II. Символика Софийского собора

Вам угодно было поручить мне, при моем отъезде в Киев, составить для В. С. объяснение символики Софийского собора, разумея только мозаику и древние Фрески времен Ярославовых, ибо новейшие не заключают в себе особого символического смысла. Хотя довольно трудно после обновления собора отличить старое от нового, и много древних фреск перемешано с новейшими чрез произвольное наименование неизвестных ликов: однако я постараюсь, сколько могу, изложить пред Вами мои мысли по сему предмету, которые не смею выдавать за что-либо положительное. Скажу вообще, какое впечатление производит на сердце мое древний чудный собор сей по сравнению с Цареградским, который также я имел случай видеть.

Отрадно молиться в родном святилище Киева; утешительно думать, что оно есть единственное на Руси, в котором от самого начала нашего Христианства молилось все, что только было святого и великого в отечестве нашем, начиная от Святителей и князей. Чудотворцы Московские: Петр, Алексий, Иона, Феогност, Киприан и Фотий совершали священнодействие в Софийском соборе Киевском. коего стены уцелели и после запустения Татарского, тогда как Успенский собор первопрестольной столицы, куда перенесена была первосвятительская кафедра, и где доныне почиют нетленно мощи Святителей, сооружен был вновь уже после их блаженного преставления. Если только вспомнить. что под сими священными сводами, устоявшими против бури времен, почиют великий основатель собора Ярослав и величайший из его преемников Мономах, и что несокрушимый храм сей был свидетелем славнейших событий земли Русской до Монгольской эпохи, то невольный восторг овладевает сердцем при первом шаге внутрь заветного святилища, которое напоминает нам начало нашего просвещения в Царьграде.

Если однако говорить беспристрастно, то, кроме имени и значения первенствующей кафедры, нет никакого сходства между Киевскою и Цареградскою Софиею: до такой степени они разнствуют по своим размерам, по внутреннему расположению и по самому зодчеству; стоит только взглянуть на их размеры, чтобы убедиться в этой истине. – Наша митрополия слишком мала в сравнении с Византийскою патриархиею и так мало носит на себе ее отпечаток, что нельзя даже уподоблять одну другой. Но, не смотря на такое несходство, они невольно роднятся в нашем воображении, ибо св. София стояла у нас во главе Церкви всея Руси, как и София Царьграда во главе вселенской, и нам утешительно думать, что Церковь восточная отразилась, как бы в чистом зерцале, в матери церквей наших. Вот почему так близко нашему сердцу имя св. Софии, которое встречаем в древнейших городах Русских: мы привыкли с детства при этом родственном названии соборных храмов наших искать в них и самый образ того первобытного святилища, из коего пролилась благодатным потоком на всю Россию вера Христова.

Св. София имеет для нас тоже значение, какое имеет для Грузии св. Сион, ибо там Сионами преимущественно назывались соборные храмы, по воспоминанию матери всех церквей Сиона, как писано в псалмах: «мати Сион, глаголет человек».

Так как архитектура церковная значительно изменилась на Востоке в течении пяти веков, от основания Цареградской Софии в VI столетии до построения Киевской в XI, то должно предполагать, что образцом для нее послужила еще какая-либо из позднейших церквей Греческой столицы, менее огромная по своим размерам, хотя и усвоилось ей имя древней патриархии. Чрезвычайную между ними разность составляет уже самый купол, который, как обширный щит, осеняет всю середину квадратного здания Софии Цареградской, тогда как в Киевской главный купол тесен и возвышен, а четыре малых по сторонам его дают новому храму позднейший вид Византийских пятиглавых соборов. Устройство верхних галерей, необходимых в древности для помещения женщин, имело бы довольно сходства с образцом; по в Киеве хоры сии выступают крестообразно внутрь храма, тогда как в Царьграде они образуют правильный четыреугольник. Одно только углубление горнего места совершенно сходно в обоих храмах; но весь алтарь Киевский стеснен между двумя первыми столбами, поддерживающими купол, тогда как в Византийской Софии алтарь широко выдавался вперед, ибо там четыре основных столба, осеняемых куполом, стоят посреди храма.

Иконостас в Цареградском соборе состоял из двенадцати серебряных столбов с богатыми завесами, которые закрывали святилище от взора мирян. В Киевском соборе едва ли можно предполагать подобное устройство иконостаса, ибо в IX веке их стали значительно возвышать, вследствие гонений иконоборства: сперва иконоборцы стали приподымать иконы для недопущения к ним людей благоговейных, а потом и сами православные, восстановив первый ряд местных, чествуемых ими икон, пожелали сохранить и верхние ярусы, к которым уже привыкли взоры, со временем им усвоилось символическое значение трех различных периодов Церкви: патриархальной до закона, ветхозаветной и благодатной Нового Завета. Но во всяком случае, если иконостас Киевской Софии и не состоял первоначально из одних колонн и завес, по образцу Византийскому, с расставленными по столбам иконами: то, без сомнения, был гораздо ниже для того, чтобы не закрывать великолепных мозаик над горним местом и на боковых арках, так как изображения сия заменяли нынешние образа иконостаса.

Есть еще одна особенность св. Софии Византийской в сравнении с Киевскою: в Византийской был один престол для целого собора, вероятно, по строгой мысли о единстве и неповторяемости литургии в одном и том же храме, как и доселе она не повторяется на одном престоле во всей восточной церкви, тогда как это единство божественной службы утрачено на Западе. Только на хорах в самой их оконечности, как бы вне собора, в юго-западном его углу, отделенном стеною от верхней галереи, существовал малый придел для приобщения женщин, не имевших обычая входить в самый храм, и, без сомнения, придел этот был устроен уже в позднейшие времена для царственных особ. Напротив того, в Киеве, кроме главного престола, существовали еще со времени основания храма два придела на ряду с соборным алтарем, от которого отделялись они жертвенником и диакониконом. Один из них был посвящен великомученику Георгию, ангелу Великого Князя, ктитора Софийского, а другой Архистратигу Михаилу, как начальнику небесных Сил и особенному покровителю Киева, в ознаменование чего изображение его находится и в гербе города. Были, вероятно, и другие приделы на сенях (во имя Первозванного Апостола и Святителя Николая), хотя и не в таком множестве, как ныне, ибо их считают до семнадцати. В Цареградской Софии устроены были с западной стороны два притвора для оглашенных и кающихся: в Киевской же от самого начала не существовало сих притворов: потому, быть может, что уже не столь строго выполнялись канонические правила относительно кающихся и менее было оглашаемых. Но кругом всего собора с трех сторон, кроме алтарной, доселе сохранились крытые галереи между столбов, где, вероятно, совершались крестные ходы, как это и доселе постоянно бывает в Иерусалиме. В позднейшее время пристроены Митрополитом Петром Могилою, обновителем храма Софийского, еще два притвора с северной и южной стороны, уже для прочности обветшавших стен, и в сих притворах внизу и наверху устроены также престолы.

Если Вам угодно обнять одним взглядом всю внутреннюю красоту родной нашей Софии и разгадать всю ее символику, взойдите на западные хоры и оттуда погрузите взор ваш во глубину храма до самой окраины горнего места: – тогда еще более пожалеете о высоте иконостаса, несоответствующей ныне первоначальному его устройству, хотя он и был понижен на один ярус при обновлении собора, но все еще закрывает отчасти мозаики. Полюбуйтесь оттуда крестообразною формою церкви, очертанной с трех сторон, кроме алтарной, двойными и тройными арками в два яруса с остатками мраморных колонн. Углубите взоры и мысли внутрь святилища, горнее место которого служит как бы кормою церковного корабля сего, и Вы будете поражены величием восточной нерушимой его стены, еще украшенной древними мозаиками: Вы подивитесь устройству тройных арк, углубляющихся одна за другою над горним местом; они образуют как бы мозаические рамы, которые окаймляют колоссальную икону Матери Божией в самом углублении алтарного полусвода. Все это в высшей степени изящно и премудро расположено; по истине здесь «Премудрость создала Себе дом», по выражению Книги Притчей. Теперь вникнем в таинственный смысл самих мозаик и фресок, исполненных глубокой символики, при всей строгости священных преданий.

Что прежде всего представляется Вашему взору из-под венца главного купола, наполненного ангельскими ликами? – Это мозаический образ Господа Эммануила в самом ключе основной арки над иконостасом. Эммануил, т. е. с нами Бог, означает снисхождение к нам Сына Божия в образе сына человеческого. В обоих углах сей восточной арки Вы еще видите остатки мозаики, изображавшей двух евангелистов: Иоанна и Матфея, которые возвещают, один небесное, а другой земное происхождение Эммануила, и в их раскрытых книгах начало их благовестия. Один пишет: «в начале бе Слово, и Слово бе к Богу, и Бог бе Слово. Сей бе искони к Богу»; а другой «книга родства Иисуса Христа, сына Давидова, сына Авраамля». На противоположной арке два других евангелиста, из коих Марк совершенно сохранился мозаикой. В Цареградской Софии шестокрылатые серафимы заменяют евангелистов, но и сие не без высокого значения: пророк Иезекииль созерцал во дни пленения таинственные образы животных шестокрылатых, многоочитых, с четырьмя лицами, орла, тельца, льва и человека, которые даны символами евангелистам. Он видел их на пламенных колесах, возвышающихся от земли и идущих во все страны, куда были обращены их лики, что знаменовало вселенскую проповедь, и потому, быть может, символические серафимы заменили евангелистов в Цареградском храме Премудрости Божией.

Далее внутрь алтаря на второй арке, образующей полусвод горнего места, под самым ликом Эммануила Вы видите другую икону мозаическую Спасителя, называемую Деисус, с двумя предстоящими: Богоматерью и Предтечею; все три лика в трех кругах. Это уже более присное человечеству изображение Господа славы, не только как Эммануила, с нами сущего Бога, но и окруженного родствеиными ему ликами Божией Матери и великого Предтечи, в наклонном пред ним молитвенном положении, что выражается самым названием Деисуса от Греческого слова ϑέηαις молитва. Тут уже небесная слава Эммануила представляется доступною нам, за коих пострадал Он, во всем уподобившись братии своей, по словам Апостола: Сам искушен быв, может и искушаемым помощи¹⁹. Под сею второю аркою, в полусводе горнего места, представляется взорам сама Предстательница рода Христианского. Она стоит на твердом камени заповедей Господних с воздетыми к Нему руками, осеняя мир Своим покровом, на коем сияют три звезды.

Почему же сей образ Богоматери, отовсюду видимый по самой своей колоссальности, господствует над всеми прочими, тогда как название св. Софии относится не к Матери Божией, а к самому Господу Иисусу, воплощенному Слову и Премудрости Божией? Потому, что здесь хотели соорудить дом Премудрости Божией, а Матерь Божия послужила сим домом, в который вселилось Слово. Она была, по выражению церковному, «освященным градом Божиим и селением Вышнего» и оттого к ней относится здесь Греческая надпись вокруг арки горнего места: «Бог посреде Ея и не подвижится, поможет Ей Бог утро за утра»²⁰. В Цареградском храме Матерь Божия представлена с предвечным Младенцем на лоне, и с двумя архангелами по сторонам, как Матерь воплотившегося Слова и Премудрости Божией; здесь же держались одного лишь таинственного дома Премудрости, выражаемого чрез лице Пресвятой Девы, и храмовым праздником служит рождество Ея. т. е. самое созидание на земле дома Божия, тогда как в Новгородской Софии празднуется ее Успение, т. е. преложение земной сей храмины в небесную. Вероятно, так было в Царьграде, если только не совершалась там, по древнему обычаю, одна лишь память обновления вместо храмового праздника, как мы это видим в Иерусалиме в храме Воскресения. Есть предание в Киеве, что и Десятинная церковь, ныне празднующая также Рождество Богоматери, праздновала первоначально ее Собору на другой день Рождества Христова, так как существует обычай в православной Церкви совершать на другой день главного праздника память виновника сего торжества: так например Святому Духу собственно празднуется на другой день Его сошествия на апостолов в пятидесятницу, и Предтечи на другой день Богоявления, и Архангелу после Благовещения.

Замечательны символические изображения иконы Премудрости в Киеве и Новгороде, но едва ли не древнее Новгородская: ибо там никогда не прекращалось богослужение в храме со времени его создания, тогда как Киевский собор оставался многие годы в совершенном запустении, и в это время утрачена была древняя подлинная икона; она заменена новейшею более в духе богословском, нежели символическом. Матерь Божия с Божественным младенцем на руках представлена в храме на семи ступенях, из коих каждая выражает какую-либо богословскую добродетель: веру, надежду, любовь и проч.; Она в лучах солнца и стоит на луне. По сторонам ее на ступенях стоят с правой стороны четыре великих пророка: Исаия, Иеремия, Иезекииль с храмом в руках и Даниил, а с левой: Моисей со скрижалями, Аарон с жезлом расцветшим и Давид Богоотец с псалтырью: над семью столбами храма сияет лик Господа Саваофа с семью архангелами, и надпись Греческая: «Премудрость созда себе дом и утверди столпов седмь». И так здесь название св. Софии относится как бы прямо к лицу Богоматери, хотя и есть знамение Божественного младенца на лоне Ея. В Новгороде, напротив, символика гораздо более соответствует Византийскому типу, и самый смысл ее изобличает подлинник. Сам Господь, Слово и Премудрость Отчая, по слову Пророка Исаии, представлен в образе Ангела великого совета, восседающим на престоле, который утвержден на семи столпах и на камне; а для того, чтобы не усомнились, что это действительно сам Господь ангелов, а не ангел, то над главою Сидящего виден малый лик Эммануила, и еще выше евангелие, раскрытое на алтаре, как истое слово Божие, пред коим преклоняются ангелы. У Исаии сказано²¹: Отроча родися нам, Сын и дадеся нам, и нарицается имя Его: велика Совета Ангел, Чуден, Советник, Бог крепкий, Властелин, Князь мира, Отец будущего века. Посему и олицетворена таким образом Премудрость, а по сторонам ее стоят послужившие ей ближайшими на земле орудиями: Матерь Божия с знамением Предвечного младенца в лоне Своем, и Предтеча, стоявший на грани обоих заветов.

Ниже мозаического изображения Матери Божией, также мозаикой представляется во всю широту горнего места символическое изображение совершения божественной литургии, (а не икона Тайной вечери, как предполагают некоторые). По средине стоит трапеза, украшенная богатым покровом, с сенью на трех столбах; на трапезе четвероконечный крест (какое обличение для суемудрствующих!), дискос, звездица и копие, т. е. все принадлежности, необходимые для совершения литургии. С обеих сторон сени стоят два ангела в белых хитонах, держащие золотые рипиды, представляя собою служение диаконов при святой трапезе. У передних ее углов, и слева и справа, два изображения Господа Иисуса Христа в золотом хитоне и голубой хламиде, совершенно сходные между собою. Господь подает с левой стороны обеими руками святой хлеб, – пречистое тело Свое, подходящим к нему благоговейно шести апостолам в белых хитонах с согбенными или простертыми руками, по мере их приближения к трапезе: так и священное действие преподавания тела Христова пресвитерам из рук епископа происходить с левой стороны престола. А с правой – Господь преподает Божественную чашу другим шести апостолам, столь же благоговейно подходящим: так с правой же стороны, по чину церковному, преподается чаша священнослужителям. Ио. быть может, спросят, почему же два лика Спасителя, а не один? Изображения сии свидетельствуют, как должно совершаться по древнему чину божественное приобщение под двумя видами хлеба и вина, неизменное у нас и доселе, тогда как у Римлян нарушено священное предание; у них не только все миряне лишены святой чаши, но даже при соборном служении нескольких иереев пользуется ею один лишь совершитель таинства: прочие же остаются только зрителями, хотя и предстоят алтарю. Это повторяется и при торжественном служении папском! Таким образом утрачено самое значение обедни, как общественного приобщения вечери Христовой. У нас же утешительно видеть во время архиерейского служения самое точное повторение мозаической картины Софийского алтаря в чине приобщения священнослужителей от руки Святителя. Мозаика сия служит доселе поучительным напоминовением для приобщающихся внутри алтаря (а прежде, когда иконостас был ниже, служила тем же и для приобщавшихся вне алтаря мирян). Как видно, такие изображения были необходимым условием всякого соборного храма, ибо мы видим доселе такую же мозаику и на горнем месте Михайловской обители. Весьма вероятно, что от сего произошел позднее, когда высокие иконостасы начали закрывать горнее место, обычай ставить над царскими вратами икону Тайной вечери.

Греческая надпись во всю ширину горнего места над символическою картиною повторяет нам подлинные слова самого Господа о необходимом приобщении не только Божественного Его тела, но и честной крови, и обличает отступивших от сего священного предания: приимите, ядите, сие, есть тело мое, еже за вы ломимое во оставление грехов. Пийте от нее вcи, сия есть кровь моя нового завета, лже за вы и за многия изливаемая, во оставление грехов. Взирая на сие мозаическое изображение, невольно возблагодаришь Господа, даровавшего нам счастье принадлежать к православной Церкви, столь свято соблюдшей все священные уставы Христианской древности. Когда великий Ярослав вызывал, в XI веке, в Киев иконописцев Греческих для украшения мозаикой созидаемой им св. Софии, еще не существовало в латинской Церкви сего нововведения, т. е. отнятия чаши у мирян и даже у священнослужителей, кроме старшего, при совершении таинства. Начинался только спор между Востоком и Западом об опресноках, и один из первых Митрополитов наших, Иоанн, обличил обычай латинский, которому могла бы служить обличением и сия мозаическая икона: ибо хлеб, а не опресноки, держит в руках Господь, и не только слова Его, но и самое действие повторяется на иконе чрез приобщение под двумя видами. Вот сколько исторической истины и догматики в мозаиках Софийских!

Изящная полоса мозаических арабесков отделяет сию картину литургии, которая занимает весь второй ярус над горним местом, от нижнего яруса, наполненного ликами святительскими, которые уцелели в мозаике только до пояса и дописаны с низу. И здесь опять кроется глубокая мысль: сонм Святителей торжествующей на небесах Церкви, как бы видимо, сослужительствует воинствующей на земле Церкви при совершении божественной литургии. В расположении сих ликов столь же строгое соблюдение древнего чина, который может служить для нас утверждением в истине предания Православной Церкви и вместе с тем обличением для Рима. Три продолговатых окна, (несколько расширенных впоследствии), над горним местом знаменуют свет Богопознания, от Пресвятые Троицы исходящий и с высоты святительской кафедры проливаемый. Не сохранились мозаическия изображения между сих окон, и весьма странно были написаны тут при обновлении собора два Святителя Киевские Петр и Алексий, как предстоятели своей паствы, на том основании, что тут уцелела одна мозаическая надпись: Петр, которая несомненно относилась к Апостолу, ибо только верховные Апостолы могли предстоять лику верховных Святителей, изображенных по сторонам их около горнего места. По правую сторону среднего окна, если смотреть к западу, стоял над кафедрою святительскою Апостол Петр, сохраняя свое неотъемлемое первенство: по левую же от него сторону другой Апостол, вероятно, верховный Павел, или, может быть, первозванный Андрей, как потому, что он водрузил первый крест на горах Киевских, так и потому, что был основателем Византийской Церкви и первоначальником ее патриархов. Таким образом, при соблюдении первенства Петрова, соблюдалось и равенство с ним прочих апостолов; ибо они оба предстояли над горним местом, подобно как и теперь при служении двух епископов оба становятся рядом на горней кафедре, и старший только имеет почесть правой руки пред младшим.

По сторонам апостолов, отделенные от них промежутком боковых окон, уцелели мозаическия изображения двух архидиаконов: Стефана и Лаврентия; – это опять по чину церковному, потому что и теперь, при служении архиерея, когда восходит он на горнее место для слушания апостола и евангелия, становятся по бокам его два диакона. Без сего объяснения могло бы показаться странным, почему в Софийском алтаре архидиаконы начертаны выше Святителей? Оба они с кадильницами: первомученик в левой руке держит камень, знамение своего страдания, который прижимает он к персям; а у Лаврентия ладоница для фимиама. Но почему же здесь именно Лаврентий, а не кто-либо другой из первых семи диаконов? – Потому что он был из архидиаконов знаменитый мученик, а, может быть, еще и потому, что мощи Стефановы, перенесенные из Палестины в Рим, почивают там в одной гробнице с Лаврентиевыми в его знаменитой базилике. Везде господствует какая-либо мысль, а не произвол художника, как иногда теперь бывает это у нас при украшении новых храмов; а между тем Вы видите здесь и взаимное сближение двух Церквей, восточной и западной, в лице их первенствующих архидиаконов.

Обратим также особенное внимание на выбор и расположение первостепенных Святителей, изображенных мозаикою в алтаре Софийском по сторонам Апостолов: ибо и это было не действие произвола, а благоговейного рассуждения, так как все было премудро устроено к назиданию и утверждению верных в доме Премудрости Божией. Имя каждого святого при нем сохранилось, написанное мозаическими златовидными буквами сверху вниз, по древнему чину; одно только имя Златоуста монограммой, по частому его употреблению в служебниках Греческих. С правой стороны, подле архидиакона Стефана, стоит Святитель Николай; рядом с ним Григорий Богослов, Климент, папа римский, и наконец Епифаний Кипрский: а с левой стороны, подле Лаврентия, Святители Василий Великий и Златоуст, далее два Григория: Нисский и чудотворец Неокессарийский. – Не служат ли и сии нерушимо сохраненные лики в течении восьми веков явным обличением новой теории Римлян о мнимом главенстве их епископа, хотя они уверяют, что до разделения Церкви при патриархе Михаиле Керулларие, т. е. до 1051 г, Церковь Русская зависела также от Рима. Да послужит им обличением нерушимая стена Киевской Митрополии, созданная в 1037 году, следовательно за 14 лет до разделения, и если люди умолкнут, камни возопиют, по слову евангельскому²². Никто не отъемлет первенства у Петра, но да не лишатся подобающей чести и прочие Апостолы и Святители, унижаемые кафедрою римскою.

Кто же ближайший Святитель стоит, по первенству чести, с правой стороны верховного Петра? – Кажется, место сие, по всем правам теории римской, должно бы принадлежать папе Клименту, как ближайшему преемнику Апостола Петра, пм самим рукоположенному на свою кафедру, тем паче, что Римляне хотят ставить его даже выше возлюбленного Апостола Иоанна Богослова, как видимую главу Церкви Вселенской еще при жизни его. Близок Климент и для Руси, ибо его мощи принесены были в Киев из Корсуни равноапостольным просветителем нашим и даже его Святительскою главою рукоположен был соборно первый епископ родом из Русских, чтобы тем заменить посвящение патриаршее. Сколько казалось важных причин, чтобы ему стоять на первом месте. Не смотря на то, ближе всех к Петру поставлен чудотворец Мирликийский Николай, епископ хотя и древней, знаменитой кафедры, но не из старейших, прославленный чудесами и крепкий поборник Православия на первом вселенском соборе, который он представляет здесь своим лицом, свидетельствуя о Никейском символе. и так напрасно думают ревнители Рима: будто лишь после перенесения мощей Святителя из Мир-Ликийских в Вары и бывшего там частного собора, папа указал нам особое чествование сего великого Святителя. Нет, он занимал уже первое место в Софийском соборе более нежели за полвека до перенесения его мощей.

Кто же занимает второе место с левой стороны Апостолов? – Опять не Климент, но святый Василий великий, Архиепископ Кесарии Каппадокийской, величайший поборник Православия в своем веке и составитель литургии, доныне совершаемой в православной Церкви. После него стоят, друг против друга, с правой и с левой стороны на третьем и четвертом местах два великих Архиепископа Цареградских: Григорий Богослов и Иоанн Златоуст, составляющие вместе с Василием тройственный лик Иерархов, предпочтительно чествуемых вселенскою Церковью: Григорий, глубочайший богослов, как свидетельствует самое его название, Златоуст, красноречивейший вития и также составитель литургии, употребляемой в наших храмах. Потом уже, в пятом только месте, поставлен подле Григория Богослова св. папа Климент; (какое смирение для превозношения Римского!) здесь и самая его кафедра уступает Цареградской, коей два Иерарха стоят выше. Напротив его, рядом с Златоустом, начертан св. Григорий Нисский, брат Василия великого, известный по своим духовным творениям и присутствовавший на втором вселенском соборе, на котором окончательно утвержден и дополнен Никейский символ веры, с тех пор неизменно сохраняемый в Церкви православной. И так лик его служит свидетельством нерушимости ее догматов и обличением нововведений Римских в символе. Наконец последними начертаны, друг против друга, на стенах алтаря св. Епифаний Кипрский, написавший обличительную книгу против всех ересей, бывших до него и при нем, и потому глубоко уважаемый восточною Церковью, и св. Григорий, чудотворец Неокесарийский, прославленный чудесами и составлением первого символа веры еще до Никейского. Вот какие великие поборники Православия собраны в святилище Софийском, во свидетельство векам грядущим, дабы и позднейшие совершители таинств в священных стенах сего храма не отступали никогда от завещанного им Православия.

Все они изображены в белых крещатых фелонях с Евангелием в руке, как истинные проповедники дома Премудрости Божией, по слову книги Притчей: Премудрость созда себе дом и утверди столпов седмь, посла своя рабы созывающи с высоким проповеданием, приглашая всех на чашу: иже есть безумен да уклонится ко мне, и требующим ума рече: приидите и вкусите от трапезы²³. Трапеза и чаша уготованы горе пред глазами всех; проповедники сзывают к ней проповедию, и потому у каждого в руке священная книга; другая рука или благоговейно прижата к сердцу или благословляет, и здесь мы можем видеть всю суету мудрствования мнимых старообрядцев; ибо в уцелевших мозаиках знамение крестное употребляется безразлично, судя по тому, как с большею или меньшею точностью изобразил благословляющую десницу мозаист, не всегда искусный: у Святителя Николая оно ближе к двуперстному, а у Златоуста, и еще явственнее у св. Григория Нисского оно прямо именословное; все же кресты на стенах без изъятия четвероконечные, в обличение суемудрых. Такие же кресты, в большем виде, занимают нижнюю часть алтарной стены вокруг сопрестолия горнего места, потому что тут изображения лиц были бы заслоняемы епископами, восходившими на первую ступень и восседавшими на сопрестолии, когда они служили с Митрополитом всея Руси, а пресвитеры садились на нижней ступени у ног их, где и теперь они садятся при служении архиерейском. Как это все было мудро устроено для благолепия иерархического служения, и как жаль, что это сохранилось только в древних соборах; ибо в новейших, даже в самых великолепных, не существует ни горнего места в настоящем его виде, ни сопрестолия около него, и сидящий архиерей совершенно закрыт от народа высотою запрестольного креста или колоссальною дарохранительницею; а вместо сопрестолия ставят стулья для пресвитеров, что совсем не в порядке, потому что им подобает сидеть не вокруг престола, а позади его.

В Киеве кафедра Митрополичья о семи ступенях и господствует над всею церковью, так что виден за престолом восседающий Святитель; а семь ступеней горнего места, кроме символического значения богословских добродетелей, изображенных и на Софийской иконе Премудрости Божией, знаменовали также степень чести Русского первосвятителя в иерархии вселенской Церкви, как самостоятельного архиерея, первенствующего над многими подведомственными ему епископами. Престол горний патриарха был о двенадцати ступенях, равно как и облачальный амвон, и это преимущество чести сохранилось доселе за Фессалоникийским архиепископом, который соблюдает его даже в убогой церкви своей, где едва может поместиться столь высокий амвон, ибо драгоценно такое предание бедствующему Востоку.

Если теперь столь величественным представляется внутри алтаря сидение и стояние Святителя на горнем месте Софийском с двенадцатью сослужащими ему архимандритами и пресвитерами во время чтения Апостола и Евангелия, что же было прежде, когда с первенствующим Митрополитом служили еще, кроме двенадцати пресвитеров, и епископы всея Руси, занимавшие верхнюю ступень горнего сопрестолия над иереями? Все это было открыто взору мирян, и с высоты хор и из средины храма, потому что иконостас не был первоначально так высок и шире были царские двери. Зрелище сие представлялось еще в большем величии, когда целы и свежи были мозаические изображения Апостолов и Святителей вокруг горнего места, так что от низу и до верху все собрание живых и начертанных ликов сливалось в одно целое, и торжествующая на небесах Церковь являлась сослужащею воинствующей на земле, соединяясь с нею в один священный сонм. Знаете ли, откуда заимствована сия великолепная картина? – Св. Иоанн Богослов изобразил нам Церковь небесную, которую созерцал в духе. – Раскройте четвертую главу его Апокалипсиса: «по сих видех и се дверь отверста на небеси.» – Вот сквозь какие двери смотрел тайновидец. «Я был в духе, – и се престол стоял на небеси и на престоле Седящий... и окрест престола престолов двадцать четыре, и на престолах видел я двадцать четыре старца, седящих, облеченных в белые ризы, и имели венцы златые на главах своих; и от престолов исходили молнии, громы и гласы, и семь светильников огненных горели пред престолом, которые суть семь Духов Божиих; и вокруг престола четыре животных, исполненных очами отовсюду: первое животное, подобно льву, и второе, подобно тельцу, и третье имело лицо как человека, и четвертое, подобно орлу летящему; каждое из четырех животных имело по шести крыл, изнутри исполненных очами; ни днем, ни ночью не имеют они покоя, взывая: свят, свят, свят, Господь Бог Вседержитель, который был, есть и будет.» Это символы, данные Церковью четырем Евангелистам, и заметьте, что сидение и стояние священнослужителей на горнем месте бывает собственно во время чтения Апостола и Евангелия. Видите ли, как знаменательно действие сие в чине Божественной литургии, которое есть образ небесной и отражение оной на земле. Не без глубокой мысли предметами мозаических изображений на алтарной стене избраны были два великие момента Божественной службы: – возглашение слова Божия и приобщение вечери Христовой.

Извините, что я несколько как бы отвлекся от своего предмета, но едва ли и отступил от него, потому что Вы от меня требовали символики Софийской, а значение горнего места весьма важно в храме, и я бы желал, чтобы Софийский послужил образцом для вновь сооружаемых храмов, и были бы в них исправляемы погрешности, вносимые западными архитекторами в зодчество Византийское. Не разумея символики и потребности нашего Богослужения, они обыкновенно нарушают необходимое для порядка и чина церковного разделение алтаря на три части; а горнее место думают заменить большою запрестольною картиною, потому что на Западе новейшие престолы приставлены к стене, хотя в самом Риме древние базилики служат для них явным обличением своими горними кафедрами. У пас же все устроено по древнему, а древнее по горнему образцу, как некогда было сказано Моисею при сооружении скинии в пустыне, послужившей начальным образцом не только ветхозаветному храму, но и новозаветной Церкви: «виждь, да вся устроиши по образцу показанному тебе на горе»²⁴. – Это свидетельствует, как должны мы свято соблюдать все священные предания, преемственно к нам дошедшие, и не дозволять себе при сооружении наших храмов никаких нововведений, нарушающих древнейшее чиноположение.

Достойно внимания, что на четырех основных арках, поддерживающих главный купол, изображены мозаикою в кругах, еще отчасти сохранившиеся, сорок мучеников Севастийских, которых особенно чтит Церковь, празднуя им даже и в скорбные дни великого поста, ибо велик по истине был их подвиг. Они предпочли замерзнуть в ледяном озере ради исповедания имени Христова, хотя мучители для большего их искушения затопили на берегу баню, и когда не устоял один из числа их против такого искушения, то место его заступил один из совершителей казни, будучи поражен твердостью духа мучеников, и вместе с ними удостоился нетленного венца. Какая же была мысль изобразить лик сих мучеников на основных арках! – На костях мученических основалась Церковь Божия в первые три века гонений, бывших против нее на земле. Посему предпочтительно изображаются лики мучеников и исповедников на основных столбах ее и арках, и здесь Севастийские, как более именитые, разделены по десяти на каждую арку под главным куполом.

Там, где арки сии опираются на столбы, начертаны были мозаикой лики пророков, возвестивших будущую славу Церкви Христовой, как можно судить по одному сохранившемуся изображению с левой стороны на алтарной арке, хотя и без имени. Вероятно, таким образом расположены были четыре великих пророка: Исаия, Иеремия, Иезекииль и Даниил. Однако с лицевой стороны двух боковых арк, если смотреть к алтарю, сохранились два мозаических изображения не самих пророков, но Той, о Которой они предрекли: се Дева во чреве зачнет и родит Сина, и наречеши имя ему Эммануил²⁵, и благовестившего ей Архан680 гела. Пречистая Дева изображена с веретеном в руках, прядущею, как говорит предание, виссон на завесу Иерусалимского храма пред Святая Святых, которого таинственным образом была сама. На противоположной стороне Архангел с лилиею в руках, – знамением девственной чистоты Божией Матери. Оба сии лика, на разстоянии всего пространства алтарного, представляют одну полную икону Благовещения, которая, по существующему установлению, необходимо должна быть изображаема в каждой церкви на царских вратах, так как и Тайная вечеря над ними.

Вот все, что осталось от мозаик в Софийском соборе. Остальное лишь фрески; но в их разборе надобно быть осторожным и не смешивать древнего с позднейшим. Весьма замечательно то обстоятельство, что все одинокие лики Святителей, мучеников и преподобных, в строгом величии расположенные по столбам и тесным простенкам, изображают только святых пяти первых столетий, и нет между ними ни одного из числа позднейших, хотя собор Софийский сооружен в XI веке. Трудно разгадать причину такого исключительного выбора одних древнейших ликов. Не оттого ли, что в Киевской Софии хотели повторить только те иконные писания, какие находились в Цареградской, сооруженной не позже начала ИТ столетия. Там не было однако фресков, а только одни мозаики, и более на сводах, нежели на стенах, которые покрыты мрамором, как это теперь можно видеть после ее обновления. Может быть, у нас хотели изобразить в лицах одну лишь славнейшую эпоху первобытной Церкви, когда вся она была облита кровью своих мучеников и прославлена исповеданием веры своих Святителей.

При строгом соблюдении единоличности изображений в алтаре и в самой церкви, довольно странно видеть многоличные картины в жертвеннике и диакониконе, изображающие в первом деяния Петровы, а во втором деяния святых Иоакима и Анны и Матери Божией; едва можно верить, чтобы они были современны мозаике. Гораздо позже времен Ярослава был устроен в отделении диаконикона особый придел св. Богоотец, и можно думать, что в это время расписаны были таким образом его стены. Хотя нет сомнения, что и это древнея фрески, уцелевшие под слоями штукатурки: но едва ли не позднее они разорения Монгольского, ибо тогда выгорела известь по стенам. В отделении жертвенника следовало бы, кажется, искать какие-либо символы приуготовляемой жертвы, а не деяния Апостола: однако тут изображены: изведение Петра из темницы, обращение Корнилия сотника и крещение Апостолом в купели Матери Божией, как предполагает местное предание.

В двух боковых приделах св. Георгия и Архангела Михаила, прилегающих к жертвеннику и диаконикону и современных началу храма, нет сомнения в древности Фрески на горнем месте: ибо тут предпочтительно изображены в колоссальном размере те лица, коим посвящены сии приделы: Великомученик и Архангел, подобно тому, как и лик Божией Матери в главном алтаре. По сторонам еще видны древние лики первостепенных Святителей, имена коих уже стерты, по три с каждой стороны. Но мне опять кажутся сомнительными деяния Великомученика на стенах алтаря и фигуры волхва и языческого кесаря Диоклитиана там, где древняя, строгая символика допускала только лики тех, кои имели право священнодействовать внутри святилища, т. е. Апостолов и Святителей. Довольно странно и в приделе Архангела изображение низвергаемого диавола под мечем Архистратига, хотя явления из мира Ангельского скорее могли быть допущены, нежели Фигуры языческие в святыне алтаря. Между фресками, обновленными на хорах собора, опять являются многоличные картины: предательство Иуды в саду Гефсиманском, жертвоприношение Исаака, как образ жертвы Христовой, посещение Авраама тремя Ангелами, трапеза у него трех Ангелов и три отрока в пещи Халдейской, как символ Троицы: тут еще изображения брака в Кане Галилейской и Господа, возлежащего на вечери. В описании Митрополита Евгения упоминается о портретах некоторых из Великих Князей наших, которые были начертаны стенною живописью на хорах, и теперь уже не существуют. Это соответствовало подлиннику Византийскому, где также на хорах сохранены мозаикою портреты Царей и Цариц различных династий с их детьми, преклоняющихся пред ликом Божией Матери, ибо хоры сии собственно предназначены были для почетных лиц женского пола.

Что касается до уцелевшего изображения различных зверей и ловли, всадников и пеших, которыми украшены были кругообразные всходы, ведущие на хоры, то это во вкусе Византийском и удовлетворяло вкусу наших князей. Четыре бронзовых коня поставлены были, как известно, на фронтоне Цареградской Софии, и доселе мы видим в древнейших храмах Грузии на их наружных стенах изваянные фигуры различных зверей, преимущественно львов и леопардов, и птиц с плетеницами цветов. – Во Владимирском соборе св. Димитрия на фронтоне изображен Господь Саваоф на престоле, и вокруг него лики Ангелов и разнообразные фигуры зверей: тут есть своя мысль: это олицетворение псаломского стиха: «всякое дыхание да хвалит Господа». – Здесь же, в Софийском храме, как и в древних Византийских и Грузинских, это не что иное, как произведение игривой фантазии строителей, допустивших и события из внешней жизни для внешнего украшения своих храмов.

Но за то, как все отчетливо во внутренних частях храма Софийского! Там можно объяснить причину и значение почти каждой иконы, и весьма жаль, что при обновлении собора не держались строго его древней, знаменательной символики. Я уже объяснял Вам, как таинственно раскрывается она с высоты хор до самой глубины алтаря. Достойно внимания и то, как обдуманы были все фрески и в трапезной части храма: Вы можете опять это заметить на хорах. Так как они предназначены были для женского пола и западная их часть против самого алтаря, преимущественно для великокняжеского семейства: то внизу, на трех ближайших столбах с правой и с левой стороны, изображены только женские лица мучениц и преподобных, которые своим примером должны были возбуждать державных молитвенниц; но дальше трапезной части Вы уже не встречаете на столбах женских лиц.

Говоря о хорах, не могу не пожалеть, что западное окно, теперь крестообразное, слишком тесно; а прежде оно было почти во всю стену, и так оно доселе сохранилось в Цареградской Софии; оттого там проливается чрез это окно в вечерние часы обильный свет заходящего солнца на все золотые мозаики сводов, и вся она как бы горит золотом.

При хорах на столбах продолжаются отчасти женские лики мучениц с крестами в руках и преподобных с воздетыми горе руками; но их более с правой стороны, нежели с левой. Есть между ними лики и мучеников, и пустынножителей, и царственные лики. Ближе к церковным аркам – святители и пророки; но имена их не всегда удачно подобраны, хотя и старались соображаться с подлинником. Так напр. Моисей у правого клироса представлен с Евангелием в руках, а пророк Иона в одежде, опушенной мехом. Константином назван Греческий Император в царской одежде с малолетними Царем и Царицею в малом виде по сторонам. Судя по одежде, это не может быть Константин великий, ибо он иначе изображается на фресках Афонских, современных нашим, и в другой короне; это должен быть кто-либо из позднейших Палеологов, и если разгадать, кто сии царственные особы, то по ним можно бы определить время самих фресков. На главной арке три отрока Вавилонские, один над другим, по странной своей одежде, полу-Греческой и полу-Персидской, с звездами на хламиде, так названы оттого, что сходны одеждою с тремя отроками в пещи Халдейской, которые изображены на хорах. На столбах с левой стороны, против жертвенника, написаны фресками два верховных Апостола, Предтеча и Богослов. Меня уверяли, что так найдены были сии фрески, хотя в этой части храма обыкновенно не пишут Апостолов, но в лицах Петра и Павла нельзя сомневаться. Имен сохранилось только 26, из них три женских, прочие все дописаны. Вокруг храма в галереях большею частью мученики во всеоружии, как бы охраняющие святилище. Вообще все сии лики святых на хорах представляют сонм угодников Божиих, как бы видимо участвующих в молитве вместе с православным народом.

На простенках под хорами, ближе к алтарю, обновлены по старым рисункам четыре фрески: явление воскресшего Господа мироносицам, уверение Фомы, вознесение и сошествие Господа во ад или воскресение, которое иначе никогда не изображалось в древней иконописи. Прочие фрески на сих простенках кругом хор утратились и заменены вселенскими соборами, которые тут были написаны со времен Митрополита Петра Могилы. Можно предполагать, что и до него были тут картины семи соборов, по глубокому к ним уважению православной Церкви, ибо и в Вифлеемском соборе, обновленном мозаикою при крестоносцах в ХII в. усердием Императора Греческого Мануила, на тех же местах под хорами изображены все семь вселенских и девять поместных соборов, не только в лицах, но и с мозаическим начертанием главных догматов, которые были на оных провозглашены.

Утомительно было бы исчислять все фрески, и даже бесполезно после их обновления; древнейшие более сохранились на арках. Скажу в заключение, что, несмотря на предполагаемую их древность, относимую ко временам Ярославовым, я не могу согласиться, чтобы они были современны мозаикам, потому что нет в них той же строгости в расположении ликов. Странно и то, почему храмоздатель ограничился бы одним алтарем и четырьмя основными арками купола для мозаики? Не позже ли явились фрески? Некоторые из них действительно уцелели в совершенной свежести, как напр. лики мучеников: Стратона и Харитона, в алтаре преподобных Печерских, и носят характер Афонской живописи времен Панселина; но другие оказались с красками, стертыми, а у иных надобно было угадывать самые очерки. Почему же это могло бы так случиться, если все они одинаково были покрыты несколькими слоями штукатурки?

Но вот что меня изумило: опытный в живописи священник, который сам участвовал в иконописном обновлении собора, указал мне на сводах алтарных Успенского придела остатки полустертой фрески: фигуру мученика, говоря, что в таком виде находили большею частью фрески на стенах храма; тут одни лишь очерки: а между тем этот придел не существовал во дни Ярослава, ибо он устроен в наружной пристройке, которую соорудил Петр Могила для укрепления стен Софийских. Как же тут могли явиться фрески, если в его время уже утрачено было искусство писать на теплой извести? – Впрочем, школа фресков еще сохраняется на горе Афонской, хотя и в большем упадке. Не смею говорить утвердительно, но мне кажется, что фрески Киевского собора можно отнести к иному времени, не столь давнему, как эпоха Ярослава, но к XIV столетию, когда первосвятители наши, хотя и водворившиеся уже в Москве, еще посещали Киев и оставались там даже иногда по году, а Митрополит Киприан прожил несколько лет по временном удалении с кафедры Московской. Может ли быть, чтобы столь просвещенный Святитель, видевший благолепие храмов святой горы, мог оставаться равнодушным к запустению своего кафедрального собора и не украсил его вновь стенною живописью, когда мог пригласит с Афона, ему знакомого, опытных художников для расписывания фресков? – Таково мое мнение; не смею, однако разрешить сего вопроса, предоставляя оный людям, более меня опытным. – Здесь останавливаюсь; – не знаю, удовлетворил ли я Вашему желанию, хотя и старался оное исполнить. Примите слабый труд сей за изъявление моего глубочайшего уважения к той благородной ревности, которой Вы исполнены к нашей древности и святыне.

Киев 14 Августа 1859 года.