XXI. Полезная мера.

Один довольно опытный противо-сектантский миссионер, делясь со мною своими впечатлениями о беседах с „религиозными отщепенцами”, между прочим, высказал одну довольно дельную мысль, которую не мешало бы реализовать всем пастырям, всем миссионерам, отстаивающим христианское вероучение и ведущим ожесточённую борьбу с врагами Христовой Церкви.

„Я, – говорил наш собеседник, – в одинаковой степени пользуюсь как доводами Св. Писания, так и доводами рассудка. В некоторых случаях, и в некоторых вопросах я даже отдаю предпочтение вторым. И вот почему. Народ наш не знает Св. Писания. Слово Божье для него – terra incognita. Это, во-первых. Во-вторых, народ наш совершенно не привык к отвлечённому мышлению, к теоретическим построениям. Посему, все данные Св. Писания и вытекающие из них логические умозаключения, если и воспринимаются народом, то ненадолго. Совсем иначе обстоит дело с доводами рассудка, с разного рода примерами, сравнениями, уподоблениями – словом, с доказательствами „ad hominem и ad absurdum”. Это благодарная почва. Народ всё это прекрасно понимает, прекрасно запоминает, прекрасно передаёт другим. Посему, и бороться-то с сектантским заблуждением путём, так сказать, „наглядного метода” и легче, и полезнее. Конечно, нельзя забрасывать и совершенно игнорировать доводы Св. Писания. Без них ни в каком случае нельзя обойтись. Но они пригодны только в том случае, когда основы сектантского катехизиса поколеблены, когда требуется капля „переполняющая чашу”. Это я говорю по опыту.

Постараюсь иллюстрировать свой метод примером.

Сектанты, как это известно, отрицают монашество.

Они говорят: зачем уходить в монастырь, в пустыню, зачем бежать от людей, от соблазнов, от мира. Нужно в мире жить и для мира, т. е. для людей, для братьев своих, для устройства Царства Божия на земле.

Нужно не бежать от соблазнов, а побеждать их. И так далее.

Я же в ответ на такие рассуждения сектантов говорю им обыкновенно вот что:

„На улицах города не растёт хлеб. Потопчут его. Земледельцы с зерном и плугами уходят в поле и там сеют и жнут и молотят. К вам привозят только уже готовое зерно. Так и отшельники, скромные Божьи работники на ниве Христовой. Они собирают чистое отборное Христово зерно, вынашивают в сердце своём, в тишине пустыни и приносят его в мир”.

Народ сразу поймёт, о чём идёт речь, рассудит, кто прав, а кто виноват, и когда таким приёмом будет подготовлена почва, тогда я начинаю приводить в защиту монашества доводы Св. Писания.

Другой пример. Беседа идёт о необходимости обряда. Конечно, ни о каких психологических данных не может быть и речи, потому что область психологии, да и самое слово „психология” не понятны для наших простых, необразованных крестьян. Равным образом, на основании Св. Писания утверждать необходимость св. обрядов тоже невозможно, так как все мои ссылки, в чём я неоднократно убеждался, либо не понимались, либо скоро забывались, т. е. весьма плохо усваивались. В виду этого необходимость обрядов я выясняю путём простого, наглядного примера, позаимствованного мною у Ф. М. Достоевского:

„Несли сосуд с драгоценною жидкостью. Все падают пред ним ниц, все целуют сосуд, заключающий эту драгоценную живящую всех влагу, но вот восстают люди и начинают кричать „слепцы, чего вы сосуд целуете? Дорога лишь живительная влага, в нём заключающаяся, дорого содержимое, а не содержащее, а вы целуете стекло, простое стекло и стеклу приписываете святость... Идолопоклонники! Бросьте сосуд, обожайте лишь живящую влагу, а не стекло. И вот разбили сосуд, живящая влага разлилась по земле и исчезла, разумеется, в земле... Сосуд разбили и влагу потеряли”...

Когда народ поймёт, что под сосудом в данной притче разумеются обряды наши, а под влагой – наше религиозное чувство, религиозное настроение, тогда я иду дальше. Путём таких же простых и наглядных примеров я убеждаю своих слушателей в том, что без обрядов никак нельзя обойтись.

Я говорю им: „господа! Надобность в обрядах у Церкви такая же, как вообще в жизни. Ведь без обрядов такого или другого характера мы не обходимся буквально ни шагу. Встречаясь, например, мы здороваемся со своими знакомыми, друзьями или родными. Тут масса обрядов. Мы кланяемся друг другу, киваем головой, улыбаемся, снимаем шапку или шляпу, жмём руку, целуемся, обнимаемся, посылаем поцелуй рукой. Всё это что такое? Тоже обряд, внешняя форма, своего рода одежда, оболочка, именно – наряд или обряд для внутреннего чувства или настроения. И в зависимости от того, какое чувство испытываем мы, такова бывает и форма его проявления, таким является и обряд. Одному мы только подаём ладонь, другому крепко жмём руку, третьему бросаемся на шею. Зачем всё это? С какой стати? Какой смысл? Можно ли сказать, что все эти обнаружения приязни и дружбы – пустая формальность и совершенно не нужны? – Конечно, нет. Представим себе такой случай. Мы встречаем своего лучшего друга или кого другого близкого и любимого человека. Он проходит мимо, и нам ни кивка, ни улыбки. Мы ведь обидимся, и как бы кто ни уверял нас, что чувства его те же к нам, что он только не придаёт значения внешностям, нам всё же хотелось, чтобы чувства близкого нам человека проявились к нам внешним образом, облеклись бы, обрядились бы в известную форму. Это само собою понятно. Так и в церковных обрядах. Когда Иисус Христос шёл в Иерусалим, толпы народа встречали Его криками: „Осанна”, устилали путь Его одеждами и махали пальмовыми ветвями. Чувства народа выражались в ярких и нарядных формах. Все церковные обряды есть такое же проявление молитвенных чувств верующих, встречающих грядущего Бога ²⁶⁷. И без проявления своих чувств, т. е. без обрядов никак обойтись нельзя. Вы опечалены – это сейчас же отражается на вашем лице, вы обрадованы – об этом говорят ваши горящие глаза, вы сердитесь, волнуетесь – об этом можно узнать по вашему голосу и т. д. Всё это делается само собою, против нашей воли. Судите же теперь сами. Можно ли обойтись без обрядов?”

По выяснении необходимости и всеобщности обряда, я перехожу к Св. Писанию и его примерами доказываю, вернее – скрепляю свои рассуждения. Я говорю им, что без обряда никто не обходился. Ни Спаситель, ни апостолы, ни пророки, ни ветхозаветные и новозаветные праведники.

Ещё пример. Сектанты, как известно, отрицают и даже осуждают почитание святых. Они говорят: „почитать нужно только Единого Истинного Бога. Православные же, почитая святых, якобы идолопоклонствуют”.

Конечно, весьма трудно выразить на словах различие между тем и другим почитанием, т. е. между почитанием Бога и Его святых. И потому я поневоле обращаюсь к помощи простых, всем доступных примеров, я говорю народу: „кланяясь пред святыми, мы тем самым не почитаем их за богов. Только по внешности, по наружности наше поклонение святым и Богу одинаково. На самом же деле мы твёрдо помним, что Божеская слава прилична одному Господу, а святых Его угодников мы чтим, как друзей Божиих. Чтобы понять различие нашего поклонения Богу и святым, вы возьмите такой пример. В жизни у нас есть обычай снятием шапки приветствовать почитаемых нами лиц. Встречаемся мы по дороге с сановником, от которого, порою, самая жизнь наша зависит, – мы снимаем шапку. Попадается нам простой сосед, – и ему шапку снимаем. Скажите, неужели же, снимая шапку главному сановнику и соседу, вы не полагаете никакого различия между тем и другим? Неужели вы и к простому своему соседу питаете те же чувства, что и к сановнику? Вы, я знаю, ответите мне: „нет”. Верю вам, потому что к министрам у всякого больше почтения и уважения, чем к соседям. Однако, не смотря на это, вы и тому и другому, и министру и соседу снимаете шапку, оказываете по видимости равное почтение. Что же отсюда следует? А вот что. Наружное действие может быть одинаковым, но смысл его разный ²⁶⁸. Так и в данном случае, в вопросе о почитании святых. Внешне мы одинаково по читаем и Бога и святых Его. Но чувства у нас разные. Что приличествует Богу, того мы не относим к святым. Выяснивши, при помощи простого примера, несостоятельность сектантского возражения, я иду дальше. Я начинаю говорить им, что, поклоняясь святым, мы ничуть не противоречим Св. Писанию. И тут же привожу им в пример пророческих сынов, (на которых был Дух Божий), поклонившихся пророку Елисею; Апостола Иоанна, павшего ниц пред Ангелом и других праведных лиц, воздававших почести „ученикам и подражателям Господа”.

Расскажу вам ещё, как я беседую с сектантами об исповеди. Я никогда не начинаю со Св. Писания. Чтобы свидетельства Св. Писания были понятнее, доступнее и вразумительнее, я первоначально оперирую простыми, наглядными примерами. Иначе выражаясь, я говорю притчами. Таким путём я подготовляю, взрыхляю почву, на которой всякое семя Божье быстро возрастает и даёт плод мног.

Сектанты отрицают исповедь в том виде, в каком принимаем её мы. Они говорят: „мы рассматриваем наши грехи; сокрушаемся о них; даём обет Богу вперёд не грешить и умилённо взываем к Иисусу: прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим” (Мф. 6:12). „В этом состоит всё наше покаяние”.

Одним словом, сектанты сводят исповедь к сердечному сокрушению о своих грехах. Я же, когда начинаю беседу, сразу заявляю, что такая исповедь совершенно немыслима, что сам человек никогда не может покаяться. Меня спрашивают „почему”? В ответ на этот вопрос я привожу такой пример:

„К престольному празднику в монастырь на богомолье шли две бабы. Одна из них в молодости, давно уже совершила злое дело и с тех пор более двадцати лет не могла его забыть. Постоянно мучилась совестью, каялась на духу, часто подолгу плакала в одиночку. И теперь она шла и всю дорогу сокрушалась. – Грешница я, окаянная. Достойна ли я скверными устами целовать честную икону милостивого Спаса? Как меня ещё мать-земля носит? Как меня праведный Господь не покарает? Спутница её была женщина „строгая”, вольностей себе никаких никогда не позволяла, и потому чувствовала себя лучше подруги. – А мне так не страшно, – говорила она. Я иду с лёгким сердцем. Конечно, и я не праведница; но ведь что за грехи у меня. Мелочь одна, – и помнить не стоит.

Пришли богомолки в обитель, помолились в храме, попали, наконец, к „батюшке”, к старцу-затворнику. Расспросил он их обо всём, а потом и говорит, – ты, первая, пойди в поле и принеси сюда самый большой, какой только можешь, камень. Другая, набери полный фартук маленьких камней и также принеси их ко мне. Женщины исполнили приказание старца. Когда они принесли ему камни, он говорит им, – хорошо, а теперь отнесите эти камни на то место, откуда взяли. Первая с тяжёлым камнем пошла, вторая же в смущении замялась. „Ты что?” – спросил старец”. „Ты, отче, велишь отнести туда, откуда взяла”. – „Ну, да. Покрой те места, с которых сняла камни”. – „Я не могу”. – „Почему?” – „Их очень много: я не упомню всех, откуда я взяла”.–„Помни же тогда, – сказал старец, – твоя подруга сделала большой грех и постоянно помнит его, кается в нём, омывает слезами. Она знает, где осталась яма после её камня. Ты же со своими мелкими, как думаешь, грехами не знаешь даже, кому, где и когда причинила зло. Ты даже не помнишь их, не имеешь возможности закрыть их, загладить. Они у тебя и остаются на душе, как эти мелкие камни на фартуке. А грязь – всегда грязь: будет ли это целая лужа или одна капелька. Душа человека – самая лучшая, ценная и дивная картина. Её и мелкими брызгами, чуть заметными пятнами грязи можно запачкать и затемнить так, что она станет ни на что не похожа” ²⁶⁹.

Эта иллюстрация, говорил наш собеседник, сильно подрывает сектантское вероучение. Она прямо говорит, что человеку самому нельзя каяться, что мелких грехов ему никогда не упомнить, посему необходим посторонний судья, который бы путём наводящих вопросов воскресил бы в его уме все малейшие грехи. Но вот вопрос – всякий ли человек сможет это или способен на это? Конечно, нет. Только тот может воспроизвести в сознании человека картину прошлой его жизни, кто пасёт души, кто постоянно разбирается в душе, кто опытен в сём деле, кто является врачом душ, т. е. священник.

Когда я разъясню это своим слушателям, только тогда я обращаюсь к Св. Писанию и им подтверждаю справедливость своих доводов.

Много и других иллюстраций приводил наш собеседник в оправдание своего полемического приёма. Так, говорил он о фотографических карточках для уяснения значения св. иконы, говорил о поминках, когда речь заходила о почитании св. мощей, ссылался на детонацию, как на явление, несколько уясняющее смысл наших молитв за умерших и т. д. и т. д. Мы не будем приводить их здесь полностью. Думаем, что и приведённых нами примеров вполне достаточно для характеристики любопытного и в то же время оригинального приёма.

Тут вспоминается нам ещё один довольно интересный рассказ одного священника, который тоже говорит в пользу рекомендуемого нами полемического приёма. Вот он:

В приходе о. Вонифатия появились штундисты и стали донимать его своими обличениями. Особенно сильно упирали они на добровольное вознаграждение, получавшееся им за требоисполнение.

„Святые апостолы и Сам Господь не велели священникам брать за требы”, – говорили штундисты. „Туне приясте, туне дадите”, – написано в Евангелии. Ваши пастыри пасут себя, а не овец Божьих. Они наёмники, а потому и овцы не слушают их гласа и бегут от них”.

Тяжёлые дни переживал о. Вонифатий. Спорить со штундистами было неудобно, потому что они, вместо всяких доказательств, засыпали о. Вонифатия чуть ли не ругательствами. Доказывать что-либо злобным и ослепительным людям значило ломиться в открытую дверь или бросать слова на ветер: штундисты считали только себя правыми и не допускали ни малейшей искры истины на противной стороне.

Принимая во внимание настроенность штундистов и ту простую истину, что убеждают только факты, о. Вонифатий придумал такой исход.

Однажды он попросил самого упорного штундиста съездить с ним в уездный город, отстоящий от прихода о. Вонифатия в тридцати вёрстах. По дороге много разговаривали о вере и доказательствах из Писания в ту или другую сторону. По приезде домой из уездного города (дело было в воскресный день, под вечер), о. Вонифатий заметил возле своего дома кучку крестьян и нарочно остановил возницу-штундиста неподалёку от неё.

– Спасибо, добрый человек, за твою услугу, – сказал о. Вонифатий. – Бог да вознаградит тебя за твой труд.

– А как же плата? – Удивился штундист.

– Какая плата? – Громко возразил о. Вонифатий. – По вашему учению платы никакой тебе не полагается. Мы всё должны делать друг другу даром. Не так ли?

– Вы шутите, батюшка, – возмутился штундист и продолжал, обращаясь к крестьянам: Вот каковы ваши пастыри! Я гонял лошадь целых сорок вёрст, а он издевается надо мною. Не удерживай плату работника твоего долее вечера, – так сказано в Писании. Давайте мне мои деньги, а иначе я обращусь к суду Кесаря, по примеру св. Ап. Павла.

– Не горячись, добрый человек, остановил его о. Вонифатий. Деньги тебе будут уплачены сполна. Но выслушай теперь и мою правду. Ты только игрался, сидя на возу и помахивая кнутом на лошадей, а я, совершая Богослужения и требы, например погребения, иногда устаю до невозможности, и врачи давно признали у меня затяжное воспаление горла. Припомни же, лукавый человек, слово Спасителя: „трудящийся достоин награды” и св. Апостола Павла: „не заграждай рта у вола молотящего”. Теперь прощай.

Этот случай скоро стал известен в селе, и доходы за требы стали поступать исправно ²⁷⁰.

Теперь перейдём к оценке предлагаемого полемического приёма.

Что сказать о нём?

Ничего, кроме хорошего. Этот приём – в высшей степени оригинальный приём, и к тому же благодарный. Им пользовался, как это всем известно, и Христос Спаситель, Который первоначально говорил только притчами. И когда путём живых и наглядных примеров Он подготовлял почву для уразумения божественных глаголов, тогда только Он говорил прямо, без всяких иносказаний.

Нужно и нам последовать примеру своего Божественного Учителя, нужно и нам культивировать тот полемический приём, какой давным-давно практиковался в палестинской земле и какой теперь рекомендуется довольно серьёзными и опытными миссионерами. Польза его велика. Неотразимость – очевидна. Продуктивность – вне всякого сомнения, ведь никто, думаем мы, не станет отрицать того, что народ наш не привык к отвлечённому мышлению, к различным логическим построениям. Народ наш живёт более чувством. У него развита преимущественно практическая струнка. Посему, он скорее поймёт Св. Писание, если мы будем переводить его на язык бытовой, на язык понятный и доступный для народа, т. е. на язык притч и примеров. И только тогда, когда мы уясним или даже подготовим почву для уяснения отвлечённых библейских истин, только тогда и можно будет их развивать и аргументировать, тогда дело быстрее подвинется вперёд. То же и в борьбе с сектантством – сперва надо дать понять, почувствовать, что сектантское вероучение – ложь, заблуждение. А потом уже вооружаться сильными доводами. Первое достигается примерами, притчами, второе – Св. Писанием.

Итак, первое преимущество нами изложенного полемического приёма то, что народ, скорее всего, понимает, в чём дело. Второе же преимущество заключается в том, что примитивные аргументы запоминаются им почти навсегда, в то время как отвлечённые рассуждения очень быстро улетучиваются из голов всех тех, кто не привык к логическому мышлению. Можно указать и ещё одно его преимущество. Именно, сектанты все наши доказательства Св. Писания ослабляют методом аллегорического толкования. Простые же доказательства или как называют их: доказательства ad hominem и ad absurdum сектанты не смогут обессилить, потому что против простых азбучных истин, вошедших и в пословицы, и в народные поговорки ничего не возразишь и никаким софистическим приёмом не разобьёшь их.