№ 1. Январь. Книга 1-я

Вступая в новое лето благости Божией, весьма уместно осмотреться вокруг, – оценить то духовное наследие, какое канувшее в лету ближайшее прошлое оставило грядущему времени в той сфере общественной жизни, где людям церкви и поборникам „исконных начал“ предстоит труд и борьба.

Общепризнанный и неоспоримый факт, что наша общественная жизнь в последнее время подверглась чрезвычайным осложнениям и изменениям: выдвинулись на сцену новые явления, новые запросы и новые требования; бытовые и общественные жизненные условия во многом видоизменились в сравнении с условиями доброго старого времени. Патриархальные нравы, обычаи и взаимные отношения – семейные и общественные – отошли в область преданий. Выдвинутый силой обстоятельств целый ряд новых явлений сообщил жизни особый в сравнении с прежним колорит. Не станем перечислять всех этих явлений позднейшего времени, но позволим себе остановить наше внимание на некоторых из них, преимущественно на явлениях культурного характера, внёсших в нашу жизнь новую струю, направивших её течение по новому руслу и сообщивших ей новый уклад, новый характер.

Знания, составлявшие в недавнее сравнительно время принадлежность немногих избранников, благодаря широкой популяризации сделались доступными для всех; школа и печатный станок значительно подвинули вперёд дело народного образования и поставленный на очередь вопрос об общеобязательности обучения, можно надеяться, скоро станет фактом; науки и искусства, как два могучих фактора, внесли чрезвычайное оживление в нашу жизнь и весьма содействовали материальному, умственному и социальному прогрессу нашего общества. Чрезвычайное развитие технических и прикладных знаний отразилось самым благоприятным образом на многих сторонах нашей общественной жизни. Пар и электричество, как самые яркие выразители успехов и применения на практике точных естественнонаучных знаний, проникли во все почти уголки России; рельсовый путь, соединивший Петербург с Владивостоком, Архангельск с Севастополем, сделал целый переворот в торговле, промышленности и социально-бытовых условиях жизни; технические знания доставили массу удобств и комфорта в житейском быту. Развитие и популяризация искусств – живописи и скульптуры, музыки и поэзии – внесли также не мало изменений в умственный и нравственный строй жизни нашего общества. Наибольшая роль в этом отношении, бесспорно, принадлежала и принадлежит литературе – вообще и изящной – в частности, как могучему проводнику в жизнь всевозможного рода идей и вопросов теоретического и практического характера, волнующих и двигающих человечество.

Благодаря такому положению вещей, в области социально-общественной и политико-экономической выдвинулись совершенно новые, неведомые нашему старому времени явления, в числе которых немаловажную роль играет рабочий и аграрный вопросы. Рабочий вопрос, о котором земледельческая Россия в недавнее время и понятия не имела, вполне созрел, вступил в свои права и громко везде и всюду – заявляет о себе в виде рабочих беспорядков и забастовок и становится предметом особых забот и попечений правительства. Аграрный вопрос – вопрос не сегодняшний; в последние годы он всё более и более заявляет о себе и даёт себя чувствовать в нашем обезземеленном крестьянстве. Крестьянские беспорядки, имевшие место в начале 1902 г. в Полтавской и Харьковской губ., наглядно иллюстрируют нашу мысль. На почве безземелья создалось у нас целое переселенческое движение и доставляет немало забот для правительства, идущего на встречу земельной крестьянской нужде. Кому приходилось бывать на фабриках и заводах, сталкиваться с рабочим классом и слышать все его притязания на увеличение задельной платы¹ и сокращение рабочего дня; кто знаком с крестьянами, живущими исключительно землепашеством и терпящими крайнюю нужду в земельных наделах, потому жаждущих раздобыть себе землицы, путём ли покупки или переселения в Сибирь или на Амур, – тот ясно видит, что стародавние времена, характеризуемые словами: „тишь и гладь, да Божья благодать“, стали „преданьем старины глубокой“, и что повсюду теперь на Руси замечается усиленная борьба за насущный кусок хлеба, борьба за существование. Наш серый мужик, побывав на фабриках, на заводах и отхожих промыслах, потолкавшись на железных дорогах, в городах и портах, вкусил сладостей фабрично-заводской жизни, познакомился со всеми прелестями городской и портовой цивилизации, перестал быть серым мужиком, цивилизовался и стал неузнаваем во всех отношениях в сравнении с тем, чем он был раньше. – Наслушавшись всяких толков среди разного рода людей и „нахватавшись“ самых элементарных сведений, вкусивши городской и фабрично-заводской цивилизации, наш простой мужик впал в самообольщение и самомнение: у него явилось желание, – дерзкое и в тоже время – детски-наивное, разрешить своими слабыми силами, своим некультурным умом проблемы, стоящие на жизненном пути. Разрешение этих жизненных вопросов, как и следовало ожидать, пошло ненормальным, скользким путём: авторитет церкви, необинуясь скажем – и закона бессознательно, чисто стихийно, можно сказать, ниспровергнут и везде поставлен на место веры скепсис, на место авторитета – жалкий, некультурный разум и эгоистическое „я“. Здесь, в этом именно пункте, и кроется начало своеобразной умственной работы простолюдина в разрешении важных, жизненных проблем, обойти которых никоим образом нельзя было нашему серому мужику. Присматриваясь ближе к этой работе, мы видим, что она разветвляется на два главных течения.

У одних – запросы религиозного духа играют доминирующую роль в жизни и религиозный элемент налагает отпечаток на всю их деятельность; но удовлетворение этих запросов совершается вне церкви и помимо церкви. Лицами, принадлежащими к этой категории, авторитет церкви ниспровергнут, в решении религиозных вопросов разум вышел из послушания вере; связь с церковью, с её верованиями и установлениями и со всем вообще церковным укладом жизни порвана бесповоротно и дерзко и явилось самодовлеющее и само-обольщённое сектантство – мистическое и рационалистическое, – смотря потому, какой элемент положен в его основу. Таково течение религиозной жизни у той части нашего простого народа, у которой не погасло религиозное чувство и сознание необходимости религиозного союза с Верховным Властителем неба и земли.

У других религиозные потребности сведены почти к нулю и заглушены или исключительно тяжёлыми заботами о хлебе насущном, или страстью к наживе, к обогащению какими бы то ни было путями. Предавшиеся страсти к наживе составляют самый несимпатичный тип кулаков в нашем простом рабочем классе – крестьянстве. Жизнь этих дельцов-кулаков, возвысившихся над общим крестьянским уровнем только благодаря деньгам, обычно, бедна внутренними запросами и характеризуется по преимуществу или крайним религиозным индифферентизмом или практическим неверием, проникшим в эту среду из интеллигентных классов. И это обстоятельство вполне естественно: народ во всём тянется за интеллигенцией. Индифферентизм и неверие среди простого народа прикрываются иногда ханжеством, лицемерием и наружным пустосвятством, а иногда – не прикрываются никак и ничем. Люди этой категории, со своим чрезвычайно скудным умственным багажом, само собой разумеется, никаких жизненных проблем не разрешают, да и не берутся за их разрешение и идут обычным торным жизненным путём, преследуя исключительно свои эгоистические цели и, весьма нередко, ниспровергая на пути всё, что препятствует достижению намеченных ими целей. Этой тропой шествуют обычно люди энергичные, с сильными и устойчивыми характерами, с развитым самолюбием, выработавшие в себе чувство долга к семье, по-своему понимаемого, и руководящиеся принципами эгоизма и честолюбия. Вред, причиняемый их кулачной деятельностью, хотя заметен и чувствителен в народной среде, но сравнительно не в столь больших дозах. Их религиозный индифферентизм и практическое неверие являются злокачественными язвами на нашем народном организме, но в общем не столь заразительными и не столь зловонными, как другие язвы на том же организме.

Утверждая последнее положение, мы разумеем ту категорию нашего простого народа, которая, в большинстве случаев, не имеет прочных нравственных устоев, крепкой воли, энергии и настойчивости в борьбе за насущный кусок хлеба и нередко не видит впереди никаких светлых надежд на лучшее будущее. Вполне понятно, что на почве этого народного слабоволия и отсутствия прочных нравственных устоев и, подчас даже, светлых надежд – прививаются, растут и созревают, как грибы в лесу, всякие тлетворные язвы, подтачивающие и физически и нравственно наш народный организм. Фабрично-заводская и городская цивилизация с её заманчивыми идеями свободы совести и личности, с её стремлениями к лёгкой наживе и сомнительного качества удовольствиям, преломившись сквозь призму некультурного ума и заглохшей совести нашего простолюдина, сделала своё дело. Поэтому, читатель нисколько не должен удивляться, если перед его взором, как в калейдоскопе, промелькнёт целый ряд явлений нравственного порядка в народной жизни, героями которых являются „рыцари без страха и упрёка“ из альбома г. Максима Горького. Беспробудное пьянство, подтачивающее наш народный организм, способствующее – ужасаюсь сказать – вырождению нации и доводящее наш народ до нищеты и полнейшего разорения, – не есть ли это бич Божий и для семьи, и общества, и для государства? Кто такие босяки – как не горчайшие пьяницы, не признающие никаких законов, ни Божеских, ни человеческих, поклоняющиеся приволью, свободе и кулаку, как олицетворению физической силы, следующие принципам свободной любви и обожающие при этом женскую красоту, воплощённую Горьким в образе пахнущей морем красавицы – Мальвы? Кто такие хулиганы, как не ножевики², подкалыватели³, шатающиеся по улицам и закоулкам в ночное время городские фабричные рабочие, предающиеся весьма нередко безнаказанно дебошам, грабежам, кражам и даже убийствам? Что за отвратительное в городах явление – сутенёрство, коты и кошки, о подвигах которых повседневная пресса – от времени до времени – сообщает возмутительнейшие факты ограблений? Не забывайте, читатель, что весь босяцкий мир, благодаря художественному перу своего бытописателя, Гомера дна, г. Максима Горького, теперь в почёте у нас, бравирует своим положением и претендует на признание его особым классом. Все эти печальные явления нравственного порядка, как злокачественные наросты на организме нашего народа, имеют место по преимуществу в городах, фабричных центрах, заводах, отхожих промыслах, портах, на рыбных ловлях, – и, к сожалению, нужно сказать, начинают просачиваться в деревни и охватывать наше сельское крестьянствующее население. Такова в общем картина нравственного уровня весьма значительной части простого народа!

Что же из себя изображает в нравственном отношении наша большая публика, величающая себя интеллигенцией и взявшая на себя добровольно заботы о просвещении нашего серого мужика, руководство и управление нашим государственным кораблём? Спектральный анализ нравственного и умственного уровня нашей большой публики покажет, что наша интеллигенция стоит в нравственном отношении не только не выше народа, но в некотором смысле даже гораздо ниже его. Религиозные запросы у большинства интеллигенции понижены до минимума и религиозное миросозерцание у многих в большинстве случаев сменилось или научным, или – житейско-практическим. Не редкость теперь встретить и в обществе и литературе – такие заправские суждения: „да кто теперь из интеллигенции верит в Бога, признаёт бессмертие души, загробную жизнь и мздовоздаяние?“ Возьмём мы каких угодно деятелей и какой угодно профессии из городской и сельской интеллигенции, посвящающей свои силы народу вообще – будут ли то интеллигенты-народники, ратующие за деревню и крестьянский труд, или нео-марксисты, защищающие исключительно фабрично-рабочий класс и предсказывающие ему только одному, как стоящему у плодотворной индустрии, широкую будущность, – или деятелей, примостившихся к общественному и казённому пирогу, – какого они придерживаются мировоззрения и каким следуют нравственным устоям и принципам в своей жизни? Окажется, что большинство из них отвергло и покончило всякие счёты с православным вероучением, как грубым суеверием, отжившим свой век, и выработало своё credo, своё мировоззрение. Одни из них, являясь атеистами чистейшей воды, следуют материалистической или механической теории происхождения мира; другие, признавая божество безличным существом, разлитым во всём мире, разделяют пантеистические воззрения; третьи, не отрицая личного бытия Божия, примыкают к категории деистов, признающих божество стоящим вне мировой жизни и предоставившим миру развиваться и жить по раз навсегда установленным законам; четвёртые, наконец, следуют практическому неверию, считая излишним разбираться в каких бы то ни было теориях. Таким образом, у большинства нашей интеллигенции божественный авторитет заменён человеческим, и разуму, вышедшему из послушания вере, предоставлено исключительное и верховное руководство жизнью и деятельностью человеческой. Отвергнув бытие личного Бога, та же публика отвергла, как ненужный хлам, и веру в Бога. Вслед за утратой веры в Бога, поколебались нравственные устои и нравственность по наклонной плоскости с неудержимой силой покатилась вниз. Отсюда, как естественный результат неверия, у нас, на Руси, появилось немало уродливых в нравственном отношении учений, из которых отметим только, как новейшие, доморощенное толстовство и ницшеанство, с шумом ворвавшееся к нам с запада. Ницшеанство, ставшее почти всеобщим достоянием нашей интеллигенции (ведь теперь почти каждый интеллигент в большей или меньшей степени ницшеанец), с его проповедью о сверхчеловеке и восхвалением одной только силы – и то преимущественно физической – для торжества над всем человечеством того же кумира – сверхчеловека, – и толстовство с его пантеистическим учением, с его проповедью о непротивлении злу, с его отрицанием начал государственности и с его опрощением – вызвали целый ряд новых явлений далеко не „нравственного“ порядка и произвели целую революцию как в общественной жизни, так и в искусстве, являющемся отражением этой самой жизни. Из таковых явлений, обращающих на себя особенное внимание, отметим босячество и декадентство.

Босячество, вопреки установившемуся взгляду, присуще не только пролетариям, опустившимся на дно, подонкам общества, воспетым с неподражаемым искусством г. Максимом Горьким, но и многим нашим современным интеллигентам, отрицающим всякие умственные и нравственные устои, вращающимся в области жалкого шатания мыслей и признающим одно своеволие. Босячество с проповедью абсолютной свободы и от труда и всяких обязательств, возлагаемых на нас религией, обществом и государством, – с восхвалением физической силы и всяких безнравственных подвигов и похождений своих героев, – с отрицанием и презрением всяких нравственных принципов, запросов и потребностей человеческого духа, – и с пренебрежительным отношением к страданиям человеческим – не есть ли гармонический аккорд и пышный плод взаимодействия толстовских и ницшеанских идей, усвоенных нашей интеллигенцией и прививаемых ею нашему простому народу? Все данные, взятые нами в совокупности, говорят за то, что ответ на поставленный нами вопрос должен быть не иной, как – да. В силу этого обстоятельства босячество, как общественно-социальное явление, должно быть рассматриваемо не иначе, как злокачественный нарост на общественном и народном организме, и признаваемо весьма и весьма вредным явлением.

И на декадентство, ценящееся теперь по высокой марке на базаре житейской суеты, должно смотреть не иначе, как на яркое отражение шатания мыслей и как на извращение идей в области искусства и в религиозно-философской сфере. Декадентство, – широкой волной охватившее все роды искусства – архитектуру и скульптуру, живопись и поэзию, а также область религиозно-философской мысли, – с его одурманивающим символизмом, с его стремлением произвести переворот в художественной, чувственно-познавательной и мыслительной сферах и с его сладострастно-упоительным богоискательством, под каким бы мы углом зрения ни рассматривали его, по требованию здравой логики, должно быть признано уродливым явлением, заключающим в себе слишком мало смысла и жизненной правды, в нравственном отношении невысокопробным и потому далеко небезразличным. Теперь век декадентства: везде и всюду – и в литературе, и в искусстве, и в предметах домашнего обихода – вам попадается декадентский стиль: даже глаз устаёт от утомительного декадентского однообразия. Декадентство из области изящной литературы, благодаря всеобщему шатанию умов, с логической необходимостью проникло и в религиозно-философскую область. Насколько декадентство своими туманными перспективами заразительно действует на умы не только юного нашего поколения, но и на умы взрослых, вполне сложившихся интеллигентов, можно судить уже по тому факту, что в декадентских рядах можно видеть светских и духовных, учёных и недоученых лиц, повергающихся в благоговение и прах перед вождями декадентства и обольщающихся мистически-туманными его иллюзиями! На этом-то обстоятельстве, имеющем немаловажное значение вообще, прекрасно оттеняющем умственный и нравственный облик адептов декадентства и представляющем немало интереса для нашего миссионерского журнала, позволим себе несколько подольше остановить благосклонное внимание наших читателей.

Яркими выразителями декадентства, проникшего из области искусства в область религиозно-философской мысли, в последние два года служили недавно прекратившие своё существование религиозно-философские собрания и новорождённый орган этих собраний „Новый Путь“. Религиозно-философский кружок смешанного облика, с весьма видными во главе деятелями из литературно-публицистического и духовного мира, задался целью сблизить интеллигенцию с церковью и пробить средостение, отделяющее от церкви нашу интеллигенцию, живущую своей особой жизнью, своими особыми идеалами, отличными от идеалов церкви. Путём для сближения должны были служить обсуждения в собраниях различных религиозно-философских вопросов, волнующих нашу интеллигенцию. Задача этого кружка, которому в последнее время усвоено название „новопутейцев“, бесспорно весьма почтенная и симпатичная: но средства к осуществлению намеченных им целей оказались далеко небезупречными во многих отношениях. Вождями религиозно-философских собраний явились представители светского общества с декадентским, преимущественно, мировоззрением и они вздумали богословско-философские вопросы освещать и разрешать под излюбленным декадентским углом зрения. И в результате всех этих богословско-философских собеседований получился чистейший образец чистейшей декадентской красоты; получилось только смешение и затемнение традиционных понятий и суждений и вместо примирения, образовалась ещё большая пропасть между церковью и интеллигенцией. По нашему крайнему разумению, иного исхода и быть не могло. С одной стороны, декаденты, не признающие никакого авторитета в разрешении вопросов веры и этики и опирающиеся в данном случае исключительно на свой воспитанный в декадентстве „мистический разум“, а с другой – ортодоксалы, руководящиеся в решении затрагиваемых богословских-философских вопросов авторитетом св. Писания, церковными традициями и разумом, не только не противоборствующим, но находящимся в послушании вере. Из представителей религиозно-философского кружка, составляющих ядро новопутейства, назовём только трёх лиц – Мережковского, Розанова и Минского и сделаем краткую характеристику их мировоззрения: пусть читатель самолично убедится, какая пропасть разделяет „богословствующих новопутейцев“ от представителей православного учения и что примирение с церковью, по-видимому, не составляло и не составляет конечной цели новопутейства.

Мережковский и Розанов, как два Аякса, весьма близки в своих мировоззрениях. Они и в своих работах часто соприкасаются между собой и в сущности преследуют одну и ту же цель, но идут несколько иными путями. Мережковский, переводя Софокла и Еврипида, невольно увлёкся красотой античного мира и языческого культа и натолкнулся на мысль сблизить язычество с христианством. По нему – язычество и христианство, рассматриваемые, как проявления человеческого духа, не только не противоположны по своему характеру, но находятся в генетической между собой связи и взаимно восполняют друг друга. Отсюда у Мережковского языческое трактуется с филологическою развязностью не как скверное, поганое, а как общечеловеческое, потому присущее и христианству. Отсюда у него и взгляд на христианство, как на культ Диониса, отсюда – – восторженное восхваление им „святого сладострастия и плоти“, отсюда, как логический вывод, и мораль Мережковского, что христианам должно учиться нравственности у языческих писателей, между прочим – почерпать наставления из „Ипполита“ Еврипида. С этим взглядом Мережковского на христианство в тесной связи находится, по мнению Розанова, злободневный вопрос о браке. Розанов, соглашаясь вполне с Мережковским, что языческое равносильно общечеловеческому, эту мерку приложил к брачному вопросу и выступил с целым рядом статей, как бы на подмогу своему приятелю, по тому же модному брачному вопросу, вполне верно рассчитав, что его изделия пера и чернил останутся не незамеченными в нашей большой публике. Действительно, он оригинальностью своих взглядов заставил обратить на себя почти всеобщее внимание. II в самом деле, разве не оригинально, что брак свят сам в себе и не нуждается, не будучи скверной, в освящении его церковью, да и освещается он церковью потому, что свят сам в себе и чист. Брак сам в себе, по Розанову, есть великое священное таинство; акт супружеского общения есть священнодействие, есть жертвоприношение Элогиму; брачное ложе – алтарь, муж и жена – жрецы-тайнотворцы; самый же акт супружеского общения, по нему, должен сопровождаться предварительной и заключительной молитвами. Договориться до подобного абсурда может только декадентствующий рыцарь. В этом случае Розанов превзошёл самого себя, так как дальше идти уже некуда.

Минский философствует несколько иначе, чем Мережковский и Розанов; в своих воззрениях он следует обще-протестантскому взгляду на христианство. В одном из своих докладов, сделанном в религиозно-философских собраниях, и напечатанном в 1-й книжке „Нового Пути“, он проводит обще-протестантский взгляд на свободу исследования Св. Писания и, приравнивая его к человеческим писаниям, отвергает его боговдохновенность; но, желая хотя чем-нибудь пооригинальничать, он в другом своём докладе отыскивает и усматривает во всём новозаветном учении принцип нравственного двуединства. Приписывая себе честь открытия в новозаветном учении „тайны нравственного двуединства“, он говорит, что церковь обладала, но не пользовалась этой тайной, храня её, как золотой слиток, драгоценный и бесполезный (Новый Путь, кн. IV стр. 95). „Эта двойственность, по Минскому, простирается до таких глубин, куда взору страшно проникнуть. Подражая Отцу, мы не можем исполнить того, что заповедано Сыном“ (ibid стр. 74). Усматривая двойственность новозаветной морали, Минский также нашёл двойственность между учением новозаветным и ветхозаветным. Само собой разумеется, что если бы он поискал в православной церкви разъяснение этой „тайны“, то, с уверенностью можно сказать, не нашёл бы двойственности ни в самом евангелии, ни между евангелием и ветхозаветным откровенным учением. На свои богословско-философские изыскания Минский смотрит, как на мистическое озарение и религиозную мечтательность, стремящуюся превратить каторгу жизни в божественную мистерию, лёгкую, грустную, и главное, свободную (ibid. 95 стр.). Это развязное богословствование г. Минского, не имеющего основательных познаний ни в одной из богословских наук и в суждениях своих опирающегося не на законы общечеловеческого мышления, а на задорное – декадентское – я так хочу, покойный Щедрин назвал бы благоглупостью. Удивляясь богословским потугам мысли Минского, мы только можем сказать, что евангельский идеал не по плечу нашему самородку-богослову и что его искания направлены не на уяснение истины, а на внесение смуты в умы легковерных его почитателей.

Из приведённых нами религиозных воззрений главарей „новопутейства“ ясно видно, что действиями их руководит не благая цель сближения интеллигенции с церковью, а более горделивые замыслы – быть реформаторами в религиозной области, „новопутейцами“ в истинном смысле этого слова. Новопутейцы, в начале своей деятельности поставив девизом сближение интеллигенции с церковью путём выяснения недоуменных богословско-философских вопросов на собраниях, в последнее время совершенно переменили фронт: они превратились в сторону, нападающую на православие и привлекающую к своему суду представителей церкви, взяв на себя задачу реформировать, по их словам, „затхлое“ и „окостенелое“ православие. Для этого некоторые из них, придерживаясь чисто протестантских воззрений на религиозные вопросы, с декадентским глубокомыслием проповедовал и а-догматизирование христианской этики, высказывая самые путанные понятия об этом вопросе; – и, не рассуждая о том, нужно ли и возможно ли это а-догматизирование, открыли целый поход против православных догматов. „Реформаторы“, не ограничиваясь этими „мечтаниями“, пошли дальше: они оспаривали законность власти нашего духовенства и необходимость в церкви таинств (а за ними и всей обрядовой стороны). Именно – с этой-то целью и начались жаркие споры и доказательства со стороны „новопутейцев“, что некоторые человеческие действия, получающие освящение в таинствах (брак), святы по самому своему существу и собственно не нуждаются в освящении; отсюда один только шаг к отрицанию таинств с их освящающею благодатью. Что не сближение с православной церковью преследовали „новопутейцы“, а её посрамление и унижение, – это было видно из того, в какое положение были поставлены на религиозно-философских собраниях представители церкви – духовные и недуховные. Большинство „новопутейцев“, не признавая и не придавая никакого значения авторитету церкви и её уставам, открывали „настоящую“ церковь с её иерархическим устройством. Те же новопутейцы, проповедующие свободу мнений и убеждений, в собраниях, при обсуждении тех или других вопросов, оказались стоящими далеко не на высоте либерализма и терпимости к мнениям своих противников – ортодоксалов. Новопутейцы, погрузившись в своё декадентское самомнение, забыли то основное положение, что истина – многогранна, и что это положение прекрасно характеризуется классическими выражением: ex contrariis veritas cognoscitur⁴. Едва ли такими путями можно построить мост для соединения интеллигенции с церковью.

Самые религиозно-философские собрания были открыты не с иной целью, как для сближения с церковью нашей интеллигенции – путём собеседований и обсуждений животрепещущих вопросов религиозно-философской мысли, – при этом учредители собраний приняли на себя обязательство перед духовной властью в том, что прения их не будут выходить за пределы кружка этого общества и предаваться гласности путём печатного станка. Но в таком положении дело оставалось однако недолго. Кружок „новопутейцев“ исхлопотал себе право на издание ежемесячного толстого журнала „Новый Путь“, который каким-то образом сделался и органом религиозно-философских собраний и обещался идти в разрешении вопросов, волнующих общественное религиозное сознание, путём старых учителей – Гоголя и Достоевского. Но, начиная с первой книжки, „Новый Путь“ оказался волком в шкуре ягнёнка и всю свою деятельность направил к беспощадной критике всех заветов и устоев православия. Конечная цель нового органа показать торжество „мистического“ разума над верой, переоценить основы православия и проложить новые пути в области религии, так как путь Христов, по взгляду Мережковского, Розанова и К°, устарел, отжил своё время и нуждается в обновлении. И цель „новопутейцев“ достигнута в одном, – что имя их пронеслось от края до края Русской земли и, как „ласковое чудовище“, заползло даже в Сибирь, – как российских реформаторов в религиозной области. Теперь едва ли может подлежать сомнению, что заветная мечта новопутейцев – не примирение с православием интеллигенции, а насаждение ново-христианства по умствованиям Мережковского, Розанова и Κ°, ничего общего не имеющим с нашим, так называемым, историческим христианством. Заманчивые мечты „новопутейцев“ привлекают к себе преимущественно нашу молодёжь и имеют широкое распространение в читающих кругах полуобразованной публики, падкой на всякие новинки и не особенно разборчивой в книжном материале. Книжки „Нового Пути“, как и творенья нашего Гомера дна, г. Максима Горького, служат новым откровением для молодого поколения: на декадентстве оно воспитывает свои вкусы, вырабатывает своё мировоззрение, религиозно-нравственные принципы и руководственные начала для будущей деятельности на арене жизни. Грустно и больно не столько за „Ново-Путейскую“ клику, сколько за молодое поколение, жизнь и деятельность которого ещё впереди. Если таковы учителя, – то каковы будут ученики?..

Таково в общих чертах духовное настроение огромной части нашего современного общества, считающей себя передовыми людьми и даже двигателями культуры и прогресса, – общества, находящегося в лоне православной церкви, но не в союзе с нею, живущего не по законам и уставам церкви, а исключительно по законам и требованиям природы и разума человеческого. Храни нас, Бог, – распространять это обобщение на всю православную Русь! Мы твёрдо убеждены и верим, что более, чем добрая половина русского народа и общества не вышла из послушания церкви и живёт по заповедям и уставам Господним и православным обычаям. Мы также убеждены, что весьма многие из интеллигенции носят в своём сердце Бога и что они не метрические, а действительные и послушные сыны православной церкви. Мы верим и видим, что милость Господня, воочию всех не отошла ещё от нас. Саровские торжества, сопровождавшиеся необычайным стечением русского глубоко-верующего народа, с православным своим Царём и Царицами во главе, необычайным высокоприподнятым настроением народа во время этих торжеств и целым рядом чудесных исцелений у цельбоносного Серафимова источника и у самой раки преподобного боговидца Серафима, – ясное и неопровержимое доказательство неоскудевающей милости Божией к русскому народу, доказательство, что ещё близ нас Господь! Но явление к нам этих чрезвычайных милостей Божиих не должно усыплять нас и повергать в леность, беспечность и самомнение. Мы твёрдо должны помнить, что враг рода человеческого не дремлет никогда, и что он подкрадывается к нам неслышно, как ползущая змея, то в виде религиозного ипдифферентизма и практического неверия, то в виде рационализма и скептицизма, разрушающих веру и нравственность, то в виде всевозможного рода учёных теорий, удаляющих из мира Верховное Существо и отдающих мир в полное распоряжение кичливого человеческого разума. Также мы должны не забывать и того обстоятельства, что борьба с врагом Христова Царства должна продолжаться до конца дней; потому наша миссия должна неослабно действовать против козней вражьих и твёрдо верить, что посеянные ею семена добра и истины напоит и возрастит Бог и что эти семена принесут в своё время добрые плоды – каждое по роду своему.

В брезжащее утро новолетия нам невольно приходят на память слова одной поэтической песни: „Не стыдно ль спать, – пора вставать, малиновки звенят...“ Эти слова отчасти приложимы и ко всем нам, стоящим на страже православия, так или иначе соприкасающимся к делу миссии, но бездействующим или слабо, без должной энергии ратоборствующим с неверием, индифферентизмом и всякими тлетворными учениями. Поэт в приведённых нами словах рисует лучшее время дня – бодрящее утро с резвым щебетаньем птиц и призывает к бодрствованию. О, если бы все защитники веры и церкви были воодушевлены, как этот поэт, лучшими чувствами, – светлыми надеждами и бодрой энергией, сознанием важности и великости св. дела миссии, – тогда и деятельность их была бы в стократ плодотворней и всякие злоухищрения и козни князя века сего и сынов его, воздвигаемых на церковь Христову, были бы бессильны, были бы бесплодны. Тогда, мы верим, был бы близок в жизни нашей церкви тот знаменательный момент, о котором наш Пастыреначальник, Господь и Христос, возвестил, что все Его последователи составят одно стадо и будут иметь одного Пастыря (Ин.10:16).

П. Козицкий

(Опыт философско-психологического освещения сектантства).

Вопрос об основных причинах явления есть вместе и вопрос о его сущности. Генетическое определение явления, т. е. определение по производящей причине есть вместе и определение по существу, т. е. наиболее разъясняет суть явления. Когда соединяются два противоположных электричества, происходит молния: определение генетическое, но вместе и существенное. Это логическое правило особенно приложимо к явлениям, где участвует сознательный деятель и где причина совпадает с целью и побуждением. Посему разъяснить коренные причины сектантства, его цели, стремления, – это и значит понять его. А всякое понимание важно не только в чисто теоретическом, научном смысле, но столько же, если не более, и для практической деятельности. Элементарное правило: ни за что не берись, не понимая. Машину не починишь, не понимая её устройства и назначения в ней каждого колеса, каждого винта. Впрочем, правило это – идеальное, не безусловное. Для совершенства практической деятельности несомненно нужно полное понимание дела; но жизнь вынуждает браться и за малопонятное. Не может же медик ждать, пока он и его наука поймут в совершенстве все отправления человеческого организма и суть всех болезней: перед ним мучается живой человек и он обязан при свете своих догадок и полу-знаний попытаться как-нибудь помочь больному. Этим путём накопляется опыт, пересматривая который, мысль потом приходит и к пониманию явления в его причинах и законах: жизнь учит, но общее правило остаётся в силе: прежде чем действовать – пойми, иначе будешь ходить ощупью, рискуешь ошибаться, можешь попасть в положение Крыловской мартышки с чурбаном и, что ещё хуже, убить по медвежьи пустынника, желая лишь избавить его от назойливой мухи. Ясно, что это правило тем обязательнее, чем серьёзнее и ответственнее дело, глубже и сложнее его сфера. А что сложнее изгибов души человеческой, глубже тайников совести, важнее спасения?..

Итак, практический деятель, призываемый Церковью на борьбу с язвой сектантства, чтобы иметь какие-нибудь шансы на успех в этом труднейшем деле, обязан прежде всего постараться по мере сил понять сектантство; ибо если кому, – то именно ему менее всего позволительно блуждать ощупью и шутить делом спасения.

А между тем, сектантство есть явление столь сложное, сбивчивое, сотканное из противоречивых элементов; а сект так много!.. Как разобраться? Где тут руководящая нить? В чём специфически сектантский элемент, и где сближающие его с православием уступки жизни? Что общего, существенного в разных сектах? Какие из них последовательнее, жизненнее, чище выражают сектантский принцип? Каким принадлежит будущее?.. А решить всё это нужно, чтобы понять, какие секты и черты в них более опасны для Церкви? Где сердце сектантства, в которое надо направлять свои удары, где его ахиллесова пята, и с какой стороны незаметнее, безобиднее для самолюбия сектанта можно ближе пройти к его сердцу с православной истиной? Какие вопросы противо-сектантской полемики надо поставить во главу угла? Противо-сектантская методика у нас почти отсутствует и не потому, чтобы был мал наш полемический опыт, (он есть!), но именно потому, что мы мало работали над принципиальным разъяснением сектантства, общим пониманием его. Общий взгляд на него, общее отношение к нему у нас столь различны. Пересмотрите органы либеральной прессы, прислушайтесь к толкам светской интеллигенции: оказывается, можно даже смотреть на сектантство, как на заслуживающее полного сочувствия прогрессивное явление, симпатичный порыв к свету разумной и свободной добродетели и устроению по началам последней личной и общественной жизни. Но тогда зачем все эти, применяемые к нему ограничения и репрессии? И, конечно, сама миссия тогда совершенно излишня, чтобы не сказать. более. А сквозь строки таких суждений явственно чуется приговор православию, как явлению отсталому, полному суеверий, магии, идолопоклонства, насилия, – исповеданию, могущему, пожалуй, удовлетворять религиозным запросам полу-язычников обрядоверов, невежд, рабов, рутинёров и лентяев, но отнюдь не смелых, мыслящих искателей правды жизни.

Итак, речь у нас идёт об основных причинах сектантства. Есть причины второстепенные, мелкие, случайные, объясняющие мелкие черты и частные особенности той или другой секты. Напр., то случайное обстоятельство, что Уклеин в момент формулировки своего учения возился с обращённым им жидовствующим Далматовым, объясняет нам присутствие в молоканстве, даже наиболее „духовного“ (Тамбовского) толка, жидовских обрядовых установлений (неядение свинины и рыбы без чешуи). Но устоим от соблазна гоняться за мелочами, чтобы не потерять леса за деревьями и не проглядеть слона за букашками, мушками, таракашками.

Итак, вопрос о происхождении сектантства в его основных чертах.

В какую же область обратиться за его решением?

Вера человека (правая или неправая – всё равно) есть прежде всего факт внутренний, психологический, а затем уже бытовой, исторический. Глубочайшие корни сектантства надо искать, поэтому, не в условиях быта и обстоятельствах истории, а в области религиозно-нравственной психологии. История могла бы (при этом) быть рассмотрена, лишь как условие развития или форма обнаружения этой психологии, этого духа.

Указанная точка зрения на сектантство глубже существующих его делений на интеллигентное и народное, рационалистическое и мистическое, евангелическое и духовное⁵, почему нам и не придётся говорить о каждом из этих родов отдельно. Психология сектантства интеллигентного и народного, увидим, одна и таже; поэтому и исторически-мужицкая хлыстовщина, и скопчество имели своими последователями членов лучших московских и петербургских фамилий, а интеллигентная пашковщина и толстовщина на наших глазах, ещё при жизни ересиархов, прососались в сердце народное. В глубине сект рационалистических и мистических, евангелических и духовных тоже лежат одни и те же начала, лишь более или менее проведённые, с преобладанием рассудка или чувства, с признанием авторитета Евангелия или без него, чем и объясняется то, на первый взгляд, странное явление, что духовная секта (духоборство) рождает евангелическую (молоканство), и почти все рационалистические секты по временам испытывают сильные мистические движения (лжехристы среди молокан 30 годов, мистические эпизоды Кавказо-Американской духоборческой эпопеи, адвентизм и малеванщина в штунде, Павловская вспышка в толстовщине).

Нужно заметить также, что в основе сектантства не столько логики, сколько именно психологии. Всячески обеляя его, наша сектофильская пресса готова смотреть на его ложь, как на естественные заблуждения ума, рассуждающего о высоком и трудном, и – совершенно извинительные ошибки в толковании текстов Библии – книги, не всегда посильной и крепкой голове. Но это далеко от истины. И вот почему. Мысль в душе человека есть явление более поверхностное, чем стремления воли, или во всяком случае первая с её логикой не есть властный господин и управитель последних; в значительной мере, наоборот, – стремления воли определяют направление деятельности ума. Поэтому и ошибки ума, особенно же в вопросах близких к жизни, не столько происходят просто от слабости логики или случайной односторонности данного в опыте материала, сколько имеют своей подкладкой увлечения воли, привычки, страсти, препятствующие уму непредубеждённо смотреть на вещи. Известно, как непримиримо могут спорить люди одного образования, приблизительно даже одного опыта жизни, когда в дело привходит самолюбие или, когда приходится отстаивать свой нрав или свой поступок. Личность по природе ищет гармонии целости, покоя самотожества; всякий внутренний разлад причиняет ей беспокойство, томление, страдание, и она стремится к согласию убеждений и характера, мысли и жизни. И вот ум ведёт за собой настроение и поведение человека, но ещё более направление стремлений требует себе от мысли оправдания. И при некотором малодушии, слабости характера или силе страстей мысль работает им в угоду, сама того не замечая, идёт на привязи, вполне уверенная, что везёт: трудно гордому попять высоту смущения и самовольному – силу послушания; так наз. трезвый, практический, погруженный в житейское ум обзывает молитву пустым мечтанием; чревоугоднику трудно доказать важность поста. Не даром говорят: „каждый избирает себе философию по своей склонности“, и даже на создание логичнейших систем имеет влияние характер их созидателей. Но если так в философии, где всё же больше чистого разума, больше далёких от жизни отвлечённостей, то тем более так в религии, где больше веры, больше участия сердца, где всё так тесно связано с идеалом, долгом, жизнью. Вопреки рационалистическим теориям, на происхождение язычества и естественную историю религий Библия смотрит не как на прогрессивное восхождение от низшего, материального, сложного к духовному, высшему, единому, а наоборот, – как на регрессивный процесс растления первоначальной чистоты жизни, а вместе и религиозной мысли, осуетившейся (т. е. страстно раскидавшейся по многим ложным целям) и потому изменившей славу нетленного, святого Бога во образ тленного, страстного человека. Но что такое еретичество, как не шаг к тому же язычеству? Спасительная истина одна: кто мечтает стать выше её, тот падает ниже её, становится на тот самый наклонный путь, по которому прошли и ещё идут потерявшие райскую истину язычники. Часто у еретиков от христианства остаются одни жалкие разбитые обломки и, наконец, просто одни слова богословского лексикона с совершенно языческими понятиями под ними. И, подобно язычеству, сектантство носит в себе семена нравственного растления, и не в том лишь смысле, что оно это растление порождает, но ещё больше в том, что само от него происходит.

Напрасно поэтому говорят: „Библия плодит секты“; но правда, что сколько в ней текстов, столько может быть и сект. Если бы Библия толковалась искренно, не предубеждённо, а главное смиренно, при свете христианского предания, то, несмотря на множество действительно трудных и мнимо-противоречивых мест, а равно – и высоту её вопросов, она всё же привела, бы всех в единство содержащейся в ней Христовой веры. Но беда в том, что она стала в руках людей игрушкой их страстей, а её тексты – лоскутами, в которые рядят идолов человеческих. Разве, в самом деле, хлыстовщина добросовестно верит Библии? Но тогда её основатель, „бог-саваоф“, Данила Филиппович не бросил бы все священные книги в Волгу и не объявил бы единственным источником истины, выражаясь его торжественным слогом, „книгу животную, голубиную, самого сударя Духа Свята“, или в переводе на более „подлый“ стиль – собственные его – мужика Данилы – бредни. И хоть потом хлысты измыслили легенду, как Тамбовский „Христос“ Аввакум Копылов достал из Волги брошенные в неё Костромским „саваофом“ книги, но всё же „сударь Дух Святой“ остался у них навсегда не только путеводителем по Библии, но и помимо (и вопреки) неё глаголет в пророках, христах, богородицах. Сказанное о хлыстах относится и к скопцам. Не 19 гл. Ев. Матфея виновата тут своей (действительной или мнимой) неясностью учения о трояком скопчестве; ибо не отсекают же себе скопцы рук и не выкалывают глаз, когда через них соблазняются, тогда как по букве это предписано в 5 и 18 главах того же Ев. Мф., и при том в гораздо более ясной, императивной форме, чем в гл. 19-й. Или нужна для чего-нибудь Библия духоборам, когда их „сын Божий“, Тамбовский Горельский торговец – Побирохин прямо обзывал её „хлопотницей“ (тряпкой из хлопка) и, подобно хлыстовскому „саваофу“, также бредил о „животной книге“, разумея, впрочем, под нею не столько непосредственное озарение Духом, сколько своё, яко бы от Христа идущее, устное предание, внешне выраженное в духоборческих псалмах. „В Писании иное тому, иное – другому пригодно, а мы принимаем, что нам следует“, – говорили духоборы арх. Евгению. Скажут, я подбираю одни духовные секты? Нет, почти тоже приходится сказать и о евангеликах (библеистах): молоканах, штундистах, пашковцах. Не доверяя живому, богодухновенному, церковному сознанию, они обоготворили мёртвую букву Библии, в погоне за духом умудрились превратить книгу жизни в бездушного идола, который покорно санкционирует им всё, что ни вздумается им от него потребовать. А как только евангелик освобождается от этого языческого библиопоклонства, вернее – когда ему надоест и эта фиктивная зависимость от Библии, тогда он начинает обращаться со своим идолом бесцеремоннее всякого фетиша, бьющего своего болвана, и кроит Библию свободнее всякого тюбингенца. Современная штунда заявляет, что она верит Библии „не по словам и стихам“, а „по духовному озарению“ (Испов. Чаплин. штундистов); а в самое последнее время, вероятно, под толстовским влиянием, штундисты начинают крайне либеральничать на счёт целых отделов и книг Библии. Не говорим уже о самой толстовщине, грубейшим образом выкидывающей из Библии всё, что ей не нравится, играющей стихами и паримиями, главами и книгами, переводящей, перефразирующей и толкующей остальное со свободой, приводящей в ужас сколько-нибудь добросовестного экзегета и приближающейся в распоряжении Библией к уральскому психопату-иеговисту капитану Ильину. Да что и говорить, коли сам родоначальник нового сектантства Лютер, по-видимому так превознёсший Библию перед устным преданием, однако же позволял себе находить в ней много „мякины“ и очень уж упрощённым способом отделывался от противных его взглядам и не поддававшихся перетолкованию свящ. книг: прямо объявлял их небогодухновенными, неканоническими. Поэтому, если все секты, не исключая духоборов и хлыстов, говорят библейским языком, ссылаются на тексты Писаний, если даже хлысту Копылову вздумалось пойти против своего „саваофа“ и с самого дна глубокой Волги достать священные книги, то здесь мы имеем дело отчасти с прямой недобросовестностью (желанием под маской евангелия, в образе ангела света, прельстить слабых и неутверждённых), а больше – с искренним самообманом немощных, не имеющих мужества всецело отбросить прежнюю святыню, хотя от неё осталась одна лишь форма, буква без прежнего смысла и духа жизни: всё же они от нас изыдоша, хоть и не быша наши. Поэтому то так ужасно толкуется у сектантов Библия; поэтому то так трудно убедить сектанта в неправильном понимании им текста, оправдывающего, по его мнению, его лжеучение; поэтому-то, иногда неумелая, хоть и основательная по существу, полемика может быть, действительно, одной текстомахией, как иногда несправедливо обзывают огульно всё наше противо-сектантское дело.

Да, не Библия, не ошибки ума, не промахи невежественных толковников повинны в образовании сектантства; виноваты предрассудки, страсти человеческие, коварно – малодушно ищущие себе оправдания в святых книгах, „чтобы, если можно, прельстить и избранных“.

Итак, психология (а не логика) сектантства есть психология нравственного развращения, психология греха; секты – это не случайные заблуждения ума, не простые ошибки еле бредущих по Библии, а глубокие греховные патологические течения нравственно-религиозной жизни, широкой волной греха и отступления заливающие мир, – проявления той тайны беззакония, которая уже в действии, обнаружение того духа- антихриста, о котором мы слышали, что он придёт, и теперь вот уже есть в мире.

Присмотримся к этому несколько ближе.

О начале греха мы знаем, что Денница не соблюл своего начальства, но оставил своё жилище, и не устоял в истине по гордости: высоко возомнив о себе, он пожелал освободиться от подначалия и послушания Богу, хотел быть независимым устроителем своей жизни и абсолютно-свободным деятелем в мире, а быть может, и владыкой мира, т. е. вытеснить Бога из мира и самому стать богом миру. Склонив на сей путь гордости, лже-свободы и призрачной власти многих из низших бесплотных, он потом толкнул на него и первых людей, которые тоже захотели быть „как боги“, помимо Бога, и стали распоряжаться собой и природой против воли Бога (вкушение запрещённого плода). С тех пор и поныне существо греха есть та же исконная гордыня, та же выше Бога дмящаяся свобода, стремление ограниченного, тварного существа самостоятельно вне Божьего (и своего нравственного) закона устроять свою жизнь, обладать миром и, если можно, властвовать над другими, через историю прогресса человеческого красной нитью проходит горделивое направление, стремление человеческой личности к самовозвышению. Этот прогресс есть прогресс прав личности, – эта точка зрения считается, по крайней мере, самой высокой при изучении истории человечества. Но что такое право личности? Отвечает история, поскольку она есть неустанная борьба личности за своё право: раба против господина, чёрного против белого, смерда и холопа против благородного и пана, сословий, обойдённых против привилегированных, мечта бедного о насильственном отобрании и равном разделе земли и вообще имущества богатых. На красном знамени революции права эти формулированы так: „равенство, братство, свобода“. Братство принцип чисто нравственный, не связанный необходимо с юридическим равенством и свободой, и, конечно, выставлен тут в минуты увлечения; равенство же есть низшая степень, так сказать, преддверие свободы. Итак, свобода – вот заветное слово прогресса, бог истории, перед которым преклоняется человечество; к нему (всецело) сводится гуманность и либеральные „-измы“; свобода – вот искомое историей право личности! Но где же граница этих прав и этой свободы? Сначала борьба за свободу от политического и личного рабства, затем – против сословного неравенства перед законом, против рабства и неравенства экономического, далее – против деспотизма самодержавия и монархии и т. д., и т. д. А вместе слышится проповедь свободы мнения и верования, слова и пропаганды, наконец – полной свободы действия с упразднением всякого насилия, меча, принудительных закона и власти, государственного порядка. Всё это единый процесс развития прав человека, свободы личности, путь торжества гуманности. И можно ли где-нибудь указать существенную границу между этими последовательными ступенями развития одного и того же принципа? Сейчас мечтают добиться свободы совести и слова и близоруко думают на этом остановиться, но можно ли свободу совести и слова существенно разграничить от свободы действия? Пущенная гулять по свету дурная мысль может быть по своим последствиям вреднее дурного дела; клевета может причинить оклеветанному экономическое разорение; обида словом бывает чувствительнее оскорбления действием, даже может свести в могилу; подстрекательство на преступление есть уже преступное деяние. Религиозное, пусть, даже самое искреннее учение может содержать в себе несомненные семена нравственных безобразий, противоестественных и противозаконных преступлений, даже – прямо выраженное анархическое направление. Первое мы видим в наших хлыстовщине и скопчестве, второе – отчасти в духоборстве и штунде, а особенно в толстовстве. Как отличить тут свободу религиозной проповеди, совращения в сектантство от свободы подстрекательства, подговора на всё дурное, а если пропаганда ведётся нечистыми путями, то – и от свободы застращивания, подкупа и т. д.? – Но какой же вывод из сказанного? – одобрить ли безобразия рабства или предпочесть им ужасы революции и анархии? Если попрание человеческой личности последовательно ведёт к рабству, а свобода – к анархии, то где же выход из этой дилеммы? Где остановиться, но не на полдороги? Куда идти, но с ясным сознанием конца пути? Единственно правильный путь жизни – как для человека, так и для человечества – это путь согласия с Абсолютным, послушания Богу, путь нравственного развития – любви, уступчивости, терпения, смирения. В одной любви разрешается та безысходная для эгоизма антиномия единицы и целого, личности и общества, в которой на протяжении всей своей истории мучительно бьётся горделивое человечество. Общество даёт личности силу, право, но оно же и властно налагает на неё обязанности: возвышая и освобождая её одной рукой, оно гнетёт и закрепощает её другой. И на началах эгоизма, когда личность принимает узы общественности в расчёте получить выгоды в смысле свободы развития и проявления, – выхода из этой петли нет: личные права покупаются общественными обязанностями, личная свобода – рабством закону. Эгоизм, гордыня, – в какие бы общественные формы они ни завивались, всегда суть начала уродливо индивидуалистические и, как такие, ведут к обратному результату – попранию личности. Иное дело любовь. Это начало организующее, ведущее к высшей личной свободе через подвиг самоотречения. Не ища себе свободы, права, выгоды, она по добровольному нежному влечению отдаёт личность в послушание другим, и, как свободное подчинение, находящее себе в этом самом удовлетворение, она распутывает гордиев узел свободы и закона, права и обязанности, личности и общества: ища всецело закона и обязанности, она приобретает свободу и право, отдавая личность обществу, она приобретает её от него. Любящий раб не станет добиваться свободы, но любящий господин сам даст её ему. В идеальном союзе любви мыслится полнейшая свобода от какого бы то ни было общественного принуждения или ограничения (поэтому-то свобода так вожделенна и свята и для христианина, как спутник любви), но лишь потому, что любящая личность носит в себе всю нужную полноту нравственного самоограничения, охотного самопожертвования. Полпая свобода допустима лишь при полной святости (любви). В Боге и мыслится абсолютная свобода, как нравственная необходимость, как святость, как любовь и самоотречение. Свобода – последствие, спутник святыни любви; к ней можно идти, стремясь к святости. Власть может дать обществу столько свободы, сколько в нём нравственного развития. Но грех производит коварную подтасовку в стремлениях человека: отодвигая на задний план добро, затеняя святость, заглушая любовь, он выдвигает свободу, как самостоятельную и высшую цель, обольщает ею, как высшим благом. И человек, не замечая, что его идеал урезан, обокраден, подменён, продолжает считать его святыней и добивается всеми силами свободы, как безусловного права, вне стремления к совершенству любви, а не добившись её, считает себя обойдённым и обиженным; ему хочется стать свободным „как боги“, но вовсе не в зависимости от того, чтобы восприять в себя Бога – любви. Личность, говорят, есть высшее в мире, сама по себе безусловная ценность, а потому её права должны быть постоянной высшей целью человека. Более экзальтированное и парадоксальное мышление договаривается до сверхчеловека, стоящего выше, по ту сторону добра и зла (тип антихриста). Беллетристика этого направления воспевает героев демонического характера, свободолюбивых борцов или босяков, полных клокочущих страстей, резких проявлений, высокомерного осуждения и презрения, и издевается над смиренными, кроткими, уступчивыми, как над слабыми, чахлыми, бледными, безжизненными. – Такое извращение Творцом положенных основ жизни, вся эта лживая иллюзия, погоня за призраком, естественно, даёт обратный результат: деспотизм закона меняется на тягчайший деспотизм беззакония, ибо безудержная свобода гордеца и самолюбца есть семя всевозможных насилий; единица возвышается на счёт целого, но за то расстраивается организм, дававший жизнь каждому отдельному члену. И история этой гордыни есть картина Сизифовой работы, титанических усилий, но и колоссальнейших неудач; порыв к величию, по путь бесславия и позора. Падение личного рабства быстро сменилось рабством экономическим. Во имя равенства избивались привилегированные, во имя свободы – правители. Кружки самых крайних борцов за свободу против всякого гнёта и насилия дышат самым нетерпимым фанатизмом, ужаснейшей тиранией и, держась внутри самым грубым деспотизмом, во вне действуют кинжалом, динамитом, револьвером. Французская революция сменилась эпохой террора; равенство, братство, свобода – поддерживались гильотиной; знамя свободы – всегда кровавого цвета: характерно в высшей степени! И наша свежая Павловская история мужиков-толстовцев, ради скорейшего торжества непротивления разгромивших церкви и кольями избивших властей и православных, – эта не какая-нибудь бессмысленная случайность, а типичнейший факт, полный принципиального смысла⁶. На ложном пути суждены лишь благие порывы, свершить же ничего не дано; каждый шаг вперёд есть вместе и шаг назад, сделанное правой рукой тут же разрушается левой. Человечество, сбившееся с Божьего пути, – это ворона на болоте: вытянув из грязи нос, она погрязает хвостом, и, чтобы извлечь хвост, она принуждена снова упереться в грязь носом. А почему? Потому, что потеряна твёрдая точка опоры и условное поставлено на место безусловного. Единственная твёрдая точка опоры, тяга земли – добро, а безусловное – закон Бога; в святыне любви разрешение всей путаницы и всех проблем, а лже-свобода подбита на изнанке враждой, насилием, страстями. Вопреки философам, личность человеческая не есть что-либо само по себе ценное; она ценна лишь поскольку отрекается от себя в пользу Бога, послушна Ему, добра, и имеет отрицательную ценность, поскольку она зла, т. е. утверждает себя вне и против Бога, уклоняясь от законов бытия и истинной жизни. Право бытия имеет одно добро; в ком окончательно окрепло зло и угасла искра добра в его совести, кто уже вовсе и навсегда перестал внутренне мучиться злом (бесовское состояние), тот не может, не должен вызывать сострадания, заслуживать снисхождения. Личность, как бы сильна она ни была, не должна стоять по ту сторону добра и зла. Преклонение перед силой личности, интенсивностью жизни, независимо от её нравственного качества, направления, – есть язычество, идолопоклонство, изгнание из жизни добра, Бога, и вознесение на Его святой престол самого человека со всем человеческим – грязными страстями и похотями. Свобода – это нечто святое, идеальное, заветное, Божественное, но (при ложной постановке стремлений) – это и горделивый идол на глиняных ногах, золотой снаружи, а внутри полный костей человеческих, с алмазными очами и руками, обагрёнными кровью жертв человеческих. Таким образом, принципиально рассуждая, личности должна быть предоставлена свобода соразмерно её добродетели, и законное насилие должно быть пропорционально существующему злу. Терпимость, попущение может быть лишь временным, условным, выходить из воспитательных целей, т. е. целей добра же, подобно дисциплине естественных последствий в педагогии. Святые выше закона, но для грешных и злодеев власть меч носит, хотя и не без ума, т. е. не без некоторой педагогической рассудительности (этим мы избегаем аутодафе и инквизиции⁷). Добиваются разнузданной свободы – эгоисты, гордецы. С другой стороны, уступают сим притязаниям лишь те из имеющих в руках законный меч власти, у кого потеряно ясное различие добра и зла и твёрдая воля в то, что он на пути истины, у кого сбивчиво нравственное суждение, т. е. помрачена совесть, кто не чувствует почвы истины под ногами. Пресловутая терпимость, если только она не есть разумный педагогический расчёт и целесообразное попущение, есть несомненно порождение индифферентизма и скептицизма. Если быть к добру и злу постыдно равнодушным, то тогда, конечно, зачем подымать борьбу и из-за чего насиловать человека? Как посягнуть на свободу другого без совершенной уверенности в истине того, во имя чего посягаешь? ведь, он такой же человек, как и я: ну, что коли прав то он, а ошибаюсь я? – вот путы для всякого вмешательства в дела другого; дерзновение же власти пропорционально её убеждённости⁸. Христианство, по существу своему, есть претензия на обладание известной долей абсолютной истины и на участие в абсолютной жизни: оно исключает индифферентизм и скептицизм, а потому и безусловную дряблую терпимость.

Гордость, как стремление человека стать Богом помимо и, след., вместо Бога, в жизни сказывающаяся стремлением человеческой личности стать выше какого бы то ни было стеснения и ограничения, – абсолютно-свободным деятелем в мире, в области умозрения приводит к теоретическому устранению Бога и поставлению на Его место человека, т. е. – к антропотеизму. Эта тенденция мысли, проходя различные стадии своего логического и психологического развития и борясь с изначальной идеей единого премирного истинного Бога, разрешилась, наконец, в конце дохристианского мира антропоморфизмом Греко-Римской религии, которая (по крайней мере в этом смысле) составляет последнее слово древнего язычества. Но это было далеко не самое крайнее, не самое последовательное осуществление вышеуказанной горделивой тенденции мысли. Греко-Римские боги, правда, мыслились в образе людей, с человеческими способностями и страстями; но всё же это не были в собственном смысле люди, а лишь воображаемые человекообразные существа высшего порядка, наделённые человеческими свойствами, но в высшей степени, т. е. премудрые, могучие, бессмертные. Это был только антропоморфизм, а не полный антропотеизм, хотя, может быть, в нём и пробивались черты последнего в почитании предков и особенно в Греческом обоготворении героев и Римском – царей. – Языческий фантастический политеизм древности, особенно в образованной Греции, ко времени возникновения христианства уже падал под ударами логической философской идеи монизма; ту же идею проповедало и христианство. С тех пор для образованного мира немыслимо стало язычество, как политеизм. Но основное направление грешной, гордой, естественной религиозно-философской мысли осталось и в новом мире то же, что и в древнем, и процесс разрушения первоначальной чистой веры язычеством в существенном повторился и повторяется в разрушении той же гордой мыслью и чистой истины христианской. Вместо наивного языческого политеизма и антропоморфизма вырос в новой философии намеченный еще древнею – пантеизм, сокровенно содержащий. в себе антропотеизм: это несомненный шаг вперёд, но по тому же пути гордого самообожания язычества. Пантеизм отрицает трансцендентного миру личного Бога. Принимая направление идеалистическое, он объявляет все вещи и явления мира феноменами, призрачными модусами единственно истинно Сущего, или моментами развития этого Абсолютного от бессознательного к самосознанию и от слепого стремления к разумной воле. Становясь же на путь реалистический и материалистический, он трактует Бога, как душу мира, единую его сущность, основу, силу. Но на том и другом пути он сходится в признании человека за высшего личного деятеля в мире (ибо он есть высшее, реальное или призрачное – всё равно, проявление мировой сущности), т.-е. всякий пантеизм косвенно возводит человека в Бога. Что касается дальнейших выводов из этой ложной концепции, то несомненно, что с точки зрения пантеизма должно быть признано за человеком право абсолютной свободы действия в отношении к вещам и людям (я не говорю о свободе воли – это иное): он – бог, он – высшая в мире личность. Если, по-видимому, он делает дурно, то это он лишь ошибается, то – не грех в смысле сознательного падения, – такого греха для человека-бога нет, абсолютное падать не может, – то просто ошибки недальновидности, незнания того, что в конце концов для него полезно, непонимание законов бытия и жизни, недоразвитость абсолютного сознания в человеке. Процесс добра в людях должен быть и есть вполне соответствен процессу умственного развития: зло – в невежестве, непонимании своего счастья; а потому и спасение – в просвещении, познании бытия и жизни, природы и человека. Наибольшего почтения в мире заслуживает наиболее умный, сильный, свободный человек (источник антихристианского типа сверхчеловека). Когда Абсолютное достигнет в людях полного своего самосознания или, когда, проще говоря, человечество приблизится постепенным естественным путём культуры и просвещения к полному знанию своих сил, тайн природы, господству над нею и к полному пониманию своего счастья, своих выгод, тогда, в конце прогресса и истории, настанет золотой век; и (хотя личное воскресение преждеотшедших немыслимо, но) нет ничего невозможного, что наука даёт земное бессмертие тем, кто будет жить в то блаженное время. А пока ещё среди людей царит мрак и заблуждение, можно и должно друг другу разъяснять пути жизни, но, конечно, никто не в праве насиловать другого во имя своих убеждений: в нём, как и в тебе, абсолютное, Бог, душа мира, и кто поручится, что прав в своей уверенности ты, а не он? Пантеизм со всеми указанными из него выводами есть преобладающее и в настоящее время естественное религиозно-философское мировоззрение, являющееся не только достоянием мыслителей, как философская доктрина, но и окрашивающее всю вообще научную и публицистическую мысль, в смутных отрывках и выводах усвояемое с ветру и недоучками.

Мы намеренно остановились на раскрытии горделивого направления мирской мысли и жизни, чтобы затем яснее указать, что и наше сектантство есть исчадие этого же духа мира сего, одно из проявлений той же гордыни человека и его самообожания.

И прежде всего – в своей умозрительной части оно носит черты пантеизма. Правда, оно есть преимущественно отрицательный в отношении к православию процесс, и в нём больше критики православия, чем своего положительного вероучения; при том же, как достояние по преимуществу народной невежественной массы, оно главным образом вертится около вопросов более практических – о спасении, Церкви, таинствах, особенно же обрядах, оставляя в тени все более отвлечённые догмы. Но если, однако, разобраться в догматических обрывках, туманностях и противоречиях сектантства, то в нём приходится констатировать пантеистическое направление религиозной мысли, приводящее к человеко-обожанию. Трудно навязывать пантеизм евангеликам, хотя, может быть, он смутно пробивается, если не в пашковщине, где простая уверенность в спасении уже равносильна самому спасению, то хоть в отрицании чудесного воскресения тела в духовном молоканстве, ожидании чувственного царства Мессии, царства разума, правды, свободы в молоканстве жидовствующем, и отчасти в штундизме, а равно в признании некоторыми из штундистов Христа простым облагодатствованным человеком, научившим мир разуму. Но в сектах, дальше ушедших от православия и христианства, пантеистическое мировоззрение уже совершенно ясно. Так, несомненно пантеистическую подкладку имеют хлыстовщина и скопчество. Хотя они и не раскрывают подробно своего учения о Боге и Его отношении к миру, но самый основной их догмат о перевоплощениях Христа в людях⁹ имеет себе аналогию в несомненно пантеистическом Буддизме и может быть объяснён лишь из начал пантеизма: если Бог есть не больше, как мировая сила, особенно проявляющаяся в людях, то понятно, что воплощения Христа в православном смысле быть не может; Христос Сын Божий в смысле особенного присутствия в нём Божественного начала, которое, конечно, в такой же, если не большей степени, может быть присуще и другим людям, которые и могут быть пророками, христами, саваофами. Могло бы быть ещё, пожалуй, какое-нибудь сомнение на счёт пантеизма хлыстов, если бы они учили лишь о последовательном переселении души исторического Христа из одного человека в другого и о возможности, следовательно, в каждый данный момент быть на земле лишь одному Христу. Но хлысты именно допускают единовременное существование многих Христов, причём возможно даже такое явление, что эти последние будут разногласить, повздорят между собой и станут доказывать друг другу: – „я бог велик!“ – „а я больше тебя!“ „Он (Христос), поётся в хлыстовских распевцах, пречистой своей плоти подвиг земной кончил, а в других плотях избранных Он ещё кончает, а в иных плотях избранных Он ещё начинает“. Это уже необъяснимо из простой идеи душепереселения, хотя и сама идея-то эта удобнее всего вырастает на почве пантеистической. Не говорим уже, что дуалистический взгляд хлыстов и скопцов на плоть, как безусловно грешное начало, их уродливый аскетизм, отрицание брака, их учение о таинственной смерти в человеке его личности, после чего он начинает-де чувствовать в себе иную чужую силу и волю, – всё это черты пантеизма, сродные индийскому Буддизму. – Яснее, прямее пантеистическое понятие о Боге и Его отношении к миру и человеку раскрыто у духоборов, у которых можно констатировать пантеизм, не прибегая ни к каким окольным путям и наведениям. Бог, по духоборам, не имеет отдельного от мира бытия; Он пребывает в людях вообще и избранных – духоборах – особенно, как сила и память (Бог Отец), разум и слово (Бог Сын) и воля (Бог Дух). Троичность есть вовсе не ипостасная самостоятельность, а лишь различие в проявлениях этого безличного мирового божества. Небеса, где обитает Бог и будут обитать духоборы, – это добродетели; рай – это они, духоборы; ад, где обитают злые демоны, – это души грешников. Мир никогда не кончится, а останется в том же виде, как и теперь, только со временем настанет царство одних праведных, т. е. духоборов; воскресения тел не будет, и люди будут и тогда так же, как и теперь, рождаться и умирать и таким образом вечно менять тела, переселяясь душой из одного – износившегося в другое – юное. Подобное же учение, но без веры в душепереселение, с несколько пессимистическим оттенком и некоторым подобием буддийской нирваны, содержит и догматика Л. Толстого. Бог – это высшее, Божественное свойство мира – Разум. Если надо говорить о Троице, то Отец – это будет жизнь, Сын – разум, Дух Св. – разум жизни, разумение её. Люди – это наиболее ясные проявления этого мирового начала; любовь их между собою – это чувство своего тожества в основе мира и стремление к последней; умирая, человек возвращается этой, обитавшей в нём, частицей разума к общему, безличному и блаженному, мировому Разуму. Дробление единого Разума на обособленные человеческие личности есть временный и даже нежелательный эгоистический процесс; брак и чадородие греховны, мир естественно уничтожится от бесплодия и чем скорее, тем лучше. – Остаётся ещё разве упомянуть о Сионской вести капитана Ильина, где пантеизм новой мысли невежественно повернул на 2000 лет назад – к антропоморфизму древности, приближаясь вместе к грубому материализму. Боги, по Ильину, – это люди, лишь премудрые, бессмертные, обладающие тайнами природы маги; Егова – тоже человек, ибо Он ел, пил и боролся с Иаковом. Когда придёт на землю Мессия, то водворит на ней тысячелетнее царство всеобщего довольства, богатства, неги и роскоши.

Итак, наше сектантство, по крайней мере в сектах, более удалившихся от православия и сколько-нибудь пускающихся в общие богословские умствования, несомненно отражает на себе пантеистическое влияние язычествующей в христианстве мысли, ведущей человека к самообольщению в своей божественности.

Языческое же гордое стремление человека к превозношению своей личности, воли, свободы, указанное нами в человеческой истории, сказалось и в других пунктах сектантского отступления¹⁰.

Так, оно видно в искажении нашими сектами основного христианского догмата искупительного Боговоплощения, причём здесь влияли отчасти горделивые, самоуверенные человеческие стремления вообще, отчасти же прямо им поддакивающее пантеистическое миросозерцание.

Догмат искупления имеет глубокие нравственные основания. Вера в спасение нас Богочеловеком предполагает смиренное сознание всей глубины нашего падения, всего нравственного ничтожества как отдельного человека, так и всего человечества, совершенной невозможности людям спастись самим, т. е. исправиться собственными естественными усилиями и взаимопомощью: иначе, ведь для чего и искупление? Греховность наша, по православному учению, не просто в одном нашем невежестве по вопросам спасения, нашей неразвитости в различении добра и зла, неясности нашей совести, а кроме того ещё в глубоком, отчасти наследственном, отчасти самоприобретаемом растлении, ослаблении нравственной воли до бессилия осуществить даже ясно сознаваемый долг. Поэтому и Христово дело отнюдь не сводится к одной проповеди, хотя бы и подкреплённой личным примером, одному возвещению истины любви через учение и жизнь, – истины, запечатлённой в своей жизненности и искренности страданием и смертью; но оно ещё состоит в благодатном таинственном возрождении нашего сердца, нашей воли, чтобы они сильны были любить и осуществлять желаемое добро. Поэтому-то и Искупителем, воссоздающим падшую природу человека, может быть лишь Тот, Кто и творил её, т. е. Лицо Божеское, а учителем чистой нравственности может быть и какой-нибудь великий человек-пророк или философ. Вот это-то учение о Боге во плоти пришедшем и святом кресте Богочеловека, смиряющее ветхого человека с его естественными надорванными силами, и полно безумия и ненависти в очах гордых. И покорный слуга уязвлённой гордости – разум, быть может сам того не замечая, перевирает догмат так, чтобы сохранить личности её самообольщённое достоинство. Большую службу служит тут в его руках и пантеизм, как онтологическая подкладка человеко-обожания. Соблюсти же человеку собственное достоинство в учении о спасении можно лишь в ущерб величию и ценности Божественного дела искупления. И вот во всех, или почти во всех, наших сектах, так или иначе, прямо или косвенно проводится мысль, что грех человека не так уж глубок, а естественные силы наши не так уж слабы; что человечество само своими силами может выйти из настоящего тягостного состояния: стоит ему только познать истину, а это не так уж трудно, и к этому идёт история; что Спасителю вовсе не надо быть Богом, а достаточно быть нашим же братом человеком, лишь мудрейшим и искреннейшим. Наиближе к православию в рассматриваемом отношении стоят те секты, которые содержат чисто лютеранское учение о внешнем оправдании человека единственно по вере в искупительные заслуги Богочеловека и о непосредственном облагодатствовании каждого в молитве и чтении слова Божия, т. е. пашковцы и часть штунды. Молокане хоть и признают Христа Сыном Божиим, но Сына Божия считают неравным Отцу по Божескому достоинству, а плоть Христову, – а след., и смерть считают призрачной или, во всяком случае, не обычной человеческой, а такой, какая была у сопутствовавшего Товии архангела Рафаила: здесь уже умаляется величие искупления и тем незаметно делается перевес в сторону естественных сил человека. Некоторая часть штундистов считает Христа простым облагодатствованным, подобно пророкам, человеком и потому не признаёт никакой таинственной благодати в спасении. Имея хотя смутное, но несомненно пантеистическое представление о Триедином Боге и Его отношении к человеку, хлысты мыслят о Христе, как о человеке, в душу которого, по его святости, нравственно вселился Сын Божий и который был учителем и носителем духа для своего времени. Но совершенно также может снизойти Сын Божий и Дух Его и в каждого хлыста, который и станет Христом, а родившая его (телесно или по духу) будет богородицей. Почти тоже учение мы находим и у скопцов, с той лишь разницей, что, по ним, воплощение Христово бывает вызвано не нравственным достоинством известного человека, а потребностями исторического момента; исторический Христос учил оскоплению, – в этом и всё спасение. Более развитым в своих пантеистических основаниях то же учение мы находим и у духоборов. Мы видели, что, по ним, Божественная Троица не есть Троица ипостасей, имеющих отдельное бытие, а Троица Божественных свойств, разлитых в мире и особо пребывающих в их избранном роде, – свойств – памяти, разума, воли. Исторический Христос есть сын Божий лишь в смысле особого явления в Нём этого Божественного свойства разума, в смысле преимущественной мудрости. Но Христос – не единственный Сын Божий. Горельский Побирохин, напр., – сын Божий совершенно в том же смысле, что и Назаретский Христос. Да и всякий озарённый духом премудрости и разума духобор ниже Христа и Побирохина лишь в степени, а не по существу: в сердце каждого духобора живёт Христос, т. е. Разум, и страдает за истину. Души пали в до-мирном существовании и никакого наследственного прародительского греха нет; посылаемые на землю в тела, переходя из одного в другое, они и научаются Божественному разуму, навыкают следовать ему в жизни и, подражая Христу-Назарянину, страдать за него и тем спасаются в роде избранных. Иногда духоборы договариваются до того, что ихние-де „старики знают более, нежели Христос“ (Новицкий, 230 стр.). Тут уже, значит, не только ниспровергается особенное значение Христа, как восстановителя падшей природы нашей, но Ему отказывают даже в значении особенного, исключительного предвестника истины. Дальше духоборов не ушёл Толстой со своими единомышленниками. И у него Сын Божий – это пребывающее в людях и лично несуществующее разумение жизни. С особенной силой оно явилось в сыне Назаретского плотника Иисусе, мудром учителе, непонятом евреями, даже ближайшими Его учениками, и пострадавшем за свои идеи. Грех людей – это их невежество, отсутствие разумения жизни, и спасает нас учение и пример жизни Христа, давая понимание правил жизни и смысла её. Думается, толстовство очень и очень недалеко от того, чтобы вымолвить, что в графе из Ясной Поляны обитает разумение жизни ничуть не меньше, чем в сыне плотника из Назарета, и что Толстой – сын Божий и Искупитель вроде духоборческого Побирохина, скопческого Селиванова, хлыстовских – Данилы Филиппыча и Суслова. Единственно кто, может быть, зашёл дальше Толстого, по крайней мере говорил грубее и прямее, если и не так развито и художественно, это капитан Ильин – основатель „Десного братства“. Боги – суть люди, хотя, впрочем, особо умные и бессмертные; Христос – простой еврей, а спасение в том, что придёт Мессия (человек) и чувственно воцарится на земле; а придёт Он тогда, когда окончится незаметно совершающееся ныне разделение всех людей на десных и ошуйных, т. е. принимающих и непринимающих учение Ильина. Тут уже пантеизм перешёл в грубый материализм и антропоморфизм; исторический Христос объявлен без обиняков обыкновеннейшим человеком; а в учении о спасении совершенно незаметно элемента нравственного исправления и даже научения разуму жизни: придёт Мессия – человек, воцарится над „десными“, как они есть, и будет вечно царствовать, изгнав суды, власти, подати и даже школы и науки, обеспечив всем богатство и комфорт. Много здесь невежества, явно видно влияние жидовства, но за всем тем – это несомненно логический конец нашего сектантства: когда разумение жизни станет всеобщим или, по крайней мере, преобладающим, тогда, безо всякого особого нравственного перерождения, безо всякого чудесного второго пришествия Сына Божия (а, пожалуй, и телесного таинственного воскресения) настанет золотой век конца социально-экономического и культурного прогресса с отсутствием всякого меча и насилия, неравенства и нужды. Точь-в-точь то самое, о чём мечтает наша язычествующая наука и интеллигенция; без мечтателя Христа, без утопий нравственного перерождения – путём науки, культуры, социальных реформ и переворотов история дойдёт до золотого века... Жалкие сектантские мечты, коварный дух антихриста!..

Нечего и говорить, к чему ведет указанное горделивое и самообольщённое извращение сектами христианских понятий о естественных силах человека и смысле искупления в отношении учения о благодати и таинствах: оно ведёт к полному отрицанию того и другого. Если Христос – лишь обожествлённый человек, не многим выше или даже и нисколько не выше того, чем может быть и каждый из нас, а некоторые и действительно суть, то может ли Он дать нам какую-то особую Божественную, таинственно перерождающую нас силу? и если нам для правильности жизни и устроения всеобщего благоденствия достаточно лишь уразуметь смысл жизни, познать из учения Христова истину о жизни и вдохновиться Его примером, то и какая ещё нам нужна благодать, кроме этой благодати учения и примера? и какие ещё такие могут быть таинства – „магически“ низводящие благодать священнодействия?... Правда, почти все сектанты твердят о благодати и о дарах духа, и даже о таинствах, но надо осторожно относиться ко всем этим христианским словам, ибо под ними часто и очень часто содержится далеко не православный и даже не христианский смысл. – Посмотрим для примера, что такое у сектантов крещение, о котором все они учат. По духоборам, оно есть изучение „животной книги“ и страдание за истину по примеру Христа. Молокане-Уклеинцы говорят, что оно должно совершиться в духовной воде через изучение слова Божия. У штундо-баптистов возрождение человека происходит от веры в Евангельскую проповедь, а водное крещение – есть лишь видимый обряд присоединения к верным, обещания быть верным, символ очищения от грехов. В пашковщине оно признаётся, лишь как исповедание желания вступить в стадо Христово. Всё таинства православной Церкви, по хлыстам, суть простые, не перерождающие человека, обряды и если имеют значение, то разве лишь как прообраз их радений (у скопцов – оскопления); если же иногда у них и совершается крещение, то лишь как обряд принятия в секту. – Возьмём ещё пример – таинство св. причащения. Духоборы учат, что через слово, веру, сердечное желание Христос (помни – Разум) духовно вселяется в людей: это и есть причащение; не люди должны вкушать плоти и крови Христа, а в нашей плоти и крови рождается духовный Христос. Молокане-Уклеинцы причащением Христу называют принятие Его учения и исполнение Его заповедей. Совершаемое у штундистов преломление хлеба и вечери любви – имеют лишь смысл воспоминания страданий и смерти Христа и выражения общения верных, причём хлеб и вино не перестают быть хлебом и вином и суть лишь знаки воспоминаемых тела и крови Голгофского Страдальца. Напоминанием (и больше ничем) о совершенном на кресте искуплении является евхаристия и для пашковца. Толстовцы если и упоминают о причащении (Харьковские), то разумеют под ним духовное приятие в себя Христа (разумение жизни), словом – верой. Наконец, скопцы и хлысты, если и имеют обряд причащения изюмом, хлебом, квасом, в форме целования голого колена „богородицы” и в других ужаснейших и безнравственнейших видах, о них же срамно и глаголати, то это лишь кощунственные обряды. Одни Донские молокане, вообще представляющие собой очень близкую к православию фракцию протеста против крайностей духовного Тамбовского толка, – признают таинство евхаристии почти по православному¹¹. – Вообще надо сказать, что с пантеистической точки зрения не может быть не только воплощения личного Бога или благодати и таинства, но и вообще ничего в собственном смысле чудесного, сверх натурального. Если Божество не выше мира, а лишь имманентная ему основная сила и сущность, то всё в мире естественно, или, если уж хотите, всё сверхъестественно; но разницы между тем и другим не может быть никакой. Поэтому сектантство имеет тенденцию отрицать истинное христианское Боговоплощение и таинства; поэтому оно так склонно верить в чувственное тысячелетнее царство, естественный блаженный конец истории и вообще отрицать чудеса Евангелия, хотя само иногда (напр., хлысты), по-видимому, исповедует сплошное чудо.

Н. Базарянинов

(Окончание следует).

Историческое обозрение¹².

Православие в русской исторической жизни. – Высочайший манифест от 26 февраля 1903 года о веротерпимости и основная его мысль. – Вероисповедное положение католиков и протестантов в петербургский и московский период, свобода вероисповедания католиков в древней Руси. – Сопоставление свободы иноверия в России и веротерпимости на Западе. – Выводы.

Свет Креста, водружённого в русской земле великим князем Владимиром Святым, с того времени светит в ней непрерывно. Постепенно сливаясь с существом русских людей и постоянно озаряя их высшими, одухотворяющими идеалами, православие является важнейшей творческой силой их быта, их государственности; выделив из мира языческого, оно сроднило их с людьми мира христианского, но вместе с тем и охраняет их в независимости от иноверцев и, охраняя, научает к снисходительному отношению к людям иных вер, иных исповеданий.

Верховный Блюститель православно-русских идеалов ещё в настоящем году с высоты Своего престола объявил: „Мы, с непреклонной решимостью незамедлительно удовлетворить назревшим нуждам государственным, признали за благо: укрепить неуклонное соблюдение властями, с делами веры соприкасающимися, заветов веротерпимости, начертанных в основных законах Империи Российской, которые, благоговейно почитая православную церковь первенствующей и господствующей, предоставляют всем подданным нашим инославных и иноверных исповеданий свободное отправление их веры и богослужений по обрядам оной“.

Многим, особенно на Западе, это Царское слово о веротерпимости показалось новым по своим принципам, как бы порицанием и отрицанием прежнего; иные увидели было в нём даже ступень к уравнению иноверия с православием, поворот к „свободе“ отклонять и отклоняться в чуждые верования. Даже в русской печати приходилось читать, что у нас должен быть теперь „выход только один. Для укрепления правды в русской земле надо, прежде всего, очистить от посторонней примеси в самых основных законах чистые заветы веротерпимости, начертанные в них. Желательно было бы заменить в статье 45 выражение „по закону и исповеданию праотцев своих“ словами „по вере и исповеданию совести своей“, или другими, им равнозначащими. Все остальные перемены, законодательные и административные, тогда последуют сами“.

Однако в русской же печати разъяснялось, что манифест 26 февраля настоящего года напоминает нам, что вовсе не в этом заключается истинная веротерпимость, заветы которой „начертаны в основных законах Империи Российской“: эти законы предоставляют всем подданным Русского Царя инославных и иноверных исповеданий свободное отправление их веры и богослужений по обрядам оной, по те же законы „благоговейно почитают православную церковь первенствующей и господствующей“, а следовательно и имеющей присвоенные ей одной права и преимущества перед другими исповеданиями.

Свобода каждого иного исповедания под условием ненарушения прав господствующего православия – вот, действительно, основная идея последнего манифеста, и эта мысль у нас постоянная, а по отношению к западному иноверию она с определённостью, не допускающей перетолкований, выражена и уставлена в первые же годы появления у нас католиков и протестантов. Что бы ни говорили по адресу России, как бы ни кичился Запад своей культурой и религиозной свободой, но именно России первой принадлежит честь наиболее удовлетворительного решения вопроса и установки дела об иноверии.

Приведём же ряд соответственных установлений, свидетельств и фактов, постепенно идя в глубь веков.

Основные государственные у нас законы о вере, на которые указывает Государь в Своём манифесте, гласят:

„Первенствующая и господствующая в Российской Империи вера есть христианская православная кафолическая восточного исповедания (40 статья). Все не принадлежащие к господствующей церкви подданные Российского государства, природные и в подданство принятые, также иностранцы, состоящие в российской службе, или временно в России пребывающие, пользуются каждый повсеместно свободным отправлением их веры и богослужения по обрядам оной (44 ст.). Свобода веры присвояется не токмо христианам иностранных исповеданий, но и евреям, магометанам и язычникам: да все народы, в России пребывающие, славят Бога Всемогущего разними языками по закону и исповеданию праотцев своих, благословляя царствование Российских Монархов и моля Творца вселенной о умножении благоденствия и укреплении силы Империи“ (45 ст.).

Хорошо известно, какие широкие права католичеству и лютеранству предоставлял император Александр I в присоединённых при нём царстве польском и великом княжестве финляндском. Известно также, как энергично выражалась Екатерина II о свободе всех вер и исповеданий в её царстве, между её подданными, и один из писателей её времени свидетельствовал: „Благодушие императрицы к католикам превзошло всё, что можно ожидать от государыни, не принадлежащей к римско-католической вере... Если же Рим этого не чувствует, то он перед целым светом доказывает свою неблагодарность: римско-католики в Белоруссии столь же свободны в делах веры, как католики в Албануме и Фраскати“. Между тем в той же Белоруссии притеснения православных католиками не прекращались даже и после раздела Польши. „Ныне уведомляемся, – говорится в указе конца XVIII в., – что в некоторых присоединённых от Польши к державе нашей губерниях духовенство и помещики римско-католического исповедания, обращая во зло данную от нас свободу исповедания веры, явным образом притесняют священнослужителей православные греко-российские церкви, и не токмо тайно внушениями, но даже и насильственно отторгают от церкви сей людей, добровольно к ней прилепившихся, обращая их к униатству“.

Великий Пётр в своём Ништадтском трактате обещал, что „жителям уступленных России провинций не будет никакого принуждения в совести; евангелическая вера, церкви и школы будут содержаны, как прежде были под шведским владычеством“, однако под условием, что и „греческая вера впреде свободно и без помешания в оных такожде отправлена быть может“. Призывая западно-европейцев на службу в Россию, он объявлял в своём указе 16 апреля 1702 г., отправленном за границу: „Понеже здесь в столице нашей (Москве) уже введено свободное отправление богослужения всех других, хотя с нашею церковью несогласных сект; того ради и оное сим подтверждается, таким образом, что мы, по дарованной нам от Всевышнего власти, совести человеческой приневоливать не желаем и охотно предоставляем каждому христианину на его ответственность пещись о блаженстве души своей“.

И со времени Петра, за весь петербургский период, свобода инославных исповеданий даже как-то особо подчёркивается у нас. Наиболее наглядной иллюстрацией сего служит то, что в новой русской столице, на главной её улице, Невском проспекте, парадно стоят церкви англиканская, лютеранская и католическая, и на том же проспекте, на всём протяжении его чуть ли не в целых четыре версты, стоит всего одна недомовая православная церковь, внешней архитектурой напоминающая римский собор Петра, массивный Казанский собор.

Но и Пётр не вводил тут чего-либо совершенно нового. В своей реформаторской деятельности он не изменял основ русской жизни, его реформа в существенных свойствах предрешалась вековой практикой Московского государства, которая предрешала и предоставление религиозной свободы западноевропейцам. Не даром же свои слова манифеста о свободе веры Пётр начинает указанием на существовавшее уже в Москве.

Олеарий, современник Алексея Михайловича и Михаила Фёдоровича, записал: „Москвитяне терпят всякого рода исповедания и охотно ведут дела с разными народностями... Русские охотно терпят в своей стране лютеран и кальвинистов, равно как и отправление их богослужения. Католики же или паписты до сих пор ещё мало пользуются их расположением... Вообще же не слышно, чтобы русские насильственно кого обращали в свою веру и, напротив, каждому они предоставляют свободу совести, хотя бы это были их подданные или рабы... Всякого же, добровольно обращающегося в их веру, они охотно принимают“.

В Андрусовском договоре (1666 г.) Алексея Михайловича с польским королём установлялось, что жители уступленных от Польши городов „свободно могут иметь употребление веры католической без всякого в отправлении богомолия своего в домах своих затруднения“. По Велиесариевскому договору (25 дек. 1658 г.) жителям шведских областей, оставшихся под русским владычеством, государь обещал „их богомолья не отнимать, но чтоб им иметь свои попы и церковную службу, по их вере и без помешки“.

Та же беспрепятственность вероисповедания была и в XVI веке.

Когда посол королевы Елизаветы к царю Фёдору Ивановичу ходатайствовал (1587 г.) о повольности английским торговым людям жить в России „по своей вере и в своём законе“, то ему было сказано: „государю нашему до их веры и дела нет: многих вер люди живут в государя нашего государстве... и те все живут в своих верах, и от веры их не отводят, кто как хочет, тот так и живёт по своей вере“.

При определении прав жителей завоёвываемых северо-западных областей, царь Иван Васильевич Грозный объявлял (1558 г.) сдавшимся жителям Дерпта: „граждане дерптские остаются при своей религии аугсбургского исповедания без всяких перемен и не будут принуждаемы отступить от неё; церкви их со всеми принадлежностями остаются, как были, равно как и школы их“. В условиях (1570 г.) с ливонским королём Магнусом, женатым на двоюродной племяннице Грозного, сохранение аугсбургского вероисповедания обещано для всей Ливонии.

На свои просьбы о том, чтобы наше правительство заменило в Москве „маистров люторских немецких“ священниками веры римской, которые будут немецкие же (как будто это одно и то же!), и допускало иноземных купцов приезжать с своим духовенством „веры католической“, папский посол Антоний Поссевин получил от Грозного ответ: „римлянам, венецианцам и цесаревой области торговым людям в московское государство приезжать и торговать повольно и попам с ними их веры ездить воля без всякого возбранения, только им учения своего не плодить и костёлов им в государстве не ставить, каждый в своей вере да пребывает... а что Антоний говорит о люторах, то в Российском государстве всяких вер люди многие живут, и своим обыкновением, и к русским людям не пристают, а хотя бы кто и похотел пристати, и того тому чинить не попускают“.

Этот ответ и политика Грозного послужили, в отношениях к западному иноверию, прототипом политики всех последующих московских государей, а в своём принципе предоставления вероисповедных преимуществ протестантам перед католиками служили прототипом и политики русского правительства и за петербургский период.

С тех пор, как реформация поделила западных людей на два враждебные между собой лагеря и в московском государстве подметили вероисповедную и национальную рознь между западными пришельцами, практический расчёт побудил у нас отдать предпочтение людям германского племени, принадлежавшим к протестантскому вероисповеданию. Католичество было ближе к православию, это сознавали в Москве, и в догматическом отношении ставили его выше протестантства; но зато религиозная даль сокращалась иными условиями. Под возбуждающим действием реформации протестанты оказывались предприимчивее, в Москву являлись в большем числе и умели лучше приноровляться к местным условиям и требованиям. Собираясь из разных мест, главным образом северо-западной Европы, и не имея такого руководителя, как католики папу и иезуитов, они менее католиков вторгались в местную религиозную и политическую жизнь, менее ревновали о вероисповедной пропаганде, и, стоя в стороне от литовско-польского дела, многие из них искреннее служили в борьбе с католической Польшей, тогда ещё слишком тяжёлой для России. И потому в московском государстве „немцы“-протестанты вскоре весьма превзошли своих соперников и количественно, и в гражданских, и в вероисповедных льготах.

Неприкосновенностью личного вероисповедания пользовались в московском государстве одинаково все западные пришлые люди, как католики, так и протестанты: тут каждый пребывал в своей вере без всякого возбранения, без стеснений; в степени же свободы и удобств отправления богослужения льготы и благоприятные условия были на стороне протестантов. За исключением эпохи самозванцев, когда вторгшиеся католики почти хозяйничали в русской земле и на мгновение пооттёрли было протестантов, наше правительство, не стесняя католиков в вере, не дозволяло иметь им ни костёла, ни иезуитов, а после междуцарствия некоторое время, главным образом, из-за борьбы с Польшей, не находили возможным допускать сначала и вообще всех лиц этой веры. Католическая община в Москве снова стала заметно заявлять о себе лишь после присоединения Малороссии, и о действительной постройке первого костёла в подмосковной Немецкой слободе могла быть речь лишь к концу XVII века, в 1694–1695 годах. В противоположность этому, пасторов и кирки, хотя и испытавших на себе превратность судьбы, за всё рассматриваемое время дозволялось в московском государстве иметь протестантам почти беспрерывно, причём первая московская лютеранская церковь получила своё начало при том же Грозном, который так решительно отказал в том католикам. Первая кирка была выстроена в 1576 году, в подмосковном иноземном предместье, Немецкой слободе. Смутная эпоха смела и Немецкую слободу, и кирку; поселение иноземцев, после этой эпохи, в пределах Москвы повело к построению в ней нескольких кирок. С основанием Ново-иноземской или Ново-немецкой слободы, в первые годы царствования Алексея Михайловича, и выселением в неё всех московских иноземцев, одна за другою переносятся туда прежние кирки или строятся новые, на участках земли, отмежёванных правительством для пасторов. Получают устойчивость две лютеранских церкви и одна реформатская, с группирующимися около них особыми общинами, приходами, и все эти три церкви к концу XVII века одна за другой перестраиваются в каменные, чему тогда придавали особую важность. Кроме Москвы, протестантские церкви были ещё в Нижнем-Новгороде, Архангельске и на железных заводах близ Тулы. Нижегородская лютеранская церковь получила своё начало в конце царствования Грозного; остальные – во второй половине XVII века. Пасторы при войсках получали казённое жалованье; отправлявшиеся по делам церковным к служилым иноземцам возились иногда на казённых подводах.

Все эти и подобные факты веротерпимости в московский период в России, от Грозного до единодержавия Петра, приобретают особую историческую ценность, если их сопоставить с тем, как в ту пору была обеспечена религиозная жизнь на Западе. На начало данного периода падают там такие события: в Германии немецко-протестантские князья ведут войны против императоров за получение и удержание религиозных и гражданских прав, в Великобритании Генрих VIII воюет за епископальный протестантизм с подданными католиками; одна его дочь, Мария, казнит протестантов, другая дочь, Елизавета, воздвигает гонение против католиков и всех протестантских диссидентов, в Швеции – стокгольмская кровавая баня, во Франции виднеется кровавое зарево Варфоломеевской ночи и т. д., и т. д.: на средину периода падает Тридцатилетняя война с теми же, как и прежде, огульными сожжениями протестантских или католических книг и церквей; наконец, изгнание гугенотов, которых не защитил от сего и нантский эдикт и которые вскоре затем получили (1689 г.) приглашение прибыть в московское государство. При наличности этих событий, из которых многие были известны в Москве, положение иноверия в московском государстве тем ещё более важно, что наши государи, дозволявшие свободу иноверию и выдававшие религиозные привилегии, имели много оснований быть недовольными отношениями к русским церквам со стороны особенно наших западных соседей. За весь этот период нельзя было, как справедливо жаловался патриарх Иоаким, соорудить на Западе ни одной православной церкви. Царь Грозный указывал датскому королю, что „люди ливонской земли... в Риге церковь нашу во имя Николы Чудотворца, гридню и палаты отдали литовским попам и купцам, в Юрьеве (Дерпте) церковь Николы Чудотворца разорили, конюшню в том месте поставили юрьевцы, а улицами русскими, палатами и погребами юрьевцы сами завладели“. Михаилу Фёдоровичу и его сыну причиняли слишком много забот притеснения в вере, испытываемые русскими людьми в Ливонии и в новгородских областях, отошедших к Швеции по Столбовскому договору; напрасно старались за последних и новгородские владыки: всё православное изводилось, уничтожалось лютеранскими властями и правительством систематически. Накануне своей смерти Алексей Михайлович снаряжал к шведскому королю посольство, между прочим, с жалобой на коронных и городских властей г. Ревеля, которые церковь Николая Чудотворца, издавна утверждённую мирными договорами за государевыми подданными, держат в „неволе“ и не пускают в неё на молитву.

А что делалось пришлым католичеством по отношению к православию в Литве, западной и юго-западной Руси, входивших в состав Речи Посполитой, это уже весьма разъяснено в науке, и для иллюстрации положения православного населения, прежде всего, припомним речь, произнесённую на варшавском сейме 1620 года западнорусским депутатом Лаврентием Древинским (чашникой волынской земли и членом виленского братства).

„О, Боже, кому не известно, коль великие притеснения терпит народ русский в отношении своего благочестия. Начну с короны (т. е. юго-западной Руси, присоединённой к польской короне). Уже в больших городах церкви запечатаны, имения церковные расхищены, в монастырях, вместо монахов, содержат скот. Перейдём к великому княжеству литовскому: там то же самое делается в городах, пограничных с московским государством. В Могилёве и Орше церкви также запечатаны, священники разогнаны, в Пинске тоже; Лещинский монастырь обращён в питейный дом. Вследствие сего дети умирают без крещения; тела покойников вывозятся из городов, как падаль, без церковного обряда; не имея брачного благословения, народ живёт в непотребстве; люди умирают без исповеди и приобщения св. Таин“. „А что делается во Львове? Кто греческого закона и не склоняется к унии, того теснят из города, не принимают ни в купечество, ни в ремесленные цехи. В Вильне для православного покойника запирают городские ворота (в которых невозбранено ездить жидам и татарам), и его должны выносить в такое отверстие, через которое вывозят только нечистоты. Православных монахов хватают, бьют и заключают в оковы. На гражданские уряды не допускают людей достойных и учёных, а наполняют их (католиками и униатами), хотя бы глупцами и невеждами“. „Уже двадцать лет на каждом сеймике и на каждом сейме мы умоляем с горькими слезами, но не можешь добиться, чтобы нам сохранили наши права и вольности“. „Если же и на этом сейме не последует исправления столь тяжких зол, то принуждены будем возопить с пророком: суди ми, Боже, и рассуди прю мою“.

Но подобные протесты обыкновенно были голосами, вопиющими в пустыне: тяжкие удары, притеснения всё увеличивались, а православная часть населения уже и к этому времени очень ослабела в своём государственном и общественном положении. Ещё несколько ранее, известный Мелетий Смотрицкий в своём „Приносе“, изданном в 1610 году на польском языке в Вильно, указывал, от лица православной церкви, какие уже и тогда потери она понесла в лице видных её членов, ушедших в католичество: „Где тот бесценный камень, который я между иными перлами, как солнце между звёздами, носила в короне на главе моей? Где дом князей Острожских, сиявший более всех других блеском своей старожитной веры? Где и другие драгоценные камни той же короны: князья Слуцкие, Заславские, Вишневецкие, Збаражские, Сангушки, Чарторыйские, Красинские, Масальские, Горские, Соколинские, Лукомские, Пузыны и прочие, которых перечислять было бы слишком долго? Где и иные мои драгоценности – где древние, знатные, мощные, в целом свете славные своим мужеством и доблестью: Ходкевичи, Глебовичи, Кишки, Сапеги, Дорогостайские, Войны, Воловичи, Зеновичи, Пацы, Халецкие, Тышкевичи, Корсаки, Хрептовичи, Тризны, Горностаи, Мышки, Гойские, Семашки, Гулевичи, Ярмолинские, Калиновские, Кирдеи, Загоровские, Мелешки, Боговитины, Павловичи, Сосновские, Скумины, Поцеи?“

На глазах современников красноречивого „Плача“ Смотрицкого происходили такие потери. Ещё у большинства этих фамилий современники знали отцов и дедов, которые служили славными представителями и борцами православия, а внуки и дети их были уже чужды ему или даже нередко и врагами его. Знатные и дворянские роды, под влиянием нудящих условий жизни и школьного иезуитского воспитания и обучения, чаще переходили прямо в католичество, примыкая к польским магнатам и шляхте, горожане же во многих местах чаще делались униатами. А с этим вместе всё сильнее и сильнее текли ограничения, стеснения и лишения православных в государственных и общественных правах и всё более и более сгущалось бедственное материальное и нравственное состояние, до которого был доведён народ, обращаемый, часто полу-насильственно и прямо насильственно, в католицизм или унию, или покидаемый в пренебрежении. Свою веру, свои народные особенности Западная Русь могла сохранять только путём борьбы, пассивной и активной, и эта борьба, по справедливому суждению историка С. Μ. Соловьева, самая видная сторона в её отношениях к польско-литовскому королевству.

В своём поступательном движении к Востоку католичество, со времени реформации усилив свои пропагандистские попытки, учинило через Польшу прямо насильственный натиск на московское государство, в эпоху возникших в нём смут.

Надо, непосредственно вчитавшись в наши летописи и записи, хотя на мгновенье перенестись мыслью и чувством в ту пору и посмотреть глазами москвитян-современников на то, как отряды самозванцев и Сигизмунда, приходившие из-за польско-литовского рубежа и нёсшие за собой католичество, частью совместно с казацкой вольницей уничтожали русское имущество и губили людей, как издевались над попадавшимися им русскими священниками, монахами и монахинями и, по издевательстве, многих и убивали, как кощунствовали над церковными облачениями, сосудами, над иконами, особенно большими, местными, почитаемыми, как „всякое скаредие творяху“ в храмах, в том числе и в московских кремлёвских соборах¹³, посмотреть на то, что огромное большинство в этих отрядах состояло не из поляков, а из западноруссов, которые настолько уже поддались полонизации, что, по почину и под руководством поляков-католиков, производили братоубийственное разрушение московского государственного и церковного строя, посмотреть, наконец, на то, что великие московские послы, просившие Владислава на престол под условием принятия и сохранения православия, были, с нарушением всякого международного и людского права, взяты в плен Сигизмундом, хотевшим сесть на московском троне и поведшим бы за собой католичество с иезуитами, надо – говорю – посмотреть на всё это глазами москвитян-современников, и тогда мы хотя отчасти поймём тот ужас, который охватил лучших московских людей при представлении, что будет с ними и со всеми русскими, с Русью, что станется с православием, если окончательно восторжествует католическая Польша и польский римский католицизм!.. Много условий и причин, что московское государство устояло тогда, – причин бытовых, экономических, социальных и т. п.; много было причин, что московская государственность выдержала тяжкие ей испытания в смутную эпоху; но главное, что, при виде внешних и внутренних опасностей, приподняло русские силы, объединило и воодушевило их, сообщив им непобедимость и творчество, – это свет Креста, водружённого в русской земле великим русским князем Владимиром Святым. Греко-восточное православное вероисповедание и самостоятельная русская Церковь, сделавшиеся уже вполне национальными, оказали здесь государственности незаменимую услугу. Народ восстал не столько на защиту национальности, сколько за свою веру, за православие, которое тем самым помогает русским спасти и свою народность, и государственность.

В польско-литовском государстве русские православные люди, вынуждаемые гнетущими обстоятельствами, для противодействия налегавшему католицизму вступали в союзы с местными кальвинистами и лютеранами, объединяли свои интересы с этими диссидентами; что же удивительного, что московские люди после смут, при всём возбуждении против всех западных иноверцев, решительно отдали на некоторое время полное преимущество перед католиками и предоставили протестантству наибольшую сравнительно свободу?! Отношения к католичеству смягчались и положение его поуравнивалось с протестантством по мере того, как западный соперник делался менее опасным, как ослаблялась сила пропагандистских домогательств Рима и как всё с меньшими и меньшими затруднениями и препятствиями шло объединение, возвращение всего наследия Владимира Святого.

Однако и московское правительство, уставив для протестантов большую свободу вероисповедания сравнительно с католиками, в предоставлении таковой религиозной свободы не было, как потом и Пётр I, совершенным здесь новатором. Протестанты получили с избытком почти лишь то, что перед тем имели в Москве католики и что московское правительство нашло в присоединённом Новгороде.

Пока Польша не сделалась непосредственным и усердным исполнительным орудием к религиозно-политическому подчинению московского государства и вообще русской народности, московское правительство не имело причин к особенно строгому отношению к католичеству, и даже Грозный обещал ещё Поссевину, чтобы западные купцы приезжали в Москву с своими священниками веры римской. А в Новгороде, когда он служил важнейшим пунктом северо-восточной торговли ганзейских городов, стояла, до половины XVI века, на торговом Немецком дворе католическая церковь св. Петра, которая, помимо религиозных целей, служила главным складом товаров. В силу значения церкви для торговли, она составляла предмет особой заботливости иноземных купцов, которые сами не только не давали в неё доступа русским, но и подвергали штрафу, кто по неосторожности показал бы им ключ от неё.

Новгород под конец вошёл в состав московского государства, а в раннюю пору он единил с Киевом. Руси же киевской, до-монгольской, князья стояли в весьма живом, тесном общении с Западом, почти в таком, какое уставилось у нас со времени Петра Великого. Иные из князей владели несколькими иностранными языками, три дочери Ярослава вышли замуж, одна за короля шведского, другая за французского, третья за венгерского. В Киеве и других больших городах жило немалое количество людей латинской веры: воины, торговцы, ремесленники и т. п., из приезжих иностранцев или оседавших, принимавших подданство. Лица эти пользовались свободой своей веры и богослужения. Под Киевом некоторое время стоял доминиканский монастырь, закрытый лишь, когда его братия начала было порицать православие.

Принятие христианства Владимиром Святым совершилось ещё до разделения церквей. Но и в ту пору папа, представляя на Западе уже большую политическую силу и внедрившись в число светских владык, не считался в Византии доброкачественным православным. Он несколько раз присылал ко Владимиру своих послов, и весь Запад был заинтересован в подчинении России латинству. Однако Владимир, как независимый князь восточной страны, с замечательнейшею государственною чуткостью и проницательностью, принял крещение не от папы, а от греков: христианство греко-восточное он сделал верой и своего народа, для крещения и научения которого он призвал иерархию греческую. После окончательного отделения церквей, происшедшего в 1054 г., папа стал для греков отщепенцем, схизматиком, отлучённым от Вселенской церкви; таким он сделался и для нас, как оставшихся на стороне греков и вместе с ними. Понятны желания и стремления пап привлечь к себе русских князей, русскую церковь. Отсюда начинается у нас особенная потребность оберегания себя от папства, от католичества. Создаётся у нас соответственная литература греков и самих русских. В поучении, приписываемом преподобному Феодосию Печерскому, даётся наставление как должно блюстися чужой веры, и в обращении в нём к киевскому князю говорится:

„Ты, чадо, непрестанно хвали свою веру и подвизайся в ней добрыми делами. Будь милостив не только к своим христианам, но и к чужим. Когда ты встретишь, что иноверные состязаются с верными и хотят лестью увлечь их от правой веры: помоги своими познаниями правоверным против кривоверных, и ты избавишь овча от уст львовых“.

Замечательно, как в этом обращении инока к князю настойчиво внушается снисхождение к иноверию и прямым орудием борьбы против кривоверия выставляются познания. Сама восточная церковь уставила и не перестаёт в своих храмах молиться о соединении церквей.

Между тем, в западной церкви, после отпадения папы от православного востока, всё сильнее и сильнее шло омирщение, материализация католичества и совершенная узурпация власти папой, ведшие к губительным альбигойским войнам, к мрачной инквизиции, к ауто-да-фе, к ужасным казням в Праге, к тому, что все греки, духовные и мирские, искавшие на Западе спасения от бедствий на родине и бежавшие туда, вынуждались там принимать католичество, подчиняться папе: в тот период начались и стали развиваться притеснения православию и искоренения его в западно-русских областях, по мере подчинения их польскому влиянию и господству; на тот период падает уже политика пап, что, убеждаясь в безуспешности склонить русских князей к латинству ласками и переговорами, они стали запрещать католическим государям всякие союзы с русскими князьями и возбуждать западных государей на крестовые походы против русских.

Да, России первой принадлежит честь наиболее удовлетворительного решения вопроса о положении иноверия, о правах иноземцев. Когда на Западе иноземец считался врагом, или, по крайней мере, когда его личность и имущество составляли ещё собственность нового государства, и он не имел права завещания, был лишён свободы не только общественного, но и личного вероисповедания, и т. п., – древняя Русь не знала ничего подобного; в этом отношении не произошло коренных видоизменений и в московскую пору, а в некоторых частях дело развилось и значительно далее. Неприкосновенность личного вероисповедания католиков и протестантов, под условием ненарушения прав православия, всегда стояла у нас прочно, чужие религиозные формы оставлялись в покое, не допускалось насилия в делах веры. Отдавая преимущества протестантам перед католиками, москвитяне свою веротерпимость к служилым и жившим у нас иноземцам простёрли до того, что их пасторы, если ими правилась прямая или косвенная служба государству, удостаивались иногда казённых наград и содержания. Такая веротерпимость выходила, разумеется, не столько из теоретических начал, или из юридических оснований свободы личности в делах веры: она обусловливалась свойственным нам гостеприимством, снисходительностью к иноверию православия и, ближе всего, политико-экономическими и культурными потребностями государства, удовлетворявшимися при содействии полезных иноземцев. В предоставлении той или иной льготы на общественное богослужение, в разрешениях постройки той или иной кирки и т. п., большей частью всё шло от фактов, отдельных случаев, нимало не обязательных для правительства на других местах и при других условиях: правительство постоянно сохраняло за собой полную свободу действий. Допускаемое на практике и отчасти, в видах политико-экономических, покровительствуемое, иноверие в смысле государственно-юридическом было в сущности только дозволено. С Петра Великого свобода личного вероисповедания и общественного богослужения иноверцев, одинаково на пространстве всего государства, с ненарушимостью основной системы допущения иноверия в пределах его безвредности для православия, утверждается царским словом, произнесённым во всеуслышание, и укрепляется с течением времени гласными, основными государственными законами.

Много и других вопросов, связанных с положением и жизнью западного иноверия, возникают и просятся на научное раскрытие, выяснение; но задача настоящей речи – обосновать мысль, что свобода иноверия всегда была в России и что наиболее удовлетворительно она уставлена у нас много ранее, чем в мире католическом или протестантском.

И, оставляя другие вопросы до дальнейших бесед, я ничем не могу лучше заключить теперь свою речь, как напомнить о словах последнего манифеста, от 26 февраля сего года, напомнить о словах Грозного Поссевину и привести завет из далёкой киевской Руси, Феодосия к киевскому князю: „Ты, чадо, непрестанно хвали свою веру и подвизайся в ней добрыми делами. Будь милостив не только к своим христианам, по и к чужим... Когда ты встретишь, что иноверные состязаются с верным и хотят лестью увлечь их от правой веры: помоги своими познаниями правоверным против кривоверных“.

Профессор Университета Дм. Цветаев

В религиозно-нравственной жизни русского раскола старообрядчества в продолжение 1900 г. не произошло существенных изменений. Раскольническая масса вместе с своими руководителями, по характеру своих религиозных представлений и суждений заявляет себя по-прежнему во многих местах фанатизмом и нетерпимостью к православной Церкви.

Первой и главной причиной устойчивости раскола, несомненно, служит невежество народа. В подтверждение этого достаточно указать на тот постоянно наблюдаемый факт, что всюду, где правильное просвещение коснулось раскольнической массы, раскол теряет свой острый характер. Кроме того, устойчивости раскола содействуют также некоторые внешние и внутренние условия жизни раскольников. К числу первых должны быть отнесены: 1) значительная удалённость многих деревень с раскольническим населением от приходских церквей и проистекающая отсюда невозможность пастырского на него влияния, 2) многочисленность в некоторых местностях приверженцев раскола, дающая им полную возможность не вступать в общение с православными и воспитывать в своей среде фанатическую ненависть к православной Церкви и 3) внушения расколо-учителей и вожаков раскола, толкующих некоторые дарованные раскольникам льготы в смысле покровительства им со стороны правительственной власти и признания последнею истинности их „старой“ веры и правильности их обрядов. Из внутренних условий жизни раскола, содействующих его живучести и устойчивости, главнейшими являются материальная состоятельность раскольников, раскольническая литература и раскольнические моленные.

Обладание значительными материальными средствами даёт раскольникам возможность выбирать на общественные должности своих же раскольников и при содействии власти держать раскольническую массу в полном повиновении и не допускать до перехода в православие лиц, даже не сочувствующих расколу. Богатства раскольнические являются также причиной сильно развитой у раскольников взаимопомощи, прельщающих и православных. „Поневоле идёшь в раскол“, говорил один старик архангельскому миссионеру, „когда в доме нет ни копейки, в расколе же, по крайней мере, будешь получать подаяние“. Строгие старообрядческие предписания ограждают имения раскольников от перехода в собственность лиц, не принадлежащих к расколу. Вследствие этого, раскольнические имения растут и множатся – то как частные, то как принадлежащие целым обществам.

Получившая в последние годы сильное развитие раскольническая литература в значительной также степени содействует укреплению раскола. Встречающиеся ныне почти в каждом раскольническом доме раскольнические сочинения, исполненные ненависти и клеветы на православную Церковь и подвергающие резкой брани и осуждению все её постановления и отношения её к раскольникам, воспитывают в раскольничьей среде фанатизм и нетерпимость к православной Церкви и через то всё более и более удаляют раскольников от истины, усиливая их заблуждения.

Во многих местах у раскольников имеются моленные: большинство их отличается благоустройством и убранством. При некоторых моленных устроены даже певческие хоры. В иных местах при моленных учреждены приюты для бедных раскольников (в Вологодской губ.) и школы для обучения раскольничьих детей. Замечено, что раскольники, довольствующиеся домашней молитвой, менее фанатичны, податливее на убеждения и скорее присоединяются к православной Церкви. Наоборот, в местах, где раскольники имеют моленные, раскол отличается особой дерзостью и упорством. Сознавая большое значение моленных, как средства для укрепления раскола, раскольники не щадят средств на открытие их. Число мест совершения раскольничьих богослужений особенно увеличилось со времени последовавшего в 1879 г. решения Уголовного Кассационного Департамента Правительствующего Сената по делу Сорокина о том, что на устройство общественного богомоления в частном доме разрешения не требуется. Насколько повлияло это, сделавшееся известным раскольникам, решение Правительствующего Сената на увеличение числа моленных, можно видеть из нижеследующих цифровых данных, имеющихся в отчётах преосвященных. В Вятской епархии разрешённых моленных имеется только 5, а неразрешённых до 60. В Нижегородской епархии моленных более 212, из них разрешённых только 12. В Херсонской епархии из 30 моленных только 10 устроены с разрешения начальства. В Вологодской епархии моленных насчитывается до 86, из них 11 помещается в отдельных домах, а 75 в жилых избах. В Донской епархии только 20 моленных существует с разрешения гражданской власти, но в действительности их, по заявлению Донского преосвященного, гораздо более. Кроме того, в той же епархии имеются два женских раскольничьих монастыря и один мужской скит. В Екатеринбургской епархии раскольнических молелен и частных домов, в которых раскольники собираются на молитву, насчитывается до 73. В Ярославской епархии моленных 65. В отчётах Ярославского и Вологодского епархиальных преосвященных не сказано, сколько из числа указанных моленных, находящихся в пределах их епархий, существует с разрешения Правительства, но, принимая во внимание незначительное (сравнительно) количество раскольников в этих епархиях (в Ярославской – 9.052 и Вологодской – 7.831), можно, – по сравнению с числом разрешённых моленных в Донской, Вятской и Нижегородской епархиях (в первой – 20, во второй – 5 и в третьей – 12), в которых раскольников проживает более, чем в 10 раз, нежели в Ярославской и Вологодской епархиях, – заключить, что в обеих этих епархиях разрешённых моленных не свыше 10.

Раскол старообрядчества разделяется на три следующие главнейшие группы: поповцев, беглопоповцев и беспоповцев.

Самой многочисленной из этих сект и притом наиболее вредной и опасной для православной Церкви – является австрийская секта. Последователи последней объединяются своей лже-иерархией, по внешнему виду такой же, как и иерархия православной Церкви. Во многих губерниях они имеют лже-епископов, которые с находящимися у них в подчинении многочисленными лже-попами и лже-диаконами всемерно стараются поставить в глазах народа австрийскую секту на одинаковую степень с православной церковью и этим внешним сходством привлечь к себе как православных, так и последователей других раскольнических толков. В этих видах они заботятся об увеличении числа раскольнических приходов и моленных, часто совершают поездки по своим епархиям и отправляют в сёлах торжественные служения, привлекающие множество окрестных жителей, в числе их и православных. Последние, видя, что моленные раскольников австрийского согласия по внутреннему своему устройству не отличаются от православных храмов, что в них устроены алтари, престолы, жертвенники с сосудами для совершения богослужения, что лже-попы раскольнические, в полном священническом облачении, совершают в них все богослужения, не исключая литургии, нередко ходят даже в процессиях по улицам в облачениях и с пением, – весьма соблазняются и, по малоразвитости своей будучи не в состоянии за этим внешним сходством с истинной Церковью усмотреть внутреннюю несостоятельность австрийщины, иногда уклоняются в эту секту. Большим соблазном для православных служит и та свобода, с которой раскольнические попы венчают свадьбы. У них не соблюдается никаких предбрачных предосторожностей: сегодня вечером сватовство, а завтра утром венчание в моленной. Совсем не то у православных. Сколько священнику приходится выслушивать укоров из-за предбрачных предосторожностей и отзывов о покладливости раскольнических попов. „Не станешь венчать“, говорил один из православных своему приходскому священнику, „пойду к Арсену, – тот живо окрутит“. Ни на узаконенный возраст лет жениха и невесты, ни на родство – у раскольнических попов также внимания не обращается.

В последние годы среди раскольников, приемлющих австрийское священство, происходит сильное внутреннее движение. Исходным началом этого движения служит недовольство петербургских и провинциальных раскольников австрийского толка московскими раскольниками того же толка, особенно попечителями или выборными из богатого московского купечества, прежде дававшими тон всему поповщинскому расколу. Это недовольство фактически выразилось в упразднении московского „духовного совета“ и в стремлении противопоставить силе московских заправил раскола авторитет „всероссийских соборов“ и „съездов“. Ежегодные соборы и съезды последнего времени, не смотря на существующее их запрещение, внесли необычайное оживление в жизнь последователей австрийского священства и выработали целый ряд мер, клонящихся к тому, чтобы дать обществу приемлющих это священство старообрядцев превосходство над всеми другими раскольническими толками (беглопоповщинскими и беспоповщинскими) и сделать его ещё более сильным противником православной Церкви. С этой целью, на бывших в Н. Новгороде всероссийских старообрядческих съездах, обсуждались вопросы о том, чтобы через особо уполномоченных лиц ходатайствовать перед правительством об открытии старообрядческих школ, в частности школ церковного крюкового пения, о признании старообрядческих обществ (братств, приходов, богаделен), о предоставлении права старообрядческим священникам вести метрические записи, о разрешении основать благотворительный (центральный) комитет и об оказании из средств этого комитета помощи беднейшим епископам, а также начётчикам и защитникам их лжеучения; чтобы просить раскольнических епископов внушить подведомым им священникам заботу об обращении инославных (православных и раскольников других толков) в австрийскую секту; чтобы избрать и подготовить людей, могущих вести беседы с никонианами и беспоповцами и обеспечить их хорошим содержанием, которое давало бы им возможность ездить по всей России и распространять „древнее“ благочестие. Словом, все постановления соборов и съездов раскольников австрийского толка направлены к укреплению этого толка и к изысканию способов пропаганды австрийской секты.

Раскольнические соборы происходят большей частью в Н. Новгороде. Этот город, благодаря ежегодной Макарьевской ярмарке, является в настоящее время одним из самых главных и опасных очагов раскольнической пропаганды. На всероссийское торжище в Нижнем искони собираются раскольники со всех концов России. Здесь широко и свободно производятся обмен и торговля всевозможными подпольными произведениями печатной и письменной раскольнической литературы, устраиваются прения между защитниками разных упований раскола и православными, и происходят „соборы“ и „съезды“ представителей разных толков раскола. Макарьевская ярмарка всему этому весьма благоприятствует: в массе приезжающей публики и под прикрытием коммерческих целей здесь удобно можно совершать, кому нужно, и не коммерческие дела. Вот почему раскольники австрийского толка местом для съездов и соборов избирают именно Нижний-Новгород: это самый удобный для сего пункт. Исключительным положением названного города, благодаря его ярмарке, объясняется и то обстоятельство, что главный руководитель австрийцев лже-епископ Арсений Швецов, хотя и состоит лже-епископом Уральским, но имеет местопребывание в Нижнем или по близости к нему в дер. Елесине. Сюда же приезжают часто и остаются надолго и главные пропагандисты раскола, которые свободно разъезжают с преступной целью пропаганды по всей Нижегородской епархии.

На указанные действия руководителей раскольнической австрийской секты, свидетельствующие о стремлении их к созданию и упрочению особой, независимой от правительственной власти раскольнической церкви, со своей самочинной иерархией, производящие соблазн и смущение среди православных и нарушающие законные права и интересы господствующей Церкви, обратило внимание и Министерство Внутренних Дел, особым циркуляром на имя губернаторов, от 30 апреля 1900 г., предписавшее губернским начальствам принять меры к тому, чтобы раскольники и их духовные руководители отнюдь не присваивали себе не предоставленных им по закону прав и не позволяли себе действий, направленных к нарушению правил закона 3 мая 1883 года.

Беглопоповщинская секта, поставленная в зависимость от случаев перехода или бегства священников православной Церкви, испытывает много затруднений в приискании беглых попов. Часто встречаясь с невозможностью достать беглых священников, означенная секта, в лице своих последователей, представляет удобную почву для пропаганды австрийщины, имеющей среди них настолько большой успех, что некоторые преосвященные выражают даже опасение, что вымирающая секта беглопоповцев может быть окончательно поглощена сильной австрийщиной.

В жизни раскольников беглопоповцев Воронежской губернии произошло в 1900 году заслуживающее внимания событие – искание ими „древле-православного архиерея“. Потеряв веру в законность и благодатность беглых попов, раскольники этого толка отправили депутацию в Оренбургскую епархию, с целью отыскать некоего японского архиерея, приехавшего на Русь через китайские земли после усмирения китайцев европейскими войсками. Человека этого, выдающего себя древле-православным архиереем, беглопоповцы нашли, но, добыв его ставленную грамоту, не признали её подлинности и вернулись со стыдом и ещё большим разочарованием в возможности добыть где-либо законное священство помимо православной Церкви.

Характеристической чертой беспоповщинской секты служит дробление её на множество разного рода толков или согласий, из числа которых более известны следующие: поморский, федосеевский, филипповский и толк странников.

Вероучение беспоповцев очень несложно: нужно непременно креститься истинным крестом, то есть, двуперстным сложением, чаще читать молитву Иисусову, в моленной петь и читать по старинным книгам, с лестовкой в руках. Вот и всё их положительное учение. Отрицательное – сложнее. Истинных церквей теперь, по учению беспоповцев, нет, потому что „на месте святе“ стоит мерзость запустения; истинного Причастия не может быть, так как царствует везде антихрист, а „церковное“ (т. е. в православной Церкви) Причастие – это мерзость запустения. Лжеучение о воцарении, в лице духовной и гражданской власти, антихриста – обще всем беспоповщинским толкам.

У беспоповцев много наставников или „отцов“, как они называются у них. „Их можно“, по словам отчёта Вологодского преосвященного, „встретить везде, где живёт порядочное число раскольников“. Но не все беспоповщинские „отче“ имеют равную честь, между ними есть отцы отцов, в распоряжении которых находятся все существующие в данной местности раскольники и которые посвящают новых „отцов“. Некоторые наставники играют в своей среде роль благочинных, наблюдающих за жизнью и исполнением обязанностей других отцов. Беспоповщинские наставники заправляют службами в моленных, крестят, принимают на исповедь, совершают погребение и в то же время усердно занимаются пропагандой раскола. Примеру их подражают и рядовые грамотные раскольники, называемые у них начётчиками. Пропагандистская деятельность расколо-учителей обычно сосредоточивается в деревне или приходе, где они живут, но нередко бывает, что они появляются и в чужих приходах, бродят по целой округе, разнося всюду ложное учение. Боясь противодействия своей пропаганде и наказания, начётчики изобретают разные предлоги для безопасности. „Там“, сообщается в отчёте Вологодского преосвященного, „расколо-учитель явится, как гость, в другом месте под видом покупателя или продавца, иногда назовётся путником, а иногда разыграет и роль юродивого“.

Из всех беспоповщинских толков раскола самым вредным для Церкви и государства является толк странников или бегунов, отрицающий государственный порядок. Последователи этой секты имеются во многих губерниях: Костромской, Пермской, Вятской, Новгородской, Олонецкой, Вологодской, Ярославской, Томской и других. В 1900 году особую жизнедеятельность проявили бегуны Сарапульского уезда, Вятской губ. Полицейские власти обнаружили в этом году в селе и приходе Июльском, Сарапульского уезда, и в слободе на Старцевой горе г. Сарапула притоны бегунов. В Сарапульской слободе открыты были в трёх домах бегунские скиты, находящиеся вблизи леса и устроенные с секретными дверями и запорами, с постелями для нескольких человек и с подвальными тайниками. В одном из скитов, в доме, крестьянина Красильникова, в стене, обращённой к лесу, сделано небольшое отверстие, прикрытое висячими обоями, наклеенными на холст. Подвальные тайники устроены или под печами, или под тёмными комнатами, с приспособлениями для сидения и молитв. Обитатели открытых бегунских скитов были крестьяне из разных местностей не только Вятской, по и других губерний. Из данных полицейского дознания и предварительного судебного следствия, а также найденных рукописных сочинений вполне выясняется крайне вредное противо-церковное и противогосударственное учение бегунов. „В настоящее время“, по этому учению, „идёт восьмая тысяча, а по писанию назначено только семь тысяч лет. Восьмая тысяча ничего хорошего не принесёт, так как со времени Петра Великого на земле воцарился антихрист. С того времени и все власти происходят от антихриста, так что цари суть лжехристы, священники – лжепророки, а потому надо отречься от мира и странствовать, иначе спастись нельзя, или же принимать странников, которые молятся о наших грехах“. Бегство оправдывается примером Христа и многих святых. Крещение, по учению странников, следует повторять, так как первое крещение, при жизни в мире, теряет силу и значение от грехов. Получение паспортов равносильно подчинению антихристу, а жизнь в обществе – жизни во власти антихриста. Женитьба и выдача в замужество считается грехом. Красная смерть признаётся хорошей смертью. Что это за смерть, в рукописях не выяснено, но между местными жителями распространён слух, что бегуны душат своих последователей во время болезни красной подушкой. Справедливость такого слуха подтверждается случаем из жизни бегунов Каргопольского уезда, Олонецкой губ., на кладбище у которых, находящемся на гумнах крестьян, открытом в 1899 г. властями, вырыты были 20 человеческих трупов, имевших следы насильственной смерти.

Кроме вятских бегунов, в 1900 г. проявили также свою вредную деятельность бегуны Вологодской и Ярославской губерний. В первой много зла причинила православной церкви скрытая пропагандистская деятельность странников среди жителей Удорского края. Странники пропагандисты, во главе с неким Прохором, появились здесь осенью 1899 года из Каргополя (Олонецкой губ.), спасаясь от преследований полиции, обнаружившей около Каргополя упомянутый притон страннической секты. В Ярославской губ., в г. Данилове, на тайном собрании странников-статейников (так называются странники, принявшие статьи одного из распространителей странничества – Никиты Семенова, которыми установлено в секте нечто в роде иерархии) состоялось избрание нового „старейшины всей российской страны“ на место умершего организатора этой секты – Семенова. Выбор пал на старца Ивана Матвеева, бывшего „старейшиной предела“, т. е. заведовавшего делами секты в Ярославской и Вологодской губерниях.

В последние годы в русском расколе старообрядчества (правда, ещё в весьма незначительной его части) происходят небывалые явления. Некоторые раскольники, убедившись, что в старопечатных книгах нет оснований для оправдания их упования, а всюду только обличения их заблуждений, мало стали обращаться к этим книгам; они начали прибегать к иным способам защиты, выдвигая из своих рядов апологетов новой формации, которые и в своих писаниях и в беседах с православными миссионерами высказывают суждения, разрушающие самые основные истины христианского вероучения и, таким образом, подрывающие последние связи нашего старообрядчества с вселенской Церковью. Преосвященный Вятский указывает в своём отчёте на одного из выдающихся начётчиков, который отвергает Божественную природу в Иисусе Христе и загробный мир. „Как же Бог невидим“, лжеумствует этот начётчик, „Христос принял нашу плоть. Неужели она невидима? Христос был не Бог, а только хитрый человек, подобный Брюссу. Говорят, что есть ещё и небесное царство и преисподняя. Астрономы же, смотря в телескопы, видят на несколько миллионов вверх, но рая не видали“. Другой молодой раскольник, той же епархии, в беседе с миссионером высказал, что он „вместе с графом Л. Толстым признаёт Христа за гениального учителя“, а также, что ему нравится молоканство за его отрицательное отношение к церковным обрядам. Опасным и разрушительным рационализмом по преимуществу заражаются раскольники беспоповщинских толков. Здесь рационализм произрастает на почве постоянного внутреннего дробления беспоповщины, естественно вызывающего во многих беспоповцах сомнение в истине, исповедуемой беспоповцами „древле-православной веры“. Так, из беспоповщинской даниловщины, Орловского уезда, Вятской епархии, выродились немоляки, не употребляющие внешних молитвенных знаков и отвергающие необходимость таинств; некоторые из них сливают лица Св. Троицы в одно лицо Иисуса Христа и отвергают воплощение Сына Божия. Среди беспоповцев Самарской епархии, по сообщению преосвященного Самарского, появились такие, которые стали отвергать иконопочитание, слово Божие толкуют духовно, в духовном же смысле объясняют и чудеса Христовы. Подобные же рационалисты (не имеющие святых икон и не носящие на шее крестов) появились, под названием „пустынников“, в Устьсысольском уезде, Вологодской епархии. О начинающемся в старообрядческом расколе указанном новом движении свидетельствуют также прежде небывалые, а ныне нередкие, случаи уклонения раскольников в рационалистические секты. Так, например, большим успехом пользуется среди раскола Донской епархии штунда. В некоторых селениях этой епархии (хутор Пирожковский, стан. Камышовская, хутор Плетнево-Ширяйский) бывшие раскольники сделались ныне первыми и фанатичными пропагандистами штундизма; в той же епархии есть целая громадная штундистская община, большинство членов которой – бывшие последователи раскола.

(Окончание следует).

(Из миссионерских запросов).

„Не препятствуйте им приходить ко Мне“ (Мф.19:14).

Общая ненависть штундистов в отношении к православной церкви и её пастырям не мешает им отступать от обычного взгляда на неё, как на «блудный Вавилон», и обращаться к ней за удовлетворением духовных нужд. Почти всегда сектанты, по крайней мере в нашей епархии, обращаются к приходским священникам за совершением погребения умерших, многие из них любят, чтобы, при хождении с молитвой по приходу, священник заходил и в их дома; к приходским же священникам часто обращаются они и за совершением крещения своих младенцев.

Подобные отступления от принципа, являясь доказательством непоследовательности сектантов, всё же служат некоторой связью их с церковью, всегда напоминающею «блудным сынам» о прежней их жизни в доме отчем.

К сожалению, некоторые случаи обращений сектантов к приходским священникам за совершением духовных треб не предусмотрены действующими церковными постановлениями, и иногда ставят пастыря в затруднение. В данном случае предлагается вопрос: «Следует ли крестить приносимых православными восприемниками детей штундистов в том случае, если родители-сектанты отказываются дать установленную подписку с обязательством воспитывать крещаемого в православной вере?»

Со стороны формальной, сектанты, отпадшие от единства церкви, преслушавшие её догматы и установления, делаются ей как бы чужими, как иноверцы, по слову евангелия: «если церкви не послушает, то да будет он тебе, как язычник и мытарь». Потому-то церковная практика в отношении к сектантам во многих случаях допускает то же, что и в отношении к иноверцам: так, непокаянно умерших сектантов принято погребать, как иноверцев, на особо отведённых кладбищах, или же где-либо в углу – на границе православного кладбища; над ними не совершают чина отпевания, не вносят их в храм, не служат по ним литургий и панихид. При строго формальном взгляде на сектантов, как иноверцев, и рассматриваемый нами вопрос можно бы решить так же, как по смыслу ст. 28 «устава духовных консисторий» он предрешается в отношении крещения детей лиц иноверных. А именно: так как на основании 28 ст. Уст. Дух. Конс. священники могут крестить детей лиц иноверных лишь со взятием подписки от родителей, что сии дети будут воспитываться в православной вере, то предполагая, что сектанты суть те же иноверцы, священник, понятно, не должен крестить приносимых православными восприемниками детей штундистов, если родители не дают установленную подписку.

Вполне верное со стороны формальной, такое решение рассматриваемого вопроса, однако, не согласуется, по нашему мнению, с пастырско-миссионерским взглядом на дело. С точки зрения пастырско-миссионерской, такое решение рассматриваемого вопроса было бы слишком суровым, не согласующимся ни с обще-установившимся взглядом на сектантов, как на заблудших чад церкви, ни с пастырским сознанием священной необходимости и спасительности для всех таинства крещения, – не оправдывается при этом оно и соображениями практическими.

По обще-установившемуся пастырскому взгляду, сектанты далеко не то же, что иноверцы. Те не наши; мы их, так сказать, не знали, и они давно нам чужие. Сектанты же – и особенно отпадшие, недавно – нам близки; они нам родные; «они вышли от нас», были чадами одной матери-церкви – «плоть от плоти» и «кость от костей наших». Для многих из них отчуждение есть дело только временного настроения. Ясно, что, хотя по свойству своих лжеучений сектанты и могут быть приравниваемы к иноверцам, но по степени духовного с нами родства, они к нам несравненно ближе, и формальное отношение к ним, как к иноверцам, не должно иметь место во всех случаях, особенно там, где дело касается спасения их неповинных младенцев.

«Блудный сын», отступник от церкви, приносит ко крещению рождённого младенца в свой прежний отчий дом! Да ведь это картина евангельская! Явление это – всё же весьма отрадное, заслуживающее самого нежного, любовного отношения пастыря. Крещение есть дверь в церковь и приведение ко Христу. Если для пастыря это не слова, а предмет живого верующего сознания, то какой же подвергает он себя ответственности, если откажется привести ко Христу новорождённое чадо заблудшего? Когда приносили ко Христу иудейских младенцев, чтобы он прикоснулся к ним, а ученики возбраняли, то Иисус, видев это, «вознегодовал» и сказал: «пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне, ибо таковых есть Царствие Божие» (Мк.10:14; Мф.19:14). Не нарушит ли поэтому заповедь Христову священник, если откажет заблудившимся сектантам-родителям в крещении их младенца за недачей ими подписки? К нему приносят младенца получить благодатное освящение, омыться, освятиться, оправдаться, а пастырь требует подписку, и за непредставлением таковой решается оставить младенца некрещённым, невозрождённым от воды и Духа, непривитым ко Христу, вне Царства Божия, в царстве сатаны. За что же такое наказание младенцам и где останутся тогда слова Христовы: «не препятствуйте им приходить ко Мне?» Будет ли такой образ действий пастыря соответствовать идеалу любовных отношений к заблудшим, завещанному нам от Христа и апостолов?

Нам скажут, что решительные меры иногда бывают полезны в борьбе с распространяющимся сектантским движением. Вполне справедливо, но только тогда, когда дело касается общежитейских, гражданских отношений, или таких случаев церковных отношений, коими не затрагиваются первейшие потребности духовной жизни. Но у нас речь о святом крещении, о первейшем христианском таинстве, обращать которое в средство борьбы для служителя церкви едва ли не преступно. Недостойно поступит пастырь, когда в пылу борьбы с сектантами поддастся чувству раздражения и, забывая, что он призван только врачевать, ухватится за меры полицейского воздействия...

«Любите детей, иереи Божии, и не препятствуйте им приходить ко Христу» – слышится нам вразумляющий голос. Дети неповинны в ожесточении отцов. Они рождены для обетований Божиих; их есть Царствие Божие (Деян.2:39; Мф.19:14); в венце творения – они, как живые жемчужины, блистают чистотой невинности. К ним должно относиться бережно и нежно. И кто не знает, что дети для отступников-родителей бывают часто лучшими миссионерами, что мать-сектантка, любящий отец-отступник, по любви к крещёному малютке, нередко оставляют свои заблуждения?

К сказанному присоединим и несколько практических соображений. Отказ священника родителям-штундистам в крещении их младенца, по несогласию их дать установленную подписку, поведёт только ко вреду и к большим неустройствам приходской жизни. Он только обострит враждебное настроение сектантов, вызовет с их стороны ещё большее озлобление и ожесточение и даст им только лишний повод к глумлению над таинством. Нужно взять во внимание характер и тактику вождей штундистов. Если священник, отказавшись совершить крещение за непредставлением подписки, делает тем подписку как бы обязательным условием для таинства, то вожаки сектантов не замедлят воспользоваться этим, чтобы породить новые смуты среди православных и требование подписки истолковать в том смысле, что-де и сама церковь православная смотрит на крещение, как только на житейский акт, где первое значение отдаётся бумаге. Тогда откроется поле для разных кощунственных вопросов сектантов к православным о крещении с подпиской. Хитрые вопрошатели «от писания», наверное, будут тогда спрашивать – а где написано, чтоб при крещении требовалась подписка? Христос и апостолы крестили без подписок; священники поступают не по-апостольски и т. д. Известен совет премудрого – не отвечать безумному по безумию его. Но всё же подобные безумства могут сбить с толку неутверждённую душу. Между тем, пастырь всё должен делать только к миру и назиданию (Рим.14:19).

Настойчивое требование подписки от родителей-сектантов, при крещении их детей, ещё имело бы смысл в том случае, если бы подписка достигала своих целей – ограждала бы крещаемых детей от воспитания по духу секты со стороны фанатиков-родителей. Но нет и этого. Воспитание – дело частное, домашнее, и никакая подписка не может быть ручательством за действительное выполнение сектантами-родителями своего обязательства. Сектант и с подпиской сумеет воспитать дитя по-сектантски, если не будет доброго стороннего влияния. А подвергнуть его за невыполнение обязательства ответственности – по неопределённости статей закона, едва ли будет возможно. Отсюда, и само требование подписки от родителей сектантов, что они воспитают крещаемого в православной вере, является в сущности делом малополезным – не охраняющим существенно неприкосновенность крещаемого от фанатиков-родителей. Не от подписки зависит всё будущее младенца, а от надёжного поручительства за его воспитание православных восприемников, принёсших его ко крещению, и, главное, от доброго участия к его судьбе самого пастыря.

Исходя из указанных соображений, мы приходим к следующим заключительным положениям по рассматриваемому вопросу о крещении детей штундистов: 1) Так как требование подписки от родителей-сектантов в том, что крещаемого младенца они воспитают в православной вере, является только внешней предупредительной мерой, установленной больше обычаем и практикой, чем прямым смыслом законов и правил о крещении, и так как отказ в крещении детей сектантов, за несогласием родителей дать установленную подписку, нигде прямо не указуется законами, то, в виду спасительной для всех важности таинства крещения, недача почему-либо сектантами-родителями установленной подписки не должна служить препятствием к совершению крещения. 2) В этом случае нравственная ответственность за воспитание крещаемых детей должна падать на православных восприемников, приносящих их ко крещению, коим поэтому пастырь и должен разъяснить всю важность принятого на себя долга, а потом – и главное – и на самого пастыря. 3) Следовательно, сам факт совершения крещения, при отказе родителей-сектантов дать установленную подписку, не свидетельствует о слабости и небрежности отношений пастыря к отступникам, а наоборот, свидетельствует, буде он делает то осмысленно, о глубоком сознании им пастырского долга в отношении в заблудшим и спасительного значения для всех, не исключая и детей сектантских, таинства крещения. 4) Пастырская снисходительность в этом случае не может быть соблазном для ревнителей православия из прихожан, а служит им только доказательством мудрой осторожности пастыря в деле борьбы с отступниками и его заботливости о том, чтобы в увлечении борьбы не погубить неповинных младенцев. Так, по крайней мере, думается нам. Желалось бы, чтобы по этому вопросу откликнулись и другие миссионеры.

Курский епарх. миссионер священник В. Шевалеевский

Видевый Мене, виде Отца (Ин.14:8,9).

Глагола ему (Фоме) Иисус: яко видев Мя, веровал еси: блажени не видевший, и веровавше (Ин. 20:29).

Вл. Соловьев разделяет неверие на недобросовестное и добросовестное. Под первым он разумеет неверие тех лиц, рабов страстей и плоти (обжор, блудников, властолюбцев), которые не хотят собственно верить, так как эта вера налагает на них известную узду, которую они налагать на себя не желают; и вот вместо того, чтобы сознаться в своих дурных поступках, они начинают критиковать Евангелие, делаются последователями Ницше, и т. п. Это потомки того Евангельского богача из притчи о Богатом и Лазаре и его братьев, про которых Авраам сказал, что, если бы кто из мёртвых пришёл к ним возвестить, что их за это ожидает, они и тогда не поверили бы, как не поверили Моисею и другим пророкам. Это недобросовестное неверие. Но есть другое, добросовестное неверие, – неверие Фомы, когда человек жаждет веры, но не может веровать по невозможности собственно представить предмет веры и по невозможности познать истину иным путём, не путём представления, но путём понимания. Причины этого второго неверия различны; часто в основе его лежит недостаточное знание предмета веры, полное незнакомство с Священным Писанием, с Богословием и т. п., но часто, – и это самое главное – известный склад ума, желание во чтобы то ни стало представить данную истину, и неспособность постичь её другим путём, – не путём представления, но путём понимания или, говоря иначе, недостаточное развитие, умозрения, т. е. способности открывать в своей голове и сердце общие положения – аксиомы разума и из них делать логически более частные выводы и заключения. Неверие было во все времена, так как причина его лежит в самой природе человека, в его немощности и окаянстве. С неверием боролся апостол Павел, и вот он-то ясно указал на эту последнюю – главную причину неверия. В первом послании к Коринфянам он, критикуя тогдашнюю науку, – как «мудрость века сего», доказывая, что ей не суждено открыть истины в её сущности, тайн бытия, – говорит и о причинах неверия: «Душевный человек, говорит он, не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безумием, и не может разуметь, потому что о сём надобно судить духовно» (1Кор.2:14). Вот в этих-то словах и указывается главная причина второго – добросовестного неверия. Есть два метода мышления, два пути познания истины: дедуктивный или умозрительный и индуктивный или эмпирический; первый путь исходит из общих положений – из аксиом разума; примером таких аксиом могут служить аксиомы математические, существующие, помимо математики, и во всех других областях знания. Из этих аксиом путём силлогизма выводятся более частные заключения, – в результате получается целая сложная наука, как, напр., науки математические. Другой индуктивный путь мышления идёт от частного к общему. Он изучает факт, наблюдает, собирает их и путём обобщения делает более общее заключение. Таким методом мышления построяются науки биологические, естествоведение, медицина и т. п. В вопросах богословия «надобно судить духовно», – говорит апостол Павел, т. е. надобно идти первым путём – путём дедуктивным. Богословская наука основана на дедуктивном методе. Так как богословие составляло главную основу образования прежнего времени, то естественно, что у тогдашнего человека самой школой и самой жизнью вырабатывалась эта способность, с одной стороны, правильно находить в голове и сердце аксиомы разума, а с другой – логически делать из них заключения, или, говоря иначе, развивалось умозрение, способность к абстрактному, отвлечённому мышлению, и то, что трудно поддавалось представлению, ясно и прекрасно понималось.

Конечно, и в этом методе, вследствие немощности и окаянства природы человеческой, возможны были ошибки, – или за аксиому принималось в сущности неверное положение, или делалось не логичное заключение. Ошибку однако тут открыть легко и не трудно восстановить истину. Этим способом познаётся сущность предмета или явления, а механизм явления при нём остаётся часто неразгаданным. Так, например, возьмём явления грозы. Изучая его дедуктивным методом, путём умозрения, легко было понять сущность явления – то, что это есть одно из небесных явлений, которым пользуется премудрость Божия для различных целей: иногда с целью создать известные благоприятные метеорологические условия (образование азотистых соединений, столь необходимых для произрастания растений), иногда с целью устранения или наказания человека. Это – сущность явления, – смысл явления, но механизм явления остаётся неразгаданным. Для его разрешения необходимо изучение самого факта и других более простых фактов, каковы элементарные явления и опыты с электричеством, которые через обобщение частностей в конце концов выясняют нам и механизм такого сложного явления, как гроза; но только механизм. Если вы спросите физика, – в чём сущность электричества, что это такое, откуда оно взялось, то на эти вопросы физик вам не даст ответа; он берёт явление готовым, как факт, и изучает только его механизм, законы распространения этого электричества и т. п. Но, не будучи в состоянии открыть сущности явлений, даже до его ближайших степеней, индуктивная наука, изучающая механизм явлений, может зато удивить вас своими открытиями, можем заставить простую проволоку испускать необыкновенный свет, может воспроизвести, хотя в слабой форме, явление грозы, может создать в комнате маленькую радугу, может показать вам при помощи X-лучей, что делается в вашей запертой шкатулке или комнате, словом – поразит вас целым родом необычайных на первый взгляд явлений. Немощный человеческий ум легко ослепляется всем этим блеском, характеризующим наш прогресс, начинает поклоняться этой индуктивной науке, – думает, что в ней заключается абсолютная истина, что ей суждено открыть все тайны мироздания и создать царство Божие на земле.

Так и случилось. С успехами индуктивной науки, которая ни на йоту не осветила нам сущности явлений и предметов, а только постигла их механизм, ополчились против первого – дедуктивного метода мышления: «предоставим его метафизикам», – стали рассуждать, – а будем изучать факты и, переходя постепенно от фактов более простых к более сложным, постигнем, наконец, путём представления, т. е. – не только поймём, но и представим, – быть может, сделаем доступным нашим внешним чувствам, воспроизведём путём опыта самые сложные явления, самую сущность явлений до тайны мироздания, творения человека, сущности человеческого разума, смысла человеческой жизни и т. п. включительно. И вот изменяется ослеплённым человечеством всё направление и образования, и преподавания; богословие, философия, психология отводятся на задний план, а на первый план выводятся науки индуктивные: физика, естествоведение и т. п. Юноши бросаются на естественный, медицинский и т. п. факультеты; изучают факты, смотрят в микроскоп, режут, препарируют, делают опыты. Словом, всё направление меняется. Но как дедуктивный метод в руках немощного человека оказывался иногда источником ошибок, легко, впрочем, исправляемых, так и индуктивный метод, на первый взгляд кажущийся точным, оказывается ещё более опасным в смысле возможности заблуждения. Сам факт констатировать не совсем то легко: вследствие несовершенства наших чувств, два предмета, на первый взгляд, кажущиеся совершенно одинаковыми, при ближайшем рассмотрении оказываются совершенно различными (недостаток наблюдения), не говоря уже о том, что чувства дают нам только субъективное представление о предмете и о мире, а не абсолютное; предмет представляется таким только по отношению к моим человеческим чувствам, а в действительности, или в представлении другого какого-либо существа, он является иным. Даже среди людей встречаются субъекты с такими чувствами, что почитаемое всеми невозможным для них оказывается возможным; так называемые ясновидящие, например, чувствуют приближение человека за несколько сот сажен и т. п. Профессор судебной медицины Харьковского Университета Беллин описал во «Враче» один подобный случай «ясновидения». Больная определяла присутствие амиль-нитрита, небольшое количество которого, как потом оказалось, в плотно закупоренном пузырьке находилось в одном из шкафов больницы, и, что всего замечательнее, всегда верно определяла присутствие пользовавшего её врача в пределах больничного двора.

Другой подобный субъект в Америке зарабатывал хорошие деньги тем, что при помощи своего обоняния открывал присутствие нефтяных источников в недрах земли. Даже и такому человеку весь мир должен представляться в ином виде, чем обыкновенному смертному. Там, где обыкновенный человек ничего не видит, не слышит и не ощущает, подобный субъект только с обострёнными внешними чувствами может многое видеть, слышать чарующие звуки, ощущать чудные ароматы и т. п. Как же после этого полагаться на наши несовершенные чувства и надеяться при помощи их одних познать истину! Но не в этом главный источник ошибки. Главная ошибка в обобщении. Здесь со всей силой, как показывает история и наблюдение, выступает немощность природы человека; обобщающая способность человека является равнодействующей множества сил, ничего общего с абсолютной истиной не имеющих; господствующие в данное время воззрения – философские, жизненные и т. п., воспитание, характер образования, собственный склад характера – всё это влияет на обобщение и ведёт к тому, что факты сплошь и рядом обобщаются поспешно, неправильно, с предвзятой идеей, словом – создаётся неверное обобщение, и изучение фактов в конце концов приводит не к истине, а к заблуждению. Притом, – заблуждение это не так легко обнаружить, – тут уже надо пересмотреть все предшествовавшие обобщению наблюдения, которые часто составляют занятие всей жизни данного человека; и вот заблуждение, под видом истины, царит целые года, иногда столетия и, ложась в основу новых заключений и выводов, ещё более запутывает дело, создаёт целую систему заблуждений, неправды вместо истины. Подобными примерами переполнена история индуктивных, опытных наук, как то: естествознание и медицина. Насколько твёрдо стоят до сего времени положения Пифагора, представителя дедуктивной науки, настолько же далёкими от истины представляются нам теперь обобщения Аристотеля, человека великого ума, но шедшего сравнительно с Пифагором иным путём, индуктивным; да и не только Аристотеля, а даже обобщения натуралистов прошлого века. Таким путём, с одной стороны, атрофируется, не развивается в подрастающем поколении умозрение, способность к отвлечённому мышлению, внимание пригвождается к чувственному факту, что делает человека узким материалистом, неспособным потом уже ничего воспринимать духовного, неспособным «судить духовно», а с другой стороны – создаётся целая атмосфера лжи, признаваемая истиной, совершенно ослепляющая и без того немощного человека.

Человек перестаёт понимать разницу между сущностью и механизмом явлений; становится близоруким, неспособным взглянуть на явление глубже и в конце концов совершенно немощным в разумении таких вопросов, каковы вопросы богословские, о которых надобно судить духовно. Замечательно, что та же точная – индуктивная наука, отрицающая всё сверхчувственное, признающая физические законы неизменными, должна отступить от этого принципа, лишь только она вздумает перейти от изучения механизма к изучению сущности явлений. Так, физика, самая точная из опытных наук, пока изучает механизм света, законы его распространения и пр., остаётся вполне позитивной, но лишь только она задаётся вопросом о том, в чём же заключается сущность света, так тотчас же приходит, во-первых, к убеждению, что опытный метод является здесь уже неприменимым, что надо обратиться к методу дедуктивному, и, во-вторых, обратившись к этому методу, т. е. к теоретической физике, основанной на дедуктивной математике, приходит к тому допущению, что всё мировое пространство наполнено особой материей (световым эфиром), невесомой, т. е. не подчиняющейся такому общему закону, как закон всемирного тяготения, всепроникающей, недоступной ни одному из наших методов физического или химического исследования, – которую мы можем постичь только путём отвлечённого мышления, путём абстракции, т. е. – другими словами – приходит к тому заключению, что в природе существует не только то, что мы можем воспринять нашими чувствами, или открыть точными химическими и физическими методами, а ещё и иные тела, так сказать, «вещества не вещественные», которых мы не можем представить, но познаём «духовно», путём нашего умозрения. Если сущность таких сравнительно простых явлений, как свет, современная наука не может объяснить без допущения «вещества не вещественного», то что говорить о сущности таких сложных явлений, как явления биологические и т. п.!

Вот в этом то складе ума, в этой неспособности судить духовно, другими словами, – в недостаточном развитии умозрения и заключается одна из главных причин неверия. Напрасно будете говорить такому духовному слепцу «о подлинности Евангелий, о Божественном достоинстве Иисуса Христа» и т. п., – он вас не поймёт, потому что он не может представить себе ничего чудесного, ничего выходящего из того узкого круга, который он видит своими человеческими очами, в чём убеждается своими телесными, немощными чувствами, что он может представить своим немощным разумением. Тут необходимо спуститься глубже, необходимо доказать, что сам метод мышления такого человека слишком односторонен, узок и ненадёжен, что кроме внешних чувств и представления человеческого, есть иные силы души: абстракция, чувство, самоанализ, интуиция и т. п., которыми открывается истина, что многое, что им считается чудесным, только представляется таковым, понимается же как вполне логичное, часто даже прямо необходимое явление. Вот тогда можно надеяться, что поднимется немного завеса с душевных очей, и бывший духовный слепец начнёт различать истинные предметы, подобно Евангельскому слепцу, сначала как бы в тумане, а потом и совсем прозреет, увидит всё воочию и – прежде всего – своё великое прежнее заблуждение. Вспомним, как отнеслись Афиняне к проповеди ап. Павла. Сначала они очень охотно слушали его, но когда он стал говорить о воскресении из мёртвых Иисуса Христа, то перестали его слушать. «Услышав о воскресении из мёртвых, одни насмехались, а другие говорили: об этом послушаем тебя в другое время. И так Павел вышел из среды их» (Деян.17:32–33). Однако потом слово Божие оказалось сильнее всякого человеческого заблуждения, – Афиняне не только стали слушать, по уверовали и сделались истинными христианами. Не будем же отчаиваться и мы, ибо слишком сильное оружие имеем в руках: – слово Божие, которое воистину есть меч духовный, непобедимый и всесокрушающий. «Слово Божие живо и действенно, и острее всякого меча обоюдоострого: оно проникает до разделения души и духа, составов и мозгов, и судит помышления и намерения сердечные» – вот как характеризует силу его ап. Павел в послании к Евреям (Евр.4:12–13). Сила его состоит в том, что оно заключает в себе абсолютную истину, которая написана в сердце каждого человека – христианина или язычника, праведника или грешника, но только не в одинаковой степени всеми сознаётся, так как неодинаково затемнена законом греховным, действующим в теле нашем. Ей тяжело быть под гнётом этого злого начала, и она всегда стремится выйти наружу и воссиять ярким светом. Дикий лопарь или якут, кровожадный горец, философ и простак, честный и развращённый человек – все способны в известное время почувствовать всю правду слова Божия, найти в глубине своей души отклик ему и уверовать в абсолютную истинность учения Христова. Будем же надеяться, что не устоит перед ним и современное интеллигентное неверие, только для вернейшего успеха среди него надо изучить точнее основные причины и слабые места его, его, так сказать, «Ахиллесову пяту» и на неё то главным образом направить наше оружие.

Врач С. Апраксин

В январе 1902 года скончался в Париже полковник Пашков. Это русский Редсток¹⁴. Нашумевший в 70-х годах XIX века своим сектантским учением в Петербурге, он стал известен на весь мир. Как личность в некотором отношении достойная печальной истории минувшего века, она заслуживает того, чтобы сказать о ней несколько слов.

Увлечённый общим потоком любопытства и моды, устремившимся со всех концов России на Гагаринскую набережную в Петербурге, где находился роскошный по своей внутренней обстановке дом полковника Пашкова, и где произносились почти ежедневно религиозные проповеди русским Редстоком, я также поплыл сюда.

Это было ещё в 1878 году, глубокой осенью, когда слава о Пашкове только что начинала разгораться на весь русский болящий пустотой и скукой столичный большой свет, и когда сектантское учение его принимало самый острый характер. Наслышавшись о нём всяких россказней в Петербургских гостиных, где прежде всего этот вопрос будировался на всех ступенях общественной сутолоки, и где ему отводилось большое место среди всех живых новостей того времени, я пошёл на «Пашковские беседы».

Этим словом тогда назывались проповеди русского Редстока, читанные им публично у себя дома. В обширном зале, в который я вошёл, было много публики. Среди незнакомой мне толпы, я заметил смесь племён, наречий и состояний. Тут были и блестящие гвардейские мундиры, и грязные засаленные чуйки¹⁵, и роскошные дамские туалеты и бедные скромные платьица. И всё это стояло в смеси, в общей группе, и ожидало какого-то «пришествия», – чего я не видел никогда.

Эта смесь племён, наречий, здесь в роскошном палаццо, убранном гобеленами и художественными произведениями дорогих мастеров, произвели на меня такое впечатление, какое, вероятно, не произвёл бы Ноев ковчег, в котором было «всякой твари по паре.»

Но дом Пашкова был открыт для всех «верующих», сподобленных духа его проповеди, и рослый швейцар, как гетман Мазепа с булавой в руках, живой статуей помещался у дверей богатого вестибюля дома проповедника и молча пропускал идущих «на верх».

– Это убежище «святых», сказал мне какой-то мундир, подошедший ко мне «на верху», – и я его посещаю каждую пятницу, когда здесь собирается наилучшее общество столицы...

– Какое «наилучшее?..» – спросил я словоохотливого собеседника, не перестававшего стоять со мною рядом и забегавшего ко мне в глаза своим испытующим взором, вероятно, для того, чтобы убедиться в том, насколько я «верующий» и с истинным ли чувством призвания влеку сюда свою особу, чтоб вкусить здесь «благодати Духа Святого», как говорил он мне, и «уверовать в истинного Бога»...

– То «лучшее», продолжал мой случайный собеседник, каких здесь было не мало в силу «ассоциации духовной идеи», как говорили все, – которое отдаёт себя «в руци Божии», не спрашивая себя о том, что с ним будет завтра...

– Да разве это можно?..

– Должно!.. Почти грозно произнёс мой собеседник и только такие люди внидут в дом сей с верою и поклонятся Духу его Святому...

Ну, подумал я, после этих грозных слов неизвестного мне собеседника, – как бы не было мне плохо...

– Только верующие внидут «в дом сей», продолжал мой незнакомец, – и если вы не веруете в Духа Святого, то вам здесь делать нечего...

– Я православный... как-то по детски пролепетал я, и вопросительно посмотрел на моего незнакомца.

Тот почти злобно принял взгляд мой и продолжал:

– Если вы из любопытства, то вам не будет удачи в жизни сей...

Вот те на! подумал я, – на пророка попал.

Но тот продолжал:

– Я здесь верующий человек и потому счастлив в мире...

– С чем вас и поздравляю, ответил я.

– И я вам того же желаю... Но только это придёт к вам не иначе, как после снисшествия Святого Духа на вас...

– Да разве Его нет теперь при мне? – невольно вырвалось у меня.

– Нет... Вы недостойны этого...

Вот-те штука! подумал я, – какой же я грешник...

– Да, вы недостойны! продолжал он, – потому что без веры вошли в дом сен. А кто внидет в жилище сие без веры, тот недостоин снисшествия на него Духа Святого...

– Да с чего вы взяли, наконец, что я без веры вошёл сюда? – почти резко спросил я.

– С того, что вы являетесь сюда в первый раз.

– Откуда же вы это знаете?

– Оттуда, что я всех здесь бывающих знаю в лицо, потому что каждую «беседу» здесь посещаю. А вас я вижу в первый раз. И все те, которые входят сюда впервые, непременно должны быть неверующими, потому что ещё не вкусили здесь Духа Святого...

– Как это «не вкусили»?..

– Да так... Только через здешнюю проповедь вы можете вкусить веры истинной...

– Постараюсь это сделать...

– Нет поусердствуйте это сделать, а не «постараюсь», внушительно напутствовал меня незнакомец.

Если бы этот диалог передавал мне кто другой, то я не поверил бы в его содержание; но так как это было со мной непосредственно, то волей-неволей приходится в него поверить.

Настолько этот человек, – случайный мой собеседник, – показался мне странным, что я подумал: да не в сумасшедший ли дом я попал? Но, оказалось, потом, тут все «верующие» были таковы... Но во что они, однако, верили, я никак не мог дать себе отчёта, потому что если уже они все православные, то какого ещё Духа Святого они искали в сём «доме святом», как они называли палаты полковника Пашкова на Гагаринской набережной...

В зале я стал невольно прислушиваться к разговору всех «гостей» Пашкова, разбросавшихся по группам, кто к кому ближе был своим происхождением, – так как здесь все говорили громко, во всеуслышание, чтобы «перед Богом» не скрывать своих мыслей, как отвечали они друг другу, и посему уже делали достоянием общества все свои сокровенные тайны...

– Тут все равны, говорил один молодой человек, блестящий своим богатым костюмом, только что очевидно сшитым у модного столичного портного по парижскому «фасону», – однако, не роскошно одетой молодой девушке, но примерной красавице с тонкой стройной фигурой, на которую собеседник её нередко искоса поглядывал. – И вы напрасно стесняетесь нас, продолжал он улыбаясь. – Мы здесь все во имя Духа Святого собираемся и потому должны быть близки друг другу...

– Я ничуть не стесняюсь, князь, отвечала молодая девушка, как бы конфузясь слегка, – и это вам так кажется...

– Ну всё-таки... заметно... что вы держите себя особо... Вы напрасно чуждаетесь нас... мы далеко вам не посторонние... Если вы здесь верующая, то и мы тоже... А этого уже вполне достаточно для того, чтобы доверяться нашему братскому чувству...

– Вам бы, родная моя, к нему самому, другу нашему, обратиться, говорила в другой группе какая-то потёртая кофта себе равной, такой же плебейке, – он никому в этом не отказывает, только веруй в него...

– Я бы, родная, всей душой... да как вот... ну, вдруг, он обидится...

– Не такой он есть... мать моя, это сам святой... А ты – «обидится»... Да нечто ему пристало обижаться на нас верующих. Он рад всем помочь во имя Духа Святого. Ты только так скажи ему...

Это всё происходило вокруг меня на очень близком расстоянии, и я мог расслышать и запечатлеть каждое слово говорившего ясно и точно.

Таким образом, подумал я, здесь две группы людей, собравшихся сюда во имя одного Святого Духа, имеют уже две различные цели: первая, очевидно, сводит знакомство, а вторая – ищет подачки. – С какой же целью пришёл я сюда, всё ещё думалось мне. – Ни с верой, ни без веры, ни для знакомства, ни для подачки. Так для чего же?

Но на этот вопрос ответил мне тот же мой собеседник, с которым я уже имел честь обменяться здесь своими мыслями.

– Вы пришли сюда за спасением, сказал он мне, – затем именно, зачем все приходят сюда. Иного значения в нашем приходе в сей дом нет и быть не должно. Мы так много нагрешили в деянии наших отцов за минувшие века, что нам нужно стало «очиститься от всякия скверны»... И вы это здесь получите, если уверуете. А вера тут всё. Без веры же вы не спасётесь. И только вера одна очистит вас от всех прегрешений... Ведь мы все грешники; ведь наши души горят верою в Бога, а мы гоним их в тьму кромешную своими греховными деяниями... Греховными говорю потому, что мы веруем не тому, чему нас поучает учение Божие, а тому, что нам истолковано «соборне»... Не в слове спасение души нашей должно обретаться, а в деле, которое мы обязаны совершить на земле... Вокруг нас так много страждущих и угнетённых... И вот мы должны им помочь и словом, и делом; словом – для того, чтобы уразуметь дело, а делом – для более осязательных доказательств того, к чему мы призваны на земле... к братству и единству... А у нас что? расчленение... Общество делится на классы, точно учебное заведение. Будто бы люди не все равны, точно в них не одинаковая кровь кипит, будто они уже ни от одной матери природы, созданной Богом, точно все мы не равные дети Творца Небесного...

Вот зачем вы пришли сюда; вот что должны вы уразуметь здесь; вот какой верой вам следует проникнуться тут; вот почему мы и призываем нисшествие Духа Святого на нас, чтобы сподобиться Его небесной силы и уйти с ним в вечность добродетели...

– Сказано недурно, подумал я, – что-то будет дальше.

– Вы знакомы с этим господином? – спросил меня кто-то из-за моего плеча, сзади, в то время, когда мой собеседник отошёл от меня прочь.

– Нет, ответил я, повернувшись к заговорившему со мной новому незнакомцу, человеку средних лет, одетому по-штатски и с форменной фуражкой в руках.

– А что? спросил я его в свою очередь, смотря ему прямо в лицо и удивляясь тому, что я пришёл не на маскарад, а между тем ко мне все незамаскированные внешне люди подходят с вопросами также свободно, как и в маскараде замаскированные субъекты. Может быть и здесь все с маской на душе ходят, подумал я, и ещё раз в упор посмотрел на нового незнакомца.

– Да вы говорили с ним очень свободно, ответил тот на мой вопрос...

– И что ж такое? – улыбаясь спросил я.

– Да ведь это наш первый проповедник после полковника...

– Ваш?.. А вы кто такой?..

– Я здешний прихожанин...

– Как «прихожанин»?.. разве здесь храм?..

– А как же... Мы здесь молимся, слушаем проповеди, славословим Бога, поучаемся истине, сподобляемся веры чистой, непорочной, проникнутой Духом Святым, снисшедшим на нас с небеси...

Ну, подумал я, опять на пророка попал... Что за счастье такое... Но это счастье то, как я узнал потом, постигало здесь всех впервые вошедших в этот дом для того, чтобы подготовить их к «вере истинной» и заставить их уверовать в «справедливую проповедь» того, кто здесь главенствует, т. е. полковника Пашкова, который обыкновенно появлялся в зале среди своих гостей только тогда, когда уже все неверующие или вновь появившиеся здесь будут подготовлены к восприятию Духа Святого. И этот человек, из-за плеча заговоривший со мной после ухода от меня первого собеседника, как один из многочисленных воинов здешней армии, во имя спасения души своей тут оперировавший, атаковал меня не без умысла с той же предвзятой целью, что и первый, – чтобы влить в душу мою «ключ чистой веры»... Но я пока ещё не видел источника, откуда был этот «ключ»... И вот мой новый собеседник вливает в меня «струю святой веры» такими словами: «вы здесь сподобитесь многому хорошему, чего ещё вам, вероятно, не приходилось слышать в мире»...

– В каком «мире»?.. спросил я.

– В том, где живете...

– А здешний мир, разве, вне того состоит?

– Да, здесь мир новый, призванный царить над духом человеческим.

– А разве это можно?

– Что?

– Да царить над тем, что ещё в достаточности не выяснено никем...

– Что «не выяснено»?.. строго спросил меня собеседник.

– Да дух то человеческий...

– Так вы не верите в духа своего?.. А пришли сюда зачем же это?..

– Затем, чтобы узнать, что тут можно вкусить хорошего...

– Для вас тут, как неверующего, ничего хорошего не может быть...

– Во что неверующего?..

– В призвание Божие...

– Да я ещё не вижу его...

– И не увидите... Здесь только видят те, кто верует...

– Да может быть и я уверую... когда увижу...

– Нет... уже будет поздно... Нужно уверовать, входя в дом сей...

– Я не могу слепо веровать тому, чего не знаю...

– Здесь все так веруют.

– Очень жаль.

– Жалейте себя вы за то, что так греховны...·

Фу, ты, напасть какая! подумал я. – Уж и не в самом ли деле я так грешен, что второй человек мне говорит об этом. Ведь может же быть такое заблуждение, что сам не видишь собственных грехов, а со стороны их замечают... Действительно, со слабой волей здесь можно было уверовать во всё, чего и никогда тут не было, думал я далее. И что-ж в том удивительного, что многие лица вокруг меня стоявшие, дышали благоговением перед местом сим... Но меня всё ещё точил червь сомнения. – Что, думалось мне, если здесь кощунствуют, говорят не то, что думают и делают всё затем, чтоб породить ересь... Но зачем нам она? Зачем эта ересь, когда уже и так дух человеческий преисполнен всяких сомнений... Зачем ещё повое? К чему оно? – Как не странно мне было думать так «о доме сём» в присутствии «верующего человека», говорившего со мной, но я всё-таки же думал и на лице моём невольно скользила лёгкая улыбка, как отражение внутреннего настроения моего...

– Какой вы достойный человек, должно быть, обратилась ко мне изящная особа женского пола с румяным и сытым лицом, – в то время, когда я опять остался один, – если с вами вели беседу столь почтенные в нашем приходе лица...

– Как хотите, так и судите, сударыня, ответил я учтиво, как требовала от меня светская условность в обращении с дамами и тем более такого «полёта», как эта была...

– Мне было бы очень приятно видеть вас здесь постоянно, как нашего прихожанина, какими мы очень дорожим...

– Для чего это, сударыня?..

– Для истинной веры...

Ну и эта «об истинной вере», подумалось мне. – Точно я совсем неверующий человек... Долго ли при таком напряжении моих чувств было поколебаться в своём скептицизме...

– А вы к нам издалека? продолжала осаждать меня изящная дама.

– То есть, как это?

– Вы провинциал?

– Нет…

– Так петербуржец? Отчего же вас так долго не было у нас?

– То есть, как это «долго»?

– Да почему вы раньше не пожаловали сюда? Ах, как это приятно видеть вас здесь.

– Сударыня, я не имею чести...

– Это всё равно... У нас не принято представлять друг другу. Здесь все равны во имя Святого Духа.

Ну и эта о Святом Духе заговорила, подумал я и посмотрел на неё вопросительно.

– Да вы не стесняйтесь... Я вам не чужая... Если вы верующий, то...

Дама почему-то не докончила своей речи и глубокомысленно обвела меня лорнеткой.

Я полу-сконфуженно молчал и смотрел на неё вопросительным взглядом.

Она ещё раз обвела меня лорнеткой и приветливо улыбнулась...

Я молчал и ждал дальнейших эволюций...

– Но вы как сюда... по собственной инициативе, или по приглашению быть здесь? – спросила меня изящная дама, всё ещё продолжая обозревать мою особу с головы до ног.

– А разве сюда приглашают?

– Как же... Бывает, что иные не знают, что здесь происходят духовные беседы, так...

Дама опять не окончила своей мысли и вновь меня пролорнировала.

Что это за странная особа, подумал я. Да и дождаться ли мне здесь чего лучшего, кроме этих праздных разговоров. И зачем только люди все липнут ко мне? Что им нужно от меня? Как субъект, я для них вовсе не интересен. Во-первых, я неверующий в их странные затеи человек, во-вторых, я плохой для них собеседник, потому что не люблю болтать обо всяких пустяках, до «любезности дома сего» включительно, и в-третьих – мне страшно хотелось бы уйти отсюда, потому что все эти прелюдии, в виде трёх незнакомых мне субъектов, чудовищно были мне приторны, не по душе и мало внушительны своим словом убеждения в «святости дома сего»...

– Однако вы должно быть очень недоступный господин, продолжала ещё осаждать меня изящная дама ненужными и совсем даже праздными вопросами, – если так...

– Что «если так»? – переспросил я даму, видя, что она всё что-то не договаривает своей мысли.

– Если так сторонитесь от нас, наконец, сказала она.

– С чего же это вы заключаете?

– Да как же... не подойдёте ни к одной из наших групп и всё держитесь в стороне ото всех... Не хотите ли я вас познакомлю с постоянными нашими друзьями...

– Охотно... невольно сказал я, чувствуя, что невежливо отказываться от любезного предложения дам...

И она меня представила... Но как? Словами – «это наш общий брат» – сказала всем, к которым подвела меня. И никто тут не полюбопытствовал узнать ни моего имени, ни тем более назвать своё, когда молча раскланивались со мною... Пожатия рук тут также не полагалось. Так что если бы потом меня кто-нибудь спросил из любопытства, с кем я тут разговаривал, то я не мог бы удовлетворить его любознательности. Словом, это был какой-то новый мир, отрешившийся ото всех прежних традиций, ему присущих, и не выработавший никаких новых для себя положений, чтобы посторонние люди, здесь впервые появляющиеся, не чувствовали себя более, чем неловко...

Но я однако был введён в знакомство... Но с кем?.. И какая цель этого знакомства?.. Что она могла дать мне в будущем?.. Путного вообще я в этом ничего не видел...

– Вы как будто тяготитесь нашим обществом? – спросила меня изящная дама, очевидно желавшая вывести меня из неловкого положения, в котором я находился по случаю долгого молчания и нежелания вступать в чуждый мне разговор в обществе, к которому она меня подвела и которое вело речь о каких-то задачах их «кружка» в будущем, в которых я не слышал ни одного ясного намёка на живое дело и видел только сверкающие мимо моего носа «летучие слова», смысла которых нужно было доискиваться в будущих, ещё пока не изданных на этот раз, лексиконах, но никак не в их, хотя живой, но мёртвой для меня речи...

– Ничуть... смело ответил я... Напротив, я с удовольствием прислушиваюсь к тому, что говорят здесь почтенные для меня лица... Это всё так ново, так занимательно для меня, что я не могу даже оторваться своим слухом от этих приятных для меня речей...

– Но мне кажется, что вы вовсе не слушаете того, о чём здесь идёт речь, а где-то витаете далеко вашими мыслями. Так, по крайней мере, мне это кажется потому, что вы ищете вашим взором чего-то занятного на стенах, чтобы успокоить свою мысль...

– Здесь всё так ново для меня, потому я и озираюсь часто вокруг себя... Вот и причина, почему я блуждаю взором по сторонам. Но если же вам угодно будет заключить что-нибудь другое из моего простого любопытства, то я, конечно, препятствовать тому не буду...

– Не хотите, вернее сказать?

– Не могу, потому что это было бы не в законе вещей...

– То есть, не в вашем обычае?

– Нет, именно в том, что я сказал, но не в чём другом?

– О, какой вы строгий!

Зачем этот пустой разговор, подумал я. – К чему такая праздность мысли в доме, где люди собираются лишь для того, чтобы «послушать слово Божие»... И вдруг такая праздность...

– Это мне очень нравится, продолжала осаждать меня изящная дама, очевидно взявшаяся за меня для того, чтобы довести меня, что называется, до зелёного змея нетерпения...

– Очень рад, что мог вам потрафить, спошлил я.

– Что такое?

– Я говорю, что очень рад, что мог вам понравиться, как вы говорите.

– Ха, ха, ха... рассмеялась та и отвернула от меня лицо... Ну это уже совсем не «по дому сему», мелькнуло у меня в голове... Это что-то другое... не приходское... что даже и охарактеризовать словом нельзя.

– Вот это я понимаю, продолжала дама. – Это мне нравится, ещё раз повторила она сказанное ею раньше слово – «нравится»...

– И мне тоже...

– Что вам «тоже»?.. Как будто бы строго переспросила она меня.

– Нравится ваша простота отношений...

– А-а!.. Но я думала что-то другое...

– Ну что же может быть другое?..

– Да всяко бывает... кому нравится простота, кому строгость...

Тут я заметил, что она что-то схитрила и не то сказала, что хотела.

– Но я, говоря вам откровенно, не люблю никакой строгости...

– Это я вижу, подлил я масла в огонь...

– Здешняя простота для меня очаровательна... Я, признаться, тут больше потому и бываю, что здесь так просто...

– А не с религиозным убеждением? – поспешил я спросить разыгравшуюся в своих чувствах даму.

– О, это само собой... Конечно, проповеди я слушаю охотно... Без внимания к здешней общей идее нам оставаться нельзя... Я была бы тогда... неисправимая грешница. Но я далеко не такая... Я глубоко верую в здешнюю идею... Она вдохновляет меня к новому созерцанию жизни... К тому, что поставлено нам в удел самой природой...

– А что именно? – подстрекнул я даму.

– Да, конечно, продолжение рода... Эта идея самого Божества... Иначе бы человечество вымерло, если бы этой идеи не было положено в основы нашей природы...

– Вы, кажется, говорите о любви?

– Ну... это... так понятно...

Тут меня чуть ли не в жар бросило, когда она произнесла эти отрывочные слова. Вот, подумалось мне, куда я попал. Вот здесь чем занимаются... Ну, впрочем, увидим, что тут такое есть, сказал я себе через минуту и в упор посмотрел на изящную даму, всё ещё продолжавшую смаковать на своих устах те слова, которые она только что сказала.

Произнести что-нибудь другое на эту же тему, она, очевидно, не хотела или не могла, а может быть и просто-таки умышленно воздержалась. Но я, признаться, и не интересовался её пустословием, а потому и молчал, чтобы не наводить её на новые мысли. Однако же моё присутствие в «сём доме», как нового лица, её очевидно занимало, и она не оставляла меня ни на минуту своим странным вниманием... Это показалось мне немного шокирующим для «дома сего», как они его называют, где люди собираются для «божественной идеи»... Впрочем, женщина везде такова... Она всюду вносит свой собственный элемент в дух и направление всякого общества, где появляется, или принимает своё активное или иное какое участие... Всматриваясь в жизнь так, как она есть, всякий из людей найдёт в ней те особенности, о которых я говорю здесь, если только в обществе присутствует женщина, как активно-участвующее в нём звено... Но мои мысли далеко были не тем заняты... Мне чрезвычайно хотелось поскорее увидеть то главное колесо, вокруг которого вращаются здесь все эти элементы, меня окружающие. – Что это за универсальная величина сего мира, думал я, служащая притяжением всех планет, плавающих в здешнем пространстве... Но универсал этот всё ещё не показывался на нашем небосводе. И за какими горизонтами он скрывался здесь, я знать того не мог, потому что был тут странствующей планетой, совершенно случайно появившейся в сём мире... Этим продолжительным отсутствием среди нас, гостей «дома сего», главы «божественной идеи», как дама назвала мне «занятия здешнего кружка», в том числе и её, тяготился не я один. Как заметно было, об этом поговаривали и в группе блуз и чуек, очевидно пришедших сюда не за тем одним, чтобы «продолжать род людской», как говорила мне дама, но и за тем другим, что ещё поддерживает дух человеческий бодрым в сей земной юдоли... И говоря проще, этим людям желательна было бы получить какую-либо подачку от «главы дома сего» за их усердие к общей здесь «божественной идее» и потом уже удалиться куда-нибудь восвояси, где, вероятно, для них было и теплее и светлее, и уютнее, и свободнее, и милее, и пригляднее, чем в этих роскошных палатах, пропитанных холодной мертвечиной, напичканных каким то странным режимом и насыщенных совсем чуждым для них духом... И это чувствовалось и мной, как человеком также не от «мира сего» и пришедшим сюда лишь для того, чтобы узнать какой это «невинной», но в то же время вредной в религиозном отношении «идеей» здесь занимаются праздные и сытые своим достатком люди...

II.

Но вот и «он»... Появление «его» произвело своего рода сенсацию... Очевидно, здесь всё на это было рассчитано... И долгое ожидание «верующих», тут присутствовавших, как утомлённое воображение человека, представлявшего себе мрачное видение среди темной ночи чем-то сияющим, вдруг оживилось, когда «оно» появилось среди этой людской тьмы... Все привстали с своих мест, кто сидел, и сосредоточенно остановили свой взор на вошедшем человеке... Появившийся оказался полковник Пашков. Это был человек средних лет, видный собой и внушающий доверие. Лицо его дышало неясным вдохновением, манера была спокойная, а глаза – пронизывали каждого, кто подходил к нему под «благословение»... Да, он почти что благословлял каждого, кто к нему подходил. Благословлял не обычным крестом владыки, как это мы привыкли видеть пастырское благословение, а словами напутствия на добрые дела... Слова эти были: «благослови вас Господь на добрые дела»... И вместе с тем руки его поднимались так высоко, как бы он и действительно намеревался благословить вас крестом. Но это только так казалось. На самом же деле он никого не благословлял.

При появлении своём в зале, среди гостей его, или верующих в его «святую идею» людей, он некоторым подал руку, с иными «так раскланялся», а некоторых даже удостоил своего «святого слова». Это последнее больше всего касалось тех немногих, которые пришли сюда не столько за тем, чтобы уверовать в «идею дома сего», сколько для того, чтобы получить воздаяние за своё, как бы причастие «вере полковника»... И эти «воздаяния» он оказывал не стесняясь никого... Всё происходило в присутствии всех. Все видели его щедрую руку. Всякий знал, что он совершает «добрые дела». Никто не скажет, что это был человек, не делившийся своим достатком с другим...

Время семидесятых годов XIX века было пуританское. Одним из представителей этого пуританизма, несомненно, был полковник Пашков. Не щадя своего состояния, он рассеивал его повсюду, где только повстречалась для него подходящая почва. Пользовались его добротой не только люди нуждавшиеся в копейке на кусок насущного хлеба, но и лица, привыкшие каждодневно и фриштикать¹⁶ и обедать у Дюсо или у Бореля... Эти последние больше всего злоупотребляли доверием полковника. На них он издерживал чудовищные суммы денег. По этому поводу в то время даже говорили, что Пашкова нарочно навели на эту стезю добродетели, чтобы раздробить его капиталы... И вот у него появились «беседы», а вместе с тем и рассеивание его капиталов...

Но было ведь в одно время даже и такое мнение, что Пашков просто был жертва своеобразного шантажа. Какого топкого чутья требовалось для того, чтобы подразуметь под «божественной идеей», на устоях которой всё это «дело» было основано, я определить не решаюсь. Однако же факт тот, что не мало людей являлось к нему исключительно для того, чтобы хорошо «подзакусить» и потом «одолжиться» четвертной бумажкой «на дневные нужды», подобно обедам и ужинам в «хороших ресторанах столицы, уже достаточно верно характеризует точное отношение «их к сему дому»...

Вообще же чисто религиозного стремления в людях, посещавших «беседы» Пашкова, я заметил очень мало, так как увлекаться тут «божественными идеями» могли только люди совсем тёмные и ещё разве те, которые не имели для себя никакого берега на реке жизни, к которому бы они могли когда-нибудь и как-нибудь пристать... Но сюда стремились многие, и стремились, говорю я, исключительно для того, чтобы «пожить», как некоторые из них говорили, но никак не для того, чтобы во что-то ещё веровать и чему-то поклоняться. И особенно здесь веровать было не во что уже для тех, кто и без того считался православным человеком и веровал в Бога и пр.

Но они шли сюда. И больше всего это делалось ими из любопытства. С тем же самым намерением и я пришёл в дом Пашкова. Но слушать «беседы» полковника, конечно, никто из нас явно не отказывался. Напротив, уже всякий только затем и приходил сюда, чтобы послушать, что он будет говорить и о чём именно говорить. В этом и был весь интерес «бесед», или всех, собравшихся сюда... В этих «беседах», так сказать, и была вся «божественная идея», которой, так или иначе, люди искали здесь...

Но вот, наконец, полковник Пашков начал свою «беседу», или «проповедь», как её называли иные для того, чтобы придать ей «божественный смысл» и сделать её более или менее популярной, так как слово «беседа» – мало было убедительно для некоторых, а слово – «проповедь», однако, не укладывалось в представлении «официальных сфер», допускавших эти «беседы», ибо проповедовать мог только человек облечённый в «духовный сан», по никак не простой смертный, каким был Пашков. Но все здешние «прихожане», однако, называли эти «официальные беседы» полковника «проповедями», как наиболее для них понятными в своём назначении, чем какие-то «беседы»... И вот взоры и внимание всех, здесь присутствовавших, обратились на заговорившего с своей импровизированной кафедры, находящейся в одном конце залы, Пашкова.

(Продолжение следует).

В хуторах Кобылянской и Есауловской станиц несколько лет тому назад явилась секта средников, а по народному названию сапетников, о которой кратко говорил ещё приснопамятный миссионер – архимандрит Павел Прусский в своём отчёте о поездке по Донской епархии и писал на страницах «Донских Епархиальных Ведомостей» донской епархиальный миссионер – прот. Η. П. Кутепов. Секта эта принадлежит к числу тайных и вероучение её мало исследовано (говорим это по отношению к донским средникам-сапетникам).

Секта «средников», как известно, получила своё название от того, что последователи её празднуют воскресный день в среду, начиная с среды страстной седмицы. Основанием для такого учения средников служат выражения некоторых старопечатных книг (святцы с житиями, потреби, с номокан., Кирилл. кн. и др.), что Христос Спаситель родился в 5500 лето от сотворения мира. Основываясь на этих выражениях, средники учат, что православная церковь (неизвестно когда) прибавила 8 лет лишних от сотворения мира, и празднует все праздники на 8 лет, вперёд. Например, наступающий 1904 год от Р. Хр. они считают также 1904, но от сотворения мира этот год по их учению будет не 7412, как считаем мы, а 7401, а если взять празднование переходящих праздников за этот год, то в настоящем году пасха придётся в среду. Составление пасхалий, рассуждения о 532-летнем круге, ключевых и вруцелетних буквах составляют любимое занятие средников.

Сапетниками же средников называет простой народ от слова «сапетка» (плетёная корзина), которая в жизни средника играет очень важную роль: без сапетки они не могут получить вечного спасения. Видя на всём печать последнего антихриста, сапетники стараются избегать употребления каких бы то ни было, даже самых необходимых в сельско-хозяйственном инвентаре инструментов, так как печать эта красуется на всех фабричных и заводских производствах: взял ли ты в руки топор, пилу, нож, лопату и проч. – ты уже прикоснулся к печати антихриста, осквернился; прикоснулся ли ты к речной или озёрной воде – опять осквернился: по большим рекам бегают антихристовы кареты, в речках и озёрах купаются антихристовы слуги; отсюда берут они воду заклеймёнными печатью антихриста сосудами; даже колодцы и те причастны антихристовой скверне и печати, так как копаются «запечатлёнными» лопатами... В силу такого учения сапетники своими руками нанашивают мелких прутьев, плетут из них разной величины корзины, обмазывают их глиной и сушат. Затем набирают в эти корзины исключительно «небесной» (снеговой или дождевой) воды и в этой только воде крестят своих неофитов; эту же воду они употребляют в пищу. Умерших собратий своих хоронят тоже в корзинах.

Жизнь ведут средники очень скромную, постническую, не допуская никаких даже самых невинных развлечений, чем и успевают располагать народ в свою пользу. Признавая в православной Церкви со времён книжного исправления царствование последнего антихриста, они проповедуют, что теперь в Церкви Христовой не должно быть священно-иерархических лиц и полноты церковных таинств; замечено также, что они отвергают браки и совместную супружескую жизнь; никто из жителей не видит, чтобы они совершали, по примеру других беспоповцев, какое-либо богослужение; вместо богослужения они только читают по целым ночам богослужебные и учительные старопечатные книги. У одного сектанта умерли две дочери, но никто не видел, когда и как их похоронили; похоронены они на скотном дворе; только видели, что средники после похорон, собравшись в дом родителей умерших, стояли и, перебирая в руках лестовки, молились, кланялись, приговаривая: «упокой, Господи, души усопших раб своих» (и имена вслух не произносили). У другого средника заболела жена Наталия. Старуха соседка пришла навестить больную. Но оказалось, что Наталия померла и уже похоронена. Поражённая таким известием, старуха перекрестилась и сказала: «дай, Господи, царство небесное рабе твоей Наталии!» Но ей заметили, что покойная уже не Наталия, а Мария. Следовательно, сектанты совершают крещение только над больными и переменяют им имена. Естественно также допустить, что они ускоряют смерть больных.

Однажды о. Л. Колышкин пригласил на публичную беседу самых главных лжеучителей этой секты, но все они от беседы уклонились, поэтому он сам пошёл в дом к Иосифу Степневу, которого застал пишущим пасхалию от сотворения мира до настоящего года.

О. Леонтий спросил Степнева: какая нужда заставила вас трудиться над этим? Разве вы не верите старопечатным книгам, в которых эта пасхалия напечатана?

Степнев. Старопечатным книгам мы верим, но писать пасхалию у нас есть особая причина...

– Какая же? – спросил о. миссионер.

– Какая? – переспросил Степнев. А вот какая... Вы в какое от Адама лето проповедуете быти Рождество Христово: в 5508 или в 5500?

О. Леонтий. Христианам нет никакой надобности заводить спор о годе подлетного Рождения Христа Спасителя. Дух Святый не благоволил через св. апостолов указать этот год во Священном Писании, и св. отцы не записали его в символе веры. Нам должно знать для получения спасения не год, в который родился Спаситель, а Его божественное учение, исполнять Его св. заповеди; летосчисление нужно не для спасения, а для государства. Государство же взяло летосчисление от частных лиц – летописцев. Но если мы сравним хотя только одних наших московских летописцев, то увидим, что они окажутся несогласными между собой: у одних Рождество Христово указывается в 5509, у других 5508, у третьих в 5506, у некоторых в 5500 и т. д.

Степнев. Нет, христианам необходимо знать точно год рождения Спасителя, истинного Бога, дабы не подпасть под клятву. В потребнике патр. Иосифа напечатано: «проклинаю ложное их учение и исповедание, и прелестное от летописцев указание, яко Господь наш Иисус Христос воплотися не в лето 5500, а вы учите, что Господь родился не в этом году, значит, вы находитесь под проклятием!

О. Леонтий. Вы не сказали, на кого в потребнике положена клятва, а в этой недоговорке и кроется ваше заблуждение. В книге сказано: «не в лето 5500, а в лето 3970». Такое летосчисление, действительно, ложное и если считается необходимым для спасения, то подлежит осуждению. Но так как слова эти напечатаны в чине приятия от латин, то к ним и относятся. К нам же относиться они не могут: мы в обязательный догмат год рождения Спасителя не ставим и ни с кем из-за этого года не спорим: ты думаешь, что Спаситель, пострадавший за род человеческий, родился в 5500 году – и пусть будет по-твоему, только будь в единении со св. Церковью и тебе это не повредит в деле спасения; мы учим, что Он родился в 5508 году – не укоряй и нас: год разный, но Спаситель Един. Из-за этого никто, кроме вас, – не спорит. А если вы будете подводить под клятву патр. Иосифа всех, учащих, что Христос Спаситель родился не в 5500 году, то придётся признать проклятым, во-первых, Георгия Кедрина, жившего в XI веке, который в начале своей церковной истории говорит, что по точнейшим исследованиям лето, в которое родился Христос Спаситель, должно считать от сотворения мира 5506. «Полагающие же, говорит он, Рождество Христово в 5500 году, а страдание Христово в 5533, погрешают, не зная точности лет». Во-вторых, этому проклятию подверглись бы и самые любимые у старообрядцев патриархи: александрийский Мелетий и московский Иосиф – первый за то, что в своих, посланиях указывал год рождения Спасителя не 5500, а второй – Иосиф – за то, что благословил эти послания напечатать в книге Кирилловой, не исправив лет Рождества Христова. Неужели же, по-вашему, патр. Иосиф проклинал и Мелетия, и самого себя?

Степнев не нашёлся, что ответить на это и только повторял: «надо, надо хорошо знать, когда истинный Бог родился», и, наконец, заявил, что беседовать больше не желает.

На столе, за которым мы сидели, лежала книга: псалтирь со восследованием. Я взял эту книгу, посмотрел выходной лист, и оказалось, что она напечатана от сотворения мира в лето 7313, а от Р. Хр. 1705. Священник о. Афанасий взял счёты, положил 7313, убавил 1705 и на косточках осталось 5508. Степнев совершенно растерялся, а слушатели, которых было около 20 человек, говорили ему: «твоя же книга да и обличает тебя». На этом беседа и кончилась.

Рассматривая далее лежавшие на столе книги и рукописные брошюрки, я нашёл одну тетрадку, в которой безграмотно было написано: «О антихристы. Ратори – пророки и апостолы и святые отцы, а ратные дрова – святые книги, а протопление – друг друга начтёте, а семь лет семь тысяч. Глаголет Иоанн, богослов. Зберут хлеба в магазей по пяти четвертей и на каждую душу приставпики будут с печатию чувственною и аще кто приимет хлеба и наложут на него ту печать с подписанием аду сын сатанин. Толкование. Магазей церкофь никанова. А пять читвертей – то пять просфир. Да написано о них, свидетельствуют, в чем оне замешаны смертоносным ядом. Приставники попы, а печать щепоть». Далее помещено и такое «сказание»: «Егда восхоте бес женица и взят себе жену неправду. И роди с нею седмь дочерей: сребролюбие, зависть, ненависть, гордость, лихоимство, пиянство и блут. И стали они думать с своею женою за кого бы им дочерей своих отдать замуж. И отдали их: сребролюбие за инока, зависть за купца, ненависть за нищего, гордость за князя, лихоимство за судию, пиянство за святителя, а блут не захотела за муж идти, и так по сие время скитается по всему свету».

Вот такими-то «толкованиями» и «сказаниями» и назидается наш тёмный, малограмотный раскол. Как же ему, считающему всякую нелепую выдумку за Писание, познать своё заблуждение и узреть свет Христовой истины?

Свящ. миссионер Сергий Шалкинский

I.

Молоканский пресвитер, Захарий Климентович, уклонился от беседы со мной. Он был мужик благочестивый и серьёзный. Он знал, что ему „не оправдать“ от слова Божия молоканских возражений против православной Церкви. И он исчез в город под предлогом болезни.

Молокане уполномочили беседовать со мной Савелия Лукича. Это был сравнительно молодой и хорошо грамотный начётчик. Он мало верил в Библию; но молокане готовы были „кого угодно“ выставить на защиту своей секты.

И вот мы открыли беседу в храме. Народ собрался послушать нас во множестве. Я поставил вопрос о водном крещении.

Я сказал: – воля Господа для нас христиан должна служить священным законом (Мф.6:10; Еф.5:17). А Господь заповедал Апостолам: «идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари. Кто будет веровать и креститься, спасён будет; а кто не будет веровать, осуждён будет» (Мк.16:15,16; Мф.28:19).

Итак, друзья, называющие себя „духовными христианами“, скажите нам: исполняете ли вы эту волю Божию?

Савелий Лукич без промедления ответил:

„исполняем в точности“.

Я спросил: „совершаете ли вы крещение во имя Господне?

Несколько голосов закричали: „совершаем! совершаем!“

Я опять спросил:

„Что же вы разумеете под Христовым крещением?

Савелий Лукич, утираясь платком, обдумывал своё положение. Мне стал отвечать какой-то дед. Он сказал: „крещением в Евангелии называется учение Христово“.

Я возразил:

„это выдумка ваша „от своей головы“. Ев. Матфей от имени Господа говорит: „идите, научите все народы, крестя их...“ (Мф.28:19).

Видим отсюда, что крещение отличается от научения. –

Старик сказал: „как же в послании к Евреям написано:.. „не станем снова полагать основание... учению о крещениях“... (Евр.6:1–2). Стало быть, эти два слова на одну точку приходятся.

Я ответил:

„неправда твоя, дед. Ап. Павел ясно различает учение и крещение. Он не хочет лишь преподавать учение о крещениях, но не сливает в одно этих двух слов. – И мы уже видели из Евангелия, что крещение и научение – не одно и тоже (Мф.28:19).

Припомни также, что сказано в кн. Деяний: вот диакон Филипп научил евнуха. Но этим не всё было сделано для его спасения. Надо было крестить евнуха (Деян.8:35–38). Значит, несомненно, в слове Божием учение и крещение различаются.

Дед не унимался. Он сказал: „Ну, так под крещением веру надо разуметь“...

Я ответил: „и так нельзя понимать дела. Ап. Павел написал: „Один Господь, одна вера, одно крещение“ (Евр.4:5). Опять положена грань между крещением и верой.

На подмогу деду выступил „диакон“ молоканский. Он заметил: „крещением Христовым в слове Божием называются наши страдания, как написано: „можете ли пить чашу, которую Я буду пить, или креститься крещением, которым Я крещусь?“ (Мф.20:22).

Я сказал: „правда, Свои страдания Христос назвал крещением. Таким духовным крещением был окрещён разбойник благоразумный на кресте (Лк.23:42–43). Это, так называемое, „огненное крещение“ (1Пет.4:12). – Но разве этого крещения Господь требовал от всех нас (Мк.16:15,16)? Ведь Он только спрашивал: „можете ли креститься страданиями. Апостолы ответили: „можем“. И они, действительно; почти все были замучены за имя Христово. Однако в сонме праведных учеников Христовых было много людей, которые крестились и не были замучены. Таковы: евнух (Деян. 8 гл.), Корнилий ( – 10 гл.), христиане из Самарии (Деян. 8 гл.). Значит: страдания и обязательное для нас крещение Христово – не одно и тоже. А если рассуждать по-вашему, – мы все бы должны быть замученными. Но этого даже молокане не делают. Таким образом, они жизнью свидетельствуют против себя. – Каким же родом молокане исполняют заповедь Христову о крещении?..

Савелий Лукич очнулся от оцепенения. Он видел, что начало беседы сложилось дурно для сектантов. И он заговорил, повторяя по частям уже сказанное его братьями:

„Мы веруем, что нас спасает крещение страданиями за Сына Божия (Мф.20:21). Плотское же водное крещение нас не пользует (1Пет.3:21). Потому оно нам не нужно (1Кор.1:14). Оно было лишь „до времени исправления“ (Евр.9:10), как ветхозаветный образ. И как жертвы козлов Господь отменил (Евр.10:8–9), – так же должно быть уничтожено ныне водное крещение...

Я возразил:

„Все, что сказали вы, Савелий Лукич, голословно и не основано на Библии. Правда, в Евангелии говорится о крещении страданиями (Мф.20:21). Но этого крещения всем нам Христос не вменял в обязанность. Были даже Апостолы, которые умерли не мученической смертью. Зачем же мы все будем искать страдальческой кончины?

С другой стороны, ложно замечание, будто видимое крещение было ветхозаветным обрядом, – древним прообразом. Нигде об этом не написано. Напротив, – для христианского крещения Апостолы указывают древние прообразы, как переход Евреев через Чермное¹⁷ море (1Кор.10:2,6). Ветхие прообразы прошли, а образ остался. Этот образ – крещение – нельзя отождествлять с древним обрезанием или жертвами. То всё было до своего времени и ныне отменено (Евр.10:9); а о Христовом крещении сказано, что без него спастись нельзя (Мк.16:16). И мы знаем, что без крещения Апостолы никого в Церковь не принимали (ср. Деян.2:41)...

Что же касается попытки сектантов оправдаться от посланий Апостолов Петра и Павла, то эта попытка неудачна. Пётр Апостол не учит, что видимое крещение излишне. Он только утверждает, что мы не спасёмся одним погружением в воде без обещания Богу доброй совести... Но и мы – православные – так веруем. И кроме того, Апостол Пётр сам приказал многотысячной толпе верующих креститься в день первой христианской Пятидесятницы (Деян.2:38,41). Ясно, что этот Апостол не утверждает, а разрушает молоканские верования.

Тем менее можно указывать на Ап. Павла, при отвержении водного крещения. Если Павел не крестил христиан лично, как говорит он в послании к Коринфянам (1Кор.1:14), то не потому, что он считал крещение излишним, а потому, что не имел времени для крещения многочисленных своих учеников. Дело св. Павла состояло в проповеди Евангелия. Крестили же просвещённых его сотрудники (ср. Еф.4:5).

Итак, слова Савелия Лукича не выясняют дела, а лишь затемняют его. Пусть же снова покажут нам сектанты, где написано, что крещение видимое будет существовать временно и что ныне оно отменено?

Савелий Лукич уклончиво улыбался. Народу не нравилось его поведение. Я спросил, выясняя свою мысль: „с какого времени, думаете вы, видимое крещение уничтожено?

Савелий Лукич сказал: со „времени исправления“ (Евр.9:10).

– „Το-есть... с какого-же?“

– „Со дня сошествия Св. Духа на Апостолов.

Тогда мы открыли книгу Деяний. Я прочёл громко слова Ап. Петра, объявленные им народу после сошествия Св. Духа: „покайтесь и да крестится каждый из вас во имя Иисуса Христа для прощения грехов... Охотно принявшие слово Его крестились“... (Деян.2:38,41 ст.).

Убеждаемся отсюда, что после сошествия Св. Духа Апостолы видимо крестили своих учеников. – Почему же молокане отвергают спасительное христианское крещение?

Савелий Лукич молчал. Православные грамотеи требовали, чтобы сектанты точно указали, когда и кем видимое крещение было уничтожено?..

Тогда из толпы выдвинулся „диакон“ молоканский... Запальчиво принялся он доказывать, что для спасения „видимость“ ничего не значит. „Так, – шумел он, – и Ап. Пётр пишет: „нас ныне... Крещение, не плотской нечистоты омытие, но обещание Богу доброй совести спасает“... (1Пет.3:21).

Я сказал: „из слов Ап. Петра видно, что в крещении нас спасает Дух Св. через обещание с нашей стороны Богу доброй совести. Но если бы в крещении не было „видимости“, воды, откуда взялось бы „плотское омытие“, о котором пишет Апостол? Ведь не говорит он при этом о явлении хлеба, о ходьбе ногами, что не нужно, а об „омытии“ плоти упоминает. Явно, в крещении всегда была вода...

II.

Савелий Лукич разгорячился. С силой он готов был нападать на меня. Чтобы придать беседе спокойный характер и умирить сектантов, я объявил перерыв. Люди запели Божественные песнопения, а мы отдыхали. Потом Савелий Лукич сказал: „до сих пор мы высказывали вам свои понятия о крещении. Мы утверждали, что разумеем под ним или проповедание слова Божия, или веру, или страдания за Христа. Вы наших слов не вмещаете...

„И не могу вместить, заметил я. По учению Ап. Павла, „одно крещение“, а у вас выходит их несколько. Это – не порядок...

„Как не порядок? – ответил Савелий Лукич. Апостол написал: не станем полагать основание... учению о крещениях“... (Евр.6:1–2). Стало-быть, крещений много...

Я возразил: „вы оспариваете, Савелий Лукич, не меня, а Павла Апостола. Он учит: „одна вера..., одно крещение“ (Еф.4:5). Можно ли допустить, чтобы в посл. к Евреям св. Павел противоречил себе? Нет. Это немыслимо (2Кор.1:18). Следовательно, верно, что крещение одно, как написано в послании к Ефесянам. Если же в посл. к Евреям упомянуто о „крещениях“, так это потому, что над многими людьми много раз повторяется одно крещение. И выходит, что будто бы крещений много... Всё равно, как у нас: форма паспорта – одна, а выдаётся их множество. Поняли?

Савелий Лукич возбуждённо произнёс: „никакого видимого крещения, да ещё с водой. Господь не требовал от нас. Православные придерживаются древнего обычая омовения младенцев.

Я сказал: „жестокие слова произносите вы. Вы восстаёте на Самого Христа. В Ев. Иоанна Он объявил Никодиму: „если кто не родится от воды и Духа, не может войти в Царствие Божие“ (Ин.3:5).

Так вот каким образом учил Господь: людям всем без изъятия нужно родиться от воды и Духа, чтобы войти в Царство Божие; а другими словами это и значит: надо всем людям креститься...

Савелий Лукич спокойно возразил мне:

„Ну, насчёт рождения от воды и Духа не торопитесь высказываться. Об этом надо много говорить. Воду мы понимаем духовно. Вода – учение Христово. Чтобы стать христианином, надо уверовать в Слово Божие и принять Духа Святого. Это и значит „родиться от воды и Духа“...

Я ответил: „откуда же видно, что в 3 главе 5 ст. Ев. Иоанна надо разуметь под водой учение Христово?

Савелий Лукич сказал: „в 17 гл. Исхода описано, как Моисей жезлом извёл воду из камня. Припоминая это событие, Ап. Павел учит: „и все пили одно и то же духовное питье: ибо пили из духовного поелгдующего камня; камень же был Христос“ (1Кор.10:4).

Вот ясно: люди, по Апостолу, пили „духовное питье“; значит, – и, вода была духовная – учение Христово...

Я заявил: „мне, друг, в ваших словах ничего не ясно. Я вижу только одно старание ваше изъять из св. крещения воду. Но это старание противно слову Божию. Посудите сами, какое толкование „воде духовной“ даёт Ев. Иоанн. В 7 гл. своего Евангелия он написал: „в последний великий день праздника стоял Иисус, и возгласил, говор: кто жаждет, иди ко Мне, и пей. Кто верует в Меня, у того, как сказано в Писании, из чрева потекут реки воды живой (Ис.12:3; Иоил.3:18). Сие сказал Он о Духе, Которого имели принять верующие в Него“... (Ин.7:37–39).

Приведённые слова Апостола наилучшим образом разрешают наши сомнения. Из этих слов мы видим, что в духовном смысле понимаемую воду Евангелисты называют „водой живою“, а не просто водой, как у Ин.3:5. Кроме того, под водой в духовном смысле Ап. Иоанн разумеет дары Духа Божия, а не учение Христово, – как хотелось бы сектантам вопреки новозаветному Откровению.

Если же в 3 гл. 5 ст. Евангелия Иоанна подставить духовное значение воды в апостольском смысле, – в словах Христовых произойдёт ненужное повторение. Речь Господа тогда надобно изложить так: „кто не родится от Духа и Духа“... Это – искажение Евангелия, а не правильное толкование его.

Савелий Лукич возмутился:

– „Зачем же вы два раза подставляете одно слово в 3 гл. Ев. Иоанна, ст. 5?..

Я сказал: – „то делаю не я, а вы своим ошибочным разумением смысла Свящ. Писания. Ведь Иоанн духовно под „водой живою“ разумеет дары Духа Св. По вашему указанию мы и придаём духовный смысл словам Христовым в беседе с Никодимом. Получается ненужное повторение. Вы виноваты в нём, а не я...

Да и то надобно сказать: почему ваше понимание „воды“ нельзя приложить к ст. 23, 3 гл. Иоанна? Там написано: „Иоанн крестил в Еноне близ Салима, потому что там было много воды; и приходили туда и крестились“.

Я вас спрошу: в чувственной воде крестил Иоанн Предтеча учеников своих?

– В чувственной.

– „Но значит и Христос в 3 гл. 5 ст. Ев. Иоанна говорил о чувственной воде. Иначе бы св. Апостол, в одной и той же главе, употребляя два раза слово „вода“, различил их, если бы то нужно было. А как этого различия он не делает и в 23 ст. вы сами разумеете настоящую воду, – значит нет оснований для вас подставлять духовное значение воды в 5 стихе...

Савелий Лукич сказал: „пророки иногда под водою разумеют учение. Напр., Исаия взывает: „Жаждущие! идите все к водам“... (Ис.55:1).

Я ответил:

„не вижу данных, почему и у пр. Исаии под „водами“ нельзя разуметь даров Духа Святого. Мои слова тем основательней, что они подтверждаются благовестием Ев. Иоанна (Ин.7:37–39). Следовательно, указанием на 55 гл. ст. 1 пр. Исаии, вы не устраняете чувственной воды из св. крещения...

Савелий Лукич просто закричал: „откуда вы взяли „пригонять“ крещение в 3 главу ст. 5 Ев. Иоанна? Там речь о „рождении свыше“. А „рождение свыше“ и крещение – не одно и то же“.

Я спокойно спросил: „какое же различие между ними?“

Савелий Лукич затруднился указать различие.

Тогда я сказал:

„родиться „свыше“, значит родиться от Духа Святого, – обновиться от грешной природы (Ин.3:6). Обновление же наше Духом Святым совершается – во святом крещении. Так пишет Ап. Павел: „мы умерли для греха... Мы погреблись со Христом крещением в смерть“ (Рим.6:2,4). И ещё прибавлю: духовное возрождение христиан никогда не происходило без крещения...

Савелий Лукич заметил: „а вот люди в доме Корнилия родились свыше без крещения“.

Я сказал: „в 10 гл. Деяний не говорится, что язычники в доме Корнилия „возродились“ без крещения.

О них написано: „когда Пётр продолжал речь, Дух Св. сошёл на всех, слушавших слово“ (Деян.10:44).

Итак, Святой Дух „сошёл“ на людей в доме Корнилия, а не „возродил“ их к новой жизни. Мы знаем, что в древности Дух Св. сходил на царей и пророков еврейских (1Цар.16:6,10; Иер.1:5; Иез.2:2). Также Св. Дух „сошёл“ на слушавших слово Ап. Петра в доме Корнилия. А значит ли, что тем самым они уже были возрождены к новой благодатной жизни? Конечно, не значит. В противном случае не для чего было этих людей крестить (Деян.10:48). Если же они были крещены, – ясно, что через одно получение Духа Св. они не были возрождены.

Как это возможно?

Обстоятельство это разъясняет нам Ап. Павел. Он говорит, что дары Духа Св. различны (1Кор.12:4). Дар „сказания языками“ (сн. Деян.10:46; 1Кор.12:10) сообщался людям и до крещения. Этот дар посылал Бог даже животным, как ослице Валаамовой (Числ.22:28,30). Но причём тут, особенно в последнем случае, речь о возрождении?..

Пусть же сектанты укажут нам, что христиане омывались от грехов и прилагались к Церкви, в звании освящённых людей, без крещения?..

Никто из сектантов показать нам этого не мог. Слушатели видели, что я говорил правду апостольскую (Ср. Рим.6:4). – Тогда я продолжал свою речь: „что крещение водное сопровождается непременно рождением свыше крещаемых, – а потому эти благодатные действия совпадают между собой, – об этом учит Ап. Павел. Он пишет: Христос „спас нас... по Своей милости, банею возрождения и обновления Святым Духом“ (Тит.3:5).

Соображайте сами, дорогие мои слушатели! Евангелист Иоанн говорит о „рождении свыше“ (Ин.3:3); а Павел Ап. это рождение называет „банею возрождения“. Баня без воды чувственной никогда не обходилась. Следовательно, если Апостол сравнивает „возрождение“ с „баней“, – несомненно, и там и здесь он предполагает воду стихийную. А, следовательно, под духовным возрождением необходимо разуметь именно христианское водное крещение...

III.

Савелий Лукич не хотел „вместить“ моих доказательств. Он утверждал, что духовное возрождение Господь совершает без воды. Вот у Иакова Ап. сказано: „восхотев, родил Он нас словом истины, чтобы нам быть некоторым начатком Его созданий“ (Иак.1:18).

– Заметьте, люди! воскликнул Савелий Лукич. Господь рождает нас духовно „словом истины“, а не водой...

Я возразил: „это так, правду вы сказали, Савелий Лукич. Господь возрождает нас „словом истины“. Но слово-то истинное строго требует от нас водного крещения. У Евангелистов объявлено Господом, что кто не будет креститься, – погибнет (Мф.28:19; Мр.16:16 ср. Деян.8:12). И потому христиане начало своей „спасённой“ во Христе жизни открывали всегда святым крещением (Деян.2:41 ст. и парал). Потому же и для нас водное крещение обязательно“...

– Ниоткуда это не видно! завопил не своим голосом Савелий Лукич. Другие молокане его шумно поддержали.

Я ответил: „вам уже показана прямая заповедь Господня о крещении (Мк.16:16; Мф.28:19). Было также говорено мной, что без духовного возрождения христианам спастись нельзя; а я сейчас доказал, что это возрождение и крещение – одно и тоже“...

– Не ясно, не ясно! – шумели молокане.

– Так я поясню вам слова свои ещё. Слушайте. – Из 4 гл. Ев. Иоанна мы знаем, что Апостолы крестили в воде ещё при жизни Господа (Ин.4:2 ср. 3, 23). Это же крещение совершали Апостолы над христианами, после сошествия Св. Духа. – Вот доказательства. Прочитайте 8 гл. Деяний. Там рассказывается об обращении ко Христу евнуха. Евнух, послушав проповедь диакона Филиппа, уверовал во Христа. И когда они, „продолжая путь, приехали к воде, евнух сказал: „вот вода; что препятствует мне креститься?“ Филипп... приказал остановить колесницу и сошли оба в воду, Филипп и евнух; и крестил его“ (Деян.8:36–38).

Я не знаю во всём Свящ. Писании более разительного доказательства за водное крещение. Только духовное ослепление и упорство могут восставать против этого доказательства! – произнёс я с воодушевлением.

Мне ответил диакон молоканский. Он сказал:

„Нет, не упорство удерживает нас идти за евнухом в воду. Мы соображаем вот что: Филипп евнуха „подбивает“ креститься в воде, или – наоборот? Так: евнух хотел погрузиться в воде; для него – это был привычный древний обряд омовения. Потому он и хлопотал о нём“...

Я возразил:

„Мне не нужно больших усилий, чтобы опровергнуть ваши соображения. Евнух требовал крещения не потому, что хотел лишний раз „омыться“ в воде для чистоты плотской. Какое „омыванье“ среди дороги, – когда приходится ещё продолжать путь“ (Деян.8:39)? Нет. Евнух скорее, сейчас же креститься хотел потому, очевидно, что от Филиппа узнал о невозможности стать христианином без крещения...

Кроме того, напрасно вы утверждаете, что сила моих рассуждений о водном крещении ослабляется через то, что евнух сам запросил крещения. Евнух не заговорил о еде плотской, об одежде телесной. А о крещении водном просил Филиппа. Ясно, что о пище и одежде для тела у них речи не было; о крещении же евнуху благовестил диакон Филипп“.

И потому ваше последние замечание, Савелий Лукич, мы должны вменить, „как небывшее“...

Он молчал. – Я продолжил свою речь:

„Ещё могу привести вам из кн. Деяний свидетельство о водном крещении не менее убедительное. – Вот, посланный Богом, Ап. Пётр приходит в дом Корнилия язычника (Деян.10:20). Здесь людям благочестивым (Деян.10:2), но духовно тёмным он благовествует о Христе. Слушатели от этой проповеди „умилились сердцем“ и на них сошёл Дух Св. (Деян.10:44). Тогда Ап. Пётр велит „креститься водой тем, которые получили Святого Духа“ (Деян.10:47).

Из этого священного сказания ясно, что всех приходящих в Христову Церковь Апостолы крестили в воде и крещение совершалось над людьми не потому, что оно было древним обычаем.

Савелий Лукич возразил:

„Но в 11 гл. Деяний уже не говорится, что Пётр крестил Корнилия водою. Значит, чувственной воды при его крещении не было“...

Я ответил:

„Совсем не значит. В 11 гл. Деяний Ап. Пётр кратко рассказывает о событии в доме Корнилия. И потому там не упомянуто о воде. Но о воде при крещении ясно написано в 10 гл. Деяний. Зачем же постоянно, в каждом случае, повторять, что Корнилий был крещён водой? Это само собой очевидно, как то, что Пётр Ап. пришёл к Корнилию ногами, хотя об этом не упомянуто в кн. Деяний“.

Признают сектанты богодухновенность 10 гл. Деяний?..

– Признаём! признаём! – послышалось из толпы.

– Если так, заключил я, принимайте и то, что люди в доме Корнилия были крещены Ап. Петром видимо, водой, а не по-молокански – духовно...

Моё заключение подтверждается словами Ап. Павла. Он пишет к Ефесянам: „Христос возлюбил Церковь и предал Себя за неё, чтобы освятить её, очистив баней водной, посредством слова“... (Еф.5:25). Выражение – „баней водной“ – наводит на мысль, что при Апостолах духовное „очищение“ христиан сопровождалось погружением их в воду или крещением водным.

– Да, заметил Савелий Лукич, но вы хитро обошли выражение „посредством слова“. А оно показывает, что „баню водную“ надо понимать, как учение...

Я возразил: „неправду вы говорите, мой друг. Выражением „посредством слова“ Апостол не устраняет из крещения воды. Он лишь учит, что с крещением слово нераздельно. Это так и есть: проповедь Евангельская, слово Божие приводит людей к крещению; само же крещение совершается опять с произношением слов: „во имя Отца и Сына и Св. Духа“ (Мф.28:19). Таким образом, православные в своих верованиях идут царским путём: они не выбрасывают воду из крещения, но и сопровождают его произношением слов, по заповеди Господа. – Признайте, Савелий Лукич, православные порядки апостольскими и примите их для спасительного руководства в жизни...

В ответ на мою речь Савелий Лукич длинно заговорил о духовном служении Богу (Ин. 4 гл.). Он утверждал, что Богу-Духу не нужна наша вода. Потому молокане её „не придерживаются“...

Я сказал:

„Конечно, Бог-Дух (Ин.4:24). И Ему не нужна чувственная вода. Но ведь мы о воде при крещении говорим, имея в виду людей. А разве и людям вода не нужна? Нет. Наши души телами обложены. Водою мы жажду в теле утоляем; вода приносит освежение природе нашей. Таким образом, нам вода нужна...

Какое же значение имеет она при крещении?

В крещении мы умираем для греховной жизни, – совлекаем с себя все пороки свои (Рим.6:4). В ознаменование этого, мы тела свои погружаем в освящённую воду, – и тем как бы очищаем его от всякой житейской грязи (ср. Числ.31:23).

Итак: подобно тому, как природа наша состоит из души и тела, – и крещение – истинное, христианское, по заповеди Господа – двухчастное: в крещении мы телами погружаемся в воду чувственную, а душами своими воспринимаем Духа Божия, – Духа, Освятителя и Очистителя нас „от всякой скверны“.

Сектантам необходимо познать эту истину. Её возвещает нам, как мы видели, слово Божие. Зачем же идти против Господа, – зачем в ослеплении прать против рожна?..

Покайтесь же, друзья мои, в своём упорстве! С жаждой духовной придите к Источнику воды живой (Ис.55:1) во св. православную Церковь. Тогда откроются ваши очи, и вы с благоговением погрузитесь в воду крещения, благодаря Бога за своё исцеление во Христе...

С.-Петербургский епархиальный миссионер

Димитрий Боголюбов

В последнее время появился род писателей, которые, присмотревшись к бульварной публике, уразумев, что ей нравится, чего ей хочется, к чему она стремится, – взялись стряпать подходящие „произведения печати“. А бульварная публика, как известно, падка на всякого рода „забористые новинки“, на всё то, что носит следы сильных ощущений, скандалезности, трескучести, грубого ухарства и всякого бьющего по нервам бесчинства. Таким образом и получила право почётного гражданства в наши туманные дни, так называемая „протокольная литература“, т. е., такая литература, которую, как только прочёл, так и беги за городовым.

Легко можно себе представить, какое воспитательное воздействие и какие последствия может иметь эта „литература“ в среде нашего нервного и беспокойного юношества и в среде тёмных, но ищущих выхода из своего теперешнего положения классов населения!

Во главе этих „писателей“ стал пресловутый Максим Горький (он же Пешков), человек от природы талантливый, но скрутивший свою жизнь бесшабашными, разнузданными порывами и метаниями во все стороны, получивший воспитание под роковым давлением исключительных социальных условий быта, под живым и односторонним впечатлением всевозможных падений и безобразий в среде жалких и безвозвратно погибших отбросов общества. Этот человек с тёмным прошлым, отчаявшийся в настоящем и с ужасом смотрящий в будущее, на подобие промотавшегося пропойцы на похмелье, охарактеризовал себя такими словами: Я – буревестник. Я гонец наступающих событий, предвестник надвигающейся бури, которая готова в диком бушевании пронестись по русской земле... И мне люба данная борьба, бурное разрушение, вавилонское столпотворение!.. (См. его стихотворение в прозе „Буревестник“). Конечно, такая буря – больная фантазия Горького, и наше православное отечество под сенью церкви Божией будет спокойно делать своё дело, верно подвигаясь к историческому идеалу, постепенно совершенствуясь и врачуясь от разъедающих его ран безбожия, язычества и сектантства. Как бы то ни было, но буревестничество весьма характерно для нашего времени, интересного времени!

С красным знаменем в руке, с искажённым от злобы лицом, со всклокоченной головой и налившимися кровью глазами, в разорванном безобразном костюме вырвался „Буревестник“ из зловонной трущобы на свет Божий, в честной народ, мирно занимающийся своим делом, и бежит дерзко расталкивая встречных, сопровождаемый десятком жалких людишек, корчащих из себя „босяков“ и „золоторотцев“; бежит эта сумасбродная ватага и вопит благим матом о какой-то надвигающейся на православную Россию невообразимо страшной бури... Прохожие останавливаются, с изумлением смотрят на бегущих безобразных людей, дают им дорогу и решают, что это – одержимые белой горячкой случайно вырвались из лечебницы. Но есть в толпе люди, которые, услышав дикие крики, вдруг и сами исполняются необъяснимой ярости и устремляются во след буревестников, выкрикивая им похвалы и приветствия...

Так представляем мы себе этих новых глашатаев „новой правды“, новых делателей русской истории.

Не лучше представляет их себе и сам родоначальник их граф Лев Толстой. Он в предисловии к недавно вышедшему в России переводному роману немецкого писателя фон-Поленца: „Крестьянин“ пишет следующее: „В наше время невежество образованной толпы дошло уже до того, что все настоящие великие мыслители, поэты, прозаики, как древности, так и XIX века, считаются отсталыми, неудовлетворяющими уже высоким и утончённым требованиям новых людей; на всё это смотрят или с презрением, или с снисходительной улыбкой. Последним словом философии в наше время признаётся безнравственная, грубая, напыщенная болтовня Ницше; бессмысленный, искусственный набор слов, соединённый размером и рифмой разных декадентских стихотворений считается поэзией высшего разбора; на всех театрах даются пьесы, смысл которых никому, не исключая и автора, неизвестен (напр. „на дне“), и в миллионах экземплярах печатаются и распространяются, под видом художественных произведений, романы, не имеющие в себе ни содержания, ни художественности“. – „Кроме того, благодаря случайности или мастерству рекламы· некоторые плохие произведения, подобно Оболю или Paas soap, получают неоправдываемую своими достоинствами большую известность. Эта же большая известность заставляет всё большее и большее количество людей читать такие книги, и слава ничтожной, часто вредной книги, как снежный ком, всё вырастает и вырастает, и в головах огромного большинства людей, тоже как снежный ком, образуется всё большая и большая путаница понятий и совершенная неспособность понимания достоинств литературных произведений“. (См. стр. IX–XI). Прекрасные слова, и мы их с удовольствием приводим. Они едва ли доставят приятность нашим „буревестникам“. С другой стороны, эти слова показывают, как у болезненного уже старика, бывшего великого русского писателя, ещё и теперь, не смотря на его искусственно напущенный на себя сектантский чад, ярко вспыхивает огонь великой русской мысли, горевший некогда в великой русской душе.

И странное дело: это говорит так беспощадно, так безнадёжно о буревестнической современной литературе... и кто-же?.. сам родоначальник буревестничества! Ведь, кто, как не граф Лев Толстой, вот уже пятнадцать слишком лет своими разрушительными писаниями подтачивает, подкапывает великое здание православной России? Кто, как не граф Лев Толстой, неустанно призывает громы, молнии и ураганы на святую Русь, на святую церковь православную? Кто, как не этот „новый пятый евангелист“ (как пятое колесо в телеге) вовлёк целое поколение молодёжи своими пагубными речами в стремление к какому-то всеразрушению, всеопрощению, всеравенству и провозглашению „нового царства“, „новых принципов“, „нового христианства“?.. Лев Толстой очутился теперь в положении той легендарной наседки, которая вылупила уродов-детёнышей, и сама удивляется их безобразию и уродству. Лев Николаевич! Да, ведь, это же ваши дети, ваши питомцы! Ведь это же плоть от плоти вашей, кость от костей ваших!.. Горький, Чехов, Меньшиков, Розанов и другие – ведь это же ваши детки!.. Они вас зовут папашей, они на вас молятся!.. „Своя своих не познаша“!.. Вдумайтесь хорошенько, посравнивайте ваши последние антихристианские писания с писаниями ваших птенцов, и вы увидите, что это один и тот же „ком снега“, с другой лишь подмочкой. Послушайте-ка, как вежливо объясняется Горький по адресу современного общества: „ах, вы, гады, гады, зачем живёте, как живете? Жульё вы лицемерное, и больше ничего!“ – Ну разве это не ваши слова? не ваши мысли? Или выберите все пасквили на государственные учреждения из вашего, хотя процензурованного (а уж о бесцензурном и говорить нечего) „Воскресения“, да прибавьте сюда ваш „ответ“ Святейшему Синоду, и эту богохульную, противоправительственную и противогосударственную смесь, сравните потом... ну хотя вот с этими перлами горьковского пророчества: „Это тяжёлое грязное здание всё пропитано кровью людей, которых раздавило; оно сотрясается от дряхлости, охвачено предчувствием близкого разрушения и в страхе ждёт только, чтобы с шумом развалиться... Слыхали ли вы что-нибудь об истине, справедливости, о желании видеть всех людей земли гордыми, свободными, красивыми? Если бы у вас было здоровое, цельное чувство любви к жизни! Ведь вы не любите жизни, вы боитесь её, вы тихонько, как вор, отрываете от неё кусочки, кроткие люди, бедные нищие!.. Бедна страна моя людьми сильными, а уж вновь наступило время, когда ей нужен герой... Чёрт бы вас всех побрал! Если бы вы знали, как вы жалки, как вы противны, как ужасно тяжело жить среди вас... Пошли, Господи, побольше бед на ваши головы“!.. Это такая у Горького любовь к родине, любовь к ближним!.. Не всё тут ницшеанство, тут добрая половина и толстовства. Здесь слова принадлежат Ницше, а мысли Льву Николаевичу! И видите, Лев Николаевич, какой неблагодарный этот ваш птенец-буревестник г. Горький: он даже вас не хочет признать „героем“, а чает какого-то иного!..

Непочтителен к сединам Льва Николаевича и другой его выкормок – г. Меньшиков. Он в № 9337 „Нового Времени“, 3-го марта, в день попыток молодёжи устроить в столице уличные беспорядки, выпустил свой фельетон: „Из писем к ближним“, и почти весь посвятил его хлёсткой проборке старости и возвеличению молодости. Известный поступок престарелого литератора Пастухова, нечаянно ранившего из револьвера крестьянского мальчика, даёт этому фельетонисту „Нового Времени“ повод осудить окончательно преклонный возраст человека. „Старость, пишет г. Меньшиков, сложившаяся таким образом, чтобы быть в состоянии завершиться подобным ужасным происшествием, вовсе не „милость Божия“, как уверял защитник г. Пастухова, г. Карабчевский, а скорее Его немилость“. Г. Пастухов нечаянно ранил мальчика, и получил проклятие в своей старости от г. Меньшикова. Лев же Николаевич Толстой на старости лет написал и обнародовал богохульное и кощунственное до невероятности письмо Святейшему Синоду – какого же проклятия достойна эта старость?!

Впрочем, г. Меньшиков вообще против всякой старости и преклонных лет. Он дальше говорит: „Когда я попадаю в стариковскую обстановку, в общество пожилых и умных людей, мне хочется воспеть старость с её заслугами, тот возраст, которого поэма уже закончена и перешла в легенду... Напротив, когда я попадаю в обстановку зарождающейся жизни, в общество детей или не слишком испорченных юношей, я всем сердцем стою за молодость“ (Курсив наш). Для большей же силы своих слов г. Μ. сослался ещё и на слова Гоголя, вырвавшиеся у последнего из уст в такое время, когда он ещё не проник в глубину христианского учения. „Нынешний же пламенный юноша отскочил бы с ужасом, если бы показали ему его же портрет в старости... Грозна, страшна, грядущая впереди старость и ничего не отдаёт назад обратно! Могила милосерднее её, на могиле напишется: „здесь погребён человек“, но ничего не прочитаешь в хладных, бесчувственных чертах бесчеловечной старости“. От этих мрачных антихристианских слов Гоголь потом отрёкся. Поэтому они принадлежат г. Меньшикову, у которого такой взгляд на преклонный возраст к лицу и понятен. Ибо защитнику и провозвестнику языческого культа плоти как же иначе смотреть на старость, когда на теле появляются морщины, мускулы слабеют, члены теряют всю грацию очертаний и движения и проч.? А что там, где-то в Евангелии Господа Иисуса Христа говорится как раз наоборот, о бодрости духа при немощи телесной и что Церковь православная внушает нам своим непогрешимым учением обратное понятие о старости и о молодости, – до этого какое дело г. Меньшикову? Ведь он птенец той наседки, для которой всё это – одно невежество, суеверие, шарлатанство? Однако же, читатель может спросить нас: зачем же тогда г. Меньшиков заканчивает это своё письмо о старости и молодости цитатой из Евангелия: „Если не будете как дети, не войдёте в Царство Небесное“? – Да Бог же его знает. Может быть, это затем, чтобы дать понять своим „ближним“: не доискивайтесь, мол, последовательности и смысла в моих письмах, как взрослые, а будьте как дети и следуйте за мной, и увидите „Царство Небесное на земле“.

В № 9350 „Нов. Вр.“ другой глашатай нового христианства, В. Розанов, напечатал „Практическое указание с целью успокоить своих читателей на счёт того, что он, Розанов, нисколько не „заразился“ католичеством, хотя он и увлекался созерцанием „звёздочек на потолке“, проведённой на полу римского костёла линии римского меридиана, изображениями „Стрельца“, „Водолея“ и проч. зодиакальных фигур, а также больше всех римских догматов понравившегося ему „догмата“ (!) стрижки папой белого ягнёнка на престоле. Кроме сего, г. Розанов „преспокойно покланялся мощам апостолов. Петра, Матвея (?), Павла, и ничего ни к кому враждебного не чувствовал“. Так что будьте, мол, покойны: я как был, так и остался „свободный христианин, и мне везде просторно“, причём, «думаю, что это вполне отвечает идее „древней церкви“».

Нам, конечно, нет до того никакого дела, что за г. Розановым кто-то с большой тревогой и досадой следит, как бы не заразился католичеством и не перестал быть „свободным христианином“; для нас решительно всё равно – с заразой г. Розанов возвратился из-за Альп в ущерб „свободному христианству“ или без заразы. Мы вот только обеспокоены на счёт христианской свободы г. Розанова, да на счёт его новых религиозных идей, которые он с такой энергией взялся насаждать в Русской земле.

„Свободу“ г. Розанова мы знаем, – с ней, конечно, не будет нигде тесно проповеднику религии половых ощущений. Эта свобода означает: совершенная эмансипация от всяких догматов церковных, от повиновения церковным каноническим правилам и церковным пастырям, от исполнения всех обрядностей и постановлений Церкви, от признания необходимости для спасения таинств Церкви и проч. Это всё г. Розанов уже давно высказал в своих „религиозных“ фельетонах. Но и в „Практическом указании“ он относительно догматов пишет: „мне кажется, эпоха догматического существования вообще прошла и выступает эпоха скорее художественных воплощений отношения к Богу, эпоха скорее певческая, нежели умственно-конструктивная (догмат)“. Новая идея!.. Православие и католичество со своими догматами отжили свой век. Г. Розанов на столбцах „Нового Времени“ открыл, зарю новых дней, нового христианства – „певческого!“ На счёт же отношений своих к иерархам церкви сей провозвестник заявляет в „Практическом указании“, что ему ни до какого разделения церквей нет дела и он не хочет быть „в кулачке“ у иерархов, ни нынешних, ни минувших“.

Своё „Практическое указание“ он заканчивает так: „вообще нужно пожелать, чтобы повседневная печать, очень теперь распространённая, разредила эти ряды „старообрядцев“, „старо-печатников“ (речь идёт об обыкновенных не эмансипированных православных христианах) господствующего исповедания, показала бы и убедила их (нечего там слушать проповедей церковных, раз есть ежедневные газеты в роде, напр., «Нового Времени»), что собственная притча Спасителя повелевает нам растить „древо“ из горчичного зерна Евангелия (!), что сущность христианства и христианина есть чистое сердце перед Богом и правое дело – в руках, а „печатью старой и новой“ Спаситель не занимался и ею заниматься нам не завещал. Вообще, проницание критических лучей вот в это полуобразованное общество настоятельно нужно. Тогда они перестанут держать за концы платья людей гораздо более из высоких по положению и просвещённых. И желаемые перемены могут настать скорее, чем мы помирились думать“.

Вот видите, какой богослов г. Розанов и как он глубоко знает „собственные“ притчи Спасителя и сущность христианства, а также, как высоко пишет! Господь Иисус Христос говорит нам: „Если не будете есть плоти Сына Человеческого и пить крови Его, то не будете иметь в себе жизни“ (Ин.17:53), и иерархам церковным и священникам говорит: „Истинно говорю вам: что вы свяжете на земли, то будет связано на небеси“ (Мф.18:18). А г. Розанов учит всё это бросить, как отжившее век, и „растить древо“ из горчичного зерна Евангелия, имея в руках „правое“ дело – это, вероятно, сотрудничество в „Новом Времени“ – и не обращая внимания на прочие „собственные“ же притчи и учения Спасителя. Господь говорит: „Блаженны чистые сердцем“ в том, конечно, смысле, что наши сердца должны быть свободны от всяких греховных мыслей и желаний. А г. Розанов понимает эту чистоту в смысле отсутствия сердечных влечений и привязанности к церковно-обрядовой, ритуальной стороне веры. Хороши же будут те „критические лучи“, которые станут испускать в „полуобразованное общество“ критики-богословы, как г. Розанов и ему подобные!

Впрочем, что нам беспокоиться особенно за истину? Истина останется истиной, а наши „буревестники“ да „провозвестники“ пусть поговорят... от этого и ежедневной печати – материал, и бумажным фабрикам – работа. Мы уверены, что в конце концов все они перепутаются, переругаются между собой и отойдут „к прежним своим занятиям“. Благо, каждый из них несёт вздор по-своему. Царство их разделилось на ся и не устоит долго...

Истина светлее солнца... Господь Наш Иисус Христос, возвестив людям небесную истину и проникая Своим Божественным всеведением в даль грядущих времён антихриста, сказал: „Не думайте, что Я пришёл принести мир на землю; не мир пришёл Я принести, но меч“ (Мф.10:34).

И Сам подвигоположник христианства запечатлел своё великое служение истине распятием и крестной смертью. Усиленную борьбу с врагами истины пришлось вести и ближайшим продолжателям дела Христова – св. апостолам и их преемникам-пастырям церкви.

Великая миссия охранять Христову истину и, с другой стороны, распространять её среди неведущих света Христова возложена и на родное нам православие. Православная церковь от лет древних и даже до днесь, ревностно и неизменно хранит святоотеческие предания вселенской церкви.

В церкви православной нет места человеческим измышлениям, здесь полное послушание Спасителю, апостолам и святоотеческому преданию. Будучи всецело проникнуто пламенной заботой о чистом сохранении Христовой истины от разных приражений лжи, православие вследствие этого ведёт ревностную борьбу со своими явными врагами и, вообще, с лицами, „скрывающими истину в неправде“.

В нашем российском государстве проповедникам православия постоянно приходится вести духовную войну с многочисленными врагами православия. В Сибири ламаизм и магометанство, на севере и в центре Руси – раскол, на юге – сектантство, в Прибалтийском крае – лютеранство, на Юго-западе – еврейство и католичество, и проч., всё это для православной миссии – „твердыни“, с которыми она борется не плотскими оружиями, не искусственными человеческими средствами, но оружиями духовными, благодатными, сильными Богом (2Кор.10:4).

Проповедники и апологеты православия ведут свою борьбу с инославием только духовными оружиями, памятуя слова Премудрого: Подвизайся за истину до смерти – и Господь Бог поборет за тебя (Сир.4:32). Слова эти – вековой исторический завет православной проповеди, засвидетельствованный великими подвигами и святостью жизни многих знаменитых православных пастырей и учителей и, с другой стороны, многочисленными небесными знамениями и чудесами, приосеняющими историю православной церкви на всём её тысячелетнем протяжении.

Вера в благодатное содействие Божие – это путеводная звезда для православных миссионеров в их борьбе с инославием и иноверием и десница Господня творит силу, ибо Сам Господь поборник за них (Исх.14:14).

В чудесных знамениях, являемых Самим Богом для свидетельства об истинности православия, могут находить великое ободрение миссионеры и пастыри православной церкви, утверждаясь в надежде, что они подвизаются не яко воздух бияй, – что Сам Господь, творящий чудеса в истории православной церкви, как бы небесным громовым гласом призывает все племена земные к общению с православной церковью... Прославление св. Феодосия Черниговского, преподобного Серафима Саровского, дивный кронштадтский пастырь, и т. д., все эти небесные знамения ясно показывают, что в православной церкви содержатся Божественные силы „яже к животу и благочестию“, что Сам Бог теми или иными знамениями призывает людей в лоно православия.

Многообразно в данном случае промышление Божие. В настоящей заметке мы считаем необходимым внимательно остановиться на психологическом процессе, пережитом бывшим лютеранином г. Тидебель¹⁸, при обращении его к православной церкви. В этом процессе явственно видны действия благодати Божией, направлявшей Тидебеля к истинно-спасительной вере.

Вот какими стезями благодать Божия привела о. Тидебеля от протестантства к православию.

С детства, рассказывает о себе о. Тидебель, я был воспитан исключительно в лютеранско-протестантском духе. Мои родители и прародители были лютеране, да и все мои близкие родственники в Лифляндии того же вероисповедания.

Во время моего учения в Юрьевской (Дерптской) гимназии, жил я в пансионе подряд в 3-х семействах лютеранских пасторов. В гимназии были моими учителями пастор профессор X., и пастор У. В Петербурге я учился у пастора Ζ., у которого и был на конфирмации (причащён в 1-й раз).

Это я привожу для того, чтобы показать, что для меня лично не было недостатка в хороших лютеранских законоучителях. Напротив того, я учился у весьма многих и притом у таких, которые считались в лютеранском мире самыми лучшими. И большинство из них я очень любил и сохранил о них самые лучшие воспоминания“ (3 стр.).

Отсюда легко видеть, что наличные условия и порядок вещей скорее должны были бы сделать из г. Тидебеля ревностного лютеранина, а не православного. Всем известно, как глубоко и сильно действуют на сердце человека первоначальное воспитание и впечатления детства. Эти могучие факторы в большинстве случаев уже наперёд предвещают последующую жизнь и судьбу человека. К счастью, г. Тидебель не был настолько порабощён лютеранскими предрассудками, чтобы остаться глухим к тому небесному голосу, к тому невидимому благодатному свету, который просвещает всякого человека, грядущего в мир. Его сердце, озарённое лучом благодати, на первых порах стало смутно ощущать заблуждения и лютеранства.

Несмотря на то, что мои родители и все родственники, пишет о. Тидебель, были очень верующими христианами, у меня всё-таки года два после окончания курса гимназии, стали появляться сомнения; но сомнения не такого рода, какие я встречал у других лютеран, которые сомневались, потому что вообще не верили и ко всему, что касалось веры, относились индифферентно и скептически; нет, сомнения другого рода. Мне казалось, что лютеранская вероисповедная система содержит слишком много противоречий и непоследовательностей.

Первые сомнения такого рода появились у меня, когда я случайно услышал, что в римско-католической церкви до Лютера и по сие время семь таинств, а со времени Лютера у его последователей только два.

Если истина – в двух таинствах, то каким образом до Лютера в течение пятнадцати веков их было семь? думал я. Значит до Лютера никто не открыл истину в этом отношении?.. Это мне показалось по меньшей мере сомнительным, и я стал читать Св. Писание в надежде найти там указания относительно числа и свойств таинств» (4 стр.)

Из церковной истории мы знаем, что протестантизм явился только как реакция против крайностей папства. Протестантская теология пропитывается озлоблением к католичеству человеческого разума, и ео ipso¹⁹ возникает без систематичности, связности, логичности и последовательности. У католиков было не одно дурное. Между тем, протестантство, под давлением страстного негодования на папство, не всегда могло беспристрастно обсудить ложность или истинность того или иного пункта католического вероучения. Многое хорошее в католичестве оно иногда зачёркивало потому только, что это католическое... Чтобы оправдать и аккредитовать законность такого зачёркивания, оно прибегало к схоластическим же приёмам (каковые царят в католицизме), пользуясь оными, с одной стороны, за отсутствием пригодных логических доказательств, с другой – потому, что западные богословы и вообще-то склонны рассуждать более на схоластический манер.

И протестантские догматические формулы представляют собой не что иное, как свод богословских положений, наудачу взятых из вселенского церковного вероучения, взятых с значительными сокращениями и переделками, лишённых живой внутренней связи и объединённых чисто внешними схоластическими и непрочными нитями.

Отсюда, протестантское вероучение перед совестью искреннего христианина должно казаться искусственным и непрочным сводом разных теологических положений, подчас противоречащих одно другому.

О. Тидебель был гораздо свободнее от лютеранских предрассудков, нежели его родственники. Идеал истинного вселенского вероучения, „здравых словес”, не похожих на сухую искусственную протестантскую доктрину, уже на первых порах, хотя и смутно, но всё же предносился перед его умственным взором. Протестантское вероучение стало казаться ему малосодержательным, непоследовательным, самопротиворечивым...

„У меня явилось, пишет он, сомнение в истинности лютеранского вероисповедания, и я решил искать эту истину в католицизме, который представлялся мне очень загадочным и интересным, и я составил план ближе его исследовать. Однако обстоятельства жизни на некоторое время помешали осуществить это желание. Находясь затем на военной службе сперва в нижнем звании, потом в Петербурге, и на каждом шагу встречая православных и католиков, я оставался под глубоким впечатлением, когда видел, как они знаменуют самих себя и других св. крестом, имеют у себя в квартирах священные иконы или распятия, перед которыми коленопреклонённо молятся, как соблюдают посты, возжигают светильники перед св. иконами, носят на груди кресты, как поют чудесные гимны, напр., Христос Воскресе...

Особенно же не удовлетворяло меня лютеранство во дни Великого поста, когда я видел, как православные и католики, говея и постясь, ежедневно по два раза посещали церковь и тем приготовлялись к достойной встрече величайшего из праздников Св. Пасхи. Посещать церковь в течение недели ежедневно, да ещё два раза в день, дело неслыханное для протестантов. Мне казалось, что как в православной, так и в католической церквах много таинственной обрядности, которой в лютеранстве нет, и я невольно почувствовал необходимость этой обрядности, почувствовал, что богослужение без внешних обрядов не может вполне удовлетворять человека, и что протестантизм во всяком случае слишком малое значение придаёт внешности... Постоянно видя в комнатах сослуживцев иконы, я также, будучи ещё лютеранином, купил себе образок Спасителя, который повесил над кроватью и одел на грудь крест. Я уже не сомневался в их необходимости. А когда мне приходилось бывать в Прибалтийском крае, то, не видя ни на улицах, ни в домах икон, я чувствовал себя как-то не хорошо. Мне казалось, что все тамошние жители и я сам менее находимся под покровительством Господа Бога и небесных сил. Я чувствовал, какую большую пользу приносят иконы, напоминая, во-первых, о Боге, о вере в Него, о необходимости молиться, и, во-вторых, давая возможность верующему исповедывать открыто и внешним образом перед народом свою Христову веру и этим по словам Спасителя: „Всяк убо иже исповест мя перед человеки, исповем его. Аз перед Отцем моим, иже на небесех (Мф.10:32). Всяк иже исповест мя перед человеки, и сын человеческий исповест его перед Ангелы Божиими“ (Лк.12:8), содействовать своему спасению. Напротив, приезжая обратно в Петербург, при виде иконы Вознесения Господня на Балтийском вокзале, я успокаивался; мне казалось, что Бог мой, изображение Которого теперь перед мной, не покидает меня. Он со мной, и я, невольно, по примеру православных покупал свечу и ставил перед иконой (5–7 стр.).

Замечательная повесть о необходимости внешнего богопочитания...

Необходимость религиозных обрядов и символов вызывается характером нашей психофизической природы; мы не можем мыслить и чувствовать что-либо без помощи тех или иных конкретных символов. Следовательно, лютеранство, отрицая иконы, вообще, обрядность в богослужении, ео ipso становится в непримиримое противоречие не только с вселенской церковной историей и догматикой, но и с общечеловеческой психикой.

Эту, если можно так выразиться, противоестественность отрицательного отношения к церковной обрядности в. лютеранстве и нашем рационалистическом сектантстве, живо могут чувствовать люди, не ослеплённые ложными мнениями...

О. Тидебель, в бытность его лютеранином взиравший с глубоким чувством на крестное знамение, совершаемое православными христианами, на посещение православными храма Божия в дни св. четыредесятницы, помещавший икону Спасителя над своей кроватью, скорбевший об отсутствии икон в немецких домах и ставивший свечу перед иконой Вознесения Господня на Балтийском вокзале в Петербурге, красноречиво подтверждает сказанное.

Кроме того, есть другая, более глубокая причина, в силу которой культ православной церкви производит ощутительное влияние на всех людей (даже не православных), – это благодатные сверхъестественные элементы, участвовавшие в образовании и выработке нашего церковно-богослужебного строя. Православная обрядность, молитвы, песнопения, иконография и т. д., – всё это созидалось не простыми людьми, но облагодатствованными пастырями и учителями церкви, подвижниками и святыми мужами.

„Есть сила благодатная в созвучье слов живых и дышит непонятная святая прелесть в них“. Эта благодатная сила, эта небесная красота, заключённые в наших обрядах и церковных символах, и производят своё действие даже на иноверца, если только его душа не затемнилась окончательно страстями и заблуждением.

Вспомним глубоко восторженное состояние наших предков язычников (послов св. князя Владимира) в Константинопольском храме во время литургии.

Католическое богослужение, в котором есть много нечистых примесей, мирского, суетного, далеко уступает православному по силе воздействия на дух молящегося или даже постороннего наблюдателя.

Справедливость сказанного прекрасно иллюстрируется сопоставлением впечатлений, вынесенных о. Тидебелем от католического и православного богослужения.

„Познакомившись, пишет о. Тидебель, с православной богословской литературой, я решил ознакомиться и с православным богослужением, для чего в продолжение двух с половиной лет посещал православные церкви. Перебывал в большинстве церквей Петербурга и окрестностей. За это время я убедился, насколько православное богослужение своей простотой и в то же время торжественностью и полнотой содержания превосходит католические службы. Не говорю уже о протестантских. С первого же посещения православного богослужения оно произвело на меня неизгладимое впечатление. Священнослужители совершали службу не на чуждом, классическом, народу языке, а на близком и понятном всякому простолюдину церковно-славянском. Молящиеся стояли без молитвенников, но в них и нужды не было. Все и без того понимали, что возглашается из алтаря и что поётся и читается на клиросе. Здесь ясно бросалась в глаза та связь между совершителем богослужения и молящимися, которой, к сожалению. не достаёт в католической службе. Услышанное мною хоровое пение отличалось в одно время простотой и торжественностью, и отсутствием светского элемента, характер пения был всегда чисто духовный; в нём не было той искусственности, если не сказать, театральности, которая наблюдается иногда в католической церкви, где в большие праздники на хорах вместе действуют орган, скрипка, пение хора и соло красивых оперных актрис, не было и той сентиментальности, которой страдают лютеранские хоралы“ (91 и 92 стр.).

– „Где литургия совершается так правильно, как в православной церкви? В протестантских вероисповеданиях литургии (обедни) нет совсем. В римской же месса совершается далеко не так правильно. И я должен сказать, что если мне и нравилась некогда месса, когда я приходил к ней от лютеранства, то теперь месса кажется мне положительно жидкой сравнительно с красотой и богатством православного служения, совокупность молитв и действий которого во время проскомидии и литургии составляют гораздо более полное глубоко-трогательное и высоко-поэтическое воспоминание сперва пророчеств про Спасителя, потом всей жизни, страданий, смерти и воскресения Его“ (стр. 104–105).

„Только православная церковь в иконописи сохранила древний Византийский стиль, в котором всегда „дух“ преобладает над „телом“. Не то мы видим в римской церкви, где за последнее время иконописцы главным образом обращают внимание на внешность изображаемого святого, стараясь придать его изображению более современный вид. Мадонну, например, они большей частью изображают в виде современной женщины необычайной красоты. До чего доходит старание католических иконописцев подделываться под вкус разных национальностей, можно видеть из такого факта. В Китае на католических иконах не только святые, но даже Спаситель и Богоматерь изображаются в Китайских одеждах и с косами. Об этом я слышал от одного русского иеромонаха, состоявшего, священником на судне Тихоокеанской эскадры и прожившего в Китае несколько лет“ (112–113 стр.). „А какие чудные, полные глубокого смысла и дышащие сильной верой молитвы в православной церкви! В противоположность католическим молитвам, которые большей частью носят характер напыщенности, и тем более лютеранским сантиментальным хоралам, молитвы православной церкви отличаются сколько глубиной догматического содержания, столько высотой нравственного учения, равно и образностью поэтического изложения. Составлены эти молитвы не лютеранскими реформаторами и мирянами XVI и XVII вв. и не католическими монахами, упражнявшимися в религиозном стихотворстве на латинском языке, а великими отцами и вселенскими учителями церкви, высокообразованными, по своему времени, людьми с поэтическим даром и владевшими всеми богатствами высокоодарённой греческой природы. Многие, прославившиеся глубиной понимания Богооткровенной истины и святостью жизни в древней православной церкви, оставили после себя вклад в священно-богослужебные книги. Не говорю уже о великих столпах древне-вселенской, нераздельной православной церкви – Василии Великом, Иоанне Златоусте и Григории Двоеслове, имена которых присвоены составленным ими литургиям, в богослужебных книгах православной церкви мы находим неиссякаемый источник и догматического поучения и нравственного назидания, которые по возвышенности своей и удобопонятности могут быть приложены ко всем случаям человеческой жизни, могут подавать и утешение в скорбях, могут поддерживать светлую радость, а по художественности своего изложения могут давать действительно эстетическое наслаждение” (119–120 стр.).

О. Тидебель сожалеет, что долгое время не был знаком с православным богослужением.

„Я, пишет он, совершенно не мог простить себе, что я давно не приходил к мысли изучить православную церковь. Но так часто с нами случается. Мы ищем добра вдали и не видим, что оно так близко. Я жил много лет напротив русской православной церкви, и стоило мне только перейти через улицу, чтобы побеседовать с православными пастырями и иметь возможность научиться православному исповеданию” (93 стр.).

Лютеранство не удовлетворяло о. Тидебеля. Он стал изучать католицизм. Мы уже знаем из предшествующего, что католическая обрядность много потеряла в его глазах при сопоставлении её с обрядностью православной церкви. Не лучше обстояло дело и с католической. Предоставим слово самому о. Тидебелю.

„Я почувствовал (в лютеранстве) сильную склонность перейти в католичество. Но, к сожалению, при изучении истории церкви, соборов отцов, я нашёл, что в римско-католической церкви всё-таки тоже есть значительные отступления от совершенно правильного учения древней нераздельной церкви первых 10-ти веков. Ложные догматы об исхождении Св. Духа, о непогрешимости папы, о непорочном зачатии св. Девы Марии, о сокровищнице заслуг святых и сверхдолжных делах, неверное учение о чистилище, причащении мирян под одним видом, о всевластии римских пап, которое основывается на Лже-Исидоровских декреталиях, признанных даже многими папистами подложными”.

„В особенности догмат о непогрешимости римского первосвященника казался мне непреодолимым препятствием к переходу в римский католицизм, так как он противоречит учению древней церкви, которая всегда смотрела на вселенский собор, как на высшую непогрешимую инстанцию в делах веры. К тому же догмат этот введён сравнительно недавно (при предшественнике умершего папы Льва XIII Пие IX). Мне казалось большим заблуждением приписывать отдельной личности божественные качества...

Я пришёл к выводу, что католическая церковь была бы правильной без этих специально-римских отступлений и лжеучений, но где найти такую церковь? – думал я. Я стал бороться сам с собой. То являлось у меня желание перейти в католицизм, то думал я, – нет, из-за этих лжеучений я, как человек искренний, всё-таки не могу этого сделать. Как досадно, думал я тогда, что ни римские, ни лютеранские духовники не чувствуют, что истина в золотой средине между их крайностями, но всё-таки значительно ближе должна подходить к римскому католицизму, чем к лютеранству“. „Таким образом, я очутился в пренеприятном положении: с одной стороны, я порвал связь с лютеранством, хотя ещё и неофициально, но в своём сердце, а с другой – не мог решиться перейти в римский католицизм“ (13–15 стр.).

Разочарованный в католичестве, о. Тидебель обратил свои взоры к англиканской церкви.

„Противоречий и непоследовательностей, говорит он, я нашёл в англиканстве не меньше, чем в лютеранстве... Я рассказываю это в надежде, что и другие протестанты, при чтении этих строк, познают, что они не принадлежат к истинной церкви, и что они так же, как и я, узнают истинную церковь и перейдут в неё.

По официальной символической книге этой церкви „Ргауег Book“ утверждённой правительством, англиканская церковь признаёт 2 таинства (крещение и причащение). Но в действительности практикуются ещё 4 из других таинств. Они только утратили характер таинств и низведены на степень простых обрядов. И великая непоследовательность выражается в этом. Таинствами эти обряды не признаются, а всё-таки практикуются.

Так, например, таинства священства, по Ргауег Воок’у, у англикан не имеется, но англиканские епископы, пресвитеры и диаконы ординируются через рукоположение и считают это рукоположение необходимым условием для получения духовного звания.

При англиканской конфирмации епископ полагает руки на головы молодых людей. Брак заключается также священником в церкви. Исповедь и разрешение от грехов священником также сохранились у англикан. Так видно, что следы этих 4 таинств до некоторой степени сохранились у англикан; только таинство елеосвящения исчезло бесследно.

Многих сбивает то, что в англиканской церкви (опять-таки не во всех направлениях) есть иерархия из епископов, пресвитеров и диаконов; и есть месса, из чего многие заключают, что это древняя кафолическая церковь. Но их иерархия – не истинная иерархия. У англиканских епископов нет преемства и священства, они только по имени епископы, пресвитеры и диаконы. У них преемство прервано, когда по настоянию Генриха VIII англиканская церковь отделилась от римской. Что в англиканской церкви нет истинной иерархии, можно заключить и из того, что епископы англиканские многократно делали попытки получить от пап римских признание действительности их посвящений, но каждый раз безуспешно. Ещё недавно нынешний²⁰ папа Лев XIII отверг их просьбу. Но если бы папа Лев XIII мог найти хотя некоторое основание признать действительность их посвящений, он, надо полагать, согласился бы признать действительность англиканских посвящений, так как этим он бы подчинил Риму всю церковь Англии. Англиканские епископы, в случае признания их посвящений, готовы были признать первенство римского епископа. Однако римская курия не исполнила их просьбы“ (72, 73 стр.).

Англиканское вероисповедание своей неустойчивостью, непоследовательностью и другими недостатками плохо удовлетворяет и самих англикан. Это доказывается брожением, от лет древних и до дне сего наблюдаемом в англиканстве. В англиканской церкви существует масса разных направлений: „Гайт-чёрч“ (высокая церковь), „Брейд-чёрч“ (широкая церковь), „JIoy-чёрч“ (низкая церковь), Пресвитерияне, Методисты, Шотландская церковь и др. Все эти направления в некоторых вопросах не согласны между собой, но тем не менее все вместе составляют англиканскую церковь...

Это не соответствует взгляду и практике древней нераздельной церкви, в которой всегда все, не желавшие принять учение истинной церкви в её полном объёме, отлучались вселенскими и поместными соборами от общения с истинной церковью и существовали отдельно, и отцы церкви не допускали сектантов к таинствам истинной церкви (срвн. ibid 71 и 72 стр.). Понятно и англиканство не могло удовлетворить о. Тидебеля...

„Просматривая однажды, пишет он, каталог книжного магазина с целью найти католические книги, которые я хотел себе выписать, я заметил в этом каталоге рядом с словом „Римский Католицизм“ слово „Старокатолицизм“. Что это может быть? – подумал я. То ли, что и римский католицизм, или другой католицизм? Может быть это как раз то, что я ищу? – подумал я, и приобрёл себе подряд порядочное количество книг по старокатоличеству. Прочитал сочинения Бейшлага, Михелиса, Рейнкенса, Ваттериха, Лангена, Мишо и др.

„Я убедился (при чтении вышеупомянутых сочинений), что старокатолики мыслят не вполне по православно-кафолически“, что их католичество слишком свободомыслящее, либеральное и недостаточно строго различает в некоторых вопросах. С одной стороны, они хотят быть католиками, а не протестантами, а, с другой стороны, они обыкновенно стоят заодно с протестантами – против римских католиков. Такие случаи, из которых можно заключить, что старокатолики вообще мыслят более по-протестантски, чем по католически, при чтении Deutscher Merkur („Немецкий Меркурий“ главный орган старокатоликов Германии), попадаются довольно часто. Этот журнал постоянно помещает статьи протестантских авторов, как, напр., Гофмана, Бейшлага, Крюгера, Ниппольда и др., в которых делается попытка достигнуть сближения между протестантизмом и католичеством, что уже есть потерянный труд“.

Далее о. Тидебель делает выписку из сочинения старокатолического богослова Фишера, который утверждает, что старокатолическая церковь очень близка к протестантской и что она „не есть исключительно единственная спасающая и старокатолики не гордятся обладать истиной в полной мере“ (стр. 75–88).

По поводу этих слов о. Тидебель пишет.

„Какую печальную аттестацию даёт Фишер своей (старокатолической) церкви: Что она не обладает в полной мере истиной!“

„Истинная церковь непременно должна обладать истиной в полной мере. Если старокатоличество её не содержит в полной мере, то это доказывает, что старокатоличество не есть истинная церковь...

Таким образом, я успел сравнить все западноевропейские вероисповедания и всё-таки не нашёл того, чего искал. Я могу сказать – все вероисповедания Европы, так как кроме исследования упомянутых исповеданий, попутно читал и про реформатов, гернгутеров, армию спасения, анабаптистов и даже мормонов, но, конечно, всегда чувствовал, что всё это печальнейшие заблуждения. Теперь мне стало ясным, что одна из восточных церквей наверно будет тем, что я хотел найти. При чтении старокатолических сочинений, я усмотрел из них, что старокатолики делали попытку воссоединиться с православной восточно-кафолической русской церковью. Это меня чрезвычайно заинтересовало, и я приобрёл большинство, относящихся к этому вопросу, сочинений старокатолических и православных авторов.

Когда я прочитал брошюры протопресвитера И. Л. Янышева, протоиерея А. А. Мальцева, проф. Вл. Керенского, протоиерея E. К. Смирнова, проф. А. Гусева, в которых эти русские богословы высказываются о старокатоличестве, то на меня сошёл как бы свет, и я начал ясно сознавать, что православно-кафолическая восточная церковь учит правильнее всех других церквей. Как радостно был я поражён ясным, истинным, строго православно-кафолическим пониманием, которое развивают эти русские писатели! Как я обрадовался, увидев, что все они держатся той точки зрения, которую я уже раньше признал за истинную – при сравнении западноевропейских вероисповеданий, не подозревая, что как раз так учит православная церковь“ (88–91 стр.).

О. Тидебель для ознакомления с православным вероучением стал читать символические книги православной церкви, и в нём окончательно созрела решимость сделаться православным христианином. Вот что пишет он об этом:

„Я сознал, что православная церковь – единственная в наше время из всех существующих церквей, которая сохранила до самых наших дней в полном объёме правильное учение старой нераздельной кафолической и апостольской церкви первых XI веков; что эта церковь всегда учила одинаково и всегда имела тот же священный обряд. Её обряд неизменен от глубочайшей древности, от времён первых христиан. Эта церковь в буквальном смысле слова – православная. Эта церковь, действительно, „столп и утверждение истины“, как называет св. апостол Павел христианскую церковь. Это она доказала тем, что в течение двух тысячелетий сохранилась неизменной. Эта церковь сегодня учит так, как она учила в момент отделения от неё из-за filioque римской церкви и как всегда учила перед этим и будет так учить до скончания века. И это, конечно, один из сильнейших аргументов в пользу того, что это – истинная церковь. Ведь, истинная церковь не могла учить в одно время так, в другое иначе, но всегда должна была иметь неизменное истинное учение в полном объёме. Ведь, Спаситель изрёк, что Его церковь всегда будет „до скончания веха“, так что даже „врата ада не одолеют ея“ и что она всегда будет пользоваться Его и Св. Духа помощью“ – срвн. Мф.20:28 и Ин.14:16–17,26. Кто в наше время желает иметь древне-вселенскую, нераздельную церковь, тому ничего другого не остаётся, как сделаться православным, потому что все другие вероисповедания содержат какое-либо отступление от учения и устройства древне-вселенской нераздельной церкви“ (Ibid. VII гл.).

Теперь о. Тидебель уже православный священник!

Рассматриваемая книга его весьма важна своим· миссионерско-апологетическим содержанием. В психологическом процессе, пережитом о. Тидебелем, благодать Божия как бы в фокусе сконцентрировала яркие лучи небесного света, озаряющие отношение разных инославных исповеданий к православию и освещающие перед западом и всем человечеством непреложное – ex oriente lux²¹.

По-видимому, все западные христиане должны бы устремиться к единению с православием. На деле же мы видим иное... Даже из среды русской интеллигенции находятся суемудрствующие лица, симпатизирующие то католичеству, то лютеранству и т. д. Где причина сего? Прекрасный ответ даётся о. Тидебелем. „Православную церковь можно назвать образцовой церковью, от которой должны учиться все“.

„Как Спаситель когда-то не был признан мудрыми и учёными книжниками, так и в наши дни Его истинная церковь не признаётся учёными и умными западноевропейскими богословами, и высокоталантливыми писателями (граф Толстой и друг.).

Все эти господа примешивают к вопросам веры свои субъективные мнения и взгляды. Все они не постигают того, что в делах веры нельзя ничего взять умом или учёностью, а только верой, смирением и покорностью истинной церкви, голосу которой каждый христианин обязан внимать, согласно словам самого Спасителя „аще же и церковь преслушает, буди тебе яко язычник и мытарь“. Ведь сказано в св. Писании многократно: „Погублю мудрость мудрецов и разум разумных отвергну“ (Ис.29:14)... Так и в наши дни св. догматы истинной церкви кажутся „юродством проповеди“ таким лицам, как гр. Толстой и др., а всем познавшим православную истину, они великая сила и Божия премудрость“ (100 стр.).

Книжку о. Тидебеля весьма полезно будет прочитать многим русским интеллигентам, блуждающим своими мыслями семо и овамо²²...

Особенно же пригоден будет почтенный труд о. Тидебеля для наших миссионеров и вообще ревнителей православия. Несомненно, эта книга может иметь самые разнообразные применения при использовании её в миссионерской практике.

Наконец, всякому православному читателю рассмотренная нами книга доставит не только великое духовное наслаждение, но и утешение, убедительно доказывая истину, что православие есть дело Божие, находящееся под покровом благодати Божией и что Сам Господь поборает по нас (Срвн. Исх.14:14).

От души желаем труду о. Тидебеля широкого распространения.

Иеромонах Александр

В авторе настоящей книжки счастливо объединяются, друг другу помогая, друг друга восполняя, – воодушевлённый оратор, высокообразованный профессор и опытный ревнующий о деле Божием пастырь.

Опытный „пастырь душ“, конечно, обладает основательным знанием души человеческой, как в её нормальном состоянии, так – особенно – в состоянии падения, греха; но для этого он должен вполне владеть дающим такое познание методом, именно – способностью к тонкому самонаблюдению, к глубокому психологическому анализу. Затем, – истинный пастырь не может быть отшельником, занятым лишь своим духовным миром и совершенно безучастно относящимся к окружающей действительности: он должен быть отзывчивым на события современности, должен освещать их светом христианственности. Наконец, у опытного пастыря есть и правильный, единственно прочный и плодотворный метод для борьбы с „дурной“ современностью, именно – разъяснив пасомым, в чём зло, так воздействовать, через разум, на их волю, чтобы им самим захотелось выступить на подвиг христианского самосовершенствования. Все эти черты мы и наблюдаем в проповедях проф. прот. Соллертинского, рассматривая автора их, как пастыря; укажем для примера на следующие места: глубина психологического анализа, тонкое знание сердца человеческого – стр. 28. 29, 81 и др., особенно слова на 12-ю, 19-ю, 21-ю, 27-ю и 32-ю недели по Пятидесятнице; отзывчивость на современность, ср. стр. 5 – о бурской войне, о современной гордости и двойственности, стр. 25, 40, 86, 119–120 и др. ср. стр. 6, 46, 50 и др. жизненность, практичность – ср. стр. 17, 18, 39, 40, 86, 89 и др.

Как мы сказали выше, – профессор в авторе помогает пастырю-проповеднику: основательное, академическое изучение текста Св. Писания, продолжительные занятия науками, помогающими самоуглублению и самопознанию (пастырское богословие, педагогика, психология), – дали автору настоящих проповедей возможность глубоко проникать в смысл евангельских повествований и событий (ср. напр., слово в день торжественного входа Господня, стр. 31), умение подойти к самой сущности вопроса, поставить ту тему, которая ближе всего вытекает из евангельского чтения, из смысла воспоминаемого события (ср., напр., слова на день Благовещения – о смирении и на 12-ю неделю). Кроме тонкой культуры ума, широко-развитой наблюдательности, умения пользоваться действительно-научным критическим методом, – кроме всех этих преимуществ, профессорство усвояет нашему автору-проповеднику ещё одну важную и в высшей степени ценную черту – широту взгляда, что с особенной яркостью выразилось в его сочувственном отношении к высшему женскому образованию, раз оно серьёзно и дельно поставлено – ср. стр. 65.

Наконец, автор настоящего сборника – не бесцветный, шаблонный проповедник, говорящий лишь по обязанности, а оратор, всецело отданный делу церковной проповеди, сердечно относящийся к тому, о чём проповедует; а потому в проповедях его вполне естественно искреннее одушевление: напр., с какой тёплотой чувства говорит почтенный проповедник о детях, стр. 6–8; о русской женщине и о высшем женском образовании, стр. 56 и сл.; с какой проникновенностью характеризует он личность и настроение преп. Сергия (два слова, стр. 37–47); как, прямо вдохновенно, витийствует он о высоте христианского смирения, стр. 20 и сл., об истинно-христианской семейственности, стр. 48 и сл.

В заключение укажем на то значение, которое, по нашему мнению, проповеди прот. Соллертинского могут иметь для православного миссионера в его борьбе с современным сектантством, особенно рационалистического направления: ведь современные сектанты часто обвиняют православных в холодности и равнодушии к проведению христианственности в жизнь, обвиняют в заблуждениях и прямо „суевериях“; в своих возражениях и обвинениях сектанты кажутся сильными потому, что опираются на авторитет св. Писания; – но при этом, взятые из св. Писания тексты они толкуют совершенно произвольно, не умея проникнуть в действительную сущность данного места, понять его в связи со всем строем евангельского мировоззрения. Если образованному сектанту дать прочесть книжку проф. Соллертинского, то он, думается нам – в виду указанных выше достоинств проповедей почтенного автора, – принуждён будет по крайней мере поколебаться в своих неправильных взглядах на православных и в своих приёмах толкования священного текста.

Позволим себе окончить свою заметку выражением искреннего желания видеть в возможно скором времени полный годовой круг поучений высокочтимого проповедника; про данную же книжку скажем без лести, что она может служить истинным украшением библиотеки не только каждого серьёзного и отданного своему делу пастыря-проповедника, но и каждого мирянина, искренно интересующегося успехами православного церковного красноречия.

П. А.

Мнения западной печати по вопросу о том: можно ли считать Англиканскую церковь протестантской? – Пропаганда индусских религий среди христиан. – Девушка и её младенец – сибирские идолы. – Армия спасения в новом году.

Нынешней осенью во многих французских и некоторых английских газетах был поднят вопрос о том: можно ли считать англиканскую церковь протестантской? Авторы различных статей, отвечая на этот вопрос, резко расходятся во мнениях. Один из них категорически заявляет, – что англиканизм ничего общего с протестантизмом не имеет и что члены протестантских церквей: Посредствующей и Нижней равно не могут быть причислены, как к католической, так и к англиканской церкви.

Другой автор, подписывающийся: „Протестант“, не менее категорически опровергает это мнение и утверждает, что англиканская церковь зиждется на строго протестантских началах так же, как и церкви Посредствующая, Нижняя и шотландских Пресвитериан и не допускает, наравне с этими церквами, никакого другого основания кроме Евангелия и Апостольских посланий.

– Если и существуют англикане, допускающие, напр., догмат пресуществления – прибавляет Г. Протестант – то ясно, что их англиканизм не имеет ничего общего с истинным, который исповедуем мы, утверждающиеся на послании ап. Павла к Галатам (Гал.1:8). – Но хотя бы мы, или Ангел с неба благовествовал вам не то Евангелие, что мы благовествуем – да будет анафема.

Защищая так решительно протестантизм англиканской церкви, г. Протестант является однако выразителем далеко не всеобщего мнения. Французская газета Vérité Française сообщает, что в Америке англиканская церковь выделила из себя ветвь, почти открыто проповедующую примирение и покорность Риму. Один из пастырей этой группы, достопочтенный Ллойд уже посылает свою лепту Св. Петру, а другой – пастор Джонс, печатно говорит следующее:

– Протестанты, хвалящиеся своими сектантскими разногласиями, скажу более, англикане, гордящиеся отпадением от св. апостольского престола – хвалятся и гордятся тем, чего бы им следовало стыдиться... – и приходить к заключению, что англиканская церковь должна воссоединиться с матерью всех церквей.

– Римской церковью, в которой и найдёт снова единство, непреложный авторитет и престол апостола Петра, которому сам Господь сказал: Ты Пётр и на камне сём Я осную Церковь Мою и врата адовы не одолеют её.

– Ясно, что такие протестанты уже не далеки от церкви – замечает французская газета – ¾ пути ими уже пройдено.

Если возможны такие различные взгляды на англиканскую церковь, то церковь посредствующая является уже несомненно смешением лютеранства с кальвинизмом лишь со слабыми остатками католичества. Само название её показывает, что она занимает середину между так называемой Высокой, т. е., англиканской церковью и Нижней, к которой принадлежат пресвитериане и пуритане. В свою очередь эти две секты выделили из себя бесчисленное множество других сект: Квакеров, Гернгуттеров, Анабаптистов, Социниан и т. д.

И так христианство разделилось в Англии на две части: на Епископалов, обыкновенно называемых Англиканской церковью и на Сепаратистов или Нонконформистов.

* * *

„New-York Herald“ посвящает целый фельетон описанию успехов пропаганды индусских религий среди христианского населения Нью-Йорка.

„Пропаганда индусских религий в Нью-Йорке усиливается. Два индусских проповедника приобретают последователей, – они основали общество „Веданта“ и выработали систематический план действий, с целью убедить американцев в превосходстве древней индусской религии над Евангелием Христа. Они пытаются объяснить духовное начало жизни помощью разума и логики и стараются доказать, что истинная вера согласна не только с философией и наукой, но и со всем, что есть лучшего в христианском учении.

Общество Веданта и представитель его, Свами Абхедананта, прилагают все усилия к тому, чтобы доказать, что древняя религия с берегов Ганга, ещё так недавно внушавшая отвращение христианским церквам. не только не содержит ничего дурного, но служит, напротив, основанием для самого христианства.

Систематическое преподавание ведётся в течение недели, а по воскресениям говорятся проповеди. Молодой священник Свами Абхедананта читал уже раньше лекции в Англии и в Америке. Это молодой человек поразительной красоты, он держится с большим достоинством и полным самообладанием; когда он говорит в лицее Карнеги, невольно приходит в голову, что ожила статуя какого-нибудь древнего индусского бога и сошла с пьедестала, чтоб говорить с народом.

Автор фельетона присутствовал на одной из лекций Свами и так описывает виденное и слышанное:

„Абхедананта предстал перед слушателями в длинной одежде, ниспадавшей красивыми складками; несколько минут он молчал, как бы погруженный в экстаз, потом прочитал молитву по-индусски, перевал её и приступил к лекции. Он начал с того положения, что вера есть краеугольный камень всех религий, основание всех вероучений. Вера – жизнь, сомнение – смерть.

На вере зиждется учение Христа, Который сказал, что она может двигать горами. Он продолжал говорить, подтверждая сказанное множеством цитат. Видно было, что он основательно знаком с последними выводами науки и с одинаковой свободой основывал свои доказательства на химии, астрономии или истории; он легко и точно приводил выдержки из Спенсера, Макса Мюллера, Эмерсона, Платона и т. д. Притязания теозофов школы Блавоцкой творить чудеса в роде мгновенной передачи мыслей и писем из Тибета в Америку – он назвал шарлатанством. Он смеялся над происшествием с Китом в истории пророка Ионы, затем обратился к Индии и, выяснив свой взгляд на то, что он называет слепой верой – верой вопреки разуму и здравому смыслу. – описал состояние индусских сект, погружённых во мрак невежества и суеверия, веривших нелепым басням жрецов, пока не пришёл Будда, чтобы освободить людей от заблуждения и научить их божественной истине.

После этого интересного вступления, лекция превратилась мало-помалу в скучный набор общих мест и перестала занимать слушателей; некоторые из них даже заснули.

Под конец Свами предложил присутствующим возражать ему и вызвался отвечать на вопросы. Многие писали вопросы на кусочках бумаги и подавали лектору, а он отвечал на них быстро и очень остроумно. Это было интереснее всего остального.

При входе в зал леди и джентльмены раздавали брошюры, объясняющие философию Веданты. Поразительно, что американцы так заинтересовались этой отменой всего современного хода цивилизации, тем более поразительно, что из двадцати человек вряд ли один понимал, как следует, то, о чём говорил молодой красавец.

В нескольких шагах от лицея Карнеги, где проповедует Свами, другой индус. Баба Барати, просвещает своих учеников. Баба Барати очень учёный и начитанный человек. До начала миссионерской деятельности с целью обращения американцев в индуизм, он провёл двенадцать лет среди святых в лесах Индии.

Автор статьи Нью-Йоркской газеты нашёл его сидящим за столом в длинной одежде, чёрные волосы падали ему на плечи. Он был окружён учениками или, вернее, ученицами, так как женщин было больше, чем мужчин. Его беседа была чрезвычайно интересна. Спрошенный о древнем индийском обычае сожжения вдов. Баба Барати объяснил его значение. Он сказал, что индусские девушки приучались с самого раннего детства смотреть на замужество, как на состояние святости. Мать внушала дочери, что замужество возвысит и вознесёт её, что она должна быть чиста и непорочна, должна все помыслы обратить к Богу, чтобы быть в состоянии служить мужу в высшем духовном-смысле; должна заботиться о его нуждах, о спасении его души и ежечасно приготовлять его к небесной жизни, в которую он вступит по смерти. Воспитанная в таких понятиях, индусская девушка сама смотрела на себя как на живую, чистую жертву Богу и твёрдо верила в то, что замужество есть ступень, ведущая к возможному на земле совершенству. В 12 лет девушку выдавали замуж, но года два или три она оставалась ещё в доме родителей, где вела под руководством матери жизнь непорочной весталки, посвящая дни и ночи молитве, в ожидании того дня, когда ей будет разрешено сделаться подругой, опорой и утешением своего супруга и повелителя. По верованиям индусов величайшая заслуга вдовы состоит в том, чтобы по смерти супруга всецело посвятить себя Богу; но, если женщина не обладала достаточной силой духа для того, чтобы отречься от родных и друзей, от мира и всех его радостей, она могла избрать другой путь: присоединиться к мужу на его погребальном костре и добровольно предать себя на сожжение.

Баба Барати утверждал, что никто ни в каком случае не принуждал вдову к этой ужасной жертве. Напротив, друзья и родные старались удержать её от рокового шага, но если, повинуясь внушению свыше, она настаивала на своём намерении вместе с супругом покинуть этот мир, то конечно радовались тому, что она являлась вместилищем божественного духа. Вдова должна была доказать, что она в состоянии вынести испытание, а потому ей предлагалось, в присутствии всех родных, протянуть левую руку и держать мизинец над пламенем лампы. Если она была в состоянии улыбаться и весело разговаривать с присутствующими в то время, как живое тело её корчилось и трескалось на огне, её признавали достойной взойти на костёр и с него, вместе с мужем, подняться на небо. Баба Барати говорил, что индусские вдовы с радостью всходили на костёр потому, что пылавший в их душах божественный пламень делал их нечувствительными к страданиям, причиняемым вещественным огнём.

Английскими законами сожжение вдов безусловно запрещено.

* * *

„The World“ поместила в № от 14-го февраля (нов. стиля) корреспонденцию из Петербурга. В заметке говорится, что в селе „Семеновка“, в Восточной Сибири, на границе Монголии возникла, года три тому назад, безобидная, но в высшей степени странная и интересная секта, тысячами привлекающая последователей.

Ещё недавно на месте Ссменовки была пустыня, по которой лишь время от времени бродили кочевые буддисты. Несколько лет тому назад там поселились в небольшом числе русские ссыльные, отбывшие срок наказания; позднее к ним присоединились немногие семейства татар и киргизов.

Весь этот пришлый народ зажил вместе: образовался посёлок.

Русские пахали землю, строили избы, рыли колодцы и ткали одежду. Народ всё прибывал.

Появился буддист-священник и начал проповедовать о том, что душа возвращается на землю и снова воплощается в телах младенцев. У русских нашёлся Новый Завет, и они принялись читать о Рождестве в Вифлееме; русские и буддисты стали собираться по вечерам и совместно рассуждали на эти темы.

Однажды ночью, в декабре 1901 г. молодая красивая девушка родила мальчика. Тотчас же распространился слух, что снова родился Христос. Весть эта разнеслась с быстротой молнии по всему округу. Русские говорили, что родившийся младенец Христос, буддисты уверяли, что – Будда. Девушка не могла дать никаких объяснений.

Целыми толпами стали стекаться паломники. Девушку одели в дорогую китайскую парчу и, с младенцем на руках, посадили на трон. Русские и буддисты преклонялись перед ней. Мать и ребёнок сияли.

Посёлок процветал; о болезнях и слуху не было, скот размножался, урожаи были прекрасные. Новая вера быстро распространялась. Со всех сторон стекались паломники и приношения; каждый день мать и дитя сидели на троне в сверкающей парче, с коронами на головах; перед ними горели свечи, стены святилища блестели золотом и серебром.

Прошёл год, известие о странном явлении дошло до Петербурга. Такая секта не могла быть терпима. Явилась полиция из ближайших городов и девушке приказано было удалиться с ребёнком из Семеновки.

* * *

Заграничные газеты сообщают о том, что Армия Спасения собирается созвать в новом году будущим летом в Лондоне всемирный конгресс, на котором будут произведены „большие манёвры“. Конгресс продолжится четыре недели, с половины июня до половины июля. В дополнение к главной цели конгресса – заседаниям офицеров и членов армии под председательством генерала Бута – будут устраиваться по крайней мере 4 раза в неделю также и публичные собрания для обращения неверных. Под „большими манёврами“ подразумеваются именно эти собрания, которые будут происходить в заранее нанятых, огромных помещениях в центре города, а также и в пригородных театрах.

На конгресс съедутся со всех концов света 6000 офицеров и 100 тысяч солдат Армии Спасения. Для одних только американских гостей будет зафрахтован особый большой пароход.

Пятого июля Армия Спасения полагает устроить праздник в хрустальном дворце; рассчитывают, что на этот праздник соберётся не менее 100 тысяч народа.

Работая с изумительной энергией в течение 37-ми лет, генерал Бут создал из Армии Спасения могучую организацию, имеющую в настоящее время большое влияние во всех частях света. Летом генералу исполнится 75 лет; в виду преклонного возраста своего главы, члены армии пожелали ещё при жизни его оградить своё дело от всяких случайностей и поставить его раз навсегда на незыблемое основание. Вот цель созыва конгресса.

Заботясь о будущем. Армия Спасения не перестаёт работать не покладая рук и в настоящем и продолжает раскидывать свои сети по всему свету. 12 лет тому назад это общество основало в Индии в Мадрасе убежище для падших женщин. Девиз этого дома: „Прости и забудь“. Двери убежища широко открыты для всех, желающих вернуться на путь добра, причём не обращается ни малейшего внимания на племенное происхождение, общественное положение или религию кающихся. Всех принимают с одинаковой любовью, всем оказывают поддержку. Газета Madras Weekly Mail находит, что за 12 лет своего существования убежище сделало неисчислимо много добра, спасая женщин от унижения и позора и делая из них полезных членов общества. В настоящее время Армия Спасения занята смелым планом расширить поле действия своих агентов в Соединённых Штатах. Между жителями гористых штатов Кентукки и Теннесси происходят постоянные стычки. С целью помирить этих враждующих людей, армия посылает в оба штата сильные отряды под предводительством опытных офицеров. Полковник Ламб работает в Канаде, подготовляя почву; весной предполагается выслать туда из Англии большое число воинов.

Сам генерал отправился в начале октября в поход в Германию, где собирался пробыть 2 недели.

С. Вердеревская

(по епарх. органам печати).

Епархиальные органы печати составляют ценный материал для истории церковной жизни той или другой епархии и в частности для истории миссионерского дела. Обозревая миссионерство истекшего года по этому первоисточнику, нельзя не видеть, что миссионерская деятельность, не смотря на множество неблагоприятных условий, не ослабевала в 1903 г. в своём поступательном движении вперёд.

Почти во всех епархиальных ведомостях можно встретить полные глубокого интереса сведения о публичных беседах с заблудшими, и описание внутреннего состояния расколо-сектантских общин и отношения отпадших к православной церкви и её чадам; нередко помещались сведения об учении расколо-сектантов, проповеди миссионерского характера и статьи руководящего содержания. Встречается немало отрадных сообщений о присоединениях к православию, о миссионерских экскурсиях и т. д. Такое внимание, оказываемое епархиальными органами расколо-сектантству говорит, конечно, не только о положительной стороне дела, т. е., о ревности миссионеров, но и об отрицательной, т. е., что расколо-сектантство всё ещё сохраняет пропагандистский характер, направленный к совращению членов церкви православной; и одним епархиальным миссионерам, разъезжающим по местам, заражённым расколом и сектами, трудно справляться со злом без деятельной помощи местного духовенства и ревнителей православия из приходской среды. Поэтому особенный интерес представляют в епархиальных органах статьи, в которых ставится вопрос об участии приходского духовенства в миссионерстве и выясняется, насколько это участие является совместимым с приходской деятельностью священника.

Такой вопрос затронут в статье („Вятск. еп. вед.“ № 13), принадлежащей Вятскому миссионеру, который в тоже время состоит и приходским священником. В своей личной деятельности почтенный автор выводит заключение о несовместимости разъездного миссионерствования с приходской деятельностью пастыря. Действительно, такое совместительство часто причиняет много неудобств, а вместе с тем не даёт приходскому священнику возможности должным образом исполнять свои прямые обязанности, очень осложнившиеся в последнее время школьным делом, попечительствами, вне-богослужебными беседами и чтениями, нередко статистикой и т. п. делами, требующими вместе с тем и бумажной отчётности в консистории и др. учреждения. Нужно священнику время и для самообразования, чтобы всегда стоять на страже дома Божия в наше тревожное и полное всякими новыми учениями время. „Скрепя сердце, говорит наш автор, миссионер-священник должен разделить свои дела на более важные и на менее важные“. В массе дела для приходского священника, разъездное миссионерство должно сделаться для пастыря-миссионера делом побочным; ещё прежде, делает историческую справку автор, когда не было обязательной отчётности по миссионерству, когда и само расколо-сектантство не представляло такой деятельной силы, как в настоящее время, совместительство миссионерства и приходской деятельности было более возможным, но в настоящее время оно должно составить специальное занятие особо приставленных к этому делу лиц. Не мало происходит неудобств при удовлетворении религиозных потребностей прихожан, живущих в приходе разъездного миссионера-священника. В его отсутствие товарищи-соседи, по большей части, отказывают чужим прихожанам в совершении треб, считая поездки своего соседа миссионера корыстными. „Ты ездишь, говорят они, и жалованье за это получаешь, а мы здесь за тебя служи“. Понятно, что обвинение в корыстолюбии голословно, но боль обиды от этого не меньше и она влияет на ревность миссионеров к делу Божью. Получает же в действительности такой миссионер-священник 30–40 р. в год разъездных, терпя в тоже время неприятности от своих сотоварищей, от раскольников и сектантов, иногда от прихожан, благочинного, в случае жалоб неудовлетворённых прихожан и т. п., не говоря уже о том, что такой миссионер должен опускать часто и свои домашние хозяйственные дела. И при всём том, как свидетельствует автор, такой священник-миссионер может уделить в год на собеседования с расколо-сектантами от 40–60 суток, а заражённых сектантством пунктов бывает иной раз от 100–200. Понятно, что деятельность приходского разъездного миссионера-священника не может быть вполне плодотворной ни со стороны пастырской, ни миссионерской.

Соглашаясь с этим выводом, однако нельзя не поставить вопроса, неужели миссионерствование не совместимо с приходской деятельностью. Нам кажется, оно будет вполне совместимой, если каждый пастырь своего прихода, заражённого расколом, или сектами, будет в нём и миссионером. Апостол говорил, что „подобает быть среди вас ересям и расколам“, но вместе с тем учил Тимофея и Тита вразумлять и обличать заблуждающихся в их пастве. Если каждый священник будет миссионером своего прихода, путём ли вне богослужебных чтений, хорошего церковного пения, истового отправления богослужения, задушевного отеческого слова вразумления заблудших и т. п., то все выше изложенные сетования миссионера, приходского священника, устранятся сами собою. А что такое миссионерство плодотворно, это не нуждается и в доказательствах.

Радеющий о своей пастве пастырь непременно будет первым и самым важным миссионером в своём приходе и что миссионерство ничуть не будет препятствовать пастырю в исполнении им его многосложных обязанностей. Наоборот, оно будет одним из средств добросовестного отношения к своему пастырскому делу. В одном случае оказалось священником лицо, любящее и знающее пение и употребившее в дело на пользу миссии свой талант. В другом на тоже дело пастырь мог бы употребить вне-богослужебные собеседования, чтение для народа с световыми картинами, частые беседы с заблудшими, посещение их с этой целью в духе любви и мира. Такие способы воздействия на заблудших завещаны пастырю от апостолов и свв. отец и они всегда явятся самыми верными, самыми сильными рычагами для обращения заблудших.

Приходский священник-миссионер подготовит почву для разъездных епархиальных миссионеров, назначаемых из лиц опытных и специально преданных делу миссии. Итак, ещё раз нужно сказать, что совмещение миссионерства с приходской деятельностью желательно видеть у каждого пастыря, у которого в приходе найдутся заблудшие овцы.

Да и как можно быть пастырю равнодушным, когда он видит расхищение овец своего стада! Таже епархиальная печать даёт нам по поводу этого картинки далеко не весёлого характера. Вот что пишет свящ. К. в № 13 „Ворон. еп. Вед.”:

«Однажды приходит ко мне молодая, бойкая женщина. «Батюшка», говорит, «дай записку становому, чтобы он паспорт велел мне выдать: не хочу, не могу с своими жить. Я в город от них ушла, два месяца прожила там, устроилась хорошо. Пришёл туда за мной муж, назад привёл меня. А я жить всё равно не буду; не могу, удушусь лучше». Безобразная отвратительная картина открылась предо мной, пишет о. К. Глава семьи – крестьянин хлыст, мужик лет 45, здоровый, пьяный²³, сладострастный; забитая им его законная жена – измождённая старуха, в своё время несколько раз убегавшая от развратника мужа; старшая невестка – молодая солдатка, в отсутствие мужа вступившая в преступную связь с своим свёкром. Неудовлетворённый одной молодой жертвой, хищный свёкор пускает в ход всевозможные меры, чтобы затянуть в развратные сети другую жертву – младшую невестку, совсем ещё девочку. Он и ласкает её, и угрозами стращает, твердит ей постоянно, что она ему чужая, что между ним и ней никакого родства нет; наконец даже сын, желая заручиться отцовским расположением ругает и бьёт свою жену за то, что она не ласкова с свёкром. Жертва выскользает из развратных рук, её ловят и силой приводят домой. Помню, пишет о. К., целый день уговаривал я беглянку успокоиться, остаться жить с своими (они дали мне слово не трогать её), терпеть, бороться. Помню, как радостно, любовно смотрела она на своего мужа, когда я свёл их у себя. Вот я, по-видимому, убедил её, она готова покориться, согласна идти к мужу, но вдруг... припомнит она что-то, остановится взор её перед какой-то, ей одной известной, картиной, и она снова твердит: «не хочу, не могу, не пойду»!. Согласилась, наконец; дома живёт теперь, но не покойно на душе у меня, пишет о. К. Спас, или погубил я женщину, не знаю. Хорошо, если беглянка отстояла свои права, но, если жертва, выбившись из сил, сделалась добычей хищника... Боже избавь! водка и женщины – вот его бог», говорила она мне про своего свёкра; «затрясётся, как женщину красивую увидит».

Вчуже и то больно читать эти строки, что же сказать про пастыря своего стада, может ли он быть равнодушным к таким явлениям. А их в наблюдении о. К. было не мало. Другая женщина рассказывала ему, с какой чисто бесовской обольстительной силой один хлыст соблазнял её на преступную с ним связь, как он очаровывал её, так что она даже стала сохнуть и чахнуть при разлуке с ним, когда она твёрдо решила не согрешить, и… выдержала себя. Эти безнравственные явления делают нестерпимой совместную с хлыстами жизнь и для православных односельчан. „Батюшка“, говорили тому же о. К. жители одной деревни его прихода, „надоели нам хлысты, невмоготу становится от них, хоть бы судом вывести их из нашего села“ – и уныло прибавляли: „Вряд суд-то их возьмёт, хлысты говорят, что там, на суде из ихнего брата есть“.

А какую, помимо безнравственности, вносят хлысты путаницу в религиозные понятия простых верующих односельчан, особенно подростков. „Где наш Бог?“, спросила однажды о. К. жившая у него прислугой девочка лет 13; „хлыстовка А. говорила мне, что Бог на земле с хлыстами живёт, с ними ест и пьёт, что на небе нет Бога: там Ему не за что держаться, оттуда Он кверху ногами упадёт“. Какое дикое, грубое представление о Боге выработали хлысты, благодаря идее самообожествления, широко распространённой среди них. Каждый хлыст считает себя Человеко-богом и удивительно, как с ними в унисон поют наши заблуждающиеся интеллигенты, научно и философски старающиеся оправдать тожество идей Богочеловека и Человеко-бога. Заблуждение, очевидно, имеет свою неумолимую, прямолинейную логику, которая заставляет приходить к одним выводам как образованных, так и необразованных сектантов. Идея Человекобога делает хлыстов грубыми и гордыми, презрительно смотрящими на не хлыстов (как противоположна ей мысль о Богочеловеке!). „Батюшка, хлыст Г. говорит, что все мы православные, как собаки, подохнем, а он Г. и сам свят, и хоть кого, хоть собаку святой сделает“. Горделивое сознание своей святости, а также и чувство безнаказанности, ибо хлысты отлично знают, что в направлении мыслей интеллигентного общества царствуют Ста-вичи и компания интеллигентов, большинство из которых является на суде защитниками хлыстов, все эти обстоятельства дают возможность хлыстам открыто пропагандировать своё учение, нагло издеваться над православной церковью и её чадами. Интересная статья о. К. будет ещё продолжена и откроет, несомненно, ещё больше то нравственное зло, которое причиняют православной церкви хлысты.

Раскол тоже, как видно, проявляет себя в разных местах нашего отечества довольно ощутительно. Отрадно всё-таки отметить, что кроме, так сказать, присяжных миссионеров, начинают принимать участие в борьбе с расколом приходские священники заражённых приходов, а также и светские лица под руководством пастырей, образующие миссионерские кружки. Так в Смоленской епархии, где в некоторых уездах есть раскольники (около 21,261 чел. обоего пола), дело противо-раскольничьей миссии представляет такую именно картину. „Кроме уездных миссионеров, говорит официальный отчёт за 1902 г. (см. „Смол. еп. вед.“ № 10), в борьбе с расколом принимали участие и те приходские священники, в приходах которых имелись заражённые расколом старообрядства. И наконец, в целях более успешной борьбы с расколом в Сычевском уз. учреждён противо-раскольнический миссионерский кружок лиц, поставивших себе прямой целью всеми мерами содействовать ослаблению раскола. Кружок этот существует с 1884 г. и насчитывает в своём составе 63 членов“. В указанной епархии раскол несколько возрос (на 134 чел. более прошлого 1901 года) путём естественного рождения, вследствие брачных уз православных с раскольниками и благодаря совращению. Последних случаев, впрочем, очень мало. Всего зарегистрировано 5; чаще бывают случаи совращения % как известно, при смешанных браках. Большинство раскольников в Смоленской еп. из приемлющих австрийскую иерархию (13,606 ч.), затем беглопоповцев (6,207 ч.) и беспоповцев (1,448 ч.). У австрийских есть свой лже-епископ Иона, рукоположивший до 12 лже-попов; есть скиты и небольшие монашествующие общины. Один из лже-попов Димитрий Смирнов славится, как начётчик и раскольничий апологет, не только в Смоленской, но и в соседних епархиях, куда его приглашают на собеседования с православными миссионерами. Очень характерны некоторые поступки раскольничьего лже-архиерея Ионы, сообщаемые отчётом. „Для пополнения своей архиерейской казны он не отказывается служить и заупокойные будничные обедни, за которые берет с крестьян по 8 и более рублей, а саму обедню наименовал „большой обедней“. Ввёл он также „архиерейскую исповедь“, таксированную золотым, – и бедные мужички-раскольники несут к Ионе „золотые“, веруя также в более лёгкую и удобную дорожку к пресветлому раю, как и католики в спасительность индульгенций“. Действительно, как это недалеко и от заблуждений католичества и от „двигаловской“ веры Коновалова! „Главной заботой лже-епископа Ионы, сообщает отчёт, нужно считать стремление объединить раскольников других сект с своей австрийской“. При объединении раскол внешним образом усилится. Но будет ли эта сила нравственной, царством Христовым, когда во главе её стоять противо-канонические пастыри и в большинстве случаев такие лица, как Иона!

Раскол поддерживается и литературой, развивающейся среди него год от году, хотя некоторые секты, как, напр., беспоповцы пробавляются ещё „Цветниками“ XVIII в. и в них находят оправдание своего положения. В этих цветниках православная церковь обвиняется беспоповцами (см. Сарат. еп. вед. № 13) в слиянии лиц Св. Троицы (в песни „Свете тихий“ поют: „Поём Отца, Сына“, а „иже“ между ними не ставят), в принятии обливательного крещения, а также отвергается священство православной церкви, как еретическое, и ожидание второго пришествия Христова во плоти. Уличив в мнимых отступлениях православную церковь, „цветники“ проклинают её, а раскольников увещевают не иметь с ней общения.

Миссионеры церкви православной стараются изобличить нелепые бредни раскольников и сектантов и их вожаков, а также разбирают раскольничьи апологетические сочинения на публичных беседах. Нам приходилось уже высказывать своё частное мнение об этих беседах („О сердечности в миссионерстве“). Несомненно, что дело миссионерское трудное и что одному епархиальному миссионеру не под силу одолеть тьму раскола и сект, когда в течение года он обязан побывать в сотнях пунктов епархии, дать обо всём письменный отчёт начальству и вести, кроме того, не мало разной переписки, не имея ни минуты отдыха и возможности заняться своими личными делами, особенно если он семейный. Миссионер это – апостол. Но апостолы всегда имели сотрудников на местах своей проповеди или из обращённых, или в среде пастырей. Эти лица ближе знали свои общины, входили с нею в непосредственное общение и так как они были, по большей части, людьми достойными, то много помогали распространению апостольской проповеди авторитетом своей личности, непосредственной сердечностью обращения и т. п. средствами. Апостолы, как видно из их посланий (см., напр., Коринф.: „а крестил ли из вас ещё кого, не знаю...“), далеко не всех членов той или другой церкви знали непосредственно. Их дело довершали местные деятели, входившие в непосредственное, сердечное отношение со всеми членами общины. Понятно, что и разъездные епархиальные миссионеры тоже не могут при существующих условиях выполнять дело иначе, чем они его выполняют. Они ведут дело Апостолов, но им нужны в помощь Силуаны, Тимофеи, Онисимы и пр. Эти последние могут стать в близкие, сердечные отношения с членами всей местной общины православной и неправославной. Конечно, первое место здесь должно бы принадлежать пастырям приходским. Миссионеры же, как более искусные в борьбе, помогают им, показывая образцы ведения собеседований, прений о вере и т. п. Наша епархиальная печать, действительно, даёт немало образцов ведения бесед и прений о вере с раскольничьими и сектантскими вожаками. Нельзя не отметить несколько таких собеседований.

В г. Тифлисе о. Д. вёл беседы с молоканами о необходимости христианских храмов и икон. Сам способ ведения беседы, приёмы молоканского возражателя не представляют какого-либо оригинального явления, ещё не отмечавшегося в печати.

Но поведение возражателей, а также отношение к собеседованию православных, бывших здесь, интересно отметить. Когда православный миссионер ответил на все запросы молоканского начётчика и объяснил неправильность толкования молоканами некоторых мест Евангелия и апостольских посланий, то обратился к присутствующим православным с следующими словами: „Православные! вы слышали и видели, что я в течение, кажется, часов двух времени отвечал на многие возражения и запросы Жабина (молоканин), ответил ему и на запрос о поклонении Богу в духе и истине, хотя этот вопрос и не имеет прямого отношения к предмету настоящей беседы, прошу вас, скажите по совести, после этого могу ли я с своей стороны и имею ли право предложить своему собеседнику вопрос, имеющий самое ближайшее и существенное отношение к предмету беседы, и попросить его прочитать и объяснить один маленький стишок из 23 гл. Ев. Матфея, из той самой главы, все обличения которой молокане направляют по адресу православной церкви и церковной иерархии?“ Православные отвечали в несколько голосов: „можете! имеете право! полное право имеете! Жабин! читай и объясняй! ты обязан ответить!“ Жабин, озадаченный таким приёмом своего собеседника и никак не ожидавший, что дело примет такой печальный для него оборот, сильно смутился и пал духом; он чувствовал и сознавал, что голос народа в данном случае для него закон и что он обязан отвечать, а ответить никак нельзя, ибо православный собеседник тотчас же коротко и ясно для всех, при многочисленной публике докажет, что общество молокан не есть истинная, спасающая церковь Христова. Силы изменили Жабину и вот он собрал свои последние усилия и ещё раз заявил, что не будет читать и объяснять, так как ему не ответили на его запрос о поклонении Богу в духе и истине. Но голос видимо изменял Жабину, тон ого обличал в нём человека, потерявшего под собой твёрдую почву. Тогда о. Д. ещё раз сказал: „православные! прошу вас, поддержите мой запрос, дело очень важное, в две минуты докажу, что общество молокан не есть истинная, спасающая церковь Христова...“ Православные и до того бывшие в напряжённом состоянии, теперь ещё дружнее стали поддерживать запрос о. Д., но Жабин упорствовал и отказывался отвечать. Всем было ясно, что запрос о. Д. в корне подсек Жабина. В виду отказа Жабина отвечать, собеседование было закончено торжественным пением православными „Достойно есть“, а Жабин и его сотоварищи ещё до этого удалились из храма, где происходило собеседование. Жабин после этого уехал даже из Тифлиса и на следующую беседу не явился. А перед отъездом в беседе с хорошо знакомым ему о. мисс. А. Левитским признавался, что никогда ещё ему не чувствовалось на собеседовании тяжело, как этот раз. А один даже из наставников молоканских после 5-й беседы заметил о. Д.: „да, правда, в вероучении молокан есть некоторые недостатки“. Это было сказано при посторонних свидетелях²⁴. Такое сознание, конечно, знаменательно.

Подобного рода беседы ведутся православными и в других местах нашего отечества, заражённых расколом и сектами. Так в Екатеринославской епархии ведена была беседа с сектантами д. Софиевки, Александровского у., на очень современную тему – о почитании св. мощей. Прениям предшествовала речь миссионера, на основании слова Божия, показавшего необходимость и важность почитания останков угодников Божиих²⁵. В с. Петропавловском, Оренбургской еп., местный миссионер о. С. вёл беседу с известным в раскольничьем мире апологетом лже-епископом Онисимом Швецовым. Беседа касалась вопроса о том, может ли церковь быть, хотя бы временно, без трёхчинной иерархии (Еп. вед. № 11). В г. Сызрани, Симбирской епархии, Я. З. вёл беседу по поводу полемических сочинений православных против раскольников. Здесь миссионер и возражатели коснулись некоторых мест из Пращицы, жезла правления, света духовного, скрижалей и др., а также Деяния соб. 1667 г., где, как говорят раскольники, наложены клятвы на старые обряды и книги (См. № 13 еп. вед.). В Томской епархии, как видно из отчёта, помещённого в еп. вед. (см. № 10), миссионером К. за второе полугодие 1902 г. было произведено 9 публичных бесед и 19 частных. Характерен ответ, данный на собеседовании одним австрийским малограмотным лже-попом Коуракского прихода, на все запросы миссионера: „я рукоположен Нижегородским епископом Иосифом не для того, чтобы с вами беседовать, а для совершения службы и таинств для своих пасомых“. Он оказался даже незнающим, когда и откуда пошла австрийская иерархия.

Между прочим, в „Полоцких еп. вед.“ затронут в мисс. отделе очень важный и интересный вопрос, явившийся у автора статьи под впечатлениями беседы с раскольниками в городской тюрьме, это вопрос о „браках“ федосеевских (см. № 11). Дело в том, что в тюрьмах часто бывают присоединения к православной церкви арестантов, осуждённых в ссылку, если они желают, чтобы за ними могли на казённый счёт следовать их жёны и дети. Так как браки раскольников-федосеевцев у нас и гражданскими властями не признаются действительными, то этому желанию раскольник-арестант может удовлетворить единственно путём присоединения к православной церкви. Понятно, что такие присоединения бывают не по убеждению в истине православия, а потому совершенно неискренни и новые прозелиты представляют, поэтому, мало цены для православной церкви. Автор живо описывает такую драму одной раскольничьей четы, с которой он познакомился здесь в тюрьме. После предварительного оглашения и беседы об истинности православной церкви, миссионер стал расспрашивать раскольников, желавших воссоединения.

«Ну, дядюшка, скажи-ка нам, почему ты вздумал присоединиться к церкви нашей»?

– «Из-за детей... Если я один пойду, то и она и дети здесь погибнут, а если со мной пойдут, то будем жить».

– «Ну, а если бы ты был свободен»?

– «Когда бы я был на воле, то не то что тысячи, давай миллионы, я и то не пошёл бы в вашу церковь», сказал он с особенным жаром.

– «Знаешь, дядюшка, тебя, ведь, батюшка не может присоединить к церкви нашей... Ведь, для этого требуется, чтобы ты искренно сознал свою неправоту и пожелал войти в церковь... Вот мы тебе прочитаем вопросы, с которыми к тебе обратится батюшка, прежде чем тебя миропомазать».. Прочитали мы эти вопросы из чина и снова заметили, что присоединить к Церкви возможно только верующего.

Смутился арестант.

– «Я готов присоединиться, сказал он, я желаю... Наш батюшка говорил, что наша вера правая, а теперь вот вы доказываете, что ваша правая... Вы лучше нас знаете... Я желаю»...

Жена, всё время убаюкивавшая своего ребёнка, также иногда вставляла в наш разговор свои замечания, из которых легко можно было убедиться, что она гораздо фанатичнее своего мужа. Между прочим, она заметила, что каждый свою веру хвалит, что вер 70 – и каждая – истинная, что без своего батюшки она не может защитит своей веры, а батюшка их это может и пр.

– «Ну. а как же жена твоя?» – спросили мы арестанта.

– «А это её дело... Я говорю, что если не хочет погибнуть, то должна перейти в нашу веру и со мной идти»...

– «Что же, я согласна», отвечала бедная и страшно измученная женщина...

– «Ну, а дети»? – спросили мы снова...

– «А детей, сказала резким тоном мать, я не дам мазать. Ну, мы берём на свою душу грех, что изменяем вере, а дети-то невинные не должны страдать»...

– «Как же это, тётушка, заметили мы, вы с мужем будете в церкви, а дети-то вне церкви... Вас помажут св. миром, а дети будут без таинства... Как же ты будешь их воспитывать, в какой вере»...

– «В какой вере я буду, в такой и дети… а миропомазывать их не дам»... Невыносимо тяжело было слышать, замечает автор статьи, эти изливавшиеся из настрадавшейся, несчастной души вопли. Ясно видно было, что оба раскольника, хотя и изъявляют желание присоединиться к церкви, но это желание их совершенно неискренне; они готовы покориться ужасной необходимости, хотя убеждены, что, переходя в церковь, или точнее, дозволяя совершить над собой миропомазание, они изменяют вере отцов и впадают в тяжкий грех... Когда речь заходила о присоединении детей, нельзя было спокойно смотреть на лицо несчастной матери, которая никак не хотела допустить детей своих «до греха» и готова была защищать их до последней крайности... Лицо каторжника в эти моменты также выражало один ужас и вместе готовность покориться несчастным обстоятельствам, лишь бы не расстаться с своими милыми и дорогими сердцу детишками... А когда этот несчастный отец хватал маленькую ручку своего плачущего ребёнка и нежно со слезами на глазах целовал её, тогда положительно было невозможно удержаться от слёз»...

Положение, действительно, крайне ненормальное, но помочь ему может, главным образом, гражданская власть и закон, который в данном случае, т. о., при следовании раскольничьих федосеевских семей на каторгу, должен признать их такими же, как и других раскольничьих толков, небракоборных. Наша церковь, не делая для себя ценных приобретений, всё-таки творит милость, ибо, рассуждая сухо, юридически, она должна бы отказывать в приёме таким несчастным и тем разрывать их семьи. А кто знает? Пути Божии неисповедимы. Может быть, и сами такие родители и дети их будут прекрасными членами церкви православной...

Свящ. Μ. Лисицын

(Процветание сектантства).

В последние годы борьба с сектантством у нас принимает слишком широкие размеры. Сектанты, особенно штундисты, поражаемые в городе, торопятся делать завоевания в посёлках епархии. Епархии же нашей трудно выдерживать сектантский натиск вследствие своей неблагоустроенности: приходы большие, духовенства даже и с неполным образованием недостаёт.

Кроме того, сектантство год от года увеличивается не только от естественного прироста, но ещё и оттого, что каждый год идут к нам из России всё новые сектанты – переселенцы; и будто бы предположено поселить в нашем крае ещё один миллион переселенцев, – сколько, должно быть, прибудет в их числе сектантов?

У нас множатся сектанты путём приписки переселенцев в городские мещане и притом в ту секту, в какую им желательно перейти, для чего они берут из России документы без обозначения вероисповедания. А между тем у нас сектантов и так слишком много, а именно: около 15 тысяч в городе и около 10 тысяч вне города.

В минувшем году умер редактор «Амурской газеты», В. А. Кирхнер. Он старался быть честным сообразно с своими понятиями о честности. Мне приходилось говаривать с ним, между прочим, и о сектантах, и он высказался: «не думайте, что я симпатизирую молоканам, но, с другой стороны, я не могу слишком идти против них. Они здесь сила, а я живу подписчиками». И действительно он балансировал между православными и сектантами с большим однако же наклоном в нашу пользу. Кроме Амурской газеты у нас издаётся ещё «Амурский Край», редактируемый г. Клитчоглу, кто он – трудно сказать, никто не ведает: еврей ли, или грек, или же армянин. Кто бы он ни был, но его газета может считаться по симпатиям и «молоканской». По смерти Кирхнера «Амурская Газета» при новом и. д. редакторе Михайлове, в свою очередь, слишком стала походить на «Амурский Край».

Литературная борьба с сектантством у нас является настоятельною, необходимой, но для этого у нас слабы и силы, и средства.

Μ. Т.

(Раскольничий архиерей «на обозрения» своей епархии).

Не так давно пришлось нам наблюдать поездку раскольничьего лже-епископа Ивана Усова „по обзору епархии“, т. е. своих молелен в Нижегородской и Костромской губерниях.

В раскольничьей деревне Кошелеве прошёл слух, что скоро прибудет к ним «новый епископ». И вот слух оправдался, в назначенное время пара почтовых лошадей примчали лже-архиерея Усова в Кошелево. На облучке рядом с кучером восседал «Владыкин» лакей, рядом – протодиакон, а позади – ящики с ризницей и неизбежный тюк подпольных изданий, так обильно распространяемых Швецовско-Усовской издательской К°.

Облачившись в доме лже-попа в монашеское одеяние, мантию и камилавку, Усов направился в моленную, где служил всенощную, а на другой день обедню в сослужении двух лже-попов.

Облачение Усова происходило среди моленной и за неимением амвона на ящике²⁶. В конце обедни Усов произнёс проповедь, где рекомендовался „истинным пастырем“, которого-де должны слушать, как Христа, и разъяснял, что их австрийское общество – есть „истинное и законное“ ныне христианское общество. После же своей речи лже-владыка раздавал подпольные свои издания и листки, изданные В. Максимовым – „Старец Серафим Саровский и старообрядцы“, с назиданием: „смотрите-де как православная церковь понимает о двуперстии; все крестящиеся им связаны и на том свете и двуперстие православной церкви противно“. В течение всего дня Усов в монашеском одеянии расхаживал по домам раскольников и увещевал их строго стоять в своём уповании.

Затем опять на почтовых, „с свитой“ отбыл в другую раскольничью деревню, Кондратьеву.

Всё это пустяки, пусть бы гг. Швецовы, Усовы тешились сами и утешали своих единоверцев игрой в „архиерея“, но вот что скверно: где побудут они, мусору много оставляют в форме своих подпольных изданий, чем простосердечных людей весьма соблазняют. Местные ревнители православия говорят: вот ведь – существуют законы и всевозможные циркуляры рассыпались, а раскольничьи верховоды их и знать не хотят. Статьи и старого, и нового уголовного уложения запрещают распространять подпольные издания, а Усов всё-таки распространяет свои сочинения, и, вопреки закона 1883 года, публично расхаживает в монашеском одеянии. И ничего, – раскольникам ныне всё сходит, на всё им стала свобода.

Интересно, как лже-попы отзываются о своих „владыках“. В Кошелеве Усов вздумал разносить своих попов за бесцельность и личные ссоры и вот после его отъезда лже-попы говорят: „тоже вздумал укорять нас, смотри мол и знай, что я архиерей, – ишь какая невидаль, – давно ли в пиджаке ходил, да в венгерской шляпе с пером,, а теперь поди, какая гроза, – „сверчок“, а не архиерей.

Священник И. Чередников

О непринятии к крещению евреев вне черты их осёдлости без свидетельств на право жительства вне этой черты.

Министерство внутренних дел, обратив внимание на то, что нередко евреи прибегают к подаче заявлений о желании обратиться в христианство, только как к средству для приобретения льгот, не предоставленных законом лицам иудейского вероисповедания, без действительного намерения принять крещение, в видах преграждения для таких евреев возможности обхода означенным способом действующих о евреях узаконений, сделало по ведомствам римско-католическому, лютеранскому и евангелическо-реформатскому циркулярное распоряжение, дабы подлежащие духовные начальства требовали от каждого еврея, проживающего вне черты еврейской осёдлости и желающего креститься по одному из указанных обрядов, свидетельство местной полиции о праве его проживать в данной местности, причём евреям, не представившим означенных свидетельств, должно быть объявлено, чтобы они испрашивали дозволение на принятие крещения в местах своей приписки. Сообщая о сём, министр внутренних дел просил г. Синодального Обер-Прокурора уведомить, не признано ли будет возможным сделать такое же распоряжение и в отношении евреев, заявляющих желание принять православие. Обсудив изложенное и не встречая препятствий к распространению порядка, установленного министерством внутренних дел по ведомству иностранных исповеданий, и на евреев, желающих принять православие, Святейший Синод определяет: предписать синодальным конторам, епархиальным преосвященным, духовнику Их Императорских Величеств и протопресвитеру военного и морского духовенства циркулярными указами сделать распоряжение по подведомственному им духовенству, чтобы вне черты еврейской осёдлости евреи не были принимаемы ко св. крещению без предварительного представления свидетельства местной полиции о праве ищущего крещения жить вне сей черты, причём евреям, не представившим означенных свидетельств, должно быть объявляемо, чтобы они испрашивали дозволение на принятие крещения в местах своей приписки. Апреля 2 дня 1903 г.

В минувшем 1903 году Обществом распространения религиозно-нравственного просвещения в духе православной церкви учреждено христианское содружество учащейся молодёжи.

Открывая содружество, Общество имело в виду пойти на встречу уже ясно определившемуся религиозному течению в русской учащейся молодёжи.

Воспитываемые в интеллигентных семьях иногда в совершенном равнодушии к вере и православной церкви, многие современные молодые люди однако же тяготеют к этому вечно-живому источнику истины, ищут удовлетворения своих религиозно-нравственных запросов, дружеского общения с единомышленниками, но не имеют благоприятных к тому условий ни в своих учебных заведениях, ни в общественной жизни, ни даже в семье. Склонные при этом к самодеятельности и, как светские и развитые люди, отличающиеся своеобразием и некоторой возвышенностью своих духовных запросов, они не удовлетворяются вполне ни проповедью, которая не допускает собеседования, ни какими-нибудь существующими организациями, которые кстати им и не доступны, напр. «Маяк» (на Литейной ул. д. 30). Поэтому настояла потребность открыть в Петербурге такое учреждение для учащейся молодёжи, которое соответствовало бы её запросам.

Ближайший повод к этому подан был самой учащейся молодёжью. Именно, в 1897 году несколькими молодыми людьми было уже организовано маленькое частное братство с указанными целями. Мысль одного студента университета и воспитанника С.-Петербургской семинарии нашла себе поддержку сначала среди товарищей и друзей, а затем у трёх пастырей церкви, из которых один был непосредственным наставником семинаристов, другой же – законоучителем и духовником некоторых гимназистов и студентов. В братстве, которое называлось «Братством ревнителей христианского самоусовершенствования», было до 12 членов, они периодически сходились на собрания друг у друга для слушания рефератов преимущественно по этическим вопросам. Но, просуществовав до осени 1900 года, по некоторым обстоятельствам Братство должно было закрыться с тем, чтобы когда-либо возродиться вновь, но уже в качестве легально основанного, всем доступного учреждения. Последнее могло состояться только в том случае, если бы какое-либо из существующих просветительных обществ или учреждений приняло студенческий кружок под своё покровительство. Так и поступило общество распространения религиозно-нравственного просвещения. Подобный исход был тем более естествен, что один из священников, духовник и наставник некоторых членов Братства, в котором он принимал самое деятельное участие, состоял в то же время (и теперь состоит) членом совета общества и настоятелем одного из его храмов, а почти все молодые участники Братства были постоянными его посетителями.

Таким образом по ходатайству этого священника-члена совета образована была особая комиссия в составе: членов совета, некоторых специально приглашённых пастырей церкви, профессоров С.-Петербургской духовной академии, а также бывших и настоящих студентов университета, участвовавших прежде в Братстве, которая выработала правила нового учреждения. При этом выяснилось, что в состав членов необходимо допускать не только учащихся, но и прошедших уже курс высших учебных заведений. Этого требует справедливость по отношению к тем, которые кончат курс только-что, сделавшись членами содружества, и к тем, которые недавно кончили. В особенности же признано весьма желательным участие в совместных с молодёжью занятиях пастырей церкви, профессоров и других лиц, которые своими сведениями и жизненным опытом могли бы помочь молодёжи разобраться в сложных вопросах религиозно-нравственного мировоззрения. Однако, самодеятельности молодёжи предположено отвести самое широкое место, как лучшему средству для усвоения выработанных общими силами убеждений. Самодеятельность должна была выразиться на первый раз в участии в периодических собраниях, на которых они сами или особо приглашённые лица будут предлагать рефераты на свободно выбранные темы богословско-философского характера.

Ближайшее заведывание делами содружества решено было поручить особому распорядителю из числа членов совета общества и комитету из семи лиц под председательством распорядителя, причём четыре члена должны быть из учащихся молодых людей. Комитету предоставлено право принимать изъявивших ему письменно о своём желании быть членами христианского содружества, назначать собрания как закрытые, так и публичные, на которых могут присутствовать и посторонние лица, желающие познакомиться с деятельностью этого учреждения.

25 февраля были окончательно утверждены советом общества составленные правила, а 11 апреля, в пятницу Светлой седмицы, Христианское Содружество учащейся молодёжи торжественно открыто в публичном собрании после соборного молебна в храме св. Троицы²⁷.

Однако, вследствие экзаменной страды, Содружество не могло начать своих занятий тотчас по открытии и только осенью, после вторичного молебна 1-го октября, начались периодические собрания Содружества.

В течение первых трёх месяцев (октябрь–декабрь) состоялось шесть собраний, на которых были прочитаны и обсуждены четыре реферата²⁸.

Первые два собрания, 7 и 14 октября, под председательством проф. прот. С. А. Соллертинского были посвящены вопросу «о вере, как основе жизни и знания». Референтом выступил оставленный при университете по кафедре философии, ныне студ. СПб. духовной академии Π. П. Аникиев.

На третьем собрании, 4 ноября, под председательством также проф. прот. С. А. Соллертинского слушали реферат студ. юридического факультета СПб. университета Μ. И. Несмелова на тему: «религиозное мировоззрение первых славянофилов».

Четвёртое собрание, 18 ноября, под председательством прив.-доц. СПб. университета Б. В. Никольского было посвящено реферату кандидата богословия И. К. Латынина на тему: «существенные черты нравственного мировоззрения св. Иоанна Златоуста».

Наконец, на последних двух собраниях, 2 и 16 декабря, под председательством проф. международного права в СПб. университете барона Μ. А. Таубе, обсуждался реферат студента СПб. духовной академии Π. Н. Ивановского о «войне с христианской точки зрения».

В заключение дадим некоторые сведения о составе Содружества.

В настоящее время письменно заявили о своём желании в нём участвовать 45 человек, из них: духовных – 6 (в том числе 2 профессора СПб. духовной академии); Светских: профессоров университета – 2, кандидатов богословия – 2, художник – 1; студентов университета: юристов – 13, математиков – 2, филологов – 5, фак. восточл. языков – 1; Горного Института – 1; Военно-Медицинской Академии – 5; СПб. духовной академии – 7 (в том числе 5 окончивших университет по филол., естеств. и юридич. факультетам).

Кроме того, на собраниях Содружества постоянно присутствуют в качестве гостей некоторые духовные и светские лица, профессора университета и студенты, но непременно по рекомендации кого-нибудь из членов и с ведома или по приглашению Комитета Содружества. Так 16-го декабря были преосв. Антоний, еп. Волынский, и преосв. Никанор, еп. Якутский, а также архим. Кирилл, начальник Урмийской миссии и архим. Никон, ред.-изд. «Божией Нивы» и «Троицких Листков», редактор «Мисс. Обозрения» и некоторые другие.

И. Верховской

Ваше высокопреподобие, возлюбленный о Господе сын, досточтимый о. протоиерей, мир вам от Господа и Спасителя нашего!

Примите, дорогой о. Иоанн, наше апостольское благословение и наши горячие добропожелания. Извещённые духовным сыном нашим, настоятелем антиохийского патриаршего в Москве подворья, о. иеромонахом Игнатием, о торжественном богослужении, совершенном вашим высокопреподобием 23 сентября 1903 года в подворском храме, мы были в высокой степени обрадованы этим знаменательным для нас событием, ибо оно явилось неопровержимым доказательством наличности тех братских священных уз и той, завещанной Самим Искупителем нашим, истинной любви, которая существует между двумя сёстрами церквами, русской и антиохийской.

Досточтимый о. протоиерей! Мы глубоко радуемся тому, что единоверная нам Россия имеет такого великого пастыря, как ваше высокопреподобие; своей жизнью и деятельностью вы повторяете собою знаменитых пастырей первохристианской церкви. Недаром весь православный мир и русский народ в особенности гордится вашим высокопреподобием, достойно ценит ваши высокие духовные качества и благоговеет перед вашим высокопарящим духом. Сердечно поздравляем вас, дорогой о. Иоанн, с великой благодатью Божией, вселившейся в вас; сердечно поздравляем и Россию с таким редким, истинно самоотверженным пастырем; поздравляем и себя с тем, что в нашей православной церкви имеются столь достойные ходатаи перед Богом за православный мир, за наше недостоинство и за нашу многострадальную паству.

Слава о ваших лучезарных добродетелях давно проникла в наш антиохийский патриархат, и всякий из наших пасомых чтил и благоговел перед вами, но теперь, после того, как вы соблаговолили почтить нас служением в нашем патриаршем подворье, память о вас ещё сильней и прочней укоренится в сердцах всех наших чад. Совершением богослужения в подворском храме, на коем вы помянули наше недостоинство, и посещением квартиры нашего наместника в России, вы соединились с нами духовно и мы с вами, и теперь мы родственно ведаем того, кого раньше неведомо глубоко и сердечно почитали, и любили: наша связь с вами, бывшая дотоле инстинктивным благоговением, сделалась сознательной и более родственной.

Примите, глубокочтимый пастырь, слава и столп православной церкви, искреннейшие выражения сердечной и глубокой признательности нашей и всех наших чад, вместе с покорнейшей просьбой помянуть их и нашу старость в ваших святых молитвах.

С своей стороны и мы молим всемогущего Бога, да утвердит Он св. православную церковь на достигнутой ею высоте, да укрепит любовь, связующую русскую и антиохийскую церкви и их пастырей; да сохранит на многие лета священную Особу Государя Императора, Августейшего Покровителя православия и православных, да сохранит Он святейший правительствующий синод и весь Богоспасаемый русский народ. Его же мы молим сохранить Вашу драгоценную жизнь ещё на многие лета в полном здравии, на благо святой православной церкви и на благословение антиохийскому подворью и его молодому настоятелю. Благодать Божия да окрыляет Вас! Мелетий, патриарх Антиохийский и всего Востока.

Дамаск, 31 октября 1903 г.

Учебный Комитет при св. Синоде в своём годовом отчёте отмечает, что приучение воспитанников семинарий к миссионерским беседам с раскольниками постепенно вводится в практику; воспитанники последних двух классов присутствуют на собеседованиях с раскольниками миссионеров и семинарских наставников, нередко и сами принимают то или другое участие в прениях. В отчёте приводятся по этому предмету следующие данные. В Симбирске на первой неделе Великого поста в одной из приходских церквей епархиальным миссионером с участием преподавателя семинарии и окружных миссионеров были устроены 4 беседы со старообрядцами. На этих беседах присутствовали ученики двух старших классов семинарии, с величайшим интересом прислушиваясь и присматриваясь ко всему, что здесь говорилось и что происходило.

В Самарской семинарии, с целью практического ознакомления воспитанников с противо-раскольнической и противо-сектантской полемикой, в течение учебного года велись сначала чтения, а потом и беседы с раскольниками и сектантами в здании образцовой школы при семинарии. Чтения и беседы посещались посторонними посетителями; участие в них принимали и сами воспитанники. Беседам была придана диалогическая форма, – так что после изложения положительного учения церкви по избранному вопросу один из воспитанников ставил обычные у раскольников и сектантов возражения, а другой разбирал их. Это делалось в тех случаях, когда не являлось возражателей. С со-вопросниками из раскольников и сектантов вёл беседу преподаватель, причём воспитанники принимали участие в подыскивании подходящих мест из старопечатных книг и Библии и записывали ход беседы. Всех чтений и собеседований в отчётном году было 14.

В Калужской семинарии преподавателем, по воскресным дням, велись в семинарском зале, при участии воспитанников двух старших классов, – публичные собеседования со старообрядцами.

В Нижегородской семинарии воспитанники старших классов присутствовали на собеседованиях со старообрядцами, которые ведутся по воскресным и праздничным дням в семинарской церкви в осеннее и зимнее время.

В Московской семинарии, при участии учеников старших классов, велись общедоступные публичные беседы со старообрядцами. Беседы эти производились по воскресным дням с 25 ноября по 31 марта включительно, от 4 час. до 7 час. вечера. Всех бесед было в отчётном году 12. О предмете каждой беседы православные и старообрядцы извещались заранее, посредством объявления в местных газетах. Народ, преимущественно простой, посещал беседы охотно, собрания большей частью были многолюдные (от 500 до 1500 чел.).

Ученики VI класса Костромской семинарии вели в семинарском храме, под наблюдением ректора и руководством преподавателя, беседы со старообрядцами. Таких бесед в отчётном году было шесть. Воспитанники же V класса присутствовали на этих беседах в целях опытного усвоения приёмов полемики.

Воспитанники старших классов Казанской семинарии присутствовали на частных беседах преподавателя со старообрядцами в его квартире. 2 декабря 1901 года открыты были и в самой семинарии публичные противо-раскольнические беседы, в которых принимали участие и воспитанники, под руководством и при помощи преподавателя.

Производимы были собеседования с старообрядцами федосеевского толка в г. Риге. Так как при семинарии не имеется поместительного зала, то собеседования происходили в Рижской единоверческой церкви. На собеседованиях присутствовали ученики V и VI классов Рижской семинарии, причём ученики VI класса принимали деятельное участие в ведении бесед и произносили ими составленные и преподавателем рассмотренные беседы. Собеседования привлекали весьма много слушателей, по преимуществу православных, но не мало было и старообрядцев.

Воспитанники V и VI классов Тульской семинарии присутствовали на беседах, которые вёл преподаватель по расколу со старообрядцами и сектантами в одной из церквей г. Тулы.

В г. Екатеринославе было устроено (в марте месяце) собеседование с раскольниками. Беседу вёл преподаватель Екатеринославской духовной семинарии по предмету истории и обличения раскола, при участии воспитанников семинарии VI класса.

Открытые в г. Орле в 1897 году собеседования со старообрядцами – велись и в отчётном году. Всех таких собеседований за истекший учебный год было 13. На каждом из них, с разрешения начальства семинарии, по назначению преподавателя и под его личным наблюдением, присутствовало не менее 15 воспитанников VI класса. Активное участие их в собеседованиях выражалось в том, что одни из них вели запись главных возражений и их опровержений, а другие приискивали и прочитывали вслух нужные места из старопечатных книг; наконец, один или два из них, в начале каждого собеседования, произносили заранее составленные ими под руководством преподавателя речи на темы, служившие предметом собеседований.

В Пензенской семинарии, согласно предложению и настоянию епархиального преосвященного, воспитанники VI класса вели примерные практические беседы против раскола в воскресные и праздничные дни после литургии, по заранее составленной программе на целый год. Таких бесед было 17. На каждую беседу назначалось по 2 воспитанника с православной стороны и по 2 с раскольнической. Предметы бесед объявлялись заранее всем воспитанникам VI класса. Воспитанники с большим интересом готовились к беседам и с большим оживлением вели их.

Собеседования миссионеров Пермской епархии летом 1903 г. в заводе Лысьвенском, Пермского уезда, с известным защитником австрийского раскола, проживающим в С.-Петербурге, Фёдором Ефимовым Мельниковым, не остались для православной церкви бесследны, а при помощи Божией принесли желанную пользу. Результатом этих собеседований было присоединение к православию проживающего в Нижне-Тагильском заводе австрийского лже-иерея Даниила Семенова Колегова.

Даниил Колегов, управляя обществом австрийских старообрядцев в Тагильском заводе, часто ездил в Лысьвенский завод и сеял здесь плевелы австрийского раскола. Присутствуя на указанных лысьвенских миссионерских собеседованиях, лже-иерей Колегов зорко следил за ходом беседы и чутко прислушивался ко всему, что говорилось на них как со стороны православных миссионеров, так и со стороны расколо-учителя Фёдора Мельникова. Софистические лже-толкования текстов Священного Писания и творений богоносных отцов, к каковым прибегал Фёдор Мельников, защищая ново-возникшую австрийскую лже-иерархию, совершенно убедили Даниила Колегова в неправоте раскола; он решился оставить последний и совсем своим семейством присоединился к православию через таинство миропомазания, как увидит читатель из помещённого здесь письма, которое писал Даниил Колегов православному священнику Лысьвенского завода, о. Михаилу Добротворскому. Вот копия этого письма:

Достоуважаемый о. Михаил.

Желаю известить вас, что по милости Божией я нахожусь теперь при Церкви Христовой. О прошедшем прошу у вас прошения, что я ездил в ваши пределы и насевал плевелы, т. е. австрийское священство, как говорится во св. Евангелии: «спящим человеком, прииде враг и всея плевелы посреде пшеницы и отъиде» (Мф.13:26). Это же делают Мельников и Беленков и подобные им. Но я мучился совестью года три и всё не мог решиться перейти в православие: стращало меня то, что я имею большое семейство (6 человек детей), как буду его содержать. Находясь в австрийском обществе, я получал 1200 руб. в год и жил безбедно. Но ныне 8 июня, отслужив последнюю службу в моленной, я встал на амвон, попросил прихожан остановиться ещё на несколько минут в моленной и сказал им: Не могу более с измученной совестью продолжать служить в вашем обществе, потому что оно не церковь Христова, так-как в нём не было 180 лет епископа, а «без епископа церковь слепа» (книга о вере, лист 213). Игнатий Богоносец говорит: «Елицы Христовы суть, сии со епископом суть. Которые не с епископом, тии семя вражие» (3 посл. к филад.). «Епископ в церкви и церковь в епископе, и кто не с епископом, тот и не в церкви» (Кипр. ч. 1-я. стр. 307). «Церковь Христова без епископа быти не может, и никогда не была» (Захар. Копыст. Част. 2, разд. 8, артик. 3). „Не может церковь без епископа быти” (Марг. в жит. св. Иоанна Злат.). А вот наше то общество 180 лет и было не в церкви; значит, оно не Христово земледелие было, а семя вражие. Христос основал церковь крепче неба (Марг. лист. 193, 519). Врата адовы не одолеют церковь (Матф. зач. 67). Я по всему усмотрел, что в нас одно только упрямство и самолюбие, вера у нас купеческая; всё основано на деньгах как бы не осудиться нам с Симоном волхвом и не уподобиться ленивому рабу. Следуя совести моей, с сегодняшнего дня я больше вам не пастырь и вы мне не овцы: 5 лет я грешил с вами, в том простите, буду каяться той церкви, которая имеет непрерывную власть от Христа Спасителя и вам советую прийти в такое же чувство и раскаяться в своём заблуждении; отвалите камень жестокосердия и тогда Господь Бог поможет вам и уверуете во свет и сыново света будете. После этой речи попросил прихожан принять от меня все книги, церковные вещи и сосуды и распростился с ними, а на второй день совсем переехал к Св.-Троицкой единоверческой церкви. 21 июня присоединился к православной церкви через св. миропомазание: сам, жена моя и 6 детей. Теперь многие приходят ко мне за советом, что делать. Я всем прежним моим бывшим прихожанам, а наипаче увлечённым мной, советую обратиться к св. церкви, в ней же несть никакого порока, по апостолу: «да представит ю себе славну церковь, не имущу скверны или порока, или нечто от таковых». Что же касается до изменения обрядов в русской церкви, то обрядовые изменения были и в древней церкви, как об этом говорится в 11 прав. Лаодикийского собора. «Бяху в древних нецы и обычаи в церквах обываемии. от них же убо временем они забвени быша, инии же отнюдь престаша: другие же правила отсекоша.

Даниил Семёнов Колегов.»

Как иногда совершается в австрийщине хиротония

23-го апреля минувшего года почти в полночь от ворот Прочно-окопской (ст. Кавказ.) общественной квартиры поспешно удалялась крытая и почти герметически закупоренная кибитка, увозившая с собой дорогого для старообрядцев гостя, лже-епископа Силуана. Поспешный отъезд Силуана был вызван двумя причинами. Во-первых, Силуану грозила опасность со стороны местной полиции, а во-вторых, – и самое главное (так как полиция то в Прочноокопе состоит из старообрядцев, и, конечно, родному человечку всегда порадеет), Силуану были нужны деньги, которые ему не удалось получить в Прочноокопе. Дело в следующем. Избранный Силуаном в Прочноокопского диакона кандидат – некто Яков Вихлянцев был неугоден обществу. Силуан был в большом затруднении: с одной стороны, не хотелось идти наперекор Прочноокопскому обществу, а с другой – жаль было расстаться с мыслю получить изрядный куш за рукоположение. Неизвестно, как долго колебался Силуан, – но совершившийся факт свидетельствует, что восторжествовал именно куш. Призвав кандидата во диакона, Силуан велел ему отправляться в ближайший хутор Царицынский, где и должно было совершиться рукоположение. Там оно действительно и совершилось, но при довольно соблазнительной обстановке. Царицынский поп оказался в нетрезвом, доходившем до полной нравственной и физической невменяемости, состоянии, а посему и службу пришлось править одному Силуану, если, конечно, не считать его келейника знаменитого Назарки, по прозванию Горбатого. Служба шла поспешно, так как Силуан боялся, что в Прочноокопе враги ставленника могут узнать о происходящем в Царицынском и помешать поставлению; и чин рукоположения, вследствие отсутствия необходимых при этом священнослужителей и церковнослужителей (некому было даже петь и читать), был совершён неправильно. К рукоположению ставленник приготовиться не успел, молитву при рукоположении читал над ним не Силуан, а его келейник, так как у Силуана не оказалось очков, без коих он читать не может, а память, видимо, изменила старику. Прочноокопские старообрядцы, конечно, прекрасно об этом знают, но смиренно примирились с совершившимся фактом, и неправильно рукоположенный дьякон, сам ходивший вокруг престола и певший себе „аксиос“ (т. е. достойный) дьяконствует и по сие время. Вот сущая правда о поставлении Прочноокопского старообрядческого дьякона.

* * *

Крестьянин-миссионер. 22 числа октября, в день праздника Казанской иконы Богоматери, по окончании литургии, когда я уже намеревался идти из храма, как сообщает свящ. П. Амфитеатров в „Курск. Еп. Вед.“, ко мне приблизился неизвестный крестьянин и выразил желание побеседовать со мной.

– О чём же ты желаешь поговорить со мною? – спросил я его.

– Хочу, батюшка, – отвечал он, – поделиться с вами своей радостью: Господь помог мне обратить в православие двух штундистов.

При этих словах он указал мне на двух своих односельчан, которые стояли рядом с ним и тотчас же подтвердили истину слов говорившего об их обращении на путь спасения.

Из дальнейшей беседы я узнал, что крестьянин-миссионер и обращённые им сектанты – муж и жена – проживают невдалеке от моего прихода, в слободе Красной, Белгородского уезда, где, по словам моих собеседников, скрывается значительное число тайных штундистов.

– Как же Господь помог тебе обратить на путь истины своих собратьев? – спросил я Георгия Матузенко (так зовут крестьянина-миссионера).

– Этим, батюшка, – отвечал он, – я обязан не столько своему знанию священного Писания, сколько своему усердию. Целые ночи иногда спорил я с штундистами, и Господь, видя моё искреннее желание спасти заблудших, обрадовал меня желанным успехом.

– О чём же спор был у тебя с штундистами? – продолжал я спрашивать его.

В ответ на этот вопрос Матузенко подробно рассказал мне, как он доказывал штундистам значение иконопочитания, важность хождения в храм для молитвы, необходимость соблюдения постов и спасительность таинств. Доказательства, приводившиеся им в защиту указанных истин, хотя и не отличались полнотой и точностью, однако имели несомненную убедительность и очевидные превосходства в сопоставлении с доводами невежественных сектантов.

Высокую духовную радость испытывал я, слушая простую, но глубоко убеждённую речь этого крестьянина. Дай Господи, чтобы из среды нашего народа побольше являлось таких апологетов и миссионеров!

Верим, что желание наше осуществится, когда мы – пастыри – ревностно станем исполнять наши законо-учительские обязанности и дадим питомцам церковных школ твёрдые, полные и основательные знания слова Божия.

* * *

Яркий пример фанатизма и жестокости раскольников. Апреля 7 числа сего года в с. Елатмонке, Бугурусланского уезда, Самар. г., в беглопоповской моленной, некий беглый поп по имени Иван, выходец из рязанской епархии, совершал отпевание покойника. В это время пожелал пойти в моленную местный единоверческий священник-миссионер о. Иоанн Бочуров, имея намерение воспользоваться случаем пребывания беглого попа для миссионерских целей. Для безопасности он взял с собой старшину. Раскольники, как сообщают «Самарские Епарх. Вед.», сначала не соглашались впускать священника в моленную, но потом, убеждённые его словами, впустили, и он стоял там совершенно спокойно до окончания отпевания. А когда по окончании богослужения он пожелал видеть беглого попа, чтобы побеседовать с ним, то раскольники подняли угрожающий крик. Испуганный Бочуров хотя и успел выбежать из моленной невредимым, но в ограде разъярённая толпа схватила его и жестоко избила. С трудом вырвавшись из ограды, Бочуров скрылся у единоверца, а разбушевавшаяся толпа избила старшину, церковного старосту и, разлившись потоком по улице, била встречавшихся православных и даже тех из своих раскольников, кои имели мужество заступаться за избиваемых. Семилетнего сына Бочурова, случайно оказавшегося на улице, хотели бросить в реку, но ребёнок заплакал и возбудил к себе сожаление окружавших, почему он и был спасён.

О надзоре за поведением учащейся молодёжи. Свыше наказанное распутство и пастырские проповеди. Как мог интеллигент – монастырский послушник Кривуша сделаться разбойником и человекоубийцей?

Очень приятно отметить на этих страницах, что замечания печати – в том числе и „Миссионерского Обозрения“ – попечителем С.-Петербургского учебного округа приняты к сведению и сделано распоряжение, чтобы охранение учащейся молодёжи от развращающих влияний и гипноза кафешантанных зрелищ не на бумаге одной осталось, но было проведено со всей тщательностью в жизнь и дело. Газеты сообщают следующее:

„По распоряжению начальника С.-Петербургского учебного округа установлен надзор за поведением учеников средних учебных заведений и городских училищ гор. Петербурга на улицах, в театрах, скверах и вообще во всех публичных местах. Для надзора этого город разделён на несколько районов, каждым из которых заведует один из директоров гимназий с несколькими подручными-воспитателями, которые о всяком замеченном ими поступке ученика, нарушающем правила приличия или дисциплины, немедленно доводят до сведения начальника того учебного заведения, в котором обучается ученик“.

Если будут серьёзно и чувствительно наказаны в каждой гимназии несколько учеников, вносящих в среду товарищей дух нравственной тли с улиц и из театров, тогда только сами родители усилят своё воздействие на учащихся своих детей, с самого их малолетства, зная по примеру строго наказанных весельчаков, что окончить курса непослушный и своевольный не будет в состоянии. Только справедливая беспристрастная строгость может исправить уже въевшееся в нашу среднюю и высшую школу зло. Страх Божий, конечно, самый сильный мотив, и его должны учащимся прививать законоучители, уча более примером, чем словом. „Страхом Господним всякий уклоняется от зла“. Но, кроме внушений и слов, страх Божий воспитывается также и страхом человеческим, страх перед Богом зачинается со страха перед человеком. Если не любим человека, которого видим, то как можем любить Бога, Которого не видим и видеть не можем? Как же может человек, – особенно пылкий молодой – убояться страхом Бога, Которого он не видит, а лишь слышал, что Он живёт на небе, когда не боится своих начальников, которых видит? Давно необходимо сознать, что строгость, если только она справедлива, не есть жестокость, но есть плод любви и заботы о благе того, кого страхом наказания мы отвращаем от бесчисленных бедствий. Нет ничего хуже отсутствия строгости, руководимой духом правды и справедливости – вред от этого отсутствия не меньше вреда, „происходящего от жестокости, то есть строгости несправедливой, злобной, вовсе не согласованной с волей Господа Бога. Оттого-то в пример всем будущим родам Господь так люто и ужасно наказал первосвященника Илию ветхозаветного за то, что он без строгости воспитал своих, данных ему Богом, детей. Вот почему и в наше время слышим о наказаниях Божиих и несчастиях, какими Бог карает слабохарактерных и излишне мягких и небрежных воспитателей и начальников.

Будем надеяться, что, хотя в сфере воспитания будущей интеллигенции будет применена система справедливой строгости, согласованной с волей и хотениями Господа Вседержителя нашего Творца и Спасителя.

* * *

В одной из прошлогодних наших отметок мы говорили о необходимости охранять молодёжь от разврата и вообще бороться с блудом, как грехом смертным и противообщественным. В настоящий раз отметим описанный в одной газете случай, из коего видно, что когда людьми оставляется распутство без наказания, то наказывает за него Сам Бог. А наказания Божии всегда много страшнее, чем человеческие, ибо и милость Его – божественна, велика и богата, и кары Его – величественно ужасны.

„В дер. Слобода (Могилевской губ.) на-днях произошёл ужасный случай: крестьянская девушка Р. сблизилась с одним из парней, и, как водится, через несколько месяцев несчастная почувствовала себя беременной. Когда же пришёл роковой день родов, бедная девушка прокралась в дальний закоулок отцовского двора и там родила здорового ребёнка. Но, на беду её, там, где она лежала, проходила огромная свинья. Обнюхивая всё попадавшееся ей на пути, свинья наткнулась на младенца, и, ощутив мягкое и тёплое его тельце, вонзила в него свои зубы. Раздался душу матери разрывающий писк. Девушка с ужасом увидела своё детище под клыками свиньи, но обессиленная страданиями и кровотечением она нервно затрепетала, вскрикнула и упала без сознания... Тем временем свинья почти совершенно съела ребёнка“.

Не видно ли из этого случая, как „страшно впасти в руци Бога жива“, по выражению апостола. Мы знаем из святого Евангелия, что злая сила демонов-человекоубийц не может вселиться даже в свиней без попущения и дозволения Божия. Без сомнения, по пословице – „Бог не выдаст, свинья не съест“. Стало быть, в данном случае Бог выдал, попустил, и свинья съела несчастного младенца, погибшего неповинно без крещения, за грехи родителей своих. Хочется веровать, что душа младенца окрестилась в собственной крови, как многие мученики, и страданием своим младенец вошёл в свет Царствия Небесного. Но каково было матери пережить эту полную ужаса минуту! Желательно, чтобы священники Могилевской епархии, особенно же иерей „Слободы“, той самой деревни, где случилось рассказанное несчастие, использовали в своих проповедях назидание, вытекающее из правильного разумения смысла подобного несчастия. К сожалению, у нас такие случаи не служат темами или хотя бы иллюстрациями в церковных проповедях. Распутство действует во многих деревнях и сёлах, а уроки самой жизни бывают красноречивее проповедей, но в проповедях надо непременно толковать эти уроки и делать соответственные выводы, благоприятные для укрепления страха Божия, благочестия и веры. Только тогда и само чтение газет будет сугубо полезным для священников, которые, к слову сказать, увлекаясь чтением светских газет, утрачивают вкус и навык к чтению слова Божия, которое святыми отцами изучалось день и нощь по глаголу псалма первого – „и в законе Его поучился день и нощь“. Святые Отцы умели даже из языческих сочинений извлекать словесное оружие против самого язычества и аргументы в пользу православия. Следует и современным иереям пользоваться так именно светской печатью, имеющейся теперь в доме каждого сельского пастыря.

Другой случай возмездия Божия за блудодеяние едва не совершился в Самаре. Когда оскорбляется святость брака, при совершении которого в умилительных молитвах призывается страшное имя Божие, тогда Бог обличает блудника и в самом храме, как это видим из следующего сообщения:

„В г. Самаре, в одной из церквей, разыгралась ужасная драма. В то время, когда в ней происходило венчание некоего Огурцова с дворянкой Стакановой, в церковь прокралась с ножом в руках, брошенная Огурцовым, юная девушка Колдунова и стала позади жениха. Когда жених на вопрос священника, не обещался ли жениться на другой, дал отрицательный ответ, она бросилась на него и пыталась перерезать ему горло. Однако, рука скользнула не по шее, а по щеке. Венчание священником было тотчас же приостановлено.

Молодые люди, не считающие за грех обмануть девушку, укравшие святыню девственности, пусть помнят, что могут поплатиться жизнью за такое отношение к девичьей чести. „Путь грешных погубит“ – говорится не тщетно в слове Божием.

* * *

Любопытные для миссионера и пастыря сведения сообщают газеты о прошлом пойманного злодея-разбойника Кривуши Николая. Вот что сообщает „Свет“:

„Кривуша, – этот психопат-злодей, о котором мы уже сообщали, занимает своей странной личностью и публику и печать. „Киевл.“ сообщает небезынтересные черты из прошлого этого нравственного урода. Вот они: по словам его матери, Н. Я. Кривуши, сын её Николай, с самого раннего детства, обнаруживал признаки ненормальности умственных способностей; ребёнок отличался удивительным жестокосердием и с удовольствием мучил животных и очень обижал своего маленького брата. Но затем, вдруг он как-то сразу переменился, сделался очень кротким и по целым ночам молился Богу. Поступив в третью киевскую гимназию, мальчик учился неохотно, и 14-ти лет неожиданно куда-то скрылся, появившись снова в Киеве через полтора года в одежде монастырского послушника, имевшей вид рубища. После того он поступил в духовную семинарию, а через год бросил её и определился послушником в Киево-Печерскую лавру. Затем наступил ряд бесцельных странствований его по городам России.

Один из товарищей Кривуши по духовной семинарии дополняет эту характеристику следующими данными: Кривуша, перешедший в семинарию из гимназии, сразу выделился своей мистической религиозностью. Его комната была похожа на келью отшельника: кровать без матрацев и подушек (Кривуша спал на голых досках), аналой в углу перед массой икон, на аналое человеческий череп и молитвенник. Кривуша часто целыми часами простаивал на молитве. Иногда лицо его как-то замирало, и взор останавливался на иконах. С чётками он не расставался. Товарищи Кривуши²⁹ слегка подсмеивались над ним и звали „ходячим часословом“.

Послушник стал не только ослушником, но целым разбойником и человекоубийцей... Для многих это покажется невероятным, но мы не удивляемся, зная свойства падшей природы человеческой претерпевать метаморфозы, доходящие до того, что апостол, творивший чудеса, становится предателем Своего Господа из побуждений самого низменного свойства, из-за гнусного сребролюбия. То, что сталось постепенно с Иудой Искариотом, совершилось и с Кривушей, которого сама фамилия намекает на некоторую кривду и зло. Кривуша из сосуда честного стал сосудом не в честь, из сосуда благодатного стал сосудом для духов нечистых, творивших через него свою проклятую волю. Но замечательно, что Кривуша уже в детстве проявлял признаки и симптомы будущего разбойничества – он мучил животных и даже с диавольским удовольствием, а родного брата жестоко обижал. Корень зла уже давал отпрыски в самом детстве будущего разбойника, и последующее благочестие не искоренило этого корня, которому роста помогала, конечно, и неприглядная действительность (некоторых) монастырей. Кривуша скитался по монастырям, но в монастырях не ужился. Очевидно, Кривуша поддавался своеволию, а отсекать своей воли, по заповеди святых отец, не хотел, упорствуя в своей воле и в своих хотениях, а волю и хотения (заповеди) Господа отметая вспять, по выражению псалмопевца. Неверный в малом стал неверным во многом и важном. Послушник сначала стал ослушником, а затем постепенно разбойником. Мы же, упуская из внимания постепенность падения, дивимся тому, как богомольный юноша стал, придя в зрелый возраст, человекоубийцей, а некоторые найдут в том повод обвинять всякое благочестие, монастырскую жизнь, саму церковь. Бывают недостатки – и крупные – в обиходе жизни современных монастырей, но это не значит, что монастыри не нужны и лишни. Нет, монастыри необходимы, но нужны строгие и справедливые меры к исправлению монастырской жизни, особенно к искоренению бродяжничества послушников и певчих. Стоит об этом крепко подумать, чтобы авторитет монахов поднялся и возрос. Но надо и всем нам, мирянам, научиться из примера Кривуши, как можно, становясь неверным в малом, лучше сказать, в том, что мы называем малым, стать неверным в великом. Надо, следовательно, остерегаться, как бы, начав с малой выпивки, не стать пьяницей, а затем вором или убийцей, начав с раздражительности и самолюбия, не дойти до драки иди дуэли.

„Gutta cavat lapidem non vi, sed saepe cadendo“, гласит латинская пословица. Капля нечестия долбит камень веры не силой, а частым падением. Часто повторяемые вспышки гнева приучают к гневливости, портя насквозь характер. Частое упражнение мысли в сферах сладострастия и в парении похотном воспитывает из человека похотника и сладострастника, могущего стать уголовным преступником, содомлянином. Наоборот, и капля благочестия и словесного чистого молока долбит окаменелое сердце грешника не силой, но частым падением на сердце через слух, ибо вера – от слуха, по выражению величайшего из миссионеров. На значение малых нравственно-духовных величин мало было доселе обращено внимания миссии и пастырей. Борьба с „малым“ злом должна идти рука об руку с насаждением „малого“ добра, на основании слов Господа о малейшем горчичном семени.

Враги церкви и её святых обрядов могут из примера Кривуши завопить о бесполезности обрядов, о том, что ими прикрывается злое сердце. Так, Кривуша жил в кельи отшельнического вида, спал на голых досках, имел в кельи череп для напоминания о смерти, подолгу маливался. И вот всё это не помогло, и Кривуша стал разбойником и душегубом. Но мы не будем легкомысленны и не осудим того, что вовсе неповинно в метаморфозе, превратившей богомольца в чистейшего диавола, ибо диавол есть человекоубийца по преимуществу.

Спать на голых досках, иметь в кельи череп для напоминания о том, что и наши черепа превратятся со временем в такие же костяные коробки, долго молиться и ютиться в кельи, украшенной множеством святых икон очень полезно для воспитания в себе духа благочестия, но полезно во всей силе лишь именно тогда, когда мы „уверяем“ дух наш (по выражению Псалмопевца) с Богом, то есть с волей Божией, о коей известно, что „жертва Богу дух сокрушён”. Вот сокрушения-то сердечного, чувства нищеты духовной, смирения искреннего Кривуша в себе и не воспитывал, почему мало-помалу благочестивая обстановка являлась всё большим и большим лицемерием в отношении к нему, Кривуше (но не сама по себе), и наконец была отброшена. Маска была снята и из-под неё показалось грубое свирепое лицо разбойника. Овечья шкура сброшена, и из-под неё выскочил волк. Однако виновата ли шкура овечья, когда она покрывает истинную овцу, не будучи напялена, но связана кровью и плотью с самим телом овцы.

Кривуша молился, но мало заботился о состоянии и благонастроении своего духа и сердца. Весьма и весьма следует обратить многим внимание на пример Кривуши, чтобы его пример научал не поглощать верблюда, оцеживая комара. Справедливо сказано св. Апостолом, что благочестие на всё полезно, а „телесное упражнение“, которым занимался Кривуша, спя на голых досках, такое упражнение хотя, и полезно, но „мало есть полезно“. Любить ближнего как самого себя, а Бога больше всего на свете – вот две заповеди, без точного и усердного исполнения коих спастись никому не удастся. Все подвиги телесные должны быть совершаемы на фоне смирения, долготерпения, неосуждения, бестщеславия и безгневия. А это всё осуществимо только при условии непрестанной Иисусовой молитвы и милосердия ко всем, даже ко врагам.

Антоний Строгий

Вместо предисловия (из письма в Редакцию).

На-днях я получил анонимное письмо от одного толстовца, в коем он бранит меня за то, что я написал слабое опровержение толстовских бредней, что я – пигмей, выступаю против колосса – Толстого и, имея только один талант, хочу бороться на бумаге с имеющим десять талантов (Толстым)... Чтобы не оставаться перед Толстым и его поклонником в долгу и ответить обоим «сильнее», я решился и ещё кое-что напечатать, – ведь правда сильна и – защитить её легко против борющихся с нею, хотя бы и «колоссов» – толстовцы ведь воображают себя колоссами, впрочем, не в обиду будь им сказано, – на глиняных ногах... И то правда, что Толстой – колосс, но в своей сфере, в области литературы романической и драматической, – а в области религиозной он – настоящий пигмей, ничего не смыслящий. И если я и ещё скажу в обличение Толстого и его товарищей, прошу их не прогневаться за голую и резкую правду. Я не хотел более отвечать на безумные глаголы Толстого, но если меня резко вызывают на это, то, по долгу перед Истиной и Церковью, отвечаю, отдавая в печать выдержки из моего дневника, заключающие мои мысли и чувства по поводу душепагубного Толстовского еретичества.

I.

Нынешнее время есть время борьбы с грехом, с плотью страстной, миром, во зле лежащим, и диаволом, виновником греха, время обучения всякой добродетели: вниманию себе, трезвению, самоотвержению, бодрствованию, воздержанию, кротости, смирению, незлобию, послушанию, целомудрию, снисхождению к ближним, милосердию; – теперь не время покоиться и предаваться удовольствиям, ибо лукавые, злейшие и хитрые враги наши – не усыпают ни на минуту, и супостат наш – диавол, как рыкающий лев, ищет кого поглотить. Эту истину надо внушать всем христианам всякого звания, чина, пола и возраста, особенно учащемуся юношеству в разных заведениях. «Бдите и молитесь да не внидите в напасть», говорит Господь Своим ученикам и нам тоже Он говорить. А мы что делаем? Дремлем и спим. «Спящим человеком прииде враг его и всея плевелы посреди пшеницы и отъиде». Вот и Толстой усердно сеет на ниве христианских сердец своё плевельное учение.

* * *

Завет Божий отвергли о себе толстовцы, а также и другие еретики, раскольники, сектанты, все нечестиво живущие христиане. Какой завет Божий? Завет о спасении человеческого рода воплощением, крестом и смертью Сына Божия, завет о крещении всякого человека для спасения; завет о нужде покаяния, причащения Св. Таин, принадлежности к единой Св. Соборной и Апостольской Церкви, завет о совершителях Таинств христианских – пастырях. – Все пьяницы, прелюбодеи, сребролюбцы, нераскаянные отвергают завет Божий о себе и погибают. Слёзы у меня исторгли эти мысли!..

* * *

Писатели мира сего, несведующие нимало в вещах Божественных, – придите с доверием и научитесь у нас, духовных учителей: и мы научим вас. Но вы не пойдёте, вы с презрением оттолкнёте нас, вы не можете быть нам преданы, ибо мы преподаём учение «не от мира сего», не от вашей мудрости.

* * *

«К кому идём?» спрашивает себя Пётр с прочими Апостолами. «Ты имеешь глаголы жизни вечной. Се мы оставихом вся и в след Тебе вдохом – что же будет нам?» – Господь обещал им паки-бытие и вечную славу и власть судить все племена Израилевы. Толстовцы! куда же вы идёте с графом Толстым, своим учителем? Есть ли у него слова жизни? Не слова ли безумия, неверия, хуления, проклятия и смерти? Что же вам будет в конце концов? Вечное проклятие и погибель! Толстой в своих дерзких писаниях мечтает поразить христианство и христиан, свести к ничтожеству своим дерзким отрицанием и насмешками – содержимое вот уже почти XX веков св. вселенской церковью христианство, которое прославлено от Бога вечной неувядаемою славой, которое проявило величайшую жизненность, силу, благотворность. Но он сам себя бьёт смертельно и своих последователей, ибо лишил себя и их света и благодати Божией, примирения с Богом и благоволения Его и подвергает проклятию Божию и себя и их; ибо, по отвержении Спасителя, еретикам этим не остаётся более жертвы за грех, но некое страшное чаяние суда и ревность огня, хотящего поглотить противников. Думают ли об этом разгордевшиеся толстовцы? – «Мне отмщение», – говорит Господь, «Я воздам».

О, Христе Боже, доколе Лев Толстой будет ругаться над Тобою и Церковью Твоей? Доколе будет соблазнять Россию и Европу? Опять он пишет хулы на Церковь и служителей её, опять клевещет на нас всему миру! – Покажи, наконец, Владыко, всему миру адскую злобу его! Буди! Им увлечено в прелесть и пагубу полсвета. – О, предтеча антихриста!

(Продолжение следует).

Всякий раз, когда бьёт полночь 31 декабря, тысячи сердец переполняются радостным ощущением чего-то светлого и доброго; с поднятыми бокалами и чарками в руках многое множество людей приветствует друг друга одушевлённым возгласом:

– С новым годом, с новым счастьем!..

На пространстве всей России слышится этот радостный возглас. Он служит началом тех мечтаний о «новом счастье», которые высказываются непосредственно после него за обильно сервированным столом. Говорят все; каждый надеется, что его не минует счастье нового года... А утром, после короткого и тяжёлого сна, словно по чьему то мановению – люди начинают отдавать дань обычаю новогодних визитов, и так же, как в полночь, поздравляют друг друга «с новым годом, с новым счастьем».

Я имею в виду массу интеллигенции, которая встречает и проводит новый год под давлением всевозможных светских предрассудков, в стороне от влияния церкви. Во многих случаях личной, семейной и общественной жизни нашего образованного общества установились свои особые приёмы, взгляды и обычаи, общая сумма которых представляет много грустных уклонений от православно-христианского мировоззрения. Одним из ярких примеров такого уклонения и служит своеобразное празднование в нашем обществе нового года. Вдумайтесь, что значат те слова, которые вы теперь всюду слышите? Есть ли в них что-нибудь серьёзное. Ничего подобного! Вместо того, чтобы, говорить: «с новым годом, с новым счастьем», можно было бы произнести что-либо совершенно праздное и нелепое при совершенно одинаковом настроении и неверии в действительность произнесённого. В самом деле, когда люди поздравляют друг друга с новым годом, сами не зная, что он им даст, то не является ли это поздравление пустым звуком, каким-то попугайски заученным словом, которое повторяют только по традиционному року. Ещё менее имеет смысла поздравление с «новым счастьем».

Сама визитирующая «интеллигенция» хорошо видит, что часто новый год приносит больше ей горя и страданий, чем истекший, но в то же время бессознательно надеется, что в новом году жизнь её сложится как-нибудь иначе, пойдёт по иному руслу и поможет ей легче разобраться в жизненных явлениях и задачах. Это инстинктивное стремление к истине, добру и счастью – при постоянной лжи, зле и страданиях – составляет, как кажется, главный двигательный нерв возбуждённого настроения нашего общества при встрече нового года. Эти то проблески идеального сознания, тёмного и неясного, думается, и заставляют людей образованного общества приветствовать друг друга с новым годом и «новым» счастьем. Жаль только, что это выражение задушевных чаяний каждого человека у «интеллигенции» и непродолжительно и принимает неподобающий облик; несколько дней нового года, вместе с предшествующими рождественскими праздниками, интеллигенция проводит обыкновенно среди суетных и сомнительных развлечений. На Рождество и новый год устраиваются учащённые представления в театрах, многочисленные концерты, маскарады и танцевальные вечера. В это время зрелища усиленно посещаются не только взрослыми, но и детьми: уже с раннего возраста у детей и подростков праздник начинает отождествляться с ничего неделанием, празднословием и весельем. Страсть к удовольствиям и развлечениям охватывает чуть не всех; и вот невольно припоминаются слова архиепископа Никанора (Херсонского): «Можно ли вообразить, что Пречистая Дева Богоматерь увеселяла себя чем-либо мирским? Даже на браке в Кане галилейской, и там Она погружена в материнское попечение о других. О Христе Спасителе осталось предание, частью записанное и в Евангелиях, что часто видели Его плачущим, смеющимся – никогда. Можно ли вообразить резко смеющимися преподобных Феодосия Печерского, Сергия Радонежского или Петра митрополита московского?

Загляните же теперь в театры и другие места развлечения. Какая здесь масса бодрых, весёлых и, по-видимому, счастливых лиц. Здесь все чувствуют себя как бы в своей стихии. И уже никто не думает о том, что даст ему новый год, а тем менее заботится о том, чтобы собственными усилиями проложить себе дорогу к счастью нового года. Тут область веселья и очень часто «флирта». Неизбежным средством для успеха последнего служат – изящный костюм, красивая причёска и т. д. Здесь можно с горькой скорбью сказать с апостолом: «желаю... чтобы жёны в приличном одеянии, со стыдливостью и целомудрием, украшали себя не плетением волос, ни золотом, ни жемчугом, ни многоценной одеждой, но добрыми делами...“ (1Тим.2:8–9).

Вопрос, в чём счастье, вообще, не достаточно ясен для ликующей в новый год интеллигенции. Большинство её даже и не задумывается над ним. Девиз её: «живи – и жить давай другим!» Такое чисто растительное существование неизбежно приводит человека к ложному сознанию, что самое главное – в удовлетворении чувственных пожеланий, а всё остальное – «пустяки», удел философов, «которым нечего делать» и разных лицемеров. Полагают, что «напрасно человек по предрассудочному понятию о своей свободе вздумал бы остановиться, размыслить о том, куда он идёт и что делает, и принять другое направление, если чувствует себя несчастным. Он должен жить со всеми, а особенно с передовыми людьми, общей жизнью по принятым правилам и порядкам; иначе, как отсталый, он будет раздавлен следующей за ним толпой, или выброшен из ряда людей, идущих по данному жизнью направлению» (Архиеп. Амвросий). Повседневное будничное малоосмысленное существование привело людей, между прочим, к поклонению «культуре» и «цивилизации», создавшим внешние удобства жизни. Но всё это «созданное» не счастье, а лишь его призрак, мишура жизни.

* * *

Не подлежит, конечно, сомнению, что культуре мы обязаны очень многим; это настолько очевидно, что распространяться по этому поводу было бы излишне. Каждый день приносит нам новые победы цивилизации, при помощи которых легко и удобно совершается преодоление того, что раньше вызывало тщетные усилия людей. Однако, обратите внимание на сам характер нашей цивилизации: она дала нам много; последний век получил название века «пара и электричества», о которых наши предки вероятно и не помышляли. Но неужели эти плоды цивилизации так уж важны и существенны для нас? Если в практическом отношении – да, то в нравственном чрезвычайно часто – нет. Разве они помогли братскому единению народов, искореняли тёмные стороны жизни, способствовали проведению в людскую среду высоких христианских начал? Почти нет. Быстрое передвижение, правда, помогало людям в пространственном отношении сближаться, но часто лишь для того, чтобы при встрече вступить друг с другом в кровопролитное столкновение, совершить жестокую месть и т. п. Люди по-прежнему злы и мстительны и всевозможными усовершенствованиями пользуются для своих личных, не всегда нравственных целей. Нечего уже говорить о том, сколько человеческих жертв принесено нами прогрессу. Вспомните о бесчисленных опытах над живыми людьми, совершающихся в наших клиниках; многие из этих опытов – прямо преступны. В. В. Вересаев (д-р В. В. Смидович) в своих «Записках врача» отмечает, что во врачебной среде самые зверские эксперименты над людьми обыкновенно встречают полное равнодушие. «Гордо подняв голову, – говорит автор, – шествуют эти своеобразные служители науки, не встречая сколько-нибудь деятельного отпора ни со стороны товарищей-врачей, ни со стороны врачебной печати» (стр. 149–150). Такова наша культура! Сделавшись образованными европейцами, мы стали как будто подражать тому генералу из рассказа И. Ф. Горбунова, который, достигнув высокого положения, решил, что голова ему теперь не нужна. Облёкшись в тогу культурных людей, мы стали думать, что сострадание и любовь к ближним для нас уже излишни.

Новейшая русская беллетристика, а равным образом близкие наблюдения над жизнью – наглядно показывают, что интеллигенция в массе своей живёт повседневными, будничными заботами; когда же встречается с неизбежными фактами, недоступными ограниченному сознанию человека, принимает их как что-то грозное и страшное, а главное – ненужное и нелепое. В этом отношении ярко отражает жизнь в своих произведениях молодой, но уже известный беллетрист Леонид Ник. Андреев. В рассказе «Большой шлем» «четверо партнёров – трое мужчин и одна дама – до самозабвения предаются карточной игре. Они играют «осень, зиму, весну и лето». Но вот с ними происходит несчастье. Один из играющих, постоянно стремившийся сыграть «большой шлем», но не достигавший этого, неожиданно получает на руки все необходимые для того карты: стоит только взять в прикупе пиковый туз и цель будет достигнута. В то время как он протягивает руку, чтобы взять прикуп, силы его покидают, и он падает мёртвым. Все, конечно, поражены и опечалены. Но один из партнёров, аккуратный старичок Яков Иванович, замечает, что в прикупе действительно был пиковый туз, которого не доставало умершему, и сознание, что последний никогда не узнает об этом, наполнило душу Якова Ивановича недоумением и страхом. Ему показалось, что он до сих пор не понимал, что такое смерть. Но теперь он понял, и то, что он ясно увидел, было до такой степени бессмысленно, ужасно и непоправимо. Никогда не узнает! Если Яков Иванович станет кричать об этом над самым ухом, будет плакать и показывать карты, он не услышит и никогда не узнает, потому что его нет на свете. Ещё одно бы только движение, одна секунда чего-то, что есть жизнь – и он увидел бы туза и узнал, что у него есть большой шлем, а теперь всё кончилось, и он не знает и никогда не узнает.

Нежелание следовать учению Божественного Откровения и в то же время бессилие собственными средствами решить сложные проблемы жизни повергают интеллигента в страх, в недоумение, вселяют в него болезненное недоверие к себе. Доктор Керженцев в рассказе того же Л. Н. Андреева «Мысль», убивший с заранее обдуманным намерением жениха отвергнувшей его любимой девушки и притворившийся невменяемым, вследствие чего попал в дом душевнобольных, говорит: « – А что, если я действительно сумасшедший? Быть может я не притворяюсь, а на самом деле убил потому, что я действительно сумасшедший». Тот же доктор сознаётся: «самое страшное, что я испытал – это было сознание, что я не знаю себя и никогда не знал».

В лучших случаях, когда человек с добрым сердцем не находит цели и смысла в этой жизни, он обращается к туманной, мистической вере. Соня, в пьесе Ант. П. Чехова «Дядя Ваня», на жалобу Войницкого, что ему тяжело, отвечает: «что же делать, надо жить!.. Мы, дядя Ваня, будем жить. Проживём длинный-длинный ряд дней, долгих вечеров; будем терпеливо сносить испытания, какие пошлёт нам судьба, будем трудиться для других и теперь, и в старости, не зная покоя, а когда наступит наш час, мы покорно умрём и там за гробом мы скажем, что мы страдали, что мы плакали, что нам было горько, и Бог сжалится над нами, и мы с тобой, дядя, милый дядя, увидим жизнь светлую, прекрасную, изящную, мы обрадуемся и на теперешние наши несчастья оглянемся с умилением, с улыбкой – и отдохнём... Мы услышим ангелов, мы увидим всё небо в алмазах, мы увидим, как все зло земное, все наши страдания потонут в милосердии, которое наполнит собою весь мир, и наша жизнь станет тихой, нежной, сладкой, как ласка...»

* * *

Да, новый год наводит на грустные думы по вопросу о задачах миссии среди интеллигенции. Если бы наше образованное общество пожелало ближе ознакомиться с учениями церкви, с творениями святых отцов и христианских писателей, оно узнало бы из этой сокровищницы религиозной мысли и опыта как истинный смысл нашей жизни, так и смысл новогоднего дня. Оно узнало бы, что новый год действительно нужно праздновать, но совершенно иначе.

Чтобы решить вопрос, как относиться к дню нового года, не нужно забывать, что истинное счастье не заключается в чём-либо вещественном, материальном. Оно – в Боге. «Единственное жизненное и неоценённое сокровище сердца нашего есть Бог», – говорит о. Иоанн Кронштадтский; «оно даётся только тем в неотъемлемую собственность, кто отрёкся мира и всего, что в мире, и от многострастной плоти своей. Применяться же к миру и его преходящим, минутным благам безрассудно и гибельно; ибо они жизни не дают и пристрастие к ним – дело диавола». – Быть может, светскому человеку слова высокочтимого пастыря покажутся строгими и невыполнимыми для большинства. Но это было бы его ошибкой. Когда нам приходится отказываться от какого-нибудь дурного навыка, чтобы заменить его доброй привычкой, мы тоже склонны обелять себя и выставлять трудность предстоящей задачи. Странно слышать даже, что жизнь в Боге может показаться кому-нибудь тяжкой. Неужели жизнь «по стихиям мира» представляет путь, усыпанный розами, и не заставляет человека часто страдать, терпеть горе и даже тяготиться ею? Боязнь и нежелание отдаться Богу происходят, всего чаще, от неправильного или поверхностного представления всего, что относится к религиозной области. «Цвет митры считают принадлежностью известного сана, – говорит ново-поставленный русский архипастырь. – Не могут отличить священнических крестов от всяких других. Духовным лицам пишут по таким адресам: «его высокоблагородию преосвященному архимандриту господину такому-то»... Если из Евангелия многие не знают десятка текстов, то о службах наших уже лучше ничего не говорить. Не понимая смысла того или другого богослужения, его страшно критикуют и перестают даже ходить в церковь... Жизни духовенства не знают. Многие даже наших школ совершенно не знают. Некоторые не имеют никакого представления не только о наших семинариях, но даже и об академиях. Расспрашивая о школе, задают такие вопросы: «употребляют ли теперь в семинариях розги?» Хороши представления о нашей школе... Спрашивают ещё: «всех ли семинаристов и академиков постригают в монахи?» О других легендах, распространяемых светскими людьми о наших школах, нет нужды и говорить»³⁰.

* * *

Всё лучшее, всё высокое, что заложено в душе человека – чувство истины, добра, красоты – всё это в Боге, как высшей истине, высшем добре, высшей красоте.

Вся настоящая наша жизнь является для нас временем подвига для приготовления себя к вечности. Пусть на пути осуществления нами христианского идеала встречаются препятствия, – они только помогут человеку глубже заглянуть в себя, сознать своё бессилие и искать помощи в божественной благодати, и «сила Божия в немощах совершится». Не видим ли мы, что люди из нашей же среды, обладающие твёрдой волей и решимостью жить для Христа, достигают чудных высот христианской жизни? Для них жизнь – Христос и смерть – приобретение»...

Итак, если с этой именно точки зрения мы станем решать вопрос, как относиться к новогоднему дню, получить ответ будет не трудно. Новый год напоминает нам, что земная жизнь наша движется вперёд и, следовательно, становится ближе её окончание. Надо вникнуть в себя, почувствовать свою греховность и в новом году постараться, при помощи Божией, загладить её делами христианской жизни. Чудные строки по этому поводу находим мы у Блаженного Августина: «Человек недостаточно ценит время – это драгоценное сокровище, дарованное ему свыше для того, чтобы оно ему послужило для достижения вечного блаженства. Раз утеряв время, мы его навсегда утратили, так как возвратить его уже невозможно!.. Все мы знаем это, – и, по большей части, всё-таки злоупотребляем им, не извлекаем из него себе пользы; – но расходуем его напрасно на удовлетворение наших пагубных страстей... Как невозможно купаться дважды в одной же воде потока, так не дано и нам проснуться дважды в те же самые мгновения жизни: протекают воды реки, улетают часы жизни и незаметно для нас заменяют друг друга... Ничего нет постоянного на земле: всё то, что солнце озаряет – не постоянно, как и оно само; всё сокрушается под тяжестью лет... Господь один Всемогущ и неизменяем! Быстрее молнии мчится время и всё более и более приближается к вечности. Но быстрота его не поражает благочестивого христианина, потому что он спокойно смотрит на время, на жизнь и на смерть; без грусти в душе следит он за совершающимися в природе явлениями, от глубины душевной прославляет неисповедимые судьбы Божии и пользуется каждым мгновением жизни, чтобы стяжать себе право войти в царствие Божие». (Из слова о времени и вечности).

Заменяя на новый год зрелища (особенно подозрительной полезности), бесплодные мечты и т. п. «оброцы» новогоднего времяпровождения молитвой, делами милосердия и тихими семейными радостями, мы будем относиться ко дню нового года по-христиански. То, что говорил некогда Златоуст своим слушателям, можно повторить и теперь: «Счастлив для тебя будет год во всём не тогда, когда ты будешь пьянствовать в первый день, но если и в первый и в каждый день будешь делать угодное Богу... Радость бывает не от пьянства, но от духовной молитвы, не от вина, но от назидательного слова. Ничто обыкновенно так не ведёт к спокойствию и радости, как правила любомудрия – презирать настоящее, стремиться к будущему, не считать ничего человеческого постоянным – ни богатства, ни власти, ни почестей, ни покровительства. Если ты научился так мужествовать, то не будет терзать тебя зависть, когда увидишь богатого, и когда впадаёшь в бедность, не унизишься от бедности; и таким образом будешь в состоянии постоянно праздновать. Христианину свойственно праздновать не в известные месяцы, не в первый день месяца, не в воскресные дни, но всю жизнь проводить в приличном ему праздновании. Какое же прилично ему празднование? Об этом послушаем ап. Павла, который говорит: темже да празднуем, не в квасе ветсе, ни в квасе злобы и лукавства, но в безквасиих чистоты и истины (1Кор. 5:8). Итак, если у тебя чиста совесть, то ты имеешь постоянный праздник, питаясь добрыми надеждами и утешаясь упованием будущих благ; если же ты не спокоен в душе и виновен во многих грехах, то и при тысячах праздников и торжеств ты будешь чувствовать себя не лучше плачущих. Какая мне польза от светлого дня, когда душа моя помрачена укоризнами совести? Таким образом, если ты хочешь получить пользу и от начала новых месяцев, то поступай так: по окончании года возблагодари Владыку, что Он сохранил тебя до этого предела годов; сокрушись своим сердцем, исчисли время твоей жизни и скажи сам себе: дни бегут и проходят; годы оканчиваются; много пути нашего мы уже совершили, а что сделали доброго? Неужели пойдём отсюда без всего, без всякой добродетели?.. Так любомудрствуй при начале новых месяцев; это приводи на память при годовых кругообращениях; станем помышлять о будущем дне, чтобы не сказал кто-нибудь о нас того же, что сказал пророк об иудеях: исчезоша в суете дние их (Пс.77:33)».

Борис Светский

Наступил новый год, четвёртый в новом столетии, которое, чувствуется, чревато событиями важными и знаменательными. «Времена люта», о которых пророчествовал святой апостол Павел, давно себя дали знать, и весь истекший 19-й век, канувший в море вечности, представляет уже собой период «лютых времён».

Предстоящий новый 1904 год полезно нам, православным, представлять в своей душе как новую ступень той лестницы, которой мы все нисходим к узкому ущелью смерти, которым мы все без единого снидем в область «сени смертной»... Доживём ли мы с тобой, брат-читатель, до будущего 1905 года, не говоря уже о 1906, 1907 и дальнейших?

Не долг ли наш будить в себе и своих братиях сознание и чувство приближающейся к нам, как тать, смерти? Господь, правда, попрал смерть Своею смертью и воскресением, но Он же открыл нам вместе с сим и о второй более страшной, вечной смерти, которой можем мы подвергнуться, если будем упрямо и ожесточённо оскверняться похотями и страстями. Нам, православным, не страшна смерть первая, ибо мы совершенно уверены в истине воскресения, в том, что мы воскреснем. Но мы всей душой и сердцем должны бояться смерти второй, которую вечно будут испытывать те, которые услышат ужасный приговор Праведнейшего Судии: «идите от Меня, проклятии, во огнь вечный».

Можно ли молчать об этой опасности, которая для верующего реальна более, чем видимый мир. Ведь видимый мир, при смерти, которой я могу подвергнуться уже сегодня, а не только завтра, исчезает для меня, как «соние восстающего» от сна. Но смерть вечная или жизнь вечная, мука вечная или блаженство вечное – могут уже предначаться для меня и тебя, дорогой брат-читатель, с момента смерти нашей. Не ясно ли, что новый год нужно бы всегда начинать со тщательного сосредоточенного размышления о приблизившейся к нам всем ещё на один год минуте развязки, когда тело разлучено будет горьким и недоуменным разлучением от души, и когда уже не будет места покаянию, и лишь единственная надежда останется на молитвы церкви, да и то только для тех православных, которые, живя в страстях, не чужды были добрых дел и сумели оставить по себе добрую память в людях, способных о них помолиться и подвизаться подвигом любви.

Только при памятовании смертного часа, подкрадывающегося к нам подобно татю, все вещи и события мира сего представляются в должном правильном свете, а без такой памяти каждая мелочь представляется чем-то грандиозным. Если мы будем всегда готовы к смерти, мы не предадимся отчаянию, при событиях даже мировой катастрофы. А надо быть совершенно чуждым Духа Божия (Коего мы обязаны быть причастниками), чтобы не чуять, что наступившее новолетие чревато событий самых поразительных. Теперь то и необходим весь запас мужества, теперь то и нужна вера горячая, упование, о котором сказано: «праведник уповает, яко лев», теперь то нужно иметь сердце чистое, недоступное для отчаяния. Когда умножился грех, надо запасаться великой благодатью, которую всегда готов излить на нас и в сердца наши Спаситель и Бог наш, обещавший быть с нами не только в XX веке, но даже и до скончания века. Аминь.

Серафим Изгоев

О. Иоанна Кронштадтского.

Так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную. (Ин.3:16).

Бездна бездну призывает. (Пс.41:8).

Сегодня церковь наша и многие церкви христианские в мире, исповедующие православную веру, празднуют величайшее в мире событие, от которого ведётся христианское летосчисление, именно – Рождество по плоти безначального Сына Божия, Творца веков и всего мира, видимого и невидимого.

Оно было предопределено в предвечном Совете Божием и предсказано многими пророками. Рождество Христово есть дело бесконечной благости и милости, правды и премудрости Божией, которым спасается весь мир, погибающий грехами и неисчетными бедами – спасается через искреннюю веру во Христа, как Сына Божия и Искупителя человеков через крещение и нелицемерное покаяние. Иже веру имет и крестится спасен будет; а иже не имеет веры осужден будет. (Мк.16:16) Покайтесь, – ибо приблизилось царство небесное. (Мф.4:17).

Явление в мире Бога во плоти и вся чудная, всеправедная, спасительная жизнь Его на земле с Его учением, бесчисленными, благотворными чудесами, с Его страданиями и смертью всеискупительными были вызваны и предназначены безмерною благостью, жалостью и снисхождением Трисолнечного Божества к падшему человеку через лесть змия человекоубийцы и, иначе каким-нибудь образом – человеческий род, падший добровольно в глубину греховного растления, спасён быть не мог – как только всепримирительной и всеискупительной добровольной жертвой Сына Божия, воплотившегося и вочеловечившегося, страдавшего, умершего по плоти, воскресшего из мёртвых, восшедшего на небеса и восседшего одесную Отца, имеющего всякую власть на небе и на земле. (Деян.1:7).

Внимайте благоговейно, братия и сёстры, слову о неотложной потребности воплощения Сына Божия для спасения рода человеческого. Я уже упомянул о том отчасти в начале слова. Теперь скажу подробнее. Слушайте. Бездна грехов человечества вызывала бездну искупления; ибо люди через грех продали сами себя диаволу и не могли возвратиться к правде, которую попрали; бездна неправд человеческих вызывала бездну оправдания через добровольное исполнение правды Божией Сыном человеческим; бездна нечистоты греха требовала бездны очищения; бездна гордости человеческой – бездны смирения Богочеловека до смерти и смерти крестной; бездна зла – бездны благости и милосердия; бездна безумия – бездны разума Божия; бездна тьмы греха – бездны света Божия, как сказано: седящии во тьме и сени смертней увидели свет великий (Ис.9:2); бездна заблуждения вызывала бездну покаяния и исправления; бездна тления – бездну нетления; бездна смерти, – в которую вринулось человечество через грех, – вызывала явление бесконечной жизни, которая есть Сын Божий; возвещаем вам вечную жизнь, говорит апостол Иоанн, которая была у Отца и явилась нам (1Ин.1:2). Бездна нарушения правды Божией требовала бездны удовлетворения ей: так надобно исполнить нам всякую правду (Мф.3:15), говорил Господь Предтече, и до йоты исполнил весь закон Божий за нас; безмерность проклятия праведного за бесчисленные грехи – требовала бездны милости и благословения; бесконечность мучений адовых – вызвала искупление от безмерных мук и дарование туне, за веру, вечного блаженства; вечность казни – вечность помилования; бездна расстояния, которую породил грех между Богом и человеком – вызывала бездну снисхождения Божия к верующему и кающемуся человеку, приближения Бога к человеку, исчезавшему в страшном удалении своём от Него, соединения с Богом во Христе и всецелого присвоения Богу, через покаяние и добродетель; бездна греховного суемудрия и безумия вызывала бездну просвещения светом Божиим, бездна лукавства человеческого – бездну святой простоты Божией, в каковой явился Бог в лице Иисуса Христа, и в подобии которой явились Его апостолы, простецы мира сего, умудрённые Духом Святым, покорившие простотой своей проповеди мудрых и великих людей мира сего, философов, риторов, царей и царства.

Итак, человечество имело крайнюю нужду в воплощении ипостасного зиждительного Слова Божия, Плотоносца-Бога, побившего Богомужно, в двух естествах – Божеском и человеческом неслиянно, нераздельно и неразлучно; имело нужду в житии Его на земле между человеками, как образе жизни нашей. Я дал вам пример, говорил Он ученикам Своим, по умовении их ног, чтобы и вы поступали так, как Я. (Ин.13:15). Человечество имело нужду в Его крещении, коим Он показал, узаконил и освятил наше крещение или таинственное возрождение наше в купели крещения; человечество имело крайнюю нужду в Его просветительном, зиждительном, всеисцеляющем, вседержавном, всепокоряющем слове, коим исцелялись всякие болезни, убегала смерть, коему повиновались все стихии; нуждалось в Его кресте, в Его всеискупительных страданиях и смерти, в тайне причащения Тела и Крови Его; – в победе над смертью и адом и в воскресении Его из мёртвых, коим поражена в самую главу и сердце наша всеродная смерть, и которое стало начатком воскресения всех умерших, – в Его вознесении на небо, через которое Он восшёл предтечей о нас к Отцу, чтобы ходатайствовать за нас и в ниспослании на землю на церковь земную Духа Святого, Господа Животворящего, Содетеля совершенного Сыном Божиим спасения. Вот сколь дивное, благое, премудрое и праведное смотрение Божие явилось в Рождестве по плоти Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, – какое славное и страшное промышление Божие о спасении рода человеческого! – Вот какой предвечный Совет Божий исполнил Сын Божий, Иисус Христос, бессеменно зачатый и родившийся в Вифлееме, по предречению пророков от безневестной и пречистой Девы Марии и от Духа Святого. И этот то Совет Божий, это явление Бога во плоти нынешние еретики, во главе с безбожнейшим в мире еретиком Львом Толстым, вместе с древними Ариями и Македониями – отвергают к своей собственной и многих, многих совращённых ими единомышленников – погибели. Господь Себе умалил, зрак раба приим, в подобии человечестем быв, и образом обретеся якоже человек: смирил Себе, послушлив быв даже до смерти, смерти же крестныя. (Флп.2:7–8); а гордые еретики возносят медное чело своё до небес и изрыгают хулу на Создателя и Спасителя своего и язык их проходит по земле (Пс.72:9), соблазняя и совращая в погибель подобных им.

А мы, братья и сёстры, прославим величие, всемогущество, благость и премудрость Родившегося от Пречистой Девы в Вифлееме, в обличение нашим еретикам, – прославим словами церковной молитвы (Требник-водосвят. молитва): «Безмерно величие Твое, Господи, и никакой язык ни человеческий, ни ангельский не может изяснить и прославить чудес Твоих. Ибо Ты одним только хотением Своим всё привёл из небытия в бытие. Твоею державой Ты содержишь всю тварь – и Твоим промыслом благоустрояешь мир и носишь его всесильным словом в совершенном и неизменном чине. Ты, составив всю тварь из четырёх стихий, увенчал годовой круг четырьмя преемственными временами (весной, летом, осенью и зимой); Тебя прославляют солнце и луна; Тебе присутствуют звёзды; Тебя слушает свет; Тебя трепещут бездны; Тебе работают источники; Ты простёр небо как шатёр; Ты утвердил землю ни на чём одним Своим повелением; Ты оградил море песком; Ты для дыхания тварей одушевлённых и органических разлил воздух животворный; Ангельские бесчисленные молниезрачные воинства Тебе служат; Архангельские лики Тебе кланяются; многоочитые херувимы и страшные Серафимы, предстоящие Тебе, облетая престол Твой пламенеющий – покрывают лица свои от неприступной славы Твоей. И Ты-то, Бог непостижимый, безначальный, неизглаголанный благоволил прийти на землю, приняв образ раба, быв в подобии человеческом. Ибо не потерпел Ты видеть мучимым Твоё возлюбленное создание от всезлобного диавола, но Сам пришёл на землю, победил его, разрушил ад всепагубный и спас уверовавшее в Тебя человечество. Исповедуем благодать, проповедуем громко милость Твою, не таим благодеяния. Ибо Ты, будучи Богом, явился на земле и пожил с человеками. Ты освятил Иорданские струи и сокрушил гнездящиеся в нём главы змиев».

Видите величие Рождённого в Вифлееме Богомладенца Иисуса Христа; слышите, как прославляет Его церковь Духом Святым.

Будем же служить Ему все со страхом, веруя в Него искренно и исполняя святые заповеди Его – и радоваться Ему с трепетом (Пс.2:11).

От души приветствую вас с пресветлым праздником Рождества Христова. Аминь.

О. Иоанна Кронштадтского.

Аз есмь путь и истина и живот, и никто же приидет ко Отцу, токмо Мною (Ин.14:6).

Так говорит Господь: «Я путь, истина и жизнь, и, если кто хочет идти к Богу, должен пройти через Меня». Такое глубокое, важное, восхитительное слово, полное Божественного, величия, возвестил Спаситель наш миру. Люди до Христа блуждали по путям, ведущим к заблуждению, к смерти, к проклятию, все сходили во ад, и никто не мог идти на небо. Небо было заключено для людей, и только Господь крестом Своим отверз людям вход на небо. Люди до Христа жили в идолопоклонстве, в мерзостях греховных. Жалкое состояние было рода человеческого до Христа! И вот, Собезначальный Творец неба и земли и самого рода человеческого, по предвечному Совету, благоволил прийти на землю и для того, чтобы люди не забывали Своего Сладчайшего Спасителя, следовали по стопам Его, благоволил на земле основать церковь Свою: Единую, Святую, Соборную, Апостольскую церковь и в ней положил всю благодать, все благодатные средства, через которые мы можем спасаться, обретать истину, живот, примиряться с Богом через веру, покаяние, причащение Бессмертных и Животворящих Таин Тела и Крови Христовых. Церковь и только церковь, как истинная, Богом данная Учительница, учит нас правому пути. Аз есмь путь! Один только Господь показал нам истинный путь. Какой это путь? Это – вера твёрдая в Господа нашего Иисуса Христа и купно во Св. Троицу, тайну воскресения мёртвых и будущего века. Это – путь Евангелия, распинания нашей многострастной плоти с её страстями и похотями, молитва, пост, чистота, святость, кротость, смирение, милосердие. Этим путём прошёл Сам Начальник и Совершитель нашей веры (Евр.12:2) – Господь наш Иисус Христос. Так, напр., 40 дней постился Он, не вкушая никакой пищи, не пия ни единой капли воды. Я почему говорю об этом пути? А потому, что в нынешнее время появились неучи, недоученные люди, знающие лишь светскую науку, которые проповедуют другой путь. Можно ли найти другой путь? 6000 лет люди блуждали во мраке и не находили истины, пока Сам Единородный Сын Божий не пришёл в мир засвидетельствовать истину. Он был свидетелем, живым Словом Отца и никто, кроме Его, не мог примирить человека грешника с Богом Святым: люди не знали мира, не знали того, как прийти к Богу.

«Только Господь открыл людям: Кем и для кого всё было сотворено, в Ком нужно почерпать каждый день свою силу и свою жизнь. Умники неумные, вроде Толстого и его последователей, хотят найти другой путь и, сбившись с истинного пути, находят путь заблуждения, отвержения Христа; не хотят веровать в то, что веками установлено, Самим Богом открыто возвещено; отвергают церковь, таинства, руководство священнослужителей и даже выдумали журнал «Новый путь». Этот журнал задался целью искать Бога, как будто Господь не явился людям и не поведал нам истинного пути. Не найдут они больше никакого пути, как только во Христе Иисусе, Господе нашем. Этим путём прошли миллионы людей, чудно спаслись и получили вечную радость на небе. К чему же приводят мои слова? К тому, чтобы держаться того пути, который есть Христос и Его истинная церковь, держаться спасительных таинств. Другие пути все ведут в погибель. Это сатана открывает эти новые пути, и люди бессмысленные, буии³¹, не понимающие, что говорят, губят и себя, и народ, так как свои сатанинские мысли распространяют среди него. Крепко, остро уши держите, знайте единый путь, через который спаслись миллионы людей. Никакие Толстые и их последователи никакого не найдут и не покажут нам другого такого, как наш, верного пути, а сами лишь постыдятся и как дым исчезнут.

Свящ. Тимофея Дещенецкого.

„И положу на них“, т. е. верующих во Христа, „знамение“, говорит Господь (Ис.66:19).

Ещё за 700 лет до Рождества Христова ветхозаветный евангелист, пророк Исаия, предсказал, что Господь положит на верующих во Христа (Мессию), знамение. И, действительно, все христиане, за исключением сектантов, знаменают себя крестным знамением. поскольку и у нас в приходе есть такие люди, которые отвергают крестное знамение, называя его вторичным распятием Христа, то в настоящий день побеседуем, братия, о значении крестного знамения, об основаниях для него в Слове Божьем и о той опасности, какой подвергают себя отвергающие крестное знамение.

В крестном знамении кратко выражается сущность христианской веры, надежды и любви. Мы изображаем на себе крестное знамение в знак того, что веруем в Господа Иисуса Христа, распятого ради нашего спасения на кресте. Три первые пальца ровно складываем при крестном знамении для того, что веруем в Троичность Божественных Лиц, равных между Собою по существу; два последних перста пригибаем к ладони, ибо веруем в два неслитных естества в Иисусе Христе, Божеское и человеческое, т. е. веруем в тайну воплощения Христова. Потому-то по крестному знамению истинно-верующие во Христа отличаются, во-первых, от нехристиан: язычников, магометан и евреев и, во-вторых, от разных сектантов.

Кроме веры, мы выражаем крестным знамением и надежду нашу на крестные заслуги Христовы. Одна молитва наша без крестного знамения, по причине нашего недостоинства, может быть не услышана Богом. Молитва же, сопровождаемая крестным знамением, скорее может подвинуть Бога Отца на милосердие к нам. Такая молитва, по истине, будет молитвой к Отцу во Имя Сына, а Господь сказал: «о чём ни попросите Отца во имя Моё, даст вам» (Ин.16:23).

Наконец, в крестном знамении выражается и любовь христианская. Когда мы кладём 3 пальца на чело или лоб, то мы посвящаем Богу свой ум, свои мысли; когда кладём их на грудь, – то посвящаем Богу сердце и волю, т. е. чувствования и желания, когда кладём на плечи, то посвящаем Богу свои силы и действия, ибо в плечах человеческих заключается сила, – руками человек действует. Таким образом в крестном знамении мы выражаем наше намерение и готовность: «возлюбить Господа Бога своего всем сердцем своим... всем разумением своим и всею крепостью своею»... (Мк.12:30).

Из церковной истории и житий святых мы научаемся, что истинное употребление крестного знамения сопровождалось чудесами. Евангелист Иоанн Богослов исцелил крестным знамением больного. Еванг. Матфей исцелил им же от слепоты одного князя. Ап. Филипп – расслабленного Аристарха. Первомуч. Фекла, осенив крестным знамением горящие под ней хворост и дрова, пребывала невредима в огне. Св. епископ Юлиан выпил осенённый крестным знамением яд и остался невредим.

Но, спросят некоторые: есть ли основания в слове Божьем для крестного знамения? Есть и очень достаточные. В 66 гл. кн. пророка Исаии говорится, что когда к церкви Христовой обратятся язычники, то «Господь положит на них знамение» (Ис.66:19), т. е. то знамение, о котором говорит евангелист Матфей в 24 главе: «тогда явится знамение Сына Человеческого на небе, и тогда восплачутся все племена земная и увидят Сына Человеческого, грядущего на облаках небесных с силою и славою великой».... (Мф.24:30).

По толкованию отцов и учителей церкви, под сим знамением разумеется Крест Христов. Ап. Павел в послании к евреям говорит: «Иисус... пострадал вне врат. Итак выйдем к Нему за стан, нося Его поругание;»... Значит, апостол заповедует нам носить на себе поругание Христово, т. е. крест. Мы это и делаем, изображая на себе поругание Христово в виде крестного знамения и нося на себе вещественные кресты, напоминающие нам о Кресте Христовом.

Сектанты говорят, что не употребляют крестного знамения потому, что не желают «снова распинать в себе Сына Божия и ругаться Ему»... (Евр.6:6). Но по слову апостола снова распинают в себе Сына Божия те, которые отпадают от веры, и те вообще, которые, считаясь христианами, блуждают во тьме грехов и тем для своего спасения как бы вызывают Сына Божия на вторичное распятие.

Не последовав мудрым словам ап. Иакова: «не многие делайтесь учителями, зная, что мы подвергнемся большему осуждению, ибо все мы много согрешаем» (Иак.3:1–2), отвергающие употребление крестного знамения поступают как враги Креста Христова»... (Флп.3:18), о которых ап. Павел говорит со слезами. Мало того, они добровольно принимают на себя один из признаков последователей антихриста. Противник Христа, по примеру истинных последователей Христовых, употребляющих крестное знамение, и на своих последователей положит знамение или печать на правую руку их и на чело. Эта печать будет обозначать или имя антихриста (зверя), или число имени его 666. Св. Отцы церкви говорят, что принявшие печать антихриста не будут иметь возможности изображать на себе крестное знамение, но связана будет их правая рука.

Остерегайтесь же, братия, отвергающих крестное знамение и не слушайтесь их, а употребляйте крестное знамение, как истинную печать Христову, со всяким благоговением. Твёрдо помните, что употребление крестного знамения заповедано Словом Божьим и ведёт своё начало от апостолов. Помните, что в крестном знамении выражается наша вера в Распятого на Кресте ради нашего спасения, наша надежда на Его крестные заслуги и любовь к пострадавшему за нас на Кресте. Знайте также, что крестное знамение есть действительнейшее средство против злых духов и для низведения на нас благодати Божией: «о чём ни попросите Отца во имя Моё, даст вам» (Ин.16:23), сказал Спаситель.

Свящ. А. Советова.

«Сице убо молнтеся вы: Отче наш, иже еси на небесех! да святится имя Твое»!.. (Мф.6:9–10). «Пришедже на место, (Христос) сказал им (Апостолам): молитесь, чтобы не впасть в искушение. И Сам отошёл от них на вержение камня и, преклонив колена, молился». (Лк.22:40–44).

Мы излагали, братия, перед вами правила веры православно-христианской о Господе Иисусе Христе, Пресвятой Богородице и св. церкви, теперь будем излагать правила жизни христианской. Первым таким правилом будет правило о молитве.

Что такое молитва и как мы, христиане, должны молиться Богу? – Вероятно каждому из вас приходилось, дорогие братия, когда-нибудь со всем усердием молиться Богу в церкви или дома, – напр., когда вам хотелось чего-либо полезного испросить у Бога, или, когда вы ждали себе какой-либо беды, желали отвратить её и прибегали к Богу за помощью и утешением. Если приходилось, то вы сами знаете, как сладка, утешительна, успокоительна бывает такая молитва для человека! А почему так? Потому, что при беспомощности или в горе и несчастии сердце человека смущается, страшится, смиряется, – оно видит, что люди не могут утешить и помочь ему, оттого и прибегает к Богу. Когда такой скорбящий, грешный человек молится Богу, то он не стыдится открывать Ему всё своё сердце, всю свою душу, – подобно тому, как какой-нибудь несчастный сын или дочь иногда жалуются родному отцу или матери на свои жизненные несчастия и неудачи и просят у них совета и утешения. Молитва тоже ведь есть (Пс.103:34) беседа человека с Богом, только беседа сердечная, задушевная, исполненная благоговения и при том о таких вещах и делах, о которых можно говорить с Богом, ибо Бог всегда желает только спасения души человеческой и подаёт нужное земное только «ищущему прежде всего царствия Божия и правды Его». (Мф.6:33). Поэтому, если бы кто неразумно стал просить у Бога богатства земного, или славы людской, или чтобы Бог помогал ему в каком-либо худом деле и проч., то такой неразумный молитвенник не только не будет услышан Богом, но и навлечёт снова на себя праведный гнев Божий. Молитва это есть беседа человека умом и сердцем своим с Богом, имеющая целью или прославить Бога, или возблагодарить Его за что-либо, или испросить у Него чего-либо полезного для души.

Как же велик в мире духовном человек, что может беседовать с Самим Богом в молитве и как эта молитва должна быть «чиста и права перед Богом, угодна, приятна Ему. (Пс.140:2)?.. «Да исправится молитва моя, яко кадило перед Тобою, Господи» – поёт св. церковь словами св. псалмопевца. О том же должны непрестанно молить Бога и мы, грешные, и нам в особенности нужна молитва правая, богоугодная.

В чём же состоит «правота» молитвы к Богу, и когда она бывает угодна Ему?

«Бог есть Дух: и поклоняющиеся Ему должны поклоняться в духе и истине» (Ин.4:24, русс. пс.). Эти слова Спаситель сказал жене Самарянке, вопросившей Его: где нужно поклоняться Богу и как поклоняться? По отношению к молитве эти слова Спасителя значат вот что: Бог есть дух, т. е. Он не человек – смертный и грешный, как все мы, а вечный, всеблагий, всеведущий, всеправедный, всемогущий, вездесущий, неизменяемый, вседовольный и всеблаженный Дух. Поэтому, кланяясь Богу, всегда помни, что Он вечен, а ты, человек, стал жить на свете только с известного времени, значит – смиряйся на молитве перед Богом, как Его творение, и молитвой своей готовь себя к вечной жизни в Боге. Бог всеблаг, всеправеден, неизменяем, вседоволен и всеблажен, а мы, как люди, часто бываем злы, лукавы, немощны душой и телом, бессильны и непостоянны в совершении добрых дел. Поэтому, смиренно проси у Бога на молитве благ земных и небесных, утешения в скорбях и печалях, а в особенности – проси благодати Божией, прощения грехов и духовной радости или спокойствия сердца. Бог всеведущ и всемогущ, – Он знает наше настоящее, прошедшее и будущее – лучше, чем знаем это мы сами; в Его всесильной власти наша жизнь и смерть, наше здоровье и болезнь, наше богатство и бедность, наше счастье и несчастие; посему на молитве всего себя со всеми своими делами и помышлениями научись предавать в волю Божию, благую, угодную и совершенную. (Рим.12:2). Бог вездесущ, посему на всяком месте – и в поле, и дома, и в храме, и среди людей, и один на один непрестанно возноси хвалы, благодарения и прошения Ему, благому Творцу нашему, Промыслителю и Спасителю и везде равно будешь услышан и помилован. Нужно при молитве утешать сердце своё той мыслью, что мы люди – образ Божий по душе своей – разумной и свободной, а Бог – наш первообраз; поэтому Бог не может не любить нас, если мы любим Его, и не может не услышать нас, если мы всей душой обращаемся к Нему. В Новом Завете нас христиан Господь особенно возлюбил, ибо мы через Госп. И. Христа стали детьми Его, наследниками Его царства, причастниками Духа Св. Что мы стали через Иис. Христа дети Божии, – об этом свидетельствует молитва Господня, данная нам Самим Спасителем, начинающаяся словами: «Отче наш, иже еси на небесех!»

Молитва Господня, как изшедшая из уст Начальника нашей веры и Совершителя Иисуса, есть первая новозаветная молитва, как бы мать всех последующих христианских молитвословий. Её то, братия, в особенности нужно знать нам всем, чаще прочитывать её дома и в церкви, вдумываться в глубокий смысл её и других научать ей. Воспроизведём и сейчас смысл молитвы Господней для своей душевной пользы: «Отче наш, иже еси на небесех!» – Так начинается молитва Господня, данная новозаветному человеку, христианину. Он через Христа Спасителя получил право называть Бога Отцом своим (Рим.8:15; Гал.4:6), но в молитве он называет Бога Отцом не своим, а нашим, давая тем понять, что молится не за себя одного только, а за всех христиан, как братьев своих во Христе; называя Бога ещё Отцом небесным, он тем исповедует своё памятование, что отечество наше настоящее – небо, где Отец наш – Бог.

«Да святится имя Твоё, да приидет царствие Твоё, да будет воля Твоя, яко на небеси, и на земли». О, как драгоценны в очах Божиих эти слова, когда человек любящим сердцем произносит их в молитве к Нему. Блаженно, счастливо бы было то время, когда бы люди всем сердцем познали, как свят Господь Бог наш, как свято имя Его – великое и чудное, как свято существо Божие, в котором нет и тени порока, которое гнушается даже всяким помыслом неправедным, как мерзостью (ст. 1, 5); тогда наверно христиане стали бы угождать Богу всем существом, «правда, мир и радость о Дусе Святе» водворились бы в сердцах людей, Сам Бог поселился бы в них духовно и настало бы царство Божие; тогда воля Господня о спасении грешных – благая, угодная и совершенная исполнилась бы в Господе Иисусе Христе на земле так же, как на небе Господь Бог зрит её совершившейся во святых своих.

«Хлеб наш насущный даждь нам днесь, и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим, и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого». Если в первой части молитвы Господней мы являемся ревнителями о славе Господней, о царстве Его и о воле Его, то во второй слышится голос людей немощных духом и телом, бессильных достигнуть спасения без благодати Божией. «Отец наш небесный! подавай нам во время этой земной жизни хлеба телесного, т. е. пищи, одежды и жилища, а в особенности – не лиши нас духовного твоего хлеба, который есть Слово Твоё животворящее, не лиши нас спасительной благодати Св. Духа, в таинствах изливаемой на души наши, в особенности – не лиши нас хлеба – Плоти Твоей пречистой и пития – Крови Твоей во св. причащении. «И остави нам долги наши», т. е. прости нам неправды наши перед Тобой по той мере любви, как и мы прощаем нашим ближним обиды их; не попусти нам, Господи, впасть в хитро расставленные сети искушений от плоти нашей, от злых людей и от диавола, но избавь нас, в особенности, от сего последнего.

Яко Твоё есть царство и сила, и слава во веки. Аминь. В этом славословии напоминается христианам о безначальности Божия существа, Его всемогущей силе и полноте духовных совершенств в Боге или славе Божией. Аминь, т. е. мы веруем, что все слова молитвы Господней есть непреложная истина, как Сам Бог. Вот молитва духа и истины, которой нет и не может быть подобной у отступников от св. церкви, напр., у сектантов хлыстов. «Какая молитва может быть более духовна», говорит священномученик Киприан карф. «как не та, которая передана нам Христом, ниспославшим нам и Духа Святого? Какое моление может быть более истинным у Отца, как не моление, изшедшее из уст Сына, Который есть Истина. Следовательно, молиться не так, как научил Он, есть не неведение только, но и преступление». (О молитве Господней слово. Творения).

От молитвы Господней, как отрасли от благодатного корня произросли и другие церковные молитвы, и все они носят в себе один благодатный, святой дух и есть, по словам о. Иоанна Кронштадтского, «дыхание Духа Святого, как бы духовный воздух и вместе свет, духовный огонь, духовная пища, и духовное одеяние». (Дневник т. V-й). Вот благодатные, святые слова о молитве церковной усердного молитвенника земли Русской и доброго пастыря Церкви Христовой, которого сам Бог слышит в его молитвах и свидетельствует, что они правы перед Ним и что мы должны учиться молитвенному подвигу у таковых людей.

Тот же пастырь поясняет ещё, что молитва тогда бывает поклонением «в истине», т. е. угодно Богу, когда мы, молясь, представляем Бога жива перед собою и в себе самих, просим просто, с глубокой верой, ничтоже сумняся», просим не для себя одних, но и для всех верных, для всего тела церкви благ духовных и вещественных; когда при этом воспоминаем о бесчисленных опытах благости и милости Божией – как на других людях (в Св. Писании и житиях святых), так и на нас, и имеем крепкое упование на помощь Божию; когда сердце наше горит во время молитвы желанием благ духовных, любовью к Богу, когда мы беседуем с Богом всем сердцем и никакими посторонними мыслями не отвлекаемся, имея глубокое внимание к словам произносимых молитв, произнося каждое слово сердцем с той силой, какая содержится в каждом из них. «Тогда-то», (дневник) по словам того же о. Иоанна Кронштадтского, слова твои на усердной молитве не возвратятся к тебе, тогда без силы.