Памяти профессора Ивана Николаевича Корсунского

(10 декабря 1899-го года).

12-го декабря истекшего 1899 года Московская Духовная Академия схоронила своего ординарного профессора, доктора богословия, Ивана Николаевича Корсунского. В лице почившего сошел в могилу один из выдающихся деятелей академической семьи, неутомимый труженик, заявивший себя многими заслугами в области богословской науки, духовного просвещения и христианской благотворительности.

Полная трудов жизнь Ивана Н-ча, равно как и его высоко гуманная личность заслуживают подробной биографии, и такая биография уже обещана редакции «Богословского вестника» лицом, близко стоявшим к покойному и имеющим возможность пользоваться оставшимися после него бумагами. Теперь же, спеша исполнить долг памяти в отношении к умершему, мы ограничимся лишь необходимыми биографическими сведениями о нём и расскажем о кончине его и проводах, оказанных почившему глубоко чтившей его Академией и населением Сергиева Посада.

Иван Николаевич был сыном бедного причетника одного из сельских приходов Тульской епархии. Не имея для жизненного пути никакого запаса, кроме природных способностей, он должен был, подобно многим другим деятелям, вышедшим из духовного сословия, пробивать себе дорогу собственным трудом. Начальное образование он получил в местном духовном училище и, затем, продолжил его в Тульской семинарии, которую окончил в 1870 году. Прекрасные дарования, образцовое прилежание и в связи с тем отличные успехи уже и теперь обратили на него особое внимание, и он тотчас же по окончании курса Правлением семинарии был отправлен на казенный счет в Московскую Духовную Академию, куда и поступил в числе студентов первого десятка. Результаты академического курса оказались еще более блестящи: в 1874 году Иван Н-ич вышел из Академии первым магистром богословского отделения и вскоре же (26 июля 1874 г.) получил назначение на должность преподавателя греческого языка в родную Тульскую семинарию. Нужно думать, что еще на студенческой скамье для Ив. Н-ча определилась та ученая специальность, которой он остался верен в течение всей своей жизни. В Академии он слушал греческий язык и притом у такого знатока этого предмета, как покойный Ректор Академии, С.К. Смирнов; точно также и на четвертом курсе, согласно требованиям старого устава, он практиковался и пробные лекции сдавал по той науке. Вероятно, и самое назначение его в преподаватели именно греческого языка состоялось не без его личного согласия, – что предполагалось уже само собой при прежнем порядке определения кандидатов Академии на службу. Впрочем, на этот раз ему не пришлось долго заниматься своим избранным предметом в Тульской семинарии. В 1876 году он перешел на должность смотрителя Тульского же духовного училища, где весьма скоро зарекомендовал себя с самых лучших сторон. Соединяя в себе общительный и мягкий характер с любящим сердцем, Ив. Н-ч как бы самой природой был приспособлен к тому, чтобы руководить начинающими свое дело детьми в непривычной для них школьной обстановке, облегчать для них своим ласковым обхождением горький корень учения. Ниже печатаемые воспоминания о нем, как смотритель, двух его учеников по училищу, – показывают, что в отношении к своим ученикам это был скорее попечительный отец, старший и занимательный товарищ, а никак не грозный начальник. Педагогические заботы Ив. Н-ча оценены были и ближайшим его начальством; когда менее, чем через четыре года, он оставлял и Тулу, и смотрительство в училище, ему была объявлена благодарность местной Епархиальной власти «за особые его труды и примерное усердие по сей должности».

Но Тула была сферой слишком узкой для применения богатых способностей Ив. Н-ча. Его тянуло к Академии с высокими учеными интересами, неисчерпаемыми книжными сокровищами и полною возможностью работать в излюбленной области науки. И вот, когда в 1878 году в Московской Дух. Академии открылась должность библиотекаря, Ив. Н-ч поспешил воспользоваться представившимся случаем, подал прошение в Совет Академии и, затем, был избран и утвержден библиотекарем. Выбор нового библиотекаря оказался как нельзя более удачен. Обширнейшая академическая библиотека давно уже нуждалась в энергичном, преданном труду и знающем свое дело, работник. Заключая в себе редкое по древности и ценности собрание изданий, обладая богатейшей литературой по богословским наукам, которой в настоящее время удивляются даже иностранцы, она еще не имела надлежаще составленного, полного и отвечающего научным требованиям, систематического каталога. Книжные богатства были скрыты внутри библиотеки, оставались неизвестными постороннему ученому миру, да и своими профессорами добывались с большими затруднениями. С чуткостью истинного библиофила Ив. Н-ч понял научную важность и практическую неотложность подробного описания библиотеки и с первого же года своего библиотекарства, вместе с занятиями по управлению библиотекой, принялся за составление его. Дело пошло с замечательным успехом. В 1882 году уже вышел из печати первый выпуск «Систематический каталог книг Моск. Дух. Академии», содержащий в себе 1997 названий книг и изданий, относящихся к тексту Св. Писания и его изучению, а за ним скоро последовали еще четыре выпуска, из которых последний – пятый – был напечатан в 1889 г. Академия с самого же начала приветствовала этот подарок, важный не только для неё, но и для всего ученого мира. Так, ревизия библиотеки за 1878–80 учеб. год отмечала в своем отчете: «главное и самое полезное дело, предпринятое в истекшем учебном году, есть без сомнения составление систематического каталога, которое ведется самим библиотекарем. Вполне добросовестное отношение к делу видно уже из напечатанных частей каталога¹, а наше личное наблюдение ознакомило нас еще с трудностями этой работы, зависящими от неполноты и несовершенства прежних каталожных описаний. Большую часть книг ему приходилось описывать вновь, чтобы каждой дать место в каталоге. Все трудности преодолеваются им с настойчивостью и усердием, заслуживающим полного одобрения (Журналы Совета, 1880, 231.232)». И, действительно, настойчивости и усердия требовалось не мало. О количестве труда, положенного Ив. Н-чем в это предприятие, можно судить уже по тому одному, что им описано было 11,455 названий книг, при чем нередко одно название скрывает под собой десятки, а иногда и сотни книг. В изданиях многотомных отмечено их содержание, и к каждому тому каталога приложен образцово составленный указатель, облегчающий пользование им. Понятно, что эти многолетние и тщательные занятия по библиотеке должны были создать в Ив. Н-че редкое знание книжных сокровищ; его можно было назвать ходячей библиотекой; он знал не только то, имеется ли известное издание в академической библиотеке; он знал не только то, имеется ли известное издание в академической библиотеке, но и то в каком отделении и даже в каком шкафу оно хранится, и охотно делится своими сведениями с желающими. Нельзя, поэтому, не пожалеть, что другие более важные обязанности понудили его отказаться от окончания каталога: без сомнения, под его опытным руководством каталог, с тех пор крайне медленно движущийся вперед, гораздо скорее приблизился бы к своему давно всеми ожидаемому завершению².

Служба Ив. Н-ча академической науке в звании библиотекаря была только кратковременной переходной стадией на его жизненном пути. Его ожидало другое, более почтенное назначение, на которое он имел бесспорное право. В том же 1879 году, когда он занял место библиотекаря, тогдашний Ректор Академии, протоирей С.К. Смирнов, читавший лекции по греческому языку, вошел в Совет с предложением о необходимости иметь себе помощника по исполнению профессорских обязанностей и для этой цели рекомендовал Совету Ив. Н-ча, как человека, известного ему по своим познаниям в области греческого языка. Академический совет принял предложение о. Ректора, и Ив. Николаевича, по сдаче диссертации pro venia legendi, 9 Янв. 1880 г. утвержден был приват-доцентом по кафедре греческого языка. Новое назначение составило собой поворотный момент в жизни Ив. Н-ча; возвращая его в более глубокое изучение уже хорошо знакомого предмета, оно в тоже время открывало для него полную возможность к всестороннему проявлению своих талантов и прямо призывало его к ученым занятиям, к которым он давно чувствовал склонность и которые с тех пор не прекращались для него до самой смерти. Впрочем, в первые годы своей службы в качестве приват-доцента он еще не покидал должности библиотекаря; быть может, скудное материальное вознаграждение, какое по старым академическим штатам полагалось приват-доцентам (500 р.), не позволяло ему тогда уже семейному человеку, – отказаться от обременительных обязанностях, связанных с библиотекой. Все-таки за это время ему удалось выполнить такое важное дело, как приобретение магистерской степени. Представив магистерскую диссертацию в печати под заглавием «Иудейское толкование Ветхого Завета. Опыт исследования в области истории толкования Ветхого Завета в период новозаветный» и затем, удовлетворительно сдавши публичный диспут, был в том же году утвержден в степени магистра богословия. Приобретение этой степени имело для него важное значение в том отношении, что оно укрепляло его положение в Академии, особенно в виду предполагавшегося тогда скорого введения нового устава, требовавшего от тогда скорого введения нового устава, требовавшего от приват-доцентов, прослужившим не менее лет магистерской степени. С введением нового устава, последовавшим в 1884 году, Ив. Н-ч тотчас же и был избран уже доцентом по кафедре греческого языка; теперь он отказался от должности библиотекаря, и для него настала пора неутомимой, не отвлекаемой сторонними официальными обязанностями, ученой и литературной деятельности. Успехами этой деятельности определилось и дальнейшее его движение по лестнице академических знаний; в 1891 году он был избран экстра-ординарным профессором Академии, а в 1898 год, по представлении докторской диссертации, о которой речь будет ниже, достичь звания ординарного профессора.

Как профессор, Ив. Н-ч заявил себя двумя драгоценными в этом положении качествами: прекрасным знанием своей науки и примерной любовью к своему делу. Начав специальное изучение греческого языка, как мы видели еще на студенческой скамье, он вступил на профессорскую кафедру вполне подготовленным к исполнению этих обязанностей, и все-таки не оставлял изучение своего предмета в течение всей своей академической службы. Эти продолжительные и сосредоточенные занятия сделали Ив. Н-ча выдающимся знатоком его, – таким, какие в настоящее время встречаются только, как исключение. Он знал греческую речь во всех её тонкостях и прекрасно изучил как древне-греческую, классическую литературу, так и греческие памятники христианской эпохи. «Знание греческого языка, – говорит один из его рецензентов его докторской диссертации под непосредственным впечатлением от чтения его книги, – настолько хорошо у него, что он положительно перестает для него быть мертвым языком, а становится живым, едва не родным (Жур. Сов. 1897, 472). Естественно отсюда, что и его лекции по греческому языку давали слушателям обильное и интересное содержание, стоявшее всегда на высоте научных требований. К своим обязанностям по части чтения лекций Ив. Н-ч относится очень строго; чрезвычайно аккуратный, тщательный во всех своих поступках, он не терпел пропускать лекцию или опоздать на неё. Даже в то время, когда предсмертная болезнь окончательно приковала его к постели, главным предметом его тревоги служил вопрос о лекциях. Но любопытно, что это ригористическое исполнение Ив. Н-ем своего профессионального долга отнюдь не ложилось каким-нибудь тяжелым ярмом на его слушателей. В отношении к студентам он был весьма снисходителен. Хорошо понимая, что изучение греческого языка в Академии на ряду с главнейшими богословскими науками может иметь лишь вспомогательное значение, он ценил только свободные усилия учащихся и был далёк от всяких искусственных понудительных мер, от всякого насильного подтягивания. Подобные меры положительно претили его гуманной, в вышей степени мягкой натуре. За то студент, интересовавшийся каким-либо вопросом из области, близкой Ив. Н-чу, или испытывавший какое либо затруднение, всегда мог обращаться к нему и находил в нем опытного руководителя, помогавшего всем, что он знал и имел. Его профессорский кабинет ежечасно был открыт для всех студентов, и каждому, входившему туда с жаждой знаний, он готов был читать целую лекцию. Продолжавшийся за всё время службы Ив. Н-ча при Академии постоянные сношения с студентами имели для них немалое образовательное и воспитательное значение, и это понимали сами студенты и дорожили ими. Лучшим доказательством сказанного могут служить ниже помещенные речи студентов, проникнутые чувствами признательности и благодарности к Ив. Н-чу за его добрые отношения к ним.

Собственно профессорские обязанности, при всей внимательности, с какой исполнял их Ив. Н-ч, не поглощали у него всего времени; прекрасное знание своей науки давало ему возможность справляться с ними легко, и у него оставалось не мало свободных часов, которые и посвящал главным образом ученым и литературным трудам.

Эти труды составляют собой самую видную, самую богатую сторону деятельности в течении двадцатилетней службы в Академии; в ней наиболее наглядно проявились присущие ему таланты: обширные знания, ученость и редкое трудолюбие; ей же он обязан и своего популярностью среди русской (по преимуществу духовной) читающей публики. Одна черта в особенности поражает при знакомстве с этой стороной занятий Ив. Н-ча: это- его необыкновенная плодовитость. Ив. Н-ч писал очень много, писал постоянно и по различным вопросам. Можно сказать, что литературный труд составлял для него необходимую потребность, без которой он не мог чувствовать себя довольным. Перо его не знало устали и одинаково легко работало как над ученой диссертацией, так и над мелкой заметкой, вызванной интересом дня. Нередко случалось, по крайней мере в последние годы, что он одновременно вел несколько литературных работ, – занимался исследованием какого-нибудь специально-научного вопроса, готовил статью в повременное издание и в тоже время успевал отзываться на текущие события. Многие наши духовные журналы имели в нем наиболее деятельного своего сотрудника, который, в добавок к прочим достоинствам, отличался еще тем драгоценным для редакции свойством, что почти не мог противиться навязанным ему предложениям. Выступив на литературное поприще тотчас по окончании Академии, еще в бытность свою преподавателем Тульской семинарии, Ив. Н-ч продолжал быть на нём неутомимым работником до тех пор, пока не застигла его болезнь, преждевременно оторвавшая его от многих начатых работ. И он оставил после себя поразительное по своему обилию литературное наследство: в известном нам списке его трудов, составленном одним из его почитателей, значится более 200 наименований отдельных исследований, книг и статей, при чем в счет не вводятся мелкие корреспонденции, заметки, библиографические сообщения и пр.

Круг интересов Ив. Н-ча, как литературного деятеля, был очень широк: Слово Божие, вопросы греческой философии, история русской церкви, иерархия новейшего периода, история и ученая деятельность Академии, вопросы и события церковной и общественной жизни – всё это занимало его и вызывало такой или иной отклик себя. Но, как человек богословски образованный и профессор духовной Академии, главным предметом своих ученых работ он сделал Слово Божие, удачно приложив к изучению его свои богатые филологические познания. Эта серия работ начата была им очень рано и продолжалась до конца его жизни. Она открывается уже упомянутой нами его магистерской диссертации об иудейском толковании Ветхого Завета, представленной, как мы видели, при самом поступлении его на службу в Академию. За магистерской диссертацией, как её прямое продолжение, вскоре же появилось в свет новое исследование под заглавием «Новозаветное толкование Ветхого Завета (Москва, 1885)». Обе книги были приняты русской богословской наукой, как ценный вклад в неё, представляющий «первый самостоятельный и удачный опыт решения взятых вопросов с православной точки зрения (из отзыва о них В. Д. Кудрявцева, Жур. Сов., 1885, 31)». Московская Дух. Академия удостоила их половинной премии Высокопреосв. Макария. В связи с указанными исследованиями задуман был Ив. Н-чем и третий в этой области, самый солидный его ученый труд, заслуженно доставивший ему степень доктора богословия: это – его «Перевод LXX-ти. Его значение в истории греческого языка и словесности (Троице-Сергиева Лавра, 1898)». В этом труде Ив. Н-ч задался грандиозной целью изучить язык перевода LXX-ти в его отличии от языка классического и проследить его влияния на позднейшую, главным образом, церковную греческую письменность. Тема в полном её объеме была новой не только для русской, но и западной богословской литературы и, при всем трудолюбии и филологических познаниях Ив. Н-ча, потребовала от него более 10-ти лет упорной, кропотливой работы. За то и его исследование оказалось дорогим подарком науке, обнаружившим наглядно богатство филологической эрудиции и неисчерпаемую энергию автора. Представленное на рассмотрение Совета Академии, оно заслужило самые лестные отзывы обоих рецензентов, согласно признавших его труд имеющим важное значение «как для истории греческого языка, так и для библейской текстуальной критики» и притом «не только для нашей отечественной, но для заграничной литературы (Жур. Сов. 1887, 466.452)». Ив. Н-ч, впрочем, не успокоился и на этих блестящих результатах, достигнутых его исследованием: в качестве необходимого дополнения к нему он задумал издать «словарь перевода LXX-ти с церковно-славянскими и русскими значениями слов и с подразделением его на отделы по употреблению этих слов в памятниках языческой и церковной письменности». Словарь должен был дать в себе солидное и давно ожидаемое руководство не только к изучению греческой Библии, но и к правильному пониманию произведений святоотеческой и литургической литературы. Материалы для этой работы уже приготовлялись Ив. Н-чем и только неожиданная смерть помешала её осуществлению. К этой же серии работ, относящихся к исследованию текста Св. Писания, принадлежат и его труды по истории перевода Библии на русский язык, представляющий также большой научный интерес. Составление на основании архивных документов, лично рассмотренных автором, они отличаются детальностью и безусловной точностью своих показаний и дают не только очерк внешнего хода работ по переводу Библии, но и знакомят с внутренним его характером. Главнейший из этих трудов «О подвигах Филарета Митрополита Московского, в деле перевода Библии на русский язык (Москва, 1893)» был в свое время увенчан Академией Наук Уваровской премией.

Другую, более цельную группу из литературного наследия, оставленного Ив. Н-чем, составляют его биографии выдающихся наших иерархов новейшего периода и вообще духовных деятелей. Искренний сын русской церкви, Ив. Н. глубоко чтил её иерархов, с почтением изучал их деятельность, тщательно собирал о них справки и при удобным случае знакомил читающую публику с результатами своих наблюдений. Этого рода труды Ив. Н-ча очень многочисленны. В нашей духовной журналистике они создали для него в некотором смысле особое положение специального обозревателя жизни наиболее замечательных иерархов,– своего рода «Плутарха³» русской церковной иерархии за новейший период. Составленный иногда при жизни самих описываемых лиц (напр. биографии Преосв-ых Амвросия Харьковского, Виссариона Костромского), или вскоре после смерти их, еще под живыми впечатлениями от их личности, эти очерки, конечно, не заключают в себе объективно-полного воспроизведения и всесторонней оценки изображаемых в них деятелей, но по этому самому к подобным работам и нельзя применять строгой исторической критики. За то все они отличаются точными документально проверенными сведениями, изобилуют характерными подробностями и в общем дают ценную и поучительную для православного читателя галерею пастырей русской церкви. Из почивших иерархов Ив. Н-ча особенно увлекал мощный образ Приснопамятного Святителя Московской церкви, Митрополита Филарета, изучению которого он посвятил целый ряд книг и брошюр. Не перечисляя всех его, содержащий в себе как бы итог всех его, содержащий в себе как бы итог всех его долговременных занятий Московским Архипастырем под заглавием: «Святитель Филарет, Митрополит Московский. Его жизнь и деятельность на Московской кафедре по его проповедям (Харьков, 1895)». Книга эта, или, лучше сказать, книжища (1053 стр.) писалась Ив. Н-ем в течение нескольких лет и по обилию собранного в ней материала является единственною в нашей литературе о Филарете. Из других биографий, составленных Ив. Н-чем следует, как заслуживающие особенного внимания, отметить его статьи об Иннокентии, Митрополите Московском, печатавшиеся в «Богословском вестнике⁴», биографический очерк Преосв. Феофана, бывшего епископа Владимирского (Тамбовского, – Москва, 1895),биография Сергея, Митрополита Московского, Саввы, Архиеп. Казанского (посмертный труд, печат. В журнале «Вера и Церковь»). Это литературное чествование памяти наших лучших иерархов всегда было любимым занятием Ив. Н-ча, за которое он брался с охотой; с чувством почтения описывая их жизнь, выставляя на вид их духовные и пастырские подвиги, он в созерцании их духовной мощи как бы искал отдых себе от суеты и дрязг будничной жизни. Постоянная ученая и литературная работа, требующая для себя кабинетной замкнутости, по-видимому, должна была бы отдалить Ив. Н-ча от живых людей и их обыденных интересов. На самом же деле этого не было. Изучая мертвый язык и умерших деятелей, Ив. Н-ч оставался натурой крайне живой, отзывчивой, и не только не прерывал сношений с окружающим его обществом, а напротив дорожил этими сношениями и, при всей массе собственных занятий, был одним из энергичных членов общества. В академическом кругу он являлся всегда желанным человеком, искренно разделявшим его печали и радости, готовым помочь и услужить всем, что было в его власти. Необыкновенно сдержанный, скромный, никогда не говоривший о своих заслугах и очень редко – о своих трудах, он безусловно не позволял себе никакого резкого, неловкого слова и со всеми находился в самых лучших отношениях. Его дом и семья собирали у себя всю профессорскую корпорацию, и здесь, в свободные часы (у него был назначен для сего определенный день в неделе), сам хозяин, обладавший превосходным голосом, замечательный певец, искусный чтец и рассказчик, являлся душой, оживляющей всё общество. И эта общительность, эта готовность к услугам не ограничивалась тесными пределами академических сослуживцев: она простиралась гораздо дальше, к меньшей братии, и здесь выражалась уже в форме благотворительности. Благотворительность, можно сказать, составляла такую же существенную стихию жизни Ив. Н-ча, как ученая и литературная деятельность. Все, служащие этой цели, учреждения Сергиева Посада имели его своим сотрудником, при чем обыкновенно случалось так, что главная масса работы в этих учреждениях как по самой их организации и приобретение средств, так и по ведению дела падала именно на Ив. Н-ча. И он никогда не отказывался от этой работы и не тяготился ей. Так, он состоял казначеем Братства Преп. Сергия, существующего при Академии для вспомоществования недостаточным студентам, представителем Общества Преп. Сергия и Никона для бедных жителей Сергиева Посада, членом Совета Александро-Мариинского дома призрения, секретарем Общества Красного Креста, казначеем сергиево-посадских «ясель», членом Общества спасения на водах. Всё это налагало на Ив. Н-ча лишние заботы, требовало от него не мало трудов и времени. И он умел дорожить временем, как никто другой; он выработал себе своеобразный порядок жизни, от которого позволяло себе отступать лишь в крайне-редких, исключительных случаях. Вставая в четыре или даже три часа утра, он тотчас же принимался за ученую или литературную работу, за которой проводил всё утро: затем, начиналась его профессорская или общественная деятельность: он шёл или в Академию на лекции, в библиотеку за справками, или исполнял разные поручения к обязанности по участию в благотворительных учреждениях; вечером, если не предстояло каких-либо заседаний, снова начиналась ученая и литературная работа. Редкий день нельзя было его встретить на улицах посада, спешащим по какому-либо делу с портфелем в руках или с карманами, набитыми бумагами. В самой походке, в речи, в манере держать себя было у него что-то порывистое, торопливое, как будто он боялся куда-нибудь опоздать или потерять даром одну минуту. Короче, это был человек, который совсем не знал, что значит безделье. – Не менее, если не более, широка была и его частная благотворительность. Многочисленный бедный люд, приютившийся около обители преп. Сергия, имел в нем щедрого помощника, хорошо знал его и повсюду осаждал своими просьбами. Сам Ив. Н-ч тщательно скрывал эту сторону своей души от взора посторонних, и только уже после смерти его стало всем известно, что, например, почти весь свой, довольно обильный литерный заработок он раздавал нуждающимся жителям Сергиева Посада. Ласковое обхождение, сострадательность, готовность помочь ближнему сделали его популярнейшей личностью среди посадского населения, у которого он, как в профессорском обществе и среди студентов, известен был под именем «добрейшего».

Непрерывный, напряженный труд, характеризующий собой жизнь Ив. Н-ча, должен был печально сказаться и не на таком хрупком организме, каким наделен был он от природы. Зачатки болезни, приведшей его к смертному одру, явились у него очень рано, но только два года тому назад болезнь стала принимать резкие формы. Обострению положения Ив. Н-ча наиболее способствовали его усиленные занятия по составлению докторской диссертации. Диссертация была представлена им в конце 1897 года, а весной 1898 года он был уже принужден отправиться в Крым для восстановления своих сил. Сначала поездка принесла было благоприятные результаты. Не любивший терять даром времени, Ив. Н-ч по возвращении из Крыма с новой энергией принялся за свои обязанности: в течение всего 1898–1899 года он исправнейшим образом читал лекции, сотрудничал во многих журналах и успел составить несколько новых литературных работ. Но это последнее напряжение тяжело отразилось на его здоровье к концу учебных занятий, так что новое путешествие в Крым не принесло уже осязательной пользы. К осени прошлого года положение Ив. Н-ча настолько осложнилось, что он должен был оставить Сергиев Посад и отправиться в Москву в университетские клиники для систематического лечения. Скоро, однако, и отсюда, стали получаться слухи, встревожившие всех его знакомых: особенно же тяжелы они были для Академии и академической корпорации. Печаль усиливало еще то обстоятельство, что в июле месяце 1899 года только что исполнилось двадцатипятилетие учебной службы Ив. Н-ча, но Академия отчасти по причине каникулярного времени, отчасти по другим соображениям и не предвидя ничего печального в будущем, не могла ознаменовать должным образом этот день, отложив свои намерения до начала учебных занятий. Однако, этим намерениям уже не суждено было осуществиться: всё-таки, впрочем, профессорская корпорация не оставила своего почтенного сослуживца без всякого выражения своей признательности по поводу исполнившегося юбилея. По желанию её, в заранее назначенный день больного нарочито посетил Ректор Академии Преосвященный Арсений и передал ему сочувственное приветствие и подношение сослуживцев – икону Преп. Сергия. – Вообще, болезнь Ив. Н-ча вызвала общее проявление сочувствия к нему всех знавших его людей: Ректор Академии и сослуживцы неоднократно посещали его в Московских клиниках. Удостоил его своим посещением, между прочим, и Высокопреосв. Владимир, Митрополит Московский, беседа которого доставила большое утешение больному. Но ни тщательный уход врачей, ни заботы родных и знакомых не в силах были предотвратить роковой исход. Подав в отставку от службы, Ив. Н-ч к началу зимы уже в безнадежном положении готовится к неизбежному концу. Глубокая религиозность и истинно христианская вера, одушевлявшая всегда Ив. Н-ча, сказались теперь в нем со всей силой; с удивительным терпением он переносил страдания, заблаговременно успел исповедаться, причастился и принял елеосвящение. 10-го Декабря в 2 часа по полуночи, окруженный семьей и родными, он тихо и мирно отошёл в вечность. Весть о кончине Ив. Н-ча еще ранним утром облетела Сергиев Посад и повсюду принята была с глубоким сожалением. В академическом храме, как только оказалось возможным собрать всех служащих, тотчас же была совершена торжественная панихида Преосвященным Ректором Академии и всем академическим духовенством. Отслужены были также панихиды в других местах, где новопреставленный был сотрудником или имел почитателей, как-то в Лавре, в церкви дома призрения, в помещении Общества Сергия и Никона. У тела же почившего молитвенное пение об упокоении его души почти не прекращалось: академическое духовенство, Вифанская духов. Семинария, монашествующая братия из Лавры Преп. Сергия и окружающих её обителей, причты приходских церквей посада поочередно сменялись здесь в молитве за усопшего. Дом Ив. Н-ча был открыт, и сюда сходились все желавшие отдать ему последний долг. – На другой день (11 Дек.) в академической церкви отслужена была о. Инспектором заупокойная литургия в присутствии корпорации и студентов, а в 5 ч. Вечера этого дня состоялся вынос тела почившего в академическую церковь.

На вынос в доме покойного собрались о. Инспектор Академии, члены академического и приходского духовенства, профессора, студенты и представители местного населения, насколько это допускали размеры помещения. На гробе почившего теперь возложены были венки от сослуживцев, студентов, членов Братства Ир. Сергия и пр. По прибытии Преосв. Арсения, началось панихидное пение, во время которого произнес речь студентов IV курса Александр Левитский⁵; затем, гроб с телом почившего был поднят студентами и процессия, во главе с Преосвященным Ректором, двинулась по направлению к Лавре. Среди вечернего мрака, освещаемое факелами и свечами, в сопровождении многочисленного духовенства в белых, блестящих облачениях и массы народа, при заунывном звон лаврских колоколов, это печальное шествие представляло собой величественную картину, производившую сильное впечатление. На пути процессия несколько раз останавливалась, чтобы совершить литию в местах наиболее примечательных для покойного. В академическом храме гроб почившего был встречен красноречивым словом профессора Н.А. Заозерского и, потом, началось всенощное бдение. – В следующий день (12 Дек.) заупокойную литургию совершал Преосв. Ректор Академии, Епископ Арсений в сослужении очень большого числа духовенства, а именно: Ректора Московской духов. Семинарии, архимандрита Трифона, Инспектора Академии архимандрита Евдокима, настоятеля Балаклавского монастыря в Крыму игумена Стефана, преподавателя Московской семинарии свящ. Д. Фаворского, помощника инспектора Академии иеромонаха Анастасия, библиотекаря Троице-Сергиевой Лавры иеромонаха Ипполита и четырех студентов-священников. Во время запричастного стиха произнесена была прочувственная речь профессором С.С. Глаголевым. Как на литургии, так и на последовавшем за ней отпевании присутствовало множество народа, которого даже не мог уместить в себе довольно обширной академический храм. Особенною торжественностью отличалось отпевание: оно открывалось речью Преосв. Арсения о христианском характере и высоких ученых заслугах почившего, глубоко тронувшее слушателей. Затем, кроме служивших литургию, в нем приняли участие: казначей Троице-Сергиевой Лавры архимандрит Никон, болгарский архимандрит (студент Академии) Анфим, ректор Вифанской семинарии протоиерей А.А. Беляев, игумен Амфилохий, благочинный посадских церквей протоирей Н. Фаворский, законоучитель Сергиево-Посадской мужской гимназии А. Смирнов, священник Московской церкви «Красный звон» Г.Ф. Виноградов, священники посадских церквей: М. Багрецов, Г. Раевкий, А. Воскресенский, И. Соколов и заведующий Лаврской иконописной школой иеромонах Кронид, – всего 22 лица. При стройном медленном пении академического хора, часто прерываемое речами, отпевание продолжалось не менее двух часов, и только уже в 3-м часу дня гроб с телом Ив. Н-ча, поднятый студентами, был вынесен из церкви. Теперь процессия приняла еще более величественный вид, чем накануне. Во главе её парами шло почти всё духовенство, участвовавшее в отпевании, блистая своими светлыми ризами, при чем ряды его заканчивались Преосв. Арсением, сопровождавшим почившего до самой могилы; за гробом двигалась вся масса народа как стоявшего в церкви, так и ожидавшая шествия около Академии: новые толпы, собравшиеся на улицах и перекрестах, встречали и провожали процессию, а грустный звон лаврских колоколов не умолкал почти до тех пор пока она не достигла кладбищенских пределов. Шествие несколько раз останавливалось, чтобы совершить литию, и тогда народ густым кольцом окружал гроб, молясь за умершего. – По прибытии на кладбище гроб с телом почившего внесен был в кладбищенскую церковь, и здесь в последний раз совершена была над ним панихида, за которою один из студентов произнес речь, а два других причли свои стихотворения. Затем, тело почившего перенесено было к месту последнего успокоения и пред самим опусканием гроба в зияющую могилу сказана была чувственная речь студентом. По окончании же религиозного обряда отпевания из окружающей толпы выступила простая, бедноодетая женщина и над свежей могилой обратилась с теплыми словами к почившему, принося ему благодарность за благодеяния. Простые, но трогательные слова женщины, прерванные плачем, сильно подействовали на присутствующих: и – правда: эти слова и эти слёзы беднячки были лучшим венком на могилу Ив-ча, любившего бедных. В чувстве глубокой скорби, уже в 5-м часу вечера, возвратились с печальных проводов родные и сослуживцы Ив. Н-ча на поминальную трапезу, сознавая, что потеряли хорошего человека, умного и неутомимого деятеля. Да будет же ему вечная память!