Глава 5. Отрицательные стороны религиозной жизни той эпохи. Отец Иоанн о литургии

1

Как достойный священник, как настоящий пастырь и просто истинный христианин, отец Иоанн Кронштадтский хотел дать людям наилучшее, что можно пожелать, – приобщение к совершенной Божественной жизни. Из своего опыта он знал, что вне Церкви, без участия в Таинстве Любви, в Таинстве Евхаристии, можно скорее только мечтать о лучшей жизни, чем приобретать ее. Более всего он хотел, чтобы люди, очищаясь покаянием, причащались Божественной жизни из Чаши Христовой жертвенной любви. Чего больше мог он пожелать своим ближним, в особенности вверенной ему Богом пастве? Да, что большего можно дать кому-либо, как не привести к Источнику бессмертной, подлинной и блаженной жизни?

Но задача отца Иоанна Кронштадтского была нелегка. Не только человеческая греховность и таящиеся за ней злые силы препятствовали слишком многим услышать его благой призыв, но и духовное состояние всего тогдашнего русского общества. Несмотря на признаки наступления некоторого духовного пробуждения (о чем будет сказано ниже), обще религиозное состояние России того времени нельзя назвать благополучным.

Прежде всего, нельзя не отметить, что дворянский и чиновничий слои русского общества, со времени петровских реформ, входя все глубже в русло западноевропейских культурных интересов и развлечений, все более и более отпадали от православной церковности.

К этому надо прибавить начавшийся при Петре и принявший в 19 веке окончательную форму культ государства и служения ему, который решительно отодвигал религиозную жизнь, в лучшем случае, на второй план.

Холодная религиозность, нередко переходящая в безрелигиозность, у имперского служилого сословия становилась традиционной и имела различные оттенки.

Кроме упомянутого культа государства, было преклонение перед Россией как нацией, и перед народом, и просто перед неопределенным добром и общей пользой. Православная вера во всех этих случаях занимала место служебное, место некоторой необходимости или даже только терпимой подпорки для этих ценностей. Соответственно с этим и духовенство расценивалось больше всего с точки зрения приносимой им пользы то государству, то народу, то добрым нравам.

В ту эпоху редко кто из принадлежащих к этому обширному и разнообразному кругу служивых людей видел в православной вере самую сущность жизни, а в Церкви – высочайшее вселенское единство в любви, тот богочеловеческий организм, вне которого отдельный человек, как клетка, вырванная из тела, просто не может по-настоящему жить.

К этому надо добавить, что благодаря «европеизму» и наличию множества иноверцев среди правящего класса, даже религиозно настроенные люди нередко питались религиозными идеями и настроениями западного, не православного происхождения.

Вскоре, по примеру высших слоев, к «Европе» потянулись и выступившие на историческую сцену слои новой интеллигенции из разночинцев. Здесь преобладало более всего увлечение рационализмом и догматическим социализмом, который к концу 19 века для многих стал предметом фанатической и слепой веры.

Все это не способствовало православной религиозности.

2

Немалое значение в этом религиозном охлаждении руководящего слоя России имел бытовой и культурный отрыв от него белого духовенства, замкнутого в отдельное, наследственное сословие.

В руководящей среде редко можно было встретить священника, кроме как по случаю домашней требы. Эта среда в своей частной жизни чуралась духовенства. Поэтому, может быть, мало кто из духовной среды поднимался по гражданской иерархической лестнице. Возвышение, подобное карьере графа Сперанского, было довольно исключительным явлением. Люди, вышедшие из духовного сословия, избиравшие мирскую деятельность, к тому же обычно сами отрывались от своего родного круга и не могли потому служить мостом между своей прежней и новой средой. К этому надо прибавить, что культурный уровень духовенства, особенно сельского, был невысок, вследствие чего влияние его на общество могло быть только очень ограниченным.

Нельзя не упомянуть еще, что, несмотря на некоторые попытки имперской власти поднять социальный статус духовенства (этому и должна была служить сословная его организация), оно оставалось, особенно в деревнях, прямо приниженным. Изредка подвергалось оно и прямому самоуправству со стороны помещиков и унизительным наказаниям от властей.

Священник мог оказывать некоторое влияние на общество более всего как преподаватель Закона Божия, как проповедник с амвона и как духовник. Но и в этих областях возможности его влияния были невелики. Закон Божий в средней школе обычно рассматривался только как один из многих, и притом не главных предметов. Преподавание его очень часто шло по формальной схоластической системе и по таким же учебникам. При своем невысоком культурном уровне священники очень мало проповедовали, а отдельные проповедники стали выдвигаться только в столицах и в больших городах. Что касается духовничества и связанной с ним литургической жизни Церкви, то тут-то, может быть, и таилась главная беда всей эпохи.

Для большинства населения Литургия перестали быть центром церковной жизни. Всеобщим убеждением было, что причащаться можно только один раз в год. Это отразилось даже в катехизисе митрополита Филарета²⁰, в котором все же рекомендовалось причащаться, если возможно, и четыре раза. При тесном единении Церкви и государства гражданская власть требовала от учащихся, чиновников и военных ежегодного причащения во время Великого поста. Это вмешательство светской власти в самую интимную сторону религиозной жизни способствовало тому, что, глубочайший акт христианской жизни в сознании очень многих стал пониматься как внешняя гражданская обязанность. Про говение, под которым разумели приготовление к Исповеди и Причащению, и самое последующее участие в этих Таинствах было принято говорить: «иду исполнять свой долг» или «отдать Богу свой долг». Таким образом, в значительной своей массе православные русские люди не имели в достаточной мере основного духовного питания и плохо сознавали его необходимость. Вследствие этого в них неизбежно стало меркнуть сознание того, что такое есть в своем существе Церковь, в чем заключается ее жизнь.

В купечестве и крестьянстве древнее благочестие оставалось более живым. Здесь еще сохранился былой допетровский, окрашенный церковностью быт. Но в этом быту благочестие часто выливалось в пристрастие к внешней обрядности, которая, особенно в крестьянстве, сочеталась нередко с суеверными языческими обычаями. Кроме того, в этой среде за обрядовым благообразием нередко скрывался самый грубый бытовой материализм. Купечество более других слоев населения было открыто для общения с духовенством и, вероятно, испытывало все же его облагораживающее влияние, что выражалось, например, в благотворительности и храмостроительстве.

Бытовая церковность сохранялась в чистом виде более всего в самом духовном сословии, и, несмотря на его бедность, замкнутость и мало культурность, в нем можно было найти и подлинную духовность – пусть иногда слишком скромную и молчаливую. Даже поражавший иногда эту среду алкоголизм не мог одолеть этого тихого духовного свечения, которое не замирало. Если у духовенства не хватало духовной силы, чтобы взять в свои руки духовное водительство народа, если не нашлось ее и для того, чтобы создать запруду, могущую остановить натиск враждебных Церкви течений, то духовное сословие оставалось до самого конца 19 века наиболее благоприятной почвой, на которой рождались и процветали светильники Русской Церкви.

Таким светильником и был отец Иоанн Кронштадтский.

Из всего изложенного видно, в какое трудное и неблагоприятное для церковного дела время началось его священническое служение.

3

Указанные трудности не только не остановили и не ослабили основного священнического и пастырского устремления отца Иоанна, но усилили его горение и, вероятно, точнее определили его пастырские пути. Поразительный контраст между тем внутренним сердечным пламенением, которое он испытывал при совершении Божественной литургии со своей стороны, и почти общим равнодушием к литургической и церковной жизни со стороны других, можно думать, понуждал его только все настойчивее и горячее говорить о самом дорогом для него и, конечно, еще горячее молиться. Но прежде чем рассказывать, как отец Иоанн Кронштадтский священнодействовал и в особенности о том, как он исповедовал и служил Литургию, необходимо сперва в общих чертах изложить его собственное свидетельство о том значении, которое он придавал литургической жизни. Тогда станет понятным и рассказ о его необыкновенном, пламенном и вдохновенном служении, привлекшем к себе вниманием почти всей России.

В наше время многие, по незнанию, не могут понять слов и смысла богослужения, и многим было бы нелегко, поэтому воспринять сразу слова отца Иоанна Кронштадтского о его самых высоких переживаниях, о значении Литургии и Евхаристии. Но каждый по опыту знает, как может мучить греховное состояние, например, обида, злоба, и как хорошо от этого избавиться. Поэтому изложение учения отца Иоанна об этом основном предмете его миссии лучше всего начать с передачи некоторых его слов о мучительстве греха.

Отец Иоанн с особой убедительностью постоянно показывает в своих записях, как тяжело это мучительство и как светла радость освобождения от него. Такие переживания знакомы каждому, и каждый может проверить их на себе. После такой проверки нетрудно будет последовать за отцом Иоанном и дальше и убедиться вместе с ним, сперва хотя бы только по его книге, что молитва, в особенности церковная, а за нею – Покаяние и Причащение и, конечно, чтение слова Божия – самые действительные средства для избавления от всего злого внутри нас, что терзает наше сердце и портит нашу жизнь.

Еще шаг…и мы вместе с отцом Иоанном сможем открыть, что Бог через Церковь, через Свои Таинства не только освобождает нас от тиранства греха, но подлинно наделяет нас животворной, радостной силой любви, а в ней в конце концов одаряет и совсем новою, светлою, не похожей на прежнюю жизнь – в лоне Его Святой Церкви. Поняв все это, нетрудно будет вчитаться и во все живое, истекающее из личного духовного опыта богословие отца Иоанна, и понять и принять все его многостороннее учение не только о Литургии, но и о Боге, о Церкви и о спасении.

4

Вот несколько отрывков из его книги о грехе как великом и несомненном несчастии нашем. «Помните, что в мире действует непрестанно нравственный закон Бога, по которому всякое добро награждается внутренне, а всякое зло наказывается: зло сопровождается скорбью… теснотой в сердце, а добро – миром, радостью и пространством сердца».

«В настоящем состоянии человек проникнут весь гордостью, лукавством, маловерием, сомнением, неверием, непослушанием, легкомыслием, злобою, блудом, завистью, скупостью, леностью, иногда малодушием, унынием… ложью, хулой. Какой великий труд предлежит всякому человеку-христианину, – очищать себя от скверны и тли страстей!».

«Все грехи и страсти, брани и свары суть истинно болезни душевные… пожар души, великий огонь, свирепеющий внутри… выходящий из адской бездны. Его надо тушить водою любви…».

Но «как арап не может переменить черную кожу на белую и рысь-зверь пеструю шкуру свою, так и вы не можете творить добра, привыкши ко злу… Нужна всесильная благодатная помощь свыше!»²¹.

Ее-то и искал отец Иоанн более всего в молитве, в богослужении, в Святых Тайнах и, по вере своей, находил.

«О, вера святая! Какими словами, какими песнями я прославляю тебя за бесчисленные блага для души и тела моего, дарованные мне тобою, за все силы, которые ты во мне совершила и совершаешь, за блага мира и отъятие смятения, за блага свободы с отъятием тесноты горькой, за блага света духовного и прогнание тьмы страстей, за благо дерзновения с отъятием малодушия и боязни, за блага духовной власти и духовного величия с отъятием рабства греховного и низости духа…Познан буди, Господи, в вере Твоей, всем людям Твоим… всем племенам земным, да все прославят Тебя… от востока … до запада».

И таких свидетельств у отца Иоанна множество.

Если в приведенном отрывке имеются лишь общие указания на помощь веры, во многих других отец Иоанн Кронштадтский ссылается уже на силу Божественной литургии и Таинства Евхаристии.

«В Литургии наша сила против сильных врагов, победа над ними, побеждающими нас нередко страстями нашими… свет наших душ… надежда наша, утверждение наше».

Или еще более яркое:

«Моя ежедневная, величайшая беда – грехи… гложущие… сердце. Но против этой беды есть ежедневный же, величайший Избавитель и Спаситель Иисус Христос. Он мне ежедневно благотворит невидимо…».

Или, наконец: «Когда согрешишь… и грехи…будут… жечь тебя, ищи тогда… единой жертвы о грехах, вечной и живой, и повергай свои грехи пред лицом этой жертвы. Иначе тебе нет ниоткуда спасения. Сам по себе спастись не думай».

5

Но Литургия и Святое Причащение – не только освобождение от муки злобных или иных греховных переживаний, но и радость новой жизни в мире иных греховных переживаний, но и радость новой жизни в мире и любви.

«Это истинно небесное служение Божие на земле, при котором быть… блаженство, мир, отрада для души! Оно питает ум, веселит сердце, вызывает слезы умиления, благоговения, благодарности, подвизает к самоотверженным подвигам любви, веселит надеждами воскресения и бессмертия».

Но в особенности, как об этом правильно замечает в своей книге «Небо на земле» архиепископ Вениамин (Федченков)²², отец Иоанн черпал в Литургии бодрость, крепость, силу…

«Облекшись во Христа верою и причастием Святых Тайн, я бываю словесен и тверд как скала», – признается он. А в одной беседе со священниками он сказал: «Господь, с Которым я ежедневно соединяюсь через Святое Причастие, подкрепляет меня. Иначе где бы я мог почерпнуть силы для таких постоянных, усиленных трудов, которыми стараюсь служить во славу Его имени, во спасение ближних моих».

Но не только отдельные светлые переживания или добрые душевные свойства обретаются, по свидетельству отца Иоанна, в Литургии, а самая сила жизни или, точнее – самая подлинная, настоящая жизнь. «Я умираю, – пишет он, – когда не служу Литургии». А в другом месте: «В нас нет истинной жизни без Источника Жизни – Иисуса Христа… Литургия есть… источник истинной жизни, потому что в ней Сам Господь, Владыка жизни преподает Себя Самого в пищу и в питие верующим в Него и в избытке дает жизнь причастникам Своим, как Сам говорит: Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную (Ин. 6:54)».

Но что же это за настоящая жизнь?

Настоящая жизнь есть любовь, как Сам Бог есть Любовь. Поэтому-то именно любовь, а, в конце концов, встреча и единение с Самим Богом есть то главное и то единственное, что ищет душа христианина и обретает в Божественной литургии.

«В словах: примите, ядите, сие есть Тело Мое, за вас ломимое и пийте отнее вси, сия есть Кровь Моя, за многие изливаемая (ср.: Мф. 26:26–28; Лк. 22:19–20) – бездна любви Божества к роду человеческому, – пишет отец Иоанн.

– Священный трепет пробегает по всем членам, по всему существу всякого непредубежденного, не связанного житейскими похотьми и сластьми человека, когда сердечным ухом слушает он эти слова из уст священнослужителя!».

И далее он прибавляет: «О любовь совершеннейшая! О любовь всеобъемлющая! Любовь крепчайшая! Что мы принесем в благодарность Богу за эту любовь к нам?!»

Любовь эта постигается в жертве Христовой, принесенной за освобождение всех от всякого зла, постигается в ней и Сам Бог, в Своей сущности все же никогда не постижимый, и через это посильное постижение мы уподобляемся Ему, обожествляемся или, согласно церковному языку, обожаемся.

«Изумляюсь перед величием жертвы Тела и Крови Христовых… перед безмерною любовью, в ней сокрытой… перед ее боготворящею нас смертью, перед силою Божией, перед ее чудесностью! О, Господи Иисусе Христе! Ты весь тут! Тебя видим, осязаем, ощущаем, чувствуем тут!»

Или дальше: «Высочайшая награда для христианина, особенно для священника – Бог в сердце. Он – наша жизнь, наша слава…»

После этого понятны и другие слова отца Иоанна Кронштадтского: «Служить Богу – блаженство само по себе».

Размышляя о таком отношении отца Иоанна к Литургии, архиепископ Вениамин (Федченков) в своей книге «Небо на земле» справедливо замечает: «Если бы кто задал вопрос батюшке: какая «польза» от Литургии? – он, вероятно, с недоумением, а может быть, с грустью посмотрел бы на него… о какой пользе, о каких плодах можно еще говорить! Уже все дано!»

6

Но Литургия совершается не для отдельного человека. Недаром самое наименование ее означает общее дело.

На Литургии совершается таинство любви, а любовь, по самой сущности своей, распространительная. Любовь, особенно Божественная, стремится распространить свой свет, свою радость на всех и жаждет объединить.

По учению Церкви, Бог самый мир создал по избытку Своей любви, чтобы приобщить Своему блаженству еще множество созданных Им именно для этого существ. При творении мира чаша Божественной любви как бы перелилась через край.

Такова же и любовь Христа. Он принес Себя в жертву, чтобы спасти всех от всякого зла и вновь привести к Богу отпавший от Него мир и причастить всех блаженному всеобщему единению в любви по образу совершенного единства Трех Лиц Святой Троицы. Во время Своей прощальной беседы со Своими учениками Иисус Христос молился именно об этом единстве всех в любви, ради него и принес Он Себя в жертву (см.: Ин. 17). Эта жертва, которая есть высшее выражение Божественной любви к людям, повторяется в некотором смысле на каждой Литургии и, причащаясь под видом хлеба и вина Тела и Крови Христовых, верующие причащаются Его Божественной любви, приобретают ее все объединяющую силу. Отец Иоанн Кронштадтский не только все это знал, но переживал всем существом своим.

«Какая отрадная, оживляющая сердце мысль, что все православные христиане составляют одно духовное Царство Божие, одно тело, один дух, одну виноградную лозу с множеством гроздей…во всех царствует Бог во Христе Иисусе и во всех живет Дух Божий… Чудна Божественная литургия… по той широкой любви, которою она объемлет весь мир! Не только земной, но и небесный…»²³.

Именно в Таинстве Евхаристии более всего скрепляется Церковь в одно тело, в Тело Христово. Отец Иоанн Кронштадтский всей душой переживал и это. «Так как мы веруем в Церковь, которая есть общество верующих в Господе, соединенных в одно тело Главою Христом и одушевленных одним Духом Божиим, то мы, как члены Церкви, должны беречь и любить друг друга… Без любви нет Церкви. Но вокруг Церкви, в Царство Божие должно собраться вся Вселенная… и это все имеет свое начало в Божественной литургии»²⁴.

«Польза Литургии, – пишет отец Иоанн, – неизмерима не только для всей Церкви Православной, но и для всей вселенной, для всех людей всяких вер и исповеданий, ибо жертва бескровная и молитвы приносятся Господу по всей вселенной; из-за совершения Литургии Господь долготерпит всему миру и милует весь мир. О Литургия чудная, Литургия всемирная, литургия Божественная и боготворящая».

И, наконец, нельзя не привести еще следующих слов: «Если бы мир не имел пречистого Тела и Крови Господа, он не имел бы главного блага – истинной жизни; не имел бы дара освящения… Да! Это истинная закваска жизни духовной, небесной, святой, положенная в человечестве!

Такое проникновение в тайну Божественной литургии, о чем здесь приведены только немногие свидетельства, подвигают отца Иоанна Кронштадтского, как это нетрудно было уже заметить, к молитвенной хвале и славословию Богу. Можно прямо сказать, что Дневник его есть в значительной мере молитвословие, притом хвалебное, – гимн Богу. Но хвалой, славословием, благодарением в значительной степени является и вся Литургия, и совершаемое на ней Таинство Евхаристии. Самое наименование это, как известно, означает благодарение.

Отец Иоанн Кронштадтский сознавал и этот глубочайший смысл принесения Бескровной Жертвы, и потому-то все, что он пишет о Литургии, озарено этим светом хвалы, радости, торжества. Можно даже сказать, что его Дневник является прямым продолжением его литургического служения, каковым была, в конце концов, и вся его жизнь. У него как бы не было разделения между жизнью в храме и вне храма. И сам он считал все чудесное, творившееся в жизни по его молитве, как бы только естественным продолжением того неизменного чуда, что совершается в храме Божием на Его престоле.

Вдальнейших главах о содержании произведения отца Иоанна Кронштадтского будут более подробно изложены его религиозные взгляды. Здесь же темы эти были затронуты только для того, чтобы показать изнутри, по записям самого отца Иоанна, как пламенно, как глубоко переживал он Литургию и что именно в основе он переживал.

Следующие главы покажут уже больше с внешней стороны, на основании свидетельств многих очевидцев, как отец Иоанн Кронштадтский исповедовал и служил в храме, и как это отражалось в среде верующих.