VI. Перcия

Персы вместе с мидянами и бактрийцами составляют иранскую ветвь арийцев; после отделения германской ветви от обще-арийского корня, иранцы долгое время составляли вместе с индусами один общий народ индо-иранцев; разделение индусов и иранцев произошло за несколько тысячелетий до Р. Х. и во всяком случае не позднее третьего тысячелетия. Само собою понятно, что и первоначальный корень религии у индусов и иранцев должен быть один; на это указывает сходство и даже иногда полное тожество наименований индусских и древне персидских богов; так, древне-ведийские божества индусов Азура, Дэвы, Арьяман, Митра, Бхага, Йяма и др. встречаются и в религии древних персов: там также есть боги Агура, Дэвы, Ариман, Митра, Бхага, Йима и пр. Сходство между религией индусов и иранцев замечается также в сказаниях о некоторых мифических героях и в религиозном культе; так, священный напиток индусов сома имел и у иранцев религиозное значение и назывался гаома; самая важная индусская церемония – жертвоприношение лошади – известна была и древним персам. Но в силу каких-то неизвестных обстоятельств боги индусов получили у иранцев совершенно противоположное значение: добрые божества древних арийцев, например, дэвы, превратились у иранцев в злых, а злые (например, азуры) в добрых. Вообще религиозное развитие иранцев пошло совсем по другому пути, чем развитие индусов; если у последних религия получила, особенно в эпоху браманизма, крайне отвлеченный и притом пессимистический характер и привила им апатию и равнодушное отношение к жизни, то у иранцев, закаливших свою волю и энергию в борьбе с суровым климатом, религия приняла форму дуализма, призывающего человека к постоянной борьбе с темными сторонами жизни и враждебными силами природы. Персы – народ не фантазии, не отвлеченного мистицизма, а практической борьбы.

Первобытная история мидо-персов покрыта полным мраком; история застает их уже в ту пору, когда они образовали сильное государство и расширили свои владения от Инда до Эгейского моря. Известно только, что после отделения от индусов иранцы заняли различные местности в средней Азии и, смешавшись отчасти с туземным населением (туранцами и кушитами), образовали три отдельные государства; таким образом, общая иранская ветвь раскололась на три народности – бактрийцев, персов и мидян. Тогда как бактрийцы сохранили традиции и верования древних арийцев в большей неприкосновенности, мидяне и персы подверглись значительному влиянию как со стороны ассиро-вавилонян и других семитических народов, так и со стороны туранских и скифских племен, из которых последние, по-видимому, произошли также от арийцев, но откололись от них гораздо раньше, чем иранцы. Поэтому на персидскую религию нужно смотреть, как на результат совместного влияния арийской, семитической и туранской цивилизации.

О верованиях древних персов и вообще иранцев мы имеем краткие указания в еврейской священной письменности; но более подробные сведения о них сообщаются у греческих и римских писателей, именно – у Геродота, Ксенофонта, Платона, Аристотеля, затем Страбона, Плутарха и других более поздних, преимущественно христианских писателей. Но гораздо большую важность имеют, конечно, подлинные произведения иранской письменности. Сюда прежде всего относятся персидские клинообразные надписи, преимущественно из эпохи Ахеменидов; хотя эти надписи и не дают подробного изложения религиозных верований персов, но они имеют особенную ценность по своей древности и отмечаются вполне определенными хронологическими датами. Но основным источником являются священные книги персов, и прежде всего так называемая Зенд – Авеста, т. е. толкование на Авесту, которая в своем первоначальном виде не дошла до нас. Самое слово Авеста некоторые отождествляют по значению с словом Веда (знание). Сохранившаяся часть Авесты представляет только скудный остаток обширной религиозной литературы, заключавшей 21 книгу. Утраченная Авеста была написана на первобытном обще-иранском языке, который имеет довольно близкое сходство с санскритом и от которого произошли все иранские наречия. Дошедшая же до нас Зенд – Авеста написана на позднейшем, так называемом пехлевийском наречии, еще и до сих пор недостаточно изученном; понимание Зенд – Авесты затрудняется еще тем, что она известна европейским ученым в крайне неисправных рукописях. Составление различных частей ее относится не к одному времени.

Главнейшими частями Зенд – Авесты являются: 1) Ясна или «книга жертв»; она содержит гимны, произносимые при богослужении. Самую важную часть ее составляют гаты, отличающиеся по языку от других гимнов и признаваемые наиболее древними; составление их некоторыми учеными приписывается самому Заратустре или его ближайшим ученикам. Судя по тем намекам, который даются здесь о жизни народной, можно думать, что они были написаны в период пастушеской жизни иранцев; по определению Дамстетера, гаты были составлены около 800-го года до Р. Х., а Рот и Мильс относят их к 1200–1500 году до Р. Х. 2) Вендидад, т. е. книга, «данная против дэвов» или злых духов; здесь даются ценные сведения о космогонических, мифологических, этических и правовых воззрениях древних персов. Вендидад написана в диалогической форме: на вопросы, предлагаемые пророком Заратустрой, Ормузд дает соответствующие ответы; значительная часть содержания книги Вендидад посвящена вопросу о средствах очищения; составление книги относится к эпохе Сассанидов, т. е. к временам уже христианским. 3) Висперед, краткий сборник молитв и песнопений. К этим трем частям Зенд – Авесты присоединяются Яшты, жертвенные песни в честь богов язатов, имеющин более позднее происхождение сравнительно с яснами; эти яшты относятся к так называемой малой Авесте (Khorda Avesta), заключающей молитвы для мирян. Кроме Зенд – Авесты, из священных книг персов заслуживает упоминания Бундегеш, в которой сохранились некоторые потерянные части древней Авесты, хотя по общему своему содержанию она представляет источник для изучения уже позднейшего парсизма. Составление ее относится ко временам христианским и даже к периоду мусульманского владычества и именно к 7 в. после Р. Х.

Учение Авесты, составляющее основу древней персидской религии или так называемого маздеизма, приписывается пророку Заратустре (в новоперсидском языке Зартушта), имя которого было переделано греками в Зороастра. Жизнь этого пророка украшена в священных книгах персов такими легендарными подробностями, что многие из ученых (Мейер, Дармстетер и др.) считают его мифической личностью; но большинство ученых признают его историческим деятелем, причем указывают на то, что сказочный характера придается личности Заратустры только в позднейших произведениях персидской письменности, тогда как в древнейших гатах «мы встречаемся не с божеством или легендарным об- разом, но скорее видим пред собою человека, облеченного духом и верою пророка, мужа, который жил и страдал, надеялся и боролся, и которого личность и мысли действительно дали религии свой отпечаток» (Эдв. Леманн). Время жизни Заратустры может быть только предметом самых беспочвенных догадок; насколько разнообразны суждения по этому вопросу, можно видеть из того, что одни относят его жизнь к 9-му тысячелетию (Э. Бунзен), а другие к 6-му столетию до Р. Х.; последние основывают свою хронологическую дату на том соображении, что царь Вистаспа, который, по словам Авесты, был современником Заратустры, есть вероятно не кто иной, как Гистасп, отец Дария, живший в 6-м веке. В настоящее время наиболее общепринятым является то мнение, что он жил около 1400–1000 гг. до Р. Х. Родился Заратустра, вероятно, в мидийской северо-западной области около Атропатены (между Каспийском морем и озером Ван); но проповедническую его деятельность многие приурочивают к Бактрии, считая его покровителя Вистаспу бактрийским царем. Однако эта догадка возбуждает большие сомнения; Эдв. Леманн утверждает, что «самые достоверные греческие известия доказывают, что Вистаспа царствовал именно в западном Иране, в Индии; таким образом чудесное путешествие Заратустры в Бактрию является совершенно излишним; он действовал там, где он родился, как это в древности было самым естественным». Это подтверждается и тем обстоятельством, что Заратустра называется в Авесте атраваном, т. е. жрецом огня, а между тем культ огня был особенно распространен в северной части Мидии (в Атропатене), где часто встречаются естественные земные огни. Если эти догадки справедливы, то персидская религия по своему происхождению является в существе дела мидийской.

Число последователей Заратустры при его жизни было довольно долгое время очень незначительным, но после того, как учение маздеизма было принято царем Вистаспой и знатнейшими лицами в княжестве, успех его был вполне обеспечен; маздеизм стал распространяться не только в пределах мидо-персидской монархии, но был перенесен и в Индию, где, впрочем, встретил противодействие со стороны браминов. В эпоху туземных персидских царей Ахеменидов для развития маздеизма существовали вполне благоприятные условия; но после завоевания Персии Александром Великим в 327 г., маздеизм потерял мощных покровителей в лице персидских царей и стал клониться к упадку, тем более, что иноземное влияние повлекло за собою образование разных сект, в значительной мере уклонявшихся от правоверного маздеизма. Особенно сильно было это иноземное влияние в эпоху владычества над Персией Арзакидов, парфянских царей (с 220 г. до Р. Х.). С восстановлением национальной династии Сассанидов (в 226 г. по Р. Х.) маздеизм опять возрождается и приобретает некоторую силу, но в это время в Персии появляются иудейство и христианство, которые начинают оказывать заметное влияние на характер маздеизма. После завоевания персидского царства мусульманами в 636 году в Персии начинает упрочиваться ислам, который в конце концов почти совершенно вытеснил маздеизм.

В процессе развития маздеизма можно отметить почти те же самые моменты, которые мы наблюдали отчасти и в истории ведаизма: и там и здесь религиозная мысль шла от единства к множественности, чтобы в конце концов опять почувствовать тяготение к единству. Первобытные религиозные верования персов, насколько можно судить по сохранившимся письменным памятникам, носили, по-видимому, чисто монотеистический характер. В древнейших персидских клинообразных надписях особенно в Бегистанской надписи царя Дария, высшим божественным существом является Агура – Мазда, имя которого впоследствии в пехлевийском наречии было переделано в Ормузда. Агура – Мазда есть единственный и неограниченный творец и управитель мира, которому подчинены все небесные и земные существа; ему постоянно усвояются наименования «всемудрый», «великий творец». Представление об Агуре – Мазде совсем не носит натуралистического характера: это божество имеет чисто духовный и этический облик; ему усвояются и свойства чисто этические; милосердие, святость и справедливость, – вот три основных его качества. Он ни с кем не делит своей власти; поставляемые рядом с ним божественные существа не только стоят в подчиненном к нему отношении, но и представляют собою только как бы конкретное выражение его свойств. По-видимому, древне-персидская религия была совершенно чужда того резко выраженного дуализма, который составляет отличительную черту маздеизма. Почти такое же представление о верховном божестве заключается и в древнейшей части Зенд – Авесты, именно в гатах, из которых древнейшие считаются подлинным выражением учения Заратустры, еще не затемненного позднейшими наслоениями.

Предполагают, что вера в Агура – Мазду, как единого владыку мира, поддерживалась в среде персов в течение всего периода Ахеменидов и что коренное изменение в религиозных верованиях персов произошло после завоевания персидского царства парфянами, т. е в эпоху Арзакидов. Парфяне относятся к семейству туранских народов, в среде которых господствовал шаманизм. Влиянию этих туранцев, всюду видевших влияние на человека злых духов, и приписывают образование у персов представления об Аримане, злом божестве, которое ведет вечную борьбу с добрым началом Ормуздом. Насколько верна эта догадка, сказать трудно.

Учение об Ормузде и в позднейших частях Зенд – Авесты в существе дела остается почти тождественным с древнеперсидским учением об Агуре – Мазде. Представление об Ормузде и теперь сохраняет чисто этический и духовный характер: он есть творец мира и источник всякого света, истины и нравственной правды. «Кто, кроме тебя, Агура, говорится в одной молитве, удерживает небесные светила от падения? Кто сохраняет воды и растения, кто дал ветрам и облакам силу и скорость движения? Кто, кроме тебя, источник мысли и разума, сокрытого во всех явлениях мира? Скажи мне: кто этот великий художник, который дал нам свет и тьму, сон и бодрствование, дни и ночи? Кто даровал нам разум для определения времени и понимания законов жизни? Кто вложил в нас мысль и любовь и связал людей узами живой привязанности? Ты единственный источник всякого блага». Где свет и добро, там безраздельно царствует один только Ормузд.

Но вместе с этим светлым божеством Зенд – Авеста признает другое противоположное ему начало, именно Аримана (Ahriman), который в древнейших частях Авесты носит имя Аграмайниас (Agramainyas), т. е. «губительный дух». Ариман есть источник всякого зла, тьмы и страдания в жизни. Вызвав к бытию враждебные силы, губительные явления и злые существа, Ариман старается и всю жизнь направить по пути зла, подчинив своему владычеству царство света. Ормузд и Ариман – это два вечно борющихся между собою начала, из которых ни одно не может одолеть другое до предопределенного времени. Впрочем, иногда Авеста изображает Аримана, как существо более слабое в сравнении с Ормуздом; бесчисленные полчища злых духов Аримана не в состоянии противостоять победоносному Ормузду и его лучезарным слугам. Но при всем том каждый из них в своей области является независимым и верховным владыкой. Таким образом здесь мы встречаемся с строго проведенным дуализмом; ни в какой другой религии он не получил такого определенного и отчетливого выражения, как в маздеизме.

Нужно, однако, заметить, что естественное стремление религиозной мысли к монизму заставило и персов несколько изменить своему дуалистическому принципу. Уже в Зенд – Авесте даются довольно ясные намеки на то, что существует какое-то единое высшее начало, которому подчинены Ормузд и Ариман; таким началом признается или самобытный свет, или безначальная небесная твердь, или же бесконечное пространство и бесконечное время, в зависимости от которых стоит существование даже Ормузда и Аримана. Впоследствии, и именно уже в христианскую эпоху, у персов образовалось учение о так называемом Заруане – Акаране, который, по-видимому, отождествился с представлением о роке или судьбе. Заруана – Акарана есть собственно пантеистический принцип, в котором объединяются все противоположности, все многообразие явлений мировой жизни; это отвлеченный источник всякой жизни. Но такой метафизический взгляд на Заруана – Акарану впоследствии сменился, особенно в секте зерванитов (поклонников Заруана – Акараны или Зервана), чисто теистическим представлением: Заруана – Акарана стал представляться, как верховное личное божество, как отец Ормузда и Аримана. Такой взгляд особенно ясно выражен в позднейшем религиозном мифе. Единый вечный бог Зерван в продолжение тысячи лет молился о том, чтобы иметь сына, и в тоже время смущал себя сомнениями в возможности исполнения своего желания; плодом молитвы был светлый Ормузд, а плодом сомнения мрачный Ариман. До рождения детей Зерван обещал дать перворожденному сыну господство над миром; зная это, Ариман сумел появиться на свет первым, вследствие чего Зерван вынужден был вручить ему власть над миром, ограничив время его господства девятью тысячами лет, по истечении которых верховная власть над миром должна перейти всецело к Ормузду. Многие думают, что учение о Заруана – Акаране образовалось не на туземной почве, а под влиянием вавилонской религии, где бог Бэл носит такой же отвлеченно-пантеистический характер; напротив, другие считают это учение отзвуком древнего представления об Агуре – Мазде, как едином верховном существе. Но каково бы ни было происхождение учения о Заруана – Акаране, мы должны признать его каким- то сторонним наростом, не соответствующим духу истинного маздеизма; поэтому оно было принято только отдельными сектами.

Дуализм составляет самый характерный признак маздеизма; он проводится последовательно не только в учении о богах, но и в космологии. Вся мировая жизнь представляет две области бытия: царство света и добра и царство мрака и зла; между ними существует постоянная борьба, которая и составляет сущность мирового процесса. Борьба ведется не только Ормуздом и Ариманом, но и стоящими рядом с ними божествами или духами, представляемыми в образе то мужчины, то женщины. К числу добрых божеств относятся прежде всего Амеша – Спенты (по позднейшему названию Амшаспанды), занимающие самое высокое положение непосредственно после Ормузда; они часто изображаются, как самостоятельные божества, создатели и управители мира. Амеша – Спенты являются представителями как стихийных сил природы, так и нравственных, и интеллектуальных начал; их попечению вверены животные, растения, земля, огонь, металл, и в то же время от них исходят мудрость, любовь, милосердие, радость и т. д. Отношение Амеша – Спентов к миру представляется в Авесте в форме надзора или управления. «Все вещи и существа мира, согласно представлению Авесты, распределены в системе классов и категорий, из которых каждая поставлена под наблюдение какого-либо определенного существа. Этот надзиратель называется рату; он есть типический представитель своего класса (как например, заяц есть рату четвероногих) и в то же время начальник, которым управляется и охраняется этот класс. Меньшие рату подчиняются большим, и во главе всей этой правительственной системы стоят Амеша – Спенты, как рату самого высшего порядка, которые, подобно сатрапам персидского великого царя, на деле управляют миром от имени Ормузда и осуществляют его волю» (Эдв. Леманн). Число Амеша – Спентов ограничивается шестью; имена их по Авесте следующие: Вогу – Мано (благая мысль, покровитель скота), Аша – Вагиста (лучшая справедливость, гений огня), Кшатра – Вайрия (вожделенное царство, гений металлов), Спента – Армаити (святое смирение, охранитель земли), и последняя пара – Гаурватат и Амеретат (здоровье и бессмертие, гении воды и растительности). К шести Амеша – Спентам часто причисляется и сам Ормузд, благодаря чему высшие духи со своим верховным владыкой составляют священную седмерицу.

Второй класс добрых духов или божеств составляют Язаты, число которых в Авесте не определено, хотя Плутарх насчитывает их 24. Язатам подчинены отдельные предметы и явления природы, например, солнце, луна, звезды и т. д.; но главная деятельность их заключается в непрерывной борьбе с дэвами или злыми духами. Особенным значением в авестийской мифологии пользуется прежде всего язат Сраоша, который очень часто причисляется к Амеша – Спентам. Иногда он рисуется в образе высшего владыки мира, простирающего свою власть и деятельность на все области бытия. Он «послушный» (таково значение слова Сраош) исполнитель велений Ормузда, бог утренней зари, почему ему и был посвящен петух; он неустанный борец с демонами зла, проводник душ умерших людей в царство мертвых и судия их. Вообще он играет самую выдающуюся роль в великой мировой драме, в вечной борьбе света и тьмы, добра и зла.

Еще большее значение в персидском культе имел язат Митра, почитание которого распространилось из Персии и в другие страны. Начало почитания Митры относится к древнеарийскому периоду; уже в Риг-Веде он часто ставится на ряду с Азурой и Варуной. Точно также и у иранцев Митра с древнейших времен пользовался поклонением наравне с Агурой – Маздой: «мы, говорится в Авесте, приносим жертвы Митре и Агуре, двум великим, неизменным, святым божествам. Митра есть первое и высшее творение Ормузда; нет такой области в мире физическом и нравственном, где бы не обнаруживалось его участие; как посредник между Ормуздом и миром, он, может быть, стоял ближе к народному сознанию, чем бесконечно возвышенный над миром Ормузд. Он источник света, покровитель людей и животных, помощник в войнах; он владыка жизни и смерти, нынешнего и грядущего века, он судия живых и мертвых. Иногда Митра представлялся в образе женского божества, которое греческие писатели сопоставляют с нецеломудренными богинями других народов, например, Астартой, Афродитой и т. д. Поклонение Митре происходило в пещерах; этот обычай вместе с культом Митры перешел и в другие страны. Посвящение новых поклонников Митры совершалось после тяжелых испытаний водой, огнем, голодом, жаждой, холодом, бичеваниями и т. д.; смотря по достоинству, поклонники разделялись на несколько ступеней. Уже в эпоху Ахеменидов культ Митры получил в Персии такое преобладающее значение, что все другие божества отступали перед ним на задний план. Мало-помалу этот культ стал распространяться и у других народов, например, на острове Крите, в Риме и его областях; так, в Англии (в Нортумберланде) была найдена митраическая пещера с изображениями Митры и с надписью: «Богу, лучшему и величайшему, непобедимому Митре, владыке веков»; подобные же пещеры были открыты и в других местах Англии, а также в Германии и Франции. Скульптурное изображение Митры, убивающего быка, было широко распространено в римской империи. Многие из ученых думают, что культ Митры привлекал к себе римлян своим нецеломудренным характером; напротив, другие признают за митраизмом «школу нравственной силы», вследствие чего последователями его были лучшие представители римского общества, и не только мужчины, но и женщины. В период римской империи, даже в христианскую эпоху, культ Митры особенно широко был распространен среди воинов, на что указывают монеты императора Константина с надписью: «Deo soli invictae Mitrae» (Богу солнцу, непобедимому Митре).

К числу особенно почитавшихся язатов нужно отнести также Анагиту, богиню воды и плодородия, как в растительном, так и в животном и человеческом мире. Она изображалась в виде прекрасной девицы на великолепной колеснице, запряженной четырьмя животными. В ее храмах молодые девицы даже высших классов предавались разврату, который нимало не считался преступным и позорным. Чувственный характер как самой богини, так и ее культа, совершенно не соответствующий общему духу маздеизма, заставляет предполагать, что представление о богине Анагите было заимствовано персами у семитических народов: это та же Астарта, культ которой был распространен во всей передней Азии.

Третий класс добрых духов составляют Фраваши или Ферверы; это духи хранители отдельных людей, а также отдельных обществ и учреждений. По словам Авесты, «они величественнее, сильнее и победоноснее, чем это можно выразить в словах; где есть люди, охотно приносящие жертвы, туда они являются 10 000 раз; в битвах они сражаются каждый за свое собственное жилище и свою родину, подобно тому, как обороняется герой и храбрый воин, на колеснице, опоясанный колчаном. Если они не сердятся, но довольны и благоволят к людям, тогда приходят к ним на помощь; они слетают к ним подобно птицам, прекрасно окрыленным». В позднейшей персидской письменности Фраваши отождествлены со звездами и планетами.

Злые духи, подобно добрым, также делятся на несколько классов, соответственно степени своего могущества и близости к Ариману; таковы дэвы, друки и пайрики или пери. Однако в Авесте нет такой полноты и определенности в учении о злых духах, как о добрых. Большинство злых духов женского пола, так как в виде коварных женщин они могут легче соблазнять людей и отклонять их от пути добра. Злые духи наполняют собою весь мир; они стерегут каждый шаг человека, чтобы путем лжи и обмана внушать человеку злые мысли и дела.

В представлении персов о духах, как добрых, так и злых, можно видеть некоторый отзвук древнего культа умерших предков, многие из духов, бесспорно, суть души умерших людей, оставивших память в потомстве или своими заслугами и святостью или злодеяниями и нечестием.

Персидские верования не были вполне свободны и от обоготворения мелких явлений природы и живых тварей. Особенным почитанием у них пользовались огонь, вода, воздух и земля, что придало своеобразный характер всему культу. Из животных считались наиболее священными – собака, о которой говорится, что ее душа благочестива, далее петух, как помощник человека в борьбе с злобными дэвами, и, наконец, корова или вол, первое творение Ормузда; может быть под влиянием индусов, персы придавали волу и особенно его извержениям очистительное значение; у позднейших персов иногда запрещалось употреблять его мясо в пищу. Во всех этих верованиях персов ученые видят остаток древних преданий, образовавшихся под влиянием кочевой и пастушеской жизни; только эта жизнь могла приучить персов ценить и почитать тех животных, который имеют особенное значение в скотоводстве.

Изменение древнего представления о верховном начале жизни повлекло за собою изменение в маздеизме и учения о творении мира. В древнейших частях Авесты единственным творцом мира признается Агура – Мазда; все существующее в мире есть дело его премудрости (Honover), которая иногда представлялась в образе самостоятельной личности или в образе как бы Логоса и впоследствии сделалась предметом религиозного почитания, как одно из божеств. Но с развитием дуалистического взгляда и акт творения стал приписываться не только Ормузду, но и Ариману. Впрочем, в самой Зенд – Авесте не дается полной картины происхождения мира. Но в книге Бундегеш история творения мира и живых существ изображается в таком виде: в начале Ормузд и Ариман существовали одни, отделенные друг от друга пустотою; чтобы победить Аримана, Ормузд сначала создал в помощь себе духовный мир, но в свою очередь и Ариман вывел из мрака отвратительных и страшных духов, чем силы Ормузда и Аримана были как бы уравновешены. Чтобы обессилить Аримана постепенно продолжительной борьбой, Ормузд определил период владычества Аримана в 9000 лет, предвидя, что по истечении этого времени он (Ариман) будет истощен в непрерывной борьбе с добрыми тварями. Затем Ормузд произвел небо, землю и все органические и неорганические вещества; но каждый его творческий акт побуждал и Аримана к созданию противоположных начал; свету он противопоставил тьму, дню ночь, теплу холод, полезным растениям – зловредные и ядовитые. Первым живым существом на земле был вол, от которого произошел прототип человека. Но Ариман поразил и вола, и первого человека; однако из трупа вола произошли все растения и животные, а из трупа человека – первая пара людей (Мешиа и Мешиана), которая сначала представляла соединение мужа и жены в одном существе, а потом была разделена на мужчину и женщину. У персов сохранилось предание о грехопадении человека, напоминающее библейский рассказ. По древнейшим памятникам, это грехопадение связывается с личностью Йимы, сына первого человека; во времена Йимы люди наслаждались полным счастьем: мир не знал смерти, деревья и растения не засыхали, пищи было в изобилии; между людьми не существовало тогда ни злобы, ни обмана, ни бедности. Но под конец своей жизни Йима, по одной версии, поддался гордости, злобе и лжи, а по другой – научил людей убивать быков и есть их мясо; следствием этого первого греха в мире были болезни, смерть, раздоры, холод, зной и т. д. Напротив в книге Бундегеш падение относится к первой паре людей – Мешиа и Мешиане, причем самый грех полагается в подчинении людей Ариману и злым дэвам, во лжи, невоздержании, зависти, вражде и чувственной похотливости. Впрочем, нужно сказать, что аналогичные рассказы о грехопадении человека можно встретить и в некоторых других религиях.

В учении маздеизма о загробном состоянии умерших очень определенно проводится идея строгого возмездия за земные дела: праведников ожидают в загробной жизни бесконечные радости, а грешников вечные мучения. В Авесте и особенно в Вендидаде подробно изображается путь праведников и грешников в предназначенное им посмертное жилище: на третий день после смерти души грешников берутся злыми демонами, а души праведных язатами и приводятся к мосту Чинват, т. е. к мосту воздаяния; здесь совершается Митрой, Сраошей и Рашну – Разищтой суд над умершим и взвешивание его земных дел, после чего добрые свободно переходят через мост, как по широкой улице, а грешники, для которых мост становится узок, как волос, падают в пропасть. Таким образом для праведных открывается путь к светлым обителям Ормузда, к золотым престолам Амеша – Спентов и других чистых существ, а грешники низвергаются в места мрака, где питаются с плачем и воплями только ядовитыми веществами.

Но в этом блаженстве праведников и наказании грешников проявляется только частичная победа Ормузда над Ариманом; окончательное же поражение последнего должно совершиться при кончине мира. Эсхатологическое учение маздеизма (т. е. учение о последней судьбе мира) подробно излагается только в позднейшей персидской письменности и именно в книгах Бундегеш и Минокгиред. В конце веков, и именно в последние три тысячи лет из общего числа девяти тысяч лет, борьба между Ормуздом и Ариманом примет особенно ожесточенные формы; злые духи приобретут полную власть над землею и наполнят ее всевозможными бедствиями; люди будут гибнуть от междоусобной войны, хищных зверей, болезней и т. д. Когда бедствия достигнуть крайнего предела, Ормузд пошлет на землю пророка Гушедара – Бами, который совершит великие чудеса и будет призывать людей к покаянию; но после него бедствия возобновятся еще в большей мере: все живущее на земле будет гибнуть от страшного холода. Не приведет к победе добра над злом и пророк второго тысячелетия Гушедар – Мах. Но в последнее тысячелетие явится великий потомок Заратустры Саошиант или Сошиос; в его время люди будут постепенно отрешаться от грубой материальности и переходить от питания мясом к молоку, к хлебу, плодам и к воде; а в конце концов они не будут нуждаться ни в какой пище и сделаются бессмертными. Ариман и его духи потеряют всякую власть над человеком и будут окончательно обессилены. После этого Сошиос воскресит тела умерших и произведет окончательный суд над всеми людьми; для полного очищения люди погрузятся в расплавленную металлическую лаву, которая для праведников будет, как парное молоко; все же греховное и нечистое вместе с Ариманом и его духами будет здесь окончательно уничтожено; после этого начнется блаженное царство Ормузда и его безраздельное владычество над миром. В виду того, что изложенный эсхатологические воззрения содержатся главным образом в позднейших персидских писаниях, появившихся уже после проникновения в Персию христианства, можно думать, что эти воззрения образовались под значительным влиянием иудейских и христианских верований.

Практический характер религии персов особенно ясно обнаруживается в культе и морали. Культ древних персов имел целью не столько служение божеству, сколько охранение и очищение себя от всевозможных осквернений. «Как главный интерес персидской религиозной этики нужно, конечно, отметить сохранение чистоты; но эту чистоту следует понимать не только как телесную опрятность и избегание всего нечистого, но и как действительную нравственную непорочность, которая, среди многих обрядовых очищений и мелочной щепетильности в обыденной жизни, просвечивает, однако, как сознательный идеал. Исполнение обрядовых правил становится вследствие этого главным религиозным делом, которое получает в полном смысле священный характер. Древнеперсидская религия есть религия правил, подобно тому, как ведийская – религия жертв; во всяком случае, в имеющейся у нас Авесте искупления и очищения играют гораздо большую роль, чем жертва, и все то, чего люди желают достичь, получается ближайшим образом не через жертву» (Эдв. Леманн).

Богослужение персов было преимущественно приурочено к храмам, которые имели несколько отделений, соответственно совершаемым церемониям. В одном из отделений, совершенно изолированном от проникновения солнечного или лунного света, постоянно поддерживался священный огонь в металлическом сосуде. Затем было особое помещение для принесения жертв, где кроме жертвенника стояли сосуды с гаомой (сомой) и лежал запас жертвенных дров. В других отделениях совершались иные обрядовые действия и произносились гимны и молитвы. В древнейшую эпоху в, персидских храмах совершенно отсутствовали изваяния божества; во после Дария они мало-помалу начинают вводиться в употребление.

Жрецы-маги, часто называвшиеся также атраванами, т. е. служителями огня, не составляли наследственной касты; в их среду могли вступать все желающие после совершения над ними соответствующих обрядов очищения. Они не только совершали богослужение в храмах, но принимали участие и в домашнем культе. По свидетельству греческих писателей, персидские жрецы делились на три класса, соответственно возложенным на них обязанностям. С именем персидских магов древние писатели соединяли представление о великих мудрецах, которым открыты многие неведомые тайны жизни. Действительно, персидские жрецы были самым образованным классом и пользовались в народе высоким почетом; не даром Дарий Гистасп гордился своим званием учителя магов.

Культ в персидской религии не отличался особенной сложностью, но он носил более строгий и даже суровый характер, чем культ ведаизма; здесь неизвестны были те веселые праздники, которые совершались у индусов. Но, как и у последних, гимны и молитвословия занимали в персидском богослужении самое видное место, причем им также придавалось заклинательное значение. Самую существенную часть персидского богослужения составляло почитание огня, практиковавшееся с самых древнейших времен. Как самое очевидное проявление божества, огонь считался наиболее священным элементом; он не должен был оскверняться не только прикосновением руки, но и человеческим дыханием; поэтому жрецы при совершены богослужения носили всегда повязку на устах и перчатки на руках; в целях сохранения святости огня самые дрова составлялись только из известных пород деревьев, преимущественно благовонных, и пред сжиганием подвергались очищению чрез совершение особых обрядовых действий. Вообще культ огня занимал всегда такое видное место в религиозной жизни персов, что последние очень часто назывались огнепоклонниками.

Далее, высокое священное значение приписывалось напитку гаоме или соме, который считался не только наиболее приятною жертвою богу, но и в некотором отношении как бы божественной сущностью; к гаоме обращались с просьбой о милости, ей приносили жертвы «не только люди, но и боги», ее чествовали как самостоятельное божество. «Гаома дает богатство и обильное потомство, мудрость и счастье; она делает сердце нищего одинаковым с сердцем богача; она уничтожает вред, причиняемый дэвами: все они исчезают в один миг из того дома, куда приносится спасительная гаома и где ее чествуют. И кто ласков к гаоме, как к своему ребенку, для того она источник исцеления. Поистине, гаома есть сильный, мудрый и святой герой». Даже все сосуды и приборы, употреблявшиеся при приготовлении гаомы, имели в глазах маздеистов божественное значение, на что указывает следующий гимн: «о премудрый! мы почитаем нижнюю часть пресса, которая содержит стебли гаомы; о премудрый! мы почитаем верхнюю часть пресса, которую я надавливаю сильной мужской рукой; священные ступы, священные чаши, гаома и слова, которым научил Мазда, – вот мое оружие для борьбы с дэвами».

Наконец, в богослужебном ритуале персов большую роль играли священные ветви (баресман), которые срезались с деревьев при чтении священных текстов и доставлялись в храм большими связками. Эти ветви молящиеся держали в руках и поднимали их в положенные моменты вверх. Вообще нужно сказать, что в маздеизме, несмотря на высоту его вероучения и морали, культ сохранил некоторые остатки фетишизма, т. е. обоготворения бездушных предметов. Жертвы приносились даже в честь Авесты, – священного закона.

Но самую характерную сторону персидской религии, как уже было сказано, составляли обряды очищения. Деятельность Аримана и послушных ему духов направлена, по верованию персов, к тому, чтобы сеять всюду мерзость и нечистоту, поэтому борьба с осквернением должна составлять обязанность каждого правоверного перса. А так как каждый шаг в жизни представляет для человека опасность осквернения, то вся жизнь перса была опутана массой мелочных предписаний об очищении и искуплении. Особенные старания направлены были к тому, чтобы не подвергнуть осквернению самые священные элементы – огонь, воду и землю, так как через это должно было бы оскверниться в все живущее. Можно после этого представить себе, в какое безвыходное положение ставил себя перс, когда ему приходилось оберегать землю и воду не только от трупа и всякого извержения, но даже от остриженных волос и ногтей, как влекущих за собой осквернение. До каких мелочей доходили персы в соблюдении обрядовой чистоты, можно видеть из тех предписаний, которые были направлены, например, к сохранению от осквернения воды. «Отовсюду, где есть что-нибудь мертвое, вода должна быть отведена, как например, дождевая вода от кладбищ, и в дождь можно носить трупы только в виде исключения. Если верующий в Мазду находит в воде падаль, он должен выйти из воды и удалить испорченное из святого элемента, а оскверненная вода должна быть отведена, прежде чем кто-либо может пить из этого ручья или пруда. Также точно и с молоком: если корова ела оскверненную падалью траву, то ее молоко в течение известного времени не съедобно, т. е. в него вселяются дьяволы» (Эдв. Леманн). Особенно тяжелым гнетом ложились очистительные требования на женщин, которые в период менструаций и после родов, особенно неудачных, должны были жить некоторое время в особом помещении, умерщвляя в себе злого духа тяжелой диетой, и пить бычачью мочу, смешанную с золой; даже утолять жажду водой им позволялось только после временного воздержания и притом при условии совершения соответствующих очистительных церемоний.

Трупы умерших доставляли персам особенно большие хлопоты: сжигать их было нельзя, так как чрез это был бы осквернен огонь, но нельзя было и зарывать их в землю, которая точно также подверглась бы осквернению. В виду этого был придуман особый способ погребения умерших: после прочтения жрецом положенных молитв и совершения очистительных обрядов, труп переносился в дакму, т. е. в особо устроенную вдали от городского поселения башню, вышиной от двух до четырех сажен; на плоскую крышу этой дакмы и полагали труп умершего, где он и предоставлялся разрушительному действию стихий, а главным образом, кровожадных птиц. Кости после освобождение их от мяса периодически сваливались в колодец, вырытый в середине дакмы. После погребения умершего, особенно в течение первых четырех дней, совершались поминальные празднества, цель которых состояла в том, чтобы приготовить душу умершего путем молитв, жертв и милостыни к переходу в вечное жилище Ормузда.

Средствами очищения, кроме бычачьей мочи, считались омовения водой, заклинания, образцы которых сохранились в Авесте, затем бичевания, заменявшиеся однако большей частью денежной пеней, и наконец некоторые искупительные действия, имеющие целью уничтожить зловредные творения Аримана, например, убийство змей, скорпионов, лягушек и т. д. Искупительные действия часто носили характер содействия развитию культуры в области земледелия, садоводства и скотоводства и т. д.; нуждающийся в очищении обязан был, например, разводить священных животных, вроде петухов и собак, трудиться над устройством мостов и каналов, разрыхлять почву, изготовлять земледельческие орудия, одним словом – производить то, что старается разрушить Ариман. Вообще содействие культуре во всех ее видах считалось средством к победе добра над злом: «кто сеет хлеб, говорит Авеста, тот сеет святость; благодатна та страна, где больше всего приносится жертв, где повинуются закону и возносится хвала богам; благодатна та страна, где верующий человек устраивает дом со жрецами и со скотом, с женой и детьми, где благоденствует скот и преуспевает святость, и корм, и собака, и женщина, и дети, и огонь и всякое благополучие; благодатна та страна, где верующий больше всего возделывает хлеба и травы, и плодов, где он орошает сухую почву и отводит воду из сырой почвы; ибо несчастлива та почва, которая долго лежит необработанной, в ожидании хозяина, подобно взрослой девушке, которая ходит бездетной в поисках мужа; но кто обеими руками приносит работу к земле, тому она приносит богатство, как возлюбленная супруга приносит мужу свое дитя». Здесь выступает с чрезвычайной ясностью культурное значение религии в жизни персов: трудиться над благоустроением жизни, по их верованию, значит служить Ормузду и способствовать достижению конечной цели жизни, т. е. победе добра над злом. Даже мелочные предписания касательно чистоты тела, одежды, молока, хлеба, воды и т. д. имели, бесспорно, культурное значение, так как они носили чисто гигиенический характер.

Не менее настоятельно требуется в маздеизме и нравственная чистота, благодаря чему персидская религия носит высоко этический характер. Вот одна из молитв в Авесте: «я молю тебя, Ормузд, чистый в мысли, слове и действиях, насади чистоту в мое сердце, дай мне постоянство в добре, чтобы я достиг святости и удостоился твоих благословений и милостей». Так как Ариман насаждает зло в жизни путем неправды и обмана, то в глазах персов всякая ложь считалась особенно преступной. Любовь к правде не была у них только идеальным пожеланием, но и постоянно проводилась в жизни. «Чего более всего стыдятся персы, говорит Геродот, и что всего более у них в презрении, то это ложь. Все другого рода преступления главным образом потому и считались страшными, что преступник вынужден говорить ложь». Правда – это высшее божественное свойство Ормузда: он есть бог, который, по словам гат, «никогда не заблуждается и в котором нет лжи». Нарушение правды в слове и деле преследовалось даже законом и каралось очень жестоко. О Камбизе рассказывают, что он велел содрать кожу с неправедного судьи и посадить его сына в звании его заместителя на стул, обтянутый кожей отца.

Не смотря на свою воинственность, персы чрезвычайно высоко ценили миролюбие и смирение, и поэтому считали гордость порождением Аримана; в числе Амеша – Спентов была особая богиня, считавшаяся покровительницей смирения. Практический характер нравственности персов открывается особенно из того, что прилежание и трудолюбие возводились ими на степень моральных добродетелей: леность, по их верованию, внушается людям злыми духами. Поэтому высшим идеалом перса была не бедность, не отречение от собственности, как у индусов, а благосостояние, богатство, благоустроение семьи и т. д. Вообще в моральном учении персов одобрение получает все то, что способствуете развитию жизни, ее широте и интенсивности. Но это не значит, что нравственное учение маздеизма придавало значение только внешним формам жизни и внешним поступкам человека, не обращая внимания на внутреннюю чистоту и характер душевного настроения». Нужно отдать полную справедливость Заратустре, что он выяснил значение помыслов, которые составляют источник греха. Принимая во внимание, как мало гимны Риг – Веды говорят о грехе, об искуплении, о сознании вины и о необходимости вымолить прощение у божества, легко можно убедиться, что Авеста проповедует более высокое учение» (Беттани). Как в области физической жизни перс на каждом шагу боялся осквернения, так и в области нравственной жизни он всюду опасался греха, нарушения божественного закона. В Вендидаде постоянно задается вопрос: если человек совершил такое-то действие, то нужно ли считать это грехом, какое наказание ожидает его и чем он может искупить свой грех? Таким образом идея искупления и спасения выражается в Авесте с чрезвычайной определенностью. Вот почему многие смотрят на маздеизм, как на одну из самых высших национальных религий, в которой этический элемент и идея спасения получили сравнительно наиболее полное выражение.

Национальная религия персов, несколько ослабленная в период парфянского владычества при династии Арзакидов (с 220 г. до Р. Х.), начинает приобретать прежнюю силу с установлением национальной династии Сассанидов (с 226 г. после Р. Х.). Но это был уже не тот маздеизм, с которым мы встречаемся в Зенд – Авесте и который характеризуется доведенным до крайности дуалистическим принципом: на религию персов стали оказывать теперь влияние чуждые религиозные верования. При Сассанидах в Персию проникают сначала иудейство и затем христианство, идеи которых не могли не отразиться в той или иной мере на традиционных народных верованиях. Правда, христиане подвергались при Сассанидах постоянными гонениям, который начались с 4-го и продолжались до 7-го века; но, несмотря на это, христианство не только имело многих последователей в Персии, но и влияло в известной мере на переработку древнего учения маздеизма. Как пример такого влияния, можно указать на зародившуюся в Персии ересь манихеев, в которой персидский дуализм перемещался с чисто христианскими представлениями.

Вместе с иудейством и христианством проникли в Персию и их писания, преимущественно апокалипсического содержания; так, при Сассанидах и в последующее время широкой известностью пользовалась книга Арда – Вираф, представляющая переработку иудео-христианского апокрифа Ascensio Iesaiae (Вознесение Исаии). Даже в книге Бундегеш, написанной в эпоху Сассанидов, чрезвычайно заметны следы влияния иудейства и христианства, особенно в учении о грехопадении первых людей и о последних судьбах мира. Несомненно, что под христианским же влиянием была написана и книга Минокгиред, где решаются некоторые теологические и космогонические вопросы и излагается учение о небесной мудрости, причем ей приписывается значение отдельной от Ормузда ипостаси или личности, вполне соответствующей христианскому Логосу. Гораздо менее заметно христианское влияние в книге Бахман – Яшт, содержащей откровение о будущих временах, а также в книгах литургического и обрядового содержания (Шайаст – ла – Шайаст, Сад – дар и др.). Эти сочинения вместе с некоторыми другими, написанными уже в позднейшее время (после 16-го столетия), и служат главным фундаментом позднейшего парсизма, продолжающего, впрочем, руководиться и классическим памятником маздеизма Зенд – Авестой. Следует еще упомянуть о Шах – Наме, книге царей, написанной поэтом Фирдуси около 10-го века; собственно, это произведение эпического характера, содержащее рассказы о подвигах древних царей и героев (например, Рустема), но здесь не мало и религиозного элемента, в значительной мере отразившего на себе магометанское влияние.

Но как ни сильно было влияние христианства и иудейства на маздеизм, последний все же сохранял при Сассанидах значение национальной религии. Но с 636 года, когда Персия была завоевана арабами-мусульманами, маздеизм начинаете постепенно уступать место магометанству, которое затем и утверждается во всей Персии. Вследствие гонений со стороны мусульман, верные поклонники туземной религии, получившей теперь в отличие от древнего маздеизма наименование парсизма, вынуждены были оставить родину и переселиться в западный Индостан (в Бомбею, Сурат, Ахмедабад) и на Гератский полуостров, где они по языку и обычаям слились с туземным населением, но сохранили свою национальную веру; число их здесь ограничивается 70-ю или 80-ю тысячами; незначительное число парсов (до 8 тысяч) сохранилось и в самой Персии и именно в Иезде и его окрестностях. Несмотря на свою малочисленность, парсы, особенно в Индии, сумели достигнуть значительного влияния и богатства. «Настойчивость составляет у них наследственную черту; они держатся благодаря своей коммерческой жилке, а с ними вместе держится и их религия, как талмуд евреями; трудность борьбы за существование вследствие преследований, которым они подвергались не только в Персии, но и в Индии, выработала в них твердость духа» (Беттани). Благодаря развитию просвещения в среде парсов религиозные верования их все более и более облагораживаются, и получают в значительной мере христианский характер. Древний дуализм здесь настолько ослаблен, что современный парсизм можно прямо считать чисто монотеистической религией. Боязнь злых духов сохранилась и доселе, но они не пользуются почитанием и им не приносится умилостивительных жертв, как было прежде. Насколько представление персов о Боге приближается к христианскому, можно видеть из катехизического учения, предлагаемого в школах детям: «Мы веруем в единого Бога и не признаем никого другого. Кто верит в какого другого бога, тот неверный: он подвергнется адским мучениям. Наш Бог не имеет ни лица, ни формы, ни цвета, ни образа, ни постоянного местопребывания. Нет подобного Ему; Он озарен такой славой, что мы не можем ни прославлять Его, ни описать Его; наш ум не можете постичь Его. Истинно верующий обязан знать, что Бог один и славный Зороастр Его один пророк, и веровать, что данные им религие и Авеста истинны и вне всякого сомнения».

Парсы отличаются глубокой религиозностью; молитва заполняет значительную часть их жизни; по правилам они должны молиться по крайней мере пять раз в день. Но эта религиозность не заглушает в них стремления к образованию; у них есть благоустроенные школы; некоторые из парсов получают образование в европейских университетах и свободно владеют европейскими языками; между ними встречаются серьезные ученые; так, благодаря их научным трудам выяснены многие темные места в Авесте и освещены некоторые вопросы по истории маздеизма. Однако, не смотря на развитие просвещения, парсы и до сих пор сохраняют старые грубые обычаи; европейцев особенно возмущает нечистоплотный обряд омовения рук бычачьей мочой, совершаемый для отгнания злых духов. Странным пережитком старины является и тот факт, что парсы до сих пор произносят молитвы на древнем языке Авесты, которого не понимают даже и большинство священников.

Очень часто к парсам прилагают название огнепоклонников, так как поклонение огню составляете одну из характерных черт их культа; но сами парсы отрекаются от этого названия, указывая на то, что огонь для них не божество, а только его символ. Поэтому в парсийском кратком катехизисе говорится: «мы должны покланяться святому, справедливому Ормузду, обращаясь в одному из созданных им предметов света, блеска и славы. Эти предметы – солнце, луна, звезды, огонь, вода и другие предметы славы. К ним мы должны обращаться лицом, потому что Бог придал им искру своей чистой, беспорочной славы, и они, как высшие предметы вселенной, являются представителями Его славы и могущества». Вообще культ современных парсов сохранил в большей или меньшей неприкосновенности все древние обычаи, хотя в Индии они в значительной мере получили туземную окраску. Даже погребальные обычаи, не смотря на их крайне своеобразный характеру соблюдаются и доселе с поразительной точностью: и теперь трупы умерших выставляются на дакмах на растерзание хищным птицам.

В своей жизни парсы отличаются строгой воздержанностью и чистотой. Сущность нравственности определяется у них краткой формулой: «чистые помыслы, чистое слово и чистое дело». И этот принцип они по возможности соблюдают и в жизни. Все путешественники, наблюдавшие жизнь современных парсов, отзываются о них с глубоким уважением. Замкнувшись сравнительно в небольшую общину, они крепко держатся за свою веру и стараются охранить себя от влияния магометанских, буддийских и христианских миссионеров. Правда, в последнее время среди них замечается попытка очистить религию от грубых обрядов (омовения, например, мочой), ввести большую осмысленность в молитву, возвысить образование женщин и т. д.; но эти прогрессивные начинания нисколько не ослабляют общего религиозного настроения и вовсе не являются признаками религиозного упадка. Особенное значение в жизни парсов имело основание в 1851 году общества под названием «Руководитель поклонников единого Мазды». Один из главных представителей этого общества, профессор и член английской Палаты Общин Дадабхай Наороджи, рассказывает: «цель наша состояла в том, чтобы очистить религиозную жизнь парсов от введенных к нее индийских и магометанских обрядов, а также в критическом исследовании первоначальной древней веры и в освобождении ее от последующих грубых наслоений. Это общество встретило в своей деятельности много преград; но нам помогли женские школы. Новое поколение матерей довершает те реформы, которые начаты нами».