[Сентябрь 1902 год.]

„Якоже посла Мя Отец, и Аз посылаю вы“. Ин.20:21.

„Идите паче ко овцам погибшим дому Израилева“. Mф.10:6.

„Скорбь ми есть велия о братии моей“, Рим.9:1–3.

„Мир Мой даю вам“. Ин.14:27.

Любовь Божия излилась в сердца наши Духом Святым. Рим.5:5.

Было время, когда казнили людей за убеждения думая, что, истребляя еретиков, этим приносят верную службу Богу. Между тем это позорное дело было тем страшным преступлением, каким более всего человек может прогневать Бога, какое ужаснее всякой ереси и заблуждения. Гонители не понимали духа и смысла религии, во имя которой они делались палачами.

Дух нетерпимости постепенно смягчался до нашего времени, но, к сожалению, далеко ещё не утратил своей значительной силы. Мы и теперь видим людей, которые во имя „истин“ христианства, во имя проповедуемой ими любви и правды издеваются над лучшими убеждениями своих ближних, влекут на поругание самые возвышенные воззрения, имеющие связь с верованием в личного Бога и во Христа, попирают пышный расцвет тех идей и чувств, которые в более узком и первоначальном выражении и сами они признают. Это – толстовцы. Они охотно говорят о своём чистом христианстве, и однако в их настроении нет жизненного и светлого мира. Жаль, что та любовь евангельская, которую они отчасти поняли, является почему-то для них поводом к гонению той же самой любви, но в беспредельно-глубоком её выражении и необъятно-широком её церковном содержании. Мы (Церковь) проповедуем любовь Божию, выраженную в Сыне Его Иисусе Христе и постепенно преобразующую человечество вдохновением Духа Святого; и за эту веру и проповедь сектанты нас влекут к столбу позора и всенародного поругания, возбуждая против нас тёмные массы полу-интеллигенции и тронутого фабричной культурой народа криками: „вот колдуны и шарлатаны!“

Мы не дадим места гневу; но нам жаль Льва Николаевича, стоящего центром и душой этого движения, так как думается, что сам он должен глубоко страдать от взведённой им на нас неправды. Мы уверены, что это – временное затмение и недоразумение, которое должно рассеяться от более братского и человечного отношения к нам. Это отношение братской любви помогло бы ему проникнуть в тот средоточный и сердечный, если можно так выразиться, пункт христианства, который объединяет, оживляет и одухотворяет разумным и реальным смыслом всё самое существенное и основное в учении и жизни Церкви; это – то, что называем мы „любовью Божией“. Только на почве братской любви и доверия люди могут понимать друг друга и доходить до ясного выражения своих мыслей и убеждений.

* * *

В постоянных волнениях и колебаниях человеческих слов, мыслей, убеждений и настроений у верующих христиан, конечно, не может быть ни малейшего опасения за истину: она выше человека и крепче его заблуждений и лжи; она лежит в основе жизни мира и не поколеблется, если бы не оказалось среди людей даже и единого носителя её. Ей с радостью должны быть принесены всякие жертвы со стороны личности: нет такого дорогого для сердца и увлекательного заблуждения, от которого мы не должны бы были с восторгом отказаться за один просвет более высокой, более близкой к истине идеи.

Значит, если современное движение против веры и Церкви, в частности толстовство, нам кажется неразумным и несогласным с законами нравственной жизни, если мы позволяем себе иногда слишком горячо спорить с ним, то это не потому, чтобы мы боялись за истину, или не потому, чтобы нам было жаль какого-либо дорогого для нас предрассудка; нет, если бы дело касалось свободного исследования истины, то ведь нет ничего чище и симпатичнее в человеке, как это благородное неотступное искание правды.

Но современному воинственному походу на Церковь, к сожалению, как будто не истина дорога, не правда нужна: ему нужна „победа“, его манит „позор“ побеждённого противника. Что же иное, на самом деле, означают эти воинственные крики, эти вызывающие оскорбления по адресу Церкви? Разве не чувствуется иногда в них весьма сильного озлобления, едва сдерживающегося, чтобы не ринуться в грубый рукопашный бой?..

Как много стало у нас людей, с гордым и довольным видом изрекающих грубые ругательства и насмешки над почти совершенно неведомым и непонятным им церковным учением и основанной на нём жизнью. В своём жаргоне они подражают Толстому, подобно ему верят в безусловное остроумие и силу своих речей и ожидают какой-то своей победы, чуть ли не насилия какого над ненавистной им Церковью. Мысль этих горячих людей впервые затронута Толстым и потому отлилась пока в форму его своеобразной и односторонней мысли.

Не так исследуют вопросы жизненных убеждений и не так проповедуют истину подлинные мудрецы и благодетели человечества!.. Прискорбно, что и от вождей и учителей движения мы встречаем такое же ненравственное, высокомерно-нравственное и грубое глумление над лучшими и искреннейшими убеждениями ближних, какое едва ли извинительно и их мало-просвещённым последователям.

Может быть, каким-либо глубоким трагизмом личной совести и убеждений или каким-либо невольным и неизбежным затмением и могут быть в известной мере оправдываемы озлобленные и фанатизированные речи Толстого против Церкви; но взятые сами по себе, без смягчающих обстоятельств, они странны и непозволительны в устах и под пером зрелого мудреца. Спорьте с нами, но избегайте клеветы; а если сказали неправду, то слушайте защиту, а не повторяйте своей клеветы с ещё большей настойчивостью. В вопросах религиозных убеждений ни глумления, ни насмешки, ни цинизм – совершенно неуместны. Не закрывайте перед собой истины неправдами её отдельных служителей, а споря с мнениями, не старайтесь испугать и унизить их защитников, для которых они также дороги, как для вас ваши мнения. Всё это для Льва Толстого, конечно, не азбучные истины, и однако он не имеет никакой сдержанности в отношении к нам. Иногда против воли чувствуется, что ему, как будто хочется стереть с лица земли Церковь Христову, главным образом, духовенство; он как будто готов посочувствовать всякому насилию над ненавистным ему сословием, или по крайней мере их всенародному позору и поруганию. Есть в этом настроений его много и смешного, и больного, и горького, но в общем – трудно в так настроенном человеке признать брата-христианина, человека мысли и нравственного труда, человека светлого разума и религиозной совести. А он сам и его почитатели так настойчиво приписывают его деятельности термины высшего человеческого и христианского благородства, – и так сильно хотелось бы этому верить!

С какой настойчивостью и страстной мольбой человечество ищет покоя и счастья жизни, отягчённое великими испытаниями земного существования и мукой своих ошибок и грехопадений. Оно сознало, что счастье жизни – в правде её, и что правда жизни созидается через познание истины, через руководство подлинным принципом и идеалом жизни. Поэтому-то человечество, в лице лучших сынов своих, ищет и жаждет истины, как своей жизни, своего счастья. С восторгом оно останавливается перед благородным светом несомненной истины и неутешной горечью поражается при разочаровании в добытом убеждении, при раскрытии заблуждений и ограниченности своего разума. В этом иногда затруднительном искании веры и правды какой несравненной любовью и ореолом беззаветной благодарности окружается брат-человек, сильный умом, духом и словом, который честно и доблестно несёт бремя жизни и братской рукой поддерживает других, ослабевающих на пути, изыскивая вернейшие направления к истине и миру. Он прислушивается к воздыханиям окружающего его человечества и вдохновляется радостями его, собирает вокруг себя лучшие силы – умственные и нравственные и организует под своим водительством общее братское движение к свету и правде. Для такого вождя было бы изменой своему положению и делу истины, если бы он стал глумиться над благороднейшими убеждениями рода человеческого, которых он, положим, не понял и не принял, но которые давали человечеству полное счастье во всех испытаниях, и создали образцы чистейших нравственных жизней и подвигов. Толстой на первых порах как будто был этим мудрым и любящим, сильным человеком-братом, но потом превратился в диктатора и единоличного законодателя истины.

Идеал истины стоит над родом человеческим, и люди тянутся к нему, идут и ищут его, неся тяжёлое ярмо заблуждений и неправды. Истина и покой – в вечной любви и правде жизни, и не может эта истина быть достигнута, сохранена и возвышена одним человеком; она достояние общечеловеческой совести, и в общем разрешении вопросов её каждый имеет право голоса, и никого нельзя зашумливать. Истина – тот созидающий жизнь принцип, который, открывая людям смысл их жизни и содержание счастья, сливает их ив единую жизнь и единую любовь, И этот принцип, не выраженный всецело в какой-либо одной жизни или философии, той или иной своей стороной присущ почти каждой из них: почти в каждом уме и в каждом сердце, есть та или другая сторона, тот или другой из аккордов вечной гармонии любви. Поэтому-то так важен общий опыт, общее сознание, поэтому-то и придаётся особенная сила и вес тому учению, которое в большой промежуток времени и большему числу людей указало путь к свету и счастью (конечно, это – не единственный и не безусловный принцип истины).

Таким образом, путь к истине и правде жизни есть путь любви, путь взаимного, братски-сострадательного труда. В этом труде ненужно нам диктаторов, ненужно унижения ни одной личности, ненужно страстных полемических раздоров, ни фанатизма, ни брани, ни травли наших братьев при посредстве злых унижающих кличек. Всё это было бы ложью во имя истины и злобой во имя любви!

Мудрый никогда самодовольно не успокаивается в сознании своего полного и законченного ведения; он каждого до конца готов выслушать и никогда не скажет: я всё узнал и всё совершенно понял. Если мудрец во имя своих субъективных убеждений потребует, чтобы перед ним пала вся мудрость тысячелетий прошедших, все лучшие упования настоящего, чтобы миллионы верующих отказались от высочайшей религии, которая вносит смысл и счастье в жизнь их, то едва ли он вызовет сочувствие у действительно разумных и совестливых людей. Ему будет рукоплескать разве только горячая толпа, не имеющая устойчивых убеждений и воли, способная слепо покориться любимому гипнотизёру, сумевшему зажечь её инстинкты и обмануть неопытную мысль внешним нарядом истины. Многие из речей Л. Толстого представляются выражением именно этой крайней требовательности и нетерпения, несдержанного буйства самодовольного субъективного убеждения. Разве, в самом деле, можно с таким всё уничтожающим видом, с таким презрением всемощного богатыря к слабому созданию кидаться на такую стену, как христианская Церковь, на такое понимание христианства, как вселенское исповедание и служение веры Христовой? Разве можно серьёзно думать, что, принявши великую книгу Нового Завета, христианское человечество бросит её с презрением и благоговейно примет грубо-лживую буддистскую карикатуру её из рук Толстого?..

Нам понятна, конечно, высшая красота и власть ясного и вдохновенного, беззаветно непоколебимого единоличного убеждения, которое провозглашает себя, несмотря на бурю протеста и соблазна ропщущей массы современников, несмотря на грязь и кровь, которыми готова буйная толпа заклеймить вдохновенно-спокойное чело властного проповедника. Но такая власть принадлежит только подлинной истине, с которой в конце-то концов нельзя спорить, а можно разве только гнать её, которая несомненно покорит себе умы человечества, имея силу создать высший смысл и счастье его. Главный признак такой истины в том, что она созидает, а не разрушает, что она полна радости и светлой надежды, в ней никогда не бывает оснований и элементов уныния, озлобленности, ненависти сами укоры её полны глубочайшей симпатии к людям и сострадания. Учить с совершенно чистой властью мог только один „Учитель – Христос“; а мы со властью можем возглашать только Его же, Христово, учение; во всяких же личных комбинациях и творчестве убеждений даже и Лев Толстой должен знать меру и сообразоваться с логикой, не говорим, „толпы“ и „массы“, а „соборного, вселенского, общецерковного понимания“. Кроме Христа и вернейших последователей Его, мы не знаем чистой власти слова: непременно огонь нашей властной мысли смешается с жаром многих наших страстей и омрачится нашим недомыслием; так и в исканиях и порывах Льва Николаевича моменты благородных и чистых стремлений едва ли не перевешены примесью самодовольства, подозрительности, грубости и недоброжелательства.

Бурные порывы, кажется, неизбежны в развитии нашего ума и духа; но они должны быть только временными и переходными; только мир, широта и ясность зрелой мысли благоприятны для подлинного и плодотворного развития ума. Ум наш не создаёт ничего безусловно нового, и наше „творчество“ есть только усвоение и отражение данных в природе вещей идей Бога, творческих мыслей Его и духа. К этому отражению способно только широкое, спокойное и ясное сознание; искать торжества для своего субъективного, исключительного, непременно переходного, настроения – значит удалять своё сознание от единого, созидающего жизнь мира, разума. Ясность, спокойствие, широта и энергия ума созидаются только близостью, сочувствием и благостью ко всем и ко всему...

Так и к героям мысли, и к ним особенно, должны быть предъявлены требования братства, любви и уважения к людям, полного и сердечного внимания к созидающим их жизнь убеждениям, так как в этом созидании – один из первых признаков истины, а в этой любви – одно из самых надёжных ручательств за широту и беспристрастность мысли.

Мы (Церковь) знаем, что проповедуем истину, данную нам от Бога, и хотим и должны проповедовать в кротости и любви, в снисхождении к падшему и заблуждающемуся брату, с уважением к честному и горячему самостоятельному исканию правды, с готовностью всё терпеть ради веры и спасения братьев. Мы проповедуем идеи, в которых слились миллионы лучших душ, и которые дали высшее неслыханное удовлетворение сердцам человеческим, объединив их навеки в Боге и во Христе Его. Они так соответствовали чаяниям и запросам духа человеческого, что люди отдавали за них жизнь свою; только в них и через них сообщались таким образом смысл и ценность их существованию. Почему это вселенское разумение жизни и Христа должно пасть перед толстовским пониманием жизни, перед этим немощным и произвольным пересочинением общехристианского упования? Предъявляя такую претензию, Толстой сверх того чужд иногда самой примитивной вежливости, не говоря уже о духе возвышенной кротости, достояния подлинного мудреца. Правда ли, что он понял дух Христа, Который трости надломленной не преломляет и льна курящегося не угашает?

Дух гнева достойного, приличного и мужественного неизбежен, когда мы имеем дело с заведомой ложью, с нахальным поруганием истины, с заведомым искажением её, с лицемерием самодовольного и своекорыстного эгоизма; но неужели Лев Николаевич посмеет сознательно кинуть христианству такой укор перед лицом его двух-тысячелетней почти истории, перед лицом этого неисчетного сонма мучеников, исповедников, подвижников, учителей и святителей Церкви, которые ничего не имели, а всех обогащали (2Кор.6:4–10), которых благоговейно и благодарно благословляют верующие? Неужели же и в правду христианство придумано и сочинено за копейку, из-за корысти?..

После всех походов толстовства ничто ещё не пошатнулось в жизни Церкви; история не сметается с лица земли взмахом пера одного развязного героя мысли. И такой факт истории, как Церковь, свести к жреческой хитрости, выдумке, корысти, под-сочинительству Евангелия, – это не столько горько, пожалуй, сколько странно. Нет, Лев Николаевич, заговорите с Церковью иным языком и вы увидите, что слишком много в её жизни и учении вами не разгадано, и что ещё много и много вам нужно послушать тех, кого вы хотите осудить безвозвратно.

Не может вести к доброму тону в нашем споре то обстоятельство, что вы с такой беспощадной пылкостью и глумлением обрушиваетесь на таинства и обряды, и, главным образом, иногда на их внешнюю сторону. По нашему мнению, только формалист уделяет много внимания форме; дело не в форме; не все формы равно необходимы в жизни Церкви: они могут развиваться и совершенствоваться. В этой области справедливые и доброжелательные размышления никого не обидят. Рассуждайте, помогайте нам, но не изгоняйте любви.

Но если вам противны верования, на которых опираются таинства, обряды, формы и порядок церковной жизни, то и нападать нужно только именно на эти верования: удалите дух из формы, и она падёт сама собой. Но глумиться над формой, идею которой вы не поняли, не выслушали до конца и не имели силы опровергнуть, по крайней мере, преждевременно и недостойно серьёзного искателя правды.

Но вам, как будто не хочется, чтобы мы были в чём-либо правы; вам так тяжело, кажется, слушать речи от Церкви? Это оттого, что вы взвели на нас отвратительное преступление, в которое поверили сами: ложь перед Богом, перед совестью, перед людьми, корыстная спекуляция при посредстве религиозного обмана, – ниже этого подлого дела и представить ничего невозможно! Если мы таковы в ваших очах, то, конечно, трудно вам пересилить своё отвращение к нам; но ведь вы так хорошо поняли слово о „рака̀“ и прочие божественные речи нагорной проповеди!.. Мы во многом сговорились бы с вами на почве любви. Дух любви делает светлыми мысли наши и понятною одну душу для другой; любовь „не предполагает зла“, объясняя всё в лучшую сторону, – и не ошибается.

Без любви и доверия, без взаимности и братства, мы не придём к истине. Поэтому-то мы и говорим: ненужно диктаторства в вопросах истины, ненужно олимпийства в отношениях к разномыслящим. Ненужно молчания, когда вам страстно возражают, когда хотят ваших речей, когда говорят, что вы сказали клевету, выслушайте, поправьтесь... Лев Николаевич искал правды, но он не выслушал некоторых нужных для него речей и не помог своим сочувствием высказаться многим любящим его людям, которые могли бы объяснить ему многое непонятное для него в вере.

Понятно горькое озлобление души, ищущей ясной веры, просящей полных объяснений и получающей ошеломляющие уверения и читающей отвлечённо сухие, далёкие от живого сознания верующих, учебники. Это правда, мы виноваты в том, что у нас менее, чем есть потребность, занимаются изложением глубоких и жизненных основ христианства, как учения и жизни. Мало у нас, или почти совсем нет полных и жизненных систем христианства, отвечающих умственным запросам живых, людей. Это – вина, но достойная снисхождения: в жизни часто приходится делать, чего не хочешь, и не находишь сил и времени для того, чего хочешь. Нужны сильные таланты, но это не в нашей власти; нужна служащая жизни религиозная наука, но люди науки (хотя бы и богословской) часто далеки от религиозной жизни; нужны системы мысли, прямо взятые из жизни, – но имеющие глубокий опыт христианской жизни часто или не имеют литературного таланта, или неучёны, или подавлены и увлечены жизнью. Так что и рады бы были мы дать всякому вопрошающему вполне успокаивающее изъяснение „упования нашего“, – да не всегда это в нашей власти и силе. Будьте же и для нас братьями, не казните усталых, а помогите им. Льву Николаевичу, при его большой литературно-мыслительной силе, можно бы было воссоздать во всей широте полную идею христианства на основании его верований; если бы он не сумел скоро сделать перехода от идеальной правды к признанию её реальности, то по крайней мере не глумился бы над ней.

Для возможности братского к нам отношения Толстому нужно увериться, что в истине христианского учения можно убедиться искренно, глубоко, непоколебимо, что заведомый обманщик не стал бы такими именно верованиями обманывать и спекулировать. Признав же в нас людей искренних, хотя и несогласных с ним, Лев Николаевич, надо думать, отнесётся к нам по крайней мере с бодрым и сострадательным чувством брата, а не с жестокостью и непримиримостью.

Цель последующих наших рассуждений в том именно и состоит, чтобы раскрыть, как умеем, и насколько возможно в коротком и торопливом слове основания и смысл жизни верующей души. Мы не хотим полемики, не обещаем систематически полного и до конца выраженного уяснения и обоснования христианства; но нам именно хочется дать несколько штрихов, по которым можно бы было составить приблизительную схему жизненной картины, как её представляет христианство, чтобы видно было, в чём корни веры, почему она возникла и возникает, в чем её сила, и почему так до смерти преданы ей её исповедники.

I.

Не такому бы художнику и живописателю жизненной правды, не такому бы характеру и сердцу, как Лев Толстой, отрицать реальный смысл и правду идеи личного Бога и личного к Нему отношения человека. Выше и важнее этого ничего ещё нет в жизни человечества. Не сам ли Толстой так хорошо (ещё в Анне Карениной) смеялся над философами, которые, в угоду своим теориям, логически-софистическим выводам одних слов из других, готовы искажать факты и реальное состояние жизни? И вот сам он, во имя сухих, отвлечённых, туманных и двусмысленных философем, отрекается от великого мирового понимания первообразной личности, разумного начала разумных существ и всякой жизни.

„Бог есть и Его нет; Он – дух, но Он – во всём и неотделим от материального мира; Он выше меня и Он – во мне; Он – разумение жизни, Он – общий разум, Он – любовь, Он – Отец, в исполнении воли Его – смысл нашей жизни, но Он – не личность, однако, не живое самосознательное существо, потому что вообще понятие о личном духовном бытии – фикция“. Вот приблизительно схема рассуждений Толстого о Боге. И неужели такое понимание, вносящее туман и неопределённость в жизнь, лучше и мудрее „религии“ человечества, как она всегда понималась? Понимать так Бога – значит отрекаться от Него, а, между тем, у Льва Николаевича так часто употребляется, как вседержащее понятие Бога и Отца. Что это за игра в таком великом вопросе общечеловеческой совести? Ведь Льву Николаевичу хорошо, конечно, известно, что разумело и разумеет человечество под словом „Бог“, зачем же он пользуется им, раз он не согласен с его содержанием? Веровать в личного Творца и Владыку и говорить: „Бог“, это – религия; веровать в двусмысленное сочетание отвлечённостей и в какое-то немыслимое бесформенное бытие и говорить: „Бог“, – это кощунство. При посредстве толстовского понятия о Боге нельзя обосновать удовлетворительной жизни, но, удержав слово Бог, Лев Николаевич даёт ему по местам оттенки нашего понимания, и, благодаря этому, у него получается некоторое удовлетворение совести его и его друзей. Но ведь это подтасовка; пусть она невольная, но относиться к ней равнодушно – не дело любви, не дело совестливого и братского отношения к тем, с кем вы говорите, и кому пишете, Лев Николаевич! Нужно думать, что этот вопрос религии. Вы решаете по свидетельству своей совести; но в данном случае она кривит от туманности и сбивчивости понятий. Для вас поэтому является нравственно-обязательным пересмотреть ход развития вашего ума в выработке вашего представления о Боге.

Путь к уяснению идеи Бога – в самопознании и любви.

Говоря о любви, вы постоянно говорите „я“, говорите о взаимном тяготении личностей. Без „я“, без „личности“ не может быть речи о любви, как и самой любви. Но вы отрицаете личность, ведь вы каждую минуту иной? Ведь вы – калейдоскоп, живая машина из атомов? В этом минутном, кажется, затмении, положенном в начало ваших рассуждений о жизни, вы должны извиниться, или отказаться от понятий о „я“, о совести, о разуме, о любви.

Конгломерат атомов не стал бы говорить о личности, хотя бы отрицательно: он не понял бы содержания понятия „личность“, ибо оно получается с опыта; он не стал бы томиться страстной мечтой о личном вечном существовании, у него были бы иные мечты. Без фактической реальной основы в нас не возникает понятий, и чего нет в нашей природе, тому мы не можем сочувствовать.

Понятие и ощущение „личности“, личного существования факт, поражающий и увлекающий до высокого восторга; в нём чувствуется приближение к таинству божественной жизни. Таким ясным, самосознающим, разумным и самоценным в бесконечной степени должно быть начало мировой жизни, отблески разума и сознания которого раскрылись в таких многоразличных разумных и прекрасных формах бытия и особенно в духе человека.

В свете только личной жизни, личного самосознания нам понятно и драгоценно наше существование. Сознание и понятие „личности“ так же необходимо в жизни, как неизбежно оно в языке народов. Язык человечества образовался полусознательно, прямо с фактов, с ощущений, как субъективное выражение реальных явлений, непосредственно „объективно“ воспринимаемых. Выбросьте из речи все понятия, основанные на признании того, что мы называем „личностью“, не про что нам было бы и говорить с вами, не о чём и незачем спорить. Если же последовательно провести это отрицание в жизнь, то обнаружится, что оно – умерщвление жизни, отрицание неотрицаемого реального факта. Зачем принимать пассивно выводы ещё недалёкой науки? Зачем противопоставлять ясному общечеловеческому сознанию минутное затмение своего сознания и чувства?

Личная жизнь есть жизнь „духа“ Вы так много говорите о духе, из которого, как из безбрежного моря, вы почерпаете тайны единой подлинной „неплотской“ жизни. Но ведь вы теоретически материалист, атомист; ведь вы, по вашему мнению, механизм молекул, который не ныне – завтра рассыплется. Какой же у вас „дух“? Личности нет, вечно сознательного бытия нет, разум и совесть – преходящие условные явления органического калейдоскопа; что же такое ваш „дух“, и почему нужно жить „по духу“, а не „по плоти“? Почему „плоть мертвит“, и только „дух животворит“?

Нельзя и странно с такой решительностью и спокойно зачёркивать, такие великие реальные понятия, как дух и личность. Отец жизни даровал эти формы нашему существованию, и помимо их и Лев Николаевич не мог открыть иных форм и создать иных терминов, кроме этих, сознанных и утверждённых в жизни человечества.

Нельзя жить придуманными понятиями: жизнь их разобьёт. Понятие о личной духовной жизни потому только так неискоренимо-устойчиво, что оно образовалось не иначе, как через субъективное отражение в сознании объективного факта жизни; как возникло оно, так и понято, и принято, и принято может быть только в сознании личного разумного духа. И без такого реального самосознания жизнь духа невозможна. Если я не дух, не личность, то не имеют ценности и смысла ни мой разум и совесть, ни истина, ни моя жизнь: всё оживляющее меня, как связанное с понятием личного духа, должно быть объявлено фикцией. Умирание жизни духа от подобного отрицания показывает, что отрицанием разбивается живая форма бытия, без которой теряется всё содержание его.

Если интерес жизни не в духе, не в вечных задачах личной любви, то в чём же? Неужели в культе то растущего, то разлагающегося комка нервов и мяса? Но если когда-нибудь законные требования плоти будут удовлетворены повсюду, что же потом? Неужели сытое и замирённое человечество не будет просить духовного хлеба, идей, разума, непреходящего чистого чувства, безусловной и вечной любви? И чем, по толстовскому разумению, можно будет насытить духовный голод человечества, невыносимую жажду разума и любви? „Искать нечего: человек-машина, комок, рассыплется, и конец; всё его при нём“ вот только какой камень может подать ему толстовство... Да, если вы не можете провозгласить господства в жизни принципов вечного духовного личного существования, то очевидно, ваши горячие порывы разума, совести и любви сводятся в конце концов к обеспечению минутного условного и бессмысленного покоя и благополучия плотской жизни людей. Служители плоти будут довольны таким объяснением жизни: бог их с ними останется и для всех возвеличится, а назойливые вопросы разума и совести улягутся, потому что подведутся к тому же кумиру, будут обмануты правдоподобно. Но что вы дадите людям с недремлющим гением разума, с страдающим и жаждущим духом? Чем они будут живы, если отнимете у них вечный свет разума, вечное отношение любви к другим личностям, вечно оживляющее стремление к усвоению нравственных начал личной жизни Отца и Плодотворный покой в сознании, что Он – предводитель, покров и первообраз человечества, несокрушимая сила его жизни и вечного развития? Если вместо необъятных разумных идей духа, освещающих смыслом каждый момент жизни, мы насильно утвердим мировоззрение плотской жизни (материализм), то это скажется грубой ограниченностью и крайней бедностью духовной жизни, торжеством того, что противно всему высокому и разумному в человеке. И как может такой мощный ум и такое богатое сердце, как у Льва Николаевича, совмещать великие прозрения в жизни духа с тупо-ограниченными бреднями материализма?..

Изумляющее меня море окружающей жизни мира, красоты, разумности, радости и бесконечного разнообразия бытия возбуждает мой дух, вызывает к развитию таящиеся в нём силы и запечатлевает их по формам, чертам и определениям этого бытия. Мысль, дух и характер, выразившиеся в жизни мира, делаются, поскольку я их понимаю, моим характером, моим настроением и идеей, определяющими моё отношение к миру. В силу этой глубочайшей жизненной связи с окружающим меня миром, которого я – член и брат, получивший Жизнь от единого с ним начала, во мне рождается любовь и сильнейшая благожелательность к этому близкому мне миру.

Но ничто из окружающей меня жизни не чувствуется мне в таком единстве со мной, ничто не возбуждает во мне столько энергии и жизненных сил, ничто столько не формирует во мне подлинной жизни духа, как другая личная жизнь. Моя любовь в развитии своих отношений к другой личности – беспредельна, и служение любви есть высшая жизнь и питание духа: здесь открывается глубокий и неисчерпаемый мир нравственного бытия с законами личной духовной жизни.

Жизнь мира и человека слита в единую стройную гармонию, составляемую любовью и представляющую органическое развитие единой творческой идеи в многосложном выражении. Понимание этой идеи и единение с творческим, созидающим жизнь Духом, определяют наше отношение ко всему вокруг нас: здесь – источник радости о бытии, благости ко всему существующему, здесь – начало труда и силы любви...

Но горячему и чистому деятельному началу любви реальная жизнь готовит великое испытание и муку. Бытие полно неразрешимых как будто диссонансов: зла, страдания, смерти. Чем более я люблю жизнь мира, тем более страдаю за неё. Нравственное зло, безумие, бездушность, физические страдания и смерть, это – неиссякаемый источник горя человеческого личного и общего. Если бы страдание, пораждаемое в человеке сознанием расстройства от зла и смерти в мировой жизни, не имело исхода, оно неизбежно приводило бы к отрицанию жизни, всякой радости её, всякого её смысла и разума; никакие паллиативы здесь неудовлетворительны; временное самообманное забвение противно достоинству разумного существа. Для того, чтобы, имея ясный разум и совесть, человек мог иметь возможность нравственного спокойствия и энергии жизни, он должен усмотреть радикальное исцеление бытия, свою реальную связь с безусловной жизнью, возможность именно жизни, а не умирания. Это не человек выдумал, это не его вина, что природа его требует или безусловной жизни, всецело осмысленной, разумной, чуждой лжи, страданий и смерти, или совсем отрицает её. Это требование природы духа привело было однажды Льва Николаевича к опасности самоубийства; он успокоился, кое-как отчасти утолив жажду своего разума и совести паллиативами и двусмысленностями.

Подлинным выходом из этого трагизма и крушения духа служит поклонение личному Богу, всеблагому и все держащему Отцу нашей жизни.

Факты, давшие начало понятиям „духа“, „разума“ и „личности“, не иначе и должны называться и считаться, как только духом, разумом, и личностью. Я – разумный, личный дух; но я – часть, член и порождение природы; значит, вообще природа носительница духа и разума, выразительница личной воли. По строгим законам не мной выдуманных фактов природы, определяющих моё познание, я различаю от духа материю; материей может питаться моё тело, проявлениями духовными в материальной среде может насыщаться мой дух. Родственное мне духовное начало я нахожу не в материальной сущности мира, а в формах, идеях его, в направляющей и организующей силе, в том, чему я говорю: это прекрасно, это разумно, это увлекает меня, это радость и очищение для моего духа, предмет моих дум, откровение тайных и мудрых законов, познание которых делает меня другом и владыкой природы. Вот в этой то разумной, властной и прекрасной силе, отразившейся в жизни материального мира, созидающей его и управляющей им, я и чувствую родственное мне, безусловно необходимое для моей жизни, духовного развития и питания, разумное Начало. Мой разум зажегся от этого Начала, и всё моё познание есть отражение идей, разума и духа, выраженных в доступной мне сфере бытия материального и духовного, этим именно Началом жизни. Отражение это раскрывает и жизненно питает во мне идеал моего личного бытия и развития, заключённый в природе моей совести, моего духа. Развитие этого идеала строго предначертано и согласовано с жизнью мира, без связи с которым оно невозможно. По основаниям и идеям моего развития я вижу, что то целое, тот зрелый плод, какого оно должно достигнуть, есть полнота и совершенство безусловного личного существования: вне этого человеку нет удовлетворения. Это именно и отражено и предначертано в жизни мира и человека, материи и духа. Но, чтобы быть так органически заключённой и выраженной в жизни мира, идея безусловного личного существования должна соответствовать бытию реальному и высшему мира, единой разумной мирообразующей Силе. Точный и определённый план составляется прежде, чем начнёт строиться здание, план-идеал моего полного безусловно-развитого личного бытия, конечно, должен был существовать в законченном виде прежде меня и мира. Но он не предписан и непонятен мне в отвлечённом выражении: он выражен в конкретных явлениях жизни, и во мне может воплотиться при конкретном только отношении к живой безусловной Личности. Ясно до очевидности, что над миром, как его жизненное Начало и Провидение стоит реальная безусловная Личность, Которая на языке человечества носит имя „Бог“. Изучение жизни мира и человека ещё более и более будет уяснять эту очевидность¹…

С признанием Бога и с поклонением Ему, как все-держащему, разумному и личному Началу, открывается для нравственно-разумного существа смысл и возможность жизни подлинно естественной и природной для него. Я член природы, и могу жить только по необходимым её законам; но я – дух и разум и должен жить духом и разумом; конечно, я могу жить так только тогда, когда поклонюсь Духу и Разуму, как господствующему и все-держащему Началу природы и всякой жизни мира. Начало личное, духовное, разумное, господствующее над миром, это – моя живая нравственная вдохновляющая сила, основание и закон для меня быть именно человеком, руководиться разумом, совестью, идеей добра, любовью...

Такое верование сообщает разумный смысл любви моей, страждущей за диссонансы мировой жизни; оно даёт мне сильнейший мотив и энергию служить этой любви, согласующему, животворящему началу. Мир объемлется, хранится и управляется разумом и благостью всесильной и вечной творческой любви. „Да будет воля Его, как на небе, так и на земле!“ Здесь – покорность и источник бодрой деятельности; здесь – единственное примиряющее начало для великих несогласий жизни. Я покоен за каждую личность, о несовершенстве и страдании которой тоскует моё сердце: она согревается и просвещается благостью Отца, навеки будет утешена Им и отразит Его в своём существе. Жизнь, таким образом, предводительствуется лично Отцом всемогущим, по Его планам; мне, значит, остаётся присоединиться к воле Его, к Его духу и плану, и творить в мире скорби дела Его любви. Моя деятельная любовь будет уже иметь несокрушимую силу, как полная оснований, надежды, уверенности, самой чистой энергии.

Моя жизнь, таким образом, в этой вере и в этом поклонении Отцу получает и разум, и силу, и направление, и радость, т. е. то, что делает её именно жизнью. Вся жизнь мира, все мои мысли, чувства, порывы воли и совести сливаются для меня в этом поклонении Отцу в единую живую стройную систему. Подлинная жизнь – Его в Нём. Она отразилась и в жизни мира и в моём духе. Её я усматриваю и ищу в мире, к ней рвётся моя совесть, к ней направляется развитие моего личного духа. Для моего личного совершенства (счастья) я должен понять и усвоить Его (подлинно мою) жизнь и относиться к миру и ко всякой жизни, как Он, с безусловной полнотой созидающей жизнь любви. Это – закон природы, закон духа.

При таком поклонении Отцу, каждая черта и момент в бытии мира и моём сводятся к единству идеи и плана, получают высший смысл и освещение, а Сам Он, как Любовь, становится в моей совести корнем и источником моей любви ко всем и ко всему, – моего добра.

Мы утверждаем то, без чего невозможна разумная и нравственная жизнь человека. Мы говорим ему: ты – разум, ты – личность, ты – дух, ты озарён вечным светом совести – жизнью Отца. Ведь только это делает ценным и осмысленным всё существование человека. Оно потеряет цену и смысл, если он поверит тем, кто ему говорит: ты случайный, не подчинённый безусловному вечному разуму, калейдоскоп моментов и атомов своей психофизической природы.

Я не могу любить машину или механически сочетавшуюся массу материи; я люблю только то, что есть жизнь, в чём бьётся сердце. Я люблю мир, потому что вижу в нём жизнь, а не механизм. Я люблю человека, брата своего, потому что в нём бьётся такое же, как моё, сердце, потому что он – личность, живая и разумная совесть. И я жив только потому, что могу любить, иначе нет смысла и цены в моём существовании. Я могу жить только в мире личностей, в мире совести, любви, разумного света сознания. Лев Николаевич хорошо знает и говорит, что нет жизни без любви; но ведь нет любви без признания личного существования, нет широкого развития личной жизни без признания господства в мире личного творческого Начала. Это признание необходимо, чтобы любовь получила широту, смысл, цель, основание и завершение, а не стояла только на степени инстинкта, чтобы она знала, что ей, а не злобе, жизни, а не смерти „принадлежит царство“. Проповедь личного Бога и поклонение Ему, это – требование и удовлетворение живущих в нас любви, добра и совести. „Любящий познал Бога“. Злой не найдёт в себе оснований поклониться Отцу, Который есть Добро, Любовь, созидающая Жизнь.

Без Отца ничто непонятно и ничто недорого мне в мире, начиная с меня самого. В Нём находит покой, полноту и силу любовь моя, без Него сожигающая меня бесплодным отчаянием. Это – вдохновение, это – рост моей личной жизни, что я могу любить Отца моего. Каждое усилие моего познания, каждое биение моего сердца от общения с жизнью Отца моего, ибо всё Ему принадлежит, во всём выражены Его мысли, на всё направлено Его внимание. Моя личная жизнь созидается по образу личной жизни Отца моего: я могу жить только Его жизнью, хотеть только Его хотением, делать только Его дела. Весь мир предстоит предо мной, как предмет Его благости и сливающейся с ней моей любви, которая хочет быть „едино“ с Отчей любовью. Я рад за каждую радость, за каждое дыхание тварей; я хочу полного мира, безопасности и счастья каждой жизни, каждого дыхания, всего разумного и доброго в мире. Мир дорог мне, ибо он открывает мне мысли Отца моего, а эти мысли воспитывают меня в духе Отца и заставляют любить мир, как Он его любит.

Жить этим живоносным для меня хотением и благостью Отца для меня единственно мыслимая цель и смысл моего существования. И при каждой мысли моей, при каждом чувстве и деле я зову Отца моего, чувствую Его присутствие и делаю, и хочу делать Его дела, растить в себе Его желания и чувства. Я говорю Ему мои лучшие слова, приношу лучшие чувства моего сердца; и когда я поклоняюсь Ему, то выражаю этим, что Он – моя жизнь, моя святыня, что царствующий и направляющий всё в моей жизни принцип – Он, Его личное и нравственное существо, Его разум и благость. Как сильно растёт моя совесть и моя способность любви от любви к такой Личности и от сознания её любви ко мне!..

Молитва и поклонение Отцу Небесному есть, таким образом, влияние Его личности на личность человека, есть жизнь, сила, разум и совесть человечества, исполнение человека мыслями, нравственной силой и любовью Бога. Так это не шарлатанство, Лев Николаевич! Более сильного, более чистого и разумного основания и смысла для нравственности вы не найдёте. Не унижайте же молитвы этой святыни и совести человечества, не заменяйте личного влияния Отца холодными „итогами жизни“, „правилами“, „утверждением в избранном мировоззрении и направлении жизни“; всё это незначительно и маложизненно перед тем, что мы называем молитвой. Это всё входит в неё, но в живом и бесконечно усиленном виде, так как на молитве мы не себя только стыдимся, не итоги только поверяем, не своим иногда смутным идеалом обличаемся и просвещаемся, а стыдимся перед лицом Отца нашего Небесного и исполняемся нравственным содержанием Его существа. Лев Николаевич близок к пониманию глубоких и жизненных нравственных отношений людей и их Отца: так часто он называет Его этим именем, так ясно и хорошо говорит о том, что смысл и цель бытия нашего – творить волю Отца жизни; и однако он унижает и порицает веру в личного Бога и поклонение Ему. Что это недомыслие или кривда малодушие, препятствующего ему воскликнуть вместе с нами: „верую во единого Бога Отца, Вседержителя, Творца“?.. И неужели он успокоился и нашёл смысл жизни среди хаоса смерти и разрушения без Отца? Или, может быть, отрицая Его словами, он Им только и живёт в своём сердце? Но ведь это болезненно...

Свящ. Димитрий Силин

(Окончание следует).

Между различными мероприятиями, изыскиваемыми правительством для успешной борьбы с расколом и сектантством, обращено внимание на церковно-приходские школы, от которых особенно много ожидается пользы в данном вопросе. Благодаря щедрой Царской помощи, за последнее время значительно расширена сеть церковных школ и особенно обращено внимание на устройство школ в местностях с раскольничьим населением, при единоверческих приходах.

О благотворном влиянии, которое может оказать церковная школа на ослабление раскола и пресечение сектантства, признано было на втором и третьем всероссийских съездах в Москве и Казани. Средствами к достижению означенной цели признано съездами желательным привлечение в эти школы большего количества детей раскольников, чтобы воспитанием их в духе примирительном со св. Церковью, путём целесообразной постановки учебно-религиозно-воспитательного дела принести пользу миссии.

Таким образом на церковную школу, хотя и не возложено прямой миссионерской цели, но от неё требуется, чтобы она при правильной постановке дела была помощницей миссии, оказала бы миссионерское воздействие на население, или, вернее сказать, школа должна подготовить почву

для успешной борьбы с расколом.

Значение церковно-приходской школы вообще, как религиозно-нравственной просветительницы юного подрастающего поколения, всеми общепризнано и по достоинству оценено, и говорить об этом значит повторять сказанное много раз, при том лицами более компетентными и более авторитетными, и потому предметом этой статейки я имею в виду сказать несколько слов об одной отрасли церковных школ, именно о школе, единоверческой, (так позволю я себе назвать школу прихода единоверческого), т. е. о такой школе, которая находится в местности, населённой исключительно раскольниками.

Дело миссии вообще дело важное, а в частности особенно важно в нашем „Стародубке“, и потому я питаю уверенность, что всякое слово, основанное на опыте, не будет бесполезно для школьного дела, при исключительно миссионерском его значении в сих местностях.

При учреждении единоверия имелось в виду путём допущения и терпимости старых дореформенных обрядов возвратить заблудших чад на лоно православной Церкви, а потому и главная цель единоверческой школы, кроме учебно-воспитательной, идти рука об руку с единоверием, быть миссионерско-подготовительной. И таким образом школа единоверческая должна явиться великой и немаловажной помощницей для нашей противо-раскольничьей миссии.

Но чтобы школа эта могла быть такой помощницей, она должна иметь, как и единоверие, некоторые особенности, как в постановке учебно-воспитательного дела, так и в постановке миссионерского направления её.

Прежде всего особенно должна быть оттенена в школе и поставлена на первом плане „церковность“, а затем миссионерское направление в преподавании Закона Божия, церковно-славянского языка и церковного пения.

Но чтобы школьное дело стало твёрдой ногой, необходимо возбудить сочувствие населения к школе, его симпатии к ней и тем привлечь и раскольника в школу, это предмет первой важности. Ведь всякому известно, что ко всему, исходящему из недр православной Церкви, раскольники относятся недоверчиво и враждебно. Как отчасти достигнуть этого, будет видно из направления дела, а теперь перейду прямо к делу воспитания в духе миссионерства.

В деле воспитания в духе миссионерства следует различить две стороны снисходительную и подготовительную, смешивание которых может принести вред вместо ожидаемой пользы.

Вначале, чтобы школа привилась в раскольничьем населении, необходимо повести школьное дело в духе ознакомления с православием. Вот на этой-то ступени школьного дела много нужно такта и выдержки со стороны учителя, чтобы не дать делу одностороннее направление и тем не впасть в крайность; всё нужно сделать к делу и вовремя. Начну с Закона Божия.

По программе преподавание Закона Божия начинается с изучения детьми кратких молитв: Слава Отцу..., Святый Боже..., Царю Небесный..., Отче наш... и т. д. В старой и новой редакции эти молитвы почти одинаковы, исключая некоторой перестановки ударения и выражений, например, во вѐки – во̀-веки, на небесѝ – на̀-небеси, веков – веком, души – душа и пр., изучая их следует сделать снисхождение к старой редакции, особенно это будет важно на первых порах; при объяснении же молитв придерживаться общепринятых руководств.

Затем при изучении молитв поступать таким образом. Например, при изучении молитвы ангельского приветствия Богородице „Богородице Дево, радуйся“, следует, излагая событие Благовещения Богородицы, слово „обрадованная“ заменить словом „благодатная“, но до времени не касаться преимущества последнего перед первым и проч. Изучая молитву за Царя, с первого же урока поминать имя Благочестивейшего Императора. Что же касается молитв вечерней, утренней, ангелу и тропарей своему святому, то эти молитвы могут быть изучаемы без всякого опасения по учебнику с приказанием читать их в домашнем употреблении, так как эти молитвы мало кому известны по старопечатным книгам.

При объяснении употребления крестного знамения преподаватель должен отождествить значение слагаемых пальцев в троеперстии и двуперстии и отнюдь не делать превосходство одного перед другим.

Преподавание священной Истории, катехизиса и Богослужения будет идти, конечно, по учебнику; но, преподавая катехизис, следует оттенять вопросы о Церкви, таинствах и священстве, а в преподавании Богослужения следует давать детям объяснение о правильности, а если удобно, преимуществе всеобдержного обряда православной Церкви перед допущенным по снисхождению. Наконец, что очень важно, нужно терпеливо снизойти к особенностям сугубой аллилуии, имени Исус и т. п. мелочам, так как это, всем известно, больные места в старообрядчестве. При этом учитель должен строго следить и наблюдать, как за детьми, так и за собой, дабы осенение крестным знамением было благоговейно-истовое и правильное².

Церковно-славянское чтение в единоверческой школе необходимо должно быть таким-же преобладающим элементом, как и Закон Божий, а потому четыре часовых урока в неделю по этому предмету для школы в посаде старообрядческом сравнительно очень мало. Наше старообрядчество и до настоящего времени представляет собой застывший ХVII век, в котором всё образование начиналось и заканчивалось изучением часослова и псалтири, а потому и в настоящее время из слепой привязанности и подражанию тому времени наше старообрядчество по традиции унаследовало систему образования ХVII века. Каждый старообрядец считает своей священной обязанностью научить своего ребёнка часослову и псалтири. Если-же наша единоверческая школа не выполнит этого требования местных условий, то это будет в глазах раскольников чувствительным упущением. Хотя это строго говоря и крайность, но в интересах миссии с ней надо помириться, и тогда дети не будут ютиться по избам „мастериц“ – этих фанатичек раскольниц, в руках которых и доднесь находится образование юного раскола, не будут пропитываться ядом ненависти к Церкви и всему православному.

Начинать обучение начальной грамоты безусловно следует с церковно-славянского языка, который есть для нас родной язык, на котором совершается и служба Божия. Программой школьной отведён же самостоятельный час на преподавание русской грамоты, а потому и дело будет без ущерба для гражданской грамоты и для церковной. Отделяя на славянскую грамоту часовой урок ежедневно и давая урок на дом, при разумной постановке дела преподавания, можно, хотя отчасти, достигнуть того, что за ½ года дети успеют пройти часослов и псалтирь и, кроме механического навыка, будут читать осмысленно и понимать прочитанное, не затрудняясь в выборе книг для чтения. А ведь давно уже признано, что того лишь наш простолюдин считает настоящим грамотеем, кто умеет хорошо читать книги церковные. Церковно-славянская грамота в единоверческой школе должна быть преподаваема по книгам единоверческой печати, что принесёт громадную пользу в миссионерском отношении. Например, на уроках сознательного чтения, когда учитель сообщает детям, при переводе славянского текста на русский, соответствующие грамматические формы для уяснения истинного значения слова, детям наглядно приходится иметь знакомство со всеми неправильными оборотами речи, а иногда и с грубейшими ошибками старопечатных книг. Если же при этом показать детям прочитанное по старопечатной книге в новой редакции, тогда перед ними понятна будет та непререкаемая истина, из-за которой и произошло отделение старообрядцев от матери нашей Церкви. Да и в глазах старообрядческого населения школа много выиграет, когда будет учить по книгам, ими излюбленным.

Церковное пение есть предмет, который, после церковно-славянского языка, может всего более привлечь раскольников к школе.

Что пение наш русский народ любит, это общепризнанный факт, а особенно пение церковное. Этим пением он увлекается, оно располагает его к молитве, умиляет его душу. Наш раскол и до ныне сохранил у себя древнюю систему пения, систему крюков и киноварных помет. Неблагозвучно это пение, тягучесть его унисона режет непривычный слух, переносить вашу мысль в то далёкое дореформенное время. Но как оно дорого для раскольника! До самозабвения увлекается он, выводя всевозможно „фиты“ и „кулизмы“, и никакое чудное пение образцового хора не заменит ему его крюков. Особенным уважением пользуется тот, кто знает крюковое пение. Введите-же преподавание этого пения в школы единоверческие³, и они будут полны детьми-раскольниками.

Для характеристики я позволю себе воспроизвести здесь, как и в каком размере преподавалось крюковое пение в одной из школ п. Клинцов-Троицкой. Кроме 4 часовых уроков в неделю, здесь были и послеобеденные уроки пения. Сначала ученики усвоили все неизменяемые песнопения всенощного бдения, божественной литургии, затем восемь гласовых напевов, некоторые ирмосы октоиха и ирмосы двунадесятым праздникам, всё это школьники изучали всей школой, а затем более способные были ознакомлены с большим знаменным распевом, для чего уделялся час вечера. И вот в настоящее время образовался хор, в котором участвуют и дети раскольников. В день св. Троицы бывает в Клинцах крестный по посаду ход, и дети во время этого крестного хода пели весь канон праздника большим знаменным распевом. Родители-раскольники не только не запрещали своим детям участвовать в крестном ходу единоверцев, а напротив ещё были в восторге от пения их детишек, и благодарностям учителю не было конца. В царские дни учащиеся обеих школ посада неукоснительно посещают храм Божий, принимая участие в чтении и пении на клиросе, нередко заходят и их родители.

Изучая церковное пение напевом древним, можно исподволь знакомить детей и с пением православным. Особенным подспорьем в данном деле, где две школы православная и единоверческая могут служить устраиваемые в нашей епархии по инициативе отца епархиального наблюдателя совместные чтения с пением для детей нескольких школ. На этих чтениях одно песнопение может быть исполнено и по-единоверчески и по православному, и тогда наглядно останется перевес за последним, который дети постараются перенять. Да и в миссионерском значении очень важно такое объединение детей православных с раскольниками.

Наравне с Законом Божиим необходимо нужно, хотя бы два урока в неделю, уделить на преподавание сведений по истории и обличению русского раскола, в кратком изложении, доступном понятию учащихся. Уроки эти надо начинать с большой осторожностью, дабы не обидеть и не раздражить детей, а вместе с ними и их родителей прямыми обличениями их заблуждений.

Начав с истории возникновения раскола в русской Церкви, преподаватель должен шаг за шагом проследить его и до настоящего времени. Затем перед детьми должна быть изложена нужда в необходимости исправления богослужебных книг (вот здесь-то перевод церковно-славянской грамоты по старопечатной книге принесёт большую пользу) и право Церкви на изменение обычаев и обрядов; при этом детям осторожно нужно дать понять всю душепагубность раскола и спасительность в ограде церковной, как и спасения Ноя с семейством во время потопа. Имеющаяся миссионерская библиотечка и будет в данном деле подспорьем, но и при пользовании ею нужно тоже руководить разумно детей. Для самого учителя, если он несведущ с расколом по моему крайнему разумению, может служить „Руководство по обличению раскола“ проф. Ивановского, „Истинно-древняя Церковь“ митр. Григория и „Выписки Озерского“. Руководя таким образом миссионерским воспитанием детей, можно надеяться, что в будущем они представят более удобную почву для восприятия семян слова Божия. Важно также иметь в виду и ещё следующее, чтобы в сношении с учениками избегать насмешливо касаться их личных религиозных убеждений, строго запретить это и учащимся между собой, помнить, что школа есть одна семья.

Относительно-же чтения молитв утренних, перед уроком и после его, вообще относительно внешней постановки школьного порядка я стою за то, чтобы всё это делалось по образцу единоверия. Величие православия в том и заключается, что оно не придаёт обряду спасительного значения, а потому я нахожу, что некоторые особенности единоверческого чина в единоверческой же школе не могут повредить православию, хотя бы здесь были и несколько человек и православных детей, для которых этот обряд, хотя и не родной, но отчасти знакомый. Если-же не снизойти к терпимости старого обряда, так любимого раскольниками, с чем некоторые не могут согласиться, тогда миссионерское значение как единоверия, так и школы единоверческой падёт в глазах раскола до нуля.

Нам в настоящее время особенно нужно подчеркнуть тождественность православия с единоверием в глазах раскола, доказать наглядно, что единоверие не составляет чего-то особенного от православной Церкви и не есть, как они утверждают, русская уния.

На установление обязательного для всех школ в раскольничьих посёлках единоверческого режима я не настаиваю, а говорю, что такой порядок вещей в школьном деле сослужил-бы добрую пользу в интересах миссии в школах с большим процентом раскольников.

Если-же допустить такой порядок вещей в школах единоверческих, чтобы миссионерско-воспитательная сторона дела совершенно отсутствовала, то и это плохая услуга делу миссии. Правда, школа будет полна детей раскольников, но достигнет ли такая школа той цели, на которую она призвана? Кроме учебно-школьного знания, ребёнок ничего из неё не вынесет, на мягком сердце его не получится того желательного отпечатка примирения с Церковью, оно остынет, загрубеет и ещё больше окрепнет в сознании своей религиозной правоты. А ведь вручается оно нам мягкое, как воск, из него можно вылепить желательную форму.

Псаломщик Иван Чередников

В тесной связи с пиэтистическим движением⁴ стоит Братская Община гернгуттеров. Её основатель, Николай Людвиг граф фон-Цинцендорф, происходивший из старо-австрийской дворянской фамилии, родился 26 мая 1700 г. в Дрездене. Шпенер находился в дружественных отношениях с его родителями и был восприемником при крещении Николая Людвига. Отец дитяти умер шесть недель спустя после его рождения, а его мать в 1704 г. во второй раз вышла замуж за прусского фельдмаршала фон-Натцмера (Natzmer). Бабка Людвига, отличавшаяся пиэтистическим образом мыслей, происходившая из фамилии Герсдорф (в Гросс-Геннесдорфе в верхней Лузации), – тогдашняя литературная знаменитость, взялась за воспитание живого и наделённого богатыми дарованиями мальчика. С раннего детства он научился искать внутреннего личного общения со Спасителем. С 10-летнего возраста он является воспитанником педогогиума в Галле под руководством Франке, где в его душе укоренилась основная пиэтистическая идея о маленькой Церкви (Kirchlein) в Церкви. Эту идею он пытался осуществить уже на 15 году своей жизни, именно, путём насаждения горчичного зерна (Мф.13:31) между сотоварищами по школе. В Галле также возникла в нём мысль об обращении язычников. По окончании здесь курса, он был послан своим дядей и опекуном, которому пиэтистический образ мыслей племянника казался опасным, в Виттенбергский университет для занятия правоведением. Пребывание здесь (1716–1719 г.) имело то значение для Цинцендорфа, что уничтожило в нём узко-сердечность галлеского пиэтизма, хотя зародыш последнего продолжал оставаться в нём. В 1719 г. молодой граф, по обычаю аристократов, предпринял путешествие, причём посетил Голландию и Францию; во время этого путешествия он вступил в тесные отношения с значительнейшими личностями всех исповеданий и сект. По возвращении из путешествия (в 1721 г.), он посвятил себя, согласно желанию родственников, государственной службе. Но такой религиозный гений, как Цинцендорф, не мог удовлетвориться последней, и ему скоро представился случай осуществить на деле свой любимый план. Когда граф со своей супругой (он женился в 1722 г.), Ердмут Доротеей, происходившей из графской фамилии Рейс-Эберсдорф (Ebersdorf), находился в Дрездене, он получил от управляющего его имением Бертельсдорф (близ Геннесдорфаи уведомление, что моравские изгнанники выражают желание переселиться в его имение. Цинцендорф назначил для колонизации Гутберг при Бертельсдорфе. С этими изгнанниками случилось следующее. Остатки гусситов составили в 1457 г. из богемских и моравских братьев так называемое „Bruderunität“ (братство), с твёрдым намерением ни на каких условиях не присоединяться к господствующей католической Церкви, но оставаться верными своей евангельской вере. Сильно теснимые католиками и лишившись в течение 30-летней войны своей религиозной свободы, многие из них выселились в Шлезвиг, Саксонию, Бранденбург и проч. Оставшиеся только втайне могли держаться отеческой веры, которой грозила опасность полного уничтожения. Усилиями моравского плотника, Христиана Давида, первоначально католика, но потом последователя чистого Евангелия, между оставшимися снова был воспламенён огонь старой веры. Но эти последние, ради избежания католических преследований и беспрепятственного совершения богослужения, принуждены были выселиться. Они в 1722 г. и пришли в Бертельсдорф и поселились в Гутберге. Но количество этих переселенцев было ещё не велико. С произнесением слов Пс.83:4 ст. Хр. Давид вонзил топор в дерево, назначенное к постройке первого дома. Колония получила, наименование „Гернгут“ (Herrnhut – стража Господня). Постепенно являлись сюда и другие моравские изгнанники, впоследствии в большом числе приливали сюда пиэтисты, кальвинисты, швенкфельдцы, меннониты и бемисты. Колония Гернгут сделалась сборным пунктом благочестивых душ. Колонисты имели у себя пастора Ротэ (Rothe), они считались поданными Цинцендорфа, и последний пользовался неограниченной властью над ними.

Цинцендорф чувствовал, что здесь его „от вечности назначенный ему приход“ (von Ewigkeit bestimmte Parochie). Он занимал ещё своё служебное положение в Дрездене, но домашние молитвенные собрания, которые он учредил, занимали его более, нежели пыль документов. В 1723 г с тремя единомышленными с ним друзьями он заключил союз, целью которого было, где и как только это возможно, устно и письменно, как в ближайших, так и в отдалённых местностях, между иудеями и язычниками возвещать Иисуса Распятого. Пастор Ротэ, член союза, проповедовал так увлекательно, что в его церковь приходили целые толпы из других деревень и присоединялись к союзу. В 1724 г. Цинцендорф основал в Рутберге дворянскую школу, подобную педогогиуму в Галле. В Бертельсдорфе были учреждены богадельни и институт для благородных девиц, В Эберсдорфе явилась типография. 1-го января 1727 г. правительство запретило графу устраивать в своём доме религиозные собрания. Возможно, что виной этого запрещения был „Дрезденский Сократ“, еженедельное издание, которое Цинцендорф анонимно издавал и в котором он, по образу Афинского философа, старался путём насмешек и иронии показать неосновательность тогдашнего нехристианского образования. Скоро граф покинул государственную службу и сделал Гернгут исключительным местом своей деятельности (на Пасхе 1727 г.). Он имел все основания к этому: нужно было уладить раздоры, возникшие в силу разнообразия и совершенной противоположности характеров пёстрого общества. Только при помощи своего ума и твёрдости своего характера граф мог предупредить полный разрыв. Моравы требовали господства своего порядка и дисциплины, и среди остальных каждый желал того, что было сообразно с его наклонностями. Граф попытался каждого в отдельности склонить к миру, и когда это ему удалось, он 12 мая 1727 г. заставил всех подчиниться составленному им уставу, после чего те, которые не желали жить с другими в братской любви, должны были покинуть Гернгут. Колонисты праздновали 13 августа день основания общины.

Вскоре, после упорядочения управления общины, начинается её усиленное стремление к внутреннему усилению и внешнему расширению. Уставы были частью дополняемы, смотря по необходимости. Внешнему совету общины подлежали гражданские случаи, внутреннему – церковная дисциплина, церковное устройство. Важные дела решались жребием, по прямому установлению Господа (Деян.1:26). В 1731 г., было установлено для гернгутов ежемесячное причащение. Имели также место вечери любви и омовение ног. Чтобы лучше управлять паствой, вся община была разделена на различные по роду, возрасту и состоянию группы или хоры. Сам Цинцендорф всюду был руководителем. Он променял своё графство на духовное звание. В Штральзунде весной 1734 г. происходил богословский экзамен, а в Тюбингене Цинцендорф со всеми формальностями был принят канцлером Пфаффом (Pfaff) в духовное звание. Между тем начали основываться новые общины в Германии, Швейцарии, Голландии, Англии, Ирландии, Дании, Норвегии и Швеции и даже в С. Америке. Но братья не имели права ни крестить, ни совершать Евхаристию. Таким образом гернгутская община находилась в затруднительном положении относительно своего расширения на счёт язычников. Но желательный выход из затруднения был найден. В Берлине жил в качестве придворного Проповедника моравский епископ Яблонский, рукополагавший в епископа всякого, казавшегося ему достойным. По старанию Цинцендорфа, он и посвятил в епископа брата Давида Ничмана (Nitschmann); сам граф в 1737 г. принял этот сан. Таким образом выход из затруднения был найден.

Между тем события в общине обратили на себя внимание. Курфюрстское правительство послало комиссию в Гернгут для исследования дел, и в 1736 г. основатель был изгнан из страны. Со своей „домашней и странствующей общиной“ (Haus- und Pilgergemeinde) он переселился в Веттерау, – гостеприимное прибежище всех, гонимых за религиозные убеждения. Здесь он основал общины Мариенборн и Гернгааг и потом предпринял путешествие по Европе. В 1741–42 гг. мы находим Цинцендорфа в С. Америке, где он, в надежде на тамошнюю свободу совести, думал учредить общину без всяких ограничений со стороны внешней церковности. Время изгнания, так называемый „период сеяния“, продолжалось до 1747 г., когда Саксонское правительство взяло назад свой эдикт, направленный против личности графа. Два года спустя гернгуты приняли, по крайней мере, формально Аугсбургское исповедание и признаны были терпимыми в Саксонии. Одновременно и в Англии они были признаны парламентским решением равноправными с епископальной Церковью. По смерти своей первой супруги, граф женился на Анне Ничман, своей давнишней подруге и помощнице (в 1757 г.). Со словом „мир“ он испустил свой дух 9 мая 1760 г. и похоронен на Гутбергском кладбище. Почитатели сделали следующую надпись на его памятнике:

„Ei, wie so selig schlafest du

Und träumest süszen Traum“.

(„О, как блаженно спишь ты

и видишь сладкие сны“).

В „период сеяния“ на общину гернгутеров излился целый поток полемических сочинений и пасквилей. Фререйзен (Fröreisen) написал: „Изображение Магомета и Цинцендорфа, – его современной обезьяны“. Страсбург, 1747 г Фольк (Volk): „Обнаруженная тайна злобы гернгутской секты“. Франкфурт, 1749 г. и Ботэ (Bothe): „Достоверные сведения о гернгутской тайне брака“. Берлин, 1751 г. Двое последних были прежде гернгутерами. Основание для этих нападок Цинцендорф и его последователи дали отчасти своим вероучением и некоторыми достойными порицания сторонами своей жизни. Мы укажем только некоторые пункты учения Цинцендорфа: 1) Учение о матернем достоинстве Св. Духа. Цинцендорф представлял себе Св. Троицу, как мужа, жену и дитя („папа и мама и их огонёчек, брат ягнёночек“ – Papa, Mama und ihr Flämmlein, Bruder Lammlein). Св. Дух занимает место матери (Бога-Отца вечная супруга, – Herzmama). Матернее достоинство Св. Духа проявляется трояко: при вечном рождении Сына Божия, при зачатии человека Иисуса, при возрождении верующего. 2) Учение об отеческом достоинстве Иисуса Христа (Ис.9:6). Творение принадлежит единственно и только Сыну („праведному гончару“), поэтому Христос есть истинный наш Отец. Отец Господа Нашего Иисуса Христа есть только то, что в мире называют тестем, дедом. 3) Относительно земной жизни Спасителя Цинцендорф, чтобы представить глубину Его уничижения, любил употреблять унизительные наименования (товарищ плотника, друг ремесленника, Он вошёл на крест подобно висельнику и проч.). 4) Свою общину он объявил поэтому живой Библией. 5) Теория и практика таинства брака по Еф.10:32. Церковь и каждая отдельная душа есть духовная супруга Христа, и чтобы выяснить сердечность этого отношения, брачная жизнь особенно в духовных песнях изображается даже неблагопристойно и применяется к духовному браку со Спасителем. Но в плотском брачном союзе мужем является собственно Христос. Рождение детей есть дело Христа (относится к Его отеческому достоинству). Земные мужья суть только „Его прокураторы, заступающие Его место“, по отношению к супругам они суть – вице-христы, вице-мужья. Брак есть истинное таинство, ради чего освящён обрезанием Христа и прободением Его бока копьём. Излившаяся при этом кровь Христа есть елей брачного союза, и рождение детей есть святое, божественное дело, которое у истинных христиан происходит без всякого чувства плотской похоти и, следовательно, без стыда перед самим собой.

„Терпимым“ у апостола (1Кор.7:9) и собачьим принципам („Hunds principiis“), которые уместны только у негров и островитян, в общине не должно быть места. В виду этого уничтожен брак и установлена copula carnalis под надзором попечителей общины, и последняя некоторое время исполнялась ново-сочетавшимися при молитвах и пении собравшейся в смежной комнате общины. Выходя из идеи „маленькой Церкви“, Цинцендорф желал основать общество святых, при посредстве которого могло бы быть оживлено снова всё христианство. И когда ему удалось образовать одну общину, её расширение пошло так быстро, и при нём она так укрепилась, что ей дано было название Филадельфии (Откр.3:7. и сл.), которой Господь дал открытую дверь, так что все приходящие поклоняются Его ногам.

Известно, что Цинцендорф пытался войти в сношения с главами римско-католической и греческой Церкви. Отсюда сделалось правилом отсутствие исповедания, и если обществом было принято Аугсбургское исповедание, то произошло это единственно с целью получить государственное признание. Исповедные разности в моравском, лютеранском и реформатском учениях не имели значения, они касались только содержания основных христианских истин. А так как у основателя не было своего собственного определённого исповедания, то при своих заботах о дальнейшем существовании общин, он должен был постараться объединить своих последователей другой соединительной связью. Таковой 16 сент. 1741 г. и был признан особый союз со Спасителем. До сих пор место главного старейшины занимал Л. Добер, но на синоде в Лондоне, где за отсутствием Цинцендорфа (бывшего в то время в Америке), совещались об управлении общины, было усмотрено, что он занимал эту должность не по праву. Добер был отставлен. При рассуждениях о достойном замещении освободившейся должности, „вдруг“ всему синоду пришло на мысль принять на эту должность Самого Спасителя. Когда же прочли Ис.45:11, то единогласно решили: не избирать на должность главного старейшины никого другого, кроме Христа, и Христос на вопрошение посредством жребия дал Своё согласие. С тех пор братская община думает, что Спаситель принял их на Своё попечение. Он бдит о каждом отдельном члене общины и желает выполнить в совершенстве то, что прежние старейшины могли исполнить слабо. В окружной грамоте объявлялась непрестанная милость, которую Господь послал Своему бедному народу (братской общине), и община величалась Филадельфией: „ныне здесь явилась истинная Церковь Божия, – мы составляем тело Господа: сюда к нам, кто принадлежит Господу!“ 18 ноября члены общины получили официальное уведомление о чрезвычайном событии. В этот день, до сих пор считающийся главным праздничным днём у гернгутеров, в Гернгуте и Гернгааге к ногам нового старейшины была принесена должная присяга.

Хотя Цинцендорф имел сильное стремление придать значение догмата синодальному определению, но на пути к осуществлению этого стремления он стал в противоречие с самим собой. При монархическом значении своей личности для общины, он не мирился с коллегиальной равноправностью. Только благодаря осторожному епископу Авг. Готтл. Шпангебергу (1704–1792), который по смерти графа был полновластным руководителем, община получила то устройство, которое она сохраняет и в настоящее время. На трёх собраниях (синодах) был установлен образ правления в Мариенборне в1764 г. и 1769 г. в Барби близ Магдебурга. В 1857 г. произошли в нём небольшие изменения. По постановлению этих собраний, верховное управление общиной возложено на генеральный синод, который собирается в Гернгуте через каждые 10 или 12 лет и состоит из 27 депутатов, по 9 из трёх провинций. Этот синод выбирает конференцию старейшин (Unität Altesten Konferenz), т. е. административное правительство на время между двумя генеральными синодами. Оно находится в Бертельсдорфе и состоит из 12 членов. В остальном каждая провинция управляется самостоятельно при посредстве провинциальных синодов. Отдельные общины подчинены состоящей из духовных лиц конференции старейшин и двум простонародным конференциям общинному совету и коллегии надзирателей (Gemeinrath и Aufseher-Kollegium). Все члены общины делятся на хоры женатых и замужних, вдов, холостых братьев, незамужних сестёр и проч.

Обычай решения дел жребием, хотя и подвергся со времени Цинцендорфа важному ограничению, но в важных случаях, как, например, при замещениях должностей, он всегда имел место. Церемония омовения ног была отменена в 1818 г. Украшения в церквах общины отсутствуют, в них нет ни кафедр, ни алтарей. Простой, несколько возвышенный стол с тёмной скатертью заменяет место обоих. Духовные лица носят свои белые мантии только при совершении таинств. Церковная музыка доведена до значительного совершенства. Каждый вечер происходят богослужебные собрания. Существует обычай зажигать огонь в пасхальное утро при восходе солнца на кладбище, с чем ранее соединялось причисление умерших членов к лику святых. Через каждые четыре недели совершается Евхаристия. Причащающиеся с коленопреклонением вкушают хлеб все одновременно, причём чаша переходит из рук в руки. Установительные слова произносятся только однажды. Для частного назидания служат стихи из Библии на каждый день, которые каждый год издаются в Гнадау на немецком, французском и английском языках, и библейские изречения с краткими стихами из книги церковных песнопений. Они часто читаются и вне братской общины.

Гернгутизм распространён в континентальной Европе, в Британских землях и С. Америке. В Германии мы имеем следующие общины: Ниски (Niesky), Гнаденберг, Гнаденфрей, Гнаденфельд, Нейзалц, Гнадау, Нейвинд, Берлин, Гольдберг, Риксдорф, Гернгут, Клейнвельке, Нейдитендорф, Эберсдорф, Кенигсфельд, Норден; в Голландии: Цейст и Гаарлем; в Дании Христиансфельд; в России Сарепта (Сарат. губ.). Британская провинция обнимает 36, С.-Американская – 33 общины. Общее число членов постирается до 21.000. С 1727 г. гернгутское влияние приобретает силу в особенности в Эстляндии и Лифляндии. Известна также оживлённая миссионерская деятельность братской общины между язычниками. Для ознакомления с системой вероучения гернгутеров служат сочинения Цинцендорфа, которых около 100, далее: „Статья депутации предоставленная генеральному синоду в 1748 г.“ а также: „Idea fidei fratrum“, или Краткая система христианского учения в евангелических братских общинах А. Г. Шпангенберга, изданное в Барби в 1778 г. и в Гнадау в 1833 г., наконец, Синодальные протоколы и Катехизис Сам. Либеркюна (Lieberkühn) и многие другие.

Из главных пунктов учения достойны замечания следующие: на место писанного слова Божия ставится христианское чувство „мне так кажется“ (es ist mir so); с этим произвольным масштабом гернгут измеряет св. Писание. Апостол Павел, рассуждает Цинцендорф, часто по человеческой слабости говорил более, чем нужно было; неудивительно поэтому, что он был поражаем сатаной. „Я верю, – говорит Цинцендорф, – что наш Спаситель мог выражаться простым языком и, быть может, употреблял некоторые простонародные выражения, и за всем тем мы ищем нечто иное, ибо мы не знаем идиотизмов назаретского ремесленника“. Одним словом, св. Писание должно принимать толкование, какое желательно приложить помазанию духа братской общины, и поэтому св. Писание не может иметь принципиального значения, какое приписывается ему Церковью.

Относительно Св. Троицы утверждается, что гернгутский Бог пребывает в покое, так как всё божеское владычество в мире передано Христу Богочеловеку. Если бы кто-нибудь захотел написать катехизис, согласный с св. Писанием и годный для всякого человека, то этот катехизис должен был бы говорить только о Христе, Который есть Бог для всего мира, так что Отец, Сын и Дух справедливо почитаются в Агнце Божием. Творение мира есть дело Сына, Отец покоился во вседовольном блаженстве в Себе Самом, как-бы при каком-нибудь пиршестве; когда Отец заснул, Сын в это время сотворил мир. Дух выступает в бытии только на мгновение, когда копьё пронзило бок Агнца, так как Он, Дух, был заключён в теле Христа. И тотчас вместе с Духом из раны вышли происшедшие от Него, Духа, маленькие духи (Geistlein), которые теперь господствуют в возрождённых. Мной овладел дух, так что я духовен, и во мне, т. е. в моём теле и душе, как бы на стуле восседает нечто, что господствует над душой и членами; и перед чем тело и душа не могут спорить о преимуществе, но хорошо сознают его божеское происхождение и знают, что это (что обладает мной) есть дочь небесных отца и матери. Как Дух является только через Сына, так с другой стороны Сын есть продукт Духа и Отца, Цинцендорф именно полагал, как уже замечено, что три Лица составляют как бы семейство, – мужа, жену и дитя. Отец и Мать (Papa und Mama, – т. е. Отец и Дух) находятся в брачных узах, результатом чего является Сын. Понять Троицу во всей её глубине для человека невозможно.

Гернгутизм смотрит на Адама до его падения, как на слабый сосуд, иначе он не разбился бы. Человек вначале совершенно был неспособен устоять в своём блаженстве, и Бог допустил падение, чтобы из него последовало большее благо, чем каковое было первоначально. Что касается наследственного греха, то он есть естественная порча с её разнообразными заблуждениями, о чём свидетельствует нравственное сознание. Эту порчу упорно усиливали все культурные успехи, до тех пор, пока ей не был положен конец Христом. Грехи, следовательно, есть естественная слабость и язва, которым противостоят укрепление и освящение Христом. В состоянии падения у человека осталась свобода воли; она, конечно, не составляет благодеяния, так как благодеяние только в том, чтобы помышлять о спасении, избирать и решать.

В человеческой свободе воли мы имеем от вечности существующую и связанную с троичностью Лиц божества тайну, проникнуть в которую не могут ни ангел, ни человек.

Сказанное доселе имеет только второстепенное значение в сравнении с основной истиной о Христе, как Искупителе. Всё, что сюда относится, отдаёт запахом крови, ран и смерти, „Касательно благоговения перед ранами Иисуса, – думает Цинцендорф, и относительно почитания святых мучеников я придерживаюсь католичества“. Именно, рана в рёбрах Спасителя играет большую роль, и что св. Писание приписывает искупительной смерти Христа, это самое гернгутеры любят присваивать в конкретных выражениях мученическим ранам, трупу с его видом смерти, но в особенности рёберной ране Спасителя (Seitenhöhlchen), источнику всякого спасения, мастерской Св. Духа, началу всякого оживления мира. Когда Христос, подобно жертвенному животному, был заклан ножом, и воины пронзили копьём Его бок, так что вытекла вся кровь из Его тела, то это прободение явилось моментом спасения всего человеческого рода. Тогда рушилось средостение между Богом и человеком, и Св. Дух, Который удалялся, снова разлился, подобно потоку, которым Он из бока Спасителя устремился на землю, и вновь овладел всем, так как делается желательным для всякой человеческой души. Бок Иисуса есть матернее чрево, в котором рождён мой дух и был носим до того самого момента, когда он был вложен в мой человеческий индивидуум. Как из ребра Адамова произошла жена, а с ней весь человеческий род, так точно из мученика Агнца произошла полнота Св. Духа, Которым всё освящается во времени и в вечности. В основе этих грубо чувственных представлений о действии Христовой смерти лежит мысль, что следствием этой смерти является сообщение жизни человечеству.

Она (т. е. смерть Христа) в своём действии не простирается на Бога, но скорее на человека, и отсюда происходит то, что удовлетворение правде Божией, принесённое Христом, и Его ходатайство за нас перед Богом понимаются гернгутерами, как сообщение духа (Geistesmittheilung), оживотворение (Neubelebung), возрождение. Для отдельных личностей эта смерть делается действительною через верующий взгляд на мученический вид принесшего Себя в любви в жертву Богочеловека. В успокоении на Его ранах заключается блаженство. Там душа имеет как своё начало, так и свою цель. Как возрождённая, она возникла здесь и полноты своего блаженства она достигает в соединении с Пострадавшим. Это соединение весьма охотно представляется под образом бракосочетания. Христос есть Жених, а Церковь и отдельные души – невеста. Вера в Искупителя есть помолвка, а Св. Дух – шафер. Собственное бракосочетание по телу и душе следует при торжественном отшествии души в вечность, где Сам Отец освящает брачный акт. Земной брак есть только отображение этих отношений. Мужья суть заместители Христа.

В то время, как пиэтизм в сокрушении человека о содеянных грехах видел признак начала Божьего общества, Цинцендорф желал видеть этот признак только в радостном настроении духа. Не скорбь, как следствие сознания человеком своей греховности, но мир и радость, как плоды милости и благосклонности Господа, – это должно быть запечатлено в сердце.

Истинное возрождение происходит так. Пробуждение совершается при помощи Евангелия, а не закона. Оправдывающей вере не предшествует сознание грехов, но последнее следует за ней, и в этом порядке верующий всегда вновь ощущает сладость блаженства в Господе. С того момента, когда человек привязывается (буквально влюбляется) к ранам Спасителя в уверенности, что его Творец есть также и его Спаситель, он (человек) становится полон упования, что он, хотя и бедное создание (Kreatürchen), – есть однако дитя Божие, и телом и душой находится в Спасителе, как Спаситель в нём. Этот момент облаженствования или возрождения наступает не как следствие предшествующего покаянного трепета, как это у пиэтистов или у методистов, но как прикосновение к свидетельству Св. Духа о Христе. И если Св. Дух входит в нас, если Он делает нас плотью от Своей плоти, мы с этого мгновения освобождаемся из-под власти диавола.

Мы находимся под крыльями Искупителя, как же мы можем после этого грешить? Скажу ли я Спасителю: Ты не должен красть, или я скажу это душе, которая живёт в Нём, – это всё равно, так как в обоих случаях нравственный проступок кажется исключённым. Но бывает, что греховное влечение незаметно усиливается; в таком случае требуется новое пробуждение чувства блаженства во Христе. „Тогда следует сказать Агнцу краткое и доброе слово „помилуй“ и получишь снова от жениха поцелуй благословение“.

Вместо этого хорошим средством служит причащение. Смерть Агнца всегда вновь проникает в нас силой этого пламени, так что всякий раз после причащения очистительная кровь Христа отряхивает с нас пыль грехов. Таковое очищение необходимо. „Кто не чувствует желания плоти Спасителя и медлит причащением, кому в продолжение долгого времени от одного вкушения до другой не пришлось проникнуться ранами Спасителя, – это, конечно, дурной человек“; кто успокаивается на ранах Спасителя, тот непременно достигает блаженства, он плавает в море милости, он не подлежит суду. Если его, несмотря на то, вызывает сатана, то ему нет нужды являться, но он может сказать; „мне нет более до этого дела, это дело Спасителя“.

Иеромонах Алексий (Дородницын)

Грамота неокружников. На беседе 18 октября 1898 года в Чулкове г. Кирилла, епископа Балтовского и Одесского, и священно-инока Игнатия Зуевского с г. Арсением, епископом Уральским, и присутствовавшим по доверенности в лице вашего высокопреосвященства г. Μ. И. Бриллиантовым мы имели суждение о причинах разделения старообрядцев окружников с неокружниками и о принятии мер к воссоединению их в одно целое.

Замечание епископа Арсения. Наша беседа в Чулкове 18 октября 1898 г. действительно состоялась. Но когда в начале её я заявил, что помощником мне на беседе будет Μ. И. Бриллиантов, как уполномоченный от нашего Московского архиепископа, епископ Кирилл наотрез отказал, что я не приму г. Бриллиантова в собеседники, так как он есть лицо светское, пусть мы будем беседовать одни духовные. Хотя он этим и весьма презрительно отнёсся к доверенности нашего архиепископа, но, чтобы не заводить препирательства с самого начала беседы, мы вынудились уступить его настоянию. Μ.И. Бриллиантов решился оставаться частным слушателем сей беседы, не принимая в ней никакого участия. И теперь неокружники льстят архиепископа, аки-бы его уполномоченный был принят ими в действительного собеседника.

Разбор. Явную для всех ложь высказал в своём первом замечании Швецов, утверждая: „И теперь неокружники льстят архиепископа, аки-бы его уполномоченный (т. е. Μ.И. Бриллиантов) был принят ими (неокружниками) в действительного собеседника“. Из каких данных вывел Швецов, что неокружники приняли Бриллиантова „в действительного собеседника“, когда в грамоте их ясно сказано, что 18 октября 1898 года в Чулкове беседовали Кирилл, епископ Балтовский и Одесский, и священно-инок Игнатий Зуевский с Арсением, епископом Уральским, в присутствии доверенного со стороны Московского окружнического архиепископа Иоанна Μ.И. Бриллиантова?

Значит Бриллиантов только присутствовал на беседе, как гласит грамота неокружников, а не беседовал, как лжесвидетельствует Швецов. Итак, первое своё замечание на грамоту неокружников Швецов соткал из лжи.

Грамота неокружников. Между прочим, на этой беседе еп. Арсений и Μ. И. Бриллиантов, отрицая фактическое существование Окружного Послания, изданного в 1862 году, как давно самими же его издателями три раза уничтоженного, согласились верование господствующей ныне в России Церкви уподоблять к верованию ариан, признававших Сына Божия тварью и потому вполне заслуживших нижеследующего понятия о них святых отец седьмого вселенского собора: Служащий твари, как творцу, справедливо называются идолопоклонниками, как творцом (т. е. Григорием Нисским) так и кафолической Церковью, потому что кому они служат, про того говорят, что он пришёл из небытия в бытие, подобно всей созданной твари (Деян. 7-го всел. собора стр. 446). Одинаково и господствующая церковь хулит Сына Божия, страшно поношая сладчайшее имя Его, всеобдержно употребляемое в России до лет патриарха Никона более X лет, и признаёт Его простым человеком (Жезл, ч. 2, стр. 79), равноухим и иным Исусом (Розыск, ч. 1, гл. 15) и чудовищным и ничего незначащим (Никифора Астраханского, стр. 87). И при Всех таких своих грубых ругательствах, господствующая Церковь чает от Него надежду спасения получить, допуская всюду по своим единоверческим и другим церковным храмам того, по их учению, простого человек, „равноухого или чудовищного“, с одной йотой, на иконах написанного; равно и нет того у них храма, где бы не совершалась литургия с агнцем, имеющим надпись „иное“, по их учению, имя Исус, или этого равноухого (Соборн. свиток, стр. 2).

Принимая к сведению такое вышеуказанное понятие еп. Арсения и Μ. И. Бриллиантова о веровании господствующей Церкви, мы, искренно желая благоустроения святой православной Церкви и христопреданного мира для православных христиан, равно и в виду желания вашего высокопреосвященства и теперешнего митрополита Афанасия – дать вам с нашей стороны письменный отзыв изданного Окружного Послания в 1862 году пастырями вашей Церкви, имеем сообщить вам свой взгляд о тех сомнительных статьях, положенных в Окружном Послании, не могущих быть принятыми в руководство святой Церковью, каковые суть следующие.

Замечание еп. Арсения. Неокружники влагают нам обоим в уста некие словеса о понятии греко-российской церкви, тогда как Бриллиантов не сказал ни одного слова, да и мне, епископу Арсению, приписали свои мнения, очевидно, для того, чтобы удобнее им было склонить на свои убеждения г. Иоанна, архиепископа Московского. Да и во изложении своих мнений, приписуемых мне, они уже сами себе воспротиворечили. Они говорят, что мы согласились уподоблять верование господствующей ныне в России Церкви к верованию ариан. Это правда, я говорил, что ариане, хотя и под именем твари, но исповедовали Христа Сына Божия, а не кого-либо другого, так и никониане под именем Иисус исповедуют не иного Бога – антихриста, как неции беспоповцы о сём безумствуют и наши неокружники на том же безумии настаивают. Но чтобы в имени Иисус одинаковая была хула Сыну Божию, как и в нарицании Его от ариан тварью, я не только не говорил, но даже и не помышлял никогда о сём, как и от слов самих неокружников можно это наше убеждение приметить. Они сперва говорят, что мы согласились никониан уподоблять арианам, но не сказали, что мы согласились их уравнивать. Ибо уподобление не одно и тоже, что и уравнение. Ведь нам известно, что и антихрист будет уподобляться Христу Сыну Божию, но отнюдь не сравняется Оному.

И если неокружники сами засвидетельствовали, что мы согласились только уподоблять никониан арианам, то значит, что мы только по одному, некоему отношению делали это уподобление, но чтобы как ариан в обличительных словах называли служителями твари, подобными идолопоклонникам, так называть и никониан служителями твари и идолопоклонниками это будет не уподобление, но точное уравнение; но этого мы никогда не делали и делать не можем, потому что не имеем на это никаких оснований. Неокружники говорят нашими устами, что как ариане, так „одинаково и господствующая Церковь хулит Сына Божия, страшно поношая сладчайшее Его имя“. Здесь неокружники явно сами себе противоречат, говоря, что ариане хулят Сына Божия, а никониане хулят сладчайшее имя Его. Итак, где здесь одинаковость, или тождество у ариан с никонианами? Неокружники, очевидно, и наперёд чувствовали, что осмеяно будет такое их уравнение, а потому они это и вложили в уста мои для того, что-де хотя и будет кем это зазираться, то пусть сие отнесено будет опять к окружникам. Но что касается до меня, еп. Арсения, то я не защищаю хулы никониан на древле-славянское произношение Христова имени Исус, но сравнивать её согласен не с хулой Ария, относящеюся до самого Лица Сына Божия, но с иконоборским нечестием, хулившим Христа не в сущем Его Лице, но только через святую Его икону, как и никониане хулят Христа через ругательство нашего древле-славянского произношения Христова имени „Исус“.

Разбор. Неокружники, наравне с беспоповцами, обвиняют греко-российскую Церковь в том, что она будто верует в иного бога-антихриста и что, таким образом, она хулит Сына Божия, называя Его не „Исус“, а „Иисус“, что значит иной бог-антихрист. Такое злохульное обвинение неокружников, возведённое на православную греко-российскую Церковь, Швецов основательно опровергает: а) во вступлении к своему сему труду, б) в приведённом замечании и в) во всех почти своих сочинениях.

В своём сочинении „Истинность старообрядствующей иерархии против возводимых на неё обвинений“ Швецов учение неокружников о том, что будто имя Иисус, принятое Церковью российской, есть имя последнего антихриста, называет „душепагубным произведением беспоповской злобы“ (стр. 189 и 190) и утверждает, что „различное произношение спасительного имени не противно есть Христу, пославшему апостолов научити вся языки (Еванг. Мф.28:19), и нисшедшему в пятидесятницу Духу Святому, Который научил апостолов глаголати величия Божия, а с сими, без сомнения, и спасительное Христово имя разными языки (стр. 195). Итак, по учению Швецова, более подробно раскрытому в так называемом Окружном Послании, в статье третьей о святейшем и поклоняемом Христове имени Иисус, греко-российская Церковь верует не во иного бога-антихриста, но в Искупителя мира, Единородного Сына Божия. Если греко-российская Церковь православно верует в Господа Иисуса Христа, то на каком основании Швецов и все окружники отделяются от сей православно-верующей во Христа Церкви? Швецов вполне понимает незаконность отделения окружников от православной Церкви, но, не желая, по своей гордости и упрямству, сознаться в сём и публично раскаяться, спешит в конце своего замечания измыслить мнимую причину отделения окружников от греко-российской Церкви. Он говорит: „Но что касается до меня, еп. Арсения, то я не защищаю хулы никониан на древлеславянское произношение Христова имени Исус, но сравнивать её согласен не с хулой Ария, относящеюся до самого Лица Сына Божия, но с иконоборским нечестием, хулившим Христа не в сущем Его Лице, но только через святую Его икону, как и никониане хулят Христа через ругательство нашего древлеславянского произношения Христова имени „Исус“. Швецов называет неокружников „путанниками“ (Истинность, стр. 210), а сам он больше их путает религиозные вопросы, а потому больший путанник. Неокружники, веруя, что греко-российская Церковь под именем Иисус разумеет иного бога-антихриста, не утверждают одновременно с тем, что сия Церковь православно верует во Христа, а Швецов, утверждая, что греко-российская Церковь православно верует во Христа, одновременно, в противоречие себе, как путанник, пишет в своём замечании: „никониане хулят Христа“. Одно из двух должно быть: или никониане хулят Христа, и тогда они неправославно веруют в Него, или же они православно веруют во Христа, и тогда уж никак не хулят Его, а утверждать то и другое, как поступает Швецов, значит быть „путанником“ в полном смысле сего слова. Путанник Швецов ложно и клеветнически пишет в своём замечании о том, что будто наша православная русская Церковь хулит Христа через ругательство древлеславянского произношения Христова имени „Исус“. Наша Церковь никогда не ругала имя Христа Спасителя „Исус“, употребляемое старообрядцами и единоверцами. Вот как свидетельствует об этом святейший синод нашей Церкви в „Изъяснении о содержащихся в полемических против раскола сочинениях прежнего времени порицаниях на именуемые старые обряды“ от 20 декабря 1885 г. – 1 марта 1886 года. „Поскольку ревнители раскола тщатся возлагать на Церковь вину и ответственность за встречаемые в прежних полемических книгах порицательные выражения о некоторых именуемых старых обрядах, притом преувеличивают и извращают смысл сих выражений, а многие единоверцы и даже некоторые православные, питающие расположение к старому обряду, смущаются сими выражениями, вероятно под влиянием раскольнических превратных толков, то, в устранение всяких лже-толкований и в прекращение всяких сомнений, святейший синод Церкви Российской, посредством настоящего изъяснения, даёт знать всем, что православная Церковь признаёт содержащиеся в полемических против раскола сочинениях прежнего времени порицательные отзывы и выражения об именуемых старых обрядах принадлежащими лично писателям сих сочинений, которыми они произнесены по особенной ревности о защите православной Церкви и содержимых ею обрядов от нестерпимо дерзких хулений на оные со стороны раскольнических писателей, сама-же не разделяет и не подтверждает сих отзывов и выражений“. Ниже. „Православная Церковь не произносила и не произносит никакого осуждения и порицания на эти обряды, которые сами по себе и независимо от значения, усвоенного им раскольниками, признавала и признаёт не представляющими ничего противного православию, и употребление их – не в знак противления Церкви, но в полном общении с нею, по её собственному благословению, вполне дозволительным“. Итак, наша русская православная Церковь не порицает древлеславянского произношения Христова имени „Исус“, а потому само собой понятно и не хулит Христа. Швецов „в своём замечании“ сравнивает мнимую хулу Христа через воображаемое ругательство древлеславянского произношения Христова имени „Исус“ „с иконоборческим нечестием, хулившим Христа не в сущем Его Лице, но только через святую Его икону“. Этими словами путанник Швецов окончательно запутал в сетях лжи и клеветы и обличается в сём самоизмышлении Окружным Посланием. Здесь читаем: „Господствующая ныне в России Церковь, вкупе же л греческая, поклоняется святым иконам древнего изображения, с надписанием имени Христова „Иисус Христос“. В чём же видит путанник Швецов иконоборное нечестие в нашей Церкви, покланяющейся святым иконам древнего изображения с надписанием имени Христова Иисус Христос? В чём он видит хулу на Христа? В чём, наконец, заключается ругательство древлеславянского произношения Христова имени „Исус“? Ругательства на само имя Христа Спасителя в полемических книгах не содержится, иконоборческому нечестью наша Церковь не причастна и никакой хулы на Христа она никогда не произносила, а, напротив, богопротивное ругательство на Христа и хулу на Него изрыгал и изрыгает, упорно защищал и защищает сам путанник и всепроклятый еретик Швецов. Он в своём сочинении „Истинность старообрядчествующей иерархии“, изданном в 1885 году заграницей, в первой главе высказал еретическое учение о подлетном рождении Сына Божия и исхождении Святого Духа. Покойный отец архимандрит Павел Прусский обличил еретичество Швецова, написав свои замечания на первую главу книги „Истинность“. Швецов в ответ о. архимандриту Павлу написал новое сочинение: „Несправедливость замечания на первую главу книги, Истинность старообрядчествурщей иерархии“, в котором с большой дерзостью высказал своё еретическое мудрование. 28 октября 1888 года состоялся по поводу еретичества Швецова собор старообрядческих епископов. Швецов на сём соборе сознался в том, что „допустил некоторые соблазнительные доводы против православного учения и некоторые соблазнительные выражения против православного символа веры“ и дал подписку „ничего не писать о богословии без совета и благословения боголюбивых епископов“, но он, сей вселукавый еретик, данного обещания не исполнил, так как продолжал по-прежнему писать и распространять свои еретические сочинения. Еретичество Швецова сильно и обстоятельно обличал также и старообрядческий епископ Пафнутий Казанский. Но несмотря на всё это явный и упорный еретик Швецов попадает в старообрядческие епископы. Что-же? Отрёкся ли он перед епископством и в епископстве от своих еретических мнений? Нет, но ещё с большей дерзостью и настойчивостью стал их защищать по следующему поводу. Старообрядческий московский архиепископ Иоанн Картушин благословил старообрядческому священнику Василию Механикову подвергнуть тщательному рассмотрению белокриницкий устав и еретическое учение Швецова.

Механиков написал по этому поводу целое сочинение, изложенное в девяти отдельных статьях. В сём сочинении во второй статье он пишет об еретичестве Швецова следующее. „О. Арсений говорит, что от искони Бог во едином Лице указуется..., что составление лиц Пресвятые Троицы последовало по времени, и даже присносущие Божие, по его понятию, должно разуметь не без времени“... Таким образом, учение о. Арсения Швецова не только не согласно, но и совершенно противно учению православной Церкви и до буквальности сходно с воззрениями древних еретиков – монархистов: Ираксея, Ноета, Верона Берилла и других“.

В четвёртой статье Механиков пишет: „Отсюда ясно, что, по воззрению о. Арсения, Ипостась Отца выше и больше Ипостаси Сына и Ипостаси Духа Святого, а такое понятие равносильно прямому отрицанию равенства лиц Пресвятые Троицы. Что Ипостась Сына Божия и Святого Духа меньше Ипостаси Отца, учили древние еретики, отвергавшие их равенство и единосущие со Отцом: таковы были ещё в век апостольский Керинф и Евион, во 2-м столетии Карпократ, Феодот, в 3-м Ориген, в 4-м Арий пресвитер Александрийский“. В пятой статье сказано: „Православная вселенская Церковь учит единогласно, что Сын Божий рождён из сущности Бога Отца предвечно, а о. Арсений говорит вместе с белокриницким уставом, что „в предвечной безначальности Бог Отец был в одном Лице“. Святая Церковь учит, что Сын Божий собезначален Богу Отцу и Святому Духу, т. е. Он также безначален, как Бог Отец, а о. Арсений говорит, что Сын Божий рождён вместе с веком, в наперёд сотворённое Богом время“. Таким образом, диаметральная противоположность в учении о. Арсения и учении православной Церкви очевидна. Притом учение о. Арсения оказывается до буквальности сходно с учением арианским. Арий учил: „Бе бо (в вечности) един Бог, и не бе Слово с Ним: таже восхотев нас соделати, тогда сотвори Его и отнележе (т. е. от сего времени) бысть“. Так учит и о. Арсений: „Сущность Божества в предвечной безначальности была в Лице единого Бога Отца, и Сын Божий рождён от Бога Отца с настатием веков, вместе с веками и даже после век“. Арий учил, что Сын Божий рождён до времени. Так говорит и о. Арсений, что Сын Божий рождён от Бога Отца после век, в наперёд сотворённое Богом время.

Арий учил, что Сын Божий есть первейшая и высшая тварь. Так полагает и о. Арсений, когда говорит: „Сын Божий проявился (родился) от виновного своего Начала в приведении (т. е. вместе с приведением) в бытие твари“. Следовательно, заключает Механиков, в сходности приведенных учений о. Арсения и арианского сомнения нет.

Как отнёсся Швецов, этот отъявленный еретик, к столь сильному обличению его монархических и арианских еретических мудрований? Он не только не сознался и не, раскаялся в· своём еретичестве, но написал сочинение в ответ Механикову под заглавием: „Исповедание веры“, в коем, с своей стороны, объявил еретиками всех несогласно с ним мудрствующих о рождении Сына Божия и об исхождении Святого Духа и даже предал таковых проклятию и анафеме. Швецов в своём замечании справедливо говорит: „Что-бы как ариан во обличённых словах называли служителями твари, подобными идолопоклонникам, так называть и никониан служителями твари и идолопоклонниками, это будет не уподобление, но точное уравнение, но этого мы никогда не делали и делать не можем, потому что не имеем на это никаких оснований“. Но я имею полное основание, в силу вышеприведённого приговора Механикова, произнесённого над Швецовым по благословению лже-архиепископа Картушина, уравнить во всём Швецова с еретиками монархистами, гностиками и арианами, отвергавшими совечность, единосущие и равенство Сына с Отцом и хулившими, таким образом, Христа в сущем Его Лице. Итак, вот кто хулит Христа в сущем Его Лице, вот кто упорно проповедует нечестие хуже иконоборческого, вот кто нераскаянный еретик и злохулитель святой православной греко-российской Церкви – это сам путанник Швецов, а не чада сей Церкви, именуемые им, богоотступнником, злобно и несправедливо „никонианами“. Да заградятся его нечестивые и мерзкие уста.

Грамота неонружников (л. 14). Вторая статья Окружного Послания учит признавать господствующую Церковь, якобы на основании её символа, право или истинно верующей во святую Троицу, хотя эта же статья, ниже в винах разделения старообрядцев с оной Церковью, в противоречие себе доказывает о злохульном и дерзостном её порицании имени Божия Исус и т. д.

Примечания еп. Арсения: Окружное Послание не то говорит, что греко-российская Церковь во всём право или истинно верует во святую Троицу, но только что не в другое что, а действительно в саму Святую Троицу, согласно нашего исповедания верует. Неокружники тоже свои слова влагают во уста издателей Окружного Послания, якобы они доказывают, что греко-российская Церковь по всему-де право или истинно без малейшей погрешности во всех отношениях верует во Святую Троицу. Но издатели Окружного Послания таких слов „право или истинно по всему верует греко-российская Церковь“ не говорили, а потому и в показании их о злохульном поречении греко-российской Церковью имени Исус, нисколько себе не противоречили. Но если заявление Окружного Послания о вере во Святую Троицу по разуму неокружников несправедливо, то пусть бы они не обинуясь откровенно высказали, в кого или во что именно греко-российская Церковь верует. Но признаться нужно, что неокружники мастера только критиковать людей, а сами положительно высказаться о сём никак не хотят. Итак, где же прямота их?

Разбор. В Окружном Послании находим следующее свидетельство о вере греко-российской Церкви во Святую Троицу: „Господствующая ныне в России Церковь, вкупе же и греческая, верует не во иного Бога, но во Единого с нами Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым, глаголю же святую Троицу Единосущную и Нераздельную: Отца безначальна, Сына собезначальна и Духа Святого сопрестольна“. Неокружники в своей грамоте, на основании сего свидетельства Окружного Послания, вполне основательно пишут: „вторая статья Окружного Послания учит признавать господствующую Церковь, якобы на основании её символа, право или истинно верующей в Святую Троицу“. После решительного признания православия греко-российской Церкви, автор Окружного Послания утверждает, что старообрядцы имеют будто важные и благословные вины к отделению от неё. Разве могут существовать какие-либо важные и благословные вины к отделению от Церкви, непогрешающей в догматах веры? Если греко-российская Церковь православная и в догматах веры не погрешает; как учит Окружное Послание, то вины к отделению от неё старообрядцев не могут быть признаны „важными и благословными“. Если же вины к отделению старообрядцев от православной Церкви „важны и благословны“, по выражению Окружного Послания, то сия Церковь не может быть признана вполне православной и правоверующей. Одно из двух должно быть: или греко-российская Церковь истинно верует во святую Церковь и в догматах веры не погрешает, и тогда вины к отделению от неё старообрядцев не могут быть признаны „важными, благословными“, или же причины отделения от неё старообрядцев „важны и благословны“, и тогда она не может быть признана правоверующей и не погрешающей в догматах веры, а то и другое одновременно допускать невозможно; между тем Окружное Послание во второй статье допускает то и другое, т. е. и православие греко-российской Церкви и „важность и благословность вин“ к отделению от неё старообрядцев и тем впадает в явное противоречие. На это справедливое противоречие в Окружном Послании и указывают неокружники в своей грамоте словами: „Хотя эта же статья (о православии греко-российской Церкви) ниже в винах разделения старообрядцев с оной Церковью в противоречие себе доказывает о злохульном и дерзостном её порицании имени Божия Исус и т. д.“. Швецов в своём замечании приписывает неокружникам то, чего они в своей грамоте вовсе не писали, именно то, что „будто греко-российская Церковь по всему-де право или истинно без малейшей погрешности во всех отношениях верует во Святую Троицу“. Таких слов в грамоте неокружников нет, а потому они принадлежат лично Швецову и составляют плод его собственного самоизмышления и путанности. Швецов своё настоящее замечание начинает такими словами: „Окружное Послание не то говорит, что греко-российская Церковь во всём право или истинно верует во святую Троицу“. Значит, по учению Окружного Послания, разделяемому и Швецовым, наша греко-российская Церковь не во всём право- или истинно верует во святую Троицу. Где именно в Окружном Послании содержится подобное неслыханное ещё обвинение православной Церкви? Нигде, напротив, сие Послание ясно и решительно свидетельствует о том, что наша Церковь истинно и право верует во святую Троицу Единосущную и Нераздельную. Таким образом, по своему обыкновению, Швецов оболгал автора Окружного Послания и всех старообрядческих архиереев, подписавших и издавших сие Послание для руководства старообрядцам. Неужели Швецов серьёзно допускает мысль о том, что будто наша Церковь не во всём право или истинно верует во Святую Троицу? Я допускаю, что сию нестерпимо-дерзкую хулу на нашу Церковь он высказал лишь потому, что ничем иным не в состоянии был опровергнуть вполне основательное заявление неокружников о том, что во второй статье Окружного Послания содержится явное противоречие, именно: одновременно признаётся православие греко-российской Церкви, и допускаются какие-то „важные благословные вины“ к отделению от сей православной Церкви. Если наша Церковь не во всём истинно или право верует во святую Троицу, то Швецов обязан был указать и доказать, в чём именно оно не истинно верует и исповедует святую Троицу. Этот долг остаётся тяжёлым бременем на душе Швецова. Своё замечание Швецов заканчивает такими словами: „Но признаться нужно, что неокружники мастера только критиковать людей, а сами положительно высказаться о сём (т. е. о том, в кого именно верует греко-российская Церковь, если не во святую Троицу) никак не хотят. Итак, где же грамота их“. Почему же сам господин Швецов не высказывается положительно, в чём именно не право или не истинно верует наша Церковь во святую Троицу? Где же и его прямота?

Грамота неокружников (л. 15–17). Подтверждая это учение, и митрополит Кирилл Белокриницкий при переходе в окружники из неокружников издал Послание в Формосы от 13 августа 1869 года, в коем повелевает мудрствовать так: Все христианские религии восточного и западного закона на целой вселенной, кто бы только веровал во Христа Спасителя, живущие в мире сём людие, хотя они и имеют разные ереси, но все воистину веруют с нами во Единого Великого Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, а не во антихриста, или какого идола. Он же, митрополит Кирилл, с своим собором, от 8 июня 1870 года, посылая свою прощальную грамоту к архиепископу Антонию и прочим окружническим епископам в Москву сослался на это изданное им в Формосы Послание, и при этом жаловался на формосских, что они сим нисколько не уцеломудрились, а только паче на наше смирение восстали. Архиепископ Антоний с собором своим в свою очередь, не упоминая о какой-либо неправильности учения этого в Формосы Послания митроп. Кирилла, посылают, от 20 июля того же 1870 года, благодарение с прощением за соединение с ними. Подобно и еп. Сильвестр балтовский в своём Послании 1885 года к архиепископу Савватию в Москву, основываясь на этом Послании митроп. Кирилла в Формосы. взял оную цитату полностью, для подтверждения как бы истинности Окружного Послания. Таким образом при тщательном рассмотрении нового учения, изложенного в вашем Окружном Послании и в зависимости от оного изданных вышеуказанных Посланий митр. Кирилла и еп. Сильвестра, каждому православному христианину пришлось поставить себе вопрос: Признавались ли святыми отцами за право или истинно верующих во Святую Троицу хулители имени Сына Божия Исус?

Примечание еп. Арсения. Неокружники и сами чувствуют, что малосильна сказанная выше клевета их на Окружное Послание, где нет таких слов, какие они ему приписали, что греко-российская Церковь право, т. е. ни в чём непогрешно, верует во Святую Троицу, но чтобы подтвердить как-нибудь это, они берут в разбор ещё грамоту митроп. Кирилла в Формосы, о каковой грамоте теперь, кроме их неокружников, никто даже и не знает, но как премудрый пишет: „муж разделитися хотяй: вины ищет“. Вот и неокружники нашли что-то как бы имеющее силу к разделению. Но ведь неокружники ранее этого Послания митроп. Кирилла разделение в Церкви Христовой учинили, как и сами они говорят, что это митр. Кирилл написал при переходе из неокружников во окружники. Итак явно, что неокружники ранее сего Послания отделились от единства святые Церкви и нарушили мир христопреданный. Да и послание митроп. Кирилла они даже и в приведённой ими цитате неправильно понимают, ибо митроп. Кирилл говорил не о том, что все христианские религии восточного и западного исповедания воистину по всему право веруют в Господа нашего Иисуса Христа, но что они веруют не во идола какого или антихриста, но воистину в Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, но что они при сей вере имеют различные ереси, об этом он тут же засвидетельствовал. Здесь мысль настоящая митроп. Кирилла, и превращение оной неокружниками ясно, как день Божий. Неокружники и сами хорошо понимают мысль Послания митроп. Кирилла, и, хотя не пошли на открытую ей критику, но разными околесицами всё-таки намереваются показать, что греко-российская Церковь верует не во Христа и не в Святую Троицу, но в кого-то иного, как дальнейшее изложение грамоты их показывает.

Разбор. Неокружники в своей грамоте продолжают развивать ту мысль, что приемлющие Окружное Послание должны признать греко-российскую Церковь правильно верующей во Святую Троицу. В подтверждение сей своей мысли они приводят доказательства из Посланий бывшего лже-митрополита Белокриницкого Кирилла, от 19 августа 1869 года и от 8 июня 1870 года, и лже-епископа балтовского Сильвестра к лже-архиепископу Московскому Савватию от 1885 года, в каковых посланиях подтверждается истинность Окружного Послания, следовательно, и истинность учения сего Послания о том, что греко-российская Церковь правильно верует во Святую Троицу. Кроме сих свидетельств, приведённых неокружниками, я считаю необходимым привести ещё следующие свидетельства в подтверждение той же пререкаемой истины. Учредитель Белокриницкой иерархии инок Павел в своём сочинении: „Краткое соображение, или сочинение о разных религиях“ пишет: „Никониане во святую Троицу и во Христа Спасителя веруют православно“. Лже-митрополит Белокриницкий Кирилл в своём Послании, от 24 февраля 7371 года, но каковое неокружники в своей грамоте не указали, говорит: „о Церкви, ныне в России господствующей, равно и греческой, учение их (беспоповцев и неокружников), аки бы оная верует во иного Бога, есть противно священным канонам, здравому разуму, верованию праотцев наших и ныне существующей иерархии нашей (далее следуют свидетельства в подтверждение сей истины). Кто сему правильному разумению не последует, той не есть истинный христианин“. После столь ясных свидетельств о том, что греко-российская Церковь, по учению Окружного Послания, православно верует во Святую Троицу, естественным является вопрос, неокружников окружникам: „признавались ли святыми отцами за право или истинно верующих во Святую Троицу хулители имени Сына Божия „Исус“, каковыми окружники, согласно Окружному Посланию, признают всех последователей греко-российской Церкви? Что-же отвечает Швецов на сей неизбежный вопрос со стороны неокружников? Ему, в силу требования справедливости и по долгу совести следовало бы ответить, что греко-российская Церковь не хулит имени Христа „Исус“, а потому православно верует во Святую Троицу, или что сия Церковь хулит имя Спасителя „Исус“, и потому она неправильно верует во Святую Троицу. Так следовало бы ответить Швецову на заданный вопрос, но он, по своему обыкновению, против совести разными околесицами намеревается показать, что приведённые неокружниками свидетельства не то доказывают, что требуется доказать, и что, следовательно, греко-российская Церковь „не по всему право верует во Святую Троицу“. В чём именно не по всему истинно верует во Святую Троицу греко-российская Церковь, снова вопрошаю я Швецова? Почему он не верит свидетельствам, приведённым неокружниками в грамоте, и что, наконец, он может сказать по поводу свидетельства Павла Белокриницкого, учредителя амвросианской иерархии, о том, что греко-российская Церковь православно верует во Святую Троицу?

Грамота неокружников (л. 17–18). Ибо по реченному: имя Исусово Бог есть, Ему же существо едино и имя едино (Толковый Апостол, л. 21; кн. Кириллова, л. 144).

Замечание еп. Арсения. Этот текст писания неокружники, как флаг развёртывают при всяком случае рассуждения их об Окружном Послании. Только понимают ли они и сами, что именно говорит оный – это ещё вопрос. Откуда они позаимствовали оный, сделали ссылку на две книги. Но текст оный во обоих этих книгах с собой не согласуется и по Кирилловой книге оный читается так, как его привели и неокружники, а в Толковом Апостоле несколько иначе, а именно: „Ведый, яко имя Исусово Бог есть, им же бо существо едино, и имя едино“. Про кого здесь говорится: „им же бо существо едино, и имя едино“. Очевидно, неокружники не считают сего справедливым, а потому и не приводят в таковом выражении сей текст, но читают его по книге Кириловой. „Ему же существо едино, и имя едино“. В таком случае они несправедливы в том, что цитату приводят от одной книги, а ссылку делают на две, тогда как с другой книгой они и сами ещё несогласны. Но мы оставим истязовать их за эту несправедливость, а только спросим о том, про кого говорит уже самими ими приведённая цитата: „Ему же существо едино, и имя едино“? Едино существо есть святые Троицы; но святая Троица Иисус не именуется, и в ней не едино имя, но три Лица, и три имени. Но если имя Исус отнести ко Христу Сыну Божию, как оно и на самом деле к Нему относится, то Христос имеет не едино, но два существа или естества, то пусть не обинуясь скажут нам неокружники, о ком именно гласит приведённая ими цитата? Но если они и сами этого текста ещё не понимают, то как же они им покушаются других вразумить?

Разбор. Неокружники, на основании слов Кирилловой книги: „Имя Исусово Бог есть, Ему же существо едино и имя едино“ (л. 144), защищают ту мысль, что имя Христа Спасителя должно быть едино, именно „Исус“, а не различно, как например: Иисус, Иезус, Джезю и т. д. Слова Кирилловой книги заимствованы из Толкового Алостола и приведены с изменением слова „Им-же существо едино и имя едино“ словом „Ему-же существо едино и имя едино“. Выражением Кирилловой книги неокружники, по справедливому замечанию Швецова, не доказывают той мысли, что имя Христа Спасителя едино, и именно „Исус“, так как сие имя в приведённом выражении не указывается и так как ошибочное выражение: „Ему-же существо едино и имя едино“ не может быть отнесено ко Христу Спасителю, имеющему не одно, а два естества. Неокружники, прилагая указанное выражение Кирилловой книги ко Христу Спасителю, впадают в монофизитскую ересь, проповедуя, что во Христе едино существо, или естество. Слова святого Иоанна Златоустого: „Имя Исусово Бог есть, Им же бо существо едино, и имя едино“, помещённые в Толковом Апостоле и в пересказе приведённые в Кирилловой книге, относятся ко всем трём Лицам Пресвятые Троицы, а не к одному только Лицу Христа Спасителя. Это вытекает из дальнейших слов святого Иоанна Златоустого, но с особенной ясностью из толкования Дидимова, помещённого в Толковом Апостоле вслед за словами святого Иоанна Златоустого. После приведённых слов святой Иоанн Златоустый пишет: „Того ради глаголет во имя Исус Христово во оставление грехов и приимете дар Святаго Духа. Видиши ли како едино дарование быти показа Христово и Святаго Духа, яко едину сушу достоинству“. Дидимово толкование: Спасу повелевшу да совершенным крещатися во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Немудро неции чтуще писания слышаше повеление Петрово, учаще креститися кождо во имя Исус Христово, сиречь равномощное трием именем. Савелиевом учением уязвленном сущим, три Лица в едино Лице помышляют. Святая же соборная Церковь, единосущну и нераздельну помышляюще святую Троицу; закон полагает Отца Сыну, и Сыну Отца быти Святаго Духа, Отца и Сына суща. Яко общением трием сим, крещающаго во имя Христово, во имя Святые Троицы крещается, сиречь во имя Отца и Сына и Святаого Духа“. (Толков. Апост. л. 21 обор.). Итак, по указанному толкованию, существо едино и имя едино Пресвятой Троицы; Собственное и правильное имя Христа Спасителя также едино, именно „Иисус“, а не „Исус“, как думают все старообрядцы, не исключая и окружников. Это доказывается свидетельствами старописьменных и древлепечатных харатейных книг, приведёнными во второй части „Выписок“ Ад. Ив. Озерского (л. л. 70–141). Но кроме сего собственного имени „Иисус“, данного Спасителю Архангелом Гавриилом во время благовещения Пресвятой Деве Марии (Еван. Лк.1:31), Христу, по писанию усвояются ещё различные имена. Так Он называется 1) Семенем жены (Быт.3:15), 2) Ангелом Вечного (Исх.3:2), 3) Начальником воинств Вечного (Иисус Нав.5:14,15), 4) Звездой от Иакова (Чис.24:17), 5) Еммануилом (Ис.7:14), 6) Сыном Божиим (Пс.2:7), Сыном человеческим (Пс.79:17), 8) Великим пастырем (Еф.13:20), 9) Мессиею (Ев. Ин.1:41), 10) Спасителем (Ис43:3), и весьма многими другими именами, упоминаемыми по несколько раз в каждой почти книге священного Писания Ветхого и Нового Заветов. Таким образом, выражение Кирилловой книги: „Ему же существо едино и имя едино“ не может быть отнесено ко Христу Спасителю, так как Христос во двух естествах и, кроме собственного имени, имеет ещё множество имён, приписываемых Ему священным Писанием, а должно быть, согласно приведённым мной свидетельствам из Толкового Апостола, отнесено к Пресвятой Троице, имеющей одну одинаковую сущность и одно имя „Бог“.

Грамота неокружников (л. л. 18–19). И нанёсшие оскорбление и умаление Святому Духу, отняв в символ прилог истинного и прочая.

Замечание еп. Арсения. Символ веры богословию о Святом Духе, более подробную имеет по изложению второго вселенского собора. Прилога же к нему в выражении слова „истинного“ до второго собора и православные в символе веры не имели. И этим нисколько не оскорбляли и тем более не умаляли Святого Духа. И второй вселенский собор богословию о Святом Духе в символе веры изложил на языке греческом. А перевод его на наш славянский язык был не всегда единообразный. Почему даже и стоглавый собор относительно сего слова, „истинный“ в символе не решился утверждать окончательно, о чём в девятой главе у него писано. А мы ныне считаем более правильно держаться чтения символа веры о Святом Духе так: и в Духа Святого, Господа истинного и прочая, как он усвоен был при первых пяти московских благочестивых патриархах, однако же не можем согласиться и с неокружниками, чтобы со исключением здесь в символе слова „истинный“ состояло умаление Святого Духа, нам известно, что и малоросские униаты, тоже в своём символе во исповедании Святого Духа не имели прилога: „истинного“, и сверх того говорили, что Дух Святый исходит от Отца и Сына: смотри о сём в той же книге о Вере главу... но православная Церковь обличала униат только за то, что они стали исповедать для исхождения Духа Святого два начала Отца и Сына, смотри в той же книге о Вере главу. А за исключение ими здесь слова „истинный“ православная Церковь нигде не обличала их, как бы и никаковой погрешности в этом не со знавала.

Разбор. Неокружники, подобно беспоповцам, утверждают, что греко-российская Церковь исключением из 8-го члена символа веры слова „истинного“ умаляет Духа Святого и не верует в Него. Швецов в своём примечании на сие возражение вполне основательно говорит, что православные христиане до второго вселенского собора прилога, „истинного“ в символе веры не читали, и этим нисколько не оскорбляли и тем более не умаляли Святого Духа, и что малороссийские униаты тоже в своём символе во исповедании Святого Духа не имели прилога „истинного“, но православная Церковь обличала униат только за то, что они стали исповедовать для исхождения Духа Святого два начала Отца и Сына (книга о Вере, гл. 4-я), а за исключение ими здесь слова „истинный“ православная Церковь нигде не обличала их, как бы и никаковой погрешности в этом не сознавала. Из сего положения Швецова вытекает следующий вывод, каковой сам Швецов почему-то в своём примечании не высказал. Православная греко-российская Церковь, читая, подобно православным христианам до второго вселенского собора и подобно униатам, символ веры без прилога „истинного“, не умаляет и не оскорбляет Духа Святого, а потому старообрядцы не должны видеть и сознавать в этом каковую либо погрешность и ложно обличать за сие святую нашу Церковь. Второй вселенский собор в следующих словах изложил учение о Святом Духе: „Καὶ εἰς τὸ Πνεῦμα τὸ ἀγιον, τό Κύριον, τό ζωοπιόν, т. е. и в Духа Святого, Господа, Животворящего. Так читала и так читает восьмой член символа веры вся восточно-кафолическая Церковь после второго вселенского собора; так читала сей член и русская Церковь до патриарха Никона, о чём свидетельствуют: стоглавый собор в 9-й главе своих постановлений, саккос митрополита Фотия, на котором вышит вышеприведённый мной греческий текст 8-го члена символа веры, грамота восточных патриархов об учреждении у нас на Руси патриаршества, в каковой нет прилога „истинного“ и многие другие древле-письменные и древле-печатные книги (Выписки Озерского, часть 2-я, стр. 151–164). Вот почему вся православная Христова Церковь должна читать 8-й член символа веры без прилога „истинного“, нисколько не погрешая против учения о сём предмете отцов второго вселенского собора.

Грамота неонружников (стр. 19). К вашему сожалению таких доказательств во учении святых отцов мы не находим, кроме сих: Аще кто о Отце и Сыне добре верует, а о Святом Дусе не право имать, еретик есть, зане вси еретицы о Сыне Божием и о Святом Дусе зле верующе, во иудейском и во иноязычном неверии пребывают (Кириллова кн.). Такое же о еретиках учение святых отец, собиравшихся на седьми вселенских и девяти поместных соборех, как то: на Ария, Македония, Нестория и прочих.

Замечание епископа Арсения. По сим словам неокружников выходит заключение, что все еретики, то есть и первого и второго и третьего чина. Иначе все еретики, раскольники и подцерковники, которые судились на вселенских и поместных соборах святых отец, о Сыне Божием и Святом Дусе зле веруют, и во иудейском и иноязычном неверии пребывают. И если что должны говорить об них, то говорить должны также, как и об иудеях и язычниках. Но как всем известно, что иудеев и язычников святая Церковь не приемлет в своё общение без крещения, так почему же неокружники не крестят приходящих к ним от греко-российской Церкви? Когда её верование сравняли со иудейским и иноязычным неверием?

Разбор. Неокружники, на основании приведённых слов Кирилловой книги, уподобили верование нашей греко-российской Церкви верованию иудеев и язычников потому, что наша Церковь „не добре верует в Сына и в Святого Духа, называя Сына „Иисус“ и уничтожив прилог „.истинного“ в 8-м члена символа веры. В этом месте писатель Кирилловой книги говорит о неизменяемости никео-цареградского символа веры, а не о том, что будто наша Церковь пребывает в иудейском и во иноязычном неверии. Да мог ли он допустить такую мысль, когда и в других местах своей книги он свидетельствует о православии нашей греко-российской Церкви. Так на обороте 484 листа сей книги сказано: „Догматы бо Церкве восточные добре ведять вси Евангельское быти и отеческое учение“. Итак, по учению Кирилловой книги, все догматы восточной Церкви, следовательно, и догматы о Сыне Божием и о Духе Святом основываются на Евангельском и святоотеческом учении, а потому не могут быть уподоблены иудейскому и иноязычному неверию. Поэтому Швецов в своём замечании совершенно справедливо спрашивает неокружников, уподобивших верование нашей Церкви верованию иудеев и язычников: „Почему же неокружники не крестят наравне с иудеями и язычниками и приходящих к ним от греко-российской Церкви“? Я же, с своей стороны, спрашиваю окружников и неокружников: почему они не следуют наставлению стоглавого собора о чтении 8-го члена символа веры без прилога „истинного“, и почему они такое учение стоглавого собора не уподобляют иудейскому и иноязычному неверию.

Грамота неокружнинов. (стр. 20–21.). А святой Иоанн Златоуст пишет: не говори мне о различных и разнообразных ересях, все они проповедают одного и того же Христа, хотя не все здраво, но вси поклоняются Ему, распятому в Палестине при Понтии Пилате (беседа на разные места священного Писания).

Замечания еп. Арсения. Это изречение Златоуста не доказывает не только того, что вси еретицы во иудейском и иноязычном неверии пребывают, но даже и того, чтобы они вси не здраво проповедали Христа. Ибо в словах: „Хотя не вси здраво“, содержится мысль, что некоторые еретики здраво, а некоторые не здраво проповедуют Христа, но вси (то есть, и те, и другие) поклоняются Ему, распятому в Палестине при Понтии Пилате, следовательно, никто из них не пребывает во иудейском и иноязычном неверии. Но неокружники это изречение святого Златоуста привели было для того, чтобы доказать, что все еретики во иудейском и иноязычном неверии пребывают. Они сожалеют об нас, что они не находят доказательств во учении святых отец, чтобы и еретики веровали во единого с нами Христа Сына Божия. Но сами же и указывают такое доказательство от вселенского учителя святого Златоуста. Почему и приходится наоборот нам пожалеть об них, что они и святоотеческие изречения, приводимые ими же самими, не умеют понимать по сущему разуму их, и притом ещё берутся осуждать других.

Разбор. Святые отцы 6 вселенского собора в первом правиле сего собора признали учение Ария „вымышленным им языческим инобожием, или свойственное рещи, многобожием“ (книга Правил), а святые отцы 2 вселенского (пр. 7) и 6 вселенского соборов (пр. 95) савелиан, „державшихся мнения о сыноотечестве и иное нетерпимое творивших“, постановили принимать в Церковь, „якоже язычников“. В виду этого святой Иоанн Златоустый в приведённых неокружниками словах совершенно справедливо, как замечает и Швецов, называет верование ариан и савеллиан не лучше верования иудеев и язычников. Неокружники в таком только случае могли бы сравнить нас, православных, с арианами и савеллианами, когда бы они доказали, что наша Церковь содержит учение сих еретиков, но они сего не доказали и не докажут, поэтому сравнение сие не только неудачно, но является возмутительной клеветой на нашу святую православную Церковь. Швецов по поводу сего сравнения, допущенного неокружниками, не вполне высказался потому, что он сам ариански мудрствует и пишет о Сыне Божием, что выше я достаточно доказал.

Грамота неокружнинов: (л. 21–23). Он же (т. е. святой Златоуст и паки иже савелиевым неистовящеся неистовством, и иже ариевыми бесящеся от безмерия обои здравые отпадоша веры. И имя убо христианское обои на себе носят. Аще же кто догмата· их истязал бы, то обех убо ничимже лучше иудеев пребывающих обрящет, разве елико имены токмо различие к себе имут. (Книга о священстве гл. 2, сл. 4).

Замечания еп. Арсения: (лл. 21–23). Этот текст неокружниками приведён не в полном смысле: ибо не лучшими иудеов. Святый Златоуст мог называть только одних савелианистов, не признающих в божестве троичности лиц, но имена Отца и Сына и Святого Духа относящих ко одному лицу божества, именующемуся различно. Так и иудеи только в едином же Лице исповедовали Бога. Но что касается до Ария, то все церковные учители уподобляли его нечестие не иудейству, но язычеству, которые почитали богов сотворённых. Непременно такое же суждение, об их положено и у святого Златоуста во указанном неокружниками месте. Но они почему-то не привели сполна суждение святого Златоуста. И если взятый ими этот текст святого Златоуста не содержит полного смысла, то разве можно отсюда выводить какое основательное заключение?

Грамота неокружников (лл. 27–28). Преподобный Иосиф Волоцкий в 15 слове не осмелился даже указать совершенной истинности в вере у еретиков, непогрешивших в вере, и выразился о них собственно так: аще и зле мудствуют, но не так, якоже первии, и прочая.

Замечание еп. Арсения: (л. 21–23). Вот какова логика у неокружников, они говорят: нет истинности в вере у еретиков, не погрешивших собственно в вере. Но если еретики не погрешили в вере, то стало быть они содержат веру во истинного Бога. А если они во истинного Бога веруют непогрешно, то почему же неокружники говорят, что они не имеют истинности в вере. Всюду путаются неокружники. Но они имеют искусство своё безумие вложить или во уста окружников, или отнести к какому-либо святому отцу. Здесь они своё собственное заключение отнесли к преподобному Иосифу Волоцкому. Но есть ли таковая мысль у преподобного, приведём сполна то изречение его, на которое ссылаются неокружники. Где преподобный пишет так: еретицы убо не едино мудрствуют, но ов убо тако, ов же тако: павлиане убо и фотиане, фруги, и евномиане, мандониты (мантониты) и савелианы, и маркиониты, и измаилите и инии таковии: си убо не веруют во святую и единосущную Троицу, Господа же нашего Исуса Христа Богом не нарицают, и плотьского смотрения его не приемлют, но овии убо пророка его нарицают, овии же проста человека. О сих убо глаголют вся божественная Писания, яко егда приходит к православней вере, „подобает им прежде поститися время довольно, и вне Церкви стояти, потом же сих крестити, якоже еллины, таже и божественному причащению сподоби. Суть же друзии еретицы, аще и зле мудрствуют, но не тако, якоже первии, иже суть новатиане, донатиане, средницы, и четыренадесятницы и воздержницы и тии таковии сии убо исповедают святую единосущную Троицу и Господа нашего Иисуса Христа истинного Бога нарицают, и плотьскому смотрению его веруют, имут же некоторые ереси в себе. И аще сии восхотят приступити к православной вере, и ересь их прокленут, сих убо не повелевает божественное Писание крестити, но якоже крещенных приимати вскоре и божественных тайн общению тех сподоблевати (Просветитель сл. 15). Здесь ни о ком не говорится, что в вере не погрешили. Но только указывается, что одни еретики не веруют во святую Троицу и Господа нашего Иисуса Христа Бога не нарицают. А другие исповедают святую Троицу и Господа нашего Исуса Христа истинного Бога нарицают, но зловерно содержат некоторые ереси. Здесь нет подробного уяснения их ересям, но они от святые Церкви в подробносте рассмотрены в других местах. Отсюда только важно то общее заключение, что от неверующих во святую Троицу и Господа нашего Исуса Христа Богом ненарицающих не приемлется, крещение. То пусть не обинуясь скажут неокружники, согласны ли они с сими сравнивать греко-российскую Церковь или сравняют с теми еретиками, которые исповедают святую Троицу и Господа нашего Исуса Христа Богом нарицают. Но в таком случае и они согласятся с Оружным Посланием.

Разбор. Преподобный Иосиф Волоцкий в своём 15-ом слове, действительно, упоминает а) об еретиках, которые не веруют во святую и единосущную Троицу, Господа же нашего Иисуса Христа Богом не нарицают и плотского смотрения его не приемлют, и которые поэтому принимаются в Церковь, как язычники, первым чином, б) об еретиках, которые исповедуют святую и единосущную Троицу и Господа нашего Иисуса Христа истинным Богом нарицают и плотскому смотрению его веруют и которые поэтому принимаются в Церковь не первым чином, подобно еретикам первой категории, а вторым, или третьим. Неокружники, уподобляют; нашу греко-российскую Церковь еретикам первого рода, в подтверждение чего они и привели выдержку из 15-го слова преподобного Иосифа Волоцкого. Если так не на словах, но на деле нужно смотреть на нашу греко-российскую Церковь, то Швецов, в своём замечании совершенно справедливо и основательно спрашивает неокружников: почему они последователей; греко-российской Церкви не принимают в своё общество посредством крещения, как подобает принимать еретиков первого чина, о которых упоминает в своём 14-м слове преподобный Иосиф Волоцкий. Так как неокружники принимают последователей нашей Церкви в своё общество вторым чином, то этим они на деле показывают, а) что сами признают нашу Церковь верующей во святую и единосущную Троицу, нарицающей Господа нашего Иисуса Христа Богом и приемлющей плотское. смотрение Его, и б) что в этом они согласны с учением Окружного Послания. Но согласен ли с учением сего Послания сам Швецов – обличитель неокружников? Согласен ли он с тем, что наша святая Церковь, содержит, как учит Окружное Послание, вполне здравую веру во святую Троицу? Нет, не согласен, что видно было из его предшествовавших замечаний и что яснее видно будет из последующих. Странное дело! Швецов старается убедить неокружников в том, в чём он сам не убеждён, именно в том, что наша Церковь правильно верует во святую Троицу, чего он сам не признаёт. Итак, Швецов ратует против неокружников не по убеждению, но легкомысленно; по присущему лукавству; что свойственно лишь еретикам, а неокружники силятся осуждать учение и веру нашей Церкви православной, что свойственно лишь слугам антихристовым (Кирил. лл. 32 и 78).

Грамота неокружников (стр. 23–25). На основании вышеприведённых доказательств священного Писания для православного христианина ясно, что, по учению святых отец, еретики, хотя и веруют в Бога, но не все здраво, или иначе сказать: неправо, неистинно и т. д.

Замечание еп. Арсения: Неокружнцки говорят, что, не все еретики здраво веруют в Бога, но это ещё не доказывает того, чтобы они веровали во иного Бога. А потому сии и не возражают ни чем ни против Окружного Послания, ни против грамоты митрополита Кирилла посланной в Формосы, где ведь не то доказывалось, что еретики в вере ни в чём не погрешают, а только одно то, что греко-российская Церковь под именем Иисус верует не во иного Бога антихриста, но в того же Христа Спасителя. Да и не только что противу такового: мнения приведённых неокружниками доказательства нисколько не возражают, а паче ещё и подтверждают таковое оное изречение святого Златоуста, что и нездраво верующие еретики поклоняются Христу, Распятому в Палестине при Понтии Пилате, и Иосифа Волоколамского; что те еретики, от которых принимается крещение, исповедают святую и единосущную Троицу и Господа нашего Исуса Христа истинного Бога нарицают. Неокруданцки здесь, как видится, сражаются уже не с тем, что Окружное Послание и грамота м. Кирилла говорит, что греко-российская Церковь и прочие христианские народы веруют во истинного Христа Спаса нашего. Но зачем-де говорить, что они право и истинно веруют. Но ведь таких буквальных выражений и тем более такой мысли не содержится ни в Окружном Послании, ни в упомянутой грамоте м. Кирилла. А паче напротив Окружное Послание говорит, что в полемических книгах греко-российской Церкви древле-славянское спасительное Христово имя Исус злохульно поречено, и что в принятом его противу сего нововводном имени Иисус состоит погрешность в приложении гласной буквы, осмиричной и, и далее Окружное Послание всех хульников имени Христова, где разумеются вместе и беспоповцы, под именем Иисус понимающие антихриста, и греко-российская Церковь, нанёсшая разные тяжкие порицании на имя Исус, предаём, говорит Окружное Послание, суду того самого всемогущего Исуса, Иже егда приидет судити живым и мертвым и воздати комуждо по делом его, и по начинанию сердца его. Итак, не очевидно ли, что здесь за греко-российской Церковью Окружное Послание не признаёт здравые веры.

А также и грамота м. Кирилла в Формосы, по указанному тексту её неокружниками, гласит, что все христианские религии восточного и западного закона имеют разные ереси. А когда они не имеют вполне истинной или здравой веры, но только что они веруют не во идола какого, и тем более не во антихриста, но воистину во единого и того же Исуса Христа Сына Божия, Его же и мы Господом Богом и Спасителем миру исповедуем. Чем и показывается ясно, что неокружники не могут прямо указать вину за Окружным Посланием, за что бы оно подлежало осуждению, но свою мысль навязывают издателям Окружного Послания, и противу оные сражаются. Этот приём их хотя и замысловатый, только православным христианином отнюдь несвойственный, а сродный тем раздоротворцам, которые без всякой уважительной причины раздирают единство Христовой Церкви.

Разбор. Неокружники, на основании приведённых раньше свидетельств, заключили и совершенно справедливо, что еретики, хотя и веруют в Бога, но не все здраво, т. е. неправо и неистинно. Швецов в своём замечании утверждает, что греко-российская Церковь неправо и неистинно веруют во Христа, в подтверждение чего ссылается на Окружное Послание и на грамоту м. Кирилла в Формосы. Настоящее замечание Швецова составляет повторение раньше приведённых доводов и мной достаточно разобранных. Здесь кратко только замечу, что окружники и неокружники не ведают, что глаголют и что творят. Они сами выдумывают несуществующие в нашей Церкви ереси и сражаются, таким образом, против призрака. Неокружники признают в греко-российской Церкви такие ереси, каких не видят окружники, а последние видят такие, какие не указываются и не признаются Окружным Посланием. Поистине, посему, они раздоротворцы, без всякой уважительной причины раздирающие единство Христовой Церкви.

Миссионер свящ. Ф. Воловей

(Окончание будет).

Не так давно в хуторе Свинаревом, Каменского округа, Донской области, в присутствии известного беспоповщинского начетчика Терентия Акимовича Худошина, происходило „собрание“ духовных отцов, старообрядцев поморского согласия, приемлющих браки, из станиц Усть-Бело-Калитвенской и Ермаковской. Нам удалось получить копию с приговора этого „собрания“ духовных отцов поморской беспоповщины и копии с некоторых других документов, относящихся к тем спорам, какие были возбуждены среди Донских поморцев постановлениями этого „собрания“. Со всеми этими документами мы считаем долгом познакомить читателей „Миссионерского Обозрения“, так как постановления этого „собора“ и движения, возбуждённые им в поморском согласии, имеют живой интерес для миссионерской практики и науки, тем более, что они относятся к такому важному, животрепещущему для поморцев вопросу, каким является для них вопрос о браке.

Прежде всего скажем несколько слов об обстоятельствах, вызвавших этот самочинный „съезд“.

Усть-Бело-Калитвенская станица и смежная с ней Ермаковская более чем на половину населены раскольниками по преимуществу поморского толка. Во главе их до настоящего времени стоит Синев, являющийся для местных раскольников таким авторитетом, перед которым все они склоняются: что сказал дедушка Синев, то получает силу закона! Калитовские старообрядцы, крепко сплочённые между собой, имеют самые тесные сношения с поморцами других мест: ими ведётся самая деятельная переписка с Московской, Тульской, Саратовской и другими беспоповщинскими поморскими общинами. Особенно в близких отношениях Калитовские раскольники стоят к Саратовскому поморскому начетчику Худошину и Тульскому Ботову. Подпольные брошюры последнего Калитовские раскольники получают с каждой почтой целыми сотнями⁶.

Но ядро Калитовского раскола составляет хутор Свинарев, расположенный по реке Калитве, из 150 дворов которого три четвёртых с раскольническим населением. Здесь сосредоточены лучшие силы раскола и наиболее богатая раскольническая библиотека; здесь же проживают и лучшие начетчики: Синев, Пятибратов, Лебедев и Лазарев; здесь же поднимаются и решаются всевозможные вопросы и недоумения, возникающие в поморской беспоповщине.

В последние годы среди Калитовских поморцев был в особенности выпукло поднят вопрос о браке. Как и все старообрядцы поморского толка, приемлющие браки, Калитовские поморцы допускали так называемый бессвященнословный брак, который якобы может быть совершён не только лицом освящённым, но и мирянином, беспоповщинским духовным отцом. Но многие из Калитовских раскольников в последние годы стали бросать своих жён и стали жениться на других, а женщины: стали бросать своих мужей и выходить замуж за других, почему выходило, что многие. поморцы и поморки при живых: жёнах и мужьях вступали в новые браки по нескольку раз. Естественно возник вопрос о законности таковых браков. Одни „духовные отцы“ беспоповщинские, которые венчали таковые браки и, за венчание получили „пенязи многи“ и считали эти браки законными, другие же восставали против них: и требовали расторжения таковых браков, как прелюбодейных, а наставников, благословлявших такие браки, приговорили к извержению из сана. Но противная сторона не хотела подчиниться такому приговору. Решили тогда предложить, этот вопрос на обсуждение собрания беспоповщинских духовных отцов. В скором времени представился удобный случай к устроению такого „собрания“. В мае месяце 1897 года в хуторе Свинаревом, Усть-Бело-Калитвенской станицы, Донской области, происходили собеседования Донского епархиального миссионера священника Николая Кутепова с Саратовским раскольническим поморским начетчиком Худошиным. На эти беседы собрались не только местные и соседние вожаки поморского толка, но и приехавшие из отдалённых мест Донской области. По окончании бесед, местные, раскольники поморсеого толка, воспользовавшись собранием такого сонма своих наставников, именующих себя духовными отцами, обратились к ним с просьбой, чтобы они, „соборне“ разрешили им некоторые их недоумения, и в особенности волновавший их вопрос о браках. Наставники охотно согласились, и 19-го мая в доме Свинаревского наставника Ивана Афанасьева Лебедева было собрание поморских духовных отцов под председательством Терентия Худошина, Саратовского мещанина. Этому „собранию“ Свинаревские поморцы и предложили следующие вопросы·: «Если жена без всякой причины оставит своего мужа и выйдет за другого; или если муж оставит жену и женится на другой, можно ли считать эти браки законными, а также и духовных отцов, благословлявших, эти браки, можно ли оставлять безнаказанными“? Худошин и всё „собрание“ конечно не одобрили таких поступков поморцев и их духовных отцов. Но и строго осудить их поопасалнсь, так как виновными в этих проступках было большинство поморцев и духовных отцов, их. Для Худошина осудить их значило лишиться тех денег, которые, предназначены были ему за приезд в Свинарев на беседы с „никонианским миссионером“. И вот под влиянием Худошина „собрание“ беспоповщинских духовных отцов постановило по вопросу о браке: „Вкравшиеся беспорядки в бранных совокуплениях, все происшедшие таковые до настоящего времени, а также и совершителей таковых браков, оставляем при своих местах“, – т. е. постановило браков мужей от живых жён и жён от живых мужей не расторгать, и наставников, благословляющих такие браки, не извергать из сана. Здесь мы считаем, в виду интереса для науки и практики миссионерства, привести буквально с подстрочными небольшими своими замечаниями имеющеюся у нас копию с приговора постановленного в 1897 году, мая 19 дня, в хуторе Свинаревом, в присутствии Худошина христианами станиц: Усть-Бело-Калитвенской и Ермаковской.

«1897 года, мая 19 дня, мы нижеподписавшиеся Области войска Донского, Усть-Бело-Калитвенской и Ермаковской станиц, духовные отцы, старообрядцев поморского согласия, приемлющих браки. Собравшись сего числа,⁷

рассуждая о разных предметах, единогласно положили. I) Вкравшиеся беспорядки в брачных совокуплениях, все происшедшие таковые до настоящего времени, а также и совершителей таковых браков оставляем при своих местах, на основании Кормчей (л. 580 об. и 592),⁸ того же правила, которым должны быть положены епитимии, согласно правил св. Отец⁹, духовными их отцами; впредь же таковых беспорядков не делать, а должно исполняться нашими духовными отцами, согласно правил св. Отец». II) Если который брак будет нарушен, то о таковом духовные отцы должны представлять на обсуждение нашего собора, и в таковом случае родители окажутся служащие поводом к разрушению браков своих детей, то таковых отлучать от Церкви, до расследования собором дела или совокупления расторгнутого брака“. III) Ежели который духовный отец дерзнёт совершить брак не в своём приходе¹⁰, без разрешения того духовного отца, коего прихода будет оный брак, таковый подвергается наказанию, согласно правил св. Отец. IV) Для записания родившихся младенцев необходимо нужно иметь каждой обители особо заведенную метрическую книгу. V) Сочетавшиеся браки должны записываться в имеющиеся в станичных правлениях на этот предмет шнуровые книги, но с тем, чтобы записка эта производилась при станичных правлениях, а об этом, чтобы избавится от излишних хлопот, проволочки и не являться в управление окружного атамана, по этому предмету просить ходатайства правительства. VI) Кроме духовного отца, в какой бы ни было обители, других лиц, не имеющих благословения к совершению браков, не допускать,¹¹ за самовольное же дерзновение по этому делу этих и лиц подвергать трёхлетнему отлучению от Церкви. VII) В хуторах молитвенное собрание должно совершаться непременно в одним и доме, но не как не разлучаться на две обители, если же кто нарушит это наше общественное постановление, таковых подвергать наказанию согласно предшествующего 6-го пункта. VIII) При бракосочетаниях соблюдать приличие и благочиние по христианскому обряду, пьянства, бесовских песней и плясок отнюдь не допускать, нарушающих же порядок наказывать по всей строгости закона, установленного святыми Отцами. В чём приговор сей утверждаем нашим подписом. Далее следуют подписи 20 человек.

Итак 19 человек казаков и 20-й мещанин Худошин составили „освящённый, собор“¹², на котором „соборне“ решили и подписали выраженный в 8. пунктах приговор касательно браков!

Но далеко не все Калитовские поморцы подчинились „приговору“ этого „самочинного“, „безглавого“ собора. Недовольные „приговором“ его в начале февраля 1899 года собрали другое собрание в хуторе Титовом, Усть-Бело-Калитвенской станицы, на котором беззаконные браки мужей при живых жёнах и жён при живых мужьях решено было расторгнуть, а наставников, благословлявших такие браки извергнуть из сана. Собрание это было очень шумно члены его не только перебранились, но и передрались, между собой: уж очень не хотелось беспоповщинским духовным отцам расставаться с Своими доходными должностями!

Один раскольник Иван Кононов в составленном им стихотворении, копию, с которого нам удалось получить, так описывает это собрание.

„Староверский раздор“.

„Наступил для беспоповцев тяжёлый 1899-й год,

В хуторе Николаевом¹³ развратился народ,

Исключительно дни староверы,

Относительно своих обрядов и веры

Появились у них Молодые букочёты¹⁴

И стали вводить свои расчёты.

Как хищные волки,

Начали выдумывать свои уловки,

А некоторые слепые поморцы¹⁵

Как не смыслящие овцы,

Пошли к Василию Фёдоровичу спросить¹⁶,

Что можно ли к Ивану Андреевичу¹⁷ на покаяние ходить.

Ходить к нему невозможно,

Говорю справедливо, а не ложно;

А кто дерзнёт к нему ходить,

Тот себя и свою семью осквернит.

Кроме того, от обители будет отлучён

И еретиком наречён.

Люди испугались такой угрозы,

И, как дикие козы,

Стали друг друга дичиться,

Не знали, к какому берегу прибиться.

И по совету Василия Фёдоровича, нам известного лица,

Избрали себе духовного отца

Николая Иваныча Чернова¹⁸.

Он пение отвергал

И собрание на общую молитву сонмищем называл,

Даже в великий праздник «Воскресение»

Не носил пасху на посвящение.

И вот нашлись такие льстецы,

Что изобрали его в духовные отцы.

Признаться, с давних времён в поморцах идёт раздор,

По поводу этого был созван собор.

Несмотря на то, что другим дальняя была дорога,

А народу на соборе было много,

Пожалуй, и сотни в три не вберёшь;

И преимущественно самая молодёжь,

Они прибыли излить свои науки,

Что могут отличить от аза буки.

Туда прибыли и собиратели порока,

Пётр Мануилович и дед Сорока¹⁹.

Они прибыли ранее всех на собор,

И притащили с собой разный вздор.

С этими лицами достаточно только встречи,

Тогда не нужны вам и «Донской Речи»²⁰.

Они честно выполняют свои уроки,

Бесплатно сообщат вам, за кем какие пороки

По прибытии в хутор Титов,

У них и донос был готов,

На каждого духовного лица,

Расставили дрязгов и небылиц не есть конца.

Потом народы изобрали председателя собора

И подложили дела ему для разбора.

Начался суд по заслугам,

Не пощадили ни брата, ни друга,

Так, что ни один не остался оправданным духовный отец.

И подходил суждению конец.

В конце концов оказалось,

Что и до председателя дело добралось,

И тем собор свой завершили,

Что всех духовников поотрешили.

Хорошего ничего не принёс этот собор,

А более усилил по хуторам раздор.

Хотя там и благомыслящие старики были,

Но на них гордецы и внимания не обратили.

Даже и божественное Писание отвергали,

А своё правило выставляли,

Или каждый старался своё слово законом становить,

Да бы неповинного человека обвинить.

Это не собор был христианский,

А похожий на нечестивый кагал армянский».

Собрание, как мы уже сказали, всех духовников поотрешило, но виновные и этому соборному определению не подчинились, а просили написать об этом Петербургским, Московским и Тульским наставникам, чтобы узнать их мнение по данному вопросу. Просьба их была исполнена: наставникам написаны были письма. Содержание всех трёх писем совершенно одинаковое. Посему приводим только первое.

Письмо Денису Васильевичу Батову.

Достопочтеннейший о Христе отец Денис Васильевич!

С горестью сердца описываем вам своё бедственное положение. Во-первых, скажем вам о количестве наших хуторов, принадлежащих к нашей Усть-Бело-Калитвенской станице, – всех двадцать хуторов; из числа означенных хуторов четыре хутора не имеют жителей христиан, а во остальных хуторах половинная часть наших христиан поморского беспоповского согласия, а остальных религиев не имеется, кроме вне православных (sic!) т. е. никониан; и во всех остальных хуторах имеются духовные отцы, для исправления духовных треб, и во главе всех этих отцов стоит Емельян Никифоров Синев, муж по нашей местности много учёный и к тому же красноречивый, но несёт корени христиан, а пришедший к нам, от отдалённой от нас станицы, вероисповедания от родителей молокан²¹. Проживая у нас среди наших простодушных христиан более сорока лет, развил свои глубокие корни, вкрался и в наши простодушные народы, оказался великим знатоком и истолкователем св. Писаний и главным начетчиком и разведентом писания: И вот все духовные отцы за всяким недоумением и рассуждением обращаются к нему, как тонко знающему и всюду бывалому человеку, с вопросами своими о всяком недоразумении. Он же, как человек-честолюбивый и самонадеянный, разрешал все предложенные ему недоразумения, если скажет, кому что неугодное и правилами не дозволенное; скажет, что этого нельзя сделать, правило не велит, а принеси ему полкварты водки и всё разрешается, находит правило и читает, что можно сделать, а те простодушные народы и духовные отцы вполне верят и делают, что он приказал. Хотя были и есть таковые отцы, что замечали его неправду, но против его красноречия не могли выстоять. И вот по совету общему наших христиан пригласили мы на беседу со внешними миссионерами уполномоченного от Саратовского общества начетчика Терентия Акимова Худошина, но не так он нужен нам был в беседе, как нужен был умирить нас между собой. И вот предлагали ему Терентию Акимовичу все свои недоразумеиия, между прочим предложили ему и о вкравшихся беспорядках в наши браки: беспорядки следующие: жена мужа своего оставит без всякой законной причины и выходит за другого мужа. Отцы же духовные таковые браки благословляли и ныне благословляют и всё это делают по приказанию Синева. Он утверждает, что правило Василия Великого 9 и 35 разрешают прогнать жену и другую взять. Когда Терентию Акимовичу предложена была наших духовных отцов ошибка и правило 3 и 35 прочитано, то он разъяснил, что толкование на правило 35 Василия Великого несогласно практике Церкви и в лице его был поставлен приговор. В первом пункте приговора, сказано, что таковых духовных отцов и брачующихся оставляем в своей силе, на основании книги Кормчей лл. 580 и 592. Но мы о таковом приговоре сомневаемся, – и вот после сего в настоящем году в феврале месяце собрали наш местный собор, на котором разъяснили, что почти каждый духовный отец совершал таковые браки беззаконные и все духовные отцы ссылаются на Синева, что он им приказывал иному письменно, другому словесно. Собор отлучил его от духовенства, хотя он и не был никем поставлен, но сам своим красноречием взошёл на степень духовного отца, но он соборному отлучению не подчиняется и сам ездит по хуторам, вызывает своих единомышленников и принимает их на дух. Просим вас на это нам ответить, как поступать с таковыми? Кроме того, у нас есть старец духовный отец Захар Семёнов Лазарев – более тридцати лет управляет моленной в х. Свинаревом и таковыми браками не запачкан – и вот на этом-то соборе ненавистники извергли из сана, т.е. духовенства; вина его была такова. Один духовный отец просватал и отдал свою дочь замуж, не знавши, что у этого жениха, за которого он отдал дочь, есть жена, которая оставила его и волочилась так. Брак этот совершил этот духовный отец, отец невесты, а дотом, узнавши, что у зятя, есть ещё жена, отобрал от него свою дочь, зять обратился к Лазареву с жалобой. Лазарев же написал записку тому духовному отцу, который совершил, а потом и развёл брак, такого содержания: Вы знали какой тот человек, за которого дочь свою выдали, а сами не знали, на что поспешили выдавать, а если совершили брак то значит вы попрали Крест и Евангелие, по моему следует отдать, пусть живёт, за мужем с ним же ты совокупил, и вот вследствие этой записки и за совет отлучён от отчества правилом 11-го собора Анкирского. А потому просим вас, многоуважаемый сотрудник Денис Васильевич, разъясните нам всё вышенаписанное, что следует ли считать такового отлучённым или нет, так как этот старец кроме ничем не подозревается, и скажите о Синеве, что он гож ли духовный отец, так как он самозванец и всем нашим винам виновник, и что можно, ли принимать двухтелесников (т. е. имеющих по две жены), а у нас их много. И вот ещё у нас вшел порядок: когда бывают у нас заручения жениха и невесты, то отцы духовные благословляют иконами или что поют, а потом сваты как-нибудь не поладят, расходятся и с другими второй раз делают обручение, даже и трижды, бывает отцы духовные там присутствуют, скажите, есть ли какое наказание за это?»

А. Пятибратов (Сочинитель этого письма).

Это письмо ровно как и письмо в Петербург и Москву, были посланы не по почте, а отвезены лично доверенными от Свинаревских раскольников. С ними же были получены и ответы из Москвы, Петербурга и Тулы. Приведём копии с подлинников этих писем.

Ответное Письмо Батова.

Боголюбезные христиане!

В благодати спасительного благоверия Иисуса Христа Собезначального и Единосущного Сына Божия утверждения, в благочестии и прочих дарованиях Св. Духа преспеяния и доброго здоровья от души вам желаю и нижайше кланяюсь. При сём извещаю, что 1-го декабря прибывшие ко мне лично христиане казаки Александр Иванов Пятибратов и Пётр Мануйлов Братякин заявили вопросы о допущенных в их местности бракосочетаниях при жизни первосочетанных супругов. Такие бракосочетания, как явно противные божественному Евангелию (Матф, в зач. 13, 78. Мрк. зач. 43 и Лук. в зач. 82), не могут быть терпимы и повинны расторжению и направлению епитимии прелюбодеев. И если прелюбодейное сожитие произвело детей, то производители могут быть приняты тогда только, когда дадут обещание жить без супружеского сожития. Все способники незаконным сочетаниям повинны исправлению епитимии, а без исправления епитимией, не должны допускаться на общение в молитве. Сами же слеповодцы скрепители прелюбодейных сопряжений, нарицательные настоятели, повинны извержению, по подобию обуявшей соли и по заповеди Христа законадавца (Мат. в зач. 10).

Настоятель христиан Г. Тулы Денис Васильев Батов.

Московский настоятель Иван Зыков ответил:

„Сии вышеизложенные вопросы и указанные в них действия к крайнему моему сожалению весьма неправильны, и действующие те лица несогласно поступили с законом содержания Христовой Церкви; закон и действие порядка о таких предметах изложен в книге Кормчей в 51-й главе и прочее, каковой и нужно соблюдать и им руководиться. Так как мной было прочитано вышеизложенные вопросительные пункты два раза и, рассмотряя их, пришёл я к убеждению и к сожалению тех лиц, которые так смело действовали вопреки указанному порядку в книге Кормчей и что подтверждаю своей подписью.

Смиренный Иван Иванов Зыков.

30 ноября 1889 года. Москва.

Петербургские наставники ответили так:

„Прибывшие с Дону в г. С.-Петербург уполномоченные от старообрядцев беспоповцев поморского согласия, Усть-Бело-Калитвенской станицы, казаки: Пётр Мануйлов и Александр Иванов Пятибратов, которые представили нам старообрядцам, – жителям столицы, составленные на бумаге вопросы о нуждах своих с подробным изложением о религиозном последовании их Донских жителей, как ими выражено на бумаге, а именно:²² «Мы Донские старообрядцы беспоповцы поморского согласия веру православную исповедуем и церковные обряды содержим по книгам старопечатным, таинства св. крещения и покаяния действуется духовным отцом простолюдинам, тайна брака действуется с согласия жениха и невесты по благословению родителей с участием духовного отца, при свидетелях. Действия таинств приемлем за святое и спасительное». Мы старообрядцы, жители г. С.-Петербурга сего числа соборне из членов попечителей молитвенного дома и под председательством духовных отцов, рассмотрев изложенные в грамоте Донских жителей вопросы ответствуем от божественного Писания следующее: как видно в вопросах 1, 2, 3, 4, 5, 6, 9, 10, 12 и 18, что составившие беззаконные браки духовные отцы: Емельян Никифоров Синев, Григорий Иванов Давыдов, Семён Иванов Иванов, Иосиф Панкратьев Писарев, Димитрий Андреев Фатеев, Андрей Федоров Котов и Иван Андреев Кононов, на основании св. Евангелия от Матфея зач. 13 и 87, от Луки 82 от Марка 43 и 44; книга Кормчая: св. апостол пр. 48, 6 вселенского собора пр. 87, Василия Великого пр. 9, 35. 48 и 77, Карфагенского собора пр. 102 подлежат конечному извержению, а если кто из таковых лиц не подчинится правилам вышеуказанным, то на таковых лежит св. апостол правило 28, а составленные им беззаконные браки подлежат расторжению, аще и дети родили бы, Кормч. л. 560. На вопросы 8 и 10, не духовные лица, совершившие без духовных отцов беззаконные браки, подлежат отлучению от Церкви под епитимией и должны на общей молитве без участия чтения и пения стоять, пока расторгнутой любодейные браки. На вопросы 13 и 15. В случае из супругов одно лицо уклонится в никонианство, то оставшееся лицо в христианстве может вступить в брак с другим лицом по убеждению совести, за нужный случай, хотя на это и нет правил в священном Писании, но по обстоятельству времени и безначалия, следовательно, и сочетавшие таковые браки духовные отцы не осуждаются. На вопрос 14, А. Ст. Лаврухин, взявший пущеницу, и был прежде женат в никонианстве, звания духовного отца, конечно, извергается, а брак его подлежит расторжению. На 16 вопрос, все делавшие со священными молитвами и целованием креста обручения, а потом без всякой законной причины разошлись и вышли невесты в замужество за других лиц, а женихи так же женились на других, таковые подлежат греху любодеяния и по 11 прав. Анкирского собора и по толкованию Зонары, Аристина и Вальсамона в книге правил св. апостол и св. Отец и все бывшие на таковых заручениях подлежат епитимии, а духовные отцы Никанор Семёнович Керенцов, Андрей Федоров Котов и Иван Иванов Назаров подлежат извержению. На 17 вопрос, возведённые лица в звание духовного отца, каковые раньше сего участвовали с духовными отцами, как чтецы и певцы в совершении беззаконных браков, не подлежат вине извержения из звания духовного отца. На 18 вопрос. Сочетавшие в родстве брак в 6 степени подлежит извержению, а брак расторжению, на основании кн. Кормчей лист 560. На 19 вопрос. Родные дядя с племянником взяли себе в супружество чужих между собой, после же смерти их мужей, они обе вышли 2-м браком в замужество за родных братьев по плоти, таковые супружества не имеют родства. На 20 вопрос. Двоюродные за родных не вступают в супружество. На 21 вопрос крестные сёстры могут быть в супружестве за родными по плоти братьями. На 22 вопрос. Фёдор Филиппович Павлов отступал от веры и поступал в сектанты, по возвращении же в христианство духовным отцом быть не может. На 23 вопрос. Аще возбранит кто собранию верных, на такового лежит правило 86-е вселенского собора и 6-е правило 7 вселенск. собора; так как и Иван Афанасьев Лебедев воспрепятствовал быть собору, подлежит вине извержения. На 24 вопрос. Если виновные не подчинятся указанным правилам и со еретическими не считают за грех ядение и питие, как видно из вопросов, то лучше и спасительнее от таковых отступить. На 25 вопрос. Терентия Акимовича Худошина постановление приговора, чтобы оставить духовных отцов без извержения на своих местах, а браки не расторженными, как несогласное Писанию и св. правил, мы признаём незаконным. На 26 вопрос, 35 и 9 пр. св. Василия Великого объясняется в книге правил св. апостол и св. толкованием Зонары, Аристина и Вальсамона и других боголюбивых отец, не повелевается без нужды оставлять жену или мужа и выйти за другого; а по неведению сделавшие браки незаконные обвиняются правилом 27 Василия Великого и толкованием Зонары, Вальсамона и Аристина в книге правил. На 4 вопрос. Захарий Семёнович Лазарев за совет на письме не расторгать беззаконного брака, которым он относился к Гр. Ив. Давыдову, подлежит вине извержения из звания духовного отца. Составленный приговор 23 ноября 1897 года Синевым и Лебедевым о том, чтобы никонские четии-минеи читать в поучениях, на богослужениях, без сомнения, таковое понятие и действие отнюдь несогласны с божественным Писанием ²³.

Ноября 27 дня 1899 года город С.-Петербург.

Отзыв сей на вопросы, вышеупомянутые старообрядцами Донской области, мы единоверные с ними старообрядцы беспоповцы поморского согласия, жители станицы, удостоверяем во имя истинного Бога сие нашим подписом: (следует собственноручная подпись). Города Александрова, Владимирской губернии и Петербурга духовный отец Дмитрий Федоров Егоров. Московского христианского поморского законно-брачного общества молитвенного дома наследников Любушкина настоятель И. Μ. Горбунов. Уполномоченный петербургского общества Пётр Афанасьев Степанин, правящий дело духовного отца в посаде Сольцах, Псковской губернии, Алексей Фёдоров Русов, помощник отца духовного Евтихий Тихонович Кашолкин, Воронежской губернии, того же уезда, Можайской волости, села Красного Лога.

Внизу подписей приложен штемпель: общественная моленная христиан поморского согласия. Лиговка, д. № 73, С.-Петербург.

Духовные отцы, приговорённые к извержению, кроме Захара Лазарева, все состоят на своих местах и никакому суду не хотят повиноваться; рассуждая, хотя мол и столичные наставники, но всё же такие же простецы, как и мы, а правила, указанные ими, относятся не к нам, а к священникам; а мы простецы, на нас правил нет“. Более же благомыслящие говорят так: „мы хотя и по правилам сделаем, всё же будет незаконно, ибо мы не имеем права венчать, это дело священников, а не наше“. Браки, приговорённые к расторжению тоже остались нерасторгнутыми. Словом, соборному постановлению петербуржцев никто не хочет повиноваться. Интересно, как бы посмотрел Худошин на петербургских наставников, признавших его приговор незаконным.

Свящ. Евграф Овсянников

Николай Андреевич на минуту задумался. Затем, ни к кому лично не обращаясь, стал развивать свои мысли,

– Ваша теория о жизни, – начал он, – созданная вами на умственных счетах, благодаря влиянию на вас учения гр. Толстого, а также влиянию умственного движения интеллигенции в России за вторую половину прошлого столетия, – теория, называемая вами христианским прогрессом, по существу эгоистична и даже безжалостна и, следовательно, она ни в коем случае не может принадлежать к учению христианскому.

Простите, я, конечно, не относительно ваших сердечных чувств и наклонностей это говорю, я только рассматриваю вашу теорию и делаю свою критическую оценку. Я не обхожу и самых существенных сторон вашей теории – альтруизма, гуманности, любви, – всё это, бесспорно, христианские черты, хотя больше таких черт существует пока в вашем воображении, в идеале, а не в действительности. Вы скажете, что ни вы, ни Т-й не отрицаете идеалов жизни, а· только не носитесь с ними в облаках, но верите в реальное их осуществление людьми, раз проповедуете о водворении царства Божия на земле. Согласен, но ведь проповедовать и верить в осуществление идеала недостаточно.

Страдания, как и зло, почти не касаются вашей радужной теории о жизни. А между тем в христианстве они занимают центральное место. Кроме того, Т-й, по-видимому, смешивает страдания со злом, что уж совсем не вяжется с христианской теологией, что не оправдывается и идеей прогресса. Прежде всего, разве не через страдания совершались победы христианства над миром? „Царство небесное нудится“, возвестил Христос людям. Иначе сказать, борьба со всеми видами зла возможна лишь при условиях страданий, лишений, тяготы и проч., и все те, кто шёл этим тернистым путём, несомненно, ближе стояли и стоят к христианству, чем работающие мамоне и страстям. Так говорит разумное сознание, подсказывает наша совесть, которая, наоборот, обличает за малодушие, – подтверждает и чувство. Не потому ли для нас так симпатичен, кажется, образ умирающего Сократа. И действительно, каким величием окружён он в предсмертные минуты! Он, можно сказать, прототип христианских мучеников. Его страдания красноречивее всяких философских доказательств убеждают каждого, как дорога была истина древнему мудрецу, за которую он смерть понёс. А плачущие друзья Сократа, как понятны они нам с своим горем! Как вообще трогательна вся эта сцена расставания с великим человеком!

Что касается еврейского народа, то здесь страдания за идею, за убеждения отличаются большей ясностью, большей определённостью. Вожди этого народа – пророки (устами которых говорил сам Бог) все прошли скорбный путь, и многие из них запечатлели истину смертью, работая о правде Божией и охраняя оплот народных верований.

Итак, если в древнем мире умели жить и умирать с честью, достойной человека в полном смысле этого слова, если там одни только за преддверие истины (как Сократ), преодолевая „страх смерти“, жертвовали жизнью, если другие только с надеждой на „Утеху Израиля“ подвергались бестрепетно мучениям, то в истории христианства, с пришествием Того, Кто говорил о Себе: „Я есмь путь и истина“, примеров подобного рода было бесчисленное множество; причём, если там умирали безбоязненно, то здесь шли на смерть с радостью и среди пламени воспевали хвалебные псалмы Христу. Христианство, давшее совершенно новое направление в жизни, облегчило страдания благодатью, среди христианских народов явились и новые идеалы, требовавшие жертв осмысленных, жертв как долга, жертв по любви к Богу и ближнему. И вот, принимая этот факт, как можно не принять, что все эти мученики и разного рода борцы положительным или отрицательным путём служили прогрессу, двигали жизнь вперёд!

– Да, служили и двигали жизнь вперёд, – отвечал доктор, – но ведь жизнь двигалась вперёд не для того, чтобы увеличивались страдания, а для того, чтобы их не было. В этом и состоит идея всякого прогресса, которую мы стараемся защитить, и в таком понимании жизни нас убеждали факты действительной жизни и факты исторические, ясно показывающие, что, по мере нравственно-духовной зрелости человечества, страдания должны ослабевать и, наконец, совсем потерять силу. Во всяком случае, настоящие найти страдания не могут даже быть и сравниваемы с страданием древнего человечества.

– Нет, – начал снова Николай Андреевич, – не всякая прогрессивная идея ставит главной целью уничтожение страданий на земле. Задачи прогресса по смыслу гораздо шире, чем уничтожение страданий. Об уничтожении же страданий, как цели жизни, ясно учит лишь религия буддизма, и также ясно высказывается о том гр. Толстой. По крайней мере этот вопрос у него полнее и обстоятельнее разработан, чем остальные нравственно-богословские его трактаты о „смысле жизни“. Разумеется, ничего нельзя возразить против благодушных желаний графа о мирном безболезненном нашем житии. (О мире и безболезненной кончине человека и Церковь молится).

В том же случае, когда страдания бывают с нами или вследствие порока, вследствие особой греховной привычки, или же вследствие изнеженности и крайней бездеятельности, Т-го даже должно благодарить, если он для излечения нашего недуга предложит ряд целесообразных упражнений, имеющих благотворное действие на нас.

Но вообще избегнуть страданий, по свидетельству жизни, невозможно, хотя сколько угодно можно мечтать об этом. Утверждать, что страдания зло, что они бессмыслица, по меньшей мере неосновательно, так как страдания в целях нравственных являются иногда могучим двигателем и самого прогресса. Страдания для деятеля, ведущего борьбу со злом, несомненно полезны, а, значит, полезны и для общего блага. Я не отрицаю, что жить спокойно, без треволнений это заветная общечеловеческая мечта, но мечта подчас вредная, – это детище эгоизма. Дело в том, чтобы избегнуть страданий, и чтобы не причинять себе лишних хлопот в жизни, мы не прочь иногда идти на компромисс с своей совестью; мы стараемся всячески угодить, польстить тому, кто может нас ввергнуть в эти страдания, в это беспокойство, мы лжём, мы клевещем друг на друга, чтобы не быть оклеветанными и не уронить себя в глазах общественного мнения, которое мы опять поддерживаем через ту же ложь и клевету.

У нас по части спокойствия составлена даже целая теория, называемая теорией приспособления, или что то же выживание наиспособнейших, выживание посредством плутней, хитрости и, наконец, просто по праву сильного.

Как видите, теория эта крайне эгоистична и если бы она действительно была законом жизни и обеспечивала бы нам наше счастье, то, вероятно, она была бы одной из самых живучих теорий на свете, потому что более подходит к нашим вкусам.

Между тем, к нашему огорчению, или, лучше сказать, к нашему истинному счастью, рекомендуемая теория не только не облегчила человеческих страданий, но с проведением её в жизнь ещё более увеличила таковые, почему в конце концов она и была отвергнута многими, как теория безнравственная.

Положим, теория Т-го „о жизни“ в основе своей выше этой последней, раз в ней проповедуются жалости об альтруизме, о любви и т. под., но цель её однако очень узка, она состоит пока в уничтожении страданий на земле; громкие фразы о водворении царства Божия совершенно непонятны, по крайней мере как с точки зрения человека, верующего в Богооткровенную религию, мысль о безмятежной спокойной жизни, хотя бы с правильным в гигиеническом отношении физическим трудом и в общении с людьми и животными, – такая мысль недалека от эгоизма и недостойна любящего существа. Но главное, все эти мысли и желания о счастье, с верой в безусловный нравственный прогресс, ведут подобных мыслителей к ослеплению, к ложным взглядам на действительную жизнь. Это получается как-то невольно. Стоит только вообразить себе, что мы естественным ходом прогресса идём к улучшению в жизни, что сумма человеческих страданий уменьшается, а с ними и борьба, счастье же, наоборот, увеличивается, и вот мы из друзей человечества незаметно для себя делаемся врагами последнему.

Да, мы враги человечеству, враги и себе. Мы тормозим прогресс. Нас соблазняют страдания, мы бежим их. Правда, страдания для нас тяжелы, они мешают нам счастливо жить. Но мы забываем, что многие страдания и открывали нам путь к счастью; мы раньше находили в них глубокий смысл. Так при виде страданий наших ближних мы делались сами сострадательными, мы воспитывали в себе хорошие гуманные чувства; из равнодушных, бездеятельных мы становились энергичными, подвижными.

Мы не ограничивались охами да вздохами там, где требовалось наше участие, наша помощь; а если страдания являлись с нами, как следствие нашего порока, мы каялись, мы давали обещания оставить свои греховные привычки, – одним словом, мы видоизменяли всю свою жизнь, чтобы оправдать имя деятельного христианина. Вот почему страдания одними принимались как средства наказания, другими как предупреждения от ошибок, третьими как испытания и как средства развития и укрепления в себе добрых начал, четвёртыми как поле борьбы, поэтому страдания не считались злом, а ближайшей целью к добру. По словам Ар. Сабатье, „страдание – это полезный предвестник, верный страж, предохранитель от зла; оно служит защитой нравственного блага и гарантией прогресса. Эта рука руководится любовью, хотя иногда пожатие её бывает и болезненно, потому что она хочет, несмотря ни на какие сопротивления, вывести заблудшего на добрый путь и с силой удержать на краю пропасти. Мне возразят, продолжает Ар. Сабатье, что страдание часто приводит человека ко злу и что оно рождает в нём чувства зависти, ненависти, недовольства. Согласен. Но я спрошу в свою очередь, какой из божественных даров не сделался в руках человека причиной его нравственной слабости и порочности? И я спрошу ещё, – эти озлобленные и падшие натуры вследствие страдания не дошли, ли бы ещё до большего падения, если бы были окружены безоблачным счастьем и непрерывной радостью? Я представляю эту задачу вашему решению, только мне бы хотелось, чтобы вы её исследовали серьёзно, или заглянув в себя самих, или посмотрев вокруг себя, определили, где находится больше нравственных качеств, доброты, дружбы, самоотречения, самопожертвования? В той ли среде, где царствует изобилие, здоровье, процветание, радость, и где незнакомы ещё с ядовитым жалом страдания, или в той, которую посетили испытания, бедность, болезни, смерть. Когда вы окончите ваше исследование, я знаю, что вы мне ответите“ ²⁵.

Так, оказывается, решается вопрос о страданиях и с точки зрения религии, и с точки зрения христианской морали, и, наконец, с точки зрения прогресса и эволюции. И все эти решения, собственно говоря, приводятся к одному знаменателю, что жизнь есть непрерывная борьба, подобно борьбе пловцов на море со стихиями и подводными препятствиями. И как пловец радуется, когда достигнет спасительной пристани, такая же радость объемлет сердце человека, пришедшего через страдания к покою.

В этом отношении страдания для многих служат источником их нравственного возрождения. Обретший истину путём долгих страданий ни за какие сокровища в жизни, ни даже под страхом смерти не согласится снова потерять её. Достаточно указать на ап. Павла или на бл. Августина, чтобы видеть, какой ценой была куплена ими истина. Достаточно привести примеры из жизни учёных людей, чтобы самим по достоинству оценить их труд и, наконец, указать на простых верующих людей, которые даже на саму смерть взирают, как на переходную ступень к новой и бесконечно полной жизни – жизни вечной.

Приведя все эти данные, я нахожу, что нет смысла бояться страданий и роптать на них, в особенности страданий, посылаемых на нас всеблагим Богом, как средств воспитательных для нашей пользы. Напротив, христианин такие страдания должен принимать как дар, вместе с другими дарами от Щедродателя, по воле Которого мы „движемся и существуем“. Однако, нам говорят, что страдания не только не есть дар, но зло, или по крайней мере излишнее и бесполезное осложнение в жизни и, как таковое, вместе с другими бесполезными осложнениями, по закону прогресса, подлежит коренному уничтожению, атрофированию. На чём, спрашивается, зиждется такое мнению у защитников розовых воззрений на жизнь! У Т-го, например, ни на чём больше, как на желании убедить себя и других, что жизнь очень хороша. „Я понял, говорит он, что для того, чтобы понять смысл жизни, надо прежде всего, чтобы жизнь не была бессмысленна и зла; затем, чтобы добро в ней преобладало над „кажущимся злом“; чтобы, далее, последовательные равномерные ступени прогресса, по равнодействующей вели человечество на вершину своей славы – к месту сладкого успокоения, где уж, разумеется, нет места страданиям“.

Люди вообще никогда не были злы, думает Т-й; богословская теория о влечении человека ко злу, вследствие грехопадения, как доказательство или оправдание догмата искупления, есть, по мнению Т-го, одна из вредных теорий²⁶. Человечество не нуждается в искуплении, так как природе человека больше приличествует Добро или любовь, которая, изволите видеть, „сама собою проявляется“, лишь бы мы только „не препятствовали её проявлению“.

Вот почему Т-й защите этого прирождённого добра в человеке уделяет особое внимание во всех своих статьях по нравственным вопросам. Так в статье „В чём моя вера“ он, говоря о вечности нравственного закона, как нормы добра, отрицает на основании сего единственного закона все остальные законы человеческие, защищающие жизнь и спокойствие граждан, – законы, не только якобы не имеющие никакого отношения к „Закону Божьему“, но во всём противоречащие последнему, как законы „насилия“, законы, создавшие тюрьмы, войска, суды и проч.

Не с этой ли анархической идеи, говорил Николай Андреевич, и начинается пункт вашего ослепления и извращения вами фактов человеческой жизни. По-моему так. По-моему, следовало сначала построить теорию о жизни, а потом уж отрицать существующий строй её. Но так как в теории Т-го „о жизни“ затрагивались ещё вопросы религии, то приходилось, кроме того, отрицать и то, что религией признаётся, – отрицать вопрос о зле, благодаря которому (как учит религия) и появились данные ненормальные явления в жизни, в роде тюрем, войн и судов. Приходилось, следовательно, прямо начинать с абсолютов и доказывать, что жизнь безусловно хороша, что человек по природе своей доброе существо, что он собственными силами и деятельностью своего разума (без помощи благодати) может усовершенствоваться, любить и проч. Однако, кто не согласится с нами, что абсолюты одни лишь слова, не имеющие за собой никакой нравственной опоры, и что этот крайний оптимизм положительно затемняет трезвое (реальное) отношение к жизни, – заставляет забывать все её несовершенства.

В самом деле, что делать в этом случае тем восторженным почитателям Т-го, которые привыкли ему верить на слово? Как примирить им свои добрые чувства, при виде столь ужасных человеческих бедствий, которые (бедствия) сопровождали и сопровождают человека во всё его историческое существование, включая сюда и наше прогрессивное время?

И в настоящее время всё разнообразие человеческих недугов, начиная с нравственных и кончая грубым физическим насилием, – всё это у нас имеется, всё это волнует и беспокоит чуткое, отзывчивое сердце, наиболее же сердце любящего христианина. Возьмите хотя бы самоубийство, разве это не страшный недуг, не болезнь нашего времени? Самоубийства не есть единичное явление и не исключение из общего правила: они совершаются каждый день в разных уголках страны и преимущественно среди разнообразных лиц; они, главное, своим гибельным ядом заражают людей и действуют, как эпидемия!

Ну, а такие картины, как пьянство, разврат, сифилис, больницы, тюрьмы, „вооружённый мир“ и усовершенствование смертоносных орудий о чём вещают? Собственно говоря, нельзя ли из перечисленных сейчас нами болезней во многом поставить виновницей ту же цивилизацию. Она нас познакомила с болезнями особого характера и силы, с болезнями сложными, о которых некультурные народы и понятия не имели.

Итак, вот с какими печальными явлениями приходится встречаться в наше время и, конечно, было бы большой ошибкой со стороны моралиста, так много рассуждающего о добре и радостях жизни, не замечать этих печальных явлений и не видеть темных пятен на жизни.

Конечно, гр. Т-й замечает эти тёмные пятна; но интересно, как он их истолковывает согласно со своей доктриной.

Я нахожу, что ответы Т-го в данном случае очень нерешительны, сбивчивы, а главное все они, если хотите, невысокой нравственной пробы.

Смотря на зло в мире и, в частности, на злых людей, Т-й покидает иногда свою оптимистическую точку зрения и вдаётся в другую крайность – фатализм. Он думает, что одному человеку свойственно быть хорошим, а другому дурным; таков уж видно закон судеб, с которым трудно воевать. Но нужно признать, что если существуют злые люди в силу необходимости, то ведь они всегда должны тормозить счастье человеческой жизни, которого мы так усиленно ищем, и препятствовать мирному нашему развитию.

Т-й, по-видимому, и сам сознаёт всю опрометчивость подобного поверхностного решения вопроса о зле (тем более, что ему очень бы не желалось повергать в уныние своих поклонников). Что-ж остаётся делать? Ничего лучшего не придумаешь, как примкнуть к мнению тех прогрессистов, которые несовершенство в жизни и уклонение человека от идеалов добра приписывают, во-первых, несовершенству развития общественного самосознания (зависящему отчасти и от космических процессов), во-вторых, от недостатка веры в собственные силы, от упадка духа и даже просто от случайности. А потому „ему (человеку) надо понять, говорит Т-й, что у него есть крылья (или влечение к добру), поднимающие его над бездной, что, если бы не было этих крыльев, он никогда не поднимался бы в высоту и не видал бы бездны. Ему надо поверить в свои крылья и лететь туда, куда они влекут его. Только от недостатка веры и происходят кажущиеся странными сначала явления – колебание истинной жизни, остановки её и раздвоения сознания“. (Л. Толстой „О жизни“).

Когда же Т-му возражают, что если так легко бороться с „кажущимся“ злом, или, как он говорит, с „животной личностью“, то почему же однако до сих пор люди не додумались до этой счастливой мысли, почему, поверив в данное им природой добро, не переменили свою греховную жизнь на разумную? Почему существуют уклонения от закона добра – как в жизни индивидуума, так в жизни (целых) народов? Почему бок-о-бок с миром незаметно тлеет искра вражды, которая, при удобном случае вспыхнув, обращается в пожар, и тогда поднимаются бунты, мятежи, войны? Почему, далее, за подъёмом общего духа, иногда разом наступает и реакция, за расцветом наук и искусстве следует полное оскудение во всём: выдыхаются таланты, сходят со сцены идеальные герои? Почему, наконец, за общим жизнерадостным настроением является вдруг какая-то апатия к жизни? Почему всё так случается с нами? Неужели потому, что мы одно время верили в себя и в свои таланты, а в другое ни с того ни с сего разочаровались?

Где-ж, след., сила-то прогресса? Где природное влечение человека к добру? Когда ж, наконец, придёт обещанное царство Божие?

Да, трудно согласовать радужные мечты о счастье, о покое, о благе с чувством справедливости и с идеей самого блага, трудно отнести это к достоинству пресловутого прогресса и нравственным заслугам человечества. Там, очевидно, не может быть ни серьёзного, ни нравственного, где воля нравственной личности сводится к инстинкту, где будто добрые, естественные наклонности влекут деятеля, как на крыльях, к благу, где плодами трудов всех людей будет пользоваться лишь, так сказать, аристократия человечества. Там, напротив, может быть только полное нравственное безразличие. Для чего, в самом деле, я должен работать на пользу будущего счастья горсти людей? Для чего я буду жертвовать жизнью, трудом, капиталами? Для чего я обреку себя на страдание? Мне отвечают, – для добра, чтобы исполнить волю Бога. Не может быть этого (употреблю я выражение Т-го), „чтобы Бог одних обрекал на страдание, других на радость, одних вёл к благу, других без причины лишал его. Христианский Бог всем желает спастись и в разум истины прийти. В этом только и есть истинное добро и истинное счастье“.

– Но ведь Т-й нигде, кажется, не настаивает на преимуществах внешнего людского общежития, говорил доктор, перед тем, что открывает человеку его разумное сознание. Он верит, что царствие Божие внутри нас, он убеждает, что нужно следовать больше голосу собственной совести, нежели зависеть от чужого мнения. Вот каким путём решается у Т-го вопрос о счастье.

– Согласен, что некоторые положения Т-го „о вере“ нельзя отрицать. Так, например, что закон нравственный, закон естественный, проявляемый и в совести дикаря, вечен, – это понятно само собой, потому что не будь человека известного тяготения к добру, тогда бы ни о каком прогрессе в жизни не могло быть и речи. Несомненно также, что царствие Божие внутри нас, но не подлежит также никакому сомнению, что внутри нас живут два закона: закон добра и противоборствующий ему закон зла. Борьба этих двух законов обусловливается верой, но верой не в свои силы, как думает Т-й, а в „Господа сил“, верой в помощь Божию, верой, которая „победила мир“.

Тот, кто живёт этой верой и верой во Христа, кто соблюдает Его заповеди, тот удостаивается быть другом Христовым, святым. Для него степень нравственного развития нисколько не зависит от степени культурного развития общества и нравственного его состояния. Апостолы жили в такое время, когда культура и нравственные качества людей были куда ниже нашей культуры и понятий о нравственности. Но кто из нас может сравниться с этими чудными, возвышенными характерами, кто уподобится в любви первым проповедникам христианской веры? Кто затемнит своими страданиями страдания святых мучеников? Не подтверждается ли, напротив, приведёнными примерами жизни святых истина откровенная, что близость Бога к человеку, Его благодатное воздействие на последнего уничтожает в корне закон зла и соделывает через это верующего небесным жителем, сыном света Божия.

С другой стороны, если и теперь, при всех средствах культуры, при усовершенствовании наук и искусств, мы не в силах уничтожить в мире зла, то что нужно сказать о тех временах, когда жизнь животная, жизнь дикого зверя, казалось, совсем хотела поглотить крупинки присущего человеку от природы добра. Как можно было бороться этому человеку при таких неравных силах и устоять всё-таки в добре, если бы последнее не получало производительной силы от Источника добра, т. е. Бога.

Пусть существуют страдания на земле, но я верю, что они временны, пусть живут со мной люди, обременённые нуждами, угнетаемые болезнями, горем; пусть, к прискорбию моему, встречаются и злые личности, враги мне и ближнему моему; но я не прихожу от этого в отчаяние и не думаю, чтобы эти падшие души обречены были на погибель. Я не думаю так потому, что христианство воспрещает мне так мыслить о людях. Оно, наоборот, посылает меня в самые недра скорби и к душам заблудшим, с целью одних утешить, облегчить их страдания, других наставить, вразумить, убедить. Для этого, по примеру Христа, я должен оставить 99 незаблудших в горах и идти за одной погибшей овцой. Причём, делая всё это, я не должен забывать, что это только часть моей работы, ибо я член Церкви Христовой, член царства Божия, которое вечно. В этом последнем смысле я со-работник Христу, Который Своими страданиями искупил мир и отверз врата в царство вечности. Я, следовательно, если надлежит, должен участвовать и в страданиях Христовых. Вот в чём истинный смысл мировых страданий и страданий моих. „Многими скорбями надлежит вам войти в царство Божие“, заповедует Спаситель мира Своим последователям.

Однако, в чём же должна состоять моя деятельность для человечества? Очевидно, эта деятельность обнимает собой настоящее, прошедшее и будущее. Таково свойство любви Божией, образ которой я ношу. Вы, напр., хлопочете о единении людей данного времени; ваша деятельность вращается в области видимого, деятельность же христианина включает в себе и мир невидимый. Актом такой деятельности служит для христианина молитва, которая и даёт ему возможность расширять круг его деятельности в беспредельность.

Как видите, в этом служении человечеству, во славу имени Божия, заключается и счастье, и радость, оно имеет глубоко-нравственный, чуждый всякого эгоизма, смысл.

Правда, и здесь ум скептический находил якобы много недостатков. Говорят, что я работаю ради наград в загробном мире, и потому самому причастен эгоизму. По-моему, это только софистическая уловка скептика, не имеющая серьёзного значения. Ведь не назовёт же он меня эгоистом за то, что я в настоящее моё существование стремлюсь к самоусовершенствованию, ищу правды и добра, желаю быть любящим, святым, если хотите. Не назовёт же он меня эгоистом и за мою работу на пользу ближнего. В таком случае, почему ж он меня назовёт эгоистом за то высшее усовершенствование, которое должно быть только в будущем загробном мире? Далека от эгоизма моя работа на пользу вечного счастья ближнему, счастья человечеству, которое (счастье) обещано в вечном царстве Христа.

Стремиться к счастью – это главная цель христианской жизни, любить это величайшее счастье и величайшая радость христианина, потому что любовь исходит от Бога и ведёт к Богу. „Бог есть любовь“. Единение же с Богом, чаяние всех религиозных дум, – это вечный покой от страданий, от тягостной борьбы со злом, ибо в царстве вечности нет места плачу и скорби: „Господь отрёт всяку слезу от лица земли“.

– Я ничего не могу возразить против такого понятия о смысле жизни, которая называется универсальной любовью, но согласитесь, Николай Андреевич, что все эти волнующие наши умы вопросы довольно-таки трудно понять разумом, даже если хотите совсем невозможно, говорил один из молодых собеседников, всё время с особым вниманием следивший за рассуждениями моего приятеля.

– Я с вами вполне согласен, Максим Петрович, что религиозные истины даются нелегко человеку, отвечал Николай Андреевич. Это опять тот же христианский крест, и вот если венцом всякой душевной борьбы является любовь, которая по слову апостола пребывает вечно, в то время, как и пророчества умолкнут, и мудрость человеческая упразднится, то естественно через любовь мы становимся более способными уразумевать тайны нашей жизни.

Правда, с христианской точки зрения и деятельность нашего разума нисколько не устраняется в познании истины; но дело в том, что наш разум слишком о-материализовался и почти сделался неспособным для восприятия высших Божеских идей.

Не потому ли знаменитый философ Кант отрицает возможность путём „чистого“ (теоретического) разума доказательства бытия Божия и бессмертия души, которые однако признаёт необходимыми поступками нравственности. Здесь достоин замечания тот факт, что по мере того, как наша наука стала постепенно освобождаться от тяжёлого кошмара, навеянного на неё крайним материализмом, она совершила, по-видимому, благодетельный перелом в сторону нравственности, и забытые вопросы о Боге, о душе, о загробной жизни, снова как будто ожили и стали ближе к сердцу строгих учёных.

Нападение науки, нападение лиц, образованных на религию и в частности на православие, начатое у нас в России с 60 и 70 годов прошлого столетия, продолжается и теперь с стороны лиц, верующих только в свои силы, в свой разум. Настоящее движение толстовства и движение интеллигенции в 60–70-х годах, собственно говоря, почти тожественно. Т-й в этом случае является типичным выразителем общественного самосознания данного времени, со всеми его предрассудками и увлечениями, которые он и вносит в искажённое им христианство. Мы уж знаем какой результат получился из первого движения интеллигентной молодёжи, когда она вздумала привить свои непереваренные идеи народу.

С. Бронницкий

(Продолжение следует).

(Картинка с натуры).

В 2-х верстах от г. Спасска, Тамбовской губ., находится деревня Леплейка, жители которой принадлежат к расколу секты „средников“ (воскресенье празднуют в среду, и отсюда начинается счёт дней недели: четверг – у них понедельник и т. д. Во всем остальном они те же беспоповцы). В этой-то Леплейке не так давно состоялся съезд раскольников; сюда съехались раскольники со всех окрестных мест, так что незначительная деревня вдруг стала многолюдной и шумной. Все дома переполнились людьми, а дворы и улица были заставлены всякого рода деревенскими экипажами. Наехали мужики, бабы, прибыли начетчики из селений Спасского у.: Хомутовки, Киселевки, Вечуток; таковые же знатоки раскольничьего богословия прибыли из г. Спасска и из соседнего села Абашева, Пензенской губ., начетчики: Иван Акимов и Иван Шалыгин. Все эти грамотеи собрались у местной руководительницы раскола, девицы начетчицы Анны Кузьминичны, благодаря стараниям которой и собрался настоящий „собор“. Ревнуя поревновах о своей секте, девица эта и письменно, и лично просила многих, чтобы съехались к ней „на утверждение веры православной“ и вместе с ней рассмотрели и писанию бы предали разные возникшие „в их церкви“ мнения, противные священному Писанию. И вот желание девы совершилось, её окружают начетчики и масса слушателей. Анна была на верху блаженства.

В назначенное время собрание открылось седьмипоклонным началом и пением стихиры: „Днесь благодать св. Духа нас собра“... На 2-х больших, сдвинутых вместе, столах наложены были горы различных старопечатных книг, за которыми уселись начетчики, а между ними она, адамант древляго благочестия – девица Анна Кузьмина, одетая в чёрный с пуговицами напереди сарафан, покрытая платком, перегнутым не наискось, угол к углу, а в кромку, так что 2-мя концами она была повязана, а 2 другие конца платка были назади и отдувались при её хождении. В руках у адаманта была лестовка, а перед иконами в доме горели лампадки и восковые свечи. Остальные слушатели поместились, кто где и как могли. Когда молитву окончили, все начетчики сказали:

– Вы, Анна Кузьминична, собрали нас, вам и предоставляем мы первое место и честь на „нашем соборе“. Руководствуйте ради Христа.

Адамант поблагодарила начетчиков за предоставленный ей почёт и уселась на председательском месте. Самолюбие её было удовлетворено, как нельзя лучше.

– Выкладывайте, какие дела у вас предстоят, – сказал начетчик.

– Сначала я о своём буду, а потом о других посудим, – ответила председательница.

– Это всё единственно будет.

– Моя речь о еретике Кирюшке, заговорила Анна и повела речь на книжном славянском языке. Трелукавый враг рода человеческого сатана вложи ему в ушеса порицать наше святоотеческое благочестие, и начат хулити и злословити всяко хранимый нами древний догмат православной Церкви, еже есть великий день Воскресения Христова, празднуемый нами не с еретики никонианы, а якоже в пасхалии уложися, каковый день разликовенствует у нас, древне истинных христиан, с никонианы, и показует другий день, рекомый у еретиков средою. Мы же, благодатию Божиею соблюдаемии и Христов закон твердо держаще, зрим очесы, яко оные никоновы ученицы сами испревратиша летосчисление от воплощения Господня и в четверток нашей летописи празднуют Воскресение своего иного Иисуса (т. е. другого Христа, якобы иного Иисуса). Оле, богомерзкия ереси, братие и сестры! Еще в книзе св. Кирилла Иерусалимского, яже благословением последнего во благочестии патриарха Иосифа на Москве припечатася, речено: яко еретицы-папежницы студ отеческий привнесоша, Церкви обуревания и мятеж велий, от язык же наругание, новую пасхалию в Церковь содбяша, по новых кругах уставиша тещи Божиим повелением установленное, светило на небеси, рекше солнце, их же изобрете Ализий, брат Антониев. Подобно лавинам и никоновы ученицы премениша дние и лета счисления от воплощения Бога Слова, но ныне несть слово рещи о них, отступниках св. Церкви. Предлежит слово о новом развратнике христианской старожитности и закону св. Церкви, Кирилле, иже от нас сый и на ны учини велию брань. Оный Кирилл нача учити и писанию предавати своя богопротивная измышления, яко Господень день Воскресение из мертвых довлеет праздновати во вторник седьмицы, а не среду, яко же речется в счислении никонова предания. И сим препону сотвори, в христианех смятение, и начен удалятися нашея Церкви и всяко зло-художествовати ея, яко еретик сущий.

– Послать за Кирюхой, – прервал наставник. Пусть приведёт своё оправдание и ответ держит.

– Конечно, привести его довлеет, да изобличится перед всеми христианы, – поддакнули другие начетчики.

Три парня выделились из народа и поспешно удалились приглашать Кирилла в заседание собора.

– А давно, Анна Кузьминична, он отверз уста свои на похуление нашего христианского закона? – спросил один из начетчиков.

– Мню, братие, яко едину годину, или же сугубо нечто.

– Два лета и едину зиму глаголет, – заметили в толпе собора.

– И яростно проповедь держит? – допытывался тот же начетчик у начетчицы.

– Рех аз, яко с великою лютостью преуспевает в пагубном словеси. Гордостью насыщен, ревностью объят сердце жестоковыйно имать и надменно.

– Поди ты, что отрыгнулось в его сердце, – заметил кто-то из толпы. Хорошо знаю Кирюху, приятство вели с им. Завсегда соблюдал благочестие... Свихнулся....

– Нетто долго это. Исусову молитву надо завсегда в устах держать, она спасает от всякие напасти. А то пошёл в непоказанное толкование, ну и рехнулся головой. На моему так это. А Исусову молитву кто держит в устах сам Бог вселяется в его сердце, и жизнь имеет, – трактовал сосед приятеля Кирюхи, благообразный старец, по имени Савелий.

– Молитву довлеет творить, это хорошо, но нужно и закон Христов соблюдать, – авторитетно возразил начетчик из с. Хомутовки.

– В Исусовой молитве весь закон лежит, вступился старик. Проговори её год непрерывно, сердце твоё растворилось к умиротворению; держи другое лето, любовь Христова воссияла в нём; третью годину преплывёшь в сём беседословии, Сам Христос истинный Бог наш жилище себе устрояет в нём, Духом Святым озаряет его и очищает. Я сам слышал сей закон, то и твёрдо его содержу. В этом законе альфа и омега. Меня не проведёшь на пустых-то, – авторитетно проговорил Савелий.

– Кирюхи нет, – сказали посланные. Он ещё с вечера ушёл в Спасск, и не знают, коли вернётся.

– Струсил оглашенный, – разом порешили начетчики. Убоялся. Ишь ты как бес то его...

Собрание пришло в радостное настроение. Начетчики ожидали спора, возражений со стороны Кирюхи, что неизбежно повело бы и к шуму, и к ругани друг друга, а чего доброго пошли бы и книги в ход в виде картечи, ибо и этот аргумент у ревнителей древляго благочестия бывает иногда в ходу на их собраниях. „Ревность о Божьем деле“, оправдываются они в этих случаях. Ещё в начале раскола, при патриархе Никоне, один из первоучителей нынешних раскольников высказался в своём сочинении, что, когда патр. Никон убеждал его оставить своё заблуждение, он же „разжёгся Божественной ревностью многими словесы препре Никона, а посем раздра на себе срачицу и бросил её в лице Никону, а сам наг остахся, якоже из утробы матери своея произыде“. Этот в истории отмеченный пример первоучителя сохранил свою силу у его последователей и до наших дней в любой раскольнической секте.

– Как же теперь, братия, решим мы дело о Кирюхе? Мне он здесь невмоготу. По вся дни и часы он производит бесчестие нашего христианского закона, – сказала Анна. Прошлый раз у нас была великая суббота, а он поёт „Христос Воскресе“. У нас „Страсти Христовы“, погребение Христа совершаем, а он Пасху торжествует. Мы посты несём, а он по улице ходит и красные яйца колет и ест. Соблазн! По домам ведь соблазнитель мыкается и „улещает“ простодушных христиан.

– У меня был, – отозвался в толпе мужчина. Пришёл в избу, помолился, да и говорит: „Христос Воскресе“, Силантьич! И лезет со мной целоваться. Я от него чураюсь, а он ловит за руки и губы приставляет. Я и так от него и этак, а он своё пристаёт и с Пасхой поздравляет. Такой лукавый соблазнитель...

– И ко мне тоже, – отозвалась молодая женщина. Пасха, у него, да и только. Приходи, говорю ему, в закон, когда полагается свв. отцами. Не отступает и тут, я взяла, ухват, да и ну охаживать пасхальника-то.

– Это ты хорошо поступила с ним, – сказали начетчики. С нечестивым такой и нужно обиход иметь, чтобы не корил нашу веру.

– По-моему, сказала адамант, заочно осудить Кирюху.

– Истинно так, разве он не знал о нашем соборе. Он нарочно сбёг от нас, чтобы не посрамиться перед христианами, – говорили соборяне.

– Чего же лучше, осудить его, и конец делу, – сказали начетчики. Не к чему и канитель разводить с им.

– Судить! Судить! кричала толпа.

– Всем он надоел здесь своим богохульством.

– Выгнать его христораспинателя из нашей вотчины, чтобы он не баламутил здесь.

– Самое подходящее дело.

Толпа волновалась и шумела, крича каждый своё.

Между тем адамант и начетчики решали судьбу своего собрата, начетчика Кирилла. Когда волнение улеглось, начетчик из Хомутовки встал и громко произнёс: „Слушайте, древле-православные христиане, соборное постановление“.

Все притаили дыхание. Полет мухи был слышен.

„Бывшего в нашем древле-христианском обществе христианина, во св. крещении наречённого Кирилла, яко еретика и продерзателя св. канонов Церкви Божией, установившего в особный день праздновати Воскресение Исуса Христа и св. Пасху, извратившего 1-го вселен. собора. святоотеческую пасхалию, мы, собравшийся освященный собор, приемля в руководство правила св. отец: 7 св. апостол и 1 антиохора соб., соборне повелеваем всем христианам иметь оного злокозненного Кирилла, яко еретика и непокорника св. соборной апостольской Христовой Церкви, предаём его анафеме и отлучаем от своего общества, и от ныне да никто не дерзает с ним, Кириллой, вкупе Богу молитися, ниже ясти из единые чаши, ниже братом чтити, ниже ино что, но да будет всем, яко слуга воинства сатаны, яд носяй во устех своих. Аминь“.

Все перекрестились.

– Вот это хорошо и здорово, – говорили в толпе.

– Вставить бы в бумажку-το про Исусову молитву, – неожиданно сказал старец Савелий.

– Зачем? – спросили начетчики с недовольством.

– Чтобы за неё вцепился теперь, а то сгибнет.

– Еретику никакая молитва не поможет, – ответили начетчики.

– Ну это вы, отцы, зря говорите. Исусова молитва везде и во всем корень.

– Православному эта молитва поможет, а еретику нет, – стояли на своём начетчики.

– Всякому она поможет, – упорно стоял на своём старец, не знавший кроме сей молитвы ровно ничего и не умевший читать.

– Как же она, дедушка, поможет Кириллу, когда он проклят теперь нами и состоит противником и Богу и нашей св. Церкви?

Вам-то он, точно, в супротивность стал, вы люди, но ведь а Бог-то о всяком печётся и жалеет. Потому и говорю, что молитву-то надо ему выставить, чтобы знал, за что вцепиться ему теперь. .

– Чудной ты, право! – толковали ему начетчики.

– Может и вы чудные также, Бог разберёт нас...

Время было позднее, и собор объявлен закрытым до завтра. Стали расходиться по избам. Все начетчики отправились к адаманту, где им предложено было угощение. Старик Савелий, ратовавший за Исусову молитву, тотчас собрался и выехал домой. Ему не понравился собор и, главным образом, потому, что он не был удостоен сидеть вместе с начетчиками во главе собора и решать дела.

На следующий день уставщик моленной г. Спасска, некто Лаврентий, попросил у собора дать ему высказать своё слово. Ему разрешили, и Лаврентий, откашлявшись, сказал:

– „В листочках никонианы часто пишут о графе Толстом, и сам он распубликовал своё учение в разных книгах, в которых он отвергнул всё: и Церковь, и таинства, и Господа Вседержителя, и святых Его, как есть ничего не признаёт, а поучает следовать его уму-разуму и его словам верить, точно Самому Богу“.

– Какой это граф, да ещё толстый? – С иронией спросил Иван Акимов, перебив начетчика.

– Не толстый, а Толстой: так прозвище ему, а зовут Лев Николаевич.

– Да он из христиан что ли, или так себе, на манер латиньщика, или жида? – Спросила председательница.

– Он к никоновой Церкви принадлежал, да ушёл из неё, и своё евангелие сочинил, за это его никоновцы прокляли и разлучили.

– Так к нам-то ты почто его прилепляешь? Для чего и уши сквернишь? –Заговорили начетчики и соборяне. Нам он ни к чему.

– Вы дайте досказать, братия. У меня в этом сказе своя лежит сокровенная богословия. Я об этом дни и ночи думал и голову ломал. Вы думаете, я попусту веду речь.

– Главное, это некасаемое к нам. И никоновцы еретики, и граф твой еретик, все они правилами свв. отец давно уже прокляты, чего же об них толкование вести? – кипятился начетчик из с. Киселевки.

– Дайте глагол совершить, а тогда судите. Я для того и выложить хочу, чтобы сообча обсудить, не пропускаем ли мы мимо глаз то, что в пророчествах свв. отец давно указано. Ведь Писание-то глубина морская; его нужно исследовать.

Начетчики умолкли. Адамант махнула рукой Лаврентию, чтобы продолжал свою речь.

– Так вот этот самый граф, – продолжал начетчик, – Христа Спасителя нашего отвергнул и ни во что поставил, а себя водрузил на его место и своё евангелие распустил по всему свету. И пришёл мне разум, что же сие? Как машина на железной дороге без паров не ходит, так и это, братия, мню, Не зря объявилось, а должен быть след в Писании или указание. Стал я читать божественное Писание об антихристе, каковый пакостник плоти нашея должен человекообразно объявитися напоследок времени...

– Мы духовного признаём антихриста, а не в человеческом естестве, – вскричали начетчики. Твоё мудрование несправедливое, Лаврентий. Какого ещё тебе надо антихриста! Давно он объявился и среди нас уже.

– А вы, братия, не мешайте, – упрашивал Лаврентий, – кончу свой протолк, тогда разводите на все градусы. Если я не прав буду, вы объявитесь в истине. На то и собор у нас, чтобы всяку истину утвердить.

– Ну говори ещё, – согласились начетчики.

– Когда я почитал божественные книги: Ефрема, Златоуста, Веру книгу, Кириллову, Ипполита, вижу, что антихрист точно будет духовно царствовать, сиречь духовными делами заниматься, а всё же он будет и облик свой иметь, сиречь зрак лица, яко человека, и имя его будет обноситься в человецех. Вот теперь и судите, братия, правду я глаголю, или суетная пустословлю. В писании иже во святых отца нашего Ипполита, папы римского, сказано: „Писание провозгласило Христа львом и скимном Львовым; подобное сказано и об антихристе“. Значит, лев – Христос и лев – антихрист. Тожде указано и в книзе Соборник Большой. Другие же писания свв. отец именуют антихриста зверем, но сие едино суть, понеже лев тоже от зверя происходит. Глаголют писания и сице: яко антихрист превознесется паче истинного Бога и себе имать честь и поклонение стужати, злохульник будет, и многие уверуют ему и преклонятся, и будут почитати его. Теперь приложите вся писания к оному богоотметнику графу Льву, не сбыстся ли на нем все пророческое сказание?

– Значит, по-твоему, Лев Толстой антихрист? – сказал начетчик.

– Не по-моему, а мню, яко Писание сице глаголет, аз же точию приемлю его, яко глагол Божий.

– Мудрено что-то и темно, – сказала председательница.

– Да, Анна Кузьминична, не всем дано разуметь сию велию тайну, ибо тайна сия велика есть, и она деется прикровенно. И сам я раньше ничто-же о сём помышлял, а как-то мимо текло; потом стал всматриваться, читать и проверять свои мысли Писанием и вижу, что сей богопротивник, рекомый Лев Толстой, которому, почитай, все благородные и учёные господа от мала до велика преклонились ныне и почитают его, яко Бога, а он изрыгает хульные словеса на вся священная, есть никто иной, как последний антихрист.

– Какое же нам дело до него! Мы его не знаем, и николи его не видали в жизни. Кто преклонился ему и почитает его, яко Бога, тот и погибнет. До нас же это дело некасаемое, – сказала председательница.

– Что вы, братия, говорите! – ответил Лаврентий с удивлением. Нельзя так отрицаться. Мы и Бога не видели, а веруем, что Он есть.

– Эк куда метнул! Бога соединил с еретиком антихристом. Кое общение Христови с Велиаром, свету с тьмою, истине Божией с ложью?

– Я не соединяю их во един куп, наипаче разликовствую в обоя, но точию вам то поясняю, братия, дабы ведали, что в Писании антихрист именуется львом, а лев есть зверь. Граф Толстой носит себе наименование Льва. Вот и судите теперь: не объяснилось ли всё священное Писание на нём? По-моему, оно точка в точку вышло, как есть в рифму или по строке Писания.

– Да ведь ты говоришь, что никоновцы его к анафеме подвели. Чего же ещё? – поднялся один из толпы слушателей.

– Антихриста, Пафнутьич, мало проклясть. Что ему клятва, да и кто его проклинал? – Никоновцы; а они сами еретики. Стало быть их клятва на него, что горох к стене. Тут нужно духа его избегнуть, власти.

– По-твоему вытекает, и нам нужно подвести его под анафему.

– Непременно, и ослобонится от него.

– Да каким же манером мы будем клясть еретика? Кабы он наш был, тогда так, а то он принадлежит к другой братии, – вставил начетчик из Хомутовки.

– Сей богохульный Лев ни к какой братии не принадлежит, а сам завёл свою братию и богохульствует на весь мир. Тут статья великая. Он не просто еретик и богохульник, а самый антихрист, превознесыйся паче Бога, или чтилища Его. Вот он кто! Так и смотреть на него довлеет, яко на противника Богу.

– А как же сказано, – послышалось в толпе, – что антихрист жиды возлюбит, и к ним прилепится сердце его. Жидам церкву воздвигнет.

– Жиды это двояко: едино именуется житие нечистое у христиан, другое – сущее жидовство. А почём вы знаете, братия, что он не возлюбил жидовство? Он вся привлёк к себе, и всяка плоть поклоняется ему.

– Ну это ты, Лаврентий, зря несёшь: мы и другие старообрядцы вовсе не преклонялись ему, – сказала адамант обидчиво.

– Я даже в первый раз услыхал его и житие-то на земле, – вставил молчавший доселе начетчик из с. Вечутки, – николи не слыхал его.

– Это ничего не значит, братия. Преклоняться перед антихристом можно и не знаючи его. Потерпите малость, преклоните своя ушеса, я и тут всё разведу вам. У вас есть помещик? Ну да это всё равно, потому все верховоды на свете к Толстому перешли и в него уверовали. Это можно услыхать и у нас в Спасском, и везде, у всех имя Христа Спасителя изглажено, а имя Лев Толстой всяко во устех обносится. И учёные, и скудоумнии, и попы российские все заразились им и похваляют его писание. Теперь и смотрите, братия, делом самым: образ сего еретика у всех в дому, писание его даже в училищах и детям дают. Чтущие его служат по всем местам и управу делают нам. Пришёл ты земли взять к помещику, а он поклонник Льва, его образ у него на стене, писание на столе, выходит, он слуга его, такой же прелестник и осквернившийся, а ты, христианин, говоришь с ним, землю берёшь от него и слушаешь. Вот уже ты и прикоснулся к скверне. А в лавке? Там даже и портреты есть на разных делах рук человеческих, и ты покупаешь их и домой тащишь. Вот вам ещё второе и горше первого осквернения. Тут в храмину твою вошла уже мерзость запустения и заразила всю твою семью.

– А ведь это правда, братия. Лавруха это хорошо развёл, – выдвинулся из толпы соборян мужчина лет 40, по имени Трифон. То есть мы прямо в его дух попадём.

– Ну ты, дядя Трифон, помолчи, потому тут дело умственное, – обрезал начетчик из Хомутовки.

– Ты один смышлёный, – возразил Трифон, обидевшись на начетчика. Думаешь, один ты дока по книгам-то, тоже препонт ставит другим. Оно спасенье-то всякому нужно, – вот что.

– Ты с понятием! –сплотнившись уже разом крикнули все недовольные заносчивостью Хомутовского начетчика. Мы всё поняли, Лаврентий правду изложил свою статью, и мы к его гласу приобщаемся.

– Верно Лаврентий сказал! – подхватили другие, которым и своих хотелось защитить, и надоело молча сидеть.

Поднялся шум, гвалт; все говорили, и никто не слушал. Трактовала и баба по-своему.

– Ьратия, – сказала адамант, – помолчите, всё разберём и выведем на дорогу.

– Тише, православные христиане, радетели святоотеческого благочестия! – сказал спасский начетчик, радуясь в душе, что, благодаря нетактичности и запальчивости Хомутовского начетчика, часть публики стала на его сторону.

– Твоя речь по сердцу, дядя Лаврентий, – крикнули одни. Спаси Христос за научение! – вторили другие.

Лаврентий был на седьмом небе. Положение его разом изменилось и стало центральной фигурой в собрании. Чувствуя это, он перестал обращать внимание на начетчиков и всецело занялся с публикой.

– Так вы признаёте Льва Толстого антихристом? – обратился он к народу.

– Ежели, по твоему докладу, он такой дух пущает, конечно, кто же он, как не супротивник Божий, – ответил Трифон.

– Верно! Принимаем так.

– Что так? – переспросил Лаврентий?

– Антихрист он! Всеконечный губитель человеческих душ! – ревели в толпе.

– В писании показано антихристу произойти от жидов, а твой Лев откуда вышел? Разве он жид? – вмешался начетчик хомутовский.

– Вот ещё понёс что, – заговорили в толпе. Лаврентий разъяснил, что жидовство надо понимать образно, а не по сущему изложению. Всякий, нечестиво живущий человек, есть жид и сослался на книгу Великий Катехизис. Народ остался доволен. Не могли возразить против этого· и сами начетчики, так как они сами понимали об антихристе так же, как Лаврентий и все беспоповцы.

– Что же, отцы, надо проклятию предавать этого супостата. Темно уж становится, да изнемоглись все от жары, – требовали в толпе.

– По-моему, действительно, надо кончить этим, – поддакнул автор сего вопроса.

– А по каким же правилам мы будем проклинать его? – вставил начетчик из Хомутовки. Таких правилов во всей Кормчей книге не сыщешь, и ни один собор не сказал правила против антихриста.

– Вот-так учитель! – закричали в народе. Да все святые отцы проклинали еретиков и к анафеме их подводили. Образумься. Спасский начетчик добавил: Лев Толстой не только правила св. Церкви отметает, а Самого Господа Бога не признаёт и всяко поруганию предаёт. А сказано: „Кто ино некое своё учение предлагает, его же св. отцы не утвердиша, аще мы или ангел, анафема проклят“.

– Вот это гоже, – послышался гул одобрения толпы. Это сказано по учению святых отец.

Итак, братия, по учению святых книг, Лев Толстой, восставший от никонианства, есть антихрист и подлежит со всеми своими общниками анафеме и проклятию.

– Так, верно, да будет, – отозвались в толпе соборян. Мы все согласны на этом.

– Бойтесь его имени теперь и образа его вносить в свой дом, – заключил Лаврентий.

Адамант встала и объявила собрание закрытым. Народ разошёлся, а Лаврентию долго ещё пришлось иметь препирательство с другими начетчиками по поводу только-что окончившегося вопроса о графе Льве Толстом. Последние соглашались, что антихристов много, и граф Толстой тоже антихрист, но, чтобы он был последний антихрист, указанный в Писании, этого старообрядческие богословы не признавали. Лаврентий стоял на своём, что Толстой антихрист по Писанию. Вопрос об этом решено послать в другие общины старообрядцев.

На третий день абашевский начетчик Иван Акимов выступил с трактатом „истинное ли бывает крещение всякого мирянина, или же оно должно совершаться только одним, выборным от общества лицом?“ Решили: так или иначе совершенное православным христианином т. е. старообрядцем крещение правильно и спасительно для верующих. Другой начетчик с. Абашева Иван Шалыгин предложил рассмотреть вопрос: „Когда можно повторять крещение?“ Решение последовало в чисто беспоповском духе: всякого еретика должно снова крестить.

После этого Иван Акимов повёл речь о старообрядцах, приемлющих беглопоповское священство, законно ли это священство, или нет? Прежде, чем сказать что-нибудь серьёзное по этому вопросу, раскольники начали глумиться над беглополовцами и рассказывать разные случаи из действий их беглых попов. Рассказы эти заняли очень много времени и так увлекли, и развлекли слушателей, что они совсем забыли о самом вопросе священства. И когда Иван Акимов попытался было направить собор к прямому вопросу, то ему категорически сказали: „Ну какое это священство! Не стоит и слов терять о нём. Малодушные только могут принимать его и находиться в такой вере“. Ивану Акимову пришлось стушеваться.

На этом собор кончил свои заседания.

Итак, имя графа Льва Николаевича Толстого стало притчей во языцех и у раскольников беспоповцев, трактующих о его еретитичестве где-то в глухой деревушке Тамбовской губернии, в какой-то Леплейке. Раскольники объявили яснополянского затворника антихристом, как врага Христова. Явление среди раскольников в высшей степени характерное и знаменательное, и мы не можем не отметить на страницах миссионерского журнала, хотя знаем, как это прискорбно для почитателей великого таланта отечественного писателя. Но... amicus Plato, sed. magis amica veritas.

Сообщил C. K. П.

Окончили беседу с штундистами. Она происходила в просторном церковном училище. Для отдыха я вышел в соседнюю комнату. Но отдыхать мне не пришлось. За мной двинулась целая толпа людей. Все это были худые измождённые лица, с особым отпечатком страдания в глазах. Недавно ещё они было „заштундовали“. Теперь, прослушав четыре беседы, одумались, образумились. Они шли благодарить меня за труды.

– Спаси вас, Христос! – хором голосили они. Выручили вы нас. Без вашей проповеди мы все бы стали штундистами...

Всматриваюсь в лица говоривших. Боже мой! Какой подъём духа написан на них. Особенно меня поразил один бледный юноша. Он без слов повалился к моим ногам. Я испугался.

– Что ты делаешь? – сказал я. Встань, я такой же грешный человек, как и ты...

– Как можно? – возразил кланявшийся. Вы такую пользу принесли душе моей. Я совсем было ушёл из святой Церкви. Я бранил её, поносил служителей алтаря... А теперь я прозрел через ваши беседы.

– Вот и благодари Бога, – заметил я, – и молись Ему усердно, чтобы вперёд с тобой не случилось чего дурного...

Мне указали на одного рыжеватого мужика: вот этот заштундовал было!

– Правда?

– Да, правда, – ответил он. Попутал было враг...

– А ещё много собиралось уходить в штунду?

– Порядочно-таки, – ответили мне. У нас на мужиков словно поветрие налетело: штундуют, да и только!..

– Что же это за беда такая? – спросил я.

Мне мужики принялись изъяснять дело.

– Видите, тёмные мы люди и маленькие. Мало света: видим; редко от кого ласковое слово услышим. Вот штунды нас и ублаготворяют. Зазовуг каждого на своё собрание. Там прельщают его пением и чтением. После угощают чаем, яствами всякими. И размякнет человек и пойдёт к ним на удочку...

– Ну, и через баб здорово сектанты действуют! – заметил рыжеватый мужик. Этих они сбивают просто. Поймают какую и давай ей твердить: „погибла твоя душа, в ад пойдёшь! Потому за идолов не будет пощады от Господа“... А баба, как угорелая, придёт домой и давай мужа точить: „как же ты мне ничего не говорил про идолов, а ещё грамотный? Мы ведь погибли. Давай вынесем иконы из избы“...

И выносят, случается. Баба, ежели за что возьмётся, она своё найдёт!..

Указывали мужики на то, что иных из них штунды прямо покупают в свою веру. Дадут бедному человеку десятка два рублей без отдачи, – он, по малодушеству, готов хоть в татары. „Так попало у нас в секту немало молодцев“...

– Эх, времена наступили! – со вздохом произнёс один дедушка. Вы вот, господин, смотрите. Вот вам парень. Зовут его Константином. Так он тянет в штунду. Уж и креста не носит...

Рассматриваю этого юношу: высокий, бледный, с белыми волосами, с часто мигающими глазами. Спрашиваю.

– Правда ли, Константин, ты хочешь уходить в штунду?

– Я ко Христу иду, а не в штунду, – ответил он.

– А теперь ты у кого? Веруешь ли ты в Бога?

– Верую в Отца, и Сына, и Святого Духа, – Троицу Единосущную и Нераздельную...

– Вот видишь, друг мой! Ты и теперь правильную веру в Бога содержишь. Зачем же тебе идти в секту?..

– Вера то у меня правильная, да в Евангелие православные не веруют.

– Ну, это – клевета! Если бы мы не веровали в Евангелие, у нас и вера была бы неправильная. А ты сам сознался, что вера твоя и наша правильная...

Я ждал ответа. Константин сказал:

– Где вот про иконы в Библии написано?

Мы стали с ним рассуждать об иконах. Константин не понимал лишь одного: как это Апостолы подробно не могли написать про иконы, если они нужны людям?..

Я ответил:

– Апостолы не написали подробно о крещении, причащении, о богослужебных песнях (Ср. 1Пет.5:12). Значит-ли, всего этого ненужно нам? Также надобно рассуждать про иконы...

Константин постоял немного молча и спросил:

– А про свечи, где сказано в Библии?

Я открыл ему Откровение и прочёл: „семь светильников горели перед престолом, которые суть семь духов Божиих“ (Откр.4:5). А в ветхом завете ещё яснее написано о светильниках в кн. Исх.27:20,21.

– То в ветхом завете, – возразил Константин. В новом же светильники имеют прямо духовное значение.

Я сказал:

– Так и у нас: свечи при богослужениях означают теплоту нашей веры и горение духа нашего у Престола Божия. Таким образом, и по православному вероучению свечи имеют духовный смысл...

Константин размяк душой и блаженно улыбался. Я спросил:

– Веруешь тому, что я говорю?

– Верую, – шёпотом ответил Константин.

Я приласкал его. Я стал ему твердить успокоительные слова: он – человек, как видно, честный и искренний, пытливый, любознательный. Вот на него и напали штунды и сбивают его с пути. Милый! чего тебе не достаёт у православных?..

– Живём плохо, – плача, ответил Константин.

– Это грех наш. Об этом надо скорбеть и молиться. Но и у штундистов разве мало всяких гадостей, что ты к ним потянулся?..

Из толпы выступил церковный сторож. Он сказал:

– Эх, сердечный Костя! Ты послушай, что я тебе расскажу. Ты знаешь у сектантов пресвитера Михаила Петрова? Знаешь, что он одно твердит про себя: „святой“ – и баста?.. Вот этот „святой“ мужик раз заметил, что один малый гость выбегает с собранья к бабам. Пресвитер возмутился и отлучил парня от Церкви. Ну, только и парень тот – не промах. Перед всеми он давай орать: „Ты, Михаил Петров, тоже блудник! Ты с моей тёткой ночуешь“..

И возмутились было сектанты, – истину тебе говорю, Костюха! На три дня отлучили Михаила Петрова от Церкви, да потом назад: испугались срама перед православными. Бога же не боятся!..

Вот они тебе – хвалёные штундари!..

Костя ещё ниже наклонил голову. Он уже навзрыд плакал. Все тоже прослезились. Я поцеловал его, перекрестил и просил успокоиться. Потом сказал:

– Теперь, Костя, ты останешься православным?

– Останусь! – сквозь слёзы произнёс он.

– Навсегда?

– До гроба. Пусть Бог накажет, если соблазнюсь штундой...

Я надавал Косте брошюр, и он, успокоенный, пошёл домой.

Оставшиеся люди рассказали мне ещё про один известный им приём, которым штунды смущают простодушных православных. Они, например, спрашивают нашего мужика:

– Что, когда ты умрёшь, спасёшься?

– Бог знает! – ответил мужик. Это дело Божье.

– А у нас, – говорят штунды, – наверное известно, что кто из братьев умирает, прямо в рай!..

И соблазняются мужики: кому же не хочется рая? И лезут в штунду, надеясь там „непременно“ спастись...

Много ещё собеседники рассказывали мне про своё положение. Они прямо называли себя „расстроенными“ людьми. Лишь в будущем обещались они окрепнуть в православии...

Д. Боголюбов

(Беседа вторая с Усовым).

Усов. Меня удивляет то обстоятельство, что о. миссионер постоянно возвращается к вопросу о Церкви; зачем об этом говорить, когда рассматривается другой вопрос о нашей иерархии. При этом считаю нужным показать и недобросовестность о. миссионера. Он читает из книги Перетрухина слова о беспоповцах и эти слова относит к нам, но все знают, что мы не беспоповцы, у нас так же, как и в никонианской Церкви, есть и трёхчинная иерархия и седьмь таинств, значит мы не беспоповцы! Зачем же так недобросовестно, так нагло и открыто лгать, извращать на свой лад чужие слова? Это непохвально и предосудительно, а в устах священника даже и стыдно. Священницы Твои, сказано, облекутся в правду, а о. миссионер говорит публично ложь. Я знаю, он возразит, что у нас не совершалось рукоположение, не совершалось освящение св. мира, поэтому будто бы у нас и не было седьми таинств. Но ведь он согласился же, что священники – посланники, значит у нас и таинство священства было. Что же касается мира, то по учению Матфея Правильника, если будет нужда в мире, его можно разбавлять водой, а такое миро у нас никогда не прекращалось, – им мы помазали и митрополита Амвросия. Вот и ясно стало, что у нас все седьмь таинств были всегда, мы не имели такой нужды, какую испытывают беспоповцы. Я уже заметил, что о. миссионер чувствует под собой слабую почву и поэтому старается отделаться только словами. Он говорит, что еретики второго чина не имеют хиротонии, по этого ничем не доказал и не докажет. Да и что он будет говорить, когда хорошо знает, что если у каких, либо еретиков принимается крещение без повторения, то также без повторения принимается и хиротония; если крещение этих еретиков истинное, то также истинна и их иерархия. Вот тут-то и является противоречие никонианской Церкви в своих отношениях к нам; наше крещение они признают, а иерархию отрицают, чем ясно свидетельствуют о содержании ереси люциферианской.

О. миссионер уверяет вас, что митрополит Амвросий перешёл к нам не по убеждению, а ради корыстных целей. Это неправда, это налгал на него наш враг Субботин. Он указывает на какое-то условие, но никакого условия не было. Амвросий перешёл к нам по убеждению; это видно уже из того одного, что когда в Константинополе узнали о переходе к нам Амвросия, то патриарх Анфим грамотой от 8 августа 1847 года призывал его на самую лучшую епархию, но митрополит Амвросий отказался, предпочитая быть у нас, в истинной вере гониму, стесняему, чем пользоваться почётом и большими доходами в самой лучшей епархии. Когда его понуждало даже австрийское правительство возвратиться к своему бывшему патриарху, он написал: „Несправедливо есть светильнику под спудом стояти; я единожды сию религию принял, и уже вспять возвратиться не желаю“. Да и мог ли он, преклонных лет старец, ежеминутно ожидавший смерти, соблазниться какими-то 500 червонцами, мог ли променять благо жизни вечной на временное богатство? Нет, он по убеждению принял старообрядчество, глубоко искренно раскаялся перед своим духовным отцом в грехах, торжественно проклял еретическую Церковь, к которой принадлежал, согласился быть помазан св. миром и во всю свою многострадальную жизнь оставался верен раз навсегда принятой им вере. Неуместны в беседах разные остроты и насмешки: им место в цирках, а не здесь, а о. миссионер позволяет себе смеяться над митрополитом Амвросием, острит, что Иероним мог сказать ему: „аз тя поставих“. Иероним его не поставлял, а только на основании правил принял в истинную Церковь, распоряжаться же им, назначать на кафедру не имел права и не назначал; белокриницкую митрополию Амвросий принял сам, как и Агапит синиадскую. Таковы уж нынче приёмы никонианских миссионеров, чтобы подлогами, насмешками да издевательствами уловлять в свои сети слабоверных старообрядцев. С лёгкой руки профессора Субботина, они не стесняются на этом поприще. Субботин выдумал подложное условие, будто мы обязались платить Амвросию 500 червонцев за переход к нам, подговорил самых порочных наших старообрядцев Филарета да Онуфрия выкрасть из нашего архива документы, да и получают за это теперь деньги и учёные степени! (После этого Усов начал самыми мрачными красками, в резких выражениях унижать своего бывшего наместника митрополии Онуфрия, игумена Филарета и известного обличителя раскола архимандрита Павла). Часто смеются теперь миссионеры над исповедью Амвросия, который будто не мог понимать Иеронима, а Иероним его, но всё это ложь, выдумка Онуфрия: Амвросий хорошо знал славянский язык я свободно мог на нём объясняться. За деньги, говорят, поставил нам Амвросий епископов. А забывают, должно быть, что и восточные патриархи, приходящие к нам для поставления патриархов, тоже за это брали деньги (Прижова „Нищие на Руси“). И в заключении условия, если бы даже оно и было, ничего нет предосудительного. Все еретики принимались в святую Церковь при соблюдении тоже некоторых условий. Нам не об этом нужно говорить, а о правилах соборных. Если Амвросий был принят на основании правил, то он законный епископ, а если вопреки правил, – незаконный.

О. миссионер утверждает, что еретики-клирики, принятые в православную Церковь вторым чином, становятся простецами. Чтобы доказать противное, я вынужден повторить снова 8 правило первого вселенского собора и привести толкование на это правило более полное, чем какое находится в славянской Кормчей. Вот слова 8 правила в русском переводе: „О именовавших некогда самих себя чистыми, но присоединяющих себя к кафолической и апостольской Церкви, благоугодно святому и великому собору, да по возложении на них рук, пребывают они в клире. Итак, где или в сёлах, или в градех, все, обретающиеся в клире, окажутся рукоположенными из них одних, да будут в том же чине. Аще же там, где есть епископ кафолические Церкви, некоторые из них приступят к Церкви, явно есть, яко епископ православные Церкви будет иметь епископское достоинство, а именующийся епископ у так называемых чистых пресвитерскую честь имети будет; разве благорассудит местный епископ, чтобы и тот участвовал в чести и имени епископа. Аще же неугодно будет, то для видимого сопричисления такового к клиру, изобретёт для него место или хорепископа, или пресвитера: да не будет двух епископов в граде“. Толкуя это правило, Иоанн Зонара. говорит: „Если они (т. е. еретики чистые) рукоположены во епископов, или пресвитеров, или диаконов, то присоединяемые из них к Церкви остаются в клире, в своих степенях, если в церквах, к которым рукоположены они, нет других. Как они погрешали неуклонением от веры, а братоненавидением и недопущением покаяния для падших и обращающихся, то поэтому собор принял и рукоположение их, и определил, чтобы они оставались в их степенях, если не будет епископы кафолической Церкви того города“. Толкование Аристина: „Так называемые чистые должны быти приемлемы и помазаны единым святым миром. И если некоторые из них суть или епископы, или хорепископы, – остаются в том же достоинстве“. Вальсамона: „Правило говорит, что если кто из них (еретиков) с чистым раскаянием оставит прежнее зло и обяжется сохранять догматы кафолической Церкви, тот должен быть принят, и если это клирики, то они должны непременно сохранять свои степени“. „Вероятно, некоторые говорили, что принять их должно, но только быть им в качестве простых мирян и не действовать правами, принадлежащими их прежними степеням. Это собором не принято, а положено восстановить их в их степенях“. Итак, 8 правило первого вселенского собора и толкователи оного утверждают, что еретики-клирики, принятые в православную Церковь через миропомазание, остаются в своих степенях без повторения над ними хиротонии. 69 пр. карфагенского собора и толкование на оное говорят, что и еретики донатиане также должны быть принимаемы в своих степенях. Мы последователи святособорных правил, а потому твёрдо веруем, что и митрополит Амвросий, принятый в нашу св. Церковь вторым чином, остался настоящим митрополитом, а, следовательно, и поставленные им священники и епископы суть законные иерархи. В этом нас никто не разубедит, так как св. правила для нас достовернее миссионерских рассуждений. Поэтому беседу об этом предмете я считаю оконченной.

Миссионер. В своей речи г. Усов затронул несколько вопросов, доказывая, что: а) раскольники имели и до перехода к ним Амвросия все седьмь церковных таинств, б) что не признаётся действительной хиротония только тех еретиков, у которых не признаётся и крещение, т. е. еретиков первого чина, в) что Амвросий перешёл в раскол по убеждению, а не за деньги, и что он хорошо знал славянский язык, г) что соборные правила за еретиками 2 чина признают иерархию действительной. Рассмотрим всё это. При решении первого вопроса, т. е. имели ли раскольники до перехода к ним митр. Амвросия все седьмь церковных таинств, стоит только спросить самого Усова, имеют ли все седьмь церковных таинств беглопоповцы? Он ответит, что не имеют. А так как м. Амвросий пришёл к обществу беглопоповцев, то вопрос сам собой решается в отрицательном смысле. Когда же мы обратимся к святоотеческим писаниям, то нам ещё яснее будет, что общество беглопоповцев, не имевшее своих епископов, не могло совершать и всех таинств церковных, не имело благодатных даров св. Духа. „Егда ту песть архирея, таковем не дается Дух Святый“, сказано в книге пр. Никона Черногорца. Бл. Симеон Солунский поучает: „Вся божественныя тайны и во всех священных архиерейство действующе есть, и без того ниже жертвенник будет, ниже хиротония, ниже миро святое, ниже крещение, ниже убо христиане“ (гл. 77). У беглопоповцев не было архиерея, поэтому не могло у них быть законного совершения и полноты церковных таинств, „по всей поднебесней“, а потому и слова Перетрухина, направлении к обличению беспоповцев, в тоже время обличают и беглопоповцев, принявших Амвросия, уподобляя их общество „сонму злых и нечестивых людей, „безблагодатному источнику“, „нечистому колодцу“. И другой раскольнический писатель В. Механиков говорит: „Мы должны веровать с полным убеждением в ту истину, что святая Церковь установила и содержит седьмь церковных таинств, и эти седьмь таинств есть одни из существенных признаков её православия. Кто приемлет и верует, что во святой Церкви должны быть седьмь таинств, тот есть истинно православный христианин, а кто отрицает хотя одно из них, есть еретик. В старообрядческом же обществе не совершались собственно и самостоятельно некоторые таинства не по их воле и пренебрежению, а вследствие тяжёлого давления властного произвола, отнявшего у него и силы и средства. А посему основательно ли обвинять общество старообрядцев за недостаток полности видимого совершения церковных таинств“! (Истор. канон. обозр. л. 200–202). И Перетрухин в предисловии к своему „Мечу духовному“ сознаётся, что их Церковь до перехода Амвросия имела много церковных недостатков, и только „от того времени Божиим произволением изобилует св. Церковь духовными чинами, якоже и небо красящееся светлыми звёздами“. Ясно, таким образом, что общество раскольников до Амвросия имело много недостатков, лишено было совершения всех церковных таинств, было Церковью одоленного от врат адовых, т. е. не Христовой, так как „властный произвол“ отнял у него „и силы и средства“. И к такой-то, не имевшей спасительных „сил и средств“, безблагодатной Церкви пришёл Амвросий, по учению самих же раскольников, тоже безблагодатный еретик и даровал им „все спасительные благодатные средства“! Как не сознают раскольники, что человек сам ничего не имеющий, ничего не может дать и другим. „Ничто же бо дает не имеяй и ничтоже приемлет кто от неимущего, аще и мнится имети“, сказано в старопечатном Номоканоне. Усов говорит, что у них были священники и освящённое ранее ещё патр. Никона миро, разбавляемое ими маслом и водой, следовательно, заключает он, были у нас и таинства священства и миропомазание. Но без епископов не могло быть ни того ни другого (1 п. 2 пр. св. апост., 6 пр. карфаг. соб.). „Молитвой архиереев Христовых, облечённых силой апостолов, или лучше Самого Христа освящается на жертвеннике св. миро“, учит бл. Симеон Солунский. Разбавление же мира водой или маслом не есть совершение „освящения“. Я не допускаю мысли, что Усов не понимает разности между священником и таинством священства или рукоположения, между освящённым миром и таинством совершения мира. Среди раскольнических сект существует так называемая „нетовщина“, или спасовцы. Последователи этой секты крестятся и венчаются в православной Церкви, следовательно, они и крещены, и повенчаны, но скажет ли Усов, что в их секте совершается крещение и брак. Или другой пример, в Москве печатаются старопечатные книги; книги эти есть и у ростовских жителей, но скажет ли кто-либо, что они печатаются здесь у них. Так и о беглопоповцах следует понимать, что, хотя у них и есть священники, есть и разбавленное миро, но таинства рукоположения и совершения мира у них нет, так как нет епископов, которые одни только и могут совершать сии таинства. Часто Усов высказывал, что и священник такой же посланник, как и епископ, или что епископ и пресвитер одно и тоже. Но такое неправильное мнение опровергает св. Епифаний Кипрский в своём сочинении против Аэция, говоря: „Его мысль и неверие обнаруживаются и в том безумном учении, которое его злохудожеством внесено между людьми. Приступил же к его опровержению и, сказав немного, оставил его. Что всё у него исполнено безрассудства, это ясно для имеющих ум. Он говорит, что епископ и пресвитер одно и тоже. Как это возможно? Сан епископский рождает отцов для Церкви, а сан пресвитерский, будучи не в состоянии рождать отцов, рождает чад для Церкви посредством бани пакибытия, а не отцов, или учителей. И как можно поставлять пресвитеру, не имеющему права рукоположения? Или как можно звать пресвитера равным епископу? Привела Аэция в обольщение его насмешливость и зависть“ (ч. 5, глава 4).

Усов далее обвиняет меня и нашу св. Церковь в непоследовательности, так как, принимая их крещение, совершенное в расколе, должно будто бы принимать и хиротонию, а так как мы, принимая их крещение, отвергаем хиротонию, то будто бы и уподобляем себя еретикам люциферианам.

Но мы согласно с учением старопечатных книг вне Церкви не признаём спасительным ни одного таинства. Как бы ни старался уверить нас г. Усов, что в их обществе есть все таинства, мы согласно с Толковым Апостолом, скажем ему, что „соблазняется о сём“ он и его единомысленники: „понеже иереев в благочиннех посланных не имеют. Аще бы и имели от нас отбегших единаче тайны без единости Церкви христианские ничесоже суть... невозможно нигде же тайне совершатися толико во единости Церкви Божия, ея же между сонмищами еретическими несть тогда, и тайны ни единые в них несть, разве крещения святого от них же тако есть достойно, яко крещаемого от них егда приходит к единению Церкви, паки крестити не требе, аще ли не приидет к Церкви, ничесоже ему полезно есть (Толк. Апост. л. 548 об.). Итак, вместо того, чтобы обвинять в ереси нашу Церковь, Усову следовало-бы сначала признать еретическим старопечатный Толковый Апостол, согласно с которым наша св. Церковь, не повторяя таинства крещения, полученное в ереси, признаёт его действительным и спасительным только при усыновлении ею крещёного в ереси через св. таинство миропомазания (еретиков 2 чина) или благословение священнослужителей (ерет. 3 чина). И раскольнический писатель Механиков говорит, что „принимая от еретиков известные таинства, православная Церковь силу спасительного действия их усвояла всегда только Церкви православной; когда получившие их, оставляя свои заблуждения, присоединяются к Церкви православной, пребывающим же в ереси служат великим осуждением и казнью“ („Истор. кан. обозр.“ § 26), обвинять православную Церковь за непризнание священного сана за приходящими в единение с ней раскольническими клириками Усов не имеет оснований, так как св. Церковь считает их простолюдинами, а потому и принимает их в этом звании. Тут, надеюсь, и Усов не может видеть никакой ереси.

По убеждению ли Амвросий перешёл в раскол и знал ли он славянский язык? Этот вопрос, как и раньше я говорил, не имеет существенного значения, и о нём не следовало бы много распространяться, но так как Усов, по свойственной ему привычке, публично решился обвинять во лжи, подлогах и обманах честного и доблестного борца за св. истину и православие, заслуженного профессора московской академии Николая Ивановича Субботина, всю свою жизнь отдавшего этому св. делу, то я нахожу нужным сказать ещё несколько слов и по этому вопросу, при решении которого нам только и нужно восстановить отвергаемую Усовым истину относительно заключения Амвросием условия с раскольническими искателями епископа. Оставим Николая Ивановича Субботина в покое и обратимся к защитнику раскола Перетрухину: быть может, он поможет нам решить этот вопрос. Вот его книга „Меч духовный“, в которой на четвёртое предложение беглопоповцев: „Митрополит Амвросий, пришедший к вам не ради спасения своей души и ваших, как положено в чиноприятиях: „прихожду не от нужды некия“ и пр., но ради положенного ему жалованья 500 червонцев (1500 р.)“ отвечает: „Митрополит Амвросий, поступая в древлеправославную Церковь, при заключении условия с иноками Павлом и Алимпием“... Что же касается до положенного ему жалования на содержание его с семейством 500 червонцев, то этим нисколько не повреждается благочестие“. Но вопрос у нас не о том: повреждается или не повреждается благочестие жалованием, а было ли заключено условие, и обещались ли платить Амвросию жалование. Да, было и то и другое, утверждает Перетрухин. Пусть же Усов и своего собрата Перетрухина и даже своего лже-епископа Швецова, который тоже не отвергает заключения условия, называет лжецами и обманщиками, если решается называть так профессора Субботина. Что м. Амвросий перешёл в раскол не по убеждении, а ради сребреников, при усиленной просьбе своего сына Георгия, который надеялся обеспечить через эту измену православию своё благосостояние, и что Амвросий не имел надлежащего понятия о расколе, не знал, что ему придётся признать себя и всю св. Церковь еретичествующими, это видно из следующего обстоятельства. Когда белокриницкий собор простолюдинов решил принять м. Амвросия, как еретика второго чина, то Павлу пришлось почти целую ночь убеждать его согласиться на это „соборное решение“. Но для Амвросия, говорит профессор Субботин, убедительнее всех Павловых аргументов была, конечно, совершенная безвыходность его положения, положения „рыбы, во мрежи седящей“, и человека, „сжатого клещами“, как некогда выразился о нём сам Павел. Продавшись липованам, разорвав окончательно все связи с обществом, к которому принадлежал доселе, мог ли Амвросий противиться тому, что Павел называл народным липованским решением? „И он, бедненький, (как повествует непосредственный свидетель тогдашних белокриницких событий – инок Онуфрий), будучи завезён в чужую землю и в другие языки, и не хотел, а должен был и поневоле решился исполнить желание народа“. Когда утром, в день принятия Амвросия, явилась к нему депутация во главе с Павлом, Амвросий, „выслушав предложение присоединиться от мнимой ереси к мнимо древнему православию посредством второго чина, вероятно, изложенное от имени собора иноком Павлом, обратился к нему весёлым лицом и сказал: „видно и ты, Павел, глупый“. В этом кратком ответе выразилось, можно сказать, всё его презрение к расколу, так как смысл ответа, очевидно, тот, что все раскольники, по мнению Амвросия, совершенные невежды, и что был между ними один только человек, которого считал он и умным, и стоящим уважения, но и тот оказался теперь не лучше других, таким же, как все прочие, „глупым“. Другое замечательное изречение Амвросия сказано им, по свидетельству соборного деяния (составленного Павлом) в ответ на „простёртую к нему трогательную“ речь, в которой убеждали его на соборное предложение. Убеждённый будто бы этой речью, митр. Амвросий, „обратясь к настоятелю с братией“, сказал, наконец: „изволяю на предложение ваше; только с тем, да будет свидетель Бог, если состоит в этом какой грех, да будет на вас, а я чист от такового“. Итак, вот чем Амвросий хотел успокоить свою совесть, согласившись, хотя и по нужде, но всё-таки сознательно, на преступное дело, подражая известному примеру, и он умывает руки, клянётся, что он чист от греха, и всю вину за грех слагает на других. А эти другие, опять как будто стараясь именно подражать известному же примеру, охотно берут его грех на себя. „Отцы с радостью на то согласились“, прибавляет соборное деяние (Истор. стр. 478–481). Отвергать эти слова Амвросия Усов не решится, так как они записаны раскольником – иноком Павлом. А эти слова ясно показывают, как м. Амвросий смотрел на раскол и свой поступок. Он заявляет открыто, что решается поругаться над православной Церковью, так же, как и Пилат над Христом Спасителем, только по требованию народа, а сам считает её неповинной ни во едином грехе, не признаёт в ней никакой ереси. И в ответе своём на вопросные пункты цареградского патр. Анфима, Амвросий, свидетельствует, что ушёл из Царьграда в Белую Криницу единственно по причине стеснительных обстоятельств, в каких находился, не имея кафедры, а не потому, что будто бы увидел неправоту греческой Церкви и убедился в правоте раскола. „А на письмо патриарха цареградского, от 8 августа 1847 года, могу отвечать следующее, писал Амвросий: а) в 1841 году, после пятилетней моей паствы, сменили меня с законной моей Босанской иерархии без всякой объявленной мне причины, как то и сам нынешний патриарх знает, который тогда был мой агент. Даже отправившись я из Боснии и приехавши в Браил, писал моему приятелю в Царьград допросить у патриарха причины, за что меня сменили; приятель же мой, по совету некоторых особ, осмелился дойти до русского посланника Титова и просить для меня ходатайства. Г. Титов, видя сделанную мне несправедливость, послал к тогдашнему патр. Анфиму второму (умершему в 1842 г. 12 июня), у которого спросил, согрешил ли я против веры православной? Он ответил: нет. А согрешил ли против Церкви и власти своего патриарха? И на то ответил: нет. А для чего отменили, был дальше вопрос, на каковой вопрос патриарх отвечал: по клевете турецких начальников Босанских. Потому и надеялся я, что, прибывшу мне в Константинополь, определит меня Церковь и патриарх в другую епархию. Однако не только в животе своём Анфим патриарх забыл, когда хотел меня помиловать, но даже и другие два последующие на престол, Герман и Мелетий, через целых пять годов не показали ко мне никакого знака человеколюбия и братолюбия, но оставили меня только на малой пенсии при патриархии ещё долее, в ожидании вакансии; б) что патр. Анфим третий, бывший, как выше сказано, мне некогда агентом, знал всё моё несчастье и страдание, и притом даже и саму невиновность в случившемся мне неправедном последствии, вступив на престол патриаршества, не обратил очей своих на меня определить меня, по крайней мере, в меньшую некую епархию, которые уже тогда были вдовствующие, как-то: Марония и Гонахера, но поставил в оные епархии своих любимцев и вовсе неискусных диаконов, а не меня или подобных мне страдальцев, которых в Царьграде есть довольно, и, как не имея никакой силы или средства, терпят и страждут до сих пор“. (Ин. Павла церк. истор. ч. 3, стр. 211–213). Ясно, таким образом, из слов самого Амвросия, что он отделился от православной Церкви не за ересь её, но по убеждению в правоте раскола, и „греховного ради извета“ патриархов, не показавших к нему „человеколюбия и братолюбия“, оставивших его страдать „на малой пенсии“, а посему, на основании 13, 14 и 15 прав. второ-первого собора, он и лишается „всего святительства“, последующие же ему подлежат отлучению. Амвросий, говорит Усов, отказался возвратиться в Константинополь; это справедливо, но только отказался не потому, что убедился в правоте раскола, а из-за того, что не хотел подвергать себя ожидавшему его там позору за измену православию, за тайный побег от своего патриарха к отлучённым от Церкви раскольникам. Здесь, пребывая в покое и ничего не делая, Амвросий жил в полное своё удовольствие, получая жалование и от Белокриницкого монастыря, и от австрийского правительства, пользуясь почётом, как глава всех мнимых древлеправославных христиан, и притом оставаясь по убеждению православным, как это видно уже из того одного, что он за всё время пребывания своего в расколе не исповедовался у наставленных им епископов и священников и перед смертью пригласил напутствовать себя православного священника и приказал похоронить себя не в Белой Кринице, а на православном кладбище в Триесте. Мы говорили уже, что, главным образом, склонил Амвросия к переходу в раскол его семейный сын Георгий, которого „много и много крат“ потом Амвросий „бранил за это дело“ и говорил: „да буду я от Бога наказан за это дело, понеже он не хотел приитить на липованску ересь, ежели (бы) я не был добрый за липована“. Что, действительно, Амвросий „много и много крат“ бранил Георгия и проклинал раскол в беседах с своим сыном, видно ещё из следующего письма Георгия, которое он написал митрополиту Кириллу и Алимпию, после смерти отца, когда узнал, что раскольники отказались платить ему 500 червонцев и, кроме того, не хотели поминать Амвросия за его возвращение в православие: „Клятва и анафема на два поскудна особа, Кириллу и Алимпия, понеже вы, как я уведомлен был, когда был в Черновца, да вы беспрестанно ругаете вашего добродетеля, покойного господина Амвросия, моего родителя, и не хощете за его душу молиться и еще препятствуете, чтобы православных христиан после смерти моего родителя дали нам 500 червонцев ежегодное наше жалование, которое общее содержание наши семейства была, и за которое мой родитель освятил вам и очистил вам от оной оригинальную клятвы, которую липовански народ имел в себе от старых времен. За то я сам моим писанием проклинаю вас два следующими словами, аки от сторона моего покойного родителя, и от сторона его тезоименителя, святого Амвросия. Во-первых, проклинаю и анафематизо Кириллу, чтобы его душу после его смерти взял сатана и вельзеул и внесли во дно адово, и чтобы никогда Божия лица не видел, и чтобы его тело не растоплен остался после его издыхания, и на смертный свой час кричал, как собака, думает не умный и паскудный человек, что никто другой как он; он думает, поставлен есть митрополит от Бога и без рукоположения! А нет, от моего родителя, с моим помощием... Теперь переношу мою клятву и анафема на дерзновенного и лживого Алимпия, который не верует ни на Бога, ни на святых, ни на синода, но сам основание имеет на свою проклятую ересь и суеверие. Его проклятая душа, после его смерти, диаволы будут привозить в геену, и там будут беспрестанно гореть, тело же его, вкупе со змиянскою его голову, будет остать на земле нерастоплен“ (Переп. раскдеят., вып. 1, стр. 237–240). Из этих слов Георгия видно, как „много и много крат“ Амвросий отзывался о расколе. Если бы он по убеждению переходил в раскол, по убеждению оставался в нём, таких слов и отзывов о расколе и его первых деятелях ни от Амвросия, ни от его сына не было бы.

Что касается вопроса, знал ли Амвросий славянский язык, то профессор Субботин говорит: „Амвросий на самом деле не умел говорить по-славянски, на это сам Павел представил доказательство, сказавши (в собор. деянии), что чин проклятия ересей был для Амвросия „переведён на греческие литеры“, чего разумеется, совсем бы не требовалось, если бы Амвросий умел говорить по-славянски и кроме греческих литер“ (Истор. бел. иер. стр. 481, в подсгр. замечании). В этом сознаётся и Швецов, который в одном из своих сочинений заявляет, что Амвросий не знал славянского языка. Конечно, это не имело бы никакого значения, если бы не было произведено над Амвросием никакого чиноприёма. Но раз раскольники предложили Амвросию проклясть ереси православной Церкви, и это проклятие произнесено Амвросием на славянском языке, то ясно, что Амвросий не понимал, кого и за что проклинал. Ему написали славянский текст проклятия греческими буквами, и он прочитал их, совершенно не понимая того, что читает. „Вообще всё это действие Амвросиева чинопринятия, – говорит Субботин, – которому старообрядцы придают величайшее значение, каковое и должно принадлежать ему с старообрядческой точки зрения, походило скорее на некое „комедийское действие“ (стр. 383–4). И на самом деле возьмём хотя бы исповедь Амвросия, совершённую Иеронимом. В составленном Павлом „Свидетельстве о достоинстве Амвросия“, Иероним говорит, что он приступил к исповеди его высокопреосвященства, по правилам святых апостолов и богоносных отец, представил ему с великой важностью высокий его чин и о пастве неотложную его должность, даже и саму будущую его смерть, суд, муку грешных и воздаяние праведным, и, испытав тщательно глубины сердца его, обрёл его во всём по желанию нашему достойна, и его высокопреосвященство с сокрушённым сердцем и в страхе Божии истинно исповедал всю сущность православные христианские веры“... Но правда ли это? Иероним был русский, не знавший ни слова по-гречески, а Амвросий – грек, не знающий русского языка. Переводчики при исповеди не допускаются. Как же они могли говорить между собой? Как Иероним мог тщательно испытать глубины сердца Амвросия и убедиться в его достоинстве? Как мог Амвросий „истинно исповедать перед непонимающим его Иеронимом всю сущность раскола“? Ясное дело, что в действительности никакой исповеди и не было, а „затворились они оба в алтаре на несколько минут, уповательно посмотрели друг на друга, тем и кончилась исповедь“, как передаёт о. Онуфрий, живший в то время в Белой Кринице. После этого Амвросий вышел через царские врата в полном архиерейском облачении и стал благословлять народ, а затем Иероним отслужил литургию. Ясное дело, что раскольники разглашают молву о том, что Амвросий будто бы знал славянский язык только для того, чтобы успокоить своих собратий, так как это обстоятельство служит для них немалым поводом к разного рода недоумениям и соблазну. Усов говорит, что я смеюсь над Амвросием, которому будто бы Иероним не мог сказать: „тебя я поставил“. Но тут никакой насмешки нет. Мы уже знаем, что Иероним, а не кто-либо другой признал Амвросия достойным занять белокриницкий престол, следовательно, он, а не кто другой, „вчинил“ его на этот престол. Поэтому я справедливо сказал, что Иероним у раскольников заменял собой целый собор епископов, который только и может праздного епископа признавать достойным или недостойным к назначению на праздный престол. Инок Павел в одном из своих писем в Торжок говорит: „Написали ему (Амвросию) и то, чтобы он не смущённо, но правой совестью вступил в нашу Церковь, и во един дух соединился с нами совершенно по Бозе. Таким образом необходимо он должен будет по прибытии к нашей Церкви первее всего действия принять себя отца духовного из наших священников, по закону христианскому, вручась ему во всём душевно, и что духовник предлагать будет необходимое в присоединении церковном согласно 9 правилам св. отец, то исполнить должен без всякого прекословия“ (Истор. Субб. стр. 380). Ясное дело, что Амвросий находился в полнейшем подчинении Иерониму и должен был исполнять все его приказания без всякого прекословия: от Иеронима зависело, и только от него одного, в данное время распорядиться судьбой Амвросия: признать или не признавать его достойным кафедры, и если Иероним признал Амвросия достойным, то он всегда мог сказать Амвросию: „я тебя поставил в Белую Криницу“, а не собор епископов. Как видите, никакой насмешки тут нет, а есть только указание на то, что у раскольников возникла иерархия только исключительно на нарушении церковных правил, а потому и законной считаться она ни в каком случае не может. Далее Усов позволил себе клеветать и унижать почтеннейших оо. Онуфрия, Филарета и Павла. Но Бог ему судья! Такие лица, конечно, ненавистны для раскольников, ибо своим обращением из раскола, своими беседами и сочинениями, они нанесли расколу слишком чувствительный удар, которого никак не может простить им даже и Усов, чуть не площадно позволяющий себе злословить их. Но, повторяем, Бог ему судья. Долго отрицая заключённые Амвросием условия, Усов, наконец, сознается, что „если бы и было такое условие заключено, то в этом нет ничего предосудительного, так как все еретики принимались в единение со св. Церковью тоже при соблюдении некоторых условий“. Но каких условий, этого Усов не договорил. Непременным условием при принятии еретиков было требование от них отказаться от своей ереси и подчиняться церковным законам (8 прав. 1 вс. соб.). Такие условия не только не предосудительны, но необходимы: только соблюдая или выполняя их, еретик и показывал, что он действительно раскаялся в своём заблуждении и всецело принимает учение св. Церкви, а от Амвросия условием требовалось непременно поставить себе преемника, за что ему и обещано ежегодное жалование. Тут уже видна простая коммерческая сделка: нам, говорят Амвросию, нужны епископы, и ты должен их поставить; а тебе нужны деньги, мы дадим их. Усов, оправдывая Амвросия, клевещет на восточных патриархов, которые тоже будто бы за деньги поставляли у нас патриархов. Но это неправда. Патриархи не брали за поставление кого бы то ни было денег, а лишь только получали от русских царей милостыню. Эту милостыню цари давали не только патриархам, но и всем епископам, архимандритам, игуменам и простым монахам восточных церквей и монастырей, ежегодно во множестве приходившим в Россию (см. книгу „Сношения России с Востоком по делам церковным“). В заключение своей речи Усов привёл снова 8 правило первого вселенского собора с толкованиями, а затем 69 пр. карфагенского собора, которые будто бы говорят в пользу законности австрийской иерархии. Начнём с рассмотрения последнего правила; 69 пр. карфагенского собора читается так: „Иже от Донатиа поставлении, аще и от римского собора покаявшеся, неприятни в священничество: но понеже спастися всем добро есть, во исправление пришедше, да будут прияти“. Толкование. „Се убо еретицы донатиане, аще будут поставлени своими епископы, или диаконы, или пресвитеры, приступльше к правоверней вере, и свою ересь прокленше, свою честь имети, и в своём степени пребывати прощени Быша, и в причет соборные Церкве вчиняеми быти, понеже во Авфрикии вельми скудно есть причетник“. Правило это показывает, что практика св. Церкви по вопросу о принятии еретиков-клириков была не везде одинакова. Римская Церковь принимала донатистов, как простолюдинов, несмотря на то, что они были еретики третьего чина, а африканская, по некоторым соображениям, принимала их в сущих санах. Но это не может служить оправданием для раскольников, так как они приняли Амвросия не по третьему, а по второму чину, а посему Усов напрасно и ссылается на 69 правило карфагенского собора. Тоже самое мы видим и по отношению к еретикам новатианам, о которых говорится в 8 правиле 1 всел. соб. Правило это, считая новатиан еретиками третьего чина, повелевает принимать их епископов: или как епископов или же как священников, т. е. необязательно в своём чине, но лишь только в клире. Что 8 пр. 1 вс. собора новатиан или „чистых“ считало еретиками третьего чина, это видно уже из того одного, что оно не повелевает их помазывать св. миром.

Но тех же самых еретиков Василий Великий (Кормч. л. 225) седьмое правило второго вселенского собора, и 95 пр. шестого вселенского собора повелевают уже принимать, как еретиков второго чина, через миропомазание, при этом совершенно умалчивая о их хиротонии, т. е. не признавая её законной и действительной. Защитники раскола, обыкновенно возражают против этого, что второй вселенский и последующие за ним соборы ничего не сказали о принятии клириков-еретиков новатиан в сущих санах потому, что об этом сказано в 8 пр. 1 всел. собора, с которым последующие соборы будто бы были вполне согласны. Но так ли это в действительности? Второй вселенский собор, если и не сказал ничего об этом в правилах, то именно потому, что установившаяся практика Церкви, известная каждому епископу, не допускала, чтобы еретик-клирик, принятый вторым чином, оставался в своём прежнем сане. На вопрос Мартирия, епископа, антиохийского, о том, како приимати еретики, приходящие к соборней Церкви, второй вселенский собор относительно, между прочим, еретиков „чистых“ говорит то же, что и в 7 правиле, т. е. что их следует помазывать св. миром, „и потом потщаливии мирстии человецы поставляются в сан в нем же Быша, или пресвитери, или диакони, или ино что“ (Кормч. л. 293 об.). По другим, более полным редакциям, это место читается: „и потом, яко потщаливии мирстии человецы, поставляются в сан в нем же беша“, т. е. еретик-клирик, принятый во св. Церковь через таинство святого миропомазания, признаётся мирским человеком, или простолюдином, и если он окажется полезным, тщательно заботящимся о приведении к единению со св. Церковью и других еретиков, или вообще будет признан полезным на святительском служении, то пребывание его в ереси не препятствует возведению его и на ту степень священства и даже высшую, какую он занимал в ереси, но он должен быть поставлен на эту степень священства, яко мирской человек.

С этим невольно соглашается и раскольнический писатель Василий Механиков, который говорит: „Как ни тёмно это место (послание), но всё-таки оно говорит больше в подтверждение той мысли, чтобы по миропомазании рукополагать вновь“ (Истор. кан. обозр. л. 250 об.). Этими словами Механиков вполне основательно и согласно с церковными правилами произносит суд над своими мнимыми епископами и собратьями лже-священниками, называя их простецами. Если по миропомазании следует вновь рукополагать, то нужно было бы вновь рукоположить и Амвросия, а так как он вновь не рукоположен, то и остался простолюдином и, будучи таковым, на-рукополагал себе преемников-епископов, которые, конечно, как получившие рукоположение от простеца, не могут быть, признаны епископами. Вот почему наша св. Церковь, принимая крещение раскольников, не может признать их иерархов наместниками или преемниками апостольского служения, ибо крещение по нужде допускается совершать православной Церковью и мирянину, а рукоположения во священные степени мирянин ни в каком случае совершить не может: эта власть дана только епископам.

Нам остаётся теперь сказать ещё несколько слов относительно толкований на 8 правило 1 вселенского собора, которым раскольники усвояют большее значение, чем самому правилу. Толкования эти принадлежать: Зонаре, Аристину и Вальсамону. Из них Зонара и Вальсамон, согласно с правилом, говорят, что еретики новатиане принимались в Церковь по третьему чину и через возложение рук православных епископов восстановлялись в своих прежних степенях. Аристин же толкует, что правило повелевает принимать их через миропомазание, хотя в правиле о миропомазании не сказано ни одного слова. Отсюда само собой следует заключение, что Аристин в своём толковании допустил отступление от правила, высказал своё личное мнение. А что Аристин, действительно, допускал такие отступления и изменения, видно из его толкования на 95 правило шестого вселенского собора, которое еретиков несториан, евтихиан и севериан повелевает принимать через миропомазание, а Аристин повелевает тех же еретиков принимать через одно отрицание их от ереси (Кормч. л. 205). Поэтому мы должны последовать не Аристину, а самому правилу. Итак, при помощи Божией, нами доказано, что раскольническое общество не имеет признаков св. соборной и апостольской Церкви, что митрополит Амвросий пришёл к безблагодатному обществу злых и нечестивых людей, что он по миропомазании стал простецом, и так как вновь не был рукоположен, то оставался простецом во всю свою жизнь, что иерархия австрийская, получившая начало от простеца Амвросия, не может быть признана законной и благодатной. К лже-епископам раскольников-австрийцев вполне применимы слова св. священномученика Киприана: „Сии суть, кои добровольно у безрассудного скопища людей творят себя начальниками без божественного распоряжения, кои себя определят властелинами без всякого закона поставления, кои, никому же дающу епископство, присвояют себе имя епископа, коих означает во псалмах первых Дух Святый седящими на седалищи губительства, язвами и заразами веру обманывающими через уста змиины, и художниками развращения истины, смертоносный яд гортанию изрыгающими, коих слова, яко гангрена распространяется, коих беседа вливает смертоносный яд в сердце каждого“ (2Тим.2:17). Противу таковых вопиет Господь, от сих удерживает и отвлекает заблуждений свой народ глаголя: „Не слушайте словес пророков, иже пророчествуют вам и прельщают вас“ (Иер.23:16). „Не посылах пророки, а они течаху, не глаголах к ним, а тии пророчествоваху“ (Иер.23:21). (О единстве Церкви).

Возблагодарим же Господа Бога, сподобившего нас быть членами Его св. Церкви, и помолимся, чтобы Он, Милостивый, привёл и сих заблудших в Своё избранное стадо.

Екатериносл. мисс. свящ. Сергий Шалкинский

К батюшке о. Даниилу сельский староста привёл двух вновь избранных сотских. Эти сотские были из штундистов. Они не хотели принимать присяги.

– А без присяги, – жаловался староста, – нельзя допускать людей до царской службы. Потому – все мы ложь...

Послушать беседу с сотскими-штундистами захотели православные грамотеи. Народу к о. Даниилу собралось человек 15.

Выйдя к людям, я сказал:

– Здравствуйте, братцы! Зачем Бог привёл вас сюда?

Отвечать стал староста. Выдвигая вперёд сотских, он сказал:

– Вот из-за этих людей беспокоим мы вас. Самоуправщики непокорные... Досталось им служить в сотских, присяги не принимают. А без присяги какая уж служба?..

– Это так, это как есть! – подтвердили мужики.

Я спросил сотских:

– Почему же вы, ребята, не хотите присягать на верность нашему царю-батюшке?

Они в один голос ответили:

– Мы и так будем служить царю по правде. Чего клясться?..

Я ответил:

– Клятва именем Божиим имеет большое значение в жизни. Об этом свидетельствует ап. Павел. Он пишет: „люди клянутся высшим, и клятва во удостоверение оканчивает всякий спор их“ (Евр.6:16). Вот и между вами идёт „спор“. Без присяги общество не хочет допускать вас до царской службы. Почему же этого „спора“ вы не хотите покончить по Писанию? А там сказано, что даже Сам Бог, „желая преимущественнее показать наследничкам обетования непреложность Своей воли, употребил в посредство клятву“... (Евр.6:17).

Видите: „Сам Бог не возгнушался клятвы, когда она понадобилась людям. А вы что упираетесь?..

Православные грамотеи удивлялись. Они говорили:

– Одна блажь, больше ничего!

– Нет не блажь, заметил сотский постарше. Клятву запретил Христос в Евангелии Он учит: „ Я говорю вам: не клянись вовсе: ни небом, потому что оно – престол Божий; ни землёй, потому что оно – подножие ног Его; ни Иерусалимом, потому что он город Великого Царя; ни головой твоей не клянись, потому что не можешь ни одного волоса сделать белым или чёрным. Но да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх этого, то от лукавого“ (Мф.5:34–37).

Слова Господни, – продолжал сотский, – подтверждает Иаков апостол: „прежде всего, братия мои, не клянитесь ни небом, ни землею, и никакою другою клятвою, но да будет у вас: да, да, и: нет, нет, дабы вам не подпасть осуждению“ (Иак.5:12).

Вот мы и боимся „подпасть осуждению,“ – сказал сотский, – потому и не присягаем...

Я ответил:

– Вы убоялись страха, где его нет (Пс.13:5). Вы не соображаете, какие клятвы запретили Господь и апостолы. Да, клясться, подражая древним еврейским законникам, грешно. Они боялись произносить имя Божие напрасно (Исх.20:7). И выдумали свои клятвы – Иерусалимом, небом, землёй, головой, волосами своими. Такие клятвы были обходом закона. Клянущийся небом, землёй или головой своей, в сущности, клялся именем Божиим. Бог создал вселенную (Быт.1:1). Потому христиане, обманывая сами себя, не должны клясться еврейскими клятвами. Но призывать Бога во свидетели нашего желания жить по правде, – это не грешно. Сам ап. Павел дал нам на то пример. Он пишет: „Бога призываю во свидетели на душу мою“ (2Кор.1:23). И в другом месте тот же апостол говорит: „свидетель мне Бог, Которому служу духом моим“... (Рим.1:9). Вот и мы, православные, на присягах Бога призываем во свидетели, что будем поступать в делах своих по правде. Чего же вы уклоняетесь от наших благочестивых порядков и не подражаете апостолу?

Сотские в один голос ответили:

– То во свидетели призывать Бога, а то клясться. Это особая статья. На присяге нас заставляют клясться именем Божиим. Это запрещено Христом.

Я возразил:

– Христос запретил клясться лишь еврейскими клятвами – небом, землёй, Иерусалимом, волосами на голове, именем Божиим Он не запрещал клясться.

Сотский постарше сказал:

– У апостола написано: „не клянитесь... никакой другой клятвой“ (Иак.5:12). Значит, и именем Божиим нельзя клясться.

Я ответил:

– Запрещение апостола клясться „другой“ какой-либо клятвой относится всё к тем же законническим еврейским клятвам, о которых написано в Евангелии (Мф.5:34–37). Апостол не велит нам клясться обходными клятвами, но в нужных случаях призывать имя Божие во свидетели Он не возбраняет.

Младший сотский сказал:

– Не видел случая в новом завете, чтобы, когда святые клялись именем Божиим.

Я возразил:

– Не видите, потому что видеть не хотите; Вот в Откровении написано от лица Иоанна Богослова: „Ангел, которого я видел, поднял руку свою к небу и клялся живущим во веки веков.., что времени уже не будет“ (Откр.10:5,6). Так и мы, православные, поступаем: в торжественных случаях поднимаем руку и клянёмся именем Божиим. Этот вид клятвы указан в слове Божием.

– То ангел клянётся, – заметили сотские, – а не христиане!..

Я сказал:

– Разве ангелы на небе могут поступать вопреки воле Божией? Пример добрых ангелов – для нас закон. Ап. Павел говорит: „о горнем помышляйте“ (Кол.3:2). Мы и помышляем о горнем, о небесном. Как служат Богу ангелы, и мы стараемся подражать им. Ангелы в день Рождества Христова воспели на небе: „Слава в вышних Богу, и на земле мир“ (Лк.2:14). И христиане поют эту радостную, священную песнь. Почему же вы не хотите подражать небожителям в клятве именем Божиим?..

Сотские молчали.

Староста с досадой произнёс:

– Эх, вы люди! Чище ангелов себя представляете, а пальца вам в рот не клади! Откусите...

* * *

Разговор наш о присяге кончился. Я спросил сотских:

– Так теперь вы присягнёте, подражая ангелу на небе?

– Подумаем! – уныло ответили они, и мрачные пошли из дома о. Даниила.

Д. Боголюбов

(Хроника)

Открытие Боровского съезда. – Приглашение Боровских лже-попов и попечителей моленных на братскую беседу с представителями съезда. – Прения по вопросу о хождении с иконами по домам раскольников. – О неодинаковости практики в деле присоединения к Церкви приходским и монастырским духовенством брачующихся из раскола. – О значении школы в деле миссии. – О полемических и апологетических приёмах преподавания Закона Божия. – О допущении детей раскольников во второклассные школы. – Привлечение к миссии учителей и низших членов клира. – К вопросу об уставности Богослужения.

Боровский миссионерский съезд состоялся 28–31 мая. В состав его вошли миссионеры, благочинные и пастыри заражённых расколом и сектами приходов остальных 6 уездов: калужского, медынского, лихвинского, боровского, тарусского, малоярославского, всего до 80 душ. Председательствовал прот. г. Боровска о. Василий Павлович Казанский, опытный полемист и известный в епархии маститый ратоборец с местным расколом. Перед молебном о. председатель обратился к собравшимся с красноречивой речью. Заседание открылось в здании городской школы беседой руководителя съезда В.Μ. Скворцова, посвящённой характеристике религиозных мировоззрений современной, так называемой, интеллигенции и вопросу пастырской миссии среди неё и фабричного заводского населения, заражающегося религиозным вольномыслием известной части интеллигенции.

Затем съезд, для лучшего уяснения положения местного раскола, духовных нужд и стремлений последователей его, по предложению В.Μ. Скворцова, признал не бесполезным выслушать представителей раскола, пригласив духовных руководителей, лже-попов австрийского священства вместе с попечителями молелен в залу заседания, тогда же решено было назначить публичную беседу на 29 мая.

Духовные руководители местного раскола через миссионера о. Жарова были приглашены письмом, в котором просили „их явиться для взаимного обмена мнений в духе мира и братской любви, без всякого коварства и лукавства, по вопросам общеважным и интересным“, и предупреждали, что отнюдь не будет ни полемики, ни словопрений. Известно было, что представители раскольничьей старины очень заинтересовались этим „новшеством“, как они говорили о. Жарову, некоторые лже-иереи решительно обещали быть, а один за подписью „старообрядческий свящ. Александр Соколов“ ответил В.Μ. Скворцову письмом, что он рад быть, „да книг при себе не имеет полемических“. На это ему также письмом отвечено, что „книги и не нужны, будем беседовать по совести, а не по книгам“... Решено было принять раскольничьих гостей в отдельной от съезда комнате, дабы не смущать многочисленностью собравшихся, и за чашкой чаю потолковать о накопившихся у старообрядцев вековых недоразумениях и предрассудках против миссии Церкви.

Оказалось, что представителям раскола нелегко было, да ещё в короткое время, разрешить эту задачу; рассказывают, что у них были бурные совещания: одни хотели идти, другие возражали. Некий поп Карп уже шёл и был вблизи здания школы, да купцы у одной лавки „переняли“ и не допустили! Так на братский призыв православных миссионеров никто из раскольничьих боровских вождей и не явился. А жаль, пора миссии, ближе подступить к тем затворам и запрудам, которые держат стоячее заплесневелое болото раскола, иначе подступят и сломают эти затворы ранее нас – миссионеров проповедники штунды и толстовства. Надо вождям раскола выяснять, что не православная миссия – враги раскола, а их ни во что не верующие защитники. И прежде всего надо пре-победить недоверие вождей раскола к миссии.

На вопрос В.Μ. Скворцова, ослабевает ли в округе раскол в настоящее время, или усиливается, ответы были различны: одни говорили, что ослабевает, другие, как напр., священник Леонид Смирнов говорил, что раскол стоит на точке замерзания. Председатель съезда высказался, что трудно ответить на этот вопрос как в положительном, так и в отрицательном смысле. Если внимание обратить на внутреннюю сторону жизни боровских раскольников, то в этом отношении он ослабевает; молодёжь уже индифферентнее к расколу, не интересуется делами веры, но увеличение числа молелен и умножение числа лже-попов приводит к мысли, что раскол усиливается. Да и как не расти ему в Боровске, как не усиливаться, когда всё городское управление и управление банков в руках раскольников.

* * *

Из многих сообщений, прений и постановлений, происходивших на боровском и калужском съездах, прежде всего остановим внимание наших читателей на чрезвычайно важном вопросе о хождении с православной святыней по домам раскольников. Раскольники калужской епархии, гнушаясь вообще православной Церковью и не имея своих, кроме раскольников г. Боровска, отдельных кладбищ, обращаются к православному духовенству только в исключительных случаях, как то: при погребении, прося отвести место на кладбищах, и при браках, так как некоторые из сект принимают от православной Церкви крещение, миропомазание и брак, хотя после совершения православных таинств отправляются также и к своим попам и уставщикам „для довершения“; но в то же время многие из здешних раскольников принимают православное духовенство к себе в дом в праздники, со св. крестом, а на Пасху и со св. иконами и с чудотворной иконой. При обхождении с иконами по домам раскольников, в разных приходах священники держатся различной практики. Священник села Тихонова о. Смирнов объяснил, что он вначале своего поступления не ходил с иконами по домам раскольников, так как они его не приглашали, а потом стали принимать, и теперь он уже ходит почти по всем раскольникам, так что иные обижаются, если священник проходит мимо кого-либо из местных раскольников. Лже-попам всё это неприятно, и они воспрещают своим пасомым обращаться к православным священникам, но раскольники скоро забывают эти запрещения. В общем отношения раскольников с. Тихонова к православному духовенству самые любезные.

Священник с. Передоли о. Соколов объяснил, что он посещает только тех раскольников, которые встречают его у крыльца своего дома, посещает также и дома родителей, дети коих обучаются в школах.

Священник с. Фролова о. Титов объяснил, что прежде он заходил к раскольникам, иные принимали и целовали иконы, молились, но не все, а крест совсем не целовали. Но как только услышал отзыв их о том, что православный причт ходит из-за подачки, и что они им платят в тех видах, чтобы причт не беспокоил их беседами, прекратил посещать их.

Священник с. Запажья о. Страхов объяснил, что раскольники в дер. Пурсовке живут совершенно отдельным образом, отчего причт упомянутого села к ним не заходит, тогда как к другим раскольникам, живущим также в запажском приходе, всегда заходит; в иных же местах боровского уезда раскольники совсем не принимают.

Председатель прот. Казанский сказал: Из заявлений вышеозначенных священников выяснилось, что раскольники не везде принимают к себе священников православных со св. крестом и св. иконами, и если где принимают, то не оказывают достодолжного почитания православной святыне, не целуют св. креста, принимают при том не без задней мысли (так во Фролове), а после распускают молву, что они принимают православное духовенство для того, чтобы оно не принуждало их к посещению миссионерских бесед. Я не могу не желать, чтобы подобный обычай посещения православными пастырями домов раскольнических с православной святыней был прекращён в тех приходах, где оный практиковался, а где не практиковался, пусть и не был бы вводим: „не мечите святая псам“, по словам Спасителя.

Протоиерей г. Калуги о. Смирнов выразил опасение, что православные причты, обязанные в праздники обходить со святостью целые деревни, не имеют времени для истового совершения молебного пения, тем самым могут только соблазнять и отталкивать раскольников.

В. Μ. Скворцов высказался, что мера эта обоюдоострая, и решать её сплеча, а равно и с одной с кабинетной и теоретической точки зрения, опасно.

В виду разнообразия по этому вопросу в действиях священников и отношений раскольников к данному факту, боровский съезд затруднился прийти к какому-либо определённому заключению, а потому полагал, что следует дело это предоставить благоусмотрению самих пастырей, полагаясь на их благоразумие.

На калужском епархиальном миссионерском съезде вопрос этот снова всесторонне обсуждался, и здесь мнения также расходились. Одни священники, на основании своей практики, доказывали, что раскольники, сначала неохотно принимавшие причт с иконами, в конце концов стали даже сами приглашать их к себе и обижаются, если причт обходит их дома, а другие указывали, что хождение это вызывается лишь поборами, и что миссионерского значения мера эта не может иметь, так как священник при кратком посещении не может даже сблизиться с раскольниками, тем более повлиять на них. Московский миссионер свящ. о. И. Полянский в самом факте возможности посещения домов раскольников с иконами усматривал ту близость, в какой калужские раскольники стоят к православной Церкви, а потому советовал пастырям с своей стороны не отталкивать их от дальнейшего сближения на этом пути. Где раскольники принимают св. иконы, там не нужно избегать посещения их, где упорствуют, – располагать, не настаивая и отнюдь не давая повода к упрёкам духовенства в поборах.

Калужский съезд не признал полезным устанавливать единообразие пастырской практики в данном случае и утвердил постановление боровского съезда, коим хождение со св. иконами по домам раскольников представлялось усмотрению самих пастырей, их такту и благоразумию.

При этом рекомендовано при посещении домов раскольников петь только тропарь празднику и вообще не совершать того обычного молебного пения, которое совершается, в домах православных, так-как истово, со всей любимой раскольниками полнотой православные причты не могут отправлять службу во время праздничного хождения по домам, а служение неполное по чину, поющиеся у православных. может вызвать со стороны раскольников нарекания и соблазны.

* * *

Не менее оживлённые прения вызвало обсуждение вопроса о неединообразии в практике пастырской при присоединении из раскола в православие одного из бракосочетающихся, среди которых печальные случаи отпадения снова в раскол бывают нередки, и при том иногда благодаря попустительству самого духовенства. Так, по заявлению священника единоверческой церкви, ему пришлось венчать брак такой невесты, которая была рождена в беспоповщинском расколе, но которая доставила удостоверение о принадлежности её к православию и о бытии своём у исповеди и св. причастия, выданное священником села Тарутина, теперь умершим. Невеста, как оказалось, не прерывала своей связи с расколом, в котором она родилась. Священник с. Рябушек однажды спросил крестьянку, повенчанную в его храме по удостоверению о принадлежности её к православию и бытии её у исповеди: „давно ли была в храме“? Она ответила кощунственно: „Бог миловал меня; я отродясь не была“. Священник с. Тихонова о. Смирнов заявил, что ему приходилось присоединять или только через исповедь, 3-м чином, или через исповедь и миропомазание, по 2 чину, но без причащения, в виду уклонения брачующихся под предлогом воздержания от супружеских сношений в течении шести недель, в силу местного обычая. Он же указывал на невозможность иногда выполнения требуемых законом троекратных оглашений, так как почти всегда прихожане его обращаются с заявлением о браке за день, за два и много за неделю.

О. Жаров заявил, что как присоединение из раскола, так и венчание присоединяемых совершаются иногда или поздно вечером, или рано утром в дни будничные. По выслушании сих заявлений, о. председатель сказал: „По моему мнению, присоединение должно совершаться в воскресные или праздничные дни, публично, в присутствии народа, между утреней и литургией, на которой присоединяемый должен бы приступить к таинству св. причастия, как одному из самых важных христианских таинств, что требуется и самым чином „како приимати от раскольников в соединение с православной Церковью приходящих“. Что древняя Церковь торжественно и публично принимала кающихся и воссоединяла с собой даже через крещение, это видно из жития св. м. Пелагии (8 окт.). Крещение её было совершено еп. Нонном, с благословения архиепископа, после публичного перед собором епископов раскаяния. Что же касается до уклонения от св. причастия самих присоединяемых перед браком, под предлогом шестинедельного воздержания от супружеского сожития, то это предрассудок, который должно искоренять, а не поддерживать. В Учительном Известии, помещённом в более полных служебниках, написано: „Аще убо кроме постов четырех обычных приступити ко св. причастью восхотят, семь дний прежде да постятся, в молитвах церковных и домашних пребывающе (сие же не в нужде: в нужде бо три дни, или един день да постя точию), и приготовляюще себе к чинному исповеданию грехов своих. Сущий же в супружестве от супружеских совокуплений в тые дни да воздерживаются всяко“. Так как брак по постам не бывает, а до наступления постов, то, следовательно, все присоединяемые и, в особенности, желающие вступить в брак обязательно должны по присоединении причаститься св. Христовых Таин. В книге же „О должностях пресвитеров церковных“, а равно и в самой инструкции благочинным предписывается пастырям не иначе венчать браки, как по предварительном троекратном в воскресные и праздничные дни публичном оглашении, притом не поздно вечером и не рано утром, а днём, по божественной литургии. Конечно, иногда при том в редких, особенных и исключительных случаях, например, если раскольники отец и мать препятствуют переходу своей дочери в православие и вступить в брак с лицом православным, и тогда священник не должен самовольно уклоняться от выполнения требований, а должен спрашивать разрешения от своего епископа.

Священник единоверческой церкви о. Разумовский заявил, что иногда присоединяют в монастырях, а иногда оо. иеромонахи выдают перед браками удостоверения о бытии у исповеди и св. причащения таким девицам из раскола, которые ещё не были и присоединены к православной Церкви, поэтому, по его мнению, следовало бы запретить в монастырях присоединять к православию, а равно и принимать на исповедь мирян.

Священник Рябушенской слободы о. Пётр Соловьев заявил, что многие приходские священники присоединяют лиц чужеприходных перед браками и также дают о том удостоверения.

Епархиальный благочинный протоиерей В.А. Смирнов объяснил, что желательно, чтобы оо. иеромонахи выдавали свидетельства о бытии у исповеди по крайней мере не иначе, как за печатью монастыря, а не своей. По поводу этих заявлений о. Разумовского и о. Соловьева председатель съезда о. Казанский высказал приблизительно следующее. Присоединений из раскола в православие в самих монастырях и быть не может. Всякое присоединение должно быть вносимо в первую часть метрической книги в силу закона; но монастырям выдаётся только третья часть оной – о умерших. Что же касается желания некоторых отцов того, чтобы в монастырях, а равно и приходских храмах, не были принимаемы на исповедь чужеприходные, на это сказать считаю долгом следующее. В книге „О должностях пресвитеров церковных“ написано: „Остерегаться должен пресвитер принимать к тайне сей (покаянию) чужих прихожан“ и то не всех, а только тех, „кои бегают своего пастыря стыда ради, что от заобыклого греха не отстали и по многим увещаниям неисправны пребывают. Чего для есть ли правильные причины к принятию их на исповедь не окажется, то к собственному их духовному отцу, по довольном увещании, да отошлёт“. Во всех наших монастырях действительно принимают кающихся, по словам Господа, „и грядущего ко Мне не изжену вон“ (Ин.6:33).

Так и поступают наши св. обители и поступают по примеру Церкви древней, как видно из жития преподобного Давида, воспоминаемого св. Церковью 6 сентября. Прп. Давид был разбойником, раскаяние вдруг пробудилось в нём. Пришёл он в монастырь, но игумен не хотел его принять. Наконец, Давид сказал: „так знайте, кто я. Я Давид начальник разбойников. Я пришёл оплакивать грехи свои. Если не примешь, то соберу товарищей своих и разорю твой монастырь“. Игумен не стал отсылать его к приходскому священнику, и Давид разбойник раскаялся и сделался не только кротким и смиренным, но и явился чудотворцем. Но если наш народ русский, если наши православные прихожане иногда обращаются в монастыри для исповедания и св. причащения, то не потому, что они бегают своего приходского священника стыда ради и от заобыклого греха не отстали, а потому что благоговеют перед свв. обителями, ибо в них и богослужение совершается и торжественней и более по уставному, а во многих св. мощи основателей обителей, подвижников – источник чудотворения, в иных же и поныне не прекратился великий подвижнический дух старцев, могущих давать благие советы приходящим. Многие под влиянием сих советов, сильных духовных впечатлений, получаемых в обителях, и благочестивых размышлений, приступают в них к исповеданию и св. причащению, несмотря на то, что уже исповедовались у своих приходских пастырей. Лучше ли будет, если воспретят иереям монашествующим исповедовать обращающихся к ним? Ведь идут то в обитель издалека не гулять, ни песни петь, а молиться и каяться. Не скорбеть о том должны мы, а радоваться, что народ ходит говеть в монастыри. Худо будет, когда по нашим желаниям перестанут ходить в св. обители, тогда перестанут говеть и у нас. Притом бывают благословные причины, почему иногда православные прихожане не обращаются к своим приходским пастырям при исполнении долга исповеди и св. причастия, а говеют и исповедаются на стороне. В нашей епархии развит преимущественно так называемый отхожий промысел, придерживаясь которого прихожане возвращаются в год в свои дома не более трёх–четырёх раз и то на самые короткие сроки, дней на семь к Рождеству, дней на десять к Пасхе и недели на две к покосу, а остальное в году время пребывают на стороне. Говеть народ привык, как известно, Великим, главным образом, постом. Что же теперь, оставаться ли на долгие годы без исповеди и св. причащения лицам, отлучающимся от своего приходского храма! Не жестоко ли это будет с нашей стороны? Если что по данному вопросу можно желать, то разве одного только, чтобы удостоверения о бытии у исповеди и св. причастия выдавались прихожанам, исполнявшим сей долг в обителях, не за печатью только оо. иеромонахов и их подписом, а за печатью монастыря или обители, как о том и заявил епархиальный благочинный протоиерей В.А. Смирнов. По-моему, не о том должны заботиться приходские пастыри, чтобы их пасомые исполняли долг исповеди и св. причастия непременно в своих приходских храмах, а о том, чтобы они ежегодно и неопустительно, где бы то ни было исполняли свой христианский долг“. В.Μ. Скворцов поддержал столь веское суждение о. председателя, но большинство из оо. съезда говорили, что всех этих требований исполнить невозможно, и не при каждом случае они применимы. Не достигнув единомыслия по сему вопросу, боровский съезд поверг его на рассмотрение епархиального миссионерского съезда.

Калужский епархиальный миссионерский съезд, ещё раз обсудив настоящий вопрос, постановил: для достижения единообразия в практике присоединения брачующихся из раскола и для устранения возможности вторичного их уклонения в раскол просить его преосвященство сделать предписание причтам епархии: 1) чтобы воссоединяющийся перед браком был в течении наиболее продолжительного срока наставляем в правилах православной веры; 2) чтобы присоединение совершалось торжественно в большие по возможности праздники перед литургией, на которой воссоединившийся должен непременно приобщиться св. Христовых Таин; 3) чтобы присоединение совершалось приходским священником и лишь с письменного разрешения последнего священником другого прихода и 4) священникам требовать от приобщающихся и присоединяющихся в монастырях удостоверения непременно за подписью настоятеля с приложением его пастырской печати.

* * *

Обсуждая сложный вопрос о средствах борьбы с местным расколо-сектантством, епархиальный съезд прежде всего остановил своё внимание на значении школы в деле миссии. Свящ. В. Изумрудский прочитал интересный доклад²⁷, в котором, обрисовав новые приёмы своей миссионерской деятельности, познакомил собрание с историей Черногрязской школы, которую он сделал проводником в раскольническое население деревни православных взглядов и между прочим правильного понимания единоверия. Преосвященнейший Вениамин, присутствовавший на заседании разъяснил, что только церковно-приходская школа может служить миссии. Он указал много фактов, наблюдаемых им при обозрении приходов епархии, которые свидетельствовали, что земские школы не дают детям в такой же мере религиозно-нравственного воспитания; ученики их не умеют истово креститься, петь и читать в церкви, да и сами учителя не подают должного примера, а некоторые из последних даже не считали нужным во время посещения школы, принять его архипастырского благословения.

В пространном докладе, изложенном живой речью, о. Смирнов ярко нарисовал значение школы как младшей сестры миссии ²⁸.

Соглашаясь с мнением о миссионерском значении школ в деле религиозно-нравственного перевоспитания молодого поколения раскольничьей массы, о. епархиальный наблюдатель, прот. Н. А. Преображенский, разъяснил, что вводить в школу с смешанным составом учеников полемический элемент нежелательно, потому что это способно вызывать недоверие к школе со стороны родителей раскольников, которые берут своих детей обратно из школы, если замечают, что последняя преследует цели не обучения, а обращения, пример чего и был в И-ой школе.

Законоучитель Жиздринской женской прогимназии о. Глаголев доказывал, что при умелом и любовном отношении к делу, объяснение разностей православного учения от иноверного и расколо-сектантского в присутствии учеников неправославных в его школах не вызывает враждебного отношения ни со стороны учеников, ни со стороны отцов.

Ученики иноверцы с удовольствием слушают уроки законоучителя, а отцы обнаруживают интерес к возбуждаемым вопросам. О. законоучитель Ивонской школы, прот. Покровский, по его словам, в названной школе практиковал заучивание по старопечатанным книгам более классических мест, разъясняющих православное учение, и даже указывает на разности в обрядовых вопросах, обращая внимание учеников-раскольников на некоторые неправильности в содержимых ими обрядах, но враждебного отношении к школе не наблюдал и оставил свой метод, подчинившись требованию епархиального наблюдателя.

О. Чебышев заявил, что в низших школах введение полемического элемента нежелательно в виду малоразвитости учеников, которые искажают сообщённые им сведения и родителям передают в искажённом виде. После живого обмена мыслей по этому предмету между членами съезда, В.Μ. Скворцов резюмировал всё сказанное следующим образом. В смешанных школах нельзя преподавание Закона Божия оставить в пределах существующей программы. Школа должна обязательно служить делу миссии Церкви и способствовать обращению раскольников, даже более того, – желательно, чтобы она подготовляла миссионеров из народа. Не вводя в программу полемического элемента, что действительно может вредить школьному делу, желательно, чтобы апологетический материал отнюдь не был забыт; но законоучителям надлежит быть особо тактичными в данном случае.

В связи с данным вопросом о значении церковно-приходской школы свящ. о. Смирновым, законоучителем школ с. Тихонова, где обучается до 400 душ детей раскольников, был возбуждён вопрос о допущении детей раскольников во второклассные школы. Почтенный о. законоучитель доказывал, что в Тихоновской второклассной школе, существующей уже 4 года, есть достаточный опыт, чтобы на основании его утверждать, что ни один питомец из раскольников не выйдет из неё твёрдым в своей вере, а наоборот, одни присоединялись, другие близки к этому и медлят присоединением в виду житейских условий. К сожалению, специальное назначение второклассных школ было причиной того, что в новом положении об этих школах находится запрещение принимать в них раскольников, как немогущих быть впоследствии учителями. Между тем, здесь был уже случай обращения окончившего курс и поступления его в учительскую школу. Поэтому выражено съездом пожелание об исходатайствовании перед высшим начальством разрешения детям раскольников и впредь поступать в Тихоновскую второклассную школу.

П.П. Добромыслов указал на важную роль учителя в деле миссии. Последний является ближайшим помощником пастыря в деле религиозно-нравственного воспитания народа, опыты привлечения народного учителя и к миссионерской деятельности в других епархиях дали вполне благоприятные результаты.

С целью привлечь учителей к миссионерской деятельности съезд постановил: поощрять учителей-миссионеров из миссионерских средств или из средств братства добавочным вознаграждением, а, чтобы учителя церковноприходских школ были более или менее подготовлены к миссионерской деятельности, съезд ходатайствовал перед его преосвященством о введении на будущее время в программу учительских курсов уроков по истории и обличению расколо-сектантства.

В.Μ. Скворцов высказал желание, поддержанное съездом, об учреждении для учителей церковно-приходских и земских школ, изъявивших на то согласие, специальных краткосрочных миссионерских курсов.

Отцами жиздринского уезда, где церковно-приходских школ мало, был поставлен вопрос о привлечении к делу миссии учителей земских школ. О. епархиальный наблюдатель просил священников названного уезда приложить старание прежде всего к увеличению сети церковно-приходских школ. Но чтобы и земскую школу сделать пособницей приходской миссии, съезд постановил: а) просить преосвященного снестись с г. директором народных училищ, не найдёт ли он возможным в земские школы в селениях с раскольническим населением назначать лиц с богословским образованием; б) поощрять учителей земских школ, в которых будет введено обучение церковному пению, особым вознаграждением из сумм миссионерских или братских средств; в) обязать оо. законоучителей в земских школах объяснять детям евангелие в субботние дни и г) ходатайствовать перед г. директором, чтобы ученики земских школ вместе с учителями по возможности исправно посещали и участвовали в богослужении.

В. Μ. Скворцовым был поставлен вопрос о привлечении низших членов причта к миссионерскому служению. Π. П. Добромыслов и И. Ф. Тихомиров указывали на то, что произведённый в этом отношении опыт в епархии в 1896 году, когда Μ. П. Чельцов читал курс истории и обличения раскола для оо. диаконов и псаломщиков епархии, дал неутешительные результаты, так как о миссионерской деятельности этих лиц ничего неизвестно. Но оо. съезда были указаны двое из прослушавших эти курсы и оказавшихся полезными сотрудниками приходскому священнику в миссии. После этого съездом было заслушано по сему предмету постановление козельского съезда об открытии в епархии краткосрочных миссионерских курсов при Оптиной пустыни.

Епархиальный съезд постановил: постановление козельского съезда утвердить и ходатайствовать перед преосвященным об устройстве подобных же курсов и при каком-либо другом монастыре епархии.

О. благочинный Соколов заявил, что расколо-сектантские приходы, как наиболее бедные, являются обычно местами ссылки для священно-церковно-служителей. Между тем последние не всегда ведут себя безупречно на виду у раскольников и сектантов, что даёт последним орудие не только против духовенства, но и самой Церкви.

Съезд постановил: выразить желание, чтобы в приходы епархии, заражённые расколо-сектантством, назначались на священно-церковно-служительские места лица наиболее правоспособные и отличающиеся добрым поведением, а для привлечения их в такие приходы, просить его преосвященство ходатайствовать об обеспечении таких причтов приходов жалованием, иногда и в усиленных размерах, вне очереди.

Прот. Будилин рекомендовал раз в год учреждать миссионерские уездные съезды. Съезд принял предложенную меру сочувственно и постановил: учреждение уездных миссионерских съездов признать полезным, на этих съездах необходимо присутствие окружных миссионеров и, по возможности, епархиальных миссионеров, а также и преподавателя семинарии по кафедре истории и обличения раскола и сектантства.

Присутствуя на заседании съезда преосвященный Вениамин предложил обсудить вопрос об уставности богослужения в виду того, что некоторые священники сокращают службу под предлогом, что в их округе нет раскольников.

В.Μ. Скворцовым было прочитано мнение по этому вопросу в Бозе почившего архим. о. Павла Прусского.

Π.П. Добромыслов высказал по этому вопросу, что светские люди как будто недовольны долгим служением, но на самом деле, где отправляется богослужение полно и истово, там всегда полон храм молящихся. Преосвященный привёл в пример одного очень молодого священника С.-Петербурга, который всегда отправляет службу по уставу, и к нему любят ходить сами интеллигенты как помолиться, так и для долга исповеди и св. причастия. Что касается богомольцев лентяев, кричащих против долгой службы, сказал о. И. В. Полянский, то они собственно никакого служения не хотят; в крайнем случае они могут прийти в церковь попозже, или уйти, не достояв, что ими и делается обычно. Но с другой стороны надо иметь снисхождение к действительно немощным братьям нашим, например, старцам. Надо благоразумием водиться, слишком нельзя и растягивать. Лучше, конечно, всё исполнять по уставу, но по немощи можно допустить и сокращение; во всяком случае не нужно очень торопиться, например: есть священники, которые, идя в церковь, на ходу молитвы читают (положенные перед началом службы вычитывать), чтец начнёт читать кафизмы, а диакон чтение перерывает на полмысли, рассчитывая на невежество народа, поют – рвут, канон почти совсем не читают: нужно памятовать страх Божий. Канон нужно весь читать, стихиры по возможности петь все. Нужно избегать механического чтения и пения, небогобоязненного поведения священно-служащих, что, к сожалению, бывает в некоторых церквах. Служитель алтаря должен благоговейно относиться к священному месту, не должен быть небрежным. Собственно, священник должен заботиться об истовом богослужении, так как строй службы весь зависит от пастыря.

О. благочинный Соколов высказал мнение, с которым согласились и другие члены съезда, чтобы образцом служила семинарская служба, так как из семинарий выходят будущие пастыри Церкви и из неё воспитанники на всю жизнь уносят с собой и взгляд на службу.

Уставное богослужение, заключил Π. П. Добромыслов, желательно везде, но особенно в сёлах, где мистические секты. Штундизм врачуется школой, мистические секты ни логикой, ни школой, так как мистическое сектантство есть заблуждение сердца, полемика с сектантами – мистиками должна быть направлена не на ум, а на сердце. С ним и нужно бороться, направляя всю деятельность на чувство; нужно дать склонным к мистицизму возможность самим участвовать в богослужении, напр., общем пении, что очень полезно, так как благоговейное служение в церкви сильно действует на сердце мистика. Организацией общего пения должна заведовать, церковная школа, но под руководством всего причта.

Живой обмен мнений на епархиальном съезде вызвал вопрос о единоверии, о старых и новых приёмах в противо-раскольничьей миссии. В одном из заседаний было подвергнуто разбору новое раскольничье полемическое сочинение „Церковь временно без епископа“ Усова. О всём этом сообщим в другой раз.

N.

О католическом духовенстве. – Римская Церковь и социал-демократия. – Christian Science в Германии. – Новая секта в Греции. – Австрийские назареяне. – Новый японский пророк Тэтсужиро. – Фанатизм магометан в Марокко. – Чешская академия наук и гр. Толстой.

Среди низшего католического духовенства в Австрии наблюдается сильное недовольство высшей иерархией и своим положением. В то время, как католический епископ Австрии располагает огромными богатствами, низшее духовенство. исполняющее ряд тяжёлых обязанностей, является группой пролетариев, беспрестанно ведущих борьбу с нуждой. Но низшее католическое духовенство не только этим недовольно, пишет венский корреспондент, оно убедилось, что и деятельность его бесплодна, что последняя даже достигает отрицательных результатов. Низший клир состоит из молодёжи, оставляющей университетскую скамью. Она хочет служить свету и истине, но с горечью убеждается, что предписания епископата служат лжи и тьме. Она хочет вести паству по пути истины и ведёт её по пути лжи, она должна проповедовать смирение и идеи клерикализма, когда её взгляд загорается при мысли о прогрессе... Тяжёлое, унизительное положение. Много душевной борьбы переносит молодой священнослужитель, пока приучается молча, слепо повиноваться. Он видит, что многие догматы не находятся в созвучии с современной жизнью, что для упрочения религии эти догматы необходимо изменить, но с поклоном исполняет строгие предписания епископата... Низший клир видит, как движение los von Rom разрастается и не только вследствие политической агитации, а и вследствие того, что многие недовольны догматами католической Церкви и пропагандой католического духовенства. Он видит в своём бессилии, как социал-демократы обличают его клерикальные махинации и увлекают за собой народные массы.

Представители низшего австрийского духовенства решили отныне знать только школу и костёл, от пропаганды же и от агитации в пользу клерикализма решительно отказываются.

Очевидно, что католическое духовенство из университетской молодёжи мало подготовлено к пастырской церковной миссии и занято больше служением прогрессу, чем Христу и Его Церкви.

* * *

Революционная проповедь социал-демократического учения сделала в Италии значительные успехи. Надвигающаяся опасность вызвала в той части итальянского общества, которая заинтересована в сохранении существующего порядка вещей, нарождение так называемой „христианской демократии“. Задачи этого нового общества заключаются в том, чтобы проповедью в низших классах народа христианства не только как отвлечённой доктрины, и как осуществляемой в практической жизни системы общественной справедливости. Общество это собрало вокруг себя свежие силы верующего и предусмотрительного католичества. Оказывая бедным и угнетённым деятельную помощь, общество это начало вызывать к себе среди городского пролетариата некоторую степень доверия и тем затруднять в этой среде распространения социализма.

Но на пути этой попытки мирного и христианского разрешения социального вопроса стал, как и следовало ожидать, апостолический престол. Почитая себя единым первоисточником всего, что творится в католическом мире, папство, естественно, не может примириться с самостоятельным почином, исходящим не от него, а из среды паствы, как бы этот почин ни был желателен по своим целям. И вот вновь возникшему обществу даётся обязательная инструкция. Живое дело, благодаря тому, сразу омертвляется. Всё разнообразие жизненных событий заранее вводится в определённые рамки и утрачивает всю свою непосредственность. Само собой разумеется, что наиболее деятельные и полезные деятели общества необходимо сами собой устраняются из общества, ставшего механическим учреждением, требующим только исполнительности и покорности внешним велениям, причём внутреннее же одушевление общества становится не источником живой деятельности, а началом, подлежащим обузданию и введению в границы инструкций.

Внешний авторитет свой и властвование апостолическая седия поставила выше успеха дела, и орган общества „Il Domani d’Italia“ напрасно протестует против умерщвления своего начинания.

E. А. Е.

* * *

В Германии сильный интерес вызвала к себе секта „Christian Science“ („Христианское Ведение“). Весьма многие считают её проявлением той народной болезни, которая повторяется в каждом новом поколении и особенно усиливается в реакционное время. По поводу этой секты вспоминают деяния Калиостро, Розенкрейцера, сумевших в ХVIII в. опутать своими сетями Фридриха Вильгельма II и многих других высокопоставленных особ. Вспоминают также „Monddoktor’a,“ сумасшедшего портного, принимавшего у себя (в первой четверти XIX в.) десятки тысяч народа для лечения посредством лунного света. Приводят на память всеобщее увлечение в 50-х годах столоверчением, а также предсказания „чуда-ребёнка“ Луизы Браунэ, в сущности истеричной, умственно неразвитой девочки, бывшей слепым орудием в руках разных проходимцев. Наконец, в 70-х годах явились спиритизм и „четвёртое измерение“.

К подобным же проявлениям народного суеверия, которым пользуются разные шарлатаны, причисляют и „Christian Science“, пересаженный с американской почвы на европейскую.

Однако повсюду распространившееся возбуждение против этой секты, по-видимому, не причиняет ей никакого ущерба. Последователи „Christian Science“, или, как её называют немцы, „Gesundbeten“, – врачевание молитвой, – наняли в Берлине собственное помещение для своих молитвенных собраний. Какой всеобщий интерес возбуждает секта, следует уже из того, что на родине секты сочинение Mrs. Eddy (одной из руководительниц её) лишь на английском языке выдержало 220 изданий. Однако основное учение этой секты ещё мало выяснено, хотя уже очевидно, что одной из преследуемых ею целей является добывание средств. В последней книжке органа „Christian Science“ – „Deutsches Monatsheft“ – говорится следующее: „нашу врачебную деятельность называют „Gesundbeten“, – врачеванием молитвой; мы решительно протестуем против этого ложного наименования. Неверно, будто мы исцеляем через так называемые „моления“, и вообще мы совсем не исцеляем, но наша вера в Бога, упование на Него, Творца и Вседержителя, есть уже само по себе средство к исцелению; Сам Бог есть исцеляющее начало. Бог есть Дух, и всякая помощь от Него может оказываться только духовным образом, т. е. через внутреннее сознание. Мы утверждаем, что можем подчинить материю, лишь только будем проникнуты единым, абсолютным Духом Божиим. Пока больной полагается на физическое врачевание, он не может получить никакой помощи духовным образом. Болезнь остаётся неизменной, страшной действительностью, пока ты веришь в материю и ей приписываешь более могущества, чем духу. Если тебе удалось уничтожить в больном страх, то он уже здоров... Христианское Ведение, давая более здравое направление мышлению, тем самым стремится устранить причины физических болезней“...

По этим выдержкам, сущность „Christian Science“, очевидно, состоит не в том, что молитвой низводят действие всемогущества Божия, „вмешивающегося“ таким образом в законы природы для изменения течения болезни, что вообще отвергает немецкое рационалистическое мировоззрение, но в том, что человек побуждается презирать преходящее бедствие и таким образом забывать о нём. Это учение было бы весьма возвышенным, если бы способы богомоления и плата за него не казались не совсем удобными для него; притом сами больные понимают всё это дело, как мирское, внешнее, физическое: они ожидают физического исцеления без всякой перемены их душевного состояния, и прежде всего, как взаимной услуги за их собственные денежки. Впрочем, такой же коммерческий взгляд мы находим и в католической Церкви, если не в догматах, то в некоторых обрядах её.

В одном из открытых собраний секты некто Штекер высказал между прочим следующее: не только в апостольские, но и в после-апостольские времена (хотя и в более слабой степени) бывали чудесные исцеления. Можно даже ручаться, что dr. Мартин Лютер своей пламенной молитвой спас от тяжкой болезни своего верного сподвижника Филиппа Меланхтона. Штекер рассказал также один случай, имевший место в Берлине несколько лет назад. Одна женщина пролежала без движения целых три месяца вследствие ревматизма; никакие усилия врачей не могли спасти её. Однажды мужу её какой-то внутренний голос внушил мысль помолиться Богу для исцеления жены. И вот вместе с своим другом он вознёс Богу искреннюю молитву, и после того почувствовал, что его молитва услышана. Через два дня жена встала внезапно с постели без всякого признака болезни, без всякой хотя бы незначительной слабости.

Однако в Германии вообще плохо верят в возможность подобных чудесных исцелений и не считают доказанным, чтобы в после-апостольские времена действительно были такие случаи. В периодической же печати всё сильнее и сильнее раздаются протесты против вновь народившейся секты.

* * *

В Аркадии появилась новая секта, число приверженцев которой пока ещё весьма ограничено. Секта эта основана монахом-расстригой Нифонтом Дракопуло, почему и последователи её называются нифонианами.

Символ веры этого нового толка состоит из следующих 14 членов:

1. После смерти апостолов Дух Божий покинул Церковь. 2. Воскресение Спасителя было только кажущееся, а не действительное. 3. У Спасителя были младшие братья. 4. Нет ипостаси высшей человека. 5. Молиться следует не в церквах. 6. Не принадлежащий к согласию Нифонта бродит во тьме. 7. Нифониане состоят в общении с Духом Святым и обладают истинным разумением Евангелия. 8. Нифониане должны почитать Нифонта, апостола Божия, за отца. 9. За братьев своих они должны почитать не братьев своих по крови, но собратий по учению. 11. Монастыри следует закрыть. 12. Клир следует уничтожить. 13. Посты надлежит отменить. 14. Надлежит основать вселенскую религиозную демократию, – само собой, на принципах нифонизма.

* * *

Секта назареян начинает весьма беспокоить австро-венгерские власти. Назареяне категорически отказываются отбывать воинскую повинность, и суровые кары, которые налагаются на них судом, не страшат их и не заставляют браться за оружие.

Недавно на этой почве произошёл такой случай. Один из назареян, Павел Иокус, попавший на службу и подвергшийся за отказ надеть мундир и взять в руки ружье трёхгодичному тюремному заключению, в конце концов уступил убеждениям своей молодой жены, умолявшей его не противиться требованиям властей, и согласился преступить заветы своего учения.

И вот ежедневно, на площади Офена, куда выводят солдат для обучения, наблюдается такая сцена: молодой новобранец, видимо отставший в воинской науке от своих сотоварищей, усердно делает ружейные артикулы и... заливается в тоже время горючими слезами (Figaro).

Известный Мавр Иокай советует употреблять новобранцев для лазаретной и вообще нестроевой службы, но военные власти и слышать не хотят об этом (Morning Leader).

* * *

В Японии появился пророк-пропагандист новой религии. Весьма многие японцы в настоящее время не удовлетворяются двумя национальными культами – буддизмом и шинтоизмом, но они не желают также принять ни одной из главных существующих теперь религий. Некий Тэтсужиро, новый японский пророк, ведущий свою пропаганду при помощи собраний, брошюр и т. п., проповедует, что католицизм ближе стоит к фетишизму и многобожию, чем шинтоизм; протестантство также признаёт слишком большую силу за писанием и обрядами, чем, например, буддизм. Таковы же, с точки зрения японского проповедника, и магометанство, и иудейская религия. Худшими же из существующих религий он считает вишнаизм и шиваизм. Поэтому он уверен, что благоразумные японцы не захотят исповедовать ни одной из упомянутых религий, и в виду этого он стремится создать новую религиозную систему совершенно без всякого внешнего обряда, основными пунктами которой явилось бы бытие единого и единоличного Божества, существование души и её бессмертие; нравственное учение своё он основывает на естественной морали. „ĽIndépendance Beige“, сообщая об этом проповеднике, замечает, что бравый японец не подозревает, что его идея стара, как мир, и что она представляет не более, как утопию, подобную тем, которыми увлекались и некоторые европейцы: Ж. Ж. Руссо, Вольтер, Беранже...

* * *

В Марокко, в некоторых местах, господствует сильное возбуждение среди фанатиков-магометан против „неверных“. Так, племя Филали, обитающее в оазисе Тафилельт, объявило священную войну (джегад) против французов. Султан мароккский, озабоченный сохранением добрых отношений с Францией, немедленно отправил к этому племени эмиссара с повелением немедленно восстановить мир. Начальники некоторых мятежных отрядов ответили, что они не могут выносить соседство неверных иностранцев и что они желают вести с французами войну.

Войско, собранное со всевозможною поспешностью, выступило в оазис, чтобы подавить восстание. Мятежным фанатикам (особенно каидам) было объявлено, что если они не успокоятся, то все племя Филали будет уничтожено.

* * *

– Из Праги сообщают в «Patrie»: Чешская академия наук выбрала несколько почётных членов, в том числе и графа Льва Толстого. Когда список был представлен наследному эрцгерцогу Францу-Фердинанду, как покровителю академии, с тем, чтобы он представил его на утверждение императору Францу-Иосифу, эрцгерцог по собственному почину вычеркнул имя графа Льва Толстого.

А. Ф.

(Критико-философский этюд).

Я прочитал эту книгу, и мне стало больно, очень больно и страшно при мысли, что её автор, может быть, накануне смерти.

Книга даёт право и надежду думать, что Лев Николаевич недалёк „от возврата на путь свой“, и эта мысль о возможности для него обращения заставляет смотреть туда на юг²⁹ с страстным ожиданием и тревожной надеждой.

Конечно, книгу нельзя назвать православной. Лев Николаевич не может отрешиться от привычки думать и особенно говорить в пантеистическом стиле. В книге делаются старые вылазки против догмата Троичности, искупления и др.

Да и появилась книга ранее известного ответа св. синоду. Тем не менее симптомы возвращения к чисто-теистическому воззрению очевидны. „В начале было разумение жизни, и разумение жизни было Бог“... Такими словами начинается „евангелие“ яснополянского пророка.

Это был не пантеизм, а почти атеизм. Бог – это разум, „смысл, понимание жизни“... И Он весь в человеке. Его нет за пределами человеческого сердца. Бог – это имя для отвлечённого понятия, принципа разумения и только. Иногда Толстой называет Бога и иначе.

Но всегда этот Бог только самосознание человека, в крайнем случае, Бог – „бездна“ Ренана, отвлечённая основа сознательной жизни.

И вот новые слова, новые звуки.

„Я, – говорит Лев Николаевич, – видел явления жизни, не думая, откуда эти явления, и почему я вижу их. Потом понял, что всё, что я вижу, происходит от света, который есть разумение, и я так обрадовался, что всё свёл к одному, что совершенно удовлетворился признанием одного разумения началом всего... (т. е. Богом).

Но потом, – продолжает граф, – я увидел, что разумение есть нечто доходящее до меня через какое-то матовое стекло, – свет вижу, но то, что даёт этот свет, не знаю, но знаю, что оно есть.

Это что-то, что есть источник света и есть Бог!“ Таким образом, старый догмат: „разумение жизни – Бог“ был по признанию графа просто ошибкой чувства; Лев Николаевич очень обрадовался своему открытию, будто разум – основа жизни, и, по собственному признанию, опрометчиво провозгласил его Богом. Теперь он признаёт, что разумение в человеке это не свет, а только „отсвет“, отражение от бесконечного внешнего света.

„Я разумен, но, чтобы жизнь была разумна, нужно признать разумную цель мира, и цель эта должна быть вне меня“ (и до меня и после меня). (Мысли, 23).

Эту мысль, что Бог не в человеке только, а и вне его, Л. Н. далее высказывает и определённее. „Одно время мне думалось, – пишет Лев Николаевич, – что можно удовлетвориться одним понятием и признанием Того Бога, Который есть во мне, не признавая Бога в Самом Себе, вне меня, Того, Который вложил в меня частицу Себя. И удивительное дело, мне стало становиться скучно, уныло, страшно... Я почувствовал, что я вдруг страшно упал духом и тут же догадался, что это произошло от того, что я ушёл от Бога. Я стал думать, есть ли Бог, или нет Его, – и когда решил: да есть (вне меня), я будто вновь нашёл, и так мне радостно стало (Мысли, 19).

И удивительно, – продолжает Толстой, – как мог я не видеть прежде той несомненной истины, что за этим миром и нашей жизнью есть Кто-то, что-то, знающее для чего существует этот мир“... (Мысли, 8).

Бог неограничен, а всё то, что я считал в себе Божьим, ограниченно. Я – существо живущее 63 года, Бог – существо живущее вечно. Я – существо мыслящее в пределах моего понимания, Бог – существо мыслящее беспредельно... (Мысли, 14).

Человек познаёт Бога, по мнению Л. Н., в чувстве полной зависимости от Него, почти тожественном с тем чувством, каким ребёнок с ещё неразвитым сознанием знает мать, у груди которой он лежит.

Нет сомнения, что всё это только с большими натяжками может быть истолковано (если только может) в пантеистическом смысле, – а если вдуматься в отношение Бога, живущего в человеке, к этому внешнему существу, то от пантеизма Толстого не остаётся ровно ничего, он (пантеизм) становится слишком теистическим, если можно так выразиться. Моё личное „я“, по мнению Льва Николаевича, может быть в единении с Источником разума и света, но может и разорвать это единение. Оно может уйти от Бога и сознательно идти против Него.

Когда человек уходит от Бога, ему страшно и скучно. „К кому обращусь я в своей ограниченности и беспомощности? – молится Толстой к людям. Они не верят в то, что говорят, они мучаются страхом перед смертью, собой и перед Тобой, Господи, Которого не хотят назвать.

И я не называл Тебя долго и знал, как этот обман гложет сердце, и страшен огонь отчаяния, таящийся в сердце не называющего Тебя. Но я назвал Тебя, и страдания мои кончились. Долго блуждал я в мерзости юности моей и отучил себя от хождения по путям Твоим. Господи, прости мне заблуждения юности моей и помоги мне также радостно нести, как радостно я принимаю иго Твоё“ (Мысли, стр. 46).

Не согласится ли читатель, что такие отношения между частичкой Бога в человеке и Богом вне человека не вяжутся с пантеистическим представлением о Боге.

От пантеистического Бога нельзя уйти в себя, потому что часть общего сознания не может быть в противоречии с целым, все проявления абсолютного в человеке будут только необходимыми выражениями развития этого абсолютного, они не могут сознаваться, как грех против Духа Святого, как бунт против Источника света и жизни...

„Когда я убедился, – пишет Толстой, – что нельзя не верить в Бога вне меня, у меня явилась твёрдая уверенность, что мне можно и должно обращаться с Ним, и Он услышит меня (Мысли, 19).

Он слышит! „Может быть“, – спрашивает граф, – „это и есть то, что другие зовут живым Богом; если это – это, то я виноват перед ними, когда оспаривал их“ (Мысли, 20 стр.).

Знаменательное признание, – только Лев Николаевич уже забывает, что ранее он оспаривал вовсе не по недоразумению, а потому, что его точка зрения была другой. „Если это – это...

Да это – то вернее, почти то.

Лев Николаевич слышит веяние Бога живого, но старая манера думать, или, точнее, говорить пантеистически мешает ему воскликнуть: „Верую, Господи, верую, как все, помоги моему неверию“.

Однако и здесь уже он решается сказать, что Бог – Существо не понятие, а Существо, то, что православные зовут живым Богом в противоположность Богу пантеистическому“ (Мысли, стр. 30). Значит, Бог есть личность свободная, разумная, живая? Нет, говорит Лев Николаевич, нельзя назвать Бога личностью. Личность ограничена, а Бог безграничен (Мысли, 30).

Старые слова, но будет ошибкой, если здесь признать старые мысли. Нет, Лев Николаевич признаёт живого, разумно-свободного, то есть, личного Бога...

Его возражения против личности Бога спор только из-за слов. „Личность, – рассуждает Лев Николаевич, – есть отграничение „я“ от другого „я“, – поэтому даже человека нельзя мыслить личностью, если бы не было другого человека, от которого сознание отделяло бы его „я“ (Ibid. 30).

Для Бога, как единого, нет другого я, от которого отграничивалось бы Его „Я“, и потому мыслить Его личностью невозможно“...

Конечно, против этого рассуждения можно возражать с философской точки зрения и с догматической (с точки зрения догмата о Троичности), но что в нем нельзя видеть отрицание личного Бога – несомненно.

Нужно, чтобы Бог мыслился, как самосознающее разумное, свободное, лежащее вне мира и жизни Существо.

Толстой определяет Бога именно в этих выражениях.

„Удивительно, – цитируем во второй раз, – как мог я не: видеть прежде той несомненной истины, что за этим миром и нашей жизнью есть Кто-то, что-то знающее для чего существует этот мир“. За этим миром и этой жизнью... Следовательно, здесь Толстой борется уже не против православной идеи о Боге личном, а только считает не строго точным в приложении к Бесконечному взятое из человеческого сознания понятие личности.

Но только не лучше ли думать, что и в человеке-то необходимость в целях познания своего „я“ противополагать себя другому есть недостаток личного сознания, что он становится личностью тем более, чем менее в целях сознания нуждается в отграничении своей личности, от другой. Сам Толстой сознаёт, что собственно на человеческом языке нельзя Бога не назвать личностью. Как бы то ни было, Бог не чувство, не отвлечённость, а реальное Существо.

Насколько обособленно это существо от мира, мы видели. По мнению Льва Николаевича, нет ничего страннее, как отождествлять Бога с Его проявлениями в мире, не только в человеке. Бог вне мира и жизни...

Разбирая агностицизм, который не хочет видеть ничего вне мира и его законов, хочет объяснить существование мира без признания разумной, вне всего мира лежащей, причины, – он признаёт это воззрение неразумным и неприемлемым для человеческого сознания (ib. 23 и д.). Я думаю, всё это очень ясно.

Что же мешает признать теистической книгу Льва Николаевича? Несколько фраз, несомненно противоречащих теистической идее, но таких фраз, которые опровергаются всем содержанием книги.

Книга отрицает творение, – это раз; она каждого человека считает делением Бога, Его частью, не созданием Бога, а именно Его дроблением. Первая мысль, поскольку она не касается человека, не отрицание, а только отказ от решения вопроса. Толстой признаёт, что Бог „начало начал“, Он дал жизнь бытию, но каким образом возникает от Него этот мир, это вопросы, которые должны остаться неотвеченными, хотя учение о творении мира Богом положительно не нравится Льву Николаевичу. Однако если выбирать между творением и мыслью будто всё всегда было без начала, то вторая мысль менее разумна и менее понятна (ib. 9 и д.).

„Бог начало разума... Человек разумен, но откуда в нём эта разумность? Ты скажешь, – от развития живого?

Но само развитие предполагает зерно, зародыш развития, принцип разумности, и этот принцип есть Бог, существовавший очевидно до начала процесса (ib. 23).

А если так, то как же понимать происхождение мира от Бога? Что же это, как не творение, если Он не есть сам процесс! „Нет, – отвечает Толстой, – и всё есть деление Бога“. Это уже туманно и явно отзывается пантеизмом... Однако Толстой почти несомненно должен прийти к догме творения в первой же попытке продолжить свои „мысли о Боге“.

Почему он не хочет признать Бога творцом? Потому, что это значит признать этого Бога создателем зла: „Нет Творца, Творец равнодушен к людям, Он допускает и творит страдания и зло... Бог Дух избавляет от страданий и зла“... Трудно понять, почему мысль Льва Николаевича становится такой нелогичной, (ibid. 15). Ниже несколькими строками Лев Николаевич утверждает, что зло возникло от греха, ошибок человека, а не от Бога, и Бог невиновен в них (Мысли, 16). Какой же смысл в предыдущих рассуждениях? Этого мало. Именно логика Льва Николаевича требует признания творения.

В сущности, его учение в данном пункте очень старо и очень знакомо. Это собственно буквально то же, что говорит Фихте: „Бог, вечно сознательная сущность, есть единство бесконечно многих сил, которые Он объемлет в Себе и сдерживает в единстве, эти силы составляют Его натуру, суть его реальные, жизненные силы. Каждая из этих сил есть первоначальное положение (Unposition), но, как такое, дремлющая или сокровенная потенция, связанная единством с Богом... Творение не есть собственно произведение (Hervorbringung) чего-либо Богом, а только выступление в раздельных моментах, во времени того, что в полном Боге (vollem Gotts) существует связанно.

„В каждой из этих сил, объединённых в Боге, заключается особенный, свойственный ему принцип воли, который делает его способным стать конечным, и обнаружение которого определяет его к бытию конечному и т. д.“

Но что такое учение Фихте? Это так называемый полупантеизм. Это движение в сторону теизма настолько по прямой линии, что теистические выводы отсюда почти неизбежны. Мы припомним замечание Льва Николаевича об отношении частей к целому.

Он признаёт, что части действуют самостоятельно сами по себе, более они являются чем-то противостоящим Богу, – враждебным Богу. Он просит прощения у Бога за то, что блуждал по иным, не Его путям и т. д...

В другом месте Лев Николаевич высказывает ещё ярче: „Чтобы установить в мире царство Божие, единение, служение другому, Богу не нужно было делать это Самому. Он вложил в человека разум, освободил в человеке любовь и т. д.“... (Мысли, 36) Мы уже сказали, что это удобно· сказать о душе человека, как создании Бога, обособленной от Него и одарённой от Бога своей волей, с ограниченной разумностью с возможностью конечного, т. е., разумного и неразумного выражения воли, но совсем странно говорить о части Бога, о душе, как одном из Его делений. Откуда прежде всего это зло, падение, откуда и зачем эта необходимость возвращения к истине, как возможно отделение частей от целого, хотя бы даже не враждебных, но всё-же ранее объединённых в Боге?

Сами частные силы отделились от целого, в котором были объединены разумностью (Intelligenz)?

Как? Самотворческим актом посредством некоторого „скачка“, как говорит Шеллинг, т. е. чудом. Но этот скачок ясно asulum ignorantiae, ясно, что это „отпадение“ сил от Бога, собственно иррационально признать его значит допустить скачок и в мысли, сделать в мысли сознательный, намеренный пропуск.

Безграничная разумность, свобода и святость не может подлежать закону падения и в своих делениях: в делении разумность не может преложиться в неразумность. Фихте (кажется и Толстой) вынужден допустить, что это отделение попускает (Zulassen) Бог. Но снова вопрос, который задаёт и сам Толстой: „зачем же Бог разделился в Себе“, восстал против Себя? (Мысли, 34). Бог допускает отделение от Себя отдельным силам, чтобы: в них родились ошибка и грех?

Он попускает собственной окончательной абсолютной (по Толстому) разумности перейти в полуразумность, чтобы дать человеку, который не что-либо иное, как Он (если он его деление, а не творение), поправить эту сознательную ошибку, возвратить к разумности „неразумие“ жизни. Это была бы очень странная „комедия“ мирового процесса, которую конечно нельзя принять и которую и Толстой и Фихте приняли только из боязни прямого перехода к истине творения. Очевидно, что если жизнь человека „попущенье“ со стороны Бога ошибок и греха, то это попущенье понятно только как процесс развития существа по существу своему конечного и не абсолютно разумного, а не процесс развития Разумного, отрекшего от разума, Святого, отрекшего от святости. От признания живого Бога, – пишет Грот, – естественный и прямой переход к истинам христианской метафизики, учению о грехопадении, искуплении и т. д. (Толстой и Ницше 1894 г. 25 стр.).

Теизм даже в такой форме, не вполне определившейся, как он выражен в кн. гр. Л. Н. Толстого „Мысли о Боге“, ведёт в церковь.

Фауст, перелагая пролог Евангелия от Иоанна, в начале написал: В начале был разум... Потом поправил: В начале было дело...

Толстой написал почти также: в начале было разумение жизни... Теперь он переправил и пишет: В начале было вечная и разумная, отдельная от мира, причина жизни... Но за такой передачей обязательно продолжение Иоанна: Всё через Него (а не из Него) было, и без Него ничего не было из того, что было...

И. Михаил

В 1874 году братством св. Петра митрополита в Москве издана книга: „Истинно древняя и истинно православная Христова Церковь“, составленная, как известно, Григорием, митрополитом Новгородским и Петербургским, а в этом издании рассмотренная членами названного братства, и издателями по местам сделаны особые примечания. В этой книге на листе 309 приведена из учительного евангелия следующая выдержка: „Еретицы, не суще священницы, смеют тайными святыми действовать: крестити, венчати, и пр. Но таковое их дерзновение есть от лукавого духа“ ' и т. д. На обороте 310 стран., по окончании выдержки, сделано указание, что место это находится в поучении в неделю перед Просвещением, часть 2, стран. 94. Возникает вопрос: из какого же учительного евангелия взята эта выписка, так как таковых евангелий существует не одно? Есть 2 учительных евангелия: одно составляет творение иеромонаха Кирилла Трацквиллиона, которое издавалось в Москве 3 раза: в 1629, 1642 и 1651 годах; другое принадлежит творению св. Каллиста и также было напечатано в Москве 3 раза: 1633, 1640 и в 1652 годах. На которое из этих 2-х евангелий сослался покойный митрополит Григорий, неизвестно. Между тем в руках раскольников есть ещё учительное евангелие, которое издано при патриархе Иосифе, и в котором нет подобной цитаты. Миссионеру приходится быть в затруднении в подобных случаях, а потом совсем игнорировать это свидетельство, как составляющий пункт пререкания между им и старообрядцами. Главное затруднение для миссионера состоит в том, что он не может сказать, кому вышеприведённое место, так сильно обличающее, например, беспоповцев, принадлежит: Кириллу иеромонаху, или св. Каллисту? И во всех ли изданиях их имеется это место? Книги этих авторов редки; самому миссионеру проверить нельзя.

Покорно прошу Редакцию „Миссион. Обозр.“ напечатать мой запрос на тот конец, что редактировавшие новое издание книги митрополита Григория потщатся дать ответ вопрошающим о сём и точно указать, где находится означенное место, и в каком году издана эта книга, и где можно её видеть?

Решение этого вопроса ждут у нас многие, так как старообрядцы обозвали книгу Григория митрополита ложной и вышеуказанное место приписали его личной выдумке для обмана простых лиц.

* * *

В 1888 году то же братство св. Петра в Москве издало книжку „Краткие известия о существующих в расколе сектах, об их происхождении, учении“... Сочинение о. архимандрита Павла. В этой книжице на странице 61-й, под цифрой счисления сект 15-я, „Филипповцы“ сказано: Филиппово согласие существует в Москве, в Петербурге, Угличе, Кимре, Одессе и др. местах; но от Нижнего по всей Волге его не обретается“.

Такое свидетельство покойного о. Павла недостоверно. Нужно дивиться, как он мог сказать это. В Саратове купец Иван Никифоров Уфимцев принадлежит к этой секте давно; у него есть единомышленники и столько их, что они составляют свою общину, которой и управляет Уфимцев. Покойный о. Павел беседовал в Саратове (см. т. I, стран. 331); это было в 1871-м году; я был ещё старообрядцем; но до его приезда за 2 года, мы ходили к Уфимцеву в дом и убеждали его перейти в наше общество приемлющих австрийское священство, которое тогда я считал истинной Христовой Церковью. Беседа была шумная; на ней была масса беспоповцев и „наших“ по австрийскому священству. В это время Уфимцеву было лет 40, а он держался Филиппова согласия до нашей беседы с ним лет 20. Это он сам и сказал нам: „я, говорит, 20 лет содержу свою св. веру, а вы, обливанники, пришли меня отвратить от неё“ и пр. От Уфимцева восприняли учение крестьяне с. Алферьевки, д. Марьевки, с. Крутца, с. Телегина, Пензенского у. и губернии, которые и содержат это своё согласие доселе и тоже очень давно. Свидетельством сего служит нынешний наставник у филипповцев, крестьянин Иван Савельев, который служит наставником более 30 лет, и избран в наставники по указанию купца Уфимцева.

Итак, филиппово согласие – секта давно уже существует в Саратове и Пензе, и покойный о. Павел Прусский не мог не знать сего обстоятельства.

Мис. свящ. Констант. Попов

Под таким заглавием была выпущена в свет Робертом Грассманом брошюра весьма любопытного содержания, которая доселе выдержала более тридцати изданий. Из этой брошюры легко видеть, к каким поистине чудовищным последствиям приводит целибат римскую иерархию. По свидетельству своих патеров духовников католического духовенства, только самый незначительный процент из числа ксёндзов сохраняет целомудрие. Так «из исповедавшихся у патера Хиники 200 ксёндзов 179 впали в грех прелюбодеяния» (стр. 14). «Из них один имел на исповеди 1,500 женщин и девушек и развратил 1,000 из них» (ib). Другой видный священник Хиацинт в той же книге (Хиники) заявил, что из 100 духовных отцов 99 впали в прелюбодеяние с своими духовными дочерями (ib). Такова фактическая сторона этой ужасной исторической трагедии. Гораздо постыднее и позорнее то обстоятельство, что такой ненормальный порядок вещей поддерживается каноническими правилами римской Церкви, и что сами папы смотрят сквозь пальцы на эти новые Содом и Гоморру. Грассман тщательно выписал все удивительные по бесстыдству и цинизму наставления и вопросы, предлагаемые исповедующимся женщинам и девушкам, которые содержатся в «Moraltheologie der römischen Kirche» de-Liguori’zu санкционированы папами Пием IX и Львом XIII, как лучшее руководство для католических духовников. Он внимательно и добросовестно, по его собственным словам, штудировал «Theologie moralis» Liguori’s, но в 8 томах этого произведения не нашёл ни одного нравственного положения, а лишь пространные описания всех родов блуда и безнравственности, которые нравственному человеку известны только по имени» (7 стр.). Исповедь по этому руководству есть самое грубое издевательство над женской стыдливостью и в большинстве случаев ведёт за собой нравственное растление и страстное возбуждение исповедующего и исповедующейся. Ксёндз, в случае, если бы исповедница каялась общо, должен ставить самые подробные и мелочные вопросы касательно полового сожития с мужем и обстоятельств прелюбодеяния с посторонним мужчиной (см. 9 стр.).

Он должен спрашивать невинную девушку о таких мерзостях, о которых она никогда бы ничего не узнала, если бы её обязательно не просветил услужливый пастырь. Как, напр., можно допустить подобный вопрос: Fecisti quod quaedam mulieres solent, quoddam molimen aut machinamentum in modum vitilis membri ad membranam tuae voluptatis et illud loco verendorum tuorum aut alterius cum aliquibus ligaturis, ut fornicationem faceres cum aliis miereribus, vel alia eodem instrumento, sive alia tecum? (Burchard. Comp Theol. moralis p. 118). Или такой: 3) Fecisti quod quaedam mulieres facere solent, quando libidinem se vexantem extinguere volunt, quae se conjungunt quasi coire debeant ut possint, et conjungunt invicem puelperia sua, et sic, fricando pruritum illarum extinguere desideram? Заметив у девушки возбуждение, ксёндз по Дебрайну (Debreyne), должен спросить: не пробовала ли она удовлетворить свою похоть, большое ли удовольствие получила и т. д.

Неудивительно, что подобная исповедь в большинстве случаев кончается преступлением. Тем более, что на подобные преступления католическая Церковь смотрит очень снисходительно. Сам св. Лигурий говорит, что не должно порицать патера, который падёт однажды в месяц (14 стр.). „И в самом деле, пишет Грассман, искушение для патера столь опасно, что только камень мог бы не пасть. Вообрази себе, ты обязан, будучи неженатым вести самые трудные и похотливые разговоры с глазу на глаз с юной девушкой или хорошенькой женщиной. Представь себе, что исповедующаяся рассказывает, как она согрешила с прежним духовным отцом, не утаивая ни малейшей мелочи. Кто может перенести подобные искушения, особенно если они повторяются ежедневно. Это поистине сатанинское учреждение“. Читая подобные вещи, нельзя не подивиться мудрости и осмотрительности нашей Церкви православной, которая никогда не требовала от своих священников безбрачной жизни. Факты, описанные Грассманом (за точность его сообщений ручается троекратное одобрение этой брошюры известным проф. Иенского университета Ниппольдом, штетинским ландгерихтом и государственным), в его брошюре в недавнее ещё время взволновали всю Германию, и многие мужья и отцы перестали пускать своих жён и дочерей на исповедь. Но сети, сплетённые иезуитами в течение многих веков, не так-то легко порвать, и католический патер доселе царит над совестью миллионов... Для чего?.. До всяком случае не для того, чтобы очистить и возвысить её...

Μ. Леонович

В нашей миссионерской литературе, довольно богатой полемическими и апологетическими противо-сектантскими сочинениями, почти нет таких популярных брошюр по обличению скопчества, которые можно было бы рекомендовать для чтения простому народу. Поименованная брошюра г. Добромыслова представляет в этом отношении первый опыт, поэтому мы считаем нужным обратить на неё внимание противо-сектантских миссионеров и священников селений, заражённых скопчеством.

В первой главе своей брошюры (стр. 5–10) г. Добромыслов, пользуясь современными исследованиями о сектах хлыстов и скопцов, излагает учение скопцов об оскоплении. Вторая глава (стр. 11–21) посвящена разбору мест св. Писания ветхого и нового завета, приводимых скопцами в защиту их учения об оскоплении.

В третьей главе брошюры г. Добромыслов доказывает, что операцией оскопления сектанты не достигают своей цели, так как, где нет чистоты помыслов, отсечение членов не даст нравственной чистоты (Прем. Сир30:19–21). Природа как бы мстит скопцам за нарушение её законов, и у оскоплённых, по их же собственным показаниям, после операции развивается страшная похотливость, порождающая в несчастных жертвах религиозного ослепления и фанатизма самые дикие и гнусные пороки. В кратком заключении к своей брошюре г. Добромыслов делает замечание об отношении к оскоплению нашего гражданского законодательства.

Таково вкратце содержание брошюры г. Добромыслова. Желательно возможно широкое распространение её среди населения местностей, заражённых скопческою ересью.

Священник Евираф Овсянников

Первое издание этой книги появилось в начале 80 годов, но уже в 87 году потребовалось новое издание. Теперь книга выходит третьим изданием. – и это неудивительно. Вопросы воспитания – вопросы, вечно близкие человеку, и особенно в наше время педагогической горячки. К тому же самое имя почтенного автора много говорит всякому образованному русскому человеку и ручается за интерес произведения.

Книга о. Мальцева состоит из четырёх частей.

Часть I – педагогическая посвящена основным началам педагогики. Здесь даётся определение педагогики, говорится о цели и средствах воспитания. Автор следует весьма глубокому и верному взгляду Лейбница: «Нет нужды давать правила, советы и наставления, которые легко забываются. Достаточно изучить природу души с её слабостями и недостатками, а средства для устранения их найти нетрудно». Согласно этому воззрению автор подробно останавливается на рассмотрении душевной жизни человека, её существенных элементов и важнейших явлений (часть II, психологическая), выделяя при этом рассмотрение мыслительного процесса в особый отдел (часть III, логическая), IV часть – физическая трактует о воспитании детей с первых дней жизни.

В конце книги приложен обширный указатель литературы по педагогике, русской и иностранной, за что особенно должно быть признательным автору.

Вообще книга может быть прочтена с интересом и пользой, за что ручается уже сам успех её прежних изданий.

М. Леонович

Настоящая брошюрка представляет речь, читанную в торжественном собрании Тверского отдела Императорского Палестинского Общества. В ней автор излагает и иллюстрирует историю искушения не только по евангелистам, но и поэтическим изображениям других писателей, поэтов, художников и т. п. В связи с историей, автор живописно рисует и саму местность искушения, и дорогу к ней от Иерусалима. Автор часто обращается к поэме Мильтона „Возвращённый рай“, к Фаррару, Тарееву и др.; попутно касается ближайших окрестных царств, которые показал сатана Иисусу Христу – Ассирии, Парфии, Греции и Рима; разъясняет ответ Спасителя „Иди за Мною, сатана“, говорит по этому поводу о картине искушения И. Е. Репина и в заключение касается легендарной поэмы Ф. Μ. Достоевского „Великий инквизитор“, имеющей близкое отношение к событию трёх искушений. Вообще брошюра написана довольно живо и интересно.

Свящ. Μ. Лисицын

В июньской книжке „Миссионерского Обозрения“ появилась статья г. Чельцова: „О некоторых писательских приёмах в нашей духовной литературе“. В этой статье раздаётся довольно откровенная и оригинальная скорбь, что „пишем мы (духовные писатели), пишем, и похвал себе не слышим“ от так называемого светского образованного общества, или „интеллигенции“’!.. Виновницей такой беды является, по мнению автора статьи, исключительно духовная литература, по адресу которой он и расточает обильные, но крайне несправедливые упрёки... Оказывается, что духовная литература отличается и „неудобочитаемостью“ и „совершенной нечитаемостью, в силу плохого изложения“, и „бесцеремонностью и неприличием критических приёмов“ и „разработкой вопросов мёртвых, никого не интересующих“... А во всём этом виновна „семинарская бурса“, преподаватели которой, по мнению г. Чельцова, „мало читают, ещё менее того пишут и скоро погрязают в провинциальной тине“!..

Вот уж поистине „бедный Макар“ – эта „семинарская бурса“ и всегда-то на неё „шишки валят“, коль скоро писатели задаются целью снискать себе похвалы от так называемой „интеллигенции“!.. И замечательное явление: как только г. Чельцов (духовный писатель) принял на себя роль самообличителя, тотчас стяжал себе „похвалы“ от „интеллигентной“ газеты „СПб. Ведомостей“!..

С такими взглядами на духовную литературу приступил г. Чельцов и к критике изданной нами в конце прошлого года книги: „Орловский миссионерский съезд в связи с вопросом о свободе совести“. Об этой критике и будет наша речь.

Опуская мелочные придирки в ней³⁰, мы остановимся лишь на главных её положениях.

Г. Чельцов рассматривает нашу книгу со стороны её содержания и полемических приёмов. «Содержание книги, говорит он, обширное; оно обнимает все вопросы, возбуждённые докладом Стаховича, подробно толкует о взаимном отношении Церкви и государства, о свободе совести, о мечтах и замыслах «либеральной» интеллигенции. С этой стороны рассматриваемая книга заслуживает прочтения» ... «Но, заключает г. Чельцов, главные её главы 4-я и 5-я написаны не на тему, а приёмы полемики не везде приличны, и целей книга своих никоим образом достигнуть не может. Несмотря на живой интерес содержания, на многие ценные мысли, книгу г. Айвазова можно рекомендовать только нашим духовным писателям³¹ и именно, как образец того, как не следует полемизировать».

Но о каких целях нашей книги говорит г. Чельцов? Из дальнейших его рассуждений видно, что наша книга якобы имела целью «удовлетворить г. Стаховича и К°, убедить их в неосновательности их требований» ... и даже «возыметь влияние на интеллигенцию»!.. Но кто же дал право нашему критику требовать от нашей книги других, помимо указанных в ней, целей?!.. Не с целью «удовлетворить или убедить г. Стаховича и К°» и тем паче не с «расчётом на влияние среди интеллигенции» мы издавали свою книгу, а с целью изложить деяния миссионерского съезда в истинном свете, разобраться во мнениях периодической прессы, по поводу этих деяний, и высказать своё мнение по существу поднятых на съезде вопросов и, главным образом, вопроса «о свободе совести». Что мы далеки были от олимпийского или «столичного» величия и не были так самовлюблённы, чтобы «рассчитывать на влияние среди интеллигенции», ясно из высказанных нами в той же книге, по поводу доклада о. Фудфля, пожеланий, чтобы «решение вопроса о миссии среди интеллигенции не стало делом далёкого будущего» и чтобы «Господин жатвы выслал делателей на жатву Свою»... Очевидно, что мы не изъявляли претензий на честь «жателя среди интеллигенции», хотя и по сие время уверены, что этого рода „жатели“ не должны красноречиво молчать, когда „интеллигенция“ не только не просит у них помощи, но в сознании своего превосходства даже топчет их в грязь!..

Посему неудивительно, что г. Чельцов не нашёл в нашей книге того, чего желал, а нашёл в ней лишь то, что мы желали в ней дать, и о чём он сам сказал: „с этой стороны рассматриваемая книга заслуживает прочтения“...

Не будем касаться наивных попыток нашего критика двумя–тремя голыми словами с чувствительной частицей „разве“ убедить нас в том, что „в докладе г. Стаховича нет отрицания взаимоотношения Церкви и государства“ и что „с предоставлением каждому „свободы совести“ (как она понимается в докладе г. Стаховича) не нарушится союз Церкви и государства“. Об этом достаточно говорили мы в своей книге. Здесь же не лишним считаем вспомнить недавнюю проповедь проф. Чермака об отделении светской школы от Церкви во имя той „свободы совести“, за которую ратуют г. Стахович, „СПб. Ведомости“ и К°!.. Не можем не пожалеть, что наш критик „не имел сочинений Аксакова под руками“, потому что достаточно было взять и проштудировать хотя бы IV-й т. этих сочинений, чтобы убедиться в крайней неопределённости учения Аксакова о „свободе совести“, в силу чего можно оперировать этим учением на обе стороны. Также неопределённо учит о „свободе совести“ и В. С. Соловьев. Посему несравненно лучше обращаться к авторитету известных отцов и учителей Церкви за разрешением вопросов веры, нравственности и Церкви!..

Вся критика 5-й главы нашей книги построена г. Чельцовым на том, что мы якобы „сузили понятие о свободе совести, подведши под неё лишь свободу в делании, свободу нравственного совершенствования и упустив из внимания свободу верования“... Между тем мы всюду и особенно в V главе рассматриваем „совесть“ не только как „нравственный“, но как „религиозно-нравственный“ закон (напр. стр. 114), и посему отнюдь не могли подвести под понятие „свободы совести“ лишь „свободу в делании“ или „свободу верования“!.. Всё это прекрасно видно и из заключительных рассуждений в той же 5 главе (стр. 119). Правда, наши рассуждения могли не удовлетворить г. Чельцова со стороны своей полноты, но в той же главе мы писали: „как христианская Церковь и христианское государство должны относиться к вопросу «о свободе вероисповедания», то об этом мы уже говорили ранее (гл. III и особ. гл. IV), отнюдь не претендуя на полноту высказанных нами суждений» (стр. 119). И думаем, что нашему критику стоило бы внимательней отнестись к своей задаче, а не вырывать несколько слов из книги, влагать в них свой смысл и бороться с плодами своего критического воображения! Так нельзя критиковать даже и «духовных писателей»!..

Характеризуя полемические приёмы нашей книги, г. Чельцов видит у нас „подозрительность по отношению к чистоте мотивов, которыми побуждался г. Стахович выступить на съезде с докладом своим“ и признаёт эту „подозрительность“ основанной на „сплетнях“; причём, не будучи сам очевидцем деяний съезда, он подкрепляет себя ссылкой на слова г. Скворцова!.. Но мы совершенно отказываемся понять, почему г. Чельцов сослался на те слова г. Скворцова, которые были сказаны последним на заседании съезда, в момент обсуждения доклада г. Стаховича членами съезда, когда ещё невозможно было входить в подробное и правильное обсуждение „мотивов“ доклада г. Стаховича?!.. Далее, почему г. Чельцов забыл о всём том, что говорилось г. Скворцовым и „Миссионерским Обозрением“ после появления доклада Стаховича в печати?!³². Не потому-ли, что напоминанием последнего не заслужишь себе „похвал“ от „интеллигенции“ и тем паче от „СПб. Ведомостей“?!.. Насколько наивен наш критик, можно судить хотя бы потому, что, видя в III главе нашей книги „сильную брань“ и за это „деликатно“ обзывая нас неделикатными словами (особый приём писательства, очевидно, заимствованный г. Чельцовым у светских писателей!..), он, в пример нашей „брани“ приводит следующие слова: „манера борзописца, слуги настоящего дня“ и далее (см. стр. 29 нашей книги)... Бедный критик не подозревал, что тоже самое давно сказано человеком глубокого ума, учёности и наблюдательности!..³³.

Назвать ли подобные критические приёмы „желчно-раздражительными и мальчишески-презрительными, по „деликатной терминологии нашего критика, или лучше право дать им название оставить за г. Чельцовым?.. Впрочем, дело не в названии!.. Необходимо лишь принять к сведению, какими путями некоторые из духовных писателей – новаторов стараются, и не без успеха, снискать себе „похвалы“ от „интеллигенции“ и духовно сблизиться с ней (так как г. Чельцов своим отзывом о духовной литературе и нашей книге действительно стяжал себе „похвалу“) в лице органа прессы, обслуживаемого г. Чермаком и К°!..

Остаётся пока нерешённым вопрос: та ли эта „интеллигенция“, духовного единения с которой ищет православная миссия на почве строгой верности заветам Церкви, или же эта „интеллигенция“ та, которая, под маской верности заветам Церкви, старается направить курс миссионерского корабля „по стихиям мира“?.. Поживём – увидим, а увидим – не умолчим!..

И. Айвазов

Святейший Правительствующий Синод имел суждение по возбуждённому третьим миссионерским съездом, бывшим в 1897 году в городе Казани, ходатайству о необходимости составления и введения в общецерковное употребление, для успешной деятельности миссионеров, особых молитвословий об обращении заблудших ересями и расколами. Обсудив означенное ходатайство и признавая составление особых молитвословий об обращении в лоно православной Церкви заблудших ересями и расколами излишним при существовании подобного молитвословия в чинопоследовании, бываемом в неделю православия, Святейший Синод определяет: 1) в удовлетворение возбуждённого третьим миссионерским съездом, бывшим в 1897 г. в городе Казани, ходатайства: а) предписать совершать в монастырских, городских и сельских церквах в первую неделю Великого поста молебное пение по „Последованию в неделю православия“ с опущением второй части сего чина, начиная с возглашения: „Кто Бог велий“ до отпуста, и б) предоставить миссионерам совершать то же молебное пение, по тому же сокращённому чину, при отправлении для собеседований с раскольниками и сектантами, при воссоединении с православной Церковью обращённых ими на пути истины, перед открытием окружных и епархиальных съездов миссионеров и в других тому подобных случаях, и 2) предписать С.-Петербургской Синодальной типографии напечатать сокращённый чин „Последования в неделю православия“, с наименованием оного „Последования молебного пения об обращении заблудших, певаемого в неделю православия и во иных потребных случаях“, в количестве восьмидесяти тысяч экземпляров, поручив Хозяйственному при Святейшем Синоде управлению разослать по два экземпляра означенной книги во все монастырские, городские и сельские Церкви.

Преосвященный Антоний, епископ Волынской епархии, обратился к духовенству Волынской епархии с следующим предложением. „Мною замечено неумение некоторых клириков возлагать на себя крестное знамение. Староверы говорят, что диавол хватает за локоть нерадивого церковника, когда он хочет завершить крест, и посему крест у него кривой: четвёртое прикосновение попадает не на плечо, а под мышку. Затем поклон поясной должно совершать уже по возложении четвёртого прикосновения, а не во время знаменования себя крестом, ибо о кланяющихся во время знаменования говорят, что они ломают крест головой. Во время чтения: приидите поклонимся, святый Боже и аллилуиа, аллилуиа, аллилуиа, слава Тебе, Боже, следует непременно творить 3 поясных поклона (исключая средины шестопсалмия и начала утрени), чего, к сожалению, не знают только некоторые клирики, а знают все русские крестьяне. Стояние на коленях во время всенощных и литургий, да ещё по воскресным дням, когда коленопреклонение вовсе воспрещается каноническими правилами святого Василия Великого и уставом (см. устав всенощного бдения), не есть обычай православный и не должен быть поддерживаем, исключая тех случаев, когда положено коленопреклонение, т. е. при возгласе: „паки и паки преклоньше колена“ или на „да исправится“ за преждеосвященной литургией. Вообще убедительно прошу всех отцов иереев, диаконов, монахов, монахинь и псаломщиков взять на себя труд внимательно прочесть в уставе „чин всенощного бдения“, ежедневных служб и главу о „поклонах“, что займёт для каждого менее часа времени, в продолжение коего многие из них узнают много нового. Соблюдать церковное благочиние увещевают обыкновенно ссылками на раскольников, нас зазирающих, и на народ, любящий церковный чин. Но такое побуждение есть второстепенное, и главное должно касаться нашего собственного преуспеяния в благоговейной и единодушной молитве, чин которой установила боговдохновенная Христова непогрешимая Церковь, расположив все движения молящегося братства так, чтобы всё содействовало возношению духа нашего от земных к небесным, к умерщвлению страстей, к одолению рассеянности, к вниманию и умилению. Клирики, и иноки, и инокини должны быть первыми в ревностном послушании Духу Божию, научающему нас молиться по чину церковному“.

* * *

Миссионерские курсы в гор. Воронеже. – С 19 по 30 мая сего года в гор. Воронеже в зале народных чтений братства св. Митрофана и Тихона, при Митрофаньевском монастыре, происходили противо-сектантские курсы. На них собралось более пятидесяти слушателей: два священника, несколько учителей сельских школ, большинство же крестьяне тех сел Воронежской епархии, где развито сектантство. Курсистам представлено было воспользоваться: готовым проездом, столом и помещением. Средства для курсов доставили: епархиальный съезд, ассигновавший на них 500 р., высокопреосвященный архиепископ Анастасий, Митрофаньев монастырь, свечной завод и др.

Занятия на курсах происходили два раза в день; утром и вечером. Руководителем и главным лектором курсов был епархиальный миссионер С. Т. Рождественский; читали на курсах также: преподаватель истории раскола в семинарии В. С. Преображенский и преподаватель семинарии иеромонах Михаил.

Епархиальный миссионер в ряду бесед раскрыл перед слушателями учение Церкви об источниках христианского вероучения: св. Писании и св. Предании, о Церкви и церковной иерархии, о таинствах, о почитании святых и мощей, о молитвах за умерших и т. п. Вместе с этим были подвергаемы разбору отклонения сектантов от церковного вероучения в этих пунктах.

Слушатели снабжены св. библиями и брошюрами противо-сектантского содержания. К курсам они относились с замечательным вниманием. После вечерних занятий для них устраивались ещё религиозно-нравственные чтения с волшебным фонарём. И эти чтения охотно посещались курсистами.

* * *

Донской епархиальный миссионерский съезд. По инициативе высокопреосвященнейшего архиепископа донского Афанасия, 9 сентября сего года в г. Новочеркасске, будет открыт епархиальный миссионерский съезд. На съезд предположено вызвать всех благочинных донской епархии и по одному от каждого благочиния депутату преимущественно из священников, служащих в приходах, заражённых расколом или сектантством, и весьма многих единоверческих священников епархии. На съезд кроме местных деятелей миссии двух епархиальных миссионеров, шести окружных и преподавателя истории по обличению раскола и сект в местной семинарии, приглашены: чиновник особых поручений при обер-прокуроре святейшего синода В. Μ. Скворцов и епархиальные миссионеры епархий соседних с донской: екатеринославской – г. Айвазов, херсонской – г. Кальнев, харьковской – г, Боголюбов, воронежской – г. Рождественский, киевской – свящ. Потехин и ставропольской – свящ. Никольский, бывший миссионер А. И. Орлов. В виду того, что на миссионерском съезде, несомненно, возникнут вопросы о распространении истинно-христианского просвещения между старообрядцами и сектантами и другие церковно-школьные вопросы, архиепископом Афанасием включены в число членов этого съезда ректор донской духовной семинарии и епархиальный наблюдатель церковно-приходских школ донской епархии. К обсуждению на съезде намечены целый ряд вопросов обще-миссионерского и местного характера.

* * *

Сельский пастырь-миссионер. Корреспондент „С.-Петербургских Ведомостей“ симпатичными красками изображает миссионерскую деятельность одного священника Архангельской епархии, – о. Николая Новикова. Работает он в забытой, далёкой Печоре, среди раскольников Пижмы, куда он поступил всего четыре года тому назад.

Раскольники, не особенно дружелюбно относящиеся к „никонианам“ вообще, удесятеряют своё недружелюбие в отношении православных священников. Так случилось сначала, конечно, и с о. Николаем.

В первое время, по приезде, его не пускали в избы, не хотели иметь с ним никаких дел и на усиленные просьбы продать хлеба, молока и пр. передавали проданное и брали деньги в окно, а старухи, когда встречались с ним на улице, пугливо крестясь, творили „молитву Исусову“ и плевали в сторону. Положение отца Николая было тем хуже, что он со своей семьёй, да псаломщик были единственные православные на всей Пижме. Здесь не было ни учителя, ни фельдшера, ни писаря. О. Николай очутился буквально в положении миссионера, ушедшего проповедовать свет Евангелия язычникам, с тем различием только, что его положение было хуже: пижемцы уже вперёд, ещё не видя его, были плохо против него настроены. Но в таком же точно положении бывает всякий священник среди раскольников и сектантов? Да. Поэтому то, что сделал на Пижме о. Николай и является очень ценным и поучительным.

Он не сбежал от такой жизни, не „перепросился“ в более спокойный и более доходный приход. Он претерпел до конца все обиды, вполне сознавая, что это происходит от неразвития и непонимания, и, видя, что совершенно бесполезно было бы при таких условиях заниматься „обращением“, он всё своё внимание употребил на самое обыкновенное житейское сближение с крестьянами. Никому не жалуясь на обиды, ему причиняемые, не затевая полицейских дел об оскорблении и не его одного лично, что иногда случалось в разгаре споров о вере, которые всё же происходили случайно, он создал себе репутацию кроткого, немстительного человека. К нему стали внимательно приглядываться, прислушиваться. Под внешней грубостью и дикостью у раскольников – отзывчивое на всё доброе сердце... И о. Николая оценили. К нему мало-по-малу стали обращаться за советами и справками. И он писал им письма и прошения, исполнял различные поручения, когда ездил в волостное село, давал советы по крестьянскому хозяйству, – тем более, что он сам страстный хозяин. В суровом краю, недалеко от полярного круга, где часто вымерзает и жито (ячмень), о. Николай с успехом занимался огородничеством и комнатным цветоводством. Перед его окнами, с южной стороны, в парниках произрастают диковинные на Печоре огурцы и тыквы, а его комнаты пестрят и благоухают цветами. Своим огородничеством он так заинтересовал пижемцев, что они сами теперь, хотя ещё с некоторым предубеждением, начинают разводить картофель, который явится неоценимым подспорьем в их больше, чем скудном, хозяйстве.

Так прошло четыре года, за которые о. Николай не обратил в православие ни одного раскольника. Но за то он совсем сошёлся с народом, заслужил его расположение и доверие: в результате – прежнего обидного взгляда и отношения к нему как не бывало. Не стесняясь, теперь всякий идёт к о. Николаю за справкой и советом, а когда он бывает в других деревнях, он – желанный гость в каждом доме. Дело дошло до того, что раскольники через него, православного священника, выписывают себе издаваемые синодальной типографией и печатаемые по-древнему книги: Толковый псалтирь, Златоуст и пр. И в глаза, и за глаза о. Николая все пижемцы называют „батюшкой“ и „отцом Николаем“, – дело, невиданное даже в многолюдной, бойкой, больше похожей на город Усть-Цыльме, где священников зовут не иначе, как по фамилий или по имени и отчеству, желая показать этим, что они не признают за ними сана. Наконец, зимой прошлого года пижемцы согласились на предложение о. Николая открыть у них школку, обещаясь отдавать детей учиться. И теперь о. Николай с успехом в ней работает.

Печальные события крестьянских беспорядков, бывшие в восточной Малороссии, наводят нас на грустные размышления о том, что во многих малороссийских приходах подорвано сыновнее доверие мирян к своим пастырям и при том, по-видимому, так сильно, что священники иногда даже не знают о начинающихся в приходе бурных волнениях. Такое небывалое ослабление нравственной связи между пастырями и пасомыми едва ли не печальнее, чем сами недавние события крестьянских беспорядков. Последние произошли вследствие наивной доверчивости простодушных малороссов хитро обдуманному извету врагов нашего отечества. Ужасно то, что бедный народ не имеет около себя никого из просвещённых людей, у кого бы он мог проверить правдивость распространяемых в среде его ложных надежд. Таким образом, в этих условиях народного быта, жители наших деревень и на будущее время не ограждены от влияния всяких негодных людей, которые пожелали бы распространять среди них ложные слухи, еретические учения и преступные замыслы под прикрытием каких-либо благословных оправданий. В нашей епархии, по милости Божией, ещё не наблюдается таких безобразных явлений, какие были в губерниях Полтавской, Харьковской, – но явления недоверия прихожан к своему пастырю распространены у нас повсюду. Ближайшим побуждением к моей письменной беседе с пастырями Церкви Волынской и служат подобные явления. Разумею ежедневно поступающие к нам жалобы целых приходов на своих священников и бесчисленные судебные дела между священниками и прихожанами, подобного чему не встречал я ничего ни в Казанской, ни в Уфимской епархии, коими мне пришлось управлять, хотя духовенство тех епархий наполовину не имело установленной обычаем подготовки к своему служению, т. е. семинарского образования, да и паства, состоящая из разноплемённого, а иногда пришлого населения, не могла считаться образцовой со стороны послушания и устойчивости в благочестивой жизни.

Священники Волынской епархии в личных беседах со мною ссылаются на расположенность жителей к кляузам. Ссылка справедливая, снимающая вину со многих священников, подвергшихся жалобам испорченных прихожан, но не снимающая её с Волынского духовенства в целом: разве не виноваты родители, если дети их нехороши? Впрочем, мы пишем не обвинительный акт, а увещание о том, как помочь делу: не то важно, виноваты ли священники, или прихожане при возникающих между ними неудовольствиях, но это множество неудовольствий свидетельствует несомненно о том, что отношения между священниками и прихожанами во многих сёлах нашей епархии совершенно неправильные, что доверие между ними подорвано нередко до полной потери взаимной нравственной связи, до полной замены её связью чисто юридической, в Церкви Христовой вовсе неуместной. Нужно ли много распространяться о том, что в подобных сёлах широко открыты двери для растлевающего воздействия сперва самозванцев – проходимцев, а впоследствии и для явных еретиков и бунтовщиков!

Мы не надеемся своим словом помочь такому печальному положению вещей в тех случаях, когда в основании его лежат порочные свойства пастыря – корыстолюбие, пренебрежение своим долгом, чувственность, или маловерие. Надеемся, что таких случаев немного. Но едва ли более утешительны такие явления, когда ссора, а потом и ненависть возникает у прихожан по отношению к священнику вполне исправному, трезвому, доброму семьянину и исполнительному требоисправителю и законоучителю школы. За столь недолгое время пребывания моего в Волынской епархии ко мне являлись священники с такими именно почтенными качествами и с докладом о полной нравственной невозможности своего дальнейшего пребывания на прежнем приходе, вследствие давнишней и напряжённой вражды к ним прихожан. Объяснять такую вражду причинами случайными или несколькими бестактностями, допущенными в молодости, нельзя, потому что время и частные взаимные обращения друг с другом в сельской жизни постепенно устраняют все случайно возникающие недоразумения. Есть нечто более глубокое среди причин такой вражды, нечто, заключающееся в самых убеждениях священника, в самых воззрениях его на дело своего служения, и если. эти воззрения ошибочны только теоретически, а не исходят из чёрствости души и сознательного себялюбия, то можно надеяться на то, что добрым словом и разъяснением дела они будут рассеяны.

С тех пор, как духовенство обособилось от жизни народной через воспитание в прежних латинских семинариях, в коих внушалось суеверное уважение к чуждой православной Церкви средневековой схоластике и усваивалось презрительное отношение ко всем, не знающим латинского языка, риторики и метафизики, – с тех пор, как вновь посвящённые пастыри стали являться среди своих прихожан, как чужие к чужим, – правильное отношение пастыря к своему деланию усваивалось им лишь постепенно, по мере того, как он втягивался в жизнь прихода и отрешался от жизни школьной. То и другое в прежние времена происходило неизбежно, во-первых, по причине материальной зависимости от прихожан, во-вторых, по причине замкнутости сельской жизни и отрешённости её патриархального быта от жизни просвещённых центров. Да и сама натура молодого священника, ещё в школе привыкшего к терпению и послушанию, не была настолько сложна и избалована, чтобы не поддаться доброму влиянию православного богослужебного строя и силы земли. Но теперь времена изменились! материальная зависимость духовенства от народа ослабла; молодой священник отрешён от народного быта уже не одной схоластикой, но и более опасными приманками культурной жизни: поверхностной литературой, газетами, музыкой и всякими другими если не барскими, то буржуазными привычками, которые в нашем ополяченном крае приобретают в глазах среднего сословия характер чего то якобы в высшей степени интеллигентного и благородного, не как терпимая слабость, не как выражение избалованности, а как плод высшего развития духа. И, конечно, с этой же точки зрения и молодое духовенство пренебрегает всем, что Св. Духом установлено в Церкви для смирения плоти, для возвышения духа, для умиления сердца, т. е. богослужебным уставом, истовым крестным знамением, келейным молитвенным правилом, святыми постами и даже чтением Священного Писания и вообще ознакомлением с источниками христианского учительства и христианского подвижничества.

Это же польское суеверное преклонение перед блёстками внешней культуры, это же предпочтение мишуры и позолоты жизни перед сокровищами духовно-внутреннего совершенства является причиной глубокого враждебного презрения к простому серому народу, не знающему ни французских слов, ни воротничков, ни перчаток, ни того, чтобы стоять за свою амбицию и отстаивать свой гонор.

Если подобные воззрения на жизнь вообще, и в частности на жизнь народа, усвоены кем-либо из священников, то как бы он ни старался быть исправен в своём делании, как бы ни был чужд грубых пороков, как бы ни старался быть вежливым со всеми, – но он никогда не будет в глазах народа ни добрым пастырем, ни даже своим человеком, у которого можно было бы спросить совета в затруднительных обстоятельствах жизни. На почве такого взаимного отчуждения жизнь подобного священника сама собой складывается так, что он оказывается среди народа просто землевладельцем – хозяином, в лучшем случае воспитателем своей семьи, а в худшем – специалистом какой-либо праздной привычки, коннозаводчиком, музыкантом и т. п. Да, современная сельская жизнь уже бессильна для того, чтобы по примеру прежних лет понудить священника сблизиться с народом, опроститься по своему внешнему человеку и облагородиться, возвыситься по внутреннему человеку. То, что прежде делала за священника сама жизнь, теперь может совершить только он сам, как добровольный подвиг. И, конечно, за этот подвиг внутреннего сближения с народом возьмётся всякий, кто только пожелает размыслить о жизни, серьёзно вдуматься и оценить с одной стороны путь доброго пастыря, посвятившего себя духовному возрождению великой и святой Руси, а с другой стороны – буржуазный быт священника-чиновника, внутренне чуждого и своему жребию, и окружающему его народу. В молодые годы здесь возможны ещё колебания, но под старость не только посвятивший себя религии служитель Божий, но и почти всякий, даже плохой христианин начинает тяготиться всеми внешними приманками жизни и подводить итоги своих грехов. А если он хоть когда-нибудь был религиозен, то прежние высшие стремления его духа воспроизводятся под старость в душе его с двойной силой, и чего бы он только не отдал за то, чтобы вычеркнуть из своей жизни плоды своих прежних отступлений от своего призвания; но сделать этого теперь уже никто для него не может. Случилось мне видеть однажды одного весьма пожилого священника, смолоду державшегося мирского духа, но изменившегося к старости и затем горячо посвятившего себя интересам миссионерского дела. В Великом посту вечером он сидел перед тарелкой с постной безрыбной пищей; рядом с ним сидел с папиросой во рту над куском жаренного мяса сын его студент – медик и вёл грязный разговор с братом – офицером. Из соседней комнаты доносились звуки весёлой музыки под руками дочери священника, актрисы – любительницы, и двое младших детей его подростков упражнялись в танцах, а бедный старик опустил голову в тарелку, и горькие, но поздние слёзы его падали на неначатую пищу: среди своей семьи он чувствовал себя, как Лот в Содоме. Едва ли многим разнится от жизни этого несчастного священника не только старость, но и вообще пожилые годы всех батюшек, установившихся на ложном не церковном строе жизни, даже в тех редких случаях, когда внешнее благоустройство жизни достигается ими, когда они не впадают в какие-либо беды, праведно ими заслуженные.

Они становятся одинаково чуждыми и своим духовным чадам, которыми смолоду привыкли пренебрегать, и своим чадам по плоти, и прочим своим мирским знакомым, потому что сознание незаконности, неправедности мирской жизни для священника никогда не покинет окружающих его, и никогда не допустит в его семье и в его обществе сохраняться тому мирному гармоничному настроению, без которого невозможно благополучное пребывание даже чисто светской семьи или общества.

Описывать ли прекрасную картину жизни пастыря доброго, отца своего народа, благоговейного строителя Христовых тайн? Таких картин много написано и церковными, и даже мирскими писателями, а надеюсь, что наши священники видели их среди своих собратий в действительной жизни.

Благодаря Бога, духовное сословие и до настоящего времени ещё не настолько развращено, чтобы представители его не были способны воспроизводить эту картину в собственной жизни. Нужно только положить начало перевороту своих духовных интересов от буржуазности к народности, от светскости к православию. Иначе говоря, нужно отрешиться от того суеверного преклонения перед мишурой жизни, которое, к сожалению, невольно и бессознательно усваивается в школе и юношами – будущими священниками, и девицами – будущими матушками. Если бы молодые деятели и деятельницы более критически, более сознательно относились к сравнительной оценке различных сторон своей жизни, то неужели они бы не поняли, что полнота и разнообразие жизни многолюдного крестьянского общества, которая готова всегда целиком отдаться им в руки, что это таинство то начинающихся, то оканчивающихся жизней, что это множество совестей, открывающихся перед духовником со своими подвигами и падениями, со своей борьбой и мольбой о помощи и нравственной поддержке, что эта борьба Духа Божия и духа обольстителя, которая совершается в людях перед глазами священника, – есть величайшее и важнейшее содержание не только его пастырской жизни, но и жизни человечества вообще. И разве не преступно, не безбожно отвращать своё внимание и сердце от этого очевидного откровения Божества в сердцах человеческих и отвлекать себя от борющихся совестей людей, за которых умер Христос, отвлекать от них своё сердце и предавать его земным стяжаниям, разведению лошадей, арендованию земель или игре на скрипке?

Люди, не вникающие во внутреннюю сущность жизни, могут считать ничтожным всё, что происходит у жалких мужиков, но священник, которому последние открывают свою совесть в жизни и перед смертью, он не должен быть большим философом для того, чтобы понять, как ничтожно в мире всё сравнительно с душой человека, которую спасти или погубить так часто зависит от его одного сердечного слова, или напротив от одного чёрствого и горделивого отказа. Дела, которые совершаются перед его глазами, хотя бы и в самом незначительном селении бедняков, имеют гораздо большую важность, чем те, по-видимому, мировые события, за которыми с таким любопытством все следят по газетам; ибо все эти конгрессы, выставки, падения кабинетов, выборы, международные войны и даже общественные бедствия, как эпидемия и землетрясение, – всё это касается внешнего человека; а за то, что совершается хотя бы и в сельской тиши, но и в области совести человеческой, в её колебании между добром и злом – это определяет собой вечную участь христианских душ.

Постоянно напоминая себе об этом, священник тем самым исполнил бы половину того подвига, который предлежит ему для достойного пасения вверенных ему словесных овец. И пусть он не думает, что жизнь их так бедна духовным содержанием сравнительно со светским обществом сельской буржуазии, или его собственной родни, или даже просвещённых помещиков, если таковые имеются в его приходе. Насколько в области внешнего быта жизнь последних сложнее и разнообразнее жизни крестьянина, настолько по высоте внутреннего своего содержания, по ясному различению добра и зла, по готовности покориться божественному Промыслу, по примирённости с лишениями и страданиями, по спокойному ожиданию смерти, по уверенности в праведном воздаянии за гробом, жизнь крестьянская возвышается над жизнью буржуазной и барской, проникнутой богопротивной гордыней, жаждой наслаждений, равнодушием к божественному Закону и животным страхом перед смертью. Поэтому священник, пренебрежительно отвращающий от своих прихожан в сторону мирских знакомств, уподобляется австралийским дикарям, охотно меняющим золото и драгоценные камни на стеклянные безделушки, привозимые европейцами. Конечно, бывают благочестивые христиане и среди образованных людей, но такие не отвлекут пастыря от народа, а напротив будут поддерживать его близость к простолюдинам.

Но может быть кто-либо из иереев скажет, что при всём уважении к духовной жизни русского народа, при всей готовности быть руководителем его духовных интересов, он чувствует себя совершенно к тому неподготовленным, что его поучения народу непонятны, что семинарский диплом, свидетельствующий о его познаниях в области библейской и церковной хронологии и германской философии, не дал ему решительно никаких сведений о жизни человеческой совести, о средствах борьбы со страстями, ни даже о такой постановке церковного богослужения, которая назидала бы крестьян и нравилась им.

Если ты так говоришь, любезный собрат, то я заранее уверен в успехе твоего делания, ибо вижу, что ты свободен от высокого мнения о себе и о степени своего духовного образования. Если ты искренно говоришь так, то будешь и искренно молиться Богу. Вникая с благоговением в слова церковных молитв, ты тогда не откажешь в участии к обращённому к тебе запросу прихожанина, и хотя-бы и то и другое делание твоё было сначала нетвёрдо и неопытно, но в душе твоей уже зародилась духовная жизнь. Подчини её руководству Церкви, возьми себе любое отеческое руководство к духовному совершенству, хотя-бы книжку епископа Феофана: „Путь ко спасению“, и вот ты теперь Христов работник: не человеческая мудрость, но благодать Божественная, не внешние руководители, а Св. Дух поведёт тебя по этому новому для тебя, но весьма старому и изведанному для православных подвижников, пути, неведомой миру, но знаемой для сынов благодати, мудрости духовной.

Прежде всего ты с удивлением увидишь, что всё наше богослужение содержит в себе, в каждой своей стихире, в каждом псалме, не иное какое-либо содержание, а именно ответы на эти вопросы духа, ответы, даваемые Богом душе, изнемогающей в борьбе со страстями, и утешающие её напоминанием о чудесах Спасителя и Его угодников и обетованиями благодатной помощи. Тогда ты изменишь обычное у молодого духовенства полу-лютеранское, полу-католическое отношение к православной службе: ты устыдишься своего прежнего высокомерного отношения к богослужебной дисциплине, к уставным поклонам, постам и стояниям; тебе чуждым станет стремление наполнять службу новейшими произвольными эффектами, безобразной итальянской музыкой, всегда соединённой с опущением важнейших песнопений праздника и доводящей содержание наших служб до степени того однообразия и безличия, которое они приобрели у лютеран, папистов и униатов, сохранивших только мшу да вычурные, бессодержательные акафисты нового изделья.

Возвращая православной службе богатство её содержания и простоту её форм, ты с удивлением увидишь, как быстро возрастает к ней усердие народа, и как вместе с тем быстро поднимается в глазах народа твой собственный пастырский авторитет; а если ты, вникая в содержание священных служб, будешь обогащать свой дух ежедневным чтением хотя бы святой Библии и Златоуста, то душа твоя получит богатый источник постоянного назидания народа. Привыкнув к его образной, чуждой отвлечённости, беседе, ты уже не будешь затрудняться тем, чтобы Златоустовы толкования Божественного закона излагать речью простой, свободной от периодов и подчинённых предложений. А, если пожелаешь, чтобы слово твоё неизгладимыми буквами сейчас же запечатлелось на народном сердце, то возьми Жития Святых и Пролог (или хотя бы переложение последнего священником Шумовым) и старайся каждую истину, каждое правило добродетели подтверждать примерами святых; рассказывай слушателям, как хитро диавол искушал подвижников, и как мудро Дух Божий учил их побеждать искусителя.

Открывая людям в доступном им виде Божественную волю и совершая терпеливо и неизменно божественные службы по уставу Церкви, ты привлечёшь к себе сердце народное раньше, чем ты смел того надеяться. Тебе будет казаться, что ты ещё ничего доброго не сделал ни для людей Божиих, ни для храма Божия, а вот уже на первой исповеди ты услышишь от многих именование благодетеля и отца; тебе будут говорить о том, что твоя служба и твоё поучение пробудили дремавшую совесть, будут просить у тебя благословения на особенные добровольные подвиги, будут признаваться в давно совершенных и долго скрываемых грехах и преступлениях. Немного времени пройдёт после этого, как народ настолько сроднится с тобой, что ни одного дела ни семейного, ни общественного, не будут начинать без твоего указания и благословения Так не далее, как в нынешнем месяце, мне пришлось видеть одного сельского пастыря нашей епархии, о котором говорил мне его-же недоброжелатель, что весь народ в приходе добровольно подчиняется этому священнику во всех своих делах и охотно исполняет всё, чего только пожелает последний.

И когда Господь сподобит тебя достигать такой высоты пастырского влияния, когда сердце твоё расширится настолько, чтобы вмещать заботы и духовную жизнь многочисленных семейств и сокровенные тайны каждой души, и всё это возводить в меру Христова совершенства, – тогда сравни богатство твоего жизненного содержания с той жалкой суетой, с тем беспокойным нетерпеливым и бесцельным блужданием, в котором пребывают священники, пренебрегающие своим высоким жребием, тяготящиеся таинственной и благодатной беседой с Богом и брезгливо сторонящиеся от священного наследия Его Единородного Сына, т. е. верующего народа. И скажи, возможно ли тогда будет в твоём приходе влияние еретиков – штундистов или распространяемых жидами и проходимцами-нигилистами прокламаций, ложно выдаваемых за грамоты друзей народа? А если подобное растление коснулось твоей паствы ещё раньше, то оно быстро исчезнет, оно истает, как воск от лица огня, если только в душе твоей возгорится огонь божественной ревности о спасении людей, если ты только возлюбишь в своём сердце вручённый тебе Св. Духом смиренный и христианский народ русский, если по любви к нему и к собственному спасению своему, ты подчинишь свою жизнь и свою волю руководству святой Церкви и, усовершая себя в молитве и в изучении воли Божией, будешь насаждать в твоём храме настоящую православно-церковную жизнь. „Внимайте убо себе и всему стаду, в нем же вас Дух Святый постави епископы, пасти Церковь Господа и Бога, юже стажа кровию Своею“.

Епископ Антоний

* * *

Обычные наши „Скрижали сердца“ в настоящей книжке мы предоставили вышенапечатанному „Окружному Посланию“ к своему духовенству нового Волынского ахрипастыря, еп. Антония, – ибо Послание это всё проникнуто искреннею сердечностью и является плодом тех живых и непосредственных наблюдений, которые успели за короткое время служения преосвященного автора на Волынской окраине глубоко напечатлеться на мягком, чутком, отзывчивом сердце архипастыря-отца. Чувствуем, что Послание способно повергнуть читателя в глубокую скорбь и уныние, а некоторыми штрихами вызвать досаду и отчаяние. Одно утешение, что наблюдения нового Волынского архипастыря кратковременны, а потому, может быть, ярко и выпукло отмеченные им чёрные пятна в жизнедеятельности местного духовенства, – по пословице: добрая слава лежит, а худая бежит, – касаются только печальных исключений, а не всего общего. Зная уважение и просвещённую терпимость преосвященного Антония Храповицкого к свободе слова и чужого мнения и сомнения, не будем лукавить и позволим себе откровенно сказать, что с иными положениями и выводами Послания трудно согласиться, а по некоторым пунктам возможны возражения, тем не менее в общем едва ли кто станет отрицать ту глубокую правду, которая лежит в основе Послания, а равно и те возвышенные мотивы и святые побуждения, которыми вызвано обличительное обращение архипастыря к своим со-пастырям. Послание дышит чисто славянофильским духом попечительной любви о народе и священным огнём епископской ревности о высоте священнического служения и о животворности его пастырского подвига среди народа. Своим проникновенным, огнистым, опаляющим недостойных характером Послание воскрешает в памяти слова и писания в Бозе почившего архиепископа Никанора Одесского.

Вопросы, „ребром“ поставленные в Послании, слишком многоценны, жгучи и болезненны, чтобы пройти их равнодушием и молчанием, без всестороннего обсуждения со стороны причины и размеров зла, а равно и средств к его искоренению. Памятуя, что „во мнозе совете“ истина и благо, мы позволяем себе поставить под вопрос некоторые из положений Послания, в надежде вызвать на отклик наших читателей, и при их содействии побеседовать ещё раз по поводу Послания, по совести и без лукавства, sine ira et studio. Вот эти вопросы: на Волыни, или везде разошлась так далеко жизнь современного пастырства от быта народного и приобщилась к буржуазии? Действительно ли наше семинарское духовно-школьное, образование и воспитание так безжизненно, формально, и даже зловредно, что у молодого духовенства стало, напр. обычным полу-лютеранское, полу-католическое отношение к православной службе? Так ли опустошающе действует на направление ума и сердца и на характер быта современного пастырства светская литература, газеты, музыка и другие, „если не барские, то буржуазные привычки“ до воротничков и перчаток включительно? Как известно, духовенство наше доселе подвергалось со стороны интеллигенции упрёкам, что мало читает, почти ничего не выписывает не только из светской, но и из духовной-то литературы, что ему чужды облагораживающие искусства, каковы живопись и музыка, что оно не воспитано, неряшливо и грязно... Как известно гр. Л. Толстой сказал, что он ничего другого под Церковью не мыслит, „как несколько тысяч грязных, нечёсаных, жадных, невежественных попов, которые находятся в рабской зависимости от десятка подобных же людей!“ Или вот ещё вопрос огромной важности: везде ли „ныне времена так изменились, и материальная зависимость духовенства от народа ослабла?“ Наоборот, не царит ли, не давит ли духовенство эта зависимость ныне более, чем когда-либо, что, по мнению и отзывам по крайней мере миссии, служит одной из главнейших причин разъединения народа от духовенства и тех бесчисленных счетов, расчётов, нареканий и кляуз народа на духовенство, которые порождают секты и о которых скорбит в Послании досточтимый архипастырь Волынский.

На вопрос преосвященного: „скажи, возможно ли (при идеально обрисованных им условиях духовной настроенности и быта пастыря) тогда будет в твоём приходе влияние еретиков-штундистов или прокламаций нигилистов“, со скорбью должны ответить, с фактами в руках, – да, возможно! А коснувшееся прихода духовное растление, к несчастью, не так быстро исчезает и тает, как идеально предполагает себе архипастырь! О, как долго тянется и нескоро наступает исцеление духовно-поражённых еретичеством детей верующего народа, при самом идеальном враче-пастыре! Да простит нам благость искренно почитаемого нами владыки, если мы позволим себе в другой раз более подробно остановиться на исследовании поднятых им так благовременно и так откровенно-искренне живых, жгучих и больных вопросов, так тесно связанных с делом миссии, которому посильно служит „Миссионерское Обозрение“.

В. Скворцов