Деятели Русской Палестины

Среди множества связей, отношений, направлений международной и межцерковной деятельности России без труда можно выделить одно место на земле, которое является своеобразным центром притяжения, не зависящим от перемен: политических, экономических, социальных, культурных – это Иерусалим, Святая Земля. Могут меняться – и у нас, и в Палестине – общественно-экономические формации, формы государственности и социального устройства. Россия может быть императорской, советской, демократической, постдемократической. Святая Земля может находиться под властью Османской империи, Британского мандата, Государства Израиль, но ось Святая Земля – Святая Русь в любом (полярном, биполярном, многополярном) мире остается инвариантом. И все, что касается этой оси: все люди, испытавшие и испытывающие зов Иерусалима, в душе совершившие или не совершившие заветного паломничества по св. местам, внесшие свою лепту (в прямом и переносном смысле) в благосостояние Св. Земли и в развитие русско-палестинских связей – все они помечены исторической причастностью к чему-то большему, чем они сами, большему даже чем Россия, да, пожалуй, и чем Иерусалим.

Равным образом и для Иерусалима, прежде всего в его духовном церковном содержании – для Иерусалимской Матери Церквей – вряд ли можно назвать другую страну на свете, с которой их связывали бы более прочные, всемирные по масштабу и значению, узы. Люди Св. Земли: арабы, греки, евреи, армяне, копты, абиссинцы – соприкоснувшись с русскими паломниками, с русской душой, с русским щедрым жертвованием на нужды Св. Града и его обитателей – тоже бывали отмечены той же, внешне порой трудно уловимой, причастностью к таинственной общности, которую дерзнем назвать именем Русской Палестины.

Иными словами Русская Палестина – это не только совокупность русских храмов, монастырей, подворий в Св. Земле, даже не только система тех или иных церковных и светских учреждений – это один, может быть, из самых долгосрочных национальных проектов в истории России. Мы сказали «национальных», но отнюдь не в смысле кровной этнической принадлежности к той или иной национальности, Россия вообще не национальное государство. Это империя, историческое и религиозное призвание которой состоит, прежде всего, в жертвенном служении всем людям и народам, вовлеченным в ее духовную и политическую орбиту. Потому с одинаковой заботой встречают здесь грека Паладопуло-Керамевса, сирийских арабов Муркоса и Аттаю, палестинку Оде-Васильеву – и, наоборот, в Иерусалиме становятся своими архимандрит Антонин (Капустин) и «Мансур-паша».

Именно в указанном смысле мы назвали предлагаемую читателям серию «Библиотекой Русской Палестины», а третий том выходящих в этой серии работ А.А. Дмитриевского – «Люди Русской Палестины».

Алексей Афанасьевич Дмитриевский (11 марта 1856–10 августа 1929) вошел в историю как выдающийся исследователь-византинист, создатель школы русской исторической литургики, один из величайших знатоков греческой рукописной книжности¹. Интерес к Православному Востоку, его святыням и памятникам, углубленная работа с монастырскими древлехранилищами Греции, Афона, Палестины, Синая способствовали тому, что рано или поздно его жизненный и творческий путь должен был привести его к сотрудничеству с Императорским Православным Палестинским Обществом. С большим уважением относился к научным трудам киевского профессора основатель и руководитель Палестинского Общества В.Н. Хитрово, который первым привлек его к участию в совместной работе. Именно Алексею Афанасьевичу было поручено написать историю Общества в преддверии его четверть векового юбилея. Результатом стала единственная доныне монография о Палестинском Обществе, переизданием которой мы открыли настоящую серию².

С 1906 по 1918 г.г. Дмитриевский занимал пост Секретаря ИППО. Большинство его работ, написанных в эти годы, так или иначе связаны с историей Общества. Обладая большим литературным даром и получив возможность пользоваться богатым архивом и библиотекой Общества, историк сумел создать целую галерею портретов светских и церковных деятелей Русской Палестины.

Настоящий том включает публикации, которые могут быть объединены по содержанию в два больших, хотя и взаимосвязанных, раздела: (1) биографические статьи и некрологи, посвященные деятелям Церкви, культуры и науки, оставившим тот или иной вклад в истории русско-иерусалимских духовных и политических связей, и (2) очерки из истории русского паломничества – не только в Св. Землю, но и связанного с ней паломничества к святыням Италии в Бари, к мощам святителя Николая Чудотворца. Ведь Барградская эпопея – строительство Никольского храма и подворья в г. Бари – одна из серьезных страниц деятельности Императорского Православного Палестинского Общества.

«Палестина, Обетованная Земля, приуготовившая Царю царей убогий вертеп, страшную Голгофу и тридневное ложе в новом гробе, в саду благообразного Иосифа Аримафейского, делается Святой Землей для людей всех стран, племен и языков, украшенных славным именем христианин», – так начинает Алексей Афанасьевич Дмитриевский свою речь о державных защитниках Св. Земли и августейших паломниках, сказанную в юбилейные дни 25-летия Общества в 1907 г.

С первых десятилетий по крещение Руси Иерусалим становится сакральным центром мира и для наших соотечественников. «Княже мой, господине мой, – взывает к первому королю Иерусалимского королевства крестоносцев Балдуину игумен Даниил, – молю ти, ся Бога деля и князей деля русских, повели ми, да бых и аз поставил свое кандило на Гробе Святемь от всея русьскыя земля»³. В Киеве к этому времени уже сияют Золотые ворота, восходящие через Золотые ворота Константинополя к иерусалимскому образцу. Возникает тот самый пуповинный феномен сродства Руси и Св. Земли, о котором сказано выше – Русь и Св. Земля «входят» друг в друга, образуя таинственное и нерасторжимое единство духа в союзе мира (Еф.4:3).

Так будет и в последующие столетия. Хождение русских православных богомольцев во главе с державными августейшими паломниками и паломницами в Иерусалим – и встречное движение греческих архимандритов, архиереев, Патриархов в Россию за материальной и политической поддержкой.

Отличие от прежних эпох лишь в том, что защита и поддержка восточных христиан принимает в духе времени постоянные институциональные формы, облекается в официальные дипломатические мундиры константинопольских послов, Иерусалимских и бейрутских консулов, получает политическое и идеологическое обоснование.

Русская Палестина второй половины XIX в – это уже не интуитивная богословская концепция Патриарха Никона, возводившего

: Стены Нового Ерусалима: На полях своей родной страны

и не добровольное паломничество-мученичество калик, перехожих из XII столетия, или знаменитого Плаки-Альбова из XVIII-го. Теперь это большой русский квартал в Иерусалиме с собственными православными храмами, двухэтажным зданием Русской Духовной Миссии, мужскими и женскими подворьями, консульством и госпиталем. Теперь это Русские Раскопки на Пороге Судных Врат, в сотне шагов от храма Гроба Господня, и научная экспедиция во главе с академиком Н.П. Кондаковым по древностям Сирии и Палестины. Это – Русская свеча, самая высокая в Иерусалиме колокольня на горе Елеонской, и перешедший в русскую собственность легендарный Дуб Мамврийский в Хевроне, и Древо Закхея в Иерихоне. Это – издаваемые ИППО и пользующийся международным признанием «Православный Палестинский Сборник», с публикациями греческих латинских и древнерусских «хождений», и «Палестинский Патерик» – 22 книжки житий всех святых, в палестинской пустыне просиявших. И, конечно, это постоянное внимание к проблеме Св. Земли и русского присутствия на Востоке со стороны правящей династии российского правительства, Св. Синода и Министерства иностранных дел.

Обо всем этом в разной форме и по разным поводам, с разной степенью личной заинтересованности и научной глубины говорится в статьях и очерках А.А. Дмитриевского. Собранные в настоящем томе работы формально объединяет лишь один признак – люди, о которых пишет автор, все имели то или иное отношение к Палестинскому Обществу. Да Дмитриевский и сам был «человек Русской Палестины». Выходец из духовной среды, питомец учебной системы, которая не только «воспитывала характер, прививала смиренное послушание Церкви и иерархии», но и, главное, «сообщала основательное знание, не только чисто церковных предметов (устав, пение, славянский язык), но и общеобразовательных наук, а особливо древних языков». Дмитриевский вполне мог бы отнести к себе оценку позднейшего исследователя: «Поколения, прошедшие через бурсы и семинарии, обладали таким классическим образованием, которого никогда не могла дать светская школа»⁴. Образчик «сильного» взаимодействия различных религий, культур и этносов, исторически явленный в менталитете и духовности лучших представителен русского духовенства, наиболее ярко раскрывается в истории Русской Палестины

Открывает книгу юбилейная речь А.А. Дмитриевского о «державных защитниках и августейших паломниках Св. Земли», произнесенная по случаю 25-летия со дня основания Палестинского Общества. Не будем пересказывать здесь этой речи. Достаточно помнить, что первым «августейшим паломником» намеревался стать император Николай I, хотя ни ему в 1849 г., ни второму носителю того же имени цесаревичу Николаю Александровичу, в 1890 г. не довелось достичь Иерусалима. Не удалось паломничество и царственной покровительнице Русской Палестины императрице Марии Александровне, памятью о которой является дивный храм Марии Магдалины в Гефсимании. Но зато состоялись паломничества великих князей – Константина Николаевича, брата Александра II, с семьей (1859), Николая Николаевича Старшего (1872), Сергия и Павла Александровичей – дважды (первый раз в 1881 г. с великим князем Константином Константиновичем, второй раз в 1888 г – с супругой князя Сергия Елизаветой Федоровной), Александра Михайловича (1889). Почти каждое из августейших паломничеств было связано с задачами внешней политики, влекло за собой целый ряд политических экономических и гуманитарных последствий – это назвал когда-то академик Ф.И. Успенский «конкуренцией народов на Ближнем Востоке». По условиям местного менталитета подобные паломничества к св. местам членов правящих домов Европы традиционно были одной из наиболее эффективных форм дипломатии.

Участницей первого по времени августейшего паломничества была великая княгиня Александра Иосифовна (1830–1911), супруга генерал-адмирала великого князя Константина Николаевича. «Появляясь, то там, то здесь, на местах святых со своей небольшой свитой и отдаваясь в религиозном восторге молитвенному созерцанию прочих христианских святынь, Ее Высочество в чарующем блеске своей юной красоты, наружной внушительной представительности и необыкновенной любезности и доступности, производила на всех обитателей Иерусалима обаятельное впечатление, которое потом долго хранилось в преданиях очевидцев». Памятью о ее пребывании в Св. Граде является домовый храм Русской Духовной Миссии, посвященный святой мученице царице Александре – ангелу-хранителю Ее Высочества.

Подлинным паломником-богомольцем показал себя в Св. Земле и великий князь Константин Константинович, один из достойных представителей русской культуры и поэзии, печатавший стихи под скромными инициалами «К. Р.», состоявший президентом Императорской Академии наук. «Отрешившись на время от высокого положения своего и отказавшись от всяких официальных встреч и приемов, великие князья (Сергий, Павел и Константин – Н.Л.) прибыли сюда истинными богомольцами, желая поклониться великой святыне христианского мира и помолиться у Гроба Спасителя нашего за близких сердцу и за матушку Россию». Эти слова с полным правом можно отнести ко всем представителям Дома Романовых, совершивших паломничество к св. местам.

Осененное Высочайшим покровительством и возглавляемое членами царствующей династии паломничество русских православных людей в Св. Землю становится с середины ХIХ в. важным фактором культуры и политики – причем не только церковной.

Постоянная забота о русском паломничестве, которое издревле связывало Россию со св. местами Иерусалима и Палестины, в течение XIX в приобрело характер важнейшего духовного и политического фактора на Православном Востоке. Православный паломник определял собой самую суть того, что мы называем сегодня русским присутствием в Св. Земле. Для него была создана в Иерусалиме в 1847 г. Русская Духовная Миссия, для него в 1858 г. учреждено иерусалимское консульство, а в 1859 г. создан в Петербурге над правительственный Палестинский Комитет, преобразованный позже с 1864 г. в Палестинскую Комиссию при Азиатском департаменте МИДа. Постоянным и массовым пассажиром Русского Общества Пароходства и Торговли, исправно обеспечивавшего рейсы из Одессы в Яффу и обратно, тоже был неутомимый и терпеливый паломник. Как писал В.Н. Хитрово «только благодаря этим сотням и тысячам серых мужичков и простых баб из года в год движущихся из Яффы в Иерусалим и обратно точно по русской губернии, обязаны мы тому влиянию, которое имя русское имеет в Палестине»

Но скоординировать и объединить усилия различных русских учреждений в Палестине, взять на себя и помощь паломникам, и поддержку Иерусалимского Патриархата, и просвещение арабского православного населения, и укрепление русского политического и духовного влияния в регионе – было не так просто. Об этой сложности, связанной в том числе и с трением, и ведомственной конкуренцией светских и церковных инстанций, Дмитриевский достаточно четко и откровенно говорит в некрологе, посвященном Борису Павловичу Мансурову (1826–910).

Государственный деятель, сенатор и член Гос. Совета – свои лучшие годы Б.П. Мансуров посвятил Св. Земле и заботам о русских богомольцах. Командированный в ноябре 1856 г. великим князем Константином Николаевичем в Палестину он провел огромную подготовительную работу по приобретению первых русских участков в Иерусалиме (1857–1860), созданию Палестинского Комитета (1859) и возведению Русских Построек (1860–1864). С 1864 г. в качестве члена Палестинской Комиссии при Азиатском департаменте МИД Мансуров – «Мансур-паша», как его почтительно именовали в Иерусалиме – до 1889 г. практически полностью руководил русским делом на Православном Востоке. С его именем навсегда связано приобретение первой русской земельной собственности в Иерусалиме – на Русском месте близ храма Гроба Господня (там, где теперь находится Александровское подворье) и Менданской площади вне стен Старого города, где за четыре года (1860–1864) был воздвигнут Троицкий собор (освящен в 1872 г.), выросли корпуса Русских Построек, здания Духовной Миссии, мужского (Елисаветинского) и женского (Мариинского) подворий, консульского дома и Русской больницы.

Но с его именем связаны корни конфликта, надолго определившего духовную ситуацию Русской Палестины. Церковная (РДМ) и государственная (консульство) структуры совершали одно общее дело укрепление русского влияния в регионе. Обе они формировались и руководствовались одной и той же высшей инстанцией – Православной Империей. Казалось бы, и работа должна была осуществляться дружно и едино направленно. Но люди есть люди, будь они доблестные государевы слуги или подвижники Церкви. И человеческие учреждения несут на себе неизбежную печать классовых, сословных, корпоративных интересов самолюбий и амбиций.

Дело в том, что Миссия возникла в Иерусалиме в силу краткой державной резолюции «Быть по сему» императора Николая I на всеподданнейшем докладе главы МИД канцлера Карла Васильевича Нессельроде от 11 февраля 1847 г., т. е. была с самого начала детищем внешнеполитического ведомства. Когда после Крымской войны Миссия возвращается в Иерусалим и даже получает иерархическое повышение (во главе ее ставится епископ), и что еще важнее – получает свою русскую территорию и свои Русские Постройки – все это строится помимо Св. Синода и без участия Церкви как таковой. Между тем, и над этим стоит задуматься (и задумывались!), одним из главных экономических источников существования и Палестинского Комитета, и Палестинской Комиссии является всенародный Палестинский, или как его называли в просторечии, «Вербный» сбор. Он был введен по рекомендации архимандрита Порфирия (Успенского) и подхватившего его идею Б.П. Мансурова. Странным образом деньги, собранные в церкви на нужды русских паломников в Св. Земле, нужно было перечислять в Комиссариатский департамент Морского министерства. Начали поступать пожертвования, и когда их стало достаточно много, решили проект институциализировать и учредили Палестинский Комитет во главе с братом царя, генерал адмиралом, т. е. главой Военно-морского ведомства великим князем Константином Николаевичем. Помимо Церкви. Но ведь сбор этот был приурочен к церковному празднику и производился в храмах и монастырях, вдохновляемый религиозными чувствами верующих. При этом авторы проекта, тут же забыв о главном источнике финансирования, начинают строительство подворий и храмов в Иерусалиме. Без участия и контроля Церкви. Справедливо?

Несправедливо, конечно. Должна была обидеться Церковь? – Должна была.

Но попытаемся теперь встать на точку зрения дипломатов и представителей Палестинской Комиссии. Как себя должны вести люди, приехавшие в Св. Землю, в Иерусалим, чтобы выполнять задачи русского политического геополитического дипломатического консульского и всякого другого присутствия и представительства, у которых к тому же есть из Петербурга от МИДа четкие инструкции? Русские постройки со всеми странноприимными домами, храмами и подворьями с паломниками, которых с каждым годом становилось все больше – все это хозяйство было подчинено и подведомственно иерусалимскому консулу. Он должен был блюсти и государственное достоинство, и интересы России, и церковное благолепие, и отношения с Иерусалимским Патриархом, потому что через него (не через начальника Миссии!) передавались даже приходившие из России пожертвования на Гроб Господень. И те послания, что поступали от Св. Синода, вручал непосредственно и лично Патриарху Иерусалимскому не начальник Русской Духовной Миссии, а консул. Если Патриарх оставался чем-то недоволен или хотел пожаловаться, или выразить благодарность – он приглашал к себе консула.

Можно ли считать такое положение, когда консул вынужденно (по должности по инструкции) брал на себя и существенную часть обязанностей церковных нормальным? Может быть и нельзя. Но изменилась ситуация – и могла измениться – только по прекращении существования Православной Империи. Что мы выбираем? Чтобы существовала Православная Империя и ее консулы, и послы, и ее люди представляли, в том числе, и церковные интересы? Или чтобы отстаивать чистоту канонического присутствия Церкви Русской Православной – но не пользующейся (как после 1917 г.) никаким государственным покровительством?

В этом смысле Дмитриевский, разумеется, не совсем прав в своем сдержанно отрицательном отношении к Мансурову и его концепции русского присутствия в Иерусалиме. Исторические и политические реалии как 150 лет назад, так и сегодня не представляют собой того или иного варианта в чистом виде. И деятели как светских, так и духовных инстанций по-прежнему могут ошибаться и не точно представлять себе взаимосвязь подлежащих их служебному ведению направлений деятельности. МИД по-прежнему не всегда понимает, что православное присутствие в мире является важной, а в каких-то ситуациях и регионах и важнейшей частью русского присутствия как такового – и деятели Церкви не понимают, что они представляют в мире, прежде всего, великий православный русский народ и православную русскую культуру.

Строго говоря, Б.П. Мансуров представлял собой трагическую фигуру – и этого кажется так все-таки и не почувствовал А.А. Дмитриевский. Человек, посвятивший Русской Палестине более четверти века, строитель этой самой Русской Палестины, был затем без жалости отстранен от начатого им дела, прожил еще двадцать лет в полном забвении и умер в Риге, в основанном им женском Троице-Сергиевском монастыре, на руках дочери игуменьи.

Подробнее и вдохновеннее говорит наш автор о деятелях духовного звания, хотя бы и имевших лишь косвенное отношение к проблеме русского присутствия в Св. Земле.

Три очерка книги посвящены иерархам – разным по рангу, по высоте дарований, по «поместной юрисдикции». Перед нами проходят портреты первоприсутствующего члена Св. Синода – митрополита Антония (Вадковского), архиепископа Никанора (Каменского), церковного историка и проповедника и наконец архиепископа Эмесского Афанасия, иерарха Антиохийской Церкви, соратника Палестинского Общества на ниве просвещения православных арабов Сирии.

Первоиераршеское служение Антония (Вадковского) церковного политика «весьма вдумчивого и крайне осторожного» совершалось на изломе ХIХ и ХХ столетий – в очень непростое для истории восточных Церквей время. На всех Патриарших престолах с разницей в несколько лет происходит «смена караула». В 1897 г. в Иерусалиме престол занял Патриарх Дамиан, в 1899 г. в Антиохийском Патриархате арабское патриотическое движение завершилось избранием первого Патриарха-араба Мелетия, в Александрии в 1900 г. избран Патриархом многоученый Фотий (Пероглу), заявивший себя весьма энергичной деятельностью еще в Иерусалиме и неутвержденный в сане Патриарха Иерусалимского Турецким правительством в 1883 г. Наконец, в Константинополе в 1901 г., после семнадцати лет уединения на св. Афонской горе, на кафедру возвращается известный поборник прав и привилегий Церкви Иоаким III. Мир, Россия, а с ними и Православный Восток, вступали в новую эпоху, с новыми политическими и социальными условиями, с непривычными правилами взаимоотношений Церкви, государства и общества. Это требовало повышенного внимания – и повышенной способности различения духов – от священноначалия Русской Церкви. Соответствовало ли оно наступившему времени – Дмитриевскому трудно было судить, а нам тем более трудно, и вряд ли позволительно выносить свой суд над фатальной слепотой современников, над самым «обрывом» абсолютно не ощущавших приближающейся катастрофы.

Впрочем, полунамеком Дмитриевский указывает, что «оторвавшись от академической кафедры и променяв ее на мягкое раззолоченное кресло в зале заседаний Св. Синода, Антоний (Банковский) продолжал жить идеями мыслями и даже привычками, нажитыми продолжительной академической службой», – иными словами отнюдь не обладал, вопреки комплименту автора, «ясным пониманием насущных нужд и запросов нашей Церкви в связи ее с положением в среде других автокефальных Церквей Православного Востока».

Ближе к деятельности Палестинского Общества и к пониманию его целей и идеалов стояли епархиальные владыки. Региональные отделы ИППО начали возникать с 1893 г. Цель создания отделов была двоякая. Во-первых, нахождение новых средств финансирования деятельности ИППО в Св. Земле. Во-вторых, развертывание – для достижения первой цели – научно-популярной и пропагандистской работы среди широких слоев православного населения по ознакомлению народа с историей Св. Земли и значением русского присутствия на Востоке.

Во главе каждого епархиального отдела стоял правящий архиереи, а вице-председателем избирался, как правило, губернатор. Многие из заслуженных иерархов, основателей отделов в своих епархиях, сами были в свое время паломниками, лично были знакомы с начальником РДМ архим. Антонином (Капустиным) и даже с основателем Миссии – еп. Порфирием (Успенским. Поэтому неудивительно, что одна из наиболее вдохновенных статей тома посвящена архиеп. Никанору (Каменскому 1847–1910).

Научные труды будущего архиепископа, ученика знаменитого просветителя народов Поволжья Н.И. Ильминского, посвящены библейской тематике: магистерская диссертация «Изображение Мессии по Псалтири» (1870), докторская – «Экзегетико-критическое исследование послания св. апостола Павла к Евреям» (1905). Приняв монашество, Никанор возглавлял в разное время, в том числе и по неспокойству своего характера, семь различных епархий Русской Церкви. Как говорил сам владыка: «здоровье мое размыкано по всей Руси святой: от Ледовитого океана и Соловков, до истоков Оки и Днепра, от гор Уральских и до Карпатских».

Но важнее всего для нашей темы его связь со Св. Землей. Летом 1888 г. он совершил большое паломничество в Палестину, Египет и Рим, память о котором вдохновляла его в последующем архипастырском служении. Призывом на всю Россию прозвучала его знаменитая речь в Смоленске в апреле 1896 г., в которой проповедник сравнивая западные крестовые походы и русское жертвенное служение Св. Земле, произнес слова, ставшие своеобразным девизом Палестинского Общества: «Сила не в разрушениях, а в правде. Правда же в православии, носителем которого и является Императорское Православное Палестинское Общество, как Русь Святая, объединяющее в своей безграничной широте любви и современных обладателей Палестины, и глубоко ценящее и восстановляющее все достояние православия в Палестине во все века, а наипаче того ценящее все то, что драгоценно для всех христиан. По всему этому, каждый православно-русский человек должен все душевно примкнуть к Православному Императорскому Палестинскому Обществу, как святому высочайшему и родному делу». В Св. Земле, по словам владыки, «совершается первый гигантский шаг великого русского народа на всемирно-историческое дело вполне достойное такого многомиллионного государства как православная Россия»⁵.

Епархиальные отделы Палестинского Общества почти на две трети состояли из представителей духовенства, в том числе сельского. И надо сказать, что эти рядовые члены несли иногда в душе не меньше огня и вдохновения, чем петербургские и губернские начальники, и не меньше сделали для успехов Общества и его материального благополучия.

25 января 1912 г. на 72 году жизни скончался действительный член Полтавского отдела ИППО заштатный протоиерей П.П. Затворницкий, много лет возглавлявший приход в родном селе Дейкаловке. В 1872 г. он предпринял первое свое путешествие в Св. Землю, где по его воспоминаниям его братски принял архимандрит Антонин, пригласивший участвовать в богослужении в праздник святителя Николая. Это была первая праздничная служба в русском Троицком соборе в Иерусалиме, незадолго до того освященном в присутствии великого князя Николая Николаевича Старшего. Второе паломничество состоялось в 1875 г. В изданных о. Затворницким трех выпусках «Пастырского голоса» большое место занимали живые проникновенные проповеди, произнесенные им перед паломниками в св. местах Палестины

В конце жизни протоиерей Петр завещал Палестинскому Обществу «собственно мне принадлежащее благоприобретенное недвижимое имение, состоящее Полтавской губернии Зеньковского уезда в селе Дейкаловке: Дейкаловской, Зеньковской, Зайченской и Кирилло-Анновской дачах, заключающееся в пятнадцати участках разного рода и качества земли с лесами и другими угодьями всего мерою примерно двести семнадцать десятин, тысяча шестьсот семьдесят восемь сажен». Совет ИППО под председательством великой княгини Елизаветы Федоровны постановил внести имя почившего в Мемориал ИППО на Александровском подворье у Порога Судных Врат в Иерусалиме.

Другие три очерка посвящены ученым, непосредственно связанным с научной деятельностью Палестинского Общества. Это протоиерей А.П. Попов, известный греческий историк и археограф А.И. Пападопуло-Керамевс и арабский ученый Г.А. Муркос. Разумеется, из названной троицы в научном сообществе наиболее известно имя Пападопуло-Керамевса, кто-то вспомнит изданное Муркосом «Путешествие Павла Алеппского», и почти совсем забыт Александр Попов.

Между тем в конце 80-х – начале 90-х г.г. XIX столетия это была приметная личность Русского Иерусалима. Занимая первоначально скромную должность псаломщика и регента хора Русской Духовной Миссии, молодой выпускник Духовной академии умел расположить к себе и запросто проникнуть и в Греческий Синод, и в Латинскую Патриархию, и в губернаторский дворец, повсюду завязывая знакомства и дружбу, отовсюду собирая новости слухи сплетни.

Человек далеко не бесталанный, Попов оставил след и в научной литературе о Палестине, и русско-иерусалимских связях. До сих пор не использован в полной мере источниковедческий ресурс изданного им сборника документов «Вопрос о святых местах Иерусалима в русской дипломатической переписке XIX в» (вышло два первых тома остальные остались неопубликованными). Дружба с представителями католической Церкви позволила ему широко использовать архив Иерусалимской Патриархии, на материалах которого написана его магистерская диссертация «Латинская Патриархия эпохи крестоносцев» (СПб. 1903. Т. 1–2). Вернувшись в Россию, А.П. Попов принял сан и долгие годы состоял ключарем Андреевского собора в Кронштадте, будучи ближайшим помощником святого праведного Иоанна Кронштадтского, а после его кончины занял место настоятеля собора.

Гораздо более крупной величиной в церковно-исторической науке является А.И. Пападопуло-Керамевс. Как архим. Антонина сделал великим Греческий Православный Восток, так Афанасия Ивановича сделала великим Россия. Да, конечно, он посвятил всю свою жизнь исследованию греческой средневековой книжности, главным трудом его стало фундаментальное описание греческих рукописей Иерусалимской Патриархии – но эти научные достижения никогда не стали бы достоянием мировой науки, если бы Пападопуло не был приглашен на службу в Палестинское Общество, если бы ИППО на свои средства не издало его огромные многотомные труды.

Другой пример иностранца, действительного члена и сотрудника ИППО – жизнь и научные труды неофициального представителя Антиохийской Православной Церкви в Москве, профессора Лазаревского института восточных языков, Георгия Абрамовича Муркоса. Араб-сириец Муркос окончил Московскую Духовную семинарию и восточный факультет Петербургского университета. Вступив в Палестинское Общество, Муркос получил церковно-общественную трибуну для активной полемики с националистическими панэллинистскими тенденциями греческого Святогробского братства, отстаивая вселенский характер Православной Церкви и подчеркивая ведущую роль России на Востоке. Помимо собственной научной деятельности, Муркос сумел сплотить вокруг себя молодых арабских ученых, получавших светское и духовное образование, а иногда потом и работавших в России. Вернувшись на родину, он завещал все свои средства на развитие школьной сети ИППО в Сирии и Палестине.

Три очерка включенные в книгу посвящены проблемам развития русского паломничества в Св. Землю и к древним святыням Италии – в первую очередь к мощам святителя Николая Чудотворца в Бари. Эти, как и другие работы Дмитриевского, характеризуются двумя определяющими чертами – историк, во-первых, пишет о том, что сам видел и хорошо знает (напомним, что Алексей Афанасьевич четыре раза был в Иерусалиме, неоднократно совершал поездки на Афон, в Грецию, в страны Европы), а, во-вторых, суждения его добросовестны и нелицеприятны. Так анализируя типы русского паломника, Дмитриевский останавливается не только на положительных образцах, как обычно писали и пишут церковные авторы, апеллируя преимущественно к «русской душе», «мистической тяге к небу», «созерцательности народного характера», но и трезво анализирует болезненные уклонения, также присущие феномену русского паломничества.

Известно, например, что более двух третей общего числа богомольцев традиционно составляли женщины. Причины «феминизации» русского народного благочестия конца XIX – начала XX в. недостаточно исследованы. Бесспорно, и заслугой Дмитриевского является попытка объяснить это явление социальными и культурными причинами. Как правильно отмечает автор: «это вряд ли можно связывать с особой религиозностью русской женщины». К примеру, польские или итальянские католички, как подчеркивали наблюдатели, в массе не менее набожны, но процент их в потоке католических паломников по св. местам был значительно меньше и женщины составляли не более одной восьмой части от общего числа западных паломников⁶.

Дмитриевский считал, что «мотивы и побуждения их путешествия» наглядно демонстрируются «образом поведения этих странниц в Палестине». В литературе и до него высказывались суждения, что лучше бы даже ограничить поток паломниц, установить возрастной ценз и моложе 35 лет не пускать в Св. Землю⁷, потому что паломницы в условиях Востока, где на женщин смотрели особенно строго, лишенные привычного в России надзора и ограничений, нередко вели себя неподобающе.

Понятно, что этот контингент связан был и с другими малопочтенными особенностями. Так, например, существовал исторически тип «той бродячей Руси, тип паломника-тунеядца, который осуждал еще в ХII в епископ Новгородский Нифонт, говоря, что он «абы праздну ходяче ясти и пити». Подобным образом некоторые женщины паломницы делали из паломничества своего рода промысел, превращаясь, по образному выражению о. Антонина, в «перелетных птиц», которые, курсируя между Россией и Палестиной, служили неблаговидным целям вымогательства денег из русских верующих. В Иерусалиме они пристраивались в местные монастыри «зазывалками» и «писалками». Сочиняя и рассылая по всей России тысячи писем с призывами о пожертвованиях, они успешно содействовали корыстным интересам греческих настоятелей. Потом с возрастом они оказывались не нужны ни в качестве герондисс, ни в качестве прислуги, и доживали нередко свои век в Иерусалиме нищенством Христа ради.

Все это правда. Не хотелось бы во всем соглашаться с Дмитриевским. Конечно, паломничество и внутри России было сопряжено с известной долей морального «риска». Но, думается, из тех семи тысяч русских женщин, приходивших ежегодно ко Гробу Господню и другим святыням Палестины, все-таки не так много было поклонниц, «не сдерживаемых в своих желаниях». Очевидно, причины явления лежали глубже. Ведь параллельно происходит «феминизация» (примерно в тех же пропорциях) русского монашества, и уж тут вряд ли даже самый строгий историк нравственности назовет главной причиной стремление «оторваться». В том и другом случае дело скорее в «неуютности» для женского сердца того мира, который могла им обеспечить социальная реальность императорской России. Женщины и девушки в массовом порядке шли послушницами в монастыри и паломницами на Восток, потому что им было плохо дома, хотелось свободы, которой не было ни в семье, ни в стране, а если бы они могли заглянуть глубже, ни в Церкви. Это не означает даже при неизбежных издержках бесконтрольности и свободы, что люди были неискренни в своей вере и желании служить Господу. Эти женщины потому и хотели любой ценой остаться в Иерусалиме, чтобы жить ближе к Гробу Господню, работать на благо Церкви, Плюс необходимо учитывать притягательную силу Св. Земли – об этом, в отличие от Дмитриевского, постоянно напоминал в своих статьях и исследованиях В.Н. Хитрово. Человек, однажды побывавший в Иерусалиме, шел туда еще и еще раз. Древнейшее свидетельство относится к концу ХII в., когда Добрыня Ядрейкович видел в Константинополе мощи русского паломника, который «трижды пеш в Иерусалим ходил». Да что далеко ходить? Не только женщины, действительно «вырывавшиеся» из рутины и обыденности российского быта, но и самые утонченные – в духовном и интеллектуальном смыслах – представители русского зарубежного духовенства, тот же, к примеру, архимандрит Антонин или его иерусалимский соратник игумен Вениамин (Лукьянов), ни за какие коврижки не согласились бы вернуться в Россию. Этот фактор ни в коей мере нельзя сбрасывать со счетов, говоря о русской колонии в Палестине.

Особенностью работы Дмитриевского о русских паломниках является и то, что в свою типологию он включил также научное паломничество, к которому относил как школьные и академические поездки, так и собственно научные экспедиции. В связи с последней темой ученый ставит вопрос об открытии Палестинским Обществом «в Иерусалиме своего Археологического института, чтобы не идти на буксире у научных авторитетов Запада». Эта идея, впервые высказанная Дмитриевским в 1903 г., прорабатывалась затем Советом ИППО практически до самой революции⁸ и не осуществлена, к сожалению, до наших дней.

Последним предреволюционным проектом ИППО было строительство подворья и храма в Бари «Западному паломничеству», т. е. хождению русских богомольцев к святыням Италии и, прежде всего, к мощам святителя Николая Угодника в Бар-град, как говорили на Руси, посвящены две публикуемые работы Дмитриевского. Впервые к этой теме он обратился в 1897 г., когда еще не было и речи о русском строительстве. Палестинское Общество только прощупывало тогда почву на предмет обустройства паломников. Мнение Дмитриевского, который во всей неприглядности представил положение русских богомольцев в католической стране в отсутствие своего консула, своего духовенства, какой-либо паломнической инфраструктуры, произвело большое впечатление на руководство ИППО, но для принятия необходимых мер, т. е. в первую очередь для строительства собственного подворья, у Палестинского Общества не было тогда средств.

Ситуация изменилась после 1910 г., когда Общество окончательно отказалось от муравьевской еще идеи восстановления базилики Святителя Николая в Мирах Ликийских. Оказалось, что собранных для этого строительства денег вполне достаточно для того, чтобы переместить проект с Востока на Запад – в Италию. Об истории приобретения участка земли в Бари, приглашении великого архитектора. А.В. Щусева для проектирования храма и подворья, строительстве, практически завершенном к 1915 г. (открытию подворья помешала Первая мировая война) – обо всем этом повествуется в очерке «Святая Русь и Италия у мироточивой гробницы Святителя Николая Мирликийского в Бар-граде», написанном Дмитриевским совместно с В.Д. Юшмановым. Здесь уместно сказать несколько слов о соавторе. Секретарь, а затем делопроизводитель Канцелярии ИППО, Владимир Дмитриевич Юшманов (1870 – после 1930) с 1911 г. вел дела также и Бар-градского комитета, созданного специально для руководства строительством. Много лет проработав в Палестинском Обществе, он мало известен историкам русского дела в Палестине, хотя помимо огромной канцелярской работы Юшманов опубликовал целый ряд статей и брошюр, в том числе – описание уникальной фототеки ИППО⁹. После революции Юшманов продолжал работу в Обществе, занимая должность управляющего делами РПО, дважды, как и Дмитриевский, был арестован. Последний раз имя его упоминается в документах в 1930 г.

Разумеется, работы А.А. Дмитриевского, в том числе вошедшие в настоящий том, не могут и не должны восприниматься сегодня читателем как истина в последней инстанции. Иногда в них встречаются досадные неточности и спорные оценки, многое известно сегодня лучше, многие архивы стали доступны, многое – на расстоянии – видится и понимается яснее. И, однако, ученые вновь и вновь будут обращаться к статьям и очеркам историка, без которых невозможны современные исследования Русской Палестины, и которые сами стали по праву памятником русской исторической мысли.

Палестина, Обетованная Земля, приуготовившая Царю царей убогий вертеп, страшную Голгофу и тридневное ложе в «новом гробе» в саду благообразного Иосифа Аримафейского, делается Святой Землей для людей всех стран, племен и языков, украшенных славным именем «христианин». В пламенном усердии к этим драгоценным христианским святыням, в восторженных порывах видеть и лобызать их соревнуют цари и подданные, мужи и жены, юноши и дети.

Во главе царственных паломниц к Живоносному Гробу Господню история по всей справедливости ставит блаженную мать императора Константина Великого св. равноап. Елену, вознамерившуюся за сына царя и своих царственных внуков – боголюбезных кесарей – возблагодарить Бога на месте «идеже стоясте нозе Его» (Пс.131:7). В своем высоком подвиге царственная паломница, смирением и благочестием превосходившими всякое человеческое представление, приводила в восторг и умиление очевидцев и современников¹⁰. Сын ее, св. император Константин, под влиянием неизгладимых отрадных впечатлениий матери-паломницы не знает пределов своей царской щедрости для благотворений и милостыни в Св. Землю, и все веками накопленные богатства государственных сокровищниц империй, Западной и Восточной, были открыты им для украшений вновь воздвигнутых по желанию матери храмов Иерусалима, Вифлеема, Елеона и других св. мест¹¹.

Пример св. царицы Елены не остался без достохвальных подражаний, как в славной Византии и в христианских странах Западной Европы, так и в нашем возлюбленном отечестве, просвещенном светом Христовой веры сравнительно с народами этих стран в позднее время.

Первые князья русские, занятые устроением страны и водворением порядка в ней, не имели времени много думать о личных подвигах благочестия и о паломничестве в Св. Землю, но в уме своем не могли и помыслить об отказе в щедрой милостыни как в Св. Землю, так и тем «трудникам Божиим», молитвенникам за Русскую землю, на долю которых выпадало величайшее и сравнительно редкое в то время счастье видеть своими глазами драгоценные святыни Иерусалима. И неудивительно, что чувством безграничной благодарности верноподданного, взысканного милостями великого князя Святополка Изяславича, внука Ярослава Владимировича Киевского, дышат слова Нестора, наших паломников игумена Даниила, когда он у Гроба Господня изливается в сердечной горячей молитве за всю Русскую землю, за князей русских и бояр.

«Княже мои господине мои», – слезно молит короля Балдуина горячий русский патриот – игумен Даниил, – «молю ти, ся Бога для и князей для русских, повели ми да бых и аз поставил свое кандило на Гробе Святем от всея русьскыя земля (за вся князя наша и за всю русскую землю, за вся християне)»¹²

«И Бог тому послух, и святый Гроб Господень», – пишет он в своем Хождении в заключение, – «яко во всех местех святых не забых имен князь русскых и княгинь, и детей их, епископ, игумен, и боляр, и детей моих духовных, и всех христиан, николиже не забыл есмь, но во всех святых местах поминал есмь, первее покланялся есмь за князей, за всех и потом о своих гресех помолился есмь»¹³

Но и за это тяжелое время в жизни нашего отечества, в преданиях древней русской истории, хранится в виде благочестивой легенды трогательный рассказ о паломничестве в Св. Землю и из княжеской семьи в лице преп. Ефросиний Полоцкой, княжны, предпринявшей путешествие в Иерусалим в 1173 г. с братом своим Давидом и со сродницей Евпраксией. Целью путешествия этой паломницы, княжны, дочери Святослава – Георгия Всеволодовича, правнучки равноапостольного князя Владимира, было помолиться на святых местах о любимом своем брате Вячеславе и его семье, а вместе с тем и окончить в Св. Земле дни своей жизни.

Царственные собиратели Русской земли московские Государи также не имели возможности быть лично в Иерусалиме, но оказывали самое предупредительное усердное внимание к Св. Земле и к святыням, находящимся в ней: отчасти через щедрые, посылаемые туда милостыни, отчасти – через гостеприимно-радушные приемы в Москве приезжих с Востока Патриархов, митрополитов, епископов, архимандритов и иноков, оделяя их при отпусках большими деньгами, роскошными драгоценными богослужебными принадлежностями и даруя им жалованные милостынные грамоты.

Из русских Императоров, блаженной памяти Николай Павлович, первый открыто взял под свою защиту и высокое покровительство драгоценные святыни Иерусалима. И когда Вертеп Христов был поруган снятием звезды на месте Рождества Христова, то не задумался врагам Православия на защиту попранной святыни объявить войну, получившую в истории название Севастопольской Посылки Духовной Миссии в Иерусалим в 1843 г. и официальным утверждением ее в 1847 г.. Государь Император ставил задачей главным образом «сообразить на месте, какие всего удобнее было бы принять меры к поддержанию Православия» в Святой Земле.

Великодушный преемник его, Император Александр Николаевич, в своих непрестанных заботах о Св. Земле простер царственные попечения и на бедных русских паломников, посещавших Св. Град и не имевших там для себя пристанища. Вверяя управление Палестинского Комитета, созданного в 1859 г. главным образом для улучшения быта наших паломников в Иерусалиме, первому Председателю его статс-секретарю князю Оболенскому. Государь Александр Николаевич изволил произнести следующие знаменательные слова: «Это – вопрос моего сердца», – и всей своей жизнью доказал непреложную истину своих державных слов. Вскоре во главе названного Комитета поставлен был августейший брат Государя – великий князь Константин Николаевич, причем Государь Император соизволил принять под свое непосредственное и личное покровительство и Комитет, которому было поручено, прежде всего, сооружение русских богоугодных построек в Иерусалиме. В целях содействовать скорейшему осуществлению своих благих намерений Государь Император повелел ассигновать из средств Государственного казначейства 500000 рублей, открыть повсеместно в пределах России сбор пожертвований и Председателю Комитета, великому князю Константину Николаевичу, лично отправиться в Иерусалим для выбора и тщательного осмотра необходимых для сего земельных участков. Покоряясь велению Государя и давно задуманному собственному благому намерению поклониться Гробу Господню, великий князь Константин Николаевич с благоверной супругой великой княгиней Александрой Иосифовной и сыном первенцем предпринял священный подвиг – далекое путешествие в Св. Землю, положив таким образом счастливое начало для целого ряда последующих паломнических путешествий из особ ныне благополучно царствующего в России Императорского Дома.

На долю другого брата Его Императорского Высочества, великого князя Николая Николаевича, предпринимавшего паломничество в Св. Землю в сопровождении герцога Евгения Максимилиановича Леихтенбергского и принцев Александра и Константина Петровичей Ольденбургских, выпал счастливый жребий довершить богоугодное дело по улучшению быта наших паломников в Иерусалиме, начатое великим князем Константином Николаевичем. В 1872 г. в сентябре месяце в его присутствии торжественно освящен величественный русский собор, в честь Живоначальной Троицы созданный на пожертвования всего русского народа.

Венценосная супруга Александра II Благочестивейшая Государыня Императрица Мария Александровна, нося имя одной из ревностных последовательниц Христа и первой – «зело рано заутра» – поклонницы у Его Живоносного Гроба (Лк.24:1; Мк.16:2), в своем сердце питала высокие благоговейные чувства к С.в Земле и в чистой душе лелеяла всю свою жизнь мечту лицезреть святыни христианского Востока. Все свое царственное внимание боголюбивая Императрица направляла главным образом на поддержание Православия в Св. Земле и на дела христианского милосердия, там Школа в Беит-Джале (близ Вифлеема) для туземных девочек пользовалась высоким вниманием Государыни Императрицы и содержалась на средства Ее Величества до самой блаженной ее кончины. Наша Духовная Миссия и все благие начинания ее встречали в Государыне Императрице Марии Александровне высокое покровительство и мощную в трудные минуты жизни поддержку. Наш Русский госпиталь в Иерусалиме получил свое бытие при еп. Кирилле (Haумове), втором начальнике нашей Духовной Миссии, и был прекрасно оборудован от щедрот Ее Величества. Сиропалестинский арабский народ, облагодетельствованный Императрицей Марией Александровной и неоднократно получавший от нее богатые денежные пожертвования, чтит свою боголюбивую «Благодетельницу» и светлую память о ней сохранит в роды родов, благодаря дивному Гефсиманскому храму на склоне Елеонской горы, воздвигнутому на пожертвования царственных детей ее в молитвенную память о ней.

Христианскую ревность и горячую любовь к Святой Земле царственные родители передали в наследие и своим августейшим детям. После кончины Государя Императора Александра Николаевича в 1881 г. великие князья Сергий и Павел Александровичи, имея спутником и великого князя Константина Константиновича, предпринимают паломничество к Живоносному Гробу, чтобы там излить свои горячие молитвы за дорогих виновников своего бытия и вместе с тем отыскать наилучшее место для вышеупомянутого Гефсиманского храма, в память незабвенной родительницы – почитательницы Иерусалима. Путешествие это оставило в отзывчивых сердцах великих князей неизгладимо глубокий след и возжгло тот святой огонь любви к Св. Земле, который ярко светился во всех действиях и начинаниях, касающихся христианского Востока и нашего русского дела там. В Бозе почивший приснонезабвенный великий князь Сергий Александрович, внимательно присмотревшись к положению русского дела в Палестине и к быту русских паломников в Иерусалиме, пришел к несомненному убеждению о неотложной необходимости продвинуть скорейшим образом уже назревшую мысль о создании частного благотворительного Палестинского Общества. И когда Государю Императору Александру Александровичу благоугодно было по возвращении Его Высочества из путешествия в Св. Землю возложить нелегкое бремя председательства во вновь открываемом Обществе на Его Высочество Сергия Александровича, то внимая велениям Монарха и собственному влечению сердца он без колебании и даже с «удовольствием» (по его словам) в 1882 г. принимает на себя эти обязанности, с живым интересом входит во все мельчайшие подробности организации Общества и, с первых его шагов деятельности на Востоке до самых последних дней своей жизни, даже среди сложных государственных административных обязанностей, уделяет им охотно весь свои досуг, все свободное время

Освящение в Иерусалиме Гефсиманского храма в 1888 г. наложило на великих князей Сергия и Павла Александровичей священный долг вторично предпринять путешествие в Св. Землю. Спутницей великого князя Сергия Александровича в Св. Землю на сей раз была и его супруга – великая княгиня Елизавета Федоровна, ныне августейший Председатель Общества. Так как в это второе путешествие покойный великий князь живо интересовался плодами деятельности Палестинского Общества в Бейруте, Галилее и Иудее и свои обзоры учреждений Общества совершал вместе со своей августейшей супругой, то вполне естественно, в это время он успел привлечь внимание и Ее Высочества к тому делу, к которому прилепился сам всей своей любящей душой. Среди обитателей Сирии и Палестины и доселе из уст в уста передаются самые восторженные рассказы о чарующей ласке и пленительной любезности Их Высочеств к детям в школах Бейрута, Назарета, Беит-Джалы и других мест, оставивших в сердцах их родителей самую искреннюю неподдельную благодарность. После этого вполне естественно, что Ее Высочество под живыми, неизгладимо отрадными впечатлениями, вынесенными из своего паломничества в Св. Землю, изволила всегда «горячо сочувствовать» целям Общества и «близко к сердцу» принимать все его интересы. И когда Провидению угодно было лишить Императорское Православное Палестинское Общество его высокого основателя и радетеля, Ее Высочество, с соизволения Государя Императора, «изъявила полнейшую готовность посвятить ему свои силы и принять на себя заботу о нем».

Последним паломником в Св. Землю из Императорской фамилии является Его Императорское Высочество великий князь Александр Михайлович. В январе 1889 г., возвращаясь из кругосветного плавания, великий князь пожелал за благополучно оконченное плавание принести благодарственное моление у Живоносного Гроба. В это время Его Высочество изволил живо интересоваться в Иерусалиме и в Иерихоне учреждениями Общества и успел им уделить свое весьма благосклонное внимание.

В Бозе почивший Государь Император Александр Александрович еще в бытность свою наследником цесаревичем всегда с теплым сердечным сочувствием относился ко всем вопросам, связанным со Св. Землей и нашими успехами в ней. Посему, когда Провидению угодно было вручить ему кормило Русского Государства, то в мае 1882 г. он призывает к бытию Православное Палестинское Общество, руководительство же им вверяет своему возлюбленному брату паломнику и внимательно следит за первыми шагами его успешной деятельности. Высокомилостивому доверию Государя Императора Александра III Палестинское Общество обязано передачей в его ведение в 1889 г. ценных имущественных владений в Палестине и денежных средств Палестинской Комиссии, с возложением на него священных обязанностей последней по призрению наших паломников в Св. Земле, а также и дарованием ему почетного наименования «Императорское».

Ныне благополучно царствующему Государю Императору по неисповедимым судьбам Божиим не пришлось посетить Св. Града и поклониться Живоносному Гробу Господню, хотя в бытность наследником цесаревичем, во время достопамятного путешествия на Дальний Восток в 1890 г., все уже было подготовлено к этому паломничеству¹⁴. Но по благочестивому примеру венценосных своих предков и влечению своего сердца Его Величество продолжает неусыпно пещись о Св. Земле и всесторонне и глубоко интересоваться гуманной и просветительной деятельностью Общества. Высокомилостивому благоволению Его Величества Императорское Православное Палестинское Общество всецело обязано признанием Оттоманским правительством имущественных земельных владений Общества и его благотворительных и учебно-воспитательных учреждений, и дарованием русским учителям и учительницам в школах Общества прав государственной службы.

25 лет тому назад Общество 21 мая 1882 г., в день первого въезда в Иерусалим Его Высочества великого князя Сергия Александровича, открыло свои действия, имея в кассе дефицит в 30 руб. Первыми жертвователями на нужды Общества были маститый митрополит Киевский Платон, пожертвовавший 1000 руб., и генерал майор В.В. Волошинов – 2000 руб. Чего достигло Общество за истекшие 25 лет, и чем оно владеет в настоящее время – мы только что выслушали из Высочайшего рескрипта, коим Государю Императору благоугодно было осчастливить в настоящий знаменательный день августейшего Председателя Общества

С горячей верой в неоскудевающую милость Божию, с крепкой надеждой и впредь сохранить милостивое благоволение возлюбленного Монарха, защитника и мощного покровителя Св. Земли и русских интересов в ней и с утешительным упованием пользоваться любовью и доверием всего православного русского народа, всегда готового прийти на помощь со своей посильной лептой – Императорское Православное Палестинское Общество бодро и смело вступает ныне во вторую четверть века своего благополучного существования.

Его Императорское Высочество великий князь Константин Константинович – паломник Св. Земли

(Некролог)¹⁵

2 июня 1915 г. в Бозе почил почетный член Императорского Православного Палестинского Общества, паломник Св. Земли, великий князь Константин Константинович – второй сын паломников Св. Земли 1859 г. великого князя генерал адмирала Константина Николаевича, бывшего Председателя Палестинского Комитета, положившего начало нашим богоугодным учреждениям в Иерусалиме и его супруги великой княгини Александры Иосифовны, родившийся 10 августа 1858 г. и унаследовавший от своих родителей богатые природные дарования, глубокую религиозность и нежное отзывчивое сердце на все прекрасное благородное и высокое. С этими выдающимися богатыми дарованиями покойный великий князь выступает перед нами на всех поприщах деятельности, какие указывали ему Провидение и высокое происхождение из Царствующего Дома.

Как моряк, молодой мичман в Русско-турецкую воину 1877–1878 г. г., он проявляет геройский подвиг, участвуя в смелой ночной атаке на Дунае под Силистрией, и своим удачно пущенным брандером таранит турецкий монитор, получая боевое отличие – орден Св. Георгия 4-й степени.

Назначенный в 1900 г. главным начальником военно-учебных заведений, переименованный потом в 1910 г. в генерал инспектора всех военно-учебных заведений, великий князь Константин Константинович внес присущие ему сердечность и гуманность в постановку воспитательной части этих учебных заведений.

На президентском кресле в Академии наук с 1889 г. как любитель изящной русской словесности, закрепивший уже за собою почетное имя русского талантливого поэта, хорошо известного русской литературе под скромными инициалами К. Р., великий князь старался высоко держать знамя русской науки, проявляя по отношению к ней мощное содействие всюду, где требовалось его авторитетное слово. Однако, что вполне и понятно, он оказывал особое внимание русской изящной литературе, к которой более всего склонялась его поэтическая душа. Его живым содействием при Отделении русского языка Академии наук образован был разряд изящной словесности, и в число «бессмертных» нашей Академии попали такие художники русского слова, как граф Л.Н. Толстой, граф А.А. Голенищев-Кутузов, П.Д. Боборыкин, А.А. Потехин, А.Н. Веселовский, А.Ф. Кони, Н.А. Котляревский К.К. Арсеньев и др.

Петь песни русские родные «во славу матушки России» великий князь Константин Константинович считал своим «священным подвигом», и этому подвигу он остался верен до конца дней своей преждевременной кончины. Начав свое «песнотворчество» духовным стихотворением «Псалмопевец Давид», напечатанным 1 августа 1886 г. в «Вестнике Европы», он закончил их, незадолго до смерти, драматическим произведением «Царь Иудейский», отлично понимая, что набожному русскому народу «богоносцу» больше всего понятны и милы песни на сюжеты религиозно-духовные. Об этом своем «подвиге» августейший поэт говорит так:

Но пусть не тем, что знатного я рода

Что царская во мне струится кровь

Родного православного народа

Я заслужу доверье и любовь –

Но тем, что песни русские народные

Я буду петь немолчно до конца

И что во славу матушки России

Священный подвиг совершу певца

И мечта князя поэта сбылась. Родной русский народ, горячо любящий свою «матушку Россию», действительно полюбил своего родного певца, охотно читал его поэтические творения при жизни и с глубоким искренним чувством сожаления проводил его в преждевременную могилу.

Тайна обаяния произведений порфирородного певца кроется не в музыкальности и красоте стиля его произведении, не в искренности и сердечности тона и глубине чувства и даже не в мастерском изображении красот родной природы, а, главным образом, в том, что в его произведениях отражалась его кристальной чистоты душа и высокое религиозное настроение, привитое ему с детства под влиянием благочестивой матери – паломницы.

Со стороны этих религиозных переживаний, нашедших отражение и в его литературных трудах, и вынесенных им из его паломничества в Св. Землю в 1881 г. впечатлений, покойный великий князь был близок и Императорскому Православному Палестинскому Обществу, в списках почетных членов коего он состоял с 1882 г.

Паломничество великого князя Константина Константиновича относится к 1881 г. Явилось это паломничество для великого князя Константина Константиновича, быть может, и простой случайностью, так как в это время он выполнял требуемое уставом военно-морской службы плавание на фрегате «Герцог Эдинбургский», который и был назначен перевезти великих князей Сергия и Павла Александровичей из Пирея, куда они прибыли сухопутно через Европу в Яффу. Как известно, Их Высочества вступили на берег Св. Земли 20 мая и поспешили день тезоименитства великого князя Константина Константиновича, совпавший с праздником Вознесения, провести в Св. Граде. В день своего Ангела великий князь Константин Константинович горячо молился со своими августейшими спутниками у Живоносного Гроба Господня на Голгофе и в других местах Святогробского храма и посетил вершину Елеона, чтобы там облобызать в мусульманской мечети след стопы вознесшегося на небо Спасителя.

С увлечением и изумительными, для окружающих великих князей лиц, неутомимостью и подъемом религиозного воодушевления августейшие паломники с 21 по 30 мая посещали в Иерусалиме и его ближайших окрестностях достопоклоняемые св. места и совершали на них молитвенные подвиги, а по ночам до глубокого утра проводили время в неусыпных бдениях у Живоносного Гроба Господня, и на Голгофе приготовляясь к исповеди и принятию Тела и Крови Христовой на Живоносном Его Гробе.

24 мая на заупокойной литургии, отслуженной Патриархом Иерусалимским Иерофеем по в Бозе почившим Государе Императоре Александре II и горячей почитательнице Св. Земли Государыне Императрице Марии Александровне, перед началом ее над великими князьями был совершен Патриархом обряд возведения их в рыцари Св. Гроба. К Патриарху посвящаемых подводили архиепископы Севастийский и Фаворский. По прочтении молитвы Патриархом на великих князей были возложены золотые кресты с частицей Животворящего Древа Господня на широкой голубой ленте с бантом.

По желанию великого князя Константина Константиновича 25 мая утром была совершена на Голгофе заупокойная литургия по родном покойном его брате Вячеславе Константиновиче. Богослужение совершено было русским духовенством во главе с начальником Русской Духовной Миссии архим. Антонином, при пении русского миссиского хора. За этим богослужением присутствовал и Его Императорское Высочество великий князь Сергии Александрович.

В ночь с 25 на 26 мая все три августейшие паломника провели в Святогробском храме и причастились Св. Тайн на Гробе Господнем, причем все были в белых одеяниях с единственным украшением на груди – с пожалованными Патриархом крестами с частицей Животворящего Древа Господня.

Поездка великих князей на Иордан была предметом всесторонних обсуждений со стороны Высоких паломников, русского генерального консула Кожевникова и турецких пашей – Реуфа паши (губернатора Иерусалима) и Ферик Риза паши (адъютанта султана), попечению коих были поручены султаном Абдул-Гамидом великие князья. Все местные деятели старались отклонить от этого путешествия на Иордан великих князей, указывая им на страшный зной, царящий в это время в Иорданской долине, на случай солнечных ударов бывшие с отважными путешественниками туда, на непосещаемость Иордана в это время, даже нашими русскими паломниками и т. п., но великие князья остались непреклонны в своем благочестивом намерении – омыться в священных струях Иордана. 26 мая великие князья в сопровождении свиты начальника Духовной Миссии архим. Антонина и духовенства выехали на Иордан, посетив по пути Елеон, Вифанию с гробницей праведного Лазаря, источник Апостолов и гостиницу доброго самарянина, и целый почти день 27 мая провели на Иордане (раннее утро при восходе солнца) и в русском приюте Миссии в Иерихоне, в его роскошном саду.

Не подлежит сомнению, что после великого князя Сергия Александровича самое сильное тяготение к путешествию на Иордан обнаружил великий князь Константин Константинович, влекомый туда теми вдохновенно возвышенными поэтическими красотами, которые впитал в себя августейший поэт-паломник под впечатлением известного стихотворения Лермонтова «Ветка Палестины» и живыми рассказами своих августейших родителей-паломников. Великий князь Константин Константинович не только молился на Иордане при Богоявленском водоосвящении, совершенном по желанию паломников архим. Антонином, и купался в р. Иордане немедленно после водоосвящения с прочими спутниками, но и пожелал даже вместе с секретарем консульства побывать на Мертвом море и, выкупавшись там, повторить омовение в священных водах Иордана.

Возвратившись под тень лимонных и пальмовых деревьев, в роскошный сад Миссии, в Иерихоне к обеду великий князь Константин Константинович принимал живое участие с прочими августейшими паломниками в беседе о разных пунктах евангельской истории с о. архим Антонином, которая произвела на последнего глубокое впечатление и вызвала со стороны его следующее восторженное замечание в дневнике: «Чистые благие и святые души Царевичей пленили меня».

При обратном возвращении с Иордана в Иерусалим, вечером 26 мая, великий князь Константин Константинович наедине вел весьма оживленную беседу с о. архим. Антонином о своей любви к Православию и Православной Церкви. «В 5 часов, – пишет о. Антонин в своем дневнике под 26 мая, – садимся на коня посылаем мысленный поклон Сорокадневной горе и едем обратно вечерним путем в Иерусалим. Солнышко лезло в глаза. Пот катил градом. Ведется разговор с великим князем Константином Константиновичем, который обещает еще раз приехать ко мне в гости. Я отвечаю, что может быть и приедет, но только уже не ко мне, ибо я старый человек и ближусь к своему термину. Нет, нет, нет, – возражает с трогательной любезностью собеседник, – непременно к Вам. Быть по сему»

Августейших паломников о. архим. Антонин на память об Иерусалиме при прощании благословил иконами Св. Троицы, писанными на Мамврийском Дубе, и крестиками с частицами мощей св. великомученика Георгия и вручил им по трости из иорданского тростника. По просьбе великого князя Константина Константиновича, кроме того, ему были поднесены о. Архимандритом его сочинения, которые потом выразил желание иметь в своей библиотеке и великий князь Сергий Александрович.

Разговор о. архим. Антонина с великим князем Константином Константиновичем еще раз возобновился при прощании с великими князьями 31 мая в Яффе уже на палубе фрегата «Герцог Эдинбургский», причем в дневник о. Архимандрита попадает несколько весьма характерных новых черт для личности великого князя Константина Константиновича.

«Хватаю вещи, – читаем мы в этом дневнике, – и спешу в каюту их Высочеств. Передаю вещи, любуясь великолепной картиной «Южной ночи» художника Куинджи, принадлежащей великому князю Константину Константиновичу, с которым уклоняюсь в его каюту, передаю четки для матери (Ее Императорского Высочества великой княгини Александры Иосифовны) и перламутик для сестры (Ее Величества Королевы эллинов Ольги Константиновны) и великую просьбу (о сохранении Миссии в Иерусалиме в прежнем положении). Он подводит меня к своей божничке, где горит неугасимая лампадка и снова выражает свою горячую любовь к нашей Православной Церкви, о чем речь обстоятельная велась с ним на пути из Иерихона в Иерусалим. Тронутый до глубины души его любезностью я хватаю его за руки и говорю: «Какие вы – прекрасные люди». В свою очередь, тронутый этим он отвечал: «Какой Вы милый батюшка». Этим кончается мой визит ему».

«Так закончился наш столь желанный русско-палестинский с августейшими персонами праздник всерадостный», – заключает в своем дневнике описание этого паломничества непосредственный наблюдатель и почти неизменный спутник в Палестине Их Высочеств о. архим. Антонин. Другой свидетель «всерадостного праздника» – генеральный консул Кожевников в своем донесении к русскому послу в Константинополе от 3/15 июня 1881 г. характеризует впечатления от него – как свои, так и других посторонних лиц – следующими словами.

«Посещение Их Императорскими Высочествами великими князьями Сергием и Павлом Александровичами и Константином Константиновичем Св. Земли, – пишет г. Кожевников, – совершено было при самых благоприятных условиях. Справедливость требует сказать при этом, что местные турецкие власти и в особенности Риза паша, на котором более всех конечно лежала ответственность за прием, делаемый Его Величеством Султаном Высоким гостям своим – исполняли обязанности свои с примерным усердием и вообще вели себя с большим тактом. Что же касается до августейших паломников, то по уверению, как христиан, так и иноверцев, Их Императорские Высочества произвели самое отрадное впечатление, и воспоминание об их приезде в Иерусалим сохранится на долгие времена в памяти народной. Отрешившись на время от высокого положения своего и отказавшись, как известно, от всяких официальных встреч и приемов, великие князья прибыли сюда истинными богомольцами, желая в дни глубокой скорби своей по поводу кончины Государя Императора Александра II поклониться великой святыне христианского мира и помолиться у Гроба Спасителя нашего за близких сердцу и за матушку Россию, так, по крайней мере, смотрел на них в простоте чувств своих народ русский, удивленный смирением и набожностью, с какой августейшие посетители исполняли паломнический подвиг свой. Такое же, если не большее еще удивление, произвели великие князья и на образованный класс иностранцев, видевших, конечно, много царственных гостей в стенах Иерусалима, но в первый раз встречающих императорских принцев, являющих собою благой пример серьезного и благочестивого отношения к месту, освященному молитвами и слезами христианских поколений в продолжение целого ряда столетий. Так высказалось общественное мнение в Иерусалиме, таков народный говор, и я считаю обязанностью своею передать это с непогрешимой точностью».

Великий князь Константин Константинович особое свое внимание к полезно-плодотворной деятельности Императорского Православного Палестинского Общества засвидетельствовал в день 25-летнего его юбилея в лестном для Общества адресе от Академии наук, как ее Председатель говоря, что Общество «внесло в сокровищницу палестиноведения церковной археологии и агиологической литературы поистине огромный труд». В частности, лично за себя он поручил быть представителем на юбилейных торжествах в Петергофском дворце 21 мая 1907 г. своему первенцу – Его Высочеству князю Иоанну Константиновичу. В самое последнее время перед началом настоящей войны и незадолго до своей кончины он разрешил вступить в ряды деятельных сотрудников Императорского Православного Палестинского Общества талантливому и много обещавшему сыну своему – Его Высочеству князю Олегу Константиновичу, нить драгоценной жизни коего была так рано прервана в славном бою за нашу дорогую родину.

Вот почему разделяя со всей Россией чувства глубокого сожаления о кончине Его Императорского Высочества великого князя Константина Константиновича, Императорское Православное Палестинское Общество проводило его в могилу с чувством искреннего сожаления, напутствуя его вместе с Церковью вполне заслуженным им благопожеланием «Вечная память».

23 июня с. г. после кратковременной болезни мирно и в полной христианской готовности к переходу в горние селения почила о Господе первая царственная паломница в Св. Землю из благополучно ныне царствующего Дома Романовых великая княгиня Александра Иосифовна, супруга в Бозе почившего великого князя генерал адмирала Константина Николаевича. Отошедшая в вечность, великая княгиня старейший член Императорского Дома, скончавшаяся на 81-м году своей жизни, близка и дорога Императорскому Православному Палестинскому Обществу не только как почетный член его, но и по своей живой связи с ныне существующими в Иерусалиме русскими богоугодными странноприимными заведениями и по ее всегдашнему живому и горячему сочувствию к человеколюбивым и высоко христианским его задачам и целям.

Вторая дочь герцога Саксен-Альтенбургского Иосифа (1789–1868) от его брака с Амалией, герцогиней Вюртембергской (1799–1848), родившаяся 26 июня 1830 г. получила имя Александры Фредерики-Генриетты-Полины-Марианны Елизаветы. Наделенная от природы выдающимся умом и замечательной красотой, обладая прекрасным добрым сердцем и чувствительной нежной душой, юная принцесса Саксен-Альтенбургская обратила на себя благосклонное внимание второго сына русского Императора Николая I великого князя Константина Николаевича († 1892 г.), генерал адмирала русского флота. 18-летняя принцесса 30 августа 1848 г. вышла замуж за великого князя Константина Николаевича и вступила в семью блестящего Двора Государя Николая I. Подарив своему счастливому супругу четырех сыновей, из коих один скончался в раннем возрасте: Николая Константиновича (род. в 1850 г.) Константина Константиновича (род. в 1858 г.) и Димитрия Константиновича (род в 1860 г.), – и двух дочерей: Ее Королевское Величество, Королеву эллинов Ольгу Константиновну (род. в 1851 г.) и Веру Константиновну (род. в 1854 г.), бывшую в замужестве за великим герцогом Вюртембергским Евгением. В Бозе почившая великая княгиня Александра Иосифовна после принятия православия отдалась всецело воспитанию своей семьи в духе глубокой преданности Православной Церкви и ее установлениям и делам широкой христианской благотворительности. Как супруга генерал-адмирала русского флота она направляла свою высокогуманную сердечную попечительность на облегчение тяжелой участи лиц так или иначе причастных военно-морской службе: на обеспечение несчастных семей родных моряков и на воспитание их сирот. Созданные по ее инициативе и покровительствуемые ею женская гимназия в Кронштадте и приют для бедных детей в Павловске останутся навсегда памятником ее сердечной отзывчивости и христианской гуманной попечительности в этом направлении. Раненые и больные морских и военных лазаретов, которых она охотно и довольно часто дарила своим посещением, пользовались ее особенным вниманием и заботливостью. Русско-турецкая война 1877–1878 г. г. побудила сердобольную великую княгиню свой мраморный дворец в Петербурге и свой дворец в Павловске обратить в мастерские, в которых Ее Высочество совместно с русскими интеллигентными дамами неустанно работали над шитьем белья и изготовлением перевязочных материалов для снабжения наших военных лазаретов.

Но сердечная попечительность почившей великой княгини Александры Иосифовны была обращена не только на лиц военно-морской службы, но и вообще на русских людей, главным же образом – из простолюдинов. В этом отношении справедливость подсказывает нам с особенной выразительностью и глубокой благодарностью отметить ее заботы и попечения о русских паломниках из простого народа, посещающих Св. Землю на поклонение Живоносному Гробу Господню.

В 1858 г., как известно, Государю Императору Александру II благоугодно было в своих неустанных заботах об улучшении быта русских паломников в Св. Земле образовать особый Высочайше утвержденный Палестинский Комитет и во главе его поставить своего старшего брата Его Императорское Высочество великого князя Константина Николаевича. Благодаря этому обстоятельству ему представилась счастливая возможность побывать в Св. Земле, ознакомиться на месте с бытом наших паломников в Иерусалиме и сделать выбор необходимого места для русских паломнических подворий, обслуживающих с некоторыми дополнениями и улучшениями наших паломников и до настоящего времени. В этом далеком и трудном путешествии по влечению своего доброго и искренно верующего сердца решилась сопутствовать своему августейшему супругу и юная великая княгиня Александра Иосифовна, имея на руках младенца-первенца великого князя Николая Константиновича.

Русская эскадра под флагом генерал-адмирала с царственными паломниками 28 апреля прибыла в Яффу и высадила Их Высочеств на берег. После ночлега в греческом монастырском подворье августейшие паломники через Рамле направились сухопутно в Св. Град, имея на пути ночлег в палатках близ Сариса. В 10 часов утра 30 апреля при громадном стечении народа царственные паломники были торжественно встречены у самого порога Святогробского храма престарелым Иерусалимским Патриархом Кириллом с сонмом иерархов духовенства и святогробского иночества. В приветственном слове, исполненном сердечной теплоты, самых горячих чувств благодарности и одушевляющей его восторженной радости, маститый старец-Патриарх со слезами на глазах и с волнением в голосе приветствовал царственных паломников со счастливым благополучным окончанием ими далекого странствования, напоминая им, что они в лице своем являют первый счастливый пример паломничества из особ благополучно царствующего Дома Романовых и второй – после византийского императора Ираклия – из царственных лиц православного исповедания. Одушевленная горячая речь первоиерарха Сионской Церкви на виду драгоценной для всего христианского мира святыни, Живоносного Гроба Спасителя, произвела на высоких паломников глубокое впечатление и вызвала на их глазах слезы сердечного умиления. Предшествуемые святогробскими клириками с пением церковных песнопении августейшие паломники вступили под своды Святогробского храма и с восторгом и умилением лобызали Гроб Господень, Голгофу, камень миропомазания и с живым интересом обозревали храм Воскресения и все достопоклоняемые места. Приняв затем радушное приглашение Его Блаженства – иметь помещение на все время пребывания Их Высочеств в Иерусалиме в его саду, августейшие паломники расположились в новом доме, построенном для Русской Духовной Миссии и носившем имя «Порфириевского».

Все свое 10-дневное пребывание во Св. Граде высокие путешественники провели в обозрении достопоклоняемых мест, освященных стопами Спасителя. 1 мая они посетили Крестный путь (via dolorosa), Гефсиманию и гору Елеонскую 2-го – обозревали стены Иерусалима армянский монастырь и дом Тайной вечери на Сионе. 3-го – слушали Патриаршее богослужение у Гроба Господня и приобщились Святых Тайн, осматривали стены города с другой стороны и место плача иудеев. 4-го – великий князь путешествовал в лавру св. Саввы Освященного. 5-го – посетили знаменитую Омаровскую мечеть. 6-го – совершена ими была поездка в Вифлеем и его окрестности. 7-го – путешествовали ко гробу праведного Лазаря и 9 мая торжественно отбыли из Иерусалима.

В частности, Ее Императорское Высочество великая княгиня Александра Иосифовна могла уделить святыням Иерусалима гораздо больше внимания и времени, чем ее августейший супруг великий князь Константин Николаевич, занятый исполнением высочайшего повеления касательно осмотра и приобретения удобных участков земли в Иерусалиме для устройства русских паломнических богоугодных заведений и в виду его желания всесторонне ознакомиться с бытом наших паломников, уже принятых на попечение руководимого им Палестинского Комитета.

Появляясь то там, то здесь на святых местах со своей небольшой свитой и отдаваясь в религиозном восторге молитвенному созерцанию прочих христианских святынь, Ее Высочество в чарующем блеске своей юной красоты, наружной внушительной представительности и необыкновенной любезности и доступности производила на всех обитателей Иерусалима обаятельное впечатление, которое потом долго хранилось в преданиях очевидцев и после отбытия Их Высочеств из Иерусалима. Несомненно, этим впечатлением, оставленным в Иерусалиме целокупным пребыванием Их Императорских Высочеств, следует объяснять и тот факт, что первый русский храм в Иерусалиме в доме Русской Духовной Миссии был посвящен св. великомученице царице Александре – ангелу хранителю Ее Высочества. Также нельзя отрицать и того, что и в религиозно-настроенной душе великой княгини Александры Иосифовны пребывание в Иерусалиме оставило глубокий неизгладимый след на всю ее последующую жизнь, сказавшись в ее живом интересе к Св. Земле и ее святыням и к развитию и постепенному росту в нем русских богоугодных учреждений¹⁷. Здесь разгадка и того знаменательного факта, что 15 мая 1860 г. бывший начальник Русской Духовной Миссии еп. Мелитопольский Кирилл позволил себе выразить надежду, что Его Высочеству великому князю Константину Николаевичу «может быть благоугодно будет увековечить память его посещения Востока устройством церкви близ Гроба Господня на развалинах оконечностей храма устроенного Константином Великим в честь и славу Воскресшего из мертвых»¹⁸. Т. е., иными словами говоря, на месте, приобретенном русскими в городе близ храма Воскресения для консульства, по-нынешнему – на месте Порога Судных Врат в Александровском подворье, еп. Кирилл выражал желание соорудить русский храм, который много лет спустя не без усилий осуществило Императорское Православное Палестинское Общество. И есть основание думать, что только недостаток денежных средств и необходимость направить все усилия на окончание в Иерусалиме необходимых грандиозных русских богоугодных сооружении отвлекли внимание великого князя Константина Николаевича от этого великого и заманчивого по идее сооружения.

Появление на свет Божий второго сына Их Высочеств, здравствующего августейшего Президента Императорской Академии наук Его Императорского Высочества великого князя Константина Константиновича, как плод их горячей молитвы на святых местах – было сочтено Их Высочествами «радостным событием» семьи, и они пожелали в «память» его создать что-нибудь в Святой Земле. На предложение еп. Мелитопольского Кирилла через д. с. с. Чечерина «Не благоугодно ли было бы Его Императорскому Высочеству обратить августейшее внимание на забытый священный Фавор и там устроить священный памятник счастливого события в августейшем семействе. Его, вместе с пособием, можно бы передать святому старцу (иеромонаху Иринарху) мысль об устройстве в храме особого придела во имя равноапостольного царя Константина»¹⁹ – от щедрот Их Императорских Высочеств было послано на сооружение Фаворского греческого храма на месте Преображения Господня 3000 руб – Устройство Константиновского придела при этом храме, однако же, на практике почему-то не осуществилось.

В память того же события Их Высочествами были пожертвованы по просьбе вифлеемского игумена в Вертеп Рождества Христова серебряные лампады²⁰.

Посещение Их Высочествами Вифлеема и соседней с ним деревушки Вифсахур (или Бет-Сахур) в долине пастушков на месте, где явились ангелы с радостной вестью о рождении Спасителя пастухам, стерегущим в поле свои стада (Лк.2:8–16) и безотрадно тяжелые впечатления, вынесенные августейшими паломниками от весьма убогой и крайне запущенной находящейся здесь подземной греческой церкви, основание которой положено было еще св. царицей Еленой, внушили Их Высочествам великодушную готовность создать на этом месте новый храм на свои средства. «Его Императорское Высочество Государь великий князь Константин Николаевич, после посещения Св. Града исполненный благодарности Господу за ниспосланные на него и августейшее семейство Его благословения, – писал Б.П. Мансуров еп. Мелитопольскому Кириллу от 8/20 ноября 1859 г., – возымел желание оставить в Святой Земле видимый и вечный знак паломнического подвига Его Императорского Высочества и основать там на одном из освященных Евангелием мест православный храм, коего ктиторами были бы Их Императорские Высочества Государь великий князь, Государыня великая княгиня и августейший их сын»²¹, т. е. «выстроить на собственные средства церковь»²², а при ней «дом для причта со службами и садом»²³. Несколько позже, 29 июля 1860 г., великий князь Константин Николаевич писал тому же Мелитопольскому епископу Кириллу, что «Государю Императору благоугодно было изъявить желание, чтобы православная церковь, предполагаемая к постройке близ Вифлеема у деревни Вифсахур в долине, ознаменованной явлением ангелов пастырям, сооружена была иждивением Его Величества и всего Императорского Семейства»²⁴ не только «к вящему возвеличению православного исповедания в Святой Земле»²⁵, но чтобы и служила «для восточных братий наших предвестником спасения от тяжких скорбей их окружающих» и «видимым выражением союза и сыновней любви Государя и всего Его Семейства и всей России к общей нашей Матери – Православной Церкви». И, конечно, не вина в Бозе почивших великого князя Константина Николаевича и великой княгини Александры Иосифовны, что «их искреннее участие в этом святом деле» так и не осуществилось и Бет-Сахурский храм доселе остается в том же жалком плачевном состоянии. Происки и интриги католиков при поддержке французского консула в Иерусалиме де-Барейра и французского посла в Константинополе г. Тувенеля²⁶, а главным образом неискренность и опасения русского влияния со стороны Патриарха и святогробского духовенства встали на пути этого благого намерения Их Высочеств и лишили настоящий храм подобающего ему великолепия.

Когда русский собор в Иерусалиме во имя Живоначальной Троицы был окончен постройкою, и приступили к его внутренней отделке, Ее Высочество, совместно со своим супругом великим князем, внесли 6000 руб. на бронзовые золоченые царские врата для иконостаса, которые были заказаны в Петербурге гальванопластическому и литейному заведению г. Генке и г. Плеске, бывшему герцога Лехтенбергского, и выполнены по свидетельству академика М.И. Эппингера «с особым искусством и тщательностью в отделке». На Парижской выставке 1867 г. эти царские двери их мастеру стяжали даже серебряную медаль, а затем они служили украшением и международной выставки в 1870 г. в Петербурге²⁷.

В день открытия Православного Палестинского Общества 21 мая 1882 г. во дворце великого князя Николая Николаевича Старшего на торжественном молебне и общем собрании Общества в числе приглашенных почетных гостей присутствовала и в Бозе почившая великая княгиня Александра Иосифовна²⁸. По поручению Его Императорского Высочества великого князя Сергия Александровича, Председателя Общества, член учредитель Общества Т.И. Филиппов здесь же на заседании просил Ее Высочество принять звание почетного члена Общества²⁹. После поднесения диплома на это звание Секретарем Общества М.П. Степановым Ее Императорское Высочество великая княгиня Александра Иосифовна изволила ответить Обществу следующим сердечным письмом на имя августейшего Председателя:

«С истинным удовольствием принимаю я звание почетного члена председательствуемого Вами Православного Палестинского Общества и приношу Вашему Императорскому Высочеству и господам членам мою сердечную благодарность за оказанную честь. В воспоминание счастливых дней проведенных в поклонении Св. Гробу Господню и сочувствуя высокой цели Общества, я желаю вносить для развития его деятельности ежегодно по 75 руб. Александра. 1 декабря 1882 г.».

Свое обещание Ее Высочество выполняла до 3 февраля 1911 г. По кончине почетного члена великого князя Константина Николаевича в 1892 г. в Обществе возникла счастливая мысль увековечить память его в Палестине устройством поминального дома. «Состоящее под председательством моим Императорское Православное Палестинское Общество, – писал великий князь Сергий Александрович, – в благодарственном воспоминании о незабвенных заслугах для Палестины в Бозе почившего Государя великого князя Константина Николаевича предположило соорудить на русском месте Елеонской горы близ Иерусалима небольшой дом в память Его Императорского Высочества с тем, чтобы поселенный в оном и вполне обеспеченный в своем существовании русский богомолец мог бы ввиду Св. Града возносить непрестанно моления о вчинении души в Бозе почившего великого князя в селении праведных. Но предварительно приведения в исполнение этого предположения считаю долгом испросить на сие соизволение Вашего Императорского Высочества 12 марта 1892 г. Сергий».

«В тягостной утрате моей, – писала в ответ августейшему Председателю Ее Императорское Высочество, – любезное сообщение Ваше о трогательном предположении Палестинского Общества принесло мне глубокое сердечное утешение. Дом на Елеонской горе в виду Святого Града, учрежденный в память забот моего великого князя об интересах русского Православия в Палестине, будет так же навсегда свидетельствовать о том, как Палестинское Общество с августейшим Председателем во главе достойно чтит услуги своих сочленов. Непрестанное моление будущего обитателя этого дома о вчинении души моего дорогого почившего в селениях праведных исполняет сердце мое радостным умилением и искренней признательностью к Вашему Императорскому Высочеству и почтенному Палестинскому Обществу. Александра 18 марта 1892 г.».

15 сентября 1892 г. по поводу освящения того же Гефсиманского дома в память великого князя Константина Николаевича депешей на имя «нежно любимого» Председателя Общества Его Императорского Высочества великого князя Сергия Александровича, Ее Высочество великая княгиня Александра Иосифовна засвидетельствовала, что она «с глубоким сердечным утешением узнала» об освящении домика, которым, как гласит ответная телеграмма великого князя, «увековечивается в Св. Граде воспоминание о высоком ревнителе о наших паломниках».

Нелишне прибавить, что с памятью о великом князе Константине Николаевиче возникла мысль в Обществе увековечить и память нежно любимой их внучки – великой княгини Александры Георгиевны, в Бозе почившей супруги великого князя Павла Александровича. Совет Общества в заседании своем 26 ноября 1892 г. выработал и утвердил особые правила для жильцов этого домика на Елеонской горе, получавших, кроме дарового помещения с приличной обстановкой, и ежемесячное пособие в размере одного наполеондора. Домик этот находится ныне в ведении Духовной Миссии в Иерусалиме, коей поручено заведование и церковью св. Марии Магдалины на Елеонской горе.

Вся жизнь в Бозе почившей великой княгини Александры Иосифовны лучшей поры прошла в воспитании своей семьи, в делах общественного благотворения и в посещении ею знаменитых российских обителей и пустынь, как, напр., Валаамской Троице-Сергиевской Лавры, Троице-Сергиевской пустыни под Петербургом и др. В пору преклонного возраста Ее Высочество жила замкнуто в тесном кругу своей родственной семьи и преданных ей приближенных. Но она бережно и всегда неизменно тепло и сердечно хранила вынесенные ею светлые воспоминания о своем паломничестве в Св. Землю, живо интересовалась всегда успехами русского дела здесь и тем стяжала себе полное право на вечную память и глубокую признательность со стороны Императорского Палестинского Общества, которое впишет золотыми буквами имя Ее Высочества среди своих приснопамятных и достойнейших палестинолюбцев на Пороге Судных Врат для вечного поминовения.

Памяти Б.П. Мансурова³⁰

21 июня текущего 1910 года скончался старейший член Государственного Совета, статс-секретарь Его Величества Борис Павлович Мансуров. Имя этого государственного деятеля, последние годы проживавшего вдали от политической арены, в полузабвении, под мирным кровом женской обители, созданной им в Риге, на попечении благочестивой и религиозно воспитанной им любимой дочери – игумении этой обители, пользовался во второй половине XIX столетия и в России и за границею, особенно на Православном Востоке, громадною популярностью и почетной известностью.

Лучшие молодые годы своей государственной деятельности Б.П. Мансуров посвятил Святой Земле и заботам о русском боголюбивом народе, непрерывною волною с давних времен приливающем к Живоносному Гробу Господню, чтобы у драгоценного ложа нашего Спасителя поплакать о своих грехах и помолиться за дорогую родину и всех присных своих.

Императорское Православное Палестинское Общество, принявшее на себя заботы о русских паломниках в Святой Земле и считавшее Б.П. Мансурова в числе своих членов учредителей, почетных членов и членов Совета первых лет существования Общества, признает своим нравственным долгом помянуть этого замечательного деятеля и энтузиаста-палестинолюбца словом благодарности на страницах своего журнала.

По окончании курса в училище правоведения Б.П. Мансуров недолго шел по тому пути, который ему указывала школа. Служба его при Правительствующем Сенате и в канцелярии Министерства юстиции была кратковременна и ничем особенным в его жизни не ознаменовалась. Блестящая политическая карьера Б.П. Мансурова начинается в чуждом его воспитанию Министерстве морском, куда он перешел на службу в 1854 г. Здесь, прежде всего, на него возложена была обязанность подготовить материал по составлению Морского устава, который потом им же был и редактирован. Во время Крымской компании Б.П. Мансуров заведовал в Крыму госпиталями Морского ведомства. После окончании этой войны с Высочайшего соизволения, по указанию великого князя Константина Николаевича в конце 1856 г. он был командирован в Сирию и Палестину «под видом частного путешественника, для собрания нужных практических материалов и приготовления на основании оных путеводителя к Святым местам»³¹. По возвращении из командировки чиновник особых поручений Морского министерства Б.П. Мансуров, как человек молодой и по словам современников³² «исполненный ума быстрых соображений и осторожности», представил в 1857 г. великому князю любопытный отчет, отпечатанный в весьма ограниченном количестве экземпляров. Этот отчет потом с большими сокращениями был переделан Б.П. Мансуровым в особую книжку под заглавием «Православные поклонники в Палестине» (СПб. 1858 г.), напечатанную в большем количестве экземпляров и «для легчайшего распространения книги между средним классом всегда более расположенным к богомольным странствованиям» пущенную в продажу по самой низкой цене.

Так как командировка покойного Б.П. Мансурова в Сирию и Палестину совершалась едва ли не главным образом и в интересах Русского Общества Пароходства и Торговли, только что образовавшегося перед тем, в отчете Б.П. Мансуров старался доказать несколько рискованное положение, что якобы «интересы нашего Правительства на Востоке совпадают с выгодами Русского Общества Пароходства и Торговли, и что сие последнее может служить лучшим и вернейшим орудием для исполнения того, что требуют достоинство и польза Русской Церкви³³». Печальная действительность в жизни этого Общества в наши дни ясно показывает, как ошибочны были надежды Б.П. Мансурова на Русское Общество Пароходства и Торговли, которое не только не принесло никакой пользы Русской Церкви, но даже мало прилагало попечений и забот и о русском благочестивом народе, доселе, как известно, совершающем свои путешествия в Святую Землю исключительно почти на пароходах этого Общества, ныне уже большею частью износившихся и совершенно непригодных к плаванию по далеким морям. Как бы там ни было, но Б.П. Мансуров по молодости ли своей или по увлечению горячо верил в свою идею и стремился провести ее в жизнь. Для осуществления ее он изыскивал «новые источники денежных средств на обеспечение наших церковных дел в Палестине», чтобы на них создать здесь неотложно необходимые для русского человека богоугодные заведения. Посулив от пароходного Общества «прямо заинтересованного в успехе дела» около 20 000 руб. ежегодного пособия, Б.П. Мансуров, чтобы не обременять Государственной казны и Святейшего Синода, решился обратиться к не раз уже испытанному средству – «к проявлению народного сочувствия частных лиц к делу благотворительному и религиозному, которое не может не заслужить покровительства русского Государя». «Если каждый из 50 млн православных, – рассуждал Б.П. Мансуров, – принесет в пользу общего священного и благого дела одну копейку, то из такого ничтожного подаяния будет сливаться ежегодно сумма в 500 тыс. руб. т. е. в 2 миллиона франков, если каждый пожертвует две копейки ежегодно, то отсюда разом составится сумма в миллион рублей или четыре миллиона франков, т. е. та сумма пожертвований, которая приносится теперь Западом после столетних старании дойти до этих размеров. Всякий да рассчитает, какое множество в России таких лиц, для которых пожертвование на святое дело по одному рублю в год составляет расход совершенно незаметный, а между тем всякий из таких жертвователей заменит собою сто или пятьдесят лиц неимущих или нерадивых, ибо нельзя не сознать, что много встретится и таких»³⁴. За осуществление своих планов Б.П. Мансуров принялся весьма энергично. Когда в Петербурге была сочувственно принята его мысль о «частном благотворительном предприятии, образовавшемся по указанию коммерческих выгод пароходного Общества, но покровительствуемого Правительством ради богоугодной цели и ради сочувствия его к успехам Общества», то сейчас же в начале 1858 г. по Высочайшему повелению Государя Императора Александра II был учрежден Палестинский Комитет, Председателем которого назначен был родной брат Государя великий князь Константин Николаевич, а исполнителем всех предначертаний последнего и энергичным проводником их в жизнь сделался Б.П. Мансуров, пользовавшийся безусловным доверием великого князя, как авторитетный знаток всех палестинских дел. В конце того же 1858 г. с Высочайшего соизволения по распоряжению Святейшего Синода во всех церквах были учреждены особые кружки для сбора подаяний на улучшение быта православных поклонников Палестины, от которых «по скромному расчету» ожидалось сбора ежегодно не менее 54 тыс. руб. И эти «расчеты» на деле вполне оправдались. В Палестинский Комитет из этих кружек в 1859 г. поступило 68 071 руб. 80 коп., в 1860 г. – 61 866 руб. 47 коп., в 1861 г. – 54 825 руб. 16 коп., в 1862 г. – 56 582 руб. 25 коп., и в 1963 г. – 54 204 руб. 98 коп. Итого в течение пяти лет существования Комитета поступило кружечного сбора 295 550 руб. 69 коп. В среднем ежегодно по 59 110 руб.,³⁵ что нельзя не признать для эпохи освобождения крестьян от крепостной зависимости весьма благоприятным результатом.

Но «церковные сборы, установленные в 1858 г. на улучшение быта православных поклонников, – по свидетельству Комитета, – могут или привести к благоприятному результату или же остаться почти без последствий. Все зависит от того, в какой степени епархиальные духовные власти и его настоятели церквей примут сердечное участие в успешном сборе и сумеют облегчить доступ сделанного призыва к сердцу народа». Оказалось, что обращение к русскому народу через епархиальное духовенство в результате увенчалось «замечательным успехом». Сборы добровольных пожертвований на нужды русских паломников в Святой Земле шли также весьма успешно. По отчетам Комитета к концу 1864 г. в руках Комитета имелся уже капитал в 1003 259 руб. 34 коп. От щедрот Государя Императора поступило 50 тыс. руб., от откупщиков разных губерний – 75 тыс. руб. , от камергера Яковлева – 30 тыс. руб. и от Русского Общества Пароходства и Торговли, сулившего 30 тыс. ежегодно, хотя поступила эта цифра, но «со взносом всей суммы в течение трех лет».

Располагая столь значительными денежными средствами, Б.П. Мансуров по поручению Палестинского Комитета в 1858 г. вторично отправился в Палестину во главе целой экспедиции, в состав которой входили, между прочим, епископ Порфирий Успенский, архитектор академик М.И. Эппингер, академик В.А. Дорогулин и др. Цель этой командировки – позаботиться об улучшении быта паломников в Иерусалиме и подготовить все необходимое к приезду в Палестину великого князя Константина Николаевича с супругою Александрой Иосифовной. Б.П. Мансуров в коптском хане, против женского монастыря Большая Панагия, устроил приют для женщин-паломниц в количестве 220–270 человек. На Страстном пути, в домах Мнемара и Муфти – помещения для мужчин: в первом для 60 человек простых паломников и во втором – для поклонников «высших сословий», – в домах Гасана, близ монастыря Св. Харлампия, и в армянском, близ австрийского консульства – для 30 поклонников в каждом. Им открыты были также приюты в Яффе, Рахме, в Назарете и Хайфе. Для лиц, прибывших с Б.П. Мансуровым для работ по сооружению русских богоугодных заведений, нанят был дом Мегмета Али эфенди, а для больницы – дом близ греческой больницы.

Одновременно с устройством названных временных поклоннических приютов в Иерусалиме Б.П. Мансуров и его спутники были заняты изысканием подходящего места для сооружения русских богоугодных и странноприимных зданий. Так как приобретение таких участков внутри города было сопряжено с большими расходами, то они остановились на счастливой мысли «построить все предполагаемые русские заведения вне Святого Града, в такой близости от городских стен, что никому из поклонников не встретится затруднения к ежедневному посещению мест, ограничившись на первых порах приобретением внутри города лишь «небольшого места поблизости от главной иерусалимской святыни, т. е. храма Гроба Господня»³⁶. Свое намерение относительно последнего приобретения Б.П. Мансуров осуществил в марте 1859 г., купив по указанию архитектора Пьеротти от коптского священника Георгия за 122 438 пиастров (около 5 500 руб. золотом) участок 140 кв. сажен, к которому в том же году были присоединены еще от городского бать киатаба за 15 тыс. пиастров (около 850 руб. золотом) остатки древних колонн базилики Константина, и в разное время для округления участка еще потом прикуплено было до 271 кв. сажен. Истрачено на все это приобретение в разное время 30 691 руб. 47 коп., включая сюда и 6641 руб., употребленных на научные раскопки, которые прекращены были с надеждою «производиться по мере средств», ввиду громадного здесь «векового мусора», требовавшего для очистки долгих работ и больших расходов.

Что же касается места для предполагаемых к постройке русских богоугодных заведений, то Борис Павлович остановился на Мейданской загородной площади в 15709 кв. сажен, расположенной на высоком гребне полосы, разделяющей дороги Яффскую и Наблузскую, изобилующей отличным для застроек камнем и даже мрамором, с великолепным видом на Заиорданье и аравийские горы до Вифлеема, имеющей у своего подножья весь Иерусалим и с чистым воздухом. Признавая это место наилучшим для указанной цели, Б.П. Мансуров вопрос о приобретении его одного отложил до приезда в Иерусалим великого князя Константина Николаевича, который прожил в Иерусалиме с 28 апреля по 9 мая, лично «осматривал места» и делал исполнителям подробные наставления, как именно «ближе осуществить в сем деле Высочайшую волю Государя Императора». Только в декабре 1860 г. была совершена покупка названной площади, к которой турецкое правительство добровольно в виде подарка Государю Императору Александру II присоединило пустопорожний примыкающий участок к ней. Квадратная сажень земли в Иерусалиме обошлась в 2 руб. 25 коп., каковая цена признана Б.П. Мансуровым «прискорбно великою как результат явного вымогательства»³⁷.

Одновременно с этим Б.П. Мансуровым был приобретен под кладбище участок земли (4 488 70 кв. м.) у пруда Мамиллы, где с 1857 г. мы уже владели участком земли, купленным на имя графа Н.А. Кушелева-Безбородко (15 565,72 кв. м. ценностью оба участка 244657 фр. 83 сантима), участки у Дамасских ворот, называемые Эгнеми (12 809 кв. м. стоимостью в 230 000 фр.) и Комси для ведения огородов близ Горней по дороге, ведущей к источнику Богоматери 5 918 092 кв. м., стоимостью в 200000 фр.). Не без участия Б.П. Мансурова приобретались участки в северо-восточном углу и у Новых ворот Иерусалима в Назарете Хайфе и Туране. С 1858 по 1865 г. по официальным данным на покупку всех земель в Палестине истрачено было 54 813 руб. 63 коп.³⁸

С именем Б.П. Мансурова навсегда связано сооружение в Иерусалиме наших нынешних подворий – Елисаветинского и Мариинского, хотя и без вторых над ними этажей, предположенных по первоначальному плану консульского дома больницы и корпуса для Духовной Миссии с домовою церковью в нем во имя св. царицы Александры. Все эти постройки были окончены в 1864 г., как заявлялось в официальных отчетах «раньше предполагаемого срока» и дешевле против утвержденных смет». Истрачено было в 1858–1863 г. г. на сооружение приютов, на содержание временных приютов в городе и госпиталя 940 321 руб. 99 коп. и на подготовку к освящению храма во имя св. царицы Александры – 29 897 руб. 17 коп.

С 23 марта 1869 г. Б.П. Мансуров временно исполнял обязанности Председателя Палестинского Комитета. Когда великий князь Константин Николаевич выбыл из Петербурга в Варшаву на пост Наместника, и когда были окончены постройкою русские богоугодные заведения в Иерусалиме, дальнейшее существование Комитета было признано бесцельным. В апреле 1863 г. на смену его появилась Палестинская Комиссия, состоявшая при Министерстве иностранных дел. В состав ее вошли немногие лица: директор Азиатского департамента, обер-прокурор Святейшего Синода или его товарищ и лично Б.П. Мансуров. В наследство от Комитета получен был капитал в 56 532 руб. 14 5 коп.

Так как и директор Азиатского департамента, и обер-прокуpop Святейшего Синода имели на своих плечах сложные прямые обязанности, то ведение дела в Палестинской Комиссии теперь перешло всецело в руки хорошо осведомленного с Иерусалимскими делами Б.П. Мансурова, который почти 25 лет был единственным вершителем этих дел. К его мнению прислушивались остальные члены Комиссии и почти во всем с ним соглашались, выражая свое мнение на протоколах в стереотипной фразе «С мнением Б.П. Мансурова согласен. Такой-то». Так было в Петербурге под боком у Министерства иностранных дел. На месте же в Иерусалиме консул, строители, архитекторы, смотрители и смотрительницы наших странноприимных приютов, все служащие в наших учреждениях и в больнице считались с властным словом и приказаниями Б.П. Мансурова, решения которого для них имели непререкаемый авторитет. У него все они искали одобрении и поддержки. Греческое святогробское духовенство и Патриарх Сионской Церкви, имея в виду его близость к великому князю, всеми мерами старались заискивать его расположение, и в конце концов настолько овладели его симпатиями, что Б.П. Мансуров в позднейшие свои приезды в Иерусалим пользовался гостеприимством исключительно только в стенах Патриархии, являясь на своих постройках редким гостем. Туземцы, привыкшие видеть исключительные почести и проявления власти и могущества лишь в лице пашей, именовали его «Мансур паша».

В качестве деятеля Палестинской Комиссии Б.П. Мансуров, прежде всего, позаботился освятить церковь в честь св. царицы Александры, каковое торжество состоялось 28 июля 1864 г. За тем Комиссия должна была употреблять все свои средства в течение первых трех лет исключительно на внутреннюю отделку собора Живоначальной Троицы и на снабжение его всеми нужными предметами для богослужения, так как по мысли великого князя «несовместимо с достоинством России и не согласно с волею Государя Императора оставлять неоконченным храм, построенный Русским Правительством на пожертвования всего православного русского народа». Находясь под давлением этой господствующей мысли, Палестинская Комиссия или, что то же, Б.П. Мансуров все свое внимание сосредоточил на окончании постройки Троицкого собора и на подготовлении его к освящению, которое состоялось в присутствии великого князя Николая Николаевича Старшего, герцога Евгения Максимилиановича Леихтенбергского и принцев Александра и Константина Петровичей Ольденбургских 28 октября 1872 г.

Мысль об окончании благолепного собора в связи «с мнительною осторожностью» и заботою о «будущем черном дне», благодаря ослабевшему притоку пожертвований, тайно поглотила внимание Палестинской Комиссии и Б.П. Мансурова, что совершенно забыты были ими насущные нужды паломнических приютов, которые не удовлетворяли своему назначению уже в самый год их окончания. Для «благородного сословия» явилась необходимость в 1875 г. искать приюта в здании Духовной Миссии, с которой из-за этого пришлось Б.П. Мансурову вступить в продолжительные неприятные для обоих сторон препирательства и разногласия. В конце концов, в стенах Миссии появился «Дворянский приют» с 24 номерами с платою по 2 руб. в сутки. Но здание, не видевшее 20 лет «большого капитального ремонта», лишено было по официальному откровенному признанию «самого необходимого комфорта».

Крайняя теснота в помещениях для паломников отсутствие инициативы в улучшении их быта со стороны Палестинской Комиссии, задавшейся целью «про черный день» скопить неприкосновенный капиталец, послужили ближайшею причиною, вызвавшею к жизни в 1882 г. Императорское Православное Палестинское Общество. Когда зародилась эта мысль у покойного В.Н. Хитрово и у лиц ему сочувствовавших об образовании такого Общества, то Б.П. Мансуров сначала всячески тормозил дело открытия его, но когда обстоятельства так счастливо сложились, что Палестинское Общество не нынче – завтра должно было фактически начать свою жизнь, тот же Б.П. Мансуров стал домогаться чести вступить в ряды его деятелей и даже сделался при открытии Общества членом его Совета. Покойный великий князь Сергий Александрович не остановил своего выбора на нем в качестве товарища председателя и предпочел ему Т.И. Филиппова ,единственно лишь потому, что последний к идее об открытии Палестинского Общества относился «всегда с теплым сердцем», на Востоке у всех Патриархов был «persona grata» и главным образом потому, чтобы Палестинскую Комиссию и Б.П. Мансурова, не покрывая собою, побудить быть щедрее в расходах на паломников. За недостатком материальных средств Палестинское Общество на первых порах своего существования не рассчитывало делать что-нибудь в этом на правлении.

Участие в делах Общества Б.П. Мансуров, однако же, принимал недолго. Через два года он по баллотировке вышел из состава членов Совета, а когда Палестинское Общество приступило к научным раскопкам на Пороге Судных Врат и обнародовало результаты этих раскопок, то в лице Б.П. Мансурова оно встретило даже сильного антагониста и противника. Научные исследования Б.П. Мансурова, Базилика императора Константина во Св. Граде Иерусалиме М 1885, Русские раскопки в Св. Граде Иерусалиме пред судом Русского Археологического Общества Рига 1887 Вып. 1, Храм Святого Гроба Господня в его древнем виде Рига 1887, Die Kirche des Heiligen Grabes zu Ierusalem in ihren altesten Gestalt Heidelberg 1888, Russische Ausgrabungen in Ierusalem Zwei Briefe Herr Professor Dr. H. Guthe in Leipzig Riga 1887 – явились из под пера Б.П. Мансурова в противовес 7-му выпуску «Палестинского Сборника», содержавшему в себе описание научных раскопок о. архимандрита Антонина на Русском месте близ храма Гроба Господня. «На мне, – писал Б.П. Мансуров в предисловии к своей книге «Базилика императора Константина во Св. Граде Иерусалиме», – лежит нравственная обязанность показать и доказать, что Палестинское Общество введено было в заблуждение и опубликовало на весь русский читающий мир данные, не соответствующие действительности» (С. VII). Вполне понятно, что такой резкий пущенный в публику отзыв о раскопках Палестинского Общества не мог остаться без ответа, и между Б.П. Мансуровым и В.Н. Хитрово возгорелась страстная полемика на столбцах наших газет³⁹.

Полемика по вопросу о раскопках на месте древней базилики св. Константина в Иерусалиме, веденная не без запальчивости с обеих сторон, повлекла за собою полное охлаждение между обоими палестинолюбцами и палестиноведами – Б.П. Мансуровым и В.Н. Хитрово, а вместе с этим и совершенное почти отчуждение первого от Палестинского Общества. Б.П. Мансуров с этого времени неоднократно вел уже открытую полемику и с Обществом, и с Секретарем его В.Н. Хитрово⁴⁰ и по другим вопросам и открыто стал на сторону греческого святогробского духовенства и Патриарха Сионской Церкви. Образчиком его литературы «апологетического» характера против Палестинского Общества является «Ответ на статью В.Н. Хитрово. Смета доходов и расходов Иерусалимской Патриархии» (М. 1884).

Назначение Б.П. Мансурова в комиссию по сооружению храма Христа Спасителя в Москве в качестве вице-президента, и исполнение этого важного поручения было можно сказать завершением его общественно государственной деятельности на пользу России.

Теперь пред свежею могилою почившего палестинолюбца, в котором, несомненно, всю жизнь горел «священный огонек к Святой Земле», когда утихли земные страсти, и мирно спят в сырой земле почти все главнейшие ратоборцы на пользу Святой Земли истекшего столетия, долг справедливости побуждает принести ему дань почтительной благодарности и молитвенно пожелать, да узрит он благая Горнего Иерусалима, так как много потрудился ради земного Сиона.

Давно и много раз мы слышали о тяжелых лишениях и невзгодах разного рода, какие выпадают на долю простых русских паломников, направляющихся в Италию и, в частности, в город Бари (в Апулии), для поклонения мироточивому гробу святителя Христова, Николая архиепископа Мирликийского, глубоко чтимого в России, не только русским православным народом, но даже и многочисленными инородцами-идолопоклонниками, живущими на ее окраинах. Правдивые нехитростные рассказы об этих тяжелых испытаниях на этом бойком и проторенном с глубокой древности нашего исторического прошлого паломническом пути мы слышали из уст самих паломников, посещавших г. Бари, во время случайных наших встреч с ними и в Палестине, и на Синае, и даже в Риме. Прислушиваясь к их рассказам, чуждым утрировки и желания порисоваться перед случайным слушателем, передаваемым притом же спокойным тоном, в котором слышится и полное всепрощение и сознание величия совершенного подвига, добровольно принятого на себя «по обету», мы испытывали глубокое неотразимое впечатление и поражались высотой христианского смирения и глубиной религиозного воодушевления в русском человеке, во имя которых для него нет ничего невозможного, непреодолимого на его паломническом пути. Побывав в Бари лично и собрав сведения на месте об упомянутых злоключениях и невзгодах наших паломников, мы убедились, что слышанные нами доселе рассказы далеко не воспроизводят перед нами действительно печальной картины тяжелых условий быта наших паломников на Западе с одной стороны, а с другой – что сами наши «трудники Божии» по смирению и глубокому христианскому чувству всепрощения забывают об этих невзгодах и лишениях вместе с выездом из Бари и даже не без удовольствия и экзальтации вспоминают о пережитых «лишениях», как они говорят, во имя великого святителя Христова Николая Чудотворца. В свою третью ученую экскурсию в Италию, во время истекшего летнего каникула, мы включили для себя непременное условие побывать в г. Бари, чтобы помолиться у мироточивого гроба святителя Николая и таким образом исполнить давнее желание своего сердца – это с одной стороны, а с другой – проверить на месте все слышанное нами относительно тяжелых условий жизни и быта наших паломников, посещающих святыни христианского Запада и, в частности, города: Бари, Рим, Венецию и др. Обстоятельства в дороге сложились весьма благоприятно для главной цели нашего путешествия в Бари. На австрийском пароходе, совершающем рейсы между Патрами и Бриндизи, через Корфу, мы познакомились в пути с несколькими греками, неоднократно бывавшими с торговыми целями в Бари и теперь одновременно с нами направлявшимися туда же для свидания с родными. От этих спутников мы и получили первые сведения о греческой колонии в Бари, о главных выдающихся ее членах, о быте и условиях жизни этой колонии и ее торговых операциях, о ее религиозных насущных потребностях, вызываемых отсутствием православного храма и законного постоянного православного пастыря, исполнителя христианских треб, причем здесь же узнали впервые об архимандрите Германе (Ладикове), уже несколько лет принявшем на себя добровольно обязанности духовного пастыря этой небольшой православной общины и тех православных паломников, которые приезжают в Бари на поклонение мощам святителя Николая. Благодаря указаниям и рекомендации наших спутников, мы нашли себе приют не в гостинице, как предполагали прежде, а в доме упомянутого архимандрита Германа, через которого в самое короткое время познакомились со всеми главнейшими деятелями, так или иначе причастными к судьбе наших паломников, посещающих этот город. Здесь, в этой счастливой для нас обстановке, нам удалось из уст самих деятелей собрать самые достоверные факты и слышать возмущающие душу рассказы о наглой эксплуатации и даже дерзких грабежах наших паломников, приезжающих в Бари без знания языка и местных условий жизни страны. Так как эти факты и рассказы по своей рельефности могут показаться нашим читателям маловероятными, то мы будем называть действующих лиц по именам, чтобы могущие были в состоянии проверить на месте сообщаемые нами факты.

Бари посещается нашими паломниками в разное время года, но всегда одиночками, большие же паломнические партии появляются здесь более или менее регулярно два раза в году: первая – из Палестины сейчас, после святок, по возвращении наших паломников с Иордана, а вторая – оттуда же, но уже после Пасхи, по окончании полного паломнического сезона. Первая партия составляется в том лишь случае, если мясоед продолжительный, и наши паломники могут рассчитывать к началу Великого поста вернуться в Иерусалим, чтобы провести здесь дорогую для всякого паломника Страстную неделю и первые дни Святой седмицы. Что же касается второй партии, составляемой обыкновенно после Пасхи, то ее участники, когда Пасха бывает поздняя, т. е. в конце апреля месяца, попадают в Бари иногда к великому и празднуемому здесь с необыкновенной торжественностью дню 9 мая, в память перенесения мощей св. Николая сюда из Мир Ликийских. Появление паломнических партий к указанному нами времени ожидается пролетариатом городов Бриндизи и Бари с нетерпением, как праздника, так как все заранее уверены, что для всех будет пожива немалая. С криком, гамом и суетливостью, свойственной темпераменту южного человека, набрасываются эти полуголодные оборванцы на наших оторопевших скромных паломников и паломниц, обыкновенно не знающих ни местных условий жизни страны, ни даже простых ходячих фраз местного языка, чтобы в нужных случаях уметь объясниться. Одни, теребя за паломнические сумки и жестикулируя под самым носом, предлагают паломникам проводить их на вокзал железной дороги, другие – понести их багаж, третьи – купить те или иные безделушки, а четвертые – разменять русские кредитки на итальянскую монету, которая паломникам необходима для покупки билета на вокзале, чтобы попасть в Бари к цели своего стремления. Здесь совершается самый наглый и бесчеловечный обман со стороны этих проходимцев, пользуясь простотой и невежеством наших, в большинстве случаев полуграмотных паломников и паломниц. Быстро русские кредитки переходят в руки менял – итальянцев, а вместо них в руки наших бедных паломников попадают итальянские лиры с изображениями пап, короля Виктора Эммануила, вычеканенные во Флоренции, в простонародии именуемые длинношеими (lunga gola), пятифранковики разных Фердинандов и тому подобная монета, имеющая самую ничтожную ценность и потому в обращении на денежном рынке не употребляемая. Но этого мало. Нередко на долю наших паломников выпадают такие несчастья, что они лишаются здесь совершенно денег и остаются без гроша. Юрким менялам удается вместо золотых 20 франковиков наградить наших паломников жетонами из желтой бронзы, употребляемыми при игре в карты и уже ровно не имеющими никакой ценности в общежитии. Горькая действительность дает чувствовать себя очень скоро. Покупает паломник хлеба – его серебра не берут, платит этим серебром в кассу железной дороги за билет до Бари, а ему швыряют его обратно, сердито покрикивая «Questa moneta non (est) bona!» – и требуют настоящих ходячих бумажных или золотых денег, предлагает эти франки и полуфранки своим проводникам за услуги, в присутствии которых и произошел выше указанный обмен русских денег на итальянские, но и те от них отказываются и, смеясь, пальцем показывают, что эти франки никуда не годятся. Озадаченные паломники теряются и волнуются. На улицах, базарах, у кассы железной дороги слышатся нередко горькие истерические рыдания, так как иногда в Бриндизи промениваются последние сбережения, оставшиеся от продолжительного и истощающего до крайности наших паломников сезона в Палестине. Лица посостоятельнее в партии утешают потерпевших, указывая при этом на себя самих, так же как и они обманутых менялами и ими осмеянных, ссужают на проезд деньги или же покупают в складчину билет на проезд до Бари. Не в лучшем положении оказываются и те состоятельные паломники, которые, наслышавшись о практикуемых в Италии обманах со стороны менял, появляются в Бриндизи уже с готовыми и настоящими итальянскими деньгами. Не умея объясниться по-итальянски хотя бы и весьма немного, эти паломники не могут узнать о действительной ценности покупаемого предмета, о плате за билет на железной дороге и т. п. и принуждены бывают расплачиваться путем механического выкладывания серебра или бумажек на протянутую ладонь до тех пор, пока продавец кивком головы не подаст знака, что положенными на ладонь деньгами он удовлетворен. Едва ли и нужно прибавлять, что при таком примитивном способе общения нашего паломника с местными обывателями с него за все берется втридорога, цены назначаются неимоверно высокие, и что он, как и менее состоятельные его собратья, на каждом шагу обсчитывается и осмеивается, получая на сдачу вместо настоящих денег фальшивые или неупотребляемые в обращении. К стыду итальянцев нужно прибавить, что этим обманом не брезгуют и кассиры железных дорог и контор пароходных обществ. В настоящую поездку мы получили по несколько негодных франков в Патрах, когда брали билет на пароход и в Бриндизи, когда покупали билет в Бари в кассе железной дороги.

Устроившись кое-как в Бриндизи на железной дороге, наши паломники часа через три с половиной появляются на вокзале города Бари. Здесь им готовится совершенно такая же встреча, как и в Бриндизи при первом вступлении на итальянскую почву. И здесь от корыстолюбивых оборванцев проводников нет отбоя нашим паломникам. Но в беспомощном положении в Бари они остаются недолго. К ним на выручку, как бы из земли вырастает, появляется весьма невзрачный на вид, с одутлым, сине-багровым, крайне несимпатичным лицом, старичок Николаи Кассано, быстро оповещенный о приезде русских паломников своими полуголодными агентами, вечно снующими около вокзала. Г-н Кассано приветствует прибывших паломников ломаным русским языком и предлагает им свои услуги, вручая при этом грамотным из паломников полуистертое, засаленное и уже на несколько кусочков разодранное, а потому и обложенное толстой, тоже не первой свежести бумагой, рекомендательное письмо. Оно дословно гласит следующее: «Vice Consulat de Rus sie». Русский вице-консул свидетельствует своим подписом и приложением своей печати, что Николай Кассано, находящийся у него переводчиком, человек добросовестный (sic!) и деятельный, могущий с пользой служить господам путешественникам гидом города Бари. «Bari 20 Juillet 1875 Le Vice Consul imperial de Russie Nicolas Castaldi». To правда, что паломники не уразумевают, почему это русский консул не умеет подписать по-русски своей фамилии и носит странную фамилию Castaldi, а также и то, за что он именует Н. Кассано «гадом» г. Бари, как переделали слово «гид», непонятное простым паломникам эти последние, но для них достаточно, что «начальство наше» рекомендует этого человека «добросовестным», да к тому же он и говорит с ними «человеческим» для них, понятным языком, и они, после уже пережитых треволнений, безбоязненно и смело отдаются на волю этого человека без Бога и сердца.

Николаи Кассано с вокзала ведет наших паломников прямо в свою невзрачную квартиру, отдавая две комнаты ее в полное их распоряжение на все время их пребывания в Бари с платою за две лиры в сутки с человека. Плата эта и повышается если требования на квартиру увеличиваются. Не привыкшие к неге и не избалованные удобствами во время своего странствования даже и на Русских Постройках в Иерусалиме, паломники охотно соглашаются «потесниться», благо здесь можно за полфранка получить и чайничек горяченькой водицы для чаю, к которому так привык русский человек. Лучших удобств по мнению паломников и искать в городе трудно.

«Гид г. Бари» Николаи Кассано имеет жену и двух взрослых сыновей. Последние, будучи грубыми по характеру и невоспитанными, ведут образ жизни разгульный и безнравственный, нуждаясь постоянно в средствах для своих кутежей. Но так как трудом добывать эти средства трудно, то они нисколько не чуждаются для наживы прибегать к средствам непозволительным, а именно к обирательству и обману наших простецов паломников, а иногда не брезгают прямым воровством и грабежом с насилием над этими беззащитными жертвами. Дети являются в этой чудовищной семье вполне достойными своих родителей. О супруге Николая Кассано нам рассказывали в Бари, что она в отсутствие паломников запирающих свои комнаты на ключ, уносимый ими обыкновенно с собой, не стесняется появляться со вторым подобранным ключом в комнаты паломников и делает самую подробную ревизию паломническим сумкам. Вернувшиеся домой паломники, после таких ревизий, не находят в своих сумках самых ценных предметов. Их протесты и заявления о замеченной покраже своим хозяевам разбиваются о несокрушимое равнодушие этих последних, самым бесцеремонным образом утверждающих, что о таких ценных предметах у паломников они не знают и не знали доселе, да к тому же и ключ от квартир их отдается ими всегда на руки самих паломников. Попытка наших паломников искать защиты и правосудия у нашего вице-консула обыкновенно разрешалась ничем, так как посредником в качестве переводчика между вице-консулом и нашими паломниками являлся все тот же незаменимый Николаи Кассано, переводивший жалобы потерпевших по вдохновению и уже никоим образом не во вред себе и своим чадам. На тему о беззащитности и бесправии здесь наших паломников мы выслушали немало рассказов, из коих многим просто отказываемся верить.

Сам Николай Кассано к мерам грубого насилия над паломниками не прибегает, считая их неподходящими для его почтенного возраста, но практикует по отношению к ним систематическое наглое обирательство, насколько это возможно под разными благовидными предлогами. По водворении в его квартире прибывших паломников Николаи Кассано первым делом отбирает у них паспорта, которые в Италии, как известно, не играют никакой роли, и требует с каждого человека по пять франков, идущих якобы в пользу нашего вице-консульства за прописку их. В первый день появления паломников в Бари, несмотря на ранний обыкновенно час их приезда сюда, т. е. около 10 часов утра, он не ведет их в желанную крипту св. Николая к мироточивому гробу святителя Христова, а убеждает их отдохнуть с дороги. Но и назавтра. несмотря на то, что базилика св. Николая открыта для богомольцев с утра до вечера, ведет наших паломников не прежде, как оберет с них деньги, необходимые, по его словам, в уплату за право доступа в крипту ко гробу святителя Христова. На пути он приводит всех в свечную лавку с русской надписью, находящуюся против южной двери базилики и принадлежащую сыновьям Николая Кассано, и побуждает всех покупать восковые свечи, хотя в действительности и не имеющие ровно никакого практического значения, но, по его словам, необходимые для созерцания мироточивого гроба святителя Николая. Наши паломники по опыту знают уже, что свечи необходимы при обозрении киевских пещер и в некоторых других случаях, а посему охотно и с избытком запасаются такими свечами, равно как и пузырьками с манною или миром из гроба святителя, жетонами, крестиками с изображением св. Николая и другими подобного рода предметами, наполняющими эту и соседние с ней лавочки. Цены на все эти предметы в лавке Кассано и его сыновей назначаются неимоверно высокие сравнительно с действительной их стоимостью. Обыкновенная 25 копеечная свеча продается здесь паломникам за полтора и два франка или даже 2,5, причем, как бы в утешение, повествуется небылица, что свечи эти православные и нарочито выписываются из Венеции. В действительности же эти свечи местного производства и местного воска, который служит между прочим одним из главных предметов вывоза из Бари в Малую Азию. По той же причине в Бари существует несколько свечных заводов и цена на свечи по прейскуранту стоит весьма незначительная: кило (около 2,5 фунтов) воска продается по одной пире и 80 сантимов (около 60 коп.), а из кило воска выливается 8 свечей вышеуказанного размера. Пузырьки простого стекла с изображением св. Николая, предназначенные для «Santa manna» или мира святителя Христова, стоимостью в один сольд за 3 штуки сбываются паломникам не дешевле как за полфранка (15–20 коп. на наши деньги). Те же пузырьки, но убранные бисером, поднимаются в цене до полутора и даже до двух франков за штуку. Жетоны из белой бронзы с изображением св. Николая в византийском стиле и с надписью «S Nicolo di Bari» на одной стороне, а на другой – с изображением крипты, где почивают мощи святителя Христова Николая, с надписью «Cripta di S Nicolo Bari» стоимостью в два сольда или 10 сантимов (5–7 коп.) покупаются паломниками за франк или даже полтора франка. Тоненькие крестики из желтой бронзы с изображением св. Николая и подписью «Nicolo di Bari» на одной стороне, а на другой – с изображением Божией Матери и с подписью «Maria S senza peccato p p n», т. е. «Святая Мария безгрешная моли (Бога) за нас», стоимостью в сольд за несколько штук продаются за полфранка и т. д.

Наделив паломников свечами, пузырьками и другими религиозными сувенирами, к которым наши паломники питают большую слабость, Николай Кассано приводит их в крипту св. Николая к его мироточивому гробу. Низкие своды ее, поддерживаемые массивными византийскими колоннами, и царящий здесь полумрак при гробовой тишине, так как первый визит паломников сюда (не без умысла, конечно, и «стражей гроба св. Николая», как титулуется здешнее католическое духовенство, и самого проводника) приурочивается всегда к вечернему времени, т. е. после шести часов, когда крипта обыкновенно запирается, и когда вознаграждение за право созерцания мироточивого гроба святителя Николая делается, можно сказать, обязательным – все это производит на паломников глубокое впечатление. От радости, что перед ними сейчас откроется сокровищница, заключающая в себе мощи великого помощника и заступника рода христианского святителя Николая, источающие св. миро, многие проливают слезы умиления и свои взоры всецело сосредоточивают на статуе св. Николая, изображенного католическим епископом, возвышающейся над главным престолом, под которым находится гроб святителя Христова. Оповещенные заранее своим предупредительным проводником, что перед открытием гроба святителя католический священник совершит молебен св. Николаю, каковым именем он называет краткую литанию, предваряющую всякий раз отверзение того отверстия (bосса), через которое можно видеть внутренность св. гроба и содержимое в нем, наши простодушные паломники спешат записать имена своих родных и знакомых для поминовения на этом молебне и передают записки с деньгами своему проводнику, который от денег никогда не отказывается. Некоторые из паломников в своем простодушии идут дальше: через того же проводника передают деньги на масло и свечи ко гробу святителя и даже на просфоры заказывают заздравные и заупокойные литургии, и хотя Николай Кассано хорошо знает, что католический священник ни за какие деньги не согласится служить подобные литургии за схизматиков, однако он не находит для себя выгодным разубеждать и предупреждать относительно этого своих доверчивых клиентов, опуская деньги преспокойно в свои карманы. Совершаемая католическим священником на латинском языке литания, состоящая из чтения молитв и гимнов с понятным для русского уха припевом «Alelluia», произносимым весьма выразительно одним из прислужников, подающих священнику кадило, со спокойной совестью принимается нашими паломниками за заказной молебен. Народ и священник молятся на различных языках непонятных друг другу, но предмет их молитв один и тот же – прославление святителя Христова Николая за его скорую помощь и богатые милости, подаваемые людям, обращающимся к нему с молитвою и надеждою в различных обстоятельствах их жизни.

После литании наступает самая торжественная минута благоговейного созерцания мироточивых останков угодника Божия св. Николая. Предварительно патер, совершавший литанию, растворяет небольшие дверцы в передней стороне главного престола крипты и, взяв свечу с огнем, налепленную на тонкую и длинную палочку, подлезает под крышку престола в упомянутые дверцы до пояса и через небольшое отверстие, проделанное в мраморной крышке гроба, внутри его зажигает лампаду, а потом уже дает позволение поочередно всем богомольцам подлезть под ту же крышку престола и своим оком на несколько минут приникнуть к упомянутому отверстию, чтобы видеть содержимое в этом дорогом для паломника св. гробе. От благоговейного смущения и слез, проливаемых паломниками в избытке чувств благодарного сердца при созерцании столь чтимой святыни, они за короткое время пребывания над упомянутым отверстием едва ли успевают рассмотреть более или менее ясно что-нибудь в этом гробе святителя Христова, творя постоянно молитву св. Николаю и покрывая горячими лобзаниями холодную мраморную крышку его гроба. Впрочем, и пытливый взор любознательного туриста при недостатке света и времени едва ли проникнет в глубину заветного сокровенного гроба, чтобы поведать потом интересующимся истинную правду о том, что находится в его недрах, не примешивая к ней домыслов своей досужей фантазии. По крайней мере, мы, лично, несмотря на двукратное и сравнительно не кратковременное созерцание внутренности св. гроба, можем немногое поведать о нем нашим читателям. Категорически мы можем утверждать лишь одно, что цельных мощей святителя Христова или хотя бы и главнейших костей человеческого остова в этом гробе нет. Казалось нам, что мы созерцаем одну из дланей святителя Христова Николая, хотя и сохранившуюся во всех своих составах, но как бы набуклую или, по крайней мере, неестественно широкую. Внутренность гроба наполнена какой-то жидкостью, но есть ли это елей, вода или что-нибудь другое сказать мы затруднились бы. Но после, когда патер при помощи небольшого сосудика, величиною несколько более наперстка, на серебряной цепочке через отверстие в гробе св. Николая почерпнул для нас этой жидкости, именуемой здесь св. миром или «Santa manna», и, вылив ее в серебряный ковшичек, предложил нам испить, то мы в это время ясно видели перед собою в ковшичке чистую прозрачную воду с маслянистыми отблесками, а когда потом мы взяли глоток этой жидкости в рот, то присутствие в ней деревянного масла стало для нас вне всякого сомнения. Не входя в дальнейшие праздные рассуждения по данным вопросам, мы приведем здесь не лишенное интереса замечание относительно мощей св. Николая и истекающего от них св. мира нашего известного «пешеходца», Василия Григоровича Барского. «Егда приидохом пред вечернею в церковь, – пишет наш паломник о мощах св. Николая и об их созерцании под спудом, – поведе нас экклесиярх в скарбницу церковную идеже вся святая содержаться, показова же нам многие мощи святых подробну. Последи же поведе нас в оную церковь, яже есть под спудом верх нея церкви, к великому олтару, от сребра ськованному, и отверзи спреди малие дверци, яко точию человеку мощно вползти чревом. Вполжеже первее до пояса тамо само онь ключехранитель и зазже маль светильникь да зримо будет. Влезох же аз много грешний по нем и мнех раку отворенну быти якоже в наших странах повсюду всегда рака отверзается якоже ковчег или просто рещи скриня. Тамо же не тако, рака бо мощей святаго никакоже отверзаеться, понеже от мрамора изсеченна толсто и широко, аки некий сосуд или ковчег, и глубоко в землю, яко на 5 пядей равно с подножием престола постановленна недвижимо и дскою великою, такожде от мрамора изсеченною, привалена крепко вьеже не отверзати никогда же. Се же мню того ради, яко мощи не суть, но или украденны от ных, или инуду сокровенны, или раздробленны на малии частицы и разданны в место святых римских и не мощно народу являтися. Сквозь же оной дски мраморной сверху есть оконце просеченное круглое и невеликое, яко может талярь битии покрити его. Бист же тогда оным оконцем на ланцужку железном внутрь зажжена свеща и завешенна глубоко, яко до поль-раки. И влезши аз тамо внутрь, положих едино око над оною дирицею и видех раку оную мраморну глубочае локтя в земли, аки криницу до половини води или манны, имущую яже аки наичистшая вода светла есть и сквозе ю под спудом зрится аки би кости белие, от них же яки потние крапле исходят непрестанно тела же несть, но все расплися глаголют в миро и кости не мощно познати от какового члена суть, понеже не на своем месте лежать. Егда же излезох аз оттуду влезе по мне друг мой и сьпутник Иустин. Вопроси же мя оний каноник, иже отверзе гроб святаго едали видех добре? Отвещах яко видех токмо не могу уразумети, како тамо (яко же прежде от многих слышах и чтох) от колена деснаго истекает миро святое. Онь же рече ми, яко невозможно есть позна ти кая кость, от колена и кии иннии вси бо не на своем месте лежат, но смешенны пренесения ради от колена же деснаго точию начат миро точитися, ныне же от всех равно костей исходит. Егда же излезе друг мой Иустин, паки аз смотрех вторицею и уразумех лучше. И не мнятся быти истинны кости, но от тогожде мрамора хитростно изсечены, якоже уразумехом с Иустином. Таже последи вопросихом стража гробу онаго, аще убо гроб никогда не отверзается, то како почерпают миро? Отвествова, яко сквозе оное малое оконце тягнут хитростне единим инструментом».⁴²

Удовлетворив первой своей духовной потребности – поклониться и облобызать гроб св. Николая и испить во здравие души и тела мира, источаемого от св. останков его, которое потом закупается в большом количестве⁴³ в самых разнообразных пузырьках и флаконах у католического духовенства и в магазинах, наши паломники на следующий день присутствуют в крипте св. Николая во время тайной католической мессы, совершаемой на гробе угодника Христова, по окончании которой при руководстве проводника осматривают достопримечательности этой крипты. Прежде всего, здесь их внимание останавливается на небольшом ковчежце с мощами св. Николая, прикрепленном к стене на правой стороне крипты. Так как этот ковчежец значительно приподнят над полом и облобызать св. мощи устами неудобно, то к ним богомольцы прикасаются перстом, который потом в знак благоговения и почтения и целуют. От этого ковчежца переходят паломники к столбу розового цвета, стоящему посредине крипты, отличающемся от других колонн своей меньшей величиной и огражденному решеткой. «Егда сия церковь во имя святителя Христова Николая сдатися начат, – пишет об этом столбе наш Григорович Барский, – и основание утвердиша и умыслиша я здати на 20 и 6 столпах расположити и поставиша, делатели от мрамора посеченних кииждо на предуготованном своем месте столпов числом 25. Скорбяху же дозела яко 26 го не достояше, не могоша бо уже негде обрести мрамора, аще и прилежно искаху, и тако праздной оставшейся церкви и делателем и всему фаду в печали бывшу. По неколицех днех чудес ним промыслом великаго чудотворца святителя Христова Николая явися некий столп мраморний вне града, на море плавающ яки некое древо. Видевше же рыбаре и прочий людие хотяху яти, но никакоже возмогоша егда бо точию кто коснутися, хотя ше онь потопаше в глубину последи же паки плаваше и тако оставишаего. Нощи же надшедшеи и се в самую полунощъ егда вси людие спаша начаша по всем граде гласити кимвалы сами без двизания человеческаго. В то же время св. Николае с двема ангелома несяше оний столп от моря в град и принесши в церковь на месте, предуготованном постави его. Абие же вси в граде возбудившеся текоша в оную церковь и иже первее ускориша и притекоша скоро в церковь, видеша очевидно како св. Николай с двема ангелами поставляше столпь последи же невидим бысть. И видевше людие чудо таковое, прославиша Бога и угодника Его в незабвенную же память образ чудотворения того написаша на стене высоко на стране десной в верхнем костеле иже и досеге пребывает». Что же касается решетки или «краты железной» вокруг этого столба, то причину ее, по словам Барского Плаки⁴⁴, нужно искать не в чем другом, как в том, что «столпь оный целби многи творит, наипаче же от болезни главной, и егда прежде не огражден стояше, мнозии начаша усечати его или угризати орудиями железними отай исцеления ради, того ради оградиша его кратою густою, яко токмо коснутися перстами мощно, якоже и доселе творят осязающе его и целбу приемлюще». Из крипты проводник ведет паломников наверх в базилику св. Николая, где на правой ее стороне они молятся перед чудотворным образом святителя Христова в стиле строго византийской живописи. Затем они обозревают по всей базилике вещественные доказательства разных чудес, совершенных по молитвам угодником Божиим св. Николаем. В числе этих предметов особенно сильно поражает и останавливает на себе внимание паломников громадная рыбья кость «толстая аки нога человеческая, долгая же на два сажны», висящая на стене с правой стороны базилики. Об этой кости Григорович Барский слышал следующий рассказ. «Един от рыбарей тамошних, егда ввергаше мрежу в море, вверже на имя святаго Николая рекь в себе, яко не всуе трудь мойна, имя его будеть и абие ять рыбу толь зело велику, яки гору, яко отнюдь ее никаковым образомь извлекти можаше и моли паки тогожде скораго помощника, да якоже пособием его утови сице извлечеть, бояше бося да некако и его потопит. И тогда едва с великою нуждою, первее огненным оружиемь, в воде заби таже извлече мертву. Той, изъятши едину от ребрь ее кость, принесе в церковь святителя Христова Николая и исповеда пред всеми преславное чудотворение его. Взяша же церковники оную кость и оковавше ланцу хомь железным, повесиша на стене десной в церкви верхней между инними знаменми чудес его, яже висит и доселе на большае прославление угодника Христова»⁴⁵. Но более всего вещественных знаков чудотворений и помощи святителя Христова находится в сакристии крипты св. Николая, сделанных из воска. Этот способ сохранить память в потомстве об исцелениях и чудесах святителя Христова, напоминающий наш русский обычай вешать на икону серебряные привески, изображающие части человеческого организма или даже цельные фигуры человека, так широко очевидно практикуется и в Бари, что близ базилики св. Николая при входе с фасада приютилась лавочка, специально снабжающая паломников подобными предметами из воска. В той же сакристии немало развешано картин с чудесами св. Николая, принадлежащих кисти различных художников. Мы видели здесь картину нашего художника Ухтомского.

Тремя днями пребывания в г. Бари может удовлетвориться самый усердный чтитель святынь этого града, но не в интересах Николая Кассано выпустить жертвы его эксплуатации из своих рук так скоро. С целью повытянуть из паломнических кошельков побольше денег, придумываются совсем ненужные для паломников экскурсии по городу в другие монастыри и даже к мнимым святым, якобы прославленным чудом нетления их мощей. Когда же и эти предлоги исчезают и терпению русских паломников приходит конец, Н. Кассано не выпускает паломников на том основании, что нет в данное время поезда из Бари или парохода из Бриндизи, но зато двери «гостеприимного» дома Кассано растворяются легко для тех из паломников, у которых не остается за душой ни копейки или же одного сольда. Нередко многие из наших паломников, заложив кольца и какие имеются при них ценности, принуждены бывают из Бари возвращаться в Бриндизи пешком, питаясь Христовым именем.

Здесь же, близ гроба святителя Христова Николая, свил себе за счет русских паломников, богатых и интеллигентных, теплое гнездо один почтенный старец, служитель алтаря Господня, архимандрит Герман Ладиков (его адрес Via Vallisa № 7), о котором посетителю Бари нельзя не упомянуть. Архимандрит Герман по национальности уроженец о. Закинфа, имеет от роду 64 года. Воспитание он получил не блестящее, хотя, по его словам, он и учился в Патрах и Афинах, так как нам много пришлось употребить усилий, чтобы разубедить о. Германа в том, что Фавор и Синай – не синонимы, и место Преображения Господня нельзя приурочивать к последней горе, а о нашей Волге он имеет такое смутное представление, что готов направить ее течение безразлично и в Северно – Ледовитый океан, и даже в Балтийское море, да и знает-то он о Волге, потому что с нею связываются у о. Германа сладкие воспоминания об одной щедрой жертвовательнице, наделившей его ризницу довольно ценными приношениямИ.О. Герман принадлежал когда-то епархии Смирнской, но уже 15 лет как покинул ее, и, исколесив весь Божий мир, теперь, как он сам выражается, «для поправления здоровья» поселился в Бар – граде. Обстановка его квартиры, благодаря стараниям весьма симпатичной средних лет вдовушки – гречанки, проживающей при нем с дочерью 13 лет, выглядит весьма прилично и свидетельствует о том, что хозяин нужды не знает. Передний угол его приемной комнаты заставлен иконами и большими свечами на подсвечниках – это род домашней молитвенницы, на которой он совершает суточные службы свои, повседневные молитвы, молебны и панихиды по желанию богомольцев, а на стенах висят портреты нашего Государя с Государыней и тех русских благодетелей и знакомых, воспоминания о которых, очевидно, всегда приятны ему. Одним словом, обстановка дома, соединенная с вкрадчивою любезностью хозяина и его сожительниц, весьма располагает наших паломников в его пользу и даже очаровывает их. Неудивительно поэтому нисколько, что в памятной книжке о. Германа, куда он заносит имена русских паломников и их родственников для поминовения у гроба святителя Христова, мы встретили несколько восторженных отзывов о личности владельца в связи с характеристикой других лиц, с которыми волей – неволей приходится сталкиваться нашему паломнику в Бари. «Христиане православные, – пишет некая Анна Кукарникова из С Петербурга, – преклонитесь пред добротою и готовностью исполнить все о. архим. Германом. Я прожила у него с семейством своим 9 дней. Господи, сколько искреннейшего желания угодить, сделать все возможное, стоящее в его бедной многотрудной жизни, сколько желания сделать добра русским, особенно православным, в общем, Господи, благослови его за это! Слушайтесь только его (о. Герман по-русски не знает ни слова и говорит только по-гречески и не вполне хорошо по – итальянски – А.Д.), ибо все здесь, вообще в Италии, стараются взять с русских сколько возможно больше за самые малейшие услуги и покупки». Не менее восторженный отзыв дает о личности о. Германа Вера Любимова, дочь протоиерея придворной церкви в Ораниенбауме, бывшая в Бари 1 января 1894 г., обращавшаяся к о. архимандриту «за исполнением ее религиозных потребностей в церкви св. Николая» и испытавшая с его стороны радушное гостеприимство. Свой отзыв она оканчивает следующими словами: «Остаюсь с уверенностью, что русские, не знающие по большей части отношения католических служащих при соборе св. Николая, которое сводится к тому, чтобы получить как можно более денег за просимый доступ к раке святителя, за свечи и т. п., примут в соображение мои слова и уверена, что во всем, что надо, получат полное содействие со стороны о. архим. Германа». Более сдержанный и без особенных аффектации, но более прочих полезный для владельца книжечки отзыв об о. Германе дал наш нынешний Секретарь русского Константинопольского Археологического института, Петр Дмитриевич Погодин, встречавший день светлого Христова воскресения (17 апреля 1894 г.) в доме о. Германа: «О архимандрит Герман Ладиков, состоящий при монастыре св. Николая представителем греческого духовества(?), готов поминать в своих молитвах пред мощами св. угодника, служить заупокойные обедни, отправлять сорокоусты, принимать поминальные записки и исполнять все благочестивые (?) требы русских православных христиан. Пишущий эти строки к сведению русских православных паломников Петр Погодин имел лично убедиться в добром и сердечном отношении о. архимандрита ко всем русским (?) и рад случаю свидетельством этим выразить ему свою глубокую благодарность». Почтеннейший Петр Дмитриевич от доброты сердечной возвел о. Германа в непринадлежащее ему, как православному священнослужителю, почетное звание «представителя греческого духовенства при монастыре св. Николая», за каковой титул его бы не похвалили ни «стражи гроба» св. Николая, ни сам «святой отец», ведению которого непосредственно подчинен этот монастырь, но, нужно правду сказать, этим эпитетом он значительно поднял престиж о. архимандрита в глазах русских паломников, которым попадает в руки памятная книжечка с вышеприведенным свидетельством г. Погодина. Как бы там ни было, но с 1894 г. прошло лишь два года, а имен для поминовения у гроба св. Николая набралось в ней уже весьма достаточное количество.

Мы не без цели остановились на этих благодарственных записях о. архим. Герману, так как с одной стороны они подтверждают все вышесказанное нами относительно тяжелого положения русских паломников в г. Бари, причем не следует упускать из внимания, что эти благодарственные записи принадлежат лицам состоятельным и интеллигентным, при знании языков иностранных не испытавшим и десятой доли тех страдании и заключений, какие выпадают на долю наших полуграмотных поклонников и поклонниц из простого народа, а с другой стороны – говорят, что в среде лиц, окружающих наших паломников у гроба св. Николая, личность о. Германа, весьма любезного, предупредительного и по свойству своей нации хитрого и ласкового, производит весьма приятное впечатление. И действительно, он ни на минуту не оставляет своих гостей одинокими, служит для них литургии на гробе св. Николая, сопутствует им при осмотре города и его достопримечательностей, делает для них закупки всех необходимых предметов и, как он выражается, «по весьма сходной и низкой цене», ласков и внимателен в своем доме, где он рад разделить с ними пополам все, что имеется у него на лицо, предложит им денег или даже разменяет русские деньги (золото) на итальянские и не возьмет с них за это обычных тридцати или сорока сантимов за промен, готов некоторых из них кормить собственным хлебом до получения ими денег с родины, много говорит с ними о бедах и лишениях, претерпеваемых здесь русскими паломниками, о своей полной готовности помочь этим несчастиям, о том даже, что он не прочь даром содержать у себя русского человека, если бы такой нашелся, могущего быть руководителем русских паломников и защитником их интересов от наглой эксплуатации, клеймит перед ними самыми тяжкими названиями Николая Кассано и его семью, наконец он снабжает гостей провизией на дорогу, что при «быстроте» движения итальянских поездов является настоящим благодеянием, провожает их на вокзал, покупает им билет и усаживает даже в вагон. Все это русских паломников весьма трогает, они не остаются неблагодарными за такую любезность и внимание и доказывают это самым фактом – платя ему и его семейным в три раза больше, чем они израсходовали бы в гостинице, имея при этом гораздо больше удобств, чем в его квартире. Но присмотревшись ближе и внимательнее к личности о. Германа, разобрав в деталях те мотивы, которыми руководится этот хитроумный потомок Улисса в своих сношениях с попадающими к нему нашими паломниками, вы невольно чувствуете недоверие к личности этого архимандрита и сомнение в искренности этой утонченно предупредительной любезности.

Личность о. Германа для нас остается загадочной во многих отношениях. На все наши вопросы, обращенные к нему и касающиеся его прошлого, о. Герман отвечал полусловами и обиняками и, видимо, ему не нравилось наше желание «помянуть его дни древние». Для нас ясно одно, что этот почтенный старец, уже как 15 лет порвавший связи и с епархией, которая дала ему сан, и с родиной, где он вырос и воспитался, имел в прошлом нечто такое, что побудило его поискать счастья и куска насущного хлеба в иной стране, чуждой ему и по религии и по языку. И в самом деле, не ради же «поправления своего здоровья», как он нам неоднократно объяснял свое поселение в Бари, этот старец избрал местом своего жительства город, далеко не могущий похвалиться своими гигиеническими условиями, город, в котором жители и доселе принуждены питаться водой из цистерн и ожидать дождя как манны небесной, в котором вопрос о водопроводе составляет предмет постоянных дум и забот местного муниципалитета. Сюда, несомненно, притянула его иная сила, иные побуждения заставили променять страннический посох, с которым о. Герман исколесил свет Божий, на трость пастыря небольшого мирного стада, неимущего духовного вождя и руководителя.

Город Бари – весьма древний по своему происхождению. Благодаря удобному приморскому положению жители его постоянно занимались мореплаванием и торговлей и в этом отношении соперничали с жителями Венеции. Его торговое значение в Италии не утратилось и до настоящего времени, чему свидетельством служит прекрасная, хотя и небольшая, гавань, посещаемая достаточным количеством морских судов и пароходов, и постепенный, весьма заметный, рост количества жителей, простирающегося до 70 тыс., и внутреннее улучшение этого города⁴⁶. Главными предметами торговли служат оливковое масло, воск, винные ягоды, вино, рожки, рыба, устрицы и т. п. Торговля ведется главным образом с Малой Азией и с Европой, через Триест. Не удивительно поэтому, что греческие купцы сыздавна в достаточном количестве живут в этом городе и занимаются торговлей. Нужно думать, что в эпоху существования в Южной Италии так называемой Великой Греции, элемент греческий в Апулии вообще и в Бари в частности был еще более значительный. Существовали по всей вероятности в этом последнем городе и православные греческие храмы, чему свидетельством могут служить и доселе сохраняющиеся в базилике св. Николая иконы превосходного греческого письма (напр. Деисус хранящийся в правой абсиде базилики), да и сам чудотворный чтимый образ св. Николая писан, несомненно, художником греком. Но элемент греческий в нынешнем Бари сравнительно незначительный, и православные греки живут здесь без храма и законного пастыря, роль которого и взял на себя самовольно о. Герман. Но духовное водительство небольшого соплеменного стада едва ли бы удержало о. Германа надолго в Бари, если бы к этому соплеменному стаду ни присоединились овцы, хотя и иного племени, но одного и того же двора, к тому же обладающие довольно теплой и выгодной волной, стричь которую в свою пользу и взял на себя труд почтенный старец. Для сего он постарался раздобыть все, что необходимо ему, как истинному пастырю, этого притягательного для православных уголка земного шара.

Во-первых, непостижимым для нас образом о. Герман добился себе у «стражей гроба св. Николая» права совершать на гробе святителя хотя бы то, и ежедневно, кроме воскресных и католических праздничных дней, когда в крипте совершаются непрерывно с 9 до 12 часов пополудни тайные мессы, литургии на греческом языке по православному чину. Такое право, как известно на Востоке, в Иерусалиме, выговаривается дипломатическими трактатами, ограждается статутами и декларациями и, однако, служит нередко яблоком раздора между представителями разных вероисповеданий, тогда как здесь, в Бари, добился себе упомянутого права и чести о. архим. Герман без всяких формальных договоров, мирно и тихо. Уж не полемика же с представителями католического духовенства, в самом деле, помогла ему решить так ловко этот щекотливый вопрос? На наш неоднократно предлагавшийся о. Герману вопрос, как он получил это право от «стражей гроба св. Николая», он отвечал обыкновенно. «О, это стоило мне большого труда! Я с этими католиками постоянно воюю и доказываю, что святитель-то наш, что мы православные на него имеем права больше чем Запад». Но нам думается, не в этой полемике сила, а в чем-то другом, что скрыл от нас, обыкновенно весьма словоохотливый, о. Герман.

Во-вторых, также малопонятным для нас, с нашей точки зрения, образом раздобыл он себе в частное владение два антиминса, освященные православными архиереями, на которых о. Герман и совершает свои литургии на гробе св. Николая. По нашему желанию, один из таковых он развернул перед нами, и мы прочли на нем следующую надпись «Θυσιαστηριον θειον καί ίερουργηθέν του τελεισθαι δι αύτου̑ τάς θείας ιερουργίας καθιερωθέν υπό του̂ πανιερωτου μητροπολίτου Σμύρνης κυιου Μελετιου έν ε˝τει σωτηρίω 1877 μηνί Οκτωμβρίω ινδικτιω̑νος ε». Изображения на антиминсе и принадлежности его те же самые, что и у нас на наших храмовых антиминсах, даваемых обыкновенно в определенный храм.

В-третьих, не имея при себе ни одного из церковников или прислужников, которые могли бы помогать ему в священнослужении, о. Герман отправляет чин православной литургии по обычаю Католической церкви – в единственном числе читком в полуголос сам он говорит возгласы, дает на них ответы, читает сам Апостол и Евангелие, исполняет обязанности пономаря, т. е. приготовляет кадило, возжигает свечи, готовит теплоту и т. д. Бывают изредка, по его словам, случаи, когда при стечении богомольцев, между которыми находятся люди способные церковничать и петь, в Бари над гробом святителя Христова совершается православная литургия вполне православно песненным образом или, как предписывают древние илитарии и кондакионы, μεγαλοφώνως. К необычному для православных чину литургии о. Герман выработал и особый чин вседневного богослужения – вычитывать все сидя на стуле. Так, по крайней мере, готовился он к литургии в бытность нашу в Бари.

Запасшись сейчас указанными средствами и полномочиями, о. Герман уже без затруднения и на самом деле вправе изображать из себя «представителя греческого духовенства» при гробе св. Николая, могущего «служить заупокойные обедни, отправлять сорокоусты, принимать поминальные записки и исполнять все благочестивые требы русских (прибавим – и греческих) православных христиан». Но de jure, конечно, это не так. Кто из владык уполномочил о. Германа на это и дал ему право священнодействия⁴⁷, и какого владыку он поминает во время служения в крипте св. Николая? Сомнительно, чтобы он произносил на ектениях и в других случаях имя папы, которому подчинен непосредственно монастырь св. Николая в Бари. Этот любопытный вопрос заслуживал бы внимания, и мы очень сожалеем теперь, что мы не поставили его о. Герману в своей беседе с ним в Бари⁴⁸.

В ризнице и церковной утвари у о. Германа недостатка нет. Свою личную скевофилакию он держит в своей квартире и не без удовольствия охотно согласился на наше желание познакомиться с ее содержанием. В облачениях священнических обилия нет, но они чистенькие, простые и на манер греческий, из льняной материи большею частью. Имеется у него и несколько пар парчовых и глазетовых воздухов, пожертвованных русскими паломниками. Но лучшим украшением скевофилакии о. Германа служит превосходный сребровызолоченный, напрестольный, большой крест, подарок хорошо известного у нас в России протоиерея Кронштадтского Андреевского собора о. Иоанна; новенький, московской работы, сребровызолоченный дискос со звездицею, небольшой сосуд с принадлежностями для причащения больных, серебряный небольшой потир венецианской фабрикации, серебряная панагия с украшениями, два превосходных архимандричьих креста с изумрудами и топазами и др.

Мы поинтересовались узнать и имена щедрых жертвователей в ризницу о. Германа, которая служит вместе с тем и ценным имущественным личным его достоянием, и услышали немало, не будучи поражены неожиданностью, что панагия – подарок Веры Любимовой, а лучший архимандричий крест, дискос и др. некоторые вещи присланы из Петербурга Анной Кукарниковой, имя которой с восторгом и умилением произносится в семье о. Германа, и с которой связывается немало вожделений насчет будущей судьбы питомицы о. Германа, девочки 13 лет. Теперь нам думается достаточно понятны нашим читателям и те мотивы необыкновенной любезности и услужливости, какими окружает проницательный о. Герман состоятельных и интеллигентных русских паломников, так как простецы паломники, как мы сказали, редко видят его, да он для них при незнании русского языка и мало полезен. О. Герман верно рассчитал, что его труды и хлопоты будут сторицею вознаграждены благодарными паломниками. За девять дней гостеприимства в доме о. Германа Анна Кукарникова, напр., щедро одарила не только его самого и семью, которая полученные от нее русские старинные серебряные рубли просила меня обменять на итальянские лиры, но и после из Петербурга прислала богатый наперсный крест, хорошую церковную утварь и являлась неоднократно ходатаем о его нуждах и потребностях перед русскими благодетелями в Петербурге. Сколько мы поняли, и напрестольный крест, присланный о. Герману, подарен протоиереем Иоанном при ее посредстве. Но в деле комплектования и пополнения своей ризницы именем святителя Христова Николая, при гробе которого он приютился, о. Герман идет проторенной, хорошо известной всем восточным обитателям, дорогой – он рассылает в большом количестве письма на греческом и итальянском языках со слезной мольбой о помощи к паломникам, побывавшим в Бари, и даже просто к незнакомым, но состоятельным лицам из русских, о которых он наслышался в Бари. И как нам передавали в Риме, куда эти письма потом посылаются для перевода, о. Герман в своих просьбах нередко неумолимо настойчив.

Вот два главные деятеля, с которыми приходится сталкиваться нашему паломнику в Бари при посещении гроба св. Николая и его многоцелебных мощей. Думается нам, что оба они до не которой степени походят друг на друга. Разница у обоих лишь в системе отношений к нашим паломникам. Один, желая получить от русских паломников как можно более, по свойству своей грубой и развращенной натуры, обирает их самым наглым и бессовестным образом, нимало не стесняясь в средствах наживы и в предлогах к вымогательству. Другой с тем же аппетитом в своей нечуждой корыстолюбия душе, но по свойству национальной прирожденной хитрости и ловкости, проделывает с нашими богомольцами свои делишки тонко, деликатно, вежливо и на самых, по-видимому, законных и безобидных для обеих сторон основаниях: дашь – спасибо, не дашь – плакать не буду, но вот, получай все, что мы имеем и что можем сделать, помни это да не забудь до гробовой доски. И память об этом гостеприимстве и услугах так глубоко врезается в душу благодарных паломников, как мы видим из вышесказанного, что они долго потом не могут отблагодарить ласкового о. Германа, частенько напоминающего им о себе своими греческими и итальянскими письмами. Мы ничего не можем сказать против образа действии о. архим. Германа, да и сами находились некоторое время под обаянием гостеприимства и любезности его, за которые отблагодарили при всей своей денежной скудости вдвойне против того, что потратили о. Герман и его семья на наш прием в Бари, но отмечаем все это для характеристики личности его и для того, чтобы показать, что в основе его всех добрых слов по адресу наших несчастных паломников лежит, прежде всего и главным образом, личное благополучие, прямой человеческий расчет.

О. Герман весьма нечужд мысли поближе стать к нашим паломникам, в чем ему мешают теперь два обстоятельства – незнание русского языка и Николай Кассано со своей семьей, уже много лет оперирующие (благополучно и весьма успешно) над нашими бедными паломниками и, в свою очередь, весьма неохотно упускающие из своих рук попавшие к ним жертвы. Отсюда неудивительно, что между о. Германом и Николаем Кассано, под видимой маской личных, добрых отношений, существует полное нерасположение друг к другу, и даже прямая, но пока скрытая, вражда. Николай Кассано, опасаясь помехи со стороны о. архим. Германа, во время приездов простых русских паломников хранит гробовое молчание о том, что в Бари существует православный архимандрит «могущий – по выражению г. Погодина, – исполнять благочестивые требы русских православных христиан» и, отбирая у паломников деньги на помин за литургией католической прямо в собственный карман, соглашается в том только случае познакомить их с этим архимандритом, когда кто-нибудь из них понаслышке от прежде бывших паломников в Бари станет настойчиво требовать этого знакомства. И Николай Кассано действительно имеет основание недоверчиво относиться к о. Герману. Последний, из желания помочь нашим паломникам при их покупках в магазине г. Кассано и его сыновей, чтобы предупредить их от наглого обмана или даже от высокой платы за вещь пустую и ничтожную, стоя за спиной проводника, пытался иногда жестами и мимикой, на что люди Востока изумительно изобретательны и способны дать понять нашим простецам паломникам, которые, однако, не понимая смысла всех этих жестов и мимики в простоте сердечной наивно за разъяснениями их обращались к тому же Николаю Кассано, против которого они направлялись. Не раз происходила в этих случаях жаркая беседа между архимандритом и проводником, причем о. Герману оставалось одно средство – в свое оправдание всячески уверять Н. Кассано, что жесты были утвердительного характера, а мимика – одобрительная и поощрительная. Но плохо верит этим объяснениям хитрый Н. Кассано. В свою очередь и о. архим. Герман, не порывая связи с Н. Кассано наружно, так как он все же нужный и полезный для него человек, старается льстить ему в глаза и оказывать даже некоторое внимание, но лишь только скроется он за порогом его дома, как о. архимандрит, предварительно осмотревшись по всем сторонам – не подслушивает ли где-нибудь его Н. Кассано, что о. архимандрит делает решительно всякий раз, когда кто-либо в его доме намеревается повести речь о последнем, начинает громить его и его семью ужасными филиппиками и рассказывает многочисленные истории из его отношений к нашим паломникам действительно возмутительного характера. Отсюда вполне естественно, раз паломники попали в руки о. Германа, то Н. Кассано уже пожива от них плохая. Архимандрит ни на шаг не отпускает своих гостей без себя и всюду сопутствует им. В лавку Н. Кассано и его сыновей если он и приводит этих паломников, то лишь напоказ, чтобы последний видел, что он и ему дает заработать хлеб. Но так как предварительно о. архимандрит дал им подробную инструкцию, что и почем следует покупать у него в магазине, то неудивительно нисколько, ввиду неимоверно высоких цен на все, что эти паломники в большинстве случаев выходят из его магазина с пустыми руками. Необходимые предметы эти паломники покупают чаще всего в других магазинах у людей близких к о. архимандриту. Следовательно, и этикет соблюден по отношению к г. Кассано, и предоставлен кусок хлеба своему, нужному для о. архимандрита человеку, хотя, правду сказать, и эти торговцы не упускают случая сорвать с русского паломника лишнюю копейку.

Чтобы пополнить нашу коллекцию «благодетелей» русских паломников в г. Бари к мощам св. Николая, скажем несколько слов и о третьем лице, на долю которого перепадают кои-какие крохи от наших паломников. Мы имеем в виду некоего Иоанна Завояни – местного купца, исполняющего, между прочим, обязанности и турецкого вице-консула. Иоанн Завояни – грек по отцу, итальянец по матери, православного вероисповедания, но родился, воспитался и живет в Бари, занимаясь торговлей. Дела его идут довольно успешно и обладает он достаточным капитальцем. К нему-то обыкновенно несут на продажу или в залог наши паломники, обобранные бессовестными менялами и Н. Кассано с семьей, свои ценные вещи, какие при них находятся в дороге: как-то кресты, обручальные кольца, часы, чайные серебряные ложечки и т. п. И получают за все это, конечно, гроши и гривенники, чтобы пропитать себя как-нибудь в дороге и не умереть с голоду. При коротком знакомстве личность Иоанна Завояни произвела на нас весьма благоприятное впечатление. Он с видимым сочувствием и искренно относится к бедственному и тяжелому положению наших паломников в Бари и желает, чтобы власть имеющие у нас урегулировали это паломничество и сделали что-нибудь для облегчения сего тяжелого креста. Николая Кассано и его семью считает нравственными уродами негодяями достойными тюрьмы. Последние слова Иоанна Завояни по адресу Кассано были: «Да он отпускает бедных паломников из Бари без сапог».

* * *

Святитель Николай, родившийся около 280 г. в г. Патары Малой Азии Ликийской провинции, скончался 6 декабря в 343 г. И, как архиепископ города Мир своей родной области Ликийской, нашел себе упокоение в этом же городе. Император Феодосии в V в. воздвиг здесь превосходную обширную кафедральную базилику⁴⁹ и положил в ней мощи святителя, которые там и почивали до второй половины XI столетия. В 1087 г. по сказаниям итальянским во сне явился одному «благоверному» пресвитеру г. Бари святитель Николай и упросил, чтобы его мощи были перенесены из Мир в Бари. Сновидец передал о желании святителя Христова своим согражданам, которые немедленно снарядили корабль, посадили на него духовенство и почетных граждан и отправили их за мощами св. Николая. Посольство обрело мощи в упомянутой нами базилике под спудом и, вылив предварительно миро, истекавшее от мощей святого в особые сосуды, перенесло гроб святителя на корабль. 11 апреля посольство оставило г. Миры, а 9 мая оно уже прибыло, выдержав предварительно карантин в г. Бари, жители которого во главе с епископом и духовенством выехали для торжественной встречи драгоценных мощей святителя Христова на море. По прибытии мощей в Бари они на время были положены в ближайшей к морю церкви св. Иоанна Предтечи, а через два года были перенесены в нынешнюю величественную базилику, созданную во имя святителя Христова и освященную 1 октября папой Урбаном II, который устроил и мраморную гробницу для мощей св. Николая в нижней крипте ее под престолом, где они находятся и в настоящее время.

На людей воспитанных в иных понятиях о христианском храме, чем те, какие господствовали в итальянском искусстве, когда создавалась базилика св. Николая в Бари, эта последняя не производит приятного впечатления. «Церковь эта, – пишет некто А. Радонежский, побывавший в Бари в 1894 г –, старинное большое здание, напоминающее своим внешним видом более дом нежели церковь, на плоской (?) крыше нет ни купола⁵⁰, ни колокольни, ни креста. Над входом , – А. Радонежский разумеет здесь южные боковые двери, – видны статуи довольно грубой работы – Пресв. Девы, святителя Николая и св. Антония Падуанского»⁵¹. В этих словах сказался, несомненно, завзятый и узкий византиец, представляющий себе христианский храм не иначе как грандиозно величественным зданием с купольным покрытием, во вкусе юстиниановской константинопольской Софии, с колокольней, упирающейся своим крестом в облака, но люди с более развитым художественным чутьем, более сведущие в области церковного храмоздательства и знакомые с историей христианской церковной архитектуры, не разделяли и не разделят взглядов и суждений А. Радонежского. «Егда же излезохом оттуду вон (т. е. из крипты св. Николая), – пишет наш путешественник Плака Григорович Барский, достаточно верно и хорошо определявший художественное значение монументальных памятников по поводу верхней базилики св. Николая, – в церковь велику, которая на версе стоит, видехом и строение ее лепо и честно зданно, три врата великие входние умущое с столпи каменними и подно жиемкаменним пространно в долготу высоту и широту расположенное»⁵². В частности крипту или подземный храм, где почивают мощи св. Николая, тот же путешественник описывает следующими чертами «Текохом степенми мраморними шерокими, лепотне созданными под спуд великия церкве, десним входом два бо суть тамо входи, единаче созданние един одесную и един ошуюю. Тогда вшедшим нам тамо внутрь обретохом тамо инну церковь лепу, но не велику, яко до половини верхней кратка бо зело и низка токмо шерока якоже и верхная ея же верх поддержится двадесят и шестми столпами, иже все подобятся в деле точию, един разнствует меншии бо тонкостию от прочиихь и огражден кратою железною. Престолов точию два имать: един началний и другим подначалний, на нихьже священници на всяк день от утра даже до полудне не престанно мшат си есть литургиса, ют Престоль первоначалныи есть весь среброкован хитрост ним и лепотным художеством, стоит же посреде церкви верху гроба святителя Христова Николая. Подножие церкви тоя белими гладкими и чистими деками мраморними усланно есть, верх же ея весь лампадами сребрними украшен, многочислинни ми от них же суть вяшше яко пятдесять⁵³. Престол же онии ве линии есть, загражден сьпреди в подобие вертограда балясами от мрамора искусне сеченними»⁵⁴.

Храм св. Николая в Бари представляет действительно величественную базилику двумя рядами изящных колонн с коринфскими капетелями, правильно расчлененную на три нефа, которые заканчиваются тремя абсидами на восточной стороне. Колонны поддерживают гинеконы, идущие по сторонам западной южной и северной. Потолок базилики расписан прекрасной, в стиле Возрождения, живописью. Главный престол устроен в средней абсиде, который от базилики отделяется изящными колоннами из бледно-розового мрамора. Такого же цвета мраморный, весьма художественной работы, кивории осеняет главный престол. Епископский трон, амвон и вся обстановка вполне приличны и достойны храма, посвященного имени великого святителя Христова Николая. В базилику ведут три входа, закрывающиеся резными массивными дверями. Фронтоны базилики с запада севера и юга украшены барельефными украшениями святых и тельцов. Впрочем, иначе и быть не могло по отношению к храму, на который обращены взоры всего христианского мира без различия вероисповедании. Созданный повелением папы Урбана II, всегда подчиненный непосредственному ведению главы Католической церкви, хранитель мощей патрона или покровителя города и святыни, чтимой всем христианским миром, храм св. Николая в Бари пользовался вниманием королей польских, сербских и лиц, принадлежащих нашему царствующему дому, а поэтому не мог быть беден и ничтожен по своему внешнему виду и внутренним украшениям⁵⁵. Короли и королевы (напр. Бона), польские портреты которых изображены в главной абсиде, много жертвовали на украшение главной базилики св. Николая: царь сербский Урош в 1319 г. устроил серебряный престол в крипте св. Николая над гробом святителя, а на средства нашего, ныне благополучно царствующего Государя Николая II, перемощен мраморный пол в той же крипте после посещения им Бари еще в бытность наследником. Щедролюбивые молдовалашские князья также не забывали этот храм своими пожертвованиями.

* * *

Во время своего пребывания в Бари и после, во время путешествия по Италии, мы интересовались службой св. Николая Мирликийского чудотворца на день 9 мая, когда Западная и наша Русская церкви празднуют перенесение мощей сего святителя в Бари⁵⁶. Как известно, Православный Восток не знает подобной службы и не считает день 9 мая праздничным, но в нашей Русской Церкви данный праздник появился почти одновременно с перенесением этих мощей в Италию, и служба на 9 мая в честь св. Николая становится известна у нас в XI столетии. Нас, собственно, интересует вопрос – русского ли происхождения эта служба. Вопрос, к глубокому сожалению, и доселе недостаточно выясненный в нашей исторической литературе – или же она явилась к нам с Запада из Италии?⁵⁷ С этой целью мы познакомились в Бари со специальной книгой, содержащей в себе службы св. Николаю и некоторые другие, под заглавием: «Propia officiorum duarum Octa varum sollemnitatis et translationis divi Nicolai pontificis et con fessoris praecipui patroni civitatis ac provinciae Bariensis propria quoque officii de translatione Sanctae Spinae de corona Domini nostri Iesu Christi cum interpretation italico idiomate Bari 1887». Ho из рассмотрения западных служб на 9 мая мы увидели, что между нашей и этими последними нет ни малейшего сходства, если не иметь в виду того, что обе службы предметом своих песнопений имеют один и тот же факт перенесения мощей св. Николая и прославляют в нем одни и те же высокие христианские добродетели сего святителя. Достойно особенного замечания и то, между прочим, обстоятельство, что греческие, итальянские, базилианские монастыри хотя и знают настоящий праздник с давних времен, но не указывают определенно в своих богослужебных книгах, какую службу они совершают в день 9 мая. Судя же по некоторым данным, в этот день в память святителя Николая справлялась служба общая святительская. В Гротта Ферратском, напр., Типиконе 1300 г. Власия II, игумена этой обители, записано следующее: «άνακομιδή των λειψάνων του έν άγίοις πατρός ήμω̑ν Νικολάου ο̏τε άνακομισθησαν από τω̑ν Μύρων έν τη πόλει Βάρη»⁵⁸, но о службе ничего не говорится. В частности, имея в виду, что тропарь святителю указан обычный – «Правило веры и образ кротости», находящийся в службе 6 декабря, как в названном Типиконе Власия, так и в копии или, вернее, переделке этого Типикона, сделанной иеромонахом Лукою Феликсом Тивуртином для Монтесанского монастыря (εις τό έν Μοντεσάνω μοναστηριον) в 1595 г.⁵⁹, можно думать, что итальянские, базилианские монастыри не имели особой специальной службы на день 9 мая и довольствовались на этот праздник службой 6 декабря.⁶⁰ Это последнее обстоятельство мы отмечаем тем с большим удовольствием, что оно косвенно служит, по нашему мнению, подтверждением высказываемой у нас мысли, что наша служба 9 мая есть произведение вполне самостоятельное и оригинальное.

В названной выше книге, «Propria officiorum duarum Octava rum sollemnitatis et translationis divi Nicolai», мы нашли один гимн в честь св. Николая, положенный для пения во время литании, совершаемой в праздник его и весьма сходный по выражениям с нашим акафистом. Этот гимн мы и приводим здесь в переводе на русский язык. «Святый Николае моли (Бога) о нас. Святый Николае чудес совершитель. Святый Николае – бедных помощник. Святый Николае – защитник дев. Святый Николае – покровитель мореходцев. Святый Николае – мертвецов воскреситель. Святый Николае – храмов Божиих возобновитель. Святый Николае – утешитель печалующихся. Святый Николае – архиерей по Божию мановению избранный. Святый Николае – пастырю добрый овец. Святый Николае – демонов прогонитель. Святый Николае – проповедник христианской веры. Святый Николае – истребитель (extirpator) пороков. Святый Николае – сокрушитель идолов. Святый Николае – ересей истребитель. Святый Николае – (податель) здравия болящим. Святый Николае – помощник пленных. Святый Николае – обнаружитель тайн. Святый Николае – податель милостыни. Святый Николае – любитель нищеты. Святый Николае – насадитель воздержания. Святый Николае – блюститель девства. Святый Николае – помощник нашего братства (familiae). Святый Николае – всех добродетелей покровитель. Святый Николае – утешитель (всех) к тебе прибегающих. Святый Николае – миро благовонное имя твое. Святый Николае – патрон жителей града Бари. Святый Николае – рабе Божий. Святый Николае – ходатай наш. Святый Николае – славный исповедниче Христов».

Вырвавшись из объятий Николая Кассано и его банды, потолкавшись достаточно на железной дороге, при многократных пересадках, наши паломники, наконец, попадают в вечный Рим. С помощью мимики, со словом понятным и для итальянца – «русские», после скитаний по разным улицам большого незнакомого им города, русские паломники добираются до «рiаzzа dе1 Роpolo» и нашего русского посольства на «via Corso», а отсюда уже при помощи проводника препровождаются на «Via delle botteche oscure» в огромный четырехэтажный дом, принадлежащий Русскому правительству, где, благодаря гуманности нынешнего нашего посла при Квиринале Н.Н. Влангали, из человеколюбия и сострадания к нашим паломникам устроен для них странноприимный приют.

Дом на «Via delle botteche oscure» принадлежал в XVI в. уроженцу польскому кардиналу Гозию, который подарил его своим соотечественникам с тем, чтобы они устроили в нем странноприимный дом для польских паломников, приезжающих в Рим на поклонение папе и для обозрения святынь этого города. На средства того же кардинала Гозия в 1580 г. была устроена в этом доме небольшая, но весьма изящная пятипрестольная церковь в честь Преображения Господня и польского св. Станислава. Как этот дом, так и существующая в нем церковь пользовались большим вниманием со стороны польской аристократии и вообще польской публики, о чем ясно свидетельствуют с одной стороны многочисленные эпитафии на гробах лиц похороненных внутри этой церкви, а с другой – те драгоценные пожертвования, какими наделяли эту церковь польские магнаты, уцелевшие в сакристии ее и до нашего времени. Из многочисленных священных предметов этой ризницы достойны, по нашему мнению, упоминания превосходные священническое диаконское и иподиаконское облачения, расшитые весьма художественно в 1756 г. шелками по белой камке, серебряный сосуд для мощей (monstrantia ostensonum) с драгоценными камнями и тремя большими перлами, дар известного Станислава Понятовского, другой подобный же сосуд весьма художественной работы, но с украшениями фальсифицированными, дар не менее известного польского вельможи – аристократа Заруцкого – 1742 г. и др.

После раздела Польши при императоре Александре I римский дом кардинала Гозия перешел в руки Русского правительства, которое удержало за ним его прежнее назначение – служить странноприимницей для русских паломников католического вероисповедания, приезжающих в Рим на поклонение многочисленным его святыням. С таким назначением этот римский русский дом оставался до последнего времени, когда наш нынешний посол в Риме г. Н.Н. Влангали, принимая во внимание тяжелые лишения, которым подвергаются русские паломники в Италии, и, желая всячески облегчить их тяжелый подвиг, пришел к мысли сделать этот дом приютом для всех русских паломников, без различия вероисповеданий. Устроив здесь весьма удобное помещение для наших паломников г. посол, не выходя из воли жертвователя благодаря хорошим доходным статьям, которые приносит этот дом, окружил русских паломников такими удобствами, каких они, нужно правду сказать, не имеют нигде. Как долго этот дом сохранит за собою назначение жертвователя – это пока неизвестно. Его обширное помещение и богатые доходные статьи уже давно обращают на себя внимание наших pусских археологов-классиков, мечтающих во чтобы то ни стало иметь свой институт в Риме. Зная хорошо, что Министерство финансов неохотно отпускает свои средства на подобного рода учреждения, наши археологи и облюбовали себе в Риме дом кардинала Гозия, рассчитывая в нем сразу получить и удобное помещение почти в центре города, и даже необходимые средства на первоначальное обзаведение всем необходимым для института из его доходов. Такого рода планы, как мы знаем, существуют у наших археологов давно, но открыто они высказывались на Московском Археологическом съезде в 1891 г., во время обсуждения вопроса об Археологическом институте в Константинополе, двумя видными представителями у нас классической археологии – известным профессором В.И. Модестовым и Д.И. Цветаевым, профессором Московского университета. Во время последнего нашего пребывания в Риме в июле 1896 г. нам передавали за верное, что желание наших археологов-классиков близко к осуществлению, и в скором времени мы будем иметь в Риме свой Археологический институт на «Via delle botteche oscure» в доме кардинала Гозия. Не без удовольствия мы слышали при этом, что, не желая нарушать воли жертвователя, в принципе решено существующий ныне в этом доме приют для паломников сохранить в неприкосновенной целости. Не известно лишь то, будут ли сохранены те бенефиции, какими пользуются наши паломники в Риме в настоящее время или же все средства и доходы, какие приносит этот дом, пойдут на покупку классических фолиантов и археологические раскопки?

Паломнический приют в Риме устроен в нижнем этаже (вход со двора против ворот) и состоит из весьма просторной светлой высокой комнаты, разделенной деревянной перегородкой на две половины: одна из них предназначается для женщин, другая – для мужчин, если паломническая партия состоит из лиц разного пола, но если в партии одни только мужчины или одни женщины, то, в таком случае, паломники свободно размещаются на существующих здесь постелях с матрацами в обеих половинах. В переднем углу имеется икона, а стены комнаты убраны портретами польских королей и магнатов. Посредине комнаты стоит массивный бронзовый бюст императора Александра Благословенного.

По принятым правилам каждый паломник имеет право пользоваться здесь даровым помещением в течение десяти суток (в прежнее время это право давалось лишь на трое суток), получать даром горячую воду для чая сколько каждому угодно и, кроме того, на хлеб и другие расходы полторы лиры в сутки. Едва ли и нужно прибавлять, что после издержек в Палестине и невзгод и лишений в Бари, такой приют для наших паломников в Риме – настоящее благодеяние, за которое им следует быть вечно благодарным нашему гуманному послу при Квиринале г. Влангали. Но если принять еще во внимание, что их встречают в этом приюте с полным русским радушием, любезностью и предупредительной внимательностью и говорят с ними чистой выразительной русской речью, то станет тогда вполне понятно, как бывают тронуты и в высокой степени благодарны наши добрые сердцем паломники, неожиданно для себя встречая все это на далекой чужбине в городе, хотя и христианском, но иноязычном и иноверном. В последнем случае, всем этим наши паломники обязаны нынешнему заведующему или управляющему домом кардинала Гозия, нашему соотечественнику, о. иеромонаху Иезуитского ордена Юлиану Астромову. Личность этого заведующего заслуживает некоторого внимания со стороны наших читателей, а посему мы остановимся на ней несколько подробнее.

О. Юлиан Астромов рожден в православной русской семье святого града Киева, где он и начал свое образование в местной гимназии. С выездом его родителей из Киева в Петербург он переведен был во Вторую Петербургскую гимназию, по окончании которой завершил свое образование в С. Петербургском университете по юридическому факультету, окончив в 1845 г. курс со степенью кандидата юридических наук. В том же году он поступил на службу при Св. Синоде в качестве переводчика, но оставался на ней всего только шесть месяцев и уехал заграницу. Здесь вскоре же он оставил православие и принял католичество, сделавшись монахом Иезуитского ордена и посвятил себя всецело богословской науке и делу воспитания юношества. Однако недолго о. Юлиан жил в миру и в ладах с представителями своего ордена. Начавшиеся у него недоразумения повели к тому, что фактически он разорвал связь с ними вышел из конгрегации, оставаясь, впрочем, по убеждениям иезуитом, и принужден был влачить жалкое существование, зарабатывая кусок хлеба своим посильным трудом. Эта скитальческая трудовая жизнь, полная лишений и борьбы из-за насущного хлеба, продолжалась у него едва ли не две трети всей его уже пятидесятилетней службы. Счастливый случай познакомил о. Юлиана с нашим архимандритом Пименом, настоятелем посольской церкви в Риме, который, войдя в бедственное положение о. Юлиана, устроил его в 1890 г. заведующим нашим русским домом на «Via delle botteche oscure» с жалованьем в 130 лир в месяц. О. Юлиан с усердием выполняет свои скромные обязанности, вполне довольный настоящим своим положением, посвящая досуги литературным занятиям и переписке с интимными друзьями, которых у него немало в России. К литературным занятиям о. Юлиан питает большую склонность и симпатию, хотя, правду нужно сказать, не наделил его Господь литературным талантом. За этот род недуга он платится своим тощим кошельком, так как печатает свои творения, которые всегда внушительных размеров, на свои деньги. К таким произведениям принадлежит и его «Катехизис», излюбленное чадо своего творца. Сочинения свои о. Юлиан почему-то издает всегда на русском языке. Переписка с друзьями и со знаменитостями нашего времени из русских передовых людей – вторая слабость о. Юлиана. Он не без умиления говорит о знакомстве и переписке своей с В.С. Соловьевым, с бывшим священником Толстым и др. подобными людьми родной и ему России. Но, за исключением этих человеческих слабостей, о. Юлиан – весьма симпатичный, добрый, приветливый и обязательно услужливый человек, и в роли заведующего нашим странноприимным домом в Риме пока незаменим.

Пользуясь радушием и вниманием в странноприимном доме, и обставленные в житейском отношении такими удобствами, какие на долю их выпадают не часто, наши паломники и здесь в Риме при обозрении святынь и достопримечательностей города опять предоставляются, можно сказать, самим себе. Нельзя же в самом деле назвать настоящим проводником того итальянца, на руки которого сдает о. Юлиан наших паломников. Роль этого проводника ограничивается лишь указанием главнейших святынь в Риме и в его окрестностях и дороги к ним, чтобы наши паломники не заблудились, бродя по многочисленным узким улицам Рима. Проводник-итальянец не объяснит им ни важности и значения того или другого памятника священной древности, ни тех христианских преданий, которые связаны с ним, так как ему в этом мешает незнание русского языка. Отсюда, посещая базилики св. Петра, св. Павла, места заключений и мученической кончины свв. Апостолов, обозревая церковь Марии Маджоре, Латеранский собор и крещальню при нем, святую скалу или лестницу Пентеон и другие важнейшие здания города, наши паломники бродят в этих храмах, как в пустыне, проходя мимо без внимания главнейшее и останавливаясь и комментируя по долгу то, что резко бросается им в глаза, бьет на эффект и поражает их воображение, не давая на самом деле никакой пищи благочестиво настроенной душе их. А между тем, после Иерусалима, Рим более всякого другого города может интересовать благочестивого паломника, так как он найдет здесь богатую духовную пищу для ума и для сердца, если только экскурсиям по Риму дана будет некоторая систематичность и осмысленность.

Бесспорно и выше всякого сомнения, нельзя миновать выше указанные монументальные религиозные памятники, связанные с преданиями, идущими из глубины христианской истории, но, посещая их, не следует упускать из внимания и таких памятников, которые непосредственнее и глубже напечатлевают в памяти наших пилигримов глубоко поучительные факты из истории первых христианских мучеников, связанные с катакомбами или подземными христианскими церквами и Колизеем, или местом, где на потеху римлян, жадных до зрелищ, травили зверями первых христиан. Отсюда посещение хотя бы и катакомбы Каллиста с криптой св. Цецилии, как наиболее благоустроенной и хорошо составленной с внешней стороны, а равно и развалин Колизея, для православных паломников, по нашему мнению, дело первой необходимости. Далее для русских паломников в частности найдется в Риме немало и таких храмов, которые должны быть особенно дороги русскому сердцу по историческим воспоминаниям, связанным с этими храмами, и потому еще, что некоторые из них сделались сокровищницами хранительницами святых останков угодников Божиих, особенно чтимых русским народом. В ряду таких святынь первое место должна занимать недалеко находящаяся от римского Колизея древняя базилика св. Климента⁶¹ папы римского (91–100), пострадавшего при императоре Траяне в ссылке у нас в Крыму, так как и перенесение честных мощей сего святителя из Крыма в Рим, и положение их в этом храме – все это было апостольским подвигом славных святых – словенских учителей Кирилла и Мефодия, дорогих и чтимых на Руси проповедников веры христианской. Эта же базилика, как известно, послужила по просьбе св. Мефодия и усыпальницей для его брата и сотрудника в апостольской миссии – св. Кирилла, скончавшегося в Риме в 869 г. Мощи этого славянского апостола были положены здесь в особом монументе по правую сторону алтаря ее. Стены подземной крипты Климентовой базилики, расписанные древними фресками на темы из жизни свв. апостолов славянских⁶², доставят благочестивому русскому паломнику весьма много назидательного.

По другую сторону Колизея и также в недалеке от него, на древнем Цилийском холме, для русских паломников, ввиду глубокого уважения и почитания, какими пользуется в русском народе св. Алексий, именуемый «человеком Божиим», весьма приятно побывать в храме, посвященном его имени. Здесь они могут лобызать главу св. Алексия человека Божия, хранящуюся в особом сосуде,⁶³ и увидят остатки той лестницы, под которой прожил этот святой в родительском доме до самой смерти, не будучи никем опознан.

Завершением паломнического подвига, предпринятого в Бари с целью поклониться гробу св Николая, может послужить посещение в Риме церкви св. Николая (S. Nicolo in carcere) близ площади Монтара. Побывать в этой церкви для паломников важно, во-первых, потому, что здесь они могут облобызать честную руку и честный перст св. Николая архиепископа Мирликийского и увидеть то, чего они тщетно добивались в Бари, и, таким образом, восполнить свои неопределенные впечатления, вынесенные ими от созерцания гроба св. Николая в Бари, а, во-вторых, тут же узнают немало умилительных преданий, связанных с данной церковью в отдаленном прошлом. Храм во имя св Николая в Риме стоит на месте тюрьмы, построенной децемвиром Аппием Клавдием, а поэтому и удерживает за собою и доселе название «S. Niicolo in carcere». В эту-то тюрьму был посажен некогда один римлянин, приговоренный к голодной смерти. Родная дочь его, посещая тюрьму, кормила несчастного отца молоком своих грудей и тем спасла отца от смерти. Римский сенат, узнав об этом великодушном поступке дочери, простил отцу вину и освободил его из тюрьмы, на месте которой приказал устроить храм милосердия (pieta), а чтобы запечатлеть в потомстве память о почтительности и любви дочери к своему отцу, поставил в честь ее в этом храме колонну, назвав ее «Columna lactatia». При храме милосердия был устроен дом для детей неизвестного происхождения, которые и воспитывались здесь за государственный счет. Римские христиане, задумав соорудить храм в честь святителя Николая и при жизни и по смерти самого усердного помощника и ходатая за всех обездоленных и несчастных в жизни, в действительности не могли выбрать лучшего места, как то с которым в прошлом связывались в народном предании столько высоко поучительных рассказов. Есть мнение, что храм во имя св. Николая существует на этом месте с конца IV в., но последняя реставрация нынешнего храма была произведена в 1865 г.

Само собою разумеется, что такого осмысленного обозрения памятников глубокой христианской древности в Риме не дадут ни проводник итальянец, не владеющий русским языком и знакомый единственно лишь с топографией Рима, ни даже проводник русский, если он будет походить на полуграмотного афонского монаха Феодосия, проживавшего в 1892 г. в нашем римском приюте довольно продолжительное время и оставившего по себе недобрую память в паломниках того времени благодаря вымогательствам, которые он практиковал над ними в довольно некрасивых и беззастенчивых формах. В этом отношении мы полагаем, что лучшим проводником при обозрении достопримечательностей и святынь Рима будет практически составленный путеводитель-книжка, так как существующий и весьма прекрасный для образованных людей путеводитель по Риму Владимира Мордвинова под заглавием «Путеводитель православных поклонников по городу Риму и его окрестностям» (с 40 политипажами СПб 1875) для простых русских паломников непригоден. В этом и дорогом по цене и даже ныне уже редко встречающемся в продаже путеводителе г. Мордвинова они не найдут всего, что для них прежде всего необходимо, да и писан он языком для простого народа не вполне удобовразумительным. Вот почему мы желали бы, чтобы в будущий путеводитель для отправляющихся в Бари ко гробу св. Николая непременно было включено краткое и толково составленное обозрение главнейших и для русского паломника наиболее дорогих и интересных святынь и памятников Рима, так как многие из направляющихся в Бари едут потом и в Рим к гробам апостолов Петра и Павла. Путешествие в Италию вообще и в Рим в частности с таким путеводителем принесет паломникам несомненную пользу и для их умственного и морального развития, а самый паломнический подвиг к святыням христианского Запада будет иметь для них более значения и смысла. Теперь же при указанных выше затруднениях в языке, благодаря незнанию условий жизни в стране, со стороны проводников и т. д., если еще прибавить к этому крайне затруднительный доступ к святыням Запада, которые обыкновенно хранятся в сакристиях и показываются богомольцам изредка в главнейшие праздники и притом издали, с высоты нарочито устроенных амвонов, путешествие на Запад приносит нашим паломникам лишь скорби и лишения, а иногда даже разочарование, близкое к полному отрицанию действительности существования тех или иных святынь там, где их указывают, напрасные подозрения в фальсификации и подлогах, где их на самом деле не существует.

Прощаясь с Бари и не имея возможности из окон вагона полюбоваться, а может быть и перекреститься на храм св. Николая в последний раз, А. Радонежский не без огорчения восклицает: «О, если бы великий угодник почивал у нас в России среди родной семьи православного народа! До облаков бы вознесся и заблистал золотом над его многоцелебными мощами храм, и тогда бы весь христианский мир увидел, что одна православная Русь достойно чтит того, кому немолчно в тысячах ее храмов воспевается песнь. Правило веры и образ кротости⁶⁴ и т. д.». Но невозможное и – невозможно, а поэтому и мечты о перенесении мощей св. Николая на Русь напрасны и неосуществимы. Если бы далее «весь христианский мир» в действительности пожелал убедиться, как высоко Святая Русь чтит угодника Христова святителя Николая, то это красноречиво засвидетельствуют ему тысячи храмов во имя сего святителя малых и великих, рассеянных по всему лицу необъятной России, и великая популярность имени святителя не только среди русских православных, но даже инородцев язычников. Но к мысли А. Радонежского о построении храма над гробом св. Николая или вернее вблизи его гроба, который «вознесся бы до облаков и заблистал бы золотом» внутри и вне на удивление «христианскому миру», мы вполне присоединяемся, только место такому храму мы указали бы не в России, а в нынешнем Бари. В самом деле, ведь собирались же в России деньги на возобновление базилики в Мирах Ликийских⁶⁵, где почивали мощи св. Николая до перенесения их в 1087 г. в Италию в г. Бари, и мы в 1887 г. во время двухдневной стоянки на русском стационере «Тамань» в Дарданеллах у нашего вице консула Юговича видели модель предположенной реставрации этого храма, который имеет значение лишь археологическое, и никем из русских паломников не посещается. Отчего бы, в самом деле, власть имеющим или нашему Палестинскому Обществу, объявившему в последнее время паломнические рейсы между прочим и в г. Бари, не открыть повсеместную подписку на сооружение православного храма в Бари близ гроба святителя Николая?! В успехе такой подписки сомневаться нельзя, так как г. Бари гораздо популярнее среди русского народа, чем Миры Ликийские, место первоначального упокоения святителя Христова Николая. Потребность же в таком храме в Бари выше всякого сомнения и, можно сказать, без преувеличения здесь она более неотложна и настоятельна, чем в таких городах как Флоренция⁶⁶ или Ментона и др., где проживает сравнительно мало русских. В православном храме в Бари постоянно нуждается упомянутая нами местная греческая колония, его отсутствие особенно ощутительно для русских паломников, ежегодно посещающих Бари, приблизительно в количестве от 200 до 300 человек, и не имеющих возможности исполнить теперь потребности своей благочестиво настроенной души – помолиться разумно на языке доступном, поговеть и причаститься, помянуть за здравие и за упокой своих родных и знакомых и т. п. Ведь в этом, собственно говоря, заключается весь смысл паломнических путешествий русского народа. Ныне же, при отсутствии православного храма, испытывая вышеописанные злоключения и притеснения на итальянской почве со стороны г. Кассано и его банды итальянцев – менял, и «стражей гроба» св. Николая – присутствуя на непонятных службах и не удовлетворив даже своего естественного любопытства и благочестивого желания облобызать мощи св. Николая, русский паломник покидает Бари разочарованным и неудовлетворенным.

Проектируя устроить храм в Бари, достойный великого святителя и имени великой русской нации, вблизи св. гроба святителя Николая, мы считаем неотъемлемой его принадлежностью и странноприимницу для принятия и упокоения наших паломников, которые бы могли найти здесь все, с чем сжился и к чему привык русский человек: как-то горячую воду для чая, кусок вкусного хлеба, чашку горячих рыбных щей и т. д. Само собою разумеется, что прислуга в этой странноприимнице должна быть или русская или, по крайней мере, говорящая на русском языке, чтобы паломники не подвергались обманам и обирательству благодаря незнанию языка и условий жизни страны и чувствовали бы себя не хуже как, напр., в Палестине на наших Русских Постройках.

Заведование храмом и состоящей при нем странноприимницей должно принадлежать непременно православному русскому духовенству, которого должно быть не менее двух комплектов или штатов. Поручая его надзору и русские постройки, и русских паломников, мы находим вполне возможным, при ныне существующих добрых отношениях у нас с римской курией, круг прямых обязанностей этого духовенства несколько осложнить. Говоря иначе, мы надеемся, что русское духовенство в Бари добьется себе того самого права, каким пользуется ныне о. архим. Герман Ладиков, и получит дозволение, по крайней мере во время приездов русских паломников, совершать богослужение на гробнице св. Николая. Примеры подобного служения различных вероисповеданий на одном и том же месте существуют в Палестине в Гробе Господнем, на Голгофе и др. Так как в праздничные и воскресные дни католическое духовенство служит с 9 часов утра непрерывно до 12 часов, то нам для служения литургии в крипте св. Николая в эти дни можно назначить время самое раннее до 9 часов утра. Во всяком случае, служения на гробе святителя Христова доставят нашим паломникам великое духовное утешение.

О средствах на устроение храма в Бари и на содержание там нашего духовенства мы не хотим и думать, так как их будет более чем достаточно, стоит лишь клич кликнуть к русскому православному народу, чтущему великого святителя Николая особенно усердно. В самом деле, если в руки о. Германа попадают во имя этого святителя драгоценности, вроде вышеназванных, делаясь достоянием его личного сундука, который после его смерти, несомненно, пойдет на базар в обмен на презренный металл, так как его наследникам эта ризница с русскими пожертвованиями будет не нужна и даже обременительна, то каков должен быть приток жертв и всякого рода приношении в православный русский храм православному русскому духовенству, когда жертвователи будут уверены, что их приношения сделаются всегдашним неотъемлемым достоянием храма св. Николая, и что имена жертвователей будут вечно поминаться православным духовенством у гроба великого и скорого помощника – святителя Христова Николая. Мы твердо уверены, что упование наше в этом отношении не посрамит нас.

Зная по личному опыту, как хорошо устрояют подворья и руководят паломниками в Одессе, Константинополе, Солуни и других местах наши русские афонские иноки монастыря св. Пантелеймона, скитов св. апостола Андрея и св. пророка Илии, мы были бы вполне счастливы, если бы наше духовное правительство или даже Палестинское Общество обратилось к одной из этих обителей с предложением взять на себя почин в этом добром и настоятельно необходимом деле. Мы уверены, что едва ли бы какая-нибудь из них отказалась прийти на помощь нашим бедным паломникам в г. Бари.

Вопрос о православном храме и о странноприимнице при нем со штатами русского духовенства в Бари, однако же, пока лишь сладкая мечта, а осуществление ее – дело отдаленного будущего, но паломничество, тяготение русского благочестивого человека ко гробу св. Николая в Бари было искони и будет всегда неизменно. Следовательно, настоит неотложная потребность в настоящее время как-нибудь помочь этим паломникам, оградить их от тех лишений и злоключений, каким они подвергаются в Италии, будучи предоставлены самим себе. Помощь эту наши паломники вправе ожидать скорее всего со стороны нашего Православного Палестинского Общества, объявившего удешевленный проезд в Бари по книжкам этого Общества. Но еще мало посадить людей на пароход дешево и потом отдать их на произвол разного рода проходимцев, благодаря которым и дешевый проезд становится весьма дорогим, а самый паломнический подвиг не достигает своей цели или же приносит массу совершенно напрасных физических и нравственных страданий. Необходимо нашему Палестинскому Обществу дать организацию этому паломничеству, урегулировать его, как оно делает это с паломниками палестинскими вовремя их путешествий на Иордан и в Назарет или наподобие того, как, напр., западные Палестинские Общества руководят своими пилигримами в Палестину. Особенных серьезных затруднений в деле урегулирования нашего русского паломничества на Запад в Бар-град и в Рим, по нашему мнению, не представляется.

Как мы сказали, паломнические поездки в Бар-град устрояются почти всегда партиями и приурочиваются главным образом к двум определенным моментам паломнического сезона: они совершаются или после Святок и праздника Богоявления на Иордане, или по окончании паломнического сезона на Пасхальной и Фоминой неделях. Нашему Палестинскому Обществу и следует, таким образом, дать правильную организацию вот этого рода партийным паломническим движениям. Оповестив заранее через объявления на Русских Постройках о дне отправления после Святок или после Пасхи паломнической партии в Бар град, оно должно отправить с нею, в крайнем случае, хотя бы то и одного провожатого – руководителя, знающего итальянский или даже французский языки и знакомого с условиями жизни страны, чтобы он был посредником в сношениях наших паломников с теми иностранцами, которые встретятся на их пути, и ограждал бы их от наглого обмана и обирательства со стороны недобросовестных лиц. Уже такой официально состоящий на русской службе проводник-руководитель и начальник паломнического каравана в значительной степени облегчит путешествие наших паломников в Бар-град. При правильной организации путешествий наших паломников в Италию мы уверены, что самое количество желающих побывать у гроба св. Николая значительно возрастет, так как ныне многие опасаются путешествовать сюда по незнанию языка. Содержание проводника руководителя Палестинскому Обществу ничего не будет стоить. Оно для этой цели может обложить каждого желающего побывать в Италии известной платой на расходы по содержанию этого проводника, и можно с уверенностью сказать, что эта мера не встретит со стороны паломников никакого возражения. Палестинскому Обществу необходимо определить максимум и минимум желающих отправиться на поклонение святыням Запада с проводником руководителем, чтобы не брать на себя излишних расходов по отправке и снаряжению подобного паломнического каравана.

Весьма, наконец, не излишне, и даже необходимо, Палестинскому Обществу составить хотя бы какой-нибудь путеводитель по святыням, находящимся на Западе, чтобы наши паломники знали наперед, куда они едут, с чем в новой в большинстве им незнакомой стране они встретятся, что увидят там, на что следует обращать внимание и что можно игнорировать. При таком путеводителе Николай Кассано и другие проводники не поведут наших паломников к мнимым святым, не будут выдавать им досужие домыслы, фантазии и нелепости за факты действительные и якобы имеющие чудесное сверхъестественное происхождение, не завлекут их просто-напросто в балаганы восковых механических фигур, а в некоторых случаях и куда-нибудь и еще хуже. Само собою разумеется, мы надеемся, что этот путеводитель не будет походить на первое издание путеводителя по Палестине известного протоиерея Михайловского, который написал его, еще не быв в Палестине лично и изобразив в нем черное белым – и наоборот. Путеводитель в Италию должен иметь живой практический характер. Сообщая, например, исторические сведения, конечно, весьма краткие о святынях достойных внимания благочестивого паломника, путеводитель должен отметить в какой час дня лучше всего и удобнее осматривать эти святыни или храмы, когда можно видеть хранящиеся в них мощи и другие реликвии, сколько и кому при этом следует заплатить и т. д. Не худо бы в этом путеводителе дать снимки общераспространенных бумажных денег – лиры: двух, пяти и десяти лир, для ограждения наших паломников от обмана менял, предупредив паломников, чтобы они избегали принимать сдачу серебряной итальянской монетой совершенно, так как весьма трудно им отличать монету ходячую от вышедшей из употребления, да и вообще серебряная монета в Италии не в ходу. Знать о времени отхода поездов из Бари в Бриндизи или в Рим и обратно в Бривдлии, чтобы попасть к отходу парохода, а так же о пересадках с одного поезда на другой, что практикуется на итальянских железных дорогах весьма часто – все это весьма и весьма не лишне для паломника, отправляющегося в Италию. Иностранные путеводители помещают в конце и необходимые для обихода фразы, чтобы пользующийся путеводителем, в крайнем случае, не был без языка, а поэтому и мы рекомендовали бы такие фразы первой необходимости поместить в русской транскрипции в будущем путеводителе по святыням Запада. Одним словом, как бы там ни было, но прийти на помощь русским паломникам, отправляющимся на Запад, дело первой и настоятельной необходимости, и мы взялись в настоящий раз за перо с горячим и искренним желанием оказать им свою посильную помощь, дать несколько практических советов и предупреждений, необходимых для человека, в первый раз едущего в Италию на поклонение тамошним святыням.

Париж 1896 г. 11 /23 августа

* * *

(Речь, читанная 30 марта в зале городской Думы в торжественном заседании Киевского отделения Императорского Православного Палестинского Общества)⁶⁷

Восьмым параграфом своего устава Императорское Православное Палестинское Общество ставит целью «оказывать пособие православным паломникам при посещении ими святых мест Востока, устройством для них странноприимных домов, больниц, особых паломнических караванов, удешевлением путевых расходов, изданием путеводителей и т. п.». Следовательно, русские люди, сочувствующие целям и задачам этого симпатичного и гуманного Общества, идущего навстречу исконным запросам духа и сердца русского человека, вправе интересоваться – кто эти православные паломники, посещающие целыми тысячами святые места Востока, из каких слоев русского общества они выходят, какими целями и внутренними мотивами они движутся туда с самых отдаленных окраин нашего отечества, какие лишения и невзгоды они претерпевают на своем нелегком пути и, особенно, на пароходах Русского Общества Пароходства и Торговли, как проводят они время в Палестине за весь некраткий паломнический сезон, что занимает их ум и сердце в это время и что, наконец, они выносят лично для себя и для своих близких и кровных из этого тяжелого подвига, даже и для нашего времени? Иными словами говоря, мы желаем предложить вниманию настоящего достопочтенного собрания краткую характеристику типов современных русских паломников, исключительно почти на основании личных непосредственных впечатлений и наблюдений, вынесенных из встреч с ними в Палестине, в Египте, в пустыне Син, на вершине богошественного Синая, на св. Афонской горе, на берегу Адриатики у мироточивого гроба святителя Николая Чудотворца и в Риме в соборе Петра, у мощей первоверховных апостолов Петра и Павла, чтобы высказать вместе с тем перед вами и свои pia desideria относительно возможных, по нашему разумению, улучшений в быте русских паломников на Православный Восток.

Паломничество в Иерусалим возникает задолго до пришествия на землю Христа Спасителя и становится благочестивым обычаем каждого истинного сына Израиля, который считал долгом выполнять его ежегодно. О Богоматери и Ее праведном Обручнике Иосифе св. евангелист Лука повествует «и хождаста родители Его (т. е. Христа Спасителя) на всяко лето в Иерусалим по обычаю в праздник Пасхи» (Лк.2:41), а с 12-летнего возраста им сопутствовал туда и Сам Спаситель мира (Лк.2:42). Обычай этот выполнялся не только евреями, но также и язычниками, обращенными в иудейство. В знаменательный для Церкви Христовой день Пятидесятницы, когда Св. Дух сошел на апостолов в виде огненных языков, по словам того же евангелиста: «Бяху в Иерусалиме живущим Иудеи мужие благоговеинии от всего языка иже под небесем Парфяне и Мидяне и Еламитяне и живущии в Месопотамии во Иудеи же и Каппадокии в Понте и во Асии во Фригии же и Памфилии, во Египте и странах Ливии иже при Киринеи и приходящии Римляне. Иудеи же и пришельцы Критяне и Аравляне» (Деян.2:5, 9–11). Нужно ли прибавлять, что у истинных последователей Христа тяготение к Иерусалиму сделалось еще интенсивнее, еще напряженнее, потому что в глазах их этот город стал еще дороже, еще выше как место, в котором Христос жил и учил, где Он в молитве проливал капли пота, где Он был распят на кресте за грешный человеческий род, где по воскресении Он являлся в течение 40 дней апостолам, уча их тайнам Царствия Божия, где Он основал первую Церковь христианскую – Матерь прочих христианских Церквей – и откуда, наконец, вознесся с пречистою плотью на небеса.

«Долго было бы исчислять ныне, – говорит блаж. Иероним, – сколько во все время от вознесения Господня до настоящего дня евангелистов, сколько мучеников, сколько искуснейших в церковном учении мужей ходило в Иерусалим. Все они думали, что в них будет меньше религиозности, меньше знаний, и что они не получат, как говорится, высокой руки добродетелей, если не поклонятся Христу в тех местах, где заблистало с креста Первоевангелие»⁶⁸. Характеризуя паломничество своего времени, т. е. в конце IV в. (386–400 гг.), в письме к Марцелле от имени Павлы и Евстохии, он пишет: «Каждый из лучших людей Галлии спешит сюда. Удаленный от нашего мира британец едва только начинает преуспевать в религии, оставив Запад, стремится к месту, столь известному по молве и по библейским упоминаниям. А что сказать об армянах, персах, народах Индии и Эфиопии, о стране близ Египта, кипящей монахами, или о Понте, Каппадокии Сирии Келенской (Calen) и Месопотамии и о всех, вообще, народах Востока? Они по слову Спасителя идеже бо аще будет труп, тамо соберутся орли (Мф.24:28) стекаются к этим местам и представляют нам зрелище всевозможных добродетелей⁶⁹».

Наше отечество озарилось светом христианской веры сравнительно с народами Востока и Запада в позднее время, но паломничество в Св. Землю привилось у нас настолько прочно, так глубоко пустило корни в сердце русского благочестивого человека, что со стороны просвещенных и ревностных архипастырей вызывало в свое время даже энергичные запрещения: «Та бо рота» т. е. ходить в Иерусалим на поклонение св. местам, по словам еп. Новгородского XII в. Нифонта – «губить землю сию»⁷⁰ (т. е. русскую). В ответах некоему Кирику, который паломничества по св. местам «боронил и не велел ити», тот же епископ Нифонт говорит: «Вельми рече добро твориши, да того деля идет абы порозноу (праздно) ходяче ясти и пити»⁷¹.

Но запрещения со стороны высших духовных властей благих результатов не имели в данном направлении. Во время княжеских междоусобиц, в тяжелые годины татарского нашествия, в эпоху «лихолетья» паломничество в Св. Землю на время прекращалось, но проходили тяжелые бедствия и политические неурядицы в Русской земле – и народ с большею силой, чем прежде, рвался в Палестину к Св. Гробу. Путешествовали в Св. Землю и в другие св. места из России иноки и миряне, мужчины и женщины, купцы и служилые люди, богатые и бедняки. Путешествовали русские люди пешком, ехали на лошадях и верблюдах, плыли по морю на купеческих иностранных кораблях, подвергая свою жизнь всевозможного рода опасностям и невзгодам⁷².

В наши дни тяготение в Св. Землю у русских людей не только не ослабело, но год от года благодаря легкости путей сообщения и другим облегчениям, какие предоставляет для них наше Императорское Православное Палестинское Общество, все усиливается и усиливается⁷³. Ныне, по наблюдениям одной итальянской писательницы (Матильды Серао): «никакая страна в Европе в действительности не испытывает такой сильной тоски по святыням Востока как Россия»⁷⁴. И наблюдение это подтверждается официальной внушительной цифрой количества русских паломников свыше 10 000 тыс. со всех концов нашего обширного отечества, в течение паломнического сезона собирающихся в Иерусалиме⁷⁵. Где же и в чем нужно искать причину указанной «сильной тоски по святыням Востока» в русском народе?

Нам думается причина этого явления кроется, прежде всего, в характере русского человека, в условиях его тяжелого быта и в окружающей суровой и угрюмой природе, среди которой проходит жизнь его. С детской верой во все чудесное и таинственное, склонный по своему характеру к мистицизму и идеализации, воспитанный и воспитывающийся в началах церковного и даже сурового монашеского режима, занятый изо дня в день добыванием куска насущного хлеба, который земля кормилица дает ему после упорного и напряженного труда, стоя лицом к лицу с печальной природой, скованной глубоким снежным покрывалом, в некоторых местах более половины года, среди лютых морозов, снежных буранов и метелей, наводящих уныние и даже ужас в немногие часы отдыха, особенно в праздничные дни, русский человек любит послушать и почитать что-нибудь от «Божественного». Под детский лепет внука школяра, читающего о подвигах святых угодников Божиих, страдавших за веру Христову и проводивших жизнь в суровых аскетических подвигах в Палестине, Египте, Аравии и других местах, или после заманчивых красноречивых бесед бывалого заезжего странника – «Божьего человека» – о своем хождении по святыням Востока, крылатая мысль уносит его с далекого сурового севера, от печальной действительности в иную, лучшую, «Обетованную землю», в землю, «текущую молоком и медом», где солнце вечно светит и греет, где зеленая листва круглый год услаждает взоры своих обитателей, где всякий овощ родится в изобилии, и труд с избытком вознаграждает человека, в страну, к тому же, где жили учили и страдали: Сам Господь Спаситель наш, апостолы, сонмы святых мучеников и мучениц, подвижников и подвижниц. В эти отрадные для сердца набожного русского человека минуты невольно закрадывается желание побывать в благодатных краях, которое, мало-помалу, разгораясь все ярче и ярче, потом незаметно для него переходит в тоску по святыням Востока.

Поставив детей на ноги, устроив семейные дела, прикопив себе на дорогу, с лишениями и ограничениями во многом, сто и довольно редко – двести рублей, многие под влиянием этой тоски и неудержимого влечения решаются, покинув все близкое и дорогое их сердцу ради спасения своей души и душ своих присных, отправиться в неведомые им края. Постом молитвою и исповедью приготовляются они к этому далекому путешествию. Напутствуемые благопожеланиями и слезами родных и знакомых многие из паломников выходят из родного села лишь с посохом в руках, имея за плечами котомку с ржаными сухарями, спереди – полотняную или плетеную сумочку с необходимым количеством белья и чистого носильного платья, а у пояса – жестяной чайник – этот необходимый паломнический спутник, единственный, можно сказать, их поилец, кормилец и даже утешитель во всех скорбях и лишениях. Жар и холод, снег и дождь, скудное питание, отсутствие теплого приюта на ночлег, изнурительные болезни, неприятные встречи в пути – вот на что обрекают себя эти, по выражению поэта, лучшие «воины Божьей рати». Нередко мать сыра земля служит им ложем, заплечная сума с сухарями – изголовьем, звездное небо – покровом, а истовое крестное знамение, которым ограждает себя паломник, отходя ко сну – единственным забралом от приражений вражеских и человеческих. Неспешно идут по Св. Руси наши странники паломники из села в село, из города в город, питаясь, нередко, Христовым именем⁷⁶. Заходят они попутно во все обители, которые славятся своими святынями, и, наконец, достигают и святого града Киева – русского Иерусалима, проливая горячую молитву пред угодниками Киевских пещер и отдыхая после утомительного пути в гостеприимных приютах Киево-Печерскои лавры. От Киева до берегов бурного Евксинского понта, с его красавицей Одессой, уже рукой подать.

Очутившись в Одессе на подворьях русских афонских обителей, наш паломник находит истинных благодетелей и пестунов. Здесь его встречают по-русски самым радушным образом, как дорогого желанного гостя, горячая пища дается вкусная и обильная, приют светлый и просторный ложе – мягкое, а в роскошных храмах этих подворий совершаются благочинные деннонощные богослужения, приводящие в восторг и умиление наших паломников. Иноки подворий выправляют для паломников заграничные паспорта, берут для них пароходные паломнические книжки, наделяют на дорогу хлебом и брошюрками нравственно-религиозного содержания, служат для них напутственные молебны, перевозят на своих лошадях их сумки и багаж с подворий до пароходной пристани и устраивают на самом пароходе. Но все эти истинно отеческие попечения афонских иноков как будто являются на пути наших паломников лишь для того, чтобы потом, оставшись на наших пароходах Русского Общества Пароходства и Торговли, они почувствовали сильнее всего горечь своего одиночества и тяжесть неведомого им пути среди капризной изменчивой стихии.

Как известно, лучшие пароходы Русского Общества Пароходства и Торговли, идущие прямым александрийским рейсом, наших паломников или вовсе не берут на палубу, или же довозят их только до Смирны и здесь сдают на пароходы того же Общества, идущие круговым рейсом по берегам Анатолии и Малой Азии. Пароходы эти старого типа, небольших размеров и предназначены для перевозки грузов всякого рода. Чистотой и опрятностью они не отличаются. Наши паломники размещаются на палубе и носу во всех свободных уголках этих пароходов или же забиваются массами в душный трюм, имея нередко своими соседями целые стада баранов, быков, табуны лошадей и т. п. Можно представить, какая атмосфера наполняет этот современный ковчег, и какая чистота царит на нем во время плавания! Нелишне прибавить, что для животного груза отдаются на пароходе даже лучшие места, где имеется свободный приток чистого воздуха, а палубным пассажирам III класса предоставляется за свои деньги дышать зловонием⁷⁷. От этого тяжелого соседства не были пощажены, напр., даже такие привилегированные пассажиры III класса, как воспитанники Императорской I-й Казанской гимназии⁷⁸, совершавшие паломническую поездку в Палестинув 1898 г. и пользовавшиеся особым вниманием со стороны представителей Императорского [Православного] Палестинского Общества и даже – капитана и прислуги парохода. На пароходе не хватает нередко брезента, под которым можно было бы укрыться пассажиру III класса в знойный солнечный день или холодное дождливое время, не имеется удобного места, чтобы можно было преклонить голову страдающему морской болезнью. Паломники спят вповалку друг на друге, иногда даже сидя, проводят время в трюмах и на палубе, посреди всевозможного рода отбросов животных и человеческих, возбуждающих тошноту одним своим видом.

Но если нет на море бурь, если живительное солнце юга одарит бедных паломников приятным ласкающим теплом, если им дышится легко и свободно благодаря отсутствию неприятных соседей из царств животного и пернатых, то наш паломник не меньшее томление духа испытывает на пароходе от полного безделья, от скучной однообразной в морском путешествии обстановки. Случайно сошедшиеся с самых отдаленных концов России и объединившиеся единством цели и стремления наши паломники скоро осваиваются друг с другом и исчерпываются настолько, что их беседа, как говорят, не клеится. Мысль каждого из них занятая главной целью путешествия рвется в неведомую им страну, которая с каждым днем все ближе и ближе, придвигается к ним, и каждый из них рад что-нибудь новенькое узнать о ней или из книжки, или из устного рассказа бывалого человека. Около счастливца, имеющего св. Евангелие или раздобывшего где-нибудь душеспасительную книжку, собираются кучки мало грамотных паломников и с глубоким умилением и благоговением внимают читаемому, а потом долго делятся между собой впечатлениями по поводу прочитанного. Много возникает здесь вопросов и недоумений у набожного русского паломника, но за решением их не к кому обратиться, так как на пароходе сведущего и авторитетного лица нет, и сознание бессилия и беспомощности оставляет в душе его горький осадок.

Желал бы паломник попеть Божественные песнопения и помолиться общей народной молитвой, напр., пропеть вечерню или всенощное бдение или выслушать акафист и т. п., но и этому его желанию и влечению сердца ставится преграда – на пароходе часто нет ни одного духовного лица, которое могло бы выполнить это желание. Но если бы и оказалось, случайно, в числе пассажиров такое правоспособное лицо – опять новая беда, новое затруднение, на пароходе нелегко отыскать свободное местечко для общенародной молитвы, а нарочитых каких-либо приспособлений для сего на пароходе и в помине нет. Арсений, еп. Волоколамский, ректор Московской Духовной академии, путешествовавший в 1900 г. со студентами своей Академии и в сопровождении значительного числа духовных лиц для всенощных бдений должен был ютиться на корме у запасного колеса парохода, а молиться пред иконой Касперовскои Божией Матери, случайно оказавшейся в руках одного паломника, который вез эту икону в Андреевский скит на Афон. Но зато если устраняются указанные препятствия и удается на пароходе устроить общенародную молитву при импровизированных хорах паломников и паломниц, под шум морских волн, под небом усеянным мириадами ярко горящих звезд, то такие общенародные богослужения производят на душу впечатлительного паломника глубокое неотразимое впечатление⁷⁹.

Чтобы яснее представить всю тяготу морского пути нашего современного паломника, весьма печальную и тяжелую картину его лишении на пароходе Русского Общества Пароходства и Торговли в самых первых насущных его потребностях – в чистом воздухе, в просторном месте на палубе, в укромном уголке для молитвы и т. п., мы для большего контраста изобразим перед вами картину подобных же паломнических путешествии инославного Запада – немецких и французских.

В1890 г. немецкое «Общество Св. Земли» в Кёльне решилось снарядить три больших покаянных паломнических каравана, из коих один в 500 человек совершал свое морское плавание в Палестину при следующей обстановке.

Все участники этого каравана 23 сентября собрались в знаменитом Кёльнском соборе пред алтарем трех волхвов для слушания архиерейской литургии и для получения из рук епископа паломнических красных крестов на шею. В Генуе их ожидал немецкого [отделения] Ллойда пароход «Амфитрида». На палубе его была устроена часовня с 17 алтарями, красиво декорированная разноцветными флагами. Ежедневно утром от 4 до 8¹ /₂ часов совершались на этих алтарях тихие литургии, а в 9 часов была главная литургия и даже однажды – архиерейская литургия с проповедью. Выстрел из пушки означал начало литургии три следующих выстрела – чтение Евангелия и освящение Даров и последний выстрел – конец литургии. На главном алтаре стояли среди растений Св. Дары, и как только оканчивалось богослужение, начиналось деннонощное поклонение Св. Дарам. Для этого паломники были разделены на десятки, которые сменяли друг друга по очереди. В Иерусалиме им устроена была торжественная встреча, и паломники вошли во Св. Град с песнопениями духовных гимнов в сопровождении католического духовенства, консула и гражданских турецких властей.⁸⁰

Французские паломнические караваны совершающие с 1881 г. ежегодные покаянные поездки⁸¹ в Палестину избирают сборным пунктом обыкновенно Марсель. Пароход назначенный для перевозки паломников приспособляется также к целям путешествия. На носу его водружается массивный деревянный крест, который потом приносится в Иерусалим, освящается в храме Вокресения, сопутствует каравану при обратном возвращении и жертвуется в одну из сельских церквей, служа там предметом чествования местных паломников. На корме парохода устрояется большой алтарь с выставленными на нем Св. Дарами, на котором совершается ежедневно Божественная литургия. Священники произносят проповеди и устраивают чтения, заранее подготовляя паломников к обстоятельному знакомству с достопримечательностями Иерусалима и Палестины. В Иерусалиме этих паломников ожидает такая же торжественная и помпезная встреча, как и немецких паломников, причем эти паломники иногда вступают в стены Иерусалима даже с музыкой⁸².

От этих картин полного комфорта, изящества, роскоши и помпы перенесемся мыслью снова к нашим бедным русским паломникам – в зловонную и грязную обстановку пароходов Русского Общества Пароходства и Торговли, после с лишком двух недельного плавания, приближающимся к цели своего путешествия. Последнюю ночь на пароходе от Бейрута до Яффы многие паломники проводят уже без сна. Между ними теперь ведутся оживленные разговоры о предстоящей опасной высадке с парохода на землю в Яффе, благодаря присутствию у самых берегов множества подводных камней, создаются планы насчет будущих экскурсии по Св. Земле, упаковываются дорожные сумки, в значительной степени уже облегченные от фуража, заготовленного еще дома и т. д. Рано утром пароход бросает якорь в виду Яффской пристани, если, конечно, не препятствуют тому бури, и у парохода появляются лодки, управляемые дюжими и искусными гребцами-арабами с кавасами Императорского [Православного] Палестинского Общества. Паломники до жары еще свозятся на этих лодках на берег. Радость паломников, вступивших на Св. Землю, беспредельна. От избытка сердца и чувств они проливают слезы и осеняют себе крестом, шепча благодарственные слова молитвы.

Но это восторженное настроение паломников быстро уступает место скорбному унынию. Отсутствие приюта или барака в Яффе, где бы паломник мог отдохнуть или хотя бы укрыться от знойных лучей палящего солнца, вынуждает наших паломников до двух часов дня, когда отходит поезд в Иерусалим, оставаться на солнцепеке без пищи и часто даже без воды. Небольшой железнодорожный вокзал, к тому же открывающий свои двери всего за час до отхода поезда, не может вместить и укрыть под свою сень даже и половины тех пассажиров, которые собираются к отходу поезда. Нелегко дышится нашим паломникам потом и в переполненных небольших вагонах иерусалимской железной дороги, а поэтому измученными нравственно и физически, запыленными, усталыми и голодными они вылезают из вагонов в Иерусалиме и медленно и уныло бредут на Постройки русского Палестинского Общества, в сумраке быстро наступающей ночи.

Переодевшись и освежив свое лицо водой, паломники собираются в общей столовой Русских Построек и здесь, пред иконою в роскошном иконостасе, выслушивают благодарственный Господу Богу молебен за благополучное плавание, приветствуются духовенством нашей Иерусалимской Миссии с прибытием в Св. Землю и угощаются даровым ужином, приготовленным на средства Палестинского Общества по телеграмме из Яффы. Ужином этим и заканчивается первый паломнический день в Палестине.

Следующие два-три дня по приезде в Иерусалим паломники отдыхают привыкают к условиям быта и жизни на Русских Постройках Императорского [Православного] Палестинского Общества, моются в бане и потом, в условленный заранее день, под руководством кавасов идут в Патриархию, где, по принятому издавна обычаю, иеродиаконы и послушники Патриархии совершают над вновь прибывшими паломниками обряд омовения ног, который производит на них глубокое впечатление. По омовении ног в братской трапезе всем паломникам предлагаются явства и питие, благословенные Патриархом, который, если имеет свободное время, принимает поклонников для благословения лично и здесь иногда получает лепты, принесенные паломниками из России «на помин». Из Патриархии паломники отправляются во Св. Гроб и обводятся с литаниями, совершаемыми греческим святогробским духовенством, по всем достопоклоняемым местам храма. Многие из паломников уже не возвращаются на Русские Постройки, но остаются в Святогробском храме на целую ночь, чтобы выслушать в храме Воскресения заутреню, всегда начинающуюся ровно в полночь, и первую литургию на Гробе Господнем, которую иногда паломники и паломницы поют на славянском языке. Время от закрытия дверей храма стражниками до начала утрени паломники обыкновенно проводят в чтении и пении акафистов на Голгофе и в других священных местах храма.

Опека над вновь прибывшими паломниками после этого, можно сказать, уже прекращается, так как все внимание заведующих Постройками и кавасов Общества обращено всегда главным образом на новичков и неопытных людей. Впрочем, по заранее составленным маршрутам под руководством тех же кавасов, паломники в известные дни посещают гроб Богоматери в Гефсимании, гору Елеонскую и ее достопримечательности – Сион Вифанию с гробом праведного Лазаря и другие достойные их внимания места в Иерусалиме и его окрестностях. Теми же маршрутами и расписаниями определяется время отправления паломнических караванов на Иордан в Вифлеем, в Хеврон, к Дубу Мамвриискому, в Назарет и другие места. Но русский паломник, явившийся в Палестину видеть все своими глазами и исходить все места на своих ногах, почувствовав себя в Палестине как на родине, неохотно подчиняется существующим расписаниям и совершает путешествия на свободе в компании двух-трех человек, особенно если среди них найдется один уже бывалый человек. Не боится наш паломник даже и такого трудного подвига, как путешествие в Назарет, особенно в начале весны – перед праздником Благовещения, когда бурные горные потоки от частых дождей делают многие места непроходимыми и угрожают ежеминутно жизни отважных путников, переправляющихся через них. Путь этот, по словам названной выше итальянской писательницы, выносят только туземцы да такие пламенные, неутомимые, претерпевающие до конца паломники, каковы русские крестьяне. Эти русские паломники молчаливые и терпеливые, не решающиеся просить или принять помощи, питающиеся черными сухарями и чаем, являясь в Палестину, ходят от пристанища к пристанищу, от святыни к святыне, всегда пешком, ибо таков их обет, такова их бедность»⁸³.

Чтобы ярче изобразить перед вами глубину религиозного энтузиазма, который охватывает все нравственное существо этих «Божией рати лучших воинов», их поистине геройское перенесение всех лишений, скорбей и даже тяжелых болезней и несчастных случаев, на пути выполнения ими святого подвига, мы проиллюстрируем перед вами тем фактом, который произвел глубокое впечатление в свое время на всех очевидцев и записан нами в дневник со слов сестры милосердия.

В 1886 г. была окончена постройкою величественная колокольня при русском храме на горе Елеонской. Во веки незабвенный строитель этой колокольни и храма, в котором и нашел потом достойно себе место вечного упокоения наш начальник Духовной Миссии в Иерусалиме – о. архим. Антонин, пожелал повесить на ней массивный русский колокол, который своим дивным благовестом оглашал бы окрестности святого Града и, умиляя сердца набожных русских паломников, в то же время громко говорил бы инославным насельникам его о величии России и Православия, и об успехах наших в Палестине. Задуманное было сделано, так как покойный о. Антонин ни перед какими трудностями не останавливался в достижении намеченных им целей. Заказанный массивный колокол на пароходе Русского Общества прибыл из России в Яффу, и оставалось лишь доставить его в Иерусалим. При отсутствии в то время железной дороги доставка эта представляла трудности почти непобедимые. Находчивость и понимание русской души помогли о. архим. Антонину, который решился привлечь к этому делу всех русских паломников. Горячей речью с призывом к паломникам всех возрастов и полов он достиг того, что Русские иерусалимские Постройки опустели, и все и старые и молодые отправились в Яффу, чтобы привести колокол на себе. Имея в виду, что путь из Яффы до Иерусалима идет в гору и требует в обычное время от путника не менее двух дней пути, можно вообразить себе, сколько усилий, энергии и времени потребовала перевозка колокола от Яффы до Иерусалима. Но трудности еще предстояли впереди, когда пришлось перетаскивать колокол через ложе Кедронского потока, отделяющего Елеонскую гору от Иерусалима. При спуске в это ложе брусья, на которых перевозился колокол, по недосмотру уклонились в сторону, и колокол скатился на землю, придавив некоторых из паломников. В числе пострадавших оказалась одна уже престарелая паломница – ей колоколом раздробило обе ступни ног. Обливаясь кровью и лежа на земле, она не издала ни одного стона, но все время крестилась, повторяя одну и ту же фразу: «Слава Тебе Господи, что Ты сподобил меня пострадать на том месте, где Ты Сам пострадал за нас грешных!». Полотенцами и платками кое-как забинтовали ноги несчастной и, взвалив на плечи черного араба с Русских Построек, отправили ее в русскую больницу. Но и на этом некратком пути через весь город на плечах араба страдалица тихо шептала слова молитвы. Врачи русской больницы признали необходимым ампутировать обе ступни и высказывали при этом опасения за ее жизнь, ввиду уже немолодых лет паломницы, весьма обильной потери крови после несчастия и общего истощения сил от паломнического воздержания, но к удивлению всех несчастная легко перенесла тяжелую операцию и начала быстро поправляться. Как только опасность смерти миновала, пострадавшая стала усердно просить сестру милосердия написать письмо к сыну с известием о постигшем ее посещении Божием и просила его не скорбеть о случившемся с нею. В ответ было получено не менее поразительное письмо, в котором сын выражал радость и благодарение Богу за то, что Он удостоил мать его пострадать во Св. Граде в виду св. Голгофы. Здесь, если угодно, мы имеем дело со спартанцами, но уже со спартанцами-христианами.

Паломничество как высокий религиозный подвиг, принятый добровольно и выполняемый добросовестно, мало оставляет свободного времени принявшему его на себя. Посещение служб церковных в храме русском, в церкви Воскресения и в других местах, обозрение достопоклоняемых мест, непременные путешествия на праздник Рождества Христова в Вифлеем, на праздник Крещения Господня на Иордан, в день памяти преп. Саввы 5 декабря в его монастырь или Лавру, находящуюся близ Иерусалима, в праздник Благовещения – в Назарет и т. д., наполняет, можно сказать, весь день и весь сезон набожного паломника, и у него едва остается время на отдых. Только зимнее дождливое время удерживает его в душных паломнических казармах Русских Построек, обыкновенно переполненных паломниками, и заставляет испытывать томление и скуку.

Если мясоед от Рождества до поста продолжителен, неутомимый паломник не остается в Иерусалиме, а отправляется или на Синай, или в Бар-град к мироточивому гробу святителя Николая, считая непременным долгом возвратиться в Иерусалим к Великому посту.

Великий пост – это, можно сказать, страдная пора паломнического сезона. Паломники и денно, и нощно проводят время на богослужениях в иерусалимских храмах и на тех литаниях и процессиях, какие почти каждый воскресный день совершаются Патриархом и его многочисленным духовенством в храме Воскресения. Паломнику в эти дни нет времени подумать о пище и сне. И в обычное время с приезда во Св. Град набожные паломники дают обет не вкушать мяса, ввиду же трудности достать здесь рыбу, питаются обыкновенно лишь хлебом, злаками и плодами (напр. апельсинами), запивая это горячим чаем, а теперь многие доводят ограничение в пище до последних пределов – на весь пост перестают пить даже и чай, довольствуясь куском хлеба или ржаным сухарем, размоченным в холодной воде⁸⁴. Ввиду громадного наплыва богомольцев в Иерусалим к посту теснота на Русских Постройках настолько увеличивается, что многие из паломников предпочитают вздремнуть один-два часа или прямо на мраморном полу храма Воскресения, или на наpax, если они свободны, в комнатках для поклонников близ Гроба Господня. Побуждением к этому служит непреодолимое желание – присутствовать в эти дни при каждом богослужении в храме Гроба Господня. Изнурение и истощение сил паломников в это время доходят до последней степени. Брюшной тиф, дизентерия малярия, рожа и т. п. – болезни находят для себя самую удобную почву в этих истощенных организмах, и больными русскими паломниками переполняются не только наша русская больница, больница Патриархии, но даже больницы инославных вероисповеданий. Многие из паломников ложатся и на вечный покой на Сионском холме.

Но зато кому судил Господь вынести счастливо свой крест, до конца перенести все лишения и тяготы добровольно избранного подвига, получив св. огонь из живоносного Гроба Господня и засветив неугасимую лампаду от него в своем фонарике, чтобы донести его потом до родной деревни, выслушав в храме Воскресения Христова пасхальную утреню и не менее торжественную вечерню этого дня, когда Патриарх оделяет каждого паломника красными яйцами, разговевшись на средства Императорского [Православного] Палестинского Общества на Русских Постройках, тот обыкновенно покидает Св. Град с радостью и нередко даже пешком идет в Яффу, чтобы попасть на первый русский пароход, отходящий в Россию.

Нет надобности рисовать перед вами вторично печальную картину обратного путешествия наших паломников на родину, когда в громадной массе они наполняют палубы этих архаических ковчегов, именуемых пароходами Русского Общества. От Одессы до Байкала, Енисейска, Благовещенска и других весей нашего обширного отечества странники нередко возвращаются также на своих ногах и с посохом в руках. Но в сердце своем они теперь ощущают горячую радость с одной стороны, ввиду нравственного удовлетворения за совершенный ими подвиг, а с другой – ввиду приближения к родному очагу и скорого свидания с дорогими лицами. Заплечная сума уже не тяготит странника. Место ржаных сухарей занимают в ней теперь дорогие ему палестинские реликвии: пузырьки с иорданской водой и маслом от Гроба Господня, от гроба Богоматери, камешки со дна реки Иордана, с горы Фавор Синая и из других мест, акриды – плод которым питался св. Предтеча Господень, терновый венец, изготовленный из терния по образу того венца, который был возложен на главу Спасителя, млеко Богоматери из Вифлеемской пещеры, каменный горох с Поля великанов и т. п. реликвии. Здесь же в сумочке лежат смертная сорочка, в которой паломник купался в священных водах Иордана, саван на случай смерти, пальмовая ветвь, с которой он стоял на утрени в неделю Ваий и разрешительная молитва от грехов, выдаваемая нашим паломникам греческим духовенством. Своей ношей паломник гордится и как зеницу ока бережно хранит ее, предвкушая ту радость, какая получится у его родных и знакомых от счастья владеть хотя бы и малой частицею из этих его сокровищ далекого Востока.

«Божьим человеком», счастливцем вступает такой паломник в родной дом, встречаемый всеми слезами радости. И огонь святой веры, зажженный в лампаде пред образом, будет потом согревать и светить не только остаток дней самому подвижнику паломнику, но и всем его присным и близким. В ранние зимние вечера, в темную непроглядную осеннюю ночь, среди воя вьюги и метелей этот «Божий ратник» соберет в свою теплую хату всех домочадцев и соседей, друзей и знакомых и поведет им длинную речь о тех святых местах, которые он видел своими очами, исходил своими ногами, где солнце вечно светит и греет, где нет злых метелей и снега, и всем слушателям его станет легче светлее и теплее на душе. «Счастливый человек, – скажут его слушатели, – что ему Господь привел видеть такие святые места!»

Но рядом с этим изображенным нами типом русского паломника, заслуживающим полной симпатии и самого неподдельного и искреннего сочувствия, ввиду той громадной нравственной пользы, которую привносит он в окружающую его среду, воздействуя на нее оздоравливающим и освежающим образом, к глубокому прискорбию, как бы по контрасту, восстает перед нами совершенно иной тип паломника, который, я уверен, хорошо знаком и вам милостивые государыни и милостивые государи как жителям российского Иерусалима. Этот тип паломника невольно обращает на себя внимание и, так сказать, режет вам глаза. Одет он⁸⁵ в поношенное заплатанное полукафтанье или подрясник, из-под черной плисовой монашеской скуфейки падают по плечам космы нечесаных седых, а иногда даже черных, как смоль, длинных волос, на ногах опорки или поршни, на плечах и у пояса все атрибуты истого паломника. Такой тип паломника на стогнах нашего града встречается нередко, но чаще всего можно его видеть в праздничный день не в храмах, а у святых ворот наших знаменитых обителей или близ паперти храмов, наиболее посещаемых богомольцами, где он или прямо протягивает руку за подаянием или, чаще всего запасшись Псалтирем, тянет псалом за псалмом, не спуская в то же время своих хищнических глаз с богомольцев, оделяющих стоящих здесь же нищих копейками. Этого «паломника» сегодня вы видите у ограды Михайловского монастыря, завтра встретите у ближних пещер Лавры, послезавтра в Выдубецком или Покровском монастырях. В этом году он промышляет летом в нашем граде, на осень едет в Троице Сергиевскую лавру под Москву, зиму проводит в Иерусалиме, на лето плывет на Афон – и снова на следующий год повторяет он свои путешествия по проторенной и хорошо ему знакомой дорожке. Это тип той «бродячей Руси», который осуждал еще в XII в. еп. Новгородский Нифонт, говоря, что он «абы порозноу ходяче ясти и пити», т. е., что эти паломники шатаются праздно, чтобы, ничего не делая, есть и пить даром. Для удовлетворения своей маммоне такой паломник изыскивает все средства и осведомлен весьма хорошо о том, какой епископ и по каким дням раздает милостыню, в каком монастыре храмовой праздник и архиерейское богослужение, где предлагается в обители даровая трапеза или раздача кваса и хлеба, какой существует в городе благотворитель, от которого легко можно выпросить подаяние и т. п., причем этот паломник находится в курсе всех городских новостей и сплетен, прекрасно знаком с положением церковных дел, делает самые изумительные характеристики высокопоставленных лиц, духовных и светских и т. д. Говорит он складно, без запинок, пересыпая свою речь текстами Св. Писания, пословицами или же остротами, всегда серьезно наставительно умеет польстить и обойти словом своего собеседника, расположить его в свою пользу, втереться в доверие, где настоит необходимость, он готов прислужиться – и посему имеет на русского простодушного человека не только сильное влияние, но прямо неотразимое обаяние. Этот тип паломника-тунеядца на стогнах св. града Иерусалима встречается очень и очень часто. Здесь он является паразитом, живущим за счет наших доверчивых паломников, распространителем в среде их всевозможных сплетен и невероятных слухов. Борьба с этого рода паразитами не под силу нашему Генеральному консульству в Иерусалиме, которое нередко выпроваживает их под конвоем из Палестины. Этого типа паломники знают все входы и выходы и умеют укрываться от надзора нашего консульства. Через год-два после высылки из Палестины они без затруднении выхлопатывают заграничный паспорт, паломнических пароходных книжек не берут, а едут на Александрию прямым рейсом, чтобы там пересесть на французский или австрийский пароходы, идущие в Яффу, и таким образом избежать при высадке на берег неприятных встреч с кавасами консульства или Палестинского Общества. В Иерусалиме они живут или по греческим монастырям, или же со всем своим паломническим скарбом день праздно шатаются, а ночь проводят в Св. Гробе, всячески обегая ненавистные им Русские Постройки. Если же эти паломники иногда и покидают Палестину добровольно, то с единственной целью – чтобы при помощи палестинских реликвий, действительных и мнимых, морочить русский набожный народ и потом пополнять трудовыми грошами его свои бездонные карманы. Иногда этого рода паломники входят в сделку с игуменами греческих палестинских монастырей и являются в Россию сборщиками милостыни на Св. Гроб, на нужды иерусалимских монастырей, повествуя среди благочестивых соотечественников о вопиющей их бедноте, об ужасных турецких зверствах и притеснениях и т. п., и их искусная проповедь не бывает бесплодна. Этого типа паломники, скажем словами еп. Новгородского Нифонта, и доднесь губят Русскую землю, потому что порочат за границею русское доброе имя, профанируют почтенное звание паломника.

К глубокому сожалению, приходится констатировать и тот весьма печальный факт, что в этой неблагодарной роли отрицательного паломнического типа на Православном Востоке в Палестине гораздо чаще встречается русская женщина, чем мужчина. Это и вполне естественно. Поданным нашего [Императорского] Православного Палестинского Общества «у инославных женщины составляют едва 1/8 часть, а у нас наоборот 2/3 всех поклонников»⁸⁶. Иными словами говоря, это значит, что в настоящее время в паломнический сезон из 10 тысяч паломников почти семь тысяч приходится на долю русских женщин. Цифра весьма почтенная и не может не наводить на серьезные размышления внимательного наблюдателя. К сожалению, в отчетах Императорского [Православного] Палестинского Общества не указывается, какой преобладает возраст среди наших паломниц, так как деление их по сословиям мало что говорит нам, ввиду того, что чернички, рясофорные монашки и послушницы получают паспорта по тому состоянию, из которого они вышли для поступления в монастырь. Во всяком случае, не подлежит никакому сомнению, что паломниц престарелых или таких, на которых суровая жизнь уже наложила свои неизгладимый отпечаток, в Иерусалиме сравнительно мало, большинство из них женщины средних лет от 35–45 или 50 лет, но есть немало и значительно моложе указанного возраста.

Что же влечет нашу русскую женщину в Палестину?

Объяснять это влечение одной мягкостью души, глубиной женского чувства здесь едва ли возможно, так как и женщина-полька, и женщина-француженка, и женщина-итальянка не менее набожны и религиозны, чем наша русская женщина и, однако же, процент паломниц этих последних в Палестине весьма ничтожен. Причину же этого явления нужно искать, по нашему мнению, в укладе русской жизни, в социальных и экономических условиях нашего быта вообще и русской женщины в частности. Время и место не позволяют нам остановиться здесь на выяснении мотивов и побуждении, какими руководится русская паломница, предпринимая свои далекие трудные путешествия, хотя эти мотивы и побуждения нам и небезызвестны, и заслуживали бы вашего просвещенного внимания, но, во всяком случае, в громадном большинстве они мало имеют общего с чисто религиозными и заслуживающими сочувствия и уважения. Образ поведения этих паломниц в Палестине достаточно красноречиво говорит сам за себя. Вырвавшись на свободу из-под надзора родных или старших, никем не контролируемые и ничем не сдерживаемые в своих желаниях и поступках, а руководясь исключительно инстинктом и пробудившимся, долго дремавшим, в них чувством страсти, они и своим поведением не только на улице, но и в храмах Божиих, и кокетливым нарядом невольно обращают на себя внимание наблюдателя. Чтобы проиллюстрировать нашу мысль, достаточно упомянуть здесь о нашей соотечественнице – Марии Гладкой, именуемой в Палестине «матушкой Марией», стяжавшей себе весьма громкую, хотя и печальную, известность⁸⁷.

Гораздо любопытнее для нас познакомиться теперь с той средой или же с той нравственной атмосферой, которая содействует нравственному разложению русского паломничества и создает иногда уродливые типы, вроде только что названной нами личности.

Иерусалим наших дней нисколько не походит на Иерусалим времени блаж. Иеронима, который, говоря о тяготении к нему со всех концов мира людей разного племени и языка, свидетельствует, в то же время, о единодушии и солидарности всех: «Как ни различны голоса, – пишет он в письме от 386 г., – но религия одна». Сколько разностей народных, столько же почти и поющих хоров. Но между ними (что составляет исключительно и по преимуществу христианскую добродетель) нет никакого спора, из-за своекорыстия ли или из побуждений гордости, общее соревнование – из-за смирения. Никто не судит другого, дабы не быть осужденным от Господа. А грызть друг друга зубами, что так обыкновенно во многих странах, здесь этого вовсе не водится. Эти счастливые времена для Иерусалима миновали ныне безвозвратно. Правда, и в наши дни стремятся в Иерусалим и из Британии, и из Галлии, и из Италии, и из Германии, и из других стран, но не ради «соревнования из-за смирения», а как раз наоборот, для того, чтобы на св. местах «из побуждении гордости» вести друг с другом «своекорыстные споры». О современном Иерусалиме можно выразиться словами блаж. Иеронима, что здесь все обитающие племена и народности и вероисповедания так «грызут друг друга зубами» как этого в других местах «не водится». У св. Голгофы с которой возвещена братская любовь в Вифлееме, где родился Спаситель мира, и где ангелы пели «Слава в вышних Богу и на земле мир», ведут страстную – до пролития крови – борьбу из-за обладания св. местами: православные, католики, армяне и даже копты спорят и ссорятся друг с другом, греки, французы, итальянцы, немцы, англичане, американцы, стремясь к захвату земельных участков и к приобретению среди туземцев как можно большего числа прозелитов. В борьбе из-за преобладания в Св. Земле, в пылу страстной полемики друг с другом, пускаются в дело все дозволенные и недозволенные средства. Золото, которым в изобилии владеют иностранцы и до которого жаден обитатель Востока, сильное покровительство школы, разного рода благотворительные учреждения – больницы, странноприимные дома, детские приюты, «бакшиши», предметами домашнего обихода и одеждой – все это служит соблазнительной приманкой для туземцев. Чтобы дискредитировать своих противников в глазах туземцев, в случае необходимости, когда оказываются безуспешными все приличные средства, пускаются в ход инсинуации, самая гнусная клевета, ложь и обман. В силу указанных явлений в Иерусалиме ведутся споры из-за св. мест, подвергается сомнению и оспаривается подлинность таких святынь, которые находятся в руках православных с глубокой древности, все усилия направляются к тому, чтобы помешать поддержанию последних в должном благолепии и чистоте и тем споспешествовать их скорейшему разрушению и запустению. Споры, и даже на почве серьезных научных разысканий, о действительном, напр., положении Голгофы, гроба Богоматери, отрицание подлинности порога городских ворот на месте Русских Построек и т. п. – все это, несомненно, отголоски вероисповедной розни и скрытой борьбы между различными народностями. Какие меры употребляют противники Православия в борьбе с представителями его и как умело захватывают в Иерусалиме необходимые для них земельные участки, лучшим доказательством этого может служить подарок императором Вильгельмом папе Льву XIII места на Сионе, на котором по общепринятому преданию совершилось сошествие Св. Духа на апостолов, подарок, который сам он получил от турецкого султана, во время своего путешествия по Востоку и пребывания в Иерусалиме.

К глубокому и величайшему сожалению, в настоящее время в Иерусалиме мы присутствуем не только при страстной борьбе Православия и инославия, Востока и Запада, что до некоторой степени понятно и естественно, но мы не видим здесь единодушия и братской любви даже и в представителях Православия. До последнего времени греческое местное духовенство весьма несочувственно относилось к просветительной и гуманной деятельности в Палестине и Сирии нашей Иерусалимской Миссии во главе с покойным настоятелем ее о. архим. Антонином, а ныне то же нерасположение, и даже противодействие, с его стороны унаследовало и наше Императорское Православное Палестинское Общество, все усилия напрягающее к поддержанию Православия на Востоке и тех заветов, которые указаны ему были покойным о. архим. Антонином.

В среде, наконец, местного господствующего греческого духовенства тоже нет единодушия и солидарности. Патриархия, издавна обремененная долгами и лишенная возможности содержать прилично свое многочисленное братство, ведет уже давно борьбу со святогробским духовенством, через руки которого льется настоящий золотой дождь со всех концов православного мира. Независимый от Патриарха и несменяемый архимандрит Святогробского братства – это не только фактический владелец громаднейших доходных кварталов Иерусалима, гостиниц, складов, но он держит в своих руках всех епископов – синодалов благодаря их материальной зависимости от последнего. Святогробский архимандрит не только не стоит в подчинении у Патриарха, но, пользуясь своим влиянием на епископов-синодалов, оказывает сам сильное давление на Патриарха, положение которого на Иерусалимском троне в значительной степени зависит от его влиятельной поддержки. Благодаря отсутствию в Иерусалимской церкви сильной власти в лице главы ее, нередко ставленника упомянутого Святогробского братства, духовенство православное деморализовано в нравственном отношении до последней степени, его своеволие, корыстолюбие, распущенность нравов и тому подобные пороки резко бросаются в глаза даже поверхностному наблюдателю.

Недостаток средств в Патриархии выработал практику, которая держалась в Палестине до последнего времени – отдавать многочисленные монастыри в самом Иерусалиме и вне его на откуп или в аренду на известное время состоятельным духовным лицам, которые из своей аренды старались извлечь возможно большую пользу, нимало не заботясь о благолепии монастырей, о нравственности насельников их и приводя монастыри в поразительный вид нищеты и убожества. Пожертвования деньгами и ризницею в эти монастыри не достигали своей цели, так как арендаторы-игумены с концом срока аренды уходя забирали с собою все, что ими было сделано или приобретено за время их обладания монастырем. Многие монастыри превращены в наемные меблированные комнаты, которые отдаются арендаторами жильцам – чаще всего русским паломницам, остающимся на постоянное жительство в Иерусалиме – за известную плату. Игумен-арендатор живет в этих монастырях по своему усмотрению, ни в чем себе не отказывая. Так называемые «герондиссы», рассеянные по таким монастырям, стяжали себе давно уже громкую печальную известность далеко за пределами Палестины.

Попытка весьма энергичного Патриарха Иерусалимской церкви Никодима I обуздать иерусалимское духовенство и упорядочить нравственную жизнь его, закончилась, как известно, полной неудачей. В 1888 г. на этого Патриарха сделано было злодейское покушение со стороны одного инока прииорданского монастыря, а, в конце концов, когда в своих благих намерениях этот Патриарх встретил несочувствие и прямую оппозицию со стороны своих ближайших сотрудников, он должен был уступить кормило правления Сионской церковью другому лицу, удалившись на покой.

В такую-то нравственно тяжелую атмосферу, в мир низкой интриги, коварной инсинуации, наглой клеветы и человеческого злословия, где беспощадно попираются и святость места, и важность, и торжественность минуты, и высокий в иерархии сан, и нравственная личность самого безупречного и преданного своему делу общественного деятеля, попадают наши паломники и паломницы отрицательного типа. Проживая подолгу в Иерусалиме, не имея перед собою ясно поставленной определенной цели, ничем серьезным не занятые, не зная, как наполнить и убить избыток праздного времени, они уходят в этот мир всем своим существом и дышат его гнилой атмосферой. Интерес к вопросам церковной жизни и знание нравов и быта нашего духовенства, и, особенно, высшей иерархии, приобретенное ими еще на родине или во время их жизни в монастырях, или во время скитании по обителям и святыням русской земли, дают им полную возможность благодаря необыкновенной доступности, простоте в обращении и прирожденной вкрадчивой любезности быстро сближаться со святогробским духовенством, не исключая и епископов, легко ориентироваться в местных церковных делах и течениях и чувствовать себя в курсе всех церковных вопросов. Немаловажную услугу оказывают им в этом и наши соотечественницы, живущие по греческим монастырям в Иерусалиме в течение многих лет безвыездно и в церковных делах Сионской церкви, весьма осведомленные. Новички паломники и, особенно, паломницы, проживающие на постройках Палестинского Общества, ввиду недостатка личной нравственной брезгливости, становятся волей-неволей и сами причастны этим же порокам и являются распространителями их среди лучшей части русского паломничества. И в самом деле, скажем словами св. Григория Нисского: «где оскверняется слух, оскверняется и зрение, оскверняется и сердце, принимая непотребное через зрение и слух. Как можно пройти бесстрастно места, где действуют страсти?»⁸⁸

Совершаются ныне паломничества в Св. Землю и с научной целью. В настоящее время эти паломничества сделались настоятельной потребностью всех, кто живо интересуется библейской археологией и вообще историческим прошлым Палестины и Св. Града, пережившими немало на своем веку пертурбации и катастроф. Важное значение путешествий в Палестину для изучающего Библию прекрасно понимал еще великий знаток ее, блаж. Иероним: «Те, которые посещали Афины, – говорит он, – гораздо лучше понимают историю греков, и те, которые шли из Троады до Сицилии, потом оттуда плыли до устьев Тибра, те лучше знают третью книгу Энеиды. То же нужно и для знания Священного Писания»⁸⁹. Но ученое паломничество в Св. Землю особенно привилось на Западе и оттуда имеет наиболее видных представителей, так как и интерес к библейской науке, в широком смысле этого слова, к глубокому сожалению, пользуется большей популярностью там же на Западе, чем на Православном Востоке, и даже в нашем отечестве. Грандиозные раскопки Вильсона, Варрена, Блисса, исследования и научные труды Робинсона, недавно скончавшегося († 1900 г.) Конрада, Шика, Кондера и др. хорошо известны нашим отечественным библеистам- востоковедам и использованы ими в нашей библеиско-археологической литературе уже в достаточной мере и с глубокой признательностью. С конца 90-х г.г. истекшего (XIX) столетия на Западе стали организовывать ежегодно в сентябре и октябре месяцах регулярные научные поездки по берегам Средиземного моря в Тунис, Египет, Иерусалим, Сирию и в другие места, приглашая в спутники известных ученых профессоров, которые читают научные лекции о местах, посещаемых этими научными караванами, и потом демонстрируют их на самих местах⁹⁰.

Представители просвещенного Запада, постоянно живущие в Иерусалиме и преследующие, главным образом, миссионерские цели, свой досуг и силы посвящают ныне и серьезным научным разысканиям в области библейских наук, истории церковной и гражданской Палестины и Сирии. Кроме ученых Археологических обществ в недавнее время при монастыре св. Стефана, что напротив Дамасских ворот, открыт доминиканцами Богословско-Археологический институт, а по их примеру в 1900 г. открыли такой же институт и американцы. В круг преподаваемых в этих институтах предметов, кроме языков латинского, греческого и сирийского, входят еврейская топография, эпиграфика и география.

Мы, русские, сравнительно с Западом сделали весьма немного для изучения Св. Земли. Научных экспедиций, правильно организованных для изучения Иерусалима, Палестины и других мест Востока из России, было до настоящего времени пока две: в 1883 г. для раскопок на Русском месте близ храма Воскресения, на месте св. порога, и в 1891 г. для изучения замечательных местностей и памятников Иерусалима, Св. Земли, Заиорданья, Гаурана и Сирии. Обе ученые экспедиции снаряжены были на средства Императорского Православного Палестинского Общества, причем научные результаты нашей последней экспедиции и доселе еще не обнародованы. Больше для изучения Св. Земли сделано отдельными русскими учеными и профессорами наших Духовных академий на свои скромные средства и по собственному личному почину. Имена покойных преосв. Порфирия (Успенского), архимандритов Антонина и Леонида, бывшего ректора Киевской Духовной академии, преосвящ Филарета, и благополучно здравствующих доселе профессоров А.А. Олесницкого, М. А. Муретова и др., – хорошо известны не только в своем отечестве, но и за пределами его. Капитальные труды некоторых из этих ученых, как напр. «Святая Земля», «Ветхозаветный храм в Иерусалиме» и др., делают честь русской библейско-археологической науке и свидетельствуют воочию о том, что и в среде русских ученых людей могут найтись талантливые и преданные с любовью к делу науки люди, которые будучи поставлены в благоприятные обстоятельства, могли бы идти рука об руку с иностранными учеными, а иногда и независимо от них, и даже более беспристрастно, чем последние, работать в деле изучения всем нам дорогой Св. Земли.

В самое недавнее время на наших глазах возникает новый симпатичный вид паломничества в Св. Землю – это школьные паломничества. Доселе пока было совершено две школьнических поездки в Палестину, имеющих, так сказать, официальный характер: первая – из Казани в 1898 г. под руководством преподавателя Императорской 1й гимназии Н. Горталова, неоднократно ранее бывавшего на Востоке с учениками этой гимназии, и другая в 1900 г. из Троице-Сергиевского посада, студентами Московской Духовной академии во главе с ректором этой Академии – преосвященным Арсением, епископом Волоколамским, при участии профессоров той же Академии Н. Ф. Каптерева и В.Н. Мышцына и многих других лиц духовного сана. Кроме этих двух поездок, правильно организованных и совершенных с ведома высшего начальства, а поэтому и пользовавшихся всюду на Востоке вниманием и благосклонностью, путешествовали в Св. Землю несколько раз и питомцы наших киевских духовно-учебных заведений по личной инициативе и на свои скудные лепты. От души приветствуя этот новый, зарождающийся, симпатичный тип паломника-школьника в Палестину и желая, чтобы первые паломники-школяры в Св. Землю нашли себе подражателей у своих сверстников, мы позволяем себе решительно не согласиться с теми опасениями и возражениями по поводу этих паломничеств, которые высказывались со стороны некоторых наших педагогов, рекомендующих досуг и время школяров утилизировать и якобы с большей пользою на изучение своего отечества. Мы не отрицаем важного значения для наших школяров экскурсии в пределах нашего обширного отечества, они, несомненно, помогут отечествоведению и поспособствуют пробуждению в них любви к родине и чувства национального самосознания, но не рекомендуем нашим педагогам замалчивать перед своими юными питомцами о родине всего человечества – о Востоке и, в частности, о колыбели веры христианской – Иерусалиме. Достоподражательный пример школьного путешествия в Св. Град дает нам Сам Законоположник новозаветной религии Господь наш Иисус Христос. Св. евангелист Лука, упомянув двукратно о том, что «Отроча (Иисус) растяше и крепляшеся духом, исполняяся премудрости» (Лк.2:40–52), повествует, что Он «егда бысть двунадесяте лет» вместе с родителями, путешествовавшими в Иерусалим к празднику Пасхи ,«на всяко лето» явился сюда и целых три дня – томительных поисков и нравственных страданий потерявших сына родителей – провел «посреде учителей» в церкви, слушая их и вопрошая (ст. 46). Пример вовеки незабвенный!

Действительно, школьнику, расстающемуся с заведением, в котором были заложены первые основы его нравственно-религиозного воспитания, выработка характера и правильного миросозерцания у порога в храм высшей науки, весьма и весьма не бесполезно, оторвавшись от привычной обстановки в новом месте среди новых людей, проверить себя и дать отчет во всем том, чему его учила эта школа и, в частности, что вынес он из школьных уроков по боговедению, чтобы потом все полезное и драгоценное для жизни удержать и в памяти, и в сердце, не поступаясь ничем перед самыми сильными и красноречивыми авторитетами отрицательного направления. Восток вообще и Палестина в частности многое дадут для школьника-паломника в смысле прояснения и фактического обоснования его взглядов и воззрений по вопросам христианской веры, помогут в выработке не только самостоятельного религиозного и нравственного миросозерцания, но даже расширят его умственный и эстетический кругозор. Восток, если мы присмотримся к неиспорченному морально и не тронутому еще европейской цивилизацией его обитателю, живущему в Заиорданье или в пустыне Син, и доселе еще живет библейской патриархальной жизнью, изображенной в священных книгах и, в частности, в Пятикнижии Моисея. И доселе современный Иофор живет в дырявом шалаше или скинии и довольствуется самой неприхотливой обстановкой и пищей, и доныне еще прост и незатейлив его костюм, состоящий из длинной рубахи, сандалий на ногах и головного покрывала с перевязью вокруг, и доныне все богатство его заключается в верблюдах в стадах коз и овец, все также и доселе Сепфора до замужества пасет овец отца своего, и ныне также Муса (Моисей – распространенное имя среди бедуинов аравийских) может оказаться для нее вежливым избавителем у кладезя, когда она явится напоить овец отца своего, и до настоящего времени каждого путешественника в убогой палатке ожидает самое радушное гостеприимство и готовность разделить с ним последний кусок хлеба. Природа, климат, смена времен года, пища, чаша холодной воды в знойный палящий день – все это остается таким же, каким было в библейские времена при жизни Христа Спасителя и апостолов, и с тем же значением, как и раньше. Одним словом, путешественнику по Палестине гораздо полезнее иметь, вместо пресловутого Бедекера, Библию и с нею совершать свое паломничество по Св. Земле и, несомненно, этот неложный путеводитель скорее и ближе приведет его к желанному Иерусалиму.

В заключение всего, на основании вышеизложенного, позволяем себе высказать несколько наших искренних задушевных пожеланий, обращенных к Императорскому Православному Палестинскому Обществу и направленных всецело к улучшению быта наших современных паломников в Св. Землю, хотя выполнение оных в значительной степени зависит от того сочувствия, какое вы, милостивые государыни и милостивые государи, окажете этому Обществу своей нравственной и посильной материальной поддержкой.

1) Паломничество в Св. Землю в нашем отечестве имеет длинное и не бесславное историческое прошлое. Оно привилось к русской жизни и вошло, можно сказать, в плоть и кровь русского человека. Количество паломников в Св. Землю год от года растет и ныне достигло уже весьма почтенной цифры – свыше 10 тысяч в год. Усилия Палестинского Общества направлялись и направляются доселе главным образом пока к тому, чтобы дать этим пришельцам приличный приют в Иерусалиме, напоить их водой, которая в Палестине, при отсутствии дождей, ценится иногда на вес золота, предоставить возможность покупать в русской лавке продукты питания, привычные для русского человека, оградить их от эксплуатации со стороны местного народонаселения, за умеренную плату дать им горячую пищу и тем предохранить от болезней и тяжелого изнурения и т. д. Но всего этого, однако же, весьма недостаточно для нашего паломника. Наш русский паломник весьма нетребователен по отношению к временному жилищу, неприхотлив он и в выборе питания – сухарь и чашка горячего чаю составляют его обычную пищу в течение многих дней – незлобив и снисходителен он ко всем неприятностям и обидам, встречающимся на его пути, добродушен даже и в то время, когда у него почти силою отнимают в греческих монастырях последний рубль или снимают с шеи серебряный нательный крест, но он томится от глада духовного, когда остаются неудовлетворенными его религиозные потребности, когда не находит он человека, с которым мог бы побеседовать по душе, излить откровенно перед ним свою глубокую печаль, которая гнетет его душу, нередко и выгоняет его из дома и приводит с Амура на Голгофу. Вот поэтому-то мы желали бы, чтобы наше Императорское Православное Палестинское Общество обратило свое особое внимание на эту нравственную сторону быта нашего набожного русского паломника и взяло бы последнего под свою отеческую опеку раньше, чем он появится в Яффе или даже в Иерусалиме на его Постройках.

Опека эта должна начинаться, по нашему убеждению, с Одессы. Настоятельно необходимо, по крайней мере, в страдную пору паломнических движении из Одессы в Яффу и обратно, устроить более или менее сносно быт наших паломников во время их морского путешествия – т. е. освободить их от неприятного соседства четвероногих и пернатых и не допускать той скученности и тесноты, какая чувствуется на русских пароходах, особенно плывущих из Яффы в Россию, тотчас после Пасхи. Пароходы наши с паломниками [следует] обставить хотя бы настолько удовлетворительно, чтобы каждый понимал и чувствовал, куда он едет и какой подвиг совершает. Мы далеки от мысли желать на русских пароходах для паломнических путешествий того комфорта, какой мы видели на пароходах немецких и французских, но мы полагаем, что некоторые необходимые приспособления можно без особенного труда устроить и на наших пароходах.

Св. Григории Нисский, путешествовавший в Палестину на собор для устройства дел церкви Аравийской, говорит: «Колесница была и церковью и монастырем, где мы всю дорогу вместе воспевали Господу и постились»⁹¹. Если колесница может быть превращена в церковь и монастырь, то во сто крат с большим удобством то же самое или нечто подобное может быть сделано и на наших пароходах, перевозящих паломников из Одессы в Яффу. Но одной маленькой часовни на пароходе было бы все же недостаточно – необходимо назначить в качестве проводников – надзирателей-духовников, которые бы сопутствуя паломникам, совершали для них повседневные службы, отправляли требы, говорили проповеди, устраивали бы чтения о Св. Земле и местах святых, близ которых проходят пароходы, беседовали частным образом, следили за нравственным поведением вверенных их попечению паломников и, особенно, паломниц и т. п. В этом случае наши паломники не чувствовали бы томления духа на пароходе, не знали бы скуки от безделья, а о пороках, не чуждых некоторым из них ныне, тогда слышалось бы реже.

В большем нравственном контроле нуждаются и на пароходах и на Русских Постройках в Иерусалиме наши паломницы, в таком громадном количестве пребывающие на поклонение св. местам. Отсутствие внимательного контроля и порождает ныне среди них те печальные явления, о которых у нас речь была выше. Конечно, в этом деле значительную услугу Императорскому [Православному] Палестинскому Обществу могла бы оказать наша Иерусалимская Духовная Миссия, но ее члены, занятые главным образом исполнением церковных треб и служб, мало весьма, чтобы не сказать больше, уделяют внимания и отеческой заботливости о нравственном быте и духовных потребностях наших многочисленных паломников. Облегчить трудность этой задачи Палестинскому Обществу может, и даже обязано, наше русское архипастырство, путем безусловного воспрещения выезда за границу из наших монастырей рясофорным инокиням, послушницам и вообще молодым инокиням, для которых эти путешествия не только бесполезны, но даже положительно гибельны.

В этом поистине человеколюбивом и святом подвиге пусть вдохновляют их воззрения великого отца Церкви, Григория Нисского, собственным опытом изведавшего весь вред таких путешествии для иноков и, особенно, инокинь. «Люди из избравших иноческую и отшельническую жизнь, – говорит этот отец Церкви, – которые считают делом благочестия посетить места иерусалимские, в которых видны памятники пребывания во плоти Господа, то хорошо бы им посмотреть на правило и, если этого требует руководительство, заповедей, то делать это дело как повеление Господне. Если же нет этого в заповедях Владыки, то не знаю, где бы заповедано было желать делать что-либо, ставя себя самого законом в выборе добра. Там, где Господь призывает благословенных к наследию Царства Небесного, путешествия в Иерусалим Он не поставил в числе добрых дел. Там, где Он возвещал блаженства, не внес в число их усердия к сему» «Поскольку, это дело, по тщательном рассмотрении, оказывается приносящим вред душевный избравшим строгую жизнь, то оно должно быть предметом не ревности особой, но величайшей осторожности». Жизнь любомудрая и целомудренная «сохраняется при несмешанном и отдельном образе жизни, чтобы природа не оскорблялась смешением и тесным сближением ни женщин с мужчинами, ни мужчин с женщинами, коль скоро они стремятся к соблюдению целомудрия. Но во время путешествия необходимость всегда приводит к нарушению осторожности и к безразличию в соблюдении правил, ибо женщине неудобно было бы совершать такой отдаленный путь, если бы она не имела охранителя по физической слабости, она и поднимается (кем-либо) на вьючное животное, и спускается с него, и в трудных случаях поддерживается. А для того, чтобы поднимать, нужно иметь или знакомого, который исполнял бы эту услугу, или наемника, который бы прислуживал – в обоих случаях неизбежно здесь нарекание. Ибо вверяет ли себя чужому или своему – все не сохраняет закона целомудрия»⁹². После этих рассуждений о путешествиях своего времени нетрудно вообразить, что сказал бы св. отец о наших паломнических путешествиях на русских пароходах, когда «смешение и тесное сближение полов» при массовых движениях доходит до положительного безобразия. Жгучее «ощущение горечи», пережитое св. Григорием Нисским в свое время после путешествия его в Иерусалим, не может не испытывать и в наши дни всякий серьезный и вдумчивый наблюдатель.

2) Паломнический приют или хотя бы временный барак для прибывающих в Палестину паломников в Яффе, чтобы можно было укрыться от зноя и отдохнуть после перенесенных треволнений на море и при высадке на берег – дело настоятельной и неотложной потребности.

3) Императорскому Православному Палестинскому Обществу, поставившему свою целью «собирать, разрабатывать и распространять в России сведения о святых местах Востока» (§1 прим. 1), весьма благовременно подумать и об открытии в Иерусалиме своего Археологического института, чтобы не идти на буксире у научных авторитетов Запада, но вносить и свою русскую лепту в сокровищницу человеческого знания. Стоя мужественно на страже интересов Православия и народности в Палестине и Сирии, ввиду натисков со стороны инославных вероисповеданий Запада, Императорскому [Православному] Палестинскому Обществу необходимо противопоставить и на поприще научной разработки вопросов библиологии, библейской и церковной археологий, гражданской истории собственные русские ученые силы, недостаток в которых оно едва ли может ощущать⁹³. Двукратно снаряженные ученые русские экспедиции в Иерусалим и в Палестину и, нужно полагать, весьма недешево обошедшиеся Обществу, достаточно красноречиво свидетельствуют об этом. Польза от такого института для русской библейской науки и археологии Палестины вне всякого сомнения. Тогда охотно и с громадной пользой для успеха дела путешествовали бы сюда ученые, профессора, талантливые художники и наши школьники, которым представилась бы тогда полная возможность и на самом деле быть «посреде учителей» их, послушать и вопросить о многом, что волнует их ум и тревожит сердце (Лк.2:46). «Было бы настоящим позором, – повторим слова нашего востоковеда П. К. Коковцова, – для русских ученых как русских людей, т. е. годных по плоти и крови тем тысячам русских паломников, которые неудержимо стремятся ежегодно, несмотря ни на какие препятствия и часто со всевозможными лишениями в Св. Землю, если бы именно этой Св. Земле в русской археологии было отведено одно из самых последних мест, особенно в настоящий момент, когда другие образованные народы готовятся усилить свою деятельность в этом направлении, и ими, напр., уже проектируется ряд постоянных археологических центров в самой стране! В частности, в Иерусалиме»⁹⁴. Заменить этой насущной потребности в Палестине открытыми с 11 апреля 1900 г. собеседованиями по научным вопросам один раз в месяц в Петербурге при Императорском Православном Палестинском Обществе никоим образом нельзя, иное дело – работать по научным вопросам палестинской археологии на месте в Иерусалиме, и совершенно иное – в Петербурге.

4) Но открытие русского Археологического института в Иерусалиме – пока лишь мечта, и осуществление ее потребует более или менее отдаленного будущего, в настоящее же время весьма желательна и настоятельно необходима в Палестине хорошо устроенная научная библиотека, без которой русским ученым, приезжающим в Палестину для научных разысканий, обходиться нельзя. Существующая при наших Постройках библиотека, составленная на средства Палестинского Общества, далека от желательного идеала и оставляет в будущем ожидать многого в этом отношении.

5) Настоит, наконец, необходимость Палестинскому Обществу взять под свою опеку и Палестинский музей, начало которому положил покойный о. архим. Антонин, и который завещан им нашей Иерусалимской Духовной Миссии. Солидная материальная поддержка и опытные руки и глаза сделают из этого, скромного пока научного пособия, учреждение весьма полезное не только для будущего нашего Археологического института в Иерусалиме, но и в настоящее время для наших заезжих случайно в Иерусалим палестиноведов и археологов.

Вот сколько неотложных нужд у нашего Императорского Православного Палестинского Общества в настоящее время. Мы не коснулись другой его, гуманной, истинно христианской и плодотворной стороны деятельности на поприще поддержания Православия среди туземцев Сирии и Палестины, просвещения и создания благотворительных учреждений, больниц, приютов для детей, домов призрения и т. п. На выполнение этих и многих других задач потребны выше всякого сомнения средства – и средства громадные, чтобы наши русские учреждения сколько-нибудь поставить в уровень с подобными просветительными и благотворительными учреждениями инославных Палестинских Обществ, дабы русское имя не хулилось во языцех. Эти средства Императорское Православное Палестинское Общество, как известно, получает исключительно от русского народа, пользуясь предоставленным ему правом в настоящий великий праздник чрез св. Церковь нашу обращаться с просьбой к нему о доброхотной лепте на Св. Землю. Граждане, матери русских градов русского Иерусалима, вам насущные нужды русского паломника более известны и понятны, чем кому-нибудь из русских людей, так как ежегодно по стогнам вашего святого града перед вашими взорами проходят их целые тысячи. Откликнитесь же на горячий призыв, к вам обращенный ныне от имени Императорского Православного Палестинского Общества, и внесите на святое дело вашу посильную лепту памятуя, что Господь за нее благословит вас от Сиона, и вы узрите «благая Иерусалима вся дни живота вашего» (Пс.127:6).

(Составили проф А. Дмитриевский и В. Юшманов)⁹⁵

Великий угодник Христов святитель и чудотворец Николай архиепископ Мир Ликийских (в Малой Азии) святостью своей, высоко аскетической жизни, глубоким христианским смирением, исключительною щедростью и любовью к тайному милостынедательству бедным и в тяжелых обстоятельствах жизни обретающимся, стяжал себе великую любовь и почитание еще при жизни среди своей паствы. Его горячая ревность о чистоте веры православной и неусыпное рачение о спасении чад Христовой Церкви, наипаче же вверенных его отеческой благопопечительности, засвидетельствованы были открыто и безбоязненно на Первом Вселенском соборе среди 318-ти отцов, коего находился и святитель Мирликииский Николай, когда из уст злочестивого Ария пресвитера александрийского он услыхал хульные речи о Сыне Божием.

С этого времени слава о мужественном поборнике Православной Церкви пронеслась по всей вселенной и сопутствовала ему до самой его блаженной кончины, которую искренними горячими слезами оплакала любящая его паства, лишившаяся в нем попечительного отца, руководителя, скорого помощника в бедах и нуждах и защитника вдов и сирот, и всех в жизни обездоленных.

Мощи святителя Христова, прославленные источением многоцелебного и благоуханного мира, были честно и торжественно погребены в мраморной раке, в величественной соборной Сионской базилике, созданной трудами и заботами родного дяди святителя Христова Николая в ее нижней полутемной части. Здесь это великое драгоценное сокровище православного христианского мира оставалось сокрытым даже от взоров усердных почитателей и непрестанных молитвенников, обращавшихся за помощью и предстательством у престола Отца Небесного к святителю Николаю, особенно во все то время, когда город Миры Ликийские и вся Малая Азия попали под владычество нечестивых агарян (около 1036 г.), разрушивших и сам величественный христианский храм – место вечного покоя великого угодника Христова. И только по особому Промыслу Божию, не без соизволения святителя Христова Николая, его многоцелебные и мироточивые мощи благочестивыми обитателями итальянского града Бари – греками – были извлечены из-под спуда, явлены всему христианскому миру, торжественно ими перевезены на корабле и положены сначала в храме Св. Предтечи, а отсюда перенесены в нынешнюю базилику, созданную папой Урбаном II в честь этого святителя.

Настоящее событие, совершившееся в 1087 г., по словам церковной песни, было «светлым торжеством» не только для одного маленького итальянского городка Бари и проживавших в нем благочестивых греков – выходцев из Византии, но с ними «ликовствовала и вся вселенная», ясно понимая, что чтимому угоднику Божию был найден подобающий и честный покой. Сюда -то непрерывною волною и потекли с того времени благочестивые паломники от Запада и Севера, чтобы достойно и праведно величать святителя и у гроба его черпать силу и утешение в несении креста, какой посылается Провидением каждому из них.

В почитании сего святителя соревнуют между собою церкви Западная и Восточная, в одинаковой почти мере, но особенно близок и дорог этот милостивый заступник и благомошный покровитель обитателям града Бари, где обретаются его мироточивые мощи, и русскому боголюбивому православному народу, который с самого принятия христианства воспылал особенной горячей любовью к святителю Христову Николаю Чудотворцу. Торжественная служба на день перенесения мощей святителя, по мнению некоторых наших ученых, была якобы составлена русским иноком Печерской обители Григорием или даже Русским митрополитом Ефремом в 1097 г. Но кто бы ни был вдохновенным творцом этой службы, одно несомненно, что он легко мирится с тем, что «мирская страна молчит» (стихира на литии), лишившись своего «хранителя» и забыв о печальных трениях между Восточной и Западной церквами, спокойно взирает на то, что мироточивые мощи святителя находятся в «латинском языке» (3 и тропарь первой песни канона) или – «в латынех» (первый тропарь 9-й песни). Таким образом, у мироточивой гробницы с мощами святителя Христова Николая в г. Бари, на самых же первых порах их пребывания здесь, объединились в чувствах глубокого благоговейного почитания и молитвенного горячего чествования сего святителя сосредоточенно вдумчивая Святая Русь и жизнерадостная Италия. Град Барский, населенный не одними греческими выходцами, но в большей части природными итальянцами, «радовался», видя у себя драгоценные мощи св. Николая, а Русская Церковь, составляющая часть «всей вселенной», «ликовствовала» с ним, имея в виду, что святые мощи изъяты из рук нечестивых агарян и находятся среди христиан – горячих почитателей великого угодника Христова.

Как же и чем можно объяснить это исключительное, благого вечное почитание святителя Христова у нас русских и у итальянцев?

Причина этого кроется в присущей обеим народностям глубокой религиозности, проникающей все стороны их жизни и деятельности, и любви к пышной церковной обрядности. Личные качества святителя, восхваляемые составителями его жития и описывателями многоразличных чудес, явленных им по молитвам к нему обращающихся, пришлись по душе впечатлительным и горячо отзывчивым на все доброе и прекрасное обоим народам – русскому и итальянскому. В чудном старческом лике святителя Христова Николая наш художник сумел отпечатлеть все отличительные черты облика зрелого русского человека с лицом, окаймленным небольшой густой с проседью бородою, со спокойным любовным взором, с широким челом, изборожденным легкими складками – признак глубокой думы. Простой же русский народ в своем стремлении приблизить к себе святителя Христова – грека, уроженца города Патар, пошел еще дальше и постарался обрусить его даже в одеянии. По его представлениям, св. Никола зимний должен быть в «шапке» – митре, а летний Никола – с непокрытой головой.

Наоборот, итальянский художник, придав лику святителя Николая мягкие черты благодушного старца-итальянца в одеянии епископского сана Католической церкви, окружил его маленькими детьми, простирающими к нему свои нежные ручки, желая выразить в этом присущую итальянцам любовь к семейной жизни и детям.

Нисколько не удивительно, что чествование сего святителя у того и другого народа выражается далеко неодинаково. Итальянцы празднуют день св. Николая шумными народными крестными ходами с парадами войск, с хорами музыкантов и с роскошным освещением городских улиц и площадей электрическими фонарями и разноцветными лампочками, ибо этого требует живой веселый характер итальянского народа. Величаво, но спокойно и благоговейно, в своих благолепных храмах, посвященных его имени и во множестве рассеянных по необъятному лицу Русской земли, празднует тот же день русский богоносный народ длительными, всенощными богомолениями, торжественными архиерейскими богослужениями, величественными крестными ходами и распеванием детьми коляд (в Малороссии) в честь св. Николая с припевом «Святый Николай всему миру помогай».

Нередко, во имя той же любви и глубокого почтения к св. Николаю, русский набожный человек с котомкой за плечами и с посохом в руке на праздник в честь св. Николая идет за сотни верст в обители, где чествуются чудотворные древние иконы сего милостивца-святителя, или даже презирая все трудности пути и полное незнание нравов и обычаев итальянского народа и неумение с ним вступить в живой обмен мыслями, шествует спокойно к мироточивому гробу святителя Христова и пред ним, под непонятный для него язык латинских молитв и песнопений, изливает там свои наболевшие скорби и сердечные туги. Этот страдный крестоносный подвиг паломничества к мощам святителя Николая, как знак высокого молитвенного почитания сего угодника Божия, присущ православному русскому человеку настолько, что в этом подвиге объединяются и Великий ГОСУДАРЬ богохранимой Российской Державы, и юный князь Императорской крови, только что покинувший школьную скамью и всецело готовый по единому слову Державного Вождя восприять мученический венец на поле ратном за славу и благоденствие дорогой родины, и русский ученый, и богобоязненный купец, и трудолюбивый земледелец. Для всех, идущих к этому св. гробу, готово высокое нравственное удовлетворение и трогательное до слез душевное утешение, омрачаемое лишь одним печальным сознанием, что у гроба дорогого святителя нет места дивным песненным хвалениям на родном языке с русским священником.

Но и русский, и итальянец, объединенные любовью к святителю Христову Николаю, несмотря на далекое пространство их разделяющее, на разность их верований, несходство их природного характера, невозможность, за незнанием языка, войти в живое непосредственное общение, были проникнуты издавна чувствами сердечности и взаимного тяготения друг к другу. Ужасное Мессинское землетрясение и человеколюбивая самоотверженная отзывчивость наших моряков в это время вызвали в итальянском народе чувства живой благодарности и усугубили существовавшие доселе дружеские чувства к России. Эти чувства, как увидим ниже, с особою выразительностью высказались, когда Высочайше учрежденный Барградский Комитет на приобретенном им месте заложил первый камень русского в Барграде храма во имя св. Николая и странноприимницы при нем. С самого начала нынешней беспримерно тяжелой войны итальянский народ проявил к России весьма благожелательные чувства, объявив строгое невмешательство и приняв на себя защиту русских подданных в пределах Оттоманской империи. Русские, захваченные войной в пределах Германии, Австрии и других стран и возвращавшиеся в свое отечество через Италию, встречали повсюду в ней гостеприимство и полное сочувствие. Все это, по молитвам великого предстателя и покровителя России и Италии святителя Христова Николая, завершилось ныне самым дорогим для нас и навсегда незабвенным событием в ночь накануне 9 мая – дня памяти перенесения мощей св. Николая. Италия открыто объявила себя союзницей России и стала на защиту права и справедливости с державами тройственного соглашения против жестоких и коварных угнетателей народов – немцев и швабов.

Глубокое благоговейное почитание святителя Христова Николая русским народом и непрекращающееся тяготение сего последнего к его мироточивым нетленным мощам послужили причиной для зарождения в России, так называемого, «мирликийского вопроса», перешедшего затем в «барградски»», ныне, благодарение Богу, близящийся к своему благополучному разрешению.

В начале 1850 г. известный русский паломник – писатель А. Н. Муравьев – на обратном пути из Иерусалима в Россию случайно посетил место подвигов и блаженной кончины святителя Николая Чудотворца – запустелый город Миры Ликийские и в нем печальные развалины древнего Сионского храма, где первоначально почивали мощи св. Николая Чудотворца до перенесения их в 1087 г. в Бар-град. Пораженный убожеством этих драгоценных и близких русскому сердцу развалин А. Н. Муравьев воспылал горячей ревностью, во что бы то ни стало приобрести их в собственность России, с целью восстановить древний храм на этом месте, высоких архипастырских подвигов и вечного упокоения в течение нескольких веков св. Николая Мирликийского Чудотворца.

А. Н. Муравьев с благословения приснопамятного Московского митрополита Филарета, коему он поведал свое благочестивое намерение, и с разрешения Св. Синода скоро собрал в России, путем щедрых пожертвований, необходимую сумму денег и приобрел, однако, не на свое имя, что было воспрещено турецкими законами, а на имя одного из местных поселян, не только развалины древнего храма, но и прилегавший к нему значительный земельный участок, входивший, отчасти, в черту давно упраздненной и полуразрушенной крепости. Начавшаяся в 1856 г. Крымская война помешала приступить к восстановлению храма, но после ее окончания А. Н. Муравьев вновь принялся за это благое дело. В1860 г., при деятельном участии французского архитектора Зальцмана, на древних развалинах возникла полутемная, в нижнем этаже бывшего Сионского храма, небольшая русская церковь во имя св. Николая Чудотворца. Признавая необходимым закрепить мирликийские владения за Россией, А. Н. Муравьев обратится к тогдашнему русскому послу в Константинополе – графу Н. П. Игнатьеву, близко принявшему под свое покровительство в целом объеме весь «мирликийский вопрос», с просьбою оказать ему свое мощное содействие в этом трудном деле. Хотя граф Н. П. Игнатьев являлся в ту пору противником земельных приобретений иностранцев в Турции, однако, несмотря на это, он ревностно взялся за дорогое ему русское народное дело. Ввиду того, что ему лично, как занимавшему высокое положение в Турции и по указанным выше основаниям, было неудобно закрепить мирликийские владения на свое имя, то он сделал это на имя своей тещи – княгини А. М. Голицыной.

Но и на этом незабвенный русский государственный деятель на Востоке не остановился, а пожелал задуманное благое начинание довести до благополучного конца. С этой целью граф Н. П. Игнатьев испросил у Св. Синода в 1876 г. разрешение на производство повсеместного в России сбора пожертвований на восстановление в Миpax древней Сионской базилики св. Николая Чудотворца. Сбор этот производили прибывшие для сего афонские иноки. В это время в Петрограде на Песках возводилась часовня в память чудесного избавления ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА II от злодейского покушения в 1867 г. в Париже. Сборщики афонские иноки склонили строителей-жертвователей приписать эту часовню к русской Мирликииской церкви св. Николая Чудотворца, с обращением ее доходов на восстановление в Мирах древней базилики с сохранившейся в ней гробницей святителя. Вскоре последовало со стороны Св. Синода надлежащее разрешение на указанную передачу часовни св. Николая на Песках. С 1880 г. часовня перешла в ведение Петербургского епархиального начальства, хотя за ней и сохранено было по-прежнему назначение собирать пожертвования на восстановление Мирликииской базилики св. Николая. Спустя ровно 25 лет часовня эта в 1905 г. была перестроена и обращена в Николо-Александровскую церковь.

По окончании Русско-турецкой воины 1877–1878 г.г., когда пользовавшийся громадным влиянием на Ближнем Востоке граф Н. П. Игнатьев к своему посту не вернулся, положение «мирликийского вопроса» сразу же и весьма резко изменилось. Вселенский Патриарх, который до этого времени воздерживался от ка кого-либо вмешательства в мирликийское дело, воспользовавшись тем, что во время войны афонские иноки, которым поручено было временно заведовать храмом в Мирах Ликийских, покинули русские мирликийские владения, немедленно послал туда греческое духовенство и передал храм и земельный при нем участок Писидийскому митрополиту. Турецкое правительство признало действия Вселенского Патриарха правильными и выдало в 1879 г. ему даже особое тескере, где объявлялось, что Мирликийская церковь не может быть передана русским «по соображениям военно-стратегического характера».

Исчерпав все средства к обратному получению захваченных мирликийских владений и не видя возможности подвинуть дело личным влиянием, граф Н. П. Игнатьев от имени княгини Голицыной передал в 1886 г. права на церковь и земельные участки в Мирах покойному великому князю Сергию Александровичу, как августейшему Председателю Императорского Православного Палестинского Общества, рассчитывая при его содействии добиться благоприятного разрешения мирликииского вопроса. Вскоре после сего в сентябре 1888 г. Св. Синод, желая сосредоточить мирликийское дело в одном месте, передал Палестинскому Обществу и собранный на восстановление храма в Мирах Ликийских капитал, достигший к тому времени 73 046 руб. 32 коп. В целях дальнейшего постепенного возрастания на указанный предмет денежных средств, Св. Синод, вместе с тем приписал, к Обществу и самую часовню, в которой великий князь Сергий Александрович принял на себя с соизволения ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА звание ее ктитора.

В Бозе почивший великий князь пожелал вновь возбудить вопрос о возвращении в русское владение церкви и земельных участков в Мирах, поручив все это дело Императорскому Православному Палестинскому Обществу. К глубокому сожалению, все меры, принятые Обществом в этом направлении, не имели никакого успеха. Со стороны Турции возникло даже подозрение к Русскому правительству, которому приписывалось намерение этим путем создать военный оплот в Средиземном море. Такие измышления, не взирая на всю их маловероятность, принятые, однако, с доверием Турцией, по-видимому, под влиянием страха перед Россией после победоносной войны ее в 1877–1878 г.г., привели к тому, что турецкое правительство признало за русским владением в Мирах важное военное значение. В 1891 г. турецкий Государственный совет постановил считать приобретенные Россией в Мирах земли потерявшими своих владельцев ввиду того, что со времени приобретения они не обрабатывались русскими и посему подлежащими, согласно существующим в Турции законам оземельной собственности, отчуждению в пользу государства.

После такого решительного постановления высшего турецкого правительственного учреждения ни у кого уже не оставалось даже слабой надежды восстановить мирным путем утраченные Россией права на мирликийские владения и, таким образом, все заботы о достойном возвеличении памяти великого угодника Христова святителя Николая естественно должны были обратиться к Бар-граду, где покоятся его мироточивые мощи, тем более, что мало-помалу выяснилось в подробностях то крайне затруднительное во многих отношениях положение русских паломников, направляющихся в г. Бари для поклонения мощам святителя, в каком нередко оказываются многие из них.

Настоящие исторические дни сближения русского народа с благородной Италией, мужественно обнажившей меч и вступившей вместе с нами и дружественными нам великими державами в кровавую борьбу с общим грозным врагом, следует признать особенно благовременными для ознакомления широких слоев русского общества с тем народно-русским делом в г. Бари у мироточивых мощей святителя Николая Мирликийского, которому, несомненно, суждено в значительной мере содействовать укреплению уз дружбы и взаимного понимания между родственными по духу союзными странами.

Русское «барийское дело», как продолжение ранее возникшего «мирликийского вопроса», о чем было сказано выше, явилось не сразу и имеет свою историю. Эта последняя, относящаяся сравнительно к недавнему времени, будет передана с возможной краткостью, чтобы затем уже более подробно коснуться современного положения «барийского дела» и предстоящих ему задач в ближайшем будущем.

Со времени перенесения мощей св. Николая Чудотворца из Мир Ликийских в Бар-град, последовавшего в 1087 г., этот город стал неудержимо привлекать к себе религиозно настроенных верующих христиан. Русская земля, только что просвещенная около этого времени светом христианской веры, усердно чтила великого святителя, а Русская Православная Церковь в конце XI столетия установила даже особое празднество в память перенесения мощей св. Николая Чудотворца из Мир Ликийских в Бар-град, ежегодно воспоминаемое 9 мая. Таким образом, издавна между нашим отечеством и далеким от него Бар-градом установилось незримое духовное родство под покровом св. Николая. Неудивительно поэтому, что для русского народа из святых мест, находящихся за рубежом России после святынь Палестины и Афона, самым дорогим сделался Барийский храм, под сводами которого в благоухании святости почивают мощи св. Николая. Далекий иноземный город Бари стал для русских близким и родным, как хранитель драгоценного сокровища – святых мощей покровителя и защитника нашей родины, ее пламенного молитвенника и чудотворца, имя и слава которого у всех православных русских непрерывно пребывают в уме и сердце и составляют самое дорогое и великое народное достояние. Для русского народа паломничество в Бар-град к мощам святителя сделалось непреодолимой потребностью благодарного верующего сердца, святым порывом искреннего религиозного чувства, а вместе с тем и необходимым дополнением к паломничеству в Святую Землю. Многие из благочестиво настроенных русских людей после поклонения Живоносному Гробу Господню считали необходимым для завершения святого подвига паломничества поклониться и гробнице с мироточивыми мощами св. Николая Чудотворца. Невзирая, однако, на такое пламенное стремление русских паломников в г. Бари, прилив их сюда, по сравнению с хождением в Св. Землю, был весьма незначителен, едва достигая 100–200 человек в год, и только за последнее десятилетие замечается постепенное возрастание. В настоящее время общее число русских паломников в Бари доходит ежегодно до 300–400 человек, считая, в том числе, и наших состоятельных соотечественников, путешествующих по Италии и случайно, проездом, попадающих в Бари. Однако же и это количество следует признать весьма значительным, если принять во внимание те исключительные по трудности условия, при которых до самого последнего времени русские паломники совершали свое благочестивое странствование к мощам святителя Николая.

Путь из России в Италию всегда представлял для паломника простолюдина много неудобств и затруднений, требуя притом больших денежных средств, особенно трудно было пробираться через Австро-Венгрию и Италию по железным дорогам, часто незнание иностранных языков ставило наших паломников в невыразимо тяжелые условия, отдавая их в руки бесчестных людей, которые, конечно, пользовались таким безвыходным положением и обирали их без зазрения совести. В гораздо лучшем положении были те из русских паломников, которые отправлялись в Бари не прямо из России, а на обратном пути из Палестины, после праздника Св. Пасхи, поспевая сюда к началу мая месяца, когда барийские жители-католики с пышной торжественностью празднуют знаменательное для их города событие – перенесение мощей св. Николая из Мир Ликийских. Кроме весьма значительных по составу партии русских паломников, посещающих Бари после Пасхи, они бывают здесь также и после Рождественских праздников – в этом случае паломники, поклонившись гробнице святителя, возвращаются обратно в Иерусалим, где дожидаются наступления светлого праздника. Этот путь паломники начинают обычно в Яффе, следуя сначала на русском пароходе до Александрии, затем пересаживаются здесь на итальянский или австрийский пароход и на нем уже прибывают в итальянский портовый город Бриндизи, находящийся в 23-х верстах от г. Бари. Хотя и по прибытии в Бриндизи наши простецы-паломники нередко попадают в не менее тяжелые условия, чем и те из наших соотечественников, которые путешествуют прямо из России по железным дорогам, однако, путь морской значительно короче, дешевле и не представляет особенных затруднений в отношении языка, ибо жители Бриндизи, преимущественно из числа греков и славянских народностей, кое-как объясняются с ними и хотя также обирают доверчивых простецов-паломников, но все-таки сведут на вокзал железной дороги и укажут им путь до Бари. Через час пути паломники из Бриндизи попадали в Бари, где, к глубокому сожалению, испытывали не менее тяжелые лишения и невзгоды. Несмотря на то, что русские паломники посещают г. Бари издавна и непрерывно, здесь не было для них ни русского странноприимного дома, где бы паломники могли по дешевой цене иметь хотя бы самое неприхотливое помещение и пропитание, ни русского духовенства, которое совершало бы для них богослужения по уставу Православной Церкви, ни своего храма, где в молитве и слезах наши паломники могли бы изливать свою душу в непосредственной близости к целебным мощам святителя Николая. И последствием таких неблагоприятных условий русского паломничества в Бари бывало нередко то, что богомольцы не получали здесь того духовного утешения и обновления, которого жаждала их верующая душа, и ради которого, пренебрегая опасностями, они предпринимали столь утомительный путь, расходуя часто последние крохи своего скудного достатка.

Претерпев в свое время невероятные лишения и трудности, русское паломничество в Бари к мощам великого угодника Божия святителя Николая приобретает с 1911 г. новые, уже вполне благоприятные, условия. Те неудобства и злоупотребления, которыми было обставлено пребывание русских паломников в Бари, должны отойти ныне в область невозвратного прошлого – на страже подвижнического русского паломничества в Бари стало Императорское Православное Палестинское Общество, которое, как увидим ниже, и предприняло здесь богоугодное дело, достойное имени России и славы чтимого ее верующими сынами святителя Николая.

Императорское Православное Палестинское Общество, упорядочив в течение своей 30-летней неусыпной деятельности условия русского паломнического быта в Св. Земле, не могло равнодушно и безучастно взирать на те невзгоды и лишения, которым подвергались русские паломники при странствовании из Палестины в г. Бари. Хотя по недостатку денежных средств Палестинское Общество долгое время лишено было возможности распространить свои заботы на русское паломничество в Бари, тем не менее, оно всегда признавало за собою не только право, но и долг помогать русским паломникам в совершении ими молитвенного подвига, где бы они ни находились – за пределами отечества, а тем более о паломничестве в Бар-град, находящийся в прямой связи со странствованиями благочестивых русских людей ко святым местам Православного Востока. Исходя из таких именно соображений, в Совете Палестинского Общества еще в 1890 г. возникла мысль сначала о постройке в Бари странноприимницы, а затем, вследствие недостаточности средств у Общества, о найме здесь постоянной квартиры для русских паломников с особыми знающими итальянский язык проводниками, которые должны были встречать паломников в Бриндизи, сопровождать в Бари и сопутствовать им во время посещения базилики св. Николая. Предположения эти, по независящим от Общества причинам, не удалось в то время осуществить, однако Палестинское Общество и через 20 лет не изменило своего основного намерения в отношении к барийскому паломничеству и не поколебалось в своем стремлении распространить и на последнее свои заботы и попечительность тогда, когда к этому представилась возможность.

Так как обстоятельства самого последнего времени убедили всех, кто был знаком с историей возникновения «мирликийского вопроса», в полной его безнадежности и прежде всего – Совет Общества, то последний, с соизволения августейшего Председателя Общества великой княгини Елизаветы Федоровны, обратил особенное внимание на продолжение и успешное завершение «барийского вопроса». Однако прежде чем возобновить свои попытки в этом направлении, Палестинское Общество признало необходимым еще раз со всей обстоятельностью взвесить и оценить намеченное предприятие и при помощи русских деятелей на Православном Востоке уяснить все обстоятельства предстоящей ему деятельности. В конце 1910 г. Совет Палестинского Общества получил на свой запрос вполне убедительное подтверждение русского посла в Константинополе Н.В. Чарыкова о безнадежности всякой попытки восстановить права России на владение мирликийскими развалинами древнего храма с указанием, что имеющиеся в распоряжении Общества денежные средства, назначенные для возвеличения памяти св. Николая Чудотворца при невозможности создать благолепный храм в Мирах, было бы целесообразнее употребить на сооружение в г. Бари храма во имя святителя Николая и при нем подворья для русских богомольцев. Заключение это, с исчерпывающей полнотой и ясностью доказывающее правильность взгляда на данный вопрос, гласило следующее: «При всей желательности, с точки зрения церковно-религиозной, ознаменовать постройкою величественного храма место, где скончался святитель Николай и где первоначально находились его святые мощи, едва ли это могло бы действительно принести сему крупному национально-русскому делу ту нравственную пользу в целях поддержания в русском народе благочестия, которую следует в данном случае желать. Давно уже известно, что наши паломники при возвращении из Иерусалима направляются издавна и поныне большими массами на поклонение мощам святителя Николая Чудотворца в Бари, где находится эта столь чтимая русским народом святыня. Направление этого паломничества в Миры Ликийские, лишенные присутствия останков святителя, не могло бы заменить для удовлетворения религиозного благочестия паломников посещения самих св. мощей по месту их настоящего нахождения в Бари, а при втором условии – вряд ли создание русского храма в Мирах Ликийских, лежащих в стороне от привычного пути наших паломников, придало бы этому месту достаточно притягательной силы, чтобы считать собранные на это значительные средства истраченными целесообразно. Другое дело, если имеющиеся в распоряжении Императорского Православного Палестинского Общества на построение Мирликийского храма суммы были бы употреблены в Бари с тою же целью – возвеличения памяти и почитания святителя Николая у самого местонахождения его мощей – это, несомненно, имело бы последствием избавление русских паломников, прибывающих в Бар-град, от тех затруднений и соблазнов, коим они там ныне подвергаются. Вместе с тем, это дело громко свидетельствовало бы о высоком благочестии Русской Православной Церкви пред лицом всего католического мира».

Когда о столь отчетливо ясном взгляде на предстоящее разрешение «мирликийского вопроса» было доведено помощником Председателя Палестинского Общества ген. Лейт. М.П. Степановым до сведения августейшего ктитора Николо-Александровской Мирликийской церкви в Петрограде великого князя Михаила Александровича⁹⁶, с изложением в особом докладе всех обстоятельств дела. Его Императорское Высочество, всецело присоединившись к предположению Общества о желательности использовать мирликииский капитал на сооружение в Бари храма во имя св. Николая Чудотворца и при нем странноприимного дома для паломников, изволил изъявить свое согласие на обращение этого капитала, возросшего к концу 1910 г. до 246 562 руб., на строительство в Бари.

Так как при наличии достаточных, на первое время, денежных средств дальнейшее направление «барийского дела» не могло уже встретить каких-либо непреоборимых препятствий для своего осуществления, то Совет Палестинского Общества, с соизволения августейшего Председателя великой княгини Елизаветы Федоровны, в январе1911г. возложил на прот. И.И. Восторгова и князя Н.Д. Жевахова поручение – съездить в Бари и подыскать здесь место для возведения здания храма и странноприимного дома и, если оно окажется подходящим, то закрепить его за Обществом путем совершения временной запродажной записи. По прибытии в Бари посланцы Общества, вместе с добровольно сопутствовавшим им присяжным поверенным Н. М. Ремизовым и присоединившимся в Риме русским вице-консулом из Неаполя – бароном О. Н. Ферзеном, отнеслись к возложенному на них поручению с подобающей вдумчивостью, предварительно ознакомившись как со старым городом Бари, так и с примыкающими к нему ближайшими окрестностями. Первоначально поиски происходили в непосредственной близости от базилики св. Николая, находящейся на глубоко вдающемся в море мысе, где, собственно, расположился старинный средневековый город с узкими улицами и очень высокими домами. Но так как в этой местности занята каждая пядь земли, и, кроме того, почва сильно загрязнена благодаря невероятной скученности живущей здесь городской бедноты, то нечего было и думать найти где-либо поблизости от базилики подходящий участок. Затем направо от мыса, где находится старый порт, берега которого давно заняты всевозможными торговыми сооружениями, также не оказалось свободной земли. Были небольшие участки на левой стороне мыса, где расположился новый порт, очень удаленный от города, шумный и крикливый, но цены на эти участки оказались слишком высокими. Правда можно было бы, примирившись с высокой ценностью земли, приобрести небольшой участок вблизи нового порта и построить здесь странноприимный дом, но только в том случае, если бы наши паломники прибывали в Бари морем и высаживались на портовой набережной, чего в действительности не происходит. Как известно, наши паломники совершают переезд морем из Палестины в Италию почти исключительно на австрийских пароходах, которые совсем не заходят в Бари по причине недостаточной глубины моря у пристани, а направляются в соседний портовый город Бриндизи, о котором уже было упомянуто выше. Высадившись в Бриндизи, паломники продолжают свой путь в Бари уже по железной дороге, прибывая сюда не со стороны моря, а совершенно с противоположной, отстоящей от нового порта не менее как на три версты. Таким образом, для прибывающих в Бари паломников железнодорожный вокзал должен иметь особо важное значение, а потому, по мнению уполномоченных Обществом лиц, около него и следовало искать наиболее подходящий участок земли. По счастливой случайности, как раз недалеко от вокзала – всего в двух трех минутах ходьбы от него, на улице Карбонара, в весьма здоровой и живописной местности, занятой богатыми особняками, оказался свободный незастроенный участок земли, мерою 12000 кв. м., с апельсинными, масличными и миндальными деревьями с небольшим огородом, колодезем и одной цистерной для дождевой воды, что по местным условиям весьма важно. По улице проложен трамвай, в десять минут доставляющий в середину города, от которого базилика св. Николая находится не более как в 5 минутах ходьбы. Назначенная владелицей участка госпожой Казамассими цена по 8 лир за кв. м., по отзывам русского вице-консула в Бари и хорошо известных ему лиц, а также после наведения в городском управлении необходимых справок, признана была не особенно высокой. Ввиду отсутствия в окрестностях более или менее подходящего места и боясь упустить вышеописанный участок, протоиерей Восторгов доложил об этом по телеграфу Ее Императорскому Высочеству великой княгине Елизавете Федоровне и Совету Палестинского Общества, прося дать необходимые указания. После получения из Петрограда также по телеграфу полного одобрения сделанного выбора земельного участка под будущее здание русского дома была заключена запродажная запись на имя Н. М. Ремизова, который спустя некоторое время особым нотариальным актом передал свое право на землю Палестинскому Обществу.

Для окончательного закрепления означенного земельного участка за Палестинским Обществом необходимо было получить по законам страны особую королевскую грамоту. Эта последняя вследствие ходатайства русского Императорского Посольства была своевременно получена и, таким образом, барийский земельный участок является отныне неоспоримой собственностью Императорского Православного Палестинского Общества.

Вскоре после возвращения в Петроград прот. И.И. Восторгова и князя Н.Д. Жевахова, представивших подробный отчет Совету Палестинского Общества об исполнении возложенного на них ответственного поручения, августейший Председатель Общества великая княгиня Елизавета Федоровна повергла 2 февраля 1911 г. на всемилостивейшее благовоззрение ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА все дело по мирликийскому и барийскому вопросам, испрашивая, одновременно, и соизволение ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА на приведение в исполнение ниже следующих предположений Совета Палестинского Общества.

1). Приобрести в собственность Императорского Православного Палестинского Общества земельный участок в г. Бари, расположенный на улице Карбонара размером 12000 кв. м. за сумму приблизительно не свыше 50 000 руб. со всеми накладными расходами.

2) Хранящийся в Конторе Двора Ее Императорского Высочества великой княгини Елизаветы Федоровны капитал на сооружение церкви в Мирах Ликийских обратить на устроение в г. Бари храма в честь имени святителя Николая Мирликийского и странноприимницы при нем, в случае же нахождения в составе вышеназванного капитала каких-либо сумм, поступивших по духовным завещаниям о таковых возбудить дело в порядке 986 ст. Х т. 1 ч. Свода законов по прод. 1906 г.

3) Учредить при Императорском Православном Палестинском Обществе Комитет по сбору пожертвовании и для построения в Бар-граде храма во имя святителя Николая и при нем странноприимного для паломников дома, избрание же состава сего Комитета предоставить Совету Общества.

4) Войти с ходатайством в Св. Синод за невозможностью осуществить предположение о построении храма в Мирах Ликийских и ввиду предположения осуществить это святое дело в Бар-граде, предназначить доходы с Николо-Александровской в Петрограде церкви на нужды возникающих в Бар-граде храма и странноприимницы, наименовав означенную церковь и попечительство при оной Барградскими.

5) Войти в сношение со Святейшим Правительствующим Синодом о разрешении повсеместного в России однодневного церковного сбора на вышеозначенные нужды, приурочив таковой к 9 мая – дню памяти перенесения мощей святителя Николая в Бар-град

12 мая 1911 г. ЕГО ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО благоизволил дать свое всемилостивейшее согласие на приведение в исполнение всех указанных в докладе великой княгини Елизаветы Федоровны предположений Совета Императорского Православного Палестинского Общества, причем против той части доклада, в которой испрашивалось Высочайшее соизволение на учреждение при Палестинском Обществе Барградского Комитета, ГОСУДАРЮ ИМПЕРАТОРУ благоугодно было собственноручно начертать «Принимаю его под свое покровительство».

В соответствии с п. 3, Высочайше утвержденного положения, в состав вновь образованного под покровительством ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА Барградского Комитета вошли: Председатель – член Государственного совета сенатор гофмейстер князь А.А. Ширинский, Шихматов – товарищ Председателя, сенатор П. И. Остроумов (†14 декабря 1913 г.),члены: товарищ министра иностранных дел камергер А.А. Нератов, председатель Училищного совета при Св. Синоде прот. П. И. Соколов, академик архитектуры М. Т. Преображенский, прот. И.И. Восторгов и князь Н.Д. Жевахов. Впоследствии состав Комитета был дополнен избранием нового члена – ген. майора Н. Н. Пешкова.

Высочайше учрежденный Барградский Комитет, приступив к выполнению возложенного на него поручения по сооружению в Бари храма и странноприимного дома, прежде всего озаботился получением хранившегося в Конторе Двора великой княгини Елизаветы Федоровны мирликийского капитала, достигшего к 1 ноября 1911 г. вместе с процентными бумагами 253984 руб., принятием мер к производству церковного всероссийского сбора на строительство в Бари и, особенно, предварительной разработкой вопроса о будущих сооружениях. По мысли Комитета приглашенный им для этой последней работы академик архитектуры А.В. Щусев составил план храма и странноприимницы в образцах новгородско-псковских сооружений начала XV столетия, соединив оба здания особыми крытыми переходами. Главная западная часть здания странноприимницы, рассчитанная на два этажа с присоединением к ней с южной стороны третьего этажа и с общими чердачными помещениями, должна выходить лицевой стороной на улицу Карбонара, имея перед собою ограду со святыми вратами, отстоящими от линии дома на пять саженей. Непосредственно к северной части странноприимного дома примыкает небольших размеров храм с двухъярусной звонницей. Храм рассчитан на 200 человек, он находится на уровне второго этажа странноприимницы, имея в нижней своей части сводчатые помещения для ризницы и книгохранилища и на наружной западной стене – сень с иконой Св. Николая Чудотворца. Железный остов главы храма предположено покрыть темно-зеленой черепицей, крышу – листами красной меди. Все здание, сложенное из местного камня «карпора» (особый вид известняка), должно иметь черепичную крышу, а над главным входом – больших размеров мозаичную икону святителя Николая с неугасимой пред нею лампадою. Здание странноприимницы должно, в соответствии с планом, заключать в себе в нижнем этаже – приемную, три общих палаты для паломников, помещения для священника и смотрителя и в верхнем этаже – 3 комнаты 1 разряда, 14 комнат II разряда, парадные покои для почетных гостей и общую столовую, на третьем этаже южной части дома намечено помещение для псаломщика, кроме того, в полуподвальном помещении южной части дома с выходящими на запад большими окнами предположена обширная, со сводчатыми потолками, народная трапезная, соединяющаяся с находящимися в верхнем этаже кухней и хозяйственными помещениями посредством электрического подъемника. В здании странноприимницы, кроме названных помещений и комнат для прислуги, должны находиться кладовые для паломнических вещей, умывальные и палата для больных паломников с небольшою при ней приемной для врача. На внутреннем дворе предположено возвести отдельное здание для прачечной, бани и других хозяйственных служб, устроить водоемы для хранения дождевой воды, вырыть колодезь, а все свободное место вокруг странноприимного дома превратить в тенистый сад и перед выходящей на улицу лицевой частью здания разбить цветник. Все строительные работы без внутренней отделки и обстановки первоначально были исчислены академиком А.В. Щусевым в 300 000 руб. с представленными же впоследствии дополнительными сметами по устройству отопления, освещения, водоснабжения сада и ограды, а равно и на другие не предусмотренные основной сметой потребности, общая сумма сметных исчислении возросла до 414 680 руб.

Разработанный А.В. Щусевым, по указанию Комитета, план зданий храма и странноприимницы был повергнут Председателем Комитета вместе со сметой на всемилостивейшее благовоззрение ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА и ЗО мая 1912 г. удостоился Высочайшего одобрения.

Располагая достаточными средствами для начала строительных работ и имея утвержденный ГОСУДАРЕМ ИМПЕРАТОРОМ план зданий и смету, Барградский Комитет в феврале 1913 г. признал благовременным отправить на место особую строительно-наблюдательную Комиссию в составе архитектора В.А. Субботина, настоятеля будущего храма прот. Н.В. Федотова, смотрителя приюта И.О. Никольского и псаломщика К.Н. Фаминского, возложив председательствование на священника церкви Русского посольства в Риме о. X.А. Флерова. Все эти лица, за исключением о. Флерова, вместе с посланным Министерством иностранных дел для оказания содействия Строительной Комиссии вице-консулом В.В. Юрьевым, прибыли в Бари в середине марта месяца. На первое время Комиссии, снабженной особыми руководственными указаниями, было поручено вступить во владение приобретенным Палестинским Обществом на улице Карбонара земельным участком, ознакомиться с городом и местными условиями жизни, предложить подрядчикам подать цены на строительные работы и озаботиться приготовлениями к предстоящей закладке зданий.

Когда в конце апреля 1913 г. все необходимые приготовления были закончены, Барградский Комитет назначил закладку на четверг 9 мая и просил своего сочлена князя Н.Д. Жевахова быть его представителем на предстоящем торжестве. При участии прибывшего в Бари вечером 5 мая князя Н.Д. Жевахова и местного вице-консула В.В. Юрьева Строительной Комиссией был выработан порядок торжества и составлен список почетных горожан и представителей местной власти, которым должны были быть посланы приглашения. Самая закладка по случаю выпавшего на 9 мая католического праздника Corpus Domini (Тела Христова) была назначена в 5 часов пополудни, так как выяснилось, что только к этому времени могли прибыть приглашенные на торжество представители города. Высшему католическому духовенству – архиепископу Барийскому, старшему капеллану базилики св. Николая и другим почетным лицам из местных жителей – пригласительные билеты на закладку были переданы лично князем Н.Д. Жеваховым. За день до закладки спешно были закончены последние приготовления, выкопано в земле и обложено камнем небольшое место, приходящееся по плану под стенами храма, устроен деревянный помост и шатер, на нем для богослужения, воздвигнуты с двух сторон помоста особые сиденья для приглашенных лиц, красиво убранные зеленью и флагами, поставлены высокие мачты с русскими и итальянскими флагами, скрепленными в месте пересечения древков, вызолоченными русскими гербами, самые мачты были перевиты полосами из цветов и зелени, на одной из мачт среди итальянских флагов с золотыми шнурами и кистями было укреплено изображение герба г. Бари.

Накануне дня закладки 8 мая в 11 часов утра прот. Н.В. Федотовым был отслужен в католической базилике св. Николая у мощей святителя молебен, на котором присутствовали князь Н.Д. Жевахов, вице-консул В.В. Юрьев и все члены Строительной Комиссии. Священный трепет проник в сердца предстоящих, когда свода древней базилики едва ли не впервые со дня ее основания огласились русским молебным пением, полным глубокого содержания и духовной красоты. Горячо молились пред мироточивыми мощами святителя и чудотворца Николая наши соотечественники, прося у святителя благословения на предстоящее нелегкое дело сооружения православного храма, вдали от родины, среди людей чуждых по языку обычаям и вере. Этим знаменательным молебствием было положено начало приближавшемуся торжеству. Вечером в тот же день в занимаемом Строительной Комиссией помещении на улице Карбонара о. прот. Федотов служил всенощную. По окончании богослужения была оглашена присланная великой княгиней Елизаветой Федоровной следующая телеграмма: «Соединяюсь в молитвах с вами в этот торжественный день основания нашего храма и дома для паломников. Помоги вам Бог. Нахожусь на богомолье. Теперь еду на торжество канонизации святого Ермогена. Елисавета». Телеграмма Ее Высочества произвела в высшей степени бодрящее и отрадное впечатление на всех собравшихся и преисполнила их радостным чувством ожидания предстоявшего на следующий день церковного торжества.

Вечером в тот же день 8 мая прибыл из Рима прот. X.А. Флеров с причтом и певчими посольской церкви, а утром на следующий день приехал представитель русского посла при Итальянском правительстве – первый секретарь посольства камергер А.Н. Мясоедов.

9 мая в назначенное для закладки время около 5 часов пополудни русский участок стал быстро наполняться приглашенными почетными гостями. Все свободное место вблизи помоста было занято тысячной толпой нарядно одетых итальянцев, с любопытством ожидавших начала русского церковного торжества. Среди присутствовавших находились президент провинциального совета сенатор Баленцони, городской голова г. Бари профессор Сабино Фиорезе с членами городского совета, президентАпулии г. Витто Манцари, консулы иностранных государств, а также представители местных газет при полном однако отсутствии католического духовенства.

Ровно в 5 часов пополудни из близ находящегося особняка, где помещается контора Строительной Комиссии, вышел крестный ход, при пении тропаря св. Николаю «Приспе день светлого торжества град Барский радуется, и с ним вселенная вся токовствует» и направился к месту закладки. Впереди шествовали в облачениях из золотой парчи окруженные певчими протоиереи X.А. Флеров и Н.В. Федотов – с крестом и Евангелием, за духовенством шли секретарь посольства А. Н. Мясоедов, князь Н.Д. Жевахов и вице-консул В.В. Юрьев, благоговейно неся большую икону св. Николая Чудотворца старинного письма, и в конце шествия следовали члены Строительной Комиссии со своими семьями. Перейдя улицу Карбонара, крестный ход, при неумолкаемом пении тропаря праздника перенесения мощей св. Николая Чудотворца, приблизился к месту закладки, и икона святителя была установлена на заранее приготовленном аналое, убранном благоухающими розами и другими цветами. С чувством глубокого умиления и непередаваемого душевного волнения внимали наши немногочисленные соотечественники впервые раздавшимся на стогнах г. Бари из уст православного русского пастыря вдохновенным словам молитвы в честь святителя Николая. Громкое отчетливое чтение и возгласы духовенства, стройное пение небольшого посольского хора создавали восторженно-радостное настроение у почитателей св. Николая Чудотворца и произвели неизгладимое впечатление не только на русских, удостоившихся счастья быть свидетелями этого знаменательного торжества, но и на пылких отзывчивых итальянцев. Богослужение длилось около часа. Перед положением первого камня в основание будущего храма прот. Н.В. Федотовым была прочитана русская закладная грамота, начертанная на медно-вызолоченной доске, после чего прот. X.А. Флеров прочитал изготовленную на пергаментном листе дополнительную грамоту на итальянском языке почти одинакового содержания с добавлением лишь, что сия закладка здания состоялась в царствование короля Италии Виктора-Эммануила III. Затем присутствовавшие почетные гости и члены Строительной Комиссии стали поочередно опускать в место закладки серебряные рубли чекана 1913 г., из коих часть были юбилейные Романовские с изображением Царя Михаила Федоровича и ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ II.

По окончании обряда закладки крестный ход в том же порядке с пением тропаря св. Николаю возвратился в помещение Строительной Комиссии, сюда же проследовали и приглашенные почетные гости и члены городского управления во главе с городским головой профессором Сабино Фиорезе. Князь Н.Д. Жевахов и архитектор В.А. Субботин ознакомили собравшихся гостей с планами и внешним видом будущих храма и странноприимного дома, его размерами и предполагаемой внутренней отделкой по образцу древнерусских храмов. Итальянские гости восхищались самобытностью русского церковного зодчества и выражали удовольствие, что на долю г. Бари выпала честь приютить у себя столь красивые и художественные здания, которые, несомненно, станут лучшим украшением города. Когда подано было шампанское, городской голова профессор Сабино Фиорезе, подняв бокал и обращаясь к русским, сказал: «Я охотно принял ваше приглашение на сегодняшнее торжество, потому что вижу в нем благороднейшее проявление чувств великого русского народа и еще потому, что за первым камнем последует начало возвышенного дела благотворительности на пользу славянских странников, которые будут приходить сюда на поклонение мощам великого святителя Мирликийского. К этому чувству удовольствия, справедливо разделяемому гражданской властью города, во главе которой я имею честь стоять, присоединяется также чувство благодарности за ту красоту и блеск, которые приданы будут нашему г. Бари вашими благотворительными учреждениями. Помните господа, что г. Бари обещает вам свое гостеприимство и должное почтение к вашим трудам. Мы всегда помним узы симпатии, которые в течение многих веков соединяют жителей г. Бари с приходящими сюда на поклонение вашими соотечественниками. Но мы помним также и то великое проявление вашей симпатии к нам итальянцам в дни страшного бедствия, постигшего Мессину, когда ваши моряки обнаружили чудеса самопожертвования, приходя на помощь пострадавшим. Примите поэтому наш единодушный и искренний привет вашему начинанию, и пусть оно отразится на всем том, что содержит в себе наиболее высокие идеалы вашей земли: от Царя и Царицы до русского народа». На эту сердечную речь, покрытую громом рукоплесканий и восторженными кликами «Да здравствует Россия, да здравствует Царь!» – член Барградского Комитета князь Н.Д. Жевахов сказал ответную речь на итальянском языке: «С глубоким волнением, – говорил князь, – положил я первый камень для храма св. Николаю тому святому, которого так горячо любит моя родина и который уже давно соединил нас русских с вами итальянцами узами сердечной дружбы и взаимной симпатии. Это он, святитель Николай, покровитель плавающих на водах, привел наших моряков к вам в Мессину, во дни ниспосланных вам тяжких испытаний, и дал нашей дружбе, первым признаком которой является участие в горе и страдании, такое прекрасное выражение. Это он, святитель Николай, привел нас сюда в Бари, чтобы еще теснее соединить нас в общем служении Богу и ближнему, прославляя Того, Кто благословляет все народы без различия веры и национальности. Вся Россия взирает теперь на наше торжество, которое я с чувством глубокого удовлетворения могу назвать и вашим, на нашу радость, которую вы так искренно и сердечно разделяете с нами, свидетельствуя о том, как близки идеалы наших наций, и как прочны основы нашей дружбы. Пусть же ничто не омрачает этой дружбы, залогом коей да послужит на вечные времена наша общая любовь к святителю Николаю, и пусть этот день всегда будет напоминать о том единении между нами, какое нашло сегодня такое счастливое выражение и преисполнило наши сердца чувством трогательной к вам признательности». Эти прекрасные вдохновенные слова были встречены итальянскими гостями восторженными и бурными одобрениями, особенно усилившимися после того, как князь Жевахов заключил свою речь здравицей в честь короля Италии Виктора-Эммануила, поддержанная членами Строительной Комиссии и всеми присутствовавшими на приеме нашими соотечественниками дружными возгласами «Да здравствует король Италии!» – эта здравица внесла еще большее оживление и послужила поводом для выражения России и ее Державному Монарху теплых сердечных чувств со стороны представителей дружественного нам итальянского народа.

Тотчас же после закладки была послана телеграмма Председателю Высочайше учрежденного Барградского Комитета князю А.А. Ширинскому-Шихматову следующего содержания: «Собравшись сегодня 9/22 мая, при участии местных властей и многочисленном стечении народа на торжество закладки храма святителю Николаю, возносим к святому угоднику и покровителю горячие молитвы о драгоценном здравии нашего августейшего Монарха и просим Ваше Сиятельство, от лица всех присутствующих, повергнуть к стопам ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА чувства нашей беспредельной любви и преданности)». В тот же день вечером городской голова Сабино Фиорезе телеграфировал Председателю Барградского Комитета: «Закладка храма, который Императорское Православное Палестинское Общество посвящает св. Николаю Чудотворцу, скрепляет узы, соединяющие наш город с благородным русским народом, воины которого в минуты пережитого Италией бедствия оказали ей самоотверженную помощь. В качестве истолкователя этих чувств выражаю горячее пожелание счастья вашему ГОСУДАРЮ и величия славянским народностям».

Эти телеграммы князь А.А. Ширинский-Шихматов имел счастье при особом Всеподданнейшем докладе повергнуть на Всемилостивейшее благовоззрение ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА Покровителя Комитета, тотчас по возвращении ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА с юбилейных празднеств имевших место в Москве и городах Поволжья. ЕГО ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО, ознакомившись с содержанием телеграмм, благоизволил собственноручно начертать на докладе: «Искренно благодарю. Желаю успешного окончания постройки храма».

Столь милостивые слова ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА были немедленно сообщены Председателю Строительной Комиссии прот. X.А. Флерову для передачи всем лицам, подписавшим телеграмму, а городскому голове Сабино Фиорезе Председатель Комитета отправил следующую телеграмму: «По возвращении ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА из поездки по случаю празднеств трехсотлетия, я имел честь доложить ЕГО ВЕЛИЧЕСТВУ телеграмму, которую Вы мне послали о состоявшейся закладке храма и дома для паломников. Я счастлив известить Вас, что ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР благоизволил поручить мне выразить Вам ЕГО искреннюю благодарность за приветствие и пожелания благоденствия России и ее ГОСУДАРЮ. Прошу Вас принять и передать всем уважаемым членам муниципалитета выражение глубокой признательности за любезные услуги и сочувствие русскому делу, создающему новую взаимную связь симпатии, доверия и уважения между двумя дружескими нациями».

На другой день, после столь знаменательного и отрадного для русского сердца торжества во славу святителя Николая, вызвавшего среди впечатлительных итальянцев такой исключительный подъем чувств своей необычайной обстановкой, было приступлено к производству строительных работ. Все земляные и каменные работы были сданы по особому договору, имевшему отличные отзывы со стороны русских консулов местному подрядчику – инженеру Николо Рикко, построившему в Бари несколько общественных зданий и пользующемуся вполне заслуженным доверием, а плотничные и столярные работы поручены русскому подрядчику Дмитрию Камышову, давно уже работающему за границей, преимущественно по устройству русских выставочных зданий, знающему итальянский язык и весьма хорошо осведомленному в строительных вопросах.

В течение первых двух месяцев после закладки производились почти исключительно земляные работы, которые вследствие каменистости и неровности почвы оказались весьма затруднительными, и только в конце июня было приступлено к кладке основания стен. Каменные работы, при наличии заблаговременно заготовленного строительного материала, производились настолько успешно, что к началу октября месяца были закончены все работы по кладке подвальных помещений, положены балки для нижнего этажа, и выведена часть стены главного здания. В наступившие затем осенние и зимние месяцы строительные работы не прерывались, и стены зданий храма и странноприимницы, постепенно нарастая, к началу марта 1914 г. были подведены почти под крышу. Кладка стен сводов и перекрытий и вообще все каменные работы производились все время в точном соответствии с Высочайше утвержденным планом по особо доставленной в Бари модели храма и странноприимного дома, которая давала возможность архитектору В.А. Субботину наблюдать за тем, чтобы наиболее ответственные каменные части здания, так отчетливо воспроизведенные на модели, были с точностью переданы в постройке и отражали древнерусский вид сооружений. Хотя при таких условиях работы производились и вполне успешно, тем не менее, по предложению Комитета составитель плана зданий академик А.В. Щусев в апреле месяце посетил Бари и, лично ознакомившись с тем, что сделано за истекший год, преподал Строительной Комиссии свои весьма ценные указания для производства дальнейших работ. По наступлении весны, когда работы были в полном разгаре, в составе Строительной Комиссии кроме архитектора В.А. Субботина и смотрителя И.О. Никольского находились священник В.Н. Кулаков, заменивший прот. Н.В. Федотова и принявший на себя исполнение обязанности председателя, и псаломщик В.В. Каменский, приглашенный на службу вместо г. Фаминского. В это время в Бари совершенно неожиданно возникла забастовка каменщиков, явившаяся откликом на такую же забастовку в некоторых других городах Италии. Забастовка продолжалась с перерывами почти два месяца и закончилась только в начале июня. Это непредвиденное обстоятельство хотя и отразилось на общем положении строительного дела, задержав кладку стен храма, тем не менее, Комиссия использовала наступившее свободное время на разработку очередных вопросов строительства, главным образом – на сношение с различными итальянскими мастерскими производящими предметы водоснабжения, отопления, электрического освещения и др.

Следя по донесениям Строительной Комиссии, а также по присылаемым фотографическим снимкам за состоянием производящихся в Бари построек, и предвидя в скором времени их окончание, Барградский Комитет признал крайне необходимым произвести летом 1914 г. подробный осмотр построек и на месте при участии членов Строительной Комиссии выяснить неотложные вопросы относительно внутренней отделки помещении, распределения их в соответствии с потребностями паломнического дела и по снабжению храма и, особенно, странноприимного дома предметами обстановки. Столь сложное и ответственное поручение, вследствие предложения Председателя Комитета, изволил принять на себя с Высочайшего соизволения пожизненный действительный член Императорского Православного Палестинского Общества, Его Высочество князь Олег Константинович, отбывавший в Италию после перенесенной зимой тяжелой болезни для поправления своего здоровья. Во время недельного пребывания в Бари Его Высочество проявил исключительное внимание к делу Комитета и лично разобрался в весьма многих строительных вопросах. Прибыв в Бари 3 июля 1914 г., Его Высочество, невзирая на усталость после продолжительного и утомительного путешествия и крайне жаркое время года, ежедневно подробно осматривал произведенные строительные работы, не отказываясь всходить даже на самый верх здания по колеблющимся подмосткам, выслушивал доклады архитектора и подрядчиков, давал свои весьма ценные в хозяйственном отношении указания, а в ранние утренние часы и поздно вечером назначал заседания Строительной Комиссии, на которых подвергались всестороннему обсуждению наиболее существенные вопросы строительства и предстоящего оборудования заканчивающихся постройкой зданий храма и странноприимницы. Между прочим, во время нахождения в Бари князя Олега Константиновича, был заключен с подрядчиком Камышовым договор на устройство черепичной крыши над зданием странноприимницы, что было особенно важно, ввиду необходимости прикрыть возведенную постройку от обильных в Италии осенних дождей, и окончательно решен вопрос о применении во всех помещениях странноприимницы, а также и в церкви, пароводяного отопления.

Так как во время пребывания Его Высочества в Италии отношения между Россией и Германией принимали тревожный характер и не предвещали мирного разрешения возникших дипломатических осложнений из-за Сербии, то князь Олег Константинович, как бы предчувствуя надвигавшиеся грозные события, отказавшись от отдыха на юге Италии, пожелал возвратиться на родину.

По прибытии в Москву на состоявшемся здесь 17 июля в Кремлевском дворце частном совещании в присутствии Председателя Барградского Комитета князя А.А. Ширинского-Шихматова и академика А.В. Щусева Его Высочество изволил сделать весьма подробный доклад о производящихся в Бари строительных работах и принимал живое участие в обсуждении очередных вопросов, освещая некоторые из них своими меткими основанными на личном наблюдении замечаниями, послужившими впоследствии Комитету материалом для окончательного решения. Особенно ценно было указание Его Высочества на необходимость поставить со стороны, выходящей на улицу лицевой части странноприимного дома, не сплошную каменную ограду, а легкую железную решетку на невысоком каменном основании, чтобы от взоров проходящих не был скрыт вид на красивое здание русского храма. В соответствии с этими указаниями князя Олега Константиновича академиком А.В. Щусевым был выработан новый рисунок ограды, впоследствии вполне одобренный Комитетом.

С горячей отзывчивостью принятый на себя Его Высочеством весьма нелегкий труд по осмотру сооружаемых в Бари зданий и выработке наиболее приемлемых и выгодных в хозяйственном отношении условий для успешного завершения начатого дела, принес настолько существенную пользу Барградскому Комитету, что в сердцах его членов и лиц, принимающих участие своим трудом и доброхотною лептою в сооружении храма святителю Николаю в Бар-граде, навсегда будет сохранена светлая память о безвременно павшем при защите родины юном герое-князе Олеге Константиновиче.

В наступившие вслед за возвращением в Россию князя Олега Константиновича дни военных действий и даже в последующее ближайшее к нам время, когда в борьбу с немцами была вовлечена силою обстоятельств и Италия, начатое в Бари во славу святителя Николая русское дело не только не прекратилось, но, как увидим ниже, получило дальнейшее развитие. Однако, прежде чем продолжить описание произведенных во время войны работ по постройке зданий храма и странноприимного дома, считаем необходимым вернуться несколько назад и в кратких чертах ознакомить с возникшими в Бари в 1913 г. походной церковью во имя св. Николая Чудотворца и временным паломническим приютом, проявлявшими свою полезную во всех отношениях деятельность не только в мирное время, но и тогда, когда половина Европы была объята войной.

Приняв на себя заботы о посещающих Бари русских паломниках, Барградский Комитет, одновременно с обсуждением в одном из своих заседаний осенью 1912 г. вопроса о необходимости отправить в Бари вместе с архитектором строителем также священника, псаломщика и смотрителя, которые составили бы на месте особую строительно-наблюдательную комиссию, признал весьма желательным, чтобы по прибытии в Бари смотритель занялся устройством временного паломнического приюта, а священник и псаломщик озаботились подысканием помещения для походной церкви и установлением в ней богослужений для посещающих Бари русских паломников. Стремясь к осуществлению этого последнего своего предположения, Комитет заблаговременно испросил у Петроградского епархиального начальства, которому подчинено заграничное духовенство, св. антиминс для временной Барийской церкви и передал его вместе с облачениями необходимой церковной утварью и богослужебными книгами отправившемуся в Бари в марте 1913 г. прот. Н.В. Федотову.

Строительная Комиссия, успешно выполнив вскоре по прибытии в Бари первое поручение Комитета относительно временного паломнического приюта, для которого нашлись три комнаты в одном из двух снятых ею особняков на ул. Карбонара, вблизи русского места, долго не могла выполнить второе поручение – устроить временную церковь, так как ни в одном из занятых ею домов не оказалось подходящего помещения. Только летом по получении извещения Комитета о том, что Св. Синод определением от 6/19 июля постановил учредить при сооружаемой церкви в Бари постоянный состав причта из священника и псаломщика с подчинением их ведению Петроградского епархиального начальства и с тем, чтобы до отстройки и освящения постоянного храма была открыта на средства Комитета походная церковь – по мысли находившегося в то время в Бари члена Комитета князя Н.Д. Жевахова было решено испросить согласие Комитета спешно выстроить во внутреннем дворе участка небольшой двухэтажный дом для служб и верхний этаж его приспособить под временный храм. Мысль эта, встретив со стороны Комитета полное одобрение, была приведена Комиссией в исполнение в весьма краткий срок. К середине декабря месяца не только был выстроен самый дом с небольшой аркой на крыше для звонницы, и отделано предназначенное для церкви верхнее помещение, но и установлен на деревянных подрамниках, затянутых материей, иконостас с царскими вратами, стены украшены иконами, изготовлена обстановка алтаря, подвешена люстра, и всему помещению был придан вид скромного домового храма. К этому же времени были доставлены из Петрограда одежды на престол и жертвенник, сосуды, старинные подсвечники и все вообще необходимое для совершения богослужений. Так как еще раньше, а именно в мае 1913 г. вследствие настойчивого ходатайства русского вице-консула В.В. Юрьева перед Барийским городским управлением, последнее особым письменным извещением предоставило сооружаемой в Бари русской церкви право пользоваться при богослужениях колокольным звоном, то на устроенной при временной церкви звоннице был заблаговременно укреплен небольшой медный колокол.

Когда все приготовления были закончены, Высокопреосвященнейший Владимир митр. Петроградский и Ладожский по просьбе Комитета телеграммой от 16 декабря преподал прот. Н.В. Федотову свое архипастырское благословение на освящение временного Барийского храма во имя св. Николая Чудотворца на ранее выданном антиминсе. Обитатели русского поселка встретили эту давно ожидавшуюся весть с тем большею радостью, что приближался праздник Рождества Христова, и все они, как давно уже находящиеся вдали от родины, испытывали душевную потребность молиться в этот праздник в своем собственном храме, устроенном и украшенном их усердием и трудами.

Освящение церкви было назначено на 24 декабря. В этот день к 5 часам пополудни под впервые раздавшийся призывный звон колокола в церковь собралась немногочисленная православная русская паства вместе с прибывшими в Бари на поклонение мощам святителя Николая десятью русскими паломниками, работавшие на постройке итальянцы и посторонние лица из окрестных жителей, привлеченные необычным для их слуха колокольным звоном. Перед началом освящения прот. Н.В. Федотов произнес прочувствованное слово, в котором изложил исторический ход событий, приведших в католический г. Бари, не имеющий ни одного православного алтаря, русских людей, занятых ныне сооружением в честь и славу св. Николая благолепного храма, а для прибывающих на поклонение мощам святителя русских богомольцев – странноприимного дома, и выразил надежду, что в дружественной нам стране, где в благоухании святости почивают мощи столь чтимого русскими великого святителя и чудотворца Николая, и где незримо витает и живо ощущается веяние его духа, возникающему русскому храму по молитвам святителя, быть может, суждено свыше положить начало возрождению Православия в Апулии и соседней области Калабрии, искони бывших православными. Затем, по совершении малого освящения церкви, была отслужена всенощная при пении весьма стройного хора, составленного из русских паломников, а на другой день – в праздник Рождества Христова – в присутствии тех же молящихся была впервые в Бари совершена Божественная литургия на церковнославянском языке, и принесена бескровная жертва за здравие ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА и ЕГО августейшей Семьи, а также за здравие великой княгини Елизаветы Федоровны, всех благочестивых жертвователей на сей святой храм и лиц, трудящихся над его сооружением. Барийская временная церковь в изобилии снабжена русскими восковыми свечами, а также ароматичным афонским ладаном, и с осени 1914 г. имеет даже свою просфорницу, которая является также помощницей псаломщику во время богослужений в церкви и при исполнении треб. Для придания богослужениям особой торжественности и благолепия нынешний настоятель церкви о. В.Н. Кулаков и псаломщик В.В. Каменский пригласили несколько итальянцев, обладающих хорошими голосами, и составили из них небольшой хор. В настоящее время певчие по особо изготовленным нотам с латинскими буквами изучают песнопения из всенощной и литургии, занятия эти идут весьма успешно и вселяют в руководителях уверенность, что ко времени открытия и освящения постоянного храма хор певчих будет вполне подготовлен.

Посещающие Бари русские паломники могут приобретать в церкви различного размера иконки святителя Николая, изготовленные в русских иконописных мастерских, и по цене весьма доступные даже небогатому человеку, имеются также образки святителя на меди, атласе, полотне и бумаге по самой дешевой цене. Все это избавляет ныне не только наших паломников, но и посещающих Бари русских путешественников, от необходимости приобретать и освящать на гробнице святителя образки католические, которые прежде, за отсутствием таковых же православных, вывозились из Бари для раздачи родным и знакомым.

Барийский паломнический приют, как было сказано выше, возник значительно раньше церкви. Рассчитанный всего на прием 20–30 человек и обставленный как временный весьма скромно, лишь самыми необходимыми предметами, приют до самого последнего времени, пока не прекратился приток паломников по случаю возникновения европейской войны, оказывал существенную помощь всем приезжавшим в Бари русским богомольцам. Многие из них, совершенно не подозревая о существовании в Бари русского приюта, приятно поражались, когда их еще на вокзале встречали русской речью и приглашали остановиться в родном русском доме. Радушный прием, теплый кров, простая русская пища, к которой так привык простолюдин-паломник у себя на родине и, что особенно ценно на далекой чужбине – настоящий русский самовар – заставляли богомольцев совершенно забывать о только что перенесенных трудностях далекого пути, направляя их сердца и мысли к мощам святителя и чудотворца Николая, ради поклонения которым они и прибыли в Бари. Со времени своего открытия Барийский приют принимал не только паломников, число коих с 1 мая 1913 г. по 1 июля 1914 г. было свыше 250 человек, но также русских моряков с канонерской лодки «Терец» и многих из наших соотечественников, принужденных возвращаться на родину через Италию в течение почти трех месяцев после начала военных действии.

Матросы с канонерской лодки «Терец» в количестве 120 человек во главе с командиром Н. Н. Дмитриевым и г.г. офицерами посетили Бари 9 мая 1914 г. и вместе с прибывшими из Иерусалима, на возвратном пути в Россию 25 русскими паломниками, присутствовали на первом престольном празднике во временной русской церкви, посвященной имени святителя Николая. В этот день, после совершения литургии и молебна при участии хора певчих из нижних чинов судовой команды, командир и г.г. офицеры приняли в помещении настоятеля храма предложенный Строительной Комиссией по русскому обычаю хлеб-соль, а матросы и простые паломники были приглашены в приют, где им от имени Барградского Комитета был подан обед, а затем и чай. В память первого посещения русскими моряками странноприимницы и церкви члены Строительной Комиссии поднесли командиру судна Н. Н. Дмитриеву для кают-компании икону святителя Николая, освященную на его гробнице. Посетившие Бари русские моряки были весьма признательны своим соотечественникам за оказанный им радушный прием и гостеприимство, что и засвидетельствовали по отбытии в плавание присылкой настоятелю церкви прочувствованной телеграммы.

По возникновении военных действии между Россией и Германией, когда выяснилось, что находившиеся в немецких лечебных местностях русские подданные, будучи застигнуты врасплох войной, стали покидать пределы враждебных стран и направляться в Россию не только через Швецию, но и через Италию. Председатель Барградского Комитета князь А.А. Ширинский Шихматов тотчас же предложил Министерству иностранных дел воспользоваться временным Барийским приютом для помещения в нем тех из наших соотечественников, лишившихся средств, которые принуждены будут до наступления очереди отправления на пароходах из Бриндизи через Дарданеллы в Одессу остановиться в Бари. Предложение это Министерство приняло с признательностью и немедленно известило русское посольство в Риме об использовании в случае надобности русского приюта в Бари. По имеющимся в Комитете сведениям в течение августа и сентября месяца 1914 г. гостеприимством Барийского приюта воспользовались свыше 200 русских. Среди останавливавшихся были духовные лица, доктора, инженеры, педагоги, общественные деятели, некоторым из них, совершенно не имевшим средств на возвращение в Россию, были выдано заимообразно небольшие денежные суммы. Таким образом, находящийся под покровом святителя Николая весьма скромный по своим размерам Барийскии приют в минуту выпавших на долю соотечественников тяжелых испытаний на далекой чужбине по мере сил и возможности оказал им необходимую помощь и содействие.

* * *

Война России с Германией и Австро-Венгрией, а затем и с Турцией, хотя и затруднила почтовые сношения Комитета со Строительной Комиссией, лишив его возможности своевременно сообщать свои распоряжения, но, как уже было отмечено, почти совсем не отразилась на ходе строительных работ – эти последние велись и ведутся хотя и медленно, но без перерывов и постепенно приближаются к благополучному завершению. Война, конечно, нарушила некоторые предположения и расчеты Комитета и создала временные затруднения, напр., повысился курс на итальянские лиры, что влечет при переводах денег в Бари увеличение расходов, вздорожали строительные материалы, намеченные к отправлению в Бари в середине июля месяца русские плотники для установки стропил под черепичную крышу не смогли выехать, заказанные в Москве мастерским Т-ва Хлебниковых кресты для церковного купола и звонницы, а также кованые дверные приборы, в которых ныне ощущается особенная потребность, не могут быть посланы, по причине прекращения пересылки грузов в Италию, один из наиболее известных московских колокольных заводов, принявший еще в июне 1914 г. заказ на изготовление колокольного звона весом 120 пудов, вследствие вздорожания меди и олова, отказался выполнить заказ по прежней расценке, настаивая на увеличении почти в 30%. Но все эти затруднения были несущественны и не повлияли на строительство – нашлись в Бари плотники, из них даже один русский, которые вполне успешно справились со сложной работой по устройству стропил, кресты заказаны одной из местных итальянских мастерских и уже скоро будут установлены на церковь и звонницу, дверные приборы заменены временными, впредь до присылки из России, колокольный же звон может быть заказан другому заводу и исполнен в непродолжительный срок, в особенности, если среди почитателей святителя Николая найдутся люди с горячим отзывчивым сердцем и щедрою лептой. Таким образом, война не остановила пламенное стремление Высочайше учрежденного Барградского Комитета к довершению начатого им дела во славу святителя Николая – наоборот, наступившее трудное время как бы налагает на него обязанность производить работы с усиленным рвением, дабы Барийскии храм ко времени окончания войны явился благодарным молитвенным памятником святителю Николаю – небесному покровителю и защитнику Святой Руси.

Подводя итоги деятельности Строительной Комиссии со времени начала военных действий до последних чисел мая месяца текущего 1915 г., когда Комитет получил от нее последние донесения о состоянии работ, следует, прежде всего, отметить, что все основные каменные работы по сооружению здания храма и странноприимного дома, включая барабан церковного купола, были закончены еще к январю сего года. Остальные работы, относящиеся к завершению наружной отделки зданий, оборудованию внутренних помещений и устройству двора, сада и ограды, частью так же уже выполнены, частью близятся к окончанию. Так, например, после покрытия всей площади пола чердачных помещений асфальтом и установки деревянных скрепленных железными скобами стропил с промежутками для окон на крышу всего здания странноприимницы, была положена поливная темно-зеленого цвета черепица, а крыша храма и примыкающих к нему переходов покрыта листами красной меди, все эти работы, произведенные русским подрядчиком Камышовым, были окончены к февралю сего года. В большей части дома тем же подрядчиком Камышовым вставлены оконные рамы и навешаны двери с временными металлическими приборами. В начале февраля во всех помещениях странноприимницы, квартирах служащих и в храме было вполне закончено устройство пароводяного отопления, и с этого же времени подрядчик Рикко приступил к штукатурке внутренних стен, что ныне также закончено. Тому же Рикко сдан уже подряд на производство работ по настилке полов во всех помещениях странноприимницы. Изготовленный итальянским заводом Мадалена по чертежам академика А.В. Щусева железный остов главы храма закончен сборкой и, по доставлении заказанного в Милане медно-вызолоченного креста и установке его на место, будет покрыт поливной черепицей. Во дворе участка, кроме ранее вырытого колодца, устроены два закрытых каменными сводами водохранилища для дождевой воды, и установлена прямая подача воды во все хозяйственные помещения странноприимного дома, а также в нижний этаж особого дома служб, где будут устроены баня и прачечная. С трех сторон участка – северной восточной и южной, примыкающих к соседним владениям – сложена сплошная каменная ограда с откосами внутрь двора, а в конце апреля месяца Комитет, утвердив представленный академиком А.В. Щусевым рисунок ограды, с западной стороны странноприимного дома – на каменном основании, с железной кованой решеткой, с въезжими воротами и калиткой против главного входа с украшением в виде арки с главкой и крестом – предложил Комиссии немедленно приступить к работам. Одновременно с устройством ограды будут начаты одобренные Комитетом работы по очистке всего места от мусора, накопившегося за все время производства постройки, а затем и к разбивке сада, по указаниям академика Шусева, и к посадке, в дополнение к сохранившимся на участке масличным и миндальным деревьям, новых деревьев и кустарников, преимущественно напоминающих русскую растительность, по линии же западной ограды, чтобы не загораживать деревьями вид на лицевую сторону здания, будет разбит цветник. Для сада и внутреннего двора изготовляются по рисункам академика Шусева и будут установлены на указанные им места мраморный открытый водоем, скамейки и фонари.

Кроме перечисленных строительных работ, главным образом по странноприимному дому, как уже исполненных так и находящихся в производстве и приближающихся к окончанию, предстоят еще следующие, относящиеся преимущественно к внутренней отделке: необходимо провести во всех помещениях электрическое освещение, поставить кухонные очаги, водогрейные кубы и электрический подъемник для сообщения и передачи котлов с пищей из находящейся в верхнем этаже общей кухни в народную трапезную, расположенную согласно плану в полуподвальном помещении, устроить в доме для служб русскую баню, а в особо отведенных в странноприимном доме помещениях – ванные, умывальники и прочие удобства с проточной водой По окончании всех этих работ стены парадных покоев приемной, трапезных, передней и внутренних переходов, а также на лестницах, предположено покрыть теремною росписью, наиболее отвечающей древнерусскому виду всего здания, а над главным входом в странноприимницу установить большую икону святителя Николая на особо приготовленном при кладке стен месте. Икона эта, если помогут благодетели, должна быть мозаичная, пред иконой укрепится слюдяной фонарь древнерусского образца, в котором должна неугасимо теплиться лампада.

Обстановке странноприимного дома предположено придать также соответствующий древнерусский отпечаток. С этой целью еще осенью1914 г. Комитет поручил подрядчику Камышову, весьма искусному резчику по дереву, изготовить по чертежам академика А.В. Щусева всю обстановку для парадных покоев приемной, трапезных паломнических палат, комнат I и II разрядов, передней и для помещений служащих. Столы, скамьи, кресла, стулья, шкафы, вешалки, рамы для зеркал будут сделаны частью из венгерского дуба, частью из американской сосны, с резьбой медными приборами и покрытием мягкой мебели, русской набойкой различных цветов и рисунка. Мебель наполовину уже изготовлена. В мае месяце сего года сдан заказ на железные кровати для всех помещений странноприимницы. В течение этого года будут разрешены также вопросы относительно снабжения странноприимного дома необходимой посудой для кухни и трапезных, постельными принадлежностями, столовым бельем, осветительными приборами и другими предметами.

Переходя затем к устроению Барийского храма и его внутреннему убранству, необходимо заметить, что еще прежде, чем был положен первый камень, Комитет, пользуясь указаниями своего Председателя – князя А.А. Ширинского-Шихматова, редкого знатока и любителя русской старины, стал заблаговременно и исподволь приобретать люстры, подсвечники, лампады, водосвятные чаши, кресты и другую церковную утварь, относящуюся к XVI-XVII в.в., но особенное и исключительное внимание обратил он на иконы работы русских мастеров того же времени. Комитету удалось в течение трех лет приобрести весьма ценные царские врата с расписными столбиками и сенью и большое собрание древних икон, которыми будут украшены иконостас и часть стен храма. Особенно ценным представляется собрание икон св. Николая Чудотворца, на которых святитель изображен в различных одеждах и при различных обстоятельствах своего служения Церкви и ближним. Все приобретенные иконы и предметы церковной обстановки после научно художественного восстановления их в прежнем виде, под наблюдением знатоков русских древностей, сданы на хранение в Московскую Синодальную ризницу и, по наступлении благоприятного времени и окончании работ по сооружению иконостаса, будут отправлены в Бари. Точно также заблаговременно еще в марте 1914 г. сдан заказ мастерским Т-ва Хлебниковых на пятиярусный басменный из вызолоченной меди иконостас, мерою 16½ аршин длины и 8 аршин 14 вершков высоты, иконостас изготовляется по чертежам академика А.В. Щусева и своим внешним видом будет напоминать иконостас Московского Успенского собора. Те же мастерские изготовляют на наружную западную стену храма чеканной работы из меди сень для иконы св. Николая Чудотворца и серебряную ризу на большую древнюю икону святителя Николая с житием, предназначаемую для помещения в иконостасе, риза изготовляется на средства прихожан посада Вилкова, давших на это богоугодное дело от своего скромного достатка 850 руб., и будет иметь внизу следующую чеканную надпись: «Сия риза к образу святителя Николая сооружена православными жителями и прихожанами Свято-Николаевской церкви посада Вилкова Измаильского уезда Бессарабской губернии на память о том, как святитель Николай помог им, малому числу бедных людей, живущих среди подавляющего большинства раскольников, построить свой величественный храм, освященный в 1902 г.».

Хотя для русской Барийской церкви многое уже приобретено, многое заказано, но и многое еще, ввиду отсутствия денежных средств, придется выполнить только с течением времени. Так, например, Комитет признает необходимым, для придания храму благолепия и законченности, покрыть своды и внутренние стены храма и притвора росписью, приняв за образец прекрасно сохранившуюся в Ферапонтовом монастыре роспись соборного храма XV в. Эта работа по своей сложности и трудности выполнения, для чего придется отправить на место русских иконописцев-художников, потребует значительных расходов и может быть произведена не ранее, как будут собраны на это необходимые денежные средства. Затем предстоит заготовить из парчи древнерусского рисунка облачения для причта и старинного покроя кафтаны для певчих и церковных служителей, а также и все прочие предметы церковной ризницы. Следует также заказать обстановку для церкви и притвора, приобрести для люстр смальтовые лампады, ковры на лестницы и многие другие предметы, которые, несомненно, потребуются при окончательном устройстве храма и приготовлениях к его освящению.

По мере того, как постройки в Бари стали близиться к окончанию, у Председателя Комитета постепенно зарождалась мысль использовать сооружаемые по древнерусским образцам барийские здания не только в соответствии с их прямым назначением – в целях странноприимства и духовного назидания русских паломников, прибывающих на поклонение мощам святителя Николая, но также и для ознакомления дружественного нам итальянского народа и посещающих Италию иностранцев с историческим прошлым и современным бытом народа русского. Ныне все члены Комитета пришли к твердому убеждению, что сооружаемые в Бари храм и странноприимный дом должны явиться не только памятником молитвенного усердия русских людей к св. Николаю, но также и воплощением русской художественной церковной старины и древнерусского быта, чтобы, таким образом, каждый русский, кто бы он ни был и откуда бы ни появился, почувствовал в граде Барском соприкосновение со своей далекой родиной, а иностранцы убедились бы в существовании русского самобытного творчества, познали его и прониклись должным уважением к русской самобытной художественности.

По мнению Председателя Комитета князя А.А. Ширинского-Шихматова, выполнение этой национально-русской задачи весьма удачно – начатое построение в Бари русских зданий по образцу новгородско-псковских сооружений ХV в., с подобающей этому времени внутренней отделкой и обстановкой, должно получить дальнейшее развитие через создание при Барийском Русском доме собрания отечественной художественной старины и книгохранилища с тем, чтобы это последнее, кроме книг богословского религиозно-нравственного и исторического содержания, предназначенных для паломников, заключало бы в себе и наиболее ценные научные издания, отражающие русское художественное прошлое и посвященные научным изысканиям и исследованиям в области христианской археологии, иконографии и древней письменности. Созданные по этому плану названные учреждения, представляя собою богатый по разнообразию источник для ознакомления иностранцев с бытом русского народа как в допетровское, так и в более позднейшее время его развития, явятся также и для приезжающих в Италию, интересующихся вопросами археологии наших соотечественников, крайне полезным справочным пособием и научным подспорьем.

Скорое и возможно полное осуществление этой счастливой мысли могло бы принести в недалеком будущем неоценимую услугу России и Италии на почве серьезного вдумчивого изучения и взаимного понимания исторических основ бытия братских отныне народов, а потому Барградский Комитет призывает всех сочувствующих этому национальному русскому делу прийти ему на по мощь.

Начало образованию подобного рода собрания древностей и книгохранилища уже положено как со стороны Комитета – отводом весьма обширного и наиболее подходящего для этой цели помещения под храмом в нижнем этаже, так и со стороны некоторых научных учреждений, занимающихся изучением отечественной старины и христианских древностей – присылкою своих научных изданий в соответствии с намеченной выше задачей. Барградский Комитет получил уже такие издания от Императорского Общества Любителей Древней Письменности, Императорского Русского Археологического Общества, Высочайше учрежденного Комитета Попечительства о русской иконописи и Императорского Петроградского Археологического Института. В настоящее время Комитет располагает более чем скромным запасом предметов древне-церковной старины, но надеется, что дальнейшему пополнению как книгохранилища, так, особенно, собрания древностей будут содействовать русские научные общества и комитеты, частные издатели и любители русских древностей.

Затем, по мысли Председателя Комитета, стены внутренних переходов, общих паломнических палат и народной трапезной будут служить как бы продолжением собрания древностей. Здесь предположено вывесить в дубовых рамах картины из боярского и народного быта допетровской Руси и изображения наиболее древних и чтимых русских обителей, дабы последние направляли мысль паломников к отечественным святыням и напоминали им о духовной связи с барийской святыней. Благодаря таким картинам и случайные посетители русской странноприимницы – итальянцы и приезжающие в Бари иностранцы – обозревая их, получат более ясное представление о многочисленных русских святынях, о жизни и быте русского народа в его прошлом и настоящем, а по находящимся в собрании древностей и частью расставленным на полках в трапезной наилучшим образцам современных кустарных изделий – о природном вкусе и изумительной изобретательности простых русских людей. И в этом направлении кое-что уже сделано, однако сделанного слишком недостаточно, а потому Комитет в данном случае также рассчитывает на просвещенное содействие ревнителей русского барийского дела, надеясь получить от них в дар различными способами воспроизведенные виды чтимых русских обителей и, особенно, самобытные образцы русских кустарных изделий из различных областей нашего отечества.

Весьма ценным и редким материалом для книгохранилища и собрания древностей послужат также доставленные в Комитет многими Преосвященными Владыками, вследствие обращенной к ним Председателем Комитета просьбы, фотографические снимки с находящихся в их епархиях церквей и приделов, посвященных имени святителя Николая, а также с особо чтимых чудотворных икон святителя. В настоящее время Комитет имеет свыше 3000 фотографических снимков, доставленных ему из 45 епархий, и не теряет надежды получить такие же снимки из остальных епархий Российской Империи. Все эти фотографические снимки с церквей, приделов и икон святителя Николая, распределенные по городам и селениям и вставленные в особые переплеты по губерниям, будут служить для всех наглядным показателем, как Святая Русь чтит своего святителя Николая Мирликийского, в то время, когда западная Католическая церковь имеет едва ли не единственный храм, посвященный святителю Николаю – в Бари, наша родина воздвигла в честь и славу святителя несколько тысяч алтарей. Такое распределение снимков по губерниям даст возможность посещающим Бари русским богомольцам из тех местностей, где находятся храмы во имя св. Николая Чудотворца, легко отыскать изображение своей родной Никольской церкви или придела.

Высочайше учрежденный Барградский Комитет, поставивший себе целью стремиться во что бы то ни стало закончить постройку русского Барийского храма и странноприимного дома к тому счастливому для всех европейских народов времени, когда Святая Русь, изгнав дерзкого и лютого врага из пределов своей страны и восстановив вместе с союзниками свободу и право угнетенных и слабых народностей, в порыве благодарного чувства прильнет чрез своих паломников к мощам своего молитвенника и помощника святителя Николая – в первом же заседании после выступления Италии, состоявшемся 18 мая сего года, единодушно решил предоставить свою новую обширную Барградскую странноприимницу в распоряжение Итальянского Красного Креста под лазарет для раненых воинов.

Да послужит же и эта скромная услуга благородному итальянскому народу показателем братского сочувствия со стороны народа русского!

Глубокое благоговейное почитание святителя Христова Николая, присущее русскому боголюбивому народу, выдвинуло на очередь в прошлом столетии «вопрос мирликийский», который, как мы уже сообщили выше, по условиям международным и бытовым естественным путем в наши дни превратился в «вопрос барградский». По тем же причинами для возможно быстрого и полного осуществления давнего горячего желания всего русского народа – возвеличить чтимого угодника Христова и создать ему достойный памятник в итальянском г. Бари, где почивают его мироточивые мощи – Николо-Александровская часовня в Петрограде⁹⁷, превращенная в 1905 г. в храм с Высочайшего ЕГО ИМПЕРАТОРСКОРО ВЕЛИЧЕСТВА соизволения, была передана Св. Синодом в 1911 г. в ведение Императорского Православного Палестинского Общества с обращением церковных доходов ее в распоряжение, находящегося при Обществе Высочайше учрежденного Барградского Комитета, на который волею ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА возложено ныне выполнение всеобщего народного желания – сооружение в Бари православного храма и при нем странноприимницы для русских паломников.

И основные денежные средства, на которые приобретен земельный участок в Бари и начатые постройки русского храма во имя св. Николая и странноприимницы при нем, и будущее устойчивое обеспечение барийских странноприимных сооружений и служащих в них, покоятся главным образом на доходах вышеназванной Петроградской часовни храма. Вот почему, что вполне естественно, Высочайше учрежденный Барградский Комитет, чтобы привлечь к этому храму большее внимание православного населения Петрограда, чтущего в нем являющую ему благодатную помощь в разительных случаях св. икону Богоматери Скоропослушницы (список с чудотворной иконы того же имени вывезенный с Афона), решился небольшой по вместимости и пришедший в ветхость прежний храм – часовню сломать и на его месте, средствами благотворителей и на церковные доходы, соорудить благолепный храм по древнерусским образцам, но уже значительно большего размера, насколько, конечно, это допускает городская площадь, где находится храм.

Принимая во внимание, что Петроград, украшавшийся до последнего времени постройками, чуждыми произведениям древнерусского зодчества, делает попытки вернуться в допетровскую Русь и на художественной переработке древнерусских произведений строительного искусства создать новые постройки, образец и план нового храма, по указаниям вице-председателя Палестинского Общества и Председателя Высочайше учрежденного Барградского Комитета князя А.А. Ширинского-Шихматова, известного знатока и любителя древнерусского искусства, были выработаны архитектором С. С. Кричинским наподобие небольших храмов XIII – XIV в.в. Новгородско-Псковской области. Имена святителя Николая Мирликийского и св. благоверного князя Александра Невского, бывшего князем Новгородским, в честь коих воздвигается храм, указывали составителю плана в качестве достойного образца именно древние церкви Новгорода.

Незначительные размеры места, отведенного городом под постройку, и самое положение храма между высокими домами трех пересекающихся улиц, привели С. С. Кричинского к мысли разработать план и внешний вид церкви значительной высоты при небольшой площади, дабы окружающие здания не заслоняли и не подавляли бы церковного строения, тем более, что, с точки зрения сторонников однообразия построек, окружающая местность вполне допускает создание здесь церкви по образцу допетровской Руси. К этому как бы обязывал строителей и находящийся вблизи величественный храм в память 300-летия царствования Дома Романовых, воздвигнутый с целым рядом башен и оград наподобие ростовских кремлевских храмов и теремов XVII в. Все эти основания и побудили С. С. Кричинского остановиться на создании храма по образцу новгородских храмов во имя св. Петра и Павла на Торговой стороне св. Иоакима и Анны в Зверином монастыре и т. п.

Первый камень нового Николо-Александровского храма был торжественно заложен рукой августейшего Председателя Императорского Православного Палестинского Общества Ее Императорского Высочества великой княгини Елизаветы Федоровны 8 сентября 1913 г., и с этого времени его сооружение, не прерываясь, идет весьма успешно к близкому своему окончанию.

Строящаяся церковь имеет вид креста с полукружиями, примыкающими к углам. Средняя часть храма возвышается значительно над приступками и покоится на наружных стенах и круглых внутренних столбах. Церковь перекрыта бочарными и крестовыми сводами и увенчана одной главой с барабаном, прорезанным окнами. Снаружи стены оштукатурены и местами покрыты крестами и обронными украшениями, высеченными из белого старинного камня известняка, составляющими столь разительное отличие для новгородских построек XIV–XV в.в.. Крыша покрыта зеленой поливной черепицей, подобной своим внешним видом черепице псковских церквей. Внутренняя роспись храма по образцу стенных росписей Ферапонтова монастыря поручена двум молодым художникам – В.А. Плотникову и В.С. Щербакову. Иконостас изготовляется в Москве в мастерских Т-ва Хлебниковых и будет состоять исключительно из икон старинного русского письма XV и XVI в.в.

Сооружение храма почти закончено. В настоящее время производится роспись внутренних стен, настилка пола, окраска дверей и окон и прочие мелкие подрядные работы. В скором времени, по всей вероятности к концу ноября 1915 г., храм будет совершенно закончен и, несомненно, явится для Петрограда одним из выдающихся произведений строительного искусства последнего времени.

(Некролог)⁹⁸

27 ноября в 9 ч. и 10 минут вечера почил о Господе первосвятитель Казанской церкви архиепископ Никанор (в мире Никифор Тимофеевич Каменский). Возраст жизни в Бозе почившего владыки сравнительно еще непреутружденный – 63 года. Энергичная его деятельность, с особенной интенсивностью выражавшаяся минувшим летом, во время бывшего в Казани Съезда миссионеров, и несколько окрепшее расшатанное его здоровье после поездки на воды Кавказа – все это по человеческим расчетам отдаляло мысль о печальной развязке, к которой почивший владыка постоянно готовился, а поэтому и смерть эта была полной неожиданностью не только для людей далеко стоящих от него, но и для его приближенных. Смерть архиепископа Казанского Никанора – тяжелая утрата для Церкви Русской, для богословской науки, для казанского духовенства и особенно для его сирых и вдов. Весьма чувствительна эта утрата и для Императорского Православного Палестинского Общества.

Высокопреосвященный Никанор – сын диакона Астраханской епархии Черноярского уезда села Солодников. Родился он в 1847 г., следовательно, смерть постигла его на 63-м году, еще в расцвете сил физических и духовных. Рано владыка узнал тяжелую долю сиротства, лишившись своего кормильца-отца еще малым ребенком. Вместе со своей достойнейшей и благочестивейшей матушкой – Параскевой Никитичной, скончавшейся в глубокой маститой старости, всего около пяти-шести лет тому назад, он испытал суровую гнетущую нужду и много лишений. И если бы добрые члены местного причта, сослуживцы отца, почившего владыки, из коих родной дед пишущего эти строки – псаломщик особенно был близок осиротелой семье, и отзывчивые прихожане села Солодников не пришли на помощь и не приняли участия в жизни бедствующей несчастной семьи, то можно с положительностью утверждать, что нашей Русской Церкви не пришлось бы видеть столь яркого светильника в сонме своих иерархов. Нужда и суровая бедность помешали даровитому юноше Никифору Каменскому и хорошо подготовиться к духовной школе, которую он считал «крайне необходимою» для каждого юноши.

Памятуя всегда об этих первых годах своей ранней юности как труднейших для успехов в науках, почивший владыка уже в пору своей зрелости откровенно говорил: «Знаю по опыту, не у всех одинаково раскрываются способности, необходимые для хорошего учения» («Архангельские Епархиальные Ведомости» за 1893 г. С 275). В этих-то видах – редкий случай в истории духовного просвещения – чтобы прийти на помощь мало подготовленным детям нашего сельского духовенства в целях успешного прохождения ими курса обучения в духовных школах, впоследствии владыка и учредил при Астраханском Духовном училище стипендию на проценты: с 2000 руб. сер. для бедного ученика независимо от его учебных успехов.

Семинарию владыка окончил с выдающимся успехом в числе первых со званием студента, но, как беднейший воспитанник, сейчас же поступил на приход в село Бережновку Царевского уезда, женившись на благовоспитанной дочери заслуженного городского протоиерея Н. Малиновского. Жизнью деревенского сельского батюшки о. Никифор Каменский пользовался однако же недолго. Елена Никаноровна, супруга о. Никифора, будучи весьма хрупкого здоровья от природы, через два года скончалась, оставив на руках молодого батюшки крошку-первенца. В страшном горе о. Никифор Каменский покидает село Бережновку и, сдав своего единственного ребенка на руки своей старушке-матери, отправляется в Казань, чтобы поступить в число студентов Духовной академии. По окончании курса он получает здесь место законоучителя в Казанской Учительской семинарии и, под руководством приснопамятного просветителя инородцев Н. И. Ильминского, воспитывает в себе горячую ревность к делу духовно-нравственного просвещения инородцев, весьма заметно отличавшую его потом всюду на различных местах его святительского служения в ряду других наших архипастырей.

Досуги свои в этой семинарии энергичный о. Н. Т. Каменский посвящал ученым богословским изысканиям, плодом которых явилась вышедшая в свет в 1870 г. его магистерская диссертация под заглавием: «Изображение Мессии по Псалтири». Незаурядные достоинства этой диссертации послужили между прочим основанием для Совета Казанской Духовной академии остановить свой выбор на о. Каменском как желательном кандидате для замещения свободной в то время кафедры Священного Писания Ветхого Завета. И только избрание о. Н. Т. Каменского на должность ректора Казанской Духовной семинарии помешало осуществлению этого намерения Совета Академии и отвлекло его в сторону от ученой профессорской карьеры. После принятия монашества в 1889 г. с именем Никанора энергичный ректор семинарии молодой архимандрит в 1891 г. возводится в сан епископа Чебоксарского викария Казанской епархии с подчинением ему для управления местных монастырей – Спасо-Преображенского, Феодоровского и Кизического.

В1893 г. владыка выбыл из Казани на самостоятельную Архангельскую кафедру после 23-летнего непрерывного пребывания в родной и дорогой ему Казани. С этого времени начинается для владыки тревожная и непоседная жизнь, к которой сам он менее всего был склонен, и которая расшатала крепкое его от природы здоровье. Возврашаясь снова в Казань на место своего вечного покоя, владыка об этом трудном времени выражался так: «Здоровье мое размыкано по всей Руси Святой, от Ледовитого океана и Соловков до истоков Оки и Днепра, от гор Уральских и до Карпатских».

С 8 июня 1893 г. по 5 марта 1896 г. т. е. около трех лет архиепископ Никанор занимал кафедру Архангельской епархии, почти столько же времени – до 2 января 1899 г. – он правил Смоленской епархией, по апрель 1902 г. святительствовал в Орле, полтора года по 26 ноября 1903 г. епископствовал в новой Екатеринбургской епархии, затем два неполных года по декабрь 1905 г. служил в Гродно и, будучи возведен в сан архиепископа Варшавского и Привислинского, он правил этой небольшой неответственной епархией до 1908 г., когда, наконец, дана ему была в управление дорогая Казанская епархия, которая всегда предносилась уму и сердцу его как «желанная для жизни и успокоения». И несмотря на столь тревожную с внешней стороны жизнь почившего владыки нужно отдать ему полную справедливость – он успевал оставить весьма заметный след на всех местах своего кратковременного служения.

Памятуя апостольские заветы своего великого учителя языков Н. И. Ильминского, архиепископ Никанор на Архангельской кафедре «во имя света веры и науки» объезжал самые отдаленные пункты своей обширной епархии, побывав на Мурманском берегу в Холмогорском крае, в поморских городах и пробирался даже к границам Норвегии. Со словом проповеди владыка шел к корелам и лопарям, к самоедам и зырянам и своим личным примером, и горячим убеждением располагал к тому же и подведомых ему пастырей, открыв для сего в епархии даже Миссионерский комитет и образовав при нем переводческую комиссию. На Екатеринбургской кафедре неутомимый владыка с целью развития миссии среди населяющих северную окраину этой епархии кочевых вогул, при помощи природного вогула предпринял самоличный труд составления вогульской азбуки и русско-вогульского словаря. В сане архиепископа Казанского владыка уделял много времени любимому детищу покойного Н. И. Ильминского – крещенно татарской школе, и в то же время он простирал попечительное внимание и на других многочисленных инородцев населяющих этот край. Десять мальчиков из черемис обучались в двухклассной школе Седмиозерной пустыни, которая обязана была по желанию владыки воспитывать их в православной вере и благочестии. По указанию владыки открыта была и школа для детей инородцев при Зилантовом монастыре. Девять мальчиков чермис воспитались на средства архиерейского дома. Три школы Братства св. Гурия – татарская черемисская и чувашская – содержались на средства владыки. При черемисской школе в царево-кокшайских лесах в селении Баимурзине была выстроена и весьма нескудно обставлена церковь во имя св. апостола Никанора (имя коего носил владыка) на средства владыки. «Мы видели язычников отцов, – говорил при гробе архиепископа Никанора взволнованный владыка викарий Андрей епископ Мамадышский, – отцов, которые отдавали почившему святителю детей своих на воспитание и в учение. Эти дети ныне уже новокрещенные христиане».

Это те дети, которые жили со своим просветителем-архипастырем под одной кровлей и первыми горько оплакивали его кончину, не зная, кто теперь возьмет их в свою любовь, кто о них позаботится.

Испытавший в юности нищету и гнетущую бедность почивший архипастырь не мог равнодушно относиться к горю бедности и нищете близких ему людей, особенно из подчиненного ему духовенства, а поэтому на всех местах своего служения успел создать целый ряд благотворительных филантропических учреждений. Внушая подведомому духовенству «стараться всемерно уменьшать злострадания бедности, для чего оказывать помощь бедным всячески», архиеп. Никанор и делом и жизнью старался показать на себе самом живой пример. В Архангельске он устроил дом милосердия для престарелых из бедного духовенства, такой же дом создал в Смоленске, значительно расширил богадельню в Орле, пожертвовал 600 руб. на устройство приюта для бедных духовного звания в г. Ельце Орловской епархии, настоял открыть богадельню для духовенства в Екатеринбурге, внеся в то же время свою жертву в 2000 руб. и тем связав свое имя с этой богадельней навсегда.

Помимо этого владыка открывал эмеритальные кассы (т. е. кассы взаимопомощи – Ред.) для духовенства в Смоленской, Екатеринбургской и Казанской епархиях, вводил тарелочный сбор по церквам с субботы Лазаревой по четверг Страстной седмицы в епархиях Смоленской, Орловской и Екатеринбургской, для раздачи пособий и для устройства даровых разговен беднейшим обывателям их и учреждал стипендии для бедных воспитанников в Духовных академиях, семинариях и училищах мужских и женских. В благодарность крестьянам за поддержку, оказанную его бедной матери в родном селе Солодниках Астраханской епархии, владыка на могиле своего отца воздвиг храм и при нем устроил двухклассную церковно-приходскую школу⁹⁹, прекрасно обставив и обеспечив ее существование навсегда денежными вкладами. Только за время пребывания владыки в Казани им пожертвовано в разное время на благотворительные цели до 47½ тыс. руб. Оставшийся после смерти владыки капитал в весьма значительной сумме предназначается частью ныне же, а частью после кончины его единственного больного сына тоже на благотворительные цели в пользу духовенства

Архиепископ Казанский Никанор при своей неусыпной кипучей епархиальной и педагогической деятельности находил и время и досуг для научных занятий, любовь к которым он приобрел еще на академической скамье. Плодом этих его, можно сказать, непрерывных занятий являются, кроме вышеназванной магистерской диссертации, многочисленные толковательные труды на все соборные послания и послания апостола Павла. «Экзегетико-критическое исследование послания св. апостола Павла к Евреям» снискало его автору высшую ученую степень доктора богословия, присужденную ему в 1905 г. Советом Казанской Духовной академии «Православно-христианское нравственное богословие» (Ч 1). «Последовательное объяснение христианского православного богослужения», многочисленные статьи по христианской морали и работы, относящиеся к лучшей постановке [преподавания] Закона Божия и Катехизиса в наших учебных заведениях под пером почившего владыки, являются ценным вкладом в нашу небогатую педагогическую литературу».

Но почивший архипастырь был и большой любитель-археолог, а поэтому его изумительно плодотворная литературная деятельность была обращена преимущественно в эту сторону. В Архангельске владыка занимался восстановлением Архангело-Михайловского монастыря и описанием приходов и церквей епархии, а также изданием старинных монастырских синодиков, печатавшихся на страницах наших историко археологических журналов. В Смоленске архиеп. Никанор основал церковно-археологический музей, дав ему помещение в стенах архиерейского дома, и образовал церковно-археологическое общество. Собранные в музее ценные археологические предметы в значительном количестве подверглись, как известно, после его удаления в другую епархию, расхищению и долго служили предметом толков и в сферах административных и в нашей повременной печати. По его же почину здесь в Смоленске предпринято было историко-статистическое описание епархии. В Орле в 1900 г. в покоях архиерейского дома был открыт владыкой Церковно-исторический музей, счастливо поставленный под заведование ныне почтенного ученого профессора Петербургской Духовной академии И. Е. Евсеева, который успел за короткое время собрать в нем довольно ценные археологические сокровища и образовать из знатнейшего городского духовенства комитет для составления «Истории Орловской епархии с древнейших времен», напечатанной под редакцией самого преосвященного на страницах местных «Епархиальных Ведомостей». Такой же церковно археологический комитет для собирания и изучения церковных древностей по почину и стараниями почившего владыки создан был потом и в Гродно. Казанское церковное историко-археологическое общество, основанное покойным Казанским владыкой Димитрием (Самбикиным), встретило в архиеп. Никаноре горячего покровителя и поборника. «Церковное историко-археологическое об щество, – говорят издатели Казанского сборника статей архиеп. Никанора, – было осведомлено о высокопреосвященном Никаноре как о ревнителе и покровителе церковно-исторического и археологического направления в богословской науке и церковно-общественной деятельности, как об основателе церковно археологических комитетов в Смоленске и Гродно и церковно исторических музеев в Орле и Варшаве. Будучи сам активным работником в этих учреждениях, поддерживая их и материальными средствами, и своими церковно-историческими и археологическими трудами, и вообще кладя много усилий на упрочение и развитие их, высокопреосвященнейший Никанор силой своей инициативы и организаторского таланта группировал и сплачивал вокруг себя работников в деятельности этого рода, каковые при отсутствии личной инициативы не сумели бы приложить к делу своих сил, оставаясь как бы в пустыне одиночества» («Казанский сборник статей». Предисловие С. I–II).

Сам почивший владыка с особенной любовью занимался изучением прошлых судеб двух ему дорогих епархий – Астраханской и Казанской. История Астраханской епархии, включая сюда и отдельные, иногда весьма обширные, биографические очерки владык Афанасия (Дроздова), Хрисанфа (Ретивцева), Евгения (Шерешилова), и др. очерки по миссии среди калмыков, описание соборов Успенского и Троицкого, Кирилловской часовни и т. д. – все это несомненные свидетели его благодарной памяти к воспитавшей его родной епархии. История Казанской Духовной семинарии, очерки верований чуваш, мордвы и др., описание монастырей Казанской епархии, биографии Казанских святителей и другие статьи по древностям Казанской епархии, собранные и изданные владыкой незадолго до своей смерти в одной книге под заглавием «Казанский сборник статей» (1909) – это опять неопровержимое доказательство того, какие нежные горячие чувства питал он и к этой епархии, которой он отдал лучшие годы своей жизни, и где он преждевременно нашел себе вечное упокоение.

Архиеп. Никанор считался плодовитым писателем проповедником и обладал незаурядным ораторским талантом. Памятником этого рода его литературных трудов остаются несколько томов его слов и речей, которыми он сопровождал почти всякое свое служение. С проповедью он совершил даже свое последнее предсмертное богослужение 21 ноября в день храмового праздника в местном окружном женском Духовном училище. Обладая ораторским талантом, владыка весьма охотно выступал со своими докладами богословскими чтениями и речами и в открываемых им в разных епархиях публичных народных чтениях, и собеседованиях. Эти его выступления имели среди слушателей всегда немалый успех, а некоторые, как напр. на Миссионерских съездах – Орловском и Казанском – служили даже предметом оживленных толков в печати и в обществе.

В епархиальной своей деятельности архиеп. Никанор, как это видно отчасти и из вышесказанного, входил в самые живые непосредственные сношения с управляемым им духовенством и повсюду пользовался с его стороны всеобщей любовью и уважением за свою всегдашнюю предупредительную любезность, редкую доступность, отсутствие надменности и гордости и отеческое к нему отношение. Эту простоту обхождения с людьми различного общественного положения и доступность ценили в почившем владыке даже старообрядцы, с которыми приходилось в жизни ему встречаться. «Если бы хотя постепенно переходили отношения представителей вашей Церкви, – писал владыке в 1903 г. один из видных екатеринбургских старообрядцев Гоигорий Грачев, – в особенности господ миссионеров на такую любовную почву, как бы сразу картина отношений могла измениться» («Екатеринбургские Епархиальные Ведомости» за 1903 г. С 751). Но что влекло сердца духовенства и простых непосредственных людей к почившему владыке и создавало ему здесь благоприятную для него атмосферу симпатии и уважения, то, к глубокому сожалению, иначе (и часто в неблагоприятную сторону) истолковывалось людьми иного круга, воспитанными в иных условиях понятиях и воззрениях. Простота, соединенная с откровенностью и некоторой горячностью южного темперамента, легко воспламенявшегося и способного к порывам увлечения, ставилась в вину почившему владыке и служила иногда источником больших для него огорчении. Здесь, между прочим, отчасти кроется и причина частых служебных перемен, бросавших его из стороны в сторону по всей Руси великой.

Памятником пастырской ревности почившего владыки служат также его постоянное стремление насаждать в народе просвещение в духе веры православной и забота о развитии и поддержании церковно-приходской школы во всех местах его служения. Школа в селе Солодниках на могиле отца владыки – достоподражаемый пример для всех, к кому обращался почивший архипастырь с убеждением жертвовать на дело народного образования.

Имя почившего архипастыря Казанского Никанора близко и дорого Императорскому Православному Палестинскому Обществу по той живой связи, какую поддерживал владыка с Обществом в течение всей своей жизни, проявляя непосредственное живое участие в его деятельности на всех местах своего служения. Совершив в 1888 г. в летние месяцы паломничество в Св. Землю Египет и Рим, почивший владыка вынес из этого путешествия горячую любовь к Палестине и неизгладимые симпатии на всю свою жизнь к деятельности там русских людей – «палестинолюбцев» – на благо и славу России и русского православного народа. «Дело, совершаемое русскими людьми через Палестинское Общество, – говорил владыка в своей вдохновенной прочувствованной речи в 1896 г. в годичном собрании Смоленского отдела Императорского Православного Палестинского Общества, – беспримерное в тысячелетней истории России. Прежде русские люди вносили свет Христов в среду своих инородцев финского и отчасти монгольского племени к людям, погруженным в первобытный мрак. В Палестине же русские люди являются деятелями на древней христианской почве и действуют совместно с культивирующими силами Европы. Просветительные воздействия европейцев на Палестину совершаются систематически уже века. Отсюда снаряжались целые крестовые походы, которые впрочем и испортили дело Запада на Востоке, так что и привычным миссионерам Запада не изгладить того зла, которое совершили крестоносцы, уничтожая Православие, а не сливаясь с ним, ибо сила не в разрушениях, а в правде. Правда же – в Православии, носителем которого и является Императорское Православное Палестинское Общество, как Русь Святая объединяющее в своей безграничной широте любви и современных обладателей Палестины, и глубоко ценящее и восстановляющее все достояние Православия в Палестине во все века, а наипаче того ценящее все то, что драгоценно для всех христиан. По всему этому каждый православно-русский человек должен вседушевно примкнуть к Православному Императорскому Палестинскому Обществу, как святому высочайшему и родному делу. Не отдавать ему должного внимания – это значит до преступности быть равнодушным к самому святому на земле: к своим народным стремлениям, к своему великому просветительному призванию в мире в котором по внутренней силе Православия нет равной страны и народа.

Русские люди в лице членов Палестинского Общества и их доверенных идут в многострадальную Святую Землю не с оружием в руках, а с одними благими намерениями послужить на пользу Святой Земле и кладут ничем не сокрушимые ограждения вокруг драгоценных остатков святой старины вообще и Православия в частности. И так как несмотря на скромность своих начинаний они совершают мировое дело, то на них и смотрит весь мир, а вместе с тем – и сорок веков ждут от них истинной оценки и должного почтения. Здесь, можно сказать, совершается первый гигантский шаг великого русского народа на всемирно историческое дело, вполне достойное такого многомиллионного государства как Православная Россия. Святая Русь идет к Святой Земле, чтобы поддержать Святая Святых. Что может быть выше и благороднее этого?! А потому можно ли не принимать участия в святом деле Православного Императорского Палестинского Общества или, принявши, сомневаться в силе и благоплодности его начинаний, которые у всех в очевидном для всех наличии – в виде огромных зданий, основательных ученых трудов и неисчислимого множества случаев помощи благочестивым странникам, усердно молящимся за Русь перед Гробом Христовым. Раз уже русскими людьми начато святое дело в Святой Земле и притом под Венценосным покровительством Верховного Вождя земли русской, необходимо должны мы всячески поддержать его. Этого требует честь наша, достоинство России, величие Монарха и Его ближайшего высшего представителя, а главное – этого требует святая православная вера наша и во главе народа Сам Бог!»¹⁰⁰.

С таким сознанием важности и величия дела Палестинского Общества архиеп. Никанор еще, будучи в Казани ректором Духовной семинарии в сане протоиерея, по своем возвращении с Востока открывает во Владимирской читальне ряд нравственно назидательных чтений, делясь со своими слушателями вынесенными впечатлениями из путешествия по Востоку и Западу и всячески всеми силами своего восторженного духа пропагандируя в местном населении плодотворную деятельность. Общества Чтения эти велись о. протоиереем Н.Т. Каменским с платою за вход, которая им была передана целиком в пользу названной читальни.

С водворением на самостоятельную кафедру в Архангельск почивший владыка сделался немолчным глашатаем о Св. Земле и на далеком Севере среди подведомой ему паствы, Его чтения «Константинополь» и «Афон», публично произнесенные в главном зале архангельской Городской Думы первое – 24 октября 1893 г., а второе – на следующий год в том же месте и в тот же день при громадном стечении публики, имели выдающийся успех. Особенно живо и интересно было второе чтение владыки – об Афоне, где он, следуя примеру писателя XVII в. доктора Иоанна Комнина, известного в переводе чудовского старца Евфимия, противопоставлял Афон и его природу Соловкам и Архангельску и их природе и условиям быта и жизни.

«Там, – витийствовал владыка, сопоставляя природу и быт счастливого юга с холодным угрюмым севером, – в лазури поднебесной вечно реют и поют хоры всяких птиц, и земля в течении обычном ежегодно живет, цветет и зреет в бесконечном разнообразии своих существ надземных. И воды теплые далекого юга не так вздымают волны, и их удар не так силен, как здесь, где режет он, то как закаленной стали булат, то как полновесно могучий чугун, пред которым не только дрожат как нежные птички наши утлые ладьи поморов, но страшно уныло беспокойно стонут и могучие океанские великаны пароходы. Да много есть интереса для северянина в беседе о славной горе Афонской, находящейся на далеком юге Европы почти прямо противоположном нашему Архангельскому краю»¹⁰¹. От Афона, о котором главным образом велась в беседе речь, крылатая мысль оратора уносится к любимой им Св. Земле, и живые воспоминания пережитых здесь неизгладимо сильных впечатлений невольно увлекают многочисленных слушателей, с замиранием сердца и в немом безмолвии внимавшим его образной вдохновенной речи. «В природе Афона много сходного с другой священной страной – со Св. Землей, с Иерусалимом и его окрестностями, но с той глубокой разностью, что там господствует тишина немая, мертвая, потому что там все омертвело, (владыка был в Иерусалиме в конце июля и в первой половине августа – А.Д.) нет ни лесов, ни трав, ни живых существ, там видимо над всем тяготеет проклятие и страшны голые остовы гор, раскаленных знойным солнцем. А здесь все живет, цветет, благоухает и видимо дышит, но не смеет ничем нарушить общей гармонии мира и благодати царящей незримым, но очевидным образом для всех верою живущих на Афонской горе ее благих обитателей»¹⁰².

В Смоленске в Дворянском доме в мае 1898 г. владыка произносит свое публичное чтение «Вифлеем Дуб Мамврийский и Горняя», поставив во главу его девиз Общества «Не умолкну ради Сиона и ради Иерусалима не успокоюсь». «Вот, что приходится сказать мне, – говорил здесь владыка-лектор мне, уже не в первый раз ведущему беседы о разных местах Св. Земли, – Да и как успокоиться, когда и нужда надлежит для бесед этого рода, и благодарное чувство паломника требует воспоминаний о том, что хотя было и давно, около десяти лет тому назад, но еще живет в памяти и достойно занесения в скрижали письмени, столь богатые ныне всякого рода воспоминаниями о разного рода обстоятельствах минувших дней»¹⁰³. Здесь же в Смоленске 28 апреля 1896 г. владыкою было сказано вдохновенное слово «О содействии православным в Св. Земле» в годичном собрании Отдела Общества. Из этого слова мы выше привели значительную выдержку для характеристики взглядов владыки на цели и задачи Общества и его труды ради Св. Земли.

В 1899 г. уже на новой епархии в Орле архиеп. Никанор открывает отдел Императорского Православного Палестинского Общества и в зале местного дворянства 28 апреля 1902 г. в годичном собрании Отдела произносит публичное чтение под заглавием «Путешествие по Италии».

Все эти публичные чтения о Св. Земле, об Афоне и о путешествии по Италии архиеп. Никанор собрал в одно целое и издал их особой книгой под заглавием «Воспоминания о Св. Земле и Афоне» в первом издании (1898 г.) и «Воспоминания о святых местах Востока» (и Запада) во втором – 1906 г. Оба издания были предприняты на средства Императорского Православного Палестинского Общества и переданы автором в полную его собственность. Архиеп. Никанор в Екатеринбурге, в Орле, в Варшаве и в Казани содействовал распространению этой книги среди своих паств.

Мир праху твоему, неутомимый трудолюбец и восторженный почитатель Св. Земли! Да откроет же праведный Господь твоей доброй любящей душе врата горнего Сиона, так как всю свою жизнь ты немолчно и громко пел хвалебную песнь о земном Иерусалиме.

В ряду современных иерархов Антиохииской церкви одно из почетнейших мест занимает Эмесский митрополит Афанасий, двадцатипятилетие доблестного служения коего в архиерейском сане исполняется в день Благовещения 25 марта текущего года. Благодаря симпатичному характеру, прирожденному уму, обогащенному редкой любознательностью и неустанной приверженностью к книжному почитанию, и самоотверженной преданности делу служения Церкви Православной и Богом вверенной ему эмесской паствы владыка Афанасий пользуется по справедливости высоким авторитетом и всеобщим уважением в среде иерархов Антиохийской апостольской кафедры, искренней любовью преданной ему паствы и глубоким уважением даже местных, весьма фанатичных мусульман, во главе с муфтием и профессорами Хомских мусульманских школ. Нисколько поэтому не удивительно, что взоры православных христиан Сирии и даже весьма многих иерархов ее не раз уже обращались к Высокопреосвященному Афанасию, и раздавались из среды их громкие голоса с горячим и искренним пожеланием видеть его на кафедре св.в. апостолов Петра и Павла во главе сиро-арабской Антиохийской церкви. И будущий историк Антиохийской церкви, быть может, не раз на скрижалях правдивой истории засвидетельствует о том, что мир и внутреннее благоденствие Церкви сирийской в значительной степени обусловливались миролюбием, христианским смирением и отсутствием славолюбия и честолюбия, присущими Высокопреосвященному Афанасию Эмесскому митрополиту, который славу Церкви Христовой и благо родины, горячо им любимой, ставил всегда выше всяких личных эгоистических расчетов.

Первой заботой владыки Афанасия по вступлении на Эмесскую кафедру и по прибытии в свою резиденцию г. Хомс было поставить народное просвещение на подобающую высоту. Жители кафедрального Хомса ,благодаря торговой предприимчивости весьма развитые среди своих соплеменников, испытывали настоятельную нужду в серьезном христианском просвещении. Благостный архипастырь охотно пошел навстречу горячему желанию своей паствы, но увидел ясно, что своими личными средствами удовлетворить этим запросам он был не в силах. Поэтому он решился призвать к себе на помощь Императорское Православное Палестинское Общество и при его содействии действительно достиг в этом отношении поразительных благоприятных результатов.

«23 года тому назад, – витийствовал перед нами, когда мы посетили Хомс в марте прошлого года, один из лучших учеников митрополичьей школы в Хомсе, ныне врач Московского университета и кандидат Казанской Духовной академии Юл Халеби, – прибыл в Хомс вновь избранный митрополит, тогда еще сравнительно молодой владыка Афанасий. Школу он застал в самом плачевном состоянии. Она помещалась в теперешнем здании типографии, и в комнате для приема посетителей учеников было около 200. Женская школа находилась вне митрополичьего дома и насчитывала не более 100 человек. Прочие дети православных были рассеяны по разным католическим и протестантским пропагандам. Учителей было всего четыре, учительниц – три, с жалованием старшему учителю 200 пиастров (16 руб) в год. Сердце владыки обливалось кровью при виде этой грустной картины начального образования у православного люда. И он молодой, полный всюду шевления и энтузиазма, принялся за культурную работу. Обладая даром ораторского слова, он блестяще использовал его в целях объединения православных в одну семью. С церковной кафедры и при частых посещениях пасомых на дому он неумолкаемо взывал: «Верните детей своих Матери Церкви!». И народ послушался его. В результате православная школа начала расти и развиваться. Программа обучения в ее старших классах в скором времени начала равняться почти прогимназическому курсу. Но с ростом школы стали расти и ее потребности, удовлетворить которым православные были не в силах. Достаточно сказать, что учителя по 6–8 месяцев не получали жалования, которого и хватало им лишь на хлеб насущный. Мне хорошо памятен этот кризис в жизни православной Хомской школы, в которой я тогда кончал курс. Владыка понимал всю трудность положения. И вот он, обессиленный, начинает бомбардировать наше Министерство народного просвещения. Но на неоднократные его ходатайства и слезные мольбы и жалобы Стамбул отвечал одним лишь молчанием. Школа находилась между жизнью и смертью. Владыка пал духом, православная община пришла в уныние. Участь школы была решена. Но вот в тот самый момент, когда вся предшествующая гигантская работа готова была рухнуть, когда над школой был произнесен смертный приговор, в этот момент с далекого севера из единоверной Московии раздался голос: «Я иду». Это был голос Императорского Православного Палестинского Общества. Радости народа не было конца. Когда впервые прозвучал в Хомсе русский гимн, многие старцы со слезами на глазах шептали: «Ныне отпущаеши раба Твоего», ибо очи их увидели наконец русских, о пришествии коих в Сирию говорили их предания, их народные пророчества».

В 1895 г. была принята Палестинским Обществом в свое ведение мужская Хомская школа, в 1899 г. – женская школа, а несколько позднее еще две школы – мужская и женская – в предместье Хомса в Хамидиэ. Школы эти, благодаря бдительности надзора владыки Афанасия и тому вниманию, какое им оказано со стороны Совета Императорского Православного Палестинского Общества, назначившего в Хомс особого заведующего школами из русских уроженцев, быстро достигли и в учебном, и материальном отношении вполне благоприятного состояния, которое для многих сирийских школ и доныне остается еще предметом вожделений. В мужской школе в Хомсе ныне насчитывается около 500 учащихся, в Хамидиэ – около 240 учащихся, в женской Хомской школе учениц более 400, а в Хамидиэ – около 190 учениц. В мужской Хомской школе занимается 15 учителей, из коих один старейший Иосиф Шагин временно исполняет и обязанности заведующего всеми Хомскими школами. Один учитель – с образованием Казанской Учительской семинарии, другой – воспитанник Назаретского им В.Н. Хитрово пансиона, в Хамидиэ старший учитель – питомец того же пансиона. В женских школах старшие учительницы – воспитанницы Бет-Джальской Учительской семинарии.

Все ученики мужских школ разделены на классы. Детский сад занимает два помещения: в одном – 90 детей, в другом – 40, первая группа помещается в четырех классах, в одном – 40 учеников, а в остальных – по 30 человек, вторая группа раздроблена на три класса, в каждом по 30 человек, третья группа делится на два класса по 30 человек в каждом, и только четвертая и пятая группы соединены в один класс, имея около 22 учеников. Преподавание, благодаря численному персоналу, учащих ведется здесь предметное, чем весьма значительно поднимается успешность учащихся. Учащихся последних групп насчитываются десятки. И если бы не погоня за иностранными языками в инославных школах, куда большинство их расходится, то процент оканчивающих курс учеников здесь был бы всегда весьма высокий. Содержание учителей, смотря по степени их научного ценза, колеблется от 130 франков 58 сантимов, до 30 франков в месяц. Учителя большею частью люди интеллигентные и пользуются в среде местного населения почтенной известностью, как поэты и журнальные деятели.

В женских школах кадры учащих в интеллектуальном отношении несколько слабее, чем в мужских, но старшие учительницы – воспитанницы семинарии Общества, и весьма успешно ведут дело воспитания местного женского юношества, которое нередко из-за парты прямо и вступает в жизнь. Старшая учительница женской Хомской семинарии Салуа Саляме, хотя и не воспитанница наших школ, за свой природный ум, широкое литературное образование и поэтический незаурядный талант пользуется в местном обществе репутацией развитой и даровитой поэтессы.

Здания школ, поставленные благодаря стараниям владыки Афанасия под покров местных храмов и в их соседство, оборудованы так хорошо, что трудно было бы и пожелать лучшего. Здание Хомской женской школы мы без преувеличения можем назвать дворцом. Несколько проще и менее благоустроены школы в Хамидиэ, но это и вполне естественно – это школы предместья митрополии.

Входя во все подробности своих школ и интересуясь не только постановкой в них учебно-воспитательного дела, но и внутренней индивидуальной жизнью каждого учащего, владыка Афанасий постоянно посещает классные занятия в учебное время и, уже непременно, присутствует на всех экзаменах. В эти свои посещения он не только проверяет и испытывает учащихся в их познаниях, но нередко сам дает образцовые уроки преподавателям, в своем увлечении забывая иногда о своем высоком положении экзаменатора и покровителя школ.

Близко принимая к сердцу успехи этих любимых своих детищ, владыка Афанасий не мог не болеть нежной своей душой и за те обездоленные школы Хомса и других мест своей епархии, которые лишены покровительства и помощи Императорского Православного Палестинского Общества, и сдать которые на руки его – составляет заветную мечту доброго архипастыря. И не его в том вина, что этой его заветной мечте ставятся пока препоны. Но благостный и любвеобильный архипастырь и здесь нашел возможность свои обездоленные школы питать крупицами от богатой трапезы школ Общества. По окончании летних экзаменов владыка обыкновенно собирает все учебники и учебные пособия по школам Общества и в начале следующего учебного года рассылает их для бесплатной раздачи по школам епархиальным в ведении Общества не состоящим¹⁰⁵

Глубоко печалило ревностного по вере Христовой владыку Афанасия поголовное бегство старших учеников его школ в школы инославные для получения среднего образования и для изучения иностранных языков – французского и английского, без которых сирийцу нашего времени почти невозможно подыскать на родине никакой практической деятельности. Этот переход из школ православных в инославные не всегда оставался безрезультатным для твердости и устойчивости религиозных убеждений православных школьников. Редко, но бывали печальные случаи уклонений некоторых из них в инославие. Задумываясь серьезно над этой назревшей потребностью данного времени своей горячо любимой паствы, добрый владыка возымел желание создать в Хомсе среднее учебное заведение с иностранными языками и построить прекрасное здание для интерната. Не имея личных средств, но одушевляемый единственно горячей верой в пользу задуманного дела, и рассчитывая на свою неутомимую энергию и настойчивость в осуществлении предпринятого намерения, он в сравнительно короткое время в Хомсе, в Сирии вообще и в Америке среди эмигрантов успел собрать весьма крупную сумму денег и выстроить на них великолепное трехэтажное здание. В здании этом имеются не только комнаты для классов и вечерних занятий учеников, чудная светлая спальная с очаровательным видом на город, столовая и все службы, но и помещения для воспитателей и всего учащего холостого персонала. Здание это, благодаря истощению средств, долго, однако, стояло без внутренней отделки. Но энергия владыки и эту беду превозмогла. Путем устройства народных чтений и патриотических спектаклей, до которых весьма большие охотники местные жители, вообще мало знакомые с внедомашними развлечениями, благодаря царящей здесь патриархальности и замкнутости семейной жизни, удалось привлечь в пустую кассу митрополии достаточные средства и довести благое дело до конца. Читатели ниже в отделе «Вести с Православного Востока» найдут подробные сведения о состоявшемся уже открытии этого средне-учебного заведения, о программе наук, входящих в состав его учебного курса, и о внутреннем строе жизни учащихся.

Мы со своей стороны выражаем искреннюю радость, что это доброе дело ныне является как бы венцом 25-летней неусыпной и плодотворной пастырской ревности Высокопреосвященного Афанасия на пользу просвещения родного сирийского народа. Это благое дело юбиляра принесет несомненно громадную пользу церкви Антиохииской. Владыка Афанасий не перестает крепко верить, что и в этом своем благом начинании он встретит сочувствие и поддержку великодушной России, к помощи которой он горячо ныне взывает. Владыке желательно – и это вполне понятно – чтобы вновь открытая семинария широко распахнула свои двери и для лучших учеников школ Императорского Православного Палестинского Общества, намеревающихся завершить свое образование в средне-учебном заведении. С этой целью он выражает полную готовность не только ввести в круг преподаваемых наук в открытой им семинарии русский язык, но и подчинить свою семинарию высшему контролю инспекции Императорского (Православного) Палестинского Общества. И есть некоторые основания полагать, что упование благостного владыки на помощь из России «не останется тщетным».

В непрестанных своих заботах о существующих школах и обучающихся в них школьниках добрый архипастырь не забывает и о тех чадах своей паствы, которые тяжелыми суровыми обстоятельствами жизни лишены были возможности получить книжное обучение и с юных лет вынуждены для себя, а нередко и для своих семей, добывать себе кусок хлеба насущного тяжелым ежедневным трудом то за ткацким станком, то в портняжных мастерских и т. д. Шелководство, как известно, одно из главных занятий местных обывателей, и ткацкое ремесло – их обычный домашний труд. В Хомсе в 1899 г. считалось до 200 ткацких фабрик, с 4000 станков и 28 000 рабочих, доставлявших заработок на сумму в 10212450 франков. Для этих-то обездоленных тружеников, бьющихся из-за куска хлеба, владыка Афанасии и устроил в мужской школе вечерние занятия с 7 до 9 вечера. Учителя школ Общества безвозмездно преподают им Закон Божий, арабский язык с чтением и письмом и арифметику. Классы вечерние мастеровыми посещаются весьма охотно, и успехи взрослых учеников, как мы можем засвидетельствовать по непосредственным своим личным впечатлениям, прямо поразительные. В беседе на уроке по Закону Божию с одним из учеников мы выслушали не только ясное изложение краткой истории семи Вселенских соборов, с подробным перечислением всех главных их участников, но и сущности тех ересей, против которых ратовали эти св. отцы. Обстоятельные подробности биографического свойства главных участников первого Вселенского собора моего спутника на эти вечерние курсы привели прямо в восторг и изумление. По воскресным дням с благословения владыки нередко ведутся религиозно-нравственные чтения и для женщин матерей в женской школе.

Но было бы односторонне думать, что владыка Эмесский Афанасий отдает себя всецело лишь этой стороне своей архипастырской деятельности. Церковно-строительная деятельность и благолепное украшение храмов обращают на себя не меньшее внимание попечительного и рачительного владыки. При помощи Императорского Православного Палестинского Общества кафедральный Хомский собор в честь 40 мучеников севастийских, отличающийся обширностью, ему удалось украсить мраморным иконостасом и очень хорошей живописи иконами, а ризницу его снабдить в изобилии священными облачениями. Благодаря перенесению в Хамидиэ дивной красоты резного орехового иконостаса, стоявшего в Хомском соборе, и этот пригородный храм митрополии может считаться одним из лучших храмов православной Сирии. Большой колокол, пожертвованный Палестинским Обществом и доставивший владыке много огорчений и хлопот, прежде чем он занял свое настоящее подобающее ему место на звоннице кафедрального собора, так как звону в православных храмах препятствовали местные фанатичные мусульмане, ныне к общему утешению своими мощными звуками (несколько, впрочем, надтреснутыми) сзывает на молитву в благолепный храм православных обитателей Хомса. Печальная история этого колокола и усиленные хлопоты владыки начать звон в Хомсе подробно рассказаны Н. М. Аничковым в его книге «Учебные и врачебные заведения Императорского Православного Палестинского Общества в Сирии и Палестине» (Ч 1 СПб. 1901 С 78–79), а для владыки юбиляра эта печальная эпопея служит одной из любимых тем для дружеской интимной беседы.

Эмесский митрополит Афанасий – учительный архипастырь. Обладая выдающимся ораторским талантом, глубоким знанием Св. Писания и святоотеческой литературы, широким практическим жизненным опытом и тонким пониманием всех изгибов человеческой души митр. Афанасий каждое свое служение в храме и по потребностям своей паствы вне его сопровождает назидательным словом. При указанных выдающихся дарованиях, подкупающем и весьма приятном тембре дивного голоса, присущей ему горячей убежденности и задушевной искренности, слова владыки всегда производят на слушателей чарующее впечатление.

В целях наибольшего воздействия и нравственного влияния на всю свою паству, которая не всегда имеет возможность непосредственно слышать красноречивое слово своего архипастыря, владыка Афанасий в одной из комнат своего необширного митрополитанского дома оборудовал типографию и начал здесь печатать основанный им еженедельный религиозно-нравственный журнал, в котором словам и речам владыки дается видное место. В этом журнале владыка юбиляр нередко является и цензором, и редактором, и одним из главных сотрудников, так как людей талантливых с литературными дарованиями и богословским образованием около него, все же нужно правду сказать, находится весьма немного. В этом случае одним из главных сотрудников его является даровитый законоучитель наших школ в Хомсе, знаток церковного пения и выдающийся оратор – священник Иса Асаад, который при митрополии занимает место и кафедрального священнопроповедника.

Митрополит Афанасий – строгий блюститель церковных канонов и уставов и ревностный радетель о благолепии христианского богослужения. Воспитанный с юных лет в строгой церковности он весьма требователен в этом отношении и к своим подчиненным, для которых неуклонное соблюдение церковного устава он ставит безусловно обязательным. Его личное служение в храме Божием не только истово-уставное, но и образцовое, особенно если его сравнивать с довольно небрежным вообще отношением к этой важнейшей обязанности других иерархов современного Православного Востока. Величавая благообразная симпатичная внешность владыки, его прекрасный голос и превосходное знание современного церковного византийского пения, первым знатоком коего он по справедливости считается среди нынешнего сирийского духовенства, придают его богослужению благолепную торжественность и дивную красоту.

Пастырская ревность благостного владыки простирается и за пределы вверенной ему епархии. Уже давно владыка лелеет на своей отеческой груди сиро-яковитского епископа Юлиана Петра, который со своей паствой много лет домогается присоединения к Православной Церкви. Некоторая неискренность этого умного и ловкого сиро-яковитского владыки, его нескрываемые вожделения на обеспеченное будущее в сущем сане и небезызвестное довольно сомнительное прошлое мешали до последнего времени благоприятному решению этого важного церковного вопроса, волновавшего уже много лет Антиохииский престол и восходившего даже на рассмотрение нашего Св. Синода. Ныне сиро-яковитскии вопрос подвергался серьезному обсуждению на поместном Антиохийском соборе, бывшем в Дамаске прошедшим летом, и его ликвидация поручена Высокопреосвященному Эмесскому Афанасию¹⁰⁶. Хотелось бы надеяться, что церковь Антиохийская с честью выйдет из этого, не лишенного щекотливости, вопроса.

Как администратор в своей епархии Высокопреосвященнейший Афанасий пользуется всенародной любовью и глубоким уважением. Между архипастырем и его паствой существует полное единодушие и взаимное доверие, в чем и кроется разгадка того весьма знаменательного явления, что все благие начинания Эмесского владыки, клонящиеся лишь к благу его паствы и чуждые всяких иных расчетов, всегда почти увенчивались блестящим успехом и приносили благие плоды. И мы думаем, и даже уверены, что и предстоящий знаменательный юбилейный день высокочтимого митр. Афанасия будет светлым праздником для преданной и горячо любящей его эмесской паствы и всей Антиохийской церкви.

По своим убеждениям владыка Афанасий – горячий стойкий патриот и преданнейший и искреннейший русофил. Свое тяготение к любимой им «Московии» он громко выражал неоднократно и здесь искал спасения и помощи для своей Церкви и для своего народа в самые трудные моменты исторической жизни Антиохийской церкви, рискуя иногда даже навлечь тяжелую неприятность со стороны подозрительного Оттоманского правительства. Неоднократная посылка даровитых юношей своих школ в учебные заведения – духовные и светские – в Россию служит новым ярким доказательством его горячих симпатий и тяготений к единоверному русскому народу, к России.

И Православная Русь всегда высоко чтила владыку Афанасия, считая его в ряду своих нелицеприятных искренних друзей на Православном Востоке, и выражала это не только присылкой ему разного рода ценных пожертвований на нужды его епархии, но и знаками внешних отличий: Владыка Афанасий с 1896 г. считается почетным членом Императорского Православного Палестинского Общества и в том же году награжден орденом св. Владимира 3-й степени, а в 1906 г. он получил и орден св. Анны 1-й степени. И 25 марта, в день исполняющегося 25-летия доблестного служения Церкви Православной Высокопреосвященного митр. Афанасия из России, мы уверены, понесутся в Хомс по адресу маститого юбиляра самые искренние и сердечные благопожелания с молитвой о том, чтобы Господь сохранил его драгоценную жизнь на многие лета для славы Церкви Христовой и для блага любимой им родной эмесской паствы.

19 мая неожиданно последовала преждевременная кончина настоятеля кронштадтского Андреевского собора протоиерея Александра Петровича Попова действительного члена Императорского Православного Палестинского Общества. Кончину эту мы называем преждевременною, потому что почивший о. протоиерей имел от роду всего лишь 54 года и находился, можно сказать, в периоде расцвета своей кипучей литературной деятельности, давшей богословско-исторической науке несколько капитальных трудов в той области, которую он облюбовал с юных лет, с дней окончания вышей богословской школы – палестиноведения. Но неожиданной кончину о. протоиерея Попова можно считать лишь относительно, имея в виду его едва преполовинившийся возраст, для лиц же близко знавших его и часто с ним входивших в общение и дружеские всегда словоохотливые беседы – эта смерть не показалась громом среди безоблачного неба. Сырая, излишне грузная по виду, комплекция о. протоиерея, его кипучий, изумительно подвижный, жизнерадостный темперамент, отзывчивость на все и ко всем, а, особенно, своим многочисленным друзьям и знакомым, для которых и двери его любвеобильного сердца и радушно-гостеприимного дома раскрывались широко и во всякий час дня и ночи, его увлечения молодости, чрезмерно напряженные занятия в архивах и библиотеках последнего времени и, наконец, перенесенная им тяжкая болезнь прошлого года и малая забота о своем здоровье вообще – все это мало сулило ему долговечность, а его друзьям и знакомым внушало нередко тревожную мысль о возможной близости печальной катастрофы. Простуда о. протоиерея Попова и ползучее воспаление в легких ускорили эту развязку и отняли у его почитателей и друзей хорошего человека, а у науки – плодотворного энергичного труженика.

Родился о. протоиерей А.П. Попов в 1858 г. в семье сельского диакона Новгородской епархии. Первоначальное образование получил он в Кирилловском Духовном училище. По окончании его Александр Петрович поступил для продолжения образования в Новгородскую Духовную семинарию, но после трехлетнего пребывания в ней променял родную семинарию на столичную в Санкт – Петербурге. «Тихая, ровная, равнинная – без выступов кверху – жизнь семинарская в загородном монастыре своим бытом и режимом, – по словам товарища его по семинарии, недавно скончавшегося (29 августа 1912 г.) бывшего доцента Санкт-Петербургской Духовной академии А.П. Высокоостровского, – не удовлетворяли его, и он совершенно добровольно через три года обучения в Новгородской семинарии перешел в семинарию столичную Петербургскую, в которой думал найти более сродную стихию среди предполагавшейся большей полноты условий для образования и саморазвития воспитанника средней школы» (Церковный Вестник 1912 №21 С 820). Выйдя из семинарии со званием студента, А.П. Попов выдержал приемные испытания в С. Петербургскую Духовную академию и зачислен был в состав студентов XLII курса¹⁰⁸. Окончил А П. Попов курс Академии в 1885 г. со степенью кандидата за курсовое сочинение на тему: «Психология св. Григория Нисского и Немезия».

Живо интересуясь «вопросами науки и жизни – общественной и политической (в их высшем религиозно-философском освещении) и наконец вопросами эстетики, особенно, в отделах музыки и пения» (Там же С 821), А.П. Попов по окончании Академии «для расширения своего умственного кругозора» (там же) отправился на службу за границу в Афины в скромной роли псаломщика тамошней русской церкви Св. Никодима.

Пишущий эти строки в первый раз встретился с А.П. Поповым на подворье русского Пантелеймоновского Афонского монастыря в Константинополе летом 1886 г., когда Александр Петрович из Афин отправлялся в свое научное путешествие по Востоку – на Афон и в Палестину. Александр Петрович появился в моей келии неожиданно для меня и повел со мною самую непринужденную беседу в несколько, как мне показалось в то время, напыщенно-восторженном тоне о цели им предпринятого путешествия в Константинополь, на Афон и далее.

«Еду я сейчас на Афон, – говорил Александр Петрович, то понижая, то повышая искусственно тон своей скороговорной речи, – чтобы собрать материал для магистерской диссертации».

«А позвольте узнать, какая у Вас тема диссертации?», – полюбопытствовал я спросить Александра Петровича.

«О реликвиях Животворящего Древа Господня. Тема мне предложена профессором Н.В. Покровским, – последовал отрывистый ответ моего собеседника, – Как Вы находите эту тему? Не укажете ли мне литературу для нее?», – в свою очередь задавал мне вопросы Александр Петрович в том же нервном тоне.

«Тема, – отвечал я, – весьма любопытная, – причем указал ему и известные мне источники и пособия, – Позвольте лишь предупредить Вас, – продолжал я, – что тема эта в своих выводах не лишена некоторой опасности для Вас, добивающегося степени магистра богословия».

«Это почему?!», – с изумлением спросил меня Александр Петрович.

«Частиц св. Животворящего Древа Господня по лицу земли рассеяно весьма много – значительной величины и в малых, едва видимых глазом атомах, и притом не только по монастырям на Св. Горе и в Палестине, но и по многочисленным монастырям русским, югославянским, армянским, абиссинским, коптским, католическим и т. д., и видеть все эти реликвии и описать их едва ли хватит и жизни человеческой для этого. Но, допустим, при Вашей молодости, подвижности и энергичной настойчивости – это Вам удастся, можете ли надеяться документально доказать подлинность всех этих реликвий? В громадном количестве случаев Вам придется иметь дело лишь с темными и неопределенными преданиями, не имеющими под собою не только документальных данных древнего времени, но даже ближайшего к нашим дням. Критическое отношение к этим данным почти невозможно и придется многое здесь основывать на вере и догадках».

Александр Петрович сидел молча слушал меня внимательно, нервно покусывая свои усы.

«Что же, по Вашему мнению, – живо переспросил он меня, – тема эта трудная и даже невыполнимая?».

«Попробуйте, поработайте – и Вы тогда сами это увидите», – заключил я свою беседу с молодым археологом.

Александр Петрович затем был на Афоне, посетил все греческие монастыри и отправился в Палестину, где успел в это время сблизиться с приснопамятным начальником Русской Духовной Миссии в Иерусалиме архимандритом Антонином (Капустиным).

После этой первой встречи с Александром Петровичем в Константинополе стороною до меня дошли слухи, что он вынужден был оставить службу в Афинах. С кружком увлекающихся греческих паликариев (молодцов) он принял участие в уличных политических манифестациях перед домом русского посланника и тем сделал для себя дальнейшее пребывание в Афинах невозможным.

Вторично я встретился с Александром Петровичем в 1887 г. в Иерусалиме, где он занимал должность псаломщика и регента хора Русской Духовной Миссии. В течение целых четырех месяцев с ноября по март (1888 г.) я имел возможность почти ежедневно видеться с Александром Петровичем и даже бывал у него на квартире, где он доставлял мне истинное наслаждение превосходною игрою на фисгармонии. Его увлечение церковным пением и своим делом дирижера миссийского хора для меня было просто поразительно. Хор этот, малочисленный по составу, имел в числе певцов таких ветеранов, которым можно было поставить в достоинство лишь одно, что «они в рот хмельного не берут и все с прекрасным поведением». Как певцы большинство из них было вне всякой критики. И несмотря на все это пение в русском миссийском Троицком соборе было весьма недурное.

В описываемое время мне пришлось быть невольным свидетелем и сватовства Александра Петровича к его достойнейшей супруге Ксении Львовне Тихоновой, подарившей ему троих прекрасных детей (сына – студента лицея Цесаревича Николая в Москве – и двух дочерей-гимназисток). Ксения Львовна по окончании образования в фельдшерской школе Покровской общины 1 февраля 1886 г. была назначена заведовать аптекою русского госпиталя в Иерусалиме в богоугодных учреждениях Палестинской Комиссии. При ней, как обладающей «фармацевтическими познаниями и опытной в своем деле», помощницею состояла Домна Семенова, которая под руководством ее должна была приобрести опыт – самостоятельно заведовать аптекой. Ксения Львовна, наделенная привлекатетьной наружностью, выдающимся природным умом, сильным характером, образованная и развитая, чем, между прочим, привлекла к себе внимание и снискала благоволение и покровительницы Покровской общины в Бозе почившей великой княгини Александры Петровны (во инокинях Анастасии), завладела сердцем Александра Петровича. 9 ноября 1888 г. состоялся в Иерусалиме их брак, который бесспорно оказал громадное влияние на характер Александра Петровича в благотворном смысле и создал ему те счастливые семейные условия, при которых его жизнь не пропала для науки бесплодно.

При живом впечатлительном характере Александр Петрович не мог сидеть на Русских Постройках спокойно. Его начинавшую уже и в это время «округляться» приземистую фигуру, одетую в табачного цвета крылатку, с нахлобученною небрежно на голову потертою шляпою, можно было ежедневно видеть на площадях и улицах Иерусалима, в Святогробском храме, в латинской патриархии, в генерал губернаторском конаке, оживленно беседующим с иностранцами, туземцами и русскими паломниками или быстро бегущим на Русские Постройки к вечерним богослужениям. Всюду во всех слоях общества Иерусалима у Александра Петровича быстро завязывались знакомства и даже дружба. Отсюда он всегда был в курсе всех новостей городских и Русских Построек и охотно ими делился со всеми, кого он встречал на пути, у него были новости из греческой Патриархии, латинской кустодии, русского консульства и т. д. На этот то период его жизни и падает громадное количество его интересных и живых корреспонденций, статей, заметок из жизни Палестины русских паломников и инославной пропаганды в Св. Земле, печатавшихся на страницах «Церковного Вестника», «Христианского Чтения», «Нового Времени», «Сообщений Императорского Православного Палестинского Общества» и др.

В Иерусалиме Александр Петрович продолжал изучать новогреческий, французский и итальянский языки и в это время настолько успел овладеть ими, что незадолго до своей кончины не убоялся приняться даже за изучение дипломатической переписки XIX в. на французском языке в архивах Государственном и Министерства иностранных дел и подарил науке два солидных по объему тома своего капитального труда, к сожалению, оставшегося неоконченным под заглавием: «La question des lieux Saints de Jerusalem dans la correspondence diplomatie Russe du XIX Siecle». (2t Ed S.t Peterb. 1911). Отчасти для упражнения себя во французском языке, а главным образом из любознательности и интереса к вопросам христианской и именно палестинской археологии он решился прослушать в Иерусалиме курс ее в Ecole Archeolo gique доминиканцев. Через сближение с представителями латинской Иерусалимской патриархии он проник в архив ее, благодаря которому у него ясно созрела мысль о магистерской диссертации, появившейся в свете, впрочем, только в 1903 г. на тему: «Латинская патриархия эпохи крестоносцев» (СПб 1903 В 2 х ч.). О теме своей молодости – «Реликвии Животворящего Древа Господня» – он перестал и думать.

Незабвенный начальник Русской Духовной Миссии архимандрит Антонин (Капустин) оценил вполне дарования и способности своего регента-псаломщика и его подвижное легкое перо, а посему приблизил его к себе, посвятив его во многие свои интимные намерения и весьма сложные планы, касавшиеся судьбы его многочисленных приобретений в Св. Земле. Через Александра Петровича о. архимандрит Антонин нередко выступал со своими планами и в периодической печати. Его же он избирал и своим апологетом, если появлялись (а это, к сожалению, случалось в жизни этого почтенного деятеля довольно часто) в печати нападки, инсинуации и тяжелые обвинения.

Но мирные дружественные отношения между начальником Духовной Миссии о. архимандритом Антонином и его псаломщиком-регентом продолжались лишь до 1893 г. В сентябре этого года отношения эти изменились быстро к худшему и завершились почти вынужденным удалением Александра Петровича из состава Духовной Миссии в Иерусалиме. Причины этого неожиданно печального обстоятельства в жизни покойного Александра Петровича вскрывают перед нами весьма любопытную и характерную черту в его личности.

По живости своего подвижного темперамента Александр Петрович, как я сказал, интересовался всеми вопросами жизни иерусалимской и горячо на них отзывался своей впечатлительной душою. В данное время Императорское [Православное] Палестинское Общество весьма озабочено было вопросом об открытии арабской школы Общества на Русских Постройках в Иерусалиме. Но всем попыткам его в этом направлении ставились серьезные препоны со стороны и Греческой Патриархии, и местных турецких властей. В сентябре 1893 г. Александр Петрович «помимо русского консула» и Патриархии неожиданно для всех получил на свое имя официальное разрешение Турецкого правительства открыть мужскую школу в Иерусалиме и предложил Палестинскому Обществу воспользоваться этим разрешением для своих целей. 4 сентября бывший Уполномоченный Общества Н. Г. Михайлов отправил в Петербург копию с перевода разрешения на открытие русской школы в Иерусалиме, выданного Иерусалимским губернатором Ибрагим-пашою, сыном Али и директором народного просвещения иерусалимского пашатыка Арев-беем и датированного 1 сентября 1309 г. (турецкая дата). Копия этого документа сопровождалась письмом от 20 сентября 1893 г. на имя Секретаря Общества В.Н. Хитрово следующего содержания: «Г. Попов, пользуясь большим досугом, имеет знакомства в самых разнообразных кругах иерусалимского общества, около месяца тому назад он встретился с г. Шеих-Ашири, бывшим драгоманом нашего консульства, и в разговоре своем, между прочим, упомянул, что ему Попову неоднократно приходилось слышать от некоторых служащих в городском правлении турецких чиновников, что они желали бы изучить практически русский язык, на что он Попов ответил им, что если бы иерусалимский губернатор разрешил открыть здесь русскую школу, то он г. Попов принял бы на себя труд безвозмездного преподавания русского языка всем желающим приобрести практические знания по сему предмету. Тогда г. Шейх-Ашири предложил г. Попову свое содействие познакомить его с губернатором и, будучи близко знаком с последним, обещал при удобном случае лично просить губернатора о разрешении открытия русской мужской школы в Иерусалиме. Случай такой представился. Г-н Шеих-Ашири представил г. Попова местному губернатору, причем г. Попов в разговоре с ним, между прочим, упомянул и о желании его чиновников – изучать русский язык, присовокупив при этом, что если бы в Иерусалиме была русская школа, то он взял бы на себя труд безвозмездно удовлетворить желание это. Тогда губернатор, заранее подготовленный г. Шейх Ашири, ответил, что он ничего не имеет против открытия русской школы и предложил г. Попову подать прошение об этом. Прошение тотчас же было составлено бывшим с г. Поповым г. Шеих-Ашири, который и принял на себя дальнейший ход дела, а через три недели получил и формальное разрешение на открытие школы и передал его г. Попову. Г. Попов через меня (т. е. г. Михайлова – А. Л.) передал Обществу воспользоваться добытым разрешением».

Слухи о получении г. Поповым от иерусалимского губернатора разрешения на открытие русской школы в Иерусалиме и о передаче им своего права Императорскому (Православному) Папестинскому Обществу стали оживленно комментироваться на разные лады в различных кругах иерусалимского общества и быстро дошли до начальника Русской Духовной Миссии в Иерусалиме архимандрита Антонина и в Греческую Патриархию.

В описываемое время между Русской Духовной Миссией и Императорским Православным Палестинским Обществом в Иерусалиме с одной стороны, и начальником этой Миссии архимандритом Антонином (Капустиным) и Секретарем Общества В.Н. Хитрово – с другой стороны, произошло значительное охлаждение, и даже прямая размолвка, из-за вопроса о земельных владениях Миссии, записанных при покупке на имя бывшего драгомяна миссии Г. Халеби. Узнав о проделке своего регента А.П. Попова, о. архимандрит Антонин сильно огорчился и предложил ему немедленно же подать в отставку, мотивируя свой приговор тем, что «Духовной Миссии неудобно держать служащих, позволяющих себе действовать без предварительного разрешения начальника оной, который со своей стороны должен был бы испросить у Патриарха разрешение на открытие школы и ходатайствовать об этом лишь с согласия Патриарха».

В Греческой Патриархии и в среде святогробского духовенства известие о передаче А.П. Поповым права на открытие школы в Иерусалиме Императорскому Православному Палестинскому Обществу произвело прямо ошеломляющее впечатление. Ходили по городу самые «преувеличенные и невероятные слухи», пускались в ход интрига и застращивания. Постарались, кому это было интересно, воздействовать и на иерусалимского губернатора Ибрагим-пашу и директора народного просвещения иерусалимского пашалыка Арев-бея. Оба представителя турецкой власти, поняв свою ошибку, коварно заманили доверчивого и простодушного Александра Петровича в расставленную для него ловушку и постарались отобрать от него драгоценный документ. Чтобы не пересказывать этого любопытного в жизни почившего о. протоиерея Александра Петровича и в истории русской школы в Иерусалиме факта своими словами, мы предпочитаем дать место здесь «докладной записке» самого о. Попова, поданной им 12 октября 1893 г. на имя Уполномоченного Императорского Православного Палестинского Общества Н. Г. Михайлова и пересланной последним в Общество. Вот дословно эта правдивая печальная повесть, с эпическим спокойствием и откровенностью рассказанная почившим о. протоиереем.

«Многоуважаемый Николай Григорьевич. Вам известно, что я благодаря случайному знакомству с иерусалимским губернатором Ибрагим-пашою и любезности директора народного просвещения пашалыка Арев-бея успел получить формальное позволение на открытие русской школы в Св. Граде.

Получая этот документ от Турецкого правительства, я имел в виду сдать его в распоряжение Императорского Православного Палестинского Общества, о чем и заявил перед Вами Ваше Высокоблагородие в конторе Иерусалимского подворья. Об этом я также заявил Его Превосходительству русскому генеральному консулу в Иерусалиме Сергею Васильевичу г-ну Арсеньеву и просил в то же время Его Превосходительство засвидетельствовать полученный мною документ и снять с него копию, что и было удовлетворено.

Известно Вам, многоуважаемейший Николай Григорьевич, какими последствиями для меня сопровождалось мое решение отдать полученное мною позволение на открытие русской школы в Иерусалиме в распоряжение Императорского Православного Палестинского Общества. Место регента хора певчих, как чужого поля ягода, принужден был оставить. Мое неожиданное увольнение дало повод к насмешливым укорам по моему адресу со стороны греческих иноков относительно русской школы.

Для меня стало ясно, что в Иерусалиме существует сильная оппозиция к открытию русской школы. Эта оппозиционная партия русскому школьному делу, как я положительно узнал, стала прибегать к разного рода интригам пускать преувеличенные и невероятные слухи по городу и, наконец, обратилась к представителям местной турецкой власти с наговором, что у русских благодаря данному позволению будет открыта не первоначальная школа, а нечто вроде гимназии или семинарии, что Попов в этом деле – простое орудие, через которое действует Императорское Православное Палестинское Общество.

Я же зная, что позволение мною получено формальным и законным образом, и припоминая при этом ту готовность и любезность со стороны губернатора и начальника народного просвещения Арев-бея, с которою они мне оное выдавали, был твердо уверен, что ни какие интриги не могут повредить начатому мною делу и особенно тогда, когда я увидел покровительственное сочувствие моим начинаниям со стороны Его Превосходительства русского генерального консула в Иерусалиме Сергея Васильевича г-на Арсеньева и со стороны Вас, многоуважаемейший Николай Григорьевич.

Но на деле вышло иначе. Спустя недели три после выдачи мне позволения на открытие русской школы из Сарая начальник народного просвещения иерусалимского пашалыка Арев-бей при встрече со мной с прежнею любезностию расспрашивал о школе – начаты ли занятия? где найдено помещение? Он добавил, что сам желает учиться русскому языку и поступить в школу на вечерние занятия. При этом Арев-бей, говоря adieu, между прочим, высказал, что, так как в документе написано, что школа будет открыта в квартале Вирсавии, лучше было бы переписать на то, что школа будет открыта в Иерусалиме без точного обозначения улицы или квартала. Подобный разговор повторялся еще при двух моих встречах с начальником народного просвещения. Я не подозревал в этих добродушнейших словах Арев-бея никакого коварного замысла, а полагал что он продолжает действовать в мою пользу, как и прежде при получении бумаги, и поэтому я не имел достаточных внутренних побуждений отказаться идти в Сарай, когда этот Арев-бей через служителя пригласил меня явиться к нему за какой-то еще бумагой.

Придя в Сарай, я встретил Арев-бея так же любезного, как и прежде. Он мне сказал, что бумага о месте школы им приготовлена, но что ее нужно присоединить к прежде полученному мною позволению и для этого попросил оное у меня. Я заметил, что на полученном мною позволении делать какие-либо добавления или поправки нельзя, потому что оно засвидетельствовано и скопировано в Русском Генеральном Консульстве, и потому оно теперь для него (Арев-бея) не нужно. На это последний возразил, что я не имею причин не доверять ему. После этого я отдал мною полученное позволение в руки Арев-бея на две минуты, как он сам и просил. Прошли не две, а двадцать минут. Я сижу в ожидании. Ни новой ни прежней бумаги нет. Прошел час. Вошел Арев-бей извинился, что задержал и добавил, что он пошлет мне документы вечером со служителем. Вечером я не получил никаких бумаг. На следующий день я иду к Арев-бею и прошу его возвратить мне выданный документ. Он мне опять обещает послать его со своим служителем вечером. Я пять раз видел Арев-бея, и он пять раз обещал мне послать бумагу вечером.

Я теперь уже не подозревал, а положительно узнал, что начальник народного просвещения иерусалимского пашалыка, выдавший мне формальным законным образом позволение открыть русскую школу в Иерусалиме, теперь без всяких достаточных и законных причин коварным образом из-за сплетен иерусалимских отнял его назад. Поступок крайне возмутительный для каждого доброго человека, а для меня чрезвычайно оскорбительный.

Как оскорбленный, я обратился к местному губернатору с просьбой о возвращении мне выданного документа. Но Ибрагим-паша вместо удовлетворения моего подтвердил, что сплетни городские дошли до Сарая, что оппозиция школьному русскому делу имела большое влияние на Арев-бея и застращала его несообразными слухами, что он (Арев-бей) в последние дни по отношению ко мне действовал под ее влиянием и, не имея возможности законным образом теперь закрыть русскую школу в Иерусалиме, коварным образом отнял позволение. Между прочим, губернатор по выслушании моей просьбы высказался. В городе упорно стоит слух, что Вы хотите открыть не такую школу, о которой Вы просили. Вы открываете нечто большее, вроде семинарии или гимназии, что эта школа будет получать субсидию или всецело содержаться не Вами, а теми, которые действуют через Вас.

Ваше Превосходительство, – возразил я, – молве всегда доверять нельзя, школа будет открыта в тех размерах, на какие дает право выданный Вами мне документ.

Паша, прервав мои слова, продолжал – Вам выдан такой документ, о котором надо просить в Константинополе. Арев-бей, выдавши его Вам, сделал громадную ошибку, за которую поплатится своим местом. Я узнал, что Вы испрашивали позволение на школу без ведома Вашего начальника, у которого Вы теперь уже не служите.

Votre excellence, – сказал я, – Вы принимали от меня прошение не как от регента хора певчих, а как от русского подданного и только. И подпись моя такая. На этом разговор прекратился. Вошел в кабинет паши какой-то чиновник и son excellence сказал мне adieu.

Не требуется большой проницательности, чтобы видеть слабость доводов г-на губернатора. Ясно, что за ошибки Арев-бея я не отвечаю. При этом нужно заметить, что выданное мне позволение подписано как Арев-беем, так и самим губернатором. Как же они могли подписывать то, что выдается из Константинополя? Тут замечается какая то несообразность в словах, просто пустой отвод внимания слушателя. Мне, как русскому подданному, до всех этих соображений нет дела. Раз я получил формальным и законным образом позволение открыть русскую школу в Св. Граде от турецкой власти, то представители последней, если намерены закрыть школу, должны иметь для этого достаточные причины, и после законного исследования подтверждающих вину обстоятельств и, притом, в присутствии представителя от Русского Генерального Консульства.

Обо всем этом я счел нужным сообщить Вам, Ваше Высокоблагородие, чтобы Вы, сочувствуя моему начатому делу, помогли мне советом и делом возвратить полученное мною позволение на открытие русской школы в Иерусалиме.

Имею честь быть покорнейшим слугою – Александр Попов

Иерусалим 11 октября 1893 г.».

Таким образом, добрейший Александр Петрович, благодаря своему простодушию и легковерию, очутился и без документа в руках на открытие русской школы в Иерусалиме, и без места в Русской Духовной Миссии. Положение на чужбине для отца, уже появившейся у него семьи, было не из привлекательных, и Александр Петрович попытался постучаться в двери Палестинского Общества, с большим огорчением встретившего печальную весть об отобрании у него драгоценного документа, чтобы в его учреждениях зарабатывать для семьи кусок насущного хлеба. Доводя до сведения В.Н. Хитрово о желании А.П. Попова получить посильную работу в Обществе, Н. Г. Михайлов в письме своем от 20 сентября 1893 г. называет его «полезным человеком». «Поддерживая знакомство с разнообразными кружками пестрого иерусалимского общества, – говорит г. Михайлов, – ему легко удавалось приобретать такие сведения, которых ни я, ни консульство наше не могли бы добыть непосредственно и все то, что С. В. Арсеньев (консул) недавно писал Его Высочеству касательно пропаганды латинян, было мною добыто через г. Попова от секретаря латинского патриарха».

Весьма отзывчивый к горю ближнего покойный В.Н. Хитрово вполне сочувственно отнесся к этому предложению своих услуг Обществу Александра Петровича как «полезного» во многих отношениях человека, но он недоумевал лишь какое дать ему назначение. «Я – писал В.Н. Хитрово в Иерусалим 10 октября того же года – могу предложить место чтеца вечерних религиозно-нравственных чтений для паломников. Это составит приблизительно 1200 фр. Жалованья, 500 фр. столовых и 500 фр. квартирных (это для г. Попова, у которого семья и которого поместить на Подворье места нет) – всего 2200 фр. Теперь он получает 3600 фр. жалованья с даровою квартирою, что составит всего 4100 франков почти вдвое. Очевидно, взять место чтеца невыгодно. Если Вы признаете возможным принять его (и это Вам решать) на место служащего, в управлении которого Вы выписываете из Одессы, то присовокупив 3000 фр. к выше упомянутым 2200 фр., составится 5200 франков, и ему остаться будет выгодно (получаемые им ныне, как чтецом по телеграмме 150 фр. рассчитаны на 8 месяцев в году). Так, может быть, можно было бы его устроить, если к этому прибавить еще 300 фр. за преподавание пения в Иерусалимской школе да 300 фр. За корреспонденцию, то и очень было бы ему хорошо. Думаю, что он действительно по долгому своему пребыванию в Иерусалиме мог бы быть полезен.

Но дело в том, что он, как мне говорил, желал представить свой труд (о латинской патриархии в эпоху крестоносцев) на магистерскую диссертацию, затем приехать сюда и защищать, а это займет, по меньшей мере, 4 месяца зимних, и можем ли мы обойтись без него в Иерусалиме за это время – не знаю. Мало того, выдержав экзамен магистерский, он может получить здесь место, которое даст ему почти то же. Спрашивается, не предпочтет ли он его? Во всяком случае, как я ему говорил, ему приезжать сюда, не прислав предварительно своей диссертации, незачем, да и когда пришлет, то не ранее как месяца два по ее отсылке! Таким образом, потеряв место в Духовной Миссии, он до 1 марта ничего не теряет в денежном отношении».

А.П. Попов «с благодарностью принял предложенное ему место чтеца», но ходатайствовал о выдаче ему столовых, квартирных и дровяных денег, мотивируя свою просьбу невозможностью жить в Иерусалиме на 150 фр. в месяц и притом поблизости к Русским Постройкам. Что же касается своего намерения ехать в Россию, то, в виду получения нового места, он отложил свою поездку до Пасхи, до времени окончания паломнического сезона, и с 1 октября намеревался открыть паломнические вечерние духовно-нравственные беседы. Н. Г. Михайлов первоначально не желал давать г. Попову места служащего в конторе Подворий и высказал предположение, что ему лучше занять место учителя в будущей Иерусалимской школе Общества, когда она откроется. Но с 1 ноября 1893 г. А.П. Попов был принят г. Михайловым и служащим в конторе Общества с жалованьем в 250 фр. и, таким образом, по обеим должностям в общем получал содержание 475 фр. На службе Палестинского Общества А.П. Попов оставался до 1 мая 1894 г. и выехал в Россию. На случай возвращения А.П. Попова в Иерусалим на обе упомянутые должности – чтеца и служащего конторы – предполагалось его содержание не превышать 4200 фр. в год.

В эту пору своей жизни в Иерусалиме, не лишенную житейских передряг, А.П. Попов, благодаря своим паломническим беседам в зимние вечера на подворье Общества и сопровождениям паломнических далеких караванов (в Назарет на Фавор и Тив риаду), при своей общительности и любознательности сблизился с русскими паломниками этого сезона и пользовался среди них популярностью и любовью настолько, что некоторые из них потом нарочито посещали его в Кронштадте.

Возвратиться в Иерусалим на службу Общества А.П. Попов более не пожелал и, приняв священство в 1894 г., поступил священником к новой церкви Преображения Господня, что за Московской заставой в С. Петербурге. На его плечи в это время легли обязанности выстроить новый храм, открыть церковно-приходскую школу и попечительство при нем и организовать приход. Несмотря на эти многосложные обязанности его новой пастырской деятельности, о. А.П. Попов успел и в это время издать книгу «Краткие сведения о церквах и священно церковнослужителях С. Петербурга» и выслушать курс наук в Императорском Археологическом институте, который он и закончил в 1897 г. со званием его действительного члена.

В 1897 г. А.П. Попов был определен ключарем Андреевского собора в Кронштадте и помощником незабвенного в летописях русского духовенства «батюшки о. Иоанна Ильича Сергиева (Кронштадтского)», после праведной кончины коего (20 декабря 1908 г.) он и занял при соборе место настоятеля.

Кто знаком с пастырской деятельностью о. Иоанна Кронштадского не только в своем приходе, но по всему необъятному лицу нашей матушки – Святой Руси, кому ведомы его частые отлучки из Кронштадта в разные города России, его служения с громадными толпами богомольцев со всех концов нашего отечества, спешивших сюда за молитвами этого пастыря, на его публичную, громадное впечатление производящую на всех ее участников, исповедь и к принятию Тела и Крови Христовых из его чистых рук, тот поймет, сколько напряжения сил труда и времени требовалось и от его сотрудников – сослуживцев сопастырей. Правда в это время труд всего причта Андреевского собора в Кронштадте и прекрасно вознаграждался, но зато расходовались и силы и энергия их чрезмерно. На долю о. Александра Петровича выпала завидная доля не только сослужить этому великому священнослужителю Церкви Православной и заменять его по должности вовремя его частых отлучек из Кронштадта, но живя бок о бок с ним, из окна своего кабинета изучить до мелочей всю его подвижническую жизнь и неутомимую деятельность на благо русского народа. Пользуясь расположением и любовью о. Иоанна Кронштадтского, он имел возможность проникнуть даже в такие тайники его сокровенных мыслей, дум, чувствований и благих намерений, какие не были открыты и доступны многим. На него выпал и печальный пастырский долг присутствовать при последних днях и минутах жизни сего великого пастыря Российской Церкви, напутствовать его Св. Тайнами и потом с достодолжным великолепием проводить его в путь сея земли на вечный покой в созданный о. Иоанном женский монастырь на Карповке. У о. Александра Петровича Попова накопилось, таким образом, весьма много ценных живых, непосредственных наблюдений над богоугодной праведной жизнью великого служителя алтаря Господня о. Иоанна Сергиева, к нему попало в руки множество ценного документального материала, каковым он и мечтал поделиться с многочисленными почитателями батюшки о. Иоанна. Труд об о. Иоанне Кронштадтском, как мы слышали из достоверного источника, вчерне закончен о. Александром Поповым и будет обнародован его наследниками.

Несмотря, однако, на исключительные трудности службы при Кронштадтском соборе, о. Александр Петрович нес в это время обязанности благочинного, сдал магистерский дополнительный экзамен и в 1903 г. защитил давно им задуманную магистерскую диссертацию на тему: «Латинская Иерусалимская патриархия эпохи крестоносцев» в двух частях, которая и в русской, и заграничной печати была встречена весьма сочувственно.

Третья моя встреча с о. Александром Петровичем Поповым относится к лету 1908 г., в бытность его уже ключарем Андреевского Кронштадтского собора. В это время почивший о. протоиерей успел настолько «округлиться» и приобрести вид сырого ненадежного человека, что возникало невольное опасение за его жизнь. По характеру же почивший о. протоиерей остался прежним, милым, словоохотливым Александром Петровичем. Слушая речь своего собеседника, он, как и в юные годы, скороговоркою поддакивал «да да-да», грыз свои короткие усы и жестикулировал руками, покрывая приятную беседу раскатистым басовым смехом. О. протоиерей А.П. Попов меня и моих старейших сослуживцев по Обществу пригласил навестить его в Кронштадте. На приглашение мы все ответили полным согласием и в ближайший праздничный день на пароходе из Ораниенбаума отправились в Кронштадт к литургии в соборе. О. Александр познакомил нас со всеми достопримечательностями собора, в ту пору как раз ремонтировавшегося, и сводил нас к строящемуся собору Морского ведомства. В доме после литургии нас ожидала радушная обильная братская трапеза. По обстановке можно было судить, что дом Александра Петровича – полная чаша. В кабинете о. Александр похвалился перед нами редкими экземплярами имеющегося у него книжного богатства¹⁰⁹ и раскрыл нам несколько футляров богатейших крестов с драгоценными украшениями – знаков внимания и любви к нему его благодарной и любящей паствы. Из дома под его руководством мы отправились осматривать достопримечательности Кронштадта и благодаря его рекомендации проникли решительно во все уголки этой замечательной крепости, совершая при этом свое путешествие и на пароходиках, и на ручных вагонетках и т. д. и т. д. Это достопамятное для нас путешествие закончилось неожиданным для нас визитом к бывшему тогда главному начальнику города Кронштадта – генерал лейтенанту Николаю Иудовичу Иванову, ныне командующему войсками Киевского военного округа, молитвой за ранней литургией в соборе и полным одиночеством в своей квартире справлявшему день своего ангела. Генерал принял весьма любезно непрошенных посетителей и предложил нам чай и мадеру. Поздно уже вечером полные самых разнообразных приятных впечатлений мы вернулись на пароходе в Ораниенбаум из своей достопамятной кронштадтской поездки.

После этого свидания мне пришлось встречаться довольно часто с Александром Петровичем, но на короткое время – то в Императорской Публичной библиотеке, то в канцелярии Императорского Православного Палестинского Общества, куда он забегал для научных книжных справок, то в Государственном архиве и в Архиве Министерства иностранных дел, где он работал над собиранием дипломатических документов XIX в. относящихся к святым местам Палестины. Два тома этого капитального труда под заглавием «La question des lieux Saints de Jerusalem» он успел уже выпустить в свет, но третий остается в рукописи приготовленным к печати. Из него прокорректировано лишь два листа. О. Александр думал избрать этот вопрос предметом своей докторской диссертации.

Четвертая и последняя встреча с Александром Петровичем Поповым произошла у меня неожиданно в конце июля 1911 г. на пароходе на реке Волхове во время поездки на XV Археологический Новгородский съезд. Александр Петрович ехал в родной ему Новгород не только для того, чтобы освежить в своей памяти под сенью вековых святынь седого Новгорода приятные воспоминания своей юности, но и с целью принять активное участие в трудах этого съезда. Занимаясь в Архиве Министерства иностранных дел Петербурга дипломатической перепиской о святых местах Иерусалима в XIX в., о. протоиерей А.П. Попов при помощи библиотекаря А.В. Блинова познакомился с рукописями неизвестного дотоле паломника XVIII в., именующего себя «Младшим Григоровичем». Найдя в них весьма ценный материал – литературно-бытовой, исторический и относящийся к палестиноведению, он задумал познакомить членов XV Археологического съезда с этим новым паломником. Помню весьма отчетливо, что, несмотря на весьма неудачное время для секции, к которой был отнесен его реферат – в послеобеденное время в промежутке между утренним и вечерним заседаниями, несмотря на скомканность и урезки его по просьбе членов и на очень неудачное чтение самим докладчиком в излишне приподнятом и крикливом тоне (о. Александр не был чтецом – мастером), реферат этот произвел весьма благоприятное впечатление на всех и вызвал оживленный обмен мнениями среди членов съезда.

О. Александр Петрович по возвращении из Новгорода в Петербург поспешил напечатать доклад в особой брошюре под заглавием «Младший Григорович – новооткрытый паломник по св. местам XVIII в » (Кронштадт 1911), о которой мы дали в свое время подробный отчет на страницах «Сообщений». О. Александр предполагал заняться и изданием, по крайней мере, той части этого многотомного труда, которая относится к жизни и путешествию Младшего Григоровича на Православном Востоке. Начатые им работы в этом направлении остались в рукописи неоконченными.

Таков в моей памяти нравственный облик преждевременно почившего труженика, книголюбца и палестиноведа о. протоиерея Александра Петровича Попова. Вечно куда-то спешивший при жизни, он поспешил к глубокому сожалению его друзей и почитателей и расстаться с этим миром болезней и печали, чтобы найти себе мирный покой и искомое удовлетворение в горнем Иерусалиме, ради которого он неумолчно работает почти всю свою жизнь. Вечную память по себе он оставил здесь в своих капитальных научных трудах и в сердцах искренно его любивших многочисленных знакомых и друзей.

(По личным воспоминаниям и по документальным данным)¹¹⁰

18 октября прошедшего года после продолжительной и тяжелой болезни (прогрессивный паралич) скончался приват-доцент Императорского Петербургского университета по кафедре византийской истории и нового греческого языка, доктор эллинской словесности Императорского Московского университета, заведующий Богословским отделением Императорской Публичной библиотеки, действительный член Императорского Православного Палестинского Общества Афанасий Иванович Пападопуло-Керамевс. Изумительным трудолюбием, упорной настойчивостью, поразительной предприимчивостью, завидной, неослабевавшей даже с годами, подвижностью, соединенными с природной любознательностью и страстным влечением к научным изысканиям покойный благодаря, таким образом, накопленным своим обширным в области византийской истории литературы и греческой палеографии с библиографией познаниям, которые он проявил в своих многотомных капитальных изданиях в Петербурге, Букареште, Константинополе и Смирне, а равно и в изумительно многочисленных статьях периодических изданий Православного Востока, инославного Запада и нашей России, и в виду множества весьма ценных в научном отношении открытий новых неизвестных данных, приобрел себе почетное имя в ряду все еще немногочисленном выдающихся византологов нашего времени. Неудивительно поэтому, что преждевременная кончина его (ему было от роду всего только 56 пет) вызвала повсюду всеобщее искреннее сожаление и считается всеми по справедливости трудно вознаградимой потерей для византологии.

Провидению угодно было сравнительно очень давно сблизить нас с покойным византологом на пути научных изысканий в древних рукописных книгохранилищах. Первое знакомство с Афанасием Ивановичем и продолжительная совместная работа наша происходила в Иерусалиме в конце 1887 г. и в начале 1888 г. С тех пор мне приходилось, можно сказать, идти следом за ним, работая в тех же рукописных книгохранилищах, где успевал уже побывать А.И. Пападопуло-Керамевс, а именно в Каире в Патриаршей библиотеке, в Афинах, на Афоне, на о. Патмос, в Константинополе, в трапезунтских монастырях Сумела и Перистера и др. Повсюду невольно приходилось наталкиваться на следы учено-библиографической работы и каталогизации, за которые всегда охотно брался неутомимый Афанасий Иванович. Многое мне удалось слышать от современников и очевидцев его целонощных занятий над рукописями в этих книгохранилищах, о некоторых его деяниях, связанных с якобы «бескорыстными», во имя науки описаниями уже упорядоченных восточных книгохранилищ.

С переходом своим на службу в Императорское Православное Палестинское Общество, которое щедрой материальной поддержкой Афанасия Ивановича лично и роскошными, и дорогостоившими Обществу изданиями его трудов много содействовало его известности в ученом мире, нам пришлось иметь с А.И. Пападопуло-Керамевсом весьма оживленные сношения. Пятый и последний том его «Ιεροσολυμιτικήκη βιβλοθήκη» был начат печатанием при моей настойчивой поддержке в Совете Общества. Из рассказов лиц давно служащих в Обществе и в документальных данных его архива нам также удалось почерпнуть немало интересных подробностей об отношениях Афанасия Ивановича к Обществу. Наконец на нашу долю выпала честь двукратно быть в числе сведущих лиц и оценщиков (в 1911 г. совместно с академиками П. В. Никитиным и В.В. Латышевым и в 1913 г. с проф. В.Н. Бенешевичем и А.В. Карташевым) при продаже рукописей и библиотеки, составленной Афанасием Ивановичем на Востоке с умелым подбором. За все это время у нас накопилось много личных воспоминаний и фактов из жизни почившего ученого византолога и его плодовитой до изумительности научно-литературной деятельности, и мы считаем теперь благовременным под живым впечатлением понесенной утраты поделиться ими. Сделать это именно теперь, признаться, побуждает нас и то, что некоторые друзья и почитатели почившего Афанасия Ивановича в своих панегирических некрологах представляют его отношения к Обществу в неверном и тенденциозном освещении.¹¹¹

Афанасий Иванович Пападопуло-Керамевс родился 24 апреля 1855 г. в Дракии Фессалийской в семье бедного сельского священника. Вскоре после его рождения отец Афанасия Ивановича перешел на место священника в приморский город Малой Азии Кидонию, по-турецки Айвалик, где сын его в местной народной школе получил первоначальное свое образование. Новое передвижение отца по службе на место священника и эконома Ефесской епархии и жительство в богатом малоазийском городе Смирне дали счастливую возможность будущему византологу не только окончить курс в педагогическом отношении образцово поставленной греческой т. н. Евангелической гимназии, но и быть учеником некоторое время немецкой гимназии, где он изучал новые языки – немецкий, французский, английский и даже армянский. Недостаток средств и многосемейность бедного отца священника помешали даровитому любознательному и трудолюбивому юноше продолжать свое образование в высшей школе – в Афинском университете и вынудили его занять на первых порах скромное место учителя в одной пригородной школе. Но счастливо сложившиеся обстоятельства вскоре открыли возможность будущему византологу и палеографу покинув тернистый путь народного учителя поставить себя в постоянное соприкосновение с рукописями и памятниками классических и христианских древностей приковавших к себе его прирожденную научную пытливость и пробудивших в нем страстную любовь к родной старине в широком смысле этого слова.

В1873 г. Смирнское Археологическое общество составившее при Евангелической православной гимназии значительное собрание рукописей и памятников греческой скульптуры и христианской и классической эпиграфики пригласило Афанасия Ивановича занять место библиотекаря и хранителя музея. Пападопуло-Керамевс с радостью променял место учителя на это место «консерватора древностей и рукописей» и с ревностью и увлечением принялся за составление краткого описания имевшихся здесь рукописей под заглавием «Κατάλογος χειρογράφων ἐν Σμύρνῃ 1877 ἔτ Εν Σμύρνῃ» и каталога музея. В это-то время Афанасий Иванович и заложил прочные основы для своих в будущем обширных научно-археологических и палеографических познаний. Здесь он впервые познакомился с обширной литературой по греческой библиографии и палеографии и обладая некоторым знанием иностранных языков успел в достаточной степени для начинающего ученого ориентироваться в ней.

Но скромная смирнская библиотека с ее небольшим музеем все же не могла удовлетворить научной любознательности энтузиаста византолога и он из Смирны начал делать небольшие научные экскурсии по городам и селам Малой Азии, в Лидию, Карию и Ликию и соседних островов Эгейского моря Хиоса и Родоса. Своими научными разысканиями вовремя этих путешествий Афанасии Иванович делился главным образом в местных органах периодической печати. И нужно сознаться, что большинство его мелких научных открытий этого периода его жизни и деятельности остается недоступно специалистам византологам по редкости в европейских библиотеках этих органов печати. Эти статьи и заметки автором их собраны лишь в вырезках в особом фолианте его домашней обширной библиотеки.

Плодотворная и живая научно литературная деятельность Афанасия Ивановича в Смирне обратила на себя внимание членов почтенного и весьма успешно работающего общества «Ελληνικός Φιλολογικός Σύλλογος» в Константинополе, которое пригласило в 1881 г. Пападопуло-Керамевса занять должность секретаря этого Общества. Пападопуло-Керамевс, желая ближе стать к ученым соплеменникам, работающим в Константинополе, в Афинах и в других городах, всегда находившихся в живом общении со столицей древней Византии, охотно принял лестное для себя предложение. Здесь вместе с аккуратным исполнением своих прямых обязанностей он отдался любимому и хорошо ему знакомому делу приведения в порядок и научного описания довольно богатой рукописной библиотеки «Силлогоса».

В1883г. константинопольский «Силлогос» командировал А.И. Пападопуло-Керамевса в Македонию и Фракию, а равно и на острова Эгейского моря, и в местности по малоазийским берегам Черного моря, с целью обозрения приведения в порядок и научного описания существующих по тамошним монастырям библиотек рукописей. Плодом этой его поездки явилась его брошюра «Ἔκθεσιϛ παλαιογραφικῶν καί φιλολογικῶν ἐρευνῶν ἐν Θράκῃ καί Μακεδονία κατά τό ἔτος 1885 Εν Κωνσταντινουπόλει 1886» и вслед за тем печатание по плану его обширного каталога рукописей под заглавием «Μαυροκορδάτειος βιβλιοθήκη ητοι γενικός κατάλογος τῶν έν ταῖς ἀνά τήν Ανατολήν βιβλιοθήκαις εὐριοκομένων ἑλληνικῶν χειρογράφων, τ ά 1884 Εν Κωνσταντ». Издание это, рассчитанное на несколько последовательных томов, за недостатком средств остановилось на первом же томе, описывающем лишь рукописи о Лесбос. К этому же времени относятся его работы «Πρσθῃκαι εἰς τά σωξόμενα των ἀρχαίων μετρολόγων ἐξ ἀρμενικῶν μετρολόγων ἐξ ἀρμενικῶν κειμένων Εν Κωνστ 1884» и издание неизвестных писем Юлиана Отступника, напечатанных в «Reimisches Muse um» под заглавием «Neue Briefe von Julianus Apostata».

В 1884 г. А.И. Пападопуло-Керамевс был отправлен «Силлогосом» депутатом на VI Археологический съезд в Одессе, главной своей целью поставивший изучение памятников Константинополя. А.И. Пападопуло-Керамевс явился на этот съезд с рефератом «Le hieron de Zeus-Urius et le monastere de St Jean Baptiste Phoberos» (Труды VI Археол. съезда в Одессе Т II С 141–162).

Поездка эта в Россию решила судьбу Афанасия Ивановича, можно сказать, навсегда и бесповоротно связала его с нашим отечеством такими тесными узами, что здесь он и сложил потом свои преутружденные кости. Имея за собою имя небезызвестное в одинаковой мере и в археологии, и в византологии благодаря своим ученым трудам в Смирне и Константинополе, молодой, весьма подвижный и общительный референт сумел себя афишировать среди русских ученых с весьма выгодной стороны и завязать с некоторыми из них близкие добрые знакомства. Особенно ему посчастливилось завоевать себе симпатии наших русских эллинистов и корифеев науки: известного московского канониста А. С Павлова и академика Ф. Е. Корша, которые после этого съезда тотчас же вошли с представлением в старейший наш Московский университет о присуждении ему honoris causa ученой степени доктора эллинской словесности и греческого языка. Нельзя при этом не отметить, что эта высокая честь для Пападопуло-Керамевса в то время хотя и была несколько преждевременна и даже вызвала недоумение у многих как у нас в России, так особенно на Востоке, впоследствии, однако же, целым рядом капитальных издании была вполне оправдана и заслужена им.

В1887 г. Афанасий Иванович был приглашен на службу в Иерусалим Патриархом Никодамом I в качестве личного секретаря Его Блаженства. Недолго раздумывал полный веры в себя и в свои силы молодой палеограф-библиофил Афанасий Иванович, материальное положение которого в качестве секретаря «Силлогоса» с семьей, состоявшей из его жены, женщины немолодых лет, и болезненной и дочки 10 лет от роду, ничего не представляло заманчивого и привлекательного. Но Афанасия Ивановича манила в Палестину не одна материальная выгода, которая как потом и оказалось была совершенно призрачной, а главным образом надежда при авторитетной поддержке Патриарха получить свободный доступ к рукописным книгохранилищам Патриархии монастырей Св. Креста и Саввы Освященного, о которых благодаря иностранным ученым, посетившим Иерусалим (S M Scholz Сохе Ehrhard T Tobler Тischendorf и др.), держались в ученом мире целые легенды.

В1887 г. в ноябре месяце прибыл в Палестину и я, получив от Св. Синода годичную командировку для ученых занятий в библиотеках Св. Земли Афона, Каира, Синая и Афин. Прежде чем сесть в библиотеки за рукописи я предпринял путешествие с паломнической целью по св. местам Палестины, имея спутниками несколько интеллигентных лиц с графом С. В. Орловым-Давыдовым во главе. При входе в низкие, всегда запертые ворота обители св. Саввы Освященного нас встретил весьма скромно одетый молодой человек, суетившийся около мешков, наполненных рукописями Саввинской монастырской библиотеки. Это и был Афанасий Иванович Пападопуло Керамевс, торопившийся уложить свой драгоценный багаж на верблюдов, чтобы доставить его к вечеру в Иерусалим в Патриархию. Здесь мы и познакомились впервые, причем я не преминул выразить свое полное удовольствие работать совместно с Афанасием Ивановичем над палестинскими рукописями в Патриархии в Иерусалиме при более благоприятных условиях, чем это было раньше

После объезда достопоклоняемых мест Палестины в конце ноября я явился к Блаженнейшему Никодиму, чтобы испросить его благословение на занятие рукописями Патриаршей библиотеки. Патриарх принял меня весьма любезно и изложил подробно передо мною свой план относительно концентрации всех рукописей Палестины и своего благого намерения научно описать их, чтобы явить ученому миру их ценные сокровища и, таким образом, оградить их и предохранить от хищении и со стороны ученых мужей, и со стороны корыстолюбивых монахов Патриархии, которые даже в недавнее сравнительно время сбывали за деньги ценные рукописи Патриаршей библиотеки в Европу и Америку. Тут же Патриарх вторично познакомил меня с Афанасием Ивановичем: «Так как у меня в библиотеке и сыро и темно, то Вы, – сказал Патриарх, – будете заниматься в моей Канцелярии, находящейся в коридоре у лестницы, ведущей в верхний этаж, а Афанасий Иванович всегда будет к Вашим услугам». Я поблагодарил Блаженнейшего и откланялся.

После описанного визита к Патриарху я вскоре же приступил к намеченным ученым занятиям и с разрешения Блаженнейшего Патриарха явился прямо в указанную мне Патриаршую канцелярию. Комната эта небольших размеров, обставленная по стенам турецкими диванами, была переполнена научными пособиями, с помощью которых Афанасий Иванович вел свое ученое описание греческих рукописей Патриаршей библиотеки. Под окнами за столиками в той же Канцелярии сидело несколько молодых иноков Патриархии и усердно копировали с лежащих перед ними пергаментных фолиантов. Этих иноков Патриарх Никодим прикомандировал сюда в качестве помощников и даровых переписчиков, предоставив их в полное распоряжение Афанасия Ивановича. Все они некоторое время добросовестно работали для Афанасия Ивановича совместно со мною, а затем были рассажены по другим келиям.

Рукописи в Патриаршей библиотеке частью лежали еще на местах в шкафах – это рукописи старой Патриаршей библиотеки, а частью на полу библиотеки рядами – это рукописи, вывезенные из библиотеки Саввинского монастыря. Мне для своих целей приходилось самому рыться в рукописях и отыскивать в них все интересовавшее меня. Описание рукописей Афанасия Ивановича в это время только что начиналось и не могло меня вполне ориентировать в отделе моей специальности – литургических рукописей. Этим и объясняется, между прочим, и то обстоятельство, что несмотря на продолжительные и усердные свои занятия в Патриаршей библиотеке в 1887–1888 г.г. я не нашел тогда среди рукописей весьма ценных в научном отношении Типиконов и Евхологиев и по выходе в свет каталогов г. Пападопуло-Керамевса вынужден был во вторичную свою поездку в Палестину в 1898 г. пополнить замеченные пробелы и недосмотры.

Совместная работа с Афанасием Ивановичем в Патриаршей канцелярии шла успешно и довольно спокойно. Афанасий Иванович для справок предоставлял в мое распоряжение имеющиеся у него под руками научные пособия, весьма охотно делился своими результатами по изучению рукописей в Македонии, Фракии, на островах Эгейского моря, знакомил меня с подробным перечнем своих научных работ в периодических изданиях Константинополя и Смирны и живо интересовался характером моих научных изысканий, не вполне понимая их научную значимость и интерес с точки зрения не специалиста. Хотя этого рода словоохотливые беседы и отвлекали мое внимание от главной моей цели, но я не чуждался их. Чтобы дать этим беседам, не лишенным для меня интереса во многих отношениях, иное место и иное время я стал приглашать Афанасия Ивановича к себе в здание Русской Духовной Миссии, где в то время в южной половине ее корпуса находились «дворянские номера» – разделить со мною хлеб-соль. Эти приглашения участились особенно после того, когда я поближе познакомился с условиями его домашней семейной обстановки и жизни в Иерусалиме.

Святогробское духовенство, крайне недружелюбно настроенное по отношению к навязанному ему Русским правительством Патриарху Никодиму, который к тому же и своей горячностью, самомнением, заносчивостью и суровыми и даже жестокими мерами расправы со своими противниками и антагонистами положительно оттолкнул и вооружил его против себя, не могло относиться благосклонно и к лицам близко к Патриарху стоявшим. Афанасий Иванович хотя сидел и дни и ночи над рукописями и в дела святогробского духовенства и Патриархии совершенно не вмешивался, но по званию личного Патриаршего секретаря был уже в подозрении у святогробцев и, во всяком случае, никаким доверием с его стороны не пользовался. Все свои личные симпатии Афанасий Иванович мог перенести лишь на уже и в то время престарелого просвещенного архиепископа Иорданского Епифания, проживавшего на Елеоне в построенной им обители, называемой «Малая Галилея». Святогробцы для семьи Афанасия Ивановича отвели в Никольском монастыре крайне невзрачное, сырое и холодное помещение, которое вредно влияло на здоровье его жены и малютки дочери. Скудное вознаграждение, получаемое из Патриархии, к тому же не вполне аккуратно в виду отсутствия денег в кассе, по необходимости тратилось на докторов и лекарства.

Не могу без сердечной боли вспоминать своего новогоднего визита в квартиру Афанасия Ивановича, когда я в удушливой, смрадной и сырой комнате под грудой ватных одеял и разного тряпья нашел в полусознательном состоянии его больную жену, которой некому было даже подать стакан воды. Малютка его дочка, дрожа от холода и сырости, в рваном пальтишке лезла погреться к солнцу, слабо пробивавшемуся сквозь узкие с железными решетками щели, долженствовавшие заменять собою окна. Больная жаловалась мне, что она уже и не помнит когда кушала мясо и горячую пищу.

Картина бедноты и убожества семейной обстановки ученого труженика, дни и ночи работавшего над рукописями, произвела на меня удручающее впечатление. Я после этого чаще стал приглашать Афанасия Ивановича к себе на Русские Постройки к обеду и возможными для меня средствами старался всячески облегчить тяжелое материальное положение семьи, а особенно – болезненной малютки-дочери, от которой, к прискорбию, Афанасий Иванович впоследствии совершенно отказался. Девочка эта при помощи добрых людей и благодаря своим блестящим природным дарованиям получила в Константинополе солидное образование и учительством содержала себя и свою больную мать до ее смерти.

Дружеские наши отношения с Афанасием Ивановичем продолжались однако недолгое время. Присмотревшись к моим повседневным занятиям и увидев с какой настойчивостью я разыскиваю Святогробский Типикон 1122 г., известный мне лишь по книге ученого архимандрита Вениамина Иоаннидиса ("Εν Ιεροσολ.), издавшего по этому Типикону чин сошествия св. огня в Великую субботу, а особенно после того, как я с восхищением поделился с ним своей радостью, что я нашел, наконец, этот Типикон в качестве приложения в «Священной истории» 1801 г., составленной ученым дидаскалом архимандритом Максимом Симео, который списал этот Типикон из древней рукописи Саввинской лавры, дружеские отношения ко мне Афанасия Ивановича круто изменились. Афанасий Иванович увидел во мне опасного соперника, который своими изданиями памятников Патриаршей библиотеки может предупредить его описания Патриарших рукописей. Довольно часто в условленный час я уже не заставал Афанасия Ивановича на месте в Канцелярии, где мы доныне ежедневно занимались, и мне подолгу приходилось оставаться без дела в ожидании его прихода. Нередко теперь под разными предлогами он старался прервать занятия и запереть Канцелярию раньше условленного времени, отказывался открыть для меня библиотеку, когда требовалось переменить рукопись, ссылаясь на то, что библиотекарь о. архидиакон Ювеналий занят службой в Святогробском храме или где-нибудь в другом месте, и что ключи от библиотеки он будто бы унес с собой. О прежней любезности относительно возможности пользоваться его научными пособиями уже не приходилось и думать. Я сначала все это терпеливо сносил, но когда мера моего терпения перешла границы, то отправился с жалобой на него к Блаженнейшему Патриарху. Последний принял мою сторону, сделал соответствующие внушения Афанасию Ивановичу, и Канцелярия по-прежнему открывалась для меня в условленные часы.

Типик 1122 г. древнего Патриаршего служения в Святогробском храме открыт был мною, как я уже сказал, в позднейшей рукописи XIX в., находившейся тогда еще в библиотеке Крестной Богословской школы. В первое время я не поверил, что эта копия – архим. Максимом Симео в тексте значительно им поновлена ("Αναναίωσις τη̑ς ίερα̑ς άκολουθίας), хотя он откровенно и заявлял об этом. Понимая громадное научное значение во многих отношениях этого Типика, я усиленно старался среди лежавших в беспорядке рукописей Саввинской библиотеки отыскать древний оригинал его, но все мои поиски оказались тщетными безрезультатными. Мне не хотелось бы брать на свою душу греха и говорить с уверенностью, что Афанасий Иванович припрятал эту ценную рукопись для себя, но не могу скрывать, что эта мысль приходила мне в голову неоднократно и факты как бы давали основание для нее. Афанасий Иванович усиленно старался отвлечь мое внимание в сторону, называя имена лиц из святогробского духовенства, которые якобы интересовались этой замечательной рукописью и по его предположению могли взять ее для пользования из библиотеки. В числе таковых лиц назывались имена ныне здравствующего Александрийского Патриарха Фотия (Пероглу), находившегося в то время в ссылке на Синае, и бывшего ректора Крестной Богословской школы, великого архидиакона Сионской Церкви Фотия Великого, в то время бывшего профессором Халкинскои Богословской школы. По всем этим указаниям мною лично были наведены справки, и все они не дали никакого положительного результата. Подлинная рукопись находилась в Иерусалиме и оказалась не только описанной в Ιεροσολυμιτική βιβλιοθήκη Τ γ Σ 248 (снимок см. на стр. 98–99), но с частью копии с нее Афанасий Иванович явился даже в Россию. Он дополнил ее уже потом при помощи Иорданского архиепископа Епифания, когда узнал, что я этот памятник издаю в свет в Казани и уже успел привлечь к нему внимание ученых археологов и палестиноведов. Афанасий Иванович поторопился напечатать Типикон по древнейшей рукописи во втором томе своих «Αναλεκτα», издаваемых на средства Императорского Православного Палестинского Общества. Издание по подлинной рукописи Святогробского Типикона 1122 г. в свое время вызвало оживленный обмен мнений между мною и покойным литургистом профессором Новороссийского университета Н. Ф. Красносельцевым и побудило меня совершить в 1898 г. вторичное путешествие в Иерусалим с прямой целью видеть подлинную рукопись Типикона 1122 г. и проверить издание его Пападопуло-Керамевсом. Свой критический разбор этого издания со множеством существенных поправок на основании подлинной рукописи и путем тщательных сопоставлений параллельных мест в самой рукописи, представляющей для читателя значительные палеографические и литургико-археологические трудности, в свое время я обнародовал в книге «Древнейшие Патриаршие Типиконы Святогробский Иерусалимский и Великой Константинопольской Церкви» (Киев 1907).

В марте 1888 г. я покинул Иерусалим и отправился для ученых занятий в Каир и на Синай. Афанасий Иванович продолжал с не ослабевающим рвением описывать рукописи иерусалимских библиотек, хотя и в это время высказывал уже тревожные опасения за будущую судьбу своего гигантского труда. Неудачный опыт «Силлогоса» в Константинополе с печатанием его каталога рукописей Македонии, Фракии и островов Средиземного моря (Μαυροκορδάτειος βιβλιοθήκη) еще жив был у него в памяти и смущал его страшно. Твердой уверенности в положительной поддержке Патриарха Никодима в деле издания в свет его ученого капитального предприятия у него не могло быть, так как ему хорошо было известно и финансовое тяжелое затруднение Патриаршей казны в это время, и крайне тревожное и шаткое положение на троне самого Патриарха Никодима. Покушение на жизнь последнего со стороны одного инока прииорданского монастыря Св. Герасима летом 1888 г. не предвещало ему ничего хорошего в будущем, в смысле его прямых целей. Невольно Афанасий Иванович должен был серьезно подумать о судьбе своего дорогого детища – о каталоге иерусалимских библиотек. Счастливый случай помог разрешить все сомнения и опасения на этот счет и круто изменить даже и многострадальный жизненный путь Афанасия Ивановича.

В1888 г. летом прибыл в Иерусалим покойный Секретарь Императорского [Православного] Палестинского Общества В.Н. Хитрово. Целью его поездки было подготовить к освящению Гефсиманский храм во имя Марии Магдалины, построенный в память в Бозе почившей Государыни Императрицы Марии Александровны на средства ее августейших детей и доставить все необходимое к приезду на это торжество великих князей Сергия и Павла Александровичей и великой княгини Елисаветы Федоровны. Афанасий Иванович не упустил этого благоприятного случая и через о. архим. Антонина (Капустина), с которым он уже успел в Иерусалиме хорошо познакомиться, получил возможность войти в сношение с Василием Николаевичем Хитрово. Последний, искавший усердных сотрудников по византиноведению и палестиноведению из среды русских и иностранных ученых, можно сказать, с распростертыми объятьями встретил Афанасия Ивановича и весьма обрадовался его намерению печатать в «Палестинском Сборнике» свои научные открытия в области палестиноведения. Результаты этого сближения Афанасия Ивановича с В.Н. Хитрово сказались самым положительным образом в журнальном постановлении Совета Общества. 10 мая 1889 г. Совет слушал «доклад секретаря о том, что в прошлом году, находясь в Иерусалиме, он вошел в сношение¹¹² с проживавшим там тогда доктором (sic!). Пападопуло-Керамевсом – по которому Общество предлагало ему платить 2400 франков в год, а г. Пападопуло представлять в год для напечатания интересные и малоизвестные греческие описания Св. Земли с предисловием, но без перевода, всего приблизительно до 20 печатных листов, причем Обществу предоставлялось право определять, что печатать. Получив в прошлом году в счет условленной платы с 1 июля 1888 г. 400 фр., Пападопуло-Керамевс препроводил ныне копии с описания часовни Гроба Господня, составленного в IX в. Константинопольским Патриархом Фотием, и четыре неизданных греческих описания Св. Земли и просит о выдаче ему остальных 2000 фр. Ввиду интереса сообщенных доктором Пападопуло-Керамевсом рукописей, засвидетельствованного В. Г. Васильевским, выдать 2000 фр. с просьбой доставить предисловия к четырем присланным рукописям» (Протокол Совета № 65).

Приведенное постановление Совета В.Н. Хитрово через нашего дипломатического агента при египетском хедиве г. Кояндера сообщил 11 /23 мая г. Пападопуло-Керамевсу в Каир, где он в это время работал в библиотеке Александрийского Патриарха. Принимая во внимание заявление г. Керамевса, переданное через Уполномоченного Палестинского Общества в Иерусалиме Д.Д. Смышляева (письмо его к В.Н. Хитрово от 25 апреля 1889г.), что он «теперь без всяких средств», В.Н. Хитрово уведомил Афанасия Ивановича, что 2000 фр. за время с 1 сентября 1888 г. по 1 июля 1889 г. он получит единовременно от Д.Д. Смышляева. «Что же касается предложения, которое я, – писал В.Н. Хитрово, – Вам сделал в прошлом году относительно выдачи Вам ежегодно 2400 фр. или 200 фр. ежемесячно, то оно остается в силе, если Вы согласны и на будущий 1889–1890 г., начиная с 1 июля. С Вашей стороны Вы мне обещали за эту сумму доставлять неизданные тексты на 20 печатных листов. Если Вы согласны, прошу написать об этом». В этом письме В.Н. Хитрово просит, между прочим, прислать ему предисловия к анонимам и обещанную Афанасием Ивановичем копию новой редакции «Путника» Епифания очевидно для В. Г. Васильевского, занимавшегося его изданием в свет.

Афанасий Иванович, отвечая из Каира от 13 июня, писал В.Н. Хитрово, что желаемые им предисловия к анонимам и к «Путешествию» Паисия, которое в это время он оканчивал списыванием вместе с копией «Путника» Епифания и неизданным Житием св. Иакова Младшего, принадлежащим перу св. Андрея Критского, он перешлет через Д.Д. Смышляева. Что же касается предложенных ему условий относительно сотрудничества в изданиях Общества, то он писал следующее: «Ваше благосклонное предложение – весьма большая честь для меня, так как оно дает мне случай опубликовать в прекрасных изданиях (beaux volumes) Общества большое количество неизданных текстов, которые освещают топографию и христианскую историю Палестины и т. д. Я присоединю еще несколько других текстов, изданных, но забытых уже и плохо понятых. Я думаю, что непрерывной работы будет на четыре года»

Таким образом, номинально Афанасий Иванович с 1 июля 1888 г. вступил в ряды постоянных сотрудников Палестинского Общества и оставался им до самой смерти, хотя фактически его первый труд в изданиях Общества был напечатан в «Палестинском Сборнике» (Т IX Вып. 2) лишь в 1890 г. под заглавием «Описание Св. Земли безымянного (автора) конца XIV в.» (Перевод Г. С. Дестуниса).

* * *

Пребывание В.Н. Хитрово в Иерусалиме летом 1888 г. имело целью, между прочим, и вывести Иерусалимскую Патриархию из крайне тяжелого финансового кризиса и тем поддержать сильно колебавшийся трон Патриарха Никодима. Средством для этого признавалось заключение Патриархией займа в полтора миллиона рублей при посредничестве и даже поручительстве за Патриархию со стороны Палестинского Общества. Но Патриарх Никодим, опасавшийся попасть «под начальство Палестинского Общества», поддерживаемый в этом опасении и своими близорукими сторонниками, отклонил предложенные ему посредничество и услугу Общества и заем не состоялся. «Я, – писал В.Н. Хитрово к русскому послу в Константинополе А.И. Нелидову от 21 июня 1888 г., – Патриарха и Патриархию оставил в самом грустном и безотрадном состоянии. Для меня вопрос низложения Его Блаженства самовольного или вынужденного есть только вопрос нескольких дней много – месяцев. Неудовольствие местного православного населения возросло до максимума, и взрыв его тоже не заставит себя долго ждать». За последнее красноречиво свидетельствовал и преступный выстрел, направленный в Патриарха во время посещения им прииорданских монастырей.

При таком положении дел в Иерусалиме Патриарху Никодиму естественно было думать лишь о самом себе и стараться выговорить для себя у святогробского духовенства всевозможные выгодные и почетные условия на случай уже решенного им добровольного отречения от престола св. апостола Иакова. Думать о меценатстве, когда распущена была Крестная Богословская школа, и закрыты госпиталь и народные школы Патриархии, мечтать об издании на средства Патриархии описания рукописей Патриаршей библиотеки А.И. Пападопуло-Керамевса, требовавшего больших материальных средств уже было не только неблаговременно, но прямо преступно. И Патриарху Никодиму, затеявшему это описание ради своей славы, и бедному труженику А.И. Пападопуло-Керамевсу, променявшему Константинополь на Иерусалим и много потратившему усердного труда и времени на описание иерусалимских рукописей, приходилось, во чтобы то ни стало, спасать задуманное в идее прекрасное дело и искать выхода из создавшегося крайне тяжелого положения данного вопроса. И Патриарх Никодим, и А.И. Пападопуло-Керамевс решаются и в этом вопросе пойти по пути, ими испытанному и хорошо им знакомому – обратиться к Палестинскому Обществу. Почивший византолог нашел здесь самый радушный и сочувственный приют со своими неизданными памятниками, относящимися к истории Св. Земли. Теперь он вторично обратился к тому же Обществу с предложением нового обширного своего труда «Каталог иерусалимских рукописей», прося его поддержки и сочувствия. И, как известно, он не ошибся в своих расчетах.

Через Уполномоченного Общества в Иерусалиме Д.Д. Смышляева Патриарх поручил в 1889 г. передать В.Н. Хитрово его «покорнейшую просьбу» – «дать возможность А.И. Пападопуло-Керамевсу приехать в Петербург и прожить там необходимое дня печатания Каталога время» (письмо от 10 июня 1889 г.). Одновременно с этой личной просьбой Патриарх Никодим потому же делу отправил в Общество на имя великого князя Сергия Александровича от 20 июня того же года собственноручное письмо следующего содержания:

«Ваше Императорское Высочество!

Небезызвестно, что в бытность Вашего Императорского Высочества в Св. Граде, мы имели честь доложить Вашей Особе о приведении в порядок неким ученым археологом и филологом центральной библиотеки нашего апостольского Патриаршего Престола, вводив¹¹³ в нее методическую систему порядка перечня и описи книг. Намерение наше собрать рассеянное в св. местах Палестины филологическое сокровище уже осуществилось, ибо кроме печатных книг, мы собрали и все рукописные книги, хранящиеся в нашей Патриархии, в Крестном монастыре, в св. Лавре преп. Саввы Освященного и в других местах нашего Престола, сделав, таким образом, нашу Патриаршую центральную библиотеку богатым источником филологических, археологических, исторических, топографических и богословских памятников, помощью которых многие отрасли человеческих знаний будут обогащаться. Исключая перечня и описи книг, мы принудили сказанного ученого именем Афанасия Пападопуло-Керамевса, известного уже и в России, чтобы составить аналитический научный список всех хранящихся у нас греческих рукописных книг.

Этот весьма желанный список, содержащий в себе опись 1400 кодексов, окончен благодаря усердному и точному занятию автора, содержит же оный список значительный материал, который и ознакомит ученый свет с весьма интересными с различных точек зрения находками. Разумеется, что как история, так и география Палестины имеют пространное место в этих исследованиях г-на Пападопуло-Керамевса.

Мы горели желанием, чтобы иждивением нашего Патриаршего Престола было издано это сочинение, состоящее из пяти томов и принесено от имени всесвятого Гроба Господня образованному миру в публичные библиотеки, в Академии ученым Обществам и в другие учреждения. Но трудности нашего финансового положения, небезызвестные Вашему Императорскому Высочеству, не позволяют нам не только вознаградить автора, но и принять на себя издание сочинения, посему мы и осмеливаемся обратиться к Вашему Императорскому Высочеству с усерднейшей просьбой соблаговолить принять под свое высокое покровительство сие великое и общеполезное дело наше, ибо мы хорошо знаем, что только Вы, Ваше Императорское Высочество, можете оказать свое великодушное содействие в таких научных делах. При этом всем и каждому известно высокое попечение Вашего Императорского Высочества о науке, что явствует из оказываемого Вами великодушного покровительства Императорскому Православному Палестинскому Обществу, коего Вы состоите августейшим Председателем, и которое удачно занимается изданием географических, археологических и исторических сочинений о палестинских и других восточных православных святынях нашей соборной Церкви.

Сочинение это, удостоившись покровительства Вашего Императорского Высочества, доставит Особе Вашей вечную славу. Императорскому же Православному Палестинскому Обществу – похвалу, а нашему Патриаршему Престолу счастливый повод ознакомить ученый свет с сохранившимся в Иерусалиме приснопамятными нашими предшественниками и нашим смирением филологическим сокровищем.

Но так как при печатании сего Палестинского списка требуется способный человек для исправления типографических ошибок, рассмотрения текста и дополнения оного, то мы считаем более способным для этого дела самого автора, который и выразил желание отправиться в Петербург. Ввиду этого мы надеемся, что Ваше Императорское Высочество, соблаговолив, удостоите нас благоприятного уведомления о милостивом решении Вашего Императорского Высочества по поводу напечатания сочинения и о благосклонном желании Вашем относительно прибытия в Петербург г-на Пападопуло, чтобы мы отправили последнего с сочинением для приступления к печати.

С истинною преданностью и глубоким почитанием имею счастье быть Вашего Императорского Высочества усерднейший богомолец Никодим.

В Иерусалиме 1889 г. июня 20 го дня».

Великий князь передал это послание Патриарха Никодима в Совет Общества, который, заслушав его в заседании 12 июля 1889 г., постановил: «Предварительно окончательного решения об издании Каталога рукописей Патриаршей библиотеки войти в соглашение с г. Пападопуло-Керамевсом, прося его доставить Обществу часть этого Каталога, дабы можно было составить приблизительное мнение о размере труда».

Относительно же выраженного Патриархом желания и в письме к великому князю, и в просьбе, обращенной через Д.Д. Смышляева к В.Н. Хитрово – приехать в Россию А.И. Пападопуло-Керамевсу вместе со своим каталогом, В.Н. Хитрово писал 11 / 23 мая 1889 г. в Каир самому Афанасию Ивановичу так: «Что касается Вашего прибытия в Петербург, то оно преждевременно; 2400 франков, которые мы можем уплачивать Вам, недостаточны на содержание Вас и Вашей семьи здесь. Они будут еще менее достаточны, если Ваша семья останется на Востоке, а Вы переедете в Петербург. Есть еще одно соображение, которое нельзя упускать из виду – это климат, который будет совершенно не подходящим для мадам. Другое дело, если бы кроме 2400 франков Общества я мог бы Вам найти здесь какое-нибудь правительственное место. Я постараюсь Вам поискать, но я не уверен в успехе. При настоящих обстоятельствах было бы лучше, если бы Вы устроились в Константинополе – это ближайшее место к России для присылки корректур».

«Я прочел с большим вниманием, – писал на это в ответ Афанасий Иванович В.Н. Хитрово от 13 июня, – советы Вашего Превосходительства относительно моей особы. Они очень дружелюбны и даже отеческие (Elles sont tres armcales meme paternelles). Моя семья поедет в Константинополь, где она пробудет, пока я устроюсь в России. Мадам чувствует теперь себя хорошо». Афанасий Иванович при этом сообщил, что для окончания своих дел ему довольно двух месяцев пребывания в Иерусалиме, и он может немедленно отправиться в Петербург.

В.Н. Хитрово во втором своем письме от 17 июля уже в более энергичной форме отклоняет этот преждевременный приезд г. Пападопуло Керамевса. «Что касается Вашего приезда осенью в Петербург, – писал ему Василий Николаевич, – то я советовал бы по причинам мне известным отложить его до весны будущего года и провести эту зиму в Иерусалиме или в ближайших к нему местах, в Александрии, Яффе, Бейруте, даже в Константинополе, если это Вы желаете, но не приезжать в Россию. Когда вопрос выяснится, то Вы увидите, что я имел основания советовать Вам не приезжать в Петербург, как это Вы намеревались раньше весны 1890 г,. а не осенью 1889 г, как это было в Вашем намерении. Предпочтительнее было бы, если бы Вы оставались в Иерусалиме».

После столь решительного предупреждения со стороны В.Н. Хитрово ничего не оставалось Афанасию Ивановичу, как покориться необходимости пробыть до весны будущего года в Иерусалиме, чтобы вместе с тем и закончить вполне все свои ученые работы в палестинских библиотеках. Но ранней весной 1890 г. Афанасий Иванович, однако же, решил прервать свое дальнейшее пребывание в Иерусалиме. К этому его побуждала ожидаемая всеми отставка Патриарха Никодима и удаление его на покой, о чем откровенно речь поведена была со святогробцами лишь 30 июня 1890 г. Переговоры о приемлемых выгодных условиях, на которых Патриарх соглашался подать в отставку, однако, затянулись, и отставка принята была султаном лишь 19 августа.

Патриарх, не желая оставлять Афанасия Ивановича в безвыходном положении в Иерусалиме и имея в виду согласие В.Н. Хитрово на приглашение его в Петербург в феврале 1890 г., отправил Пападопуло-Керамевса в Россию со следующей рекомендательной грамотой на имя великого князя Сергия Александровича: «Ваше Императорское Высочество! Мы весьма довольны остались и от всей души возблагодарили Бога и Отца, увидев, что Ваше Императорское Высочество, вследствие нашей просьбы, соблаговолили принять на себя отпечатание Каталога здешней нашей Патриаршей центральной библиотеки.

Согласно данному нам обещанию, ныне отправляется в Петербург податель нашего послания – ученый Афанасий Пападопуло Керамевс, имея при себе упомянутый Каталог нашей монастырской библиотеки, который он по нашей просьбе и при нашем содействии с достохвальным усердием и горячей ревносгью составил по лучшей европейской методе. Рекомендуя его Вашему Императорскому Высочеству, мы просим с отеческою любовью не отказать ему в мощном покровительстве, а равно и в сильной помощи к определенному достижению цели, с которой он отправляется в Петербург.

Рекомендовав означенного Пападопуло-Керамевса, мы отечески благословляем Ваше Императорское Высочество усердно, молясь Господу и Спасу нашему Иисусу Христу о сохранении Вас в полном здравии, долгоденствии и славе. Во Св. Граде Иерусалиме 26 февраля 1890 г.».

На поездку в Россию Афанасий Иванович из средств Палестинского Общества получил пособие в количестве 383 руб. Так как в Иерусалиме он жил с семьей, то он не мог двинуться в Россию раньше, как устроит свою семью, которую он решил до более благоприятного времени оставить на о. Халки близ Константинополя, где постоянное место жительства избрал себе и его покровитель Патриарх Никодим. И благодаря хлопотам семейного свойства Пападопуло-Керамевс смог прибыть в Петербург лишь глубокой осенью 1890 г.

В.Н. Хитрово встретил А.И. Пападопуло-Керамевса, совершенно незнакомого ни с суровыми климатическими условиями жизни в России, ни с русским языком, радушно и совершенно по-отечески. Через служащих Канцелярии Общества он отыскивал для него квартиру, покупал необходимое верхнее зимнее платье, хлопотал в таможне и в Цензурном комитете о беспрепятственном ввозе в Россию уже и тогда его довольно обширной библиотеки и т. д. Но главная забота В.Н. Хитрово о своем сотруднике была направлена к тому, чтобы материально обеспечить его существование в России, так как 200 фр., которые получал Афанасий Иванович раньше из Палестинского Общества за границей, ему было теперь недостаточно. В этих видах уплатив Афанасию Ивановичу условленный гонорар в повышенном размере в количестве 1850 руб. вместо 1571 руб. 20 коп., как это было раньше обусловлено, В.Н. Хитрово, вследствие выраженного желания самого Афанасия Ивановича, перешел к вознаграждению его соответственно количеству листов им напечатанных как в его Каталоге и «Аналектах», так и в изданиях Общества «Палестинский Сборник», и в «Сообщениях ИППО».

Афанасии Иванович, получая за счет Общества все более или менее значительные органы печати Константинополя, Афин, Смирны, Триеста и Александрии, в журнале Общества «Сообщения» вел в 1891–1895 г.г. обозрение органов этой печати по вопросам, касающимся Св. Земли и деятельности Палестинского Общества. Так как Афанасий Иванович не знал русского языка, а В.Н. Хитрово не владел греческим языком, то это обозрение составлялось Афанасием Ивановичем на французском языке, с которого В.Н. Хитрово уже переводил на русский.

По водворении в России Афанасий Иванович немедленно приступил к печатанию составленного им Описания рукописей палестинских библиотек.

Друзья-патриоты Афанасия Ивановича в своих некрологах изображают этот период его жизни в Петербурге весьма мрачными красками. По словам г. Папамихаила (С. 155), Афанасий Иванович вынужден был дни и ночи просиживать над корректурами своего каталога, печатавшегося в русской типографии, где наборщик будто бы не знал греческого языка, где ему приходилось оригинал писать буквами русского алфавита, где он вынужден был обучать наборщика греческому алфавиту и т. д. и т. д. Все это и было по словам его невыносимо тяжело для г. Пападопуло-Керамевса, потому что он, перейдя с гонорара по месяцам на полистную плату, не мог иметь заработка, вполне обеспечивающего безбедное существование его лично в Петербурге и его семьи в Константинополе.

Но в действительности все эти огорчения сетования и указанные затруднения преувеличены и изображаются в излишне мрачном освещении.

Издания Палестинского Общества почти с самого его открытия печатаются, как известно, в лучшей петербургской типографии Киршбаума, обладающей и значительным числом рабочих, и громадным разнообразием шрифтов. Возможно вполне, что первые листы Каталога г. Пападопуло-Керамевса были поручены русскому наборщику, и автору его приходилось в действительности испытать все указанные трудности (в провинции русские ученые и профессора, печатающие на иностранных языках свои сочинения, все находятся в этом плачевном положении), но мы, однако же, хорошо знаем, что как только г. Пападопуло-Керамевс приступил в начале 1891 г. к печатанию своих «Аналект», в типографию Киршбаума был приглашен наборщик грек, который остается на своем месте и до настоящего времени. Печатание Каталога и «Аналект» в этом отношении было обставлено прекрасно и шло безостановочно и без всяких затруднении. Если же Афанасий Иванович действительно просиживал целые ночи за корректурами, а дни проводил нередко у наборного станка в типографии, то на это у него были свои причины и иные побуждения.

Имея на руках целые груды копий разнообразных греческих текстов, заготовленных для него даровыми каллиграфами из святогробских клириков, предоставленный полной свободе в выборе и расположении этих текстов, при отсутствии контроля со стороны В.Н. Хитрово, не знавшего этого языка, подогреваемый надеждой через полистовой гонорар иметь солидный заработок в Обществе, Афанасий Иванович работал действительно дни и ночи, не щадя своих слабых физических сил, и даже в ущерб своему некрепкому здоровью.

Расчеты его, в смысле получения материальных выгод, можно считать весьма удавшимися, а если работы А.И. Пападопуло-Керамевса сопоставить с аналогичными трудами многих наших известных русских ученых – мы уже не говорим об ученых греческих, где за подобные труды кроме оттисков никакого гонорара не получают – то все преимущества оказываются на стороне покойного греческого византолога и палеографа. Афанасий Иванович вместе с прекрасными во всех отношениях изданиями своих трудов из Палестинского Общества получал и весьма хороший гонорар, в 1891 г. за Каталог он имел 1200 руб., за «Аналекты» 1000 руб., за «Палестинский Сборник» 170 руб. 67 коп., за предполагаемые к выпуску издания 400 руб., а всего 2779 руб. 67 коп.

Следует при этом помнить, что гонорар в количестве 170 руб. 67 коп. полученный Афанасием Ивановичем за 29-й выпуск «Палестинского Сборника» содержащий в себе «Описание Св. Земли безымянного (автора) конца XIV в.», взят им из Общества неправильно, так как напечатанный в нем аноним – один из тех четырех памятников, которые были присланы Афанасием Ивановичем еще из Каира в 1889 г., и за которые по постановлению Совета от 10 мая 1899 г., начиная с июня этого года, выдавалось ему по 200 фр. ежемесячно. До 1890 г., когда вышел в свет 26-й выпуск «Палестинского Сборника», Пападопуло-Керамевс уже успел, в счет будущих благ, получить из средств Общества 3804 руб. 34 коп. Так как 26й выпуск заключает в себе всего 4 стр. (предисловие) + 28 стр. (текста греческого), а всего 32 стр., то мы рекомендовали бы интересующимся, а также и уверовавшим в то, что Общество эксплуатировало в свою пользу труды покойного Пападопуло-Керамевса, сделать теперь подсчет, во что обошлись Обществу эти два печатных листа г. Пападопуто-Керамевса, и решить по совести вопрос, вправе ли был Афанасий Иванович получать гонорар за выпуски «Палестинского Сборника» 26-й, 29-й, 31-й и 32-й, материал которых был оплачен двухлетней помесячной платой?

В следующем 1892 г. заработок Афанасия Ивановича в Обществе выразился уже в сумме 3000 руб., по 1500 руб. за Каталог и «Аналекты». Эта цифра заработка была предельной для Афанасия Ивановича, и дальше ее он уже никогда не простирался. После 1894 г. его гонорар начинает даже понижаться и в 1898 г. падает до 1150 руб. После перерыва в печатании Каталога в 1899 г., когда гонорар его равнялся 1731 руб. 25 коп., два года, т. е. 1900 и 1901 г.г., он ничего не получил в Обществе. По возобновлении сотрудничества в изданиях Общества в 1902 г. гонорар Афанасия Ивановича в год уже не доходил до полной тысячи рублей, выражаясь чаще всего в круглой сумме 500 руб.

Весь гонорар Афанасия Ивановича, полученный им за все время сотрудничества в изданиях Общества, начиная с 1889 по 1912 г.г., выражается в сумме 27389 руб. 75 коп. По отдельным изданиям этот гонорар распределяется так: за Каталог – 9894 руб. 14 коп., за «Аналекты» – 8948 руб. 74 коп., за «Палестинский Сборник» – 2148 руб. 29 коп., за статьи в «Сообщениях» Общества – 634 руб. 37 коп. В этот гонорар не входит плата за предположенные издания неизвестных материалов с 1888 по 1891 г.г. в количестве 4704 руб. 34 коп, путевые 483 руб. 14 коп.¹¹⁴ и наградные 2000 руб. Таким образом, Афанасий Иванович за печатный лист¹¹⁵ своих материалов получал из Общества по 47 руб. 50 коп., а если принять во внимание, что за тот же самый материал ему авансом было выдаваемо с 1888 по 1890 г.г. 4704 руб. 34 коп., то его печатный лист греческого текста обошелся Обществу в среднем около 58 руб. В этот расчет входили и описание палестинских рукописей, и предисловия к памятникам, относящимся к путешествиям по Св. Земле (труды несомненно научные и кропотливые), и тексты, списанные в громадном количестве святогробскими каллиграфами-иеродиаконами, нередко даже не сверенные с оригиналами и лишь для видимости и для придания им характера научного издания иногда снабженные примечаниями или вариантами из старопечатных изданий и из рукописей невысокой ценности и неглубокой древности.

При столь солидном гонораре, какой даже не снится не только греческим ученым, но даже и нашим русским знаменитым исследователям, Афанасию Ивановичу естественно было желание иметь еще больший заработок в год, и посему нисколько не удивительно, что он и дни, и ночи проводил над корректурами, сидел над душой несчастного наборщика в типографии, заставляя его ускоренным темпом набирать его оригиналы и т. п., и, таким образом, действительно физически изнемогал от напряженного труда. Но, конечно, во всем этом повинен был не кто другой, как сам Афанасий Иванович, не умевший к тому же соразмерять своих физических сил с трудом, какой он брал на себя во многих случаях, и дозволявший себе по требованию темперамента в обычной жизни некоторый комфорт, вызывавший расходы не по приходу.

В 1891 г. появился в свет первый том «Каталога Иерусалимской библиотеки», весьма сочувственно встреченный и за границей, и у нас в России. Из множества напечатанных по этому поводу рецензий мы напомним нашим читателям две обстоятельные рецензии, принадлежащие перу известных византологов – профессора-канониста Московского университета А. С. Павлова и проф. Казанского университета Д. Ф. Беляева. Проф. А. С. Павлов в докладе об этом томе «Каталога», прочитанном в Московском Археологическом обществе, нашел справедливым начать свой отзыв выражением лестной благодарности по адресу Императорского Православного Палестинского Общества: «Мы не имели бы этого Каталога в руках, – писал он в докладе, – если бы его издание не приняло на себя Императорское Палестинское Общество в лице своего августейшего Председателя. Иерусалимская Патриархия, страдающая хроническим недугом неоплатных долгов, не имела средств для этого издания. Каталог, уже готовый к печати, целый год оставался в рукописи к немалому, конечно, огорчению трудолюбивого автора, пока, наконец, Патриарх (Никодим – А.Д.) не обрадовал его известием, что его труд по распоряжению Его Императорского Высочества великого князя Сергия Александровича будет напечатан на средства православного русского Палестинского Общества» (Отд. оттиск С 3). Заканчивая оценку этого тома Каталога, проф. А. С. Павлов еще раз по адресу Общества делает такое замечание: «Я крепко убежден в том, что все сойдутся со мною в общем взгляде на вышедший том Каталога иерусалимских рукописей как на драгоценное приобретение науки, и все с живейшим интересом ожидают, чтобы это благое предприятие Императорского Палестинского Общества доведено было до своего предположенного конца» (Там же С 18).

Относительно же научной ценности труда Афанасия Ивановича проф. А. С. Павлов говорит так: «В приеме описания иерусалимских рукописей г. Пападопуло-Керамевс, если не ошибаюсь, следовал высокому образцу – палеографическим работам знаменитого французского эллиниста Гро (Graux), недавно и к, со жалению, слишком рано похищенного смертью. Г-н Пападопуло Керамевс выполняет литературно библиографическую задачу таким образом: во-первых, приводит точное заглавие статей, содержащихся в данной рукописи, и начальные слова каждой статьи, во-вторых, указывает печатные издания этих статей или, если какая статья не издана, отмечает другие списки ее в известных ему рукописных собраниях Востока и Запада.

Эта важнейшая часть описания иерусалимских рукописей, пожалуй, может показаться с историко-литературной точки зрения не всегда удовлетворительной. Но если взять во внимание личные обстоятельства автора, а именно то, что Каталог приготовлен им к печати еще в Иерусалиме, где не всегда можно было найти нужные научные пособия, то требования строгой критики должны будут значительно смягчиться. При том же прямая и непременная обязанность всякого библиографа состоит собственно в том, чтобы точно и верно описать книгу (все равно рукописную или печатную) как она есть, а входить в разные исследования о самом содержании книги – это дело тех, для кого она имеет специальный интерес. Так именно понимали свою задачу почтенные библиографы Строев, Ундольский и архим. Леонид, трудами которых мы пользуемся с благодарностью. Однако же г. Пападопуло-Керамевс не встал на эту точку зрения и в своем положении сделал все для него возможное, чтобы поставить свой Каталог вровень не только с чисто библиографическими, но и другими научными требованиями) (Там же С 4–5). Желая привлечь особое внимание русских ученых к этому Каталогу, проф. А. С. Павлов даже перечислил все статьи этого Каталога, имеющие интерес для русской истории.

Проф. Д. Ф. Беляев по специальности классик, а по своим научным занятиям последнего периода жизни – глубокий византолог – обратил свое внимание прежде всего на описанные г. Пападопуло-Керамевсом палимпсесты и рукописи, относящиеся к классической филологии. О труде г. Керамевса он дает весьма лестный следующий отзыв: «Трудно было бы найти человека, столь подготовленного для той работы, которую возложил на г. Керамевса Его Блаженство, и столь бескорыстно преданного изучению греческих литературных и археологических памятников» (Журнал Министерства Народного Просвещения 1892 № 5 Отд. II. С. 189). «Благодаря г. Керамевсу ученый мир впервые получает точные и обстоятельные сведения о богатых рукописных сокровищах, которыми обладает православный Иерусалимский Патриархат, и которые до сих пор были так мало известны, что почти вовсе не принимались в расчет ни филологами, ни богословами, ни палеографами в самом широком смысле этих слов. Палеограф найдет здесь немало интересных в палеографическом отношении рукописей, начиная с V в. до текущего столетия включительно, весьма значительное количество датированных [рукописей], начиная с XI в., пополнит известные нам до сих пор списки каллиграфов частных и общественных библиотек и т. п. Филолог, занимающийся классической филологией, найдет здесь немало рукописей древнегреческих писателей и в том числе несколько весьма интересных и древних, которые при современном стремлении к тщательному и всестороннему изучению рукописного предания, дадут значительное количество новых интересных чтений, могущих составить немаловажный вклад при новых критических изданиях некоторых классических писателей. Но более всего, конечно, найдут в Иерусалимской Патриаршей библиотеке материала интересного и даже нового ученые, занимающиеся изучением текстов Св. Писания, творений св. Отцов, произведений агиографической, канонической, литургической и т. п. литературы. Немалый интерес представляет описанная часть Иерусалимской библиотеки для археолога, занимающегося историей искусства, особенно миниатюрной живописью, так как в числе описанных pyкописей более 40 украшены миниатюрами, некоторые – весьма интересными» (Там же С 193–194). «Г-н Керамевс открыл ученому миру целую библиотеку весьма интересных греческих рукописей, и по окончании издания описания других коллекций этой библиотеки она несомненно привлечет немало ученых для изучения ее сокровищ, доселе почти вовсе неизвестных. За эту важную услугу науке ученые всех стран, несомненно, будут глубоко благодарны как компетентному и неутомимому составителю описания, так и издающему труд г. Керамевса Православному Палестинскому Обществу» (Там же С 206–207), научные издания которого «отличаются тщательностью изяществом и, можно сказать, роскошью, свидетельствующими о том, что Общество не жалеет средств и сил для достижения одной из главных своих задач» (Там же С 187).

Вышедший том Каталога иерусалимских рукописей по желанию Афанасия Ивановича был посвящен Патриарху Никодиму I, проживавшему в это время на покое в монастыре Св. Георгия на о. Халки близ Константинополя. Об этом посвящении М.П. Степанов известил Его Блаженство следующим письмом от 27 января 1892 г. за №1340.

«Ваше Блаженство Блаженнейший Архипастырь и Владыко!

Исполняя желание Ваше, Императорское Православное Палестинское Общество предприняло издание Каталога рукописей Иерусалимской Патриаршей библиотеки под руководством Аф. Ив. Пападопуло-Керамевса, которым труд этот составлен по Вашим указаниям.

Препровождая при сем вышедший ныне I-й том Каталога, Обществу особенно приятно было при этом случае присоединиться к мысли Аф. Ив. Пападопуло-Керамевса посвятить его труд Вашему Блаженству, с именем которого этот капитальный научный труд отныне навеки связан.

Испрашивая Вашего архипастырского благословения и поручая себя заступничеству святых молитв Ваших, имею честь пребыть Вашего Блаженства М. Степанов».

Рассылая членам Общества Каталог иерусалимских рукописей Афанасия Ивановича в дар бесплатно, Императорское Православное Палестинское Общество направило два экземпляра и Патриарху Иерусалимскому Герасиму, преемнику Патриарха Никодима. Подарок этот был принят с благодарностью и даже с восторгом: «Имея в виду важность и пользу дела, мы считаем своим долгом, – писал М.П. Степанову Патриарх Герасим от 11 марта 1892 г., – принести наше сердечное благодарение Императорскому Православному Палестинскому Обществу, усердно принявшему и исполнившему полезнейшее поручение нашего предшественника Блаженнейшего Никодима ,и не пощадившему попечений и издержек для употребления на пользу неослабных трудов так прилежно составившего описание трудолюбивого и сведущего исследователя древних рукописей и для немалого обогащения нашей священной филологии. За это важное дело обязаны Императорскому Православному Палестинскому Обществу все любители учености, а в особенности Св. Матерь Церквей, которая в первый раз удостоилась видеть исполнение давнейшего желания, не осуществившегося доселе по неимению средств. С великою благодарностью благословляем всех, кто словом или делом, или издержкою, или трудом содействует успеху сего первого издания, от души желаем в скорейшем времени видеть весь труд оконченным и молим Отца светов, дабы услышав наши моления, руководил Императорское Православное Палестинское Общество к непрерывным таким общеполезным делам, внушая блага в сердца составляющих Общество благородных и благочестивых мужей и сохраняя во здравии и благоденствии Его Императорское Высочество великого князя Сергея Александровича благодетеля и покровителя оного Общества».

Августейший Председатель Императорского Православного Палестинского Общества великий князь Сергий Александрович «признавая заслуживающим поощрения научные труды Афанасия Пападопуло-Керамевса» в рескрипте, данном 12 марта 1892 г. на имя министра иностранных дел П. К. Гирса, просил его «представить на Высочайшее благоусмотрение ходатайство его о пожаловании ему ордена Св. Станислава 2-й степени». Ходатайство это Его Высочества было уважено и в 29 день апреля месяца 1892 г. Афанасий Иванович был Высочайше пожалован названным орденом¹¹⁶.

Одновременно с первым томом Каталога иерусалимских рукописей А.И. Пападопуло-Карамевс выпустил в свет и первый том своих «Аналект», встреченный ученой критикой также весьма сочувственно. После этого до начала 1899 г. Афанасий Иванович продолжал настойчиво работать над печатанием одновременно «Аналект» и Каталога, закончив первый свой труд годом раньше Каталога V, том которого вышел в свет в 1899 г.

В «Палестинском Сборнике» за это время им были напечатаны выпуски 26-й, 29-й, 31-й, 32-й, 34-й и 35-й т. е., за исключением 32-го выпуска, содержащего в себе Жития Павла Элладского, Кирилла Скифопольского и Феогния епископа Витилийского – это те неизданные памятники, которые он выслал в Общество еще в 1889 г. из Каира. Закончить вполне «Каталог иерусалимских рукописей» Афанасию Ивановичу не удалось, так как святогробцы после удаления из Иерусалима Патриарха Никодима не позволили Афанасию Ивановичу посещать даже библиотеку Константинопольского иерусалимского метоха, заподозрив его в эксплуатации в свою пользу рукописных сокровищ, составляющих достояние Сионской Церкви.

Сначала 1899 г. Афанасий Иванович, таким образом, очутился в Петербурге уже без определенного дела, а, следовательно, и без средств к существованию. Сознавая свое крайне тяжелое положение, он обратился к своему благодетелю – Патриарху Никодиму за помощью. Последний написал великому князю Сергию Александровичу от 22 января 1899 г. послание следующего содержания:

«Ваше Императорское Высочество! Давно я желал представить Вашему Императооскому Высочеству нижеследующую просьбу.

Как известно Вашему Императорскому Высочеству, приснопамятный великий князь Константин Николаевич, посетивший в 1859 г. Св. Град, выражал тогда еще желание, чтобы находящаяся там библиотека была описана, и это описание издано было Российским Правительством. Об этом желании приснопамятного великого князя говорится в отношении от 28 августа 1859 г. за № 3152 тогдашнего попечителя С. Петербургского Учебного округа графа Делянова¹¹⁷. Оно же выражено было мне лично великим князем в 1878–79 г. в С. Петербурге и еще в 1880 г. в Ореанде в Крыму. Вступив на Патриарший престол в 1883 г., я первою своею обязанностью счел исполнить это многократно выраженное желание блаженной памяти великого князя, вследствие чего я и поручил описание библиотеки знатоку этого дела г. Афанасию Керамевсу. Описание доведено было до конца в то время ,как нам посчастливилось видеть среди нас Ваше Императорское Высочество и благословенного брата [Вашего] великого князя Павла Александровича, приехавших для поклонения Гробу Господню и для освящения храма Св. Марии Магдалины для вечного поминовения блаженной памяти Императрицы Вашей матери. Если Ваше Императорское Высочество изволите помнить, мое предложение об издании описания библиотеки за счет Палестинского Общества было благосклонно принято Вами и решено было при этом, чтобы оно совершилось в присутствии и под личным надзором г. Керамевса. Слава Богу во истинную и великую честь Вашу и Императорского Палестинского Общества это многополезное издание благополучно окончено. Но после этого честный труженик, издатель его г. Афанасий Керамевс остался без дела и, следовательно, без средств к существованию. Ввиду этого я осмеливаюсь обратиться к человеколюбию Вашего Императорского Высочества и ходатайствовать, чтобы, если возможно, дано было г. Керамевсу какое-нибудь подобающее место в С. Петербургской Публичной библиотеке, где он может быть полезен благодаря многолетнему своему опыту ибо великую часть своей жизни он был библиотекарем.

Питая надежду, что Ваше Императорское Высочество благосклонно внемлете моей покорнейшей просьбе и, таким образом, подадите повод бедному труженику науки благословлять имя Ваше, и мне быть еще раз благодарным, прошу Бога, да ниспошлет Он благодать Свою на Ваше Императорское Высочество и на Вашу Благочестивейшую супругу Елисавету Феодоровну и да даст Он Вам от щедрот Своей благости здравие и всякое благо, благодать же Господа нашего Иисуса Христа и Его милость да будете Вашим Императорским Высочеством. Смиренный богомолец и слуга Патриарх Никодим. Остров Халки 22 января 1899 г.».

На это послание Патриарха Его Высочество великий князь Сергий Александрович отвечал таким образом:

«Блаженнейший Владыко и Отец! С особенным удовольствием получил послание Вашего Блаженства от 22 января сего года, которое возобновило незабвенные воспоминания о Святой Земле и о наших тогдашних беседах.

Сердечно радуюсь, что подъятый Императорским Православным Палестинским Обществом труд с благословения Вашего Блаженства ныне по прошествии десяти лет благодаря неутомимому работнику в этом деле Аф. Ив. Пападопуло-Керамевсу приведен если не к желаемому, то, по крайней мере, к возможному окончанию, так как известно, конечно, что Иерусалимская Патриархия не сочла возможным разрешить г. Пападопуло-Керамевсу описать, а Палестинскому Обществу издать описания последних 400 рукописей биолиотеки Константинопольской метохии.

Со своей стороны Совет Императорского Палестинского Общества при окончании ныне труда г. Пападопуло-Керамевса кроме полученного им вознаграждения во время самого печатания Описания рукописей Иерусалимской Патриархии нашел возможным поднести ему в дар 2000 руб., что дает ему возможность отдохнуть почти целый год и затем с новыми силами приняться за свою столь полезную научную работу.

Желая сделать Вам угодное, Я не выражаю никакого препятствия обратиться к Директору Императорской Публичной библиотеки Аф. Ив. Бычкову, но полагая, что для самого г. Пападопуло-Керамевса, ввиду болезненного его положения, было бы полезнее, если бы он мог вполне отдохнуть нынешним летом, и думаю, что моя рекомендация будет для него целесообразнее осенью сего года.

Испрашивая Вашего архипастырского благословения и поручая великую княгиню и себя заступничеству святительских молитв Ваших, остаюсь искренно к Вам расположенный Сергий».

Получив 2000 руб. награды из средств Палестинского Общества и закончив приготовленные к печати работы, Афанасий Иванович в 1900 и 1901 г.г. временно прекратил сотрудничество в изданиях Палестинского Общества.

С 1892 г. Афанасий Иванович, как известно, вступил в число приват-доцентов¹¹⁸ Императорского Петербургского университета по кафедре новогреческого языка и византийской истории, но эти учебные обязанности весьма слабо привязывали его к Петербургу, так как они не давали ему почти никаких материальных ресурсов, обеспечивающих его существование. При слабом знании русского языка Афанасий Иванович не мог иметь в Университете значительного числа слушателей и лишен был всякой надежды, подобно своему соотечественнику – одесскому профессору г. Пападимитриу, иметь в Университете какую-либо промоцию в смысле получения штатной экстраординатуры или ординатуры. Вознаграждение же, получаемое из Университета по приват-доцентуре в количестве 500–600 руб. в год, не могло считаться достаточным, и волей-неволей приходилось ему искать литературного заработка. С этого времени он начинает постоянное сотрудничество в качестве журнального обозревателя периодической греческой печати по вопросам, относящимся к Византии в «Византийском Временнике», в журнале проф. Kpyмбaxepa «Byzantinische Zeitschrift», в греческих журналах Афин и в других изданиях. Но и этой мелкой литературной работы для безбедного существования Афанасию Ивановичу все же было весьма недостаточно. Необходимо было снова обратиться к испытанному уже источнику обеспечения – к возобновлению своего сотрудничества в изданиях Палестинского Общества. Афанасий Иванович, чтобы приняться снова за интенсивную литературную работу, решился предпринять целый ряд научных путешествий в Константинополь, Афины, на Афон, о. Патмос, в Каир, в Трапезунд и другие места. Этим путем ему удалось пополнить и освежить свои запасы нового рукописного материала. Теперь он, главным образом, сосредоточил свое внимание на сирийской и палестинской агиологии, на путешествиях в Св. Землю греческих паломников, на творениях Фотия, знаменитого Патриарха Константинопольского, и на других важнейших памятниках древней византийской святоотеческой письменности.

В одну из таких научных экскурсий в Константинополь Афанасию Ивановичу и посчастливилось докончить описание рукописей библиотеки Константинопольского Святогробского метоха. Острая вражда к Патриарху Никодиму в Святогробском братстве утишилась, а вместе с тем изменились и отношения к его бывшему личному секретарю, которому, ввиду его бесспорных громадных услуг Иерусалимской Патриархии в деле приведения библиотек рукописей в порядок и их образцовой каталогизации, прощены были все его мнимые и действительные прегрешения прежнего времени и было дозволено окончить свой монументальный труд описания иерусалимских рукописей.

С конца 1902 г. А.И. Пападопуло-Керамевс, как мы сказали выше, снова делается постоянным сотрудником изданий Палестинского Общества. В это время он начинает печатание IV тома «Ιεροσολυμιτική βιβλιοθήκη» т. е. 1-й части рукописей Святогробского Константинопольского метоха и нескольких выпусков «Палестинского Сборника», каковы выпуск 38-й (изд. 1894 г.) – «Рассказ Никиты клирика царского, послание к императору Константину VII Порфирородному о святом огне» выпуск 40-й (изд. 1895 г.) – «Краткий рассказ о св. местах Иерусалима безымянного (автора)» выпуск 46-й (изд. 1896 г.) – «Три греческие безымянные проскинитария XVI b.» выпуск 53-й (изд. 1900 г.) –«Проскинитарии по Иерусалиму и прочим св. местам безымянного (автора) между 1608–1634 гг.» выпуск 56-й (изд. 1903 г.) – «Восемь греческих описании св. мест XIV–XVI в.в.» выпуск 57-й (изд. 1907 г.) – «Сборник палестинской и сирийской агиологии» и выпуск 58-й (изд. 1908–1909 г.) – «Материалы для истории архиепископии Синайской горы».

Но в этот второй период своего сотрудничества в научных изданиях Палестинского Общества Афанасий Иванович уже не мог работать так сосредоточенно и напряженно, как это было по его приезде в Россию до 1899 г. Причин для этого было несколько, но главная заключалась в том, что ему удалось создать себе в России к этому времени прочное официальное положение, материально его обеспечившее уже в достаточной степени, и осуществить наконец давнюю свою мечту – получить место заведующего Богословским отделением в Императорской Публичной библиотеке.

19 марта 1904 г. А.И. Пападопуло-Керамевс обратился к великому князю Сергию Александровичу со следующим письмом:

«Ваше Императорское Высочество! Прибегаю к Августейшей Особе Вашей как усердному покровителю литературы новейших времен и щедрому заступнику писателей. Окончив под Вашим высоким покровительством, после 15-летнего упорного труда, мои обязанности при Палестинском Императорском Обществе и приняв русское подданство, я страстно желаю получить обеспеченное место среди книг, дабы быть в состоянии посвятить остаток дней моих литературному труду на пользу Империи и Церкви, как например, подробной истории Патриарха Фотия, свв. Кирилла и Мефодия, соборов IX в. и проч. Назначение, о котором я давно прошу – это уже несколько лет вакантное место библиотекаря Богословского отдела в Императорской Публичной библиотеке. Ваше Императорское Высочество, прикажите дать мне это место. Могу Вас уверить, что буду всегда благодарен и достоин этой милости. Вашего Императорского Высочества покорный слуга – Афанасий Иванович Пападопуло-Керамевс».

Авторитетное слово великого князя Сергия Александровича, поддержанное затем ходатайством за него и великой княгини (греческой королевны) Марии Георгиевны, покровительством и благоволением коей Афанасий Иванович пользовался до конца дней своих, оказало свое действие. Ему удалось по Высочайшему повелению получить искомое место в Императорской Публичной библиотеке. Библиомания – болезнь, которою одержим был покойный византолог, можно сказать, с юных лет с одной стороны, и некоторая запущенность Богословского отдела, коим до того времени заведовали лица иного вероисповедного образа мысли в нашем знаменитом книгохранилище – с другой, захватили Афанасия Ивановича всецело. Он со свойственными ему увлечением настойчивостью и любовью к книге принялся за приведение в порядок вверенного ему отдела Публичной библиотеки и за составление систематического для него каталога. Плоды его трудов в этом направлении сказались в самом скором времени. Достаточно для нас привести себе на память капитальный и многотомный труд покойного французского академика Лефана «Bibliographie hellenique ou descr ption raison des cuvrages publ en grec par des grecs aux XVet XVI siecles Paris 1885 au XVI et au XVII siecles» (Paris 1895), чтобы ясно понять, какими раритетами в области греческой библиографии обогатила Императорская Публичная библиотека превосходную книгу французского ученого при любезном посредстве и сотрудничестве покойного Афанасия Ивановича, как заведующего Богословским отделением этой библиотеки. Для русских богословов этот отдел сделался доступным со времени вступления в его заведование Афанасия Ивановича, и нам приходится с глубоким прискорбием теперь пожалеть, что ему не удалось довести до конца предпринятый им труд составления систематического каталога этого отдела.

Кроме упорядочения Богословского отдела Афанасий Иванович окончил научное описание всех греческих рукописей, составляющих достояние рукописного отдела Императорской Публичной библиотеки. За этот труд он принялся еще до поступления на службу в библиотеку и при незнании русского языка вел это описание на новогреческом языке. Со вступлением в число лиц служащих в Императорской библиотеке, закончив описание, он возбудил ходатайство перед Дирекцией библиотеки о напечатании составлентого им Каталога рукописей. Дирекция признала труд его ценным в научном отношении и полезным для интересующихся греческими рукописями, но принимая во внимание, что это описание сделано на новогреческом языке лицом служащим при библиотеке, нравственно обязанным содействовать ее упорядочению за то вознаграждение, какое им получается ежемесячно и дороговизну издания этого труда, предложила Афанасию Ивановичу напечатать его описание даром с непременным обязательством перевести его на русский язык. А. Ф. Пападопуло-Керамевс передал поэтому свой труд Академии наук, которая приняла его предложение, но также потребовала перевода описания на русский язык и доли участия в оплате труда автора небольшим гонораром со стороны Императорской Публичной библиотеки, для которой, как не имеющей обстоятельного научного описания доныне, этот Каталог приобретает и громадное практическое значение. В посмертных бумагах Афанасия Ивановича имеются подготовительные работы к печатанию этого описания, и мы не ведаем, какова будет дальнейшая судьба этого несомненно полезного предприятия почившего труженика¹¹⁹.

В этот период своей труженической жизни Афанасий Иванович увлекался изданиями сочинений Патриарха Константинопольского Фотия (изд. СПб 1899 и 1901). Великого Катехизиса преп. Феодора Студита, вопросами, кто был автором акафиста в честь Божией Матери, о греческой церковной музыке, о составе богослужебных Миней и другими вопросами.

Как бы предчувствуя близость своих расчетов с жизнью, Афанасий Иванович спешил собранный в большом количестве греческий материал печатать под заглавием «Varia graeca sacra» в Ученых записках Императорского университета, в трудах Императорского Археологического общества и в других изданиях ученых Обществ. Им напечатано было таким образом «Руководство по церковной живописи» Дионисия Фурноаграфиота «Ερμηνεια τῆς ζωγραφικῆς τεχνης» (СПб 1909 г.).

Немало времени отняло у него и поручение Бухарестской Академии наук издать греческие документы, относящиеся к истории Румынии под заглавием «Ἑλληνικα κείμενα, χρησιμα τῇ ἱστορίᾳ τῆς Ρουμανιας, Ἐν Βουκουρ, 1909».

Все названные ученые труды служили для Афанасия Ивановича серьезными препятствиями, задерживавшими окончание его капитального труда «Каталога иерусалимских рукописей».

Не следует при этом забывать и того, что покойный византолог всегда был чуток ко всем вопросам, затрагиваемым в периодической ученой литературе – западной греческой и русской – и спешил непременно внести по каждому вопросу и свою лепту в сокровищницу знания. Небольшими научными статьями Афанасий Иванович был изумительно плодовит.

По вступлении в должность Секретаря Императорского Православного Палестинского Общества, пользуясь давним своим знакомством с Афанасием Ивановичем, мне пришлось употребить много усилий и настойчивых убеждений в 1907 г., чтобы он, оставив другие работы, приступил к печатанию последнего тома своего Каталога. Желая поощрить Афанасия Ивановича к скорейшему завершению трудов по печатанию «Каталога иерусалимских рукописей», Совет Общества 29 апреля 1908 г. избрал его своим действительным членом, каковым он был уже давно на деле, и чего он в это время усиленно домогался.

В 1907 1908 и, отчасти, в 1909 г.г. печатание V тома Каталога шло успешно, и основная часть его была закончена благополучно. Но уже с 1908 г. довольно ясно начали обнаруживаться тревожные симптомы его тяжелой болезни, угрожающие жизни. Окончанием V тома Афанасий Иванович, однако же, медлил, желая восполнить весь свой пятитомный Каталог описанием тех рукописей, которые почему-нибудь не попались ему на глаза в свое время или хранились в Иерусалиме вне Патриаршей библиотеки и на руках частных лиц, а вместе с тем, и последний том Каталога снабдить фототипическими снимками с важнейших рукописей и указателями на каталоги прежнего времени, принадлежащие перу о. архим. Антонина и др., а также исправлениями ошибок, вкравшихся в предыдущий том и т. п. Одним словом, Афанасий Иванович намеревался употребить те же приемы, какие он практиковал и по отношению к прежним томам Каталога. С этой целью в 1909 г. он даже отправился в последнее путешествие в Иерусалим, Каир, Афины и в Константинополь. Но прогрессирующая болезнь, сильно угнетавшая Афанасия Ивановича, как это видно из его переписки с друзьями, помешала ему выполнить это благое намерение.

Вернувшись из этого путешествия после самостоятельного описания некоторых рукописей Авраамиевского монастыря и других небольших иерусалимских собраний, А.И. Пападопуло-Керамевс принялся черпать почти буквально в свой Каталог описания рукописей этих собраний из книги ученого архидиакона Сионской Церкви Клеопы Кикилидиса под названием «Κατάλοπα χειρογράφων ιεροσολυμιτικῆς βιβλιοθήκης» (Ἐν Ιερος, 1899 ἐτ.) лишь с незначительными сокращениями и изменениями. Желая довести возможно скорее V том до благополучного конца и ясно сознавая болезненное состояние угнетенного духа его автора, нам приходилось волей-неволей мириться с его плагиатом. Но с явным плагиатом, который под конец жизни у Афанасия Ивановича достиг размеров уже непозволительных, примириться было невозможно. Для Общества было положительной неожиданностью известие, что после кончины Афанасия Ивановича в типографии Киршбаума осталось около 10 листов набора греческого шрифта, сделанного покойным г. Пападопуло-Керамевсом без всякого ведома Канцелярии Общества и председательствующего в отделении научных изданий. По плану почившего Афанасия Ивановича, уже находившегося в периоде невменяемости, эти корректурные листы должны были служить восполнением его описаний рукописей всех предыдущих томов, но в действительности это был хаотический странный подбор компиляции из существующих печатных описаний иерусалимских рукописей и из совершенно не интересных ни для кого выдержек из современных церковно-богослужебных книг и даже из печатного Евангелия. Председателю отделения научных издании Общества академику В.В. Латышеву пришлось принять на себя тяжелый труд пересмотреть эти странные корректуры и привести их в порядок, затратив на эту работу много времени. В сокращении этих корректур некоторую долю участия принял и пишущий эти строки, так как из его труда «Еὐχολόγια» г. Пападопуло-Керамевс часто выписывал без всякой нужды целые страницы. Люди науки и Императорское Православное Палестинское Общество, заканчивающее ныне печатанием «Каталог иерусалимских рукописей». А.И. Пападопуло-Керамевса, давно ожидаемый учеными с нетерпением, без сомнения будут глубоко признательны академику В.В. Латышеву за его тяжелый и бескорыстный труд по окончанию посмертного V тома его Каталога.

Не можем умолчать здесь, наконец, и о нашей встрече с покойным А.И. Пападопуло-Керамевсом и в 1911 г., осенью, когда нам по приглашению почтеннейшего Д. Ф. Кобеко, директора Императорской Публичной библиотеки, пришлось принять участие в продаже им Публичной библиотеке 46 рукописей за 5 тыс. рублей. Прежде чем приступить к оценке этого собрания рукописей, я лично проштудировал довольно внимательно все рукописи, и свои наблюдения и замечания позволяю себе передать здесь.

В коллекции рукописей, предназначенной к продаже в 1911 г., имелось до 10–12 пергаментных рукописей, в числе коих было 5 или 6 рукописей, содержащих книги Ветхого Завета – рукописи не часто встречающиеся даже в богатых восточных и европейских рукописных собраниях.

Несколько кодексов – палимпсесты, напр. № 668, Беседы св. Иоанна Златоуста №669, Апракос № 674. Стихирарь №675. Сборник молитв с прежним текстом Слов императора Льва Мудрого, причем листов двойного текста в некоторых рукописях мы насчитывали до 60 (напр. №669 Апракос с 5 л. по 65 л.) и текст первоначальный (нам особенно памятен Паремииник IХ в.) древнейшего времени иногда читается даже лучше, чем текст позднейший писанный в ХII в. (Беседы св. Иоанна Златоуста). Это несомненно драгоценный рукописный материал, и он не часто может попадать даже в богатейшие рукописные собрания Европы, а среди частных владельцев и собирателей рукописей А.И. Пападопуло-Керамевс являлся можно сказать исключительным счастливцем.

Кроме рукописей Ветхого Завета в собрании г. Пападопуло-Керамевса имелись превосходная Триодь X–XI в., со множеством неизвестных в науке стихир и канонов, и подлинный ктиторский Типикон XII в. монастыря Св. Иоанна Предтечи «Фоверос». Типик этот приготовлен к печати покойным А.И. Пападопуло-Керамевсом¹²⁰ и издан уже в свет под редакцией проф. В.Н. Бенешевича в «Записках» (Т VII СПб 1913) Русского Императорского Археологического общества, о котором он делал доклад на VI Археологическом съезде в Одессе в 1884 г. Имелось, как и следовало ожидать, несколько рукописей XVI–XVII в.в., ничего важного в себе не заключающих по содержанию. По видимому, должен бы бить на эффект «Архиератикон» XVII в. с витиеватыми и кричащей раскраски заставками и заглавными буквами, но он не имел успеха и не произвел ожидаемого впечатления на Комиссию (академиков П. В. Никитина и В.В. Латышева и проф. А.А. Дмитриевского).

Большинство рукописей Афанасия Ивановича лишено своих древних оболочек, которые заменены переплетами самого последнего времени. Отсутствовали во многих рукописях и надписи на выходных листах, указывающие имена их прежних владельцев, место их происхождения и нередко – историческую судьбу рукописей. Новенькие чистенькие выходные листы современных нам переплетчиков хранят полное молчание по всем этим вопросам и не дают ответа вопрошающему, как эти рукописи попали в руки их последнего владельца?

Рассматривая в целом всю эту коллекцию, можно с полной уверенностью говорить, что рукописи А.И. Пападопуло-Керамевса нашли прекрасное для себя место хранения, а Императорская Публичная библиотека сделала сравнительно за недорогую цену весьма капитальное приобретение, пополнив рукописный свои отдел редчайшими палимпсестами ветхозаветных библейских книг и ценными в научном отношении экземплярами богослужебных книг.

Вторая продажа рукописей и всей библиотеки А.И. Пападопуло-Керамевса происходила в июне месяце 1913 г., уже после кончины их владельца, наследницей. Ценителями этой коллекции рукописей и библиотеки, по приглашению директора Императорской Публичной библиотеки Д. Ф. Кобеко, явились проф. В.Н. Бенешевич, А.В. Карташевидр. Наследницей покойного А.И. Пападопуло-Керамевса мы были допущены к осмотру библиотеки и оставшейся коллекции рукописей. Нам пришлось лично рассмотреть довольно внимательно и эту вторую коллекцию рукописей покойного А.И. Пападопуло-Керамевса и убедиться, что она по сравнению с первой во всех отношениях ниже. В этой коллекции пергаментные ценные рукописи совершенно отсутствовали, если не считать свитков еврейской Торы в нескольких экземплярах. Имелись пергаментные два отрывка IX в. текста новозаветных книг. Не было уже и рукописей XI–XII в.в. Наиболее ценными в научном отношении признаны были Комиссией сборник XIV в. исторических и юридических документов, относящихся к трапезунтской истории, отрывок XIV в. из канонического сборника с перечислением епархий, отрывок XIV в. комедии Аристофана «Воина лягушек» и Проскинитарий XVIII в. Остальные рукописи по преимуществу XVIII в. и начала XIX в. и содержат в себе письменные учебные руководства греческих школ этого времени.

Вторая коллекция рукописей А.И. Пападопуло-Керамевса, в отличие от первой, вся почти, за исключением, конечно, отрывков из рукописей, предстала перед нами в своих натуральных оболочках современных написанию самих рукописей. Отсюда и приписки на выходных листах ясно дали нам понять, что местом их происхождения в большей части были монастыри Трапезунтской области.

Отдел книжный проф. В.Н. Бенешевичу и мне известен был в достаточной степени при жизни Афанасия Ивановича, и в данное время в подробностях его рассматривал, главным образом, А.В. Карташев, как представитель интересов Императорской Публичной библиотеки. Все мы единодушно пришли к тому заключению, что отделы этой библиотеки, русский и иностранный, на языках французском, немецком и английском для Императорской Публичной библиотеки имеют значение лишь дублетов – не более, но богатые отделы византийский на греческом языке и греческой агиографии и библиографии, а также отдел периодических греческих изданий¹²¹, особенно провинциальных – это признали весьма ценным и даже счастливым приобретением для нашего знаменитого книгохранилища. Так как наследница продавала всю библиотеку в целом составе и не соглашалась на продажу ее греческого отдела, то, чтобы не упустить этого редкого и даже в России единственного случая обогатить Императорскую Публичную библиотеку, и Комиссии, и Дирекции библиотеки приходилось покупать библиотеку Афанасия Ивановича в целом составе.

В оценке библиотеки г. Пападопуло-Керамевса и второй его коллекции рукописей принял участие и ученый вице-директор Публичной библиотеки страстный коллекционер и знаток древностей Н. П. Лихачев. Нужно сознаться, что оценка рукописей и библиотеки Афанасия Ивановича была дружеская, а посему довольно высокая. Отрывки в несколько листиков из пергаментной рукописи оценивались, напр., не ниже 100 руб. За библиотеку и около 35 рукописей было предложено Комиссией 15 тыс. руб. К удивлению, наследница покойного Афанасия Ивановича, чуждая всякого сентиментализма и великодушия, не удовлетворилась приличной вполне суммой за библиотеку в 15 тыс. руб. и не увлеклась сознанием, что сокровища, собранные Афанасием Ивановичем в разных концах мира «с благословения» и «без благословения», нашли бы себе достойнейшее помещение в лучшем из наших отечественных книгохранилищ – в Императорской Публичной библиотеке.¹²² Можно наоборот опасаться, как бы эта библиотека ни разделила участь прекрасных библиотек проф. А. С. Павлова, проф. И. В. Помяловского и многих других наших ученых мужей, при жизни не устроивших этого своего любимого детища, но покинувших его на попечение своих наследников, с наукой ничего общего не имеющих.

Следует ли, однако, горько сетовать, если эта библиотека не попадет в нашу Императорскую Публичную библиотеку? Несомненно, весьма жаль будет, если ее византийский и агиографический отделы распылятся и раскидаются по разным рукам, а наипаче всего по рукам наших книжных маклаков. Что же касается других отделов печатных книг и даже рукописей, то особенного сожаления, ввиду выше сказанного об их научной ценности, скорбеть особенно не следует.

(Некролог)

14 февраля с. г. в городе Захле (на Ливане) скончался после продолжительной болезни действительный член Императорского Православного Палестинского Общества, заслуженный профессор Лазаревского института по кафедре арабской литературы Г.А. Муркос, проживавший по выходе в отставку в Сирии в женском Седнаиском монастыре близ Дамаска. Уроженец г. Дамаска и член старейшей знатной и уважаемой на родине фамилии¹²⁴, несмотря на полную возможность получить образование в Европе на Западе, по желанию своего отца, члена разных меджлисов, вилайета коммерческого, уголовного и областного и на родной комиссии при Патриархате, Георгий Абрамович рано покинул родину и отправлен был в Россию для воспитания. Пройдя Московскую Духовную семинарию и завершив образование в Императорском Петербургском университете по факультету восточных языков, он по окончании курса наук остался на службе в России, посвятив лучшие годы своей жизни ориентологии в Московском Лазаревском институте. Работал он всю свою жизнь по истории отечественной литературы и истории, интересуясь, главным образом, судьбами своей многострадальной Антиохииской церкви. Будучи от природы человеком незаурядных дарований, подвижного ума и доброго отзывчивого сердца, Георгий Абрамович пользовался всегда симпатиями и любовью своих многочисленных учеников (связь с которыми он не порывал и после их выхода из Института, особенно, если по служебному положению им приходилось жить и действовать на горячо им любимом Православном Востоке) и благорасположением своих сослуживцев и знакомых.

В отзывчивом сердце покойного Георгия Абрамовича никогда не погасал огонь любви к родине и глубокого интереса к Православному Востоку вообще. Этой любовью дышали его лекции по арабской литературе и вся его весьма продуктивная литературно публицистическая деятельность до самых последних дней его жизни. В этом следует искать и объяснение того факта, что Г.А. Муркос при своей восточной медлительности нашел в себе достаточно сил, чтобы с выдающимся успехом выполнить весьма капитальный задуманный им еще на студенческой скамье труд перевода на русский язык «Путешествия в Россию» известного у нас Патриарха Антиохийского Макария (Альпрокса или Бейт Аззаима 1648–1672), двукратно посетившего Россию (1654–1657 и 1666–1668) при царе Алексее Михайловиче, описанного родным его сыном архидиаконом Павлом Алеппским († 1699 г). Данное «Путешествие» в науке стоит наравне с известнейшими иностранными сочинениями о России XVII столетия, но в некоторых отношениях даже и превосходит их, так как написано представителем единоверного народа, сочувствующего России, которому многие стороны русской жизни были и более доступны, и более понятны, чем западным путешественникам. Это «Путешествие» дает русской науке грандиозную и яркую картину Московской Руси при царе Алексее Михайловиче и Патриархе Никоне с точки зрения Православного Востока.

На долю Георгия Абрамовича выпала кропотливая и нелегкая задача отыскать среди существующих в России трех рукописных списков этого «Путешествия» (в архиве Министерства иностранных дел в Москве, в учебном отделении 1-го Департамента Министерства иностранных дел и в Императорской Публичной библиотеке) список наиболее близкий к оригиналу (1700 г.), находившемуся некогда в Дамаске¹²⁵ и списанному в 50-х годах прошлого столетия студентом Московской Духовной академии Спиридоном Аббудом для бывшего директора Московского главного архива князя М. А. Оболенского, в копии которая ныне принадлежит библиотеке этого архива. Доказав самым убедительным образом все преимущества этого последнего списка пред остальными известными в смысле полноты и точности, Георгий Абрамович, тем самым, поколебал доверие и к известному английскому переводу настоящего «Путешествия», сделанному Бель фуром.

Перевод «Путешествия Патриарха Макария», изданный в свет Г.А. Муркосом в пяти частях, с примечаниями, двумя приложениями, указателем личных и географических имен, маршрутной картой и портретом Патриарха Макария, был встречен в науке с полным сочувствием и глубокой благодарностью его переводчику. Король Румынии по представлению местной Академии наук наградил переводчика золотой медалью «Bene merenti» 1-й степени.

Не менее ценным вкладом в русскую историческую науку должны были стать и его разыскания относительно договорной грамоты халифа Омара, данной им при завоевании Иерусалима Патриарху Софронию с перечислением всех святынь Палестины и привилегий, дарованных православным и подтверждаемых потом неоднократно грамотами последующих халифов и султанскими хатти-шерифами, на коих зиждется правовое положение православных в Палестине и до настоящего времени. К сожалению, этот труд его так и не увидел свет.

Имеется немало и других научных работ, принадлежащих перу Георгия Абрамовича. Но почивший профессор-арабист хорошо известен у нас и как талантливый публицист. Чутко прислушивался приснопамятный Георгий Абрамович ко всем выдающимся явлениям в жизни родной Антиохийской церкви и соседнего Иерусалимского Пагриархата и спешил своим горячим словом отзываться на них в нашей периодической печати. Его многочисленные статьи по церковным и бытовым вопросам Сирии и Палестины находили место в больших наших газетах «Московские Ведомости», «Новое Время» и др. и неоднократно привлекали к себе внимание наших правящих сфер, оказывая нередко влияние на решение самых жизненных вопросов в судьбе Православного Востока.

Руководясь горячей любовью к родине и искренним желанием удержать своих соотчичей, получающих высшее образование в учебных заведениях России на службе и деятельности у себя в Сирии, Георгий Абрамович в 1905 г. писал помощнику Председателя Императорского Православного Палестинского Общества генералу М.П. Степанову докладную записку под заглавием: «Несколько слов об обучающихся в России уроженцах Востока и, в частности, уроженцах Сирии и Палестины». В ней он горячо доказывал, что приезжающим в Россию иностранцам не следует оказывать послаблений и снисхождений на экзаменах и при приеме в русские учебные заведения, а наипаче всего не следует им давать дипломов, открывающих им равные права с русскими воспитанниками этих заведений: «Если бы обучавшиеся молодые уроженцы Востока, – писал покойный проф. Г.А. Муркос, – получая дипломы и соединенные с ними права, возвращались на родину и там применяли свои познания, то можно было бы до некоторой степени оправдать даваемые им снисхождения и исключения, хотя едва ли желательно уронить наши учебные заведения и даваемые ими дипломы и права в глазах населения тех стран, где они будут жить и действовать, что фактически и происходит, как мне неоднократно приходилось слышать от многих лиц разной национальности, но главная беда в том, что большинство этих обладателей дипломов и аттестатов, пользуясь правами кончивших курс в высших или средних учебных заведениях на основании существующих узаконений, принимают (а по учебной части могут и не принимать) русское подданство и поступают на государственную службу, увеличивая собою слабый контингент чиновников и преподавателей, обращая службу и учебные заведения чуть не в богадельню».

Но думать, что Георгий Абрамович шел против образования своих соотечественников в России нет никаких основании. «Мы – пишет он в той же записке, – отнюдь не имеем в виду затруднять уроженцам Востока, желающим учиться в наших заведениях, доступ в эти заведения, напротив, мы думаем, что чем больше будут приезжать к нам учиться, тем лучше, и чем шире будут открыты для них двери наших учебных заведений и облегчен для них доступ в эти заведения, тем желательнее это со многих точек зрения, но мы считаем безусловно вредным делать снисхождения при даровании дипломов и прав с ними соединенных. По нашему мнению, те, которые удовлетворят без всякого послабления всем требованиям тех заведении, в коих они обучаются, оставаясь в России, могут быть иногда полезными для себя, своей родины и той служебной или частной деятельности, какую они себе изберут. Все же не удовлетворяющие в полной мере требованиям тех заведений, где они учились, должны получать лишь свидетельство о показанных ими успехах, без всяких прав, соединенных с дипломами».

Эта совершенно верная точка зрения на данный вопрос принята была в свое время не вполне сочувственно, но жизнь скоро подсказала, что в настоящей ограничительной мере для иностранцев, обучающихся в русских учебных заведениях, назрела насущная потребность. Желание покойного Георгия Абрамовича нашим правительством ныне уже осуществлено к обоюдному благу и России, и тех стран откуда являются к нам учиться восточные юноши, хотя, быть может, и не без огорчения для этих последних.

Что же касается личных убеждений и воззрений Георгия Абрамовича на воспитание родной ему сирийской молодежи в русских учебных заведениях, то в этом отношении он и сам лично, и через своих богатых родственников подавал пример, достойный подражания, всячески покровительствуя и содействуя ей в ее стремлениях. Почтенный нынешний начальник Назаретской Учительской семинарии А.Г. Кезма был послан в Россию на средства его двоюродного брата Д.Н. Шхаде, и здесь он нашел в лице Г.А. Муркоса самого предупредительного и внимательного покровителя, создавшего ему потом то почетное положение, какое г. Кезма с честью занимает в Назарете и до сего времени. Принимал г. Муркос участие и в судьбе других уроженцев родной Сирии, воспитывавшихся в русских учебных заведениях, напр., в Рафаиле, ныне епископе Бруклинском в Америке, в Александре, митрополите Триполийском, в Ю. Халеби, ныне враче Хомской амбулатории Палестинского Общества, в лекторе арабского языка в Казанской Духовной академии П. Жузе и др.

Вопросы воспитания подрастающего поколения в Сирии и Палестине всегда живо интересовали покойного Г.А. Муркоса, и он неоднократно домогался у Совета Императорского Православного Палестинского Общества чести, объехав его существующие здесь школы, познакомиться и с учащим персоналом, и с постановкой в них учебно-воспитательного дела, и с их бытом. И не вина почившего, что его сирийское происхождение и обширные родственные связи в Сирии всегда стояли на пути исполнения этих его заветных и иногда весьма настойчивых желаний. Тем же живым интересом к просвещению своего горячо им любимого народа следует объяснять и тот знаменательный факт, что по оставлении службы в России и по выходе в отставку, когда он поселился на покой в знаменитой Богородичной Седнаиской обители, он решился в благодарность за гостеприимство и внимательный уход сестер этой обители построить внутри обители на свои средства здание для школы, в которой бы получали образование с сестрами обители и девочки большого Седнаиского селения. Несмотря на тяжелый недуг, почти лишивший его способности свободного движения, Г.А. Муркос не покидал мечты после окончания постройки прекрасного здания и открытия в нем школы взять на себя и труд учительства и катехизации в ней.

Мечтам идеалиста, однако же, не суждено было осуществиться. Смерть прекратила дни его страдальческой жизни и притом даже вдали от любимой им Седнаиской обители. Симпатичный Селевкийский митрополит Герман, высоко ценя многочисленные заслуги почившего профессора-патриота для родной Сирии и Антиохийскои церкви, принял самое горячее участие в отдании ему последнего долга и обставил его похороны приличествующей его происхождению и заслугам пышностью и великолепием. Митрополит Герман 15 апреля прах почившего по железной дороге под личный своим наблюдением доставил в Дамаск, где его торжественно встретили на вокзале железной дороги Стефан, бывший митрополит Алеппский с клиром от Патриархии, управляющий русским консульством г. Самсонов, служащие в школах Императорского Православного Палестинского Общества и члены разных благотворительных обществ православной местной общин.

Торжественность последних земных почестей праху Г.А. Муркоса была, однако же, омрачена распрями среди многочисленных родственников почившего, обманутых напрасными ожиданиями богатого после почившего профессора наследства. Дело в том, что почивший Г.А. Муркос духовным завещанием все свое трудом нажитое, весьма солидное, состояние предназначил, главным образом, на благотворительно-просветительные цели родной Сирии и второго своего отечества – России, где главным образом и приобретено было им состояние. Обойденные родные усмотрели в этой последней воле почившего кровную обиду себе и решились оспаривать законность духовного завещания, составленного почившим, по их мнению, якобы в состоянии полной невменяемости. С этой целью накануне похорон труп почившего был подвергнут анатомическому вскрытию, которое подало повод к всевозможным толкам в обществе, отразившимся даже и в печати.

16 февраля после литургии совершен был чин отпевания Патриархом Антиохийским Григорием в сослужении митрополитов Селевкийского Германа и Алеппского Стефана, в присутствии персоната русского консульства, служащих в русских учреждениях Императорского Православного Палестинского Общества, учеников школ Общества и представителей местной православной общины, причем память почившего Патриарх почтил прочувствованным словом. По пути следования к месту вечного упокоения на православном кладбище св. Георгия праху почившего были возданы воинские почести местным гарнизоном как кавалеру высшего турецкого ордена.

Г.А. Муркосс 1892 г. состоял действительным членом Императорского Православного Палестинского Общества и со многими его главнейшими деятелями находился в близких сношениях, поддерживая эту связь оживленной перепиской с помощником Председателя генералом от кавалерии М.П. Степановым и покойными Секретарями Общества В.Н. Хитрово и А.П. Беляевым. Свое весьма подвижное перо и свой досуг от профессорских обязанностей Г.А. Муркос нередко посвящал на служение этому Обществу и его высоким гуманным задачам и печатал статьи в русских, греческих¹²⁶ и арабских газетах с целью пропагандировать симпатичные ему идеи Общества и поддерживать все его начинания, направленные ко благу Антиохийского Патриаршего престола.

Статьи его под заглавием: «Современное состояние и нужды Православия в Иерусалимской церкви», «Интересы России в Палестине», «Как совершился захват Иерусалимской Патриархии святогробцами, и кто были истинными хранителями палестинских святынь», «Бессарабские и кавказские имения Св. Гроба» и др. ясно говорят нам за то, что ему не были чужды церковные вопросы и соседнего с Сирией Иерусалимского Патриархата.

К чести почившего Г.А. Муркоса, следует прибавить, что все эти статьи писались им прямо из любви к делу и ввиду живого интереса к вопросам, волновавшим его и русское общество в данное время, и чужды были каких-либо корыстных расчетов. За свои публицистические и научные статьи в большинстве случаев гонорара он не получал, и когда ему предлагали таковой, то он великодушно отказывался (укажем на письмо его к М.П. Степанову от 1 июня 1905 г.). Едва ли не единственным удовлетворяющим его самолюбие и честолюбие вознаграждением за свои услуги он признавал ходатайства о награждении его знаками Монаршей милости, но и эта его слабость находит для себя понятное объяснение в его стремлении всячески возвысить среди соплеменников значение своих предков, генеалогию которых он вел от времен императора Юстиниана.¹²⁷

Мир праху твоему горячий патриот и честный труженик на ниве Церкви Восточно-Православной!

(Незабвенной памяти о. протоиерея П.П. Затворницкого)¹²⁸

25 января 1912 г. скончался на 72 году жизни заштатный протоиерей П.П. Затворницкий, почетный член Императорского Православного Палестинского Общества. Сын священника села Дейкаловки, Петр Прокофьевич образование свое закончил в 1862 г. со званием студента семинарии в Полтавской Духовной семинарии и поступил на службу в Полтавское уездное Духовное училище учителем. Добросовестным исполнением своих прямых обязанностей и выдающимися качествами ума и сердца Петр Прокофьевич обратил на себя внимание правившего в то время Полтавской епархией архиеп. Иоанна (Петина), который поручил ему даже воспитание своего племянника. Плохое состояние здоровья, однако же, побудило П.П. Затворницкого отказаться от должности учителя в Полтаве и занять более скромное место учителя сельского народного училища в родном селе Дейкаловке, куда через год в 1865 г. он был и хиротонисан во священника, занимая в то же время должность законоучителя и учителя той же школы.

Как человек выдающихся умственных и нравственных качеств, к тому же пользовавшийся благосклонностью местной епархиальной власти, о. Петр скоро приобрел весьма почетное положение в ряду своих собратий и, имея их доверие, нес обязанности уполномоченного на окружных съездах члена благочиннического совета депутата местного благочиннического ведомства и наблюдателя церковно-приходских школ 4-го округа Зеньковского уезда. Успешное преподавание им Закона Божия в местной сельской школе не только поощрялось денежными наградами губернского и уездного училищного совета, но и снискало ему благословение Св. Синода.

Столь плодотворная пастырская деятельность ревностного о. Петра Затворницкого не могла остаться незамеченной и со стороны епархиальной власти, а посему ему предложено было в 1877 г. занять место священника при Свято-Духовском соборе г. Ромен, первое служение в коем совпало с днем Преображения Господня. Здесь он исполнял обязанности члена уездного Роменского училищного совета.

В Ромнах о. Петр оставался всего лишь один год с небольшим. Родное насиженное гнездо и дорогие сердцу могилы потянули к себе скромного и привыкшего к сельской тишине о. Петра, и 22 октября 1878 г. он простился со своей роменской паствой. Но возвратившись в родную Деикаловку¹²⁹, о. Петр, потерявший перед тем нескольких детей в Ромнах (их у него было семь человек), лишился в 1879 г. и достойнейшей своей подруги жизни.

В1882 г. его постигло новое тяжелое семейное горе у него умер последний 15-летний сын – гимназист Иаков. Эту тяжелую потерю о. Петр имел поразительное мужество оплакать в красноречивом слове, произнесенном над гробом любимого сына в назидание его товарищам по гимназии. Чем был для несчастного отца умерший сын – это о. Петр выразил в следующих словах: «Ты, Сердцеведче, Сам знаешь, для чего лишил меня, как сокровища моего сердца, как светлейшей утренней звезды, любимейшего сына, лучшего моего друга, я же, всегда бедный и немощный, особенно в настоящую годину, пораженный глубокою скорбию, не знаю, как мне быть, что предпринять. Мысль, что нет моего Иакова со мною – моей светлой радости, моей дорогой надежды, моего лучшего семейного утешения – томит мою душу, теснит мое сердце («Пастырскии голос» Вып. III Полтава 1896 С 91).

Оставшись совершенным «бобылем», о. Затворницкий не впал в малодушное уныние и безутешные скорбь и отчаяние, но постарался недостаток личного семейного счастья заменить приходско-семейным благополучием и преданным служением благу духовных чад родного села, которому он отдал лучших 16 лет своей пастырской деятельности. Между о. Петром и его прихожанами с Дейкаловки установились столь близкие и родственные духовные связи, что порвать их казалось в одинаковой степени тяжело и пастырю, и его духовным любящим детям. О. Петр, отличаемый начальством, переводился из родной деревни в Ромны, в Зенькови, Полтаву (в 1866 г.) к Воскресенской церкви, но скоро же или по собственному влечению сердца, или по желанию и неотступной просьбе своих прихожан возвращался в любимую Деикаловку. «Имея целью проходить преподавательскую обязанность в градском учебном заведении я, – говорил о. Затворницкий в своем слове по поводу перемещения в Полтаву, – уже готов был к разлуке с вами, зная, что и разделившее нас пространство не может изгладить доброй памяти о тех людях, которые пользуются пастырской искренней к ним преданностью и тем священным чувством, которое называется любовью. Видимая наша разлука никогда не изгладила бы из моей души той мысли, что вы составляли собою первых духовных моих детей и прямодушных братий. Тронутый убедительным приглашением – быть здесь (т. е. в Дейкаловке – А.Д.), которое мне предложено было многими из вас и притом от имени всего прихода, полагая в этом обстоятельстве выражение вашей благорасположенности, хотя и не заслуженной мною, я в надежде на милость Божию обратился к Преосвященному Владыке и просил его воли оставить меня на теперешнем месте пастырства – среди вас. Благоснисходительный архипастырь не отвергнул моего просительного обращения и вашего желания, он благословил мою решимость остаться с вами и подвизаться на пастырском поприще среди тебя, добрая и благорасположенная паства!». («Пастырский голос» Вып. I С. 87).

Столь доверчивые и благорасположенные отношения пасомых к своему пастырю, установившиеся между обеими сторонами, имели весьма отрадные последствия для устроения церковно-приходской жизни в с. Дейкаловке. Прихожане его выказали и «усердное участие, доставив благовременную помощь к поддержанию материального положения своего пастыря и его семейства» (Там же С. 82) и свое ревностное усердие к благоукрашению своих приходских храмов. За три первые года служения о. Петра в Дейкаловке денежные доходы возросли в количестве 636 руб. 99 коп., исправлены священнослужительские облачения, вновь приобретены некоторые предметы ризницы на сумму свыше 58 руб. 64 коп., куплено Евангелие, окованное серебром, 9 больших подсвечников накладного серебра, 4 посеребреные лампады и кадильница накладного серебра на сумму 150 руб. 50 коп. (Там же С. 85). В 1872 г. о. Петром в храме, воздвигнутом еще в 1771 г., «сделаны были некоторые перестройки, новый фундамент, закрытые крыльца с южной и западной сторон храма, переменены полы с устройством солеи, внутренность храма и колокольни окрашены светлой масляной краской, иконостас окрашенный белой краской с позолотой получил новую живопись и поставлены на обеих сторонах киоты – каждый на протяжении шести аршин в длину». (Там же С. 92). В том же году в кладбищенском храме «поставлен новый благолепный иконостас, новоустроены притворы в виде галерей, пристройка ризницы, положены во всем храме новые полы, снаружи и внутри произведена окраска стен» (Там же С. 93).

В слове, произнесенном на торжестве освящения этого храма, указывая прихожанам, что «благолепие храма не есть небесная добродетель или какая-либо доблесть, но есть общая и, так сказать, непременная обязанность» о. Петр свидетельствовал, что «переустройство нашего храма есть дело общего участия всех местных братий – христиан и как средства, так и некоторые труды в обновлении нашего храма были нашим общим приношением. Заблаговременно приготовившись к делу храмового переустройства, мы от самого начала открытия храмовых работ, до окончания их шли безостановочно бодро и прямо к цели обновления храма и – благодарение Богу – достигли ее, наши старания увенчались полным успехом». (Там же С. 94–95).

В 1873 г. прихожане с Дейкаловки пожертвовали в приходский храм большой колокол, который они приобрели «по собственному своему желанию», «по своему благому и свободному выбору и усердию» (Там же С. 97).

Уроженец с Дейкаловки, сын приходского сельского пастыря, проведший дни своего детства и юности среди насельников, о. Петр имел возможность сблизиться с народом и знакомиться с ним, весьма легко изучить все его насущные нужды и духовные запросы и в своем ревностном пастырском служении «общественно-народному благу» старался давать ответы на них в своих простых и доступных по форме, но глубоких и жизненных по содержанию поучениях, беседах и речах, вышедших в свет в пяти выпусках под названием «Пастырский голос», удостоенных Ученым комитетом Министерства народного просвещения малой премии им. Петра Великого.

В своих проповедях о. Петр и научает свою паству истинам веры и христианской нравственности, и предостерегает ее от совращения в раскол и сектантство, и от увлечении модными учениями социалистической пропаганды, дает и полезные житейские советы. Вот темы его поучений: «Грех святотатства и воровства», «Средства к уничтожению причин воровства в среде народа», «Необходимость верности и откровенности свидетельских показаний», «Молитва в присяге и правда в суде», «Что нужно соблюдать в торговле», «Ученье – свет, а неученье – тьма», «Как должно проводить и как проводятся наши праздники», «Падеж скота и меры против него», «Спасение от эпидемической болезни», «Необходимость человеколюбивого призрения нищих-калек», «Избрание лиц в сельско-общественные должности», «По поводу оповещения о распространении лжеучителей революционеров», «Темные явления в светлые дни праздника Христова Воскресения», «Чем должна быть пастырская проповедь для пасомых, в особенности ввиду неблагоприятных явлений местно-общественной жизни», «Современная пора благорастворенного воздуха и тяжкая година непочитания священно-церковных праздников», «Призыв к воинской повинности во время освобождения южных славян от турецкого ига», «Неурожай хлеба и объяснение его значения», «По поводу жалоб на общественные бедствия», «Благотворность современных весенних дождей, высокое преимущество благодатных вод пред тлетворностью социалистического учения», «Необходимость умеренности и воздержания после поста», «Необходимость права собственности, засвидетельствованная по Высочайшему повелению», «Божественность происхождения владельческого права и вопиющее нарушение его в современной жизни», «Нравственные причины происшедшего пожара среди местных жителей», «Милость Господня в ниспослании благовременных дождей и важность предприятия решительных мер против местно-эпидемической болезни – дифтерита», «По поводу предпринятых мер к удалению заразы горловой болезни и прекращение умножения хлебных жуков», «Что необходимо для Русской земли от злодейства и преступлений», «По поводу народного возбуждения против евреев» и т. д. Но самой излюбленной темой пастырских поучении о. Петра к своим прихожанам была тема о вреде пьянства. Этому народному пороку в «Пастырском голосе» уделено о. Петром около трети всех поучений, причем вопрос о народном пьянстве рассматривается им с точек зрения нравственной, социально-бытовой, экономической, гигиенической и др. Вот темы этого рода в его «Пастырском голосе»: «Дерзость пьянства», «Людям, предающимся пьянству, не следует быть в храме», «По поводу развивающегося пьянства, как причины крайнего развращения», «Состояние дела предполагаемой меетно-народной трезвости», «По поводу народного колебания в деле трезвости», «Крещение Господне и объяснение великого преимущества естественных вод перед водами искусственными – спиртными», «Увещание к духовным чадам, да пребывают в непоколебимой трезвости», «Радость и сожаление при свидании с пасомыми» (открывшими шинки закрытые при разлуке с ними перед отъездом его на Восток в первое путешествие), «Дальнейшее состояние местнообщественной трезвости», «Необходимость предпринятой меры трезвости», «По поводу нарушения страха Божия в богослужебном храме», «Народное стремление и правительственное содействие в общественной трезвости», «Сколько употребляется денежных средств на покупку и распивку хмельных напитков местно-приходским народом», «По поводу составленного счета денежных средств, употребляемых на хмельные напитки», «По поводу закрытия местных питейных заведений», «Общенародное движение к трезвости в населениях Зеньковского уезда», «Наставление к деятельной христианской любви, при условии которой возможны общественная честность и народная трезвость», «Возможность достижения общественной трезвости и необходимость жить трезвою жизнью», «По поводу подтверждения жителями с. Дейкаловки общественного приговора о закрытии местных питейных заведении», «Крайность непомерного употребления спиртных напитков и современная необходимость общественной трезвости», «Новое проявление народной трезвости и пастырский призыв к нравственному уврачеванию», «Вступившие на путь трезвости должны быть верными ей до конца», «Всеми мерами храните воздержание от хмельных напитков», «Кто согрешил – сей или родители, его товарищи или те, которые способствовали открытию питейного заведения», (24 сентября 1883 г.), «Трезвитесь, братья, живите во славу Божию и в радость православного Царя», «Гибельный порок – нетрезвость – расслабляет душу и тело, пора нам освободиться от него», «Пример жизни святых – образец для нашей жизни. Царское слово к народу о трезвости. Промыслительная воля Божия».

Пастырская проповедь в храме о народной трезвости хотя была и неустанна и настойчива, но она была не единственным его средством в борьбе с этим тяжелым народным недугом. Ему о. Петр посвящал и другие свои литературные публицистические труды. Так им была издана в свет специальная брошюра под заглавием: «История местно-общественной народной трезвости в селе Дейкаловке Зеньковского уезда» (Полтава 1882) и оставшийся в рукописи ненапечатанным, но одобренный к печати Московской духовной цензурой и по духовному завещанию предназначенный к печати в ближайшем времени сборник его проповедей под названием «Трезвость – путь спасения».

Упорно веденная о. Петром Прокофьевичем пропаганда местной народной трезвости, как известно, сопровождалась благими последствиями, и в с. Дейкаловке закрывались, по крайней мере, на время питейные заведения. Противодействии этому благому делу о. протоиерей встречал много и со стороны содержателей питейных заведений, и самих обитателей с. Дейкаловки, и даже со стороны местного земства, но это не смущало энергичного и настойчивого пастыря, ревнителя народного оздоровления и его материального благополучия, и он излюбленной своей темы не покидал до конца дней своей жизни, чему ярким доказательством служит и его поучительное во многих отношениях предсмертное духовное завещание.

О. Петр в своем трудном пастырском служении с целью «получить новую силу, ободрение, освежение, мир, свет, освящение, облагодатствование», неудержимо влекомый «потребностью религиозного возвышения души», («Пастырский голос» Вып. II С. 5) в 1872 г. предпринял первое свое путешествие в Св. Землю или «к священному Востоку».

Возвратившись из этой поездки по Св Земле, о. Петр, воздавая радостное благодарение Господу Богу за свое благополучно совершенное путешествие, 14 января 1873 г. делился с любимыми своими прихожанами вынесенными впечатлениями.

«Истинно памятным остается для меня, – говорило Петр, – тот усерднейший прием братии Афонского Андреевского подворья в Константинополе, которым я пользовался в течение почти недели времени на пути к Иерусалиму и обратно. Светлы и отрадны для воспоминания дружелюбное внимание и многие услуги, предоставленные мне от начальника (Н.С. Сафонова) и чиновников служащих на русском пароходе Буг, на котором плыл я к Иерусалиму и обратно до Константинополя. За истинный дар и высокое счастье почитаю выражение благорасположения ко мне настоятелей церквей – архимандритов о. Антонина и о. Смарагда, которые братски приняли меня в соборное совершение богослужения первый – в праздник святителя Николая 6 декабря в Иерусалиме, а второй – в праздник Рождества Христова в Константинополе. Но выше выражения благодарного чувства поставляю, то святительское благословение архиеп. Херсонского Высокопреосвященного Димитрия (Муретова), по архипастырскому благословению которого мне на время морского плавания позволено было взять запасные Дары святого причащения. Присутствие этого высочайшего духовного якоря доставило всем православным путникам пассажирам нашего парохода христианское мужество во время морских непогод и полную надежду на безопасность в случае болезни (на пароходах Русского Общества [Пароходства и Торговли] нет определенных в должности священников –А.Д.) кого-либо из наших путешественников» (Там же Вып. 1С. 183).

В Иерусалиме о. Петр нашел «русский приют». «Благодаря православно-деятельному участию Русского правительства, его усердным попечением, – по словам о. Петра, – в Иерусалиме устроен удобный и очень просторный приют для квартирного помещения православных паломников. Он заключает в себе особые здания для мужского и женского полов, имеет все необходимые хозяйственные пристройки и больницу. Обширное пространство, занимаемое приютом, иначе называемое Русским подворьем, усажено палисадниками и садами. Стройное двухэтажное здание русских миссионеров и великолепно устроенная и освященная русско-православная церковь во имя Пресвятой Троицы составляют украшение священного города. В русско-миссионерском здании находится и домовая церковь во имя св. Марии Магдалины. В обеих русских иерусалимских церквах совершается богослужение на нашем родном языке.

Наши православные миссионеры действуют там не только словом, сколько своей благочестивой христианской жизнью и добрыми хозяйственными приобретениями замечательных по воспоминаниям палестинских земельных владений (о о. Антонине, Стефане и Вениамине). Что же касается просвещенно-попечительнейшей деятельности русско-иерусалимского о. архимандрита, то она сильна принести чадам Православной Церкви высокое утешение» (Там же С. 193–195).

Но первое путешествие на Восток о. Петра было непродолжительно и не удовлетворило его. Вот как он объясняет сам причину этой своей неудовлетворенности.

«Я до сего времени, – сознается он в проповеди 18марта 1873 г., – не изгладил чувства своего сожаления, что не мог подробно обозреть все священно-палестинские места и принести им молитвенно-христианское поклонение, что не мог напитать как должно и моей души. Теперь братия вполне убеждаюсь в том, какое большое расстояние между желанием и исполнением, между намерением и делом. Желая насытить свою душу и сердце от духовного источника высочайших палестинских святынь, я предполагал избрать ту благую Мариину часть (Лк.10–12), чтобы поближе и подольше быть при ногу этих святынь самого Господа и чтобы поучаться от них больше и больше. Но желание мое не увенчалось полным успехом. Происшедшие в тех местах на Востоке между греками и болгарами несогласия и распри воспрепятствовали осуществиться моему желанию более продолжительного там пребывания и большего ознакомления со святыми палестинскими местами.

Правда можно было силою благой воли поставить себя выше бывших палестинских обстоятельств и не поддаваться людским опасениям. Но где взять того апостольского Павлова мужества, чтобы не бояться ни тесноты ни гонений ни меча и никаких бед (Рим.8:35–39)? Как не подчиниться влиянию обстоятельств, как не быть пораженным скорбию души мелкому слабому слуге при виде неумолимого поражения претерпеваемого благочестивейшим и ревностнейшим пастырем?». (Там же С. 208). О. Петр имеет в виду низложение с кафедры апостола Иакова Блаженнейшего Патриарха Иерусалимского Кирилла II, заподозренного в панславизме, и объявление Иерусалимской Патриархией болгар схизматиками.

Неудовлетворенный первым путешествием по Святой Земле о. Петр через два с половиной года решился предпринять вторичное путешествие туда же. «Обязанный долгом искренней пастырской откровенности, не скрою перед вами, – говорил своим прихожанам о. Петр Затворницкий в храме 11 марта 1875 г., – что данный мною обет призывает меня к исполнению обещанного – я отправляюсь в заветные места палестинских святынь и уже получил от начальства полное право к совершению пути, пути довольно трудного, неблизкого, требующего немалого времени» (Вып. II С. 131.). Возвратился о. Петр из этого путешествия в Дейкаловку 31 августа 1875 г.

Это второе по счету путешествие в Св. Землю о. Петра Затворницкого во многом не было похоже на первое его кратковременное там пребывание и является для нас ныне красноречивым показателем того, чем может быть «словесный» пастырь для наших русских паломников, посещающих св. места Палестины под его руководством, и какую великую нравственную пользу он может принести им в деле их руководительства по св. местам.

«При обходе градов и весей Востока для меня как для простого путника – поклонника святынь, – пишет о себе о. Петр в предисловии ко II выпуску своего Пастырского голоса, – довольно было находиться в полном безмолвии, в тихом наставлении самого себя, в напоении и удовлетворении собственной души благодатными водами Слова Божия, обильно открытыми в Святой Земле не буквами или словами, но воспоминаниями о самых событиях и историческими памятниками. Благость же Божия посвоему любвеобильному промышлению о человеке удостоила меня последнего из пастырей послужить проповеди Слова Божия в тех святейших местах, где благовествовали Христос Господь, святые пророки и Богомудрые апостолы. Видимые обстоятельства вызвавшие меня к такому делу проповедничества были следующие.

Проходя св. местами Востока и тронутый неведением священного значения сих святых мест, усматриваемом в моих спутниках, я поставлен был в необходимость вступать с ними в беседования, чтобы хотя отчасти объяснить им значение тех прославленных мест Св. Земли, на которые они смотрели и не видели, кланялись и не знали почему кланяются. Таким образом, я должен был учась сам, простирать учение и на неведающих, должен был не только сам кланяться, но и других возбуждать к христианскому поклонению. И страннический мой посох указывал мне обширнейшее поле быть провозвестником Слова Божия между людьми искавшими и жаждавшими духовного света учения» (Там же С. 6–7).

Благодаря указанному обстоятельству почти половина II выпуска «Пастырского голоса» составилась из кратких, но живых и жизненно практических поучений о. Петра, произнесенных им перед паломниками на св. местах Палестины. Вот эти поучения: «Мысли у Гроба Господня в Неделю слепорожденного», «Мысли у Гроба Господня в праздник Светлого Воскресения», «Вифлеем», «Гора Елеон в праздник Вознесения Господня», «Гефсимания и Гефсиманский храм», «Голгофа», «Сион и прощальные мысли при разлуке со спутниками и Востоком», «Иерусалимский Васильевский монастырь», «По поводу совершения богослужения у Мамврийского Дуба», «Иордан и купание в нем», «Самарянская женщина пред Спасителем у колодезя Иакова», «Мысли при посещении развалин Севастии», «Мысли при посещении окрестностей Самаринского города Дженина», «Гора Фавор», «Тивериадское море», «Чудесное насыщение 5000 мужей пятью хлебами и двумя рыбами», «О Нагорной проповеди Спасителя», «Чудо совершенное Господом в Кане Галилейской», «Мысли выраженные в Назаретском храме Благовещения», «По поводу экзамена в Назаретской семинарии», «Наставление воспитанникам Назаретскои семинарии».

Если дополнить этот круг поучений, сказанных о. Петром Затворницк на св. местах Палестины, несколькими новыми, например, у Камня миропомазания на Гробе Господнем, в храме Воскресения, на месте Обретения Креста Господня и др., то получился бы прекрасный сборник поучений, настоятельно необходимых как для наших паломников в Св. Земле, так особенно для наших иеромонахов, сопутствующих нашим караванам и, отчасти, по недостатку начитанности в истории Св. Земли и святоотеческой литературе, а главным образом – от утомления в пути под зноем и непогодой, лишенных возможности составить или сказать экспромтом свое слово в назидание совершенно необразованным простецам-паломникам, часто питающимся при этих путешествиях лишь вздорными и легендарными рассказами наших проводников-черногорцев и бывалых хвастунов-ходоков по Св. Земле. О. Затворницкий, таким образом, положил доброе начало полезному делу, которое по указанию августейшего Председателя Общества ныне составляет предмет его усердных забот, и дай Бог, чтобы это дело нашло ревностных продолжателей среди наших пастырей-паломников.

Чтобы иметь некоторое представление о литературных достоинствах этих паломнических поучений о. Затворницкого и их жизненно-практическом назидательном характере, мы приведем здесь выдержку из его поучения к спутникам под заглавием: «Иордан и купание в нем».

«По сложившемуся среди местных поклонников предрассудочному учению, некоторые верят, – говорил богомольцам проповедник на Иордане перед купаньем, – что погрузившиеся в водах этой реки, бывшей древлекрещальною водою, тем самым, будто бы, приняли крещение – крещение славнейшее и святейшее. Не поверил бы я существованию такого темного, слепого и нехристианского учения, если бы некоторые из вас не просили меня быть вашим восприемным и крестным отцом. Не осуждая вас, братия, в детском легковерии, готовом приобрести здесь нового крестного отца, с пастырской любовью сообщаю вам, что как правильно крещенные в священных водах от законно поставленных духовных отцов вы уже не имеете никакой нужды в крещении, которое как величайшее таинство, совершенное раз в жизни, никогда больше не повторяется. Потому самому не смешивайте, братия, предстоящего нашего купанья в этих водах с крещением – св. таинством, которое вы приняли, как и прочие наши православные собратья, еще в младенчестве, не называйте, простодушные братия, и меня крестным вашим отцом, крестные отцы – те, которые воспринимали вас от купели таинства крещения, мы же с вами не более как братия, спутники и споклонники святых палестинских мест» («Пастырский голос» Вып. II С. 12–13).

Из Иерусалима о. Петр направил свои путь на св. Афонскую Гору, где он был радушно принят и обласкан братством русских обителей, и где, как и на Св. Земле, он неоднократно выступал со своей проповедью, характеризуя эти поучения со свойственным ему смирением, так «Проповедь как послушание Афонской русской обители» (имеется в виду русский Ильинский скит), «Посещение Афона» (в Руссике), «Русский Афонский скит» (Андреевский скит), «Прощание с Афоном». В этой последней речи на Афоне, сказанной в русском Пантелеймоновском монастыре, о. Затворницкий исповедуется: «И сколько милость Господня в деле поклонения св. местам судила нам принять добра нравственного и религиозного – о принятии его мы должны постараться позаботиться. Сколько щедродательная благодать Божия в лице Афонско-Русской обители наделила нас (имеются в виду частицы мощей св. великомученика Пантелеймона и св. мученика Харлампия полученные им для Дейкаловского храма – А.Д.), мы, славя, величая и благодаря Отца небесного дивного во святых Своих, должны хранить как залог крепкого и возрастающего братского нашего с ними союза» (Там же С. 78).

В «Письмах к родным и разным уважаемым лицам», напечатанным во II выпуске его «Пастырского голоса», о. Петр изобразил все свои странствования по Св. Земле и по другим местам Востока, связанным с пребыванием Спасителя и Божией Матери, как, например, в Египет и на Афон, и оставил нам в них немало весьма интересных черт своих отеческих отношений к прихожанам своего родного села. О своей пастве, о своих духовных детях с Дейкаловки о. Петр не забывает даже в день Св. Пасхи у Живоносного Гроба Господня, ими он занят на Афоне, и к ним он пишет весьма сердечные послания из Египта (Каира) и из других мест. «Настоящее письмо (из Иерусалима 17 мая 1875 г. – А.Д.) хотел бы приспособить, как продолжение последнего (описание путешествия в Назарет – А.Д.), с характером описательно повествовательным, но моя душа смущена известием о нарушенной у нас народной трезвости, что и самые мысли как будто сжимаются, обращаясь к одному и тому же предмету – печальному повороту местно-народной жизни, изменившей прежнему направлению» (Там же С. 273), и далее следуют прощения и советы практического свойства.

В канун своего кладбищенского храмового праздника, очутившись в Каире, о. Петр пишет одному из своих друзей сердечное послание со следующим горячим убеждением: «Созови старейшин нашей веси, собери лучших людей прихода и моли их моим именем и именем самого Господа, пусть они восстанут на защиту чести своего народа, пусть позаботятся восстановить трезвость, изгоняющую шинководство – эту бездонную, всепоглощающую и всепожирающую пропасть» (Там же С. 281).

По возвращении из путешествия, находясь под неотразимым влиянием глубоких и неизгладимых впечатлений, вынесенных им из поездки по св. местам Православного Востока, о. Петр употребляет все силы своей восторженной души и любящего сердца, чтобы передать эти переживаемые им глубокие впечатления живо и тепло и своим духовным детям. Своему путешествию по Востоку он посвящает несколько проповедей: «Духовное общение со святою горою Афоном», «Примеры из афонской жизни. Современное церковное пение на Афоне и у нас», «Кто мы по сравнению с жителями Афона, и в чем может быть спасение наше в мире», «Выражение благодарности и признательности поклонника Св. Земли», «Иерусалим и его основание», «Сведения о дальнейшей судьбе Иерусалима», «Краткие сведения о теперешнем состоянии Иерусалим и о направлении в нем православно-миссионерской деятельности», «Главнейшие иерусалимские святыни», «Присутствие иерусалимских святынь в православном богослужении», «Поклонники святых мест», «Обстоятельства возвращения палестинских поклонников», «Поучайся судьбами Св. Земли» и «Храни тебя Бог пренебрегать кем-либо из народов земли».

В последнем из названных поучений о. Петр, делясь со своими слушателями вынесенными наблюдениями над жизнью магометан-турок на Востоке, ставит им в пример: 1) их трезвость 2) брато-любную между собою честность и 3) благоговение в храмах и примерное стояние их на молитве. В предпоследнем же поучении проповедник дает характеристику деятельности Императорского Православного Палестинского Общества в Св. Земле и приглашает слушателей к пожертвованиям¹³⁰ на его нужды «От благословения Божьего и развития деятельности и сил Православного Палестинского Общества, – говорил о. Петр, – будет зависеть хозяйственно материальное возвышение и религиозно-нравственное благоустройство поклонников Иерусалима и Палестины. И нет сомнения, с течением времени, по мере лучшей постановки положения православных палестинских поклонников, численность их будет все возрастать и увеличиваться. Дай Бог, чтобы благочестивое дело поклонения величайшим в мире святыням достигало доброй цели – освящения и просвещения развития истинной любви к Богу и ближним» («Пастырский голос» Вып. V С. 94).

В убежденном сознании благотворности паломнических путешествий в Св. Землю, особенно, для православных пастырей, в ясном понимании громадной пользы, приносимой Православным Палестинским Обществом в Палестине и Сирии, и в плодотворности его задач и целей вообще о. Петр в 1894 г. 15 ноября добровольно выразил намерение принести в дар Обществу участок «удобной земли» в 50 десятин и 180 кв. сажен в Полтавской губернии на следующих условиях: 1) чтобы приносимая в дар земля, составляя собственность Императорского Православного Палестинского Общества, была ограждена от продажи и 2) чтобы доходы ее от арендного содержания, по усмотрению Императорского Православного Палестинского Общества, поступали так: первые два года владения на общие предметы и цели, которые составляют высокопросвещенную задачу Общества, другие два года дохода дарствуемой земли назначались в пособие малосредственным и бедным православным паломникам Св. Земли и раздавались в виде стипендии лицам разных званий, в особенности сельско-приходскому православному духовенству, в количестве не менее 33 рублей в одни руки, или как лучше признают высоко-просвещенные распорядители, но с обязательством и усердной просьбой, обращенной с моей стороны к стипендиатам – молиться особенно у светоносных святынь Гроба Господня о присных (близких) сердцу лицах, принадлежавших роду убогого и всех последнего дарствователя.

Предполагаю, что пособие паломникам-простолюдинам со стороны стипендии денежных или оплаченных палестинских книжек может некоторых из тех (паломников) сберечь от крайности попрошайства, что иногда роняет наших собратий (Заявляю об этом не без опытного наблюдения, бывши паломником Востока в 70-х г.г.). А стипендии в пользу православного приходского духовенства дадут ему возможность лично наяву познакомиться с Востоком и его давними историческими святынями и, таким образом, воочию откроется во всем величии и широте высший Божественно-евангельский свет для живого и совершеннейшего привнесения его в среду православно-приходских паств.

Представляемая в дар земля может быть проданною, по усмотрению Императорского Православного Палестинского Общества, лишь при условии необходимости средств в пользу возможного в будущем сооружения православного храма на Востоке. Но и при такой исключительной необходимости жертва на стипендиатов паломников Св. Земли должна быть продолжаема с половинной части процентов вырученного от продажи земли и оставленного неприкосновенным капитала».

В пункте 4 говорится о величине участка и о необходимости сдавать его в аренду:

5) «Если, почему-либо, сочту излишним или же поставлен буду в необходимость прекратить продолжение владения остающимися у меня земельными участками, то буде возможно, просил бы сообщить, какой беспрепятственный путь к быстрой передаче бесспорного законного владения в дар Императорскому Православному Палестинскому Обществу, без обеспокоения его предварительным сношением, и возможен ли в этом деле быстрый переход тех земельных владений, которые не могут подлежать духовным завещаниям» (письмо в Совет Общества № 32 от 9 декабря 1894 г.).

Одновременно почти с первой докладной запиской о. Петр представил и вторую следующего содержания:

«Тленная земля и ничтожный пепел (Сир.17:31) еще осмеливаюсь обратиться к Совету Императорского Православного Палестинского Общества. При всем крайнем невстречаемом убожестве, последней нищете и немощах моих, удостоившись быть в 1872 и 1875 годах паломником Востока, я составил некоторые воспоминания о Святой Земле, в виде пастырских бесед и писем и, между прочими родами пастырских изложений, издал их в названном Пастырском голосе. Упомянутое издание Голоса, по признанию разных органов духовной критики названопригодным и применительным для православного прихода, а в 1884 г. Ученым Комитетом [Министерства] народного просвещения удостоено премии императора Петра Великого. Если необременю высокопросвещенного Императорского Православного Палестинского Общества, которое в видах духовного просвещения народа благопопечительно издает произведения православно-народного характера, то рад буду принести свою убогую литературную жертву и предоставитъ Императорскому Православному Палестинскому Обществу по моей смертной кончине, а буде удобно, то и раньше, издание моих изложений, предназначенных в пользу народно-нравственного православно-христианского развития. Эти изложения следующие:

1) Три выпуска или тома Пастырского голоса, изданные в 1874, 1879 и 1882 г.г.

2) Восемь выпусков или томов Пастырского голоса в рукописях, изложенные в таком направлении, как и первые выпуски.

3) Отдельное издание также в характере народном: «Трезвость – путь спасения». Оно в настоящее время находится на рассмотрении Ученого Комитета вместе с 6-м и 9-м выпусками Пастырского голоса» (письмо в Совет Общества № 34 от 11 декабря 1894 г.).

Палестинское Общество «щедрое приношение» о. Петра Затворницкого приняло с радостью, предназначив доходы с жертвуемых земельных участков на облегчение пути в Иерусалим лиц духовного звания. Что же касается издания его сочинений, то Общество, принимая предложение о. Петра, «с глубокою благодарностью» соглашалось воспользоваться этим предложением лишь «по мере возможности его средств», но принять на себя обязательство немедленно печатать его почтенные труды воздержалось (ответное письмо от 27 января 1895 г.).

В новой докладной записке, поданой в Совет Общества 2 марта 1895 г., о. Петр, возвращаясь еще раз к своему дару в 50 десятин земли, пишет следующее: «Назначение этого приношения состоит между прочим в том, чтобы половинная часть дохода с упомянутой земли была предоставлена в пособие средств православно-приходских пастырей-паломников Православного Востока. Цель такого назначения упомянутого приношения состоит в том, чтобы приходские пастыри шире и обильнее могли принести свет от восточных святынь в среду своих приходских паств и там – в славном Востоке пред его великими благодатными святынями – вознесли молитвы за почивших о Господе близких по духу и родству, а также к немощному и всех последнему жертвователю упомянутого приношения. Независимо от изложенных оснований по поводу приносимого дара, приводя на память священно-вдохновенное слово пророка Божия: «Утешайте, утешайте люди Моя, – глаголет Господь, – священницы, глаголите в сердце Иерусалиму, утешайте и яко наполнися смирение его» (Ис.60:1–2).

Вижу, как бедно и ничтожно мое приношение пред многообъемлющей священной задачей, осуществляемой Православным Палестинским Обществом в служении Православному Востоку и пред величием Востока с его дивными святынями. А потому, в некоторое дополнение убогого моего приношения, готов предоставить в распоряжение Императорского Православного Палестинского Общества и остальное, что мне вверено от общего Высшего Распорядителя, именно самую убогую лепту, состоящую в издании Пастырского голоса, 3-х выпусков печатных, 8 выпусков в рукописях – всех одиннадцать томов Пастырского голоса и особой брошюры в рукописи под заглавием: «Трезвость – путь спасения». По моем смертном часе предоставляю Императорскому Православному Палестинскому Обществу право издания означенных сочинений. Позволяю себе при этом выразить, что дальнейшее издание Пастырского голоса, как взятого по содержанию преимущественно из жизни народной и применительно по изложению к той же жизни, может быть предназначено для народно-просветительной цели, путем раздачи экземпляров сочинения простолюдинам-паломникам Востока, или как изволит признать Совет Императорского Православного Палестинского Общества, если найдут целесообразным изъявить согласие на убогое посмертное мое приношение».

Совет Палестинского Общества, как мы сказали, с радостью принял почтенный дар о. Петра на выраженных им условиях и поручил о. прот. В. Г. Базилевичу выполнить необходимые формальности по передаче дара в собственность Общества (дело № 549 от 17 мая 1895 г.), причем свою авторитетную поддержку в исполнении необходимых формальностей пообещал ему и Михаил, епископ Прилукский (№ 548 от того же 17 мая). В благодарность за этот ценный дар Совет Императорского Православного Палестинского Общества избрал о. Петра Затворницкого своим пожизненным почетным членом (№ 971 от 25 августа 1895 г.), каковое избрание он принял «с благоговейным молитвенным чувством». «Весьма радуюсь и о том, – писал он в Совет Общества в ответ на это избрание, – что имена близких моему сердцу о Господе почивших отец и братий помянутся пред Живоносным Гробом Господним теми благоговейными посетителями св. мест Востока, которые получат вспомоществование от лепты, посвященной на это дело.» О. Петр Затворницкий одновременно с этим выразил согласие принять на себя от имени Совета и «заведывание предоставленной им землею в количестве 50 десятин и 180 сажен», высылая ежегодно в Совет арендную плату за участок (письмо от 14 сентября 1895 г.). Арендная плата с пожертвованных им трех участков земли поступала в Общество от о. Петра Затворницкого с редкой исправностью. Согласно условиям дара, половина арендной платы в сумме 140 руб. должна была передаваться Обществом «лицам бедного приходского духовенства, отправляющимся на поклонение св. местам Востока». Возникло поэтому в Обществе затруднение в исполнении этого пункта желания о. Петра, и оно признало «более целесообразным, чтобы следуемая на выдачу пособий сумма была препровождаема ежегодно начальнику Русской Духовной Миссии в Иерусалиме, которому и поручить раздачу пособий по его усмотрению наиболее нуждающимся лицам сельского духовенства, прибывающим на богомолье в Св. Землю. Способ этот еще тем заслуживает внимания, что русское духовенство, как обязанное жить в Иерусалиме в доме Духовной Миссии, постоянно находится в общении с начальником оной, а потому, сему последнему бывает всегда известно имущественное положение паломника из духовных лиц» (дело № 872 от 21 сентября 1896 г.). Однако же, прежде приведения в исполнение этого плана, Совет счел необходимым запросить мнение по сему вопросу самого жертвователя.

«По поводу благоволительно сделанного мне предложения, – писал о. Петр в ответ на запрос Совета Общества, – чтобы я сообщил свое мнение, каким путем предоставлять пособие из дохода, получаемого от принесенного мною дара Палестинскому Обществу, заключающегося в разных участках земли, половинная часть которого предназначена св. мест Востока поклонникам, преимущественно сельского духовенства, честь имею, выразить следующее: чтобы Императорское Православное Палестинское Общество не было обременено могущими последовать с разных сторон прошениями и заявлениями о выдаче палестинской в пользу духовенства стипендии, и чтобы последняя по возможности достигала доброго своего назначения, предполагаю, что ее полезно бы отсылать в распоряжение, сообразно назначению, в какой-либо из Отделов Императорского Палестинского Общества на срок не менее трехлетний для вручения поклоннику Востока в количестве 75 рублей одному лицу. Епархиальные Отделы Палестинского Общества, поочередно получая палестинскую стипендию в пользу поклонников св. мест Востока из сельского духовенства, вполне будут знать, кому из местных поклонников, отправляющихся на Восток, достойно и благонадежно предоставить эту субсидию ради пастырской православно-просветительной и религиозной цели. Это мнение мое личное. Самое же распоряжение вполне зависит от усмотрения высокопочтенного Совета Императорского Православного Палестинского Общества». К этому о. Петр присоединил желание, чтобы паломники-стипендиаты снабжались «экземпляром из предварительно заготовленных синодиков (помянников)» с именами следующих лиц:

«За упокой и спасение иерея Симеона, Марию, иерея Прокофия, Екатерину, Анну, Иакова, Зинаиду, Валериана, Михаила, Константина, Иоанна, Меланию. Младенцев: Николая, Александру, Харлампия, Олимпиаду, Сергия со сродниками их и всех ycoпших христиан» (письмо в Совет Общества от 21 нояоря 1896 г.).

Совет Общества, однако же, остался при своем прежнем мнении и начал передавать вторую половину арендной платы за полтавские участки в распоряжение начальника Русской Духовной Миссии, выразив желание, чтобы «палестинская стипендия» о. Петра раздавалась «наиболее стесненным в денежных средствах духовным лицам¹³¹ исключительно сельского духовенства» (13февраля1897 г. №1844).

28 декабря 1898 г. о. Петр Затворницкий вошел в Совет Общества со следующей докладной запиской:

«Господь-Промыслитель вложил в мое убогое сердце недавно принести в дар Императорскому Православному Палестинскому Обществу 50 десятин пахотной сенокосной и лесной земли в поминовение блаженной памяти отошедших в вечность моих родителей, братии и скончавшихся о Господе моих чад. Да будет имя Господне благословенно! И в настоящее время, молитвенно получив помощь Божию и всемощное Матернее благословение Царицы Небесной, решаюсь вновь принести в дар Императорскому Православному Палестинскому Обществу всю свою родовитую и наследственную землю, которая нигде не заложена и не состоит в долгах, в количестве 170 с лишком десятин пахотной, сенокосной и лесной доброкачественной земли, с жилым домом, постройками и садом. Да будет имя Господне еще и еще благословенно! Покорно прошу Императорское Православное Палестинское Общество благоволения принять означенный мною дар на том основании, как и прежний (в главном пункте):

1) а именно, чтобы половинная часть доходов с жертвуемой земли поступала в свое время в поддержку путешествующих на поклонение Св. Земли, преимущественно бедного состояния, православных пастырей, и чтобы последние, пребывая во святом месте идеже стоясте пречистых нозе Христа Спасителя, принесли бы теплое моление о почивших моих родителях, бывших моих отечественников и о мне недостойном всех последнем рабе.

2) жертвую означенную землю в дар с тем, что Императорское Православное Палестинское Общество теперь же может ввестись во владение жертвованною землею по дарственной моей записи, но вступает в формальное законное владение и распоряжение землею и что на ней по моей смерти. Если бы сверх чаяния моя жизнь продолжилась, то Императорское Православное Палестинское Общество в десятый год по вводе во владение может вступить в свои распорядительные права, но с тем, чтобы до конца моей жизни половинную часть моего дохода с жертвуемой земли предоставляло на содержание жертвователя (т. е. мое) с правом моего жительства в жертвуемом доме с садом.

В заключение выражу не как условие жертвы, но как искреннее стремление моей души, вовсе не зависящее от приносимого дара. Если бы по особенной милости Божией и во внимание к моему слабому здоровью, требующему поддержки воздухом теплого климата, мне предоставлено было как исключительное благоснисхождение, и я удостоен был бы назначения в число священнослужителей-миссионеров Православной Иерусалимской Миссии, как вдовый священник, то преклоняясь пред милостивою волею Божией, готов предоставить Императорскому Православному Палестинскому Обществу право владения жертвуемою землею и ранее моей смерти, когда мои стопы будут направлены к святейшему святых месту».

Совет с благодарностью принял новый щедрый дар о. Петра и поручил тому же о. прот. В.Г. Базилевичу ввести Общество во владение и этой жертвуемой землей. Что же касается желания о. Петра «переселиться во Св Град», то Совет согласился употребить все свое старание, дабы удовлетворить оное, и по сему вопросу вошел в переписку с начальником Русской Духовной Миссии и Управляющим подворьями Общества в Иерусалиме (№ 1730 от 1 декабря 1898 г.), прося того и другого «предоставить ему возможные удобства и сообразуясь со свойственными старцам привычками» на точных условиях по его содержанию, которое будет оплачиваться из средств Общества (№ 1763 и № 1764 от 5 декабря 1898 г.).

О. Петр, обрадованный известием о принятии его дара Советом Общества и о хлопотах устроить его в Св. Земле, писал в Совет Общества от 10 декабря 1898 г. Следующие, не лишенные для характеристики его личности строки: «Но како будет сие? Скажу предварительно, что препятствий в этом деле много и во мне и вне меня: 1) муж грешный из грешных есмь, 2) неспособный на добро из неспособнейших, 3) болезненный немощный и слабый из слабейших, 4) восстают на меня бездна многа, 5) завиствующих неблагожелателей моих – пропасть глубока, 6) кто есмь, что дерзаю как бы усвоять себе высочайшие и святейшие места, идеже стояли пречистыя ноги Христа Спаса, 7) если не умел достойно петь песнь Господу в земле родной и отечественной, како воспою священную песнь в Земле Святой великой и превознесенной, 8) кто даст мне криле, яко голубине, и полечу, и поживу во спасение не только свое, но и близких моих? На эти вопросы с верою и упованием на Создателя всяческих благих ответствую, от человек невозможно сие от Бога же вся возможна. А потому, как Господу изволися, так и да будет. Буди имя Господне благословенно во всем и на всяком месте».

Но в передаче Обществу второго дара встретились серьезные затруднения формального свойства. Свои земли о. Петр назвал родовыми, а в силу этого заявления он лишил себя права и передать их (Т X Часть I ст. 991) в пользование Общества и мог бы сделать это лишь по купчей крепости, что однако вызвало со стороны о. Затворницкого намерение серьезно обдумать этот вопрос ввиду «отсутствия у него всякого намерения продавать свою землю» (письмо о. Базилевича от 6 июля1899 г.). «Что касается предложения Императорского Православного Палестинского Общества о передаче остающейся родовой моей земли и усадьбы в Палестинское Общество, путем купчей крепости, то думаю, – писал о. Петр в Общество, – если будет воля Господня, чтобы и остальное мое владение поступило в распоряжение Палестинского Общества, тогда я могу на основании предоставленной доверенности при часе смертном безусловно передать, то что хотел передать, да не удалось. В настоящее же время молю Господа, пусть Отец Небесный приимет во Свой жертвенник бывшее мое решение о предоставлении всего родового моего имения в пользу палестинских православных интересов. Но так как на пути этого дела встретилось серьезное препятствие, то надеюсь самое время с его обстоятельствами, являющими пути Божии, покажут, как поступить и что предпринять».

В заключение этого письма, принося Обществу «глубокую благодарность за предоставление ему в течение нескольких годов распоряжаться участками земли 50 десятин принесенных им в дар», о. П.П. Затворницкий просил Совет Общества «снять с него это полномочное распоряжение Дейкаловско Палестинскими земельными участками», причем он же рекомендовал своего ближайшего соседа-священника села Власовки Зеньковского уезда о. Феодора Аксюка на свое место в качестве доверенного от Совета Общества по управлению этими участками (письмо в Совет Общества № 36 от 9 ноября 1899 г.). О. Феодор Аксюк несет эти свои обязанности и до настоящего времени, будучи «ознакомлен с хозяйственным положением этих земель и со всеми данными, необходимыми для благоуспешного и возможно лучшего заведывания ими» лично самим о. П.П. Затворницким. Отдавая в Общество свои последний самый тщательный и аккуратный отчет в исполнении добровольно принятых на себя перед Обществом обязательств по управлению им же самим подаренных земельных участков, этот палестинолюбец прибавляет следующее: «Что касается моих благих и, главнее всего, себя, то об этом не престаю молить Господа и из глубины души вопиять к Нему, да скажет мне путь, воньже пойду, и даст мне помощь, ведение и силу взять свой крест, а не другой – не предназначенный и не принадлежащий мне, а потому и не спасительный, но истинный крест – мне усвоенный, благоплодный, душеспасительный. Всех последний многогрешный Петр» (письмо в Совет Общества от 14 июня 1900 г.).

Приведенное письмо о. Петра было последним в Палестинское Общество и всякая переписка с ним, к глубокому сожалению, совершенно прекратилась на целых одиннадцать лет. Общество о кончине этого почетного члена и щедрого жертвователя узнало лишь стороною из газет и путем наведения справок у о. Феодора Аксюка, управляющего полтавскими земельными участками, подаренными о. Петром Затворницким в Общество. Оказалось, что мысленно о. Петр и за этот долгий период своего молчания не порывал связи с Палестинским Обществом. Со слов о. Г. Рудинского, находившегося многие годы «в личной дружбе» с о. Петром, «дважды напутствовавшего его в загробный мир» и его душеприказчика мы узнали, что всю свою жизнь в последние годы о. Петр Прокофьевич «проводил в молитвенно возвышенной атмосфере. Обладая большим материальным достатком, который давал ему возможность жить, ни в чем себе не отказывая, Петр Прокофьевич, однако, вел чрезвычайно скромный образ жизни, ограничивал свои потребности до крайности и с виду непонятной скупости. Только в предметах, служивших ему для удовлетворения религиозных потребностей духа, он не знал расчета. Так в последнее время он увлекался собиранием икон древнего письма, на что расходовал значительные суммы. Жилые комнаты Петра Прокофьевича были уставлены иконами, в большинстве кисти местных художников, и он любил совершать пред ними моления, на многих иконах записаны молитвословия, составленные им лично, и все они проникнуты теплотой чувства и горячей верой. Охотно он приобретал музейные вещи, древние монеты, старопечатные церковнославянские книги, ноты, предметы древневизантийского периода, как то: вазы, домашнюю посуду, различные окаменелости. Последние предметы, в большинстве, добыты им с южного берега Крыма, где процветали некогда греческие колонии. Домашним своим музеем он вправе был гордиться. Все это указывает на то, что Петр Прокофьевич привык жить в сфере высших запросов человеческого духа. На то же указывают и щедрые жертвы его в пользу четырех русских Духовных академий и оставление крупной доли своего немалого достояния на поддержание веры православной, в местах подвигов Спасителя нашего, через Императорское Православное Палестинское Общество.

Распорядился о. Петр Затворницкии своим родовым и благоприобретенным имуществом с формальной стороны рационально. Согласно со своими намерениями, высказанными в вышеприведенных докладных записках в Совет Палестинского Общества, задолго до своей кончины, в своем замечательном по содержанию духовном завещании, составленном нотариальным порядком 11 января 1912 г., т. е. всего за 15 дней до кончины, о. Петр ясно и определенно выразил свою волю в следующих интересных для наших читателей пунктах:

«Второе. Собственно мне принадлежащее благоприобретенное недвижимое имение состоящее Полтавской губернии Зеньковского уезда в с Дейкаловке и Дейкаловской, Зеньковской, Заиченской и Кирилло-Анновской дачах заключающееся в пятнадцати участках разного рода и качества земли, с лесами и другими угодьями, всего мерою примерно двести семнадцать десятин тысяча шестьсот семьдесят восемь сажен, завещаю Императорскому Православному Палестинскому Обществу на предмет поддержания Православия на Востоке (в Св. Земле). При том со стороны Палестинского Общества желательно совершение, обязательно не менее четырех раз в год, панихидного служения с поминовением меня и родственников моих (имена их см. выше). На предмет осуществления настоящей моей воли Палестинское Общество должно пользоваться доходами с вышеуказанной завещаемой земли, или же, по усмотрению Палестинского Общества, земля эта может быть продана за цену, какая будет признана подходящей, и, в таком случае, из вырученной суммы должен быть образован неприкосновенный фонд, доходы с которого должны идти на указанную цель.

Третье. На предмет приспособления для устройства четырех санаториев для нуждающихся в климатическом лечении учащихся и учащих в Духовных академиях Петербургской, Московской, Киевской и Казанской завещаю собственно мне принадлежащие благоприобретенные четыре дворовых места со всеми постройками и службами, находящиеся в г. Балаклаве Севастопольского уезда. Заведывание завещаемым каждой Академии дворовым местом с постройками возлагаю на Совет подлежащей Академии, а равно предоставляю Совету подлежащей Академии право продать заведаемые дворовые места за цены, какие будут признаны подходящими, но с тем, чтобы из вырученных от этого капиталов были бы образованы специальные фонды, долженствующие служить вышеуказанному прямому назначению. Возлагаю на вышеуказанные Академии обязанность совершать ежегодно не менее четырех торжественных панихидных служений с поминовением меня и всех родственников моих указанных во втором пункте сего завещания.

Четвертое. На родственницу мою, Татьяну Ивановну Затворниикую, возлагаю обязанность: а) издать в течение двух лет со дня моей смерти все имеющиеся у меня рукописи литературно-пастырского характера в количестве не менее тысячи экземпляров каждого названия или отдела и б) быть хранительницей принадлежащих мне и собранных мною киотов и святых икон, составив им при участии содушеприказчика подробную опись и согласно этой описи в течение полутора лет передать их в ведение епархиального начальства Полтавской губернии, для помещения этих киотов и святых икон в тот из соборов Полтавской губернии, где для этого будет подходящее помещение, так как они своею коллективностью составляют известную ценность.

Пятое. Завещаю по одной тысяче рублей внести вечным вкладом в Государственный Банк в пользу двух церквей с. Дейкаловки Всех-Святской и Рождество Богородичной на предмет выдачи процентов с этого капитала наличному причту тех церквей для поминовения меня и всех родственников моих, указанных во втором пункте сего завещания. При этом, если Рождество-Богородичная церковь была бы когда-либо перенесена на другой погост, то в таком случае причт Рождество-Богородичной церкви не будет уже пользоваться правом на получение процентов с завещаемой одной тысячи рублей, а такое право переходит причту Всех-Святской церкви.

Восьмое. Весь могущий оказаться излишек капиталов, а равно выручку от издания рукописей, завещаю в фонд на устройство церквей в переселенческих приходах Сибири».

Таким образом, об о. Петре Затворницком можно смело ныне говорить словами его речи, произнесенной перед прихожанами 14 января 1878 г.: «что не напрасен был его труд страннического поклонения, что он достиг святынь Господних не одними стопами или внешним присутствием, но и воспринял их как Божественный завет всем сердцем и душою». («Пастырский голос». (Вып. I С. 182–183), что «бесценная благая Иерусалима он помнил вся дни живота своего» и это непрестанное памятование поистине «служило крепким стражем его души» (Вып. II С 54).

Совет Императорского Православного Палестинского Общества, приняв щедрую жертву на поддержание Православия в Св. Земле о. Петра Затворницкого, с глубокой благодарностью в заседании, происходившем 20 февраля с. г. под председательством Ее Императорского Высочества великой княгини Елисаветы Федоровны, постановил имя почившего жертвователя записать на мраморную доску в Александро-Невском храме в Иерусалиме, у Порога Судных Врат, имена его и его родственников внести в синодик для вечного поминовения на неусыпной Псалтири читаемой в том же храме и четыре раза в году, в дни рождения и именин о. Петра, написания им духовного завещания и смерти его, совершать в Иерусалиме у Порога Судных Врат и в Петербурге в Николо-Александровском храме на 2-й Рождественской [улице] торжественные заупокойные литургии и панихиды.

Правдиво искреннее и глубоко прочувствованное слово о почившем в Бозе первоиерархе Русской Церкви Высокопреосвященном митрополите Антоние, как человеке в высокой степени гуманного благородного сердца и как талантливом любимом сослуживцами и студентами профессоре, мы выслушали сейчас с живым интересом из уст близко к нему стоявшего со студенческой скамьи до самой кончины и искренно ему преданного ученика и сослуживца – Высокопреосвященнеишего экзарха Грузии архиеп. Иннокентия, а посему на себя мы берем смелость в настоящем высокочтимом собрании коснуться лишь той стороны его деятельности, которая сравнительно мало известна широкой публике, но которая ярко рисует перед нами личность почившего иерарха как просвещенного, весьма вдумчивого и крайне осторожного первенствующего члена Св. Синода – об отношении его к Церквам Православного Востока.

Почивший митрополит Антоний призван был на митрополичью кафедру столицы и потом сделан первенствующим членом Св. Синода в порядке необычном, каким достигали этого высокого иерархического положения в нашей Русской Церкви немногие из его приснопамятных предшественников. Почти тринадцать лет (с 1870 по l883 г.) – учено-кабинетной профессорской жизни в качестве мирянина и счастливого семьянина, девять лет (с 4 марта 1883 г. по 1892 г.) – в сане иеромонаха архимандрита и еп. Выборгского викария Петербургской епархии, службы учено-педагогической, в качестве инспектора и ректора высшей богословской школы, шесть лет (1892–1898) – в качестве архиепископа новой и небольшой, но весьма своеобразной по своему строю церковно-общественной жизни Финляндской епархии, с правом постоянно проживать в С. Петербурге и принимать самое деятельное участие в делах высшего церковного управления по обязанности члена Св. Синода и, наконец, 14 лет (с 1898 по 1912 г.) в качестве митрополита царствующего града, а с 1900 г., т. е. последние 12 лет, и первенствующего члена Св. Синода – вот тот путь, по которому прошло служение его св. Православной Церкви и богословской науке. Вполне естественно поэтому, что в его лице выработался иерарх с ясным пониманием насущных нужд и запросов нашей Русской Церкви в связи с ее положением в среде других автокефальных Церквей Православного Востока, в частности и значения Православия в судьбе Христовой Церкви на земле вообще. Отсюда его настойчивое стремление установить самую живую и непрестанную связь и братское единение в союзе мира и любви между Русскою Церковью и Церквами Православного современного Востока.

Причин и поводов для этого у почившего владыки было много. Прежде всего – его собственное назначение Высочайшею волею в качестве первенствующего члена Св. Синода в 1900 г. В ответ на свое «исполненное истинной братской любви» послание Патриарху Вселенскому Константину V с просьбой и «упованием на Богоприятное молитвенное предстательство его пред Верховным Пастыреначальником об укреплении сил его к достойному совершению возложенного на него подвига высокого и многотрудного служения Церкви Божией», митрополит Антоний получил замечательное ответное письмо из Константинополя от 17 ноября 1900 г., укрепившее его в великой жизненной пользе этого постоянно живого общения между Православными Церквами. «Следуя доброхранимому обычаю, – писал Патриарх Константин V, – обмениваться взаимообщительными грамотами о происходящих по временам личных переменах в высшем управлении поместных святых Божиих Церквей в доказательство единства веры и союза братской любви, превожделенное нам достопочитаемое Ваше Преосвященство сообщило нам от 2-го минувшего месяца в почтенном своем послании, что после преставления в небесные обители приснопамятного митрополита Киевского и Галицкого Иоанникия, по Высочайшему повелению Благочестивейшего и Самодержавнейшего Императора, на место первенствующего члена Св. Правит. Синода сестры – Церкви Российской – призвано достолюбезное нам и достопочитаемое Ваше Преосвященство. Итак выслушав недавно в Синоде с любовью и вниманием это братское сообщение и вознесши в сердце своем снова моления об упокоении и вечной памяти славного предшественника Вашего, мы прославили Всеблагого Бога, что в непрестанном Своем Божественном промышлении о святой Церкви Он премудро всякий раз врачует и восполняет образующуюся пустоту, указывая наиболее соответствующих для преемства и восприятия свободного жребия служения и апостольства во благо Церкви служителей. Теперь же, с радостью подвигаясь к ответу, мы сердечно приветствуем по случаю совершившегося благоприятного исправления дел возлюбленную во Христе и превожделенную сестру – Церковь Российскую – и превожделенное и достопочитаемое Ваше Преосвященство – первую, потому что она имеет доблестнейшего в своем административном достоинстве служителя, приобретшего своим образованием, добродетелями и боголюбивым характером почетное имя у всех начальствующих и подчиненных, заслуженно пользующегося почетнейшею славой и за необозримыми пределами Богом хранимой Российской Державы в сестриных Церквах, а достопочитаемое Ваше Преосвященство [приветствуем], потому что столь достойно почтены доселе труды и заслуги Вашего Преосвященства, и Ваши дарования и добродетели с пользою приносятся во благо Церкви Господа, юже стяжал Он кровию Своею».

Впрочем симпатии к Православному Востоку у митр. Антония зародились еще на профессорской кафедре, под влиянием изучения им истории христианской проповеди в Византии в ее «золотой век» и у болгар в «век расцвета письменности» при царе Симеоне Книголюбце. Выступление владыки митрополита Антония в качестве активного деятеля высшего церковного правления падает к тому же на время весьма знаменательное в истории восточных Церквей во многих отношениях. После кратковременного управления Великой Константинопольской Церковью Анфима VII и туркофила Константина V, на престол св. Иоанна Златоуста 26 мая 1901 г. Возвратился, после семнадцати лет уединения на св. Афонской горе, еще в полной крепости сил физических и духовных, испытанный и мужественно стойкий борец за права и привилегии св. Православной Церкви Патриарх Иоаким III. На кафедре евангелиста Марка 22 августа 1899 г. тихо догорела жизнь глубокого старца – Патриарха Софрония IV, некоторое время занимавшего престол Вселенского Патриарха, и в 1900 г. был возведен единодушным избранием народа на кафедру здравствующий и доселе просвещенный Патриарх Фотий (Пероглу), заявивший себя весьма энергичной деятельностью еще в Иерусалиме в качестве Филадельфийского архиепископа с 1897 г. и Назаретского митрополита с 1899 г. Престол апостола Иакова в Иерусалиме, после кончины просвещенного Патриарха Герасима в 1897 г., занял благостный и весьма добрый сердцем Патриарх Дамиан, здравствующий и доселе, хотя удрученный и почтенными летами и, особенно, теми печальными нестроениями, какие ему пришлось пережить в последнее время, когда там началось т. н. «арабское движение», далеко еще не закончившееся совершенно. В Антиохийском Патриархате, после крайне печального правления на престоле св. ап. Петра и Павла грека Спиридония (1891–1897), поднялось движение в пользу туземной арабской церковной власти, завершившееся избранием Патриарха Meлетия в 1899 г. и объявлением со стороны Православной Греко-Восточной Церкви схизмы, которая прекратилась лишь со смертью Патриарха Мелетия и избрания на его место здравствующего ныне Патриарха Григория V. Неурядицы в Сербской церкви при короле Милане, «болгарская схизма», открытие новой епископской кафедры в Черногории, недавние смуты в Кипрской церкви и многие другие важные явления в Церквах Православного Востока греческого и славянского приковывали к себе внимание просвещенного и вдумчивого первенствующего члена Св. Синода митр. Антония и вынуждали его входить в переписку с восточными иерархами и даже державными правителями.

Митр. Антоний во Вселенском Патриархе Иоакиме III чтил строгого ревнителя веры православной мужественного борца за права Церкви Христовой и в личной жизни сурового аскета подвижника, своими неусыпными целонощными бдениями и молитвами изумлявшего даже святогорских анахоретов. Патриарх Александрийский Фотий приковывал к себе внимание его своим удивительно настойчивым и последовательно упорным характером, непреклонной силой воли и несокрушимой энергией в проведении своих взглядов и убеждений в жизнь Православной Церкви на Востоке вообще и в своей небольшой Александрийской Патриархии, в частности, благодаря своему просвещенному и выдающемуся уму и изумительной энергии, этому иерарху в короткое время удалось возродить церковную жизнь и духовное просвещение не только в устье Нила, в городах Александрии, Каире и др., но и по всему среднему течению этой реки почти до Хартума.

В деятельности Патриархов Константинопольского Иоакима и Александрийского Фотия митр. Антоний почерпал для себя утешительные и ободряющие живые примеры устройства церковно-приходской жизни, их забот о духовном просвещении паствы, путем создания школ с церковным направлением, развития церковной проповеди и издания церковных журналов и газет, стараний усилить борьбу с пропагандами католической и протестантской и стремлений завязать сношения со старокатоликами и англиканами. Два другие Патриарха – Мелетий Антиохииский и Дамиан Иерусалимский – занятые устройством тех внутренних неурядиц, которые происходили в их Патриархатах, возбуждали в добром сердце владыки митрополита Антония глубокое сочувствие и неподдельную скорбь. То же следует сказать и о Церквах славянских – Сербской и Болгарской. Отсюда не удивительно, что митр. Антоний за все время своей жизни старался поддерживать живую связь и постоянное общение с восточными Церквами путем посылки мирных и поздравительных грамот, несмотря даже на то, что некоторые из них оставались иногда и без ответов.

Так Патриарх Фотий, оскорбленный правящими русскими сферами при своем первом избрании на трон ап. Иакова и даже сосланный в ссылку в Синайский монастырь под бдительный надзор на целых семь лет, сознательно уклонялся от переписки с владыкой Антонием, к которому лично всегда питал глубокие чувства симпатии, что и выразил в сочувственной телеграмме при его кончине и в торжественном богослужении заупокойной литургии.

Но помимо желания поставить себя и Русскую Церковь в живую непосредственную связь с вселенской Православной Церковью у почившего владыки митрополита были побуждения и чисто академического профессорского характера. В научных экскурсах, в области излюбленной специальности и исследовании по истории христианской проповеди у болгар, он методологически вынуждался проверять себя и свои выводы путем постоянных экскурсов в области восточной византийской церковной литературы, которая своим богатством и блестящими именами ее великих представителей, пробудила в нем чувства глубокого уважения и самого живого интереса к греческому Востоку. Оторвавшись от академической кафедры и променяв ее на мягкое раззолоченное кресло в зале заседаний Св. Синода, он продолжал жить идеями, мыслями и даже привычками, нажитыми продолжительной академической службой. Своеобразная новая и весьма небольшая по объему Финляндская епархия была лишена той засасывающей наших епархиальных архиереев, иногда весьма даровитых и энергичных, провинциальной мелочной повседневной суеты, многоразличных епархиальных дрязг и кляуз, а также того подобострастного фарисейского преклонения пред епископом, при котором наиболее ограниченные мало-помалу начинают забываться настолько, что мерилом своих действий и решений ставят только классическое «Sic volo sic jubeo – так хочу так приказываю». Постоянное местожительство в С. Петербурге среди людей мысли и труда поддерживало в митр. Антоние живой интерес к Православному Востоку, к проверке себя, как и прежде, путем сравнений с Православным Востоком при решении всех важнейших церковных вопросов, которые обсуждались с его участием в Св. Синоде.

Ответственный пост первоприсутствующего члена Св. Синода, а затем и предъявленные жизнью некоторые запросы к нашему высшему церковному управлению относительно созвания Поместного собора, учреждения у нас Патриаршества, взаимоотношений Церкви и государства, организации приходской жизни, веротерпимости, урегулирования церковно-богослужебной практики, брачного права, браков вдовых священников и т. д. – все эти вопросы, одновременно разрабатывавшиеся и в Церквах Православного Востока, особенно же в Патриархатах Константинопольском и Александрийском, вызывали со стороны вдумчивого, академически настроенного владыки естественное желание знать, каким образом те же вопросы проводятся в жизнь в Церквах Православного Востока – в Патриархатах Константинопольском и Александрийском, и какие дают там результаты на практике. К этому особенным побуждением для почившего митрополита служил волнующий Русскую Церковь и близко принимавшийся к сердцу митр. Антонием вопрос о созыве Поместного собора, в связи с вопросом о Вселенском соборе, которым живо и серьезно интересовался в Бозе почивший Вселенский Патриарх Иоаким III.

Наконец, немало было вопросов и общецерковного характера, выходящих далеко за пределы ближайших насущных потребностей поместной Русской Церкви, о старокатоличестве и его стремлении к соединению с Православной Церковью, об Англиканской церкви и признании за ее иерархией апостольского корня, о реформе церковного календаря, борьба с пропагандами католической и протестантской, схизмы болгарская и арабская, сначала – в Антиохийском Патриархате, а потом и в Иерусалимском. Все это – вопросы важные и глубоко интересные, и разрабатывались они одновременно и у нас в нашем Св. Синоде, и на Православном Востоке в Патриарших синодах. Вполне, опять же, естественно было первенствующему члену Св. Синода мит.р Антонию, осторожному в своих суждениях и решениях и весьма вдумчивому, живо интересоваться мнениями и решениями по всем этим вопросам Церквей Православного Востока.

Но так как обмен по всем этим вопросам с восточными автокефальными Церквами путем посланий и грамот не мог быть признан исчерпывающим и вполне удовлетворительным, ввиду официального характера этого рода документов, то любознательный и осторожный первенствующий член Св. Синода митр. Антоний признал для себя более полезным по многим вопросам церковной жизни на Православном Востоке сноситься непосредственно с представителями Русской Церкви в Иерусалиме, Константинополе и в Афинах, подчиненных ему в епархиальном отношении, и от них время от времени получал обстоятельные донесения. В бумагах почившего владыки митрополита после его кончины имеются обширные и многочисленные донесения архимандритов иерусалимского, афинского и Константинопольского. Особенно плодовит в этом отношении был константинопольский архимандрит Иона, из своих донесений составивший книгу в трех выпусках под заглавием: «Свет с Востока». В этих выпусках он говорит о том «что такое Православный Восток в церковном отношении», о значении его для церковной жизни русского народа, о русских деятелях на Православном Востоке, о русском Афоне, о латинской пропаганде, о Митиленском договоре, об отношении Англиканской церкви к Восточной, о школах латинских и протестантских на Православном Востоке и об экономическом состоянии Церквей на греческом Востоке. В посмертном архиве митрополита «не для печати» имеется его обширное донесение под заглавием «Русская дипломатия и церковные дела Православного Востока за последнее десятилетие (1899–1909 г. г.)». Видели мы здесь его же и второй «не для печати» доклад «Русские келлиоты святой горы Афон и некоторые другие русские деятели на Ближнем Востоке».

Нередко для той же цели – всестороннего знакомства с практикой современного Православного Востока – или для изучения важных вопросов, намечаемых к рассмотрению в Св. Синоде в синодальных решениях Патриархатов, почивший владыка митрополит возлагал поручения на профессоров Академии, путешествовавших на Православный Восток, делать для него справки в Патриарших архивах и библиотеках и давать ему отчеты об этих поездках на Православный Восток. В посмертном архиве имеются такие отчеты от 21 октября 1902 г. преподавателя (ныне профессора) С. Петербургской Духовной семинарии И.И. Соколова «О некоторых особенностях в современной церковно-богослужебной практике на греческом Востоке» от 28 октября 1910 г. «О научных занятиях в архивах и библиотеках Константинополя, Афин и Александрии» и бывшего доцента той же Академии экс-архимандрита (лже-епископа) Михаила (Семенова), под заглавием «Вдовец желает вступить в брак с двоюродной сестрой покойной жены». Характер и содержание последнего специального доклада ясен. Что же касается докладов проф. И.И. Соколова, то в них он касается не только богослужебной практики современной Греческой Церкви на Православном Востоке, но и такого в частности вопроса как чин в Неделю Православия. Ввиду возникших в нашем Св. Синоде суждении об этом чине и в частности – вопроса о том, когда последование в Неделю Православия «с анафематизмами» вышло из употребления в практике Греческой ЦерквИ.И. И. Соколов дает ответ, что этот чин якобы отменен перед Севастопольской войною (в 1854 г.) по настоянию хитрого и высокомерного английского посланника Стратфорда Каннинга, которому армяне якобы внушили мысль, что анафематствования в нем касаются не только их – армян монофизитов, но католиков и протестантов.

В другом докладе 1910 г. проф. И.И. Соколов предлагает проект нового специального научного церковно-богословского журнала, посвященного исключительно Православному Востоку: периодических съездов греческих и русских иерархов для решения дел международного характера и значения, а равно и православных богословов, профессоров и ученых – для обмена мнениями и суждениями по предметам обшецерковного и научно богословского содержания – изображает тяжелое положение Греческой Православной Церкви в Турции со времени провозглашения в1908 г. Конституции, по которой турки, как известно, потребовали обращения в ислам ставриотов и спафиотов, ограничения архиереев в их канонической визитации своих епархий, подчинения гражданскому суду архиереев и клириков, лишения личной свободы клириков без предварительного сношения с церковной властью, вторжения в Патриаршие школы, конфискации церковных имуществ и т. д., и выражает пожелание от лица Вселенской Церкви, чтобы Русское правительство энергично содействовало восстановлению status quo в положении Православной Церкви в Турции, а Св. Всероссийский Синод оказал Патриарху и его синоду нравственную поддержку братским сочувственным посланием и материальной помощью на Патриаршие школы, имеющие целью отвлечь православных от посещения школ инославных с целью изучения иностранных языков, и на Богословскую Халкинскую школу, получавшую доныне субсидию лишь в 2000 руб. дарованием пособия в 25 000 руб. из доходов с бессарабских имений преклоненных св. местам Востока. В отношении Александрийского Патриархата И.И. Соколов, изображая в самых ярких красках изумительно энергичную деятельность Патриархата Фотия, выразившуюся в образовании св. синода из пяти митрополитов, в создании храмов и школ, в поднятии и оживлении церковной проповеди и издании церковно-научных и популярных журналов «Церковный Маяк» и «Пантен», близ которых сгруппирован им кружок талантливых молодых и трудолюбивых представителей научно-богословской мысли, излагает нужды и этого Патриархата, ввиду намерений открыть необходимую богословско-миссионерскую школу для возможного соединения Коптской церкви с Православной и для противодействия энергичному натиску на нее со стороны инославной пропаганды, борьба с которой составляет настоятельную потребность. Здесь энергичный глава Церкви Патриарх Фотий, так же как и в Константинополе, восстает против увлечения православных школами французскими, английскими и немецкими – и открывает свои школы с новыми языками. Необходима и ему помощь России, чтобы вывести и эту Церковь из ее крайне тяжелых экономических нужд.

О положении Православия на христианском Востоке и его нуждах владыка митрополит получал непосредственно сведения и в частных письмах Патриархов, митрополитов, русских министров, резидентов и консулов. В посмертном архиве владыки остались письма от 11 июня 1912 г. № 5550 в Бозе почившего Патриарха Константинопольского Иоакима III с просьбой о материальной помощи на возобновление древнего храма в Никее, где заседал первый Вселенский собор, и на необходимые раскопки близ него от русского консула в Дамаске князя Б.Н. Шаховского от 20 июля 1908 г., ходатайство о помощи Алеппской и Харуанской митрополиям по 500 руб. на каждую, на содержание православных школ не входящих в район деятельности Императорского Православного Палестинского Общества. Из докладной записи российского министра резидента в Абиссинии от 22 июня 1902 г. митрополит Антоний почерпнет сведения об организации церковной власти у абиссинцев и о личности митрополита Абиссинского Абуны Матеоса, посланного императором Менеликом II в Россию в специальном посольстве.

Патриархаты восточные – Антиохийский и Иерусалимский, благодаря происходившим в них за последнее время неурядицам и несогласиям, в добром чутком сердце почившего владыки вызывали искреннее и глубокое чувство скорби. Неудивительно, что главы этих Церквей в самые скорбные и тяжелые моменты переживаемых ими событий, а равно в радостные и знаменательные дни Церкви Христовой, каковы Пасха и Рождество Христово всегда получали из Петербурга от почившего митрополита самые теплые сердечные приветствия. Невинным страдальцам эти сочувствия не только служили светлым лучом, но и ободрением в перенесении ими скорбей и трогательным, иногда до слез, свидетельством братской любви в могущественной Православной России.

Об отношениях почившего митрополита Антония к южным славянам вообще и черногорцам, и к болгарам в частности, мы обстоятельную речь вели в другом месте и по другому поводу.¹³³ Теперь, в дополнение к сказанному там, мы считаем уместным привести здесь весьма любопытную для характеристики личности владыки митрополита Антония его переписку с князем (ныне – королем) Черногории Николаем и Черногорским митрополитом Митрофаном по поводу хиротонии в 1909 г. в С. Петербурге архимандрита Острожского монастыря Кирилла Митровича во епископа Захолмско-Рашской епархии

Телеграмма от Его Королевского Высочества, Черногорского князя Николая, из Цетинья, полученная 31 мая 1909 г.

«Его Высокопреосвященству

митрополиту Антонию. Петербург.

По примеру моих предков, искони считавших делом первостепенной важности тесное единение с Россией не только своего государства, но и его Церкви, испрошено согласие Святейшего Синода на рукоположение в России архимандрита Кирилла Митровича в сан епископа. По случаю состоявшегося рукоположения о. Кирилла примите вместе с моей искреннею благодарностью и благодарность моего народа Святой Православной Церкви и ее пастырям. Испрашиваю Вашего благословения и поручаю себя святым молитвам Вашим.

НИКОЛАЙ»

Телеграмма эта получена была митр. Антонием в ответ на его телеграмму князю Черногорскому следующего содержания:

«Издавна из глубокой древности чувства любви духовного единения и родства, укрепляемые общею нам матерью – Православною Церковью, связывали нас русских с братьями-славянами в одну семью, в одно братство славянское. Их родили святые Первоучители славянства, их воспитала вся история славян. С этими чувствами братства, дружбы, единения веры, сонм двенадцати епископов, во главе со мною, окружив о. Кирилла, как своего родного брата, с молитвою, по преданию апостольскому, возложили руки свои на него и возвели ныне в сан епископа. Радуемся о новом епископе церкви Черногорской Вашею радостью и шлем Вашему Высочеству, всему Дому Вашему и славному народу черногорскому благословение, и владыке Митрофану наш братский привет. Молимся, да укрепляет Господь правление Ваше ко благу Черной Горы и на радость возлюбленного Вам народа».

Одновременно с этой телеграммой князю Николаю митр. Антоний 11 июня 1909 г. отправил по тому же поводу письмо Митрофану митр. Черногорскому и Бердскому.

Ваше Высокопреосвященство.

Высокопреосвященнейший владыко.

Возлюбленнеиший во Христе брат и сослужитель.

Из тьмы веков идущее племенное родство славянских народов, на заре их истории, было скреплено узами родства духовного. Проповедь святых Первоучителей славянских положила начало этому родству, общая матерь – Церковь Православная – пронесла его до наших дней.

Единство веры, единство богослужебного обряда, общность церковного языка, дающие возможность православному славянину во всяком уголке православного славянского мира чувствовать себя в отношении своих религиозных потребностей и навыков как бы у себя дома, обращают православное славянство в одну семью, в одно братство. Но, как в семье братья, в равной мере связанные чувством взаимной любви, бывают не все одинаково близки друг к другу, так и в истории взаимоотношений славянских народов особенная близость проявилась между народами русским и черногорским.

Вынужденные обращаться за посвящением своих архипастырей за пределы княжества Черногорского, минуя ближайшие к ним Церкви, ищут источника спасительной благодати для своих владык в далекой России, и Св. Синод русский с готовностью идет навстречу этим обращениям.

Усматривая и ныне в просьбе Его Королевского Высочества, князя Николая и Вашего Высокопреосвященства о совершении хиротонии досточтимейшего архимандрита Кирилла в С. Петербурге, проявление той же доверчиво-братской любви и той же приверженности к России, какие одушевляли черногорцев в прежнее время в их обращениях к России, с подобными же ходатайствами Св. Синод с радостью поспешил исполнить эту просьбу. С Высочайшего соизволения Благочестивейшего Государя нашего Императора Николая Александровича 28-го минувшего мая в Св. Синоде было совершено наречение архимандрита Кирилла во епископа Захолмско-Рашского, а 31-го числа того же месяца сонм двенадцати святителей при торжественном богослужении в Александро-Невской лавре с молитвою, по преданию апостольскому, возложил на него руки и поставил во епископа.

Уведомляя Вас о сем, да радость Ваша будет исполнена, и сам я радуюсь радостью Вашею От своего лица и от имени преосвященных архиереев-сослужителей моих по хиротонии, архимандрита Кирилла, шлю Вашему досточтимейшему Высокопреосвященству и Святому Синоду Черногорскому братский привет и молю Всеблагого Бога, да укрепит Он Вас и новохиротонисанного архиерея в Ваших общих трудах на благо и процветание церкви Черногорской.¹³⁴

С совершенным уважением и братскою о Христе любовью остаюсь.

Вашему Высокопреосвященству

всецело преданный

Антоний митрополит С. Петербургский».

В ответ на свое письмо владыка Антоний получил сердечное и глубоко содержательное послание от 25 августа митр. Черногорского Митрофана такого содержания:

«Ваше Высокопреосвященство

Высокопреосвященнейший Владыко

Любезнейший во Христе брат и сослужитель!

Многоценное послание Вашего Высокопреосвященства от 11 июня с. г. за № 8623 глубоко тронуло меня тем более, что Вы благоизволили коснуться в нем тех исторических фактов, которые свидетельствуют о непрерывной связи, с давних времен установившейся между Россией и Черногорией.

Хотя и громадно расстояние, отделяющее Черногорию от славянского центра – могущественной России – но это расстояние нисколько не препятствовало ей в течение свыше двух столетий идти в деле духовного единения рука об руку с единоверной и единоплеменной старшей сестрою своею – великой Россией.

Обстоятельства, в которых Черногория находилась в течение двух последних столетий были очень критические и опасные. Сильная Оттоманская империя, коварные римские миссионеры и опасная тонкая австрийская дипломатия, никогда не пропускали ни одного для них благоприятного момента, чтобы подчинить себе Черногорию – этот Сербский Арарат.

Но все покушения сильных и лукавых врагов наших, благодаря Великому Богу, остались без успеха. Если Черногория в дни своих тяжелых испытаний не пала в неравной борьбе с сильным врагом, то этому она обязана прежде всего святой православной вере, мудрому правлению и самоотверженности своих славных Государей из Августейшего Дома Петрович-Негош, а главное – тому, что родоначальник этого Дома первый завел сношения Черногории с Россией.

Надежда на Бога и на сильную защиту России служили всегда лучшей гарантией для Черногории – для этого маленького клочка чисто славянской земли. Материальное вспомоществование, которое Черногория получала и получает от России, полезно для нее и велико, но несравненно важнее для нее поддержка чисто нравственная. Начиная еще со времен Петра Великого, все русские Государи оказывали мощное покровительство Черногории. Но благоволительное отношение великой России к Черногории выразилось лучше всего в том знаменательном тосте, в коем в Бозе почивший Император Александр III назвал Его Королевское Высочество, ныне благополучно царствующего князя Черногорского Николая I, единственным другом России.

С другой стороны, ныне благополучно царствующий Всероссийский Самодержец Николай Александрович, следуя примеру своего августейшего родителя, щедро и всесторонне оказывает свою высокую благосклонность, как Государю черногорскому, так и его народу, за что и Государь черногорский, и его храбрый народ останутся всегда в высшей степени признательны и благодарны как августейшему Императору, так и его мощной Империи.

Для вящего укрепления духовной связи, искони веков существующей между двумя славянскими землями, черногорские Государи в согласии с митрополитами посылали достойных, черногорским Св. Синодом канонически выбранных лиц в Петербург для посвящения в епископский сан.

Два месяца тому назад с тою же целью послан в Петербург высокодостойный Кирилл архимандрит Острожского монастыря, который Вашим Высокопреосвященством в сослужении Высоко преосвященных архиереев, членов Св. Всероссийского Синода, по желанию моего августейшего Государя, по моей просьбе и по Высочайшему соизволению Государя Императора Николая Александровича, посвящен был в соборе Александро-Невской лавры 31 мая с. г. в сан епископа Захолмско-Рашского.

Мой во Христе любезный брат преосвященный епископ Кирилл по своем прибытии из Петербурга передал Его Королевскому Высочеству князю Николаю, Его Августейшему Дому, моей смиренности и пастве моей благословение Вашего Высокопреосвященства и прочих иерархов, членов Св. Всероссийского Синода, каковое благословение мы считаем за особенную радость и духовное утешение.

Смиренно умоляю Ваше Высокопреосвященство, чтобы как первенствующий член Св. Всероссийского Синода, милостиво благоизволили быть истолкователем как моего лично, так и членов черногорского Св. Синода глубокого уважения и братской о Господе любви, которую к Вам и Преосвященнейшим архиереям, членам Вашего Св. Синода, искренно и сердечно питаем.

Поручая себя Вашим святым молитвам, покорнейше прошу Ваше Высокопреосвященство принять уверение моего глубокого уважения и преданности.

Честь имею быть Вашего Высокопреосвященства во Христе брат и покорнейший слуга Митрофан митрополит Черногорский, Бердский и Приморский».

* * *

В посмертном архиве митрополита имеется письмо из Цетинье от 29 ноября 1903 г. от Лазаря Ф. Перовича, который умоляет владыку оказать содействие герцоговинскому художнику Поповичу – поступить в одну из школ живописи в России или, как он выражается, «в какое-нибудь иконографическое учреждение». Это письмо начинается следующими знаменательными словами: «Ваше всегдашнее чисто отеческое расположение ко мне в моей бытности в альма матери золотого Питера, вселяет во мне смелость дерзнуть побеспокоить Вас, милостивый владыко, следующей покорнейшей просьбой», а оканчивается так: «Повинуясь голосу сердца моего, не могу не вспомнить моего жгучего желания, хоть еще раз увидеть своего владыку-благодетеля, принять от него его благословение, слышать его поистине учительное назидание в трудном шагании по трудной лестнице житейской».

Среди бумаг в посмертном архиве владыки имеется копия с депеши Императорского российского посланника в Румынии, министру иностранных дел от 28 ноября 1909 г. за №88, по поводу освящения русской церкви Императорской Миссии в Бухаресте еп. Кронштадтским Владимиром 26 ноября, при этом сообщается не лишенный интереса факт близкой возможности столкновения двух епархиальных властей, местной, в лице Угро-Влахийского митрополита – примаса Афанасия и русского еп. Владимира, ведению коего подчинены были заграничные русские церкви. Хотя гражданские и духовные власти Румынии, как напр., Стурдза и Братиано, и почивший примас митр. Иосиф, расположенный к России, дали обещание «не возбуждать никаких принципиальных затруднений при указанном столкновении двух иерархических властей», но ныне правящий митрополит – примас Афанасий – отказался от намерения освящать и сослужить еп. Владимиру, но лишь после испрошения благословения у него для трех румынских священников, к услугам коих до постройки церкви постоянно обращалась Императорская Миссия, на участие в священнослужении и приглашения ему присутствовать «в качестве почетного гостя» в алтаре во время освящения – смягчился. Счастливому разрешению конфликта и устранению всякой тени неудовольствия со стороны примаса митрополита весьма много помогли такт и находчивость еп. Владимира, который на литургии поминал за русским Царствующим Домом румынскую Королевскую Семью, митр. Афанасия и румынский Синод, а после литургии собственноручно надел на митрополита мантию и вручил ему свой пастырский жезл, предоставив ему честь окончить церковные торжества в русском храме.

Данный инцидент имеет особенный интерес для нас ввиду возможных конфликтов в Болгарии и в Софии в недалеком будущем при предстоящем освящении построенного там русского храма во имя св. Александра Невского.

Теперь мы уже имеем в письме славянского митрополита Гервасия от 9 ноября на имя обер-прокурора Св. Синода ясные доказательства, что южные славяне горячо оплакивают эту тяжелую утрату, понесенную нашей Церковью, так как в лице митр. Антония «славяне, в особенности болгары, теряют своего благодетеля».¹³⁵

Вот какого вдумчивого, серьезного и опытного кормчего лишилась Русская Церковь в лице в Бозе почившего митр. Антония, а греческий и южнославянский Православный Восток – благожелательного, сердечного и всегда отзывчивого к их нуждам и печалям благодетеля и истинного друга.

Иконная и книжная лавка на Русских Постройках в Иерусалиме¹³⁶

Императорское Православное Палестинское Общество всегда ставило для себя задачей не только заботу об устройстве помещений для наших православных паломников и об улучшении их материального повседневного быта в Палестине, но и прилагало все зависевшие от него усилия к тому, чтобы создать для паломников и во всех других отношениях благоприятную обстановку, а наипаче всего, оздоровить окружающую его религиозно-нравственную атмосферу, из которой он мог бы вынести для себя и для своих присных самые отрадные и светлые впечатления на всю последующую его жизнь.¹³⁷ В этих своих настойчивых усилиях Общество постоянно встречало значительный тормоз и всяческое противодействие со стороны местных Иерусалимских торговцев, духовно-нравственными брошюрами и листками и иконами местного производства, которые благодаря их баснословной дешевизне приобретаются нашими паломниками в громадном количестве и распространяются ими путем вывоза и по отдаленным захолустьям нашего обширного отечества. Приснопамятные деятели Общества покойные о. архим Антонин (Капустин) и В.Н. Хитрово много прилагали стараний и изыскивали разные меры к тому, чтобы ослабить влияние на наших паломников этой палестинской литературы и антихудожественной иконографии, и вели живую переписку по этому вопросу с известным деятелем в Палестине, покойным о. архим. Леонидом (Кавелиным), но разрешить этот больной вопрос и изыскать более или менее удовлетворительные способы к его уврачеванию оказались бессильны. Зло это продолжает царить на Постройках наших приютов в Палестине, и до настоящего времени вызывая со стороны лиц образованных, посещавших Иерусалим, недоумение, а нередко и незаслуженные упреки якобы в равнодушии к нему со стороны Общества.

Кто бывал в Палестине и наблюдал повседневную жизнь нашего паломника, тот бесспорно знает, как много праздного, свободного от богослужений и посещений св. мест времени у него за паломнический сезон. От скуки и безделья паломник, если он грамотный человек, охотно и даже с жадностью набрасывается на печатную книжку или листок духовно-нравственного содержания, чтобы с одной стороны убить за их чтением избыток праздного времени, а с другой – чтобы в них отыскать необходимые ему описания тех св. мест, среди которых он вращается ежедневно, и получить отраду для сердца и назидание для ума. Этим и обусловливается существование множества лавочек как в стенах Иерусалима по пути к Святогробскому храму, так и вне его по Яффской дороге по пути к Русским Постройкам. В лавочках этих нашим паломникам охотно и даже навязчиво предлагаются всевозможные акафисты, якобы изданные с благословения Св. Синода, а на самом деле безграмотно перепечатанные в Иерусалиме, в русско-еврейских типографиях, путеводители и размышления, при созерцании достопоклоняемых святынь Иерусалима и его окрестностей, жития святых, сборники «духовых псальм», т. е. стихов и духовно-нравственные листки в прозе, и чаще всего – в стихах. Весь этот печатный хлам, чтобы не употреблять более сильных выражений, как плод местной, еврейской, самой наглой и невежественной эксплуатации своим до крайности неряшливым внешним видом – дурной бумагой, плохим набором, безграмотным литературным изложением, массой грубых корректурных опечаток и невозможными антихудожественными рисунками в католическом духе – в читателе, со вкусом и понимающим цену книги, возбуждают только брезгливость и отвращение. Но наш мужичок-паломник к печатной книге, как известно, относится с полным уважением и после ее содержания и сердечной услады, которую он в ней ищет, прежде всего и главным образом, ценит ее дешевизну, а не внешние ее качества. Цена же этих брошюр и листков, как мы уже сказали, баснословно дешевая. 30 и 15 коп. – цена за брошюру редкость, большую же часть ценятся эти акафисты и листки в 10, 5, 3 и 2½ коп. (паричка). По этой дешевизне те же самые брошюры, напечатанные в России¹³⁸, не могут идти ни в какую конкуренцию с ними и едва ли когда-нибудь займут на книжном паломническом рынке подобающее им место, если не будут приняты серьезные меры к их возможной дешевизне.

Чтобы составить себе хотя бы приблизительное понятие об этих еврейско-русских палестинских брошюрках и листках религиозно-нравственного содержания, мы позволим себе для образца привести здесь несколько примеров поэзии и прозы из брошюр, наудачу взятых нами из довольно большого собрания их имеющегося в архиве Общества:

1) Псальма¹³⁹

Я стою на краю

Вижу гибель мою.

О Царица всех

И Владычице

И Заступнице. (Повторяется это после каждого двустишия).

По чужим сторонам

Я скитаюся.

По чужим углам

Питаюся.

Нет пристанища, где

Главу преклонить.

Я в печали вопию

К Божьей Матери.

Я молюся Тебе

На чужой стороне.

Ты услышь меня

На чужой стороне.

Нет отца у меня,

Родной матери –

Кто жалел меня,

Тот в сырой земле.

2) Стих плач Адама.

В скорби многой обретаюсь,

Сердцем люте сокрушаюсь.

Господи, помилуй мя падшего. (Этот припев –после каждого двустишия).

Потерял блаженство рая,

Горько плачу и стенаю.

От земли меня создавый,

В землю паки мя пославый.

О, коль горестно познати,

Все лишены благодати.

Сердце ноит, ум в смущеньи,

Дух в мучительном томленьи.

Мира нет в моих составах,

Грех проник в них, как отрава.

Наготы моей стыжуся,

Муки вечныя боюся.

Вместо радости – страданьи,

В место жизни – смерть в изгнаньи.

Горы холмы и долины

Совоплачите мне ныне.

Возрыдайте с царем вашим,

Сколь глубоко ныне падшим.

Раю Божий шумом листвий,

Отзовись моей молитве.

Пусть прольются слезы чисты,

Как роса с листов душистых.

О земля, земля родная,

Споболи со мной стеная.

Над тобою потружуся,

В твои недра возвращуся.

Боже вечный, Боже правый,

: Я попрал Твои уставы.

Змея лстивого послушал,

Твою заповедь нарушил.

От Тебя, мой Бог Всевидец,

Думая в райской чаще скрыться.

Пред Тобою Правосудный,

Оправдаться мнил бесстудный.

Горе мне, я пал глубоко,

В узы рабские порока.

Ангел грозный двери рая,

Заключил мечом сверкая.

Стал на стра(ж)е древа жизни,

Херувим многоочитый.

Снизойди ко мне Желанный,

Сжалься над Тобой созданным.

Слезных стонов не отрини,

Ради многой благостыни.

Господи, помилуй мя падшего!

3) Заключение:

В неизвестности смиренно,

В Назарете ты цвела.

Среди молитв уединенно,

Мирно жизнь твоя текла.

Но святой своей Десницей,

Бог тебя приосенил.

И небесною Царицею

Кроткой Деве быть сулил.

Безызвестную обитель,

Свет небесный осиял.

Пред Тобою небожитель

С вестью радостной предстал.

Благовестнику внимала,

Ты с смущенною душой,

Но с покорностью сказала –

Воля Бога будь со Мной.

Все сбыталось (sic!). Твоя порфира

Краше всех земных порфир.

Сын Твой – Бог Спаситель мира,

Пред Тобой склонился мир.

Но и тяжких испытаний

Много Ты перенесла.

Крестных Господа страданий

Соучастницей была.

Ты томилась, изнывала,

Но к виновникам скорбей

Ты враждою не пылала,

Ты молилась за людей.

И теперь, воспоминая

Твоего успенья час,

Мы взываем Пресвятая:

Заступи, помилуй нас.

Много бурь в житейском море

Средь его, среди тех волн.

Без Твоей защиты вскоре,

Наш погибнет уплый (утлый) челн.

Дай нам сил к сопротивленью

В нас бушующим страстям.

Укажи на путь к спасенью,

К безопасным берегам.

Дай, чтоб нас взяла могила

Чуждых мира суеты.

Дай почить, как Ты почила,

И проснуться там, где Ты.

4) Имеем мы и образец иерусалимской поэзии светского содержания некоего учителя рисования И. Матвеева с цитатами из III книги Ездры, Апокалипсиса, пророка Даниила, V книги Моисея, Деяний апостольских, из Послания к Коринфянам и т. д. Стихотворение носит такое заглавие «Баллада на новый год 1900».

Если от поэзии мы обратимся к иерусалимской прозе, то увидим, что и она в литературном отношении по достоинствам не выше первой, а в некоторых случаях даже гораздо ниже. Из множества образцов ее мы остановим внимание лишь на двух-трех брошюрах и для примера сделаем из них извлечения. В брошюре под заглавием «Размышления при поклонении святым местам иерусалимским», следовательно в весьма распространенной брошюре среди поклонников и, если угодно, необходимой им, мы читаем следующие возмутительные строки.

1) «Размышление 2-е в приделе бичевания Господа нашего Иисуса Христа:

И вот первое, к чему я удостаиваюсь нечистыми моими устами прикоснуться это – час (т. е. часть – А.Д.) того столба, к которому жертвоприносимый за грехи рода человеческого Агнец Божий, Господь Наш Иисус Христос, преданный Пилатом на поругание воинов и яростной толпы, был привязан и до того измучен жестоким бичеванием терновыми и железными прутьями и остроузлованными бичами, что едва только остался жив. Еще за тысячу лет и более, поклоняясь духом такому страданию Избавителя мира, святой пророк Исайя изобразил его так: «Человек в язве сый и ведый терпети болезнь и видехом его, и не имяше вида, ни доброты» (Гл. 53 ст. 2). Святейшее Тело Господа представляло одну цельную язву. Оно висело оборванными кусками и Божественнейшая кровь Его струилась как река. О, как не замерло мое сердце, касаясь этой бездны человеколюбия Твоего, как не изступил еще ум мой пред этой необъятностью щедрот Твоих к грешникам, превышающих ум и всякое чувствование?» (1901 С 5–7).

Еще «Размышление 9-е в святой Голгофе». «На эту вершину скалы Божественный Страдалец вознес (sic!) на плечах своих крест и, весь изнеможенный и изъязвленный, возлег на него добровольно за грехи мира. Распинатели положили крест на полу в левой стороне Голгофы. Тут мучители, пригвождая святейшие руки и ноги Господа, подвигли с мест все жилы Божественного Страдальца. Слава долготерпению Твоему! Господи, слава Тебе!

Тут на правой стороне Голгофы воины водрузили с такою беспощадностью в скалу крест с распятым уже Господом, что все Его Тело сотряслось и вышло из составов своих. Слава Тебе, незлобиве! Господи, слава Тебе! Но Божественное правосудие тут на кресте до того отяготело над жертвой, принесшейся за грехи мира, что наконец Сын Божий, велегласно возстенав, возопил: «Боже мой! Боже мой, почто оставил еси!» (Мк.15:34). Слава страстем Твоим Господи и долготерпению Твоему!».

2) В «Слове, произнесенном в церкви Горнего града в Палестине и прощальный час в Иерусалиме» находим между прочим следующий курьезный антитез: «У нас столько земных греховных радостей, столько мирских скорбей и печалей. Вельможа радуется о преумножении тщетной славы своей, купец о неправедном прибытке, человек живущий в роскоши, утопая в сладострастии, радуется, убивая время на погибель душе своей, евреи радуются о субботе, зная, что по захождении солнца ему разрешается на все съестное. И мало ли каких у нас бывает радостей не только бесполезных, но и прямо греховных. Не такою радостию радовалась Богоматерь с праведною Елисаветою на месте сем. Она радовалась о Боге Спасе своем, и радость Ее была божественная восторженно-совершенная» и т. д. (С 6).

3) Но самой неудачной во всех отношениях брошюркой, и даже безнравственной, следует признать сочинение «смиренного педагога И. М. Новгородца» под сенсационным названием:

«Сегодня второе пришествие Господа нашего Иисуса Христа и Его страшный суд (воззвание к христианам иерусалимским и поклонникам русским)». Вот какими рассуждениями доказывает автор превосходство греков пред другими православными народами, и вот как он оправдывает существование так называемых герондисс» при епископах и по монастырям Иерусалима: «Должно бы опомниться, ибо речено: «Кто мне поставит преграду беззакониям, дабы пришедши я не поразил землю в конец!» А мы еще осуждаем великих деятелей веры, хотя на это права нет. Мы видим из истории, что апостолы имели жен, сестер и детей. У нас не вольно деве выше 15 лет входить в алтарь, а здесь достойная и недостойная лобызает Гроб Господень, высшую святыню, нежели алтарь. И видим, что архиереи имеют у себя женщин. Но из этого видим, что иерусалимское духовенство познало высшую степень богословия. Ибо апостол Павел пишет: «Аще не имамы власти имети жены, сестры яко и Кифа и инии апостоли. В сущности, то каждый святитель в молодости имел любимых, а архиереем имеет изгнать их? Но речено – жены юности твоей не оставиши. Отнявши спокойствие деве, должно оное возвратить в умных (sic!) лет. От Бога не скроется же ни нужды натуры. Равняться выше апостолов тоже грех» (С. П.).

А вот реплика по адресу нашего духовенства и отчасти даже Палестинского Общества:

«Виновно злу духовенство, оно возами собирает жертвы, амбары для каждого монастыря, а для бедного народа в запасные амбары сел не собирает, будто бы и не читает, что Павел апостол пешком по дальних нациях собирал жертвы и кораблями отправлял в Иерусалим, дабы поклонники имели бесплатное пропитание, здесь приучились к поклонению. А сегодня приюты миссионерствующих (это намек на нашу Духовную Миссию – А.Д.) кроме дней Пасхи почти пусты, но превысшатели (sic!) власти, заезжающие сильных мира Питера, гонят поклонников из них, хотят быть выше Бога. Господь велел избранным собираться в Иерусалим, а эти хотят, чтобы не слушали Бога, чем вредят коммерции турков и арабов. Словом, гнев Божий возбужден ими столь велик, что Бог не может быть умолен аж изрекл. Покаяние тогда не поможет, ибо сильные мира хотят искоренить веру и очернить благодеяние Царя. Ризою для души слово Божие, а вы его-то и не читаете или же гугни те, что у клироса не разберешь псалма. Всякая азбука анализируется. Так в математике Пифагорову таблицу зазубривают на все лады, а слов Библии никто не исследит, ни дома не повторяете. А потому не виновата одна-две женщины в худом поведении здесь, но все мы сообща виноваты: родители не дали им читать ни понять Библию, добродетелями извадили их телесность» (С 14–15).

Цена брошюре этой 30 коп.

Если от духовно нравственных брошюр и листков мы обратимся к иконам местных художников-иконописцев, приобретаемым в большом количестве нашими паломниками в Иерусалиме, на память о святынях его освящаемым на Гробе Господнем и Гробе Богоматери, то мы увидим, что и дело воспитания религиозно-эстетического вкуса нашего паломника стоит здесь также на весьма низкой степени (и нисколько не лучше, чем вообще религиозно нравственное просвещение). Местные богомазы из арабов пишут иконы настолько худо во всех отношениях, что наши т. н. «суздальские иконы» могут в сравнении с ними по всей справедливости считаться шедеврами. Место арабской иконе можно указать где угодно, но только не на божнице деревенской хаты и молельне благочестивого человека. Нас поражали и возмущали до глубины души арабские иконы на сюжеты Неопалимая купина, искушение Господа от диавола на Сорокадневной горе, Гроб Господень или Кувуклии, Вифлеемский вертеп Рождества Христова и т. п.¹⁴⁰ И только неразвитостью у наших паломников эстетического вкуса и отсутствием там на месте, т. е. в Иерусалиме, икон лучшего письма и можно объяснять, что произведения арабских богомазов находят для себя бойкий спрос у наших богомольцев. И здесь, впрочем, немаловажную также роль играет опять изумительная дешевизна икон арабских иконописцев. «Особенно трудно, – пишет от 28 ноября 1905 г. в Палестинское Общество о. архим. Леонид, начальник Миссии в Иерусалиме, положивший начало иконописной школе в женском монастыре в Горней. – конкурировать с местными торговцами в торговле иконами, которые у них отличаются неимоверной дешевизной, но зато самого непозволительного писания».

Ввиду всего этого Православное Палестинское Общество поставило целью для себя и в этом отношении прийти к нашим паломникам на помощь – открытием в Иерусалиме иконных лавок и книжных складов, причем если не на первых порах, то по крайней мере со временем устроить и те и другие не только на своих Постройках, но и внутри города вблизи храма Воскресения. Но принимая на себя этот новый и нелегкий труд нравственно-религиозного и эстетического воспитания нашего паломника, Общество, в интересах успеха самого дела, должно, прежде всего, поставить во главе опытного человека, в деле книжной и иконной торговли, который бы относился к этому живому святому делу с интересом и любовью. Рутина и формализм убьют это живое дело в самом начале.

Чтобы иконная лавка Общества имела успех и пользовалась популярностью среди наших поклонников необходимо, чтобы она удовлетворяла их запросам. Мало иметь в лавке иконы хорошего письма и притом на кипарисе, к которому русский человек питает большую слабость, необходимо еще, чтобы эти иконы удовлетворяли вкусам паломников и в то же время отличались сравнительной дешевизной. В иерусалимской иконной лавке Общества непременно должны быть иконы на сюжеты иерусалимские, вифлеемские и вообще палестинские, которые в нашей иконной торговле совершенно не встречаются, но в арабских, иерусалимских лавках они составляют довольно заурядное явление и охотно приобретаются нашими паломниками на память. Кувуклии со всей обстановкой и иконой Воскресения Господня¹⁴¹, над дверями его Голгофа с крестами и звездным темно-синим ночным небом, пещера обретения Креста, Гефсимания с ложем Богоматери. Успение Богоматери в виде плащаницы, Вифлеемская пещера Рождества Христова, Сороковая гора с искушением Господа сатаною, Крещение Господне в Иордане близ Мертвого моря и находящихся здесь монастырей, Неопалимая купина в виду Синайского монастыря и т. д. и т. д. – вот те сюжеты, которые мало знакомы нашим иконописцам, но которые разрабатываются в Палестине, нравятся нашим паломникам и охотно ими покупаются. Бесспорно, заведующие иконной лавкой на наших Постройках поступили бы неосмотрительно и односторонне, если бы свою лавку наполнили исключительно иконами русского производства, часто попадающимися богомольцу на глаза и у себя на родине – в России. Можно в таком случае заранее предсказать, что арабские и даже еврейские иконные лавки в Иерусалиме не потеряют заманчивой прелести для паломника, и он, по-прежнему, ради оригинальности сюжетов и для оживления в своей памяти виденных им дорогих иерусалимских святынь при возвращении на родину, понесет снова свои последние копейки в эти лавки, но не русскую, находящуюся на Постройках.

Не худо при этом принять во внимание и материал, на котором должна быть написана иерусалимская икона. Икона Кувуклия Гроба Господня охотно будет приобретаться, если она написана на мраморе, масличном дереве или на кипарисе. Св. Троица в виде трех странников под Мамврийским Дубом – непременно на дубе, Гора соблазна или Сорокадневная – на простом камне или же на камне, взятом с вершины названной горы, и, наконец, на масличном дереве. Крещение Господне – на широком голыше, вынутом из р. Иордана, или на рыбе, кажется из Тивериадского озера, с широким туловищем. Вифлеем – на перламутре, мраморе, кипарисе и масличном дереве. Неопалимая купина – на камне. Успение Богоматери – на дереве в виде плащаницы, причем Богоматерь изображается по-еврейски, повитой пеленами и т. д.

В силу сказанного, при оборудовании иконной иерусалимской лавки мало еще снабдить ее в достаточном количестве иконами русских или афонских иконописцев, чтобы покупателей перед глазами имелся разнообразный выбор, но необходимо сразу же поставить эту лавку в такое положение, чтобы она вполне удовлетворила палестинского паломника и не только отвлекла бы его от антихудожественных и даже антирелигиозных икон арабских и еврейских лавок, но сделалась бы такой же насущной потребностью их, как имеющаяся ныне на Постройках русская лавка с русскими продуктами. С этой целью, по нашему мнению, необходимо командировать в Иерусалим художника иконописца, напр., известного нам и хорошо знающего свое дело художника – учителя иконописной школы в селе Холуе Владимирской губернии, Евгения Алексеевича Зарина, который бы на месте изучил иконную торговлю и запросы к иконе со стороны палестинских паломников, чтобы потом он мог со своими учениками из Владимира или из другого какого-нибудь места явиться главным поставщиком иконной лавки Общества в Иерусалиме, удовлетворяя вполне всем вышеуказанным запросам. При иной постановке дела, лавка Общества в Иерусалиме не достигает своей цели и будет влачить свое жалкое существование, благо если к тому же и без убытка для Общества.

Иконы русских мастеров и афонских зографов мы вполне допускаем в иконную лавку Общества и даже можем указать комиссионеров для нее. Школы «Комитета попечительства о русской иконописи», находящиеся во Владимирской губернии в селах Мстере, Холуе и Палехове и в Бирисовке Курской губернии, и выпустившие ныне в первый раз вполне обученных в этих школах иконописцев, которые пока еще не устроены, явятся надежными, добросовестными и весьма непритязательными комиссионерами палестинской иконной лавки Общества, обставят ее с желательными полнотой и разнообразием и дадут возможность нашему паломнику по недорогой цене приобретать икону хорошего письма. Здесь Императорское Православное Палестинское Общество, удовлетворяя насущным религиозным потребностям паломника и воспитывая его религиозно эстетический вкус, в то же время явится мощным покровителем и как бы даже меценатом (в Иерусалим ныне стекается до 10 000 паломников, из коих две трети не возвращаются домой без иконы) народного русского искусства, давая значительный заработок и приложение труда и таланта питомцам названных школ. Через Иерусалимскую иконную лавку Палестинское Общество как бы протянет дружескую руку Высочайше утвержденному «Комитету попечительства о русской иконописи» и этим самым приобретет еще новую благодарность со стороны русских людей, на средства которых оно главным образом и существует.

Иконы афонского письма на кипарисе, на каштане, липе и других досках, как, например, Божией Матери Иерусалимской, Иверской, Скоропослушницы, Достойно есть, Троеручицы и т. д., св. великомученика Пантелеймона, св. великомученика Георгия и др. положительно необходимы в иконной лавке Общества, и сбыт их среди паломников и, особенно, паломниц, число коих значительно превосходит первых, как лишенных возможности побывать на Афоне, вполне обеспечен. Все эти иконы особенную цену приобретут потому, что они с удобством могут быть освящены на Гробе Господнем или в Гефсимании на Гробе Богоматери. Однако же, обращаться за этими иконами в русский Пантелеймоновский монастырь на Афоне совершенно бесполезно. Существующая при этом монастыре – открытая, впрочем, недавно – иконописная школа, особенной продуктивностью не отличается, и сам Пантелеймоновский монастырь, нескудно раздающий почетным посетителям иконы афонского письма, а равно и исполняющий требования на иконы из России, обращается весьма нередко со своими заказами к мастерам грекам, проживающим по кельях и добывающим себе кусок насущного хлеба этим священным занятием (напр., к братьям Иоасафеям и др.). Следовательно, и Палестинскому Обществу для своей лавки с заказами всего естественнее и даже дешевле прямо обращаться к афонским иконописцам, проживающим по кельям как близ Карей, так и в других местах св. Афонской горы. Лучше всего и удобнее поэтому войти в сношения с афонскими зографами непосредственно, через лицо пользующееся доверием Палестинского Общества и хорошо знакомое с Афонской горой и бытом ее насельников. Останавливаться и в этом отношении перед некоторыми материальными затратами не следует, так как в будущем эти затраты с лихвою вознаградятся.

Наши лавры – Троице-Сергиевская под Москвой, Киевская и Почаевская – едва ли могут быть надежными комиссионерами иерусалимской иконной лавки Общества, но если хотя бы и одна из них, напр., Троице-Сергиевская могла чем-нибудь снабдить иерусалимскую лавку Общества, то отказываться от ее услуг не следует. Нелишне здесь, впрочем, соблюдать осмотрительность и осторожность, чтобы не загромождать лавку ненужным балластом.

Что касается иконной лавки г. Фесенко в Одессе, то, насколько нам удалось познакомиться с ее владельцем и содержанием его альбомов¹⁴², для иконной лавки Общества в Иерусалиме здесь едва ли можно найти много полезного. Г-н Фесенко – владелец хромолитографии и печатает иконы и картины по шаблону стереотипом. Его бумажные иконы, не отличаясь оригинальностью разнообразием сюжетов и близостью к прототипам (фантазия его мастеров литографов часто просто не знает себе пределов и переходит всякие границы возможного и естественного) и будучи наклеены на доски, имеют бойкий сбыт на рынках среди паломников. Но тут, сам собою, возникает вопрос – уместна ли эта бумажная икона, продукт печатного станка, в иконной лавке Общества, преследующей не меркантильный барыш и наживу, а нечто гораздо высшее – религиозно-эстетическое воспитание паломника? Распространением этой бумажной иконы среди народа не станет ли Императорское Православное Палестинское Общество в прямое противоречие с планами и намерениями Высочайше утвержденного «Комитета попечительства о русской иконописи» – вытеснить подобную икону на жести пресловутых московских фабрикантов Жако¹⁴³ и Бонакера указом Св. Синода от 6 февраля и 3 мая 1902 г., воспрещенную для продажи в лавках при церквах (с 1 января 1903 г.), и заменить ее в народе иконой «ручной живописной работы». Чем в самом деле «печатные иконы фабричного изделия» на деревянных досках г. Фесенко лучше подобных же икон на жести г. Жако и Бонакера, и почему одним давать предпочтение перед другими? Нам думается, что прежде чем г. Фесенко избрать своим комиссионером, Обществу нелишне пораздумать серьезнее и над этим вопросом.

В иконной лавке Общества в Иерусалиме, бесспорно, необходимо иметь также крестики всяких ценностей и материалов, а также изделия из перламутра, масличного дерева, дуба, виноградной лозы, терновника, акрид, иорданского камыша и прииорданского олеандра, альбомы видов местных горных цветов, стереоскопы, вифлеемские скуфейки и многое другое в этом роде, чем переполнены городские иерусалимские и вифлеемские многочисленные магазины, привлекающие к себе внимание и наших паломников и даже туристов Запада. Нельзя не уделить места в этой лавке четкам всевозможной ценности и самых разнообразных материалов, причем в этом случае самыми добросовестными комиссионерами мы рекомендовали бы избрать опять афонских келлиотов-анахоретов, в изобилии выделывающих четки и ложечки. Можно также держать в лавке «горох» с Поля великанов, голыши со дна р. Иордан, терновые венцы, пузырьки масла розового, регального, маиеранова и др., курительные порошки различных родов, ладан, смирну, манну и т. д. Одним словом, перечислить все, что может дать содержание иконной лавки Общества в Иерусалиме довольно трудно и в этом отношении, по моему мнению, значительную долю предприимчивости и творческой самодеятельности необходимо предоставить тому лицу, которому Общество вверит заведование этой лавкой.

Заведующий лавкой может служить верным залогом успеха данного благого предприятия. И Обществу настоятельно необходимо обратить серьезное внимание на выбор заведующего, которым не может быть первый встречный паломник, хотя бы и бравшийся за это дело с охотой. По особому тяготению и уважению русского человека к иноческому чину, мы, напр., желали бы видеть в роли заведующего иконной лавкой Общества монаха, постриженика русских монастырей или даже Афонской горы, доброго поведения и главное – опытного в торговом деле по своей прошлой деятельности в миру. Отыскать такого человека не невозможно, а жить в Иерусалиме на известных условиях, обеспечивающих его всем необходимым для существования, пожелают многие иноки, как наши русские, так и афонские. Само собою разумеется, что инок-лавочник должен находиться в полном подчинении Управляющего подворьями Общества, дает ему отчет в своих операциях и особенно подлежит строгому контролю по установлению цены на все находящиеся в лавке Общества предметы. Преследуя воспитательно-религиозные цели, Общество постарается о том, чтобы цены на иконы и предметы были самые доступные, и чтобы только через непомерно завышенную цену на имеющиеся в ней предметы наши паломники не предпочитали лавки городские лавке Общества.

* * *

Гораздо легче обстоит дело, по нашему мнению, с книжной лавкой Общества. Здесь содержание лавки дадут книжные лавки Св. Синода, издатели народных книжек, наши русские лавры – Московская, Киевская и Почаевская, религиозно-просветительные общества (петербургское, московское и киевское), афонский Пантелеймоновский монастырь, торговцы Сытин, Фесенко и др. и, наконец, в достаточном изобилии и книжные запасы самого Палестинского Общества. Главный труд здесь заключается в подборе книг и брошюр, а он находится в зависимости от моральных и умственных качеств того лица, которое будет поставлено во главе дела. Если заведующий книжным складом любит книгу и наблюдательный человек, то он быстро сориентируется в Иерусалиме и легко изучит вкусы и потребности нашего набожного простеца паломника, удовлетворить которым для него не предоставит уже особого труда. Во всяком же случае, для иерусалимской книжной лавки желательны издания и брошюры, наиболее всего интересующие наших паломников: Жития палестинских святых, описания достопоклоняемых мест, простые и доступные путеводители, описания иерусалимских торжеств и праздников, аскетические сборники и сентенции, исторические рассказы из библейской церковной и гражданской истории – все это найдет весьма ходкий сбыт среди наших паломников. Издания же Православного Палестинского Общества, конечно, могут иметь успех у них, но в том лишь случае, если они будут упрощены и удешевлены. Необходимо сократить древнерусских паломников и перевести их на русский язык (об этом уже вели речь в Совете Общества покойный В.Н. Хитрово и академик В.В. Латышев). Патерик палестинский, уже имеющий значительное количество выпусков, подвергнуть переработке и сокращениям, описания святынь палестинских надо издавать в небольших отдельных брошюрках или листках ценою в 5, 10 и 15 коп., чтобы паломник, не отягощая себя сразу платой в 30 или 50 коп., имел возможность исподволь постепенно приобрести все для него интересные брошюры, хотя бы в общей сложности они потом и обошлись бы ему значительно дороже. В общем же и здесь следует сказать то же, что мы сказали по поводу иконной лавки. Творческая самодеятельность и наблюдательность заведующего лавкой внесут в дело живое и полезное для русского народа, бесспорно, много любопытного и неожиданного, что теперь издали предвидеть довольно трудно. В деле книжном и издательском для народа мог бы, по нашему мнению, оказать немалую услугу Обществу и проектируемый ученый корреспондент в Иерусалиме, если только этот проект когда-нибудь получит реальное бытие.

Говоря о книжной лавке Общества и о его издательской деятельности, пользуемся случаем заявить, что Обществу благовременно подумать и об издании календаря для паломников. 10 или даже 11 тысяч паломников, ежегодно посещающих ныне Палестину, окупят это существенно необходимое для паломников издание, и цена в 20–25 коп. для них не будет особенно обременительна. В календаре же этом паломник найдет в толковом и кратком изложении все, что ему необходимо знать в пути, что его интересует в течение всего паломнического сезона и т. д. Календарь может быть и иллюстрирован. Как стереотип, повторяющийся из год в год в большей части своего содержания – это издание обещает Обществу даже значительный доход.

В заключение нашей речи считаем долгом с чувством живейшей радости заявить, что в скромных размерах, насколько позволяют средства при нынешних тяжелых политических и экономических потрясениях, переживаемых нашим отечеством, книжная и иконная лавка на наших Постройках в Иерусалиме Обществом уже открыта и по сведениям, идущим из Иерусалима от заведующего Общества Н. Г. Михайлова, начала не только успешно свои операции, но и пользуется уже симпатиями наших русских паломников. Но свившее прочное гнездо в Иерусалиме и пустившее глубокие корни зло – эксплуатация русского набожного, но легковерного и малоразвитого паломника – в нашей лавке увидела и совершенно справедливо не только конкуренцию, но и прямой тормоз и подрыв себе. Местные торговцы изделиями из масличного дерева и перламутра, крестиками и разными священными предметами уже зашевелились в Иерусалиме и начали просить заведующего нашими подворьями, чтобы в книжной и иконной лавке прекратили торговлю этими предметами, грозя в противном случае с лавкой и с торговцем ее поступить «по-русски», т. е. разнести лавку в пух и прах, а торговца изувечить. Такой протест со стороны местных торговцев, по нашему мнению, служит самым разительным доказательством успеха нашей еще в зачаточном состоянии находящейся лавки с одной стороны, и с другой – живой насущной потребности в ней со стороны наших паломников. Но волков бояться, по русской пословице, так и в лес не ходить.¹⁴⁴ Уступи Общество в настоящем, по-видимому, ничтожном желании торговцев и прекрати в лавке торговлю изделиями и священными предметами мы уверены – за ними явятся арабы-иконописцы с просьбой прекратить торговлю иконами русского письма, а там и евреи – издатели брошюр листков житии святых и акафистов – с просьбами прекратить книжную торговлю и также с подобными угрозами за неисполнение их. И доброе дело может погибнуть, таким образом, в самом начале. Нет, Обществу, выступившему на благое дело служения Церкви Православной и религиозно-нравственного и эстетического воспитания русского православного паломника с верой в благие плоды его, необходимо смело и бодро идти по намеченному пути, невзирая на все препоны, которые создают ему враги Церкви Православной и русского народа. Бесспорно, со стороны Общества потребуются на это благое дело новые жертвы и при настоящих условиях нашей жизни – даже тяжелые, но надежда на Бога, вера в горячую признательность со стороны православного русского народа, всеми силами своей доброй отзывчивой души тяготеющего к Св. Земле, и сознание плодотворности и громадной пользы предпринимаемого нового дела для народа нашего, т. е. открытия книжной и иконной лавки в Иерусалиме, пустъ послужат для Общества могущественными двигателями и в этой новой сфере его и без того разносторонней и, с Божией помощью, плодотворной деятельности.

Особое мнение по вопросу о преподавании русского языка и русской словесности в Учительских семинариях Императорского Православного Палестинского Общества¹⁴⁵

Русский язык при изучении его сирийскими уроженцами представляет едва победимые трудности. В громадном большинстве в наши семинарии поступают ученики с весьма слабым знанием русского языка, который хотя и изучается в наших двух классных школах в течение трех лет, но учащиеся, понимающие русскую речь и способные свободно читать русскую книгу, являются счастливым исключением. Большинство же учеников лишь умеет сказать на русском языке две-три обычные фразы и с трудом разобрать в книге несколько несложных предложений, смысл которых уловить и передать они затрудняются. В переводе русских статей на арабский язык после объяснений учителей и учительниц школьники очень часто усваивают смысл переводимого ими скорее своею счастливою памятью, чем сознанием и разумом. Неудивительно поэтому, что в наших семинариях на первых порах приходится много работать и учащим и ученикам, чтобы приучить последних владеть русской речью и понимать русскую книгу. Только настойчивость и требовательность учащих и необходимость проходить семинарский курс наук по учебникам на русском языке, за отсутствием таковых на арабском, и чтение классических произведений на том же языке в классе и во внеклассное время, в конце концов, делают то, что учащиеся обеих семинарий достигают к концу семинарского курса значительных успехов в нем, а некоторые из них даже проявляют любовь к русской литературе настолько, что берут на себя благодарную задачу, путем переводов на арабский язык, знакомить своих сородичей с лучшими по их понятию произведениями русской классической литературы. К сожалению, большинство бывших питомцев наших семинарий, разбросанные по глухим и бедным деревушкам Галилеи и Сирии, лишенные всякой возможности иметь общение с живым русским человеком кроме инспектора, посещающего школы два или три раза в год, и часто не имеющие под руками интересной русской книги или хотя бы газеты за отсутствием учительских библиотек, нужда в которых сознавалась настойчиво уже давно, мало помалу отвыкают и от русской книги, и от живого разговорного русского языка настолько, что перестают свободно выражать на этом языке свои мысли, а пишут совершенно безграмотно. «Наши учителя и учительницы, – говорит инспектор Северо-Сирийских школ И.И. Спасский в своем донесении в Совет Общества от 1 ноября 1907 г. за № 150, – выходят из своих заведении (Назаретской и Бет-Джальской семинарий) с весьма необширным знанием русского языка, особенно, наши пансионеры. Между тем, русский язык должен бы служить для них главнейшим и вернейшим средством в их дальнейшем умственном и нравственном развитии. На местах своей службы по окончании курса в селах и деревнях им совсем почти не приходится слышать русской речи, из русских же книг они видят одни учебные книги, до отвращения надоевшие им еще на школьной скамье. От этого наши пансионеры и пансионерки с неизбежной необходимостью забывают русский язык так, что их знания из него в конце концов ограничиваются только узкими пределами одного учебника Русской речи. Конечно, это явление прискорбное, и оно тем более достойно сожаления, чем больше мы представим себе скольких трудов, скольких средств стоило Обществу образование наших учителей и учительниц. Ввиду этого, перед Обществом сама собою возникает задача – дать им возможность к дальнейшему изучению русского языка, чтобы они не только не забывали его, а и совершенствовались в нем до владения им как своим собственным языком.

Отсутствие в сирийском населении потребности изучать этот трудный язык для практических и иных житейских целей, напр., для торговых сношений с русскими купцами, для поступления на службу в русские конторы, магазины и т. п. вполне естественно и едва ли может быть поставлено ему в упрек. Применить на практике свои познания в этом языке даже учившиеся в наших Учительских семинариях не могут. В счастливом положении в этом отношении оказываются лишь питомцы наших семинарий – жители Назарета и Иерусалима, где усилившееся за последние годы паломничество сюда из России поддерживает в населении интерес к изучению русского языка, который дает им легкую возможность входить в живое общение с русскими паломниками и получать от них ту или иную материальную пользу.

Таким образом, трудность изучения русского языка с одной стороны и его неприложимость, лучше же сказать – весьма слабое жизненное практическое значение в Сирии и Палестине, с другой стороны и создали в туземном населении отрицательное и даже враждебное отношение к преподаванию в наших школах русского языка и пробудили почти повсеместно требование заменить его языками французским и английским. Языки эти дают населению легкую возможность добывать хлеб насущный и открывают ему свободные пути не только у себя на родине, но даже и за границей – в Европе и Америке.

От бывшего инспектора Южно-Сирийских школ Общества Н. М. Богоявленского мы имеем письмо в Совет Общества от 1 мая 1908 г., в котором он прямо утверждает, что «из различных школ от старших учителей получаю извещения, что дети отказываются изучать русский язык, а свое поступление в школу обусловливают своими требованиями. Вот из каких пунктов, – пишет он, – получены мною подобные сведения: Дамаск, Медан, Седная, Захле, Хомс, Хамидие. Во многих пунктах решительных отказов нет, но приходится через учителей выслушивать [мнения] о бесполезности русского языка и желательности его замены английским или французским». В секретном донесении русского консула в Дамаске князя Б. Н. Шаховского на имя бывшего Российского Императорского посла в Константинополе И. А. Зиновьева от 23 мая 1908 г. Утверждается, что «неудовольствие школами Палестинского Общества всеобщее, и оно усугубляется тем, что русский персонал Общества очень часто явно относится с оскорбительным пренебрежением к сирийцам. Также возбуждает большое неудовольствие усиленное преподавание русского языка, от знания которого сирийцы не могут извлечь ровно никакой пользы, и, кроме того, они в конце концов все равно не знают его за исключением учеников семинарии».

Неудивительно поэтому, что кн. Б. Н. Шаховской на Дамасском совещании 1910 г., состоявшем из представителей Министерства иностранных дел и Императорского Православного Палестинского Общества, горячо ратовал в пользу совершенного прекращения преподавания русского языка в школах Общества и о замене его «более полезными» для сирийцев языками – английским и французским. «Князь Б. Н. Шаховской, – пишет П. И. Ряжский в своем донесении от 20 мая 1912 г. за №176, – в Дамасском совещании, созванном А.А. Дмитриевским, заявил себя ярым сторонником изгнания из наших арабских школ русофильских тенденций и предпочтения английского и французского языков русскому или даже полного изгнания последнего в большинстве наших сирийских школ. В том же духе составлен и его известный секретный доклад Н.В. Чарыкову. Теперь после дамасских споров с г. Дмитриевским, он, по-видимому, несколько смягчил резкость и определенность взглядов на это дело».

Князь Шаховской нашел себе единомышленника в вопросе о преподавании русского языка в наших школах в лице командированного по распоряжению Министерства иностранных дел русским послом в Константинополе Н.В. Чарыковым для совместного со мною обозрения сирийских школ Общества надворного советника Н.В. Кохманского. После реорганизации школ Общества и увеличения окладов содержания их учителей «не менее важным для жизненности наших школ, – говорит г. Кохманский в своем отчете, представленном им нашему послу в Константинополе Н.В. Чарыкову, – является скорейшее введение в программу обязательного преподавания иностранных языков. Наш обзор страны должен окончательно убедить сомневающихся, что требование православными сирийцами этих языков от школ Палестинского Общества вызывается в большинстве случаев действительно непреоборимой нуждой жизни и существования, а не неблагодарными чувствами их к оказываемым Россией благодеяниям, беспричинной враждебностью к русским школам или иными какими недостойными побуждениями.

В связи с этим вопросом стоит и преподавание русского языка. Палестинское Общество придерживается обязательности обучения в своих школах русскому языку как твердого принципа, хотя оно никогда не было в состоянии обеспечить эти школы необходимыми для сего (дела) подходящими преподавателями так, что в последнее время в большинстве школ Общества на практике русский язык совершенно вывелся, в остальных же результаты до того слабы, что вряд ли могут удовлетворить самых снисходительных сторонников этого принципа. Исключение составляют лишь несколько учениц в Дамаске и Триполи, где русский язык преподается русскими же наставницами и еще меньше – мальчиков в редких школах, учителями коих состоят хорошо усвоившие себе русскую речь назаретские семинаристы.

Сам по себе принцип преподавания русского языка в русских школах вполне понятен. Но он может с успехом проводиться, если поднять самый прием преподавания русского языка, т. е. обязательно только учителями безусловно правильно и свободно им владеющими, и дать детям возможность применять полученные ими сведения на практике, тем самым совершенствуясь в языке и привыкая к нему. Тогда русский язык непременно завоюет себе должный интерес. Первым средством для этого должны служить школьные библиотеки с образцами русской народной литературы, сказок, стихотворений и прочих произведений, какими изобилует русский язык. Таких библиотек ныне нигде не существует.

С другой стороны, значение русского языка в Сирии может подняться в связи с развитием русской торговли, а хорошее усвоение на практике сирийцами русской речи, в свою очередь, должно способствовать этому развитию. Впрочем, надеяться на это можно было бы, когда русские торговые сношения с Сирией примут более реальные формы.

Когда, таким образом, сирийские дети почувствуют интерес к занятиям русским языком и действительно проявят в нем успехи, то у родителей не будет более повода к раздражению, которое в настоящее время иногда проявляется из-за бесплодной траты сил и времени на ни к чему не ведущее заучивание без понимания отдельных русских слов по начальной хрестоматии, единственной русской книге, какую дети когда-либо видят. Там же, где преподавание русского языка не может быть поставлено должным образом, этот предмет должен непременно быть исключен из программы, а не только не делать его обязательным, иначе к нашей родной речи будут искусственно прививаться в Сирии недружелюбность».

Неутешительные отзывы об отношении сирийского населения к русскому языку, «насаждаемому» в школах Общества, мы имеем и из других источников официальных и частных. «Весьма заметно дети ослабели в своем усердии к школьным занятиям, – писал в своем отчете инспектор Северо-Сирийских школ И.И. Спасский от 16 января 1908 г. за № 10, – во-первых, они проявляют теперь большую неаккуратность в посещении школ, во-вторых, они стали и не так прилежны в своих учебных обязанностях, как прежде. Все это особенно резко замечается в деревенских школах, и здесь из всех предметов по преимуществу страдает русский язык. Дети заметно относятся к нему с меньшим усердием и прилежанием и потому не имеют таких успехов, как по другим предметам. Некоторые же прямо просят освободить их от его изучения. В свое оправдание они ссылаются на то, что в жизни для приобретения средств существования им не придется обращаться к помощи русского языка и, таким образом, его знание должно остаться для них мертвым капиталом».

«Опыт трехгодичного существования семинарии (в Хомсе) показал, – писал на мое имя от 28 ноября 1912 г. митр Эмесский Афанасий, ярый поборник русофильских тенденций в Сирии, – что лиц, желающих изучить русский язык, среди воспитанников значительное меньшинство. Обусловливается это тем, что русский язык в Сирии, как это известно Вашему Превосходительству, мало распространен, и чисто практические интересы побуждают наше юношество обратить свое наибольшее внимание на изучение английского или французского языков, так как при знании этих последних ему открывается широкая дорога в жизнь, свободный доступ в высшие учебные заведения Бейрута или Константинополя, эмиграция в Америку, торговая и иная служебная деятельность. Кроме того, есть опасение, что многие из наших воспитанников не изъявят живого интереса к изучению русского языка, как лишающего их известного числа уроков в ущерб более интересующим их языкам, и следствием этого может, храни Бог, иметь место уход некоторых из них в здесь же существующую протестантскую семинарию».

«До самого последнего времени господа, – говорил сириец, питомец Московского университета и Казанской Духовной академии доктор Юлиан Халеби в приветственной речи в Хомсе при посещении мною и Н.В. Кохманским Хомских школ Общества в марте 1910 г., – изучение русского языка в русской школе казалось здешнему населению, имеющему на все узко утилитарный взгляд, чем-то лишним. Красота вообще и в частности – красота русского языка живого, гибкого, мощного, тургеневского языка не может быть понятной народу, для которого на первом плане стоит вопрос о куске хлеба. Образование, по его убеждению, должно, прежде всего, дать средства к существованию, а русский язык в этом смысле у нас в Сирии далеко уступает французскому и английскому, ввиду непрерывных и широких торговых сношений с Францией и Англией, не говоря уже об эмиграции в Америку, размеры которой вам хорошо известны. Отсюда вывод вполне ясен, чтобы русский язык занял в Сирии место, наряду с французским и английским, надо завязать, укрепить и расширить торговые сношения России с Турцией и ее европейскими и азиатскими провинциями. Эта задача подсказана самой жизнью, и она начинает осуществляться. Русская промышленность, пережившая в последние годы кризисы, один за другим нашла себя вынужденной выйти из инертного состояния, перекинуться за рубеж и искать внешних рынков. А Турция с ее огромной территорией, которая в скором времени покроется сетью железных дорог, является самым близким и удобным рынком для русских фабрикантов. Это блестяще доказали теоретически – русская печать практически же – русская плавучая выставка. Многие купцы, посетившие ее, не без изумления мне говорили: «Неужели так много хороших вещей в России? Как жаль, что мы этого раньше не знали». Ваш приезд в Палестину, господа, совпал с нахождением русской выставки в турецких водах. Для меня лично это весьма знаменательно. Я уверен, я глубоко убежден, что пройдет немного лет, когда торговые сношения России с Турцией окрепнут, расширятся, когда во всех сирийских городах явятся русские торговые фирмы и агентства, значение которых для русской промышленности иллюстрации не требует. Тогда-то русский язык будет здесь живым и хлебным в желательном для населения смысле. Это будет днем торжества русской школы, русской науки и русской культуры в Сирии и во всей Турции. Таковы господа те реальные результаты, которых может желать от всей души всякий русский человек, русский по крови и по духу.

И в соответствии с этой плодотворной задачей, я беру на себя смелость заметить – должны вестись и те преобразования, которые Императорскому Православному Палестинскому Обществу благоугодно будет предпринять. Расширение учебной программы с введением элементарного естествознания, широкое ознакомление населения с Россией, ее историей, бытом, литературой, наукой, торговлей и промышленностью, путем публичных чтений, туманных картин, брошюр, журнальных статей, систематических переводов русских классиков на арабский язык и пр. и пр. – таковы на мой взгляд ближайшие задачи новой эпохи, в которую вступает Императорское Православное Палестинское Общество. Пусть наши недоброжелатели знают, что в России, которую мы бесконечно любим, есть наука, что эта наука не ниже европейской, что будущее принадлежит великому русскому народу».

Из приведенных данных ясно можно видеть, что и инспекторы школ Общества, и почтенные иерархи Антиохийского престола, и представители арабской интеллигенции, и даже русские дипломатические агенты – все почти единогласно¹⁴⁶ свидетельствуют, что туземное население в Сирии не сочувствует усиленному насаждению русского языка в школах Императорского Православного Палестинского Общества. Население сирийское усиленно домогается, а русские дипломатические агенты охотно содействуют ему в этом стремлении, чтобы русский язык был заменен в наших школах более полезными для юношества языками французским и английским. Вполне понятно поэтому, что стоящие во главе педагогического дела в наших Учительских семинариях русские деятели, горячо любящие свою родину, и то дело, которому они самоотверженно отдают свои силы и лучшие годы жизни в далекой стране, среди населения хотя и единоверного, но чуждого им по языку и укладу жизни, совместно с теми из туземных педагогов, которые получили серьезное высшее образование в России, пришли к совершенно верной мысли – поставить изучение русского языка в наших семинариях на жизненно практическую и более плодотворную почву. Несмотря на то, что программа 1902 г. по русскому языку, изучение его ограничивала прохождением одной грамматики, весьма трудной даже для природных русских детей, лучшие преподаватели этого предмета в семинариях Назарета и Бет-Джалы, за исключением педантов, с разрешения педагогических советов начали вести преподавание русской словесности и русской литературы не только новейшего периода, но даже касались и древнейшего. Трактации о букве Ҍ, о шипящих и свистящих буквах и сопутствующих им, и вместо ы, о глагольных формах видов, однократного и многократного, о причастиях и деепричастиях, времени настоящего и прошедшего, залогов действительного и страдательного, о суффиксах, флексиях и т. п. материях – все это не только не располагало питомцев наших семинарии к изучению этих трудностей, но прямо пугало и отвращало их от русского языка. Мириться с этими трудностями вынуждала их лишь крайняя необходимость пользоваться русскими учебниками по многим предметам за отсутствием таковых на арабском языке. В ином положении оказался русский язык, когда наши учителя и учительницы решились проходить с питомцами курс русской литературы и читать с ними классические произведения русских авторов. Учащиеся через это ясно поняли, что русский язык – не главная цель в их тяжелом труде, который потом по выходе из семинарии должен пропасть даром, но могущественное орудие для их самообразования, средство приобщить себя культуре той благодеющей и издавна покровительствующей нации, богатая литература которой в конце XIX и в начале XX в. сделалась предметом серьезного изучения всех образованных европейских народов.

Русская литература и русская политическая жизнь явились предметом серьезного изучения сирийцев-арабов – и не только живущих в Сирии и Палестине, где сближение с русским народом происходило довольно часто, и где его влияние на судьбы сирийского православного населения сказалось самым очевидным образом, но даже в Египте и отдаленной Америке в ближайшее к нам время.

Единичные переводы русских писателей на арабский язык начинают появляться еще с 60 х г.г. прошлого [XIX] столетия. Так арабский путешественник и знаток русского языка Рюзкал ла Холун еще в 1867 г. в Лондоне напечатал перевод 41 басни И. А. Крылова. Но более обстоятельное и серьезное знакомство с русской литературой мы видим у арабов уже в конце XIX столетия, причем посредниками и проводниками его являются, главным образом, бывшие питомцы нашей Назаретской семинарии.

С. Кобеин, питомец первого выпуска Назаретской семинарии, приобретший себе ныне известность неутомимой публицистической деятельностью в Египте, специализировался на переводах произведений Л.Н. Толстого. Напечатав в 1901 г. книгу под заглавием «Учение графа Л.Н. Толстого», он в 1904 г., переводит его «Евангелие» и «Крейцерову сонату», в 1909 г. по Берлинскому изданию «Восстановление ада» и в 1912 г. – «Изречения Магомета».

Впрочем, сочинения графа Л.Н. Толстого привлекали к себе внимание и других арабских писателей переводчиков. Так в 1902 г. перевод «Крейцеровой сонаты» с французского языка был сделан в Рио-де-Жанейро Рофуль Саадом, а в Каире Рашидом Хададом, с английского языка переведен был на арабский язык известный его роман «Воскресение». Имеются не вполне определенные сведения и о переводе в 1894 г. романа графа Л.Н. Толстого «Война и мир», сделанном писательницей Абд-ан Hyp.

Тому же С. Кобейну, кроме вышеуказанных переводов произведений графа Л.Н. Толстого, принадлежат переводы романа Данилевского «На Индию при Петре», напечатанного в 1902 г. в каирской газете «аль-Умран» (роман издан и отдельно), и в 1908 г. трех рассказов Максима Горького из новейшего периода его литературной деятельности.

Не менее видное место в арабской литературе занимает Халиль Беидас – питомец нашей Назаретской семинарии, бывший учитель наших школ в Дамаске и Хайфе, некоторое время – депутат смешанного Патриаршего в Иерусалиме совета, а ныне директор Патриарших школ Иудеи и Галилеи X. Бейдас в бейрутскои газете «аль-Манар» в 1900 г. напечатал перевод повести Пушкина «Капитанская дочка», а в другой газете («Любнон») – перевод повести Н.В. Гоголя «Тарас Бульба». Но более напряженная и плодотворная его литературная деятечьность начинается с 1909 г., когда он в Хайфе основал специальный журнал «ан Нефанс», посвященный переводам русских писателей. Благодаря удачному подбору сотрудников (с ним сотрудничали наставники Назаретской семинарии и даже воспитанники старшего класса) и дешевизне журнала X. Бейдас завоевал в короткое время громадную популярность и приобрел большой круг подписчиков и читателей в Сирии и Палестине (подписчиков насчитывалось до 3 тыс.). В своем журнале X. Бейдас перевел множество мелких произведений Чехова, роман А. Толстого «Князь Серебряный», неизвестного автора «Трон и любовь» (роман из времени стрелецких бунтов) и др.

Переводы современных русских писателей на арабский язык находили себе радушное гостеприимство и на страницах органов периодической печати в других провинциальных городах Сирии. Так газета «Хомс», имея сотрудников не только в Назарете, но даже и в России среди арабов, состоящих на русской службе, напечатала целый ряд переводов с русского, из которых потом составился сборник следующего содержания Лескова – «Зло не победит зла», «Праведный дровосек», «Авраам жидовин», Чехова – «Дипломат», «Жених и папинька», «Гость», «Интеллигентное бревно», «О вреде табака», Льва Толстого – «Сколько земли нужно человеку», «Где любовь там и Бог», «Оружие сатаны», «Беседа в трактире», «К Святой Земле», «Божье дело», «Камни», М. Твена – «Мои золотые часы», «Дневник Адама», «Гибельное несчастье», Максима Горького – «Старик», ОскараУайльда – «Преданныйдруг», Кондурушкина – «Абу-Уадига» и др.

Бейрутская газета «аль-Муракб», редактором которой является арабский поэт и ученый Журжи Атыя, еженедельные приложения к своей газете посвящает переводам русских современных писателей, к сожалению, не с оригинального русского языка, а с французского и английского.

В Каире в текущем (1914) году печатается и перевод романа Достоевского «Преступление и наказание».

Детская арабская литература также питается произведениями русской детской литературы. В этой области работают с успехом питомцы наших семинарий Пелагея Дафиш, Ибрагим Жабери, С. Кобейн. Переводы детских рассказов П. Дафиш, получали весьма лестные отзывы наших инспекторов и поощрялись Советом Общества, даже денежными наградами (см. письмо И.И. Спасского от 26 сентября 1908 г. N°134 и отношение Совета Общества от 5 февраля 1909 г. №1780), а книжка С. Кобейна «Трехсотлетие Дома Романовых» ныне рекомендована проф. И. Ю. Крачковским с отличной стороны.

Но интерес к России к ее прошлому и, особенно, к ее настоящей политической жизни среди арабов нельзя считать случайным, навеянным лишь извне благодаря недавней моде на русскую литературу в Западной Европе, а лежит глубже и коренится в установившихся сыздавна симпатиях этой национальности к исторической своей покровительнице и благодетельнице. Этим объясняется то, что еще в 1887 г. была напечатана в Бейруте четырехтомная «История России» известным арабским писателем Нахле Кальфом, а в самую тяжелую пору для нашего отечества во время Русско-японской войны даже в отдаленной Америке мы видим трех молодых арабских писателей-поэтов Асада Рустума, Сулеймана Дауда, Саламе и Раисара Ибрагима Малуфа, которые в своих весьма сочувственных стихотворениях по адресу России (изд. 1904–1905 г.г.) изображают различные стороны ее политической и бытовой жизни. Стихотворения их написаны на следующие темы: «Русский Император», «Царь и Царица», «На рождение Наследника», «Николаю II на объявление воины», «Петр Великий», «Красный Крест на войне», «Военные песни русских», «Порт-Артур», «Россия и Япония», «Генерал Куропаткин», «Во время Русско-японской воины», «На Гаагскую конференцию», «Русская девушка» и др.

Из всего вышесказанного нами вытекает, что усиленное преподавание русского языка в семинариях (четыре года) и в наших школах (три года) не может считаться трудом напрасным и бесполезным, а служило и доселе служит могущественным средством для серьезного образования сирийского юношества и единственным орудием приобщить себя культуре своей благодетельницы и покровительницы – России, художественная литература которой в конце XIX и в начале XX в. приковала к себе глубокое внимание всего цивилизованного мира. Не следует, по нашему мнению, ограничивать изучение этой литературы искусственным подбором произведений, рисующих быт русского народа лишь со светлых его сторон жизни и в типах положительных, и замалчивать отрицательные его стороны. Из обозрения переводной русской литературы на арабский язык мы ясно видим, что Сирия, Палестина, Египет и даже Америка хорошо знакомы не только с нашими классическими произведениями, изображающими отрицательные стороны нашей жизни и с отрицательными типами («Воскресение», «Война и мир» графа Л.Н. Толстого.

«Преступление и наказание» Достоевского и «Корона и любовь» – роман из [эпохи] стрелецких бунтов), но даже и с крайне тенденциозными и отрицательными направлениями в самой нашей литературе («Евангелие», «Крейцерова соната» графа Л.Н. Толстого, рассказы Горького и др.). Знакомство это идет к сирийцам и непосредственно – через переводы с русского языка произведений, печатающихся в России, и через запрещенные заграничные издания на русском языке («Крейцерова соната», «Воскресение») и опосредственно – через переводы этих произведений на французский и английский языки («Воскресение», «Крейцерова соната», «Восстановление ада» Л. Толстого и др.). Следовательно, вести преподавание русской литературы в наших семинариях, в одностороннем направлении знакомить учащихся только с положительными типами художественных произведений нашей словесности и бояться основательных критических разборов цельных произведений, изображающих русскую жизнь с отрицательных сторон (напр., «Мертвые души», «Шинель», Старосветские помещики» и «Ревизор» – Гоголя, «Обломов» – Гончарова, «Горе от ума» – Грибоедова, «Недоросль» – Фонвизина и т. п.), ограничивая преподавание словесности лишь отрывками из этих произведений, по нашему крайнему разумению, и бесполезно, и даже вредно. Все равно учащиеся при существующих переводах этих произведений на арабский язык и знании русского языка рано или поздно познакомятся с ними, быть может, даже и в нелегальных изданиях, а ограничение преподавателей читать с учащимися цельные произведения однородного направления на уроках и во внеклассное время привлечет даже особенное к ним внимание со стороны последних. Они из одного лишь любопытства постараются достать то или иное запрещенное произведение. В этом последнем случае «контрабандный читатель» останется лишь со своими собственными мыслями и думами без критического анализа и авторитетного слова своего преподавателя по русской литературе. Прямой и даже святой долг преподавателя – открыть перед учениками всю богатую сокровищницу русского гения, показать того или иного писателя во всем его величии, не замалчивая ни положительных ни отрицательных качеств его таланта и направления, и тем помочь им выработать положительное и прочное миросозерцание.

Мысль некоторых членов Комиссии – знакомить учащихся в наших семинариях с произведениями русской художественной литературы на сюжеты восточные как более им доступные, по нашему мнению, едва ли верная и удобоприемлемая. Произведения В.А. Жуковского «Наль и Дамаянти», «Рустем и Зораб» и т. п. в курсах русской литературы имеют для русских учеников известный интерес, как картины мало ведомых им восточных нравов и жизни, полных фантазий и самых причудливых красок, но для природных арабов, имеющих богатую собственную литературу и хорошо знакомых с этой жизнью с детства, эти произведения лишены такой привлекательности и не могут возбуждать с их стороны внимания и любознательности. Что же касается прелести русского стиха В.А. Жуковского и его сентиментализма, то все это для сирийского юношества остается непонятным.

Таким образом, для полноты знакомства учащихся в наших семинариях с гением русского народа, с его богатым духовным наследием, доставшимся ему от своих предков, было бы по нашему мнению самым идеальным – изучение русской словесности в ее оригинальных народных и литературных памятниках не только светского, но и духовного направления (Примерная программа наша поданная в Комиссию при сем прилагается). Но принимая во внимание отчасти слабое знакомство наших учащихся со славяно-русским языком, на котором писались древнерусские поучения, многопредметность наших семинарий, недостаток времени для прохождения полного курса русской литературы, мы склоняемся к мысли, высказанной и в Назаретском совещании, ограничить курс русской литературы ее новейшим периодом – после Пушкина до наших дней. Нельзя не примкнуть и к тому, по нашему глубокому убеждению, совершенно правильному взгляду того же Назаретского совещания, что этот новый период русской литературы следует проходить полностью, без урезок и без односторонней окраски и подбора произведений. До некоторой степени удовлетворение нам может дать то обстоятельство, что одобряемая Комиссией программа по русской литературе признается примерной», а следовательно – и временной. Если программа по русскому языку, а равно и программы по многим другим предметам 1902 г., не имели вполне руководящего значения вскоре после их появления на свет и самой жизнью были подсказаны существенные от них отступления, то можно думать, что и настоящая программа по русской литературе едва ли будет признана на местах, вполне удовлетворяющей своему назначению. Немало этому помогут и рекомендуемые Комиссией «Записки по педагогической психологии» Н. С. Карпова, который в своем учебнике широко пользуется примерами из русской художественной литературы для пояснения своих теоретических положений. Ставить в скобки эти ссылки в учебнике, испещренном такого рода примерами, особенно во второй его части, как рекомендует делать председатель Комиссии Н. М. Аничков¹⁴⁷, едва ли удобно. Многие теоретические положения и рассуждения автора без этих примеров останутся не вполне ясными и вразумительными для учащихся в наших семинариях.

Мы заключаем наше особое мнение с глубокой верой, что будущие учительские библиотеки, составленные с умелым подбором русских писателей классиков – вопрос этот вполне назревший и ожидает скорейшего разрешения в положительном смысле – помогут питомцам наших обеих семинарий продолжать свое самообразование и по выходе из русской школы непрестанно подогревать заложенные в них на школьной скамье чувства симпатии и глубокой благодарности к своей духовной матери – России и ее благодеющему народу и укрепят в них все те познания в русском языке, какие они с немалым напряжением своих сил и усердия приобрели в семинариях.¹⁴⁸

С Петербург 15 июня 1914 г.

ПРОГРАММА по русской литературе для Учительских семинарий Императорского Православного Палестинского Общества.

Введение: Понятие о словесности слово и язык. Периоды в языке, изобразительный и символический. Периоды в русской литературе и их характеристика. По учебнику И. Я. Порфирьева стр. 3–9.

Русская народная словесность: Народные песни былины исторические и бытовые семейные – стр. 10–11.

Былины о Вольге Святославиче, Илье Муромце и Добрыне Никитиче – стр. 34–38, 40–53.

Исторические песни о царе Иоанне Грозном – стр. 69–73, бытовые, свадебные – стр. 82–86.

Сказки: Понятие о сказке и отличие ее от сказки восточной: «Царевна-лягушка», «Бабаяга», «О правде и кривде» – стр. 93–103. Пословицы – стр. 104–107, загадки – стр. 107–108, заговоры – стр. 108–109, Духовные легенды и стихи о Георгие Храбром – стр. 157–161, об Алексие человеке Божием – стр. 170–172.

Древнерусская книжная словесность: Начало славянской письменности. Просветительная деятельность св. Кирилла и Мефодия. Перевод священных и богослужебных книг – стр. 110 – 113.

Общий характер и направление древнерусской книжной словесности: Религиозное церковное направление переводной письменности в русской литературе. Влияние письменности византийской болгарской и сербской – стр. 115–117.

Произведения словесности:

XI в. Митрополит Иларион и его «Слово о Законе и Благодати». Игумен Феодосий Печерский и его поучения о казнях Божиих и к инокам Киево-Печерской обители – стр. 181–186. «Летопись» Нестора и ее литературное значение. Нестор летописец как составитель житий – стр. 186–187, 190–192.

XII в. «Хождение» в Иерусалим игумена Даниила и «Поучение» Владимира Мономаха – стр. 200–206.

XIV в. Серапион еп. Владимирский и его поучение о казнях Божиих – стр. 220–223.

XIV в. Митрополит Киприан и его послания в Псков и Новгород – стр. 226. Сказание о Мамаевом побоище – стр. 229–231.

XV в. Путешествие иеродиакона Зосимы и суздальского иеромонаха Симеона на Флорентийский собор – стр 237.

XVI в. «Домострой» преп. Сильвестра Митрополит Макарий и его Четьи-Минеи и проповеди – стр. 245–256, 299–302.

XVII в. Арсений Суханов и его «Проскинитарии». Симеон Полоцкий и митр. Димитрий Ростовский его Четьи Минеи и поучения – стр. 289–291, 299–306.

Литература времен Петра Великого и после него. Кантемир Ломоносов, Феофан Прокопович, Феодосии Яновский и св. Тихон Задонский.

Державин, Екатерина II, Сумароков, Фонвизин, Крылов, Платон митр. Московский.

Карамзин, Жуковский.

Пушкин, Лермонтов, Грибоедов, Гоголь, Филарет митр. Московский.

Гончаров, Григорович, Тургенев, граф Л. Толстой.

Иннокентий архиеп. Херсонский, Амвросий архиеп. Харьковский, Никанор архиеп. Одесский, Феофан еп. Тамбовский и о. Иоанн Кронштадский.

Пособия и учебники: «Краткий курс истории древнерусской словесности» проф. И. Я. Порфирьева. «Русская гомилетическая хрестоматия» прот. М. Поторжинского. «Проповедническая хрестоматия» прот. П. Лахостского и др.

La question des Lieux Saints de Jerusalem dans la correspondance diplomatique Russe du XIX me siècle Par le Pere Alexandra Popoff Superieur de la Cathedrale St Andre a Cronstadt 1 re partie (1800–1850) St Petersbourg 1910 P XV + 360 2 e partie (1851–1853) St Petersbourg 1911 P VIII + 762

Вопрос о святых местах Иерусалима является одним из главнейших вопросов истории Православной Церкви на Востоке, имевшим существенное значение в прошлой ее судьбе и сохранившим свою жизненность остроту и интенсивность вплоть до настоящего времени. Без ознакомления с этим вопросом нельзя правильно понять и оценить внутренние мотивы многих церковно-исторических событий на Православном Востоке, а с другой стороны – невозможно осветить надлежащим историческим светом ни эпоху крестовых походов, ни взаимные распри между православными, латинянами и армянами, непрерывно происходившие в Иерусалиме в турецкую эпоху его истории, ни, наконец, причины Крымской войны, последствия которой имели громадное значение для Православной Греко-Восточной Церкви и т. д.

В вопросе о святых местах Иерусалима, как в фокусе, в течение целых веков концентрировались свет и тени церковно-общественной жизни Св. города, так или иначе отражавшиеся на историческом положении местных христиан, привлекавшие к последним внимание и интерес мусульманского правительства и народа, обсуждавшиеся не только в Иерусалиме, но и в Константинополе, Париже и С. Петербурге. Это – и старый для Св. города вопрос, около которого уже со времени крестовых походов вращаются главнейшие события из истории Иерусалимской Церкви. Еще с византийской эпохи усилия различных христианских общин были направлены то к сохранению за собою, то к новому приобретению того или иного святого места. Отсюда возникла ожесточенная борьба за обладание св. местами между представителями различных христианских исповеданий, причем православные заняли в этой борьбе положение защищающихся и охраняющих свои вековые права на обладание святынями, а армяне и, особенно, латиняне явились стороной нападающей и проникнутой страстным желанием лишить православных исконного их достояния. В этой борьбе все средства признавались целесообразными – ложь, клевета, подкуп, драки, ссора с оружием в руках, убийства – все было терпимо и допускалось в течение веков.

Особенно обострилась эта борьба в XIX в., когда взаимные отношения народностей, утвердившихся около Гроба Господня, были отравлены неутомимой национальной ненавистью и обоюдными нападениями. Спор между христианскими исповеданиями из за св. мест Иерусалима не ограничился пределами Св. Земли, он был перенесен на берега Босфора. В Константинополе каждая народность старалась найти себе помощь и покровительство католиков – у посланника Франции, греки – у посланника России, армяне – у своих единоверцев, многочисленных придворных, окружавших султана. Таким образом, вопрос, перенесенный в канцелярии послов в Константинополе, сделался предметом дипломатической переписки.

Особенно большое участие в этом деле приняли посланники России при Порте, которые прежде лишь в редких случаях возвышали свои голос в пользу православных, а в XIX в. стали посвящать делам Иерусалима особое внимание и не щадили ни времени ни сил для разъяснения того или иного решения этого жизненного и мучительного вопроса. Притом в XIX в. русские посланники знали о нем не только от греков, но и от непосредственных своих помощников – русских консулов в Бейруте, Яффе и Иерусалиме. Так развитие вопроса о св. местах, сделавшись предметом интернациональной дипломатической переписки, переносится из Иерусалима в Константинополь. С другой же стороны российское посольство в Турции, внимательно следя за всеми фазами этого вопроса и принимая весьма деятельное участие в его разрешении, делало постоянные о нем сообщения своему правительству, чтобы поставить его в известность о всех деталях.

Эти донесения русских посланников в Константинополе и инструкции, посылаемые в ответ Русским правительством, представляют материал высокой научной ценности и являются весьма важными в разных отношениях. Однако до последнего времени русская дипломатическая переписка еще не служила предметом научного изучения и даже не была опубликована, оставаясь достоянием архивов.

Протоиерей А.П. Попов впервые обратил внимание ученых на указанный исторический материал, взяв на себя задачу документально изучить историю вопроса о св. местах и при свете официальных данных уяснить внутренний его механизм и внешние фактические проявления.

Перед нами – два тома громадного ученого предприятия прот. А.П. Попова, содержащие официальную корреспонденцию русской дипломатии по вопросу о св. местах Иерусалима. В первом томе помещены документы, относящиеся к 1800–1850 г.г., а во втором – дипломатическая корреспонденция от 1851–1853 г.г., т. е. накануне Крымской войны. Опубликованные документы в громадном своем составе написаны на французском языке, немногие – на греческом и лишь некоторые – на русском языке. Они заимствованы трудолюбивым издателем из Государственного архива, из Главного архива Министерства иностранных дел в Москве и С. Петербурге и из архива Св. Синода. По своей формес – это различные ноты, рапорты, письма и депеши, которыми обменивались русские министры иностранных дел, наши послы и посланники в Константинополе, консулы, а также Иерусалимские Патриархи. По содержанию своему документы касаются прав греческого православного духовенства на св. места Иерусалима и его окрестностей, привилегии его около Гроба Господня, столкновений и борьбы греков с латинянами и армянами из-за св. мест, а также интриг и козней, которыми сильные латиняне и хитрые армяне старались опутать своих стойких и энергичных противников – греков, но, главным образом, эти документы рассказывают о защите и помощи России, русских Императоров и дипломатов нашим единоверцам в Св. Земле, обосновывают их права и охраняют от посягательств со стороны латинян и армян, устанавливают духовную связь нашего отечества с Православным Востоком, закрепляют взаимные отношения православных народов и подтверждают исторический рост русского церковно-национального самосознания в деле единения с Православным Востоком. Вообще в целом своем составе эти документы очень ценны и поучительны.

Что касается издания документов, то оно исполнено о. прот. А.П. Поповым с полным успехом. Каждая часть предваряется предисловием, в котором уясняется вопрос о св. местах в связи с дипломатической перепиской, последняя расположена в хронологическом порядке и в надлежащей полноте и законченности и снабжена хронологическим указателем: в первой части помещен прекрасно исполненный план храма Воскресения в Иерусалиме, а вторая часть посвящена издателем Ее Императорскому Beличеству, Государыне Императрице Александре Федоровне.

Труд о. прот. А.П. Попова еще не закончен. Выражая искреннее пожелание ученому собирателю и издателю весьма ценных документов с успехом довести до конца начатый им громадный труд, нельзя в заключение не признать первый и второй его тома очень полезными и важными для церковно-исторической науки, а вместе с тем и необходимыми для библиотек различных учебных заведений.

Новооткрытый паломник по св. местам XVIII в. Кронштадт 1911 156 с.

О. протоиерею А.П. Попову посчастливилось отыскать нового паломника конца XVIII и начала XIX столетия (1783–1803 г.г.). Личность этого паломника, именующего себя «Младшим Григоровичем», в отличие от известного паломника (1723–1747 г.г.) Василия Григоровича Плаки Барского (или Старшего), представляется незаурядной и может быть отнесена к числу плодовитых и даровитых писателей данной эпохи в Южной России.

О. архимандрит Леонтий (Зеленский) – таково настоящее имя «Младшего Григоровича» – уроженец Полтавской губернии, по матери «щирь и поляк» (родился в 1729 г.), первоначальное обучение грамоте получил у некоего пана Яна Орловского. Нужда житейская весьма рано побудила его променять книжку «на ножницы, иглу и наперсток». Но будучи от природы любознательным ребенком, он не покинул совершенно книжки, а продолжал путем непрерывного книжного чтения работать над своим самообразованием, в чем ему весьма много содействовала и образованная монахиня, местного Пушкаровского женского монастыря, Евпраксия Бородаевшна, которая и склонила потом его к иночеству. Иночествовать о. Леонтий начал в 1745 г. в полтавском Кресто-Воздвиженском монастыре 19 лет от роду и, проходя здесь разного рода послушания, как-то в канцелярии в церкви в качестве канонарха и певца, владевшего прекрасным первым тенором, сборщика милостыни среди казаков в Украинской Сечи и др., он был возведен в иеродиакона (в 1750 г.) и иеромонаха (1759 г.), прожив в обители 19 лет.

В 1763 г. о. Леонтий отправился путешествовать по Востоку и успел побывать и на Афоне, и в Египте, и на Синае, и в Иерусалиме. На обратном пути в Россию в 1766 г. он остановился в Константинополе и здесь, за болезнью русского миссийского иеромонаха Пахомия, исполнял некоторое время его обязанности в церкви [дипломатической] миссии, а потом митр. Киевским Арсением (Могилянским) оставлен был при этой церкви и на постоянное служение. Во время первой турецкой войны при Екатерине II (1768–1774) о. Леонтий разделял с резидентом А.М. Обресковым и остальным нашим посольством заключение в Семибашенном замке и по освобождении ездил через Молдавию в Россию. С 1776 г. при новом русском после Репнине, он занял место настоятеля посольской церкви в Константинополе. Во время второй русско-турецкой войны (1787–1791) о. Леонтий вторично побывал на родине, отправившись туда через Триест, Вену, Краков, Варшаву, Ригу и С. Петербург. Это путешествие в Россию доставило о. Леонтию сан архимандрита, который он еще в 1767 г. получил от Иерусалимского Патриарха и крест, украшенный бриллиантами. Возвратившись из своего последнего путешествия на родину, о. архим. Леонид до 1799 г. оставался на службе при посольской церкви, когда «по старости и слабости здоровья» вышел в отставку с пенсионом за 42-летнюю беспорочную службу, по 400 ефимок в год и с правом дожить немногие годы своей жизни «близ Царьграда на Принцевых островах». Скончался архим. Леонтий в Константинополе в доме француза Тадиэ в 1807 г.

Умный от природы и начитанный не только в святоотеческой письменности, но и в светской русской и, особенно, иностранной литературе, прекрасно владевший языками – французским, итальянским, новогреческим и даже турецким, много и долго путешествовавший по Востоку, Западу и по России, с большим литературным вкусом и склонностью к писательству о. архим. Леонтий оставил после себя много разнообразных сочинений, переводов и оригинальный в 13 томах доселе неизданный труд, под заглавием «Портрет Младшего Григоровича». Из этих 13 томов – 9 книг хранятся ныне в библиотеке бывшего Азиатского департамента Министерства иностранных дел, а 13-й том – в архиве Министерства иностранных дел в Москве. Тома 10, 11 и 12 утеряны. Судя по оглавлениям к первым девяти томам, приведенным о. прот. Поповым в своей интересной брошюре (С 51–56) и по тем выдержкам, которые сей последний привел в качестве образца его описаний и литературных приемов, можно полагать, что в этих фолиантах много можно почерпнуть интересного по этнографии и истории нашего отечества, а равно и Православного Востока его времени.

Нас лично интересуют первые три тома труда о. архим. Леонтия, в которых он описывает свою жизнь в России до поездки на Восток и свое путешествие на Афон, в Египет, на Синай, в Палестину и по островам Средиземного моря. Но и в остальных томах, изображающих пребывание о. архим. Леонтия в Константинополе в качестве капеллана русской посольской церкви и его путешествия в Россию, через Западную Европу, содержится так же немало любопытных фактов из бытовой и религиозной жизни Православного Востока. По сему было бы желательно указать надлежащее место о. архим. Леонтию в ряду русских паломников вообще и наших паломников XVIII в. в частности, чего, к глубокому сожалению, мы не нашли в занимающей нас брошюре о. прот. Попова. Увлекшись художественными литературными достоинствами открытого им паломника, путешественника и новыми любопытными подробностями бытовыми и историческими, содержащимися в его описаниях Востока и нашего отечества, он остановил свое внимание, главным образом, на страницах, изображающих бывшую Запорожскую Сечь, казацкую Раду, трагедию Похила, атамана Кулика, на украинской сказке и т. п. Не обойдена молчанием и «Почта духов» – рукописный журнал сатирического характера, составлявшийся о. архим. Леонидом для себя, по примеру подобного же журнала баснописца И.А. Крылова. В качестве извлечений из паломнических томов, сочинений Младшего Григоровича, даны небольшие статьи под заглавием «Страшное приключение», «Арабская комедия в церкви», «Шум празднующих» и «Чудо огнем». И нам, волей-неволей, приходится теперь на основании этих скудных данных и составлять свои суждения об о. архим. Леонтии (Зеленском), как паломнике, писателе.

Сам о. архим. Леонтий себя именует «Младший Григорович» и этим, по-видимому, точно указывает себе место среди русских путешественников, паломников, но близкое знакомство с характером и направлением его описании своих путешествий по Православному Востоку показывает, что связь его с Григоровичем-Плакою-Барским или старшим Григоровичем, которого архим. Леонтий называет своим «старшим братом», чисто случайная. Она заключается в том, что о. Леонтий начал составлять свой труд после появления в свет «Странствования Василия Барского», напечатанного в 1778 г. Рубаном и, несомненно, вначале под сильным его влиянием.

В. Григорович-Барский-старший был человек образованный, «ходил до философии», как выражается о нем о. Леонтий. Отправился он на Восток ради завершения своего неоконченного в Киевской Академии образования или «пользования ради греческих учений», хотя млад сущи и аки млад мудрствующи», он на первых порах и «услаждался лучше путешествием и историею разных мест, нежели поучением». В продолжительных странствованиях по Востоку его интересовали «древние здания царей греческих», «знаменитии столпи иже обретаются в Цареграде», на Афоне – «сокровенные монастырские архивы» и т. д., причем он зарисовывал здания и интересные предметы, списывал хрисовулы и грамоты и т. п. Одним словом, В. Г. Барский-Плака пред своими читателями явился в роли ученого археолога, проложив, таким образом, путь к научным путешествиям по Востоку своим ученым любознательным соотечественникам.

«Младший Григорович» – архим. Леонтий – о себе прямо заявляет, что он «не падок к древности», а посему, изысканием памятников древности на Востоке не занимался, излагая в свои записи лишь то, «что слышал и видел на своем веку».

Оба Григоровича предназначали свои описания к появлению в свет, хотя между их произведениями и существует весьма значительная, в смысле литературных достоинств, разница. «История (старшею Григоровича), – по словам о. Леонтия, – достойна всякого вероятия», «многонабожные его мысли пристанут монаху плотняе моих правдоглаголаний», «осторожное его подражание церковных дееписателей заслуживает у справедливости достойное его труда уважение», тогда как «новая, большая и во всем справедливая книга» Григоровича-Младшего, по собственному признанию его самого, «не летит никому, ни самой себе, да даже и мне не спускает», «в изобилии разноцветных материи и пр. не уступит Роменской ярмарке, где продается все и недорого, исключая то, что в моей ярмонке и не без таких товаров, коих иной невежа не возьмет и даром», хотя и «летит надеждой снисхождения (у своих читателей – А.Д.) в рассуждении, что вмешался почти не в свое дел». «Грех ради природного нашего сангвиника, – пишет о. Леонтий, – не можем важничать (т. е. писать осторожнее – А.Д.) и не умеем под старость делать порядочно того ремесла, коего не училися смолоду, имея он к тому (о чем флегматик в жизнь не подумает), сангвиническую ко всему склонность, в рассуждении может ли ученая лежень винить нас за то, что мы, дабы не вовсе попусту терять время на досуге, карпаем пером, вместо тех инструментов, кои служили нам тогда, когда мы имели в них и лучше в нем сиречь в пропитании ненонешной подобную нужду». О. Леонтий не решается утверждать – «будет ли кому с сего труда чаемая польза, вреда ж верно не будет никому» и лишь «ласкает несумненною надеждою заслужить от кого-нибудь себе любезное имя трудолюбца». Желание вполне скромное и вполне заслуженное – чему доказательством могут служить и 13 томов его путешествий и множество других его рукописных трудов.

Как паломник писатель о. Леонтий неизмеримо ниже своего «старшего брата». По складу характера живого впечатлительного и по направлению критической мысли, воспитанной на свободомыслящей французской литературе XVIII в., по природной склонности к малороссийскому юмору и легкомысленной шутке, во многом он является как бы предшественником ученому «соглядатаю» Православного Востока нашего времени – епископу Порфирию (Успенскому). Его критика иногда становится беспощадна, насмешка язвительна и проникнута такой желчью, что кажется неуместной и даже неприличной, так как все это направляется на предметы священные и дорогие русскому православному читателю.

«Церковная славенщизна» и «глубокие страннословия» старшего Григоровича Барского «не по вкусу» о. Леонтию, а посему в своих писаниях он пытается избегать недостатков знаменитого своего предшественника «Верная история, какова ни есть, в моих руках, – пишет о. Леонтий, – не уповательно, однакож, чтобы сделалась хуже, если попадется в лучшие руки, как-то случилось с историею Григоровича, которой не видать бы света, если б не возродил ее г. Рубан. И кому да и к чему ее улучшать, ежели она и так лучше худых книг, по крайней мере, не хуже константинопольских писем». И действительно, язык ее чище, хотя и не без слов малорусских и польских, также не всем читателям понятных, но описания его иногда не лишены неподдельной красоты и поэтической художественности. Вне всякого сомнения, издание в свет всех писаний «Младшего Григоровича» весьма желательно, а более обстоятельное изучение его путешествий по Востоку – неотложный долг наших палестиноведов.