Скоро осенний призыв. Для многих родителей это пугающий рубеж. Бывает, что они ищут любые поводы, чтобы сын не оказался в армии. Можно и нужно ли служить православному христианину, который помнит заповедь «не убий»? Вот краткие ответы и интересный духовный и житейский опыт войскового священника, которым поделился протоиерей Виктор МАТВЕЕВ.
Дружинный дух
Русская Православная Церковь признает, что война – это зло, но и в словосочетании «служба в армии христианина» нет противоречия. Приходится признать, что армия государству необходима. Исполнение воинского долга не нарушает заповеди о любви к Богу и ближнему, а, скорее, ее утверждает. Соблюдая ее, воин совершает дело, спасительное для своей души. Причем не за деньги, не славы ради, а ради своих близких и страны, где он родился и живет.
В старину русские войска именовались «дружиной» от слова «други» и обращения «друже», и это наименование передает сущность здоровых, братских, дружеских отношений в мужской армейской среде, общность и чувство локтя.
То, что в армии человек меняется, неоспоримый факт – там он приобретает новый взгляд на жизнь, личностно растет и мужает.
Все это так важно сегодня, когда мужское начало в сильной половине человечества вырождается до инфантилизма, беспомощного отношения к жизни, а гендерные роли стираются.
Между тем, понятно, что полноценность молодого мужчины, его самостояние определяется не доходами родителей или карьерными успехами, а мужскими волевыми качествами: терпеливостью, выносливостью, умением отвечать за свои поступки и не пасовать перед испытаниями и угрозами.
Ни в солдаты, ни в матросы
Тех, кто не служил в русской армии, в старину называли… «негодники». Об этом факте часто упоминает в своих лекциях специалист по русской словесности Василий Ирзабеков. Сегодня слово потеряло свой первоначальный смысл, но не утратило презрительно-осуждающего оттенка.
Именно так и относились к тем молодым парням, которые по той или иной причине оказались негодными для службы. Дошла до нашего времени и такая народная мудрость:«Ни в солдаты, ни в матросы, ни подмазывать колеса». Так говорили о никчемном человеке, не способном ни к какому применению себя в жизни.
В старой России от армии редко уклонялись – это считалось стыдным, общественно осуждаемым. Было время, когда воинская повинность длилась не год, а десятилетия (точнее, 25 лет), то есть довольно большую и протяженную часть жизни, но даже и это принималось русскими людьми с должным смирением.
В древней Церкви и речи не шло о том, чтобы верующим не служить, а тот, кто самовольно покидал ряды армии, не допускался до причастия.
Современное духовенство смотрит на необходимость службы в армии также бескомпромиссно, что и века назад, считая – уклонение от воинского долга грешно. Почему? Да потому что, стремясь «закосить» от армии, призывник и его близкие сознательно идут на обман и всяческие ухищрения: подкупают врачей, платят нечистым на руку юристам, а иногда осознанно допускают членовредительство.
Да, армия – это срез общества, она все еще несовершенна, как и, конечно, люди, из которых она состоит. Понятно, что родители будущих военнослужащих опасаются всех ее искушений и бед: от чересчур активной подготовки и проистекающих из этого угроз здоровью – до неформальных отношений.
Эти страхи и побуждают семьи искать «обходные пути».
Но есть факт, который должен бы немного успокоить бдительных и чадолюбивых мам и пап. Молодые мальчики не брошены на произвол судьбы, Церковь молится за военных, а войсковое духовенство старается духовно поддержать новобранцев и военнослужащих. Во многих частях действуют собственные храмы, и распорядок дня устроен так, что солдаты-срочники могут посещать богослужения и принимать таинства.
Прими хоругвь сию!
Как служится в армии, когда ребятам дана возможность участия в церковной жизни? Каковы духовные и житейские наблюдения в воинской среде?
Об этом и не только мы спросили протоиерея Виктора Матвеева, настоятеля Николо-Зарецкого (Христорождественского) храма Тульской епархии.
Брутальный пример для новобранцев – это не только командир. Но еще и мужественного вида священник с военной выправкой, стоящий рядом с ними на плацу, на груди которого с трудом умещаются награды – воинские и церковные.
Батюшка заслужил авторитет в среде военных. За его плечами пять командировок в горячие точки и немалый опыт духовного наставничества воинов. Отец Виктор – председатель епархиального отдела по взаимодействию с вооруженными силами и правоохранительными учреждениями, член общественного совета УВД по Тульской области и комиссии УВД по служебной дисциплине и профессиональной этике.
– Отец Виктор, есть точка зрения, что молодые люди, да и мужчины средних лет в Церковь почти не заходят – скептически относятся к вере. Вы как священник в армии, контактирующий и со «срочниками», и с контрактниками, согласитесь с таким утверждением?
– За время служения убедился, что верующих людей в армейской среде становится больше. И это вполне объяснимо. Вера – то, что реально помогает переносить тяготы и лишения не только службы в горячих точках, но и обычной воинской службы.
Молодежь принято критиковать, но я считаю – она у нас хорошая, и новое поколение так же, как и предыдущие, размышляет о смерти и озадачено поиском смысла жизни.
– Вам не раз приходилось освящать воинские знамена. В Уставе Церкви есть для этого особый молитвенный чин. Получается, знамя, освященное священником – святыня не только воинская, но и общечеловеческая?
– Хоругви в старину и были знаменами русской армии.
С чем шел в бой Дмитрий Донской? Тогда не было знамен в нашем современном понимании – но иконы и хоругви с изображениями Христа и Божией Матери, и уже потом появились знамена воинские.
В наши дни идет замена знамен, но теперь, скорее, обратный процесс: их создают по образу и подобию русских знамен древности.
Старые знамена никогда не выбрасывали, берегли, сдавали в музеи. Потерять знамя – позор для армии.
Вспомните Парад Победы, когда фашистские знамена бросали под ноги, что наглядно показывало – вот оно, попрание фашистской идеологии, вот она, истинная победа. Поэтому освящать знамя для священника огромная честь.
К сожалению, иногда случается недопонимание. В Уставе Церкви в чине освящения знамени определено, что священник обращается к командиру со словами: «Прими хоругвь сию…». Бывает, военные спорят: мол, у нас по регламенту не так: министр приедет, он должен знамя принимать. Но он же солдат в бой не поведет! А хоругвь по чину вручали именно командиру, тому, кто на поле боя первым ступает.
Стараемся говорить с военными, объяснять, что у них – свои традиции, у Церкви – свои. Со временем приходит понимание и хода богослужений, и церковных таинств.
Понятие о святости тоже постепенно проникает в воинскую среду, и это очень важно. По статистике, более 90 процентов военнослужащих ВДВ считают себя верующими, а из святых особенно почитают Илью Пророка – своего небесного покровителя.
– Пять раз вместе с военными Вы отправлялись в командировки в Чечню. Наверное, в зоне конфликта могли находиться люди особого склада, зачастую жесткие, циничные – на войне как на войне. Как они встречали священника?
– Находить общий язык было очень просто – на поле боя неверующих не бывает. Когда вокруг рвутся снаряды, человек падает, грызет землю, каждому приходит на ум: «Господи, помилуй, спаси!» Тогда всякий вспомнит и про крестик, и молитвы прочтет или своими словами скажет.
Когда приезжал, видел, как люди меняются, когда с ними говорит священнослужитель. Бывает, стоит строй, все внимательно слушают, и наступает момент, когда возникает пауза. И тогда я говорю: ребята, я скоро уеду, у вас есть возможность о чем-то сказать или попросить – и люди откликаются, оттаивают сердцем.
Вдали от дома и семьи военным очень тяжело: сначала их отправляли в горячую точку на полгода, потом – на три месяца. Нам кажется – это недолго, но на самом деле это очень много, потому что каждая минута там проходит в постоянном напряжении, а расслабляться нельзя – кто не собран, тот погибает.
Там общих интересов много, и главный интерес один – жизнь. Поэтому для воинов значимо, как там дома, как дела у близких, не болеют ли дети.
Приехавшему священнику радуются – к ним вернулся человек, который их провожал, благословлял, с ними разговаривал. Он – не «сухарь», не начальник, с ним можно говорить доверительно. Конечно, есть институт военных психологов, но только батюшке можно рассказать все, он никому не перескажет, не будет смеяться.
Мужская среда – особая, бывают и насмешки, и злые шутки, а священник себе этого никогда не позволит. Поэтому и доверие возможно. Словом, духовенство в армии пользуется авторитетом.
– В вашем отделе девять человек, все священники. Какие задачи Вы считаете наиболее важными?
– Важно все, что делаем. Многие наши мероприятия нельзя разглашать, поэтому мы не можем их анонсировать ни церковным, ни светским СМИ, даже публиковать эту информацию нельзя – это государственная военная тайна.
Работа отдела идет по требованию командования частей и зачастую не подлежит никакому планированию. Мы мероприятие задумали, приехали в подразделение, а там вдруг – тревога, подняли ребят и увезли. Словом, у армии – свои задачи, у нас – свои, и если наши планы можно скорректировать, то их – нет.
Считаю, отдел у нас очень сложный, причем непростой он именно для духовенства. В армии, где особые отношения между людьми, и проповедь должна быть особой. И говорить нужно на простом и понятном языке, без морализаторства.
Я ведь и сам служил в армии, работал на производстве – не понаслышке знаю, что такое «профессиональный» диалект. В армейской среде он еще более ярко выраженный. Бывает, в общении с военными это так режет слух, что волей-неволей делаешь замечания. Не молчат на эту тему и наши священники. На слова реагируют по-разному, бывает нелегко.
Трения иногда касаются не только человеческих, личностных отношений, но и межрелигиозных.
Когда я только начинал свою работу с военными, в армии было много мусульман, и порой возникало некоторое напряжение: мол, я не хочу со священником разговаривать, я мусульманин.
Обычно я отвечал так: «Я тебя не призываю переходить в православие, но призываю тебя говорить о том, что дорого тебе – о любви к родине, к матери и отцу», и это действовало. Есть вечные ценности, понятные всем.
Потом в эти части, где много мусульман, стал приезжать мулла, и вопрос сам собой отпал. Сейчас мы контактируем очень плотно. Тульский мулла имам хазрат Ришат Давыдов понимает, что мы с ним не конкуренты, мы не делим паству – в армии ее на всех хватает. У нас с ним теплые и доброжелательные отношения, мы оба – члены одного общественного совета. Коллеги по совету говорят – приятно смотреть на вас, улыбаетесь друг другу. Мы и правда друг друга всегда приветствуем, поздравляем с праздниками, на Пасху Ришат говорит мне: «Христос Воскресе». В общем, мы друг друга уважаем, что для служения в армии бесценно.
– Отец Виктор, Ваше детство прошло неподалеку от храма, постоянного места служения. Что вспоминаете о том времени?
– Конечно, я всей душой тульский, мосинский. Уличное, вольное было детство. Вообще-то родился в Москве: мама – москвичка, папа – коренной туляк. С моим рождением семья перебралась из столицы в Тулу. Вот тогда и появилась в моей жизни знаменитая улица Мосина, с которой так много связано.
Двор был особенный, старинный – там когда-то располагался каретный ряд. Был у нас такой жилец Бочкарев – держал лошадей, хранил старые кареты и экипажи, помню еще, как к нему приезжали с «Мосфильма». Жили мы в одном из домов, который принадлежал знаменитому в Туле доктору: в одном особнячке когда-то находилась его клиника, в другом располагался он сам и его прислуга.
Правда, от старины мало что оставалось – была большая коммунальная квартира, жившая своей беспокойной жизнью. Взрослые соседи не стеснялись нас воспитывать, и, что интересно, для нас, мальчишек, это было в порядке вещей.
Закончил восьмилетку, потом вечернюю – десятилетку, затем торгово-кулинарное училище – по первой своей профессии я повар высшей категории. Наверное, по жизни я вечный студент, если есть интерес и возможность поучиться – набираю багаж знаний, а потом оказывается, что все очень пригодилось. Почему Господь так решает? Мне самому это интересно.
– Видимо, и Ваша служба по призыву в войсках ПВО тоже для чего-то была нужна?
– Наверняка. Армия в 70-е годы была еще та, советская, жесткая.
Ушел, можно сказать, ребенком, вернулся мужчиной, познал человеческие отношения во всей их непростой сути. Главное, что я там получил – это бесценный опыт подчинения, иерархии, который особенно важен в Церкви.
Умея подчиняться – командиру ли, или церковному священноначалию, вышестоящему закону, учишься подчиняться Богу и Его воле как воле сильного и любящего, Того, кто заботится о тебе. Так и должно быть, так рождается доверие.
Вернулся из армии – по специальности не пошел, захотел испробовать себя в чем-то еще – стал учеником фрезеровщика на крупном тульском предприятии. На производстве поднабрался опыта от ученика до фрезеровщика высшей категории. Когда достиг «потолка», отучился на наладчика станков с ЧПУ, дошел до 7 разряда. Потом начали меня в начальники продвигать…Продвинули.
– Как случилось, что до сорока лет Вы успели состояться в профессии, сделали карьеру рабочего и даже стали заместителем директора, и вдруг – полный переворот жизни и сознания: принятие священства?
– Это произошло быстро, одномоментно. Все определила встреча с двумя замечательными людьми. Один из них – священник Павел Брылев, который служил в соборе Всех святых. Мы приходили к нему с семьей, беседовали, говорили о вере, получали наставления. Замечательно мудрый и спокойный батюшка, он трагически погиб, и мы не перестаем о нем молиться.
Вторая встреча, определившая мой выбор, была с иеромонахом Зосимой в Оптиной Пустыни. Именно отец Зосима предрек, что я буду священником. Сам я, признаться, очень удивился. Волосы носил короткие, еле заметную бороду. В храм ходил – да, но чтобы самому служить!
Но был тут и другой момент: роль замдиректора точно мне не подходила. Да, сейчас я руковожу отделом, являюсь настоятелем храма, но быть начальником мне не свойственно – проще делать самому. Близкие знают и иногда обижаются, что никого не прошу: надо – беру сварочный аппарат, газонокосилку, словом, придерживаюсь принципа: хочешь сделать хорошо – сделай сам.
Кроме того, мне сложно было руководить теми, с кем еще вчера рядом стоял за станком, кто меня старше, опытнее. Помню, на производстве долго уговаривали остаться. Люди, которые прошли советскую школу, искренне не понимали, что со мной случилось, как можно все бросить, когда и в должности повышают, и зарплату прибавляют.
Но я решился и ушел петь на клирос во Всехсвятский собор, где и началось восхождение по весьма тернистой лестнице. Окончил Тульскую духовную семинарию. Настоятелем этого храма являюсь последние 15 лет, до того Господь поводил по многим приходам.
– Как семья приняла Ваши духовные искания, то, что пришлось полностью перестраивать комфортную и налаженную жизнь?
– Конечно, близкие были удивлены и обескуражены, но матушка вдруг сказала: отправят служить в деревню – поедем, ничего, все наладится.
И правда, постепенно жизнь вошла в колею. Но вот когда назначили меня сюда, и я приехал и увидел, куда получил назначение, то сразу же взмолился, чтобы отозвали указ. Владыка это помнит и с улыбкой напоминает, приезжая сюда.
Не забыл его тогдашних слов и я: «Ты надеешься на себя, но совершенно забыл о помощи Божией. Работай сам, вокруг тебя начнут работать люди, они помогут. Но если сам не будешь примером – они уйдут«.
Именно так и случилось: помощь пришла. А испугало, конечно, состояние храма и то, смогу ли оправдать надежды. Тогда мне казалась невыполнимой задача восстановить храм, вокруг которого – запущенная земля, где ни одного целого окна, внутри облупленные стены, бомжи жгли костры, а в левом приделе зияли широченные ворота, разворотившие все здание – словом, настоящая мерзость запустения.
Месяц переживал, внутренне метался – не знал, за что браться, с чего начинать. Благо, близкие утешали, поддерживали, и я продолжал. Появились помощники, потихоньку удалось кое-что сделать. Слава Богу и покровителю храма святителю Николаю, архиепископу Мир Ликийских!
Вовремя приходила и земная поддержка. Наши благотворители – люди военные, один из них до сих пор служит в МВД, могу назвать имена – Валерий и Сергий.
Миллионы вложены ими в восстановление церкви. Средства не проходили через меня – перечислялись напрямую исполнителям. Сейчас основные капитальные работы завершены, храм расписан, установлен редкой красоты фарфоровый иконостас.
– Многое сделано Вашими руками и руками сына иерея Алексия Матвеева, который служит с Вами. Что именно?
– Вместе с сыном выполняли резьбу прежнего иконостаса, другие резные элементы декора. Когда-то давно начал заниматься чеканкой, потом резьбой по дереву. Потом забросил. А когда начал восстанавливать храм, пригодилось. Взял благословение на новое ремесло – кузнечное. Понемногу начал ковать, пока мои навыки несовершенны, но начало положено. Хотелось бы самому выковать алтарные решетки, а иначе, зачем я 25 лет проработал с металлом? Все, что умею, хочется применить здесь.
…Вот ведь удивительно – священник я воинский, а возле храма, где я настоятель, расположен Государственный музей оружия. В «шлем», как называют музей в народе, постоянно приезжают группы из других городов, иностранные туристы, заходят и на экскурсию в храм, и, конечно, мы им рады. Рассказываю об истории прихода, о святынях, выношу для поклонения частицы святых мощей, показываю чтимые образы. Говорю и о воинском священстве. Слушают с интересом, и надеюсь, что это слово в них отзовется.
Беседовала Валентина Киденко
Фото автора и из открытых источников
Комментировать