4 июля. Вторник. Айн–Хараиийе (ущелье разбойников). Сенджиль. Сей-лун, древний Силом. Левна-Люббан. Эль–Мухна. Дубрава Море. Гевал и Гаризин. Колодезь патр. Иакова. Самаринский раввин.

В 4 часа утра сильные звонки разбудили нас. Это был сигнал, данный Марко, для пробуждения. Делать нечего, – вставать было необходимо. Аккуратный кавас не церемонился. Войдя в нашу палатку, он настойчиво требовал, чтобы мы вставали, говоря, что Преосвященный уже давно встал. Поведение Марко, хотя и было несколько жесткое, но вполне необходимое. Целью его было выехать как можно раньше, чтобы еще до наступления дневной жары проехать несколько верст. У него все было предусмотрено заранее, рассчитана почти каждая минута. Мы вполне подчинялись в дороге его авторитету, признавая за ним компетентность в данном случае. Кроме того, мы боялись доставить хотя бы малое неудовольствие Преосвященному, который всегда, особенно во время пути, требовал от нас аккуратности, сам будучи аккуратен до чрезвычайности, сам в точности выполняя высказанные им заранее свои намерения, а также требуя от других неукоснительного исполнения отданных им приказаний. Так и теперь: решено было встать ровно в 4 ч. утра, и ровно в 4¹/₂ ч. двинуться далее в путь. Благодаря точному выполнению его распоряжений, мы не теряли даром ни минуты времени, успевая осмотреть в короткий промежуток несравненно больше, чем в длинный срок, при других условиях. Наскоро одевшись и освежив свое лицо холодной водой, мы подошли к Преосвященному, чтобы получить архипастырское благословение, – что делали мы каждое утро и вечер во время всего нашего пути, чувствуя в этом для себя необходимую потребность. Его Преосвященство встал уже раньше нас, и сейчас, несколько озабоченный, прохаживался близ своей палатки, которая была почти уже разобрана умелыми в этом деле людьми. Поздоровавшись, он сообщил нам несколько неприятную новость: проф. М–н, чувствуя себя нездоровым и боясь сделаться некоторой обузой во время дальнейшего путешествия, решился из Вефиля возвратиться обратно в Иерусалим, где он должен пробыть недели две–три для своих научных занятий в библиотеке, оставшейся после о. Антонина. Оказывается, что еще вчера он чувствовал головную боль и озноб, но не показывал вида, надеясь, что это – скоро-проходимое нездоровье. На утро же болезнь усилилась. Посоветовавшись с Преосвященным, он послал в селение найти себе проводника и, не мешкая ни минуты, простившись с нами, в сопровождении проводника-араба, отправился по обратной дороге в Иерусалим. Впоследствии он говорил, что в дороге головная боль до того усилилась, что он несколько раз решался сойти с осла и лечь на дороге, но сила воли взяла верх над болезнью, и он продолжал, хотя и довольно медленно, свой путь и благополучно достигнул св. города.

Вслед за ним, также и мы, сев на своих ослов, в том же порядке, как и накануне, потеряв одного из своих спутников, ровно в 4¹/₂ ч. утра, выехали из Вефиля на север. В это же время палатки были уже сняты и их навьючивали на ослов, которые должны были вместе с буфетным багажом доставить их прямо ко второму нашему ночлегу, предполагавшемуся у колодца Иакова.

Благодаря царившей еще темноте, мы подвигались весьма медленно, ослы с большой осторожностью передвигали ноги, боясь оступиться при малейшем неосторожном движении своем. Было холодно, благодаря густому туману, насквозь пронизывавшему наше платье. Мы с нетерпением ожидали восхода солнца, которое должно согреть окоченевшие от утреннего холода наши члены. Дорога, по которой мы ехали, была самая ужасная: то мы ехали но склонам холмов, по скользким от сырости камням, то опускались в долинки, то опять поднимались вверх по горам и пригоркам, то наконец, чуть ли не по отвесному направлению, устремлялись в какие-то канавки. Час спустя, стало рассветать, и мы, хотя и в тумане, увидели на левой стороне дороги арабскую деревушку «Ябруд», расположенную на холме. Но вот, на востоке заалело солнце, вставши как бы из земли в виде громадного ярко сияющего шара; осветились окрестности, туман рассеялся, и мы легко могли обозревать проезжаемую нами местность. Каменистая и чрезвычайно трудная дорога отчасти искупалась расстилавшейся далеко перед нами, направо и налево, прекрасной картиной, приводившей нас в неописанный восторг. В долинах, между холмами, раскинулись светло-зеленые рощи с фиговыми и масличными деревьями, которые, при свете восходящего солнца, представляли нашему взору дивную панораму: от внезапного удара солнечного луча, зеленые листья деревьев, растущих на холмах, как бы загорались огненным пламенем, представлявшем собой грандиозный пожар, яркое зарево которого, распространяясь все более и более, охватывало собой всю зеленую холмистую местность, начиная от подошвы холмов до самых высоких вершин их. Чем выше поднималось солнце, тем менее казалось зарево пожара; и когда солнечный шар поднялся на значительную высоту, зарево пожара исчезло, и вся холмистая террасообразная местность, усаженная многочисленными рощами, появилась перед нашими глазами во всей своей естественной красоте, готовая поспорить своей яркой зеленью, освещенной солнцем, с цветом драгоценных изумрудов.

Наконец, мы въехали в ущелье Вади-Харамийе или «ущелье разбойников» представляющее собой живописное место. С правой стороны прохода возвышается большой холм в 1100 фут., весьма крутой и местами идущий террасами, с левой же стороны тянутся плоские утесы известняка. На вершине этого большого холма стоит разоренная крепость, носящая название «замка Балдуина», одного из Иерусалимских королей во время владычества крестоносцев. Близ дороги, в скалах, в этой «разбойничьей долине» находится несколько пещер, одна из которых наполнена водой и украшена пилястрами. В одной из видимых нами теперь пещер скрывался некогда Давид от Саула, ожидая там условного знака от Ионафана, который обещал явиться туда для свидания с своим другом, будущим царем Еврейским. Действительно, это ущелье с своими пещерами было прекрасным убежищем от преследователей. Недаром же здесь имели в древнее время притон шайки разбойников, безнаказанно совершавших свои нападения на проходивших по этой долине паломников. Да и теперь, как говорят, не безопасно, в особенности в ночное время, очутиться на дне глубокого ущелья Вади-Харамийе. Мы подъехали к так называемому «источнику разбойников» или, по-арабски, Айн-Харамийе, отстоящему от Вефиля на расстоянии почти девяти верст. Было 7 ч. утра. У источника решили попоить наших животных, отдохнуть несколько и самим, а также позавтракать. Эта часть долины представляет тенистую рощу с масличными деревьями, под тенью которых, скрывшись от солнечных лучей, утомленный путник вполне может наслаждаться приятным отдохновением. Место это очень живописное, благодаря массе зелени и прекрасному источнику, чистая вода которого небольшой струйкой вытекает сверху из скалы и, свободно сбегая, омывает подножие скалистой стены, распространяя прохладу через свои испарения от солнечного жара. Над источником возвышается верхушка холма, по которой уступами стоят масличные деревья. В этой прохладной тенистой зелени ущелья можно было бы просидеть целый день, забывши весь мир и предавшись воспоминаниям о происходивших здесь когда-то библейских событиях. Позавтракав сыром и яйцом с хлебом и запивши все это освежающей водой из источника, разбавленной красным вином, мы должны были покинуть этот гостеприимный уютный уголок, так как, по заранее предначертанному плану каваса Марко, наши остановки здесь не должны были продолжаться более получаса времени. «Ну что, Марко, пора?» с добродушной улыбкой, шутя спрашивает Преосвященный. «Пора, ваше Пр–ство», с сознанием своего достоинства отвечает кавас, и мы сейчас же садимся на ослов и в прежнем порядке продолжаем свой путь, с тоскливым вздохом покидая полюбившееся нам местечко. Выехав из ущелья, мы вступили на более ровное место; но дорога для нас показалась труднее, так как мы теперь подвергались горячим лучам знойного солнца, не будучи защищены от них высокими холмами, как это было в разбойничьей долине. Деревья стали попадаться реже, и местность принимала обычный пустынный вид, как это мы видели вчера между Иерусалимом и Вефилем. Но прохожих стало попадаться более, чем вчера. Вот, навстречу нам, идет караван верблюдов, с мрачным арабом впереди, имевшем на голове тюрбан, а на теле – бумажную рубашку, всю в заплатках, поверх которой надета овечья шкура шерстью вверх. Мрачно сверкнув своими черными глазами, ответил он по-арабски на арабское же приветствие Преосвященного – «маргаба» и, не обратив внимания на необычное для него шествие, продолжал молча идти вперед, своротив, впрочем, немного в сторону свой караван, чтобы дать дорогу встретившимся с ним путникам. По дороге Марко нам говорил, что, несколько лет тому назад, страшный ливень ранней весной застиг внезапно караван, которым он предводительствовал тогда, и много шедших в этом караване в Назарет паломников, особенно женщин, погибло. Это случилось именно на том пути, по которому мы сейчас идем. Молча ехали мы несколько времени. Вдруг, звук рожка прервал наши размышления. Не вдалеке от дороги, по левой стороне, увидели мы красивого арабченка с посохом в одной руке, и с рожком в другой, гнавшего перед собой стадо овец. Широкая аба, надетая на длинную рубашку, открывавшую половину загорелой мужественной груди, спускалась с высоких плен мальчика-пастуха. Бумажный плат, придерживаемый веревкой из верблюжьей шерсти, покрывал его голову. Как напоминал нам этот мальчик Давида, некогда пасшего стада овец отца своего! Налево от дороги, на крутом подъеме, виднелось селение, которому, вероятно, и принадлежало стадо, пасомое мальчиком, гнавшим его на пастбище в горы. Селение носит название Сенджиль, по имени одного из графов Крестоносцев, отдыхавших здесь по дороге во Иерусалим, во время первого крестового похода. Оно отстоит в 12 верстах от Вефиля. На запад от этого селения, на высоком холме, сверкали издали груды каких-то белых камней. По справкам оказалось, что это арабская деревня Джильджилия, стоящая на месте древней Галгалы, откуда Господь хотел вознести Илью в вихре на небо, когда последний шел с Елисеем в Вефиль. Направо от нас деревня Сейлун, древний Силом, в котором некогда Иисус Навин, по завоевании земли обетованной, поставил Кивот Завета, остававшийся там целых 328 лет. Как хотелось нам посетит это когда-то священное место, где Анна, мать Самуила, молилась Богу, прося Его даровать ей детище; где внезапно скончался благочестивый первосвященник Илий, услышав о гибели своих нечестивых сыновей Офни и Финееса; но, за недостатком времени, мы удовольствовались только тем, что издали смотрели вправо, куда нам указал пальцем всезнающий Марко. Нам стали попадаться по пути все чаще и чаще пешие арабы, навьюченные ослы, и караваны верблюдов. По-видимому, эта местность была населенная. И действительно, по правую руку увидели мы арабские деревушки, с зелеными группами деревьев вокруг, которые назывались: Савие, Беркит, и др. Но вот, мы подъехали к крутому спуску и остановились в недоумении, не зная, что делать. Марко разрешил наше недоумение, посоветовав нам сойти с ослов и пешком спуститься в лежащую у наших ног долину, так как, сидя на осле, мы легко могли бы опрокинуться, благодаря крутизне спуска, чрез голову ослов и кубарем скатиться вниз, подвергнувшись опасности быть изувеченными от падения на торчащие внизу острые камни.

Благополучно спустившись в долину, мы увидели по правую сторону дороги какое-то странное полуразвалившееся здание, названное кавасом «Ханул-Люббан», т. е. гостиницей Люббан. Мы свернули с дороги, направляясь к этому строению, которое представляет собой нечто в роде постоялого двора, с навесом впереди. Вероятно, такие-то гостиницы существовали в древние времена при больших дорогах, о которых часто упоминается в Библии. Пред «ханом» находится прекрасный обильный источник ключевой воды. Хозяин-араб предложил нам приготовить кофе, но мы отказались от этого напитка, предпочтя лучше отдохнуть немного. Нестор с Марко разостлали под навесом взятые у хозяина циновки, и все мы, вместе с Преосвященным, легли отдохнуть, утомившись трудным переходом. Было 10 ч. утра. Некоторые из нас, в том числе и Преосвященный, скоро поддались влиянию Морфея, который держал их в своих объятиях около трех часов. Другие же полулежали на крылечке этой корчмы, наблюдая все происходившее около неё, и, окидывая взором ближайшие окрестности, мысленно вспоминали происходившие здесь библейские события. Мы находились теперь в Люббанской долине; почти против нас, в северо-западном углу ее, налево от дороги, на бесприютном, бедном зеленью холме расположилась деревня Люббан, упоминаемая в Библий под именем Левны, жителей которого Иисус Навин истребил мечем. Кое-где, вокруг селения, бродил тощий скот; грязные, оборванные ребятишки играли на солнце: тоска и уныние овладевали зрителем при взгляде на эту бедную арабскую деревушку. Здесь, в этой долине, кончается Иудея и начинается Самария. Граница между этими двумя областями находится почти на одной линии с постоялым двором, где мы теперь отдыхаем. Вероятно, это убежище нарочно было выстроено на самой границе еще давно фанатичными Иудеями для своих соотечественников, которые, таким образом, могли избежать ночлега в ненавистной для них Самарии. Смотря на дорогу, мы видели, что все путники, идущие по направлению к Бетину или обратно, почти всегда сворачивали с дороги, чтобы напоить животных у нашего источника. В продолжение трех часов здесь перебывало очень много путников.

Вот, целая вереница навьюченных верблюдов остановилась около источника, где начался горячий спор между арабом-проводником каравана и хозяином гостиницы, вероятно, из-за бакшиша, которого последний требовал за остановку около его корчмы. Видимо сговорившись, проводник развьючил горбатых животных, которые сейчас же повалились наземь, вытянув свои длинные ноги и пригнув к земле свои долгие шеи. Вот, со стороны деревни послышались звуки колокольчиков, и из-за холма показался не совсем обычный в этой пустыне поезд с людьми, восседавшими на ослах. Впереди ехал человек в турецкой форме, за ним два духовных лица, в черных рясах и камилавках. Позади их, также на ослах, ехали закутанные в шали и с длинными темными покрывалами на лице две женщины. Араб-погонщик замыкал это шествие. Увидев большой караван у источника, одно из духовных лиц, оставив своих путников поодаль, подъехало к хозяину и начало о чем-то с ним объясняться. По жестам последнего можно догадаться, что разговор шел о нас, а более всего о Преосвященном, так как взоры разговаривавших то и дело обращались на него, который в это время спал крепким сном и, по-видимому, не слышал ничего. Видя, что все места заняты русскими путешественниками и, не желая стеснять своим присутствием Преосвященного, о звании которого он узнал от хозяина через Марко, он напоил своих ослов у источника и, не отдыхая, отправился с своими путниками далее. Оказалось, что это был арабский священник, ехавший с своим семейством из Сирии, чтобы поклониться в Иерусалиме Гробу Господню. Около часу дня спящие проснулись. Голод и жажда ощутительно давали знать о себе. Быстро приготовлен был холодный завтрак на полу, под навесом корчмы, и горячий чай, выпитый нами с большим удовольствием. После этого мы стали собираться в путь. Напоив у источника своих осликов и накормив их, мы, вполне отдохнувши, ровно в 2 ч дня, выехали из «гостиницы». Выйдя опять на дорогу и, оставив деревню Люббан влево от себя, мы стали подниматься вверх. После утомительного восхождения по каменистой неровной дороге, мы поднялись, наконец, вверх, достигнув горного гребня. Перед нами открывались во всей своей величественной красе горы Самарийские, позади которых высились громады Гевала и Гаразина; у ног же наших расстилалась широкая долина Эль-Мухна, которую, как поясом, со всех сторон окружили холмы, расположенные уступами. На западе, далеко-далеко от дороги, нам указали на селение Харис, где, по преданию, погребены Иисус Навин и Халев. Наконец, мы спустились с крутого и каменистого гребня и поехали по ровному откосу, на скалистой стороне которого, обращенной к долине, находятся несколько пещер, куда обыкновенно и загоняют скот на время знойных часов. Налево от дороги, по скатам холмов, рассыпалось селение Хавара, видимое нами, а направо вдали нам указали на деревню, «Аверту», стоящую на месте древнего города Гаваафа, где, по преданию, находятся гробницы Елеазара и его сына Финееса, двух следовавших друг за другом первосвященников, носивших этот сан после Аарона.

Обрадовавшись, что дорога сделалась лучше, мы погнали своих ослов, стараясь обогнать лошадь Марко. Но это нам не удавалось. Мы тогда начали конкурировать только быстротой бега между своими ослами, подпрыгивая на седле чуть ли не на ¹/₂ аршина. Такие скачки хотя несколько поразнообразили наше путешествие. Но вот, Марко, пришпорив своего коня, свернул влево с дороги, направляясь к какому то холмику, один из откосов которого представлял собой как бы маленький оазис с манящей к себе зеленью дерев. Мы все последовали за своим кавасом. Он остановился возле одного ветвистого дерева, под тенью которого и предложил нам немного отдохнуть. Мы обрадовались этому сюрпризу со стороны Марко, и быстро сошли со своих ослов. Оказалось, что это было чудное стручковое дерево, прохладная тень которого доставляла отраду уставшему путнику. Сидя под густолиственным шатром дерева, мы невольно вспомнили приточного блудного сына, который, вдали от дома своего отца, на чужбине, питался рожками подобного стручкового дерева. Кругом нас было много и других деревьев, но они были несравненно меньше этого великана. Не более получаса сидели мы здесь, предаваясь сладким мечтам о скором и настоящем ночном привале. Было 4 ¹/₂ ч. веч., когда мы выбрались опять на дорогу. Мы любовались долиной Эль-Мухна, на которой находились деревни, пригорки, поля, скаты холмов, покрытые масличными плантациями. Не только весной, когда на засеянных полях волнуются от ветра хлебные колосья и все кругом покрыто ярко-зеленой травой, чередующеюся с всевозможными родами полевых цветов, но даже и теперь, когда все выгорело от жары, эта долина с встречающимися на ней многочисленными зелеными группами деревьев, представляет собой привлекательную картину сравнительно с безотрадным видом горных пустынь Иудеи. Но вот мы спустились осторожно в глубокое ущелье, по дну которого ехали несколько минут. Поднявшись вверх, мы увидали во всей своей красе гору Гаризин с стоящей против неё горой Гевал. Мы находимся теперь около пределов, особенно священных в глазах древних евреев, с самых отдаленных времен. Гора Гаризин довольно высокая, на 2000 фут. над уровнем моря. На верху ее белеются какие-то здания; говорят, это – сторожевая башня и развалины христианской церкви: находится тут также и синагога, принадлежащая живущим там Самаритянам. У подошвы этой горы расположено селение Балата, которое Самаряне называют «священным дубом». По преданию, это есть дубрава Море, под которой Авраам воздвиг первый жертвенник Иегове и раскинул здесь свой шатер. Здесь же, по преданию, Иаков, возвратившись из Месопотамии, зарыл терафимов Рахили.

Чем дальше мы едем, тем все более и более открываются виды двух священных гор. Долина Эль-Мухна кончается, и к северо-западу от неё начинается долина Сихемская, находящаяся между этими горами и отличающаяся обилием растительности и множеством горных ключей. Но мы оставляем влево дорогу, ведущую по этой долине в древний Сихем, а теперь Набулус, отклоняемся несколько в сторону от дороги вправо, направляясь к каменной ограде, за которой, среди развалин, помещается знаменитый и когда-то богатый водой колодезь Иакова.

Было ровно 6 ч. вечера, когда мы вошли в ограду у колодца. У ворот ее были встречены греческим игуменом, приветствовавшим Преосвященного с благополучным прибытием. Слезши с ослов, мы пошли к тому месту, где находится этот священный колодезь, у которого Спаситель беседовал с Самарянкой «о воде живой». Внутри ограды, направо от ворот, находится полуразрушенное здание, к которому мы и направили свои стопы. Спустившись вниз по ступенькам в подземную часовню, мы увидели посреди ее этот священный колодезь. Все говорит здесь о древности сооружения. Горло колодца обложено большими натесанными камнями; оставлено достаточное отверстие, сквозь которое легко может пролезть всякий человек, желающий осмотреть подробно его внутренность, как это и делали многие ученые туристы. Отверстие его около семи с половиной футов в поперечнике. Сопровождавший нас греческий игумен спустил в колодец веревку с привязанной к одному концу ее зажженной свечей, чтобы осветить внутренность колодца. Веревка длиной в 80 футов, точно соответствующая глубине колодца. Когда мы взглянули внутрь, то увидели на дне его массу мусора и набросанных камней, но воды не было ни капли. Глубина колодца была когда-то, как говорят, 105 футов, но при разрушении находившейся над ним некогда церкви, дно его было засыпано мусором от развалин; кроме того, в прежнее время, каждый богомолец считал своей обязанностью бросать в колодезь по одному камешку, что в общем, в продолжение многих веков, образовало достаточное количество мусора. Теперь, когда Иерусалимская патриархия приобрела всю эту местность с этим колодцем в свое владение, последний стал несколько поддерживаться, и этот обычай богомольцев теперь строго преследуется. В настоящее время греки стараются очистить этот колодец от мусора, и надеются, что со временем колодец наполнится как это было раньше, во времена древних патриархов. Над колодцем устроена каменная комната со сводом, четырехугольная, оштукатуренная, служащая часовней; на внутренней восточной стене ее висит икона, изображающая беседу Христа с Самарянкой; перед иконой теплится лампада, и здесь паломники обыкновенно служат молебны. Более ничего достопримечательного в этом помещении мы не заметили. Над сводом этой часовни находится полуразрушенный фундамент древней церкви, которая была устроена св. царицей Еленой, а впоследствии разрушена иноверцами. По сохранившимся развалинам легко можно догадаться о действительном существовании здесь христианского храма, под алтарем которого, по всей вероятности, как раз приходился колодезь Иакова, и богомольцы входили в него сверху по ступеням; на месте последних в настоящее время замечаются два углубления, в которых видны остатки торчащих четырех гранитных колонн. При исследовании развалин, можно заметить в них много мелких обломков мозаичного пола и тесанных камней.

По преданию, здесь стоял женский монастырь, отличавшийся богатством и роскошью, что и видно по остаткам гранита и мозаики. Но, во всяком случае, с полной достоверностью можно сказать, что именно у этого колодца сидел Спаситель, беседуя с Самарянкой. На это указывает расположение местностей, точно соответствующее описанию их в евангельской истории, где говорится об этой беседе Господа. Христос сидел у колодца с лицом, вероятно, обращенным к горе Гаризин, относя к ней слова: «и не на горе сей, и не в Иерусалиме будут поклоняться Отцу....» Позади Него находилась тогда гора Гевал, на скате которой, расположившись на северном конце Сихемской долины, стоял город Сихар, откуда вышла жена-самарянка; на месте Сихара теперь видна маленькая деревушка, носящая название Аскар. На востоке мы видим сейчас раскинувшуюся большую равнину, о нивах которой Спаситель сказал, что «они поспели к жатве За этой равниной лежит местность, между Салимом и. Еноном, где проповедовал Иоанн Креститель. Перед Господом была богатая картина природы, восхитительный вид на роскошную долину Сихема с зелеными рощами и журчащими ручейками. Все это видим и мы теперь своими глазами, наслаждаясь чудным видом Самарийских гор и живописных окрестностей; стоим, как очарованные, на этом святом месте, живо представляя себе сидящего здесь у колодца Спасителя, мирно беседующего с стоящей перед Ним Самарянкой «о поклонении Богу в духе и истине». Мы поднялись опять во двор ограды и увидали приготовленные для нас, как и накануне в Вефиле, три палатки. На юго-западной стороне внутри ограды стоит какой-то длинный сарай, или что-то в роде крытого навеса. Мы вошли туда. Оказалось, что это – ночлежное помещение, устроенное греками для паломников, с нарами внутри в два этажа: оно может вместить в себе около тысячи человек богомольцев. Нужно поблагодарить греков за устройство такого громадного барака для паломников, не имевших прежде здесь никакого убежища от невыносимой сильной жары, а также от застигавшей их непогоды. Выйдя из-под навеса и полюбовавшись еще немного расстилающимися прекрасными окрестностями, освещенными заходящими лучами солнца, мы возвратились к своим палаткам. Тут ожидали два турецких офицера, присланных Наблусским пашей приветствовать Преосвященного, о прибытии которого он был заранее извещен по телеграфу из Иерусалима. С изысканной любезностью истинно воспитанных джентльменов исполнили они возложенное на них почетное поручение. В это время опытный Марко что-то тихо сказал Преосвященному, который сейчас же вынул из кармана какую-то золотую монету, взятую кавасом и переданную сейчас же стоявшим в почтительной позе пред нашим архипастырем турецким офицерам. Поблагодаривши Преосвященного и извинившись за беспокойство, они поклонились ему с грацией настоящих паркетных кавалеров, пожелав покойной ночи и сказав, чтобы мы не беспокоились, так как наш сон будет охранять турецкая стража, поставленная у ворот ограды, по приказу Наблусского правительства, в виду высокого положения Преосвященного. Они были настолько любезны, что предложили нам осмотреть сейчас же, под их охраной, город с его достопримечательностями; но мы, уставши от дороги, постарались отклонить это предложение. По уходе их, некоторые из нас спохватились, что не приняли услуг любезных офицеров; одни же, без турецких провожатых, мы не решались идти в город, так как жители Наблуса известны своим фанатизмом и ненавистью к христианам. Это особенно обнаруживается, по словам Марко, во время караванов паломников.

Было 7 ч вечера. Мы сели за приготовленный ужин, на чистом воздухе, около палатки Преосвященного, который ужинал за одним столом с нами. Все мы были веселы и оживлены, делясь друг с другом путевыми впечатлениями. Ужин был весьма обильный; к тому же нам принесли из города еще свежего холодного молока, которое мы выпили с удовольствием. Игумен принес нам винограду, только сейчас собранного с своих виноградников, находящихся здесь же в ограде. Ухаживавший за нами все время греческий игумен был настоятелем церкви во имя св. Фотинии Самарянки, находящейся при православной общине в Наблусе. Во время ужина к нам подошел в восточном костюме, длинном полосатом халате и в темной короткой кофте поверх его, какой-то высокий, худощавый мужчина, с овальным лицом бледного цвета, чисто еврейского типа. Он низко поклонился в сторону Преосвященного, приветствовав его на гортанном арабском языке. Это был Самарянский раввин, учащий в синагоге при Самаритянской общине города. Он упомянул о своей синагоге, в которой, как говорят, находятся древнейшие списки Пятикнижия, написанного на пергаменте. Предложил он нам посетить гробницу Иосифа, находящуюся вблизи колодца Иакова. Могила помещается в четырехугольной каменной комнате без крыши; она – овальной формы, в стиле обыкновенных Палестинских гробниц. Тут находятся два каменных столбика, в верхних впадинах которых, сделанных нарочно, евреи сжигают многочисленные приношения патриарху: кружева, разные материи, ладан, масло, и др. У Самаритян сохраняется много древних обрядов Богослужения. Так, на горе Гаризин они приносят в жертву семь пасхальных агнцев, со всеми ветхозаветными ритуалами, в пасхальную ночь съедают агнца, согласно словам священного Писания. Гора Гаризин считается ими, по-прежнему, священной; на вершине ее они справляют праздники Пасхи, Пятидесятницы и водружение Скинии Завета. По-прежнему они враждебно относятся к ненавистным им евреям.

Самаритян находится в городе только около двух сот человек, как с грустью объяснил нам пришедший раввин. Быстро пронеслась перед нашим умственным взором печальная история злополучных самарян: и поводы их ко вражде с евреями, и постройка на горе Гаризине Санаваллатом особого храма, который, несколько лет спустя, был обращен в капище Зевса, а впоследствии был срыт до основания Иоанном Гирканом, и истребление десяти тысяч их римским полководцем Кестием, и, наконец, восстание их, соединенное с жестокостями против христиан, после чего у них отняли эту священную гору, передавши ее христианам. За ярые политические убеждения, их продолжали казнить тысячами, так что теперь только жалкая кучка самарян осталась доживать свой век на развалинах своего прошлого, в виду той священной горы, которая была некогда свидетельницей зарождения этой секты. Простившись с нами, жалкий самарянский раввин отправился обратно в город, навеяв на нас своим печальным видом грустные мысли о непрочном благополучии на земле.

Становилось темно. Сумерки уже давно наступили, окутав своей тенью лежавшую на востоке от нас равнину; роскошные холмы и величественные горы Самарийские превращались в темные громады. Луна еще не взошла, но при звездах, рассыпавшихся по темному небу, эти горы не теряли своих красивых очертаний. Но вот, давно ожидаемая нами луна выплыла на средину звездного неба, осветила своим бледным сиянием лежавшие перед нами окрестности, заставив нас замереть от восторга. Мы стояли на краю каменного водоема, предаваясь воспоминаниям о давно минувших событиях, героями которых были древние патриархи. Когда-то здесь мирно наслаждался жизнью с своей громадной семьей наш праотец Иаков, смотря, как и мы теперь, на полную луну, царившую на небе. Благодаря роковому случаю, приключившемуся с его дочерью в долине Сихемской и последовавшей затем кровавой мести со стороны его детей жителям Сихема за поругание Дины, он должен был покинуть эти излюбленные места с вырытым им колодцем. Много и других событий происходило здесь близ этого колодца

Сон начал одолевать нас, препятствуя последовательному течению наших библейских воспоминаний, и мы поспешили в свои палатки, чтобы дать ему полное господство над нами. Взглянув в последний раз на волшебную картину ночи, мы вошли в палатки, легли, не раздеваясь, на свои койки, и, как убитые, уснули крепким сном.