№ 13. Сентябрь

Насколько сильно интересы и литература наших предков в допетровскую Русь были направлены в сторону религии и религиозных вопросов, настолько же далеко отошли они в противоположную сторону в последующее время. Если в усиленной погоне за европейскою культурой мы не потеряли ещё религии своей совсем, если ещё совсем не позабыли о душе и её культуре для царствия Божия, то всё же религиозные вопросы нас интересуют меньше всего, всё же общество наше, даже и образованное, дошло до поразительного невежества в области своей религии. Невежество это касается самых основных догматов православия, самых существенных сторон исповедуемой нами религии. Жалкие обрывки сведений по Закону Божию, когда-то давно и кое-как изучавшегося на школьной скамье, не доказательство противного. Когда Св. Синод объявил графа Льва Толстого не принадлежащим к православной Церкви, как многие (не считая уже супруги графа), искренно считающие себя и образованными людьми, и православными христианами, возмутились этим актом! Из послания Св. Синода, подробно указывающего на „ниспровержение всех догматов православной Церкви и самой сущности веры христианской, они ничего не усмотрели, кроме того, что Толстой отвергает якобы лишь некоторые обряды, а это де не доказывает отречения его от Церкви, не даёт ещё права Св. Синоду отлучать от Церкви кого бы то ни было. Вероятно они и остались бы при этом своём невежественном убеждении, если бы сам граф торжественно urbi et orbi не заявил, что он не только отрёкся от Церкви, не только отвергает обряды я, молитвы, иконы, свечи, обедни, считая их различными приёмами колдовства, не только отвергает сами таинства, начиная с крещения, считая их таковым же грубым, несоответствующим понятию о Боге и христианскому учению колдовством, но что он отвергает даже все самые существенные догматы христианства, как-то догматы о Троичности Лиц в Божестве, о грехопадении людей, о воплощении Христа Спасителя и Его втором пришествии, о самом Божестве Его, и что саму молитву к Нему он считает величайшим кощунством. Таким образом гр. Л. Толстой в своём отрицании не только православия, но и вообще христианства, в каком бы то виде его ни было, превзошёл всех ересиархов, почему если к последним слово Божие прилагает нарицательное название антихристов (1Ин.2:18–19), то таковое название в особенности должно относиться к графу Льву Толстому. В виду того, что ни со стороны кого либо из бывших до сих пор ересиархов не проявлялось ещё такой яростной вражды против Христа и Церкви Его (при страшном злоупотреблении имени Христова), то совершенно справедливо ещё Вл. Соловьев называл Толстого предтечей Антихриста, понимаемого в собственном значении этого слова. Действительно, что может нового сказать сей грядущий Антихрист – человек греха и сын погибели – против своего предтечи, графа Л. Толстого? Совершенно ничего! Всем несчастным единомышленникам Толстого, погибающим за то, что они не приняли любви для своего спасения, уже послал Бог действие заблуждения, так что они поверили лжи Толстовской. Грядущему Антихристу остаётся лишь объявить себя выше всего, называемого Богом или святыней, сесть в храме подобно Богу, выдать себя за Бога и обольщать людей не только обманчивым блеском ложно направленных ума и таланта, но и знамениями и чудесами ложными, а также и принуждать людей всяким насилием к исповеданию его богохульного учения (2Фес.2:3–12). И вот в то время, как сам Толстой в завещании своём пишет, чтобы, когда он будет умирать, не допускали к нему церковных служителей, и мёртвое тело убрали поскорее без всяких заклинаний (?) и молитв, как убирают всякую противную и ненужную вещь – графиня собирается хотя бы „большими деньгами“ и хотя бы „непорядочного“ священника подкупить, чтобы он отпел её мужа и согласился бы возносить за него церковные молитвы! В то время, когда Толстой старается ниспровергнуть сами основы Христовой Церкви, когда он отвергает или богохульно извращает всё ветхозаветное и новозаветное Богооткровенное учение, когда в бессильной злобе своей обрушивается не только на православную Церковь, как известную вероисповедную систему, но зараз на всё христианство в совокупности его вероисповеданий, признавая всё его „грубым колдовством“, – находятся люди образованные и интеллигентные, верующие во Христа и в Церковь Его, принадлежащие к этой Церкви, которые утверждают, что Толстой истинный христианин и что Св. Синод напрасно отлучил его от Церкви из-за каких-то обрядов и что будет несправедливою жестокостью лишить его христианского погребения. Может ли быть религиозное невежество больше и печальнее?!

Теперь, когда наше интеллигентное образованное общество, утомлённое погоней за одной материалистической культурой, не удовлетворяемое одними материальными благами, стало обращать взор свой к небу в мучительном раздумье, „кто над звёздами живёт“, когда религиозные вопросы вновь выдвигаются на подобающее им место, – оно оказалось неподготовленным к тому, чтобы хоть сколько-нибудь разбираться в них. Принять на веру церковное учение оно не хочет, само дойти до той интуитивной ясности в религиозных понятиях, какая, благодаря вековым усилиям, преемственно выработана в себе пастырями Церкви, представителями богословской науки и истинно верующими людьми, оно не может. Да и сам язык светской и богословской литературы значительно разошлись между собой, а вместе с тем сами понятия, передаваемые на языке богословском, ясные для всякого богослова, неясны, туманны для светского интеллигента, воспитанного на языке лёгкой беллетристики и в понятиях материалистической науки. Естественно явилось взаимное непонимание. В результате, с одной стороны, мы видим печальное блуждание религиозной мысли, страшную путаницу и сумбур в религиозных понятиях, но вместе – и страстные поиски религиозной истины. К сожалению, в этих поисках мы видим явный уклон к эклектизму из всех религий, – к выбору в каждой из них того, что доступно уму, отвыкшему от работы над религиозными вопросами, что в каждой из них нравится чувству, развивавшемуся под влиянием языческих идеалов поработившего нас классицизма, к чему в каждой из них склонна воля, воспитанная вне церковной дисциплины, вне фактического подчинения заповедям Христовым. Явилось, таким образом, язычествующее христианство новопутейцев, в котором слабый единичный разум ставит себя на место вселенского разума Церкви, в котором из богооткровенного, хранящегося в Церкви, учения берётся только то, от чего не особенно отвращаются гордый ум и греховное сердце человека, а всё прочее дополняется из язычества. В тёмных необразованных классах народа это современное брожение отразилось всякого рода сектантством, часто с такими нелепыми религиозными понятиями, какие только способен создавать невежественный ум, освободившийся от дисциплины веры, во что бы то ни было, кроме создания своей дикой фантазии. Мы не говорим уже о таком противоестественном религиозном учении, каковое проповедуют уста гр. Л. Толстого, говорящие гордо и богохульно (Апок.13:4–8): – оно не есть плод слабой, колеблющейся, но всё же ищущей истины, человеческой мысли, – оно явно есть дым из кладезя адской бездны (Апок.9:1–3), на нём явно положено начертание Антихриста – (Апок.14:9–11).

С другой стороны, богословы, за неимением спроса на своё печатное слово, два века думавшие и писавшие почти лишь сами для себя, своим особым языком, оказались в великом затруднении, когда обращающееся теперь к религиозным вопросам общество пригласило их дать ему на его современном языке, его именно понятиями, ответ на мучащие его недоуменные вопросы в религии, разъяснить ему оказавшиеся неудобоприемлемыми теперь для него стороны христианского учения, хранящегося в православной Церкви. Добиваясь же понятности для светского общества и успеха среди него, некоторые из наших богословов, быть может неожиданно для себя самих, впадают то в рационализм, то в антиномизм и автономизм, то в большие или меньшие крайности антидогматизма и бесцерковности. Не будем называть имена: они более или менее известны. Но это уклонение с строго православной точки зрения наиболее обнаружилось в вопросах о Церкви, в частности о таинствах, особенно же по вопросу о таинстве брака, возбуждённому сначала в светской прессе, а потом горячо, но вкривь и вкось обсуждавшемуся новопутейцами.

Не вдаваясь в полемику с кем бы то ни было, мы желали бы познакомить интересующееся религиозными вопросами светское общество с чрезвычайно важным и в настоящее время столь пререкаемым пунктом в системе православного христианского учения – о таинствах православной Церкви, их внутреннем смысле, их влиянии на психофизическую природу человека, их значении для нашего спасения и, наконец, их отличии от обрядов церковных и, сообразно с этим, их месте среди всех других установлений внешнего культа Церкви.

Обрядов в православной Церкви весьма много. Одни из них имеют религиозно-богослужебный характер, другие – религиозно-житейский и третьи – религиозно-символический. К первому роду обрядов относится: освящение хлебов, вина и елея на литии и помазание верующих освящённым елеем на утрени, освящение воды накануне и в день Крещения Господня, в преполовение Пасхи и 1-го августа, освящение артоса в 1-й день Пасхи и колива в Пятницу 1-й недели великого поста, вынос креста для особого поклонения в крестопоклонную неделю великого поста и в день Воздвижения, вынос св. плащаницы в Великую пятницу, крестный ход на утрени Великой субботы с плащаницей вокруг храма, крестный ход на утрени в 1-й день св. Пасхи. Все указанные обряды имеют вместе с религиозно-богослужебным и церковно-общественный характер, а потому и участие в них столько же обязательно для всякого православного христианина, сколько и участие в общественном Богослужении. Но есть обряды религиозно – богослужебного характера, которые имеют лишь личное значение, а потому и совершаются только для известного лица, причём участие в них других верующих лиц обусловливается исключительно теми или другими отношениями их к лицу, над которым обряд совершается. Сюда относятся обряды освящения молитвой двух важнейших моментов в жизни каждого члена Церкви – вступления в этот мир и исхождения из него, т. е. рождения и смерти, а именно: наречение христианского имени младенцу в первые дни по рождении и воцерковление его в 40-й день, с соответствующими молитвами о матери младенца, последование на исход души и погребение. Моменты рождения и смерти настолько важны, что освящение указанными обрядовыми молитвословиями совершается обязательно над каждым членом Церкви. – Среднее место в этих знаменательных обрядах занимает обряд, совершаемый над лицами, отрекающимися от мира для новой жизни в особых подвигах покаяния и молитвы, т. е. обряд пострижения в монашество. Постригаемый через торжественные клятвенные обеты целомудрия, нестяжательности, послушания и непрестанной молитвы как бы умирает для земли и её радостей и рождается для горнего мира и радостей духовных, почему и нарекается ему новое имя. Этот обряд совершается над лицами возрастными и лишь в виду их усердного стремления к аскетическим подвигам, после продолжительного испытания искренности их намерения и сил к его осуществлению. Так как сущность этого обряда заключается лишь в принесении постригаемым вышеуказанных клятвенных обетов и в вступлении его в число какого-либо монашеского братства, то он может быть совершён всяким монашествующим уполномоченным на то лицом, хотя бы оно и не имело священной степени.

Ко второй группе обрядов принадлежит многочисленный ряд молитвословий, вызываемых религиозно-житейскими потребностями как отдельных личностей, так и целых общественных групп. Таковы молитвословия Церкви по случаю радостных и печальных случаев в жизни того или другого её члена – молебствия благодарственные, просительные, заупокойные по близким ему лицам; таковы молитвословия на освящение его жилища, его пищевых продуктов (семян, овощей, меду, мяса и сыра на Пасху и т. д.), его благих предприятий (поста, учения, путешествия, построек и проч.). Равно таковы же молитвословия Церкви, имеющие общественное значение – от целой семьи, известной корпорации, селения, города и наконец целого народа или даже всех православных народов, как то: поминовение каждой семьёй своих праотцев, отцов, братий и чад в так называемые поминальные дни (вторник Фоминой недели, в Троицкую и Мясопустную субботы), молебствия по случаю освящения общественных зданий, молебствия и крестные ходы по случаю перенесения чудотворных икон, по случаю общественных бедствий: засухи, голода, мора и нашествия неприятелей, или избавления от них, по случаю особых исторических воспоминаний (нашествия шведов в 1709 г.) и французов (в 1812 г.), поминовение воинов, павших в Куликовскую битву (Дмитр. суббота), вообще всех воинов, положивших жизнь свою за веру, царя и отечество (29 августа), просительные молебствия о даровании победы над врагами и благодарственные за победу над ними и т. д. Как бесчисленны житейские потребности отдельного человека и общественных групп, так же могут быть разнообразны обряды Церкви, которую верующие чада её призывают, когда желают придать своим потребностям религиозный характер.

К третьей группе обрядов относятся так называемые символические действия, принятые Церковью для выражения разных идей религиозного характера, как-то: крестное знамение, совершаемое в воспоминание крестных страданий Христовых, с преданием себя под их спасительный покров и в ограждение от влияния злых духовных сил; благословение крестным знамением, совершаемое над верующими архиереем или священником в воспоминание благословения Спасителем Своих учеников (Лк.24:50) и детей, приносимых к Нему (Мк.10:16); принятие этого благословения от служителя Христова с мысленным поставлением себя под благословение Христа Спасителя; целование благословляюще руки священнослужителя в воспоминание того, как все старались прикоснуться к Спасителю, дабы поставить себя под влияние благодатной силы, исходившей от Него (Лк.8:42–48), и с верой, что эта сила Его и доселе источается от Него через уполномоченных Им на продолжение Его служения лиц (Мф.10:1–13). Целование икон Спасителя, Его Пречистой Матери и святых с теми же мыслями, а также с той верой, какую имели первенствующие христиане, когда стремились, дабы хотя тень проходящего Петра осенила кого из них (Деян.5:15); возжжение перед иконами свечей в знамение нашей пламенной любви к Богу и готовности нашей самих себя и друг друга принести Ему в жертву, а также и в знамение нашей любви и почтения к старшим братиям нашим, на небесах торжествующим; воскурение перед ними фимиама и каждение им верующих в знамение благодати Св. Духа, все исполняющего и особенно присущего храмам христианским и всем освящённым в нём вещам, тем более св. иконам. Воздеяние рук на молитве в выражение особого усердного возношения души нашей к Богу; более или менее полное преклонение тела в молитве в выражение нашего смирения, благоговения, покорности перед Богом и святыми Его и в знак усердной просьбы духовных и телесных благ, а если это преклонение делается перед иконами, то и в целях наибольшего оживления в себе памяти о Боге, о Церкви, на небесах торжествующей, ради наибольшего оживления в себе религиозных чувств, соединяемых с поклонением Господу и прославленным брятиям нашим, а также и с мыслью, что они ближе всего к нам там, где усердие верующих создало их честные изображения. Чествование мощей и останков угодников Божиих, как преимущественно бывших храмами Св. Духа (1Кор.3:16;6:19), а потому святых (1Кор.3:17) и освящающих, как всё святое; чествование различных предметов, освящённых употреблением их Самим Господом в течение Его земной жизни (Его хитон и др. вещи), или же святыми людьми, в выражение тех же чувств, какие одушевляли первенствующих христиан, которые возлагали на себя платки и опоясывания с тела апостола Павла (Деян.19:12)⁹⁸; принесение просфор для изъятия из них частиц и вложение в Кровь Христову в знамение ходатайства живых и усопших близких нам лиц и по вере нашей в всеосвящающее значение Христовой Крови, пролитой за грехи людские.

Так велико число обрядов в православной нашей Церкви! Но таинств только семь: крещение, миропомазание, причащение, покаяние и елеосвящение, брак и священство. Такое число таинств церковных признаётся не только православной Церковью, но и единогласно признаётся всеми другими ветвями Христовой Церкви, отпавшими от неё с самых древних времён: католики, армяно-григориане, несториане, копты, абиссинцы совершенно согласно между собой признают одни и те же таинства в одинаковом их числе. Лишь протестантские общины отвергли большую часть таинств и оставили только два (крещение и причащение) или три (англикане склонны признавать и священство). На тех же основаниях, как и протестанты, то есть, благодаря вкривь и вкось толкованию слова Божия, каковое толкование неизбежно получается, когда высшим критерием его понимания ставится единоличный разум каждого, когда этот разум горделиво возносится над общим сознанием Церкви, в последующих сектантских разветвлениях протестантизма отвергаются и все таинства, как отвергаются или искажаются и другие самые существенные и самые дорогие верования Церкви⁹⁹. Наконец, граф Лев Толстой, в сатанинской гордости своего ума, не только отверг всю совокупность христианских верований, но и богохульно назвал таинства Церкви – колдовством, а саму Церковь – произведением диавола. Дальше сего не может идти и ум сатанинский. Было бы, конечно, совершенно бесполезно вступать в какой-либо спор с сатаной в целях склонить его к истине. Также бесполезно доказывать истину и всем тем, которые впали в гордыню диавольскую (Мф.7:6). Поэтому мы в своей речи о таинствах и будем иметь в виду лишь верующих и послушных чад Христовой Церкви.

В порядке совершения над каждым членом Церкви первое таинство есть крещение, которое служит как бы дверью в Церковь и без которого ни для кого недоступны прочие таинства. Это таинство называется таинством нового рождения. После грехопадения прародителей все люди рождаются от крови родителей, от хотения плоти, от хотения мужа (Ин.1:13). Но рождённое от плоти, по слову Спасителя, есть плоть, а потому и не может войти в Царствие Божие (Ин.3:5–6). Чтобы иметь возможность войти в это царство и сделаться причастником вечной жизни, должно родиться свыше (Ин.3:3,7), без какового рождения человек, как мёртвый во грехах (Кол.2:13) и подверженный власти диавола, есть только как бы animal sapiens. Это-то рождение свыше и происходит таинственным и неизреченным путём в таинстве крещения. При погружении крещаемого в воду со словами: „во имя Отца и Сына и св. Духа“ крещаемый наитием Св. Духа, по вере в Иисуса Христа, Сына Божия, крестом Своим искупившего нас от древней клятвы, избавляясь от власти и рабства диавола (Евр.2:14–15), становится рождённым от Бога (Ин.1:13; 1Ин.3:1–2;5:1). Как Сам Иисус Христос по человечеству Своему произошёл через наитие и осенение творческой силой Св. Духа Пресвятой Девы Марии, причём с Его человечеством таинственным и теснейшим образом соединилось и Его Божество, почему, и как человек, Он стал возлюбленным Сыном Божиим (Мф.3:17 и др.) и засвидетельствован таковым при крещении на Иордане, – так и мы, в купели крещения – нашем Иордане – становимся, в силу веры своей во Христа, подобно Ему, возлюбленными сынами Божиими (Гал.3:26), детьми Отца небесного (Гал.4:6–7; Рим.8:14–16), братьями Самому Христу (Евр.2:11–12), а потому и сонаследниками Ему в Божественной славе, наследниками Божиими (Рим.8:17–18), имеющими право на свободный вход в вечное царство Господа нашего и Спасителя Иисуса Христа (2Пет.1:11).

Как это может быть? Этот вопрос Самому Христу Спасителю задавал ещё Никодим, недоумевавший, как может человек родиться без того, чтобы снова не войти в утробу матери, т. е. помимо наблюдаемых опытом естественных условий и законов жизни? И тогда ещё Христос ответил на этот вопрос, что здесь совершаются законы небесной жизни, постигаемой не чувственным восприятием, а верой, что лишь Ему, как сшедшему с небес, ведомы эти законы, в основе которых лежит неизреченная любовь Бога Отца к миру, не остановившегося перед тем, чтобы вознести на крест Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную (Ин.3:1–16). Таким образом, наша вера в рождение свыше со всеми его последствиями основывается на нашем доверии Христу, как Богу Спасителю нашему. Кто не признаёт в Христе Бога, пришедшего во плоти нашего ради спасения, тот конечно, должен отвергнуть и крещение, как таинство нового рождения, а отсюда уже само собой остаётся один шаг до всякого кощунства над ним, до признания его колдовством. Для таковых напрасны все попытки психологических обоснований таинств, напрасны те уступки разуму из общецерковной веры о таинствах, каковые уступки, к сожалению, делаются при этих попытках...

Итак, человек в купели крещения родится от Бога. Если рождение естественное – из утробы матери – для нашего разума есть непостижимое таинство, то тем более непостижимым является новое рождение свыше. Но для верующего христианина оно есть такой же непреложный факт, как и первое естественное рождение. Вопрос для нас теперь в том, что вносит с собой новое рождение в психофизическую природу человека? На чём основываются такие чрезвычайные результаты крещения, о которых сказано выше? Крещение вносит в человеческую природу Божественное начало – семя Божественной бессмертной жизни (1Ин.3:9), которое, подобно всякому семени, вложенному в надлежащую почву, должно расти. И оно растёт, пока не вырастет некогда в великое дерево совершенств Отца небесного (Мф.13:31–32;5:48). Как совершается этот рост, по каким законам, мы этого так же не можем знать, как в сущности не знаем тайны возрастания обыкновенного семени в зелень, колос и полное зерно в колосе (Мк.4:26–29). Слово Божие лишь открывает нам, что это совершается при обещании Богу с нашей стороны доброй совести (1Пет.3:21), при условии смерти нашей для греха и жизни для Бога, или как ещё выражается слово Божие, – при условии распятия нами своего ветхого человека, упразднения тела греховного и рождения к обновлённой жизни. Если получивший Божественное семя в крещении, почитая себя мёртвым для греха, живым для Бога во Христе Иисусе, не предаёт членов своих греху в орудия неправды, но и себя, как ожившего из мёртвых, и члены свои представляет Богу в орудия праведности так, чтобы уже не быть рабом греху, то он может быть уверенным, что Божественное бессмертное семя всходит, растёт, созревает и приносит плод святости для вечной бессмертной жизни во Христе Иисусе Господе нашем (Рим.6:2–23) ¹⁰⁰.

Это восприятие человеком в себя Божественного начала совершенно очищает (ибо Божество есть огонь, поядающий всё нечистое) и освящает существо человека, очищает от всех грехов как личных, так и наследственного – прародительского (Деян.2:38; Кол.2:12–14). Поэтому человек приобретает состояние блаженства чистоты нравственного чувства, которое свойственно было первым людям в состоянии невинности и безгрешности (Прав. испов. и посл. вост. Патр.). При этом вода крещения, по выражению св. Иринея Лионского , объединяет наши тела в один организм – в одно тело Церкви, а Дух соединяет наши души с Богом. Отсюда нам становится понятным выражение св. отцов, что „крещение вновь творит нас и образует“ (св. Иоанн Златоуст; то же говорят: св. Варнава, св. Ириней Лионский и Тертуллиан), что в воду крещения „сходят люди мёртвыми, а выходят живыми“ (св. Ерм), что „присутствием Божественной силы рождённое в телесном естестве преобразуется в нетление“ (св. Григорий Нисский), почему отсюда становятся понятны также названия крещения светлой одеждой, колесницей на небо, даром усыновления (свв. Кирил Иерус. и Василий Великий), баней возрождения или пакибытия (Тит.3:5), водой жизни вечной, источником Божественным, таинством нового рождены, восстановлением образа и подобия Божия (Тертуллиан)¹⁰¹.

Хотя в крещении человек выходит из воды „чище лучей солнечных“, хотя он здесь становится сыном Божиим, святым (1Кор.6:11) и бессмертным, наследником царства небесного, но всё это является лишь в конечном результате достодолжного роста в человеке Божественного семени, обусловливается, как мы видели, не только обещанием Богу доброй совести, но и таковым состоянием её на деле, а это достигается лишь муками добровольного распятия нами своего ветхого человека, добровольною смертью к греху и новой свободной жизнью в добродетелях христианских. Таким образом, всё это является в надежде выполнения нами задачи, предлагаемой нам в таинстве крещения (Рим.8:23–27), и с той целью, чтобы мы сами были творцами своего совершенства и своей вечной судьбы. В виду последнего таинство крещения хотя и снимает с человека первородный и личный грехи, но не уничтожает в греховном организме человека следов тех злых качеств, которые он унаследовал от предков и которые своими собственными злыми деяниями создал в себе до обращения ко Христу (если крестится взрослый), т. е. не уничтожает в нём наклонности ко греху. Правда, в глубине человеческого существа – в центре самосознания и самоопределения уже занимает место Божественное начало, но на периферии этого существа – во всех остальных частях психического организма эта наклонность остаётся живой (Рим.7:13–25), пока сам человек не умертвит её в себе собственным личным трудом. При благоприятных к тому обстоятельствах эта греховная наклонность может, помимо даже воли человека, с периферии его существа проникать в его сознание и с великой силой влечь его ко злу. Таким образом, задача, предъявляемая человеку в таинстве крещения, была бы для него невыполнима, если бы он не имел в себе постоянного могущественного противовеса, который каждый раз, при всякой борьбе человека с искушающим злом, доводил бы расслабленные грехом силы человека до той степени энергии, которая могла бы противостоять силе искушения, иначе сказать, который ставил бы человека на точке равновесия между добром и злом и предоставлял бы таким образом конечный выбор между ними свободному самоопределению человека. Это именно и подаётся христианину в таинстве миропомазания. Как на Христа Спасителя, по крещении Его во Иордане, сошёл в виде голубя Дух Святый и, по предречённым пророчествам, исполнил Его человеческую природу премудростью и разумом, советом и крепостью, ведением, благочестием и страхом Божиим (Ис.11:2–3), точно также и на нас вслед за крещением сходит, по обетованию Спасителя (Ин.7:37–39), тот же Дух Святой, только не в виде голубя, а через крестообразное помазание освящённым миром при произнесении слов: „печать дара Духа святого“, и исполняет нас теми же силами (в известной мере), какими исполнил человеческую природу Спасителя ¹⁰². Отселе мы делаемся храмами Св. Духа, отселе Дух Святой живёт в нас (1Кор.3:16) и ходатайствует о нас воздыханиями неизреченными (Рим.8:26), отселе мы становимся носителями Его Божественных сил. Таким образом, через это таинство с слабыми силами человека соединяются воедино Божественные силы Святого Духа, через что первые делаются вполне достаточными, если только мы употребляем их в дело, для искоренения из существа нашего зла и для возрастания нашего в новой святой добродетельной жизни. Живущая отселе в нас благодать Святого Духа просвещает и вразумляет в истинах веры (1Ин.2:20,27), ограждает наше сердце от дурных чувствований, каждый раз вызывая в нём при возникновении их спасительное чувство страха Божия, укрепляет нашу волю в направлении к благочестию и через всё это делает нас священством святым, способным приносить духовные жертвы, благоприятные Богу, Иисусом Христом (1Пет.2:5) и в чувстве сыновства к Богу взывать к Нему: Авва, Отче! (Рим.8:15).

Св. отцами первых веков это таинство называется таинственным помазанием (Евсевий), таинством Духа (Иларий), печатью дара Духа Святого (Кирил. Иерус.), печатью жизни вечной (Лев Великий)¹⁰³.

В таинстве крещения человек делается сыном Бога Отца, в таинстве миропомазания делается причастником, носителем Св. Духа. Естественно, что должно быть третье таинство, которое вводило бы нас в теснейшее соединение и со вторым Лицом Св. Троицы – Единородным Сыном Божиим. Таковое таинство мы и имеем в причащении. Так как второе Лицо Пресвятые Троицы – Предвечное Слово – соблаговолило нашего ради спасения стать вместе и человеком, то в таинстве причащения мы делаемся причастниками Его Богочеловечества в том прославленном Его состоянии, каковое настало по воскресении и вознесении Спасителя нашего на небо, когда Он, совершив Собой очищение грехов наших, воссел одесную (престола) величия на высоте (Евр.1:3) и когда Бог дал Ему имя выше всякого имени, дабы перед именем Иисуса преклонилось всякое колено небесных, земных и преисподних и всякий язык исповедал, что Господь Иисус Христос в славу Бога Отца (Флп.2:9–11).

Как же происходит наше таинственное единение с Христом Спасителем нашим в таинстве причащения? Он сам благоволил избрать и указать ещё задолго до страданий Своих способ этого единения – через вкушение Его тела и Крови (Ин. VI, 27–58). перед страданиями же на тайной вечери Он, благословив хлеб и вино, претворив их в своё Тело и Свою Кровь и преподав ученикам Своим, то же самое заповедал творить им и их преемникам в Его воспоминание и во оставление грехов (Мф.26:26–28; Мк.14:22–24; Лк.22:19–20; 1Кор.11:23–26). По заповеди Христовой, это и творится в православной Церкви на каждой литургии. По молитве священнодействующего к Богу Отцу о ниспослании Св. Духа и при крестообразном благословении хлеба и вина со словами: „И сотвори убо хлеб сей честное тело Христа Твоего, а еже в чаши сей честную кровь Христа Твоего преложив Духом Твоим Святым, предложенные хлеб и вино творческою силою Св. Духа таинственным образом, невидимо для чувственных очей и сохраняя все свои внешние свойства, прелагаются в истинные Тело и Кровь нашего Господа Спасителя, – то чистое святое Тело Его, которое родилось от Пречистой Девы Марии, крестилось во Иордане, подвизалось в трудах евангельского благовествования, которое страдало от терний и крестных мук; в ту святую Кровь, которая текла в Его жилах и проливалась на кресте во оставление грехов наших; в то Тело, которое воскресло потом, вознеслось на небо, одухотворилось и прославилось на престоле Божества, которое имеет явиться на облаках небесных¹⁰⁴. Приобщаясь под видами хлеба и вина этого таинственного, духовного, бессмертного Божественного Тела и Крови Спасителя нашего, мы делаемся не только один дух с Господом (1Кор.6:17), но и одно с Ним по телу, делаемся плоть от плоти Его, кость от костей Его, члены от тела Его, делаемся единокровными и едино-телесными Ему. Если в таинстве крещения мы становимся сынами Божиими, принимая Божественное начало в глубину своего духа; если в таинстве миропомазания с нашими слабыми силами соединяются всемощные силы Божественного и Животворящего Духа, – то в таинстве причащения мы и душой, и телом теснейшим образом соединяемся с воплотившимся Словом, почему делаемся подобными Ему богочеловеками, что и выражает Церковь в одной из своих песней: солгася древле Адам, и Бог возжелев быти не бысть. Человек бывает Бог, да Бога Адама соделает¹⁰⁵.

Как Богочеловеку – Христу, по совершении Им дела нашего спасения, отверзлись некогда небеса, и Он воссел на престоле Божества; так, по обетованию Его: где Я, там и слуга мой будет (Ин.12:26;17:24) и: побеждающему дам сесть со Мною на престоле Моём, как и Я победил и сел со Отцом Моим на престоле Его (Апок.3:21), так и нас, по верном совершении нами земного подвига нашего, ожидает не только воскресение, бессмертие и жизнь вечная (Ин.6:54–58), но и обожение, а вместе с тем и неизреченное блаженство. Ибо что такое престол Божий? У беспредельного Божества не может быть какого-либо чувственного престола. Понимаемый же в духовном смысле Божественный престол есть состояние Божественного владычества, могущества, славы и всеблаженства, каковое состояние мы в условиях настоящей своей жизни и представить не можем (1Кор.2:9).

Само собою разумеется, что таковые следствия св. причащения ожидают лишь тех, которые приступают к нему достойно, после надлежащего испытания своей совести. Но кто будет есть хлеб сей или пить чашу Господню недостойно, виновен будет против Тела и Крови Господней... тот ест и пьёт, осуждение себе (1Кор.11:27–29).

Вот к какой неизреченной высоте возводит нас беспредельная любовь Божия! И эта высота предназначена нам вследствие воплощения Сына Божия. Средствами же к её достижению являются рассмотренные три таинства, которые приобрёл для нас Господь Спаситель наш Кровью Своей. Эти три таинства, составляя дары нам Св. Троицы, крещение – дар Бога Отца, миропомазание – дар Св. Духа и причащение – дар Сына, сообщая нам от Божественной силы его все, потребное для жизни и благочестия (2Пет.1:3), в известной последовательности вводят нас в сферу непостижимой жизни Триединого Божества, приобщают нас к Божественным совершенствам, возводят нас в меру полного возраста Христова (Еф.4:13), делают нас причастниками самого Божеского естества (2Петр.1:4). Поэтому все они безусловно необходимы для каждого, ищущего спасения и вечной жизни во Христе Иисусе. При этом, если крещение, как мы сказали выше, есть первое основное таинство, отверзающее дверь к прочим таинствам, то причащение – главное средоточное таинство, к которому крещение и миропомазание служат необходимыми подготовительными ступенями.

В виду всего сказанного, этих трёх таинств было бы совершенно достаточно для нашего вечного спасения, для достижения нами и той высокой ступени нравственного совершенства, какая делается доступна нашим силам, получающим в этих таинствах очищение, освящение, подкрепление и восполнение силами Божественными, и того высокого предназначения, к какому мы предоставлены любовью Божественной. Но так как силы наши в борьбе с искушающим нас злом, хотя и восполняются Божественными силами, однако не влекутся с необходимостью к добру, и так как свобода наша и при Божественной нам помощи сохраняет своё существенное свойство самоопределения, – то вполне понятно, что мы, и став сынами Божиими, по очищении, освящении и соединении со Христом Спасителем в таинствах крещения, миропомазания и причащения, можем склоняться и действительно часто склоняемся на сторону зла и впадаем в более или менее тяжкие грехи. В этом случае в большей или меньшей степени мы теряем плоды таинств крещения, миропомазания и причащения: чистоту, невинность, освящение, затемняем в себе Божественное начало, ставим его в неблагоприятные условия для возрастания в нас, лишаемся благодатных сил Св. Духа, выступаем из таинственного единения со Христом.

Но беспредельная любовь Божия не оставляет нас и в этом случае. Христианин, осквернившийся грехами, но ищущий подобно блудному сыну милости отеческой и прежней чистоты, может сделаться снова таким же чистым, невинным, освящённым, каким он явился после купели крещения и запечатления Св. Духом и, следовательно, способным снова вступить в живое общение с Своим Спасителем в таинстве причащения. С этой целью милосердие Божие даровало нам два новых таинства – покаяние и елеосвящение и через них возвращает нам теряемые через наши грехи дары крещения и миропомазания и делает нас снова достойными общения Христова в причащении Его Тела и Крови.

В таинстве покаяния, при искреннем и чистосердечном раскаянии перед священнослужителем в содеянных грехах, при новом решительном обещании Богу доброй совести и по вере в Господа Иисуса Христа и Его искупительные заслуги, кающемуся грешнику, через того же священнослужителя, даётся в имя Отца и Сына и Св. Духа отпущение грехов и обновление замершей духовной жизни. Ему вновь даётся состояние блаженства чистоты нравственного чувства и сыновнего отношения к Отцу небесному. Святые отцы первых веков христианства, утверждая, что это таинство даёт жизнь духовно-мёртвым (св. Ириней, св. Климент, Ориген, Тертуллиан), и называя его вторым крещением или крещением слезами, ясно выражают свой взгляд на него, как на восстановление утрачиваемых даров крещения.

Стефан, Епископ Могилевский и Мстиславский

(Окончание следует).

Евангельские, биологические и психологические их основания.

(Опыт популяризации святоотеческих воззрений).

Глава II

„Облецытеся Господом нашим Иисусом Христом и плоти угодия не творите в похоти“. (Ап. Павла к Рим.13:14).

„Делайте не брашно гиблюще, но брашно пребывающее в живот вечный, еже сын человеческий вам дает“. (Ин.4:27).

„Воздержно пий, мало яждь, здрав будеши“. (Митрофан Воронежский).

В ряду многих причин есть две существенные причины отрицания религиозных истин: 1) недомыслие, вытекающее из немощи человеческой вообще, 2) недостаточное знакомство с предметом. Первая из этих причин особенно сильно даёт себя знать в религиозных вопросах, так как вопросы эти суть вопросы самого высшего порядка, требующие для своего уразумения глубокого философского ума и самых тончайших прочих познавательных способностей, что вообще встречается очень редко. Для большинства же в этих вопросах всегда останется единственно доступный путь веры. Многие из этих вопросов совершенно нельзя доказать с математической точностью, а можно только известным образом осветить и через то сделать их более удобовосприемлемыми.

Переходя теперь к вопросу об аскетизме, мы увидим точно также, что отрицание аскетизма основано на смешении некоторых понятий и на неправильном через это понимании, в чём заключается сущность аскетизма, – непонимании, зависящем, конечно, прежде всего от полного незнакомства с творениями св. отцов, которыми давно и с поразительной ясностью освещён этот и много других волнующих современное общество вопросов. Аскетизм есть борьба с плотью ради торжества духа, согласно заповеди Апостольской: „а иже Христовы суть – распяша плоть свою со страстьми и похотьми“. Но что такое плоть наша? Церковное учение различает следующие 3 понятия: тело человека, душа и дух. „Ваш дух и душа и тело во всей целости да сохранится без порока в пришествии Господа нашего Иисуса Христа“, пишет Апостол Павел в конце первого послания к Солунянам. Под словом же „плоть“ разумеют живое тело, т. е. тело и душу, вместе взятые, но без духа. В этом смысле и сказано в Библии, что люди перед потопом стали одна плоть (Быт.6:3). Главнейшими атрибутами плоти являются страсти и похоти; борьба с ними и составляет сущность аскетизма. Но поясним это подробнее. Тело человека это есть оболочка – сложная, мудро-устроенная машина, через посредство которой проявляется деятельность самодеятельной души и духа человеческого. Оболочка – машина эта находится в известной зависимости от внешних условий и для правильной своей деятельности нуждается в известной внешней заботе о ней; прежде всего, чтобы питать и греть её. Но сколько нужно ей питания этого топлива – это вопрос далеко не всем хорошо известный. Если присмотреться к жизни, то мы увидим, что у тех людей, которые обильно и сладко питают своё тело, оно работает отнюдь не лучше, чем у тех, кто греет и питает его менее сладко и обильно; наоборот, тело первых часто оказывается менее способным к противодействию внешним неблагоприятным условиям и легче и скорее изнашивается, становится негодной испорченной машиной и ранее умирает. Если от жизни отдельных людей мы обратимся к истории или, вернее, к жизни отдельных поколений, мы увидим также, что здоровье тела современного общества, живущего в построенных по всем правилам гигиены жилищах, питающегося хорошо и обильно, гораздо слабее здоровья предков наших, менее заботившихся о своём теле. Эти и многие другие факты приводят к тому убеждению, что для правильной функции тела нужно очень немногое, что есть известный минимум, очень скромный и ограниченный, при котором можно поддерживать правильную функцию тела. Этот минимум и есть собственно истинная потребность нашего тела, игнорировать которую есть зло, грех, безумие. Но с тех пор, как человечество подпало греху, и человек перестал жить по одним только заповедям и правде Божией, а стал слушаться голоса своей грехолюбивой и сластолюбивой души, к этим первоначальным, вложенным Богом в человека, истинным потребностям стало примешиваться множество различных привычек и похотей, ничего общего с истинной природой человеческой не имеющих. В пище, в одежде, в половых отношениях, во сне, отдыхе и проч. человек стал искать не только средства удовлетворить свою действительную потребность: дать телу необходимое для его жизни, но ещё и наслаждения, удовольствия; и стал мало-по-малу забывать о других высших наслаждениях, которыми наслаждался его праотец до грехопадения и которые состояли в постоянном сладостном лицезрении Божием и исполнении заповедей Его. Эти привычки похоти плоти, культивируясь из поколения в поколение, с одной стороны, всё возрастали и возрастали в своём количестве, доходя до прямо-таки противоестественных проявлений, а с другой стороны – так тесно сжились с плотью человека, что стали как бы второй потребностью, т. е. такой необходимостью, невыполнение которой заставляет тело наше временно страдать, как оно страдает от нарушения его истинных потребностей. Но разница здесь та, что, при неудовлетворении истинной потребности, тело страдает не временно, а безусловно и, с течением времени, окончательно расстраивается и погибает, тогда как при неудовлетворении этих привитых потребностей тело страдает только в начале временно и не только не погибает от этого, но, наоборот, с течением времени, освободившись от старой привычки, греховной, неестественной, и привыкнув к новым, более естественным условиям, становится крепче и здоровее. В качестве примера, поясняющего вышеизложенную мысль, можно указать хотя бы на привычку к табаку, безусловно уже, конечно, неестественную. В начале при отвыкании является масса страданий – и похудание, и нервная раздражительность, и неспособность к умственной работе, но вскоре это все проходит и организм становится выносливее и здоровее прежнего. Тоже, как увидим ниже, наблюдается и при отвыкании от других подобных привычек – привычки пить вино, много есть, питаться мясной пищей, много спать и т. п. Вот разобраться в том, что составляет истинную потребность нашего тела и что привито к нему впоследствии и составляет только привычку, превратившуюся с течением времени во „вторую природу“, отбросить эти привитые, а не естественные потребности и заставить себя жить и руководствоваться только первыми безусловными, естественными, вложенными самим Богом в природу человеческую, потребностями, а не привитыми самим человеком ради угождения собственной испорченной плоти – вот это и составляет суть, смысл и задачу аскетизма по отношению к телу; по отношению же к душе смысл и задача аскетизма состоит в очищении души от страстей, которые так же, как выше упоминаемые плотские привычки, несвойственны природе человеческого духа, сотворённого по образу и подобию Божию, и явились результатом грехопадения, результатом злого произведения воли человеческой. Об этой второй и главной задаче аскетизма мы поговорим ниже, теперь же остановимся на первой задаче, на борьбе с плотскими привычками и похотями. Первый вопрос, который затрагивается аскетизмом, это вопрос о питании. Сколько нужно принимать пищи человеку, чтобы тело его могло существовать без всякого вреда? С этим вопросом, конечно, приходилось встречаться всякому и обыкновенно он решается на основании собственного опыта. При разговоре о посте или вообще о воздержании в пище вы часто услышите подобные фразы: „без мяса я жить не могу“ или „пробовал питаться постным и только больше нагрешил – получилась одна слабость, неспособность к работе, раздражительность“. С другой стороны, многие не видят никакого основания отказываться от обычного питания, так как, по их словам, они не видят, не чувствуют от этого питания никакого вреда. „Зачем я себе буду в пище вкусной и обильной отказывать, когда я не чувствую от этого никакого вреда?“ Неосновательность первого рассуждения, ссылки на свой личный опыт, заключается в том, что опыт этот обыкновенно бывает крайне непродолжительный – несколько дней, а главное – совершается в плоти, извращённой привычками и грехом. Лет десять тому назад мне пришла мысль есть первую неделю великого поста постное; к концу первого же дня такого непривычного питания я почувствовал такой неутолимый голод, такую слабость и потребность поесть чего-либо „более питательного“, что к вечеру понедельника следующей недели я потребовал телятины и только наевшись её успокоился; мне казалось тогда, что если весь пост пропитаться без мяса, то непременно в конце концов или захвораешь или просто умрёшь с голода, но теперь, слава Богу, вот уже пятый год не ем ни мяса, ни рыбы, целые недели питаюсь исключительно растительной пищей без молока и яиц и не только не умираю, но, наоборот, чувствую себя и бодрее, и свежее, и крепче, чем прежде при обычном мясном питании и не ощущаю того прежнего неутолимого болезненного голода. Объясняются подобные факты тем, что обычная пища, особенно мясная, является безусловно сильным возбудителем нервной системы, отчасти вследствие присутствия в мясе особых возбуждающих веществ (экстрактивные вещества, птомаины¹⁰⁷ и проч.), отчасти вследствие действия на нервную систему азотистых веществ, образующихся в организме из пищевого животного белка, вводимого в излишнем количестве. Организм очень скоро привыкает работать под влиянием этого искусственного возбуждения и оказывается несостоятельным – дефективным – лишь только этот привычный возбудитель выпадает – перестаёт действовать; подобная дефективность или несостоятельность к работе уже твёрдо установлена в науке для главных нервных возбудителей, как алкоголь, табак, чай и т. п., всякому известно, какая слабость, какая неспособность к работе ощущается у человека, привыкшего даже к чаю, или ещё более к табаку и алкоголю, когда он вдруг лишается этих привычных возбудителей. Такая же дефективность имеется и по отношению к обильному мясному питанию, мозг такого человека привык к тому, чтоб клеточки его постоянно обмывались ядовитыми, возбуждающими веществами мясного бульона и проч. и вдруг нет! Без них мозг отказывается по-прежнему работать, является дефективным и мы чувствуем сильнейшую потребность ввести этот привычный возбудитель в организм, что выражается чувством голода; это чувство есть чисто нервный акт и его ощущение не всегда может служить указанием того, что в организме не хватает питательных веществ; оно часто не зависит от наполнения желудка, а более зависит от присутствия или отсутствия в крови и в тканях мозга тех или других веществ, ничего общего с собственно питательными веществами не имеющих. У истощённых нервных субъектов иногда ощущается чуть ли не постоянный голод (булимия неврастеников), с другой стороны, индейцы могут не есть несколько дней и чувство голода уничтожают жеванием листьев Кока, содержимых вещество, действующее успокоительным образом на нервную систему. Вот эту то дефективность, которая есть явление ненормальное, а патологическое – болезненное, мы принимаем за норму и, благодаря этому, впадаем в великое заблуждение относительно своего питания, уподобляясь пьянице, который говорит, что без водки он жить не может, что она его и живит, и делает более способным к труду, или курильщику, который нескольких часов не может просуществовать без папироски и т. п.

Второе рассуждение – я не чувствую вреда, следовательно, не вредно – представляется ещё более наивным. К великому прискорбию человечества, большинство болезней, которые развиваются от вышеупомянутых нервных возбудителей, обильного белкового питания, водки, табака и проч., в первый период своего развития не сопровождаются никакими болезненными ощущениями – субъективными симптомами, даже и медицинское исследование в этом периоде не может их обнаружить; мы начинаем чувствовать эти болезни только тогда, когда болезнь уже зайдёт довольно далеко и когда компенсаторные силы организма, запасные силы организма будут уже вполне израсходованы; объективное исследование часто в состоянии их определить ещё позднее; таковы болезни кровеносных сосудов, некоторые болезни сердца, печени, нервной системы. Весьма вероятно, что многие из считающих себя совершенно здоровыми, имеющих румяные щеки и полное тело, уже носят в себе зачатки многих болезней, хотя бы в виде ненормального состава крови, и уже имеют вполне развитую болезнь, но только ещё в таком периоде, когда она ничем не обнаруживается; многие из этих мнимо-здоровых, считающих себя здоровыми, правда, не в состоянии пробежать большое расстояние или войти в гору без одышки, имеют часто неровный раздражительный характер или представляют другие симптомы нервной неуравновешенности и проч., но всё это получает то или иное, якобы, законное объяснение и не считается несомненным признаком болезненного, ненормального состояния организма. Бывает, что такой мнимо-здоровый вдруг скоропостижно умирает, тогда на время подумают о том, как рискованно полагаться на свои ощущения и даже доверять юной медицине, определяющей по большей части уже только резко выраженные болезненные состояния, так сказать, концы болезней и не могущих определить болезни в её начале или при скрытом состоянии, но потом опять случай этот забывается и опять выступают прежние наивные рассуждения.

Плоть наша, наши ощущения действительно могут быть самым точным и чувствительным реактивом на всё ненормальное, неестественное, но для этого надо совершенно очистить её от привычек, извративших её природу, привести её воздержанием, так сказать, в первобытное, чистое состояние. Вспомним, как резко реагирует она на малейшее количество табачного дыма, поступающего в чистые, непривыкшие ещё к этому зелью лёгкие; как ясно ощущается непривыкшим к водке действие на мозг малейших доз алкоголя и т. д. и т. д. Тоже самое наблюдается и относительно обильного и главное мясного питания. Но вы, пожалуй, мне относительно этого на-слово не поверите, а потому я считаю нужным привести на этот счёт слова профессора физиологии Тарханова, который недавно очень неудачно выступил против вегетарианства и в своей апологии мясоядения привёл многие факты, которые скорее говорят за вегетарианство и, понимая которые так, как он их понимает, можно с одинаковым правом защищать употребление алкоголя, табака и других наркотических средств, как средств способствующих прогрессу и укреплению нервной энергии человечества. Факты эти сами по себе безусловно однако верны. Вот что говорит профессор Тарханов:

„Точные наблюдения показали, что животная пища, в особенности после голодания или после исключительно растительной пищи, производит сильное возбуждающее действие, выражающееся в крайних степенях своих состоянием как-бы опьянения. Жидкая говяжья эссенция, по словам доктора Дрюйта, производит возбуждающее действие на мозг и очень полезна при подавленном его состоянии. Понятно отсюда, какое важное значение может иметь примесь животной пищи к растительной для развития нервной энергии, а через это и культуры“.

К сожалению, теперь очень мало людей воздержных и, следовательно, имеющих плоть, способную правильно различать нормальное от ненормального, вредное от безвредного, потому-то и водворилась такая путаница в понятиях, такое противоречие во мнениях, тогда как истина – одна.

В виду сказанного крайне интересным является узнать мнение людей, очистивших воздержанием плоть свою от привычек и сделавших её через это чуткой на всё ненормальное и неестественное – мнение их на счёт того, сколько нужно человеку пищи для удовлетворения насущных, необходимых, истинных потребностей плоти и как действует на тело обильное, излишнее питание. Великий вселенский учитель и святитель Василий Великий, в молодости бывший светским человеком и язычником, потом прошедший школу аскетизма, живший несколько лет в пустыне, а потом всю остальную жизнь проведший в подвигах воздержания, – следовательно, познавший всё не из книг, но собственным многолетним опытом, так выражается о влиянии обильного питания на организм: „Из тучной пищи, на подобие густого облака, выходят как-бы дымные испарения и преграждают путь озарениям Святого Духа, осиявающим ум. Мудрый Даниил не увидел бы видений, если бы не просветил душу свою постом“ (твор. Вас. Вел. Т. 4, стр. 17), и в другом месте: „Приимите его (пост) богатые: он уврачует вас от вреда, причиняемого пресыщением и через перемену сделает более приятным пренебрегаемое по привычке. Приимите его больные: это матерь здоровья. Приимите его здоровые: это хранитель вашей телесной крепости“ (там же, стр. 27).

Другой великий отец церкви Иоанн Златоуст, тоже испытавший всё на опыте – и роскошную жизнь и воздержание, и пустыню, так выражается о влиянии обильного питания на организм: „С чем бы сравнить утробы богатых? А вы не оскорбляйтесь моими словами, но если говорю неправду – обличайте меня. Как в сточных канавах, когда непрестанно умножающиеся наносы навоза, травы, тростника, камней и тины производят в них завалы, грязь с великим стремлением вырывается на поверхность: то же самое происходит в утробах богатых. По причине стеснения оных в нижних частях от непрестанного наполнения разнородными яствами и питьём, большая часть зловонных испарений устремляется кверху; их утробы исполнены вредных влажностей, мокрот, желчи, повреждённой крови, гнилых испарений и других подобных сим источников болезней¹⁰⁸. От сего происходит, что никто из живущих роскошно не может быть здоровым даже на короткое время; но проводит жизнь среди непрестанных болезней. После сего я желал-бы спросить таковых: для чего нам даны различные снеди? Для того-ли, чтобы мы погибали от них, или для того, чтобы ими питались и жили? Для болезней или для здоровья? Для расслабления или для подкрепления нас? Очевидно, что для питания, здравия и подкрепления. Для чего же вы злоупотребляете ими, подвергая через них тело своё болезням и расслаблению? между тем как бедный, питаясь простой пищей, приобретает здоровье, крепость и силу“. (Толкование на 2 Послан. к Коринф. Иоанна Златоуст., стр. 129–180). Исаак Сирин, великий подвижник, человек одарённый великой аналитической способностью и наблюдательностью, „философ пустыни“, как его называют, ещё точнее и определённее выражается по этому вопросу: „Кое есть дело свиней, – точию еже чрево своё выну насыщати. От сего бывает главотяжестие, леность, ум огрубелый, помрачение и студеность мысли, влага многа собирается во всех удесех, мечтания нечиста и проч.“ (Слово 75, ст. 416–417).

„Воздержно пий, мало яждь – здрав будеши“, – говорит святитель Митрофан Воронежский. Подвижник Иоанн Кассиан. большую часть своей жизни посвятивший на изучение египетского подвижничества, в своих сочинениях о питании говорит следующее: „Не только качество пищи, но и количество расслабляет душу, возжигая в ней вредоносный, греховный огонь. Какими бы яствами не было насыщаемо чрево, от этого зарождаются семена похоти плотской и ум, подавленный бременем яств, не бывает уже силён добре править кормилом рассуждения. Не одно чрезмерное употребление вина опьяняет ум, но и излишество всяких яств обыкновенно делает его шатким и колеблющимся и лишает чистых и непорочных помышлений. Св. отцы мерой воздержания в пище положили то, чтобы пищу, которую принимать заставляет нас необходимость поддерживать жизнь тела, переставали мы вкушать, когда ещё хочется есть. Итак, мера воздержания должна быть определяема судом совести каждого. Посты, церковью установленные, всеконечно должно соблюдать. Крайности, как говорят св. отцы, с той и другой стороны равно вредны – и излишество поста и пресыщение чрева. О том, как пройти между обеими крайностями, соблюдая разумную мерность, прежние Отцы наши часто рассуждали и всем родам пищи предпочли хлеб и мерой его постановили – два небольшие хлебца весом около фунта¹⁰⁹. Мерное употребление пищи, по мнению Отцов, состоит в ежедневном употреблении столько пищи, чтобы после вкушения её ещё чувствовался голод. Такая мера сохранит душу и тело в одинаковом состоянии и не попустит человека вдаваться ни в чрезмерный пост, расслабляющий тело, ни в пресыщение, подавляющее дух“. (Иоанн Кассиан. Добротолюбие, т. 11, стр. 21, 22, 31, 32).

Много и ещё можно было бы привести подобных воззрений святых отцов, изучивших этот вопрос на собственном опыте, но ограничимся этим.

Истинность своих воззрений на питание св. отцы доказывали лучше всего: 1) своей мудростью, 2) чистотой жизни и 3) долголетием, так как большинство из них доживало при этом до глубокой старости, сохраняя до последних дней поразительную ясность мысли и силу воли.

На вышеприведённые рассуждения и доводы современные рабы чрева, не могущие и нежелающие расстаться со своими животными привычками, обыкновенно, возражают, что подобное скудное питание возможно только в монастырях, где люди ничего не делают, не несут де никакого тяжёлого труда, а только спят, да Богу молятся; для мирского же человека, напряжённо трудящегося, такое питание совершенно невозможно. Возражение это заключает в себе ясную клевету. Все подвижники, проповедавшие скудное питание, считали великим пороком праздность и буквально всё время, остающееся от молитвы, которая есть тоже очень нелёгкий труд, посвящали постоянным трудам. Мы видим среди аскетов массу лиц умственного труда, каковы вышеупомянутые святители Василий Великий и Иоанн Златоуст, которые, кроме неусыпной деятельности, оставили нам целые тома сочинений, на самые серьёзные богословские темы; другие всё время проводили в труде физическом, уделяя самое малое время на сон и отдых. Достаточно взглянуть хотя бы в Сарове на те 5 колодцев, которые были вырыты руками преподобного о. Серафима, чтобы раз навсегда оставить обвинение подвижников в праздности; нет, это люди постоянного неусыпного труда, такого труда, о котором мы, миряне, не можем даже без страха подумать, не только его совершить. В настоящее время, однако, и в светской литературе накопилось немало фактов, доказывающих, что малоядение, сравнительно скудное питание, есть источник здоровья, выносливости и силы, и, наоборот, обильное питание только на вид делает человека здоровым, вернее полным, мускулистым, но отнюдь не истинно здоровым и выносливым. В последнее время, с развитием вегетарианства является почти твёрдо установленным, что на всех состязаниях в силе и ловкости последнего времени пальма первенства остаётся за вегетарианцами, так, напр., в прошлом году очень много говорилось в немецких газетах о результатах состязания пешеходов между Берлином и Дрезденом.

Расстояние между этими городами в 202 килом., или 189 вер.. надо было пройти с лидерами без отдыха в течение не более 45 часов.

К старту явилось 32 пешехода, все члены разных спортивных клубов. Из них, несмотря на отвратительную погоду (град, дождь и буря), пришли в норму 12 человек, причём 1-й К. Манн прошёл всё расстояние без отдыха в 26 час. 58 мин.

Первые шесть победителей пришли почти свежими и не утомившимися, хотя и последний из них прошёл расстояние вместо 45 часов в 34 часа.

Девятым пришёл некий Гаде, 59-ти летний мужчина, сделавший всё расстояние в 39 час. 58 мин.

Между явившимися к отделу пешеходами было 18 человек вегетарианцев и 14 не-вегетарианцев, к финишу же пришли 9 вегетарианцев и 3 не-вегетарианца, причём первые шесть победителей, показавшие лучшее время, все вегетарианцы.

Манн, который пришёл первым и побил все попутные рекорды, – строгий вегетарианец, а 59-ти летний Гаде также вегетарианец.

Известные пешеходы, Аллен из Англии и Беге из Берлина, остались за флагом.

Первый победитель, Карл Манн, 28-ми лет, не только строгий вегетарианец, по уже восемь лет не употребляет спиртных напитков, не курит, не употребляет кофе, чаю и др. возбудительных напитков, а последние 1½ года исключил из своего питания молочные продукты, яйца и даже стручковые овощи.

К финишу (подле Берлина) он пришёл настолько свежим и бодрым, что, переступив через ленту, вызвал тут же из присутствовавших пешеходов, желающих сейчас же состязаться с ним на один круг трека, но никто не решился.

59-летний Гаде, пришедший на 5 часов раньше нормы, ведёт вегетарианский образ жизни в течение 30 лет.

В своей приветственной речи профессор д-р Ферстер сказал:

– Кто может ещё что-нибудь возразить против вегетарианства посте такой блестящей победы вегетарианцев в этом состязании?

Таковы факты, выдвинувшие интерес этого состязания далеко за пределы чисто спортивного события.

А вот ещё интересный факт, относящийся сюда и свидетельствующий, как много ложного, противоречащего фактам в общепринятых понятиях о питании.

На-днях только я прочёл в одном из журналов беседу с прославившимся своими двумя сорокадневными постами доктором Таннером.

Таннеру, который теперь живёт в Америке, в настоящее время 72 года. Jeh. bin 72 jahr.

– Jung (не aet, а jung), – заявил он непереводимой немецкой фразой.

Много лет тому назад Таннер, страдая болезнью сердца, был приговорён врачами к смерти.

Он узнал, что ему, по мнению врачей, остаётся прожить не более 10–12 дней. Это привело его в такое отчаяние, что он перестал есть и пить.

Однако, через неделю ему стало значительно легче, а через две он, к удивлению врачей, почувствовал, что начинает серьёзно поправляться.

С тех пор он стал лечиться периодическим постом.

Теперь лечение постом – способ, впрочем, далеко не новый, – начинает заметно распространяться и приобретает много адептов, особенно в Америке.

Всё это доказывает, что организм человеческий не в такой уже рабской зависимости от количества пищи, как это принято думать.

Можно было бы привести ещё много фактов, свидетельствующих о том, что сравнительно скудное питание, малоядение есть источник истинного здоровья и делает организм более трудоспособным и выносливым; только даётся это не сразу, а путём постепенного отвыкания. Фактов, указывающих на крайний предел понижения пищи, на то, каков абсолютный минимум, при котором ещё может без всякого расстройства функций поддерживаться жизнь и деятельность нашей телесной машины, в настоящее время не много; слишком мало охотников в настоящее время ради истины подвергать себя подобным опытам; несомненно, однако, что и теперь в некоторых истинных монастырях можно встретить факты, доказывающие, что этот абсолютный минимум очень мал и что рассказы о подвигах прежних святых не заключают в себе ничего невероятного и невозможного.

В виду этого особенно интересным представляется факт, описанный в газете „Новости дня“, касающийся одного мирского человека, мне лично знакомого – нижегородца – частного поверенного Ал. Зацепина, который путём постепенного отвыкания дошёл до того, что теперь может существовать прекрасно себя чувствуя, принимая пищу в 48 часов раз и притом вегетарианскую. Вот что читаем мы о нём.

Один из Московских убеждённых вегетарианцев мне сообщил, что он (Ал. З-ин), придерживаясь вегетарианского режима лет 20 (ему под 50), дошёл до того, что ест один раз в двое суток и в этот сорока-восьми часовой промежуток между принятием пищи чувствует себя прекрасно. Особый же подъём физической и нравственной работоспособности он чувствует в течение вторых суток поста.

Заграничные газеты и журналы, посвящённые вегетаризму. сообщают много поразительных данных о подвигах вегетарианцев, питающихся одними сырыми плодами.

Всё это свидетельствует об изумительной гибкости человеческого организма и о не менее изумительном невежестве нашем в вопросах питания. „Новости дня“ 1902 г. июля 17, 18 и 15.

Дошёл до этой нормы сей муж постепенно. Вот как сообщает он мне об этом в письме: „Количество своего питания я уменьшал постепенно в течение последних 10-ти лет: сначала я питался обыкновенно, как все, 4 раза в день, потом года 2 ел только по 2 раза в день, затем 5 лет через 24 часа раз, а теперь вот уже около 3-х лет питаюсь через 48 часов“.

Врач С. Апраксин

(Продолжение следует).

О так называемом униатском упорстве и о средствах борьбы с ним.

III.

Указанные две идеи польско-латинской пропаганды, внедрённые в сознание упорствующих и сделавшиеся их убеждением, именно: мысль, что западнорусский народ родствен полякам и совершенно чужд народу русскому, и что скоро последует восстановление старины, – составляют национально-политические основы упорства. Кроме национально-политических, упорство имеет ещё религиозно-исторические основы. Они состоят в том, что упорствующие, под влиянием латино-польской пропаганды, считают православие верой схизматической, гораздо худшей унии и единого с ней католичества, – верой, недавно привнесённой в Холмский край, раньше же здесь никогда не существовавшей, и потому не имеющей никаких исторических прав на существование в Холмском крае.

В неофициальной, откровенной беседе упорствующий спрашивает, откуда взялось православие, что это за вера, зачем его заводят здесь, зачем заставляют здешний народ переменять свою старую, унаследованную от предков, веру на веру новую, какой веры никогда не знали его предки. Он не знает того, что православная вера – исконная вера всего западнорусского народа, что предки последнего всегда исповедовали православную веру и только сравнительно недавно перестали исповедовать её. Он убеждён, что его деды – прадеды всегда исповедовали унию, единую с католичеством. Он не знает того, что уния заменила православие, что все бывшие Холмские греко-униаты – это потомки некогда жившего в Холмском крае православного русского народа. Он не знает того, что уния первоначально была совсем не такова, какой она была в последнее время, что в первоначальном своём виде она с внешней, обрядовой стороны ничем не отличалась от православия, носила в себе ясные следы сходства и родства с последним. Зная унию в изменённом уже, более похожем на католичество, чем на православие, виде, упорствующий считает её верой, родственной католичеству и совершенно чуждой православию. Он думает, что православие не имеет никакого отношения к унии, и никогда ничего общего с ней не имело. Большие изменения, произведённые в униатской обрядности при введении православия, по убеждению упорствующего, не составляют очищения униатской обрядности от польско-латинских нововведений, не составляют восстановления этой обрядности в её первоначальный вид, но представляют замену унии новой верой, дотоле неизвестной народу Холмского края.

Считая православие верой, недавно привнесённой в Холмский край, совершенно чуждой унии и бывшим греко-униатам, упорствующий вместе с тем считает православие верой худшей унии, верой схизматической, лишающей исповедников её блаженной вечной жизни.

Что упорствующие считают православие верой новой, чуждой бывшим греко-униатам, это особенно ясно видно из их прошений, подаваемых епархиальной власти. В этих прошениях упорствующие обыкновенно просят позволить им оставаться в вере отцов своих, не принуждать их к перемене унаследованной ими от предков веры. А что упорствующие считают православие верой схизматической, худшей унии и единого с ней католичества, об этом прекрасно говорит, с одной стороны, их нежелание принять православие и название православных схизматиками, а с другой, их стремление к католичеству, особенно ясно обнаружившееся во время переписи 1897 года, когда все упорствующие записались католиками. Упорствующие, конечно, знают, что их отцы и деды не были католиками, тем не менее они записываются католиками, стремятся в католичество, потому что уния, по их убеждению, то же, что и католичество, православие же есть вера схизматическая, худшая унии.

Что же служит причиной того странного явления, что православие, исконную веру своих предков, упорствующие стали считать верой чуждой бывшим греко-униатам, привнесённой в Холмский край впервые в 1875 году, и потому не имеющей никаких исторических прав на существование в этом крае, верой схизматической, худшей унии? Причиной этого служит, с одной стороны, то обстоятельство, что вследствие окатоличения унии, народ совсем забыл свою прадедовскую, православную веру, привык к унии, сжился с ней, полюбил её в том окатоличенном виде, в каком она существовала в последнее время, а с другой стороны, враждебная, направленная против православия польско-латинская пропаганда, и особенно пропаганда конца ХVIII и первой половины XIX века, когда стало всё более и более распространяться воссоединение униатов с православной церковью.

Польские и латинствующие униатские деятели никогда не признавали автономии униатской церкви. Они всегда мечтали и стремились к тому, чтобы сделать униатов католиками, а униатскую церковь совершенно уничтожить. Для достижения такой цели они всегда старались сблизить унию с католичеством, удалить её от православия, удалить из неё всё, что напоминало о православии, чтобы совершенно изгладить из народного сознания воспоминание о нём. Продолжительная и настойчивая деятельность их в этом направлении увенчалась успехом. Уния, заменившая православие, с внешней стороны первоначально ничем почти не отличавшаяся от него, до семидесятых годов прошлого XIX века до того была изменена, что стала вполне похожей на католичество и совершенно непохожей на православие. Греко-восточные обряды были заменены католическими. В богослужение униатское была внесена чисто латинская обстановка. Почти во всех церквах были органы, на которых играли во время богослужения, звонки, которыми звонили в известные моменты богослужения. Униатская литургия только славянским языком отличалась от латинской мессы, в остальном же ничем почти не отличалась от неё, так как подверглась изменениям и значительным сокращениям. Вино употреблялось белое вместо красного, облатки¹¹¹ вместо хлеба. Во многих церквах вошло в употребление служение „тихой мши“¹¹². Проповеди произносились на польском языке. Вместо молебнов и других кратких служб в униатских церквах пели литании, годзинки, рожанцы, и т. п. Богослужебные униатские облачения мало чем отличались от католических. Были ещё и другие нововведения в обрядовой стороне унии. Так как все эти нововведения привносились в униатское богослужение постепенно, то народ не замечал, что его богослужение всё более и более уклоняется от своего первоначального вида. Время изгладило постепенно из народного сознания воспоминание о первоначальном, неповреждённом виде униатского богослужения. Народ постепенно привыкал к новой богослужебной обстановке, постепенно забывал, каковы были вера и богослужение его предков. Он в конце концов стал думать, что то богослужение, которое он видит, есть его изначальное богослужение, и та вера, которую он теперь исповедует, есть его исконная вера. А так как народ судит о вере преимущественно по обрядности, и ту веру считает лучшей, которая имеет более торжественную обрядность, то понятно само собой, что уния последнего времени, имевшая такую же, поражающую своей пышностью, обрядность, какую имеет католичество, нравилась народу. Последний полюбил унию с её латинской торжественной обстановкой, потому что эта обстановка приходилась ему по душе. Что народ привык, полюбил и привязался к католической обстановке униатского богослужения, это подтверждается фактом упорного, можно сказать, геройского отстаивания этой обстановки во время очищения греко-униатской обрядности от польско-латинских нововведений при помощи военных команд.

Понятно само собой, что, когда стали восстановлять православие, чуждое той торжественной богослужебной обстановки, какой отличалась уния последнего времени, народ, судящий о вере преимущественно по обрядности, принял православие за новую, чуждую ему веру, худшую унии. В заводимой православии он не узнал исконной веры своих предков, потому что из его сознания совсем изгладилось воспоминание о ней. Он привык уже к другой вере, к другому богослужению, к другой бугослужебной обстановке и стал думать, что это – его изначальная вера, его изначальное богослужение.

Но забвение о православии и его богослужебной обстановке, привычка и любовь к польско-латинским нововведениям в униатском богослужении – не единственная причина того, что упорствующие считают православие верой схизматической, чуждой населению Холмского края. Не меньшей, а может быть даже и большей причиной этого служит проповедь латино-поляков и латинствующих униатов относительно православия. Известно, что ещё в XVII веке латинские богословы всеми силами старались опорочить православие и греко-восточную обрядность, сохранявшуюся тогда в униатской церкви. Так, например, профессор Виленской иезуитской академии Крюгер называл восточный обряд „гибелью души“ (detrimentum animae), потому что по этому обряду причащение даётся под обоими видами и притом осквернёнными брачными узами священниками. Полоцкий богослов Алоизий Кулеша называл посты по униатскому уставу нечистыми, жидовскими, еретическими. Он старался опорочить также греко-униатский календарь, для чего составил басню, будто в каком-то местечке есть глыбы земли (голгофской), орошённые Кровью Христа, и эти глыбы ежегодно в Великую Пятницу по григорианскому календарю бывают облиты кровью. Другие богословы старались опорочить славянский язык униатского богослужения и возвеличить язык латинский; для чего указывали на то, что славянского языка на кресте не было, латинский же язык был наиближе к голове Спасителя. Дерзость поляков доходила до того, что они старались опорочить, унизить даже чтимые православными и греко-униатами святыни. Люблинские и холмские пиары старались, например, доказать, как видно из донесения Холмского униатского епископа Якова Суши в Риме в 1664 году, что Холмская икона Божией Матери не чудотворная икона, но простая. Враждебные униатской обрядности взгляды высказывали не только частные лица, но даже соборы. Собор, бывший в городе Красноставе в 1644 году, официально советовал называть униатские храмы синагогами¹¹³.

Но все старания латинских богословов опорочить греко-восточную веру и обрядность не имели в XVII веке особенного успеха. Западнорусский народ знал тогда, что поносимая латинянами греко-восточная вера и обрядность есть вера и обрядность его предков, и потому не слушал распространяемых про неё клевет. Не то мы видим в XIX веке. В XIX веке из сознания народа почти изгладилось воспоминание о православии, как вере предков. Он свыкся с совершенно окатоличенной унией, полюбил её и стал думать, что это его изначальная вера. Теперь можно было говорить о православии всё, что угодно: народ всему верил. Поляки и католики воспользовались этим, как нельзя лучше. Они стали учить о православии не только как о вере схизматической, лишающей исповедников её вечной блаженной жизни за гробом, как учили они в XVII и ХVIII веках, но и как о вере, чуждой унии и западнорусскому народу. Возникновение такой проповеди относится к началу XIX века. Поводом для неё послужили печальные для поляков события, как политические, так и религиозные. Известно, что при императрице Екатерине II один за другим последовали разделы Польши, завершившиеся воссоединением Волынских униатов с православием в 1796 году. Поляки и ксёндзы поняли, что вместе с падением политического их господства над западнорусским народом скоро наступит конец и религиозного их господства над ним. Последовавший в 1831 году неудачный мятеж их и воссоединение в 1839 году Литовских униатов с православной церковью ещё более уверили поляков, что приближается конец их господства над западной Россией. И так как в 1834 году была основана в Варшаве православная архиерейская кафедра, то поляки поняли, что рано или поздно последует воссоединение и Холмских униатов; поэтому они всё своё внимание сосредоточили на последних, так как только эти униаты оставались ещё под их религиозным влиянием. Поняли это они и стали усиленно поддерживать окатоличение и ополячение Холмских униатов и пропаганду вражды против православия, в надежде хотя этих униатов удержать под своим влиянием. Уже в 1836 году Холмский униатский епископ Шумборский разослал по епархии такое решение капитула: „нужно обратить внимание ещё больше на простой народ и так привязать его к унии, чтобы он, оставаясь при некоторых только греческих обрядах, был слит с латинянами и настолько отличен от неуниатов православных, чтобы уже не могли увлечь его к ним никакое сходство и никакие тайные внушения“ ¹¹⁴. А так как скоро за изданием этого послания, как бы в ответ на него, последовало несколько попыток со стороны духовенства Седлецкой губернии к воссоединению с православной церковью, а в Белгорайском уезде Люблинской губернии в сороковых годах началось даже воссоединение и стало всё более и более распространяться, то поляки и латинствующие униаты ещё более усилили свою враждебную православию пропаганду. Не имея возможности восстать открыто против правительства, которое на первых порах благосклонно отнеслось к обнаружившемуся в духовенстве и народе стремлению к единению с православием, поляки стали действовать тайно: путём школы, путём влияния на имеющих власть в Холмском крае и путём пропаганды против православия среди народа. Существовавшие ещё в двадцатых годах прошлого XIX века частные русские школы в Холмском крае, в которых дьячки обучали на местном народном языке молитвам, славянскому чтению и церковному пению, по влиянию поляков, были уничтожены и заменены польскими. Не без влияния ксёндзов и поляков случилось также и то, что лица, имеющие власть в Холменом крае, сначала отнёсшиеся сочувственно к начавшемуся в Белгорайском уезде воссоединению народа с православной церковью, скоро изменили свой взгляд и запретили дальнейшее воссоединение, несмотря на то, что крестьяне некоторых деревень усерднейше и покорнейше троекратно просили о принятии их в лоно православной церкви. Замечательно то, чем мотивировано было запрещение дальнейшего воссоединения. В отношении Наместника Царства Польского от 14 мая 1853 года на имя преосвященного Арсения, архиепископа Варшавского, читаем такое объяснение того, почему приостановлено начавшееся воссоединение народа с православием: „Опыт показал, пишет Наместник, что воссоединение с православием Люховских и Бабицких поселян не принесло пользы униатскому делу, а дало лишь повод к недоброжелательным и вредным для сего дела толкам в иностранных журналах, восстановило против нас Римский двор и ссорило с католическим духовенством“¹¹⁵. Очевидно, русские деятели того времени, имевшие власть в Холмском крае, не были согреты живой православно-русской идеей, и потому заботились не столько о православии, сколько о том, что принесло бы пользу униатскому делу, было бы приятно Римскому двору и католическому духовенству. Понятно, воссоединение народа с православием шло вразрез со всем этим.

Добившись запрещения народу воссоединяться с православной церковью, поляки и ксёндзы стали пропагандировать в народе вражду к православию, чтобы уничтожить в народе само желание воссоединяться. Для большего успеха своего дела они основали в Янове Седлецкой губернии архиерейскую католическую кафедру, на которую посадили некоего Шиманского, заклятого врага всего православно-русского. Свою пропаганду они начали с того, что с лихорадочной поспешностью стали уничтожать все оставшиеся к тому времени греко-униатские обряды и заменять их католическими, чтобы насколько возможно сблизить унию с католичеством и удалить её от православия. А для того, чтобы в лице Холмского униатского епископа не встретить сопротивления латинизации греко-униатского обряда, они возвели в 1861 году на Холмскую униатскую кафедру некоего Калинского, преданного всей душой католичеству, заклятого врага всего православно-русского. Закипела самая оживлённая деятельность! Чего только не делали и не говорили ксёндзы и поляки для возвеличения „святой унии” и католичества и унижения православия!..

Мы не будем говорить подробно о том, что проповедовали тогда и делали поляки и латинствующие униаты. Мы укажем только некоторые важнейшие моменты их деятельности и проповеди. Для возвеличения унии они добились того, что в 1855 г. папа канонизовал Полоцкого архиепископа Иосафата Кунцевича, причислив его к лику блаженных. Мощи его были поставлены в Бельскрй базилианской церкви, где почти постоянно совершались в честь его, разные торжественные службы. За престолом той же Бельской церкви около 1863 года была поставлена „большая, прекрасной живописи икона, представлявшая мученическую кончину Иосафата. На иконе был изображён Иосафат в полном облачении и набросившаяся на него вооружённая толпа, среди которой выделяется крепкого телосложения крестьянин великорусского типа, рассекающий голову мученика“¹¹⁶. – В 1867 году поляки добились того, что папа причислил Иосафата Кунцевича к лику святых и назначил его патроном Литвы и Руси. Возвеличивая унию, поляки и латинствующие униаты в то же время старались сблизить её с католичеством и удалить от православия. Для этой цели они служили нередко в униатских церквах разные службы, приглашали униатских священников в костёл для совместного служения, постоянно толковали народу, что уния и католичество одно и то же. Нередко они устраивали так называемые миссии. Нечто в роде миссии устроено было сначала в Белгорайском уезде. Узнав, что в Белгорайском уезде началось воссоединение, Холмский униатский епископ поспешил туда под предлогом объезда епархии. Объезжая торжественно с многочисленным духовенством Белгорайский уезд, сам епископ Терашкевич, а равно находящиеся при нём священники всеми мерами старались убедить народ не покидать своей прадедовской веры, не принимать православия. Так как сопровождавшие епископа Терашкевича священники были воспитанниками Холмской семинарии, то, имея в виду прежде сказанное о воспитании в Холмской семинарии, не трудно понять, в каком духе велись эти убеждения и наставления. Особенно торжественная миссия была устроена Яновским епископом Шиманским на Подляшьи в 1859 году. Лучшие униатские священники предостерегали правительство и просили его не дозволять Яновской миссии. Но просьба их не была уважена. Миссия состоялась. От папы Пия IX были получены мощи мученика Виктора. Поляки устроили торжественное перенесение этих мощей из Варшавы в Янов. Временем перенесения мощей через униатские местности был назначен праздник Пятидесятницы. Униатское население было заранее извещено о времени перенесения мощей. Народу собралось очень много. Польская знать присутствовала на торжестве во всём блеске. Ксёндзы собрались со всей Варшавы, Седлецкой и Люблинской губерний. Процессия была торжественная; шла она медленно, часто останавливалась. В местах остановок ксёндзы служили обедни и разные молебствия, причём исповедовали народ и брали с него клятву, что он не оставит веры отцов своих.

Но так как такое открытое окатоличение унии было приостановлено, вследствие удаления с Холмской кафедры епископа Калинского и поручения заведывания делами Холмских униатов протоиерею Войцицкому, начавшему ревниво очищать греко-униатский обряд от чуждых ему нововведений, то поляки стали тайно возбуждать народ против православия. Чего только они не говорили против православия! Они стали теперь особенно настойчиво твердить народу, что православие есть вера схизматическая, худшая унии, что принятие его лишает человека возможности спастись. Пример такой проповеди подавал сам папа. Он издал послание, в котором говорил, что протоиерей Войцицкий, под предлогом очищения обряда, хочет ввести схизматическую литургию. Ревность об унии, ненависть к православию, пример „святого отца римского“ побуждали ксёндзов и латинствующих униатов говорить самые невозможные вещи относительно православия. Православие выставлялось верой худшей всех когда-либо существовавших вер. Некоторые доходили до того, что утверждали, будто у тех лиц, которые принимают православие, изменяется даже образ человеческий: нёбо у них будто бы делается чёрным, как у злых собак. Пущены были в ход всевозможные пророки, ясновидящие, которые постоянно получали будто бы откровения свыше, предостерегающие народ от принятия новой веры. Пущены были в народ полученные папой письма с неба. В этих письмах говорилось между прочим, что всякий, имеющий это письмо, должен постоянно читать его и другим давать переписывать. Кто читать не умеет, тот должен слушать, как другие читают. За это слушание он получит прощение грехов на 100 дней; враги его не в состоянии будут вредить ему. Тон писем резко-обличительный, запугивающий. В письме, хранящемся при делах Холмско-Варшавской Духовной Консистории, читаем: „Я, Иисус Христос, Сын Бога живого, заповедую вам: кто не поверит этому небесному письму, которое ниспосылается от Моего престола, будет проклят на веки, будет гореть в адском огне и в сём мире не будет иметь ни в чём успеха“¹¹⁷.

Из всего сказанного о сущности и причинах упорства ясно видно, что упорство создано не унией только, но и национально-политическими стремлениями и вожделениями поляков, что оно есть явление не только церковно-религиозное, но и национально-политическое. Основу его составляют следующие, внедрённые в сознание упорствующих и сделавшиеся их убеждением положения польско-латинской пропаганды: во-первых, что бывшие Холмские греко-униаты не имеют ничего общего со всем народом русским ни по вере, ни по народности, ни по языку; во-вторых, что скоро наступит восстановление старины; в-третьих, что православие есть вера схизматическая, гораздо худшая унии и единого с ней католичества; наконец, в-четвёртых, что православие есть вера, совершенно чуждая бывшим греко-униатам, только в 1875 г. введённая в Холмский край, раньше никогда здесь не существовавшая, и потому не имеющая никаких исторических прав на существование здесь. Первые два положения составляют национально-политическую основу упорства, вторые два религиозно-историческую. Эти именно положения побуждают упорствующих не верить, враждебно относиться ко всему тому, что говорит православно-русский миссионер, побуждают признать заранее, без всяких колебаний и рассуждений, ложным всё то, что исходит с православно-русской стороны.

Μ. Кобрин

(Продолжение следует).

III.

После описания главных моментов и деятелей в распространении и поддержании ереси, остаётся рассмотреть догматы духоборческого учения; но прежде, чем приступлю к изложению этого предмета, считаю нужным предупредить, что насколько я мог воспользоваться доверием некоторых стариков, выслушать их объяснения, настолько и, в том же виде, постараюсь и передать их рассуждения и взгляд на учение Спасителя. С догматической точки зрения, устное объяснение их в большинстве противоречит изложению в псалмах и начатках, что ясно доказывает сбивчивость религиозных понятий сектантов. В некоторых псалмах и догматах они не признают печатного слова, придавая значение только Божьему слову, произносимому устно; в других же делают ссылки на Священное Писание и упрекают друг друга в искажении слова. Первые расколо-учители требовали со стороны последователей изучения наизусть словесно излагаемого псалма или догмата; между тем, после них некоторые тайно занимались чтением и составлением псалмов и начатков с тем, чтобы скрыть от сектантов лжетолкование начинателей. В псалме: „Да воскреснет Бог и произнесётся рука Его“ – говорится о рае и аде, понятия о которых облагораживают неразвитого человека и сдерживает произвол даже суеверного деспота, боящегося суда Божьего; в объяснениях и толкованиях сектантов, ожидаемый суд не имеет ничего общего с божественным откровением. Прилагаются ниже три псалма: в одном из них изображается скорбь о потере ключа от рая, в другом время перед кончиной века, а в третьем – страшный суд:

„Шёл – прошёл молодой юноша, он и сам плачет и сам рыдает, тяжелёхонько вздыхает; на встречу ему сам Иисус Христос, наш небесный царь. Ты о чём плачешь, молодой юноша? Как же мне не плакать! – Потерял я злату книгу, вверзил в море церковный ключ. Ты не плачь, не плачь, молодой юноша! Злату книгу я выпишу, сине море я высушу, церковный ключ достану, на истинный путь наставлю. Ты, Петро-Павел, поди сюда! Принеси ключ церковный, отомкни души праведные, замкни души грешные. Богу нашему слава“.

„С высоты глаголет Господь на землю Иудейскую: посреди земли Иудейской восстанут горы новые, на горах проявится море белое, посреди моря свищи стоят, от свищей воссияет ярко луна Господня. Во след каменя сады цветут, во садах сидит орёл и воскликает ко всем птицам земным: „слышите, птицы земные, со старцами, со людьми, со князьями своими! Отложите всё попечение, тело Христово примите, источника бессмертного скусите“. Воскликнул орёл ко всем птицам пирующим: „слышите, птицы пирующие, со ангелами со любимыми людьми своими“! Зрите на бел камень, посреди камня есть язвина и явствена, от явственной течёт река огненная, вода белая во всю землю, во всю вселенную; сия земля потряслась, вся вселенная ужаснулась, ангелы, архангелы зратовались, жиды с антихристом взревковались; един ангел вопияша стоит посреди реки на камне, трубит трубу Господню ко всему миру грешному: „слышите, души грешные! Ныне время к вам приближается, скоро кончина века ко всему миру идёт. Идите вы на реку язвенную и явственную, послушайте гласа трубного, разумейте слово Господне“. Пришли хотящие и желающие послушать гласа трубного, разумели слово Господне; разумевши слово, восплакались, помянули дела свои беззаконные. Прости нас, Господи, душ грешных! Глаголет им ангел вопияше: „вы просите Отца своего милостыни так: сошли нам, Господи, злых зверьев, злых мучителей; очисть душу нашу во плоти и не попусти нас, Господи, на второе пришествие на вечную муку. Богу нашему слава“.

„Да воскреснет Бог и произнесётся рука его. Судья к судье грядёт, как солнышко праведный, Судья беспосыльный. С восточной стороны идут праведные – спасённые; стали души праведные по правой стороне, возмолились души праведные горько – жалостно: – Господи! Прими души праведные во своё царствие небесное. Отвечает и речёт Господь: – подите, мои праведные, подите, мои спасённые! В моём прекрасном раю не будет вам ни зла, ни мучения, никакого соблазна; царские двери отверзутся, рай вам красуется – пища радуемая. С западной стороны идут грешные, рабы беззаконные; стали души грешные по левой стороне; восплакались души грешные горько – жалостно: Господи, Господи! Прими души грешные в своё царствие небесное! Отвечает и речёт Господь: – когда Я вас звал, вы не пошли ко мне; посылал пророков, вы побили их; отойдите, проклятые – грешные, в свою муку вечную! – Закричали грешные на разные голоса: отцы и матери наши! На что вы нас породили, на что вы нас на белый свет пустили? Хотя-бы вы нас спородили, не слыхали-бы мы души грешные от Христа слова грустного. Погнали грешников на западную сторону. Богу нашему слава“.

У духоборов своя история о сотворении мира, падении человека и совершенно иной взгляд на будущую жизнь. Считая себя праведниками, они не признают никаких законов и властей; для них закон – слово Божие, а судья – милостивый Бог; впрочем, повинуются праведным властям в лице обитающих на земле живого бога и богородицы. Все сектанты, по вере в Иисуса Христа и по фантастическому происхождению своему от трёх отроков: Анании, Азарии и Мисаила, в пещь вверженных, называются братьями, а духоборки сёстрами и поддерживают любовь святым лобзанием при обоюдном прикосновении одного плеча к другому и взаимным поклонением в пояс на молитве и при других частных случаях обыденной жизни. Лобзания эти на языке духоборческом означают: „сплечивание в любви, благости и возвещении разума“. Но так ли? Когда сплечивание происходит только между мужчинами, как это бывает на молитве в собрании, то такая церемония не может бросаться в глаза, но когда это же самое повторяется между мужчинами и женщинами во всех случаях при свидании, то этот религиозный обряд наводит на мысль, что он существует для прикрытия искусственного возбуждения чувства, поддерживающего тайно полигамию. Духоборы – это борцы за материю и животные инстинкты, которые стоят у них на первом плане, и разные средства к их достижению не контролируются совестью.

Духоборы признают единого Бога в трёх лицах: „первое лицо – Свет – Бог Отец наш; второе – Живот – Бог Сын наш; третье – покой – Свят Дух наш“. До появления Иисуса Христа на землю, Бога признавали в одном лице: Бог – Святый Дух, а после распространения Христовой веры, стали именовать Бога в трёх лицах; но как Господа не именуй, всё же Он един. Названий Богу очень много; в этом отношении фантазия сектантов перещеголяла всякое язычество, создав царя Давида Осеевича; плакун траву и патрахвель птицу, которых они также называют Богом. На вопрос, почему они называют их Богом? – отвечают: царь Давид Осеевич первый доказал, отчего белый свет, а кому же может быть известно создание света, как не Богу! Какая трава может плыть супротив воды, или какая птица станет в море яйца несть, а из моря детей весть?.. Всё он – един Бог, только ему все разные названия, подобно названиям: Саваоф, Израиль, Моисей и И. Христос, которые по духу представляют из себя Бога, а по плоти человека; да, наконец, всякий праведный человек есть богочеловек и сам Бог есть человек, – все из него, и мы в него, во славе у Бога Отца. На основании вышеприведённых рассуждений можно бы прийти к заключению, что сектанты веруют в проявление Бога, олицетворяемого везде, во всём и во всех; но нет – некоторые данные наводят на мысль, что они тайные поклонники производительной, активной и пассивной сил в атрибутах патрахвель птицы и плакун травы.

Здесь помещается псалом, из которого сектанты выводят заключение, что „Бог есть человек, всё из него и мы в него“ и в то же время характеризующий взгляд их на православных христиан, именуемых еретиками.

„Что Бог велия, яко Бог наш, Ты еси Бог наш творяй чудеса. Что есть Бог? Бог есть дух, Бог есть слово. Познайте Бога истинного от злых богов языческих, душевредных. Так речет Господь спасения: – У язычников бозия мнозия, Господ много, а у нас есть един Бог И. Христос, Сын Божий. Бог есть человек, всё из Него и мы в Него, во славе у Бога Отца. Сын Божий глаголет: – таковы суть еретики, неправедные христиане, именем Христовым нарекаются, самого Христа чуждаются; отчуждаются церкви Христовой, отчуждаются самого Христа; верующих во Христа мучают, убивают. О, злые боги языческие, душевредные! Возбранено почитать злые иконы. По вашему злоумию, овцы Христовы не обретались бы в мире, не имел бы церкви Христос на земле. Добр наш Господь Бог, добры суть рабы Его, зело души болезни¹¹⁹. Чтите Господа и всех святых Его. Всяк человек правоверный может ли храмом Божиим наректись? Да не вести ли¹²⁰ вам, что тело ваше храм Духа Божьего. Божий Дух живёт в вас, животворяет вас. Не оскверняйте плоти своей, не отгоняйте Духа Святого от себя, то. вам предложится на мзде от Божиих правых словес¹²¹. Бог есть дух бесплотный и душу создал человеку бесплотную, себе подобную, вечную общницу; она же Бога увещевала¹²² всё божественное, духовное, понеже тройственное единое естество. Тело есть от земли, душа – образ Божий; сила души человека: память, разум, воля. Памятью сподобимся Богу Отцу, разумом сподобимся Богу Сыну, волей сподобимся Богу Духу Святому. Богу нашему слава“.

Бессмертие души объясняется постоянным переселением её в роде человеческом из одного тела в другое блаженное, или в порочное, смотря по заслугам; существовавшее предположение, что по учению духоборов душа беззаконного человека переходит будто бы в животное, противоречит главному принципу их учения о святости души, изображающей образ Божий; считая себя праведниками, они не допускают и мысли о воплощении души в животном. Переход души, согласно её земным деяниям, в свинью, быка и т. п. измышлён был, как известно, египетскими жрецами с целью обуздать животные инстинкты человека будущей карой и подготовить его к восприятию цивилизации; духоборы же всегда были далеки от этой мысли и ограничивали всю ответственность за преступления земными наказаниями. Что касается тела, то оно, однажды преданное земле, сгниёт и из него в другой раз не будет существа.

Будучи врагами всяких письменных преданий, духоборы не верят в повествование Моисея о сотворении мира и в те чудеса, которые он совершал; всё понятие их о сотворении мира заключается в баснословном псалме „царю Давиду Осеевичу“; о человеке же у них идёт предание, что Адам создан из земли, а Ева – словом Божиим, но не из ребра Адама.

Первородного греха они не допускают, ссылаясь на то, что при создании человека Господь дал ему разум и свободу, – Бог сказал: „Человече, сотворить то тебя, – сотворю, да спасти не могу, спасай сам себя“. Давши свободу, Он, как Отец, заботится о детях своих и, когда людские грехи умножились, Бог послал на землю Иисуса Христа для наставления на путь истинный рода человеческого; те, которые исполняют заповеди Его, пользуются жизнью по вере и трудам своим, что составляет блаженство; отвергающие же учение Спасителя и ведущие распутную жизнь наказываются разными ниспосылаемыми на них бедствиями и несчастиями. Псалом „да воскреснет Бог и произиесётся рука Его“ они, вопреки всякого здравого смысла, относят не к себе, а к язычникам и православным; также понимают и ниже помещаемый псалом, угрожающий православным христианам и уклоняющимся от секты – бедствиями, ожидающими их перед кончиной века.

„Во время оно взыде Господь на горы Елеонские с учениками своими; речёт нам Господь и глаголет: Аз отхожу от вас на небо, Адама воздвигну с собою, ибо с ним Господь. Глаголет Ему Пётр апостол: Господи, поведай мне, когда приидет кончина века сего, пришествие Твоё на землю, воскресение всех умерших? Отвечает и речет Господь: тогда приидет кончина века, пришествие Моё на землю, воскресение всех умерших, когда будет мерзость запустения велия в человецех, ненависть в роде Сиона, друг другу завидовать начнут, брат брата возненавидит, восстанет отец на сына, а сын на отца изнесет нож, вскует копие брат на брата своего, уготовят стрелы ближний на ближнего своего, посмеются работающие свободным, живые мёртвым позавидуют, начнут гнушаться и стыдиться чада родителей своих; но (будут) учителя ваши неправедные, лицемеры, мерзкие запойцы, черноризцы, в них же будут злобники, сквернословцы, понеже князья их не милостивы, владетели не жалостливые. Туго языкам будет, велия злоба в молвах, во оградех их, вложит ярость князьям в сердца. Восстанет царство на царство, язык на язык, погубители много побед покажут, трусы по местам, князь князя предаст на смерть, царь царя преодолевать начнёт. Наведу на землю вашу вражескую силу и в пленение её отдам за множество зла поганым языкам, незнающим Бога, поганых сынов ваших и дщерей осквернят и поработят, поганых сынов прольётся кровь ваша, яко вода, сильные вельможи падут под мечом. Царство ваше все запустеет и погибнет перед лицом моим; некие гонители будут: един пожнёт сто, от ста погибнет тьма; трупы ваши отдам на съедение зверям земным, птицам небесным; аки ныне град ваш цел, а заутра пленён будет; снийдутся от семи градов во един град взять его. Горе вам будет тогда окаянным. Понеже смилую вас, (а) вы непрестанно согрешаете; Аз спасаю вас, а вы себе не внимаете, затыкаете уши свои, яко аспиды, глухи. Глаголет Господь: возведу руку свою на вас со гневом, лицом своим поставлю суд, оком моим наведу на вас ярость, отвергну вас от себя и от сердца своего, потому то не помилую вас; возопиете ко мне, не услышу гласа вашего; плачи ваши, разум ваш не обретёт, начнёте вы мыслить, яко младенцы; буду вам не яко Бог, но яко враг, творя всё злое; сотворю Я вам небо медное, а землю аки железную; небо не даст росы своей, а земля не даст плода своего, опустеет земля по беззакониям вашим. Глаголет праведный Давид: сомну я вам древеса масличные; поля ваши все запустеют; аще кто сеет жита сто мер – соберёт единую. Глаголет Господь: поставлю от моря устрашение великое, пошлю на вашу землю птиц с железными носами, – те поедят остатки плодов ваших; но ещё к тому пошлю на вас от чёрного моря страшных зверей, главы их человеческие, власы их до земли, – те поедят кости ваши и стада ваши. Не узрите скот ваш, пасущийся по горам, по равнинам; на нивах престанут волы и ярмов на своих выях не понесут. Но ещё пошлю к тому гады страшные, аспид и скорпион, – те осквернят землю; но ещё пошлю к тому птицы земные, пёсьи мухи, – те начнут есть плоть вашу и пить кровь вашу, поедят и растерзают зеницы ваши, младенцев ваших, у них же будут горькие рыдания. Единым будет легко – мёртвым, нерождённым. Погублю рабов будущих; не будет птицы, парящей по воздуху, ни зверей в лесах ваших; будет земля ваша пуста, аки вдова, не сотворит плода; древеса и реки ваши иссушу, яко солнышко; болота ваши морские возгорятся огнём; на облацех державы не будет; не пройду через землю, нога ваша не обмочится от росы небесной. Понеже Аз милую вас, и вы непрестанно согрешаете. Горе вам послышится. От гласа потемнеет плоть ваша. Многоценные ризы ваши на путях будут лежати, да никто не будет их имати; красота девичья ни во что же будет. Не взыщет невеста жениха, ни муж жены своей; восстанут дщери против матери своей, а мать против дщерей и предаст на блуд – прелюбодеяние; будет знамение в солнце, луне и звёздах. Туго языкам будет попечение на земле; тогда же насладятся человеческой плотью; съедят чада родителей своих; опустеет земля в беззаконии вашем, – свет оставиша, а тьму возлюбиша. Все лета свои в пустяках проживёте: в едении, пьянстве, посмеянии и в песнях бесовских. Где будут мертвецы, – не будут погребатп плоти вашей; не заступится царь за людей, люди за царя; не поможет отец сыну, ни сын отцу. Богу нашему слава“.

Все предсказания, изложенные в настоящем псалме, своеобразно понимаются сектантами, – они говорят: „подобные истязания над людьми свойственны только судьям и властям, восседающим на престоле дьявола, а не милостивому Отцу Небесному, сидящему на престоле славы. Человек, будучи наказан здесь, не подвергается суду Божьему вторично. Страшный суд для человека настаёт в последние дни жизни, когда приходит время сменять плоть, – здесь, точно, посылает Господь наказание каждому по делам его: продолжительностью болезни, предсмертным страданием, отчаянием и страхом расстаться с жизнью, тогда как для человека праведного сменить плоть всё равно, что снять с себя верхнюю одежду, ибо Господь сказал: „праведныя души в руце моей“.

Известная картина, изображающая исполинского змея, обвитого лентой с надписью грехов и дьявола, облачённого в сатанинскую епитрахиль с кочергой в руках, до сих пор производит потрясающее впечатление на массу; духоборы же, глядя на эту картину, остаются спокойными, как усматривающие в таком фантастическом изображении несчастную участь язычников и православных, поклоняющихся идолам и иконам; при этом не упускают случая, в доказательство истины своих убеждений в том, что поклонение образам с крестным знамением равносильно идолопоклонству, приводит изречения, значащиеся в их катехизисе: „лучше явственно видеть одним оком, чем от двух быть слепому; ручное моление не есть спасение, пять пар супруг – единый им корчаг¹²³; вино пиющий и на дело Господне не взирающий, а для рук человеческих“¹²⁴.

Под воскресением мёртвых разумеется воскресение грешных душ от своих заблуждений, пороков, которым они предаются в жизни своей; но Господь, по милосердию своему, заботится о том, чтобы все люди достигли блаженства.

Духовный мир рассматривается так: существование ангелов и дьяволов искони; но никто не может их представить в каком бы то ни было образе. Ангелы составляют невредимую, добрую мысль и пребывают в людях благочестивых. Дьявол происходит от сатаны, а сатана взялся от плевел в одно время с созданием мира. О дьяволе идёт такое предание у духоборов: „когда Господь засевал землю, то он послал дьявола в море набрать песок для засева земли; дьявол вначале упрямился и думал обмануть Бога, – пошёл в море и сидит, желая взять песок на своё имя; Бог приказал ему во второй раз, дьявол также сидит и не несёт; тогда Господь сказал: что ты думаешь, окаянный, возьми на Моё имя! Дьявол, нечего делать, послушался и начал вытаскивать песок. Когда Господь засеял землю, приказал ему измерять её; дьявол, исполнивши повеление, начал просить Бога, чтобы Он дал ему часть земли во владение; Господь дал ему во владение тьму, которая и доныне его прославляет. Дьявол, от создания мира, идёт рядом с Богом и находится с Господом в постоянной вражде, так что в настоящее время он имеет в управлении своём гораздо более, нежели Бог; но час приближается, когда погибнет слава дьявола и он будет свергнут с престола потомком царя Давида Осеевича. Прилагается здесь псалом, в котором предсказывается: „Где бо есть царство Царя Белаго, явится престол царя Давида новаго“.

„Кто ин, яко же сей Иоанн, новый Моисей, воплотившийся на веки к Богу Слово, Бог нам сказал премудростей много: плотью распят, да спасёт человека. Но нужно бы времени к вечному спасению воплощению Господа нашего И. Христа¹²⁵. Известно есть вера правая, а мы веруем и исповедуем, яко Ты еси един Господь Иисус Христос, Сын Божий. Бог есть человек; Он же глаголет устами человеческими; где бо есть гора Сион, – приидите к ней, возрите на неё. От горы Сионовой течёт источник, омывающий скверность сынов и дщерей Израилевых; на верху горы Сионовой небеса, покрыты добродетелью, одежда на них – ризы белые, ризы разукрашенные звёздами огненными; небо небеса провещают славу Божию во все концы земли, а глаголы их в концы вселенной; громы, глас и молния со блистанием объявятся¹²⁶, все цари смутятся, люди ужаснутся; где бо есть царство Царя Белаго, явится престол царя Давида новаго. В дому Давыдовом будет страх велик, там явится Господь во гласе архангельском в трубе Божией. Тогда Михайло Архангел вострубит трубой великой, сочинит брань со змеем древним, потребит змея древнего живым писанием; змей с ним брахся, ангел невозможен; тогда поставит трубу от всего чертога, возведёт трубу на ваши души; тогда Михайло Архангел такожды вострубит трубой великой по всей земле, сочинит брань со змеем древним, потребит змея древнего живым писанием и свергнет сатану с престола, разрушит сатанин престол и погибнет слава дьявола; узрят его царие, и восстанут князие, небеса затворятся, воцарится наш Господь во свои небеса. Богу нашему слава“.

Духоборы настолько считают себя проникнутыми внутренним словом от исходящего на них Духа Святого, что считают для себя грехом прибегать к книгам Священного Писания; они говорят, что Иисус Христос, проповедуя слово Божие, не обязывал излагать его на письме, а, напротив, слово Его, святое и сильное, должно было передаваться из уст в уста и пройти все поколения до скончания мира, так как Он „принёс грамоту неписанную и дал читать неумелому“. Нашлись однако люди, которые приняли на себя звание евангелистов и стали переиначивать жизнь Иисуса Христа, не будучи свидетелями событий; и таким образом свет обратили в тьму. Иисус Христос сказал: „Я вам есмь евангелие, радостная весть, отпущение грехов“; следовательно, Он один может считаться евангелистом, но не Лука, который лукавил, не Марк, который марал, не Матвей, который мотал; они хлопотали только о том, чтобы имена их были славимы в мире сём, а не об истине слов Божиих и деяний Иисуса Христа. Такое глумление над святыми евангелистами, характеризуя сильное отвращение к православной церкви и вообще ко всему христианству, не касается евангелиста Иоанна лишь потому только, что, по словам сектантов, он проповедовал любовь, а любовь есть основание веры, – „любовь есть друг Господний, в любви Бог пребывает“.

„Все чудеса, изложенные в Евангелии, большей частью вымысел; если Христос давал слепым зрение, глухим слух, воскрешал мёртвых, то это надо понимать иносказательно, т. е. те, которые не желали Его видеть, Он делал их зрящими, те, которые были невнимательны к слову Его, Он давал им слух, а те, которые утопали в пороках, – воскрешал из мёртвых дел – неугодных Богу“.

Страдание и распятие Иисуса Христа, как Бога, отвергается без всяких излишних рассуждений, просто и коротко: „Бог нас создал, дал волю и разум, да ещё за грехи наши будет себя распинать“?!

Иисус Христос воскрес в истинах всех уверовавших в слово, – в этом заключается воскресение, а слово Его, воплотившееся в человеке, изображает воплощение.

Вознесение также понимается иносказательно и есть вознесение мыслей к истинному единому Богу и благодарственное моление за свет, которым озарило учение Иисуса Христа народ.

Рождение Спасителя совершилось в Вифлееме, нищенском доме, от святой Девы Марии, жены Иосифа. Её величают Пресвятой Богородицей не потому, что Бога родила, – Бог всегда был и Его познают в были, а потому, что она родила человека, Богом предназначенного для проповеди. Рождение должно считать: „плотью от Девы, а словом и духом от дела, дело же произошло от Бога, поэтому Богородица именуется искони Дева и до днесь дева“.

Все таинства понимаются в переносном смысле и в этом отношении духоборцы напоминают воскресников-молокан.

Μ. Каменев

(Продолжение следует).

Непосредственное, близкое знакомство с религиозной жизнью сектантов и внимательное изучение молитвенных их песнопений приводят к тому несомненному убеждению, что последние служат усилению русского сектантства в трёх отношениях: в смысле привлечения в сектантство православных, в смысле дальнейшего уклонения от церкви самих сектантов и наконец в смысле усиления их фанатизма и стремления к пропаганде своего лжеучения.

Всем миссионерам и священникам заражённых сектантством приходов известно, что многие совращения из православия в сектантство часто начинались с посещения православными сектантских собраний с единственной целью послушать пение их „псальм“. И это не было простое любопытство: здесь обнаруживалось присущее всякому русскому человеку желание удовлетворить своё эстетическое чувство, ибо русский человек по природе певуч и любит пение. На первых порах посещавшие сектантские собрания с указанной целью далеки были даже от мысли изменить православию; но „капля за каплей, падая, пробивает и камень“. Незаметно для самих себя, под влиянием искусной пропаганды сектантов, вместе с изучением напевов сектантских молитв, они воспринимали в свои души на первых порах яд сомнения, потом критического отношения к православию и наконец положительного отрицания сперва некоторых обрядов его, а потом и догматов веры.

Если бы, говорим, на первых порах посетителю сектантских собраний, желавшему только послушать их пение, кто-либо сказал о грозящей ему опасности отпадения от Церкви Христовой, он, быть может, услышал бы от него сказанный при аналогичных обстоятельствах ответ ап. Петра: „если и все соблазнятся о Тебе, я никогда не соблазнюсь... хотя бы надлежало мне и умереть с Тобой, не отрекусь от Тебя“. Подобное говорили и все ученики (Мф.26:33–35). Но печальная действительность показала бы потом другое: из послушного сына Церкви явился ожесточённый враг её. И счастлив тот из отпадших вследствие увлечения сектантским пением, кто, подобно ап. Петру, вовремя почувствует и сознает всю тяжесть греха отпадения от веры и „горько“ заплачет о нём в раскаянии (Мф.26:75), иначе гибель ждёт его, и гибель навсегда, навеки!

Молитвенные песни сектантов немало служат дальнейшему удалению их от Церкви и укреплению в их заблуждении, так как, с одной стороны, под их влиянием, постепенно вытесняется бывшая любовь и привязанность к напевам церковным до полного забвения их, что, конечно, порождает совершенную холодность к православному богослужению; с другой, – вследствие того обстоятельства, что сборники сектантских молитвенных песен служат для них и требником, и служебником, и обиходом, сектанты постепенно вырабатывают, да в значительной степени уже и выработали, свой богослужебный культ, что, конечно, служит ещё большему удалению их от Церкви и укреплению в их заблуждении.

Не меньшее имеют значение молитвенные песни сектантов в деле активной пропаганды их лжеучения. Это, вне всякого сомнения. Многие полагают, что сектанты собираются лишь для одних богомолений, и потому не видят в их собраниях ничего предосудительного: поют сектанты свои молитвенные песни и больше ничего. Подобное мнение основывается на полном незнакомстве с сектантскими молитвенными песнями, в целом ряде которых громко и до фанатизма настойчиво призываются все „верующие“ к открытой и упорной пропаганде своего лжеучения. Вот почему собрания сектантов не могут не служить ещё большему возбуждению их умов и духа упорства, а распеваемые сектантами во время собраний „псальмы“ не могут не быть вредными, как ещё более питающие и возгревающие фанатизм пропаганды.

Всякий „уверовавший“ из сектантов считает священной религиозной обязанностью своей распространять своё заблуждение среди других „мирских“ людей. Так, напр., в песне: „Ныне о мне мой Спаситель печётся“... они поют: „Коль принял Христос вас, другим повещайте, что Он теперь вашим Спасителем стал“ („Собрание духовных стихотворений“ № 250; 5.

„Голос веры“ № 83; 5. „Собрание стихотворений“ № 10; 5. „Любимые стихи“ № 12; 5).

Или в песне: „Верным правде и добру“... сектанты поют:

„Новым Даниилом будь,

Смей стоять один,

Твёрдым вере пребывай,

Правды не скрывай.

В страхе и могучий слаб,

Ты же будь бесстрашен

За Христа и не забудь

Верность Даниила.

Смело миру возвещай

Веру в Иисуса,

А гонимый¹²⁷ – восхваляй

Верность Даниила“.

(„Собр. дух. стих.“ № 254; 1–2 и 4. „Гусли“ № 314; 5. „Голос веры“ № 167; 4).

В стремлении к пропаганде у сектантов нет и границ, о чём они поют, напр., в песне: „Тому, кто смертью крестной“...

„О, если б было можно

К ногам Христа принесть

Сердец и жизней столько,

Чтоб их не перечесть“!

В целом ряде „псальм“ сектанты призываются к открытой пропаганде их лжеучения, напр., в сборнике „Гусли“ в след. №№ 55; 314–321; 323–325; 515; в сборнике „Собрание духовных стихотворений“ в 255–258; в сборнике „Голос веры“ в №№ 168–171; в сборнике „Любимые стихи“ в №№ 27 и 35, в нотном сборнике в №№ 10; 17, 55 и др.

Для характеристики молитвенных сектантских песен, содержащих в себе фанатический призыв „верных“ к пропаганде сектантства не вообще среди людей, а среди именно православного русского народа, я приведу целиком хотя бы следующую их песню:

„Слышите ли Божий голос,

Призывающий к делам?

Уж созрел на ниве колос,

О, спешите все к трудам!

Кто, любовью пламенея,

Примет тот могучий зов?

Кто ответить, не робея:

Я служить, Господь, готов!

Есть несчастные народы,

Где не ведают Христа;

И у нас, и в наши годы

Так могуча темнота;

И в неверии коснея,

Гибнет множество умов...

Кто ответит, не робея:

Я служить, Господь, готов!

Если голосом пророка

Вас Творец не одарил,

Не дал мудрости высокой,

Не вложил великих сил; –

И ничтожный дар имея,

Вы все же нужны для трудов.

Кто ответит, не робея:

Я служить, Господь, готов!

Бог зовёт к высокой цели

Поработать для Него;

О, пойдём, чтоб нам на деле

Славить Бога своего!

Будем ревностно трудиться

Здесь иль там, вблизи, вдали;

Пусть же всякий вдохновится:

„Я готов – меня пошли“!

(„Гусли“ № 324; „Собр. дух. стих.“ № 258; „Голос веры“ № 171).

Не менее интересна, по заключающемуся в ней сектантскому фанатизму и призыву к пропаганде, 515-я песня новейшего сектантского сборника „Гусли“; приводим и ее целиком.

„Не хотел бы я бесплодным

К трону Господа прийти;

Хоть одну хотел бы душу,

Сноп один в руках нести.

Не хотел бы я бесплодным

К трону Господа прийти;

Хоть одну хотел бы душу

Иисусу принести.

Иисус – мой Искупитель,

Смерти ночь мне не страшна,

Но пустым пред Ним явиться

Вот что так страшит меня.

Если-б мне года былые

Дано было возвратить,

Мне и радостью, и счастьем

Было б Господу служить!

О, трудитесь дети Божьи!

День проходит, ночь близка

И пока не поздно, души

Вы вербуйте для Христа“.

Теперь для всех будет ясно, что сектантские молитвенные песни состоят не из одного лишь невинного религиозного содержания, а полны призыва к сектантской пропаганде. И она, широкой рекой разливаясь по всей православной Руси, распространяет заблуждение сектантов, „вербующих души“ православных не только через устную проповедь, но и через сборники сектантских стихотворений, неоднократно запрещавшихся к обращению Министерством Внутренних Дел и, вопреки его запрещениям, снова разрешавшихся к печати, а, следовательно, и к распространению среди народа, как частной, так и общей светской цензурой.

Μ. Кальнев

(К нашим судьям и «доброжелателям»).

В романе князя Μ. Н. Волконского «Мнимая любовь» двое русских, приехавших на заграничный курорт лечиться от «русской скуки», ведут разговор о нуждах современной русской действительности. Собеседники – весьма типичные славяне. Лучших, пожалуй, и не найти в мире русского славянства: они с поразительной стойкостью защищают каждый свою позицию в вопросе о том, нужны ли России деятели. Конечно, расстояние между этими собеседниками такое же, как и почтенная «кратчайшая» между двумя полюсами земного шара. Один по обычаю, имеющему многовековую давность, защищает аксиому. «Нам деятели нужны», говорит он. Другой открещивается от своего коллеги, как от «духа злобы и коварства» и с ожесточением (не удивляйтесь, читатель: грезящие монады имеют страшную потенциальную энергию, которая, переходя в кинетическую, становится бурей), с ожесточением и тоном толпы, недовольной «неправдой» жизни, изрекает:

– Вы говорите: нам деятелей надо, а я вам говорю: деятелей то и не надо... Без деятелей всё тихо и спокойно, хоть трава рости (курсив наш); а явится деятель, – и пошла возня... одни неприятности...

Так, насколько видно из романа, и разошлись «добрые» славяне, и, вероятно, с такими приблизительно думами: первый в душе называл второго описательно «хоть трава расти», а этот второй «говорил в себе»: «и что людям надо?.. едят, пьют, спят в тепле и проч. и проч... так этого им мало... им ещё деятелей подавай... а куда их, деятелей-то, приткнуть? да и толку от них нет... и их ещё защищают!., удивительно!.. Нет, лучше и не думать об этом... Разве пойти закусить?.. да, оно лучше так будет» ...

Характерная черта русского человека, ярко выразившаяся в известном ответе на вопрос: «что милее всего человеку на свете», до nec plus ultra любопытна и многозначительна. Русско-славянская натура никак не может ужиться с примитивным правилом человеческого общежития: «сначала – полезное, необходимое, а потом – приятное». Ей почему-то хочется видеть плоды раньше трудов и полезным называть только то, что приятно. Отсюда, между прочим, веками подготовленное толстовское «непротивленство» (в отличие от христианского непротивления). Не для одних толстовцев оно – основной, хотя в существе дела только субъективным ощущением создаваемый, закон. Это правило, точнее говоря, жалкая судьба всех, кому не хочется, чтобы им «досаду творили».

Но пора, однако, и оставить область общих рассуждений. Так как, надеемся, логика, никогда не отживёт своего века, и теперь, в противность многим мудрецам, имеет свою силу, то выполняем её требование и – переходим к частному, к нашему данному «pro domo sua»: настоящая статья имеет своей задачей анализ нравственной атмосферы, окружающей миссионерское дело.

Да простит нам читатель маленькие скобки. «Audiatur et altera pars» – изречение классическое, а для некоторых тоже, что «паганское». Оно взято нами согласно завету Писания «всё испытывать, доброго держаться», и как простейшая формула, или средняя, т. е. самая корректная, нота голоса справедливости. Устанавливаем и метод наш. Считаясь с человеческой психологией, логика говорит: не надоедай читателю и обобщай имеющиеся у тебя факты. А читатель наших дней с своей стороны заявляет: длинных повестей я не люблю. Мне нужно что-либо покороче. У меня – привычка всё схватывать в несколько минут. Моё зрение слишком испорчено.

«Вечно деловой», читатель спешит. Будем и мы кратки, и, насколько возможно, «изобразительны».

Итак, к делу.

Кому-нибудь из благосклонных наших «чтецов», вероятно, уже пришло в голову, что автор собирается «ныть» и проливать слезы над миссионерами. Спешу заявить: такого намерения не имею. Слезы по нашим временам – «гниль», а не вещь. И потому мы просто и без затей хотим только сказать: положение нашей противо-сектантской миссии ненормально, а порой и до безобразия странно.

Вся суть в том, что миссия и миссионеры, вследствие разного рода недоразумений, являются у нас, за редкими исключениями, все на одной и той же скамье подсудимых. Званные и незванные судьи выставляют против деятелей миссии различные обвинения, сводящиеся к тому, что у миссионеров – одно главное занятие: хвалиться своими беседами, ждать от толпы одобрений¹²⁹ и достигать ничтожных, а то прямо-таки и вредных успехов и результатов. Обвинения, сказали мы, различны. Их числу отвечает и количество «свидетельских», или судейских групп. Для систематичности впечатления перечислим их. Первая группа: первый и второй ряд кресел, и нижняя галерея. Вторая группа: во-первых, между кресел снующая публика и производящая беспорядок между сидящими в этих креслах, во-вторых, верхняя галерея¹³⁰.

I. Первый ряд первой группы судей говорит:

– И чего это ради миссионеров наплодили? одна тоска с ними… о чём не заведёшь с ними речь, все на своё сектантство сбиваются... видно, они и сами то не знают своего дела. Ну, что такое сектантство?!.. Ноль – и больше ничего: врата адовы нас не одолеют... так нет, нужно же болтать: сектанты усиливаются, у сектантов хорошая проповедническая организация, сектанты – большая опасность для нас... Да, ужасно беспокойная и надоедливая публика – эти миссионеры... А откуда все, ими причиняемые досаждения? всё оттого, что им хочется себя показывать и других укорять: мы-де одни только просвещаем, а вы все остальные и «ухом не ведёте»: ничего не понимаете и ничего не делаете...

Судьи первого разряда много сердятся на миссионеров. Главное из того, что у них иногда «стоном души» прорывается, нами высказано. На немногое и ответим малым: надо всякое явление сначала рассмотреть, а потом уже и говорить о нём; в противном случае «удобее молчание». И ещё: если сведущие люди и нужды Церкви и времени говорят, что миссия и миссионеры необходимы, то нужно с ними познакомиться, да поосновательней. А что касается могущего стать на вашу, господа судьи, защиту изречения: «во многом знании – печаль», то оставьте его: это – крик души, ещё не дошедшей в сей стадии развития до познания истины.

Второй ряд судей. Здесь слышится уже озлобление и желание низвести на миссию и миссионеров серный огонь с неба. Вот, читатель, самая обыкновенная история, выхваченная нами из жизни «глубоко возмущённых» сердец этих судей.

Престольный (храмовой) праздник на селе. К «возмущённому» приехали гости – соседи из ближайших приходов, и, как водится у добрых русских людей, поставили хозяину вопрос:

– Ну, что нового – хорошего?

– Да почти ничего... Мало утешительного...

– Да что ты?

– Знаете, господа, наши деревенские дела... что в них хорошего... А тут новая беда... Приезжал миссионер... Да, приехал, и такую «свинью» подложил...

– Я, говорит, батюшка, приехал к вам не для того только, чтобы побеседовать с вашими отступниками...

Вскинул это он на меня своим торжествующим взором, и вдруг как громом с неба:

– Нам нужно устроить приходскую миссию.

И пошёл, и пошёл...

– Ну, и что же? – спрашивают «соседи».

– Я ему говорю: Нафанаил Петрович, вы Бога не боитесь... ведь жена, детей куча, приход плохой; когда ж мне вашей миссией заниматься?

А внутри, чувствую, так во мне всё и ходит, всё и клокочет... Не вытерпел и прямо ему: зачем же у нас и миссионеры поставлены?! А он в ответ таково тихонько мне:

– А разве вы, батюшка, последнего циркуляра владыки на этот счёт не читали?

– Нет, говорю, не читал... какой это циркуляр? где он?

– Циркуляр, батюшка, отпечатан.

– Да где? – спрашиваю.

– В Епархиальных Ведомостях... и два месяца тому назад.

Не знал я, куда и деваться мне: до корня волос покраснел. А Нафанаил Петрович как будто и не замечает этого и дальше идёт.

– Владыка, говорит, приказал от его имени передать, что всякий батюшка, который хорошо возьмётся за дело, будет награждаем преимущественно перед прочими. На эту удицу я, однако, сразу не пошёл. Думаю себе: пой, пой, сколько хочешь, а меня, брат, не проведёшь: циркуляр то издал нынешний владыка, которого, как слышно, скоро переведут в другую епархию, а новый приедет – и порядки новые заведёт. Но потом Нафанаил Петрович повёл другую линию: «не мытьём, так катаньем» хотел «донять».

– Так как же, говорит, батюшка, будем мы с вами? надо приступить к организации.

Я молчу. А он опять тихонько: так с... что же в таком случае прикажете, батюшка, владыке доложить?

– Докладывайте, говорю ему, что вам угодно... а у меня ни сил, ни времени для вашего дела нет...

– Ну, Бог с вами, отвечает... я вам не судья... а всё-таки пастырю грешно ходить только к тем, кто хождение деньгами оплачивает... Надеюсь у вас побывать ещё и уладить наше общее дело.

– Совсем, господа, испортил, было, настроение, да на моё счастье приезжает известный наш общий заступник, и так это важно и успокоительно мне говорит:

Ничего не бойтесь, о. Николай. Владыка, хоть и строг, а не послушает этого фрачника... всё устрою...

Ну, только тут и отлегло от сердца. Заступник даже к набедреннику обещал представить.

Однако о. Николаю не пришлось успокоиться. Гости ему раскрывают новые карты. Миссионер пользуется доверием владыки, потому что сам владыка пригласил его на службу и лично очень много работает над миссией. К этому присоединилось неожиданное обстоятельство. К крыльцу дома подкатили «почтовые»; из саней вылез миссионер. «Озлобленные» ещё больше озлобились.

– Как хорошо! – вдруг заговорил Нафанаил Петрович, войдя в столовую – гостиную о. Николая. С праздником батюшка!

И затем, окинув взором остальных и подходя к ним, с восторгом говорит:

– Вот и отлично... пять батюшек... да мы настоящее собрание составим...

Озлобление, конечно, только усилилось.

Такова часто повторяющаяся сцена. В ней – одно из самых тяжких мучений миссионера. Миссионер почти не имеет со-работников и не может, часто нравственно не в силах обвинять своих судей в пристрастии. Семинария будущему батюшке духа жизни, интереса к живому церковно-просветительному делу не дала; а жизненные условия вытравили и то немногое, что было в душе молодого иерея... Куда ж здесь о миссии толковать?.. Некоторым из этого разряда хочется, впрочем, сказать:

– Господа, у вас есть и силы, и средства карманные... вам стыдно «озлобляться», и пора и Библию подчитать, и знания освежить, и дело взять в руки... из-за себя не допускайте глумления над Церковью... побойтесь же, наконец, и греха и Божьего осуждения...

Третий ряд судей... Публика, сюда относящаяся, мнит себя «униженной» и «оскорблённой» в своих святых (?) порывах и чувствах. Она не хочет ожидать вышеупомянутого серного огня; ей нужны гром и молния, всё же чаще появляющиеся над нашей грешной землёй. Этот разряд наиболее многочисленный, наиболее проникнутый злобой против миссии, только злобой почти всегда тайной. В своём «подполье» он кричит:

– Долой миссионеров! долой инквизиторов! нам не нужны сыщики, мы – против всякой миссии... Положим, и мы миссионерствуем, «собирая чад» водкой, подкупами и даже словом, но за то у нас – правда, мы истину проповедуем... Ну, да скоро и мы дождёмся светлых дней... то-то пойдёт свобода и веселье! Построим храмы; епископы и старцы наши будут иметь торжественные выезды... Голова от удовольствия кружится, как подумаешь... Ну, а вам, господа миссионеры, тогда крышка... то-то посмеёмся над вами!!, а то, пожалуй, и пардону заставим попросить... с нами не шутите: ра-а-ас-ши-и-бём! по этой части мы ловки: и своих порой не жалеем, и чужим спуску не даём...

Отвечать этим судьям нечего: они сами за себя хорошо говорят, и всегда в подобных рассуждениях, не зная и не испытав мудрости некоторых «завзятых» педагогов, прекрасно в вопрос вставляют необходимый на него ответ. Но как бы то ни было, – говорить, когда является нужда, с такими людьми миссионеру тяжело. Миссионер – человек, как и все, и вечно переживать ему незаслуженную обиду, да ещё подогреваемую «просвещёнными» людьми открыто и из-за угла (последнее чаще), – это значит носить «неудобоносимое бремя», тратить нервы не на дело, а на тоску, и притом бесплодную, подрывающую силы, делающую человека после 10–15 лет работы развинченным и безжизненным...

II. Судьи первой категории всех трёх разрядов – люди весьма способные на то, чтобы много говорить и ещё больше – напускать на себя всякую блажь. Просим поэтому их помолчать и дать слово другим своим коллегам, которые уже приготовились производить над миссионерами суд посредством «похвалы», адресованной на имя миссии.

Разряд первый. Показывает вид, что ему дороги интересы миссии. Миссия в устах этих судей – великое дело, так сказать, первостепенной важности.

– Жаль только, говорят они, что столь многозначительная функция церковной жизни у нас – в плохих руках. Ну, что такое миссионеры? и что они сделали? Обращают мало, организуют миссию плохо... Положим, среди них немало увлекающихся своей деятельностью... но что даётся этим увлечением? ничего почти... Надо прийти на помощь миссии.

Судьи этого рода, всегда чистые от всякого знания настоящего миссионерского дела, начинают ломать головы над изобретением средств оказания поддержки «погибающим» и приходят к заключению:

– Надо учредить миссионерский комитет: он будет хранилищем миссионерских традиций и явится прекрасным камертоном, который всегда «вовремя» будет ставить миссионеру до, не ноту, иначе именуемую ут, а предлог, обозначающий: до... этого дойти, а дальше – ни шагу...

Благожелатели иногда достигают своего. При существовании миссионерского специального учреждения в виде, напр., братства, они добиваются учреждения новой фабрики чернильно-бумажного производства, сковывают разными журналами и определениями живую миссионерскую инициативу, а в своих формулярах и на визитных карточках с чувством особенного удовлетворения в сознании исполненного «долга» проставляют напр.: «...Председатель Миссионерского Комитета» и т. п. Миссионер через год после этого «бежит». По этому поводу «благодетели» миссии обыкновенно говорят:

– – Делом не хотел заниматься.

Второй разряд. Стремится к переделке христианства. Проявляет чисто жидовскую тенденцию и желание превратить жизнь в галерею порнографических картин... Для судей этого разряда все беседы миссионера, будь их хоть до сотни в год («по местам, как известно, и больше бывает), – ничто, ноль, который, однако, мог бы превратиться в большую единицу – с башню вавилонскую, переиначь миссионер форму и обнови содержание своей проповеди.

– У миссионеров, говорят эти декаденты, много пыла. Но они плохо утилизируют свои силы. Беседуют с фанатизмом, в догматах своих не считают нужным делать безусловно необходимые (а это не фанатизм, господа судьи?) урезки. Толстого бранят, сектантам – ни одной уступки, а нас так прямо называют людьми, одержимыми половой психопатией (экое, подумаешь, неприличие в такой приличной форме сказать правду, которую, как и шило в мешке, никак не спрячешь в тёмном месте).

Благожелания судей второго разряда заканчиваются всегда криком:

– Вот миссионер, господа... держи, держи его! это – доносчик! шпион! христопродавец!

Второй разряд, имея сочувствующую ему толпу, наговорившую и в печати и устно о миссионерах столько, что и сам отец лжи не мог бы больше выдумать ни одной клеветы, ложится тяжёлым камнем на душу миссионера.

Этим судьям хочется сказать:

– Господа, бросьте свои хлопоты о превращении ноля в единицу; из ноля ничего не сделаете. Воля ваша: оставайтесь при своём глубинном ¹³¹ убеждении. Не забывайте только, что ваши мыльные пузыри, действительно, выросли в вавилонскую башню. Надеемся, что её постигнет библейская судьба: ведь башня то ваша уже разваливается; а до тех пор, пока она ещё не перешла в то, что называется «остатками» (археологическими), не предлагайте нам ваших просьб таскать для неё вместе с вами кирпичи: право, это – пустое занятие. У вас есть и свои рабочие руки, которые могут оказать вам (и оказывают) большую услугу по части укладывания разбивающихся «плинфов»¹³² в тачки и развозки их по вашим задворкам, и декадентским подвалам. А насчёт блуда просим запомнить: мы боремся с блудом и мысли и «свободной совести... так будьте любезны, не осложняйте наших работ... Оставьте вообще нас в покое, и во имя возвещённой вами свободы не отягощайте нас вашей клеветой¹³³...

Вот, читатель, наши главные судьи. Представьте себе, что все они образовали цепь в виде кольца; – миссионера поставьте в центре круга и послушайте крик, раздающийся из цепи... не правда ли, адская ловушка? Это будет почище и одиночного заключения и самого дантовского чистилища... А если прибавить к этому, что миссионер имеет право есть хлеб только до тех пор, пока не оставила его душевная энергия и физические силы, то вы поймёте грусть нашего одиночества, при котором если и не текут слёзы, то только в крепком уповании на Бога и в надежде на более светлые и радостные дни, когда одни судьи сойдут со сцены, другие – в бессильной злобе замолчат, а третьи станут нашими друзьями; когда, одним словом, цепь, образующая ловушку, разомкнётся и мы выйдем на свободу, чтобы принять участие в победе Церкви над злом, с которым, сознаемся, нам в настоящее время, действительно, весьма трудно бороться.

Маленькое post scriptum. Нам могут сказать: вы сами признали миссию слабой, идущей «на понижение». Отвечаем: нет, – мы доказываем, что, несмотря на разные тяготы, миссия жива, а миссионеры при помощи Божией делают своё дело. От людей же мы ищем только доброго слова о нашем деле и наших задачах. Писание говорит, что «жити братии вкупе» – великое «добро» и следовательно – великая сила. А если мы не прошли мимо и нашего желания есть, то только потому, что сам апостол сказал: «если мы посеяли в вас духовное, велико ли то, если пожнём у вас телесное»? (1Кор.9:11).

Миссионер А. Платонов

Родина моя – г. Новоузенск, Самарской губернии. Родители были закоренелые раскольники поморского брачного согласия. Отец мой, Иерофей Миронов, служил в военной службе в царствование покойного императора Николая Павловича, когда солдаты оставались в армии по несколько лет, не получая никаких отпусков для свидания с семьёй или родственниками. И были, таким образом, – люди, совершенно оторванные от всего, что стояло вне сферы их службы. В семье считали их как бы пропавшими, – большинство крестьянского люда совсем не знало, – где и как служит их сын или родственник; последний-же, отслужив 25 лет кряду, приходил на родину как чужой и многих из семьи не находил уже в живых. За отсутствием отца, начальное детство моё протекло под исключительным влиянием матери, у которой, кроме меня, было ещё трое детей: две дочери и сын, моложе меня. Средств же к жизни не было никаких, и она перебивалась с нами кое-как, занимаясь чёрными работами.

Когда мне исполнилось 10 лет, мать отдала меня старушке, Парасковье Мажоровой, которую просила научить меня грамоте. Мажорова была упорная раскольница, старая дева, имевшая уже около 80 лет. Зрение её было настолько слабо, что она едва различала одну букву от другой. Можно себе представить, что это был за педагог, да ещё в раскольническом духе! По слабости здоровья она еле двигала ногами, опиралась на костыль и им же наказывала непонятных и провинившихся перед ней учеников. Добавьте к этому, что она была бестолковая, но самолюбивая старуха, считавшая себя в числе великих учёных людей и богословов раскола. Как самая ярая и грубая фанатичка, она всячески поносила и ругала православную Церковь, именуя её «антихристовой блудницей», – «мерзостью запустения» и пр. Всё это она сообщила своим ученикам на первых же порах нашего поступления к ней и постоянно продолжала вливать в нас весь яд своего учения относительно православной Церкви. Мы читать не научились ещё, азы разбирали только, а ругать церковь, пересчитывать в ней ереси и гнушаться ею были уже научены.

У Мажоровой обучались и раскольники, и дети православных. Обучение вела она старинным способом: изучали азбуку, а потом псалтирь. Насколько учение это было медленно и не толково, достаточно сказать, что в 2 зимы, начиная каждую с ранней осени и до поздней весны, я успел пройти одну только азбучку. Летом старуха не учила детей, считая это время неудобным для занятия грамотой.

Мажорова делила всех учеников на 2 разряда: мы, раскольники, считались у неё «христианами», а православные – еретиками. Для нас, раскольников, у неё было особое ведро с водой, особая чашка для питья, – «чистая», как говорила она, а для православных была другая посуда и особое ведро с водой, каковую посуду она называла «поганой». Это обстоятельство повело к тому, что мы, раскольники, тотчас же стали называть православных «погаными», – «еретиками». Православные плакали от нас, жаловались своим родителям, и последние, считая себя обиженными, приходили с жалобой на нас к нашей наставнице. – «Не могу, голубчики, ничего поделать для вас в этом разе», обыкновенно говорила Мажорова православным, – «переходите в нашу веру, – тогда и вы будете чистыми христианами; а пока вы следуете треклятому Никону, как я буду поганить своих детей с вашими? Мы тоже блюдём себя и Христово учение нарушить не желаем. Не хотите учить – берите своих детей назад, а Христова правила нарушить я не желаю». Так проста и несложна была пропаганда нашей наставницы. И что же? Слова её и поступки влияли на народ православный и многие совращались в раскол. И это делалось тогда открыто, на виду у всех, и никто на это не обращал никакого внимания. Теперь, благодарение Господу Богу, в Бозе почивший император Александр III открыл церковные школы и многие даже из раскольничьих детей обучаются в них, но много ещё по лицу земли Русской и теперь разных «Мажоровых», в руках которых находится воспитание детей, и которые вместе с грамотой сеют семена раскола в юные головы несчастных.

На третью зиму я стал учить псалтирь. Дошёл я уже до 12-й кафизмы, как вернулся отец из военной службы и решил прекратить моё учение. – «Делом надо заниматься, а не за книгой торчать», сказал он. Так я и кончил курс своего учения на 12-й кафизме. Вскоре однако отец сознал нужду обучить меня письму, и отдал для этого к своему родственнику Ивану Романову, раскольнику. Этот педагог научил меня выводить на бумаге только одни буквы.

В расколе родители женят детей по собственному усмотрению и женят рано. Государственный закон о предельном возрасте для брака они не признают и не подчиняются ему. Такое своеволие раскольников, проходящее большей частью безнаказанно, соблазнительно для православных; последние часто ропщут на своё начальство, говоря: «раскольникам во всём свобода, а нам стеснение. Полгода не достанет жениху или невесте, и то хлопочи и майся об этом, а они на 2 года раньше женят своих детей, – и то ничего». Такие жалобы доходили до нас, мы и на это говорили православным: «мы – Христова овца, а вы – Никонова. Для нас ваши законы не обязательны». Женили и меня в 16 лет. Жену подобрали из раскольничьей семьи, девушку, которая с малолетства воспитывалась в раскольничьем девичьем монастыре; хорошо там изучила церковную службу и пение. Таких девушек высоко ценят в расколе и берут нарасхват. Радовались и мои родители, что Бог послал им счастье женить своего сына на такой грамотнице. Радовался и я, но одно беспокоило меня, что сам то я перед ней был малосведующий человек. Это стесняло меня и ставило в неловкое положение перед женой. Между тем отец, пользуясь домашней грамотницей, начал устраивать в своём доме нечто в роде читальни. В свободное время он даст, бывало, знать желающим послушать «Божие писание» и последние текут в наш дом один за другим, усаживаются вокруг стола на скамьи, и жена начинает читать книгу, а отец принимает на себя роль толкователя писания. Нужно заметить, что он служил в Петербурге и самоучкой там научился читать. Полюбив чтение, он начал покупать старопечатные книги, которые и принёс с собой домой. Эти то книги (Катехизис большой, Кириллова и др.) и читала моя жена, так как сам отец читал по складам и плохо. Но немало дивился я тому, как он, будучи малограмотным, смело толковал писание. Бывало, прочтёт жена строку-другую, отец сейчас же остановит её и начнёт толковать, что и к чему говорится. Возражать отцу было некому, все слушали его с полным доверием, вздыхали, некоторые плакали и потом при прощании благодарили его и жену мою за доставленное им удовольствие – послушать слова Божия. Беседы эти стали обычным явлением, жена моя прослыла «начётницей» в городе, отец – «толкователем» Божьего писания. Приходили на беседы и православные. Это возбудило во мне ревность и желание самому научиться читать книги. Жена стала моим учителем, я – учеником. 18-ти лет я снова засел за азбуку и псалтирь и быстро выучился читать. Любовь к чтению у меня была так велика, что, отправляясь на работу в поле, я брал с собою книгу и читал её во время отдыха.

Одну за другой прочитал я все наиболее уважаемые в расколе старопечатные книги, читая их от доски до доски. Когда я ознакомился с старопечатными книгами, то мне стало ясно, что отец много толкует по своему разуму, а не по писанию. Но сказать ему это прямо я, конечно, боялся. Случилось, что, вместо жены, отец заставил меня читать на беседе. Я начал читать, а отец то и дело останавливал меня и толковал прочитанное мною. Я не утерпел и возразил ему, что он даёт ложное толкование писанию, говорит то, чего нет в книгах. «Ах ты щенок этакий! – вспылил отец. Я в царской службе состоял, со многими хорошими людьми речь держал, а он мне прекосювие творит! – Какая ныне церковь и таинство?! Всё антихрист уничтожил. По твоему толковать, так скоро и в Никонову церкву надо идти, а моленную оставить. Ишь какой грамотей объявился! Смотришь в книгу, а толкованье ведёшь вперекор своего общества. Ты должен писанье-то прилаживать к нашему обиходу, потому старые книги все написаны в благочестии и нашей вере защиту полагают». Такого взгляда держался мой отец относительно «Писания» и спорить с ним было трудно. Он грозил высечь меня за неповиновение ему. Я замолк и только временами возмущался, когда отец толковал людям всякую небылицу по вопросам – о вечности св. Христовой Церкви, о священстве и св. таинствах.

В 1870 году в Новоузенске открылись публичные беседы со старообрядцами и молоканами. Беседы вёл соборный протоиерей о Пётр Унгвитский¹³⁴. Дело было новое и оно всполошило всех раскольников. Защитниками раскола тотчас выступили новоузенские мещане: Тит Федулов Альхов, Тит Крючков, Семён Морозов, Константин Шилен, Софрон Турковский и настоятель моленной Федот Семенов Кожевников. Рать эта дружно набросилась на защитника православия, производя на беседах шум, крик и всячески стараясь запутать и сбить собеседника. Раскольники забрасывали миссионера разнообразными вопросами, – один кричал об антихристе, другой о пророках Илии и Енохе, третий о мерзости запустения и т. п. Всё это делалось нарочито, с целью сбить православника собеседника и этим посрамить его перед народом. Пускались в ход хула, ругань, насмешки, чтобы вывести миссионера из терпения. – «Они крестное знамение забыли полагать на себе! Что говорить с волками в одеждах овчих! Усоедцы! Табашники!» и пр. и пр. – кричали раскольники один перед другим. Им страшно было досадно, что православный священник осмелился открыть беседы и публично обличать несправедливость беспоповского учения. На их языке это значило, что православный миссионер «конфузит и срамит» их перед народом. Порядок на собеседовании приходилось водворять с большими усилиями. Почтенный миссионер, о. Пётр Унгвитский, и его достойный помощник Павел Афанасьев, послушник монастыря, человек тоже начитанный, всячески старались усмирить взбунтовавшихся раскольников, убеждая их и словом Божиим и святостью храма, в котором велись беседы, но они ничего не слушали и бессовестно грубо лгали и поносили св. Церковь и её богослужение. И всё это терпеливые, преданные своему делу, миссионеры перенесли и продолжали трудиться с неослабной ревностью. Мало-по-малу поведение раскольников стало тише, возражения их перестали уже казаться новостью и были выяснены, и сами беседы пошли ровнее, спокойнее, убедительнее. Начётчики раскола, доселе хвалившиеся везде и всюду своими победами, сознали своё бессилие и перестали являться на публичные беседы. Гордость раскола была сломлена; самохвальство их унижено...

7 лет трудился о. протоиерей, ведя беседы с уклонившимися от православия, 7 лет разоблачал он заблуждения расколо-сектантства и апостольские труды его принесли желанный плод. Те, которые ранее, выходя из церкви, кричали: «наша взяла! наша взяла! Мы посрамили еретиков»! теперь как бы устыдились своего нахальства, – стали приходить к о. Петру на дом и сердечно вести с ним откровенные беседы. В результате вышло то, что из числа упомянутых начётчиков Симеон Морозов, Тит Альхов и Софрон Турковский оставили раскол и присоединились к православной Церкви. Присоединение их сильно взволновало раскольников нашего города и многих заставило призадуматься над своим собственным положением в расколе.

Я был в числе постоянных ревностных слушателей бесед достопочтенного о. миссионера, протоиерея Петра Унгвитского. Беседы заставили меня серьёзнее заняться чтением слова Божия и старопечатных книг. На беседах я узнал многое, чего не слыхал от раскольников, и сам не мог прочитать. Сами книги старопечатные стали для меня понятнее теперь, чем раньше – до слушания бесед. Тогда я читал их под влиянием раскольнических толкований и смотрел на прочитанное только глазами раскольника, теперь, наслушавшись объяснений о. миссионера, я увидел, что правда на стороне православия, а не наших начётчиков. Я увидел, что последние читают одно, а толкуют другое; книги старые содержат, а им не веруют. И чем больше читал я, тем больше открывалось мне в писании доселе неизвестного. Углубляясь в писание, я негодовал на своих наставников, что они взяли ключ разумения, а между тем проповедуют ложь и морочат людей. Особенно поразили меня слова Христа Спасителя: «Созижду Церковь Мою, и врата адова не одолеют ей» (Мф.16:18). Если церковь, рассуждал я, будет неодолённа вратами ада, то значит – она пребудет в том виде, какой создал её Христос Спаситель, т. е. со священством и таинствами. И если это так, то ясно, что общество беспоповцев не составляет собой церкви Христовой. В этой мысли утвердили меня и свидетельства старопечатных книг¹³⁵, и учение отцов церкви, из коих блаженный Августин свидетельствует: «Церковь пребудет на сей земле не на краткое время, но до конца века... Церковь не будет побеждена, не искоренится, не уступит никаким искушениям, доколе не настанет конец мира» (Толк. на 69 псал.). Мир ещё не кончился, значит, рассуждал я, церковь должна быть на земле. Но где же эта церковь? Стал я рассматривать своё беспоповское общество и увидел, что оно утверждается не на слове Божием и учении св. отец, а руководится разумом и мнением своих наставников, которые настолько же грамотны и знают писание, как и мой отец, читающий по складам. Проверил общество последователей австрийского священства, – вижу, что и эти люди, хотя и завели у себя священство, но священство незаконное, которое самочинно и вопреки церковных правил создали два монаха Павел и Алимпий, купивши деньгами греческого митрополита Амвросия. Если Амвросий еретик, рассуждал я, кто же преподал ему благодать хиротонии? Поп Иероним не мог этого сделать, миряне – тем более. Ясно, что австрийская иерархия – безблагодатная, незаконная и неспасительная. После этого я стал размышлять о православной Церкви и главным образом о тех обвинениях, которые сыпались на неё со стороны раскольников. Как и всякого старообрядца, меня занимали прежде всего обрядовые вопросы, которые казались раскольникам столь важными, что из-за них отделились они от Греко-российской церкви, считая её еретической, неправославной, каковы вопросы: о двоеперстии для крестного знамения; хождении посолонь, седмипросфории, букве «и» в имени Спасителя, слове «истинного» в символе веры, о сугубом «аллилуия» и пр. Рассмотрев всё это, я увидел, что занимавшие нас в расколе вопросы не касаются существа веры и отделяться из-за них от св. Церкви пагубно и нечестиво. Утвердившись в этом, я боялся, однако, высказать своё мнение прямо и публично перед всеми старообрядцами, боялся заправил раскола и своих фанатичных родителей. Я видел, что мы блуждаем по пути раскола, – видел, что Греко-российская церковь есть православная, святая, непорочная, но таил это в себе, в своём сердце, скрываясь от других, – таил до более благоприятного времени, чтобы сбросить с себя оковы раскола. Это случилось около 1878 года.

В это время вышеназванные два начётчика: Семён Петров Морозов и Тит Федулов Альхов, убедившись в несостоятельности раскола, стали говорить в народе, что старообрядцы ошиблись и незаконно отделились от православной Церкви. Такое смелое заявление двух видных начётчиков всполошило всё общество раскольников. Тотчас собрали сходку в моленной, пригласили Морозова и Альхова к ответу; последние стали было вычитывать из книг в защиту православной Церкви, но раскольники подняли шум и крик: вырвали у них книги из рук и стали попросту ругать и хулить Церковь, глумиться над вей и над начётчиками, перед которыми до этого благоговели. – «Вон их из общества! Проклясть их за их еретичество!» – кричали раскольники с яростью. Наставник, Федот Семенов Кожевников, тут же произнёс над обоими начётчиками анафему и объявил, что всякий, кто будет беседовать с отлучёнными и принимать их в свой дом, также будет отлучён от их общества. (После этого Морозова и Альхова вытолкали из моленной). Событие это имело чрезвычайно важное значение в нашем раскольническом обществе: благодаря означенным двум лицам, которые продолжали неумолчно защищать св. Церковь и обличать раскол в лживости, оно видимо стало клониться к упадку и разложению. Беседы Морозова и Альхова имели особенно большое влияние на молодое поколение старообрядцев, которое, не смотря на суровое постановление своих главарей, слушало их и вступало с ними в беседу. А тут вскоре скончался и наставник моленной, Федот Кожевников, почти 30 лет состоявший при этой должности. С его смертью, общество новоузенских беспоповцев окончательно осиротело и стало беззащитным. Из массы раскольников не находилось даже такого лица, которое бы могло занять должность настоятеля моленной. Так прошло довольно долгое время. Наконец, раскольники выбрали старика лет 70, Гордея Иванова, человека смирного, уступчивого, но вместе и весьма малограмотного. Гордей умел только замолитвовать, т. е. делать возгласы во время службы, это только ему и предоставили; остальные дела исполняли другие. В обществе за это время не было никакого порядка. Каждый Иван, по пословице, лез к делу не зван. На собраниях дрались кулаками, каждый выставлял своё знание перед другом. И всё это было как бы в чину закона, нисколько не смущало совести старообрядцев. Гордей безмолвно смотрел на эти кулачные бои в моленной. Да и что он мог сделать? Кто мог послушать его? В расколе обычно царствует своеволие, безначалие, гордость и пр. Не поправился наставник – долой его!

Утомившись душевно от внутреннего колебания, я решил высказать Гордею своё сомнение, чтобы получить от него какой-нибудь совет. Между нами произошёл следующий разговор.

– Сомневаюсь, Гордей Иваныч, получить спасение души в нашем обществе, которое не имеет священства и спасительных таинств, – сказал я ему.

– Я и сам, брат, тово, сильно скорблю, что у нас нет причащения, да что же делать то? Где его взять? Ныне время последнее, – священства и таинств не должно быть на земле.

– Христос ясно сказал, что Церковь Его врата адова не одолеют, а св. Златоуст поучает, что удобнее солнцу престать от своего течения, нежели церкви без вести быть.

– Говорят у нас кое-кто, что в Японии есть истинное священство. Далеко только!

– Япония страна известная, но, чтобы там были старообрядцы – этого не слышно. Наконец, если там есть священство, то почему же нам не заимствоваться от него? Надо хлопотать о сём, так как без священства быть нельзя.

– Кому у нас хлопотать то! Никому не охота.

Как же жить то!

– На Христа Спасителя положись и ладно!

– Христос дал нам своё учение, которое изложено во св. Евангелии, его мы и должны слушать, а своё учение придумывать нельзя.

На этом я и расстался с Гордеем, который вскоре после этого и потонул душой и телом. Гордей любил удить рыбу. Однажды он пошёл на реку, расставил сети, а сам с лодки начал удить рыбу. Случилось, что он как-то упал с лодки и запутался в рыболовной сети. Так погиб человек, бывший недалеко от православия, погиб по привычке к расколу и обрядности. И сколько таким путём гибнет в расколе людей, которые и сами сознают, что общество их имеет недостатки, и в то же время не могут выйти из раскола и гибнут вне св. Церкви. Не свидетельствует ли это о том, как необходима миссия для церкви.

Единоверч. свящ. Дометий Холопов

(Продолжение следует).

Б) О воскресном дне.

После полуторачасового отдыха мы снова собрались в храме. Теперь нам предстояло решение вопроса о воскресном дне.

Мы уже видели, заговорил я, что христиане не должны чтить субботу или ветхозаветный покой. Как служители Нового Завета, они должны свято хранить покой новозаветный, дарованный им Ходатаем Нового Завета Иисусом Христом. Новозаветный покой заключается в победе Христа над адом и смертью (1Кор.15:57) или в воскресении Христа, потому что именно воскресением Своим Он расторг узы смерти и сокрушил силу ада (Деян.2:24–32; 1Кор.15:20–23,55–57) и тем „упокоился“ в уповании, что не оставлена душа Его в аде и плоть Его не увидела тления (Деян.2:26–31). В покое или воскресении Христа все христиане получили непреодолимое свидетельство и собственного покоя от уз ада, и смерти, как некогда евреи в покое Бога Отца или в Господней субботе получили знамение и собственного покоя от гнёта Египетского рабства. И как некогда евреи свято хранили и сам день своего покоя – субботу, так теперь христиане, участники в покое Христа, должны святить и сам день покоя Христова. День же, когда Христос „упокоился“ или воскрес, – это, по свидетельству Евангелистов, первый день недели (Мк.16:9 и др.).

Следовательно, первый день недели и служит для истинных христиан видимым знамением дарованного им Христом новозаветного покоя. И православные христиане чтут Христов покой и свято хранят его знамение – первый день недели.

Между тем у вас, Пётр, нет знамения покоя Христова и вы доселе храните лишь знамение покоя ветхозаветного. Выходит, вы не веруете, что Христос Своим воскресением даровал и нам надежду на новый покой. Но если нет у вас надежды на покой Христов, как собственный, который и вы получите в воскресение мёртвых, то вы погибли и сама вера ваша тщетна (1Кор.15:14–23).

В воскресение Христа мы веруем, – отвечал Пестряков. Веруем также и в то, что и мы воскреснем и наследуем покой Христов. Об этом нам ясно говорит Св. Писание (1Кор.15:22–23). Но нигде в св. Писании не сказано, чтобы христиане праздновали сам день покоя или воскресения Христова. По крайней мере мы не только не находим заповеди об этом в св. Писании, но даже не видим примеров того, чтобы Христос или Апостолы при жизни Христа чтили день Его воскресения или первый день недели.

– Помнишь, Пётр, как я уже доказал тебе, что нам необходимо соблюдать не букву, а дух десяти заповедей (2Кор.3:6–7). Четвёртая заповедь десятословия повелевает: „помни день субботний, чтобы святить его“... (Исх.20:8). Что такое: „день субботний?“ Это „день покоя“, как сказано: „завтра покой, святая суббота“... (Исх.16:23). Итак, по заповеди необходимо святить „день покоя“. В этом и заключается дух заповеди, обязательный и для христиан. И если для евреев „днём покоя“ был седьмой день недели, с которым у них связывалось воспоминание об освобождении их от Египетского рабства (Втор.5:16), то для христиан „днём субботним“, или „днём покоя“ является уже первый день недели, так как Сам Христос „упокоился“ именно в первый день недели (сравн. Деян.2:24–26; Мк.16:9). И христиане с этим днём связывают воспоминание и о собственном покое в воскресение мёртвых. Следовательно, христиане имеют прямую заповедь, повелевающую свято хранить сам день покоя. Имеют они также и пример Христа, избравшего днём покоя не седьмой, а первый день недели. Отсюда уже понятно, почему ни Сам Христос, ни ученики Его не могли святить первый день недели, как день покоя Христова, прежде воскресения Христова. Лишь с воскресением Христа наступил покой Христов, и посему только по воскресении Христа открылась для христиан обязанность чтить первый день недели, как день покоя Христова.

– Я не буду спорить о том, что Христос воскрес в первый день недели и что в воскресении Христа заключается Его покой, возбуждённо возразил мне Пестряков. Не буду спорить и о том, что мы должны свято хранить и день покоя. Но только скажу, что в св. Писании мы не находим примеров того, чтобы Христос или ученики Его, по воскресении Христа, святили именно первый день недели, как день покоя¹³⁷.

– Но позволь, Пётр, ты сам себе противоречишь. Ты признаёшь первый день недели днём покоя Христова и соглашаешься, что мы должны чтить и сам день покоя. Для чего же тебе ещё примеры освящения первого дня недели? Разве, если бы в св. Писании не было таких примеров, то заповедь об освящении дня покоя потеряла бы свою силу для нас?!

– Нет, не потеряла бы, – отвечал Пестряков, а только для нас убедительнее была бы.

– Хорошо, Пётр. Во внимание к твоей немощи я приведу тебе из св. Писания примеры того, что Христос и Апостолы освящали именно первый день недели.

Прежде всего остановимся на примерах, взятых из жизни Иисуса Христа с момента Его воскресения и до вознесения Его на небо. Воскресение Христа является величайшим событием в Его жизни. Без воскресения Христа тщетна была бы и проповедь наша, и вера наша была бы тщетна и мы погибли бы, так как мы спасаемся только воскресением Иисуса Христа (1Кор.15:14–18; 1Пет.3:21). И вот это величайшее в жизни Христа событие и самое спасительное для нас совершилось именно в первый день недели, как согласно повествуют о сём все Евангелисты: „воскресши рано в первый день недели... (Мк.16:9, сравн. Мф.28:1–6; Мк.16:1–2; Лук.24:1; Ин.20:1). Первым днём недели назывался день, следующий тотчас за субботой: „по прошествии же субботы, на рассвете первого дня недели»... (Мф.28:1). Следовательно, как в Ветхом Завете Бог-Отец освятил день седьмой тем, что почил в оный день от дел творения, так и в Новом Завете Бог-Сын покоем в первый день недели (Деян.2:24–26), покоем от дел творения новой твари, навсегда сменившей тварь древнюю (2Кор.5:17), освятил для Себя и для всех христиан, как участников в покое Христа, первый день недели. И в этом покое Христа в первый день недели заключается первое освящение Христом первого дня недели (сравн. Быт.2:2–3; Исх.20:8–11). Затем, в дальнейшей Своей жизни, на земле по воскресении Христос не раз выделял первый день недели из ряда других дней, как день особенный, когда именно к этому дню приурочивал все свои явления верующим в Него. Так, уже в сам день Своего воскресения, т. е. в первый день недели, Он пять раз являлся: 1) Марии Магдалине (Мк.16:9), 2) жёнам, пришедшим ко гробу (Мф.28:9), 3) Петру (Лк.24:34), 4) двум ученикам, шедшим в Еммаус (Лк.24:13–32) и 5) одиннадцати апостолам (Ин.20:19). Прошло восемь дней со времени воскресения Христа, и Христос снова освятил первый день недели Своим явлением ученикам, собравшимся в доме вместе с Ап. Фомой (Ин.20:26).

Напрасно вы видите здесь первый день недели, – возразил мне Пестряков. Еванг. Иоанн ясно говорит: „после восьми дней“ (Ин.20:26). Следовательно, если предыдущее собрание апостолов было „в первый день недели (Ин.20:19), то восьмой день после первого дня недели падёт на понедельник или на второй день недели. Значит, Христос явился двенадцати апостолам в понедельник. Можно думать, что данное явление Христа было даже во вторник, так как еванг. Иоанн говорить: „после восьми дней“, а не в восьмой день.

– Ошибаешься, Пётр. Во-первых, еванг. Иоанн не пишет: „восемь дней после первого дня недели“, а говорит только: „после восьми дней“. С какого же времени? Конечно, со времени собрания апостолов в первый день недели (Ин.20:19–26). Является вопрос: считать ли первый день недели в числе восьми дней? Если не считать, как делаете вы, то можно прийти к нелепому заключению, что Христос и воскрес-то во второй день недели!.. В самом деле Христос учил, что Он воскреснет „после трёх дней“ со дня смерти Своей (Мф.27:63. Ин.2:19). Если не считать дня Его смерти, т. е. пятницы (Ин. 19, 31–42), то третий день падет на понедельник. Если же выражение: „после...“ понимать по окончательном прошествии третьего дня, то воскресение Христа падёт уже на вторник!.. А между тем Христос воскрес „в первый день недели (Мр. 16, 9). Значит, в числе трёх дней необходимо считать и день смерти Христа, и выражение: „после трёх дней“ необходимо понимать в смысле: „в третий день“ (Мф.27:63–64. Лк.24:46). Так точно должны мы толковать и выражение еванг. Иоанна: „после восьми дней“. В число „восьми дней“ входит и первый день недели, и само выражение: „после восьми дней“ должно быть понимаемо: „в восьмой день“¹³⁸. Тогда ясно станет, что Христос и воскрес в первый день недели и явился двенадцати ученикам также в первый день недели (Ин.20:26). Но не только покоем Своим и явлением Христос запечатлел святость для христиан первого дня недели. В тот же первый день недели Он совершил с двумя учениками Своими первое и последнее, по своём воскресении и до вознесения. преломление хлеба или вечерю Господню (Лк.24:30,31–35) и подал апостолам особый дар Св. Духа и власть силой этого дара прощать людям или оставлять на них грехи их (еванг. Ин.20:21–23). Наконец, с особенной ясностью Христос указал на святость первого дня недели, как дня радости и мира для христиан, когда, явившись плачущим жёнам (Ин.20:11), повелел им: „радуйтесь“ (Мф.28:9) и затем, явившись одиннадцати апостолам и бывшим с ними, дважды сказал им: „мир вам“ (Ин.20:19–21), но не плач и рыдание (Мк.16:10; Лк.24:17–21). Спустя восемь дней Христос снова является уже всем апостолам и снова повелевает им: „мир вам“ (Ин.20:26). Отсюда ясно, что священный покой Христа, запечатлённый в умах и сердцах христиан явлениями воскресшего Христа священным собранием с преломлением хлеба и подачей великого дара Св. Духа, первый день недели должен быть проводим христианами в особой радости и мире во Христе. Как некогда евреи называли субботу „отрадой“ и чтили её воздержанием от „обычных дел“ (Исаии 58, из), так христиане должны считать „днём радости“ первый день недели и проводить его в „мире“ Божием, а не в суетных, житейских делах. „Мир“ или покой не только для Христа, но и „вам“, т. е. всем христианам в первый день недели.

По вознесении своём на небо Христос снова от имени Бога-Отца запечатлел святость первого дня недели. Апостолы, по вознесении Христа, должны были оставаться в Иерусалиме, доколе не облекутся силой Св. Духа, Которого Христос обещал послать на них от Отца Своего (Лк.24:49; Деян.1:4.). На вопрос учеников о времени этого события Христос отвечал: „не ваше дело знать времена или сроки, которые Отец положил в Своей власти; но вы примите силу, когда сойдёт на вас Дух Святой“... (Деян.1:6–8.). И вот это сошествие Св. Духа на Апостолов, давшее им силу быть проповедниками Христа по всей земле (Деян.1:8), случилось в день Пятидесятницы (Деян.2:1), которая в тот год праздновалась в первый день недели. Итак, первый день недели и есть то время, которое Сам Бог Отец избрал и которое освятил ниспосланием Св. Духа на Апостолов и других христиан.

А по-нашему Пятидесятница, когда Св. Дух сошёл на учеников Христа, приходилась в субботу, заметил, обращаясь ко мне, Пестряков. Ведь Пасха в тот год была в субботу и если со дня субботы отсчитать пятьдесят дней, то Пятидесятница была в субботу.

Ошибаешься, Пётр. То правда, что Пасха в тот год приходилась в субботу (Ин.19:14–31). Но дни Пятидесятницы исчисляются по закону не от первого дня Пасхи, а от второго, как сказано: „отсчитайте себе от первого дня после праздника... семь полных недель“... (Лев.23:15). Следовательно, счёт пятидесятницы в год воскресения Христа должно вести с первого дня недели, потому что праздник Пасхи был в тот год в субботу. А тогда „семь полных недель“ кончатся в субботу и 50-й день, или Пятидесятница падёт, именно, на первый день недели.

И. Айвазов

(Окончание следует).

Автору принадлежит многочисленное количество произведений по вопросам богословской науки, – притом, произведений первоклассных, давно уже сделавших его имя широко известным в нашем отечестве. Настоящее исследование о. Т. И. Буткевича – плод неутомимых его трудов. Он – новый бриллиант в диадеме, автором давно заслуженной, которую уже успели украсить такие другие бриллианты, каковы: „Жизнь Господа нашего И. Христа“, „Зло, его сущность и происхождение“, „Последнее сочинение графа Толстого: Царство Божие внутрь вас“, „Высокопреосвященный Амвросий, архиеп. харьковский“ и проч. Лежащая перед нами книга – продолжение ранее изданной под тем же заглавием и составившей первый том исследования того же вопроса. В первом томе (Харьков, 1902 г.; стр. 11+560), в частности, помимо много-содержательного „введения“ (в котором многому можно поучиться и которое потребовало от автора обширных исторических и богословско-философских познаний), находим одиннадцать глав, предметы которых таковы именно: „классические гипотезы древне-греческих мыслителей о сущности и происхождении религии; натуралистическая гипотеза о происхождении религии в роде человеческом; теория фетишизма; гипотеза О. Каспари о религии, её сущности и происхождении, анимистическая гипотеза“ о том-же; „гипотеза традиционализма о происхождении религии в роде человеческом; учение Спинозы о религии, её сущности и происхождении; суждения Лессинга и Канта“ о том-же; „учение И. Г. Фихте, Якоби и Гете“ по тому же вопросу. Через два года по выходе в свет столь грандиозного исследования, над которым иной просидел-бы целый век бесплодно (лицам, с которыми нашему автору приходилось не раз полемизировать, наверное, не написать ничего подобного: они лишь отняли своими удивительными на автора нападками время, которое последний употребил-бы на что-либо более плодотворное... Бог им – Судья!), явился второй том его, не менее внушительный и грандиозный, заглавие которого выше выписано и которое – одно – доставило автору высшую учёную степень, впрочем, давно уже им заслуженную четверицей (для чего автору не было надобности собирать воедино все свои крохи, что делали некоторые другие с сомнительным успехом). Второй том состоит из одиннадцати же глав (как и первый). Они излагают „учение Шлейермахера о религии, её сущности и происхождении, учение Гегеля о религии и её сущности, учение Шеллинга о сущности религии, учение Фейербаха“ о том-же, „взгляд Огюста Конта и позитивистов на сущность религии, – взгляды пессимистических мыслителей – Шопенгауэра и Гартмана на религию, её сущность и происхождение“, „учение А. Спира“ о том-же, „гипотезу генотеизма или катенотеизма, учение Пфлейдерера о религии, её сущности и происхождении, учение Л. В. Э. Раувенгофа, Фойгта и Ричля“ о том же и, наконец, „учение теистов о религии и её сущности“. Отличительные особенности второго тома исследования о. Т. И. Буткевича те-же, что и первого. В общем, прежде всего, бросается в глаза читателю прекрасная осведомлённость автора в литературе изучавшегося им вопроса. Она должна быть поставлена в особую заслугу исследователю, если обратим внимание на ту массу лиц, учение которых о религии автор изучал. Изучить литературу, посвящённую одному какому-либо из них, и это – огромный труд, а сделать то, что выполнил наш автор, труд исполинский. Далее, литература эта служила для автора лишь некоторым пособием, помогавшим ему ориентироваться в вопросе и его частностях, а главнейшим образом указывавшая ему только точку отправления для дальнейших изысканий, тот пункт, до какого история вопроса в том или другом случае дошла. Если б игнорировалось исследователями ознакомление с литературой того или другого вопроса, тогда каждый начинал-бы дело „ab ovo“, и все толклись-бы в сущности на одном месте. Знакомясь с литературой своего вопроса, о. Т. И. Буткевич особенное и специальное своё внимание, как и следовало, посвящал изучению первоисточников, т. е., творений тех самых лиц, „философские гипотезы“ которых он предлагает читателю в своей превосходной книге. Это изучение, при том, не по русским переводам, где они были, а по первоисточникам (по мере доступности их русскому исследователю), и чрезвычайно важно, и не менее того трудно. Зато оно даёт возможность читателю верить исследователю, как говорящему и пишущему не с чужого голоса, а то, что он сам видел, так сказать, лицом к лицу. Высокая подготовка автора к подобного рода исследованиям, ярко сказавшаяся в прежних его трудах, его прекрасная осведомлённость не только в области богословской, но и философской, его целесообразные методологические приёмы, его ясное и образцовое изложение (которому следовало-бы поучиться у него многим из современных учёных богословов) и проч. – всё это привело к тому, что перед нами – труд высокой научной ценности, заслуживающий самой лестной аттестации со стороны рецензента, который искренно и чистосердечно удивляется необыкновенному авторскому трудолюбию, поразительной любви автора к учёным занятиям даже при самых неблагоприятных иногда условиях (разумеем в особенности тяжёлое авторское настроение, какое, полагаем, несомненно им овладевало вследствие несправедливых, резких и пристрастных на него нападок со стороны близоруких критиков, часто не видевших дальше своего носа или оказывавшихся неспособными подняться на высоту авторской точки зрения, или просто не желавших почему-то отнестись к нашему автору надлежащим образом: одна история с переведённой автором книгой Зейделя слишком поучительна – как „прекрасная“ аттестация „знаменитых“ критиков нашего автора!). Если б у автора явилось побольше подражателей на этом его поприще, то, наверное, скоро у нас перестали-бы по обычаю указывать на скудость русской богословской науки. Но, к сожалению, этих подражателей мало, так как для подражания нужны и таланты, и знания, и упорный труд, и твёрдый прямолинейный дух... А где взять всё это в наше скудное время?! Потому-то таких исследователей книг мало и потому-то, следовательно, тем более мы обязаны их ценить. Хвалим этого русского богослова, как преполезного для русской церкви труженика, и восхищаемся, гордимся им.

Проф. А. Бронзов

В этой книжке на 80 страницах автор говорит: „о кознях диавола, о должном настроении в борьбе с еретиками и злом мира, об основных приёмах пастырской деятельности, о долге пастырском – содействовать распространению душеполезных изданий, о сыновьях священников, о настроениях, о духе смирения, о духовном трезвении, об епитимиях, о чувстве долга, о строгих требованиях по отношению к священникам, о жёнах священников, о стяжании пастырями благодати Св. Духа, о плоти, мире и диаволе и борьбе с ними пастырей, о воспитании готовящихся к пастырскому служению, об архипастырях“ и т. п.

Для характеристики автора и для ознакомления с его взглядами приведём несколько выдержек из его писем: – „Главное настроение, необходимое пастырю и во дни, и в нощи, это чувство смирения, особенно по отношению к пасомым и вообще ко всем людям. Православным пастырям необходимо смириться пред русским народом, потому что он своими трудами питает нас. Гордость в русском духовенстве не должна иметь места, чему способствует Сам Бог, попуская русскому священству подвергаться насмешкам, скорбям, невзгодам, бедствиям!!“ (стр. 26–27). Автор упрекает наше белое духовенство в гордости и даёт ему уроки смирения!! Странно...

„Самое необходимое для пастыря дело и упражнение, это – внутреннее внимание (трезвение), т. е. зоркое наблюдение за своими мыслями и чувствами, а наилучший способ для приобретения такого трезвения – Иисусова молитва, соединяемая с каждым дыханием груди или с каждым шагом хождений и исхождений“ (28, 29). „В то же время священник должен ежедневно напряжённо-внимательно упражняться в чтении Свящ. Писания, творений св. отцов и современных учителей церкви“ (4 стр.).

Пастыри должны проводить жизнь „в крепком воздержании гнусного и жадного чрева, в ослаблении плоти малоспанием“ (15). К числу тяжких для священника грехов автор относит между прочим празднословие, смех, франтовство и особенно курение табака (32), по словам автора, „один епископ заявил своим пастырям, что курящих иереев в первый год он лишает всяких наград от высших до самой низшей: благословения. Во второй год (если не отстанут) будет упорствующих в курении вызывать ежемесячно в архиерейский дом для двухдневного при доме дежурства. В третий же год курильщики будут посланы в монастыри на год“... А приходы, значит, останутся на целый год без священников?! Это невозможное распоряжение автор однако называет „по истине любомудрым и достоподражаемым“ (34). Автор вполне одобряет и другое не менее странное распоряжение епископа, который будто бы предписал подведомственным священникам немедленно „доносить ему о днях рождения своих детей. И вот, когда оказывается по-простому (бабскому) расчёту, что ребёнок зачат в посты, то епископ налагает на пастыря епитимию – месяц послушания при архиерейском доме или монастыре. И сам стыд быть обличёнными удерживает пастырей и их жён от сладострастия; и уж не дождётся отличия и повышения ни священник, курящий табак, ни тот, которого при содействии арифметики епископ обличил в сладострастии“. (35–36).

Прямо не верится, чтобы епископ, при содействии арифметики, уличал пастырей в сладострастии; даже тёмные деревенские бабы считают срок беременности в 9 месяцев лишь приблизительно; наука же говорит, что „о продолжительности человеческой беременности мы точных данных иметь не можем, так как совершенно неизвестен момент зачатия; обыкновенно же эта продолжительность принимается в 280 дней (от 240 до 320)“. Наконец и по прямому смыслу закона (Зак. гражд. т. X, ч. I), епископ не имел бы права в подобных случаях руководиться такой арифметикой.

Автор требует, чтобы „воспитание гражданского поколения пастырей велось в духе послушливости, нестяжательности и целомудрия душевно-телесного“ (69), чтобы „семинарская жизнь была организована на строгих началах, по образу благоустроенных монашеских общежитий“ (77), чтобы воспитатели „особенно заботились о развитии в кандидатах священства духа послушливости, нестяжательности и целомудрия“ (72).

В заключении автор уверяет наше белое духовенство в том, что оно „ущедрено всякими благами и потому имеет полную возможность исполнять добросовестно и благодушно“ лежащие на нем обязанности, что „пастырям грешно роптать на своё материальное положение, так как оно лучше положения большинства пасомых», особенно же радует его то, что у православных священников есть жены, которые „спасают нас от распутства католических патеров и аббатов“ (79)...

Возражать против всего этого считаем излишним.

Преподаваемые „духовным пастырям» советы таковы, что наши священники мало потеряют, если не прочтут адресованных им писем, хотя „письма» г. Михаила С-ко всё-таки любопытны как крайнее мнение светского церковника.

А. С.

Совращение в штунду детей – Отношение штундистов к народным школам. – Штундовые школы – Новое обходное движение в штунде. – Ходатайства штундистов перед Министер. Внутр. Дел. – Внутренняя жизнь штундистов. – Отношение штундистов к миссионерским беседам. – Общее состояние штунды: – Раскол старообрядчества. – Деятельность православной миссии: комитеты, миссионеры, миссионерские поездки семинаристов. – Итоги деятельности миссии – Состояние Донской миссионерской школы за 1902–1903 учебный год. – Несколько слов о Семеновских немоляках (Нижегородской губ.).

I.

Нельзя не обратить самого серьёзного внимания на то, что за последние годы штундисты стали усиленно совращать в секту своих детей, даже крещённых в православной церкви. С этой целью они отбирают от лиц, приемлющих штундовый брак, подписку, которая по содержанию своему является как-бы брачной присягой. В ней, между прочим, читаем: „мы нижеподписавшиеся... даём наше искреннее согласие и обещание друг другу перед Богом и Его церковью (т. е. штундовой общиной) в том, чтобы будущих наших детей воспитывать в том же евангелическом вероучении“¹⁴⁰... В то же время главари штунды стали запрещать рядовым штундистам пускать детей в народные школы, где этим детям необходимо молиться по православному и учить Закон Божий: „скажи, брат, спрашивала одна сектантка штундиста Василия Резниченка в беседе о спасении детей: если дитя ходит в училище и его заставляют креститься и молиться по православному“... На это В. Резниченко отвечал: „если дитя большое и знает, что оно делает противное Богу и ты дозволяешь делать, то вы оба виновны. Ей, если хочешь служить от сердца Богу со всем своим семейством, то лучше не пусти своих детей и не дозволяй служить идолам“¹⁴¹... Несколько иначе решили тот же школьный вопрос штундисты-субботники в приходе села Натальевки (Александровского у.). В начале текущего учебного года некоторые из них ещё посылали своих детей в Натальевскую земскую школу. Но вскоре они обратились с просьбой к учительнице дозволить их детям праздновать субботу и не изучать Закона Божия от батюшки. Получив отказ, они отобрали из школы своих детей, выписали себе учителя-штундиста Никиту Яковенка из крестьян Курской губ. и в доме штундиста дер. Ивано-Анновки С. Шепеленка открыли свою школу. В эту то школу и были отданы дети местных штундистов. В школе на стене появилось и расписание предметов: Закон Божий, арифметика, чистописание, русское чтение... Словом, всё приняло вид настоящей школы¹⁴². Обучение Закону Божию состоит, между прочим, и в научении пению сектантских „псалмов“; молитва: „Отче наш“ обязательно поётся по-русски, так что дети, пропевшие: „иже еси на небесех“, получили строгий выговор от Яковенка... Так порешили Натальевские сектанты приготовить из своих детей будущих ярых штундистов, отрицающих войну, клятву и пр... Лишь неусыпное око местного священника вовремя обратило на то внимание кого следует. Но сектанты, особенно Натальевские давно уже привыкли не исполнять никаких приказаний местной полиции. И после подписки, данной 3 ноября уряднику, Н. Яковенко продолжал обучать детей. Между тем главари местной штунды, почти все из пришлых из разных мест России крестьян, давно и прочно осевшие здесь на каменоломнях, вошли к инспектору народных училищ с прошением об открытии в дер. Ивано-Анновке школы грамоты, причём обещали дать для школы помещение и 300 руб. жалованья учителю, но с тем, чтобы учителем был назначен Н. Яковенко!.. Конечно, инспектор направил прошение по принадлежности и ходатайство штундистов не было удовлетворено. Но необходимо обратить внимание на то, что неудовлетворённые штундисты по-прежнему будут обучать своих детей в своих незаконных школах и что вред для церкви и государства от таких школ весьма велик. А посему требуется немедленное устранение подобных беззаконий. Нам известна ещё одна попытка Екатеринославских штундистов к решению школьного вопроса. Из вполне достоверного источника мы знаем, что в августе м. 1903 г. штундисты сс. Васильковки и Александровки, Павлоградского у., вошли к г. министру Внутренних дел с прошением, в котором, между прочим, просили о допущении своих детей в народные училища Министерства Народного Просвещения для обучения грамоте без соблюдения обрядов православной церкви. Но полагаем, что и это ходатайство в подлежащих высших сферах останется без удовлетворения. Необходимо принять во внимание, что просители принадлежат к отпавшим от православной церкви. Наш же закон не допускает присоединения православного к другому, хотя-бы и христианскому исповеданию, и православная церковь не перестаёт считать отпавшего своим членом, сохраняя его в ведении православного духовенства и применяя к нему непрестанно меры пастырского вразумления. Посему родители, отступившие от православия в иное христианское исповедание, в раскол или ересь, в виду и 36 ст. уст. о пред. и пресеч. прест., обязаны воспитывать своих детей в православной вере; в противном случае к ним применяются меры, указанные в ст. 188 Улож. о наказ. и ст. 39 и 57 Уст. о пред. и пресеч. прест.

Большое внимание обращает на себя новое обходное движение в русской штунде, широко охватившее собой в отчётном 1903 году и штундовые общины в Екатеринославской епархии. Как известно, южнорусский штундизм уже с первых моментов своего появления стал изощряться в поисках выхода из своего бесправного положения в России. Когда в конце 70-х годов (27 марта 1879 г.) вышел закон о духовных делах немцев-баптистов, благодаря которому последние получили широкие вероисповедные права и льготы, русские штундисты обратили свой взор в сторону этого закона и, дабы воспользоваться им, стали именовать себя баптистами. Это движение среди русских штундистов достигает своего апогея со второй половины 90-х годов, когда оно приобретает ещё значение обходного, то есть, направленного в обход изданного в 1894 г. июля 4-го закона о штунде, коим штунда признавалась одной из наиболее вредных сект и общественные молитвенные собрания штундистов воспрещались. Но когда козни штундистов достаточно обнаружились и им был положен сильный предел, между прочим, и циркуляром г. министра Юстиции на имя судебных учреждений 3 апреля 1900 г. за № 10682, штундисты пустились в поиски нового обхода закона 4 июля 1894 г. В этих поисках огромную пользу принесла им изданная в 1902 г. книга А. Μ. Бобрищева-Пушкина: „Суд и раскольники-сектанты“¹⁴³. И вот штундисты, ещё вчера упорно именовавшие себя „баптистами“ и предъявлявшие претензии на права и льготы по закону 27 марта 1879 г., сегодня уже также упорно отказываются от имени „баптистов“ и именуют себя новым именем „христиан евангельской веры“. С новым именем они предъявляют и новые претензии на дарование им, как якобы последователям менее вредной секты, вероисповедных прав и льгот по закону 1874 года и особенно по закону 3 мая 1883 года. С целью же искуснее задрапировать свои религиозно-социальные воззрения и представить оные в свете, наиболее выгодном для удовлетворения их новых претензий, они охотно подписывают составленные и разосланные по их общинам одним из вожаков этого движения и защитников штундистов в судах неким жителем Киева К-ым прошения на имя г. министра Внутренних дел¹⁴⁴ в которых, вопреки истине, заявляют о готовности подчиниться „всем законам, нормирующим (!..) государственный порядок и имущественные отношения подданных между собою“ и при которых прилагают якобы свои вероизложения, но в действительности буквально скопированные с вероизложения опять-таки проживающих в России немцев-баптистов!.. К счастью, новая затея русских штундистов уже оценена по достоинству в высших административных сферах и можно надеяться, что и в будущем штундовые происки не увенчаются успехом и не произведут той сумятицы в административных и особенно в судебных учреждениях, какую они создали своей первой попыткой обойти закон 4 июня 1894 года.

Если теперь мы обратим внимание на внутреннюю жизнь штундистов, то увидим, на основании частной переписки между самими же штундистами¹⁴⁵, что она полна: недоверия штундистов к собственному учению, возмутительного лицемерия, особенно практикуемого с корыстными целями – „ради куска хлеба“ и кощунственно оправдываемого ими по чисто иезуитскому рецепту: „perservatio mentalis“¹⁴⁶, внутренних смут, взаимных угроз, клевет, упрёков в гордости и отступничестве, издевательств и кощунств, крайней нетерпимости к речам иномыслящих „братий“, обличений друг друга в „жульничестве“ и „дешёвой купле звания пресвитера“ у вожаков сект и разных доносов на этих „пресвитеров“ с целью сместить их и самим занять доходное место штундового „пресвитера“!..

В сознании своего бессилия местные главари штунды всячески избегали собеседований с миссионерами, как публичных, так и частных, и особенно старались не допускать к общению с миссионерами рядовых штундистов. Но, не смотря на все козни главарей штунды, благодаря усиленной деятельности православной миссии, Екатеринославская штунда не только дробится всё на большие толки, что сильно ослабляет её и роняет её соблазн в глазах крестьян, но во многих местах значительно стихает, а кое-где и совсем прекратилась.

За весь отчётный год замечено было два совращения в штунду и девятнадцать присоединений из штунды к православию. Впрочем, статистика совращений и присоединений далеко не точная и к устранению этой аномалии уже приняты надлежащие меры.

II.

Раскол старообрядчества в пределах епархии гнездится, главным образом, в восьми пунктах в количестве до девяти тысяч душ обоего пола. По своим религиозным убеждениям местные раскольники разделяются на австрийцев – окружников и противоокружников, беспоповцев и беглопоповцев. Первое, по численности и фанатизму, место занимают окружники, за ними следуют противоокружники; остальных же толков самая незначительная часть. Вблизи села Городища раскольники имеют Преображенский скит, лет 20 тому назад незаконно открытый и затем достигший цветущего состояния и большого значения в раскольничьем мире. В жизни Екатеринославских раскольников за отчётный год особенных перемен не произошло. В сознании своего бессилия Ростовские на Дону раскольники в сентябре месяце выписали для бесед с миссионером о. С. Шалкинским известного Ф. Мельникова, но впечатление от этих бесед получилось убийственное для раскола и весьма отрадное для православия. Совращений в раскол в 1903 году не замечено; единичные же случаи возвращения из раскола в православие были.

III.

Деятельность православной миссии. Для борьбы с расколом и сектами в Екатеринославской епархии существуют специальные миссионерские комитеты (три противо-раскольничьих и 26 противо-сектантских) и миссионеры.

Деятельность комитетов протекла обычным путём¹⁴⁷. Во главе комитетов стоит Епархиальный Миссионерский Комитет. В руках последнего сосредоточено экспертное дело в епархии. Сверх того, в отчётном году Комитет отпускал содержание некоторым миссионерам и вспомоществование беднейшим из заражённых ересями приходов, а также принял на свой счёт и расходы, произведённые на миссионерские поездки воспитанников семинарии.

На ряду с комитетами на миссионерской ниве подвизались и специальные миссионеры: миссионеры-сотрудники из крестьян (четыре), противо-раскольничий и епархиальный.

Деятельность миссионеров-сотрудников шла прежним путём¹⁴⁸. Пастыри-миссионеры глубоко ценят этих сотрудников и институт миссионеров из крестьян, без сомнения, является весьма ценным для миссии учреждением.

Противо-раскольничий миссионер о. Сергий Шалкинский, проживая в селе Городище, самом крупном раскольничьем пункте епархии, обращал главное внимание на раскольников этого села. В то же время он наблюдал и боролся и со всеми раскольниками епархии. Публичные и частные беседы с заблудшими, церковная проповедь, раздача народу книг и брошюр, заботы о благолепии и уставности богослужения, подготовление сотрудников из среды крестьян – вот те средства, к которым прибегал о. миссионер в борьбе с расколом. Особенного внимания заслуживают беседы, проведённые о. миссионером в сентябре месяце в гор. Ростове на Дону с Ф. Мельниковым, так как на этих беседах ясно сказалась вся неправота раскола, защищаемого столпом раскола. В том же году о. миссионер принимал самое деятельное участие в миссионерской поездке воспитанников семинарии в с. Каменское, где 21 ноября происходила беседа с местными раскольниками. По-прежнему о. миссионер состоял председателем одного противо-раскольничьего комитета и руководил деятельностью и остальных двух таких же комитетов.

Епархиальный миссионер И. Айвазов всю свою деятельность сосредоточивал на борьбе с разными сектами епархии. С этой целью он вёл с сектантами публичные и частные беседы; говорил в церквах миссионерские проповеди; заботился о заведении при церквах миссионерских библиотек и о выдаче из них книг и брошюр для чтения народу; привлекал к делу миссии крестьян (в отчётном году выступил на миссионерскую ниву крестьянин Евфимий Скирда). Благолепие церковного богослужения, главным образом, устройство церковных хоров в штундовых приходах и назначение в храмы, находящиеся в сектантских пунктах, самостоятельных причтов (напр., в церковь при ст. Софиевке) также было предметом особых попечений миссионера. Как член Епархиального Училищного Совета, он, при посещении церковных школ, давал советы законоучителям относительно миссионерского преподавания Закона Божия. Руководя деятельностью миссионеров-сотрудников, он в то же время лично и путём обширной переписки давал советы и разъяснения многочисленным (26-ти) противо-сектантским комитетам епархии, входя в потребных случаях со своими мнениями в Епархиальный Комитет, на правах члена оного. Несколько раз (семь) он выезжал в разные судебные учреждения в качестве эксперта по сектантским делам. Сознавая важность возможно лучшей постановки в епархии экспертного дела, он в сентябре месяце вошёл с мнением о сём в Епархиальный Комитет и последний одобрил мнение миссионера. В том же году епархиальный миссионер исполнял и просьбы консистории по делам (65-ти), имеющим отношение к миссии. Деятельность миссионера закончилась публичной беседой с штундистами, проведённой в пос. Горловке (Бахм. у.), в присутствии шести воспитанников духовной семинарии и преподавателя оной по кафедре истории и обличения раскола и сект Μ. С. Брунбендера. Означенная беседа состоялась 27 декабря. В своей деятельности епархиальный миссионер состоял под непосредственным наблюдением и руководством местного преосвященного.

В заключение нельзя не упомянуть об одном выдающемся событии в жизни местной миссии – это об организации, с благословения архипастыря, миссионерских поездок в заражённые расколом и сектами приходы воспитанников шестого класса семинарии, под руководством преподавателя семинарии Μ. С. Брунбендера и местных миссионеров: И. Айвазова и о. С. Шалкинского. В отчётном году уже состоялись две такие поездки, из коих одна в раскольничий пункт – в с. Каменское, а другая в сектантский – в пос. Горловку¹⁴⁹.

Обозревая деятельность местной миссии вообще, нельзя не признать, что главным результатом её, помимо вышеуказанных возвращений заблудших в лоно церкви, являются: всё большее и большее развитие православного самосознания в православном населении епархии, переход последнего во многих местах из оборонительного в наступательное положение по отношению к раскольникам и сектантам, утверждение в православии колеблющихся и поселение в заблудших сомнения в религиозной правоте их наставников, которым они привыкли слепо верить и повиноваться. Сверх всего этого, боевая подготовленность духовенства шагнула и ещё вперёд, к чему направлены и миссионерские поездки семинаристов.

При таких явно осязательных результатах местная миссия, с светлой надеждой на Божью помощь и на постоянное благоволение к ней её милостивого архипастыря, бодро вступает в новый год своего делания на екатеринославской ниве.

И. Айвазов

I.

Донская епархиальная миссионерская школа, открытая 1-го октября 1896 года в городе Новочеркасске для подготовки молодых людей и лиц зрелого возраста к ведению миссионерского дела против раскола и сект в пределах донской области, находится под главным управлением высокопреосвященного Афанасия, архиепископа Донского и Новочеркасского, и в ведении о. ректора Донской духовной семинарии, протоиерея Митрофана Симашкевича. Ближайшее заведывание школой принадлежит начальнику школы, о. епархиальному миссионеру, протоиерею Николаю Кутепову, который отвечает за благоустройство и благосостояние школы, присутствует иногда на уроках, вникает в направление и способы преподавания, наблюдает за точным прохождением предметов учебного курса и личными указаниями направляет учебное Дело к достижению предположенной цели обучения в школе, требуя от учителей и помощника учителя точного исполнения их обязанностей.

Учителями школы в 1902–1903 учебном году (с 1 окт. по 1 мая) были преподаватели семинарии Л. Епифанович и священник Е. Овсянников, а помощником учителя священник Новочеркасской Александро-Невской церкви А. Куренов. Преподавались – первым: священная история с краткими сведениями о книгах священного Писания (1 урок в неделю), пространный христианский катехизис (2 урока), изъяснение богослужения с церковным уставом (2 ур.) и краткая история христианской православной церкви (2 ур.); вторым: история и обличение русского раскола и сект (9 ур.); и третьим: русский язык (2 ур.) и православное церковное пение (2 ур.). Делопроизводство в школьной канцелярии и наблюдение за жизнью и поведением учеников школы во время учебного года в их квартирах было на обязанности помощника учителя.

II.

Ученики миссионерской школы в течение сего учебного года жили и столовались в трёх нанятых ими домах. Из всех двадцати учеников десять получили казённую двенадцатирублёвую стипендию за каждый учебный месяц (с октября по апрель включительно), а десять содержались на свои средства.

В будни ученики время распределяли так. – В 6 часов утра все ученики вставали ото сна, и очередной дежурный на каждой квартире читал краткую утреннюю молитву, после которой ученики пили чай и шли в школу, где ровно в 8 часов читалась утренняя молитва, продолжавшаяся 20–25 минут, на которой иногда присутствовал о. начальник школы, а в постоянном наблюдении за учениками школы во время утренней молитвы чередовались помощник учителя с учителями школы. С 8½ и до 12 часов шли классные занятия, а во вторник и пятницу бывали ещё уроки церковного пения, продолжавшиеся до 1 часа дня. После уроков ученики обедали и до 4-х часов дня некоторые из них читали книги и брошюры противо-раскольнического и противо-сектантского содержания. В 4 часа ученики иногда опять сходились в школу для вечерних занятий по русскому языку и для приготовления уроков по старопечатным книгам. После этих занятий ученики пили чай дома и занимались приготовлением уроков к следующему дню часов до 10 вечера, а некоторые занимались и дольше. В 9 часов вечера дома читалась вечерняя молитва. Как на утренней молитве, так и на вечерней некоторые молитвы, тропари, задостойники и пр. пелись всеми учениками вместе по-единоверчески.

III.

На религиозное воспитание учеников и их поведение обращалось особенное внимание. Утром, когда все ученики собирались в класс для занятий, очередной дежурный возжигал перед святыми иконами лампаду. В 8 часов утра, в присутствии всех учеников и непременно под наблюдением помощника учителя или учителя, а иногда и о. начальника школы, тот же дежурный читал утреннюю молитву, причём особенно строго наблюдалось, чтобы ученики стояли с полным благоговением, правильно изображали на себе крестное знамение и полагали в известное время поясные и земные поклоны, чтобы чтение и пение было без ошибок, неспешное и внятное. Накануне праздников и воскресных дней ко всенощному бдению и в сами праздники к Божественной литургии все ученики непременно ходили в церковь и принимали деятельное участие в чтении, пении и прислуживании в алтаре. Православные ученики ходили в Георгиевскую церковь и Александро-Невскую, а ученики-единоверцы в Успенскую единоверческую церковь. Во время св. Четыредесятницы, по средам и пятницам, все ученики ходили в Троицкую церковь к литургии Преждеосвящённых Даров и помогали в чтении и пении псаломщикам на клиросе. На первой и страстной седмицах св. Четыредесятницы православные ученики говели, исповедовались и приобщались св. Таин. Проходя по улицам мимо храмов, часовен и икон, ученики непременно останавливались и совершали троекратное осенение себя крестным знамением с малыми поклонами.

IV.

Все предметы обучения преподавались в постоянном памятовании характера и задач миссионерской школы и будущей деятельности её питомцев. По истории и обличению русского раскола и сектантства пройдена сокращённая (в некоторых отделах) программа семинарского курса по этому предмету.

Комиссия, производившая экзамены ученикам миссионерской школы, состояла из следующих лиц: ректора Донской духовной семинарии, протоиерея Митрофана Симашкевича, начальника Донской епархиальной миссионерской школы, протоиерея Николая Кутепова, учителей миссионерской школы Леонтия Епифановича и священника Евграфа Овсянникова и помощника учителя священника Александра Куренова. Экзамены производились 16, 21, 24 и 30 апреля 1903 года. На экзамене 21 апреля присутствовал высокопреосвященный Афанасий, архиепископ Донской и Новочеркасский, а на экзаменах 24 и 30 апреля – преосвященный Иоанн, епископ Аксайский. По испытании учеников оказалось, что все они пройденное за 1902–1903 учебный год усвоили вполне основательно.

Начальник миссионерской школы, протоиерей Николай Кутепов

За последнее время семеновские немоляки сильно пошатнулись в „вере“. Некоторые из них приняли штундо-баптизм; а так как ранее они были крещены по-старообрядчески, то перекрестились крещением в смерть, т. е. были погружены единожды навзнич в реке штундо-баптистским пресвитером. Как говорят, принявшие перекрещивание перешли в „иную веру“ не без своекорыстных целей. Нужно сказать, что как религиозные, так и нравственные убеждения у местных старообрядцев и немоляков слабы. Для них деньги – бог. Подачки сектантов южнорусских губерний приманили к себе немоляков. „Живые люди“ продавали себя, как говорят, по сто рублей, крестились и делались штундо-баптистами.

Но с переходом в штундо-баптизм немоляки не нашли религиозного успокоения. У них возник вопрос о преемственности штундо-баптистской иерархии и вообще об иерархии; баптистская иерархия немоляков не удовлетворяет и благоразумные из них указывают прямо на православную церковь, говоря, что „чин иерархический у неё ведётся издревле, а это – не знай-что за пресвитеры“. Понимающие всё св. Писание духовно утверждают, что „если понимать писание по букве, то нужно идти в греко-российскую церковь, в которой всё есть, если принимать Христа, – нужно иметь и Его икону, если не иметь, значит не почитать Его.

В вопросе о таинстве крещения немоляки „крещение учением“ сменили на „крещение делами“ (чего де требовал и Христос, говоря сынам Зеведеевым: можете ли пить чашу, которую Я пью, и креститься крещением, которым я крещусь (Мк.10:38); хотя и допускают, что было крещение и водой: Иоанново, как временное, и ап. Павла, как исключительное (на что будто бы и сам апостол указывает, говоря, „я послан не крестить, а благовестить“). В настоящее время и это учение стало заменяться учением о „крещении огнём“.

И так, до сего времени в учении немоляков нет единства.

„Всяк сад, его же не насади Отец небесный, искоренится“...

Священник Ал. Альбицкий

(Корреспонденция из Донской области).

В минувшие летние каникулы преподаватель. Донской духовной семинарии, священник Овсянников, вместе с четырьмя воспитанниками семинарии, перешедшими в VI-й класс, совершил миссионерскую экскурсию. С 3 по 10 августа экскурсанты посетили 4 пункта – два населённых старообрядцами беспоповцами, поморского толка (станицу Усть-Бело-Калитвенскую и хутор Свинарев), и два – заражённых штундой (слободу Ровеньки и посёлок Медвеженский).

Усть-Бело-Калитвенская станица, с принадлежащими к ней хуторами, более чем на половину населена старообрядцами поморского толка. Раскольники здесь поселились с глубокой древности: по крайней мере старики их считают своих отдалённых предков выходцами из „Выгорецкой киновии“. В настоящее время калитовские старообрядцы представляют из себя правильно организованное общество, тесно сплочённое чувством фанатической ненависти к православной церкви и безусловным повиновением своим наставникам. Наставники их ведут переписку с Московской, Тульской, Саратовской и другими беспоповщинскими общинами. В особенно близких отношениях калитовские старообрядцы стоят к Саратовскому поморскому начётчику Худошину, Тульскому – Батову и Пензенскому – Пичугину. Подпольные брошюры Батова можно найти буквально у всякого грамотного беспоповца. Ядро калитовского раскола составляет хутор Свинарев, расположенный по реке Калитве. Три четверти населения его составляют старообрядцы. Поэтому в жизни Калитовского раскола хутор Свинарев имеет первостепенное значение. Здесь сосредоточены лучшие силы раскола и имеется богатая раскольническая библиотека; здесь проживают лучшие местные беспоповщинские начётчики; сюда вызываются для собеседований с миссионерами начётчики: Худошин, Пичугин и друг. По всему этому экскурсанты после посещения Усть-Бело-Калитвенской станицы обратили особенное внимание на хутор Свинарев. На праздник Преображения Господня, 6 августа, в 5 часов утра экскурсанты семинаристы, вместе с о. Овсянниковым и Каменским окружным миссионером, о. И. Артемьевым, посетили беспоповщинский молитвенный дом, где в это время служилась утреня. Здесь они пробыли около двух часов на беспоповщинском молении, внимательно следя за всеми особенностями чина богослужения беспоповцев. Между утреней и часами о. Овсянниковым и миссионером о. Артемьевым было произведено собеседование со старообрядцами в здании моленной. О. Артемьев показал несоответствие церковного устройства и богослужебного чина беспоповцев тому церковному устройству (со священством и седмью таинствами) и богослужебному чину, который существовал в русской церкви при первых пяти патриархах российских. О. Овсянников в своей заключительной речи выяснил значение открытия цельбоносных мощей препод. Серафима Саровского, как несомненного доказательства истинности и спасительности православной церкви. Старообрядцы с большим вниманием слушали речи миссионеров. Если кто-либо из них пытался перебить речь миссионера, то другие останавливали его, прося дать окончить речь. Особенно важно то обстоятельство, что это собеседование слушали многие женщины, бывшие в моленной. Старообрядки мало посещают миссионерские беседы. Поэтому речи миссионеров они слушали с большим вниманием, а некоторые из них даже со слезами. Пригласив старообрядцев на собеседование в станичное правление к 12 часам дня, экскурсанты оставили их моленную и поспешили к литургии в православный храм, куда пришли к началу литургии. На литургии о. Овсянниковым было сказано слово, в котором доказывалась истинность учения св. православной церкви и душепагубность старообрядческого раскола. В 12 часов дня в здании станичного правления о. Артемьевым и о. Овсянниковым была проведена беседа по вопросу о поливательном крещении. Этот предмет для беседы был избран потому, что старообрядцы Свинаревские, в последнее время в особенности, смущаются этим вопросом, считая поливательное крещение недозволительным к употреблению и утверждая, что „никонианские священники“ в Полтавской, Киевской и Харьковской губерниях все обливают в крещении. Возражателем на беседе со стороны местных старообрядцев выступил их начётчик Александр Пятибратов; он выставил весь свой полемический арсенал, вычитанный преимущественно из подпольных брошюр Батова. Миссионерами все его возражения были опровергнуты и в результате беседы были установлены следующие два положения: 1) в Российской церкви всеобдержным способом совершения таинства крещения считается троекратное погружение крещаемого в воду с произнесением слов: „во Имя Отца, аминь, и Сына, аминь, и Св. Духа, аминь“ и 2) в церкви Христовой поливательное крещение с глубокой древности считалось дозволительным к употреблению и употреблялось при первых пяти российских патриархах. Собеседование продолжалось 5 час.

8 августа экскурсанты посетили слободу Ровеньки и посёлок Медвеженский. В посёлке Медвеженском существует довольно значительная штундовая община; штунда занесена сюда от немцев колонистов из посёлка Красновки местным крестьянином Петром Душенко, который теперь и состоит учителем в своей общине. Не имея своего пресвитера, Медвеженские сектанты на „преломление хлеба“ ездят в слободу Большую Крепкую к известному вождю штундо-баптизма Мазаеву, который является для донских штундо-баптистов чем-то в роде епископа. Самым больным вопросом у этих сектантов является вопрос о крещении младенцев; последних штундо-баптисты оставляют некрещёнными до появления в них сознательной веры. О. Овсянниковым была проведена беседа по вопросу о необходимости крещения младенцев. Сектант П. Душенко проявил всю свою сектантскую изворотливость в доказательстве той мысли, что детей крестить не следует, ибо они не имеют сознательной веры. Но все его возражения были основательно, на основании св. Писания, разобраны и в конце беседы для всех стало ясно, что сектанты по этому вопросу безответны.

Вечером экскурсанты вместе с преподавателем о. Овсянниковым посетили сектантское молитвенное собрание, где слушали сектантское пение, толкование сектантами слова Божия и их импровизированные молитвы. По окончании собрания, снова была проведена беседа, на которой подробно была доказана незаконность и неспасительность сектантских молитвенных сборищ. Экскурсанты-семинаристы внимательно следили за ходом бесед – и противо-раскольничьих и противо-сектантских и все их выдающиеся моменты заносили в свои памятные книжки.

О.

(Новый очаг малеванщины).

В с. Павловке давно существует штунда, теперь же эта секта перерождается в малеванскую секту, которая быстро здесь распространяется, а именно – за короткое время, два-три месяца, совратилось в секту 250 душ – в селе, имеющем населения 2000 душ обоего пола. Сектанты отвергают догматы Церкви и все её таинства, даже причащение; проповедуют человекообожание, необходимость которого они усматривают из везде-присутствия Божия и из заповеди о любви к ближнему. На наш вопрос, почитают ли они иконы, павловские сектанты отвечали: „на что нам две иконы? вот наша икона и бог“, – сказал сектант Феодосий, указывая на Захарку (сектанта). Сектанты отрицают вознесение Г. Иисуса Христа на небо и даже существование самого неба. Сектанты не едят мяса, имеют весьма превратные понятия о браке (на вопрос двум супругам – давно ли они в браке, отвечали: „с малечка“). Сектанты чрезвычайно фанатичны и дерзки. Церковь православную ненавидят. Платон Наливайко иконы сжёг, а Степан Рябой из киотов икон сделал корыто для свиней. У некоторых из малеванцев (штундистов) можно подозревать душевную ненормальность. У павловских сектантов есть руководящая их книга „Сеть веры“¹⁵⁰. С штундистами соседних сел павл. сектанты не имеют общения, а сообщаются с петровскими малеванцами. В Павловку необходимо спешное прибытие миссионера для целого ряда бесед. Священник с. Павловки Μ. П., 13 лет ведущий борьбу с окрестным сектантством, видимо переутомлён. Его нужно заменить молодой силой, свежей и энергичной. В Павловке нужно поднять на надлежащую высоту церковно-школьное дело.

Главными пропагандаторами секты являются местные крестьяне: Мирон, Платон и Степан.

Священник с. Скалевого, Симеон Глядковский

* * *

Московский епархиальный комитет по сбору пожертвований на военные нужды открыл свои действия. Комитет организовал при епархиальном доме центральный склад для приёма всякого рода пожертвований – денежных и вещевых, и два отделения его при епархиальных женских училищах – Филаретовском и Мариинском. В каждом складе, кроме приёма пожертвований, производится работа вещей для воинов, а также раздаются материалы для шитья на дому. В центральном складе начались занятия 10 февраля. Для склада и мастерской отведено прекрасное просторное помещение.

Пожертвования на нужды войны.

От священника села Платова Курской губ. о. Александра Романова – 3 руб.

От Донского миссионера протоиерея Η. П. Кутепова поступило в редакцию журнала «Миссионерское Обозрение» три тюка его литературных произведений, популярного религиозно-нравственного содержания на сумму свыше 100 руб., для отправки на Дальний Восток, для чтения войнам Маньчжурской армии.

(впечатления миссионера).

О „Деревенской драме» Н. Гарина и „Жизни Василия Фивейского“ Л. Андреева: Сборник Товарищ. Знание, кн. первая.

В последние годы на литературном горизонте русском объявилось несколько новых имён. Одни из них, как Л. Андреев и Μ. Горький, успели приобрести себе в обществе прочную известность; другие же для большинства читателей всё ещё „выплывают“ из мрака небытия.

У наших новых писателей определилась черта довольно примечательная: они склонны действовать не вразброд, не особняком, а „товариществом“ и под одной фирмой. – Есть уже явный след „товарищества наших современных писателей: два литературных Сборника помимо множества рассказов, драм и стихотворений, разбросанных по журналам и в отдельных изданиях.

Всё, так. обр., говорит о том, что в русской литературе формируется группа новых писателей, которые не довольны направлением наших периодических журналов, а прокладывают свои пути, высказывают свои убеждения, посвящая их в окончательной обработке один другому.

Разумеется, для мыслящих людей безусловно необходимо ознакомиться с направлением наших новых писателей. Ознакомление это, в частности, для нас миссионеров и лиц духовных, тем неизбежней, что Сборники товарищ. Знание распространяются по России в огромном количестве; их читают, на основании их многие будут, вероятно, судить обо всем под солнцем. – В виду этого, Миссионерскому Обозрению, следящему за умственными течениями в обществе нашем, важно знать, какие силы работают в литературе русской, чтобы потом сообразовать своё отношение к ним.

Есть и особое побуждение, которое обязывает миссионеров обратить пристальное внимание на первый Сборник товарищества Знание. В этом Сборнике писатель – народник Гарин касается миссионеров, – правда, мимоходом, небрежно, но всё же довольно характерно. Именно, в „Деревенской драме“, помещённой в названном Сборнике, устами какого-то „голоса“ из толпы г. Гарин говорит: „мир – большой человек: двух попадей вдовых кормит и тебя (учителя) прокормит. А уж на кого осердится мир, тот тоже не о двух головах. Вон идёт (показывает на проходящего мимо пьяного всклокоченного миссионера) видел? Человеком был, до попов доходил, экзамент сдал, из наших же, из свинопасов выбился, а миру сгрубил и нет его... Донёс, как холера была, что холера у нас. Вишь... Больше мира захотел быть... А мир и наложил ему недоимку, шестьсот целковых, о-тдашь – иди в попы! А где взять? Вот и пропивает последнее“... (Сборн. кн. 1, стр. 167).

Такие речи „голоса“ поражают читателя. Миссионеров же они изумляют до негодования. Веришь, что, действительно, „мир – большой человек“... Но что это – за мир?

Это – не общество благодушных русских людей, – не сход простолюдинов, которыми восхищались наши славянофилы. „Мир“, в изображении Гарина, есть сброд пропойц, толпа кровожадных дикарей. Если таков мир, – справедливо кн. Мещерский восстаёт против его самоуправления!..

Но мы убеждены, что „Голос“ клевещет на свой „мир“, а г. Гарин напрасно обнародует его клевету. Конечно, в „мире“ много пропойц; довольно злых и бессердечных людей. Однако этому „отбросу“ в мире всегда противостоят степенные старики, жалостливые и благочестивые. Они тоже „укорот“ дают озорникам. Без сомнения, они настояли кормить до смерти двух попадей; они же подадут голоса за обеспечение учителя в случае его инвалидности...

Как же у г. Гарина в его мрачной растянутой драме „пропащие души“ исключительно господствуют над миром и не знают удовольствия выше того, чтобы в пьяном виде валяться под заборами?..

Страшно жить в таком „мире“. Невольно хочется спросить автора словами поэта: „с кого он портреты пишет? Где разговоры эти слышит?“

Мы родились и выросли в селе; в служебных разъездах видели много „захудалых“ обществ. Но Гаринской драмы нигде не встречали...

И думается нам, – его „мир“ – не типичное русское общество, а отбросы, живущие на Сахалине. Чувства, волнующие этот мир, болезненны и по-детски капризны.

В самом деле: что особенно дурного сделал миру Гаринский миссионер?

Он донёс о холере на селе – и только. В чём же тут „грубость“ миру? Не ясно, безжизненно...

Ещё более безжизненен сам злосчастный миссионер „Деревенской драмы“. К действию приклеен он водянистым клеем и не держится на общей картине. Вместо миссионера, в драму г. Гарина с удобством можно подставить учителя, народника-корреспондента и кого угодно: впечатление получится одинаковое.

К чему же г. Гарину для его драматического калейдоскопа понадобился именно миссионер?

Да и не обрисовал автор, как должно, трагической фигуры своего миссионера. В этом „пьяном всклокоченном“ человеке, именуемом в драме миссионером, мы не находим собственно миссионерских свойств и действий. Разве то, что он донёс по начальству о холере? – Но это свойственно скорее корреспонденту, писателю-народнику, чем миссионеру...

Или то, что „миссионер“ говорил миру о необходимости переделки земли „на года“, как заявляет г. Гарин в другом месте? (Сборн. стр. 197).

Но в таких речах нет ничего характерно-миссионерского...

И догадываемся мы, что у г. Гарина „свой умысел“ был, когда он „мазнул“ миссионеров. Должно быть, не по душе они ему...

Тем не менее миссионер Гаринский – не живое лицо. Начать с того, что он, происходя „из свинопасов“, выдержал „экзамент“ прямо „на попа“. Где же такие события бывают?

По церковно-православным канонам мирянин, желающий священствовать, обязан выдержать не только соответствующий „экзамент“, но ещё пройти низшие степени иерархического служения. Он должен побыть при церкви дьячком, диаконом, – и тогда уже держать „экзамент на попа“.

Но ясно – для того, чтобы посвятиться во дьякона, необходимо уже „выписаться“ из мира мужиков. При определении во священника, эта канитель считается совершенно законченной.

Между тем по драме г. Гарина она только начинается, когда „всклокоченный человек“ выдержал „экзамент на попа“.

Безжизненная картина, сочинённая для издевательства над миссионерами!..

Затем. Допустим, что „всклокоченный человек“ выдержал „экзамент на попа“. Значит-ли, что через то он стал и миссионером?

Есть множество священников, которые никогда не миссионерствовали в принятом смысле. Во многих приходах нет ни сект, ни раскола. Явно, что к священникам в массе не приложимо звание миссионеров. Тем меньше подходит оно к людям, еле выдержавшим „экзамент на попа“, – да ещё не трезвым, нравственно – „всклокоченным“...

Если же допустить, что в лице своего „миссионера“ г. Гарин хотел изобразить обыкновенного начётчика из мужиков, то и в таком случае тип его безжизненный.

В самом деле: коль скоро простой крестьянин, „трубочист“ выдержал „экзамент на попа“, – явно, что он очень умный и с характером человек. В то же время, если он стремится именно к священству, – чаще всего он отличается и благочестием.

И вот теперь „драматическая“ развязка по Гарину: „миссионер всклокоченный“ не выписался из мира – и запил... Где же тут психологическая правда? Почему не предположить, что умный мужик повёл „подход“ к миру, – стал добиваться его благосклонности разными трезвыми способами?..

Несомненно, что миссионер из „Деревенской драмы“ – безжизненное лицо. Он оскорбителен для общества миссионеров в такой же степени, в какой характерен для г. Гарина и всего Сборника товарищества Знание. Гарин в своей драме заставляет говорить юродивого: „и не надо попа, я за попа“ ( – стр. 183). Тем самым он показывает личное отрицательное отношение к православно-церковному строю жизни. Говорим – „личное“, так как православные юродивые никогда в существе не отвергали священства. Значит, устами мнимого юродивого говорит сам г. Гарин.

Но отрицательный взгляд на религию в Сборнике ярче выражен Л. Андреевым и Μ. Горьким. К характеристике мировоззрения их мы и перейдём.

* * *

„Жизнь Василия Фивейского“... Редко приходилось нам читать литературные произведения с таким драматическим содержанием, как названная повесть Л. Андреева. Нам кажется даже, что в этой повести страдания и горе искусственно собраны вместе и производят они впечатление не жизненной драмы, а тяжёлого сочинительства.

С другой стороны – слог автора и его образы „являют“, что мы имеем дело не с свободным художником слова, отдающимся мгновению творчества, – а именно с сочинителем, правда, довольно талантливым, весьма вдумчивым, но тенденциозным, проникнутым модным декадансом.

Наконец, в виду того, что в своей повести Л. Андреев обрисовывает жизнь священника и касается богословских вопросов, – это обстоятельство должно привлечь к себе внимание духовного мира и служит оно достаточным основанием для того, чтобы о названной повести говорилось в миссионерском журнале.

Василий Фивейский происходил из духовного рода и был священником. „Над всей жизнью его, пишет Л. Андреев, тяготел суровый и загадочный рок“.

Долго он не замечал этого, но потом сообразил, что в бедствиях жизни его есть „зловещая и таинственная преднамеренность“.

Горе Василия Фивейского началось с того, что в одно время утонул сын его Вася, – „чёрненький и тихонький“. Эта беда громом поразила жену о. Василия. После смерти мальчика она безнадёжно повторяла: „Господи, возьми мою жизнь, но отдай моё дитя!“

Бог, однако, не послал смерти тоскующей матери, но духовно она сразилась: она потеряла самообладание и стала пить запоем.

И вот, говорит Л. Андреев, „когда солнце поднималось к зениту, попадья наглухо закрывала ставни в своей комнате и в темноте напивалась пьяная, в каждой рюмке черпая острую тоску и жгучее воспоминание о погибшем сыне“.

Были минуты, когда луч надежды озарял несчастную женщину. Тогда она надеялась снова родить сына и в нём найти замену утраченного счастья. Эта надежда сжигала огорчённую мать – и в один из таких бурных приливов страсти она стала беременной.

Радость поселилась в душе матушки. Она перестала пить. Она даже „похорошела“ и уже самоуверенно посматривала на людей, как будто бы в прошлом никаких грехов за ней не водилось!..

Зима прошла для неё хорошо. По вечерам она „шила маленькие распашонки и свивальники¹⁵¹... и думала что-то своё, особенное, материнское“.

На Крещенье, ночью, матушка благополучно разрешилась от бремени сыном. Назвали его Василием. „Была у него большая голова и тоненькие ножки, и что-то странно-тупое и бессмысленное в неподвижном взгляде округлых глаз“.

Мальчик рос идиотом. Это давило мать. И она запила беспросыпно...

Желая увезти жену из „несчастной“ местности, о. Василий объявил ей: „он снимет с себя сан и осенью, собравши денег, они уедут далеко – ещё неизвестно куда. А идиот будет отдан на воспитание“...

Но не увидела бедная женщина новой жизни. Как-то, летом, она сгорела в собственном доме. Рассказывали, что „пожар начался в комнате, где отдыхала пьяная попадья, вероятно от выроненного огня с папиросы, или от небрежно брошенной спички“.

„Умерла попадья“, повествует Л. Андреев. О. Василий пережил минуты страшного горя. Однако ещё у трупа жены он собрался с силами и говорил громко, как бы отвечая на свои думы:

– „нет! нет! Я верю. Ты прав. Я верю...

– Верую!“

После смерти жены „прозревший“ о. Василий окончательно „уверовал“, что он призван совершить подвиг в жизни.

„Какой подвиг? – спрашивал он себя. Я не знаю. Но разве смею я знать? Вот знал я про судьбу мою, жестокой называл её и знание моё было ложь. Вот думал я родить сына – и чудовище, без образа, без смысла, вошло в мой дом. Вот думал я умножить имущество и покинуть дом, а он раньше меня покинул, сожжённый огнём небесным“...

Из таких размышлений о. Василий сделал вывод, что он призван любовью служить людям.

В чём же и как проявить эту любовь?

„Самое большое, самое важное предстало перед ним и называлось оно – чудо. Туда не смела заглянуть его всё ещё человеческая, слишком человеческая мысль. Там была граница мысли“…

„Он чистым хотел быть для великого подвига и ещё неведомой великой жертвы – и все дни и ночи его стали одной непрерывной молитвой, одним безглагольным излиянием“. Он наложил на себя строгий пост и истово, неопустительно каждый день совершал церковные богослужения. Служили долго, „служили медленно и крепко“...

Старый дьячок и люди „заговорили“ об о. Василии. Многие приходили посмотреть на его служения. Одни при этом находили их совершаемыми „безумным“ человеком; другие от них умилялись и плакали, а иные чего-то боялись...

Что же сам о. Василий?

„Он грезил дивными грёзами светлого, как солнце, безумия; он верил – верою тех мучеников, что восходили на костёр, как на радостное ложе, и умирали, слово-славя. И любил он – могучей несдержанной любовью властелина, того, кто повелевает над жизнью и смертью и не знает мук трагического бессилия человеческой любви“.

Захотел о. Василий явить миру свою любовь. Скоро представился и подходящий случай. Принесли в церковь отпевать работника церковного старосты. Скорбь осиротелой семьи была ужасна...

Тело уже разложилось и издавало зловоние.

Дьячок читал: „кое разлучение, о братия, кий плач, кое рыдание в настоящем часе“...

О. Василий воскликнул с амвона: „да остановись же, безумец! Разве ты не видишь, что здесь нет мёртвых!“

Потом он направился к гробу, поднял повелительно правую руку и сказал разлагающемуся телу:

– „тебе говорю, встань!“

Произошло смятение в народе. Люди в замешательстве разбежались из церкви. А о. Василий, стоя у гроба, взывал:

– тебе говорю, встань!

– Семён! Тебе говорю, встань!

Когда же чуда не последовало, о. Василий твердил себе со скорбью:

– Так зачем же я верил?

А потом, потрясая чёрный тяжёлый гроб, закричал бешено:

– да говори же ты, проклятое мясо!

Но труп оставался бездыханным. О. Василию показались страшные видения. Ему почудилось, что сам храм рушится. Он выбежал под открытое небо. Опрометью пустился он за околицу „на широкую торную дорогу“. Но и там преследовало его сознание, что „в самых основах своих рушится мир“...

„О Василий упал в трёх верстах от села, посредине широкой и торной дороги“. Он умер, вероятно, от разрыва сердца и мёртвый имел такое положение, как будто рвался подальше уйти из своего села.

* * *

Таково содержание рассматриваемой нами повести. Эта повесть представляется нам при всей своей художественной значительности до крайности предвзятой и односторонне пристрастной. В ней изображается жизнь священника, полная страданий и горя. Несчастия окружают и давят бедного о. Василия. Он пытается найти избавление от них в вере в Бога, в служении Церкви православной. Но эта вера и это служение, подвергнутые испытанию, оказываются, по изображению Л. Андреева, бессильными. Они обманывают будто бы о. Василия – и он умирает, отчаявшись в силе религиозной веры...

Но мы заметим прежде всего, что жизнь Василия Фивейского не может олицетворять собой жизни и религиозных исканий истинно верующих людей. С этой стороны на о. Василия нельзя смотреть, как на своего рода духовного Фауста. Напротив, о. Василий Фивейский представляется нам человеком больным, склонным к умопомешательству по самой природе своей. Всегда он страдал слабохарактерностью, безволием. Не мог он в добрую пору жизни бороться с болезненными припадками своей жены. Да и рассуждал, как человек сумасшедший.

Вот доказательство нашей мысли. – Исповедует как-то о. Василий нищего. Слышит он о его тяжких грехах и в ужасе говорит ему: – „так ведь за это ад! Ты понимаешь, ад!“

Нищий успокаивает себя. Тогда о. Василий „присел на корточки и, в унизительности необычайной позы черпая странную и мучительную гордость, зашептал страстно: – слушай! Ты не бойся. Ада не будет. Это я верно тебе говорю. Я сам убил человека. Девочку... Настя её зовут. И ада не будет“...

Так рассуждать не может здоровый православный священник. Это – речь сумасшедшего. Она дерзко противна откровению Божию. Господь учил христиан, что, по смерти, люди за свои дела наследуют рай или ад (Мф.25:46 ст.). Кто отвергает ад и мучения в нём, – тот, по суду Церкви, еретик. Если же это ещё священник, да богомольный по отеческому преданию, постник, – ясно, он сумасшедший, у которого все понятия в голове перепутаны...

Такое же заключение об о. Василии мы должны сделать на основании других соображений. – Господь посетил его дом несчастиями. Эти несчастья ему кажутся действительно посланными от Бога, призывающими его на особый подвиг жизненный.

На какой подвиг? О. Василий отчётливо этого не знал, но, как наставленный в Законе Божием, он мог предполагать о нём правильно.

Священное Писание учит нас, что несчастья Бог посылает нам или за грехи, – что явно из истории еврейского народа и, в частности, царя Давида, – или для испытания веры нашей, о чём свидетельствует вся книга Иова. В том и другом случае несчастья должны вызывать в человеке, – особенно в правосл. священнике, – покаянные чувства, сознание своих грехов и ничтожество перед Богом. Между тем от страданий Василий Фивейский превознёсся душой и захотел быть чудотворцем. – Это намерение обличает в нём болезненное состояние.

С другой стороны, Ап. Иаков учит, что христианин, сам искушённый в жизни, должен помогать искушаемым (Ср. 4 гл. и 5). В этом – великое назначение всех людей; от него не свободен был и Василий Фивейский. Он лично мужественно переносил жизненные страдания. Этой добродетелью терпения он обязан был служить пасомым.

В таком служении крайне нуждаются люди. Мало ли среди нас отчаяния, иногда самого беспросветного? Мать потеряла детей и, с горя, готова наложить на себя руки. Богач промотал деньги и, страшась нищеты, кидается под поезд. Юноша из-за несчастной любви к девушке топится или стреляется. Крестьянин захудал – и пустился на воровство...

Такого горя о. Василий много видел в жизни. Вот он, искушённый страданиями, и должен был своим терпением и бесстрастием служить людям. Служить, – а не мечтать преувеличенно о себе, о своих дарованиях...

Куда же склонился своими думами, своей волей страдалец о. Василий?

О, на малом он не помирился! Как мы говорили, в страданиях своих, вопреки богословской правде, он увидел призыв к чудотворениям на пользу людей...

Это – уже поистине сумасшествие. Жизненные обстоятельства не поощряли о. Василия идти по столь дивной дороге. Начать с того, что он никогда не славился особой святостью и чистотой намерений. Он мечтал даже, как все грешные люди, об умножении имущества своего (Сборн. стр. 62). Когда же после он начал усиленно служить и молиться, его действия были столь странны, что их считали многие поступками сумасшедшего человека.

Кроме того, Слово Божие учит христиан, что вера в Бога одна, но проявления её разные. Один человек умеет властно давать советы людям, другой – облегчать их страдания, третий глубоко проникает в тайны царства Божия, – но все они могут быть не чудотворцами (1Кор.12:4–7).

Это подтверждается и жизнью Св. Апостолов. Даже они некогда не могли изгнать духа нечистого из человека. Даже и у них, в своё время, не было всей веры Божией (Мф.17:16,17). Что же? Ужели им надобно было тогда впадать в ожесточение сердца и неверие в Бога, – что случилось со скудным во всех смыслах о. Василием?.. ·

Нет и нет. Объяснение дела напрашивается само собой: о. Василий возмечтал о чудесах потому, что имел больную сумасшедшую голову. Это заключение подтверждается и его взглядом на чудо.

Чудо представлялось о. Василию явлением „самым большим, самым важным“ в мире. Между тем этот взгляд противен богооткровенному учению христианскому. Когда однажды „некоторые из книжников и фарисеев сказали: Учитель! хотелось бы нам видеть от Тебя знамение“ (Мф.12:38), – Господь не назвал их „хотения“ самым „важным“ в ряду законных и праведных желаний человеческих. Он ответил им: „род лукавый и прелюбодейный ищет знамения“ (Мф.12:39). Значит, если о. Василий без особых откровений Божиих покусился воскрешать мертвеца, то он поступил именно, как человек сумасшедший, „лукавый“ и духовно „прелюбодейный“.

Не считает чуда делом „самым важным“ в жизни Ап. Павел. Он пишет, что любовь выше даров чудодейственных (1Кор.13:2). Чудеса некогда прекратятся, а любовь – вечна. Она и есть „самое важное“, самое спасительное приобретение для христианина (1Кор.13:13).

Итак, настроения Василия Фивейского нельзя признать истинно-пастырским и православным. Оно не согласуется с словом Божиим и является проявлением души болезненной, гордой, мечтательной. Потому самому „жизнью Василия Фивейского“ нельзя разрешать в том или другом направлении вечных вопросов о Боге и правде Его. Если же Л. Андреев пробует делать это, то он жестоко погрешает. Погрешает по существу, обесценивая религиозную веру из-за болезненного проявления её в жизни Василия Фивейского; ошибается и в частностях, переполняя повесть свою мыслями, которые не могут быть оправданы при критическом отношении к ним.

Л. Андреев пишет: о. Василий „грезил дивными грёзами светлого, как солнце, безумия; он верил – верой тех мучеников, что восходили на костёр... И любил он могучей любовью властелина“...

Сопоставление безумия и веры в Бога рядом характерно для Л. Андреева. Очевидно, „переоценивая ценности“, он пришёл к выводу, что религиозная вера в Бога относится к области человеческого безумия. В жизни будто бы царствует „железный рок“, а вера говорит человеку о любящем Боге-Отце, Спасителе от этого рока; в жизни господствуют неизменные законы природы, а вера в Бога имеет притязание на чудеса, стоящие вне зависимости от этих законов.

Следовательно, вера в Бога по природе своей бессмысленна – как бы так говорит нам Л. Андреев в своей повести, хотя другими словами...

И мы не навязываем ему чуждых мыслей. Нет. Он так и пишет: „над всей жизнью Василия Фивейского тяготел суровый и загадочный рок“. В повести не выяснено, что разумеет Л. Андреев под словом „рок“. Но по множеству бедствий, обрушившихся на голову Василия Фивейского, можно догадываться, что под роком надо разуметь какую-то слепую и стихийную силу, которой не жаль бедных людей и которая не слышит их молитвенных воздыханий...

Если так, – мысль о роке исключает всякую веру в Бога. Что бессердечно и неразумно, – с тем нельзя иметь осмысленных религиозных отношений.

Но вот вопрос: можно ли на почве современного мировоззрения говорить о роке, как о древней языческой судьбе?

Очевидно, нет. Современная наука объясняет действием законов природы то, что древние приписывали судьбе. Если ж так, у неизменных законов природы какая могла быть „таинственная и зловещая преднамеренность“ в отношении к Василию Фивейскому?

Л. Андреев в своей повести и на этот вопрос не дал ответа. У него мы находим слова с самым растяжимым содержанием там, где бы хотелось видеть определённость и точность...

Верный своей литературной манере, он выдумывает обороты речи, в которых трудно найти соответствие действительности. Так, он „безумие“ называет „светлым, как солнце“. Мы этого понять не можем. Мы привыкли думать, что, где царит безумие, там нет света, – там логический и всякий другой мрак, – там тьма непроглядная, – там жизни нет в её хорошем, разумном значении.

С другой стороны: можно ли сопоставлять безумие и веру в Бога. Что между ними общего?

Безумие грезит о том, чего нет и быть не может. Безумие делает то, что несообразно с законами жизни.

Что же безумного в вере в Бога?

Она говорит, что над миром царствует Высочайшее Начало всего, Всеблагой разум и Господь наш. К такому выводу люди приходят не только по руководству Божественного откровения, но и на основании жизненных наблюдений.

В самом деле: сознание говорит нам, что мир и по началу, и по продолжению бытия своего не может быть самопричинным. Всякое явление в нём имеет начало в другом. На свете даже цыплёнок появляется после того, как курица-мать высидит его. Тем более это надобно сказать о человеке.

И вот, если такие наблюдения мы приложим ко всему миру, полному разума и законности, то, рассуждая правильно, придём к заключению, что у мира есть своё Премудрое Начало – Бог.

Дальше. Веруя, что Бог создал вселенную и людей, христиане исповедуют, что мы обязаны жить в строгом согласии с волей Божией, – обязаны любить и помогать друг другу во всех делах...

И ещё мы веруем, что Господь, как Высочайший Разум Отец наш, в Своей власти содержит все законы природы, все стихии жизненные. Их Он и направляет сообразно с нашими нуждами. Всех путей Божиих постичь мы не можем, и они открываются нам то в обыденных явлениях, то в необычайных или чудесах...

Спросим мы теперь: в каком же отношении такая вера подобна безумию?

Наоборот: если над миром поставить „рок“, или слепые законы природы, – в наших головах воцарится подлинное безумие, хотя – быть может – и „светлое, как солнце“. Людей тогда не удовлетворишь надутыми словами, как „правда, справедливость, свобода“. Без веры в Бога у этих слов устойчивого содержания не окажется. Всё будет кружиться и исчезать в столкновении с сомневающимся разумом человека...

Но мы согласны с Л. Андреевым, что та вера, которой жил Василий Фивейский, граничила с безумием. Это от того, что названный батюшка был сам человеком болезненным, полуумным. Не имея никаких особенных данных, он задумал воскресить мёртвого... Это безумие. Это сумасшествие, а не чистое православие, похожее будто бы на веру древних мучеников. Ни один св. мученик, полагавший жизнь свою за Христа, не сказал бы того, что написал Л. Андреев об о. Василии: „самое большое, самое важное предстало перед ним и называлось оно – чудо“.

Православные мученики знали, что чудеса творили некогда волхвы египетские; духом прорицательным или чудодейственным одержима была женщина – язычница, которой прорицать возбранил Ап. Павел (Деян.16:16–18).

Ясно, что здоровый правосл. священник не смотрел бы на чудеса глазами Л. Андреева. Только для его сомневающегося ума чудо есть „самое большое“ дело. Недаром он говорит о нём словами Ницше, – в чём сказалась его „человеческая, слишком человеческая“... слабость. Не без основания же своего Василия Фивейского Л. Андреев заставил помешаться и умереть после того, как ему не удалось совершить чуда…

Так: бедный о. Василий тут не причём. Несчастья обычны нашему духовенству. Не сумасшествует оно под напором их и не усиливается чудодействовать без всяких для того оснований. В горе оно терпит и молится, молится и терпит, всё перенося ради Христа.

Что же касается Л. Андреева, то он декадентствует в своих суждениях о чуде. Нельзя веру в Бога ставить в зависимость от того, творят люди чудеса, или нет? Мы знаем из Евангелий, что даже Апостолы не всегда, по своему желанию, чудодействовали. Ужели из-за этого они должны были уходить от Христа подобно безумному Василию Фивейскому.

Декадентствует Л. Андреев и в других случаях, стараясь, напр., описать... тайну зарождения в человеке безумия. Для того он употребляет своеобразные средства. Не путём кропотливого и отчётливого психологического анализа хочет он ввести читателей в свою „заповедную“ область, – как это обычно Достоевскому, – а старается достичь её искусственными внешними приёмами, основанными на подборе таинственных слов, на странном чисто – декадентском сочетании их, на вырисовывании чудовищных явлений природы вычурными красками...

К такой писательской манере не прибегали наши художники слова – великий Пушкин, славные Тургенев и Гончаров. Отсюда позволительно заключить, что в лице Л. Андреева мы имеем писателя способного, даже талантливого, но далёкого от уровня литературной первостепенности. По нашему мнению, он губит свой талант, прилаживаясь к модному декадансу.

И это сказывается на всём художественном мышлении его. Проследите, напр., за тем, как он описывает ночную метель. „Безграничным кольцом она облегала дом, давила на него сверху, искала отверстия, куда бы пропустить свой серый коготь, и не находила. Она бесновалась у дверей, мёртвыми руками ощупывала стены, дышала холодом, с гневом поднимала мириады сухих, злобных снежинок и бросала их с размаху в стёкла – а потом, бесноватая, отбегала в поле, кувыркалась, пела и плашмя бросалась на снег“...

Нарисованный Л. Андреевым образ ночной метели не отличается простотой и естественностью. В нем, наоборот, заметно сочетание несоединимых черт: чисто-декадентский стиль! У метели Л. Андреева „серый коготь“ и „мёртвые руки“... Должно быть, она на сказочную колдунью похожа. Но откуда же в „мёртвых руках“ такая прыть: скакать по полю с метелью, „беснуясь“, да ещё раскидывая „злобные“ (!) снежинки?

Это – уж не поэзия, „слишком не поэзия и беллетристика“, а вычурная риторика в декадентском стиле...

Дальше Л. Андреев так изображает свою метель: „она поднималась, садилась на корточки... И снова с визгом бросалась на дом, выла в трубе голодным воем ненасытимой злобы и тоски и обманывала: у неё не было детей, она сожрала их и схоронила в поле, в поле, в поле“...

Тут что ни предложение, то вопрос: если метель „сожрала» своих детей, – почему же она не могла тосковать? И каких детей метель схоронила „в поле, в поле, в поле“?

Мы никогда ещё не встречали у наших классиков такой риторики: три раза повторять одно и то же дополнение. Разве злосчастное поле оттого приобретает что-нибудь особенное?

Но такова декадентская манера Л. Андреева. Повторением одних слов он думает, как бы загипнотизировать читателей и создать в них особенное мистическое настроение. И поступает, как достопочтенный декадент Треплев в драме Чехова „Чайка“. Треплев писал: „люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси и пауки, молчаливые рыбы, обитавшие в воде, морские звёзды и те, которых нельзя было видеть глазом, – словом, все жизни, совершив печальный круг, угасли... Холодно, холодно, холодно! Пусто, пусто, пусто! Страшно, страшно, страшно!“...

Подобные же вычурные декадентские красоты находим в повести Л. Андреева. Метель он описывает прямо в духе Треплева. Он пишет: „Огонь большой лампы проточил кружок в пушистой броне, и заблестело мокрое стекло, и снаружи она прильнула к нему серым бесцветным глазом. Их двое, двое, двое“...

А ещё дальше: „метель садилась на брёвна покинутого сруба, качалась и бахалась в снегу, и... рыла там могилу – для чужих, для чужих. И пела: для чужих, для чужих“...

О. Василий будто бы шепчет с ужасом: „она плачет. В поле, в поле, в поле!“

Когда же дело доходит до поверки шороха, оказывается, у дверей „нет никого. Светло и пусто. Нет никого“.

Но довольно и приведённых примеров. Надеемся, наша мысль вполне обоснована: Л. Андреев – писатель декадентствующий, старающийся создать настроение в читателях не точностью и глубиной психологического анализа, как у Достоевского, не прелестными картинами природы и их поэтическим описанием, как у Тургенева и Гончарова, – а музыкой отдельных слов, их многократным повторением и странным сочетанием. Оттого-то у Л. Андреева мы находим такие картины: метель „качается на чёрных слепых звуках“ колокола...

Святители! Л. Андреев даже звукам придал „чёрный слепой“ вид! Это уже „не человеческое, слишком не человеческое мышление“...

Странностью отдаёт и такой оборот речи в повести: „по селу быстро заползали и всюду зашипели взъерошенные, жуткие слухи“.

Неудивительно, если от таких „взъерошенных“ литературных красот, преподносимых фирмой „Знание“ читателям, – многие из них, выражаясь языком Л. Андреева, „охваченные ужасом, отчаянно настёгивают лошадь – и скачут, и скачут“...

Ускакали бы и мы теперь от разбираемой повести далеко. Но чувствуем потребность подвести итоги к сказанному. – Л. Андреев страдающего в жизни священника заставил искать утешения в Боге и в служении Ему.

Святая мысль! Для наших пастырей нельзя найти лучшего убежища в скорбях. Но пусть же во веки веков останется праздной мечтой Л. Андреева навязанное о. Василию Фивейскому желание чудодействовать, воскрешать мёртвых.

Нет: прямой выход из страданий побуждает наших пастырей к смирению и доброделанию во славу Божию, – к бескорыстному, самоотверженному, но и бесхитростному врачеванию людских недугов. Такая праведная жизнь составляет истинное призвание для всех православных пастырей.

И дай Бог, чтобы это призвание навсегда осталось для них святым и вожделенным уделом!..

Д. Боголюбов

Как ветки живого дерева (Всел. Симв. Веры), Толстой посёк своим дерзким пером все члены христианского Символа Веры, и хочет неистово, бешено хочет лишить человечество и особенно христианский мир спасительной веры, доставляющей всякому искренно верующему величайшее утешение и опору во всех трудностях и скорбях жизни. Прелазай инуде (незаконным путём), той тать есть и разбойник (Ин.10:1). Толстой вторгается во двор овчий церкви православной подпольным путём, печатая свои богохульные писания за границей, в Англии, и распространяя их в России десятками тысяч. Это настоящий тать и разбойник. По плодам его всякий верующий может узнать, что он именно таков. Не собирают смокв с терновника и не снимают винограда с кустарника (Лк.6:44).

Толстой находится в умственном непроглядном тумане, или во тьме и сени смертной – и это среди солнечного Евангельского дня – и хочет на всех навести этот туман, эту тень смертную.

Он не признаёт откровений, не верит в богодухновенность Св. Писания и считает его за сказку, церковную историю – тоже: – всё учение Богооткровенное считает за ложь, а себя одного, свой разум, своё слово – одно своё слово за истину (свои рыкания, свои сочинения). Не верит он, что А есть А, и учит, что все исповедующие христианскую веру – заблудившиеся, обманутые, или самообманувшиеся, что они – жертвы гипноза, что им надо пробудиться, чтобы познать толстовские бредни, а по его понятию, истину, – чтобы почесть за источник совершенства человеческий мнимо-философский разум и романические бредни учёных нехристей.

И бесы веруют в Бога и трепещут (Иак.2:19), а Толстой не верует в Бога, а только в таинственное, безличное начало: и в своих умствованиях доходит до абсурда. Какое намерение его в своих макулатурах, дышащих крайней ненавистью его против церкви? – Потрясти церковь в основании, разрушив веру христиан в Библию и Евангелие, в Богослужение и Таинства, и в благодать священства.

Толстой хулит всячески веру христианскую и служителей её, не зная и не желая знать её праведной и нелицеприятной истории; поносит её, как будто она сочинена недавно каким-нибудь обыкновенным человеком, ради своих корыстных целей. Чтобы знать какое-либо и обыкновенное мирское учреждение, надо знать его действительную историю, происхождение и тогда судить об нём правильно; между тем Толстой не хочет знать истории веры и Церкви Христовой или не доверяет ей и грешит против законов ума и справедливости и хочет видеть в вере Христовой только ложь и обман и даже бессмыслие и полное противоречие человеческому разуму.

Теперь я ставлю такой вопрос: чтобы правильно узнать психологическую и писательскую личность Толстого, не надобно ли обратиться к прошедшему его жизни, к прежним его сочинениям, в коих виден умственный его склад и его миросозерцание, из которых выродились его последние богохульные сочинения? Да, необходимо знать прежнюю жизнь Толстого, которую он сам описал в своём псевдониме. И что же из неё видим?

Видим полную его непригодность и неспособность к религиозным размышлениям и сочинениям, полное его невежество в Христовой вере, в учении веры, в истории христианских святых и спасительных догматов, в истории церкви; он только и способен был писать: «Войну и мир», «Анну Каренину» и проч. подобные романы, – и не его дело было толковать Евангелие и понимать его по своему мирскому воззрению. Толстой, как человек душевный, а не духовный, не принимает того, что от Духа Божия, потому и почитает это безумием, и не может разуметь, оттого что о сём надобно судить духовно (1Кор.2:14).

Толстой не верует в личного, святого, праведного и праведно наказывающего грешников Бога и потому ругается Ему, – когда читает или слышит о праведном Его наказании грешников, и ветхозаветные казни нечестивцам считает за выражение Его жестокости и злобы. Да истлеет язык рыкающего на Самого Бога.

Кумир гнилой, ужели ты мечтаешь, что все послушают твоих гнилых, высокомерных речей?

Сядешь ли ты, выйдешь ли, войдёшь ли, Я знаю всё, знаю дерзость твою против Меня. За твою дерзость против Меня, и за то, что надмение твоё дошли до ушей Моих, Я вложу кольцо Моё в ноздри и удила Мои в рот твой, как коню (Ис.37:28). Библия учит нас через боговдохновенных своих писателей, особенно через пророков, что Бог есть Творец, Промыслитель и праведный и долготерпеливый Судья всех народов земли и всех царств человеческих и наказывает один народ через другого. Толстой не признаёт этого, он не признаёт личного Бога, а – какое-то таинственное, безличное начало, безучастно относящееся ко всем и ко всему, и к самому Толстому.

Яснополянский еретик забыл или выпустил из вида закон причин и действий в мировых деяниях и явлениях и допустил хаос в мировой истории: так, он не признает сотворение мира личным, премудрым, безначальным, всеблагим и всемогущим Творцом, – зовёт Его с разумной тварью, нарушение завета, определение наказания, проклятие, изгнание из рая, труды в поте лица, оскудение даров природы, обладание людьми диавола, лишение внутреннего царства Божия, омрачение ума, слабость воли человека для добра, неведение истинного Бога, стремление к злу, служение твари вместо Творца; – скорби, болезни, смерть временную и вечную, обетование Спасителя под именем Семени жены, пророчество о Нём, прообразы Его – различные и многочисленные, исполнение обетования Божия, пришествие Спасителя, искушение в пустыне от диавола, Евангельскую проповедь о покаянии, крещение Искупителя ради нас, учение Его и апостолов, чудеса различные, основание Церкви на камне, который есть Христос, преображение, страдания, крест и смерть Спасителя ради победы над смертью, воскресение Его, пребывание на земле в продолжение сорока дней и явления Воскресшего ученикам и многим верующим и вознесение Иисуса Христа на небо. Всё это Толстой выпустил из виду, более того – не признаёт этого и в самообольщении мечтает, что он сделал удивительное открытие в мире – в области мысли и веры, такое открытие, до которого до него не доходили, – и что он только, имея как бы колоссальный ум, открыл то, что его люди, пресмыкающиеся по земле, никогда будто бы не могли открыть. Колоссальное безумие! Дикое сумасбродство! Толстой построил всё своё фальшивое мышление на воздухе, без всякого достаточного основания, а всё его мудрование – воздушные замки, тотчас исчезающие при правильном освещении ума и Слова Божия.

Толстой не верит в Слово Божие, не верит в Церковь, в её учение и таинства, в её богослужение все-спасающее, все-умиротворяющее, и вместе со своими последователями погибает в своём богоотступничестве, в своей гордости, в своём неверии, в своей беззаконной, порочной жизни. Если Толстой и толстовцы боятся вечного злополучия, по смерти их ожидающего, то они немедленно должны возвратиться на путь истины, истинной веры, от которой они отпали и сердечно покаяться в своём увлечении антихристовым учением. Много-бедственно жить без руководства и питания материнского заблудшим чадам, без света истины, которым обладает одна св. церковь и который она одна проливает на всех, верующих в неё и преданных ей искренно, смиренно без гордой пытливости и дерзкого вопросничества. Тайна Божия сокрыта от мнящихся быть премудрыми и разумными и открыта простым, нелукавым, негордым умам и сердцам.

Особенно омерзительной бранью восстаёт Л. Толстой в своих последних произведениях на великое таинство Тела и Крови Христовых, – не ведает бо, что творит (Лк.22:34) ...

Так как грех и тление вошли в человеческую природу, через непослушание, через вкушение от запрещённого плода, по каковой причине она подверглась смерти и рабству диавола; то и правда, нетление и жизнь должны были вновь осуществиться в людях верующих и послушных Слову Божию через вкушение плода жизни, т. е. пречистого Тела и Крови Христа Жизнодавца (Ин.6:54), Бога и Человека, исполнившего за нас всю правду закона, принесшего Себя в искупительную крестную жертву и искупившего нас от греха, проклятия и смерти. Яд змиин, яд греха и смерти, вошедший во всё существо человеческое через чрево, долженствовал быть изгнанным из него через сильное противоядие, которое и есть причащение с верой и покаянием пречистого Тела и Крови Христовой, и это великое таинство есть не только противоядие, но и сообщение человеку правды и святости и жизни Христовой, жизни Божественной, или обожения. ядый Мою плоть и пияй Мою кровь во Мне пребывает и Аз в нем. «Ядый Мою плоть и пияй Мою кровь, имать живот вечный, и Аз воскрешу его в последний день», говорит Господь (Ин.6:54). Вот наша христианская, божественная философия и наше христианское, спасительное богословие. Вот наш ответ безбожнику, утратившему веру и здравый смысл, Льву Толстому, хулящему наши Божественные тайны.

«Истинно говорю вам: кто не примет Царствия Божия, как дитя, тот не войдёт в него», сказал Христос (Мк.10:15). Слышишь, Лев Толстой, змий лукавый! Как ты излукавился! Возгордился ты, как сатана, понося Св. Евангелие, Св. Троицу, Христа Божия, Богоматерь, Святых, Таинства все-спасительные.

Разбирая последнее сочинение Л. Толстого «Обращение к духовенству», нужно иметь в виду те причины, по которым он так нагло обращается к духовенству всего христианского мира и так дерзко укоряет церковь в мнимой лжи и неправде её. Толстой, недавно формальным, обнародованным повсюду актом Синода отлучённый от церкви, не мог простить ей этого акта отлучения, и вот он бросает поношения и самые наглые клеветы христианским церквам и представителям церквей всего мира, понося в неправоте учения всю церковь, а её духовенство – в заведомой будто бы лжи и нерадении о благе народов христианских и более всего смеётся над православной церковью, которая законно отлучила, отсекла его от своего тела, как гнилой член, падший к смерти. Вместо того, чтобы смириться и покаяться в своём отступничестве, Толстой ещё более возгордился, возгордился истинно сатанинскою гордостью и хохотом сатанинским насмеялся над церковью, которая «есть столп и утверждение истины» (1Тим.3:15).

От слов своих оправдаешься и от слов своих осудишься. Против себя писал и пишет Толстой и многие писатели; слова их и осудят их в день суда (Мф.12:30–37; Ин.8:24).

Толстой и толстовцы! Своим безумным противлением истине Божией и посмеянием над ней, вы смеётесь, несчастные, сами над собой и над человечеством, жаждущим естественно истины и лишаемым её через вас. Но вам предречено Истиной: «горе вам смеющиеся ныне, яко возрыдаете». Услышите грозное слово Истины: «Бог поругаем не бывает» (Гал.6:7). И Господь явит на вас праведный гнев Свой, чтобы истребить вас с лица земли. Безмерно великой цены стоила для людей истина: сошествия на землю Сына Божия, вочеловечения Его, учения Его и бесчисленных чудес, страданий и смерти Его и воскресения из мёртвых. Спаситель Сам говорил: «Аз приидох, да свидетельствую истину и всяк, иже от истины есть, послушествует гласа Моего» (Ин.18:37). И вы столь дорого стоившую людям истину отвергаете, осмеиваете, глумитесь над ней. Но Бог поругаем не бывает, – Господь поругается вам.

Страшно впасть в руки Бога живого. – Приидет Господь во тьмах святых ангел Своих изобличить людей во всех делех нечестия их (посл. Иуд.1:14–15) и во всех жестоких словах, которыми говорили против него грешники нечестивые.

Прошло почти две тысячи лет христианской истории и славы Христа и последователей Его и святой, славной спасительной церкви, Им основанной на земле, и славной победоносной борьбы Его со всякими врагами: Иродами, Кесарями, писателями – Цельсами и Порфириями, еретиками, раскольниками, сектантами, иконоборцами врагами и гонителями всех веков, и церковь святая осталась истинной, славной, непобедимой, спасительной ныне; и ныне слово её сияет во всех концах мира. А яснополянский дерзкий несмысленный еретик, знавший писать только лёгкие игривые романы, вздумал вступить в борьбу с нашей славной, Богом защищаемой, хранимой и прославленной из рода в род верой и церковью, чтобы изливать на неё желчь и клевету свою со своими соучастниками Чертковыми и подобными. Разве очернится наша церковь? Разве она не имеет своей славной истории, да и теперь разве она не славна сама в себе?

Испровергая веру в Бога, во Христа, в Церковь, – вы, толстовцы, испровергаете и Россию, вы готовите ей политическую гибель, ибо Россия распространилась и стала велика, сильна, просвещена и уважаема от врагов – только через православную веру, через предстательство и заступление БогоМатери (Взбранной Воеводе победительная, яко избавшихся от злых, благодарственная, восписуем Ти раби Твои, Богородице) и святых угодников Божиих, а особенно – силой Креста Господня.

Как после этого думаете вы, православные, о русском Льве Толстом, который не признаёт ни личного Бога, ни личной бессмертной души человеческой! Это – дерзкий безумец и безвер в людях, враг не только русских, по и всего человечества. Не веруя в личного Бога, он, Толстой, считает бессмыслием и глупостью молитву, которую признавали нужной люди всех веков, всякого состояния и всякого культа. Он, безумец, не придаёт значения словам: Творец и тварь, не признавая разумного Творца: сам себя он не считает тварью, а каким-то эволюционным продуктом; и многим другим библейским словам не придаёт он никакого значения, хотя бы, напр. – словам: Спаситель, грешник, – так как он считает грех простым словом, несуществующим, а себя – безгрешным, не имеющим никакой нужды в Спасителе, и мечтает при том, что он сам собой достигнет совершенства... И этот человек считает сам себя умнейшим, и его последователи и почитатели считают его таковым же; он смеётся над всеми людьми, верующими в Бога, во Христа, в искупление, в своё спасение во Христе, в воскресение, в бессмертие, в суд, в рай и в ад. Граф Толстой обезумел от гордости, от своего писательского титула, от своего графского именования! Он рисуется крестьянином, лапотником, но это обман, рисование собою, бросание пыли в глаза всем, по его мнению, глупцам, носящим и это крестьянское звание и людям всяких других достоинств и званий. Он смеётся и над званием православного крестьянина и в насмешку копирует его. И чем он ввёл всех в обман? – уменьем складно, красно говорить, т. е. учёным светским краснобайством, которое, надо заметить, легко даётся всем одарённым от природы разумом, выучившимся грамматике, риторике, логике, и много начитавшимся светского краснобайства. Вот кто, по-моему, граф Лев Толстой. Он родился, воспитался, возрос и допущен провидением в обличение людей нынешнего времени, безверных, легкомысленных, преданных суете и всякой страсти, в обличение их неверия, бессмыслия, религиозного безбожия. Писание говорит, что в последнее время, антихристово, Бог «пошлёт людям действо лести, чтобы они веровали лжи» (2Фес.2:11). И вот Толстому верят...

Переходит образ мира сего, т. е. всего стихийного, материального, всех земных порядков и беспорядков; пройдут все царства, все языки, все секты, расколы, суеверия заблуждения человеческие; войны за преобладание рас, народов; не будет отдельных территорий для России, Германии, Англии и для разных племён и народов, прекратятся распри, ссоры, возмущения – все страсти, обладающие ныне людьми; прекратится письменность и печать и бесконечное языкоболие и говорливость говорунов, настанет конец всем делам рук человеческих; будет одно царство Божие, один народ Божий, один язык, непохожий ни на один из нынешних земных, имевших только временное, преходящее значение после столпотворения Вавилонского; будет один Царь и Отец будущего века – Христос, над которым ныне глумятся безбожники с графом Толстым во главе. Будет один Бог всё во всех; – один Он соединит всех в одно царство, в один дом, образом которого ныне служит Церковь Христова православная со своим единственным непогрешимым, святейшим, вечным и всемогущим Главой. Это будет вечное царство правды и мира и радости во св. Духе.

Прейдут все царства с своими земными временными постановлениями и законами, с своими учреждениями, сословиями, чинами, должностями; лишены будут богачи земные всех богатств земных (Апок.) и все земные достоинства получат свой конец: потребуются дела, и каждый будет судим по делам своим, как человек, как тварь по образу Божию созданная и получившая в удел разум, совесть, закон внутренний и внешний, как гражданин, как чадо родителей своих и Отца небесного. И вот это время и этот суд явит во всей наготе толстовское и всякое зло. Ужаснитесь, Толстой и толстовцы, этого времени и этого суда, суда страшного и последнего? «Аще не покаетеся... вси погибнете» (Лк.13:3).

(От собственного корреспондента).

В начале июля исполнительная комиссия Красного Креста зачислила меня в отряд санитаров-дезинфекторов, и числа 10-го мы, в числе 20-ти человек, начали слушать курс дезинфекции и бактериологии, при институте экспериментальной медицины. Один студент – университант и кавалерист-вольноопределяющийся, испугавшись того, что придётся иметь дело с извержениями холерных, тифозных и дизентерийных больных, возиться с их грязным бельём, пошли на попятный, и вместо них был пополнен комплект ротным фельдшером и зубным врачом Ан-вым, который оказался семинаристом и сыном иерея г. Купянска, Харьк. губ. Лекции закончились практическими занятиями с гидропультом и опытами над составлением растворов сулемы, карболовки, формалина, брома и других снадобий для дезинфекции. Занятия закончились экзаменом в присутствии Её высочества принцессы Ольденбургской, которая благословила каждого иконочкой Казанской Божией Матери и удостоила нас чести сняться с нею на одной группе.

Второго августа санитаров, профессора Джерговского и одного из докторов (г. Пекура) принцесса Ольденбургская представила Государыне Императрице Марии Феодоровне. Меня своевременно не уведомили о дне и часе этого Высочайшего приёма, и я решился телеграммой просить Государыню удостоить меня «материнского благословения и Царского внимания». Моё дерзновение увенчалось успехом, на который я не смел рассчитывать не только по множеству грехов моих перед Богом, но и по причине моего хотя и отдалённого, уже почти покрытого десятилетней давностью, однако всё же анархического прошлого.

Государыня приняла меня на другой день после моих товарищей в Новом Петергофском дворце и благословила иконочкой Спасителя и Бога моего Иисуса Христа.

Как же мне окончательно не утвердиться в вере и убеждении, что «несть власть аще не от Бога». Как Бог меня, кающегося, принял от мрака неверия, грехов и суеты в свет Богопознания и разума, – так и высшие особы власти, очевидно, движимые благородным доверием к искренности моего обращения, раскаяния и исправления, допустили меня до лицезрения и разговора с Матерью Великого Царя. И это почти на другой день после зверского убийства министра фон-Плеве! По истине, эта великая честь, не по заслуге и не по чину мне оказанная, а лишь в силу смирения и великодушия Государыни, навсегда утвердит меня в верноподданстве и в готовности отдать мою кровь, плоть и способности души на защиту прав и преимуществ Самодержавной Власти, основанной на любви к Богу Святой Троице, на верности догматам и духу православной Церкви и на заботе о благе народа русского и всех славянских и единоверных народов.

1 0-го и 11-го августа, двумя отрядами по 10 человек мы выехали на Дальний Восток.

17 августа 1904 г.

* * *

На вокзале, при нашем отъезде 11 августа, нам преподнесена была икона преподобного Серафима, чем возгрета была у нас вера в готовность преподобного помогать нам, если мы будем того достойны. Но, увы, православная вера и христианское упование разделялись, как оказалось, далеко не всеми членами нашего отряда: двое – обнаружили нигилистическое и декадентское настроение, при хаотическом образе мыслей. Один из этих двоих оказался «петровцем», то есть читателем и почитателем отца Григория Петрова.

Замечательно, что почитатель отца Петрова, оказался хулителем отца Иоанна Кронштадтского.

«Similis simili gaudet»¹⁵³, говоря метким словом о. Иоанна.

Наиболее для меня симпатичными в нашем отряде оказались И-в, Ш-к, болгарин Д-в и отчасти К-н, ибо все эти лица в сердцах своих не угасили светильника веры: их я видел молящимися в вагоне и в церкви (напр. при остановке в Челябинске). Впрочем, при свете христианского снисхождения можно и во всех – без исключения – членах нашего отряда найти черты добрые, которыми – конечно – и объясняется факт крестоношения и добровольного следования на опасное поприще военного санитара-дезинфектора. Сознавая это, я старался с любовью относиться и к моим товарищам, и почитать самого себя наихудшим из всех. Излишество в пище и питии, воспрещаемое в Евангелии, более всего – я полагаю – было причиной шероховатости и немирности наших отношений во время пути. Да и дорога – надо сказать – длинная, влиявшая на нервы раздражительно. До реки Оби в Сибири от Петербурга мы ехали девять дней. Железнодорожные мосты через Волгу над Сызранью при Батраках и через Обь, при станции того же имени – это чудеса инженерного и строительного искусства...

В Челябинске мы догнали седьмой отряд дезинфекторов, выехавший днём раньше нас. Я был причислен к этому отряду, но перепросился в Красном Кресте в VIII отряд, когда узнал, что VII отряд останется в Челябинске на страже народного здравия...

Уже за Волгой начинает ощущаться приближение к театру военных действий: число военных и офицеров заметно увеличивается, воинские поезда встречаются на разъездах.

Уральский хребет улыбнулся нам своими красотами, фантастическими скалами, лесистыми холмами.

В Челябинске мы прожили сутки, так что я имел счастье побывать у обедни, почитать громогласно на клиросе, подпеть за литургией, вычитать «велиим гласом» апостола и приобщится Святых Таин.

Храм близ вокзала деревянный, но обширный, благолепный, трёхпрестольный. В храме, кроме нас троих санитаров, молился офицер, который потом на улице, когда я ему отдал по-солдатски честь – братски поздравил меня с принятием Святых Таин. Вот бы побольше таких офицеров в армии и флоте, и тогда бы Бог был воистину с нами!..

В Челябинске все переселенческие, очень многочисленные бараки заняты войсками, которые то днюют, то ночуют здесь, смотря по времени прибытия сюда. В Челябинске вспыхнула-было эпидемия брюшного тифа, почему VII отряд дезинфекторов и оставлен здесь для производства дезинфекции. Здесь я впервые устами к устам говорил с ранеными героями. Один из них, раненый в ногу навылет унтер-офицер, порассказал о бое при одном из горных перевалов, где он был ранен в то время, когда наши ринулись в штыки на японцев. Рассказал он и об одном ночном деле, когда наши, подкравшись к лагерю спавших японцев, приколов сначала караульных, перекололи японцев, которые имеют обычай спать в полной наготе.

Простившись с VII отрядом санитаров и послав по обычаю телеграмму коллективную в «Новое Время», мы перевалили границу Европейской России и очутились в Азии. С телеграммой вышла-таки «истуар сконапель»¹⁵⁴: протестанты нашего отряда опротестовали редакцию телеграммы, которую составил я. Не понравилось, что я от лица их приветствовал «матушку Русь», кроме родных и знакомых. За «матушку Русь» один горлопан-нигилист пустил меня «по матушке». В конце концов, я подписал стереотипную телеграмму, а один от себя послал привет святой Руси через газету «Свет».

Вскоре за Челябинском встретили мы поезд, в котором были наши раненые, а затем поезд с пленными японцами. Из вагонов последнего поезда выглядывали желтолицые косоглазые лица плюгавых, но отчаянных врагов наших. Но за быстротой, с которой двигался наш поезд, я хорошо не рассмотрел супостатов, которых ещё, вероятно, нагляжусь на театре войны.

До Оби, откуда пишу это письмо, мы ехали всё в том специально-санитарном вагоне, в который нас посадили в Петербурге. От Челябинска в нашем поезде ехал московский отряд братьев милосердия и санитаров, с доктором Боголюбовым во главе. Вагоны первого и второго класса уже полны офицерами, едущими в действующую армию. Все офицеры своей изящностью, опрятностью одежды производят милое впечатление. Невольно грустью охватывается сердце, когда подумаешь, что многие из них или вовсе не вернутся, или возвратятся покалеченные. Сохрани их, Господи, и помилуй!

20 августа 1904 г.

* * *

Дорога от Челябинска почти до самого Красноярска, т. е. на протяжении 2000 вёрст, идёт по степи, тайге и безлюдной, довольно унылой местности, поросшей всё берёзой. Только под самым Красноярском появляются сосны и холмы, покрытые лесом, а иногда оголённые скалы вдоль полотна железной дороги. Близость к театру войны ещё более сказывается: не только мосты через большие реки бдительно охраняются военными патрулями, но и мелкие мосты, а иногда и среди степи у полотна видишь одинокого часового, ставшего на караул перед проходящим поездом, в котором наверное есть если не генеральские чины, то несколько офицеров.

На одном из разъездов Сибирской ж. д. перегнали мы воинский поезд, в котором кроме нижних чинов и офицеров, ехал генерал, вероятно, начальник целой дивизии. В этом же поезде был и полковой оркестр: выглядывая из своего вагона, музыканты сыграли несколько маршей, к общему удовольствию и даже умилению. Военная музыка, при такой походной обстановке и в атмосфере близости к убийственной, жестокой войне, производила особенное впечатление.

Ночью встретился нам медлительно, как-то торжественно шедший санитарный поезд, переполненный ранеными героями. В окна можно было различать самих раненых: кто на костылях, кто растянулся на койке... Как ни загрубели сердца грешников все почувствовали веяние чего-то значительного. Дорога всё более и более охраняется: говорят по 200 человек солдат на 100 вёрст, так что каждая верста охраняется двумя часовыми. Однако катастрофы очень часты, так что даже удивляются, что наш поезд благополучно следует и уже счастливо подходит к Иркутску.

Если правда, что это так удивительно, то спасение и здравие наше обязаны молитвам преподобного Серафима, иконой которого благословили нас в СПб. на Николаевск. вокзале и подлинно, есть где кости положить: таких крутых подъёмов и головоломных уклонов, а также зигзагов и закруглений, нигде к Европейской России не встретишь. На иной подъём еле вкатывается поезд на всех парах, при двух паровозах. А под уклоны катится поезд, очертя голову, не на парах, а силой инерции при быстром ходе; на закруглениях так и кажется, что центробежной силой хвост поезда сорвётся с рельс. На зигзагах поезд представляется змеёю, а Отдельные вагоны – звеньями ползущего змия.

Я несколько станций проехал на паровозе: машинист пустил меня, причём сказал, что делает мне эту любезность «ако единому от героев», из уважения к решимости моей ехать на Дальний Восток и послужить Царю и отечеству. Машинист рассказал мне, как однажды чудесно и дивно спасён был Богом от крушения его поезд. Ночью, у станции, он только что успел проскочить со своим поездом с главного пути на запасной, как в то же мгновение влетел на главный путь встречный поезд. Опоздай он на одну минуту, и страшное крушение было бы неминуемо.

– «Это вот Кто вас спас» – сказал я, указывая на потемневшую от дыма икону Спасителя, висевшую за той машиной, у которой стоит машинист, когда правит паровозом. В подкрепление веры любезного машиниста, я снабдил его книжечкой православно-духовного содержания.

От Иркутска до озера Байкала дорога идёт вдоль реки Ангары до самого её впадения в озеро. Вода в Ангаре и Байкале – чиста, как покаянная слеза праведника. Красота природы вызывает прямо пафос, и великолепие горных ландшафтов, вероятно, не уступит ни в чём видам Швейцарских гор. Особенно прекрасен Байкал, который шириной от 27 до 85 вёрст, а длиной до 600 слишком вёрст. Горы на противоположной стороне Байкала покрыты только что выпавшим снегом, который долго не тает на большой высоте. Нам указывали угол этих забайкальских гор, которые будто бы покрыты вечным льдом. Когда я взобрался на холм, господствующий над станцией, то с высоты 200 сажен развернулся чисто альпийский ландшафт: прекрасное озеро обставлено с трёх сторон лесистыми холмами, снеговыми горами, а к северу небо сливается с водой, как в открытом море. Люди с этой высоты казались муравьями, огромный пароход «Байкал» – чуть не баркасом. Спускаться с крутизны едва ли не труднее, чем взбираться.

Известие о сдаче японцам Ляояна застало нас здесь. Здесь же нас догнал герой англо-бурской войны полковник Максимов, союзник мужичков-буров и бич Божий для джентльменов-англичан. Уже по сию сторону Байкала появляются китайцы со своими чёрными как уголь косами и косоглазые монголы-ламаиты и бурята. На 2940-й версте от Челябинска и в 100 верстах от Иркутска увидали мы к югу Саянский хребет, за которым начинается Небесная Империя.

Во главе нашего отряда стоит доктор Михаил Иоаннович П., превосходного характера личность. Замечательно событие, случившееся с доктором в ранней его юности, когда Он только что поступил в университет. Он с товарищем Николаем путешествовал по Ладожскому озеру: буря их прибила к берегу Валаамского острова. Монахи встретили юных Одиссеев чрезвычайно радушно, а игумен монастыря, знаменитый подвижник Дамаскин, указал на действие промысла в том, что их прибило к монастырю, предсказав им обоим в будущем иночество, советуя тогда же остаться в святой обители. Но юноши, ещё объятые пламенем житейских планов и мечтаний, воротились в мир. Однако, предсказание прозорливого частью исполнилось: Николай в настоящее время Архимандритом в Киевской лавре (Назарий, исп. должн. библиотекаря).

Михаил Аркадьев

реннее действовать на хлыстов в своих обличительных речах, решился проникнуть на их собрания. Его доброму намерению Господь помог осуществиться и миссионер целых пять часов сидел среди хлыстов, как один из них, и все считали его своим, тем более, что он пришёл на собрание с бывшим хлыстом (но уже перешедшим в православие, что однако не было известно хлыстам), некиим Афанасием Недобоем. Когда после плясок и кружений «началось у хлыстов пророчество, то некто Василий пророк, «подойдя ко мне», рассказывает миссионер, «начал особое пророчество словами: «прилетели два орла с далёкой стороны, от них вера сияет, всех нас утешает». Это пророк говорил о миссионере и Афанасии, которых, очевидно, считал за своих. «Далее», передаёт миссионер, «в своём пророчестве он свидетельствовал перед кораблём о нашей твёрдой хлыстовской вере, убеждая нас не зарывать своих талантов в землю. Словом, пророк сразу заврался окончательно. После этого пророка», говорит миссионер далее, «начал пророчествовать на кругу другой, но у него как-то плохо выходило, потом третий, четвёртый. Все приходили в самое сильное возбуждение и, когда пророчествовал какой-то Илия пророк, одна старуха Мелания, видя, что он очень долго ни унимается и собрание затягивается, сказала с сердцем: «я так и знала, этот пойдёт уж белькотать¹⁵⁵ целый час, через него и чай (угощение) простынет». Вот как, братия, хлысты почитают своих пророков: их речи они считают только за подражание неразумным овцам, что в существе и верно. Что, как не овечье „белькотание“, такое, напр., пророчество некоего Иоанна Крестителя, хлыстовского пророка, слышанное миссионером на том же собрании? «В волнении ходя по кругу, он только и выкрикивал: ну, так что-ж, ничего-ж! Никогда, завсегда! Где Иисус, там Петрусь! Никого-ж не боюсь! Словом, заключает миссионер, как он ни кричал, у него пророчество выходило из рук вон плохо: он начал пороть для всех очевидную чепуху». Не лучше этих современных нам и древние хлыстовские пророчества, собранные и записанные со слов бывших хлыстов, обратившихся потом в православие. Вот, напр., хлыстовское пророчество. «Я, возлюбленные, Саваоф, вам скажу, в сердца ваши благодать вложу; покровом вас покрою и от злых зверей закрою. Я, бог, вас награжу и хлебушка на весну вам урожу. Я, святой дух, вас защищу и сюда никаких арапов не пущу. Я, бог, благодать вам с седьмого неба принесу и всю вселенную потрясу. Вы живёте, возлюбленные, как птицы, никакие не попадут в сердца ваши спицы. Я, вас, возлюбленные, защищу и до явного острога не допущу. Я вас не оставлю и ко всем вам ангелов приставлю, и от всех злодеев вас избавлю. Я ведь вами много дорожу, и явной казной вас награжу. Я сошлю вам с неба манну, что не узнает об ней никакая Анна. Если на вас наденут путы, я велю их долой столкнути» («Друг истины», 1890 г. №№ 16–17). Как видите, братия, в пророчествах хлыстовских много складу (рифмы), но мало здравого смыслу, потому что пророки, очевидно, набирали слова под склад, не заботясь о том, выйдет ли из сочетания этих складных слов какая-либо здравая мысль. Поэтому, сказавши, напр.: я сошлю вам с неба манну, он, чтобы вышло складно, прибавил, что не узнает об ней никакая Анна, или: где Иисус – там Петрусь и пр. Очевидно, что у хлыстов не может быть истинных пророчеств, ибо истинное пророчество, как говорит Св. Писание, никогда не было произносимо по воле человеческой: но изрекали его святые Божии человеки, будучи движимы Духом Святым (2Пет.2:21). Но каким духом возбуждаются к пророчеству наши хлысты? Конечно, не Духом Св., а духом лжи и обольщения. Тот же миссионер передаёт нам, что у хлыстов перед открытием их пророчеств были пляски и верчения. «Жутко было смотреть, говорит он, как в полутьме одни молча, с поникшими головами, с сосредоточенностью умопомешанных, без отдыха вертелись на месте уже часа 2–3, другие, крепко обнявшись, старались превзойти друг друга в быстроте неистовых движений; третьи, будто сердясь на кого-то, отрывисто вскрикивали; но особенно жутко было смотреть, как четвёртые, достигнув, очевидно, полного возбуждения, вертелись всё время бессмысленно, смотря в потолок и смеясь куда-то в неопределённое пространство... Я. невольно подумал, – не попал ли я в дом умалишённых или бесноватых... Ну, думаю, поневоле напророчишь, коль голову заморочишь!» Вот, братия, веское беспристрастное суждение образованного человека, видевшего воочию хлыстовские радения и пророчества: они очень похожи на бред умопомешанных или бесноватых. Добросовестные из хлыстов, впрочем, и сами сознаются, что их пророки не истинные, а обманщики. Когда стало очень известно о том, что некий миссионер побывал на хлыстовском собрании и не был узнан никем, одна хлыстовка так сетовала перед тем же миссионером, не зная его, о лучших временах секты. «Какие ныне пророки, говорила она, когда-то давным-давно, может быть, и были, а теперь, не пророки, а шарлатаны. Говорят, продолжала она, желая доказать свою мысль, какой-то миссионер всё радение у них пробыл, а они его и не узнали. Что же это за пророки? Если бы они были пророки, заключила она, то дух сейчас же открыл бы им, кто у них на собрании»¹⁵⁶. Таково суждение самих сектантов о своих пророках, к которому нам прибавить нечего. Очевидно, что хлыстовские пророки и пророчицы не знают ни будущего, ни сокровенного в человеке. На самом деле, если бы они знали будущее или сокровенное, то никак не допустили бы двух посторонних людей, а тем более миссионера-обличителя на своё собрание, или если бы допустили, то для того, чтобы научить его, обличить и вразумить, что они – истинные пророки – сердцеведцы и знают, кто к ним пришёл. „Когда все пророчествуют, говорит об истинных пророках св. ап. Павел, и войдёт кто неверующий или не знающий: то он всеми обличается, всеми судится. И таким образом тайны сердца его обнаруживаются и он падёт ниц, поклонится Богу и скажет: истинно с вами Бог“ (1Кор.14:24–25). Когда св. пр. Елисей узнал по откровению свыше тайный грех корыстолюбия слуги своего Гиезия, то обличил его и наказал (4Цар. 5 гл.). Также св. ап. Пётр всенародно обличил в грехе корыстолюбия и любостяжания христианских супругов Ананию и Сапфиру и наказал их внезапной смертью (Деян.5 гл.). Таковы были истинные пророки-сердцеведцы и истинные чудотворцы.

О душевном состоянии св. пророков во время их пророчествования, в отличие от умоисступлённого состояния лжепророков, св. Иоанн Злат. говорит следующее. «В капищах идольских, когда кто одержим был нечистым духом и прорицал, то, как бы ведомый и связанный, был увлекаем духом и нисколько не сознавал того, что говорил. Прорицателю свойственно быть в исступлении, терпеть принуждение и насилие, увлекаться и неистовствовать, как бесноватому. А пророк не таков: он говорит всё с трезвой душой и здравым рассудком, зная, что он говорит.. Пророки властны были говорить и не говорить; ибо не были принуждаемы, но вместе с честью, сохраняли и волю. Вот первое различие между исступлённо-прорицателем и пророком», заключает св. отец. Он же указывает и другое различие истинных пророков от прорицателей, говоря, что последние не могут терпеть имени Иисуса, хулят Его, злословят, говорят Ему анафема, а исполненный Духом Божиим не может сказать худого слова об Иисусе. «Когда ты увидишь», говорит св. Златоуст, «что кто-нибудь не произносит имени Иисуса, или даже анафематствует Его, то он бесоисступленник, а когда увидишь другого, который обо всём говорит с именем Его, то знай, что он истинный Духоносец». Тоже утверждает и блаж. Феодорит, когда пишет об антихристе, что «он приимет действенность сатаны диавола. Ибо как единородный Сын Божий святым пророкам, священным апостолам и прочим святым уделяет дарования всесвятого Духа, ...так диавол в иных человеков, которых только убедил стать делателями лукавства, вложил новые виды порока, а с антихристом, сам соединившись, всецело покажет в нём всеможные ухищрения лукавства» (Том 6-й). Так подтверждается вышеуказанная мысль, что диавол во всём старается быть «подобен Вышнему», чтобы легче уловлять людей этим кажущимся сходством. Главнейших даров Св. Духа, по исчислению пророка Исаии, семь: дух страха Божия, дух познания, дух силы, дух совета, дух разумения, дух мудрости, дух Господень или дар благочестия и вдохновения в высшей степени. Ис.11:1–3. (Прав. Кат. Фил. 8-й чл.). Хлысты также говорят, что имеют семь духов, именно: духа грома, молнии, обличения, духа летуна, идолосокрушения, томления или мучения и духа ревнования. Действие на людей этих духов подробно объясняет один из старейших и опытнейших миссионеров иеромон. Арсений. (Отчёт его Обер-Прок. 1888 г.). Так, о действии духа ревности он получил такие сведения от бывших хлыстов. «Когда кто получит духа ревности», говорит иер. Арсений, «то в собрании начинает быстро бегать по комнате, прыгает безобразно, вертится, плескает руками, приговаривая слова: это я, это я, сила духа, благодать, поучаю ревновать; ах вы, мои возлюбленные братцы и сестрицы, ревнуйте, ревнуйте по нашей верушке и ловите, ловите заблудшую мирскую рыбушку и приводите, приводите их ко мне, вашему батюшке, на служение и поклонение. Этот дух», заключает миссионер, «научает вооружаться против православной веры и делать ей всякое оскорбление, бесчестить все церковные таинства, оскорблять всякую святыню и пр.». Так же странны действия, и других хлыстовских духов, из коих одни считаются чудотворными (напр., грома, молнии, летун), а другие добродетельными (напр., идолосокрушения, который глумится над св. иконами). Но у хлыстов как нет истинных пророчеств, так нет и истинных чудес. Всё же их так наз. чудеса или знамения (как видели мы ранее из беседы о радениях) есть не более, как странные выходки умоповреждённых людей. Ничего сверхъестественного или чудесного в них нет и не может быть. Всё же чудеса рассчитаны на доверие и темноту легковерных людей. Некогда Бог так обличал лживых пророков устами свв. пророков Захарии и Аввакума. «Я истреблю имена лжепророков и нечистого духа удалю с земли... И будет в тот же день, устыдятся такие прорицатели, каждый видения своего, когда будут прорицать, и не будут надевать на себя власяницу, чтобы обманывать... И каждый скажет: я не пророк, я земледелец» (Зах.13:2–5). „Горе тебе, который подаёшь ближнему питьё с примесью злобы твоей, и делаешь его пьяным, чтобы видеть срамоту его. Ты пресытился стыдом, вместо славы; пей же и ты, и показывай срамоту, – обратится и к тебе чаша десницы Господней и посрамление на славу твою“ (Авв.2:15). Последние слова пророческого обличения более всего могут относиться к хлыстовским пророкам и пророчицам, которые одурманивают ближних своих бессмысленными словами, чтобы и их вызвать на такое же бесстыдство, которое сами творят. Свв. отцы Церкви (св. Епифаний Кипр., блаж. Иероним и др.) уподобляют современных им еретических пророков, что были у николаитов, евионеев, монтанистов и др., древним самарийским пророкам и говорят: «как пророки Самарии, что они ни говорили, пророчествовали именем Ваала, т. е. идола, посвящённого бесам, так еретики, что они ни говорят в Церкви, или вне Церкви, чтобы довести до падения народ Израильский (христиан), говорят именем бесов» (Иероним). Из предыдущих бесед мы видели, что лжеучение николаитов, монтанистов и др. весьма сходно с лжеучением современных хлыстов, следовательно, и к последним относятся обличения свв. отцов на лжепророков.

«Господи! избави нас от человек некоторых, и бесов, и страстей, и всякия иныя неподобныя вещи»! (Мол. вечер. св. Златоуста).

(Беседа против хлыстов).

Свящ. А. Советов.

„Едите ли, пьёте ли, или иное что делаете, всё делайте во славу Божию“ (1Кор.10:31).

Известно, что сектанты – хлысты любят называть себя «богомолами» и «постниками». Богомолами – потому, что они будто бы одни умеют правильно, истово Богу молиться, а «постниками» – потому, что много будто бы постятся. Какова молитва хлыстов, – мы видели из предыдущих бесед: посмотрим теперь, – каков пост их?

Господь ещё в раю заповедал Адаму, говоря: «от всякого дерева в саду ты будешь есть; а от дерева познания добра и зла, не ешь от него». Это запрещение было началом поста. После потопа Господь через прав. Ноя дал другое повеление: «всё движущееся, что живёт, будет вам в пищу; как зелень травную даю вам всё» (Быт.2:16;9:3); это было разрешение на мясоястие. Кажется, ясно, что и пост нужно хранить и мясо, с благословения Божия, можно есть, как и зелень травную. Но диавол переиначил людям это повеление Божие о пище и воздержании и одних обольстил совсем отвергнуть пост, как ненужный (молокане), а других заставил гнушаться мясом и некоторой растительной пищей (хлысты), как скверной. И вот заповедь Божия о пище, святая и праведная, сделалась, по апостолу, смертоносной для обольщённого человека (Рим.7:12). Но мы, прав. христиане, в исполнении спасительной заповеди о посте не будем колебаться ни направо, ни налево (Притч.4:27), как хлысты и молокане, а будем идти путём Христовым, путём свв. отцов – подвижников церкви. А они, как говорить апостол, имели «ум Христов» (1Кор.2:16), т. е. вполне познали благодатью Божией духовную широту, глубину и долготу спасительной заповеди о посте и своё познание увековечили для верующих в своих творениях.

Что такое пост по учению слова Божия и свв. подвижников церкви? Преп. Фалассий пишет о посте: «постись до самого вечера, не пресыщайся пищей и питьём, чтобы не созидать опять того, что разрушаешь. Не пей вина, но не пресыщайся и водой¹⁵⁷. Из этих слов св. отца видно, что пост есть постоянное и благоразумное умерщвление или подавление в своём теле излишних потребностей относительно пищи и пития.

Наша правосл. церковь в учении о посте различает следующие три составные части: время поста, количество и качество постной пищи. Время, т. е. предел повседневного поста определяется заходом солнца, когда разрешается вкушение пищи. Количество постной пищи определяется наставлением, чтобы есть умеренно, мало, а качество, – чтобы вкушать не изысканную пищу, а самую простую и здоровую. Церковное постановление о качестве пищи таково: «все благочестиво постящиеся по уставу церкви строго должны соблюдать устав о качестве пищи, т. е. воздерживаться в посте от некоторых брашен, не как от скверны (да не будет сего!), а как от неприличного посту и запрещённого церковью. Брашна, от которых должно воздерживаться в посты, суть: мясо, сыр, коровье масло, яйца, а иногда рыба, смотря по различию св. постов». Кроме повседневного поста, церковь отделила особые времена в году на прохождение подвигов поста, дабы не было у христиан разделения или соблазнов из-за пищи. Эти церковные времена – четыре многодневных поста, как то: Великий, Успенский, Петров и Рождественский. О цели установления этих постов один духовный писатель русский (еп. Стефан Яворский) так мудрствует: «ветхозаветные люди в каждом году содержали четыре поста в разные четыре месяца, а нам, людям совершенного закона, тем более прилична эта добродетель, чтобы первые не явились лучшими нас в добродетелях и не были предпочтены нам, это первая причина, во 2-х, так как всякий год содержит в себе четыре времени: весну, лето, осень и зиму, то св. церковь Христова, по различию этих четырёх времён, данной ей от Христа властью изволила установить четыре различные поста, чтобы мы благодарили ими Бога, даровавшего нам прожить известную часть года и просили у Бога жизни на следующую часть его. Так, Великим постом мы благодарим Бога за прожитую зиму, в Петров – за прошедшую весну, в Успенский – за лето и в Рождественский – за осень. Круг св. постов есть знамение блаженной вечности, а постящиеся приготовляют себе ими как бы небесную колесницу – Ильину. Этот церковный устав не подобает нарушать, ибо «аще кто без телесной нужды (т. е. не ради болезни и немощи) возносится и разрешает посты, «пребывая при том в полном разуме, да будет под клятвой» (Ганг. 19, сн. Ап. 69), – говорит устами своих соборов св. церковь. Вот богомудрое рассуждение просвещённых учителей церкви о причинах установления св. постов. Впрочем, можно указать и на другую цель установления четырёх постов. Так, Великий пост установлен в подражание сорокадневному посту Христову, Петров – в память поста св. апостолов (Деян.13:3), Успенский. – в подражание Божией Матери и Рождественский – в подражание 40-дневному посту свв. пр. Моисея и Илии перед явлением им Господа на горе Синае и Хориве. Кроме многодневных, есть посты однодневные, как то: в среду и пятницу – в память предания на смерть и распятие Христа Спасителя, в день усекновения главы Иоанна Крест. (29 авг.) и на праздник воздвижения Креста Господня (14 сен.) – в память смерти Крестителя и Господа Христа. Если сосчитать число постных дней в году (в 1900 – 180), то их получится немного менее, чем скоромных (185). Отсюда следует, что наша правосл. церковь придаёт очень большое значение подвигу св. поста, считает его могущественным средством к духовному совершенствованию христиан и посему уделяет ему почти половину земной жизни христианина.

Теперь – о мере или продолжительности св. поста по уставу церкви. Св. подвижники, напр., преп. Макарий Александр. (20 янв.), пр. Евстратий Печер. (28 мар.), Паисий Вел., (19 июн.), Савва (5 дек.), Симеон Дивногорец (1 мая), пр. Анастасия (10 март.) и др. мн. постились, т. е. не вкушали вовсе пищи, по два, пяти, семи, двадцати и более дней. Да и пищей св. подвижников был не тот обыкновенный вкусный и питательный хлеб, который мы едим с удовольствием, а большей частью полевая трава, разные коренья, древесные финики или хлебные сухари. Даже и эту скудную пищу св. подвижники старались вкушать понемногу, не досыта. Масло же и вино они или совершенна не употребляли всю жизнь, или же разрешали на таковое однажды в год, напр., в праздник Пасхи (пр. Пахомий Вел., 15 мая). Из русских св. подвижников преп. Прохор Лебедник (10 февр.), всю жизнь питался семенами лебеды, которую приготовлял особенным образом, а блаж. старец Саровский о. Серафим питался травою «снитью».

Впрочем, такой строгий путь поста св. подвижники не указали вести всем христианам, а советовали всем проходить путь средний, «царский». «Надобно, по моему мнению», пишет преп. Пимен, «есть каждый день, но есть немного, не досыта. Отцы постились и по три дня и даже по неделе; но всё это испытали, как сильные в добродетели, и нашли, что лучше есть каждый день понемногу и показали нам путь «царский», ибо он удобнее для нас¹⁵⁸. То же подтверждают препп. Антоний Вел. (17 янв.) и Феодор Студит, причём последний ссылается на пример св. пр. Илии, которому, по Божиему повелению, ворон каждый день приносил пищу (3Цар.17:6). Во время болезни св. подвижники предписывали или ослаблять, или совершенно оставлять пост, пока болезнь в теле утихнет. «Тело, измождённое подвигами и болезнями,» пишет о. Серафим Саров., «должно подкреплять умеренною пищей и питием, не наблюдая даже времени. И. Христос по воскрешении дочери Иаировой от смерти», поясняет блаж. старец, «тут же повелел дать ей ясти» (Наставления). В болезни, если и десять раз будешь есть, не печалься – ты не будешь осуждён за это», писал преп. Варсонофий Вел., «ибо поступаешь так не по внушению демонскому и не по расслаблению помысла, но случается сие с нами к испытанию нашему и к душевной пользе». «Болезнь вменяется вместо поста и даже более, кто переносить её с терпением и с благодарением Богу и через терпение получает плод спасения» (он же)¹⁵⁹.

Вот как мудрствовали о подвиге поста великие подвижники правосл. Церкви! Они, согласно с словом Божиим, возводили начало поста к райской жизни наших прародителей (св. Васил. Вел.). Пост, по их мнению, был первым духовно-телесным подвигом, которым благоволил укреплять Господь душевные и телесные силы человека в раю (Быт.2:16). С того же подвига начал своё служение роду человеческому и Христос Спаситель, когда постился сорок суток в пустыне Иудейской. При этом открылись и великие плоды поста – победа над похотениями плоти и диаволом. Пост и для каждого христианина сделался первым признаком и необходимым условием подвижнической жизни, и даже само христианское подвижничество на языке св. отцов стало называться «постничеством». Пост, по замечанию св. постников Церкви, – самое необходимое и могущественное средство к деятельной, благочестивой жизни. «Пост есть как бы орудие, настраивающее желающих к трезвости», говорит блаж. Диадох¹⁶⁰. «Пост с рассудительностью есть обширная обитель для всякого добра», – дополняет ту же мысль преп. Исаакий. Как умерщвление плотского человека, т. е. страстей, и возрождение духа, пост, по учению свв. отцов, есть духовная служба Богу и бескровное мученичество, Христа ради. Наш отечественный пастырь и молитвенник о Иоанн Кроншт. так определяет конечные плоды поста: «постясь привлекаешь к себе Духа Св. вделаешься духовным... Надо беречь душу постом!» (Дневн.).

Если пост бывает делом угодным Богу и спасительным для человека, то он же в другое время бывает делом неразумным и неугодным Богу. Впрочем, и во всякой добродетели христианской, как и в подвиге поста, нужно, по апостолу, показать «разум» (1Пет.1:5), т. е. духовное рассуждение, которое придаёт ей свою цену или значение. Можно неразумно поститься, неразумно молиться, неразумно благотворить ближним и пр., но всё это будет неугодно Богу и неспасительно для человека, как фарисейство, лицемерие и ханжество. Молились Богу и фарисеи, и благотворили ближним и много постились, но были осуждены Христом, как лицемеры. «Касательно поста скажу», учить преп. Варсонофий Вел., «осяжи сердце твое, не окрадено ли оно тщеславием». „Если подвизаетесь в посте как должно“, внушал преп. Исидор, „не гордитесь; если же тщеславитесь сим, то лучше ешьте мясо; ибо не так вредно для человека есть мясо, как гордиться и надмеваться“. Неразумен пост не только с гордостью и тщеславием соединённый, но и тот, который обессиливает человека и делает его немощным до изнеможения. Св. отцы видят причину таких постов в коварстве демонов. Преп. Исидор Пелусиот пишет: „коварные демоны внушают не только чревоугодие, но и чрезмерные посты: ибо они знают, что, пресыщенный ими (т. е. неразумный постник) падёт в гордость от мысли, что он совершеннее сподвижников своих, или так расслабнет телом, что будет бесполезен и для себя и для других, и когда болезнь его от времени усилится, то он отпадёт от веры, предастся отчаянию и начнёт богохульствовать“. То же говорит о чрезмерном посте и преп. Варсонофий: «немощи телесной», т. е. – болезни, «при разумном посте не должно быть». Разнообразные печальные последствия чрезмерного, неразумного поста как то: расслабление телесное, гордость, отчаяние, богохульство и отпадение от веры осуществились на наших хлыстах – «постниках». Они, избрав чрезмерные посты, как основной признак своей секты (седмичные, сорокадневные), отпали от правосл. веры и хулят св. Церковь. Далее, посты или чрезмерное голодание доводит их до телесного изнеможения и даже (были случаи) до смерти, т. е. – до самоубийства. Понятно, Что подобное, неразумное пощение хлыстов есть наваждение диавольское, ибо конечная цель поста должна быть умерщвление страстей телесных, восстановление полной германии духа и тела, а не расслабление тела и не смерть его. Впрочем, хлыстовские христы, пророки и богородицы предпринимают чрезмерные посты с особой, нарочитой целью – получить известный чин, значение в своей общине. Седмичный и сорокадневный пост у них служит не духовным подвигом, как у наших христианских подвижников, а каким-то состязанием, зрелищем испытания телесных сил человека, за каковое и награждаются более терпеливые и выносливые. Так, выдержавшие 40-дневный пост получают чин христов и богородиц, выдержавшие меньший срок – чин пророка, «шестокрылого архангела», пророчицы и проч. («Друг истины» 90 г. № 27). Свой взгляд назначение поста или голодания в тот или другой срок хлысты выразили в следующем характерном распевце:

На седьмое небо молись –

Богу объявись: три дня пропостился –

Грех во плоти умертвился;

У кого разум твёрдый,

Тот терпит и день четвёртый;

Пятый день пострадает –

Бог даром причащает:

Шестой день пострадает –

Бог плотью обладает;

Седмину покончает –

С неба благодать получает („Друг истины“ 90 г.)

Большее значение, чем седмичный, имеет пост сорокадневный; выдержавшие последний получают чины «христов», живых богов. Так попали в «христы» известные Даниил Филиппов, Аввакум Копылов, Перфил Катасонов и пр.

Хлысты говорят, что сорокадневный пост они предпринимают будто бы по примеру Иисуса Христа, который за этот именно подвиг сделался, будто бы; «Христом».

Но хлысты в этом случае жестоко ошибаются, не ведая ни Писания, ни мудрости Божией. По мысли св. Василия Вел., Христос постился не потому, что имел нужду в посте, как в очищении плоти от страстей, ибо Он, как Богочеловек, был безгрешен, но постился Он 40 дней ради невоздержания нашего праотца Адама, преступившего пост в раю («Письма»). Христос и без поста был Богочеловек, Сын Божий воплотившийся, Бог Слово, и 40-дневный пост не мог прибавить к Его Божественной личности ничего. Христос и до поста Своего, с самого воплощения Своего от Духа Св. и Марии Девы был Христом, Богом. Значит, хлысты лгут и прельщаются, думая, что пост мог преобразить личность Христа из человеческой в Божественную. В нашей правосл. Церкви (и даже в Ветх. 3ав.) были подвижники, выдержавшие сорокадневный пост, и таких очень много, напр, – Симеон Столпник (1 сент.), Герасим Иордан. (4 мар.), Антоний и Феодосий великие (17 янв.), Макарий Египет. и другой Александрийский (19 янв.), Иоанникий вел. (4 нояб.), Марк Фраческий (5 апр.), Паисий Вел. (19 июн.) Виссарион (6 июн.) и др., но ни один из них не дерзнул себя именовать Христом, или богоносцем, ибо цель их поста было подражание Христу, а не обожествление. Да и Христос Господь не узаконил 10-дневный пост всем верующим и постился не по Божеству, а по человечеству, почему и взалкал, «показуя человеческое» – по разуму св. Церкви. Впрочем, св. Григорий Богосл. о 40-дневном посте христовом так мудрствует: «Христос, как Бог (т. е. Богочеловек), воздерживался от брашна все сорок дней, а мы по силе нашей имеем умеренность в посте». Этими словами возвеличивается чрезвычайность телесного подвига Христа в Божественной Его личности.

Сектанты хлысты не Христу Иисусу подражают в несении сорокадневных и седмичных постов, а древним своим христам и пророкам, которые научены тому были самим диаволом. Что последний прельщает на чрезмерные посты с известною целью, видно из жития свмч. Киприана (2 окт.). Сего святого, который до своего обращения был языческим знаменитым волхвом, диавол научил поститься по сорока дней, что святой и делал. Наградой за этот пост было явление Киприану самого сатаны во образе царя. Святой так свидетельствует о коварстве диавола: «сатана своим коварством, преобразуясь в ангела светлого, иногда соблазняет неопытных и самым обучением тела, – умерщвлением плоти приводит к тщеславию и ложному мнению о святости, ибо при одном обучении плоти без обучения духа часто они (неопытные) растлеваются внутренними страстями и, несмотря на это, и себе, и другим кажутся благочестивыми». Тот же святой отец говорит и о бесполезности одного телесного поста, без поста духовного, т. е. без обучения и воспитания души в добродетелях. «Ни пустыня, ни власяница, ни скудость пищи, ни лежание на земле», говорит св. Киприан, «не оправдают подвижника, если под этим покрывалом скрывается душа миролюбивая». А что хлысты любят мир с его утехами и греховными сладостями, это знает всякий из православных, почему и не спасут их ни седмичные, ни сорокадневные посты.

Истинный богоугодный пост состоит, как мы говорили, не только в воздержании от пищи, но главным образом в обучении себя духовным добродетелям, как то: смирению, чистоте, воздержанию, безмолвию, целомудрию, милосердию и пр. Такого поста Господь требовал и от древнего еврейского народа, когда через пророков внушил ему: «обратитесь ко Мне в посте, плаче и рыдании, раздирайте сердца ваши, а не одежды ваши»... (Иоил.2:12), «разреши оковы неправды... угнетённых отпусти на свободу, раздели с голодным хлеб твой и скитающихся бедных введи в дом; когда увидишь нагого – одень и от единокровного не укрывайся» и пр. (Ис.58:6–7). Духовный пост вместе с телесным повелел блюсти и Христос, когда говорил: «а ты, когда постишься, помажь голову твою и лицо твоё умой, чтобы явиться постящимся не перед людьми, но перед Отцом твоим, Который втайне» (Мф.6:18). Этими словами Христос заповедал соблюдать постящимся терпение, смирение, скромность и всячески избегать тщеславия. Не таков пост хлыстов. Они, подобно древним фарисеям, тщеславятся своим пощением, величают себя «постниками», т. е. присвояют себе имя подвижников по преимуществу, не будучи ими на самом деле. Подобное самохвальство их есть крайняя степень гордости и самомнения. Не говоря уже

В новом 1905 году «Мисс. Обозр.» вступит в X год своего служения православной Церкви и дорогому отечеству литературной борьбой с религиозными лжеучениями русского расколо-сектантства и с противными христианству и Церкви заблуждениями, существующими в известной части нашего образованного общества. Направление нашего журнала, как полемико-апологетического, естественно должно быть и останется в новом году боевым, проникнутым ревностною, убеждённой верой в св. истину родного православия и в правду своего служения. Но, держа высоко знамя православия в борьбе с заблуждениями, господствующими как в простом народе, так и в образованном обществе, «Мис. Обозр.» поставляет своим непременным правилом относиться к заблуждающимся во Христе братьям с истинно-христианской терпимостью и с той любовью к святому делу миссии, которая не ищет своего, не мыслит зла, со-радуется истине, всегда надеется, всё переносит (1Кор.13:4–7).

Основная задача и заветная цель литературной миссии нашего органа – объединение с православной церковью русских людей, отторгшихся от православия, как своего исконного, могучего, как истина и жизнь, корня и основы.

Средством и путями к достижению принятой на себя «Миссионерским Обозрением» великой и трудной задачи является сколько научное, столько же общедоступное всестороннее исследование и обличение расколо-сектантских заблуждений, а также выяснение, на твёрдом камне веры Христовой, по разуму заповедей и канонов Церкви православной, – прорекаемых «ищущей интеллигенцией» вопросов веры и пресечение духовной смуты в слабых верою умах и сердцах, опровержение клеветы и лжи, вкрадывающихся в заветные святилища человеческого духа и жизни, каковы – вера, религиозная истина, свобода, совесть и убеждения и проч.

Понимая миссию в широком смысле всего пастыре-миссионерского делания, имея в виду, что сорные травы изобильно прорастают и цветут только на ниве, плохо возделанной, Редакция «Миссионерского Обозрения» считает также своим обязательным делом возделывать и очищать ту почву, на которой приходится работать миссии, – содействовать уяснению условий к подъёму духа самого пастырства и его пастырского и миссионерского служения, выработке наилучших мер, способов и приёмов в деле церковного ограждения верных чад от вовлечения в раскол и ереси, в заботе охранения «сих малых» от соблазна и колебания в основах веры, в устоях православно-русской жизни, и, наконец, в деле возвращения в лоно Церкви заблудших отщепенцев.

В новом 1905 году «Мисс. Обозр.» будет выходить, двухнедельными выпусками, в объёме 8–10 и более печатных листов (за исключением пасхальных и летних каникул, когда журнал выходит по 1 кн. в месяц), всего в течение года будет дано 20 кн. журнала.

Так как всякое воинствование, не исключая и духовного, без оружия не мыслимо, а с плохим оружием – малоуспешно, Редакция «Миссионерского Обозрения» считает долгом своей литературной службы идти на помощь воинствующим мечом Слова Божия – ежегодно выпуская в качестве бесплатных приложений к журналу популярные миссионерские и проповеднические пособия и руководства, необходимые для приходских библиотек. Независимо от ежегодных проповеднических выпусков, Ред. «Мисс. Обозр.» между другими дала своим подписчикам в истекшие годы Миссионерский Спутник, календарь и Миссионерский Щит, а в новом 1905 году Редакция даст, в качестве бесплатного приложения: «Миссиокер. Путеводитель по Библии». – Главная задача нового издания содействовать пастырям-проповедникам и миссионерствующим ревнителям православия быстро и умело владеть мечом (библейскими текстами) Слова Божия при беседах и полемике с сектантами.

«Миссионерский Путеводитель по Библии» диак. И. Смолина издаётся в малом портативном (карманном) формате и разослана будет в переплёте. По содержанию «Мисс. Путеводитель» представляет необходимое дополнение к изданному нами в прошлом году «Миссион. Щиту Веры».

«Миссионер. путеводитель по Библии» – по цели и характеру – справочная книжка, своего рода миссионерская симфония. В издание вошли четыре отдела: Основной отдел заключает в себе свод главных догматических положений (тезисов) со всеми относящимися к каждому тезису текстами свящ. Писания, полностью, приведёнными по всем пререкаемым сектантами догматическим и нравственным истинам православной веры.

Другой отдел – состоит из 3-х столбцов, из них первый заключает в себе в порядке книг библии, начиная с Евангелия Матфея, свод цитат текстов, приводимых сектантами для обоснования своего мудрования, во 2-м столбце указан против каждой цитаты пререкаемый сектантами предмет и страница Путеводителя, где и помещены в книге полностью тексты, которыми опровергается сектантское лжеучение; в 3-м столбце приведены цитаты текстов, выясняющих истинный смысл приводимых сектантами цитаций.

Третий отдел «Путеводителя» заключает в себе в 2-х параллельных столбцах предметный свод цитат текстов, приводимых как сектантами, так и православными полемистами.

Четвёртый отдел заключает в себе миссионерскую симфонию, в виде краткого библейского указателя или словаря, в алфавитном порядке расположенного, начиная с слов Агнец, Ад; – под каждым необходимым для миссионера «словом или библейским речением подведены все соответствующие цитаты, которые имеются в Библии.

Редакция уверена, что «Мисс. Путеводитель» сделается неразлучным другом не только пастырей, но и всякого христианина, ревнующего о вразумлении заблудших.

2) Вместе с тем, для проповеднического отдела Ред. издаёт сборник под заглавием «Православная агиология в пастырских поучениях» прот. Н. Русанова.

Новый труд известного в духовной литературе писателя и проповедника заключает в себе более 50 поучений и бесед о жизни и деятельности великих святых Угодников и церковных учителей, в связи с событиями церковно-исторической жизни, начиная с св. Климента Римского и кончая св. Серафимом Саровским.

Каждое поучение, содержа в себе существенные церковно-исторические и патрологические сведения, необходимые для познания каждого христианина, но так мало известные нашему народу, проникнуты глубоко-назидательными нравственными наставлениями.

Новый труд почтенного автора должен занять среди множества проповеднических сборников своё особое место и восполнить тот пробел на нашей церковной кафедре, который давно чувствуется проповедниками – недостаток систематических проповедей церковно-исторического содержания.

Редакция «Мисс. Обозр.» выпускает в 1905 году новую серию брошюр «Народно-Мисс. Библиотечки» для чтения грамотному люду, – сюда войдут: а) Сборник (в переплёте), состоящий из 38 выпусков – «Ответов из Слова Божия» вопрошающим раскольникам и сектантам, б) 20 стихотворений свящ. П. Ганицкого, заключающих в себе апологию православия, составленную из цветков, собранных с духовного Киево-Печерского цветника. В апологии изображены поучительные в миссионерском отношении уроки и черты из жизни святых Киево-Печерских угодников Божиих рассказы и очерки из религиозно бытовой жизни свящ. И. Орлова и других авторов, всего до 50 названий.

Цена выпусков Нар.-Мисс. Библиотечки нового 1905 2 р. с пересылкой.

Подписка принимается в редакции «Миссионер. Обозрения», СПб. Невский пр., 153, кв. 10, в Москве в Синодальной типографии, а также в известных книжных магазинах во всех городах. Подписная цена 6 руб., за границу 8 р.

Для бедных причтов и церквей допускается рассрочка в платеже подписной цены с тем, чтобы первый взнос 3 р. сделан был при подписке, а вторые 3 р. высланы, были к Св. Пасхе.

Редактор-издатель В. Μ. Скворцов