Пастырские заметки касательно борьбы с материализмом

С разных сторон слышатся ныне жалобы на вторжение к нам и распространение у нас грубых материалистических учений. Эти жалобы не отражаются в нашей литературе какою либо серьезною борьбою. Наше пишущее общество, не заинтересованное в материалистических теориях, равнодушно проходит мимо, когда представители этого направления, в избытке самообольщения, позволяют себе излишнее смелое гаерство пред публикою. Холодно довольно смотрит на это явление и наше духовенство, как и наши духовные писатели, между прочим в том убеждении, что болезнь материализма есть у нас нечто наносное и не представляет из себя существенной опасности. Навеянная ветром с чужбины современная модная теория не вошла в плоть и кровь нашего общественного организма, а находить себе притон на окраинах и поверхности нашей общественности. С переменою ветра и моды она исчезнет и уступит место другим более здравым воззрениям, оставив следы увечья в немногих частных организмах.

В Германии болезнь чувствуется сильнее и опасность серьезнее. Тамошний материализм гораздо существеннее нашего, он вырос из жизни и коренится в ней. Размеры его несравненно шире наших. Потому там есть борьба против материализма, и в этой борьба принимаюсь участие многие умственные силы Церковь и духовенство, угрожаемые наплывом дерзкого отрицания, не сидят сложа руки, а силою необходимости и собственного усердия вызываются на горячий спор с модным, неблагоприятствующим церкви, направлением. Дума о том, как взяться за дело, где искать более надежных средств к успешной борьбе с материалистическими идеями, занимает там и частных лиц-пастырей, и целые церковно-общественные собрания, и возбуждает разнообразные толки. Образцом этих толков может служить для нас трактат «Ueber das scelsorgerische Verfahren gegenŭber dem modernen Materialismus», читанный на мейссенской конференции 19 мая 1802 года Вилле, архамандритом лейпцигским¹

Мы считаем не лишним познакомить с ним наших читателем в свободном переложении, и думаем, что наши читатели пастыри церкви могут воспользоваться иными мыслями Вилле и для своей практики. Кому из нас там и сям не приходится встречаться с сознательными или бессознательными материалистами, которые иногда нарочно вызывают служителя религии на открытое состязание или необдуманным кощунством выводят его из терпеливо-спокойного состояния слушателя в состоите горячего полемиста.

Мы проповедуем Христа распята, иудеем убо соблазн, еллином же безумие, самим же званым Христа, Божию силу и Божию премудрость.

В этих словах св. апостола Павла выражена с одной стороны высокая задача духовных служителей и различные действия их проповеди на сердца человеческие, с другой стороны довольно ясно обозначена сила, тьмы и противоречия, которая везде проповеди евангелия противопоставляет неверие и сердечное ожесточение естественного человека. Мы живем среди царства Божия, высочайшею целью которого служит оправдание грешника чрез веру в Иисуса Христа, и церковь, питающая нас, постоянно приглашаешь нас приносить Богу жертвы чистые и духовные, и в то время, как мы стараемся возносить по мере сил своих хвалу нашему Искупителю, – наш голос заглушается нестройными криками оземленившегося представления. Среди церкви хочет занять видное место материализм, не желающий знать ничего духовного, и тесно связанный с пантеизмом, атеизмом и фатализмом. В нем совмещаются теперь все частные явления противоречия, какие возбуждает на земле истина Божия. Этот враг истины очень древен, древнее даже, чем христианская церковь; потому что владычество материальное ведет начало с самого падения человека. Еще с тех пор начало преобладать в душе человеческой так называемое «мировое» начало, которое и вступило в открытое противление началу святому и божественному. Плоды древа познания добра и зла, которыми соблазнился Адам, возмечтавши сделаться равными Богу, привлекают и до сих пор взоры падшего человечества. Кто не знает, как в естественной жизни человека постоянно владычествовали низшие человеческие стремления и чувственные желания? Кто не замечал в духовной жизни человечества перевеса мирознания пред богознанием? Кто наконец не видит, что и в нравственном отношении ложное человеческое самоуправление старается противиться истинному богоуправлению? И мы не удивляемся, если на почве нравственной природы падшего человека материализм пустил глубокие корни, если он, как учить история, (в мифологии, поэзии и эпикуризме язычества и саддукеизме иудейства) постепенно старался приблизиться к самое самостоятельной философской системе, и принять определенную форму систематического миросозерцания. Но вот даже и там, где виден потный божественный свет, вы видите прежние темные воззрения. Древняя ложь только переменила свое положение, и с новою силою и хитростью ищет своей добычи. Действуя в сенсуализме и вальтерианизме 18 века, преобладает в пантеизме и материализме нашего времени, она своим дерзким отрицанием всего божественного возросла наконец до той степени могущества, которое заставляет с грустью задуматься над современным умственным настроением всякого друга человечества. При таком положении дел, ужели мы закроем глаза обеими руками, и, предавшись ложной безопасности, не обратим никакого внимания на враждебное вере направление? Или ужели с гордым презрением врача и в слепой уверенности на божественною силу, побеждающую мир, мы спокойно положим руки на грудь, и будем надеяться, что сидящий на престоле не даст на конечное попрание святой истины? По первое было бы безумием, а второе малодушием и преступлением. На нас, членах и служителях церкви, лежит важная обязанность – быть хранителями её исповеданий и спасительных благ, мы должны смело смотреть в глаза всякому врагу, должны тщательно знакомиться с духом и содержанием времени чтобы знать с кем нам приходится иметь дело, и в тоже время должны более и более просвещать себя Духом Божьим, чтобы быть сильными и искусными борцами за дело веры Христовой.

В этих видах мы хотим дать понятие о новом материализме, краткими чертами охарактеризовать его, и потом указать те средства, какими можно против него пользоваться.

Желая дать понятие о новейшем материализме, мы думаем прежде всего указать два момента: 1) его ученое значение и направление, 2) его практическое стремление. Первое – его слабейшая сторона, а последнее – сильнейшая. Существенное отличие новейшего материализма от материализма прежних времён состоит в том, что он, почти уклоняясь от философских доказательств и ученого изложения, преимущественно на основании новейших результатов естествознания образовался в такое миросозерцание, которое не только враждебно христианской жизни, но и совершенно уничтожает ее. Его природа состоит в отрицании всего божественного и духовного. Все важнейшие предметы: самостоятельную душевную субстанцию в человеке, личного Бога, личное мироуправление Божие, нравственную свободу человека, его индивидуальное продолжение по смерти, – все старается он объяснить как «фантом»; и так как вообще чувственное наблюдение, но его системе, служить единственным источником истинного ведения, то он стремится ограничить назначение человека только земным и временным. Для философской критики был бы не очень тяжелый труд – основательно опровергнуть материализм в его теории; не трудно было бы обличить его в шаткости, внутренних противоречиях, в его бессилии решить высочайшие проблемы знания, в его последовательном движении к нигилизму, в его дерзких претензиях признавать только электрически-чувственное единственным и истинным предметом знания. Это и сделали напр. Шаллер в своем сочинении: «тело и душа» (Leib und Seele), и Фихте в своем антропологическом сочинении: «учение о человеческой душе» (Die Lehre von der menschlichen Seele). Но за то в практических областях жизни господство материализма приняло cлишком большие размеры. Было время, когда богословская наука находилась в служении рационализму, уничтожавшему все положительно-христианское, но народ не преставал питаться от богатого наследства, переданного святыми отцами. Теперь напротив, богословская наука сделалась гораздо более верующей, но в народе со всею силою появляется антирелигиозный дух, при котором он отводит взоры свои от христианства. Кому неизвестно, как у большинства наших современников поденная работа, наслаждение, промысел не только подавили все высшие духовные интересы, но и совершенно их уничтожили? Кому неизвестно, как тысячи тысяч удаляются от церкви и её исповедания, потому что считают себя выше того, чтобы пользоваться руководством пастырей и верить старыми толкам о бессмертии и суде? Общая симпатия громкими криком сочувствия воодушевляет тех, которые проповедуют золотой век чувственности, которые, подобно Бюхнеру, предсказывают, что скоро не будет более «голода и казней, а потребность каждого человека сделается мерою его права»? Подобных целей материализм не мог достигнуть одним распространением и объяснением философских идей в народе. Что подумал бы народ, когда бы пред ним происхождение мира с его жизненной полнотой и жизненным разнообразием объясняли только из действия и воздействия материальных атомов, когда бы все духовное приписывали только качественному проявлению материи и совершенно отрицали присутствие высшего духовного идеального в телесном бытии! Легионы поклонников были приведены к материализму преимущественно его практическими тенденциями. Всем нравилась его проповедь о социализме и коммунизме; всех ослепляли его идол эмансипации плоти, которого он хотел поставить на гробе веры и божественного авторитета. Его сила и значение, как показывает Вебер в своем сочинении «новейшее обоготворение материи» (Die neueste Vergotterung des Stoffes), не в его теоретической, убедительной доказательности, а единственно в плотском расположении человека. Не доказывает ли опыт всех времен, что естественный человека, ни на что так скоро нс соглашается, как на то, что льстит его плоти? Но что же может льстить ей более, как не та точка зрения, которая хочет уничтожить всякую высшую божественную истину, отрицает личного Бога, индивидуальную жизнь по смерти и нравственную вменяемость человеческих действий и тем открывает полный простор всем чувственным пожеланиям?

И мы не должны скрывать от себя того, что эта власть материализма гораздо обширнее, нежели как многие думают, она не есть опасность одной какой либо церкви, но все христианские государства и народы подвержены ей. В соединенных штатах северной Америки проповедник Кэстер, на пространстве от 6 до 7 немецких миль, нашел 2000 немецких фамилий, которые жили без церкви и училища, – и между ними не было недостатка в таких людях, которые открыто признавались, что они не беспокоятся о таких лишних предметах, как церковь, проповедь, таинства; много приобретать и наслаждаться – вот их религия! А у нас в Европе разве лучше?

Разве мы не видим, с какою силою в последние тридцать лет во всех почти местах всеми овладевает страсть к материально-эвдемопистическому? И потому не должны ли к нам относиться грозный слова Господни: вы лицемеры, лице небесе и земли умеете рассуждати, знамений же временом не можете искусити?

Каким же образом мог материализм среди церкви возрасти до такого угрожающего потока? Мы не можем здесь уклониться от вопроса о происхождении этого бедствия, и должны вспомнить о тех деятелях, которые соединенными усилиями действовали в этом направлении в области церковно- религиозной, ученой политической, коммерческой и промышленной.

Замечательным и потому не совсем недостойным внимания представляется прежде всего то наблюдение, «что многие явления материализма, как в церковной так и политической области, имеют связь с началами протестантизма. Сколько ни говорить в защиту этого вероучения, но в нем есть нечто благоприятствующее материализму. Положим, что материализм существовал и до реформации, припомним и то, что если теизм, вырос, на почве протестантской Англии, то вульгарный сенсуализм явился из недр Франции, и согласимся с тем заключением, что извращенность человеческого сердца все начала может довести до противоположной крайности. Но этим заключением оправдываем ли мы самый протестантизм, своими началами и фактами облегчающий путь в церковь материалистическим воззрениям? Указывая различие между ложным и законным авторитетом, между авторитетом средневековой церкви и авторитетом положительной истины св. Писания, не давали ли вместе с этим каждому человеку права и обязанности все решать по своему, и не предоставляли ли священного содержания веры во власть субъективного произвола? Освобожденная от ига ложного человеческого авторитета, субъективность не сумела сдержать себя в своих пределах, и захотела эмансипации человека от всякой божественной истины, и дух абсолютной оппозиции и отрицания против всего положительного в религии, повеял и в ученых и в неученых сочинениях, на кафедрах университетских и церковных, и в нем видели дух истинного протестантизма и современного прогресса. Как в философии, так и в богословии с заметною быстротою утвердилась верховная автономия человеческого духа, и протест многих защитников истинного христианства против обоготворения человеческого разума оставался бессильным.

Нельзя не обвинять во вторых и того направления, которое, без сомнения в следствие философских созерцаний, за каких-нибудь сто лет назад приняла естественная наука. Прежние математики и физики, Коперник, Кепплер, Ньютон, даже философ Лейбниц, зоолог Линне, физиолог Галлер со всею свободою предавались естественными исследованиям; но никогда не оставляли без внимания откровенной религии, и умели соглашать свои опыты с положительными истинами христианства. Но естествознание новейшее совершенно не хочет помнить Баконова положения: natura obiter libata abducit a scriptura; penifus hausta reducit ad eandem. Оно, при всей поверхности своей, с удивительною дерзостью доказываете исключительную правду и состоятельность только своего ведения, основывающегося на чувственном наблюдении, и систематически ведет войну против основных истин христианства и наконец совершенным отрицанием человеческой души, которой еще не открыли ни один ланцет естествоиспытателя, делающего секцию, разрушает основание всякой религиозной жизни и всякого верования. Мало этого, неверующее естествознание с беспримерными усилиями старается сделать известными повсюду свои не твердые результаты изданием разного рода популярных сочинений. И его поддерживает вся литература молодой Германии, которая готова незрелые мысли материализма влить в плоть и кровь нового поколения, не слишком твердо знающего христианство.

Наконец есть третий деятель, который может быть наиболее способствует популяризации материализма. Это поистине возбуждающее удивление «развитие» внешней культуры и внешнего благосостояния, торговли и средств сообщения, промышленности и промышленных предприятий Кто не удивится бесчисленному множеству новых открытий и технических изобретений человеческого разума в новейшее время! Но эти открытия, несмотря на их высокое достоинство, по крайней мере в массе народа слушать побуждениями и средствами для возможно-большого удовлетворения страсти к приобретению и выигрышу, удовольствие и счастью житейскому. И радуясь об успехе науки, искусства и промышленности вообще, мы не можем не жалеть о порабощенном человеческом чувстве, с которым тысячи христиан забывают высшее для низшего, и делают «чрево своим богом».

Человека» благочестивый имеете много причин скорбеть, когда он видит, как новое материалистическое учение, еще никем не доказанное, не только излагается догматически, но и проникает в плоть и кровь мало думающего народа, или когда читает сочинения Метри, Молешотта, Карла Фогта, Людовика Бюхнера и многих других! В самом деле, каково читать у Метри человеку религиозному: «счастье есть право каждого человека, и «оно принадлежит равно как порочному так и добродетельному человеку. Удовольствие любви, самое топкое раздражение чувств есть наше единственное благо; оно одно, хотя бы человек не пользовался честью и одобрением людей, делаете нас счастливыми. Педантство, добродетель не должны препятствовать пользоваться этим благом, потому что добродетель есть пустая мечта, искусственная выдумка, неестественный нарост в человечестве. Раскаяние должно быть изгнано «из мыслей; неспокойную совесть, плод полученных в детстве ударов и предрассудков, нужно насильно заглушать до тех пор, пока она не в состоянии будет более «вещать».

Полагаем, что сказанного достаточно для того чтобы составить понятие о материализме и возбудить в себе желание подумать о том, какие надобно употреблять средства для противодействия ему.

Ясно, что при этом вопросе не может быть речи об известных насильственных и официальных средствах, не может быть мысли о радикальном способе излечения. Болезнь времени нельзя лечить по одному давнему рецепту; врага сильного и многочисленного нельзя сразить одним ударом. Что в продолжении столетий возрастало на ниве церкви, подобно плевелам между пшеницей, то успело далеко разрастись и пустить корень. Следовательно не инквизиторский деспотический суд здесь нужен, а нужны продолжительные усилия пастырей, которые могли бы эти плевелы очистить и облагородить; словом, нужен внутренний, миссионерский труд церкви. Этот труд может быть двоякого рода. Как при господствующих эпидемиях в физическом мире, искусные врачи стараются не только спасать больных, но и сохранять здоровых от заразительной миазмы: такт и при распространении духовных болезней на пастырях церкви лежит обязанность оказывать помощь не только уже отпавшим, но и тем, кому угрожает отпадение.

Рассматривая материализм как дух времени, нельзя не заметить, что он есть центральная противоположность христианству и церкви, и потому надобно действовать на него из центра божественной Спасительной проповеди. Конечно, могут быть полезны при этом и другие средства; но во всяком случае одной буквы закона недостаточно. Если справедливо, что новейший материализм величайшую силу имеет в антихристианском направлении воли нашего времени, то полезно силою святой воли Божьей и его спасительных откровений преломлять упорную волю человеческую, и если проповедью о покаянии и прощении грехов во имя Иисуса Христа добродетель водворяется и освящается, то бесспорно, что эта проповедь может быть самым сильным оруажием защиты от опасного для души материализма. Рассказывают, что когда немцы в языческой Курляндии основали город Ригу и устроили там церковь, то случилось однажды, что языческие туземцы с кровожадностью напали на юный город, так что христианские колонисты не в состоянии были противостоять им. Не зная, на что решиться, некоторые из них побежали на колокольню своей церкви, и Дух Божий внушил им зазвонить во все колокола. И этот поступок был единственною причиною спасения города. При звоне колоколов страх овладел язычниками, и они побежали с криком: «идет гремящий Бог христианский». Так и теперь. Звук одушевленной проповеди истинного евангелия есть самое лучшее средство для прогнания всех врагов, и следовательно и новейшего материализма. Надобно только знать, как пользоваться орудием слова Божия для успешного отражения материализма нашего времени. Поскольку новейший материализм является в различных, но определенных формах, то и пастырская деятельность должна быть отправлена по преимуществу против этих определенных пунктов. Материализм или отрицает авторитет св. Писания, или отвергает божественное мироправление, или не допускает в человеке существование души, могущей жить и без тела и т.п. Так же разнообразна должна быть и деятельность пастыря, желающего противопоставить этому учению учение истинное.

Все верующие более или менее находятся под влиянием духа времени. В мире очень редки основательно-образованные материалисты; но мы всегда можем встретить таких людей, которые по мыслям кажутся христианами, но в практике материалисты, или же напротив – только теоретически отрицают христианские догматы, а ведут жизнь довольно согласную с учением христианским. Словом, окружающие нас материалисты суть люди, у которых еще можно находить остаток христианства. При этом пастыри церкви с особенною заботливостью должны стараться о распространении возможно полного познания основных догматов христианства; и притом они должны подтверждать истину этих догматов живым опытом, против опыта выставлять новый опыт, и низшую эмпирию чувственного освещать высшею эмпириею внутренней христианской жизни. «Небо и земля прейдут, слова же Мои не прейдут», – это слово Господа служит всемирно-историческим свидетельством изменяемости всех человеческих теорем, которые своим ложным блеском только обманывают земного странника, но скоро или не скоро опять должны погаснуть при свете божественной истины. Учение христианское всегда победоносно выходило из всякой борьбы, и промысел Божий о спасении человека открывался во всех собраниях истории, как счастливых, так и несчастных. Это постоянное чудо божественного домостроительства всегда должно утешать и ободрять пастыря, как самый верный и живой опыт веры. Спросят: что же надобно делать, для того, чтобы этот опыт был вразумителен для каждого неверующая? Каждому пастырю предоставлены власть и средства действовать на одного так, а на другого иначе, смотря по состоянию и настроению душ; потому что иногда надобно более действовать на совесть, а иногда больше на ум. Но пастырь должен помнить, что все мы люди и что следовательно есть средства годные для всякого, есть правила определенные и известные, которые надобно употреблять против материализма. Первым из таких правил кажется нам следующее: «пользуйся остатками веры». Ибо весьма естественно открывать сокрытое, и поднимать упавшее. Даже в человеке по-видимому неверующем, в человеке теоретически и практически преданном материализму, всегда можно отыскать чувствительную сторону, на которую можно с успехом действовать при обращении. В человеческом сознании есть глубоко вкоренившееся, по крайней мере питаемое из детства и совершенно неизгладимое, предчувствие высшей духовно идеальной жизненной сферы; а с другой стороны каждый из нас боится мысли о вечном уничтожении, и не без внутреннего отвращения приближает их к своему сознанию, следовательно материализм с своею проповедью всепоглощающей смерти должен быть ненавистен для сердца человеческого.

Для человека не очень успокоительно представлять, что род человеческий будет вечно продолжаться, и сам он лично есть волна, на веки исчезающая в этом потоке жизни. Если есть такие люди, которые видят достоинство человеческой природы в бессмертии рода, а в уничтожении отдельных лиц находят утешение при мысли о смерти: то таких людей очень мало, и то преимущество, которым они хвастают, не есть преимущество, а скорее есть бесчестие, потому что они ставят себя на одной линии с животным, растением, камнем. Да и самое утешение, почерпаемое из мысли об уничтожении отдельных лиц, не имеет ли тайного основания в мучении совести, в страхе суда и воздаяния по смерти, страхе весьма естественном человеку грешнику? Итак вот тот пункт, которого пастырь никогда не должен оставлять без внимания! т. е. он обязан ясно показать материалисту, что если нет Бога, нет бессмертия, то жизнь наша навсегда останется неразрешенной загадкой.

Спроси же себя ты, который смотришь на человека как на кусок материи, как на живую машину: «действительно ли твоя мысль согласуется с твоим внутренним состоянием, твоим глубочайшим самосознанием»? Помысли о твоей смерти, пойди на свежую могилу любезных твоему сердцу, и, если ещё блестит слеза на твоих глазах, преследуй эту слезу до таинственной глубины сердца, где она родилась из волны чувствования; наблюдай за внутренними движениями и действиями воли; рассмотри свое внутреннее стремление к высшим, но здесь недостижимым жизненным идеалам, которые независимы от внешнего мира, – и скажи, действительно ли ты находишь полное удовлетворение в мысли об уничтожении себя на веки? Ужели все это, твоя любовь и твои страдания, твоя мысль, твои чувства, твои желания и надежды, и не твои только, а и всех людей, есть не более как бессмысленная игра, обманчивая мечта, материальная случайность или необходимость, не более как деятельность мозговой и нервной системы? Но это страшное заблуждение! Не замечаешь ли ты в своем внутреннем существе энергического протеста против такого несчастного изображения жизни человеческой, и этот протест, не служить ли указатель на действительность истинного духовного бытия? О, как великим и совершенно удовлетворительным является евангелие с своею проповедью о вечной жизни, с своим откровением о Боге, по образу которого создан человек, и вечная любовь которого совершеннейшим образом открывается в бессмертных существах! Как отрадно верить, что над нами есть Отец небесный, о котором мы живем, движемся и есмы, и который не есть Бог мертвых, но Бог живых!

Естествознание может обольщать своей методой и своими результатами только того, кто смотрит на предметы поверхностно. Человеческий организм, который бесспорно есть тесное соединение души и тела, не раз был подвергаем самым усердным исследованиям людей науки. Ученые рассматривали, внутреннее устройство его отдельных частей, анатомически разрезывали, химически разделяли их, следили за всеми электрическими потоками чрез мускулы и нервы, но не могли открыть здесь всесоединяющей и оживляющей души, и не должны ли они были, поэтому составить если не полное, то правильное понятие о душе, внутренним образом соединенной с телом? Кажется бы так, а между тем мы слышим нет от пресловутой антропологической мудрости новейшей естественной науки. Она стоить на зыбком заключены: нет человеческой души; потому мы не видим её. Человеческая душа есть только выражение силы материи, говорить она; потому что материя условливает внутренние движения человека; условливает, но не в силах ли производить их? Как же от условия заключать и причине?

Второе пастырское правило в отношении к материализму состоит в том, чтобы нападать на его систему, находить в ней ошибки и грубые противоречия. И в самом деле, можно ли беспрекословно верить результатам естествознания, когда эти результаты с каждым днем изменяются, и сегодня учат одному, а завтра другому? Следующие два примера достаточно могут подтвердить это. Прочитайте систему знаменитого зоолога Дарвина и сравните ее с зоономическими письмами также в своей области знаменитого Бурмейстера. В отношении к результатам вы найдёте два диагонально-противоположные взгляда, из которых один должен быть совершенно ложным, потому что совершенно исключат» другой. Но какой из них ложен? Обратите внимание на борьбу между нептунизмом и вулканизмом – не все ли шатко, неверно и полно противоречий? И на этих так неверных результатах христианин должен основывать свое спасение! Для них он должен пренебрегать животворными истинами евангелия, сохраняемыми в вековой борьбе на жизнь и смерть! Естественные науки, как бы они не были сильны, не в состоянии и проникнуть в область сверхчувственного, а необходимо должны быть ограничены своими естественными пределами, т. е. должны действовать в кругу восприемлемого чувствами. Мы не отвергаем, что естествознание может указывать законы и деятельность сил заключающихся в природе; но что служит началом этих сил, и где оно заключается, – это не может быть доступно никакому чувственному наблюдению. Пусть себе узнают физиологи, какие должны быть органы человеческого тела в его нормальном состоянии, для того, чтобы человек мыслил; но органы ли сами производить мышление или, наоборот, мыслящий человек приводить в движете эти органы, – этого не узнает физиолог с своим микроскопом. Притом же надобно заметить, что система материалистов часто основывается на ложных началах. Что напр. может быть неразумнее, как предполагать, что нет действительного бытия кроме материального, и что следовательно душа есть только функция материи? Для чего же после этого материализм выдает себя за науку, которая имеет претензию познать существо вещей, а противоречит всем другим воззрениям? Почему он, если хочет остаться верным себе, не почитает себя случайным вымыслом, случайным состоянием мозга, которое может снова измениться, если внешние впечатления будут иначе действовать на мозг? Почему материализм отвергает несогласные с ним мнения других людей, когда он не может знать, какие внешние обстоятельства имели влияние на мозг этих людей? Или разве это не есть также слишком дерзкое и неразумное предположение: поскольку душа действительно связана с телом, то, следовательно, она должна быть тождественна с телом? Не тоже ли это самое, что сказать: музыкант тождествен с своим инструментом, потому что без него не может играть, или солдат одно и тоже с оружием, потому что без оружия не может сражаться? Материализм развитие мира и человека объясняет из первобытной материи. Но если эта первобытная материя сознавала себя, то она была чем-то духовным, личным; а если была бессознательна, то как бессознательное могло произвести существа, полные сознания? Как не мыслящее могло произвести мыслящие существа, произвести мир, который стремится к известным целям, в котором замечается такой удивительный порядок, такая гармония? Не ясно ли после этого, что только один безумный, как замечает слово Божие, может говорить в сердце своем: несть Бог? Все произведенья природы, говорят материалисты, имеют начало и конец, являются и исчезают; такова же и судьба человека. Но ужели человек есть не более как произведение природы? Как объяснить самосознание? Где заключается сила отличать себя от других, углубляться в себя и отрешаться от мира внешнего? Каким образом возможно, что человек, несмотря на различные представления и чувствования, несмотря на изменение как телесных так и духовных явлений, всегда сознает себя одним и тем же существом, одним и тем же я? Откуда происходить, что человек может произвести в себе настроение совершенно противоположное тому настроению которое усиливается произвести природа? Иной например, во время самых страшных страданий телесных посредством энергии своего духа может поставить себя в состояние мира и спокойствия. Как объяснить, что человек, руководимый высшими нравственными побуждениями, например, страхом Божиим, любовью, благодарностью, часто жертвует для высшей идеи своею телесного жизнью и своим земным счастьем? Эти и подобные опыты не ясно ли указывают на самостоятельность жизни и деятельности душевной? Иначе, человек навсегда останется неразрешимой загадкой.

Когда материализм отрицает душу, то вместе с этим отрицает свободу воли, и следовательно вменяемость действий. Все поступки, будут ли они хороши или худы, по его системе, имеют не только свое основание в природе человека, но и свое право. Наказание допускают материалисты только как средство самосохранения и сохранения общественного спокойствия. Но если человек есть не более как продукт действующих на него причин, если он никак не может освободиться от этой всесторонней зависимости отвне: то вся наша физическая жизнь, все наши желания и решения будут чем-то необходимым, и следовательно, по этой системе не может быть и речи о нравственной вине человека.

Из этого мы выводим третье пастырское правило по отношению к действованию против материализма. Оно состоит в том, чтобы этот философствующей материализм с его в половину или только по-видимому истинным основанием приводить ad absurdum посредством опытов внутреннего наблюдения; а напротив существование воли, свободу её и нравственную ответственность человека доказывать неопровержимыми фактами внутреннего мышления, рассуждения и самостоятельного решения. Кто не видит, что нелогичным отрицанием человеческой свободы материализм низводит волю и всю деятельность воли до простого естественного процесса? Но почитающих деятельность воли естественным процессом, не только уничтожает свободу действия, но и самосознание действующего. В таком случае решение к действию будет зависеть только от силы внешних влияний, и человек есть не более как машина, движимая естественною силою; в таком случае на место свободы поставляется естественная необходимость, а с уничтожением свободы действования уничтожается представление, рефлекс действующего, его самосознание. Человек тогда не есть лице сознающее, а есть только пространство, в котором совершается этот мнимый естественный процесс. Пастырь церкви должен показать нелепость такого образа воззрения; он должен объяснить, что свободная воля человека необходимо основывается на сознании и имеет с ним неразрывную связь. В сознании человека заключается, способность не только отличать себя от своих разнообразных побуждений и желаний, но и делать их предметом своего наблюдения, своего размышления, своей критики, и даже отрешаться от них. В сознании человек может подчинять свои естественные движения воли известным целям и правилам, а с тем вместе может противопоставлять себя всем препятствиям, всем влияниям плоти и внешнего мира, может сделать то, что никакая власть мира не принудит его действовать против воли, против признанных им нравственных начал При такой внутренней деятельности мысли и совести, свобода человека является борьбой, которая начинается состоянием нерешительности и переходить в состояние самоопределения и решимости. Это внутреннее дело человеческой душевной жизни может быть подтверждаемо и объясняемо следующим образом. Когда мы рассуждаем о действиях других или о наших собственных, – (а всякий согласится в истине этого опыта) то всегда начинаем предположением, что мы могли бы и иначе поступить. Если мы рассмотрим действия до его исполнения, то оно является для души только как возможное, а возможное действие всегда предполагает другое возможное. Или если мы произносим суждение о действии уже совершившемся, то, будет ли оно хорошо или дурно, доставляет ли нам спокойствие или беспокойство, мы всегда имеем тоже сознание, т. е. что мы его легко могли бы и оставить; и следовательно никакое действие не может быть названо абсолютно необходимым. Итак без всякого сомнения каждому человеку свойственно сознание произвола, как состояния нерешительности, в котором он не остается навсегда, но из которого должен выйти посредством свободного самоопределения. Живейшие опыты могут объяснить это наилучшим образом. Представьте себе, что какой либо благородный человек спас несчастного утопающего от смерти. Прежде, нежели он совершит это доброе дело, он имел борьбу внутреннюю: он брал во внимание свою жизнь, свое здоровье, может быть счастье своего семейства; в виду опасности он даже представлял себе, что его предприятие, по причине множества препятствий, может не удаться. Но он слышит в душе своей другой голос, который говорит ему о благородстве и богоугодности такого самопожертвования, который напоминает ему, как блаженно чувство спасти жизнь человека с опасностью собственной жизни. В эти минуты внутреннего размышления благородный поступок представляется ему как возможность, но в этой возможности заключается и возможность неисполнения. Теперь спрашиваем: что заставило благородного человека привести в исполнение это дело? Неужели внешние обстоятельства, опасности и влияния? Напротив, они долженствовали бы помешать такому исполнению. Благородный человек совершил это дело не в сонном состоянии бессознательности, механически определённом его мозговою системою, – (тогда он не мог бы даже размышлять об нём), – но в ясном сознании того, что, почему и как он делает, – словом, он решился на это дело свободно, по нравственным побуждениям. Тоже бывает и с нравственно худыми действиями. Представим другой случаи, что кто-нибудь сделал обман или воровство. Пред началом действия он думал о несправедливости, наказании, которое его может постигнуть, бесчестии, которое может его встретить; но он припоминал и те заботы, которые его мучили, его душе представлялось несчастное состояние жены и детей, и он размышлял, как прекрасно было бы одним ударом положить конец такому несчастью. Дурное дело представлялось ему как возможность, но в этой возможности была возможность и неисполнения. Подобные опыты не ясно ли показывают, что человек по собственному произволу может отрешиться от эгоистических, чувственных побуждений и интересов, может руководиться высшими нравственными идеями и началами? И эта свобода, которой человек не может не осознавать, и служит причиною того, что добродетель и порок должны быть непременно вменяемы человеку.

Но этим еще не достигается цель, и не кончается дело. Для успешной борьбы с материализмом необходимо исполнять еще четвертое правило: «переходи от общего к частному»; доказав свободу воли и вменяемость поступков, старайся подействовать на совесть материалиста и возбуждай в нем истинное желание спасения.

Опытом дознано, что общее сознание грехов есть чувство неопределенное, поверхностное, бессильное, – чувство, которое не трогает и не беспокоит сердца; даже напротив – многие под защитою его скрываются от нападения и угроз божественного слова. Общее должно иметь приложение к частному; пастырь должен смотреть на личное расположение каждого материалиста, и сообразно с этим расположением употреблять такой или другой метод поведения с ним.

На этот раз трудно предписать определенные правила, годные на всякий частный случай. И если можно дать ответ на вопрос об образе действования по отношению к тому или другому частному материалисту, то разве по соображению такого или другого места, в каком пастырь встречается с людьми подобного настроения. Здесь могут быть три случая: пастырь может встретиться с материалистом или в доме материалиста, или в собственном доме, или вне того и другого дома.

Кажется, всего труднее для пастыря рассуждать с материалистом в его доме. В этом случае он должен всячески скрывать то, что пришел с непременным намерением обратить грешника на путь истинный; потому что намеренное посещение (если оно известно) доставляет не столько пользы, сколько вреда. Притом же на пастыре лежит обязанность наперед знать, если можно, жизнь и характер того материалиста, которого он намерен посетить; ибо человек человеку рознь, одного может раздражать то, что другому очень приятно слышать.

Трех родов бывают материалисты.

Во первых есть слишком вольные материалисты, дерзкие насмешники и лгуны. Против таких пастырь должен показывать пламенную ревность о славе Божией, подобно тому, как некогда сделал Илия с служителями Ваала. Материей для этого могут быть многочисленные, даже часто смешные противоречия, в которые вдаются подобного рода люди: например почему они преследуюсь в других то, что одобряюсь в себе самих? Почему не доставляют другим того, чего требуют для себя? Почему наказываюсь своих детей за непослушание и самоволие? Если по их учению, человек руководится силою и действием материи, если то, что действует на их мозг, должно действовать и на мозг других: то по какому праву они мечут молнии против людей иного образа мыслей, например против тех, которые почитают преступлением революцию? Почему они бранят своих подчиненных за нерадение, когда по их системе и несправедливость имеет свое основание и свое право? Почему в известных случаях трактуют о совести и нравственности, почему жалуются на бессовестность и безнравственность, когда, по их учению, нет в человеке ни совести ни добра? Подобные противоречия пастырь всегда должен поставлять на вид дерзкому материалисту.

Есть во вторых материалисты индифферентные. Так как они не беспокоят других в их взглядах и житейских правилах, то хотят, чтобы и другие не беспокоили их. Такие люди ценят выше всего покой; это их идол. Для подобных характеров всего лучше, если сам Бог, потрясет их покой душевный, если Он посетить их или особенным благословением или особенным наказанием. Иногда пастыри в своих публичных проповедях, при которых нередко присутствуют подобные маловеры, страшным образом обнаруживают против них полемику и описывать их так ясно, что каждый может, указать на них пальцами. Мы должны беречься такого рода филиппики. Кто знает сердце человеческое, тот знает, что прямые нападения редко ведут к добру, а напротив от них бывает больше вреда, чем пользы; потому что подобные нападения больше раздражают, чем потрясают, более возбуждают к оппозиции, чем убеждают. Нет, в таких случаях, будет ли это у купели крещения, или у алтаря, или у гроба, пусть пастырь изложить увлекательно отрадное и крепкое исповедание христианской веры и надежды. И чем менее это исповедание будет изысканно, чем оно естественнее будет истекать из внутреннего существа и опыта говорящего, тем глубже и сильнее проникнет в душу слушателя. Слушатель живо почувствует, что в важнейшие минуты жизни только одно евангелие Христово может доставить мир и утешение, а без евангелия человек не может найти желанного покоя в целом мире. Когда пастырь надлежащим образом исполнит обязанность проповедания слова Божия, тогда он может вступить при случае и в разговор с самим неверующим. Само собою разумеется, что пастырь отложить в сторону гордость и самохвальство, а явится как друг, принимающий сердечное участие в судьбе собрата.

Есть, в-третьих, материалисты бессознательные. Характер таких людей образуется в обществе. Тон, обычаи и правила света делаются их второю природой. Они говорят то, что им сказано, подражают тому, что замечают в других; даже, собственно говоря, они и не желают быть неверующими, или вратами церкви, потому что не представляют нравственной опасности своей такой жизни. Такие люди редко избегают общения с пастырем и церковью; напротив, часто приходят к слушанию богослужения и проповеди, иногда говеют, приглашают даже пастыря в свой дом и вообще живут с ним дружески. В этом случае невозможно предписать пастырю определенных правил. Особенное внимание должно быть обращено на то, что эти люди всегда имеют некоторое основание христианское, по крайней мере, не имеют сердца противящегося вере; и потому надобно пользоваться этим основанием. Выбором предметов для своею разговора и ясным указанием на вредные следствия жизни по духу развращенного мира, пастырь легко может привести таких людей к сознанию, что внешнее дело есть только скорлупа, а зерна в нем нет, что при таком образе жизни могут погибнуть благороднейшие чувства человека, что наконец небрежение о важнейших обязанностях, может быть причиною погибели для бессмертной души

Гораздо легче обязанность пастыря в том случае, когда сам материалист посещает его. Будет ли это посещение следствием телесных страданий, или внутреннего беспокойства, во всяком случае эта Богом уготованная почва; в этом посещении вы можете замечать потребность совета, света и утешения; это уже состояние внутреннего колебания Надобно только хорошо узнать эту чувствительную сторону сердца жаждущего увещания, и, начав с этого пункта, идти далее, т. е. надобно не только вообще указывать на писание и церковь, но и с особенной подробностью объяснить, как в евангелии для особенного несчастья заключается и особенная помощь, как против всякого мрака есть особый свет, как вообще христианская вера может дать удовлетворительный ответ на все загадки и вопросы жизни.

Наконец пастырь может встретиться с материалистом вне своих домов, т. е. или в общественном собрании, или во время прогулки или в доме родных и знакомых. Нельзя сказать, чтобы все подобные случаи были удобны для разговора об обращении на путь истинный. Напротив, здесь лучше молчание, чем разглагольствование; потому что при этих случаях могут быть слушатели маловеры, и следовательно неудачная попытка обращения со стороны пастыря может сделаться предметом общего смеха, который более повредить делу, чем сколько принесет пользы слово. Если же пастырь найдет необходимыми и здесь сказать что либо против дерзких материалистов, то пусть он не вдается в длинные изъяснения, пусть не спорить о предметах второстепенных; а обратит внимание на главное, т. е. пусть скажет что-нибудь против самообольщения материалистов, против их неведения в предметах христианства, против их бессознательной вражды к религии. Опытный пастырь всегда найдет сказать приличное слово. Эти случаи показывают, как необходимо пастырю знать систему материалистов и в её главных основаниях и в её проявлении и в её связи с естественными науками. Научимся обращать против материалистов то самое оружие, которым они хотят действовать против нас. Будите мудры яко змия, сказал Иисус Христос. Больных мест в материализме есть много,– в каждом положении их пустой философии, в каждой черте их плотского образа жизни. Итак, мы должны высоко поставить светильник евангелия и употребить всю свою энергию для деятельности нам предлежащей; свет слова Божия восторжествует над человеческим мраком тем вернее, чем определеннее мы начнем наше посланничество с самым строгим самоиспытанием. Будем уверены, что церковь стоить твердо, так что и врата адовы не одолеют её. Много тех, которые против нас, но еще больше тех, которые с нами.