Слово в неделю Сыропустную

Сие ведяще время, яко час уже нам от сна востати. (Рим. 13:11).

В приведенном изречении Св. Апостол именует сном обыкновенный, греховный образ нашей жизни, потому что, как сонный человек, погруженный в беспорядочные грезы души своей, не думает о действительном положении своем в мире; так и мы, увлекаясь мнимыми удовольствиями века сего, помышляя только о наслаждении земными благами, не думаем о цели бытия нашего, не стремимся к вечному блаженству, для приобретения коего дана нам жизнь настоящая! И подлинно; если так называемые удовольствия, забавы, утехи, игры, и наслаждения мира сего не только не приносят нам ни малейшей существенной пользы, но даже повергают душу нашу в состояние несравненно пагубнее, чем бред страждущего неизлечимой болезнью: то обыкновенный образ жизни нашей не есть ли пагубный сон над бездной вечной гибели? Сколько же спасительно увещание Св. Апостола, что пора нам пробудиться от сна греховного: сие ведяще время, яко час уже нам от сна востати!

С сей целью Св. Церковь, вводя нас во святые дни Четыредесятницы, усугубляет материнскую свою заботливость о душевном нашем спасении, стараясь и чтениями, и песнопениями, и особенного вида Богослужением пробудить нас от сна греховного и привести в чувство покаяния. В чем же состоит пробуждение от сего пагубного сна? В сознании своей греховности и раскаянии. Живое чувство греховного состояния нашего составляя, так сказать, первую степень покаяния, к которому приглашает нас Св. Церковь.

Одно из опаснейших состояний души нашей есть нравственное усыпление, по которому мы не сознаем своей греховности. Человек, обратив тщательное внимание на свои поступки, на легкомысленное свое поведение, легко может очувствоваться, невольно станет помышлять: какие принесут для него плоды поступки его в будущем, что за цель бытия его на земле, какая участь ожидает его за гробом? По сему губитель рода человеческого употребляет все средства, чтобы отвлечь человека от самопознания, не допустив его к сознанию своего греховного состояния. И лукавый мир, неутомимо придумывает беспрестанные забавы, увеселения, игры, чтобы, привлекая к ним людей, постоянно держать их в развлечении, самозабвении, рассеянности, не допуская нас вникнуть в самих себя: а без сего условия, очевидно, что грешник столько же будет помышлять о покаянии, об исправлении жизни своей, сколько помышляет кто о необходимости умыть лицо свое, не зная, что оно чем-нибудь замарано.

Напротив, при малейшем внимании к себе, человек не может не видеть нравственного своего безобразя, не может не сознавать, что в нем господствует какое-то насильственное смятение чувств и желаний; что он омрачен тьмой духовного неведения, что он не старается узнать цели, для коей поставлен на земле; что он не то делает, чего бы внутренне желал и что бы должен делать; что, получив желаемое, он всего более не доволен тем, чего сам хотел; что он превращает нравственный порядок, который мог бы устроить его и ближних его благостояние; что он не так поступает с ближними, как бы желал, чтобы с ним поступали другие; что сердце его сгорает превратными желаниями; что он употребляет во зло природные дарования и способности; что он подавил в себе пороками наклонности к добру; что от порабощения суете и легкомыслию силы его истощаются, чувства притупляются; что даже способы к существованию его в сем мире расточаются им на суету и как дым без всякой пользы исчезают.

Во всем этом грешник, пришедши в себя, удостоверяется и при свете здравого разума, а озаренный светом Божественного откровения содрогнется, приметив, что он произвольно томится в рабстве греховном; что мысли, желания, ощущения, беседы и дела его Богопротивны; что он весь проникнут ядом греховным; что он не старается иметь Бога в разуме и сердце своем; что он совершенно уклонился от путей Божиих, отпал от завета с Богом; что он предпочитает мрак страстей и заблуждения животворному свету Евангелия; что он разодрал и осквернил одежду оправдания Христова, в которую облекся во Св. Крещении; что он своим образом жизни постоянно оскорбляет благость Творца своего, раздражает Его правосудие, упорно поступает вопреки благодати Божией, потому что, предавшись превратному уму, без всякой пользы теряет время; между тем как угождение миру и порабощение страстям сделало его в собственных очах омерзительным. Таким образом самопознание доводит грешника до раскаяния в безрассудном поведении своем.

Но раскаяние не есть еще покаяние, а только, так сказать, встреча с добродетелью. Раскаивающийся, с одной стороны, убеждается, как мучительно быть рабом греха, жертвой суеты и легкомыслия; с другой стороны, сознает: какое блаженство для сердца в исполнении законов Божиих!

И поистине, ничего не может быть для человека горестнее живого сознания, что он в греховном порабощении истощил свои силы, истощил душевные и телесные способности, гоняясь за призраками счастья; что он сеял ветер, расточал все, что имел, чтобы пожать терние раскаяния; что он, стремясь за превратными желаниями сердца своего, нажил одно омерзение и досаду на самого себя; что, кружась в вихре мирских удовольствий, он изнурил свое здоровье; что блага, которых жаждой сгорало сердце грешника, ничтожны и суетны; что наслаждения, которым он предавался, скоротечны и тлетворны; что мнимые блага мира сего он покупал то самым безрассудным легкомыслием, то самыми тяжкими заботами, – хотя в них не было и тени того, чего жаждало его сердце; что одна капля греховной сладости, которую привелось ему иногда вкусить, отравила его спокойствие и сделалась неиссякаемым источником самых горестных последствий; что порабощение миру покрыло грешника позором; что сам он чувствует бесполезность и свое ничтожество в мире сем, а между тем своеволие сделало его невольником страстей, и обратившихся в мучительный навык безумных прихотей!

Терзаемый такими мыслями, грешник обращает грустный взор на веселую юность свою, особенно на беззаботное отрочество свое и с горестью помышляет: куда улетело бесценное, блаженное время невинности, время неведения и мирских удовольствий, и мнимых благ мира сего, и мучительных обычаев, – время чуждое изнурительных забот, печали, зависти, горестей и бедствий! Умиленное воспоминанием отроческого состояния сердце приводит нас к искреннему сознанию, что большей частью от нас зависело сохранить на всю жизнь младенческую простоту сердца, а вместе с сим, и блаженное состояние невинности; что никто насильно не влек нас на неправедные пути порока; что, напротив, тысячи препятствий, пронизывая нас страхом гибельных последствий, удерживали нас от проступков. В столь горестном сознании, само собой, представляется еще неотразимое убеждение, что сердце наше и на земле испытывало бы сладость истинного блаженства, если бы мы из детства приучились бороть страхи свои, управлять душевной борьбой с безрассудными желаниями; что нет высшего наслаждения, как одерживать победу над беспорядочными движениями нашего сердца, что посему всякая заповедь Божия – святая, благая и совершенная; что благоугождение воле Божией составляет первую потребность нашего духа; что если бы мы из детства пребыли верными закону Божию, то никакие обстоятельства и случайности жизни нашей, даже никакие превратности мира сего не могли бы исторгнуть из сердца нашего внутреннего довольства, потому что уделом духа нашего было бы самое сладостное, безмятежное спокойствие, и мир совести нашей был бы, по слову Пророка, обилен, как река водами, а правда наша была бы, как волны морския (Ис. 48:18)!

С противоположной стороны, какими мучениями терзается совесть раскаивающегося грешника при мысли, что он, не нашедши в сей жизни ни в чем ни исинного удовольствия, ни постоянного наслаждения, потерял сверх того вечное блаженство; что хотя милосердие Божие еще щадит его, но вечное правосудие всецело осуждает его; что он, по упорству нераскаянного своего сердца, сам уготовал для себя вечное горе и муки; что грехи как бремя гор гнетут, подавляют его; что отягченное беззакониями существо его, увлекается в преисподнюю, которая готова поглотить его, что его ожидают бесконечные страдания в геенне огненной, где дым мучения осужденных восходит во веки веков (Ап. 14:11).

Очевидно, что подобное пробуждение от сна греховного, потрясши грешника внезапно, если он никогда не думал обратиться на путь покаяния, может повергнуть его в отчаяние; но при содействии благодари Божией, раскаяние ведет грешника к истинному покаянию. Посему, если желаем душевного спасения, прежде всего, углубимся в совесть нашу, и при свете заповедей Божиих рассмотрим наши помышления, намерения, ощущения, желания, слова и все, что мы делали в течении нашей жизни, а преимущественно с того времени, в которое мы в последний раз искали очищения от грехов наших в таинстве покаяния. Чем внимательнее исследуем совесть нашу, тем большим раскаянием потрясется душа наша и произведет в нас неизменное покаяние ко спасению, благодатью и щедротами Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, коему честь, слава и поклонение, со безначальным Его Отцом и Святым, присносущным Духом, во всю вечность. Аминь.