Предлагаем вниманию читателей сайта статью психотерапевта Натальи Волковой из Нью-Йорка, написанную специально для Международного форума «Служение в защиту жизни: опыт и перспективы».
«Прежде, нежели я образовал тебя во чреве, Я познал тебя, и прежде, чем ты вышел из утробы, Я освятил тебя».
(Иеремия 1:5)
Она говорила мне об этом много раз, и поэтому, думая о ней, я всегда вижу её одиноко бредущей по улице и всматривающейся с глубокой печалью во встречных молодых матерей с детьми. Она, бывает, остановится, чтобы вглядеться в малыша – в ангельское, невинное личико – они, детки, все кажутся ей ангелами, чудом оказавшимися среди людей и незаметно, легко поднимающими их на свою ангельскую высоту. Её ангел умер, не родившись, и даже не умер, а загублен своею же матерью. Её ангел снится ей почти каждую ночь, и каждую ночь зовёт её «Мама! Мама!». И смотрит на неё с невыразимой вопросительной жалостью. И её сердце тоже рвётся от жалости, и плачет душа от невозможности отозваться, прикоснуться, взять на руки и согреть. Уже несколько лет ей нет покоя. Она рассказывала мне, что смешанное чувство беспокойства, скорби, тоски и позора пришло к ней не сразу. И было даже короткое облегчение после аборта…
«Освобождение… – говорит она с горькой иронией и добавляет, – освобождение, обернувшееся таким капканом». Это сравнение она часто использует в наших беседах. Капкан, который душит отчаянием. Удушье от одной мысли о содеянном.
Она так и не вышла замуж, хотя уже подвигается к сорока, и шансов на семейную жизнь становится всё меньше и меньше. Но и в этом – отголосок аборта, может быть, главный отголосок. Самонадеянный голос, который так подло воспрял в ней после операции, твердил, что не нужна ей семья (пока), и не нужны дети (пока) – с ними всё усложнится, и учёба, и работа, и личная жизнь. Есть ещё время. Но время вдруг неожиданно кончилось, пролетело мгновенно, а вместе с ним потеряли свою значимость и внешние заботы. А внутреннее обнажилось и оказалось нестерпимым одиночеством.
«Теперь всё, что было важным и нужным, – говорит она, опустив голову и медленно выдавливая из себя слова, – потеряло смысл, и жизнь потеряла смысл. Как это могло произойти? Кто сыграл со мной в такую страшную игру?»
Год назад у неё развилась депрессия, появились неконтролируемые страхи, подозрительность, мысли о самоубийстве. Стало трудно продолжать работать в полную силу, она поменяла одно место, другое. Находиться в обществе людей ей бывает порой невыносимо. У неё нет близких подруг. После нескольких разочарований и мелких предательств она перестала доверять женщинам, а мужчинам – тем более, ещё с тех самых пор, как первый, казавшийся таким любимым и любящим, уговорил её на аборт, и после того вскоре бросил.
«Никто не понимает, что со мной, – говорит она, – да, я и не могу главного рассказать никому, не могу выразить своё состояние. Разве можно выразить пустоту? Или одиночество? Словами здесь не скажешь…».
— А молитвой? – спрашиваю я. И она задумывается, всматривается в меня с недоверием и отвечает грустно:
— Молитвы не даются мне. О чём молиться, когда ничего уже поправить нельзя?
— А чтобы вы хотели поправить?
— Всю свою жизнь… И если её нельзя поправить, то зачем продолжать?
Татьяна К. (все настоящие имена женщин здесь изменены) сделала выбор — бороться за надежду и прощение, пережив депрессию, и холод, и страх оставленности. Ведь женщина, совершившая аборт, действительно, одинока и замкнута, иногда абсолютно обособлена горем от мира и ото всех. Прежде всего, потому что глубинную боль, в самом деле, рассказать трудно, ещё и потому, что слушающих и понимающих мало. Упал мир до плоскости, за которой убийство женщиной вынашиваемого ею ребёнка не считается экстраординарной проблемой. Такие убийства в мире исчисляются ежедневно сотнями тысяч. И уходят маленькие страдальцы вслед за четырнадцатью тысячами, загубленными Иродом. Но Ирод чужих убивал, а мы-то – своих! И это после того, как нам Завет был дан и запрет. Но мы и Заветом пренебрегли и запрета ослушались.
«Господь призвал меня от чрева матери моей»
(Апостол Павел, см. Гал. 1:15).
Мучительное воспоминание о нерождённом ребёнке живёт в совести женщины, совершившей аборт, и не снесённое Богу, нередко оборачивается её личной трагедией. Иногда много лет пройдёт, и другие дети появятся, а слёзы не кончаются. Не кончается плач о том единственном чаде, кому по недоброй воли матери не довелось увидеть Божий Свет и пройти свой неповторимый жизненный путь. Горечь утраты смешивается с мучительной и неизбывной скорбью и стыдом. Чувство вины – так и не объяснённая и неразгаданная психологами (а в психологии многое гадательно и субъективно) эмоция – часто ведёт к депрессии, страхам и тревогам, к утрате смысла и радости жизни. В психоанализе вина – это невротическое состояние, от которого нужно излечиться, избавиться обесцениванием или перекладыванием её на другого, на ближнего или на внешние обстоятельства. Но для православного психотерапевта чувство вины – это память о грехе, это зов к духовному спасению, и задача здесь совершенно иная – помочь пациенту услышать этот зов, и, как бы ни было трудно, последовать ему.
Психоанализ отрицает грех, отрицает само его существование в душах людских. Согласно психоаналитической теории все проблемы человека обусловлены не грехом, а репрессированными желаниями, чаще сексуальными, закрытыми в подсознании (подсознание – это огромный резервуар, в который «сбрасываются» ненужные или болезненные воспоминания и сексуальные вожделения), и поэтому человек, в сущности, не несёт ответственность за свои поступки.
В православной же психотерапии осознание личной ответственности – необходимый шаг. Каким бы трудным ни было признание того, что аборт – не рядовая медицинская операция, и ребёнок во чреве – не лишний орган, а новый человек, жизнь которого отдана на волю матери, – без него невозможно исцеление. Без осознания собственной вины и совершённого греха нет исповеди и, значит, нет покаяния. А без покаяния не может быть обретения надежды.
В беседах с женщинами, страдающими, так называемым постабортным синдромом, необходимо, чтобы незримо присутствовал третий – убиенный ребёнок. Чтобы мать говорила не только о своей боли, но, прежде всего, смогла сострадать его боли и его страданиям. О том, что ребёнок в утробе чувствует боль уже давно доказано. Хорошо известный фильм доктора Натансона «Безмолвный крик», снятый с помощью ультразвуковой киносъёмки, доказывает, что ребёнок предчувствует угрозу со стороны инструмента, которым производится аборт. По мере приближения беды он становится тревожнее, сердцебиение его учащается до 150-200 ударов в минуту, он зовёт на помощь, широко открывая ротик и двигаясь всё быстрее и быстрее…
Ребёнок, в предсмертной муке звавший на помощь, и мать, отказавшая ему… Чтобы искупить это зло, нужны годы молитв и покаяния.
Марина С., прервавшая свою первую, нежелательную беременность и через несколько лет решившая сохранить вторую, рассказывала, что осознание совершенного убиения пришло к ней только со второй беременностью. «Со вторым, с желанным, для меня всё важно: каждое его движение, каждый стук его сердечка, любое его настроение. Я всё это глубоко и благоговейно ощущаю. Ощущаю, что живёт во мне человечек, постоянно чувствую его присутствие в себе. А с первым, – говорит Марина, и голос начинает дрожать, – иначе было – я воспринимала его, как нечто, что лишь мешает моему собственному существованию, воспринимала его, чуть ли не как угрозу для своего благополучия. Так было. Но ведь этот и тот были моими детьми! Оба – мои дети… Как же я посмела не сохранить первого? Как могла поставить свой эгоизм выше его жизни?»
Сеансы с православным психотерапевтом, конечно, могут помочь на первом этапе, когда женщина только начинает искать выход из тяжёлого эмоционального состояния. И здесь важно умение выслушать и сострадать. Но, помимо таких сеансов, есть куда более важные средства, куда более мудрые учителя и проводники к духовному прозрению, и среди них – молитва, церковь, исповедь, покаяние.
Почему так важна молитва? Потому что в ней мать и загубленный ребёнок соединяются вновь. Потому что молитва матери, совершившей аборт, подвигает её к Богу, учит любви. С молитвой в её сердце входит любовь к своему нерождённому чаду.
«Помяни, Господи, во царствии Твоем чада моя, яже убих во утробе моей, и не презри я по велицей милости Твоей, яко Благ и Человеколюбец».
Почему важно посещение церкви? Церковь обладает огромной очищающей силой. Благодать, пребывающая в храме, приподнимает нас над нашими страстями и над всем приходящим, и омывает нас от греховной грязи. Мой духовник отец Алексей (Охотин), настоятель Храма Благовещения Пресвятой Богородицы в Нью-Йорке любит напоминать нам, прихожанам: «Мы так усердно моем лицо своё и руки каждый день, иногда и по нескольку раз в день, мы одеваем на себя красивую, чистую одежду, а при том забываем, что душа наша тоже загрязняется и часто смердит из-за того, что очистить и умыть её у нас нет времени, или желания, или веры недостаточно. А ведь душа – вечная, не то, что одежда…»
Храм – это благовоздушная купель для души, купель, в которой отмывается наша суетная грязь, и грех становится явственнее и очевиднее. В церкви, как нигде в другом месте, мы осознаём, чувствуем сердцем, как греховны и немощны.
И, конечно, исповедь. Почему так важна исповедь для женщины, загубившей своё чадо в утробе своей? Ведь Господь и без того знает, что в наших душах! И всё-таки принесённое добровольно и изречённое перед священником глубокое и искреннее раскаяние скажет Богу, что мы идём к Нему по воле своей, что мы сами делаем выбор быть с Ним и повиниться перед Ним. Господь сказал: «Идущего ко Мне не отвергну». Значит, Он ждёт нас – это нам решать остаться ли наедине со своей болью (а нередко и гордостью) или поделиться ей с Нашим Утешителем…
«Господи, повинна в убиении чада моего. Прости и помилуй мя…» – этот нескончаемый плач – единственный путь к прощению.
Не самопрощению, о котором так много говорят психологи, когда пытаются от лукавого поднять самооценку пациента, а истинному прощению от Христа, которого только и может желать, – нет, не наше эго, не наше временное «я», – а наша бессмертная душа. Самооправдание, хоть и легче даётся, имеет краткий эффект, и, по сути, – враг настоящему исцелению. Как только улетучится его эйфория, оборачивается оно новой волной отчаяния. Ответственность же за совершённый грех и покаяние приведут к новой надежде. И только новая надежда придаст смысл жизни.
Время не лечит. Очень часто, к сожалению, осознание вины за содеянное детоубийство приходит не сразу, и даже не через год или два, а через много лет.
У Ирины В., больной пятидесятилетней женщины есть двадцатилетняя дочь, а первых двоих она уничтожила в утробе. Так и жила себе годы и годы, пока не подступили тяготы возраста и болезней. А теперь вот затосковала, загоревала крепко, и всё снятся ей первые двое и куда-то зовут с собой. Ирина считает, что и болезни её нынешние, хронические от абортов, и тоска от того же, и то, что муж рано ушёл из жизни, и дочь совсем от рук отбилась. Наталья, дочь Ирины, объявила на днях, что «залетела», и хочет сделать аборт. И добавила тоном, не терпящим возражений, что, мол, нечего слёзы лить. «А я на колени перед ней упала, – говорит Ирина, подавляя подступившие рыдания, – и всё просила не убивать ребёнка. Сама выращу, если ты не хочешь, из последних сил соберусь, а подниму, только не режь его, он же живой, такой, как и ты была когда-то! И всю правду о своём горе рассказала…»
— Ну, и что послушалась Вас дочь? – спрашиваю я.
— Не знаю. Но как-то тише стала. Дома больше сидит по вечерам. Не знаю, как к ней подступиться. Одна она у меня. Цветочек мой. А было бы три… три цветочка…
Глаза у Ирины выцветшие, почти белые от слёз. Но и душа, видно, постепенно обеляется, через страдание и раскаяние.
«Если будут грехи ваши, как багряное, – как снег убелю»
Исаия 1:18
Труден путь искупления, но без него невозможно обретение надежды и любви. Вступившим же на этот путь подаётся свет и подаются силы, они не в одиночку идут, а ведёт их Господь, Который призвал: « Если кто хочет идти за мной, отвергни себя, и возьми свой крест, и следуй за Мной» (Евангелие от Матфея, 16:24).
Святитель Иоанн Златоуст писал: «даже если вся наша жизнь будет хороша, то всё равно будем иметь строгое наказание, если не позаботимся о спасении детей наших».
Кому, как не женщинам, спасать детей своих, кому, как не матерям, поставить их жизнь прежде себя, прежде своих нужд и выгод, и, если надо, принести в жертву, отвергнуть себя.
Постабортный синдром – это не психическое заболевание, но сдавленный, неоглашённый крик женской души, раненной смертным грехом. Поэтому и лечить эту рану нужно не только в беседах с психологом, но, прежде всего, в общении с Богом, Который Сам чист и безгрешен. Только перед Ним мы можем встать на колени и произнести:
«Помяни, Господи, во царствии Твоем чада моя, яже убих во утробе моей, и не презри я, не слез моих ради, ниже веры скудной, но по велицей милости Твоей, яко Благ и Человеколюбец».
Об авторе. Наталья Волкова родилась в Алма-Ате (Казахстан). В 1974 году окончила Казахский государственный университет по специальности «русский язык и литература». В 1997 году в Лонг-Айлендском университете (США) получила степень магистра психотерапии. В настоящее время живёт в США, психотерапевт Института Блейера. Прихожанка храма Благовещения Пресвятой Богородицы в Нью-Йорке.
Автор: Наталья Волкова, психотерапевт
Источник: abortamnet.ru
Комментировать