Священномученика Мефодия, которые до сего времени найдены. За границею они имели уже несколько изданий; у нас же в России, в полном своем составе, они являются впервые, и притом в переводе возможно близком к подлиннику. Издатель почтет себя совершенно счастливым, если, хотя в малой мере, достигнется цель, которую он имел в виду, приступая к этому делу. Цель эта заключалась в том, чтобы ознакомить православных читателей с высоконравственным учением Святителя Мефодия, учением, которым он, насколько тщился руководить паству свою к достижению царствия небесного путем исполнения заповедей и обетом чистоты или девства, на столько же и охранял ее, как отец чад своих, от ложных учений и наветов, которыми, в первые века христианства, столь тревожима была Христова Церковь.

Читая творения Святого мужа, мыслею невольно переносишься в те, отдаленные от нас и по несходству, и по расстоянию времена, когда последователи Христа, озаренные светом Его учения, предавались Ему всецело, следовали Ему бестрепетно, и веру и любовь к нисшедшему с небес Учителю не только доказывали воздержанием и чистотою жизни, но запечатлевали их, когда это требовалось, и своею собственною кровью среди жесточайших пыток и истязаний.

Главнейшим же побуждением к изданию в свет творений Святого Пастыря Тирской и Патарской церквей составляло ревностное желание воздать славу великому угоднику Божию, святителю Мефодию, от деятельности которого, по милости Божией, сохранилось до настоящего времени достаточно творений, чтобы нам возможно было по ним составить себе точное понятие о возвышенной душе и светлом уме доброго пастыря стада Христова , и чтобы мы могли с верою и надеждою обращаться к Нему, как ходатаю и заступнику нашему пред престолом Вышняго и мудрому руководителю, могущему, молитвами своими, внести более согласия, мира и любви в жизнь современного общества и направить участь всех и каждого к лучшему.

М. М-в.

16 мая 1877.

г. Царское Село

Св. Мефодий принадлежит к знаменитым учителям и Отцам первых трех веков Христианской Церкви, и притом таким, которых высота учения и святость жизни приобрели им великое и всеобщее уважение не только от православных христиан, но и отступников от православной Церкви – еретиков. Церковный писатель VII века († около 624 г.) Леонтий Византийский, подвизавшийся в одном из Иерусалимских монастырей, исчисляя знаменитых учителей и Отцев Церкви, живших от Рождества Христова до царствования Императора Константина великого, ставитъ между ними и Мефодия Патарского в таком порядке: «Игнатий Богоносец, Ириней, Иустин Философ и мученик, Климент и Ипполит Епископы Римские, Дионисий Ареопагит, Мефодий Епископ Патарский (Παταῥων), Григорий Чудотворец, Петр Александрийский Епископ и мученик», и затем прибавляет: «всех их принимают и бывшия после них ереси»¹. Другие древние писатели, свидетельствуя о многостороннем просвещении и мудрости св. Мефодия (Патарскаго), благотворной деятельности его в утверждении и защищении православной веры и славных подвигах мученичества, вообще отзываются о нем с высокими похвалами; а некоторые из них, как то: Андрей Епископ Кесарийский (VI века), Иоанн Епископ Фессалоникийский (VII века) и Патриарх Фотий († 886) называют его великим²; и вся святая Церковь, празднуя память священномученика Мефодия 20 июня, воспевает в честь его: «учений пучину, и скрижаль наказаний, и зрения высокого сокровище тя знаем, и чувств престол, поюще благочестно Христа Царя во вся веки» (Канон. Пес. 8. троп. 4).

В свидетельствах древности Св. Мефодий называется Епископом не только Патарским, но и Олимпийским и Тирским. Так, кроме Леонтия Византийского, св. Иоанн Дамаскин († около 780 г.), выписывая одно место из сочинения Св. Мефодия о воскресении мертвых, называет его Епископом Патарским³, Между тем другие, именно церковный историк Сократ († 440 г.) и Св. Максим Исповедник († 662), упоминая об этом самом сочинении того же св. Мефодия, называют его Епископом Олимпийским⁴. А блаж. Иероним, живший около того же времени († 419 г.), в книге о знаменитых мужах называет Св. Мефодия кроме того Епископом Тирским⁵, чего не говорят другие писатели. Но сам же блаж. Иероним делает для нас возможным согласить все приведенные свидетельства о месте епископства святителя, выражаясь так: «Мефодий, епископ Олимпа Ликийскаго и потом Тира». Нет основания сомневаться в справедливости этого свидетельства, как некоторые⁶ сомневаются, находя основания к сомнению в древних церковных правилах, которыми запрещалось епископам переходит из одной епархии в другую, а также в свидетельстве церковного историка Евсевия Кесарийского († 338), который в числе мучеников, пострадавших во время гонения Диоклитианова, упоминает о Тираннионе, епископе Тирском, не упоминая о Св. Мефодие (Н. Е. VIII, 13). Между тем древние церковные правила запрещали епископам переходить в другие епархии не безусловно; напротив они дозволяли епископу такой переход в известных случаях, когда «будет некоторая вина благословная, сие творити его понуждающая, яко могущаго большую пользу обитающим тамо принести словом благочестия» (14 Прав. Апостол.); что же касается до епископа Тирского Тиранниона, то по всей вероятности это был преемник Св. Мефодия, пострадавший во время одного и того же продолжительного и жестокого гонения Диоклитианова; ибо тогда, по словам Евсевия, в иной раз было убиваемо в один день от десяти до ста мучеников (VIII, 9). Следовательно, Святитель Мефодий, поставленный впоследствии времени на кафедру епископа Тирского, как духовный светильник, имевший возможность «принести обитающим тамо наибольшую пользу» и остававшийся здесь до своего мученичества, прежде того был епископом Олимпийским, а вместе с тем, по всей вероятности, и Патарским; совместность двух последних названий объясняется или тем, что два названия этих мест означают один и тот же город, как полагает ученый Свида (X века), прибавляя к словам Иеронима: «Олимпа Ликийского, т. е. (ἦτοι) Патар»; и другие⁷ или тем, что св. Мефодий в одно и то же время заведывал церквами обоих этих городов, как нередко бывало во время гонений, по мнению некоторых писателей⁸, особенно, если принять во внимание незначительность города Олимпа сравнительно с Патарами и весьма близкое расстояние между ними⁹. Патары, древнейший город Ликии в Малой Азии, упоминаемый еще Геродотом в его истории (1, 182) и впоследствии времени называвшийся иначе Арсиноею Ликийскою по распоряжению Птоломея Филадельфа, находился на южном берегу при Средиземном море близ устья реки Ксанфа, был цветущим и торговым городом и несколько времени столицею этой области до Римского в ней владычества, и известен в церковной истории тем, что был отчизною св. Николая Мирликийского Чудотворца и местом, где он начал свое служение в сане пресвитера и Епископа. Под именем же Олимпа (если только можно считать его отдельным от Патар) некоторые писатели разумеют не что иное, как незначительное селение, образовавшееся из крепостного замка и стоявшее на отлогостях Ликийской вулканической горы Олимпа¹⁰. Это селение, кажется, находилось весьма близко от Патар, так что св. Мефодий, по собственным словам его, мог пешком доходит от одного места до другого для посещения братии: «за несколько дней пред сим, – говорит он, – ходил я (из Олимпа) в Патары, желая видеть Феофила»¹¹; откуда еще более становится вероятным, что обе это местности в одно и тоже время находились под иерархической властью Св. Мефодия прежде перемещения его на кафедру г. Тира. Этот последний город, которой в древности был важнейшим и славнейшим из городов Финикии по своему положению, богатой промышленности и обширной торговле, в первые времена христианства находился еще в цветущем состоянии; и христианская епископская кафедра в этом городе, просвещенном христианской верой Св. Апостолом Павлом и бывшем в непосредственных сношениях с Патарами (Деян. 21:1–3), имела тогда важное значение. Здесь-то Промысл Божий судил святительствовать Св. Мефодию в то время, когда последнее и жесточайшее гонение на христиан, начатое Императором Диоклитианом (с 303 г.) и продолженное преемниками его власти на востоке Галерием и Максимином (до 312 г.), причиняло и пастырям и пасомым ужаснейшие бедствия. Неоднократными эдиктами этих жестоких гонителей повелевалось подвергать последователей Христовых единственно за исповедание святой веры всевозможным мучениям; так, эдиктом 303 года, изданным Диоклитианом по наущению Галерия, было предписано следующее: все богослужебные собрания христиан запрещаются; христианские храмы должны быть разрушены; списки Св. Писания должны быть отбираемы и сожигаемы; все содержащее Христианство лишаются своего достоинства и гражданских прав; у христианских рабов отнимается навсегда надежда на освобождение; при суде над хрнстианами дозволяется употреблять пытки без принятия от них жалоб. Вторым эдиктом повелевалось – всех предстоятелей церквей и других духовных лиц, как политических преступников, заключать в темницы; а вскоре последовавшим третьим эдиктом предписывалось – всех заключенных, принесших жертвы идолам, освобождать, остающихся же непреклонными мучить жестокими пытками. Четвертым, эдиктом 304 года все христиане поголовно были осуждены на пытки и мучения с целью принудить их к отречению от Христа и обращение в идолопоклонство. Жестокость гонителей не знала никаких границ и выдумывала бесчисленное множество различных форм мучений: и эти мучения производились не несколько дней и не в течении одного года, но в продолжении целого десятилетия до 312 года; потому что, хотя в 311 году Галерий, пораженный тяжкой и неизлечимой болезнью и убедившийся, что никакая человеческая сила не может уничтожить учения Христова, незадолго до своей смерти издал указ о прекращении гонения, но Кесарь Максимин, управлявший после него Сирией и Египтом и присвоивший себе Императорское достоинство, продолжал с неменьшей жестокостью преследовать христиан: запрещал им строить церкви, изгонял из городов, некоторых увечил, вырывал у них ноздри или глаза, отрубал уши или руки, и наконец предавал смерти. Церковный историк Евсевий, современник этого гонения, в своей истории рассказывая подробно о всех ужасах, сопровождавших преследование христиан в разных областях и городах римской Империи, как то: Фригии и Египте, в Фиваиде и Александрии, говорит в частности о Тире Финикийском, что здесь между прочим, после ужасных бичеваний христиан, выпускали на них пантер, медведей, диких кабанов и быков, разъяренных каленым железом, и что в это время церковь Тирская прославилась твердостью своих мучеников¹². Гонители, ослепленные зверской яростью, полагали, что они достигнут совершенного истребления христианского имени и восстановят почитание языческих богов; но со стороны Христианства всюду выступали новые и новые поборники его и скорее жертвовали своею жизнью, нежели отказывались от содержимого ими вероучения. Между этими святыми поборниками веры Христовой в тогдашнее время занимает славное место и Св. Мефодий, управлявший церковью в пределах Тира Финикийского; ревность его, как истинного пастыря, без сомнения много содействовала достославной твердости Тирской церкви, доколе и сам он, по любви к Господу и для назидания пасомых, не запечатлел веру свою мученическим подвигом. Впрочем, деятельность этого святителя в сане Епископа среди столь тяжких обстоятельств Церкви не изложена в каком-либо письменном памятнике и, конечно, не без воли Божией, осталась неизвестной для верующих чад Церкви и чтителей памяти Св. Мефодия, равно как до нас не дошло почти никаких известий и о всех обстоятельствах его жизни, предшествовавших епископству, напр. месте и годе его рождения, месте воспитания, времени вступления в служение Церкви и пр., кроме общего замечания в Менологие греческого Императора Василия (X век.), повторенного в синаксаре греческой Минеи (20 июня), что «этот блаженный муж, с детства посвятив себя Богу, сделался божественным сосудом и вместилищем божественнаго Духа; посему, получив изволением Божиим от божественной благодати священство, прекрасно и богоугодно пас вверенное ему стадо, просвещая общество церковное кроткими речами». Что такая прекрасная и богоугодная жизнь святителя продолжалась до глубокой старости, в которой и последовала мученическая его кончина, об этом можно заключать из слов св. Епифания († около 403 г.), который называет его: «наш прекраснейший старец и блаженный муж Мефодий»¹³. Мученическая же кончина его удостоверена несомненными свидетельствами. Не исчисляя выражений многих древних писателей, которые, упоминая о Св. Мефодие, прилагают к нему название мученика, достаточно указать на блаж. Иеронима, который прежде всех написал о нем следующее; «он увенчан мученичеством в конце последнего (Диоклитианова) гонения, или, как другие утверждают, при Декие и Валериане¹⁴. Но что последнее мнение некоторых не может быть принято, т. е. будто св. Мефодий пострадал во времена Императоров Декия и Валериана, воздвигнувших гонение на Христиан в половине III века (249–260), это доказывают, как его сочинения против Оригена, писанные уже долго спустя после смерти этого учителя († 253 г.), так особенно сочинение его против языческого Философа Порфирия, который написал и обнародовал свои сочинения против Христианства не прежде 270 года. Посему остается признать верным сказание Иеронима о мученичестве Св. Мефодия во время десятого (Диоклитианова) гонения на христиан, и именно отнести мученическую смерть его к самому концу этого гонения, по смыслу подлинных, выражений Иеронима: «в конце последнего гонения (ad extremum novissimae persecutionis)»¹⁵, хотя по недостатку свидетельств невозможно с точностью определить год этой смерти, которую посему новейшие ученые и полагают не раньше 310 и не позже 312 года по Р. Христове¹⁶. Таким образом кровь святителя Мефодия была как бы последней благодатной росой, окропившей древний мир пред восходом над всей вселенной величественного солнца – Христианской веры, восторжествовавшей и потом сделавшейся господствующей при Императоре Константине великом (в 312 г.). Местом мученической кончины его не был город Тир, в котором он епископствовал, что можно принять за достоверное как по умолчанию об этом в свидетельствах о тогдашних мучениках¹⁷, так и потому, что блаж. Иероним полагает местом этой кончины Халкиду Греческую (in Chlcide Graeciae)¹⁸. Но так как здесь нет оснований разуметь собственно греческий город Халкиду, находящийся в Эгейском море на острове Евбее, слишком отдаленный от места гонения Максиминова и места жительства святителя Тирскаго, то, всего вероятнее, здесь нужно разуметь Халкиду Сирийскую, по имени которой назывался Халкидикою целый тамошний округ, простиравшийся от р. Оронта до Сирийской пустыни. Эта вероятность подтверждается свидетельством современника Иеронима и переводчика его сочинений на греческий язык – Софрония, который отличает упомянутый город от греческой Халкиды, называя его (вместо Греческой) восточной Халкидой¹⁹; а позднейшие ученые, напр. Фабриций, уже прямо называют его Халкидой Сирийской²⁰; и особенно подтверждается тем соображением, что Епископу Тира Финикийского во времена восточного Кесаря Максимина всего естественнее было пострадать в стран соседней с Финикией, которая считалась одной из областей Сирии в соседстве с Келесирией и с городом Халкидой. Что же касается до рода мученической смерти Святителя, то в упомянутом Менологие Императора Василия и греческом синаксаре об этом говорится так: «враг (диавол), не перенося дерзновения и ревности этого великого мужа, вооружил служителей своих к его умерщвлению; он же, еще прежде мученичества облекшийся в животворное умерщвление (плоти), приняв отсечение головы мечем, переселился в лучшую жизнь; так прежде священнодействовавший Агнца Божия потом сам был заклан и принесен в живую жертву Христу; посему он и украшен сугубыми венцами, и как доблестный защитник истины, запечатлев жизнь мученическою кровию, упокоился на веки».

Писатели всех веков, упоминавшие о Св. Мефодие, свидетельствуя о святости жизни и мученических подвигах его, особенно превозносят похвалами его глубокую ученость, блестящее красноречие и исскуство писать о высоких истинах Христианства. Так блаж. Иероним в одном месте называет его «красноречивейшим (disertissimus) мужем», а в другом, вышеприведенном месте²¹, исчисляя его творения, говорит: «он с блистательным и ясным красноречием написал несколько книг против Порфирия и Пире десяти дев, превосходное сочинение о воскресении против Оригена, против него же о Пифониссе и о свободе воли, также толкования на книгу Бытия и Песнь Песней, и множество других сочинений, которыя читаются повсюду», Св. Епифаний в своем сочинении о ересях представляет его «мужем ученым и крепко подвизавшимся за истину», писавшим и прозою и стихами²². Св. Анастасий Синаит († 899 г.) называет Св. Мефодия «богатым мудростью»²³. В греческом синаксаре говорится: «этот по истине божественный священник Божий и мученик оставил нам творения, исполненныя всякаго ведения и пользы». И Св. Церковь воспевает в честь его: «твоих словес молния, и разума труба, и учений благонарочитое вещание во всю землю изыде, преподобне, вся зовуще верныя к причастию, преблаженне, небесных наслаждений» (Канон. пес. 3. тр. 3). После столь высоких и согласных отзывов не важно, хотя и довольно странно то, что Евсевий Кесарийский, собиравший сведения о знаменитых мужах Церкви и их творениях и современный Св. Мефодию, в своей церковной истории совершенно не упоминает ни о творениях, ни о самом лице его; может быть, эти творения еще не были достаточно распространены в Христианской Церкви при жизни Евсевия, а что касается лица святителя, то, может быть, историк не отличал подвигов доблестного Пастыря от подвигов руководимых им пасомых – так тесно соединен был словом и делом добрый пастырь с своею паствою ; но от чего бы ни происходило такое молчание Евсевия²⁴, оно нисколько не уменьшает величия дарований Св. Мефодия и достоинства его творений. «Особенная слава приписывается Св. Мефодию за то, – говорит один ученый издатель его творений, – что ни в ком из его современников не соединялись обильнее те дарования, который могут сделать человека превосходнейшим во всех отношениях учителем священной науки; ибо великому богатству его природной и приобретенной мудрости соответствует и плодовитость речи и высокое изящество сочинения, благодаря которым прекрасные мысли его переходят к позднейшему потомству; одним словом: как никто не мыслил глубже его, так не легко найти, кто бы и писал обильнее, красноречивее и стройнее его»²⁵. Эти сочинения даже в том неполном виде, в каком многие из них дошли до нас, совершенно оправдывают превосходные похвалы бессмертному их автору. Они действительно отличаются христианской мудростью, твердым убеждением, диалектической тонкости в рассуждениях и блистательным красноречием. Заключая в себе учение третьего века христианского о тех предметах, которых касался Св. Отец, они открывают не только его глубокое знание священного Писания, но и обширное знакомство с лучшими писателями языческого мира; приводимые им места и выражения из древних греческих поэтов, ораторов и философов, особенно Гомера и Платона, доказывают, как обширную его начитанность в светской литературе, так и мудрое уменье, по словам Апостола, все испытывая держаться лучшаго (1Сол. V, 21), и представляют его тем книжником, наученным царству небесному, который, по словам Господа, подобно хозяину выносит из сокровищницы своей новое и старое (Матф. XIII, 52). По содержанию своему творения Св. Мефодия показывают в нем и превосходного проповедника христианской нравственности, особенно высокой идеи христианского девства, и твердого защитника догматов православной Веры против еретиков и язычников, особенно против Валентиниан, Оригенистов и философа Порфирия, и глубокого толкователя Св. Писания. Главнейшие из них прежде всех исчислил блаж. Иероним, а на другие делают указания другие писатели. Они суть следующие:

Пир (Συμπόδιον) десяти дев, или о девстве. Это весьма значительное по объему рассуждение сохранилось до нашего времени во всей целости, и подлинность его не подлежит сомнению; об нем, кроме бл. Иеронима, упоминают: Св. Григорий Нисский († около 374 г.) в сочинении об образе и подобии Божием (Oper. Edit. Paris, Т. II, р. 26), Св. Андрей Кесарийский и Арефа Архиепископ Кесарийский (X века) в своих толкованиях на Апокалипсис (Андр. Кес. in Apocal XI, 33, Ареф. in Apocal с. XXXIII. Bibi. Patr. Т. IX, р. 769), согласно называя Св. Мефодия писателем этого творения; извлечения из «Пира дев, также с указанием имени Св. Мефодия, находятся у Св. Иоанна Дамаскина († около 780 г.) в его сочинениях (Sacr. Parall. Т. 11, р. 643.) и особенно у Патриарха Фотия († 886 г.) в его библиотеке (Bibi. cod. 234 и дал.). Оно написано в виде разговора между десятью девами, из которых каждая, одна за другою, говорит более или менее продолжительную речь в похвалу девственной жизни. Кроме них вводятся разговаривающими еще три лица: Арета, в доме которой будто бы происходил описанный пир, Григора, слышавшая о происходившем на этом пире от одной из десяти дев, и Еввул, которому Григора и пересказывает все их речи. В заключение одна из десяти дев Фекла поет прекрасную песнь в честь божественного Жениха Христа, на что прочие отвечают неоднократным повторением одного стройного припева. Здесь сообщаются превосходные мысли о высоком достоинстве девства, подкрепленные свидетельствами Слова Божия и соображениями просвещенного разума, и предлагаются побуждения и средства к его сохранению; изящное изложение, в котором воображение и красноречие обильно пользуются всеми красотами Греческой словесности, служит достойным выражением прекрасных мыслей писателя; общее же впечатление, производимое этим творением на читателя, сопровождается тем возвышенным и душеспасительным назиданием, которое Св. Церковь в песнопениях своих памяти святого автора его выражает следующими словами: «девство честное и чистоты доброту искусом, славне, навык, премудростию твоею и словес благодатию, всех (всю) сих доброту показуеши, богомудре, и вечнующую светлость... Крепчайшею пищею духовных напоений (δνμποδίων) насыщшеся, премудре, твоих, истинною пищею оною наслаждаются (люди), пребывающею, приснотекущею немимоходно и растущею (возрастающею у) причастником» (Канон. песн. 3. троп. 2 и 4).

Слово о Симеоне и Анне, в день Сретения Господня, также дошедшее до нас в целости. Подлинное происхождение этого слова от Св. Мефодия, подвергавшееся сомнению²⁶, доказывается тем, что в самом его начале писатель указывает на свое сочинение под заглавием «Пир», где он рассуждал о девстве (§1); притом является противником тех неправомыслящих, которые допускали возможность будущего спасения демонов (§13), т. е. Оригенистов, против которых Св. Мефодий, как известно, писал обширные сочинения; затем делает намек на жестокие страдания христиан, соответствующий временам Диоклитианова гонения, взывая к своей пастве: «не бойся малое стадо треволнений врага; ибо Отец благоволил дать тебе царство и (силу) попрать выю врагов твоих» (§13); наконец некоторые особенные обороты речи показывают сходство этого слова с несомненно подлинными произведениями Св. Мефодия, в особенности с упомянутым его творением «Пир дев». По содержанию своему оно есть не что иное, как торжественный гимн хвалы и благодарности Богу Отцу, Спасителю нашему Иисусу Христу и Пресвятой Его Матери; а главная цель проповедника – возбудить подобные чувствования и во всех своих слушателях при воспоминании о радостном событии Сретения божественного младенца в храме Иерусалимском.

Слово в неделю Ваий – третье произведение Св. Мефодия, дошедшее до нас в целости. Подлинность этого слова подвергалась сомнению, но без достаточных оснований²⁷. Достоинство его так очевидно, что первоначально оно было признано и издано (ученым Савилием) под именем Св. Иоанна Златоустаго на основании одной древной рукописи; но потом другой ученый (Комбефиз) на основании более верной рукописи Парижской Королевской библиотеки не усумнился приписать его Св. Мефодию и издал его в общем собрании творений сего последнего. И действительно слог этого произведения красноречивого проповедника представляется более свойственным Св. Мефодию, нежели Св. Златоусту. Содержанием же его служит прославление Христа Спасителя по случаю воспоминания торжественного Входа Его в Иерусалим и возбуждение в христианах чувствований радости, благодарения и словословия Господу.

О свободе воли – творение, направленное против Валентиниан, которые наследовали заблуждения от еретика II-го века Валентина и к концу III века продолжали распространять их на востоке. Они между прочим утверждали, что материя или вещество есть совечное Богу начало мира и что зло происходит от этой материи. Св. Мефодий и опровергает эти заблуждения в своем сочинении, которого подлинность, кроме бл. Иеронима, засвидетельствовали Св. Иоанн Дамаскин, Патриарх Фотий и другие церковные писатели, оставив нам из него несколько извлечений (Дамаск, y Combef. р. 373 и д. Фот. Bibliot. cod. 236. Леонт. Вуs. Rerum. Sacr. Lib. II. Tit 3.) Оно написано в виде разговора между Православным и двумя последователями Валентина, и по содержанию своему разделяется на две части, из которых в первой опровергаются упомянутые мнения Валентиниан, а во второй доказывается происхождение зла от свободной воли человека и решаются некоторые соприкосновенные вопросы²⁸.

О воскресении, – весьма важное и обширное творение, направленное против Оригена, знаменитого учителя и писателя III века, но допускавшего в своих сочинениях немало погрешительных мнений. Поняв опасность от этих мнений, угрожавшую чистоте Веры и неизменности церковного предания, Св. Мефодий кроме собственной святой ревности имел еще ближайшее побуждение к борьбе с Оригенистами, как епископ Тира, где Ориген провел последние годы своей жизни и имел многих последователей. Так как Оригенисты между прочим отвергали будущее воскресение человеческих тел, то Св. Отец в своем творении, опровергая их возражения, защищает православное учение о воскресении мертвых. Это творение назначено было для некоего Феофила и написано в виде разговора, где разговаривающими лицами, кроме самого Мефодия, вводятся Авксентий, Прокл и Аглаофон, из которых два последние представляются как бы последователями Оригена. Происхождение его от Св. Мефодия несомненно; на него указывает бл. Иероним, как на превосходное сочинение Св. Мефодия (см. выше); Св. Максим исповедник советует прочитать это сочинение для того, чтобы узнать, как баснословны и странны понятия Оригенистов, приписывая его прямо святому мученику и епископу Олимпа Ликийского Мефодию (в Толков. на Церк. Иерарх. Дионисия Ареопаг. с. 5); из него сделали сохранившиеся до нас извлечения Св. Епифаний (Haeres. LXIV), также Св. Иоанн Дамаскин (Оrat. III, de imagin.), Патриарх Фотий (Bibi. cod. 234) и другие (Леонтий I. с.). В своей целости оно служило великим пособием и для других пастырей в борьбе с Оригенистами в последующие времена²⁹, и благотворные плоды его засвидетельствовала Св. Церковь, прославляя память Св. Мефодия следующими словами: «распаляющуюся видев Оригенову прелесть, яко сый изряден пастырь, божественным огнем скоро попалил еси всю онаго мглу, блистающую лучу вжег премудрости своея» (Канон. Песн. 3. тр. 1. ср. синаксар 20 июня).

Творение Св. Мефодия о сотворенном также направлено против Оригенистов, которые между прочим утверждали, будто мир не имеет начала и совечен Богу, против чего Св. Отец и ведет свое рассуждение, чтобы доказать православное учение о Боге, как едином Творце и виновнике всего. Патриарх Фотий оставил несколько извлечений из этого сочинения и несомненно относит их к подлинным творениям Св. Мефодия (Bibi. cod. 235). Из свидетельств других древних писателей не видно, чтобы Св. Мефодий писал отдельное сочинение под таким заглавием; посему некоторые думают³⁰, что отрывки, сохраненные Фотием, извлечены им из другого творения Св. Мефодия, именно из его толкования на книгу Бытия, о котором упоминает бл. Иероним (см. выше). Но достоинство этого творения не уменьшается от того, было ли оно только частью толкования на книгу Бытия или отдельным сочинением Святителя.

Из творений Св. Мефодия, дошедших до нас только в кратких отрывках, замечательны: а) сочинение против Порфирия, который был современником Св. Мефодия, славился между язычниками своею ученостью и написал 15 книг против Христианства. Св. Мефодий первый возвысил свой голос в защиту истины против коварного суемудрия языческого философа, и этот голос в особенности благопотребен был для церкви Тира, где, как в месте родины Порфирия, могли быть многие, слепо доверявшие клеветам его на Христианство. Впрочем, это творение Св. Отца, которое по словам бл. Иеронима состояло из нескольких книг и заключало в себе до 10 тысяч стихов (Epist. 83 ad. Magnum), утрачено временем. Небольшие отрывки, сохранившиеся в извлечениях у Св. Иоанна Дамаскина (Parall. Op. Т. II. р. 778. 784 и 785), не дают нам ясного понятия ни об общем содержании сочинения, ни о частных опровержениях возражений языческого философа; б) Слово о мучениках, из которого сохранился один отрывок у блаж. Феодорита Епископа Кирского (V века, Dial. I. De immutab. Oper. Т. IV. р. 37. Ed. Sirmondi); но и из этого краткого отрывка можно заключить, что Св. Отец ревностно утверждал верующих среди гонений, представляя подвиг мученичества достойным удивления и желания, так как сам Сын Божий оставил нам пример мученического терпения. Такие увещания вполне соответствуют и времени жизни Св. Мефодия, когда Церковь Христова страдала от жестоких гонений со стороны язычников, и святой ревности пастырского служения Святителя.

Все исчисленные творения были неоднократно издаваемы в свете иностранными учеными. Первый сделал собрание творений Св. Мефодия Ф. Комбефиз (Combefisius) в Oper. S. Methoij, Amphilochii et Andreae Cret. Paris 1644, и с новыми дополнениями в Auctario noviss. T. I. Paris 1672. Затем Лев Алляций (Allatius) издал в исправнейшем виде «Пир десяти дев» при своем сочинении: Diatriba de Methodiorum scriptis, Romae, 1656, из которого заимствовал это творение для нового издания П. Поссини (Possini) в своем Thesaurus Asceticus, Paris, 1684. Потом полнейшее издание всех творений сделал Анд. Галланд (Galland) в Bibliotheca Veterum Patrum, Venet. 1755, и с дополнениями Venet. 1781. Т. III, обогатив текст примечаниями собственными и своих предшественников. С него сделано в настоящем столетии новое издание в Patrologiae Cursus completus, Т. XVIII. Edit. Migne, Paris, 1857 г. Самое же лучшее и последнее издание принадлежит А. Яну (Jahnius) под заглавием: J. Methodii opera, Halis Saxonum, 1865 г. – Кроме изданных известны еще несколько творений Св. Мефодия по одним заглавиям. Таковы: 1, Толкование на книгу Бытия, 2, толкование на Песнь Песней, и 3, о Пифониссе, т. е. волшебнице, вызывавшей душу Самуила для царя Саула (1 Цар. гл. ХХVIII), о которых упоминает бл. Иероним из числа множества известных ему сочинений Святителя, которые читались повсюду³¹; далее 4, толкование на Псалмы, 5, толкование на Евангелия, 6, толкование на Апокалипсис, известные по древним рукописям западных библиотек³²; и 7, разговор под заглавием Ксенос, касавшийся Оригеновых мнений, о котором упоминает церковный историк Сократ³³. Приписанные же ему некоторыми издателями Откровения о последних временах и Хроника, по общему убеждению ученых и по внутренним признакам, не могут принадлежать Мефодию III века³⁴. Утраченные творения Святителя вознаграждаются драгоценными сборниками его сочинений в древнем славянском переводе, хранящимися в русских библиотеках³⁵, именно в Московской Патриаршей (ныне Синодальной) под № 496, полууст. ХV – XVI век, при Московской духовной Академии под № 40 и 41, у графа Толстого – 2 № 56, в Волоколамском сборнике игумена Евфимия. В них заключаются, кроме вышеупомянутых 1, Сочинения о свободе воли и 2, Трех слов о воскресении, еще сочинения: 3, о житии и деянии разумне, которое, впрочем считается частью сочинения о свободе воли; 4, О разлучении яди (т. е. о различении родов пищи) и о юнице менимей (т. е. упоминаемой) в Левитице, ея же пепелом грешнии кропляхуся (Числ. гл. XIX); 5, о прокажении (Левит, гл. I) и 6, О пиявицы, сущии в Притчах (Притч. XXX, 15) и о небеса поведают славу Божию (Псал. XVIII, 2). Сходство мыслей и образа речи в этих сочинениях с известными греческими творениями Св. Мефодия доказывают подлинность принадлежности их этому Святителю. Желательно, чтобы все эти славянские переводы были пересмотрены и изданы, как редкие сокровища, частью дополняющии текст изданных греческих творений Св. Мефодия, частью неизвестные ни на каком другом языке.

Таковы немногочисленные, но достовернейшие сведения о жизни и творениях Св. Священномученика Мефодия, дошедшие до нас из восточных и западных областей Христианской Церкви, в которых имя его всегда было известно и одинаково прославляется при богослужении. Православная Церковь не престает воспевать в честь его такими словами:

Тропарь: Кровь твоя, мудре, тайно вопиет от земли, якоже Авелева к Богу, богомудре Святителю Мефодие, ясно проповедавый Божие вочеловечение, тем же и посрамил если Оригенову лесть, и преставился еси в небесный чертог: моли Христа Бога, да спасет души наша.

Кондак. Священнотаинник Святыя Троицы, и яже паче ума повелений божественных проповедник, и православным утверждение был еси, Мефодие, злославныя обличил еси смыслы правоверия ради, кровию твоею священномученик явлься, и Христу со Ангелы предстоя, моли спастися нам.

Е. Л.

Лица разговаривающие: Еввул и Григора³⁶

Лица вводные:

Арета, Агафа,

Маркелла, Прокилла,

Феофила, Фекла,

Фалия, Тисиапа,

Феопатра, Домнина.

Фаллуса, –

Еввул. Очень благовременно пришла ты, Григора; я недавно искал тебя, желая узнать, какие были речи о девстве в обществе Маркеллы и прочих дев, собравшихся тогда на пиршество. Они, говорят, так великолепно и сильно рассуждали между собою, что не опустили ничего, необходимо относящагося к этому предмету. И так, если ты пришла для чего-нибудь другого, то отложи это до другого времени, а теперь не поленись рассказать по порядку всё, о чем мы просим тебя.

Григора. Кажется, я обманулась в своей надежде, так как кто-то другой уже наперед рассказал о том, о чем ты спрашиваешь. Я думала, что ты еще ничего не слыхал о происходившем, и очень восхищалась и утешалась тем, что первая расскажу тебе. Потому я и поспешила скорее придти сюда к вам, опасаясь этого самого, чтобы кто-нибудь другой не предупредил меня.

Еввул. Успокойся, блаженная; мы ничего обстоятельно не узнали о происходившем. Говоривший не мог объяснить ничего более, кроме того, что происходили разговоры, а какие и как, он не мог отвечать на вопросы.

Григора. И так, если за этим я пришла сюда, хотите ли вы слышать обо всем сказанном с самого начала, или мне иное опустить, а припомнить только то, что найду достойным вспоминания?

Еввул. Нет, Григора, расскажи нам с самого начала, и о собрании, где оно происходило, и о яствах приготовленных, и о себе самой, как ты возливала вино, а оне

«…кубки приемля златые,

чествовали друг друга, на великое небо взирая³⁷».

Григора. Ты всегда искусен в беседах и очень любознателен, так что просто всех превосходишь.

Еввул. Не время теперь, Григора, спорить с тобою об этом; о чем просим тебя, о том расскажи нам, как происходило с самого начала, и не иначе.

Григора. Постараюсь. Но наперед ты сам ответь мне: знаешь ли ты дочь Философии – Арету³⁸?

Еввул. Что же?

Григора. В ее сад, находящийся на востоке, мы были приглашены срывать созревшие плоды, и отправились, именно: я (мне рассказывала Феопатра, от нее я слышала), Прокилла и Тисиана, каким, Григора, утесистым, трудным и крутым путем мы проходили! – Когда же мы приближались к тому месту, – продолжала Феопатра, – то нас встретила какая-то величественная и бла́гообразная, молча и благопристойно выступавшая женщина, одетая в весьма светлую, как бы из снега, одежду; вся она была по истине некоторою божественною и дивною красотою; стыдливость с великою важностью выражалась на лице ее. Такой взгляд страшный, соединенный с приятною кротостью, – говорила она –, не знаю видала ли я когда-нибудь. Она была совершенно без прикрас и не имела ничего неестественного. Подошедши с великою радостью, она каждую из нас, как мать, увидавшая после долгого отсутствия, обняла и поцеловала, и говорила: дщери мои, ко мне, сильно желающей ввести вас в сад нетления, с трудом пришли вы, испытав на пути различные опасности от змей, я наблюдая видела, как часто вы уклонялись, и боялась, чтобы вы, как-нибудь сбившись с дороги, не погибли в утесах; но благодарение Жениху, которому я обручила вас, дети мои (2 Кор, XI, 2), который помог устроиться всему по желаниям (нашим)! Между тем как она говорила это, мы, – говорила Феопатра, – достигли ограды, так как двери еще были открыты (Матф. XXV, 10), и нашли уже пришедших Феклу, Агафу и Маркеллу, намеревавшихся приступить к ужину. Тогда, – говорила она, – Арета сказала: войдите и вы возлечь здесь на ряду с этими вашими подругами. Всех же нас пировавших там, я думаю, – говорила она мне, – было числом десять³⁹.

Самая местность была чрезвычайно красивая и исполненная великой приятности. Благорастворенный воздух, озаренный чистыми лучами света, легко колебался; по средине ключ тихо, подобно елею, источал приятнейшее питье; вытекающая из него прозрачная и чистая вода составляла источники, а эти, разливаясь рекою, напаяли всю местность, доставляя обильную влагу. Были там различные деревья, изобилующие свежими осенними плодами, которые вися представляли одну прекрасную картину; также всегда цветущие луга, усеянные благоухающими и разнообразными цветами, от которых ветер нежно разносил приятнейший запах. А вблизи находился агнос⁴⁰, высокое дерево, под которым мы расположились, так как оно было весьма широко и тенисто.

Еввул. Ты, блаженная, изображаешь второе райское жилище.

Григора. Ты говоришь правду. И так, когда мы насладились всякими яствами и различными сладостями, так что не оставалось никаких приятностей, тогда – говорила она – вошла Арета и предложила следующее: отроковицы, краса моего радушия, прекрасные девы, возделывающие непорочными руками нетленные сады Христовы; уже довольно было яств и угощения; всего у нас достаточно и с избытком. Чего же еще хотелось бы мне, и чего я ожидаю? Того, чтобы каждая из вас сказала похвальную речь девству. Пусть начнет Маркелла, так как она сидит первою и притом старше других. Когда же она прекрасно исполнит это дело, то я почту за стыд для себя, если не сделаю ее примером подражания, увенчав чистым венком мудрости. Таким образом, помнится мне, – говорила она, – Маркелла тотчас и начала говорить следующее.

Девство есть нечто чрезвычайно великое, дивное и славное и, если можно сказать откровенно, следуя священным Писаниям, оно – питомник нетления, цвет и начаток его. Оно только одно есть превосходнейший и прекраснейший подвиг. Посему и Господь обещает вход в царство небесное тем, которые сами себя сделали девственниками, когда в Евангелии говорит о различии скопчества (Матф. XIX, 12); потому что очень редко и трудно для людей девство; и чем оно выше и величественнее, тем большим подвергается опасностям. Нужны крепкие и мужественные природные силы, которые стремительно воспарив над потоком сладострастия, направляют колесницу души в высоту и не уклоняются от этой цели до тех пор, пока легко перенесшись чрез мир быстрейшим полетом мысли и ставши по истине у небесного свода, не узрят прямо самого нетления, исходящаго из чистых недр Вседержителя. Земля не в состоянии производить этот нектар; одно небо может источать его. Ибо девство, хотя ходит по земле, но, нужно думать, касается небес. Некоторые, стремившиеся к нему и взиравшие только на конец его, приступив с неомытыми ногами и несовершенными в трудах, возвратились с половины пути, не получив надлежащего направления мыслей от этого подвига; потому что не только нужно сохранять тела чистыми, подобно как храмам не следует оказываться лучше святынь их; но нужно, чтобы души, – эти святыни тел, были соблюдаемы, украшаясь правдою. А соблюдаются и очищаются они более тогда, когда, неленостно соревнуя слушать божественные изречения, не престают дотоле, пока не достигнут того, что есть «истинное», приходя к дверям мудрых (Сирах. VI, 36). Как солью истребляется гной и гнилость и все вредное в мясе, так и в деве все неразумные плотские пожелания обуздываются учением. Душа не орошаемая, как бы солью, глаголами Христовыми, по необходимости портится и производит червей, подобно как царь Давид, раскаиваясь со слезами, взывал в горах: смердят и гноятся раны мои (Псал. XXXVII, 6); потому что он не обуздал самого себя, как бы солью, целомудрием, но по нерадению увлекся похотью и засмердел прелюбодеянием. Посему в книге Левит (II, 13) запрещается приносить в жертву Господу Богу всякий дар, если он не осолится солью. А для нас едкою солью, очищающею на пользу, служить всякое духовное упражнение в Писаниях, без которого душа не может разумно принести себя в жертву Вседержителю; ибо вы соль земли (Мат. V, 13), сказал Господь Апостолам. Итак деве всегда нужно стремиться к доброму и отличаться между первенствующими в мудрости и не иметь никакого нерадения и легкомыслия, но подвизаться и помышлять о приличном девству, постоянно очищая разумом гной сладострастия, чтобы какая-нибудь малая скрывшаяся гнилость не произвела червя невоздержания. Ибо незамужняя заботится о Господнем, как угодить Господу, чтоб быть святою и телом, и духом (1Кор. 7:34), говорит блаженный Павел. Между тем многие, считая слушание (Св. Писания) делом маловажным, думают, что они оказывают большую заслугу, если на короткое время обращают к нему слух свой, который нужно было бы заградить; потому что душе легкомысленной, низкой и воображающей себя мудрою, не следует сообщать божественного учения. И не смешными ли можно назвать тех, которые в вещах маловажных употребляют все усилия, чтобы наилучшим образом достигнуть желаемого; а к предметам необходимым, чрез которые у них особенно усиливается любовь к целомудрию, не прилагают величайшего усердия?

Растение девства ниспослано людям с небес по истине к великому преуспеянию; и потому оно не было открыто первым поколениям. Тогда род человеческий был еще немногочислен и ему нужно было размножаться и усовершенствоваться. Посему не было непристойным, что древние вступали в супружество с своими сестрами, до тех пор, пока пришедший закон определил и, запретив казавшееся прежде хорошим, объявил это грехом, называя проклятым открывающаго наготу сестры своей (Лев. 8:9; 20:17); Бог попечительно оказывал помощь роду нашему соответственную времени, как родители поступают с детьми. Они не тотчас с самого младенчества приставляют к ним учителей, но позволяя им в детском возрасте забавляться играми, подобно юницам, сначала посылают их к учителям лепечущим вместе с ними; когда же они сбросят юношеский пух ума, то посылают их заниматься высшими науками, а затем еще более высшими. Так, нужно думать, Бог и Отец всех обращался и с нашими предками; пока мир еще не был наполнен людьми, то человек был как бы младенец и ему нужно было прежде размножаться, и таким образом возрастать в мужа. А когда он был населен от концев до концев своих, и человечество беспредельно распространилось, то Бог не допустил людям оставаться при прежних нравах, имея в виду, чтобы они, переходя от одного к другому, постепенно более и более приближались к небесам, пока не сделаются совершенными, достигнув величайшего и высочайшего учения – девства; именно, чтобы они сначала перешли от смешения с сестрами к вступлению в брак с посторонними женщинами, потом чтобы не совокуплялись с многими подобно четвероногим животным, как бы родившиеся для совокупления, затем чтобы они не были прелюбодеями; а потом далее (перешли бы) к целомудрию, и от целомудрия к девству, в котором, научившись возвышаться над плотью, безбоязненно вступили бы в безмятежную пристань нетления.

Со времен пророческих отвергнуто многоженство. Самая супружеская чистота ограничена.

Чтобы кто-нибудь не стал обвинять эту речь в недостатке свидетельств из Писаний, то мы предложим и свидетельства пророков, и тем еще более докажем истинность вышесказанного. Так Авраам первый, получив завет обрезания, обрезывая часть собственной своей плоти, кажется, указывал не на что иное, как на то, чтобы более не раждать детей от потомков одного семени, научая каждого отсекать удовольствие совокупления с собственною сестрою, как бы с своею плотью. Так сближение и сожитие с своими сестрами прекращено со времен Авраама; сожитие же с многими женами уничтожено со времен пророческих. Не ходи вслед похотей твоих и воздерживайся отъ пожеланий твоих, говорит Премудрый (Сир. 19:2). Ибо вино и женщины развратят разумных (Сир. 19: 2). И в другом месте: источник воды твоей да будет у тебя твой, и утешайся женою юности твоей (Притч. 5:15–18). Т. е. он отвергает многоженство. Иеремия же прямо называет похотливыми конями тех, которые вступают в связь с различными женщинами (V, 8). Ибо плодородное множество нечестивых не принесет пользы, и прелюбодейные отрасли не дадут корней в глубину, говорит Премудрый (Прем. Сол. IV, 3). Впрочем, чтобы нам не слишком распространяться, приводя пророческие изречения, представим еще, как целомудрие преемствовало супружеству с одною женою, мало по малу ослабляя плотское сладострастие, доколе совершенно не обуздало обычного стремления к совокуплению. Вот наконец уже представляется прямо отказывающийся от такого образа жизни. Господи, говорит он, Отче и Владыко жизни моей, не оставь меня на волю их. Возношение очей отврати от меня. Пожелание чрева⁴¹ и сладострастие да не овладеют мною (Сир. XXIII, 14.5.). И в поучающей всем добродетелям книге Премудрости Дух Святый, открыто побуждая слушателей к воздержанию и целомудрию, громогласно воспевает так: лучше бездетностъ с добродетелью, ибо память о ней бессмертна; она признается и у Бога, и у людей; когда она присуща, ей подражают⁴², а когда отойдет, стремится к ней: и в вечности увенчанная она торжествует, как одержавшая победу непорочными подвигами (Прем. IV, 1.2).

Итак о человечестве в разные времена, как оно, начав с смешения с сестрами, перешло к воздержанию, сказано; остается сказать о девстве; постараемся же посильно сказать и об этом. И прежде всего нужно объяснить, почему из многих пророков и праведников, возвещавших и совершавших многое и прекрасное, никто не прославлял и не избрал девства? Потому, что преподать это учение предоставлено было одному Господу, так как Он один, пришедши, научил человека шествовать к Богу. Ибо первосвященнику, первопророку и первоангелу надлежало назваться и перводевственником. В древности человек еще не был совершенным, и потому еще не был в состоянии вместить совершенное – девство. Он, сотворенный по образу Божию, еще имел нужду в том, чтобы быть по подобию (Божию). Для исполнения этого посланное в мир Слово наперед приняло наш образ, запятнанный ( у нас) многими грехами, дабы мы, ради которых Оно приняло его, могли опять получить образ божественный. Ибо быть в точности по подобию Божию возможно тогда, когда мы, отпечатлев черты его человеческой жизни в самих себе, как бы на досках, подобно искусным живописцам, сохраним их, изучая тот путь, который Он сам открыл. Для того Он, будучи Богом, и благоволил облечься в человеческую плоть, чтобы и мы, взирая, как бы на картине, на божественный образ жизни Его, могли подражать начертавшему ее. Ибо Он не иное мыслил, а иное делал, и не иное считал прекрасным, а иному учил, но что по истине было полезно и прекрасно, тому Он и учил, то и делал.

Что же Господь, истина и свет, сделал пришедши (в мир)? Он, приняв плоть, сохранил ее нерастленною – в девстве. Так и мы, если хотим быть подобными Богу и Христу, должны стараться соблюдать девство. Ибо подобие Божие состоит в воздержании от растления. А что вочеловечившееся Слово стало перводевственником, и первопастырем, и первопророком Церкви, это объяснил нам вдохновенный Христом Иоанн в книге Откровения, сказав: и взглянул я, и вот Агнец стоит на горе Сион, и с ним сто сорок четыре тысячи, у которых имя Его⁴³ и имя Отца Его написано на челах. И слышал я голос с неба, как шум от множества вод и как звук сильного грома; и услышал голос как бы гуслистов, играющих на гуслях своих. Они поют новую песнь пред престолом и пред четырьмя животными и старцами; и никто не мог научиться сей песни, кроме сих ста сорока четырех тысяч, искупленных от земли. Это суть те, которые не осквернились с женами: ибо они девственники; это суть те, которые следуют за Агнцем, куда бы он ни пошел (Апок. XIV, 1–4). Притом заметь, как велико достоинство девства пред Богом: они искуплены из людей, как первенцы Богу и Агнцу, и в устах их нет лукавства; они

непорочны, и следуют за Агнцем, куда бы он ни пошел (Апок. XIV, 4. 5). Этим он хочет ясно внушить нам, что таким числом, т. е. сто сорок четырьмя тысячами издревле определено количество девственников, между тем как других святых неопределенное множество. Ибо замечательно, что́ он прибавляет, говоря о прочих: и взглянул я, и вот из

всех языков и племен и всех народов великое множество, которого никто не мог перечислить (Апок, VII, 9.). Итак, он представляет, как я сказала, бесчисленное множество других святых, а девственников весьма небольшое число сравнительно с составляющими бесчисленное множество. – Такова, Арета, моя речь тебе о девстве. Если я опустила что-нибудь, то пусть дополнит следующая за мною Феофила.

Итак, – говорила она, – Феофила сказала следующее: так как Маркелла, прекрасно начав речь, не вполне докончила ее, то мне представляется необходимым постараться докончить эту речь. Что человек постепенно дошел до девства при помощи Бога, побуждавшаго его от времени до времени, это, по моему мнению, прекрасно изложено; а что будто бы поэтому уже не нужно рождать детей, – этого сказать нельзя. Из Писаний, мне кажется, ясно видно, что по появлении девства Слово (Божие) не отвергло совершенно деторождения. Если луна больше звезд, то этим не уничтожается свет прочих звезд, – Начнем с книги Бытия, чтобы почтить старейшее Писание. Определение Божие и заповедь о деторождении (Быт. 1:28), конечно, и доныне исполняется; Создатель еще доселе образует человека. Это совершенно ясно, так как Бог доселе, подобно художнику, образует мир, как и Господь научил, сказав: Отец Мой доныне делает (Иоанн. V, 17). Вот, если бы реки уже окончили свое течение, излившись в морское вместилище, если бы свет был совершенно отделен от тьмы (а теперь он еще отделяется), если бы суша перестала производить плоды с пресмыкающимися и четвероногими животными и предопределенное число людей исполнилось, тогда конечно следовало бы воздерживаться и от деторождения. А теперь необходимо, чтобы человек и с своей стороны действовал по образу Божию, так как мир еще стоит и устрояется: плодитесь, сказано, и размножайтесь (Быт. I, 28). И не следует гнушаться определением Творца, вследствие которого и мы сами стали существовать. Началом рождения людей служить ввержение семени в недра женской утробы, чтобы кость от костей и плоть от плоти, быв восприняты невидимою силою, снова были образованы в другого человека тем же Художником. Таким образом, нужно думать, исполняется изречение: вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей (Быт. II, 23).

На это, быть может, указывает и сонное исступление, наведенное на первозданнаго (Быт. II, 21), предъизображая услаждение мужа при сообщении, когда он в жажде деторождения приходит в исступление. расслабляясь снотворными удовольствиями деторождения, чтобы нечто, отторгшееся от костей и плоти его, снова образовалось, как я сказала, в другого человека. Ибо, когда нарушается телесная гармония от раздражения при сообщении, то, как говорят нам опытные в брачном деле, вся мозговая и плодотворная часть крови, состоящая из жидкообразной кости, собравшись из всех членов, обратившись в пену и сгустившись, извергается детородными путями в животворную почву женщины. Поэтому справедливо сказано, что человек оставляет отца и матерь, как забывающий внезапно обо всем в то время, когда он, соединившись с женою объятиями любви, делается участником плодотворения, предоставляя Божественному Создателю взять у него ребро, чтобы из сына сделаться самому отцем. – Итак, если и теперь Бог образует человека, то не дерзко ли отвращаться от деторождения, которое не стыдится совершать сам Вседержитель своими чистыми руками? Он сказал Иеремии: прежде нежели Я образовал тебя во чреве, Я познал тебя (Иер. I, 5). И Иову сказал: или ты, взяв брение, создал животное, и самое словесное (животное) сотворил на земле (Иов. XXXVIII, 14)⁴⁴? И Иов с благоговением, обращаясь к Нему, говорит: Твои руки трудились надо мною и образовали меня (X, 8). Не нелепо ли отвергать брачные узы, тогда как еще и после нас ожидаются будущие мученики и противники лукавого, для которых Слово обещало сократить те дни (Матф. XXIV, 20; Марк. XIII, 20)? Если впоследствии деторождение признано Богом за худое дело, как ты сказала, то как же они, родившись вопреки определению и воле божественной, могут предстать благоугодными пред Богом? Или не следует ли признать рожденных подложными, а не богорожденными, если они образуются, подобно фальшивой монете, вопреки воле и определению (творческой) силы? Иначе мы должны приписать и людям способность создавать людей.

Маркелла, прервав ее, сказала: великая ошибка оказывается (в твоей речи), Феофила, и противное тому, что ты сказала; – и ужели ты думаешь укрыться, напустив такого тумана? Вот то возражение, которое, быть может, предложитъ кто-нибудь, требуя отчета от тебя, как мудрейшей: что ты скажешь о рождающихся незаконно от прелюбодеяния? Ты допустила, что необычно и невозможно кому-нибудь войти в мир без воли и действия великой силы Бога, устрояющаго ему (телесную) хижину⁴⁵. И чтобы ты не прибегла, как бы к надежной стене, к свидетельству Писания, которое говорит: дети прелюбодеев будут несовершенны (ἀτελεδφὸρητα, Прем. III, 16), то и против этого он кротко возразит тебе, сказав: однако мы часто видим, что зачатые от незаконных связей при совершенном чревоношении рождаются зрелым плодом. Если же ты, ухищряясь еще скажешь: почтенный, под несовершенством я разумею отчуждение от преподанной Христом правды, к которой принадлежат совершенные, то он ответит: однако, блаженная, очень многие незаконнорожденные тем не менее не только причисляются к пастве братий, но даже нередко бывают избираемы в руководители их. Если же очевидно все свидетельствует что и рожденные от прелюбодеяния достигают совершенства, то, надобно думать, что Дух предвозвестил не о зачатиях и рождениях, но, может быть, о прелюбодействующих в отношении к истине, которые, искажая Писания неправыми мнениями, порождают несовершенную мудрость, примешивая заблуждение к благочестию. Посему, когда отнять у тебя и этот предлог, изволь отвечать, что и рождающиеся от прелюбодеяния рождаются по воле Божией. Ибо ты сказала, что невозможно плоду человеческому достигнуть зрелости, если не образует и не одушевит его Господь.

Итак, по окончании всего этого, остается тебе, мудрейшая, приложить весь этот пример к вышесказанному. Дом подобен невидимой природе нашего рождения, а вход, обставленный горами – нисхождению и вселению душ с небес в тела⁴⁶; отверстия – женщинам и вообще женскому полу; ваятель – творческой силе Божией, которая, под покровом рождения распоряжаясь нашею природою, внутри невидимо облекает нас в человеческий образ, устрояя одеяния для душ. Прнносящим же глиняное вещество нужно уподобить мужчин и вообще мужеский пол, когда они в жажде деторождения ввергают семя в естественные женские проходы, как там глиняное вещество в отверстия. Это семя, делаясь причастным божественной, так сказать, творческой силы, само по себе не должно считаться причиной непотребных раздражений. Между тем художество постоянно обработывает предлагаемое вещество. Никакая вещь сама по себе не должна считаться злом, но она делается такою от злоупотребления пользующихся ею. Употребляемое благопристойно и целомудренно выходит благопристойным; а употребляемое постыдно и непристойно выходит постыдным. Так, чем виновно железо, приобретаемое для земледелия и художеств, в том, что некоторые оттачивали его для гибельных междоусобных войн? Чем (виновно) золото, или серебро, или медь и вообще всякое обработываемое произведение земли, в том, что некоторые, неблагодарно согрешая против своего Творца, обращают их в свои разнообразные истуканы? Также, если кто-нибудь доставит ткацкому художеству волну, приобретенную воровством, то художество обработывает предлагаемое вещество, обращая внимание только на одно, способно ли оно к обработке, и не отвергая ничего пригодного для него; потому что украденное вещество, как бездушное, здесь нисколько невиновно. Оно должно быть обделываемо и украшаемо; а унесший его беззаконным хищением должен быть наказан. Так и осквернителей браков и нарушителей прекрасной гармонии струн жизни, разгорячающихся страстию и доводящих похоть до прелюбодеяния, должно обуздывать и наказывать, потому что они хищнически наносят вред плодотворным союзам в чужих садах; а семени, как там во́лне, следует быть образуемым и одушевляемым.

И для чего мне распространять речь, приводя столько примеров? Природа без божественного содействия в столь короткое время не могла бы совершить такого дела. Подлинно, кто сплотил несплоченную сущность костей? Кто соединил члены так, что они натягиваются жилами и двигаются, сгибаясь около составов? Кто приготовил внутренние проходы для крови и нужную артерию для дыхания? Или кто другой, примешав к влаге кровь, как бы закваску, образовал из брения нужную плоть, как не один высочайший Художник, созидающий человека, – нас, – в разумный и одушевленный свой образ, и из влажных и мельчайших семян, как бы из воска, устрояющий нас в утробе? Кто печется, чтобы плавающий внутри зародыш не задохся от влаги и тесноты сосудов? Или кто, после рождения и появления на свет, сообщает слабому и малому высокий рост, красоту и силу, если не тот же, как я сказала, высочайший Художник-Бог, творческою сплою составляющий и живуписующий образы Христовы? Посему мы и находим в богодухновенных Писаниях, что дети, хотя бы рожденные от прелюбодеяния, вверяются Ангелам-хранителям. Если бы они родились вопреки воле и определению этого блаженного существа – Бога, то как они могли бы быть вверяемы Ангелам для воспитания с великою нежностью и охраной? И как они могли бы призывать на суд Христов своих родителей, чтобы обвинять их? Господи, скажут они, Ты не отказал нам в этом общем свете (жизни); а они предали нас на смерть, презрев заповедь Твою. Ибо дети, говорится в Писании, раждаемыя от беззаконных сожитий, суть свидетели разврата против родителей при допросе их (Прем. IV, 6).

Может быть, кто-нибудь еще станет утверждать и найдет между людьми нерассудительными и неразумными доверие, будто плотяный покров души, насаждаемый людьми, образуется сам собою без определения Божия; но конечно никто не поверит тому, кто стал бы учить, что вместе с смертным телом также насаждается и бессмертное существо души. Бессмертное и нестареющееся вдыхает в нас один Вседержитель, и Он один есть Творец невидимого и негибнущего. И вдунул в лице его дыхание жизни, говорится в Писании, и стал человек душою живою (Быт. II, 7). А против тех художников, которые на погибель людям делают человекообразные статуи, неспособные к познанию своего Создателя, в научающей всем добродетелям книг Премудрости говорится: сердце их пепел, и надежда их ничтожные земли, и жизнь их презреннее грязи: ибо они не познали сотворившего их и вдунувшего в них деятельную душу, и вдохнувшего в них дух жизни (XV, 10, 11). Этот Творец всех людей есть Бог. И потому, как говорит Апостол, Он хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины (I Тим. II, 4). Так как и это рассуждение почти окончено, то наконец надобно сказать, что следует отсюда. Кто тщательно изучит область свойственного человеку по природе, тот убедится, что не следует гнушаться деторождением, но должно хвалить и предпочитать девство. Ибо потому только, что мед слаще и приятнее других вещей, не следует считать горькими все остальные плоды, которые также имеют прирожденную им приятность. В подтверждение этого представлю достоверного свидетеля, Павла, который говорит: посему выдающий замуж свою девицу поступает хорошо, а невыдающий поступает лучше (1Кор. VII, 38). Так Писание, предлагая лучшее и более желательное, не запрещает всего другого, но заповедует предоставлять каждому свойственное ему и полезное. Для одних оно не находит девство еще доступным, но другим не желает, чтобы они осквернялись постыдными раздражениями, а с самого начала пеклись и помышляли о равноангельском преобразовании тел, в котором, по неложному изречению Господа, ни женятся, ни выходят замуж (Мф. XXII, 30). Ибо не всем вверяется нескверное и ведущее к царству небесному скопчество (Мф. XIX, 12), но только тем, которые могут сохранить цвет девства всегда цветущим и непорочным. И в пророческом слове Церковь уподобляется цветущему и разнообразнейшему лугу, как украшенная и увенчанная не только цветами девства, но и цветами деторождения и воздержания; ибо в ризах позлащенных, преиспещренная предстоит царица одесную жениха (Псал. ХLIV, 10)⁴⁷. – Вот и я, Арета, привношу посильное с своей стороны в рассуждение об истине. – Когда Феофила сказала это, то, – говорила Феопатра, – приятный говор произошел между всеми девами, хвалившими речь. Когда же они утихли, то после продолжительного молчания встала Фалия; ибо ей предоставлено было говорить третьей после Феофилы. Начав в свою очередь, она, я думаю, сказала следующее.

Ты, Феофила, сказала она, мне кажется, превосходишь всех и делом, и словом и никому не уступаешь в мудрости. Никто не станет укорять твою речь, как бы он ни был сварлив и склонен к препирательству. Но, блаженная, только одно из всего, сказанного правильно, по-видимому, смущает и тяготит меня, при представлении моем о том, что такой мудрый и исполненный духа муж, – разумею Павла, – напрасно не сравнил бы союза первозданного человека и его жены со Христом и Церковью (Ефес. V, 32), если бы Писание не заключало здесь ничего выше простых слов и исторического события. Ибо, если это место Писания должно понимать буквально о союзе мужа и жены, то для чего Апостол, упомянув о нем и, я думаю, желая руководить нас на путь духовный, относящееся к Еве и Адаму иносказательно относит ко Христу и Церкви? Место из книги Бытия гласит так: и сказал Адам: вот это кость от костей моих и плоть от плоти моей; она будет называться женою: ибо взята от мужа своего. Потому оставит человек отца своего и мать свою, и прилепится к жене своей; и будут два одна плоть (Быт. II, 23. 24). Апостол, обращая внимание на это место, не желает принимать его, как я сказала, в буквальном смысле, чувственно, о союзе мужа и жены, как делаешь ты. Ты, объясняя эти слова в физическом смысле, допустила, что Писание говорит только о зачатиях и рождениях; ибо (ты сказала), чтобы мог родиться другой человек, как кость взятая от костей, для этого живые тела, созревшие для рождения подобно деревам, соединяются во время зачатия. А он, в духовном смысле относя эти слова ко Христу, поучает так: любящий свою жену любит самого себя. Ибо никто никогда не имел ненависти к своей плоти, но питает и греет ее, как и Господь церковь: потому что мы члены тела Его. Посему оставит человек отца своего и мать, и прилепится к жене своей, и будут двое одна плоть. Тайна сия велика; я говорю по отношению ко Христу и к церкви (Ефес. V, 28–32).

Но пусть не смущает тебя то, что он, говоря об одном, переходит к другому, так что подумаешь, будто он примешивает и привносит нечто, не относящееся к предмету, уклоняясь от своей цели, как и здесь. Ибо намереваясь, как видно, обстоятельно изложить учение о девстве, он наперед предрасполагает к своему предмету, употребляя в начале более снисходительный образ речи. Таков характер его речей, весьма разнообразный и постепенно усиливающийся; он начинает с низшего и переходит к более высокому и величественному; потом снова ниспускаясь в глубину, оканчивает то простейшим и легким, то труднешим и возвышенным, не привнося однако этими переходами ничего чуждого главным предметам, но, соединяя все это некоторою дивною связью, сводить к одной предположенной у него цели предмета. Итак, мне нужно обстоятельнее раскрыть смысл апостольских слов, не отвергая ничего из вышесказаннаго. – Ты, Феофила, мне кажется, достаточно и ясно раскрыла их, изложив слова Писания более безопасным, образом, так, как они читаются. Конечно, опасно пренебрегать текстом, как он сказан, особенно в книге Бытия, где излагаются непреложные повеления Божии, устроившие вселенную, сообразно с которыми еще и теперь мир управляется самым совершенным образом и в совершенной соразмерности, пока сам Законодатель, устроивший мир, пожелав преобразовать его, снова иным повелением не разрушит прежних законов природы. Но так как не следует оставлять эти слова с неполным и как бы полухрамлющим объяснением, то мы придадим ему и другое соответственное значение, вникнув глубже в Писание; ибо не должно оставлять без внимания того, как Павел, возвышаясь над буквальным чтением, относит эти слова ко Христу и Церкви.

И, во-первых, надобно исследовать, может ли быть сравниваем с Сыном Божиим Адам, оказавшийся падшим чрез преслушание и услышавший: прах ты, и в прах возвратишься (Быт. III, 19). Как может быть назван рожденным прежде всякой твари (Кол. I, 15) тот, кто образован из персти после земли и тверди? Как может почитаться древом жизни (Апок. II, 7) тот, кто за преслушание изгнан, чтобы он опять не простер руки (к древу жизни) и вкусивши от него не стал жить вечно (Быт. III, 22)? Сравниваемое должно быть во многом подобно и соответственно тому, с чем сравнивается, а не иметь в себе противоположные и несходные свойства. Так оказался бы благоразумным не тот, кто решился бы уподоблять неравное равному или гармонию негармонии, но (кто сравнил бы) равное с равным по природе, хотя бы оно было равно в немногом, и белое с белым по природе, хотя бы оно (было белым) в весьма малой степени и представляло в себе немного белизны последнего, от чего и само называется белым. Равное же, гармоническое и светлое, как несомненно ясно для всякого, есть то, что безгрешно и нетленно, т. е. премудрость; а неравное и негармоническое есть то, что смертно и греховно, и извергнуто по неодобрению и подверглось осуждению.

Почти такие, я думаю, представляются возражения теми, которые не допускают сравнения первого человека со Христом, кажется, не обращая внимания на мудрость Павла. Посему мы посмотрим, как правильно Павел сравнил Адама со Христом, полагая, что он (Адам) не образ только и подобие (Христа), но именно он сам и стал Христом от того, что на него низошло Слово, существующее прежде веков. Ибо надлежало, чтобы перворожденный от Бога, первая и единородная отрасль, т. е. Премудрость, вочеловечилась, соединившись с первозданным, первым и первородным из людей человеком, чтобы таким образом Христос был человеком, исполненным чистого и совершенного Божества, и Богом, вместившимся в человеке; ибо весьма сообразно было, чтобы древнейший веков и высший Архангелов⁴⁸, восхотев обращаться с людьми, вселился в древнейшего и первого из людей, Адама.

Таким образом возобновляя бывшее в начале и восстановляя от Девы и Духа, он образует того же самого (Адама); ибо и в начале, когда земля была еще девственна и невозделана, Бог, взяв персть, без семени образовал из нее разумнейшее животное (человека)⁴⁹.

Пусть предстанет достоверным и ясным свидетелем моим пророк Иеремия, который говорит: и сошел я в дом горшечника, и вот он работал свою работу на кружале. И сосуд, который он делал, развалился в руках его, и он снова сделал из него другой сосуд, какой ему вздумалось сделать (Иерем. XXXVIII, 3. 4). Когда созданный из персти Адам был, так сказать, мягким и влажным и еще не успел, подобно обожженной глине, окрепнуть в нетлении, то грех, подобно текучей и каплющей воде, разрушили его. Посему Бог, желая снова восстановить и образовать его из персти таким же (сосудом) в честь (2Тим. II, 20. 21), сначала сделав его твердым и крепким в девственной утробе, соединив, и смешав его с Словом, вывел его в жизнь несокрушимым и невредимым, чтобы он по рождении, когда устремятся на него отвне потоки тления, опять не подвергся разрушению, как поучает Господь и в известной притче об обретении овцы, где Господь мой говорит к предстоящим: кто из вас, имея сто овец и потеряв одну из них, не оставит девяноста девяти в пустыне и не пойдет за пропавшею, пока не найдет ея? А нашедши возьмет ее на плеча свои; и пришедши домой, созовет друзей и соседей, и скажет им: порадуйтесь со мною; я нашел свою пропавшую овцу (Лук. XV, 4–6).

Это и был и есть по истине Тот, который в начале был у Бога и был Бог (Иоан. I, 1), повелитель и пастырь небесных (существ), которому повинуются и следуют все разумные (существа), и который стройно правит и исчисляет сонмы разумных Ангелов. А число этих бессмертных существ, разделенных на роды и чины, будет равным и совершенным тогда, когда присоединится к этой пастве человек; ибо и он создан был неподлежащим тлению, чтобы прославлять Царя и Творца всех, воспевая соответственно раздающимся с неба голосам Ангельским. Но так как случилось, что он, преступив заповедь, пал тяжким и пагубным падением и подвергся смерти, то Господь говорит, что Он сам сошел с небес в мир, оставив чины и воинство Ангелов. Ибо (в той притче) горы означают небеса, а девяносто девять овец – силы и начала и власти, которые оставив, начальник и пастырь сошел отыскать погибшую овцу. Оставалось включить в этот свиток и в это число человека, тем, что сам Господь облекся в него и понес его, дабы он, обуреваемый треволнениями и напастями, как я сказала, опять не подвергся потоплению. Таким образом Слово восприняло человека, чтобы чрез себя самого разрушить пагубное осуждение, поразив змия. Ибо следовало лукавому быть побеждену не чрез кого-либо другого, а чрез того, над которым он считал себя властвующим, обольстив его; потому что иначе не возможно было разрушиться греху и осуждению, как только так, чтобы тот самый человек, по вине которого было сказано: прах ты, и в прах ты возвратишься (Быт. III. 19), быв возсоздан, уничтожил это определение, перешедшее от него на всех, дабы как прежде в Адаме все умирали, так обратно во Христе, восприявшем Адама, все оживали (1Кор. XV, 22).

Что человек, сделавшись орудием и одеянием Единородного, совершает то, что и сам вселившийся в него, – об этом, мне кажется, довольно сказано; а что здесь нет несогласия, об этом нужно еще рассудить кратко. Кто говорит, что прекрасное по своей природе и праведное и святое по своей природе, по участию в котором и другие (существа) делаются прекрасными, есть Премудрость, существующая с Богом, и что наоборот порочное и неправедное, и злое есть грех, тот говорит весьма справедливо. Подлинно, два предмета крайне противоположны друг другу: жизнь и смерть, нетление и тление. Жизнь есть равенство, а тление неравенство; справедливость и мудрость есть согласие, а безумие и несправедливость – несогласие. Человек же, находясь посредине между ними, не есть ни самая справедливость, ни самая несправедливость; но быв поставлен в средине между нетлением и тлением, если к которому из них увлекшись преклонится, то и говорится о нем, что он изменился в природу одержавшего верх. Склонившись к тлению, он делается тленным и смертным, а (склонившись) к нетлению, – нетленным и бессмертным. Так, находясь между древом жизни и (древом) познания добра и зла, он от плодов которого вкусил, в образ того и изменился (Быт. II, 9), не быв сам ни древом жизни, ни древом тления, но оказавшись смертным от общения и союза с тленным, а от общения и союза с жизнью – опять нетленным и бессмертным, как и Павел учит, когда говорит: тление не наследует нетления и смерть жизни (1Кор. XV, 50), справедливо называя тлением и смертью то, что растлевает и убивает, а не то, что подвергается тлению и умирает; нетлением же и жизнию – то, что дает бессмертие и животворит, а не то, что получает бессмертие и оживотворяется. И так человек не есть ни несогласие и неравенство, ни равенство и согласие; но когда он принял несогласие (т. е. преслушание и грех, то стал несогласным и безобразным, а когда он принимает согласие (т. е. правду), то делается стройным и благоприличным орудием, так что Господь, – это нетление, победившее смерть, – благозвучно воспевает воскресение в плоти (своей), не допуская ее опять сделаться наследием тления. Теперь и об этом довольно сказано.

Так не маловажными доказательствами из Писания подтверждено, что первозданный справедливо может быть сравниваем с самим Христом, не только как образ, изображение и подобие Единороднаго, но как бы делающийся самою Премудростью и Словом. Соединившись с премудростью и жизнью, подобно воде, человек становится тем, чем был сам вселившийся в него чистый свет. Посему Апостол справедливо отнес ко Христу то, что относится к Адаму, и таким образом оказывается весьма сообразным, что из костей и плоти Его произошла Церковь, для которой Слово, оставив Отца небесного, сошло на землю, чтобы вселиться в жену, и, уснув истощанием страдания, добровольно умерло за нее, чтобы представить Себе Церковь славною и непорочною, очистив ее банею водною (Ефес. V, 26. 27), для принятия духовного и блаженного семени, которое сеет Сам внушающий и насаждающий во глубине ума; а Церковь, подобно жене, принимает и образует его для рождения и воспитания добродетели. Итак слова Писания: плодитесь и размножайтесь (Быт. I, 28), надлежащим образом исполняются, когда Церковь со дня на день возрастает в величии, красоте и численности, вследствие союза и общения с Словом, которое еще и теперь нисходит к нам и подвергается истощанию при воспоминании страданий. Иначе Церковь не могла бы собрать верующих и возродить их банею пакибытия, если бы Христос, истощив себя за них, чтобы вместиться в них чрез возобновление страданий как я сказала, снова не умирал – сошедши с небес, и, соединившись с своею женою, Церковью, не попускал исходить из ребра своего некоторой своей силе, чтобы все зиждуищеся на Нем возрастали, возраждаясь этою банею, воспринимая от костей и плоти Его т. е. от святости и славы Его. Ибо тот говорит весьма справедливо, кто говорит, что кости и плоть Премудрости суть мудрость и добродетель, а ребро – Дух истины, Утешитель, от которого заимствуя просвещаемые возраждаются в нетление. Никто не может сделаться причастным св. Духу и стать членом Христовым, если наперед Слово, сошедши и на него, не подвергнется истощанию как бы сну, чтобы и он возставши от сна с уснувшим для него, и возсоздавшись мог получить обновление и возрождение Духа. Ибо он собственно, Дух истины, семивидный по словам пророка (Ис. XI, 2), может быть назван ребром Слова, от которого заимствуя, Бог по истощании Христа, т. е. после вочеловечения и страдания, приготовляет Ему помощницу, т. е. соединившияся с Ним и уневестившияся Ему души. Так в Писаниях часто называется самое общество и собрание верующих, Церковь, в которой совершеннейшее по степени преуспеяния составляют как бы одно лице и тело Церкви. И подлинно лучшие и яснее усвоившие истину, как избавившиеся от плотских похотей чрез совершенное очищение и веру, делаются Церковью и помощницею Христа, как бы девою, по словам Апостола, соединяясь с Ним и уневещиваясь Ему, чтобы, приняв чистое и плодотворное семя учения, с пользою содействовать проповеди для спасения других. А несовершенные и еще начинающие спасительное учение возрастают и образуются, как бы в материнском чреве, от более совершенных, пока они, достигнув зрелости – возрождения, приобретут величие и красоту добродетели, и потом по преуспеянии сами, сделавшись Церковью, будут содействовать рождению и воспитанию других детей, во вместилище души, как бы в утробе, непреложно осуществляя волю Слова.

Так следует рассуждать и о бывшем с приснопамятным Павлом. Когда он еще не был совершенным во Христе, то наперед раждается и питается млеком от Анании, который проповедал ему и обновил его крещением, как говорится в Деяниях (IX, 7–19). А когда он возмужал и благоустроился, достигнув духовного совершенства, и сделался помощником и невестою Слова, восприняв и возрастив в себе семена жизни, тогда, бывший прежде младенцем, стал церковью и матерью, раждая и сам уверовавших чрез него во Христа, доколе в них не родился изобразившись Христос: дети мои, говорит он, для которых я снова в муках рождения, доколе не изобразится в вас Христос (Гал. IV, 19); и еще; я родил вас во Христе Иисусе благовествованием (1Кор. IV, 15). Посему так следует относить сказанное об Адаме и Еве к Церкви и Христу. Это по истине великая и вышемирная тайна, которой я, по слабости и тупости ума, не в силах объяснить сообразно с ея достоинством и величием. Впрочем, нужно попытаться, ибо надлежит сказать вам и следующее за тем.

Павел, призывая всех к святости и целомудрию, сказанное о первозданном и Еве отнес ко Христу и Церкви во вторых в том смысле, чтобы таким образом заставить умолкнуть невежд, лишив их предлогов. Они, предаваясь своим чрезмерным похотям сладострастия, дерзают извлекать из Писаний смысл противный православному, выставляя его в защиту своего невоздержания, именно из следующих слов: сказал Бог: плодитесь и размножайтесь, и еще: потому оставит человек отца своего и мать свою (Быт. 1, 28; II, 24), и не стыдятся уклоняться от Духа, но, как бы для того и родились, раздувают зарождающуюся и еще тлеющую похоть, воспламеняя ее раздражениями. Посему он, весьма сильно поражая их коварные ухищрения и выдуманные предлоги, дошедши до заповеди о том, как мужья должны относиться к женам, и сказав, что – так, как к Церкви Христос, предавший себя за нее, чтобы освятить ее, очистив банею водною, посредством слова (Еф. V, 26), обращается к книге Бытия, припоминая слова, сказанные о первозданном и объясняя и их сообразно с смыслом излагаемого им предмета, чтобы не подать повода злоупотреблять этими словами тем, которые, под предлогом деторождения, предаются телесному сладострастию.

Ибо смотрите, девы, как он, желая, чтобы верующие по мере сил были целомудренны, старается доказать им превосходство девства множеством доводов. Он говорит: о чем вы писали ко мне, то хорошо человеку не касаться женщины (1Кор. VII, 1), ясно уже этим выражая, что хорошее дело не касаться женщины, наперед поставив и определив это безусловно. Потом сознавая немощь и наклонность невоздержных к совокуплению, он позволил тем, которые не могут владеть плотию, лучше иметь своих жен, чем падать, гнусно предаваясь блуду. Затем тотчас после этого позволения он прибавил: чтобы не искушал вас сатана невоздержанием вашим (1Кор. VII, 5). Это значит: если вы, люди, не можете быть совершенно целомудренными, но причине телесного сластолюбия, то я позволяю вам лучше иметь общение с собственными женами, чтобы вы, считаясь давшими обет воздержания, не подвергались постоянному искушению от диавола, разжигаясь на чужих (жен).

Рассмотрим же тщательно самый текст; в нем Апостол позволил это многими не безусловно, но прибавил наперед причину, по которой он поступил так. Сказав: хорошо человеку не касаться женщины, он тотчас прибавил: но в избежание блуда каждый имей свою жену, т. е. по причине опасения блуда, если вы не будете в состоянии обуздывать сластолюбия; и каждая жена имей своего мужа. Муж оказывай жене должное благорасположение; подобно и жена мужу. Жена не властна над своим телом, но муж; равно и муж не властен над своим телом, но жена. Не уклоняйтесь друг от друга, разве по согласию, на время, для упражнения в молитве, а потом опять будьте вместе, чтобы не искушал вас сатана невоздержанием. Впрочем, сие сказано мною как позволение, а не как повеление (I Кор. VII, 1–6). Весьма предусмотрительно (сказано) и это. Словами: как позволение – он выразил, что он дает совет, а не повеление; потому что повеление он употребляет касательно целомудрия и того, чтобы не касаться женщины, а позволение, как я сказала, касательно тех, которые не могут обуздывать похоти. Итак касательно единобрачных, как мужчин, так и женщин, которые уже состоят в браке, или еще будут состоять, он так заповедует; а о потерявших своих жен мужьях, или женах (потерявших) мужей, нам опять надобно тщательно исследовать изречение Апостола, как он заповедует. Безбрачным же, говорит он, и вдовам говорю: хорошо им оставаться, как я. Но если не могут воздержаться, пусть вступают в брак; ибо лучше вступить в брак, нежели разжигаться (1Кор. VII, 8. 9). И здесь он продолжает отдавать преимущество воздержанию. Ибо, представив себя самого величайшим примером, он приглашает слушателей соревновать ему в таком подвиге, научая, что бывшему женатым на одной жене лучше остаться с самим собою, как и он. Но если бы для кого-нибудь по причине разжжения и похоти телесной это было неудобоисполнимо, то он дает такому позволение вступать во второй брак, не объявляя этим второбрачия хорошим делом, а только считая его лучшим разжжения. Подобно тому, как если кто-нибудь в день Пасхи⁵⁰ и поста принес пищу тяжко больному и советовал по болезни вкусить принесенного, сказав: «по истине, почтенный, прекрасное дело и следовало бы и тебе, подобно нам, терпеливо сохранив воздержание, потом насладиться одними с нами благами; ибо сегодня совершенно запрещено даже вспоминать о пище; но так как ты, удрученный болезнью, ослабел и не можешь перенести этого, то мы в виде позволения советуем тебе вкусить пищи, чтобы тебе, по причине болезни, не имеющему сил противиться пожеланию пищи, не умереть»; так и Апостол здесь, сказав сначала, что он желал бы, чтобы все оставались целомудренными, подобно ему, потом удрученным болезнью страстей, чтобы они вследствие раздражения к деторождению не устремлялись на прелюбодеяние, дозволил второбрачие, считая его лучше разжжения и распутства.

О воздержании и браках, и целомудрии, и сожитии в замужестве, и о том, какая от них бывает польза для прибретения праведности, почти уже окончена моя речь; о девстве же остается еще сказать, есть ли какие-нибудь заповеди и относительно его. Итак, нужно рассудить и об этом. Вот что говорит Апостол: относительно девства я не имею повеления Господня, а даю совет, как получивший от Господа милость быть Ему верным. По настоящей нужде за лучшее признаю, что хорошо человеку оставаться так. Соединен ли ты с женою? Не ищи развода. Остался ли без жены? не ищи жены. Впрочем, если и женишься, не согрешишь; и если девица выйдет замуж, не согрешит. Но таковые будут иметь скорби по плоти; а мне вас жаль (1Кор. VII, 23–28). Весьма осторожно начав речь о девстве и намереваясь предложить совет, кому угодно, отдавать дочь свою замуж, чтобы в делах святости ничто не было по необходимости и принуждению, но по свободному произволению души, (потому что это угодно Богу), – он хочет говорить об этом, т. е. относительно замужества девицы, не в вид повеления и воли Господней. Именно, сказав: если девица и выйдет замуж, не согрешит, он опять предусмотрительно ограничивает это снисхождение, объявляя, что дает такой совет, как человеческое позволение, а не божественное. Далее после слов: если девица выйдет замуж, не согрешит, он тотчас прибавил: но таковые будут иметь скорби по плоти; а мне вас жаль (1Кор. VII, 28), т.е. я, щадя вас, други, дал такое позволение, если уже вы предпочитаете так рассуждать, – чтобы не показалось, будто я влеку вас силою к этому и принуждаю кого-нибудь. Впрочем, если вы, будучи не в состоянии переносить девства, более склоняетесь к этому позволению, то и при этом, я думаю, для вас полезнее умерять плотские раздражения, не давая своим членам, под предлогом позволения вступать в брак, нечистого употребления. Поэтому он прибавляет: я вам сказываю, братья: время уже коротко; так что имеющие жен должны быть, как не имеющие (1Кор. VII, 29). Потом опять настойчиво убеждая к тому же, он так ведет речь, чтобы еще сильнее утвердить расположение к девству. В дополнение к вышесказанному, он буквально говорит следующее: я хочу, чтобы вы были без забот. Неженатый заботится о Господнем; а женатый заботится о мирском, как угодить жене. Есть разность между замужнею и девицею: незамужняя заботится о Господнем, чтоб быть святою и телом, и духом; а замужняя заботится о мирском, как угодить мужу (1Кор. VII, 32–34). Без сомнения ясно для всех, что заботиться о Господнем и угождать Богу гораздо лучше, нежели заботиться о мирском и угождать жене. Кто же так глуп и слеп, чтобы не понять отсюда, что увещание Павла клонится больше к девству? Говорю это, продолжает он, для вашей же пользы, не с тем, чтобы наложить на вас узы, но чтобы вы благочинно (служили Господу) (1Кор. VII, 35).

Кроме вышесказанного представь и то, что, по учению Павла, расположение к девству даруется Богом. Посему – тех из невоздержных, которые решаются на него из тщеславия, он отвергает, советуя им вступать в брак, чтобы во время зрелого возраста, когда начнутся плотские волнения и страсти, они не посрамились, раздражаясь в душе. Посмотрим же, как он учит. Если кто, говорит он, почитает неприличным для своей девицы то, чтобы она, будучи в зрелом возрасте, оставалась так, тот пусть делает, как хочет; не согрешит: пусть таковые выходят замуж (1Кор. VII, 36). Здесь он собственно предпочитает брак посрамлению для тех, которые, решившись оставаться в девстве, потом унывают и тяготятся, и на словах из стыда пред людьми представляются воздержными, а на деле не могут долее оставаться в девстве. Тому же, кто по собственному и свободному расположению решается соблюдать свою плоть девственною, не будучи стесняем нуждою (1Кор. VII, 37), (т. е. страстию, возбуждающею в чреслах похоть, потому что тела, как известно, бывают различных свойств), и притом, если он соревнует и подвизается, и твердо пребывает в своем обете и прекрасно выдерживает его до конца, (Павел) заповедует быть твердым и соблюдать это, отдавая преимущество девству. Кто может, говорит он, и старается сохранить свою плоть девственною, тот делает лучше; а кто не может и вступает в законный брак, а не растлевает себя тайно, тот поступает хорошо. Впрочем, об этом довольно. – Желающий пусть возьмет в руки послание к Коринфянам, и вникнув подробно в написанное там, пусть потом рассмотрит сказанное нами и сравнит, есть ли между тем и другим полное согласие и единомыслие.

Вот что и я по силам приношу тебе, Арета, в рассуждение о девстве.

Еввуль. Весьма многословно, Григора, но едва коснулась она предмета, измерив и проплыв обширнейшее море слов.

Григора. Кажется, так; но будем припоминать по порядку и в точности излагать и остальное, что, мне кажется, еще раздается в моих ушах, прежде, нежели оно улетит и исчезнет, потому что у стариков легко изглаждается из памяти недавно слышанное.

Еввуль. Скажи же; мы для того и сошлись, чтобы охотно послушать этих речей.

Григора. И так когда Фалия, как ты сказал, совершив свое безмятежное плавание, сошла на землю, то Феопатра, по порядку сменив ее, как она сама говорила, сказала следующее.

Если бы мудрость словесного исскуства, девы, стояла на одной и той же степени и постоянно шла одним и тем же путем, то не было бы никакого способа не наскучить вам для меня, решающейся говорить о предмете, уже рассмотренном. Но так как есть множество оборотов и способов речи, при помощи Бога, многократно и многообразно вдохновляющего нас (Евр. 1,2); то какая надобность таиться и страшиться? Притом не безвинен тот, кто, будучи причастен благодати, не станет прославлять прекрасного благодарственными речами и не будет порицать дурного. Поэтому и мы будем восхвалять это блистательнейшее и почтеннейшее из дарований, светило Христово, девство. Это – пространнейший и обильнейший путь Духа. Посему, о чем говорить нам покажется приличным и соответственным вышесказанному, с того и надобно начать рассуждение.

Мне кажется, – я точно дознала, что нет ничего столь действительного для возвращения в рай, для восстановления в нетление и примирения с Богом, и столь спасительного для людей, руководствующего нас к жизни, как девство. Постараюсь теперь раскрыть это, как понимаю, чтобы вы, ясно услышав о силе упомянутого дарования, узнали, какие оно доставило нам блага. В древности, после того как человек за преслушание был изгнан (из рая) и переселен, поток тления разлился широко и, несясь с необычайною стремительностью, не только во вне безпорядочно увлекал все встречающееся, но и вторгаясь внутрь потоплял души. Одни из них, часто подвергаясь этим нападениям, увлекались слепо и безчувственно, оставив управление своими ладьями, потому что не имели, за что бы ухватиться твердое. Ибо душевные чувства, как утверждают сведущие в этом, быв поражаемы нападающими отвне страстями и подвергаясь потоку вторгающейся внутрь волны безумия, тотчас сбиваются с прямого пути, не имея возможности от помрачения благополучно проходить все его естественное течение. Посему Бог, сжалившись над нами, находившимися в таком положении и не имевшими сил возстать и оправиться, послал с небес превосходнейшую и славнейшую помощь, – девство, чтобы, прикрепив к ней наши тела, подобно кораблям, мы наслаждались тишиною и безвредно вошли в пристань, как свидетельствует и Св. Дух. Это содержится в сто тридцать шестом, псалме, где души, переселившиеся и взятые отсюда и уже шествующие со Христом на небе, радостно воспевают благодарственную песнь Богу, что они не были увлечены земными и телесными волнениями. Потому и Фараон Египетский, говорят, стал образом диавола, когда повелел безпощадно бросать в реку младенцев мужеского пола, а женский пол оставлять в живых (Исх. 1, 16): ибо и диавол, царствовавший от Адама до Моисея над великим Египтом, т. е. над миром, старался ввергать в потоки страстей и убивать мужеские и разумные порождения души; а плотские и безумные старается он умножать и увеличивать.

Но чтобы нам не отступить от предмета, возьмем в руки и объясним тот псалом, который воспевают Богу чистые и непорочные души. При реках Вавилона, говорят они, там сидели мы и плакали, когда вспоминали о Сионе; на вербах посреди его повесили мы наши арфы (Псал. СХХХVI, 1. 2). Арфами они ясно называют свои (телесные) хижины, которые связав вервями девства, они повесили на дереве, чтобы они не могли быть отторгнуты и опять увлечены потоком невоздержания. Ибо Вавилон, означающий смятение или смешение (Быт. XI, 9)⁵¹, указывает на здешнюю, окруженную водами жизнь, среди которой мы, пока находимся в мире, утопаем в реках порока, постоянно устремляющихся на нас. Посему мы и страшимся, и взываем к Богу с плачем и рыданием, чтобы арфы наши (т. е. тела) не погибли, быв отторгнуты волнами сластолюбия от дерева девства. Ибо верба в священных Писаниях везде принимается за образ девства (Лев. XXIII, 40. Иса. ХLIV, 4); потому что цвет ее, истертый в воде и выпитый, погашает все, что возбуждает похоть и сладострастие, а иногда делает совершенно безплодным и непроизводительным всякое детородное пожелание, как заметил и Гомер, по этому назвавший вербы губящими плоды⁵². И у Исаии говорится, что праведники будут расти, как ивы при потоках вод (ХLIV, 4). Подлинно, ветвь девства вырастает крепко и пышно тогда, когда праведник и тот, кому поручено соблюдать и возделывать ее, напаяется тихими потоками Христовыми, орошаясь премудростию. Как это дерево обыкновенно зеленеет и растет от воды, так и девство обыкновенно цветет и возрастает, укрепляясь (священными) речениями, так что всякий может повесить на нем свою арфу.

Итак, если реки Вавилонские, как утверждают мудрые, суть потоки сладострастия, возмущающие и расстраивающие душу, то вербы должны означать целомудрие, посредством которого привешивая мы возвышаем орудия похоти, тяготеющие вниз и погружающие ум, чтобы они, нисходя по протокам невоздержания, подобно червям, не смешались с нечистотами и гнилостью. Бог даровал девство, как полезнейшее и действительное средство к достижению нетления, послав в нем союзника тем, которые желают и стремятся к нему; их Псалмопевец разумеет под именем Сиона, который означает блистательную любовь и заповедь о ней; так как слово Сион значит: заповедь наблюдения (ἐντολὴ δχοπιάς)⁵³. Так будем рассуждать и о дальнейшем. О чем же говорят души, утверждая, что пленившие требовали от них петь песнь Господню на земле чужой? Без сомнения они учат, что евангелие есть священная и таинственная песнь, которую только грешники и прелюбодеи воспевают пред лукавым. Ибо они преступают заповеди, исполняя волю духов злобы, и бросают святыню псам и жемчуг пред свиньями (Мф. VII, 6), подобно тем, о которых с негодованием говорит пророк: и вне читали закон (Амос. IV, 5)⁵⁴. Не за то пророк сильно укоряет их и провозглашает виновными в преступлении, что они выходили читать закон за ворота Иерусалима, или (за двери) домов, но за то, что нарушая заповеди и совершая нечестие пред Богом, они лицемерно, как будто благочестивые, читали заповеди, а в душе не принимали их, не содержали с верою, напротив презирали, отвергая их своими делами. Посему они и поют песнь Господню на земле чужой, низким образом извращая и толкуя закон, ожидая чувственного царства и возлагая свои надежды на эту чуждую землю, о которой Слово (Божие говорит), что она пройдет (1Петр. II, 10), и в которой пленившие увлекают их приятностями, коварно доводя до обольщения.

Возвещающие евангелие безумным подобны поющим песнь Господню на земле чужой, которой возделыватель не Христос; а облекшиеся и сияющие чистейшею, светлою, непорочною, благочестивою и благовидною красотою девства, оставшиеся бесплодными и непроизводительными в отношении к преходящим и прискорбным страстям, не поют песни на земле чужой, потому что не туда они стремятся надеждами, не предаются пагубным наслаждениям смертных тел и не низко понимают смысл заповедей, но прекрасно и благородно, с высоким разумением внимают горним обетованиям, жаждая небесного и сродного им жилища. Посему и Бог, радуясь таким помыслам их, с клятвою обещает даровать им превосходные почести, поставить впереди и посадить их во главе веселия. Он так говорит: если я забуду тебя, Иерусалим, забудь меня десница моя; прильпни язык мой к гортани моей, если не буду помнить тебя, если не поставлю Иерусалима во главе веселия моего (Псал. СХХХVI, 5. 6), Иерусалимом называет Он, как я сказала, эти самые чистые и непорочные души, которые, воздержно вкушая питие девства неоскверненными устами, обручаются единому мужу, чтобы предстать на небе Христу чистою девою (2Кор. XI, 3), одержав победу непорочными подвигами (Прем. IV, 2). Так и пророк Исаия возглашает: восстань, святись, Иерусалим; ибо пришел свет твой, и слава Господня взошла над тобою (LХ, 1). А что эти обетования исполнятся по воскресении (Филип. III, 11), это ясно для всякого; ибо Дух Святый пророчествует не об иудейском известном городе, но о том небесном и по истине блаженном городе Иерусалиме, который есть собрание душ, который Бог, по Его словам, ясно обещает поставить впереди, первыми, во главе веселия новых веков, поселив их, облеченных блистательнейшею красотою девства, в чистом жилище незаходимого света, за то, что они не думали совлекать с себя украшение невест, т. е. омрачать ум гнусными помыслами.

Подлинно, слова Иеремии: забываешь ли девица украшение свое и невеста наряд (στηθοδεσμίδα) свой (II, 32) означают то, чтобы не распускать и не ослаблять уз целомудрия пред соблазнами и обольщениями. Ибо под словом στηθη (грудь), конечно, разумеются мысли и ум наш; а στηθόδεσμος (грудная повязка) – этот пояс, связывающий и укрепляющий расположение души к девству, – есть любовь к Богу, который (пояс) предводитель наш и пастырь, Владыка и Жених Иисус да поможет мне и вам, прекрасные девы, сохранить до конца неослабным и запечатленным; потому что не легко найти другую помощь людям лучше этого сокровища, угодного и приятного Богу. Посему я утверждаю, что все должны почитать девство, и всегда соблюдать и восхвалять его. – Этих начатков речей от нас да будет достаточно для тебя, Арета, как для шутки, так и не для шутки. – Принимаю этот дар, сказала Арета, – говорила она, – но предлагаю говорить после тебя Фаллусе; потому что мне нужно от каждой из вас выслушать по речи. Итак, – говорила она, – Фаллуса, помедлив немного и как бы углубившись в себя, сказала.

Прошу тебя, Арета, быть мне и теперь помощницею, чтобы речь моя оказалась достойною во первых тебя, а потом и (прочих) присутствующих. Я убеждена, достаточно научившись из священных Писаний, что подвиг девства есть величайшая и превосходнейшая жертва и дар, достойнее которого люди не могут ничего другого принести Богу. Подлинно, многие во время закона совершили много прекрасных дел по обетам, но совершившими великий обет назывались только те, которые по свободной воле пожелали посвятить (Богу) самих себя. Так говорится в одном месте: и сказал Господь Моисею, говоря: объяви сынам Израилевым, и скажи им: мужчина или женщина, который даст великий обет, соблюдать чистоту пред

Господом.... (Числ. VI, 1)⁵⁵. Иной обещает принести и посвятить в храм золотые и серебряные сосуды, другой – посвятить десятину от плодов, иной (десятину) от имений, другой

самое лучшее из стад, иной все имущество; но никто из них еще не может назваться давшим великий обет Господу, а только тот, кто всецело посвятил Богу самого себя.

Надобно постараться пред вами, девы, надлежащим образом объяснить смысл Писаний касательно предложенного предмета. Кто отчасти соблюдает себя и внимателен к себе, а отчасти развлекается и согрешает, тот не всецело посвящает себя Богу. Ибо надобно совершенно всего себя посвятить (Богу), как по душе, так и по телу, чтобы быть вполне благоустроенным и не иметь недостатка. Посему и Аврааму Бог повелевает: возьми, говорит, Мне трилетнюю телицу, трилетнюю козу, трилетнего овна, горлицу и молодого голубя (Быт. ХV, 9). Прекрасно. Смотри, как Он и здесь внушает тоже: «принеси Мне и соблюди то, что не было под ярмом и плугом, именно душу свою, как телицу, также и плоть, и ум: первую как бы козу, ибо она ходит по стремнинам и утесам; а последний, как бы овна, чтобы он прыгая не пал и не уклонился от истины; таким образом ты, Авраам, будешь совершенным и непорочным, посвятив Мне и душу, и чувство, и ум», – которые символически Он назвал трилетними телицею, козою и овном, как бы указывая на правильное понятие о Троице. А может быть, Он намекает на первый, средний и последний путь нашей жизни и нашего возраста, желая, как и вполне следует, чтобы мы посвящали Ему и детский, и мужеский и старческий возрасты, провождая целомудренную жизнь, как и Господь наш, Иисус Христос говорит в евангелиях, заповедуя так: да будут чресла ваши препоясаны и светильники горящи; и вы будьте подобны людям, ожидающим возвращения господина своего с брака, дабы, когда прийдет и поступит, тотчас отворить ему. Блаженны вы; ибо он посадит вас, и подходя станет служить. И если во вторую и в третью стражу (найдет так), то блаженны вы (Лук. XII, 36 – 38). Смотрите, девы, как Он, представляя три ночных стражи, вечернюю, вторую и третью, и три прибытия свои, указал на три смены нашего возраста, детскую, мужескую и старческую, чтобы притти и взять нас от мира, хотя бы мы были в первом возрасте, т. е. детьми, если Он найдет нас готовыми и чистыми, и не преданными ничему порочному, также хотя бы во втором, хотя бы в третьем. Ибо вечерняя стража есть время цветущего возраста человека и юности, когда ум начинает смущаться, увлекаясь развлечениями жизни, а плоть, его созревает и предается страсти; вторая, когда он делается совершеным мужем, и ум начинает достигать устойчивости и твердости против смятения и тщеславия; а третья, когда пожелания большей частью прекращаются, и плоть уже увядает и склоняется к старости.

Посему, зажегши в сердце неугасимый светильник веры и препоясавши чресла целомудрием, должно бодрствовать и постоянно ожидать Господа, чтобы Он, захочет ли взять кого-либо из нас в первом возрасте, или во втором, или в третьем, пришедши и нашедши нас готовыми и исполнившими заповеданное, упокоил в недрах Авраама, Исаака и Иакова. Благо человеку, говорит Иеремия, когда он несет иго в юности своей (Плач. Иерем. III, 27), и от Господа не удаляется, душа его (Иерем. XVII, 5). По истине благо тому, кто, с детства подклонив выю под учение божественное, до старости не сбрасывает этого всадника, седящего над чистыми мыслями: потому что лукавый постоянно увлекает ум к худшему. Напротив кто, не перенося целомудрия, этого возницы, обуздывающего и укрощающего коня нечестия, не предается удовольствиям и наслаждениям посредством зрения, или слуха, вкуса, обоняния и осязания? Иной, имея в виду что-нибудь другое, будет думать иначе, а мы утверждаем, что совершенно посвящает самого себя Богу тот, кто с детства старается хранить и плоть свою чистою, соблюдая девство. Ибо оно скоро доставляет посвятившим себя ему вожделенные великие дары надежд, ослабляя пагубные страсти и раздражения души. Объясним же, каким образом мы можем посвящать себя Господу.

Итак, заключающаяся в книге Числ заповедь о великом обете (Числ. VI, 1) указывает на то, на что указываю я в более обстоятельном объяснении, утверждая, что величайший из всех обетов есть обет девства. Ибо очевидно тогда я всю себя посвящаю Господу, когда стараюсь сохранить плоть не только непричастною совокуплению, но незапятнанною и другими нечистотами. Незамужняя, говорит Апостол, заботится о Господнем, как угодить Господу (1Кор. VII, 34), не только так, чтобы получить славу храмлющей на одну сторону добродетели, но чтобы с обеих сторон, по словам Апостола, и телом и духом быть святою, посвящая члены свои Господу. А что значит совершенно посвятить себя Господу, об этом надобно сказать. Если я буду раскрывать уста свои для чего-нибудь одного и закрывать для другого, напр. если буду раскрывать для объяснения Писаний, чтобы по возможности православно и великолепно прославлять Бога, и закрывать, прилагая к нимъ дверь и ограждение (Псал. СХL, 3), чтобы не говорить пустого, – то уста мои девствуют и посвящены Богу; язык мой стал тростию (Псал. ХLIV, 2), орудием мудрости; ибо чрез него явственными письменами пишет духовное Слово, просвещающее ум глубиною и силою Писаний, Господь, вечный книжник скорописец; так как Он один скоро и быстро пишет и исполняет волю Отца, слыша слова: спешит грабеж, ускоряет добыча (Ис. VIII, I). Этого книжника тростию и становится язык мой. Ему он девственно предан и посвящен, как прекрасная трость, пишущая прекраснее поэтов и ораторов, раскрывающих учения человеческие. Также если я приучу глаза не устремляться с вожделением на красоту телесную и не услаждаться непристойными зрелищами, но созерцать горнее, – то и глаза мои девствуют и посвящены Господу. Если я, заградив уши от злословия и пустословия, буду открывать их для Слова Божия, посещая мудрых (Сир. VI, 36), то и слух свой я посвятила Господу. Если я буду удерживать руки от ростовщичества, от перепродажи, от любостяжания, от нанесения ударов, то и руки мои девствуют для Бога. Если я удержу ноги от хождения по путям разврата, то и ноги я посвятила (Богу), ходя не на судилища и пиршества, где бывают люди нечестивые, но употребляя их на исполнение какой-либо заповеди. Что мне за тем остается, если я девствую и по сердцу, посвятив Господу все помышления его, если не думаю ни о чем дурном, если нет во мне ни гордости, ни гнева, и днем и ночью занимаюсь законом Господним? Это и значит быть чистым великою чистотою, обещаться великим обетом (Числ. VI, 1).

Я постараюсь объяснить вам, девы, и следующие за тем предписания, так как и они касаются ваших обязанностей, составляя законоположения о девстве и требования, научающие, от чего дева должна воздерживаться и удаляться. Там написано так: и сказал Господь Моисею, говоря: объяви сынам Израилевым, и скажи им: если мужчина или женщина даст великий обет соблюдать чистоту пред Господом, то он должен воздержаться от вина и крепкого напитка (σίκερα), и не должен употреблять ни уксусу из вина, ни уксусу из напитка, и ничего приготовленною из винограда не должен пить, и не должен есть ни сырых, ни сушеных виноградных ягод во все дни обета своего (Числ. VI, 1–4)⁵⁶. Это значит: кто обрек и посвятил себя Господу, тот не должен срывать плодов с дерева нечестия, потому что они всегда производят опьянение и изступление. Ибо мы знаем из Писаний, что есть два рода винограда, которые растут отдельно друг от друга и различны между собою. Один доставляет безсмертие и правду, а другой бывает причиною неистовства и безумия. Виноград, отрезвляющий и веселящий (Зах. IX, 1. 7; Псал. CIII, 15), радостно производящий из глаголов своих, как бы из ветвей, грозды дарований, источающие любовь, есть Господь наш, Иисус Христос, который ясно говорит Апостолам: я есть истинная виноградная лоза, вы ветви, а Отец Мой виноградарь (Иоан. XV, 1.5). Дикий же и смертоносный виноград, источающий неистовство, яд и гнев, есть диавол, как говорит Моисей, описывая его так: виноград их от виноградной лозы Содомской и с полей Гоморских; ягоды их ягоды ядовитые, грозды их горькие; вино их яд драконов и гибельная отрава аспидов. (Второзак. XXXII, 32. 33). Им насыщаясь, жители Содома дошли до такого неистовства, что предались противоестественному безплодному мужеложеству (Быт. XVIII, 20; XIX, 4). Им упиваясь, современники Ноя впали в неверие, и погибли под водами потопа (Быт. VI, 7). Отсюда почерпая, Каин обагрил братоубийственные руки и осквернил землю родственною кровию (Быт. IV, 8). Им упиваясь, народы возбуждают ярость свою к убийственным войнам друг против друга. Не в такое приходит человек изступление и умопомешательство от вина, как от зависти и гнева; не столько пьянеют и неистовствуют от вина, сколько от скуки, от любовной страсти, от невоздержности. От этого винограда запрещено вкушать деве, чтобы она, оставаясь трезвенною и неусыпляемою от житейских забот, возжигала Слову светильник, сияющий светом правды.

Смотрите же за собою, говорит Господь, чтобы сердца ваши не отягчались объядением и пьянством и заботами житейскими, и чтобы день тот не постиг вас, как сеть (Лук. XXI, 34).

Деве запрещено касаться каким-либо образом не только того, что приготовляется из этого винограда, но и того, что сходно и сродно с ним; так крепким напитком (σίκερα)

называется всякое искуственное и поддельное вино, будет ли оно приготовлено из фиников, или из других древесных плодов. И эти напитки столь же сильно омрачают разум, как и употребление вина. И если сказать вам правду, то мудрые называют сикером все, что подобно виноградному вину производить опьянение и изступление души. Посему, чтобы дева, охраняя себя только от существенных грехов нечестия, не осквернялась подобным и сродным с ними, от одного воздерживаясь, а другому предаваясь, напр. украшаясь тканями отличных одежд, или камнями и золотом и другими телесными украшениями, которые также опьяняют душу, – для этого предписывается, чтобы она не предавалась чрезмерно женскому легкомыслию, смеху, притворству и пустословию, которые кружат и смущают ум, как и в других

местах внушает (Писание), когда говорит: не тешьте гиены (υἀινα) и тому подобных, и крота и тому подобных ( Лев. XI, 27–29). Ибо – тот самый прямой и краткий путь к небу, чтобы не только не брать с собою ничего, препятствующего и вредного для человека, склонного к сладострастию и наслаждениям, но и подобного тому. Подлинно, сонм девственниц есть безкровный жертвенник, как говорит предание; таким великим и славным стяжанием является девство. Посему всячески должно соблюдать его незапятнанным и чистым, непричастным плотских нечистот, и ставить его пред (ковчегом) откровения внутри Святаго Святых позлащенным премудростию и воскуряющим фимиам любви Господу. Сделай Мне, говорит Он, кроме жертвенника, обложенного медью, для всесожжений, на котором приносились жертвы, другой жертвенник из дерев негниющих, обложи его золотом, и поставь его предо завесою, которая пред ковчегом откровения, против крышки, которая на ковчег откровения; где Я буду открываться тебе. На нем Аарон будет курить благовонным курением, каждое утро, когда он приготовляет лампады, будет курить на нем всегдашнее курение пред Господом в роды ваши. Не будет приноситься на нем никакого инаго курения, ни всесожжения, ни приношения хлебнаго, и возлияния не будет возливаться на нем (Исх. XXVII, 2. 3. XXX, 1–9).

Если закон, по словам Апостола, духовен и заключает в себе образы будущих благ (Евр. X, 1), то сняв с него покрывало письмени, мы можем открыто видеть непокровенную истину. Евреям было заповедано украсить скинию, подобие Церкви, чтобы они могли посредством чувственных предметов предвозвещать образ божественных. Ибо образец, показанный на горе, на который взирая Моисей устроил скинию (Исх. XXX, 40), был точным отражением небесного селения, пред которым мы теперь служим яснее прообразов (τύπων), но темнее самой истины. Самая истина, какова она есть сама по себе, еще не пришла к нам – людям, которые здесь не можем переносить созерцания чистаго нетления, как не можем смотреть на лучи солнечные. Евреи возвещали тень образа, третью от истины; мы же светло величаем образ (εικὁνα) небесного селения. А самая истина в точности откроется по воскресении, когда мы не гадательно и отчасти, а лицем к лицу (1Кор. XIII, 12) будем созерцать святую скинию, тот небесный город, котораго художник и строитель Бог (Евр. XI, 10).

Иудеи предвозвещали о нашем, а мы возвещаем о небесном, так как скиния была символом Церкви, а Церковь – небес. Если это так, если скиния, как я сказала, принимается за образ Церкви, то необходимо, чтобы и жертвенники служили какими-нибудь знаками принадлежностей Церкви. Жертвенник, обложенный медью, можно уподобить старческому отделу вдов; ибо они суть одушевленный жертвенник Божий, на который приносили тельцов и десятины, и другие добровольные дары, посвящаемые в жертву Господу; а жертвенник, обложенный золотом, который находился внутри Святаго Святых пред ковчегом откровения, и на который запрещено было приносить жертву и возлияния, надобно сравнить с девственницами, укрепившими нерастленные совокуплением тела свои нетленным золотом. В похвалу золота указывают на два свойства его, на то, что оно не подвергается ржавчине, и на то, что по цвету своему оно несколько уподобляется солнечным лучам; оно справедливо и служит символом девства, которое не допускает пятна и порока (Ефес. V, 27) и постоянно сияет светом Слова. Посему оно и стоит внутри Святаго Святых, весьма близко и пред самою завесою, вознося чистыми руками, как бы фимиам, молитву Господу в приятное благоухание, как внушает и Иоанн, говоря, что фимиамы в чашах двадцати четырех старцев суть молитвы святых (Апок. V, 8). Вот что тебе, Арета, и я без приготовления посильно приношу в разсуждение о девстве.

Когда Фаллуса сказала это, – говорила Феопатра, – то Арета коснулась жезлом Агавы, которая, почувствовав, тотчас встала и отвечала.

Так как ты, Арета, сама возбуждаешь великое дерзновение и уверенность, и желание сказать что-нибудь хорошее, то и я постараюсь привнести что-нибудь к разсуждению об этом предмете по моим силам, а не соответственно тому, что уже сказано. Ибо я не могу разсуждать наравне с тем, что так прекрасно и блистательно отделано. Кажется, я навлекла бы на себя обличение в неразумии, если бы решилась равняться с превосходнейшими в мудрости. Итак, если вы будете снисходительны и к тем, которые говорят как случится, то я приступлю к речи, впрочем со всею тщательностию. Начну отсюда. – Девы! мы все приходим в сей мир одаренными красотою несравненною, сродною и близкою с Премудростию. Души в точности соответствуют родившему и образовавшему их в особенности тогда, когда они, сияя чистою красотою подобия (с Ним) и чертами того первообраза, созерцая который Бог образовал их имеющими безсмертный и нетленный вид, остаются такими. Ибо Он, – эта красота нерожденная и безплотная, не имеющая начала и непричастная разрушению, неизменная, нестареющаяся и ни в чем не нуждающаяся, сам в Себе и по Себе Свет, обитающий в неизреченном и неприступном, жилище (1Тимоф. VI, 16), преизбытком могущества содержаний и творящий и образующий всё, создал душу по подобию своего образа. Потому она и разумна и безсмертна; ибо она, быв создана, по образу Единородного, как я сказала, имеет несравненную красоту. Потому и духи злобы (Ефес. VI, 12), по нечистой любви к ней, строят козни, стараясь осквернить этот богоподобный и вожделенный вид ее, как изображает и пророк Иеремия в обличение Иерусалима: у тебя был лоб блудницы, ты отбросила стыд с любовниками твоими (Иерем. III, 1–3), говоря о той, которая отдает сама себя на осквернение враждебным силам. Эти любовники суть диавол и ангелы его, которые своим вмешательством стараются запятнать и осквернить словесную и разумную красоту нашего ума и желают прелюбодействовать со всякою душею, обрученною Господу.

Итак, если кто сохранит эту красоту незапятнанною, неповрежденною и такою, какою отпечатлел ее сам создавший и украсивший её по подобию вечнаго и разумнаго Существа, котораго человек есть образ и подобие, явившись как бы прекраснейшим и священным Его изображением, то он, переселившись отсюда в город блаженных, т. е. на небеса, поселится как бы во храме. Красота же наша всего лучше и надежнее сохраняется чистою тогда, когда она, ограждаясь девством, не чернится отвне огнём растления, но оставаясь одинаковою сама в себе, украшается правдою, обручившись Сыну Божию, как и сам Он говорит, когда заповедует, чтобы в наших телах, как бы в светильниках, горел свет девства (Матф. XXV). Десять дев означают души, верующие в Иисуса Христа; а числом десять изображается прямой единственный путь на небеса. Но пять из них были благоразумные и мудрые, другие же пять глупые и неразумные; ибо они не позаботились наполнить свои сосуды елеем, не исполнившись правды. Под последними разумеются те, которые стремятся достигнуть цели девства и пристойно и трезвенно исполняют всё, ведущее к достижению этой вожделенной цели, но разглашая и тщеславясь этим намерением ослабевают и побеждаются преходящею суетою мира и оказываются более начертывающими тень добродетели, нежели исполняющими самую одушевленную истину.

Слова: подобно царство небесное десяти девам, которые, взяв светильники свои, вышли на встречу жениху (Матф. XXV, 1), выражением десятеричнаго числа указывают на то, что ими избран быль один и тот же путь жизни. Ибо они отправились, согласившись между собою на одно и тоже дело, и потому полагаются в числе десяти, что имели, как я сказала, одно и тоже намерение; но не одинаково они вышли на встречу жениху. Одни из них в изобилии и на будущее время запасли пищу для светильников, питающихся елеем; а другие, заботясь только о настоящем, были безпечны. Разделение их на равные числа по пяти означает пять чувств, которые многие называют вратами мудрости, и которые одни из них сохранили чистыми и девственными от грехов, а другие напротив исказили множеством неправд, предавшись нечестию. Они, при своем девстве воздерживаясь от дел правды, принесли более греховных плодов, от чего и произошло то, что они были отвергнуты и остались вне божественных чертогов. Ибо, делаем ли мы что-нибудь доброе, или грешим, чрез эти (чувства) исполняются и добрые и злые дела. И как Фаллуса сказала, что есть девственность глаз, ушей, языка и прочих чувств, так и здесь пятью девами называется всякая, сохранившая неповрежденною верность пяти проводников добродетели – зрения, вкуса, обоняния, осязания и слуха, когда она восприятия пяти чувств представляет чистыми Христу, светло сияя, подобно светильнику, святостью каждого из них. По истине наше тело есть пятисвещный светильник, который душа неся, подобно факелу, представит в день воскресения Жениху-Христу, выразив проявляющуюся чрез все чувства светлую веру, как Он сам научил, сказав: огонь пришел Я низвесть на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся (Лук. XII, 49), называя землею наши (телесные) хижины, в которых Он желал скорее возжечь животворное и пламенное действие своего учения. А елей надобно уподобить мудрости и правде. Ибо, когда душа изобилует ими и проводит их в тело, то неугасимое пламя добродетели поднимается вверх, озаряя людей добрыми делами так, что прославляется Отец небесный (Матф. V, 16).

Такой же елей приносили и те (ветхозаветные), по книге Левит, елей чистый, выбитый, для освещения, чтобы горел светильник вне завесы пред Господом (XXIV, 2). Но им повелено было поддерживать самый слабый свет от вечера до утра. Ибо их светильник, питаемый делами и верою народа, кажется, соответствовали пророческому слову, прямо указывающему на целомудрие, а храм (соответствовал) уделу наследия (Псал. СIV, 11), так как светильник может светить только в одном доме. Посему этому светильнику надлежало гореть до наступления дня: пусть возжигают его, сказано там, до утра (Лев. XXIV, 3) т. е. до пришествия Христа; потому что когда возсияло солнце девства и правды, то нет нужды в светильнике. Итак доколе этот народ приносил необходимое для питания светильника, доставляя елей (добрыми) делами, дотоле у них не угасал светильник целомудрия, но всегда блистал и светил в уделе наследия. Когда же этот елей оскудел от того, что они уклонились от веры в невоздержание, то светильник совершенно погас, дабы девы преемственно, как бы свыше озаряя мир нетлением, опять засветили эти светильники. Посему и ныне должно приносить в изобилии чистый елей добрых дел и мудрости, очищенный от всякого влекущего долу тления, дабы, в ожидании замедлившего Жениха, и наши светильники также не погасли. Это замедление есть время до пришествия Христова; дремота и сон дев – отшествие от жизни; полночь – царство антихриста, когда ангел-истребитель пройдет по (нашим) жилищам; а раздавшийся крик: вот Жених идёт, выходите Ему на встречу (Матф. XXV, 6) – голос с небес и трубный звук, когда святые, по воскресении всех их, будут восхищены на облаках и пойдут в сретение Господу (I Сол. IV, 16.17). Ибо надобно заметить, после этого крика встали все девы, как говорит Слово (Божие), т. е. после голоса с небес мертвые воскреснут, как учит и Павел, когда говорит: сам Господь при возвещении, при гласе Архангела и трубе Божией сойдет с неба, и мертвые во Христе воскреснут прежде (I Сол. IV, 16), т. е. (телесные) хижины, которые умерли, разлучившись с душами. Потом мы, оставшиеся в живых, вместе с ними восхищены будем (ст. 17); это он говорит о душах. Ибо мы, живущие, собственно суть наши души, которые вместе с телами, опять воспринятыми, на облаках пойдут на встречу (Господу), неся светильники, украшенные не чуждым и мирским украшением, но светом мудрости и целомудрия, исполненным эфирного сияния подобно сияющим звездам.

Таково торжество нашего таинства, прекрасные девы; таковы священнодействия посвященных в таинство девства; таковы награды чистых подвигов целомудрия (Прем. IV, 2). Я делаюсь невестою Слова, и получаю в приданое вечный венец нетления и богатство от Отца; и вечно торжествую, увенчанная блестящими и неувядающими цветами мудрости; ликую на небе с Мздовоздаятелем Христом, близ безначального и безконечного Царя, Я стала свещеносицею незаходимого света и воспеваю новую песнь в обществе Архангелов, прославляя новую благодать Церкви; ибо сонм дев всегда следует за Господом и торжествует вместе с Ним, где бы Он ни был. Эго выражает и Иоанн, упоминая о ста-сорока четырех тысячах (Апок. VII, 4). Итак, шествуйте, юные дщери новых веков! Шествуйте, наполняйте ваши сосуды правдою! Ибо уже время встать и идти на встречу Жениху. Шествуйте, смело проходя мимо забав и прелестей житейских, смущающих и очаровы вающих душу; ибо вы получите обещанное. «Клянусь Тем, Кто указал нам путь жизни⁵⁷».

Этот венок, сплетенный из пророчеств, и я собрала с пророческих лугов, и приношу тебе, Арета.

Когда Агава так прекрасно окончила свою речь, – говорила она, – и удостоилась похвалы от тех, пред которыми произносила её, тогда Арета еще предложила говорить Прокилле. Она же, вставши и занявши место пред палаткою, сказала следующее:

Отставать мне, Арета, не следуетъ даже и после таких речей, мне, несомненно верующей в многообразную премудрость Божию, которая может богато и различно одарять тех, кого хочет. Мореплаватели говорят, что иногда для плавающих на кораблях дует один и тот же ветер; а между тем разные, управляя своим плаванием различно, направляются не в одну и ту же сторону. Для одних этот ветер, дуя прямо в корму, делается попутным, а для других он дует с боку; и, однако, и тех и других плавание совершается весьма удобно. Так и разумный, святый и единородный Дух премудрости (Прем. VII, 22), тихо вея свыше из отческих сокровищ и навевая на всех нас приятное дыхание ведения, да поможет безопасно совершить течение слова. Однако мне пора уже начать речь.

Истинный и основательный способ хвалы, девы, один тот, когда хвалящий представляет свидетеля, высшего хвалы и всего хвалимого. Ибо таким образом можно ясно убедиться, что словесная похвала делается не из угождения, не по необходимости, не по мнению, а по истине и нелицеприятному суду. Так и пророки, и апостолы, полнее разсуждая о Сыне Божием и богословствуя, что Он выше всех людей, не ангельскими словами подтверждали хвалы Ему, но Тем самим, от Которого зависит сила и власть всего. Ибо надлежало, чтобы больший всех прочих после Отца, получил свидетельство от одного Отца, Который более Его (Иоан. XIV, 28)⁵⁸. Посему и я буду подтверждать похвалы девству не человеческим мнением, а Тем, Который печется (о нас) и Который выше всего, объяснив, что Он есть возделыватель его и любитель красоты его, и достоверный свидетель. Это может ясно видеть всякий желающий в Песни Песней, где сам Христос, восхваляя твердо пребывающих в девстве, говорит: что́ лилия между тернами, то возлюбленная моя между девицами (II, 2), сравнивая дар девства с лилией по чистоте, благоуханию, приятности и красоте. Подлинно девство есть весенний цветок, нежно произращающий на своих всегда белых листьях цвет нетления. Посему Он и не стыдится открыто выражать свою любовь к цветущей красоте его. Пленила сердце мое ты, сестра моя, невеста, говорит Он далее, пленила сердце мое ты одним взглядом очей твоих, одним ожерельем на шее твоей. О, как прекрасна грудь твоя, и благоухание одежд твоих лучше всех ароматов⁵⁹! Сотовый мед каплет из уст твоих, невеста, мед и молоко под языком твоим, и благоухание одежды твоей подобно благоуханию Ливана! Запертый сад – сестра моя, невеста, заключенный колодезь, запечатанный источник (Песнь песн. IV, 9–12). Такие похвалы воспевает Христос тем, которые вступили на поприще девства, изображая всех их под одним именем невесты, так как невеста должна соответствовать жениху и по названию приспособляться к нему; равно как должна быть чистою и непорочною подобно запечатанному саду, в котором растут всякие ароматы небесного благоухания, чтобы один Христос пришедши срывал их, произрасших от безтелесных семян. Ибо ничто плотское не удостоивается любви Слова, так как Оно по существу своему не услаждается ничем тленным, напр. руками, или лицем, или ногами, но взирает на невещественное и духовное и им утешается, не прикасаясь к красоте телесной.

Заметьте, девы, что слова Его к невесте: ты пленила сердце мое одним взглядом очей твоих, относятся к зрительному оку разума, когда внутренний человек, очистив его, ясно созерцает истину. Ибо всякому известно, что есть два чувства зрения: одно – душевное, а другое телесное, но не о любви своей к телесному свидетельствует Слово, а только к духовному, когда говорит: ты пленила сердце мое одним взглядом очей твоих, одним ожерельем на шее твоей. Это значит: ты возжделенным взором мудрости твоей возбудила любовь в сердце Моем, сияя внутри светлою красотою целомудрия. Шейными ожерельями называются надеваемые на шею цепи, составленные из разнообразных и драгоценных камней. Души, заботящияся о теле, надевают это чувственное украшение на внешнюю шею тела для обольщения зрителей, а девственныя души придают себе внутри украшение, состоящее по истине из драгоценных и разнообразных камней: свободы, великодушия, мудрости, любви, мало заботясь о таких временных украшениях, которые, подобно листьям, несколько времени цветут и вместе с изменением тела увядают. Таким образом у человека оказываются два украшения, из которых к внутреннему нетленному благоволит Господь, свидетельствуя, что сердце Его пленилось одним ожерельем на шее невесты, как бы выражая то, что Он возлюбил сияющее светом одеяние внутреннего человека, как свидетельствует и Псалмопевец, говоря: вся слава дочери царя внутри (Псал. ХLIV, 14).

Впрочем, да не подумает кто-нибудь, что прочее общество верующих отвергается, вообразив, будто мы только – одни девы – будем введены в наследие обетования, и не сообразив, что там будут разные сонмы и обители и разряды, сообразно с верою каждого. Это и Павел изображает так: иная слава солнца, иная слава луны, иная звезд, и звезда от звезды разнится во славе: так и при воскресении мертвых (I Кор. XV, 41–42). И Господь свидетельствует, что не всем будут даны одни и теже почести, но одним Он присвояет царство небесное, другим обещает наследие земли, иным созерцание Отца (Матф. V). Так и здесь Он предвозвещает, что святый сонм дев, как первый разряд, войдёт вместе с Ним в покой новых веков, как бы в брачный чертог. Ибо они принадлежат к мученикам, перенося телесныя тягости не какое-нибудь краткое время, но страдая во всю жизнь, и не убоявшись подвизаться поистине олимпийским подвигом девства; посему они, как сопротивляющиеся жестоким пыткам удовольствий, и опасениям и скорбям и другим бедствиям человеческого нечестия, прежде всех получают почести, занимая лучшее место обетования. Притом эти только души Слово называет своею избранною и истинною невестою, а прочая – сожительницами и девицами, и дщерями, в следующих словах: есть шестьдесят цариц и восемьдесят наложниц и девиц без числа: но единственная она, голубка моя, чистая моя, единственная она у матери своей, отличенная у родительницы своей. Увидели её дочери⁶⁰, и превознесли её, царицы и наложницы и восхвалили её (Песнь Песн. VI, 7–8). Т. е. хотя много есть дщерей Церкви, но только одна есть избранная и возлюбленнейшая в очах Ее больше всех; это – сонм девственниц.

Если же кто недоумевает, находя эти слова (Писания) еще недостаточно объясненными, и желает, чтобы они были полнее раскрыты в духовном их смысле, что такое царицы и девицы, то мы скажем, что они могут относиться к тем, которые от начала в течении веков отличались праведностью, как-то: жившие прежде потопа, жившие после потопа и жившие со времени Христа. Так невеста есть Церковь, а царицы – те царственные, угодившие Богу души, которые жили прежде потопа, т. е. времен Авеля и Сифа, и Эноха; сожительницы же – души живших после потопа пророков, с которыми Господь вступая в общение как с сожительницами, прежде нежели Церковь соединилась с Ним, сеял в них истинные глаголы нетленного и чистого любомудрия, чтобы они, зачавши веру, родили дух спасения (Исайи XXVI, 18)⁶¹. Ибо такие плоды, приносящие приснопамятную славу, раждают те души, с которыми входит в общение Христос. Если вы, девы, захотите взглянуть в писания Моисея, или Давида, или Соломона, или Исайи, или последующих пророков, то вы увидите, какие спасительные для жизни плоды свои оставили они вследствие общения с Сыном Божиим. Посему Слово (Божие) мудро назвало души пророков сожительницами, потому что Он имел общение с ними не так явно, как с Церковью, за которую совершено заклание упитаннаго тельца (Лук. XV, 23).

Кроме того, чтобы ничто из необходимого не ускользнуло от нашего внимания, нужно объяснить, почему исчислено цариц шестьдесят, сожительниц восемьдесять, девиц столько, что и сосчитать нельзя, а невеста одна. И во первых надобно сказать о шестидесяти. Здесь шестьюдесятью царицами, я думаю, называются те, которые от первозданного до Ноя преемственно угождали Богу, потому что они не имели нужды в предписаниях и законах для спасения, так как для них было еще недавним устройство мира в шесть дней. Они помнили, как Бог сотворил мир в шесть дней и что́ произошло в раю, как человек, получивши заповедь не касаться древа познания, пал, быв увлечен виновником зла (Быт. III, 3). Посему (Писание) символически и назвало шестьюдесятью (εξήκοντα) царицами эти души, которые вскоре по сотворении мира преемственно питали любовь к Богу и были, если можно так выразиться, почти порождениями первого века и близкими к шестидневному творению, потому что они жили, как я сказала, непосредственно после шести дней (εξήμερον) творения. Ибо они пользовались великою честию, беседуя с ангелами и часто созерцая Бога на яву, а не во сне. Посмотрите, какое дерзновение имел пред Богом Сиф, какое Авель, какое Енос, какое Энох, какое Мафусал, какое Ной – первые любители правды и первые из первенцов, написанных на небесах (Евр. XII, 23), наследовавшие царство, как некоторый начаток растений во спасение, как произрасший ранний плод Богу. Впрочем, об них довольно.

Еще надобно сказать о сожительницах. У тех, которые жили после потопа, познание Бога было более отдаленное, и они имели нужду в другом учении, которое послужило бы им врачевством и помощью при распространившемся идолопоклонстве. Поэтому, чтобы род человеческий не был омрачен забвением добра, Бог поручил Сыну своему внушить пророкам будущее пришествие Свое в жизнь во плоти, во время которого возвестится радость духовного восьмого дня (ογδοἁδος) и ведение, доставляющее отпущение грехов и воскресение; ибо чрез него отсекаются человеческия страсти и тление⁶². Поэтому ряд пророков со времен Авраама, по важности обрезания, в котором заключается восьмеричное число и от которого зависит и закон, назван восьмидесятью (ογδοἠκοντα) сожительницами, так как прежде обручения Церкви с Словом, они первые, восприявши божественные семена, предвозвестили духовное обрезание в восьмой день.

Затем девицами, которыми нет числа, называется множество тех, которые жили праведно под руководством высших и юношески и усердно боролись со грехом. Но из них ни царицы, ни сожительницы, ни девицы не сравниваются с Церковию. Ибо она, совершенная и избранная преимущественно пред всеми ими, состоящая и соединенная из всех Апостолов, есть невеста, превосходящая всех красотою цветущей юности и девства. Посему она и ублажается, и восхваляется другими, так как она обильно и видела и слышала то, чего те желали хотя бы на короткое время видеть, но не видели, и слышать, но не слышали. Блаженны, сказал Господь ученикам, очи ваши, что видят, и уши ваши, что слышат, ибо истинно говорю вам, что многие пророки и праведники желали видеть, что вы видите, и не видели, и слышать, что вы слышите, и не слышали (Матф. XIII, 16 – 17). Потому пророки и ублажают Церковь и удивляются ей, что, чего они сами не сподобились слышать и видеть, того она удостоилась и сделалась причастницею. Ибо шестьдесят цариц и восемьдесят наложниц, и девиц без числа: но единственная она, голубка моя, чистая моя (Песнь Песн. VI, 7).

Иначе можно разуметь под невестою пречистую плоть Господа, для (восприятия) которой Он оставил Отца, снизошел сюда, соединился с нею и вместился в ней вочеловечившись. Образно она названа голубкой потому, что это животное ручное, домашнее, и охотно живущее вместе с людьми. Ибо она одна, так сказать, оказалась чистою и непорочною, и превосходящею всех добротою и красотою праведности, так что никто даже из высоко угодивших Богу не может стать подле неё по сравнительному достоинству добродетели. Посему она и удостоилась быть соучастницею царства Единородного, сочетавшись с Ним. И описанная в сорок четвертом псалме царица, из многих ставшая одесную Бога, облеченная в золотое украшение добродетели, которой красоты возжелал Царь, есть, как я сказала, та пречистая и блаженная плоть, которую само Слово вознесши на небеса посадило одесную Отца, облеченную в золотую одежду, т. е. в нетленные свойства, которые символически названы золотыми украшениями (Псал. XIV, 14)⁶³; ибо эта одежда составляется и сплетается из различных совершенств (как то: девства, мудрости, веры, любви, терпения и прочих добродетелей), которые, прикрывая неблаговидность плоти, украшают человека золотым украшением.

А что вещает Дух в дальнеших словах псалма после посаждения на престоле одесную Отца того человека, которого восприняло Слово, на это надобно обратить внимание. За нею, говорит он, ведутся к Царю девы подруги ея, приводятся с веселием и ликованием, входят в чертог Царя (Псал. ХLIV, 15–16). Здесь, кажется, весьма ясно Дух восхваляет девство и обещает, что за невестою Господа, как мы изложили, вторыми приступят к Всемогущему с радостию и веселием девы, окруженные и сопровождаемые ангелами. Так по истине достолюбезна и вожделенна красота девства, что вслед за Царицею, которую Господь вознес и представил безгрешною Отцу, приводится сонм ликующих дев, удостоенный второго места после невесты. – Эти упражнения в слове о девстве и от нас, Арета, приносятся тебе на усмотрение.

Когда Прокилла высказала это, то Фекла сказала: теперь, после нее, моя очередь говорить, и я радуюсь, что мне присуще словесное искусство и что я чувствую себя внутри, подобно цитре, настроенною и приготовленною сказать стройно и благоприлично.

Арета: Прекрасно, Фекла, с удовольствием взираю на твое усердие, которое внушает мне уверенность, что ты подаришь мне речь, по силе своей соответствующую предмету; у тебя нет недостатка в знании круга философских наук и всякой учености, а что касается до евангельского и Божественного учения, то что и говорить о тебе, обогащенной премудростию Павла?

Итак, начнем речь прежде всего с самого названия, почему этот высший и блаженный образ жизни назван девством; за тем, каков он, и какую имеет силу, и наконец – какие приносит плоды. Ибо почти все едва ли знают о нем, хотя он превосходнее множества других свойств добродетели, какими мы стараемся очищать и украшать душу. Девство (παρθενἱα) чрез перемену одной буквы получает название почти обожествления (παρθεΐα), так как оно одно уподобляет Богу владеющего им и посвященного в его нетленные тайны, выше чего невозможно найти другого блага, столь чуждого (мирской) радости и печали, которым оживляясь крылья души поистине возрастают и делаются легкими, привыкая ежедневно возлетать выше человеческих забот. – Если наша жизнь, как говорят мудрецы, есть публичное состязание, а мы выходим как бы на театре представлять драму истины, т. е. правду, между тем как против нас действуют и строят козни диавол и демоны, то нам необходимо устремлять взор горе и возлетая возвышаться и избегать очарований обольстительного голоса их и действий, прикрытых извне видом целомудрия, избегать более, нежели гомеровских Сирен. Между тем многие, увлекаясь обманчивыми удовольствиями, теряют крылья и тяготятся вести нашу жизнь, вследствие ослабления и недеятельности у них тех сил, которыми укрепляются в существе своем крылья целомудрия, поднимающие вверх то, что клонится вниз к телесному растлению. Поэтому и ты, Арета⁶⁴, получила такое имя, как всегда шестствующая с чистейшими мыслями, или потому, что ты сама по себе ἁἱρετή (избранная)⁶⁵, или потому, что других поднимаешь ἁιρἔιν⁶⁶ и возносишь на небо; будь же ты мне руководительницею в речи, которую говорить ты сама приказала.

Те, которые потеряли крылья и предались удовольствиям, не отстают от здешних скорбей и забот, пока они, подчинившись страстной похоти невоздержания, не будут отвергнуты и удалены от области истины, как предавшиеся вместо стыдливого и целомудренного деторождения диким удовольствиям любви. Напротив, те, которые обладают хорошими крыльями и легко поднимались из сей жизни в места вышемирные и видели издали то, чего никто из людей не видал, т. е. самые луга нетления, в изобилии произрастающие цветы несравненной красоты, постоянно стремятся к ним, воспоминая тамошние зрелища, и поэтому считают маловажными здешние воображаемые блага: богатство, славу, знаменитость рода, замужество, и ничего такого не считают важным. Но хотя бы кому-нибудь из них предстояло отдать тело свое зверям, или огню на истязание, они с готовностию и без уныния переносят страдания, по любви и стремлению к тем благам; так что им кажется, что они, обращаясь в мире, не находятся в мире, но мыслию и желанием уже находятся в обществе жителей небесных. Подлинно, крыльям девства, по их природе, свойственно не склоняться к земле, а возноситься на небо, в чистый эфир, в жизнь равноангельскую. Посему сохранившие точно и верно свое девство для Христа, по призвании и переселении отсюда, первые удостоиваются победных наград, получая от Него увенчание цветами нетления.

Ибо говорят, что как скоро такие души оставляют мир, то встречающие дев ангелы с великим славословием сопровождают их на упомянутые луга, к которым они стремились и прежде, издалека созерцая их тогда, когда, еще находясь в телах, воображали предметы божественные.

Пришедши туда, (говорят), они созерцают некоторые дивные и блистательные и блаженные красоты, какие трудно выразить на языке человеческом. Ибо там существует самая правда и мудрость, самая любовь и истина и целомудрие, и прочие столь же прекрасные цветы и произрастения мудрости, которых одни только воображаемые тени мы здесь видим как бы во сне, и думаем, что они состоят из дел человеческих; потому что здесь нет никакого ясного образа их, но одни только неясные очертания, которые мы и чувствуем, часто смутно воображая их. Здесь никто никогда не созерцал глазами величия, или вида, или красоты самой правды, или мудрости, или мира: а там они созерцаются в самой сущности, как они существуют, всецело и ясно. Ибо там есть древо самого целомудрия, древо любви, древо мудрости, и как плоды здешних растений, например, винограда, гранатового и яблочного дерев, так точно плоды и тех растений срываются и вкушаются, только срывающие не стареют и не умирают, но возрастают в безсмертии и божественности, подобно тому как и первозданный, от которого мы все происходим, прежде падения и ослепления очей его, находясь в раю, наслаждался плодами, так как, по Божию определению, человек был поставлен возделывателем и хранителем растений мудрости. Ибо такие же плоды возделывать поручено было и первому Адаму. И пророк Иеремия признает, что они существуют особо в каком-то месте, удаленном на великое разстояние от нашей вселенной, когда, оплакивая отпадших от вечных благ, говорит: познай, где находится мудрость, где сила, где знание, чтобы вместе с тем узнать, где находятся долгоденствие и жизнь, где находится свет очей и мир; кто нашел место ея, или кто взошел в сокровищницы ея (Вар. III, 14 15)? – Итак в сокровищницы этих добродетелей, – говорит, – девы вступают и наслаждаются плодами их, орошаясь обильным и благоприятным светом, который подобно источнику изливает на них Бог, освещающий ту жизнь незаходимым светом; а они ликуют, благозвучно прославляя Бога. Ибо их объемлет воздух чистый и такой, в котором никогда не заходит солнце.

Итак, девы, дщери чистого целомудрия, мы стремимся к жизни блаженной и царству небесному. Ревнуйте и вы усердно о той же славе девства, как и предшественницы ваши, не много заботясь о здешней жизни. Ибо не мало способствуют блаженству нерастление и девство, возвышая самую плоть на горнюю высоту, и осушая влажность и бренную тяжесть ее, высшею силою. Пусть же не заглушает вашего слуха нечистота, пресмыкающаяся по земле; пусть печаль не нарушает радости, ослабляя надежды на лучшее. Но без уныния отгоняйте от себя случающиеся с вами несчастия, не смущая разума воплями. Пусть всегда побеждает вера, и свет ее пусть разссевает призраки, наводимые лукавым на сердце. Как иногда луна, сияя, наполняет небо блеском, и воздух весь становится прозрачным; и вдруг черные облака, набежав откуда-нибудь с запада, немного затемняют свет ее, однако не уничтожают его, потому что тотчас развеваются силою ветра, так точно и вы, девы, сияющие в мире девством, подвергаясь скорбям и затруднениям, не теряйте надежд. Ибо Духом будут разсеяны навеваемые лукавым облака, если и вы, как ваша Мать, родившая Девственного Младенца мужеского пола на небе (Апок. XII, 4), не убоитесь подстерегающаго и преследующаго змия. О ней я скажу вам несколько подробнее; ибо теперь благоприятный к тому случай. И явилось на небе великое знамение, говорит Иоанн в Апокалипсисе, жена, облеченная в солнце, под ногами ея луна, и на главе ея венец из двенадцати звезд. Она имела во чреве, и кричала от болей и мук рождения. И другое знамение явилось на небе. Вот большой красный дракон с седмью головами и десятью рогами, и на голове его седмь диадим. Хвост его увлек с неба третью часть звезд и поверг их на землю. Дракон сей стал пред женою, которой надлежало родить, дабы, когда она родит, пожрать ея младенца. И родила она младенца мужескаго пола, которому надлежит пасти все народы жезлом железным; и восхищено было дитя ея к Богу и престолу Его. А жена убежала в пустыню, где приготовлено было для ней место от Бога, чтобы питали ее там тысячу двести шестьдесятъ дней (Апок. XII, 1 – 6). Повествуемое о жене и драконе, кратко сказать, этим оканчивается; но найти объяснение этого и высказать словами – превыше наших сил; впрочем надобно решиться, веруя в Повелевшаго изследовать писания (Иоан. V, 39). Итак, если и вы согласны на это, то нет препятствий приступить к делу. Во всяком случае простите, если я не в состоянии буду в точности выразить смысл Писания.

Явившаяся на небе жена, облеченная в солнце и увенчанная двенадцатью звездами, которой подножием служила луна, и имевшая во чреве и кричавшая от болей и мук рождения, – это в собственном и точном смысле есть Мать наша, девы, некоторая сила сама по себе отличная от детей своих, которую пророки, в виду приписываемых ей свойств, называли то Иерусалимом, то Невестою, то горою Сионскою, то Храмом и скиниею Божию. Ибо сила, стремящаяся к просвещению, по словам пророка: святись Иерусалим, как взывал к ней Дух, – ибо пришел свет твой, и слава Господня взошла над тобою; ибо вот тьма покроет землю и мрак – народы, а над тобою возсияет Господь, и слово Его явится над тобою и прийдут народы к свету твоему и цари к восходящему над тобою сиянию; возведи очи твои и посмотри вокруг; все они собираются и идут к тебе; сыновья твои издалека идут и дочерей твоих на руках несут (Исайи LХ, 1 – 4), есть Церковь, дети которой все вместе придут к ней по воскресении, стекшись к ней отвсюду; а она, достигнув невечернего света и облекшись сиянием Слова, как бы одеждою, будет радоваться. Ибо каким другим драгоценнейшим, или достойнейшим украшением надлежало бы украшаться царице, которая облекается в свет, как в одежду, чтобы сделаться невестою Господа, для чего она и призвана Отцом? Приступите же, возвысившись умом, посмотрите, подобно как (смотрите) на брачных дев, на эту великую жену, которая сияет чистою и непорочною, всецелою и неувядающею красотою, ни в чем не уступающею сиянию света, вместо одежды облеченную в самый свет, вместо драгоценных камней украшенную на голове сияющими звездами. Ибо, что́ для нас одежда, то́ для ней свет; что для нас золото, или блестящие камни, то́ для ней звезды не такие, какие находятся на видимом своем месте, но лучшие и блистательнейшие, так что здешние могут считаться не более, как их образами и подобиями.

То выражение, что она вступила на луну, по моему мнению, в переносном смысле указывает на веру очищающихся от (греховного) тления посредством крещения; потому что свет луны много походит на теплую воду, и она имеет влияние на всю влажную стихию. Таким образом при вере и обращении нашем, как бы в образе луны, предстоит Церковь, испытывая муки рождения и возраждая душевных в духовных, пока не достигается полнота народов; почему она и есть мать наша. Ибо как жена, прнняв безвидное семя мужа, в известный период времени раждает целого человека; так точно и Церковь, можно сказать, постоянно зачиная прибегающих ко Христу и образуя их по образу и подобию Христа, в известный период времени соделывает их гражданами той блаженной жизни. Посему она необходимо должна предстоять при крещении, как раждающая очищаемых им. Поэтому действие ее при крещении и называется луною (δἐλἠνη)⁶⁷, потому что возраждаемые, обновляясь, сияют новым блеском (δἐλας), который есть новый свет; потому они и называются новопросвещенными, чем в переносном смысле она указывает им на духовное полнолуние, период страдания (Христова) и всегда новое воспоминание о нем, пока не явится сияние и совершенный свет великого дня.

Если же кто (нисколько не трудно сказать еще яснее), не удовлетворившись сказанным, возразит: почему вам, девы, предлагается объяснение вопреки смыслу Писания, тогда как в Апокалипсисе определенно говорится, что Церковь раждает младенца мужеского пола, а вы допускаете, что плодовитое рождение ее совершается омовением крещаемых? На это мы скажем: но, любитель словопрения, и тебе нельзя доказать, что раждаемый есть сам Христос. Ибо таинство вочеловечения Слова исполнилось задолго до Апокалипсиса; Иоанн же повествует о настоящем и будущем. Притом Христос за долго рожденный не был восхищен по рождении к престолу Божию из опасения, чтобы змий не причинил ему вреда (Апок. XII, 5); но для того Он и родился, и сошел с престола отчаго, чтобы укротить дракона, выдержав нападения его на плоть. Таким образом и тебе необходимо признать, что Церковь имеет во чреве крещаемых, как и у Исайи в одном месте Дух говорит: еще не мучалась родами, а родила; прежде нежели наступили боли ея, избегла⁶⁸ и разрешилась сыном. Кто слыхал таковое? Кто видал подобное этому? Возникала ли страна в один день? Раждался ли народ в один раз, как Сион, едва начал родами мучиться, родил сына (ἂρδενα. Исайи LXVI, 7–8)⁶⁹? Кого же избегла? Конечно дракона, чтобы этот духовный Сион родил народ, мужа, который бы, не имея женских слабостей и изнеженности, вступил в единение с Господом и укреплялся в ревности.

Однако возвратимся к началу и станем объяснять сказанное, пока по порядку дойдем до конца. Итак, посмотри, не найдешь ли и ты вероятным то, как исполняется Слово (Божие). По моему мнению, о Церкви сказано, что она раждает младенца мужеского пола; потому что просвещаемые получают черты, изображение и мужественный вид Христа, тогда как в них отпечатлевается образ Слова и раждается в них чрез истинное ведение и веру так, что в каждом духовно раждается Христос. Для того Церковь и носит во чреве и испытывает муки рождения, доколе не изобразился в нас родившийся Христос (Гал. IV, 19), чтобы каждый из святых, чрез причастие Христу, родился помазанником (κριςὁς). В этом смысле и говорится в одном месте Писания: не прикасайтесь к помазанникам моим и пророкам моим не де лайте зла (Псал. CIV, 15), так как крещенные во Христа с причастием Духа делаются помазанниками, а Церковь здесь содействует изображению в них Слова и преображению их. Это подтверждает и Павел, который ясно учит так: для сего преклоняю колена мои пред (Богом и) Отцом, от Котораго именуется всякое отечество на небесах и на земле, да даст вам по богатству благости (χρηςὁτητος)⁷⁰ своей крепко утвердиться Духом Его во внутренном человеке, верою вселиться Христу в сердца ваши (Еф. III, 14–17). Ибо необходимо в душах возраждаемых отпечатлевается и изображается Слово истины.

С вышесказанным, кажется, весьма сходно и согласно то, что изречено свыше от самого Отца Христу, пришедшему на Иордан для крещения водою: Ты сын мой, я ныне родил Тебя (Псал. II, 7; Матф. III, 17; Марк. I, II). Ибо, надобно заметить, – о том, что Он есть Сын Его, (Отец) сказал неограниченно и без времени: Ты еси (ἓι), говорит Ему; а не: ты стал (γἐγονας), выражая, что Он, не недавно произшедши, получили усыновление, и не существовавши прежде потом получил довершение, но что Он, быв рожден издревле, есть и будет одним и тем же. А слова: Я ныне родил Тебя, значат: Я восхотел существовавшаго на небесах прежде веков родить и в мире, т. е. прежде неведомаго сделать ведомым. Подлинно для тех людей, которые еще не чувствуют многоразличной премудрости Божией, Христос еще не родился, т. е. еще не познан, еще не открылся, еще не явился. Если же и они возчувствуют таинство благодати, то и для них, когда они обратятся и уверуют, Он раждается чрез ведение и разумение. Посему о Церкви справедливо говорится, что она всегда образует и раждает в крещаемых младенца мужеского пола – Слово. Итак, о рождении ее посильно сказано. Теперь следует перейти к сказанному о драконе и о прочем. Попытаемся же еще, девы, как-нибудь объяснить и это, нисколько не страшась величия притчей Писания. Если же что встретится затруднительное в этих словах, то я опять постараюсь как бы перевести вас чрез реку.

Дракон великий, красный, многообразный, многовидный, седмиглавый, рогоносный, увлекающей третью часть звезд, подстерегающий, чтобы пожрать младенца раждающей жены, есть диавол, строющий козни, подстерегающий, чтобы извратить преданный Христу ум просвещенных и возродившийся в них образ и подобие Слова. Но он не достигает цели и не уловляет добычи, так как возрожденные восхищаются на высоту к престолу Божию; т. е. вверх к божественному седалищу и непоколебимому основанию истины возвышается ум обновленных, научившихся созерцать тамошнее и представлять тамошнее, дабы он не был обольщен драконом, пресмыкающимся долу. Ибо ему не позволяется губить тех, которые стремятся и взирают горе. Звезды же, который он, касаясь их вершины концем хвоста, совлекает на землю, суть еретические секты. Ибо собрания иноверных надобно назвать темными, мрачными и низко вращающимися звездами; потому что и они присвояют себе знание небесного и веру во Христа, пребывание души на небесах и близость к звездам, как бы чада света; но они низлагаются, будучи увлекаемы кознями дракона; потому что не остаются внутри тройственнаго образа благочестия, уклоняясь от православного его богопочтения. Посему они и названы третьею частью звезд, как заблуждающиеся касательно одного из числ Троицы, то касательно (лица) Отца, как Савелий, говоривший, что пострадал сам Вседержитель, то касательно (лица) Сына, как Артема и те, которые утверждали, что Он родился призрачно, то касательно (лица) Духа, как Евионеи, доказывающие, что пророки говорили по собственному побуждению. О Маркионе же и Валентине, и последователях Елкесея и других лучше и не упоминать.

Раждающая и родившая в сердцах верующих младенца мужеского пола – Слово, и удалившаяся непорочною и неврежденною от ярости зверя в пустыню, есть, как мы сказали, мать наша – Церковь. Пустыня, в которую она пришла и питается там тысячу двести шестьдесят дней (Апок. XII, 6), по истине свободная от зол, непроизводительная и безплодная для тления, неудободоступная и неудобопроходимая для многих, но плодоносная и питательная и цветущая и удободоступная для святых, исполненная мудрости и произрастающая жизнь, – это есть прекрасная и богатая растениями и благовонная обитель добродетели, где льются ароматы, когда поднимается ветер с севера и приносится ветер с юга (Песн. Песн. IV, 16), и все исполнено божественной росы, быв увенчано неувядающими растениями безсмертной жизни, где и мы теперь собираем цветы и чистыми перстами плетем для царицы пурпуровый и блистательный венок девства. Ибо невеста Слова украшается плодами добродетели. А тысяча двести шестьдесят дней, в течение которых мы, девы, находимся здесь, есть такое точное и превосходное ведение об Отце и Сыне и Духе, которым радуется и веселится мать наша, возрастая в это время до явления новых веков, когда она в небесном собрании будет не посредством знания прозирать, но ясно созерцать «сущее», пребывая вместе со Христом. Ибо тысяча, слагающаяся из десяти сотен, составляет совершенное и полное число, и поэтому служит символом Отца, который сам собою сотворил и в себе самом содержит все. Двести, слагающияся из двух совершенных чисел, служат символом Святаго Духа, так как Он сообщает ведение о Сыне и Отце. А шестьдесятъ, заключая в себе число шесть, взятое десять раз, служить символом Христа; потому что число шесть, начиная с единицы, слагается из собственных делителей, так что в нем нет ни недостатка, ни излишка; разделяясь на своих делителей, оно вполне слагается из них. Так, если число шесть разделить на одинаковые части одинаковыми делителями, то из разделенных частей опять вполне составляется тоже количество. И во-первых, оно, по разделении на два, дает три, потом, по разделении на три, дает два, наконец, по разделении на шесть, дает единицу, и из них опять вполне слагается в самого себя. Ибо, давая по разделении на два – три, и по разделении на три – два и по разделении на шесть – единицу, оно при сложении трех, двух и единицы опять делается вполне шестью⁷¹. А все то, что не нуждается для своей полноты в другом и никогда не делается больше самого себя, необходимо есть совершенное. Из прочих же чисел одни более чем совершенны, как напр. двенадцать, ибо по разделении на два, оно дает шесть, на три – четыре, на четыре – три, на шесть – два, и на двенадцать – единицу а эти числа, на которые оно может делиться, быв сложены, превышают двенадцать, которое таким образом не остается равным своим делителям, как число шесть; а другия менее, чем совершенны, как напр. восемь; ибо по разделении на два, оно дает четыре, на четыре – два, и на восемь – единицу; числа же, на которыя оно делится, быв сложены, составляют семь, и потому оно нуждается еще в единице для своего восполнения, – не так, как шесть, которое во всяком случае остается равным самому себе. Посему это последнее и прилагается к Сыну Божию, который из полноты Божества низшел в здешнюю жизнь. Уничижив же себя и приняв образ раба (Фил. II, 7), Он опять вошел в полноту своего совершенства и достоинства. Ибо, умалившись в самом себе и, так сказать, разрешившись на свои части, Он опять из своего умаления и этих частей своих вошел в свою полноту и величие, никогда и при умалении не переставая быть совершеннным. – Кроме того и во всем создании мира и стройности его оказывается содержащимся это число, так как в шесть дней Бог создал небо и землю и все, что в них, творческою силою Слова, объемлющаго число шесть, по которому существует тройственной вид, составляющий тела. Ибо долгота, широта и глубина составляют тело, а число шесть и составляется из этих трех сторон. Впрочем, теперь не благовременно раскрывать это подробно, чтобы, оставив настоящий предмет, нам не разсуждать о постороннем.

Итак, пришедши в эту безплодную для зол пустыню, Церковь питается здесь, возносясь до небес на крыльях девства, который Слово (Божие) назвало крыльями большаго орла (Апок. XII; 14, Езек. XVII, 3), победив змия и отгнав от своего полнолуния неблагоприятные облака. Для того между прочим и предложены все эти речи, чтобы научить вас, прекрасные девы, посильно подражать матери и не смущаться скорбями, превратностями и бедствиями жизни, дабы вам вместе с ней смело войти в брачный чертог с горящими светильниками. И так не страшитесь козней и клевет этого зверя, но бодро приготовляйтесь к борьбе, вооружившись спасительным шлемом и бронею и препоясанием (Еф. VI, 14–17). Ибо вы нанесете ему великое поражение, устремившись на него с великою отвагою и благодушием; и конечно он не устоит, видя противниц, выступивших с высшею помощью; но тотчас предоставит вам трофей седми родов борьбы⁷². Этот многоглавый и многоличный зверь, –

«Лев головою, задом дракон и коза (серединой);

«Страшно дыхал он пожирающим пламенем бурным⁷³;

«Но того поразил Беллерофонт; а этого Царь Христос;

«Многих сгубил он, и никто не мог бы снести

«Изрыгаемой из уст его гибельной пены⁷⁴,»

если бы наперед Христос не нанес ему поражения и не сделал его совершенно безсильным и презренным для нас.

Посему, имея мужественный и бодрый дух, вооружитесь против гордого зверя; отнюдь не отступайте, смущаясь его дерзостно; за то вы получите великую славу, если, одержав победу, отнимите находящиеся на нем семь венцов, за которые нам и предстоит состязание и борьба, по учению Павла (Еф. VI, 12). Ибо та, которая наперед преодолеет диавола и умертвит седмь голов, сделается обладательницею семи венцов добродетели, совершив великие подвиги девства. Так голова дракона есть невоздержание и роскошь; сокрушивший ее украсится венцом целомудрия. Его же голова – страх и уныние; поправший ее получит венец мученичества. Его же голова – неверие и безумие и прочие подобные виды нечестия; поразивший и умертвивший их удостоится за это почестей, многообразно сокрушив силу дракона. А десять рогов и рожнов, которые он носит на головах, как сказано (Апок. XII, 3), суть десять сопротивлений десятословию, прекрасные девы, которыми он обыкновенно поражает и ннзвергает души многих, замышляя и изобретая противное заповеди: люби Господа твоего (Втор. VI 5) и прочим заповедям. Вот его рог пламенный и исполненный горечи – блуд, которым он низвергает невоздержных; вот прелюбодеяние, вот ложь, вот сребролюбие, вот воровство, и другие близкие и сродные им пороки, которые свирепствуют, выросши на человекоубийственных головах его; вы же, исторгнув их при помощи Христовой, возложете на ваши божественные головы цветущие венцы в награду за победу над драконом. Ибо наша обязанность предпочитать высшее и ставить его выше земного, сохраняя ум самостоятельным и самовластным, вне всякой необходимости, при свободном избрании благоугодного, не раболепствуя судьбе и случаям. Так, человек не может быть господином самого себя и добродетельным, если он не будет соображаться с человеческим примером Христа и жить, изображая себя по Его первообразу и подражая Ему. Подлинно, величайшее из всех зол, усвоенное многими, состоит в том, что относят причины грехов к движениям звезд и говорят, что жизнь наша управляется необходимостью судьбы, как делают весьма надменные наблюдатели звезд; ибо они, веруя больше по догадкам, нежели по благоразумному разсуждению, тому, что находится в средине между истиною и ложью, – много уклонились от созерцания действительно существующего. Посему, если ты позволишь, Арета, при окончании моей речи, которую ты сама, госпожа, приказала произнести, то я постараюсь при твоем содествии и сочувствии, против недовольных и сомневающихся в истине наших слов, что человек властно свободен, разъяснить, что люди «по своему безразсудству без судьбы терпят бедствия»⁷⁵, предпочитая приятное полезному.

Арета: я позволяю и буду содействовать; ибо с присоединением и этого речь будет совершенно прекрасною.

Фекла. И так еще скажем посильно об этом, и прежде всего обнаружим обольщение хвалящихся тем, будто они одни знают, каким образом устроен мир, по предположениям Египтян и Халдеев. Они утверждают, что окружность мира подобна выпуклостям как бы обделаннаго шара, в котором земля занимает место центра и средоточия. Так как эта окружность, говорят они, шарообразна, то при равных разстояниях одинаковых частей, в средине вселенной необходимо должна находиться земля, около которой, как происшедшей прежде всего, вращается небо. Ибо, если окружность составилась из средоточия и центра (без центра невозможно описать круга и самый круг невозможен без центра); то не следует ли, говорят они, что прежде всего образовалась земля и ея хаос и бездна? Подлинно в бездну и хаос низверглись эти несчастные! Они, познав Бога, не прославили Его, как Бога, и не возблагодарили, но осуетились в умствованиях своих, и омрачилось несмысленное их сердце (Римл. I, 21), и притом тогда, как их же мудрецы говорили, что нет ничего из земнородного почтеннее и старше Олимпийских (богов). По истине познавшие Христа не остаются всегда детьми, как Эллины⁷⁶, которые затмив истину более мифами и вымыслами, нежели словесным искусством, и поставив человеческие бедствия в связь с небесными предметами, не стыдятся изображать окружность вселенной геометрическими знаками и фигурами и учить, что небо украшено подобиями птиц и рыб и земных животных, и что качества звезд произошли от приключений с древними людьми, так что у них движения планет зависят от этих телесных существ; ибо, говорят они, звезды вращаются около двенадцати животных, будучи увлекаемы движением зодиакального круга, так что из их сочетания можно усматривать имеющее случиться со многими, судя по их сближению друг с другом и отклонению, равно как по восхождению и захождению. По их мнению, небо шаровидное и имеющее в земле свой центр и средоточие, – потому что все прямые линии, падающие от окружности на землю, равны между собою, – оказывает влияние посредством объемлющих его кругов, из которых больший называется меридианом, второй, разсекающий его на равные части, – горизонтом, третий, пересекающий их, – экватором, по сторонам которого находятся два тропика, летний и зимний, один в северной части, а другой в южной, кроме того так называемая ось, около которой находятся медведицы, как напр. северная вне тропика. Медведицы, вращаясь около самих себя и, посредством полюсов производя давление на ось, производят движение всего мира, имея головы свои обращенными к бедрам друг друга и не соприкасаясь с нашим горизонтом. Зодиак же, говорят они, касается всех кругов, совершая косвенное движение; в нем находятся двенадцать животных, которые называются двенадцатью знаками, начиная с Овна до Рыб и, по сказанию их, поступили в число созвездий по баснословным причинам. Так говорят, Овен есть тот, который перевез (чрез Эллеспонт) Эллу, дочь Афаманта, с Фриксом к Скифам; Телец – в честь Зевса, который в виде вола переправил Европу в Крит; так называемый млечный путь, начинающийся при соединении Рыб с Овном, говорят, проистек из сосцев Иры для Иракла, по повелению Зевса. Таким образом, по их мнению, до Европы, Фрикса и Диоскуров (близнецов) и других знаков Зодиака, помещенных в число созвездий из людей и животных, не было рока (γενεδις)⁷⁷, но без рока жили наши предки. Попытаемся же, не будем ли мы в состоянии уничтожить ложь, подобно врачам, употребив против нее целительные врачества речи, имея в виду истину, следующим образом.

О жалкие, если бы для людей лучше было подлежать року, нежели не подлежать, то почему рока не было с самого начала, как произошел род человеческий? Если же он был, то какая была нужда помещать между созвездиями: Льва, Рака, Близнецов, Деву, Тельца, Весы, Скорпиона, Овна, Стрельца, Рыб, Козерога, Водолея, Персея, Кассиопию, Кифея, Пегаса, Гидру, Во́рона, Чашу, Лиру, Дракона и других, которых наблюдению научившись, по вашим словам, многие постигли это математическое, или лучше сказать, противонаучное (καταζεματικἠν) предведение? И так, или действительно издавна был рок, то напрасна постановка этих существ (в числе созвездий); или его не было, и потом Бог привел жизнь в лучшее состояние и направление, между тем как прежние люди переживали худшее время; но древнейшие лучше нынешних; посему они и названы золотым родом⁷⁸. Следовательно, нет рока. – Если солнце, объезжая эти круги и проходя в известные времена года знаки Зодиака, производит изменения и перемены времен, то каким образом те, которые жили до помещения между созвездиями этих животных и до украшения ими неба, могли благополучно существовать, когда еще не были отделены лето, осень, зима и весна, влиянием которых телесная природа растет и укрепляется? Между тем они благополучно существовали и были долговечнее и крепче нынешних, так как Бог и в то время одинаково устроял времена. Следовательно, небо получило разнообразие не от этих знаков. – Если солнце и луна и прочие звезды, существующие для определения и соблюдения чисел времени (Быт. I, 17), для украшения неба и изменения времен года, божественны и превосходнее людей, то они сами необходимо должны проводить жизнь превосходнейшую, блаженную, мирную и гораздо лучшую нашей жизни по правде и добродетели, совершая стройное и благополучное движение. Если же они причиняют несчастья и худые настроения смертным и служат виновниками непотребств, превратностей и приключений жизни, то они несчастнее людей, взирая на землю и на жалкие и беззаконные действия (смертных), и проводят жизнь нисколько не лучше людей, если наша жизнь зависит от их отклонения и движения.

Если никакое действие не бывает без желания, и желание без нужды, Божество же ни в чем не имеют нужды, и, следовательно, не помышляет о причинении зла, и если звезды по своей природе ближе к Богу и по добродетели превосходнее самых лучших людей, то следует, что звезды не замышляют зла (людям) и ни в чем не нуждаются. – Кроме того всякий, кто убежден, что солнце, луна и звезды божественны, согласится с нами, что они весьма далеки от зла и земных действий, как недоступные для страстей, удовольствия и скорби; ибо такие постыдные ощущения не свойственны небесным существам. Если же они по природе своей чужды этому и ни в чем не имеют нужды, то как они могут причинять людям то, чего сами не желают и чему сами не причастны? – Утверждающие, что человек не свободен, а управляется неизбежной необходимостью и неписанными повелениями судьбы, нечестиво относятся к самому Богу, считая Его виновником и устроителем человеческих зол. Ибо если Он неизреченною и непостижимою премудростию стройно управляет всем круговым движением звезд, держа бразды правления вселенной, а звезды производят свойства добра и зла в жизни, привлекая к ним людей узами необходимости: то, по их мнению, Бог есть виновник и податель зол. Между тем, по убеждению всех, Бог не есть виновник никакого зла; следовательно, нет рока.

– Всякий хотя несколько разсудительный согласится, что Бог благ, праведен, премудр, истинен, благодетелен, не причиняет зол, не причастен страсти, и все тому подобное: если же справедливые лучше несправедливых и несправедливость отвратительна для них; Бог же как праведный радуется справедливости и несправедливость отвратительна для Него, как противоположная и враждебная справедливости, то, следовательно, Бог не есть виновник несправедливости. – Если полезное несомненно есть добро, а целомудрие полезно и для дома, и для жизни, и для друзей, то, значит, целомудрие есть добро. И если целомудрие по свойству своему есть добро, а невоздержание противоположно целомудрию, противоположное же добру есть зло, то значит, невоздержание есть зло. И если невоздержание по свойству своему есть зло, от невоздержания же происходит прелюбодеяния, кражи, ссоры и убийства, то, значить, преступная жизнь по свойству своему есть зло. А Божество по природе своей непричастно злу. Следовательно, не рок (есть причина добра и зла). – Если целомудренные лучше невоздержных и невоздержание отвратительно для них; Бог же, как непричастный страстям, радуется целомудрию; то значит, невоздержание отвратительно и для Бога.

А что целомудренное действие, как добродетель, лучше невоздержного действия, как порока, это можно видеть на царях, правителях, военачальниках, женах, детях, гражданах, господах, рабах, пестунах, учителях, потому что каждый из них при своем целомудрии бывает полезен и самому себе и обществу, а при невоздержании вреден и самому себе и обществу. И так как есть некоторое различие между порочными и добродетельными, невоздержными и целомудренными, и жизнь добродетельных и целомудренных лучше, а жизнь противоположных хуже; и живущие лучше – близки и любезны Богу, а живущие хуже – далеки и противны для Него; то утверждающие, будто по роковой необходимости справедливость и несправедливость есть одно и тоже, не различают порока и добродетели, невоздержания и целомудрия, что невозможно. Ибо если добро и зло противоположны, а несправедливость есть зло и противоположна справедливости, справедливость же есть добро; а добро враждебно злу, и зло не одинаково с добром, то значит справедливость есть нечто иное, нежели несправедливость. Следовательно, Бог не есть виновник зол и не радуется (людям) злым, не содействует им Слово, как благое. Если же существуют порочные, то они порочны по недостатку разума, а не по влиянию рока, «по своему безразсудству без судьбы претерпевая бедствия»⁷⁹. – Если рок заставляет убивать кого-либо и обагрять руки кровию убийства, а закон запрещает это, определяя наказания злодеям и угрозами отменяя внушения рока, как то: причинять несправедливость, прелюбодействовать, воровать, отравлять, то, значит, закон противоположен року. Ибо что рок определяет, то закон запрещает; а что закон запрещает, то делать рок принуждает; следовательно, закон враждебен року. А если они враждебны, то, значит, законодатели (существуют и действуют) не по року, потому что, определяя противное року, они разрушают рок. И так или существует рок и тогда не следовало бы существовать законам, или существуют законы, и, следовательно, они существуют не по року. Но, говорят, без рока невозможно ни родиться кому-либо, ни совершиться чему-либо; потому что никто не может и пальцем двинуть без судьбы; следовательно по року являлись законодатели: Минос, Дракон, Ликург, Солон и Залевк, и постановляли законы, запрещая прелюбодеяния, убийства, насилия, грабежи, кражи, как действия не существующие и не бывающие по року. Если же и эти действия бывают по року, то законы постановлялись не по року; потому что рок не стал бы разрушать самого себя, отменяя сам себя и возставая сам на себя, то постановляя законы, запрещающие прелюбодеяния и убийства, и обвиняя и наказывая злодеев, то производя убийства и прелюбодеяния. Но это невозможно; потому что нет ничего противного самому себе, враждебного с самим собою, разрушительного для самого себя и несогласного с самим собою. Следовательно, нет рока. – Если всё, что происходит, происходит по року, и без рока ничто не бывает, то неизбежно (допустить), что и закон произошел от рока. Но закон уничтожает рок, научая, что добродетель приобретается и исполняется тщательностию, а порок может быть избегаем и происходит от недостатка воспитания. Следовательно, нет рока. – Если рок производит то, что (люди) обижают друг друга и бывают обижаемы друг другом, то какая нужда в законах? Если они (существуют) для того, чтобы наказывать виновных, так как Бог печется об обижаемых, то лучше было бы, чтобы злые не поступали по судьбе, нежели после преступлений были исправляемы законами. Но Бог благ и премудр и устрояет все лучшее. Следовательно, нет рока. – Причинами грехов бывают или воспитание и нравы, или страсти душевные и похоти телесные. Что из этого ни было бы причиною того, чего оно бывает причиною, Бог не есть тому причина. – Если лучше быть справедливым нежели несправедливым, то почему человек не бывает таким сам по себе с самого рождения? Если же он впоследствии вразумляется учением и законами, чтобы сделаться лучшим, то значит, он вразумляется как свободный, а не как злой по природе. – Если порочные раждаются порочными по року, определением Провидения, то они не подлежат осуждению и наказанию по законам, как живущие по своей собственной природе, потому что они не могут измениться. – И еще: если добрые, живя по своей природе, заслуживают похвалы, хотя рок причиною того, что они добры; то и злые, живя по своей природе, также не должны быть обвиняемы справедливым судьею. И если нужно сказать прямо, то всякий, живущий по присущей ему природе, нисколько не грешит. Ибо не сам он сделал себя таким, но судьба, и живет он по ее побуждению, влекомый неизбежною необходимостью; посему нет ни одного злого. Однако злые существуют, и зло достойно порицания и противно Богу, как доказано в речи; а добродетель достолюбезна и похвальна, когда Бог постановил закон для наказания злых. Следовательно, нет судьбы.

Впрочем, для чего мне распространять речь, истрачивая время на такие обличения, когда я уже изложила более необходимое для убеждения и склонения к полезному, и когда сделала, хотя и в немногих словах, ясным для всех разногласие их выдумки с самой собою, так что даже ребенок может видеть их заблуждение и понять, что от нас зависит делать добро или зло, а не от звезд? В нас есть два движения, два естественных желания: плоти и духа (Галат. V, 17), различные между собою, и потому получившие два названия; добродетели и порока. Следовать же нам должно лучшему и полезнейшему водительству добродетели, избирая прекрасное вместо худого. Однако об этом уже довольно; удержу речь; потому что стыжусь и сожалею, что после речей о девстве принуждена была излагать, мнения метеорологов, или тщенаблюдателей, которые с надменностью тратят время жизни, употребляя его только на баснословные выдумки. – Вот тебе, госпожа Арета, и от нас принесены дары, составленные из божественных изречений.

Еввул. Как, Григора, поразительно и прекрасно говорила Фекла!

Григора. А что, если бы ты слышал саму ее, когда речь ее текла обильным и быстрым потоком с великою приятностью и отрадою? Каждый слушавший восхищался цветистым образом речи; так одушевленно и по истине живописно излагала она то, о чем говорила, между тем как лицо ея румянилось от стыдливости; а вся она отличалась белизною и по телу и по душе.

Еввул. Справедливо, Григора, ты сказала это, и нет в этом ничего ложного. Ибо я узнал мудрость ее и из других ее доблестей, из речей, какие она говорила, и дел, какие совершила, доказывая чрезвычайную любовь свою ко Христу; и как достославно она часто претерпевала великие и первостепенные подвиги мученические, оказывая великодушие равное усердию и силу телесную равную твердости намерений!

Григора. Весьма справедливо говоришь и ты; но не будем терять времени. Об этом нам можно будет и в другое время часто беседовать. А теперь мне надобно пересказать тебе речи и прочих дев, как я обещала, именно Тисианы и Домнины, которые еще остались. Итак, когда и Фекла, сказав это, окончила речь, то, – говорила Феопатра, – Арета приказала говорить Тисиане, а эта, улыбнувшись и вышедши пред нее, сказала:

Арета, возлюбленная краса любителей девства! И я прошу тебя оказать мне твою помощь, чтобы у меня не было недостатка в слове, после столь многих и разнообразных речей. Посему и оставляю вступительные и предварительные слова речей, чтобы, потратив время на составление их надлежащим образом, мне не отступить от самого предмета речи, от того, как славно и почтенно и величественно девство. – Бог, желая научить истинных Израильтян, как должно праздновать и чтить истинный праздник кущей, изображает это в книге Левит, объясняя, что каждый должен больше всего украшать чистотою свою собственную кущу. Приведу самые слова Писания, из которых несомненно будет ясно для всех, как и для Бога благоугоден и приятен этот подвиг девственной чистоты. А в пятнадцатый день седмаго месяца, когда вы собираете произведения земли, празднуйте праздник Господень седмь дней; а в осьмой день покой. В первый день возьмите себе ветви красивых дерев, ветви пальмовые и ветви дерев широколиственных и верб и ветви агноса речного⁸⁰, и веселитесь пред Господом Богом вашим седмь дней в году. Это постановление вечное в роды ваши. В седьмой месяц празднуйте его. В кущах живите седмь дней. Всякий туземец Израильтянин должен жить в кущах, чтобы знали роды ваши, что в кущах поселил Я сынов Израилевых, когда вывел вас⁸¹ из земли Египетской. Я Господь Бог ваш (Лев. ХХIII, 39–43). Конечно Иудеи, (витая около одного письмени Писания, как шмели около листьев овощей, а не около цветов и плодов, как пчела), будут утверждать, что эти слова и предписания относятся к той куще, которую они сами устрояют, как будто Бог утешается теми тленными украшениями, которые они разнообразно устрояют из древесных ветвей; но они не понимают богатства будущих благ, как все это есть не что иное, как дуновение и образныя тени, предвозвещающие воскресение нашей павшей на земле (телесной) скинии, которую обратно получив безсмертною в седьмое тысячелетие⁸², мы будем праздновать великий праздник истинных кущей в новом и непреходящем мире, когда будут собраны земные плоды и люди уже не будут раждать и раждаться, и когда Бог успокоится от дел мироздания. Ибо как в шесть дней Бог создал небо и землю, и совершил весь мир; а в седьмый день почил от дел своих, которые творил, и благословил день седьмый и освятил его (Быт. II, 1. 2), и как прообразовательно в седьмый месяц, когда уже собраны земные плоды, нам повелено праздновать Господу, так, когда этот мир достигнет до седьмого тысячелетия, тогда Бог, по истине совершив вселенную, возвеселится о нас (Пс. СIII, 31). Теперь еще все устрояется могущественною волею и непостижимою силою Его, земля еще произращает плоды, и воды собираются в свои вместилища; свет еще отделяется (от тьмы), и число людей еще увеличивается; солнце восходит для управления днем, и луна для управления ночью (Быт. I, 16); четвероногие, звери и пресмыкающиеся происходят из земли, а птицы и рыбы из влажной стихии. А тогда, когда исполнятся времена, и Бог перестанет совершать эти творения, в седьмый месяц – в великий день воскресения – будет праздноваться в честь Господу наш праздник кущей, которого символы и образы представлены в книге Левит, которые и нужно объяснить, чтобы уразуметь открытую истину. Этого послушает мудрый, говорится в Писании, и умножит познания и уразумеет причту и замысловатую речь, слова мудрецов и загадки их (Прич. I, 5. 6). Посему да устыдятся Иудеи, не постигающие глубины Писаний и думающие, что закон и пророки говорили все о плотском, между тем сами стремясь к мирскому и внешнее богатство предпочитая душевному. Тогда как Писания содержат образы предметов двоякого рода, прошедших и будущих, они несчастные, уклонившись от этого, принимают прообразы будущего, как бы уже прошедшего; так о заклании агнца они думают, что таинство агнца есть только воспоминание спасения отцев их в Египте, когда при избиении первенцев Египетских они спаслись, окропив косяки домов своих, но не поняли, что оно было еще предвещательным прообразом заклания Христа, которого кровию огражденные и запечатленные души, при сожжении вселенной и погибели первородных чад сатаны, спасутся от гнева (Божия), потому что наказующие Ангелы будут отступать от начертанной на них печати этой крови.

Это сказано мною для примера в доказательство того, что Иудеи, считая данное им образом уже прошедшего, лишились надежды будущих благ, не хотевши признать ни предвещательных прообразов образов, ни самих образов истины. Между тем закон есть прообраз и тень образа т. е. Евангелия, а Евангелие – образ самой истины. Ибо древние и закон пророчески предвозвестили нам свойства Церкви, а Церковь свойства новых веков. Посему мы, приняв Христа, который сказал: Я есмь истина (Иоан. XIV, 6), убеждены, что тени и прообразы уже прекратились, и спешим к истине, возвещая действительные образы ее. Ибо мы еще знаем отчасти и как бы сквозь тусклое стекло, потому что еще не настало для нас совершенное (т. е. царство небесное и воскресение), когда то, что отчасти, прекратится (I Кор. XIII, 10. 12). Тогда крепко поставятся скинии всех нас, когда, по соединении и сращении костей с плотию, тело воскреснет. Тогда по истине мы будем праздновать день радости пред Господом, когда получим новые скинии, которые уже не умрут или не разрушатся в прах земли (Даниил. XII, 2). Наша скиния и прежде была неразрушающейся, но от преступления поколебалась и пала, а Бог разрушает грех смертию, чтобы грешный человек, будучи безсмертным с живущим в нем грехом, не остался вечно осужденным. Посему он и подвергся смерти, не будучи смертным или тленным, и душа отделяется от плоти, чтобы чрез смерть умерщвлялся грех, который уже не может жить в умершем. Итак, по смерти и истреблении греха, я опять возстаю безсмертною и воспеваю Бога, спасающего чрез смерть детей (своих) от смерти, и законно праздную в честь Его, украсив свою скинию – плоть – добрыми делами, как (Евангельские) девы – пятью горящими светильниками (Матф. XXV, 7).

На испытание в первый день воскресения приношу ли я заповеданное, украшена ли я плодами добродетели, осенена ли ветвями девства? Представь, что воскресение есть устроение кущи. Представь, что принимаемое на устройство этой кущи суть дела правды. Итак, разбираю требующееся в первый день, т. е. в тот день, в который я предстаю на суд, украсила ли я свою кущу тем, что заповедано, находится ли в ней то, что нам повелевается в здешнем мире приобрести, а там принести Богу? Займемся же разсмотрением того, что следует далее. В первый день, говорится, возьмите себе красивый древесный плод, и ветви пальмовые и ветви дерев широколиственных и верб и ветви агноса речного, и веселитесь пред Господом Богом вашим (Лев. XXIII, 40). Под красивейшим плодом древесным необрезанные сердцем Иудеи разумеют лимонное дерево по его величине, и не стыдятся утверждать, что Бог, которому недостаточны для всесожжения все животные земные и ливан для курения, чтится лимонным деревом. И притом, о упорные, если красиво лимонное дерево, то разве не более красива виноградная лоза? – разве не красиво гранатовое дерево? – разве не красива яблоня и другие плодовые деревья, которые гораздо лучше лимонного? Так и Соломон, упоминая в Песни Песней (IV, 13) обо всех этих прекрасных деревьях, умолчал только о лимонном. Но они неразумные впали в заблуждение, не поняв, (что здесь говорится) о древе жизни, которое прежде произрастало в раю, а теперь для всех произрастила Церковь, которое приносит прекрасный и красивый плод веры. Этот-то плод мы и должны принести, пришедши в первый день праздника на суд Христов, и если мы не будем иметь такого плода, то не будем праздновать вместе с Богом и, по словам Иоанна, не будем иметь участия в воскресении первом (Апок. XX, 6). Ибо древо жизни есть первородная из всех Премудрость. Она, говорит пророк, древо жизни для тех, которые приобретают ее, и твердыня для тех, которые опираются на нее, как на Господа (Притч. III, 18)⁸³; древо, посаженное при потоках вод, которое приносит плод свой во время свое (Псал. 1, 3): т. е. учение и мудрость, доставляемая в надлежащее время приходящими к водам искупления. А тот, кто не уверовал во Христа, кто не познал, что Он есть начало и древо жизни, кто не может показать Богу кущу свою украшенною прекраснейшим из прекрасных плодов, как будет праздновать? – как будет веселиться? Хочешь ли узнать прекрасный плод этого дерева? Посмотри на слова Господа нашего Иисуса Христа, как они прекрасны (слов) сынов человеческих (Псал. XLIV, 3). Прекрасный плод произрас чрез Моисея – закон; но он не был так прекрасен, как Евангелие; ибо тот был только прообразом и тенью будущих вещей, а это – истина и благодать жизни. Прекрасен был плод пророков, но не так прекрасен, как возделываемый из этого (Евангелия) плод нетления.

В первый день возьмите себе красивый древесный плод и ветви пальмовые (Лев. XXIII, 40), – говорится об упражнении в божественном учении, которым душа очищается и украшается, побеждая страсти, между тем как грехи из нее выметаются подобно сору и выбрасываются. Ибо на этот праздник должны приходить чистые и украшенные, тщательно снабдившие себя трудами и подвигами добродетели, как бы прикрасами; потому что ум, очищенный прилежными трудами и подвигами от различных, потемняющих его помыслов, становится проницательнее к истине. Так и в Евангелии вдова нашла кодрант, когда вымела дом и выбросила сор (Лук. XV, 9. Марк. XII, 42), т. е. страсти, помрачающие и потемняющие душу и умножающиеся от нашей изнеженности и безпечности. И так кто хочет быть на празднике тех кущей и находиться вместе со святыми, тот прежде всего пусть приобретет прекрасный плод – веру, потом пальмовые ветви – упражнение и занятие Писаниями, затем цветущие и широколиственные ветви любви, которые (Писание) повелевает взять после пальмовых ветвей, весьма метко назвав любовь широколиственными ветвями, потому что она есть как бы ветвистое, всецело плодовитое и тучное растение, не имеющее голых или пустых мест, но везде полное и на сучьях и на стволе. Такова и любовь; она никогда не бывает пустою или безплодною. Ибо, если я продам имение мое и раздам нищим, если отдам тело мое на сожжение, и если приобрету такую веру, что и горы могу переставлять, а любви не имею, то я ничто. (1Кор. XIII, 2. 3). И так любовь есть плодовитое дерево и широколиственнейшее из всех, как изобилующая и исполненная благодатных даров. Потом что еще предлагает оно взять? Ветви вербовые, говорит, называя вербовыми ветвями правду, потому что праведники, по словам пророка, растут как трава посреди воды, и как ивы при потоках вод (Исх. XLIV, 4), процветая мудростью. Кроме всего этого заповедуется приносить для украшения кущи ветви агноса, так как это дерево по самому названию⁸⁴ означает девство, которым украшается все вышесказанное. Пусть же отойдут прочь невоздержные и по своему сладострастию отвергающие девство! Как могут войти на праздник со Христом не украсившие своей кущи ветвями девства, этим богонасажденным блаженным растением, которым должны облекаться и осенять свои чресла, поспешающие на этот праздник и брак? Вникните же, прекрасные девы, в самое Писание и заповеди, как Слово (Божие) поставило девство в заключение всех вышесказанных добродетелей, научая, сколь оно прекрасно и вожделенно при воскресении и как без него никто не получит обетованных благ; его мы, девствующие, преимущественно и возделываем и приносим Господу. Впрочем, его имеют и те, которые девственно живут с своими супругами; они приносят как бы отрасли от ствола его, произращающие целомудрие, не достигая и не касаясь верхних и великих его ветвей; однако тем не менее и они приносят хотя малые отрасли девственности. А похотливые, хотя и не предающиеся прелюбодеянию, но с одною и законною женою обращающиеся невоздержно, как будут праздновать, как будут веселиться, когда они не украсили своей кущи, т. е. плоти, ветвями агноса и не внимали сказанному: и имеющие жен должны быть как не имеющие (1Кор. VII, 29)?

Посему я утверждаю, что те, которые стремятся к подвигам и отличаются великим благоразумием, должны больше всех ревностно чтить девство, как полезнейшее и славнейшее (всего); ибо в новом и непреходящем мире, если кто окажется не украшенным ветвями девства, тот не получит покоя, как не исполнивший заповеди Божией по закону, и не войдет в землю обетования, не праздновав наперед праздника кущей. Одни только праздновавшие в кущах вступают в святую землю, отправившись от так называемых кущей, пока не достигнут храма и города Божия, т. е. перейдут к высшей и славнейшей радости, как показывают и прообразы, бывшие у Иудеев. Ибо как они, вышедши из пределов Египта и начав странствование, пришли в кущи⁸⁵, и оттуда опять отправившись пришли в землю обетованную, так и мы. Так и я, отправившись отсюда и вышедши из Египта – сей жизни, сначала достигаю воскресения, этого истинного праздника кущей, и там поставив мою кущу, украшенную плодами добродетели, в первый день праздника воскресения, во время суда, праздную вместе со Христом тысячелетие покоя, называемое седмью днями, эту истинную субботу. Потом, следуя за Иисусом, прошедшим небеса (Евр. IV, 14), прихожу, как и они, после покоя праздника кущей в землю обетованную, на небеса, не оставаясь в кущах, т. е. (телесная) моя скиния не остается такою же, но после тысячелетия изменяется из вида человеческого и тленного в ангельское величие и красоту, а там наконец из дивнаго места селения (δκηνἥς, Пс. ХLI, 5)⁸⁶, по окончании праздника воскресения, мы, девы, перейдем к большему и лучшему, взойдем в самый дом Божий, находящийся выше небес, со гласом радости и славословия празднующаго сонма, как говорит Псалмопевец (Псал. XVI, 5). – Это праздничное украшение и я, по мере сил моих, приношу в дар тебе, госпожа Арета.

Еввул. Весьма тревожусь я, Григора, представляя себе, в каком смущении была теперь Домнина, как волновалось ее сердце и как она боялась, что у ней не достанет слов и что она скажет хуже прочих дев, когда уже было сказано о предмете так много и так разнообразно. Если она действительно обнаруживала смущение, то в заключение скажи и об этом. Я удивляюсь, если она могла сказать что-нибудь, когда досталось ей говорить последней.

Григора. Что она была очень смущена, Еввул, об этом мне говорила Феопатра; но у ней не недостало слов. Когда окончила Тисиана, Арета обратила взор к ней и сказала: выйди и ты, дочь моя, и скажи речь, чтобы наш пир был вполне совершенным. Домнина сильно покраснев, едва переведши дух и вставши, стала молиться и просила Премудрость (Божию) быть ей помощницей. По окончании молитвы, – говорила она, – тотчас явилась у ней смелость и какая-то божественная уверенность объяла ее, и она сказала:

И я, Арета, оставив длинные вступления, постараюсь по силам своим приступить к самому предмету, чтобы, распространяясь о постороннем, не употребить на речь об этом слишком много времени; ибо, я думаю, гораздо благоразумнее не заводить издалека прежде разсуждения о предмете длинных речей, услаждающих слух, но тотчас же отвечать на данный вопрос. С этого я и начну, потому что уже время. – Ничто не может, прекрасные девы, приносить столько добра человеку, как девство. Одно девство производит и совершает то, что душа управляется наилучшим и успешнейшим образом и избавляется от зол и зараз мира. Ибо, как скоро Христос научил нас соблюдать его и показал нам чрезвычайную красоту его, разрушено царство диавола, прежде постоянно пленявшего и порабощавшего всех, так что никто из древних не был благоугодным Богу⁸⁷, но все подвергались грехопадениям, так как закон не был в состоянии освободить людей от растлений, пока девство, преемствовав закону, стало управлять людьми по заповедям Христа. Подлинно, древние не склонялись бы так часто к ссорам и убийствам, разврату и идолопоклонству, если бы законная праведность была достаточна им для спасения. Между тем они тогда часто подвергались великим и многим падениям, а с тех пор, как Христос вочеловечился, украсил и вооружил плоть девством, жестокий тиран, руководитель невоздержания, низложен, и господствуют мир и вера, от того что люди уже не так склонны к идолопоклонству, как прежде.

Но чтобы кому-нибудь не показалось, что я неправо мудрствую, предлагаю только вероятную догадку и говорю неосновательно, приведу и я вам, девы, из Ветхого Завета письменное пророчество в доказательство того, что я говорю истину, именно из книги Судей, где уже ясно предвозвещено царство девства. Там говорится: пошли некогда дерева помазать над собою царя и сказали маслине: царствуй над нами. Маслина сказала им: оставлю ли я тук мой, который прославили Бог и люди⁸⁸ и пойду ли скитаться по деревам? И сказали дерева смоковнице: иди ты, царствуй над нами. Смоковница сказала им: оставлю ли я сладость мою и хороший плод мой и пойду ли скитаться по деревам? И сказали дерева виноградной лозе: иди ты, царствуй над нами. Виноградная лоза сказала им: оставлю ли я сок мой, который веселит Бога и людей⁸⁹, и пойду ли скитаться по деревам? Наконец сказали все дерева терновнику: иди ты, царствуй над нами. Терновник сказал деревам: если вы по истине поставляете меня царем над собою, то идите, покойтесь под тенью моею: если же нет, то выйдет огонь из терновника и пожжет кедры Ливанские (Суд. IX, 8 – 15). Очевидно, что это сказано не о деревьях, растущих из земли. Деревья бездушные и корнями прикрепленные к земле не могли сами собою собираться для избрания царя, но конечно это говорится о душах, которые прежде вочеловечения Христова, изобилуя грехопадениями, с мольбою приступали к Богу, чтобы склонить Его на снисхождение к ним и царствовать (над ними) с милостию (ἔλεος) и кротостию, которую Писание представило под образом маслины (ἐλαἱα); потому что масло полезно для тела, облегчает страдания и болезни и служит для освещения. Всякий свет в светильниках увеличивается от подливаемого масла; так и милосердие Божие избавляет от смерти и помогает человечеству и питает свет сердца. Рассудите же, не обозначает ли этим Писание заповеди, которые были даны со времени первозданного до Христа, и в подражание которым коварный диавол своими вымыслами обольщал род человеческий: смоковнице оно уподобило заповедь, данную человеку в раю, так как после обольщения он тотчас прикрыл свою наготу листьями смоковницы (Быт. III, 7); а виноградной лозе – заповедь, данную Ною при потопе, так как он был осмеян (Быт. IX, 22), уснув от вина; маслине же – заповеди, данные Моисею в пустыне, так как пророческий дар, этот святой елей, оскудевал в наследии (Божием – Иудеях), когда они предавались беззакониям; а терновнику – заповеди, данные Апостолам для спасения мира, так как чрез них мы научились девству, которому одному диавол не мог противопоставить какое-либо обольстительное подобие. Поэтому и Евангелий дано четыре, так как Бог четыре раза благовестил человечеству и руководил его четырьмя законодательствами, которых времена ясно означаются различием плодов. Так смоковница по своей сладости и красоте представляет бывшую сладость рая до преступления человека (Быт. III, 23); ибо случается и очень часто, что Дух Святый принимает плод смоковницы в лучшем смысле, как мы покажем после (Иер. VIII, 13). Виноград же, по причине веселия, происходящего от вина и радости, спасшихся от гнева (Божия) и потопа, выражает избавление их от страха и заботы и перемену на радость; а маслина, по свойству плода своего – елея, означает милосердие Бога, Который опять после потопа, когда люди обратились к безбожию, оказал долготерпение, так что дал закон и являлся некоторым и как бы елеем возгревал уже погасавший свет добродетели.

Терновник есть тоже, что агнос; одни называют его терновником, а другие агносом; и может быть по сродству этого растения с девством, оно так названо – терновником и агносом, терновником (ῥἁμνος) по терпкости (δτερἐμνιον) и непригодности к удовольствиям, а агносом (ἅγνος) по всегдашней девственности (ἀγνἐυειν). Посему и об Илие, убежавшем от женщины Иезавели, Слово (Божие) говорит, что он сначала скрылся под терновником (3Цар. XIX, 4), и быв услышан укрепился и принял пищи; потому что для избегающих похоти и женщины, т. е. удовольствия, прибежищем и покровом возросло древо девства, со времени пришествия Перводевственника Христа воцарившееся над людьми. Ибо, так как первые законодательства, данные при Адаме, Ное и Моисее, не могли спасти человека, то одно Евангельское законодательство спасло всех. Поэтому смоковница, как сказано, и не приняла царства над деревьями, под которыми разумеются люди, а под смоковницей заповедь; т. е. хотя человек после падения и желал опять быть под господством добродетели и не лишаться нетления сладостного рая, но, за преступление был отринут и изгнан далеко, как еще не имевший возможности и неспособный быть под господством нетления. И вот после падения ему сначала посылается проповедь чрез Ноя, дабы он мог, если бы был внимателен, спастись от греха хотя чрез эту заповедь, обещавшую отдохновенье от бедствий и радость (Быт. V, 20), если бы он соблюдал ее всеми силами, подобно, как и виноградная лоза обещает произвести вино для трудящихся и возделывающих ее. Но это законодательство не воцарилось над человечеством, потому что его не послушались, хотя Ной ревностно проповедывал его. Впрочем, когда стали уже потопляться и задыхаться от воды, то начали раскаиваться и обещать, что они будут подчиняться заповедям; но не смотря на это были лишены воцарения, т. е. лишены помощи от проповеданной заповеди потому, что пренебрегли теми людьми, которым Бог повелел помогать и спасать и утешать их, как то Ноем и бывшими с ним, почему Дух с укоризною и отвечал им; упорные, как приду я к вам, которые безплодны мудростью и ничем не отличаетесь от сухих дерев, прежде не веровав мне, проповедывавшему удаление от настоящих (благ)?

Когда, таким образом, и эти люди оказались недостойными Божественнаго попечения, и когда род человеческий снова впал в заблуждение, Бог опять послал при Моисее закон, который бы царствовал над ними и напоминал о правде. Но они, далеко уклонившись и от него, впали в идолопоклонство. Посему Бог предал и их междоусобиям, изгнаниям и пленениям, между тем как закон отказался спасать их. Подвергшись бедствиям, они опять с горестию обещали повиноваться заповедям, пока наконец Бог в четвертый раз, сжалившись над человеком, послал для царствования девство, которое в Писании последовательно названо терновником. Оно, истребляя удовольствия, вместе с тем угрожает, что, если все не будут повиноваться ему безпрекословно и по истине, то оно всех истребит огнем; потому что после него уже не будет другого закона или учения, но суд и огонь. С того времени наконец человек и начал поступать праведно и твердо веровать в Бога и удаляться от диавола. Таким образом девство послано людям как полезнейшее и надежнейшее средство. Только ему одному диавол не мог противопоставить подобного способа обольщения, как (он делал) с прочими законодательствами.

Так как смоковница по сладости плода и красоте своей, как я сказала, принимается за образ райской сладости, то диавол, обольстив человека подобиями ее, уловил его в свои сети, внушив прикрыть наготу тела листьями смоковницы, т. е. сладострастным раздражением, вследствие раздражающаго свойства их. А затем спасшихся от потопа, напоив до опьянения питием подобным винограду духовного веселия, он также подверг осмеянию, обнажив человека от добродетели. Сказанное мною еще яснее будет из следующего. Вражеская сила всегда подражает внешнему виду добродетели и правды, не для исполнения их по истине, а для обольщения и притворства. Дабы увлечь к смерти избегающих смерти, она украшается внешним видом безсмертия. Так, она хочет казаться и смоковницею, и виноградом, производить и сладость, и веселие, принимая вид Ангела света (2Кор. XI, 14) и подобием богопочтения обольщая многих. В Писаниях мы находим, что есть два различных рода смоковниц и виноградных лоз.

Смоквы хорошие весьма хороши, и: смоквы горькие, весьма горьки (πικρά, – Иер. XXIV, 3)⁹⁰. Вино, которое веселит сердце человека, (Пс. СIII, 15), и: вино яд драконов и гибельная отрава аспидов (Второз. XXXII, 33). Но как скоро наконец воцарилось над людьми девство, то обольщение обличено и препобеждено, так как Перводевственник Христос низпроверг его; и истинная смоковница и истинная виноградная лоза стали приносить плоды после того, как над всеми приняло власть девство, как возвещает и пророк Иоиль: не бойся земля, говорит он, радуйся и веселись; ибо Господь велик, чтобы совершить это. Не бойтесь животные, ибо пастбища пустыни произрастили траву, дерево принесло плод свой, смоковница и виноградная лоза оказали свою силу. И вы, чада Сиона, радуйтесь и веселитесь о Господе Боге вашем; ибо Он дал пищу в правду (Иоил. II, 21–23)⁹¹. Деревами виноградным и смоковничным, произрастившими для чад духовного Сиона плоды в правду, он называет прежние законодательства, которые стали приносить плоды по вочеловечении Слова, когда воцарилось над нами девство, между тем как прежде, по причине греха и великого заблуждения, они были безсильны и не произращали отраслей. Ибо истинная виноградная лоза и истинная смоковница не могли доставлять нам пищу, способствующую к жизни, пока процветала смоковница не истинная и разнообразно украшенная для обольщения; когда же Господь изсушил ложные и подражавшие истинным дерева, сказавши горько-плодной смоковнице: да не будет впредь от тебя плода во век (Мф. XXI, 19), тогда истинно плодоносные расцвели и произрастили пищу в правду. Случается и многократно, что виноградная лоза прилагается к самому Господу (Иоан. XV, 1), а смоковница к Духу Святому, так как Господь веселит, а Дух врачует сердца людей. Посему и Езекии повелено было сначала приложить себе пласт смокв (4Цар. XX, 70. Ис. XXXVIII, 21), чтобы исцелиться, что означает плод Духа, т. е. любовь, по словам Апостола, который говорит: плод же Духа – любовь, радость, мир, долготерпение, благость, вера, кротость, воздержание (Галат. V, 22–23), которые, по причине сладости их, пророк назвал смоквами. И Михей говорит: каждый будет сидеть под своею виноградною лозою и под своею смоковницею, и никто не будет устрашать их (Мих. IV, 4). Очевидно, что прибегшие и успокоившиеся под покровом Духа и Слова не будут страшиться и бояться возмутителя сердец.

Что маслина означает законодательство, данное при Моисее, это объясняет пр. Захария, говоря так: и возвратился тот Ангел, который говорил со мною и пробудил меня, как пробуждают человека от сна его, и сказал он мне: что ты видишь? и отвечал я: вижу, вот светильник, весь из золота, и чашечка для елея на верху его, и две маслины, – одна с правой стороны чашечки, другая с левой стороны ея (Зах. IV, 1–3). И спустя немного: когда пророк спросил, что значит две маслины с правой и с левой стороны светильника и две масличные ветви близ двух трубочек, то Ангел сказал в ответ: это два помазанные елеем, предстоящие Господу всей земли (Зах. IV, 4), называя так две первородные силы, предстоящие Богу⁹², которые в этом доме (ст. 9–10) посредством ветвей мерно проводят духовный елей Божий, чтобы он имел свет Божественного ведения. Ибо две ветви двух маслин суть закон и пророки, которых призвание состояло в мерном устроении наследия и которых произрастил Христос и Дух Святый, потому что мы еще не могли вместить всего плода и величия этих растений прежде, нежели девство стало владычествовать и царствовать над миром, а только ветви их, т. е. закон и пророчества мы предварительно возделывали, и притом умеренно, часто подвергаясь падениям. Подлинно, кто мог когда-либо совершенно вместить Христа или Духа, не сделавшись наперед чистым? А подвиг, приготовляющий душу с детства к вожделенному и достолюбезному прославлению, с легкостию делающий для ней этот мир немучительным здесь и доставляющий за маловременные труды великие награды там, это есть доставляющее телам нашим безсмертие девство, которое все люди должны охотно предпочитать и прославлять, одни потому, что совершившие подвиг девства делаются чрез него невестами Слова; другие потому, что им освобождаются от осуждения: прах ты, и в прах возвратишься (Быт. III, 19). – Такова тебе, Арета, и от меня посильная речь о девстве, которую, хотя она и умеренна, и невелика, прошу тебя, госпожа, благосклонно принять от меня, избранной говорить последней.

Принимаю, сказала Арета, – говорила Феопатра, – и вполне хвалю тебя. Весьма хорошо, хотя и не совсем ясно, но тщательно воспользовавшись сказанным, ты изложила предмет, составив не пустословную речь для услаждения слушателей, а напоминание об исправлении и бодрствовании. Ибо кто говорит, что должно ставить девство выше (других) моих упражнений и любить его прежде всего прочего, тот говорит справедливо. Многие думают, что они почитают и соблюдают его, но на самом деле почитают его, так сказать, немногие. Подлинно, не тогда человек почитает его, когда старается соблюдать свою плоть непричастной удовольствию совокупления, а между тем не воздерживается от всего другого; напротив, еще более безчестит его тот, кто предается низким пожеланиям, переменяя одни удовольствия на другие. Когда кто-нибудь старается преодолевать внешние пожелания, а между тем надмевается гордостию, то потому самому, что он может обуздывать плотские похоти, а между тем всех считает за ничто, он еще не признается почитающим девство; напротив, он безчестит его, оскорбляя высокомерием, тем, что очищает внешность чаши и блюда (Мф. XXXIII, 25), плоть, тело, а сердце свое оскверняет гордостию и честолюбием. И тот, кто предается страсти к богатству, не есть ревностный почитатель девства; напротив, он больше всего безчестит его, предпочитая малую выгоду тому, с чем не может сравняться ничто из житейских драгоценностей. Ибо всякое богатство и золото пред ним как ничтожный песок (Прем. Солом. VII, 9). И тот, кто чрезмерно любит самого себя и старается наблюдать полезное только для одного себя, а не заботится о ближних, не почитает девства; напротив, и он безчестит его; ибо, нарушая свойственную девству любовь и человеколюбие, он далеко отстоит от достойных причастников его. Подлинно, не следует девственникам с одной стороны соблюдать девство, а с другой осквернять себя дурными делами и непотребными пожеланиями; с одной стороны, обещаться сохранять чистоту и целомудрие, а с другой быть нечистым и грешить; также с одной стороны исповедывать удаление от забот о мирских благах, а с другой приобретать и заниматься ими; но (должно) соблюдать все члены неприкосновенными и непричастными растлению, не только служащие к раздражению и совокуплению, но и более их деятельные. Ибо смешно было бы детородные члены соблюдать девственными, а язык не соблюдать; или язык соблюдать девственным, а зрение, или слух, или руки не соблюдать такими; или все эти члены иметь и соблюдать девственными, а сердце не соблюдать, но блудодействовать гордостью и гневливостью. Посему, кто намеревается не погрешать в подвиге девства, тому должно соблюдать все члены и чувства свои чистыми и огражденными, подобно тому, как кормчие ограждают связи кораблей, чтобы вторгающийся грех не мог иметь доступа внутрь. С великими занятиями непременно случаются и великие падения; и истинному добру зло более враждебно, нежели недобру. Так многие думавшие, что девство состоит (только) в обуздании похотливых пожеланий, а обо всем прочем не радевшие, потерпели падение и в отношении к нему и навлекли укоризны на тех, которые правильно стремятся к нему, как доказали вы, – образец во всем, сами соблюдающие девство и делом, и словом. И так свойства девственницы, какова она должна быть, теперь изображены; вас же, прекрасно состязавшихся речами, я, слушавшая самолично, объявляю всех победительницами и увенчиваю, но Феклу – венком большим и густейшим, как первую из вас и наиболее отличившуюся.

Сказав это, Арета приказала всем встать, – говорила Феопатра, – и вместе под агносом благоговейно воспеть Господу благодарственную песнь, а начинать и предшествовать – Фекле. И так, когда все встали, – говорила она, – то Фекла, ставши посреди дев и по правую сторону Ареты, начала стройно петь; а прочие, ставши кругом, как бы в виде хора, подпевали ей.

Припев (Υπαχοἠ)⁹³

Для Тебя, Жених, я девствую, и держа горящие светильники, Тебя встречаю я (Мф. XXV, 7).

Песнь (Ψαλμὀς).

Свыше, девы, раздался звук голоса, воскрешающий мертвых, призывающий всех встречать Жениха в белых одеждах и со светильниками на востоке. – Встаньте, пока Царь не вошел внутрь за двери.

Для Тебя, Жених, я девствую и проч.

Удалившись от многоплачевного счастия смертных, удовольствий приятной жизни и любви, я желаю укрыться в Твоих живоносных объятиях и непрестанно созерцать Твою красоту, Блаженный.

Для Тебя, Жених, я девствую и проч.

Оставив смертное брачное ложе и дорогой дом, к Тебе, Царь, я пришла в чистых одеждах, чтобы и мне вместе с Тобою войти внутрь всеблаженного чертога.

Для Тебя, Жених, я девствую и проч.

Избежав безчисленных обольстительных козней змия, также пламени огня и смертоносных нападений диких зверей, Тебя, Блаженный, я ожидаю с небес.

Для тебя, Жених, я девствую и проч.

Забыла я отечество (Псал. XLIV, 11), ища Твоей благодати, забыла хоры сверстниц – дев, и гордость матери и родных: ибо Ты сам, Христе, все для меня.

Для Тебя, Жених, я девствую и проч.

Ты – Податель жизни, Христе; радуйся свет незаходимый; приими сей возглас; хор дев взывает к Тебе, совершенный Цвет, Любовь, Радость, Разум, Премудрость, Слово.

Для Тебя, Жених, я девствую и проч.

Отверстыми дверями приими и меня в чертог, светоносная Царица, непорочная, прекрасная, Невеста, дышущая красотою; и мы предстанем Христу, прославляя брак твой, всеблаженная Отроковица.

Для Тебя, Жених, я девствую и проч.

Горько плачут теперь жалкие девы вне дверей, и горестно взывают, что, погасив свет светильников, не успели войти в сокровищницу радостей (Мф. XXV, 11).

Для Тебя, Жених, я девствую и проч.

Уклонившись от священного пути, они несчастные не позаботились приобрести больше елея для путей жизни, но, неся негоревшие светлым пламенем светильники, стенают во глубине души.

Для тебя, Жених, я девствую и проч.

Чаши, наполненные сладким нектаром, предложены; будем пить, девы; это – небесное питие, которое Жених предложил достойно призванным на брак.

Для Тебя, Жених, я девствую и проч.

Авель, ясно прообразуя смерть Твою, Блаженный (Быт. IV, 10), окровавленный сказал, взирая на небо: умоляю, безжалостно убитого рукою брата приими меня Ты, Слово.

Для Тебя, Жених, я девствую и проч.

Величайшую награду за девственность получил мужественный отрок Твой, Слово, Иосиф (Быт. XXXIX, 12); ибо жена, пламеневшая похотью, насильно влекла его на преступное ложе; а он, нисколько не смутившись, убежал нагим, взывая:

Для Тебя, Жених, я девствую и проч.

Новую жертву Богу принес Иеффай – не познавшую мужа дочь (Суд. XI, 38), подобно агнице; она же мужественно представляя образ плоти Твоей, Блаженный, громко взывала:

Для Тебя, Жених, я девствую и проч.

Смелая Иудифь удачною хитростию обезглавила иноземного вождя народов, прельстив его красивым видом и не потерпев осквернения в членах своего тела (Иуд. XIII, 8), и победоносно воззвала:

Для Тебя, Жених, я девствую и проч.

Увидев благовидную красоту Сусанны, два судьи воспламенились к ней страстною любовию (Дан. XIII, 19) и сказали: любезная жена, мы пришли, желая тайно разделить с тобою брачное ложе; она же дрожащим голосом сказала:

Для Тебя, Жених, я девствую и проч.

Гораздо лучше мне умереть, нежели, предать ложе вам, развратники, терпеть вечное осуждение Божие на огненные мучения (Дан. XIII, 23). Спаси меня, Христе, от этого и ныне.

Для Тебя, Жених, я девствую и проч.

Предтеча Твой, омывавший очистительными потоками людей, злым человеком беззаконно был отведен на смерть за девственность; оросив же землю пролитою своею кровию, восклицал к Тебе, Блаженный:

Для Тебя, Жених, я девствую и проч.

И Твоя Родительница, благодатная, непорочная, нетленная Дева, нося в чистом чреве Тебя, безсеменно зачатого, подверглась подозрению, как бы предавшая ложе (Мф. I, 18); но имея внутри плод, восклицала (к Тебе), Блаженный:

Для Тебя, Жених, я девствую и проч.

Желающие видеть брачный день Твой, Блаженный (Мф. II, 1), приходят, сколько Ты сам свыше призвал их, Царь Ангелов, принося величайшие дары Тебе, Слово, в чистых одеждах.

Для Тебя, Жених, я девствую и проч.

Песнями ныне мы, служительницы чертога Твоего, величаем Тебя, блаженная Богоневеста, чистая Дева – Церковь, белая как снег, темноволосая, целомудренная, непорочная, возлюбленная.

Для Тебя, Жених, я девствую и проч.

Миновалось тление и трудные плачевные болезни; разрушена смерть; погибло всякое безумие; умерла душепагубная скорбь, и внезапно опять возсияла смертным радость Христа Бога.

Для Тебя, Жених, я девствую и проч.

Рай уже не остается пустым без смертных; ибо опять по Божественному повелению, как прежде, обитает в нем человек избегший разных козней змия, нетленным, безстрашным, Блаженный.

Для Тебя, Жених, я девствую и проч.

Воспевая ныне новую песнь, хор дев превозносит до небес Тебя, Царица, весь светло увенчанный белыми цветами лилий и держащий в руках горящие светильники.

Для Тебя, Жених, я девствую и проч.

О Блаженный, живущий в пречистых обителях небесных, содержащий все вечною властию (Своею)! Приими и нас предстоящих, Отче, вместе с Сыном Твоим, внутрь за двери жизни.

Для Тебя, Жених, я девствую, и держа горящие светильники, Тебя встречаю я (Мф. XXV, 7).

Еввул. Достойно, Григора, Фекла получила первую награду.

Григора. Действительно достойно.

Еввул. А что, скажи мне, Телмисская гостья⁹⁴? Удивляюсь, если она осталась спокойною, узнав об этом пиршестве, и не прилетела тотчас, как птица на корм, послушать разговаривающих.

Григора. Говорят, что она находилась при Мефодие, когда он разспрашивал об этом самом у Ареты. Прекрасное и блаженное дело иметь такого учителя и руководителя, как Арета.

Еввул. Впрочем, Григора, каких людей мы назовем лучшими, тех ли, которые не чувствуют похоти и воздерживаются от похоти, или тех, которые чувствуют похоть, но соблюдают девство?

Григора. Конечно тех, которые не чувствуют похоти; потому что они имеют и ум, и чувство неоскверненные, и совершенно нерастленны, не согрешая ни в чем.

Еввул. Прекрасно и разумно, Григора; клянусь целомудрием⁹⁵. Впрочем, позволь мне сказать несколько слов против этого, чтобы мне крепче удостовериться и чтобы никто уже не разъубедил меня.

Григора. Говори против этого, сколько хочешь. Я могу, Еввул, вполне убедить тебя, что не чувствующий похоти лучше чувствующего похоть, и уже никто не разубедит тебя.

Еввул. Прекрасно; я радуюсь, что ты так великодушно отвечаешь мне, и этим доказываешь, как ты обогатилась мудростью.

Григора. Кажется, ты шутишь, Еввул.

Еввул. Почему же?

Григора. Потому, что этими словами ты скорее насмехаешься надо мною, нежели говоришь правду.

Еввул. Не говори этого, блаженная; я действительно весьма уважаю твою мудрость и благоразумие. Я сказал это потому, что по словам твоим ты не только знаешь, но и берешься научить другого касательно того, о чем многие мудрецы часто разногласят между собою.

Григора. Скажи мне, на самом ли деле ты не согласен с тем, что не чувствующие похоти решительно превосходнее чувствующих похоть и воздерживающихся? Или только забавляешься теперь надо мною?

Еввул. Как забавляюсь, когда я признаюсь, что не знаю этого? Впрочем, скажи мне, мудрейшая, чем отличаются нечувствующие похоти и соблюдающие себя чистыми от чувствующих похоть и соблюдающих девство?

Григора. Прежде всего тем, что у них самая душа чиста и в ней постоянно обитает Дух Святый, так как она не развлекается и не помрачается мечтами и помыслами невоздержания, и потому не терпит вреда от похоти; но они во всех отношениях и по телу, и по сердцу бывают недоступны для похоти, наслаждаясь миром без страстей. А те, посредством зрения обольщаясь извне призраками и допуская похоти притекать к сердцу, подобно потоку, тем самым часто оскверняются и думают, что они борются и противятся удовольствиям, между тем как в уме бывают поражаемы.

Еввул. И так людей, наслаждающихся миром и несмущаемых похотию, мы должны назвать чистыми?

Григора. И очень. О таких людях Бог, представляющий в блаженствах несомненно верующих в Него как бы богами, говорит, что они с дерзновением узрят Бога (Мф. V, 8); потому что они, не имея ничего помрачающего или смущающего око души, чтобы устремляться к божественному созерцанию, и находясь вне всех мирских желаний, не только, как я сказала, сохраняют плоть свою чистою от смешения, но и сердце недоступным для помыслов невоздержания; а в таком сердце, как в храме, особенно обитает и покоится Дух Святый.

Еввул. Послушай же. Я думаю, что мы вернее дойдем до решения того, кто лучше, таким образом: скажи мне: называешь ли ты кого-нибудь хорошим кормчим?

Григора. Да.

Еввул. Кого же, того ли, который спасал корабль во время больших и опасных бурь, или того, который управлял им в тихую, безветренную погоду?

Григора. Бывшего среди больших и опасных бурь.

Еввул. Так и душу, обуреваемую треволнениями страстей и не ослабевающую, и не утомляющуюся, но мужественно направляющую корабль, т. е. плоть, к пристани целомудрия, мы должны назвать лучшею и отличнейшую той, которая плавает при тихой погоде.

Григора. Должны назвать.

Еввул. Ибо подвергаться нападениям дуновений злого духа и не быть ниспровергаемым и побеждаемым, но всецело стремиться ко Христу и сильно бороться с сладострастными пожеланиями, – это заслуживает большей похвалы, нежели соблюдение девства с легкостию, без волнений.

Григора. Кажется.

Еввул. А что и Господь? Разве неизвестно, что Он отдает преимущество чувствующему похоть и воздерживающемуся, пред нечувствующим похоти и соблюдающим девство?

Григора. Где же?

Еввул. Там, где Он, сравнивал благоразумного человека с хорошо основанным (на камне) домом, представляет его непоколебимым, не могущим упасть от дождя и рек и ветров (Мф. VII, 24), кажется, уподобляя бурям – похоти, а камню – постоянную и непоколебимую твердость души в девственной чистоте.

Григора. Кажется, ты говоришь правду.

Еввул. И из врачей, не того ли ты называешь лучшим, который отличился при важных болезнях и исцелил многих?

Григора. Да.

Еввул. А того, который еще ничего не сделал, и вовсе не имел на своих руках больных, не называешь ли ты всегда неопытнейшим?

Григора. Да.

Еввул. Так и душу, которая владеет более разслабленным телом и, болезненные наклонности его к удовольствиям, удерживает врачевствами целомудрия, не следует ли назвать более способной к врачеванию, нежели ту, которой досталось управлять телом здоровым и безстрастным?

Григора. Следует назвать.

Еввул. И в борьбе, тот ли борец лучше, который имеет великих и сильных противников, и в постоянной борьбе с ними не бывает преодолеваем, или тот, который не имеет противников?

Григора. Очевидно, что имеющий

Еввул. Следовательно, и в борьбе тот борец есть отличнейший, который имеет противников?

Григора. Необходимо.

Еввул. Также совершенно необходимо допустить, что и душа, которая борется с движениями похоти, не увлекается ими, а напротив устраняет себя и противится им, оказывается более сильною, нежели не чувствующая похоти.

Григора. Справедливо.

Еввул. Что же? Как тебе кажется, Григора, сильно бороться с движениями дурных пожеланий не значит ли иметь более мужества?

Григора. И очень.

Еввул. А это мужество не есть ли сила добродетели?

Григора. Очевидно.

Еввул. Если же сила добродетели есть терпение, то душа возмущаемая, но сильно противящаяся пожеланиям, не оказывается ли сильнее невозмущаемой?

Григора. Так.

Еввул. Если же она сильнее, то и превосходнее?

Григора. Так.

Еввул. И так из вышесказаннаго следует, что душа, чувствующая похоть и воздерживающаяся, превосходнее не чувствующей этого и воздерживающейся.

Григора. Ты говоришь правду; впрочем, я желала бы еще обстоятельнее поговорить с тобою об этом. Если тебе угодно, то завтра я опять приду послушать тебя. А теперь, как видишь, нам уже пора обратиться к заботам и о внешнем человеке.

1. Некогда, по возможности в кратких словах, мы изложили мысли о девстве в творении: «Пир» (или) «о девстве»; а ныне, следуя течению времени, представляем славу девства в самом полном основании и неувядающем венце его на радость питомцам Церкви. Ибо ныне открывается совет божественных определений и священными проповедниками объясняются церковному собранию прообразы и последствия настоящего славного дня. Ныне самыми делами преславно открывается миру исполнение древнего и истинного совета (Божия). Ныне мы без покрывала, открытым лицем, как в зеркале, взираем на славу Господа и Его божественного кивота (2Кор. 3, 18). Наш святейший праздник на раменах своих приносит и подает роду человеческому небесную радость, которой ожидали из рода в род, Древнее прошло, и процвело новое и нестареющееся (2Кор. 5, 17. Ис. 43, 19). Уже не господствует более суровое учение закона, но царствует благодать Господня, обращая к себе всех спасительным долготерпением. Не поражается опять невидимым образом какой-либо Оза, дерзнувший прикоснуться к неприкосновенному (2Цар. 6, 6–7). Ибо сам Бог призывает, и кто будет бояться? Приидите ко Мне все труждающиеся и обремененные, взывает Он: и кто не поспешит (Матф. 11, 28)? Пусть никто из Иудеев не противится истине, взирая на прообраз (этого) в доме Аведара (2Цар. 6, 10). Господь пришел к своим явно (Псал. 49, 3. Иоан. 1, 11) и, как бы на очистилище, в одушевленном кивоте (плоти) шествует по земле. Мытарь, прикоснувшийся этого кивота, объявляется праведным. Блудница, приблизившаяся к нему, делается целомудренною. Прокаженный, подошедший к нему, снова становится здоровым. Никого он не отвергает; никого не отвращается. Сообщает здоровье, не принимая вреда от больных; ибо Господь человеколюбия пребывает в нем. Таковы дары новой благодати! Это новое совершилось под солнцем (Еккл. 1, 10), не бывшее прежде, и не имеющее быть после. Он предопределил это по милосердию к нам, и пришел, и исполнил по человеколюбию, Ему свойственному. Посему достойно возглашала священная труба: древнее прошло, теперь все новое (2Кор. 5, 17). Что же я помыслю, или что скажу достойное этого дня, в виду предметов недоступных? Ибо память святой Девы всегда превосходит всякое слово. Посему, если величие достоинств превышает немощь нашу, прибегнем к посильной хвалебной песни, и, прославляя непобедимую победу, с восторгом будет ликовать вместе с паствою, любящею празднества Христовы. Ты же, божественнейшее и священнейшее собрание слушателей, пребывай в молчании, чтобы спокойно при посредстве слуха ввести в пристань ума сокровища истины. Мы совершаем праздник, не представляющий смешного и шумного пиршества богов эллинского баснословия, а воспоминающий нисшествие (к нам) неприступной славы Того, который есть Бог сущий над всем (Римл. 9, 5).

2. Итак, ты, торжественнейший из проповедников и величайший из пророков, Исаия, поведай Церкви тайну этого славного торжества, и предложи доблестным собратиям обильно насладиться неотъемлемыми благами, чтобы и ты, сравнив с твоим зерцалом открытую нам истину, мог, как неложный прорицатель, рукоплескать исполнению пророчеств. Было, говорит он, в год, в который умер царь Озия, видел я Господа, седящего на престоле высоком и превознесенном, и исполнился дом славы Его. И Серафимы стояли вокруг Его: шесть крыльев у одного и шесть крыльев у другого. И взывали друг ко другу, и говорили: свят, свят, свят Господь Саваоф! вся земля полна славы Его. И поколебались верхи врат от гласа восклицающих, и дом наполнился курениями. И сказал я: горе мне! погиб я! Ибо я человек с нечистыми устами, и живу среди народа, также с нечистыми устами, и царя Господа Саваофа видел я глазами моими. И послан был ко мне один из Серафимов, и в руке у него был горящий уголь, который он взял клещами с жертвенника, и коснулся он уст моих, и сказал: вот это коснулось уст твоих, и отъимет беззаконие твое, и грехи твои очистит. И услышал я голос Господа, говорящего: кого Я пошлю? и кто пойдет к народу сему? И я сказал: вот я, пошли меня. И сказал он: иди и скажи народу сему: слухом услышите, и не уразумеете, и (очами) смотреть будете, и не увидите (Исай. 6, 1 – 9). Таковы предвещания пророка, по внушению Духа. Те же, возлюбленный, вникни в силу сказанного, чтобы понять исполнение тайн и узнать, каково и для чего здешнее собрание наше. При словах пророка, предвещающего чудо, ты поди и перенесись мысленным взором с пламенным чувством, с радостию и усердием, к славному Вифлеему, и напечатлей в себе ясный образ, сравнив пророчество с исполнением событий; ибо кто пристально посмотрит на тамошние события, для того не нужны будут длинные речи, чтобы достигнуть познания. Все ясно для разумных и справедливо для приобретших знание (Притч. 8, 9). Ибо вот здесь открыто предстоит Дева-Матерь, как престол для Царя Господа Саваофа, высокий и превознесенный славою Создавшего его. На нем представь Господа, ныне пришедшего к тебе во плоти. На этом, говорю, девственном престоле преклонись пред Тем, который предпринял для тебя такой новый и преславный путь. Посмотри вокруг очами веры, и ты найдешь около Него и царское священство Серафимов. Ибо и они обыкновенно сопровождают шествие Царя. Посему там и говорится, что они восхваляли не только хвалами триипостасное существо единого Божества, но и почитаемую всеми славу, явившуюся ныне на земле Богоявлением одного из лиц Святой Троицы, словами: вся земля полна славы Его. Ибо мы веруем, что вочеловечившемуся для нас по благоволению (Ефес. 1, 5) Сыну присущ по божеству и нераздельный от него Отец с единосущным своим Духом. Потому что Бог, говорит священно-проповедник Павел, был во Христе, примиряя с Собою мир, не вменяя людям преступлений их (2Кор. 5, 19), указывая на Отца в Сыне по причине одного их благоволения.

3. Ты же, любитель празднества, представляя столь славные и для тебя совершаемые дела в Вифлееме, присоединись с радостию к тем, которые величественно торжествуют на небесах твое спасение. Ликуй пред девственным престолом, как некогда Давид пред кивотом (1Цар. 6, 14). Прославь Господа, всегда и везде сущаго, и от Фемана, как говорит пророк (Авв. 3, 3), благоволившего явиться во плоти роду человеческому. Скажи вместе с Моисеем: Он Бог мой и прославлю Его, – Бог Отца моего, и превознесу Его (Исх. 15, 2). Затем после благодарения весьма полезно исследовать, какая была причина явления Царя славы в Вифлееме. Родиться в Вифлееме телесно побудило, Непринуждаемого, милосердие к нам; какая необходимость могла быть для того, чтобы Безвременный, ставши грудным младенцем во времени, и Невместимый, быв обвит пеленами, сделался изгнанником и переселенцем? Если ты, божественное и богодухновенное собрание, хочешь знать и это, то послушай Моисея, который ясно проповедует народу, и приводя к познанию сверхъестественного рождения, говорит всякий младенец мужескаго пола, разверзающий ложесна посвящается Господу (Исх. 15, 2. Лук. 2, 23). О чудо! О бездна богатства и премудрости и ведения Божия (Римл. 11, 33)! Господу закона и пророков, надлежало совершить все по собственному своему закону, и быть не нарушителем, но исполнителем закона, а вместе с тем с окончанием закона соединить начало благодати своей. Посему и высшая закона, Матерь, подчиняется закону, и пречистая соблюдает определенный для нечистых, сороковой день; и свободная от закона, повинуется закону, и приношение делается за Того, Который освятил нас, – пара чистых птиц, в знак невинности приходящих. А что это рождение было чистое и не подлежавшее очищению, свидетель слов моих об этом Исаия, ясно возвещающий вселенной: еще не мучилась родами, а родила, прежде нежели наступили боли ея, (избегла и)⁹⁷ разрешилась сыном, Кто слыхал таковое? Кто видал подобное этому (Ис. 66, 7)? Итак пресвятая Дева – Матерь избегла свойственного женам пред рождением, как и зачала без соития, потому что Святый Дух предобручил и освятил ее. Она родила первородного и единородного Сына Отца, который на небесах возсиял единородно без матери из Отчаго естества и сохранил нераздельною и неразлучною девственность естественного единства (с Ним), и на земле, в девственном чертоге, как жених, непреложно соединился с Адамом и сохранил матерную чистоту неповрежденною и непорочною, который на небесах рожден нетленно, и на земле родился неизреченно. Впрочем, обратимся к предложенному предмету.

4. Итак пророк отвел Деву из Назарета, чтобы спасительный плод родился в Вифлееме, и пророк же, изведши, явил миру надежду жизни. Таким образом воздвигшись со стогнов Вифлеемских, кивот Божий (который воздавал долг закону о сороковом дне не по долгу, а по благодати), остановился на горах Сионских; и восприявшая в чистейшие недра, как на высокий престол, превосходящего человеческое естество, Царя всех, сопрестольного Богу-Отцу и неотлучного от Него Сына, представила там (Его) с чистейшею воспринятою от нее плотию. Входит во храм священная Матерь, чтобы явить чуждое закону чудо, вожделенного Сына, отверзшего ложесна девства и не повредившего ключей девства, стоящего выше закона и исполняющего закон, бывшего прежде рождения и явившагося по рождении, воплотившагося от ней превыше закона природы. Всякое чрево, наперед разверзаемое и оплодотворяемое от соития, воспринимает зачаток рождения, и при последних болезнях производит на свет, по премудрости Создателя, разумный и соответственный плод природы, по Слову Божию: плодитесь и размножайтесь и наполняйте землю (Быт. 1, 22). А ее чрево, не быв наперед разверзаемо и оплодотворяемо, пребыв в одном и том же состоянии девства, произрастило плод сверхъестественный и вместе сродный себе, по нераздельному с ним единству, невредимо, чудодейственно. Итак входит во храм превысшая храма, облеченная двойною славою, т. е. славою пречистого девства и неизреченного деторождения, благословением закона и святостию благодати. Посему и говорит тайнозритель: и исполнился дом славы Его и Серафимы стояли вокруг Его, и взывали друг ко другу, и говорили: свят, свят, свят Господь Саваоф! вся земля полна славы Его (Ис. 6, 3). Тоже самое и блаженный пророк Аввакум прекрасно воспел, говоря: посреди двух животных Ты будешь узнан; когда приближатся лета, Ты будешь познан; когда придет время, Ты будешь показан (Авв. 3, 2.)⁹⁸. Смотри, с какою ясною точностью говорит Дух. Знание, говорит Он, познание, и показание, которые означают следующее; слова: посреди двух животных ты будешь узнан – означают осенение божественною славою Его, бывшее при законе в недоступном (Святом святых) над очистилищем кивота, между изображениями Херувимов, как говорит Бог к Моисею: там я буду открываться тебе (Исх. 25, 22); равно как и упомянутое ныне Ангельское собрание по поводу преславного Богоявления самого Спасителя во плоти, как провозвестил Исаия. А слова: когда приближатся лета, ты будешь познан, – означают, как сказано, преславное познание невидимого Спасителя нашего Бога, как в одном месте говорит священнотаинник Павел: когда пришла полнота времени, Бог послал Сына своего, который родился от жены, подчинился закону, чтобы искупить подзаконных, дабы нам получить усыновление (Гал. 4, 4 – 5). Следующие затем слова: когда придет время, ты будешь показан – нужно ли объяснять для того, кто внимательным оком приникнет к настоящему празднеству? Ты будешь показан, говорится здесь, в храме, как бы на царском седалище, родившею Тебя пречистою Матерью в благолепии воплощения Твоего. Выражая это с большею ясностью, пророк взывал так: Господь во святом храме своем; трепещи пред лицем Его вся земля (Псал. 10, 5. 95, 9).

5. По истине страшно совершившееся с Тобою таинство, Матерь-Дева, духовный престол, препрославленный и достойный Бога. Ты явила изумительное чудо для небесных и земных. Свидетельством и неопровержимым доказательством этого служит то, что при новом чуде сверхестественного Твоего рождения Ангелы на земле воспевали: слава в вышних Богу, и на земли мир, в человеках благоволение (Лук. 2, 14), тройственностью песни выражая тройственность святыни. Блаженна Ты между женами, богоблаженная; ибо чрез Тебя земля исполнилась священной славы Божией, как и в псалмах поется: благословен Господь Бог Израилев (71, 18), и наполнится славою Его вся земля; буди, буди (ст. 19). И поколебались, говорит пророк, верхи врат от гласа восклицающих (Ис. 6, 4), чем означается завеса храма, осенявшая прообразовавший Тебя ковчег Завета, чтобы открылась для меня истина и чтобы чрез предшествовавшие образы и подобия мне научиться со страхом и трепетом почитать и поклоняться совершающемуся с Тобою таинству, а вместе с тем, чтобы этою тению закона я был удержан от дерзновенного и бесстыдного, не благоговейного созерцания Того, кто стоит выше всего в своей непостижимости. Ибо если прообразу Твоей святости воздана была такая честь от Бога, что никто кроме священников не мог подходить или иметь доступ к его созерцанию, так как завеса отделяла и охраняла вход туда, как к царице; то какое и сколь великое почитание от нас уничиженнейших должно быть Тебе, истинной Царице, истинному одушевленному Кивоту Законодателя Бога, сделавшейся по истине вместительным небом для невместимого Бога? Ибо когда Ты, Пресвятая, явилась миру, как светоносный день, и явила Солнце правды, то рассеялась ужасная тьма, уничтожилась власть тирана, разрушилась смерть, ниспровергнут ад, и всякая вражда изчезла пред миром, и пагубные болезни отступили от появившегося спасения, и вся вселенная наполнилась светом чистой истины. На это указывая и Соломон, в книге Песнь Песней, говорил: возлюбленный мой принадлежит мне, а я ему, он пасет между лилиями, доколе дышет день прохладою и убегают тени (2,16. 17). И так, когда, по словам праведного Давида, явился Бог богов в Сионе (Пс. 83, 8)⁹⁹ и великолепие красоты Его явилось во Иерусалиме (Пс. 95, 6), и свет возсиял на Праведника и на правых сердцем веселие (Пс. 96, 11), то Освятитель и Господь освящаемых призвал Духом Святым учителя и служителя закона на служение и свидетельство совершающемуся.

6. Посему старец Симеон, сбросив немощь возраста и облекшись силою надежды, поспешил встретить пред лицем закона подателя закона, самовластного учителя, Бога Авраамова, защитника Исаакова, Святого Израилева, наставника Моисея, обещавшего открыть ему, как бы сзади (Исх. 33, 23), Божественное воплощение, богатого в бедности, предвечного в младенчестве, невидимого в видимом, непостижимого в объемлемом, величайшего в малом виде, находящегося в храме и на небесах возседающего на царском престоле и на колеснице херувимской, непрестанно пребывающего долу и горе, сущаго в образе раба и в образе Бога Отца, повинующегося и царствующего над всем. Он весь исполнился желания, весь – надежды, весь – радости, и стал уже сам не свой, а Того, кто был предметом его надежды. Святый Дух возвестил ему, и он, еще прежде прибытия в храм, окрыляясь очами ума, восхищался как-бы уже обладая желаемым. Побуждаемый такими чувствованиями, он, быстро восходит по ступеням и входит в древний священный храм, но не заботясь о храме распростирает священные объятия для Владыки храма, говоря и вместе воспевая такие слова, приличные вожделенному торжеству: Тебя я желаю, Владыка Боже Отцев и Господи милости, сподобившего собственною славою и силою, промышляющею о всех, и милостию снисхождения к нам, как бы примирительным посредничеством, установить дружественное согласие между небесными и земными; Тебя я ищу, Создателя всех; на Тебя взираю, объемлющего все Словом своим; Тебя сретаю, владычествующего над жизнию и смертию; Тебя ожидаю, законодателя и преемника закона; Тебя алкаю, воскрешающего мертвых; Тебя, жаждаю, облегчающего страждущих; Тебя желаю, Творца и Искупителя мира; ты – Бог наш, и Тебе мы покланяемся; Ты – святый храм наш, и к Тебе мы возносим молитвы; Ты – законодатель законов, и Тебе мы повинуемся; Ты – Бог первый, и прежде Тебя не было другого Бога, родившегося от Бога Отца (Ис. 43, 10), и после Тебя не будет другого Сына у Отца, Единосущного и равночестного; знать Тебя, есть полная праведность, и признавать власть Твою – корень безсмертия (Прем. 15, 3); Ты для нашего спасения – камень краеугольный, драгоценный и избранный (Ис. 28, 16. 1Петр. 2, 6), предвозвещенный Сиону; Тебе подчинено все, как виновнику, приведшему все из небытия в бытие, дающему крепкое устройство неустроенному, держащему и сохраняющему сотворенное, Создателю различных тварей, управляющему всем своею всемогущею и премудрою десницею, приводящему в порядок всякое нестроение и соединяющему всех неразрывными узами согласия и мира. Ибо Тобою мы живем и движемся, и существуем (Деян. 17, 28); посему, Господи Боже мой, я превознесу Тебя, восхвалю имя Твое; ибо Ты совершил дивное, определения древния истинныя (Ис. 25, 1), облекшись славою и величием (Пс. 103, 1). Подлинно, что славнее для царя блестящей порфиры и светлой диадимы? Или что величественнее для милосердаго Бога человеколюбиваго воплощения, светлыми лучами своими озаряющаго седящих во тьме и тени смертной (Лк. 1, 79)? Справедливо временный царь и слуга Твой назвал Тебя Царем веков, сказав: Ты прекраснее сынов человеческих (Пс. 44 2 – 3), как Бог и человек между людьми; ибо Ты при божественном воплощении Твоем препоясал чресла свои правдою (Ис. 11, 5), как в самом себе правда и истина и веселие всех. Итак веселись сегодня небо вместе со мною; ибо сжалился Бог над народом своим; кропите облака правду миру (Ис. 45, 8), и основания земли возглашайте мир находящимся во аде; явилось воскресение мертвых; пусть и земля провозглашает милость живущим на ней, ибо я исполнен утешением и преизобилую радостию (2Кор. 7, 4); потому что я увидел Тебя, Спасителя людей.

7. Когда старец ликовал таким образом и радовался Божественным веселием, тогда святая Богоматерь явно исполняла то, что образно описано пророком Исаиею (6, 6). Она, приняв объятиями святых рук своих, как бы клещами, животворящий и неизреченный уголь, принявший плоть от пречистого и пренепорочного ее жертвенника, подала его праведнику, говоря, мне кажется, и вместе увещевая так: приими, досточтимый старец и прекраснейший из священников, приими Господа, и насладись своею неоскудевающею надеждою; приими, доблестнейший, сокровище неисчерпаемое и богатство неиссякаемое; приими, мудрейший, в объятия свои крепость неизъяснимую и силу непостижимую, тебя укрепляющую; возьми, служитель храма, величие безпредельное и крепость несравненную. Соединись объятиями, достоуважаемый, с самобытною жизнию и живи; обними, праведнейший, нетление и обновись; это – не дерзновенное дело; не сомневайся, священнейший; насладись желаемым, достоуважаемый, и восхищайся подаваемым тебе, или лучше подающим самого Себя; просвещайся, благоговейнейший, Солнцем правды, сиящим сквозь чистое зерцало плоти. Не бойся скромности, не страшись кротости Его, блаженнейший; не страшись смирения и не изумляйся уничижению Его, преданнейший; с готовностию прилепись к Нему и не медли повиновением. Изрекаемое и предлагаемое не есть дело дерзновенное; не сопротивляйся, разумнейший. Не опаляет огонь благодати Господа моего, но просвещает, праведнейший. Пусть убедит тебя, законоведущий, купина (Иса. 3, 2), прообразовавшая меня в несожигавшем ее пламени. Пусть убедит тебя, детоводитель, росоносная пещь (Дан. 3, 21) в домостроительстве этого таинства. Кроме того, пусть научит тебя и мое чрево, в котором вместился Невместимый, из которого и воплотилось безплотное Слово. Уже звуки труб не устрашают приступающих (Исх. 19, 16), и гора дымящаяся уже не внушает страха приближающимся, и закон уже не наказывает нещадно прикасающегося дерзновенно (2Цар. 5, 6); ибо ныне происходящее есть дело человеколюбия, ныне являющееся есть дело снисхождения Божия. С благодарностию приими пришедшего к тебе Бога; ибо Он истребит беззакония твои и очистит грехи твои. На тебе пусть будет предъизображено очищение (всего) мира; в тебе и чрез тебя пусть предвозвестится народам благодатное оправдание. Ты достоин быть животворным начатком. Ты пользовался законом? Насладись и благодатию. Ты утомлен письменем? Обновись в духе. Совлеки с себя ветхое и облекись в новое. Ты и сам, я думаю, не незнаешь этого.

8. После всего этого праведник возъимев смелость и повинуясь увещанию Богоматери, послужившей Богу для людей, принял в старческие объятия Ветхаго днями в младенчестве (Дан. 7, 13), благословил Бога и сказал: ныне отпущаешь раба Твоего, Владыко, по слову Твоему, с миром; ибо видели очи мои спасение Твое, которое Ты уготовал пред лицем всех народов, свет к просвещению язычников и славу народа Твоего Израиля (Лук. 2, 29 – 32). Я принял от Тебя безпечальную радость; приими меня, радующегося и прославляющего милости Твои, Господи. Ты даровал мне веселие; душевно воздаю Тебе благодарностию. Я познал силу любви Божией; ибо для меня Бог, неизъяснимо и нетленно родившийся от Тебя, сделался человеком. Я познал неизреченное величие Твоего о нас попечения; ибо Ты послал собственного Сына своего на помощь нам. Я познал наставление Соломона, который говорит: крепка как смерть любовь (Пес. песн. 8, 6); ибо чрез неё сокрушится жало смерти, чрез нее умершие увидят жизнь, чрез нее смерть познает свою смерть, потеряв над нами свою власть; чрез нее и виновник зла змий будет пленен и низвержен. Ты явил нам, Господи, спасение Твое (Пс. 97, 2), даровав нам произрастение мира, и мы уже не будем более блуждать. Ты открыл нам, Господи, что не окончально Ты презрел рабов Твоих, Благий, и не забыл творений рук Твоих; ибо Ты сжалился над бедственным состоянием нашим, обильно излив на нас свойственную Тебе и неисчерпаемую милость Твою, совершив искупление наше чрез Единородного и Неизменяемого и Единосущного Сына Твоего, признав недостойным Твоего величия и благости вверить рабу это благодеяние и спасение рабов Твоих или предоставить служителю примирение с Тобою преступников; но чрез Единосущный Свет ты даровал свет седящим во тьме и тени смертной (Ис. 9, 2. 42, 7. Лук. 1, 79), чтобы они во свете Твоем увидели свет ведения (Пс. 35, 10), и чрез Владыку и Создателя Ты благоволил возстановить нас в нетление; и чрез изгнавшего из сладостного рая даровал нам возвращение в рай; и чрез имеющего власть прощать грехи (Марк. 2, 10). Ты истребил рукописание на нас (Колос. 2, 14); и чрез возседающего вместе с Тобою на престоле и неотлучного от Божественного естества Твоего Ты даровал нам примирение с Тобою и дерзновенный доступ к Тебе, чтобы обетование столь многих и столь великих благ, утвержденное рукописанием верховнаго Владыки и истинного и самовластного Бога, было несомненно для помилованных и сподобившихся благодати. Об этом и пророк предсказал, говоря: не ходатай, и не ангел, но сам Господь спас их: Он любит их, и щадит их, и воспринял их, и вознес их (Ис. 63, 9)¹⁰⁰. И все это не по делам праведности, которые бы мы сотворили (Тит. 3, 5), и не потому, чтобы мы возлюбили Тебя (ибо земнородный прародитель наш, удостоенный райской сладостной жизни, презрев божественную и спасительную заповедь Твою, признан недостойным этого животворного жилища и все потомство сделал бедственным, передав ему пагубные плоды греха), но Ты сам, Господи, по неизреченной любви к созданию Твоему, умилосердился над нами, и сжалился над отвержением нашим, и оказал сострадание к растлению нашему, чтобы помиловать нас (1Иоан. 5, 9). Посему у нас, потомков Адама, и составляются празднества, что Создатель Адама добровольно сделался новым Адамом, и благоволение Господа Бога нашего явилось на нас (Пс. 89, 17), так что мы узрели Бога лицем к лицу и спасаемся. Посему, Владыка, я и желаю отпущения от Тебя. Я увидел спасение Твое: да буду избавлен от бремени тяжкого письмени. Я увидел вечного и несменяемого Царя; да буду избавлен от рабских и тягостных уз. Я увидел Владыку по естеству и Искупителя; да сподоблюсь свободных уз Его. Избавь меня от ига осуждения и подвергни игу оправдания. Избавь меня от ига проклятия и убивающего письмени (2Кор. 3, 6) и присоедини к благословенному числу принимаемых в усыновление благодатию сего истинного, равночестного и равномощного Сына Твоего.

9. Такими краткими словами, говорит он, да ограничится ныне благодарение Богу. Но что же скажу я Тебе, Матерь-Дева и Дева-Матерь? Твое дело не человеческое, и хвала Тебе выше человека. Но печальное недоумение мое облегчается славословиями тебе от Духа; посему, принося Тебе Твое, венцом с безсмертных лугов я укражу священную и боговенчанную главу Твою. С отеческими хвалебными песнями я обращусь к Тебе, дщерь Давида и Матерь Господа и Бога Давидова; ибо недостойно и неблагопотребно было бы украшать чуждыми украшениями Тебя, блистающую собственною славою. И так, прими, благосклоннейшая, дары драгоценные и свойственные Тебе одной, высшая всех родов и честнейшая всех видимых и невидимых тварей. Блажен, корень Иессеев и треблажен дом Давидов, в котором Ты произрасла. Бог посреди Тебя и не поколеблешься: ибо Всевышний освятил жилище свое (Пс. 45, 3 – 5). В Тебе заветы и клятвы Бога к отцам нашим получили славное окончание; ибо чрез Тебя Господь, Бог сил, явился с нами. Прообразовавшая Твой боговидный образ неприступная купина неопальпо (Исх. 3, 2) вмещала Бога, явившагося пророку, как Он благоволил открыться. Твердый и несекомый камень, прообразовавший проистекшую из тебя всемирную благодать и отраду, из сухих недр своих обильно произвел для жаждущего в пустыне народа (Исх. 17, 6) спасительное врачевство. И жезл священнический (Числ. 17, 8), произрастивший невозделанный плод (Евр. 9, 4) – залог непрерывного священства, показал неложное знамение Твоего сверхестественнаго рождения. Что еще? И великий Моисей, проведши долгое время на горе, не представил ли недоведомые таинства, совершающияся с Тобою, чистая, в таинственных о Тебе прообразах? Получив повеление устроить ковчег по образу и подобию, Он тщательно исполнил повеление, хотя и случилось нечто печальное пред его нисшествием (Исх. 32, 1), устроил его в размерах пяти с половиною локтей¹⁰¹, и прикрыв Херувимами сделал его вместилищем закона, весьма ясно предзнаменующим Тебя, Богородица, непорочно зачавшую и неизреченно родившую нетленный плод в конце пяти с половиной оборотов мира¹⁰². Ради Тебя и непорочного принятая от Тебя Богом Словом плоти, пребывающей с Ним навсегда неизменно и нераздельно, и стамна златая (Евр. 9, 4), как неложный прообраз Твой, хранила внутри себя неизменною и постоянною манну, которая иначе изменялась и портилась в один день. И пророк Илия, как провидец и соревнователь Твоей чистоты действием Духа, украсился венцом огненосного вида (4Цар. 2, 11), быв поставлен божественным изволением выше смерти. И преемник его Елисей, наученный мудрым учителем, предъизображая Тебя, еще не бывшую, как бы уже присущую, сверхестественно знамениями (будущих) истин оказывал помощь нуждающимся, то посредством чаши новой и содержащей целительную соль исправляя нездоровую воду, в знак возстановления мира чрез совершающееся на Тебе таинство, то незаквашенною мукою, прообразом безсеменного рождения (Твоего), истребляя в пище смертную горечь, то сверхестественными действиями в Иордане; превышая действия естественные, и тем предвозвещая низшествие Господа нашего во ад и чудесное избавление находящихся в тлении (4 Царст. 4, 20 – 41. 8, 10). Ибо все уступало и покорялось, быв побеждаемо Твоим Божественным образом.

10. Впрочем, для чего мне слишком распространять свою речь, задерживая ее течение различными преобразованиями, когда пред нашими глазами предстоит совершившаяся на Тебе истина, которою всего лучше и полезнее можно наслаждаться? И таки, оставив духовные повествования и чудеса святых во всех поколениях, к Тебе, приснопамятная, обращаюсь при настоящем торжестве. Благословенна ты, всеблагословенная и всевожделенная. Благословениями Господа преисполнено богоблагодатнейшее имя Твое, Богородительница и просветительница верных. Ты объемлешь, так сказать, необъемлемого; Ты – корень прекраснейшего цвета (Ис. 11, 1), матерь Создателя, питательница питающаго, содержащая Вседержителя, носящая держащаго все словом (Евр. 1, 3). Ты – врата грядущего Бога во плоти, клещи очистительного угля (Ис. 6, 6), малое вместилище вмещающаго в недрах своих все, руно́ непостижимой росы (Суд. 6, 37), жизнедательный колодезь Вифлеемский, желанный Давидом (2Цар. 23, 15), из которого проистекло питие безсмертия, – очистилище (Исх. 25, 17), из которого Бог явился людям в человеческом образе, – чистое одеяние одевающагося светом, как ризою (Пс. 103, 2); Ты дала не нуждающемуся ни в чем плоть, которой Он не имел, чтобы Он, Всемогущий, сделался тем, чем благоволил сделался. Что славнее этого? Что выше этого? Тот, Кто наполняет и небо и землю (Иер. 23, 24), которому принадлежит все, сделался нуждающимся в Тебе; ибо Ты сообщила Богу плоть, которой Он не имел. Ты облекла Всемогущаго в благолепное всеоружие плоти, чрез которую и Он сделался видимым и доступным для меня, и я могу приступить к Нему и взирать на Него, и чрез которую все раскаленныя стрелы лукаваго будут угашены (Ефес. 6, 16). Дивно и прекрасно, матерь и раба Божия! Дивно и прекрасно, имеющая заимодавца всех должником своим! Все мы должники пред Богом, а Он делается Твоим должником. Сказавший: почитай отца твоего и мать (Исх. 20, 12), сам благоволив принять на себя это, тем более соблюдет благорасположение и собственную заповедь к послужившей добровольному Его рождению, и боголепно прославитъ Ту, которую наименовал материю без мужа, сам родившись без отца. Так будет это, будет. Приносимые нами хвалы Тебе, святейшее и дивное жилище Божие, не суть слова безплодного красноречия, и не плод мирской лести и угодливости это славословие Тебе, Богохвальная и млекопитающая Бога, который дает смертным начало бытия посредством рождения, но свидетельство действительной истины. Впрочем, и нам и будущим поколениям не достанет времени, чтобы по достоинству ублажить Тебя, матерь Царя веков (1 Тит. 1, 17), как говорит в одном месте священный пророк, внушая нам непостижимостъ Твою: как велик дом Божий, и как пространно место владычества Его! Велик Оъ и не имеет конца, высок и неизмерим (Варух. 3, 21 – 25). По истине пророческое и по истине неложно это слово о Твоем величии; ибо Ты одна удостоилась уподобиться Богу в делах Божиих, Ты одна родила по плоти Бога, единородно и совечно рожденного от Бога Отца. Так по истине исповедуют содержащие правую веру.

11. Обратимся наконец, любомудрые, к старцу Богоприимцу и благочестивому учителю, спасительно переплывшего море (достоинств) Девы, и отпустим Его, получившего Божественное отпущение и доставившего нам вожделенное учение о Боге; сами же продолжим слово, неуклонно направляя путь к предположенной цели при вышнем руководстве, чтобы нам не остаться совершенно безплодными и безполезными для должного. И так, когда к этому священному событию были призваны священство и пророчество и предстали к этому славному и девственному престолу два богоименитые праведника, т. е. Симеон и Анна, представлявшие действительные образы двух народов (старец Израиля и обветшавшего закона, а вдовица – вдовствовавшей тогда церкви язычников); то старец, олицетворявший закон, просил отпущения, а вдовица, олицетворявшая Церковь, представила исповедание и говорила о Нем всем, ожидавшим избавления во Иерусалиме (Лук. 2, 38), как все это, весьма благовременно и сверхестественно сказанное ими обоими и соответствующее священнодействию, изложено в Писании. Ибо надлежало, по истине надлежало старцу, знавшему сказанное в законе: его послушайте, и всякий, кто не послушает Его, будет истреблен из народа своего (Втор. 18, 15, 19), желать мирного отпущения от руководства закона. Ибо оскорблением и дерзостию было бы, если бы в присутствии и при беседе царя оруженосец стал говорить противное и слушатели ему стали внимать. Надлежало и вдовице, получившей дары, превышающие разум, торжественно воздать благодарение Богу, так чтобы совершавшееся здесь было согласно и с законом. Наконец необходимо объяснить, почему между пророческими прообразованиями, которые имеют, как показано, близкое отношение к этим необыкновенным торжествам, сказано, что дом наполнился курениями (дыма); и это было не случайно, а знаменательно вследствие трисвятаго гласа, как говорит пророк, который взывали небожители (Ис. 6, 4). Если ты, любомудрый, обратишь внимание на повествуемое, то найдешь причину этого. Слухом, продолжает пророк, услышите, и не уразумеете; и очами смотреть будете, и не увидите (Ис. 6, 9. Деян. 28, 26). Так неблагодарные Иудеи, видев славные чудеса, который совершил Бог на земле, по словам песнопевца Давида (Пс. 45, 9)¹⁰³, видев непрерывные и непрестанные знамения и в глубине и на высоте (Ис. 7, 11), как предрек Исаия (а что именно? Матерь выше естества и рождение выше разума, матерь земную, а Сына небесного, необыкновенное Боговочеловечение и безбрачное деторождение, которых что могло быть славнее и удивительнее между тварями?), видев все это, относились как-бы не видевшие, смежая глаза свои и не обращаясь к славословию; посему и наполнился дом тщеславия их дымом.

12. При этом видении они еще и слышали, стоявшего выше всего видимаго, старца праведнейшаго, мужа достоверного, мужа достойного подражания, мужа вдохновенного, законоучителя, почтенного священством, украшенного даром пророчества, продлившего жизнь свою надеждой на Христа и (доселе) отложившего долг смерти, ликующего, славословящего, преобразившагося от радости, всецело прекрасным вдохновением вышедшего из себя для Бога (2Кор. 5, 13), изменившегося в Ангела прекрасным изменением, возносящего от избытка радости благодарения и возвещающего свет к просвещению язычников и славу народа Твоего Израиля (Лук. 2, 32), и однако не захотели внять слышанному и дивному для самих небожителей; посему дом тщеславия их и наполнился дымом. А дым есть знамение и свидетельство гнева, как написано: поднялся дым от гнева Его и из уст Его огонь поядающий (Псал. 17, 9); и в другом месте: и в народе непокорном возгорался (огонь) гнева (Сир. 16, 7). Указывая на это, Господь в св. Евангелии говорит Иудеям: се оставляется дом ваш пуст (Мф. 23, 28), и еще: послав войска свои, царь истребил убийц оных и сжег город их огнем (Мф. 22, 7). Таковы действия Иудейского неверия, вопреки троичному славословию. Между тем как пределы всей вселенной освящались и величайший дом Церкви наполнился, как бы разлившеюся в обилии водою моря, славою Господнею от трисвятаго славословия (Ис. 6, 3, 4), над ними сбылось возвещенное; и с их концем соединилось начало пророчества, означавшаго, как сказано Духом, провозвестником истины, будущую бедственную перемену с ними в примере, в следующих словах: (и было) в год, в который умер царь Озия, видел я Господа (Ис. 6, 1), где отступник Озия взят в образец всех отступников, которых он есть как-бы Глава, который за свое безразсудство и получил наказание, по божественному определению напечатленное на челе, как бы на медной статуе, показывая всем это воздаяние за отвратительное нечестие. Посему богомудро провидец (ныне) совершающегося, в противоположность отвержению неблагодарной синагоги, указал на благодарную Анну, которой самое имя означает Церковь, оправданную благодатию Христа Бога в крещении; ибо Анна значит «благодать»¹⁰⁴.

13. Впрочем остановим здесь, как бы в пристани, крестоносный корабль слова, по надлежащему собрав паруса и сделав несколько приветствий городу великаго Царя (Пс. 47, 3. Мф. 5, 35), вместе с народом Церкви, как бы пребывая духом и празднуя вместе с бывшими там достопочтимыми отцами и братьями. Радуйся, град великого Царя, в котором совершились таинства нашего спасения. Радуйся, земное небо, верный наконец Господу город Сион (Ис. 1, 26). Радуйся и светись, Иерусалим, ибо пришел свет твой (Ис. 60, 1): Свет присносущий, Свет вечный, Свет высочайший, Свет невещественный, Свет единосущный Богу Отцу, Свет сущий в Духе и в котором (пребывает) Отец, Свет просветивший века, Свет просветивший вышемирное и находящееся в мире, Христос истинный Бог наш. Радуйся, город святый и избранный Господом, торжествуй с веселием праздники свои, которые уже не подвергнутся обветшанию. Радуйся, город счастливейший; ибо славное возвещено о тебе (Ис. 86, 3); священники твои облекутся в спасение и святые твои радостию возрадуются (Пс. 131, 16), и нищие твои насытятся хлебом. Радуйся и веселись Иерусалим, ибо воцарился Господь посреди тебя (Иса. 12, 6), Господь, чистым и невещественным Божеством вошедший в наше естество и неизреченно воплотившийся от девственного чрева, Господь, не соединявшийся ни с чем другим кроме состава Адама, прельщенного змеем; ибо не Ангелов восприняв (Евр. 2, 16), отпадших от дарованного им в начале славного чина и состояния, Господь явил снисхождение, будучи Словом Божиим, всегда пребывающим с Отцем. И не для призвания или возстановления отпавших от Света преступных демонов, как думают нечестивейшие сообщники лукавого, Он пришел в Мир, но, как говорит божественный Павел, приняв семя Авраамово и чрез него весь род человеческий, Творец и Создатель всех непреложно сделался человеком, чтобы чрез общение Его с нами и соединение нас с Ним прекратился доступ к нам греха, мало по малу теряющего силу и изчезающего, как воск от божественного огня, который Спаситель пришедши низвел на нашу землю (Лук. 12, 19). Радуйся же и ты, Церковь кафолическая, находящаяся во всей вселенной, и торжествуй вместе с нами. Не бойся малое стадо треволнений врага: ибо Отец благоволил дать Тебе царство (Лук. 12, 32) и (силу) попрать выю врагов твоих. Радуйся и веселись, некогда бездетная и для благочестия безплодная, а теперь имеющая многих чад веры (Ис. 54, 1). Радуйся и ты, народ Божий, род избранный, царственное священство, народ святый, люди взятые в удел; возвещай совершенства призвавшаго тебя из тьмы в чудный свой свет (1Петр. 2, 9), прославляй Его за милость Его.

14. Радуйся вечно, нескончаемая радость наша, (пресвятая Дева); к тебе опять я обращаюсь. Ты – начало, средина и конец нашего торжества; Ты – драгоценный перл царства, истинный тук всякой священной жертвы, одушевленный жертвенник хлеба жизни. Радуйся, сокровище любви Божией; радуйся, источник человеколюбия Сына; радуйся, осененная гора Святаго Духа (Авв. 3, 3)¹⁰⁵. Ты возсияла, вожделенная родительница Света (духовного) Солнца, неприступными лучами пламенной любви, родив в конце (времен) рожденного от начала, явив сокровенное и неизреченное таинство, Сына невидимого Отца, подателя мира, дивно уничижившагося более всякого уничижения. Посему молим Тебя, превосходнейшую всех и удостоившуюся матерних почестей и дерзновения, непрестанно памятуй, всесвятая Богородица, о нас, хвалящихся Тобою и боголепными славословиями почитающих присноживущую и неизгладимую память Твою. И Ты, досточтимый старец Симеон, первоприемник благочестивого исповедания нашего и проповедник воскресения верных, также будь ходатаем за род наш пред Спасителем Богом, которого ты удостоился принять в свои объятия. Ибо и мы вместе с тобою воспеваем Христа, властвующего над жизнью и смертью, говоря: Ты – Свет истинный от Света истинного, Бог истинный от Бога истинного, единый Господь прежде воплощения и после преславного воплощения, Бог сам по себе, а не по благодати, для нас же (сделавшийся) и совершенным человеком, Царь по существу своему, не имеющий над собою царя, для нас же и нашего спасения непорочно и пречисто явившийся в образе раба. Будучи нетленным, Ты пришел разрушить тление, чтобы сделать все нетленным. Тебе принадлежит слава и держава, величие и великолепие с Отцем и Святым Духом во веки веков, Аминь.

1. Благословен Бог! Поспешим, братия, от чудес к чудесам Господа, и пойдем как бы от силы в силу (Псал. 83, 8). Как в золотой цепи, составленной из колец, взаимно соединенных, каждое из них держится другого из соприкосновенных с ним, одно прикреплено к другому и одно следует за другим, так и в ряду чудес, о которых повествуют святые Евангелия, одно ведет к другому чтительницу празднеств, Церковь Божию, и все вместе услаждают ее не пищею тленною, но пребывающею в жизнь вечную (Иоан. 6, 27). Посему, возлюбленные, и мы с готовностию сердца (Псал. 9, 38), и внимательным ухом (Прит. 25, 12) послушаем, что скажет нам Господь Бог, чрез пророков и Евангелие, о настоящем святейшем празднестве. По истине Он скажет мир народу своему и избранным своим и обращающим сердца к Нему (Псал. 84, 9)¹⁰⁷. Ныне вещания пророков, подобно трубным звукам, привели в движение вселенную, преисполнили радостью и восторгом все церкви Божии и, отвлекши верных с поприща святого поста, от подвигов борьбы со страстями, возбудили их петь гимн победы и новую песнь мира в честь Победителя Христа. И так приидите все, воспоем Господу (Пс. 94, 1)! Приидите все народы, восплещем руками, воскликнем Богу Спасителю нашему гласом радости (Пс.16, 2. 94, 1). Никто не оставайся непричастным благодати, никто не уклоняйся от призывания: ибо племя непокоряющихся бывает в пагубу (Исайи ЗЗ, 2)¹⁰⁸. Никто не пренебрегай сретением Царя, чтобы не остаться вне брачного чертога (Мат. 25, 10). Никто не будь между нами с мрачным лицем, когда нужно принять Его, чтобы не подвергнуться осуждению вместе с лукавыми гражданами, и именно с теми, которые не хотели принять Господа своего Царем над собою (Лук. 19, 27). Все стечемся с радостию; все примем Его с усердием и будем торжествовать с благолепием. Вместо распростертия одежд излием пред Ним сердца наши (Пс. 61, 9), воздадим Ему благодарение с псалмами и песнопениями, и непрестанно будем взыват: благословен грядущий во имя Господне (Марк. 11, 9)! Ибо благословляющие Его благословенны, а проклинающие Его прокляты (Быт. 27, 29). И снова скажу, не преставая побуждать к святому делу: приидите, возлюбленные, благословить Благословенного, дабы и Он благословил нас! Слово Божие равно приглашает принесть хвалу Господу все возрасты и звания, – царей земных и все народы, князей и всех судей земных, юношей и девиц (Пс. 148, 11. 12), и что ново и удивительно, юному и незлобивому возрасту младенцев и грудных детей предоставляет честь, чтобы они, как в древности Моисей пред исшедшим из Египта народом, прежде всех начали славословить Господа богодухновенною песнию: благословен грядущий во имя Господне.

2. Ныне блаженный Давид, видя псалтирь свою в руках младенцев, радуется радостью, ликует духом и торжествует с ними, как некогда пред ковчегом Божиим, сливает стройные песни свои с их песнями и радостно взывает: благословен грядущий во имя Господне! Спросим же его; скажи нам, пророк: кто этот грядущий во имя Господне? «Ныне, отвечает он, не мое дело научать; младенцам предоставлено от Того, Кто из уст младенцев и грудных детей устроил хвалу, сделать безмолвным врага и мстителя (Пс. 8,3), дабы и чрез это чудо возвратить сердца отцов детям и непокоривым образ мыслей праведников (Лук, 1, 17), – Скажите же нам, дети, откуда у вас это прекрасное усердие и радостная песнь? Кто внушил, кто составил (ее)? Кто собрал (вас)? Из каких книг, от каких наставников вы заимствовали (ее)? «Примите, отвечают они, участие в нашем торжестве и песнопении, и вы узнаете то, что желал знать Моисей и прочие пророки (Лук. 10, 21).» – И так, когда приглашение нам сделано, и дети подали нам руки в знак общения, приидите, возлюбленные, с усердием примем и мы участие в священном ликовании, и вместе с Апостолами будем сопутствовать возшедшему на небо небес на восток (Пс. 67, 5. 34)¹⁰⁹, и на земле благоволившему возсесть на сына подъяремной (Мат. 21, 5). Возмем ветви вместе с отроками и восплещем масличными отраслями, чтобы и нас осенил Дух Святый, и нам стройно воспеть Богодухновенную песнь: благословен грядущий во имя Господне! осанна в вышних (Мат. 21, 9)! Ныне и Патриарх Иаков, видя совершившимся свое пророчество, торжествует духом, и с верными поклоняется Отцу: ибо привязавший к виноградной лозе осленка свого (Быт. 49, 11) возсел на молодого осла. Ныне приготовляется осленок, безсловесный образ безсмысленных некогда язычников, в знак покорности народа из язычников, и младенцы изображают младенчество их в богопознании и последующее за тем совершенство в боговедении. Ныне, согласно с пророчеством, Царь славы прославляется на земле, и земнородных делает участниками торжества небесного, дабы показать, что Он есть Господь тех и других, как там и здесь согласно воспеваемый. Посему горьше, возвещая о спасении, совершающемся на земле, пели: свят, свят, свят Господь Саваов: вся земля полна славы Его (Псал. 6, 3)! А дольше, принимая радостное участие в небесном торжестве, взывали: осанна в вышних! осанна сыну Давидову (Мат, 21, 9)! Горьние славословили: благословенна слава Господня от места своего (Иез, 3, 12)! А дольние восклицали: благословен грядущий во имя Господне!

3. Но между тем, как это совершалось и ученики радовались о всех чудесах, ими виденных, и говорили: благословен царь грядущий во имя Господне! мир на небесах и слава в вышних (Лук. 19, 37. 38)! город пришел в движение и говорил: кто это? (Мат. 21, 10), стараясь этим возбудить слепую зависть против Господа славы (а под городом разумей древнее безпорядочное скопище Синагоги). Неблагодарные спрашивают: кто это?, как будто они еще не видели в Нем благодетеля, славного Божественными чудесами. Но тьма не объяла незаходимый свет, возсиявший в ней (Иоан. 1, 5). Посему прямо о них пророк Исайя взывал: глухие слушайте и слепые смотрите, чтобы видеть. И кто так слеп, как рабы мои, и глух, как владеющие ими? и ослепли рабы Божии. Видели многое и не замечали, уши были открыты и не слышали (Иса. 42, 18 – 20)¹¹⁰. Заметьте, возлюбленные, верность пророчества, как провидящий Божественный Дух, чрез святых, возвещал будущее, как настоящее. Подлинно, неблагодарные видели и осязали в чудесах, что чудодействует Бог, и остались в неверии. Видели, что бывший слепым от рождения исповедует Богом возвратившего ему свет. Видели, как расслабленный, которого недуг жил и возрастал вместе с ним, освобожден был одним словом от болезни. Смотрели на Лазаря, избегшего смерти. Слышали, как Спаситель ходил по морю, приготовлял вино, не возделывая винограда, без усилий доставлял хлеб для насыщения, прогонял демонов, возвращал здоровье больным. Улицы их проповедывали о чудесах, пути их возвещали ходящим о Его исцелениях.

Вся Иудея преисполнена была благодеяниями. А они, услышав хвалебную песнь Богу, спрашивают: кто это? О безумные, лжеименные учители! о неверующие отцы, о безсмысленные старцы! племя безстыдного Ханаана, а не Иуды благочестивого (Дан. 13, 56)! Дети узнали Творца, а неверующие отцы говорили: кто это! Юный и неопытный возраст прославлял Бога, а состаревшиеся в злых днях (Дан. 13, 52) спрашивали: кто это! Грудные младенцы богословствуют, а старцы богохульствуют. Дети благоговейно возносят хвалебную песнь, а неосвященные священники безчинно негодуют (Мат. 21, 15)!

4. Вы, противящиеся образу мыслей праведников (Лук. 1,17), обратите сердца ваши на детей ваших; познайте тайны Божии. Настоящее событие свидетельствует, что так воспеваемый ненаученными устами есть Бог. Исследуйте писания; вы слышали от Господа, что они свидетельствуют о нем (Иоан. 5, 39), и не оставайтесь в неведении касательно этого чуда. Послушайте, неблагодарнейшие и чуждые благодати, что благовествует вам пророк Захария. Ликуй от радости, говорит он, дщерь Сиона! се Царь твой грядет к тебе праведный и спасающий, кроткий и седящий на молодом осле (Зах. 9, 9). Для чего же вы отвергаете эту радость? Для чего, и при солнечном свете, любите тьму? Для чего, против ненарушимого мира замышляете войну? Если вы сыны Сиона, то ликуйте вместе с детьми своими. Благочестие детей ваших пусть будет для вас побуждением к радости. Узнайте от них, кто научил их? кто собрал? откуда у них такие мысли? откуда это новое богословие при древнем пророчестве? Если никто из людей не мог научить их этому, если они от себя воспевают хвалебную песнь, то познайте, что это дело Божие, как и в законе написано: из уст младенцев и грудных детей Ты устроил хвалу (Пс. 8, 3). Сугубо радуйтесь, что вы удостоились быть отцами таких детей, которые по внушению Божию, провозгласили то, чего не знали даже старцы. Обратите сердца ваши к детям своим, и не закрывайте очей ваших от истины. Если же вы все те же, слыша не слышите, видя не видите, и безрассудно отступаете от младенцев, то они будут вам судьями (Мат. 12, 27), по слову Спасителя. Посему хорошо предрек о вас между прочим и это пророк Исайя: не ныне постыдится Иаков, и не ныне изменить лице свое. Но когда увидят дети их дела Мои, то для Меня будут святить имя Мое, святаго Иаковлева, и бояться Бога Израилева. И блуждающие духом познают мудрость и непокорные научатся послушанию, и языки немотствующие научатся, говорить мир (Иса. 29, 22–24)¹¹¹. Видишь ли, неразумный Иудей, как с первых слов пророк предвозвещает вам стыд за неверие ваше? Научитесь хотя от него, что песнь детей ваших внушена им от Бога, как предрек и блаженный Давид, говоря: из уст младенцев и грудных детей Ты устроил хвалу. И так, или сами приобретите должную святость детей, или уступите нам детей вместе с благочестием (их). Мы будем ликовать вместе с ними и петь Богодухновенную песнь новой славе.

5. Некогда старец Симеон сретил Спасителя, принял в объятия Творца веков в виде младенца, и исповедал Его Господом и Богом; а ныне, вместо нечестивых старцев, дети сретили Спасителя, подобно Симеону; вместо объятий распростерли ветви, и благословили Господа Бога, седящего на осленке, как бы на Херувимах: осанна сыну Давидову! благословен грядущий во имя Господне! Вместе с ними воскликнем и мы: благословен пришедший Бог, Царь славы, который, по естеству своему, будучи непричастен нищете, обнищал для нас, дабы обогатить нас своею благостию (2Кор. 8, 9)! Благословен пришедший в смирении, и опять имеющий придти во славе; являющийся теперь кротким на осленке и прославляемый восклицаниями младенцев, дабы исполнилось написанное: видели шествие Твое, Боже, шествие Бога моего, Царя во святыне (Пс. 67, 25), а в другой раз имеющий придти на облаках грозным, окруженным Ангелами и силами! О медоточные уста детей! о чистое учение Боголюбезных отроков! Давид пророчески сокрыл мысль под буквою; дети, отверзши сокровищницу, языком изглаголали богатство и благодатными словами внятно призвали всех к наслаждению. Воспользуемся же и мы, вместе с ними, неотъемлемым богатством. Станем хранить в пространных недрах и сокровищницах (сердца) Божественные дары. Будем, не умолкая, восклицать: благословен грядущий во имя Господне, – Бог истинный во имя Бога истинного, Вседержавный от Вседержавного, Сын во имя Отца, Царь истинный от Царя истинного, имеющий царство, совечное и предвечное, как и Родивший Его! Ибо действительно царство у них общее; и Слово Божие усвояет Сыну царственную честь не так, как бы она дана была Ему отвне, или имела начало, или могла получить приращение, – нет – как естественную и по истине свойственную Ему. Ибо одно царство Отца и Сына и Духа Святаго, как одно существо и одно господство; посему мы и почитаем одним поклонением одно Триипостасное Божество, безначальное, несозданное, безконечное и вечное. Ибо, ни Отец никогда не престанет быть Отцем, ни Сын – быть Сыном и Царем, ни Дух Святый быть тем, что Он есть по ипостаси; ни одно лице Троицы ни уменьшится ни по вечности, ни по общности, ни по царству. Так, Сын Божий не потому стал царем, что сделался для нас человеком, и во плоти низложил нашего мучителя, одержав чрез нее победу над злым нашим врагом; но и ныне, и по принятии плоти, и всегда потому Он Царь, подобно родившему Его, что Он вечно Господь и Бог. И так, еретик, не порицай царства Христова, дабы не нанесть оскорбления Родившему Его. А кто верен, с верою приступи ко Христу, истинному Богу нашему, а не как употребляющие свободу для прикрытия зла (1. Пет. 2, 16). Если ты раб, с трепетом покорись Владыке. Кто враждует против Слова, тот уже не добрый раб, но явный враг, как написано: кто не чтит Сына, тот не чтит Отца, пославшаго Его (Иоан. 5, 23).

6. Но возвратимся, возлюбленные, к тем словам, на которых мы остановились, и воскликнем: благословен грядущий во имя Господне! Это добрый и благий пастырь грядет положить добровольно душу свою за овец своих. Как звероловы посредством овцы улавливают волков, пожирающих овец, так и Пастыреначальник, предав себя в образе человека духовным и душегубительным волкам, уловляет этих хищников для Адама, некогда уловленного ими. Благословен грядущий во имя, Господне! – Бог (грядущий) против диавола, не с открытым могуществом, которого и зрение снести не может, но в немощной плоти, дабы связать сильного, востающего на нас. Благословен грядущий во имя Господне! – Царь (грядущий) против мучителя, не с вседержительною силою и премудростию, но с мнимым безумием креста, дабы исторгнуть добычу у змия, мудрого на зло. Благословен грядущий во имя Господне! – это (грядет) истинный против лжеца, Спаситель против губителя, Князь мира против виновника браней, Человеколюбец – против человеконенавистника. Благословен грядущий во имя Господне! – это (грядет) Господь помиловать свое творение. Благословен грядущий во имя Господне! – это (грядет) Господь спасти заблуждшего человека, разсеять обольщение, просветить седящих во тьме, уничтожить заблуждение идолопоклонства, ввести спасительное Богопознание, освятить мир, прекратить нечестие и горе от служения мнимым богам. Благословен грядущий во имя Господне! – един (грядет предать себя) за многих, дабы бедный род человеческий избавить от рук сильнейших, бедного и нищего от грабителей его (Псал. 34, 10). Благословен грядущий во имя Господне! – (Он грядет) возлить вино и елей на попавшегося разбойникам и пренебреженного (Лук. 10, 30 – 32). Благословен грядущий во имя Господне! – (Он грядет) спасти нас самим Собою, как говорит пророк: не ходатай и не ангел, но сам Господь спас нас (Псал. 63, 9)¹¹². Посему мы и благословляем Тебя, Господи, благословенного со Отцем и Святым Духом прежде веков и во веки веков, существовавшего безплотно прежде веков и доселе, а ныне и на веки с обоготворенною и неизменною и нераздельною Твоею плотию.

7. Посмотрим и далее, что говорит Божественный Евангелист. Когда Господь вошел в храм, приступили к нему хромые и слепые и Он изцелил их. Видев же первосвященники и фарисеи чудеса, которые Он сотворил, и детей восклицающих и говорящих: осанна Сыну Давидову (Матф. 21, 14, 15)! благословен грядущий во имя Господне (ст. 9), не вынесли чести, оказанной Ему; посему, приступив к Нему, сказали: «слышишь ли, что они говорят (ст. 16)? Как бы так они говорили: и Ты не огорчаешься тем, что Тебя прославляют, как Бога? Тебе не прискорбно слышать от невинных (младенцев) хвалы, приличные единому Богу? Разве Бог не открыл в древности чрез пророка: славы Моей никому не дам (Иса. 42, 8)? И как Ты, будучи человеком, делаешь себя Богом (Иоан. 10, 33)?» Что же отвечал на это Долготерпеливый, Многомилостивый и Медленный на гнев (Иак. 1, 19)? Он останавливает безумных, своим ответом укрощает ярость их, напоминает и сам о словах Писания, приводит из него свидетельства о настоящем событии, и не отказывается спрашивать их самих. «Разве вы, говорит Он, никогда не слыхали того, что сказал Я чрез пророка: в тот день узнаете, что Я тот же, который сказал: вот Я (Иса. 52, 6)? – и еще: из уст младенцев и грудных детей Ты устроил хвалу, ради врагов Твоих, дабы сделать безмолвным врага и мстителя (Пс. 8,3)? Враги эти – вы, которые слушаете закон и читаете пророков, а Меня, законом и пророками возвещенного, отвергаете. Под видом благочестия, вы думаете, что защищаете славу Божию; и не разумеете, что ненавидящий Меня ненавидит и Отца Моего (Иоан. 15, 23)! Я изшел от Отца и пришел в мир (Иоан. 16. 28). Моя слава есть слава Отца моего. Таким образом эти бессмысленные, быв изобличены Спасителем нашим Богом, перестали прекословить, так как истина заградила уста их; но они предприняли другой безумный умысел, составили против него заговор. –

Мы же будем воспевать: велик Господь наш, и велика крепость Его и разум его неизмерим (Псал. 146, 5)! Ибо все это совершилось для того, чтобы Агнец и Сын Божий, который взял на себя грех мира (Иоан. 1, 29), добровольно пострадал для нашего спасения, чтобы Он обращен был как бы в предмет купли, и покупатели положили тридцать сребренников за Того, Кто животворящей своей кровью искупил мир, и чтобы Пасха наша Христос был заклан за нас (1Кор. 5, 7), дабы те, которые окропляются драгоценной Его кровью, и которых уста, как верхи дверей, запечатлеваются ей, могли избегать стрел губителя, и дабы пострадавший плотию Христос, по тридневном воскресении, принял от всех тварей, вместе с Отцем и Святым Духом, равночестное и равномерное поклонение. Ибо пред Ним преклонится всякое колено небесных и земных и преисподних (Филип, 2, 10), воздавая Ему славу во веки веков. Аминь.

Православный. По сказанию Эллинов, Итакийский правитель (т. е. Одиссей), по неудержимой страсти к пению, желая послушать песни Сирен, связанным, плыл в Сицилию и товарищам своим заткнул уши, не потому, чтобы завистливо хотел слушать без них, или действительно желал связать себя узами, а потому, что последствием их пения была для слушателей смерть (ибо таковы Эллинские удовольствия от Сирен); я же не буду слушателем такого пения и не желаю слушать Сирен, которые поют надгробную песнь людям и которых молчание бывает для людей полезнее пения; но желаю наслаждаться некоторым Божественным пением, которое, как бы часто я ни слушал, снова желаю слушать, не покоряясь неудержимой страсти к пению, а научаясь Божественным тайнам и в конце ожидая не смерти, но вечного спасения. Ибо эту песнь поют не смертоносные Сирены Эллинов, а Божественный хор Пророков, от которых не следует ни затыкать ушей товарищей, ни самого себя связывать какими-либо узами, боясь наказания за слушание; потому что после пения тех, слушатель лишается жизни, а чем более слушает он этих, тем лучшей будет наслаждаться жизнью, предавшись руководительству Божественного Духа. И так пусть всякий приходит и слушает Божественную песнь, не боясь ничего; у нас нет Сицилийских Сирен, нет уз Одиссея, нет растопленного воска, влагаемого в уши людей, но полное ослабление уз и свобода слушания для каждого из приходящих. Подлинно, следует послушать такой песни и, мне кажется, надобно желать – иметь при себе таких певцов. Если же кто желал бы послушать и хора Апостолов, тот найдет (и у них) такую же стройность пения; ибо те таинственно предвоспевали Божественное домостроительство нашего спасения, а эти воспевают, объясняя таинственно возвещенное теми. Какая согласная гармония, составленная Божественным Духом! Какая прелесть поющих эти тайны! Вместе с ними и я желаю петь. И так воспоем и мы такую же песнь и вознесем гимн святому Отцу, Духом прославляя Иисуса, сущего в недре Его (Иоан. 1, 18). Не убегай, человек, от духовного гимна, и не относись враждебно к этому слушанию; оно не причиняет смерти; наша песнь естъ повествование о спасении. Мне кажется, что, беседуя об этом, я уже наслаждаюсь высшими благами, особенно когда предо мною находится такой цветистый луг, т. е. наше собрание как слушающих, так и поющих вместе Божественные тайны. Потому я и осмеливаюсь говорить пред вами, что вы представляете мне слух чистый от всякой зависти, не подражая зависти Каина (Быт. 4, 5), не преследуя брата, подобно Исаву (Быт. 27, 41), не соревнуя братьям Иосифа, ненавидевшим его за то, что он говорил им (Быт. 37, 4), но отстоя далеко от всего этого; потому каждый из вас думаеъ говорить тоже, что ближний; потому и зависти нет в вас, старающихся восполнять недостающее у брата. О, прекрасное собрание! о, пир, достопочтенный и исполненный духовных яств! С такими по истине я желал бы всегда быть вместе.

Валентинианин. Друг, вчера вечером гуляя по морскому берегу и устремив пристальный взор на море, я увидел превосходное зрелище Божественной силы и искусство мудрого ведения, если только можно назвать это искусством. Подлинно, как говорится в стихах Гомера:

Словно два быстрые ветра, волнуют понт многорыбный,

Шумный Борей и Зефир, кои из Фракии дуя

Вдруг налетают свирепые, вдруг почерневшия зыби

Грозно холмятся и множество пороста хлещут из моря¹¹⁴,

так, кажется, и со мною было вчера. Ибо я видел волны, подобные вершинам гор и достигавшие, так сказать, до самого неба, от которых я не ожидал ничего другого, как потопления всей земли, так что мне пришло на ум место убежища и представлялся ковчег Ноя. Но того, чего я ожидал, не случилось. Напротив море тотчас после того, как вздувалось, снова ниспадало в самого себя и не переступало собственного предела, страшась, так сказать, какого-то Божественного повеления (Иов. 38, II). И как иногда какой-либо раб, принуждаемый господином делать что-нибудь против воли, по страху повинуется приказанию, а что испытывает сам в себе при нежелании делать, о том не смеет ничего говорить, но ворчит про себя, предаваясь гневу; так и море казалось мне как бы гневающимся и удерживающим гнев в самом себе, обуздывающим самого себя и не желающим обнаружить своего гнева пред Владыкою. Я молча начал всматриваться во все окружающее, и хотел измерить умом и небо и окружность его; изследовал, откуда оно начинается и где оканчивается, и какое имеет движение, – поступательное ли, т. е. с одного места на другое, или круговое; и от чего оно имеет постоянное движение. И о солнце мне хотелось знать, каким образом оно поставлено на небе, каков круг его течения, и куда оно спустя немного времени удаляется, и однако и оно не переступает предела своего течения, но также соблюдает, так сказать, какую-то заповедь высшего (Существа): является у нас, когда ему позволяется, и потом уходит, как бы отзываемое. Изследуя это, я увидел, что солнечное сияние прекращается и дневной свет уменьшается, и тотчас наступает тьма и луна сменяет солнце; притом сначала она является в меньшем виде, а потом, подвигаясь впереди в своем течении, представляется в большем виде. Я не переставал делать изследования и о ней, и отыскивал причину ея уменьшения и увеличения и того, что и она соблюдает известный круг дней; отсюда, казалось мне, следует, что есть некоторое Божественное управление и сила высших (существ), содержащая все, которую мы справедливо могли бы назвать Богом. Затем я начал прославлять Создателя, видя утвержденную землю, различных животных и разнообразные виды растений Однако ум мой не остановился на одном только этом, но я начал исследовать далее, откуда все это получает бытие, от такого ли чего-нибудь, что всегда существует вместе с Богом, или от Него одного без существования чего-нибудь вместе с Ними; ибо мне казалось, что не совершенно неосновательно положение, что из ничего ничего не бывает; ибо происходящее обыкновенно происходит из существующего. А с другой стороны также мне казалось истинным положение, что нет ничего всегда существующего вместе с Богом, кроме Его самого, а все произошло из Него; в этом некоторым образом убеждал меня стройный порядок стихий и благоустройство природы. Думая, что такое решение мое хорошо, я возвратился в свой дом. Но на следующий день, т. е. сегодня, вышедши, я увидел двух однородных существ (т. е. людей), ссорившихся между собою и поносивших друга друга; потом еще другого, который хотел снять одежду с ближнего; а некоторые осмеливались делать нечто еще худшее; так один ограбил мертвеца, и тело, уже скрытое в земле, снова выставили на солнечный свет, и таким образом подверг поношению подобный себе образ, оставив мертвого на съедение псам. Другой обнажил меч и устремился на подобного себе человека; тот хотел найти спасение в бегстве, а преследующий не отставал и не хотел укротить своего гнева. Впрочем, для чего много говорить? Бросившись на того, он тотчас поразил его мечем. Тот умолял ближнего и простирал к нему с мольбою руки, и готов был отдать одежду, прося только пощадить жизнь; но этот не укротил своего гнева, не сжалился над однородным, не хотел видеть в нем собственного образа, а как дикий зверь начал терзать его мечем, даже и уста свои приблизил к подобному себе телу; в такой он был ярости. И можно было видеть, как один терпел насилие, а другой грабил и даже не покрыл землею тело, с которого он снял одежду. За тем появился другой, который хотел обезчестить жену ближнего, окрадывая чужой брак, и домогался войти на противозаконное ложе, намереваясь сделать супруга не истинным отцом. После этого я стал верить трагедиям, и ужин Фиеста казался мне действительно бывшим¹¹⁵, также вероятными стали для меня и беззаконное желание Эномая¹¹⁶, и нападение братьев друг на друга с мечами. И так, быв зрителем столь многих и таких дел, я стал исследовать, от чего все это, какая начальная причина их стремления и кто так злобно влияет на людей, откуда такие у них умыслы и кто учитель их. Осмелиться назвать Бога виновником этого невозможно; напротив от Него это не имеет ни происхождения ни начала бытия. Ибо как можно подумать это о Боге? Он благ и виновник всего лучшего, а дурного в Нем ничего нет; Он по существу своему не радуется ничему такому и запрещает быть этому; и тех, которые радуются этому, Он отвергает, а избегающих этого одобряет. Не нелепо ли было бы называть Бога виновником того, чего Он отвращается? Он не пожелал бы, чтобы это было, если бы Он сам был первым виновником этого. Ибо Он хочет, чтобы принадлежащие Ему были подражателями Его. Посему мне показалось неразумным приписывать это Богу, или считать как бы происшедшим от Него (иначе нужно допустить, что из ничего может произойти нечто), так чтобы Он же произвел и зло; и приведши Его из небытия в бытие, Он не обращал бы его из бытия в небытие. И еще необходимо было бы сказать, что было некогда время, когда Бог радовался злу; между тем этого нет. Посему, мне кажется, невозможно сказать этого о Боге, потому что приписывать Ему это не свойственно существу Его. Таким образом, по моему мнению, вместе с Ним существует нечто такое, что называется веществом (νλη), из которого Он создал все существующее, распределив и прекрасно устроив все с мудрым искусством; из него же мне кажется происходит и зло. Ибо, когда оно было безкачественно и безвидно и притом носилось безпорядочно, нуждаясь в искусстве Бога, Он не отвратился от него, не оставил его навсегда носиться таким образом, а стал устраивать и восхотел отделить лучшие его части от худших, и таким образом создал то, что из него благопотребно было создать Богу, а то, что в нем составляло, так сказать, подонки, Он оставил так, как было, как непотребное к созданию и ни к чему непригодное для Него. Из этого-то, мне кажется, теперь и происходит зло у людей. Так думать, по моему мнению, хорошо. Если же тебе, друг мой, кажется, что мною сказано что-нибудь не хорошо, ты скажи, а я весьма желаю послушать об этом.

Правосл. Усердие твое, друг, я одобряю и ревность твою к учению хвалю; а что ты решил так относительно существующего, как будто Бог создал все из какого-то готового вещества, и этого я нисколько не осуждаю. Ибо действительно существование зла располагало многих думать таким же образом. Многие способные люди прежде нас с тобою весьма ревностно занимались этим предметом; и одни из них пришли к таким же мыслям, как и ты; другие признали виновником зла Бога, боясь допустить совечное Ему вещество; а те, из боязни – признать Бога Творцем зла, решились допустить совечное ему вещество. Но случилось, что и те, и другие говорили не хорошо, так как боялись Бога несогласно с истинными знанием. Иные же в самом начале отказались от исследования об этом предмете, так как подробное исследование будто бы не имеет конца. Но мне дружеское отношение к тебе не позволяет отказаться от этого исследования, особенно когда ты показываешь такое свое расположение не под влиянием предубеждения (хотя по твоим разсуждениям кажется, что ты так относишься к этому предмету), но из желания, как ты говоришь, достигнуть познания истины. Посему и я охотно приступлю к исследованию. Я желаю, чтобы и этот товарищ был слушателем наших речей; кажется, и он думает об этом одинаково с тобою; посему я хочу обратить речь к вам обоим вместе; ибо что я сказал бы тебе при таком твоем настроении, тоже сказал бы и ему одинаковым образом. Итак, если тебе покажется, что я действительно говорю благоразумно о высшем (Существе), то ты отвечай мне на каждый вопрос, который я предложу; ибо отсюда произойдет, то, что и ты будешь поучаться истине, и я не напрасно буду говорить тебе.

Вал. Я охотно буду делать то, что ты сказал; спрашивай меня, сколько угодно, обо всем, чем ты можешь, по твоему мнению научить меня познанию о высшем; ибо мне желательно не одержать дурную победу, а узнать истину. Итак начинай речь.

Правосл. Что невозможно существовать двум несотворенным вместе, это, я думаю, не безъизвестно и тебе, хотя ты, кажется, предварительно предположил это в своей речи. При этом необходимо должно сказать одно из двух, или то, что Бог отделен от вещества, или наоборот, что Он не отделен от него. Если же кто захочет утверждать, что они соединены, то он признает одно несотворенное (ибо каждое из них будет частями другого); а будучи частями друг друга, они уже не будут двумя, но одним, состоящим из различных (частей). Человека, состоящего из различных членов, мы не разделяем на несколько сотворенных, но, как требует разум, говорим, что Бог создал человека, как нечто одно сотворенное, состоящее из многих частей. Так необходимо сказать и то, что, если Бог не отделен от вещества, то они суть одно несотворенное. Если же кто-нибудь скажет, что Он отделен, то необходимо, чтобы существовало нечто среднее между ними обоими, что доказывало бы их разделение. Ибо невозможно представлять что-нибудъ отделенным от чего нибудь без существования еще иного, от которого происходит разделение того и другого. Сказанное относится не к одному только этому, но и к весьма многому другому. Доказательство, которое мы высказали касательно двух несотворенных, необходимо простирать таким же образом, если бы предложено было три несотворенных; и о них я мог бы спросить, отделены ли они друг от друга, или наоборот, каждое соединено с другим. И если кто захочет сказать, что они соединены, то услышит доказательство одинаковое с прежним; а если наоборот (скажет), что они разделены, то не избегнет необходимого существования чего-нибудь разделяющего. Если же кто предложит еще третье мнение, будто бы приложимое к несотворенным, т. е. что Бог ни отделен от вещества, ни соединены они как части, но Бог пребывает в веществе, как в каком-либо месте, а вещество пребывает в Боге, тот пусть знает, что если мы назовем вещество местом Бога, то по необходимости должно признать Его вместимым и ограниченным от вещества. Также необходимо допустить, что Он не имеет постоянного пребывания и самостоятельности, так как вещество, в котором Он существует, носится туда и сюда. Кроме того, необходимо было бы сказать, что Бог находился в худшем состоянии. Ибо, если вещество было некогда не устроено, а Бог устроил его, решившись привести его в лучшее состояние, то было некогда время, когда Бог существовал в неустроенном. Справедливо также я мог бы спросить, наполнял ли Бог вещество, или находился в некоторой части вещества? И если бы кто захотел сказать, что Бог находился в некоторой части вещества, то признал бы, что Он гораздо меньше вещества, так как часть его вмещала в себе целого Бога; а если бы сказал, что Он был во всем и простирался в целом веществе, то пусть объяснит, каким образом Бог устроил его. Необходимо допустить некоторое отступление Бога для того, чтобы Он устроил то, от чего отступил; иначе Он вместе с веществом устроил бы и самого себя, не имея места для отступления. Если наоборот кто-нибудь скажет, что вещество пребывает в Боге, то надобно подобным же образом спросить: так ли, что при этом Он разделяется сам в себе, как разные роды существ находятся в воздухе, который разделяется и раздробляется для принятия заключающагося в нем, или как бы в определенном месте, т. е. как вода в земле? Если мы скажем: как в воздухе, то необходимо признать Бога делимым; если же (скажем): как вода в земле, – а вещество было беспорядочно и неустроено и притом заключало в себе и зло, – то необходимо признать Бога вместилищем неустроенного и злого. А это, мне кажется, не только не основательно, но и опасно. Ибо ты хочешь допустить существование вещества для того, чтобы не признать Бога виновником зла, и между тем, намереваясь избежать этого, говоришь, что Он есть вместилище зла. Итак, если ты, предполагая вещество вне созданных существ, говорил, что оно не сотворено, то и я мог бы сказать о нем многое в доказательство того, что оно не может быть несозданным; но так как по твоим словам причиной такого предположения служит происхождение зла, то, мне кажется, к исследованию этого и надобно приступить. Ибо, когда объяснится, каким образом произошло зло, и что не следует признавать Бога виновником зла, то такое предположение, внушаемое допущением при Нем вещества, кажется, уничтожится; потому что, если Бог создал несуществовавшие качества, то также (мог создать) и предметы. Итак ты говоришь, что вместе с Богом существовало безкачественное вещество, из которого Он сотворил мир?

Вал. Мне кажется, так.

Правосл. Если же вещество было безкачественно, и мир сотворен Богом, а в мире есть качества, то Бог стал Творцем этих качеств?

Вал. Да.

Правосл. Так как я слышал, что ты прежде говорил, будто из ничего не может произойти что-нибудь, то ответь мне на мой вопрос: как тебе кажется, эти качества мира произошли не из прежде – существовавших качеств?

Вал. Кажется.

Правосл. Они суть нечто другое, нежели самые предметы?

Вал. Да.

Правосл. Итак, если Бог сотворил качества не из прежде – существовавших качеств, и если они получили бытие не из предметов, потому что они не суть самые предметы, то необходимо признать, что они сотворены Богом из ничего. Посему, мне кажется, ты напрасно утверждаешь, будто невозможно думать, что Бог сотворил нечто из ничего. Таково и пусть будет решение касательно этого. И между нами мы видим людей, которые делают нечто из ничего, хотя и кажется, что они делают из чего-нибудь. Там возьмем в пример строителей: они строят города не из городов и храмы не из храмов. Если ты думаешь, что они делают это не из ничего, так как основанием для них служат предметы, то ты ошибаешься. Ибо не предмет строит город, или храмы, а искусство, прилагаемое к предмету, которое не происходит от какого-нибудь готового искусства в самих предметах, а происходит от искусства, которого нет в них. Но ты, кажется, можешь возразить на мое доказательство так, что художник создает посредством искусства, которое заключается в предмете; а я лучше отвечу на это, что оно является в человеке не из какого-нибудь готового искусства; ибо невозможно, чтобы предмет сам по себе давал искусство; так как оно есть одно из свойств и притом таких, которые получают бытие тогда, когда они являются в каком-нибудь предмете. Человек может быть и без строительного искусства, а оно не может быть, если прежде не будет человека. Посему необходимо признать, что искусства по природе своей таковы, что они являются у людей из ничего. Если же мы доказали, что так бывает у людей, то почему не свойственно Богу иметь силу создавать из ничего не только качества, но и предметы? Если оказалось возможным происходить чему-нибудь из ничего, то ясно, что и с предметами бывает также. Впрочем, если ты желаешь знать о происхождении зла, то я обращу речь к этому, и кратко хочу спросить тебя: как тебе кажется, зло есть ли предмет, или качество предмета?

Вал. Мне кажется, хорошо будет сказать, что качество.

Правосл. А вещество было безкачественным и безвидным?

Вал. Так я прежде говорил в своей речи.

Правосл. Итак, если зло есть качество предмета, а вещество было безкачественно, качеств же Творец по твоим словам есть Бог, то Бог будет Творцем и зла. Если же и таким образом невозможно не признать Бога виновником зла, то, мне кажется, напрасно и присоединять к Нему вещество. Впрочем, если ты имеешь что сказать на это, то скажи; если бы наше исследование было по страсти к словопрению, то я не просил бы тебя во второй раз сделать определение зла; но так как мы более по дружбе и желанию пользы ближнему ведем словесное исследование, то прошу сделать одолжение снова определить это.

Валент. Кажется, тебе весьма известно мое намерение и старание; я хочу не победить, утверждая ложь, но показать истину после тщательного исследования, и о тебе я точно знаю, что ты такого же расположения; посему каким способом ты надеешься отыскать истину, такой и употреби, нисколько не стесняясь; ибо, употребив наилучший, ты принесешь пользу не только себе самому, но конечно и мне касательно того, чего я не знаю.

Прав. Ты, кажется мне, ясно выражаешь, что и зло есть некоторый предмет; ибо я не вижу его существующим вне предметов; итак, друг, если по твоим словам и зло есть предмет, то необходимо исследовать понятие о самом предмете (ουδια). Как тебе кажется, не есть ли предмет какой-нибудь телесный состав?

Вал. Кажется.

Прав. А самый телесный состав от себя ли самого существует, не нуждаясь в чемъ-либо, от чего он получает бытие?

Вал. Да.

Прав. А как тебе кажется, не есть ли зло действие чего- нибудь?

Вал. Так мне кажется.

Прав. А действия не тогда ли получают бытие, когда есть действующий?

Вал. Да.

Прав. А когда нет действующего, то не будет и того, что он делает?

Вал. Не будет.

Прав. Итак, если предмет есть некоторый телесный состав, а этот не нуждается в чем-либо, в чем он находясь получал бы свое бытие, зло же есть действие чего-нибудь, а действия нуждаются в чем-либо, в чем они находясь получают свое бытие, то зло не будет предметом; так, если зло есть предмет, а убийство есть зло, то убийство будет предметом; между тем убийство есть действие кого-нибудь, следов. убийство не есть предмет; если ты захочешь сказать, что действующее есть предмет, то я согласен с тобою; напр. человекоубийца, поколику он есть человек, есть предмет, а убийство, которое он делает, не есть предмет, а действие предмета; и человека мы называем то злым за убийство, то напротив добрым за благодеяния. Следовательно эти названия приписываются предмету от случайных принадлежностей его, которые не есть он сам; ибо предмет не есть ни убийство, ни прелюбодеяние, ни какое-нибудь из подобных зол; но как грамматик называется так от грамматики и ритор от риторики и врач от врачевания, тогда как самый этот предмет не есть ни врачевание, ни риторика, ни грамматика, но от случайных принадлежностей своих получает название, по которым он так называется, не будучи ни которым из них, так и от зла, мне кажется, предмет получает название, не будучи сам злом. Подобным образом рассуждай, представляя в уме и другого кого-нибудь, служащего причиною зол для людей, что и он, поколику действует и содействует им делать зло, и сам становится злым от дел своих; ибо потому и он называется злым, что он есть совершитель зол; а то, что он совершает, не есть он сам, но это – действия его, от которых он получает название злого. Ибо, если бы мы сказали, что сам он есть то, что он совершает, а он совершает убийства и прелюбодеяния и тому подобное, то он сам и был бы этим. Если же он сам есть это, а это имеет бытие тогда, когда совершается, когда же не совершается, то перестает быть; между тем это происходит от людей; следовательно люди суть совершители этого и виновники бытия и небытия всего этого. Это, как ты сказал, суть действия человека, по которым он делается злым, а не по которым он становится предметом; и злым, как мы сказали, называется предмет от принадлежностей своих, которые не суть самый предмет, как врач не от врачевания; если же каждый бывает злым вследствие того, что он совершает, а совершаемое им получает начало бытия, то и он начал быть злым, и самое зло получило начало бытия. Если же так, то ни злой не существует таким безначально, ни зло не есть что-нибудь несотворенное, потому что, как сказано, оно от него произошло.

Вален. другой¹¹⁷. Мне кажется, друг, что ты достаточно рассуждал с другим. Из того, что он предварительно допустить в речи, кажется, ты хорошо вывел заключения. Действительно, если вещество было безкачественно, а Бог есть Творец качеств, качества же суть зло, то Бог будет Творцем зла. Об этом сказано хорошо. Но мне кажется ложным называть вещество безкачественным; ибо ни о каком предмете нельзя сказать, что он безкачествен. Напротив тем самым, что называешь его безкачественным, ты утверждаешь, что у него есть качественность, определяя, каково это вещество, что и составляет вид качества. Посему, если тебе угодно, начни свою речь снова; ибо мне кажется, что вещество безначально имеет качества. Таким образом и зло, по моему мнению, из него проистекает, так что Бог не есть виновник зол, но всех их виновник – вещество.

Прав. Усердие твое, друг, я одобряю и тщательность твою в словах хвалю; ибо каждому из желающих научиться по истине следует не просто и как случится относиться к словам, но тщательно обдумывать речь. Иначе, если изследующий неточным определением понятий подаст повод собеседнику выводить заключения, какие он хочет, то это не убедит слушателя, но что ему покажется возможным признать хорошим, то он и признает; а из этого произойдет одно из двух: или слушающий совершенно легкомысленно склонится к тому, что ему кажется, или будет обличать собеседника, как сказавшего неправду. Ты, мне кажется, неправильно сказал, что вещество безначально имело качества; ибо, если бы это было так, то чего же Бог был бы Творцем? Если скажешь: предмета, то мы уже допустили, что он существовал прежде; если же качеств, то теперь говорим, что и они существовали. И так, если существовали и предмет, и качества, то мне кажется, напрасно называть Бога Творцем. Но ответь мне на следующий вопрос: в каком смысле ты называешь Бога Творцем? – в том ли, что Он обратил те предметы, которые прежде существовали, в небытие, или в том, что предметы Он сохранил, а изменил их качества?

Вал. друг. Мне кажется, что с предметами изменения не произошло, а только с качествами, по отношению к которым мы и называем Бога Творцем. Подобно тому, как если бы кто сказал, что дом построен из камней, то отсюда нельзя было бы заключать, что камни, называясь домом, по своей сущности не остались камнями; ибо, я думаю, они стали домом по качеству их сложения. Так и Бог, мне кажется, произвел в предмете, который между тем остался предметом, некоторое изменение, по которому я и говорю, что мир получил бытие от Бога.

Правосл. Если же, как ты говоришь, Бог произвел некоторое изменение качеств, то я намереваюсь кратко спросить тебя, а ты отвечай мне о следующем: скажи, как тебе кажется, естъ ли зло качество предмета?

Валент. друг. Кажется.

Прав. Всегда ли это качество было в веществе, или оно получило начало бытия?

Валет друг. Я утверждаю, что это качество безначально было присуще веществу.

Прав. Но не говоришь ли ты, что Бог произвел некоторое изменение качеств?

Вал. друг. Я говорю это.

Прав. К лучшему или к худшему?

Вал. друг. Мне кажется, нужно сказать, что к лучшему.

Прав. Итак, если зло есть качество вещества, а Бог изменил качества его к лучшему, то необходимо спросить: откуда же зло? Качества не остались такими, какими они были по своей природе; если же эти качества прежде не были злыми по своей природе, а только от изменения Богом качества, вещества сделались такими, как ты говоришь, то Бог будет виновником зла, изменив качества, небывшие прежде злыми, в злые; или ты думаешь, что злые качества Бог не изменил к лучшему, а только остальные, которые были безразличными, изменены Богом для благоустроения мира?

Вал. друг. Я давно так думал.

Прав. Почему же ты говоришь, что Он оставил злые качества так, как они были? Мог ли Он уничтожить их или не мог, хотя и желал? Если скажешь, что мог, но не желал, то Он сам виновник их; потому что мог сделать, чтобы не было зла, и однако допустил ему остаться так, как было, и особенно когда Он стал устроять вещество. Если бы Он совершенно не имел никаких намерений относительно вещества, то не был бы виновником того, чему допустил остаться; но так как некоторую часть вещества Он устрояет, а некоторую часть предоставляет самой себе, хотя мог и ее изменить к лучшему, то Он, оставив часть вещества злою, мне кажется, есть виновник зла. Таким образом Он устроял с ущербом для одной части; или лучше, чрез это Он, мне кажется, допустил несправедливость по отношению и к той части вещества, которую Он устроил, так как она стала получать влияние от зла. Ибо, прежде нежели она была устроена, ей не было присуще ощущение зла, а теперь каждая из частей вещества ощущает зло. Возьмем пример с человека: прежде, нежели было сотворено это живое существо, оно не чувствовало зла; но с тех пор, как человек создан от Бога по подобию (Его), он получает и ощущение приближающегося зла. Таким образом и то, что по твоим словам произошло от Бога ко благу вещества, оказывается пришедшим более ко вреду его. – Если же ты скажешь, что Бог потому не прекратил зла, что не мог уничтожить его, то скажешь, что Бог немогущ; а немогущество бывает или от природной слабости, или от того, что порабощенный поражается страхом пред кем-нибудь высшим. Когда же ты осмелишься сказать, что Бог слаб по природе, то ты, мне кажется, подвергаешь опасности самое спасение; а если от поражения страхом пред высшим, то зло будет выше Бога, как преодолевающее желания Его воли, что сказать о Боге, кажется мне, нелепо; иначе почему лучше не быть Богом тому, что по твоим словам может преодолевать Бога, если мы называем Богом то, что имеет власть над всем? – Впрочем я хочу спросить тебя кратко и о самом веществе; скажи мне, простое это вещество или сложное? Ибо разнообразие существующего приводить меня к исследованию об этом предмете. Если вещество было простое и однообразное, а мир сложен и состоит из различных сущностей и смесей, то нельзя говорить, что он произошел из вещества, потому что сложное не может составиться из одного безкачественного; сложное указывает на смешение нескольких простых. Если же наоборот ты назовешь вещество сложным, то конечно скажешь, что оно сложено из нескольких простых; а если оно сложено из простых, то были некогда простые сами по себе, от сложения которых произошло вещество, из чего оно и оказывается сотворенным. Ибо если вещество сложно, а сложное составляется из простых, то было некогда время, когда вещества не было, а между тем никогда не было времени, когда бы не существовало несотворенное, следов. вещество не есть нечто несотворенное; иначе отсюда следовало бы, что есть много несотворенных. Если был Бог несотворенный, и были несотворенные простые, из которых сложилось вещество, то несотворенных будет не два только. Я не буду исследовать, что такое эти простые, вещество или форма? Ибо и отсюда можно было бы вывести много нелепых заключений. Но как тебе кажется, точно ли ничто из существующего не противоположно самому себе?

Вал. др. Кажется.

Прав. Но огню противоположна вода?

Вал. др. Мне кажется, противоположна.

Прав. Равным образом и свету – тьма, и холодному – теплое, также и сухому – влажное?

Вал. др. Мне кажется, так.

Прав. Итак, если ничто из существующего не противоположно самому себе, то они не будут ни одним веществом, ни происходить из одного вещества. Еще я хочу спросить тебя о подобном этому: как тебе кажется, части (одного целого) не уничтожают друг друга?

Вал. др. Кажется.

Прав. А огонь, и вода и прочее суть ли части вещества?

Вал. др. Да.

Прав. А что, как тебе кажется, вода не уничтожает ли огонь и свет – тьму, и прочее тому подобное?

Вал. др. Кажется.

Прав. Итак, если части (одного целого) не уничтожают друг друга, а части вещества уничтожают друг друга, то они не будут частями друг друга. Если же они не части друг друга, то они не будут принадлежать одному веществу. Даже они не будут веществом; потому что ничто из существующего не уничтожает самого себя по понятию о противоположном; ибо ничто не противоположно самому себе; противоположное же обыкновенно противополагается другому; напр. белое не противоположно самому себе, но оно называется противоположным черному; также и свет не оказывается противоположными самому себе, но относится так к тьме, и многое другое подобное. Итак, если бы было какое-нибудь одно вещество, то оно не было бы противоположно самому себе; а так как противоположные предметы существуют, то оказывается, что вещества нет. – Впрочем о веществе довольно. Нужно приступить к исследованию о зле и необходимо рассмотреть его между людьми. Зло между людьми – виды это зла или части? Если виды, то кроме их не будет другого зла самого в себе, потому что роды являются и существуют в видах. Если же так, то зло будет сотворенным; ибо виды (его) оказываются творимыми, напр. убийство и прелюбодеяние и тому подобное. Если же ты захочешь считать их за части какого-то зла, а эти части сотворены, то по необходимости и оно сотворено; ибо то, чего части сотворены, по необходимости также сотворено, так как целое состоит из частей. Не будет и целого, если нет частей; а из частей некоторые могут быть, хотя бы целого и не было. Но нет ничего из существующего, чего одна часть была бы сотворена, а другая не сотворена. Если бы я допустил и это в своей речи, то значило бы, что было некогда зло, когда оно еще не было целым, т. е. прежде нежели Бог создал вещество. Целым же оно становится тогда, когда сотворен Богом человек; ибо человек есть виновник частей зла. А отсюда Бог сотворивший (человека) будет виновником того, что стало существовать целое зло; а это нечестиво. – Если же ты скажешь, что зло не есть ни то ни другое, а назовешь так совершение чего-нибудь злого, то этим покажешь, что оно есть нечто сотворенное: ибо совершение чего-нибудь имеет начало бытия. Притом ты не можешь указать никакого другого зла, кроме этого. Какое другое злое действие помимо совершающегося между людьми ты можешь указать? А что совершающий (зло) не есть сам зло по своей сущности, но (бывает злым) вследствие самого совершения зла, это уже доказано. Ничто не есть зло по природе, но злое становится злым по употреблению.

Что люди сотворены злыми от Бога, этого, мне кажется, сказать нельзя; но я говорю, что первый человек сотворен самовластным, т. е. свободным, от чего и преемники рода наследовали такую же свободу. Итак я утверждаю, что человек сотворен свободным, а не хочу (назвать) его рабствующим; это, по моему мнению, есть самое лучшее, что даровано ему от Бога. Ибо все прочие (твари) по необходимости повинуются Божественному повелению, и ни которая из них не может делать чего-нибудь другого, кроме того, для чего она сотворена; посему мы и не восхваляем их, повинующихся Господу таким образом, и нет для них никакой высшей надежды, потому что они невольно исполняют повеленное; а человек хочет убеждаться умом; ибо человек получил власть, без принуждения необходимостью природы и без насилия, подчиняться тому, что для него лучше; для этого, по моему мнению, он и одарен (такою властию), т. е. чтобы он мог получить нечто больше того, чем владеет, что прибавляется ему за послушание от высшего (Существа) и что требуется как долг от Создателя. Ибо человек, говорю я, сотворен не для погибели, а для лучшего. Если бы он был сотворен подобно какой-нибудь из стихий, или тварей таким же образом служащих Богу, то он не получал бы награды достойной хотения, но был бы как бы орудием Создателя, и не основательно было бы укорять его за дурные дела его; потому что виновником их был бы пользующийся им (как орудием). Даже человек и не знал бы лучшего, не зная Виновника, а только то, для чего он существовал бы по природе. Итак, по моему мнению, Бог дал человеку способность делать то, что он хочет, вознамерившись почтить его таким образом и сделать знающим лучшее, и склоняет его способность к лучшему, также не отнимая свободы, но желая указать лучшее. Ибо эта возможность остается при нем, и заповедь он получает; а Бог (только) увещевает обратить свободную способность к лучшему. Как отец увещевает сына, имеющего свободную способность учиться наукам, еще более заниматься науками, чем указывает на это лучшее, а не отнимает у сына свободной способности, хотя бы он не охотно хотел учиться; так, мне кажется, и Бог, побуждая человека повиноваться повелениям, не отнимает у него власти свободной способности, по которой он может и не слушаться этих повелений. И причина такого побуждения показывает, что Он не отнимает этой власти. Он дает повеления для того, чтобы человек мог наслаждаться лучшим; ибо это следует за повиновением повелению Божию. Таким образом Он благоволит давать повеления не для того, чтобы отнять власть, которую сам дал, но чтобы доставить лучшее (человеку), как достойному получить большее за послушание Богу, тогда как он имел власть и не послушаться. Я утверждаю, что человек сотворен самовластным, не так, как будто бы наперед существовало какое-то зло, которое избирать человек получил власть, если захочет, но (получил) только одну способность, служащую причиною послушания Богу или непослушания. Ибо в этом состояла свобода воли. Между тем сотворенный человек получает от Бога заповедь; и отсюда уже начинается зло; ибо он не повинуется Божественному повелению; и только это и есть зло, – преслушание, которое тогда получило бытие. Следовательно никто не может назвать его несотворенным, когда совершивший его сотворен. Но конечно ты спросишь: откуда же это преслушание? Об этом ясно изложено в Божественном Писании.

Посему я и не утверждаю, что человек таким сотворен от Бога, но говорю, что он подвергся этому по некоторому наущению. Ибо человек не получил такой природы; иначе, если бы он был таким, этого не случилось бы с ним по наущению, потому что такова была бы его природа. А некто Божественным голосом говорит, что человек научился злу (Иерем. 13, 23). Итак я говорю, что он научился не повиноваться Богу. Только это и есть зло, что бывает против воли Божией; а человек научается злу не сам по себе. Научающий злу есть драконъ...

Итак я сказал, что начало зла есть зависть; а зависть от того, что человек удостоился от Бога высшей чести; зло же есть преслушание заповеди Божией.

Глава I. Основываясь на этом¹¹⁹ более простые из уверовавших думают, (говорит Ориген), что нечестивые не получат воскресения, между тем не высказывают ясно, что они разумеют под воскресением и какой воображают суд. А если, по-видимому, и выражают свои мысли об этом, то изобличить их исследование, так как они не могут усвоить этого в последовательном порядке. Если мы спрашиваем их, что воскреснет; они отвечают: тела, которыми мы теперь облечены. Потом – если мы спросим их еще; в полном ли существе воскреснут, или нет, – они, не исследовав, говорят: в полном. А когда мы, применяясь к их простоте, выразим недоумение: ужели вместе с телом воскреснет и кровь, истекшая при рассечении жил, и мясистые части, и волосы, когда- нибудь бывшие у нас, или те одни, которые выпали при кончине, – они ссылаются на то, что Бог может делать, что хочет. А более решительные из них, чтобы избежать необходимости составлять в уме соображения о той самой крови, которой много раз случалось выделяться из наших тел, говорят, что воскреснет наше тело таким, каким было при конце жизни. Против этого мы высказывали сомнение по той причине, что естество изменчиво, что как в наше тело поступают снеди и изменяют свой вид, так и наши тела изменяются, и в плотоядных птицах и зверях становятся частями их тел; эти опять изменяются, будучи съедаемы людьми, или другими животными, и становятся телами людей или других животных. И так как это повторяется многократно, то необходимо допустить, что одно и тоже тело много раз бывает частью многих людей. Чьим же телом оно будет при воскресении? Таким образом нам придется впасть в бездну безрасудного пустословия.

Глава II. И после всех этих недоумений, они¹²⁰ обращаются к тому, что для Бога всё возможно, и приводят изречения Священного Писания, которые, по ближайшему своему смыслу, могут подтверждать их мнение. Таково место из пророка Иезекииля: была на мне рука Господа и Господь вывел меня духом, и поставил меня среди поля, и оно было полно костей (человеческих), и обвел меня кругом около них, и вот весьма много их на поверхности поля, и вот оне весьма сухи. И сказал мне: сын человеческий! оживут ли кости сии? Я сказал: Господи Боже! Ты знаешь это. И сказал мне: изреки пророчество на кости сии, и скажи им: «кости сухия! слушайте слово Господне!» Так говорит Господь Бог костям сим: вот Я введу дух в вас и оживете, и обложу вас жилами, и выращу на вас плоть; и покрою вас кожею, и введу в вас дух (мой) и оживете и помещу вас на земле вашей, и узнаете, что Я Господь (Иезек. 37, 1). Этим изречением пользуются они, как наиболее убедительным. Приводят и другие изречения, Евангельские, например: там будет плач и скрежет зубов (Мат. 8 12); и еще; а бойтесь более того, кто может и душу и тело погубить в геене (Мат. 10, 28); и из посланий Павла: оживит и ваши смертныя тела Духом своим, живущим в вас (Рим. 8, 11).

Глава III. Всякий любящий истину должен, остановившись на этом мыслию, подвизаться за истину воскресения, сохранить предание древних и предостеречься от опасности впасть в пустоту жалких мыслей, и невозможных и Бога недостойных. По отношению к тому месту¹²¹ должно так рассуждать: всякое тело, поддерживаемое природою, которая для питания вводит в него нечто отвне и вместо введенного выделяет другое, – как вы, например, растения или животных, – никогда не остается одинаковым в материальном отношении. Поэтому тело не дурно названо рекою: так как, при тщательном рассмотрении, может быть, даже в продолжение двух дней первоначальное вещество не остается тем же в нашем теле. Однако, например, Павел или Петр, всегда остаются одинаковыми не по душе только, сущность которой не растекается в нас и не получает текучего, хотя естество тела и изменяемо, но у них остается тот же самый вид, характеризующий тело, так что одними и теми же остаются и формы, представляющие телесную качественность Петра и Павла. Вследствие этих качеств от детства остаются на телах рубцы и другие знаки, напр. веснушки и другое тому подобное. Эта форма, по которой отличаются друг от друга Павел и Петр, есть телесная, и она во время воскресения опять будет окру жать душу, переменившись в лучшую и образовавшись совершенно уже не по-прежнему. И как форма остается от младенчества до старости, хотя черты по-видимому получают большое изменение: так, и относительно теперешнего вида тела должно думать, что он одинаков с будущим, хотя и будет весьма большое изменение к лучшему. Душе, пребывающей в местах телесных, необходимо иметь тело, соответствующее местопребыванию. И как, если бы нам нужно было сделаться водяными животными и жить в море, то нам нужно было бы иметь жабры и другое устройство рыбье: так и тем, которые имеют наследовать царство небесное и будут в различных местах, необходимо иметь тела духовные, впрочем, не такие, чтобы вид прежнего тела уничтожился, но чтобы последовало изменение его в более славное, подобно тому, как вид Иисуса, Моисея и Илии не сделался, во время преображения, инаковым против того, каким он был.

Глава IV. Поэтому не смущайся, если кто скажет, будто первоначальное вещество тела в то время не будет таким же, так как разум показывает способным разуметь, что и теперь, даже в продолжение двух дней, не может оставаться одинаковым прежнее вещество тела. Следует остановить внимание и на том, что иное сеется, а иное востает: сеется тело душевное, востает тело духовное (1Кор. 15, 44). К этому Апостол присовокупляет учение, что мы имеем, так сказать, сложить с себя земные качества, тогда как вид тела сохранится во время воскресения: но то скажу вам, братия, что плоть и кровь не могут наследовать царствия Божия, и тление не наследует нетления (ст. 50). Может быть святого человека, охраняемого Богом, создавшим некогда плоть, будет окружать уже не плоть, но что некогда отпечатлевалось во плоти, то и будет отпечатлено в теле духовном. И в чем братия наши ссылаются на изречения Писания, о том также нужно сказать; и прежде всего о словах у Иезекииля. Так как на них хотят утверждаться простейшие, то, по буквальному их смыслу, не будет и воскресения плоти, а только воскресение костей, кожи и жил. Вместе и то нужно показать им, что они увлекаются, но уразумев написанного; ибо не везде, где говорится о костях, под именем костей должно разуметь именно эти кости, как например в следующих местах: сыплются кости наши в челюсти преисподней (Пс. 140, 7); все кости мои разсыпались (Пс. 21, 15); и еще: исцели меня, Господи, ибо кости мои потрясены (Псал. 6,3). Очевидно, что здесь говорится о костях не в общепринятом значении. Указывают на слова пророка: они говорят: изсохли кости наши (Иезек. 37, 11). Но ужели потому говорят они (Иудеи): изсохли кости наши, что желают воскреснуть, когда будут собраны вместе? Это невозможно. Сказать: изсохли кости наши – они могли бы, как бывшие в плену и потерявшие всякую жизненность. Поэтому они присовокупляют: и погибла надежда наша, мы оторваны от корня. И так это есть обетование возстания народа от падения и как бы смерти, которой умерли они за грехи, быв преданы врагам. И грешники от Спасителя называются гробами полными костей мертвых и всякой нечистоты (Мат. 23, 27). – Богу подобает отверзть гроб каждого и вывести из гробов нас оживотворенных , так же как Спаситель извёл вон Лазаря.

Глава V. Что же касается до слов: там будет плач и скрежет зубов, – то им должно сказать, что, как всякий член Создатель устроил для какого-либо употребления в сей жизни, так и зубы устроены для раздробления твердой пищи. Какая же нужда в зубах для подвергаемых мучению? Находящиеся в геене не будут есть ими. И еще нужно показать, что не всё должно принимать буквально. Говорится: сокрушаешь зубы нечестивых (Пс. 3. 8); и еще: разбей, Господи, челюсти львов (Пс. 57, 7). Кто же будет так безразсуден, чтобы предполагать, будто Бог, не касаясь тела грешников, сокрушит только зубы их? А если желавший понимать их так, необходимо должен будет склониться к смыслу аллегорическому; то нужно допустить такое изъяснение и относительно скрежета зубов у подвергаемых мучению. Имеет ли душа способность двигать челюсти, чтобы она во время обличения за грехи, на которые она склонилась мыслью, могла скрежетать зубами, подобно как бывает при столкновении зубов? А изречение: бойтесь более того, кто может и душу и тело погубить в геенне (Матв. 10, 24), может быть, указывает на то, что душа безтелесна, а может быть показывает и то, что она без тела не будет мучиться, о чём сказали мы в физиологическом исследовании «о виде и первой сущности». И сказанное у Апостола: оживит и ваши смертныя тела Духом своим, живущим в вас, может, – так как тело наше смертно и непричастно истинной жизни, – означать то, что телесный вид, о котором мы сказали, по естеству смертен, а когда явится Христос, жизнь наша (Кол. 3, 4), то и он из состояния смертного тела переменится в оживотворенное, так что силою Духа животворящего он соделается духовным. Равным образом слова: но скажет кто-нибудь, как воскреснут мертвые и в каком теле прийдут (1Кор. 15, 35)? ясно показывают, что прежнее существо тела не востанет. Ибо, если хорошо поняли мы тот пример (о семени), то надобно сказать, что сила семени в зерне пшеницы, овладеть окружающим веществом, проникнув его всецело, вкоренившись в самом составе его, придает силы, какие имеет, тому, что прежде было землею, водою, воздухом и огнем, и, преодолев их качества, изменяет их в то самое, которого само бывает производителем, и таким образом наполняется колос, который чрезвычайно отличается от первоначального зерна величиною, видом и разнообразием.

Глава VI ¹²². Вот, – (сказал Прокл), – в сокращении все, что высказал Ориген, занимаясь рассуждением о воскресении и доказывая свои мысли разными умозрениями. Ты же внимательно рассмотри и то, что следует за этим. Остается к сказанному присоединить еще свидетельства из Писаний, дабы речь, подобно статуе, имея все части в соразмерности, была обработана вся вполне и не имела недостатка ни в чем, относящемся до ее формы и красоты. И так надобно сказать, на сколько согласуются с этим Писания, руководствующие человека к совершенству лучшей жизни. Если кто может, не искажая подлинника, строго рассуждать, тот узнает, что воскресение должно понимать в отношении не к этому телу, так как оно не может оставаться неизменным в продолжение веков, а в отношении к телу духовному, в котором будет сохраняться тоже отличительное свойство, какое в нем выражается и ныне, так что каждый из нас и по внешнему виду будет одним и тем же, как это сказано и у Оригена. Ибо он полагает, что таково будет воскресение: так как вещественное тело переменчиво, и никогда, даже на короткое время, не остается в одинаковом положении, но прибавляется и убавляется во внешнем виде, отличающем человека, от чего зависит и самый облик его; то по необходимости, говорит, должно предполагать, что воскресение касается только одного вида человека. И дабы ты не сказал: не понимаю, – ибо он темно это изложил, – то я здесь яснее раскрою тебе смысл этих слов. Ты, конечно, видал кожу животного (мех) или другое что подобное, наполненное водою; если, выпустив из него воду, снова по немногу наполнять, то он всегда представляет один и тот же вид; потому что каково содержащее, такой вид необходимо принимает и то, что внутри его. Представь же себе теперь: если, когда выливается вода, будет кто-нибудь прибавлять столько, сколько выливается, не допуская меху совершенно остаться без воды, то прибавляемое, хотя и не таково, по необходимости является таким, каково все прочее; потому что во время убавления и прибавления воды содержащее есть одно и тоже. И так кто захочет уподобить этому тело, тот не постыдится. Ибо таким же образом и пища, принимаемая в замен изверженных веществ, переменяется в образ содержащего вида. Так, что разойдется по глазам, становится сходным с глазами, что по лицу, то с лицем, и что по другим частям, то им уподобляется; от этого каждый представляется одним и тем же, хотя первоначальное вещество тела не остается в том же положении, но только вид, сообразно с которым формируется привходящее в тело. И так, если мы даже в течение немногих дней не бываем одними и теми же относительно тела, а только по виду, который имеет тело, так как он один остается в нас от рождения; то тем более в то время мы не будем теми же по плоти, но только по виду, который и теперь всегда сохраняется в нас и пребывает неизменным. Ибо что там кожа (меха) то здесь вид, и что в приведенном сравнении вода, то здесь прибавление и убавление (вещества). Посему, как теперь, хотя тело не остается одним и тем же, но внешние черты по виду сохраняются одними и теми же: так и тогда, хотя тело будет не тоже самое, но вид, возвышенный в более славное состояние, окажется уже не в тленном теле, но в безстрастном и духовном, каково, например, было тело Иисуса во время преображения, когда Он взошел на гору с Петром, Моисеем и Илиею, явившимися Ему.

Глава VII. И об этом довольно рассуждать; потому что таков вкратце смысл учения Оригенова, Если же кто из сомневающихся, указав на тело Христово, – так как Христос называется первенец из умерших (Апок. 1, 5.1Кор. 15 20), – скажет, что как Он воскрес, так надобно полагать и о всех, что они воскреснут подобно Ему; ибо, если Иисус воскрес, то и умерших в Иисусе Бог приведет с Ним (Сол. 4, 14.); а тело Иисуса воскресло с тою же плотию и костями, какие Он имел, как убедился в том и Фома; то на это мы скажем: тело Христово было не от хотения мужа (Иоан. 1, 13), не от услаждения, соединенного со сном (Прем. 7, 2), не в беззаконии зачатое и во грехе рожденное (Псал. 50, 7), но от Духа Святаго и силы Всевышняго (Лук. 1, 35) и от Девы; тогда как твое тело есть сон, услаждение и скверна. Посему и премудрый Сирах говорит: когда же человек умрет, то наследием его становятся пресмыкающиеся, звери и черви (Сир. 10, 13); также в 87-ом псалме; говорится: разве над мертвыми Ты сотворишь чудо? Разве мертвые встанут и будут славить Тебя? Или во гробе будет возвещаема милость Твоя, и истина Твоя в месте тления? Разве во мраке познают чудеса Твои и в земле забвения правду Твою (ст. 11–13)? Есть и другие такого рода изречения, которые желающий может выбрать из Писаний, чтобы нам, приведши их все во множестве, не увеличить слова слишком много.

Глава VIII.¹²³ И так, когда Прокл с трудом окончил речь и долго молчали присутствующие, довольно увлекаемые к неверию; когда я заметил, что он действительно окончил, то, приподняв слегка голову и собравшись с духом, как бывает с плывущими, когда уже утихает буря, но еще находясь в страхе и смущении, – (ибо я, так сказать вам, был поражен и подавлен важностью тех слов) – я обратился к Авксентию, и назвав его сказал: Авксентий! я думаю, что не напрасно сказано у поэта: «когда двое идут вместе и пр.¹²⁴. Ибо два у нас противника, поэтому мы должны выдержать силу обоих. Я избираю тебя помощником и сотрудником в споре с ними, дабы Аглаофон с Проклом и Оригеном, вооружившись против нас разрушительными доказательствами, не ниспроверг воскресения. Выступим же против их софизмов, нисколько не страшась их возражений, которыми они нападают на людей робких. Ибо ничего у них нет вполне здравого и основательного, но один красивый набор слов, подготовленный для поражения и убеждения слушателей, не ради истины и пользы, но дабы показаться, присутствующим, мудрыми в слове. От этого речи, вытекающие из вероятностей и разукрашенные для вида и удовольствия, иногда у простых людей считаются гораздо лучшими тех, которые направлены к точному наследованию истины. Сами учители ревнуют уже не о том, что лучше и что достойно уважения, но о том, чтобы понравиться и доставить удовольствие, как поступают софисты, которые берут плату за речи, дешево продавая похвалы мудрости. В прежние времена, решительно употреблялась краткость в изъяснении, потому что старались не о том, чтобы доставить удовольствие, а пользу присутствующим. Впоследствии, когда изъяснять Писания стало без всякого затруднения дозволенным для всех, и все, исполнившись самомнения, сделались тупы к деланию добра, а начали преуспевать в красноречии, величаясь, будто они способны знать все; когда стали почитать за стыд – сознаться, что им нужно еще учиться, а более спорили и выступали вперед, как учители: тогда произошло то, что, возъимев дерзость, уклонились от благоговения и кротости и от веры что Бог все может сделать, как обещал, а обратились к пустым спорам и богохульствам, не помыслив о том, что не дела нуждаются в словах, а слова – в делах, как бывает в врачебном искусстве, где слова, от которых больные должны получить исцеление, подтверждаются делами. Нужно, чтобы, при единомыслии между нами, ум наш был в согласии с отборными словами, а нравы – с языком, подобно лире, и не было бы ничего грубого и нестройного. Ибо для того, чтобы нам приобрести способность подвизаться за истину, а не казаться только такими, должно упражняться в справедливости, и не идти хромая по пути мудрости, заботясь более о славе, нежели об истине и прикрываясь предлогами и видами, и всяким покровом лицемерия.

Глава IX. Ибо есть, подлинно есть люди, наряжающиеся в пышную одежду украшенных слов, как наряжаются женщины, чтобы прельстить юношей, если кто-нибудь из них, не оградив себя верою и целомудрием, взглянет на них. Посему, прежде тщательного исследования, нам должно с опасением принимать к сердцу такую речь; потому что обольстители часто успевают привлечь на свою сторону учителей, как Сирены, которые ненависть свою к людям пред бегущими от них прикрывают приятным пением издали. Как ты, Авксентий, сказал я, думаешь об этом? Он отвечал: так же, как и ты. О неправо-мыслящих софистах мы можем конечно сказать, что они подделываются под вид истины, но не знают самой истины, подобно, как и живописцы; ибо эти последние стараются подражательно изобразить и кораблестроителей, и корабли, и кормчих, но сами не умеют ни строить кораблей, ни управлять ими. И так хочешь ли ты, чтобы мы, снявши краски, убедили удивляющихся этим рисункам юношей, что, то не корабль, что кажется кораблем, и не кормчий, что представляется кормчим, а стена, раскрашенная снаружи красками и рисунками для удовольствия, и что сделавшие это из красок, а не самый корабль, суть копировщики вида корабля и кормчего? Длинно это предисловие, любезнейший, – сказал я, – однако для желающего слушать полезно. Ибо если кто отнимет у них изречения Богодухновенных Писаний, которыми они пестро украшают свои мнения для обольщения других, самодовольно называя их справедливыми и истинными, а сами совершенно не зная справедливости: то как, по твоему мнению, смешны будут они, лишившись таких названий? «Совершенно так», сказал он.

Как же Авксентий, сказал я, ты ли хочешь быть вождем на этом пути, или я буду предводительствовать? – «Справедливо, сказал он, тебе быть вождем, потому что ты первенствуешь в речи».

Глава X. Теперь изследуем мнение Аглаофона последовательно, по частям, с самого начала. Он говорил: «душа получила это тело, в которое мы облечены, вследствие преступления, а в прежние времена проводила жизнь блаженную, без тела. Тела суть кожаные одежды, в которые суждено быть заключенными душам, дабы в смертном теле понести наказание за свои дела». Не это ли с самого начала было сказано тобою, врач? Но если тебе кажется, что я чего-нибудь не припомнил, то ты припомни. «Нет теперь никакой нужды в этом припоминании, сказал он, потому что мы прежде всего сказали это самое». – Что же? Неужели и то, что часто говорил ты впоследствии, именно: что тело служит для нас препятствием к уразумению и познанию действительно сущего, по причине нашей заботливости об украшении его и уходе за ним, и по причине других потребностей, относящихся к прихоти чрева? И кроме того, тело бывает виною злоречия и всяких прегрешений; потому что душа сама по себе – одна без тела – совершенно не может грешить, а посему, чтобы, по отшествии отсюда, она могла быть свободна от греха и преслушания на небе, где и будет иметь пребывание вместе с Ангелами, она должна остаться свободною и отрешенною от тела, потому что тело служит для нее причиною осквернения грехом и содействует этому? Ибо без тела душе невозможно грешить; поэтому, дабы сохраниться безгрешною в безконечные веки, она уже не получит тела, которое влечет ее долу к тлению и неправде? «Сказано было и это»: Что ж? Неужели ты думаешь, что это сказано тобою справедливо и хорошо? сказал я. «А почему это тебе кажется не так? сказал он. Ты не можешь опровергнуть этих слов». Нисколько, сказал я. Но я хочу исследоватъ причину, почему ты сказал так. «Это хорошо и справедливо», сказал он. Хорошо ли и справедливо, по твоему мнению, поступает тот, кто говорит противоречущее себе и несогласное? «Никак». Не кажется ли тебе, что он невежественно искажает истину? «Совершенно так», отвечал он. Неужели ты одобришь того, кто делает намеренные ошибки для ложной стройности речи? «Никаким образом». Поэтому ты и самого себя не можешь оправдать в том, что так неосновательно говоришь. Ибо допустив, что души согрешили без тела, нарушивши заповедь, и сказав, что за беззаконие Бог дал им наконец кожаные одежды, дабы, нося мертвенность, они подверглись наказанию, назвав этими одеждами тела, – ты в продолжении речи забыл, что утверждал прежде того, и говоришь, что душа сама по себе не может согрешить, потому что по природе она совершенно неспособна на это, но что тело соделалось для нее виною всяких зол. Поэтому, дабы душа опять не устремилась к неправде, как это случилось с нею прежде вследствие соединения с телом, она на веки останется без тела, хотя сначала сказал ты, что душа согрешила до соединения с телом, когда была еще в раю блаженной и беспечальной. Ибо после нарушения заповеди Божией, когда уже возобладал над нею грех, вследствие повиновения змию, будто бы дано ей тело в наказание, как узы. Посему или первое или последнее мнение оказывается несправедливым. Ибо или душа еще не имея тела согрешила, и хотя бы не получила тела, тем не менее будет грешить, след. всякое рассуждение о том, что тело не воскреснет, будет напрасным и излишним; или она согрешила вместе с телом, и таким образом кожаные одежды не могут быть приняты за тело; потому что человек оказывается преступником заповеди Божией прежде их устроения; а между тем одежды для того и устроены, чтобы ими прикрыть происшедшую от греха наготу. Наконец убеждаю ли я тебя, и видишь ли ты, как допустил ты противоречие себе самому? Ясно ли это для тебя? Или ты, Аглаофон, сказал я, еще не понимаешь, что я говорю? «Понимаю, сказал он, и не имею нужды второй раз слушать это. Но я и не заметил, что сказал так несправедливо. Ибо мне, когда я допустил, что кожаные одежды суть тела, нужно было признать и то, что душа согрешила прежде нежели вошла в тело, так как преступление совершено было прежде устроения одежд; ибо одежды даны людям по причине преступления, а не преступление произошло по причине одежд. Когда мы согласились в этом, то должны вместе согласиться и в том, что причиною греха не тело, а душа сама по себе, поэтому она будет грешить, хотя бы и не получила тела, так как согрешила и прежде, когда была без тела. Потому безрасудно говорить, будто тело не может воскреснуть от того, чтобы не соделаться причиною греха для души; ибо как она согрешила до соединения с телом, так будет грешить и по отложении тела, хотя бы опять и не получила тела. Поэтому мне нет нужды верить ни себе самому, ни другому, кто говорит, что кожаные одежды суть тела. Но если я соглашусь в этом, то вместе должен согласиться и в том, что сказано».

Глава XI. Что ж? сказал я. Не кажется ли тебе, Аглаофон, и это несправедливым? «Что такое»? Утверждать, сказал я, будто тело устроено для души, как узы и оковы, на том основании, что и пророк назвал нас узниками земли (Зах. 9, 11), и Давид окованными (Псал. 146, 7)? Тогда он отвечал: «я не могу тебе так скоро ответить на это; но почему ты с другим не рассуждаешь»? Тогда я, заметив, что он краснеет и избегает обличения, сказал: ужели ты думаешь, что я стараюсь изобличать тебя по зависти, а не потому, что было намерение сделать разъяснение в споре? Нет, любезный! Не тяготись моими вопросами; ты видишь, что у нас идет речь не о маловажных предметах, но о том, как должно веровать; и я ни в чем не полагаю столько зла для человека, сколько происходит от ложного мнения о предметах необходимых. И так охотно и ясно отвечай на вопросы; и если покажется тебе, что я говорю неправду, обличи, заботясь более об истине, нежели обо мне; ибо я считаю лучшим благом принимать обличения, нежели самому обличать других, на сколько лучше самому удаляться от зла, нежели удалять других. И так сличим теперь наши речи, и посмотрим, в чем они между собою расходятся. Ибо предметы, о которых мы спорим, вовсе не маловажны, а таковы, что знать их прекрасно, а не знать постыдно.

И так ты не допускаешь воскресения тела, а я допускаю. «Конечно, сказал он, я уже сказал это». Но ты, сказал я, назвал тело узами, темницею, гробом, бременем и оковами, а я не называю его так. «Правду ты говоришь мне, сказал он. Ты сказал еще, что тело есть причина невоздержности, обольщения, печали, гнева и, кратко сказать, всех других зол, которые препятствуют нам в стремлении души к прекрасному и не позволяют нам достигнуть уразумения и познания истинно сущего; потому что хотя бы мы старались уловить что-нибудь из существующего, всегда окружающий нас мрак помрачает ум, не допуская нас ясно рассмотреть истину. Ибо, как сказал ты, познания, приобретаемые нашими ушами, исполнены обмана, равно как приобретаемые зрением обманчивы, обманчиво и то, что приобретается другими чувствами. «Видишь», сказал он, «Еввулий, что я готов хвалить тебя, когда ты правильно разъясняешь предметы».

Глава XII. И так буду еще говорить, чтобы ты более хвалил меня. Если, по вашему мнению, тело – узы, то нельзя думать, будто оно причина греха и неправды для души, а напротив оно – причина целомудрия и благовоспитанности. Рассуждай об этом так, ибо так лучше поймешь: куда мы отводим страждущих телесными болезнями? Не ко врачам ли? «Очевидно так», сказал он. А куда – преступников? Не к судьям ли? «Непременно». Не для того ли, сказал я, чтобы они получили достойное наказание за дела свои? «Да». А что справедливо, то и прекрасно? «Согласен». Значит, судящий справедливо, хорошо делает, ибо справедливо судит? «И на это согласен». А что прекрасно, то и полезно? «Кажется так»: Потому что подсудимые получают пользу; так как истязаниями порочность их удерживается, подобно тому, как от врачебных операций и лекарств прекращаются болезни, потому что наказать обидевшего значит исправить душу и устранить сильную болезнь, т. е. неправду. «Согласен». Что же? Не по мере ли грехов, скажешь ты, определяются и наказания достойно наказуемым, подобно тому, как и врачуемым по мере ран делаются операции? «Изъявляю согласие». И так сделавший достойное смерти наказывается смертию, достойное ударов – ударами, достойное уз – узами? «Согласен». И так, сказал я, виновный наказывается узами, или ударами, или другим каким-либо подобным наказанием для того, чтобы раскаявшись перестал делать неправду и этими наказаниями исправился, как исправляется искривленное дерево? «Совершенную правду говоришь ты», сказал он. Потому что судья наказывает за вину не только ради прошедшего, но и будущего, чтобы он опять не сделал того же? «Это очевидно», сказал он. Ибо очевидно, что узы отнимают у него стремление к неправде, не позволяя ему делать того, что хочет? «Истинно так». Итак он удерживается от греха потому, что узы не дозволяют ему свободно предаваться удовольствиям, но стесняют его и учат уважать справедливость, доколе он, вразумляемый, не научится быть целомудренным? «Кажется так», сказал он. И так узы, как видно, не бывают виною греха, потому что уцеломудривают людей и делают их более справедливыми, служа лекарством для души, хотя горьким и едким, но целительным. «Это очевидно», сказал он. – Что же? Пересмотрим еще сказанное прежде. Не допустил ли ты, что тело есть узы души вследствие преступления? «Да, я допускаю это», сказал он. Еще: что душа грешит вместе с телом, потому что прелюбодействовать, убивать и поступать нечестно тебе кажется грехом, а ведь это душа делает вместе с телом? «Согласен». Но мы еще признали, что узник не может обижать? «Признали», сказал он. От того, что боль от уз мешает этому? «Да»! Но ведь плоть – узы души? «Подтверждаю это». Но находясь во плоти, мы грешим при согласии на это плоти? «Так», сказал он. А связанный не может грешить? «И на это изъявляю согласие». От того, что чувствует боль? «Да»! От того, что узы не дозволяют? «Конечно». Но тело содействует греху? «Да»! А узы удерживают? «Согласен». И так, сказал я, ни по твоему, Аглаофон, ни по чьему-либо другому мнению, тело не есть узы, но в том и в другом, т. е. как в добре так и во зле, оно содействует душе. «Согласен».

Глава XIII. Если это так, то ты, Аглаофон, защищай то, что ты прежде говорил. Ибо ты в прежних беседах утверждал, что тело есть узы, темница и оковы души, и видишь, как это не согласуется с тем, что ты сказал. Если нужно, любезный, плоть признавать узами, а душа пользуется этими узами, как пособием и содействием к неправде, то возможно ли согласить это? Конечно невозможно. Ибо, если наказание определено за грех, чтобы душа, удрученная скорбью, научилась Богопочитанию: то каким образом тело может служить ей пособием и содействием к неправде? Узы, темницы, оковы, и, кратко сказать, все такого рода относящиеся к исправлению карательные средства имеют силу удерживать наказуемых от неправды и греха. Ибо не для того, чтобы обидевший еще более делал неправды, даются ему узы, как пособие к неправде, но для того, чтобы томимый узами перестал творить неправду. Для этого-то судии и заключают злодеев в оковы: узы по неволе удерживают их от злодеяния; и делать зло свойственно людям, пользующимся свободою и живущим без надзора, а не связанным. Человек наперед совершал убийство, как напр. Каин, укрепился в неверии, прилепился к идолам, отступил от Бога; каким же образом тело дано ему вместо уз? Или каким образом, когда человек согрешил до соединения с телом, Бог дал ему тело для содействия к большей неправде? Каким наконец образом после устроения этих уз говорится: вот я предложил тебе жизнь и добро, смерть и зло, избери жизнь (Втор. 30, 15); также: если захотите и послушаетесь (Исаии 1, 19); это сказано ему, как обладающему полною свободою, а не как связанному узами и необходимостию. Из всего этого следует, что тело не должно признавать узами, или темницею или оковами, и узники земли поэтому не означают того, что души связаны земными узами вследствие осуждения их Богом; ибо как это может быть, когда ничем доказать нельзя? Очевидно, нелепо и то мнение, будто в вечной жизни тело не соединится с душею по той причине, что оно есть узы и оковы, дабы мы не соделались на веки осужденными узниками тления, когда будем находиться в царстве света. После достаточного опровержения и обличения того учения, по которому признавали тело узами души, уничтожается и та мысль, будто тело не воскреснет на том основании, чтобы мы не были из-за него узниками в царстве света, которое получим. Какое же наконец нужно представить другое доказательство для убеждения недовольных? Они не удовлетворяются доказательством и яснейшим вышеприведенных. Но такое их словопрение можно изобличить как на основании этого места, так и многих других. В дальнейшем продолжении речи мы естественными доводами, а не предположениями, докажем, что ни Иеремия не называл нас узниками земли (Пл. Иер. 3, 34), вследствие соединения с телом, ни Давид по этой же причине – окованными (Псал. 143, 7). Следует указать и на то, в чем они наиболее оказываются уклонившимися от истины. И так, господа судьи (я вас, державный Феофил, называю судьями речей), сказав надлежащее о кожаных одеждах и о том, что прежде устроения их прародители жили с телом, наслаждаясь безсмертием, и еще – о том, что нельзя почитать тело узами и темницею, я обращусь наконец к следующим предметам, как обещал, дабы нам яснее увидеть то, чего желаем.

Глава XIV. После того, как Создатель всего Бог прекрасно устроил вселенную, подобно великому городу, и украсил ее, велением своего слова, после того как соразмерно расположил в ней каждую стихию и наполнил все различными животными, дабы мир достиг совершенной красоты, – Он, сотворивши многоразличные виды природы: звезды на небе, пернатых в воздухе, четвероногих на земле и плавающих в воде, после всего ввел в Мир человека, точное подобие собственного Его образа, предуготовив для него этот мир, как прекраснейшее жилище, и своими руками образовав его, как бы прекрасное изваяние в великолепном храме. Он знал, что соделанное Его рукою по необходимости будет бессмертно, как произведение бессмертия; ибо от бессмертия бессмертное бывает бессмертным, также как и от злобы злое бывает злым, от неправды неправедное – неправедным. Неправедное не есть произведение правды, но неправды: равно как соделать тленным свойственно не нетлению, а тлению, и обессмертить не есть дело тления, а нетления, – и кратко сказать: каково производящее, таковым (обыкновенно) по необходимости бывает и происходящее от него. Бог есть и бессмертие, и жизнь, и нетление: а человек – произведение Божие; и так как произведенное бессмертием – бессмертно, то человек бессмертен. Поэтому-то Бог сам произвел человека, а прочие роды животных повелел произвести воздуху, земле и воде. Человеком в самом истинном смысле относительно природы называется не душа без тела и не тело без души, но то, что составилось в один прекрасный образ из соединения души и тела. Отсюда открывается, что человек создан бессмертным и непричастным никакому тлению и болезням. В этом достаточно можно убедиться и из Писания; ибо о других тварях, которые в продолжении времени изменяются, возрастая и состареваясь, говорится: да произведет вода пресмыкающихся, душу живую; и птицы да полетят над землею, по тверди небесной. И еще: да произведет земля душу живую по роду ея, скотов, и гадов, и зверей земных по роду их (Быт. 1, 20 – 24). О человеке же не так говорится, как о тех: да произведет земля, или да произведет вода, или: да будут светила; но говорится: сотворим человека по образу Нашему (и) по подобию Нашему; и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными (и над зверями) и над скотом (ст. 26). И создал Господь Бог человека из праха земнаго (Быт. 2, 7).

Глава XV. А чтобы вы лучше уразумели отличие человека, как он во всем различается от других тварей, и, будучи бессмертным, оказывается поставленным на втором месте после Ангелов, – и это мы изложим также в истинном и православном смысле. Прочим животным дано жить посредством воздушного одушевления, а человеку – от самой бессмертной и отличной сущности, и вдунул Бог в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою (Быт. 2, 7). Тем повелено служить и быть в подчинении: этому начальствовать и владычествовать; тем даны различные виды и формы естества, какие по повелению Божию породила грубая и видимая природа: этому – нечто боговидное и богоподобное, во всем соответствующее первообразному и единородному образу Отца: и сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его (Быт. 1, 27); посему и позаботился об утверждении в нем Своего образа, дабы он не был удободоступен для тления, подобно как обыкновенно поступают делатели статуй: они заботятся не только о красоте и благолепии своих изваяний, чтобы они были прекрасны до великолепия, но и стараются, – на сколько это возможно для них, – о бессмертии своих произведений, чтобы они сохранялись не поврежденными на долгое время, как напр. Фидий, сделавши статую Юпитера Олимпийского (а была она из слоновой кости), приказал налить масла около ног впереди статуи, чтобы сохранить её по возможности бессмертною. Таким образом, если так поступают художники вещей рукотворенных, то не более ли Бог, высочайший художник, Который все может и из несущего сотворить, несомненно мог устроить, чтобы Его разумное произведение – человек был не гибнущим и бессмертным? Ужели бы Он попустил, чтоб так бесславно разрушилось и предано было погибели и тлению то, что Он нарочито удостоил создать Своими руками, образовав по образу Своему и по подобию это украшение мира, для которого и мир создан? Этого сказать невозможно. Дерзнувший так мыслить впал бы в безумие.

Глава XVI. Но, может быть, не остановившись внимательно на сказанном теперь, вы, Аглаофон, скажете: «если, по вашему мнению, это живое существо было бессмертно от рождения, то каким образом оно соделалось смертным, когда бессмертное непременно должно быть тем, что оно есть, не ниспадая и не переходя в худшее и смертное естество? Это невозможно, иначе оно не бессмертно». На это скажу: на свободу в избрании добра, данную человеку и получившую такой закон, восстала с злорадством ненавистница добра – зависть. Бог сотворил человека для нетления и сделал его образом собственной вечности: Бог не сотворил смерти, и не радуется погибели живущих: но завистию диавола вошла в мир смерть, как свидетельствует и премудрость Соломона (Прем. 1, 13. 2, 24). «Но опять необходимо спросить: откуда же смерть, если Бог смерти не сотворил? Если от зависти: то каким образом зависть могла быть сильнее изволения Божия? Это мы назовем оскорбительным для Бога.» Противник спрашивает: откуда зависть? Если от диавола; то для чего получил бытие диавол? А если получил бытие, значит сотворивший его есть виновник существования зла? Но Бог решительно не есть виновник зла ни в каком отношении; следовательно, диавол не получил бытия, а если не получил, то и не подлежит страданиям и погибели и не имеет ни в чём нужды: это по необходимости должно быть с неполучившим бытия, а между тем он подвергается уничижению и мучениям. Но то, что подвергается мучениям, изменяется и страждет, – ибо нерожденное не подвергается страданию, – следовательно и диавол, не есть не получивший бытия, а получивший. Если же он получил бытие и если то, что получило бытие, произошло от какого-либо начала и существует творец его, то, значит, есть какой-либо творец и диавола. И так получил ли он бытие, или не получил? Должно думать, что имеющее незаимствованное бытие есть только одно, именно Бог: ибо вообще, кроме Его, решительно не может быть другого творца. Я первый, и Я последний, говорит Господь, и кроме Меня нет Бога (Исаии 44, 6). Без Его воли ничто не может быть переделано или сотворено, ибо и Сын исповедует, что Он не может творить сам от Себя, если не увидит Отца творящаго. Ибо что творит Он, то и Сын творит также (Иоан. 5, 19). Нет ничего враждебного, или неприязненного, или сопротивляющагося Богу; потому что если бы что-нибудь воспротивилось Богу, то перестало бы существовать, так как бытие его было бы уничтожено могуществом и силою Божиею; только одному создавшему возможно уничтожить и бессмертное.

Глава XVII. И так, вы скажете, что такое диавол? Дух обращающийся около вещества, как сказано и у Афинагора¹²⁵, получивший бытие от Бога, также как и прочие Ангелы получили от Него бытие, и им вверено было управление веществом и видами вещества. Таково было назначение Ангелов, быть с Богом при Его промышлении о тварях, Им благоустроенных, так чтобы всеобщее и главное попечение о всем имел Бог, сам обладая господством и властью над всем и все, как корабль, неуклонно направляя правилом мудрости, а отчасти смотрели бы за тем приставленные к сему Ангелы. Прочие Ангелы пребыли в том состоянии, в каком Бог сотворил их и распределил; а этот возгордился и в управлении вверенным ему сделался лукавым, очреватев завистию против нас, подобно тем, которые впоследствии воспламенились плотию и вступили в любострастное общение с дочерями человеческими (Быт. 6, 2). Ибо и им, также как и людям, Бог определил иметь свободное желание того или другого, чтобы – или, повинуясь Его слову, пребывали вместе с Ним и наслаждались блаженством, – или же, если не будут повиноваться, подверглись осуждению. Был и диавол звездою утреннею: как упал ты с неба, денница, сын зари (Исаии 14, 12)? Он вместе с Ангелами сиял светом, был звездою утреннею, но ниспал и низвержен на землю, и направил человека в противную сторону. Ибо Бог гневается на гордых и надменным умышлениям поставляет преграду. Приходит мне на мысль сказать об этом и стихами:

Змей! Ты начало всех зол для людей и конец,

Ты – обольщенье слепого, которое ношу тяжелую зла пораждает,

Вождь к безрассудству, – ты радость находишь

В слезах житейских, в стенаниях смертных;

Единокровных к обиде преступной

Братоубийственно руки ты поднял;

Каина ты убедил обагрить кровяными струями

Землю впервые; и праотца ты обольстил,

Так что он с жизни нетленной на землю ниспал.

Глава XVIII. Таков диавол. Смерть же введена для наказания, подобно тому, как детям, начинающим учиться грамоте, дают удары для исправления. Смерть же есть не что иное, как разлучение и отделение души от тела. – Вы скажете: что ж? значит, виновник смерти Бог? – Опять встречаем мы ту же речь. Да не будет этого, потому что и учители не главные виновники того, что дети испытывают боль от ударов. И так хорошее дело – смерть, если введена, подобно ударам, для наказания детей, не греховная смерть, мужи премудрые, но смерть, состоящая в разъединении и отлучении души от тела. Ибо человек, будучи свободным и самовластным, и получив самовладычествующую волю и свободное произволение для избрания добра, как сказал я, когда услышал: от всякого дерева в саду ты будешь есть; а от дерева познания добра и зла, не ешь от него; ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертию умрешь (Быт. 2, 16. 17), сам склонившись ко вкушению, при помощи диавола, убеждавшего к преслушанию разного рода обольстительною хитростию, нарушил заповедь Божию; и это сделалось для него соблазном, сетью и преткновением. Ибо Бог не сотворил зла, и вообще никаким образом не есть виновник зла. Но все, что Им сотворено свободным для сохранения и соблюдения закона, Им праведно поставленного, если не соблюло его, называется злом. А самый тяжкий вред – преслушать Бога, преступив самопроизвольно пределы правды. Посему, когда человек, отступив от указания Божия, запятнал себя и осквернил, и отпечатлел на себе скверны многоразличного зла, которые породил князь и отец прелести, зачав неправду, по Писанию (Псал. 7, 15), дабы иметь возможность постоянно увлекать и побуждать человека к неправде: тогда Вседержитель Бог, увидев, что человек, сотворенный бессмертным, до унижения потерпел озлобление от коварства диавола, не позволил ему вкусить от древа жизни, но облек его и жену его Евву в кожаные одежды, и изгнал их из рая, определив им смерть и сказав: ибо прах ты, и в прах возвратишься (Быт. 3, 19), дабы воскресением избавить от унижения, как свойственно наилучшему художнику, и опять восстановит их в собственном их теле без унижения.

Глава XIX. Уже прежде рассмотрено было сомнение и доказано, что кожаные одежды не суть тела. Тем не менее и опять будем говорить (так как не раз надлежит сказать об зтом). Ибо еще прежде устроения этих одежд первозданный признает, что имеет кости и плоть, когда увидев приведенную к нему жену, восклицает: вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей; она будет называться женою: ибо взята от мужа своего. Поэтому оставит человек отца своего и мать свою, и прилепится к жене своей; и будут два одна плоть (Быт. 2, 23. 24). Я не могу потерпеть некоторых празднословящих и бесстыдно насилующих Писание, которые, чтобы провести мнение, будто нет воскресения плоти, предполагают и кости духовные и плоть духовную, и с иносказаниями бросаются туда и сюда, вверх и вниз. А что это надобно принимать так, как написано, подтверждает Писание. Христос фарисеям, спрашивавшим об отпущении жены, отвечает: разве не знаете, что сотворивший в начале мужчину и женщину сотворил их? И сказал: посему оставит человек отца и мать и т. д. (Мат. 19, 45). Далее, как можно принимать только в рассуждении душ слова: плодитесь и размножайтесь и наполняйте землю (Быт 1, 28)? И еще: и создал Господь Бог человека из праха земнаго (2, 7), что очевидно сказано собственно о теле; ибо не от персти и не из тяжелого вещества душа получила существо. Таким образом из всего этого по всей справедливости следует, что человек сотворен с телом прежде кожаных одежд, потому что обо всем этом сказано прежде его падения, а о том, что касается одежд, после падения. Поэтому приступим опять к рассмотрению того, что пред нами, достаточно доказав, что кожаные одежды не суть тела, но смертная принадлежность, приготовленная для разумного. Теперь остается рассмотреть, от чего человек выселяется из пределов рая. Бог не потому изгнал его, будто не хотел, чтобы он срывал от древа жизни и вкушал (ибо опять вкусивши от древа жизни он мог бы жить во веки), но чтобы, как мы предположили, зло не сделалось бессмертным. В противном случае для чего и Христа Он послал с неба на землю, если решительно хотел, чтобы человек умер окончательно, не вкушая жизни? Если пререкающий скажет, будто Бог сделал это вследствии раскаяния, то рассуждение это слабо, так как допускает в Боге изменения мысли. Нет, Бог не есть неведующий будущего и не есть творец зла, но в высшей степени благ и знает наперед будущее. Таким образом Он изгнал человека из рая не для того, чтобы он не жил во веки, вкушая от древа жизни, но чтобы смертью прежде всего умерщвлен был грех, дабы таким образом по потреблении греха, востав чистым после смерти, человек вкушал жизнь.

Глава XX. Никто не будет так безрассуден, чтобы отважиться утверждать, будто это сказано в другом смысле. Ибо вообще утверждавший, что эта плоть не способна к бессмертию, как по истине подверженный болезни безумия, богохульствует. Для чего же после устроения кожаных одежд Адам изгоняется, получив запрещение вкушать от древа жизни и жить, если бы совершенно было невозможно человеку жить вечно с телом? Но запрещение делается вследствие того, что он мог бы не умереть, если бы взял и вкусил от древа жизни. Ибо говорится: и сделал Господь Бог Адаму и жене его одежды кожаные и одел их. И сказал Господь Бог: вот, Адам стал как один из Нас, зная добро и зло; и теперь как бы не простер от руки своей, и не взял бы также от дерева жизни, и не вкусил бы, и не стал бы жить вечно. И выслал его Господь Бог из сада Едемского, чтобы возделывать землю, из которой он взят. И изгнал Адама (Быт. 3, 21 – 24). И так тело (человека) могло жить во век и быть бессмертным, если бы он не получил запрещения вкушать от жизни. А запрещение получил для того, дабы и грех был разрушен, умерщвлённый вместе с телом, и тело востало по истреблении греха. И так, чтобы человек не был бессмертным, как я сказал, злом, или вечно живущим, заключая в себе преобладающий, как бы прозябший в бессмертном теле и имеющий бессмертное питание, грех, – для сего Бог сделал его смертным, облекши мертвенностью. Такую цель и имели кожаные одежды, дабы чрез разрушение и распадение тела грех весь до основания погиб, как бы вырванный с корнем, дабы не осталось ни малейшей части корня, от которой опять пошли бы новые отрасли грехов.

Глава XXI. Подобно тому, как дикая смоковница, выросши на здании прекрасного храма, разросшаяся в ширину и в высоту и распространившаяся своими многоветвистыми корнями по всем связям камней, не прежде перестает произрастать, пока совсем не оторвется вследствие распадения камней на местах, на которых она росла (ибо по отторжении смоковницы камни могут опять быть сложены на своих местах, дабы храм сохранился, не имея уже при себе ничего из разрушающих его неблагоприятных условий, а между тем смоковница, отвалившаяся вся с корнем, засыхает): таким же образом и художник Бог разрушил храм свой – человека, произрастившего грех, на подобие дикой смоковницы, умерщвляя временными приражениями смерти, как написано, и оживотворяя, дабы по иссушении и умерщвлении греха плоть с теми же членами, подобно возобновленному храму, востала бессмертною и неповрежденною, после совершенного и окончательного уничтожения греха. Ибо пока еще живет тело до смерти, необходимо живет с ним вместе и грех, который скрывает внутри нас свои корни, хотя бы отвне и подвергался ударам со стороны здравых мыслей и внушений; иначе после крещения, по совершенном отъятии от нас греха, не случалось бы никакой неправды. А теперь и после того, как мы уверовали и пришли к воде крещения, часто обретаемся во грехах. Ибо никто не может похвалиться, чтобы до такой степени был вне греха, чтобы даже и не помышлять вовсе о неправде. Из сего следует, что теперь грех сдерживается и усыпляется верою, чтобы не принести пагубных плодов, а не истреблен до корня. Теперь в этой жизни мы сдерживаем его прозябения, каковы лукавые вожделения, дабы не беспокоил нас какой горький корень и возникнув не причинил вреда (Евр. 12, 15), и не позволяем себе открывать глаза и раскрывать сжатые уста к этим прозябениям, между тем как разум, подобно секире, посекает родившиеся внизу горькие корни. В будущем же уничтожится и самое помышление о зле.

Глава XXII. Желавшие искренно говорить истину не имеют недостатка и в свидетельствующем слове Писаний; так Апостол знал, что корень греха еще не всецело уничтожен в людях, когда говорит в одном месте: ибо знаю, что не живет во мне, то есть, во плоти моей, доброе: потому что желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу. Добра, которого хочу, не делаю, а зло, которого не хочу, делаю. Если же делаю то, чего не хочу, уже не я делаю то, но живущий во мне грех. И еще: ибо по внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Божием: но в членах моих вижу иной закон, противодобоствующий закону ума моего и делающий меня (совершенным) пленником закона греховного, находящагося в членах моих (Римл. 7, 18 – 20. 22 – 23). Таким образом еще не произошло того, чтобы грех был пресечен, быв вырван с корнями (ибо не умер окончательно), но еще живет (ибо как это может быть прежде, нежели человек подвергнется смерти?), дабы вместе с человеком увядши и исчахнув, подобно растению, совершенно погибнуть и разрушиться вследствие уничтожения того, на чем, как я сказал, скрытно держался он корнями; а человек воскреснет, уже не имея вновь проникающего в него горького корня. Посему-то для искоренения и уничтожения греха истинный Заступник и Врач наш Бог подобно противоядию попустил смерть, дабы зло, возникнув в нас, как бессмертных, не было вечно бессмертным, а сами мы изувеченные и, подобно больным, лишенные собственной силы, не остались надолго в таком состоянии, питая в постоянно пребывающих и бессмертных телах великую болезнь греха. Посему прекрасно то, что для спасения того и другого, и души и тела, Бог изобрел смерть, как бы врачебное очищение, дабы мы сделались по истине непорочными и невредимыми.

Глава ХХIII. И так как для этого нужны многие примеры, то мы здесь в особенности изложим их, не прекращая речи до тех пор, пока достигнем до яснейшего истолкования и доказательства. Представим в пример какого-нибудь искусного художника, который прекрасную статую, устроенную из золота или из другого вещества, соразмерно во всех частях украшенную до изящества, опять бы расплавил, внезапно усмотрев, что она повреждена каким-нибудь злейшим человеком, который из зависти не стерпев, что статуя была благолепна, попортил ее, наслаждаясь суетным удовольствием зависти. Заметь, премудрый Аглаофон, что, если художник желает, чтобы статуя, над которою он трудился с таким старанием и заботою, не была совершенно испорчена и обезображена, то он опять постарается, расплавивши ее, сделать такою же самою, какою она была и прежде. А если не расплавить и не возобновить ее, а оставить так, починивая её и поправляя, то статуя от закаливания в огне и от ковки по необходимости не может уже остаться такою же, но окажется измененною и искаженною. Посему, если он хочет, чтобы это была работа прекрасная и безукоризненная, то должен расплавить её и вновь слить, так чтобы посредством переделки и переливки уничтожились безобразия и все изменения, случившиеся с ней от коварства и зависти, и чтобы статуя опять приведена была в свой неповрежденный и чистый вид, наиболее сходный с прежним ее видом. Со статуею это делается не для того, чтоб она погибла для самого художника, хотя бы она опять обратилась в первоначальное вещество, но чтобы была восстановлена. Нужно, чтобы уничтожились безобразия и повреждения (ибо вместе с перелитием они пропадают), а не то, чтоб они опять появились; потому что превосходный художник во всяком искусстве имеет в виду не безобразие или неправильность, но соразмерность и правильность произведения. Таким же представляется мне и домостроительство Божие относительно нас. Увидев, что человек, прекраснейшее произведение Божие, поврежден злыми наветами зависти, Бог по человеколюбию не восхотел оставить его таким, чтобы он, нося в себе неизгладимое смертью пятно, не подвергся вечному позору, но разрешил его снова в первоначальное вещество, чтобы чрез воссоздание истребилось и уничтожилось в нём все позорное. Ибо что там расплавление статуи, то здесь смерть и разрешение тела; что там новая форма или переделка вещества, то здесь воскресение после смерти, как говорит и пророк Иеремия; ибо он согласно с этим возвещает, когда говорит: и сосуд, который горшечник делал из глины, развалился в руке его; и он снова сделал из него другой сосуд, какой горшечнику вздумалось сделать. И было слово Господне ко мне: не могу ли Я поступить с вами, дом Израилев, подобно горшечнику сему? говорит Господь. Вот, что глина в руке горшечника, то вы в Моей руке, дом Израилев (Иерем. 18, 4–7).

Глава XXIV. Заметь, как после преступления человека, великая рука, как сказал я, не восхотела оставить творение свое в унижении, как недоброкачественное, когда лукавый беззаконно повредил его по зависти, но растворив опять обратила его в персть, подобно горшечнику, вновь выделывающему сосуд, так чтобы от переделки уничтожились в нём все безобразия и язвы, и все стало по прежнему безукоризненно прекрасным. Не властен ли горшечник над глиною, чтобы из той же смеси сделать один сосуд для почетного употребления, а другой для низкого (Рим. 9, 21)? Это значит (ибо, мне кажется, Апостол точно указывает на это): разве не имеет Бог власти из того же самого вещества, возсоздав и возобновив каждого по своему, одного воскресить в честь и славу нашу, другого в безчестие и осуждение? В безчестие – тех, которые дурно провели жизнь в грехах, а в честь – тех, которые пожили в правде, как показано и у Даниила, который говорит, что многие из спящих в прах земли пробудятся, одни для жизни вечной, другие на вечное поругание и посрамление. И разумные будут сиять, как светила на тверди (Дан. 12, 2–3). Ибо в нашей власти не то, чтобы совершенно уничтожить корень зла, но чтобы не попускать ему вырости больше и приносить плоды. Ибо всецелое и совершенное истребление и уничтожение зла до самых корней совершается Богом, как сказано, по разрушении тела, а нами – по частям, чтобы оно не давало отростков. Посему кто воспитал зло для размножения его и увеличения, а не сделал, сколько мог, бесплодным и не подавил его, тот необходимо подлежит суду, потому что, будучи в состоянии и имея власть на это, решился предпочесть вредное полезному.

Глава XXV. И так никто, сам будучи виновен, да не порицает необузданным языком Существо Божие, будто бы Оно несправедливо распределило каждому воздаяние за зло, или за добродетель. А ты кто, человек, что споришь с Богом? Изделие скажет ли сделавшему его: зачем ты меня так сделал (Рим. 9, 20)? И как это возможно, когда человек самовластною волею избрал зло? Посему он и не может сказать Богу, судящему по неизменным законам правды: для чего Ты сотворил меня так, чтоб я осужден был на скорби? Заметь, как Апостол, подобно искусному стрелку, выпустив (из уст) эти нечестивые слова, обращает однако же неясное и сокрытое в глубине буквы заключение в самое истинное и православное, и не имеющее в себе ничего неосторожного или хульного. Для тех, которые не с усердием, а с низкими целями внимают словам, иногда кажется, что он говорит странное и несообразное, а которые – с усердием и с трезвым помыслом, для тех какого порядка и истины исполнены слова его! Впрочем, тщательное исследование об этом одно само по себе было бы на этот раз достаточным. Но смешно было бы, оставив в стороне твое недоумение, вследствие которого мы пустились в исследование, перейти к другому. Это сказано нами в наказание и осуждение тех, которые намеренно делают худое. И так когда яснейшим образом указано, что смерть устроена не на какое-либо зло человеку, то не с дурною целью внимающий словам должен наконец уразуметь то, что касается воскресения тела. Ибо каким образом смерть бывает не на пользу, когда она разрушает то, что окрадывает нашу природу, хотя в то время, когда приходит, она и представляется неприятною, как самое кислое лекарство для больного? Но чтобы много раз не говорить одного и того же об одном и том же, мы, подкрепив сказанное еще словами из песни Второзакония, перейдем к дальнейшему исследованию.

Глава XXVI. Ибо сказанное Богом: Я умерщвляю и оживляю, Я поражаю и Я исцеляю; и никто не избавит от руки Моей (Втор. 32, 39), чему другому имеет целью научить, как не тому, что тело прежде подвергается смерти и умирает, для того, чтобы после воскреснуть и ожить? – поражается прежде и разрушается для того, чтобы после образовалось из него целое и здравое? И вообще ничто не в силах исхитить (нас) из великой и державной руки Его для уничтожения и погибели, ни огонь, ни смерть, ни тьма, ни хаос, ни тление. Кто отлучит нас, говорит Апостол, от любви Господа (который называется рукою Отца и Словом), скорбь, или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч, как написано (Пс. 43, 23): за Тебя умерщвляют нас всякий день; считают нас за овец, обреченных на заклание: но все сие преодолеваем силою Возлюбившаго нас (Рим. 8, 35–37)? И это вполне истинно, дабы исполнились, как сказал я, те слова: Я умерщвляю и оживляю, Я поражаю и Я исцеляю; и: никто не отлучит нас от любви Божией о Христе, для нашей погибели. Посему мы и сделались как бы овцами, обреченными на заклание, чтобы, умерши для греха, мы стали жить для Бога. Но об этом довольно; надобно еще рассмотреть то, что находится в связи с этим.

Глава XXVII. «Все рожденное подвержено болезням (так возражает противник) и в рождении и в питании растет, говорит, от привходящего, и умаляется от убывающего. Напротив что не раждается, то здорово, потому что не подвергается болезни, ни в чем не нуждается, и не имеет желаний. А раждающееся желает и сообщества и пищи. Желать значить болеть, а не нуждаться и не желать значить быть здоровым. Раждающееся болит, потому что желает, а не раждающееся не болит. Болящее страждет или от изобилия или от недостатка веществ привходящих и убывающих. Страждущее же и погибает и уничтожается, потому что раждается. А человек раждается, следовательно, человек не может быть бесстрастным и бессмертным». Но на этом самом и падает умозаключение. Ибо если все происходящее или раждающееся погибает (ничто не мешает сказать так, потому что и первозданные не рождены, а произведены), а между тем и Ангелы, и души произведены, (как сказано в Писании): Ты творишь ангелами Своими духов (Пс. 103, 4); то по мнению их гибнут и Ангелы, и души. Но ни Ангелы, ни души не погибают; ибо они бессмертны и не разрушимы, по воле Создателя. Посему бессмертен и человек. Но непригодно и то, если сказать, что вселенная погибнет до основания, и не будет ни земли, ни воздуха, ни неба. Хотя для очищения и обновления весь мир, объятый нисшедшим огнем, загорится, однакоже он не придет в совершенную погибель и разрушение. Ибо, если миру лучше не быть, нежели быть, то почему Бог, сотворивший мир, избрал худшее? Но Бог ничего напрасно не творил. Посему Бог устроил, чтобы тварь существовала и продолжала бытие, как утверждает это и Премудрость: ибо Он создал все для бытия, и все в мире спасительно, и нет пагубного яда (Прем. 1, 14). И Павел ясно свидетельствует, говоря: ибо тварь с надеждою ожидает откровения сынов Божиих: потому что тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего ее, в надежде, что и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих (Рим. 8,19–21). Тварь покорилась, (говорит он), суете, но он ожидает, что тварь освободится от такого рабства, желая так называть настоящий мир. – Ибо работает тлению не невидимое, но это видимое. Посему тварь продолжает бытие, когда обновляется в лучший и благолепнейший вид, веселясь и радуясь о воскресении с чадами Божиими, за которых тварь совокуппо стенает и мучится до ныне (ст. 22), ожидая и сама избавления нашего от тления тела, дабы, когда мы востанем и стряхнем с себя мертвенность плоти, как написано: отряси с себя прах; встань, пленный Иерусалим (Исаии 52, 2), и когда избавимся от греха, избавиться и ей от тления и работать уже не суете, а правде. Ибо знаем, что вся тварь совокупно стенает и мучится до ныне; и не только она, но и мы сами, имея начаток Духа, и мы в себе стенаем, ожидая усыновления, искупления тела нашего (Рим. 8, 22–23). И Исаия говорит: ибо как новое небо и новая земля, которые Я сотворю, всегда будут пред лицем Моим, говорит Господь, так будет и семя ваше и имя ваше (Исаии 66, 22). И еще: ибо так говорит Господь, сотворивший небеса, Он Бог, образовавший землю и создавший ее; он утвердил ее; не напрасно сотворил ее; Он образовал ее для жительства (45, 18). По истине не тщетно и напрасно, не для погибели, создал Бог вселенную, как думают суемудрые, но для того, чтобы она существовала, была обитаема и продолжала бытие. Посему и земля, и небо необходимо опять будут существовать после сожжения и воспламенения всего. Почему же это необходимо, слово о том было бы длиннее сказанного. Ибо вселенная, разрушившись, преобразится не в безформенное вещество и не в такое состояние, в каком была прежде устроения, и не подвергнется совершенному уничтожению и тлению.

Глава XXVIII. Но если вселенная не уничтожится, скажут противники, то почему же Господь сказал, что небо и земля прейдут (Мат. 24, 35); и пророк: ибо небеса исчезнут как дым, и земля обветшает, как одежда (Ис. 51, 6)? Это потому, скажем мы, что в Писаниях обыкновенно перемена мира из настоящего состояния в лучшее и славнейшее называется уничтожением, так как прежняя форма с изменением всего в лучший вид пропадает; в Божественных словах нет никакого противоречия и несообразности. Ибо проходит образ мира сего, (Кор. 7, 31), а не мир, сказано в Писании. Таким образом в Писаниях обыкновенно называется уничтожением обращение прежней формы в лучший и благообразнейший вид, подобно тому, как если бы кто назвал уничтожением изменение младенческого вида в вид мужа совершенного, когда возраст младенца изменяется в величине и красоте. Когда я был младенцем, то по-младенчески говорил, по-младенчески мыслил, по-младенчески разсуждал; а как стал мужем, то оставил младенческое (1Кор. 13, 11). Посему надобно ожидать, что тварь будет страдать, как бы обреченная на смерть во время горения, но для того, чтобы быть воссозданной, а не погибнуть, дабы мы обновленные жили в обновленном мире, не испытывая печали, по словам сто третьего псалма: пошлешь дух Твой, созидаются, и Ты обновляешь лице земли (ст. 30), так как Бог даст благосостояние окружающему (нас). А если земля будет существовать и после настоящего века, то по всей необходимости будут и обитатели, которые не будут умирать, ни жениться, ни родиться, но, подобно Ангелам, неизменно в нетлении будут наслаждаться блаженством. Посему безрассудно говорить, какую жизнь в то время будут проводить тела, когда не будет ни воздуха, ни земли, и ничего другого.

Глава XXIX. Кроме сказанного, достойно, Аглаофон, рассмотрения и то, в какое великое заблуждение можно впасть, давая себе свободу рассуждать о таких предметах. Ибо сказав, что Господь, когда искушали Его Саддукеи, объяснил, что имеющие достигнут того воскресения будут в то время, как Ангелы (Лук. 20, 35 Марк. 12, 25), ты присовокупил: «но Ангелы, как бесплотные, поэтому и пребывают на высоте блаженства и славы; следовательно и нам, имеющим сравняться с Ангелами, необходимо нужно, подобно им, быть обнаженными от тел». Не приметил ты, любезнейший, что создавший и устроивший вселенную из ничего, естество бессмертных уделил не одним Ангелам и служебным духам, но и Началам, Престолам и Властям. Ибо иной род Ангелов, иной Властей, потому что не один чин, не один сонм, поколение и племя бессмертных, но существуют (несколько) родов, чинов и разрядов. Ни Херувимы, выступая из своего естества, не пременяются в образ Ангелов, равно как ни Ангелы в образ других. Ибо они должны быть тем, что есть, и какими произошли. И человек поставленный жить в мире и владычествовать над всем, что есть в нем, по первоначальному распоряжению будучи бессмертен, никогда из человеческого состояния не изменится в образ Ангелов, или других существ потому что и Ангелы не выходят из первоначального вида и не изменяются в образ других существ. И Христос пришел проповедать не превращение или пременение человеческого естества в иной образ, но возвращение его в то состояние, в каком человек был сначала до падения, когда был бессмертен. Посему каждому из сотворенных существ должно оставаться в усвоенном ему образе состояния, дабы все было наполнено всем, небеса Ангелами, Престолами, Властями, светы – служебными духами, Божественные места и ясные светы – Серафимами, предстоящими великому Совету, правящему вселенною, а мир – людьми. Если же допустим, что люди изменяются в Ангелов, то вместе должны допустить, что и Ангелы переменяются во Власти, а Власти, еще в иной и иной вид, доколе слово, восходя выше и выше, не подвергнется опасности.

Глава XXX. И этого нельзя допустить, будто Бог, создав человека худым, или сделав ошибку при его устроении, вздумал сделать его впоследствии Ангелом, раскаявшись, подобно самым плохим художникам; или будто сначала Он хотел сотворить Ангела, но не имея сил для этого, создал человека. Это слабо. Почему же Он сотворил человека, а не Ангела, если хотел, чтобы человек был Ангелом, а не человеком? Потому ли, что не мог? Это богохульно. Или отложил лучшее до будущего и сделал худшее? Это нелепо. Он не ошибается в творении прекрасного, не откладывает, не чувствует бессилия, но, как хочет и когда хочет, имеет возможность сделать, так как Он есть сила. Посему желая, чтобы был человек, Он в начале и сотворил человека. Если же Он, когда чего желает, то желает прекрасного, прекрасное же есть человек, а человеком называется существо, составленное из души и тела, то, следовательно, человек не будет существовать без тела, а с телом, дабы кроме человека не появился другой человек. Ибо Богу должно сохранять все бессмертные роды; а человек бессмертен. Ибо Бог создал человека, говорит Премудрость, для нетления, и соделал его образом вечного бытия Своего (Прем. 2, 23). Следовательно, тело не уничтожится, потому что человек состоит из души и тела.

Глава XXXI. Посему, заметь, как Господь этому самому хочет научить, когда Саддукеи не веровали в воскресение плоти. Ибо таково учение Саддукеев. Они, приготовивши притчу о жене и семи братьях, дабы отвергнуть учение о воскресении тела, приступили к Нему, как говорит Евангелист: приступили к Нему Саддукеи, которые говорят, что нет воскресения (Матф. 22, 23). Если бы не было воскресения тела, но сохранилась бы одна душа, то Христос согласился бы с ними, как с мыслящими хорошо и правильно. Между тем Он отвечает: в воскресении ни женятся, ни выходят замуж; но пребывают как Ангелы Божии на небесах (ст. 30); не то, что люди не будут тогда иметь тела, но не женятся и не вступают в замужество, а пребывают в нетлении, приближаясь, говорит Он, к Ангелам в том, что как Ангелы на небе, так и мы в раю будем заниматься уже не браками и пиршествами, но созерцанием Бога и устроением своей жизни, под управлением Христа. Не сказал: будут Ангелами, но: как Ангелы, как увенчанные славою и честию по написанному: не мною Ты умалил его пред Ангелами (Пс. 8, 6), и близкие к тому, чтобы быть Ангелами. Как если бы кто, при благорастворении в воздухе и тишине, во время ночи, когда всё украшено ясным светом луны, сказал: луна светит, как солнце, то мы конечно не стали бы говорить, будто он свидетельствует, что луна есть солнце, но только как солнце. Равным образом и о том, что не золото, а близко к золоту, обыкновенно говорится, что оно как золото, а не самое золото. Если бы оно было золото, не стали бы говорить; как золото, но золото. А так как оно не есть золото, но близко к золоту, и представляется золотом, то и говорится: не золото, но как золото. Так, когда Господь говорит, что святые в воскресение будут, как Ангелы, то мы понимаем это не так, будто Он обещает, что святые в воскресение будут Ангелами, но близкими к тому, чтобы быть Ангелами. Поэтому весьма безрассудно говорит, что так как Христос возвестил, что святые в воскресение явятся, как Ангелы, то поэтому настоящие тела не востанут. Самое выражение ясно показывает значение того, что произойдет. Ибо слово: востание употребляется не о том, что не упало, а о том, что упало и встает, подобно, как и пророк говорит: Я возстановлю скинию Давидову падшую (Амос 9, 11). Пала же подвергшаяся изменению скиния души, ниспустившись в прах земли (Дан. 12, 2). Ибо опускается вниз не то, что не умирает, а что умирает. Умирает же тело, ибо душа бессмертна. И так если душа бессмертна, а тело умирает, то те, которые говорят, что есть воскресение, только не тела, отвергают бытие воскресения; потому что не стоящее, но падшее и лежащее востает, как написано: разве упавши не встают, и совратившись с дороги, не возвращаются (Иерем. 8, 4)?

Глава XXXII. А что душа бессмертна, ясно научил Господь, говоря и Сам и чрез Соломона. Сам – в истории о богатом и о нищем Лазаре, представив этого последнего, по отложении тела, успокоившимся в недрах Авраама, а того осудив на мучения, и введши в беседу с ними Авраама. Чрез Соломона же в книге, надписываемой: «Премудрость», в которой написано: а души праведных в руке Божией, и мучение не коснется их. В глазах неразумных они казались умершими, и исход их считался погибелью и отшествие от нас – уничтожением: но они пребывают в мире, и надежда их полна безсмертия (Пр. 3, 1 – 4). И так воскресение принадлежит телу, а не душе; ибо не стоящего поднимают, но лежащего, равно как и лечат не здорового, а больного. Если же кто усиливается утверждать, что будет воскресение души, а не тела, это великая глупость и безумие. Ибо прежде должно доказать тление и разрушение души, чтобы доказать и ее воскресение, дабы показать себя не пустословящим, но основательно говорящим. Впрочем, уступим ему, пусть он признает душу смертною. Тогда одно из двух должно положить: или что Господь возвестил истину, когда учил, что душа бессмертна, и, следовательно, не справедливо говорить, что она подлежит тлению: или – что подвержена тлению и что Христос и в речи о богатом и нищем, и в явлении Моисея и Илии, ложно учил, что она не гибнуща и бессмертна. Но Господь ничего не говорил несправедливого и ложного. Ибо не как призрак и привидение, из желания обольстить Апостолов, Он показал им на горе Моисея и Илию, но то, что они были на самом деле. Из этого, так сказать, и самый необразованный поймет, что этим Он подтвердил бессмертие и негиблемость души.

Глава XXXIII. И так воскресение принадлежит телу, а не душе, дабы падшая в тление скиния Давидова востала, и будучи восстановлена и вновь устроена пребывала неврежденною и неразрушимою, как в дни древние (Амос. 9, 11); потому что Богу свойственно не каменный дом Давиду устроять на будущее время, дабы в царстве небесном он имел прекрасное жилище, но восстановлять обиталище души – плоть, которую Он создал своими руками. Так ты должен рассуждать об этом, мудрейший Аглаофон! И это всего легче ты поймешь, если обратишь внимание на пример сна и пробуждения. Ибо если за бодрствованием следует сон, а за сном пробуждение: то в этом заключается учение о смерти и воскресении; так как «сон и смерть близнецы»¹²⁶, то оживотворение из мертвых, чтобы плоть ожила, так же необходимо, как востание от сна. Ибо как за сном следует бодрствование, и спящий конечно не остается на всегда в одном и том же сонном состоянии, но опять встает, так и за смертью последует жизнь, и умерший конечно не останется в том же состоянии. Так, если после сна бывает бодрствование, после падения – востание, после разрушения возсоздание: то как можно не ожидать, что падшее востанет и умершее оживет? И мы не обольщаясь исповедуем, что умершие тела снова оживут. Об этом, если хочешь, заключай не только от сна и востания, но и от семян и растений, так как всеми ими возвещается воскресение. Посмотри на семена, как они голые и тощие бросаются в землю, а оттуда появляются опять плодоносными. Если бы семена умирали и согнивали, и из семян не происходило новой жизни и растения: тогда что другое вышло бы, как не то, что все было бы истреблено смертью?

Глава XXXIV. Но более говорить об этом теперь, державный Феофил и прочие судии слов наших, мы не станем, а рассмотрим, что следует по порядку, так как наша речь допустила слишком далекое отступление. Ибо по натянутому и несообразному истолкованию противником пророчества в 65 Псалме, Бог, будто бы в наказание за грехи, заключает душу в тело, как в узы. Эго скорее нелепость, чем справедливое мнение. Ибо если ранее преступления, как мы прежде изложили, души получили тело: то каким образом после преступления они заключаются в тело, как в узы, когда нет времени, в которое бы они прежде получения тела согрешили? Тот не умен, кто говорит, то – будто бы души по причине тела согрешили, то – будто бы после того как согрешили, в осуждение за это тело стало темницею и узами. Если души согрешили по причине тела, значит, тело соединено было с ними сначала, еще прежде греха. Ибо как оне согрешили бы по причине того, что еще не существовало? И еще: если тело человека принимать за узы, оковы и темницу, то не оба они вместе виновны во грехе, но одна душа. Ибо что бывает после греха с согрешившим? Ему готовят темницу, узы и оковы. Но мы признали, что тело не может быть названо узами души; потому что тело содействует ей в том и другом, т. е. в праведности и в неправедности, а узы удерживают от неправды. Поэтому, как я говорю, надобно допустить одно из двух: или мы от начала согрешили вместе с телом, и не представляется времени, в которое бы мы были без тела, и, следовательно, тело вместе с душею есть вина и добрых и худых дел; или мы согрешили, когда жили без тела, а посему тело совершенно не виновно во зле. Но душа без тела не побеждается неразумным сластолюбием, а между тем первозданные побеждены, быв уловлены неразумным сластолюбием; следовательно, душа была соединена с телом еще до греха.

Глава XXXV. Мне кажется, я уже вполне и со всякою убедительностию доказал, что нельзя думать, будто тело стало узами в наказание за преступление, дабы душа, облекшись в мертвенность, несла, по их мнению, непрестающее и постоянное наказание. Посему несостоятельно и невозможно то положение, будто тело есть сеть и узы, и будто Бог заключил души в эту сеть в наказание, свергнув их с третьего неба, за то, что они нарушили заповедь. Ибо на каком основании можно поверить таким опрометчивым словам их? И в Псалме этого нет, а они натянуто изъясняют его. Но я представлю самые слова, там находящиеся, дабы обнаружилась лживость толкования их, как они не хотят правильно понимать Писания. Эти слова следующие: Ты испытал нас, Боже, переплавил нас, как переплавляют серебро. Ты ввел нас в сеть, положил оковы на чресла наши; посадил человека на главу нашу. Мы вошли в огонь и в воду, и Ты вывел нас на свободу (Пс. 65:10–11). Они тотчас присовокупляют: это сказано о душах низверженных с третьего неба, где рай, в это тело, как в сеть, как бы для подвига. Ибо, говорят, слова: «мы прошли чрез огонь и воду» означают: или вшествие души в мир чрез утробу матернюю, так как она пребывает там как бы в пламени и влаге; или – ниспадение с небес в эту жизнь, совершающееся чрез источники огненные и воды, находящиеся над пространствами тверди. Против них-то я и нашел нужным выступить. Ты, Аглаофон, сам дай за них ответ, что они будут говорить?

Глава XXXVI. Во-первых, рай, откуда мы изгнаны в лице первозданного, очевидно, есть избранное место на этой земле, именно назначенное святым для беспечального успокоения и жизни, откуда истекая Тигр и Евфрат и другие реки показываются здесь, чтобы своим течением орошать наш материк; не с неба они текут и низвергаются, потому что и земля не в состоянии была бы принять такую массу воды, за раз устремляющейся с высоты. И Апостол полагает рай не на третьем небе, если кто умеет понять тонкий смысл слов его: знаю человека, который восхищен был до третьего неба. И знаю о таком человеке (только не знаю, в теле, или вне тела, Бог знает), что он был восхищен в рай (2Кор. 12, 2–4). Он показывает, что видел, два откровения, очевидно дважды быв восхищен: однажды – до третьего неба, в другой раз – в рай. Ибо слова: «знаю человека, который восхищен был до третьего неба» указывают собственно на откровение, бывшее ему во время восхищения на третье небо; а следующие за тем слова; «и знаю о таком человеке (только не знаю, в теле или вне тела, Бог знает), что он был восхищен в рай» указывают на другое откровение, бывшее ему в раю. И так говорит, что души низвергаются с неба, и стремясь в наш мир, проходят чрез огненные источники и воды над пространствами тверди, есть пустословие и натянутая речь; потому что и Адам не с неба был низвержен, но из рая, насажденного в Эдеме на востоке; и падение было не прежде облечения в тело, как мы достаточно показали; также и это тело не есть сеть, но падение произошло по соединении души с телом, потому что человек состоит из того и другого, и изгнание из рая случилось здесь же. Но противники наши, Аглаофон, не обратили тщательного внимания на это слово, но пустились в рассуждение о таких предметах, о которых не безопасно рассуждать, и стали изъяснять Псалом согласно с мнением людей неблагонамеренных, о чем говорить больше не станем.

Глава ХХХVII. Так как мы однажды решились исправить их невежество, то я хочу раскрыть им смысл и этого пророчества: Ты испытал нас, Боже, переплавил нас, как переплавляют серебро. Так мученики, продолжительно искушенные ударами мучений во время пыток, (ибо многое в пророчествах относится к нам и исполняются они по вере), славно и мужественно подвизавшись, словами: «Ты испытал нас» благодарят Бога за то, что Он, для доставления им большей славы, испытал их многими скорбями, предложив им одержать победу в состязании, по истине олимпийском. Посмотрите, как согласно с этими словами и ясно говорит о мучениях и Соломон, (ибо наше слово не лишено свидетельства и из других Писаний): потому что Бог испытал их, и нашел их достойными Его. Он испытал их как золото в горниле, и принял их как жертву всесовершенную, и во время воздаяния им и пр. (Прем 3, 5 – 6); а выше сказал: ибо хотя они в глазах людей и наказываются, но надежда их полна безсмертия. И немного наказанные, они будут облагодетельствованы (ст. 4 – 5). И в 123-м Псалме говорится: если бы не Господь был с нами, когда востали на нас люди, то живых они поглотили бы нас, когда возгорелась ярость их на нас; воды потопили бы нас, поток прошел бы над душею нашею; прошли, бы над душею нашею воды бурныя. Благословен Господь, который не дал нас в добычу зубам их! Душа наша избавилась, как птица, из сети ловящих; сеть расторгнута, и мы избавились (Пс. 123, 2 – 8). Этот Псалом поют мученики. Так два лика добропобедных мучеников, – один Нового, другой Ветхого завета попеременно возсылают Богу-Заступнику и Царю всех стройную песнь: Ты испытал нас, переплавил нас, как переплавляют серебро; Ты ввел нас в сеть, положил оковы на чресла наши; здесь разумеется судилище язычников, или пытки, во время которых истерзанные и опаленные огнем были сильно искушаемы. Искуси меня Господи, говорит Псалмопевец, и испытай меня; расплавь внутренности мои и сердце мое (Пс. 25, 2). Пусть и Авраам, разжегшийся утробою о единородном и предпочетший всему повеление Божие, после того как услышал голос: Авраам! пощади сына своего и брось меч, говорит такие слова: Ты испытал нас, Боже, переплавил нас, как переплавляют серебро. Пусть и Иов, после того как истек гноем, поносим был друзьями и болел телом, пусть и он, услышав Бога, глаголавшего ему в вихре: неужели ты думаешь, что Я так поступил с тобою для чего-нибудь иного, а не для того, чтобы ты явился праведным (Иов. 40, 3)¹²⁷?, говорит: Ты положил оковы на чресла наши, испытал нас, как золото в горниле. Пусть и три отрока, орошаемые в пещи, дабы не были опалены огнем, говорят: Ты испытал нас, Боже, переплавил нас, как переплавляют серебро. Мы вошли в огонь и в воду, и Ты вывел нас на свободу... Боже Вседержитель, вечный, Отче Христа! Даруй и мне, Мефодию, когда я в день Твой безболезненно пройду чрез огонь и избегну стремления вод, пременившихся в огненное естество, даруй сказать: – Я вошел в огонь и в воду и Ты вывел меня на свободу; ибо таково обетование Твое любящим Тебя: будешь ли переходить через воды, Я с тобою, чрез реки ли, оне не потопят тебя; пойдешь ли чрез огонь, не обожжешься, и пламя не опалит тебя (Иса. 43, 2). Однако довольно этого для изъяснения Псалма.

Глава XXXVIII. Теперь должно обратить внимание на то, как они, подобно сонным, увлеченные многообразными обольщениями, указывают на слова Апостола: я жил некогда без закона (Рим. 7, 9), и говорят, будто Апостол под жизнью прежде заповеди разумел нашу в первозданном жизнь прежде тела, что показывают последующие слова: я плотян, продан греху (ст. 14); потому что человек не мог сделаться подвластным и подчиниться злу, быв продан ему вследствие преступления, если бы не сделался плотяным; так как, по их словам, душа сама по себе недоступна греху, поэтому Апостол с намерением присовокупил: а я плотян, продан греху, сказав прежде: я жил некогда без закона. От таких слов их многие в тогдашнее время приходили в удивление и изумление, а теперь, когда истина уже яснее обнаружилась, они оказываются не только далеко заблуждающимися, но и дошедшими до крайнего богохульства; допустив, что души прежде заповеди жили без тела, и рассудив, что они сами по себе совершенно недоступны греху, они опять опровергли свое учение, или лучше самих себя. Ибо они усвояют им тела, полученные будто бы после в наказание за то, что они согрешили прежде тела, а вместе с тем навлекают неодобрение и на самих себя, уподобляя тело узами и оковами и говоря другие бессмыслицы. Между тем, как сказано, все напротив. Ибо душа прежде греха должна существовать вместе с телом; потому что, если душа сама по себе недоступна греху, то она никаким образом не согрешила бы прежде тела; а если согрешила, то уже сама по себе не недоступна греху, но скорее удобопреклонна и легко доступна, следовательно, и опять будет грешить, хотя бы и не получила этого тела, как грешила и прежде получения его. И вообще для чего бы она получила тело впоследствии, после совершения греха? И какая была ей нужда в теле? Если для того, чтобы понести мучения и скорби, то почему же она вместе с телом роскошествует и распутствует? Каким образом также она является самовластною в этом мире? Ибо от нас зависит исправиться и согрешить, от нас – делать добро и делать зло. И можно ли после этого ожидать будущего суда, на котором Бог воздаст каждому по делам и намерениям? Не признать ли, что суд уже есть и теперь, если родиться и войти в тело для души значит быть осужденной и получить возмездие, а умереть и разлучиться с телом значит освободиться и придти в покой, потому что, по вашему мнению, она заключена в тело в осуждение и в наказание за то, что согрешила прежде тела? Но рассуждение достаточно и с избытком доказало, что невозможно признать, будто тело есть место мучения и узы души.

Глава XXXIX. И так, доказав из самого Писания, что первозданный прежде преступления состоял из души и тела, можно удовлетвориться и окончить здесь рассуждение об этом предмете. Теперь, дабы не нарушать порядка речи, я разберу их учение в главных основаниях с тем, чтобы возражениями опровергнуть начала их доказательств. Ибо вы уже сами можете видеть, судии, что сказанные в послании к Римлянам слова: я жил некогда без закона – не могут, согласно с их мнением, указывать на жизнь души прежде тела, как показывают последующие за тем слова, хотя бы этот знаменитый врач, вырвав последующее, усиливался переделать слова Апостола на пригодный ему смысл, поступив в этом случае не как врач, а как ребенок. Ибо вместо того, чтобы соблюсти члены телесные в их собственных сочленениях и связях, дабы весь естественный вид тела был цел, он, не обратив внимания, изуродовал связь Писания, как Скиф, который беспощадно режет члены какого-нибудь врага для его истребления. Пусть так; как же, скажут, разумел эти слова Апостол, когда ты доказал, что они имеют не такой смысл? Я сказал бы, что он законом называет заповедь. Пусть же будет прежде всего по нашему предположению, что он заповедь назвал законом, – и при этом он не высказал, что первозданный прежде заповеди жил без тела, а только без греха. Ибо не много протекло времени от сотворения его до заповеди, когда он жил без греха, не без тела, но с телом. Скоро после заповеди он был изгнан, очень краткое время проведши в раю. А если кто, воспользовавшись следующим изречением: когда мы жили по плоти, тогда страсти греховные, обнаруживаемые законом, действовали в членах наших, подумает, будто Апостол порицает и обвиняет плоть, и прибавит к этому то, что сказано о том же в других местах, – именно: чтобы оправдание закона исполнилось в нас, живущих не по плоти, но по духу, или еще: ибо живущие по плоти о плотском помышляют, а живущие по духу о духовном; помышления плотские суть смерть, а помышления духовные жизнь и мир; потому что плотские помышления суть вражда против Бога; ибо закону Божию не покоряются, да и не могут; но вы не по плоти живете, а по духу (Рим. 8, 4 – 9), – то ему надобно сказать: отрешился ли уже от жизни Апостол и те, к которым он писал это, если он в этом месте порицал не жизнь по плоти, но плоть, или еще был во плоти? Но что он не был во плоти, когда написал это, этого сказать нельзя; ибо очевидно, что и сам он был во плоти, и те, к которым он писал это. Если бы ни сам он уже не был во плоти, ни те, к которым он пишет, то как мог бы он сказать: когда мы жили по плоти, тогда страсти греховные обнаруживаемые законом, действовали в членах наших? Итак он рассуждает о жизни невоздержной, а не о самой плоти; ибо он обыкновенно называет живущего таким образом человека плотским, равно как душевным человеком такого, который потерял надежду видеть истину и свет таинства. Пусть же говорят, что душа совсем не может спастись. Ибо написано: душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает сие безумием; но духовный судит о всем (1. Кор. 2, 14. 15). На ряду с душевным представляется там и духовный человек, – духовный в числе спасаемых, а душевный в числе погибающих, и не потому, будто душа погибает, а другое кроме души спасается; так и здесь, когда он говорит, что плотские и сущие во плоти погибают и не могут угодить Богу, он старается истребить не плоть, но жизнь по плоти. Далее он говорит: живущие по плоти Богу угодить не могут; и тотчас присовокупляет: но вы не по плоти живете, а по духу, если только Дух Божий живет в вас; и несколько далее: если же Дух Того, кто воскресил из мертвых Иисуса, живет в вас: то Воскресивший Христа из мертвых оживит и ваши смертные тела Духом своим, живущим в вас. Итак, братия, мы не должники плоти, чтобы жить по плоти: ибо, если живете по плоти, то умрете; а если духом умерщвляете дела плотские, то живы будете (Рим. 8, 8. 9. 11. 12. 13). Должно обратить внимание на удостоверение Апостола, что не тело умерщвляется, а стремление тела к сладострастию.

Глава ХL. Если же на это опять возразят и скажут: почему же сказано: плотские помышления суть вражда против Бога: ибо закону Божию не покоряются, да и не могут (Рим. 8, 7): то надобно сказать, что и здесь они погрешают. Ибо Апостол сказал, что не может покоряться закону Божию не самая плоть, но мудрование плоти, что совсем другое, нежели плоть. Так если бы кто-либо сказал: примесь в нехорошо – очищенном серебре не покоряется художнику, чтобы сделать годный сосуд; ибо не может, потому что нужно прежде отделить и очистить ее чрез огонь: то этим показал бы, что нельзя выработать в полезный сосуд не серебро, но находящуюся в серебре примесь меди и другое твердое вещество. Так и Апостол, сказав о мудровании плоти, не сказал, будто плоть не может покоряться закону Божию, но мудрование во плоти, разумея стремление ее к невоздержанию. В других местах он называл это иногда ветхим квасом злобы и лукавства, повелевая нам совершенно очищать себя от него (1Кор. 5, 7), иногда – законом, противовоюющим закону ума и пленяющим (Рим. 7, 23). Но если бы он говорил о самой плоти, что она не может покоряться закону Божию: тогда мы, будем ли распутствовать или грабить, или делать другие какие-нибудь подобного рода дела при посредстве тела, не могли бы заслужить осуждения от праведного Судии; потому что плоть не может покоряться закону Божию. Ибо как можно было бы осуждать тело, когда оно живет сообразно с присущею ему природою? Равным образом тела нельзя было бы подчинить требованиям непорочности или добродетели, так как ему от природы свойственно не покоряться добру. Ибо если естество плоти таково, что она не может покоряться закону Божию, а закон Божий есть правда и целомудрие: тогда по необходимости совершенно нельзя было бы быть ни девственником, ни воздержником. Если же есть девственники и воздержники, то они воздерживаются очевидно потому, что покоряют тело; иначе невозможно воздержаться от греха. Если тело не может покоряться закону Божию, то каким бы образом Иоанн подчинил свое тело чистоте, или Петр – святости, или другие – праведности? Зачем же и Павел говорит: и так да не царствует грех в смертном вашем теле, чтобы вам повиноваться ему в похотях его, и не предавайте членов ваших греху в орудия неправды, но представьте себя Богу, как оживших из мертвых, и члены ваши Богу в орудия праведности (Рим, 6, 12 – 13)? – и еще: как предавали вы члены ваши в рабы нечистоте и беззаконию на дела беззаконные: так ныне представьте члены ваши в рабы праведности на дела святые (ст. 19)?

Глава XLI. И так Апостол знал, что эта внешняя храмина может быть исправлена и направлена к добру, чтобы умерщвлены были в ней грехи. Иначе, каким образом человек и в нашем положении может поработиться правде, если прежде не покорить члены своего тела так, чтобы они повиновались уже не греху, но правде, и не будет вести жизнь, достойную Христа? Согрешение и несогрешение происходит при посредстве тела, так как душа пользуется им, как орудием, в добродетели или в пороке. И если ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодеи, ни малакии, ни мужеложники, ни воры, ни лихоимцы, ни пьяницы, ни злоречивые, ни хищники, царства Божия не наследуют (1 Коринф, 6, 9. 10), а дела эти совершаются и усиливаются при посредстве тела, – и оправдаться не может никто, если прежде не воздержится от них, воздерживается же от них тот, кто направлен к целомудрию и вере, – то отсюда следует, что тело может покоряться закону Божию; потому что закон Божий есть целомудрие. Посему-то Апостол сказал, что не покоряется добру не плоть, но мудрование плотское, как бы истребляя самое ее стремление к невоздержанию, равно как и воспламенение души к неправде. Вооружаясь и против невоздержания чревобесия, он сказал, что нужно очищать себя, научая истреблять такие пожелания и страстные влечения и пристыждая тех, которые думают проводить жизнь в таких удовольствиях, которые признают чрево богом (Фил. 3, 10), говоря: станем есть и пить; ибо завтра умрем (1Кор. 15, 32), как ненасытные животные, заботящиеся только о дольней пище и трапезах. Сказавши: пища для чрева, и чрево для пищи, он присовокупил: но Бог уничтожит и то и другое; тело же не для блуда, но для Господа, и Господь для тела. Бог воскресил Господа, воскресит и нас силою своею. Разве не знаете, что тела ваши суть члены Христовы? И так отниму ли члены у Христа, чтобы сделать их членами блудницы? Да не будет! Или не знаете, что совокупляющийся с блудницею становится одно тело с нею, ибо сказано: два будут одна плоть (Быт. 2, 24). А соединяющийся с Господом есть один дух с Господом. Бегайте блуда: всякий грех, какой делает человек, есть вне тела; а блудник грешит против собственного тела. Не знаете ли, что тела ваши суть храм живущего в вас Святого Духа, которого имеете вы от Бога, и вы не свои? Ибо вы куплены дорогою ценою. Посему прославляйте Бога и в телах ваших, и в душах ваших, которые суть Божии (1Кор. 6, 13 – 20).

Глава ХLII. Заметь, что Апостол потому сказал эти слова, что это тело может восприят закон Божий и бессмертие, если очистится от нечистых разжжений, совершенно не оскверняясь беззаконными возбуждениями страстей. Ибо что другое может прилепляться к сквернодейце, сближаться и быть одною плотию с нею чрез соединение и взаимное общение членов, как не это внешнее тело, которым совершаются все эти прегрешения, относящиеся к совокуплению и разжжению? Бегайте блуда: всякий грех, какой делает человек, есть вне тела; а блудник грешит против собственного тела (1Кор. 6, 18). Ибо гордость, неверие, ярость, лицемерие суть грехи души; а блуд, похоть, разврат суть грехи тела; с ними ни душа не может воспарить к истине, ни тело подчиниться правилам целомудрия, но оба должны лишиться царства Божия. И так, если тела наши, содержимые в святости, суть храм живущаго в нас Духа (1Кор. 6, 19), если и Господь пребывает в теле, и члены тела суть члены Христовы, значит, тело может покоряться закону Божию и может наследовать царствие Божие. Воскресивший из мертвых Христа, говорит Апостол, оживит и ваши смертные тела Духом своим, живущим в вас (Рим. 8, 11), чтобы тленное сие облеклось в нетление, и смертное сие облеклось в безсмертие, и поглощена была смерть победою (1Кор. 15, 54). Не о другом теле, как вы думаете, рассуждал здесь Апостол, но об этом умирающем и умерщвляемом, посредством которого можно и блудодействовать и распутствовать.

Глава ХLIII. Если же они предполагают, что есть различие между телом и плотью, и желают, чтобы и мы согласились на такое их умствование, по которому они телом почитают нечто другое, как бы свойственное самой душе, невидимое, а плотью – это внешнее, видимое: то против этого должно сказать, что не только Павел и Пророки эту плоть обыкновенно называют телом, но даже и философы, у которых в особенности наблюдается точность названий. Если они хотят научно наследовать это, то вообще плотью называется собственно не вся эта масса нашей телесной хранимы, но некоторая часть целого, как то: кости, нервы, жилы: а телом – всё, целое. Поэтому врачи, которые тщательно изследовали природу тела, называют телом это видимое тело. И сам Платон это самое признает телом. Так, в Федоне Сократ говорит: «почитаем ли мы смертью что- нибудь другое, а не отрешение души от тела? Умереть не то ли значит, что тело, отрешенное от души, существует само по себе, а душа, отрешившаяся от тела, существует сама по себе»¹²⁸? И блаженный Моисей (мы опять обращаемся к Господним Писаниям) не это ли тело разумеет, которое и мы называем, когда говорит: и омоет одежды свои во время очищения прикоснувшийся к нечистому, и омоет тело свое водою и нечист будет, до вечера (Лев. 14, 9. 11, 25)? Что и Иов? Не это ли мертвенное тело обозначает и он словами: тело мое одето червями (Иов. 7, 5)? И Соломон говорит: в лукавую душу не войдет премудрость, и не будет обитать в теле, порабощенном греху (Прем. 1, 4). И у Даниила говорится о мучениках: огонь не имел силы (над телом их), и волоса на голове, не опалены (Дан. 3, 94). Также и Господь в Евангелии: посему говорю вам: не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться. Душа не больше ли пищи, и тело одежды (Мат. 6, 25)? И Апостол словами: и так да не царствует грех в смертном вашем теле (Рим. 6, 12), указывает на это тело, в которое мы облечены: и еще: если же дух Того, кто воскресил из мертвых Иисуса, живет в вас: то Воскресивший Христа из мертвых оживит и ваши смертные тела (Рим. 8, 11); и опять: если нога скажет: я не принадлежу к телу, потому что я не рука; то неужели она потому не принадлежит к телу (1Кор. 12, 18)? И еще: и не изнемогши в вере, он не помышлял, что тело его, почти столетняго, уже омертвело (Рим. 4, 19); также: ибо всем нам должно явиться пред судилище Христово, чтобы каждому получить, соответственно тому, что он делал, живя в теле (2Кор. 5, 10); также: в посланиях он строг и силен, а в личном (телесном) присутствии слаб, и речь его незначительна (2Кор. 10, 10); еще: знаю человека во Христе, который назад тому четырнадцать лет (в теле ли, не знаю, вне ли тела, не знаю, (2Кор. 12, 2); и опять: так должны мужья любить своих жен, как свои тела (Еф. 5, 28); и еще: сам Бог мира да освятит вас во всей полноте, и ваш дух и душа и тело да сохранится без порока в пришествие Господа нашего Иисуса Христа (1Сол. 8, 23). Но они ничего этого верно не поняв, подумали, что Апостол находится в волнении и смущении, как будто мысли его не имеют твердости и основательности в словах, но вращаются туда, и сюда и сами себе противоречат: будто бы он говорит, что плоть то воскреснет, то не воскреснет.

Глава ХLIV. Посему, дабы не опустить ничего из предложенного, я опять возвращусь к предмету, чтобы совершенно поразить гидру. Представив в порядке, как я обещал, и другие основания их недоумения, и доказав, что должно сказать против них, я вслед за этим покажу и то, что касательно веры в воскресение плоти противник сказал согласно и тождественно с нами. И так рассмотрим то, что прежде решились мы сказать о словах Апостола. Слова его: я жил некогда без закона, как мы показали сначала, означают прежнюю жизнь нашу в лице прародителей, в раю, прежде заповеди, не без тела, но вместе с телом; потому что прежде, нежели дана была заповедь, Бог создал человека из праха земнаго (Быт. 2, 7); и тогда мы жили без похоти, совершенно не зная приражений неразумной похоти, которая увлекательными обольщениями удовольствий побуждает нас к невоздержанию. Ибо кто не имеет определенного закона, сообразно с которым он должен жить, ни самостоятельной власти рассудка, какой избрать образ жизни для того, чтобы заслужить справедливую похвалу или порицание, тот, надобно сказать, свободен от всякого обвинения; потому что такой человек не может пожелать того, что не запрещено; а если пожелает, не будет виноват. Ибо желание наклоняется не к присущим и находящимся в нашей власти предметам, но к таким, которые, хотя присущи нам, но не в нашей власти находятся. Как же может кто-либо желать и любить то, что ему не воспрещено и в чём оно не имеет нужды? Посему я не понимал бы и пожелания, если бы закон не говорил: не пожелай (Рим. 7, 7). А после того, как прародители услышали: а от дерева познания добра и зла, не ешьте от него; ибо в день, в который вы вкусите от него, смертию умрете (Быт. 2, 17), – тогда они возъимели страсть и похоть. Ибо похотствующий желает не того, что имеет, над чем властвует и чем пользуется, но того, что воспрещено ему и отнято и чего не имеет; посему прекрасно сказано: я не понимал бы и пожелания, если бы закон не говорил: не пожелай, т. е., если бы не было сказано: не ешьте от него. Отсюда место и повод к происхождению греха, обольщающего и увлекающего меня.

Глава ХLV. После того, как дана была заповедь, диавол стал иметь повод посредством заповеди произвести во мне похоть, возбудив и склонив меня хитростью впасть в желание запрещенного. Ибо без закона грех мертв (Рим. 7, 8), т. е., доколе не дана была и еще не существовала заповедь, грех был не действующим, и я прежде заповеди жил непорочно, так как не имел определенного закона и повеления, сообразно с которым должно было жить, и которое если бы нарушил, то согрешил бы. Но когда пришла заповедь, то грех ожил, а я умер: и таким образом заповедь, данная для жизни, послужила мне к смерти (Рим. 7, 9 – 10); потому что после того, как Бог положил закон и определил, что должно делать и чего не делать, диавол произвел во мне похоть. Таким образом это завещание Божие и повеление, данное мне для жизни и бессмертия, для того, чтобы повинуясь ему и живя согласно с ним, я имел радость и жизнь беспечальную и вечно блаженную и всегда цветущую бессмертием, по нарушении его мной, обратилось мне в смерть и осуждение; потому что диавол, которого теперь Апостол назвал грехом, – так как он есть виновник и изобретатель греха, – чрез заповедь получив случай, обманом склонил меня к преслушанию и, обольстив, умертвил, как подлежащего приговору: ибо в день, в который вы вкусите от него, смертию умрете (Быт. 2, 17). – Посему закон свят, и заповедь свята, и праведна, и добра (Рим. 7, 12); потому что дана не во вред, а для спасения: ибо мы никак не должны думать, чтобы Бог делал что-нибудь неполезное, или вредное. И так ужели благо соделалось для меня смертию, т. е. закон, данный с тем, чтобы быть для меня виною величайшего блага? Да не будет! Потому что заповедь Божия дана не для того, чтобы поработить меня тлению и наложить на меня печать смерти, виновницы погибели, но дабы обнаружился диавол, посредством добра устроивший мне зло, дабы он оказался и изобличен был, как грешник по преимуществу – изобретатель и устроитель греха, и дабы отлучен был от всего доброго, как устроивший противное заповеди Божией. Ибо мы знаем, что закон духовен, посему никому и ни в чем не может быть причиною вреда; потому что духовное обитает далеко от неразумной похоти и греха; а я плотян, продан греху (Рим. 7, 14), т, е. я, будучи плотян и поставлен среди зла и добра, как самовластный, дабы мог избирать, что хочу, – (ибо говорит Бог: я предложил тебе жизнь и добро, смерть и зло, Втор. 30, 15), – когда уклонился к преслушанию закона духовного, т. е. заповеди, и послушался плотского, т. е. совета змия: то вследствие этого выбора падши в грех, я продан был диаволу. Отсюда зло, осадив меня, сидит на мне и водворившись живет в плоти моей, как трутень в пчелином соте, часто летая и жужжа вокруг него. Так как за нарушение заповеди наложено на меня наказание – быть проданным злу, то я и не понимаю, что делаю, помышляя о том, чего не желаю. Ибо слова: потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю (Рим. 7, 15), должно принимать не по отношению к совершению и соделанию зла, но только по отношению к помышлению, так как посторонние помыслы часто прилетают к нам и склоняют нас к тому, чего не желаем, и душа помыслами увлекается ко многим предметам.

Глава ХLVI. Ибо совершенно не в нашей воле находится иметь, или не иметь помысл о чем-нибудь непригодном, но следовать или не следовать помыслам зависит от нас. Мы не можем воспретить, чтобы отвне наносимые для нашего искушения помыслы не входили в нас; но не повиноваться, или не следовать им можем. Иначе каким образом Апостол зло, которое ему не нравилось, делал гораздо более, а добро менее, если бы он не говорил здесь о посторонних помыслах, которые к нам приходят иногда против нашей воли и неизвестно по какой причине? Впрочем, эти помыслы надобно уничтожать и обуздывать, дабы, расширяясь за пределы, они не овладели душею; а при занятии ими добро возникнуть в нас не может. Посему справедливо сказал Апостол: ибо не понимаю, что делаю: потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю. Мы хочем, чтобы и не мыслить о неподобающем и беззаконном, потому что совершенное добро состоит в том, чтобы удерживаться не только от совершения зла, но даже и от помышления о нем: но вот добро, которого хочем, не делается, а делается зло, которого не желаем. Ибо часто против нашей воли приходят нам на сердце бесчисленные помыслы о бесчисленных предметах, наполняющие нас заботою и неразумными хлопотами. Посему желать не помышлять о таких предметах состоит в нашей воле, а сделать так, чтобы уничтожить эти помыслы, так чтобы они опять не пришли нам на ум, нельзя; потому что, как я сказал, это не в нашей власти, а в нашей власти только следовать им или не следовать. Посему смысл этого изречения: что хочу доброе, то не творю, следующий: хочу даже и не помышлять о том, что вредить мне, – ибо то добро безукоризненно, которое, как говорится, «сделано безукоризненно и совершенно и по рукам, и по уму»¹²⁹: – но не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю; не хочу мыслить, – и мыслю, о чем не хочу. И посмотрите, не поэтому ли самому и Давид, болезнуя о том, что помышляет о том, о чем сам не хотел бы, просил Бога: от тайных моих очисти меня, и от умышленных удержи раба Твоего, чтобы не возобладали мною; тогда я буду непорочен и чист от великого развращения (Пс. 18, 13, 14); и сам Апостол в другом месте говорит: ниспровергаем замыслы и всякое превозношение, возстающее против познания Божия, и пленяем всякое помышление в послушание Христу (2Кор. 10, 5).

Глава ХLVII. Если же кто, отваживаясь идти вопреки этих слов, возразит, будто Апостол учит, что не в помышлении только мы делаем зло, которое ненавидим и которого не желаем, но в самом действии и совершении его, потому что Апостол сказал: добра, котораго хочу, не делаю, а зло, котораго не хочу, делаю (Рим. 7, 19), в таком случае, если говорящий это говорит правду, мы попросим его объяснить: что это за зло, которое Апостол ненавидел и не хотел делать, однакоже делал, и что это за добро, которое он хотел делать, и однакоже не делал; но напротив сколько раз хотел сделать добро, столько раз делал не добро, которого хотел, но зло, которого не хотел? То ли, что он, не желая служить идолам, а служить Богу, не мог служить Богу, чего хотел; а мог служить идолам, чего не хотел? Или то, что желая быть целомудренным, не делам этого, напротив предавался невоздержанию, которым гнушался? Кратко сказать: пьянство, распутство, гнев, неправду и другие дела порочные, которых не хотел, делал; а правды и святости, которых желал, не делал? Однакоже он сам, усильно побуждая всех в Церкви удаляться от беззаконий и стараясь развить в нас праведность без примеси греха, внушает, что блюдутся для погибели и гнева не только те, которые делают непотребные дела и занимаются ими, но и те, которые соизволяют им в этом (Рим. 1, 32). Так как всякий грех и намерение достигает исполнения посредством плоти, то, ясно научая нас отвращаться всего этого и ненавидеть, он часто говорит в посланиях: не обманывайтесь: ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодеи, ни малакии, ни мужеложники, ни воры, ни лихоимцы, ни пьяницы, ни злоречивые, ни хищники, царства Божия не наследуют (1Кор. 6, 9 – 10). И, самое главное, убеждая нас всячески совершенно удаляться и отвращаться греха, говоритъ; будьте подражателями мне, как я Христу (1Кор. 11, 1). Таким образом он сказал вышеприведенные слова не в том смысле, будто он делает, чего не хотел, но в том, что он только помышляет; иначе как бы он был строгим подражателем Христу? А теперь, когда животные помыслы часто нападают на нас, наполняя нас то теми, то другими пожеланиями и неразумными похотями, «как мух неисчетных рои густые»¹³⁰; то посему он сказал: не то делаю, что хочу (Рим. 7, 15). Эти помыслы мы должны смело изгонять из души, никак не соглашаясь делать то, что они внушают. Ибо для того ум наш и подвергается смущению от многих помыслов, чтобы мы, испытав всякие удовольствия и скорби, наследовали царство небесное, если не переменимся к худшему, но напротив всячески искушенные, как чистое золото огнем, не отступим от своей добродетели. Поэтому мужественно должны мы противостать помыслам, как храбрые воины, которые, узнав, что, они осаждены врагами, нисколько не обращают внимания на стрелы и разные их копья, но бодро устремляются на них для спасения города и нимало не ослабевают в своем усердии, доколе, обратив в бегство их полчище, не изгонят их из своих пределов. Видишь, как помыслы, по причине живущего в нас греха, отвне возстают на нас, подобно бешеным псам, или свирепым и дерзким разбойникам, которых всегда направляет против нас жестокий властитель и князь неправды, и которые испытывают нас, имеем ли мы силу противостать им и воспротивиться.

Глава ХLVIII. И так смотри, душа, чтобы тебе, поддавшись ему, не быть увлеченною в его власть; тогда мы не в состоянии будем дать за тебя выкупа. Ибо какой выкуп даст человека за душу свою (Матф. 16, 26)? Хорошо и отрадно было бы, если бы мы не имели противудействующих нам и сражающихся с нами. Но так как это невозможно, и мы не можем достигнуть того, чего желаем (ибо мы желаем не иметь увлекающих нас в страсти; – тогда без труда можно бы спастися; – но чего мы желаем, то не делается, а бывает то, чего не желаем; потому что нам нужно, как я сказал, испытание, поэтому не поддадимся, душа, не поддадимся лукавому, но облечемся во всеоружие Божие, нас защищающее и приготовляющее к подвигу, облечемся в броню праведности и обуем поги в готовность благовествовать мир; а паче всего возьмем щит веры, которым возможем угасить все раскаленные стрелы диавола; и шлем спасенья возьмем, и меч духовный, который есть слово Божие, чтобы нам можно было стать против козней диавольских (Ефес. 6, 11 – 17), и низложить всякое превозношение, востающее против познания Божия (2Кор. 10, 5); потому что наша брань не против крови и плоти, (ЕФ. 6, 12). Это и говорю потому, что таков характер писаний Апостола. Ибо много можно сказать о каждом изречении в этом послании, как правильно и строго оно выражено; но долго было бы таким образом рассматривать каждое из них. Я имел теперь в виду показать только характер и цель его речи. Справедливо говорит он: потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю; соглашаюсь с законом, что он добр; а потому уже не я делаю то, но живущий во мне грех. Ибо знаю, что не живет во мне, то есть, в плоти моей, доброе (Рим. 7, 15–18). Впрочем, вы помните, что мы выше поставили себе пределы, а если я, при всей поспешности, желая скоро все изъяснить, слишком замедляю, и объем моей речи стал больше, чем я ожидал, то надобно же постараться окончить её; иначе мы никогда не достигнем конца в предложенном разсуждении.

Глава ХLIХ. И так мы говорили, если вы помните, что с того времени, как человек, прельстившись, нарушил заповедь, грех, получивший начало от этого преслушания, вселился в него. Таким образом сперва произошло возмущение, – и мы исполнились пожеланий и помыслов чуждых, лишившись Духа (εμθυσήματος) Божия и исполнившись плотской похоти, которую вложил в нас хитрейший змий, когда мы в короткое время вышли из круга повеления Божия. Посему-то для истребления греха Бог изобрел для нас смерть; иначе в нас бессмертных он и сам, как я сказал, был бы бессмертен. Таким образом словами: знаю, что не живешь во мне, то есть, в плоти моей, доброе, Апостол хочет показать, что вследствие преступления, посредством пожелания, вселился в нас грех, от которого, как молодые отпрыски и побеги, всегда возникают в нас стадострастные помыслы. Ибо есть в нас два рода помыслов: одни возникают от вкравшейся в тело похоти, которая, как я сказал, произошла от влияния плотского (ὑλι κου) духа; другие происходят от закона заповеди, который получили мы, как врожденный и естественный закон, возбуждающей нас к добру и исправляющий наши мысли. Оттого по уму мы соуслаждаемся закону Божию (это внутренний человек), а по живущей во плоти похоти соуслаждаемся закону диавола; – это тот закон, который противувоюет и противудействуют закону Божию, т. е. стремлению ума к добру, тот самый, который всегда производит в нас страстные и плотские влечения к беззаконию, совершенно увлекая к сладострастию.

Глава L. Мне кажется, что Павел очевидно предполагает здесь три закона, из коих один соответствует врожденному в нас добру, который он ясно назвал законом ума; другой происходит от приражения лукавого и часто увлекает душу в страстные представления, который назвал он противовоюющим закону ума; третий, – который укоренился во плоти вследствие греха от похоти и который назвал он законом греховным, живущим в членах (Рим. 7, 23). Утверждаясь на этом законе и им управляя, лукавый часто вооружается против нас, понуждая нас к неправде и злым делам. Отвне внушаемый лукавым закон и чрез чувства, подобно асфальтовой лаве, изливающейся внутрь в самую душу, он поддерживается законом, находящимся в плоти вследствие похоти. Кажется, что в нас самих есть одно начало лучшее, а другое – худшее. Когда лучшее по природе будет сильнее худшего, тогда весь ум устремляется к добру: а когда худшее, усилившись, будет подавлять лучшее, что называется войною против вложенного в нас добра, тогда, напротив, человек опять влечется к разного рода мечтаниям и худым помыслам.

Глава LI. Посему-то Апостол и желает избавиться от этого, почитая это смертию и гибелью, как говорит и пророк: от таиных моих очисти меня (Пс. 18, 13). Это выражают и следующие слова: ибо по внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Божием: но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий ме ня пленником закона греховного, находящагося в членах моих. Бедный я человек! Кто избавит меня от сего тела смерти (Рим. 7, 22 – 24)? Не тело он называет смертию, но закон греховный, который вследствие преступления кроется в членах наших и, всегда обольщая душу, ведет ее к смерти греховной. Посему рассуждая, от какой смерти желал он избавиться, и кто избавит его, тотчас присовокупляет: благодарю Бога Иисусом Христом (ст. 25). Должно, Аглаофон, обратить внимание на то, что, если бы Апостол называл смертию это тело, как вы думаете, то он не упомянул бы о Христе, как избавляющем его наконец от такого зла. Ибо что особенного или какое преимущество в этом отношении получили мы от пришествия Христова? И почему вообще Апостол говорит, будто бы вследствие пришествия Христова может быть избавлен Богом от смерти, когда всем и прежде пришествия Христова в мир приходилось умирать? Ибо все, разлучаясь с телами при исходе из этой жизни, избавлялись (от них); даже одинаково все души и верных, и неверных разлучались с телами в день смерти. Что же большего старался получить Апостол сравнительно с другими, проведшими жизнь в неверии? Или если он тело считал смертью души, то для чего он желал избавиться от тела, когда это и без его желания, конечно, случилось бы с ним, так как всем суждено умереть и душам их разлучиться с телами? И так не это тело, Аглаофон, он называет смертью, но в теле посредством похоти поселившийся грех, от которого Бог избавил человека пришествием Христовым. Потому что закон духа жизни во Христе Иисусе освободил нас от закона греха и смерти (Рим. 8, 2), чтобы Воскресивший Христа из мертвых оживил и наши смертные тела Духом своим, живущим в нас (ст. 11), по осуждении греха, находящегося в теле, на истребление, дабы явилось в прежней силе требование закона естественного, согласно с заповедью влекущего нас к добру, – требование, которое, по причине возобладания греха над плотью прежде пришествия Христова сделавшись бессильным, было подавляемо земными заботами. Ибо немощь добра, в нас естественного, ослабленного преобладанием находящейся в теле похоти, Бог укрепил, послав Сына Своего, восприявшего плоть подобную плоти греховной (ибо что явилось, то было истиною, а не призраком), дабы по осуждении греха на истребление, так чтобы он не приносил уже более плодов во плоти, оправдание закона естественного исполнилось и преумножилось послушанием в тех, которые ходят не по плотской похоти, но по желанию и наставлению духа (Рим. 8, 3. 4.). Ибо закон духа жизни т. е. Евангелие, будучи отличным от вышесказанных законов, посредством проповеди предложенный к повиновению и для прощения грехов, освободил нас от закона греха и смерти (ст. 2), совершенно победив грех, царствующий во плоти. – И так, Феофил, что они возражают и что из слов Апостола неправильно толкуют, я разъяснил и изложил. Теперь обращусь к другому, если найдем себе помощника в изложении речи; ибо последующее запутанно и не совсем удобно для опровержения; посему я не столь охотно приступаю к этому, видя, как длинны и трудны будут их доказательства, если только какое-нибудь духовение мудрости, вдруг повеявшее с неба, не приведет нас, как бы плывущих среди моря, к необуреваемой пристани и к вернейшим доказательствам.

I. Растения, – говорит Мефодий, – питаются или возрастают не от земли. Ибо, – говорит он, – кто-нибудь может спросить, каким образом земля изменяясь может входить в состав дерев? Если бы находящаяся под ними земля постоянно поднималась посредством корней в целый состав дерева, тогда то место, на которым выросло дерево, должно было бы опустеть. Следовательно, неосновательно такое разсуждение их (т. е. Оригенистов) о превращении в телах. Как может земля, входя чрез корни в стволы растений и посредством проходов раздробляясь по всем ветвям их, изменяться в листы и плоды? Есть весьма высокие деревья, кедр, сосны, ели и другие, производящие ежегодно много листьев и плодов; очевидно, что они ничего из находящейся под ними земли не втягивают в состав своего вещества. Ибо, если бы действительно земля, поднимаясь посредством корней, обращалась в дерево, то все место около них должно было бы опустеть; потому что сухое вещество не может, подобно влажному, постоянно притекать на место убывающего. Между тем смоковница и другие подобные растения, как известно, часто вырастают на зданиях памятников, совершенно ничего не втягивая в себя из здания. И если бы кто захотел вычислить плоды и листья их в продолжение многих лет, то увидел бы, что весь их в несколько раз больше земли, находящейся на памятниках. Посему весьма нелепо думать, будто втягиваемая земля превращается в произрастающие плоды и листья, хотя все происходит чрез нее, пользуясь ею, как местом и седалищем. Так и хлеб не производится без жернова, и места, и времени, и огня; однако ничто из этого не есть или не сделается хлебом. Подобным образом бывает и с другими безчисленными вещами.

II. Изречение: ибо мы знаем, что когда земной наш дом хижины разрушится¹³² и пр. (2Кор. 5,1), Оригенисты приводят в опровержение воскресения тел, называя тело хижиною, а упоминаемый ими духовные одеяния – нерукотворенным домом на небесах. Но, – говорит святый Мефодий, – под земным домом, в переносном смысле, надобно разуметь здешнюю, кратковременную жизнь, а не эту хижину. Ибо, если вы думаете, что Апостол называет тело разрушающимся земным домом, то скажите, что такое хижина, дом которой разрушается? Ибо иное – хижина, иное – дом хижины, и иное – мы, которым принадлежит хижина. Ибо, говорит он, когда земной наш дом хижины разрушится, т. е. называя души наши – нами, хижиной – тело, а домом хижины – пользование плотию в настоящей жизни, в переносном смысле. И так, когда настоящая жизнь телесная разрушится, подобно дому, то мы будем иметь дом нерукотворенный на небесах; нерукотворенный, говорит он, в противоположность настоящей жизни, называемой рукотворенною, потому что все удобства и занятия жизни совершаются руками человеческими. Тело, как произведение Божие, не называется рукотворенным, потому что оно устроено не искусством человеческим. Если бы стали называть его рукотворенным потому, что оно создано Богом, то были бы рукотворенными и души, и Ангелы, и духовные одеяния на небесах; ибо и они – произведения Божии. И так, что же такое нерукотворенный дом? Это – самая жизнь кратковременная, как я сказал, которая устрояется руками человеческими; ибо сказано: в поте лица твоего будешь есть хлеб твой (Быт. 3, 19); – и по разрушении которой мы имеем будущую, нерукотворенную жизнь, как и Господь объяснил, сказав: приобретайте себе друзей богатством неправедным, чтобы они, когда обнищаете, приняли вас в вечные обители (Лук. 16, 9), Что Господь назвал здесь обителями, то там Апостол – одеяниями; что здесь (Господь назвал) друзьями от неправды, то там Апостол – разрушающимися домами. Как, по прекращении дней настоящей нашей жизни, души наши будут приняты в прекрасные здания благотворительности, которые мы приобрели среди житейской неправды, потому что мир во зле лежит (1 Иоанн. 5, 19), так, по разрушении кратковременной жизни, мы, души, будем иметь, прежде воскресения, обитель у Бога, пока не получим себе невозобновляемого и неразрушимого дома. От того мы и вздыхаем, желая не сбросить тело, но в нем облечься в другую жизнь (2Кор. 5, 2). Ибо жилище небесное, в которое мы желаем облечься (2Кор. 5, 2. 4), есть бессмертие, в которое когда мы облечемся, то все в нас слабое и смертное уничтожится, быв поглощено вечною жизнию.

Ибо мы ходим верою, а не видением (2Кор. 5, 7), т, е. мы еще руководимся верою, прозревая тамошние предметы весьма смутно, а не так ясно, чтобы созерцать их и наслаждаться ими и быть в них.

Но то скажу вам, братия, что плоть и кровь не могут наследовать царствия Божия, и тление не наследует нетления (1 Коринф. 15. 50). Плотью он называет не самую плоть, но безумное стремление души к постыдным удовольствиям. Сказав, что плоть и кровь не могут наследовать царствия Божия, он прибавил: и тление не наследует нетления. Тление же не есть самое растлеваемое, а растлевающее. Когда получает господство смерть, то тело склоняется к тлению, а когда опять водворяется в нем жизнь, то оно становится неразрушимым. Так как плоть, находясь между нетлением и тлением и не будучи сама ни тлением, ни нетлением, подпала под власть тления по сладострастию, то, хотя она была творением и стяжанием нетления, потому и сама подверглась тлению. Но, после того, как она подпала тлению и предана смерти для наказания, Бог не оставил ее тлению, как бы наследие его после победы, но опять победив смерть воскресением, возвратил ее нетлению, чтобы не тление обладало нетлением, но нетление тленным. Посему и прибавляет Апостол: ибо тленному сему подлежит облечься в нетление, и смертному сему облечься в безсмертие (1Кор. 15, 53). Тленное же и смертное, облекаемое в нетление и бессмертие, что другое может быть кроме того, что сеется в тлении и востает в нетлении (ибо душа не есть тленная и смертная, а это тело подлежит смерти и тлению), чтобы, как мы носили образ перстного, стали носить и образ небесного (1Кор. 15, 49)? Ибо образ перстного, который мы носили, заключается в словах: прах ты и в прах возвратишься (Быт. 3, 19); а образ небесного есть воскресение из мертвых и нетление, дабы, как Христос воскрес из мертвых славою Отца, так и нам ходить в обновленной жизни (Римл. 6, 4). Если же кто вздумает назвать перстным образом самую плоть, а небесным образом другое духовное тело кроме плоти, тот пусть наперед подумает, что Христос, небесный человек, явившись носил члены того же вида, одинаковый образ и одинаковую плоть с нашею, по которой Он и стал человеком, не быв человеком, дабы, как во Адаме все умирают, так во Христе все ожили (1Кор. 15, 22) Если бы Он принял плоть не для освобождения и воскресения плоти, то для чего Он напрасно и носил плоть, которой не намеревался ни спасти ни воскресить? Но Сын Божий не делает ничего напрасно. Следовательно, не без пользы Он принял образ раба, но для воскресения и спасения. Ибо Он истинно стал человеком и умер, а не призрачно, чтобы истинно явиться первенцем из мертвых (Апок. 1,5), изменив перстного в небесного и смертного в бессмертного. Иустин Неаполит¹³³, муж не далеко отстоящий от Апостолов и по времени и по добродетели, говорит, что наследуется смертное, а наследует жизнь, и умирает плоть, а живет царство небесное. Так, когда Павел говорит: плоть и кровь не могут наследовать царствия Божия (1 Коринф. 15, 50), то он объявляет это, – говорит он, – не с тем, чтобы отвергнуть пакибытие плоти, но научить, что не царство Божие, которое есть вечная жизнь, наследуется телом, но тело – жизнью. Ибо если бы царство Божие, которое есть жизнь, наследовалось телом, то оказалось бы, что жизнь поглощается тлением. Между тем жизнь наследует смертное, дабы смерть была победоносно поглощена жизнию и тленное явилось достоянием нетления, освободившись от смерти и греха и сделавшись рабом и подвластным бессмертию, так чтобы тело было достоянием нетления, а не нетление достоянием тела.

Об изречении: и мертвые во Христе воскреснут прежде, потом мы оставшиеся в живых (Сол. 4, 16), святый Мефодий говорит: эти (мертвые) – самые тела; а мы оставшиеся в живых – это души, получающие воздвигнутых из земли мертвецов (т. е. тела), чтобы нам, восхищенным вместе с ними в сретение Господу, торжественно праздновать пред Ним светлый праздник воскресения, потому что мы получим вечные обители, не имеющие умереть или разрушиться.

VI. Если из такой капли малой и совершенно незначительной ни по влажности, ни по содержанию и плотности, как бы из ничего, происходит человек, то не удобнее ли из человека, уже существовавшего, человек может опять сделаться человеком? Ибо не так трудно снова устроить уже существовавшее и потом разрушившееся, как создать из ничего еще несуществовавшее. Если бы мы показали плодотворное семя отделяемое от мужа само по себе, и представили тело умершего само по себе, то из которого из этих предметов, открыто лежащих пред нами, по мнению наблюдателей, может произойти человек? Из той ли капли совершенно ничтожной, или из того, что уже имеет вид и величину и лице? Если та совершенная ничтожность только при изволении Божием делается потом человеком, то тем более уже существующее и вполне образовавшееся при изволении Божием может опять сделаться человеком. Так и богословствующий Моисей чего хотел, когда установлял таинственный праздник кущей, (как сказано) в книге Левит (Лев. 23, 39)? Ужели того, чтобы мы праздновали Богу так, как толкуют Иудеи, грубо понимающие Писание, как будто Бог благоугождается этими кущами из плодов и ветвей и листьев, которые быстро засыхают, лишаясь зелени? Нельзя этого сказать¹³⁴. Для чего же, скажите, установлено было построение кущей? Оно установлено в знак этой истинной нашей кущи, подпавшей тлению чрез преступление и разрушенной грехом, которую Бог обещал, снова составивши, воскресить неразрушимою, чтобы мы праздновали Ему по истине великий и преславный праздник кущей в воскресении, когда наши (телесные) хижины, составившись и украсившись бессмертием и стройностью, восстанут из земли нетленными, когда сухие кости, по неложному пророчеству (Иезек. 37, 4), быв приведены в стройный состав свой, услышатъ животворящего Создателя и верховного художника, Бога, опять обновляющего и скрепляющего плоть уже не теми узами, какими они скреплялись прежде, но совершенно нетленными и уже неразрушимыми. Я видел на Олимпе (это – гора в Ликии) огонь, который сам собою снизу из земли восходил до вершины горы, а подле этого огня стоявшее растение агнос – столь цветущее и зеленое, и тенистое, как будто оно постоянно росло при воде. Почему же это растение, если оно принадлежит по существу своему к тленным и истребляемым огнем телам, – а сгораемым по существу своему телам невозможно оставаться несгораемыми, – не только не сгорает, но и делается еще более цветущим и зеленеющим, тогда как оно по существу своему сгораемо, и притом у самых корней его воспламеняется огонь? Я бросал древесные ветви из окружающего леса на то место, откуда выходит огонь, и они, объятые пламенем, тотчас обращались в пепел¹³⁵. Скажите же, почему это растение, которое не может переносить даже солнечного зноя, но высыхает, если не будет поливаемо и орошаемо, среди такого жаркого пламени не истребляется, но живет и процветает? Что значит это диво? Бог поставил это знамением и предначинанием будущего дня, чтобы мы яснее познали, что, когда все будем объято низшедшим (с неба) огнем, тела, украшенный девством и праведностью, будут проведены Им чрез огонь, как бы чрез прохладную воду, не потерпев никакого вреда. По истине, многомилостивый и щедродательный Господи, тварь, служа Тебе, Творцу, устремляется к наказанию нечестивых, и утихает для благодеяния верующим в Тебя (Прем. 16, 24); по воле Твоей огонь доставляет прохладу, не причиняя никакого вреда тем, которым Ты сам определяешь спастись, и напротив вода жжет сильнее огня; и ничто не противится Твоей непобедимой силе и Твоему могуществу. Ты сотворил все из ничего; посему Ты все, как свое, изменяешь и преобразуешь, как единый Бог, по воле своей.

VII. Посему Апостол, предоставляя насаждение и поливание искусству, земле и воде, одному Богу усвояет возращение, когда говорит: насаждающий и поливающей есть ничто, а все Бог возращающий (1Кор. 3, 7). Ибо он знал, что раздающая все, первородная Премудрость Божия и Художница всего, производит все в мире. Древние мужи называли ее природой и промышлением, потому что она производит и возращает все, постоянно промышляя и оказывая попечение; ибо Отец мой, (сказал Господь), доныне делает, и Я делаю (Иоан. 5, 17.) Поэтому и Соломон назвал ее художницею всею (Прем. 7, 219), так как Бог не имеет недостатка ни в чем, но может обильно и творить, и созидать, и разнообразить, и возращать.

Бог творящий все и о всем пекущийся и промышляющий, взяв персть от земли, образовал нашего внешнего человека.

IX. Смотри, – говорит Св. Мефодий, – блаженный Иоанн, говоря: отдало море мертвых, бывших в нем, и смерть и ад отдали мертвых, которые были в них (Апок. 20, 13), не указывает ли на возвращение частиц (умерших людей) стихиями, для воcстановления каждого из них? Под морем разумеется влажная стихия, под адом – воздух, по причине его невидимости (ἀειδὲς), по причине незримости, как сказано и Оригеном; а под смертию – земля, потому что умирающий полагается в ней. Посему и в Псалмах она названа перстию смертною, когда Христос сказал, что Он низведен в персть смертную (Псал. 21, 16). –

X. Всякой состав, говорится (у св. Мефодия), состоящий из чистого воздуха и чистого огня и имеющий однородность с ангельскими существами, не может иметь свойств земли и воды; иначе он сам будет земляным. Таким и из таких (элементов состоящим) представлял Ориген имеющее воскреснуть тело человеческое, которое и назвал духовным.

XI. Каков же, – говорит он, – будет вид воскресшего, если этот человеческий образ, как негодный, по мнению его (Оригена) исчезает, вид приятнейший из всех видов, какие свойственны живым существам, которого образ принимает и Божество, как изъяснил и премудрый Павел: муж не должен покрывать голову, потому что он есть образ и слава Божия (1Кор. 11, 7), в который облекались и духовные существа ангельские? Неужели кругообразный, или многоугольный, или кубический, или пирамидальный? Весьма много различных видов; но это не возможно. Что же это за определение, чтобы богоподобный вид, как нечто неблагообразное (ибо и он сам признает душу по виду подобною телу), отвергалось, а безногий и безрукий воскресал?

Изменение вида, – говорит он, – есть возвращение в беcстрастное и славное состояние. Ныне есть тело желания и уничижения (Фил. 3, 21); посему и Даниил назван мужем желаний (Дан. 9, 23); а тогда оно преобразится в тело беcстрастное, не чрез перемену устройства членов, но чрез освобождение от желания вещественных удовольствий.

XIII. Обличая Оригена, (Св. Мефодий) говорит: итак Ориген полагает, что таже плоть не воcстанет (для соединения) с душею, но какой образ был у каждого по виду, отличающий и ныне плоть, такой и воскреснет, отпечатлевшись в другом духовном теле, чтобы каждый опять казался таким же по виду; в этом и состоит обещанное воскресение. Так как, – говорит он, – вещественное тело изменчиво и никогда не пребывает самим собою, но убывает и прибывает соответственно с видом, характеризующим образ, от которого и составляется облик (человека), то необходимо следует, что воскресение будет состоять только (в воскресении) одного вида. – Потом спустя немного говорит: итак, Ориген, ты утверждаешь, что ожидается воскресение только вида, имеющего отпечатлеться в духовном теле, и очевиднейшим доказательством этого представляешь нам явление Илии и Моисея; как они, – говоришь ты, – явились после смерти, сохранив не иной, а тот же вид, какой имели прежде, в таком же виде будет воскресение и всех. Но Моисей и Илия, по словам твоим, еще прежде страдания и воскресения Христова, воскресли и явились в этом виде. Как же Христос именуется Пророками и Апостолами первенцем из мертвых (Апок. 1, 5)? Если Христос исповедуется первенцем из мертвых, – а первенец из мертвых есть тот, кто воскрес прежде всех, – Моисей же еще прежде страдания Христова явился Апостолам в этом виде, в каком, по словам твоим, совершится воскресение, то следует, что вид не воскресает без плоти. Итак: или есть воскресение одного вида, как ты учишь, и в таком случае Христос не может быть Первенцем из мертвых, потому что еще прежде Него являлись в этом же виде души умерших; или Он есть Первенец, как и действительно есть, и совершенно невозможно, чтобы кто-нибудь прежде Него удостоился воскресения, так чтобы опять не умирать. Если же прежде Него никто не воскресал, и Моисей и Илия являлись Апостолам, имея не плоть, а только вид, то становится ясным воскресение плоти. Подлинно, весьма нелепо ограничивать воскресение одним видом, тогда как души и после исхода из тел оказываются не слагающими того вида, который, по твоим словам, воскреснет. Если же этот вид неразлучно соединен с ними, как и с душами Моисея и Илии, и, по твоим словам, не истлевает и не погибает, а всегда пребывает с ними, то следует, что не воскреснет вид, который никогда не отпадал. – Если же кто, не удовлетворяясь этим, возразит: как же, если никто не воскресал прежде сошествия Христа во ад, о некоторых повествуется, что они воскресли прежде Него, напр. сын вдовы Сарептской (3Цар. 14, 22), сын Сонамитянки (4 Царс. 4, 35) и Лазарь (Иоан. 11, 44)? – то нужно сказать: они воскресали с тем, чтобы опять умереть, а мы раcсуждаем о тех, которые после воскресения уже никогда не умрут. Если же он еще выскажет сомнение касательно души Илии, о котором Писания говорят, что он был вознесен во плоти, а мы говорим, что он явился Апостолам без плоти; то нужно сказать, что допускать явление его Апостолам во плоти значит говорит в нашу пользу. Ибо этим доказывается, что наше тело способно к нетлению, как это видно и на взятом (на небо) Энохе (Быт. 5, 24). Если бы оно не было способно к нетлению, то он не мог бы оставаться столь долгое время в неповрежденном состоянии. Таким образом, если он явился с телом, то, хотя бы он был умершим, он, однако, не был еще воскресшим из мертвых. Это мы говорим, чтобы сделать уступку Оригену, который утверждает, будто самый вид, отделяемый от тела после смерти, дается душе, что всего невозможнее, так как вид при изменениях разрушается прежде плоти, подобно тому, как вид расплавливаемой статуи – прежде разрушения целого ее состава. Качество не может отделяться от вещества так, чтобы существовать самому по себе; и от расплавливаемой статуи бывший в меди вид отделяется исчезая, но не получая существования сам по себе. Так как говорят, что при смерти вид отделяется от плоти, то рассмотрим, сколько считается способов отделения отделяющегося. Говорят, что одно отделяется от другого или действием и существом, или мыслью, или действием без существа. Так если бы кто стал отделять друг от друга смешанные между собою пшеницу и ячмень, то отделение посредством движения называется действием, а поколику отделенные существуют сами по себе, то они называются отделенными по существу. Мысленно же отделение бывает тогда, когда мы отделяем вещество от качеств и качества от вещества; а (отделение) действием без существа бывает тогда, когда отделенное одно от другого более не существует, не имея бытия само по себе. Это всякий может видеть и в ремесленных произведениях, взглянув на статую, или медного коня. Обратив на это внимание, он увидит, как изменяется естественный вид и дается другой вид, от которого исчезает природный вид. И если кто станет сплавливать произведения, имеющие вид человека или коня, то найдет, что вид изображения исчезает, а самое вещество остается. Итак неосновательно говорить, будто вид воскресает, нисколько не повредившись, а тело, в котором этот вид напечатлен, истлевает. – Но, «это так, – говорит он, – потому что вид изменится в духовное тело». Следовательно, необходимо допустить, что собственно самый первоначальный вид не воскресает, так как он изменяется, истлевая вместе с плотью; ибо если он преобразится в духовное тело, то это будет собственно не он сам, первоначально бывший вид, но некоторое подобие его, преобразовавшееся в тонкое тело; если же так, то ни вид тот же самый, ни тело не воскресает, а нечто другое вместо прежнего. Ибо подобие, будучи иным в сравнении с подобным себе, не может быть тем самым первым, чего оно есть подобие.

XIV. Вид, говорится (у св. Мефодия), есть то, что показывает тождество членов в характере облика каждого (лица).

XV. Ориген объяснял в аллегорическом смысле сказанное пророком Иезекиилем о воскресении мертвых, и с натяжкою прилагал это к возвращению плененных в Вавилоне Израильтян, а святый (Мефодий) в опровержение его, после многого другого, говорит и следующее: нет, они не возвратили полной свободы и не совершенно преодолев врагов поселились в Иерусалиме; но, пытаясь строить храм, часто встречали препятствия от иноплеменников. Посему они едва в 46 лет могли построить его, тогда как Соломон с основания выстроил его в седмь лет. И что еще нужно сказать? Начиная от Навуходоносора и последующих за ним царей, до похода Персов против Ассириян и до царствования Александра, и до войны Римлян с Иудеями, неприятели шесть раз разрушали Иерусалим. Об этом повествует Иосиф (Флавий) так: «Иерусалим был взят во второй год царствования Веспасиана; и прежде пять раз он был завоевываем, а в это время еще раз подвергался опустошению; ибо Асохей, царь Египетский, за ним Антиох, потом Помпей, а после них Сосий вместе с Иродом, взявши город, сожгли его; а прежде них царь Вавилонский овладев опустошил его»¹³⁶.

XVI. Ориген говорит следующее: о Лазаре и богатом может возбуждаться сомнение; люди простейшие думают, что здесь сказано, будто они оба вместе с телами получают достойное по делам своей жизни; а более точные думают, что это событие совершается не при воскресении, так как после воскресения никто не останется в этой жизни; между тем богатый говорит: у меня пять братьев; чтобы и они не пришли в сие место мучения, пошли Лазаря возвестить им о здешнем (Лук. 16, 27. 28). Если обратить внимание на язык, персть, лоно Авраамово и возлежание на нем, то можно допускать, что душа тотчас при отделении принимает вид, подобный грубому и земному телу. Посему, когда повествуется о явлении кого-нибудь из умерших, то он является в виде подобном тому, какой он имел во плоти. Далее и Самуил, явившись и очевидно быв видимым, представляется как облеченный телом, – хотя доказательства на то, что существо души беcтелесно, заставляют нас признать и ее (душу Самуила) такой же. Наказываемый богач и покоющийся на лоне Авраамовом бедный, о котором повествуется, что еще до второго пришествия Спасителя и кончины века, и, следовательно, прежде воскресения, один мучится во аде, а другой покоится на лоне Авраама, научают нас, что и теперь душа при отделении получает некоторое тело. На это святый (Мефодий) говорит следующее: допуская, что душа по отшествии отсюда имеет другой облик, подобный чувственному виду, (Ориген) согласно с Платоном не подводит ли ее под нечто бестелесное? Ибо говорит, что она по переселении из мира нуждается в седалище и одеянии, так что не может оставаться нагой, не значит ли это, что она сама по себе бестелесна? А будучи бестелесною, не будет ли она и свободной от страстей? Из того, что она бестелесна, следует, что она и безстрастна и невозмутима. А если бы она совершенно не могла увлекаться неразумным пожеланием, то она и не сообщалась бы с прискорбным и страждущим телом. Ибо безтелесное никогда не может сочуствовать телу и тело безтелесному, чтобы душа, согласно сказанному, оставалась безтелесною. Если же она состраждет телу, как доказывают и свидетельства являвшихся (умерших), то она не может быть (совершенно) безтелесною. Подлинно, один только Бог почитается не сотворенным, ни в чем ненуждающимся и неутомляющимся существом; Он бестелесен; потому и невидим; ибо Бога не видал никто (Иоан. 1, 18). А души, будучи духовными телами, устроены Создателем и Творцем всего с членами, созерцаемыми умом, получив такой отпечаток. Посему и в аде, как повествуется о Лазаре и богаче, они имеют и язык, и персть, и прочие члены, не так, чтобы им присуще было другое безвидное тело, но потому, что сами души, совершенно обнаженные от всякого одеяния, от природы таковы по существу своему.

Так как ясно, что души безстрастны и после отшествия от сей жизни не получают опять других тел, в которых оне явились бы пред воскресением, то здесь следовало бы показать разногласие и противоречие его (Оригена) самому себе.

XVIII. Сам он (Ориген) признает это, когда говорит: «если когда-либо кто-нибудь из умерших являлся, как говорят, то являлся подобным тому виду (в каком он был), когда имел плоть». Как же нам не сказать, что ты, Ориген, оказываешься говорящим тоже самое? Ибо, если и сама душа после отшествия от мира имеет вид, подобный плоти, отпечатлеваясь в тех же членах, так что имеет и язык, и персть и прочее, то почему же, если душа принимает этот вид главного и первого (тела своего), не отпечатлеется в один и тот же вид с нею и имеющее быть для ней тело?

XIX. В конце святый (Мефодий) говорит: изречение: для того Христос умер, чтобы владычествовать и над мертвыми и над живыми (Римл. 14, 9), нужно разуметь о душах и телах: под живыми разумеются души, так как они бессмертны, а под мертвыми – тела.

XX. Если тело человека выше всех животных, потому что оно образовано руками Божиими, как говорится (в Писании), так как оно есть достойное чести седалище разумной души, то почему оно кратковременно, между тем как тело некоторых неразумных долговременнее его? Не ясно ли, что его долговременное существование будет после воскресения?

XXI. Великую тайну заключает в себе также история (Пророка) Ионы. Под китом кажется разумеется время, как никогда не останавливающееся, но всегда текущее и поглощающее раждающиеся существа в более или менее продолжительные промежутки времени. Иона, убегающий от лица Божия, есть сам первый человек, который, преступив заповедь и чрез грех лишившись дерзновения пред Богом, убежал, чтобы не явиться обнаженным от бессмертия. Корабль же, на который вступив он был обуреваем, есть кратковременная и тяжкая жизнь настоящего времени, так как мы изменились и перенеслись из той блаженной и безопасной жизни в эту многобурную и непостоянную жизнь, как с земли на корабль. Ибо корабль по отношению к земле тоже, что настоящая жизнь по отношению к жизни бессмертной. Буря и востающие волны суть здешние наши искушения, которые в этом мире, как в бурном море, не позволяют нам совершать прямое течение жизни в тишине и безмятежности от зол. А свержение Ионы с корабля в море означает ниспадение от жизни в смерть первозданного, услышавшаго за то, что он согрешивши уклонился от правды, следующий приговор: прах ты и в прах возвратишься (Быт. 3, 19). Поглощение же китом означает наше неизбежное разрушение, происходящее от времени; ибо чрево, в котором скрылся поглощенный Иона, есть всепоглощающая земля, принимающая все, истребляемое временем. И так подобно тому, как Иона, проведши во чреве кита три дня и столько же ночей, вышел опять здоровым, так и все мы, прошедши на земле три расстояния настоящего века, т. е. начало, средину и конец, из которых состоит все настоящее время, воскреснем. Ибо вообще три подразделения времени: прошедшее, настоящее и будущее. Посему и Господь, знаменательно проведши в земле столько же дней, ясно показал, что по исполнении упомянутых подразделений времени, наступит наше воскресение, которое есть начало будущего века и конец настоящаго. А в том веке нет ни прошедшего, ни будущего, а только настоящее. Еще: Иона, проведши во чреве кита три дня и три ночи, не подвергся разрушению, так чтобы его плоть истлела вследствие совершающегося во чреве естественного гниения принимаемых яств по причине большого жара у морских животных, чтобы показать, что эти тела наши могут быть невредимыми. Представь, что Бог создал одни из образов своих, как бы из золота, из чистейшей духовной сущности, именно Ангелов, а другие как бы из гипса, или меди, т. е. нас; ибо душу, созданную по образу Божию, Он соединил с землею. И как всякие образы здешнего царя следует почитать ради находящагося на них изображения, так и о нас, имеющих в себе образ Божий, не следует думать, что мы стремимся к совершенной погибели, как презренные. Посему Слово и сошло в нашу вселенную и воплотилось с нашим телом, чтобы устроив этот образ, как бы разрушившийся от времени, в благолепнейший вид, воскресить его негибнущим. Так изъясняя таинственно совершившееся на пророке домостроительство, мы находим все сказание (о нем) явно направленным к этому.

XXII. Так изображения здешних царей почитаются всеми, хотя бы они были сделаны и не из весьма драгоценных веществ – золота или серебра. Люди, уважая (эти изображения), сделанные из весьма драгоценного вещества, не презирают однако и сделанных из недрагоценного, но почитают всякие на земле, хотя бы они были из гипса или меди. И кто осмелился хулить какое-нибудь из них, тот не отпускается, как хуливший грязь, и не судится, как унижавший золото, но как нечестиво поступивший против самого Царя и Владыки. И устрояемые из золота изображения Ангелов Его (Бога), Начал и Властей, мы устрояем в Его честь и славу.

Каждому лицу нужно во всем воздавать должное.

В изречении: не давайте святыни псам, и (не бросайте) жемчуга вашего пред свиньями (Мат. 7, 6), под жемчугом этот человек¹³⁸ разумел таинственное учение Богопреданного богопочтения, а под свиньями – людей, погрязающих в нечестии и всяких (чувственных) наслаждениях, подобно свиньям в грязи; им, говорит он, Христос повелевает не предлагать Божественного учения, потому что они не могут вместить его, как преданные нечестью и грубым удовольствиям. Великий Мефодий говорит: если под жемчугом нужно разуметъ досточтимое и Божественное учение, а под свиньями – людей, преданных нечестью и (чувственным) наслаждениям, от которых должна быть устраняема и скрываема апостольская проповедь, возбуждающая благочестие и веру во Христа, то смотри, не говоришь ли ты, что никто из христиан не (должен был) обращаться проповедию Апостолов от прежнего своего нечестия. Тогда они, конечно, не стали бы предлагать Христовых таинств тем, которые неверием уподоблялись свиньям. Таким образом или эти таинства преподаны и проповеданы учениками Христовыми всем Эллинам и другим неверным и обратили их от нечестия в веру Христову (как мы действительно веруем и исповедуем), и тогда уже нельзя понимать изречение: не бросайте жемчуга вашего пред свиньями так, как сказано; или, допустив сказанное толкование, нам необходимо сказать, что никому из неверных, которых мы сравниваем со свиньями, не была сообщаема апостольскою проповедью, светло украшающею души подобно жемчугу, вера во Христа и свобода от нечестия. Но это богохульно. И так под жемчугом не следует здесь разуметь таинственное учение, а под свиньями – нечестивых, и изречение: не бросайте жемчуга вашего пред свиньями не нужно объяснять так: не сообщайте нечестивым и неверным таинственных и совершеннейших истин веры Христовой. Но под жемчугом нужно разуметь добродетели, которыми, как драгоценным жемчугом, украшается душа; не должно повергать их свиньям, т. е. не должно жертвовать добродетелями, как то: девственностью, целомудрием, справедливостью и истинностью – сладострастным удовольствиям (которые уподобляются свиньям), чтобы они, истребивши добродетели, не вовлекли душу в жизнь свинскую и исполненную страстей.

II. Ориген, которого (Св. Мефодий) называет кентавром¹³⁹, учил, что вселенная совечна единому премудрому и ни в чем не имеющему нужды Богу. Он говорил: если Создатель не бывает без созданий, творец без творения, вседержитель без содержимого, потому что непременно Создатель называется по созданиям, творец по творениям и вседержитель по содержимому; то необходимо следует, что они были при Боге от начала и что не было времени, когда бы их не было. Иначе, если было время, когда не было творений, а без творений нет и Творца; то смотри, какое следует нечестие: окажется, что непременяемый и неизменяемый Бог изменяется и пременяется. Ибо, если Он только впоследствии сотворил вселенную, то ясно, что Он изменился, перешедши от нетворения к творению; но это нелепо после сказанного; следовательно, нельзя говорить, что мир небезначален и несовечен Богу.

III. Святый (Мефодий), возражая ему, спрашивает от лица другого: почитаешь ли ты Бога началом и источником мудрости и славы и вообще всякой добродетели существенно, а не чрез приобретение? Тот: да. Что же далее? Не совершен ли Он во всем сам по себе и вседоволен? Правда; ибо невозможно, чтобы существо ни в чем не нуждающееся было ни в чем не нуждающимся с помощью другого, так как все, восполняемое с помощью другого, необходимо нужно назвать несовершенным. Значит, одно только существо, имеющее полноту само в себе и чрез себя самого, надобно считать совершенным? Весьма справедливо говоришь ты. А то, которое ни само по себе не имеет полноты, ни восполняет само себя, назовешь ли ты ни в чем не нуждающимся? Нет. И так Бога нельзя почитать совершенным чрез что-либо другое? Ибо то, что совершенно чрез что-либо другое, само по себе необходимо бывает несовершенным; следовательно, не должно ли почитать и Бога совершенным чрез себя самого, а не чрез другого? Весьма справедливо. Не есть ли Бог иное, нежели мир, и мир иное, нежели Бог? Конечно так. Посему не следует называть Бога совершенным и Создателем и Вседержителем чрез мир? Нет. Дабы Он оставался совершенным сам по себе и чрез себя, а не чрез мир и притом изменчивый? Так следует. А что, богатый считается богатым не за богатство ли? Справедливо. И мудрого называют мудрым не за приобретение ли действительной мудрости, хотя сам он не есть мудрость? Так. Что же, и Бога, отличного от мира, не нужно ли называть богатым и благодетелем и Создателем за мир? Никак нет. Следовательно, Он сам по себе есть богатство, и сам по себе богат и могуществен? Кажется. Значит, не был ли Он еще прежде мира ни в чем не нуждающимся, и Отцем и Вседержителем и Создателем, чтобы Ему быть таким самому чрез себя, а не чрез другого? Необходимо. Подлинно, если бы Он, отличаясь от мира, не сам по себе, а чрез мир делался Вседержителем (прости Боже; я вынужден говорить это), то Он сам по себе был бы несовершенным и нуждающимся в том, чрез что Он вышеестественно становится Вседержителем и Создателем. И так должно отвергать такой пагубный грех говорящих о Боге, что Он есть Вседержитель и Создатель чрез содержимое и созданное, а не сам чрез себя.

Посмотри еще: если, говоришь ты, несуществовавший прежде мир сотворен впоследствии, то необходимо следует, что бесстрастный н неизменяемый Бог изменяется; ибо кто прежде ничего не творил, а потом (перешел) от нетворения к творению, тот необходимо терпит изменение и пременение. Я уже спрашивал: перестал ли Бог творить мир, или нет? Перестал, иначе он не был бы оконченным. Если же переход от нетворения к творению считать изменением в Боге, то не тоже ли и переход от творения к нетворению? Необходимо. Но можешь ли ты сказать, что Он, не творя ныне, изменился в сравнении с тем, чем Он был, когда творил? Никак нет. Следовательно, и тогда, когда Он творил мир, нет надобности допускать в Нем изменение в сравнении с тем, чем Он был, когда не творил, и нет надобности утверждать, что вселенная сосуществует Ему, чтобы не быть принуждену признавать (в Нем) изменяемость и при совечности их по той же причине.

Ответь мне и на следующее: можешь ли ты назвать сотворенное не имеющим начала бытия? Нет; ибо, если оно не имеет начала бытия, то оно есть несотворенное. Если же оно сотворено, то ты припишешь бытие его какому-нибудь виновнику, так как совершенно невозможно получить бытие без виновника? Невозможно. Так и о мире со всем, что в нем, скажем ли мы, что он, не существовавши прежде, призошел впоследствии от кого-нибудь иного, а не от Бога Создателя? Ясно, что от Бога. А ограниченному началом бытия невозможно быть безпредельным одинаково с безпредельным (Существом)? Невозможно.

Посему, кентавр, снова будем рассуждать сначала. Скажите ли, что существующее сотворено Божественною премудростью, или нет? О если бы, скажут они; но – нет. А из стихий, или вещества, или твердей, или как вы сами захотите назвать это (ибо это безразлично), которые несотворенно предсуществовали и нестройно носились, Бог ли распределив устроил все, как превосходный живописец, выразивший многими красками одну идею? И этого не скажут. Ибо они, конечно, уклонятся от признания этого против себя самих, чтобы, допустив начало распределения и преобразования вещества, не быть вынужденными по смыслу всего этого сказать, что Бог начал устроять и украшать вещество, бывшее прежде безвидным.

Теперь, достигнув с Божьей помощью до настоящего места рассуждения, представим, что стоит какая-нибудь прекрасная статуя на возвышении, и удивляющиеся стройной красоте ее зрители пусть будут несогласны между собою, назвать ли ее сотворенною, или несотворенною. Я спросил бы их: почему вы называете ее несотворенною, ради ли художника, чтобы он не считался бывшим когда-нибудь без произведения, или ради нее самой? Если ради художника, то как же она, будучи несотворенною, устрояется художником? Ибо, если она, нуждаясь в искусстве художника, подверглась его действию, чтобы иметь такой вид, какой хотел художник, то как она будет несотворенной, претерпевая это влияние и действие? Если же скажут, что статуя, будучи совершенною сама по себе и несотворенною, не нуждалась в искусстве, по их пагубному учению, то необходимо допустить, самопроизводительность (ἀυτοματιδμόν) Или, может быть, не желая допустить такое рассуждение, они ответят еще хуже, утверждая, что статуя не есть несотворенная, но сотворенная так, что не имеет начала бытия, чтобы художник мог назваться безначально имеющим художество. Но, почтенные, – скажем мы им, – если не было ни времени, ни века в прошедшем, когда бы статуя не была совершенной, то скажите, что доставил ей художник, или что он сделал в ней? Ибо, если она существует, ни в ком не нуждаясь и не имея начала бытия, то по вашему тем более создатель окажется никогда не создававшим и не создающим. И опять речь, кажется, пришла к тому же, чтобы допустить самопроизводительность. Ибо, если будет сказано, что создатель хотя малейшим образом коснулся статуи, то она будет иметь начало, вследствие того, что он начал двигать и устроять ее, бывшую прежде неустроенной и неподвижной. Таким образом мир постоянно был и навсегда будет одним и тем же. Художника можно уподобить Богу, а статую – миру. Как же вы, безрассудные, думаете, что тварь, будучи безпредельною одинаково с Творцем, не нуждается в Создателе? Безпредельное необходимо должно быть никогда не имеющим начала бытия и одинаково несотворенным и равносильным. А несотворенное, оказываясь самосовершенным и неизменным, будет и ни в чем не нуждающимся и нетленным; если же это так, то, по вашему мнению, мир неизменяем.

Церковь (Ε'xxληδία), говорит (Св. Мефодий), называется так потому, что она вызвала на бой (ἐxxαλέω) чувственные удовольствия.

Святый (Мефодий) говорит: мы допустили в предъидущем две творческие силы, одну творящую то, что она хочет творить, из ничего чистым хотением, без промедления, вместе с хотением; это – Отец; другую – устрояющую и украшающую уже созданное по подобию первой (силы); это – Сын, всемогущая и крепкая десница Отца, которою Он, по создании вещества из ничего, устрояет его.

X. Святый (Мефодий) говорит, что книга Иова есть Моисеева.

XI. Не погрешил бы тот, кто сказал бы, что в словах: в начале сотворил (Бог) небо и землю (Быт. 1, 1), начало есть сама Премудрость, говорит (Св. Мефодий). Ибо она у одного из мужей божественного сонма говорит о себе самой таким образом: Господь имел меня началом пути своего, прежде созданий своих, искони (Притч. VIII, 22). Всему, что получило бытие, следовало и прилично было – быть позднее ее, как происшедшему чрез нее. Вникни и в изречение Евангелиста: в начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог; оно было в начале у Бога (Иоан. 1, 1. 2); не имеет ли и оно такого же значения? Ибо началом, от которого произрасло точнейшее Слово, надобно назвать Отца и Творца всего, в котором оно было; а выражение: оно было в начале у Бога, кажется, означает властительное достоинство Слова, которое оно имело у Отца еще прежде дарования бытия миру, называя власть –началом (ἀρχή). Таким образом, после собственно безначального начала – Отца, оно становится началом всего прочего, которым все созидается.

XII. Ориген, после многих баснословий о вечности вселенной, прибавляет и следующее: и так не со времени Адама, как говорят некоторые, не существовавший прежде человек создан тогда впервые и вошел в мир; равно и мир не за шесть дней до сотворения Адама начал твориться. Если же кому угодно будет не соглашаться с этим, тот наперед пусть подумает, не лучше ли по книге Моисея, принимая ее в таком виде, считать от сотворения мира (один день) за один век, так как пророческий голос об этом взывает: от века и до века Ты – Бог; ибо пред очами Твоими тысяча лет как день вчерашний, когда он прошел, и как стража в ночи (Псал. 89, 3.5)? Если в очах Божиих тысяча лет составляет один день, то от сотворения мира до покоя, до нас, как утверждают опытные в искусстве счисления, составится шесть дней. Следовательно, говорит, от Адама доселе продолжается шеститысячный год; а в седьмой тысячелетний год, говорят, будет суд; таким образом всех дней от нас до начала, когда Бог сотворил небо и землю, насчитывается тринадцать, прежде которых, по их безумному мнению, Бог, не творив ничего, лишался достоинства Творца¹⁴⁰ и Вседержителя. Если же в очах Божиих от сотворения мира только тринадцать дней, то как же говорит Премудрость у Сираха: песок морей и капли дождя и дни вечности кто изчислит (Сир. 1,2)? Вот что старается говорить Ориген, и смотри, как он пустословит.

I. Христос Сын Божий по определению Отца пришел к видимой твари, чтобы, ниспровергнув державу властвовавших демонов, избавить души от горького рабства, так как вся природа, очарованная упоением нечестия, была исполнена смятения и нестроения, не имея сил обратиться к помышлению о полезном. Потому она легко увлекалась и к идолопоклонству, что зло потопляло все и обладало всеми поколениями вследствие изменения, происшедшего от преслушания в наших телесных хижинах, доколе Христос Господь посредством плоти, в которой Он явился в эту жизнь, обуздав порывы сладострастия, служившие для преисподних сил оружием против нас для порабощения умственных способностей, не освободил человека от всех зол. Для того Господь Иисус и принял плоть и сделался человеком и бы пригвожден ко кресту по (Своему) домостроительству, чтобы чрез ту же плоть, чрез которую демоны надменно старались представить (себя) богами, увлекая души к смерти способами обольщения, они были низпровергнуты и обличены, что они не боги. Желая более низложить их высокомерие, Он стал человеком, чтобы чрез тоже самое тело, чрез которое разумный род (человеческий) погибал, уклонившись от почитания истинного Бога, по воплощении в нем Слова неизреченно-премудрым образом, они оказались губителями, а не благодетелями душ. – Нисколько не было бы удивительно, если бы Христос низложил противные демонские существа грозной властью и величием непобедимой силы Бога. Но так как то причиняло ими (большее) посрамление и огорчение (ибо быть побежденными Высочайшим существом они скорее согласились бы), для этого Бог устроил дело спасения всех чрез человека, чтобы люди, по пришествии к ним самой Жизни и Истины во плоти, могли приблизиться к образу и просвещению Слова, преодолевая приманки греха, а демоны, побежденные и посрамленные слабейшим прекратили свою дерзость, по обуздании Тифоновой¹⁴² их ярости. Для этого особенно и введен крест, воздвигнутый как трофей и гроза против нечестия, чтобы человек более уже не подвергался гневу (Божию), оправившись после поражения за преслушание, законно победив преисподние силы и сделавшись свободным от всякого долга по милости Божией. Таким образом первородное Слово Божие, оградив человека, в которого Оно вселилось, оружием правды, преодолело поработившие нас силы крестовидным знамением, как сказано, распростертыми (на нем) руками показав свободным человека, бывшего под властию тления. – Это знамение, если нужно определить его, есть твердыня победы, путь снисхождения Бога к человеку, трофей против нечистых духов, избавление от смерти, основание восхождения (нашего) к истинному дню и лествица восходящих к наслаждению тамошним светом, и орудие, посредством которого входящие в состав здания Церкви, подобно четыреугольному камню, снизу влекутся горе для соединения с Божественным Словом. Посему здешние Цари, узнав, что крестовидное знамение употребляется для отражения всякого злого влияния, устроили знамена, называемые на римском языке vexilla.¹⁴³ – Посему море, повинуясь этому знамению (при распростертии весел по обе стороны судна), делается удобным для плавания людей. Вся тварь, так сказать, облечена в это знамение свободы; так птицы, поднимающиеся на высоту, изображают крестовидное знамение распростертием крыльев; сам человек, распростерши руки, представляется тем же. Таким образом знаменовав его тем же самым, чем он был украшен при сотворении, Господь соединил его с Божеством, чтобы он за тем был священным орудием Божиим, неимеющим никакого разногласия и нестроения. Ибо после того, как человек стал настроен к богопочитанию и принял нетленную песнь истины, посредством которой он сделался вместилищем Божества, прилепившись к древу жизни подобно струнам и тонам, невозможно, чтобы он уклонился в растройство и тление¹⁴⁴.

II. Некоторые, измеряя Бога мерою собственного настроения, думают, что Он считает достойным похвалы или достойным порицания тоже, что и дурные люди, руководясь мнениями человеческими как бы правилом и мерою; но они не понимают, по присущему им неразумию, что всякая тварь нуждается в красоте Божией. Он сам, по всецелой сущности и природе своей, Словом своим привлекает все к жизни. Желает ли Он благого, Он, будучи сам благом, останавливается на самом себе; вожделенно ли для него прекрасное, Он, будучи сам единым прекрасным, взирает на самого себя, вменяя в ничто предметы удивления людей. По истине прекрасным и похвальным должно называть то, что сам Бог признает прекрасным хотя бы оно унижалось и осмеивалось всеми, а не то, что считают (таким) люди. Посему, если Он благоволил этим знамением освободить души от пагубных страстей, постыдив полчища демонов, то надобно принимать, а не злословить его, как данное для освобождения и разрешения от уз, постигших нас за преслушание. Ибо Слово пострадало, пригвоздившись ко кресту плотию, чтобы разслабленного заблуждением человека возвести к горьнему и божественному величию, возвратив его к божественной жизни, которой он прежде был лишен. Этим знамением притуплены страсти, совершилось страдание страстей чрез страдание (Христа), и смерть смерти чрез смерть (И. Христа), который не был удержан смертию и не был сокрушен страданием. Ибо ни страдание совершенно не сразило его, ни смерть не причинила Ему вреда, но Он оставался и в страдательном состоянии бесстрастным, и в смертном бессмертным, объемля все, что в воздухе и в средине и вверху, и соединив смертное с бессмертным Божеством. Смерть совершенно побеждена распятием плоти (Христовой) на знамении безсмертия¹⁴⁵.

III . У Него была на это сила¹⁴⁶; ибо силе свойственно как сокращаться в малом и уменьшаться, так и расширяться в великом и увеличиваться. Если бы для Него возможно было расширяться в великом и увеличиваться, а сокращаться в малом и уменьшаться невозможно, то Он не был бы силою, ибо, если ты скажешь, что для какой-нибудь силы одно возможно, а другое невозможно, то ограничивая ее не допускаешь, что она есть сила, как немощная по отношению к тому, что для ней невозможно. Кроме того, Он не будет иметь и превосходства Божества в сравнении с изменяющимися и случайными свойствами животных, по которым они что могут делать, то делают, а чего не могут, от того отступают. Посему Сын Божий безпрепятственно вместился в человеке, потому что для Него это не было невозможным, равно как той же силою Он пострадал, оставаясь бесстрастным, и умер, даруя бессмертие смертному. Тело, ударяемое или рассекаемое другим телом, на столько ударяется или рассекается, на сколько ударяющее ударяет и рассекающее разсекает; ибо удар бывает вследствие сопротивления предмета ударяющему, когда оба они, и действующий и подвергающийся действию, находятся в одинаковом деятельном состоянии. Если же рассекаемое не будет сопротивляться рассекающему хотя в малой степени, то рассекающее не в состоянии будет рассекать. Так, если какое-нибудь тело не будет сопротивляться удару меча, а будет совершенно уступать ему, то действие его остается недействительным подобно тому как бывает и с тончайшими телами – огнем или воздухом; направленное на них действие твердейших тел разрешается и остается недействительным. Если же огня или воздуха не может ранить и рассечь камень, или железо, или дерево, или что-нибудь другое, чем люди пользуются для убиения друг друга, по причине его неуловимой и тончайшей природы, то не тем ли более Премудрость осталась неуязвимой и бесстрастной, не терпевшей ни от чего никакого зла, хотя она и была присуща ударяющему и пригождаемому телу, будучи сама высшей и чистейшей всякой другой природы, кроме родившего ее Бога?

IV. Покаяние тогда истребляет всякой грех, когда при случившемся грехопадении души оно не допускает промедления и не позволяет страсти оставаться на долгое время; ибо таким образом зло не в состоянии будет оставить в нас следа, быв исторгаемо тотчас при своем появлении, подобно лишь только возникшему растению.

V. Истинное наше зло есть неуподобление Богу и неведение о Нем; и напротив великое добро-уподобление Ему. Собственным (нашим) истинным благом представляется обращение к нетленному и божественному и вера; а злом – неведение о нем и беспечность; и то, что, произрастая в нас и из вас, производит нечестие, есть также наше.

Мученичество так удивительно и вожделенно, что сам Господь, Сын Божий, не почитавший хищением быть равным Богу (Фил. 2, 6), оказывая ему честь, пострадал, чтобы и этим даром увенчать человека, в которого Он сошел.

1. Равным образом, когда друзья Иова думали, что они постигли причину, по которой он так, страдал, то праведник в пространной речи к ним исповедует, что премудрость судеб Божиих непостижима не только ему, но и всякому человеку, и утверждает, что знание совета Божия не может быть доступно пребывающим на земле. Может быть, кто-нибудь скажет, что здесь премудростью называется совершенное благочестие, это божественное дело, сообщаемое людям одним Богом. Но смысл слов его такой: Бог, говорит он, даровал людям великие дары, посеяв в природе их способность изобретательную, рассудительную и художественную, при помощи которой люди извлекают из земли металлы и обработывают землю; а относящуюся к богопочтению премудрость нельзя найти ни в каком месте; человек не может ни сам из себя извлечь ее, ни другим сообщить. Посему и эллинские мудрецы, собственною силою искавшие богопочтения, не достигли цели. Ибо это дело, как сказали мы недоступно самим людям, но есть божественный и благодатный дар; посему и от начала Бог научал людей богопочтению то посредством видений, то чрез посещения Ангелов, то посредством богодухновенных святых пророков. И созерцательная мудрость есть дар Божий, посредством которой мы занимаемся искусствами и ремеслами и которую мы имеем все вообще, неправедные и праведные; так как, мы – разумные животные, то и получили ее. Посему и в предъидущем сказано было о ней, как о богодарованном стяжании, в словах: не Господь ли научает разумению и знанию (Иов. 21, 22. 22, 2)?

II. Заметь, что Господь говорит людям не вдруг с самого начала; но когда душа приготовится многими способами и упражнениями и взойдет на высоту, сколько возможно человеческой природе, тогда Он говорит и открывает глаголы Свои возвысившимся до этого. Так как вихрь производит бурю, а Иов в буре обстоятельств не потерпел кораблекрушения касательно веры, но еще более просиял, то Отвечающий ему в знак объемлющей его бури отвечает чрез вихрь; а в знак изменения дел его из бури в тихую погоду, Он говорит не только чрез вихрь, но и чрез облака.

III. Многие низошли в бездну (ада), не с тем, чтобы ходить в нем, но чтобы оставаться узниками. Один только Иисус, как свободный, ходил в этой бездне, где нет следов ходящих. Ибо Он принял смерть, не быв повинен смерти, чтобы освободить подлежащих смерти, сказав узникам: выходите, и тем, которые во тьме: покажитесь (Иса. 49,9), с чем согласно и последующее.

IV. Видишь, как в конце подвигов Он прославляет подвижника блистательным провозглашением и открывает сокровенную причину поражения (его страданиями), говоря: неужели ты думаешь, что Я так поступил с тобою для чего-нибудь иного, а не для того, чтобы ты явился праведным (Иов. 40, 3)? Это – врачевство от ран; это – воздаяние за терпение. Ибо последующее, хотя некоторым покажется великим, может быть, маловажно, и устроено с неважными целями, хотя он получил и вдвойне в замен отнятого.

V. Мефодий под Духом Божественным, данным от Бога всем людям, о котором и Соломон сказал: нетленный Твой дух пребывает во всем (Прем. 12,1), разумеет совесть, которая и укоряет согрешающую душу.

VI. Со Мною ты состязаешься, и на Меня восстаешь, и на моих подвижников нападаешь? Где был ты, когда Я творил землю? Кем тогда был ты? Но был ли ты уже падшим? Подлинно в начале мироздания, говорит Писание, была тьма над бездною (Быт. 1, 2); эта тьма – не созданная тьма, но предварительно начавшаяся тьма при несуществовании света.

VII. Человеческая природа не может чисто созерцать самую праведность в душе, так как помыслы ее часто бывают покрыты мглою.

VIII. Порок никогда не познает ни добродетели, ни самого себя.

IX. Начало всякого доброго дела имеет основание в нашей воле, а окончание – в Боге.

X. Может быть, три прародительские главы всего человечества, эти единосущные лица, были, как думает и Мефодий, прообразовательно некоторым подобием святой и единосущной Троицы, именно не имеющий (земного) виновника своего бытия и нерожденный Адам представлял образ и подобие безначального Виновника всего, Вседержителя Бога и Отца, рожденный же сын его – представлял образ рожденного Сына и Слова Божия, а происшедшая (от него) Ева означала исходящее лице Святого Духа.

XI. Справедливость, так сказать, четвероугольна, со всех сторон равна и подобна (самой себе).

XII. Праведный суд Божий соответствует нашим настроениям; и каковы наши (чувствования и дела), таково в соразмерности назначается нам и воздаяние.