№ 14. Октябрь

Как к таинству крещения тесно примыкает таинство миропомазания, так к таинству покаяния – елеосвящение. По крайней мере, как миропомазание всегда предваряется крещением, так и елеосвящение – покаянием. Покаяние предназначено для исцеления недугов души. В этом таинстве силой благодати Божией грехи на веки изглаждаются из души человека и из книги бытия. Елеосвящение же предназначено главным образом для того, чтобы служить духовным врачевством против недугов телесных. Таким образом, врачевание тела – главная цель этого таинства, первый непременный благодатный плод его: болен ли кто из вас, пусть призовёт пресвитеров Церкви, и пусть помолятся над ним, помазавши его елеем во имя Господне; и молитва веры исцелит болящего, и восставит его Господь; врачевание же души только присоединяется к таинству, как дальнейший условный плод его: и, если он (болящий) сделал грехи, простятся ему (Иак.5:14–15). Следовательно, таинство покаяния исцеляет душу, а таинство елеосвящения – тело.

Но какие болезни тела исцеляются в таинстве елеопомазания? Из вышеприведённых слов апостола видно, что в указанном им случае он разумел болезнь в медицинском смысле слова, как нарушение в организме правильных его функций. Издревле и доселе св. Церковь, согласно с заповедью Апостола, всегда советовала чадам своим в болезнях и такого рода, помимо естественного врачевания, обращаться к врачеванию таинством елея. Но из практики Церкви, как отчасти в настоящее время, так особенно в прежние времена видно, что св. Церковь, допуская в известные времена и в известных случаях совершение этого таинства над всеми верующими, хотя бы и вполне здоровыми с медицинской точки зрения, видит в таинстве елеосвящения не столько врачевание болезней в медицинском смысле, сколько врачевание недугов тела, причиняемых ему грехом, хотя бы эти недуги и не всегда выражались в видимой болезни, требующей медицинской помощи. Так, в настоящее время у нас в России в четверг Страстной седмицы таинство елеосвящения над всеми желающими совершается в Успенском Московском соборе, в Троице-Сергиевской и Киево-Печерской лаврах. В Одесском кафедр. соборе со времени бомбардирования Одессы в Крымскую войну оно совершается в повечерие Великой субботы. С настоящего 1904 г. Св. Синод разрешил совершать это таинство в то же время и в Симферопольском кафедральном соборе. В Иерусалиме в великий четверг во всех монастырях совершается это таинство над всеми поклонниками. В Константинопольском патриархате это таинство совершается перед каждой литургией над готовящимися к причащению. В Халкинской богословской школе воспитанники перед каждым причащением также принимают таинство елеосвящения. Вообще ни прежде, ни теперь св. Церковь не ограничивает этого таинства исключительно больными. В древнее время, как на востоке, так и у нас, это таинство имело самое широкое употребление: к нему прибегали не только больные, но и здоровые спешили воспользоваться им всякий раз, как только оно совершалось в церкви ли или на дому у болящего¹⁶². Так, по свидетельству св. Иоанна Дамаскина, при совершении в его время этого таинства совершавшие его над больным помазывали освящённым елеем сначала самих себя, потом больного, а затем и всех присутствующих. Но, как относительно таинства причащения Церковь, во избежание легкомысленного отношения к этому таинству, поставила некоторые ограничения, состоящие в известном приготовлении себя верующими к этому таинству, и как вследствие этого, по оскудению усердия в верующих, большинство их с течением времени стало приступать к причащению лишь однажды в год, – так, очевидно, было и с таинством елеосвящения. Св. Церковь ограничила для здоровых принятие этого таинства сначала храмом, а затем и известным временем, дабы верующие здоровые могли приступать к нему лишь после достодолжного приготовления. В Новой Скрижали – памятнике начала XIX века – читаем: „В дому тяжкой болезнью одержимые и о выздоровлении отчаивающиеся сим освящённым елеем помазуются: а в церкви сей обряд исполняется как для таковых болящих, которые несколько ходить силы имеют, так и для здоровых“. При этом автор, на основании катехизиса св. Димитрия Ростовского, добавляет, что по обычаю церковному, хотя и не заключённому в письменное предание, совершение елеосвящепия над здоровыми должно происходить только однажды в году, в последние дни Страстной седмицы – четверг и субботу, ради неведения и здоровым человеком „дня и часа своей кончины“. Затем было сделало ограничение и в отношении лиц, имеющих право совершать это таинство над здоровыми, с предоставлением этого права главным образом епископам, почему оно стало совершаться лишь в кафедральных соборах. От иереев же ставленная иерейская грамота требует: „над здравыми же никакоже это таинство творити“. Постепенно, вероятно в виду чрезвычайного уменьшения в России с 18 в. клира, продолжительности богослужения в последние дни Страстной седмицы и отягощения им всё более и более слабеющего поколения, вывелось совершение этого таинства, к великому сожалению, и из кафедральных соборов, так что в настоящее время и епископы могут совершать в Страстную седмицу это таинство только с нарочитого разрешения Св. Синода (каковое недавно и дано Симферопольским епископам). Лишь в вышеуказанных местах, как бы в памятник истинного взгляда Церкви на это таинство и как бы в знамение повсюдного со временем возвращения к древней церковной практике, оно совершается невозбранно. Но нет никакого сомнения, что ограничение этого таинства, если не временем, то известными немногими местами, есть явление ненормальное, ибо благодать общехристианского таинства не может обращаться в привилегии известного какого-либо места и для известных лишь лиц, имеющих удобство, часто случайное, быть около привилегированного места. В виду таких постепенных ограничений в совершении таинства над здоровыми, оно в практике стало ограничиваться и в совершении над больными. В католической церкви оно совершается теперь лишь над умирающими, как предсмертное напутствие в жизнь вечную, укрепляющее душу от предсмертных ужасов. Под влиянием католического превратного взгляда и у нас в России распространилось убеждение, что к таинству елеосвящения можно прибегать лишь в безнадёжных случаях болезни. А так как больные редко не имеют надежды на выздоровление, то немногие, только особо благочестивые лица, приглашают пресвитеров Церкви, дабы в болезни их они совершили над ними это весьма важное для нашего спасения таинство. Даже в самых догматических системах взгляд на это таинство, к сожалению, стал применяться к современной практике: над здравыми же никакоже творити, а исключительно над больными и при этом тяжко. Поэтому авторы их допускают разного рода натяжки. Так, в виду того, что выздоровление от болезни бывает не всегда (да и нельзя было бы требовать этого в виду непреложности и всеобщности закона о смерти), а таинства, как увидим ниже, имеют тот существенный признак, что всегда, при достойном принятии их, сопровождаются известным действием благодати Божией, то выдвигают на первый план, как плод таинства, отпущение грехов, исцеление же тела ставят на второй план, как бы случайный придаток к первому плоду. На естественное возражение, что для отпущения грехов есть специальное и совершенно достаточное таинство покаяния, говорят, что елеосвящение восполняет отпущение грехов, даруемое в таинстве покаяния не по недостаточности таинства покаяния для разрешения всех грехов, а по немощи больных воспользоваться этим спасительным врачевством во всей его полноте и силе. Но это обстоятельство равно может быть отнесено и к таинству елеосвящения: в этом случае и для восполнения елеосвящения ещё должно быть таинство и т. д. Некоторые из богословов высказывают и такой взгляд, что таинство елеосвящения, делает тело достойным смерти и разложения, и что кого Господь воздвигает с одра болезни, тот, значит, недостоин ещё умереть. Но подобные взгляды, если и могут быть приняты, то во всяком случае не к существу таинства, а к его побочным действиям.

Таким образом, в чём же должно видеть сущность таинства елеосвящения и в чём нужно полагать истинный плод его? Как в таинстве крещения мы допускаем двоякое очищение тела: одно видимое (через воду), другое – невидимое, таинственное, не подлежащее восприятию наших внешних чувств (действием Св. Духа), так и в таинстве елеосвящения должно, по нашему мнению, допустить двоякое врачевание тела: одно видимое – через исцеление от той или другой болезни, другое – невидимое, недоступное восприятию наших внешних чувств, но столь же действительное, как и невидимое очищение крещения. Для спасения нашего (которое и есть цель всех таинств), первое важно не всегда, а иной раз может оказаться не только не важно, но и не полезно, второе же всегда важно, потому что и тело наше предназначено участвовать в будущем спасении и вечной жизни. Поэтому первое может быть и не быть при таинстве, смотря по тому, что лучше для больного по целям всеблагого Промысла Божия, второе всегда бывает (если, конечно, больным выполняются все требуемые условия), потому что для всякого христианина необходимо, особенно же для переходящего в жизнь вечную. В этом то таинственном, невидимом целении тела, по нашему мнению, и нужно видеть постоянный, главный и необходимый плод елеосвящения. Иначе не было бы смысла в совершении этого таинства над здоровыми, которое практикуется в православной Церкви по местам и теперь, а в прежнее время было, как сказано, явлением общим и постоянным.

Что же это за невидимое врачевание тела? В чём состоит сущность его? И действительно ли можно предполагать его существование при таинстве елеосвящения? На эти вопросы можно ответить лишь по аналогии с другими таинствами. Тело наше, по тесной связи с душой, принимает участие как в освящении души благодатью Божией, так и в её осквернении грехом, а потому оно может стать как храмом Св. Духа, так и жилищем духов нечистых. Поэтому в таинстве крещения и миропомазания, как выражается Дионисий Ареопагит, не только душа, но и тело запечатлевается несокрушимой печатью Св. Духа, Господа Животворящего. Но это очищение и освящение хотя и делают душу и тело человека светлее лучей солнечных, по выражению св. Иоанна Златоуста, однако происходят таинственно, недоступно для наших телесных органов восприятия. Для наших внешних чувств человек выходит из купели крещения и из-под печати миропомазания таким же, каким он и был: слабым, болезненным, подверженным тлению и смерти. Грехи, допущенные после крещения и миропомазания, оскверняя и уязвляя душу, как духовный центр человеческого существа – его самосознание и самоопределение, вместе с тем уязвляют, оскверняют, острупляют и тело, как совокупность всех прочих психофизических его сил¹⁶³, что иногда бывает видимо даже и для наших очей, невидимо же всегда и во всяком случае. Если это имеет место по отношению к грехам вне тела, то тем более это должно следовать за грехами, при которых душа человека грешит вместе с её телом (1Кор.6:18). Во всяком случае, поэтому, и те и другие грехи в большей или меньшей степени ослабляют плоды принятых таинств крещения и миропомазания. Милосердие Божие благоволило возвращать истинно-кающемуся христианину утрачиваемые им плоды этих таинств, но не через повторение их, а через новые таинства. Душа павшего христианина, подобно блудному сыну, вновь принимается в любвеобильные объятия Отца небесного. Но он ещё в рубищах греха, и этим рубищем является его тело, понимаемое в вышеуказанном смысле. Душе христианина должны быть возвращены утраченные им лучшая одежда, перстень на руку и обувь на ноги (Лк.15:22). Иначе сказать, в параллель таинству покаяния должно быть ещё таинство, в котором бы не только духовный центр существа нашего – его самосознание и самоопределение, – но и всё существо его, до последних границ его периферии, проще говоря, не только дух, но и тело исцелялось от скверн и язв греховных. Таким именно таинством, очевидно, и служит таинство елеосвящения. С верой приступающий к нему действием Св. Духа делается совершенно таким же чистым и невинным по телу своему, во всех психофизических своих силах, каким он вышел из рук Творца, или, лучше и вернее сказать, каким вышел в этом отношении из воды крещения и запечатления Духом Святым в таинстве миропомазания, то есть совершенно чистым от всякой греховной скверны и нечистоты, здравым от греховных язв и немощей, с прежними благодатными силами к добру. Но это действие Св. Духа также таинственно, непостижимо для нас и невидимо, как непостижимо и невидимо таинственное очищение и укрепление тела в крещении и миропомазании, таинственное претворение хлеба и вина в истинные и нетленные Тело и Кровь Христову, подвергающиеся для нашего чувственного восприятия всем переменам обыкновенного хлеба и вина. Это невидимое врачевание видимо для Бога, ангелов и святых Его; мы же видим принявшего таинство елеосвящения таким же больным и измождённым, каким он и был. Но вместе с этим невидимым, непостижимым и сверхъестественным здравием нередко подаётся, если то угодно Промыслу Божию, по молитве веры, и видимое – или совершенное здравие от обдержащей больного физической немощи, или, по крайней мере, временное облегчение от неё. Но это плод таинства не постоянный и второстепенный, и не может быть иным в виду непреложного закона о смерти.

Такое именно заключение подтверждается самим чином таинства, содержанием молитвословий Церкви при его совершении. Правда, что св. Церковь, как видно из этих молитвословий, усердно молится о том, чтобы ущедрить болящего, подать ему исцеление от обдержащие его физической именно немощи, освобождение от недугов и горьких болезней, воздвигнуть от одра болезненного. Но гораздо более св. Церковь молится о том, чтобы Господь послал болящему благодать Свою свыше (1-й троп. 3 п. кан.) во очищение и изменение всякия страсти, и всякаго недуга, и язи, и всякея скверны плоти и духа (мол. 3-го иерея), в совершенное избавление грехов и в наследие царствия небеснаго (мол. 1-го иерея), и чтобы уста его исполнил хваления и славословия, руки простёр к деланию заповедей, все члены и мысль его укрепил благодатью (мол. 6-го иерея), чтобы освятил его (2-я стих.). Уже эти места показывают, что видимое исцеление от болезни не главная цель таинства елеосвящения и не главный его плод. Другие же места прямо показывают, что эта цель заключается именно в восстановлении даров миропомазания. Так, во 2-м тропаре 5-ой п. канона Церковь молится Господу: Души наша, Христе, и телеса свыше печати Твоей божественным воображением освятив несказанно, рукою Твоею всех исцели, т. е. просит, чтобы души и тела, таинственно освящённые некогда в таинстве миропомазания, но, очевидно, утратившие часть этого освящения, исцелить и вновь соделать в них целым прежнее Божественное освящение. Во 2-м тропаре 6-ой п. Церковь молится, дабы Спаситель обстенил¹⁶⁴ покровом славы Своей знаменного некогда помазанием божественным, да не прикоснётся к нему приобщение от горьких бесов. В тропарях 6-й и 9-й песней канона таинство елеосвящения в параллель с таинством миропомазания также называется Божественным помазанием и печатью Божией. Первый иерей перед помазанием больного, воспоминая, что Бог Отец ради заслуг Сына Своего даровал нам через воду крещения права сыновства Ему, а через елей в миропомазании честь быть Христовым стадом, царским священством и народом святым, от лица Церкви, далее молится, чтобы Тот, Кто очистил нас водой и освятил Духом Своим Святым, ради честной Крови Христа Своего освятил и елей предстоящего помазания к совлечению мирских похотей помазывающегося, в смерть его греху, в жизнь правде и в облечение во Христа помазанием освящения. Второй иерей молится Господу, дабы он вселил благодать Св. Духа в раба Своего, познавшего свои согрешения, присно спребывающую ему, дабы он прочее время ходил в оправданиях Божиих. Эти выражения молитв церковных о помазании елеем елеосвящения, как о помазании Божественном, о печати Божественной, об освящении благодатью свыше, о вселении Св. Духа и об облечении во Христа в замечательном тожестве повторяют собой выражения Писания и св. отцов относительно таинства миропомазания. А так как и вещество для совершения того и другого таинства употребляется одинаковое (главная и существенная часть мира – елей, почему оно называется у отцов Церкви елеем Божиим – Феофан антиох. и др.), то всё это даёт веские основания ставить елеосвящение по плодам, даваемым им, в параллель с таинством миропомазания, как покаяние (крещение слезами) ставится в параллель с таинством крещения (водой). Что плоды елеосвящения именно возмещают, в известной мере, плоды миропомазания, имея с ними один и тот же характер, это особенно ясно видно из той же молитвы 1-го иерея, которую он читает вслед за освящением елея. Буди, Господи, елей сей – елей радования, елей освящения, одежда царская, броня силы, всякого диавольскаго действа отгнание, печать ненаветная, радование сердца, веселие вечное, да и сим помазуемии паки рождения, страшна будут сопротивным, и воссияют во светлостях святых Твоих, не имуще скверны или враски: и да приимутся в вечная Твоя упокоения, и восприимут почести горнего звания¹⁶⁵. Замечательно, что Симеон Солунский (XV в.) смотрит на значение елеосвящения точно также. В гл. 291 он говорит: „познайте убо еликих Божественных даров величайших есть подателен елей святый: изменения недугов, оставления грехов, освящения, укрепления Божественнаго и, наконец, царствия небеснаго ходатайствен... Яко миро святое жизнь вдувает Божественную, паче же возживляет, возновляет в Духе, даров Того благоволением нас наполняет, печать и вдохновление подает благодати, не яко мира токмо, но яко совершением миро свято, благодать имущее Духа. Тако убо и елей сей священным совершением свят и исполнен Божественныя силы“.

Если действительно таково значение таинства елеосвящения и таковы его плоды, то болезнь и притом тяжкая, даже предсмертная, как принято католиками, не есть необходимое условие принятия этого таинства. Болезнь только должна быть обязательным поводом (болит ли кто в вас, да призовёт пресвитеры церковные...), потому что если болезнь служит вестником грядущей смерти, то христианину при переходе в загробную жизнь более, чем когда-либо, следует позаботиться о чистоте и святости не только души своей, но и тела; если же болезнь служит наказанием за грехи или естественным следствием их, то наиболее всего именно во время неё мы и должны умолять Господа о прощении грехов своих и просить Его об изглаждении их последствий, видимых и невидимых, силой Его всемогущества. Но так как собственно нет ни одного человека, совершенно здорового по душе и по телу (таким был только один Богочеловек Иисус Христос), то потому Церковь в древние времена и допускала к этому таинству всех желающих всякий раз, как только совершалось это таинство. Потому также это совершение практиковалось прежде в очень широких размерах – не только в домах над тяжкими больными, но и в храме над больными, могущими ходить и стоять, причём каждым случаем совершения пользовались и здоровые. Какова была практика совершения этого таинства во время св. Иоанна Дамаскина, такова она была и у нас ещё в 17 столетии. Так требники этого столетия сохранили нам следующее указание относительно завершения этого таинства: „И начинают священницы мазати друг друга и всех требующих благословения сего поюще... И посем помазавшимся всем помазуют и болящаго“. Но не только в чинах 17 в., но и в современном чине елеосвящения сохранились указания на таковое назначение таинства елеосвящения – для всех присутствующих. Выражения: вся печатию Твоею помилуй (3-я стих. 1-й п. канона), рукою Твоею всех (ны – в старых требниках) исцели (2 я ст. 3-й песни, а также седален), помазатися елеем помазания всем главам (2-я стих. 7-й п.), избави от стрел лукавого Твоих рабов души и телеса (3-я стих. 9-й п.), да наведеши милость Твою на помазующиеся от него, и мн. др. При этом мы должны заметить, что в старинных требниках таких мест было больше, а в новых под влиянием новой практики множественное число в подобных фразах заменено большей частью единственным.

Как бы то ни было, но во всяком случае и теперь в православной Церкви таинство елеосвящения доступно не только больным, но и здоровым. Только для последних оно затруднено и относительно времени и относительно места. Если же таинство это назначается как для больных, так и для здоровых, то какой смысл имеют слова совершительной молитвы: Отче святый... исцели раба Твоего от обдержащия его телесныя и душевныя немощи и оживотвори его благодатию Христа Твоего? Ясно и несомненно, что они относятся не иначе, как к невидимому действию Божественной силы, утверждающей ниспадающие и возводящей низверженные, исцеляющей неисцельные никаким человеческим врачевством язвы человека, очищающей всякую скверну плоти и духа, творящей чиста от всякого греха, укрепляющей вся уды и мысль к деланию заповедей Божиих (из молитв иерейских). То-есть, таинство елеосвящения возвращает принимающему его утраченные им плоды таинства миропомазания, освящая все те психофизические силы приемлющего, которые были уже освящены некогда миропомазанием, через каковое освящение и через молитву веры очень часто подаётся и исцеление от болезни, если таинство принимается больным. Поэтому, цель этого таинства – может быть наилучшим образом выражена словами молитвы 4-го иерея: освяти вся ны (всех приемлющих его – больных и здоровых) и исцели раба Твоего – болящего.

Таким образом, покаяние и елеосвящение суть условно необходимые таинства, т. е. они необходимы для христианина лишь в том случае, когда он, вследствие своих грехов, теряет (в большей или меньшей мере) благодать крещения и миропомазания. Они возвращают христианину эту потерю и потому снова делают его по душе и телу достойным душевно-телесного единения со Христом в таинстве причащения (почему за покаянием и елеосвящением обычно и следует причащение). Но так как нет человека на земле безгрешного и совершенного, то и эти таинства, будучи сами по себе условно необходимыми, становятся в силу нашей немощи безусловно для нас обязательными. Понятно, что эти таинства не преподаются младенцам, как неимеющим сознательных грехов, которые могли бы погашать в них благодать крещения и миропомазания.

Кроме этих пяти таинств, необходимых для каждого христианина в деле его спасения, в Церкви есть ещё два таинства, не необходимые для личного спасения христианина, а принимаемые им ради блага Церкви в целях продолжения её земного существования, доколе не войдёт в дом Отца небесного, в котором, по слову Спасителя, обителей много, полное число предуставленных к вечной жизни (Ин.14:2; Рим.8:29–30;11:25; Деян.8:48). Продолжение это обеспечивается, с одной стороны, телесным чадорождением, а с другой – духовным. Поэтому для этой цели в Церкви существует два таинства: брак и священство.

Как первая жена, Ева, творческой силой Божией была произведена от плоти и костей Адама, так этой же силой творческой благодати Божией в таинстве брака и теперь двое – мужчина и женщина – становятся одной плотью, так что они уже не двое, но одна плоть (Мф.19:5–6), причём жена таинственным (тайна сия велика... – Еф.5:32) и неизреченным образом становится плотью и костью мужа, его телом, а муж её главой: муж есть глава жены, говорит апостол, как и Христос есть глава Церкви (Еф.5:23). И как мы, члены Церкви, суть члены тела Божественной главы своей, Христа – от плоти Его и от костей Его (Еф.5:30), подобным образом муж и жена в таинстве брака становятся одним организмом, предназначенным к благословенному достижению целей брачного союза. Потому-то жена должна повиноваться мужу, как Господу (Еф. V, 22– 4), а мужья должны любить своих жен так же, как Христос любит Церковь (Еф. V, 25), или иначе, так же, как свои тела, потому то любящий свою жену любит самого себя (Еф.5:28). Потому также супружеское соединение есть не только естественное выражение таинственного единства плоти супругов, полученного через таинство (брак честен и ложе непорочно – Евр.13:4), но взаимный долг супругов (1Кор.7:4–6). И все рассуждения о греховности этого соединения есть праздное и даже нечестивое пустословие (1Тим.4:1–3), если, разумеется, в супружеских отношениях нет какого-либо злоупотребления, что, к сожалению, часто бывает и о чём, по слову апостола, стыдно и говорить (Еф.5:12)¹⁶⁶. Что же касается внебрачного единения мужчины и женщины, то оно мерзко и нечисто перед Богом, во-первых, как насильственное похищение прав, усвоенных Богом браку, во-2-х, как обращающее члены тела нашего, назначенного к прославлению Бога, в орудия скотского сластолюбия, которое есть смерть духовная (1Тим.5:6) и, наконец, потому, что тело христианина есть храм Св. Духа: блудом он разоряет в себе этот храм Божий, и Дух Святый не может уже пребывать в нём (1Кор.3:16–17); оно есть в тоже время члены Христовы: через блуд он эти члены Христа делает членами блудницы (1Кор.6:15–20) и, таким образом, делает Самого Христа участником своего скверно действа и тем как бы снова распинает в себе Сына Божия и ругается Ему (Евр.6:4–8). Поэтому блудников и прелюбодеев судит Бог (Евр.13:4): ни блудники, ни прелюбодеи, ни малакии, ни мужеложники царствия Божия не наследуют (1Кор.6:9–10; Еф.5:5), – они будут вне его и их участь во озере, горящем огнём и серой; это смерть вторая (Апок.21:8;22:15).

Что муж и жена становятся в браке одним организмом и притом муж главой, а жена – плоть от плоти его и кость от кости его, как именно некогда Адам и Ева, эти мысли развиваются у св. Иоанна Златоуста: „Изначала, говорит он, Бог прилагал особое попечение об этом (брачном) союзе, и говоря об обоих, Он выражается как об одном: и будут два одною плотью, так что они уже не двое, а одна плоть (Мк.10:8)“. Доказывая, что „муж и жена не два тела, а одно: он – глава, а она – тело“, св. отец говорит: „Каким образом жена есть плоть мужа? Послушай: вот, говорит Адам, кость от костей моих и плоть от плоти моей (Быт.2:23). И не только, это, но сказано ещё: и будут одной плотью (вступающие в брак)“.

Как таинство брака назначено для благословенного рождения и воспитания Церкви чад плотских, так точно священство назначено для рождения и воспитания ей чад духовных. В этом таинстве благодатью Всесвятого Духа человеку усвояется великий дар Божий (1Тим.4:14), – бренному человеку даётся Божественная власть низводить Духа Святого и Его благодатные дары в церковных таинствах и других священнодействиях и тем рождать Церкви чад духовных, а затем с Божественною же властью учить их, воспитывать в законе Божием, обличать, вязать и разрешать их совесть, прощать им грехи или оставлять их на них (Лк.4:32; 2Кор.10:8; Тит.2:15; Мф.18:18; Ин.20:23) ¹⁶⁷.

Если кто размыслит, говорит св. Иоанн Златоуст, сколько важно то, чтобы, будучи ещё человеком обложенным плотью и кровью, присутствовать близ блаженного и бессмертного естества: то увидит ясно, какой чести удостоила священников благодать Духа. Ими совершается жертвоприношение, совершаются и другие высокие служения, относящиеся к достоинству и спасению нашему. Ещё живут и обращаются на земле, а поставлены распоряжать небесным, и получили власть, которой не дал Бог ни ангелам, ни архангелам“. „Ибо не ангелам сказано: елика аще свяжете на земле... Имеют власть вязать и начальствующие на земле, но только одни тела; а сия власть касается самой души, восходит до неба, ибо что священники определяют долу, то Бог утверждает горе, и Владыка согласуется с мнением своих рабов“. „Сила слова, говорит св. Григорий Нисский, соделывает (вновь поставленного) священника важным и досточтимым, отделяя его через новое благословение от сообщества многих. Быв вчера и прежде одним из простого народа, вдруг вляется он наставником, предстоятелем, учителем, совершителем совершенных таинств, – и это делает нимало не изменившись по телу или виду. Но оставаясь, по-видимому, тем же, чем и был, он преобразился в невидимой душе к лучшему невидимой некоторой силой и благодатью“. „Сама высокая и страшная мышца, говорится в 79 правиле апостолов, снисшедши с неба через возложение рук, даровала нам Духа Своего, как огнь снисшедшего на апостолов. О неизреченная сила, благоволившая вселяться в нас через возложение рук святых иереев!“.

Таким образом, в этом таинстве христианину даётся, сравнительно с таинством миропомазания, такое, по выражению св. Иоанна Златоуста, приращение Духа, которое усвояет человеку, как бы он ни был сам по себе грешен, Божественные силу и власть. через эти два таинства – миропомазание и священство – верующий во Христа делается участником Пятидесятницы, т. е. принимает на себя Св. Духа, Который некогда сошёл на апостолов. И если в таинстве миропомазания мы становимся родом избранным, царственным священством, народом святым, царями и священниками Богу Отцу и Христу, дабы возвещать совершенства Призвавшего нас из тьмы в чудный Свой свет, дабы устроить из себя дом духовный и приносить в себе жертвы духовные (1Пет.2:5,9; Апок.1:6;5:10;20:6); то в таинстве священства, христианин получает великое дерзновение в вере во Христа Иисуса и в совершении молитв, прошений, молений и благодарений за всех человеков, в проповедании им благовествования (1Тим.2:1;3:13; 2Тим.4:1–2), к устроению каждого христианина отдельно в жилище Божие Духом и всех в совокупности в стройное здание, в святой храм в Господе, к освящению их в таинствах, в приношение и жертву Богу, в благоухание приятное (Еф.2:20–22;5:2). И как в таинстве миропомазания, дабы совершать своё личное спасение, мы становимся царями и священниками лишь через творческую силу Божию; точно также и в таинстве священства, дабы совершать спасение других, сугубые дары Св. Духа усвояются бренному существу человека не иначе, как творческою же силой благодати Божией.

Принимая на себя эти дары Св. Духа, человек принимает великую обязанность достойным служением и личным совершенством возгревать их (2Тим.1:6) и таким образом усвоить их себе в вечное достояние. У недостойного же служителя вместе с земной жизнью погаснут эти дары, т. е. отнимутся, и он понесёт великое и страшное возмездие за нерадение о даре Божием, за уничижение Духа Божия. „Если рукоположенные, говорит митроп. Филарет, не будут возгревать дар Божий (живущий в них), то его действие может в них угаснуть или отступить в таинственную глубину, из которой хотя не престанет простираться через них в совершении таинств, но не будет проливаться собственно на них и на их жизнь“.

Из рассмотрения всех семи таинств православной Церкви мы видим, что через них притекает в душу и тело человека творческая сила Божия, которая не только укрепляет и восполняет богодарованные ему наличные силы и способности, но и сообщает нечто совершенно новое, неизвестное ему в естественном, необлагодатствованном таинствами состоянии, именно: прививает душе человека Божественное начало и Божественные силы, вводит его в сферу Божественной жизни. Подобно тому, как дико растущее дерево, не способное приносить плодов совсем или плодов добрых, садовник делает плодовитым, прививая к нему ветвь от дерева плодоносного, – не уничтожая его совсем, преобразует однако же всю внутреннюю его жизнь, даёт возможность первому жить одинаковой жизнью с последним: так подобное же привитие Божественной жизни к душе человеческой со всеми благотворными его последствиями для последней совершается при посредстве таинств. Эта благодатная Божественная жизнь, вливаемая в человека через таинства, является в нём неисчерпаемым, неоскудеваемым, нестареемым и неизживаемым началом духовной жизни, заключающим в себе ручательство постоянного и непресекаемого развития этой жизни, которая и сохраняется, и укрепляется, и возрастает, и совершенствуется только под условием присутствия в душе человека этого начала. А так как таинства, постепенно подготовляя человека к теснейшему общению и единению с Иисусом Христом, приводят, наконец, (в причащении) в это непостижимое умом человеческим единение, то они, таким образом, делают человека участником страданий, смерти, погребения и воскресения нашего Спасителя. Они дают каждому человеку возможность повторять в себе те действия, которым единственно и исключительно принадлежит искупительное значение, удовлетворяющее правду Божию тем, что страдание, смерть и воскресение, будучи делом Единого за всех, могут в то же время через таинства становиться делом каждого из нас. Поэтому таинства, служа необходимым условием истинной нравственно-христианской жизни и деятельности человека на земле¹⁶⁸, в то же время не только открывают и облегчают путь к достижению вечной жизни, но и служат для человека в его настоящей жизни залогом раскрытия в нём Божественного начала до бесконечных совершенств Божественных¹⁶⁹.

Сравнивая теперь с таинствами обрядовые священнодействия по их плодам или результатам, мы не видим, чтобы эти последние ставили человека под непосредственное влияние той творческой силы Божией, которая нисходит на него через таинства. Из всех обрядовых священнодействий, судя по их чинопоследованиям, наибольшее значение приписывается Церковью обряду освящения воды. Освящённой воде, особенно в день Крещения Господня, Церковью для верующих испрашиваются у Господа такие плоды, которые, по-видимому, приближают это обрядовое священнодействие более, чем какое-либо другое, к таинствам. Но Церковь тем не менее никогда не усвояла ему равного с таинствами значения. Это всего нагляднее видно из чинопоследования крещения. Таинство это в обычном своём чинопоследовании предваряется обрядом освящения воды. Воде при этом случае освящения, как и при всяком другом, испрашивается Церковью наитие Св. Духа, очистительное действие Св. Троицы, а через это – освящения дар, грехов разрешение, недугов исцеление, демонов всегубительство, очищение плоти и духа, здравие и благословение. Однако, несмотря на это, главная сила крещения состоит не в этом освящении воды, а в акте троекратного, с призыванием имени Св. Троицы, погружения крещаемого в воду. В случае, например, слабости крещаемого, крещение совершается и в простой неосвящённой воде, от чего сила его нисколько не умаляется. Следовательно, обряд освящения воды составляет в этом случае только важную и назидательную (так что по возможности соблюдается и при малом крещении) обстановку таинства, хотя имеющую некоторое значение и в самой себе, но далеко не такое, как само таинство. Если, таким образом, через освящённую воду нам и подаётся благодать Божия (иерей, окропляя верующих, говорит: благодать Св. Духа, а певцы поют: благодать Духа верно почерпающим невидимо подавается от Христа Бога и Спаса душ наших), то сила её, сравнительно с благодатью в таинствах, очевидно, далеко не одинакова. Эта сила, видимо, заключается не столько во внутреннем действии на внутреннего человека, сколько во внешнем освящении внешнего человека. Оставляя внутреннюю жизнь и деятельность человека без изменения, благодать Божия через обряды освящает лишь его внешнюю жизнь и деятельность, тогда как в таинствах благодать Божия как бы вселяется в человека и, прививаясь к его наличным силам, становится внутренне живущей в нём силой, дающей властное направление собственным силам человека. Силу благодати Божией, действующей в таинствах, можно назвать творческой силой Божией, ибо она производит коренное изменение в том, на что действует: душа и тело человека становятся новой тварью (2Кор.5:17), хлеб и вино – Телом и Кровью Христовой. Такого творческого действия силы Божией никогда не бывает при обрядах; вода, масло, хлеб, вино, душа и тело человека не получают никаких существенных изменений; они только благословляются и освящаются соприкасающеюся с ними силой Божией („Сам благослови хлебы сия, пшеницу, вино и елей, и вкушающие от них верные освяти“). Вода, хлеб, вино и проч. этим благословением Божиим освобождаются от порчи, от того зла, в котором, по выражению Писания, весь мир лежит (1Ин.5:19), делаются чистыми и святыми и через это становятся и для человека источником некоторого освящения, иногда исцеления от болезней (как это было с платками и опоясаниями с тела апостола Павла – Деян.19:12), но в существе своём нисколько не изменяются. Равным образом душа и тело человека при обрядовом священнодействии только внешне соприкасаются с силой Божией в большей или меньшей мере, смотря по силе веры и молитвы. Эта сила Божия, соприкасаясь человеку, как огонь, попаляет в нём (смотря по тому, насколько охватывает душу человека) нечистоту, очищает от скверн и грехов (немощи) и освящает, но только наличные, действующие силы в человеке. Струи же Божественной жизни, Божественных сил притекают в человека только через таинства. Обрядовые священнодействия оживляют, укрепляют добрые силы в человеке, но сами не дают человеку этих сил. Поэтому таинства необходимы, как источники Божественной жизни: отказываясь от них, человек заграждает к себе протоки Божественных сил, следствием чего является оскудение и иссекновение в нём жизни духовной. Обряды же не необходимы, но весьма полезны и важны, как источники благословения Божия, возгревающего Божественные дары в человеке. Они увеличивают и усугубляют протоки Божественных сил, притекающих в человека через таинства; они очищают тускнеющий под дыханием житейской суеты образ в нём Божий ¹⁷⁰. Отсюда ясно, как заблуждаются не только те, которые низводят значение таинств до значения обрядов и таким образом умаляют первые, но и те, которые возводят значение обрядов до несвойственной им высоты таинств. Это мы видим не только в quasi-богословских статьях, но и в жизни. Как многие, например, искренние христиане с величайшим усердием, иногда даже и неразумным, стараются запастись освящённой крещенской водой, но они же и однажды в год не всегда приступают к таинствам покаяния и причащения, – стараются как можно чаще освятить себя благословенным на литии или взятым от икон елеем, а между тем нерадят в болезнях прибегать к таинству елеосвящения.

К сказанному о таинствах и обрядах считаем нужным добавить ещё и следующее. В таинствах благодать Божия необходимо нисходит на человека (Посл. вост. Патр. чл. 15), хотя в случае неверия и недостоинства его и производит действие не очищающее, а опаляющее („огнь недостойныя опаляяй“), не во спасение, а в осуждение (1Кор.11:29–30). В обрядовых же священнодействиях благодать не действует необходимо. Действия её здесь стоят в прямой зависимости от веры человека, приступающего к Божиему благословению и освящению: приступающие к нему с сомнением или неверием не получают его, но не несут на себе того страшного осуждения, которому подлежат недостойные причастники таинств. Таинства, производя в существе человека глубокие, коренные изменения, следствия которых идут в бесконечность, требуют в силу этого более или менее продолжительного приготовления (оглашение перед крещением, пост перед исповедью и причащением) и напряжения всех сил человека. Обряды, низводя Божие благословение главным образом на внешнюю деятельность человека и даже внешние предметы, относящиеся к этой деятельности, требуют только известного настроения и благоговения, но не требуют напряжения всех психофизических сил человека. Таинства, объединяя людей в одно великое тело Церкви под главою – Христом, могут быть преподаваемы только или вступающим в число членов этого тела – Церкви, или же наличным членам её; к обрядам же могут быть допускаемы и иноверцы. В таинствах сила благодати не зависит от достоинства совершающего: последний есть лишь доброе или худое орудие творческой силы Божией; в обрядовых же священнодействиях сила веры и глубина молитвенного настроения совершителя много способствует большему обнаружению силы Божией (Иак.5:16–18).

Из всего сказанного о таинствах и обрядах мы видим, что через них на основе и под покровом старого, растлённого грехом мира, творится новый мир (Апок.21:1–5): мёртвое по преступлениям и грехам человечество по великой любви Бога, богатого милостью, оживотворяется со Христом, воскресает для новой добродетельной жизни, для святости и непорочности в любви, ещё здесь на земле приобщается к Божественной жизни, пока не придёт в меру полного возраста Христова, пока не преобразится по самому телу своему в образ славного тела Господа нашего Иисуса Христа и окажется достойным сесть на небесах во Христе Иисусе, на Его Божественном престоле славы и блаженства (Еф.1:4;2:1–10,4:13; Флп.3:20–21; Кол.1:22;2:13;3:1–4; Апок.3:21). Как стройно растёт новое здание под трудолюбивыми руками рачительных строителей, так и спасаемое благодатью Божией человечество, имея Самого Иисуса Христа краеугольным камнем, постепенно, под трудами апостолов, пророков, евангелистов, пастырей и учителей, возрастает в святой храм в Господе и устрояется в жилище Божие Духом, дабы, укоренившись и утвердившись в любви, исполниться всей полнотой Божией (Еф.2:19–22;3:18–19;4:11–12). Как при творении древнего мира Дух Божий носился над землёю, вызывая её из хаотического состояния, вливая в неё жизнь и способствуя её развитию, так Тот же Дух Святый и при творении нового мира – в таинствах и обрядовых священнодействиях Церкви носится над ним, вливает в него струи Божественной бессмертной жизни, способствует возрастанию этой жизни до совершенств Отца нашего небесного, да будет Бог всё во всём (1Кор.15:28).

Можно сомневаться в творении этого нового невидимого мира, сомневаться в учении о том Слова Божия и Церкви, можно глумиться и кощунствовать над этим учением, – но ведь можно сомневаться и в творении видимого мира, глумиться над сказанием Слова Божия об этом творении. Но над теми и другими сбывается повторенное Христом Спасителем пророчество Исаии: слухом услышите, и не уразумеете; и глазами смотреть будете и не увидите; ибо огрубело сердце людей сих, и ушами с трудом слышат, и глаза свои сомкнули, да не увидят глазами и не услышат ушами, и не уразумеют сердцем, и да не обратятся, чтобы Я исцелил их (Мф.13:14–15). Всё учение православной Церкви о таинствах связано с учением о кресте, т. е. об искупительной смерти Христа Спасителя – Бога, пришедшего по плоти, – но слово о кресте для погибающих юродство есть, а для нас, спасаемых, сила Божия (1Кор.1:18), ибо душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безумием, и не может разуметь, потому что о сём надобно судить духовно (1Кор.2:14).

Стефан, Епископ Могилевский и Мстиславский

В творениях св. Отцов мы встречаем указания на необходимость известной постепенности в отвыкании от привычного количества пищи; вот что, напр., рассказывается в житии препод. Досифея, ученика известного аввы Дорофея: „Когда пришло время вкушать пищу, авва Дорофей сказал ему: „ешь до сытости, только скажи мне, сколько ты съешь“. Он пришёл и сказал ему: „я съел полтора хлеба, а в хлебе было четыре литры“¹⁷². Авва Дорофей спросил его: „Довольно ли тебе сего, Досифей?“ Тот отвечал: „Да, господине мой, мне довольно сего“. Авва спросил его: „Не голоден ты, Досифей?“ Он отвечал ему: „Нет, владыко, не голоден“. Тогда авва Дорофей сказал ему: „В другой раз съешь один хлеб, а другую половину хлеба раздели пополам, съешь одну четверть, другую же четверть раздели на двое и съешь одну половину“. Досифей исполнил так. Когда же авва Дорофей спросил его: „Голоден ли ты, Досифей?“ Он отвечал: „Да, господине, немного голоден“. через несколько дней опять говорил ему: „Каково тебе, Досифей? Продолжаешь ли ты чувствовать себя голодным?“ Он отвечал ему: „Нет, господине, молитвами твоими мне хорошо“. Говорит ему авва: „Итак отложи и другую половину четверти“. И он исполнил сие. Опять через несколько дней авва Дорофей спрашивает у него: „Каково тебе теперь, Досифей, не голоден ли ты?“ Он отвечал: „Мне хорошо, господине“. Говорит ему авва: „Раздели и другую четверть надвое, и съешь половину, а половину оставь“. Он исполнил сие. Итак, с Божией помощью, мало-по-малу от шести литр, а литра имеет двенадцать унций, он остановился на восьми унциях, т. е. шестидесяти четырёх драхмах¹⁷³, ибо и употребление пищи зависит от привычки. Юноша сей был тих и искусен во всяком деле, которое исполнял; он служил в больнице больным, и каждый был успокоен его служением, ибо он всё делал тщательно“.

Но, возразят мне, у нас есть наука; её указаниями подобает более руководствоваться, чем опытом монахов-аскетов и житейскими фактами. „Какая наука?“ – спрошу и я. Если истинная наука, то таковой ещё в целом у нас нет; если же так называемая факультетская наука, то знаете-ли, что она из себя представляет и не слишком ли увлекаетесь вы ею? Так как истина едина и непреложна, то и выводы истинной науки должны совпадать с откровением Божественным; если же этого нет, то, наверное, можно сказать, что положение это научное, несовпадающее с Божественным откровением, будет недолговечно. Но послушаем лучше, что говорит по этому поводу наш знаменитый философ-христианин Вл. Серг: Соловьев.

Много есть благ на свете, по одно только есть такое, которое совмещает в себе все остальные и ничем заменено быть не может. Всякое благо, взятое отдельно от Царствия Божия, не только отлучает нас от этого Царствия, но и само оказывается суетным и тщетным; подчинённое же и согласованное единому Царствию Божию, оно восполняет и совершает его для нас и само в нём получает пребывание вечное. Хорошее дело, напр., наука и конечно она имеет своё и весьма большое место в Царствии Божием, но, если кто принимает науку за высшее или хотя бы за безусловно самостоятельное благо, независимое от Царствия Божия, тот не только от этого Царствия себя отделяет, но и истинную науку теряет, ибо истинная наука есть та, которая находится в. живом и внутреннем единстве со всем, т. е. входит в Царствие Божие (Вл. Сол. т. 4 стр. 551. История и будущность теократии). В другом своём капитальном труде „Философские начала цельного знания“ Вл. Соловьев говорит следующее: „Свободная теософия или цельное знание есть органический синтез теологии, философии и опытной науки и только такой синтез может заключать в себе цельную истину знания: вне его и наука, и философия, и теология суть только отдельные части или стороны, оторванные органы знания и не могут быть таким образом ни в какой степени адекватны самой цельной истине.

Ибо, так как истинная наука невозможна без философии и теологии также, как истинная философия без теологии и положительной науки и истинная теология без философии и науки, то необходимо каждый из этих элементов, доведённый до истинной своей полноты, получает синтетический характер и становится цельным знанием. Так положительная наука, возведённая в истинную систему или доведённая до своих настоящих начал и корней, переходит в свободную теософию; ею же становится и философия, избавленная от своей односторонности, а наконец и теология, освободившись от своей исключительности, необходимо превращается в ту же свободную теософию, и если эта последняя вообще определяется как цельное знание, то в особенности она может быть обозначена как цельная наука, или же как цельная философия, или, наконец, как цельная теология; различие будет здесь только в исходной точке и в способе изложения, результат же и положительное содержание одно и тоже (Вл. Сол. т. I, стр. 265). Не то мы видим в современном знании: современная философия, недавно ещё бродившая в потемках материализма и других всевозможных учений, начинает теперь, слава Богу, выбираться на истинный путь спиритуалистических воззрений; относительно материализма многие выдающиеся философы, напр. Вундт, заявляют категорически, что „материализм можно считать навсегда превзойдённой ступенью философского развития“ (Новый путь. Отчёт о лекции Булгакова, стр. 77. Март). Положительная наука, однако, продолжает упорно держаться чисто материалистических воззрений, мало обращая внимания на философию и совершенно игнорируя теологию. Всё это доказывает, что мы очень и очень далеки ещё до цельного знания или другими словами, что мы почти ничего ещё не знаем. Итак, истинной науки в целом у нас ещё нет: она разбросана отдельными кусочками, обрывками среди хаотической массы всяких теорий, неверных выводов, скороспелых обобщений, неверно наблюдённых, неверно оценённых фактов, составляющих содержание так называемой факультетской науки, подобно тому, как отдельные зёрна жемчуга разбросаны в массе никуда негодного, и никому ненужного морского песка, или как отдельные жилы золота среди почвы непроходимой Сибирской тундры. Да не подумает кто, что я отрицаю науку. Нет, только утверждаю, что современная факультетская наука представляет из себя такую смесь истины с заблуждением, в которой не легко разобраться даже и посвящённому в неё. Поэтому по меньшей мере является большим вопросом, как отнесётся будущая истинная наука и истинная философия к вопросу об аскетизме. Тут уместно вспомнить следующие слова Спасителя: „небо и земля прейдут, слова же Мои не прейдут“.

Что касается в частности интересующего нас вопроса о питании, то в современной факультетской науке существует на этот счёт большая путаница. Лет 60 тому назад несколько молодых немецких учёных решили научным путём, путём кабинетного опыта, определить, сколько необходимо человеку ежедневно питательных веществ для правильного питания. В основу своих опытов они положили следующее рассуждение: главную составную часть каждого организма составляет белок, из которого состоят все главнейшие органы тела, – мозг, мышцы и проч., и который в химическом отношении характеризуется присутствием азота, коего нет ни в жире, ни в прочих составных частях организма. Под влиянием жизни белок постоянно разрушается; потеря эта пополняется белком пищи; если количество белка или всё равно азота, введённого с пищей, будет меньше количества азота, выделенного в то же время организмом, то, очевидно, этот излишек выделенного азота падает на разрушение белка тканей организма, следовательно, в пище белка недостаточно и организм голодает; если же количество азота, введённого с пищей, равно количеству азота, выделенного организмом за тоже время, то организм находится в равновесии (так наз. азотное равновесие, которое они и приняли за критерий нормальности).

Условившись в этом, эти учёные – Фойт, Петенкофер, Молешот и друг. определяли точно количество азота в суточной порции пищи и количество азота во всех выделениях организма, и пришли к тому заключению, что для поддержания азотного равновесия или всё равно для того, чтобы организм не голодал, нужно чтобы суточная порция пищи содержала: 120 грм. белка (по Молешоту 130 грм.), 84 грм. жира и 404 грм. углеводов. В переводе на пищу это выходит, приблизительно, следующее: суточная порция взрослого человека 500 грм. (около 1½ фунта) пшеничного хлеба, 230 грм. говядины (¾ фунта),.250 грм. (1½ стакана) неснятого молока, 250 грм. (¾ фунта) пшеничной муки, 300 грм. (около фунта) картофеля, ½ фунта (150 грм.) незрелых садовых овощей, 30 грм. (¹/₁₂ фунта) масла. Такая порция содержит: 120,1 грм. белка, 65,7 жира и 527,0 углеводов.

Если питаться одним ржаным хлебом, то надо употребить в сутки около 8 фунтов (1.800 грм. содер. 81 грм. белка) (Ламан 32 стр.). Следовательно, по этой норме выходит, что если питаться одним хлебом с водой, то надо съедать в сутки более каровая. Мясо. 120 грм. белка заключается в 720 грм. или 2 фунтах. Молоко. 120 грм. белка почти в 3-х литрах, т. е. 24 стаканах. 1 литр – содержит 35 грм. белка и т. д.

Цифры эти, благодаря кажущейся логичности рассуждений и точности метода, были признаны за непреложную истину, с непременным и логически вытекающим из них выводом, что питание хлебом и вообще растительной пищей, содержащей сравнительно малый процент белка, по меньшей мере крайне затруднительно и что самое естественное и нормальное питание смешанное, причём белок легче всего ввести в форме мяса. Эти данные в сущности, как увидим ниже, по меньшей мере крайне сомнительные, легли в основу всех дальнейших рассуждений, расчётов и выводов касательно питания вообще и настолько укрепились в сознании общества, что всякое иное воззрение на питание встречалось и встречается недоверчиво, с улыбкой, как утопия какая-нибудь и заблуждение. Но обратимся к той же науке, но только к новейшей, откроем, напр., гигиену проф. Ф. Гюппе, в которой собраны новейшие проверочные исследования по тому же вопросу. Что мы здесь находим? На стр. 332 мы имеем сводную таблицу новейших исследований норм питания; из неё мы узнаём следующее: проф. Hirschfeld в опытах над самим собой нашёл, что для поддержания азотного равновесия нужно для него всего только 39 грм. белка при 173 грм. жира и 378 грм. углеводов. Фойт в опытах над вегетарианцем – 49 грм. белка, 43 грм. жира и 437 грм. углеводов. Kumagava – опыт над самим собой – 55 грм. белка, 23 грм. жира и 574 грм. углеводов. Проф. Scheube – при исследовании над японцами – 90 грм. белка, 12 грм. жира и 452 грм. углеводов. Ткач по Rechenberg’y – 65 грм. белка, 49 грм. жира и 485 грм. углеводов. Баварец по Фойту – 145 грм. белка, 67 грм. жира и 500 грм. углеводов. Швед по Hutgren’y и Zandergren’y – 189 грм. белка, 101 грм. жира и 673 грм. углеводов. Как видите, цифры настолько разнообразны, что невольно является вопрос: где же истина? Истина по меньшей мере ещё не открыта наукой. Очень большим подтверждением истинности вышеупомянутых старых воззрений Фойта, Молешота, Петенкофера и др. считали то, что проверочное исследование народного питания в жизни рабочих, крестьянина зажиточного, городского населения и проч. дали якобы теже приблизительно цифры, какие получили вышеупомянутые учёные в своих опытах. Но, во-первых, доподлинно известно, что во многих случаях при исследовании питания рабочих, крестьян и т. п., цифры были получены гораздо меньшие, – в этих случаях исследователи обыкновенно решали, что имеется здесь голодание, несмотря на то, что люди эти, якобы голодающие, в течение многих лет совершали огромную работу при этой пище и были сильнее и выносливее, наверное, самих исследователей-учёных, питавшихся по всем правилам науки. А главное, данные этих исследований констатируют только тот факт, что большинство людей, в силу греха плотоугодия – страсти насыщать своё чрево, питаются больше, чем следует; цифры-же, полученные Петенкофером, есть только минимум привычки, а не абсолютный минимум или, вернее, даже не минимум, а максимум, дальнейшее превышение которого уже не может быть усвоено человеком без явного нарушения здоровья вследствие объедения и на котором поэтому и остановилось большинство склонного к чревоугодию человечества.

Источник ошибки в опытах Фойта, Петенкофера, Молешота и др. заключался в том, что человек рассматривался как машина или пробирка, тогда как на самом деле человек есть живое существо, способное, с одной стороны, приспособляться, а с другой – на всякое нарушение привычки – лишение привычного нервного возбудителя – в первое время реагировать временным расстройством организма, в том числе и изменениями в обмене веществ, примером чего могут служить расстройства организма, наблюдаемые у привычного курильщика, если его временно лишить табака; потом эти расстройства выравниваются, но в первое время они бывают очень сильны и может быть даже отражаются на обмене веществ. При опытах имели дело с людьми, привыкшими к известному питанию в количественном и качественном отношениях, и потому всякое отступление от этой привычной нормы сопровождалось расстройством азотного равновесия; равновесие сохранялось только при цифрах привычного минимума. Опыты, конечно, были не слишком продолжительны; если бы вышеозначенные учёные продолжили свои опыты на продолжительное время, то организм, наверное, привык бы мало-по-малу к уменьшенной норме и цифры, при которых азотное равновесие сохраняется, получились бы, наверное, иные – гораздо более низкие. Подтверждением сказанному служат вышеприведённые опыты иных учёных над вегетарианцами, японцами и друг., при которых получились и цифры значительно меньшие Петенкоферовских. Эти соображения имеют отношения вообще к опытному методу и должны всегда предостерегать нас от чрезмерного увлечения им, особенно в таких сложных вопросах, как вопрос питания. Итак, резюмируя всё сказанное, мы видим, что в науке современной нет точных данных, определяющих количество пищи, необходимое человеку. Ещё больший упрёк можно сделать современной факультетской науке за то, что она совершенно игнорирует связь между количеством и качеством пищи и духовной сферой человека – связь между плотью и духом. А между тем для человека знание этого гораздо важнее, чем то, как откормить наилучшим образом своё тело. Едва ли может подлежать сомнению, что связь эта существует, и притом самая тесная: за это говорят, кроме априорных соображений, опыт и наблюдение тысячи гениальных людей. Между тем в науке этот вопрос почти совершенно игнорируется: две–три тоненьких брошюрки – вот всё, чем исчерпывается литература научная по данному вопросу; обыкновенно в этом случае произносится древнее языческое изречение: „mens sana in corpore sano“ (здоровый дух в здоровом теле), принимаемое без всякой критики на веру за какую-то абсолютную истину. А между тем это языческое воззрение, верное разве только по отношению к каким-либо грубым телесным недугам, оказывается совершенно ложным и односторонним при более широком взгляде на вещи. Мы, христиане, имеем мученичество, имеем подвижничество, доказывающие, что есть ещё иной могучий источник для укрепления и здоровья человеческого духа, способный возвысить его до величайших подвигов. Мы имеем, наконец, слово Божие, глаголющее: „сила Моя (т. е. Господня) совершается в немощи“ (2Кор.12:9) и паки глаголющее: „иже Христовы суть, плоть свою распяша со страстьми и похотьми“. Если обратиться теперь к научной постановке этого вопроса, то мы здесь встречаемся, можно сказать, с курьёзом; гигиена, т. е. наука о здоровье, оказывается, ещё не выяснила самого основного вопроса – вопроса о том, что такое здоровье, не только, что такое mens sana, но даже corpus sanum, что такое здоровое тело, в чём заключается критерий или признаки здоровья телесного. Вот что по этому поводу говорит д-р медицины Пясковский: „Позволю себе остановиться на вопросе в научной его постановке, а именно на вопросе: что такое здоровье? В самом деле, знаем ли мы сами, медики, что такое здоровье, даже с механико-физиологической точки зрения? Средняя норма? Но ведь это фикция. Это так относительно и так зыбко... А об идеале здоровья и говорить нечего, так как он есть ни больше, ни меньше, как плод фантазии. Ведь если за критериум здоровья принять физическую силу и выносливость индивида, то ещё подлежит сомнению состояние здоровья его психики. Не видим ли мы часто, что физические силачи иногда обладают крохотными, мизерными пси хическпми способностями? Не видим ли мы также, что хилые в физическом отношении люди являют иногда поразительное величие духа, необыкновенную силу воли и гениальный ум, да ещё и живут притом до 100 лет? Тот ли человек здоров, который носит богатырское, полное физических сил тело и не доживает до глубокой старости, или тот, кто в физическом отношении слаб и живёт до глубокой старости? Ведь всё это такие вопросы, на которые мы, медики, до сих пор не можем дать удовлетворительного ответа. Всё это вечно старые и вечно юные вопросы, ибо связь между духом и телом, с одной стороны, и между жизнью и смертью, с другой – не подлежат какому-либо одному методу исследования, а требуют многих методов с различных точек зрения и по различным масштабам. Не даром же, как выражается известный русский ботаник, профессор Фаминцын, вся область психики органического мира ждёт своего Коперника и подобно тому, как до Коперника люди думали, что земля есть центр и основание вселенной и только после бессмертного открытия Коперника узнали, что не только Земля, но и вся солнечная система среди необъятного мироздания есть ни больше, ни меньше, как ничтожная пылинка, так, быть может, воззрение, что материя есть центр и основа психики, со временем разлетится и исчезнет, как дым, и материя с её атомами окажется ничтожеством перед могуществом и необъятностью в динамическом и пластическом отношении мира неизведанной ещё психики. И стоит только медику стать на точку зрения чистокровного материалиста, как он не в состоянии будет метафизикой материализма уяснить себе самых повседневных и ординарных явлений, как в сфере психики человека, так и в сфере чисто соматических явлений весьма сложной организации его“.

Указав далее, что недавно ещё доминировавшие в науке взгляды Фохтов, Молешотов, Бюхнеров и т. п., утверждавших, что дух человечества такой же продукт мозга, как желчь – печени и моча – почек, не выдержали самой лёгкой критики и никого уже теперь не удовлетворяют, Пясковский заключает следующими словами: „из приведённых фактов ясно, как Божий день, что механический взгляд на зависимость духа человеческого от его тела не выдерживает даже малейшего прикосновения трезвой научной критики, ибо факты в данном случае оказались сильнее предвзятой гипотезы“ (Гигиена и христианство. Душ. чт.).

Чтобы покончить с вопросом о питании в его отношении к аскетизму, я должен ещё упомянуть о новейших взглядах на питание; взгляды эти, хотя ещё и не получили прав гражданства в науке, но с каждым днём привлекают к себе всё более и более приверженцев среди врачей и учёных, особенно за границей и в частности во Франции. Это учение проповедует не плотоугодие и объедение, но воздержание и малоядение, – выводы его таким образом не противоречат, а совпадают со взглядами на тот же предмет теологии, а потому можно приветствовать их, как заключающие в себе частицу абсолютной истины, как один из элементов цельного знания по Вл. Соловьеву. Сущность этого учения заключается в следующем: при общепринятом питании, человек потребляет пищевых веществ во много раз более, чем следует. Избыток пищевых веществ, в особенности при сидячей, лишённой физического труда, городской жизни, не перегорает в организме, а безбелковые составные части отлагаются в виде жира, а белок пищи даёт целый ряд промежуточных продуктов неполного окисления, имеющих по большей части ядовитое действие на ткани организма; эти продукты неполного окисления азотистых составных частей пищи, подобно копоти при плохом сгорании угля, прежде всего загрязняют кровь, изменяют её нормальный химический состав, и через это сначала нарушают правильное отправление органов тела (функциональные расстройства), а потом приводят и к органическим анатомическим изменениям в важнейших органах тела, обусловливая в конце концов различные болезни. В настоящее время целый ряд самых серьёзных болезней сводится многими учёными именно к этой причине; на первом плане здесь стоят различные заболевания нервной системы, от вездесущей неврастении до самых тяжёлых психозов и органических заболеваний нервной системы. По учению Шотландской школы, даже прогрессивный паралич – эта самая страшная из всех нервных болезней – имеет в числе прочих причин неправильный состав крови вследствие чрезмерного белкового питания. Затем следуют различные заболевания органов кровообращения, главным образом перерождения сердечной мышцы и сосудов, столь часто приводящие к скоропостижному смертельному исходу; далее апоплексический удар, имеющий в основе также перерождение мелких мозговых сосудов; потом некоторые заболевания почек, болезни обмена – диабет, подагра; некоторые формы так называемого ревматизма и многие другие.

Врачебный опыт показывает, что многие из этих болезней, уже развившиеся, могут давать значительное улучшение после перехода на скудную, преимущественно, растительную, пищу, тем более, следовательно, могут быть ею предупреждены.

Критерием здоровья, таким образом, по этому учению, является чистота крови, т. е. нормальный её химический состав. С этой точки зрения всякий курящий, пьющий вино, страдавший ранее какими-либо заразными болезнями, портящими кровь, является человеком нездоровым или, по крайней мере, носящим в себе зародыши болезней, так как a priori можно сказать, что нормальная кровь не содержит в себе ни никотина, ни алкоголя и других подобных ядов, но главный источник порчи крови есть неправильное питание и прежде всего объядение.

Замечательно, что подобный взгляд на происхождение болезней существовал и даже господствовал в науке около 100 лет тому назад в форме так называемой гуморальной теории, но затем был отвергнут; термины: „дурная кровь“, „очистить кровь“ и т. п. были осмеяны и сданы в архив, с тем чтобы через 100 лет снова явиться на свет Божий и быть признанными истинными; ещё пример того, как осторожно надо относиться к заключениям факультетской науки.

Итак, резюмируя. все вышеприведённые данные о питании, мы должны сказать, что ни младенствующая наука, ни личный опыт простого смертного человека, особенно мирянина, извратившего свою естественную природу массой побочных привычек, живущего не по правде Божией, а по воле своего грехолюбивого сердца, не содержат в себе достаточных оснований для серьёзного отрицания аскетических взглядов на питание; напротив, есть много данных, говорящих за то, что в этих взглядах много истины и что истинное знание не современная факультетская наука, а наука будущего, которая будет изучать не одно только тело человека, но всего человека – тело во взаимодействии с духом, оценит по достоинству взгляды аскетов – подвижников, гарантированные чистотой их сердца и долголетием.

Врач С. Апраксин

(Окончание следует).

Задача и современное положение борьбы с упорством.

I.

Решение вопроса о задаче и средствах борьбы с упорством само собой вытекает из представленного нами решения вопроса о сущности и причинах упорства. И в самом деле, если основу упорства составляют указанные нами выше, внедрённые в сознание упорствующих и сделавшиеся их убеждением, положения польско-латинской пропаганды, то само собой понятно, что задача борьбы с упорством должна состоять не в чём ином, как только в борьбе с этими положениями, или, лучше сказать, с убеждением упорствующих, заключающим в себе эти положения. Именно, православно-русская миссионерская деятельность должна поставить себе задачей добиться того, чтобы упорствующие думали, что они принадлежат не к славяно-польскому, но к славяно-русскому племени, что предки их жили некогда в единении со всем славяно-русским народом и избегали, чуждались поляков, что западно-русский народ, войдя в состав русского государства, не подпал под чужое иго, но вернулся в ту семью, из которой он был насильно изъят, что православие, введённое в 1875 году в Холмский край, не есть вера новая для этого края, но старая, изначальная, некогда бывшая господствующей здесь, что это есть та самая истинная вера, которую исповедовал и за которую страдал некогда западно-русский народ, что принятие православия не есть измена прадедовской вере, но, напротив, возвращение к ней, – должна поставить себе задачей добиться того, чтобы упорствующие не чуждались русского народа, не считали его чужим для себя, не стремились бы ко всему польско-латинскому, не мечтали бы вместе с поляками о восстановлении старых времён, но стремились бы ко всему православному русскому, были бы со всем русским народом одних не только национально-политических, но и религиозных стремлений.

Что же должны сделать православно-русские миссионеры для того, чтобы упорствующие были одних национально-политических и религиозных стремлений со всем русским народом? Нам кажется неоспоримым, что для этого они должны дать упорствующим то убеждение, которого они сами придерживаются, внедрить в их умы и сердца те мысли и желания, какие они сами имеют. Другим способом этого достигнуть никак нельзя. Никакими строгими мерами нельзя достигнуть того, чтобы упорствующие думали так, как мы думаем, стремились к тому, к чему мы стремимся. Строгие меры могут достигнуть, хотя и не всегда, разве только того, что очень немногие упорствующие наружно будут принадлежать к нашему обществу, сердце же их и мысли будут далеко от нас. Заставить человека думать так, а не иначе, желать того, а не другого, – нельзя. Это давно уже всем известно. Даже животное нельзя заставить желать того, чего мы желаем. Лошадь можно привести к воде, но заставить её пить никак нельзя, если она сама не хочет.

Но как дать упорствующему то убеждение, которого придерживаются сами православно-русские миссионеры? Ребёнку, у которого нет ещё никаких убеждений, душа которого представляет из себя чистую доску, на которой можно писать, что угодно, можно дать убеждение путём только научения его. Если мы скажем ребёнку, что земля ходит, а солнце стоит, то он, ничего не зная об этом, поверит нашим словам. Упорствующему же, который имеет уже убеждение, душа которого давно уже исписана, нельзя дать желательного нам убеждения путём только научения его, путём сообщения ему тех истин, которые должны быть предметом его убеждения, потому что сообщаемые нами упорствующему истины встречаются в его сознании с положениями, прямо противоположными, сделавшимися, однако, его убеждением. Эти положения вытесняют из сознания упорствующего истины, сообщаемые нами, побуждают его не верить им, признать их неправильными. И это будет до тех пор, пока упорствующий будет уверен в истинности тех положений, которые ранее сделались уже предметом его убеждений. До тех пор сообщаемые нами истины, долженствующие составить желательное нам убеждение упорствующего, не будут иметь прав гражданства в сознании последнего, будут отвергаться им, как неправильные; до тех пор мы не создадим в душе упорствующего нового, желательного нам убеждения, пока не разрушим противного ему старого убеждения, потому что двух, взаимно друг друга исключающих убеждений у одной личности быть не может.

Что для созидания нового убеждения, противоположного старому, нужно прежде разрушить старое убеждение, это, нам кажется, и доказывать не нужно. Всякий знает, что если мы скажем нашему крестьянину, что солнце стоит, а земля ходить, то он не поверит этому, подобно вышеупомянутому ребёнку. Почему? Потому что он ежедневно видит, как солнце проходит над землёю, восходя с одной стороны её, а заходя с другой, потому что у него есть уже убеждение относительно этого, и, притом, убеждение прямо противоположное тому, которое мы желаем дать ему. И до тех пор, пока мы не объясним ему ясно и понятно для него устройство солнечной системы, пока не разрушим его прежнего убеждения, – до тех пор он будет думать по-своему. Он будет иногда соглашаться с нами, но про себя он будет думать иначе.

Если же желательное нам новое убеждение не может быть создано в душе упорствующих раньше, чем разрушено старое их убеждение, то само собой понятно, что главнейшей задачей борьбы с упорством должно быть, именно, разрушение старого убеждения упорствующих. Убеждение упорствующих, противоположное учению православно-русского миссионера, всегда будет являться той непроходимой бездной, через которую не долетит до ушей и сердец упорствующих голос миссионера, той непроходимой бездной, через которую не мог добраться до сердец и ушей упорствующих уже более двадцати пяти дет раздающийся голос православно-русских миссионеров, неустанно и неуклонно взывающих к ним о последовании православию и об отречении от латинства. Если для созидания в упорствующих нового убеждения необходимо разрушение старого их убеждения, то само собой понятно, что прежде всего нужно подорвать незыблемость того, что упорствующий признаёт незыблемым, необходимо заронить искру сомнения в те основные положения и мысли, которые упорствующему кажутся, несомненными, которые определяют его взгляд и отношение ко всему православно-русскому, под влиянием которых упорствующий упорствует, т. е. не ходит в православную церковь, презрительно и враждебно относится к ней, отрицает её таинства, удаляется от всего православно-русского, терпит иногда некоторые стеснения. Разрушение основных положений убеждения упорствующих поведёт за собой падение всего упорства и даст возможность создать в упорствующих православно-русское настроение, православно-русский образ мыслей.

Разрушение основных положений убеждения упорствующих важно ещё в том отношении, что оно будет самой лучшей преградой пропаганде наших противников. Когда убеждение упорствующих, составляющее основу упорства, станет разрушаться, когда в него западёт искра сомнения, то тайные нашёптывания наших противников не найдут в сознании упорствующих той восприимчивой почвы, какую находят теперь, не встретят того безусловного доверия, какое встречают теперь. Тогда упорствующие станут относиться к словам наших противников несколько иронически, с некоторым недоверием. Безусловный авторитет их в глазах упорствующих несколько падёт. Тогда всякий вздор, распространяемый нашими противниками, не будет приниматься упорствующими за безусловную истину. Тогда и слова православно-русского миссионера не будут безапелляционно признаваться неверными. К ним упорствующие всё более и более станут прислушиваться, станут постепенно всё более и более верить им. Тогда не нужно будет ни изменения старых, ни установления новых законов, для того, чтобы положить преграду пропаганде наших противников. Преграду положим мы сами и притом самую прочную. А так как в борьбе с своими противниками мы имеем на своей стороне не только безусловную религиозную истину, но и попранную национально-историческую правду, то рано или поздно истина восторжествует, и мы обменяемся ролями с своими противниками, т. е. нас станут слушать, а их словам не верить.

Считая разрушение убеждения упорствующих главнейшей задачей борьбы с упорством, и особенно на первых порах её, мы вовсе не хотим этим сказать, что православно-русский миссионер должен всегда стремиться только разрушать и разрушать то, в чём убеждён упорствующий. Вместе с разрушением существующего убеждения упорствующего, он должен стремиться к созиданию убеждения нового, потому что, если он разрушит старое убеждение, а нового не создаёт непосредственно затем, то вместо людей православных создаст из упорствующих людей без всякого убеждения, какие люди хуже, упорствующих. Но так как без разрушения существующего убеждения невозможно, как это выяснено выше, созидание убеждения нового, то разрушение должно всегда предшествовать созиданию. Деятельность православно-русского миссионера должна быть такова. По мере того, как убеждение упорствующего разрушается, по мере того, как упорствующий перестанет безапелляционно отрицать истину всего того, что говорит православно-русский миссионер, начинает прислушиваться к словам его, последний должен излагать то, чему он хочет научить упорствующих, что он хочет внедрить в их умы и сердца. Такая деятельность будет подражанием деятельности святых отцов. Святые отцы и учители церкви насаждали христианство не через проповедание только его, но вместе и через разрушение старых убеждений своих слушателей. В творениях святых отцов и учителей церкви мы находим не только положительное изложение и раскрытие христианства, но и подробный, обстоятельный критический разбор воззрений и убеждений язычества, такой разбор, что к нему, хотя он сделан был ещё в первые века христианства, ничего почти не прибавлено до сих пор. Разрушение убеждения упорствующего не должно быть чем-либо отдельным, самостоятельным в борьбе с упорством, – оно должно быть только приготовлением к созиданию нового православно-русского убеждения, должно быть очищением пути к уму и сердцу упорствующих для имеющего войти туда нового убеждения; своей целью оно должно иметь только уничтожение той существующей между учением православно-русского миссионера и сознанием упорствующего преграды, через которую слова миссионера не могут пройти в сознание упорствующего.

Но можно ли разрушить убеждение упорствующих? Нередко приходится слышать суждение, что с упорством никакими средствами ничего нельзя поделать. Насильственное, преждевременное введение православия испортило, говорят некоторые, всё дело. На Волыни, где воссоединение совершилось мирно, без насилий, нет упорствующих. Очень мало их в Литве, где воссоединение совершилось также без насилий. В ответ на такое возражение нужно сказать, что отрицать возможность обращения упорствующих в православие нет достаточных, несомненных данных. Если немцы могли совершенно онемечить прибалтийских славян, если поляки, вопреки свидетельству истории и всех древних памятников, могли убедить народ Холмского края в том, будто он родствен не русскому, а польскому племени, и отцы его всегда исповедовали единую с католичеством унию, т. е. могли внедрить в его сознание совершенно ложную мысль, то неужели мы, имея на своей стороне национально-историческую правду и неопровержимое свидетельство живой русской местной речи и сохранившейся старины, не можем внедрить в сознание упорствующих истинную мысль, что они – люди русские, что предки их первоначально исповедовали православие, и только впоследствии были обращены в унию. Признать, что мы не можем внедрить в сознание упорствующих мысль, что они люди русские и предки их были некогда православными, не можем уничтожить упорства, это значит признать, что мы не можем уничтожить явления, возникшего сравнительно недавно, покоящегося не на вековых основах жизни и воззрений народа Холмского края, но на положениях, искусственно и в течение недолгого времени привитых этому народу, созданных фантазией и политическими стремлениями полонизаторов поляков, на положениях прямо противоречащих историческим основам жизни и воззрений народа Холмского края; это значит, говоря кратко, утверждать, что попранная поляками историческая правда никогда не восторжествует. Но трудно согласиться с таким утверждением и тем более, что начало торжеству попранной поляками исторической правды уже положено, когда большая часть народа Холмского края, не проникшаяся вполне идеями польско-латинской пропаганды, воссоединилась с православием.

Нет также достаточных данных для утверждения, что насилия, имевшие место при введении православия, испортили всё дело. Действительно, при введении православия много было сделано насилия над совестью бывших греко-униатов. Военные команды много причинили обид и оскорблений их религиозному чувству, выбрасывая силой то, что греки-униаты считали священным для себя. Все эти обиды и оскорбления много повредили делу православия, потому что они были очень грубы и иногда, как, напр., в с. Пратулине, сопровождались большими жертвами. Но было бы ошибкой думать, что насилия испортили всё дело, послужили навсегда причиной упорства. Насилия только озлобили народ, ожесточили его в его упорстве. Причиной упорства они не могли быть, потому что упорство само по себе, как мы уже выяснили, было ранее, чем были насилия.

Если на Волыни нет упорства, то это вовсе не потому, что там при воссоединении не было насилий, но потому, что воссоединение совершилось там в то время, когда у народа было ещё воспоминание о православии, когда между унией и православием не было ещё такой большой разницы, какая выросла впоследствии. Воссоединение совершилось на Волыни в 1796 году. Если мы примем во внимание, что в смежной с Волынью области – Галиции православие держалось более ста лет после Брестского собора 1596 года, то для нас станет ясным, что глубокие старики, воссоединившиеся на Волыни в 1796 году, могли собственными глазами видеть чистое православие, державшееся в Галиции. Притом же, во Время воссоединения на Волыни обрядность униатская мало чем отличалась от православной. Понятно, при таких условиях воссоединение легко и мирно могло совершиться. Равным образом, если мало упорства в Литве, то это также не вследствие того, что там не было насилий при воссоединении, но вследствие того, что воссоединение совершилось там тогда, когда только начиналась враждебная православию пропаганда поляков, когда обрядность униатская была не так сильно ещё ополячена и окатоличена, как ополячена и окатоличена она была во время воссоединения Холмских униатов.

Полное отсутствие упорства на Волыни и сравнительно небольшую распространённость его в Литве нужно объяснить ещё тем, что как на Волыни, так и в Литве воссоединение совершалось медленно, постепенно. Восстановляя православие, там прежде всего думали о том, чтобы содержимое народом исповедание было православное, чтобы в его догматических верованиях не было ничего противоречащего сущности православия. На внешнюю, обрядовую сторону там не обращали на первых порах особенного внимания. Совсем не то было при восстановлении православия в Холмском крае. Здесь при подготовлении воссоединения обращали внимание преимущественно даже на обрядовую сторону. Воссоединение началось не с уничтожения самого главного, т. е. неправых униатских догматов веры, а с уничтожения обрядов униатских и вообще церковной богослужебной обстановки. ещё народ признаёт папу главой церкви, ещё он читает символ веры с прибавлением „и от Сына“, признаёт непорочное зачатие Пресвятой Богородицы и другие католические догматы, принятые униатами, а уже выбрасывают из церквей униатскую богослужебную обстановку, как, напр., монстранцию, вещь, которая для сущности православия совершенно безразлична, которая и доныне могла бы быть в церкви, служа дарохранительницей, выбрасывают и другие принадлежности богослужения. Не о чистоте православного исповедания ревнуют, подготовляя воссоединение Холмских униатов, а о чистоте богослужебной обстановки¹⁷⁵. И после воссоединения мало обращают внимания на суть православия, но заботятся преимущественно о внешней стороне его. Так напр., очень удобные для произношения проповедей „казаницы“, существующие и теперь в некоторых Петербургских соборах, выбрасываются, обычай окроплять себя святой водой при входе и выходе из церкви, обычай благочестивый, существующий и теперь в некоторых местах на востоке, упраздняется, обычай ходить с крестным ходом по солнцу, дозволенный единоверцам-раскольникам, запрещается, неношение священниками длинных волос и бороды, ряс с широкими рукавами и т. п. запрещается. При подготовлении воссоединения и после него мало обращали внимания на то, что ксёндзы и поляки потому и достигли своей цели, что они вводили унию постепенно, требуя от униатов первоначально только признания некоторых догматов и оставляя в неприкосновенности греко-восточный обряд. Это отсутствие постепенности, объясняющееся тем, что на первых порах у дела воссоединения стояли люди светские, незнакомые с историей религиозно-церковной жизни западнорусского народа, повредило, конечно, делу православия. Упорствующие с первого дня подготовления воссоединения увидели, что правительство хочет ввести ненавистную им веру москалей. Но нельзя думать, что это именно отсутствие постепенности испортило всё дело воссоединения, вызвало упорство. И при постепенном введении православия упорство было бы, только, может быть, не так многочисленно, ибо основы его уже были в сознании упорствующих. Поляки вели некогда своё дело постепенно, однако упорство православных обнаружилось.

Наконец, что касается преждевременности введения православия, то можно бы сказать, что с введением православия скорее не поспешили, а опоздали. Хотя это утверждение может показаться многим парадоксальным, но оно имеет за себя некоторые данные. Известно, что очень многие из духовенства Седлецкой губернии трижды просили о воссоединении их с православием (в 1837, 1851, 1859 гг.). Известно также, что начавшееся в сороковых годах в Белгорайском уезде Люблинской губернии воссоединение с православием стало так быстро распространяться, что Холмский униатский епископ Теракевич счёл необходимым поспешить туда для поддержания унии. Известно, что несмотря на непринятие народа в православие, последний стремился к нему, многократно подавал прошения, умолял о принятии. Если бы попытки духовенства и стремление народа были поддержаны тогда, то с уверенностью можно сказать, что тогда воссоединение совершилось бы легче, насилия не пришлось бы употреблять, и упорствующих, конечно, было бы меньше, чем их теперь есть. Но ни попытки духовенства, ни стремление народа к православию не были поддержаны. Удобное время было упущено. Этим воспользовались ксёндзы и поляки. Они употребили всё, что только могли употребить для уничтожения, обнаружившегося в духовенстве и народе стремления к православию. Они не только сами всеми силами распространяли в народе вражду к православию, но для поддержания своего дела, как я уже говорил, нарушили покой останков мученика Виктора и епископа Иосафата Кунцевича, заставили наместника Божия на земле, римского папу, изрекать хулу на православие, заставили даже самого Бога писать письма с неба на землю для поддержания их дела. И они достигли своей цели в значительной степени. Подляшье, в лице своих священников просившее прежде о воссоединении, теперь всеми силами противится ему, жертвует своей жизнью за ту унию, от которой оно раньше готово было отказаться. И Белгорайский уезд, раньше так ревностно стремившийся к православию, теперь охладел в своём стремлении.

Μ. Кобрин

(Продолжение следует).

К числу религиозных обрядов следует отнести поклонение духоборов друг другу во время молитвы и в других случаях обыденной жизни. Молитвенных домов, в сущности говоря, у них нет, а местом для богослужения избирается обыкновенный жилой дом, представляющий известные удобства; в комнате, где совершается молитва только по воскресениям, ставятся по обе стороны скамейки. В определённое время, преимущественно в семь часов утра, люди, одевшись в лучшие платья, начинают собираться, и каждый при входе в молитвенную комнату кланяется во все стороны и садится на указанные места для мужчин и женщин; первые садятся по правую сторону, а вторые – по левую; блюстители стараются прийти несколько позднее; затем о сборе дают знать богородице; при входе её все встают и приветливо кланяются в пояс; она лёгким наклонением головы отвечает им и идёт прямо к своему месту; тогда один из старших обращается к собранию и говорит: начнём, братцы и сестрицы, молиться нашему истинному Богу! Все делают усердный поклон в пояс, не вставая с места, и духобор, сидящий первым по правой стороне, начинает читать псалом, заканчивая его обычным священным изречением: „Богу нашему слава“. Все слушающие кланяются в пояс; за первым продолжает чтение¹⁷⁷ второй, третий и т. д., пока не окончат все мужчины; после них приступают к чтению женщины, начиная с богородицы, с соблюдением того же порядка и той же церемонии в поклонах. Во время молитвы соблюдается необыкновенная тишина, псалмы читаются без всякой торопливости, – внятно, ясно; все слушают с большим вниманием, придерживаясь строго принятого правила: „читай да почитай“, при этом каждый читает свой особый псалом, приготовленный к этому дню, и редко можно услышать повторение одного и того же в небольшом собрании. По окончании женщинами чтения, все встают с лавок, становятся в одну линию каждый перед своим местом и начинается пение избранного по согласию псалма; во время пения происходит сплечивание. Псалмы избираются большей частью приличные каким-либо случаям, требующим нравоучения, напоминания или острастки, но чаще всего поются такие, которые возбуждают фанатизм. Пение чрезвычайно протяжно и мотивы его имеют сходство с напевами гуслярей и бандуристов; псалом начинает напевать кто-нибудь из блюстителей, а к нему уже пристраиваются женщины и мужчины. В общем сочетании мотивов соблюдается переход от пиано к фортиссимо и обратно. Церемония сплечивания происходит так: мужчина, стоящий вторым с левой стороны, выходит вперёд, подходит к первому, берёт правой рукой за правую и начинают одновременно кланяться друг другу в пояс, касаясь своими правыми плечами и произнося вполголоса: „на сём месте поклоняемся Отцу, Сыну и Св. Духу“. После троекратного поклона целуют трижды друг друга в уста; затем опускают руки и вышедший вперёд поворачивается лицом к стороне, где стоят женщины, и всем им делает поклон, а те ему отвечают; потом следует к другому, третьему и т. д.; необходимо, чтобы каждый расцеловался со всеми и только тогда может идти на место, где прежде находился; когда мужчины закончат сплечивание, начинают его между собой женщины. По окончании богослужения наступает беседа, и разъясняются некоторые вопросы касательно тонкостей учения о Св. Духе, предлагаемые обыкновенно любознательной молодёжью, или разбираются совершённые кем-либо проступки, требующие всепрощения, и освобождения души от угрызений совести. Богородица Лукерья, всегда принимавшая участие в разбирательствах, в особенности, когда замечала раскаяние виновного, обыкновенно прощала ему, предварительно прочитавши псалом следующего аллегорического содержания:

„Увидех ангел Божий с небеси глаголет: когда ты (имя), человече Божий, смени корень душевный смирением своей нищеты; на нем растут ветвия – молитва к Богу и исповедание, на них цветы цветут, – много твоего терпения у тех цветах. Сыщи семена – кротость исполнения и когда взыщешь той добрый корень, ты его совсем ископай и возьми на блюдо чистого рассуждения, из того делай пластырь – плач умиления и прикладывай на раны свои душевные; тогда Господь затворит от тебя ворота неприязненные, где бо есть земля тёмная, мрачная, на ней нет свету, ниже жизни человеку; а с того пластыря, когда приложишь на раны душевные, то отверзятся тебе ворота вечные, восточные; ты внидешь в них со отроками царя небесного и восхвалишь имя Господа Бога твоего и соединишься с лицем его во век века. Богу нашему слава“.

Молитвословие и заявления о всепрощении выполнялись с величайшим лицемерием, что и поставило в тупик многих тайных соглядатаев, доносивших о благообразии сектантского моления, не зная того, что при пении псалмов допускалось у духоборцев употребление водки, возбуждающей будто бы дух до восхищения.

Все псалмы духоборческие, выраженные русской разговорной речью, с неумелым приспособлением церковно-славянской поэтической литературы, представляют в большинстве Тамбовские изделия и суть не что иное, как язык „Офеня“, звуковые иероглифы своего рода египетских мудрецов, дурачивших толпу. Псалмов очень много, и при сравнении их между собой, в отношении литературного слога и внутреннего содержания, усматривается, что они составлены в разное время: есть псалмы, относящиеся ко времени Побирохина, а также составленные сыном его Савелием, при помощи лиц из духовного звания, отпавших от православной церкви; есть также много псалмов Давида, но они большей частью искажены и не представляют интереса для читателей. Обращает на себя внимание нижепомещаемый псалом, произносимый Капустиным в собрании на молитве и во многих других общественных сборищах, когда был подходящий случай и надобность поддержать фанатизм и веру в живого бога. Знание этого псалма впоследствии сделалось обязательным для поколения Савелия в роде Калмыковых.

„Мир вам, братия, желающие жития Господа! Вы ныне здесь живёте по своей воле – охоте, не слушали совета нашего, не помянули прежнего житья своего: как вы просили у Бога милостыни со слезами о своём нужном житии, прибегали к нему, падали к ногам Его с умилённым образом, лице своё слезами обливали, желание своё к сердцу предвергали. Видели вас, что вы с нами вкупе грядёте в дом Отца нашего Бога; провождали мы вас по большим странам, по долам, яко наседка под крылом детей своих. А вы ныне нищету Бога забыли, пошли по плоти, по похоти. Не угрызнёт плоть ваша, яко Адам и Ева не утешите сердец совестью своею. – Собирались бы вы – пели да плакали, призывали-б Господа Бога в помощь свою, – не обладал бы вами сатана, защищался бы за вас Господь бог; а то вы ныне собираетесь в грохотующие радости, поносите друг друга гордостью, безумством, не вспомните вы по всяк день страждущих во имя Господа. Знаете ли вы домовитую, яко пещь, а страннику дрова? Аще вы печи не разожгёте, то и хлеба не спекёте; аще вы друг друга не полюбите, то погибнете. Знаете ли вы, как в мире просящие жаждуют, с умилением падают? Чаете ли вы во спасение? А вы ныне как бы с добрыми делами! Аще бы вы первого свидетеля не забыли на земле, а то вы его забыли! Аще бы на вас труба моя не гласила! Аще бы на вас солнце не светило! Сей моей песни конец грядёт, – где станет, там и будет, да к избранным моим прийдёт от всех стран язык. Богу нашему слава“.

В бытность Государя Императора Александра I в Крыму, Его Величество осчастливил своим посещением одно из духоборческих селений на Молочных водах и выразил желание видеть в рукописи пропетый при встрече Его псалом. По прочтении псалма, поднесённого купцом Сорокиным, Император объявил об освобождении из Сибири тех сектантов, которые были сосланы туда по обвинениям гражданских и духовных властей – за распространение секты, и за укрывательство беглых с целью обратить их в духоборчество и т. п. Духоборы, видя неоднократные милости Государя со дня самого вступления его на престол, считали действия его как бы делом невидимого Бога, спасающего Израиля и, сообразно таким убеждениям, глубоко вкоренившимся в сердцах их, избрали приличествующий для встречи государя псалом:

„Сице глаголет Господь святый Бог Израилев, создаша и сотвориша его во грядущих¹⁷⁸. Вы просите¹⁷⁹ меня о сынах своих, о дщерях своих, о делах рук моих заповедываете мне. Аз сотворих землю и человека на ней; Аз утвердил рукою моею небо; Аз всем звездам заповедах. Аз воздвигох его с правдою царя и все пути его правые. Сей созижди¹⁸⁰ град мой, от пленения людей моих возвратите не со мздою, ниже с дарами, речет Господь. Так глаголет Господь Саваоф: утрудихся¹⁸¹ Египет вкупе ахиопстве и своимстве. Мужи высоки по тебе прийдут, будут тебе рабы, во след тебе ходить будут, приидут к тебе, поклонятся тебе, помолятся, яко в тебе Бог есть, несть Бога разве тебе. Ты еси Бог невидимых, Бог Израиля Спас. Посрамятся, постыдятся все, противящиеся тебе, пойдут со стыдом великим. Обновляйтесь все островы Израилевы, спасайтесь от Господа вечным спасением, не постыдятся, ниже посрамятся даже до века. Тако глаголет Господь, святый Бог Израилев. Богу нашему слава“.

Кроме псалмов, в молитвенном собрании читаются начатки или духоборческий катехизис, составленный из вопросов и ответов, заключающих в себе приготовительную подготовку каждого сектанта к познанию веры. Многие духоборы, по несколько лет сидевшие в тюрьмах, по преимуществу фанатики, люди бойкие, всегда смело и без запинки отвечавшие на предлагаемые им вопросы, нашли нужным, по освобождении своём из заточения, составить катехизис, чтобы дать общее руководство для ответов как перед духовными лицами, так и на суде.

Обращаем внимание на особенно выдающиеся нелепости, которыми затемнены догматы духоборческого учения и которые положены в основание катехизиса. Вот несколько примеров:

В. С чем вы в собрание ходите?

О. С неизреченными бритвами¹⁸².

Бритва в этом случае означает бойкую насмешку над неразвитым допросителем, которого остроумный духобор без мыла бреет.

В. Что есть елей?

О. Елей есть добродетель.

В. В чём елей соблюдается (хранится)?

О. В козьем роге.

В. Что есть козий рог?

О. Козий рог есть Божий род.

Сектанты придают козьему рогу большое символическое значение; рог этот означает символ изобилия добродетели или елея, в котором он хранится. Рассуждения и толкование духоборов о козьем роге или, так сказать, критическое мышление, до которого они дошли в период от царствования Анны Иоанновны до настоящего времени, резко обнаружилось, когда им был предложен вопрос: как правильнее произносить рот или род? „Одни говорили, что следует произносить рот, а другие – род; первые основывали свои выводы на следующем: елей, как добродетель, пребывает в душе, сообщающейся со ртом и что, поэтому, он может соблюдаться только во рту, куда, к примеру сказать, вливается елей; вторые, разумея под рогом корень премудрости, утверждали: козий рог, в котором соблюдается елей, есть Божий род, так как добродетель пребывает только в душах праведных, в людях избранных, в роде Давида Нового.

В. Что есть Василий Великий.

О. Василий Великий есть толкование о кадиле¹⁸³.

Такой бессмысленный ответ на такой же вопрос о великом Святителе заимствован из псалма под названием: „толкование о кадиле“.

„Не во многих животных книгах именуется о кадиле. Собрались сыны Израилевы проповедовать о кадиле: вопрошен бысть Василий Великий от сынов Израилевых, что есть кадило великое? Отвещает им Василий Великий: (то есть?) дело великое, кая (ое) нас омывает и освещает, т. е. гора Сион. Вочеловечется Сын Божий, Отец, Сын и Св. Дух; Он нам показует вся о всех, т. е. Бог наш действует вся о всех. Богу нашему слава“.

В. Что есть Лазарь?

О. Лазарь есть разум.

В. Кто Бога богом нарёк?

О. Моисей Мосиях яко с рогом, ухватился за голову свою, – думал рог, ан праведный Бог¹⁸⁴.

Сделав подобные ответы, лихой духобор, нет сомнения, посмеялся в лицо вопросителю, сжимая кулаки для скрытия улыбки. Во всех приведённых вопросах и ответах просвечивает не глупость человека, а умышленное тупоумие русского шабая¹⁸⁵, отличающегося плутоватой сметливостью и маскирующегося величайшим смирением. Ещё и теперь можно слышать от простолюдина, не успевшего обсудить извороты от улик, следующие ответы, сопровождаемые чесанием затылка: мы люди тёмные, не понимаем, не знаем, складно не говорим; иное дело, когда допрашиваемое лицо обращалось к духобору с фамильярными вопросами, тогда смиренный дурачок и святоша развязывал язык и делался бойким, например:

В. Что ты молодец или мужичок?

О. Молодец, потому что не взыдох в сонму суетную, обыйдоша(х) все сети дьявольские, воспринял на себя брак святых божественных тайн, от святой души его¹⁸⁶.

При внимательном рассмотрении духоборческой секты в современном её виде, исследованной с натуры, следует прийти к заключению, что она есть результат стремления расколо-учителем организовать в государстве общество, ничем не связанное с отечеством, даже кровью. Вот с какой целью отголосок западных идей разработан был в целую систему преобладания духа над телом, прикрытую искажением христианских догматов.

Учение духоборов, их псалмы, начатки и молитвословия, полные противоречий, краснобайства, – воспрещение читать св. евангелие и книги священного писания, словом всё то, что могло бы озарить народ светом истины, было введено с целью вернее держать людей в темноте и устроить род духовного княжества в государстве. Этого мало, творцы духоборческой секты, предвидя, что с течением времени может у сектантов пробудиться патриотизм, или правительство найдёт нужным призвать их в ряды армии, сочинили догмат, воспрещающий носить оружие. Хотя молодое поколение и начало чувствовать всю тяжесть бессмысленного учения и гнёт живых богов и богородиц, стало менее убивать времени на изучение псалмов и начатков, начало, наконец, сколько-нибудь понимать несходство действительной жизни с воззрениями, которые проповедуются сектой, но такова уж привычка, что масса загнанного народа и видя ложность своего положения остаётся игрушкой и орудием предводителей сект, воровски овладевающих детьми отечества и трудом их; сама же секта составляет язву бывшего некогда государственного организма, требующую оперативного излечения.

Единственное средство, могущее ослабить лжеучение сектантов, это учреждение в сёлах народных школ; но привести в исполнение благодетельную меру без всякого потрясения секты не так будет легко: блюстители веры, фанатики по натуре и корыстному расчёту, первые вступят в борьбу, заметив опасность со стороны грамотности и просвещения.

События последних дней наглядно показали, что семена, брошенные на восприимчивую почву первыми учителями духоборчества, вполне созрели. Духоборы, оставаясь до сих пор безграмотными, сделались самыми упорными противниками православной веры и, не имея никакой привязанности к своему отечеству, бросились искать лучших условий жизни и самостоятельности в далёкой неведомой им земле. Сожалеть о переселении небольшой горсти народа, не приносящей особенной пользы государству, кроме заразительного примера для простодушных, вряд ли кто станет, – только одно религиозно-нравственное падение их может возбуждать болезненное чувство; но здесь грустно и обидно то, что эти народные отброски на русской земле вызвали участие и покровительство просвещённых людей именно за их антихристианские и социальные идеи, имеющие родственную связь с философской школой мудрецов конца прошлого и начала настоящего веков и постепенно, незаметно, прививающиеся не только к образованной молодёжи, но и к простой полуграмотной среде. Нужно ли говорить о том, какое зло предстоит в будущем от прозелитов подобных идей. Божественное откровение не всякому человеку доступно; это не есть наука, основанная на видимых и точных доказательствах, подобно анализам и синтезам веществ в химической лаборатории. Лаборатория вселенной с её тайнами навсегда останется недоступной для предельного разума человека, а там, где не хватает разума, надо веровать и не забывать, что пропаганда закулисных деятелей не может так легко, бесповоротно, без всяких повреждений общественного строя парализовать те взгляды и убеждения, которые слагались столетиями и признавались за истину людьми с высоким и всесторонним образованием. Наконец, какой пользы, какого блага следует ожидать от нового учения, какая цель преследуется мыслителями на избранной ими деятельности: желание ли сделать добро, или зло, произвести раскол, или смуту среди единоверцев; словом, – какие задачи, какое религиозное отношение к народу заставляет негласным путём пропагандировать реформу? Ошибочно предполагать, чтобы во всём этом лежало ясное сознание благодетельной цели. Практические наблюдения показывают, что всякий прозелит, искавший критерия для своей жизни, переставал быть благонадёжным членом общества, к которому принадлежал; он делался проводником новых доктрин и, незаметно для самого себя, в нём начинало развиваться враждебное настроение против существующего порядка вещей и образа мыслей, а отсюда один шаг к преступлению, влекущему за собой наказание, нередко доводящее человека до отчаяния, при наступлении сознания своей опрометчивости.

Полезно было бы вносить в рассадник подрастающего поколения побольше богословских сведений; недостаток в них составляет одну из причин, почему так легко совращаются с пути истинного на путь ложный – не только молодёжь, но и люди разных возрастов; все они, не будучи подготовлены к критическому мышлению, слепо веруют в слово, вылетающее из уст красноречивого лже-апостола. Для непрошенных проповедников и их последователей главным основанием к отвержению христианского учения служит первородный грех, не признаваемый ими; даже многие образованные люди современного воспитания, нарекаясь именем Христовым, не веруют в этот основной догмат христианства; у них имена Адама и Евы со всей историей обратились в какое то глумление и насмешки, не поддающиеся описанию. Такие должны знать, что кто не верует в первородный грех, тот не верует и во Христа.

Μ. Каменев

(Переписка уставщика австрийской моленной – урядника Донской Области, Пятиизбянской станицы, хутора Подтихова, Μ. С. Подтихова со лже-архиепископом московским Иоанном Картушиным).

В нашу редакцию доставлена копия любопытной переписки между уставщиком старообрядческой австрийской моленной хут. Подтихова, Донской обл., Μ. Подтиховым и лже-архиепископом московским И. Картушиным. Из переписки обнаруживается, насколько соблюдаются канонические правила и церковный устав в австрийском расколе, насколько пастыри последнего являются „добрыми“, и насколько, наконец, справедливы начётчики австрийские, которые на беседах с православными миссионерами похваляются обычно и тем и другим. С этой стороны переписка представляет для нас характерный и в высокой степени интересный документ. Свидетелями порядков в австрийском „древлеправославии“ являются тут сами же австрияки – „уставщики“ и „архиепископ“.

Подтихов был инициатором дела по подаче известного прошения „православных христиан старообрядцев собору боголюбивых епископов“, в каковом прошении он, Подтихов, и другие уставщики обвиняли своих попов в нарушении канонических правил. Местный раскольничий благочинный – лже-поп Ив. Бр-хин, узнав о подаче этого прошения, озлобился на главного виновника его – урядн. Подтихова, тем более, что обвинения главным образом касались его, Бр-хина, действий. Приехав в хутор Подтихов, Бр-хин собрал в моленную прихожан, пригласил местного лже-священника К. Л-кина и уставщика Μ. Подтихова и стал публично укорять последнего; укоры перешли затем в брань, издевательства и окончились тем, что приспешники Бр-хина, с его соизволения и даже приглашения, стали силой выталкивать Подтихова из моленной. Но так как Подтихов пользуется немалым уважением среди местных хуторских старообрядцев, то многие, присутствовавшие тогда в моленной, не захотели дать его в обиду, и произошла всеобщая свалка. После драки, шума и крика собрание разошлось. Подтихов, считая себя незаслуженно и жестоко обиженным, пожаловался на Бр-хина Иоанну Картушпну. Картушин вызвал к себе Бр-хина и, желая всячески выгородить любимого своего Донского благочинного, написал Подтихову помещённое за сим „извещение“; „извещение“ не осталось без возражения со стороны Подтихова, так как он счёл „владычный“ суд несправедливым, – и вот возникла следующая переписка¹⁸⁷.

Высокочтимый православный христианин, Мокий Савельевич!

Почтительно извещаю тебя заявление твоё получено, но прежде твоего получено о. Иоанна Гаврииловича, который несколько несогласно с твоим; Ему уже ответ послан, которым предлагается отыскать элемент, которым вносится неудовольствие и привести всё в мирное положение. А также и тебе предлагаю, Мокей Савельевич, употребите ваш высокий талант на умиротворение общественного спокойствия; какая вам великая награда предлежит, вы за это получаете название сыном Божиим, что может в земном с тем сравниться; Ето для вас, Православному же обществу спокойствие, мир, любовь и спасение, знаю вы не на атамана мне заявляете, а на священников, но заметте, они у меня лучшие священники, и цель их была не оскорблять кого, а восстановить во св. храме служение Богу, но если миряне пришли в раздражение, то они невольные зрители были, пусть они допустили в своём действии не должное равнодушие, но они люди могут грешить, да кто же от человека без греха. Тебе не обвинять священников, а учить, и так, чтобы никто не знал, даже и тот, кого учиш. Если будите обвинять, поверте никто прав у вас не будит, у вас замечание тонкое и обвинение находчивое. Ваш талант, ваше развитие до тех пор перед судом справедливости не найдут оправдания, доколе всё умиротворите, и святой храм наполнится усердно молящимися, вы тогда не только любимы будете своим обществом, но и дальними и в недолгое время можете поиметь мировое значение; говорю вам нелестно: с вашим талантом ценных людей немного. Вам ли, такому гению входить в недорогой дом и прекословить о малых Громовых делах. Вы испытайте приведите всё в надлежащие положение, как в обществе, так и в храме, посмотрите, что о вас скажут и вы ничего из своего не потеряете. По милости Божией, мне пришлось в Москве, одного гения, уже было ослабшего в выпивке обратится к своему достоинству, и теперь, из совершенно неимущего имеет свой дом и одел прилично 16-летнего сынка и поместил в кантору за хорошие жалование, и, если ещё год или два так будет, то только будут вспоминать о прошлой нищете. Не менши и у тибе природных достоинств, и стоит только вместо взыскательности употребить терпение, и тогда всё будет на своём месте. Я вас не буду неволить иметь духовного отца, которого вы не желаете открывать свои тайны которому не имеите полного доверия, есть отягощение, поетому, благословляю обращаься к кому из наших православных священ. благоволит душа твоя, но не уничижайте и местного священника, доколе он не обвинён своим епископом. Следствие отлагаю до вашего ответа на сию грамоту, которой буду ожидать, как небесного весть, о вашем умиротворении, и на оборот, как буду опечален если у вас и ещё будет продолжатся пререкание, от чего да избавит нас Бог. И так, призывая на тя мир и благословение Божие, смиренный Иоанн архиепископ москов. старообр. – 13-го сентября. 1902 г.

Его Преосвященству Иоанну архиепископу Московскому, урядника Мокия Савельева Подтихова, почтительный ответ.

По поводу моего прошения об оскорблении меня в молитвенном доме Ваше Преосвященство известили меня, что, по донесению благочинного Ивана Гавриловича Братухина, моё донесение оказалось несправедливым, что будто я являюсь нарушителем общественного спокойствия и мира церковного, и потому вы увещеваете меня исправиться и загладить свой проступок примирением. Мне весьма прискорбно, что Ваше Преосвященство вполне поверили лживому донесению о. Иоанна, который, не боясь правосудного суда Божия, сокрыл истину и решился обвиноватить невинного, сваливши, как говорится, с больной головы на здоровую.

О. Иван Гаврилович уже давно недолюбливает меня и всегда готов очернить меня и перед обществом, и перед духовными властями за то, что я по ревности Божией всегда делаю замечания, если вижу преступления заповедей и законов церковных; а особенно о. Иоанн невзлюбил меня, когда я совместно с другими ревностными христианами сообщил боголюбивому собору епископов о канонических нарушениях со стороны о. Ивана и других наших священников. В настоящем деле я всю вину кладу на о. Ивана Гавриловича: он не только не постарался умиротворить наших попечителей, но своими словами и укорами меня ещё больше постарался возбудить их против меня; он старался оттолкнуть меня от часовни, от клиросного управления и весьма рад был, когда безумные попечители наши, а его приспешники, стали оскорблять меня в храме и тем оскорбили и осквернили и святыню. О. Иван виноват и тем, что прямо науськал на меня безумцев, виноват и тем, что не принял никаких мер к миру и спокойствию в храме ни тогда, ни после, ни даже до сего дня. Вот почему я признаю его донесение вам ложным и недобросовестным. Большую неправду он говорит, будто я расстраиваю общество и будто общество нехорошо смотрит на меня. Я в бытность свою на царской службе заслужил похвалу, одобрение и награды за честную и примерную службу, общество и станичное, и наше хуторское всегда относится ко мне хорошо, выбирали меня атаманом, судьёй, уставщиком, церкви Божией я служу клириком 42 года, никто меня не считает пьяницей или развратником.

Вы пишете мне, что я напрасно заявил вам на священников Кириака и Иоанна, что они у вас лучшие священники. Не знаю, какие бывают худшие, но об этих я с вами не согласен. Не буду ничего говорить о покойнике о. Кириаке, ибо мёртвые срама не имут, а об о. Иване Гавриловиче скажу не мало, кроме уже сказанного.

1) О. Иван в станице нашей повенчал 2 брака брадобрийцев – Сесенина и Чертихина. Сначала он было отказал им, что бритых нельзя удостаивать таинств церковных, а когда они прибавили ему по 2 или 1 рубля, то оказалось возможным повенчать. Вашему Преосвященству хорошо известно, что за такой проступок о. Иван подлежит законной казни и должен быть конечне запрещён (зри прав. 96 вселен. 6 соб. и прав. 174 номок. и в стоглав. гл. 40). Что бы сказали на таковое нарушение правил церковных наши благочестивые предки? Как бы поразили всякими казнями такого преступника наши страстотерпцы за древлее благочестие: епископы Павел, Аввакум и прочие?

2) Братухин повенчал два брака от живых мужей, в чём был обличён о. Алексием Ляпнчевым на соборе в хуторе Ляпичевом 8 апреля 1901 года. За таковые прелюбодейные браки, вопреки правил соборных (48 пр. свят. Апост., 87 и 98 прав. 6 всел. соб.), он подлежит конечному запрещению (Тимоф. Алекс. прав. 10, Карфаг. соб. прав. 102, Кор. л. 521 и 522).

3) Священник Братухин принимает от еретиков никониан жертву и молится за них, так он принимал жертву на молитву об умершом эсауле капитане Борисовом, а за это он подлежит уже не запрещению, а конечному извержению (зри. Номок. пр. 153 и св. Апост. пр. 46 в толков.).

4) О. Братухин однажды дерзнул совершить литургию без антиминса в нашем подтиховском храме, когда антиминс сей увёз о. Кириак для служения в х. Самодуровке, чем он зле прегрешил против церковных правил.

5) О. Иван открывал услышанное на исповеди, за что правила церковные подвергают пресвитера тяжкой казни.

6) Братухин весьма сребролюбив и жаден к деньгам, и даже и за службой церковной думает о деньгах: раз в 1-й донь Пасхи попечитель взял из проскомидных денег 50 коп., о. Ивану было сказано и он бросил обедню и убежал. По должности благочинного он всегда берёт взятки и скрывает виновных, а вам ложно доносит по следствиям. Он взял взятку с о. Федота Рудова 5 рублей и с о. Ивана Терентьевича Мануйлова, который ранее был запрещён, а после взятки Братухину и по донесению Братухина, опять разрешён, хотя был запрещён по вашему извещению от 16 апреля 1899 г. по правилам 25 свят. апост. и 53 Номокан., по коим правилам он подлежит не запрещению, а извержению из сана, а теперь священнодействует за сребро, данное благочинному, но сребро это да послужит Братухину в погибель, как и Симону Волхву.

7) После смерти о. Кириака Иван Гаврилович похитил из нашего молитвенного дома церковное достояние: взял дорогую ризу и священные сосуды дискос и потир, обобрал наш храм и тем явил себя святотатцем, за что подлежит конечному извержению.

Вот ваше Преосвященство, какой ваш лучший священник и староста поповский. Он за многие и великие проступки достоин не почести и распоряжения над другими священниками, а запрещению и даже извержению из сана. Если Вы не обратите внимания на эту обуявшую соль и дозволите попираться правилам соборным и будете ещё терпеть в церкви этого сребролюбивого хищного волка, то наведёте на себя гнев Божий и мы будем печаловаться на вас, ибо у нас сердце обливается кровью, зря попираемые правила и уничижаемую святыню церкви Божией. Что пользы, что он о. Иван негде является добр, потщалив и даже лицемерно благочестив, а в другом месте преступает закон? Не сказал ли Апостол Иаков: „иже весь закон соблюдет, согрешит же во едином, бысть всем повинен“. А книга Кормчая глаголет на листе 25 в предисловиях: „гнев Божий не коснит на несоблюдающих правил святых Апостолов и Богоносных отцов“. И ещё там же: „всею силою и всею мощию должны суть архиепископы и епископы имети стражбу о священных канонех Божественных правил, поручено бо есть им твердо соблюдать я... Сия преступающий в конечное осуждение себе влагают… Тому всему повинни суть святители не бдяще ни брегуще винограда, еже есть церковь, но препущающе во обиду по некоей страсти, или по неразумию небоязни вышнего страха, иже суть клялися сохранити, и судьбы закона и правды Божия. Горек суд таковым, и по делом воздание будет“.

Ещё я осмеливаюсь заявить Вашему Преосвященству, что вы хоть и назвали меня гением, но сравнили меня с вашим московским гением – пьяницей и нищим. Это для меня очень обидно. Меня никогда никто не считал пьяницей, да я и не такой; по милости Божией я и не нищий и если служу церкви Божией псаломщиком, то служу не из-за куска хлеба, в котором не нуждаюсь, а единственно по усердию к службе и по ревности к вере Христовой и служу безмездно вот уж 42 года. Напрасно о. Иван Гаврилович клевещет на меня, будто я учиняю раздоры и наговариваю на священников, чтобы получать мзду и добиться особого положения. Ничего этого я не желаю и здесь является ложь Братухина, который всех меряет на свой аршин и во всех видит свою жадность к деньгам, без которых он и дышать не может.

Вот Ваше Преосвященство мой правдивый и от чистого сердца ответ на ваше извещение и на клевету о. Ивана Братухина. Вы обещали назначить следствие и дай Бог, чтобы оно было поскорей, чтобы обнаружились все богомерзкие проступки о. Братухина и его противо-канонические деяния. Дай Бог, чтобы вы назначили на следствие не какого-либо приятеля Братухина, а человека вполне беспристрастного, который бы не позарился на могущую быть от Братухина мзду и не покривил бы душой, а вполне бы выяснил всю его преступность и недостоинство не только управлять другими священниками, но и вообще пасти стадо Христово. Измите злого от среды нашей, иссыпте соль воссмердевшую!

Прошу молитв Вашего Преосвященства и остаюсь ваш послушный сын духовный, чающий от вас суда, правды и мздовоздания преступникам, ур. Μ. С. Подтихов.

13 янв. 1903 г.

Макею Савельевичу извещение.

Ответ ваш от 13-го января получен, на который сим отвечаю. Очень жалко, что подобные таланты вместо пользы приносят вред, вносят в православный народ вражду и соблазн, вступают в дела весьма опасные и неподсудные и свои предположения называют ревностью по благочестью. На неправильном указании правил зиждут страшные обвинении иногда невинным. Можно себе представить такой пагубный поступок; если не должно судить брата своего, то тем более священнослужителя, которого ещё не судил суд церковный, называть волком... можете доносить, но судить не можете; а тем более не можете делать решения: таких дерзостей трудно встретить в христианской истории. Не осуждённого называют волком... за такой грех неизбежно наказуют правила 55 прав. святых апост. из толкования и 120 в Намоканоне. Если же имеете цель провести вместо достойного недостойного, то подлежите и 1 и 2-му правилам Сардикийск. Собор. Вины же возведённые вами на о. Иоанна, осуждены тобой неправильно. В 96 правиле 6 вселен. собора и 154 номоканона о конечном запрещении нету, а говорится отлучать украшающихся и бреющих брады, ясно что здесь о священнике ничего нет. Что это значит явная клевета, которая способна соблазнить тысячи. Сам же Христос сказал, за соблазн одного, уние камень на шию навязать и ввергнуть в море. Никто не похвалит за повенчание брадобрийца, но хорошо, что о. Иоанн здесь был и объяснил, что одному не доставало 4 – дней до 40 дней, как это принято обычаем. Не дождавши четырёх дней, потому что предстояла суббота мясопустная, прежде он этому отказывал, потому что ещё две недели было до 40 дней, следовательно, он и не венчал бритых. О браках, которых ты говоришь, что он повенчал от живых, о. Иоанн заявил, что он имел разрешение от Саватия арх., то всуе твое показание на правила и злонамеренно вместо мужа или жены приводиш на священника. Те беззаконно отпустившие и других взявшие священники осуждаются 53 в номокан. и то говорит: аще в ведении совокопит, но он может обманут быть, ты же какой должен дать ответ перед Богом? возлагаешь с намерением на священника вину пятьми правилами ко извержению, в которых священнического имени не упомянуто; в 10-м же Тимофея Алекс. говорится так, аще кто болен и от сильные болезни истощён, и приближается пасха: непременно ли должен таковый поститься или по причине сильного изнеможения его, священнослужитель разрешит ему употреблять, что может, или елей и вино (трехтолк. корм.). В кормчей же говорится: иже до конца от болезни изнемог, и во дни святые пасхи да яст масло и пиет вино (прав. 10 Тим. Алекс.).

Последние быть может ошибочно, но первые с умыслом обвинит, поэтому понять обвиняющий частный человек сам обвиняется, потому что ему нет обязанности судить. Судия может ошибиться, довериться обману, то он отвечает за доказанное и сознательное преступление. Например, ты говоришь, что Мануйлов запрещён по 25 прав. св. апост. Если это есть, то это прямая ошибка, потому что в его делах и намёку нет на это преступление, и главное его обвинительный пункт 53 прав. номоканона, брак этот расторгнут: Мануйлов, по тщательному испытанию, оказался совершенно непонимающим степени родства, разбирал для его беспоповец, при этом он был обманут, отец жениха решился сказать что нет родства. Сам не был у беспоповца, правило наказывает в ведении совокупившего, он в неведении, и тогда три года нёс епитимию запрещения. Допустим, что ещё были преступления, но они не подлежат 25 правил. и тому подобн.

Далее, ты обвиняешь за молитву о есауле Борисовом, тоже подвергаешь конечному извержению, 153 правил. в номоканоне и 46 св. апост.; в номоканоне 153 правило говорит то же самое, что 9 – Тимофея Александрийского и 33 Лаодик. не молится с иноверными, о 46 правиле св. апостол говорится в трёхтолковой так: „сие апостольское правило относится к еретикам, каковые были в апостольские времена, повреждающие главные догматы о Боге Отце и слов о Святом Духе, и о воплощении Сына Божия. О других родах еретиков дальнейшие постановления представляют следующие правила: перв. всел. 14, Лаод. 7 и 8, шестого всел. 95, Васил. вел. 47. Во указанных правилах не всех еретиков повелевает крестить, упомянутый есаул был из таких, каких не крестили, зачем же вы уподобляете его к тем, каких крестят, и священника обвиняете той виной, пусть он виновен но уже не той, если виновен некоторому наказанию, но не смерти.

В правиле стоит крещение, а потом приношение в жертву. Если после принятия крещения, которое указано у есаула, не извергается, ясно, что и после подания милостыни не извергается, как не принадлежащие к первой категории еретиков. Но то бесконечно пагубно обвинять человека более, чем он виновен, например, если кто знает сына дерзнувшего руку на отца, за что должен по закону умереть. Аще человек злоречет отцу своему, или матери своей, смертию да умрет (кормчая лист 364). А потом вижу, что он живой и буду обвинять всех как законопреступниками, справедливо ли это, если уже после получилось смягчение по обвинению, хотя сам предмет преступления тот же. Тогда как еретики с апостольских времён раздробились многочисленно, так некоторые с одним проклятием ересей делаются православными, неужели и такие по вашему мнению равны с манехиями и подобными им, неверующими во святую Троицу. Странно. За открытие исповедных слов, иерей виновен, но извержение не определено, однако из мирян многие во зло употребляют это, враждебные к священнику, услышав в простом разговоре священника коснувшегося личности о его непохвальных каких-либо делах; приписывают что он рассказывает исповедное, это тоже не похвально. О. Иоанн сказал, что он этого не допускает, и говорит: не в моих интересах так делать, потому что же тогда, кто ко мне на исповедь пойдёт. За обличение в сребролюбии о. Иоанна, он объяснил не по-твоему. Он говорит так: из проскомидных денег было взято и опущено в кружку, мною было на это замечено, чтобы не брали. На пасху это повторилось, это было мне сказано, это, некоторым образом, на меня повлияло беспокойно: к страшной и священной жертве я должен был приступить совершенно спокойно, тогда невольно заявил, что в таком положении совершать литургию не могу. Когда извинились и попросили прощение, начал служить литургию, а не так, как ты говоришь: бросил обедню и убежал; однако мной этот поступок его строго замечен. По делам благочинного он всегда берёт взятку и скрывает виновного, а вам доносит ложно; – ты говоришь; за взятку я ничего не знаю, но только знаю, что ты по этому вопросу тяжко грешишь. О. Иоанн знает, что у меня нет границы, кому следствие делать и знает, что я не ограничиваюсь одним лицом; зная это, нет возможности что может защитить, и знает, что его прикрытие может выплыть на поверхность. Не только у вас там, но во всей России у меня едет с юга на север и с севера на юг дознавать, а вы там рассуждаете: „пятишку“ взял, прикрыл. Дознание мне представляется за подписом самих свидетелей, донесения благочинного только возбуждают к следствию, делом обвинения служат факты. О. Иоанн говорит: пусть докажет, что мною взято с кого по делу благочиния хоть 10 копеек.

Ты говориш, что Мануйлов подарил, Братухин донёс, я разрешил. Говоришь смело, но если ты не верующий, этого и нужно ждать, если же верующий, то избави Бог всякого человека от такой смелости. На Мануйлово оправдание и прошение о пощаде столько подписей: не подлежит сомнению, что это действовало целое общество без мести. И ты говоришь, что Братухин донёс. Три раза у меня был Мануйлов, все раза собирался духовный совет и наконец решали три епископа – Арсений, Анастасий со мной, и ты говоришь мной разрешён, не грех ли тебе в таких опасных делах возмущать? Запрещён Мануйлов по 23 прав. в вамоканоне, на обвинение 25 прав. св. апост. в его следствии ничего нету.

Ты говоришь: обобрал о. Иоанн ваш храм; нет, он не обобрал, а он до восстановления у вас священника полный хозяин парахиялного храма имущества, он обязан соблюдать, а ты называешь святотатцем и подлежащим извержением. Это уж вполне показано, что для тебя правила не существуют, одно, что тебе вздумалось и ладно. После проверки ваших обвинений, оказавшимися или вовсе неуместные, или не в той степени касаются обвинения, то и заключение ваше неприменимо, не только извержение, но и запрещение не доказано, и он опять остался лучшим священником.

Ты же до сожаления по 130 правилу в Карфагене оказался в будущем под сомнением, да один тоже по правилу не свидетель. И так, уважаемый Мокей Савельевич, я опять обращаюсь к тебе со отеческим увещением: вместо того, что ты возмущаешь народ, послужи предметом мира и тишины. Вы пятиизбянские в настоящее время похожи делаетесь на православных, а в начале шестидесятых годов я был у вас в калаче. Прямые полуверы были, мы взошли на квартиру, они нас не спросили какой веры, приглашают с собой ужинать и молятся с нами, мы говорили: знаете ли вы, какой мы веры? Они отвечают: мы видим – вы крестом молитесь по-нашему, это и всё. Ты, частью, познакомился с правилами, но до совершенства не изучил их, берёшь и не верно ставишь, с приписию раздражения и свободным взмахом. Если бы ты боялся ответа за бездоказательность, ты столько не наговорил бы, но суд церковный обязывает, если не будет доказано, то сам подвергается тому наказанию; но если ты знаешь, что здесь беззащитны мы, опять верующему человеку нужно знать, что есть всемогущий и нелицемерный Судия. Не дивно по стригольницки всех священнослужителей обвинить, как говорит Фёдор Студит; „Ибо если исследование простирается далее, то отвергаются увещания святых, как сказано, и становится тщетным столь великий дар священства, помощию которого мы получаем имя христиан, так что мы можем впасть в язычество, что было бы безрассудно. Притом делающие исследование, путешествие по западу и востоку, не нашли бы искомого, так как все один от другого сделались бы подлежащими низложению по причине взаимного служения вместе, ибо известно, что при Тарасии, посланные отсюда Апокрисарии служили вместе с предстоятелем епископом, а от него посланные, может быть, служили вместе с восточными, и таким образом священство уничтожилось бы, что совершенно отвергая мы, согласно с святыми, станем соблюдать вышеупомянутую меру. В церкви случалось и случается много подобных проступков“. Из сего ясно, что преп. Фёдор Студит, такой строгий блюститель правил и тогда перед невозможностью склонялся на возможное; он допускал – можно найти вину, поэтому и говорит: всех через общение низложить, как водится из его же писем, что прежде была допущена симония, потом прошло много время, от них были рукоположены такие, что и не знали того, они уже по жизни беспорочные и смешены с другими, поэтому прежнее, ушедшее в могилу, остаётся неподдающимся, нечто подобное и у нас было прежде, и у нас более было бесконтрольно, тут втиснулось брадобритие, и местами гнездо свило; теперь принимаются меры воспретить; многие священники не только не потворствуют, но иногда до слёз противодействуют, но зло глубоко корни пустило. Было слабо и по отношению браков, в данное время много не зазнаются, а кто если дерзнёт, то строго наказоваются. Вы тогда, как невидели, ныне без вас трудно делается священникам, вы в свою очередь прибавляете им горечи. Давно ли тот пьянствовал, тот венчал – лишь бы приехал к нему, и никто из вас ничего, ныне в девяти степенях спрашивают, нет ли родства. Да и пьянством в сравнении с прежним не осмелятся. Из рукоположенных при мне ни одного ещё нет более 20 человек, следовательно, вы только должны помогать мне – к миру и тишине, а вы возмущаете. Вы должны если в самом деле вы истинно верующие, оценить то и другое. Если человек искатель приключений, ему кой где сказать хотя мягко и благородно ещё можно, но человеку, которого с большим трудом убедили принять на себе и тогда оскорблять его, это тягчайший грех. Есть у меня кандидаты по третьему году, увещевают разные витии согласиться, и тогда срамить, как нуждающимися нами; странно. Следователь будет; хотя и будет, да исследовать нечего, одно показано с натяжкой, другое вовсе не подлежит тем правилам. Но вам главное нужен священник после покойного Кирияка, молитвенный дом и среда у вас в подтихове, а по вашей взыскательности никто из хороших не согласится, ето и есть затруднение, у меня на виду кандидат представительный Атаманец был, но убедить к вам трудно.

Обижаться вам не советую, какому не уподобил вас, а сказал, что есть неоценённый человек и есть замашка пьёт, он сам может скорее обидеться, потому что он старший бригадной писарь был, и за 4 года при мне построил дом, поместил сына в контору, 18 лет юноша получает 40 руб. в месяц. Сам гиктограф скорописец печатно и крюки пишет с хорошими рисунками, одно да и мешает. Но тот поправить своё положение по влечению к напитку не в силах. Вы не имея к тому страсти тем более вы можете быть общественным человеком, это я говорю как любящий отец сына, и как к единоверному христианину. Но если вы заражены духом беспоповства, или стригольничества, то понятно я вас только раздражаю, и вы будете опять искать чем меня обвинить, и найдёте, потому, что нашлись же люди обвинили Афанасия великого златоуста, дух беспоповства сквозит в твоём письме, потому что ты укорил попов, на которых я сказал лучшее, но других не нашёлся похвалить, следовательно о всех невысокого мнения.

Поетому моё это ответное писмо должно показать в вас или благоразумного сына святой соборной и апостольской церкви в ней же Бог благоволит пребывать и нам или хулителя её, чего не дай Бог и помыслить тебе. Вседушно же желаю тебе всегда быть верным усердным не только членом, но и защитником и миротворцем её, на что и призываю помощь, мир и благословение божие. Смиренный Иоанн архиепископ моско. старообр.

1903 г. 15-го мая.

Его Преосвященству Иоанну Архиепископу Московскому урядника Мокия Савельева Подтихова почтительное извещение.

Смиренно молю Ваше преосвященство, что осмеливаюсь вступать с вами в переписку, но желание открыть истину, обличить лживого и сребролюбивого пастыря и снять с себя обвинение в недобросовестных наговариваниях и даже в ереси, всё это побуждает меня написать вам настоящее извещение и просить вас без гнева, а со вниманием отнестись к моим заявлениям и обсудить это дело без лицеприятия и не признавая непогрешимыми и несомненными одни только объяснения о. Ивана Братухина, а все мои показания и заявления не признавать ложными и не заслуживающими внимания, Судите правый суд, владыко.

В своём ответе на моё вам донесение вы опять, не знаю почему обвиняете меня в том, что я „вношу в православный народ вражду и соблазн“ и именно тем, что решился говорить о беззаконных действиях недостойного пастыря, и говорите, что я основываюсь только на предположениях и на неправильном указании правил. Но, Владыко, неужели же христианин, право верующий и ревнующий о славе Божией и о исполнении святых заповедей, должен считаться раздорником и возмутителем мира церковного, когда он, видя беззакония некиих недостойных пастырей и их нарушения правил и установлений церковных, скажет об этом беззаконии своему епископу с просьбой наказать преступника и при этом назовёт его своим именем по совершенному им делу, сиречь: святотатца – святотатцем, клеветника – клеветником, сребролюбца – сребролюбцем и прочее? Ведь и Спаситель наш не возбранил говорить о беззакониях, которые ему приписывали; он даже на суде сказал: „аще зле глаголах, свидетельствуй о зле“.

За то, что я осмелился довести до вашего сведения о беззаконных действиях о. Ивана Гавриловича и эти действия его уподобил действиями волка, вы говорите, что за это я подлежу ответу по 55 прав. св. апостол, 120 номоканона и 1-му и 2-му Сардикийского собора. Но, Владыко, 55-е пр. св. апостол воспрещает оскорбляет священных лиц в лицо, а ничего не говорит, чтобы нельзя было доносить об из беззакониях; тоже глаголет и правило 121 номоканона; 1-е и 2-е же правила Сардик. собора ни о чём подобном не говорят, а о том, что епископу нельзя переходить из града во град. А что мирянину можно доносить о беззакониях священника, это видно и из правил: в 6-м правиле 2-го всел. собора говорится: „и зловерен, аще преобиден, да глаголет на епископа“, и дальше: о церковном согрешении „да глаголет правоверный и приобщённый“, и в стоглавнике в главе 68-й разрешается доносить на попов и просить суда на них. Да и как-бы епископ узнал о беззакониях священников, живущих далеко, если бы ему не доносили о том благочестивые миряне?

Вы укоряете меня, что я оклеветал о. Ивана тем, что неправильно сказал, будто он подлежит извержению за брак брадобрийцев. Хотя в указанных мной правилах говорится, что бреющие браду должны отлучаться и причитаться с неверными; но ведь и священник повенчавший такие браки – неверных и отлучённых, как браки беззаконные, должен подлежать казни церковной, по правилу „о тайне супружества“ в книге Кормчей. Вы пишите, что о. Иван выяснил, будто повенчал одного за 4 дня до 40 дней после бритья бороды, но это ложь: Чертихина он повенчал вскорости после бритья, да притом же, какой то обычай, выдуманный о. Иваном, не может разрушать соборных правил. И притом Чертихина он повенчал только за прибавку 3 рублей, и притом он повенчал беззаконно ночью, и не в церкви, а на дому, а за это он подлежит казни, как о том говорится в Стоглавнике в главе 18-й и в Кормчей л. 524, да и вы, Ваше Преосвященство, всегда о сём заботились. Мне известно, что вы, заботясь о точном сохранении церковных законоположений, обратили внимание на венчание браков после обеда и вечерен и вменили священникам в непременную обязанность соблюдать предписание книги Кормчей в гл. 51, лист. 524. А о. Иван нарушил и это предписание и ваше повеление и за то подлежит „конечному отлучению священствовать“, как о том говорится в 34-й гл. Стоглавника.

Вы пишете, что о. Иван объяснил, будто повенчанные им от живых мужей и жён имели разрешение от архипископа Саватия, но это ложь: разрешение, и то не всем, было добыто о. Иваном после венчания, что подтвердит о. Алексей Лятичев и другие; о. Иван хорошо знал, что венчает от живой половины и однако по жадности не побоялся нарушать правила. Вы пишите, что священник, повенчавший беззаконный брак, не извергается – этого-де в правилах нет, а в гл. 46-й Стоглавника прямо говорится, что священник повенчавший незаконные браки, „да извержется“. Ещё вы говорите, что я с умыслом обвинить, но напрасно привёл пр. 10-е Тимоф. Алекс., в котором-де говорится: „иже до конца от болезни изнемог, и во дни св. пасхи даяждь масло, и да пиет вино“; но это ведь в пр. 9-м, а я правильно указал на 10-е правило.

Вы укоряете меня, что я неправильно обвиняю, о. Ивана за принятие им жертвы от еретика для поминовения еретиков. Но ведь об этом ясно говорит 46-е пр. апостолькое и 153 намок., а указанные вами правила говорят совсем не о том: 33-е Лаодик. запрещает молиться вместе с еретиками и 9-е Тимоф. Алекс., что больной может есть сало в страстную седмицу. Вы сами пишете, что о. Иван за этот проступок подлежит не смерти, а некоторому наказанию, однакоже его не наказываете, а лишь только всячески защищаете и оправдываете все его беззаконные поступки.

Странно, что вы только верите одному о. Ивану, чтобы он ни говорил и какою-бы ложью не оправдывался, а мои показания признаёте ни во что, даже не желаете, чтобы я всё писанное подтвердил свидетелями. И ссылки мои на правила вы все опровергаете с похулением меня. Но опять прошу вас: правый суд судите. – Вы пишите, что за открытие исповедных грехов казни церковной не положено, но ведь этим вы делаете поблажку недостойным иереям в роде о. Ивана, а ведь пр. 120 номок. говорится: „духовный отец, аще кому грехи исповесть исповедавшегося, имать епитимию, 3 лета да есть празден“. – Опять вы защищаете о. Ивана за сребролюбие. Я на то и просил следствия беспристрастного, чтобы ясно доказать всю его виновность, ведь никакой вор себя вором обзывать не будет, так и о. Иван сам себя не признает ни взяточником, ни сребролюбцем. Это и естественно. Но я снова утверждаю и докажу, что он не раз брал взятки с обвиняемых, что при этом он делал подбор ложных свидетелей, и за это он, как староста поповский, должен быть отлучён, как это говорится в 34-й гл. Стоглавника. Я ясно могу доказать, что он брал не 10 коп. а рублями и вещами. Да и это ли не сребролюбие, что он воспретил уставщикам служить без него заупокойные службы и петь панихиды, как это у нас всегда и везде делалось, вообще запретил им молиться в тех случаях, когда за службу дают особую плату, а дозволил им молиться без него, когда платы нет, то есть совершать уставную службу в праздники и воскресенья! Вам сообщил о. Иван, что в деле о. Мануйлова есть только обвинение по 53 пр. номок., за что он уже и понёс епитимию, но нет обвинения по правилу 25 св. апостол. Но ведь вы сами сообщали о. Мануйлову, что он запрещён именно по 25 пр. апостольскому, и не может быть снова разрешён, пока существует это правило. Это запрещение наложено было на него по суду и следствию, и о. Иван за деньги опять переиначил следствие и ввёл вас в заблуждение. Вы сильно меня укоряете, что я назвал о. Ивана святотатцем, а он-де действовал по праву. Не знаю, какое это право в каких правилах изложено, чтобы принадлежащее одной церкви самовольно брать себе лично. Ведь он походный алтарь нашей церкви продавал в станице и только, когда наши попечители подняли с ними войну, то отдал его, утаил он в свою пользу и облачение. Едва ли это по закону и правилам.

Вы пишите, что все мои обвинения „после проверки“ оказались неуместными. Но где же проверка? Разве объяснения преступника, не сознающегося в преступлении, есть непреложная и несомненная истина? Я говорю о разних преступлениях о. Ивана, прошу следствия, берусь свидетелями доказать его беззакония, а вы пишите, что „исследовать нечего“. Тогда что-же? пусть беззаконник беззаконнует, нарушает правила, возмущает мир церковной и ему ничего не будут делать, а ещё будут всячески защищать его, оправдывать и хвалить, что он лучший священник. Вспоминается мне здесь слово св. Златоуста в прологе июля 5-го: „Епископ, иже не смотряя по вся дни, како утешати скорбящих, и избавити обидимые, церковь Божию без роптания сотворити, уже несть учитель, но мучитель“ и в книге Кормчей л. 25 в предисловии: „всею силою и всею мощию должны суть архиепископы и епископы имети стражбу о священных канонех Божественных правил... сия преступающий в конечное осуждение себе влагают“.

Напрасно вы подвергаете меня суду 130 прав. Карф. собора, я был-бы ему повинен, если бы не доказал ни одной вины о. Ивана, но этого нет; кой в чём вы уже признали его виноватым, а во всём другом я докажу свидетелями, из которых много священных лиц, как то: о. Алексей, о. Мина, о. Феопемт, о. Савва Кагальницков. Да если бы я и не указал свидетелей, то и тогда суд мог бы и должен был состояться, ведь в 68-й главе Стоглавника говорится: „в которых делех свидетелей нет и обыском обыскати не мочно, да возложити на судьбы Божия, кинути жеребьи и чей наперед выимется, того и оправити“. Вы пишете, что „суд церковный обязывает если не будет доказано, то сам подвергается тому наказанию“, я это принимаю и желаю, чтобы мои обвинения были расследованы, а я представлю доказательства. Но только прошу следователя со стороны и беспристрастного, а то, что же у нас вышло? Вы поручили расследовать кой-что самому обвиняемому о. Ивану, а обо мне велели спросить всё общество о. Кондратию, а он приехал тайно, спросил только тех, кто в часовне меня бил и оскорблял, и тайно опять уехал. Это ли следствие?

Весьма для меня обидно и прискорбно, что вы меня обвиняете, будто я заражён духом беспоповства и стригольничества, и это за то, что я решился обличать недостойного и беззаконнующего священника. Я священства не отрицал и не отрицаю, но по ревности Божией не могу переносить нарушения св. правил и законов церковных и прошу вас очистить церковь Божию от плевал и иссыпать обуявшую соль, дабы с нею не восемердеть и нам. Напрасно против меня вы приводите и Феодора Студита, я укоряю не всех пастырей, а только беззаконных и через это церковь не лишится священства, а лишь очистится и гнилые её уды будут отсечены, а ведь это будет лучше и полезнее для нас пасомых.

А что действительно о. Иван Братухин пастырь недостойный, беззаконный и не должен быть в лике священном, это, кроме уже сказанного мною, можно ещё видеть и из следующего:

1) Он оклеветал о. Алексея Ляпичева, что он пьянствовал у о. Мины и поручил попечителю Якову Ивановичу, чтобы он об этом прочёл в часовне, эта грамота о. Ивана есть у о. Мины Козлова. Но всё это оказалось ложью о. Ивана.

2) С согласия вашего мы избрали себе на хутор Подтихов священника о. Савву Когальницкова, и он изъявил на то своё согласие, но о. Иван Братухин взял подарки с жителей хутора Скворина, обманом доставил туда о. Савву, при этом оклеветал нас жителей х. Подтихова перед о. Саввой. Через это у нас вышло великое возмущение в приходе, о. Ивана укоряли в лицо все попечители, что он обманщик и взяточник. Обман и самоволие о. Ивана в перемещении о. Саввы будут доказаны весьма многими и самим о. Саввой с семьёй, которые до сих пор плачут, что без желания были заманены на х. Скворин.

3) О. Иван самовольно, без вашего разрешения, устроил и 29 марта освятил церквицу внутри дома Черкесовых, в станице Пятиизбянско и служит в ней, а за это он подлежит извержению по 12-му правилу второ-первого собора. При этом о. Иван беззаконно, вопреки правил сделал освящение церквицы не утром перед литургией, а вечером после вечерни.

По истине недостанет ми времени, повествующу о всех беззакониях о. Ивана Гавриловича. Прошу и молю вас, Святый Владыко, придите на помощь словесному стаду, обуреваемому от волка – пастыря, извергните его от нас далече. Последняя смута и раздор, посеянные им, могут сильно повредить св. церкви, особенно же в виду того, что в соседнем приходе идёт уже смута через о. Ивана Чертихина. Мы боимся, как-бы это зло не пришло и к нам благодаря о. Ивану Братухину, его беззакониям и взяточничеству и благодаря тому, что он всегда оказывается безнаказанным и может творить большие беззакония.

В уповании от вас помощи и мздовоздания преступному пастырю пребываю истинно уважающий вас и весь непорочный чин церковный – смиренный послушник ваш Мокий Савельев Подтихов.

1903 г. 28 июля.

Удерживая подлинный стиль, а в первом письме и орфографию „переписки“, мы имели намерение увековечить в некотором смысле литературный облик „извещений“ и „писем“ главы нынешнего австрийского раскола – лже-архиепископа московского Иоанна Картушина. Правда, – „что с него взять“: в „архиепископы“ он попал из урядников Донского казачьего войска и потому его „архиепископские извещения“ ни чьим же „разнствуют в славе“ от урядницких „донесений“, сумбурных и бестолковых. Но какое совпадение: Подтихов тоже урядник, но он, чувствуя свою правоту, излагает свои мысли, на своей старообрядческой почве, обстоятельно, толково и тактично (по существу „переписки“ не говорим); урядник же Устин (Иоанн) Картушин – хочет оправдать своего избранника и себя апостольскими, святособорными и отеческими правилами и в жалком вилянии совести, и в бессилии против правды, городит один сумбур; вчитайтесь в его писание – ни одной более или менее определённой мысли, ни одного сколько-нибудь убедительного доказательства против возводимых на его любимого благочинного обвинений в самых очевидных неблагочиниях, которые обвинитель берётся доказать законным образом. Для нас, конечно, и Подтихов и Картушин одинаковые величины: оба они держатся упования, противного истинно-православной Церкви; но по всей переписке чувствуется, насколько силён и убедителен – Подтихов, настолько слаб и жалок „архиепископ“ Иоанн. К вящшему позору „древле-православного владыки“, речь его ни в каком, можно сказать, отношении не выдержана: хочет заговорить древле-православным языком – и тут же „еретические“ слова – „гений“, „элемент“, „категория“ и т. п., хочет похвалить „гения“ – и сравнить его с пьяницей и прощалыгой; вознамерится оправдать это сравнение – и упирает на то, что, пьяница-то „был старшим бригадным писарем“, за 4 года построил дом и сына своего, 18-летнего юношу, поместил в контору за 40 рублей в месяц“. Мало того, некоторыми местами письма он прямо уничтожает свою иерархичность и всю австрийщину: он завиняет Подтихова в стригольнической ереси за то, что тот „обвиняет всех священнослужителей“, в каковом случае „становится тщетным великий дар священства, помощью которого мы получаем имя христиан“, и мы, – можем впасть в язычество“. Но ведь Подтихов обвинял только одного „попа“, и в нарушении церковных правил, а не в ереси, и то, по Картушнну, он рассуждал „по стригольницки“; а не „по стригольницки“-лн рассуждают в таком случае Швецов, Мельников, Усов, да и сам Картушин, раз проповедуют в защиту своей самозванной иерархии, что Церковь Христова может быть без епископа, что все епископы православной Церкви могут впасть в ересь, так как они не безгрешны, и все священники и диаконы, по тому же основанию, могут объеретичествоваться (см. кн. Усова „Церковь Христова временно без епископа“), не язычество ли в такой проповеди? Да и по Феодору Студиту, и по Сим. Солунскому (гл. 73 и 77) и И. Златоусту (Марк. жит. 154 стр. и толк. на 14 посл. ап. Павла 2552 стр.), такая проповедь низводит не только к беспоповству (в чём Картушин винит Подтихова), а прямо к язычеству, ибо без епископа, по Сим. Солунскому, „ниже жертвенник будет, ниже миро святое, ниже убо христиане“, – без него неть священства (Златоуст, С. Солунский, Б. Кат.) и без священника „не христианин еси“ (Златоуста толк. на 14 посл. ап. Павла 2552 стр.). Подумал ли об этом Картушин, когда обвинял Подтихова в „стригольничестве“ и принял-ли, притом, во внимание, что по этому вопросу существует и читается старообрядцами огромная миссионерская литература? По истине можно „судить“ в данном случае „лукавого раба от уст его“.

Н. Гринякин

(Из миссионерских запросов).

Недавно в печать проскользнуло известие, что, в ответ на возбуждённое духовной властью ходатайство о более точном обозначении в паспортах сектантов принадлежности их к той или другой секте, г. Министр Внутр. Дел сообщил, что он «затрудняется дать на это своё согласие, так как в официальном документе, выдаваемом лицу православного исповедания, делать отметку о его принадлежности к какой-либо секте значило-бы создавать повод для заключения о том, что исповедуемое лжеучение получает признание со стороны Правительства. Такой повод являлся-бы особенно неуместным в отношении последователей расколо-учений, враждебных православию и существующему государственному строю, а также в случаях принадлежности к сектам, преследуемым законом. К сему статс-секретарь Плеве присовокупил, что, согласно утверждённым 12 дек. 1894 г. правилам о порядках применения положения о видах на жительство, сведения о вероисповедании обозначаются на видах на жительство, на основании заявления о том получателя вида, без истребования от последнего надлежащих документов»¹⁸⁸.

Приведённое сообщение г. Министра Внутр. Дел порождает много недоумений.

Ходатайство духовной власти имело в виду лиц не православного исповедания, а отпавших от православия в различные секты. Последнего рода лица резко отличаются в нашем законодательстве от православных и именуются особым именем, соответственно тому, к какой секте принадлежит отпавший. Одно только употребление разных именований сект в нашем законодательстве никогда не создавало и не создаст сектам привилегии быть «признанными» со стороны Правительства, которое по отношению к «признанию» сект держится ясно указанных в решении Правительств. Сената по делу Соболева 73–595 норм. Посему-то наше законодательство совершенно свободно пестрит свои правовые акты употреблением различных именований сект, и никогда секты не искали и не получали себе права видеть в этом упоминании их имён «признание» их со стороны Правительства.

Следовательно, высказанное г. Министром Вн. Д. опасение, что одно только обозначение в паспортах, или вообще в официальном документе, принадлежности к какой-либо секте лица, отпавшего от православия, создаст повод для заключения о том, что обозначенное лжеучение получает признание со стороны Правительства, является напрасным и ничем не оправдываемым.

К такому же заключению приводят нас и следующие данные. Циркуляром Минист. Вн. Д., от 13 авг. 1899 г. № 27, повелено, чтобы полицейские управления не отказывали «штундистам» в записи браков их в установленные законам 19 апр. 1874 г. метрические книги... Спрашивается: отметка в метрической полицейской книге брака «штундиста», или выдача «штундисту» метрической выписи создаёт ли для последнего повод для заключения о том, что его лжеучение признано Правительством?! Конечно, нет. Министерский циркуляр, как и закон 1874 года, имел целью лишь привести и «штундистов» к более нормальным и согласным с началами государственного благоустройства условиям семейной жизни. Принадлежность же «штундистов» к «признанному», или к более или менее вредному в глазах Правительства лжеучению, не имела никакого значения в отношении к их регистрации. Каждый закон говорит лишь о том, о чём говорит, – не более и не менее.

Согласно 31 ст. Устава о паспортах (т. XIV, изд. 1890 г.) раскольникам всех сект, за исключением скопцов, выдаются паспорта на отлучки внутри Империи. В этих паспортах должны быть делаемы полицией и вероисповедные отметки, как о том сообщает и статс-секретарь Плеве. Эти отметки делаются на основании заявления лица, получающего вид. Но ведь ни раскольник, ни явный сектант никогда не объявляет себя полиции православными. Самое большее, что иногда допускают сектанты, это перемену названия своей секты, в целях присвоения себе нрав и льгот более полноправных сект. Следовательно, по действующим ныне законам, полиция обязана отмечать принадлежность сектанта к какой-либо секте в выдаваемом ему паспорте. Посему и речи не может быть о том, чтобы полиция, не нарушая требований закона, отказывалась делать, «в официальном документе, выдаваемом лицу, отпавшему от православия в раскол или сектантство, отметку о принадлежности владельца документа к какой-либо секте».

Ещё более нас убеждает в этом ст. 32-я уст. о паспортах (т. XIV, изд. 90 г.). В этой статье ясно говорится: «для удобнейшего наблюдения за скопцами, предупреждения оскопления молодых людей, принимаемых ими в услужение, и открытия оскопителей, постановлены следующие правила: 1) в разных видах и свидетельствах, выдаваемых скопцам, надлежит обозначать в числе примет оскопление, и каждый скопец сам о том заботится с тем, что он подлежит суду, как вновь оскоплённый, если в виде или свидетельстве его того оговорено не будет; 2) каждый хозяин скопец, нанимающий работника, прислугу, сидельца, или принимающий к себе в дом на житье, под каким-бы то предлогом ни было, постороннего человека, или родственника, должен наперёд всего проверить в том отношении паспорт, или вид принимаемого; если же впоследствии окажется, что сей последний оскоплён, между тем как в паспорте или виде его того не оговорено, то хозяин предаётся суду, как оскопитель, и подвергается определённому за оскопление других наказанию (ср. по делу Соболева 73–595)». – Здесь скопчество рассматривается как секта, и необозначение в паспорте или другом официальном документе скопца его принадлежности к скопчеству влечёт за собой бедствия для самих же скопцов. Но что ещё особенно важно, так это то, что точным обозначением в паспорте скопца его принадлежности к секте скопцов закон преследует весьма благие и для церкви, и для государства цели, это – удобнейшее наблюдение за скопцами, предупреждение оскопления молодых людей, принимаемых скопцами в услужение, и открытие оскопителей.

Понятно теперь, почему духовная власть ходатайствовала не вообще об обозначении в паспортах сектантов принадлежности их к той или другой секте, так как и без такого ходатайства полиция, согласно действующим законам, обязана делать это, а лишь о «более точном» обозначении сектантства отпавших от православия. Мотивы такого ходатайства вполне понятны. Они, между прочим, изложены и в 32 ст. уст. о паспортах и нами выше приведены. Не раз они указывались и на миссионерских съездах лицами, весьма опытными в миссионерском деле. Так, на екатеринославском епархиальном миссионерском съезде в 1897 г. с участием известного миссионера, а ныне епископа сумского Алексия (Дородницына), был поднят вопрос, как остановить вредную деятельность распространителей штунды, расхаживающих по деревням в качестве то ремесленников, то торговцев и т. п., и распространяющих в народе свои заблуждения. При решении этого вопроса съезд нашёл себя вынужденным ходатайствовать перед его преосвященством о том, чтобы лица и учреждения, выдающие сектам виды на жительство, отмечали в них принадлежность предъявителя к той или иной секте¹⁸⁹. И мы глубоко убеждены, что для приходского пастыря, как и для сельских властей, далеко не безразлично, появится ли в их приходе толстовец, или штундист, или молоканин, или хлыст, или скопец... Каждая секта имеет свой более или менее вредный дух учения и более или менее сильный прозелитизм, и потому вызывает со стороны пастырей и сельских и полицейских властей различное к себе внимание и разные законом и распоряжениями власти предусматриваемые меры и способы пресечения пропаганды и других преступных деяний со стороны отщепенцев. Вот здесь то и играет огромную роль точная вероисповедная отметка в паспортах сектантов, благодаря которой духовные и светские местные власти сразу поставляются в известность, с кем им приходится иметь дело, и потому они имеют полную возможность своевременно принять все зависящие от них меры для предотвращения опасности от прибывшего сектанта. В особенности такие отметки желательны в паспортах тайных сектантов, как наприм. хлыстов, которые, будучи «опознаны» у себя на родине, могут под личиной православных или старообрядцев (как наприм. в г. Николаеве) с успехом сеять своё лжеучение в чужих приходах.

Итак, ходатайство духовной власти о более точном обозначении в паспортах сектантов принадлежности их к той или другой секте имеет под собой твёрдую, законную почву и является ходатайством не об издании нового закона, а лишь о предписании чинам полиции более внимательного отношения к выполнению лежащих на них обязанностей по выдаче паспортов и других видов на жительство отпавшим от православия в разные секты. Ещё в 1900 г. Министерство Внутр. Дел, во внимание к ходатайству духовной власти, и с целью пресечь злоупотребления сектантов вероисповедными отметками, циркуляром от 17 мая за № 3-м предписало, чтобы полицейские учреждения и пр... при выдаче паспортов и т. п. документов сектантам, которые называют себя «баптистами», предварительно вероисповедной отметки требовали предъявления надлежащих доказательств принадлежности их к баптизму.

Ясно, что вероисповедные отметки, лишённые точности, порождают одни только злоупотребления и посему, если министерство нашло возможным устранить эти злоупотребления в 1900 г. приведённым циркуляром, то нет никаких оснований и теперь в 1904 г. сделать такое же распоряжение по отношению ко всем вообще сектантам, а особенно к тем, кои принадлежат к наиболее вредным сектам. В пользу такого распоряжения говорят и действующие ныне законы, и та очевидная польза для Церкви и государства, которая с надлежащею ясностью установлена и данными духовной власти, и свидетельствовами законодательных актов, как напр. ст. 32 уст. о пасп. и циркуляр Минист. Вн. Д. от 1900 г. 17 мая за № 3.

После всего сказанного ясно, что и бывший недавно в г. Новочеркасске донской епархиальный миссионерский съезд, в своём решении по поводу паспортных вероисповедных отметок, подавшем повод высшей духовной власти возбудить вышеупомянутое ходатайство перед г. Министром Внутр. Дел, не сказал ничего нового или противозаконного, а повторил лишь мнения бывших до него миссионерских съездов, и притом мнения, строго согласованные с законами, и с пользой для Церкви и государства. Означенные мнения в своё время одобрялись высшей духовной властью и вызывали надлежащие распоряжения Министерства Вн. Дел. Но так как время предаёт забвению или ослаблению множество распоряжений, и люди, по своей немощи, недостаточно бдительно стоят на страже исполнения законов, то донской съезд и счёл нужным воскресить в памяти подлежащих властей необходимость точного исполнения того, что уже требуется законами. И высшая духовная власть, в виду важности данного вопроса, возбудила соответственное ходатайство, вполне разделяя мнение съезда о пользе от оного для Церкви.

Между тем в одном недавно появившемся на свет миссионерском органе «обозреватель современной постановки миссионерского дела в России» воспользовался ответом г. Министра Вн. Дел для наивной филиппики против руководителей донского миссионерского съезда и для дискредитирования вообще епархиальных миссионерских съездов. С удивительным легкомыслием, которое мы уже отмечали в «обозревателе» на страницах печати, он трактует о вреде возбуждённого донским съездом ходатайства, забывая или, точнее, не зная, что оно отнюдь не новое и требуется точным смыслом действующих ныне законов, и что высшая церковная власть давно уже не раз своими постановлениями санкционировала мнение компетентных миссионерских деятелей о пользе для Церкви от удовлетворения означенного ходатайства. Да и само Министерство Вн. Дел доселе держалось такого же мнения.

И. Айвазов

(Наши недочёты).

«Миссионеры страшно необходимы» ... Какая жизненная истина! – Работы мужей учёных будто не предполагают о существовании православной миссии: опять какое верное замечание!.. Верно, что каждый священник в своём приходе должен быть миссионером; но даёт ли ему школа то, что необходимо для миссионера? Может ли он хотя бы пополнить этот недочёт своего образования чтением учёных сочинений, в немалом количестве выпускаемых нашими академиями? Много ли найдёте в этих сочинениях, специально направленных против именно современных сектантских заблуждений? Пересмотрите сотни диссертаций на магистра и доктора богословия: найдёте ли вы в них то, что вот сейчас так необходимо священнику, чтоб отразить мудрование сектанта? Увы, не будь почтенных полемических трудов наших, искренно преданных святому делу миссии тружеников – приходский священник не знал бы: как и с чего начать беседу с сектантом... Самые жгучие вопросы, какие ставит столкновение с сектантами, остались бы без ответа, если б не было трудов наших почтенных ратоборцев за святую истину Церкви в лице миссионеров. И да будет позволено сказать смелое, хотя, может быть, и не особенно приятно кое-кому слово: научные богословские работы последнего времени, издаваемые на разные учёные степени и разными учёными богословами нашими, строятся в огромном своём большинстве на почве рационализма, под руководством иноязычных богословских писаний, а потому не могут дать прочных обоснований для православной постановки и решения сих вопросов. Положим, нужно точно обосновать учение о значении добрых дел в деле нашего спасения. Учение это прекрасно раскрыто у св. отцов Церкви, но загляните в учёные сочинения наших богословов – вы вовсе не найдёте именно такого их обоснования. А между тем не только не лишне, но и настоятельно было бы необходимо пересмотреть всё наше богословие именно с точки зрения современных запросов христианской пытливой мысли и жизни. Только тогда пастырь будет в состоянии отвечать всякому вопрошающему о словеси упования, когда у него будет в руках такой материал в виде научных трактатов. Ведь не всё же придётся иметь дело с невежественными штундистами (которые, заметим, всё же в известном отношении могут ставить в затруднение священника), но и с интеллигентными сектантами, которые не чужды и развития философского...

Что же делать? Как помочь нужде?

Нам кажется – пора подумать об открытии хотя бы при одной из академий специальной кафедры обличения рационалистических лжеучений. В самом деле: кафедры обличения раскола существуют, но раскол не столь опасное явление для Церкви, как сектантство... Раскол сам собой должен в конце концов измереть¹⁹⁰, но опасность в том, что он с распространением просвещения, сознавая свои нелепости, может переродиться в сектантство, хотя бы просто в силу ненависти к Церкви... Тем не менее, говорим, противо-раскольнические кафедры существуют, а вот противо-сектантской ни одной... Правда, изучается история ересей, но это всё не то: нам сейчас нужны миссионеры, знатоки св. писания именно в том направлении, какое нужно для борьбы с сектами... Но и этого мало. В православных академиях и другие-то науки все должны служить истине православия. Отчего бы при назначении тем для студентов на разные степени не иметь в виду этих нужд Церкви? Зачем заставляют юношу работать два–три года над сочинением об еретике второго–третьего века, когда можно бы, казалось, с большой для него и для Церкви пользой, заставить его поработать над тем же в сущности вопросом, но ближе к современным нуждам Церкви? Мы знаем, что нам скажут: академия должна служить чистой науке, утилизация ведёт к односторонности и т. п. Но мы именно на односторонность-то, безжизненность таких научных работ, и хотели бы указать... И будь. специальная кафедра противо-сектантская замещена ревностным к своему делу профессором-миссионером – он несомненно просил и указывал бы товарищам, что желательно в видах миссии давать студентам для работ.

Вот тогда и в семинариях вопрос о борьбе с сектантством стал бы на более практическую почву. И епархии не нуждались бы так в миссионерах опытных, как нуждаются теперь...

Что делать? Прискорбно, что в самых недрах Церкви, среди искони православной Руси, приходится заводить миссии в защиту православия... Видно много мы согрешили перед Господом, что попускает «отступление» в самой Церкви. Больно это. Так и надобно думать, как горю помочь, и делать, что можно...

У нас изучается текст священного писания с семинарии. Казалось: шесть лет в семинарии, да четыре в академии – довольно времени, чтоб всю библию изучить до мелочей. По крайней мере топографию священного текста знать так, чтоб не затрудняться сразу отыскивать потребные места писания. А у нас не редкость такое явление: кто-нибудь приводит текст, и сам же не может указать с точностью хотя бы священную книгу, которую цитирует. Без симфонии – ни шагу. А у сектантов, по крайней мере излюбленные ими места, твёрдо известны на память. Отыскивают их с точным указанием стихов. Может быть этим и ограничивается их знание Библии? Но это резко бросается в глаза православным при беседах с иномыслящими.

Не мало затруднений представляет и разночтение славянского текста с русским. Не даром святитель Феофан-затворник так резко восставал против перевода библии с еврейского. Припомните его письма, напечатанные в С.-Петерб. Дух. Вест. Вот ещё задача нашим академиям. Кому же, как не учёным богословам, поработать над выяснением разницы текстов? А ведь она доходит то того, что нет возможности без соблазна печатать псалтирь в два столбца: по крайней мере до сих пор не допускалось такого издания на славянском и русском наречиях. Один и тот же стих иногда читается решительно в другом смысле... Нормально ли это? Об единстве текста думал ещё патриарх Никон, и до сих пор мы не собрались этого достигнуть... Не стыдно ли нашей богословской науке за это?..

Но мы уклонились в сторону от главной мысли. Пора академиям прийти в помощь пастырям Церкви своими работами на темы, наиболее отвечающие запросам современной церковной жизни. Пора им обратить внимание на подготовление будущих миссионеров противо-сектантских. Не всё же пробавляться начётчиками, любителями из семинаристов, и только изредка – академиками, но такими, которым приходится пробивать себе дорогу личным трудом, начиная с азбуки миссионерства... Время не терпит. Жизнь не ждёт. Безграмотные отпадают – не говорим о грамотеях. Соблазн растёт. Штунда уже вьёт гнёзда в искони православных великорусских губерниях. Стыдно будет представителям богословского знания, если они не выйдут навстречу этому врагу во всеоружии своей науки.

Православный

Не подлежит сомнению, что в деле внутренней миссии православной Церкви приходское духовенство имеет первое место. Высоко стоит авторитет священника в приходе – и сектантов или мало, или вовсе нет; упадает – и они, или вновь появляются или усиливаются. Если назначают в расколо-сектантский приход священника с высокими нравственными достоинствами, «право правящего слово истины» и, зачастую, сектантство значительно сокращается; если же его заместитель окажется с недостатками, уклонения от православия усиливаются, и представители отступничества снова поднимают головы.

Конечно, степень авторитетности приходского пастыря зависит, прежде всего, от него самого, но иногда, помимо его воли и достоинства, по злым наветам недоброжелателей, какими всегда являются отступники от веры православной, случается, что престиж его заметно падает в глазах прихожан. Этому во многом способствует так называемая «судебная волокита». Она, обыкновенно, возникает по доносам и жалобам на духовенство со стороны лиц чем-либо обиженных и желающих по чувству мести досадить ему. И достаточно какого-либо незначительного обстоятельства, или вымышленного факта, чтобы над обвиняемым пастырем было назначено епарх. начальством формальное следствие при депутате с гражданской стороны и допрос многих свидетелей. В большинстве случаев подобного рода жалобы и доносы оканчиваются полным оправданием обвиняемого, но сама процедура делопроизводства, обставленного столь торжественно, и допрос под присягой свидетелей, якобы о важном уголовном преступнике, по нашему глубокому убеждению, испытанному на практике¹⁹¹, сильно подрывает авторитет приходского священника. Назначение формального следствия над священником, по самому незначительному делу и факту сомнительной достоверности, заставляет прихожан смотреть на своего пастыря как на подсудимого и, разумеется, прихожане относятся к нему с меньшим уважением, а это охлаждает взаимные между ними отношения и нередко побуждает многих овец бежать из двора Отчего на распутья мира сего и примыкать к разным отступническим обществам. Нам известно не мало таких приходов, в которых штунда появилась с того момента, как над местным священником стали производиться формальные следствия по жалобам и доносам, не всегда, впрочем, заслуживавшим столь строгого и обставленного излишними формальностями отношения к ним.

Пусть не подумает кто-либо, что мы намерены потворствовать проступкам священно-церковно-служителей. Далеко нет. Если всякого рода. отступлении от своего долга и звания не терпимы в обыкновенном смертном, и караются по всей строгости существующих на этот счёт законоположений, то тем более они должны быть преследуемы в лицах, облечённых в духовный сан, в тех лицах, которые должны быть «светом миру и солью земли». Мы только восстаём против излишней огласки судопроизводства и, если можно так выразиться, «вчинения иска» по поводу обстоятельств и жалоб, не заслуживающих этого. «Формальное следствие» следует назначать только в обстоятельствах исключительным и в делах очень важных, а для дел менее важных и само делопроизводство следовало-бы, для поднятия авторитета приходского духовенства, сократить до nec plus ultra¹⁹².

В виду этого было бы весьма благополезно – прежде, чем назначить формальное следствие по проступкам священно-церковно-служителей – практиковать в широкой степени более упрощённый способ делопроизводства – дознание. В каждом благочинническом округе есть особый блюститель нравственности вверенного ему духовенства, – это благочинный; почему бы под его личной ответственностью не поручать ему предварительного обследования дела, возникающего по жалобе на то или другое подведомственное ему лицо, для заключения, и, если последнее окажется неудовлетворительным, лишь тогда назначать уже формальное следствие?.. Кроме благочинного есть ещё благочиннический совет, состоящий из помощника благочинного и члена благочиннического совета. Все эти лица очень близко стоят к обвиняемому пастырю и в большинстве случаев, находясь с ним в близком соседстве, хорошо знают все обстоятельства того или другого дела и их заключение в данном случае должно бы иметь также весьма важное значение, а между тем подобного рода заключений почему-то никогда не требуется при следственных делах, и постановление епархиального начальства каждый раз основывается лишь на одном формальном следствии, произведённом духовным следователем при депутате с гражданской стороны.

А если бы все следственные дела шли через руки благочинных и их советов, то, наверное, многие бы из них кончались миром, не имели бы излишней огласки и не служили бы поводом к тому, чтобы отступники от веры православной указывали на нас пальцами и приобретали-бы лишних последователей своего лжеучения. Нам могут возразить, что благочинный – свой человек, – может всегда покрыть обвиняемого; но ведь и следователь тоже – свой человек, и мог бы покривить душой, только не знаем, кому может быть приятно принимать условную ответственность на свою шею? Личная ответственность может служить для производящего дознание самой лучшей гарантией того, что оно будет произведено с соблюдением самой строгой справедливости.

А что неправильная постановка следственного производства в духовном ведомстве давно уже сознаётся многими, имея весьма дурные последствия, это видно уже и из того, что оно упрощается некоторыми преосвященными. Так, насколько нам известно, блаженной памяти высокопреосвященный м. Филарет весьма не одобрял форменных следствий с неизбежной судебной волокитой, и обыкновенно дела по доносам и жалобам на священно-церковно-служителей разрешал просто, по-отечески.

Обыкновенно, если к нему поступала жалоба на священно-церковно-служителя, он вызывал в свою квартиру местного благочинного. Когда последний являлся, владыка-митрополит приглашал его в свою домовую церковь и здесь, перед престолом, чинил самый строгий допрос, справедливо полагая, что благочинный знает все обстоятельства дела, по которому его спрашивают, а торжественность обстановки и святость места не позволяет допрашиваемому говорить ложь или же покрывать подчинённого в присутствии самого архипастыря.

После допроса обыкновенно тут же полагалась резолюция, которую отвозил на место назначения сам благочинный. Конечно, к таким мерам милостивый владыка-митрополит прибегал только в самых серьёзных делах, когда священно-церковно-служитель обвинялся в весьма тяжких преступлениях, а в менее важных он обыкновенно ограничивался дознанием благочинного и его заключением по этому делу.

Другой преосвященный, Амвросий архиеп. Харк., поступал таким же образом. В особенности он старался келейным образом мирить враждующих священников и других членов причта. Зная, сколько ссор, вражды и неприятностей бывает между священно-церковно-служителями по различным поводам, и насколько ссоры эти, доходящие до суда церковного, роняют авторитет духовных лиц перед прихожанами, а в особенности перед иноверцами, преосвященный все подобные дела старался разрешать без излишней огласки, судебной волокиты со всеми её неприятностями, причём выдвигалась на первый план не юридическая, а нравственная сторона дела: духовенство должно служить для паствы примером мира и любви... Был такой случай. Священник и псаломщик жили между собой во вражде: виноватой стороной был псаломщик, человек вздорного и заносчивого нрава. На литургии со священником случилось несчастие: он опрокинул чашу со святыми Дарами. Псаломщик немедленно отправляется к высокопреосвященному Амвросию с доносом на священника; священник в тот же день отправился туда же покаяться своему архипастырю в невольном грехе. Явились они оба вместе. Архиеп. Амвросий принял священника, а потом псаломщика. Священнику владыка приказал каждый день в течение недели совершать литургию и помолиться о своём грехе, а псаломщику был сделан строгий выговор за то, что он дерзнул доносить на своего духовного отца и начальника, и приказано было просить у него прощения. Нам приходилось слышать этот рассказ от нескольких лиц, причём все они выражали своему архипастырю глубокую признательность за то, что он разобрал дело своей собственной властью без всяких формальностей и следствий, чем наглядно показал духовенству, каких взаимных отношений желает он от него.

А об одном из ныне здравствующих архипастырей передают такой случай. Два подчинённых ему священника затеяли между собой долгую тяжбу, которая то затихала, то снова возбуждалась. Епархиальный архиерей, присутствовавший в то время в синоде, видя, что следствия и суд по их делу не приводят к желанному миру, вызвал обоих в Петербург, принял их в одно время, выслушал их дело и спросил: «Кто же из вас виноват?». Виноватого не нашлось. «Оба вы виноваты», сказал владыка. – «Поэтому кланяйтесь друг другу в ноги, да поцелуйтесь». После этого владыка сказал несколько прочувствованных слов о том, как должно жить духовенство между собой, особенно в наше трудное время, благословил обоих и сказал в заключение: «Дело ваше я прекращаю, поезжайте с миром домой, и смотрите, чтобы пока я жив, я ничего не слышал о вашей ссоре». С той поры бывшие враги примирились н, как слышно, живут в мире и согласии. Случай этот скоро разнёсся по епархии и в духовенстве вызвал удовольствие и благодарность к мудрому владыке¹⁹³.

Эти единичные факты с наглядностью доказывают возможность упрощения духовного судопроизводства. Пусть будет суд строгий и нелицеприятный, но самый упрощённый. Теперь же следственными делами занята половина консисторского делопроизводства. Многие из этих дел, вследствие канцелярской переписки, сильно усложняются, затемняются и затягиваются на долгие годы, роняя обвиняемого в глазах его паствы.

В римско-католической церкви давно уже на это обращено самое серьёзное внимание высшим духовным начальством. Так формальные следствия назначаются только по требованию гражданского начальства. Духовный же суд над провинившимися священниками происходит в покоях самого епископа, допрос производится им лично, положительно без всякой огласки, и тут происходит оправдание обвиняемого, или же назначается ему кара по степени виновности. Не этим ли обстоятельством следует объяснить то, что авторитет духовных лиц стоит там очень высоко, и католические ксёндзы, благодаря поддержке высшего своего начальства, имеют возможность действовать с твёрдой властью, пользуясь в тоже время полной независимостью со стороны пасомых, а последние относятся к ним с примерным почтением и уважением. Нужно только присмотреться, каким вниманием пользуется ксёндз, находясь где-либо в гостях и как все его духовные дети наперерыв стараются чем-либо услужить ему.

Не упрощением ли судебного делопроизводства следует также объяснить то обстоятельство, что в католической церкви судебные дела по жалобам на духовенство возникают очень редко, а если и возникают, то мало кто об них ведает? Прихожане знают только, что их ксёндз наказан, удалён или переведён из прихода, но за что и про что – об этом могут только догадываться, но не знают достоверно. А у нас подобное событие со всеми подробностями известно в приходе всем, от мала до велика и, варьируясь на разные лады, необходимо влечёт за собой подрыв доброй славы о православном духовенстве. И без того оно находится уж в приниженном положении, вследствие своей материальной необеспеченности... – следует, по крайней мере, поднять его хоть в моральном и служебном отношении: нужно карать проступки духовных лиц, но по возможности не следовало бы обнажать и пороки их для соблазна «малых сих» ...

Свящ. С. Брояковский

ХХII.

В одной глухой деревеньке беседовал я с хлыстами. В первый раз мужики слышали миссионерскую речь. Она их так поразила, что они, как дети, не отходили от меня.

Вот и решили они, пользуясь моим присутствием, разрешить важнейшие свои недоумения. Эти недоумения занесены были к ним с Кавказа, от сектантов, где многие из них работали. Особенно «всяких подвохов» набрался портной Степан. Он много раз приходил ко мне в кругу своих «почитателей», и всякий раз мы долго беседовали «о божественном».

В одно раннее утро Степан пробрался в комнату, где я спал, и унёс мою Библию. Её сначала все просто рассматривали, как книгу «диковинную». Потом Степан стал из неё «кое-что» читать.

Подбор прочитанных мест обнаружил, что Степан был знаком с сектантскими толками. Он, напр., прочёл из 17 гл. Деяний ст. 24: «Бог... не в рукотворенных храмах живёт». Толкуя эти слова, Степан утверждал, что Бог не может жить в рукотворенных зданиях....

Ему возражал Арефий. Он говорил:

– Если Бога нет в рукотворенных храмах, – чего же ты ходишь в них молиться?

Возражение дельное. Оно ставило Степана в тупик. Но он не уступал противникам…

Решили разбудить меня, чтоб я истолковал им непонятный стих.

Я радостно поднялся, по зову хозяина. Наскоро умылся, помолился Богу и сейчас же принялся толковать с людьми. Я прочитал им из пр. Ис.57:15 и это место удовлетворило всех.

В самом деле, пророк говорит, что Бог живёт «на высоте небес и во святилище, и также с сокрушёнными и смиренными духом»... По учению св. пророка, таким образом, следует, что Бог – везде; всё Собой наполняет. Значит, ошибались и ошибаются язычники, думая, будто их боги живут только в рукотворенных храмах...

– Вишь, как просто и хорошо! – говорил Арефий. Вот кабы вы с нами зиму пожили. Зачерпнули бы от вас разума!..

Все согласились с Арефием. Но деревенский писарь, парень из мужиков, сказал:

– Нет, ребята, не больно я науку почитаю. Губит она души людские.

Я изумился такому мнению о науке передового человека в деревне. Я спросил писаря:

– Почему вы столь сурово отзываетесь об ученье? – Ученье – свет, неученье – тьма...

– Так-то оно так, да брат мой пропал через ученье...

И писарь, по нашей просьбе, рассказал нам трогательную повесть о своём брате. – Был он самоучкой. Самостоятельно выучился читать, писать и даже «хватил грамматики». После засел за чтение Евангелия. Бросил гармонику, перестал ходить «на улицу», – всё читает и думает!..

Наступил Великий Пост. Брат говел искренно, со слезами. После опять «до столбняка» читал Евангелие... Стали у него замечаться признаки душевного расстройства. Мозги его не выдержали. Как плохие леса, – они пошатнулись...

Брат «помешался». На Пасху он «не гулял» и читал всё время Евангелие. Однажды, о Пасхе же, отец был где-то в гостях, он кинулся из дома, прибежал к отцу и «зачал» кричать:

– Батюшка! не пей вина, – пропадёшь ты и мы с тобой... Отец заплакал и с тех пор стал считать брата моего больным. А брат ходил задумчивый и всё твердил о мире, о любви...

Осенью его «забрали» в солдаты. Поступил он на службу в Варшаву. Способности имел хорошие и временно будто исправился. Его определили в фельдшерские ученики. Стали учить латыни; с ним опять «что-то» поделалось...

Он убежал со службы; его поймали. «Для первого раза» простили. Определили в рядовые. Немного он послужил – и опять сбежал...

Его и на этот раз изловили: от начальства не скроешься! Отдали в Воронежский исправительный батальон. Там он переносил всё послушно и благополучно возвратился в строй. Послужил с полгода и последний раз убёг. Да на этот раз несчастно...

Схватили его на прусской границе. Военным судом присудили к ссылке в Енисейскую губернию. Оттуда однажды написал он нам. Говорить: «всё готов терпеть за имя Христово». А потом и замолчал...

Полагаю я, что брат окончательно ума «решился».

Так вот вам и ученье! – насмешливо добавил рассказчик. Не читай мой брат книг, – он не мудрил бы и благополучно отслужил Царю. А теперь пропала умная голова ни за грош!..

На глазах писаря навернулись слёзы. Мы невольно выразили сочувствие его горю. Потом я сказал:

– Ваш рассказ про брата не полон и не ясен. Вы нам ничего не сказали, почему ваш брат сбежал из солдат, как смотрел он на военную службу?..

– Как на неё смотреть-то? – недоуменно переспросил писарь.

– Так. Есть сектанты духоборы и толстовцы. Они не хотят служить в солдатах. Они думают, будто такая служба – грех... Бедные люди! Забывают они сколько добра, рядом с страданием, приносит воинская повинность. Без этой повинности наши братья славяне никогда не увидели бы свободы; без солдат нельзя было бы жить на диком Кавказе...

Но иные сектанты этого знать не хотят и отрицают воинскую повинность. Может быть, и брат ваш был пропитан такими мнениями. Об этом вы нам ничего не сказали.

Но может быть и вправду ваш брат сошёл с ума?

Однако, это трудно допустить. На военной службе всё исследуют. Если бы врачи признали вашего брата помешанным, – его положили бы в лечебницу, а не ссылали бы в Енисейскую губернию...

– В жизни вашего брата – дело нечистое.

И вот вам моё заключение к рассказу: не ученье виновато в наших бедствиях, а мы сами. Научились мы «чему-нибудь и как-нибудь», – и уже воображаем о себе. Думаем всё поставить по своему мнению. Ничем, кроме своего произвола, не руководствуемся.

В этом и заключается наше несчастье: моря пригоршнями не вычерпаешь, землю вершком не измеришь... В делах веры за руководство надо принимать голос Церкви. Тогда мы не уклонимся в ереси и секты и не станем сумасшествовать...

Арефий со слезами на глазах дослушал мою речь. Он усиленно «по-своему» протолковывал её товарищам. Все они пошли от меня серьёзные и в глубокой задумчивости...

Д. Боголюбов

В 1879 г. в Самарской губ. был сильный неурожай хлеба и травы. Положение народа было крайне безотрадное, безвыходное. У многих мещан г. Новоузенска явилась мысль переселиться в Оренбургскую губернию, хотя бы на время, так как урожай там был хороший и заработков было значительно больше, чем у нас. Составлена была партия для осмотра местности. Ходоки нашли подходящий участок земли и сняли его в аренду. 10 семейств тотчас же отправились туда и поселились в 15 верстах от соляной Илецкой защиты. За этими семьями стали переселяться и другие, в том числе и мои родители. Вперёд отец послал меня; я взял жену, детей, половину рабочей скотины и вместе с другими отправился в Оренбургскую губ.

Всех поселенцев собралось нас 15 семейств и все одного поморского брачного согласия. Кроме того, мы застали уже на месте 6 семейств, которые тоже были новоузенские мещане, по благодаря влиянию своих соседей на новом месте, переменили поморство на Феодосеевство, а одно семейство держалось глухой нетовщины. Представителем последней был некто Исидор Карякин, упорный гордец, самолюбец и, хотя был малограмотный и еле читал, но толковал писание, как хотел. У Карякина много было подлинных старопечатных книг, масса брошюр и тетрадок поморского письма и др. сект. В эти тетрадки, наполненные разными баснями, Карякин верил более, чем Евангелию. Он всех считал еретиками, скверными людьми, и только себя считал чистым, истинным христианином. Никогда ни с кем он не ел из одной посуды, в доме никому не позволял молиться на свои иконы, а когда кто нарочно делал это, он сейчас же выгонял посетителя, а иконы обмывал водой, как осквернённые. Православную церковь он ставил наравне с латинским костёлом или жидовской синагогой и страшно поносил её всякими словами. Карякин был уже старик, и некоторое время жил в Сибири, куда был сослан с детьми за воровство. Зиму и лето он носил на голове шапку, считая грехом носить картуз, так как по объяснению одной, бывшей у Карякина, тетрадки, слово картуз происходит от сочетания слов: «карт» и «ус», каковые слова составляют имена 2-х бесов сатаны. «Карт» и «ус» состоят у сатаны чем-то в роде адъютантов, самые злые духи. И вот, чтобы подчинить себе людей, эти два беса и выдумали картуз, которым и покрыли все головы мнимых христиан. Теперь все носящие картуз – дети сатаны.

Карякин любил беседовать о вопросах веры, но не терпел возражений со стороны слушателя. Точнее – Карякин любил говорить один, любил учить других, а сам учиться не любил. Со мной при первом свидании Карякин говорил не более нескольких минут, тотчас же ушёл, когда я ему возразил на его нелепости. Больше он не желал и видеться со мной. Когда Карякин заболел, к нему пригласили наставника самокрещенской секты, чтобы он исповедал его; но Карякин сказал, что он не видит на земле такого человека, который был бы достоин выслушать его грехи. Так и умер этот злой, гордый и самолюбивый старик в своём упорстве и заблуждении.

Вскоре к нам прибыл из г. Новоузенска уставщик моленной Даниил Коннов, который привёз с собой и богослужебные книги. Общество наше выбрало избу В. Кочетова и стало собираться сюда в праздничное время на моление. В числе певцов был собеседник о. протоиерея Петра Унгвицкого, начётчик Семён Морозов, теперь стоявший на пути к присоединению к церкви. Здесь я познакомился с ним ближе. Морозов стал предлагать после моления разные религиозные вопросы, желая этим пробудить в старообрядцах стремление к исканию истины, но старообрядцы, по своему неведению, не могли ответить на его вопросы. Между тем Морозов чаще и чаще стал говорить о церкви, о таинствах и пр., устраивая для этого нарочитые собрания в своём доме. Этим он надоел старообрядцам до того, что они обратились ко мне с просьбой, чтобы я защитил их веру перед Морозовым. Тут я высказал откровенно старообрядцам, что Морозов говорит правду, что нам, беспоповцам, нечем защитить своё учение. – «А книги?» сказали старообрядцы. – Книги все против нас, братия, сказал я. Старообрядцы обиделись на меня за это.

Морозов стал после того моим приятелем, и мы с ним составили одну душу. Стали мы беседовать с ним вдвоём и располагать своих хуторян к присоединению к Церкви. Желание наше увенчалось успехом: окало 30 душ старообрядцев изъявили желание принять православие. Во главе этой партии стояли: уставщик Д. Коннов, И. Мажирин, И. Галкин, Μ. Коннов, Μ. Морозов, Ф. Устинов и сам Семён Морозов. Партия эта решила ехать в Оренбург, где у нас был знакомый священник в форштате¹⁹⁵, при Георгиевской церкви, о. Семён Циркулинский. Я остался на этот раз дома, чтобы за их отъезд приготовить ещё партию для присоединения к св. Церкви. Указанные лица благополучно добрались до Оренбурга, где и присоединил их упомянутый о. С. Циркулинский. Здесь, в Оренбурге, выяснилась тайна моего приятеля Семёна Морозова: оказалось, что он год тому назад был уже присоединён к св. Церкви, и теперь под видом старообрядца жил с нами на хуторе и ходил молиться с старообрядцами, нарочно, из желания спасти своих собратий от погибели. Присоединение убеждённых им лиц было в 1883 году.

Я после этого пробыл в расколе ещё год. Но, наконец, положение моё там стало невыносимым – тем более, что за последнее время раскольники перенесли свою моленную в мой дом, а меня уполномочили совершать для них церковные таинства, как то: крещение, исповедь и сводить на брак. Сознание, что я поступаю незаконно, мучило мою совесть, но в то же время я чего-то боялся и в церковь идти. Одно время поехал я в Оренбург и случайно познакомился там со священником единоверческой церкви, ныне синодальным миссионером, о. протоиереем Ксенофонтом Крючковым. Последний вёл беседы в доме Зубова с защитником австрийской секты Климентом Перетрухиным. Эта беседа ещё более показала мне несостоятельность раскола, однако я и тут не решился ещё принять православие, так как жена уговорила меня повременить ещё некоторое время.

Вскоре мне пришлось ехать снова в Оренбург. Со мной отправились мои приятели, уже православные, братья Морозовы и уставщик Коннов. Явились мы о. Симеону Циркулинскому, который радушно принял нас, побеседовал с нами, а потом предложил мне оставить раскол. Я не стал больше откладывать время, – с радостью пошёл в церковь Божию и в присутствии своих любимых друзей был присоединён ко св. церкви. И как возрадовалось моё сердце! Какое душевное облегчение получил я после этого чиноприёма! Я глубоко, от всего моего сердца, возблагодарил Господа Бога, что Он сподобил меня выйти из душепагубного раскола и войти в дом Господень. День моего присоединения – 2 марта 1884 г. – будет на веки для меня священным днём, днём радости и обновления духа. Когда я сообщил жене о своём присоединении, последняя обиделась, что я сделал это тихонько от неё, без совета с нею. Но прошло 2 месяца, как жена и дети мои также присоединены были ко св. церкви.

Раскольники, тотчас же по моём присоединении, забрали от меня все свои книги, иконы, лестовки и подручники. Община их рушилась, чтение и пение среди них угасло, и настоятельская мнимо-священная рука рассыпалась. Православных на хуторе, между тем, набралось уже до 40-ка человек, и кроме того временно проживавших лиц было немало. Мы решили просить преосвященного Вениамина, епископа оренбургского и уральского, чтобы он дозволил нам совершать общественное богослужение, так как без службы Божией нам было тяжело. Владыка благословил, запретив только читать нам апостол и евангелие. В доме братьев Морозовых мы стали собираться для молитвы, и эта служба привлекала к нам сердца остававшихся в расколе. Бог благословил и ещё несколько присоединений ко св. Церкви. Более рьяные раскольники сделали было попытку ещё раз постоять за свою веру, выписали из Фарфоса-Киндалей начётчика Василия Герасимова, но последний, показав своё бессилие, со стыдом выехал из нашего хутора.

4 года жили мы на хуторе, в стране чужой, и Господь благословлял нас урожайными годами. Средства наши были достаточны для содержания семейства. Но вот наступил голод, и мы снова потянулись в обратный путь – на родину, в г. Новоузенск. Родителей здесь я не застал уже в живых, брат жил в отдельности и продолжал держаться раскола. Я остановился было у него в доме с целью убедить его в истине православия, но раскольники восстали против брата за то, что он принял меня и осквернил свой дом; восстановили против меня его жену, – между нами пошла неприятность, ссоры из-за смешения чашек, что особенно часто делали дети наши, так что я принуждён был уйти от брата и построил свой дом. На досугах я беседовал с раскольниками, но главари их злобились за это на меня, гнали от себя и грозились даже убить из ружья. Угрозы этой я не устрашился и продолжал своё дело. Бывший в это время соборным протоиереем в Новоузенске О. П. Охотин отнёсся к моих трудам с сочувствием, – снабдил меня книгами из соборной библиотеки и всячески поощрял мои труды по миссии. 1887 года он разрешил мне производить публичные собеседования в с. Петропавловском, в 25 верстах от г. Новоузенска. Священник этого села, о. Лаврентий Костровский, отнёсся сочувственно к делу миссии и сам принял в нём участие. На первый раз я сделал 5 бесед кряду; раскольники, чувствуя своё бессилие в борьбе со мною, вызвали из Саратова начётчика Терентия Худошина, но и последний должен был ни с чем уехать из Петропавловского в Новоузенск, где начал было собирать свою братию и укреплять её в заблуждениях раскола. Я пытался вызвать Худошина и здесь на беседу, но последний отказался, заявив, что беседовать с еретиком он не желает больше. Между тем, благодаря беседам этого времени, 15 человек старообрядцев, выразили мне своё желание присоединиться ко св. Церкви. Я представил их к местному протоиерею о. Петру Румянцеву, который только что прибыл в наш город. Присоединение означенных лиц совершено им торжественно, при большом стечении народа. О. протоиерей, видя мои бескорыстные и полезные труды на пользу св. церкви, представил меня епархиальному начальству, как полезного человека и ревнителя православия, а начальство назначило меня противо-раскольническим миссионером этой местности с годовым окладом 120 р. за труды. Это было в начале 1888 г., при епископе самарском Серафиме.

С этого времени моя миссионерская деятельность подчинена была некоторому контролю и руководству со стороны епархиальной власти. По-прежнему я продолжал трудиться во славу св. Церкви, убеждать раскольников, беседуя с ними во всякое время дня и ночи, и на всяком месте: на улице, в доме, в храме, в гостях – словом при всяком удобном случае, при всякой встрече с раскольниками. Епархиальное начальство, видя моё усердие и найдя деятельность мою полезной, рукоположило меня во священника к единоверческой церкви г. Новоузенска (1889 г. 6 декабря), о чём просили и сами единоверцы. Служение во священном сане было великой наградой для меня недостойного. Приход мой был малый и мне приходилось устроять его и прилагать сугубое усердие к увеличению его. В 1891 г. Господь помог мне обратить из раскола 23 души, за что указом Самарской дух. консистории мне объявлена благодарность епархиального начальства. Такую же благодарность получил я и в последующие 2 года за присоединение 18 душ к единоверию. Но скоро Господь указал мне другое место служения: 8 февр. 1895 г., согласно прошению единоверцев, я был перемещён в г. Тулу, где и до ныне прохожу своё служение в сане приходского священника и помощника епархиального миссионера. 10 лет прошло уже, как я состою священнослужителем церкви Божией и ратую за неё. Господь помог мне за всё это время ввести в ограду св. Церкви 187 душ¹⁹⁶. Не много это, сравнительно с той силой раскола, какая существует у нас на Руси; масса лиц потопляется ещё в бездне рел. неведения, блуждая по распутьям разных сект и согласий, но наше дело сеять, а возращать – дело Божие. Услыши, Господи, молитву нашу и возврати вся заблудшие на путь истины! Призови их во св. Свой ковчег, вне которого они пребывают!

Братия, возлюбленные старообрядцы! Я сам родился в расколе беспоповщины, сам я некогда был таким же неразумным ревнителем обрядов, как и вы ныне. Обряды считал я за догмат веры; двоеперстие считал выше всякого таинства и им одним думал спастись и угодить Господу Богу. Но когда вник я в слово Божие, учение св. отцов и учение наших старопечатных книг, то увидел, что всуе упование моё, вотще вера моя. Не в обрядах заключается спасение наше, не в двуперстии сила, а в соблюдении правой веры и освящении себя таинствами св. Церкви. – Кроме Церкви Божией, нигде же несть спасения (Больш. Кат. л. 121 об.) и разрешения грехов (Мал. Катехизис л. 44), учат древние книги. Как же вы, беспоповцы, думаете спастись без св. Церкви, священства и таинств, с одним только двоеперстием? Если бы можно было спастись с одним двоеперстием, то зачем же вы разделились между собой и раздробились на разные толки и согласия? Все вы одинаково молитесь «двема персты», а между тем друг друга проклинаете, считаете еретиками и гнушаетесь даже есть из одной посуды. Сами себе противоречите, – одно говорите на словах, другое показываете на деле. Если бы спасение было в перстах только, то зачем же и Слово Божие, и старопечатные книги возвещают нам о необходимости св. таинств? Христос Спаситель прямо сказал: «кто будет веровать и креститься, спасён будет; а кто не будет веровать, осуждён будет» (Мк.16:16). Это о крещении. О св. причащении Он сказал: «сия чаша есть новый завет в моей крови, которая за вас проливается» (Лк.22:20). Вы, беспоповцы, именуете себя христианами, скажите, почему же вы не участвуете в чаше нового завета? Почему не причащаетесь тела и крови Спасителя, вопреки прямой Его заповеди: аще не снесте плоти Сына человеческого, ни пиете крове Его, живота не имате в себе (Иоан. зач. 23)? Оказывается, у вас, старообрядцев, свой закон, вами самими придуманный, вера в два перста, в букву «и», в хождение по солнцу (хотя сами никак не ходите), в 7 просфор на проскомидии (хотя сами обедни не служите), в аллилуию и пр. – вот ваша вера, изданная вашими наставниками. Она не Христова, а стариковская. На каком же основании вы именуете себя христианами, когда в чаше нового завета вы не участвуете, Христа не слушаетесь, св. церковь и таинство Его отвергли?

Други мои возлюбленные! Оставьте своё упорство, ту ложь своего учения, которую вы восприняли от своих предков! Ратовал и я некогда, по своему неведению, за старообрядство, крепко стоял за свою поморскую беспоповщину, но когда увидел, что я ошибаюсь и напрасно бегу от Православной Греко-российской церкви, то оставил раскол. Трудно мне было это сделать, – привычка к людям, к расколу долго держала меня в своих объятиях, но я осилил себя и вступил в общество православных. И как рад я теперь, что Господь Бог сподобил меня выйти из заблуждения! Возрадуется и ваше сердце, когда вы скинете с себя оковы раскола, когда вы признаете гонимую и хулимую вами Церковь своею матерью. Тогда мир водворится в душе вашей. Теперь вы на всех православных смотрите со злобой, от чего и лицо ваше всегда сурово, угрюмо, тогда для вас будут все – братия о Христе, такие же русские, как и вы. По себе это знаю, на себе, други мои, испытал. Не верьте вы разным Батовым, Худошиным и др., которые сплетают разную хулу и небылицы, печатают и распространяют их в своих брошюрах с целью оклеветать невесту Христову и вас удержать в расколе. Эти люди не истины ищут, а победы и одоления, – им нужна слава, честь и благосостояние. – Сами ищите, сами заботьтесь о спасении своей души, и молитесь Господу Богу, чтобы Он, Всеблагий, наставил вас на путь истины. Ко Господу, к Св. Писанию обращайтесь, его читайте, ибо в нём вы имеете живот вечный. Теперь это удобнее, легче, чем прежде было. Ныне и беседы ведутся с старообрядцами, и много книг написано, в которых все разделяющие вас с Церковью вопросы рассмотрены и объяснены. Не чуждайтесь этих бесед, которые ведут православные миссионеры, – они помогают старообрядцам разобраться в своём веровании и уразуметь истину. Не чуждайтесь и тех книг, в которых разбирается ваше учение. Руководясь ими, вы легче и удобнее можете проверить по книгам своё учение. Не коснейте только, не относитесь с враждой ко всему тому, что вы видите и слышите вне своего кружка. Ищите истину, и Господь, не хотяй жизни грешнику, поможет вам выйти из тьмы заблуждения и вступить в святилище, без которого нет спасения. Верьте, братия, что Греко-российская церковь – православная св. Христова Церковь. Никакой ереси в ней нет, – она чиста, свята и беспорочна. Ересь там, где изменилась вера православная, где изменены догматы евангельские. Посудите, друзья, по совести – правы ли вы? Других обвиняете за одну букву, а сами важнейшие заповеди бросили. Кто у вас крестит? простой мирянин, а нужно священнику. (Кормч. л. 30). Кто у вас совершает исповедь и благословляет брак? тоже мирянин, а положено священнику (Мал. Кат. 44). Да и эти действия вы совершаете по своему новому чину, а не по патриаршему потребнику. Вот она где перемена то – у вас, братцы, а не в св. церкви. Молитв родильнице – по рождении и в 40 день – у вас совсем не бывает. Миропомазания по крещении, причащения, разрешения от грехов, елопомазания совсем нет. Одним словом, братия, у вас все основы христианства разрушены. Вот куда повело вас самоволие, гордость и неразумная ревность о двух перстах! Ради двух перстов вы лишились благодати св. Духа, им же всяка душа живится, и чистотой возвышается. Подумайте, как же вы спасётесь без благодати св. Духа? – «Благодатию есте спасени», – учить св. апостол Павел, а не перстами, не аллилуией, не буквою «и», не 7-ю просфорами и хождением посолонь. Всё это – обряды церковные, состоят в распоряжении церкви, и не всегда были одни и те же. Была бы только вера православная, законное священноначалие, а обряды могут быть различные. – «В единой вере ничтоже вредит разнообразность обыкновений», – учит Василий Вел. (Посл. 24).

Подумайте, братия, глаголемии старообрядцы, вникните в своё погибельное положение, тщательно проверьте своё учение с словом Божиим и, когда узрите ложь и неправду (а это непременно вы увидите), унаследованную вами от своих отцов, оставляйте раскол и тецыте во св. Христову Церковь. Не смотрите ни на родню, ни на знакомство, ни на выгоды положения в расколе, памятуйте одно: «ищите прежде царствия Божия и правды его, а сия вся приложатся вам». (Мф.7:33).

Священ. Дометий Холопов

Итак, все примеры, приведённые мной из жизни Иисуса Христа, ясно и неопровержимо свидетельствуют о том, что христиане должны свято хранить, или праздновать, первый день недели, как день воскресения или покоя Христова.

– Да вы уж для полноты дела укажите нам примеры и из жизни Апостолов и других верующих во Христа, проговорил Пестряков, видимо удручённый приведёнными мной доказательствами в пользу празднования воскресного дня.

– Позволь, Пётр. Сейчас поговорим с тобой и об этом. Видно, велика твоя немощь, что ты сказанным мной не удовлетворяешься.

Апостолы и все бывшие со Христом, по смерти Христа, проводили дни, не исключая и субботы, в плаче и рыдании (Мк.16:10; Лк.24:17–21; Ин.20:11). В таком печальном настроении застал их и первый день недели. Но вот является им Христос и повелевает: „радуйтесь“ (Мф.28:9) и ещё: „мир вам“ (Ин.20:19,21,26), и они тотчас же „обрадовались“ (Ин.20:20; Мф.28:8–9), причём радость наполнила их сердце ещё тогда, когда они только предчувствовали в своём Собеседнике Христа: „не горело ли в нас сердце наше“... (Лк.24:32). Так первый день недели стал для учеников Христа „днём радости и мира“, как день воскресения и явления Христа, и они проводили его в радости и мире – „обрадовались“. Далее. Для Христа, как я уже сказал, первый день недели был днём покоя, днём священного собрания; соединённого с „преломлением хлеба“. Также проводили первый день недели и Апостолы с прочими христианами. От жён мироносиц они узнали, что Христос воскрес, хотя и не поверили жёнам (Лк.24:9–11). И вот Клеопа вместе с другим учеником Христа идут из Иерусалима в селение Еммаус и разговаривают между собой по поводу вестей, доставленных жёнами и подтверждённых некоторыми из учеников Христа (Лк.24:13–14,22–24). По дороге к ним присоединился Христос и принял участие в их разговоре. Подошли они к селению. Первый день недели уже склонился к вечеру. Христос с учениками вошёл в селение и там остался с ними. И вот здесь в селении Христос не только беседовал с учениками, но и „когда возлежал с ними, то, взяв хлеб, благословил, преломил и подал им“ ... И ученики узнали в своём Собеседнике Христа, узнали именно в этом „преломлении хлеба“ (Лк.24:28–31,35). Это и было первое священное собрание, соединённое с „вечерей Господней“, или с „преломлением хлеба“, совершенное в первый день недели учениками Христа, с участием и по воле Самого Христа. В то же время Апостолы и прочие христиане в свою очередь, по поводу вестей жён мироносиц и Ап. Петра о воскресении и явлении им Христа, собрались в Иерусалиме все вместе в определённом доме в тот же первый день недели вечером (Лк.24:9–14,34–35. Ин.20:18)¹⁹⁸ и во время этого священного собрания также совершали „вечерю Господню“: „возлежали на вечери“ (Мк.16:14). Туда же пришли и два ученика из Еммауса с вестями о явлении им Христа и как они узнали Его в „преломлении хлеба“ (Лк.24:35). И Христос явился здесь ученикам и освятил это уже второе священное собрание учеников в первый день недели, соединённое с „вечерей Господней“, когда сказал: „мир вам“. И сердца учеников тотчас наполнились радостью (Лк.24:36–41; Ин.20:19–20). Видя, что Сам Христос устроил с двумя Своими учениками в Еммаусе священное собрание с преломлением хлеба в первый день недели, и что Он же освятил такое же собрание Апостолов в Иерусалиме в тот же первый день недели, Апостолы пришли к убеждению, что именно первый день недели и должен особенно святиться такими священными собраниями. Посему они и устроили следующее священное собрание опять в первый день недели, т. е. „после восьми дней“. На этом собрании был и Ап. Фома. И снова явился им здесь Христос и снова благословил, и освятил это уже третье священное собрание Своих учеников в первый день недели словами: „мир вам“ (Ин.20:26). Так уже до вознесения Христа у Апостолов и других учеников Христовых установился освящённый Самим Христом обычай чтить первый день недели, как день священных собраний и преломления хлеба, как день священного покоя. И по вознесении Христа верующие в Него продолжали освящать первый день недели означенными богослужебными собраниями. С достоверностью можно заключить, что Апостолы остались на месте вознесения Христа до субботы, а в субботу прошли расстояние от горы Елеон до Иерусалима, потому что ев. Лука прямо пишет: „в расстоянии субботнего пути“ (Деян.1:12). И вот, пройдя в субботу это расстояние, они на следующий день, т. е. в первый день недели, в Иерусалиме взошли в горницу и вместе с другими верующими „единодушно пребывали в молитве и молении“ (Деян.1:13–14)¹⁹⁹. Вторично они также в следующий первый день недели, на который падала тогда Пятидесятница, пребывали все вместе в том же единодушии, т. е. в единодушном молении и молитве (Деян.2:1 сравн.1:14). Без сомнения, на этих священных собраниях они преломляли хлеб (сравн. Деян.2:42). По примеру двенадцати Апостолов и учеников Христовых, и великий Ап. Павел приурочивал священные собрания с преломлением хлеба также к первому дню недели, который и проводил в религиозном покое. Это видно из жизни образованной им Троадской церкви. „В первый же день недели, пишет ев. Лука, когда ученики (в Троаде) собрались для преломления хлеба, Павел, намереваясь отправиться в следующий день, беседовал с ними и продолжал слово до полуночи“... Во время беседы Павловой с одним юношей случилось несчастие, и Павел, выйдя из горницы, исцелил его и снова, „взошед (в горницу) и преломив хлеб и вкусив, беседовал довольно, даже до рассвета, и потом вышел“ (Деян.20:7–12).

– Зачем вы указываете на собрание учеников в Троаде, решительно заявил мне Пестряков, когда это собрание было чрезвычайное, вызванное приездом Ап. Павла, а не обычное, всегда практикующееся у Троадских христиан?

– Ошибаешься, Пётр. Ведь ап. Павел пробыл в Троаде семь дней (Деян.20:6). Почему же ученики в Троаде не устроили собрания тотчас или в первый день приезда ап. Павла, а перенесли оное на последний день его пребывания у них? Значит, по случаю приезда ап. Павла они такого собрания не устраивали. Не устраивали потому, что приезд к ним ап. Павла пал на понедельник²⁰⁰, а в понедельник христиане не устраивали означенных священных собраний. И в первый день недели они опять-таки если и устроили священное собрание, то не по случаю отъезда ап. Павла, а только потому, что у них уже был такой обычай святить первый день недели богослужебными собраниями с преломлением хлеба. Вот почему ев. Лука и не пишет, что собрание в первый день недели было по случаю приезда или отъезда ап. Павла, а ясно говорит: „в первый же день недели, когда ученики собрались для преломления хлеба (Деян.20:7). Вспоминая всё сказанное нами о собраниях других апостолов и христиан именно в первый день недели для преломления хлеба, мы видим, что ев. Лука указывает, что и Троадские христиане, как наставленные ап. Павлом (Деян.16:8–12), также устраивали священные собрания с преломлением хлеба в первый день недели. Посему-то они и не устраивали такого собрания в течение первых шести дней пребывания у них ап. Павла, а когда настал первый день недели, то и собрались для преломления хлеба по обычаю, уже заведённому у них. Ясно, что не собрание Троадских учеников вызвано приездом или отъездом ап. Павла, а наоборот, ап. Павел к этому собранию приурочил свою беседу с учениками, и, отпраздновав с ними первый день недели, отправился в дальнейший путь „на следующий день“, т. е. в понедельник. Итак, несомненно, что христиане в Троаде, по повелению ап. Павла, святили именно первый день недели особыми священными собраниями с преломлением хлеба.

– Да как вы понимаете „первый день недели“ в данном месте, снова многозначительно вопросил Пестряков.

– Так, как и повсюду он понимается в Св. Писании, т. е. как день воскресный, отвечал я.

– А по-нашему здесь есть разница, не без лукавства заметил Пестряков. Ведь собрание учеников в Троаде случилось вечером, что видим из слов ев. Луки: „Павел продолжил слово до полуночи. В горнице... было довольно светильников“... (Деян.20:7–8). Счёт дней в Св. Писании ведётся иудейский, по которому день начинается с вечера и продолжается до вечера следующего дня (Лев.23:32; Быт. 6–8–13). Значит ап. Павел проповедовал и преломил хлеб на собрании в Троаде, бывшем в субботу вечером или под воскресение. На рассвете же в воскресенье (Деян.20:11) он отправился из Троады в дальний путь, т. е. в Асс. Отсюда ясно, что ап. Павел считал воскресный день рабочим и провёл его не в священном собрании, а в дороге. Следовательно, и Троадские ученики отнюдь не святили воскресный день покоем и собраниями с преломлением хлеба ²⁰¹.

– Нельзя, Пётр, согласиться с тобою. Во-первых, из примера Христа и других апостолов мы видим, что собрание с преломлением хлеба совершалось ими не в субботу вечером, а вечером в воскресенье, т. е. под 2-й день недели (ев. Лк.24:29,30,35; Мк.16:14; Ин. 20:19). Следовательно, если собрание Троадских учеников было „в первый день недели вечером“ (Деян.20:7,8), то его нужно понимать также, как и собрание апостолов „в первый день недели вечером“ (Ин.20:19), т. е. что оно произошло под 2-й день недели. Это ясно и из повествования ев. Луки, что ап. Павел отправился в путь не на рассвете первого дня недели, а на рассвете „следующего дня“ за первым днём недели, т. е. в понедельник. Очевидно, что воскресенье ап. Павел провёл в священном покое и собрании с преломлением хлеба. Что касается приведённого тобой счета дней, по которому вечер данного дня принадлежит не этому дню, а следующему за ним, то должно заметить, что в Св. Писании употребляется и другой счёт дней, не иудейский, а языческий-римский, по которому день считался от полуночи до полуночи и, следовательно, вечер дня принадлежал тому же дню. Такой счёт дней употреблён евангелистами при описании явлений воскресшего Христа ученикам, когда на собраниях учеников совершалось и преломление хлеба. Так, например, говоря о явлении Христа одиннадцати апостолам, возлежавшим на вечери, ев. Иоанн пишет: „в тот же первый день недели вечером“ (Ин.20:19)... Здесь вечер под понедельник считается частью дня воскресного, как и тот же вечер, когда Христос возлежал с учениками в Еммаусе. И вот такое римское счисление дней, конечно, было и у Троадских христиан, которые составились не из иудеев, а из язычников. В то время Троада была Римской провинцией. Известно-же, что ап. Павел чуждым еврейского закона не навязывал предписаний этого закона (1Кор.9:21). Да и ев. Лука, будучи родом грек, писал Деяния Апостолов Феофилу, отнюдь не еврею. Ясно, что Троадские христиане собрались для преломления хлеба, по примеру других апостолов и Христа, вечером под понедельник, считая этот вечер ещё продолжением первого дня недели, или воскресенья. Ясно также и то, что ап. Павел отправился в путь на рассвете в понедельник, как и говорит ев. Лука: „в следующий день“ за первым днём недели. Не буду уже говорить о том, что в Св. Писании ясно сказано, что собрались Троадские христиане для преломления хлеба „в первый день недели“²⁰².

– Ну, хорошо, отвечал Пестряков. Пусть собрание было в воскресенье. А всё же ап. Павел совершил преломление хлеба после полуночи. т. е. по-вашему счету уже во второй день недели, а не в воскресенье; что видно из сравнения стихов 7 и 11-го гл. 20 Дн. Ап. (Деян.20:7,11).

– И опять, Пётр, ты извращаешь Св. Писание. В Деяниях апостольских не сказано, что ап. Павел совершил преломление хлеба „после полуночи“. Там, лишь сказано, что ап. Павел вёл продолжительную беседу „до полуночи“. Во время этой беседы, „до полуночи“, с юношей случилось несчастие, так что апостол прервал эту беседу, а затем, войдя снова в горницу, преломил хлеб и вкусил. После преломления он продолжил беседу не только „до полуночи“, но „даже до рассвета“, и потом вышел (Деян.20:7–11). Ясно, что и событие с юношей, и преломление хлеба произошли „во время продолжительной беседы Павловой... „до полуночи“ (Деян.20:7–9), а не после полуночи, т. е. в воскресенье. Выражение же ев. Луки: „беседовал довольно“, „даже до рассвета“ (Деян.20:11) если и говорит о чём, так только о том, что ап. Павел и после преломления продолжил беседу с полуночи даже до рассвета, но отнюдь не даёт данных для заключения о совершении преломления хлеба в этот второй период беседы, так как означенное преломление ясно отнесено к первому периоду беседы „до полуночи“ и, можно думать, состоялось в конце первой беседы. Посему-то и говорит ев. Лука, что Троадские ученики собрались в первый день недели не только для беседы, но и „для преломления хлеба“ (Деян.20:7). Необходимо ещё заметить, что выражение: „до рассвета“ означает время, когда ещё совсем темно, так как даже выражение: „на рассвете“ – и то означает, что „было ещё темно“ (ср. Мф.28:1; Ин.20:1). Следовательно, с полуночи до рассвета – время короткое, и если на это время отнести преломление хлеба и вкушение, то явится совершенно непонятным, как же ев. Лука говорит, что и после преломления ап. Павел „беседовал довольно“!.. Всё это и свидетельствует о том, о чём ясно говорит и сам ев. Лука, что и священное собрание, и преломление хлеба состоялись в первый день недели. И лишь ап. Павел, отъезжая, затянул несколько свою беседу, чтобы прямо с беседы на рассвете понедельника отправиться в Асс.

Ещё при жизни Своей Христос учил, что „в дни покоя“ („в субботы“) можно делать добро (Мф.12:12). И вот ап. Павел повелевает христианам святить день христианского покоя – первый день недели – делами благотворительности и милосердия, о чём человек в другие дни за житейской суетой может и позабыть, или недостаточно исполнит этот христианский долг. „При сборе же для святых, пишет ап. Павел Коринфянам, поступайте так: в первый день недели каждый из вас пусть отмечает у себя и сберегает, сколько позволить ему состояние, чтобы не делать сборов, когда я приду. Когда же приду, то которых вы изберёте, тех отправлю с письмами для доставления вашего подаяния в Иерусалим“ (1Кор.16:1–3). Так первой день недели выделялся у христиан во времена Апостолов из среды других дней, как день усиленного сбора подаяний для неимущих братий по вере.

– Но какой же тогда покой в первый день недели, когда в этот день производились сборы, возразил Пестряков.

– Добрыми делами на пользу ближних никогда, Пётр, покой не нарушался. Это мы видим из жизни Христа (Мф.12:10–13; Лк.13:12–13;14:4; Ин.9:7;5:2–9;) и из Его ответа фарисеям: „в субботы можно делать добро“. Только фарисеи соблазнялись делами милосердия в дни покоя. Сверх того, ап. Павел говорит не о публичных сборах, хотя и такие сборы отнюдь не нарушили-бы покоя священного дня, а только о том, чтобы каждый отлагал у себя и сберегал, сколько позволит ему состояние.

– Но если этими приношениями освящался первый день недели, то почему ап. Павел не приурочил их к богослужебным собраниям христиан в тот же день, а повелел производить их дома „у себя“, т. е. частно, снова вопросил Пестряков²⁰³.

– Да потому, Пётр, чтобы такими приношениями не нарушить порядка или тишины самих молений, что случилось-бы при массе приношений. И потому ещё, чтобы все участвовали в молении, тогда как при иной постановке дела некоторым пришлось бы всё время провести в приёме и сортировании приношений. Да и каждый у себя в доме мог лучше сберечь свои приношения. Словом, такой способ сбора подаяний нашёл наилучшим сам ап. Павел. Посему нам нечего критиковать ап. Павла. Для нас важно лишь то, что такие подаяния были приурочены к первому дню недели и, следовательно, назывались воскресными. А что добрыми делами освящается, а не пятнается покой дня, так об этом и Христос не раз говорил, и спорить об этом пристойно только фарисеям.

Итак, мы видим, что апостолы и прочие христиане, по примеру Христа, считали первый день недели днём покоя, днём священных собраний и преломления хлеба, днём радости и мира, днём усиленной благотворительности и милосердия. И в этот же первый день недели апостолы впервые явили миру воскресшего Христа и подали новообращённым дар Св. Духа. Так освящали первый день недели христиане апостольских времён.

Замечательно, что ещё в ветхозаветные времена пророки возвестили будущую славу дня воскресения Христова, или первого дня недели.

– Мы что-то не знаем таких пророчеств, недоумевая проговорил Пестряков.

И не удивительно, Пётр. Иначе вы праздновали-бы воскресный день. Разве только упорство сердца вашего и при разумении пророческих слов помешало-бы вам свято хранить первый день недели. Но я надеюсь на ваше сердце и потому приведу пророчества о славе воскресного дня.

В одном из псалмов пророк Давид восклицает: „славлю Тебя, что Ты услышал меня и сделался моим спасением. Камень, который отвергли строители, сделался главою угла: это – от Господа, и есть дивно в очах наших. Сей день сотворил Господь: возрадуемся и возвеселимся в оный! О, Господи, спаси же!“ (Пс.117:21–25). Что приведённые слова имеют пророческий, мессианский смысл – это весьма ясно указано пророком Исаией и особенно Самим Мессией – Христом и апостолами (Ис.8:14,28:16; Мф.21:42; Лк.20:17; Деян.4:11; 1Пет.2:4–8; Рим.9:33; Еф.2:20.). Под „камнем“ Псалмопевец разумел Господа – Христа. Итак, день, когда Христос „сделался спасением“, сотворён Господом и в этот день должно „радоваться и веселиться“. В какой же день Христос „сделался спасением и главою угла“? На это нам отвечает и притом с неоспоримою ясностью ап. Пётр: „нас, пишет он, крещение спасает воскресением Иисуса Христа“ (1Пет.3:21,1:3,5,10). И в своей речи к израильтянам тот же апостол подробно раскрывает мысль, что отвержение камня – это распятие Христа, а что камень со-делался главою угла и спасением – это воскресение Христа (Деян.4:10–12,33). Другой апостол также подробно раскрывает нам, что именно в воскресении Христа наше спасение и что без воскресения Христа мы погибли-бы (1Кор.15:17–22,57.). Да и сам Псалмопевец видит именно в воскресении Христа своё спасение или свой покой, как и покой Христа (Деян.2:23–35). Следовательно, день, когда Христос сделался спасением и главой угла, – это день Его воскресения или первый день недели. И об этом-то дне пророк Давид и восклицает: „сей день сотворил Господь: возрадуемся и возвеселимся в оный!“ Пророческое приглашение Псалмопевца сбылось, когда ученики Христа, по повелению воскресшего Христа: „радуйтесь“ и ещё: „мир вам“ (Мф.28:9; Ин.20:19,21,26.), действительно „обрадовались“ (Ин.20:20; Лк.24:41; Мф.28:8–9) в день воскресения Христа или в первый день недели. Так Христос повторил приглашение Давида и повелел исполнить оное в первый день недели, и ученики Христа исполнили (Ин.20:20). День воскресения Христа, во исполнение пророчества, стал днём Господним, днём радости и веселья во Христе.

Ап. Павел указывает ещё на одно пророчество о христианском покое и подробно выясняет смысл его. Это пророчество 94-го псалма: „Я поклялся в гневе Моём, что они не войдут в покои Мой“ (Пс.94:11). Здесь, по объяснению ап. Павла, нельзя разуметь ветхозаветный покой, или покой, доставленный народу израильскому Иисусом Навином, когда он ввёл израильтян в землю обетованную, так как в том и другом покое израильтяне уже пребывали до Псалмопевца. Но через Давида Дух Святой говорит о „другом дне покоя“, в который ещё никто в то время не входил, и о котором дано лишь обетование. В этот покой „входим мы уверовавшие“ во Христа, как „сделавшиеся причастниками Христу“, и в этот новый покой или новое „субботство“ зовёт ап. Павел и весь „народ Божий“ или израильский. Следовательно, в пророчестве 94-го псалма (Пс.94:7–11) ап. Павел видит ясное указание на новозаветный или Христов покой. И это пророчество сбылось при Христе, потому что со времени Христа явилась, по ап. Павлу, возможность для уверовавших во Христа войти в этот покой (Евр.3:7–11,14,4:1–11). Покоем же Христа называется в св. писании, как я уже говорил, Его воскресение²⁰⁴. Так учил и Псалмопевец, который изрёк пророчество о покое (Деян.2:23–32).

– А, быть может, ап. Павел разумеет здесь под „покоем“ наше воскресение из мёртвых, нерешительно заметил Пестряков. Тогда мы ещё не можем праздновать этого „покоя“, так как ещё нет воскресения мёртвых.

Прежде всего, Пётр, ап. Павел говорит о покое Христа: „покой Его“ (Евр.4:1). И в „покой Христа мы входим“, и „кто вошёл в покой Его, тот и сам успокоился“... (Евр.4:3,10). Христос же уже воскрес, посему мы и празднуем покой Христов. Собственный же покой мы получим в воскресение мёртвых, но надежду на этот покой мы уже получили в покое или воскресении Христа. Иначе, если бы мы не вошли в покой Христа и в надежду собственного покоя, то мы были-бы несчастнее всех человеков (1Кор.15:18–23).

Так предсказана св. пророками слава первого дня недели, который мы, по слову пророческому, должны называть „днём Господним, великим и славным“ и „днём покоя, радости и веселья“.

– А где в св. писании сказано, чтобы мы называли первый день недели воскресным днём, как-бы нехотя вопросил меня Пестряков. Видно было, что он совершенно потерял под собой почву, и у него уже не было материала для возражений против празднования первого дня недели.

– А разве нельзя назвать день, когда воскрес Христос, днём воскресения или воскресным, – в свою очередь спросил я Пестрякова.

Да оно-то можно, отвечал Пётр, а все же лучше показать от писания.

Видишь, Пётр, ты на всё требуешь привести букву писания, а между тем мы служители не буквы, а духа, потому что буква убивает, а дух животворит (2Кор.3:6). Но всё-же, чтобы не соблазнить тебя, приведу тебе и букву писания, где от имени события воскресения Христова и сам день называется воскресным, подобно тому, как и у евреев от имени покоя – субботы стал и седьмой день, как время покоя, называться субботой или субботним днём. И вообще в писании нередко от имени праздника получает себе название и сам день, на который падает праздник (Лев, 23 гл.; Деян.2:1). Посему от имени события воскресения Христова и день, когда Он воскрес, или первый день недели называется днём воскресным. Так именует этот день св. Иоанн: „я был в духе в день воскресный“ (Апок.1:10).

Здесь по-нашему неправильный перевод с греческого, возразил Пестряков. В греческом подлиннике сказано: „Κυριακή ημέρα“, т. е. день Господень. А днём Господним называлась суббота (Ис.58:13), а не первый день недели. Следовательно, св. Иоанн был в духе в день субботний.

– Но позволь, Пётр. Всегда ты твердил, чтобы беседовали с вами только по русской библии, Теперь же ты не доверяешь и русской библии. Нехорошо. Далее, ты глубоко неправ в своём утверждении, что „днём Господним“ называется в св. писании только седьмой день недели или еврейская суббота. Правда, пр. Исаия называет субботу, как день, посвящённый евреями Господу (Ис.31:15), „отрадою святых днём Господним, чествуемым“... Но я уже подробно указал, что в Новом Завете „днём радости“ и также „днём Господним“ называется уже не седьмой, а первый день недели, потому что этот день христиане посвящали Господу (Мф.28:8–9; Лк.24:32; Ин.20:19,20,21,26; Пс.117:24; Деян.1:7,2:20,21; Иоил.2:31; Псал.117:24), А так как св. Иоанн был в духе в Новом Завете, то под „днём Господним“ он, конечно, и разумел Новозаветный „день Господень“ или день воскресения Христа. К тому же заключению мы приходим и из сопоставления двух выражений св. писания Нового Завета: „Κυριακή ημέρα“ (Апок.1:10) и „Κυριάκόν δεῖπνον“ (1Кор.11:20). В последнем случае под „вечерей Господней“ разумеется „вечеря Христова“, а потому и „день Господень“ – это день Христов, каковым отнюдь не может быть еврейская суббота, а, как я уже изъяснял, является первый день недели или день воскресный. Так и природные греки понимают данное выражение, которое и переведено на русский язык: „в день воскресный“, а на славянский: „в день недельный“ (т. е. день, с которого начинается новая неделя или седьмица²⁰⁵). И как в древности Бог воззвал к ветхозаветному пророку Моисею из среды облака в день ветхозаветного покоя, т. е. в седьмой день (Исх.24:16), так в Новом Завете Христос воззвал к новозаветному пророку в день новозаветного покоя, т. е. в первый день недели или в день воскресный (Апок.1:10). Итак, и прямое свидетельство св. писания, и здравый смысл наш ясно говорят нам, что мы имеем полное право именовать первый день недели днём воскресным.

Пестряков смолк. Понурив голову, он больше не возражал. Тогда я вкратце повторил перед слушателями, что православные христиане, как правильно по св. писанию славящие Христа, должны, согласно прямой заповеди и примерам из жизни Христа и Его учеников, свято хранить первый день недели, как день Христова, покоя, как день Его воскресения и явлений ученикам, а также и подачи последним Св. Духа. Этот день они должны проводить в радости и мире во Христе, в священных собраниях с вечерею Христовой, в делах милосердия и благотворительности и, наконец, должны называть этот день днём Господним, великим, славным и воскресным.

На этом и кончилась наша беседа. В ней я исчерпал все возражения, какие только приводили мне сектанты против празднования воскресного дня из св. Писания.

Иногда сектанты стараются оправдать себя свидетельствами христианской древности, именуемой ими „преданием“. В таких случаях, прежде всего, необходимо поставить им на вид их собственное противоречие, так как в принципе они против всяких „преданий“, а между тем, когда им эти „предания“ как-бы на руку, они не прочь пользоваться ими.

Обычно сектанты говорят: празднование воскресного дня впервые введено законом Константина Великого от 321 г., когда повелено чествовать „достопочтенный день солнца“ или день воскресения. В то время Константин был ещё язычником (христианство он-де принял в 323 г.) и закон его учреждал языческий праздник солнца или воскресения. Этот гражданский праздник был введён и в церковную жизнь христиан папой Сильвестром, который воспользовался законом Константина, чтобы придать празднованию первого дня недели характер законного церковного учреждения. Со времени же утверждения декретом Юстиниана в 538 г. главенства во всей церкви Римского папы празднование воскресного дня или первого дня недели стало „повсеместным“.

Но во 1-х, Константин Великий считал себя христианином уже с 313 г. и до 321 г. он уже издал много распоряжений в пользу христианской церкви. К числу таких распоряжений принадлежит и закон 321 г., ограждавший чествование христианами воскресного дня, совпадавшего с празднованием язычниками „дня солнца“. Впрочем, и христиане имели полное основание называть свой воскресный день „днём солнца“, разумея под „солнцем“ Христа, Который есть Свет миру. В таком смысле встречаются эти имена в законе Валентиниана от 386 г., где к названию „день солнца“ прибавлено пояснение: „который весьма многие имеют обыкновение называть „днём Господним“ или воскресеньем. Постепенно название „день солнца“ стушёвывалось, так что в законе Гонория от 409 г. употреблено уже одно название: „день Господень“. Но что языческого в этом названии и христианами первого дня недели „днём солнца“ не было ничего, – это ясно и из свидетельства Тертулиана (2 в.): „если мы предаёмся радости в так называемый день солнца, то причиной тому совсем не то, чтобы мы поклонялись ему (солнцу)... (Аполог. XVI, гл. XXXIX). Ясно, что закон Константина Великого был христианского характера. Что же касается того, что закон 321 г. якобы впервые установил празднование воскресного дня, то, как увидим ниже, христианская древность весьма убедительно свидетельствует о праздновании христианами воскресного дня задолго до Константина Великого, который, таким образом, лишь оградил гражданским законом силу церковного обычая, укоренившегося в церкви издревле.

Во 2-х, папа Сильвестр не имел нужды вводить в церковное употребление обычай празднования воскресного дня, опираясь на закон Константина, так как означенный обычай существовал в церкви со времён апостолов. Самое большее, что мог сделать папа Сильвестр, – это ограждать святость древнего церковного обычая и гражданским законом Константина.

В 3-х, наконец, папское главенство в церкви никогда не простиралось на восточную церковь и никогда папы не были властителями всей церкви. Между тем, празднование воскресенья издревле было не только на западе, но и на востоке. Ясно, что ни Константин, ни папы не могли навязать всей церкви обычая чтить воскресный день, а они могли лишь констатировать, или подтвердить и оградить святость того обычая, который укоренился в церкви со времён св. апостолов.

Уже в апостольском правиле (64-м) мы находим отличный от субботы „день Господень“, в который, как и „в субботу“ запрещалось поститься. Сравнивая это правило с правилами: Петра Александрийского (15-е), 1-го Вселенск. собора (пр. 20-е) и 6-го Всел. собора (пр. 55 и 90-е), мы убеждаемся, что под „днём Господним“ апостолы разумели день воскресный. Так что христианское священное предание ясно свидетельствует о чествовании воскресного дня или „дня Господня“ уже при апостолах.

В послании ап. Варнавы, в главе об отмене иудейской субботы (ХV-я), читаем: „мы проводим в радости осьмой день, в который и Иисус воскрес из мертвых“... Св. Игнатий Богоносец в послании к Магнезийцам пишет: „итак, если жившие в древнем порядке дел приближались к новому упованию и уже не субботствовали, но жили жизнью воскресения... Ибо нелепо призывать Иисуса Христа, а жить по-иудейски“... (Гл. IX и Х-я).

Не менее ясные свидетельства даёт нам христианская письменность и 2-го века по Р. Хр. Так, св. Иустин мученик свидетельствует, что христиане „собирались в день, называемый воскресением, чтобы слушать чтения апостольских писаний“ (1-я аполог. к имп. Антонину 67 гл.).

Св. Пётр Александрийский говорит, что „воскресный день мы провождаем, яко день радости, ради воскресшего в оный“ (пр. 15-е) ...

Первый Вселенский собор запрещает преклонять колена „в день Господень“, т. е. в день воскресный (ср. 64 пр. Ап.; Петра Алекс. пр. 15, 6 Всел. соб. пр. 55 и 90-е) пр. 20-е.

Лаодикийский собор (364 г.) правилом 29-м повелевает: „не подобает христианам иудействовати, и в субботу праздновати, но делати им в сей день: а день воскресный преимущественно праздновати, аще могут, яко христианам. Аще же обрящутся иудействующие: да будут анафема от Христа“.

Св. Феофил Александрийский пишет: „и обычай, и долг требуют от нас чтити всякий воскресный день и праздновати оный: понеже в сей день Господь наш Иисус Христос проявил нам воскресение из мёртвых.

Шестой Вселенский собор правилом 90-м повелевает: „от богоносных отец наших канонически предано нам, не преклоняти колен во дни воскресные, ради чести воскресения Христова“...

Приведённые нами свидетельства христианской письменности, со времён апостолов и кончая 7-м веком по Р. Хр., ясно опровергают все сектантские вымыслы против воскресного дня, основываемые на извращённо взятых ими свидетельствах „предания“.

Иван Айвазов

* * *

Имя преосвященного Дионисия, епископа Якутского и Вилюйского, занимает одно из выдающихся мест в истории просвещения светом Христова учения сибирских инородцев: якутов, тунгусов, чукчей и юкагир. И. Барсуков в своём труде с вышеуказанным заглавием имеет в виду не столько осветить апостольскую деятельность почившего иерарха, сколько собрать некоторый материал для будущего исследования. Принятую на себя задачу, почтенный автор выполнил с свойственным этому известному исследователю тщательностью и талантливостью. Весь труд его распадается на три части. В первой части излагается биография преосвященного Дионисия (3–113 стр.); во второй – помещено 18 писем почившего иерарха к автору рассматриваемой нами книги (117–147 стр.); в третьей части, выделенной в особое приложение, отведено место переписке преосвященного (29 писем) с его родными (1–76 стр.).

Из этих трёх частей, бесспорно, наибольший интерес для читателей нашего журнала представляет первая часть, содержащая довольно обстоятельное повествование о жизни преосвященного Дионисия и по преимуществу об апостольской его деятельности среди сибирских инородцев.

В 1841 году, 6 апр., преосвященным Иннокентием, епископом Камчатским, впоследствии митрополитом Московским, Димитрий Васильевич Хитров (мирское имя и фамилия преосвященного Дионисия) был рукоположен во священники к Градо-Якутской Преображенской церкви. „Здесь-то, в Якутске, о. Димитрию и указано было Промыслом Божиим проходить сначала в сане иерея, потом протоиерея и, наконец, в сане епископа викарного и самостоятельного – своё 43-летнее многотрудное и многоплодное служение на пользу православной Церкви, умноженной и расширенной им через обращение ко Христу многих тысяч, сидящих в тьме и сени смертной“ (11 стр.). Через три года по рукоположении в священники (1844 г.) о. Димитрий принял на себя служение Николаевской походной церкви и в течение многих лет он совершал ежегодно до 10.000 вёрст, посещая почти все приходы Якутского округа, при неимоверных при этом трудностях. В течение двенадцатилетнего своего пастырского служения о. Димитрий в совершенстве изучил якутский язык и даже составил грамматику якутского языка. По мысли блаженной памяти архиепископа Иннокентия составлен был комитет для перевода священных и богослужебных книг на якутский язык, и архиепископ избрал о. Димитрия Хитрова в главные себе сотрудники и назначил его председателем комитета, а после в качестве отличного знатока якутского языка командировал его в Москву и С.-Петербург для напечатания переведённых уже священных и богослужебных книг и составленной им грамматики якутского языка.

9 февраля 1868 года протоиерей о. Димитрий Хитров, с именем Дионисия, был хиротонисан во епископа якутского высокопреосвященным Иннокентием (назначенным митрополитом Московским), и в епископском сане был продолжателем великого апостольского служения этого последнего в странах сибирских в течение 16-ти лет. Подобно высокопреосвященному Иннокентию, преосвященный Дионисий многократно предпринимал продолжительные путешествия по всей обширной епархии с целью проповедовать евангелие оставшимся в язычестве, утверждать в православной вере обратившихся уже в христианство и благоустроить свою епархию в различных отношениях. Одно из таких путешествий очень картинно описано самим преосвященным Дионисием в статье: „Поездка преосвященного Дионисия, епископа Якутского, в Чукотскую миссию в 1868–69 г.“. Выдержки из этой статьи приведены г. Барсуковым и представляют немало интереса для всех тех, кто интересуется делом миссии вообще и в частности с историей миссии среди сибирских инородцев.

Письма преосвященного Дионисия, составляющие приложение к книжке г. Барсукова, ярко рисуют отношения преосвященного к его присным и проникнуты трогательною любовью к родному селу и далёкой незабвенной поре детства.

Рассмотренная нами книга г. Барсукова, помимо обще-миссионерского интереса, имеет и научную ценность: биография преосвященного Дионисия изложена вполне объективно и документально; письма же его представляют собою довольно ценный исторический материал. Не только для лиц, интересующихся делом нашей миссии, но и для исследователей нашей церковной жизни вообще, и в частности – жизни и деятельности наших иерархов – труд г. Барсукова может принести немалую пользу и сослужить свою службу. Издание очень хорошее и стоит не дорого.

И. Козицкий

К числу полезных воспитательных мер и средств, которыми должна располагать народная школа, следует отнести устройство школьных детских праздников, разумея здесь разного рода полезные, имеющие большое развивающее и воспитательное значение школьные развлечения для детей, известные под разными названиями, как, напр., „литературное утро“, „литературный вечер“, „школьный детский праздник“, „рождественская ёлка“ и т. п.

Для устройства подобного рода школьных праздников нередко воспитателям нужно бывает приложить немало труда и забот по выбору подходящего литературного материала, разыскивая его по многочисленным хрестоматиям и сборникам. Для облегчения этого труда заведующих и учителей начальных народных школ, не всегда располагающих даже к этому свободным временем, автору выписанного нами в заглавии труда пришла счастливая мысль составить такой сборник, в который мог бы войти подходящий самый разнообразный литературный материал в стихах и прозе, с описанием детских игр и приложением нот для пения, – словом, всего того, что может быть предложено в качестве литературного материала на детском школьном празднике. Так как большинство детских праздников устрояется обычно во время Рождественских праздников, то в книге свящ. С. Брояковского помещено немало литературного материала, имеющего „святочный характер“. Этот материал в особенности пригоден для чтения и пения во время Рождественских ёлок.

Вся книга разделена на следующие отделы: I. Святочные . II. Проза, стихи и басни общего характера. III. Статьи и стихотворения для чтения на ёлке. IV. Детские игры и забавы. V. Нотные приложения.

Как видно из краткого содержания книги „Школьный детский праздник“, она является единственным в своём роде сборником, вполне отвечающим современным требованиям, так как устройство школьных праздников вообще, а рождественский школьных ёлок в особенности в последнее время всюду получило самое широкое распространение. Ёлку зажигают теперь не только в частных домах, но без неё редко обходятся народные дома, чайные, полковые праздники и весьма многие школы.

Принимая во внимание, что выбор разнообразного литературного и нотного материала сделан составителем книги „Школьный детский праздник“ вполне удачно, мы её рекомендуем благосклонному вниманию всех учредителей не только „школьных праздников“, но и вообще народных развлечений в этом роде.

Цена книги (75 к. с перес.) очень недорогая, а школам, братствам, попечительствам о народной трезвости, книжным складам и магазинам с объявленной цены делается ещё автором и скидка, соответственно количеству требуемых экземпляров.

С требованиями на книгу обращаться к составителю, по адресу: Попельня (поч. кон.) Киевской губ. священнику С. Брояковскому.

Э. Я.

Автор в своём труде подвергает обстоятельному анализу некоторые изречения ап. Павла из посланий к Римлянам, Коринфянам, Титу и Тимофею, и раскрывает глубокий внутренний смысл этих изречений в применении к пастырскому служению. Благочестивая настроенность автора, невольно передающаяся читателю, множество святоотеческих наставлений и поучений о пастырстве, наконец, выдержки из дневника о. Иоанна Кронштадтского, касающиеся достоинства священства, – всё это сообщает рассматриваемой книжке о. Сергия большую ценность и заставляет особенно желать распространения её среди готовящихся к высокому пастырскому служению. Книжка снабжена введением, в котором автор выясняет сущность пастырского делания, и приложением, где специально рассматривается дневник о. Иоанна „Моя жизнь во Христе», как отображение достойного пастырского служения. В книжке 150 стр.

Толки о возможности присоединения Абиссинии к русской православной церкви. Миссионерская деятельность Библейского Общества. Женщины на церковной кафедре. Безумная секта огнепоклонников в Америке. Всемирный миссионерский съезд Армии Спасения в Лондоне.

В прошлом мае месяце в английской газете „Daily Mail“ была помещена маленькая заметка из Каира о том, что Негус Менелик²⁰⁶ послал туда одного из своих генералов с письмом к Коптскому патриарху. Этим письмом Негус надеялся достигнуть соглашения по вопросу о владении монастырём в Иерусалиме, так как до сих мор копты и абиссинцы оспаривают друг у друга права собственности на этот монастырь.

Коптская община отказывается уступить монастырь абиссинцам, и корреспондент газ. „Daily Mail“ утверждает, на основании будто бы вполне достоверных источников, что если она на своём отказе будет настаивать, то Абиссиния намерена прервать с коптской церковью всякие сношения и присоединиться к всероссийской православной Церкви.

По другим источникам вопрос о монастыре не более, как желательный для Абиссинии предлог для отпадения от коптской церкви.

О том же предмете пишет месяц спустя и парижский корреспондент газ. „Times“. Он говорит, что представителю враждебной франко-русскому союзу парижской газеты „Petit Journal“ удалось узнать от только что прибывшего в Марсель французского сановника, что отношения между русскими и французскими миссионерами в Абиссинии продолжают быть весьма натянутыми. – Русские стремятся обратить Абиссинию в подвластную Святейшему Синоду епархию. Если это удастся, духовная победа, победа над душами, сделает, конечно, русского Царя духовным покровителем империи Негуса и приготовит путь и для дипломатического воздействия. Русские миссионеры уверяют, что исповедуемая абиссинцами религия весьма близко подходит к православию и все их усилия направлены к слиянию церкви абиссинской с Церковью Всероссийской. Эти миссионеры имеют могущественного союзника в лице первосвященника Абуны-Маттеоса, весьма дружески расположенного к представителю русской миссии г-ну Яншину.

Такое положение вещей крайне не нравится французским католическим миссионерам, со своей стороны не щадящих усилий для приобретения первенствующего влияния в стране Негуса.

К этому любопытному сообщению с своей стороны мы должны добавить лишь одно, что у нас в Абиссинии нет никаких миссионеров и, после крушения известной затеи Ашинова вкупе с архим. Паисием, ничего не предпринималось и не предпринимается относительно миссии православия в стране Негуса.

* * *

Деятельность Библейского Общества усилилась по случаю войны в России, в Сибири, по пути следования наших войск и в Японии. Агент Общества сообщает в „Daily News“.

– В страстную субботу проезжали через Челябинск, направляясь на театр войны, 300 молодых людей, все добровольцы. Войдя в первый вагон, я сообщил им в немногих словах цель моей миссии.

– Братья, – сказал я – завтра мы будем праздновать радостный день Воскресения Христова; вы будете продолжать ваш путь на войну; не забывайте, что Христос воскрес и что Он среди вас. Библейское Общество не позабыло о вас и желает снабдить всех тех из вас, кто умеет читать, Евангелием или Псалтирем. Я убеждён, что в ранцах найдётся местечко для этой книги и что вы не посетуете на лишнюю тяжесть. – С этими словами я начал бесплатную раздачу книжечек. Один из солдат нёс за мной мой мешок и, помогая мне таким образом, прошёл со мной через весь поезд. Многие солдатики спрашивали, как меня зовут? с тем, чтобы записать моё имя и поминать его в своих молитвах, но я отвечал: – Не я даю вам эти книжечки, вам дарит их Библейское Общество – и обратил их внимание на штемпель, которым снабжён каждый экземпляр. Солдатики были в восторге от подарка и сердечно благодарили меня.

Другой агент сообщает Библейскому Обществу письмом от 15-го марта из Кобэ, в Японии:

Я распорядился напечатанием 200,000 экземпляров Евангелия и кроме того 1,500 экземпляров Нового Завета для офицеров. На первой, белой странице каждой книги напечатана надпись, свидетельствующая о том, что эта книга – подарок Библейского Общества. Вы бы порадовались, если бы были со мной на прошлой неделе в Хирошимо. Каждая дивизия японских войск останавливается здесь на некоторое время перед посадкой на суда, солдаты размещены по домам, и доступ к ним беспрепятственен. Все они бодры и рвутся в бой; город не может на них жаловаться, они ведут себя прекрасно: незаметно ни пьянства, ни грубости. Все они одушевлены одной мыслью: постоять за Японию в затеянной ею борьбе; многие из них сделали уже разные распоряжения на случай, если им не придётся вернуться на родину. Людям, идущим на смерть, важно дать в руки книгу, которая одна может научить их, как следует встречать смерть, приготовившись к жизни вечной.

* * *

Нем. газ. „Berliner Tageblatt“ сообщает, что в Европе женщины впервые вступили в роли проповедниц 6-го июня в берлинской американской церкви. В Америке это уже давно принято; там женщины не только изучают богословские науки, но и состоят штатными проповедниками при свободных церквах, напр., при церкви Унитариан. Международный женский конгресс, состоявшийся в Берлине, привлёк некоторых из этих женщин из-за океана и таким образом представился случай послушать знаменитых ораторов: госпож Антони, Шой и Кэтт не только на заседаниях конгресса, но и с церковной кафедры. Несмотря на чудную, летнюю погоду, маленькая церковь была переполнена ещё задолго до начала богослужения. Присутствовала вся американская колония с консулом и его супругой во главе; но не было недостатка и в немецкой публике. За мраморной балюстрадой, отделяющей алтарь от церкви, сидели три дамы в чёрных платьях; за исключением этого не было заметно ничего особенного. Заиграл орган, присутствующие запели хорал, по окончании которого взошла на кафедру г-жа Анна Шой, невысокого роста, седая дама лет около 50-ти. Прочитав молитву, она стала говорить проповедь на текст из 1-ой главы книги Иисуса Навина: „Раб мой Моисей умер“. После неё заняла место на кафедре 84-х летняя Сусанна Антони, ветеран борьбы за права женщин. Она напоминала пророчицу Анну; стан её не согнулся под тяжестью лет; умные и кроткие глаза оживляли худощавое лицо, обрамлённое белоснежными волосами. Она говорила на светскую тему о женском движении в Америке. Последняя ораторша, г-жа Кэтт, председательница международного женского союза, добивающегося избирательных прав для женщин – молодая, изящная дама, её одухотворённое лицо усиливает впечатление, производимое её пламенным красноречием. Она говорит тоже об американском женском движении и об достигнутых успехах. 60 лет тому назад даже начальные школы были закрыты для женщин, а теперь они достигли в умственном отношении тех же прав, какими пользуются мужчины.

– Для того, чтобы наступило царствие Божье на земле – говорила она – недостаточно молиться, надо ещё и трудиться (а будто бы женщины не трудятся, в качестве матерей, хозяек, жён?) И женщины не могут довольствоваться только молитвой, они должны иметь ещё и право голоса для того, чтобы могло наступить царствие Божье, в котором все люди, независимо от различных вероисповеданий, будут помогать друг другу сделать жизнь лучшей и более достойной.

* * *

Америка по справедливости может быть названа родиной самых диких верований, самых безумных сект. В настоящее время печать Североамериканских Соединённых Штатов переполнена отчётами об опасном и даже роковом учении некоего искателя приключений Гениша, создавшего в Чикаго секту солнцепоклонников. Недавно деятельность этого плута или фанатика была обнаружена, он очутился на скамье подсудимых, и теперь приговор над ним без сомнения уже произнесён.

Вот что говорит Нью-Йоркская газета «New-York Journal» об этом новом проявлении религиозного помешательства:

Основатель секты солнцепоклонников в Чикаго Генига, именующий себя первосвященником Оттоманом-Зарою-Адустой Генишем, родом из Персии, увлёкся славой Доди и уже собирался отправиться по его примеру в большие города на западе, в Бостон, Нью-Йорк и другие. Неудачу Доди в Нью-Йорке он приписывал гласности и сам намеревался вести тайную пропаганду своего учения, но был остановлен тем, что неожиданно обнаружилась его недавняя деятельность в городе Денвере и сделалась известна печальная участь несчастной молодой девушки Элизы Рейсс, впавшей в буйное помешательство, а также бедной малютки Делли Гирзон, которую безумная фанатичка-мать едва не уморила голодом. Открылось и многое другое, и родственники пострадавших, а также и государственное попечительство о народном здравии заставили первосвященника Гениша отказаться от намерения просветить помимо Чикаго ещё и другие города Америки.

Самой ревностной из последовательниц Адусты Гениша была жительница Чикаго, госпожа Жильберт, одна из наследниц огромного имения, оценённого в 16 миллион. долларов. Она собиралась уделить из этого наследства 5 милл. д. на построение в Чикаго храма Солнца, в котором должен был поселиться на жительство первосвященник, окружённый пышностью, приличествующей восточным владыкам.

В ожидании наследства, г-жа Жильберт, не смотря на просьбы и увещания мужа, исполняла так строго предписанный первосвященником пост, что превратилась в течение двух лет из здоровой, цветущей женщины в жалкое, болезненное существо и скончалась недавно от лёгкой простуды.

Смерть г-жи Жильберт не образумила других фанатичек-поклонниц Гениша. Следуя его учению о том, что душа развивается и возвышается за счёт плоти, Элиза Рейсс, выдержав сорокадневное полное воздержание от пищи, пришла в такое восторженное состояние, что решила продолжить пост ещё на 40 дней, но впала в буйное помешательство и была помещена в больницу для душевнобольных, где скоро скончалась. Доктора определили, что смерть произошла не только от острого помешательства, вызванного продолжительным голоданием, но и от пытки, которой Гениш подвергал несчастную. Оказалось, что он делал ей иголкой бесчисленные наколы и втирал в эти ранки жгучее лотосовое масло. Обладая хорошими средствами, Элиза Рейсс имела много драгоценных вещей и богатую библиотеку; всё это она продала и вручила полученные деньги своему мучителю.

Фанатички доходили до того, что подвергали голоданию своих детей. Одна из них, госп. Гирзон, с гордостью заявляла, что, когда прошлой зимой её трёхлетняя малютка, Делли, заболела скарлатиной, она заставила её голодать в течение 36 часов, для того, чтобы очистить душу ребёнка.

В то время, когда охваченную буйным помешательством Элизу Рейсс увозили в больницу, сотни поклонниц первосвященника собрались в его роскошном дворце. Одетый в широкую белую одежду, с красной мантией на плечах, он разглагольствовал перед ними о „солнце, источнике всякой жизни“, а они называли его отцом и благоговейно преклонялись перед ним.

Гениш прибыл в Чикаго в 1902 г. и возвестил о себе, как об „одном из совершенных, сыне других совершенных,’ раньше его живших в Версии“; но благоразумно умолчал о том, что он только что был изгнан из Денвера за то, что Марианна Берри, обратившаяся к нему за советом, как к доктору, умерла от предписанной ей диэты: питаться двумя зернами пшеницы в день.

Гениш рассказывает, что он – перс, родился и воспитывался в Тегеране, вступил 12 лет в храм, посвящённый солнцу, находящийся в 150 милях к югу от Тегерана, и провёл там 20 лет, изучая тайны своей веры, после чего отправился миссионером в Америку. Он уверяет, что проповедуемое им учение существует уже 140,000 лет, о чём свидетельствует древняя летопись, первоначально высеченная на камне, и вырезанная впоследствии на медных дощечках, которые сохраняются и поныне в круглом зале храма Эль-Карман. Он говорил, что там же хранится сказание о жизни и распятии Христа и осмеливается рассказывать, что Господь Иисус Христос, до выхода Своего на проповедь, изучал в этом же храме искусство лечить от всех болезней, а также философию Моздазнанов – так он называет членов своей секты. Эта философия учит, что каждый может и должен спасать только самого себя. Будда, Конфуций, Зороастр и Христос – все изучали эту философию, но Христос и Зороастр пытались спасать других, а потому дело их не удалось. Мудрецы из храма Эль-Карман учат, что личного Бога нет, что Бог во всяком отдельном человеке и во всём живущем; Бог во всём и всё – Бог. Солнце, как таковое, не существует, и видимое нами светило – не что иное, как фокус, в котором сосредоточивается отражённый свет всех планет. Солнце – только символ высшей идеи.

Но понятно, что Гениш привлекает последовательниц не этими туманными бреднями, он покоряет их уверением, что можно устроить жизнь так, чтобы продолжить её на несколько сот лет. Если следовать его учению, то можно прожить 475 лет. Один из членов мудрой секты, который не желает, чтобы имя его было известно миру, превысил уже этот срок на 10 лет, сам же Гениш надеется прожить так же долго, как жили патриархи.

Жить как следует, значит подчинять материю духу; по-настоящему тело вовсе не нуждается в пище и вполне могло бы удовольствоваться вдыхаемым воздухом, но так как до такого совершенства доходят только избранные, то остальным разрешается вкушать в течение дня по два зерна пшеницы и по глотку воды. Гениш лично знает 65-ти летних людей, живущих постоянно таким образом.

Когда, облечённый в пёстрые, пышные одежды, Гениш проповедует жадно внимающим ему одураченным людям о блаженстве духовной жизни на земле, богатые готовы пересыпать своё золото в его сундуки для того, чтобы это дивное учение поскорее распространилось бы во всём свете, а бедные уже считают себя избавленными от всех своих работ. И действительно, если бы порция: два зерна пшеницы и глоток воды в день – не отправляла бы людей на кладбища и в больницы для душевнобольных, то отец семейства, зарабатывающий ежедневно по 1 доллару, мог бы считать себя богачом.

Если бы г-жа Жильберт не умерла и Гениш получил бы 5 милл. долларов, – число его последователей может быть ещё бы увеличилось, привлечённое великолепным храмом Солнца, теперь же ему грозит тюрьма и суровое наказание за то, что он лечил людей, не имея на то права. Число свидетелей против него всё возрастает, многие показывают, что подвергались таким же пыткам, как несчастная Элиза Рейсс. 14-го мая дело его ещё не было решено, но он уже вышел из залы суда с лицом, искажённым от страха. А тут ещё разнёсся слух, поднявший настоящую бурю среди его последователей. Один из инспекторов государственного попечительства о народном здравии заявил в заседании суда о том, что Гениш вовсе не перс, а природный американец с примесью негритянской крови. Газеты, печатавшиеся во время судебного процесса, ничего не говорят о приговоре, который в то время не был ещё постановлен, но можно с уверенностью сказать, что ловкий проходимец не избежит заслуженной кары.

* * *

Давно возвещённый конгресс Армии Спасения открылся в Лондоне 9 июня, и надо сознаться, что доныне мир действительно ещё не видел такого колоссального миссионерского съезда. Специально воздвигнутое здание Международного храма Армии Спасения, рассчитанное на 5000 чел., не в состоянии вместить и малой части прибывших в Лондон членов всемирной Армии. Одних официально уполномоченных представителей Армии съехалось со всех концов света больше 10 тыс. человек, всех же участников конгресса английские газеты насчитывают свыше 100 т. Громадные афиши, покрывающие стены домов, сообщают Лондонцам программу торжественных собраний Армии; но и этого показалось мало: решено раздать бесплатно 2.000.000 объявлений и брошюр, чтобы ещё больше обратить внимание всех и каждого на празднуемое в столице Англии духовное торжество.

Цель конгресса: дать возможность разбросанным по всему свету полкам и отрядам войти в непосредственные сношения с главным штабом Армии.

Конгресс открылся речью престарелого главнокомандующего, генерала Бутса, в огромном общественном зале „Albert Halb“, где собрались представители почти всех племён и народов. Только что перед тем принятый в Букингемском дворце королём Эдуардом, маститый вождь вошёл в зал, чтобы приветствовать своих последователей, свою армию, собравшуюся сюда по крайней мере из 50-ти различных стран и государств. Были тут и представители почти всех европейских народов, были и негры из центральной Африки, и китайцы, и японцы, индийцы и сингалезы, австралийцы, американцы из северной и южной Америки, краснокожие индейцы и лапландцы из Гренландии. Все в своих национальных костюмах, придававших ещё больше блеска и пестроты залитому электрическим светом великолепному залу. Когда все места были заняты, генерал Бутс взошёл на эстраду и был встречен громом восторженных приветствий. Когда крики смолкли, различные отряды стали проходить перед главнокомандующим церемониальным маршем, каждый со своим знаменем и при пении своего национального гимна. После краткого богослужения – чтения молитв и пения псалмов и хорала – генерал обратился с речью к своим воинам и любезным детям и передал собранию только что полученный им привет от лорда-мэра, который высказывал от имени города Лондона пожелания конгрессу преуспеяния в его благом деле. Восторг собравшихся достиг высшей степени, когда генерал объявил, что уполномочен передать им привет не только от жителей Лондона, но и от Его Величества, Короля Англии и Императора Индии.

Накануне генерал был весьма милостиво принят королём в частной аудиенции. Король особенно интересовался усилиями Армии прийти на помощь всем обездоленным и высказал своё удовольствие по поводу достигнутых результатов.

Продолжая свою речь, генерал заметил, что члены Армии никогда ещё не собирались в таком огромном числе; он видит вокруг себя спасённых буддистов, магометан и язычников и с радостью может заявить, что, несмотря на все препятствия и вражду, несмотря на то, что земля и ад восставали на Армию, она не только не погибла в борьбе, но, напротив того, усиливается с каждым днём.

Все присутствующие были разделены по национальностям и при каждой группе находился переводчик, переводивший фразу за фразой речь генерала на родной язык каждой отдельной группы. Пароль Армии Спасения „Аллилуия“, и этим словом солдаты из всех стран света приветствуют друг друга.

Когда 39 лет тому назад генерал Бутс объявил войну нищете и пороку и стал призывать под свои знамёна ратников для борьбы с этими бичами человечества, попытка его была встречена насмешками и презрением. Но смелый и глубоко убеждённый, он не испугался насмешек и теперь все английские газеты единодушно признают Армию Спасения силой, с которой приходится считаться и которую нельзя не уважать. Неутомимые в борьбе с грехом и пороком, солдаты армии всюду отыскивали несчастных, не останавливались ни перед какими трущобами и входили туда не только с Евангелием в руках, не только со словами утешения, но и с всегда готовой помощью: они кормили голодных, ухаживали за больными, утешали печальных; создавали приюты, школы, больницы, дешёвые столовые, устраивали колонии, давали заработок десяткам тысяч людей и проповедовали любовь не только словом, но и делом. Приёмы их многим могут не нравиться; но они, очевидно, глубоко обдуманы и вполне отвечают вкусам и потребностям тех классов общества, среди которых Армии Спасения больше всего приходится работать. Генерал Бутс несомненно один из тех людей, которые неотразимо действуют на массы, как силой своего характера, так и искренностью.

С. Вердеревская

В настоящее время среди старообрядцев, приемлющих так называемое „австрийское“ священство, усиливаются надежды на то, что алтари в часовнях московского Рогожского кладбища, запечатанные полстолетия назад, снова будут открыты и в них начнут служить „автрийские“ попы и даже архиереи. Вопрос старый и имеющий историю. Рогожское кладбище основано в 1771 году старообрядцами беглопоповцами, боях оно и было главнейшим центром до возникновения „австрийской“ иерархин. Сама эта иерархия создалась по инициативе, возникшей здесь на кладбище и здесь же прежде всего она нашла прибежище и уже отсюда распространилась по России. Замена беглых попов попами нового ставления свершилась не сразу и не без борьбы: многие часовни, не исключая и Рогожского кладбища, по нескольку раз переходили из рук в руки – от беглопоповцев к австрийцам и обратно. Пока происходила эта смена одних попов другими, Рогожское кладбище подверглось некоторому давлению со стороны правительства. В 1854 году по распоряжению смотрителя кладбища из чиновников московского генерал-губернатора, алтари в часовнях были закрыты. Распоряжение это старообрядцами было обжаловано. После долгих рассуждений, как поступить с рогожскими алтарями, и многих колебаний в ту и другую сторону, последовало Высочайшее повеление о запечатании алтарей, что и было окончательно исполнено 7-го июля 1856 г. Непосредственно следующие затем годы в истории кладбища резко отмечаются окончательным водворением здесь „австрийской“ иерархии. И в настоящее время Рогожское кладбище представляет собой оплот, „сион“ старообрядцев, приемлющих австрийское священство. Такое значение кладбища весьма плохо гармонирует с вечно закрытыми алтарями в огромных и богатых часовнях, где вовсе не совершается литургия, хотя остальные службы „уставно“ отправляются пребывающими здесь попами. Служащие в богатых облачениях попы не входят дальше амвона и солеи, в огромных алтарях уже полвека не была человеческая нога и как на знак великой противодействующей силы указывают попы на сургучные печати, закрывающие входы в алтарь и в свою очередь, от случайной поломки, прикрытые жестяным листом. Все желания старообрядцев – австрийцев сосредоточены, в сущности, на одном, – на „открытии“ этих самых алтарей. Вопрос об этом официально поднимался в 1879–80 гг. Министр внутренних дел Маков в докладе комитету министров от 2-го апреля 1880 г. находил возможным допустить распечатывание алтарей в Рогожском кладбище, но Св. Синод, как и ранее, признал, что это распечатывание равно признанию „австрийской“ иерархии законной и благодатной; и мнение министра Макова было оставлено без последствий. В 1883 году, по случаю коронования императора Александра III, московский генерал-губернатор кн. Долгоруков допустил на широких солеях часовен, прямо у Царских дверей, поставить временные алтари, в виде крошечных палаток. Эти алтари были сняты в 1886 году. В настоящее время, по слухам, снова поднимается вопрос о распечатывании алтарей.

Кратко изложенная история показывает, что то или иное решение его должно быть обсуждено с самой строгой тщательностью. Против распечатывания алтарей обыкновенно высказывается только одно соображение: это распечатывание алтарей равносильно признанию „австрийской“ иерархии законной. Это мнение лишается основания, как только мы вспомним, что во всех инославных и иноверных храмах открыто совершается служение и что оно ни для кого не служит свидетельством законности этих самых вероисповеданий; даже сами последователи исповедания в доказательство своей истины обыкновенно не ссылаются на то или другое отношение к ним правительства. В пользу распечатывания алтарей высказывается тоже одно соображение: учение о свободе мнения и вероисповедания. И это начало к данному вопросу не приложимо: старообрядчество не только мнение и не только исповедание, а главным образом организация с особым бытом, с особым общественным строем и притом ведущая борьбу с православною церковью. Оба мнения не имеют твёрдой почвы, и оба они упускают из внимания то, что и задачи православия и цели старообрядчества в сущности должны сводиться к одному знаменателю, – к будущему единению. Каковы-бы ни были наши 'современные отношения к старообрядчеству и современные же отношения старообрядцев к православию, мы все и православные, и старообрядцы обязаны стремиться к прекращению взаимной розни. Всякое действие, всякая мелочь в наших отношениях, должны освящаться одним внутренним смыслом: сделан, или хотя намечен только, шаг к сближению; только тогда мы можем испытывать внутреннее довольство, когда в праве будем сказать: вот ещё одна пядь пройдена к миру, ещё на один вершок стали ближе друг к другу.

Взаимные отношения между православием и старообрядчеством должно установлять на начале взаимного сближения. Это самое начало должно быть руководящим и в решении вопроса о распечатывании алтарей в часовнях Рогожского кладбища. Поэтому с всевозможной тщательностьй должно быть взвешено: послужит ли это открытие алтарей целям единения или оно поведёт к большему разобщению? В первом случае нет препятствий к распечатыванию, во втором даются поводы против распечатания. Открытие алтарей в настоящее время, при существующей взаимной обострённости, неизбежно приводит старообрядчество к полной автономии с превращением Рогожского кладбища в резиденцию старообрядческого архиерея, именующегося теперь „Архиепископом московским и владимирским“, завтра могущего получить от общего старообрядческого собрания название „митрополита“, а ещё через месяц и титул „патриарха всероссийского“. Таким образом, в России создаются два главных и равноправных вероисповедания, и вся Русь распадается на две соперничествующие между собой силы, каждый шаг коих неминуемо будет усугубляющей причиной к ещё большему разъединению друг с другом, к большей розни между ними. Конечно, не к этому должно стремиться государство!

В. Сенатов

Как известно, в последние годы неутомимые расколо-вожаки австрийского толка ежегодно ухитряются устроять в Нижнем во время ярмарки свои всероссийские съезды, самозвано выдавая эти съезды и их постановления за мнение всего русского старообрядчества. Открыто и с большой торжественностью состоялся такой съезд и в нынешнем году. Достойно внимания, что в этом году вожди раскола признали благовременным с небывалой прежде откровенностью опубликовать свои постановления в печати. Для миссии эта раскольничья откровенность весьма желательна. Нам важны постановления и вожделения. Вот что о них возвещено в „Нов. Врем.“:

„Съезд был весьма многолюдный, в заседаниях принимали участие 75 представителей старообрядчества из разных городов России, главным образом из поволжских губерний. Рассмотрено всего до 20 докладов.

В первом заседании заслушан был отчёт всероссийского старообрядческого общественного попечительства. В отчёте этом прежде всего отмечается, что предшествующий четвёртый съезд созван был с разрешения правительства. „Нельзя не благодарить“, говорит отчёт, „лиц высшей правительственной иерархии за такое милостивое отношение к нам, старообрядцам. Было время, когда старообрядцы, открывая свои съезды, опасались за участь участников их, но, не ведая в этом всероссийском общении вины перед правительством, собирались на съезды, несмотря на некоторые преследования“.

– „Нет сомнения“, говорится далее, „настанет время, если только не ослабнет наша энергия и любовь к обсуждению наших общественных вопросов, наши съезды будут иметь вид единственного и вполне истинного представительства перед правительством от всего старообрядческого мира“.

Четвёртый всероссийский съезд, ясно сознавая, что благосостояние всякого общества зависит от его просвещения и внутренней благоустроенности, наметил главными пунктами своей предстоящей деятельности образование юношества на началах христианской религии и благоустройство общества, ввиду чего съездом было поручено попечительству ходатайствовать перед правительством об открытии старообрядческих школ, об освобождении старообрядческого юношества от слушания уроков по истории так называемого раскола и о допущении, где возможно, старообрядческих наставников к преподаванию закона Божия в существующих школах. Что же касается благоустроенности общества, то съезд, выработав через особую комиссию инструкцию, поручил ходатайствовать перед правительством о признании старообрядческих обществ как законной единицы. Но правительство, зная о заседаниях съезда, само обратилось к представителям старообрядчества за обсуждением их ходатайства. В первых числах сентября прошлого года в Н.-Новгород прибыл гофмейстер Штюрмср, который вёл беседы с представителями старообрядчества. Беседы вращались по преимуществу около вопроса об образовании старообрядческого юношества, причём было выяснено, что образование старообрядчеству нужно на общих началах познания добра и правды. По предложению гофмейстера Штюрмера в сентябре месяце 1903 г. старообрядцами было подано прошение покойному министру внутренних дел В. К. фон-Плеве о нуждах старообрядчества. Хотя ответа на это прошение не последовало, но тем не менее в законодательной сфере последовало значительное облегчение для старообрядцев, напр., по вопросу о старообрядческих молитвенных храмах Правительствующим Сенатом разъяснено, что губернаторы не имеют права своей личной властью закрывать старообрядческие моленные, и что право на закрытие таковых принадлежит только комитету министров. Кроме того, в периодической печати появился в защиту старообрядчества целый ряд статей. Отзыв печати и мероприятия правительства по отношению старообрядчества дают последнему надежду на лучшее будущее.

В ноябре месяце 1903 г. члены всероссийского старообрядческого попечительства имели счастье представляться великому князю Сергею Александровичу.

События на Дальнем Востоке вызвали в старообрядчестве пожертвования. В отчётном году совет попечительства имел несколько заседаний, на которых между прочим было решено основать при попечительстве особый капитал на приобретение церковных книг, как полемического материала, устроить в д. Кринице школу, кроме того, советом попечительства поднесён образ св. муч. Анатолия сенатору А. Ф. Кони, издана биография митрополита Амвросия. По примеру прошлого года согласно постановления IV всероссийского съезда совет попечительства и в отчётном году большую часть средств затратил на открытие школ церковного пения и чтения. В отчётном году совет попечительства имел 15 школ. В школах, кроме мальчиков, обучались и девочки, которые, по отзывам учителей пения, оказали не меньшую способность к пению, чем мальчики. Школы пения были открыты в губерниях: Московской, Владимирской, Нижегородской, Оренбургской, Черниговской и Вятской. Несмотря на то, что школы пения ничего противозаконного не представляют и имеют характер чисто воспитательный, некоторым учителям пришлось иметь с местным духовенством господствующей церкви неприятности. По настоянию местных властей были закрыты две школы: одна в Вятской губернии, а другая во Владимирской.

Отчёт совета попечительства утверждён пятым всероссийском старообрядческим съездом.

К сведению общего собрания пятого старообрядческого седа доложено было интересное прошение, поданное старообрядческой депутацией покойному министру внутренних дел В. К. фон-Плеве. В прошении этом отмечается ходатайство старообрядцев за подписью 49.753 человек о сохранении за ними прав, дарованных им законом 3-го мая 1883 г. На это прошение старообрядцы получили милостивый ответ, что закон 3-го мая 1883 г. никакому изменению подвергнут не будет. Вслед за этим старообрядцы возбудили ходатайство о признании их общественной собственности. Условия владения общественной собственностью старообрядцы признают ненормальными: фактически собственность принадлежит обществу, но принудительно записывается на имя частных лиц, что вызывает злоупотребления и процессы.

Далее в прошении старообрядцев министру говорится следующее: „Светоч жизни нашей есть грамота и просвещение, в особенности в настоящее печальное время брожения умов и упадка религии. Почтительнейше просим ваше высокопревосходительство открыть нам двери школ, оставляя нам верования наши. Разрешите нам открывать школы по общей программе министерских училищ, но с добавлением преподавания церковно-славянского чтения нашими преподавателями по книгам единоверческой печати и крюкового церковного пения, дозвольте в существующих школах ученикам-старообрядцам слушать уроки Закона Божия по единоверческим книгам, дозволенным правительством, от старообрядческих преподавателей, где таковые найдутся; там же, где они не найдутся, освободить старообрядческое юношество от слушания тех уроков по закону Божию, которые касаются церковного раскола и наших разностей в вере, молитвах и обрядах.

Несмотря на нашу беззаветную преданность своему Монарху и отечеству, нас, старообрядцев, не допускают на некоторые государственные и общественные должности, в военной службе в некоторых частях не производят даже в унтер-офицеры, а в военно-учебные заведения не принимают вовсе. Почтительнейше просим разрешить нам доступ на государственные и общественные должности.

В 1874 году изданы полицейские метрические книги для записывания браков и рождений старообрядцев, но книги эти не достигли повсеместного практического применения, миллионы старообрядцев остаются незаписанными в них, вследствие этого нам приходится ходатайствовать о признании наших браков и рождений через окружные суды. Просим разрешить нам, старообрядцам, иметь свои метрические книги, которые бы считались равносильными полицейским записям.

В некоторых местах наши священнослужители не допускаются в больницы для духовного назидания и напутствия умирающих старообрядцев. Между тем закон 3-го мая 1883 г. допускает существование у нас наставников для исполнения духовных треб. Просим о допущении священнослужителей для отправления духовных треб. В некоторых органах печати возбуждают против нас несправедливые обвинения, распространяя о нас неправильные слухи, почтительнейше просим дозволить нам через посредство печати защищаться от несправедливых обвинений“.

Представители старообрядческих обществ, бывшие на съезде, подписали нижеследующего содержания прошение на имя командующего войсками Маньчжурской армии генерал-адъютанта А. Н. Куропаткина: „Податель сего старообрядческий священник белокриницкого священства. последователей коего в России насчитывается несколько миллионов. В вверенной вашему высокопревосходительству армии находится не малое количество старообрядцев, которые наравне с другими сынами отечества полагают живот свой на поле браня. Желая облегчить последние минуты воинов, умирающих от болезней и ран, мы, старообрядцы, последователи названного священства, решились покорнейше просить ваше высокопревосходительство разрешить доступ нашему требоисправителю в места расположения больных и раненых, для совершения над ними напутствия в жизнь вечную, как это совершается ими в России, на основании существующего закона. Святое дело исполнения христианского долга перед смертью даёт нам надежду на удовлетворение вашим высокопревосходительством нашей покорнейшей просьбы. Молим Господа Бога, да ниспошлёт Он христолюбивому воинству, вверенному водительству вашего высокопревосходительства, победу на врага, да опочиет наша дорогая родина в мире и покое, да смирится заносчивый враг и ваше дорогое для всей России имя занесётся на страницы славной истории великого государства Российского. Да поможет вам Господь!“ Старообрядческий священник, снабжённый полномочиями, уже отправился в действующую армию.

Всё это прекрасно, но зачем лгать и подтасовывать число последователей Белокриницкой иерархии.

* * *

21–23 сент. в Одессе собрался обычный годичный съезд миссионеров херсонской епархии, с участием членов Совета Свято-Андреевского Одесского Братства. Занятия его происходили под председательством викарного преосвященного Феодосия, Епископа Елисаветградского. Предметом занятий съезда было обсуждение следующих вопросов: выработка лучшего плана и метода ведения бесед: о таинстве св. Миропомазания; о таинстве св. Елеосвящения и о почитании св. храмов Божиих. Обмен мнений о деятельности миссионерских кружков ревнителей православия и о более лучшей организации. Обмен мнений о нуждах местной миссии, а что нужно обратить особенное внимание деятелей миссии, имея в виду современное религиозно-нравственное состояние местного сектантства и православного населения. Подробности совещаний постановления херсонского миссионерского съезда, всегда жизненного и делового, будут особо сообщены на стр. «Мис. Обоз.»

10-го июля с. г. с разрешения администрации раскольниками перевезено в Новочеркаск для предания земле тело Силуана, лже-епископа Донского и Кавказского. Силуан, как известно читателям «Мис. Обоз.», скончался 18-го дек. 1902 г., и был тогда похоронен на зимовнике старообрядца А. С. Кузнецова, вблизи хут. Западенки Маныческой станицы. Так как Кузнецов – человек престарелый, и хутор его мог перейти в руки „никониан“, то попечители Силуана решили перевезти прах своего владыки в центр Донского раскола. 11-го июля цинковый гроб, заключавший в себе останки лже-епископа, был перевезён, в преднесении иконы из так называемой Шлычковской моленной на новочеркасское городское кладбище и предан земле в фамильном склепе попечителя Шлычковской моленной Π. Μ. Байкова. Среди новочеркасских и ростовских старообрядцев в настоящее время идёт сбор пожертвований на сооружение чугунной плиты на могиле Силуана.

(Новый собор раскольничьих епископов).

Духовные руководители раскола не дремлют: под грохот ляоянских и порт-артурских пушек они ловко обделывают свои дела.

В истекшем сентябре месяце в „Стародубье“ состоялся новый собор австрийских лже-епископов, в составе Иоанна Картушина, Арсения Швецова, Ивана Усова, Порфирия Моничева, Петербургского Виталия и Казанского лже-епископа (имени не запомнил). Местом собрания духовные вожди раскола избрали многолюдный еврейский город Гомель (Могилев. губ.), дабы собрание их не могло привлечь внимание местной власти и местного населения.

Предметом обсуждения были местные дела, главным образом назначение лже-епископа для Черниговского раскольничьего Стародубья. Вместо больного Силивестра, намечен и дал своё согласие принять жезл правления лже-поп из слободы Городни, Лазарь (известный читат. „Мис. Обозр.“). С месяц раньше лже-епископ Иннокентий Усов был в Стародубье с целью помирить противоокружнического лже-епископа Михаила с собой и затем водворить его в „Полосе“. Но Михаил на подобную приманку не пошёл, и миссия не удалась. И вообще все меры, принимаемые окружниками к примирению в „Стародубье“ противо-окружннков, потерпели крах. В Гомеле собор прошёл мало замеченным благодаря особому составу населения, а также в силу и малой бдительности миссии местной. Кортушин служил соборне. 8-го сентября вся кампания раскольничьих архиереев посетила Клинцы.

В Клинцах служил Швецов и говорил проповедь. В другой моленной служил Иннокентий Усов. Полной рекой раздавались раскольничьи бесцензурные и заграничные издания, особенно последнее Усовское творение о посланничестве митрополита Амвросия.

В Клинцах присутствие раскольничьего собора хотя и взбудоражило местное население, но не произвело особенного впечатления. Владыки пробыли здесь два дня. Местным богатеям пришлось, конечно, дорогих гостей снабдить всяким, а также и путевым довольствием, но слышно, что приношения не были обильны, а потому и владыки остались не очень довольны и сетовали на упадок древнего благочестия.

Злобою дня для населения наших стародубских посадов служит вопрос о поднесении адреса от российского старообрядчества новому министру внутренних дел. Собираются по селам, деревням и посадам подписи. О содержании адреса сообщу в своё время.

С. С. Ч.

(Миссионер на штундо-баптистском собрании).

Преподаватель Донской духовной семинарии по кафедре истории и обличения раскола и сектантства свящ. Е. Овсянников совершил 24–30 июня поездку в станицу Николаевскую, Донской области, где существует довольно многолюдная и хорошо организованная штундовая община. О. Овсянников с целью изучения богослужебного культа штундо-баптистов посетил их утреннее „малое“ и вечернее „большое“, соединённое с „преломлением хлеба“, молитвенные собрания, пробыв на обоих молениях более 7 часов... Собрания устраиваются в станице Николаевской штундо-баптистами открыто: двери и окна комнаты этих собраний широко открыты для всех желающих посмотреть это собрание. Сектантское пение (более ста человек, собравшихся с хутора Гапкина и станицы Камышевской), далеко разносится по станице, увлекая любопытных из православных; последние часто, незаметно для самих себя, втягиваются в тину погибельной штундо-баптистской секты. Вообще сектантские молитвенные собрания являются одним из сильнейших средств пропаганды штундо-баптизма и поддержания его. О. Овсянников видел, как многие православные, быть может и не сознательно, подпевали сектантам при пении ими своих „духовных песен“ (на мотив простонародных песен, какие обычно поют жители донских станиц). перед „преломлением хлеба“ „пресвитером“ штундо-баптистской общины Г. Кореневым и „диаконом“ П. Кундрюковым, на собрании были произнесены речи, в которых они доказывали, что „преломление хлеба“ есть простое воспоминание тайной вечери, совершённой Спасителем, что хлеб не есть тело Христово, а обыкновенный хлеб, и вино не есть кровь Христова, а обыкновенное вино, что Христос на тайной вечери не мог дать ученикам своим есть своё тело, так как Он в то время ещё был жив. Речи длились около часа. По окончании вечернего молитвенного собрания штундо-баптистов о. Овсянников попросил у сектантов позволения сказать несколько слов по поводу всего виденного и слышанного им на собрании. Но штундо-баптисты не дали ему возможности говорить, подняли шум, и, по знаку своего пресвитера, стали выходить из молитвенного дома. Оставив сектантское собрание, о. Овсянников созвал православных, бывших на штундовой молении, и выяснил им православное учение о таинстве евхаристии и совершителях этого таинства, причём была доказана лживость сектантского понимания таинства евхаристии и незаконность его совершения в обыкновенном доме самозванным пресвитером, не имеющим хиротонии. Православные со вниманием слушали эти разъяснения. В заключении о. Овсянников увещевал православных не посещать молитвенных собраний сектантов, так как на них проповедуется лживое учение.

Во главе штундо-баптистской общины станицы Николаевской стоит пресвитер Герасим Коренев, человек довольно начитанный в св. писании, но крайне грубый, дерзкий, готовый всегда и всякого оскорбить. Даже сами Николаевские штундо-баптисты не довольны его заносчивостью, которую он стал проявлять после своего „рукоположения во пресвитера“. По словам самих сектантов, Коренев, сделавшись пресвитером, стал господствовать над наследием Божиим, никому не позволяет говорить поучения, как у них прежде было принято, часто кричит и шумит на братьев. Диаконом или благовестником в этой общине служит П. Кондрюков, человек, по-видимому, умный, начитанный, красноречивый, спокойный и выдержанный.

Из жизни Николаевских штундо-баптистов за последнее время следует отметить то обстоятельство, что они стали усиленно выписывать сочинения С.-Петербургского священника Григория Петрова. Их пресвитер Герасим Коренев и диакон Кундрюков выписывают эти сочинения целыми тюками, сами читают эти сочинения и стараются распространить их между рядовыми штундо-баптистами. Самого о. Петрова штундо-баптисты считают отпадшим от православной Церкви, и именно баптистом.

Сектантство в Николаевской станице явление очень давнее. Ещё в самом начале XIX столетия оно существовало в этой станице в форме духоборчества. Некоторые пропагандисты этой секты были сосланы на поселение в Архангельскую губернию. Выселением всех духоборов станицы Николаевской, как и всех других местностей Донской области, на пограничную линию – в Закавказье при Императоре Николае I-м, сектантские плевелы в этой станице не уничтожились, а скоро сказались в виде молоканской секты. Известный пропагандист штундо-баптизма Василий Гурьев Павлов в 80-х годах прошлого (XIX) столетия своей проповедью убедил молокан в истинности учения штундо-баптистов и перекрестил их. Таким образом и возникла в Николаевской станице секта штундо-баптистов.

О.

* * *

Из Забайкальской области (картинка из жизни раскола). Лицо, хорошо знакомое с бытом, нравами и вообще в внутр. жизнью раскольников-беспоповцев, сообщает нам о тех „междоусобных пререканиях“, которые сплошь и рядом, иногда по самым пустячным поводам, возбуждаются раскольничьими начётчиками, и ареной которых в большинстве случаев является молельня. Для иллюстрации корреспондент наш, священник А. П-в, приводит такой случай, имевший место 1-го авг. с. г. в с. Бичурском Забайкальской Области. Баталия в молельне беспоповцев происходила в этот день из-за какого-то Осипа, недавно умершего и уже похороненного. Этот Осип – беспоповец, по-видимому, профессиональный вор, напившись допьяна, пошёл красть барана; его поймали и жестоко избили, после чего он, причастившись, через 3 дня скончался. После обычного вскрытия его похоронили, и настоящим образом „помянули“. Вся эта история вызвала публичный протест в молельне некоего „умника“, Аники Лазарева, который, после часов, „напустился“ на попа Агава: „зачем, дескать, ты причащал Оську? ведь он в тот день был пьяным, когда пошёл воровать барана. Его там поймали, да чуть не убили, а ты вздумал причащать, когда у него вино в утробе-то ещё было! А когда он умер, его положили в ледник, да потом потрошили: «переполоскали в нём всё таинство», а вы вздумали его хоронить, да поминать? Чем вы его поминали-то“?

– Чем поминали? Да разве ты не знаешь, чем поминают? – Кутьёй, пирогами – отвечал прижатый к стене Агап.

Этот ответ вызвал новый взрыв негодования со стороны воинственного Аники:

– Да, я знаю, что кутьёй, да пирогами, – а кутья-то ведь из ворованной пшеницы была сварена! Он ведь у китайца эту пшеницу украл, – из неё и кутьи наварили, и пирогов напекли, а вы лопали!

Здесь за Агапа вступился уже некий Перфил:

– Да врёшь ты, м…ц, – закричал он, – что кутья была из китайской пшеницы: китайская пшеница была травянистая, а мы ели Кутью – пшеница была прямо на отбор!

– Да, было у них кое-что... всего и не расскажешь – так закончила свой разговор с автором корреспонденции беспоповка, сестра уставщика: теперь Агап хочет собирать собор... „Анику-το, говорят, нужно подтянуть на соборе – вишь он какой стал знахарь, старших стал учить, да ещё укоряет... Какое ему до всего дело“!

Справедливо порицая и возмущаясь подобными печальными явлениями, в религиозной жизни „объюроделых последователей древнего благочестия“, почтенный автор корреспонденции приводит в противоположность им язычников-ламаитов, которые, по его словам, во время богослужения в своём дацане никогда не позволяют себе каких-либо споров и пререканий, – как бы в укор „древним христианам“, превратившим свои молитвенные дома в какое-то жалкое позорище, где разоблачают всякие грязные дела, где сводятся непристойные личные счёты.

Под таким титулом выступает вот уже второй год в разных губерниях некий Владимир Романов Шмигленко. При этом Шмигленко выдаёт себя ныне за православного миссионера и чуть ли не всероссийского, рассказывает о своём якобы трёхлетнем обучении „в гамбургской баптистической академии“, о рукоположении во пресвитера штунды, а позже о наречении старшим проповедником над всей русской штундой, с окладом жалования в 10 тысяч руб.

Было ли когда-нибудь таково положение Шмигленки в штунде. в чём мы очень сомневаемся, об этом надеемся получить подробные сведения от самих честных сектантов и наших миссионеров, но в настоящее время мы долгом считаем печатно заявить, в ограждение доброго имени почтенного института деятелей миссии, что Шмигленко никогда и нигде не состоял и не состоит ни миссионером, ни сотрудником, и даже более того, он ещё и не присоединён к православной Церкви и коснеет в сектантстве; занимается же Шмигленко мелкой адвокатурой и писанием прошений. Нам сей „бывший епископ“ представляется типичным представителем штундистских низверженых своекорыстных верховодов – не столько кающихся и познавших заблуждения секты, сколько ищущих неправедных прибытков и лучшей доли.

Газеты сообщили, что убийца покойного министра Плеве опознан. Он оказался уроженцем Уфы, происходит из купеческой (старообрядческой) семьи Созоновых, учился в Москов. университете, откуда был исключён за неблагонадёжность и сослан в Сибирь, затем Созонов служил в разных местах на частной службе. Достойно внимания, что анархизм проникает ныне уже и в такие, казалось бы, недоступные ему патриархальные семьи, как купеческие, да ещё и староверческие.

(Некролог).

8-го июля настоящего 1904 года в г. Казани скончался профессор тамошней духовной академии – доктор богословия Александр Феодорович Гусев. Смерть его оплакивают – и русская церковь, и русская богословская наука, и все вообще знавшие этого редкого по трудолюбию, честности и прямоте убеждений... человека. В лице почившего, редакция „Мисс. Обозр.“ лишилась авторитетного, преданного задачам и девизу миссионерского издания сотрудника. И мы долгом считаем на страницах нашего органа почтить имя почившего хотя бы краткой поминкой.

Скончался Александр Феодорович на 59-м году от роду. Внешние обстоятельства его жизни были не сложны. Как видим из его „некролога“, написанного г. В. Колокольцовым (откуда мы и берём многие фактические данные), покойный родился в 1845 году. Низшее и среднее образование получено им в тверской – родной ему – епархии, а высшее – в СПб. духовной академии. По окончании курса в последней в 1871 г., он получил назначение на должность преподавателя богословских предметов в казанскую духовную семинарию (вместе с тем он состоял преподавателем и в некоторых других учебных заведениях), где и оставался до 1887 г., когда получил давно принадлежавшую ему по праву академическую кафедру „Введения в круг богословских наук“ (или „Основного Богословия“). На этой кафедре, сначала в качестве доцента, затем (с 1889 г.) – экстраординарного профессора и, наконец (с 1896 г.), ординарного, Александр Феодорович и скончался (с 1902 г., согласно его прошению, он оставался сверхштатным, с сохранением прежних прав: члена академического Совета и проч.), награждённый за свою примерную службу чином действительного статского советника и различными орденами – включительно до ордена св. Владимира 3-й степ.

Учено-литературная деятельность Александра Феодоровича была особо выдающеюся. Он обратил на себя внимание ещё в 1873 г. своей прекрасною статьёй об „Евангельских советах“, проводившей здравую точку зрения на вопрос, вопреки схоластической – ненаучной прежней... Но особенно о нём заговорили в следующем 1874 г. после выхода в свет обстоятельной его диссертации (магистерской): „Нравственный идеал буддизма в его отношении к христианству“. Помню, как мы – ещё семинаристы – ею зачитывались и восхищались. Не заняв тогда же академической кафедры, на которую имел право, покойный в действительности уже с тех пор был авторитетным профессором с обширнейшей аудиторией, с которой он непрерывно беседовал через посредство различных печатных органов (особенно „Православного Обозрения“). Беседы его носили разнообразный характер: то он раскрывал со свойственным ему мастерством положительное богословское учение, то боролся с ложными философскими и богословскими течениями и тенденциями, то откликался на жгучие запросы современной жизни и т. п.

Из учёных исследований первого рода ценных весьма много. С каким, помню, интересом были встречены в своё время чудные статьи покойного о „Важности и значении догматов“, – статьи, которые справедливо рекомендовались нам – семинаристам – преподавателем догматики (в 1878 г.), требовавшим у нас строгого отчёта в прочтении их. Эти статьи вполне ценны и ныне. Жаль, что Александр Феодорович, в бытность свою преподавателем семинарии, не написал полного курса догматического богословия, в области которого он был редким знатоком! Статья его о взаимоотношении „церкви и государства“ (1877 г.) и весьма многие другие могли-бы быть подписаны каким угодно учёным.

Живой и энергичный человек, почивший не мог спокойно относиться к проповедовавшимся кем-либо ложным воззрениям и в течение всей своей жизни неустанно с ними боролся. Так, он опровергал, напр., заблуждения Дарвина (1872 г.), Спенсера (1896 г.), Конта (1875 г.), Милля (1875–1878 гг. ), Бокля (1874 г.), Уоллеса (1879г.), проф. Вагнера (1879 г.), о. А. Смирнова (1895 г.), вообще материалистов и под. (1878 г...), но особенно яснополянского лжеучителя – идола огромной части современной безбожной интеллигенции – Толстого. В то время, как другие наши богословы молчали. Александр Феодорович первый заговорил громко против лжи графа, и в своих многочисленных сочинениях, посвящённых её разоблачению, не оставил без основательного опровержения ни одной графской фальшивой мысли, направленной ко вреду Христовой Церкви. Такие его сочинения, как: „О сущности религиозно-нравственного учения Толстого“ (докторская диссертация), „Необходимость внешнего богопочтения и мнение о нём Толстого“, „Любовь к людям в учении гр. Толстого“, „О клятве и присяге (разбор мнения о них Толстого)“, „Брак и безбрачие в Крейцеровой Сонате и Послесловии к ней Толстою“, „Религиозность, как основа нравственности“ и проч., – являются прекраснейшим памятником почившему и сделали его имя незабвенным в истории русской богословской литературы... Когда в России всплыл „старокатолический“ вопрос, Александр Феодорович откликнулся и здесь со свойственной ему энергичностью, обстоятельностью, правдивостью и прямолинейностью. Все неправильные в жизни этого вопроса течения встречали со стороны почившего серьёзнейший отпор. Александр Феодорович указывал и выяснял истинное положение „старокатолического“ дела, всегда стоя на чисто-православной точке зрения. Сочинений, посвящённых этому вопросу, написано почившим очень много, причём одно из них (только-что вышедшее в свет после его смерти) писано буквально на краю гроба. Прямота, твёрдость убеждений, стойкость, некривляние из стороны в сторону, отвращение к исканию популярности у современных декадентов и проч. – всё это, конечно, вызывало скрежет зубовный у его противников, многократно предпринимавших против него безуспешные походы. Несдержанность „обиженных“ критиков, напр., толстопилов (их обижало, конечно, собственное невежество, но не Александр Феодорович, обнаруживавших этим свою полную некультурность, бесспорно, причиняла ему много огорчений, раздражала его в то время, когда ему нужен был покой, и пр., – но не могла заставить его замолчать. Торжество правды было в его глазах дороже покоя телесного.

Честь ему – этому твёрдому Христову воину, шедшему прямо по своему пути, не приспособлявшемуся к людям и обстоятельствам, хотя за это и много пострадавшему...

Отзывчивый на всё, что только становилось ему известным, Александр Феодорович писал по всем, волновавшим общество, вопросам, в сфере которых он считал себя компетентным: напр., „по поводу самарского голода“ (1874 г.), о „праздничных днях“ (1875 г.), по вопросу об „обязательности народного обучения“ (1876 г.), вообще по вопросам „воспитания“ (1874 г.), о „свободе совести“ (1876 г.), о „беспорядках среди учащейся молодёжи“ (1875 г. 1901 г.), о „дух. семинариях и училищах“ (1883 г.), о „бегстве семинаристов в университеты“ (1876 г.)... и т. п.

Впрочем, в кратком некрологе нет никакой возможности хоть приблизительно перечислить всё то, что было почившим написано...

Занимаясь в обширнейших размерах учёно-литературной деятельностью, Александр Феодорович, как видим из академического (казанского) журнала, находил время прекрасно исполнять свои профессорские обязанности, читать лекции (кроме академических, покойный немало прочитал и публичных), читать и рецензировать студ. сочинения, выступать оппонентом на публичных диспутах и затем (как узнаём, напр., из „Прав. Обозрения“ за 1878 г...) по поводу этих последних вести длинную переписку в печати (напр., со своим покойным братом – проф. Ф. Ф. Гусевым по вопросу об „аскетизме“) и проч. Дорожа учёными связями, почивший находил где-то досуг и на большую учёную переписку со множеством лиц и т. п.

Да, это был редкий цельный человек, нужный, крайне нужный для отечественной церкви и науки... Тем тяжелее, поэтому, его утрата, равносильная только что понесённой нами другой утрате в лице СПб. проф. А. П. Лопухина. Со смертью их образовалась в нашей учёно-богословской сфере большая, трудно наполнимая, пустота.

Курс А. Ф. Гусева (1871 г.) был обилен талантливыми студентами, обещавшими многое в будущем. Таковы были: Ф. Ф. Гусев, Μ. В. Симашкевич, И. С. Якимов, А. В. Гаврилов, А. Г. Каратыгин, А. А. Благовещенский, Μ. И. Соколов, E. К. Смирнов и др. Многое они и сделали (и честь им!), хотя жизнь некоторых из них пресеклась слишком рано. Но никто из них не создал пока такого богатого наследия научного, какое оставил после себя почивший А. Ф. Гусев, перед которым мы преклоняемся за всё, сделанное им для блага Христовой церкви... Мир его праху!

Проф. А. Бронзов

(Некролог).

22-го августа текущего 1904 года скончался замечательный труженик-учёный, профессор СПб. дух. академии – Александр Павлович Лопухин.

Почивший родился в 1852 г. (в Саратовской епархии). Первоначальное образование получил в духовном училище и дух. семинарии, а высшее – в СПб. дух. академии, которую он окончил в 1878 г. С 1879 г. в течение трёх лет Александр Павлович состоял псаломщиком при православной русской церкви в Нью-Йорке, после чего вернулся в Россию, где сначала занимал должность секретаря при воспитавшей его академии, а затем в 1883 г. перешёл на профессорскую академическую кафедру Сравнительного Богословия, по закрытии которой в 1884 г. он, в продолжение года, находился за штатом, а в 1885 г. занял кафедру общей гражданской истории. Профессором этой науки Александр Павлович и скончался.

Александр Павлович был редким учёным и замечательным человеком вообще.

Ему принадлежит масса учёных самостоятельных трудов, прочно записавших его почтенное имя на страницах русской богословской науки и литературы. Из них особенно выделяются огромных три тома „Библейской Истории при свете новейших исследований и открытий“, – затем диссертация: „Римский католицизм в Америке“ и мног. друг. Число написанных почившим крупных и мелких статей в различных, особенно духовных, журналах не поддаётся перечислению не только в кратком некрологе, но даже и в более или менее обширной статье, специально этому предмету посвящённой. Кроме того, он многократно и каждый раз с большим успехом выступал в качестве публичного оратора в собрании „Братства Пресв. Богородицы“, в „Обществе религиозно-нравственного просвещения“ и проч. Автор множества самостоятельных произведений – покойный был превосходным переводчиком на русский язык иностранных крупных и важных сочинений: напр., Фаррара, Лютардта, Робертсона и Герцога, Ульгорна, Дюпанлу, Мартенсена, Фомы Кемпийского и др. Одними этими переводами почивший составил себе солидное имя. Кроме этих трудов, Александр Павлович нёс и другие. Так, он был незаменимым, конечно, редактором академических журналов: „Церковный Вестник“ и „Христианское Чтение“, – редактором-издателем „Странника“ и при нём „Общедоступной богословской библиотеки“ (появилось уже больше десятка её выпусков и в их числе пять томов „Православной богословской энциклопедии“ и пр.), „серии богословско-апологетических трактатов под общим заглавием: „Христианство, наука и неверие на заре XX века“ (появилось уже три выпуска), – редактором многих отдельных сочинений различных авторов и пр., – особенно – русского перевода творений св. И. Златоуста, предпринятого (по инициативе почившего) СПб. дух. академией.

Труды почившего переводились на различные языки: немецкий, английский, греческий, сербский, болгарский, грузинский и проч. В России они известны всюду, даже в отдалённых захолустьях. Покойный, поэтому, избирался „почётным членом“ не только русских, но даже и иностранных (напр., „двух C.-Американских“) обществ... Выдающийся учёный, Александр Павлович был и редким человеком, в высокой степени благожелательным, добрым, незнакомым с дурными чувствами в роде зависти, мстительности, снисходительным ко всем, кроме самого себя... Его бесконечное трудолюбие надорвало силы его и привело к преждевременной кончине. Правда, он сделал всё, что только можно было-бы кому-либо пожелать от „одного“ человека, но, тем не менее, бесконечно жаль ранней его смерти, так как – поживи он ещё – и мы увидели-бы массу новых и интересных его произведений, направленных ко благу православно-христианской церкви, за которую он всегда неустанно боролся и даже на смертном своём одре. Такие полезные и искренние деятели на ниве Христовой более, чем редки, и долг всех сынов православной русской церкви молиться о них Господу. Мир дорогому твоему праху, великий и преполезный труженик!

Проф. А. Бронзов

Среди многих произведений Чехова, так или иначе освещающих жизнь нашей интеллигенции, особого внимания заслуживает повесть «Моя жизнь». Она отличается наибольшей полнотой и рельефностью, и в своё время (1897 г.) возбудила в печати много толков. Автор рисует интеллигентного молодого человека, глубоко неудовлетворённого будничным течением провинциальной жизни. В стремлении к осмысленному существованию юноша бросает отца и сестру, чтобы поступить в маляры и взглянуть на жизнь высших слоёв городского населения с точки зрения пролетария. Но в новом своём положении он узнаёт ещё худшие стороны в обывательской жизни. Крайне интересны характеристики, которые герой даёт своему отцу, городскому архитектору, а за ним и всем обывателям своего городка. «К сожалению, он (отец героя) был у нас единственным архитектором, и за последние 15–20 лет, на моей памяти, в городе не было построено ни одного порядочного дома. Когда ему заказывали план, то он обыкновенно чертил сначала зал и гостиную; как в былое время институтки могли танцевать только от печки, так и его художественная идея могла исходить и развиваться только от зала и гостиной. К ним он пририсовывал столовую, детскую, кабинет, соединяя комнаты дверями, и потом все они, неизбежно, оказывались проходными, и в каждой было по две и даже по три лишних двери... С течением времени в городе к бездарности отца пригляделись: она укоренилась и стала нашим стилем» ...

Таков отец героя. Не в лучшем виде выступают и остальные горожане.

«Я не понимал, для чего и чем живут эти шестьдесят тысяч людей... Большая Дворянская и ещё две улицы жили на готовые капиталы и на жалованье, получаемое чиновниками из казны; но чем жили остальные восемь улиц, которые тянулись параллельно версты на три и исчезали за холмом, – это для меня всегда было непостижимой загадкой. И как жили эти люди, стыдно сказать!., богатые и интеллигентные люди спали в душных, тесных спальнях, на деревянных кроватях с клопами; детей держали в отвратительных грязных помещениях, называемых детскими, а слуги, – даже старые и почтенные, спали в кухне на полу и укрывались лохмотьями... Всюду в домах много лет говорили о том, что у нас в городе нет хорошей и дешёвой воды и что необходимо занять у казны двести тысяч на водопровод; очень богатые люди, которых у нас в городе можно было насчитать десятка три, и которые, случалось, проигрывали в карты целые имения, тоже пили дурную воду и всю жизнь говорили с азартом о займе – и я не понимал этого; мне казалось бы проще взять и выложить эти двести тысяч из своего кармана... Во всём городе я не знал ни одного честного человека. Мой отец брал взятки и воображал, что это ему дают из уважения к его душевным качествам; гимназисты, чтобы переходить из класса в класс, поступали на хлеба к своим учителям, и эти брали с них большие деньги; жена воинского начальника во время набора брала с рекрутов и даже позволяла угощать себя..., во время набора брали и врачи, а городской врач и ветеринар обложили налогом мясные лавки и трактиры... А те, которые взяток не брали, как, например, чины судебного ведомства, были надменны, подавали два пальца, отличались холодностью и узостью суждений, играли много в карты, много пили, женились на богатых п, несомненно, имели на среду вредное, развращающее влияние. Лишь от одних девушек веяло нравственной чистотой; у большинства из них были высокие стремления, честные, чистые души; но они не понимали жизни и верили, что взятки даются из уважения к душевным качествам, и, выйдя замуж, скоро старились, опускались и безнадёжно тонули в тине пошлого, мещанского существования».

В положении рабочего человека герой не только совершенно убедился в правильности своих прежних наблюдений над общественной жизнью, по открыл ещё нечто новое и худшее. «Те мои сограждане, о которых я раньше не был никакого мнения, или которые с внешней стороны представлялись вполне порядочными, теперь оказывались людьми низкими, жестокими, способными на всякую гадость. Нас, простых людей, обманывали, обсчитывали, заставляли по целым часам дожидаться в холодных сенях или в кухне, нас оскорбляли и обращались с нами крайне грубо. Осенью в нашем клубе я оклеивал обоями читальню и две комнаты, мне заплатили по семи копеек за кусок, но приказали расписаться по двенадцати, и когда я отказался исполнить это, то благообразный господин, в золотых очках, должно быть, один из старшин клуба, сказал мне: «если ты, мерзавец, будешь ещё много разговаривать, то я тебе всю морду побью». И когда лакей шепнул ему, что я сын архитектора Полознева, то он сконфузился, покраснел, но тотчас же оправился и сказал: «а чорт с ним!»

Естественно, что подобные факты оставляют на душе молодого героя мутный и тяжёлый осадок. И в то время, как отец начинает его упрекать (между прочим, в том, что сын не составил себе карьеры), он говорит: «Сознаю, я виноват во многом; но зачем же эта ваша жизнь, которую вы считаете обязательной и для нас, – зачем она так скучна, так бездарна? Зачем ни в одном из этих домов, которые вы строите вот уже тридцать лет, нет людей, у которых я мог-бы поучиться, как жить, чтобы не быть виноватым? Во всём городе ни одного честного человека! Эти ваши дома – проклятые гнёзда, в которых сживают со света матерей, дочерей, мучают детей... Нужно одурять себя водкой, картами, сплетнями, надо подличать, ханжить или десятки лет чертить и чертить, чтобы не замечать всего ужаса, который прячется в этих домах. Город наш существует сотню лет, и за всё это время он не дал родине ни одного полезного человека, ни одного! Вы душили в зародыше всё мало-мальски живое и яркое! Город лавочников, канцеляристов, ханжей, ненужный, бесполезный город, о котором не пожалела-бы ни одна душа, если бы он вдруг провалился сквозь землю!» …

Приведённых отрывков достаточно, чтобы судить об общем характере «интеллигентной» жизни русского человека. Сплошная пошлость будничного существования отодвигает от него высшие интересы и запросы духа; мало задумываясь над течением собственной жизни, русский интеллигент день-изо-дня опускается, всецело погружаясь в тину бесцельного и бессмысленного существования. Всякие нравственные побуждения в его деятельности исчезают, и различие между добром и злом становится едва заметным. «Провинциальный“ город» Чехова – это жизнь русского интеллигентного общества вообще, и в этом смысле повесть А. П. приобретает большую ценность. И, конечно, Чехова могут упрекать, в данном случае только те, кому «правда глаза колет» ...

* * *

Ничем иным нельзя объяснить общего упадка духовной жизни русской интеллигенции, как крайним оскудением у неё нравственного сознания. Духовные её силы тратятся безрассудно и гибельно. Рассказ «Винт», курьёзный по форме, но наводящий на грустные размышления, хорошо показывает, до чего может дойти мыслящий человек при душевной пустоте и отсутствии живого дела. Начальник одного управления случайно проезжал в два часа ночи мимо своего присутственного места. Его крайне удивило то обстоятельство, что в одном из управленских окон светился огонь. Полагая, что это заработался кто-нибудь из чиновников и желая взглянуть на усердного служаку, он, никем незамеченный, поднялся в верхний этаж управления, к комнате, откуда был виден огонь. Глазам его представилось нечто необыкновенное. Группа чиновников, сидя за столом, по-видимому, играли в карты; но вместо карт в руках у них находились чьи-то фотографические карточки, которыми они перебрасывались, при одушевлённом разговоре. Начальник окликает чиновников и те вскакивают в ужасе. Оказывается, что играют в винт, заменив игральные карты фотографиями, а масти – ведомствами, в которых служат изображённые на карточках лица (и их семейства) ... Затея увлекает начальника. Он усаживается вместе с чиновниками и принимает участие в игре. Когда утром управленский сторож Назар явился в канцелярию для уборки, изумлению его не было пределов. Начальник, – бледный, сонный и взъерошенный, – стоял перед одним из чиновников и горячо доказывал ему: – «Пойми же, что ты не мог с Шепелева ходить, если знал, что у меня на руках я сам-четверть. У Звиздулина Рыбников с женой, три учителя гимназии да моя жена; у Недоехова банковцы и три маленьких из губернской управы... Тебе бы нужно с Крышкина ходить. Ты не гляди, что они с казённой палаты ходят, они себе на уме.

– Я, ваше-ство, пошёл с титулярного, потому думал, что у них действительный...

– Ах, голубчик, да ведь так нельзя думать! Это не игра! Так играют только сапожники! – Ты рассуждай... Когда Кулакевич пошёл с надворного губернского правления, ты должен был бросать Ивана Ивановича Гренландского, потому что знал, что у него Наталья Дмитриевна с Егор Егорычем... Ты всё испортил. Я тебе сейчас докажу. Садитесь, господа, ещё один робер²⁰⁷ сыграем. – И, уславши удивлённого Назара, чиновники уселись и продолжали игру»...

Общая пустота жизни и мысли в среде интеллигенции заметно отражается, даже на лучших её представителях. У Чехова можно найти немало поучительных типов, но они большей частью безвольны и склонны только к резонёрству и бесплодным порывам. «Человек должен трудиться, – говорит Ирина в пьесе «Три сестры»: – работать в поте лица, кто бы он ни был, и в этом одном заключается смысл и цель его жизни, его счастье, его восторги. Как хорошо быть рабочим, который встаёт чуть свет и бьёт на улице камни, или пастухом или учителем, который учит детей, или машинистом на железной дороге... Боже мой, не то что человеком, лучше быть волом, лучше быть простой лошадью, только бы работать, чем молодой женщиной, которая встаёт в двенадцать часов дня, потом пьёт в постели кофе, потом два часа одевается... о, как это ужасно»!..

Но порывы ограничиваются порывами, и в действительности Ирина ведёт как раз тот самый образ жизни, который осуждает. А вот что говорит другое действующее лицо той же пьесы, член земской управы Андрей Прозоров: «О, где оно, куда оно ушло моё прошлое, когда я был молод, весел, умён, когда я мечтал и мыслил изящно, когда настоящее и будущее моё озарялось надеждой? Отчего мы, едва начавши жить, становимся скучны, серы, неинтересны, ленивы, равнодушны, бесполезны, несчастны... Город наш существует уже двести лет, в нём сто тысяч жителей, и ни одного, который не был бы похож на других, ни одного подвижника ни в прошлом, ни в настоящем, ни одного учёного, ни одного художника, ни мало-мальски заметного человека, который возбуждал бы зависть, или страстное желание подражать ему. Только едят, пьют, спят, потом умирают... родятся другие и тоже едят, пьют, спят, и, чтобы не отупеть от скуки, разнообразят жизнь свою гадкой сплетней, водкой, картами, сутяжничеством, и жены обманывают мужей; а мужья лгут, делают вид, что ничего не видят, ничего не слышат, и неотразимо пошлое влияние гнетёт детей, и искра Божия гаснет в них, и они становятся такими же жалкими, похожими друг на друга мертвецами, как их отцы и матери» ... Как видим, Прозоров способен лишь констатировать наличность печальной действительности, но дальше этого сам не идёт.

Земский доктор Астров, в пьесе «Дядя Ваня», находит, что «жизнь скучна, глупа, грязна... Затягивает эта жизнь. Кругом тебя одни чудаки, сплошь одни чудаки; а поживёшь с ними года два-три и мало-по-малу сам, незаметно для себя, становишься чудаком. Неизбежная участь... Поглупеть-то я ещё не поглупел, Бог милостив, мозги на своём месте, по чувства как-то притупились. Ничего я не хочу, ничего мне не нужно, никого я не люблю» ...

* * *

Легко видеть, что среди «интеллигентных» героев Чехова есть личности вполне симпатичные. Всё горе их в том, что они лишены силы воли и не в состоянии подняться над пошлостью и действовать постоянно в каком-нибудь одном направлении, хотя бы сознавали необходимость этого. Рассказ «На пути» наглядно выясняет отмеченный недостаток русского интеллигента. «В мою душу, – говорит Лихаров, герой этого рассказа, – природа вложила необыкновенную способность верить. Полжизни я стоял, не к ночи будь сказано, в штате атеистов и нигилистов, но не было в моей жизни ни одного часа, когда бы я не веровал. Все таланты обнаруживаются, обыкновенно, в раннем детстве, так и моя способность давала уже себя знать, когда я ещё под столом пешком ходил. Моя мать любила, чтобы дети много ели, и когда, бывало, кормила меня, то говорила: «ешь! главное в жизни суп». Я верил, ел этот суп по десяти раз в день, ел как акула, до отвращения и обморока. Рассказывала нянька сказки – и я верил в домовых, в леших, во всякую чертовщину. Бывало краду у отца сулему, посыпаю ею пряники и ношу их на чердак, чтобы, видите-ли, домовые поели и передохли. А когда научился читать и понимать читанное, то – пошла писать губерния! Я и в Америку бегал, и в разбойники уходил, и в монастырь просился, и мальчишек нанимал, чтобы они меня мучили за Христа. И заметьте, вера у меня была деятельная, не мёртвая. Ежели я в Америку убегал, то не один, а совращал с собой ещё кого-нибудь – такого же дурака, как и я, и рад был, когда мёрз за заставой и когда меня пороли; ежели в разбойники уходил, то возвращался непременно с разбитой рожей. А когда меня отдали в гимназию и осыпали там всякими истинами, вроде того, что земля ходит вокруг солнца, или что белый цвет не белый, а состоит из семи цветов, закружилась моя головушка. Всё у меня полетело кругом: и Навин, остановивший солнце, и мать, во имя пророка Ильи отрицавшая громоотводы, и отец, равнодушный к истинам, которые я узнал... Серьёзные увлечения начались у меня с университета. Я отдался им беззаветно, страстно... Я был их рабом и, кроме них, не хотел знать никакого другого солнца... Но я не долго увлекался. Штука в том, в том, что у каждой науки есть начало, но вовсе нет конца, всё равно, как у периодической дроби. Зоология открыла 35.000 видов насекомых, химия насчитывает 60 простых тел. Если со временем к этим цифрам прибавится справа по десяти нолей, зоология и химия также далеки будут от своего конца, как и теперь, а вся современная научная работа заключается именно в приращении цифр. Сей фокус я уразумел, когда открыл 35,001 вид и не почувствовал удовлетворения. Ну-с, разочарования я не успел пережить, так как скоро мной овладела новая вера. Я ударился в нигилизм с его прокламациями, чёрными переделами и всякими штуками... В своё время я был словянофилом, надоедал Аксакову письмами, и украинофилом археологом… увлекался без перерыва... Веровал я не как немецкий доктор философии, а каждая моя вера гнула меня в дугу, рвала на части моё тело... В чаду увлечений я ухлопал и своё состояние, и женино, массу чужих денег... Я не могу даже похвастать, что на моей совести нет ничьей жизни, так как на моих же глазах умерла моя жена, которую я изнурил своей бесшабашностью» ...

* * *

Будучи далёкой от разумно-нравственной жизни, интеллигенция реже всего думает о Боге, совершенно забывая, что религия способна осветить жизнь человеческую светом добра и разумности. В этом одном – объяснение её слабости и неустойчивости даже при добрых намерениях. О религии почти не говорят, не думают, и перестали считаться с нею, как будто бы её вовсе не существовало. И плоды этого – на лицо. Ничтожность повседневных интересов, часто соединённых с беззаконием, создаёт до крайности удушливую, затхлую нравственную атмосферу. И наша интеллигенция, думаем, только тогда выберется из неё, только тогда жизнь её измениться к лучшему, когда она отречётся от своего неверия, от напускной приверженности к «положительному» знанию и, в сердечном умилении, воскликнет: «Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей» ...

Борис Светский

(От собственного корреспондента).

На станции Карымской пришлось просидеть нам несколько дней: впереди на 779-й версте от Иркутска случился обвал горы – железнодорожный путь сажен на тридцать завалило массой камней, рухнувших с гор, которые возвышаются над дорогой не только вертикально, но иногда каменные глыбы прямо повисают над головами. Когда мы съездили посмотреть на место обвала (за 11 вёрст от Карымской), то в верующей душе невольно возгорелось чувство благодарности к Спасителю Богу, по мановению и допущению Которого обвал случился в минуту, когда не проходил здесь воинский или пассажирский поезд. На станции Китайский Разъезд стоял поезд, который неминуемо попал бы под каменный град обвала, если бы вышел десятью минутами раньше. Но машинист чего-то замешкался, к общей досаде. Однако, то, что раздосадовало многих нетерпеливых и раздражительных, это самое послужило спасением сотен жизней. Вот пример того, как часто благотворное, благодатное, спасительное действие Промысла – кажется грешникам и своевольникам чем-то тяжким и ненужным. Вместо того, чтобы сказать: «Богу было угодно так. Да будет Его Святая Воля», грешники досадуют в нетерпении на то, что оказывается потом для них спасительным. Оттого-то, Господь наш, желая нас охранить от грехов и ропота, происходящих от нетерпения, и дал нам святую и мудрую заповедь о терпении и долготерпении: «в терпении вашем стяжите души ваши». Потому-то я и верую, что генерал Куропаткин, сказавший своё мудрое слово о необходимости терпения, есть воистину Божий избранник. Кто избран Богом и осенён Его Духом, тот и произносит в важную минуту не своё слово человеческое, но Слово Божие. А слово о терпении, о пользе и выгодах терпения, о долге быть терпеливым, несомненно исходит от Бога, Отца Истины, а не от отца лжи.

Казалось бы, спасение наше от смертной, столь близкой, столь возможной опасности, должно бы быть ясно для всякого и должно бы умилить всякое сердце, наполнив его благодарностью к невидимому Благодетелю. Однако, едва ли многие в нашем поезде и в других поездах почувствовали и сознали чудотворную силу Господа Вседержителя и Его Угодников, проявившуюся в деле спасения нашего поезда и иных поездов от всесокрушающей лавины каменного обвала. Было бы уместно и своевременно тут же сослужить молебен Спасителю Богу и вознести «едиными устами и единым сердцем» хвалу и славословие Святой Троице, тем более что и священники в поезде имелись. Но – увы! – скажем не в осуждение, а с грустью: – вера и упование христианские оскудевают, почти исчезают из сердец человеческих вследствие «умножения беззаконий». Если любовь среди людей угасает – по объяснению Апостола – именно по причине «умножения беззаконий», то вера и упование христианские также. Да и попятно! Вера живая, надежда на Бога, любовь к Богу и людям – всё это в душах расцветает по действию Святого Духа. А Дух Святой уходит от людей, пьющих беззаконие яко воду. Вот почему при «умножении беззаконий», умаляются в душах и сердцах три животворные силы: вера, надежда и любовь...

Некоторая часть пассажиров, и в том числе мой сочлен по Русскому Собранию, полковник Максимов, герой англо-бурской войны, – пожелали подвергнуться пересадке, не дожидаясь очистки пути. Мы же – санитары, по совещании с доктором, решили сохранить за собой особый вагон, доставшийся нам с большим трудом, и потому пересаживаться не захотели. Пришлось ждать расчистки пути, и мы, дабы разогнать скуку, поехали провожать отъезжавших «в нощи». Темень, дождь, вавилоны вдоль отвесных скал... А когда мы стали близ обвала, то угрюмые скалы стали зловеще покидывать со своих макушек каменья, и один увесистый камень разбил окно в нашем вагоне. Впечатление ощутилось очень жуткое, ибо над самой головой отяготели миллионы пудов железняка и булыжников. Стоило случиться вновь тому, что совершилось накануне ночью, и мы бы были мгновенно раздавлены, как насекомые. Волнение пассажиров отразилось и на кондукторах: поезд был вновь отправлен на ст. Карымскую, а багажные вагоны остались для пополнения багажом из встречного поезда, стоявшего за обвалом. Я – при Божьей помощи – пособил полковнику Максимову перенести его вещи через место обвала, и, прощаясь, сердечно пожелал ему вернуться с войны генералом – живым и здоровым.

На Забайкальской ж. д. наш отряд из 10 человек соединился в одном вагоне с 25 человек московских санитаров и братьев-милосердия во главе с доктором Боголюбовым.

Надо отметить, что во всех санитарах есть какая-то черта доброты и незлобивости, которая даёт мне право приписать это присутствию в них Благодати Христовой. Сколько ни ссорились, сколько ни согрешали друг против друга, а всё-таки явно было, что не по злости: злопамятства и мстительности не замечалось. Правда, в минуты горячности выскакивали ядовитые слова, обидные прозвища, словесные стрелы, отравленные ехидным остроумием. Вообще, диавол старался пользоваться необузданностью языка, и мне приходилось не раз иметь ссоры из-за матерных слов, кощунств и бесцеремонного, какого-то остервенелого, табакокурения. Однако, и Благодать Божия, Миротворица и Утешительница страстей, приникала к нашим окаянным душам и пробуждала чувства товарищества, памятования о Кресте, под знамением которого мы предприняли далёкий и небезопасный путь. К концу пути все мы – при помощи Божией – помирились сердечно друг с другом, чему не мало содействовал наш милейший патрон, доктор Михаил Иванович, и я, по крайней мере, разглядел в каждом товарище кроме слабостей и недостатков – не мало прекрасных качеств.

Ст. Карымская. 30 авг. 1904 г.

* * *

Наконец, через три дня стоянки, мы перебрались в своём вагоне, без пересадки, на ту сторону обвала, к Китайскому Разъезду. Место обвала далеко ещё не очищено было от груд камня, но по расчищенному месту уложили спешно новый путь, по которому медленно и осторожно перевезли наш поезд, разделив его пополам.

У Китайского Разъезда Забайкальская железная дорога делится на две ветви: одна идёт далее по Восточной Сибири к Сретенску, а другая – в Манчжурию, к границам Китая, на театр войны.

У станции «Китайский Разъезд» стоял поезд, в котором было два пленных японских солдата вместе с арестованными за шпионство китайцами, корейцами и одним черкесом, которого захватили в японских рядах. Я взошёл в вагон вместе с офицерами. Китайцы отличаются длиннейшими, иногда до пят – косами; корейцы имеют какой-то тычок на голове, вроде кочерыжки, а японцы обстрижены под гребёнку. Лица их желтоватые, оливкового цвета, точно они перенесли разлияние желчи. Смотрят японцы понуро, с грустью на лицах, видимо тоскуя по родине, но на улыбки и приветствия отвечают, улыбаясь бледными устами. Одеты в кителях: вид вполне солдатский. Один санитар вынул гривенник и, попросив у офицеров позволения, дал японцам милостыню. Вслед за ним вынул серебряный рубль сначала один офицер, цветущий и красивый, как девушка, а за ним подал бумажный рубль и другой офицер. Так мы встретили своих ожесточённых и храбрых врагов, инстинктивно исполняя завет русского Бога: «любите врагов ваших, добро творите ненавидящим вас».

Несомненно, ни в одной груди не было и тени вражды ко врагам отечества, а в своём сердце я ощутил чувство жалости к этим двум пленным супостатам. Воистину, не по злобе и вражде ведём мы войну на Дальнем Востоке, но исполняя некий суровый долг, возлагаемый на нас Богом. Если Япония будет побеждена, то православию откроются ещё шире двери в страну язычества и суеверия, а павшим на поле битвы православным воинам – двери царства небесного и вечного блаженства. Не всё то есть зло, что кажется злом. Ведь и пост кажется злом и нелепостью для плотолюбивых; смирение кажется злом и глупостью для горделивых; вера – для неверующих и атеистов; упование – для отчаянных; любовь с самоотвержением – для эгоистов. Однако, это все отнюдь не зло, а великое и неизреченное добро.

Так и война кажется для Толстого и ему подобных абсолютным злом только потому, что для Толстого и его приверженцев кроме земной и временной жизни другой жизни не существует. Естественно, что им кажется ужаснейшим злом война, которая уносит тысячи жизней. Притом, не признавая православия не только святой и единой истинной верой, но даже высшей, чем буддизм, конфуцианство, – они не признают смысла проливать кровь за веру.

На станции Адриановке мы застали два поезда раненых 18 августа под Ляояном. Сёстры милосердия, как ангелы-хранители, порхали от одного вагона к другому. В одном вагоне среди раненых русских находился раненый японский солдат: он был прострелен в грудь пулей навылет. Я редко встречал такое красивое и симпатичное лицо: смуглый, черноокий, румяный, загорелый человек с живыми, умными глазами. Солдаты объясняются с японцем жестами и говорят о нём с похвалой и сочувствием, ест японец всё, только каши не ест никакой; водочку же пьёт с великим удовольствием, «даже чашку всю оближет».

Михаил Аркадьев

31 августа 1904 г. Ст. Хадабулак, Забайк. ж. д.

Переживаемое отечеством тяжёлое безвременье военного лихолетья налагает долг на каждого верного, любящего свою отчизну сына Руси, всеми возможными и зависящими от каждого из нас мерами пресекать смуту в умах и сердцах сограждан, охранять «единение духа и союз мира» между всеми, так или иначе обособленными партиями, группами, сектами, народностями, дабы все элементы государства в эту чрезвычайную годину бедствий военного времени, когда отечество в напряжении и опасности, забыли свою рознь, составили одно мощное целое для отражения дерзкого внешнего врага. Таково элементарное правило истинного патриотизма во все времена истории человечества, нравственно обязательное для всех и каждого в государстве, кто не коварный лжепатриот и не беспочвенный космополит. Во имя этого девиза мы доселе не позволяли себе пускать на страницы нашего журнала поступавшие в редакцию разоблачения о тех некрасивых планах, происках и домогательствах вождей раскола, которые невысоко аттестуют прославленный патриотизм староверов. Нам сообщали, что будто бы раскольники ухищряются заполучить себе у правительства права и льготы путём крупного взноса пожертвований на нужды войны, будто ищут путей к распечатыванию рогожских алтарей, к освобождению запасных раскольничьих духовных лиц, пе признаваемых законом, от призыва на военную службу, домогаются посылки в армию своих требоисправителей, наравне с православными пастырями, то и дело собирают съезды и соборы и т. д.

Конечно, мы не забыли уроков истории раскола, которая гласит, что наш раскол вырос и укоренился на деньгах и обмане, что он всегда умел пользоваться государственным безвременьем для обделывания своих узкопартийных сектантствующих дел и делишек. Так выросли на бедствиях чумы известные центры раскола – московские Рогожское и Преображенское кладбища, с безобразиями которых доселе постоянно считается правительство. Однако, нам хотелось лучше думать о современных расколо-вождях, хотелось верить в бескорыстие и искренность патриотизма старообрядческого мира. Хотя факты были налицо, однако и здесь известное чувство меры и такта не позволяло явно говорить о том, что, казалось, в расколе творится тайно. Вся духовная печать молчала... Но вот – не вытерпел маститый борец против раскола, заслуженный профессор Н. И. Субботин и нарушил печать молчания полемической литературы. На страницах «Моск. Вед.» проф. Субботин разоблачил незаконное и, по правде сказать, очень некрасивое с патриотической точки зрения, домогательство запасного унтер-офицера Ивана Иннокентия Усова, поставленного австрийской сектой года два назад раскольничьим епископом, освободиться от призыва в действующую армию. Ходатайство это не увенчалось успехом, несмотря, как сообщает проф. Субботин, на покровительство раскольникам в этом деле какой-то вельможной особы.

Как и следовало ожидать, светская пресса жестоко «отделала» маститого борца, укоряя Н. И-ча за то, что он будто бы неблаговременно поднял обостряющий вопрос, что де он сеет раздор, когда нужно всем слиться в чувстве единства и патриотической солидарности, и проч. и проч. При этом некто г. Святковский из «Нов. Вр.» возмущался радостью проф. Субботина по поводу отклонения этого домогательства Усова и выражал недоумение, почему бы раскольничьего владыку не освободить от призыва, подобно тому, как освобождён знаменитый певец Собинов. И мы сначала думали тоже, что не стоило Николаю Ивановичу «гусей дразнить». Но оказывается, что ранее этого литературного инцидента сами раскольники на столбцах того же «Нов. Врем.» начали сеять смуту и соблазн, печатно афишируя приподнятость своего торжествующего настроения, свои чаяния и домогательства, о которых только ходили робкие толки, слышались неуверенные голоса. Таким образом, вызов к полемике и горьким разоблачениям дан из раскольничьего лагеря. Не миссионеры куют рознь, будоражат раскольничье и православное население, – сеют смуту в умах и нарушают союз внутреннего мира в лютую годину сами же раскольники и их союзники.

Если отнестись вдумчиво к раскольничьему саморазоблачению их ухищрений и вожделений, то будет ясно, что более нельзя молчать, что замалчивание разыгравшихся в период военного безвременья вековых раздорнических аппетитов будет своего рода попустительством раскольничьей неправды и клеветы на Церковь, малодушным держаньем носа по ветру, слабодушною уступкой духу времени, силе моды.

Мы в настоящей книжке, в отделе хроники, перепечатываем из «Нов. Врем.» это знаменательное откровение раскольничьих сепаратистов, опубликованное в виде корреспонденций из Нижнего Новгорода с отчётом о деяниях пятого всероссийского съезда старообрядцев. Сообщение это, весьма ценно для миссии и полемической литературы. Оно требует спокойной и серьёзной критической оценки со стороны сведущих людей, с точки зрения истории вековой борьбы Церкви с расколом, с фактами в руках из современной жизни раскола. Страницы «Мисс. Обозр.» для этого будут широко открыты. Борьба с расколом вступает, по-видимому, в новый, важный исторический момент. Посмотрите, каким, небывалым ранее, повышенным, задорным топом заговорили современные расколо-вожди о своих ранее подпольных делах. Это – тон не обороняющихся, а воинствующих, идущих в атаку, с кричащим бахвальством, в котором слышится: «сторонись, миссия православия, раскол грядёт» ...

Да, раскол явно идёт в атаку, в лице его боевой, агрессивной секты, именуемой «приемлющими австрийское священство». Толк этот страстно одушевлён панраскольничьими вожделениями – объединить в себе все толки и согласия и создать на Руси свою старообрядческую, свободную, народную, независимую от государственной власти, Церковь, – рядом с православной господствующей Церковью. Необходимо иметь в виду, что все эти всероссийские съезды старообрядчества, ходатайства и домогательства направляются верховодами этой секты, а никак не всего миллионного раскола, который своим положением доволен и спокоен. Весь вообще раскол, особенно беспоповщина, – своего рода заснувший китаец, а «австрийщина» – это в расколе sui generis (в своём роде) – Япония. Право, невольно под перо просится это сравнение, и оно не смешное. Маленькая, казалось, чахленькая языческая Япония ринулась на колосса – православную Русь, и доселе ловко подготовившийся пигмей победоносно бил и бил застигнутого врасплох великана. Якобы бесправный, загнанный, по мнению светского общества и печати, раскол, в лице меньшего своего собрата – австрийщины, бросается на борьбу с могучим православием, на разорение церковно-государственной противо-раскольничьей миссии, требуя одним почерком пера похерить²⁰⁸ все меры и способы существовавшего доселе на протяжении всей истории раскола воздействия на отпавших. Не будем скрывать опасности: при завоевании разоблачённых в отчёте домогательств, прав и привилегий, раскол способен произвести огромные опустошения в рядах православного населения, нанести господствующей Церкви много скорбей, ибо начинающаяся атака раскола застанет как действующую против раскола миссию, так и резервную приходско-пастырскую армию нашу, менее подготовленной, чем японцы застали в Манчжурии наше воинство.

Будем откровенны: где у нас организация миссионерская, кто испытанные борцы против раскола нашими собственными мерами и средствами – словом убеждения, – о. прот. Крючков?.. где та непреклонная воля, энергия и инициатива, которой так много у всех апологетов и вождей раскола? Чувствуют ли долг, тревогу совести, заботу перед предстоящей трудной задачей борьбы с тьмой диссидентов, на случай устранения государством ограничительных мер пресечения пропаганды, наши архипастыри и пастыри? Взвешена ли у нас сила союзников раскола? Нет и нет!..

Японцы приобрели себе активных союзников в лице одних лишь китайских хунхузов, а с нашими воинствующими раскольниками в живом союзе находится целая великая держава, именуемая газетной прессой и общественным мнением. А эта сила большая, способная бодрить и убивать, казнить и миловать... Но предпринимаем ли мы что-либо для того, чтобы парализовать силу и влияние этого союза, путём разоблачения в той же печати внутренней несостоятельности лукавого раскола и вероломных сект, которые печать и общество знают лишь с показной, лицевой стороны, кабинетно и теоретически?

Нельзя не остановиться и не задуматься над тем фактом, что с первым же веянием в государственной политике в сторону свободы и равноправия, процветающих в России многочисленных племён и разнообразных верований, печать тотчас бьёт набат в пользу: одни газеты – евреев, другие – раскольников. Явление это, должно служить важным и многоговорящим показателем. Мы считаем долгом познакомить наших читателей с этим знамением времени, прекрасно отражённом в статье «Нов. Вр.», по поводу речи нового министра Внутр. Дел, «о веротерпимости».

Мы приведём статью эту здесь в подлиннике, а в заключение, сколько позволит время и место, сделаем несколько необходимых замечаний, как на эту статью, так и на отчёт о раскольничьем съезде, в устранение наиболее грубых недоразумений и заблуждений, допущенных и вкравшихся в газетные апологии раскола. Вот эта статья.

«Послушать самые громкие голоса печати – говорит Нов. Вр., старающиеся отражать веяния наших дней, – получается такое впечатление, как будто в России нет более настоятельных задач, чем задача ублаготворения еврейской национальности. Таковы в особенности вопросы веротерпимости и равноправности.

Напрасно было бы пытаться сказать новое слово об этих вопросах, принципиальная сторона которых не возбуждает никаких сомнений, никаких разномыслий. Но практическая политика должна считаться не с одной принципиальной стороной. Для практической политики большое значение имеет также относительная важность того или другого вопроса, определяемая действительным положением вещей в различных группах и классах населения, в различных бытовых условиях. Практическая политика обязана соответственно модифицировать свои задачи в условиях места и времени, т. е. должна ставить на первую очередь то, что более страдает от существующего в данной области жизни неустройства, что затрагивает более насущные интересы страны, как целого, что отвечает потребностям более крупных и более важных по своему значению общественных подразделений. Иными словами: практическая политика распределяет круг своих задач в известной постепенности и последовательности. Если с этой точки зрения говорить о практических задачах, которые обусловливаются для данного времени принципами веротерпимости и равноправности, то в России найдутся задачи более настоятельные.

Скажем прежде всего о веротерпимости. Какие могут быть у евреев причины жаловаться на недостаток веротерпимости в отношении к ним, этого решительно нельзя понять. В цветущие времена еврейской политической самостоятельности не было в Палестине столько синагог и разных молитвенных домов, сколько их ныне размножилось повсеместно в России, и не только в черте осёдлости, но и за её пределами, даже в столицах и таких городах, как Псков. Не только никто не мешает евреям веровать и молиться по-своему, но есть нечто прямо странное в нашем законодательстве о евреях. Мы, совершенно неизвестно чего ради, взяли на себя охрану еврейского талмудического правоверия, силой закона и власти поддерживаем еврейские религиозные установления против посягательства на них самих же евреев; мы запрещаем евреям переходить в некоторые другие религии и караем отступников от талмудической ортодоксия. Мы вооружаем огромной силой блюстителей этой талмудической ортодоксии, являющихся вождями еврейского населения и образующих своего рода правительство над ним, весьма бдительное и весьма строгое. Силой нашего закона и наших властей мы обязываем евреев есть только дорогое кошерное мясо и платить известные сборы, идущие на поддержку иудаизма. Мы даже до сих пор имеем на правительственной службе особых еврейских законников, исполняющих роль экспертов в вопросах талмудической мудрости, очевидно в тех видах, чтобы как-нибудь случайно не затронуть то или другое талмудическое установление, ту или другую особенность еврейского религиозного режима. Можно ли после всего этого жаловаться на недостаток веротерпимости в отношении евреев? Конечно, нет у евреев свободы религиозной пропаганды среди не евреев. Но с этим ограничением евреям – надо пока мириться и, казалось бы, мириться с этим не так уже тяжело, раз что собственные насущные религиозные потребности удовлетворяются совершенно свободно и в полной мере.

В коренном русском населении, которое изначала нашего государства несло все тяготы многотрудного государственного сложения, которое в течение более тысячелетия верой и правдой служило родине, имеется обширная группа, по крайней мере втрое более многочисленная, чем еврейское население, и которая тем не менее в удовлетворении своих религиозных потребностей пользуется неизмеримо меньшей свободой, чем всякая иноверная вероисповедная группа, не исключая язычников. Мы, конечно, говорим о так называемых раскольниках. Им совсем не позволяется иметь храмов, а их молитвенные дома и собрания всегда под Дамокловым мечом полицейского протокола... Они во многих жизненных положениях вынуждаются притворяться, чтобы легализировать семью и детей, чтобы избегнуть многочисленных неприятностей в разных гражданских и общественных отношениях, вследствие недостатка терпимости к их религиозной жизни. Почему для них другая мерка, чем для последователей всех других исповеданий? Конечно, история раскола ответит без запинки на это «почему»: но мы говорим не об истории раскола, – истории весьма грустной, – а о современном религиозном бесправии раскольников, которое не имеет никаких веских оправданий ни по существу дела, ни по характеру приверженцев раскола, справедливо пользующихся прекрасной репутацией крепких русских людей, глубоко преданных Царю, свято блюдущих свою русскую национальность, куда бы их судьба ни закинула, искренно всем сердцем делящих со всеми нами общие русские скорби и радости, испытанных стойких патриотов. От них, правда, сильно отдаёт нашей косной стариной, в воззрениях их руководителей, начётчиков, много узкого, почти смешного обрядового педантизма, грубого формализма буквоедов-схоластиков. Но нельзя же считать всё это справедливым и разумным основанием для того, чтобы лишать их тех элементарных прав религиозной свободы, в которых мы не отказываем не только христианским исповеданиям, но евреям, магометанам и язычникам. И тем не менее среди этого нынешнего шума о веротерпимости и равноправности для евреев не слышно почти ни одного голоса в пользу веротерпимости для наших раскольников.

Существует недоумение относительно того, применимы ли к раскольникам, распространяются ли на них слова Высочайшего манифеста 26 февраля 1903 г. о веротерпимости. Есть много охотников доказывать, с претензией на большую осведомлённость, если не на мудрость, что эта высокая милость, объявленная с высоты Престола, на раскольников не распространяется. Выводится это заключение путём сопоставления слов Высочайшего манифеста с терминологией, усвоенной в наших законодательных актах для обозначения различных исповеданий. Мы считаем эти филологические изыскания праздным занятием, но они характерны в том отношении, что ясно обнаруживают, как глубоко укоренилась в нашем сознании мысль о недопустимости веротерпимости для наших раскольников, т. е. по меньшей мере 15–20 миллионов русских верноподданных граждан! И если вопрос о веротерпимости становится достоянием практической политики, то может ли быть какое-нибудь сомнение о том, что на первую очередь должен быть поставлен вопрос о веротерпимости в отношении раскольников? Это столько же требование исторической справедливости, как и политического благоразумия»²⁰⁹.

Вот что пишет самая влиятельная в России газета А. С. Суворина. Всё сказанное здесь о евреях в высокой степени патриотично и справедливо. А что касается суждения автора относительно раскола, то всё это – слова, слова и слова.., в которых много неверного и ошибочного, если не сказать тенденциозного, расколофильствующего.

Справедливо недоумевая против охраны нашим законом еврейского талмудического правоверия, газета сама себе противоречит, когда мирится с домогательствами раскола на такую же охрану раскольничьего, не менее еврейского бездушного и казуистичного, талмудизма, держащего народную массу в вековых тисках тёмного суеверия, тупого фанатизма, отделяющего китайской стеной от нас рядовых приверженцев раскола, которым автор справедливо даёт прекрасную аттестацию «крепких русских людей». Раскольничья и сектантская среда – прекрасные сыны отчизны, но их духовные руководители, за редким исключением, большие проходимцы. Знает-ли, напр., печать и общество, что такое «раскольничьи церковные школы пения», которые так усердно насаждаются вождями раскола и успехами которых хвалится отчёт 5 всероссийского съезда старообрядцев? Ведь это те же талмудические хедеры, рассадники религиозного фанатизма и общественного сепаратизма, откуда выходят искусные мастера – штукатуры вековой раскольничьей китайской стены, вот уже 3 века отделяющей раскол от общерусской жизни. Теперь расколо-вожди стремятся оградить детей раскольничьих от благодетельного влияния на них государственной народной школы, ходатайствуя об освобождении их от слушания уроков церковной истории, проливающей свет на тьму раскола, и о заведении своих законоучителей-уставщиков. Поощрять подобные религиозно-сепаратические домогательства, значит, покровительствовать раскольничьему обскурантизму, содействовать закрепощению массы в бездушных буквоедных суевериях.

Мы отнюдь не против веротерпимости: кто не знает и не разделяет, что свобода совести есть высшее неотъемлемое право личности, но, скажите, на практике, в жизни государств и народов, во всей полноте без ограничений, где осуществлена эта свобода совести? Она – такой же заклятый, неразрешимый вопрос, как и война. Все признают войну величайшим злом, а она царит, как роковая необходимость, возвышает и низводит, богатит и убожить народы и царства. Свобода совести, веротерпимость – всеми желанное благо, и нигде в жизни, кроме души человека, нет его абсолютного господства. В свободолюбивой Франции, провозгласившей этот принцип, как закон государственной и личной жизни, бессовестно поругана веротерпимость, упразднена свобода совести комбизмом²¹⁰; нет абсолютной свободы совести даже в Америке, этой родине всевозможных сект, существуют и там свои ограничения, их испытали на собственной шкуре наши свободолюбивые русские духоборы, испытывают мормоны и др. Но утверждать, что будто бы наши раскольники лишены элементарных прав религиозной свободы, плакаться на их бесправие – это значит – вводить и раскольников, и общество, в большое недоразумение, затемнять истину, или же не знать закона 3-го мая 1883 года и закрывать глаза на последующие распоряжения власти и кассационные действующие решения Сената, расширившие силу и влияние закона 1883 года в некоторых случаях до пределов, которыми не пользуется и господствующее православие. Такова, напр., практика действующих распоряжений о моленных раскольников. Напрасно автор статьи говорит, что раскольникам будто бы совсем «не позволяется иметь храмов, что молитвенные дома их под Дамокловым мечом полиции». А вот сами раскольники в том же «Нов. Вр.» заявляют о благодарности своего всероссийского съезда правительству, что теперь не только полиция или губернатор, но и министр Внутр. дел не может закрыть их моленные, а лишь Комитет Министров. Храмы у раскольников есть и старые, и новые, благолепнейшие и богатейшие, – на них нет (но и это есть уже) глав и колоколов, но ведь не они составляют храм, – существенное – алтарь и престол, которые у поповцев везде в моленных невозбранно имеются. И вообще моленных у раскольников так много, что в этом отношении духовные нужды раскола во много раз лучше удовлетворены, чем у православного населения. Если бы в любом раскольничьем селении разрешить поставить на храмах и моленных главы, то на одну убогую православную церковку села засияли бы десятками главы раскольничьих храмов. Расколу нужно оказательство, пропаганда, агитация в пользу своего мудрования, и только в этом для них и чувствительны некоторые ограничения, а не со стороны отсутствия элементарных прав религиозной свободы. В деревнях, где у православных никаких молитвенных домов нет, – у раскольников 2–3 благоустроенных молельни. Известна ли автору та свобода, которой раскольники пользуются при открытии своих моленных? Она шире, чем у православных. Вот, напр., если бы Алексей Сергеевич Суворин вздумал открыть у себя в Эртелевом домовую церковь или даже часовню, его бы измучила сложность процедуры и необходимость всяких дозволений и разрешений, а раскольник может своё любое жилое помещение обратить в моленную, да ещё и в общественную, и поставить алтарь без всякого разрешения, закрыть же этот самовольно воздвигнутый храм никто не в праве, в силу известного кассационного решения. Неужели всё это похоже на бесправие и недостаток терпимости со стороны правительства и закона к религиозной жизни раскола?

Что касается правовых условий семейного положения раскола, то и они урегулированы, как известно, давным-давно (с 1874 г.) метрическими записями, а вот позднейшими кассационными решениями Сената усвояется сила и действительность раскольничьему браку и через одно повенчание у наставника. Попробуйте-ка вы повенчаться, будучи православным, без записи в метрику, – как вы докажете силу и законность вашего брака? Ваши дети будут внебрачными, бесправными. Вопрос о степенях родства, о летах брачующихся, эти оглашения, ворох документов – в расколе не обязательны, а у нас они давят своим формализмом. Нашим духоборам даже в Америке были поставлены более стеснительные требования о записях браков, чем какие наш закон предъявляет к раскольникам. Но раскольникам мало этой свободы, они домогаются заведения своих церковных актов наравне с православными. Но кто же будет ответственным лицом за ведение этих актов, раз закон не признаёт должностных прав за раскольничьими уставщиками? Сначала уставщиков надо признать за должностных лиц. Этого раскольники не договаривают, а в сущности все домогательства к этому и направлены.

А не говорят ли о широкой свободе и терпимости власти, даже больше – о покровительстве – эти всероссийские съезды, архиерейские соборы, открытые и невозбранные? Раскольничьи архиереи свободно объезжают епархии свои, открыто служат и раздают свои пропагаторские издания. Здесь уже свободы столько, сколько не имеет ни одна вероисповедная группа, даже и сами православные иерархи не располагают такой свободой, а о католических и говорить нечего: там всякий ксёндз, не только бискуп, должен о каждом своём передвижении давать знать полиции. И вот расколо-вожди уже пятый всероссийский съезд совершили, православные же миссионеры на 3-м застыли. А разве не красноречиво говорит в пользу широкой терпимости к расколу тот факт, что православные священники, уходя из господствующей Церкви на службу к раскольникам, – так называемые «беглые попы» – не подвергаются ни церковному, ни гражданскому суду, и их оставляют в покое? Мы решительно не понимаем, каких раскольники домогаются прав на военной и гражданской службе в прошении к покойному министру Плеве? Мы знаем полковников из раскольников, видали среди казаков на Дону в северном Кавказе раскольников при чинах и орденах. Откровенно сказать, не знаем, куда не принимают раскольников на государственную службу, разве только в один Св. Синод.

Нельзя, далее, не обратить внимания на домогательство раскольников, относительно признания за их церковными общинами прав юридической единицы на предмет приобретения церковной собственности. Это уже привилегия, которая ещё не упрочена даже за нашими православными приходами, и далеко выходит за пределы терпимости. Проще сказать – раскол замаскированными путями стремится к тому, чтобы правительство собственными руками создало независимую от государства раскольничью церковь, которая потом уже посчитается сама с «еретическим» государством, силой своего влияния на раскольничью массу и через более тогда успешную пропаганду среди православных. Раскольники давно озабочены устроением у себя сильной духовной власти, и ещё года два назад поднимался на их «соборах» вопрос о патриархе, и, конечно, патриарх у них будет в недалёком будущем... А это фигура, перед которой, как духовным вождём, на подобие армянского католикоса, преклонится раскольничья миллионная масса, ей позавидует и православный народ. Раскольники слепо пойдут, куда «его старообрядческое блаженство» изволит повелеть...

Теперь раскольники униженно пресмыкаются перед правительством, а тогда, пожалуй, правительству придётся по меньшей мере считаться с народной главой независимой Церкви. Ведь просила же «нарочитым визитом» высокая закавказская власть в 1877 году духоборческую владычицу Лушу снабдить армию перевозочными средствами, и в Закавказье доселе повторяется милая фраза духоборческой богородицы: «ну, уж нечего делать, помогну Александру Николаевичу», и на другой день явилось на театр войны 600 фургонов, по глаголу Луши. Нет, господа, религиозные раскольничий и сектантский вопросы не так просты, какими они кажутся в кабинетах редакций газет и в канцеляриях бюрократии. Можно наперёд предусматривать, что если история русского раскола пойдёт не путём миссии, примиряющей его с православной Церковью, а путём антагонизма, сепаратизма, обособленности и всяких в этом направлении поблажек, о которых хлопочат расколо-вожди и их союзники, во имя якобы великих принципов веротерпимости, а в сущности для легализирования своей отчуждённости от общерусской жизни, то вековая борьба и коснение раскола ещё потянется и не на один XX век, раскол же способен и доселе снова сыграть печальную раздорническую роль в истории России... Не сюда должны быть направлены заботы «практической», но дальнозоркой политики. Нужно всемерно заботиться о процветании православия, просвещении раскольников и сектантов через школы, об организации, усилении и направлении на верный, не полицейский, а чисто христианский, тон забытого, всеми заброшенного дела церковной миссии. Путь Единоверия, школы, миссионерского слова убеждения – останется навсегда единственно верной мерой.

Откуда взяло «Нов. Время», что раскольников будто бы на Руси 15–20 миллионов?

«Новое Время» даёт настолько новую цифру численности раскольников, что, право, её можно бы счесть опечаткой, не указывайся в статье пояснительных исчислений. По данным первой всеобщей переписи населения 1897 г. Центральный статистический комитет составил и издал «Распределение старообрядцев и сектантов по толкам и сектам». По этой статистике раскольников обоего пола 1.018.437 (из них: 571.378 чел. беспоповщинского характера и 447.059 – поповщинского) и сектантов 176.199 чел.; кроме того, в графе «неуказавших толка или секты» – поставлено 969.102 чел. Принимая во внимание, что в «Распределении» статистического комитета показывается раскольничьих толков свыше 50 и сект свыше 30, а также и то, что «указывать» своё упование опасаются больше сектанты, чем раскольники, не преследуемые за мнения о вере и твёрдо помнящие свой толк и его название, берём из общего числа «неуказавших толка или секты – на долю раскола хоть 800 т., и тогда общая численность раскольников в 1897 г. выразится 1.818.437 чел., или – самое большее – 1 мил. 900 тыс. С 1897 г. по 1904 г. (полагая в год 2% прироста и 1% смертности), допустим, их прибавилось ещё 100 тысяч. Стало быть, «исторически» истинным будет утверждать, что теперь раскольников в России около 2 миллионов.

«Новое Вр.» преувеличило это число ни больше и ни меньше как в десять раз и пишет, что «раскольников по меньшей мере 15–20 миллионов». Поразительно! Самая популярная и влиятельная газета – и в передовой статье допускать такую неточность. Раскольничья «обширная группа, по «Нов. Вр.», по крайней мере втрое более многочисленна, чем еврейское население. Не легчает: еврейского населения у нас по той же переписи 1897 г. слишком 5 миллионов, значит раскольников по крайней мере 15 миллионов? Удивительно, по каким данным исчисляет раскольников «Нов. Время»? «Раскольников по меньшей мере 15–20 миллионов»... Обратите внимание: под тире «Нов. Врем.» скрыто целых 5 миллионов! По одному этому уж можно догадываться, с каким точным счётчиком мы имеем дело. Затем, по официальной статистике 1897 г. раскольники и сектанты составляют 2,49% православного населения. Допустим, одних раскольников 2% православного населения и если эти 2% равняются 20 нововременским миллионам, то в России одних православных по «меньшей мере» 1 миллиард, т. е. две китайских империи, по 500 миллионов в каждой! Патриотический историк России с удовольствием бы воспользовался статистикой «Нов. Врем.» … да и всем теперь, в военное время, она очень приятна... по только не для истины.

Почтенная газета просто повторяет старую раскольничью мистификацию, которой могли доверять несведущие до 1897 года. Всеобщая народная перепись 1897 года только подтвердила справедливость статистики, которой всегда держалась Церковь, т. е., что раскольников около 2½ миллионов, – ну накиньте сюда, наконец, ещё ½ миллиона за счёт уклонившихся от переписи, подобно замуровавшимся тираспольцам, и вы получите число раскольников всего на всего 3 миллиона, никак не более, и это верно, – последователей же «австрийской» боевой секты, будирующей, толкающей раскол на путь антагонизма с православием никак не более 500 тысяч. Раскольничьим верховодам выгодно запугивать общественное мнение якобы своей многомиллионной силищей. Но сила-то России не в узком, бездушном, суеверном расколе, а в православии, которая была и останется навсегда силой исконной, культурной и творческой. Раз в православии – истина и сила, а в расколе – косность, окаменелость, бездушный обскурантизм, раз конечная задача вековой миссии Церкви и политики государства – единение православия с расколом, – тогда зачем же играть в руку раскольничьему антагонизму, поддерживать домогательства, направленные к обособленности! Раскол добивается равноправности с православием, которое сам же открыто считает «проклятой ересью». А потому все уступки и поблажки расколу, выходящие за пределы терпимости, есть уже унижение и оскорбление чувства истинно-верующих православных. Не честнее ли будет со стороны печати искреннее внушение расколу, что и их благо, и наша польза – в единении с православием, а не в гордом, заносчивом обособлении и коварных, хитрых подходах в власти со стороны расколо-вождей для закрепощения массы в суеверии. Повторяем, вожди раскола невежественные, своекорыстные агитаторы из проходимцев и кулаков, им важна не истина, а борьба – роль и позиция, которую они занимают среди своих омрачённых последователей.

В заключение ещё два слова о домогательствах расколо-вождей относительно допущения их духовных наставников в городские больницы и в лазареты на театре войны для напутствования умирающих единоверцев²¹¹. В принципе кажется это ходатайство благим, законным пожеланием, почему бы и не пустить, и не доставить верующей душе, отходящей в иной мир, последнего в земной юдоли утешения. А на самом деле мотивы здесь лукавые, новое афиширование первенствующей в расколе роли «австрийцев». Да и на практике удовлетворить это ходатайство не так легко и просто. Сделать это допущение общим правилом, тогда почему же не удовлетворить подобные же желания и других бесчисленных толков раскола и даже сект. Мы уверены, что молокане донского толка и штундистские пресвитера будут просить о том же. Но как удовлетворить, когда среди раскольников есть такие, что даже в своей-то семье не могут молиться в один угол, на одну икону, не могут быть с никонианинами в одной комнате, пить из одной посуды. Во что-ж тогда придётся обратить больницу или лазарет? В лабиринт часовен, куда каждый уставщик будет являться с своим уставом и амулетами, а главное – с своим сепаратизмом и религиозным фанатизмом, на соблазн православным и на тревогу совести своих единоверных. Избави Бог от такого напутствия!

Надо первее всего подумать, как отнесутся больные православные, лежащие в одной палате, к этому появлению и напутствию раскольничьего попа? Не соблазнит ли это «единого от малых сих»? Не будет ли это насилием над совестью последних? Или уже pereat православие и floriant раскол и секты! Ведь на языке закона публичное совершение треб раскольничьим уставщиком называется оказателством и наказуется. Раскольничьи попы по закону не должны и на улице-то являться в священном одеянии и при длинных волосах. В чем же сей требоисправитель в лазарет явится? Или законы эти отжили свой век, так отмените же их вперёд, подготовьте почву в умах православного народа, и не волнуйте верующее православное население, его ведь не 3 миллиона, а 85.

В газетах сообщалось, что один из раскольничьих попов, некто Дим. Смирнов (грубый и дерзкий субъект из бывших столяров), командирован московскими богатеями – Морозовыми на Дальний Восток без предварительного сношения с местными властями и командующим армией. Уезжая, сей поп так мотивировал свою командировку: «дурно, когда кто умрёт без напутствия, но ещё хуже, если будут напутствовать никониане». Представьте себе, каковы будут результаты «напутствия) такого невежественного фанатика солдатам-раскольникам. Уже само появление лже-попов на театре войны не подчеркнёт ли забытую рознь между раскольниками и православными, ближайшими из которых к солдату раскольнику являются его товарищи по строю и его непосредственное начальство. Идя в бой, такой солдат не будет ли ложно убеждён, что он идёт сражаться не за «веру, Царя и отечество», а за вековых обидчиков своей «православно-старообрядствующей церкви».

По нашему глубокому убеждению, нельзя допускать в великом святом деле защиты родины игры в веротерпимость и сеяния смуты раскольническими политиканами. Там должна царить священная тишина и ненарушимый ничем мир душевный.

А как бесподобна откровенность отчёта «о выражении благодарности раскольничьего съезда лицам высшей правительственной иерархии за милостивое отношение к старообрядцам» и тут же афиширование имён сановников, любезных сердцу старообрядчества, в качестве покровителей, факта подношения никонианам старообрядческих икон.

Как хотите, здесь бесцеремонное бахвальство доходит до нахальства, а цель всё одна и та же – обморочить, пустить пыли в глаза тёмной массе враждующих против австрийщины других толков; печать же и общество думают, что весь раскол так мятётся и мучится своим положением мнимого бесправия.

Раскол спокоен, мятутся раскольничьи лже-епископы из отставных унтер-офицеров.

Ещё одно замечание «на газетную слезницу» г. Святковского. Нападая на проф. Субботина, он не понял радости маститого борца, по поводу отклонения домогательства лже-архиерея Усова. У расколо-вождей был рассчитан здесь тонкий ход, – освобождение Усова по должности лже-архиерея давало бы расколу большой козырь в деле искательства признания правительством раскольничьей лже-иерархии, а против этого почтенный проф. всю свою жизнь боролся в науке и в публицистике.

Параллель г. Святковского – Усов и Собинов – не убедительна, хотя бы уже по тому одному, что Собинов – единственный и несравненный, а Усовых много, впрочем и он в своём деле большой художник и артист.

Р. S. Когда эти наши заметки были в свёрстке, мы прочитали в «Нов. Вр.» письмо в редакцию, где указывалось, как на выражение религиозной нетерпимости к расколу, на закон, воспрещающий раскольничьи браки с православными, впредь до обращения в православие брачующегося раскольника или раскольницы.

Это, с нашей точки зрения, единственно серьёзное и жизненное возражение из всех других, однако, сами раскольники никогда, нигде, даже на всероссийских съездах своих, не ходатайствовали об отмене этого ограничения... Об этом вопросе следует серьёзно посудить. В данный раз мы лишь заметим, что настоящий закон о браках раскольников с православными, имеет свою историю; однако, прозелитивной миссии господствующей церкви он всегда приносил едва ли не более вреда, чем пользы; историческое и жизненное значение этого закона заключаются в гуманных целях законодателя – охранять и защищать православных членов, входящих в семью раскольников от изуверства и фанатизма последних. Бытовая жизнь православных в семье раскольников – сплошное страдание нравственное и физическое, эта великая вековая трагедия. Несмотря на XX в. и шагнувшее вперёд просвещение – трагедия эта ещё далеко не окончена. Вот здесь и во имя веротерпимости, и в целях самой миссии церкви, может быть действительно окажется более соответственным сделать брешь в этом средостении, предоставив, напр., в отдельных случаях епископам разрешать и в расколе смешанные браки. Но, повторяем – об этом следует порассудить.

Обращаем внимание читателей на помещённое у нас в кн. №№ 13–14 глубоко-интересное, имеющее важное миссионерское значение в боевом вопросе «О таинствах и обрядах православной церкви» произведение преосвящ. Стефана, епископа Могилевского. Статья эта направлена была в светский почтенный журнал, издающийся в Харькове, – в «Мирный Труд», и одновременно предложена была нам для напечатания в «Мисс. Обозр.».

В. Скворцов

о том, что самое воздержание их от мяса, рыбы, вина, чая, сахара, лука, картофеля и пр., что св. Церковь и слово Божие разрешает к употреблению – предосудительно само по себе. Мясо и рыбу хлысты не вкушают потому, что «это – живая пища», говорят они, а лук, картофель и пр., что это – нечистый овощ, скверна. Ошибочно было бы объяснять это заблуждение хлыстов одним их умственным невежеством и незнанием слова Божия. Нет! причина разделения хлыстов от православных в вопросе о пище более глубокая и сложная. Так, во 1-х, почему хлысты не едят одушевлённой или «живой» пищи, т. е. мяса животных, птиц и рыб, хотя Господь разрешил всё сие к употреблению ещё при патр. Ное? (Быт.9:13). Хлысты, по обычной скрытности своей, говорят, что они не привыкли к мясу с детства, что мясо утучняет тело человека и, следов., лучше его не есть, но очевидно, что они в ответе своём чего-то не договаривают. Мы знаем, что хлысты не только сами упорно отказываются от вкушения мяса, но и укоряют за это вкушение православных, следов., в основе отвращения их от мяса лежит верование, что нельзя есть „живое“, одушевлённое, ибо во всём живом есть «душа». А если так, то хлысты своим отвращением от мясной пищи не повторяют ли заблуждения древних еретиков манихеев и пр., с которыми они весьма близко сходятся и в своих житейских обычаях?!.. Св. Григорий Нисский так пишет о еретиках, не вкушающих мяса: «иные обижают человечество, утверждая, что одна и та же душа бывает попеременно то в человеке, то в бессловесном, переоблекаясь в тела и всегда переходя в какое ей угодно, – делаясь из человека каким-либо животным, или летающим, или водяным, или живущим на суше, а из них возвращаясь опять в человеческое естество. Другие же подобное празднословие простирают и до растений... Поэтому, как занесёт он (т. е верующий в переселение душ) серп свой на срезание колосьев? Как выжмет гроздь, или на пашне выроет с корнем тёрн, или сорвёт цветок, или будет ловить птиц, или зажжёт костёр дров, когда неизвестно, не на сродников ли, или предков, или соплеменников поднимается рука? И не их ли телами воспламеняется огонь или наполняется чаша, не из них ли составляется снедь? Принявший такое учение и дерева сочтёт за толпу людей. Посему, – что за жизнь такого человека?.. Таковое учение для умеющих сколько-нибудь судить обличается само собою, не имея в себе никакой твёрдости» («О душе и воскресении», тв. IV ч.). Другой учитель Церкви, бл. Феодорит Кирский, называет и имена этих древних еретиков и раскрывает дальнейшие выводы их из учения о переселении душ. «Пифагор баснословил», говорит блаж. Феодорит, «о переселении душ, говоря, что переходят они не только в тела бессловесных, но и в растения. Сей же басни держался несколько и Платон (греч. философ). А Манес и прежде него злочестивый ряд так называемых гностиков, взяв сие в повод себе, утверждали, что в этом состоит наказание. Мерзкие же учители – Карпократ, Епифан, Продик и др., узаконяя скотский образ жизни, говорили, что будто бы души посылаются в тела, чтобы похотливостью и всяким непотребством угождать каждому из мирозиждителей ангелов. Но Церковь благочестивых гнушается сими и подобными сим баснями и, следуя словесам Божиим, верует, что воскреснут тела, с телами судимы будут души, жившие порочно подвернутся мучению, а добродетели сподобятся наград» («О суде» тв. ч. 6). Из этого свидетельства св. отца видно, что древние манихеи и под. им еретики, основываясь на учении о переселении душ, предавались разврату, как делу позволительному и даже богоугодному. В том же нельзя не упрекнуть и современных хлыстов. Были ещё в древности еретики евионеи, которые также гнушались мяса и на вопрос: почему они не вкушают одушевлённого? – отвечали, по свидетельству св. Епифания Кипр.: «Так как одушевлённое происходит от совокупления и смешения тел, то не вкушаем сего» (Тв. ч. 1-ая). Далее, хлысты совершенно не употребляют вина, подражая в этом случае древним еретикам северианам, которые, по свидетельству св. Епифания Кипр., баснословили о происхождении вина, что «оно произошло от драконовидного сатаны и земли, совокупившихся между собою» (Тв. ч. 2-ая). Итак, несомненно, что у наших хлыстов, как и у древних еретиков, отвращение от мяса, вина и некоторых других родов пищи происходит из глубокого их верования в греховность этого вкушения, верования, вытекающего из содержимого ими еретического учения о Боге. Несомненно, что и наши хлысты такие же еретики, как и древние манихеи, хотя и скрывают свои верования от пастырей и миссионеров, но выдают себя нечестивым образом жизни, нетерпимостью к православным и крепкой сплочённостью своих общин.

Приведём краткие святоотеческие указания, основывающиеся на слове Божием, о дозволении вкушать мясо и вино во славу Божию. «Воздержание от вина и мяса, как и всякий другой вид воздержания, любит Церковь», говорит блаж. Феодорит Кирск., «но не подобно еретикам. Ибо они узаконяют воздержность от сего, как от мерзкого, а Церковь ничего о том не узаконила: она не запрещает и сего приобщаться... И Христос вкушал пасху, вкушал агнца с учениками; и позванный на брак (в Кане) не только не запрещал пить, но и чудесно произвёл вино для пиршествующих. Посему божественные догматы ясно изобличают заблуждение енкратитов (еретиков), Церковь же Божия противится еретическим басням, а последует божественным догматам... То подлинно есть изобретение диавольского злохудожества, а это – догматы Духа Божия, которым надлежит всегда следовать, неуклонно хранить заключающееся в них правило и по нему направлять душу свою» (Слово о воздержании, тв. ч. 6-ая). Св. Епифаний Кипр. говорит, что он убеждал еретиков евионитов относительно дозволенности мяса примером Авраама, который «предлагал ангелам тельца и молоко, или как Ной, Исаак, Иаков, а также Моисей (в пустыне) закалали жертвы Богу“ (Твор. ч. 1-ая, О гностиках). Но особенно убедительно для верующих свидетельство св. Иоанна Злат., который, изъясняя слова св. ап. Павла об отступниках от веры, сожжённых в совести своей, запрещающих вступать в брак и употреблять в пищу то, что Бог сотворил (1Тим.4:1–5), говорит: «это последнее он (Апостол) сказал о манихеях, маркионитах и т. п. еретиках. Видишь ли, что причина всему злу, бывшему и имеющему быть – отступление от веры» (бес. 12-ая). Посему то и св. Церковь, видя в упорном воздержании от мяса и вина отступление от догматов веры, положила своими каноническими правилами извергать из сана и отлучать от Церкви тех, «кто удаляется от брака, мяса и вина не ради подвига, но по причине гнушения, забыв, что всё добро зело» (Ап. 51; Ган. 1, 2, 4, 9, 10, 14; сн. ап. 53).

Впрочем, хлысты, скрывая своё еретичество, в неядении мяса ссылаются на православных монахов, которым они будто бы подражают. Но и о древних еретиках известно было, по свидетельству св. Епифания Кипр., что они „принимают вид притворного поста и обманывают людей простодушных под личиной монашествующих, величаясь некоторым отречением от мира“... («Ересь архонтиков» Тв. ч. 2). Не древним ли еретикам подражают и современные хлысты? Что касается монахов, то они воздерживаются от мяса и брака не потому, что считают то и другое скверной, а ради добровольного обета девственной и постнической жизни во славу Божию. Монашество, по понятию Церкви, есть «некое иго, возлагаемое по обету жизни по Бозе», и учреждено Церковью потому, что „прилеплятися Богу чрез удаление от молвы житейския весьма спасительно». (6 всел. 40). Итак, когда Церковь учредила монашество, как высший подвиг христианского совершенства, основанный на полном удалении от мира, то не противоречила себе, одним (мирянам) позволив вступать в брак и есть мясо, а другим (монахам) запретив это, ибо «жизнь монашеская не принуждённа, а самопроизвольна» (блаж. Феодорит К.). Притом монахи, «удаляясь от молвы житейской», живут в монастырях, хозяйством (в отдельности) не занимаются, собственности не приобретают, общественные должности не проходят. Хлысты, как известно, причастны всем житейским заботам и радостям жизни, посему жизнь их и не может идти в сравнение с монашеской. Наконец, монахи, по уставу Церкви, разрешают на вино, картофель, лук, чай и пр., а хлысты и это почему-то отринули.

Если хлысты говорят, что они, живя в мире, сами наложили на себя обет воздержания по своему усердию, той тогда они не имеют оправдания в глазах Церкви. Св. Ефрем Сирин так оценивает добродетели еретиков, изъясняя слова Писания: «не вноси платы блудницы и цены пса в дом Господа Бога твоего ни по какому обету, ибо то и другое есть мерзость пред Господом Богом твоим (Втор.23:18); «плата блудницы», говорит он, – «пост, молитва, милостыня еретиков, цена пса – милосердие и приношение язычников и иудеев. Законодатель даёт разуметь, что обеты их не благоугодны Богу» (толков. на В. З.). В том же разуме и св. Церковь наказывает «клятвой» самовольный пост в день субботний и воскресный «ради мнимого подвижничества» (Ап. 64. Ген. 18, 6 вс. 55). Нужно бы помнить хлыстам слово Откровения, что «послушание св. Церкви лучше жертвы и повиновение лучше тука овнов, а непокорность есть такой же грех, что волшебство, и противление тоже, что идолопоклонство» (1Цар.15:22–24).

Возражают ещё: почему Церковь во время поста запрещает мясо, – не потому ли, что она считает его в известное время нечистым, скверным для человека?

Отвечаем: мясные брашна по преимуществу способны возжигать телесные страсти человека и утучнять тело его, а это весьма неполезно, особенно при подвигах молитвы, покаяния и перед св. причащением. Поэтому-то св. Церковь запретила в пост не мясные блюда только, а и всё вообще наиболее утучняющие и возбуждающие, как то: яйца, сыр, молоко, рыбу (иногда), вино. Да и повседневная чрезмерная и изысканная пища более вредна, нежели полезна для души и тела человека. «Надо крепко беречься пить много вина», говорит о. Иоанн Кроншт., «чаю, или кофе, или есть лакомства, особенно без другой существенной, крепкой и здоровой пищи» (Дневн.).

Возражают также: «для чего Церковь установила освящать брашна мяс в Светлое Воскресение, если они чисты сами по себе?»

Отвечаем на это. Мясо в праздник Пасхи освящается не потому, чтобы оно было нечисто само по себе, как, напр., кровь, звероядина и мертвечина (Ап. 63), но потому, что Церковь возобновляет нам каждый год благословение своё на вкушение пищи, которой мы не касались из послушания ей семь недель. С этой же целью Церковь благословляет виноград, яблоки и др. древесные плоды в праздник Преображения, как начатки от плодов земных, чтобы они были полезной пищей для людей; под нарочитые праздники на утрени благословляются пшеница, вино, елей и пять хлебов. Нечистые же животные и птицы и вредные овощи не благословляются и не разрешаются Церковью к употреблению ни в какое время года, как пища неполезная для души и тела человека. Посему ещё в Ветхом Завете Господь отделил чистых животных и птиц от нечистых (Лев.20:25;22:8), повелевая первых приносить в жертву Себе во образ крестной жертвы Христовой, а также и вкушать их, а других запретил касаться, чтобы не осквернить души и тела своего (Лев. 11). В Новом Завете закон о пище потерял такое строгое значение, ибо Христос призвал нас «к свободе» от ветхозаветных прообразовательных обрядов (Гал.4:9; Кол.2:20), но свобода наша в отношении пищи не должна служить поводом к угождению плоти или к соблазну наших ближних, «чувства которых не обучены ещё в различении добра и зла» в законе о пище (Евр.5:14). Так что по совету св. ап. Павла, основанному на чувстве тёплой христианской любви к ближним, «лучше не есть мяса (как идоложертвенного, так и всякого) и не пить вина и не делать ничего такого, от чего немощный брат наш претыкается, или соблазняется, или изнемогает». «Ради пищи не разоряй дела Божия», наставляет св. ап. Павел, т. е. не разоряй взаимной любви с ближними и детской невинной веры их (Рим.14:19–21; 1Кор.8:13;10:28–30), или не посягай на святилище их немощной совести. Руководясь сим же Христовым законом взаимной любви к немощным совестью, св. ап. Павел иногда выполнял Моисеев закон об обрезании и об очищении (Деян.16:3,21;24:18). Новозаветный закон о вкушении мясной пищи и овощей таков. «Относительно достоинства и мясо для нас как зелие травное» (т. е. позволительно, как некогда всякое райское древо – Быт.1:20), говорит св. Василий Вел., «относительно различия полезного (т. е. из мясного), как в овощах отделяем вредное от пригодного, так и в мясах отделяем вредное от здорового. Ибо и цикута (белена) есть зелие травное и мясо грифа (орла) есть также мясо, однакоже никто, имея ум, не станет есть белены и не коснётся мяса собаки без большой и крайней нужды, а кто ест, тот не нарушил закона» («Письма»). Вот закон для совершенных христиан о ядении мяса. Христос Спаситель этот закон о пище некогда выразил в изречении: «не входящее в уста (т. е. не пища всякая) сквернит человека, но исходящее из уст (т. е. из сердца – мысли и чувства) то сквернит человека» (Мф.15:11); св ап. Павел писал: «всё мне позволительно (т. е. из пищи), но не всё полезно, всё мне позволительно но не всё назидает» (т. е. не служит к душевной пользе), «пища не приближает нас к Богу» (1Кор. 8 и 10 гл.). А богомудрые отцы Церкви в ветхозаветном законе о вкушении одних животных и о запрещении других видели высокую воспитательную цель этого закона, направлявшую еврейский народ к добродетели. «Закон повелевает» говорит св. Ефрем Сирин, «есть тех животных, которых боготворили в Египте (т. е. коров), чтобы евреи, съедая их, видели, сколь суетно поклонение им. Ещё закон запрещал мясо свиней, потому что евреи с жадностью ели его в Египте и того же жаждали в пустыне», (Толк. на 11 г. Лев.). А блаж. Иероним Стрид. говорит, что не все животные при создании их предназначались в пищу человеку, а большинство и для врачевства человеку, почему мясо их противно природе человека, и что закон о пище – дело обычая, привычки и климатических условий известной местности. „Кто из нас», говорит он, «ест когда-либо льва, или ехидну, или коршуна, или аиста, или червей, пресмыкающихся по берегам. Поэтому, как эти имеют своё особое назначение, так можем сказать то же и о других зверях, рыбах и птицах, созданных не на пищу, а для врачевства. Медики знают, во скольких случаях пригодно мясо ехидны, из которого приготовляется териак²¹². Желчь гиены восстановляет зрение и пр.» «Кому неизвестно», говорит бл. Иероним, «что каждый народ обыкновенно питается не тем, что указано общим естественным законом, а тем, что у него есть в изобилии... Арабы молоком и мясом верблюдов, а питаться мясом свиньи они считают нечестивым. В Понте и Фригии отец семейства считает большим прибытком в хозяйстве белых и жирных червей, которые имеют чёрную головку и родятся в древесной червоточине. И как у нас считается лакомством рябчик и винноягодник²¹³, моллюс²¹⁴ и скар²¹⁵: так и у них составляет роскошь есть червей. Народы Востока и Ливии имеют обычай питаться саранчой, действительность этого доказывает и Иоанн Креститель. Сирийцы имеют обычай употреблять в пищу и земноводных крокодилов, а африканцы – даже зелёных ящериц. А в нашей области считают за преступление есть телят... Итак, ты ясно видишь, что не только в пище, но и во всём образе жизни каждый народ руководится собственным обычаем и свойством, и чему научился, то считает законом естественным» (Тв. кн. 6, ч. 4-ая).

Ещё хлысты спрашивают иногда: почему запрещается уставом Церкви приносить мясо в храм, если оно чисто?

На это отвечаем. Церковные правила действительно запрещают приносить к алтарю, «вопреки учреждению Господню о жертве», не только мясо животных и птиц, но и мёд, молоко, или вместо вина какой-либо иной напиток, а только «новые класы (т. е. пшеницы), виноград, елей и фимиам» (Ап. 3, 6 вс. 57). Можно думать, что св. Церковь этим запрещением напоминает верующим, что христианский храм и алтарь его есть, по значению своему, духовное небо, где пищей для верных служит слово Божие, тело и кровь Христовы, благодать Божия, а жертвой от них Богу – сердце сокрушённое и смиренное, хвала и благодарение. Посему приношение в дар Богу пищи тленной неуместно и излишне.

Спрашивают ещё: Сам Христос Спаситель употреблял ли в пищу когда-нибудь мясо, рыбу или вино и позволял ли употреблять это св. апостолам?

Отвечаем. Можно предполагать, что Христос употреблял в пищу то, что употребляли и все евреи, и Его св. Матерь, и братия по плоти, и св. апостолы. А евреям дозволялось употреблять в пищу мясо чистых животных и вино и рыбу. Что Христос не считал мясо скверной, видно из того, что Он неоднократно упоминает о нём в притчах, как о символе благодати Божией в царстве Отца (Мф.22:4; Лк.15:23–27), чего Он не сказал бы, если бы мясо считал скверной. Рыбную пищу Господь несомненно вкушал, как и Его св. апостолы, которые и по ремеслу были рыболовы (Мф.4:18). Из Евангелия известно, что Христос дважды умножил улов рыбы в озере Генисаретском и дважды умножил рыбу для насыщения народа (Лк.5:7; Ин.21:6; Мф. 14 и 15 гл.). После воскресения Своего из мёртвых, Христос удостоверил явление своё в видимой плоти тем, что вкушал перед учениками рыбу и мёд и их благословил вкушать тоже (Лк. 24; Ии. 21 гл.). Что Христос не чуждался умеренного употребления вина, как дара Божия, веселящего сердце человека (Пс.103:15), видно из того, что над вином Он благоволил явить миру первое чудо Своего Божественного всемогущества и вино же употребил для таинства крови Своей, что заповедал делать и Своей Церкви. В притче о милосердом самарянине Господь употребил название вина и масла, как символ духовного врачевства благодатью (Лк.10:34). Враги Христа называли Его ядцею и винопийцею (Лк.7:34; Мф. 11). Св. ап. Павел предписывал ап. Тимофею употреблять вино, как лекарство для желудка (1Тим.5:23). Св. Игнатий Богоносец в послании к Герону так говорит: «посту и молитве прилежи, но не безмерно, да не нанесеши себе вреда, от вина и мяса не очень воздерживайся, ибо они не мерзостны... всякий говорящий противное заповеданному... да будет для тебя волком в овечьей коже, замышляющим пагубное овцам». Но как Господь Иисус Христос, так и св. апостолы осуждали чрезмерное употребление вина или пьянство, которое поставляли признаком крайнего нерадения человека о своём спасении и всеобщего растления человеческого рода перед кончиной мира, а также источником других страстей (Мф.24:49; Лк.12:45;21:34; Еф.5:18; Рим.13:13). Св. подвижники так увещевали всех об умеренном употреблении вина: „молим всякого человека, хотящего спастись и принести Богу покаяние, сохранять себя от излишнего употребления вина, которое рождает все страсти“ (преп. Фалассий).

Спрашивают ещё: можно ли вкушать лук, чеснок, картофель, пить чай, ибо хлысты всего этого боятся касаться, как скверны?

На это нужно сказать, что хлысты, как духовные слепцы, убоялись страха там, где его нет (Пс.52:6). „Ты, Господи, произращаешь зелень на пользу человека, чтобы произвесть из земли пищу“ (Пс.103:14;146:8), говорит св. псалмопевец. Посему евреи, как известно из Библии, ели в Египте лук и чеснок (Чис.11:5), поэтому же и мы с благодарением Богу вкушаем картофель, как земной плод, и пьём чай, как безвредный напиток.

Наконец, сектанты укоряют ещё православных за курение табака и через это осуждают Церковь, будто бы разрешающую на курение.

Нужно сознаться, братия, что укоризна эта со стороны сектантов отчасти справедлива. В слове Божием нельзя найти указания на пользу от курения табака. Но, к сожалению, среди православных курение очень развито. Табак действительно никакой пользы не может приносить человеку, а скорее вред душевный и телесный. Душевный – ибо курение есть страсть, как и пьянство, а телесный потому, что с курением связано непременно отравление невидимым ядом (никотином) всего тела человека, как то: головного мозга, сердца, горла и пр. Всё это прекрасно исследовано и доказано беспристрастной наукой. Словом, курение есть одна из греховных привычек. О. Иоанн Кронштадтский так вразумляет страстных курильщиков: «Разве человек самодвижущаяся дымовая труба, каковой по справедливости можно уподобить всех, занимающихся непрестанным курением. Какое удовольствие жить в непрестанном чаду, испарении и дыму? На что будут похожи жилища, наши? Зачем мы будем заражать воздух смрадом и дышать им, а паче всего омрачать и подавлять душу, убивать её последние духовные силы» (Днев.). „Постящеся, братия, телесне, постимся и духовне“ (стихира среды 1-ой седм. вел. поста).

(Беседа против хлыстов).

Свящ. А. Советов.

„И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его, мужчину и женщину сотворил их. И благословил их Бог и сказал: плодитесь, и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею“. (Быт.1:27,28). „Твоя воля есть законное супружество и еже из него – чадотворение“. (Чин венч.).

Дорогие братия! Вы, конечно, знаете, что хлысты особенно не любят беседовать с миссионерами и пастырями по вопросу о браке. Божественное установление брачной жизни и благодатное освящение её в христианстве им особенно не по душе из всего закона христианского. Сами хлысты отвергают брак, как скверну, а также чадорождение, права родителей и обязанности детей. Побеседуем же, братия. на пользу душ наших о брачном установлении²¹⁶.

О цели и назначении брака мы находим следующее учение у св. отцов Церкви. «Брак дан для деторождения», говорить великий учитель Церкви св. Златоуста, «а ещё более для погашения естественного пламени». Свидетель сему Павел, который говорит: «во избежание блуда, каждый имей свою жену и каждая своего мужа» (1Кор.7:2). „Брак – добро“, говорит тот же св. отец, „потому что охраняет мужа в целомудрии и не допускает погибнуть уклоняющемуся в прелюбодеяние. Посему не охуждай брака; он приносит большую пользу, не позволяя членам Христовым сделаться членами блудницы, не попуская святому храму быть осквернённым и нечистым. Он есть добро, потому что укрепляет и исправляет готового пасть“ (Слово о девстве). Чтобы ещё более восхвалить по достоинству брак, тот же св. отец в «Слове о девстве» говорит о трудности безбрачного состояния, причём ставит в пример самого себя. «Я знаю», говорит он, «трудность этого (безбрачного состояния, знаю силу этих подвигов, знаю тяжесть этой борьбы... сила похоти так велика, как сила огня и железа. Здесь надобно идти по раскалённым угольям и не обжечься, выступать против меча и не быть раненым, (ibid.)». Как многоценны для нас в защите брака эти слова великого учителя церкви! Они проливают благодатный свет на состояние христианского супружества, как на пристань целомудрия и безгрешного жития. Кроме искоренения распутства, брак имеет целью деторождение и воспитание детей в правилах веры истинной и законах земного отечества. „Когда брак есть собственно брак и супружеский союз“, говорит св. Григорий Богосл., вселенский учитель, „и желание оставить после себя детей: тогда брак хорош, ибо умножает число благоугождающих Богу. Брак – доброе дело“ (Слово 37). Эта цель брака – рождение и воспитание детой сама по себе есть высокая, плодотворная и спасительная. Она делает брак по истине подвигом, полным трудов, забот, лишений, огорчений, требующим иногда полного самоотвержения со стороны родителей ради счастья и жизни детей. „Поистине брак есть узы“, говорит св. Златоуст, „по причине множества заботь и ежедневных неудовольствий“ (ibid.).

Брачное состояние людей получило начало и благословение от Бога ещё в раю, когда Господь, создав Адама и „помощницу по нему“ Еву – женщину, благословил их и сказал: «плодитесь и размножайтесь и наполняйте землю и обладайте ею» (Быт.1:28). В тех же почти словах дано благословение Божие на брак и второму родоначальнику рода человеческого – прав. Ною с семейством после потопа (Быт.9:18). Посему ветхозаветные люди смотрели на деторождение в браке, как на благословение Божие и при рождении детей радовались и благодарили Бога. Так, Ева, родивши первого сына, говорила: «приобрела я человека от Господа», а родивши Сифа, сказала: «Бог положил мне другое семя вместо Авеля». (Быт.4:1,25). Также радовались о рождении детей и другие ветхозаветные матери, напр. Лия и Рахиль, жёны Иакова, прав. Анна, мать Самуила (Быт.29:31,30:22–24; 1Цар.1:19). Радовались „и мужья их – отцы детей. Так, когда у Иосифа, сына Иакова, родился сын Манассия, то отец сказал: Бог дал мне забыть все несчастия мои“. (Быт.41:51–52). Чтобы вернее исполнилась изначальная цель брака – умножение рода человеческого на земле, позволено было Богом для ветхозаветных необлагодатствованных людей имеет по две и более жён в одно время. Так, двух жён имели Иаков, сын Исаака, св. царь и пр. Давид, Елкана, отец св. Самуила, царь Соломон и др. (3Цар.11:1). Впрочем, такой порядок жизни брачной не был повелением или законом для всех, а только позволением для желающих и могущих понести его. „Ветхозаветный закон“, говорит св. И. Златоуст, «имел плотской отпечаток и закон позволял иметь двух жён в одно время, также одних изгонять, других брать и вообще сначала была предложена не такая степень добродетели» (Сл. о дев.). Но и в ветхом завете мы видим мужей, имевших по одной жене, напр., прав. Ной, Исаак, св. пр. Моисей, Самуил, Иов и др. В Новом Завете Господь И. Христос подтверждает святость брачной жизни указанием на изначальное сотворение Богом двух полов – мужчины и женщины, как на основание нерасторжимости брачного союза.

Мало того, в Новом Завете брачный союз получает высшее, духовное назначение, в божественном первообразе духовного брачного союза Христа с Церковью. Христос сказал, что Он есть жених Церкви Своей, т. е. верующих в Него христиан православных, а последние – невеста Его, сыны чертога брачного, девы, ждущие Жениха своего. (Мф.9:15;25:1; Ин.3:29). Тоже о союзе Христа с Церковью, как жениха с невестой, говорит и св. ап. Павел; этот союз – полный святости и любви до самопожертвования со стороны небесного Жениха Христа, Который есть глава Церкви, спаситель и освятитель её, возлюбивший Церковь до предания Себя за неё, дабы она была свята и непорочна; Он же есть питатель и нежный пестун её с одной стороны; а с другой – Церковь, духовная невеста Его, как духовное тело Его от плоти и от костей Его, должна быть полна беззаветного повиновения, преданности, любви и благоговения к главе – Христу. (Еф.5:22–33). Этот взаимный союз Христа с Церковью есть великое таинство нашей веры („тайна сия велика есть“), по Апостолу, и этот же духовно – телесный союз есть первообраз новозаветного духовно-телесного брачного союза, который, поэтому, в Новом Завете возведён на степень и достоинство таинства, или благодатного, священно-таинственного действия. Как таинство, брачное благословение освящает мужа и жену, и детей, имеющих произойти от брака и делает каждое христианское семейство „домашней церковью“ Христовой, первообразом и началом вселенской церкви на земле. (Рим.16:4; 1Кор.16:19; Кол.4:15). Как Христос спасает Церковь благодатью Своею, но не оставляет её, как тело Своё, и земными благами, так и в христианском семействе все члены его обязаны друг другу заботами о взаимном спасении, помощи и содействии в земной жизни. „Почему ты знаешь, жена“, спрашивал св. ап. Павел жену-христианку, „не спасёшь ли мужа? (т. е. язычника), или ты муж (христианин), не спасёшь ли жены (язычницы)?“ (1Кор.7:16). А св. ап. Пётр пишет: „жёны, повинуйтесь мужьям своим, чтобы те из них (из мужей), которые не покоряются слову, житием жён своих (т. е. благочестием их) без слова приобретаемы были, когда увидят ваше чистое, богобоязненное житие“ (1Пет.3:12) „Если какой брать“, говорит св. ап. Павел, «имеет жену неверующую, и она согласна жить с ним, то он не должен оставлять её. И жена... ибо неверующий муж освящается женою верующей (во Христа) и жена неверующая освящается мужем, верующим (во Христа). Иначе дети ваши были бы нечисты, а теперь святы» (1Кор.7:12–14). Кроме этих духовных попечений о взаимном спасении, в христианском семействе должны быть взаимные заботы и о земном благополучии, т. е. чтобы родители любили детей своих, дети повиновались родителям своим, мужья не были бы суровы с жёнами своими и пр. (Кол.3:18–21; Тит.2:4; 1Петр.3:7; Еф. 5 гл.). своё учение о цели и значении новозаветного брака св. Церковь выразила в торжественном и знаменательном обряде венчания брачующихся. Это венчание св. Церковь повелела совершать «по божественной литургии» (см. чиноп.), выражая тем высоту и значение для христиан этого священнодействия. Чину браковенчания предшествует обручение брачующихся, которое служит как бы церковным приготовлением или введением брачующихся в дух имеющего совершиться таинства брака. В знак благоволения к брачующимся св. Церкви за благочестивое их намерение, им подаются от св. престола освящённые перстни, как знаки милости Божией, славы и власти земной, а в руки даются зажжённые свечи – в знак «теплоты любви супружеской, чистоты христианского брака и божественной благодати» (Симеон Сол., Нов. Скриж.). Само чинопоследование венчания состоит в раскрытии духовно-телесного значения таинства христианского брака. С одной стороны, – брак имеет целью деторождение и благочестивое житие («незазорное пребывание»), а с другой он есть уступка греховной человеческой немощи, «не могущей понести плотского разжения» и желающей «лучше посягнуть о Господе, нежели разжигаться плотью» (Требн). В пример благословенного супружества и деторождения св. Церковь приводить многих ветхо- и новоза-