5 июля. Среда. Наблус – Сихем. Самария – Севастия. Храм Иоанна Крестителя. Развалины Севастии. Джеба. Арабки у источника. Дженин, библейский ен-Ганним.

Пронзительные крики петухов, раздававшиеся со стороны города и селений, разбудили нас. Вскоре послышались и звонки, заставившие нас встать и приготовиться к отъезду. Ровно в 5 ч. утра мы покинули колодезь Иакова. Выехав из ворот ограды в сопровождении греческого игумена и турецкой стражи, мы направились опять на большую дорогу и вступили в долину Сихемскую. При блеске восходящего солнца, нам еще больше понравился этот живописный уголок Палестины с многочисленными группами зеленых деревьев, листья которых сияли бриллиантовым блеском от отражения солнечных лучей в невысохших еще на них росинках; катившиеся по скатам гор многочисленные ручейки переливались различными цветами радуги от действия яркого солнца. Эта долина, благодаря обилию воды, вытекающей маленькими небольшими струями из расщелин гор, славилась своим плодородием во все времена. Недаром Авраам раскинул здесь шатры свои, недаром Иаков, возвратившись из Месопотамии, решился основаться здесь, в виду красивых и плодоносных мест, «купивши часть поля у жителей земли сей».

Проехавшп ¹/₂–³/₄ часа, мы увидели перед собой город Наблус, древний Сихем, который Иеровоам, сделавшись царем десяти колен Израиля, украсил многочисленными зданиями и сделал его столицей своего царства. Перед нами теперь расстилался большой восточный город с белыми восточными домами, куполообразными крышами каких-то зданий и высокими минаретами мечетей. Оживление царило в долине, когда мы подъезжали к городу. Навстречу нам шли навьюченные верблюды с ослами, нагруженными какой-то кладью. То и дело попадались по дороге пешие арабы, с котомками в руках, твердой поступью направляясь в горы. Стада овец и коз, пасомые восточными пастухами в своих библейских костюмах, часто встречались по обеим сторонам дороги и по скатам гор. Как живо напомнил нам один из этих юных пастухов патриарха Иосифа, в дни его юности, когда он блуждал в этой же долине, ища своих братьев, которые впоследствии продали его Измаильским купцам! Несмотря на то, что это место соединено было для него с грустными воспоминаниями, он всегда любил его, стремясь к нему всей душей, и даже высказал предсмертное желание видеть кости свои погребенными в этом милом для него уголке. Только лично присутствуя в этой живописной долине, можно понять сильное стремление патриарха к этому месту, а также – приятные воспоминания многих людей и народов, соединенные с долиной Сихемской. Мы въехали в город. Разочарование было полное. Как красив был он издали, так непригляден и неопрятен внутри, благодаря разбросанным в беспорядке восточным постройкам, тесным, темным улицам и грудам нечистот, валявшимся здесь же по дороге, около которых копошились тощие желтые собаки. Говорят, что в городе много масляных и мыльных заводов, увеличивающих и без того городскую грязь, вследствие отбросов, выбрасываемых на улицы, распространяя зловоние и производя удушливую атмосферу. Этот город мало чем отличается от виденных нами (Палестинских) городов, представляя собой обычный тип восточного города. К счастью, нам не пришлось проезжать весь город и вдыхать в себя заразительный запах разлагающейся восточной грязи; мы скоро повернули вправо и поехали по Севастийской дороге. Неприятное впечатление быстро исчезло по выезде из города. Прямо пред нами красовался Гевал, весь в террасах, покрытых зелеными дикими грушевыми деревьями и кудрявыми рощами масличных деревьев. Фруктовые сады с оливковыми и фиговыми деревьями, на которых в большом количестве виднелись вкусные и сочные плоды, приковывали к себе наши взоры; виноградники, разбросанные там и сям по скатам гор, манили нас к себе своими громадными и густыми гроздьями спелого винограда; горные потоки и ручейки, около которых полоскали белье восточные женщины в своих оригинальных костюмах, своим тихим журчанием услаждали наш слух. А над всем этим небо, ясное, голубое, раскинувшееся в виде грандиознейшего шатра, довершало эту чудную панораму. Погружаясь своей мыслью в глубь времен, мы живо представляли себе это величественное зрелище, когда, на месте теперешнего города, в лощине, отделяющей Гаризин от Гевала, стояли в белых облачениях священники и левиты, громко читая благословения и проклятия на исполнителей и нарушителей Закона; а с вершин их раздавалось громогласное ответное – «аминь» стоявших там всех двенадцати колен Израилевых. Мы продолжали ехать по узкой долине, окаймленной с обеих сторон зеленью, фруктовыми садами, огороженными колючими кактусами, спелые сочные плоды которых наблусские женщины при нашем проезде сбивали палками, осторожно хватая их руками, во избежание уколов, и ссыпая в мешки. Маленькие ручейки пересекали в разных местах наш путь.

Мы проехали мимо магометанского кладбища, между оливковыми деревьями которого катился быстрый ручей с холодной ключевой водой. Вблизи какого-то селения, расположенного на скате горы, мы увидели, вероятно, старый водопровод, с полуразрушенными арками. Город остался теперь далеко позади нас. На пути нам встречалось очень много водяных мельниц, издали похожих на столбы. Но вот, ручейки стали попадаться реже, а затем и совершенно исчезли, когда мы поднялись на значительную высоту над долиной. Мы ехали теперь по отлогому склону холма, поднимаясь все выше и выше к северо-западу, встречая по пути, направо от дороги, шелковичные и фиговые деревья. Подъем делается настолько крут, что мы удивляемся своим животным, как они могут так твердо и осторожно ступать по этой крутой дороге, по разбросанным на ней камням, которые, при малейшим прикосновении к ним, быстро ссыпаются вниз. По обеим сторонам дороги, посреди полей и зеленых рощ, возвышаются холмы, на вершинах которых расположились многочисленные арабские деревушки. Мы поднялись на самую вершину холма и должны были спуститься в плодоносную долину, по которой пробегали мелкие ручейки. Затем поднялись на еще более высокий холм, по скатам которого виднелись оливковые и масличные рощи, фруктовые сады и водяная мельница; увенчивался он каким-то селением. Это, оказалось, некогда знаменитая Самария, потом Севастия, ныне бедная арабская деревушка, населенная магометанами и отчасти православными. Этот гордый холм Самарийский возвышается на 500 фут. над долиной, и взбираться на него по почти отвесным склонам очень затруднительно. На вершине холма, окруженного с трех сторон глубокими долинами, расположена теперь жалкая деревушка, в которую мы теперь и шли пешком, оставив своих ослов у деревни. Из любопытства, мы заглянули в отворенную дверь одной мазанки: едкий удушливый дым, наполнявший ее, заставил нас отскочить в сторону. Оказалось, что мазанки не имеют других отверстий, кроме одной двери. Подобное встречается во многих бедных восточных деревушках. Необходима неприхотливость восточных жителей и постоянная привычка, чтобы обитать в таких жилищах. Сквозь дым мы разглядели внутренность этой мазанки: ни стола, вообще никакой мебели; на полу сидел араб в расстегнутой рубашке и в красном тюрбане на голове, поддерживая огонь, ворочая палкой сучья, горевшие под котелком, в котором что-то варилось; оборванная женщина хлопотала около этого котелка; в углу, на голом полу, не смотря на едкий запах дыма, весело играли в камешки голые ребятишки, грязные до невозможности. Идя затем по отвратительнейшим закоулкам деревушки, сторонясь от собак, с оскаленными зубами лаявших на непрошенных гостей, мы размышляли о превратностях судеб вообще, и в частности – о судьбе стоявшей здесь когда-то знаменитой столицы Израильского царства. Основанная царем-отступником Амврием, она имела в своих стенах много нечестивых царей, в том числе и Ахава, ревностного распространителя идолопоклонства в своей стране. Будучи затем за грехи царей своих часто разрушаема неприятелями, Самария была возобновлена Габинием, сирийским правителем, а при Римском владычестве была уступлена Ироду Великому, который, восстановивши и украсивши город великолепнейшими зданиями, переименовал ее в Севастию, или Августу, в честь Римского Императора Августа. Развалины дворцов доселе еще свидетельствуют о ее прежнем величии. По пути к ним, мы предварительно рассмотрели развалины христианской церкви, выстроенной св. Еленой над предполагаемыми гробницами пророков: Авдия, Елисея и Иоанна Крестителя; хотя, по другому, более достоверному, преданию последний был обезглавлен и погребен совершенно в другом месте. Перед нами, на вершине холма, находится большой двор, посреди которого стоит высокая пальма; на краю холма, двор ограничивают уцелевшие еще развалины древней стены, в которых по местам вделаны мраморные колонны; такие же колонны идут вдоль двора, полукругом выступая за стены. Этот двор составлял некогда средину храма, что заметно по прилегающему к нему мраморному порогу со ступенями. На дворе стоит маленькая мечеть; внутренние стены ее обделаны мрамором, на котором, если попристальнее всмотреться, можно заметить высеченные кресты, хотя магометане усердно стараются изгладить на нем эти знаки христианства, замазывая или стирая их. Эта мечеть помещается как раз над гробницами пророков, находящимися в подземелье, узкий сход в которое – на левой стороне двора, напротив мечети. Вместе с шедшими впереди нас – Преосвященным и греческим игуменом – сошли мы в полутемное подземелье, по 22 ступеням, слабо освещенным четырьмя окнами, устроенными в стенах, под сводами. Страшная сырость охватила нас. Посреди этого погреба лежит небольшой четырехугольный мраморный камень, на котором, как говорят, сидел томившийся здесь в узах Иоанн Предтеча. Место могил заложено стеной, в которой оставлены три отверстия. С зажженными свечами в руках, данными нам проводником-арабом, увидели мы через эти отверстия три гробницы, выложенные тесаным камнем, и совершенно похожие одна на другую. Гробницы пусты; около них валялось несколько черепов и обломков камней. Если это подземелье и не было темницей Предтечи Господня, усекновенного по приказанию Ирода, то, во всяком случае, оно было местом, куда жестокий царь заточал своих недругов, умиравших здесь от голодной смерти и от недостатка свежего воздуха.

Поднявшись обратно по ступенькам вверх, мы с облегчением вдохнули в себя струю свежего, хотя и горячего от солнечного жара, воздуха. Давши, по обыкновению, бакшиш сопровождавшему нас по развалинам сторожу-проводнику, отправились мы для дальнейшего осмотра древней столицы. Пройдя минут десять, увидели мы целый свод колоссальных колонн, сделанных из местного камня, которые сперва шли в один ряд, а потом в два параллельных ряда. Мы насчитали их более пятидесяти, – все они монолиты, не имеют ни карнизов, ни базисов. Некоторые из них расколоты пополам и валяются здесь же на земле. Когда мы наступили на одну из валявшихся колонн, из-под неё выползли две большие ящерицы, обитавшие в том месте, где, по всей вероятности, стоял дворец Ирода, любившего блеск и пышность и задававшего пиры многочисленным друзьям своим. Но стоял ли здесь действительно роскошный дворец Ирода, или это был великолепный храм, построенный им в честь Августа, – в точности неизвестно; во всяком же случае, эти колонны – остатки сооружений Великого Ирода. Идя на северо-запад от этих колонн, мы заметили остатки двух башен, сложенных из огромных тесаных камней, между которыми есть пустое пространство. Это, вероятно, были ворота города Севастии. За воротами тянулся портик с сохранившеюся до сих пор чуть ли не сотней колонн.

Осмотревши колонны, мы той же дорогой пришли обратно к церкви, на вершину холма, вид с которого на окрестности – восхитительный. Эти чудные окрестности были свидетелями беззакония царей Израильских, которые здесь на вершинах ставили капища идолов, прогневляя Бога Истинного. Исполнился гнев Божий над Самарией, как предсказал это пророк Исаия, любовавшийся видом на окрестности, может быть, с этого же места, и другие пророки. Несколько оставшихся колонн и обломков мрамора, представляющих собой жалкие остатки прежнего величие пышной столицы, свидетельствуют об исполнении в судьбах Самарии пророческих предсказаний. Смотря на эти развалины, на эту груду разбросанных повсюду камней, – как не вспомнить при этом пророческих слов прор. Михея: Самарию сделаю грудой развалин в тле, местом для разведения винограда: низрину в долину камни ее и обнажу основания ее (Мих. 1:6).

Достаточно насмотревшись на чудные виды с этой вершины и поразмысливши о превратностях судеб, мы возвратились к своим ослам и поехали далее на север, спустившись предварительно с холма. В верхней части Самарийского холма, налево от дороги, заметили мы колоннаду в виде амфитеатра, постепенно спускающегося к долине. Это, как объяснил нам греческий игумен, печальные остатки роскошного цирка Ирода. На этом месте услужливый грек простился с Преосвященным, и поехал обратно в Наблус.

Дорога шла по долине между двух холмов, поднимаясь несколько вверх, небольшими зигзагами. Эта местность своими полями и сравнительно ровной поверхностью напоминала нам наши родные места во время осени, когда трава на полях уже не имеет такой свежей окраски, как летом и весной. Проехав селение, называемое Бурка, мы стали подниматься на высокий холм, с вершины которого нашему взору представилось прекрасное ровное поле, усаженное масличными деревьями и окаймленное понижающимися пригорками Самарии. Кругом разбросаны деревни, из которых, ближе к нашей дороге, с левой стороны ее, расположилось селение эль-Фантакумия. Становилось мучительно жарко. Страшная жажда стала одолевать нас. Но вот, наконец, дорога, то поднимаясь, то снова опускаясь, привела нас к деревне «Джеба», где мы решили сделать привал. Домики этой деревни, прилепившиеся к склону холма, расположены настолько правильными рядами, что плоские крыши нижних домов могут служить мостовой для верхних. Это селение, находясь в долине, между двумя небольшими возвышенностями, и утопая в роскошной зелени оливковых деревьев, может служить самым лучшим местом отдохновения. Тут мы и остановились, расположившись под раскидистой маслиной, прямо над большим источником, куда сходятся за водой жители всего магометанского селения, преимущественно женщины. Позиция для наблюдения была самая удобная. Покуда нам готовили завтрак, мы занялись наблюдением происходившего у источника. Мы видели, как сюда приходили за водой девушки и, весело болтая с подругами, черпали воду и уходили прочь. Здесь было как бы складочное место различных местных новостей, которые, передаваясь из уст в уста, комментируясь на разные лады, распространялись уже в измененной редакции, непохожей на первоначальную, по всему магометанскому селению. Многие приходили сюда с бельем, полоская которое в наполненных водой канавках около источника, весело щебетали на своем гортанном наречии. Мы удивлялись тому, как эти молодые мусульманки, зачерпнувши кувшинами воду, ставили последние на свои головы и, как бы не чувствуя особой тяжести на голове, беззаботно уходили, часто не поддерживая руками своих наполненных водой сосудов, которые, не смотря на это, не теряли все-таки своего равновесия на грациозных головках мусульманок. Перед нами живо встали библейские рассказы, где говорится о посещениях девушками древних колодцев. Нравы, обычаи, даже костюмы, – все напоминает древние времена.

Между женщинами, виденными нами у колодца, было много интересных типов. Костюм почти у всех их одинаков: длинная, синяя рубашка, в виде мешка, доходящая до самых пят и перехватывающаяся в талии поясом, со многими складками на груди. Голова накрыта большим платком, концы которого спускаются до самых плеч, служа вместе с тем покрывалом; маленькая круглая шапочка увенчивает голову арабской женщины. Вот гордой поступью подходит к источнику, держа высоко над головой пустой кувшин, стройная арабская женщина, неприхотливый костюм которой обрисовывает ее грациозные формы. На ее загорелом овальной формы лице, с правильными, хотя и крупными чертами, блестят черные глаза. Это была одна из красивейших дочерей Востока. Хотя по костюму она почти и не отличалась от других, находившихся здесь женщин, но, благодаря ее шапочке, обделанной позументом, и множеству блестящих монет, в виде монисто висящих на шее, и запястий, до локтя надетых на ее голой мужественной руке, она, видимо, принадлежала к зажиточной семье, пли даже к семье самого шейха. На последнее указывала также гордая осанка этой женщины. Подойдя к источнику и поставив свой кувшин на землю, она, по обыкновению, хотела заняться болтовней с своими подругами. Но, заметив направленный на нее фотографический аппарат, она, сверкнув черными глазами, зардевшись алым румянцем, с саркастической улыбкой, быстро повернулась к нам спиной, зачерпнула в кувшин воды, опустила на лицо покрывало, и не глядя на нас, с кувшином на голове, молча, той же гордой поступью пошла прочь от источника. Так и вспомнилась нам библейская Ревекка и событие встречи у колодца Елеазара с будущей женой своего господина. Мы заметили у многих приходивших сюда женщин татуировку на руках, между глаз и на подбородке, а также вдоль нижней губы, в виде небольших темных точек.

Между тем нам приготовили уже завтрак, состоявший из прежних холодных блюд, с прибавлением чесноку, за который особенно ратовал Марко, говоря, что лук и чеснок в дороге необходимы в качестве подкрепляющего средства. Наш завтрак прошел очень оживленно. Прекрасную патриархальную картину представляла наша группа во время трапезы, за которой, возлежа по-восточному, мы сидели все вместе, забыв о различии званий и положений. Рядом с архиереем сидел простой служитель, Нестор, с одной стороны, с другой – один из студентов, по соседству с двумя рядом сидевшими кавасами. Около Нестора возлежал о. миссионер Варсонофий, рука об руку с погонщиком, магометанином, а затем опять студенты. Яства передавались из рук в руки, хлеб ломался на части и делился между всеми. Никто не стеснялся ничьим присутствием, но в то же время все было тихо, прилично. А там, внизу, у источника продолжали громко лепетать мусульманки, около которых шумели и галдели мальчишки. Под аккомпанемент арабской болтовни и детского шума, легли мы после завтрака немного отдохнуть под тенью развесистых смоковниц, проспав почти до часу дня. «Ну что, Марко, пора?» спросил Преосвященный. «Еще рано, Ваше Преосвященство», отвечал, строгий до педантичности, кавас, «не пришло еще время».

Мы взглянули вниз. Общество арабок и арабченков не только не поредело, но, напротив, увеличилось, так как, вероятно, уже все селение узнало о нашем здесь пребывании. «Бакшиш, бакшиш», кричали мальчуганы, протягивая к нам свои маленькие ручонки. Зная алчность арабов, мы бросили им две-три «парички», которые ими с жадностью были подняты, и опять послышались возгласы: «бакшиш». Наконец, мы бросили десяток монет в толпу грязных оборвышей, которые с криком, тесня друг друга, давая волю своим кулакам, кинулись поднимать наши подачки. С разгоревшимися от жадности глазами, смотрели мусульманки на падавшие парички, стыдясь подойти к мальчишкам. Мы бросили горсть этих мелких монет в толпу женщин, которые, забывши стыд, стали поднимать их, вступая в драку с мальчишками. Еще десяток паричек, брошенных в толпу, и стыд был забыт совершенно, началась общая свалка, в которой полы перемешались, шум, гам, драки «Теперь пора собираться», объявил Марко, и ровно в половине второго часа дня, после хорошего отдыха, сопровождаемые поклонами и благодарностями со стороны арабов обоего пола, мы выехали к северу от Джебы.

Через полчаса, налево от дороги, мы встретили деревню Санур, расположенную на холме, весьма крутом с восточной стороны и понижающимся по направлению к западу. На вершине холма видна крепость, а вокруг деревни идет каменная ограда. Дорога, по которой мы теперь ехали, не особенно дурна, без крутых подъемов и отвесных спусков. Так ехали мы без всяких приключений до 3 ч. дня, если не считать мучившую нас временами жажду. К счастью, или стало несколько прохладнее, или же мы привыкли к жаре, но мы не чувствовали более страдания от палящих лучей солнца. Вот, высоко над нашими головами, пронеслась целая стая орлов, которые, плавно разрезая воздух своими крыльями, опускаясь все ниже и ниже, скрылись за холмом направо от дороги, найдя, вероятно, себе хорошую добычу в виде трупа какого-либо животного. Это можно было предполагать по доносившемуся до нас неприятному запаху, происходящему от разложения органических веществ. Мы переехали затем долину Дофана, в которой некогда Иосиф был продан своими братьями купцам Мадиамским, увезшим его отсюда по дороге на запад в землю Египетскую. В этой долине, как говорят, находится бездонный колодец, куда дети Иакова хотели бросить своего нелюбимого ими брата. К северо-западу от нас простирается широкая равнина, где дети Иакова пасли стада отца своего. Налево от дороги, Марко указал нам место, где имеют обыкновение отдыхать паломники, идущие в Назарет большими караванами. Это – громаднейшее вспаханное поле, которое, ранней весной, покрывается зелеными всходами хлебных злаков. Мы отказались от отдыха, желая скорее добраться до предположенного по маршруту ночлега. Направо от дороги мы залюбовались густыми масличными рощами, заполняющими пространство долин и откосов. Около этого цветущего оазиса расположено арабское селение, которое наш жандарм назвал «Кубатыя». Отсюда мы стали спускаться все ниже и ниже, и ехали между холмами, образующими собой то ущелье, через которое, по всей вероятности, и бежал Охозия, царь иудейский, преследуемый убийцами, посланными за ним Ииуем. Наконец, и без этого невысокие холмы стали еще более понижаться, и мы очутились на большой равнине. Повернувши влево от дороги, мы увидели перед собой утопающие в садах какие-то здания между которыми, подобно сторожевой башне, возвышается высокий минарет. Это и есть Дженин, древний Ен-Ганим где, полагают, Спаситель, идя во Иерусалим, между Галилеей и Самарией, исцелил десять прокаженных. Нам показали это место исцеления на возвышенности, около которой расположен Дженин. Мы направлялись к тому месту за городом, где уже белели раскинутые для нас палатки, в которых мы должны были совершить последний, ночлег. Ровно в 5 ч. веч. подъехали мы к своим шатрам, слезли с хребтов уставших ослов и вздохнули свободно, очутившись опять на ногах. Чтобы расправить свои члены, мы прогуливались около своих палаток, разглядывая лежащий вблизи маленький городок, в котором виднелись, кроме минарета, еще купола двух мечетей, какое-то здание на горе, или, лучше сказать, развалины неизвестного древнего сооружения. Нам же указали и на турецкую крепость, в которой помещается небольшой гарнизон. Как бы в подтверждение существования последнего, к Преосвященному, как и накануне в Наблусе, пришли два турецких офицера, поздравили с прибытием и сказали, что будут охранять нас во время ночи. Получив от Преосвященного хороший бакшиш и любезно расшаркавшись, они удалились восвояси. Этот городок довольно оживлен, имеет около трех тысяч жителей, в нем есть также базар. Множество находящихся здесь апельсинных садов, масличных и фиговых рощ, финиковых пальм, украшающих город и эффектно освещенных теперь заходящими лучами солнца, придают этому городу жизнерадостный вид.

Вот, прибежало из города несколько арабских детей, которые, расположившись в отдалении напротив нас, до самой темной ночи наблюдали за необычайными для них лицами. Рассматривая, с своей стороны, их, мы заметили, что многие из них больны глазами. Вообще, эта болезнь на Востоке сильно развита, и в редкой деревушке мы не встречали десятка больных глазами детей; из взрослых мы более замечали слепых женщин, чем мужчин. Жаль видеть красивую арабскую женщину, с бельмами на глазах. Главным образом причина болезни происходит от нечистоты и от недостатка воды, не хватающей часто для промывки глаз, засоренных пылью. Но есть, как мы здесь слышали, и другие причины. Именно: спелые плоды фиговых деревьев, смоквы, сочные и сладкие на вкус, имеют довольно острый сок, разъедающий глаза. Кроме того, мелкие иглы листьев кактусов, а особенно иглы созревших плодов их, во время ветра, совершенно незаметно, могут, вместе с пылью, попасть в глаза, причиняя этим жгучую боль, последствием чего является распространенная в Палестине слепота. Здесь, в Дженине, весьма много кактусовых изгородей, около которых, не предвидя опасности, почти постоянно играют грязные полуголые дети арабских семей.

Сидя около палаток, мы наслаждаемся прекрасным воздухом, который делается довольно свежим по заходе солнца. Нам предложили надеть пальто, во избежание простуды. Был уже седьмой час вечера, когда мы сели за приготовленный нам вместе с Преосвященным холодный ужин около палаток. Как-то было грустно теперь сидеть за столом, чувствуя, что эта трапеза около шатров – последняя, что более никогда не повторится это интересное путешествие, соединенное притом с таким удобством и даже некоторым комфортом.

Преосвященный предложил нам после ужина совершить прогулку в город, на что мы с удовольствием согласились. В сопровождении Марко, мы вошли в город по главной улице, мимо мечети, мимо двух гостиниц или «ханов», идя вдоль ручейка, текущего через весь город. Мы прошли также около нескольких кофеен, у которых восточные жители курили кальян, запивая маленькими чашками черного напитка. Наконец, мы подошли к источнику, где, не смотря на совершенную уже темноту, собрались женщины этой местности с кувшинами на головах и без умолку болтали с своими подругами. Грязные босоногие мальчишки занимались здесь играми, плескаясь водой и производя невообразимый шум вокруг источника. Подобные картины мы наблюдали уже и раньше. Поэтому, постояв здесь несколько времени и наградив нескольких детей паричками, мы вышли из города и, по другой дороге, возвратились обратно к своим палаткам. Было уже 8 ч. вечера. Небо, как и вчера, было иллюминовано многочисленными звездами. Луна еще не взошла и все было окутано ночным мраком. Стало уже значительно свежеть, и мы поспешили в палатки, чтобы предаться сладкому сну мечтая при этом о скором осуществлении нашей цели – прибытии в давно манивший нас Галилейский городок. Мы не верили себе, что так легко и удобно совершили это путешествие, которым нас так пугали. Жару мы вынесли героически, а езда на осликах стала для нас теперь привычным делом. От сильного напряжения нервов и от переживаемых трехдневных впечатлений мы не могли заставить себя скоро уснуть. Но вот, усталость стала брать верх, веки стали слипаться, и мы начали переходить в. область сновидений, как необычайные крики разбудили нас. Прислушиваясь, мы догадались, что это был вой шакалов, бродивших в долинах Палестины. Вой делался все сильнее и сильнее, шакалы подходили все ближе и ближе. Почуяв близость шакалов, лошади стали издавать пугливое ржание, а ослы, как это мы видели через отверстие в палатке, прижались друг к другу, испуганно насторожив свои длинные уши.

Но сон начал все сильнее и сильнее одолевать нас. Под громкий вой этих диких зверей пустыни и испуганное ржание лошадей, мы заснули крепким сном.