9 Июня. Пятница. На Селамлике и у дервишей.

Пятница – религиозный праздник мусульман. В этот день султан, брат солнца, дядя льва, как называют его образно магометане, торжественно выезжает в мечеть на молитву. На религиозно-политической церемонии – селамлике, по рекомендации посольств, присутствуют обыкновенно иностранцы, желающие лицезреть повелителя правоверных и видеть религиозный праздник мусульман. Их имена на следующей день, по существующему обычаю, печатаются на столбцах местного оффициоза: «The oriental advertiser», под заглавием «список знатных иностранцев, присутствовавших на селамлике». Благодаря местной прессе, следившей за каждым шагом нашего пребывания в Константинополе со дня приезда «ученой миссии», мы давно уже были произведены в «знатные иностранцы» и, следовательно, должны были присутствовать на селамлике, тем более, что наш посол Зиновьев уже обещал Преосвященному устроить для нас беспрепятственный пропуск туда. Селамлик происходит от 12 до 1 часу. Поэтому, решив собраться около ¹/₂12-го в канцелярию русского консульства, куда нужно было явиться для получения пропускного билета и уплаты 75 к. с человека на русскую больницу в Константинополе, мы разбрелись по городу, кто – за покупками, кто просто – наблюдать нравы.

К указанному часу все собрались в здание консульства, на главной улице Перы, получили билеты, взяли каваса, наняли извозчиков и отправились к Ильдыз-Киоску. В Пере было заметно особое оживление: играла военная музыка, к Ильдыз-Киоску стягивались войска, предводительствуемые офицерами в блестящей форме, на прекрасных арабских лошадях. За Перой дорога шла параллельно берегу Босфора среди длинной цепи громадных, роскошных садов; все чаще и чаще красовался на зданиях полумесяц со звездой посредине – государственный герб Турции⁹. Наконец мимо расставленных шпалерами войск, мы подъехали к зданию, предназначенному для почетных гостей, присутствующих на селамлике. Преосвященный, благодаря любезности посла, был приглашен в другое здание, вблизи дворца, предназначенное для дипломатического корпуса, который обыкновенно в это время почти всегда бывает в полном составе. В нашей комнате толпятся иностранцы; они сгруппировались кучками около окон и по зале раздается их разноязычный разговор. Пред домом широкая, усыпанная песком площадка, по ту сторону которой из-за зелени садов выглядывает Ильдыз-Киоск, а почти прямо против дома для иностранцев мечеть Гамидиэ – небольшая, но чрезвычайно красивая. Масса готических окон, опутывающие ее кругом тонкие скульптурные украшения, изящный, стройный минарет – все придает ей необыкновенную грациозность и воздушность. Её мраморные стены ослепительно блестят под знойными лучами полуденного солнца. Из нашей комнаты прекрасно видны все приготовления к торжественному шествию падишаха. По обе стороны улицы шпалерами выстраиваются войска, поражающие наблюдателя необыкновенной пестротой своих костюмов. У каждого полка своя форма. Особенно оригинален полк, состоящий из негров и зуавов, одетых в очень своеобразные мундиры. Среди войск мелькают их начальники, снующие взад и вперед пешком, или гарцующие на красивых арабских лошадях. Но вот с высоты минарета доносятся до нас высочайшие трели и весьма сложные рулады своеобразного тембра. Это – виртуоз муэдзин, призывающий правоверных на молитву, давая вместе с тем знать, что скоро начнется церемониальное шествие султана в мечеть. Глаза всех устремились по направлению к дворцу. Вскоре показался и султан. Он ехал в открытой коляске, которую везли пара роскошных лошадей, белоснежной масти; против него сидел один из заслуженнейших пашей, кажется военный министр; а до недавнего времени занимал это почетное место знаменитый Плевненский герой – Гази Осман паша, теперь скончавшийся. Сам султан в феске, несколько сгорбленный, пожилой мужчина с энергичным, угрюмым лицом, прикладывал руку ко лбу и губам, отвечая на шумные приветствия войск и поклоны иностранцев. За коляской султана следовала многочисленная свита верхами и несколько карет с дамами гарема. Следовали также несколько великолепных лошадей, без седоков, ведомых за уздцы придворными конюшими. Одна из них, шедшая отдельно и обращавшая на себя особенное внимание своей породистой красотой – дар нашего Государя султану. Пока султан молился в мечети (около получаса), знатных иностранцев, как гостей султана, угощали чаем, кофе и сигарами. Дамы гарема не входили в мечеть, а, сидя в каретах, наблюдали церемонию около неё. Обратно султан проехал в экипаже один на гнедых лошадях, которыми правил сам. За его коляской бежит свита. Войска снова кричат приветствия, и церемония кончается. Иностранцы разъезжаются, обгоняя друг друга, войска возвращаются в свои казармы при звуках воинственных маршей с неизменным громовым турецким барабаном. Мы снова едем среди красивых садов; на дороге чаще, по случаю праздника, встречаются закутанные, словно мумии, турчанки; другие сидят, как «изваяния гробовые», кучками около своих садов. Нас обгоняют кареты гаремных дам, в которых мелькают огненные глаза красивых турчанок, выехавших по случаю праздника на прогулку, под надзором бесстрастных евнухов.

Все иностранцы с селамлика отправляются обычно на радения вертящихся дервишей, секты ордена Мевлеви. Дервиши – мевлевиты, теккеш (монастырь) которых находится на главной улице Перы почти против русского консульства, начинают свое странное богослужение около часу. К ним поехали и мы. Монастырь вертящихся дервишей расположен во дворе, усаженном деревьями. Верчение еще не начиналось и начнется только тогда, когда соберутся иностранцы с селамлика, приблизительно через ¹/₂ часа. Пришлось ждать. В ожидании гуляли по главной улице Перы. Улица сравнительно с другими широкая, но уже самой узкой Московской. Нижний этаж почти всех домов занят магазинами и кофейнями. Торгуют преимущественно иностранцы, внешняя обстановка магазинов не отличается роскошью. Верхний этаж занят большей частью отелями, кафе–шантанами; здесь же помещается два убогих театра. Книжных магазинов, на которые мы обратили особенное внимание, знакомясь с главной улицей Перы, немного, и все они в руках иностранцев. Книги на всех языках. Много русских, преимущественно таких, которых нельзя печатать в России. В окнах одного магазина были выставлены, например, полное издание «Воскресения» Толстого, полное собрание сочинений Пушкина, Жизнь Иисуса Христа Ренана, и др. Цены очень высокие. В некоторых магазинах Перы виднеются портреты наших Государя и Государыни. В Пере часто останавливали нас нищие, большей частью женщины с детьми, жалобными возгласами: «он пара» (одну копейку) или «давай паричку». В доказательство того, что они христиане, крестились.

Около двух часов дервиши отворили двери своего монастыря и впустили собравшихся мусульман и иностранцев в зал, в котором должны происходить радения. Зал довольно большой и круглый; кругом галерея, вверху по бокам за решетками, разрисованными по восточному, помещаются женщины; сзади – хор певчих и иностранцы. Последние же занимают и заднюю часть нижней галереи, в остальных частях которой размещаются, поджав под себя ноги, мусульмане несектанты. – Когда все уселись, решетка, отделявшая галерею от средины зала, распахнулась, медленно стали входить вертящиеся дервиши и началось их странное богослужение. Все дервиши (человек 25) – в широких плащах, накинутых на плечи и высоких коричневых войлочных шапках, босиком. Лица их носят следы истощения и какого-то – не то отупения, не то сосредоточенности. Особенно обращает на себя внимание их шейх в зеленом плаще и шапке, обвитой внизу зеленым полотенцем. Он невысокого роста, лицо совершенно сухое и бесстрастное, глубоко ввалившиеся в орбиты глаза смотрят как-то загадочно. Шейх встал в средине у входа, другие дервиши на равном расстоянии друг от друга у решетки зала, музыканты с флейтами и барабанами и певчие поднялись наверх. Шейх и все дервиши стоят с глубоким благоговением, потупив глаза и сложив руки на груди. Среди них виднеется несколько очень молодых, один мальчик. Поджав под себя ноги, садится на пол шейх, а за ним и все остальные дервиши, и начинается молитва. Шейх что-то читает, дервиши с завыванием падают на сложенные вперед руки и снова подымаются. По окончании молитвы, вслед за шейхом все встают. Вверху начинается музыка и пение. Сначала тонко и жалобно поет флейта, ее начинает перебивать барабан, звуки все усиливаются и, наконец, начинает петь хор; раздается странный, не подчиняющийся никаким музыкальным законам, концерт. И дервиши, под звуки концерта, начинают вертеться, впрочем, по очень строгому церемониалу. Сбросив с себя плащи и оставшись в белых юбках и кофтах с широкими рукавами, они чинно подходили друг за другом к шейху, кланялись ему и друг другу, и совершенно по театральному, с поднятыми вверх руками, начинали вертеться. Когда поклонилась последняя пара, завертелся весь зал. Верчение после маленьких промежутков начиналось три раза, причем с каждым разом музыка и хор становились громче и безалабернее, а дервиши вертелись скорее, хотя не изменяли позы и не сталкивались между собой. От быстрого верчения лица дервишей бледнели, глаза закрывались, одежда раздувалась, и вообще они производили впечатление экзальтированных, а вверху раздавался такой отчаянный концерт, что становилось страшно. И действительно, некоторые не дождались конца такого своеобразного богослужения; с двумя дамами сделалось дурно. На нас богослужение дервишей произвело очень тяжелое впечатление.

Что означают собой верчения дервишей – существуют различные объяснения. Одни ставят их в связь с общим религиозным миросозерцанием дервишей, другие – считают их делом случая. По мнению первых, дервиши – природопоклонники; своими верчениями они символически изображают обращение планет вокруг центрального светила, от чего происходит перемена времен года. По мнению вторых, обряд верчения появился у дервишей совершенно случайно. Мусульманский святой Али, согласно преданию, когда услыхал об одной победе Магомета над неверными, от радости захлопал в ладоши и перевернулся несколько раз на пятках. Это обстоятельство положило начало секте. Несомненно одно, что верчения дервишей не являются теперь как бы случайным выражением их глубокого молитвенного настроения, экстаза, а скорее – строго обдуманной, по известному плану совершаемой церемонией, каким-то театральным представлением, от чего много теряют в интересе. Как бы там ни было, но верчение дервишей, рассматриваемое с точки зрения формы их богослужения, как молитвенный подвиг, которым они хотят заслужить себе, предопределенное небом, место в раю – заслуживает особенного интереса и наводит на многие думы, с какими мы и оставили эту мусульманскую обитель.

В подворье мы вернулись от дервишей около 3¹/₂ часов, и тотчас после обеда отправились, по приглашению помощника настоятеля посольской церкви о. Сергия Орлова, в квартал Панкальди, где находится больница и русская школа. Преосвященный с профессорами отправились в фаэтоне, а мы – по конке, уплатив за станцию по два пиастра (20 к.) с человека. Кондуктор конки – широкоскулый веселый турок, которому мы объяснили знаками, куда едем, обещал нам указать, когда надо слезать, чтобы попасть в «госпиталь москов». Поэтому мы сидели спокойно до тех пор, пока он, а за ним и другие турки не замахали руками и не закричали: «госпиталь москов, москов!» Впрочем и без этого мы узнали о близости русской больницы по доносившемуся до нас гармоническому колокольному звону с колокольни при русской больничной церкви, в честь Преосвященного. Слезши с конки и повернув влево в переулок, мы среди бегущей толпы, осведомленной о предполагаемом посещении Преосвященным больницы, скоро достигли храма.

На паперти Преосвященного встретил весь служащий больничный персонал во главе с старшим врачом больницы В. П. Щепотьевым и сестрами милосердия. В самом же храме, наполненном народом, встретил Преосвященного в облачении и с крестом настоятель этой церкви о. Сергий Орлов с диаконом Махровым. О. Сергий приветствовал Преосвященного задушевной речью, в которой от себя и всей русской колонии выразил радость по поводу посещения первым русским Архипастырем этого русского храма. Облачившись в мантию, Преосвященный при стройном пении школьниками и Пантелеймоновскими монахами «Достойно» направился на солей и в алтарь, где прикладывался к иконам и престолу. После обычного краткого молебна, Преосвященный обратился к собравшимся с пространной речью, в которой развил мысль о значении русского храма в разноплеменном граде для объединения православных народностей. «Храм сей, говорил Преосвященный, объединяя под своими сводами в молитве лиц разных народностей – русских, сербов, болгар, греков – является прекрасным выразителем идеи церковного христианского единства, основанного на единой вере в Единого Господа Иисуса Христа, в Котором, по Апостолу, несть иудей, ни эллин: несть раб, ни свободь но вси едино о Христе Иисусе (Гал. 3:28). Русский храм, устрояемый в чужой стране и предназначаемый, для молитвы православных различных национальностей, должен служить в большей или меньшей мере показателем нашего церковного и религиозного строя на родине, в России; должен отличаться благоустройством и благолепием. Благолепный сей храм наполняет мое сердце неизреченной радостью. Благословение Господне да пребудет на устроителях и благоукрасителях этого храма во славу Божию и в честь русского имени». Перейдя затем к специальному назначению этого храма, как храма «больничного», Преосвященный указал на то благотворное значение, какое имеют подобные храмы для больных. В заключение Преосвященный, указав на пользу устроенной здесь больницы, дающей приют и облегчение больным, вспомнил с благодарностью, что и он на себе испытал благодетельное значение ее. «Не могу не вспомнить с чувством благодарности, что и я, 16-ть лет тому назад, в качестве болящего паломника возлежал здесь на одре болезни. Но жестокая лихорадка, схватившая меня тогда, скоро оставила свою мучительную силу, благодаря любвеобильному уходу приставленных облегчать страдания телесные».

Преосвященный, преподав всем благословение, стал с нами рассматривать храм в сопровождении о. Сергия и церковного старосты Щепотьева. Храм во имя святителя Николая, посвященный 15-го июня 1876 года, «сооружен, – как значится на металлической дощечке, прикрепленной над церковным ящиком на внутренней стене храма, – усердием бывшего посла графа Н. П. Игнатьева, при содействии игумена русского Афонского Пантелеймонова монастыря о. архимандрита Макария с братией». Храм выглядит теперь точно новый, благодаря недавней реставрации его, произведенной усердием недавно избранного на должность церковного старосты доктора Щепотьева и стараниям о. С. Орлова. Стены храма расписаны заново масляной краской с живописными иконными изображениями в центральном куполе и в алтарной абсиде; иконостас блестит вычищенной позолотой; иконы – художественной работы в строго православном духе; особенно эффектна запрестольная большая икона Спасителя, написанная на стекле в Петербурге; утварь и ризница храма – прямо роскошны. Храм в воскресные и праздничные дни, по словам о. Орлова, всегда бывает полон молящимися разных национальностей, преимущественно же славян, приходящих в русский храм, чтобы слышать божественную службу на славянском языке. Хор, который мы слышали, поет очень хорошо. Основу хора составляют мальчики-школьники русской школы и четыре монаха Афонского Пантелеймоновского монастыря, живущие здесь же. В деле, устроения хора принимает большое участие сам о. Сергий, любитель церковного пения и знающий его, а также и матушка его, участвующая в хоре.

Насладившись благолепием храма, мы через прекрасный сад направились в больницу, помещающуюся в большом доме. В сопровождении старшего доктора и старшей сестры мы посетили все больничные палаты, наполненные больными. Преосвященный утешал больных и благословлял православных иконами Преподобного Сергия и крестиками. Благословение принимали и инославные. А один из тяжко больных, католик – поляк, даже попенял на Преосвященного, спросившего его, принимает ли он благословение православного русского Архиерея.

«Отец Святой!» с дрожанием в голосе ответил больной. «Разве мы не христиане? Разве не все мы дети одного Отца небесного? Разве я не верую во Христа Искупителя?.. Благослови меня грешного, Святой отец!»

При последних словах он схватил благословляющую руку Преосвященного и стал покрывать ее поцелуями, а икону Преподобного возложил на впалую грудь свою, говоря, что с ней и умрет.

Обзор больницы произвел на нас самое отрадное впечатление. Она благоустроена, комнаты для больных и для разных других назначений, общие залы просторны и светлы, а главное безусловно чисты; воздуху много; больничного специфического запаху, благодаря вентиляциям, почти не слышно. Больницей заведуют два врача; служат здесь шесть сестер милосердия. Больница содержится на сбор с русских туристов и поклонников, проезжающих мимо города или через город, по 75 к. с человека, данью с каждого русского парохода, останавливающегося в Константинополе, по 1 к. с тонны, частными пожертвованиями и пр. Необходимость ее для города, чрез который ежегодно в последнее время проходит до 10000 русских, несомненна. Впрочем, и не одни русские находят здесь приют в случае болезни. По существующим здесь отчетам видно, что в больнице на излечении бывают кроме русских – турки, болгары, черногорцы, сербы, греки, армяне, евреи.

Из больницы отправились мы, по приглашению, к о. Сергию, под гостеприимным кровом которого провели около двух часов в русском кружке. Нужно быть на чужбине, чтобы оценить то душевное удовольствие, какое испытывается от пребывания среди «своих». Тут среди разговора всеми высказано было желание, как было бы хорошо, если бы можно было устроить здесь русскую архиерейскую службу. Преосвященный на это ответил, что это – и его желание, но, к прискорбью, по некоторым независящим от него обстоятельствам, о которых «удобее теперь молчание», этого законного желания нельзя осуществить... С чувством благодарности к радушным хозяевам, мы с Преосвященным уехали домой – на подворье, а профессора отправились в Шашли, в Болгарскую семинарию, где были приняты семинарской администрацией с особенной радостью. Профессора остались весьма довольны внешним благоустройством семинарии и внутренним, насколько успели ознакомиться с этим со слов членов семинарской администрации.