Это название одного из сборников рассказов Сергея Крестьянкина. Автор – не однофамилец архимандрита Иоанна (Крестьянкина), а его внучатый племянник. Рассказы Сергея Олеговича, по преимуществу детские, знают читатели в России, недавно их прочли и полюбили в Германии.
Публикуем в небольшом сокращении один из его рассказов о послевоенном времени с емким названием «Буханка». Исторический план рассказа пересекается с вневременным, в котором неизменны вечные реалии – сострадание, милосердие, прощение. Возможно, именно таким языком и о таких вещах нужно говорить с современными детьми, у которых есть абсолютно все. И именно с такой прозы начинать важный разговор с ними о христианстве, о милости и даже об аскетизме – таком непонятном и непопулярном сегодня.
«Буханка»
…Рынок. Самый разгар торговли. Народу – не протолкнуться. Здесь можно продать и купить всё: одежду и сапоги, туфли и шляпы, тульский самовар и трофейный немецкий самокат, табуретки, кастрюли, ложки, книги, собак и кошек, кур, гусей, картошку, лук, хлеб…
Ваня давно нарезал круги вокруг продуктовых прилавков, уж очень сильный запах подзабытый, а порой и вовсе неизвестный, но такой манящий не мог оставить мальчика равнодушным, тем более что не ел он со вчерашнего дня, да и то, что удалось поесть – так, одно название. Перед глазами мелькало столько продуктов: свежее мясо, домашняя колбаса, тушёнка, сыр, молоко, творог, сметана, хлеб… Чёрный, с поджаристой корочкой, такой аппетитный.
Ваня сглотнул, облизываясь. Не было больше никаких сил, чтобы удержаться. Взгляд приковался к буханке, которая нагло выставила свой запечённый хрустящий бок. Ваня представил, как он отщипывает, нет, откусывает огромный кусок от этого чёрного хлеба и начинает его жевать и тот, хорошо пропечённый, хрустит на зубах, открывая взору ноздреватую мякоть и источая сильнейший сногсшибательный, одурманивающий аромат свежайшего рукотворного творения.
Мальчик почувствовал, что сейчас потеряет сознание. Состояние ему было знакомое, такое не раз с ним приключалось от голода. Ноги сами понесли его вперёд.
Он взял буханку, которая его притягивала, словно магнит, дрожащими руками, посмотрел на неё широко открытыми глазами и сглотнул слюну.
– Ты что, пацан? А ну, положь на место! – крикнул продавец.
Окрик заставил Ивана очнуться и вернуться из страны мечтаний в действительность.
«Что он сказал?» – подумал мальчик. «Разве можно положить на место эту буханку, а как же зажаристая корочка?»
Ваня прижал хлеб к груди обеими руками, весь сжался и метнулся от прилавка.
– Держи вора! – послышалось вслед убегающему пацану.
Бежать сквозь толпу сложно. Но ещё сложнее на ходу отрывать от буханки и заглатывать большие куски, давясь и кашляя. В голове мальчика крутилась только одна мысль: «Съесть, как можно больше. Ведь когда ещё придётся – неизвестно».
Он слышал гомон вокруг себя и топот шагов приближающейся погони.
«Могут догнать. Будут бить и, наверное, очень сильно, и если останусь живым, то хоть наемся. А если забьют до смерти, то тогда всё равно».
Ваня споткнулся: то ли камень под ногу попался, то ли кто-то подножку поставил. Растянулся в пыли, но хлеб из рук не выпустил. Подняться сил уже не было. Он откусывал и, почти не жуя, проглатывал.
Погоня его настигла. Ваню начали бить по спине, по голове, по лицу, по ногам. Рванули за шиворот, поднимая с земли, порвали ворот рубахи. Он снова плюхнулся наземь. Одной рукой мальчик пытался закрыться от сыплющихся ударов, а другой крепко прижимал к себе остатки буханки, отрывая от неё куски и быстро, насколько это было возможно, глотал.
Вокруг все шумели, кричали, ругали, но для Вани это стало однообразным гулом, который почему-то всё удалялся и удалялся, словно ему в уши начали затыкать вату. Он уже не рвал хлеб зубами, хотя всё ещё крепко прижимал его остатки к своей груди. Губы распухли, из носа текла кровь, глаз заплыл от синяка. Иван лежал в дорожной пыли безучастный ко всему, не чувствуя боли, смотрел здоровым глазом сквозь какую-то пелену, наверное, слёз, на солнце и думал: «Всё-таки поел.… Как хорошо…»
Гомон голосов усиливался. Его перестали бить. Он услышал лай собак, и кто-то кричал:
– Фашисты!
«Фашисты?» – в голове мальчика шумело. «Значит, опять нужно прятаться. Хотя в прошлый раз, когда немцы пришли в нашу деревню и мы с мамой спрятались в сарае на сеновале, фашисты нас отыскали только с собаками. Правда, чуть позже нам и еще нескольким удалось сбежать.… Но война давно закончилась, какие фашисты? И почему гавкают собаки?»
Ваня попытался сфокусировать свой слух, дабы понять, что же происходит вокруг.
– Что же вы как фашисты. Взрослые мужики навалились. И кого бьёте? Мальца! – пытался защитить Ваню баритон.
– Он вор, – крикнул кто-то.
– Да вы посмотрите на него. Ему от силы лет десять, – попытался объяснить голос.
– Да какая разница. Он буханку хлеба стянул и пытался улизнуть, – размахивал руками, объясняя толпе, разгорячённый продавец.
– То, что он украл – это нехорошо. Это очень плохо. Но давайте попытаемся в этом разобраться, – повёл свою речь Ванин заступник. – Разве он украл ради баловства или шалости, или, может быть, для продажи? Нет. Он утащил не что-нибудь: золотые часы или шапку, а хлеб, и на ходу он ел его, потому что этот маленький мальчик просто-напросто голоден и, может, голодает не один день. Где он живёт? Как он живёт? И есть ли родители?
Гомон в толпе прекратился. Люди уже не выкрикивали, стояли и молча слушали.
– Сколько после этой войны сирот бродит по дорогам в поисках еды и ночлега, пытаясь хоть как-то выжить. А вы готовы этого пацанёнка из-за какой-то буханки растерзать. Мы фашистов разгромили, а вы ещё хуже, оказывается. Ты живой, малец?
Ваня открыл глаза. Вернее, попытался это сделать, и левый глаз открылся наполовину, а правый открыть не удалось, так как он полностью заплыл от удара.
– Тебя как звать-то?
– Ваня, – с трудом проговорил он сквозь распухшие губы.
– А родители твои где? – допытывался мужчина, который его защищал.
– Батяня на фронте в сорок третьем погиб, а мама от голода этой зимой умерла. Нас с Машкой кормила, всю еду нам отдавала, а сама умерла.
Продавец хлеба пожал плечами, махнул рукой, что-то пробурчал, развернулся и пошёл к своему прилавку.
Народ начал расходиться. Ваня приподнялся и сел здесь же, прямо на дороге. Вытер рукавом запёкшуюся кровь из-под носа, облизал распухшие губы. Наполовину оторванный ворот рубахи болтался сзади вдоль спины.
– А Маша – это сестра твоя? – продолжал задавать вопросы мужчина, который спас его от расправы.
– Да, младшая. В подвале меня ждёт, несколько домов отсюда.
– И сколько ей лет?
– Шесть.
– А тебе-то самому сколько? – протянул руку мужчина, помогая Ване подняться на ноги.
– Девять.
Вернулся продавец хлеба и обратился к малышу:
– Ты – это, вот что.… Не серчай. Погорячился я. На-ка, вот, возьми.
Он протянул Ване ещё полбуханки и банку тушёнки.
Ваня недоверчиво посмотрел на того одним глазом, не торопясь брать дары.
– Бери-бери, – успокоил его мужчина, который защищал.
Мальчик схватил продукты, прижал их к себе, развернулся и быстро стал удаляться. «Не поймёшь этих взрослых. То морду бьют, то едой заваливают.… Как бы не передумали».
– Ты – это.… Не серчай! – кричал ему вслед продавец. – Нешто мы не люди! И вообще приходи, буду тебя подкармливать!
Но Ваня ничего этого уже не слышал. Он быстрым шагом пробирался по рынку, спеша к своей сестре, и думал: «Надо же, целая банка тушёнки… Машка-то как обрадуется!..»
Немного об авторе
Прозу члена Союза писателей России и Академии российской литературы Сергея Крестьянкина не назовешь «текстами», это рассказы в традиционном понимании.
Автор в хорошем смысле ретроград – для него имеют значение неспешный разговор с читателем и глубина и содержательность, скрывающиеся за простой и незамысловатой формой. Непопулярные сегодня нравственные ценности он доносит легко – без доказательства правоты, без осуждения ближнего и лишней назидательности.
Наверное, это и есть тот самый взгляд на жизнь, которого не хватает сегодняшней литературе, замешанной на страстях, насилии, пороках, душевных метаниях, хаосе и дисгармонии.
Для писателя очевидно, что обретение душевной чистоты через соблюдение нравственного закона – не тернистый путь, а единственно возможное и естественное состояние каждого. Поэтому, читая рассказы С. Крестьянкина, вспоминаешь слова Святейшего Патриарха Кирилла об особой важности в творчестве личности автора, его нравственного облика.
Сергей Олегович убежден, что главное в жизни – во всех ситуациях оставаться человеком. Такой духовный совет дал ему во время их единственной встречи двоюродный дед – архимандрит Иоанн (Крестьянкин), а было это в советское время.
Паспорта с улыбками
Вот что рассказывает Сергей Олегович: «Родился я в начале 60-х годов 20-го столетия в семье военнослужащего, так же, как и отец, в городе Орле. С детства переезжали с места на место. Исколесили весь Советский Союз и даже за границей побывали.
Отец, будучи человеком общительным, решил отыскать родных. Родственники оказались разбросанными по всей стране: в Орле, Москве, Оренбурге, Челябинске, в Московской области. Мы составили родословную и стали отмечать, кого удалось найти.
Мой дедушка Александр Михайлович умер, когда я был ещё маленький, в начале 60-х годов, помню его смутно: высокий, седой, бородатый. А про другого моего дедушку – папиного дядю Ивана Михайловича Крестьянкина отец знал, что тот стал священником и находился где-то под Москвой.
После длительных поисков и опроса родственников удалось выяснить, что отец Иоанн (Крестьянкин) обитал в Загорске, но где он сейчас, никто не знал, так как связи он ни с кем не поддерживал, дабы случайно не навредить кому-либо, ведь государство – советское, а он – священник.
В середине 80-х годов мы с отцом отправились в Загорск Московской области – благо, после многочисленных переездов оказались под Тулой, и добираться было не так далеко.
В Загорском монастыре, когда мы расспрашивали священнослужителей, поначалу к нам относились настороженно, ведь Иван Михайлович отбывал наказание за веру. Но когда мы показывали паспорта с фамилией Крестьянкины, происходило удивительное – все улыбались, лица у людей просветлялись и они наперебой рассказывали, какой замечательный отец Иоанн.
Мы узнали, что, хоть он давно уже переехал и находится в Псково-Печерском монастыре, там его до сих пор хорошо помнят прихожане и священники – как доброго, внимательного слушателя и духовного наставника.
Оставаться человеком
Через пару лет в 1988 году нам с отцом удалось выехать в Печоры. Около суток мы добирались до места. Волнительно было на душе перед встречей с родственником, который всю свою жизнь посвятил служению Богу. Сразу представлялось полутёмное помещение кельи и молчаливый или неторопливо говорящий старец.
Но на деле всё оказалось совсем по-другому. Нас встретил подвижный, крепкий человек с удивительно добрым лицом, которому, с трудом верилось, 78 лет – особенно после того, как он лихо взбежал по крутой деревянной лестнице на 2-й этаж и кричал нам сверху: «Ну, что вы там застряли, молодёжь?!» (Мне в ту пору было 25 лет, а отцу около 60-ти).
Келья архимандрита оказалась удивительно простой и довольно светлой. Два часа мы были в гостях, рассказывали о своём житье – где были, что видели, кого из родственников удалось отыскать, а кто уже умер.
Перед нами был умнейший человек с ясным взором и прекрасной памятью. Он держал мою руку в своей ладони, слегка поглаживал, как бы сообщая мне свои мысли, свое доброе тепло. Оказывается, многих родственников, в том числе и моего отца, он прекрасно помнит и даже знает, у кого родились дети, всех вспоминает и каждый раз за них молится.
Во время нашего общения отцу Иоанну то и дело сообщали, что пришли паломники. Он извинялся перед нами, говорил, что не хорошо людей держать за дверью, тем более, если они издалека. Всех встречал, беседовал, дарил книги и угощения, говорил напутственные слова и благословлял.
И снова мы беседовали об истории, религии, людях, о царском времени и о советском. Советская власть многое разрушила: все традиции и устои. Иван Михайлович вспомнил песню: «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем…». А в первоначальном варианте, оказывается, было не разрушим, а – разроем.
И смысл получался совсем другой. Разроем, разрыхлим, то есть дадим возможность постепенному изменению жизни в лучшую сторону. А получилось: разрушили до основания и сейчас несколько десятилетий идёт то самое «а затем». Но и при Советской власти возникло и что-то хорошее: победа над неграмотностью, спортивные секции, хореографические студии, народные театры, – говорил батюшка.
Два часа за разговорами пролетели незаметно. Нам с отцом пора уже было уезжать. Потом больше десяти лет мы переписывались с двоюродным дедушкой. Я сообщал ему о новостях, поздравляли друг друга с праздниками. До сих пор помню его слова напутствия: «Главное – оставаться человеком в любых обстоятельствах, жить по совести и поступать по-людски».
Нет разрыва между жизнью и творчеством
Сергей всегда старался следовать этому принципу, на нем воспитал сына и дочь, о нем же говорит со страниц своих книг «В погоне за упущенным временем», «Пробуждение», «Главное – оставаться человеком».
Удивительно, что его книги сами нашли путь к читателю. Непрактичного склада, как и большинство творческих людей, Сергей Олегович не прилагал к этому особых усилий, в чем его близким и друзьям видится Божий Промысл.
Собирая рукописи в стол и параллельно работая в многотиражной газете Тульского оружейного завода, он писал стихи и прозаические зарисовки, публиковал их в сборниках литобъединений. Однажды его рассказы попали в руки к издателю, который удивился содержательности прочитанного и предложил спонсировать тиражи.
Вскоре у Крестьянкина вышли и другие книги, появился интерес, потом читательский спрос. В интернете рассказы Крестьянкина прочла молодая русскоязычная художница из Германии Е. Рамсдорф и предложила автору проиллюстрировать книгу. Узнав, что оплатить ее труды писателю непросто, она предложила ему свои рисунки бесплатно. Следующим подарком свыше стало приглашение семьи Крестьянкиных в Германию, на персональную выставку художницы, где в 2014 году Сергею Олеговичу довелось встретиться с немецкими любителями русского слова и прочесть им свои произведения. Следующая поездка за рубеж состоялась в 2017-м.
Руководитель литературного объединения «Радуга» Александр Ситников говорит об авторе: «Знаю Сергея много лет и могу свидетельствовать, что как человек, достигший определенного успеха, он не меняется в худшую сторону. Писателю сложно не создавать разрыв между тем, что им написано, и своей жизнью. Сергей Крестьянкин одинаково открыт, искренен и естественен и в повседневном общении, и в своих книгах. В этом его счастье и творческий потенциал».
Валентина Киденко
Илл. художника Э. Шурлаповой
Комментировать