Пастырство

***

cв. Феофан Затворник
Как новорожденному дитяти нельзя жить без матери, которая печется о нем, лелеет его, пестунствует, так и новорожденному в духе и обратившемуся существенно нужны на первый раз пестун и пестунство, руководитель и руководство.

***

из Послания св. Игнатия-Богоносца к Поликарпу
Внимайте епископу, дабы и Бог внимал вам. Я — жертва за тех, которые повинуются епископу, пресвитерам и диаконам. И пусть часть моя в Боге будет одинаковая с ними. Вместе подвизайтесь, вместе совершайте путь свой, вместе терпите, вместе успокаивайтесь, вместе вставайте, как Божии домостроители и домочадцы и слуги. Благоугождайте Тому, для Кого воинствуете вы, от Кого получаете и содержание. Пусть никто из вас не будет перебежчиком. Крещение пусть остается с вами, как щит; вера — как шлем; любовь — как копье; терпение — как полное вооружение. Взносом вашим пусть будут дела ваши, чтобы после получить вам следующую вам прибыль. Итак, будьте долготерпеливы друг ко другу с кротостью, как и Бог (долготерпелив) к вам. Всегда желал бы я быть с вами.

***

архиепископ Сан-Францисский Иоанн (Шаховской)

Единое пастырство

Нет ничего страшнее и блаженнее пастырского служения.

Через пастырей земных и небесных пасет Господь Свое Cтадо — уже верующих и еще не пришедших к вере душ.

Истинное пастырство есть длящаяся в мире жизнь Христова. «Ты иерей вовек по чину Мелхиседекову».

Сколько бы ни было на земле или на небе пастырей, всегда остается Один Неизменный Пастырь. Сколько бы ни было церквей в мире, всегда остается Одна Церковь, Православная, право-славящая Христа, непричастная никакой слабости или скверне.

Пастырем же на земле, как на небе, может быть лишь знающий Единого Пастыря.

«Господь — Пастырь мой, и я ни в чем не буду нуждаться. Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня по водам тихим. Подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени Своего. Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мною...» (Пс. 22).

«Как пастырь Он будет пасти стадо Свое; агнцев будет брать на руки, и носить на груди Своей, и водить дойных» (Ис. 40:11).

“Вот, Я Сам отыщу овец Моих и осмотрю их. Как пастух поверяет стадо в тот день, когда находится среди стада своего рассеянного, так Я пересмотрю овец Моих и высвобожу их из всех мест, в которые они были рассеяны в день облачный и мрачный... Буду пасти их на хорошей пажити, и загон их будет на высоких горах Израилевых; там они будут отдыхать в хорошем загоне и будут пастись на тучной пажити — на горах Израилевых. Я буду пасти овец моих, и Я буду покоить их, говорит Господь Бог. Потерявшуюся отыщу, и угнанную возвращу, и пораненную перевяжу, и больную укреплю, а разжиревшую и буйную истреблю; буду пасти их по правде» (Иезек. 34:11-16).

Всякий причастный пастырскому труду знает, как радостно встречать среди мира затерянных, но упасенных рукою Пастыря верующих. Эти души встречаются на разных перекрестках жизненных дорог и в тиши полного уединения. Казалось бы, никто не затрагивал их, никто не посягал на то, чтобы пленить их в духовный плен, ни один пастырь земной не приближался к ним, имея в виду их спасение, и никогда они от человека не слышали слов духовного ободрения. А между тем они духовно цветут, растут, проясняется их путь веры, отчетливее становятся им истинные дороги жизни. Иногда эти люди не только не получают никакой помощи от человека в течение жизни своей, но как бы все вокруг мешает им, соблазняет, совращает с пути... А они все же цветут, и ничем не соблазняются, светят небесным огнем, просвещая окружающую тьму. А случается и более того: те пастыри и наставники земные, которые посланы поддержать и ободрить душу, — отталкивают ее от благодатного света, учат словом или жизнью своей не тому, чему учил Господь Иисус Христос. Этот соблазн нередко начинается с раннего детства, когда в доме своем не видит ребенок Света Христова. Но Господь ведет его душу, соглашающуюся на небесное руководство. И если согласилась душа на это внутреннее, тонкое, совместное руководство, на это постоянное горение сердца, стремящегося к свету и в страдании отталкивающего тьму, — никто не похитит ее из руки Господней. И сбывается слово: «Овцы Мои слушаются голоса моего (в глубине сердца говорящего и к свету небесному влекущего), и Я знаю их, и они идут за Мною... Никто не похитит их из руки Моей» (Ин. 10:27-28).

Только тот может быть пастырем и вести людей в жизнь вечную, кто сам знает Пастыря и кого Пастырь знает. «Я есмь Пастырь добрый, и знаю Моих и Мои знают Меня...” (Ин. 10:14). Таково первое условие пастырства.

У пророков написано : “И будут все научены Богом”. «Всякий, слышавший от Отца и научившийся, приходит ко Мне” (Ис. 54:13, Ин. 6:45).

“Бог мира воздвиг из мертвых Пастыря овец великого кровью завета вечного, Господа нашего Иисуса Христа” (Евр. 13:20).

Если казалось, и теперь еще часто, во многих случаях кажется, что народ на земле “не имеет Пастыря” (“они были, как овцы, не имеющие пастыря”...), то это означает, что Пастырь, стоящий около этого народа, либо не замечается, либо отталкивается народом...Однако он остается Пастырем.

Как Господь есть Спаситель всех человеков, а наиболее верных (1Тим. 4:10), так Он есть Пастырь всего человечества, наиболее же верных, т.е. слушающих Его, верящих Ему и идущих за Ним.

“Овцы Мои слушаются голоса Моего и Я знаю их, и они идут за Мною”... Таковы взаимоотношение Пастыря и овец Его стада, Его двора.

Есть овцы не Его двора, и есть овцы другого Его двора: ”Есть у Меня и другие овцы, которые не сего двора: и тех надлежит Мне привесть, и они услышат голос Мой, и будет одно стадо и один Пастырь” (Ин. 10:16). Есть овцы, не ходящие за Пастырем своим, еще не принадлежащие к видимому Его двору, однако они все же Его овцы. Какое утешение для многих, тревожащихся за участь народов и душ, не находящихся в видимой человеческими глазами ограде Церкви. И какое предупреждение для всех, находящихся в этой видимой ограде. Первые сейчас не сего двора (не от православия и даже, может быть, не от христианства), но все они, кто живет совестью и духом Корнилия Сотника, придут к Нему и возлягут у Его ног... Некоторые же из “сего двора”, из ограды видимой Церкви Апостольской, могут быть изгнаны вон, как фарисеи (за гордыню духовную) и как саддукеи (за неверие).

Бл. Августин говорит, что Церковь земная подобна неводу, находящемуся в море. Не все рыбы, которые сейчас в нем, будут вытащены на берег (Царствие Божие ); и некоторые рыбы, которых сейчас нет в неводе, попадут в него.

Не всякий, кто думает, что идет за Единым Пастырем, в действительности идет за Ним; и не всякий, кто не идет, действительно не идет.

Такие даже гонители Его, как Савл, ближе к Нему, чем такие почитатели, как Анания и Сапфира (Деян. 5).

Истинный, Единый Пастырь не имеет лицеприятия и не смотрит на то, записан или не записан человек людьми в Его стадо. Он имеет книгу Жизни и Сам записывает туда души человеческие, и никто, кроме Него, не может прочесть этой книги, ни даже открыть ее (Откр. 5:3-4).

Доброе пастырство

Это — прежде всего — “служебные духи, посылаемые на служение для тех, которые имеют наследовать спасение” (Евр. 1:14).

Господь творит “ангелы своя духи, и слуги своя пламень огненный” (Пс. 103).

Все Откровение полно явлений общения неба с землей. Как видел Иаков, ангелы “восходят и нисходят”... постоянно приоткрывается видение ангелов, слуг Божиих, пастырей, учителей, руководителей, вестников, воинов. Во сне и наяву, при различных обстоятельствах открывается ангельская помощь и свидетельствует, что “двенадцать легионов ангелов” непрестанно готовы ринуться на землю и встать на защиту Имени Христова, Единородного и Возлюбленного (увы, не всеми людьми) Сына Божия и Сына Человеческого.

Каждый человек окружен бесплотными силами и к каждому посылаются невидимые ангелы-хранители, говорящие в глубинах чистой совести (в оскверненной совести теряется голос неба) о спасении человека, указывающие ему шаг за шагом путь, среди трудных — внешних и внутренних — обстоятельств на земле.

Ангелами-хранителями являются не только не жившие на земле духи, но и души умерших для земли праведных людей, коих малая часть канонизована Церковью для призывания, исповедания и утверждения связи между небом и землей (а не ради доставления земной славы святым небожителям, которые таковой славы не ищут и более страдают от нее, чем радуются ей... единая их слава-радость — прославление в людях Господа Иисуса Христа, в Пресвятой Троице; этому прославлению они служат, ему предали себя до конца). Акафист “Святому Ангелу, неусыпаемому хранителю человеческой жизни” во всех строках раскрывает сущность ангельского служения. По этому акафисту каждый земной пастырь может научиться духу своего пастырского служения.

Во всем, кроме бесплотности и неудободвижимости ко греху, подобны небесным духовным руководителям и учителям учителя земные, пастыри, истинно учащие людей вечному “единому на потребу”, единственно необходимому для вечности. Таковы прежде всего пастыри, принявшие апостольскую благодать через возложение рук. Епископы, пресвитеры и диаконы, причем последние поставлены в Церкви Божией не исключительно для храмового молитвословия, но и для помощи иерею в благовествовании и свидетельстве истины. Клирики также не только являются рипидоносцами, чтецами и певцами, но в той же мере свидетелями веры, апологетами Церкви как в своей собственной жизни, так и в умении защитить веру правую пред людьми, в умении привлечь равнодушных и неверных. На это столь же, сколь и на молитву, получают они благодать хиротесии.

Учителем является и всякий христианин, ибо, по слову апостола, он должен быть всегда готов “дать ответ о своем уповании с кротостью и благоговением”. Поступки веры, даже если делающий их безмолвен, всегда учат.

Но особенно являются учителями и несут за то ответственность родители в отношении детей своих, правители в отношении подсудимых, начальники в отношении подчиненных. В широком смысле учителями являются художники, писатели, композиторы, профессора университетов. По мере их известности увеличивается их нравственная и духовная ответственность пред Богом, ибо действия или слова известного человека назидают или соблазняют многих.

В православной культуре жизненной пастырство должно стоять на верху пирамиды учителей — распространителей света Христова в мире, передатчиков Божественной мудрости в мир.

Но для того, чтобы стать настоящей солью для мира, всех его слоев, священство не должно быть кастой, сословием: пастырей Церкви должен давать всякий социальный слой. Это — внешнее условие, добываемое Русской Церковью сквозь огонь великих испытаний. Внутреннее же условие, гораздо более существенное, — то, что священник должен быть духовно выше своей паствы. Бывает (и нередко), что пастырь не только не возводит пасомых к небу, но принижает их еще более к земле.

Пастырь не должен быть “обмирщенным”. Излишество в еде, питье, сне, ведущее к праздной болтливости, игра в карты и разные другие игры, посещение развлечений, занятие политическими злободневными вопросами, вхождением в какую-либо партию или светский кружок, все это — невозможные явления в жизни пастыря. Пастырь должен быть светло-беспристрастен ко всем людям, судить о них лишь духовным, евангельским оком. Вмешанность пастыря в какие-либо мирские земные объединения, даже самые благородные для мирского человека, но где кипят человеческие страсти, делает пастыря из духовного — “душевным”, земным, заставляет судить о людях превратно, пристрастно, ослабляет остроту зрения духа и даже окончательно ослепляет.

Сила евангельской необмирщенности (“в мире, но не от мира”) должна быть присуща всякому пастырю и его помощникам клирикам. Лишь необмирщенность, несвязанность пастыря ни с какими ценностями земными, как материальными, так и идейными, может сделать пастыря свободным во Христе. “Если Сын освободит вас (от всех призрачных и временных ценностей земли), то истинно свободны будете” (Ин. 8:36). Пастырь, как призванный освобождать души для Царствия Божия, должен быть прежде всего свободен сам от власти мира, плоти и дьявола.

Освобождение от мира. Стояние вне всяких земных партийных организаций, над всякими светскими спорами. Не только формально, но и сердечно. Беспристрастие к людям: знатным и униженным, богатым и бедным, молодым и старым, красивым и безобразным. Зрение на бессмертную душу во всех случаях общения с людьми. К пастырю должен быть легок приход человека всяких убеждений. Пастырь должен знать, что враг бесплотный воспользуется всякой его земной, не только греховной, но и житейской связанностью, чтобы ранить его, ослабить его работу, отвратить от его молитвы, от его исповеди людей противоположных или несходных убеждений. Эти люди будут, конечно, сами виновны, что не сумели посмотреть на пастыря поверх его человеческих убеждений, но пастырю от сознания не только его виновности будет не легче, ибо поставлен он не для сильных духом, а для слабых, и должен все сделать, чтобы помочь всякой душе прийти к очищению, к Церкви... Многое, что можно для мирянина, — греховно для пастыря.

Цель пастыря — быть действительно “отцом духовным”, вести всех людей к Единому Отцу Небесному; и он, конечно, должен сделать все, чтобы поставить себя в условия одинаковой близости ко всем и всех поставить одинаково близко к себе.

Освобождение от плоти. Если духовное понятие “плоти”, ”плотяности” означает не физическое тело, а перевес плотской жизни над духовной, порабощение человека стихиями тела своего и “угашение духа”, то, конечно, необходимо освобождение и от плоти, сколь и от “мира”.

Священник не должен быть явным аскетом, очень строгим воздержником. Подобное состояние испугает многих и отвратит от духовной жизни. Бесплотный враг пугает людей “духовной жизнью”, смешивая в их сознании “духовную жизнь” с “ умерщвлением своего тела” и подобными страшными, невыносимыми для простого мирянина понятиями. И — человек отвращается от всякой духовной жизни, испуганный призраком “аскетизма”. Оттого, священник не должен казаться (и еще меньше, конечно — выказывать себя!) строгим аскетом. Чувствуя это, некоторые иереи впадают в другой грех: под видом смирения и смиряния себя пред людьми, “невыделения себя” из среды других, расслабляют и убивают себя невоздержанием и даже внутренне (а то и внешне) тщеславятся таким своим “смирением”. Это смирение есть, конечно, призрачное, и совсем не смирение. Это — лукавство. Отложив лукавство, надо скромно пользоваться благами земли, необходимыми для жизни.

Истинная духовная жизнь пастыря и его молитвенность сами укажут ему меру воздержания. Всякий излишек моментально отражается на внутреннем состоянии духовного человека, стремящегося, быть всегда молитвенным, легким, удободвижным к добру, свободным от темных, двоящихся и давящих мыслей, неизменно облегчающих душу от воздержания в питии, пище и сне.

Певец за 6 часов до выступления своего перестает есть, чтобы быть “легким” и чтобы голос звучал легко. Борец наблюдает строго за режимом своим и, укрепляя тело, следит за тем, чтобы не отяжелить его. Вот правдивый, жизненный, медицинский аскетизм — условие здоровья и самой полной жизнеспособности.

Как же пастырю — и вообще всякому христианину — не пользоваться этим аскетизмом, когда он более, чем земной борец, является непрестанным борцом с самим собою, со своею греховностью и с невидимым бесплотным врагом, хорошо охарактеризованным апостолом Петром и пользующимся малейшей оплошностью или невнимательностью человека — тем более иерея. Духовный опыт — лучший учитель борьбы с телом ради блаженной и святой свободы от страстей.

Освобождение от дьявола. “Сей род ничем не исходит — только молитвою и постом” (Мф. 17:21).

Пост есть воздержание для живущего в миру. Сущность поста не определяется внешними нормирующими узаконениями Церкви. Церковь лишь намечает пост и определяет, когда о нем особенно надо помнить (среда и пятница, 4 годовых поста и т. д.). Каждый должен сам для себя определить размеры поста, чтобы тело получало свое и дух возрастал, находясь в равновесии в мире. Этот мир (“Мир оставляю вам, мир Мой даю вам, не так, как мир дает, Я даю вам” — Иоан. 14, 27) есть место, недосягаемое для лукавого. Злой дух, лжец и разбойник духовный, стремится прежде всего вывести человека из равновесия, ”возмутить” его, “расстроить”. Когда ему удается нарушить кристальность вод души, поднять ил со дна души чрез какое-либо искушение или наваждение — чаще всего — чрез другого человека, тогда в сей “мутной воде” души враг начинает делать свой улов, толкать человека, ослабленного страстью (гнева, похоти, зависти, стяжательности), — на преступление, т. е. пре-слушание Закона Христова. И если человек молитвой и покаянием не порвет этой паутины, чрез некоторое время она сделается бечевкой, еще далее — веревкой и, наконец, — цепью, связующей всего человека, и человек пригвождается, как каторжник, к тачке развоза зла по миру. Делается орудием лукавого. Рабство и сыновство Божие заменяет сперва рабством, а потом и сыновством лукавому.

Правило духовной борьбы: всякую страсть побеждать силою Христовой немедленно, как только зародилась она. Исцелить, изгнать совершенно мы ее не можем сразу, но можем все время загонять ее “на дно”, чтобы там страсть умирала под действием вод благодати, а душа наша всегда была бы мирная, кристальная, любящая, благожелательная, бодрственная, духовно трезвая. Если на какой-либо стороне души намечается или происходит “прорыв”, сейчас же все внимание сердца надо обращать туда и усилием (“Царствие Божие берется усилием”, — сказал Спаситель, указывая именно это Царствие Божие, которое на земле приобретается или теряется внутри человека), т. е. молитвенной борьбой, надо восстановить мир сердца, души. Это есть трезвение духовное. Для духовно-трезвого человека враг не страшен. “Се даю вам власть наступать на змею и на скорпиона и на всю силу вражию” (Лк. 10:19). Враг страшен и опасен лишь для сонливого, ленивого, расслабленного душою. Такого человека никакая праведность его не может спасти. Можно сделать множество подвигов на войне, но если все они закончатся изменой — ничего они не будут значить. “Претерпевший до конца, тот спасен будет”. Если будет человек, а тем более иерей, столько же уделять заботы к охранению души своей, сколько враг употребляет для ее погубления, то, конечно, он может быть спокоен. В глубине мирного и свободного сердца своего он, даже посреди больших испытаний, всегда услышит ободряющий голос: “Это Я — не бойтесь” (Мф. 14:27).

Пастырь есть духовный архитектор — строитель душ, созидатель их, этих душ Божьего Дома — общения мира и любви... “ибо мы соработники у Бога” (1Кор. 3:9). Величайшее блаженное дело — быть участником строительства Царствия Божьего. Духовная просвещенность дает — иерею особенно — возможность быть не рабом, “не знающим, что творит Господин его”, но сыном в доме отца, вникающим в дело своего Отца.

Психология пастыря есть психология хозяина поля и сада. Каждый колос — душа человеческая. Каждый цветок — человек.

Пастырь добрый знает свое хозяйство, понимает процессы жизни органической, умеет помочь этой жизни. Обходит каждое растение и прилагает к нему заботу. Дело пастыря есть обработка, подготовка почвы, кидание семян, орошение растений, выпалывание сорных трав, прививка добрых черенков деревьям-дичкам, поливание предохранительной жидкостью виноградных лоз, охранение плодов от воров и от птиц, наблюдение за созреванием, своевременное снятие плодов...

Знание пастыря есть знание врача, готового определить болезнь и умеющего применять различные методы лечения, прописывать нужные лекарства и даже составлять их. Правильный диагноз болезни, верный анализ организма и различных его психических выделений — первая задача пастыря.

Пастырь имеет у себя духовную аптеку: пластыри, примочки, чистительные и смягчающие масла, подсушивающие и заживляющие порошки, дезинфицирующие жидкости, укрепляющие средства; хирургический нож (для пользования им только в самых крайних случаях).

Добрый пастырь есть воин и начальник воинов... Рулевой и капитан... Отец, мать, брат, сын, друг, слуга. Плотник, шлифовщик драгоценных камней, искатель золота. Писатель, пишущий Книгу Жизни...

Истинные пастыри, как чистые зеркала Солнца Правды, отражают человечеству сияние небесное и согревают мир.

Эти пастыри еще могут быть уподоблены овчаркам, стерегущим стадо Единого Пастыря.

Всякому, кто смог наблюдать за поведением умной и доброй овчарки, ревностно бегающей вокруг стада и кроткой для овец, пастью своей тыкающей всякую отбившуюся хотя бы немного овцу, подгоняя ее к общему стаду, а как только явилась опасность — преображающейся из мирной овчарки в грозную... всякий, кто видел это, поймет истинное поведение пастыря стада Христова.

Доброе пастырство есть сила Единого Доброго Пастыря, излитая в мир, нашедшая себе сынов. Сынов “по сердцу своему”. “И дам вам пастырей по сердцу Моему, — говорит Господь, — которые будут пасти вас со знанием и благоразумием” (Иер. 3:15).

Как ярко эти пастыри сияли миру, оставляя свидетельство своего пастырства в делах и словах — к миру, а также и к пастырям в мире:

“Пастырей ваших умоляю я, сопастырь и свидетель страданий Христовых, и соучастников в славе, которая должна открыться: пасите Божие стадо, какое у вас, надзирая за ним не принужденно, но охотно и богоугодно, не для гнусной корысти, но из усердия, и не господствуя над наследием Божиим, но подавая пример стаду, — и когда явится Пастыреначальник, вы получите неувядающий венец славы” (1Петр. 5:1-4).

“Будь образцом для верных в слове, в житии, в любви, в духе, в вере, в чистоте. Доколе не приду, занимайся чтением, наставлением, учением. Не неради о пребывающем в тебе даровании, которое дано тебе по пророчеству с возложением руки священства. О сем заботься, в сем пребывай, дабы успех твой для всех был очевиден. Вникая в себя и в учение, занимайся сим постоянно; ибо, так поступая, и себя спасешь и слушающих тебя”. (1Тим. 4:12-16).

“Напоминаю тебе возгревать дар Божий, который в тебе чрез мое рукоположение; ибо дал нам Бог духа не боязни, но силы и любви и целомудрия” (2Тим. 1:6-7).

Что добавить к этому? — все так просто и ярко сказано первоверховными апостолами... Но — раскрытие апостольского откровения о пастырстве есть дело целой жизни, а потому и многих слов, направленных ко благу, чтобы прежнее и вечное сказать по-новому, приложить к новым условиям жизни и страданий Церкви.

Философия православного пастырства

***

О. Михаил Грибановский, епископ

1893 г. Дорогой о. Антоний, с большой радостью получил Ваше письмо. Храни Вас Господь за братскую любовь и память.

Ваши “письма к пастырям” читал с искренним удовольствием и полным сочувствием. Вы знаете, что я говорю правду. Так скажу Вам, что ни одна Ваша статья не была так близка нашему сердцу и уму, как эти письма. Прекрасно это жизненное противоположение мира Церкви миру земли. Всеми силами на этом нужно настаивать в настоящее время.

Прекрасно изображение брачной радости пастыря, венчающегося своей Невесте — пастве. Внутренний Ваш огонь передается душе, и я наслаждался. Прекрасно указаны методы и способы влияния на разнородного умственного и нравственного склада людей... Только одно могу сказать, что у Вас мало оттенено то, что Вы имеете в виду методологию пастырского делания...

Вы справедливо говорите, что надо входить в настроение, в мысли пасомых и от них уже возводить их ко Христу, к Церкви, что тут догматические и канонические споры ни к чему не приведут. Но посмотрите на пастырей, как они есть. Но разве они уж этим особенно страдают — ревностью по догматам и канонам? Не смотрите на проповеди — это официя, не смотрите на споры — тут берется то, что есть под рукой, что легче, привычнее...

Разве мы мало знаем пастырей, готовых спуститься с пасомыми в какие угодно дебри их мыслей и сомнений, но ничуть не умеющих ни себя, ни их вновь возвести в свет церковной тишины? Ведь может случиться, что мы, ловя овец, сами запутаемся с ними.

Я Вам скажу, что это весьма возможно при современной постановке не только религиозного воспитания и образования, но и самой постановке христианской догматики, этики и всего остального.

Пастырю необходимо сойти к пасомым — Вы правы, но есть ли с чего сойти? Вот вопрос, и, может быть, главнейший. Сойти не значит смешаться; Вы сами говорите о противоположности мира Церкви миру земли. Но есть ли эта противоположность на деле? Вы сами говорите, что пастыри портят себе дело, принимая светские обычаи. Но они принимают потому, что не имеют своих, утратили великие христианские традиции. И, конечно, нужно всячески пожалеть об этом.

А что, если, уходя в мир земной мысли, мирских заблуждений и искажений, мы также забудем и потеряем то, что в нас держится почти одной традицией мысли?

Выходить из христианской любви, из сострадания — хорошо, но все же нужно и что-нибудь определенное, иначе в этом беспредельном мире можно заехать и ко вражескому берегу, принявши его за свой, и при незнании своего это весьма возможно.

Да, возлюбленный о. Антоний. Вы берете одну сторону дела и рассматриваете правильно и прекрасно. Но не нужно забывать и другой. Кроме методологии и педагогики, есть и психология, кроме пастырского делания, есть еще и пастыри с их содержанием.

И если это содержание не будет противоположно миру со всех сторон, и по мысли, и по чувству, и по воле, то тогда опасно идти на ловлю овец. И ловить-то нечем, и отгонять-то не во что. Может случиться, что они сами загонят нас в свои насиженные берлоги... Скажите, где здание, куда мы можем сгонять овец? Эти овцы весьма часто мыслят, куда вы их приведете. Эти овцы жаждут — где источник?

Вы скажете: все в пастыре... Вот то-то и дело, что нет. Они в пастыре, если он весь в Церкви. А возможно ли это теперь при нашем воспитании и образовании, при нашей обмирщенности всего нашего строя? Всего нашего существа? Ах, все это прекрасно, что Вы пишете, и храни Вас Христос за то, что так хорошо пишете, но зло глубже, зло требует больших подвигов, больших страданий... Именно отделить Христа от мира и уже Отделенного приблизить к миру — вот что нужно. Нужно уйти от мира и затем прийти к нему.

Вы говорите о последнем, а не о первом, больше всего, как и должно быть по вашей теме. А между тем, главнейшее-то первое. И это предполагается пастырством, оно и должно предшествовать последнему. Сколько ни говорите о пастырстве, раз нет превознесения над миром, сознания жизни, того сознания, что мы совершенно противоположны миру во всем, решительно во всем, тогда ничего не выйдет, и ловля овец будет игрой в жмурки со стадом.

***

Св. Амвросий Оптинский

Еще спрашиваешь, от чего в душе твоей такой мрак? Кроме других причин, от того, что, имевши старицу, ты не хотела покоряться ей и даже противилась, грубила и досаждала ей; а все это, как ты сама сознаешь, плоды гордости.

***

игумения Арсения

Вам показалось новостью различие, поставленное мною между плачем Адама и блудницы. Меня это удивляет. Вам, конечно, известно, что есть путь покаяния, следовательно, есть различные степени, переходы, усовершенствования на этом пути. Не нужно только самовольно перескакивать и, находясь на низшей ступеньке, не искать того, что находится на высшей. Потому-то я и сказала, что между этими двумя состояниями целая жизнь подвига и борьбы. Ничего не может быть полезнее для человека, как узнать свою меру, где он находится. Тогда он безошибочно отнесется ко всему и будет на неложном пути. Вот для этого-то неоцененно дорого иметь руководителя, он укажет неложно состояние и меру руководимого. Помню, как я стала жить с матушкой, часто слушая ее наставления о пути спасения, и, как будто созерцая этот путь от начала и до конца, я часто спрашивала у матушки: «где я?» , и матушка всегда отвечала, что меня нет нигде, потому что во мне еще нет ничего, что служит залогом спасения, нет даже живого сознания погибели, которое заставляет искать истинного спасения. Признаюсь, я не вполне понимала тогда матушкины слова, хоть и верила им и скорбела за свое состояние, но потом живо почувствовала их истину, и теперь они служат для меня, как и все матушкины слова, основанием самоиспытания.

***

св. прав. Иоанн Кронштадтский

Трудность и бесполезную жгучесть операции вынесешь, зато здрав будешь (говорится о исповеди). Это значит, что надо на исповеди без утайки все свои срамные дела духовнику открыть, хотя и больно, и стыдно, позорно унизительно. В противном случае рана остается неизлеченною и будет болеть и ныть, и подтачивать душевное здравие, закваскою останется для других душевных немощей или греховных привычек и страстей. Священник – врач духовный; покажи ему раны, не стыдясь, искренно, с сыновнею доверчивостию: ведь духовник – твой отец духовный, который должен любить тебя больше твоих родных отца и матери, ибо Христова любовь выше плотской, естественной любви, — за тебя он должен дать ответ Богу. Отчего жизнь наша стала так нечиста, исполнена страстей и греховных навыков? Оттого, что весьма многие скрывают свои душевные раны или язвы, оттого они и болят, и раздражаются и нельзя к ним приложить никакого врачевства.

В обыкновенных познаниях человеческих — узнал раз хорошо какой-либо предмет, и часто на всю жизнь знаешь его хорошо, без помрачения познания о нем. А в вере не так; раз познал, ощутил, осязал, думаешь: всегда так будет ясен, осязателен, любим предмет веры для души моей; но нет: тысячу раз он будет потемняться для тебя, удаляться от тебя и как бы исчезать для тебя, и что ты прежде любил, чем жил и дышал, к тому по временам будешь чувствовать совершенное равнодушие; и надо иногда воздыханием и слезами прочищать себе дорогу, чтобы увидеть его, схватить и обнять сердцем. Это от греха.

Если радость бывает на небеси о едином грешнике кающемся [Лк. 15:7, 10], то какое радостное время для благих Ангелов Божиих наш Великий пост, и в частности — дни покаяния и причащения: пятница и суббота? — И как много содействуют этой их радости священники, тщательно, отечески исповедующие своих духовных чад! Но, с другой стороны, для бесов нет печальнее времени, как время поста, потому-то они с особенною силою свирепеют во время поста и с особенною лютостью нападают на священников, содействующих искреннему раскаянию во грехах людей Божиих, и с особенною силою стужают в храме и на дому благочестивым христианам, ревнующим о молитве, посте и покаянии. Кто из благочестивых священников и мирян не знает бесовской ярости, на них устремляемой во время самого совершения таин покаяния? — Малейшая оплошность со стороны священника-духовника, малейшее неправедное движение сердца, и они со всею своею бесовскою лютостью входят в сердце священника и долго, долго мучат его, если он усерднейшею молитвою покаяния и живой веры вскоре не изгонит их, незваных гостей.

***

игумения Арсения

Наше стадо понемногу прибавляется: вчера была принята под руководство еще одна послушница, после целогодичного испытания нашего искания и ее. В монастыре у нас утвердилось такое убеждение, что ко мне под руководство духовное так трудно попасть, что лучше и не искать этого; кто же решится поискать, тот решается всею душою. Отчего же я так стеснила вход к себе? Оттого, что очень тесен путь. Тесен он тем, что требует отречения полного, тесен тем, что ни в себе, ни около себя не дает человеку видеть опору на этом пути, тесен еще более тем, что во мне, как в названном руководителе, видит трость, ветром колебимую, часто приклоняющуюся к земле и почти сокрушенную. А в руководителе всегда хочется видеть твердый жезл, на который во всякое время можно было бы опереться. Но этого я не могу и даже не хочу дать. Довольно того, если руководитель укажет, где искать, где найти этот жезл, и блаженна душа, если найдет его, этот непоколебимый жезл опоры, в Едином Крепком и никогда Неизменном, вечно Живущем Господе.

…Не понимаю, на чем основана ваша жизнь, когда маленькая рассеянность, — переделка окон в келлии и т. п. — может вас наполнить помрачением, пустотой и безжизненностью? Пойдите, всмотритесь, поймите, на чем была основана жизнь того великого старца (кажется, Сисоя), который говорил: «Если небо с землею столкнется, и тогда не ужаснется душа моя и не отлучится ум мой от памяти Божией». Где же теперь вы, и на чем стоите? Или тот, кто говорил: «Ни высота, ни широта, ни глубина» и т. д., или: «Аще взыду на небо, Ты тамо еси, аще сниду во ад, Ты тамо еси». Отчего же вы все теряете от переделки окон в вашей келлии? Оттого, что только ум свой отдаете в работу, им одним все хотите приобресть и держать, а сердца своего боитесь отдать в рабство заповедям Божиим, боитесь, что ему будет больно. Вот оно-то, наполняясь ощущениями чуждыми, не дает и уму стоять на том месте, где вам хочется его держать.

***

Храповицкий Антоний, митрополит

Апостол Павел о правильном пути пастырского воздействия говорит следующее: «В учении нашем нет ни заблуждения, ни нечистых побуждений, ни лукавства, но как Бог удостоил нас того, чтобы вверить нам благовестие, так мы и говорим, угождая не человекам, но Богу, испытующему сердца наши. Ибо никогда не было у нас пред вами ни слов ласкательства, как вы знаете, ни видов корысти: Бог свидетель. Не ищем славы человеческой ни от вас, ни от других. Мы могли явиться с важностью, как Апостолы Христовы, но были тихи среди вас, подобно как кормилица нежно обходится с детьми своими. Так мы из усердия к вам восхотели передать вам не только благовестие Божье, но и души наши, потому что вы стали нам любезны» (1 Фесс. 2:3-8). Конечно, такой путь проповеди и пастырства не может обойтись без огорчения пастыря, но оно не должно быть предметом страха, оно необходимо для достижения исправления. Так, Апостол говорит: «Если я огорчаю вас, то кто обрадует меня, как не тот, кто огорчен мною (2Кор. 2:2). Если я опечалил вас посланием, не жалею, хотя и пожалел было; ибо вижу, что послание то опечалило вас, впрочем — на время. Теперь я радуюсь не потому, что вы опечалились, но что вы опечалились к покаянию; ибо опечалились ради Бога; так что нисколько не понесли от нас вреда, ибо печаль ради Бога производит неизменное покаяние ко спасению, а печаль мирская производит смерть» (Там же 7:8-10). Пастырь не для себя пасет паству, но для Христа. Конечно, любовь его просила бы взаимности, но пастырь должен любить духовною любовью: чем более он будет любить своих пасомых, тем менее будет искать скорой взаимности. Если он не находит взаимности, то скорбит только о черствости пасомых, но не о себе. Лесть и прославление со стороны пасомых даже тяготят его; потому некоторые христиане и епископы бежали в пустыню от этой славы. В Филиппах служанка прославляла Апостола Павла, но он запретил ей делать это. Иисус Христос, когда удивлялись Его чудесам, «не вверял Себе вере их» (Ин. 2:24), и там, где не надеялся на понимание проповедуемой истины, воспрещал проповедовать о чудесах Своих исцеленным.

***

Фудель Сергей

Путь Отцов

Имея в виду недостаток в человеке собственной рассудительности, а также для воспитания истинного смирения и отвержения себя, Отцы придавали громадное значение послушанию духовным руководителям.

«Два дарования дал Бог людям, чрез которые могут они спастись и избавиться от всех страстей ветхого человека: смирение и послушание» (Варсонофий Великий, Д III — 590).

«Держись послушания, которое возводит на небо, и приобретших его делает подобными Сыну Божию» (он же, Д II — 576).

«Послушание есть действие (действование) без испытания, добровольная смерть, жизнь чуждая любопытства, беспечалие в бедах, неуготовляемое пред Богом оправдание, бесстрашие смерти, безбедное плавание, путешествие спящих» (св. Иоанн Лествичник, Л — 20).

«Сказали старцы: если увидишь юношу, последующего своей воле и восходящего на небо, то возьми его за ногу и низвергни на землю, потому что такое восхождение на небо пагубно для него» (От. 488).

«Для того, кто добре совершил духовное послушание, плоть подчинив духу, не требуется послушание человеческое, ибо таковый в послушании состоит слову Божию и Закону, как благодарный раб. Но для тех, у коих идет борение и война против тела души, необходимо иметь вождя и правителя и слушаться его, как умеющего со знанием дела править рулем жизни нашей (преп. Феогност, Д III — 417).

Но превознося послушание, как отсечение самоволия и проявление смирения души, Отцы одновременно не оставили нам безусловной заповеди в отношении его практического осуществления. Для того чтобы войти в послушание человеку, надо сначала найти такого человека, которому не опасно вверять свою духовную жизнь.

«Не мал труд найти руководителя незаблудного ни в делах, ни в словах, ни в разумениях» (св. Григорий Синаит, Д V — 243).

«Не всякому человеку открывай свои помыслы, а только тем, о коих дознаешь, что они духовны» (преп. Ефрем Сирин, Д II — 447).

«Авва Пимен сказал: «Не открывай совести своей тому, к кому не извещается сердце твое» (От. 408).

«Молитвами и слезами умоли Бога послать тебе руководителя бесстрастного и святого. Исследуй и сам Божественные Писания, и особенно деятельные писания св. Отцов, чтоб, с ними сличая то, чему учат тебя учитель и настоятель, мог ты, как в зеркале, видеть — насколько они согласны между собою, — а затем согласное с писаниями усвоять, а несогласное, рассудив добре, отлагать, чтоб не прельститься. Ибо знай, что во дни сии много явилось прелестников и лжеучителей» (преп. Симеон Новый Богослов, Д V — 16, 17).

«Если духовный отец тебе — юному — разрешит пить вино на пиршествах, то смотри, каков он сам: если он богобоязнен, то можешь немного разрешить, а если он не совсем радив, то лучше тебе, не обращая внимания на его благословение, хранить воздержание» (св. Иоанн Лествичник, Д II — 516).

Правда, у Отцов иногда бывает и другое рассуждение об этом. «Ты должен слушаться во всем, хотя бы тебе и казалось, что дело повеленное не безгрешно. Авва, назначающий тебе оное, понесет и грех твой, и с него взыщется ответ за тебя» (авва Иоанн-пророк, Д II — 578).

В связи с этим противоречием можно вспомнить слова того же св. Иоанна Лествичника: «Есть мужественные души, которые от сильной любви к Богу и смирения сердца покушаются на деяния, превосходящие меру их; но есть и гордые сердца, которые отваживаются на такие же начинания (по внушению врагов наших)» (Д II — 510).

Очевидно, что тот, кто хочет идти путем «вседоверия» по совету аввы Иоанна-пророка, должен сам разуметь, правильно ли он поступает. Есть смирение, которое хуже гордости, — «от неправильного и человекоугодливого послушания рождается ложное смирение, отчуждающее человека от даров Божиих» (еп. Игнатий Брянчанинов, От. 155), — и есть смирение мужественной души, которое, как и любовь, все может.

О несоответствии дел и жизни духовных наставников их наставлениям от. Амвросий Оптинский говорил так: Вся, елика рекут вам творити, творите; по делом же их не ходите (Мф. 23:3). Эти Евангельские слова ясно показывают, что не следует разбирать жития и дела наставников, а только наставления их принимать, если они согласны со словом Божиим и не противны оному. А за дела свои каждый сам отвечает перед Богом, и наставник, и повинующийся» (АМ — 51).

«Подвиг послушания утверждается на отречении себя и от всего. Проходящий его да оградит себя тремя оплотами: верою, надеждою и любовью всечестною и Божественною» (св. Федор Эдесский, Д III — 355). Какой трепет в словах Отцов, когда они говорят о любви! Здесь все их сокровище.

«Спрашивать других св. Антоний считал столь спасительным делом, что даже сам, учитель всех, обращался с вопросом к ученику своему, преуспевшему, однако же, и как тот сказал, так и поступал. Ибо повествуется, что, когда авва Антоний получил от императора Констанция письменное приглашение прибыть в Константинополь, то обратился к Павлу Препростому с вопросом: должно ли мне идти? И когда тот сказал: если пойдешь, будешь Антоний, а если не пойдешь, то будешь авва Антоний, — чем не одобрялось такое путешествие, — то он спокойно остался на месте... Впрочем, и другим доверять советовал он не без ограничений. Надобно наперед удостовериться в правомыслии и в опытности старца, и тогда уж доверяться его слову и беспрекословно принимать его советы. Признак, по которому это можно распознать, есть согласие слова его со Словом Божиим» (преп. Антоний Великий, Д I — 123, 124).

Слово Божие, которое, по слову Апостола, острее всякого меча обоюдоострого (Евр. IV, 12), было для Отцов безусловным и совершенно непреложным критерием духовной жизни.

«Священное Писание, — говорит еп. Игнатий Брянчанинов, — издревле признавалось основным руководством для монашества. Только те советы и наставления старцев принимались за правило жизни, которые были согласны со Священным Писанием» (От. 32).

***

св. Иоанн Лествичник

Тем, кои желают навсегда соблюсти несомненное к своим наставникам доверие, нужно хранить в сердце своем неизгладимо и незабвенно добрые их дела, дабы воспоминанием о них заграждать уста бесам, когда они станут в нас воевать недоверие к ним. Если мысль твоя понуждает тебя к тому, чтобы ты осудил или похулил своего наставника, то ты от сего отскочи, как бы от блудодеяния, и отнюдь не давай змию сему ни обнадеживания, ни места, ни входа, ниже какого приступа, – а напротив, воскликни к нему: о, прелестник! – не я приял суд над моим начальником, но он надо мною судиею поставлен!» (сл. 4, п. 6-7). Сие чествование и благоговеинство непоколебимое растет от веры и ею утверждается: как, напротив, сейчас слабеет, коль скоро слабеет вера, и обратно. Потому на сии два пункта особенно и устремляет враг свои стрелы. Нередко даже привидения строит в помрачение чести отца, чтоб отбить от него ученика, как пострадал Елисей, ученик аввы Исаии. Потому-то, когда в Лествице инок спрашивает у Иоанна Савваита, советовавшего ему предаться отцу: «что ежели сей отец, по нерадению своему, в чем-нибудь погрешит?» – то старец сказал на это: «хотя бы ты увидел его творящим грех, не отходи от него, но скажи сам себе: «друже, зачем ты сюда пришел?» тогда увидишь, как тотчас исчезнет в тебе всякое возвышение» (сл. 4, п.112).

***

свят. Феофан Затворник

…В немже кто звании призван есть, в том да пребывает, и пользуется предлагаемым руководством, не перебегая своевольно из одного места и стада в другое, с кичением, презорством, тем более не оставляя себе, самонадеянно, своеобразного пути к совершенству. Это очень опасно, и есть одно из кознодейств сатаны, что, покаявшись, человек, в чувстве нужды руководителя, хочет бежать от своего законного, не разобравши, не осмотревшись, не исследовавши. Пребывая в грехе, он не думал о спасении; также судил и всех ставил себе в уровень. Теперь, покаявшись и обратившись к Богу, один, как ему кажется, думает, что другие все остались там, где он был прежде, то есть во мраке, в грехе, а сам он возник, приподнялся, вступил в свет Божий. Тогда как на самом деле он, может быть, впервые вступил на то поприще, на котором другие уже давно действуют и стяжали искусство, хотя внешне вращались, в обыкновенной жизни, с ним наряду. Тут очевидна уловка сатаны – оставить его без руководства, одному самому себе, следствием чего уж неизбежно падение и прелесть, или переход с места на место, что расстраивает только, а не созидает. После сего покаявшемуся или восприявшему ревность о спасении души своей остается только возобновить союз, или завет, с отцом, который дается от Бога, для устроения жизни в лице пастыря, или настоятеля, или духовника. Прежде он не думал об этом и, однако ж, был под ним, но внешне, по заведенному порядку; теперь пусть восстановит веру в истинное его значение и по вере сердечно соединяется с ним, то есть пусть придет и скажет: «Спаси, вверяюсь, буду обращаться со всякою нуждою, со всяким смущением» , – и уж потом и поступать так. Со стороны же тех лиц обязательство всегда состоит неизменным; из них никто не может и не должен отказываться от этого. Не должен ссылаться и на невозможность: стоишь на такой чреде, потому как хочешь, а выдерживай свое назначение. И пред Церковию, и пред судом Божиим, и пред судом людским это его дело. Он ответчик за всякую душу, тем более за ту, которая готова предаться ему и предается. При этом только может сказаться истинно и то, оставаться ли навсегда при таком отце. Неспособность руководить сейчас откроется, и добросовестный священник или духовник тотчас сознается: «Не могу брать этого на себя». – После сего, хоть и будет перемена, но она будет сделана законно, и главное – с совета. Немогущий может указать могущего, и дело это устроится по Божиему, а не своевольно, не наобум.

…Без руководства нельзя. Но, в истинном виде, оно очень возвышенно и оскудевает в настоящее время. Спрашивается: как быть именно нам? Куда обратиться, – и ищущему руководства, и нареченному быть руководителем?

Что касается до первого вопроса, то в отношении к нему, можно приложить мудрое правило свв. отец: все делать с пожданием, в богопреданности. Не должно уклоняться, как прежде видели, от нареченных руководителей; но можно не вдаваться им всецело, тотчас, а ждать особенного в этом случае устроения Божия, особенного мановения, сердечного склонения, состоя, между тем, в преданности в волю Божию, в молитвенном, болезненном взывании к Нему, чтобы Он Сам указал нам путь. Итак, опасаясь прельщения, взывай с болезнию к Богу, да скажет Он путь, в оньже пойдеши, всецело предаваясь, в крепком уповании, Его промыслительному попечению, – и Господь никогда не оставит. Священник или настоятель иногда ни для кого не полезен, а для иного единственно он и полезен. Сам изменяется при нем, откуда мудрость берется – и устрояется спасение от Господа и там, где не чается. Вся сила здесь в решительной преданности в волю Бога, всем хотящего спастися. Св. Дорофей решает этот вопрос именно таким образом. «Если, – говорит, – кто не имеет человека, у которого бы спросить мог совета, то что в таком случае делать? Если кто истинно, всем сердцем взыщет воли Божией, то Бог никогда не оставит его, но всяким образом будет руководить его по воле Своей. Если же кто не будет искренно искать воли Божией, то хотя бы он пошел и к Пророку, – и самому Пророку внушит Бог отвечать ему по желанию развращенного его сердца, как говорит Писание: и пророк аще прельстится, речет слово, аз Господь прельстих пророка того (cл. 4, п.6). Так говорит и Лествичник. Но и тогда, когда ясно видишь, что нареченный не полезен тебе, не решает сомнений, не дает совета, вообще не созидает по неопытности, или по невниманию – не спеши оставлять его или переменять. Ибо на кого переменишь? Около тебя все так же безвестны, как и этот, а этого Бог дал. Он Богом тебе указан, ибо все наше от Бога; а другой – что нам! Но как же быть тут? – Нужда. Чувствуй ее, боли, сильно вопи к Богу, прося Его не оставить в опасности и не предать прелести: «или сего настави, или укажи иного» , а сам все будь под ним, с пожданием, терпением, вопиянием. Что же делать под ним? Ведь надо же действовать во спасение? Надо. Но порядок благочестной жизни известен; ходи в нем, и будь покоен. Этого на первый раз предостаточно. У покаявшегося все покрыто мраком безвестности, неопределенности. Пусть не выдвигается из своего, Промыслом устроенного порядка. Это смиреннее, безопаснее, прочнее. Кто во мраке, тот лучше делает, оставаясь на одном месте, нежели перебегая с места на место, ибо, может статься, что в яму упадет. Предпринимать что-нибудь особенное, отличное, великое очень опасно: оставайся смиренно в простоте. Начнешь с самого начала переменять, – уж и не остановишься. В мыслях можно, положим, прилепиться к другому, но опять к тому, кого Бог пошлет; можно даже искать его деятельно, особенно молитвенно, да укажет Сам Господь, но все же ждать и терпеть, пока придет указание решительное. Богом дан: не противься, не суди, не пренебрегай. От Бога жди иного. Не оставит Господь, а даст, если нужно.

Это должно принять законом в избежание самочиния, невнимания к Промыслу Божию, опасности быть запутанным от врага.

***

старец Силуан

Всегда надо помнить, что духовник совершает служение свое в Духе Святом, и потому должно благоговеть перед ним. Верьте, братья, что если кому случится умирать при духовнике, и скажет умирающий духовнику: «Отче святый, благослови меня видеть Господа в Царстве Небесном». И скажет духовник: «Иди, чадо, и зри Господа» ; то будет ему по благословению духовника, потому что Дух Святой и на небе, и на земле Тот же.

…Великую силу имеют молитвы духовника. Много за гордость страдал я от бесов, но Господь смирил и помиловал меня за молитвы духовника, и теперь Господь открыл мне, что на них почивает Дух Святой, и потому я много почитаю духовников. За их молитвы мы получаем благодать Святого Духа и радость о Господе, Который нас любит и дал нам все нужное для (спасения) души.

…Кто хочет непрестанно молиться, должен быть мужественным и мудрым и во всем спрашивать духовного отца. И если духовник сам не проходил опытом молитву, то все равно спроси, и за твое смирение Господь помилует тебя и сохранит от всякой неправды; а если ты подумаешь, что духовник неопытен, что он в суете, буду я сам руководиться по книгам, то ты на опасном пути и недалек от прелести. Много я знаю таких, которые так обманулись в помыслах своих и за свое презрение к духовнику не преуспели. Они забывают, что в таинстве действует благодать Святого Духа, которая и спасает нас. Так враг обманывает подвижников, чтобы не было молитвенников, а Дух Святой умудряет душу, когда мы слушаем советы наших пастырей.

Через духовника в таинстве действует Дух Святой, и потому, когда выйдешь от духовника, душа чувствует свое обновление миром и любовью к ближнему, а если ты уходишь от духовника смущенный, то, значит, нечисто исповедался и сам не простил брату своему от души согрешений его.

Писания старца Силуана

***

игумен Никон (Воробьев)

…От себя и от дьявола никуда не убежишь. Не бегать, а с помощью Божией бороться надо. Свою борьбу, добродетели и свое душевное устроение надо скрывать ото всех, открывать только духовнику или человеку духовно опытному, иначе можете и себе сильно повредить, и других соблазнить.

…Не расслабевайте окончательно. Не думайте, что духовник чувствует отвращение от исповедания грехов. Если есть искреннее сокрушение, то духовник чувствует особую милость и любовь к кающемуся. Это точно! Такое состояние духовника есть свидетельство, что Господь прощает кающегося и с любовию принимает его в Свое общение, как принял блудного сына.

…Ни один духовник не будет хуже относиться к человеку, искренне глубоко раскаявшемуся во грехах, каковы бы они ни были. Это уловка вражия, чтобы кающийся скрыл свои грехи и не получил прощения. Наоборот, если духовник человек верующий, то станет лучше относиться, это таинственное свойство исповеди.

…Всякое открытие греха с искренним раскаянием делает грешника более близким, родным, дорогим для духовника. Это общее явление. Враг только пугает противоположными мыслями.

***

Каллистос (Уэр), епископ

Многим кажется, что они не находят себе духовного отца из-за того, что они воображают себе его в некотором определенном образе: они ждут преп. Серафима и поэтому не замечают руководителей, которых Бог действительно посылает им. Часто бывает так, что предполагаемые проблемы вовсе не так сложны, и на самом деле люди уже знают в глубине сердца, какой ответ должен быть им дан. Однако этот ответ им не нравится, так как предполагает терпеливые постоянные усилия с их стороны. И вот они ждут deus ex machina, который одним волшебным словом сделает вдруг все простым. Таким людям надо просто помочь понять сущность духовного руководства.

***

прот. Глеб Каледа

Духовные сыновья и дочери должны любить своих духовных отцов, молиться за них, выполняя заветы апостола Павла: «поминайте наставников ваших» (Евр. 13:7); «и просим же вас, братия, уважать трудящихся у вас, и предстоятелей ваших в Господе, и вразумляющих вас, и почитать их преимущественно с любовью за дело их» (1Фес. 5:12). Однако женская влюбленность, элементы какого-либо кокетничанья со священником совершенно недопустимы. Никому не дозволено забывать, что священник есть священник, и нарушать спокойствие его совести и дома. Женщин, забывающих это, надо гнать, — как говорил один архиерей новопоставленному, — гнать палками. «Ряса для нас, — сказала одна известная предреволюционная актриса, — не менее притягательна, чем мундир офицера». Такие рясофилки — единственная, вероятно, группа людей, с которыми священник может быть резок и даже груб, — брал же Христос бич, чтобы выгнать торгующих в храме (Ин. 2:13–16).

За молодыми священниками иногда гоняются девчонки, даже неверующие. Молодой и красивый иеромонах Никодим (Ротов, будущий митрополит Ленинградский) вынужден был попроситься с прихода, так как юные сельские красавицы облепляли окна дома, в котором он жил. Его просьба была уважена архиереем.

…Иерей — духовник в силу своего сана и настроя души — с любовию и вниманием встречает и выслушивает всех, приходящих к нему со своими болями, скорбями, покаянием о своих грехах и недоумениями. Перед Престолом Божиим он приносит «...скорби людей <...> старых немощи, рыдания младенец, обеты дев, молитвы вдов, и сирот умиление» [Из иерейской молитвы свт. Амвросия Медиоланского перед совершением Литургии]. Иерейская молитва — это прежде всего молитва о других. Особого внимания и соболезнования требуют от священника его постоянные, так сказать, духовные чада, за которых он иногда может больше страдать и молиться, чем за родных детей, ибо видит их сокровенное; за них он в большей степени, чем за своих родных детей, даст ответ Богу.

...Путь священника тернист и труден, легких путей для него не бывает. Его путь — всегда путь крестный.

В покаянном каноне для иереев и архиереев, готовящихся к литургии, есть такие слова:

«Сице даруй мне, Всещедре, до конца сраспинатися пред Тобою, принося за люди жертву Тебе бла¬гоприятную...» (Песнь 9).

«...Всещедре Господи, источи ми убо Духом Твоим Святым любовь нескверную, во еже прилепитися ми к Тебе, якоже Ты ко Кресту, и сице сраспинатися с Тобою пред Отцем Твоим Небесным» (Песнь 3).

***

игумен Евмений

Духовность как ответственность

Существует мнение, что духовник несет безоговорочную ответственность перед Богом за свое духовное чадо. Внесем небольшое уточнение: духовный отец отвечает за духовное чадо в той мере, в которой духовное чадо послушно ему в вопросах, касающихся жизни духовной. До тех пор, пока духовное чадо послушно, пастырь несет ответственность. Когда духовное чадо отпало от послушания, духовник за человека уже никакой ответственности не несет.

И еще стоит добавить: пастырь несет ответственность за правильное, а значит, православное окормление и направление жизни человека, но ни в коем случае не за его жизнь и повседневные поступки и действия.

Если отца у человека с детства не было, с духовником отношения сначала будут очень привлекательными, очень теплыми («отец нашелся!» ), но, поскольку полноценного опыта сыновнего (или дочернего) отношения не было, через некоторое время негативный шаблон структурирования отношений со значимым старшим может сыграть катастрофическую роль в жизни человека, и если человек не найдет в себе мужества осознать свои негативные детские реакции и выйти из стереотипного круга конфликтности, ситуация разрыва, разочарования, иногда даже открытой вражды, произойдет в отношениях неминуемо.

В последнее время издается очень много литературы религиозно-философского направления, в которой можно встретить много рассуждений о свободе и «правах человека» , о том, как лучше: «по благословению...» или «по совету...» , о том, на что имеет право и на что не имеет права духовник, но очень мало говорится об ответственности верующего человека.

Безответственность может выражаться по-разному. Приведу свежий пример, наиболее яркий и характерный случай. Одна знакомая матушка утром, придя на послушание, обнаружила, что ее напарница по какой-то причине не вышла. Вечером, возвратившись в келлию, она поделилась «радостью» со своей сокелейницей:

— Слава Богу, ее сегодня не было на послушании, иначе я бы непременно сорвалась.

Каким языком объяснить ей, что каждый человек сам ответственен за собственные срывы?

…В тоталитарные времена, когда в основании общественного строя лежало осознание его иерархичности, добросовестное исполнение послушания без рассуждения в жизни церковной воспринималось как норма. «Батюшка благословил» или «Батюшка сказал» — для верующего человека эти слова были законом.

На сегодняшний день складывается такая картина: современный человек вырастает в атмосфере демократического непослушания родителям, учителям, милиции... Естественно, придя в церковь, он ни за что не потерпит, чтобы его личную свободу кто-то контролировал, связывал. Если же он относит себя к элитному сословию думающих и читающих людей, то вполне естественно, что, еще не закончив чтение Нового Завета, он начинает искать оправдание своей свободолюбивой жизненной позиции в религиозно-философских источниках. Человек, на уровне сердца не знающий, что такое склониться под благое иго послушания, предать свое эго святому принципу ученичества, так и останется размытым, неконкретным, вялым, нецелеустремленным, расслабленным, неясным самому себе.

Имея духовника, люди перелагают свою ответственность за свои грехопадения и за свои жизненные ошибки именно на него. Такой своеобразный маневр для ухода от ответственности можно наблюдать в жизни многих и многих людей. Человек, полагая, что он полностью предает себя в послушание духовному отцу, совершенно отказывается от своей воли, под которой им подразумевается личная ответственность за свое поведение и поступки. Пришедший на исповедь уверен в том, что батюшка, который, по его представлениям, теперь «отвечает за него» , примет его, пожалеет, прочитает разрешительную молитву, допустит до причастия и этим как бы подтвердит нормальность, легитимность его греховного поведения.

На исповеди такие люди буквально сваливают на плечи священника все свои проблемы. Причем, о том, как они сами пытались разрешить, развязать свои жизненные узлы, они не говорят, поскольку чаще всего просто отучились (или вовсе никогда не умели) делать это самостоятельно. Глубинное осознание свой ответственности за себя и за собственные грехи у них отсутствует. Они ждут исповеди, ждут встречи со священником, иногда спрашивают, как бороться с грехами, а на самом деле противостать греху не хотят. Как только речь заходит о реальной работе по борьбе со страстями, оказывается, что проводить ее они совершенно не собираются. Священник дает им маленькую епитимью: прочитать небольшую книжку или положить несколько поклонов... На следующей исповеди оказывается, что они не могут найти для этого времени! Если какая-то внутренняя работа в них и происходит, то только в присутствии духовника.

Духовник, видя, что никакого духовного роста у окормляемого не происходит, может предположить, что причиной его частых приходов является личная человеческая привязанность к пастырю. В таком случае разумнее было бы ограничить свое общение для того, чтобы помочь человеку взглянуть в лицо своей личной ответственности за собственную жизнь и собственное движение к Богу.

***

свящ. Артемий Владимиров

Теряя чувство дистанции с пастырем, мы обессиливаем благодать священства, которое свои дары щедро подает только тому, кто созерцает Христа за спиной священника. Прилепившись к священнику как к человеку, думая, что физическая приближенность к духовному руководителю является искомым, в присутствии священника мы не испытываем своей борьбы с помыслами: уходят все вопросы, мучающие душу, атакующие вдали от пастыря, — и новообращенный впадает в некую духовную расслабленность. И потому мы часто нарушаем заповедь: «Проклят человек, который надеется на человека» (Иер. 17:5). Последствия этой болезни, — а через нее проходят большинство в разных формах, — общеизвестны: потеря нравственной свободы, духовной самостоятельности, излишний критицизм, который приходит как реакция на обожествление пастыря. Бывают души, которые опять-таки терпят здесь очень большой урон, и не сразу им удается оправиться от своих ошибок.

***

архимандрит Софроний (Сахаров)

Живое предание Церкви, текущее через века из поколения в поколение, есть одна из самых существенных и вместе тонких сторон ее жизни. Там, где нет со стороны ученика никакого сопротивления учителю, душа последнего, в ответ на веру и смирение, открывается легко и, быть может, до конца. Но как только вступает хотя бы малое сопротивление духовному отцу, так неизбежно прерывается нить чистого предания и закрывается душа учителя.

Напрасно думают многие, что духовник «такой же несовершенный человек», что ему надо «все обстоятельно объяснить, иначе он не поймет», что он может «легко ошибаться», и потому надо его «исправлять». Возражающий и исправляющий духовника себя ставит выше последнего и уже не ученик. Да, никто не совершен, и нет человека, который дерзнул бы учить, как «власть имущий» Христос, ибо предмет учения «не от человека» и «не по человеку» (Гал. 1:11-12), но в «скудельных сосудах» хранится бесценное сокровище даров Духа Святого; не только бесценное, но и по характеру своему неоткрываемое, и только тот, кто идет путем неложного и полного послушания, проникает в это тайное хранилище.

…Невозможно понимать людей. Они или слепы и «не знают, что делают», или страдают духовным и умственным дальтонизмом. Часто видят вещи в диаметрально противоположном освещении, подобно фотографическому негативу... Узнать при этом действительную реальность жизни бывает уже невозможно. При таком положении не остается места никакому слову. Движения святой любви воспринимаются ими враждебно; терпеливое смирение представляется им лицемерием; расположение служить — следствием мелкой заинтересованности. Характерно при этом, что самый дух христианского непротивления злу делает их неумеренно дерзкими; священников оскорбляют незаслуженно больно; приписывают такие намерения, о которых сами они вовсе не мыслили; беспощадно унижая их, обвиняют в гордости; всей своей установкой делают неудобным присутствие священника и в то же время осуждают за уклонение его от контакта в подобных условиях. И так без конца.

Благословляю Бога, открывшего нам тайну этого явления. Господь предупредил нас словом Своим, научил нас примером Своим. И если бы не так, то невозможно было бы не стать жертвою полного отчаяния. Один епископ, с горячностью отдававший себя на служение страждущим, многих спасший от внутренних и внешних катастроф, однажды написал мне: «я стал бояться любви». Я позднее понял его слова так: те, которые получили от него пользу, привязывались к нему и в начале помогали ему в его святом служении; но затем, войдя в доверие, ставши необходимыми, посягали на его свободу, ставя повсюду затруднения, если он отдавал себя вновь пришедшим. В то время, когда я получил от него письмо, я еще не понимал страшного смысла его слов. Он открылся мне за годы моего служения в Европе. Я вспоминал не раз и продолжаю вспоминать до сего времени парадоксальные слова: я стал бояться любви.

…К священнику люди относятся так же, как к Богу: отвергают его со страшной легкостью, как нечто непотребное, с уверенностью, что, как только Он им понадобится, они позовут Его, и Он не откажется придти. «Отче, прости им, ибо они не знают, что делают».

…Сознавая себя далеко стоящим от должного совершенства, подолгу и с болью в сердце умолял я Господа не попустить мне ошибаться, удержать меня в путях действительной Его воли, внушать мне слова, полезные братьям. И в самый час беседы с человеком я старался держать «слух» ума моего на сердце, чтобы улавливать Божию мысль и часто даже слова, которые нужно сказать. Следование святому принципу православной традиции на практике встречается с невероятными трудностями. Люди образованные крепко держатся иного начала: своего разума. Всякое слово иерея для них является просто человеческим и потому подлежащим критическому обсуждению. Последовать указанию духовника без рассуждения было бы для них безумием. То, что видит и разумеет духовный, того вовсе не воспринимает душевный и отрицает, потому что живет в ином плане (ср.: 1Кор. 2, 10,13). Встречаясь с людьми, руководящимися своими собственными импульсами и отталкивающими слово, данное иерею по молитве, я отказывался испрашивать от Бога открыть пришедшему Его святую и всесовершенную волю. Таким путем я не ставлю их в положение борьбы с Богом, говоря им лишь мое личное мнение, хотя бы и подтвержденное ссылкой на творения св. отцов или Священное Писание, я оставляю их свободными от богоборчества и как бы в праве безгрешно отклонить мой совет, как только человеческий. Конечно, это далеко отстоит от искомого нами в таинствах Церкви.

…Духовник в своем служении пребывает в необходимости всегда молиться за людей, близких и далеких. В этой молитве он погружается в новую для него жизнь. Молясь за тех, что пребывают в отчаянии от непреодолимых трудностей борьбы за существование, он испытывает беспокойство, тревогу за них. Молясь за больных, он ощущает их душевный страх пред смертью. Молясь за пребывающих во аде (страстей), сам он переживает адское состояние. Все сие он живет внутри себя самого, как свою муку. Но в действительности это не он сам: он лишь воспринимает и несет тяготы других лиц. В первый момент он сам не понимает, что же происходит; он в недоумении, почему снова и даже больше прежнего он атакован страстями, многих из которых он не знал в прошлом.

…Лишь позднее он узнаёт, что введен в борьбу за жизнь других; что молитва его настигла духовную действительность тех, за кого она приносится Богу. Он охвачен дыханием смерти, поразившей человеческий род. И его личная молитва, и литургическая принимают космические измерения. Борьба за жизнь вверенных ему Промыслом Всевышнего иногда длится недолго: несколько слов из сердца к Богу любви; но бывают случаи и длительного состязания. Отдавая свою жизнь, он, духовник, и себя самого еще не воспринимает как совершенно свободного от страстей, он молится за других, как за самого себя, ибо их жизнь слилась с его жизнью. Он кается за себя и за других. Он умоляет о помиловании «всех нас». Его покаяние становится покаянием за весь мир, за всех человеков. В этом движении его духа есть уподобление Христу, взявшему на Себя грехи мира. Тяжка сия молитва: никогда не видится искомый результат: мир в целом отталкивает сию молитву с неприязнью.

…В служении христианском неотступно сострадание любви. Нужно или принять в свое сердце трудности и горе пришедших, или обратное: войти в их сердце, в их терзания, стать с ними едино. Вынуждаешься пребывать при этом в опасности вступить с ними в борьбу, заразиться их спорливостью, раздражиться их противоречиями и непослушанием; нередко же и неприязнью к тебе. Им служишь, им отдаешь приобретенное десятилетиями плача святое достояние, а они тобою же недовольны. Бросить их? Или умирать за них, как умирали все апостолы и их наследники-пастыри?

Старец Силуан. Часть первая. Жизнь и учение старца Силуана

***

Сергей Фудель

Я пришел проститься с о. Серафимом (Батюговым) в последний день его жизни: 19 февраля 1942 года. Это было часа за 4 до его смерти. Он уже давно сказал близким, что умирает. Его лицо было покрыто какой-то легкой церковной тканью: наверно, последний вожделенный “затвор” перед переходом. Ведь при жизни настоящего затвора ему, всегда окруженному духовными детьми, так и не удалось осуществить. А может быть, нам нельзя было видеть, как уже просветляется в эти часы его лицо?
Одна из присутствующих у его постели сказала: “Батюшка, Сергей Иосифович пришел проститься”. И тогда глухо, точно не из-под покрывала, а из глубины каких-то уже не наших миров, донеслось до меня его знакомое ласковое приветствие: “Пресвятая Богородице, спаси нас”. И еще раз чуть громче. Этой молитвой он обычно встречал своих духовных детей и говорил не “спаси”, но “спасай”, точно выражая мольбу о многократности спасения. Потом было долгое молчание. Я видел, что из комода уже вынута земля, привезенная из Дивеева, лопатка благословенной земли, по которой ходили верные ученики Преподобного, – чтобы положить ее в тоже уже давно приготовленный и стоящий в доме гроб. “Верую видеть благая Господня на земле живых”.
Когда я собрался уходить, ему опять об этом сказали, я услышал еще раз напряженный и теперь уже еле слышный голос: “Идите с Богом. Всем благословение Божие”.
И я так бы хотел иметь духовные силы, чтобы передать от него это благословение тем, кто, может быть, никогда не видел святых. Ведь мы, старые и, несомненно, как сказано, “боязливые и неверные”, только для того, наверное, еще не лишены совсем разума и сердца, чтобы совершать передачу этого единственного своего сокровища – благословения святых, тех святых, через которых и мы увидели край лазури Вечности: Церковь Агнца. Знание этого сокровища определяет наш заканчивающийся путь даже и в том, что, при всем ужасе ощущения церковного двойника, не дает нам осуждать тех, кто с этим двойником так или иначе сливается: ведь они никогда, наверно, в своей жизни не знали людей, которых знали мы, никто не показал им в живом дыхании, что такое Святая Церковь, никто не прижимал их голову к своей груди, на которой холодок старенькой епитрахили, никто не говорил им: “чадо мое родное”, – этих огнеобразных слов, от которых тает все неверие и, что еще удивительнее, – все грехи.

Сергей Фудель «У стен церкви»