Борис Ганаго: Воскресное чудо
Однажды воскресным весенним утром маленькие Максим и Катя, как обычно, собирались с родителями в церковь. Детям не терпелось поскорее попасть в храм, ведь они уже не первый год ходили туда.
В этой церкви их когда-то крестили. Конечно, ни Максимка, ни Катя ничего не помнят об этом, так как были ещё очень маленькими, но их крёстные родители им обо всём рассказали. И о том, как Катя во время троекратного погружения в купель с водой норовила вырваться из рук священника, а Максимка, наоборот, радовался, когда его окунали, и даже тянулся ручонками, чтобы снова оказаться в воде.
Знали дети и о том, что давным-давно, когда ещё ни Максима, ни Кати не было на свете, их родители обвенчались именно в этой церкви, а, значит, и вся их дружная семья берёт своё начало именно отсюда.
Но, однако, стоило детям взглянуть в окно, как их радость сразу исчезла. На дворе свирепствовала настоящая метель. Ветер то и дело ударял в окна снежным веером, будто хотел испытать их прочность и, казалось, угрожающе завывал:
— Вот я сейчас доберусь до вас, милые, и всех заморожу!
Что же делать? Дети побежали к родителям. Всю неделю они ждали это воскресенье, готовились к исповеди и причастию, да и по друзьям из воскресной школы соскучились.
Как быть?
На семейном совете решили бросить вызов снежной королеве-зиме и всё-таки пробраться через передовые отряды её слуг-снежинок, чтобы потом окунуться в теплоту человеческих сердец, благодатную торжественность храмового богослужения.
— Разве мы не воины Христовы? — подытожил решение папа.
— Если Господь с нами, то кто против нас? — поддержала мама.
— Ура! — закричал Максимка.
Итак, помолившись перед дорогой, отправились в путь. Выходя из дома, дети увидели в углу над входной дверью тёмную бабочку.
— Папа, мама, смотрите, — сказала Катя, — бабочка. Что она здесь делает, почему у неё сложены крылышки? Она что, умерла от холода?
Девочке стало так жалко бедную бабочку, что глаза у неё стали печальными.
— Не огорчайся, доченька, — утешила её мама, — она ещё оживёт, вот увидишь.
А тем временем ветер и снег усилились. И чем меньше оставалось идти, тем, как будто нарочно, ветер становился неистовее и ещё больнее колол лицо острыми снежинками. Катя невольно представила себе Герду из сказки Андерсена, пробирающуюся к замку Снежной королевы на помощь брату Каю.
“Каково было ей одной сражаться со всем этим войском? — подумала девочка. — Ах, да! Мама рассказывала, что Герда победила полчища снежных троллей с помощью молитвы “Отче наш”.
Катя ещё сильнее сжала мамину руку и стала про себя молиться. Не успела она прочесть молитву до конца, как среди снежной кутерьмы показались золотые маковки с крестами. Дети ускорили шаг, будто кто-то невидимый придал им сил.
И вот они уже в церкви. Там в это время размеренным и неторопливым шагом диакон обходил храм, совершая каждение. Запах ладана постепенно наполнил все пространство. Казалось, невидимые цветы и травы чудесным образом расцвели здесь, чтобы одарить присутствующих своим благоуханием.
“Как хорошо!” — подумала Катя, глядя на жаркое пламя свечей, прислушиваясь к стройному пению хора, льющемуся откуда-то сверху, почти с небес. Девочка вспомнила о погоде только тогда, когда все прихожане хором запели молитву “Отче наш”. Катя подумала: “Господи, если нужно, чтобы метель по-прежнему продолжалась, пусть будет по-твоему. Ты лишь помоги нам мирно добраться до дома”.
Тем временем служба в храме подходила к завершению. Просветлённые лица причастившихся Святых Христовых Тайн создавали атмосферу радости и умиления. Наши герои тоже оказались причастниками этого Величайшего Чуда.
— Ну, милые, теперь нам никакие холода не страшны, — сказал после причастия папа.
— Ведь Сам Христос теперь живёт в нас! — добавила мама.
После целования креста дети вместе с родителями, трижды перекрестившись и поклонившись, направились к выходу. Каково же было их удивление и радость, когда на улице они не обнаружили не только снежной метели, но даже и снег, лежащий вокруг, быстро таял под лучами уже по-весеннему пригревающего солнышка. Тучи тоже куда-то пропали, и небо было ослепительно чистым. А под ногами весело журчали ручьи. Будто по чьему-то велению вдруг наступила долгожданная весна.
— Отче наш, это Отче наш нам помог! — срывающимся от волнения голосом воскликнула Катя, вспомнив свою молитву в церкви.
— Значит, кто-то об этом попросил? — подхватил Максим.
— Конечно! — выпалила Катя. И тут было хотела сказать, что это её просьбу услышал Господь, но вспомнила, что хвалиться нехорошо и улыбнулась. “Значит, власть Снежной королевы бессильна перед Господом и нашей верой”, — подумала она.
“Да, конечно”, —ответил ей голос внутри…
В воскресной школе в этот день ребятам рассказывали о том, как с первыми лучами солнца разные насекомые, жучки и паучки вдруг оживают, и распускаются первые подснежники. И даже лягушки, замёрзшие подо льдом, вновь просыпаются. И зёрна пшеницы и ржи, посеянные ещё осенью, пролежавшие в земле всю зиму и, казалось бы, уже погибшие, дают дружные всходы.
— Может быть, и бабочка наша оживёт? — поделилась своими мыслями с братом Катя.
Домой они шли радостные и весёлые. Солнышко тёплыми лучами ласкало их лица, и птицы своим щебетом усиливали общую радость. Обратный путь показался на удивление коротким. До дома было уже рукой подать, как вдруг Максим потянул Катю за руку и, показывая на снег, ещё лежащий по сторонам, воскликнул:
— Смотри! Бабочки!..
И действительно, на снегу сидели две тёмные бабочки и неторопливо взмахивали своими крылышками. Заметив ребят, они вспорхнули и полетели над снегом, будто первые вестники пробуждающейся жизни. Дети и взрослые улыбаясь долго смотрели им вслед
Когда вся семья входила в дом, Катя бросила взгляд туда, где утром они видели бабочку. Но там её уже не было…
Чудны дела Твои, Господи!.
Бабочки на снегу.
Боже, какое чудо!
Век я их не забуду,
В памяти сберегу.
Бабочки. Белый снег.
Таинство вечной жизни.
Голос иной отчизны
Слышишь ли, человек?
Бабочки средь снегов —
Будто залог спасенья,
Проповедь Воскресения,
Бога Живого зов.
Мы видим, как каждый год, весной, происходит великое чудо: вся природа, казалось бы, погребённая под слоем льда и снега, вдруг воскресает к новой жизни. И если Бог может вернуть к жизни растения, цветы, жучков, бабочек, то разве Он не может этого сделать со всеми умершими людьми?
Наша Церковь учит нас о том, что все однажды воскреснут и оживут к новой, совершенной жизни. И мы, христиане, верим именно в то, что как Христос воскрес из мёртвых, так же воскреснут и все люди.
Это будет весна всего человеческого рода. Это будет вечная весна.
Верьте: наступит святая весна,
Люди воскреснут от снежного сна.
Все соберутся в доме Отца,
Радости этой не будет конца.
И не увидит никто уже слёз,
Ибо навеки с нами — Христос!
Он ради нас вознёсся на крест,
И ради нас Христос воскрес!
Из сборника «Воскресное чудо»
Ольга Соколова. Три главы из книги «Закон Божий в рассказах для детей»
Тайная вечеря
Подходил в концу Великий пост. Наступила последняя неделя перед Пасхой, которую матушка Татьяна называла «СтрастнАя».
— Это от слова страх? — поинтересовалась Варенька.
— Да нет, — с какой-то непривычной грустью в голосе ответила матушка, — это от слова «страдание».
— А почему непохоже? — не сдавалась малышка.
— Страдание на церковнославянском языке звучит «страсть». Потому что на этой неделе Церковь вспоминает те горькие, тяжелые события, которые пережил Господь, Его Мама и все ученики и ученицы.
Помните восьмую заповедь: «Не завидуй?» Так вот именно завистливые люди и погубили Иисуса Христа. Они никак не могли успокоиться, что простой человек называется Себя Богом, Спасителем, Небесным Царем. Что Он исцеляет людей, творит чудеса. За Христом ходили толпы людей — а за завистливыми фарисеями никто не ходил. Вот тогда они создали хитрый заговор, чтобы схватить Господа и погубить Его. Так они еще одну заповедь нарушили: «Не говори люжных слов про твоего ближнего».
А одного нерадивого ученика Христова, который любил нарушать заповедь «не укради» и потихонечку таскал денежки из ящика, где лежали общие средства, фарисеи уговорили за деньги предать Господа. Звали его Иуда, а мы теперь знаем его, как великого предателя.
И вот однажды Спаситель позвал всех учеников на ужин — вечерю. Так же, как мы с вами сейчас они сидели рядышком, и все были друзьями. Но Христос ведь был Богом — Он уже знал, что Иуда готов совершить предательство. И попросил его уйти с ужина.
Остались только верные ученики. Когда они ели, Иисус взял хлеб, благословил и преломил его и, раздавая его ученикам, сказал: «Возьмите и ешьте — это Тело Мое». Потом, взяв чашу, подал им и сказал: «Пейте из нее
все, это Моя Кровь Нового Завета…» Он причастил Своих учеников, показав этим, что Он останется с ними, войдет в их жизнь, как питье и пища входят в наше тело. На этой вечере Иисус Христос установил таинство Святого Причащения. Поэтому и называется она — Тайная вечеря.
Так причастились ученики Господа Иисуса Христа, и с тех пор, каждый раз, когда мы причащаемся, мы как бы опять присутствуем на последнем ужине (Тайной Вечере) с Ним.
Приходите все причащаться, мои дорогие. В этот четверг Церковь посвящает всю службу событиям, которые произошли на Тайной Вечере.
Ольга Соколова. Мы причащаемся
Весь пост Данька решил не есть котлет и так тренировать свою волю. Но в начале весны мальчик тяжело болел гриппом, и дедушка решил лично проследить, как питается внук.
— Ты, доча, — выговаривал он Данькиной маме, которая соблюдала пост, — ты вот сама хочешь — постись. А мальца мне не порти! Ему еще расти и расти. Вон, чахлый какой — хворает много.
Дедушка купил на рынке мяса, сам прокрутил его через мясорубку и стал чуть ли ни каждые три дня делать Даньке котлеты.
Но и у мальчика был стойкий характер. Мужик сказал, что не будет есть мясо, значит так тому и быть! И стоило только деду отвернуться, как Данька кидал котлеты за холодильник.
Так продолжалось все 40 дней Великого поста. Вы можете себе представить, какая куча котлет накопилась там за это время?!
И вот на Страстной неделе в Среду, когда Даня уже подготовился к Причастию, пёс Прошка, которого не пускали на кухню, все-таки проник туда. Конечно, он-то прекрасно чувствовал запах уже подпортившихся котлеток. И встав на холодильник лапами, пес стал лаять и скрести лапами, да так громко, что слышно было всем соседям!
Напрасно дед Леня гонял Прошку от заветного места — словно магнит тянул пса обратно. Теперь-то он точно знал, где лежит вкусная еда!
Когда Данька пришел из школы, дед уже не на шутку разозлился:
— Отдам твоего пса в приют! — сказал он мальчику. — Он сбесился! Весь день скребется у холодильника.
Данька все понял… Ему даже показалось, будто это его самого засунули в холодильник — по спине быстро покатился холодный пот…Но выхода не было: пришлось признаться, что виноват совсем не пес.
В наказание дед Леня заявил:
— Хорошо. Раз ты не слушаешься, да еще и выкаблучиваешь, завтра я тебя в храм не поведу! Мать на работе, а ты — с мной.
А ведь Данька учился во вторую смену и мог бы завтра причаститься!
Настроение совсем испортилось. Хорошо, что мама по дороге с работы встретила отца Алексея и привела его в гости на чаёк.
— Дед, ты не выдумывай. Наказать хочешь — пусть полы помоет или матери поможет посуду сполоснуть. А храм тут ни при чем. Что Господь сказал? — «Не мешайте детям приходить ко Мне». Вот и не мешай!
На следующий день на торжественной службе наши маленькие причастники дружно выстроились в очередь. Руки они сложили крест-накрест, а когда причастились, то каждый поцеловал краешек Чаши.
— Сегодня Господь так близко к каждому из вас, — обняла их матушка Татьяна.
— А вот завтра Он идет на страдания, Крест и распятие. Так было нужно — чтобы нас с вами спасти. Так что ступайте домой и постарайтесь не шалить!
Христос воскресе!
В Пасхе матушка Татьяна подготовила с детьми небольшой спектакль для прихожан. В субботу после освящения куличей все собрались на репетицию.
Матвейка играл благоговейного Иосифа, который у себя в саду приготовил для похорон место в небольшой пещере. Вы удивились, что в пещере? — Да-да, в то время у иудеев был обычай хоронить своих близких в пещере. Умершего обматывали в благовонные пелены и укладывали на большой камень или выступ.
Матвейка с Ксюшей, Нюшей и Варенькой, которые выполняли роль жен-мироносиц, осторожно завалили большим камнем вход в воображаемую пещеру. Камень был склеен из папье-маше, а вместо входа в пещеру была дверь в соседний класс.
Матушка включила песнопение «Тебе, Одеющегося светом» и Максим громко начал читать:
— Когда Иисус Христос умер на кресте, один из Его тайных учеников, знатный человек, которого звали Иосиф, получил разрешение снять Его тело с креста и похоронить Его. Вместе с другим учеником, Никодимом, они сняли тело Христа с креста, помазали душистым маслом, покрыли чистым полотном и положили в новую могилу — в скале, недалеко от того места, где был распят Христос. Тут же стояли некоторые женщины из тех, которые всегда слушали проповеди Иисуса Христа. Они сговорились приготовить душистые мази и прийти омыть и помазать тело на другой день после праздника. Вход в пещеру Иосиф с Никодимом закрыли большим камнем. Иудейские же начальники поставили перед пещерой стражу и наложили печати на камень, чтобы ученики Иисуса не взяли тела Его.
Когда Максим дочитывал последние слова, Даня и Валька, у которых были нарисованные усы и бородки, а в руках — игрушечные сабли, как настоящая стража бодро встали по стойке «смирно» у двери в пещеру-класс.
Но музыка стихла, небольшой занавес скрыл вход в пещеру, и на сцену вышли Даша и Анечка. Они старательно хором сказали:
— А ночью Христос воскрес и в пещеру спустился Ангел!
Из боковой двери в класс показались «жены мироносицы» Ксюша, Нюша и Варенька. Под музыкальное сопровождение они пели:
Ночь прошла. На гроб Мессии
С ароматами в руках
Шли печальные Марии,
Беспокойство в их чертах.
И тревога их печалит:
Кто могучею рукой
Тяжкий камень им отвалит
От пещеры гробовой.
И глядят, дивятся обе:
Камень сдвинут, гроб открыт
И, как мертвая, при гробе
Стража грозная лежит.
А во гробе, полном света,
Кто-то чудный, не земной
В ризы белые одетый
Сел на камень гробовой.
Тут занавес, которым руководила Надя, раскрылся и все увидели, что наши «стражники» мирно спят у двери, а в пещере виднеется кто-то белый и красивый!
Это была Ника в прекрасном блестящем одеянии «Ангела». В руках у «Ангела» была большая икона Воскресшего Христа. Она красиво запела продолжение песни:
Я ниспослан небесами
Весть чудесную принес:
Нет Живого с мертвецами,
Гроб уж пуст, Воскрес Христос!
Все дети вышли на сцену и вместе стали петь: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав».
Это песнопение они специально выучили с Иваном ко дню Святой Пасхи.» «Христос воскрес из мертвых, победил смерть и всем усопшим праведникам подарил вечную жизнь», — пелось в нем. И детские голосочки радостно звенели как пасхальные колокольчики.
Ну а ночью был торжественный крестный ход, долго звонили колокола и толпы народа стекались к храму, чтобы услышать пасхальное приветствие. Сначала обошли со свечами весь храм — как бы закрытый гроб, а потом батюшка начал петь «Христос воскресе, его подхватил хор и все люди и все вошли внутрь. Храм светился всеми огнями. На верху иконостаса радостно мигали буквы Х и В. Батюшка всю ночь радостно приветствовал прихожан этими словами, а они отвечали: «Воистину воскресе!»
Пасхальная служба шла всю ночь. А вечером детки, разговевшиеся душистыми куличами, твороженой пасхой и яичками показали свой праздничный спекталь. Сколько было радости и актерам и зрителям!
Ольга Соколова. Куличик – наш пасхальный волк
МАшУлины рассказы
Царица Мурка
Эта история началась в далекой Индии, а продолжилась в нашем городском зоопарке. Куличик – все дело в нем! Нет-нет, не в пасхальном куличе, а волчонке. Просто родился Куличик на Пасху – и имя ему дали тоже пасхальное. Но давайте лучше я расскажу вам все по порядку…
Были мы как-то всем классом в зоопарке. Пока экскурсовод Елена Харитоновна рассказывала нам о енотах, Тимофей – наш главный непоседа, заметил кошку у решетки вольера с рысью. Кошка — обычная, полосатая, каких полно в каждом дворе, — беззаботно лежала на солнышке кверху брюхом, совершенно ни о чем не тревожась. Видимо, это и привлекло Тимку. Сначала он, потихоньку пятясь задом, отошел от нашей группы и начал набирать в руку мелкие камешки гравия. Потом незаметно начал бросать их в кошку. Та легла на живот, озираясь. Тимка обрадовался, что «реакция пошла» и только приготовился исполнить свой любимый трюк – подкравшись, дернуть кошку за хвост, как раздался громкий рык.
Мы все тут же разом обернулись. И что же? У решетки вольера стояла, оскалив зубы, грациозная красавица рысь. Не было сомнения: это рычала она. Непоседа Тимка готов был от страха и стыда провалиться на месте! А вот кошка, — вот удивительно — даже не потрудилась встать с места, где лежала и грелась.
— Елена Харитоновна, а разве кошки не боятся рыси? – спросила я экскурсовода. Судя по рассказу о енотах, она так много знает – наверняка, найдет простое объяснения такому странному поведению кошки…
— Да, скажите нам скорее, — поддержала меня подруга Маша, — или кошка просто глухая?
Экскурсовод, симпатичная женщина невысокого роста, улыбнулась этому вопросу и сказала:
— Да нет, Мурка прекрасно слышит. Просто эта рысь – ее молочная дочка. В том году рысь-мама кормить отказалась, а кошка приняла ее. Мурка тогда как раз котенка кормила – ну и рысенка заодно. Теперь Дана выросла, заступается за маму свою молочную.
Мы с Машей удивленно переглянулись… Вот тебе и кошка Мурка – прямо царица зоопарка какая-то. Честно говоря, я куда больше уважаю собак: они такие преданные, охраняют дома, спасают людей. А кошки, какая польза от них?.. Ну, в деревне мышей ловят, — да и все, пожалуй. Мы тогда еще не знали, что Мурка способна на гораздо больший подвиг…
Тем не менее, случившееся не выходило у меня из головы. Маша тоже часто вспоминала смелую кошку. Мы решили еще раз сходить в зоопарк и познакомиться с ней поближе.
Почему волк красный?
В субботу после школы мы набрали дома обрезков колбасы и сыра, чтобы угостить Мурку, и отправились на встречу. Нужно сказать, что меня зовут Уля, а потому нас, неразлучных подруг, часто называют просто одним словом «МашУля» — Маша и Уля.
— МашУля, проходите, проходите, — как-то немного встревоженно сказала Елена Харитоновна, когда мы постучались к ней в кабинет. – У нас совещание сейчас будет по очень важному вопросу — брать ли нам в зоопарк стаю красных волков.
— Волки же серые, а не красные, – затараторила сразу Машка, — что, они без шерсти что ли? А зачем они нужны такие? Как же они зиму переживут?
— Подожди-подожди, малыш, — ласково остановила ее Елена Харитоновна, — пока я буду на совещании, почитайте тут в энциклопедии про красного волка. Когда-то и у нас на Алтае он в лесах водился.
И Елена Харитоновна раскрыла перед нами на столе большую книгу. Со страницы на нас смотрели умные глаза зверя. Если бы я не знала, что это волк, то сама бы, наверное, не догадалась. Волк – огромный хищник. А этот был больше похож на крупную лисицу… Немного еще, пожалуй, на дикую собаку, и капельку – на волка.
— Ой, какой лапочка! – воскликнула Маша. – Давай почитаем про него.
И мы узнали про красного волка, что он никогда-никогда за всю историю не нападал на людей, никогда не воровал домашний скот, не губил охотников.
— Да, Маша, это какой-то благородный волк, — вздохнула я. Так хочется, чтобы он у нас в зоопарке появился!
Пока рядом с нами в зале для совещаний шел горячий спор, брать ли всю стаю волков сразу или лучше только волка и волчицу, в далекой Индии Роберт Кингсли выслеживал в тропическом лесу волчью семью.
Орка на охоте
Красные волки живут семьями по 10-30 особей. Но семья, за которой следил Роберт, недавно потеряла двух волков, и в ней осталось всего два взрослых волка и пятеро годовалых волчат.
Орка – так звали волчиху, снова ждала прибавления, а добывать пропитание было все тяжелее. Волчата неумело помогали родителям загонять дичь, еды не хватало на всех, и они становились все голодней и голодней с каждым днем. И вот Орка решила еще раз пойти с вожаком, которого звали Бастр, на охоту сама.
Зоолога Роберта радовало, что волки позволяют ему следить за собой, ведь они очень недоверчивы. Много раз люди отбирали их добычу. Но Роберт за пять лет, которые он следил за семьей Орки и Бастра, ни разу не нарушил «правила» волчьей стаи. И теперь, когда Бастр ринулся в погоню за оленями, а неустрашимая Орка поджидала в засаде, Ричард знал, что можно следовать за ними, снимать волков на камеру, а если нужно, оказать помощь. Как красиво и легко бегут красные волки на воле! Каждый выполняет свою часть работы: волчата гонят оленей, Бастр выбирает самого пугливого, а волчица ожидает у пруда.
Но на этот раз помощь человека пригодилась красным волкам. Олень, напуганный волками, ринулся на Орку, и та не успела увернуться. На боку ее показалась зияющая рана. Добыв семье пропитание, волчица была тяжело ранена.
Красные волки не лают, а свистят. Да-да, это правда. Их голоса похожи на звуки губной гармошки. И сейчас «гармошка» Бастра звучала очень грустно.
Прошло два дня, неделя, а Орка все не поправлялась. «Если ей не станет лучше, то стая погибнет без нее», — раздумывал Ричард. – «А ведь красных волков и так мало осталось на земле. Что, если и эти погибнут, а я ничего не смогу сделать?»
И Ричард вспомнил о своих русских друзьях-зоологах, искавших семью для зоопарка. Так пришло решение переправить Орку и ее стаю в Россию.
С помощью местных охотников-индусов волчью семью бережно поймали. А чуть позднее, сняв воспаление с раны волчицы, отправили в наш зоопарк.
Наши «собачки»
Вот уже месяц мы с Машей каждые выходные ходим навестить не толко Мурку, но и красных волков. Им отвели большой, даже огромный вольер, который больше похож на кусочек леса. Здесь они могут бегать, играть. Юные волчата такие смешные! Посетители называют их «собачки», — ведь они играют, как щенки, кусаются, пищат и будто бы охотятся друг на друга. Эти игры –подготовка к будущему, волчата под руководством родителей обучаются в игре.
Волчица Орка еще слаба. Она не может играть, хотя щенки зовут ее, и Бастр ловко отгоняет их от мамы.
— Уля, как мне жалко Орку! – каждый раз, видя заигрывания щенков, говорит мне Маша. – Она настоящая заботливая мама: для щенков еду добывала и на охоту пошла, а теперь от раны страдает.
Мне тоже очень жалко было Орку. Рождение новых волчат приближалось, а волчица слабела с каждым днем.
Скоро мы заметили, что Елена Харитоновна и главный зоолог дядя Костя перестали при нас говорить вслух, если это было у вольера с «собачками». Они все чаще встревоженно шептались, показывая рукой на Орку и волчат. Иногда к ним присоединялся и ветеринарный врач Василий Степанович, которого в зоопарке все называли просто «Степаныч».
Но зима подходила к концу, с крыш и веток деревьев начал падать снег, и мы забыли про Бастра и Орку. Ведь скоро Пасха! А в воскресной школе мы всегда готовим к этому празднику интересные выступления.
Недокормыш
После Пасхального утренника мы с Машей весело бежали по весенним улицам города. Солнце уже начало припекать, и льдинки превращались в веселые ручейки.
— Маша, а как же наши «собачки» там в зоопарке? Интересно, они играют с ручейками?
— Бастр, наверное, учит их плавать по вольеру, — пошутила Маша, и мы засмеялись. Но вдруг остановились и посмотрели друг на друга, не сговариваясь.
— А как же Орка!?
— Айда в зоопарк!
И мы поспешили туда. Как же можно было забыть про бедную волчицу? На входе в зоопарк, в сторожке, возле диванчика лежала «царица» Мурка, а рядом с ней бегал чуть подросший котенок. Полосатый, смешной, пушистый, на длинных тонких лапках. Если бы не тревога за Орку, мы бы обязательно поиграли бы с ним.
У вольера с волками мы остановились как вкопанные. Орки там не было!
— Наверное, она умерла без нас, Уля! – И Маша зарыдала.
— Да жива ваша Орка, — сказала дворничиха тетя Галя. – Родила сегодня ночью, в ветлечебнице она.
И мы стремглав побежали туда.
— Ух ты, пропащие пришли. Христос воскресе! – сказал нам ветврач Степаныч.
— Воистину воскресе, — хором ответили мы.
Доктор был как-то не очень весел, хотя и приветствовал нас по-пасхальному.
— Вот беда, Орка-то родила волчонка, да кормить никак не хочет. Слаба совсем стала, молоко почти не идет. Елена Харитоновна у нее всю ночь продежурила, уговаривала так и этак малыша покормить, погреть. А волчица — ни в какую.
— Ой, а можно посмотреть! –попросилась я.
— Завтра приходите, и посмотрите! – отправил нас домой Степаныч.
Потом мы поняли, что он не хотел нас расстраивать. Ведь волчонок мог и погибнуть, а мы бы уже привыкли к нему. Но случилось иначе.
На выходе мы снова увидели Мурку, котенок как раз сосал у нее молочко.
— Вот кошке хорошо, — плаксиво протянула Маша, — она на охоту не ходит, никто ее не ранит, вот и кормит своего котеночка, — и снова заревела.
И тут мне в голову, пришла, как говорит моя бабушка, «светлая мысль». Наверное, это Господь пожалел волчонка и его маму, потому и послал мне Ангела с этой мыслью правильной.
— Маша, а ты помнишь, что Елена Харитоновна рассказывала нам про Мурку? Что она рысенка выкормила?
— Да!
-Так может и волчонка попробуют ей подложить?
Наш пасхальный волк
Не прошло и часа, как Мурка уже кормила волчонка. Она даже не стала шипеть на него, как обычно кошки шипят на собак. Наверное, поняла, что он совсем слабый и умрет без нее. Она кошка умная. Посмотрела-посмотрела на малыша, да и облизнула раз, потом второй. А уж он не растерялся – сразу под бочок к ней закатился и молочко нашел.
Степаныч и Елена Харитоновна, глядя, как мы гордо наблюдаем за кормящей кошкой, сказали нам:
— Раз вы спасли малыша, так попробуйте и имя ему придумать.
— А что тут думать? – сказала Маша. – Волк красный, «Пасха красная» — в церкви так пели, давайте ему имя пасхальное дадим!
— Пасха…яичко… куличик, — стали перебирать мы с Машей.
— «Куличик» вполне подойдет! – заявил доктор Степаныч. –Как думаешь, Харитоновна?
— А что? И правда. Куличик так куличик. Вон и бочок у него рыженький.
Так и появился в нашем зоопарке пасхальный волк по имени Куличик. Мы его никогда не бросим. И кошку Мурку теперь уж точно хулиганы не обидят. Вон какие у нее дети!
Ганс Христиан Андерсен. Лён.
Лён цвёл чудесными голубенькими цветочками, мягкими и нежными, как крылья мотыльков, даже ещё нежнее! Солнце ласкало его, дождь поливал, и льну это было так же полезно и приятно, как маленьким детям, когда мать сначала умоет их, а потом поцелует, дети от этого хорошеют, хорошел и лён. — Все говорят, что я уродился на славу! — сказал лён. — Говорят, что я ещё вытянусь, и потом из меня выйдет отличный кусок холста! Ах, какой я счастливый! Право, я счастливее всех! Это так приятно, что и я пригожусь на что-нибудь! Солнышко меня веселит и оживляет, дождичек питает и освежает! Ах, я так счастлив, так счастлив! Я счастливее всех! — Да, да, да! — сказали колья изгороди. — Ты ещё не знаешь света, а мы так вот знаем, — вишь, какие мы сучковатые! И они жалобно заскрипели: Оглянуться не успеешь, Как уж песенке конец! — Вовсе не конец! — сказал лён, — И завтра опять будет греть солнышко, опять пойдёт дождик! Я чувствую, что расту и цвету! Я счастливее всех на свете! Но вот раз явились люди, схватили лён за макушку и вырвали с корнем. Больно было! Потом его положили в воду, словно собирались утопить, а после того держали над огнём, будто хотели изжарить. Ужас что такое! — Не вечно же нам жить в своё удовольствие! — сказал лён. — Приходится и потерпеть. Зато поумнеешь! Но льну приходилось уж очень плохо. Чего-чего только с ним не делали: и мяли, и тискали, и трепали, и чесали — да просто всего и не упомнишь! Наконец, он очутился на прялке. Жжж! Тут уж поневоле все мысли вразброд пошли! «Я ведь так долго был несказанно счастлив! — думал он во время этих мучений. — Что ж, надо быть благодарным и за то хорошее, что выпало нам на долю! Да, надо, надо!.. Ох!» И он повторял то же самое, даже попав на ткацкий станок. Но вот наконец из него вышел большой кусок великолепного холста. Весь лён до последнего стебелька пошёл на этот кусок. — Но ведь это же бесподобно! Вот уж не думал, не гадал-то! Как мне, однако, везёт! А колья-то всё твердили: «Оглянуться не успеешь, как уж песенке конец!» Много они смыслили, нечего сказать! Песенке вовсе не конец! Она только теперь и начинается. Вот счастье-то! Да, если мне и пришлось пострадать немножко, то зато теперь из меня и вышло кое-что. Нет, я счастливее всех на свете! Какой я теперь крепкий, мягкий, белый и длинный! Это небось получше, чем просто расти или даже цвести в поле! Там никто за мною не ухаживал, воду я только и видал, что в дождик, а теперь ко мне приставили прислугу, каждое утро меня переворачивают на другой бок, каждый вечер поливают из лейки! Сама пасторша держала надо мною речь и сказала, что во всём околотке не найдётся лучшего куска! Ну, можно ли быть счастливее меня! Холст взяли в дом, и он попал под ножницы. Ну, и досталось же ему! Его и резали, и кроили, и кололи иголками — да, да! Нельзя сказать, чтобы это было приятно! Зато из холста вышло двенадцать пар… таких принадлежностей туалета, которые не принято называть в обществе, но в которых все нуждаются. Целых двенадцать пар вышло! — Так вот когда только из меня вышло кое-что! Вот каково было моё назначение! Да ведь это же просто благодать! Теперь и я приношу пользу миру, а в этом ведь вся и суть, в этом-то вся и радость жизни! Нас двенадцать пар, но всё же мы одно целое, мы — дюжина! Вот так счастье! Прошли года, и бельё износилось. — Всему на свете бывает конец! — сказало оно. — Я бы и радо было послужить ещё, но невозможное невозможно! И вот бельё разорвали на тряпки. Они было уже думали, что им совсем пришёл конец, так их принялись рубить, мять, варить, тискать… Ан, глядь — они превратились в тонкую белую бумагу! — Нет, вот сюрприз так сюрприз! — сказала бумага. — Теперь я тоньше прежнего, и на мне можно писать. Чего только на мне не напишут! Какое счастье! И на ней написали чудеснейшие рассказы. Слушая их, люди становились добрее и умнее, — так хорошо и умно они были написаны. Какое счастье, что люди смогли их прочитать! — Ну, этого мне и во сне не снилось, когда я цвела в поле голубенькими цветочками! — говорила бумага. — И могла ли я в то время думать, что мне выпадет на долю счастье нести людям радость и знания! Я всё ещё не могу прийти в себя от счастья! Самой себе не верю! Но ведь это так! Господь бог знает, что сама я тут ни при чём, я старалась только по мере слабых сил своих не даром занимать место! И вот он ведёт меня от одной радости и почести к другой! Всякий раз, как я подумаю: «Ну, вот и песенке конец», — тут-то как раз и начинается для меня новая, ещё высшая, лучшая жизнь! Теперь я думаю отправиться в путь-дорогу, обойти весь свет, чтобы все люди могли прочесть написанное на мне! Так ведь и должно быть! Прежде у меня были голубенькие цветочки, теперь каждый цветочек расцвёл прекраснейшею мыслью! Счастливее меня нет никого на свете! Но бумага не отправилась в путешествие, а попала в типографию, и всё, что на ней было написано, перепечатали в книгу, да не в одну, а в сотни, тысячи книг. Они могли принести пользу и доставить удовольствие бесконечно большему числу людей, нежели одна та бумага, на которой были написаны рассказы: бегая по белу свету, она бы истрепалась на полпути. «Да, конечно, так дело-то будет вернее! — подумала исписанная бумага. — Этого мне и в голову не приходило! Я останусь дома отдыхать, и меня будут почитать, как старую бабушку! На мне ведь всё написано, слова стекали с пера прямо на меня! Я останусь, а книги будут бегать по белу свету! Вот это дело! Нет, как я счастлива, как я счастлива!» Тут все отдельные листы бумаги собрали, связали вместе и положили на полку. — Ну, можно теперь и опочить на лаврах! — сказала бумага. Не мешает тоже собраться с мыслями и сосредоточиться! Теперь только я поняла как следует, что во мне есть! А познать себя самое — большой шаг вперёд. Но что же будет со мной потом? Одно я знаю — что непременно двинусь вперёд! Всё на свете постоянно идёт вперёд, к совершенству. В один прекрасный день бумагу взяли да и сунули в плиту; её решили сжечь, так как её нельзя было продать в мелочную лавочку на обёртку масла и сахара. Дети обступили плиту; им хотелось посмотреть, как бумага вспыхнет и как потом по золе начнут перебегать и потухать одна за другою шаловливые, блестящие искорки! Точь-в-точь ребятишки бегут домой из школы! После всех выходит учитель — это последняя искра. Но иногда думают, что он уже вышел — ан нет! Он выходит ещё много времени спустя после самого последнего школьника! И вот огонь охватил бумагу. Как она вспыхнула! — Уф! — сказала она и в ту же минуту превратилась в столб пламени, которое взвилось в воздух высоко-высоко, лён никогда не мог поднять так высоко своих голубеньких цветочных головок, и пламя сияло таким ослепительным блеском, каким никогда не сиял белый холст. Написанные на бумаге буквы в одно мгновение зарделись, и все слова и мысли обратились в пламя! — Теперь я взовьюсь прямо к солнцу! — сказало пламя, словно тысячами голосов зараз, и взвилось в трубу. А в воздухе запорхали крошечные незримые существа, легче, воздушнее пламени, из которого родились. Их было столько же, сколько когда-то было цветочков на льне. Когда пламя погасло, они ещё раз проплясали по чёрной золе, оставляя на ней блестящие следы в виде золотых искорок. Ребятишки выбежали из школы, за ними вышел и учитель; любо было поглядеть на них! И дети запели над мёртвою золой: Оглянуться не успеешь, Как уж песенке конец! Но незримые крошечные существа говорили: — Песенка никогда не кончается — вот что самое чудесное! Мы знаем это, и потому мы счастливее всех! Но дети не расслышали ни одного слова, а если б и расслышали — не поняли бы. Да и не надо! Не всё же знать детям!
Перевод А. В. Ганзен
Евгений Поселянин. Таинственная ночь.
Москва успокаивается, готовясь к светлой заутрене. Заперты лавки, вышел и спрятался в домах весь народ. Кое-где редко-редко слышен звук колеса, и на притихающий город, на его «семь холмов» спускается та невыразимая таинственная ночь, которая принесла миру обновление. Тихо-тихо все над Москвой под надвигающимися крылами этой ночи. Заперты еще церкви, не горят вокруг них огни. И прежде чем встрепенется живая земная Москва, раньше ее навстречу Воскресающему Христу поднимается другая, вековечная Москва.
Из запертых соборов, из окрестных монастырей поднимаются нетленные создатели Москвы.
И прежде всех из своей раки в Даниловском монастыре поднимается святой благоверный князь Даниил Александрович Московский.
Тихо проходит он, покрытый схимой, смиренной поступью инока по пустынным улицам Замоскворечья, переходит мосты и вступает в Кремль. Молится на золоченные им соборы Спас на Бору и Архангельский, и широко невидимою рукою отворяются перед храмосоздателем двери этого собора.
«Здравствуйте вы, — говорит он, вступая в усыпальницу потомков, — благоверные великие князья Московские, здравствуйте вы, цари великие, Большая и Малая Россия царств Казанского, Сибирского, Астраханского и иных земель обладатели».
И на зов князя-схимника отверзаются древние гробы. Встает со светлым лицом его сын, Иоанн Даниил Калита. Встает тем же милостивым, нищелюбивым.
Встает сын Калиты Иоанн Иоаннович Кроткий и внук высокопарящий Димитрий Иоаннович Донской и иные князья: Василий, и державные суровые Иоанны, и благочестивый Феодор, и восьмилетний мученик царевич Димитрий.
Все они встают из гробов под схимами, покрывающими их светлые великокняжеские и царские золотые одежды и венцы, и молча приветствуют друг друга поклонами, собираясь вокруг своего прародителя и первоначальника Москвы — Даниила.
И когда все они соберутся, выступает их сонм из северных, открывающихся пред ними настежь дверей и идет к южным вратам собора Успенского.
«Повели, княже», — тихо говорят они, дойдя до врат.
Святой Даниил делает на дверях широкое крестное знамение, и тогда сами собой отверзаются врата святилища русского народа.
Медленно вступают князья под высокие своды. Тихо-тихо все там. Бесстрастные огни лампад озаряют лики чудотворных икон: Владимирской, столько раз спасавшей Москву в час конечной гибели; Всемилостивого Спаса из Византии; Благовещения, источившей когда-то миро и сохранившей Устюг; храмовой Успенской; Смоленской…
Горят огни над раками великих святителей, и тихо-тихо все в воздухе, где раздавалось столько молитв, вместилось столько событий…
И стоят безмолвно князья, уйдя в прошлое, переживая вновь все то, что видели здесь сами, о чем слышали рассказы.
Вспоминает святой Даниил, как шумел при нем густой бор и на зеленой стене его весело белели срубы двух первых воздвигнутых им церквей, и как у подошвы Кремлевского холма под шепот многоводной тогда Московской волны он молился о селении Москве, прося Творца благословить и взыскать любимое им место. «Велик еси, Господи, — шепчут губы схимника, а слезы падают на каменные плиты пола. — Велик еси, Господи, и чудны дела Твоя!»
А рядом с ним ушел в думы Калита. Он видит себя коленопреклоненным пред святителем Петром и вновь слышит его вещее слово: «Если ты, чадо, воздвигнешь здесь храм достойный Богоматери, то прославишься больше всех иных князей и род твой возвеличится, кости мои останутся в сем граде, святители захотят обитать в нем, и руки его взыдут на плеща врагов наших».
Видит он день закладки собора и прозорливым взором, которому не мешают высокие каменные стены, оглянув Русское царство на север и на юг, восток и запад, шепчет Калита за отцом: «Велик еси, Господи, и чудны дела Твоя».
А Дмитрий видит себя малым отроком.
Идет служба, за молебном над гробом святителя Петра сама собой загорается свеча. Его пестун, митрополит Алексий, отправляется в Орду к Тайдуле… Потом видит себя взрослым. Там, на площади, теснится за ратью рать.
Слышатся приветственные клики ратников всех городов, ополчившихся на татар, и князь повторяет себе имена городов: Ростов, Белозерск, Ярославль, Владимир, Суздаль, Переяславль, Кострома, Муром, Дмитров, Можайск, Углич, Серпухов, Москва. Он молится опять Богу сил, Богу правды, и опять сердце сжимается надеждой и тревогой… А солнце ласково светит над бесчисленным ополчением, первым ополчением объединенной земли Русской…
Вспоминает Василий, как отверг он здесь громогласно, всенародно братанье с Римской ересью, когда изменник Исидор помянул Римского папу, и снова разгорается грудь князя святой ревностью за родную веру…
Иоанн III торжествует опять падение ига, видит свой двуглавый орел-герб, а внук его вновь переживает все великие и грозные тяжкие дни, когда торжествовала и изнемогала здесь его душа, страдающая и бурная.
В страхе не смеет Иоанн взглянуть на близкую раку Филиппа: «Помилуй мя, Боже, — шепчет он… — не вниди в суд с рабом Твоим!» — но твердо, как и прежде, повторяет он пред боярами: «Мы, Царь и Великий Князь всея Руси, по Божьему изволению, а не по многомятежному хотению и как Царь Самодержец назовется, аще сам строит землю. Не боярами и вельможами, а Царем должна правиться земля, а жаловать своих холопов вольны Мы и казнить их вольны же. Все Божественные Писания заповедуют, яко не подобает противиться чадам отцу и подданным Царю, кроме веры…»
Стоят князья и цари, ушедши в свои мысли, и сонм их оживших теней не нарушает торжественного молчания собора. Долго, долго стоят они, погрузясь каждый в свое прошлое… И наконец говорит благоверный Даниил, обращаясь лицом к образу Всемилостивого Спаса: «Господу помолимся!» — «Господи, помилуй!» — откликаются все князья и цари и тихо делают земной поклон.
— Пресвятая Богородица, спаси нас! — произносит еще Даниил.
— Владычице, спаси землю Русскую! — откликаются князья и цари и опять неслышно творят земной поклон пред чудотворной иконой Владимирской. «Святители Московские, молите Бога спастися земле православных!» — повторяют они.
И в эту минуту начинается тихая, колыхающаяся под сводами собора неземная песнь. То ангелы поют хвалу дивным чудотворцам, первопрестольникам Руси.
Льются сладкие звуки в тишине собора: «Истиннии хранители Апостольских преданий, столпи непоколебимии, православия наставницы…»
И вот отверзаются раки.
Встает с пророческим взором утрудившийся подвигами Петр, встают учительные Феогност, Фотий и Киприан, встают строгий Иона, и бесстрашный Филипп, и непреклонный Гермоген.
И встав во всей красе святительских облачений, они, отдав друг другу поклон, тихо проходят к иконе Владимирской и лобызают ее; опираясь на посохи, они сходят с солеи к ожидающим князьям.
С усердием кланяются им князья и цари, а они, воздев руки, осеняют их святительским благословением.
«Здравствуйте вы, — говорит святый Даниил, — великие святители Московские, здравствуйте, печальники Русского народа, верные ходатаи за Русскую землю пред престолом Божиим!»
И принимают государи благословение святителей.
«Время пению и молитве час!» — говорит Калита Петру Митрополиту, и святитель осеняет воздух благословением. Тогда начинается призывный звон.
И на этот звон со всех сторон поднимается подспудная прошлая Москва.
Встает весь до одного прежде почивший люд московский. Митрополиты и чернецы, бояре и смерды, гости и слуги, дети и старики.
Встают сильные и убогие, праведные и грешные, поднимается вся Москва, сколько ее было с той поры, как она стала есть.
И гудит, гудит протяжно, неслышный земным людям колокол. Встает, поднимается, собирается незримая многонародная прежде почившая Москва.
В блестящих ризах, в горящем огнями соборе, вокруг чудотворцев Московских и князей стоит сила клира: епископы, священство, иноческий чин, сладкогласные певцы.
И осенив крестным знамением обеими руками и на все четыре стороны, произносит святитель Петр: «С миром изыдем». Он идет первым, выше патриархов. Другие святители несут икону Владимирскую и прочие иконы, за ними священство в сияющих ризах с иконами, Евангелиями, крестами, пасхальными светильниками, разубранными цветами. Из кадильниц расплываются светлые струи благоуханного дыма. Тяжелые хоругви густо звенят золотыми привесками, бесчисленные свечи ярко теплятся в неподвижном воздухе ночи. С весеннего неба весело мигают чистые звезды, и все в этом незримом крестном ходе еще краше, еще светлей, чем в зримых славных московских ходах.
Из Чудова монастыря навстречу выходит окруженный клиром величавый, мудрый митрополит Алексий и присоединяется к святителям.
Великий князь Димитрий спешит за благословением к своему пестуну.
Из Вознесенского монастыря выходят великие княгини, княжны, царицы и царевны Московские и впереди всех скорбная милосердная супруга Донского, преподобная инокиня Евфросиния. Она идет, и народ Московский теснится к ней, помня ее неустанную милостыню, а сейчас позади нее идет единоравная ей царица Анастасия Романовна.
Ход выступает из Спасских ворот к Лобному месту и на Лобном месте устанавливаются святители и князья.
А кто эти трое стоят в рубищах, странного вида? И отчего с таким благоволением смотрят на них святители? Это присоединились к чудотворцам Москвы Василий Блаженный и Иоанн Блаженный, вышедший из ближнего Покровского собора, и Максим юродивый, пришедший из приютившего его храма на Варварке.
Вот она вся небесная Москва!
Но кого еще ждут они? Слышен гул в народе, весь священный собор сосредоточенно готовится совершить великий поклон.
В проходе, оставленном на Красной площади, раздается быстрый топот, и у самого Лобного места появляется великий всадник на белом коне.
— «Солнце» земли Русской, «солнце» земли русской, — звучит в народе, — благоверный Александр!..
То с далекого приморья явился взглянуть на удел младшего из сыновей своих святый благоверный князь Александр Ярославич Невский.
И пока сходит с коня наземь благоверный Александр, им полны думы всех предстоящих.
Вот он, вождь безвременья, утиравший слезы народа в самые безотрадные годы, веривший в Русь униженную, полоненную, как не верили в нее другие во дни ее счастья.
Вот богатырь, в самом иге сберегший Русь от шведов и немцев. Как иссечены его шлем и латы в двадцати битвах! Как зазубрен его тяжелый меч! Но печать неисцельной скорби у него на челе. Вспоминает он мольбы свои пред ханом за народ Русский. Суровы становятся лица собравшихся строителей земли Русской, грустная дума видна в их взоре, но непомернее всех скорбь Александра, мученика за землю Русскую. Скорбно ждет он, скрестив руки на богатырской груди, и безмолвно, с великой любовью взирает на собор Московских чудотворцев, на эту красу Русской земли. Какая правда в очах, какая любовь в этой самой беспредельной скорби!..
И знают все: любо здесь князю, утешает его этот город, сломивший темную силу, и неслышно шепчут уста Александра благословения престольному граду Москве.
Медленно ступает на помост Александр. Его взор останавливается на иконе Владимирской. Поник пред знакомой святыней Александр головой, снял шлем и замер в молитве. Помолился за родную Русь.
Молча взирал собор святых на молитвы князя. И в той молитве лицо его просветилось, как солнце. Он кончил.
Трижды воздал ему поклон священный собор и в третий раз произнес: «Радуйся, святый благоверный княже Александре!» И понеслось это слово по всей многонародной Москве: «Радуйся, святый благоверный княже Александре, радуйся, Солнце земли Русской».
Князь встал в ряды чудотворцев Московских, справа от благоверного Даниила. И все ждут опять.
Но не князя, не святителя ждут они. Они ждут все верховного русского человека, и он приходит не в княжеских одеждах, не в святительских ризах.
С севера повеяла тихая прохлада, почуялось дуновение великой святыни, показался величавый старец.
Небесным огнем горят прозорливые очи, пред которыми обнажены судьбы Русского царства.
Весь образ дышит нездешней силой, но в этой силе крепость и тихость…
Он идет в убогой одежде, с обнаженной головой, а рядом другой инок со святой водой и кропилом. Народ опускается на колени пред проходящим старцем, и вслед за народом преклонились пред ним все князья и весь клир. Стоят одни святители. И он приблизился.
Низко, низко поклонились святители иноку-старцу, и раздается их привет: «Радуйся, богоносный отче Сергие; радуйся, игумене земли Русской!»
Из ряда коленопреклоненных князей возвысился голос великого князя Димитрия.
Он говорит: «Вся богопросвещенная Россия, твоими милостями исполненная и чудесами облагодетельствованная, исповедует тя быти своего заступника и покровителя».
Громко выговорил он это исповедание, и с горячею мольбой продолжают другие князья: «Яви древнии милости твоя и их же отцем спомоществовал еси, не остави и чад их, стопами их к тебе шествующих».
И переходит в народе из уст в уста эта мольба великому старцу.
Воздал всем поклон Преподобный Сергий и упал ниц пред иконою Владимирской: приник к ней челом и молился…
Пречистый лик озарился улыбкой, и Богоматерь склонила на Своего избранника взор благостыни. А старец встал и пошел с учеником своим Никоном кропить святой водой и благословлять семь Московских холмов.
Сзади него идут в тихой беседе святитель Петр с благоверным князем Иоанном Калитой, и, как радостный рокот весенней волны, как надежный призыв, перекатывается в народе и отдается по всем сторонам широкой Москвы победное имя: «Сергий, Сергий!»
Освятив всю Москву, великий собор возвратился в Кремль и стал ждать…
Святой час уже наступил, и, когда земная Москва поднялась навстречу Воскресшему Христу и ждала Его в золотых огнями храмах, над этою зримою Москвой уже незримо стояла ополченная на молитву другая — небесная, вечная Москва.
Сборник пасхальных стихотворений
Комментировать