Объяснение по поводу напечатанных «двух характерных писем»
(Вера и Разум. Апрель 1901 г. № 8).
В апреле месяце текущего года были напечатаны мною в журнале „Вера и Разум» „два характерных письма», так названных мною по замечательному их содержанию. Опубликование этих писем произвело, как известно, большое возбуждение умов в нашем образованном обществе. От меня ожидали, а многие и требовали объяснения о причинах и цели опубликования этих писем. Я не мог дать скоро это объяснение, отчасти по болезни, а отчасти и потому, что никакое объяснение во время возбуждения умов не может быть принято и обсуждено спокойно. Теперь я представляю это объяснение.
В конце прошедшего года и в начале текущего я напечатал в духовном журнале „Вера и Разум» три „Речи»: первая о причинах чрезвычайного распространения пороков и преступлений в современном христианском мире», – вторая -„о делателях на жатве Божией» и третья – „о необходимости практической борьбы христиан с современными заблуждениями и пороками». Вторая из этих речей, по милости Божией, имела успех необычайный. Я получил о ней много лестных письменных отзывов, требований отдельных брошюр ее, просьбы о дозволении перепечатать ее в других изданиях. Я благодарил Бога за успех, исполнил обращенные ко мне требования и принялся за составление третьей речи, так как все три составляли нечто целое, и в них развивалась одна общая идея: „пора православным русским людям принимать всевозможные меры к защите православной веры, святой Церкви и нашего Отечества из множества лжеучителей, стремящихся овладеть нашим великим народом и направить его на безграничное поле человеческих заблуждений и пороков». – Затем я считал все оконченным. Но вышло иначе.
В первых числах апреля я получил из Москвы письмо о той же второй речи, от известного профессора московской духовной академии Н. И. Субботина, с выражением одобрения ее и с заметкою, что эта речь произвела большую сенсацию в „обоих лагерях«. Небольшая заметка эта навела меня на размышление. Как опытный наблюдатель разнообразных современных явлений в религиозной жизни нашего отечества, г. Субботин с точностью определил, что у нас два лагеря, стоящих один против другого. В лагере врагов Церкви кипит деятельность, в лагере же православных едва заметно пробуждение. Пока я размышлял о необходимости содействовать всеми силами возбуждению энергии благочестивых ревнителей о благе Церкви и Отечества, приходит ко мне с одною почтою два других письма, которые я назвал „характерными». Одно, написанное православным и благомыслящим русским человеком, гражданином города Валдая Василием Митрофановым, другое – отъявленным либералом, назвавшим себя Иеронимом Преображенским, происходящим якобы из духовного звания. Прочитав письма, я подумал: вот они – „два лагеря», и для пользы православных решил их напечатать.
Так как не все эти письма читали, то я дам некоторое понятие об их содержании. Г. Митрофанов в письме своем, сердечном и благожелательном, радуется тому, что Господь в наше трудное время воздвигает ревнителей право правящих слово истины в защиту нашей Церкви, призывает им помощь Божию на ревностное и открытое противление злу, на борьбу „против духовной чумы в словесном стаде Христовом». Письмо же либерала содержит в себе самое грубое порицание православной веры и глумление над Церковью и духовенством. Сердечную веру нашего простого народа, которою мы утешаемся, он называет скоплением самых безсмысленных суеверий, церковные молитвы называет набором слов на тарабарском (славянском) языке, говорит, что у духовенства во всем в виду корысть, и во всех его действиях, особенно в отношении к правительству, – ложь и „подтасовки», что прошло время, когда богатые люди жертвовали целые состояния на монастыри и что теперь иное: идут пожертвования на просвещение и благотворения. „Старики мы с Вами, Владыка, говорит в заключение либерал (конечно прикидываясь стариком) и не доживем до того времени, когда Церковь наша очистится от всякой лжи, – но на будущее надо смотреть с упованием».
Не хотелось мне оставить эти письма без всякого употребления. Такого цельного и откровенного изложения всех противохристианских суждений и глумлений наших либералов никогда не бывало в нашей литературе; Преображенский, посылая ко мне это письмо, конечно, думал, что оно останется у меня, что никто из светского общества его не узнает, и что он в сладость потешится над старым Епископом, дерзающим бороться с воззрениями новых мыслителей. Но мне казалось, что для православных ревнителей веры и Церкви полезно будет своими глазами увидеть из письма одного из откровенных либералов, с кем они имеют дело, и что за разум, что за совесть у людей, взявших на себя дело просвещения всего человечества. И я решился напечатать оба письма, как для этой цели, так и для наглядного противопоставления веры и неверия, скромности христиан и наглости новых философов. Думал я, что об этом поговорят, меня по обычаю наградят сарказмами, к чему я привык; а между тем ознакомление ревнителей православия с либерализмом, в таком полном и ясном его исповедании, не останется безследным.
Вскоре явились „характерные письма» перепечатанными; в либеральных газетах: С.-Петербургских Ведомостях, в Русских Ведомостях, Новом Времени (в отрывках), в России, Неделе, Новостях. Это было уже нечто новое и удивительное, что статья духовного журнала обратила на себя такое внимание либеральных газет, которые редко заглядывают в наши издания. Кроме этого, явились настойчивые требования того номера журнала „Вера и Разум», в котором напечатаны „письма», или отдельных оттисков из него, в чем, в виду небывалого движения, было отказываемо редакцией журнала. Некоторые газеты относились ко мне с просьбами дозволить перепечатать „письма», на что я отвечал, что не имею на это права. Говор в Харькове и, как слышно, в Петербурге и Москве – был невообразимый. Кто наделал весь этот шум? Конечно, не ревнители православия, не имеющие на это ни смелости, ни достаточного числа глашатаев. Напротив, люди образованные, сохранившие чистые христианские воззрения и даже верующие, но не чуждые некоторых идей либеральных, просто перепугались. Ко мне понеслись письменные и личные упреки и жалобы на допущенную мною неосторожность. Эти упреки главным образом состояли в двух видах: во-первых: „как Вы допустили такое публичное поругание нашей веры и Церкви, какое оказалось в письме Преображенского?» Во-вторых: „как можно было допустить оглашение таких хулений на нашу Церковь и священные догматы без обсуждения и опровержения их?"- Скажу откровенно, что я отвечал на те и другие упреки. Первым перепуганным добросердечным людям я говорил: что же в письме Преображенского вы нашли нового и неслыханного? Не встречали вы таких глумлений над православною верою и Церковью, – в печати, – но разве не слышите их каждый день из уст самих материалистов и прогрессистов? Разве вы не знаете, что не только молодые люди, каковы чиновники, студенты, не служащие дворяне, но даже и гимназисты и, наконец, школьники повторяют с голоса старших насмешливые фразы над нашею верой, церковными обрядами и духовенством? Вас огромило полное и наглое отвержение и поношение нашей религии, но разве не то же составляет совокупность всех лжей, порицаний и издевательств над нашею верою и Церковью в нашем либеральном обществе? Вторым я говорил: вы требуете, чтобы я сопроводил напечатание „писем» замечаниями и опровержением ложных мыслей, в письме Преображенского изложенных, – но разве это возможно было? Для этого надо было приложить к письму Преображенского целые томы богословских и исторических исследований о всех предметах христианского учения, которых оно касается. Пятьдесят лет пастыри нашей Церкви и даровитые духовные писатели борются с заблуждениями нашего времени; из их сочинений составилась целая литература, а вы о ней ничего не знаете. Письмо Преображенского есть типическое выражение дерзких бездоказательных отрицаний и глумлений над нашею верою, какими отличаются все наши либералы, ничего незнающие и не желающие знать – ни из учения христианского, ни из философских систем последнего времени, а с чужого голоса повторяющие идеи и выражения враждебные христианству. Это образцы развращенных людей, неуважающих ни истины, ни правды и нежелающих познавать их, а подобно злым духам, любителям лжи и зла, с наслаждением сеющим заблуждения и преступления в роде человеческом. Значение письма Преображенского не научное, а нравственное; оно не развивает ложных мыслей, бродящих в нашем обществе, и не доказывает их, а, по слову Спасителя, износит хулы из развращенного сердца (Мат. 15, 19), по внутренней потребности – изрыгать и плодить зло, которым сердце переполнено. Оно оскорбляет религиозное чувство искреннего христианина, как безнравственная и соблазнительная картина оскорбляет сердце человека невинного и целомудренного. Поэтому я не признавал опасным опубликование его для православных. Такие заявления либералов могут только оттолкнуть от них добрых христиан.
Что было причиною волнения, происшедшего вследствие опубликования „двух характерных писем», также, как и того, почему либеральным газетам понадобилось распространение письма Преображенского, – это другой вопрос. Что касается меня, – я вижу в этом событие знаменательное. Вдаваться теперь в обсуждение его я признаю преждевременным.
В утешение людям „нашего лагеря» помещаю здесь прекрасное письмо образованного дворянина, твердого в догматах веры и ревнующего о благе православной Церкви, – г. Измайлова.
Высокопреосвященный Владыко!
Недавно мне пришлось читать Вашу речь об упадке веры в современном обществе и о трудных временах, переживаемых ныне Церковью. Вскоре после этого были напечатаны два присланные Вам письма по поводу Вашей речи, одно от „г-на Митрофанова», другое от бывшего духовного „Иеронима Преображенского». – Позвольте мне, Владыка, Вам, как доброму Пастырю, сказать несколько слов по поводу Вашей речи, и главное – по поводу глубоковозмутившего меня письма к Вам г-на Преображенского, который, критикуя Ваши взгляды, смело и несправедливо обобщает свои личные мнения словом „все». – Мне почти 43 года; я получил высшее образование (инженера) и мне приходилось и приходится постоянно вращаться, как в интеллигентном обществе, к которому я принадлежу по рождению, так и в простом народе, с которым я постоянно нахожусь в непосредственном соприкосновении. Не много надобно наблюдательности, Владыка, чтобы сказать, что скорбная речь Ваша есть глубокая истина и правдива от начала до конца. Воистину тяжкое время отяготело над нашею Церковью и почти безвозбранно и безсовестно расхищаются духовными волками члены стада Христова. Простой народ стал слабеть верою, и последствием сего – падение нравственности и совести с быстротой ужасающею; пороки и преступления растут и множатся и уже весьма мало сдерживаются упадающею в народе верою. – Современная интеллигенция, за крайне редким исключением, совершенно почти утратила веру истинную, над нею смеются почти открыто и кощунствуют безбоязненно; а те немногие, слабые духом христиане, которые не дерзают поносить своей религии, боясь духа века сего и насмешек, молчат малодушно, или робко и нерешительно возражают, слыша поругание святыни своей. Г-н Преображенский пишет, что „в уклонениях от требований Церкви виновато во всех случаях наше духовенство». Вполне ли это так? Не видит ли он сучек в глазах духовенства, не замечая бревна в глазах общества? Не мы ли, рождением или образованием, стоящие впереди народа, своим пренебрежением, а иногда презрением к духовенству показываем пример простому народу? Не мы ли, или совершенным отсутствием, или крайне редким посещением храма и неисполнением почти никаких предписаний религии и Церкви, подаем народной массе гибельный пример для подражания? – Не мы ли, изучая массу специальных наук, никогда почти не потрудились не только изучить подробно святые догматы и требования православной религии, но даже многие ли из нас читали с усердием и с старанием вникнуть и в Св. Евангелие? – И неужели одно только духовенство виновно в упадке веры в простой народной массе! Г-н Преображенский пишет, „что все – стар и млад – покупают, читают великого писателя земли русской и от чтения выносят решения не в пользу духовенства». К сожалению, многие это делают, но далеко и далеко не все; многие с великою скорбью слышат почти безвозбранные дерзкие глумления над Великими святынями христианства заблуждшегося писателя, но возмущаются ими, видят в них не правду, а ложь и не соглашаются с ним предать Христа своего и глумиться над Его Церковью и ее служителями. Г-н Преображенский пишет, „что все теперь сознают, что спасение наше в разуме и просвещении». Да, к несчастью заблуждаются многие; но до всех еще очень далеко; многие и разумные и просвещенные признают, что ни разум, ни просвещение, каковы бы они ни были, не в силах спасти нас не только в будущей, но даже и в здешней жизни, не могут дать нам ни нравственности, ни любви к Богу и ближним, ни спокойствия духа. Все это, как ежедневный опыт, показывает, да и всякий, хотя и невольно, в душе сознает, – в руках Всемогущего, и только Он один спасает нас за деятельную веру в Него и во Христа Его, а не за наш разум и просвещение. – Спасает нас одна только вера, которая и нравственными и спокойными нас делает и любить и помогать нас заставляет ближним нашим не фарисейскою либеральною любовью, а любовью истинною и христианскою. Г-н Преображенский пишет, что „мы с Вами, Владыка, не доживем до того, когда Церковь наша очистится от всякой лжи, неправды и всего несущественного, и будет Церковью, обещанною Христом». Очевидно, г-н Преображенский имеет слабое понятие о нашей Церкви, что так дерзко желает какого-то очищения ее. Церковь наша уже основана Спасителем такою, какою Он обещал ее и нет в ней ни скверны, ни порока и нечего к ней прибавить и отнять нечего, так как со времен апостольских Православная Церковь оставалась неизменною; истинный христианин желает, чтобы не Церковь очистилась по планам заблуждающегося человеческого разума, но чтобы разум человеческий с верою покорился Церкви, Богом основанной. – Г-н Преображенский пишет, что „движение есть жизнь, а неподвижность – смерть». Если он прилагает слово „неподвижность» к Церкви, то это неправда; Церковь, как живое тело Живаго Бога, постоянно живет, растет, множится, терпит, защищается и развивается от силы в силу, сыны ее живут и действуют и жизнью своею постоянно или приближаются, или удаляются от Церкви и ее Божественного Учредителя. Догматы же Церкви, как неизменные истины, непреложным Богом данные, конечно, ни изменяться, ни улучшаться не могут, ибо истина вечна и неизменна по самому свойству своему. Г-н Преображенский пишет, что „нам следует смотреть на будущее с восторгом и упованием, а Вам, Владыка, с сокрушением». – Нет, Владыка. Не Вы одни, но многие и многие еще непреклонившие колена пред Ваалом века сего, так же, как и Вы, со скорбью смотрят на настоящее и – страхом и болью на будущее. Есть еще люди, не стыдящиеся ни Христа, ни словес Его; да пошлет Он нам побольше таких Пастырей, как Вы, смело защищающих овец стада Его от волков губителей, ни Бога не боящихся, ни людей не стыдящихся.
Заочно прошу Вашего Архипастырского благословения, Владыка, и прощения за то, что я обезпокоил Вас письмом своим; но ныне так редко приходится слышать правдивое и смелое слово в защиту поношаемой святой веры, что я не мог удержаться и не сказать Вам, что Ваше искреннее, сильное и правдивое слово, Владыка, далеко не везде остается безплодным, но во многих сынах и дщерях Церкви Православной властно будит дремлющую совесть их.
К. Измайлов.
15 мая 1901 г.
Почтовая станция
Старая Рязань,
Рязанской губернии.