В какое время нужно начинать религиозное воспитание детей? — Парадокс Жан-Жана Руссо. — Религиозное воспитание детей состоит в развития религиозного инстинкта. — Это развитие должно начаться очень рано. — Оно должно состоять в действиях в примерах. — Оно должно следовать возрастанию дитяти. — Описание и подробности. — О молитве. — Как нужно учить дитя молиться?
Из журнала «Христианское чтение», 1869 г. часть II.
Матерям семейств
О религиозном воспитании малых детей[1]
Религиозное воспитание детей составляет один из важнейших вопросов, достойных внимания воспитателя. Известно знаменитое мнение Жан-Жака Руссо, которое сознательно или бессознательно разделяет большая часть философов. Руссо думает, что дитя не должно знакомить с понятиями о Боге, Его свойствах в Его Провидении, не должно знакомить даже в отрока, потому что эти понятия, для того, чтобы быть понятыми, предполагают умственное развитие, до которого не достигают эти возрасты. Он откладывает первое религиозное воспитание до шестнадцати, восемнадцати или даже до двадцати лет возраста. Такое мнение возбудило против себя сильное возражение, это в понятно: непонятно только одно, что за него судили Руссо с гневом или даже с презрением. По нашему мнению, нужно всегда иметь вежливость и даже почтение к добросовестному противнику, которого опровергают. Это тем более обязательно к Руссо, который был постоянным и горячим защитником Божества в век нечестия и вольномыслия. Это забывают, но справедливость требует это припомнить.
Вместо того, чтобы порицать Руссо, нужно разъяснить его заблуждение и указать на истину.
Заблуждение Руссо состояло в том, что он смешивал две вещи совершенно различные, а именно: религиозный инстинкт и разум. Руссо думал, что мы одним только путем можем возноситься к Богу и именно путем разума, т. е. разумения, которое размышляет, ищет, рассуждает, доказывает и разъясняет. Отсюда его теория: для того, чтобы говорить дитяти о Боге, нужно дождаться того времени, когда дитя начнет умозаключать; нужно дождаться, чтоб его ум был в состоянии размышлять, изыскивать, рассуждать, доказывать и разъяснять; нужно дождаться, когда он будет иметь шестнадцать, восемнадцать или двадцать лет.
Смело можно сказать: с этой точки зрения теория Руссо неопровержима. В самом деле, первый пункт ясен как день: если Бог доступен только для разума, было бы совершенно нелепо хотеть знакомить с понятиями о Нем прежде возраста разума. Это значило бы стараться знакомить с разнообразием цветов слепого. Второй пункт также не менее справедлив: Бог есть высочайший предмет разумения, самый труднейший для постижения и понимания. Следовательно, для того, чтобы познавать Его, нужен не несовершенный разум маленького дитяти, а разум развитый и усовершенствованной во всей своей чистоте и могуществе; нужен разум молодого человека. Религиозное обучение, поэтому, должно принадлежать возрасту юношескому.
Но теория Руссо ложна, потому что ложен пункт ее отправления. Разум не есть ни единственный, ни первый путь к познанию Бога. Прежде разума существует еще религиозный инстинкт, без которого разум был бы не действителен; мы хотим сказать, без которого он не проник бы в сферу божественных вещей, по неимению необходимых данных. В действительном существовании религиозного инстинкта сомневаться нельзя; также не менее верно и его раннее пробуждение. Он появляется прежде возраста разума — с третьего или четвертого года. Матери, эти нежные и тонкие наблюдательницы детства, это знают очень хорошо; это могут сказать женщины, которые писали о воспитании и особенно о начальном воспитании, как, например, г-жа Неккер. Самым философам, для того чтобы звать это, недостает только хотения понять. Что религиозный инстинкт есть в маленьком дитяти, т. е. он инстинктивно чувствует Бога в себе и в природе, в этом нет никакого сомнения. Вот где находятся основание, место и предмет религиозного воспитания с самого нежного возраста.
Само по себе понятно, что этот религиозный инстинкт, который представляет уму и душе дитяти Бога темно, но действительно, должен быть развиваем наравне с другими нежными и благородными инстинктами его благородной натуры и даже с большею заботливостью и вниманием, по высоте его предмета и во его величайшей важности, не только в жизни вообще, но и в частности, в жизни детской. Для дитяти, как и для взрослого, важно чувствование в своем ведре божественного впечатления. Это тесное таинственное общение с Богом, повторяясь в укрепляясь, одушевляет, согревает и воспитывает нравственность дитяти и предрасполагает его в мужественным добродетелям зрелого возраста; оно сообщает глубину его естественным привязанностям. Соединяя дитя с Богом, оно еще более нежно, более свято соединяет его с родителями. От августейшего чувства Отца, который на небесах, он низводят на отца и мать, которые здесь на земле, что божественное, что их освящает.
Сколько бы ни был темен и неопределёнен этот религиозный инстинкт, само собою разумеется, его нужно развивать с первой же минуты, с первого же его обнаружения. С ним нужно обращаться, как со всеми другими инстинктами; пренебрегать им значит погубить его. Кто знает, не заглушит ли его излишнее развитие других начал человеческой природы? Если он однажды убит, то не оживит его никакая сила. Огонь его далеко над нами на самом небе. Итак нужно бодрствовать над этою первою искрою, нужно разжигать ее элементами, которые могут развить ее, если мы хотим, чтоб она сделалась со временем тем живым и ярким пламенем, тем светом, который освещает вас среди тьмы, тою теплотою, которая согревает нас среди окружающего нас холода, тою силою, тем могуществом и, так сказать, душою вашей души, которая возвышает нас в святок восхищении даже до небесных сеней.
Рассуждая здраво и без предубеждений, в каком же возрасте приличнее всего начать развитие религиозного инстинкта? В какое время легче, естественнее верить, любить, молиться? Дитя же сковано привычками; его узы не так тесно привязывают его в земле; оно может верить тому, чего оно не видит; оно может любить, не слишком сознавая то, что́ оно любит. Иногда в его взглядах видны важные в торжественные отпечатки; ему только не достает слов для их выражений. По лицу дитяти мы составляем идею об ангелах смеющееся, с отпечатками небесной чистоты, приковывающее нас, оно может служить эмблемою для почитания чистых духов. Язык дитяти весь молитва; сознавая больше вас чувство своей слабости, он лучше сознает, как нужна ему посторонняя помощь; сыновняя преданность в нем самая искренняя: чего же не достает ему для приближения в Богу?
Заботьтесь же о детстве! представьте только эти отличительные особенности дитяти, и для вас будет ясно и очевидно, что время для этого — именно это время, время веры простой, наивной, глубокой, которая рождается, так сказать, с жизнью, развивается с жизнью и продолжается столько, сколько и сама жизнь. В самом деле, не легче ли и не сильнее ли ваша душа чувствует впечатление любящего, покровительствующего Бога в то время, когда вся природа вам улыбается, когда все ближние вас любят и нам покровительствуют? И как благословенно это святое впечатление! И кто в состоянии измерить его благодетельность! Кто знает, кто может сказать, что́ значит для вас этот залог надежды, которая никогда не оставить вас, которая показывает нам на блестящий мир выше этого мира, на небесное совершенство, выше совершенства человеческого, на счастье более великое, более чистое, чем все то, что мы только можем вообразить здесь на земле, и которая, наконец, нас уверяет, что самые бедствия здесь существуют для нашего блага? Там нет одиночества, там нет изгнания, там нет старости, там нет смерти! Так Бог; Он вас поддерживает, Он нас слушает, Он нам говорить, Он нас успокаивает. Опасность велика, неминуема, неизбежна, мрак смерти вас окружает — это Он хочет нас принять в свои недра! Приятный и мягкий свет распространяется на все предметы; атмосфера любви покрывает всю природу; люди, животные, самая неодушевленная тварь, растения, ручьи, горы, — все это дышит любовию! Все это — дело Божие, все это говорит вам о нашем Отце! И мир, в счастье, которое все это проливает в вашу душу, нам говорят о Нем еще яснее.
И не это ли счастливейшее время детства мы должны избрать для развития всех этих впечатлений? И в какое другое время мы можем сделать удовольствие из того, что должно быть всегдашнею вашею обязанностью? Нужно, чтоб жизнь была во всем своем цвете, для того чтоб религия была для нее радостью; нужно, чтоб жизнь украшалась для этого всею своею красотою. Когда эта красота поблекнет, когда блеск окружающего вас земного мира потухнет, тогда без сомнения небо, как в продолжение ночи, будет искриться звездами; но нас будет окружать тьма. Именно для первой юности, для детства солнце с высоты блестит во всем своем великолепии; именно детство должно напитываться божественным присутствием, этим нежным и тонким благоуханием; именно детство должно обиловать сокровищем святых движений благочестия и невинности, — движений, о которых приятное воспоминание дает предчувствовать вечное счастье даже в преклонные лета, когда не находят больше ни в чем счастья.
Да, религиозное воспитание должно начаться с первых дней жизни, и оно должно существенно состоять в воспитания религиозного инстинкта.
И как нужно воспитывать религиозный инстинкт? Есть благочестивые матери, которые, с первых дней возраста, много говорят детям, много учат их познавать Бога, Его существование, Его природу, Его свойства, Его Провидение. Пусть бы так они рассказывали им о творении и управлении миром; но они хотят рассказать и объяснить им и самые высшие и самые непостижимые тайны христианства. Правда, эти благочестивые матери имеют превосходные намерения, но они поступают едва ли благоразумно.
Да, эти благочестивые матери ошибаются. И они совершают две ошибки. Первая ошибка — это их уроки. Уроки, даже самые простые, говорят разуму. Что такое урок, даже самый простой? Это есть изложение, рассуждение, объяснение. А все такое может быть понято только одним разумом. Но у дитяти разум отсутствует, потому едва ли возможно, чтобы дети понимали уроки. Можно буквально сказать, что эти матери говорят глухим, глухим умом, которые, при всем желании быть просвещенными и наставленными, попросту только скучают.
Вторая ошибка их состоит в том, что они, в естественной ли то религии, или в религии христианской, не различают вещей простых от вещей сложных, предметов ясных от темных, — неопределенных от точно определенных, для того чтобы выбирать те из них, которые доступны каждому возрасту, и сообразовать обучение им с силами и развитием дитяти. Относясь к веку как к равному, как к взрослому, они его утомляют, запутывают, притупляют и, что́ еще хуже, рискуют развить в нем нерасположение к жизни веры и благочестия.
Пусть они возьмут предосторожности против всего этого: они поступят тогда мудро и достигнут возвышенной цели, которую преследуют. Не слова, не речи здесь нужны; здесь идет дело не о том, чтобы убедить разум, который еще не образовался, который даже не существует: во пробудить, возбудить, развить религиозный инстинкт. А религиозный инстинкт понимает только один язык. Это язык действия и примера. Матери благочестивые, матери нежно любящие, помните это твердо: именно живя пред Богом всем вашим поведением, всею вашею жизнью, любя Его, благословляя Его, молясь Ему, вы научите ваше дитя; ибо его сердце, его душа естественно, по сочувствию соединится с вашею душою, и оно будет верить, как вы, будет любить, будет благословлять, будет молиться подобно вам. Также переходя от предмета к предмету, от явления к явлению, в природе ли то, или в человеческой душе, указывая детям всюду присутствие Бога — Его могущество, Его мудрость, Его правду, Его благость, вы заставите его чувствовать божественное действие, вы пробудите пламя, которое покоится в его недре и которое при первом же случае загорится ярким огнем и согревающею теплотой. Еще раз: действие, пример — вот что должно быть основою религиозного воспитания вашего дитяти; оно будет плодоносно только под этим условием.
Это не все, нужно еще иметь в виду возраст дитяти в раскрытие, я не говорю его ума, во его души. Нужно различать дитя прежде возраста разума и дитя после возраста разума. Даже в первой периоде нужно различать дитя четырехлетнее от пятилетнего, это — от шестилетнего, а последнее в свою очередь — от семилетнего. Одним словом, нужно следовать шаг за шагом за возрастом дитяти, из года в год, даже изо дня в дев. И для чего это? Для того чтобы приспособить примеры и действия к каждому возрасту, к каждому году, к каждому дню. Мать должна понять, что такая заботливость существенно необходима. Тот или другой пример, то или другое действие, которое не имело смысла в четыре года, будет иметь смысл в сем; тот или другой пример, то или другое действие, которые не имели смысла сегодня, будут иметь его завтра. Матери должны обратить на такое обучение всевозможное внимание, что составляет их первую и самую приятную обязанность, соблюдать в нем ту же самую постепенность, которую природа полагает в духовном развитии дитяти.
Учить дитя примерами и действиями: вот два начала, которыми должны матери руководствоваться в религиозном воспитании, для которого они служат первыми и необходимыми наставниками.
Войдем теперь в подробности.
Вот как мы представляем первое начало религиозного воспитания. Дитя имеет три или четыре года. Оно покоится на своей маленькой кроватке, прикрытой белыми занавесками, — чистом образе его юной и невинной души; пробуждаясь по утру, засыпая вечером, его первый в последний взгляд останавливается на caмом простом, самом приятном в самом восхитительном зрелище: его мать близ него на коленах, с сложенными на груди руками, с глазами поднятыми к небу, в положении молитвы. Она молится, эта благочестивая мать молится не устами, но сердцем и душою. Она молится с умилением, горячо; ибо с того времени, как она мать, она вся любовь; и столько вещей она имеет сказать благому Богу, близ этого детского маленького ложа.
Не осыпана ли она милостями в мире этого доpoгого маленького лепечущего творения? И для нее это не самое ли прекраснейшее дитя в мире; оно такое белое, такое розовое, так хорошо улыбается, в нем для нее самые прекрасные дарования уже соединяются с самыми богатыми надеждами?.. И так, она благодарит небо за то, что оно сделало ее матерью счастливою и довольною. Но с другой стороны, сколько вещей она имеет просить! Боже мой сохрани ему здоровье! Боже мой удали от него все роды зла, которое угрожает детству, все те болезни, которые отравляют всю жизнь человека! Боже мой возрасти его в силе и красоте! Боже мой дай ему любить меня как я его люблю, любить своего отца, любить своего брата, свою сестру, и Тебя любить больше всего, Тебя, Который бесконечно велик и бесконечно благ! Вот мольба души матери, вот желания ее сердца; если они не выразятся в словах, они выкажутся, они обнаружатся в лице, во взгляде, в позе, во всей ее фигуре. Эта молодая женщина, эта молодая мать мгновенно преображенная внутренним чувством молитвы — это небесный ангел».
Такою бы она показалась вам; будьте уверены, такою же она является и дитяти. Оно смотрит на нее, оно понимает ее по своему, т. е. оно поражено, оно удивляется, в нем нечто начинает шевелиться, и это нечто есть религиозный инстинкт. По некоторому непонятному и невыразимому сочувствию, оно в некоторой мере разделяет впечатления его матери, в во глубине его души полу-пробуждается чувство Божества. Бог ему открывается без слов, без идей, не в свете мысли, во в теплоте чувства. Оно знает Его, не зная; одним словом, оно чувствует Его. И таков, в самом деле, характер инстинкта, всякого рода инстинкта, не одного только религиозного. Не сознавая не обсуждая, не понимая, инстинкт угадывает свой предмет каким-то необъяснимым образом. Таким образом дитя во инстинкту угадывает груди своей матери; таким образом оно угадывает своего отца, от которого оно между тем не пользовалось первыми заботами. Знает оно груди своей матери? Нет; во оно бросается туда с любовью: оно чувствует, что там его жизнь. Знает оно кто его отец? Нет; но оно с доверием бросается в его объятия: оно чувствует, что там его покровительство. Точно также при виде своей матери, благочестиво беседующей с Богом, оно угадывает Бога. Оно не знает кто Он; во его сердце его душа смутно, во сладостно уже стремятся к Нему; оно чувствует, что там источник блага и убежище от всякого зла.
Спустя некоторое время матери остается только произнести слова для того, чтобы закончить свой первый урок. Пусть она покажет дитяти на небо и скажет благоговейным голосом: Отче наш, Иже еси на небесех! Дитя узнает и никогда не забудет, что там на высоте бодрствует над ним Отец, отец его отцу, как и всех детей и всех людей.
После, когда дитя подрастет несколькими месяцами, пусть мать к тому уроку, который мы описали, прибавляет новые уроки, пусть она берет для этого предметы самые доступные для дитяти и пусть она указывает божественные свойства, не называя их по имени.
Дитя бегает по саду, резвится самым веселым образом; вдруг оно останавливается: его внимание приковано цветном, который блестит среди густой зелени. Мать подходит. Она тоже удивляется. Какие прекрасные листочки! Как они разнообразны, сколько в них оттенков, о каким искусством они расположены! И пахнуть приятно и как приятно вдыхать этот аромат! Кто сотворил это чудо? Это не отец дитяти: он очень искусен, довольно силен; во для этого у него недостаточно ни могущества ни способности. Только благой Бог мог сделать это, только Он легко может устраивать все это. Он посеял все эти цветы; Он сотворил все эти маленькие растения, которые боязливо скрываются в мураве, Он же сотворил и эти большие деревья, которые гордо возносятся в небу и покрывают своими ветвями довольно большое пространство, дают тень, под которою так приятно отдохнуть в летний жаркий день.
Вот птичка. Она порхает с ветки на ветку, ударяя своими крыльями и издавая веселое щебетание. Потом она вдруг вспархивает и исчезает из виду в неизмеримом пространстве неба. Дитя замечает в первый раз это маленькое удивительное творение. Оно удивляется, по крайней мере может удивляться. Мать тоже удивляется. Как это маленькое творение грациозно в своей подвижной и стройной форме! И эти перышки блестят разнообразными цветами, такими подвижными, такими изменчивыми! И эти крылышки, они то расправляются, то сжимаются, и они так легки и так сильно ударяют по воздуху! И них она играет в пространстве, как она прорезывает его своим полетом, a вот она во мгновении она исчезла! Кто сотворил это превосходнейшее творение? Не может быть, чтобы это отец дитяти: весь его ум, все его силы недостаточны для этого. Это сотворил благой Бог. Он один имеет для этого достаточно мудрости, потому что Он мудрейший из всех мудрецов, — достаточно искусства, потому что Он есть Художник, высший всех художников. И Он сотворил, как эту маленькую птичку, так и все другие. Он сотворил птиц, животных малых и великих. Вое что живет, все что дышит, это дело Его рук.
Позже мать должна перейти от предметов доступных к тем, которые менее доступны, от самых малых в наиболее великим. Вместе с дитятей она удивляется ветру, который дует, и буре, которая бушует; — горе с ее пропастями, с ее снегами, с ее потоками; — ручейку, который направляется к реке; реке, которая, стремится в море; — голубому небу и искрящимся звездам; — и во всем этом, в звездах в небе, в море, реве и ручейке, в горе, в ветрах спокойных и стремительных пусть она вместе с дитятей узнает, провозглашает, почитает Того, Кто сотворил все это своим могуществом и все управляет своею мудростию.
Впрочем, пусть мать остерегается ограничивать область религиозного воспитания дитяти материальным миром: пусть она вместе с собою старается ввести его в мир нравственный. Лишь только дозволит его возраст, пусть она мало по малу, не спеша, во благоразумно обращает его внимание на то, что происходит в нем самом; и всегда разделяя его чувства, его мысли, делаясь, так сказать, сама дитятей в уровень с своим дитятей, она научит его в явлениях внутренней жизни чувствовать святое воздействие божественной правды, милости и милосердия.
Во всем этом ее единственною целию, ее единственным желанием должно быть то, чтобы заставить любить Бога, а не страшиться Его. Это варварство — извращать светлое доверие этого нежного возраста, и, смеем сказать, это несправедливо даже в отношение к самому Богу. И на каком основании мы будем поступать так для развития благочестия, когда мы ничего подобного не делаем для возбуждения привязанности чисто земной? Мать долгое время ласкала свое новорожденное дитя, прежде чем стала его наказывать, она выказывала в нему долгое время только любовь и нежность, чтобы воспоминание ее нежности со временем могло умерить действие ее строгости. Сам Бог таким образом действует в отношении в маленькому дитяти: прежде чем Он обращается в нему в строгом голосе совести, Он является ему только в своих благодеяниях. Без сомнения, Бог есть справедливость, но Он есть благость и милосердие. Он есть Отец маленьких детей, Он избирает, Он хранит тех, которые ведут себя благоразумно; Он слышит тех, которые Ему молятся и помогает тем, которые Ему повинуются. Если цехи невольно совершат какие-нибудь проступки, Он тотчас же простит их, если только они раскаются. Не Он ли произнес эти слова нежности: оставите детей приходити ко Мне? И не Он ли прибавил в этому: им царство небесное?
Такому религиозному воспитанию, чтоб оно было тем, чем должно быть, недостает только, так сказать, помазания или освящения. Такое освящение есть молитва. И здесь учение матери должно состоять в действии в примерах. Дело не в том, чтобы заставлять дитя выучивать наизусть длинные молитвы в обязывать его прочитывать эти молитвы в известные часы дня, при известных определенных обстоятельствах. Достаточно самых коротких, самых простых молитв: пусть только они ясно относятся к его мыслям, его чувствам, его занятиям в его нуждам. Пусть они рождаются в разнообразятся применительно случаю. Пусть мать принимает в них участие, или лучше, пусть она произносит их от своего имени и от имени дитяти, даже не требуя, чтобы оно принимало в них прямое участие. Например, когда дитя здорово, пусть она говорить: Боже мой, благодарим Тебя за милоcти, которые Ты нам оказываешь! Когда дитя больно, пусть она говорит: Боже мой, удали от нас эту болезнь, умоляем Тебя смиренно, воззри на нас оком милосердия! Пусть она говорит по утру: Боже мой, дай нам милость провести нынешний день в мире, благоразумно, в счастии; — и вечером: Боже мой, благодарю Тебя; огради нас Твоим покровом в грядущую ночь и дай нам сон мирный и безмятежный! Пусть она говорить это и дитя будет говорить с нею, сначала сердцем, а потом и устами. Оно привыкнет молиться, и тем более охотно, что его не принуждают здесь силою, а возбуждает к этому его собственный инстинкт. Оно окончит тем, что будет молиться по побуждению собственного сердца; и каков бы ни был его молитвенный лепет, сколько бы ни было в нем наивности, простоты, детскости, дайте ему свободу: это самый чистейший фимиам восходящий к небу, это самый верный залог будущего.
Таково должно быть религиозное воспитание до возраста разума. Как видите, оно существенно есть дело матери. Мать тогда есть, некоторый образок, священник, равно как и детская комната, есть почти что храм: там матерью совершаются святые таинства.
Мы, впрочем, не хотим сказать, что отец и другие члены семейства вообще должны оставаться сторонними и равнодушными в религиозному воспитанию дитяти. Нет. Они принимают в нем свое участие, правда, второстепенное, во полезное и даже необходимое. Пусть отец, в известных исключительных обстоятельствах является пред дитятей растроганным, пораженным великими зрелищами природы и важными домашними событиями; пусть он является проникнутым божественным могуществом, божественною правдою, божественною мудростию, одних словом, божественным присутствием. Пусть он умеет молиться, пусть он молится. Пусть он собирает вокруг себя свое семейство, для того чтобы склонить колена, воздеть руки пред Верховным Существом. Присущий ему авторитет и особенное почтение, которым он пользуется в семействе, самая торжественность подобных религиозных «актов, без сомнения, будут производить глубокое впечатление на душу дитяти и увенчают дело матери, запечатлевая его августейшею в священнейшего печатию отца.
Так понимаемое и так веденное религиозное воспитание дитяти будет влиять на него, на его мысли, на его действия, на его чувства не один только день, не временно; но всю его жизнь. Влияние это в буре страстей юности, в честолюбивых волнениях зрелого возраста, может на минуту ослабляться; но при первом же случае оно вспыхнет и явится к нам на помощь.
Матери семейств, вам ничего не стоят дать нашим детям эту религию детства, для того чтобы вооружить их этим щитом против ожидающих их ударов судьбы, этим талисманом против капризов счастья! Позже другие будут учить ваших дочерей божественному знанию; во они будут говорить больше их уму, чем их сердцу. При самых великих несчастьях жизни заученное умом забывается, и человек остается без защиты, без средств, без утешений. Но материнские впечатления детства остаются. Они поднимаются среди развалин, они прикрывают вас среди бури, они спасают нас во время крушений. Когда все погибает, они остаются; когда все вас оставляет, они вас спасают; ибо они несокрушимы, они святы, они благодетельны, как сам Бог, от Которого они приходят и к Которому они вас зовут.
К — иева
Примечание
[1] Из книги: L’Educatіоп, per M. Emmanuel Chanvet. Paris. 1868.
Комментировать