«Книга надежд и утешений» известного русского религиозного философа и духовного писателя И.А. Ильина (1883—1954) составляет третью, завершающую часть знаменитого триптиха его философских этюдов, две из которых опубликованы издательством в сборнике под общим названием «Книга раздумий и тихих созерцаний».
Книга является блестящим образцом философско-художественной прозы и системного изложения правил национального нравственного воспитания. Это своего рода «путеводитель» и «пособие» для человека, идущего по жизни, где встречаются не только радости, но и невзгоды, страдания, сомнения, душевные муки и терзания…
Предлагаем вашему вниманию одну из частей этой книги.
Для женщины ни счастья, ни мудрости нет, если она не хранит верность сокровенной сути своей. Тогда её дивная сущность не выказывает мудрость свою и сжимается от горя и несчастья.
А сколько зла причинила гибельная женская сущность, мы видим из истории судов над ведьмами, мрака сектантства, деяний вероломных преступниц типа Валерии Мессалины и леди Макбет.
Если исследователь прислушивается к сокровенной сущности женщины, сначала его ухо улавливает едва различимый таинственный музыкальный шум и только со временем начинает различать отдельные голоса, которые вырисовываются как бы разбегающимися светящимися линиями, ведь сущность женщины неоднозначна: она многотональна, богата.
* * *
Прежде всего, женщина — это цветок, дитя и ангел.
Всякая женщина — это потенция, но не всякая — актуальность. Эти формы как бы дремлют в глубинах женской сущности и посылают свет изнутри. В жизни любой женщины бывают мгновенья, когда одна из этих форм просыпается, выступает на первый план и начинает выказывать себя; тогда женщина — настоящий цветок, или само дитя, или совершенный ангел; все дивится ей и с радостью внемлет.
Бывают женщины, у которых проявляется или одна только форма, или обе сразу: одна остаётся цветком, другая несёт в себе дитя, а в третьей — и дитя, и ангел одновременно, а для цветка места нет… Беда начинается тогда, когда все три формы в женщине отмирают, так что она и не живёт в них, и не знает о них.
Вот это действительно незадача: только плотью она ещё женщина, но и мужчиной ей стать не дано. Все остальное, что ещё делает её женщиной, что ещё можно и должно сделать, — вдохновительница любви, супруга, мать, хранительница очага, воспитательница, повелительница, спутница жизни, — даже при самых лучших намерениях остаётся ей не по силам, потому что эфирная плоть её женской сущности захирела и стала бесплодной.
* * *
Женщина (неважно, знает она об этом или нет; впрочем, большинство наверняка знает) — это прежде всего цветок. Её призвание — нежность и красота. Вот почему она требует бережливости и восхищения; и требует по праву. Нежно её восприятие; нежна её природная тайна, которую она в себе воплощает; нежна её фигура; нежен её взор.
Даже самая крепкая женщина по сравнению с самым крепким мужчиной кажется и нежной, и хрупкой. Женщина, не желающая ничего знать о своей нежности, изменяет своей сущности и протестует против собственной природы. Нежность обязывает её быть красивой. Красивой может быть даже самая некрасивая из женщин.
Потому что истинна не физическая, а душевная, духовная красота. Дух женщины, вселившийся в прекрасную душу, может сделать прелестной даже некрасивую на вид женщину: тогда внутренняя красота светится через незадавшуюся внешность, поёт и излучает счастье; тогда с радостью замечают красавицу в особо не примечательном лице.
Как цветок женщина призвана жить центростремительной жизнью и разворачивается изнутри. Она должна довериться дремлющей в себе энтелехии, самозабвенно, целиком, непроизвольно и расцвести на солнце универсума. Она призвана формироваться в тиши, в неколебимом покое обетования и ждать, в скромном смирении следовать послушанию и всем — даже в несчастье — дарить благовоние, утешение и радость.
В этом бытии цветка у женщины чего только нет; тут и любовь к другим цветам природы, и понимание их языка; тут и забота (форма) её одежды (опрокинутая чашечка цветка); тут и врождённый вкус к линии и цвету; тут и радость от собственной красоты; тут и аромат; тут и искусство красноречивого молчания и молчаливого ответа, и многое другое, что так восхищает нас.
И ни один цветок не гонит своё соцветие выше того, что положено ему. Ни один не хочет иметь больше того, что задано ему; ни один не пытается самоуправно исправить в себе свою природу или самовольно подчеркнуть свою красоту; нет в них ни тщеславия, ни властолюбия, ни зависти. Вот почему всякая жаждущая блеска, охочая до румян, тщеславная, деспотичная, завистливая женщина неверна цветку в себе и прегрешает тем самым против воли сокровенной сущности.
* * *
Любая женщина знает также о своём преимуществе быть ребёнком и ребёнком оставаться.
Женщина — это дитя, так как она живёт чувствами; сердца её добиться легко, ранить его — тоже. Она — дитя, потому что во многом наивна и некритична. Ей ни к чему все знать и все перепроверять; как ни к чему знать и о том, чего она не знает. Отсюда преимущество всегда задавать вопросы, требовать ответа и пояснений.
Она — дитя, потому что её отношение к миру непосредственно и созерцательно. Вчувствование — это её способ постижения вещей; интуиция — способ мышления; созерцание — состояние восприятия и познания. Вот почему она, как правило, знает меньше мужчины, но опыт созерцания её куда шире мужского.
Женщина — дитя, потому что её душевная ткань стремится к целостности и единству: она обладает искусством исцеления любого разрыва, преодоления любой трещинки и даже большой дифференцированности в своём по-детски нераздельном ощущении и поведении.
Вот почему женщина была издревле восприемницей и хранительницей веры: вера — ведь это способ переживания ею истины. Царство Божие всего ближе к детям и женщинам. Вот почему художники и поэты прежде всего обращаются к женщине: тот, в ком сердце поёт и созерцает, ищет понимания в поющем и созерцающем сердце.
Результаты исследования у женщин выглядят во многом по-другому, чем у мужчин, ведь акт детского созерцания, который свойственен им, получает конкретную жизненно-полноценность и находит реальную обоснованность. Даже социальные проблемы женщина понимает по-своему: органично, дифференцированно, с любовью; скорее этически, нежели политически; чаще интуитивно, нежели абстрактно, по линии нивелировки…
Женщина может быть не только по-детски наивной, но и по-детски ребячливой, тогда она капризна, ненадёжна и ветрена, безответственна, неосмотрительна, порою коварна и жестока. Тогда преимущество дитяти ей во вред и во зло; и с ней, со всей её несносностью, придётся хлебнуть немало горя и заняться строгим перевоспитанием (см. у Шекспира)…
* * *
Если же женщина идёт по жизни как цветок инстинкта и дитя духа, то внутренняя сущность её до такой степени пропитывается природной невинностью и душевной чистотой, что её человеческий облик, её улыбка, её взгляд производят впечатление земного ангела; тогда ей только и остаётся, что внять зову ангела-покровителя.
Сказав «ангел», мы не слишком многое вложили в это слово, потому что ведём речь не об образе-совершенстве, а о добром наставителе к лучшему. Женщина призвана требовать от мужчины, которому она дарит свою любовь, лучшего в жизни и побуждать его к лучшему. Тогда всю силу своей любви она будет отдавать служению культуре и совершенству.
Служение женщины в образе ангела не есть прерогатива времён рыцарства; о нем знали и прежде. Женщина ищет своего героя всегда и от своего возлюбленного требует превосходного. Об этом и легенды вещают, и сказки сказывают. Разве что самки тупые не знают об этом и знать не удосуживаются…
Чтобы следовать этому зову, женщина должна наращивать в себе и развёртывать силу цветка и способности ребёнка. Она должна следовать своей энтелехии, представляя последнюю как нечто крепко связывающее мужчину, чтобы потом его, связанного, освободить для творческой жизни. А для этого ей понадобится внутренне органическая гармония и глубокое сердечное созерцание.
Она должна также безошибочно угадать энтелехию предстоящего к освобождению мужчины и указать ему верный путь. Тогда своим постоянным советом, увещеванием, предостережением и поддержкой она станет ему утешением и защитой, разбудит в нем творческое вдохновение, будет постоянно поддерживать в нем огонь и свет.
Образ ангела-хранителя в жизни легко исказить. Есть немало женщин, которым сковать человека легко, но освободить его для творческого труда не дано: одни не желают этого, потому что не хотят отпускать от себя влюблённого «пажа»; другие не способны на это, потому что не могут справиться со своими страстями.
Есть и такие, которые неверно понимают энтелехию своих мужей; есть такие, которые свободу творца блокируют своей опекой; есть такие, которые не созданы для легкого вдохновенья, а потому своим бабьим властолюбием подавляют и губят в мужчине творческий потенциал — ведь дух предписаний не терпит…
Любая добрая женщина могла бы стать для своего возлюбленного ангелом-хранителем, как и любая достойная женщина. Она способна на это даже тогда, когда самой ей не очень-то в жизни везёт, достаточно вспомнить образ несчастной добромудрой Сони у Достоевского в «Преступлении и наказании». Но волей или притязанием здесь добьёшься немногого; для этого надо оставаться цветком инстинкта и дитём духа.
* * *
Три этих облика — цветок, дитя и ангел — и есть женщина; песнь в ней образуют мелодия и гармония «вечно женственного». Если живут эти три ипостаси в глубинах женской души, ей удаются всевозможные аспекты служения, заложенные в ней природой и Богом. Хиреет одна из этих ипостасей — вянет цветок; дитя вырождается в умного не по годам человека с плоским рассудком; «ангел-хранитель» поневоле попадает в тенет зла; все земные дела её терпят крах и приносят одни несчастья.
Но если она прислушивается к цветку в себе, тогда образ действий её органично спокоен, как и подобает цветку; если прислушивается к дитяти в себе — её жизнь обретает ясность, чистоту и глубину — характер ребёнка; если прислушивается к голосу сокровенного ангела в себе — её поведение несёт на себе ангельский отпечаток, в ней появляется что-то провидческое, божественный свет излучают её глаза.
Первое предназначение женщины — быть живым источником любви. Она и шествует по жизни как носительница любви. В любви её главная сила, обетование, смысл её бытия; она — её самый существенный орган, самый созидательный акт; и не столько в любви как проявлении чисто природного соития и деторождения, но в любви прежде всего как тончайшем колебании душевных, духовно возвышенных движений: женщина, излучающая духовную любовь, есть духовный клад своего народа.
Без любви нет ни брака, ни материнства, ни отцовства, ни семьи, ни сынов, ни дочерей, ни братьев, ни сестёр — все бессмысленно, все мертво. Кто хочет создать семью и узы без любви, тот стирает сущность её, лишает души тело, оскверняет святыню, и все, что бы он ни создал, будет зыбким и пошлым; а жизнь его будет сплошь обманом и самообманом.
Но центром семьи является женщина. Это она впитывает в себя любовь, чтобы выносить из неё новый образ любви; это она струит из себя потоки любви. Ребёнком она радует своих родителей, братьев и сестёр нежной проникновенностью к ним.
Девицей излучает она из себя созревающую в ней, пробуждающуюся любовь, молча вопрошая («не ты ли мой суженый?»), тихо взывая («иди же, счастье ждёт»). Потом собираются в ней, концентрируются все лучи в полном объёме и интенсивности, чтобы, счастьем сияя, излиться на «него, единственного», и на «них, страстно желанных». И чудо неиссякаемого источника, неисчерпаемой полноты живёт в ней на протяжении всей человеческой истории.
Это её любовь зажигает семейный очаг и поддерживает в нем его чистый огонь. Это она хранит духовную ткань Отчизны со всем своеобразием её традиций и ткёт её дальше своим дочерям в наследство и поучение, своим сыновьям в качестве желанного образца. Конец стране, в которой целомудренная женская любовь иссякает, исчезает… Из груды пепла возродится тот народ, в котором женщина остаётся верной служению любви.
* * *
Второе её предназначение — быть кормилицей.
Так предопределено природой: младенец нуждается в молоке матери, и она получает его от Бога в дар. Это «умиротворение» голодного младенца составляет и в дальнейшем долг и привилегию матери, а потому далеко не случайно, что женщина выступает кормилицей семьи, «кухня» как центр домашнего очага — это прямая нагрузка для неё, но и творческая сфера.
У каждого народа своя «кухня», которая определяется климатом, популяцией животных и растений, здоровыми потребностями народного организма; более того — любое национальное блюдо есть выражение национальных вкусов, соль национальных ценностей и культуры, концентрация иррациональной мудрости народа.
Тут наследуются все его традиции: выбор, облагораживание, приготовление, сервировка — целая культура питания, здоровья и вкуса к жизни; целое искусство и природной мудрости. Женщине надлежит это искусство беречь и обогащать.
Она задаёт ритм жизни семье, приводит в порядок дом, организует ход домашних дел и в этом плане становится воистину повелительницей всего хозяйства. На хозяйстве тоже лежит отпечаток национальных традиций, именуемый всюду «воздухом» Родины.
* * *
Третье предназначение женщины — быть целительницей. Это в ней тоже от природы: хорошая мать инстинктивно чует, что надо её плачущему малышу, когда, где и как она должна ему помочь. И эта связь, проистекающая с момента зарождения таинственного тождества, побуждает женщину в дальнейшем переносить эту свою способность (материнский инстинкт) и на других людей.
Развивается дар глубокого вчувствования, а точнее — художественный талант идентификаций. Когда мать инстинктивно безошибочно выхаживает своего больного ребёнка, её созерцающее сердце касается нередко самых что ни на есть глубин чужого страдания. Образованная женщина-врач, остающаяся в душе цветком, дитём и ангелом-хранителем и обладающая материнским инстинктом, может творить чудеса в плане диагноза, совета, ухода. Тогда в ней природа и дух празднуют свой творческий синтез.
* * *
Всем этим служение женщины не исчерпывается; мы лишь обозначили его. Сущностью женщины оно определяется и, следовательно, имеет свои пределы. Она не вездесуща; не ко всякой профессии пригодна, не ко всякому месту, не ко всякой должности. Она всегда ко двору там, где может, где имеет право и где должна оставаться женщиной. Это означает, что технически и механически она способна на гораздо большее, нежели может органически и духовно.
Все, что искажает в ней сущность цветка, ребёнка, ангела-хранителя; все, что отнимает у неё дар быть источником любви и материнства, — ложно. Все, что нивелирует её, делает бездушной, неженственной, циничной; все жёсткое, сухое, индифферентное; все беспочвенное, лишённое традиций, рассудочное, механистичное — противно её природе и для народного духа опасно и вредно. Женщина — не всеобщий любимчик, не рабыня, не кокетка, не создание для услады; не половая тряпка, не пылесос.
Она по рождению равная с мужчиной, но не одинаковая с ним в плане своеобразия; она достойна его, но как личность не обладает его могуществом.
Она может расцветать и в одиночестве, но от этого не становится мужеподобной; может оставаться вполне самостоятельной, будучи спутницей мужчины; но сделаться госпожой она может, только став супругой. Все, что обезличивает, унижает, обесценивает женщину — от гарема до проституции, от бесплодного, замкнувшегося в своём сектантстве существа до коллективного брака — подрывает её здоровые устои, делает безвоздушной её небесную сферу.
Все сверхпрозаичное, все сверхтрезвое, все грубое и жёсткое, ставшее жизненной установкой женщины, вредит ей, постепенно лишая её вечно-женственного. Женщина — не солдат, не матрос, не полицейский, не биржевой маклер, не палач. Не для политики она рождена, не для трона, не для митингов толпы: ей предстоят более изящные дела; ей надобно прислушиваться к более вещим голосам, созерцать более благородные сферы.
И хотя она способна к этому, будет куда лучше, если она будет больше внимать не внешним обстоятельствам, а своим внутренним наклонностям как женщины. Она все может, но это ей ни к чему. Ей хочется «равноправия». Но упаси Боже страну от тех женщин, которые, завоевав равноправие, впадают в пьянство, становятся палачами, содержат публичные дома.
Женщина обладает от природы неотъемлемыми привилегиями. Она может то, чего мужчина не может, а потому ей не следует претендовать на мужскую роль. Каждый делает по возможности лучшее, на что он способен, в своей ипостаси, поэтому лозунг «всем разрешается делать все, на что они способны», противен природе и диктуется завистью.
Все в мире призвано хранить верность своей собственной первородной сущности. А потому и женщина должна иметь смелость во всем быть и во всем оставаться женщиной. Во все, что она делает, ей следует привносить вечно-женственное и отвергать то, что противоречит ему. Ей ни к чему уподобляться мужчине, усваивая его повадки. Наоборот, у неё должен быть свой задор, она должна сказать миру своё слово. Любви не хватает миру, а женщина — ведь истинный её кладезь.
Верности природе недостаёт сегодня людям, а ведь цветок вечно-женственного создан именно для верности. Сегодняшнее человечество стерильно, потому что утратило интуицию, а потому призвание женщины — воочию показать всю действенность силы созерцания, присущего вечно-женственному: в религии, искусстве, исследованиях, медицине, соблюдении порядка.
Как никогда прежде, нуждается сегодня мужская половина в услугах ангела-хранителя, чтобы снова обрести истинный путь в духовной культуре и пойти по нему; и женщина возьмёт на себя эту услугу и вынесет её бремя… И чем независимее и увереннее, тем лучше.
«Книга надежд и утешений
Комментировать