[Ноябрь]

Седьмого ноября настоящего года исполняется 50 лет с того знаменательного в жизни первоиерарха Русской церкви дня, когда Высокопреосвященный Иоанникий, через священнодейственное святительское рукоположение, благодатью Св. Духа, освящён на служение Церкви, Христовой, – восприял дар священства «к совершению Святых, к созиданию Тела Христова», – к благоустроению святых Божиих церквей. Отселе юбилейный день 7 ноября делается знаменательным праздничным событием для всей Русской православной церкви и займёт почётное место на страницах летописей церковно-общественной жизни конца нашего века. Скромно задуманный, по побуждениям признательной любви киевских со-пастырей юбиляра, предстоящий праздник 7 ноября исполнил сердца целого сонма архипастырей разных епархий, пастырей и пасомых горячим рвением лично принести в этот день маститому юбиляру почтительную дань благоговейной признательности за полувековой подвиг доблестного служения родной церкви и отечеству. Уже давно заявило до 30 архипастырей о своём намерении прибыть к 7 ноября в древний Киев, чтобы у святынь Киевских вознести свои горячие молитвы Господу Богу о здравии и благоденствии юбиляра и сердечными благожеланиями приветствовать Его Высокопреосвященство.

Святейший Правительствующий Синод подносит своему первенствующему члену почётный адрес через Московского Митрополита. Паствы, кои имели счастье быть под мудрым и благопопечительным управлением Высокопреосвященного юбиляра, ознаменовывают юбилейный праздник добрыми делами в честь и память своего бывшего любимого архипастыря и отца и шлют юбиляру свои сыновние приветствия через многочисленные депутации от духовенства, городов, обществ и учреждений. Но любопразднственнее всех готовится торжествовать 7 ноября Киевская Митрополия, которой Промысл Божий судил иметь высокую честь быть кафедрой первосвятителя великой Русской церкви, возвратившего Киеву, своими личными доблестными качествами и высокими заслугами, то почётное место первопрестольной кафедры, которое принадлежало ей в начале русской церковной истории, но было утрачено уже более четырёх веков. Киевская епархия увековечивает юбилейный праздник 7 ноября учреждением убежища для вдов, сирот и больных духовного звания, – город Киев учреждением церковно-приходской школы имени иерарха – юбиляра.

Словом, скромный, казалось, Киевский юбилейный праздник 7 ноября, – в силу того высокого личного авторитета, каким пользуется в Церкви православной имя доблестного иерарха-юбиляра, благодаря тем многоразличным благоплодным трудам, какие подъяты Владыкой в его полувековое священно-иерархическое служение, принял характер и значение торжества всероссийского, молитвы общецерковной.

Вся Русская церковь, возрадуется в сей наречённый день и молитвенно возблагодарит Небесного Пастыреначальника, сохранившего ей, в течение тяжкого полувекового иерархического подвига первоархипастыря-юбиляра здрава, цела, долгоденствующа, право-правяща слово истины, – твёрдо и благоговейно стоящего на священной страже православия, всегда крепкой рукой проводившего и ныне неослабно проводящего мудрые и благие предначертания во славу православия и на многую пользу пастырей и паств; всегда зорко и проницательно объемлющего живые запросы и неотложные нужды церковно-общественной современности!

С сердечным сочувствием, с бесконечной признательностью вся верующая Русь и все православные люди вспомянут, каким явил себя Высокопреосвященный Иоанникий в течение полувека ревностным и твёрдым охранителем чистоты православия, как всегда зорко он наблюдал и властно направлял, чтобы и устное, и научное учение веры пастырей и богословов отечественной церкви неуклонно следовало здравому, богопреданному учению Вселенской Церкви, без всякого колебания или уклонения вслед мудрований богословствующей мысли запада и инославия!

Являя своим величавым благолепным и истовым богослужением пример благоговейного внимания и молитвенной настроенности при совершении службы Божией, как всегда юбиляр заботился, наставлял и наблюдал за священнослужащими, чтобы в церкви Божией «вся почину и благообразно» было! Какой светлый, достоподражаемый образ верным являет Высокопреосвященный юбиляр в своей полувековой жизнедеятельности своим словом, – всегда кратким и неподкупным, прямым и властным, но исполненным благости и доброжелательства; – житием – строго-иноческим, смиренным, всегда и во всём скромным, любовью – сердечной, отеческой, ничего себе не ищущей, но всём всегда жертвовавшей для облегчения нужды, горя и скорби!

Принесут юбилейные воспоминания об истекшем служебном полувеке дань общего глубочайшего уважения юбиляру-первоиерарху, как мудрому и твёрдому администратору, во всём и на всех ступенях своего пятидесятилетнего служения Церкви и отечеству ставившего во главу своего управления строгую законность, неподкупную правду, высокое беспристрастие и справедливость, чуждые искушения человекоугодия и подобострастия перед сильными мира сего, когда дело касалось интересов Церкви, или блага подведомого духовенства.

Мужи богословской науки и деятели духовного просвещения восхвалят имя доблестного юбиляра-иерарха, как просвещённого покровителя и горячего поборника света богословской науки и литературы, высокого ценителя силы и значения научного образования, – воспомянут его, как преобразователя наших духовно-учебных заведений, к вящему их преуспеянию в научном и воспитательном отношении; как основателя трёх духовных журналов («Руководство для сельских пастырей»» «Труды Киевской Академии» и «Миссионерское Обозрение»); как насадителя в епархиях женских духовно-учебных вертоградов и рассадников профессиональных знаний; как неусыпного попечителя об улучшении внешнего и материального положения учебных заведений, учащих и учащихся в них, – своей неутомимой энергией и мудрой инициативой умевшего во всех епархиях, которые были преемственно вверяемы его архипастырскому попечению и управлению, изыскивать верные и достаточные местные средства к лучшему обеспечению учебных заведений и даже к безмездному воспитанию в них детей бедного духовенства, к призрению сирот через устроение общежитий (в Нижнем и Москве), приютов, профессиональных духовных школ. Не забудут юбиляра и как опытного, наконец, зодчего, везде в епархиях оставившего чудные рукотворенные памятники своих забот о местных духовно-учебных заведениях, везде удобно и благолепно обстроенных, в период управления преосвященного юбиляра щедро тратившего на это и свои личные средства.

В юбилейный праздник 7 ноября преклонится всё духовное сословие перед юбиляром-архипастырем, давно стяжавшим себе трогательное имя отца сирых и благодетеля бедных духовного звания. Во всё полувековое служение своё Архипастырь являл самое живое сочувствие к нуждам духовенства и выражал самое деятельное попечение об улучшении материального быта приходского духовенства, постоянно изыскивал новые способы и источники к облегчению гнетущей нужды, к успокоению немощных и к устроению сиротствующих, отдавая на св. дело любви и милосердия все свои личные средства.

Свечные епархиальные заводы своим возникновением и развитием во всей теперь России, через исходатайствование государственного закона о монопольном праве епархий по выделке свеч церковных и продаже их, – обязаны исключительно мудрой инициативе, опытности и настойчивой энергии Высокопреосвященного юбиляра. Осуществление этой благой идеи церквам обеспечило чистого воска свечи, а епархиям дало верный источник обеспечения неотложных нужд служащего церкви духовного сословия. Той же инициативе юбиляра обязаны своим возникновением эмиритальные кассы духовенства, взаимное страхование церквей, что также даёт епархиям источники и средства к улучшению быта духовенства.

Но в постоянных заботах об улучшении духовного и материального положения духовенства, Высокопреосвященный юбиляр не переставал иметь самое живое архипастырское попечение и о духовном благе своих паств, – о широком удовлетворении религиозных нужд и духовных запросов пасомых, об утверждении верных чад Церкви в истинах православной веры, о вразумлении заблудших, о школьном научении молодого поколения и пр. Владыка юбиляр самое деятельное участие принимал в труде Высшего Церковного Управления, по составлению новых правил об устройстве и восстановлении приходов и причтов, об устройстве церковных школ, внебогослужебных собеседований и чтений. Подъёму церковно-учительской просветительной деятельности приходского духовенства в последнее десятилетие юбиляр всегда сочувство- и содействовал, как стоящий у кормила церковного правления. Памятником личной церковно-проповеднической деятельности юбиляра в известной мере может служить изданный нами «Юбилейный сборник слов и речей» высопреосвященного Иоанникия, где он является образцовым церковным оратором киевской школы, равным великим мастерам проповеднического слова – архиепископам Иннокентию Борисову, Димитрию Муретову. Слово его и трогает сердце – но ещё более убеждает ум и глубоко покоряет волю слушателя.

Ревнуя о духовном просвещении пасомых, высокопреосвященный юбиляр не только питал сам и через вверенное его водительству пастырство души верных спасительным учением истины и жизни христианской, но и деятельно принимал миссионерские меры к вразумлению заблудших и возвращению отпадших в лоно св. Церкви. В истории внутренней миссии доблестное имя митрополита Иоанникия будет стоять наравне с именами приснопамятных иерархов миссионеров нашего века – Платоном, Филаретом и др. Заботы об устроении и успехах миссии всегда были близки сердцу юбиляра и в этой области он также изыскал новые пути, указал верные средства для борьбы с иномыслящими. Ему обязана миссия первым опытом учреждения миссионерских братств и заведением миссионерских кружков собеседников с раскольниками, открытием публичных бесед, в которых он сам лично принимал участие при ведении полемических прений с раскольниками и сектантами.

Воззрения юбиляра на миссионерские приёмы и способы вразумления заблудших, на отношение православных к отпавшим, прекрасно изложены в его «архипастырском увещании о том, и чем и как может всякий православный христианин служить делу миссии»; полные глубокого опыта методические руководительные начала изложены юбиляром в его речах к новорукоположенным епископам Петру Сухумскому, Сергию Уманскому и др.

Да, достойно и праведно вся Российская церковь будет радостно прославлять Киевский праздник 7 ноября! Высокопреосвященный юбиляр, как светильник горяй и светяй, поставленный Промыслом Божиим на самом высоком свещнице нашей церкви, в течение полувекового своего священно-иерархического служебного подвига ярко и не мерцая светил и светит всей Русской земле, – всем, иже в дому Божии суть, – но отблеск его светлых великих деяний отражается и на сущих вне дома Божия и на седящих во тьме и сени пагубных заблуждений.

Но поучимся же, как дивными путями Божия промышления вознесён юбиляр из бедной хижины церковнослужителя на высокую ступень первоиерарха русской церкви?

Высокопреосвященный юбиляр – уроженец глубокого центра России: по отцу он происходит из Тульской губернии, которая во второй половине нашего века почти одновременно дала трёх выдающихся, мудрых кормчих Российского церковного корабля, – почивших митрополитов – С.-Петербургского Исидора и Московского Сергия и ныне светло празднующего свой полувековой юбилей Киевского митрополита Иоанникия. По матери юбиляр иерарх происходит из Орловской губернии. В мире Высокопреосвященный Иоанникий назывался Иоанн Максимович Руднев. Родился он 20 февраля 1826 года. Отец Высокопреосвященного юбиляра Максим Иванович Руднев, был диаконом села Вышнего Скворчего, Новосильского уезда, Тульской губернии, мать, Ольга Емельяновна, – дочь священника с. Хлопова Орловской губернии.

Отец Высокопреосвященного, вследствие преждевременной смерти дедушки юбиляра, оставившего огромную сиротствующую семью, должен был прекратить учение, не смотря на свои хорошие успехи в науках, и вышел из среднего отделения семинарии для поступления на место покойного отца, чтобы поддержать и воспитать сиротствующую семью, состоявшую из 5 сестёр и 4 братьев Максима Ивановича, которых он воспитал и всех устроил. Обязанный сиротствующей семьёй и имея своих пятерых детей, О. Максим и его присные должны были вести тяжёлую жизненную борьбу с нуждой, которая заставила делового, деятельного главу семейства, не падая духом, изыскивать все честные меры и средства к насущному пропитанию. Будучи прекрасным певцом и писцом, благоговейным и исполнительным церковнослужителем, о. Максим в тоже время был образцовый пчеловод и прекрасно изучил сапожное и столярное мастерство. «Приходилось, – рассказывала нам старшая (на два года) сестра Высокопреосвященного юбиляра, доныне здравствующая вдова священника Дарья Максимовна Покровская, – родителю нашему трудами рук своих не только обувать свою многочисленную семью, но и делать сапоги и бурмистру, который за это отплачивал то соломкой для скота, то дровцами для топки; а у местного благочинного о. диакон Руднев состоял постоянным письмоводителем». Благодаря деловитости и трудолюбию о. Максима и хозяйственности жены его Ольги Емельяновны, семья их не только имела довольное для диаконского бюджета пропитание, «но пивала и чаёк», что по тогдашнему времени не было обычным и во многих иерейских семьях.

Будучи 11 лет от роду, Высокопреосвященный иерарх лишился своей любимой, богобоязненной матери. Таким образом, сиротская доля и своя и своих присных была предметом наблюдений самого нежного

впечатлительного детского периода жизни Владыки юбиляра. «Что такое сирота? – Это птенец, выпавший из родного гнезда! Придёт сирота на заветную могилу, но хладна и могила», говорит архипастырь в одном своём слове. Несомненно, что эти наблюдения и впечатления детства и послужили тем неиссякаемым во всю жизнь источником милосердного отношения первоиерарха к сиротствующим семьям духовенства. Бедность и сиротство вообще, а наипаче лиц духовного звания, была и есть всегдашняя болезнь его сострадательного сердца.

Из примера своего достойного отца, Высокопреосвященный иерарх с детства навык ценить жизненное значение практических знаний профессионального образования для детей бедных родителей и потому им были предприняты опыты заведения епархиальных школ и работных приютов.

У Высокопреосвященного Иоанникия было два младших его брата – Павел, бывший потом священником, и Александр, умерший в 4 классе училища, и две сестры – упомянутая Дарья Максимовна, бывшая замужем за священником Тульской губернии с. Березовки Покровским, и Анна Максимовна, бывшая за священником той же губернии о. Константином Миловидовым.

В родовом Синодике Рудневых один из родственников значится иеросхимонахом Парфением. Семья о. Максима, где проведены Первоиерархом детские годы жизни, была глубоко благочестивая, исполненная духа церковности и набожности, которыми она измлада и обильно напитала душу будущего иерарха. Мать Высокопреосвященного была женщиной настолько богобоязненной, что на своём недолгом веку четыре раза ходила в Киев на поклонение святым мощам с посохом в руках и с котомкой за плечами, наполненной домашними сухарями. Не раз ходил и юбиляр с своей благочестивой матерью ещё в отроческом возрасте на богомолье пешком в Мценск – на Николин праздник (9 декабря), для поклонения местночтимым святыням. Позже Владыка и также в раннем юном возрасте ходил на богомолье в Воронеж с своей родной тёткой, состоявшей замужем за человеком податного состояния. Утешая бедную женщину в её постоянных скорбях, однажды во время путешествия на богомолье, добрый юноша сказал тётке: «не плачь: когда я выучусь, то выкуплю и выучу твоего сына». И это обещание юности иерарх не забыл в зрелом возрасте: поступив на службу, по окончании академии, владыка поспешил уплатить за двоюродного брата (Никитина) следуемый обществу выкуп (кажется 500 руб. ассигнациями), определил его в семинарию и воспитал в академии.

Будучи в среднем отделении семинарии, во время каникул юноша Иоанн Руднев самостоятельно предпринял путешествие на богомолье в Троице-Сергиеву лавру. Отец, благословляя юношу в дальний путь, дал ему на расходы в дорогу 50 к., т. е. всё, что оказалось в то время у о. диакона на лицо. И сроднившийся с нуждой и лишениями, скромный, благочестивый юноша, вернувшись благополучно домой, возвратил ещё отцу остаток из взятых у него денег в несколько копеек. Время было тёплое, летнее, твёрдый духом упования на милость Божию и заступление преподобного Сергия, юный богомолец большей частью ночевал прямо в поле в копнах, питался водой и взятыми из дома сухарями. Одного лишь он боялся, – как рассказывал потом сестре по своём возвращении с богомолья, – чтобы, приехав рано за хлебом, мужички не спороли вилами спавшего под снопами сном праведника утомлённого юного пилигрима...

В одно из ранних путешествий на богомолье, после того, как отроку впервые привелось увидеть архиерейское служение, припоминает Дарья Максимовна, он рассказывал матери, или сопутствовавшим ему родным, что как-то однажды отрок в сонном видении видел себя стоявшим в храме около клироса в такой именно светлой сияющей шапке (в митре), как у архиерея.

Скромность, благонравие, сосредоточенность, отчуждённость от резвых детских игр сверстников всегда отличали отрока и юношу Иоанна. Высшим удовольствием для него было неопустительное хождение в церковь на все службы Божии, в праздники же он, обыкновенно, заботился у отца или у матери выпросить копеечку на свечу или в кошелёк.

Грамоте учиться начал Иоанн в 7 лет, причём отрок с первых же шагов учения проявил и прилежание, и глубокие дарования. Замечательно, что до поступления в школу им уже прочитаны были все жития святых.

Девяти лет Иоанн Руднев был отдан в Новосильское уездное духовное училище, находившееся тогда при Свято-Духовом монастыре, – ныне это училище называется Ефремовским. Будучи во 2 классе училища, Иоанн приехал на рождественские каникулы тяжко больным. Болезнь оказалась тифом, принявшим в училище форму эпидемии, которую ученики разнесли потом по родным семьям. Переболела тогда и вся семья о. Максима, а затем слегла в постель от этой болезни и мать будущего иерарха. Надломленные заботами, обессиленные уходом за больными детьми, без помощи медицинских средств, – силы доброй, благочестивой Ольги Емельяновны не вынесли тяжёлого недуга, и в день Рождества Христова Господь призвал её к Себе. Безвременная, бесценная для малюток детей и семьи, утрата любимой матери и хозяйки глубоко поразила сердце Иоанна: часто братья и сёстры слыхали от него выражение гнетущей скорби в словах: «я виновник смерти матери». Любящий сын иерарх выстроил на месте своей родины, в память матери, над её могилой величественный шести-престольный двухэтажный каменный храм, и 10 т. рублей неприкосновенного капитала положил архипастырь на ремонт храма и на вечное поминовение присных своих. Могила матери приходится в алтаре храма. В 1894 году храм этот Владыка сам лично и освятил,

О. Максиму Бог судил узреть своего первенца в сане епископа. Устроив детей, он в 1862 году сдал место и вышел в заштат, оставаясь в сане диакона, отправился в Петербург к сыну, тогда ректору столичной академии; а затем, когда архим. Иоанникий назначен был в Саратов епископом, отец отправился сюда, – здесь принял от руки сына епископа пострижение в монашество и состоял иеромонахом при Крестовой церкви, где и скончался в 1872 г.

Из училища Иоанн Руднев переведён в духовную семинарию, где продолжал учение с блестящим успехом. Находясь в среднем отделении семинарии, как лучший по успехам и благонравию ученик, Руднев приглашён был инспектором семинарии давать уроки его детям, а в высшем отделении начальство поручало ему за отсутствующих учителей давать уроки в младших классах семинарии.

В 1845 году Иоанн Руднев окончил курс Тульской семинарии и «к году», т, е. за год до окончания полного курса, как самый лучший и даровитый воспитанник, имея от роду всего лишь 19 лет, назначен в Киевскую Духовную Академию, имевшую тогда во главе своей знаменитого ректора-архим. Димитрия Муретова. С блестящим успехом выдержал будущий иерарх вступительный экзамен и принят в состав ХIV курса Академии. С выдающимся успехом продолжал и окончил он учение и образование в Академии, на 23 году, и в 1849 году был выпущен первым магистром.

Измлада являя себя человеком «не от мира сего» и чувствуя влечение к иноческой жизни, молодой талантливый академист давно лелеял мысль о принятии монашества, но прежде чем решиться на такой важный святой подвиг, он пишет о сём отцу, скромному сельскому диакону, прося его родительского совета и благословения. Благоразумный, чуждый естественного, но суетного тщеславия видеть сына в сонме иерархов своей церкви, отец, по словам сестры юбиляра, предоставил решение трудного вопроса воле, совести и убеждению самого сына, как возраст имущего, но дал сыну магистру с родительской властностью совет и предостережение о строгом и неуклонном соблюдении обетов монашества.

1 июля 1849 г, Иоанн Руднев подал в академическое правление прошение следующего краткого содержания: «Издавна имея желание поступить в монашеское звание, я в настоящее время хочу привести его в исполнение. Потому покорнейше прошу Академическое Правление исходатайствовать мне у Св. Синода благословение и разрешение».

11 октября 1849 г. в Киево-Печерской лавре, в пещерной церкви преп. Антония, магистр Иоанн Руднев принял иноческое пострижение от руки ректора архим. Димитрия, с наречением Иоанникия.

Восприемным духовным отцом молодого инока Иоанникия по монашеству был известный в Киевской обители подвижник иеросхимонах Парфений.

6 ноября того же года сам приснопамятный митрополит Киевский Филарет, в лаврской церкви св. Михаила, посвятил инока Иоанникия во иеродиакона, а 7 ноября – в сан иеромонаха. Посвящение происходило в Феодосиевской дальнепещерной церкви. Этот знаменательный в жизни юбиляра день восприятия благодати священства и избран днём предстоящего юбилейного празднества.

Чтобы узреть своего родного инока Иоанникия, подвизавшегося на педагогическом поприще в воспитавшей его Киевской Академии, отец, старшая сестра и брат, спустя много лет после пострижения его в монашество, – пешком отправились в Киев на богомолье. Прибыв сюда в праздничный день, прямо с пути усталые путешественники направились в собор Братского академического монастыря, где к великой своей радости увидели среди сонма священнослужаших о. Ионникия, которого однако не сразу узнали. С сердечным восторгом воспоминает ныне почтенная старушка Дарья Максимовна, сестра Высокопреосвященного юбиляра, с какой сыновней преданностью встретил сын – профессор диакона отца и своих присных, с каким усердием водил родных сам по всем пещерам и показывал все святыни и достопримечательности города, а на обратный путь нанял лошадей до самого Вышнего-Скворчего.

Воспитавшая Высокопреосвещенного юбиляра Alma meter, – Киевская Духовная Академия, – как первенца своего, оставила у себя на служение богословской науке.

Магистр Иоанн Руднев в 1849 г. был избран конференцией наставником по кафедре Свящ. Писания и в течение 9 лет (1849–1858 г.) префессорствовал в старейшей Духовной Академии и проходил разные другие должности, – так, он три года был помощником инспектора (1850–1853), два года инспектором (1856–1858), пять лет – членом правления и конференции окружного академического правления, Киевского цензурного комитета, исполнял поручения по ревизии Полтавской и Екатеринославской семинарий, временно исполнял должность ректора и проч. Преподавал профессор о. Иоанникий сначала Свящ. Писание, а затем обширный круг богословских наук. По отзыву историка Киевской Академии, лекции Высокопреосвященного юбиляра отличались «глубокой критикой». В своих воспоминаниях бывшие слушатели Высокопреосвященного Иоанникия о профессорской его деятельности отзываются так: «что он с любовью и трудолюбием учёного мужа, с глубоким знанием и одушевлением истинно христианского учителя, раскрывал учение о таинствах св. веры Христовой перед студентами, внимательно и с увлечением воспринимавшими каждое его слово, по истине солью мудрости растворённое».

За свою семилетнюю и многополезную службу Высокопреосвященный юбиляр был возведён в 1856 г. 21 декабря в сан архимандрита.

В 1845 году 6 ноября Высокопреосвященный юбиляр из инспекторов академии был перемещён на должность ректора и профессора в Киевскую духовную семинарию, где пробыл только один год. И однако за это короткое время успел оставить по себе незабвенную память проницательного администратора и милостивого начальника, заботливого о нуждах семинарии и её питомцев. По предложению ректора Иоанникия увеличено было число членов правления, его инициативой основан по мудро выработанной им программе старейший и практичнейший из духовных журналов «Руководство для сельских пастырей». Основанием этого журнала Высокопреосвященный навсегда увековечил память свою в Киевской семинарии, возвысив её значение для всей России как литературной руководительницы всего духовенства по вопросам пастырского служения и практики. Для ректора семинарии, как редактора, и для всей учительской корпорации, в течение свыше тридцатипятилетнего периода издания журнал этот, служит неиссякаемым материальным подспорьем.

4 декабря 1859 г. Высокопреосвященный юбиляр был назначен ректором родной ему Киевской Академии, где однако также оставался недолго – не более года. Будучи милостивым вниманием высшей церковной власти призван для управления столичной академией, как нуждавшейся тогда, по тревожному состоянию умов столичной молодёжи, в управителе мудром, твёрдом и энергичном.

Кратковременное начальствование юбиляра в Киевской Академии ознаменовано успокоением и умиротворением бывшей несколько взволнованною перед тем внутренней жизни заведения, и усовершенствованием учебно-воспитательного и экономического её строя. По предложению ректора Иоанникия, в академии введены были годовые экзамены для всех студентов и по каждому предмету и учреждены экзаменационные комитеты, что прежде не соблюдалось строго и не велось надлежаще. Это нововведение было как нельзя более верной мерой к тому, чтобы побудить студентов к усердным занятиям и отвлечь их внимание от внешних интересов, волновавших молодёжь 60 годов.

Для улучшения экономических порядков новым ректором увеличено было число, членов правления. Близко сердцу ректора было и материальное и служебное положение сослуживцев. Несколько достойных тружеников, (в том числе бакалавр В. Ф. Певницкий) по предложению ректора возведены были в звание профессора, другие получили награду (проф. Фаворов). Наконец, Высокопреосвященный юбиляр явил себя и здесь мужем науки, и поборником просвещения, ознаменовав и академическую годовщину своего управления учреждением нового печатного учёного органа – «Трудов Киевской Академии», которых был он первым редактором, и дал журналу то серьёзное направление и выдержанность, каким отличается этот журнал и доселе.

Киевскому периоду, главным образом, принадлежат научные и популярные печатные статьи, трактаты и проповеди Высокопреосвященного юбиляра, составившие содержание «Юбилейного сборника», по разным предметам нравственности и современной жизни. Они помещались им преимущественно в «Воскр. Чтении», издававшемся тогда при Киевской Академии.

6 октября 1860 г. архим. Иоанникий назначен был Ректором С.-Петербургской духовной академии, где прослужил более трёх лет. По отзыву историка академии, время это составило одну из лучших страниц во всей её истории, и сам юбиляр называл годы своего служения в Петербурге «лучшей порой в его жизни». И здесь высокопреосвященный явил себя тем же мудрым и твёрдым руководителем высшего рассадника духовного просвещения и попечительным отцом питомцев, умиротворителем и успокоителем мятущегося духа академической молодёжи.

Нужно сказать, что перед ректорством юбиляра в течении одного XXIV курса сменилось, благодаря нестроениям в академии, четыре ректора и инспектора академии. Ничего подобного не было при ректорстве архим. Иоанникия. Благостное, но справедливое, исполненное прямоты и твёрдости, в тоже время и доброты, отношение его к студентам, благоговейные священнодействия снискали новому ректору уважение и сердечную любовь сослуживцев и студентов. Когда их любимый профессор и начальник был призван к новому высшему служению Церкви Божией, то студенты на свои скудные средства приобрели панагию и поднесли её оставлявшему их начальнику. Факт для того времени достопримечательный.

Вместе с ректорством в академии, высокопреосвященный юбиляр исполнял обязанности главного наблюдателя за преподаванием Закона Божия во всех учебных заведениях столицы, был членом духовной консистории, комитета по преобразованию духовно-учебных заведений, ревизовал Смоленскую и Полоцкую семинарии и пр.

В 1861 году высокопреосвященный юбиляр был возведён в звание ординарного профессора и награждён орденом Св. Анны 2 ст., украшенным Императорской короной.

Управление духовно-учебными заведениями, в период епископства юбиляра, проникнуто той же живой и деятельною попечительностью о возвышении учёной и учебно-воспитательной стороны и об улучшении внешнего экономического быта подведомых ему духовно-учебных заведений, в жизни которых высокопреосвященный Иоанникий принимал везде и всегда самое близкое и непосредственное участие. Насколько юбиляр высоко ценит богословскую науку и образование, тому служит доказательством то неуклонное принципиальное предпочтение, какое всегда и везде отдаётся Владыкой образованнейшим кандидатам при определении на священнические и другие места. В период управления юбиляром Московскою и Киевскою митрополиями состав столичного и городского духовенства в образовательном отношении поднят на небывалую ранее высоту. Справедливо оценивая научное образование, высокопреосвященный юбиляр постоянно обращает особое, внимание на воспитательную сторону духовно-учебных заведений, на развитие в питомцах духовной школы духа любви и преданности Церкви Божией и надлежащего сознания долга своего высокого назначения.

Приснопамятна деятельность владыки-юбиляра, как одного из первых иерархов – поборников женского духовного образования. Те епархии, где святительствовал юбиляр, – опередили многие другие учреждением и благоустроением у себя женских епархиальных учебных заведений на целые десятки лет. Его инициатива в этом отношении не только шла впереди, но и давала пример и толчок и для других епархий.

Все преобразования, коснувшиеся в последнее 25-летие академий и всех вообще наших духовно-учебных заведений самым тесным образом связаны с именем и трудами высокопреосвященного юбиляра. Всем известно, что и в настоящее время улучшение церковно-воспитательного строя духовно-учебных заведений составляет предмет главнейших забот юбиляра, как первоприсутствующего члена Св. Синода и председателя преобразовательной комиссии. Делом улучшения материального быта подведомых учебных заведений во всех епархиях, где святительствовал Владыка-юбиляр, он, во истину, создал себе вековечные памятники и рукотворные, и нерукотворные. В этой сфере деятельности юбиляру можно только удивляться и подражать его практической мудрости, но превзойти его здесь доселе никому пока ещё из управителей церковных не посчастливилось!

Воззрения и идеалы свои относительно постановки учебно-воспитательной стороны жизни духовно-учебных заведений выражены архипастырем-юбиляром в его речах, сказанных по разным случаям в духовно-учебных заведениях (Отд. III Юбил. Сборника).

16 мая 1861 года Архимандрит Иоанникий был назначен на вакансию епископа Выборгского, второго викария с.-петербургской епархии, с оставлением в прежних должностях.

12 июня того же года в Троицком соборе Александро-Невской Лавры происходила хиротония высокопреосвященного юбиляра, которую совершали знаменитейшие архипастыри русской церкви: петербургский м. Исидор, тверской архиеп. (впоследствии митроп. Киевский) Филофей, херсонский архиеп. Димитрий, калужский архиеп. Григорий и ревельский епископ (впоследствии митроп. Московский) Леонтий. С благоговением и смирением принимая «на рамена свои бремя епископского служения», новонаречённый епископ Иоанникий дал в своей речи при наречении «сердечный обет жить и служить не для себя, а для Церкви Божией и для душ, которые будут вверяться его архиерейскому смотрению и попечению». И, действительно, все последующее тридцативосьмилетнее служение архипастырское высокопреосвященного м. Иоанникия было точным самоотверженным осуществлением этого обета. Об этом свидетельствуют дела его, самовидцы, и наконец, печатные сказания об архипасторской деятельности высокопреосвященного юбиляра в Саратове, Нижнем, Грузии, Москве и Киеве.

На Саратовской кафедре Высокопреосвященный Иоанникий пробыл девять с половиной лет (с 1864–1873 г.). Здесь началось самостоятельное епископское служение юбиляра Церкви и отечеству и применение к жизни тех идеалов и той программы архипастырской деятельности, которые сложились и созрели у Высокопреосвященного юбиляра в предшествующий период жизни, главным образом, под руководством и нравственным обаянием величавого образа приснопамятного митрополита Киевского Филарета. О тех глубоких чувствах, которые питал к великому святителю Филарету молодой, постриженный им инок Иоанникий, можно судить по глубоко прочувствованной надгробной речи (помещённой в Сборнике) юбиляра, бывшего тогда архимандритом и инспектором академии. По отзывам ныне здравствующих самовидцев, в Саратовской пастве новый, молодой, высокопросвященный, энергичный епископ Иоанникий явил и в жизни своей, и в деятельности архипастырской, и в сношениях совсем окружающим дивное сочетание добродетелей чисто апостольского служения: высокую мудрость с глубокой проницательностью и в делах, и в выборе себе ближайших сотрудников, – внешнее величие с необыкновенным смирением и патриархальной простотой в требованиях жизни; властную строгость с благой снисходительностью, – быстроту и энергию в делах с неуклонной последовательностью, а наипаче же – любовь и милосердие ко всем и особенно к сирым и бедным. Лично во всё вникая, во всех делах и начинаниях стоя впереди, сам за всем наблюдая, владыка в тоже время облекал широким доверием в порученном деле подчинённых тружеников и охотно принимал во внимание новые соображения, клонившие в вящей пользе дела.

Время управления высокопреосвященным юбиляром Саратовской епархией было особенное, оно совпало с первым моментом освободительной эпохи. Крепостное право, как известно, тяжёлым ярмом лежало не только на крестьянах, но и на плечах сельского духовенства, которое у многих крепостников было в немалом порабощении. На долге благопопечительного о духовенстве и народе архипастыря лежала тяжёлая ответственность перед Богом и совестью стоять на страже справедливости в защите интересов слабых в непривычной борьбе освобождаемых с вековыми путами крепостного рабства.

Владыка зорко следил за жизнью и духовным настроением не только городской своей паствы, но и сельской. С этой целью он неутомимо совершал частые объезды градов и весей Саратовского края. Об этих объездах епархии, саратовские и нижегородские здравствующие сослужители архипастыря – юбиляра сохраняют трогательные воспоминания. В первый год епископ Иоанникий совершил свой объезд епархии по обычаю того времени «со свитой», – т. е. с протодиаконом, иподиаконами, певчими, ризницей; служил в церквах по городам и сёлам молебны, всенощные, литургии. Но заметив, что свита притязательна и требовательна в отношении сельских, и без того бедных, священников и старост, на счёт подачек и продовольствия, а также и ведёт она себя в пути не воздержно и непристойно, преосвященный убедился, что больше вреда и соблазна, чем пользы приносит участие свиты в церковных службах при архиерейских объездах и изменил совершенно существовавший порядок обозрения епархии. Он стал ездить на простом тарантасе, запряжённом парой лошадей, с одним своим келейником и притом без маршрута. «Подъедем, бывало, к церкви, – рассказывал нам сопровождавший владыку келейник, – я начну редко, как на службу, благовестить в колокол, а Владыка тем временем терпеливо обойдёт вокруг храма, осмотрит стены его, погост, караулку, школу... Явится причт встревоженный, конечно, но Владыка своим кротким обхождением успокоит, – пойдёт в храм, приложится к иконам, осмотрит антиминс, дарохранительницу, спросит книги (документы церковные), затем благословит народ, побеседует. Часто народ собирался ранее, чем явится причт и впопыхах бывало забудет захватить ключи церковные. Тогда Владыка сядет на паперть или на могилу в ограде и ведёт религиозную беседу с народом, который, обыкновенно, принимал его вначале за простого монаха, ибо архиереи в такой простоте ранее никогда не ездили. Если встречался Владыка с раскольниками или сектантами, то вёл с ними простые, мирные, задушевные беседы. Не раз заезжал архипастырь и в моленные раскольников, как в саратовской, так и в нижегородской епархиях. Раскольники хотя и не охотно допускали архипастыря в моленную, но после простой душевной беседы некоторые подходили и под благословение, и целовали руку. Если приходилось когда сделать замечание приходскому священнику, то Владыка никогда не делал его при народе, а всегда все внушения и советы давал в алтаре. На ночлег архипастырь останавливался всегда у священников, к господам заезжать не любил. Если время тёплое, то Владыка ночевал на дворе в повозке или в тарантасе. Владыка всячески старался и требовал, чтобы духовенство ничего особого не готовило, и не покупало городских снедей для его приезда. Сухие рыбные закуски Владыка возил с собой, часто ими же и угощал хозяина-иерея, а сам кушал что-либо жидкое горячее, приготовленное для домашнего стола. Лошадей брали обывательских за плату, ни приставов, ни вообще полиции Владыка не имел обыкновения вызывать и не любил вообще их тревожить. Владыка-юбиляр всегда возил с собой карту епархии и клировые ведомости. Дорогой, подъезжая к известному селу, архипастырь рассматривал сведения о приходе. Везде архипастырь заходил в школы и спрашивал у учеников молитвы. Таким же точно порядком, по сообщению другого нижегородского самовидца, производилось им обозрение церквей и в Нижегородской епархии. На Кавказе же приходилось при обозрениях епархии делать передвижения и на лошадях, и верхом, и пешком.

Стараясь установить живой церковный союз между собой, как архипастырем, и своей паствой, в лице её первенцев и избранных, стараясь призвать и объединить лучшие в пастве силы для христианского дела, на пользу церкви и просвещения «сих малых», – Преосвященный юбиляр, после первой же годовщины своего архипасторства на Саратовской кафедре, а затем и после обозрения епархии, обращался к пастве с трогательными проповедями, в коих выражал свои мысли, чувствования, впечатления и наблюдения и прибывал паству к общему труду в вертограде Христовом, – к содействию ему в просвещении и благотворении меньшей во Христе Братии, – к вразумлению заблудших. И призывной глас всеми высокочтимого архипастыря не оставался гласом вопиющего в пустыне.

При содействии и сочувствии пасомых, Владыке скоро удалось в Саратове осуществить одну из заветных его идей – учредить братство св. креста с широкими церковно-просветительными и миссионерскими задачами, и завести при Братстве публичные миссионерские собеседования с раскольниками. Учреждения эти были в то время единственным опытом и послужили затем образцом в этом отношении и для других епархий. Всё это было так ново и необычно для людей того времени, особенно в области миссии, опиравшейся всё ещё, по традициям николаевской эпохи, более на внешние полицейские средства и совсем забывавшей мирное слово убеждения, – так что даже губернатор местный и тот опасался заведённых архиереем бесед, как опасного и незаконного дела. Раскольники тем более подозрительно смотрели на «небывалую затею» нового архиерея и долго считали, что это поставлена им ловушка и потому никак на первых порах не решались выступать в прения и со-вопросничество с миссионерами. Владыка живо интересовался полемическими беседами, посещал их сам, причём, чтобы не стеснять раскольников, являлся незаметно в скромной чёрненькой ряске. Не редко архипастырь вступал сам в прения и деятельно поддерживал миссионеров в трудных случаях, когда православные полемисты терялись или сбивались в сторону от намеченного предмета. По отзыву самовидцев, Владыка был всегда так убедителен, терпелив и кроток при беседах с раскольниками, что, хотя они и оставались безответными, но никогда не раздражались и не грубили. Однажды была беседа, рассказывал нам один из здравствующих ныне слушателей её, – о перстосложении. Православные собеседники терялись разобраться в каких-то забористых громоздких возражениях раскольников. Тогда вышел сам архипастырь и повёл доказательства сначала из писания, истории и потом от разума, а в заключение сказал так: «Я в Киеве учился, монашество там принял и долго служил и вот засвидетельствую вам, братия, архиерейской совестью, что в Киево-Печерской Лавре почивают нетленные мощи св. Спиридония Просфорника, у которого пальцы сложены троеперстно. Пусть интересующиеся из вас поедут сами в этом убедиться. Зайдите ко мне, я дам письмо к о. наместнику, он разуверит ваше неверие. Истина и спасение дороже времени и денег, – поезжайте, – пошлите выборных»... Воцарилась глубокая тишина, раскольникам было тяжело, что никто из них не отозвался... Получилось впечатление сильное, у многих в душе явилось сомнение и уверенность в своей правоте поколебалась...

Искушённый опытом, Владыка, в одном из последних наставлений миссионерам (киевским), справедливо поставляет главную цель собеседований в том, чтобы пробудить в слушателях отщепенцах сомнение, – вызвать беспокойство в их совести, поколебать уверенность, а не в том, чтобы переговорить иноверных собеседников, или возвратить в церковь напоказ одного-двух, забыв о влиянии на массу, – в этом ещё не успех миссии.

Братство св. креста росло и крепло быстро. Оно подготовляло миссионеров из начетчиков и посылало их на миссию в раскольничьи сёла; образовало богатое собрание старопечатных книг, по которым обучались расколоведению воспитанники семинарии, где введена была, в виде единственного тогда опыта, по мысли архипастыря юбиляра, – кафедра обличения раскола. Воспитанники по очереди являлись на публичные беседы и составляли о них отчёты, разбираемые потом на уроках. При братстве же впоследствии возникла бесплатная столовая для бедных, которая помещалась под библиотекой, ремесленная школа и учебно-заработанный (нынешние дома трудолюбия) для бедных детей и духовно-просветительный союз, поставивший своей задачей распространение грамоты и народного просвещения путём религиозно-нравственных чтений, издание и распространение душеполезных книг.

По образцу Саратовского Братства учреждены были в епархиях два филиальных отделения братства в уездных городах. И доселе братство Саратовское процветает в своей святой деятельности и всегда служило любимым детищем юбиляра. Счастливый опыт саратовский убедил Владыку юбиляра в несомненной пользе этой, в своём роде единственной, и ничем незаменимой меры, и он во всех других епархиях потом учреждает миссионерские просветительного братства и при них организует кружки собеседников, Так напр., в Нижнем-Новгороде учреждено им по примеру саратовского также братство св. Креста и здесь также архипастырем заведены были собеседования, на которых он принимал также деятельные и живое участие. В Тифлисе заведены им были беседы с молоканами, в Москве – с раскольниками при братстве св. Петра в д. Халатова, в Киеве – со штунтистами. Нельзя не заметить и ещё одной достопримечательной черты в управлении юбиляром Саратовской (да также и других последующих) епархией – это заботы высокопреосвященного Иоанникия кончать миром тяжебные дела между духовенством архиерейским судом, пока можно не доводить их до следственной бумажной волокиты. Для этого немирствующих или провинившихся архипастырь любил вызывать к себе в епархиальный город и делал им надлежащие архипастырские внушения, затем одних отпускал с миром, а других оставлял, в виде наказания, на епитимью при архиерейском доме, но без внесения в формулярный список. Трогательную картину представляло, рассказывают очевидцы, как Владыка в скуфейке и в иноческой, скромной ряске, а иногда и в подряснике – работал, бывало, в архиерейском загородном саду, с кряпкой или лопатой в руках, окружённый штрафными епитимийцами. Наказаний суровых архипастырь избегал.

В саратовской епархии Высокопреосвященный Иоанникий ввёл впервые выборное начало в духовенстве и благочиннические советы.

Затем с Саратова начались заботы высокопреосвященного Иоанникия об облегчении духовенства в деле образования детей и не только мальчиков, но и девиц. Зная по опыту собственной жизни, каким бременем тяжёлым для духовенства ложится воспитание и обучение детей и как много даровитых людей погибает от материальной нужды и невозможности продолжать образование, архипастырь отдался всем милосердным своим сердцем и всей непреклонной энергией, и проницательным умом на изыскание такого источника, который бы обеспечивал нужды епархии по обучению детей духовенства. И вот владыка юбиляр мудро останавливается на счастливой мысли об учреждении епархиального свечного завода и смело решается на эту первую в России попытку. Завод начинает свои первые шаги ощупью, неуверенно, нерешительно. Архипастырь помещает его в своём доме, жертвует личные средства, сам следит и руководит за производством и операциями. Полезное первое в России начинание архипастыря Бог благословил успехом. Завод стал на ноги и скоро сделался благодетельным учреждением и главным источником по покрытию всех неотложных нужд на духовно-учебные и благотворительные учреждения епархии. При помощи завода устроено и обеспечено было епархиальное женское училище, учреждением которого положено было архипастырем начало женскому образованию духовного звания Саратовской епархии, а также положено основание приюту для бесприютных сирот духовенства, учреждён учебно-заработный дом. Всё это во веки будет служить немолчными свидетелями, несокрушимыми, памятниками о доблестной архипастырской деятельности юбиляра на первой его святительской кафедре.

13 июня 1873 года последовало перемещение Высокопреосвященного юбиляра на старейшую нижегородскую кафедру. 12 июня Саратов проводил своего любимого архипастыря, оглашая собор слезами, рыданиями паствы, благословляя имя незабвенного архипастыря и отца.

На Нижегородской кафедре высокопреосвященный юбиляр святительствовал только 4½ года; но совершено им здесь было за это короткое время столько же доброго, важного и вековечного, сколько в 9 слишком лет в Саратове. Это объясняется той уверенностью и твёрдостью, с какой новый архипастырь проводил здесь свою, испытанную благоплодным саратовским опытом, программу и систему, – а также и усердием сотрудников, (из коих иерарх до ныне вспоминает благодарной памятью о. Крылова и о. Виноградова), – и подготовленностью почвы в земле Низовской, где, под влиянием благих опытов соседней епархии, начаты были те главные учреждения, которым он положил почин в Саратове, – разумеем свечной завод и духовное женское училище. Но высокопреосвященный юбиляр застал их только в зачаточном, неразвитом состоянии. Новый архипастырь не только развил и укрепил эти юные учреждения, но и вновь создал при женском Епархиальном училище детский приют, в котором нашли себе убежище в первые же годы учреждения его 40 детей сирот. При Оранском монастыре им основана ремесленная школа для 40 мальчиков, немогших поступить почему-либо в духовно-учебные заведения. Но кроме того владыка здесь осуществил новое великой важности дело – это устройство первого в России великолепного семинарского общежития, причём изыскал средства на безмездное содержание 108 учеников из 288 всех учащихся, так что только 29 семинаристов жили на квартирах у родных или родственников.

Устройством общежития достигалось улучшение материального быта родителей, не тративших теперь на обучение детей своих бедных средств и возвышалось в семинарии нравственное и воспитательное дело. На все эти учреждения Владыка был щедрым благотворителем, так что на одно епархиальное училище им пожертвовано до 15 т. р.

Нижегородская паства святительское имя юбиляра считает «своим украшением и славой», и проводила его в далёкий Кавказ «как ангела Божия», по выражению одного оратора, «как солнце, так отрадно светившее и благотворно согревавшее и пастырей и пасомых», «как благодетеля и отца».

В 1877 г. Высокопреосвященный Иоанникий назначен был экзархом Грузии и членом Св. Синода. В новом крае были новые задачи; но и здесь нашла себе более чем где-либо место и применение та благодетельная система архипастыря, которая так много осчастливила Саратовскую и Нижегородскую кафедры.

Бедность и нужда духовенства в Иверии архипастырем усмотрена гнетущая; а с ней царила страшная тьма и необразованность среди духовенства, особенно же в женской половине сословия. Новый экзарх самое живое участие принял в улучшении материального и воспитательного положения семинарии и немедленно приступил к учреждению епархиального женского училища.

Всё своё жалование, за время служения в Грузии (4½ года), Высокопреосвященный Иоанникий жертвовал на нужды духовного образования детей грузинского духовенства (около 30 т. р.). Много экзархом Иоанникием сделано для распространения православия и просвещения среди туземцев и для улучшения церковных порядков.

В истории грузинского экзархата время управления высокопреосвященным Иоанникием считается «светлой, благодетельной эпохой».

27 июня 1882 г. высокопреосвященный юбиляр возведён был в сан митрополита древлепрестольной Москвы и здесь явил себя достойнейшим преемником великих святителей Московских. Московской кафедре высокопреосвященный юбиляр также оставил неизгладимые следы своего мудрого, твёрдого, справедливого управления и создал памятники, которые сделали имя его и здесь незабвенным. Сюда нужно отнести учреждение и устройство второго женского епархиального училища, на которое пожертвовано архипастырем 10 т. руб., учреждение 10 стипендий при Филаретовском училище, а главное устройство общежитий при вифанской и московской семинариях и Перервенском училище, с изысканием средств для безмездного содержания всех воспитанников.

Этим сделано духовенству епархии такое великое благодеяние, подобного которому доселе нигде не находится в летописях и в жизни духовно-учебных заведений других епархий. Подвиг этот поражает всех своей небывалостью и оказал московскому духовенству пособие, равняющееся не менее половины его годовых доходов. В Москве учреждено было новым митрополитом просветительное братство св. Кирилла и Мефодия, которое сделалось благодетельным рассадником и органом церковно-школьного просвещения и управления. При московской семинарии открыта кафедра раскола и заведены беседы с раскольниками, а также при Покровском монастыре и в частном доме кружком собеседников велись полемические прения о вере. Учреждено затем было общество церковного пения, пенсионное учреждение для духовенства, устроена больница, приют для детей, убежище для заштатных священнослужителей и многое другое.

Как мудрый управитель и ревностный страж православия, 17 ноября 1891 г, архипастырь-юбиляр был, в особых миссионерских целях, Высочайше назначен на киевскую митрополию, глубоко отягчённую тогда борьбой с широко разросшейся штундой.

Здесь Владыка-юбиляр, для воздействия на отпадших и охранения православных, прежде всего учредил «Религиозно-просветительное общество», которое сделалось распорядительным миссионерским центром и ведёт весьма успешно чтения во многих местах города и полемические противо-штундовые собеседования, издаёт листки, строит храмы. Местной миссии дано лучшее устройство и увеличено архипастырем число миссионеров, улучшено их материальное обеспечение; заведены ежегодные уездные миссионерские съезды, открыты вновь и улучшены существовавшие ранее церковные школы, улучшены составы причтов в приходах, заражённых штундой и проч.

Для улучшения быта духовенства учреждена эмиритальная касса, основан пожарный капитал, улучшен и расширен свечной завод. Сам архипастырь на начало всех этих учреждений вложил крупные жертвы (по 10 т. руб.). Многое сделано Высокопреосвященным юбиляром и для киевских духовно-учебных заведений: перестроена академия, преобразованы женские училища, устроена при 2 училище церковь на средства митрополита, а при Богуславском – больница, открыт при женском епархиальном училище приют для бедных детей духовного звания, так что всех благ, сделанных для епархии юбиляром и явно, и тайно не исчесть в кратком юбилейном очерке. Можно сказать одно, что славная полувековая деятельность архипастыря-юбиляра, как великого иерарха составит предмет целой обширной истории.

Закончим наш беглый юбилейный очерк полувековой доблестной жизнедеятельности юбиляра-архипастыря напоминанием о тех важных церковно-государственных исторических событиях, в которых Бог судил быть ему участником.

Сюда нужно прежде всего отнести участие архипастыря в двух коронациях Государей: Императора Александра III и Николая II, освящение храма Христа Спасителя в присутствии Их Величеств, встречу Государя Николая Александровича и молодую Государыню Александру Феодоровну в 1896 г. в Киеве и сопровождение Их Величеств по пещерам Киево-Печерской Лавры; освящение в присутствии Их Величеств Киевского Владимирского собора и памятника Николаю I, освидетельствование в особой комиссии и удостоверение нетленности мощей и истинности чудотворений Святителя Феодосия Черниговского и открытие сих св. и многоцелебных мощей, совершенное архипастырем в г. Чернигове 9 сентября 1896 г.; открытие под почётным председательством и мудрым руководством высокопреосвященного юбиляра – двух всероссийских миссионерских съездов в Москве, первого церковно-школьного съезда в Киеве (в 1894 г.).

Архипастырь-юбиляр за свои доблестные заслуги церкви и отечеству почтён Государями и увенчан всеми российскими орденами до св. Андрея Первозванного включительно.

Редакция «Миссионерского Обозрения», от лица всех, тесно сплотнившихся близ органа внутренней миссии её деятелей, – долгом считает ныне принести Архипастырю юбиляру, чувства благоговейной признательности за всё добро, сделанное для миссии и усердно молить Творца веков и времён: да будет заходящая ныне за свой горизонт вечерняя заря жизнедеятельности маститого юбиляра также приятно, мирно и ярко блестяща, как закат рабочего летнего жаркого дня в тихий вечер!

Да продлится же и ещё на многие и многие лета животворный свет святительства доблестного иерарха-юбиляра на славу и пользу православия и на духовное утешение и радость всех верных сынов матери Церкви!

В. Скворцов

Проповедь церковная имеет свои определённые и довольно узкие рамки. Очень ошибается тот из проповедников, кто не замечает этих рамок и тем насильственно расширяет их до неопределённых размеров. Необходимо, впрочем, повторить, что мы рассматриваем данный вопрос (как и в первых главах) только с точки зрения слушателей, т. е. преследуя цель достижения наибольшей суммы впечатления и влияния на народ проповедника. Для этой цели не надо пренебрегать ничем, даже маловажными, по-видимому, мелочами, и, наоборот, можно поступиться иногда кое-чем и очень важным с точки зрения школьных гомилетических правил.

Чин каждого богослужения в Православной Церкви есть нечто цельное, гармоничное во всех своих частях как художественно законченное произведение. Эта законченность особенно заметна в таких богослужениях, которые почти не подвергаются изменениям и сокращениям, как например: литургия, пасхальная заутреня, богослужения страстной седмицы и др. Но художественная цельность нашего богослужения заключается не в одной только гармоничности или пропорциональности отдельных частей известного чина, но главным образом в полном соответствии внешней формы с внутренней идеей; а это, как известно, есть главный закон художественного творчества. Каждое песнопение, каждое священнодействие есть точное и ясное выражение известной мысли, а всё вместе составляет с эстетической стороны такую законченную картину, которая действует неотразимо обаятельным образом на всех одинаково: на детей и старцев, простецов и мудрецов. Глубокое воспитательное значение этого действия не подлежит никакому сомнению.

Всякая церковная проповедь есть вводное прибавление к установленному чину богослужения. И ко всему тому что было сказано нами в предыдущих главах об условиях действенности проповеди, необходимо поэтому прибавить ещё одно условие: чтобы она ни в чём и ничем не нарушала художественной гармонии и цельности того богослужения, во время которого произносится. Это значит: церковное богослужебное слово и своим содержанием, и силой вдохновения и продолжительностью произношения должно быть в наиболее полном гармоническом соответствии с богослужением. Тогда оно не только не нарушает цельности впечатления, но, принося струю новой живой силы, даже усиливает это впечатление. Получается аккорд цельный, стройный, гармоничный, который неотразимо действует не только на чувство, но и на сознание богомольца.

Идеальный пример такого слова представляет слово св. Иоанна Златоустого, произносимое в пасхальную утреню. Это удивительное (можно сказать – огненное) по высоте вдохновения слово. Само по себе, взятое отдельно от службы, оно представляет величайший образец не только красноречия, но и христианской поэзии. Не знаешь, чему в нём более удивляться, – тому ли что в нём так полно и выразительно вылился дух воспоминаемого события, или тому, что внешнее выражение идеи достигает здесь самых вершин художественного творчества. И всё это так гармонично соответствует художественной высоте песнопений и вообще всей службы пасхальной заутрени, что слово Златоустого само собой слилось со службой, сделалось её нераздельной составной частью, так что отнять его от богослужения (не произнести его) нельзя без ущерба для полноты и красоты всего богослужения.

Вот, повторяем, идеальный образец такого церковного слова, которое составляет одно целое с богослужением. Подражать этому совершенству – нельзя (кто из нас обладает даром художественного слова?). Но стремиться к этому идеалу нам рядовым проповедникам – можно и необходимо. И можем мы это делать главным образом с отрицательной стороны. Надо для этого только стараться удалять из проповеди всё то, что может произвести диссонанс в душе богомольца и изменить её настроение. Возьмём самые резкие примеры: как бы проповедь ни была хороша по мысли, изложению, одушевляющему её чувству, но если она слишком продолжительна, внимание слушателей, вначале возбуждённое, начинает мало по малу ослабевать, рассеиваться и разрешаться в чувство томительного ожидания: «когда же он, наконец, кончит?» В результате – прекрасная сама по себе проповедь не только не производит должного впечатления, но ещё ослабляет молитвенное настроение в душе у многих богомольцев. Est modus in rebus – это мудрое правили очень часто проповедниками забывается. Точно также, если в минуты высшего напряжения молитвенного чувства и умиления, в минуты, когда душа богомольца, сливаясь с церковными песнопениями, потрясена в своих глубочайших тайниках, если в это время проповедник в своём слове (хотя бы и кратком) станет догматически раскрывать какую-либо истину, или холодно-рассудочно объяснять значение воспоминаемого события, – какое действие произведёт его слово? Обратное тому, какое было бы желательно. Его слово внесёт разлад в душу слушателя, подействует охлаждающим образом на его пылающее чувство и, как резкий звук иного строя, произведёт диссонанс в общем согласном настроении¹⁵².

Согласие слова проповедника с общим всей церкви чувством, с общим настроением, т. е. проникновение учительного слова этим чувством, отображение его – есть также одно из главных условий действенности церковного слова. И проповедник достигает этой действенности, когда он горит любовью к своей пастве, когда он вдумчиво, а не кое-как относится к своей учительной власти, когда он возгревает и поднимает до высокой степени своё молитвенное настроение, когда он сам проникается и вдохновляется духом церковных молитвословий и песнопений, особенно за тем богослужением, когда ему нужно произнести слово¹⁵³.

И вот все те условия внутренние и внешние, о которых мы выше говорили и с которыми должен считаться проповедник, чтобы его церковная проповедь приобрела наибольшую силу влияния; всё это взятое вместе и составляет те определённые и узкие рамки церковной проповеди, о которых мы говорили в начале этой главы.

Но призвание этих рамок нисколько не ограничивает пастырской свободы и власти учительства. Это признание только разграничивает различные области, в которых действует пастырское слово. Ибо пастырь не может и не должен суживать своё учительство пределами только богослужебной проповеди; в его распоряжении есть ещё более обширная, почти ничем не ограниченная, область проповеди внецерковной, внебогослужебной.

Пастырь должен учить везде и всегда. Апостольский завет: «проповедуй слово, настой благовременне и безвременне, обличи, запрети, умоли со всяким долготерпением и учением» (2Тим.4:2) не может быть исполнен, если пастырь только за богослужением говорит, а в другое время молчит. На всяком месте пастырского служения, во всякое время – представляется ему возможность (а иногда и настоятельная необходимость) сказать слово назидания, утешения, обличения. В школе с детьми, при исполнении частных треб в домах прихожан, в общей беседе с теми же прихожанами в свободное внебогослужебное время – какое обширное поле для пастырского учительства! И ничем он здесь не стеснён, никакими условностями или ограничениями времени и места. Скажет ли он два-три слова от души в частном случае – благовременное утешение или напоминание стоит иной проповеди. Говорит ли он два–три часа без отдыха на собеседовании с «иными овцами» – тут же его слушает, затаив дыхание, своя же паства. Одним словом, везде и всегда добрый пастырь находит готовность слушать его слово и внимать наставлениям. Везде есть добрая почва, было бы только желание сеять.

Внецерковное учительство в основе своей имеет то же, что и церковное – простое, устное, живое слово пастыря. Разница лишь та, что формы внебогослужебных бесед разнообразны, смотря по потребностям места, и допускают большую свободу пользования словом. Пастырь может прочитать житие святого и затем в живой речи сделать заключение из прочитанного, отметить наиболее существенные черты жития, имеющие отношения к слушателям, может прочитать что-либо из Священного Писания или из творений Отцов Церкви и своими словами объяснить прочитанное, одним словом может в самых разнообразных формах пользоваться тем богатейшим материалом, который у него всегда под руками. Единственное условие, которое необходимо соблюдать при этом, состоит в том, чтобы пастырь своим живым словом одухотворял тот сырой материал, который употребляет для своей внебогослужебной беседы. А иначе она превратится в сухое, мёртвое поучение несравненно менее действенное, чем даже прочитанная проповедь. Нам неоднократно приходилось бывать на таких поучениях (совершенно неправильно именуемых «беседами») и каждый раз мы выносили самое неблагоприятное впечатление. Где нет живого слова, там нет и жизни. Пастырь безучастно – формально читает что-либо, как бы исполняя повинность, случайные слушатели безучастно, равнодушно слушают и нередко на основании этого обоюдного отношения к делу составляется мнение, что внебогослужебные беседы не прививаются. Живое дело требует живого, сознательного отношения к себе и исполнения. Нельзя замыкаться в рамки обычая или традиции, а необходимо искать более удобные пути для развития учительного слова. Если один путь не удовлетворяет, надо перейти на другой.

Поучительный пример такого отношения к делу мы видим в деятельности одного священника Тамбовской епархии о. М. Этот пастырь долго безуспешно завлекал своих прихожан на воскресные беседы в церковь.

«Придут раз, два – послушать, а там опять старая история: никого нет, кроме одних старух». О. М. стал допытываться от прихожан, почему перестали ходить на беседы, и, наконец, от одного грамотного мужика услыхал признание, что народ не идёт на беседы в храм потому, что там в храме скучно стоять, «Ни тебе спросить о чём-нибудь, ни порадоваться вслух. Одно дело: стой и вздыхай! Нет, как-то скучно. У сектантов вон не так беседуют, оттого к ним и льнут. Там коль не понял, сейчас и заговорили об этом; коль нравится что, сейчас можно толкнуть соседа в бок и перешепнуться. Вот и любопытно слушать»... О. М. стал после этого вести внебогослужебные собеседования в школе и результат получился блестящий: народ стал так дружно посещать беседы, что мест всем не хватало, а с народом вместе стали захаживать на беседы и сектанты, никогда прежде не появлявшиеся в церкви¹⁵⁴.

Пример этот очень характерен и имеет не местное только, но и общее значение. И прежде всего внебогослужебная беседа должна быть не по названию только, но и по существу действительно – беседой пастыря с пасомыми, учителя с учениками. Народ ищет с одной стороны живой речи, с другой – непринуждённого свободного отношения к этой речи; всякая натянутость в этом деле пагубна. Иное дело слово церковное, выслушиваемое молча с благоговением за богослужением, иное – слово учительное вне церкви, где пасомые ищут положительного и авторитетного ответа на те или другие запросы души и где отзывчивый пастырь всегда сумеет удовлетворить эти запросы. В этом последнем и лежит центр тяжести внецерковного учительства. Недостаточно только сознавать духовные потребности народа, необходимо понимать, как удовлетворить их, а для этого надо стать лицом к лицу с этими потребностями и взять удовлетворение их в свои руки. Нельзя медлить, нельзя закрывать глаза или отмахиваться от надвигающихся новых потребностей. Хочет народ читать Священное Писание – надо собирать паству в свободные часы и объяснять слово Божие; хочет он услаждать себя духовным пением – надо петь с ним церковные песнопения. А иначе придёт самозванный учитель и удовлетворит ту и другую потребность, и тогда будет поздно собирать растерянных овец. «Надо заводить свою штунду», как говорил приснопамятный святитель Феофан. Надо побольше нам мужества, чтобы не закрывать глаза перед опасностью, побольше смелостей собственной самодеятельности, чтобы предотвратить эту опасность и не выпускать пастырского посоха из рук. Самодеятельность, инициатива – вот качества чрезвычайно важные в пастырском деле, но, к сожалению, не слишком часто встречающиеся среди нас. Это наше несчастие. Мы до сих пор ещё в большинстве случаев плетёмся в хвосте интеллигенции, которая, где только возможно, старается взять удовлетворение духовных запросов народа в свои руки. Вот, например, народные чтения по деревням с туманными картинами. В последнее время они получили очень большое распространение. Со стороны интеллигенции понятно стремление привлечь духовенство к этим чтениям, чтобы придать им более значения в глазах народа. Но пастырям какая нужда связывать себя по рукам и ногам? Выписываются картинки; к ним приложены тощие брошюрки; батюшка, как по шаблону, прочитывает свою брошюрку; крестьяне не столько слушают, сколько смотрят занимательные картинки; первая часть зрелища кончена, духовно-нравственный отдел исполнен; другие лекторы начинают показывать картинки иного содержания; батюшка может уходить, его роль кончена. И к этой недостойной игре в картинки¹⁵⁵ некоторые пастыри сводят всю свою учительную деятельность. Какое жалкое зрелище!

Вся беда наша не в лености, не в отсутствии пастырской ревности, не в недостатке умения говорить, а в том, что мы не сознаём своей силы. Есть очень ревностные пастыри, которые вполне уверены, что только какими-нибудь туманными картинами и можно народ заинтересовать и заставить слушать. (Это наш-то народ, который по четыре часа, не переводя духа, слушает какой-нибудь утомительный «спор о вере»!) В этом грубая ошибка от недостатка самосознания.

Мы, пастыри Церкви, должны учить, как власть имеющие, а не как книжники и фарисеи (Мф.7:29). В своём учительстве мы не должны следовать чужой указке или, тем более, соединять своё слово с забавой или развлечением народа. Мы не должны стесняться тем, что бок о бок с нами действует иная учительная сила – светская, интеллигентная, иногда союзная нам, но иногда и враждебная. Тем более мы не должны поступаться в пользу её своим правом и обязаны зорко следить, чтобы, хотя бы ненароком, не посеяны были плевелы среди нашей пшеницы.

Слава Богу, народ наш ещё не избалован, не испорчен в конец. Он ещё чует правду и льнёт к ней, всей душой откликается на живое, церковное слово и готов часами слушать учительное слово своего законного пастыря. Лишь бы только мы не теряли своего права, своей силы, своей власти учить...

Свящ. И. Фудель

В последнее время и в жизни, и в печати снова выступил, настойчиво требуя себе ответа, так называемый, инородческий вопрос; вопрос старый, много раз и многими обсуждавшийся и всё-таки далеко не решённый. В истекшем августе, состоялся в г. Самаре, под председательством преосвященного Гурия, при участии главного наблюдателя церковных школ Империи В. Л. Шемякина и окружного И. А. Износкова, посвящённый инородческому вопросу, съезд наблюдателей и местных деятелей просвещения по школьно-инородческому делу Поволжья; следовательно, инородческий вопрос современный, живой, требующий всестороннего освещения и не кабинетного только обсуждения.

Как следует относиться к инородцам, какими путями вывести их из тёмного язычествующего состояния и просветить их светом евангельской истины, как приобщить их благам русской жизни и образованности (культуры), не уничтожая их племенных особенностей, не насилуя их языка, не ломая строя их жизни? – вот в чём суть вопроса, имеющего самое живое и близкое отношение к задачам внутренней нашей миссии, а, следовательно, и к её печатному органу – к «Миссионерскому Обозрению».

Покойный Н.И. Ильминский. посвятивший слишком много внимания и сил просвещению инородцев Волжского края, как плод многолетней опытности, оставил целую систему просвещения инородцев-татар, чуваш и др. Лучшее в этой системе – это настойчивое признание необходимости говорить с инородцами на их природном языке, нести Евангелие – понятное им, совершать Богослужение, где не понимают славянского языка, на инородческом. Но в системе Ильминского есть нечто недосказанное, недоговорённое: забыто разграничение воспитания христианского с одной стороны, и гражданского образования – с другой, не указано, что принадлежит собственно миссии Церкви в деле просвещения инородцев Евангелием и чем должна ограничиваться сфера влияния мирян, поставивших для себя задачей образование инородцев. При жизни самого Николая Ивановича этот пробел его системы не бросался в глаза и не так чувствовался: прошедший духовную школу, воспитанный в строго церковном духе, искренно и глубоко религиозный – Ильминский, чуждый каких-либо себялюбивых стремлений в данном деле, в себе самом носил меру того, насколько и в чём можно было ему быть руководителем христиан из инородцев, и что безусловно должно принадлежать Церкви и законным её служителям – епископам и священникам. Его влияние на инородцев было громадно, но оно всегда совершалось в духе высоко-христианского смирения и православной церковности. Вот почему и церковная власть, в лице архипастырей, ценя деятельность Ильминского, как своего сотрудника со-работника на ниве Христовой, и зная бескорыстность, самоотверженность его стремлений, не могла не принимать во внимание его указаний касательно устройства церковно-приходской жизни инородцев, дорожила рекомендуемыми им лицами во священники, деятельно поддерживала его шкоды и. т. п. Но то, что связано было с личностью, никоим образом нельзя связывать с званием или должностью, и нравственным достоинством одного нельзя измерять правоспособность другого. Ильминский – личность редкая и, быть может, единственная в своём роде. Преемникам его по просвещению инородцев мало того, чтобы быть только ближайшими учениками Н.И. Ильминского, необходимо унаследовать дух великого учителя, его веру в Бога и преданность Церкви, его любовь к людям, чистоту его намерений и правоту действий. Иначе возможно злоупотребить общественным доверием к имени высокого авторитета и легко святое дело просвещения тёмных людей обратить в борьбу себялюбия и страстей. А уж если где, то в особенности здесь постыден и вреден антогонизм между гражданским ведомством и Церковью. А между тем, с великим прискорбием нужно сказать, что нежелательные отношения представителей духовного и гражданского ведомств в деле христианского просвещения и церковного благоустроения инородцев дают себя чувствовать, доставляя много забот и огорчений людям искренно и истинно радеющим об утверждении православия среди инородцев и о просвещении их христианством.

Где же искать причину такого печального явления? Откуда может происходить несогласие в действиях?!

Светские просветители инородцев вину всего склонны видеть в духовенстве, в несочувствии якобы местной духовной власти инородческому делу, в её будто бы нетерпеливом стремлении к скорейшему обрусению инородческих племён, в невнимательности к насущным духовным потребностям последних и т. п. Но это чистейший вымысел: нынешняя духовная власть и епархиальные учреждения средне-поволжских губерний относятся к делу просвещения инородцев-татар и чуваш, как и всегда прежде, сочувственно и заботливо, не употребляют никаких новых, искусственных средств к обрусению инородцев, да и не поставляют для себя целью это обрусение, ибо хорошо понимают, что не это главное дело миссии Церкви. Уж если какое духовенство, так православно-русское всего менее можно упрекать в смешении задач Церкви и интересов государственной политики. Подобно великому Апостолу языков, каждый православный архипастырь и пастырь помнит прежде всего только души людей, забывая совершенно, к какому племени принадлежат тела их, и по мере широты своего сердца, старается быть всем для всех, чтобы спасти хотя некоторых. Мы не нетерпимые фанатики, чтобы из числа спасаемых Христом исключать тех, которые не принадлежат к нашему роду, напротив, признаём и открыто исповедуем, что в Церкви Божией нет различия между эллином и иудеем, обрезанным и необрезанным, варваром и скифом, рабом и свободным, и что всякий человек, без различия его земного происхождения и внешнего положения, есть званный наследник царствия небесного. Мы – и не служители католической церкви, отнимающие у народов право совершать Богослужение на их родном, понятном малым детям, языке, желающие всех объединить около Рима, сделать не столько христианами, сколько католиками. Заподозривать миссию православного духовенства в каких-то государственных тенденциях, в стремлении скорее и всеми средствами обрусить инородцев Империи – это значит приписывать нечто искони ему чуждое и противное, забывая, что православное духовенство выставило из себя целый ряд мужей чисто апостольского духа – Свв. Стефана Пермского, Инокентия Иркутского и т. п., и что русских православных миссионеров ещё никто и нигде не укорял за насильственное навязывание просвещаемым веры, языка, обычаев жизни, или за политические тенденции. Знаменитые просветители язычников – покойный М. Иннокентий, архим. Макарий Алтайский, современный нам преосв. Николай Японский достаточно характеризуют, каких приёмов держится русское духовенство в своей церковно-просветительной миссии, когда приводит людей ко Христу, когда проповедует им Евангелие Царствия Божия.

Итак, не в духовенстве и его миссионерских мероприятиях к просвещению поволжских инородцев нужно искать источник некоторых разногласий в действиях и взглядах светских и духовных деятелей просвещения инородцев. Скорее причина здесь в коренной ошибке нынешней постановки инородческого дела со стороны преемников Ильминского – это в присвоении ими себе прав самостоятельно заниматься христиански-просветительной миссией среди инородцев, – прав церковного учительства и устроения церковно-приходской жизни инородцев. Ильминский, повторяем, был воспитанником духовной школы, человеком строго-церковной мысли и духа, – высокой настроенности, и то, что принадлежало ему как личности – евангельски-просветительная деятельность среди инородцев и забота о церковно-приходском устройстве их быта, преемникам его не следует дерзновенно присваивать себе по праву должности. Заботиться о научении и воспитании инородцев в духе православно-церковной истины может, только Церковь, и заниматься руководительством и управлением инородческих приходов должно предоставить исключительно епархиальному начальству. Всякое стороннее вмешательство здесь, в силу якобы права, неизбежно должно, повести к разномыслию, к недоразумениям и борьбе. И эта борьба способна возникать отнюдь не из ревнивого оберегания церковной властью своих священных прав духовного учительства и надзора над приходскою жизнью, а должна явиться простым следствием двойственности влияний, следствием прямого двоевластия, вредных во всяком деле, тем более в деле созидания единой Церкви Божией.

Прямее сказать, причину того разномыслия и несогласия, какие иногда замечаются в инородческом деле поволжского края, нужно искать в неурегулированных отношениях между духовенством и чинами Министерства Народного Просвещения, причастными к инородческому делу. Здесь дело отнюдь не в личных счётах и страстях, а в ложном принципе, руководящем инородческих деятелей: можно сменить личностей, заменить их новыми, но прочного согласия и гармонии в общих действиях не будет до тех пор, пока не будет фальшь устранена в самом принципе, пока не будет устранён сам источник борьбы. И раз инородческий вопрос снова выдвинут, нужно смотреть на него прямо и решать окончательно.

Итак, как же решить инородческий вопрос? Какие изменения нужно произвести в настоящей его постановке? Как избежать разногласия между ведомством Министерства Народного Просвещения и епархиальными начальствами Поволжского края по оному вопросу, дабы мирно и спешно совершалось святое дело просвещения инородцев, чтобы и светские люди, избравшие себе служением образование инородцев, и духовенство, обязанное пещись о религиозно-нравственной жизни инородцев-христиан и о привлечении в лоно св. Церкви неверующих или отпадших, единодушно делали дело Божие, шли рука об руку между собой, охраняя и уважая права друг друга?

Мы не претендуем на безусловное, безошибочное решение, так называемого, инородческого вопроса и на выработку окончательного проекта постановки дела инородческой миссии, но считаем не лишним высказать по данному вопросу свои замечания и представить некоторые соображения, относительно более желательной и целесообразной постановки дела православия среди инородцев среднего Поволжья.

Вопрос об инородческой миссии имеет две стороны, касаясь их веры и церковно-приходской жизни – с одной стороны, и школьного просвещения их грамотностью – с другой.

Берём, прежде всего, область церковно-приходскую, как такую, в которой находят себе удовлетворение высшие, религиозно-нравственные потребности человека. Здесь мы коснёмся кратко вопросов: о нежелательности инородческие приходы выделять из ряда других, об устройстве церковно-приходской жизни инородцев, о священниках для приходов с инородческим населением, – их школьном приготовлении к пастырскому служению, выборе и назначении на места, о задачах внутренней миссии среди инородцев и миссионеров, о переводах на инородческий язык Священного Писания и богослужебных книг, о монастыре для христиан из инородцев.

1. Несправедливо и нежелательно инородческие приходы обособлять и выделять из ряда других по их устроению и управлению. Если инородцы – христиане, они – та же паства, таже нива Христова, что и православные русские, только требующая от своего пастыря некоторой приспособляемости. Если отпадшие – мусульмане или язычники, – они тоже призваны ко спасению, то же стадо овец Христовых, только находящееся за оградой Церкви. О тех и других должна заботиться и болеть Церковь, как призванная освящать и спасать людей, те и другие в духовном отношении должны быть поручены смотрению служителей Церкви, ведению духовных начальств.

Странно опасаться, что духовенство не определит своей задачи в данном деле и не поймёт тех средств, какими можно достигнуть этой задачи. Цель ясна сама по себе: воспитывать инородцев в духе христианском – православно-церковном; крещённых и числящихся в Церкви укреплять в истине и вере, склонных к отпадению удерживать, вразумлять и оберегать, отпадших и язычествующих путём непринуждённого убеждения и проповеди приводить ко Христу.

Дело обрусения инородцев для Церкви – стороннее¹⁵⁶ и второстепенное: оно целью деятельности православного духовенства никогда не будет, а будет только естественным следствием проникновения в среду инородцев света христианства, следствием сближения их с православно-русскими, как носителями истинной, божественной веры и высшей гражданственности. Средства к выполнению духовенством своей высокой задачи – к просвещению инородцев светом Евангелия – тоже не новы и испытаны. Чтобы христианство прививалось сознательно, проникало в сердце людей и становилось для них началом новой жизни, нужно возвещать им его на их родном, понятном языке. Мы далеки от поползновений покушаться на язык инородцев, (как бы он ни был беден и жалок), и на этом с особенной силой настаиваем в предупреждение возможных здесь подозрений. Повторяем, что и высшая церковная власть, и рядовое духовенство прекрасно понимают свою нравственную обязанность быть, подобно Апостолу, всем для всех, чтобы спасти некоторых. Язык инородцев останется неприкосновенным и не только в их семейно-домашнем быту, но даже и в области чисто церковной: пусть проповедь и Богослужение там, где нужно, совершаются на инородческом языке, как это признано Св. Синодом, пусть сохраняются все племенные особенности чуваш, татар, черемис, мордвы и т. п. Мы ищем не ихнего, а их; хотим сделать их самих искренними и истинными христианами, верными чадами Св. Церкви, – и совершенно для нас безразлично, на каком языке они будут исповедывать истинную веру, в какое платье станут одеваться.

Здесь, естественно, вам могут поставить вопрос: кто же станет пользоваться сим средством – природным языком инородцев – для насаждения и укрепления среди них православия? Кто понесёт, напр., чувашам Евангелие, понятное и женщинам, и детям их, плохо знающим или вовсе не знающим русского языка?

2. Вопрос этот, тождественный с вопросом о священниках для инородческих приходов, ставился много раз и решался различно.

а) Ссылаясь на мысль, высказанную покойным Ильминским, что священники, образованные для простого народа менее полезны, так-как держат себя якобы высоко, заносчиво, не сближаются с народом и через то ненадлежаще-де влияют на него нравственно. Некоторые деятели, считающие себя неизменными последователями Ильминского и стоящие во главе инородческого дела, желали бы рекомендовать и рекомендуют во священники лиц без всякого богословского образования из окончивших курс Симбирской чувашской учительской школы, принадлежащей к низшему разряду учебных заведений, или даже не прошедших полностью и этой школы.

Может быть и правда, что некоторые из священников с дипломами и аттестатами отличаются горделивостью и недоступностью, но отсюда вовсе не следует заключения, что нужно поставлять во священники лиц необразованных: истинное образование смиряет, а не надмевает, и никто, конечно, не поручится, что священник из окончивших курс только в чувашской школе, не бывший в духовной семинарии, будет близок к народу и чуток ко всем его нуждам и запросам. Опыт, напротив, показывает, что и эти священники из малоучёных и малограмотных инородцев часто и весьма часто относятся к своим пасомым свысока, грубо, начальственно и ничуть не меньше должны быть упрекаемы в вымогательстве и поборах за требоисправления. Если Ильминский, имея в виду таких священников из инородцев, как известный его сотрудник по крещенно-татарской школе – Василий Тимофеевич (если не ошибаемся в точности имени), и находил, что священники из простецов лучше для народа, чем из образованных, – то во 1-х, далеко не все простецы отличаются такой же ясной верой и религиозной настроенностью, как Василий Тимофеевич, воспитанный самим Ильминским в христианстве, и, стало-быть, не всякий может недостаток книжного образования пополнять личными качествами и природными дарами, а во 2-х, то было время, а теперь другое: теперь всюду строятся школы, грамотность и образование и лже-мудрования всякие широко проникают в народ, и священник без надлежащего образования не в силах будет отвечать потребностям времени. Дух времени требует, чтобы священник приходский был не просто школьного образования, а именно богословского и очень широкого. Пробуждающийся в обществе интерес к вопросам веры и нравственности, брожение религиозной мысли, многочисленные и разнообразные секты, проникающие в самые отдалённые деревеньки и глухие сёла, не исключая и инородческих – всё это настойчиво свидетельствует о необходимости иметь и в сёлах священников, богословски-образованных, начитанных, искусных в слове и воспитанных в доброй жизни, дабы они всегда могли давать ясные и твёрдые ответы вопрошающим их о вере и уповании и служить светочами в жизни тёмной массы.

Симбирская чувашская учительская школа даже в настоящие годы своего улучшенного состояния не может брать на себя высокого права и ответственности – воспитывать в своих стенах пастырей церкви: для этого нужно проникнуться ей всецело духом церковности, нужна значительно расширить в ней преподавание закона Божия, чтобы придать ученикам хотя вид богословского образования, ввести теоретическое и практическое изучение церковного устава и действующего пастырского канонического права православной Церкви и т. д. Практика показывает, что священники с такими начатками образования, вовсе не удовлетворяя своему пастырскому назначению, весьма часто являются нарушителями церковных законоположений и установлений, напр., в совершении браков в запрещённых законом степенях родства, что происходит, как открывают следствия, не предумышленно, а просто по неведению. Если же и бывают из таких кандидатов священники сносные, рассудительные, имеющие некоторое влияние на приход, то это исключительные личности, и на них утверждаться нельзя, как не принято у нас теперь считать для священника достаточным окончания курса учения в духовном училище, хотя среди священников с таким образованием встречаются люди благочестивые и опытные, недостаток школьного образования пополнившие своим природным умом и начитанностью. Естественно – в настоящее время епархиальные начальства не могут отклонять ходатайств о назначении во священники лиц из прошедших учительскую школу, принадлежащую к низшему разряду учебных заведений.

б) Теперь практикуется иной способ приготовления кандидатов священства на инородческие приходы. Окончившие курс чувашской учительской школы, пробывши некоторое время учителями в сельских училищах, рекомендуются инспектором школы, г. Яковлевым, по его личному выбору, в местную духовную семинарию для поступления в число воспитанников IV класса, принимаются туда на особых льготных условиях и содержатся во время обучения на специально от Св. Синода учреждённые стипендии. По окончании семинарского курса они иногда поступают в распоряжение епархиального начальства и назначаются, по усмотрению преосвященного, на свободные священнослужительские места в инородческие приходы, или, по своему желанию, уходят в другие епархии.

Этот способ приготовления кандидатов инородческого пастырства – лучший сравнительно с предыдущим, однако, и его далеко нельзя назвать совершенным, не нуждающимся в изменении.

Не входя во внутренний смысл Церкви, как учреждения божественного, призванного научать, освящать и спасать людей, не желая понять всей высоты и тяжкой ответственности пастырского служения, светские просветители инородческого населения по-видимому склонны служение священства считать требующим от человека меньших умственных и нравственных достоинств, чем простое учительство в сельской школе, рекомендуя по временам неспособных учителей к посвящению во диакона, с намерением, конечно, провести его после и во священники. Но ведь священство должно заключать в себе по необходимости и учительство – проповедание слова Божия в Церкви и преподавание закона Божия в школе. При таких взглядах на качества священника, естественно, требование епархиальных начальств, чтобы кандидаты на священнослужительские места в инородческие приходы получали, сверх своего образования в учительской школе, ещё дополнительное – в духовной семинарии,, может казаться излишним и чуть ли не обидным для пестунов инородческой обособленности, способно вызывать с их стороны нападки на сам дух семинарского воспитания, на вредное, якобы, влияние этого воспитания на инородцев – питомцев специальных школ. Более того, просвещённые хранители и оберегатели своих родных племён заботливо смотрят за учениками семинарии из инородцев, ревниво оберегая от заражения русофильским духом, стремятся изолировать от сближения с наставниками и товарищами по семинарии, стараясь при этом сохранить над ними всё своё влияние и выработать из будущих пастырей и руководителей жизни инородческих приходов единомышленных последователей себе.

А в существе дела вся вина духовных семинарий перед инородческими светскими просветителями заключается разве в том, что воспитанники народные, поднимаясь в семинарии на высшую, сравнительно с прежней, ступень своего умственного развития и находясь в новой среде, делаются способными более сознательно и критически относиться к своему прежнему воспитанию и сами собой приходят к признанию внутренней несостоятельности современной постановки инородческой миссии и всех тех зол, какие несёт их единокровным отчуждённость в языке и бытовой жизни от благ общерусской культуры. Но истинные радетели о благе инородцев могут только радоваться такому росту самосознания у будущих пастырей инородческих приходов.

Не считает совершенным такого приёма воспитания кандидатов на священнические места в инородческие приходы и духовное начальство. Ведь может случиться, что из инородческих специальных школ рекомендуются в семинарию не лучшие воспитанники или не обладающие качествами, нужными для пастыря, – религиозностью, церковностью и т. п. Стоя вне влияния духовной семинарии, иной ученик-инородец с тем может и выйти из неё, с чем пришёл, без определённого направления и ясных убеждений, без нравственной выдержки и силы, с враждебными чувствами ко всему русскому, а иногда с заимствованием только отрицательных качеств русской жизни. Возможно и то, что ученик, поступивший в старшие классы семинарии без надлежащей подготовки к изучению богословских наук, не в состоянии бывает разобраться в разных течениях мысли и легкомысленно, с чужого голоса, под влиянием последней прочитанной книжки, говорит и своих сомнениях, давая тем самым сторонним людям повод заключать о вредном влиянии семинарского воспитания, – с поверхностным, легкомысленным отношением к делу, чего, конечно, нельзя вынести и из духовной семинарии, – как были люди, которые, из чтения самой Библии и Евангелия, приходили к грубым рационалистическим и даже атеистическим заключениям.

Итак, такая смешанная система приготовления кандидатов священства для инородческих приходов – на половину в чувашской школе, на половину в духовной семинарии – не вполне отвечает своей задаче и не совсем безвредно отзывается на самих будущих пастырях.

в) Отсюда представляется более целесообразным давать инородцам полное семинарское образование. Вместо того, чтобы будущих кандидатов на священство в инородческие приходы, после воспитания их в инородческих учительских школах, принимать на льготных условиях прямо в IV класс духовной семинарии, можно проводить их через всю духовную школу, на ряду с другими воспитанниками, приготовляемыми к пастырскому служению. В школах церковно-приходских или министерских всегда найдётся несколько учеников-чуваш и других инородцев со способностями. Их можно было бы принимать в известном количестве в духовное училище, или на своё содержание, освобождая от платы, взимаемой с иносословных воспитанников за обучение, или же на стипендии, какие, вероятно, не отказалось бы дать Православное Миссионерское Общество, так как в данном случае делалось бы чисто миссионерское дело. Из духовного училища эти инородцы естественным порядком переходили бы в духовную семинарию, где приём их, с разрешения Св. Синода, уже практикуется несколько лет, и есть специальные стипендии для них. Такой порядок воспитания кандидатов священства из инородцев отличался бы цельностью и полнотой: они всё время находились бы под одинаковым влиянием училищного и семинарского начальств и наставников, заботящихся о воспитании церковного духа и религиозной настроенности в учащихся; с детства сближались бы с русскими, входили бы в теснейшее открытое общение с ними, усвояя через то что есть лучшего в русской душе. Скажут нам, что десять годов учения в духовной школе совершенно изменят воспитанника-инородца: свой язык он забудет, от родных и соплеменников отвыкнет и отшатнётся, житейского быта их знать не будет, так что, если после и поступит во священники в инородческую среду, будет для неё совершенно чужим.

Но, во 1-х, совершенно невероятно, чтобы человек мог потерять свой природный язык при подобных условиях. Ведь в данном случае мальчик станет воспитываться не как турецкие янычары: до времени поступления в духовное училище, примерно лет до 10–11, он живёт в своей деревне, среди родных, и говорит их языком, словом, поднимается в их среде; затем, в годы своего учения в училище и семинарии значительную часть времени – святки, Пасху, летние месяцы – он имеет возможность проводить дома, среди тех же родных, в той же обстановке, говорить и слушать на том же родном языке. Мыслимая ли вещь при таких условиях забыть свой родной язык? Но ведь интеллигентные инородцелюбцы учились же и в гимназиях, и университетах и, ведь, не потеряли ли же своего чувашского языка, своей привязанности к родному племени? Не забудет мальчик и нравов своей семейной жизни – отцовских верований и преданий, не будет чужим для своих соплеменников, как каждый из нас помнит хорошо впечатления своего детства и любит родное. Во-2-х, если он усвоит русский и славянский языки в духовной школе, воспримет в свой домашний обиход нечто и русское – более благообразный образ жизни, порядок, чистоту и опрятность внешнего поведения, то этого злом считать никак не следует: чуваши и то много страдали и страдают глазными и разными сыпными, накожными болезнями, происходящими от крайне грязной их жизни; пора их избавить от этих произвольных, никому не нужных, страданий; во всяком случае странно в грязи и нечистоплотности видеть залог самобытного существования племени.

Итак, неосновательно бояться, что духовная школа обратит инородца в русского и сгладит в нём все племенные черты: если он был чуваш, или мордвин, иди вотяк, то и останется тем же и пройдя полный, курс духовно-учебных заведений; только он будет отличаться от других большей широтой и основательностью своих богословских познаний, меньшей отчуждённостью и враждебностью по отношению ко всему русскому. То и другое должно делать его только лучшим кандидатом на священнослужительские места. И если представить теперь вполне нормальный канонический порядок избрания кандидатов священства в инородческие приходы без всякого стороннего вмешательства и патронатства, вносящих, обыкновенно, двойственность влияния и налагающих на человека двойную зависимость, то можно ждать от пастырской деятельности плодов гораздо больших, чем от священника-инородца, воспитывавшегося предварительно в школе иного ведомства и сохраняющего и в священстве чувства зависимости от своего бывшего начальства, а нынешнего патрона. Когда будет единство в заведывании и управлении церковно-духовною жизнью инородческих приходов, то устранится и та двойственность, которая много вредит делу православия среди инородцев.

г) Есть и ещё возможность всегда иметь в приходах инородческих священников, знающих язык племени и могущих с пользой для дела служить там. Дети духовных лиц – священников, диаконов и псаломщиков, живущих в сёлах иногда чисто чувашских и мордвинских, или на половину только русских, знают хорошо инородческий язык и с успехом пользуются им в сношениях с инородцами. Инородческий язык приходского населения им – второй родной, и, учась в семинарии, они не забывают его, да и забыть не могут, потому что продолжительное время в году проводят в своём селе в общении с инородцами. Почему же их, как знающих инородческий язык, близко знакомых с бытом и нравами инородцев, их воззрениями и верой, не считать предпочтительнее кандидатами на священство в такие приходы, чем, напр., окончивших инородческую учительскую школу, если последние пройдут даже курс старших классов духовной семинарии? Подобный способ замещения священнослужительских мест практикуется, как известно, среди зырян, мордвы и др. инородцев в других губерниях, и наблюдения над местной епархиальной жизнью убеждают, что священники из русских в инородческих сёлах более преданы своему делу и успешнее насаждают православие, чем чуваши в своих приходах. Инородческие приходы в сёлах Симбирской губ.: Тоиси, Старые Алгаши, Чурадчки, Красные Четаи, Сугут и другие, в особенности же Артюшкино, – где священниками состоят русские, по своей благоустроенности в церковном отношении – благолепию храмов, привязанности народа к Церкви, набожности и нравственной добропорядочности прихожан, далеко оставляют за собой инородческие приходы со священниками-инородцами.

Мы остановились довольно долго на вопросе о священниках для инородческих приходов, потому что это одно из самых больных мест в деле инородческой миссии, успех которой всецело коренится на правоспособности и благонадёжности приходского духовенства в инородческих селениях Поволжья.

(Окончание следует).

В своё время на страницах «Миссионерского Обозрения» кратко сообщалось о судебном процессе Ковенского ксёндза Белякевича. Процесс этот принадлежит к разряду тех громких судебных дел causae cetebrae, – которые, обыкновенно, долго волнуют сердца и занимают умы общества. Дело о. Белякевича в течении многих месяцев приковывало к себе внимание всех культурных слоёв не только России, но и христиан Запада; оно не сходило со столбцов нашей и заграничной печати, произведшей собственное расследование всех обстоятельств дела и произнёсшей ранее уголовного суда свой строгий приговор над деяниями Белякевича. Слушалось это дело в Петербургском окружном суде (в феврале нынешнего года) хотя и при закрытых дверях, но в присутствии представителей всех ведомств, многих сановников, сенаторов, многочисленной корпорации юристов. Были на суде ксёндзов и представители высшего польского общества. Отчёта в русской прессе не было о ксёндзовском судебном процессе, но мыслящая и читающая интеллигенция имела по живому преданию нужные сведения о всех обстоятельствах дела. В заграничной же (польской) печати был напечатан подробный отчёт о процессе, с приведением обвинительного акта и прений, с тенденциозными, конечно, замечаниями в пользу осуждённого и против русских законов и суда.

Теперь все эти толки умолкли, страсти улеглись, оконченное дело кануло в лету забвения и сенсационный процесс можно обсуждать с летописным спокойствием.

Располагая достаточными по настоящему делу материалами и сведениями, почерпнутыми из верных источников. мы считаем ныне благовременным исполнить, высказанное нами ранее читателям «Миссионерского Обозрения», обещание подробно побеседовать по поводу интересного процесса ксёндза Белякевича. При этом нам хотелось бы равным образом бросить хотя бы беглый взгляд на осуждённые деяния Белякевича с церковно-канонической точки зрения.

Нужно заметить, что все толки общества и печати (за исключением, впрочем, «Южного края») не выходили из круга суждений о политической и о криминальной стороне дела; эта сторона и могла быть только предметом исследования суда, ведающегося с наличностью преступных фактов, предусматриваемых законом; церковно-каноническая же сторона дела осталась в тени, между тем как она здесь едва ли не более важная в общегосударственном и церковном смысле, чем уголовная и политическая.

По нашему мнению, эта сторона и послужила основой или почвой, на которой вырос с своими пастырскими подвигами печальный герой скандальной для католицизма истории. Казалось бы, ближайшее духовное начальство подсудимого ксёндза, т. е. Тельшевская консистория и епископ Поллюлиен, в интересах смягчения вины подсудимого перед законом, должны бы в своём заключении суду осветить вопрос о влиянии на пастырскую практику ксёндза Белякевича и католического богословия. Но, по-видимому, для представителей католической Церкви это представляло слишком щекотливую альтернативу: не пришлось ли бы тогда обелять и охранять ревностного служителя католического алтаря через уничижение в глазах всего христианского просвещённого мира искони действующей: системы? Да и не предписывалось ли правилами Лайолы в данном случае, – ad majorem gloriam, – лучше последовать примеру членов фарисейского Синедриона, о котором евангельское благовестие сохранило, как вечный укор покладистой совести, – известное наречение: «лучше единому умрети», чем отдавать на чуждый суд святое святых католической церковной дисциплины. Пусть лучше Белякевич один пострадает, чем явлена будет свету и подвергнется всемирному осуждению та система и практика католицизма, которая создала и поддерживает авторитет и владычество папы во вселенной, а ксёндза в приходе! Можно было бы, казалось, ожидать освещения и развития этой именно стороны процесса от защиты Белякевича тем более, что она находилась в руках либеральнейших представителей нашей адвокатуры – гг. Спасовича и Андриевского; но и они обошли эту Сциллу и Харибду, оказавшись в своих воззрениях на совсем уже нелиберальные и негуманные поступки своего клиента, не менее растроганными, чем самые завзятые поборники пользы для тёмной массы «телесного озлобления» и крепостнической розги. Защита старалась задрапировать некрасивые поступки Белякевича, мантией фанатика и мученика религиозной идеи, «ратовшего де за Бога». Но средневекового покроя мантия эта так нескладно приходилась к плечам Белякевича, что от присяжных не могли укрыться и беззаконье подсудимого, и фальшь софистов; суд вынес строгий обвинительный приговор, по которому ксёндз Белякевич осуждён на вечную ссылку в Сибирь, с лишением всех прав состояния.

И так, в чём же суть дела и имеет ли какой смысл и значение процесс ксёндза Белякевича в церковно-государственном отношении? Прежде чем ответить на этот вопрос, необходимо предварительно разрешить два других положения; именно: преступные деяния ксёндза Белякевича были ли плодом его личной злой воли, необузданного чувства фанатика? Или наоборот, осуждённые законом поступки Белякевича в его пастырской практике являлись результатом усвоенной им действующей или только допускаемой и аппробуемой (одобряемой) системы пастырского практического Богословия, т. е. был ли Белякевич, нещадно полосовавший женское тело исправляемых им прихожанок, жестокий палач или только жертва пастырской своей ревности и слишком прямолинейного, бесхитростного, слепого следования правилам своей Церкви?

И в частности – нет ли в каноническом праве вообще и особенно у католических богословов оправдания тех мер физического воздействия на закоренелых грешников, каких держался осуждённый Белякевич в своей пастырской практике? Но отвечать на выше изложенные нами вопросы нельзя без изложения фактической стороны всех обстоятельств дела и подробностей процесса, которые и сами по себе так интересны и поучительны, что надеемся, читатели наши не посетуют, если на этой части нашей статьи мы долго остановимся. Прежде всего несколько слов о самом герое этого сенсационного процесса.

Осуждённый ксёндз Казимир Белякевич, 26 лет от роду, по происхождению крестьянин жмудик или белорус, наружности некрасивой, малосимпатичной. Смуглый цвет лица, выдающиеся скулы, тусклые, без выражения, глаза, вялая, запинающаяся речь, угловатые манеры истового бурсака семинариста, – не говорят о широте ума и развития Белякевича, но и не свидетельствуют о чувствах фанатизма, как страстного огненного внутреннего горения человека за известную идею. В спокойной несколько даже флегматичной для такого исключительного положения, как скамья подсудимого, – осанке, в форме заявлений, слышалась у Белякевича уверенность человека, исполнявшего свой долг. В Белякевиче нигде, ни в чём и никогда не проявлялось тени раскаяния или сожаления о сделанных им лютых. Впрочем, к симпатичной стороне Белякевича, говорящей именно о прямолинейности его характера, нужно отнести отсутствие у него той ксёндзовской позировки, того напускного благочестия, каким, напр., заявляли себя его молодые коллеги, всё время хотя бы в камерах суда (во время трёхдневного разбирательства дела) шептавшие своими жирными щеками и губами, вычитывая по молитвеннику положенные на известные часы дня молитвословия.

По образованию Белякевич воспитанник Тельшевской католической семинарии, прославившейся несколько ранее другим достойным своим воспитанником – ксёндзом Рамейко, который назойливо домогался, чтобы в русской гимназии католическая икона не стояла на одной стене с православной.

До обучения в семинарии Белякевич готовился, кажется, в фельдшерскую школу; но затем, по выдержании установленного для приёма в католическую семинарию, не мудрёного экзамена в объёме программы 4 классов гимназии – поступил в упомянутую семинарию. Как он там учился, об этом ничего неизвестно, как и вообще никто ничего из русских не знает, что творится в католических семинариях. Выпущен Белякевич не высоко по второму разряду. По окончании семинарского курса, будучи 23 лет, Белякевич был уже посвящён в иерея, получив назначение на должность викарного ксёндза при Троицком ковенском костёле. За смертью настоятеля – ксёндза Вороновича, ксёндз Белякевич более года исполнял обязанности настоятеля. С этого собственно времени и начинают распространяться в приходской среде слухи о благотворных подвигах молодого ксёндза по исправлению грешников путём физического воздействия на их души. Ксёндз скоро прослыл за великого мастера исправлять порочных, укрощать строптивых, отрезвлять пьяных. Главным предметом пастырского попечения и борьбы о. Белякевича были грехи пасомых против седьмой заповеди. Ксёндз стремительно и яростно принялся за искоренение разврата. Показалась ли ему, действительно, Ковна в этом отношении Вавилоном, ужаснувшим молодого ксёндза, строгого девственника и подвигнувшим его на систематическую борьбу с порочным содомом, или ксёндза подняли на дыбы сплетни и интриги так называемых старых девоток-терцион, сказать трудно. Но есть основание полагать, что последняя причина играла в деяниях Белякевича первостепенную роль.

Несколько слов о девотках. Это более старые, а иногда и молодые, но отчаявшиеся на счёт благ семейной жизни, девы и вдовицы, а иногда и скучающие мужатницы, давшие третий обет иноческого послушания, почему и называются терциане – tertius – третий и посвящают себя на служение при костёле, отдаваясь в беспрекословное распоряжение его настоятеля. Поэтому в руках ксёндзов девотки служат послушными и покорными орудиями всего, что служит ad majorem gloriam... католицизма. Дружина эта в сущности представляет собою шпионов в юбках, или, выражаясь приличнее, – «благочестивых агентов». Они знают в приходе всю подноготную, им ведомы все грехи и преступления и явных, и тайных грешников. Всё это доносится приходскому ксёндзу. От такта и благоразумия последнего зависит далее, какие принять меры исправления против грехов и пороков при конфессионале на исповеди или в других случаях.

Ревность девоток изумительна: они, обыкновенно, о всём случившемся ночью за 20–40 вёрст – к утру успевают доложить своему властелину ксёндзу, что достойно его внимания, при каких бы то ни было условиях дорог и времени года. Хотя вид и тип девоток в общем представляется в виде несимпатичных фурий, но, с миссионерской точки зрения, нельзя не пожалеть, что в наших заражённых сектантством православных захолустьях, где рыщут лютые волки, не щадящие стада Христова, не организовано ничего такого, что бы благо временно поставляло в известность одиноких беспомощных православных пастырей о случаях пропаганды совращения, колебания и о других достойных внимания явлениях приходской жизни и среды.

Ковенские девотки страшно были преданы Белякевичу. так что при аресте его и осмотре костела, они составили живую преграду: сцепившись друг с другом, окружили входы и выходы костёла, так что власти пришлось прибегнуть к пожарной трубе; как ястребы, напали они на свидетелей и склонили последних отказаться от первых своих показаний в видах защиты и обеления ксёндза. Благодаря такой агитации девоток, дело это слушанием перенесено было в Петербург, но девотки и сюда явились и как мрачные тени, мерно сновали около здания суда, с слезами на глазах и облекшись в глубокий траур.

Девотки несомненно распаляли огонь пастырской ревности бесхитростного Белякевича: узнавая от них о безнравственных пирушках где-либо в притонах мужчин и женщин, ксёндз с своими верными прислужниками спешил туда ночью и мужественно разгонял подвыпившую компанию, разбивал бутылки с водкой, за которую тут же платил свои деньги.

Узнает Белякевич от девоток, что такой то муж подрался с женой, – требует обидчика в костёльный двор «на покуту» (на епитимью и расправу). Получает сведения о сожительстве католички с православным, – тащит сугубую грешницу сюда и ввергает в костёльные узилища и ведёт вразумление падшей по своей системе. Словом, девотки крепко овладели Белякевичем и под влиянием обожания и преклонения старых дев перед пастырской ревностью недалёкого ксёндза, он зарвался в своих мерах до слишком открытого и грубого оказательства того, что совершается келейно, тонко, как тайна церковной дисциплины.

К характеристике Белякевича и в доказательство нашего мнения, что обвинённый творил свои подвиги далеко не под влиянием приступа фанатического экстаза, а с какой-то тупой холодностью, как бы по указке или рецепту, как истый целитель, нужно заметить, что он мало похож был на пламенного Саванороллу. Белякевич никогда и ни при каких случаях не тратил слов по-пустому, не расточал цветов красноречия, не прибегал к пастырскому увещанию, а прямо и решительно приступал к делу, т. е. к бичеванию. Во всех установленных случаях учинённого ксёндзом истязания и насилия над исправляемыми им пасомыми, он ни разу не предварил мер физического воздействия словом указания, исследованием причин и обстоятельств беззаконной жизни того или другого исправляемого грешника, а прямо без разговору или стегал, или сажал в места пастельного заключения на хлеб и воду, а после уже бывало, что и делал пастырские наставления. Затем в исправительных подвигах Белякевича замечается такая рассчитанность и систематичность в степенях наказания, такое разнообразие в мерах, способах и орудиях исправления, что трудно допустить, чтобы молодой, малоопытный, плохо развитой ксёндз-исправитель действовал по собственному творчеству без рецептуры практического богословия и шёл бы не по проторённой ранее его дорожке. Что в деяниях Белякевича ничего необычного для католиков не было, за это говорит, как увидим ниже, поведение настоятеля ксёндза Керповского, не только знавшего о всем и не возбранявшего ничего своему викарию, но и отправлявшего к нему пациентов. Не мог не знать громких подвигов Белякевича прославившегося на всю округу и сам Епископ Поллюлиен и консистория, живущие тут же рядом с костёльным дворцом и его узилищами, которые в иные дни все были переполнены, так что и некуда было сажать новых пациентов.

Что касается приёмов и орудий, употреблявшихся ксёндзом Белякевичем при исправлении им порочных своих клиентов, то одни из них были обдержные и общеупотребительные у ксёндзов, – таково лежание во время службы на пастельном (каменном?) полу «крыжом» (т. е. крестом, на чреве с распростёртыми руками), поклоны поясные, земные, коленопреклонение и др. Другие – необычные, – таковы удары, счётные и несчётные, верёвкой, кнутом, пастырским жезлом, заключение в разные карцерные места на различные сроки, начиная от нескольких часов и продолжая несколько дней, с лишением свободы и пищи.

Употреблявшаяся для наказания грешников верёвочка была пеньковая, длиною в 4 аршина, в объёме ½ вершка с узлами на концах. Кнутик – состоял из дротика и ремней трёхвостки, трость – оливкового дерева, длиною 1 аршин 3 вершка, толщиной в окружности 1³/₈ вершка, внизу расщеплённая (от ударов по грешным телам направляемых). Верёвочка и кнутик всегда у ксёндза Белякевича были наготове: они лежали в кельи на шкафу. Все эти вещи фигурировали на суде в числе вещественных доказательств, вместе с головой диавола.

Голова диавола – выточенная из дерева, довольно ветхая с высокими рогами, с открытым ртом и выколотыми зубами с козлиной бородкой. Она – отрезанная, и по-видимому недавно, от статуи упразднённого диавола, бывшей и костёле под изображением Михаила Архангела.

Голова эта освещалась фосфорическим светом в тёмных местах заключения и показываема была заключенным, по объяснению ксёндза Белякевича, с той целью, чтобы наглядно показать, что своим поведением исправляемые грешники служат диаволу и находятся в его власти.

Местами заключения были следующие помещения. Подкостёльный склеп. Посреди костёла, против алтаря, через люк в полу, запираемый одностворчатой дверью, спускается в него каменная со сбившимися ступенями лестница. Склеп состоит из двух, соединяющихся длинным коридором, отделений. В первое отделение свет еле пробивается с конца коридора и из отверстия в стене из другого отделения. Без огня в нём ничего нельзя видеть. В этом первом отделении на полу находятся пять почти разрушившихся крышек гробов, с человеческими в них скелетами, а также валяются человеческие черепа. Во втором отделении склепа, хотя и имеющем в фундаменте костёла небольшое оконце, царит, полумрак и находящиеся в нём предметы слабо различаются. В этом отделении склепа на полу в беспорядке лежат, поставленные друг на друга, двенадцать открытых гробов со скелетами и мумифицированными трупами погребённых здесь когда-то монахинь. Воздух в склепе сырой, затхлый: приспособлений для естественных отправлений заключённых здесь не полагалось.

Вторым местом заключения служил в примыкающем к костёлу здании подземный погреб, который запирался двумя дверями: в наружной стене здания и внизу лестницы. Погреб совершенно тёмный, воздух в нём сырой, пропитанный затхлью и запахом гнилых овощей, на полу при полицейском осмотре лежала дверная створка, приспособленная для лежания, с подложенными под неё каменьями. В этом погребе найдены были следы недавних человеческих испражнений.

И наконец, третье узилище было в том же здании, – коморка, почти всё пространство которой занимает стол из-под катафалка, на который ставили отпеваемых мертвецов. Здесь, в момент осмотра на стене висело изображение распятия, а на полу под ним видны были следы человеческих испражнений!.. Других предметов в этом помещении не было. Освещается коморка небольшим над дверью окном, через которое, если оно открыто, может проникать в него воздух.

Обращаясь к лицам, потерпевшим от исправительной системы Белякевича, мы должны сказать, что судебным следствием установлено восемь случаев истязания осуждённым ксёндзом разных лиц, в том числе одной женщины православного исповедания, перешедшей, впрочем, из католицизма. Но не подлежит сомнению, что практика Белякевича обнимала гораздо больший круг пациентов, о чём свидетельствует широкая популярность Белякевича, как исправителя и пламенного искоренителя пороков. О нём знали далеко за пределами Ковны и обращались и совсем не прихожане его. Бывали дни, как мы замечали ранее, когда все места заключения были заняты, и захристиан, верный сподвижник своего настоятеля, терялся, куда девать новых грешников.

Затем, следственно-судебная власть была поставлена в крайне тяжёлое положение при раскрытии беззаконных ксёндзовских деяний, так-как и потерпевшие и свидетели все были католики, на которых было всесильное воздействие агитации, старавшейся замести все следы. Кроме того, не только свидетели, но и потерпевшие никак не хотели видеть в варварских деяниях и недостойном христианского пастыря поведении ксёндза чего-либо противозаконного, преступного. Окружающая среда на исправительные меры ксёндза смотрела, как на оправдываемые его властью и правом. Ксёндз Белякевич грозил упиравшимся Сибирью и Сахалином. Не только женщины, но и мужчины шли в «клебан» по первому же приказу ксёндза, при том зная, что идут на нешуточную расправу; и безропотно подвергали себя костёльному заключению и бичеванию. Более того, никто из потерпевших не выражал ни единого слова укора или сожаления по поводу понесённых им от руки своего пастыря тех или других наказаний, а наоборот, скорее выражалась признательность, признавались в деяниях подсудимого долг и ревность, достойные уважения. Свидетели католики несколько раз меняли свои показания, не боясь греха клятвопреступления, лишь бы облегчить тяжесть вины подсудимого перед уголовными законами Империи. Так-что получалась картина какого-то духовного рабства и закрепощения католической народной массы у костёла и ксёндза, что мыслимо в Церкви только при той системе ксёндзовского господства над Божиим созданием, какой так неприкосновенно следовал Белякевич.

Поведение, настроение, взгляды и образ мыслей потерпевших и свидетелей именно убеждают в том мнении, что деяния Белякевича не есть плод его личного изобретения, а представляют собой продукт традиционной системы католицизма, – есть обломок, отголосок средневековой инквизиции.

Достойно внимания, что и у самих-то ксёндзов польского края глубоко укоренилась идея о своём праве властвовать над душой и телом духовно-закрепощённой католической массы, так что ксёндзы ничтоже сумняся привыкли обращаться к полицейским агентам с приказами о приводе в клебан того или другого провинившегося перед ними прихожанина «на покуту». И требования эти полицией исполнялись, пока не обратил внимания на это бесправие местный губернатор и циркулярно не разъяснил по полиции, что требования ксёндзов о приводе незаконны и исполнению не подлежат.

Но обратимся к фактам. Документальные данные так повествуют о подвигах Белякевича по исправлению. Начнём в хронологическом порядке.

В начале марта 1898 года на рассвете к Станиславу Фаддееву Бурнейко пришёл служитель костёла Св. Троицы и позвал его к ксёндзу Белякевичу. Бурнейко тотчас же последовал за посланным и явился к ксёндзу, который был уже в костёле, и последний, не сказав ему ни слова, велел запереть его в погребе, где он и просидел, не получая пищи, в совершенной темноте, до 5 часов вечера, когда сам Белякевич выпустил его оттуда, сказав, что если и впредь он не будет жить с женой, то будет посажен в погреб уже не на один день, а на три недели.

В конце июня того же года около шести часов вечера ксёндз Белякевич зашёл к некоей Прасковье Николаевой Романовской и спросил, у неё ли живёт Антон Айкевич. Узнав, что Айкевич на работе, он велел ей идти в костёл. Она было хотела ослушаться, заявив, что она православная, но работавшие на дворе дровосеки сказали, что если она не пойдёт добровольно, то ксёндз Белякевич имеет право привести её с полицией, почему она и последовала за ним. При выходе из дому, их встретил неизвестный ей человек, которому ксёндз приказал отвести её на костёльный двор. По дороге она зашла на фабрику, на которой работал Айкевич, и сообщила ему о случившемся; Айкевич и работавший на той же фабрике сын её Николай последовали за ней в костёл. Здесь Николай Романовский просил ксёндза Белякевича, отдавшего приказание запереть его мать, не делать этого, так-как она православная, обещая принести свидетельство священника, но Белякевич, не обращая внимания на эти заявления, приказал Романовской идти в сарай, грозя, в случае неповиновения, дать распоряжение «разложить её и наказать». Прасковья Романовская подчинилась и вошла в сарай, где и была заперта. Погода в тот день была сырая и пасмурная. Взятая из дому босой, в одной летней кофточке и ситцевом платке, она в сарае вскоре промёрзла, стала плакать и стучать в дверь, прося выпустить её. Сторож, приоткрыв дверь, сказал, что она просидит всю ночь, если будет стучать, однако через несколько минут вернулся и привёл в комнату к Белякевичу. Тут же ксёндз увещал её разлучиться с Айкевичем и отпустил домой. Была уже ночь, когда через полчаса после её возвращения от ксёндза вернулся, и Айкевич, рассказавший, что он сидел в клебане в погребе.

Антон Айкевич говорит, он оклеветан доносом «девоток» в том, что он будто бы живёт у православной Прасковьи Романовской. Ксёндз Белякевич раза два заходил к нему на квартиру, но не заставал его дома. Когда же он был взят с фабрики и приведён с Романовской на костёльный двор, ксёндз и объявил им, что они будут посажены в сарай «на покут». Не обращая никакого внимания на заявления Романовской и её сына о том, что они православные, ксёндз приказал служителям исполнить его распоряжение, и вот в сарай сначала была заперта Романовская, а потом и он, Айкевич. Здесь потерпевший стал плакать и говорил сторожу Янковскому, что за пять лет военной службы ни разу не сидел в карцере, а теперь «от срама» повесится. Тогда через полчаса сторожа увеличили тяжесть заключения, переведши его в погреб, где в то время стоял пустой гроб. По истечении нескольких часов Айкевич был приведён на квартиру ксёндза Белякевича, который сделал ему внушение и убеждал перейти с квартиры Романовской, грозя иначе высылкой из Ковны по этапу и утверждая, что имеет власть это сделать.

6-го августа 1898 года Антон Михайлов Мацкайтис (он же Антук), вернувшись около 12 часов дня с работы домой и узнав от десятилетней дочери своей от первого брака, что её обижает жена его, – пошёл жаловаться на неё к ксёндзу Белякевичу, так-как знал, что он в подобных случаях оказывает своим прихожанам содействие. Ксёндза он застал в ризничной и не успел ещё передать своей просьбы, как Белякевич закричал на него, что он пьян, вывел из костёла и запер в коморку, в которой продержал до 7 часов вечера следующего дня, прислав ему за всё это время только кусок чёрствого хлеба и немного воды.

Некая София Станиславова Рымкович, узнав от подруг, что у каких-то евреев проживает девушка католичка – Изабелла Ненартович, не бывшая несколько лет у исповеди и состоящая якобы в связи с евреем, – решила «избавить её от погибели» и приняла к себе на работу, но, убедившись вскоре, что самой ей не удастся спасти Ненартович от погибели, в начале августа 1898 года отвела её к ксёндзу Белякевичу.

Ксёндз, встретив её словами: «ты будешь жить с евреем», – отвёл в костёл и заключил в склеп. По словам потерпевшей ей было страшно, она думала, что ей настал конец, но перед вечером ризничий Григас перевёл её в коморку, а утром снова запер в склеп, и так, переводя из склепа в коморку и обратно, её продержали три дня, следующие же четыре дня её держали запертой только в коморке, давая ежедневно лишь по фунту хлеба. Нужно сказать, что Ненартович совсем ребёнком выглядит, еврей же, мнимый её любовник. – это какое-то отвратительнейшее чудовище: идиот, не умеющий проговорить ни одной фразы, оборванный, грязный, старый. Предполагать связь девочки с этим омерзительным страшилищем – одно безумие. Белякевич, несомненно, сделался здесь жертвой досужих сплетен девоток. Но удивительно, что девочка эта, отрицая конечно вначале связь с евреем, после, когда агитация походила около неё, забыв стыд – хладнокровно заявляла, что жила с евреем. Клятвопреступление было явное.

Но наиболее характерным во всех отношениях исправительным подвигом Белякевича является случай с девицей дворянкой Констанцией Симонович. Эпизод с этой потерпевшей представляет самую красноречивую страницу из истории деяний осуждённого католического пастыря. Обстоятельства дела таковы. Девица Симонович, оставив дом отчима, уехала в Ригу в услужение. Там пала и оказалась в доме терпимости. Узнав об этом, родители вытребовали порочную дочь через полицию и в один из воскресных дней приводят грешницу «в клебан», т. е. на костёльный двор до пана ксёндза Белякевича. Последний был на прогулке. Настоятель ксёндз Керповский и другой ксёндз Генис, узнав о цели прихода этих посетителей, перекинулись несколькими словами укора по адресу блудницы, и приказали дожидаться Белякевича, который скоро де придёт. Явился и великий мастер Белякевич. Выслушав просьбу стариков, ксёндз велит последним остаться в коридоре или сенях, а девице Симонович следовать за ним, в келью свою. Та идёт. Затворяются двери. И что же делает далее этот христианский пастырь? Думаете, – он наедине хочет коснутся её совести, расспрашивает, «на духу», что её довело до того рокового шага и толкнуло в омут, где нет счастливых? Стал обличать и увещевать исправиться, не гневить Бога, не позорить седых волос родителей? Нет! Ксёндз Белякевич, не говоря ни худого, ни доброго слова, едва грешница переступила порог кельи духовного отца, тот берёт со шкафа «верёвочку» и начинает стегать ей по шее и плечам Симонович, нещадно полосуя женское тело продажной девушки... Сколько нанесено ударов, осталось тайной, ибо и родители, и потерпевшая всячески смягчают эту вину своего ксёндза. Затем, Белякевич зовёт родителей и приказывает дочери кланяться им и целовать их ноги. Когда Симовович выразила нерешительность, Белякевич схватывает истерзанную бичом и стыдом девицу за шею и ниспровергает ее на пол к ногам родителей,, шляпка летит на пол, растрёпанные волосы покрывают лицо и исполосованные плечи, а Констанция, обливаясь слезами, целует ноги отчима и матери... Интересное психологическое явление: Симонович теряет всякую волю и делается послушной воле ксёндза Белякевича; никто более не слышит от неё слова протеста и проявления упорства: она все исполняет автоматически... После этой сцены, достойной кисти художника, Б-ч повел родителей и дочь в костёл, где велел Констанции лежать «кшижем» перед алтарём во всю «нешпору» (вечерню)... Затем, отпустив родителей, ксёндз-исправитель велит захристиану (ризничему) Григасу заключить Симонович в склеп, в первое его отделение.

По уходе захристиана, объятая страхом Симонович металась во все стороны: она пыталась выбраться чрез окно, всюду искала выхода, но не могла его найти, тогда, боясь гробов, она в отчаянии бросилась во 2-е тёмное отделение склепа, где и села на сырой земле, в каком то душевном окаменении... Через несколько часов пришёл навестить несчастную заключённую тот же Григас и, не нашедши её в 1 отделении, сделал Констанции упрёк, зачем де она не сидит там, где ей паном ксёндзом наказано. Симонович сказала, что ей страшно там. Здесь бояться нечего: здесь в гробах святые покоятся, а вверху св. алтарь, успокаивал истерзанную девушку добродетельный ризничий.

Григас ушёл. Симонович по следам его добралась до лестницы и силилась поднять крышку склепа, но не смогла. Боясь спуститься вниз, выбившись из сил, потеряв надежду на возможность выбраться из этой мрачной засады, она решилась на крутых каменных ступеньках лестницы прокоротать всю страшную ночь и утро. О заключённой вспомнили только после обедни: к ней явился тот же Григас, принёсший табуретку и молитвенник, с наказом сесть, где луч света пробивается в страшное подземелье, и читать молитвы. О пищи и питии не думала ни сама заключённая, ни её спасатели.

До самого вечера пробыла здесь Констанция без пищи и пития. Захристиан после нешпры снова явился и когда объявил, заключённой чтобы она шли на свет в коморку, что там ей будет лучше, то Симонович не только не обрадовалась, но наотрез отказалась оставить подземелье, заявив: мне здесь хорошо... Но что это? Улыбка страдания! В страшные сутки несчастная девушка так много пережила, перестрадала, до дна выпила всю чашу перенесённого ей от людей унижения, закончившегося плетью и пинками духовного отца, что ей действительно оказалось теперь самым лучшим сидеть в этой тьме кромешной и не видеть никого из людей... Не трудно представить, что передумала заключённая в эту страшную ночь: отец умер, мать вышла за другого мужа. Отчим возненавидел падчерицу. В доме настал содом и ад для неё, из которого она вырывается на свободу, уехав в Ригу на службу, будучи девушкой честной. Жила, трудилась. Городская среда пахнула на неопытную своим тлетворным дыханием. А тут оказался ещё и просроченным паспорт. Из дома другой не высылают. Дальше нельзя было оставаться в городе, а может быть и переехать не на что. И вот в этот затруднительный момент предлагает какая-то мадам свои услуги, обещаясь всё устроить как нельзя лучше... Симонович попадает в вертеп, где теряет честность и невинность. По просьбе родителей, отыскивает её полиция и водворяет обратно в Ковну. Отчим и мать нападают, упрекают, все знакомые клеймят позором, никто не пожалеет... Падшая, озлобленная, она грубит родителям. Последние ведут её в клебань к великому исправителю Белякевичу. Симонович идёт охотно к духовному отцу, под сень храма, куда Божественный Учитель зовёт всех труждающихся и обременённых грехами многими. Грешница здесь думает выплакать своё горе в покаянии духовнику, в молитве перед пречистым образом Милосердого Спасителя, желая обрести покой своей страждущей, душе мятущейся совести... Но вот является пастырь Белякевич, бросает на неё свой тупой холодный взгляд и ведёт в келью... И о ужас, о позор! Душу падшей женщины поражает здесь ещё ни разу в жизни ни от кого не испытанное поругание бичеванием верёвкой! за что? за грехи! Слыхал ли кто, чтобы на православной Руси, православный пастырь когда-либо бичевал своих пасомых за грехи!.. И воспоминается здесь по закону контраста евангельское поветсвование о женщине, ятой в любодеянии фарисеями, и отношение к грешнице Божественного Пастыреначальника. Как оказался далёк от подражания Ему ковенский пастырь. Вот почему девица Симонович была сражена и сразу потеряла волю, сделавшись яко овечка. Терпелцво сидит целые сутки, не чувствуя голода и жажды, в страшной обстановке, среди истлевших тел и развалившихся гробов, в костёльном склепе, – в тьме и сырости, и не хочет оставлять этой могилы. Пережив ужасы первой ночи заключения, она хорошо себя чувствует вдали от всего и от всех – здесь ей лучше, чем видеть постылый свет, с его палачами и. жестоким поруганием над ней!.. Но слово ксёндза исправителя свято. Симонович перевели в другие места, и, строго следуя своей системе исправления порочных, Белякевич продержал Констанцию с лишением свободы 10 дней. Исправление закончилось исповедью, причастием и отдачей родителям исправленной.

Говорят, что действительно Констанция с тех пор исправилась и ведёт себя честно, родителям покорна, мы видели дворянку Констанцию Симонович: это совсем ещё молодая, стройная, высокая блондинка, с печатью на лице сломленной гордости, пережитых муки – разбитого счастья. На вопросы об истории исправления своего ксёндзом Белякевичем, она отвечает, потупив взоры, отрывочно, не охотно, – нервно подёргивая плечами как бы боясь вспоминать все подробности. Но однако без озлобления и негодования.

Омрачённый своими кажущимися успехами по исправлению провинившихся чем-либо перед костёлом и ксёндзом прихожан столь несвойственными христианскому пастырю мерами, Белякевич раз от разу делался всё более и более жестоким. Поправ Божественные заветы Того, Кто сказал: «Аз есмь кроток и смирен сердцем» – этот католический священник, мало по малу, совсем выпустил из своих пастырских рук Крест и Евангелие, – эти священные символы любви а мира, и наоборот, крепко ухватился за орудие злобы и насилия, – за плети и палку, которыми властно и смело поражал и душу и тело своих пасомых, пока, в своём нравственном падении, при слепом служении долгу, не сделался палачом и не нарвался на протестантов в лице Евы Берантович, разоблачившей бесчеловечные поступки ксёндза. Ева Берантович, по-видимому, принадлежит к таким лицам, которые очень задолжены перед Богом и ад мало страшит их, однако, судя по дальнейшему её поведению в этом деле, она не дерзнула бы донести о своём истязании русской власти на своего пастыря, если бы не имела сильной протекции, в лице невесты местного пристава, девицы Чайковской у которой была прачкой. Увидав истерзанную, плачущую от боли Берантович, Чайковская посоветовала ей заявить полиции и убедила запуганную католичку, что ксёндз никакого права не имеет так истязать своих прихожан.

И вот, около 11 часов вечера 16 августа 1898 г., проживающая в городе Ковне прачка Евва Матвеевна Берантович заявляет полицеймейстеру, что ксёндз Белякевич сильно избил её и выдержал в течение суток в заключении при костёле Св. Троицы за то, что она держит у себя на квартире Юзефу Жуковскую, живущую в связи с православным, и что Жуковская также заключена ксёндзом Белякевичем после неё при костёле.

Выслушав заявление Бернатович и освидетельствован её через , вольнопрактикующего врача Коцына, нашедшего, что ей действительно не позже суток нанесены были, причинявшие значительную боль, побои плетью или верёвкой, полицеймейстере Карамалин с 2 приставами – Ерасовым и Иващенцовым, и помощником пристава Лисицыным, в 2 часа ночи прибыл в костёл Св. Троицы и направился прямо к настоятелю с вопросом: где у них находится Жуковская; последний сначала отказался, говоря, что никакой Жуковской нет, а потом тут же спохватившись заявил, что действительно, ксёндз Белякевич приказал запереть её в сарай для вытрезвления. Явился и ксёндз Белякевич. Оба были смущены появлением полиции в такой час и в замешательстве называли чинов полиции не иначе как ваше превосходительство. Ксёндз Белякевич предупредительно хотел сам пойти и представить полиции Жуковскую. Но догадливый полицеймейстер отклонил его услуги и пошли все в камеру. Полиция была с фонарями. И вот, когда дверь этой коморки была отпёрта принесённым сторожем костёла Янковским ключом, то в ней они увидели душу раздиравшую картину: на столе из-под катафалка лежала в полузабытьи Юзефа Жуковская. Она слабо стонала, вид у неё был истерзанный, кофта разорвана, волосы растрёпаны, руки распухли, колени ободраны и в крови. Когда полиция вошла, Жуковская испуганно проговорила: «опять бить»! Около стола на полу были испражнения. На допросы Жуковская тут же объяснила, что ксёндз Белякевич привёл её с помощью костельных служителей, братьев Евневичей, в клебань, таскал по подвалам и избил верёвкой и кнутами. Жуковская была отправлена в участок. Клебани были встревожены, и в ту же ночь приступлено было к заметанию следов. Допрошенные на другой день в формальном порядке Жуковская и Берантович дали первое показание: Бернатович говорила, что в 7 часов вечера 15 августа на квартиру к ней пришёл ксёндз Белякевич и приказал ей идти в костёл. Приведя в свою комнату, ксёндз Белякевич стал её бранить за то, что она принимает к себе русских и позволяет квартирантке своей Юзефе Жуковской иметь сожитие с православным. И тут же ксёндз Белякевич взял было со шкафа верёвку и намеревался бить её, но Б-ч бросилась целовать его ноги и просила отпустить её. Не тронув её, ксёндз отвёл её в коморку, в которой и запер её. Ей стало холодно и страшно, хотелось есть и казалось, что она сойдёт с ума. Ночь она провела в досаде и мучении. На следующий день около 12 часов её отвели в костёл, где ксёндз Белякевич велел обессилившей от голода, холода и без сна лежать перед собравшимся народом, распростёршись крестом у алтаря. По окончании службы, продолжавшейся час, Берантович снова отвели в коморку, откуда она просилась, но её не выпускали, и, хотя в это время ей принесли пищу, но есть она не могла, а начала кричать и угрожать, что заявит полиции, если её не отпустят. Об угрозах её костельные служители передали ксёндзу Белякевичу, который счёл их за оскорбительные и привёл её к себе в комнату, где и стал не говоря ни слова смирять непокорную прихожанку толстой верёвкой по плечам и другим частям тела. Бил очень больно, жестоко ударяя много раз по одному и тому же месту. Чтобы заглушить крики своей жертвы, ксёндз закрутил ей рот платком и, продолжая бить, толкнул её, и Б-ч упала без чувств на пол, но и лежащую её он снова бил, пока, потеряв силы, она не перестала кричать и не лишилась сознания. Тут Белякевич явился уже милосердым самарянином: он дал вина и воды холодной Б-ч и привёл её в чувство. В это время наступил час нешпора (вечерни), и ксёндз повёл истерзанную, измученную женщину в костёл, разложил её крестом и по окончании службы отпустил домой, с наказом, впредь «не сводничать».

Отпустив Берантович домой, Белякевич с слугой Беневичем около 8 часов вечера того же числа отправился на поиски Юзефы Жуковской, которую встретил на улице. Нужно заметить, что ксёндз никогда не знал и не видал Жуковской. Беневич указал на шедшую Юзефу – вот она, – схватил её за руки и вместе с ксёндзом поволок к костёлу, нанося по дороге удары, в ответ на сопротивление и угрозы. Приведя на костёльный двор, они поместили её в погреб и там продолжали бить, причём ксёндз бил палкой, которая от одного удара треснула, и приговаривал «сошлась с русским и волочишься с ним четыре года, а свою веру забываешь». Потеряв от боли сознание, она помнит, что через некоторое время её перевели в другой погреб, а оттуда в помещение, в котором она и найдена была полицией. Приведя в коморку, её осветили фосфорическим светом, показали голову дьявола и череп, говоря: «вот тебе смерть тут будет».

При судебно-медицинском освидетельствовании Еввы Берантович и Юзефы Жуковской, 17-го августа, на спинах, плечах, руках, и на груди у них найдены многочисленные кровоподтёчные полосы, пятна и ссадины, причинённые им, по заключению врачей экспертов, не долее полутора суток до освидетельствования ударами твёрдым и тупым предметом, как напр. плетью, палкой, верёвкой, причём множественность этих повреждений и характер их привели экспертов к заключению, что они наносились продолжительное время, были мучительны и сопровождались нравственным потрясением.

В. Скворцов

(Продолжение следует).

(Из всеподданнейшего отчёта г. Обер-Прокурора Св. Синода за 1896–97 г.)

Одним из главных условий, благоприятствующих укреплению раскола и его пропаганде между православными, является то обстоятельство, что раскольники нередко живут густыми массами. В некоторых, например, станицах Донской епархии раскольники составляют сплошное (несколько тысяч) население, без примеси православных. Во многих посадах Черниговской епархия раскольники превосходят численностью православных и единоверцев в 20 раз. В таких местах раскол, сгруппировавшись в тесно сплочённые общины действует общей массой и дружно стоит за свои интересы, причём польза раскола преследуется, как польза общественная, как польза всего населения, и, наоборот, всё опасное для раскола, как например, успехи православной миссии, оплакивается как общественное горе. Жизнь уцелевших среди фанатической раскольнической массы православных, по выражению Преосвященного Черниговского, невыносимо тяжела, потому что сельские власти, избираемые почти поголовно из раскольников, действуют и в управлении с пристрастием в пользу раскола и к притеснению православных, позволяя себе при этом и глумление над православной верой.

Итак, случается, что православные, живущие в местах, где раскол занимает господствующее положение по своей численности и влиянию на дела общественные, нередко, из материальной нужды, уклоняются в раскол. Наоборот, сближение раскольников с православной церковью в описываемых «гнёздах» раскольнических почти неосуществимо, так-как переход из раскола в православие в таких местах сопровождается для перешедшего всевозможного рода лишениями.

Фанатическое упорство раскола в значительной степени поддерживается и той тьмой глубокого невежества, которая облегает его и до сих пор. Правда, раскольники стремятся к «просвещению», но это специально-раскольническое просвещение не простирающееся далее старопечатных псалтири и часослова, и самодельных «цветников», исполненных хулы на православную церковь, может служить лишь средством дальнейшего закрепощения в расколе, но никак не сближения с православием, воспитывая раскольническое молодое поколение в том же внешнем и узко обрядовом воззрении на религию, коим раскол держится уже третье столетие. И теперь громадное большинство раскольников всю надежду на спасение полагает не в Церкви и таинствах, а в двуперстии, лестовке и механическом выполнении устава о молитве. «Нам больше ничего не нужно, приводить Преосвященный Томский выражение раскольников кроме двуперстного сложения, на и которое мы надеемся как на Самого Христа. Лестовка – тоже догмат великий и премудрый. Без лестовки не может быть истинной молитвы, потому что каждую молитву нужно читать такое именно количество раз, какое положено, чтобы не задолжать Богу». Полагая всю сущность веры в одной видимой обрядности, раскольники основных истин христианства или вовсе не знают или же представляют их в крайне извращённом виде.

Немаловажною также причиной живучести раскола служат в тёмных углах раскольнические моленные, являющиеся для раскольников не только домами молитвы, но и религиозными школами, где начетчики и наставники стараются вдохнуть в раскольников дух фанатизма и нетерпимости к православию и православным. Раскольники весьма дорожат своими моленными, как средоточием их религиозной жизни, как центрами объединяющими их между собой. Этим и объясняются во множестве возбуждаемые ими, через особых доверенных, ходатайства об открытии моленных. Но в иных случаях они не стесняются открывать молельни и без разрешения начальства. Так, из существующих в Вятской епархии 58 раскольнических моленных только 5 разрешены правительством, остальные же 63 устроены самочинно.

Оплотом раскола являются в некоторых епархиях (например: Донской, Херсонской, Екатеринославской и Подольской) раскольнические монастыри и скиты. Первые, по описанию Преосвященного Херсонского, строятся около моленных и разделяются на несколько отделений (келий), служащих помещениями «иноков» и «инокинь». Вторые же устраиваются, большей частью, в отдалённых от сёл и городов, мало кому, кроме раскольников, известных и уединённых местах: в них живут раскольнические «схимонахи и схимницы», в иных местах называемые «спасенницами». В жизни раскола монастыри и скиты имеют громадное значение. Некоторые из них, по словам отчёта Екатеринославского Преосвященного, следят даже за действиями православных миссионеров, через особых агентов, которые, заметив в своих единоверцах возникшие под влиянием бесед миссионеров колебания, направляют таковых в скит, употребляя для сего иногда и насилие.

Некоторые из раскольнических монастырей, по своему влиянию на раскол, выделяются из ряда других. Таков Куреневский раскольнический (мужской и женский) монастырь, находящийся в Ольгопольском уезде Подольской губернии. Снабжая всю Россию раскольническими архиереями противоокружнического толка, монастырь этот рассылает по всему югу своих монахов и монахинь, как агентов для поддержания и распространения раскола.

До какой степени доходит фанатизм этих монахов и монахинь, и как велико их влияние на раскольников, показывает поразившая всех ужасом история заживо-похоронивших себя в земле тираспольских фанатиков – раскольников.

Наибольшей устойчивостью и более сильным стремлением к пропаганде отличается секта поповцев, именующих себя «старообрядцами, приемлющими священство». Каждый последователь её, по справедливому замечанию Вятского Преосвященного, есть апологет и пропагандист своего лжеучения. Главной силой, объединяющей поповцев и вдохновляющей их, является австрийская лже-иерархия, в 1896 году отпраздновавшая в центрах раскола торжественными служениями пятидесятилетие своего незаконного существования. Простой народ, легко поддающийся обману, по неведению своему охотно отдаёт себя руководству устроенного обманным образом лже-священства. Наименование епископа, священника и диакона, служение в облачениях, устройство церквей и монастырей, сходных с православными, – всё это для простого народа служит приманкой и обманом, особливо в таких местах, где ещё не имеется православного храма и благолепного богослужения. Австрийское священство имеет в своих рядах до 20 лже-епископов. Последние, – находясь к безусловном подчинении у раскольников, в угоду последним поставляют лже-архимандритов, лже-протоиереев, лже-иереев и прочих членов клира в несоразмерно большем количестве. чем требует число раскольников, а лёгкость, с какой раскольники добывают и сменяют попов своих, – безграмотных крестьян и мещан, во всём от них зависящих, беспрепятственное венчание несовершеннолетних, лёгкость развода, независимость ни от какого начальства в делах церковных, заставляют лже-епископов в собственных же интересах поддерживать стойкость раскола и противиться всему, что внесло бы свет в тёмную его среду.

Старообрядцы австрийской секты, как и все других толков раскольники, хотя и стоят за букву, по далеко не исполняют её в точности. У них есть очень много своих обычаев, преданий, нигде не писанных, но сохраняющихся в их обществе. Эти свои обычаи они внесли и в ритуал своего богослужения, свято их почитают и ставят их наравне с книжными обрядами. Отсюда выходит, что у раскольников не один только патриархский обряд, а сборный от разных времён и лиц, затем перемешанный вместе и введённый в практику их службы. В виду этого раскольников австрийской секты можно назвать «раскольниками смешанных обрядов».

Посмотрим теперь, как совершается у раскольников амвросиева священства богослужение и какие выполняются при этом обряды.

Службы у них начинаются с вечера – вечерним богослужением. Придя в моленную, как лже-поп, так и молящиеся обязательно кладут известные семь поклонов с причитыванием обычных молитв. После этого служащий облачается и приступает к началу служб. Перед отпуском повечерия причт уходит, чтобы закусить. У раскольников принято после всенощной не вкушать пищи. Закуска эта устрояется на счёт сумм, собираемых за каждой службой в особую кружку; если служба идёт по просьбе кого-нибудь, то он устраивает и закуску. Закуска состоит: из чая, водки, вин, икры, балыка и др. холодных кушаний. Этот отдых продолжается часа 2. Когда питание совершилось, причт приходит в моленную¹⁵⁷, оба клироса сходятся на средину и поют: «Достойно есть, яко воистину».... Следует великий отпуск повечерия, а за ним полунощница дню¹⁵⁸. После этого священник облачается в полное облачение, как к литургии, и начинает всенощное, которое продолжается до полночи. Долгота службы зависит: во-1 от того, что отправляющие службу заранее не готовятся в ней и приискивают, что нужно читать и петь, тут же, когда это требуется, вследствие чего служба имеет перерывы, во-2, дают читать «шестопсалмие», кафизмы, каноны, поучения по 1-й кафизме и по 6 песни канона лицам всякого рода, которые и читают, кто как может. Это делается частью потому, что уставщики ленятся сами читать и предпочитают уходить в это время из моленной в келью, где или балагурят с кем-нибудь, или же просто спят; а частью делается это и потому, что у старообрядцев много любителей чтения, и каждый из них идёт на клирос и заявляет, что он желает ныне читать. Если он увидел конкурента себе, то стремится вперёд завладеть книгой. Хорошо ли он читает, дурно ли, об этом никто не думает и менее всего сам читающий. Но отнять у него книги, или указать ему в чтении, или поторопить его – избави Боже! Всякий старообрядец в моленной чувствует себя как бы господином и вправе поступать, как он хочет. На этом основании и тянется служба «с прохладцем, с остановкой», медленно) не спеша. Многие под конец службы спят, храпят, бредят, их будят, и они выходят на двор, чтобы умыться и освежить себя. В конце всенощной все богомольцы подходят к священнику для принятия от него благословения. Это совершается так: каждый делает ему поклон в землю и становится, сложив рука на руку ладонями в верх. Священник кладёт ему на голову руку и говорит: «благословение Господне на рабе Божием (называет его по имени) всегда, ныне и присно и во веки веком», опуская при этом свою руку до пупка его (в пупок непременно он ткнёт перстами), затем кладёт на правое и левое плечо. – «Аминь» говорить благословлённый, целует руку у священника, линуется взаимно в оба плеча, снова делает земной поклон заданное ему благословение и отходит¹⁵⁹. И – так каждого. Такое благословение очень долго продолжается в праздничное время.

Утром священник читает часы с тропарями и кондаками, а вслед за ними «Последование ко св. причащению», состоящее из канона и молитвы. Всё это священник читает для себя только и дома, – сам или при участии других лиц. Часы читаются им потому, что при чтении их в моленной он занят будет совершением проскомидии и слушать их ему будет некогда. Затем он идёт в моленную совершать литургию. Здесь, прежде всего, подносится ему белая полотняная сорочка, которую он и надевает тут же на клиросе или в алтаре. Служит литургию в ситцевых, цветных сорочках не полагается, и посему иерей сменяет свою сорочку, в которой он приходит в моленную. Белая рубашка как бы входит в число богослужебных одежд, она шьётся на общественный счёт так же, как подризник, епитрахиль и др. облачения священника. Без этой рубашки священник не будет служить литургии. Обыкновенно их шьётся 4–6 штук, и мытьём их, равно и полотенец, занимается одна из проживающих богомолок¹⁶⁰. На сорочку надевается чистый кафтан; он также шьётся на общественный счёт и только в нём священник совершает литургию¹⁶¹. И рубашка, и кафтан, по окончании литургии, тотчас снимаются и оставляются в моленной. Совершив переодевание, священник берёт книжку и идёт ко входной в моленную двери¹⁶² (иначе сказать к порогу), где становится и читает: Глас радости и спасения с селех праведных восходяй на небеса со славою горе к церкви Христу Богу нашему, егоже священие буди всем нам. Веси наша немощи, Господи Исусе Христе, Боже нам, помилуй нас!¹⁶³

Пролияшася стопы моя в правду, познах Господа и возвеселихся о рекших мне, внидем в дом Господень. Аз же множетвом милости твоея вниду в дом твой, поклонюся к церкви святей твоей во опросе твоем; прославлю в три лица едино Божество Отца и Сына и Св. Духа, ныне и присно и во веки веком. Аминь.

После этих 2-х кратких молитв читаются 2 псалма Давида: 14 и 22, и священник идёт от порога к алтарю. Став перед царскими дверьми, священник полагает «семипоклонное начало», т. е. кладёт три поклона и на каждом произносит след. стихи: 1) Боже милостив буди мне грешному; 2) Создавый мя Господи и помилуй мя; 3) Без числа согреших, Господи, прости мя. Потом говорится: «Достойно есть, яко во- истину»... и обычно поклон в землю во всякое время года. Далее: Слава Отцу и Сыну и Св. Духу – поклон; Ныне и присно и во веки веком аминь – поклон. Следует отпуст и земной поклон лицом к народу. Вот тот знаменитый начал, который содержится всеми толками раскола, которому придаётся такое громадное значение, что заменяются им все таинства св. Церкви, а у некоторых раскольников, наприм., в спасовщине, только он один остался в употреблении и чтится, как «святая Снятых».

После начала священник берет поданную ему сюда епитрахиль, благословляет на ней крест со словами: «емше Исуса и связаша и ведома его к Понтийскому Пилату игемону», целует осенённый им крест, который находится вверху епитрахили, в той части, которая лежит на шее. У православных не бывает в этом месте креста, и священник благословляет и целует переднюю часть епитрахили. За епитрахилью надеваются поручи с обычными словами. Поручи и епитрахиль не раздельны у старообрядцев. В этом кратком облачении священник совершает исповедь мирян, причащает на дому больного, нарекает имя младенцу и даёт 40-ю молитву родившей жене. И только. Молебен, крещение, венчание, погребение и пр. совершается с облачением непременно в ризу. Что касается всенощной и литургии, – обе эти службы совершаются в полном облачении.

Облачившись, и не входя в алтарь¹⁶⁴ священник делает возглас, а причетник или другой кто начинает чтение начальных молитв: Царю Небесный, святый Боже, приидите поклонимся. Затем читает следующие тропари:

1) Радуйся двере Божия, радуйся пречистая Дево...

2) Под твою милость прибегаем Богородице...

3) Господи, отвими от мене беззакония моя...,

4) Непроходимая дверь тайно знаменана благословенная Богородице…

5) Входяй в дом твой поклоняюся тебе….

6) Бога из тебе воплотившагося разумехом Богородице...,

7) Господи, устне мои отверзи на мольбу....

8) Пречистому твоему образу поклоняемся....

9) О тебе радуется, обрадованная, всякая тварь...

На первых тропарях делается один поклон в пояс, а 8-й и 9-й сопровождаются земным поклоном.

После этого читаются тропари: празднику, святым, храму, потом кандаки их. Когда всё это прочтётся, причетник говорит такие стихи св. Германа патриарха:

1) Господи Исусе Христе иже сим образом явился на земли... Священник в это время кладёт три поясных поклона перед иконой Спасителя, целует её и делает ещё поклон. Потом идёт к образу Божией матери, делает столько же поклонов, целует его, а причетник читает:

2) Святая Богородице, не забуди людей своих....

Потом читается тропарь Благовещению, а священник целует изображения архангела и Божией Матери на царских вратах.

После этого читаются след. стихи:

1) Силою и заступлением честнаго креста твоего Господи...

2) Святый великий Иоанне пророче и предотече крестителю Господень…

3) Святый архангеле Христов Михаиле оградимся божественным си предстательством…

4) Святый апостоле Иоанне Богослове, иже мирские концы приведый к Богу...

5) Святый пророче Илие, иже провидяй издалече...

6) Святителю Христов Николае, иже волю Господню и оправдания усердно соблюдая....

7) Преподобне и угодниче Божий Сергие, иже ревнуя повелевшему...

8) Святый мучениче архидиаконе Стефане, пострадавый за Христа…

На каждом из этих стихов священник отыскивает образ, кладёт поклоны и целует его. А так-как некоторые иконы стоят высоко, то с этой целью устроена маленькая лестница, которую причетник переносит и подставляет к образу, священник кладёт три поклона, лезет на лестницу целует образ, спускается и опять кладёт поклон. Так было при мне всё время, так существует и теперь во многих обществах. Есть общества, у которых, при нынешней свободе расколу, вместо походных алтарей, устроены неподвижные алтари, на которых, для удобности священника, сгруппированы и нужные ему для целования св. иконы. Тут лестница устранена, но в других она и теперь составляет своего рода курьёз¹⁶⁵.

Закончив своё хождение, лазание по лестнице и поклоны поп становится перед царскими вратами и читает уже сам молитву: «Господи ниспосли руку твою с высоты святаго жилища Твоего»... делает поклон и идёт в алтарь северной дверью.

Войдя в алтарь, священник берёт в правую руку всё своё облачение, перекидывает его на спину, кладёт три поклона перед престолом, целует его и начинает облачаться. Особенностью в облачении служит только пояс, имеющий 4 длинных лопасти с кистями. Они спускаются спереди по епитрахили. Облачившись, священник идёт вокруг престола к южной двери, читая: «Умыю в неповинных руце мои»... Здесь, в самых дверях, мальчик держит сосуд с водой, тазик и полотенце на плечах. Умыв руки, священник становится перед престолом и читает про себя следующие 5 молитв:

1) Владыко Господи вседержителю не хотяй смерти грешником..!

2) Господи Боже наш, едине благий и человеколюбче…

3) Господи Исусе Христе, Боже наш, сыне и слове Бога живаго...

4) Господи Исусе Христе, Сыне Божий, благий и премудрый...

5) Господи Боже наш, благий человгколюбче, призри на вино се и благослови е.....

Кончив эти молитвы, священник благословляет поднесённое ему вино, делает возглас, и начинается чтение часов, во время которых он совершает проскомидию.

Просфоры подаются горячие, только-что вынутые из печки. Когда священник начинает всенощное, просфорница подходит к нему и получает благословение готовить просфоры. Она затевает их, месит, разваливает тесто и печёт к самому началу литургии. Вся ночь занята у неё этим делом. Просфоры пекутся на общественный счёт в известном количестве, и каждый богомолец без денег берёт просфору и поминает своих лиц. Если просфоры остались не разобраны они режутся в антидор и раздаются богомольцам. Таким образом, просфоры все расходуются, и к новой литургии должны быть испечены и новые просфоры. Печение просфор тесно связано с служением литургии.

Испечённые просфоры находятся у церковного старосты Богомолец берёт у него просфору, кладёт в стоящую здесь же маленькую кружку¹⁶⁶ свою монету и уходит. В своё время мальчик придёт, берёт накопившиеся просфоры, относит в алтарь и снова выносит их сюда. Богатым просфоры разносятся лично, за что получается 10–20 коп. Это доход мальчиков – певцов на клиросе.

Агнец вынимается из средины просфоры, но так, чтобы края её были целы и не повреждены. Остаток этой просфоры идёт в антидор и разбавляется другими просфорами. Вино и вода наливаются в серебряные с позолотой стаканчики – с расчётом: 2 стаканчики вина и 1 – воды. Вылив всё это в сосуд, священник благословляет его, говоря: «Соединение св. Духа яко трие суть свидетельствующии: дух, кровь и вода, и трие во едино суть». Вторая просфора приносится в честь Божией матери; 3-я за всех святых; 4-я за епископа, и весь духовный чин; 5-я за государя и его семью; 6-ю священник приносит за себя, жену и родственников; 7-ю о всех умерших. Из всех просфор вынимается только по одной части, а не несколько. Приносные просфоры должны быть особые за живых и особые за умерших. С окончанием часов кончается и проскомидия, и больше просфоры не подаются в алтарь. Поэтому, в виду множества просфор, часы читают редко, почти нараспев. Перед окончанием часов священник заканчивает и проскомидию и делает общий возглас: «слава тебе, Боже наш, упование наше, слава Тебе». Затем, стоя в отверстых вратах, священник говорит отпуск часам и проскомидии. Если он служит без диакона, то сейчас же творит прошение себе говоря: «Простите мя, отцы и братия, елика согреших словом, делом, помышлением и всеми моими чувствы». Делает поклон в землю. – «Бог да простит тя, честный отче». – говорит народ и падает в землю. В это время уставщик читает: «Прости нас, отче святый, елика согрешихом во вся дни живота своего»... Священник отвечает: «Благодатию своею Бог да простит и помилует вас». – «Аминь», – отвечают ему и поднимаются от земли.

Священ. К. Попов

(Продолжение следует).

Окончив пение¹⁶⁷, все хлысты, мужчины и женщины, совершили земной поклон пророку, благодаря за его пророчество, словами: «спасибо, родимый, за труд ваш»!

Через минуту, не больше, начались снова песни, снова пляски с большим ещё одушевлением и неистовством. Теперь уже не долго ожидали хлысты духа, через минут десять он «сокатил» на другого пророка, именуемого Иоанном Крестителем, чрезвычайно крикливо начавшего своё пророчество. Но как он не кричал, у него пророчество выходило из рук вон плохо: он начал пороть для всех очевидную чепуху. В волнении «ходя на кругу», он одно только и выкрикивал: «ну так что ж, ничего ж! Никогда, завсегда! Где Исус, там Петрусь? Никого ж я не боюсь»! Не смотря на такое бессмысленное пророчество, многие стали неудержимо громко рыдать. Чтобы ободрить видимо смущавшегося от неудачи пророка, некоторые из мужчин стали громко вздыхать, охать, другие выкрикивать: «верно, истинно»! «Так, так»! Когда хлыстовский креститель подошёл к нам, я, стоя подле Недобоя, толкнул его и сам громко закричал пророку: «верно, верно, истинно»! Недобой сильно рассмеялся, но тотчас прикрыл лицо своё «крылом архангела», так что по вздрагивающим от смеха плечам нельзя было узнать, смеётся он или плачет... Говорят, хлысты на своих собраниях часто скрывают свой смех под «крылом архангела».

По окончании пророчества опять пропели, если не ошибаюсь, «Небесного круга, верхотворче Господи», разумея, конечно, под «небесным кругом» свой круг пляшущих.

Затем пророчества пошли одно за другим и чем дальше, тем с большим криком и шумом; многие начали просто сумасшествовать и бесноваться. После четвёртого пророчества я обратил внимание на одного хлыста, лицо которого показалось мне знакомым, да и он сам всё время как-то особенно пристально смотрел на меня. Невольно подумал я о своём положении: что если войдёт в собрание хлыстов кто-нибудь из знающих меня актантов, хотя бы, напр., из арнаутовских, и обнаружит, кто я! Ведь чего только не способны сделать сектанты в состоянии того слепого экстаза и дикого фанатизма, в каких они тогда находились! Нужно было подумать и о том, как теперь выйти из собрания хлыстов, – тем более, что радение продолжалось уже около пяти часов, и от спёртого воздуха в «соборе», пропитанного испарениями пота и всевозможными запахами усердных танцоров, у меня чрезвычайно болела голова. Случайно бросив взгляд на стол, стоявший перед божницей, я увидел на нём множество всевозможного рода сладостей: конфет, пряников, орехов, бубликов и т. п. Все это были «гостинцы», принесённые «братцами» и «сестрицами» для общего и взаимного угощения по окончании радения. Я тотчас сообразил, что с удобством могу воспользоваться этим обстоятельством и уйти из собрания хлыстов под предлогом покупки для них гостинцев. Недолго думая, я направился к окну через толпу беснующихся сектантов, отыскал с трудом свою одежду и вышел в приёмную, где оставались мои сапоги. Но Василий Блаженный, видно, наблюдал за мной: я не успел ещё одеться, как он уже был подле меня. «Куда же вы, братец, простите Христа ради, уходите? ещё «работа» не окончилась», заговорил он.

– Не принёс с собой гостинцев, пойду купить и сейчас возвращусь, ответил я.

– А вы же знаете, где лавка?

– Нет, не знаю.

– Так вы, сестрица, проводите их, обратился пророк в какой-то старухе.

Последняя набросила на себя тёплую одежду, и мы вышли на улицу. Попасть из тёмной, вонючей комнаты после пятичасового пребывания в ней на свежий воздух было для меня величайшим счастьем. С «сестрицей» я направился прямо в лавку.

– Есть ли у вас конфеты, пряники и орехи, обратился я к лавочнице?

Та сперва посмотрела долгим пристальным взглядом на меня, потом вопросительно взглянула на мою спутницу и, наконец, улыбаясь, ответила: «ничего нету: вчера ваши всё забрали».

– В таком случае я пойду в другую лавку, сказал я спутнице своей.

– Хорошо, я провожу вас; на этой улице неподалёку есть лавка; теперь по случаю воскресного дня двери в ней будто заперты, но мы постучим, и нам отворят.

– Нет, вы уж, сестрица, не беспокойтесь: я и сам найду эту лавку, успокаивал я старуху, думая только о том, как бы она отстала от меня.

К моему удовольствию, старуха согласилась остаться и повернула к дому Баканова, а я прибавил шагу и поспешил завернуть за первый же угол в сторону...

Голова у меня болела невыносимо, в висках стучало, точно от ударов молота, жажда ужасно меня мучила, а утолить её негде было, так-как я очутился на самом краю города среди пустырей и развалин домов. Но холодный, морозный ветер скоро освежил меня, успокоил возбуждённое моё состояние, и я решил купить хлыстам гостинцев и снова пойти посмотреть, что у них дальше будет твориться на радении. Отыскав бакалейную лавчонку и купив на рубль различных сладостей, я направился обратно к дому Баканова. Во дворе меня окликнул какой-то старик, очевидно сторож хлыстовский, «куда вы? что вам нужно, сердито спросил он меня»? Вместо ответа я показан ему из-под тулупа свёрток. «А»! произнёс старик и с улыбкой пропустил меня в двери.

Войдя в приёмную, я застал здесь Василия; очевидно, пророк поджидал меня и был рад моему возвращению. Он взял от меня гостинец и отнёс его в «собор», откуда долетали неистовые крики, звуки песен и топанье ног. Сбросив с себя тулуп, я отправился в «собор». Лишь только я переступил его порог, как со мной чуть не сделалось дурно: здесь воздух до того уже был испорчен, что воздух цирка и даже зверинца в сравнении с ним каждому был бы гораздо сноснее. От одной только подобной вони человеческой, долго пребывающему в ней, можно одуреть и заговорить всякую чепуху в роде хлыстовских пророчеств. Мне тогда же пришло на мысль, что если бы незаметно для хлыстов сделать в «соборе» хорошую вентиляцию, которая освежала бы воздух в нём, то дух гораздо бы реже «накатывал» на хлыстовских пророков...

Выслушав с большим усилием несколько бессмысленных пророчеств, сопровождавшихся усиленным плачем хлыстов, я вышел в приёмную с целью совсем уйти из собрания сектантов.

– Куда же вы уходите, послышался в сенях голос Василия? Скоро «работа» кончится и будет трапеза.

– Да я мало гостинцев купил, а братьев и сестриц собралось, вяжу, много. Хочу пойти ещё купить.

– Да вы не беспокойтесь, обратилась ко мне заштатная по старости лет богородица Меланья, вот я уже чай завариваю, сейчас отдых будет. Да кто это там на круг стал, озабоченно спросила она?

– Да это пророк Илья, ответил кто-то.

– Я так и знала, сердилась старуха, этот пойдёт уже белькотать целый час, через него и чай простынет.

Такое отношение старой хлыстовки к дарам хлыстовского пророчества меня разом и удивило, и рассмешило: горячий чай предпочтён благодати духа!..

– Да пока что, успею вернуться, настаивал я.

– В таком случае проводи их, братец, сказал Василий вошедшему в приёмную парню, тому самому, который перед радением приносил публичное покаяние. Желая, вероятно, загладить перед братией свой грех, он больше всех неистовствовал и теперь, бедняга, на себя не был похож: изнурённый, бледный, весь мокрый, со слипшимися на лбу волосами, с блуждающим, бессмысленным взором он долго не мог и понять сразу, что ему говорят. Пока ему толковали, я совсем собрался и под предлогом, что в комнате жарко, вышел во двор, сказав, что подожду там своего провожатого. Со двора я выбрался на улицу, заворотил за угол, потом за другой и поспешил уйти от этих тёмных мест и ужасного и жалкого религиозного невежества, позорящего имя человека и христианина. На моё счастье в этой глухой местности скоро показался извозчик; я сел на дрожки и велел скорее ехать на «постоялый двор», где, переменив бельё и одежду, отправился к о. Зубову, чтобы поделиться с ним богатством необыкновенных своих впечатлений.

Мой спутник, Недобой, оставался до конца радений, когда «вышли на круг» и женщины. Под конец радений общее возбуждение сектантов было до того сильное, что сам Недобой, по его словам, ничего подобного никогда раньше не видал. «Все как будто с ума посходили, говорил он о хлыстах. Даже за столом, когда уже чай пили, многие, особенно женщины, сидя, стали подпрыгивать, кричать и пророчествовать, как будто ими овладела какая-то нечистая сила», радение продолжалось от 8 часов утра, до 5 по полудни. Все вышли оттуда, по словам Недобоя, истощённые, изнурённые до неузнаваемости. Впрочем, довольно было посмотреть на Недобоя, чтобы представить себе состояние более усердно работавших на кругу сектантов!...

Когда окончилось угощение, и сектанты стали расходиться, явились хлысты из корабля Марченко; их очень интересовало, что это за новый брат появился в бакановском корабле?

– Видно, богатый говорили они.

– А вы думаете, что только у вас могут быть богачи, есть теперь и у нас почище ваших, отвечали не без гордости бакановцы!..

В виде заключения к своему повествованию о посещении радения хлыстов расскажу о начале первой моей публичной беседы с Бакановым, предметом которой я избрал учение св. Писания о признаках истинных и ложных пророков. Беседа эта велась мной в г. Николаеве, почти год спустя после описываемого события, в обширной аудитории, в присутствии почти всех главарей местных кораблей хлыстовских и полуторатысячного числа слушателей, состоявших из интеллигентного и простого народа.

Выяснив на основании слова Божия признаки истинных и ложных пророков, я обратился к Баканову с вопросом: верно ли, что и в его доме бывают пророки, которые однако прорекают не иначе, как после продолжительных верчений и плясок?

Г. миссионер, ответил, крестясь, не узнавший меня Баканов, вот св. крестом свидетельствую, что ничего подобного у нас не бывает.

– Но почему же везде говорят о радениях в вашем доме?

– Мало ли чего по злобе не скажут люди.

– Но об этом говорят очевидцы, люди, бывшие на радениях и заслуживающие полного доверия.

– Г. миссионер, я уже старик, одной ногой в гробу стою, мне ли лгать? Вот св. икона, перед ней свидетельствую, что никаких радений в моём доме никогда не было и не бывает. С этими словами Баканов вторично перекрестился.

– Неужели, Степан Егорович, вы меня не узнаёте?

– Нет, я вас не знаю, первый раз вижу, ответил действительно не узнавший меня сектант.

– Присмотритесь хорошенько, может быть узнаете.

– Нет, не узнаю, ответил Баканов, хотя по лицу его пробежало тревожное недоумение.

– А припомните того «брата» из Вознесенска, что был у вас на радении вместе с Аф. Недобоем.

При последних словах сектант побледнел, его бросило в пот, так что он должен был снять верхнюю одежду.

– Не знаю, не знаю, полушёпотом твердил он, растерянно озираясь по сторонам.

– А вот здесь на беседе и Аф. Недобой, он нарочно издалека приехал на беседу и может вам напомнить о радении, на котором мы с ним были.

Баканов окончательно смутился и замолк. В народе послышался шум порицаний по адресу старика, призывавшего во свидетельство истины своих слов честной крест и св. икону и при этом лгавшего перед тысячным собранием народа. Мне жаль сделалось сектанта, и я прекратил шум народа, начав знакомить его со всем тем, что мне удалось видеть на радении у хлыстов.

К концу моего рассказа Баканов совершенно овладел собой и с характерной хлыстовской улыбкой продолжал вести со мной публичную беседу, не мало возмущая этим всех многочисленных слушателей, наглядно убедившихся, до какой степени лжи и лицемерия могут дойти хлысты, эти окончательно «сожжённые в совести» (1Тим.4:2), «имеющие вид благочестия, силы же его отрёкшиеся» люди (2Тим.3:5).

Читателю, конечно, интересно знать, каков результат посещения мной радения хлыстов? Кроме личного знакомства, со всем тем, о чём миссионеры и исследователи хлыстовщины говорят и пишут только со слов других, знакомства, давшего мне возможность непосредственного изучения культа хлыстов, посещение их радений принесло и теперь приносит положительные результаты моей миссии, как среди самих хлыстов, так и среди увлекающихся их учением православных, склонных иногда видеть в сектантах, благодаря их показному благочестью и мнимой набожности, людей благонамеренных, людей богоугодной святой жизни.

Рассказ о посещении мной радения хлыстов везде производит на народ самое сильное впечатление; слушатели сознают и убеждаются, что пророчества на радениях у хлыстов – не пророчества, а глупость, являющаяся следствием большого религиозного невежества сектантов, доводящих себя бешеной пляской и изнурительным верчением до такого состояния умопомрачения, когда человек теряет всякий здравый смысл и делается близок к умопомешательству. Ведённые по этому поводу беседы в местах, заражённых хлыстами, производят желательное вразумляющее действие не только на склонных к хлыстовщине, но и на более благоразумных её последователей.

Сами вожаки и пророки хлыстовские в глазах заблудших, но ищущих истины, сектантов теряют свой прежний авторитет, так-как молва о посещении мной радения николаевских хлыстов распространилась уже по всей Херсонской губернии. Совершая напр., поездку по Херсонскому уезду с окружным миссионером о. Михайловским, я посетил старую хлыстовку села Снегиревки Евдокию Луцкину. Долго скрытничавшая хлыстовка наконец разговорилась со мной.

– Что, бабушка, спрашиваю, верно ли, что в Николаеве есть истинные пророки: Баканов, напр., Марченко, Кальто и другие?

– Какие там пророки, отвечает Евдокия, не зная, кто я! Когда то, давным-давно, может, и были, а теперь не пророки, а шарлатаны: говорят, какой-то миссионер всё радение у них пробыл, а они его и не узнали. Что же это за пророки? Если бы они были пророки, то дух сейчас же открыл бы им, кто у них в собрании.

Так справедливо рассуждают и в других местах благоразумные сектанты, знающие из св. Писания, что в числе многих других признаков истинных пророков Божиих им принадлежит и совершеннейшее знание, доходящее до ведения сокровеннейших тайн сердца человеческого. Вот библейские примеры, убеждающие нас в этом.

Слуга пророка Елисея, по имени Гиезий, взял тайно у исцелённого пророком от проказы сирийского военачальника Неемана талант серебра и две перемены одежд и, желая свой поступок скрыть от Пророка, спрятал всё это у себя дома. «Когда он пришёл, читаем в 4 книге Царств (4Цар.5:25–27), и явился к господину своему, Елисей сказал ему: откуда, Гиезий? И сказал он: никуда не ходил раб твой. И сказал он ему: разве сердце моё не сопутствовало тебе, когда обратился на встречу тебе человек тот с колесницы своей? Время ли брать серебро и брать одежды?.. Пусть же проказа Нееманова пристанет к тебе и к потомству твоему навек. И вышел он от него белый от проказы, как снег».

Таким образом, пророк Елисей, как истинный пророк Божий, узнал с какой целью тайно уходил обманувший его слуга. Отчего же пророки Баканова, да и он сам, не узнали с какой целью приходил к ним я с Недобоем? Очевидно, оттого, что они не пророки, а лжепророки, обманывающие сами себя и других таких же невежественных в вере людей.

«Некоторый муж, читаем в книге Деяний (5:1–10), именем Анания, с женой своей Сапфирой, продав имение, утаил из цены, с ведома и жены своей, а некоторую часть принёс и положил к ногам Апостолов. Но Пётр сказал: Анания! для чего ты допустил сатане вложить в сердце твоё мысль солгать Духу Святому и утаить из цены земли? Чем ты владел, не твоё ли было, и приобретённое продажей не в твоей ли власти находилось? Для чего ты положил это в сердце твоём? Ты солгал не человекам, а Богу. Услышав сии слова, Анания пал бездыханен; и великий страх объял всех, слышавших это. И вставши, юноши приготовили его к погребению, и вынесши похоронили. Часа через три после сего пришла и жена его, не зная о случившемся. Пётр же спросил её: скажи мне, за столько ли вы продали землю? Она сказала: да, за столько. Но Пётр сказал ей: что это согласились вы искусить Духа Господня? Вот, входят в двери, погребавшие мужа твоего; и тебя вынесут. Вдруг она упала у ног его и испустила дух. И юноши вошедши, нашли её мёртвой, и, вынесши, похоронили подле мужа её».

И в этом примере, взятом из жизни св. апостолов. мы видим, что боговдохновенные люди постигали тайны сердца человеческого; от них ничего нельзя было скрыть, ибо всё им открывал живущий в них Святой Дух Божий.

Почему же опять хлысты, именующие себя «людьми Божьими», воображающие, что во время радений на их пророков и пророчиц «сокатывает с неба Дух Божий», открывающий им все тайны неба и земли, не могли узнать тех, которые пришли к ним с целью уличить их потом в обмане и самозаблуждении? Ведь старший их пророк Василий Блаженный, против моего желания, даже танцевал со мной «в схватку», а с Недобоем перетанцевали все, бывшие на радении, пророки; было там не мало пророчиц, все они, дойдя после безумных плясок и верчений до головокружения, воображали, что на них сошёл Дух Святой и говорили всякую чепуху, между тем будущих обличителей своего заблуждения узнать не могли; напротив, Василий Блаженный, под влиянием сошедшего на него духа лжи, заврался до того,, что поздравил весь корабль с увеличением числа братии его, разумея меня с Недобоем... Бедные лже-пророки хлыстовские, не пора ли им после этого одуматься и бросить своё гибельное заблуждение!

В самом деле, хлыстовским пророкам представлялся самый удобный случай посрамить православного миссионера и доказать истину своей веры, объявив всем в «корабле», кто мы такие и зачем пришли; представлялась полная возможность обличить нас перед всеми и обнаружить тайны сердца нашего. Ведь в 14-й главе послания св. Павла к Коринфянам (1Кор.14:24–25), которую хлысты особенно часто приводят и ложно толкуют в оправдание существования у них пророчеств, они сами же читают следующие слова: «когда все пророчествуют, и войдёт кто неверующий или незнающий, то он всеми обличается, всеми судится; и таким образом тайны сердца его обнаруживаются, и он падёт ниц, поклонится Богу и скажет: истино с вами Бог». Следовательно, истинные пророки, пророки Божии, не только обличают и судят всякого неверующего, но, чтобы доказать его заблуждение и истину своей веры, они даже «тайны сердца его обнаруживают», так что неверующий, поражённый их необыкновенным ведением, по необходимости должен уверовать в их учение и признать, что с ними именно Бог. Ничего подобного хлыстовские пророки не сделали, ибо не могли сделать. Если бы они, действительно, были пророки Божии, носители Св. Духа, то, конечно, тотчас, как-только пришли мы к ним под видом «братьев», или наконец во время радения обличили бы нас, как неверующих в их учение, и для доказательства истинности своей вере и действительности пророчеств сказали бы, кто мы такие и для чего явились к ним¹⁶⁸.

Таким образом, наше посещение радения сектантов лучше и нагляднее всяких бесед и вразумлений доказало ложь и заблуждение самозванных хлыстовских пророков, о которых так говорит Господь: «пророки пророчествуют ложное именем Моим: Я не посылал их и не давал им повеления, и не говорил им; они возвещают вам видения ложные и гадания и пустое, и мечты сердца своего» (Иер.14:14). «Я не посылал их, говорит Господь; и они ложно пророчествуют именем Моим, чтобы Я изгнал вас, и чтобы вы погибли, – вы и пророки ваши, пророчествующие вам» (Иер.27:15,23:21–28 и др.).

Сам Господь наш Иисус Христос предупреждал нас о появлении лже-христов и лжепророков, подобных хлыстовским, когда говорил, что «многие лжепророки восстанут и прельстят многих» (Мф.24:11). «Берегитесь лжепророков, говорил он» (Мф.7:15). О них предсказал и св. ап Пётр: «были лжепророки в народе, говорит он христианам, как и у вас будут лжеучители, которые введут пагубные ереси и, отвергаясь искупившего их Господа, навлекут сами на себя скорую погибель. И многие последуют их разврату, и чрез них путь истины будет в поношении. И из любостяжания будут уловлять вас льстивыми словами; суд им давно готов, и погибель их не дремлет» (2Пет.2:1–3).

Слова Спасителя Христа и Его св. Апостола вполне сбываются в наше время, когда появилось так много людей, выдающих себя за пророков, – людей, которые «от истины отвратили слух и обратились к басням» (2Тим.4:4), и которых поэтому нам нужно особенно остерегаться.

«Берегитесь, учит Христос, лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде? а внутри суть волки хищные... Многие скажут мне в тот день: Господи! Господи! не от Твоего ли имени мы пророчествовали? и не Твоим ли именем бесов изгоняли? и не Твоим ли именем многие чудеса творили? И тогда объявлю им: Я никогда не знал вас; отойдите от Меня, делающии беззаконие (Мф.7:15, 22–23)!

Оканчивая рассказ свой о посещении мной радения николаевских хлыстов, я не могу не выразить чувства крайнего удивления и глубокого сожаления о том поразительном невежестве и дикости, до каких могут дойти люди. Стыдно и больно за русского человека, способного увлечься самыми нелепыми, самыми бессмысленными учениями. Да, одно только истинное просвещение всего русского народа, просвещение в духе веры и Церкви Христовой может избавить его от всевозможных, позорящих имя человека и христианина, сект. Но когда же, добрый читатель, это будет?!

М. Кальнев

Ниже помещаемые письма относятся к тому времени, когда обратившаяся из бегунской секты и присоединённая к православной церкви 24 дек. 1797 г. девица Елизавета¹⁶⁹ проживала в академии у о. инспектора, протоиерея Н.П. Виноградова. Обращение её не только ознакомило нас с устройством секты бегунов и с их бытом¹⁷⁰ но и столкнуло хотя с немногими действительными бегунами. В ряду их особенным влиянием пользуется одна старушка, бывшая воспитательница Елизаветы – занимающая теперь место игуменьи в Казани. Живёт она где-то в келье, в настоящее время уехала в Нижний Тагил, где происходит «собор» бегунов для примирения между «статейниками» и «противостатейниками», которые представляют два разделившиеся общества согласия бегунов¹⁷¹.

Старые привязанности детства побудили Елизавету вступить, через посредство известных ей лиц, в непосредственные сношения с своей воспитательницей, в надежде, не удастся ли заронить в неё искру добра через ознакомление с православным богослужением, с древними книгами, имеющимися в академической библиотеке, и через личные беседы. С ведома и согласия о. протоирея Виноградова и нашего – старицу стали принимать в академии; сама же она думала, что её никто не знает и что она бывает у Елизаветы не более как в качестве старой знакомой. Всех посещений было пять, или шесть. О. инспектор показал ей академическую церковь, объяснив принадлежности алтаря, раскрыл для этого царские двери, чтобы она могла видеть св. престол и жертвенник, равно и запрестольные украшения. – Это было в прошедшем великом посте. Неделю или несколько более спустя после этого, она вместе с Елизаветой была в академической церкви на архиерейском служении преждеосвященной литургии, стояла, очень внимательно, хотя и не молилась, – что в порядке вещей.

Во время выноса св. Даров, когда все молящиеся пали ниц, она также стояла, не преклоняясь, – но осторожно шепнула Елизавете с душевной грустью: «Господи, какой благодати мы лишились»! В следующий приход в академию она пожелала быть в библиотеке, заранее к тому расположенная Елизаветой. Мы также предуведомлены были об этом заранее, подобрали на случай нужные книги и поручили студенту Шлееву показать в них потребные места. Видеть нас старушка боялась, – тем более, что между бегунами был распространён слух, что Елизавета присоединена едва не насильно, при нашем участии. – Но случилось так, что в тот день, когда, старушка пришла, и мы читали лекцию в академии. Оповещённые о её прибытии и о желании быть в библиотеке, мы пригласили студента Шлеева отправиться для означенной цели в библиотеку, а сами пришли туда не обращая ничьего внимания,. В библиотеке, как лицо совершенно постороннее, взошли в беседу, стали давать указания, что показать в книгах, и делать некоторые разъяснения, не подавая и вида, что знаем посетительницу, дабы не смутить её. В заключение показали ей всю библиотеку с массой книг в шкафах богословского содержания и простились мирно. Но старушка догадалась о нашем имени и попрекала сопутствующую ей Елизавету, что она свела её с Ивановским. При этом она обзывала нас стариком-язычником, антихристом и малым рогом, о коем упоминается в Апокалипсисе. Елизавета вздумала было разуверять её почему-то, называя нас заведующими библиотекой, но напрасно. Старушка не зашла уже к ней в квартиру о. инспектора, но поспешила удалиться. Опасаясь, что вследствие этого посещения её прекратятся и вовсе не имея в виду причинить ей какую-либо личную неприятность, мы и написали первое письмо, которое и поручили Елизавете переслать по назначению, если передать лично будет уже невозможно. Но обстоятельство другого рода снова побудило её прийти в академию. От одного, очень видного, наставника бегунов С... О... получено было ей письмо, содержание которого и нужно было передать. Этот наставник считался опекуном Елизаветы и принимал в ней особое участие, и до последнего времени он не упускает её из виду, заботясь о возвращении её обратно в общество бегунов, хотя бы «жиловых». Прошедшей осенью он прислал ей самой письмо, соболезнуя об её уходе и с особенным чувством прося, даже умоляя, её возвратиться и обещаясь даже не стеснять её в вере, – что было уже очень наивно. Елизавета питает к нему также какую-то особую, инстинктивную привязанность. Теперь он прислал письмо не ей лично, а означенной старушке, её воспитательнице, видимо рассчитывая на её влияние, при новом начавшемся знакомстве. Письмо это, которое Елизавета читала, не столь уже нежное; в нём упоминается и пёс возвращающийся на свою блевотину (2Пет.2:22), с прибавкой, что она не возвратилась, а впервые ушла. – Посему мы и сказали Елизавете, чтобы она, уверившись в истине православия, уже не возвращалась куда её зовут и за что злословят. Передать это письмо старушка и пришла в академию. Здесь, в комнате Елизаветы, она увидела нашу фотографию и сказала «вот тот старик, который был в библиотеке. – Ведь это Ивановский? – А ты от меня хотела скрыть». Елизавета извинялась и объяснила, что она не сказала из опасения, как бы она не ушла, пожалуй, и не видев книг». При этом свидании Елизавета передала и наше письмо, чётко переписанное. Старушка внимательно его прочитала и положила в карман, сказав, что она дома ещё прочитает.

Это обстоятельство послужило для нас поводом написать второе письмо. Приближался праздник Пасхи, и мы знаем, как подозрительно относятся все беспоповцы к пасхальным приветствиям со стороны православных. Поэтому мы решились поздравить старушку общепринятым приветствием: «Христос воскресе», в ожидании, ответить ли она нам также обычным христианским приветствием: «Воистину воскресе». Это второе письмо, помеченное первым днём праздника и во второй день написанное, не могло быть ещё переписано и передано, как в субботу на пасхальной неделе, 24 числа, придя к литургии с женой в академическую церковь, мы, к утешению, увидели старушку снова в церкви, вместе с Елизаветой. Литургию совершал о. инспектор, и после литургии, по обычаю, да и вызываемые означенным обстоятельством мы зашли к нему. Письмо было с нами, для того, чтобы отдать переписать его. Старушка с Лизой ушла в свою комнату; моя жена пошла к ним поздороваться и сказать несколько добрых слов. После этого старушка пожелала нас принять в комнате Елизаветы, где мы и прочитали ей само письмо, сказав, что если оно ей не противно, то мы дадим переписать и пришлём. Старица пожелала иметь его. Завязался разговор об участи Елизаветы; мы сказали, что она пришла в церковь по доброй воле, и никто другой, как только Господь призвал её, и какого-нибудь, хотя бы малейшего насилия отнюдь не было ни с нашей, ни с чьей-нибудь стороны... Утверждаю это при ней самой. Елизавета подтвердила мои слова. Теперь, продолжали мы, она – наша общая с батюшкой духовная дочь, о которой мы и прилагаем заботы. Старушка, видя прекрасно обставленную жизнь, довольный вид Елизаветы и ласковое обращение не только с Елизаветой, но и с ней самой, – поблагодарила. В ответ на благодарность мы перевели речь на предметы веры и церкви: «теперь, сказали мы, ты видишь и знаешь нас, хотя ещё и немного, слышала и службу нашу, видела и церковь. Подумай и посуди, ужели мы в самом деле антихристы и что в нас страшного, отталкивающего? Ты подумаешь, что мы хитрим, лицемерим? Но ведь и лицемерию есть границы. Нельзя же лицемерить не только в слове, но и в деле, и в молитве. Ты слышала, что и молимся мы Христу и Его Пречистой Матери Приснодевы Марии и святым угодникам Божиим»... Впрочем, долго развивать эти мысли мы пока поостереглись... и простились.

Когда мы читали письмо и произнесли: «Христос воскреси»! – старушка неожиданно для нас ответила: «...Воистину воскресе». Перед этими словами она как будто что-то ещё сказала, чего мы не расслышали и на что не обратили внимания. Оказалось, что она сказала: «у нас воистину воскресе». Это выражение и послужило поводом к написанию третьего письма.

Вследствие усыновления Елизаветы единоверческим священником о. Пафнутием Беляковым, – тоже обратившимся некогда из раскола федосеевской секты, – и зачисления её по Высочайшему благосоизволению в 3 класс Казанского окружного женского училища духовного ведомства, а с другой стороны и вследствие отъезда самой старушки в Нижний Тагил. (Пермской губ.), сношения наши с ней прекратились и возобновятся ли – неизвестно. Какое впечатление оставили наши письма, мы тоже не знаем. Сообщали нам только одно, – что письма наши читались некоторыми бегунскими наставниками, собравшимися в Тагиле. Примечательно, к Елизавете приезжал из Тагила нарочитый посланник с приглашением от имени бывшего её опекуна С... О... приехать на собор, послушать разглагольствия по вопросам, которыми она прежде интересовалась. При этом ей разрешалось даже и взять с собой кого-нибудь, только не Ивановского и не «попа». – Хитрое приглашение, на живую нитку сшитое, было, конечно, отклонено.

РАБА БОЖИЯ!

Я тот старик, которого ты видела в библиотеке академии, который говорил с тобой, показывая древние книги и рисунки с древнейших изображений; фальши и обмана никакого тут не было.

Мы знаем, кто ты и как тебя зовут; но раз Елизавете (Евстолии) позволено тебя принимать, будь уверена, что в академии ты безопасна, так безопасна, как нигде: никто тебя и пальцем не тронет, никто не оскорбит, даже ничего затруднительного для тебя не спросит¹⁷². С недругами Церкви и противниками государства мы боремся открыто, как побуждает совесть христианина, и требует долг гражданина, но хитрых ловушек никогда не устрояли и устроять не станем обещание же твоей безопасности сумеем сдержать и выполнить. Елизавета в том тебе порукой; она крепко тебя любит и зла тебе не пожелает.

За возможность быть в библиотеке и видеть древние книги я думал, ты спасибо скажешь; но естественное, свойственное всякому человеку чувство благодарности было подавлено в тебе страшным призраком антихриста и нелепым толкованием «малого рога». И вот вместо благодарности ты антихристом меня считаешь и желаешь бежать без оглядки. Знаю это и не удивляюсь; для меня это не новость; на это я и не обижаюсь, – так потому и быть должно. Господь сказал: Блаженни есте егда поносят вам... и рекут всяк зол глагол на вы лжуще, Мене ради, сиречь ради Христа. Но вы-то что? Действительно, вам и говорили о Христе, о завете Его вечном и о крови завета, вечно приносимой в воспоминание Его смерти, а вы проповедника сего врагом Христа именуете. Бог с вами за ваше похуление... Подумайте!..

Вы мне понравились, потому что скромно себя держали, – не то, что разные Сильвестры да Архипычи¹⁷³, – к указаниям в книгах внимательны были. – Будьте такой же и в будущем. Ещё: при рассмотрении книг не смотрите на показывающего и глаголющего, кто бы он ни был: – старик или молодой, студент или кто другой, – смотрите на пишемая и глаголемая, как поучает преподобный Никон Черногорский (Тиктикон л. 114 об.). При этом смотря на пишемая, свой разум Писанием проверяйте, наипаче же пленяйте его в послушание св. Евангелия Христова, которое никогда не изменится (Благов. на Лук. зач. 107), – и Господь отверзет очи ваши, и вам будет ясно и легко. Знаю, труден перелом, много нужно борьбы и самоотречения; но без борьбы нет победы, без самоотречения нет последования Христу; тяжёл особенно первый шаг, а там всё легче и утешительнее будет уходить от годами воспитанного страха антихриста к светлой надежде – Христу и к радости о Дусе Святе. «Враг-старик», подумаете вы, говорит всё это тот старик, которого вы не возлюбили; – но ведь и враг может сказать правду. Да и враг ли он ещё вам?.. Враги ли людям те, которые нёс седмитолковым каким-то апокалипсисом и другими вздорными, новосоставленными книжонками носятся, а твёрдо стоят с Евангелием в руках, окружённые святоотеческими писаниями, проповедуя Христа и утверждая веру в Его словеса и обетования? Ей, не враги они, и вам, а други! Подумайте и о сём, старица, и помолитесь, чтобы Господь просветил вас, как и питомицу вашу Елизавету. Не Ивановский обратил её, а Господь призвал. Буди же имя Господне благословенно во веки. Аминь.

Старик, – надеющийся в скором времени опять видеть тебя в библиотеке, вместе с Елизаветой.

Профессор И. Ивановский

(Продолжение следует).

¹⁷⁴ Окончательное моё просвещение совершилось в Муромском монастыре преп. о. Лазаря и о. Афанасия, при отеческом духовном руководстве игумена о. Анисима, духовника моего о. Викентия, и при братском участии прочей братии¹⁷⁵, странников и послушников. Бог дивно разрешал мои недоумения на молитве, и это, думаю, ради моих послушнических тяжких трудов чернорабочего, какие я нёс по кухне, отоплению келий, по уходу за больным монахом, по услужению старцам (ношением воды с озера и дров в кельи), по пономарскому послушанию, которое одно ив труднейших в обителях. Но кроме того назидания и вразумления ума, очищения совести, укрепления воли, утешения сердца, которые я получил через людей: священников (о. игумена и иеромонахов), странников и послушников, я обретал их и через чтение Четий-Миней Димитрия Ростовского, которое (чтение) я почти год совершал на трапезе ради послушания, через ежедневное участие в Богослужении, участии особенно деятельном– и по душе, и по телу; – при пономарском деле великое значение имела и переписка, которую разрешал мне иметь о. игумен. Но впрочем переписка сия, когда продолжалась в ущерб твёрдому, терпеливому и усердному исполнению блаженного послушания, которое во истину паче поста и молитвы, когда я продолжал её вопреки воле о. игумена, мудро меня испытывавшего поруганиями и запрещениями, сделалась причиной того, что Господь за ослушание предал меня страстям души моей, и я впал в чревоугодие, которому предавалась моя сластолюбивая душа неистово, доходя до такого унижения, что я тайно с кухни брал корки чёрного хлеба, к которым пристрастился; – попросту говоря я дошёл до воровства, до которого легко могут доходить все любящие есть, пить, спать, и не любящие работать, живущие вопреки заповеди: «не трудивыйся да не яст».

В такое-то расслабление воли, в сонливость, нерадение и упрямство, впал и я. Я стал вдруг непокорен, позводил обличать о. игумена, раздражал его и гневил; стал просыпать час, когда надо было идти на колокольню звонить, и служащий иеромонах-старец должен был сам приходить ко мне в келью, предваряя звон. Одним словом, я ниспал во плоть, утратил чуткость совести, теплоту сердца и наконец был со стыдом выпровожен из монастыря, как ни на что полезное негожий, а только строчивший письма, в коих, хотя окаявал себя и поносил с озлоблением, но истинного исправления на деле не являл. А всё это произошло оттого, что душа моя по сластолюбию не хотела воспринять «благого ига» истинно-христианского поста и строгого воздержания в пище и питии. Я долго не мог уразуметь, что пост есть малоядение и малопитие, а не наоборот: не многядение и не многопитие, что бдение есть малоспание, а не наоборот: не многоспание. Ещё дольше я не понимал, что «подвиг» христианина есть подвигание, есть царский путь, избегающий крайностей даже благовидных; я не понимал, что малопитание, малоядение и малоспание приобретаются постепенным и постоянным упражнением. Ныне я знаю наверное (верую), что добродетель воздержания и поста короче и проще всего можно приобрести, если хлеб есть весом (или количеством ломтей), постепенно убавляя его количество, а воду (чай) пить мерой; сну же положить пределом ¹⁷⁶ три-четыре часа в сутки, как советует о. Серафим Саровский. Если при этом человек строго соблюдет «уставопищие» церковное¹⁷⁷, относительно четырёх больших постов, среды и пятницы во весь год, то совесть его будет покойна в этом отношении, тело здорово и долговечно. Как мудро святая Церковь наложила узду на нашу неистовую чувственность видно из того, что сред и пятниц в году бываем 104, так – что ¹/₃ года проводится христианином воздержано, а что ещё важнее с благоговейной мыслью о Боге – Сердцеведце, грядущем судить всех и праведно воздать каждому по делам. Если же присоединить 7 недель великого поста, 2 недели успенского, 6 недель рождественского и 4 недели Петрова (как было в 1898 году), то это составить 19×7 = 133 дня, а всего в году (98) постных дней было 237, дней же скоромных (со скоромной пищей) оставалось 128. Видите: ²/₃ почти года христианин обязывается совестью проводить в посте. Как же не похвалить это учреждение святой Церкви даже и самому хулителю Церкви гр. Л. Н. Толстому, который так горячо и справедливо писал о посте, называя его прекрасно первой «ступенью»? Согласимся и со штундистами, что между «православными» есть и может быть и немало лицемеров, объедающихся постной пищей, или же, при тщательном соблюдении поста, обижающих людей-братьев, – обирающих, ругающих, бьющих, осуждающих. Но что-ж из этого? Разве святая Церковь таких «православных» похваляет. Нет, она таковых более штунды осуждает, а Евангелие заявляет, что войдут в Христово царство только исполняющие усердно и искренно уставы евангельские, а вовсе не те, которые только говорят: «Господи! Господи!», а воли Господа не исполняют, как и я, окаянный (впрочем, хочу исполнять). Так мыслил и я ранее, когда был вне церковной ограды, пока не понял, что люди грешны, а Церковь – свята и призывает к святости, «первой ступенью» к которой считает крепкое обуздание чрева. Я благодарю Бога, что Он не оставил меня и на этот раз без уничижения, но исповедую, что был изгнан из монастыря в мир, «лежащий во зле», за вины мои: леность, своевольство и нерадивость. Правда, я падал в ноги о. игумену, прося не изгонять меня, но Бог, предусматривая обо мне лучшее, не благоволил, чтобы мне оставаться во св. обители, да не превозношуся, – и вывел в мир, где я и пребываю в странствии до сегодня почти уже два года. Среди мира Бог мне показал некоторых истинных рабов Своих, хранящих души свои и тела во всякой чистоте, соблюдающих строго в совести своей евангельские заповеди. Так, Богу угодно было привести меня к одному 40-летнему мужу, который дал обет Богу в минуту смертной опасности (когда лежал в тифе во время турецкой компании 1877–79 года: он был гусаром) – идти в монашество, если Господь сохранит ему жизнь. И вот 20 лет прошло в борьбе пока в 98 году на моих глазах он мужественно, наконец, порвал с миром и ушёл в один из лучших русских монастырей сохранять душу свою от мыслей и желаний порочных (из коих, как из причин следствия, рождаются слова и дела скверные) посредством подвига целомудрия, послушания и нестяжательности (добровольной нищеты). Нельзя было без утешения и умиления видеть духовный подвиг этого доблестного воистину сына Церкви, прервавшего все давние и самые сердечные привязанности, отношения, встречавшие притом и взаимность. Для меня было поучительно видеть, что и ныне есть рабы Божии, готовые ради обретения вечного блаженства, обещанного Евангелием, предать себя труднейшему подвигу: безбрачия, нищеты и послушания безответного. О если бы сей муж прибыл непоколебимо в добром произволении до конца жизни: только «претерпевший до конца» жизни спасён бывает!

Когда я вышел из св. обители, где во всех её обитателях действует напряжённо и ежечасно памятование о смерти, всеобщем нашем воскресении из могил («из мёртвых»), о суде, по истине страшным, и праведнейшем воздаянии каждому из нас по делам, то я ясно ощутил и понял, как велика разница между жизнью и душевным настроением мирян с одной стороны и монахов с другой. В мире люди женятся, посягают, покупают, продают, строят и вообще живут на земле так, как будто они бессмертные, совсем не помышляя о суде Божием и вечности, как будто суд Божий отменён будет, и воскресение человечества не состоится. В мире происходят великие злодейства: – ссоры, блуд, пьянство, обиды, судбища, займы, без отдачи («грешник заемлет и не возвратить»¹⁷⁸), бродяжество, курение табаку, матерное сквернословие; правда, и в монастырях теперь далеко не везде господствует единодушие, дружелюбие, приветливость, уступчивость, воздержание от табакокурения всеокаянного, послушливость, самоотвержение, нестяжательность и целомудрие. Но вот я прожил более года в маленьком пустынном монастырьке православном с 10–12 обитателями (3 или 4 иеромонаха, клиросный, о. игумен, повар – послушник, рыбак-послушник, и ещё 4 или 5 послушников) и убедился, что в монастырском общежитии, при ежедневном Богослужении (особенно ежедневной Литургии), общих бескорыстных трудах, чуждых тщеславия, трудах, от коих питаются странники и посетители, – воспитывается в душе страх Божий, ежеминутная память о везде-присутствующем Сердцеведце и непрестанная Иисусова молитва, сопрягаемая с каждым дыханием груди и благодатно влияющая на мысли и чувства человека, просвещая мысли и очищая чувства. Драгоценнее сих приобретений не может быть: кто боится прогневить Бога в мимолётном помысле и желании тайном; кто навыкнет укорять самого себя при обидах, как это делается среди истинных монахов, понуждающих себя любить врагов и враждующих (а не злобиться на них), молиться за обидчиков, делать добро ненавистникам и благословлять проклинающих, ругающих; кто навыкнет быть послушливым, уступчивым, кротким, воздержным в пище, питии (чаепитии) и сне, как этому обучают в монастырях истинные¹⁷⁹ монахи примером и словом; – тот и в мире сумеет уклоняться от зла и творить благо в евангельском духе и смысле. Бесконечно благо, которое я приобрёл в течение более, чем годового пребывания в пустыне, где «чаял» я «Бога» Христа, спасавшего меня чудно «от малодушия и от бури» помышлений. В монастыре среди лютых скорбей послушания, «скудости, страхований демонских», поношений, – я выучился божественным истинам веры правой, узнал наверное («уверовал») о воскресении Христа и человечества, о суде Божием грядущем, приближающемся, о воздаянии каждому из нас всеправедном. В монастыре я почувствовал после приобщения крови и тела Христовых исцеление моего растленного грехами юности тела от бесчисленных недугов. В монастыре я познал закон свободы, которою одарил Господь Иисус Христос, Создатель наш, каждого человека, указав этой свободе узкий и прискорбный путь спасения через исполнение в духе смирения заповедей о трудолюбии, послушании, воздержании, молитве, смирении, кротости, милосердии, любви врагов, благословении ругателей (проклинающих), молении за обидчиков, добротворении ненавистникам. В монастыре я основательно ознакомился с правдивой историей («житиями») жизни людей, исполнивших с Божией помощью Евангелие и приобретших вечную жизнь, блага которой уже предвкушают ныне. В монастыре я увидел людей, усиливающихся (понуждающих себя, ибо царство небесное усилиями восхищается, берётся, так сказать, приступом) исполнять на деле Христовы повеления, а в лице иеромонаха Викентия я увидел человека, осенённого за чистую и кроткую жизнь благодатью Святого Духа Утешителя, что обнаруживается в светлом лице, в мудрости, рассудительности, дивной в человеке крестьянского звания, в кротости, искреннейшем смирении, степенности, бесстрастии и долготерпении. Если сии строки достигнут до о. Викентия и застанут его в живых, то не в надмение они его приведут, но в беспорочное радование обо мне, что я хвалю Бога Христа и добродетель. Милый и кроткий отец мой духовный! да благословит тебя Бог и да исхитит душу твою из когтей льстивого велиара и геенны огненной и да наследуешь ты со всеми святыми вечное блаженство, которого усердно поискал страдальчески во всю свою 70 летнюю жизнь! Забудет ли душа моя когда-либо, как впервые вложил ты мне в уста трисвятое молитвословие к Триипостасному Богу Человеколюбцу. Ты мне сказал: «хоть Трисвятое одно читай утром и на ночь со всем вниманием». И вот как одичал я в безбожии и нигилизме: я не знал наизусть Трисвятого, хотя кончил классическую 8-ми классную гимназию и был на физико-математическом факультете университета (по отделению естественных наук).

Во всеуслышание утверждаю, что весьма многие из университантов, академиков (разумею академию земледельческую Петровскую, академию художеств), техников, офицеров – не прочтут наизусть Трисвятое, или безошибочно не скажут синайское десятословие, произнесённое Вседержителем среди громов и молний для спасения человечества в роды родов и во веки веков. Пусть испытают на деле, правду ли я говорю, пусть св. Синод поручит кому-либо из епископов внезапно проэкзаменовать учащуюся в высших учебных заведениях молодёжь. О если бы я ошибался, – но я не ошибаюсь, а хорошо знаю, что говорю горькую и ужасную правду. Почему ужасную? Оттого, что как могут исполнять Божие заповеди те юноши, которые их не умеют прочитать наизусть и не разумеют необходимости памятовать десятословие и евангельские заповедания при каждом дыхании груди (буквально так надо памятовать). А не исполняя заповеди, как можно надеяться спастись от геены? Я утверждаю, что огромнейшее большинство учащейся молодёжи в настоящую минуту, когда пишу, стоит на путях погибели для спасения вечности. А ведь учащаяся молодёжь – это все будущие руководители православного народа: пастыри, учителя, профессора, начальники, администраторы. Как же не быть ересям, расколам, нигилизму в бедном русском народе, оставленном без руководства заповедей Божиих, которые лучше всего проводятся в жизнь народа примером жизни и словом ближайших руководителей народных: во 1) пастырей и учителей школьных, во 2) представителей сельской полиции, суда и расправы (администрации), то есть гг. исправников, урядников, волостных судей и писарей, земских начальников и врачей, фельдшеров и акушеров. Много я после обращения и до обращения моего постранствовал и видел с горечью, что сельская «интеллигенция» подаёт народу пример нарушения постов, неблагочинного стояния в храме, неуменья истово перекреститься, отвращения к чтению Священного Писания, святоотеческих творений, словом, духовн. литературы. Я увидал воочию всё то, что во мне самом было и вмещалось сугубо, ибо я – то «преизлиха гоних церковь Божию»: совершенно не веровал в бытие Троицы Бога Единого, в нужность и благоплодность седмитаинств, священства, в красоту богослужения, в истинность евангельских, синайских и церковных уставов. А я ведь естественник – мог стать профессором, учителем юношества, редактором какого-нибудь учёного журнала, да уже и был я литератором, то есть руководителем общественного мнения¹⁸⁰. И вот был бы я слепым, подслеповатым вождём для близоруких и слепотствующих. О если бы обратили внимание на эти мои правдивые утверждения те лица, коим предстоит самая строгая ответственность на суде Божием. Я утверждаю, что неотложно надо обратить тщательное, любовное внимание решительно на каждого интеллигентного юношу, учащегося в гимназиях, реальных училищах, университетах, академиях. Надо повлиять на тех, кто через десятилетие будет влиять на народ и парализовать своим примером и словом святое влияние Христовой Церкви. Это прежде всего лежит на обязанности городского священства, профессоров, богословов, миссионеров.

Горе св. Руси, если так далее будет расти и крепнуть религиозное невежество и ужасное растление юных умов интеллигентных классов общества нашего. Религиозное образование не только народа, но и общества, как можно скорее должно быть твёрдо и тщательно поставлено к началу двадцатого столетия, заря которого уже засияла и для России дивно-светлыми сияниями, льющимися от раки нетленно почивающего святителя Христова Феодосия. Как хотел бы я, непотребный, но православный человек-грешник, верить, что двадцатый век будет веком чудных дел Божиих, которые Господь совершит через православных смиренных рабов Своих, Русского Израиля, который есть «новое тезоименитое Его жительство». «Вселюся в них и похожду».

Всю тебя, земля родная,

В рабском виде, Царь Небесный

Исходил благословляя.

Михаил С-ко

По взаимному соглашению миссионера с местным священником и сектантами на воскресенье 17 октября назначена была публичная беседа о предметах веры. Миссионер приехал однако за несколько дней ранее и стал посещать штундистов по домам. Это посещение и беседы возбуждали внимание любопытных православных; каждому хотелось знать, что-то говорит штундистам миссионер на дому, и как они ведут себя без посторонних слушателей. Обыкновенно, около той хаты, куда заходил миссионер, собиралась целая толпа православных; одни входили в хату, другие через окно старались хоть краем уха что-нибудь услышать из домашней беседы миссионера с штундерами. Постоянным спутником миссионера был начетчик, слепец Ш-ра, отставной унтер-офицер, когда-то принадлежавший к секте молокан, а теперь – горячий обличитель штундистов. Ещё на первом публичном собеседовании он то и цело порывался обличить их «от пророчеств». Но штундисты протестовали против того, чтобы к ним говорил Ш-ра.

Эти частные посещения миссионера расшевелили штундистов больше, чем публичные собеседования. Вожаки их опасались, как бы колеблющиеся члены общины, особенно из женщин, не поддались увещаниям миссионера и не «развратились», т. е. не возвратились бы в православие. В виду этого вожаки также стали ходить вслед за миссионером из хаты в хату, чтобы поддержать несостоятельных в собеседовании с миссионером. Иногда же, в ожидании миссионера, верховоды прежде его собирались к тому хозяину, которого нужно было поддержать. Бывало и так, что хозяева при появлении миссионера совсем выходили из хаты, оставляя его беседовать с теми же вожаками, которых он не раз уже видел. Это направлялось, очевидно, к тому, чтобы сделать посещения миссионера не достигающими цели. Как оказалось потом, штундисты после первых двух-трёх посещений миссионера держали между собой совет, на котором решено было не принимать вовсе миссионера в свои дома, на основании слов ап. Иоанна: «кто приходит к вам и не приносит сего (т. е. их штундового) учения, того не принимайте в дом и не приветствуйте» (2Ин.1:10); на деле же ограничились тем, что некоторые из них, как сказано, уходили из дому и запирали двери, как это делается сектантами и с приходскими пастырями, во время хождения их с молитвой по домам прихожан.

Необходимо заметить, что такие посещения миссионерами домов сектантов весьма полезны для дела миссии, и именно ранее публичных собеседований. Здесь обе стороны входят в более близкое, личное знакомство, примиряются, осваиваются друг с другом; штундисты имеют возможность узнать миссионера не только как своего обличителя, но и как человека особенно если при этом оставляется место и для бесед житейско-бытового характера, и если миссионер при этом обнаружит знакомство с народным бытом и готовность поделиться с ними своими сведениями. Штундисты, как и вообще народ, по предметам этой области высказываются охотнее, стараются проверить интересующие их слухи, или узнать от миссионера что-нибудь новое из этой области. Первоначальное – почти враждебное настроение их к миссионеру постепенно сглаживается, они путём этого знакомства получают доброе впечатление от него и затем идут на публичное собеседование с ним уже как с знакомым человеком. Весьма нелишне при этом миссионерам иметь сведения о подаче первых врачебных советов: в каждой крестьянской семье есть немощные тем или другим. Эта услуга ценится в деревне высоко, и миссионер явится милосердым братом. Для миссионера такое знакомство с сектантами важно в том отношении, что он имеет возможность ближе познакомиться с характером и религиозным настроением каждого из штундистов в отдельности, что весьма необходимо для того, чтобы знать, с кем и каким тоном из них будет лучше и целесообразнее говорить на публичной беседе; кроме того, так-как штундисты охотнее возражают ему у себя на дому, то миссионер, наперёд ознакомившись здесь со всеми их возражениями имеет возможность подготовиться к публичной беседе и выступить смело, не боясь быть поставленным в затруднение тем или иным неожиданном возражением показаться притиснутым штундистами. Ведь известно, что часто глупые возражения ставят в тупик самих даже мудрецов. Несомненно, наши сектанты-простецы постоянно прогрессируют в изобретении возражений, – отчасти через самоуглубление в свою догму, а более по указанию (в частной переписке) своих «старших братьев» – немецких баптистов, а теперь интеллигентов.

Но вот и приблизился день воскресный... Народу набилось множество в школу, где должно было состояться собеседование, ещё большая толпа подпирала извне стены этого здания. Все ожидали, что штундисты, выдумают ли какую-нибудь «загвоздку» и посадят ли миссионера, как многие из них похвалялись православным при работах совместных. О. Л., приходский священник, на беседу не пожаловал; слишком уж огорчился он на штундистов: на этой неделе, возвращаясь вечером с погребения, он потерял при спуске с горы колесо, опрокинулся и ушиб руку. Своё несчастие он не напрасно приписал проделке злокозненных штундистов, отвинтивших будто бы гайку у оси в отместку ему за грозные обличения лжеучений штунды. Нужно отдать честь этому пастырю в том, что он, не смотря на свои 70 лет, от самого начала появления штунды в его приходе (все совратившиеся были его ученики) не переставал возносить на литургии, на великой ектеньи, моления о вразумлении и воссоединении отпавших, энергично обличал на всяком месте отступников и предостерегал православных от увлечения штундой.

Когда явился миссионер, и установилась тишина, один из православных по имени Стасько, известный здесь добровольный охотник до обнаружения секретных штундовых собраний, поспешил доложить, что он в прошлую ночь под воскресение «накрыл» штундовое собрание в доме Адриана. Это заявление дало повод штундистам поднять щекотливый вопрос о собраниях.

– Мы желаем исполнять волю Божию, а ты исполняешь волю пристава, ядовито заметил Адриан Стаську.

– А разве пристав не есть Божий слуга, когда исполняет царский закон? – возразил сектанту миссионер.

– Ну, так объясните нам от Писания, г. миссионер кого нам слушать более Бога или человеков, в свою очередь возразил штундист, мы уже просили не раз об этом Л-на Ивановича (это местный иерей, 70-летний старец), а теперь вас покорно просим.

– Ты закидываешь, конечно, на счёт собраний, сказал миссионер Адриану, и желаешь знать, оправдывает ли вас Писание за устроение запрещённых законом и недозволяемых властью общинных собраний? Так?

– Так, подтвердил сектант, желаем знать, почему воспрещают нам собираться, когда в слове Божием ясно сказано: не оставляйте ваших собраний (Евр.10:25).

– А скажи, пожалуйста, все ли собрания – одинаково добрые и полезные собрания? Одинаково ли говорит слово Божие о собраниях?

Адриан и все штундисты молчали. Миссионер также молчал, давая им время подумать. После некоторой паузы миссионер, наводя штундистов на ответ, снова спросил: «О каком это собрании сказано: Блажен муж, который не ходит на совет нечестивых и не стоит на пути грешных и не сидит в собрании развратителей» (Пс.1:1). «Возненавидел я сборище злонамеренных, и с нечестивыми не сяду» (Пс.25:5). «Сборище беззаконных – куча пакли, и конец их – пламень огненный» (Сир.21:10). Отвечайте же, о каких- это собраниях сказано? повторил миссионер.

– Наши собрания – во славу Божию, как сказано: где двое иди трое собраны во имя Моё, там Я посреди их, – уклончиво ответил Адриан.

Заметив эту уклончивость, миссионер настаивать ответит прямо на его вопрос. Но штундисты молчали или потому, что не вполне понимали сущности вопроса, или потому, что боялись проговориться.

Тогда миссионер начал сам объяснять. «Вот видите, слово Божие говорит и о недобрых собраниях и предостерегает нас от посещения их. Это именно – собрания развратителей; собрания, на которых не стоят, а сидят; собрания – беззаконные, т е. не дозволенные законом Божеским и царским; собрания–людей злонамеренных». Есть и другие собрания, о которых слово Божие говорить так: «В собраниях благословляю Господа» (Пс.25:12). «А я, отсутствуя телом, но присутствуя у вас духом... в собрании во имя Господа нашего Иисуса Христа» (1Кор.5:3–4). «Бывай в собрании старцев, и, кто мудр, прилепись к тому; люби слушать всякую священную повесть» (Сир.6:35). Это собрания – во имя Господа Иисуса Христа, собрания старцев, т. е. наших отцов и прадедов, на которых благословляют в молитвах Бога и слушают чтение священных повестей т. е. священного Писания. Это, словом, общественные молитвенные собрания. Об этих, конечно, собраниях говорит и ап. Павел: «не будем оставлять собрания своего, как есть у некоторых обычай, (Евр.10:25). Теперь смотрите, вы хлопочете о собраниях больше всего, а до сего времени не знали, что собрания бывают угодные и неугодные Богу, и чем вы уверились, что ваши собрания угодны Ему? Не осуждает ли вас ап. Павел за то, что вы оставили наши православные молитвенные собрания в храме? Ну, скажите, заключил миссионер, ваши собрания к каким причислить: к первым или ко вторым из указанных в слове Божием?

– Наши собрания во имя Господа Иисуса Христа для молитвы, заявило зараз несколько штундистов. Мы на них ничего скверного не делаем, добавили некоторые. Разве только вам можно молиться, а нам так и нельзя, проговорил ещё один. – Нет друзья, ошибаетесь: ваши собрания те недобрые, от посещения которых предостерегает слово Божие, решительным голосом заявил миссионер. Все, в том числе и православные, особенно интеллигенты, несколько удивились столь неожиданному решительному приговору миссионера о штундовых собраниях, ибо всем казалось, что пггундисты на своих собраниях молятся Богу и поют «псальмы». Сами же штундисты в большинстве рассердились: иные зло усмехнулись, другие прямо заорали: «вольно вам говорить на нас, что угодно; вы власть имеете».

– Не сердитесь, а лучше спокойно рассудите дело сами, продолжал миссионер, – вы оставили собрания «старцев», т. е. отцов, дедов и прадедов своих, которые искони собирались на молитву в храмах Божиих. Скажите теперь: слова ап. Павла «не будем оставлять своего собрания», относятся к вашим ли недавно заведённым собраниям, или к собраниям ваших предков, которые унаследовали свои собрания от первых времён, от апостолов? Ваши собрания учреждены теми, которых слово Божие называет развратителями народа, – прочитайте, что сказано у ап. Петра (2Пет.2:1 ст.): были и лжепророки в народе, как и у вас будут лжеучители, которые введут пагубные ереси, и, отвергаясь искупившего их Господа, навлекут сами на себя скорую погибель. И многие последуют их разврату, и через них «путь истины будет в поношении». Прочтите и ещё 2Тим.3:8 ст.: «Как Ианний и Иамврий противились Моисею, так и сии противятся истине, люди развращённые умом, невежды в вере».

Миссионер делал особенное ударение на словах: «разврат», «развращение» и «невежды».

Теперь рассмотрите свои собрания, что на них делается у вас. На ваших собраниях все присутствующие сидят, а не стоят, как у нас в церкви. На своих собраниях вы не только молитесь, но и злоумышляете и держите совет о том, как бы наискрытно собраться вам в следующий раз и наилучше провести сотского; ставите для того сторожей своих или привязываете собак к воротам, чтоб они дали вам знать во время о приближении властей; злоумышляете против священника, придумывая, как бы наиболее оскорбить его...

Тут речь миссионера перебило несколько голосов, неожиданно, как бомба, выкатившихся со стороны православных.

– Я сам слышал, как штундеры говорили, что, когда их наберётся большая сила, то они будут отрезывать нам те пальцы, которыми мы крестимся, прокричал один.

– А ты, Тит, разве не говорил в мельнице, что если б вас было больше, то вы давным-давно скину, и-ъ (отставили от должности) меня? смело и наступательно обратился к штундисту сотский.

– Я сам был на собрании и слышал, как они говорят про священников, что это «патлатые» книжники и фарисеи ...расширяют свои казнохранилища... Адриан ваш доказывал, что называть батюшку отцом – грех... а церковь-то блудница…

– Я был попервах два раза у них на собрании, проговорил ещё кто-то, и видел, что никто там не стоит, а все спорят... так читают и поют «псальмы», сидя... а бабы и поснули... А после читают какие-то «послания» от своих церквей и держат секретный советь и ведут пересуды о православных и о своих, удумывая, как бы кого приманить к себе.

Говорили многие, каждый – про своё. Казалось, что слушатели из православных рады были, что очередь высказаться дошла до них: тут они попали на свой след и докладывали всё, что подтверждало речь миссионера. И это было как раз кстати. Миссионер правильно поступил, что дал православным возможность высказаться, чтобы иметь затем фактическое основание для своих выводов. Не нужно только поощрять при этом насмешек и неприличных выходок со стороны православных, которым нужно постоянно внушать, что собеседование о вере есть дело святое и что всякому, кто творит святое дело с небрежением, со смехом, – пророк угрожает проклятием.

Штундисты видимо обозлились; они не ожидали таких разоблачений; поднялся междоусобный спор: каждый сцепился со своим обличителем: оправдываясь от обвинений. Когда тишина установилась, миссионер продолжал: вот, видите, вы занимаетесь не одной молитвой, а кое-чем и другим на своих собраниях! Ваши собрания поэтому – сборище злонамеренных, сборище беззаконное, противное закону Евангельскому. Значит, не без основания вам воспрещает собираться и закон гражданский.

– Наши собрания, г. комиссионер, во имя Господа нашего Иисуса Христа, ожесточённо протестовал Тит. Разве нигде нельзя молиться, как только в вашей церкви? Чем мы развращаем народ? Разве мы учим на собраниях пьянствовать, убивать, грабить? Что вы рассказываете! Вы превращаете слово Божие! На всяком месте владычествия Его хвали, душе моя. Господа! Где двое или трое собраны во имя Моё, там Я посреди их. Среди нас Господь, это поверьте. – Тит говорил повышенным тоном, воодушевлённо и несколько сердито. За ним почти тоже повторяли и другие.

Православные переглянулись между собой, глянули на Тита, на, миссионера, как бы показывая, что они не ожидали от него такой смелости. Действительно, Тит сразу наговорил так много, что миссионер не знал, с чего и начать своё обличение. Но потом, обращаясь к Титу, спросил: «Так ты утверждаешь, что ваши собрания молитвенные. Так»? Тит молчал.

– А скажи-ка, дедушка, все ли молитвенные собрания угодны Богу?

– Все, сказал Тит сердито.

– Положим, не все, поправил другой штундист; неугодны Богу молитвы злодеев, разбойников, душегубцев. Грешников Бог не слушает (Ин.9:31).

– А как же Спаситель услышал молитву разбойника на кресте, просьбу женщины язычницы об исцелении дочери её принял усердие женщины – «грешницы», помазавшей Его миром, – возразил миссионер.

– Потому что они покаялись, ответил штундист.

Миссионер, объяснив смысл слов: «грешников Бог не слушает», снова повторил вопрос и объяснил, что он спрашивает собственно о молитвенных собраниях, – все ли они угодны Богу. Штундисты стояли в раздумье, не зная, очевидно, какой дать ответ. Чтобы разрешить вопрос, миссионер дал Адриану прочитать прор. Аггея (Аг.1:1–9)¹⁸¹, потом добавил сам: «это имеет только вид мудрости в самовольном служении» (Кол.2:23), и предложил ему вывести отсюда заключение о молитвенных собраниях. Так – как Адриан знал, что место из прор. Аггея обычно приводится против штундистов, то он уклонился сделать какое-либо заключение, а возразим текстом: «Доколе стоит прежняя скиния, не открыть путь во святилище» (Евр.9:8). Тогда миссионер, чтобы не уклоняться в сторону, сам объяснил праведные слова прор. Аггея: «видишь ты, Богу неугодны и противны самовольные молитвенные собрания по домам тех людей, которые оставляют, отвергают храм Божий. Не узнаёте ли вы друзья в этих людях себя? Не приложимы ли эти слова к вашим собраниям, и не осуждает ли вас за них и св. ап. Павел. Нет, друзья, если вы желаете исполнять волю Божию о собраниях, то не должны оставлять православно-церковных богослужебных собраний в храме, о чём говорить и апостол Павел! Итак, устрояя самочинные собрания, вы исполняете волю свою или своих верховодов, а не Божью».

– Мы и сейчас пошли бы в храм, если б там не было кумиров, заметил кто-то из толпы.

– Вы боитесь икон, а того, что Бог говорит через прор. Аггея, не боитесь? – возразил миссионер. Последнее доказательство его произвело сильное впечатление на народ. Православные теперь увидели, а ещё более почувствовали сердцем, что не на штундовой стороне правда; все заметили, что штундисты, в начале беседы самодовольные и бойкие, теперь как-то приуныли и в возражениях ослабели. Некоторые из них ещё пытались возражать, кто текстами, кто общими замечаниями, но всё не относящимися к вопросу о собраниях. Миссионер давал им ответы, и по нашему мнению – напрасно. Не нужно было совсем допускать говорить о том, что не относится к вопросу: не идущими к делу возражениями только сглаживалось впечатление, произведённое на штундистов и на православных объяснением слов пророка Аггея и апостола Павла.

Наконец, миссионер, после того как ответил на все побочные возражения, возвратился к главному вопросу и спросил штундистов: «Так вы желаете исполнять волю Божию предпочтительно перед волей человеческой»? и, получив утвердительный ответь, сказал: так знайте же, вот какова воля Божия, выраженная Спасителем и Его Апостолом: «Да будут все едино: как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино» (Ин.17:21). «И будет одно стадо» (Ин.10:16). «Один Господь, одна вера» (Еф.4:5). «Умоляю вас, братия, именем Господа нашего Иисуса Христа, чтобы все вы говорили одно, и не было между вами разделений, но, чтобы вы соединены были в одном духе и в одних мыслях» (1Кор.1:10).

Не ясно ли вам отсюда, пояснил миссионер, что воля Божия заключается в том, чтобы была одна вера, одно исповедание, одно стадо, и чтобы не было разделений, ересей или сект, к каковым принадлежит и ваша вера. А та воля, которую вы исполняете, выражена устами Корея, Дафана и Авирона и осуждена ап. Павлом: «собрались [они] против Моисея и Аарона и сказали им: полно вам; всё общество, все святы, и среди их Господь! Почему же вы ставите себя выше народа Господня» (Числ.16:3). «Это – люди, отделяющие себя от единства веры, душевные, не имеющие духа» (Иуд.1:19).

– Теперь, дорогие наши, спокойно, без гнева, по совести вникните, мягким задушевным тоном сказал миссионер, обращаясь к отпавшим, – не нарушаете ли вы воли Божией, отделившись от единства православного исповедания и стада истинно-верующих русских братьев и не уподобляетесь ли вы Корею, Дафану и Авирону, восстав подобно им против законных пастырей и отделившись от единства веры?!.

Кто-то возразил было, что у них Один Пастырь – Христос. Но миссионер продолжал доказывать штундистам, что они своими самочинными собраниями и своевольным устроением своего церковного быта исполняют совсем не Божию волю, а свою собственную. Речь его была задушевная, сильная; из объяснительной она перешла в обличительную. Увещание миссионера глубоко напечатлевались на умах и сердцах православных. Видимо, тронуты были и сектанты.

Когда миссионер готов был уже закончить собеседование, один из штундистов, извиняясь, обратился к нему с просьбой объяснить, почему это так, что во времена апостолов верующих гнали неверующие, а теперь гонят те, которые называются верующими, христианами, и стал при этом излагать те обиды, какие штундистам причиняет православный народ и сельская полиция.

– За что-ж вас гонять? спросил миссионер.

– За то, что желаешь жить благочестиво во Христе Иисусе, как написано, ответил сектант, ссылаясь на 2Тим.3:12.

При заявлении о том, что они хотят жить «благочестиво», православные опять разразились целым потоком фактических данных, уличавших штундистов в противном. «Яким! а ты ж бувше штундою, у Козы путо украв, хиба-ж то благочестиво»? прервал его один. «А Федько сцапав берестка». «А кто спасуе що ничь в экономии посив – не вы штунды! А Дмитро ваш на торгу (на ярмарке), так напився, что заплетал не только языком, а ногами, да ще нашим поставили могарыча, чтобы не сказывали братам... А Петро жинку избив, аж водой отливали», а кто-то спорол соседскую лошадь! А Грицко ухватил сотского «за пельки» – за грудь – и вытолкал, а кто-то обещал стрелять.

Каждый высказывал, что знал. Штундисты не ожидали этого разоблачения. Некоторые готовы были выйти совсем из школы, упрекнув в свою очередь, что это уже не беседа, а поругание над ними. Миссионер поспешил установить тишину: для его цели улик было высказано слишком достаточно.

– Оказывается, друзья, сказал миссионер, что вас гонят-то не за благочестие, а за проступки – и прочитал слова ап. Петра: «Что за похвала, если вы терпите, когда вас бьют за проступки? Но если, делая добро и страдая, терпите, это угодно Богу» (1Пет.2:20). И слова ап. Павла: «Только живите достойно благовествования Христова, чтобы мне, приду ли я и увижу вас, или не приду, слышать о вас, что вы стоите в одном духе, подвизаясь единодушно за веру евангельскую» (Флп.1:27).

Миссионер остановился было на этом, но штундисты, в несколько голосов зараз прокричали: «А читайте дальше? Дальше читайте»!..

Дальше следовал их излюбленный стих 29-й: «Потому что вам дано ради Христа не только веровать в Него, но и страдать за Него». Как-только миссионер прочитал этот стих, штундисты загалдели: «вот это оно и есть; вот это и сбывается на нас теперь». Но миссионер предложил им выслушать и следующий стих: (страдать за Него) «Таким же подвигом, какой вы видели во мне, и ныне слышите о мне». После этого миссионер спросил штундистов: таким ли подвигом они страдают за Христа, каким страдал ап. Павел и прочие апостолы? Те молчали, а миссионер прочитал ещё 2Кор.11:23–29, о страданиях и лишениях, какие претерпел ап. Павел, и объяснил, что штундисты ничуть не терпят того гонения за Христа, какому подлежали апостолы и первые христиане.

Кто-то возразил, что и их, как апостолов, гонят из села в село, из волости в волость, бьют, ненавидят, продают. При этом Адриан спросил: в таком случае объясните, где же теперь то гонение? Есть ли оно? На ком-нибудь должны же и теперь сбываться слова Апостола?

Миссионер объяснил, что и теперь гонят за веру Христову наших миссионеров между язычниками или, напр. армян гонят турки и подробно рассказал о тех насилиях (в Вене), какие чинили турки над армянами. Последнее чтение было очень целесообразно, ибо штундисты не воображали больших страданий, чем какие якобы терпят они, и уверены были, что на них именно и сбываются слова Спасителя о гонениях (Мф.10:16–25). Здесь весьма кстати обратился к штундистам слепец-начетчик, сказав:

– Вот вы жалуетесь на то, что вас будто бы теснят православные и полиция, и желали бы прекращения «этих ваших гонений» (ну уж и гонения! – барщины вы не знаете!), чтобы наслаждаться свободой, чтобы никто вам не мешал чинить своё самовластие. Но, если вы находите в слове Божием, что истинным последователям надлежит быть гонимыми, то зачем же вы жалуетесь-то и смущаетесь гонениями? Истинные последователи Христовы не должны домогаться житейского довольства и жаловаться на гонения, ибо сказано: «Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать, и всячески неправедно злословить за Меня. Радуйтесь и веселитесь; ибо велика ваша награда на небесах» (Мф.5:11–12). Отсюда ясно, что вы не представляете собой тех гонимых за веру Евангельскую, о которых мы только-что читали. Ясно также, что те слова Писания не приложимы к вам и не сбываются на вас...

Штундисты, спохватившись, старались оправдываться. Одни говорили, что они собственно не жалуются на гонения, другие – что они рады терпеть гонения и ещё большие, третьи – что они имели в виду только просить миссионера объяснить непонятные им места о гонениях и т. д. Но все их извороты никак не мирились с тем, что было сказано ими раньше о гонениях. Начался новый междоусобный спор, который миссионер прекратил, объявив беседу оконченной. Певчие запели молитву Богородице и за Царя.

После окончания беседы, при выходе из школы, в толпе поднялись самые оживлённые разговоры и суждения под свежим впечатлением по предмету беседы. В это время один из наиболее податливых штундистов подошёл к миссионеру и между прочим сказал: «Г. миссионер дуже допеклы нами

об собраниях; страшно стало! Ну, страшно-ж и вертаться и в православие: одвыклы, забулы навить и хрыстыться», – говорил он с сокрушением в сердце. Миссионер, конечно, сказал с своей стороны, что мог, в облегчение его нравственного страдания, и из разговора с ним увидел, что с Божией помощью беседа не прошла для многих штундистов без своего воздействия.

Киевский Миссионер Свящ. Д. Слюсарев

(Беседа о раскольником-безпоповцем Аркадия, приснопамятного архиепископа Пермского и Верхотурского¹⁸²).

Православный к добросовестному раскольнику. – Ты хочешь быть христианином не по имени только, но и самым делом; ты ищешь спасения души; знаешь, что без таинств Христовых спастись совершенно нельзя, что таинства Христовы строит и преподавать могут только рукоположенные, благословенные иерархи: – так ли?

Добросовестный раскольник к православному. Так; но ныне «время не то... видим... не то, не то...

Правосл. Ныне время не то! А какое ныне время по-твоему? – скажи, пожалуй.

Раскольн. Ныне время не первое, а последнее; ныне не старое время, а новое...

Правосл. Докажи, пожалуйста, яснее, какое, по-твоему, ныне время? Я ничего нового не вижу: как текло прежде, так и теперь течёт время; Соломон поумнее нас, и тот сказал: ничтоже ново под солнцем; иже возглаголет и речет: се сие ново есть: уже бысть в вецех бывших прежде нас (Еккл.1:10). Читал ли ты Соломоновы книги, по крайней мере, книгу Екклесиаста, по крайней мере, первую главу сей книги, первые десять стихов сей первой главы?

Раскольн. Премудрый Соломон говорит о делах земных, о устроении мира, а у меня с тобой речь о спасении души или, яснее, о Церкви… Видим, ныне церковь не та... Российская Церковь ныне не та... она отступила... изменила... Если бы она та была, то бы с нами согласна была.

Правосл. Вот отчего, по-твоему, Российская Церковь ныне не та, – что с вами она не согласна?!..

Раскольн. Если бы Российская Церковь была согласна с нами, то бы она была согласна и с древней Православной Церковью... не та ныне Российская Церковь!

Правосл. Прошу доказать это, ибо, что Российская Церковь не согласна с вами, потому и не та, – не есть доказательство: этим доказательством могут защищать себя и все еретики; Российская Церковь и с ними не согласна; но потому-то она и та, потому-то она Православная истинная Церковь, что ни с какими еретиками в их ересях не согласна, ни с каким обществом заблуждающимся в заблуждениях его не согласна…

Раскольн. О других обществах уже и говорить нечего: они совсем погрязли... но Российская Церковь, хотя лучше их, однако же не та, что была прежде, в старину, до времён Никона патриарха.

Правосл. Это всё то же – до 1662 года по Рожд. Христ., ибо Никон патриарх настал с 1652 года. По-твоему, Российская Церковь стала не та, отступила, изменила после 1652 года.

Раскольн. Так.

Правосл. Российская Церковь после 1652 года стала не та, отступила, изменила... слышу это, но не верю этому, и ты не должен верить, если ты имеешь веру в Господа И. Христа, имеешь ум, не помрачённый невежеством и сердце, не растлённое злобой... ибо разберём в подробности следующее: 1) Российская Церковь после 1652 года стала не та; 2) Российская Церковь после 1652 года отступила, и 3) Российская Церковь после 1652 года изменила.

Раскольн. Согласен.

Правосл. Скажи, что значит изменить?

Раскольн. Разрушить клятвенный обет, кому-либо данный.

Правосл. Хорошо; скажи же: Российская Церковь какой клятвенный обет, Христу Спасителю данный, нарушила после 1652 года?

Раскольн. Книги изменила.

Правосл. Когда Российская Церковь дала Богу такой клятвенный обет, чтобы не изменять книги, и какие именно книги не изменять, и в чём именно не изменять?

Раскольн. Тогда, когда Российская Церковь приняла от православных греков «Христову веру; – не изменять те книги, которые были при равноапостольном князе Владимире, – не изменять же в догматах и обрядах, во всех чинах церковных.

Правосл. Нынешние исправленные, в Российской Церкви употребляемые книги с какими именно книгами поверять должно, чтобы видеть, нет ли в исправленных книгах измены в догматах, во всех чинах церковных?

Раскольн. Со старинными Иосифовскими.

Правосл. Св. равноапостольный князь Владимир крестился в 988 году, скончался в 1015, а Иосиф патриарх патриаршествовал с 1642 по 1652 год; почему и сами Иосифовские книги не нужно ли поверить с древними? И эти противу Владимировых книг не разноречат ли? (Иосифовские книги во время Никона патриарха были новые книги, такие т. е., после коих новее не было).

Раскольн. Как это может быть!!!

Правосл. Может быть; царь Иоанн Васильевич на Стоглавом соборе в лето 7052 (1551 г.) в вопросе пятом сказал: «Божественные книги писцы пишут с неправильных переводов, а написав не правят же; опись к описи прибывает, и недописи и точки есть не прямые, и по тем книгам в церквах Божиих чтут и поют, и учатся, и пишут с них. Что о сём небрежении и о великом нашем нерадении от Бога будет по Божественным правилам?» Определение Собора последовало такое: «Да протопопом же и старейшим священником со всеми священники в коемждо граде во всех святых церквах дозирати и священных книг и священных Евангелий и Апостолов и прочих святых книг, их же соборная Церковь приемлет. А которыя будут святыя книги, в коейждо церкви суть обрящете, неправильны и описливы, и вы-б те все святыя книги с добрых переводов исправили соборне».

Глава 28: о книжных писцех: «Также которые писцы по городам книги пишут и вы-б им велели писати с добрых переводов, да написав правили, потом же бы продавали: а который писец, написав книгу, продаст несправив, и вы-б тем возбраняли с великим запрещением. И аше сия (книги) «со благодарением и хотением сердечным исправити потщитеся, то с радостью ожидайте сугубы мзды от Бога и царства небесного...» После сего, в 1564 году построен в гор. Китае (в Москве) печатный двор, и напечатана в России первая книга Апостол, в предисловии коего изображено так: «Благочестивый Царь и В. К. Иоанн Васильевич всея России повеле св. книги на торжищах куповати, и в св. церквах полагати Псалтыри и Евангелия, и Апостолы и прочия св. книги, в них же мали обретошася потребни, прочия же вси растлени от прэписующих, ненаучепных сущих и неискусных в разуме, овоже и неисправлением пишущих».

Раскольн. Ну, после заведения печатного двора верно и стали печататься праведне книги: чего же больше?

Второй патриарх всероссийский Гермоген в 1610 г. издал Церковный устав, в предисловии которого напечатано следующее: «Всем повсюду елико вас св. Церкве пастырие и учителие, священноначальницы и вси благочестивии народи! Молим убо мы, грубии и немощнии, паче же и ненаказаннии и раболепно поклонение до лица земного умильно сотворяем, яко хотящий сию св. книгу прочитати или преписовати, и сице за немощь прегрешений моих, или мне повенующихся делателей неумением упразднися, или преложися, или отменися... Милостиви нам будите, и незазорливи ума нашего немощи и недоумению, сами же сподобльшеся от Бога давца больших дарований духовных исправляйте, молю убо вы, мене недостойного ненаучения ради не возненавидите, не поносите, но паче яко праведницы накажите милостью и обличите. Готов есмь прияти паче, нежели грешника, елеом главу мою мастяща. Ибо училища мало видех, не своею волею дерзнух на сие и отрещися отнюд не возмогох, и делах, елико могох, умолением си смысли». Слышишь?

В потребнике, который в 1624 году при третьем всероссийском патриархе Филарете Никитиче напечатан, значится: «Слышавше благочестивейшие пастырие они, Богом венчанный Царь Михаил Феодорович, и отец его святейший Филарет патриарх, много некое и преизлишно еже в Божественных писаниях разногласие, еже к заповедем Господа нашего Иисуса Христа несличное стихословие: о сём разумно внемлюще откуда есть вина толикаго разгласия Божественных писаний, точию за небрежение и леность и неведение Божественных писаний, всякое несогласие и расстояние в церковнем соединении случашеся, и тако самовольне тернием небрежения путь правый покрывашеся: и повелеша от градов книги харатейныя (на пергаменте писанные) добрых переводов древних собирати и ко свидетельству Божественных писаний благоразсудный свой совет препадавати, и от тех древних харатейных книг Божественных писаний стихословие исправляти, яже неисправлением от пренисущих и многолетних обычаев погрешена быша». Подобное сему увидишь в Потребнике, который в 1639 году напечатан при четвёртом патриархе Иоасафе. А в какой книге при пятом всероссийском патриархе Иосифе напечатанной, не нашёл бы ты подобного сему? В Соборнике, наприм., на листе 169-м прямо говорится: «по совету Соборныя Апостольския Церкви да исправите» в Прологе мартовской четверти 1643 г. написано: «Вас же о Богособранная чета, православия отец и братию освященных, и причет, паче же и простых и всех в благочестии приспевающих молим – по совету соборныя Апостольския Церкви исправляйте недокончанная или погрешенная в разуме». Прочитай предисловие Апостола, который в 1649 году напечатан.

Ты хвалишь время и книги Иосифовский: но сам патриарх Иосиф, не хвалит ни времени своего, ни книг своих. Вот его, патриарха Иосифа, слова: «Возсташа бо, по Божественному Апостолу, человецы самолюбцы, сребролюбцы, величавы, горды, сластолюбцы паче, нежели боголюбцы, имуще образ благочестия, силы же его отвергшеся, не точию в мирских человецех обретошася, но и в духовных... погибе наказание, погибоша училища детей, погибоша исправляющий божественная Писания, погибоша научающийся в божественных догматах... но не туне убо мы, православний читателю, приидохом на сии словеса, но самовидцы есмы предиреченным, не могохом взирати на хуления богостудных человек и удержати я, яже возстания на церковные уставы наши и взаконение; вина же сицевым ни ктоже, точию нерадение наше. Воззри убо, аще не леностен еси, обрящеши ли где праве списанную без всякого порока в церквах святых книгу? обрящеши ли чин и последование указанному святых и богоносных Отец взаконению... и по чину вся бывающая в Церкви? Но вем яко не удобь обрести возможеши, не точию в соборных градских церквах, но ниже в епископиях, паче же ни в монастырех. Виждь убо аще не плача достойна суть сия окаянная времена наша в няже увы достигохом» (см. предисловие к Кормчей). Это патриарх Иосиф говорил уже перед своей кончиной в 1652 г. Подлинно ныне не такие времена! И училища множатся и церковное взаконение всюду наблюдается, истинное боговедение и богочестие и в Иргизском заводе даже, по неизреченной милости Божией, насаждается, книги в Церкви российской всюду единогласны и со древними греческими и славянскими согласны! Чины всюду благолепны, чины таковы, каковы были при блаженном князе Владимире: сему же согласию и благо, ленью начало положил великий патриарх Никон!

Раскольн. Не говори, не говори, уши заткну.

Правосл. Как угодно; но ты хвалишься, что ты древнему Иосифскому благочестью следуешь: о благочестии же Иосифского времени слышишь ты от самого патриарха Иосифа: ему верить должен. Как угодно, но исправление книг, которое сделал патриарх Никон, одобрил даже тот собор Московский в 1667 г., который осудил патриарха Никона за другие вины. Как угодно, а исправленные патр. Никоном книги приняли все благомыслящие и истинно верующие Греки и Руссы; одно только невежество, одна только гордость, одно только корыстолюбие некоторых – оскорбились.

А ныне время благодатное, то самое время, в которое распространяется и процветает Церковь Христова, Апостолами насаждённая, при Св. князе Владимире из Греции в Россию водворённая... и именно потому, что в Российской Церкви ныне употребляются книги, с древними Славянскими и Греческими отеческими согласные!!! А Иосифовских книг и сам патриарх Иосиф не одобрил, как ты слышал от меня. Исправление сих книг не удалило от Православия, а утвердило Российскую Церковь в православии!!! И от истинной Восточной Церкви нынешняя Российская Церковь ничуть не отступила!!!

Раскольн. От нынешней Греческой Церкви Российская подлинно не отступила; но какова и Греческая нынешняя Церковь?

Правосл. Такова, какова была прежде, во время Св. Князя Владимира до Всероссийских Патриархов, до патриарха Никона. Иосиф патриарх хвалил её даже в 1648 году.

Раскольн. В 1648 году, как в книге Веры видеть можно, хвалил, а что после?

Правосл. После, признаюсь, случилось в России, а не в Греции, почти тоже, что случилось по 1000 лет от Рождества Христова с Римлянами, по 1590 лет с Унитами. Именно – около 1666 года несколько буйных голов, несколько соблазнившихся невежд, отстало от Российской Церкви, а через это самое и от Восточной Греческой, как Униты, как Римляне... Т. е. случилось то самое, от чего книга Веры на листах 271 и на обороте листа 272... оберегала и оберегает.., т. е. из Российского народа некоторые перестали слушать восточные Церкви и патриарха Константинопольского вопреки тому, что в книге Веры на листах 231 и 232 написано, – перестали слушать, отвергая сущность первой и второй главы книги Веры.

Раскольн. Если бы книги не изменили, то бы и не уклонились.

Правосл. Ты слышал, что все патриархи старались исправить книги.

Раскольн. Да в Российской Церкви и патриаршество отвергнули, – уничтожили.

Правосл. Патриархов в России до 1589 года совсем не было, патриархов не стало с 1700 года, и вы кричите, что со времён патр. Никона Российск. Церковь не та стала. Вы только первых пять патриархов принимаете, а последних пять не приемлете. Да что я говорю: и первых пяти не слушаете не только в том, что они просили исправить книги, но и в том, что они в своих книгах заповедали нам, – напр.: возьми Номоканон, при патр. Иосифе напечатанный, – там не только мужикам (л. 57), но и попам без благословения и заповеди святительские исправлять требы воспрещено. Вы не те, вы не последователи Святых, вы не Церковь, ибо они имели все службы, все таинства, все чины всех священнослужителей; а вы что имеете? нет у вас рукоположения, нет у вас таинств; и какое сокращение, и обеднение церковных служб, и какое пренебрежение к правилам Св. Соборов!!! Подлинно, у вас не то ныне время, у вас не тот ныне ум, не то желание, какой ум, какое желание имели Святые, Церкви повиновавшиеся, всем от Церкви пользовавшиеся, в недрах её спасение своё соделавшие под сенью Христа Спасителя, Главы Церкви, непреложно о Церкви Своей изрекшего: и врата адова не одолеют ей. Веришь ли сим словам Спасителя Христа, буде ты христианин?

Раскольн. Как не верить!

Правосл. А когда веришь, то виждь Церковь неизменну, вратами адовыми непобедиму, и перестань вооружаться на неё, поносить её, чуждаться ей, а лучше поспеши обратиться к ней... Вот ныне время, что и заблуждающих прощают, умоляют обратиться к своей духовной матери. Когда обратишься, тогда и будет время то... и для тебя, ибо Церковь Российскую увидишь той, какой она создана Господом нашим Иисусом Христом...

Раскольн. О если бы разрешил моё сомнение Господь!

Правосл. Сомнение твоё от того, что ты не веришь собственным словам Христа Спасителя, что ты охладел к Его божественным тайнам, что ты ищешь себе спасения в своём умствовании в своей воле, а не в заповедях Христовых;.. что ты своё общество, от Российской Церкви отпадшее, признаёшь за Церковь...

Раскольн. Правда, я своё общество считаю Церковью.

Правосл. Но в Церкви должно быть рукоположение?

Раскольн. Должно.

Правосл. В Церкви должно быть соблюдение законов Церковных, соборами изречённых, уставами показанных, св. Евангелием предписанных?

Раскольн. Должно.

Правосл. Но где все это у вас?

Раскольн. Ведь не то ныне время.

Правосл. У вас только и ответ, что ныне – не то время, а Российская Церковь всё это имеет; следовательно, не Российская Церковь изменила, отпала, а вы, составили Церковь, могу сказать, лукавнующих: в этой Церкви новизны, напр. мужик крестит, мужик исповедует, мужик службы отправляет храмов не строят, литургию не слушают, когда сложат персты в изображение имени Христа Спасителя – говорят – антихристова печать; когда сложат три первые перста во образ св. Троицы, говорят – щепоть!! Найди такие обычаи, такие ругательства хотя в одной старинной книге.

Раскольн. В старину так не слагали, то и не писали.

Правосл. Возьми книги св. Василия Великого о св. Духе; в 27 главе, почти в начале, стоят следующие слова: «чтобы уповающих на имя Господа нашего Иисуса Христа знамением крестным осеняли, кто письменно научил? –

– Возьми Апостол: в послании к Галатом глав. 3. ст. 14, 16, не говорится ли о благословении о Христе Иисусе? А пророк Моисей в своей четвёртой книге Числ гл. 6, ст. 27, пишет: и да возложат имя Мое на сыны Израилевы, и Аз Господ благославлю. Какое имя Господу? – Иисус Христос. Св. Ефрем Сирин в слове 105-м об Антихристе, на обороте листа 298 пиша, что будет Антихрист, грворит, что Антихрист будет отнимать у христиан область знаменатися десною рукою, знамением Христа Спасителя нашего, ниже паки на челе знаменатися отнюдь страшным и святым Именем Господним... Видишь, в старину так слагали персты на благословение, чтобы они изображали имя Господне Иисуса Христа; слагали персты в старину и в изображение св. Троицы,... напр., тот же св. Ефрем в том же слове (ина мера) говорит: «Сонме святый, Христолюбцы вернии, аз окаянный Ефрем со слезами молю вы, да не будем удобь пленени врагом, паче же удобь пленени будем силою крестною; неизбытен подвиг при дверех настоит; щит веры восприимем вси, и почерпнем с любовию от Божия источника упование спасению души нашей – несозданную, глаголю возлюблении, Троицу, Единосущну сущу, источник источающу жизни; аще бо оградится тацем оружием наша душа, то попран будет змий посреде». – (лист 299).

Св. Григорий Назианзин в 28 слове говорит: «Троица Святая... первое есть и величайшее осиятися тобою совершеннее»... В 40 слове, внушая всякой матери стараться о совершении крещения над младенцем, говорит: «Даждь ему (младенцу) Троицу – великое и доброе хранило... сие да управляет тебя и житие и слово и всяк уд, всяко движение, всяко чувство». Далее: «Красная вся заплеваю во Отца и Сына и Святого Духа исповедания»; и ниже: «не достизаю едино разумети, и тремя осияваюся, не достизая три разделити, и на едино возношуся»; ещё ниже: «даждь ми руку верою, имам три камени, ими же укрощу иноплеменника; имам три вдохновения на сына Сарептянины, ими оживотворю умершие, имам три поливания на колено, ими же освящу жертву»... Довольно ли? Да, так нас учили и у нас в России; есть у меня Кормчая, писанная в 1517 году при Максиме Греке..; в ней точно так велено слагать персты, как слагают православные. Если угодно, доставлю тебе полную выписку, или и самую книгу покажу; о ваших же перстосложениях далее Иосифовских книг нет, да и в Иосифовских книгах пишется разногласно, и ни одна книга не учит так, как вы слагаете персты: я тебе указывал сие.

Раскольн. Помню.

Правосл. Так перестань же ругать перстосложение, Церковью Российской употребляемое, истинно-древнее, священное; – не верит сему только тот, кто св. Церкви, Господу не верит.

Расколн. О, победи, Господи, моё сомнение и сопричти мя к избранному Твоему стаду!!

Сообщил Екатеринбургский епархиальный миссионер Сергей Романовский

(Хроника).

Об устроении приходской миссии, о преподавании закона Божия и славянского чтения в школах, о служениях в церковных часовнях, о исповеди вне прихода, о привлечении раскольников на беседу, о присоединении их перед браками, о раскольнич. «отче»: а) о крещении ими б) венчании, и в) погребении православных.

В прошлой хронике было упомянуто о пастырско-миссионерских собраниях в петербургской епархии и о годичном съезде миссионеров херсонской епархии. По сообщению миссионера олонецкой епархии, о. К. Плотникова, таковой же съезд под его председательством состоялся и в олонецкой епархии в течение с 24 по 27 августа. Постановления как съездов, так и собрания, во многом сходны, особенно постановления олонецкого и петербургского собраний. Рассуждения их касались главным образом раскольников-беспоповцев, тогда как в Одессе рассуждали более о противо-хлыстовской миссии.

На пастырско-миссионерских собраниях петербургской епархии присутствовали все священники заражённых расколом селений: 28 сентября в г. Новой Ладоге священники этого уезда и 2 ноября в г. Гатчине священники Царскосельского уезда. От присутствия именно всех заинтересованных в борьбе с расколом священников собрания эти были весьма оживлены, интересны и обильны по постановлениям, а потому и весьма важны для миссии. Поэтому-то и Высокопреосвященнейший Митрополит Антоний, вполне сознавая полезность собраний подобного рода, и благословил их с пожеланием, что «хорошо было бы и по другим благочиниям, где имеются раскольники и сектанты, устроять такие пастырско-миссионерские собрания».

Как в Ладоге, так и в Гатчине, обращено было прежде всего внимание на устройство приходской миссии. Поставляя первым её деятелем священника, собрание призвало, что мало пользы принесёт его работа, когда близкие к нему лица – низшие члены клира–разрушают её. Эти, или как не происходящие из духовного звания или как недоучки, мало сознают важность своего служения. Поэтому среди прихожан, а иногда и раскольников, они позволяют себе выходки и развлечения, несвойственные их званию. Замечания им священника они иногда позволяют обращать в средства выдать себя в главах прихожан за угнетаемых невинностей. Есть и такие, которым приходилось делать выговоры, остававшиеся, впрочем, безрезультатными, за небрежное отношение к храму и чтению с пением в нём. Всё это и побудило собрание просить: а) чтобы псаломщики своим поведением и жизнью не подавали поводов к нареканиям со стороны; б) чтобы для них была составлена особливая инструкция, которая и выдавалась бы им при определении их на места; в) и что в раскольничьих приходах желательны псаломщики, способные помогать священнику в миссии.

Хорошие же, трезвенные и благочестивые псаломщик я диакон, как необременённые особенными занятиями по приходу и как ближе стоящие в своих житейских отношениях к прихожанам и раскольникам, могут быть весьма полезными помощниками священнику. Поэтому как на петербургских собраниях, так и на олонецком съезде, было сделано постановление о привлечении их к деятельной помощи приходской миссии через участие их чтением и пением на собеседованиях с раскольниками и на внебогослужебных беседах. Было высказано пожелание устроять миссионерские кружки через привлечение в них простецов-мирян, и женщин, осведомлённых в обличении раскола и ревнующих по православной Церкви, при объединении их руководительством священника, который должен давать этим ревнителям книги в брошюры противо-раскольнические и наставления, с кем, как и о чём беседовать, а от них получать сведения о событиях в жизни раскола. Относительно тех же приходов, где православие подавлено, и ревнителей православия из народа нет, олонецкий съезд постановил, что необходимо подготовлять таковых из учеников и учениц местных школ. Признал он весьма желательным устройство время от времени миссионерских курсов или школ в гг. Петрозаводске и Каргополе, а на съездах учителей и учительниц церковно-приходских школ сообщать сведения по обличению раскола. Это последнее постановление олонецкого съезда ново и едва ли где введено. Отмечая его, не можем не пожелать ему подражателей и введения его в других епархиях. Значение миссионерское учителя (или учительницы) в школах весьма велико и всеми признано. И если они к тому же будут хорошо осведомлены в области обличения раскола, то польза от этого ещё более увеличится. Пока же этой пользы приходится достигать другими путями. Так Новоладожское собрание, оставляя за священником обязанность законоучительствовать в школах его прихода, но в то же время – за полнейшей трудностью для него при трёх – шести школах прихода, притом разбросанных по отдалённым (за 10–18 в.) деревушкам, признавая невозможность аккуратного посещения их и проистёкшую отсюда естественную практику предоставлять законоучительство некоторым учителям и установив факт, что учителя иногда бывают недостаточно развитые люди, а учительницы даже как-то боятся расширить программы в смысле сообщения более подробных сведений по пререкаемым раскольниками истинам веры, нашло весьма полезным иметь расширенную программу по Закону Божию с распределением в ней апологетического материала и поручило составить эту программу епархиальному миссионеру М. П. Чельцову. К этому же выводу пришёл и херсонский съезд, поставивший поручить составить две таких программы – священнику И. В. Полянскому для раскольнических и М. А. Кальневу для хлыстовских селений.

Обратило внимание Новоладожское собрание и на желательность более прочного усвоения учениками-раскольниками истин православной веры. Для этого оно нашло желательным постепенно приучать их к посещению храма для чтения и пения в нём или для прислуживания в алтаре. Далее – в виду того, что теперь дети – раскольники, учась церковно-славянскому чтению по одних с православными учениками книгам, часто по выходе из школы переходят на переучку к раскольницам-молинницам или начетчикам, кои при научении чтению «по старине» сообщают бывшим школьникам и всю свою неприязнь к обучившим их школам, всю ненависть к священнику и к правосл. церкви, – в виду всего этого собрание и постановило испросить разрешение на введении в тех немногих школах, где полезность этого признаётся священниками, обучения славянскому чтению раскольников-учеников по часовникам Единоверческого издания.

Рассуждая о привлечении православных, особенно живущих в сильно заражённых расколом деревушках, к посещению храма и к более аккуратному и внимательному отношению к таинствам исповеди и Св. Причащения, собрание остановилось на следующих двух вопросах: первый –

Возможно ли допускать в часовнях деревенских чтения часов, утрени, вечерни и пр. в отсутствии священника простым мирянам? Дело в том, что приходы в Новоладожском уезде состоят все из деревень, число которых простирается до 35 в одном, при расстоянии часто до 20 вёрст от церкви, при невозможных по временам дорогах. В этих-то, удалённых от церкви, деревушках и гнездится раскол. Православных здесь часто бывает немного, да и эти не крепки. В церковь их заставить ходить трудно, а иногда и требовать этого невозможно по бездорожице. Поэтому, издавна были построены в каждой деревеньке часовни, иногда в форме и в размерах небольшого храма. Священник, в известные дни года приезжая в деревни, отправляет в часовнях те или другие служения. Часто посещать их священнику бывает невозможно, ибо таких часовен у него в приходе иногда более 5. Вот и повёлся кое-где обычай с благословения священника читать в этих часовнях по праздникам без него, а при посредстве благословлённого им мирянина или учительницы. Обычай этот имеет две стороны: вредную и полезную для православия. Сближая это собрание для молитвы православных с подобными же собраниями в моленной беспоповцев, он отучает первых от посещения храмов и делает через то лёгким уклонение в раскол и без того нетвёрдых православных. Но с другой стороны – как лишить возможности послушать чтения и пения желающих этого, но не могущих получить за отдалённостью храма или из-за бездорожья. Священниками некоторыми были приведены примеры, как запрещение собираться в православных часовнях вело к тому, что православные начинали посещать раскольнические молельни и опять, следовательно, переходить в раскол. Долго по этому вопросу рассуждали. Большинство всё-таки было за то, чтобы не допускать чтения и пения в деревенских часовнях без священника; но и доводы меньшинства были так убедительны, что собрание нашло необходимым сделать только следующее постановление: а) в православных деревнях чтения в часовнях не допускать, б) в деревнях, заражённых расколом, удалённых от приходской церкви на значительное расстояние и с дурными путями сообщения, допускать это чтение под условием, чтобы чтец получал благословение от местного священника, чтобы староста при этой часовне, он же часто и чтец, был человек благонадёжный, и чтобы местный священник время от времени посещал эти часовни, совершал в них богослужения и говорил поучения о различии церковной молитвы от часовенной и пользе посещения храмов.

Второй вопрос – о говении и исповеди прихожан в монастырях и соседних приходских храмах и о совершении соседними священниками треб в чужих приходах без желания местного священника. Среди православных распространён обычай ходить в монастыри г. Тихвина и Александра Свирского для исповеди и св. причастия. Некоторые из них делают это паломничество аккуратно из года в год. Наряду с искренне православными, ходят в монастыри на исповедь и такие, для которых исполнение этого долга – одна лишь формальность, и которые боятся исповеди у священника, хорошо знающего жизнь и дела таковых из своих прихожан, а потому строго относящегося к таким исповедникам. Бывали и такие случаи, когда в монастыри ходили говеть и состоящие под епитимией от местного священника. С другой стороны – говеющие на стороне не приносят приходским священникам никаких свидетельств, удостоверяющих бытие их у исповеди и святых тайн причастия, и священникам в исповедных книгах приходится таковых отмечать не бывшими у исповеди по нескольку лет сряду. – Дурные дороги создали обычай обращаться с говением и др. требами в известные времена года не к приходскому священнику, а к другому соседнему, к которому хотя, быть может, подальше, но удобнее добраться. Отсюда проистекла практика и без нужды, и при хорошей дороге, помимо приходского священника обращаться к другим. Эти, к сожалению, не только не отказываются от исправления треб, но и не дают никаких сведений приходскому священнику о совершённых для его прихожан требах. Священник, таким образом, остаётся в неизвестности относительно событий в жизни своих прихожан. На собрании всеми священниками было высказано желание, чтобы все духовные нужды их прихожан исправлялись приходскими священниками, – особенно же таинства покаяния и причащения. Для очень многих прихожан, по своим житейским нуждам не бывающих в храме Божием и слушающих поучения священника очень редко, исповедь остаётся единственным средством получения назидания от пастыря. Поэтому, для священника лишиться и этого случая поучить вере и нравственности мало известного ему прихожанина – весьма нежелательно. К тому же лёгкость исповеди в монастырях без необходимости предварительного говения служит для православных укором со стороны раскольников. Правда, один священник прихода исключительно православного требует от прихожан, чтобы они непременно говели у него, а в монастырях причащались вторично – по желанию; но такое требование в раскольничьих приходах почти совершенно невозможно: там под влиянием раскольников создалось убеждение, что и однажды-то в год очень трудно, почти невозможно, достойно причаститься, а дважды будто бы и совсем нельзя и незаконно. Находя для себя невозможным и не в праве что-либо предпринять к урегулированию говения в монастырях, пастырское собрание нашло желательным ходатайствовать перед епархиальным начальством, чтобы говеющим в монастырях выдавались должные свидетельства с разъяснением необходимости представлять их приходским священникам, чтобы соседние священники совершали требы в чужих приходах только в случаях нужды и извещали бы об этом приходских священников.

После этого собрание перешло к рассуждениям о средствах обращения раскольников к православной церкви и утверждения обратившихся в недрах её.

Чем и как привлекать раскольников к частным беседам со священником? Как известно, раскольники вообще сильные любители толковать о своём благочестии среди тёмного люда, избегают бесед с людьми, обличающими их, избегают бесед и со священниками. Поэтому для священника очень немного поводов сталкиваться с ними: в дом к себе они его, за немногими исключениями, не приглашают, а если и приглашают, то только за тем, чтобы «попить чайку» и потолковать о житейском; у православных прихожан они если и бывают, то во время присутствия там священника скрываются от него бывали случаи, когда священнику приходилось извлекать их из-под кухонных лоханей, из-под лавок и т. п. Это одно. Другое – да и у самого священника может явиться и, действительно, являлось сомнение, как держать себя в разговорах с раскольниками – важно ли и с достоинством, как носителю столь высокого звания, или скромно, любовно и мягко нисходя до простого обращения с ними. – Долго по этому поводу рассуждали, и много было высказано разных соображений. В конце концов остановились на том, что священник должен, привлекать к себе раскольников образцовым служением, добрым своим поведением и любовным, растворённым кроткой снисходительностью, обращением; раздражительности и тем более запальчивости он должен избегать, громких и резких слов и фраз, самовозвеличения и насмешек с издевательством ни в коем случае, ни при какой обстановке, он не должен позволять; на бранчивые и гневные выражения раскольников он должен отвечать любовью и прощением. Как можно чаще следует искать случаев частно беседовать с раскольниками, не смущаться, что в первые беседы раскольники будут уклоняться от рассуждений о вере, да и священник не должен, настаивать на них: для него важно расположить к себе раскольника, чтобы потом мало-по-малу перейти к беседе с ним. И здесь он не должен смущать собеседника сразу же изобличением всех его верований, а лучше постепенно, шаг за шагом, раскрывать перед ним несостоятельность его «благочестия» и поселять в нём сомнение и желание разобраться в его верованиях. Вопросов об обрядах на этих первых беседах следует избегать, а лучше и важнее вести речь о церкви, о священстве, о таинствах, о причащении. Не надо смущаться священнику и тем, если иногда он не найдётся что ответить: это побудит его получше изучить данный вопрос. Полезно священнику иметь с собой на таких беседах «Выписки»... Озерского и вычитывать из них потребные тексты.

Весьма трудным для разрешения был вопрос – о присоединениях раскольников перед браками, о требованиях от них. На практике этот вопрос не однообразно разрешается. Есть места, где требуется известный период времени между изъявлением желания присоединиться к православной церкви перед браком и самым актом присоединения, – период, необходимый для испытания искренности присоединяющегося и научения его в истинах Православной веры. Но есть места, где присоединения совершаются немедленно по заявления желания. Та и другая практика имеет за собой достаточные основания. В первом случае резонно рассуждают, что присоединение не должно быть лишь внешним, ради возможности помрачиться с православным (или православной) в церкви совершающимся, а должно быть искренним, а потому твёрдым, для чего потребно испытание и научение. Присоединяющиеся ради брака вскоре же после брака оставляют церковь и совращают в раскол даже и православную свою половину. Увещания и угрозы священника не действуют на них. А со стороны раскольников слышатся насмешливые укоры, а иногда и издевательства. Таким образом, всё приводит к тому, чтобы непременно присоединяющихся перед браком испытывать в течение известного периода времени. Но как общее правило это требование невозможно: и вторая практика не без оснований. Бывают вполне искренние обращения, особенно девиц, перед браком к священнику с просьбой немедленно присоединить их и венчать. Ознакомленные в школе или как-нибудь случайно с истиной православной церкви, эти молодые люди, будучи детьми фанатичных, закоренелых раскольников, не могут из-за боязни наказаний, заключений и т. под. неприятностей открыто и задолго до брака заявить о своём желании присоединиться к церкви. Для них брак является средством уйти из родительского дома, а вместе – и оставить раскол. Священнику, конечно, хорошо бывают известны подобные молодые люди и их семейные затруднения, и как поэтому он может отказать им в присоединении и немедленном же повенчании?! Его отказ может повести к одному из трёх: или к озлоблению и затвердению в расколе желавшего уйти из него, или к переходу в раскол православного (-ой), или к внебрачному их сожительству. Существование же этой второй практики ведёт к тому, что и практика, требующая подготовления для присоединения, как не определённая точно законом и не совсем-то приятная для брачующихся, подрывается ею и причиняет священнику неприятности. Его начинают заподозревать в желании получить за труд совершения брака лишнюю плату, в придирчивости и т. под.; ему указывают на других священников, особенно г. Петербурга, присоединяющих и венчающих по первым заявлениям; от него требуют указания на закон, его оправдывающий. Священник, таким образом, подвергается неприятностям, но и присоединить ради брака не может: совесть запрещает, ибо он хорошо знает скрытые мотивы к присоединению брачующихся. – После долгих и горячих рассуждений по этому вопросу постановили на собрании: ходатайствовать перед Епархиальною властью, чтобы между изъявлением желания присоединиться и самым присоединением вообще, а тем более – перед браком, был установлен ею известный промежуток времени, потребный для испытания лица присоединяющегося к церкви. При имении в руках распоряжения Епархиальной власти священник будет и сам спокойнее, и в глазах прихожан он будет действующим не самолично и по произволу. Но причтом постановили, что когда священник найдёт нужным, по указанию своей пастырской совести, по знакомству своему с душевным складом и семейным положением присоединяющихся, присоединить непосредственно же по изъявление желания, – то дать ему возможность сделать это. Поставить в обязанность и единоверческим священникам, чтобы и они испытывали желающих присоединиться у них из раскольников православного прихода, и чтобы требовали от них представления подлежащих документов. – Говорили на собрании и о том, чтобы эти требования равно относились и к священникам г. Петербурга, куда часто обращаются раскольники с браком, и где к ним – не требовательны, хотя и не знают их совершенно.

Наконец, последним в рассуждениях Новоладожского собрания был вопрос об «отче» (духовный руководитель беспоповцев) – о сокращении их пропаганды, об умалении их авторитета и о поставлении их действий в рамки закона. Между прочим рассуждали о следующем:

1) Что надлежит предпринять, чтобы раскольничьи «отче» а) не крестили у православных, б) не брачили их? Раскольничьи «отче» повсюду отличаются сильным стремлением к пропаганде, и борьба с ними для священника бывает очень часто не под силу. Кроясь по отдалённым от села деревушкам, бродя из дома в дом, они знают все мельчайшие подробности в семейной жизни не одних лишь своих пасомых от их настойчивых увещаний и страшных запугиваний не уберегаются и православные. Особенно же «отче» следят, чтобы не бранились раскольники в православной церкви, и чтобы побранившиеся там не крестили в церкви рождающихся у них детей. И не редки случаи, когда под давлением наставлений и страхов от «отче» и не раскольники брачатся и крестят у него. Что в данном случае поделать священнику приходскому? Его кроткие увещания и разъяснения ничто, сравнительно с огнедышащими речами и страшными картинами мучений для всех никониан, исходящими от «отче». Поневоле после этого приходится ждать помощи извне – от гражданского суда, наказывающего совращение от православной Церкви. И, действительно, известны не единичные случаи доведения до суда гражданского фактов крещения по раскольническим обрядам детей у повенчанных в православной церкви родителей. Но, к величайшему сожалению, дела эти кончались не в пользу православной Церкви. Причиной этому было между прочим и то, что эксперты с духовной стороны в окружной суд почему-то не вызывались и не назначались; вера поэтому давалась лишь тому, чем оправдывались «отче», и чем их защищали их адвокаты. Желательно поэтому, чтобы при разбирательстве всех подобных дел непременно присутствовали духовные эксперты, и, что особенно важно, чтобы вся тяжесть обвинений и, следовательно, наказания перенесена была с родителей на «отче». Теперь, по существующим узаконениям, за крещение детей православными родителями у «отче» наказуются, на основании 190, 196, 199 и 206 статей улож. о наказ., тюремным заключением родители и воспитатели, тогда как вся вина за это падает собственно на «отче». Этот так настращает, напугает и нафантазирует родителей, что они готовы сделаться «мучениками за веру» и делаются иногда. А «отче», всё это сделавший, остаётся совершенно в стороне и ничем не наказывается, тогда как всё пошло от него. Таким образом, и получается, что ничем не рискуя, а наоборот, преследуя свои личные выгоды, «отче» творят нарушителями законов и мучениками за веру простодушных простецов, которые ничего бы не имели и против крещения их детей в православной церкви, если бы их не настроили противно ей «отче». В виду этого собрание нашло единственно возможным в данном случае представить для борьбы с совершением крещения у бранившихся в православной церкви родителей их детей раскольническими «отче» то, чтобы к ответственности привлекались не столько родители, сколько «отче», как рьяные пропагандисты раскола. Почти к такому же выводу по данному вопросу пришёл и Олонецкий съезд.

Что касается венчания «отчими» браков православного (или что чаще – православной) с раскольницей (–ком), то борьба с этими фактами ещё затруднительнее. Раскольничьи браки совершаются повсюду в Новоладожском уезде по ночам; мелкие полицейские чины если и ведают об них, то в расчётах о своей пользе стараются не замечать их или даже покровительствовать им. Таким образом, на самом, так сказать, месте преступления застать венчание раскольника с православной положительно невозможно. Тем более нельзя доказать наличности совершенного «отче» брака из факта семейного сожительства мужчины и женщины. На допросах и они, и их присные, – все покажут, что живут они не как муж и жена, а как хозяин и стряпуха, кухарка, работница. А что дети рождаются, так что же поделаешь с плотью и грехом?! Таким образом, наличность говорит лишь о внебрачных сожительствах, хотя все хорошо знают, что им предшествовало раскольническое венчание. Поэтому и бороться с ними является возможным лишь с этой стороны. Собрание и постановило ходатайствовать перед епархиальным начальством о принятии мер к пресечению этих нежелательных и вредных для семьи и государства сожительств.

2) Как смотреть и относиться к бывшим православным, но перед смертью в болезни перекрещенным и погребённым в расколе? Тяжело духовное состояние в болезнях, особенно у старых людей, когда призрак смерти кажется совсем близким. Давно и глубоко в тайниках души лежащие воспоминания о содеянных «лютых» выплывают наружу и властно, и грозно смущают болящего. Страшные картины ада и его мучений невольно приводят в трепет и содрогание мятущегося больного. Вот тут у постели умирающего православного и являются «отче» или старухи – раскольницы. Их похуления веры православной вместе с доводами, что у никониан нет никакого спасения, и что пойдут эти в муки вечные, и их убеждения в истине старообрядства со всеми загробными благами для умирающего в нём, – невольно заставляют больных слушать и прислушиваться к их голосу. А голос этот далее рисует самые заманчивые перспективы: стоит-де только познать истину старообрядства и перекреститься по их обряду, как грехи, как бы они многочисленны и тяжелы не были, все простятся, новокрещённый станет как младенец свят и безгрешен и, как приявший новое имя, не будет отвечать за грехи, содеянные при прежнем мирском имени. Конечно, долг и обязанность приходского священника – не оставлять своим духовным утешением и наставлением болящего и умирающего; его совесть и сознание своего служения должны побудить его идти к таким болящим и духовно успокаивать их мятущийся дух. Но часто ли он может сделать это и всегда ли, когда то нужно, для болящего в далёкой от него деревушке?! Да и что будут значить его разъяснения и утешения в сравнении с рисуемой перед главами умирающего раскольниками перспективой – только креститься и получить царствие небесное?! Здесь не рассудок работает, а сердце руководит... Вот и перекрещивают православных. А с православными одинокими в раскольнических семьях обращаются и без уговоров их: их крестят, потому что так желают семейные. Да и вообще у раскольников желание креститься – не важно. Бывали случаи, когда крестили больных сыпным тифом, и когда эти больные умирали во время погружений в воду. Единственным средством – предотвратить подобные крещения, может служить избавление больных от посещения их раскольницами и «отче»; а это можно сделать только лишь при помощи гражданской власти. Вот почему на собрании и было постановлено ходатайствовать перед епархиальным начальством, чтобы оно просило административную и полицейскую власть губернии, как можно энергичнее, оказывать содействие духовенству в преследовании подобных фактов и следуемого за ними погребения этих вновь крещённых по раскольническим обычаям, а в случае возбуждения судебных дел гражданскою властью командировать в качестве экспертов сведущих лиц.

3) Не следует ли желать, чтобы раскольничьи «отче» не погребали умерших без необходимых, требуемых законом, документов и предосторожностей? Православный священник тяжко отвечает, если погребёт умершего скоропостижно без разрешения светской власти или вообще не соблюдёт гражданских на этот счёт постановлений. Раскольнический «отче» никаких этих постановлений не знает и знать не хочет, и ему всё это сходит как-то благополучно. Правда, для благомыслящего и рассуждающего православного эта строгость требований от православного священника говорит в пользу православной Церкви; но для многих это же служит и смущением: этим раскольнический «отче» кажется таким перед начальством привилегированным лицом, а начальство к нему настолько милостивым и нетребовательным, что является повод смущаться тем, что не правы ли распускаемые раскольниками слухи, что их вера более приятна начальству, и их «отче» более законны в глазах его?! В виду этого и постановили ходатайствовать перед епархиальным начальством, чтобы гражданской властью ещё раз было внушено раскольникам о необходимости, под угрозой наказания, соблюдать при погребении умерших все требования закона.

об отношениях миссионеров к приходским священниках и благочинным, о миссионерском фонде, о записи в исповедные росписи давнишних «странников», о единоверии, о мерах против сектантства.

На олонецком съезде, кроме того, что уже нами отмечено, рассуждали о многом другом. Об этом местный миссионер о. К. Плотников сообщает следующее:

Второе заседание было посвящено выяснению отношений между миссионерами и приходскими священниками, а также и благочинными. Вопрос этот обсуждался на 1-м миссионерском съезде и был решён в том смысле, что окружные миссионеры и их помощники, состоящие в приходах на вакансии вторых священников и диаконов, по делам прихода находятся в зависимости от настоятеля своей приходской церкви, а в делах миссии независимы от него. Не смотря на такое, по-видимому, ясное решение, на практике встретились недоразумения. Поэтому пришлось несколько подробнее выяснять этот вопрос. Подтвердив прошлогоднее постановление, съезд присовокупил, что миссионеры, будучи зависимы от оо. благочинных как приходские священники, в делах миссии совершенно независимы от них. Поэтому настоятели церквей и благочинные не должны стеснять оо. миссионеров в их миссионерской деятельности и, под предлогом исполнения приходских обязанностей, удерживать их от миссионерских поездок, о которых оо. миссионеры каждый раз имеют предупреждать местный причт. Равным образом и оо. миссионеры, под предлогом миссионерских поездок, не должны уклоняться от исполнения приходских обязанностей, а вообще стараться поддерживать братские отношения между собой, оказывая взаимные услуги в несении пастырских трудов по приходу, только не в ущерб миссионерскому делу.

На 3-м заседании обсуждали вопрос: об образовании епархиального миссионерскою фонда. В виду того, что с образованием приходских миссионерских кружков необходимы для них книги и листки противо-раскольнического содержания; что многие из раскольников не обращаются в православие единственно потому, что материально зависимы от своих единомышленников; что члены причта, особенно отличающиеся миссионерской деятельностью, а равно учителя народных школ и ревнители православия, трудящиеся в деле миссии, достойны поощрения, хотя бы в виде денежных наград, и что ученикам, оканчивающим курс в народных школах, желательна раздача в награду книг и брошюр противо-раскольнического содержания, а специальных средств для удовлетворения всех этих нужд в распоряжении миссии нет, – съезд признал необходимым образование особого миссионерского фонда и решил обратиться к главному совету Александро-Свирского братства и его отделениям о выделении на этот предмет какой-либо части из своих сумм, а перед Его Преосвященством – ходатайствовать об учреждении особой кружки по церквам епархии для обнесения её в местные храмовые праздники. –

В 4-м заседании обсуждали вопрос о привлечении лучших сил духовенства в раскольнические приходы ¹⁸³, пот. что в них часто встречаются члены причта не соответствующие своему званию и неспособные вести борьбу с расколом, и об увеличении оклада содержания духовенству таких приходов, пот. что оно, при своих особенных трудах, материально менее обеспечено, чем духовенство православных приходов, и нравственно угнетено расколом.

В 5-м заседании оо. миссионеры решали следующие вопросы: как собирать сведения о странниках? Следует ли и как писать в исповедных росписях давнишних странников, о которых нет никаких известий? Не следует ли в интересах миссии обращаться за справками в волостные Правления? По последним вопросам постановлено: «О принадлежности к странничеству различных личностей можно узнавать через расспросы у местных жителей, ревнителей православия, лиц, вышедших из раскола, и раскольников других толков. В исповедных росписях в продолжении 5 лет странников следует отмечать не бывшими на исповеди по расколу, а после пятилетней безвестной отлучки их, обращаться за справками в волостные Правления и, если там они не числятся, исключать из церковных документов».

В 6-м заседании особенно долго обсуждался вопрос о значении единоверия в борьбе с расколом в настоящее время в Олонецкой епархии; для решения его был приглашён один опытный священник, прослуживший в единоверческом приходе более 30 лет. Как этот последний, так и миссионеры, хорошо знакомые с состоянием единоверия в своих округах, пришли к такому заключению: в настоящее время в Олонецкой епархии единоверие уже утратило первоначальное значение одного из самых действительных средств к возвращению раскольников в лоно православной церкви, потому что большинство раскольников понимает, что единоверие и православие одно и то же, и потому, если не идут в Православие, то не идут и в единоверие. Не только в православных; но и в единоверческих приходах главное значение имеет личность священника. Поэтому в местностях, сильно заражённых расколом, в случае необходимости образования новых приходов, следует открывать приходы православные, только назначать в них священников, отличающихся наибольшей церковностью и благочестием и более способных вести борьбу с расколом. Затем в утвердительном смысле (относительно детей младенцев) был решён вопрос: следует ли присоединять к православной церкви, на правах единоверия, детей, когда присоединяются родители? И, наконец, в виду неточности сведений о количестве раскольников в епархии, решено просить Епархиальное начальство сделать распоряжение о представлении причтами церквей – через оо. благочинных, наиболее точных сведений о числе раскольников в своих приходах непременно к 1 декабря каждого года и не подвергать причты взысканию, если цифровые данные о количестве раскольников в их приходах будут значительно разниться сравнительно с предыдущими годами¹⁸⁴.

В последнем (7-м) заседании был проектирован ряд мер против занесения и распространения в епархии сектантства. Последний вопрос имеет важное значение для Олонецкой епархии, потому что, хотя в ней и нет ещё организованных сектантских общин, но есть уже отдельные личности, заражённые духом сектантства, и предстоит опасность дальнейшего распространения его через Петербург и Финляндию. Сознавая важность вопроса, оо. миссионеры пригласили для решения его ректора местной семинарии, архимандрита Нафанаила, несколько лет служившего священником в приходе, заражённом сектантством, и практически знакомого с ним, и вместе с ним проектировали принять следующие предупредительные меры: 1. а) Духовенству необходимо ознакомиться с главными признаками рационалистических сект, чтобы иметь возможность пастырски воздействовать на появляющихся сектантов. А для этого приобретать в библиотеки церквей книги, брошюры и листки противо-сектантского содержания (напр. «Миссионерское Обозрение» и издаваемую при нём «Миссионерскую библиотеку»); б) Составлять и произносить с церковной кафедры поучения, в которых раскрывать положительное учение православной церкви относительно предметов пререкаемых сектантами... 2. Лиц, отправляющихся на отхожие промыслы, особенно в Петербург и Финляндию, духовенству необходимо напутствовать пастырским словом увещания, чтобы они старались избегать знакомства с личностями, неправославно-верующими и заражёнными противными православию убеждениями, и следить за лицами, возвращающимися с отхожих промыслов, знакомясь с их религиозными убеждениями. 3. Духовенству необходимо: а) обращать внимание на заводы, которые представляют собой удобные пункты для распространения сектантства, и б) зорко смотреть за книгоношами, являющимися в приход, и, если будет у них замечен Новый Завет с подчёркнутыми местами, а также книги, листки и брошюры с сектантским направлением, то обращаться к чинам полиции с просьбой о конфискации их, соблюдая при этом всевозможную осторожность, а вместо них распространять книги, брошюры и листки с православным учением.

Миссионерский фонд.

О постановлениях херсонского съезда миссионер М.А. Кальнев сообщает следующее:

«Два года тому назад заведомо явные, подвергнутые судебному наказанию, хлысты д. Арнаутовки за своё упорство были отлучены епархиальною властью от св. причастия впредь до раскаяния. Мера эта принесла очень хорошие последствия: воинствующие здесь хлысты притихли, недавно совращённые в хлыстовщину открыто оставили её, колеблющиеся православные утвердились в вере, приход значительно успокоился. Благочиннический миссионерский съезд г. Николаева высказал просьбу, чтобы епархиальный съезд миссионеров ходатайствовал об отлучении от св. причастия вожаков местных хлыстов. В виду благоприятных результатов от применения вышеуказанной меры по отношению к арнаутовским хлыстам,, съезд постановил: «просить Его Высокопреосвященство заведомо известных пастырям и упорных хлыстов, или принадлежность коих к секте будет установлена судебным порядком, – временно не допускать ко св. причастью и дозволить священникам ходатайствовать перед Архипастырем о полном отлучении подобных сектантов от св. причастия впредь до искреннего их раскаяния и публичного отрешения от лжеучений хлыстовства». На этом постановлении съезда преосв. Иустин изволил положить следующую резолюцию: «Не иначе это делать, как по предварительном представлении мне и получении на то разрешения».

Не малой заботой для местного епархиального начальства служит вопрос об улучшении религиозно-нравственного положения русских рабочих, служащих в многочисленных в Херсонской губернии, многолюдных немецких колониях. Херсонский епархиальный миссионерский съезд, всесторонне обсудив его, сделал следующее постановление: «просить Его Высокопреосвященство войти с ходатайством в Святейший Синод об учреждении для проживающих в немецких колониях православных рабочих двух подвижных причтов, в составе одного священника и одного псаломщика в каждый, с жалованьем 3 тысячи рублей на причт и с возложением на священников миссионерских обязанностей». Возбуждённый же вопрос об устройстве походных церквей для означенных причтов и о распределении между двумя причтами колоний съезд постановил представить в будущем на разрешение епархиального начальства.

О неопределённом служебном положении миссионеров, их материальной необеспеченности в будущем, особенно по выходе в отставку, много и говорилось, и писалось. Постоянным и совершенно законным желанием всех миссионеров было их упование получить когда-либо за их, без сомнения, нелёгкий труд какую-либо определённую пенсию, сколько-нибудь обеспечивающую их существование в те годы, когда и лета, и, быть может, надломленные силы уже не позволят нести миссионерский труд. Об этом, к счастью, думали и думают епархиальные начальства многих епархий, об этом не раз уже хлопотали и сами миссионеры перед Св. Синодом на их всероссийских съездах, но осуществится ли их желание, – Бог весть. Незавидно и положение многих пастырей, трудящихся в заражённых, деморализованных сектантством приходах; вот почему ещё прошлый Херсонский епархиальный съезд миссионеров возбудил вопрос об образовании миссионерского фонда в поощрение трудящимся в деле миссии пастырям и миссионерам. Местное епархиальное начальство благосклонно разрешило для образования миссионерского фонда ежегодный тарелочный сбор 1 октября, причём мне было поручено составить проект правил расходования сумм миссионерского фонда. Нынешним съездом заслушан и единогласно принят следующий, уже утверждённый преосв. Иустином, «Проект правил расходования сумм миссионерского фонда Херсонской епархии».

§ 1. Цель миссионерского фонда Херсонской епархии – оказывать материальную поддержку миссионерам и священникам епархии в виде поощрения за их миссионерские труды, а также оказывать помощь нуждающимся православным, живущим среди сектантского населения, и бедным, обращающимся из сектантства или раскола в православие.

§ 2. Источниками для средств миссионерского фонда служат: а) разрешённый епархиальной властью ежегодный тарелочный сбор по церквам епархии 1 октября, б) отчисляемая ежегодно в фонд сумма из средств Свято-Андреевского Братства и в) добровольные частные пожертвования.

$ 3. Ежегодно поступающая в фонд сумма, образующаяся из тарелочного сбора и средств, ассигнуемых Братством, за вычетом 10% её для образования неприкосновенного капитала фонда делится на две равные части, одна из которых идёт на вознаграждение миссионеров, другая – на вознаграждение трудящихся в деле миссии пастырей и на оказание помощи мирянам, живущим среди сектантов и обращающимся в православие раскольникам и сектантам.

§ 4. Первая часть фонда распределяется между всеми миссионерами Советом Братства, с утверждения Архипастыря, чрез каждые пять лет, считая пятилетний период с 1 октября 1899 года. Вновь вступившие впоследствии на миссионерскую должность получают вознаграждение из фонда одновременно со всеми миссионерами по расчёту времени их службы до конца пятилетия.

§ 5. Миссионеры, уволившиеся от службы по болезни раньше пятилетнего срока, могут получить заслуженную ими сумму фонда с разрешения Архипастыря, по ходатайству Совета Братства.

§ 6. Миссионеры, уволенные от службы распоряжением епархиальной власти или оставившие миссионерскую службу без уважительной причины ранее пятилетнего периода, лишаются права на получение какого бы то ни было вознаграждения из фонда.

§ 7. Вторая половина суммы фонда расходуется ежегодно вся и без остатка в помощь нуждающимся православным, живущим среди сектантов, в помощь бедным, обращающимся в православие из раскола и сектантства, и в виде вознаграждения пастырям исключительно за их миссионерские труды, а никак восполнение их недостатков.

§ 8. Кроме расходуемых сумм миссионерский фонд имеет и неприкосновенный капитал, который образуется: а) из 10% ежегодно поступающего в фонд тарелочного сбора и ассигнованной суммы Братством, б) из всех добровольных частных пожертвований, в) из сумм, остающихся в остатке вследствие более или менее продолжительного времени свободной вакансии должности кого-либо из миссионеров, г) из сумм, остающихся вследствие увольнения кого-либо из миссионеров в случаях указанных в § 6 и д) из ежегодных процентов той суммы, какая отчисляется для вознаграждения миссионеров в продолжении каждых пяти лет.

§ 9. Цель неприкосновенного капитала при миссионерском фонде – это образование, хотя бы и в отдалённом будущем, такой суммы, проценты которой дали бы возможность миссионерам, оставляющим свою должность после двадцатилетней службы в епархии, считая с 1 октября сего года (период времени проектированный на 3 всероссийском миссионерском съезде), назначать постоянную пожизненную пенсию.

§ 10. Размер пенсии миссионерам будет определяться сообразно процентам, какие со временем будет давать неприкосновенный капитал фонда.

§ 11. Миссионерам, оставляющим должность через 10 лет по болезни или через 15 лет добровольно, выдаётся полупенсия по расчёту суммы процентов неприкосновенного капитала того года, делённой на количество штатных миссионерских должностей.

§ 12. Миссионерам, оставившим службу не менее, как через 15 лет по болезни или через 20 лет добровольно, назначается полная пенсия по вышеуказанному расчёту того года, когда они оставляют службу.

$ 13. Размер пенсии миссионерам определяется Советом Братства, с утверждения Архипастыря, сообразно служебному их положению.

§ 14. В случае болезни миссионера, лишающей его навсегда возможности снискивать себе пропитание каким бы ни было трудом, ему назначается полная пенсия по указанному расчёту в § 12.

В случае же смерти миссионера или священника, произошедшей от несчастного случая во время миссионерской поездки или от болезни, полученной ими при исполнении миссионерских обязанностей, их семьям или ближайшим родным даётся единовременное пособие, по усмотрению Совета Братства, из процентов неприкосновенного капитала или из сумм, отчисляемых на вознаграждение пастырей за их миссионерские труды.

§ 15. Поступающие и расходуемые суммы фонда вносятся в особые приходо-расходные книги, которыми заведует казначей Свято-Андреевского Братства. Сведения же о приходах и расходах сумм миссионерского фонда ежегодно печатаются в общем отчёте Свято-Андреевского Братства.

§ 16. Изложенные правила расходования сумм миссионерского фонда, если это будет признано необходимым, могут быть изменены или дополнены Советом Братства и съездом миссионеров, с разрешения Архипастыря.

Каждый, конечно, поймёт, что учреждённый в Херсонской епархии миссионерский фонд не может материально обеспечить ныне трудящихся в ней миссионеров, но этот фонд в отдалённом будущем, без сомнения, может оказать большую пользу деятелям миссии; в этом должна состоять главная цель фонда. Впрочем, проектированные «пятилетки» для миссионеров и единовременные пособия трудящимся в деле миссии пастырям всё-таки послужат для тех и других материальной поддержкой и некоторым нравственным для них поощрением к труду; почему нельзя не выразить желания, чтобы пример забот Херсонского епархиального начальства о деятелях местной миссии нашёл достойное себе подражание и в других епархиях, где существует организованная миссия.

Все, отмеченные нами, постановления миссионерских собраний трёх епархий касаются самых жизненных, назревших давно, вопросов, и разрешение их не может пройти без пользы для миссии. Остаётся только пожелать, чтобы и само духовенство постаралось о проведении, о воплощении их в жизни, в деятельности своей, ибо благи не столько творцы закона, сколько делатели.

Э. О.

Раскольничий «Синод»: Его заседания. – Кандидаты в архиереи и попы. – Столкновения с полицией. – Судьба Апухтинского подворья.

Среди последних выдающихся явлений в жизни Московских старообрядцев – следует отметить образование особого учреждения, на подобие нашего «Святейшего Синода», который, как известно, старообрядцы считают учреждением не соответствующим канонам церковным. Каким же образом сами они образовывают у себя подобный орган, существование которого в Церкви Православной они подвергают порицаниям и осуждениям?

Ответить на этот вопрос, можно с уверенностью сказать, не сумели бы, пожалуй, и сами старообрядцы, так-как учреждение такого органа совершилось само собой, совсем незаметно и даже, если хотите, против их воли, явившись непременным следствием фиктивного уничтожения так называемого «Московского Духовного Совета», обладавшего функциями высшего духовного правительственного учреждения у старообрядцев, и замены «Совета» идеей постоянных поместных сборов раскольничьих архиереев в Москве. В самом деле, можно ли назвать «поместным сбором епископов» то коллегиальное учреждение, с характером постоянного совещательного органа, при старообрядческом епископе, которого он является председателем и заседания которого происходят беспрерывно в течение нескольких, месяцев в составе двух раскольничьих архиереев, вызываемых по назначению Иоанна Картушина по очереди в Москву, нескольких раскольничьих попов – бывших членов «Духовного Совета», диакона Алексея Богатенкова, в качестве секретаря, а иногда и мирян, наиболее влиятельных среди старообрядческого купечества?

Неясное и безотчётное сознание сходства такого учреждения с «Синодом Церкви православной», впрочем, проглядывает иногда и у самих московских старообрядцев, которые, правда, быть может и в шутку, величают одного из купцов наиболее часто заседающего на «архиерейских собраниях – И. И. Шибаева, – «обер-прокурором», а между тем заправилы старообрядчества стараются убаюкать себя иллюзией, что «Духовный Совет» у них заменён теперь «поместными соборами епископов», как то и подобает Церкви древле-православной.

За последнее время в качестве постоянных «присутствующих» при раскольничьем архиепископе в Москве перебывали по очереди в первопрестольной столице, оставаясь постоянно по двое, на месяц и более, раскольничьи архиереи: Арсений – Уральский, Анастасий – Измаильский, Иона – Смоленский, Антоний –Тобольский, Сильвестр – Балтский и Иринарх – Ярославский. Заседания «раскольничьего Синода» до последнего времени в большинстве случаев происходили в доме «Обер-Прокурора» И. И. Шибаева, на Золоторожской улице. Чтобы познакомить читателей с характером дел, обсуждающихся на подобных заседаниях, остановимся на одном из таких собраний, происходившем в конце сентября.

В назначенный день и час к дому И. И. Шибаева начали прибывать самые разнообразные экипажи, начиная с скромной извозчичьей пролётки, в которой подъезжали приглашённые на заседание раскольничьи попы – настоятели Московских моленных, до дорогих запряжек влиятельных купцов старообрядцев и парных экипажей раскольничьих «владык». Последних сюда прибыло трое: сам «первенствующий» Иоанн Картушин, сибиряк Антоний из Тобольска и не так давно поставленный Иона Смоленский. Для заседания в одной из комнат дома Ивана Ивановича был приготовлен большой покрытый сукном стол, обставленный кругом креслами для «заседающих». На столе предупредительно красовался председательский звонок, лежали листы бумаги, карандаши, перья, и поставлены были чернильницы. Словом, всё – честь честью. Заседание открыл Иоанн Картушин, объявивший, что в виду необходимости увеличения раскольничьих архиерейских кафедр – нужно наметить достойных занять архиерейские места кандидатов – что и было предложено сделать тут же в собрании. Однако, при наличности полуграмотного и не особенно-таки высокой нравственности раскольничьего духовенства – выбрать кандидатов на столь высокую должность оказалось совсем не легко, и только лишь Антоний Тобольский указал на два–три лица подходящих, а все остальные из называвшихся здесь представителей раскольничьего духовенства были забракованы большинством голосов.

Да не только в архиереи, и на поповские-то места кандидатов оказалось подыскать весьма и весьма затруднительно. Иона Смоленский заявил на собрании, что он во всей «обширной (?)» епархии не может ни одного подходящего кандидата, в попы подыскать.

– «Нашёл было я кандидата к себе в попы – здесь у вас в Москве, да он ко мне ещё не хочет идти, в Москву бы ещё, говорит, туда-сюда пошёл бы, а к тебе не пойду».

– «Кто же это такой»? – спросил Иону председатель собрания.

– «Дворником он здесь при Шибаевской моленной проживает».

– «Да достаточно ли ты его испытал: грамотен ли он я вообще способен ли занять место иерея»?

– «Как же! я у него в дворницкой был и читать при себе заставлял. Оно правда, читает он не очень бегло, но вообще малый неглупый, и я охотно его взял бы к себе в попы».

Такому желанию однако воспротивилось всё собрание, находя, что и так-то на необразование и безграмотность раскольничьих попов отовсюду слышны нарекания, а если начать ставить в попы «дворников», тогда ведь засмеют совсем... Иона старался оправдывать своего намеченного кандидата, утверждая, «что при Иоанне Новгородском и того хуже было», но не смотря на все его доводы и красноречие – собрание кандидатуру Шибаевского дворника отклонило.

Большие разговоры вызвало также предложение Картушина, в целях сближения с неокружниками, заменить совершение всенощного бдения под большие праздники – служением утрени, по крайней мере, в зимнее время. Собрание соглашалось, что такой порядок может понравиться неокружникам, но нашло служение утрени неудобным как для прихожан, так и для попов. И доходу меньше будет и вставать рано придётся. Один в поле не воин, и проект Картушина последовала та же участь, что и кандидатуру Шибаевского дворника, т. е он был отклонён.

Потолковав ещё кое-о-чём и подкрепив силы свои трапезой, предложенной гостеприимным домохозяином, члены «раскольничьего синода» мирно разъехались по домам, совсем не подозревая, что их собрание будет иметь неприятности для любезного домохозяина.

А неприятности эти не замедлили воспоследовать. Не прошло двух–трёх дней, как к И. И. Шибаеву пришло распоряжение от полиции уволить домового дворника за то, что тот не сообщил полиции о состоявшемся заседании у его хозяина. Напрасно Иван Иванович, дороживший службой «верного» человека, доказывал, что и в собрании-то его ничего противозаконного не было, «так, мол, чайку попить собрались», да, наконец, следить за тем, чтобы не было собраний, лежит, по его мнению, на обязанности скорее «постового городового», чем дворника; – как бы то ни было, а доброму хозяину всё же посоветовали отставить «верного дворника» от должности.

Случай этот чрезвычайно всполошил «дворников» старообрядческих домов, и дело дошло до того, что некоторые из них, боясь потерять место, начали сообщать в участок каждый раз, как к их хозяевам соберутся гости, и на-днях уже имел место такой курьёз, что мирную беседу о житейских делах за чашкой чая нескольких попов внезапно нарушило появление двух околоточных надзирателей, предположивших, на основании сообщения дворника, что в квартире его хозяина происходит «противозаконное заседание собора раскольничьих архиереев».

Всё это заставило и самих устроителей заседаний быть осторожнее, вследствие чего последующие «синодские заседания» происходили уже не на квартире у «обер-прокурора», а в разных местах. Из числа этих заседаний остановимся на одном из них, как наиболее интересном, происходившем на-днях за Москвой рекой, на Лужнецкой улице, в доме Ф.М. Мусорина. Главным образом, трактовали здесь по поводу пресловутой Апухтинки, бывшей резиденции раскольничьего архиепископа в Москве, ныне упразднённой. Вопрос об упразднении этой моленной подымался уже не раз, но не решался окончательно ни в ту, ни в другую сторону, и Апухтинка продолжала влачить своё существование. Раскольничий архиепископ наотрез отказался отпускать какую бы то ни было сумму на содержание Апухтинки и её моленной, отказались расходоваться на этот предмет и бывшие апухтинские попечители – И.И. Новиков и В.А. Шибаев. Но в виду того, что «владыка» Картушин и на заседании, о котором у нас идёт речь, выразил желание оказать поддержку пепелищу своего предшественника, так сказать, натурой, т. е. совершением служб здесь по праздникам – нашёлся и старообрядец со средствами, который выразил желание потрудиться в качестве попечителя Апухтинского подворья и, уже конечно, затрачивать и некоторую сумму из своих личных средств на расходы, неизбежно сопряжённые с должностью попечителя. Таким благодетелем оказался торговец мануфактурными товарами Н. Д. Шелапутин, которого собрание и утвердило «Апухтвнскпм попечителем». Вторая половина собрания была посвящена рассмотрению жалоб раскольничьих попов на уменьшение доходности их приходов и толкам о разных неурядицах и ссорах среди представителей раскольничьего духовенства в Москве. По поводу этих вопросов никаких постановлений сделано не было, и они были приняты лишь «к сведению».

Жалобы на уменьшение доходности раскольничьих приходов очень характерны.

– «Просто жить нечем становится, – говорил один из попов, – прихожане всякое уважение к нам потеряли. Вот взять бы Шибаевых: уж ведь известные богачи, а когда умерла E. В. Шибаева, ведь они мне всего 50 рублей за 10 обеден заплатили! Стыдно им так платить, когда у меня за заупокойную обедню по простой экономке близ Курского вокзала и то по красненькой платят!»

– «Эх ты, батя, это ещё говори: – слава Богу, – заметил другой раскольничий поп, – а мне вот за вынос, за заупокойную обедню, да за отпевание всего пять целковых заплатили!..»

Третий поп жаловался, что ему в подмосковную деревню Хорловку, для исповеди какого-то старообрядца, «пришлось всего за три рубля проехаться!»

Как видят читатели, гонорар получаемый раскольничьими попами, далеко не так плох и заставляет невольно задать вопрос: каковы же вообще доходы раскольничьих попов в приходах, которые ими самими считаются богатыми? В одном из ближайших наших очерков мы постараемся всесторонне выяснить этот вопрос, на основании документальных данных.

А. В-ов

Брошюрка передаёт события, действительно бывшие на нижегородской ярмарке и в беглопоповщинских скитах. Она описывает волнения по поводу появления на небе кометы и по поводу оскудения «благодати бегствующего иерейства». Комета созвала целый съезд рассколоучителей, Одним из коих и была истолкована как звезда, предуказывающая рождение антихриста. Оскудение же «благодати», объясняемое как признак кончины мира, для отдаления которого потребно обзавестись «хотя бы и не очень важным попиком», побудило «отца и благодетеля» поволжской беглопоповщины, знаменитого купца, пустить все средства в ход, чтобы раздобыться «благодатью священства». Интересны признания этого нового, доселе здравствующего, «отличного покровителя беглопоповщины..., в церкви – патриарха, а в мире – владыки мира...», почему он не может перейти хотя бы в австрийскую веру: «Разве возможно покинуть мне веру? Теперь, в нашем обществе, я – первый человек. Без моего позволения, кажись, никто из наших христиан одной шашки на лестовке не переложить! А перейди я в австрийскую веру, – у вас не то будет»... Верно в брошюре указана словами раскольника и сущность их верований: «Если оправдать никонианскую щепоть тогда что будет? Тогда у всех старообрядцев всё благочестие рухнет, якоже не бысть».

Брошюрка написана в разговорной форме, языком правильным, литературным; читается она легко и с интересом. Много сообщается подробностей о нижегородском расколе. Поэтому для чтения – её вполне можно рекомендовать, особенно жителям Поволжья.

М. Павлович

Имя Т. Ив. Филиппова пользуется среди старообрядцев громкой и почти всеобщей известностью, как имя заступника и радетеля о их нуждах. Поэтому ко всякому его слову о них они внимательно прислушиваются, каждой мысли его придают всевозможнейшие толкования. Доказательством этому служит между прочим и последняя его брошюра, нами вышевыписанная. Какой-нибудь месяц тому назад она появилась на книжном рынке, а старообрядцы, по крайней мере – петербургские, с ней уже познакомились, её внимательно прочитывают и из неё цитируют потребное им. В виду этого нельзя не уделить ей внимания на страницах и нашего журнала.

Заглавие брошюры неопределённо и мало отвечает содержанию. Хотя и можно догадываться, кого из нескольких выведенных старообрядцев Т. И. Филиппов разумеет под «замечательными», но это величание далеко не ко всем к ним может относиться в равной степени, и далеко не общепринято для всех них, а потому – и спорно, по крайней мере, в приложении к одному из них. Под тремя «замечательными» старообрядцами автор разумеет, как надо полагать, Пафнутия, бывшего раскольничьего Коломенского епископа, а потом единоверческого инока и снова раскольничьего архиерея (автор говорит о нём, как единоверце), Павла Прусского перед его присоединением к Прав. Церкви и в первые годы по присоединении и И. Е. Ксеноса. Если последние два, действительно, замечательные старообрядцы, то первый, кажется, только – в глазах автора. Одинаково с ним «замечательным» можно назвать и слепца Шатина, о котором также говорит автор.

При этом, кроме двух кратких упоминаний о Пафнутии автор ничего не говорит о нём. Вывести же именно трёх «замечательных» старообрядцев автору понадобилось, как ясно из всей его брошюры, для того, чтобы большинством голосов «замечательных» старообрядцев утвердить, закрепить справедливость взгляда своего на клятву собора 1667 г. и уверить в ней ещё не доверяющих одному автору. С этой-то именно целью и написана вся эта брошюра, темой которой собственно служит указание отношений «замечательных» старообрядцев ко мнению Т. Ив. Филиппова о клятвах собора 1667 г.

В первой меньшей части (14 стр.) своей брошюры автор вспоминает о том, как отнеслись разные старообрядцы к толкованию в 70-х годах Т. И. Филипповым смысла и значения клятв соборных; во второй – он приводит приятные ему письма Ксеноса (два) и Павла Прусского (одно) и записку последнего о клятвах же. Интересно знать, почему же автор не обнародовал одного неприятного ему письма Павла, печатая одни лишь приятные для него?! А это было бы желательно для полноты дела.

Как же эти три «замечательные» старообрядца отнеслись к чтениям Т. И. Филиппова о нуждах единоверия? Пафнутий по поводу чтений «недоумевал» почему-то и «заподозрил» даже автора их в какой-то неискренности. Всё это в брошюре представлено очень неопределённо и неясно для читателя. Ясно одно, что автору потребовалось личное свидание с Пафнутием, чтобы «присоединить» этого к своим взглядам. – Ксенос отнёсся весьма радостно и восторженно к чтениям и писал их лектору самые благодарные и искренние письма. – А как отнёсся Павел Прусский, об этом у автора очень странно передаётся. Автор хочет уверить, что «решимость вступить в церковную ограду (у Павла) состоялась ещё в ту пору, когда на значение клятв он имел совершенно одинаковый взгляд» с ним (курсив автора). Павел же в своей отповеди отрицал это, говоря, что если бы он так думал о клятвах, то не присоединился бы к церкви. Кто же прав? Т. И. Филиппов свою уверенность обосновывает на одной фразе из письма к нему Павла: «Ваши слова и доныне лежат посреди моего сердца» и толкует её в смысле благодарности себе от Павла за беседу о клятвах собора и согласия их в этом пункте. На самом же деле, как показывает ход их бесед и само письмо Павла с вышеприведённой фразой, было не так. В первый раз автор с о. Павлом виделся в 1866 г. у Пафнутия в келье; здесь беседовали по поводу обращения к церкви видных белокриницких деятелей. О клятвах, как видно, и речи не было. Вторично виделись и беседовали они в Петербурге, где о. Павел «с ясностью и убедительностью раскрыл перед Т. Ив. свой взгляд на смысл клятв 1667 г.». Опять не видим, чтоб Т. Ив. излагал свой взгляд, а о. Павел с ним соглашался. Спустя самое непродолжительное время, о. Павел пишет письмо, где и приводит лестную для Т. Ив. фразу. Итак, из бесед не видно, чтобы Павел имел одинаковые мысли с Т. Ив. о смысле клятв 1667 г. Но допустим, что во время второй беседы Т. Ив. и раскрывал свой взгляд на клятвы; не видно, чтоб Павел с ним был согласен. Фраза, на которой Т. Ив. обосновывает свою мысль о согласии с ним Павла, написана была в письме с благодарностью за первую, а не за вторую беседу. В письме же к тому ясно показано, к чему она и относится. «Ваши слова, пишет о. Павел, сказанные мне, что Бог ради церкви оставил небо, так сильно подействовали на меня, что я их даже и теперь памятую и они у меня лежат посреде сердца» (курсив автора). Ясно, что о. Павел памятовал и что лежало посреди его сердца. Напрасно поэтому автор наш «не мало испытал удивления», когда о. Павел в 1870 г. выступил с обличением его по поводу его взгляда на клятвы 1667 г.: о. Павел никогда не разделял его взгляда по этому вопросу, а в представлении дела иначе Т. Ив. ошибся. Произошло же это от того, вероятно, от чего у него явилась уверенность, что «на петербургских прениях (по поводу чтений автора в 1872–1874 г. о нуждах единоверия) перевес оказывался на его стороне» Даже и многие из старообрядцев не говорят этого. Нечего уж говорить про других читателей!

Интересна и причина, выставленная у нашего автора в объяснение того, почему его соперники – о. Иосиф Васильев, И.Ф. Нильский, Чельцов и Чистович, хотя и «представляли каждый сам по себе, а тем больше в совокупности, очень внушительную силу», во «победить» Т. Ив. не могли: «они родились в Прав. Церкви и вопросы старообрядства «изучали книжно». Но ведь, кажется, и Т. Ив. родился также в Прав. Церкви и также не менее книжно изучал вопросы старообрядства? Почему же у него другой взгляд? Значит дело не в этом. – Никак не можем переварить и другой фразы: «много приведены были (в пользу своего взгляда на клятвы собора) такие свидетельства, которые добросовестные исследователи дела опровергать не будут»... Значит, вышеперечисленные учёные – не «добросовестные исследователи», ибо они осмеливались опровергать Т. Ив.?!? И неужели эти слова сказаны им серьёзно и не в минуту раздражения?!? Отказываемся верить!..

Какое-то смутно-неопределённое, но тяжёлое чувство испытывалось нами по прочтении первой части брошюры автора. Нам казалось, что автор употребляет зачем-то, ради чего-то, все условия, чтобы провести свой взгляд на клятвы собора 1667 г. в сознание массы старообрядцев, подкрепив истинность этого своего взгляда ссылками на трёх замечательных старообрядцев. Не ясен и повод, побудивший автора, именно теперь обнародовать эти свои воспоминания?!!

Лучшую часть брошюры представляет «записка о. Павла Прусского: несколько слов по вопросу о клятвах собора 1667 г.: подлежат ли они упразднению, или только разъяснению?». О. Павел в ней положительно и основательно раскрывает свой взгляд на клятвы собора.

М. Чельцов

Таврический епархиальный миссионер о. Павел Тихвинский выпустил вторым изданием свой труд «Разговор православного с штундистом». Книжка эта написана в форме диалога между православным и штундистом, и представляет собой выяснение и раскрытие с православной точки зрения христианского учения, преимущественно в тех пунктах, которые подвергаются перетолкованиям и искажениям со стороны последователей сект штундистов. Содержание книжки довольно обширное. Представив во вступлении «общий вид веры штундовой», автор последовательно трактует: о необходимости священного Предания, священства и семи церковных таинства, о Богопочтении, о св. кресте, о храме Божием, об иконах, о Богослужении, о молитвах за умерших, – к святым и к ангелам, о святых мощах, о приношениях в храме, об обрядах и обычаях, о посте и присяге, о вере, надежде и любви, о войне, о законе, о повиновении начальству, об учительстве, о церкви Христовой и наконец, – об антихристе. Как можно видеть из приведённого указания предметов «Беседы» и порядка их расположения, – строгой системы в рассматриваемой книжке нет; но на это едва ли можно ссылаться, как на недостаток описываемого труда. Автор, имея в виду мудрования штундистов, задался целью написать не систему православного вероучения, а пастырское назидание колеблющимся в православии, – чтобы, одних охранить от модного в народе лжеучения, а других – уклоняющихся возвратить, в ограду церкви. Соответственно этой цели, он разбивает имеющийся у него материал на отдельные частные пункты и свободно располагает их, заботясь лишь о содействии легчайшему усвоению простецами церковного учения, чему весьма много содействует удачно избранная о. Тихвинским собеседовательная форма изложения того или другого вопроса. Форма эта позволяет автору вместе с тем с большим удобством и наглядностью сравнительно доказать несравнимые преимущества православного учения над штундистским. Правда, выведенный в разговоре «штундист» не развивает подробно своего учения и мало указывает оснований его, но зато, вложенными в уста его автором книжки вопросами он даёт возможность «православному» раскрывать церковное учение по данному вопросу так, чтобы при этом опровергались и возражения сектантов, направляемые против того или другого вопроса.

Православное вероучение автор выясняет обстоятельно, давая вполне обстоятельные ссылки на Священное Писание Ветхого и Нового Заветов. Свод библейских мест сделан автором тщательно и всем им – в потребных случаях – даётся соответствующее объяснение.

Значение рассматриваемой книжки для миссионерской библиотека можно выразить так: для пастырей-миссионеров она даёт сгруппированный материал по отдельным частным вопросам, на которых приходится останавливаться в миссионерской практике, а для мирян – будет служить назидательным чтением, предостерегающим от увлечения их учением штундистов и излагающим – на основании Св. Писания – православное учение, содержимое церковью. К числу недостатков труда почтенного о. миссионера можно разве отнести несколько книжную речь собеседника, а иногда и искусственное построение возражений, делаемых от лица штундиста. В общем повторяем книга сколько дельная, столько и полезная и для пастырей, и для мирян и желательно чтобы она была не только в миссионерских, но и в церковных библиотеках приходов, заражённых сектантством.

Аркадий Виноградов

В Кронштадте явилась новая секта, которую некто характерно отметил именем «ивановцев», по имени о. Иоанна (Кронштадтского), который оказался ни в чём неповинным предметом нечестивого обожания, обоготворения со стороны некоторых сбившихся с здравого смысла людей. Лично нам известен лишь один ив них, именем Максим, который при нас высказывал убеждение («веру») в том, что о. Иоанн есть сам Господь Иисус, которому надлежало прийти вторично «во славе».

Под этой «славой» он разумеет ту известность и прославление которыми справедливо пользуется за своё смирение и труды о. Иоанн.

В беседе нашей с Максимом мы неоднократно поставили в тупик Максима, напоминая ему о явлениях, коими должно предваряться второе пришествие. Ведь солнце ещё не померкло, луна даёт свой свет, небесные звёзды тихо и прекрасно мерцают на тверди. А ведь Евангелие ясно предуведомляет о ниспадении звёзд, о помрачении солнца и потемнении луны, свет которой заимствуется от самосветящегося солнца. При том и ещё антихрист не явился, ибо ещё не воспрещается крестным знамением осеняться, да и пророков небожителей Ильи и Еноха не являлось. Максим говорит, что антихрист уже явился: это Лев Толстой, «кто кроме Господа осмелится в наше время назвать Толстого – антихристом, а вот о. Иоанн называл его с амвона» – так утверждает Максим. Но как облыжно это утверждение видно из того что на недавнем юбилее своём о. Иоанн смиренно провозгласил, что славу воздаёт он Благодати Святого Духа, совершившего в немощах его многие силы и дела. О. Иоанн мог называть Л.Н. Толстого «антихристом» лишь в том смысле, в каком и все лжеучители и нераскаянные грешники именуются «антихристами», то есть врагами Христа, врагами креста. Мы указывали Максиму, что и отец, и мать его всем известны, а Христос от Девы родился бессеменно и безгрешно. Не отец ли Иоанн ежедневно возглашает: «слава Тебе, Христе, упование наше!» Значит у о. Иоанна упование его Христос особое лицо, притом Второе Лицо Святой Троицы. Молиться за о. Иоанна надо, а не богохульничать. объявляя его Богом и Господом. Никакого Бога, кроме Единого нет, а именно Святой Единосущной Троицы: Отца Безначального, Сына Божия, прежде век рожденного от Отца, и Святого утешителя Духа.

«От скудости посылаю пять рублей на дело даровой высылки журнала «Миссионерского Обозрения» таким, которые не имеют средств выписывать. Св. Писание уверяет, что «слово паче даяния.

Православные люди должны всячески содействовать распространению единственного в России миссионерского журнала, отстаивающего истину от лжеучений, нередко погубляющих бесчисленные души».

– В старообрядческих общинах в Петербурге вновь возбуждён вопрос об узаконения браков между старообрядцами гражданским порядком, причём вырабатывается особое ходатайство по этому предмету.