Ноябрь

—273—

ственный Павел провозгласил нам: оправдившеся убо верою, мир имамы к Богу (Рим.5:1). Так чтим мы, ведая, Сущего по естеству и истинного Владыку. А воздавая почтение и твари, при владычестве над нашим умом нечистого и мерзостного греха, мы противимся Владыке и как бы становимся на сражение против Него, поднимая жестокую выю и уже стараясь не повиноваться и упорствовать. И в этом удостоверит ученик Спасителя, говоря: не весте ли, яко любы мира вражда Богу есть? и иже восхощет друг быти миру, враг Божий становится (Иак.4:4). Но обратившись чрез веру к Богу всяческих, с уничтожением греха, при отсутствии всякого препятствия и когда никто не отлучит нас от близости к Нему, – мы как бы соединяемся с Ним посредством всякой благопристойности, пойдем прямым путем и будем ступать по истинно прекрасной стезе, направляя на неё себя самих и других. Но стараться быть в таком состоянии всего более приличествует святым священнослужителям, о коих можно со всею справедливостью сказать: в мире исправляяй иде со Мною, и многи обрати от неправды. Ведь подчиненные всегда почти идут во след благоповедения своих начальников, и кои (из начальников) ходят прямым путем, те спасают многих и легко убеждают их, оставив жизнь необузданную и проклятую и нравы неправедные, предпочесть и любить превосходнейшее и достославнейшее, что может заслуживать похвалу у Бога и людей.

Мал.2:7. Понеже²²¹² устне иереовы сохранят разум,

—274—

и закона взыщут от уст его: зане²²¹³ ангел (вестник) Господа Вседержителя есть.

Каким именно образом обратил он (священнослужитель) многих и ходил исправляя мир с Богом, разъясняет говоря, что носил в устах или на языке познание (разум) всего необходимого для жизни и был наставником неразумных, учителем неопытных, неложным и истинным истолкователем велений закона для желающих научаться, не изменял извращая смысл божественных словес, ни учаще учениям, заповедем человеческим (Мф.15:9; Ис.29:13), – но, как ангел (вестник) Божий, хорошо уясняя подчиненному народу неясное иногда откровение. Ведь он возвещает не собственное желание, ни изрыгает слова от своего познания, но служит Владычним откровениям. Сказал бы я, что в этих словах оказывается истинным и сказанное в книге Притчей: сокровище вожделенно почиет во устех мудраго: безумнии же мужи пожирают е (Притч.21:20). К похвале же возвещающим что-либо от Бога может служить то, что они ничего большего не прибавляют к тому, что услышали, ни осмеливаются делать какое-либо отъятие (опущение), почитая это делом недостойным. Напротив, нечестивые скопища фарисеев безрассудно дошли до такого вздора, что учили учениям – заповедям человеческим и своим преданием упраздняли божественные заповеди (Мф.15:6–9). Таковы были обвинения на них от Христа. Итак, тверд закон, ибо сказал негде о божественных словесах, что уже не должно к

—275—

ним прибавлять и от них отнимать (Втор.4:2). Таки устне иереовы сохранят знание закона и возвещают его, ничего не прибавляя. Посему-то и ангелом Господа Вседержителя (пророк) именуется, хотя и человеком был по природе, потому что ясно возвещает волю Божию и движение языка его (своим предметом) имеет закон.

Мал.2:8. Вы же уклонистеся от пути, и изнемоществисте²²¹⁴ многих в законе, растлисте завет Левиин, глаголет Господь Вседержитель.

Благонравию достойнейших некоторым образом противопоставляет преступления нерадивых и противоположением лучшего обличает худшее. Как свет во тьме является (Ин.1:5) и совершается в немощах сила (2Кор.12:9), так и красота добродетели имеет более ясный вид, если рядом с нею полагается какое-либо зло или грех. Итак, некоторые прожили священнодостойно, в мире исправляя себя самих и других, и были с Богом, и многих обратили от неправды, ибо носили в устах²²¹⁵ знание и были точными толкователями божественных законов. Бывшие же после них, к коим (обращена теперь) речь, уклонились от пути, ибо отпали от справедливости, не мало повредили себе самим и другим и многих изнемоществили в законе, то есть соделали немощными и недеятельными в избрании жизни законосообразной. Ведь если начальство ходит вне закона, то не естественно ли без всякого сомнения уклониться (от закона) вместе

—276—

с ним и подчиненным, и вместе с выдающимися пасть и тем, кои находятся в низшем положении и обладают меньшим разумением? Да, как сообразующийся с законом и праведный священник подчиненных своих соделывает подражателями своих достоинств, так и напротив; ибо если сами они растлили завет Левиин, то вероятно ли было, чтобы тайноводствуемые ими считали закон достойным почитания?

Мал.2:9. И аз дах вы уничижены и отвержены²²¹⁶ во вся языки,²²¹⁷ зане вы не сохранисте²²¹⁸ путей моих, но обинустеся лиц²²¹⁹ в законе.

Возвращается к прегрешениям отцов и напоминает им о древнейших преступлениях. И как они были не тверды в соблюдении закона, то посему, говорит, и отданы они отведшим их в плен, жалкие и отверженные, лишившиеся всякой пощады. Какого из страданий не пришлось претерпеть им или каким бедствиям не приобщились они, несчастные? Но если, говорит, желаете узнать причины возникшего на вас гнева, то послушайте говорящего: зане вы не сохранисте путей Моих, но обинустеся (принимали) лиц (лицеприятствовали) в законе. Это, думаю, означает растление завета Левиина, именно: нежелание соблюдать путь жизни

—277—

по закону и в каждом деле совершать весьма беззаконные суды, хотя Бог ясно говорил: да не приемлеши²²²⁰ лица в суде, на малаго и великаго²²²¹ (не)²²²² судиши. По тем причинам, по коим они преданы врагам и сделались отверженными, по этим же самым делает соответственную угрозу, что если они не захотят вести правую жизнь, то и Он не воздержится от наказания их, – и презирающих закон постигает суд, приличествующий и подобающий привыкшим делать это.

Мал.2:10–11. Не отец ли един всех вас?²²²³ не Бог ли един созда вас?²²²⁴ Что яко остависте²²²⁵ кийждо брата своего, осквернити завет отец ваших? Оставлен бысть²²²⁶ Иуда, и мерзость бысть во Израили и во Иерусалиме.

—278—

В начале толкования на этого пророка мы говорили, что по возвращении из Вавилона и из земли Ассириян Израильтяне, мало заботясь о заповеди законной, стали сочетаваться с инопленными женами. И это дело у них, непостоянных, дошло до того, что вместе с другими увлеклись и сами священствовавшие и считали уже непочтенными тех сожительниц, кои были из племени Израильского, высылали их из домов, и, напротив, брали себе в жены иноплеменниц – Аммонитянок и Идумеянок. Великое вследствие этого было у Израиля осквернение. Иностранки не оставляли отечественных обычаев, но продолжали служить идолам и поклонялись небесному воинству, причем почти неизбежно было, что и сожительствовавшие с такими растленными по уму женами сами осквернялись вместе с ними и прогневляли Бога. Весьма пространная об этом речь есть в книгах Ездры (1Ездр.10:2 дал. 2Ездр; Неем.13:3 и 23 дал. 3 или 2Ездр.9:9 дал.). Итак, Бог всяческих обвиняет их за то, что они презирали жен из племени Израиля или Иуды и нечестиво привязывались к дочерям иноплеменников, хотя закон воспрещал такое соитие. Но они, не знаю как, пренебрегши столь досточтимыми заповедями, или увлекались красотою жен к необузданному сладострастию, или быть может желали прибегнуть к дружбе с иноплеменниками, чтобы они не воевали против них, как уже дружественных к ним

—279—

и вследствие браков имевших с ними родство. А это было ничем другим, как оскорблением Бога маловерием, как не могущего изъять из руки тех (врагов) или явить их (Израильтян) победителями жестоковластия иноплеменников. Дело это всячески оскорбляло Бога. Посему Он, видя, что они пренебрегают прирожденною любовью, и говорит: не Бог ли един созда вас? Не отец ли един всех вас? Что яко остависте кийждо брата своего? Ведь один есть Создатель всех и все (слуги) одного Владыки, желающего связать сотворенное узами любви в единение и единодушие. Если бы были два бога и господа или даже многие, то ничего неестественного не было бы в том, чтобы и твари разделялись вместе с (различными) намерениями творцов и при случае становились друг против друга, по воле владык своих. Поскольку же един есть чрез всех и во всех и над всеми Бог (Еф.4:6), то какая же могла бы быть причина для разномыслия? И поскольку, кроме того, и один у всех Иудеев есть отец по плоти, то есть божественный Авраам, то что же побуждало их воспринимать недуг дружбы? Или разве не следовало как бы в качестве долга отдавать любовь своим единокровным? Разве не близким к безумию было возгораться неистовою страстью к дочерям иноплеменников, презирая своих домашних и родных, чтобы тем осквернять тебе даже и завет самих отцов? Ведь они сохраняли у себя постановления божественных законов относительно чужестранных жен, ибо слышали (в законе): дщери своея не даси сыну его, и дщере его да не поймеши сыну твоему: отвратит бо сына твоего от мене и, шед, послужит богом инем (Втор.7:3–4).

—280—

Но они, ни во что вменив откровение, попрали закон и, сколько касалось до них самих, соделали завет бездейственным и нечистым, оскорбляя своими преступлениями наилучший из законов. Как бы изумляясь такому деянию и видя происшедший от Иуды род женщин угнетаемым несправедливейшею ненавистью, присоединяет и говорит: оставлен бысть Иуда и у обитателей (во Израили) Иерусалим. О, странное, говорит, дело! Не Ассириянам, не Персам, не Еламитянам, не врагам из соседей, но самому Израилю и жителям Иерусалима мерзость бысть и стал приниженным Иуда, то есть происшедшее от Иуды поколение и несчастный люд единоплеменных жен. Знать должно, что Израилем называет десять колен, кои поселились в Самарии, до времен плена, и коих сначала Салмнасар выселил к Ассириянам и Мидянам (4Цар.18:9 след.). А населяющие Иерусалим, говорит, суть те, коих взял Навуходоносор, во время последнего плена сожегши Иерусалим и самый божественный храм, – коих отвел в Вавилон. Обвиняет, даже более – поднимает против них чрезмерный вопль за то, что они, бросив жен Иудеянок, противозаконно брали себе иноплеменниц, хотя они, как я уже прежде сказал, продолжали еще твердо держаться отечественных обычаев и вращаться в грязи идолослужения.

Но и нам самим, оправданным во Христе и чрез веру в Него получившим причастие Святого Духа, должно иметь опасение смешиваться с теми, кои были бы развращены умом и нечисты мыслями и веру имели бы неправую. Иноплеменны они, и варвароязычны, и говорят превратное, ибо написано: касающийся смолы запачкается (Сир.13:1).

—281—

Итак, при возможности плодоприносить духовно в церквах Христовых, какое могло бы быть основание желать иного – как бы соприкасаться и иметь общение с нечистыми синагогами и возбуждать на себя самих Бога всяческих?

Мал.2:11, 12. Зане²²²⁷ оскверни Иуда святая Господня, яже²²²⁸ возлюби, и преиде к (предался, послужил) богом чуждим.²²²⁹ Потребит Господь человека творящаго сия, дóндеже и смирится²²³⁰ от селений Иаков-

—282—

лих, и от приносящих жертву Господу Вседержителю.

Возненавиден, говорит, Иуда не другим каким-либо из иноплеменных народов, но самим же Иудою, осквернившим закон тем, что склонился к любви к чужеземным женам, стал стараться об угождении им, возлюбил отступление от Бога и предался служению идолам. Некоторые, как сказал я, увлекались к этому, следуя за своими противозаконными сожительницами и всеми силами стараясь об угождении им, подобно тому, как и освобожденные из Египта (Израильтяне) вступали в связь с женами Мадианитян или Моавитян и вскоре дошли до такого безумия и нечестия, что даже служили Веелфегору. За эту вину, несчастные, погибли (Числ.25:1 дал.). Итак, Бог всяческих проклинает того, кто совершает это и нечестиво предан столь беззаконным деяниям. И если он будет одним из мирян, то (проклинает его Бог) дондеже потребится от селений Израилевых, то есть пока не погибнет совершенно и не исчезнет память о его существовании. Если же это кто-либо из поставленных на священнослужение, то (проклинает его Бог) дондеже смирится от приносящих жертву Господу Вседержителю, то есть пока не погибнет и не изгонится из священнических списков, ибо вместе с прочими и некие из священников, как сказал я, впадали в преступления мирян и побеждались чужеземными женщинами, совершенно пренебрегая божественными откровениями.

Посему, если проклят прогневляющий Бога и старающийся Его откровениям противопоставить мирские наслаждения, не станем отказываться от добродетели и не будет обращать никакого внимания на

—283—

тех (проклятых), но устремимся к просветлению душ своих достоинствами благопослушания. При таком условии освободит от проклятия и в изобилии дарует нам блага Своего милосердия Владыка всяческих.

Мал.2:13. И сия, яже²²³¹ ненавидех,²²³² твористе.²²³³ Покрывасте слезами олтарь Господень и плачем и воздыханием от трудов.²²³⁴ Еще ли²²³⁵ достойно призрети на жертву,²²³⁶ или прияти приятно из рук ваших?

Весьма многообразны были подзаконные жертвы. Одни приносились по добровольному обету, другие были благодарственными, и за грех. Приносились также по заповедям законным десятины, начатки и подать дидрахмы, согласно вычислениям священников. Но принося добровольную жертву Богу, они, как я сказал, представляли животных хромых, слепых и отнятых у зверей, всегда ссылаясь на бедствия плена, постоянно указывая на опустошение и на постигшую их вследствие этого бедность, хотя по возращении из плена Всемогущий Бог радовал их несравненным милосердием и обильно уделял им возможность вполне наслаждаться,

—284—

чем подобало. Итак, приносили они со скорбью и слезами, как бы рыдая над жертвами и говоря священнослужителям: это от трудов, то есть не без усилий, и едва добыто потом и трудом. Потом, как еще, говорит, достойно призрети на жертву, или как еще мог бы я соделать приятным (для себя) то, что не от доброго расположения? Ведь жертвовать следует радостно, празднуя и веселясь, – что, думаю, и гласом Павла справедливо сказано собирателям подаяний: не от скорби или от нужды: ибо радостнаго дателя любит Господь (2Кор.9:7). Посему, если мы жертвуем радостно, воззрит и приимет и похвалит Бог, а прияв почтит и благословит. Считаю необходимым для пользы применить к толкуемым словам и другой смысл. Бог всяческих со всею справедливостью объявлял проклятым того, кто осквернял завет отцов сожительством с иноплеменными женами, по изгнании жен единоплеменных и осуждении их часто без всякой вины. Обвинял кроме того и некоторых из священников за то, что они лицеприятствовали в законе, почему и сказал: потребит Господь человека творящаго сия, дóндеже и смирится от селений Израилевых, и от приносящих жертву Господу Вседержителю. Потом к этим словам сейчас же присоединил: покрывасте слезами олтарь Господень, и плачем и воздыханием от трудов. Выражение: покрывасте должно разуметь вместо: заставляли божественный жертвенник наполняться плачем и рыданием; ибо жены, прогнанные противозаконно и несправедливо подвергшиеся неправедному суду ваших священников, становились вокруг жертвенника, оплакивая свои обиды и проливая неудержимые слезы от

—285—

нанесенных им бедствий. Потом, как достойно призрети, говорит, на жертву, или прияти приятно из рук ваших! Как истинно написанное в книге Притчей: не чисты обеты от мзды блудницы (Притч.19:13 ср. Втор.23:18), так не сочтется чистым и непорочным священник, если он, как бы распрощавшись с божественными постановлениями и поправ надлежащий закон священнослужения, станет приносить жертву, как никоим образом не прогневивший Бога. По истине страшно как бы неумытыми руками священнодействовать Богу, – и к столь премудрому богослужению прикасаться подобает, говорю я, всеми силами, по возможности, очищенным. Таковой окажется вне и всякой вины и движений гнева (божественного).

Мал.2:14, 15. И ресте (скажете): чесо ради²²³⁷ Господь засвидетельствова между тобою и между женою юности твоея, юже оставил еси.²²³⁸ И та общница твоя и жена завета твоего, и не иначе²²³⁹ сотвори, и

—286—

останок духа его.²²⁴⁰ И ресте:²²⁴¹ что ино кроме семене ищет Бог?²²⁴²

На таковые частые обвинения Божии и убеждения любить единоплеменниц и удаляться иностранок, избегая браков, кои воспретил сам божественный закон, – они неразумно говорили: что ино кроме семене ищет Бог? Сказано, ведь, в заповеди Моисеевой: не будет безчаден, ниже неплоды у сынов Израилевых (Исх.23:26). Также и к Аврааму сказал негде Бог всяческих: умножая умножу семя твое, яко звезды небесныя множеством (Быт.22:17 ср. Исх.32:13). Итак, Божественная цель имеет в виду многочадие и деторождение, чтобы благодать обетования, данного Аврааму, достигла подобающего ей осуществления. Но от чужестранок или соплеменниц совершится это нами,²²⁴³ безразлично для Бога, ибо обещанное достигает осуществления. Итак, скажете, говорит, чесо ради

—287—

Господь засвидетельствовал между тобою и между женою юности твоея, юже оставил ecu?²²⁴⁴ Но если вы хотите говорить это чесо ради засвидетельствова и почему повелел не отсылать сожительницу, то на сие скажу и Я: подумай о том, что она общница твоя и жена, завета твоего, то есть едина плоть с тобою (Быт.2:23–24) и сожительствует по закону и не иначе её создал Бог. Она же есть, думаю, и останок духа его, и муж как бы смешан телесно и душевно с тою, которую сочетала с ним подзаконная религия. И как они стали одним телом, так неким образом и одною душою, так как их связует любовь и божественный закон соединяет в единодушие. Итак, называет жену останком духа мужа и как бы частью его души по причине единения, разумею то, что единодушием любви они становятся как бы одно. Посему не обвиняйте, выходя из границ должного разума, Бога, как будто бы Он несправедливо упрекает изгоняющих от очага жену юности и общницу завета и духа, соединенную телесно. Думаю я, что и премудрейший Павел, подвигнутый этим, написал в послании уверовавшим во Христа: привязался ли ecu жене? не ищи разрешения (1Кор.7:27). Сказал негде и Сам Спаситель: иже аще пустит²²⁴⁵ жену свою, разве словесе любодейна, творит ю прелюбодействовати: и пущеницею женяйся,²²⁴⁶ прелюбодействует (Мф.5:32 ср. 19:9). Вопрошавшим же

—288—

любопрителям из саддукеев: за что²²⁴⁷ Моисей заповеди дати книгу распустную и отделиться от жены (Мф.19:7), – сказал опять: яко Моисей по жестокосердию вашему заповедовал, – от начала же не бысть тако (ст. 8), – ибо Образовавший²²⁴⁸ мужеский пол и женский сотворил я есть (ст. 4), – еже убо Бог сочета, человек да не разлучает (ст. 6).

Мал.2:15. И сохраните духом вашим и не оставьте.²²⁴⁹

Так как закон ясно и очевидно высказал позволение желающим давать своим супружницам разводную запись и, не подвергаясь обвинению, разлучаться с сожительницею, то могло казаться, что этому древнему узаконению противоречат слова пророка, ведущего под суд и обвиняющего в преступлении закона того, кто дерзает разводиться с женою и брать другую. Но в приведенных словах весьма благоусмотрительно и не объявляет древнюю заповедь упраздненною и не дозволяет кому-либо делать её предлогом нечестивых деяний: хотя, говорит, закон и позволил давать разводную запись, но поэтому не освобождаетесь от вины и вы, дающие её (запись) для того, чтобы привязываться к иноплеменным женам. А если можно разводиться с женою и совершать это законным судом, то все-таки берегитесь (сохраните) в духе вашем оставить жену, которая от юности. Это лучше, хотя закон и дозволил развод для желающих.

—289—

Мал.2:16. Но аще возненавидев, отпустиши,²²⁵⁰ глаголет Господь Бог Израилев.

Если, то есть, укажешь в разводной записи достоверную и основательную причину удаления, что ты возненавидел и отпустил.

Мал.2:16. И покрыет нечестие на²²⁵¹ помышления²²⁵² твоя, глаголет Господь Вседержитель: и сохраните духом вашим, и не оставите.

То есть: если нечестивое и скверное покрывало станет облегать твои помышления, и ненависть при этом служит только напрасным предлогом, но красота других женщин будет побеждать тебя и ты начнешь желать связи с иноплеменными женами, то берегись (сохрани), не оставь, иначе всенепременно будешь проклят, ибо сказал, что потребит Господь человека творящаго сия, дóндеже смирится от селении Израилевых (и) от приносящих жертву Господу Вседержителю (ст. 12). Это – относительно очевидного и простого (т. е. буквального) смысла.

Но и призванным чрез веру к освящению должно оберегаться, чтобы как-либо не увлечься в скверные ереси, как бы к ненавистным Богу и иноплеменным женам. Ведь в отношении духов-

—290—

ного плодоношения чистое и беспорочное детоводительство Учителей Церкви может и их соделать отцами благородных чад, духовно рождающими из доброго сердца достославную любовь к Богу.

Мал.2:17. Прогневляющии²²⁵³ Бога²²⁵⁴ словесы вашими, и ресте: о чесом прогневахом его?²²⁵⁵ Зане ресте:²²⁵⁶ всяк творяй зло, добро²²⁵⁷ пред Господем, и в них сам благоволи, – и где есть Бог правды?

Прежде я говорил, что не одним образом, но весьма многими Бог всяческих огорчался на потомков Левия. И, порицая нерадение священнослужителей, говорил: и внесосте хищения, и хромая, и недужная (Мал.1:13), – и к этому присоединил: и лицеприятствовали (лиц обинустеся) в законе (Мал.2:9). Оказывая, как надо думать, почтение и неподобающее уважение некоторым из приближавшихся к ним (по состоянию), они неправедно осуждали слабейших и угнетали некоторых своим корыстолюбием, судя не по правде и по закону, но давая решение неправильное и пристрастное, – или может быть и похищая даже отнюдь им не принадлежавшие владения, – а также с удовольствием принимая подарки, злоупотребляя саном священ-

—291—

ства и превозносясь над подчиненными. Смотря на ведущих такой образ жизни, столь бесславный и беззаконнейший, некоторые из потерпевших несправедливости как бы приходили в изумление. И это потому, что не было на них никакого наказания от Бога и проявлений Его гнева, как это иногда бывает с обыкшими презирать Его, – напротив, они пребывали в благополучии и наслаждениях. Не вынося этого и быть может уже не стараясь иметь в уме своем мысль о несравненном милосердии Божием, они едва только не кричали от малодушия, говоря: всяк творяй зло, добро пред Ним, и в них Сам благоволи, то есть, пожалуй даже добр (оказывается) в очах Бога худых дел совершитель, и Он услаждается избравшим столь постыдную жизнь. Ведь если это, говорит, не истинно, то где есть Бог правды? Подобало, конечно, подобало Властелину правды не долготерпеть столько к корыстолюбивым священнослужителям и осквернявшим жертвенник и всего более старавшимся совершать неправедные, нечестивые и беззаконные дела. Это могло быть виною вникшего в них малодушия. И должно знать, что, по смыслу толкуемого изречения, употребляющие столь безрассудные слова прогневляют Бога, ибо едва не решаются даже порицать долготерпеливого Бога, благостно ожидающего обращения заблудившихся и перехода к лучшему впадающих в грех. Так и божественный Павел медливших и все еще избегавших покаяния порицал, говоря: или о богатстве благости Его и кротости и долготерпении не радиши, не ведый, яко благость Божия на покаяние тя ведет? По жестокости же твоей и непокаянному сердцу, собираеши себе гнев в день гнева и открове-

—292—

ния и²²⁵⁸ правосудия Божия (Рим.2:4–5). Итак, весьма, конечно, сильно оскорбляют Бога те, коими овладевают столь холодные (жестокие) чувства и кои извергают о Нём столь необузданные речи. А те, кои дают повод к такому недугу, окажутся повинными греху.

Итак, избранным священнослужителям или призванным к священству подобает проводить жизнь святую и ходить правильным путем в Церкви. В таком случае они будут служить образцом благоустроения и всякой добродетели для подчиненных мирян, кои, созерцая достославную и изрядную красоту образа жизни священников, будут прославлять и Бога всяческих. О сем, думаю, прямо сказано устами Спасителя: да просветится свет ваш пред человеки, яко да видят добрая дела ваша, и прославят Отца вашего, иже на небесех (Мф.5:16). Как соблазняются миряне, когда священники решаются жить беззаконно, так и величайшую и обильнейшую приобретут пользу, если могут видеть их (священников) совершающими доброе и желающими жить так, как угодно Богу.

Глава III

Мал.3:1. Се Аз²²⁵⁹ послю²²⁶⁰ ангела Моего,²²⁶¹

—293—

и²²⁶² призрит²²⁶³ путь²²⁶⁴ пред лицем Моим. И внезапу приидет в храм свой²²⁶⁵ Господь, Его же вы ищете,²²⁶⁶ и Ангел Завета,²²⁶⁷ его же вы хощете.²²⁶⁸

Весьма благовременно речь предлежащего нам пророчества переходит к таинству Христову, ибо Еммануил бысть нам от Бога и Отца правда и

—294—

освящение и избавление (1Кор.1:30), – очищение всякой нечистоты, сложение грехов, отвержение постыдного, путь к наилучшему и приличнейшему, некая как бы дверь и вход к жизни вечной, – всякое исправление произошло чрез Него и низвержение жестоковластия и обретение правды. Да и чем досточудным не обогатились мы чрез Него? Итак, се, говорит, послю ангела Моего, и призрит путь пред лицем Моим. В этих словах, кажется, делает предвозвещение о святом Крестителе, ибо негде и Сам Христос сказал: сей есть, о нём же есть писано: се аз послю²²⁶⁹ ангела моего пред лицем твоим, иже устроит путь твой пред тобою (Мф.11:10 ср. Лк.7:27). Так указал нам его и божественный Исаия, говоря: глас вопиющаго в пустыни: уготовайте путь Господень, правы творите стези Бога нашего (Ис.40:3 ср. Мф.3:4, – Мк.1:3, – Лк.3:4, – Ин.1:23). Когда это случилось, говорит, и после того как недолго действовал назначенный возвещать это внезапу, приидет, говорит, в храм свой Господь, Коего вы ищете, и Ангел Завета, Коего вы желаете. Подтверждает это и блаженный Иоанн, говоря приходившим на крещение покаяния: я крещу вас в воде; позади меня грядет муж, Коего я не достоин, да наклонившись развяжу ремень обуви Его: тот вас крестит Духом Святым и огнем (Мк.1:7 ср. Мф.3:11, – Лк.3:16, – Ин.1:26–27). Итак, понимаешь, как тотчас вслед и как бы по стопам предвозвещавшего шествовал Христос, делавший Себя неизвестным (дотоле) для обитателей всей Иудеи и являвшийся как бы внезапно и неожиданно. Анге-

—295—

лом же назван божественный Креститель, полагаем, не по природе, ибо рожден от жены и был подобным нам человеком, – но потому, что ему вручено было служение проповедовать и возвещать нам это. Итак, название ангелов служит обозначением деятельности, а не сущности. Приидет же, говорит, в храм Свой: или потому, что стало плотию Слово (Ин.1:14) и обитало как в храме в пречистом (воспринятом) от Святой Девы теле, – или, как веруем, с совершенным человеком, говорю из души и тела (состоящем), соединился непосредственно и домостроительно, – или же просто называет храмом как бы священный и Ему посвященный город, очевидно Иерусалим, или же как в типе Церковь. Объявление же Своего пришествия Он делал с многообразными чудотворениями, проповедая евангелие царствия, и исцеляя всяк недуг и всяку язю в людех (Мф.4:23), как написано. Итак, приидет Господь, говорит, Коего вы ищете, говоря от малодушия: где есть Бог правды? А приидет Он, уча тому, что выше закона и превышает сень и образы; ибо будет ангелом (вестником) завета, древле предвозвещенного гласом Бога и Отца, Который сказал негде к священнопророку Моисею: пророка им возставлю из братий их, как тебя: и положу слова мои во уста его, и будет говорить им соответственно всему, что заповедаю ему (Втор.18:18). А что Христос был ангелом Нового Завета, это уяснит блаженный Исаия, говоря о Нём: яко всяку одежду собранну лестию, и ризу с примирением отдадут, и восхотят, да быша огнем сожжени были. Яко Отроча родися нам, Сын и дадеся нам, Его же начальство бысть на раме Его, и нарицается имя Его: велика совета

—296—

Ангел (Ис.9:5–6), очевидно Бога и Отца. Посему и говорил: от себе не глаголю,²²⁷⁰ но пославый мя Отец, той мне заповедь даде, что реку и что возглаголю (Ин.12:49). И подлинно, слово Спасителя не было словом человеческим, но от Бога и Отца чрез Сына, сущего по естеству (таковым), был для нас (Вестником воли Божией), ибо Он есть Слово Родившего Его, в чём удостоверит и устами Давида, говоря: отрыгну сердце мое слово благо (Пс.44:2).

Мал.3:1, 2. Се грядет, глаголет Господь Вседержитель: и²²⁷¹ кто стерпит день пришествия его? или²²⁷² кто постоит в видении его?

Подобно сему и вполне сходственно сказанное Исаией: укрепитеся руце ослабленыя, и колена разслабленая: утешитеся малодушнии умом, укрепитеся, не бойтеся (Ис.35:4), – и опять в другом месте, се Бог наш со властию (Ис.40:10). Указывая на Него, как на непременно имеющего прийти, лучше же – как уже на присутствующего, ясно открывает, что и время пришествия Его в сей мир не будет отложено надолго. А что сила домостроения не будет для некоторых бездейственна и для непослушных не окажется выносимою, сему научает в словах: и кто стерпит день пришествия его? или кто постоит в видении его. Пришествием называет вхождение Единородного с плотию в сей мир, а видением – как бы явление Его. Будучи невидимым по природе, как Бог, Он стал явленным, восприяв подобие с нами. Ясно предвозвестил это и Псалмопевец, говоря в духе: Бог яве приидет,

—297—

Бог наш, и не премолчит (Пс.49:3), – ибо бысть плоть Слово, как говорит божественный Иоанн, и вселися в ны (Ин.1:14), и в зраке раба был (Флп.2:7). Но для возлюбивших Его явление Он нисколько не тягостен, а напротив – смирен и кроток и жизни вечной Податель. Так и Бог и Отец сказал негде о Нём: се Отрок Мой, Возлюбленный, о Нем же благоволил: не преречет, ни возопиет, ниже услышится вне глас Его: трости сокрушены не преломит, и льна курящася не угасит, но во истину изнесет суд (Ис.42:1–3 и Мф.12:18). Впрочем, бесчестившим спасение чрез Него и не допускавшим очищение чрез веру предстояло претерпеть все наихудшие из зол: ибо погибли они, бедные. Но сему-то и говорил сборищам Иудейским: истинно говорю вам, яко аще не имете веры, яко аз есть, во гресех ваших умрете (Ин.8:24). Сказал негде и Иоанн: веруяй в Сына не судится, а неверуяй уже осужден есть, яко не верова во имя Сына Божия (Ин.3:18), – провозглашал и самим Израильтянам: уже секира при корени древа лежит: всяко убо древо, еже не творит плода добра, посекаемо бывает и во огнь вметаемо (Мф.3:10). Итак, для неверующих невыносимым и весьма тяжким стало время пришествия и видения Его: они оказывались сами погубляющими свои души и имеющими умереть в грехах своих, так как не восхотели право мыслить и допустить в ум и сердце очищение чрез веру. Итак, кто стерпит, говорит, день пришествия Его? или кто постоит в явлении Его? то есть: кто будет столь жесток и упорен, чтобы во время и в день входа Его в мир (очевидно – с плотию, чрез которую Он мог бы быть и осязаем или видим) устоять

—298—

и быть несокрушенным? – Без всякого сомнения и всенепременно будет наказан он и получит горькое возмездие за свое безумие.

Мал.3:2–3. Зане той входит яко огнь горнила,²²⁷³ и яко мыло перущих (моющих). Сядет²²⁷⁴ разваряя и очищая яко сребро и яко²²⁷⁵ злато, и очистит сыны Левиины, и прелиет²²⁷⁶ я яко злато и²²⁷⁷ сребро.

Ведет здесь речь от подобия с нашими предметами и для могущих уразуметь вводит несказаемое откровение таинства. Испытание серебра и золота искусные в этом производят посредством расплавления огнем всего, что в них есть нечистого и некрасивого. Огонь же божественный и небесный, то есть благодать чрез Святого Духа, по которой нам, живущим, подобает усовершаться Духом, когда Он, по ниспосланию Христа, входит в ум и сердце, – тогда-то именно он (огонь божественный и небесный) стирает всякую грязь греховную и уничтожает скверну с павших уже прежде. Таким образом, очищенными и испытанными делает их и как бы вычеканивает их духовно к новой жизни и, наконец, являет их сосудами блестящими и освященными, уготованными в честь и полезными для дома великого, то есть

—299—

Церкви (ср. Рим.9:21–22). На сей божественный и духовный огонь указывал богодухновенный Иоанн, говоря: я крещу вас в воде; позади меня грядет муж, Коего я не достоин, да наклонившись развяжу ремень обуви Его: Тот вас крестит Духом Святым и огнем (Мк.1:7 ср. Мф.3:11, – Лк.3:16).²²⁷⁸ Припомним и Самого Христа, говорящего: огня приидох воврещи на землю, и что хощу, аще уже возгореся? (Лк.12:49). Итак, поскольку потомки Израиля, благодаря чрезмерной нечистоте или неправде левитов, постоянно оскорбляли Бога всяческих, высказывая нечто противоречащее Ему и дерзая говорить: всяк творяй зло, добро пред Ним, и в них Сам благоволи: и где есть Бог правды (Мал.2:17): то благополезно высказывает, что некогда воссияет Христос, устраняя всякую нашу греховность и совершая чистейшими Своих священнослужителей и как бы золото или серебро очищая их в огне или делая их испытанными и просветленными (Зах.13:9). Таковы должны быть все священнослужители Церкви, коим приличествовало бы, со всею справедливостью, говорить устами Давида, что искусил ны ecu, Боже, разжегл ны ecu, яко же разжизается сребро (Пс.65:10). Потомки Аарона носили установленную законом одежду (Лев.16:32), – и у избранных во Христе и поставленных на священнослужение есть светлое облачение, священнолепное и святое – Сам Христос. Посему-то, посредством лиры Псалмопевца и говорил Бог и Отец о Церкви из язычников: священники его облеку во спасение, и преподобнии

—300—

его²²⁷⁹ радостию возрадуются (Пс.131:16). Подлинно, Сам Христос есть спасение святых священнослужителей, облачение верующих досточудное и наиболее всего приличествующее: елицы бо, сказано, во Христа крестистеся, во Христа облекостеся (Гал.3:27).

Мал.3:3, 4. И будут Господеви приносяще жертву в правде. И угодна будет Господеви жертва Иудова и Иерусалимля, якоже дние века и якоже лета преждняя.²²⁸⁰

Посвятятся, говорит, Богу, ибо это, думаю, означает: будут Господеви приносяще. А посвящаемся мы Богу, когда живем уже не для себя самих, но всецело отдаемся любви к Нему и всею силою стараемся совершать благоугодное Его божественным мановениям. Нечто таковое сказал и божественный Павел о Спасителе всех нас Христе: един за всех умре,… да живущии не ктому себе живут, но умершему за них и воскресшему (2Кор.5:15). Описывая же нам как бы красоту своего жительства и представляя ясною силу таинства Христова, сказал опять: Христова сраспяхся: живу же не ктому аз, но живет во мне Христос: а еже ныне живу во плоти, верою живу Сына Божия., возлюбившаго мене и давшаго себе по мне: не отметаю благодати Божия (Гал.2:19–21). Итак, будут, говорит,

—301—

приносяще Господеви, то есть посвятятся воле Его, не земное помышляя (Флп.3:19), не скверны неправды любя, не жестоковластие над кем-либо предпочитая, но напротив – принося жертвы правды. О сем, кажется мне, весьма премудро говорит и Павел: прелагаему бо священству, по нужди и закону пременение бывает (Евр.7:12), ибо мы, призванные во Христе к священнослужению, уже не допускаем кровавых жертв и дыма (от сожжения их), не приносим Богу и овнов или козлищ, но совершаем в церкви мысленную во Христе жертву, святую и духовную, и Самого Его (Христа) предложив во освящение и в причастие жизни вечной, как бы некий изрядный фимиам приносим благовония из добрых дел. И жертвопринося Ему правду, надеемся, что и мы будем приятны Ему, ибо написано: чти Господа от твоих праведных трудов, и начатки давай Ему от твоих плодов правды (Притч.3:9). Никакими другими жертвами кроме этих только, думаю, не благоугождается Бог всяческих. Посему о призванных во Христе к священнослужению сказал, что они будут лучше прежних, не закалая тельцов подобно тем и не оскверняя жертвенник по причине приношения хлебов оскверненных (Мал.1:7), но как бы в качестве фимиамов принося Богу правду и мысленное благолепие евангельского жительства. Таким образом, они будут совершать благоприятное богослужение, так что оно никоим образом не отдаляется от жертв, приличествующих дням века, то есть жизни святых на небесах духов, кои живут постоянные и непрестанные дни или времена. Преизобилуют, говорит, и времена (лета) прежние, то есть богослужение святых, которое было во вре-

—302—

мена прежние, ибо славное достоинство древних состояло в послушании. Так Авраам приносил своего сына Богу и вменися ему вера в правду (Гал.3:6; Быт.15:6) и друг Божий наречеся (Иак.2:23). Так и Ной приготовил ковчег для спасения дома своего, как написано (Быт.6:1 след.). Итак, угодна будет, говорит жертва Иудова, то есть народа, носящего обрезание в сердце и духе, – и также (угодна будет жертва) Иерусалимля, то есть умственного Иерусалима или Церкви, как и жертва обладающих днями века (вечными) и бывших в прежние времена святых, кои соделались благоприятными (Богу) посредством послушания и веры. Перечисляет и их божественный Павел в послании к Евреям, говоря, что верою оправдываются многие (Евр.11:1–40).

Мал.3:5. И прииду²²⁸¹ к²²⁸² вам с судом,²²⁸³ и буду свидетель скор на чародеи, и на прелюбодеицы,²²⁸⁴ и на клянущияся именем Моим²²⁸⁵ во лжу, и на лишающия мзды наемника, и на насильствующия вдовицу,²²⁸⁶ и пхающия сирыя,²²⁸⁷ и на уклоняющия²²⁸⁸ суд²²⁸⁹ при-

—303—

тельца, и на небоящияся Мене, глаголет Господь Вседержитель.

И здесь опять речь продолжается для нас соответственно цели предмета (пророчества). Неразумные Израильтяне говорили: всяк творяй зло, добро пред Ним, и в них Сам благоволи: и где есть Бог правды (Мал.2:17)? Что служило предлогом для столь ужасной необузданности языка, о сем уже было сказано. Впрочем, должно будет сказать опять. Поскольку некоторые из священнослужителей и также из других, кои были знатнейшими и отличались высшими почестями, неосторожно доходили до всякого рода беззаконности и лукавства, и Бог казался им долготерпеливым сверх меры (ведь Он добр, благ, милостив и человеколюбив): то посему некоторые изрыгали слова (хульные) от чрезмерного малодушия. Но Он ясно открыл, что некогда будет переход к лучшему поставленных на священнослужение, когда Христос преобразует их в обновление жизни и переведет к благоустроению и к славному поведению и жизни. А что преданных злу Он не примет тогда и не удостоит похвал и наград, но осудит их и положит наказание беззаконно жительствовавшим, это разъясняет в словах: и прииду к вам с судом, то есть явлюсь как Судия, и буду свидетель скор, очевидно, по собственному побуждению, а не призванный кем-либо; ибо буду присуждать наказание злым, и произносить осуждение над ними, при отсутствии какого-либо другого защитника их преступлений, но, как Бог, ведая явное и тайное и в со-

—304—

вести (их собственной) имея свидетельство против каждого из согрешивших. И божественный Павел сказал негде, что живущие по всей земле предстанут некогда пред Судиею (2Кор.5:10), между собою помыслом осуждающим или отвечающим, – в день, егда судит Бог тайная человеком, по благовестию моему, Иисусом Христом (Рим.2:15–17). Заметь потом, каким образом согрешившие и тайно и явно, говорит, должны будут явиться на суд. Сначала называет чародеев и прелюбодеиц, потом клянущихся во лжу. Скрытно ведь это делается и тайно, ибо кто станет чародействовать явно? или разве захочет прелюбодеица быть видима кем-либо? Думаю, что и решившиеся на клятвопреступление стараются скрыть это. Как безрассудных обвиняет таковых блаженный Давид в словах: разумейте же безумныи в людем, и буии некогда умудритеся: насаждай ухо, не слышит ли? или создавый око, не смотряет ли? (Пс.93:8–9) Для Бога совершенно нет ничего недоступного зрению, Он один ведает тайные и явные из зол. Но вышеназванные прегрешения совершаются тайно и как бы во тьме. Потом присоединяет к ним и явные, разумею лишение наемника платы, угнетение и насилие, которое могут учинять некоторые над слабейшими, то есть над вдовами и сиротами. Наконец присовокупляет к ним и низвращающих праведный суд и небоящихся Его. Таковыми же могут быть и другим каким образом, кроме только что сказанных нами, оскорбляющие Бога. Итак, буду, говорит, судия и свидетель скор, и по своему побуждению, на чародеев и прелюбодеиц и совершителей других зол. Вероятно, на таковые в то время дерзали некоторые, и из-за них

(Продолжение следует)

—117—

III

Вопрошание Кирика. – Сведения об авторах Вопрошания. – Кирик. – Его авторитеты книжные и живые. – Беседы с епископом Нифонтом и личные отношения к нему. – Что такое «Вопрошание»? – Миросозерцание Кирика: взгляд его на сущность нравственной жизни, на источники человеческого греха и на средства избавления от него. – Воззрения еп. Нифонта. – Суждение о Кирике, как историческом деятеле. – Заключение: историческое значение древнерусского духовника.

От половины XII столетия сохранилось любопытное и своеобразное произведение трех новгородских духовников, известное под именем Вопрошания Кирика.²²⁹¹

—118—

Этот памятник изображает русского духовника глубокой древности с разных сторон: в его отношениях к епархиальному епископу, в его нравственно-практическом миросозерцании и, наконец, в историческом значении этого миросозерцания. Мы рассмотрим Вопрошание Кирика, интересное во многих отношениях, только с указанных сторон.

Внешние биографические сведения об авторах Вопрошания очень скудны и неустойчивы. О Кирике еще митр. Евгений сделал предположение, что автор Вопрошания есть одно и тоже лицо с иеродиаконом Кириком, доместиком монастыря преп. Антония римлянина, написавшим хронологическую статью в 1136 (6644) году. Предположение это принято учеными. Действительно, у авторов обеих памятников есть общая черта: в хронологической статье Кирик считает себя 26 лет от рождения, в Вопрошании, писанном позже, когда Кирик был иеромонахом («чернец-попин»), он представляется челове-

—119—

Ком, во всяком случае, не старым.²²⁹² Принимая это предположение, мы получим следующие биографические данные о Кирике. Он родился в 1110 году, 26-ти лет в сане диакона он занимал должность доместика (доставщика и регента) в новгородском монастыре преп. Антония. Значит, принял сан иеромонаха, получил должность духовника и стал писать свое Вопрошание Кирик только после 1136 года. Из Вопрошания мы узнаем, что Кирик не отличался здоровьем: «худ есмь и болен», жаловался он Нифонту, и колебался, когда принять ему схиму, постригаться ли скорее или дожидаться старости. Неизвестно, дожил ли до старости Кирик. Кажется, нет. Судя по Вопрошанию, он не пережил Нифонта († 1156), так как, упоминая об его преемнике Аркадии, называет его игуменом. Следовательно, Кирик помер не более как 46 лет от роду.

Автор второй части Вопрошания, Савва был белым священником. Епископ обращался к нему с вопросом: «а крест на тобе чи съимаешь, буда с своею женою?» Можно предполагать, что об этом Савве говорится в Новгородской летописи под 1162 годом: «том же лете у Святаго Духа съшьствия поставиша игуменом Саву (попина святаго Савы)».²²⁹³ Из его глав видно, что он

—120—

был духовником не из опытных. Признавая себя грубым и несмысленным, Савва иногда не мог управить кающегося и много скорбел к владыке, прося у него позволения отсылать от себя при случае духовных детей.²²⁹⁴ В главах Саввы встречается заимствование из Вопрошания Кирика, а это свидетельствует, что Савва знал его произведение, а может быть и самого автора и, во всяком случае, писал свои записки не раньше Кирика. С вопросами Савва обращался исключительно к епископу Нифонту.

«Ильино вопрошание», по предположению проф. А.С. Павлова, принадлежит Илии, священнику у святого Власия на Волосове улице, который был возведен потом в новгородские владыки и сделался первым архиепископом вольного города.²²⁹⁵ Это тождество может подтверждаться недавно открытым поучением архиеп. Илии-Иоанна к собору епархиального духовенства. Здесь он повторяет ответы Нифонта, записанные в вопрошании Илии, т. е. записанные вероятно им самим.²²⁹⁶ Если это так, то третий автор Вопрошания был новогородец родом, богатый и тароватый человек, занимавший должность священника в одном новгородском приходе. Истории Илия известен более своею архипастырской деятельностью, а в агиографической литературе путешествием в Иерусалим на бесе. С вопросами он обращается главным образом к Нифонту и только однажды ссылается на Аркадия, своего предшественника по кафедре, неизвестно, бывшего тогда епископом, или же еще игуменом. Неизвестно, знал ли Илия вопрошание Кирика и Савины главы, будучи духовником и священником; но получив сан новгородского владыки, на первом же епархиальном соборе он называет Вопрошание (по-видимому, первую часть) «уставом блаженнаго Нифонта» и рекомендует его священникам для руководства по некоторым вопросам практики.²²⁹⁷

—121—

Если справедливы сближения авторов Вопрошания с указанными историческими лицами, то в этих трех новгородских духовниках мы должны видеть не рядовых священников, а выдающихся людей епархии, живших в самом Новгороде, вращавшихся около епископа и наверно хорошо знакомых между собой. Но из всех их для нас живее и отчетливее представляется фигура Кирика, вопрошание которого гораздо обширнее, чем оба остальные вместе. В нашей бедной духовной письменности киевского периода трудно указать памятник, который бы так рельефно рисовал своего автора, как вопрошание рисует Кирика, новгородского духовника пол. XII в. На нём главным образом мы и остановимся.

Ответственное положение духовного отца обязывало Кирика интересоваться вопросами канонического порядка и считаться с нравами и бытом общества. Жизнь его духовной семьи, разнообразной по составу, т. е. вопросы его практики,²²⁹⁸ а также жизнь окружающей среды нередко повергали Кирика в недоумение, что делать. Кирик принужден был искать ответ, прежде всего, в книгах. Но его начитанность не была так велика, а развитие настолько высоко, чтобы находить ответы на все случаи своей практики и справляться с возникавшими затруднениями. Кирик был одним из тех простых грамотников, которые относятся к книге с благоговением и без всякой критики. Еп. Нифонта он спрашивал: «несть ли в том греха, аже по грамотам ходити ногами?».²²⁹⁹ В распоряжении Кирика были книги, обяза-

—122—

тельные для духовника. Он не раз ссылается на канонические послания Василия Великого, на ответы Тимофея александрийского, на номоканон Иоанна Постника, в которых, впрочем, не всё понимал вследствие темноты перевода или лаконичности статей, наконец – на древнюю «Заповедь святых отец».²³⁰⁰ Но вместе с тем Кирик, безусловно, доверял таким произведениям, которые приводили в удивление Нифонта и вызвали его восклицание: «а ты книгы годятся сжечи».²³⁰¹ Это были сомнительного происхождения епитимейники, перешедшие на Русь большею частью из Болгарии и в статье об отреченных книгах названные «худыми номоканунцами»: апокрифическое правило митр. Георгия или «устав белеческий», писание какого-то Феодоса, записавшего некоторые канонические постановления неизвестно какого митрополита, «некоторая заповедь» и другие епитимейники.²³⁰² Привязанность Кирика к сомнительной

—123—

письменности канонического характера объясняется тем, что для духовника здесь находились прямые ответы на разные казусы его практики, но предусмотренные канонами церкви.

Но письменные руководства, даже так широко понимаемые, были недостаточны Кирику; притом же, вероятно, они нередко противоречили друг другу, толковали разно об одних и тех же предметах. И вот Кирик усердно обращается с вопросами к живым авторитетам, что было и в обычае времени.²³⁰³ Чаще всего Кирик ходил к своему епархиальному епископу, знаменитому Нифонту, задавал ему свои недоуменные вопросы, чтобы записать ответы владыки в свое Вопрошание. Большая половина памятника представляет собою ответы итого новгородского владыки. Но Кирик ходил и гораздо далее Новгорода. Он спрашивал многих других авторитетов, начиная с киевского митрополита Климента Смолятича и кончая епископским чернецом (келейником?) Лукой-Овдоки-

—124—

мом.²³⁰⁴ Заинтересовавшись каким-нибудь вопросом, Кирик старался добиться его решения от многих компетентных лиц. Вот пример. Ему надо было узнать,

—125—

может ли причащаться кровоточивая, т. е. нечистая женщина, и об этом он спрашивал игумена Аркадия, при случае говорил с епископом, обращался и к другим лицам. Записав их решение, он беседовал потом по этому вопросу с игуменьей Мариной, мнение которой не расходилось с другими.²³⁰⁵ Живые авторитеты для Кирика были так же многочисленны, как и письменные. Его доверчивость и неразборчивость сказалась и здесь. Кирик прислушивался к народным поверьям;²³⁰⁶ принимал во внимание то, что слышал где-нибудь по вопросам богослужебной практики;²³⁰⁷ наконец он верил известиям из вторых рук, шедшим будто бы от епископов, и попадал впросак.²³⁰⁸ Впрочем, как видно, многое, принятое от лиц не особенно надежных и даже вычитанное в книгах, Кирик проверял показаниями своего владыки, а его решение сопоставлял с церковными правилами и данными епитимейников.²³⁰⁹ Веря в существование определенной нормы церковного строя, он старался уяснить её для себя во всех деталях.

Но интересы Кирика не ограничивались духовнической и богослужебной практикой. Его занимали также и богословские вопросы теоретического характера. Он спрашивает митрополита: «где есть крест честный», т. е. крест, на котором распят Господь? и записывает такой ответ: «говорят, что не дойдя до Царьграда, когда был обретен (и перевозим), он возвесся на небеса; место это зовут Божие вознесение, а на земле осталось только его подножие».²³¹⁰ Другой раз Кирик заинте-

—126—

ресовался, что такое пишут иконописцы на головах трех отроков и других пророков, и узнал, что это нечто вроде клобука, в котором ходили ефесяне.²³¹¹ Иногда он просил объяснения на непонятные слова или изречения писания: что такое «зерно горющное?» что значат слова пророка (Зах.8:23): «десять мужей имется по ризу жидовина?»²³¹²

В Вопрошании не мало рассеяно черт, рисующих беседы Кирика со своим владыкой и отношения их между собой. Встретится Кирику затруднение в его практике, заметит он какой-нибудь странный обычай или узнает о непонятном ему распоряжении своего епископа, он идет к Нифонту.²³¹³ Кирик, кажется, готовился к беседам и являлся с книгами, читал из них владыке, требуя обсуждения или толкования. Нифонт нередко соглашался с прочитанным, разъяснял Кирику практическое приложение разных статей, иногда же решительно осуждал книги.²³¹⁴ На этих аудиенциях попросту присутствовал домовый священник Нифонта и вставлял свое слово.²³¹⁵ Бывали тут и другие лица. И их приходилось удалять на время, когда разговор касался некоторых подробностей духовнической практики.²³¹⁶ Вообще здесь незаметно строгого этикета. Кирик не стесняется возражать епископу, пуская в ход свою эрудицию. Задав владыке вопрос и не дождавшись его мнения, он иногда предлагал свое собственное решение. И епископ соглашался со своим собеседником, даже хвалил его, когда он думал или действовал правильно; Кирик ударял ему челом.²³¹⁷ Но подчас Нифонт смеялся над Кириком и укорял его, приходя в удивление от его аргументации,

—127—

настойчиво запрещал, сильно гневался или отмалчивался.²³¹⁸ Вот сцена. «Я спрашивал, говорит Кирик, можно ли дать причащение тому, кто не воздерживается от жены великим постом. Разгневался. Что вы учите воздерживаться от жен в говенье? Грех вам за это». Кирик начал оправдываться. «Я сказал: написано, владыка; об этом есть в уставе белеческом, что хорошо блюстись, потому что это Христов пост. Да и Феодос слышал об этом у митрополита и написал». Нифонт заявляет, что этого не писали ни митрополит (в белеческом уставе), ни Феодос.²³¹⁹ Видно, что новгородский владыка обладал живым темпераментом и был вспыльчив. Собеседник приводил его в гнев своим доверием к сомнительным источникам, возмущал своей казуистикой, так что Нифонт подчас запрещал ему дальнейшие расспросы.²³²⁰

Но вообще отношения между Кириком и Нифонтом очень хороши. Трудно сказать, чем это обусловливалось: высоким ли служебным положением Кирика,²³²¹ о котором не дает сведений его биография, или же личным расположением к нему владыки, но только некоторые черты памятника дают знать, что Кирик был лицом близким к Нифонту, имевшим возможность наблюдать его.²³²² Владыка не смотрел свысока на своего наивного собеседника: он ему объясняет скрытую цель и некоторых архипастырских распоряжений своих.²³²³ Он вхо-

—128—

дит в личные дела Кирика, дает ему советы, когда тот их просит, напр. в вопросе о пострижении его в схиму. Кирик платит владык великим уважением, записывает не только его слова, даже сказанные вскользь, и настроение при беседах, но и происшествия частной жизни Нифонта, подтверждающие его речи. Кирик обращался к Нифонту с вопросом, можно ли есть птицу, задохнувшуюся в силке – «удавленину». Он рассказывает владыке, как в этом случае поступают некоторые, слышавшие решение других епископов: режут пойманную птицу, выпускают кровь и употребляют в пищу. «Лгут», отвечает епископ, «этого не говорил никто из епископов» и строго воспрещает есть такую дичь. Таков ответ Нифонта. Но Кирик помещает вслед за этим рассказ. Однажды Нифонту принесли тетеревину для пира, а он приказал бросить её через тын и сказал при этом: «и причащаться то нельзя её поевши».²³²⁴ Одним словом, отношения между епископом Нифонтом и Кириком можно назвать прекрасными.

Плодом бесед Кирика со своим владыкой и с другими церковными деятелями, наблюдений над современной жизнью и начитанности в тогдашней канонической и апокрифической письменности и было его Вопрошание. Заглавие памятника не совсем точно. Здесь содержатся не одни вопросы, хотя их большая часть, но вместе с тем – положения, неизвестно откуда взятые, или выписки из нужной книги. Вопрошание Кирика представляет собою ряд заметок и набросков в памятной книжке делового человека, на что указывает сам его автор в одной статье: «се же написах не яко творити все то, но разума ради, ци коли ся таково пригодить».²³²⁵ Вероятно, статьи заносились хронологически по мере того, как Кирик добывал по вопросу точное указание, и не приводились в систему. От того памятник отличается небрежностью, или точнее, черновым характером своей редакции. Короткие заметки чередуются здесь с изобразительными сценами; об одном и том же предмете трактуется в разных

—129—

местах памятника, иногда не совсем согласно.²³²⁶ В распределении материала нет никакого порядка; если же встречаются рядом статьи по известному вопросу, то это вовсе не означает попытки систематизации и происходило наверное от того, что беседа вертелась около одного предмета и записывалась в целом виде.²³²⁷ В таком виде и оставил Кирик свое Вопрошание, которым пользовались на Руси, как уставом блаженного Нифонта. Вероятно, неудобства, с которыми было сопряжено пользование этим довольно обширным и бессистемным руководством, вызвали его переделку с попыткой расположит материал по отделам.²³²⁸

Теперь мы посмотрим, какой общей мыслью проникнуты записки новгородского духовника пол. XII века, как Кирик понимал дело, которому служил, т. е.: в чём

—130—

он полагал сущность нравственной жизни верующего, стражем которой он был поставлен, как смотрел на человеческий грех, который принимал на свою душу, и на те средства против греха, которые он предписывал своим духовным детям. У Кирика были очень ясные ответы на эти вопросы, было определенное этическое миросозерцание. В его основе лежит идея чистоты, понимаемой почти исключительно в физическом смысле. Сущность нравственных обязанностей христианина Кирик видит главным образом в его отношениях к христианской святыне. Его взгляд развивается таким образом. На нашу грешную землю явилась святая церковь и принесла с собой святыню таинств, храма и всех предметов богослужебного употребления. А между тем человек нечист и может осквернить святыню. Источник нечистоты его в плоти. Отсюда у Кирика возникает две главных мысли: как сохранить от человеческой скверны христианскую святыню, т. е. как избежать человеку греха, и как получить прощение за грех, раз он произошел. Кирик думал, что церковь имеет такую норму, под которую можно подвести всю жизнь человека во всех подробностях её и мелочах, и что против всех нарушений понимаемой им по своему христианской нравственности, с которыми приходится считаться духовнику, в церкви определено точное наказание. С его точки зрения, нет действий безразличных в нравственном отношении даже в житейском обиходе. Он спрашивал Нифонта, из какого материла грешно шить одежду, и получил ответ, что это безразлично, можно ходить и в медведине.²³²⁹ Поэтому вопросы Кирика носят казуистический

—131—

характер и имеют направление под определенным углом зрения.

Кирик защитник чистоты. Его интересует вопрос об освящении оскверненных сосудов, вопрос о том, можно ли пить из лохани, в которой мылся и проч.²³³⁰ Нечистота человека, по его представлению проистекает из двух источников – из похоти и из употребления пищи и большая часть казусов нравственной жизни его интересующих, сводится к нечистоте первого или второго порядка. Но нечистоту Кирик понимает очень обширно: он считает оскверненным просто больного человека, у которого гной или кровь идет изо рта.²³³¹ Также широко он понимает и святыню. Церковные таинства (и особенности причащение св. Таин), евангелие, крест, иконы и мощи, просфоры, даже простые книги, праздничные дни и посты – всё может подвергаться осквернению со стороны нечистого человека. При таком широком понимании нечистоты и святыни случаев её осквернения было возможно очень много. Кирик неистощим в подобных вопросах, а Савва хотел знать, можно ли служить на просфоре, которая упала на землю, он снимал крест «буда с своею женою» и полагал, что крест и иконы могут оскверняться, находясь в спальне супругов.²³³²

Мы не станем приводить всех этих вопросов, касающихся плотской нечистоты человека. В них так много нецензурных подробностей, что исследователи Вопрошания и даже некоторые его издатели сокращали памятник. В основе подобных вопросов новгородского духовника лежит представление, что супружеские отношения только терпимое зло и епископу приходилось напоминать своим

—132—

вопрошателям истину, что «во своей жене нетуть греха», что «ни в грех положена своя жена».²³³³ Далее духовник думал, что во избежание греха эти отношения христиан можно регламентировать самым точным образом и для супругов можно дать подробный календарь.²³³⁴ Два существа обращают особенное внимание Кирика в вопросах этого отдела: первое, – потому что имеет очень близкое соприкосновение со святыней, второе, – потому что очень часто бывает нечисто, – это: священник и женщина. В Вопрошании Кирика древнерусский священник находил полезные указания на множество казусов своей семейной жизни. Он узнавал, что не имеет права исповедовать свою жену²³³⁵ и не может давать ей молитву кроме крайней нужды,²³³⁶ но причащать может.²³³⁷ Вопрошание наставляет священника, как он должен вести себя с женой, если у него служба через день, где стоять ему в церкви после ночи, проведенной с женой, как поступать в случае ночного осквернения и что делать ему,

—133—

если жена изменит.²³³⁸ – В вопросах Кирика о женщине сквозит ясная мысль о её особенной нечистоте. Некоторые болезни делают её нечистой и лишают права вступать в церковь, целовать евангелие, есть антидор.²³³⁹ Рождение ребенка рассматривалось как явление, оскверняющее не только мать, но даже и ту храмину, где оно произошло. В неё можно было входить не ранее, как через три дня, предварительно всю вымыв и прочитав молитву, которую творят над оскверненным сосудом.²³⁴⁰ Если женщина родивши будет в тот же день помирать и потребуется приобщить её св. Таин, её нужно было перенести в другой дом.²³⁴¹ Женщину, нужную в церковном хозяйстве, очень осторожно допускали до святыни. И вот почему наши древние церковные правила много занимаются просвирней. В состоянии нечистоты она не могла печь просфор и вообще древнерусская просвирня по этим правилам была в некотором роде весталкой.²³⁴² Так

—134—

наш древний духовник доходил до мысли о женщине, как сосуде нечистоты, и у Саввы, женатого священника, является знаменитый вопрос владыке: «аще случится плат женьскый в порт вшити попу, достоит ли в том служити порте?» Своим ответом владыка вскрыл тайную мысль духовника о нечистоте женщины: «ци погана есть жена?».²³⁴³

Вопросом о пище Кирик занимается также довольно подробно. Как и в половую сферу, он стремится внести сюда строгую регламентацию. Некоторые роды пищи воспрещаются совершенно (веверечина, удавленина, кровь и молозиво).²³⁴⁴ На чистую неделю, т. е. на первую неделю Великого поста, на день Воздвижения и на время епитимии есть определенные предписания на счет стола.²³⁴⁵ Насколько строго соблюдались посты, можно судить потому, что, по мнению нашего древнего духовника, младенец мог нарушать только один первый пост своей жизни, на второй его отнимали от груди.²³⁴⁶ Нарушение устава о пище оскверняет человека, как и несоблюдение плотского воздержания, и лишает его доступа и прикосновения к святыне. Пост предшествует этому прикосновению и сопровождает его.²³⁴⁷ Особенно строгое воздержание требо-

—135—

валось перед причащением св. Таин и после. Кирик убежден, что приобщатся можно только натощак и его смущали, по-видимому, даже грудные дети, которые не могут поститься.²³⁴⁸ Человека, приступающего к великому таинству, оскверняет даже мысль о пище, даже намеки на процесс еды. Иначе нельзя объяснить, что видел Кирик греховного в том, если человек «яйцем толчет в зубы до обедни» в день св. Пасхи, когда древнерусские христиане обыкновенно приобщались.²³⁴⁹ Савва придумывает еще такой казус из жизни священника. Если священник поужинает накануне службы и простоит всю ночь на молитве ложась спать, может ли он, как бы только что поевший, служить? Нифонт заметил ему на это: «неужели лучше спать, чем молится Богу?».²³⁵⁰ После приобщения св. Таин христианин обязан был сохранять воздержание в пище.²³⁵¹

Из таких источников, по мнению новгородского духовника XII в., происходит человеческий грех. Какими же средствами достигается его прощение? Такими средствами были – выполнение епитимии самим верующим и служение литургий его духовным отцом. Представление древнерусского духовника об епитимии значительно расходилось с взглядом на неё церкви, изложенным нами выше. Это средство духовного врачевания он считал актом юридическим, совершенно внешним. Состоя и воздержании от мяса, молока и меда, в удалении от святыни и в исполнении предписанных молитв и поклонов, епитимия представлялась древнерусскому человеку и его руководителю духовнику тяжелою повинностью. Епитимией наказывали гораздо чаще за греховное деяние, чем за намерение.²³⁵² Как отбывание повинности, её переносили для молодых на старость, когда возраст человека избавлял его от того греха, который наказывался епитимией (например – епитимию за

—136—

блуд.²³⁵³ Епитимию разделяли. Жена помогала мужу «терпеть опитемью» или муж жене, брат помогал брату, друг другу, вся семья участвовала в несении епитимии своего главы.²³⁵⁴ Печерские иноки, по рассказу летописца, из любви друг к другу разделяли епитимью согрешившего брата по трое или по четыре.²³⁵⁵ Епископ Нифонт допускает разделение, если оно свободно, а летописец хвалит за это печерских подвижников, усматривая здесь высокое проявление христианской любви, но ни тот ни другой не замечают, что с церковным взглядом на епитимью разделение её несовместимо, что оно возможно только при юридическом понимании её.²³⁵⁶

Также оригинально понималось духовником нашей древности и другое средство избавится от грехов – служение литургий.²³⁵⁷ Неизвестно, с какого времени возник на Руси обычай служить сорокоуст по живым. Только известно, что поддерживали его «чревоугодники попы», т. е.

—137—

духовники, для которых сорокоусты были доходной статей. Наши древние памятники довольно обстоятельно описывают этот странный обычай. Собираясь в лучший мир, человек при жизни старается покончит всякие счеты с землей и обеспечить себе вечную память. Он заказывает сорокоуст, записывается в синодик за упокой и требует немедленно поминать себя, правит третий, девятый и сороковой день.²³⁵⁸ Своих друзей и знакомых он приглашает отдать ему последний долг – на поминки, сам принимает участие в печальном торжестве и поминает себя кутьей.²³⁵⁹ Так верующий в древней Руси заблаговременно готовился к смерти. Когда она действительно приходила, родственникам оставалось немного хлопот: покойника отпевали, читали прощальную молитву и предавали земле. Справляя сорокоуст по живом и поминая жившего за упокой, у нас, очевидно, думали, что Господ зачтет это человеку, когда следует, т. е. после смерти и, значит, сорокоуст, как средство примирения с Богом, понимали опять-таки чисто внешним, юридическим образом. Церковь впоследствии вооружалась против этого обычая. В Уставе белеческом есть статья, известная, кажется, и Кирику, которая запрещает сорокоуст по живом. «Аще кто жив сый, вдасть за ся сорокоустье, пети недостоит ему».²³⁶⁰ Одно поучение (заглавие его под строкой) с силой вооружается против обычая, указывая, в какое недоумение и гнев должен приходить ангел хранитель человека, слыша, как священник поминает его за упокой еще живого и вынимает за него заупокойную частицу просфоры. Кирик может быть под влиянием запретительной статьи Уста-

—138—

ва усомнился в законности этого обычая и спрашивал еп. Нифонта, можно ли служить сорокоуст по живым.²³⁶¹ Но замечательно, что новгородский владыка не осуждает его. Отдавая предпочтение сорокоусту после смерти человека, он говорит Кирику, что нельзя отказать, раз приносят сорокоуст при жизни, «спасения хотяче души своей», и советует ему пользоваться случаем в интересах назидания. Принимая сорокоуст, духовник должен поучать верующего: «брат, если б ты не грешил! Смотри, мертвец не грешит».²³⁶²

Интересно видеть, как последовательно работала древнерусская мысль над своими невысокими этическими представлениями. В неразрывной связи с мыслью о спасительности сорокоуста по живым стоит обычай заменять обеднями епитимию. В его основе, кажется, лежит умозаключение, что если обедни сорокоуста избавляют еще живого человека от будущего наказания, то значит позволительно и вообще пользоваться этим более удобным средством против греха вместо епитимии. Кирик разделяет это мнение, подтверждение которому нашел в каком-то худом номоканунце. Руководство Кирика указывало и пропорцию между сроком епитимии и количеством литургий: 10 литургий шли за 4 месяца епитимии, 20 за 8 месяцев, 30 за целый год. Литургии, как и сорокоуст, служил обыкновенно духовный отец верующего. Но еп. Нифонт высказался решительно против этого обычая, рассуждая, что в таком случае было бы легко спастись людям знатным и богатым, которые могли заказывать сколько угодно литургий и жить в свое удовольствие.²³⁶³ Между тем наши памятники показывают, что в последующее время обычай заменять епитимию литургиями, всю или отчасти, был

—139—

очень распространен на Руси и пропорция, указанная Кириком, оставалась в общем неизменной.²³⁶⁴

Характеризуя воззрения древнерусского духовника, Вопрошание рисует с этой стороны и новгородского владыку. Нифонт по своей опытности и развитию стоит значительно выше совопросников. Он хорошо знал порядки Царьграда и всей греческой земли, на, которые ссылался.²³⁶⁵ Превосходство в развитии сказалось, прежде всего, в том, что владыка умел критически отнестись к источникам. Ему хорошо известны русские канонические произведения, он разбирает подлинные от подложных и вооружается против худых номоканунцев.²³⁶⁶ Далее, Нифонт высказывал при случае такие общие положения, которые свидетельствую о превосходстве его морального миросозерцания.

—140—

Разборчивый в отношении к пище, он помнит, что главный принцип здесь – голос собственной совести верующего: «все ести и в рыбах и в мясех, аще и сам ся не зазрить, ни гнушаеться; аще ли зазрить ся, а ест, грех ему есть».²³⁶⁷ Нифонт смотрел либерально на вопрос о посте в великие праздники, случившиеся в среду и пяток, – на вопрос, который вызывал тогда споры и волновал епископов и князей: «аще ядять (скоромное), добро, говорил он, аще ли не ядять, а луче».²³⁶⁸ Он не разделял крайностей своих совопросников во взгляде на физическую нечистоту. На вопрос Кирика, можно ли причащать человека, у которого во рту гной или кровь, Нифонт отвечал: «вельми достоить; и не той бо, рече, смрад и отлучаеть святыня, ни иже из уст идеть у другых, но смрад греховный».²³⁶⁹ Он не считал женщину поганой, к чему склонялись Кирик и Савва. В воззрении новгородского владыки на средства примирения с Богом есть также выдающиеся особенности. Кирик понимал сорокоуст, как средство умилостивления Господа за человеческие грехи; Нифонт же говорит ему, что мы «не грехов деля поемь над мертвыми, но яко над святыми: дължни бо есмы, рече, всякаго хрестьянина, яко свята мнети, а Бог судить всем». Поэтому, по мнению владыки, сорокоуст можно служить и по дитяти.²³⁷⁰ Нифонт не забывает в этих вопросах соображений нравственного порядка и, как мы видели, оправдывает ими антиканонические явления. Он дозволяет разделение епитимии в видах нравственного единения людей, разрешает духовнику принимать сорокоуст по живым и назидать их не грешить более.²³⁷¹ Нифонт не склонен к такой мелочной казуистике, как Кирик, потому что у него есть широта взгляда, несвойственная его собеседникам. Илия

—141—

указывал владыке на распоряжение какого-то духовника, который дозволил своему духовному сыну жить с одной женщиной. Нифонт «не вельми сему зазряше», оправдывая священника тем, что в данном случае он был не вполне свободен: дозволив сыну жить с одной женщиной, он принял в расчет его великое невоздержание.²³⁷² Таковы воззрения епархиального епископа Кирика, руководившего его и других духовников своими беседами.

В сравнении c этими воззрениями еще рельефнее выступает нравственное миросозерцание русского духовника XII в. Оно очень не высоко. Содержание нравственной жизни христианина здесь сводится к требованию физической чистоты: жит по-христиански значит не оскверняться и не осквернять святыни. С формальной стороны к нравственной жизни верующего предъявлялось требование, чтобы она текла по обязательной церковной норме. Считаясь с отрицательными явлениями нравственной жизни человека – грехом в разных видах, наш духовник XII в. признает достаточными против него средства чисто формального характера: добросовестно выполненную повинность епитимии, или определенное количество отслуженных литургий. Кирик не развился до возвышенного содержания нравственных идей новозаветного учения и до уважения человеческой совести, как единственного руководителя нравственной жизни и решителя её казусов. По своим этическим воззрениям, как проповедник чистоты и строгий номист, Кирик стоит на точке зрея ветхого завета, влияние которого заметно в Вопрошании.²³⁷³

—142—

Но как бы ни было низко миросозерцание Кирика, мы не имеем никакого права смотреть на него свысока. Об историческом деятеле надо судить с точки зрения его времени и Кирик является если не впереди, то, по крайней мере, в уровень со своим веком. Мировоззрение этого простого грамотея выросло на очень распространенной тогда пенитенциальной письменности отчасти апокрифического характера. Кирик хорошо усвоил её взгляды, не став выше их. Но его нельзя винить за последнее. Развитию Кирика не помогала живая среда, из которой он вышел, и та паства, на которую он действовал. Русский север очень туго воспринимал христианство. Известно, как долго держалось язычество в вольном Новгороде, а в новгородской земле оно жило и еще дольше. Младший современник Кирика, архиеп. новгородский Илия-Иоанн (автор третьей части Вопрошания), на епархиальном соборе 1166 года называет свою землю крещеной недавно и свидетельствует, что некоторые из присутствующих на соборе священников видели и слышали первых попов.²³⁷⁴ Только в первых десятилетиях XII в. в верхних слоях новгородского общества становится заметным стремление к подвижничеству и возникают монастыри; развивается обычай путешествовать в Иерусалим. Но язычников было не мало и в то время даже вблизи Новгорода. Не даром Кирика занимали вопросы о крещении «велика человека», об оглашении славян, чуди и других инородцев.²³⁷⁵ Ни понятия, ни жизнь новгородских христиан не стояли высоко. В воззрениях самих церковных деятелей было еще очень живо язычество. В Во-

—143—

прошании есть замечательная статья касательно погребения. «Зашедшио солнцю не достоить мертвеца хоронити; не рци тако: ««борзо делаем, нели како успеем до захода»»; но тако погрести, яко и еще высоко, како и венець еще не сыиметься с него: то бо последнее видит солнце до общаго воскресения».²³⁷⁶ Обычай хоронить умерших до солнечного заката, известный и из других памятников XII стол., стоит в тесной связи с языческими верованиями о загробной жизни и с культом солнца. Христианская мысль только придала здесь поэтическую окраску языческому верованию.²³⁷⁷ Народ только что оставлял «звериный образ» жизни. Он веровал языческим божествам (Роду и Рожаницам), шумно справлял языческие праздники (туры, лодыги, колядники) и обращался к волхвам.²³⁷⁸ В семейной жизии царили языческие формы брака: умычка, привод невесты и простое сожитие без благословения церкви с рабынями и свободными. В пище была полная неразборчивость.²³⁷⁹ Таким образом, наших новгородских духовни-

—144—

ков мы видим при самом начале христианизации края. И странно бы то бы ожидать от низшего церковного деятеля этого исторического момента возвышенного этического миросозерцания. Откуда ему явиться и куда можно было его приложить? Народ не усвоил бы высокой христианской морали. Между тем задача времени состояла в том, чтобы точно регламентировать христианские обязанности новокрещенных верующих. Церковь осудила и отвергла языческий образ жизни народа: его половую распущенность, неразборчивость в пище. Припомним, что летописец с этих именно сторон (да со стороны языческих обрядов погребения) описывает обычаи и нравы славянских племен русской равнины. Церковь взяла на себя задачу устроить быт народа на новых канонических началах, создать христианскую семью, привить к жизни церковный устав о пище. Самая строгая регламентация христианских обязанностей была необходима и для верующих и для их непосредственных руководителей, каковыми являются духовники. Вопрошание Кирика и охватывает ряд задач и вопросов времени: вот почему оно много трактует о пище и наполнено нецензурными подробностями о половой жизни;²³⁸⁰ его ближайшая задача уяснить церковную дисциплину во всех её деталях. Вся философия Кирика состоит из ближайших принципов и основ, осмысливающих эти вопросы и задачи (идея физической чистоты и номизм). Одним словом, невысокое мировоззрение Кирика было воспитано историческим моментом, в который он жил, и было прямым ответом на вопрос времени. Судя о Кирике, надо повторить слова новгородского архиеп. Илии-Иоанна, сказанные в извинение первых новгородских попов: «сами бо ведаете, оже и святии Апостоли, егда учаху люди на веру, то не тяжкы заповеди заповедаху людем, не токмо глаголаху: ««хранитеся, братие, от кровоядения и от мертвьчины и от давльнины и от блуда»». И нам кажется, историку христианской этики можно рекомендовать творение Кирика, как ценный источник для изучения, моральных идей, присущих всякому народу в начале его христианской истории.

—145—

Но мировоззрение, развитое в Вопрошании новгородских духовников XII стол., имело на Руси распространение более обширное по времени и месту. Кирик тип. Степень его развития и характер миросозерцания свойственны древнерусскому духовнику всех последующих веков. Мы рассмотрели духовнические произведения преп. Иосифа вол., который был выдающимся начетчиком, популярнейшим духовником своего времени и основателем важной в истории русской церкви монашеской партии иосифлян. А между тем в своих моральных воззрениях Иосиф ушел недалеко от Кирика: та же точная регламентация житейского обихода верующего, та же ревнивая охрана христианской святыни от нечистого человека, то же безусловное значение поста и тот же формально-юридический характер христианского подвига. – У древнерусского духовника были свои руководства, так называемые епитимейники. Присматриваясь к этим руководствам, мы замечаем, что их неизвестные авторы и редакторы стояли на степени развития Кирика.²³⁸¹ Они пользовались теми же самыми сомнительными источниками, которые были под руками новгородского духовника, хотя и брали из них другие положения.²³⁸² Некоторые исповедные вопросы в

—146—

этих руководствах навеяны Вопрошанием Кирика.²³⁸³ Но главное, по ним проходит красною нитью основная идея мировоззрения Кирика о физической чистоте. – Насколько типично миросозерцание Кирика, может свидетельствовать следующий факт. Мы знаем, что его Вопрошание представляет несколько вопросов, относительно которых мнение автора совершенно расходилось с воззрениями его епископа. И вот следя за судьбой этих вопросов в наших епитимейниках и других памятниках, мы видим, что взгляды Кирика переживают воззрения его владыки. Для примера возьмем вопрос о половом воздержании в великий пост. Кирик его проповедовал, думая, что можно допускать к причащению только проведших чисто все говение, а Нифонт осуждал такой взгляд. После Нифонта и архиеп. Илия вооружался против этого мнения, распространенного среди новгородского духовенства, обращаясь не без иронии к священникам; «а вы, попове будуче, оже въсхощете служити коли, те чи на много дний отлучаетеся от попадий своих?».²³⁸⁴ Между тем исповедные вопросы и другие статьи последующего времени повторяют взгляд Кирика.²³⁸⁵ Подобное же торжество его воззрений над

—147—

взглядами владыки Нифонта мы видели и в истории вопроса о замене епитимии литургиями. Очевидно, для древнерусского духовника были не по плечу воззрения новгородского епископа XII в. И в «уставе блаженного Нифонта», как называли в древности Вопрошание, он считал для себя более обязательными мнения Кирика.

Таким образом, можно сказать, что основные черты мировоззрения древнерусского духовника определились так же рано, как и его общественное положение – еще в XII веке. Эта неподвижность понятий в продолжение всей древней истории Руси сообщила замечательную прочность работе духовника. И теперь еще в жизни народа, т. е. там, где сильна церковная дисциплина, можно отыскать немало обычаев и предрассудков, воспитанных и привитых духовными отцами древней Руси, начиная с самой глубокой древности; можно встретить исполнение правил худых номоканунцев, ими санкционированных. И в пище, и в половых отношениях народ поступает так, как наставлял Кирик. До сих пор не едят птицу, умершую в силке, считая её удавлениной, как разъяснял Нифонт и записал Кирик, грехом считают есть кровь и молозиво. Согласно с Уставом белеческим детей отнимают от груди после второго или третьего поста. В половой сфере у народа не забыт до сих пор календарь, врученный Кириком и разработанный его последователями. Воздерживаются в посты и святые ночи под праздники, опасаясь, что зачатое тогда дитя будет вором, разбойником или больным, т. е. представляют себе закон наследственности в том самом виде, как понимал его Кирик.

* * *

Итак, не существующий в нашей современной церковной жизни и почти забытый наукой древнерусский институт

—148—

духовника представляет разносторонний интерес. Мы опустили сложный и трудный, но в высшей степени важный вопрос, из каких сторонних влияний и элементов институт этот образовался в древности на Руси, и старались только описать его в том виде, в каком он у нас существовал. И мы видели, что положение духовного отца в покаяльной семье любопытно с юридически-бытовой и нравственной стороны, – что литературная деятельность духовника, как свидетельство об его учительности, оставила след в нашей древней письменности, и наконец, – что его мировоззрение проходит чрез всю нашу историю и живет до сего дня в народе. Историку верующей русской массы и русского народного быта нельзя не считаться с этим скрытым историческим деятелем, с их «духовным отцом».

С. Смирнов

—149—

Киевское братство

Киевское братство, с его знаменитым училищем, за время Петра Могилы было вполне устроено, так что его преемникам по управлению братскими делами оставалось только поддерживать и укреплять это дорогое для сердца Петра Могилы детище. Казацкие войны лишь временно расстроили дела братского училища, откуда многие из учеников высших классов пошли на войну. В это тяжелое переходное время, когда вследствие измены некоторых гетманов, как например Выговского и Юрия Хмельницкого, Киев переходил из рук русских в руки поляков и наоборот, когда замечались колебания среди высшей православной иерархии относительно признания власти, то Москвы, то Польши, Киевское братство сохраняло свое существование и получало иногда помощь и поддержку от лиц, сочувствовавших братскому делу. В 1649 году от Иерусалимского патриарха Паисия, проезжавшего чрез Киев и останавливавшегося в братском Богоявленском монастыре, братство получило грамоту, в которой патриарх похвалил усердие учителей Киево-братского училища.²³⁸⁶ В 1650 году в Киевском монастыре, в июле месяце, собралось несколько православных епископов, а именно Перемышльский епископ Антоний Винницкий, Могилевский епископ Иосиф Кононович-Горбацкий, Луцкий епископ Иосиф Чаплиц-Шпановский и Холмский епископ Дионисий Балабан и все

—150—

четверо, ревнуя о просвещении русского народа и видя скудость средств братства вследствие трудного военного времени, решили ежегодно выплачивать братству денежное пособие на поддержание братского училища, полезного для православной церкви. Эти епископы выдали особые записи ректору Киевской коллегии Лазарю Барановичу, и, согласно этим записям, епископ Винницкий обязался выплачивать ежегодно 100 злотых, епископ Кононович-Горбацкий 500 злот., епископ Чаплиц-Шпановский тоже 500 злот., а епископ Балабан 200 злот.²³⁸⁷ В том же 1650 году братский монастырь получил милостивую грамоту от царя Алексея Михайловича, по которой разрешалось нескольким старцам монастыря приезжать в три года раз в Москву «за милостыней для монастырского строения».²³⁸⁸ В 1651 году гетман Богдан Хмельницкий отдал во власть и спокойное заведывание братского монастыря село Мостищи со всеми угодьями, а в 1655 г. дозволил братству, по старине, на праздники сытить мед и продавать его, что подтвердил впоследствии и сын его Юрий Хмельницкий в 1660 году, а затем и гетман Самойлович в 1672 г.²³⁸⁹ Наконец, в 1659 году в бытность ректором Киево-братского училища Иоаникия Гилятовского, полковник запорожского войска Дворецкий, а затем царь Алексей Михайлович, укрепили грамотами за братством его имения, отданные ему в собственность гетманом Богданом Хмельницким.

Но, не смотря на все эти пожертвования и льготы, опустошительная война не могла не отразиться вредно на материальном благосостоянии братства. Дворовые его места и дома в городе, которые отдавались обычно в

—151—

наем, пустели, а имения, принадлежащие его монастырю были разоряемы поляками и облагались налогами.²³⁹⁰ Возобновление братского монастыря и училища принял на себя ректор Киевского училища Варлаам Ясинский, вступивший в эту должность в 1669 году. Он испросил в 1670 году у польского короля Михаила две грамоты, которыми король охранил права и имения, отданные в собственность братскому монастырю и училищу, и, в частности, разрешил восстановить «Киево-Могилянскую коллегию и в ней школы, с правом воспитывать и учить юношество для дальнейших успехов славы Божией». Кроме того, Ясинский обратился в 1671 году с горячим воззванием к православным, побуждая их к пожертвованиям в пользу церковного братства. Вскоре после того в братство стали поступать новые пожертвования, в том числе от гетмана Самойловича, а затем и от гетмана Мазепы.²³⁹¹

С 1673 года братское училищное дело стало снова на прочную почву. Ученики начали стекаться в большом количестве, и для поддержания устроенной Петром Могилой бурсы был заведен доброхотный сбор пожертвований, при посредстве особой книги, названной «белой», и сборной кружки, стоявшей в училищной церкви. Прочие бедные ученики, коих было довольно много, жили по приходским церковным школам и за исправление в приходских церквах службы получали от прихожан пособие пищей и дровами, и сами таким образом навыкали церковному уставу и служебному порядку. А в тех приходах, где студенты и ученики получали лучшее содержание, они заводили и певческие партесные хоры.²³⁹²

—152—

В заключение мы только упомянем, что в XVII веке в Киево-братском училище находили себе приют и занятия наиболее видные духовные деятели всей южно-западной России того времени, стоявшие обыкновенно во главе братского училища, в качестве ректоров. Все эти ректоры, начиная с первого – Исаии Трофимовича Козловского, прославились на поприще богословской науки и проповедничества. Из них наиболее известны (кроме указанного выше Иннокентия Гизеля) Лазарь Баранович и Иоанникий Гилятовский, которые оставили ценные богословские труды, полемические сочинения, направленные против сочинений тогдашних ученых иезуитов: Боймы и Цеховича, а также сборники своих проповедей.²³⁹³ Здесь будет, кстати, заметить, что доблестное Киевское братство завело у себя систематическую проповедь народу слова Божия. Братские учителя, в дни праздничные, в большой монастырской церкви, произносили религиозно-назидательные поучения, а по воскресным дням, после ранней обедни, один из учителей, избранный на целый год, толковал народу катехизис и учение об Евангельских блаженствах; в здании же братского училища, в тот же день, кто-либо из высших преподавателей коллегии, в присутствии многочисленной публики, среди которой замечались и образованные и богомольцы, занимались толкованием какой-нибудь библейской книги и чаще всего толкованием апостольских посланий.

Этими краткими сведениями о судьбе Киевского братства во второй половине XVII века мы и ограничимся в настоящем очерке, так как с переходом Киева в 1686 году к Московскому государству и с подчинением

—153—

Киевского православного митрополита Московскому патриарху, братский монастырь и училище перешли под верховный надзор общерусских высших иерархов и правительства, которые и стали заботиться о материальном обеспечении сих учреждений. При этом надлежит упомянуть, что, как видно из царской грамоты от 1685 года, церковные братства оставались в том же положении, как и при польском правительстве, а православному населению предоставлено было право свободного выбора («вольной елекции») на Киевскую кафедру митрополита из тамошних природных обывателей. Киевская училищная коллегия, переименованная в 1700 году в академию, с её особенным строем и жизнью, послужившими образцом при учреждении в России духовных училищ, как известно, в первую половину XVIII века, воспитывая в своих стенах также многих детей знатнейших Малороссийских семейств, давала России много полезных, образованных деятелей на разных поприщах общественной службы.²³⁹⁴

Луцкое братство

Волынь также пережила все ужасы войны поляков с казаками, и, в частности, г. Луцк подвергся опустошению, но все эти невзгоды не надломили сил Крестовоздвиженского братства. После смерти епископа Афанасия Пузыны (1650 г.) и кратковременного епископства Иосифа Чаплица-Шпановского, на Луцкую кафедру был переведен в 1655 г. бывший Холмский епископ Дионисий Балабан. Он тоже недолго управлял епархией, и в 1657 году, по смерти митрополита Сильвестра Коссова, он был избран Киевским митрополитом, оставаясь вместе с тем и администратором епископии Луцкой. 8 сентября 1657 года митрополит Дионисий записался в состав Луцкого братства, и, усматривая, что «богоизбранное согласие Луцкого братства многократно от разных духовных

—154—

лиц утеснение и разорение претерпело», поспешил подтвердить братские права и привилегии.²³⁹⁵ По смерти Дионисия Балабана в 1663 году, в Луцкие епископы был избран Гедеон Святополк князь Четвертинский. Этот епископ, хотя и управлял епархией более 20 лет, однако, имея таких врагов как Иосиф Шумлянский, вел непрестанную борьбу с католиками и униатами, и даже, вследствие угроз короля о заточении его в случае непринятия унии, должен был под конец удалиться в Малороссию, а затем, как известно, епископ Гедеон в 1685 году был утвержден в сане Киевского митрополита.²³⁹⁶

Постоянное занятие во второй половине XVII века Луцкой епископской кафедры православными епископами благоприятно отражалось на делах Крестовоздвиженского братства. Оно в 1679 году было настолько полно сил и энергии, что, как выше было описано, сумело повлиять на короля Яна Собесского в благоприятном для православных смысле и расстроило все замыслы католиков и униатов при устройстве известного съезда в г. Люблине. В грамоте епископа Гедеона, от 1667 года, о предоставлении Луцкому братству полной свободы в выборе игумена для братского монастыря, этот епископ свидетельствовал, как ему было приятно, что братчики не ослабевали в должном попечении о сохранении в целости Церкви Божией.²³⁹⁷

До нас дошел целый ряд записей о выборе игумена и годичных старост братства, начиная с 1655 года вплоть до 1713 года. Из этих записей усматривается, что дворянское и мещанское сословие входили по-прежнему в состав братства, которое продолжало жить полною жизнью, принимая в число членов новых лиц.²³⁹⁸ Из лиц дворянского сословия, входивших в состав братства во второй половине XVII века, отметим: князя Вацлава Святополк Четвертинского, Дмитрия Жабокрицкого,

—155—

Георгия Пузыну, Фому Гуляницкого, Федора Ушака-Куликовского и др.; из братского каталога усматривается, что еще в начале XVIII века в братство вписывались новые лица, так напр. в 1701 году вписался Иван Ходаковский, а в 1715 году Василий Коссович. В составе братства встречаются также и женщины как напр. Мария Гулевич, Анна Заводская, Марина Мазепина.²³⁹⁹ Из последней записи от 1713 года узнаем, что братским игуменом в то время был Иов Кондзелевич, а старшими братчиками и смотрителями были: Самуил Выговский, Иван Гулевич, Даниил Куликовский, мечник Брацлавский, и Иаков Гуляницкий, чашник Полоцкий, которым братство поручало «вникнуть во все порядки и приходы церковные, вписать их в реестр и принять отчет во всех доходах от игумена и во всём устроить надлежащий порядок».²⁴⁰⁰

Из крупных пожертвований в пользу братства во второй половине XVII века отметим дары нижеследующих лиц: Анастасия Древинская (жена знаменитого Лаврентия Древинского), устроившая в склепе под братскою церковью фамильную усыпальницу, завещала Луцкому братству 3.000 злотых, а внук её Дмитрий Жабокрицкий вместо этого дара выдал от себя братству другую запись на 4.000 злотых; в 1675 году Богдан Братковский, скарбник Брацлавский, бывший братским старостой, пожертвовал братству 100 злот., а Анна Ольшанская-Гулевич пожертвовала два больших серебряных подсвечника в братскую церковь.²⁴⁰¹

Уступая понемногу насилиям католиков и униатов, завоевавших к началу XVIII века всю Галичину, Луцкое братство доживало свои последние годы. В 1695 году Дмитрий Жабокрицкий, человек умный и образованный, бывший издавна в составе Луцкого братства, был избран Луцким епископом. Не получая посвящения от Киевского митрополита, и будучи посвящен под именем Дионисия

—156—

одним православным венгерскими епископом, Жабокрицкий, к большому сожалению, счел себя вынужденным в 1701 году принять унию. Эти действия епископа Дионисия произвели сильное впечатление среди местных православных и вызвали громадное волнение среди братчиков, и когда он, скрывшись при приближении русских войск первоначально в Венгрию, появился в 1709 году в г. Луцке, то его схватили и отправили сначала в Москву, а затем в Соловецкий монастырь, где он и умер в 1715 году.²⁴⁰²

После низложения епископа Дионисия православные собрались для избрания нового епископа, и в 1711 году избрали Кирилла Шумлянского. Он отправился для посвящения к Киевскому митрополиту и, как выше было уже описано, польское правительство за этот поступок лишило его власти. Как известно, последний православный Луцкий епископ Кирилл Шумлянский умер в России в 1726 году, и в это же приблизительно время нужно считать, что и Луцкое братство покончило свое многолетнее существование.²⁴⁰³ В актах Луцкого братства сохранился протест, поданный 22 апреля 1723 года игуменом Феодосием Ульницким против ксендза Петра Лубенецкого, «президента новоучрежденного Луцкого конвента св. Троицы»; – в этом протесте говорится, что они (отцы Тринитары), вступив во владение церковью св. Архистратига Михаила, находившуюся в Луцке за Глушцем, и желая расширить имевшееся при ней церковное место, в мае 1722 г. заняли половину четырех плацов, издавна принадлежавших церкви братской (примыкавших одной стороной к «Святой горе», где пред сим была Воскресенская церковь), загородили это место забором, и приказали ночью поставить фигуру (большой деревянный крест) перед воротами; потом, приказали поставить и вехи для построения каменной стены. У поминаемая здесь каменная Вос-

—157—

кресенская церковь разобрана иезуитами, а Михайловская, каменная же, разобрана Тринитарами.²⁴⁰⁴

Вероятно, этот протест против захвата братского имения был одной из последних мер Луцкого братства. Затем оно, как братство православное, исчезает совершенно, лишавшись своего достояния, перешедшего насильственным путем в руки упомянутых тринитаров и базилиан-униатов, которые потом захватили в свои руки братский Крестовоздвиженский монастырь.²⁴⁰⁵

В Брестской земле, в Подляшье и в Забужье, а также в Холмской земле, вследствие соединенных усилий иезуитов и базилиан, а равно членов других монашеских орденов, как, например: бернардинов, доминиканцев и пиаров, униатство постепенно заняло, в конце XVII и в XVIII веках, господствующее положение, а народонаселение понемногу ополячивалось. Даже такое насилие было терпимо, как отдача в аренду евреям участка земли в г. Бресте, на котором прежде находилась православная Козмодемьяновская церковь.²⁴⁰⁶ В Холмской же земле многие русские священники принуждены были жить милостыней.²⁴⁰⁷

Брестское православное братство, несмотря на все эти неблагоприятные условия, продолжало существовать. Оно сосредоточилось при Симоновском монастыре, который с 1633 года навсегда остался во владении православных, получая от них щедрые пожертвования на церковные нужды и на потребности богадельни, с условием, однако, чтобы расходы эти производились с ведома и согласия братства.²⁴⁰⁸

Для иллюстрации тяжелого положения Брестских православных, мы, в виде примера, приведем следующий факт, к сожалению, часто повторявшийся в польско-русских городах того времени.

—158—

В праздник Св. Троицы, в июне 1678 года, в то время как православная погребальная процессия, с духовенством во главе, в сопровождении именитых брестских мещан, направлялась обычною дорогою, чрез рынок, в церковь св. Симеона, приор августианского монастыря, со своими монахами, прислугою, вооруженными палками, напал на процессию, причем многие были побиты и изранены. Все лица, сопровождавшие покойника, разбежались; даже те, которые несли покойника, также оставили его на носилках среди рынка; один только сын покойного не покинул тела и вынужден был нанять телегу и свезти покойника на кладбище, где и похоронил его без всяких погребальных обрядов.²⁴⁰⁹

Однако, не смотря на все эти неистовства католиков и униатов, Брестским православным удавалось иногда получать защиту от польских королей, которые, и в конце XVII и в XVIII веках, издавали покровительственные декреты.²⁴¹⁰ Так, в тридцатых годах XVIII столетия, к королю Августу III являлся Гервасий Рудницкий, игумен Брестского Симеоновского монастыря, от имени всей братии православного исповедания, и просил, чтобы король предоставил этому монастырю те же права и вольности, какими пользовались другие православные монастыри. Король склонился на эту просьбу и подтвердил за монастырем все его стародавние фундации, как-то: земли, лес, мельницы и т. п.²⁴¹¹ Но, не смотря на это покровительство королей, монастырское недвижимое имущество постепенно все-таки переходило в руки униатов. Два участка земли, принадлежавшей православным, в 1751 году безапелляционно были присуждены в пользу униатов, а построенную на них православную богадельню было приказано немедленно снести.²⁴¹² Ближайших сведений о Брестском братстве за последнее время мы не имеем, хотя из приведенного выше акта Пинской конгрегации 1791 года видно, что оно еще существовало в самом конце XVIII века.

—159—

Бельское братство. В г. Бельске в 1654 году братская Богоявленская церковь была захвачена униатами, а в 1699 году захвачен был у православных их последний оплот – Никольский монастырь.²⁴¹³ Однако правоcлавным удалось снова возвратить себе этот монастырь и, как видно из документов, относящихся к концу XVIII века, монастырская церковь была единственно православной церковью в г. Бельске, а прихожане её по прежнему составляли из себя братство, которое ревностно заботилось о приходских нуждах. По настоянию этого братства, в 1789 году епископом Виктором Садковским (назначенным в 1785 году для православной паствы в Польше, а затем, с 1793 года бывшим архиепископом Минским), определен на должность игумена Бельского Николаевского монастыря Савва Пальмовский.²⁴¹⁴ Этот игумен был потом вызван в Варшаву при обсуждении известного проекта об учреждении высшего самостоятельного церковного правительства для православных подданных Речи-посполитой, и братство снабдило его средствами на эту поездку, а само выслало своих депутатов на Пинскую конгрегацию 1791 года, где обсуждался этот проект.²⁴¹⁵ Наконец, из документа, относящегося к 1793 году, известно, что русский генерал-аншеф Кречетников пожертвовал Бельскому монастырю 325 руб., причем, по постановлению епископа Виктора Садковского, расход этих денег предоставлялся игумену не иначе, как с ведома и по совету братства.²⁴¹⁶ Из описания Бельского монастыря, составленного по указу Св. Синода в 1807–1808 г., видно, что монастырские строения находились в исправном состоянии, благодаря заботам прихожан братчиков, которых числилось 382 мужчин и 366 женщин, церковной суммы оказалось в наличности 89 руб. 70 коп., и эти деньги вместе с приходно-расходными книгами были на сохранении у церковного старосты Ивана Козякевича;

—160—

кроме того, имелась и братская кружка, куда ежегодно поступали доходы от братчиков, около 50 рублей.²⁴¹⁷ Эти сведения указывают на тот хороший порядок, который, не смотря на все затруднения и препоны, найден был русскою духовною властью в некоторых братствах, при переходе западного края под русское владычество.

Люблинское братство. В Холмской земле, по свидетельству униатского Холмского епископа Якова Суши, православие еще крепко держалось в 1664 г. в г. Люблине. Местное Спасо-Преображенское братство, – поддерживаемое Киевскими митрополитами, и в особенности митрополитом Сильвестром Коссовым, лично посетившим в январе 1650 г. Люблин – оставалось в православии до конца XVII века, но, обессиленное, наконец, неравною борьбой с врагами, отнявшими у него церковь и имущество, пало около 1695 года, когда многие прихожане перешли в унию, а братский монастырь был обращен в базилианский.²⁴¹⁸ Не многим долее продержалось православие и в г. Замостьи.

Замостьское братство. Войско Богдана Хмельницкого, доходившее и до Замостья, было принято восторженно во всей Червенской Руси простым православным населением, бежавшим к нему навстречу и примыкавшим к рядам казаков. Известно, что город Замостье был спасен от разорения единственно благодаря постоянному человеколюбию, оказываемому владельцами города, Замойскими, русскому народу, о чём и засвидетельствовал сам Хмельницкий в письме своем к начальнику города Мышковскому.

Фома и Ян Замойские (отец и сын), жившие в первой половине XVII века, выказывали терпеливость к мест-

—161—

ному Николаевскому братству и выдавали ему привилегии, ограждавшие его существование (именно, первый из них выдал такую привилегию в 1621 году, а второй в 1665 году).

В начале второй половины XVII века (1655 г.) Замостьское братство, лишь временно расстроившееся вследствие казацких войн, получило от Киевского митрополита Сильвестра Коссова, кратковременно заведовавшего Холмской православной епархией, подтвердительную грамоту со следующими дополнениями, имевшими целью скрепить сильнее братский союз, а именно: 1) братские священники обязывались отправлять ежемесячно две службы, заздравную и заупокойную, читать четыре раза в год акафист Божией Матери и служить «парастаси за представлшихся»; на все эти службы братство, – обязанное уплачивать за них вознаграждение священникам, – должно было под опасением штрафа, присутствовать в полном составе; 2) братчики, оставлявшие Замостье, все-таки продолжались считаться в составе братства и обязывались во всяком другом месте жить по братскому уставу и ежегодно давать о себе знать братству, посредством писем; 3) каждый братчик, находившийся при смерти, обязывался в своем завещании отказать что-либо в пользу убогих и больных братства и возложить на кого-либо заботу относительно оповещения братства о своей смерти; и 4) нововступивший братчик должен был приносить присягу о сохранении веры православной до конца своей жизни.²⁴¹⁹

Некоторые сведения о внутренней жизни братства в конце XVII века дает интересная книга, под следующим названием: «Прототипон онома, сиречь Метрика имен крещающихся в православие Восточной церкви благочестивых христиан при храме братском святаго отца иерарха и чудотворца Христова Николы, ставропигии святейшаго фрону Константинопольскаго патриархи, споряженая (заведенная) за старанием пана Григория Сакевича, поруч-

—162—

ника (поручика) Е. М. К., а на тот час брата старшаго, през (чрез) Григория Волостовскаго. В лето от создания мира 7178, а от Р. X. 1670; круга солнцу 10, месяца октября, дня 23 (апостола Иакова)». Язык метрических записей всюду русский и алфавит – кириллица. Происхождением рассматриваемого памятника мы обязаны по свидетельству заглавного его листа, старшему братчику Григорию Сакевичу и учителю русской школы в Замостье Григорию Волостовскому. Перу ученого «бакалавра» православной замостьской общины принадлежит любопытное «предисловие до Метрики». Волостовский, указав в нём, что в видимой природе, в вещах изменяющихся, если их изучать со стороны причинной зависимости и целесообразности, заключается много таинственного, затем воодушевляется высоким религиозным чувством и любовью к православной Церкви, и высказывает свои посильные мысли о величайшем значении для человека святейших таинств и в частности св. крещения, посредством которого мы рождаемся в новую духовную жизнь, и о том страшном грехе, который заключается в совершении сих таинств с небрежением. Непосредственно за этим предисловием следует обстоятельное наставление: «како подобает вписывати», т. е. как составлять метрические акты.²⁴²⁰

По смерти бездетного ордината Яна Замойского (в 1665 году) отношения владельцев к русскому населению г. Замостья сильно переменились к худшему. Братство, почуяв опасность, стало стягивать свои силы, приводить в порядок свои документы, книги (выше мы упомянули о приведении в порядок метрических записей) и протоколы, в которых к обычному заключительному выражению: «всем нам на здравие, аминь», пред словом «аминь», стали прибавлять «и любовь», т. е. для преуспеяния в любви.

Для своей самозащиты Замостьское братство усиливало и свою внешнюю организацию; вместо четырех «старших братьев» в 1670 году выбрано было их пять, с припиской об обязанности их собирать по списку годовой

—163—

взнос с предместий; в 1671–1674 г. в старшие братчики было выбрано шесть человек, именно прибавлено два человека «из предместья» в помощь «тем четырем», а в протоколах за 1675 и 1676 г. при выборе по стародавнему обычаю по четыре старших братчика, в избирательном списке появился новый братский чин со следующим пояснением: «назначаем депутатами из своей среды четырех братчиков в церковь на предместьи для церковного порядка». Для надзора за богадельней (находившейся на предместьи, при Вознесенской церкви) в 1670–1677 г. на годичных братских собраниях по-прежнему избирались по два человека, а в 1672 году даже три.²⁴²¹

В эти трудные для православных годы (когда пресеклась, как мы знаем, всякая возможность сношения к Константинопольским патриархом) св. Николаевское братство привело в порядок и свой «Помянник», благодаря трудам братчиков Григория Волостовского и Алексея Серкевича. По реестру или оглавлению оказывается, что на первых четырех листах этого помянника было написано «Поминание их милости панов Брацтва Замонскаго». Из этого помянника усматривается, что в числе родов, в нём вписанных, находятся имена «его милости папа Михаила Ханенка, гетмана войска Запорожского», «ясне велможнаго его милости пана Моисея Могилы» (брата Петра Могилы). Весьма любопытно, что при некоторых именах братчиков встречаются изображения тех святых, имена которых они носили. Так, например, при имени Замойского предмещанина Андрея Курыляка Тищукевича, находится изображение св. апостола Андрея Первозванного, с сиянием над головой, стоящего на поле, усеянном травою или цветами, с протянутой правой рукой и с «андреевским крестом» (во всю длину образа) в левой. При этом изображения читается следующая надпись:

«Андрее Первозванне, сродниче Петрови,

Звавый Петра, посем-же Россов ко Христови,

З Петром в первых избранных, ты не токмо в званных,

citataПризови мя вослед вас, до последи избранных».

—164—

Лики всех святых, встречающихся в Замостьском помяннике, и вся обстановка написаны в чисто православном духе. Из этого помянника видно, что к составу Замостьского Николаевского братства принадлежали люди, жившие вне пределов Замостья, как например упомянутые выше Ханенка, Могила, или же: паны Выговские, мещанин г. Львова Матфей Спицер, а также из других городов, как, например, из Владимира (Волынского), Жолкева, Олики и др. Весьма любопытно и назидательно, что в этот помянник, наряду с именами знатных братчиков вписывались имена «старцев и стариц шпитальных», т. е. проживавших в богоугодном заведении братства.²⁴²²

В конце семидесятых годов XVII века настали для братства еще более тяжелые времена. Новые владельцы г. Замостья Мартин Замойский и его жена Анна были фанатичными католиками, в особенности Анна Замойская, действовавшая солидарно с известным фанатиком униатским Холмским епископом Яковом Сушей. Хотя из протоколов братства от 1671 по 1677 г. мы видим какую заботу и надзор проявляло оно в отношении церковных дел предмещан города Замостья, где находилась другая православная церковь, Вознесенская (при которой в XVII веке возродилось древнее братство и где была православная богадельня), но все эти усилия благородного Николаевского братства не спасли православия в Замостье.

В 1677 году права Мартина и Анны Замойских на ординацию Замойскую были укреплены за ними сеймом и в том же году церковь Вознесенская была стараниями епископа Суши присоединена к унии, а Николаевское братство устранено от заведования богадельней, находившейся до того под управлением братства обеих церквей, т. е. Вознесенской и Николаевской. Все эти действия униатов, конечно, не остались без протеста со стороны Николаевского братства, но эти протесты остались без результата. В своих годичных собраниях, начиная с 1678 по 1689 г. включительно, братчики опротестовы-

—165—

вали и известную сеймовую конституцию 1676 года и все попытки навязать им унию, ссылаясь на свои ставропигиальные права. Они не хотели отказаться и от своих прав на богадельню, в пользу которой один из братчиков, именно Петр Крубский, в 1680 году пожертвовал значительную сумму денег; но католическо-униатская сила одолела замостьскую православную общину.²⁴²³

По смерти Мартина Замойского ординацией стала управлять, за малолетством своих сыновей, Анна Замойская, главная гонительница православия в этом округе и считавшая православную веру «безобразной ересью». В протоколе годичного собрания св. Николаевского братства за 1690 год братская церковь уже не называется «ставропигиальной»; это название заменено словом «святой» и в следующих протоколах более не встречается. Конституция 1676 г. и меры Шумлянского также способствовали упадку здесь православия. Сначала были изгнаны из Замостья, в 1695 г., братские священники, а затем и самая церковь Николаевская была передана в 1687 году униатским Холмским епископом Гедеоном Война-Оранским в руки униатского священника. Три года слишком жили православные Замостяне без церкви и священников, которые могли бы совершать им необходимые требы.

В 1699 году св. Николаевское братство в общем годичном собрании, 10 апреля, решило уступить ужасной необходимости и возвратить себе свою церковь единственным тогда способом – унией. Братство послало во Владимир к тогдашнему униатскому митрополиту Льву Шлюбиц Заленскому своих двух братчиков: Матвея Левкевича и Самуила Тарнопольского с ходатайством о принятии православной Замостьской общины в единение с римской церковью. 24 мая 1699 г. воспоследовало послание униатского митрополита о принятии братства в это общение. Для урегулирования всех церковных дел новоприсоединившихся к унии жителей г. Замостья была организована особая комиссия, смешанная из духовных и мирян, которая и открыла свои заседания 1 октября 1699 года в Николаевской церкви. Из актов этой комиссии

—166—

мы узнаем о существовании в то время двух братств при Вознесенской (уже униатской) и Николаевской церквах г. Замостья, и о том, что «душей» (causa movens) этого вторичного возрождения Церкви (так названо это насильственное водворение унии) была Анна Замойская. Кроме того, комиссия поручила своим духовным депутатам позаботиться об исправлении символа веры, а именно, чтобы, согласно постановлению флорентийского собора, на литургии выразительно пели: «верую в Духа святаго, иже от Отца и Сына исходящаго».²⁴²⁴

Так угасло православное св. Николаевское братство под давлением Анны Замойской, митрополита Заленского и Холмского епископа Оранского. Та же Анна Замойская постаралась ввести в Замостье в 1706 г. базилиан, которые и завладели св. Николаевской церковью. После известного униатского собора, бывшего в Замостье в 1720 году, базилиане занялись истреблением обрядов и обычаев, напоминающих в чём-либо православие. Наконец в 1782 году Холмский епископ Володкович дал униатскому братству новый устав, в силу которого оно подчинено было местному супериору.

Могилевское братство

Во время войны царя Алексея Михайловича с Польшей из-за Малороссии белорусские города, один за другим, стали добровольно сдаваться Московскому правительству. В этих городах мещанство, монашество, и вообще духовенство, было, безусловно, на стороне Москвы, и в г. Могилеве в этом духе действовать известный игумен Кутеинского монастыря Иоиль Труцевич. В 1654 году Могилев сдался русским, и царь Алексей Михайлович поспешил дать жителям этого города милостивую грамоту, в которой, между прочим, указал, чтобы Могилевская епархия была под благословением Московского патриарха, а Могилевскому православному училищу (братскому) предоставил тоже положение, какое занимало Киевское училище.²⁴²⁵ Таким образом, православие на некоторое

—167—

время снова укрепилось в северо-западном крае и патриарх Никон, взяв под свое ведомство Могилевскую епархию, назначил в 1656 году наместником православной Полоцкой и Витебской епископии игумена Витебского Маркова монастыря Каллиста. В числе наставлений, данных патриархом этому наместнику, обращает на себя внимание нижеследующее: «Весь народ православный… правоверию, спасительным Христовым заповедем и Апостольским преданиям научати; к сим и отрочат… наказания усердно желающих учению, чтению и доброгласному и согласному пению, по преданию святыя Восточныя церкви, учити и наказывати, избирая на сие учителей во благих свидетельствованных и богобоязненных; и сея ради вины, яко же лепо, училища поставляти». В конце своих наставлений патриарх предписывал: «с радостью принимать» в недра православной Церкви тех униатов, которые обратятся «с искренним сердцем».²⁴²⁶ Таким образом, и царь, и патриарх явились покровителями народного просвещения в завоеванной стране; это замечательно! По Андрусовскому договору, 1667 года, Могилев снова перешел во власть Польши и все усилия католическо-униатской власти и иезуитов в конце XVII века (и почти во всё продолжение XVIII века) были направлены к тому, чтобы подорвать силу православия в белорусской епархии, остававшейся в пределах Польши единственно православной епархией, свобода и независимость которой, как выше было сказано, была гарантирована Московским договором 1686 года. Однако, по смерти православного белорусского епископа Феодосия Василевича, в 1678 году, эта кафедра оставалась по вине польского правительства незамещенной свыше

—168—

20 лет, и когда в бытность короля Яна Собесского в Могилеве православные горожане просили назначить им епископа, то король отвечал, что если они желают иметь униатского епископа, то он прикажет поставить такового, а православному епископу никогда в Могилеве быть не позволит, и что желательно королю, дабы они, Могилёвцы, были униатами, и к тому приступили-бы добровольно; в противном-же случае будут в унии и поневоле.²⁴²⁷

С избранием в 1704 году князя Сергия Святополк-Четвертинского белорусским епископом, под именем Сильвестра, восстановился прерванный ряд белорусских епископов.²⁴²⁸ – После смерти епископа Сильвестра в 1728 году в Могилеве белорусскую кафедру занимали епископы: Арсений Берло, Иосиф Волчанский, его брат Иероним Волчанский и, наконец, Георгий Кониский, при котором, как известно, несчастные белорусцы дождались лучших дней. Все эти епископы непрестанно вели борьбу с врагами православия и русской народности, подвергались тяжким оскорблениям и нападениям, терпели всякие беды и досаждения, и все поголовно просили у св. Синода, как милости, снять с них непосильное и несносное иго управления белорусской епархией, и отпустить их на покой.

Мы не станем здесь подробно перечислять всех захватов церквей и монастырей и всех насилий, учиненных в Белоруссии поляками и униатами (разными шляхтичами и шляхтянками, их управителями, разными приорами, плебанами и ректорами-иезуитами) православному населению и православному духовенству за все время XVIII века, и укажем только, в виде примера, на следующие выдающиеся случаи: на нападение могилевских иезуитов со своими студентами в 1721 году на братскую церковь, сопровождавшееся побоями и кощунствами,²⁴²⁹ – на отвратительную резню в Кричеве в 1744 году,²⁴³⁰ – на избиение

—169—

70-летнего священника Исидора Царыкевича в Могилеве в 1746 году,²⁴³¹ – на неистовства плебана Симона Гриневича в том же Могилеве в 1748 году, желавшего быть вторым Иосафатом Кунцевичем,²⁴³² – на разбойническое нападение иезуитов, униатов и помещиков-поляков на православных в г. Слуцке в праздничные дни в 1747 году, сопровождавшееся истязанием священников и отнятием церквей и на забрание в том же городе в 1750 году учителей православных школ в солдаты,²⁴³³ – на нападение Минского плебана на религиозные процессии православных в г. Минске в 1753 году,²⁴³⁴ и на сотню подобных возмутительных насилий, по своему изуверству и жестокости, нисколько не уступавшим тем фактам проявления злобы и вражды, которые омрачили западную Русь при введении унии.²⁴³⁵

В это переходное и тяжелое время Могилевское Богоявленское братство – «испокон веков славное своим православием», по выражению Киев. митр. Варлама Ясинского строго держалось православия и, поддерживая сношение с другими братствами и в особенности с Виленским св. Духовским братством, отстаивало, как могло, интересы

—170—

своих единоверцев в Белоруссии.²⁴³⁶ Как велико было значение братства для всего края видно из того факта, что по смерти Белорусского епископа всякого рода привилегии и документы, относящееся до Белорусской епископии, хранились временно в братском сундуке.²⁴³⁷

После неудавшегося Люблинского съезда в 1680 году Могилевские послы отправились также к королю и просили предоставить белорусскую епископскую кафедру старшему Виленского св. Духова монастыря, именно Клименту Тризне, избранному всеми православными. Однако этого утверждения не последовало. В 1681 году представители Могилевского братства принимали деятельное участие на съезде уполномоченных от братств в Новом Дворе, причем Могилевское братство, наравне с другими братствами, приняло на себя обязанность помогать православию материальными и всяческими силами, и если бы король назначил еще какой-нибудь съезд, вроде Люблинского, то высылать на него людей ученых и знатных, снабдивши их достаточными средствами.²⁴³⁸

К сожалению, в первой четверти XVIII столетия, жизнь Могилевского братства омрачилась печальными столкновениями с белорусским епископом Сильвестром Четвертинским, желавшим подчинить себе ставропигиальные монастыри и братства. Свои неприязненные действия он начал сперва против Слуцкого братства, хотя, как известно, Слуцкая архимандрия была в церковном отношении подчинена не ему, а Киевскому митрополиту. В ноябре ме-

—171—

сяце 1707 года Слуцкое братство поспешило известить Могилевское братство о начавшихся притеснениях со стороны епископа Сильвестра. В этом письме Слуцкое св. Спасское братство, между прочим, сообщало, что епископ, прибывши несколько недель тому назад в Слуцк, не любовью, но насильственным образом, старался подчинить себе не подведомственное ему ставропигиальное Слуцкое братство, забрал его имущество, разогнал иноков из братского монастыря, и предал братство проклятию. В заключении письма обиженное братство оповещало, что оно решилось стоять твердо за свои права и всячески поддерживать их.²⁴³⁹ О неправоте действий епископа Сильвестра в отношении Слуцкого братства всего лучше свидетельствует грамота Киевского митрополита Иосафа Кроковского, от 6 июля 1709 года, в которой этот архипастырь уничтожал все распоряжения епископа Сильвестра.²⁴⁴⁰

У Могилевского братства столкновения с епископом произошли уже под конец управления им епархией, именно в 1725 году. В этом столкновении из-за назначения игумена в братский монастырь епископ Сильвестр, действуя на этот раз по наущению своего архидьякона Каллиста Заленского,²⁴⁴¹ главного притеснителя братства, проявил, к сожалению, снова, свое своеволие, игнорируя права братства и не признавая игуменом единогласно избранного братством – Климента Пигаревича.²⁴⁴² Братство принуждено было обратиться к защите короля, который, 18 октября 1725 года, послал оберегательную грамоту на имя епископа, с предписанием, под угро-

—172—

зою штрафа, о невмешательстве его в избрание игумена для Могилевского братского монастыря.²⁴⁴³

По счастью для православной белорусской церкви таких прискорбных столкновений между братствами и последующими епископами более не было. Могилевское братство вступило в 20 годах XVIII века в тесные сношения со св. Синодом, который в послании братству от 3 янв. 1729 г. сообщал, что за смертью епископа Сильвестра намечен новый епископ, причем (что весьма характерно) требовал от православных Могилевцев их соизволения на избрание нового архипастыря «рукописанием укрепленное».²⁴⁴⁴ Могилевское братство впоследствии действовало вполне солидарно с незабвенным защитником православия в Польше – белорусским епископом Георгием Кониским, которого оно поддерживало и которому помогало во всех его благих начинаниях.

Обратимся теперь к краткому изложению внутренней жизни Могилевского братства в конце XVII и в течении XVIII столетия.

Сперва мы рассмотрим состав братства. Из сохранившегося списка братчиков,²⁴⁴⁵ с 1634 по 1734 г., видно, что в состав братства входили: Киевские митрополиты (Петр Могила, Сильвестр Коссов), епископы, игумены, священники, монахи, светские чиновные особы, мещане и обыватели Могилевские. Из них основателями братства отмечены: Иоанн

—173—

Огинский, Богдан и Михаил Стеткевичи, а затем записаны: князь Петр Трубецкой, Петр и Василий Солтыки, граф Игнатий Рудаковский, посланник российский для защиты православия, целый ряд Могилевских бурмистров, войтов и райцев – некоторые с женами, – бакалавр братский Даниил Макарович, должностные лица из Киева, Кричева, Дисны, и, наконец, целый ряд имен мещан и обывателей Могилевских, а также Оршанских, Полоцких, Слуцких, Виленских, Шкловских, Смоленских и Горецких, и отдельно женский пол; всего в списке отмечено 271 человек.

До 1828 года Могилевобратским монастырем заведовали сами граждане Могилевские. Чрез каждые два года, а иногда и через три, они избирали из своей среды пять распорядителей для своего церковного братства. Два старосты, кои обыкновенно избирались из войтов или бурмистров, были главными попечителями в братстве. Каждый староста имел своего подстаросту, избранного тоже на два-три года. Обязанностью последнего было заботиться о нуждах церковных, исправлять недостатки и вообще заменять старосту во время его отлучки, недосуга и болезни. Пятый – «шафар», был казначеем и приходо-расходчиком, и по истечении двух, трех лет представлял отчет в доходах и расходах старостам. Игумены же братского монастыря, как было указано в предшествующей главе были только блюстителями богослужения и порядка церковного.

Из уцелевших приходорасходных реестров, от 1759 по 1775 г., видно, что: 1) доход братского монастыря составляли: а) праздничное служение (собиралось в день от 6 до 40 коп.), б) позвонное, по исходе души умершего православного (от 20 коп. до 1 руб.), в) за наем плацов и огородов (от 50 коп. до 2 руб.), г) за продажу книг, и д) добровольные приношения; 2) расход монастыря составляли: а) содержание типографии и школы, б) содержание церкви и строений монастырских и в) плата священнослужителям. В особые праздники платили священнику с дьяконом 25 коп., бакалару (дьячку с подьячим) 15 коп., пономарям 15 коп. и майстеру (проповеднику), если он произносил свою проповедь, 1 руб. К служению в праздники Пасхи, Со-

—174—

шествия св. Духа, Иоанна Богослова, в день освящения храма – 1-го августа, в день Рождества Пресвятой Богородицы, Богоявления, и 19 марта в день явления чудотворного образа братского, обыкновенно приглашали: а) архиерея, которому пред служением приносили голову сахара в 9–12 фунт., а после служения две бутылки вина, б) игумена монастырского, которому пред служением приносили булки и денег четыре тынфы (70 коп.), и в) свиту архиерейскую и обыкновенно, после служения, давали четырем иеромонахам и архидьякону по тынфе, ризничему и трем дьяконам по злотому (10 коп.), «уставництва» два шостака, или 11½ коп., иподьякону и пономарю спасскому по 5 коп., четырем поддьякам по 2½ коп., «строжу и стангрету» по 3½ коп., и за осияльники 30 коп. Процессии, или крестные ходы, совершались в праздники преполовения, 1-го августа, Богоявления и иногда Рождества Пресвятой Богородицы, и тогда платили за процессию всем приходским священникам 40 коп.²⁴⁴⁶

Любовь к богослужению и к благолепию в храмах, замечаемая исстари во всем русском народе, побуждала и православных Могилевских братчиков относиться с должным вниманием к своему церковному обиходу. Так, от конца XVII века сохранились любопытные сведения о тех порядках, которые были заведены братчиками в их храме, и этими сведениями мы обязаны известному стольнику П.А. Толстому, посланному в 1697 году Петром Великим в Италию для изучения морского дела, и на пути посетившему г. Могилев. Здесь он пробыл восемь дней, со вторника страстной недели, посещал храмы и наблюдал местные обычаи.²⁴⁴⁷

«В Могилеве», пишет он, «монастырь благочестивый, называется братский, живут в нём иноки. Около того монастыря ограда каменная, и церковь в нём соборная каменная ж не малая, изрядного строения… Марта

—175—

в 31 день, т. е. в среду страстной недели, был я в вышеупомянутом братском монастыре у преждеосвященной обедни; в том монастыре церковь соборная великая, в ней восемь столпов, около шести столпов сделаны хоры. Строение в той церкви изрядной резной работы, золоченное. Та церковь подписана вся стенным письмом изрядным, иконостас резной, золоченый, великий, изрядной работы. На страстной неделе в той церкви иконостас весь и святые иконы завешаны были крашениною вишневою, и по той крашенине писаны страсти Христовы живописным добрым письмом. Служба в той церкви отправляется греческого обыкновения, зело чинно, святые иконы у столпов изрядных писем и зело богатым украшением убраны. Та церковь построена во имя святых Богоявлений. У той церкви по обеим сторонам по приделу, один во имя Сошествия Св. Духа, другой во имя Рождества Пресвятыя Богородицы… Апреля во 2-й день, т. е. в великий пяток, был я у вечерни в братском монастыре; вечерня была в то время в теплой церкви; та теплая церковь каменная, без сводов и с накатным потолком; иконостас в той церкви и всякое строение изрядное; построена та церковь св. евангелиста Иоанна Богослова, и как на вечерне пропели стиховну, в то время из алтаря священники вынесли на главах плащаницу и понесли в большую соборную церковь Св. Богоявлений, а священников было в облачении пять человек, а дьяконов было в облачении три человека. Как несли св. плащаницу в то время звон был в монастыре великий; та плащаница писана по белому атласу, и положили ту плащаницу в большой соборной церкви, пред царскими дверями. Под сею плащаницею в соборной церкви вместо гроба был стол обит полотном, а сени над плащаницею, и иных надписей и лампад, и никакого добра и украшения не было. И как принесли в большую церковь, в то время пели стихиру: «приидите ублажим» партесное и целовали плащаницу все. Потом казнадей сказывал казание на кафедре о распятии и погребении Господни, а в великую субботу кругом церкви там плащаницу не носят… Апреля в 3-й день, т. е. в великую субботу, был я у обедни в братском мо-

—176—

настыре и в соборной церкви того монастыря. Темные завесы от иконостаса отобраны были, и убрана была та церковь уборами изрядными… Апреля в 4-й день, в ночь Св. Пасхи, в пятом часу начался быть в Могилеве у благочестивых Греческих церквей благовест к заутрени, и я в то время был у заутрени в братском монастыре. Около того монастыря, и по воротам градским, и по стенам во время утреннего пения было не мало стрельбы из пушек, также и у иных приходских церквей благочестивых во время великоденской утрени была пушечная пальба не малая. Могилевские жители к утрени на Св. Пасху яиц не приносят в церковь. Тогож числа в день Св. Пасхи слушал литургию в братском монастыре в соборной церкви. Святую литургию служил наместник и с ним шесть человек священников да три человека дьяконов, все были в золотом облачении, зело богатом. В то время во всём иконостасе пред всеми св. иконами свеч предивных, золоченых великих запалено было множество, и в самих верхних поясах свеч горело зело премного. А как начали читать апостол, в то время из многих пушек стреляли трикраты. Св. Евангелие читали священники и дьяконы, которые были в службе; всех читало Св. Евангелие десять человек. В алтаре из тех читало два человека священников пред царскими дверьми, в церкви один священник, у четырех столпов четыре человека, от западных дверей до амвона три человека дьяконов. И на чтении св. Евангелия на всяком возгласе звонили шестью по шести крат и из пушек стреляли поединожды, а как дочли св. Евангелие, в тот час стрельба из пушек была великая. Как начали петь Херувимскую песнь, в то время выстрелили из пушек единожды, и от северных дверей знатных мещан 24 человека вышло с великими свечами восковыми зелеными и стали против алтаря и стояли доколе выход со Св. Дарами кончился. В то время выстрелили из пушек трижды; в другой – на слова Христова паки была стрельба из пушек; также стреляли во время пения причастника, а на явлении св. тела Христова и св. крови была великая пушечная стрельба у той братской церкви и по всему го-

—177—

роду, и потом выстрелили шестью из пушек, и по отпуске св. литургии выстрелили из пушек трижды; и как несли артус, и паки мещан 24 человека с великими помяненными свечами шли кругом артуса, в то время великий был звон; по том звоне из одной великой пушки стреляли. В день св. Пасхи Могилевские жители благочестивой греческой веры имеют обыкновение из домов своих никуда не выходить, все в своих домах пребывают тот весь день. В то время в церквах пред царскими дверьми ставят стол в знамение гроба Господня, где лежала плащаница. Тогож числа у вечерни был я в братском монастыре; священников в облачении было 6 человек; дьяконов 3 человека, и по вечерни казнадей на кафедре сказывал казание зело изрядно».²⁴⁴⁸

Обставляя таким благолепием богослужение в своей церкви, сопровождавшееся прекрасным пением хора, составленного из учеников братского училища и украшая вообще свой монастырь, Могилевское братство заботилось также о процветании своих богоугодных и просветительных учреждений.

Для братской школы при Богоявленском монастыре, при материальной помощи от магистрата, был устроен в 1683 году новый дом. В школе преподавание шло по программе Киево-Могилянских школ; так как имеется известие, от первой половины XVIII в., что учителя школы – Савва Андреевич, Коссович и другие, происходили из Киева и так как могилевские епископы во второй половине XVII века (Сильвестр Коссов, Иосиф Кононович Горбацкий) по большей части назначались из ректоров Киевской коллегии, то весьма естественно, что порядки, заведенные в Киевском училище, были распространяемы и в Могилевском училище. С каким вниманием относились Могилевские епископы той эпохи к народному образованно, видно, например, из записи епископа Иосифа Кононовича Горбацкого, в которой он

—178—

извещал, что по обету, подтвержденному клятвою при вступлении его на епископство, он обязан стараться о том, чтобы в народе русском процветали науки и школы для образования юношества, дабы оно могло послужить восточной Церкви, распространяя славу Божию и храня православие.²⁴⁴⁹ Точно также князь Сильвестр Четвертинский, епископ Белорусский, при рукоположении его в епископский сан, принял на себя обязательство «всяким промышлением, силами и разумом тщатися и прилежати училища назидати и в ня свободных учений и учителей стяжевати»; в заключение епископ Сильвестр обещался: назданным же сущим училищам быть помощником и заступником вседушно, всеми силами, елико мощно ми будет.²⁴⁵⁰

Из эпохи более ранней, а именно от тридцатых годов XVII века, сохранились сведения о некоторых учителях, преподававших в Могилевском братском училище; именно: Тамофей Грибач и некий Павел учили русскому языку, Афанасий Стрелицкий, Савва Андреевич (магистр словесности Киево-братской школы) и Коссович обучали латинскому языку, Феодор Тарасович – нравственному богословию. Во второй половине и в конце XVII века учителями братской школы состояли: Даниил Макаревич и Василевский, приехавший из Полоцка в Могилев «учитель хлопцов в школе братской по латине и спевать на хору в церкви».²⁴⁵¹ Что братская школа существовала и в XVIII веке на то имеется доказательство в акте уступки (1711 года) братскому монастырю дома некоей мещанки Марфы Шашкевич, в благодарность за то, что в братской школе сын её выучился наукам, священному писанию и церковным порядкам.²⁴⁵²

—179—

Братская типография в семидесятых годах XVII века снова возродилась.²⁴⁵³ В 1676 году король Ян Собесский выдал привилегию братству на учреждение типографии для свободного печатания русских и польских духовных книг, и эта привилегия была в 1701 году подтверждена братству королем Августом II.²⁴⁵⁴ В конце XVII века в братской типографии действовали Максим Вощанка, который, однако, стал во вред братству работать самостоятельно и братство принуждено было войти с ним в пререкания, а после смерти Вощанки взяло типографское дело исключительно в свои руки.²⁴⁵⁵ В 1725 году братство выдало полномочие старосте Петру Асейевичу на приглашение для братской печатни словолитчика. «По прибытии этого словолитчика (говорится в акте) мы обещаемся, с согласия той и другой стороны, заключить условие относительно его работ и вознаграждения».²⁴⁵⁶ Из приходо-расходной записи по типографии от 1771–1773 г. видно, что экономической частью в ней ведал подстароста, которому выдавались из кассы деньги на издержки. Из типографов и резчиков братской типографии известны: Максим Вощанка, сын его Василий, Федор Ангилейко и др.²⁴⁵⁷

Братство ставило себе задачей, как и другие братства того времени, издавать как можно более богослужебных книг, но вместе с тем оно издавало и книги нравоучительные, украшенные многими изображениями,²⁴⁵⁸ в числе которых встречается изображение Богоявления,

—180—

украшавшее также печать братства. Из числа книг изданных в Могилеве в конце XVII века и в течении XVIII века укажем на: 1) «Диоптру или зерцало живота во мире сем человеческаго», изд. в 1698 году; в диоптре все наставления клонятся к тому, чтобы человек не заботился о благах мира сего, но более думал о будущей жизни;²⁴⁵⁹ 2) «Небо новое з новыми звездами сотворенное, то есть Преблагословенная Дева Мария з чудами своими», составленное трудолюбием иеромонаха Иоанникия Гилятовского, ректора и игумена братского Киевского, изд. в 1699 году;²⁴⁶⁰ 3) «Перло многоценное», составленное Кириллом Транквиллионом, проповедником слова Божия, изд. в 1699 г.;²⁴⁶¹ 4) «Ирмолог» (см. Ундольского, Очер. слав. рус. библ. стр. 134, № 1287); 5) Книга житий святых, изд. в 1702 г.;²⁴⁶² 6) «Четьи Минеи» (Свод. лет. Петрушевича, стр. 30); 7) «Псалтырь» (Ундол. стр. 141 № 1364) и часовник; 8) Апология в утоление печали, соч. св. Дмитрия Ростовского, изд. в 1716 г.;²⁴⁶³ и 9) «Правило ко св. Причащению» (Унд. 185, № 1837). Из книг, изданных в самом конце XVIII века, укажем на Акафисты, 1798 года.²⁴⁶⁴

Братский госпиталь, со времени построения его при Богоявленском братском монастыре около 1635 года, не прекращал своего существования в течении второй половины XVII века и в XVIII веке, и упоминается в документах на ряду с другими госпиталями, число которых в г. Могилеве было довольно значительно. Полное

—181—

перечисление всех Могилевских госпиталей имеется в завещании братчика Гуторовича от 1702 года. Здесь упоминаются госпитали: братский (против иезуитов, каменный) Спасский, Покровский, два под Олейной брамой, Никольский, два Вашковские, Троицкий Ильинский, Пречистенский, Глебо-Борисовский, Ближне-Воскресенский и Дальне-Воскресенский (каменный). Когда императрица Екатерина II посетила Могилев, она нашла здесь более сорока благотворительных учреждений; несомненно, в числе их были и госпитали.²⁴⁶⁵

В госпиталях, по крайней мере, в лучше обеспеченных материально, к каковым, без сомнения, принадлежал братский, призреваемым давалось всё необходимое (пища, одежда и т. п.) натурой. Так, в 1702 году Могилевский бурмистр и братчик Гуторович завещал на братский госпиталь 1500 злотых и на все остальные Могилевские госпитали около 5000 злотых с тем, чтобы «квота», т. е. проценты с этого капитала шли на покупку кожухов и полотна для рубашек бедным; кроме того, завещатель назначил 2000 злот. на трупы (гробы) для убогих. Кроме содержания натурой госпитальные жильцы получали и деньги. Тот же Гуторович оставил 4000 злот. для раздачи нищим после поздней обедни по воскресеньям и праздничным дням и во время больших церковных процессий.²⁴⁶⁶ Игумен братский Сильвестр Волчанский завещал, чтобы его душеприказчик «по шпиталям

—182—

Могилевским на убозство и на людей убогих мизерных, по улицам скитающихся, раздал 100 злот».²⁴⁶⁷

Представив в общих чертах историю Могилевского Богоявленского братства до присоединения Могилева и всего Белорусского края, в 14 день декабря 1772 года, к России, мы вкратце скажем о ближайших к этому времени событиях в жизни Могилевского братства.

Прибытие епископа Георгия Кониского в Могилев было ознаменовано со стороны православных торжественным приемом, причем братство принимало большое участие в этом торжестве. Епископ Георгий, приехав 26 октября 1755 года в Могилев, отправился прямо в братский монастырь, где служил обедню; в тот же день был в архиерейском доме парадный обед с музыкой от братства.²⁴⁶⁸ Георгий Кониский в своих благородных начинаниях на пользу православия встречал деятельную поддержку со стороны братства, при монастыре которого была устроена семинария, и настоятель сего монастыря был вместе с тем и ректором этой семинарии. Вскоре после смерти (в 1795 г.) доблестного епископа Георгия Кониского, положение братства значительно ухудшилось, равно как и ухудшились его отношения к преемнику Кониского епископу Афанасию Волховскому, который раздражал местное православное общество своими крутыми мерами, особенно в отношении духовных лиц, подвергавшихся оскорбительным наказаниям за маловажные проступки.²⁴⁶⁹ В 1796 году епископ Афанасий представил Св. Синоду проект о закрытии в Могилеве женского братского монастыря и, не смотря на то, что Могилевское православное общество в прошении своем Св. Синоду указывало на пользу приносимую монахинями, обучавшими грамоте местных девушек, проект этот был принят и восстановление монастыря не последовало. Но самым крупным несчастьем для братства был сильный пожар 9 октября 1810 года, коим уничтожен был братский

—183—

монастырь. После этого пожара долгое время (до 1815 года) большая братская церковь находилась в запустении и богослужение отправлялось в приделе. Другая же братская церковь, во имя Иоанна Богослова, стояла без крыши 18 лет, так что внутри успели вырасти деревья.²⁴⁷⁰

Все эти притеснения и смуты во время взятия Могилева французами в 1812 году, и особенно наплыв в край евреев, вместе с католиками присягавших на верность Наполеону, подорвали нравственные и материальные средства Богоявленского братства. Насколько сильно было обеднение братства можно усмотреть, между прочим, из синодика благотворителей, жертвовавших Могилево-братскому монастырю дома, земли и другие угодья. В этом синодике, начиная с 1634 г. по 1766 г., отмечено 60 лиц сделавших братскому монастырю крупные пожертвования, тогда как в конце XVIII в. и в начале XIX в. таких пожертвований вовсе не поступало.²⁴⁷¹

В 1828 году настоятель Могилево-братского Богоявленского училищного монастыря Гавриил с братией обратился к тогдашнему Могилевскому епископу Павлу с просьбой учинить представление св. Синоду о возведении Могилево-братского монастыря во второклассный штат. В числе побудительных причин такого ходатайства указаны следующие: «содержание монастырь сей (говорилось в прошении) издревле имел от Могилевских купцов и мещан, которые, по грамоте конфирмованной польским королем Сигизмундом III в 1602 году, с собственного их согласия давали годичные оклады оного монастыря монахам и бельцам, но в последствии времени, обеднев от водворения в Могилеве евреев, от неурожаев и пожаров, выдачу оных и собственное их постановление прекратили. Ныне добровольное подаяние в монастырь сей очень малое, потому что город и вся вообще губерния наполнена евреями, католиками, униатами и лютеранами, а жителей греко-российского исповедания едва ли осьмая часть

—184—

имеется. От такового разноверия и малого числа православных и к самому Православию ощущается холодность и невнимательность. Дороговизна же на жизненные припасы, по случаю неурожая в прошедшие годы, неплодородия Белорусской земли и захвата всего нужного для продовольствия евреями в свои руки – значительна. От чего происходит, что никто из порядочных людей духовного и светского звания по бедности монастыря не соглашается в оный поступать и монастырь сей, издревле процветавший, приходит в запустение».

Синод, находя изложенные в представлении епископа Могилевского причины о возведении Могилево-братского Богоявленского монастыря, яко издревле училищного, уважительными, определил штат оному монастырю из средств государственного казначейства (3642 руб. 58 коп. ежегодно) и эти предначертания Синода удостоились Высочайшего соизволения.²⁴⁷² Таким образом, Могилевское Богоявленское братство, прослужив с честью православию почти два века и передав свои просветительные задачи в руки высшей правительственной духовной власти,²⁴⁷³ умерло естественною смертью, и вся его двухвековая незабвенная деятельность на пользу православия и русской народности в Белорусском крае обязывает потомков к провозглашению доблестным братчикам «вечной памяти» и к посильному подражанию их подвигам, по заветам ими оставленным, на благо и процветание святого и родного дела в Белоруссии.

А. Папков

—185—

Дому Твоему подобает святыня,

Господи, в долготу дний. Пс. 92:6

В напечатанной на страницах Богословского Вестника за 1897 год (№№ 9 и 11) статье, под заглавием: «Иннокентий, Митрополит Московский и Коломенский, в его отношении к Московской Духовной Академии (к столетию со дня его рождения 26 августа 1797–1897 г.)», мы указывали на живое, деятельное и благодетельное участие этого приснопамятного святителя во многих сторонах жизни Московской Духовной Академии и, как на один из следов такого участия, указывали, между прочим, на устройство домовой академической церкви. Но подробности об этом и остальном обещали мы сделать предметом особых наших статей.²⁴⁷⁴ Исполняем теперь это обещание, и, прежде всего, будем вести речь о церкви академической, так как осуществление мысли о ней последовало ранее осуществления других предначертаний времени святительства митрополита Иннокентия на Московской кафедре в отношении к подведомой ему духовной академии.

Московская духовная академия открыта была в день Покрова Пресвятой Богородицы 1 октября 1814 г., и этот день с тех пор всегда отличался особенною торжественностью празднования в академии, причем богослужение сопровождалось актом, на котором ректор академии произносил иногда речь, читались списки студентов и лучшим из них раздавались награды. Богослужения (литургии) совершаемы были в лаврских церквах:

—186—

акт же происходил в академической зале, в которой читались лекции по богословию, производимы были публичные испытания и совершаемы были по временам молебствия, всенощные бдения и другие богослужения, которые, по уставу церковному, допускаются вне освященного храма. Литургию, разумеется, и в другие воскресные и праздничные дни академическое братство, в котором всегда было значительное число представителей монашествующего и белого духовенства, отправляло в лаврских церквах, обыкновенно осенью и зимою в теплой трапезной церкви, а от недели Пасхи до осени в холодном Успенском соборе. В весеннее время этот собор, не успев еще обогреться после зимних морозов, бывал весьма неудобен по сырости воздуха и стен, так что академическое начальство принуждено было довольствоваться ранними литургиями в других не больших церквах лавры. По предварительном распоряжении академического начальства, по соглашению с лаврским, о том, в какой из лаврских церквей должно быть совершаемо богослужение, кому участвовать в совершении богослужения и т. д., обыкновенно студенты, в старину, под предводительством инспекции, попарно шли (с 1850-х годов попарное шествие уже не соблюдалось) в назначенную церковь, к началу службы, какая бы погода в ту пору ни случилась.

В виду многих неудобств, сопряженных с этим порядком отправления богослужений, в академии весьма давно чувствовалась потребность иметь свою домовую церковь, и еще ректор, архимандрит Евсевий (Орлинский),²⁴⁷⁵ начальствовавший в академии с 25 ноября 1841 года по 17-е января 1847 года, поднимал вопрос об этом.²⁴⁷⁶ Но митрополит Филарет, по особым соображениям,²⁴⁷⁷

—187—

не дозволял академии иметь свою церковь, и это положение дела продолжалось до самой кончины его в 1867 году (19 ноября).

Чтобы хотя сколько-нибудь яснее представить себе дело прежнего порядка и неудобств, сделаем небольшую выдержку из относящегося к 1849 году письма одного из бывших тогда студентов академии, иеромонаха Саввы (в миру священника Иоанна Михайловича Тихомирова), что впоследствии архиепископ Тверской.²⁴⁷⁸ От 6 апреля означенного года он писал в Муром к прежнему своему ближайшему начальнику по священнослужению, протоиерею Муромского собора М.Г. Троепольскому: «не смотря на тихую монашескую жизнь, у меня бывают и теперь своего рода недосуги, которые нередко препятствует свободно располагать своими занятиями. Не говоря уже о постоянных, общих для всех нас, школьных занятиях, которые не оставляют нас и в праздник, я имею еще теперь особенную частную должность, исполнение которой относится, впрочем только к праздничным дням. С поступлением на старший курс, мне поручено (было) начальством заведывать церковною службой по академии. Сущность дела состоит в том, чтоб узнать предварительно от начальства, т. е. от ректора о времени и месте богослужения, потом объявить волю настоятеля сослужащим и студентам, вытребовать из лавры дьяконов и распорядиться ризницею. Должность сама в себе не трудная, тем не менее, однако ж, требует большой аккуратности, а подчас может сопровождаться и неприятностями. Впрочем, предварительно ознакомившись под вашим руководством с порядками церковной службы,²⁴⁷⁹ я с большим удобством могу проходить это монашеское послушание, нежели кто-либо другой из моих собратов – людей, мало опытных в этом отношении. И не я один, однако ж, несу такую частную должность; есть у нас и

—188—

свои особые кононархи тоже из студентов, свои чтецы и свои певчие; а для исправления низших поручение по церковной службе – особый служитель из посторонних людей. Всё бы хорошо в этом отношении: только одно неудобство – нет своей особой церкви, – и своих диаконов. В последнем случае наш курс так беден, что нет ни одного иеродиакона-студента, между тем как иеромонахов – трое.²⁴⁸⁰ Поэтому каждый раз к нам отряжаются иеродиаконы из лавры, большею частью переменные и, разумеется, худшие. Да и настоятели-то наши то и дело переменяются: то служит о. ректор, то инспектор, то кто-нибудь из старших профессоров. От этого служение наше, особенно в такие великие праздники, каков настоящий,²⁴⁸¹ бывает не совсем стройно, а это крайне не нравится мне. При сем невольно вспоминаешь каждый раз о нашем прежнем Муромском служении. За то тем приятнее бывает присутствовать при лаврском богослужении, которое совершается со всею торжественностью и точностью. О. наместник²⁴⁸² – человек опытный и строгий ревнитель порядка».²⁴⁸³

И вот только уже по смерти митрополита Филарета, при его приемнике Иннокентии, академия получила свою особую церковь. Виновником возбуждения о сем вопроса и ходатайства был товарищ помянутого архимандрита Евсевия по академическому курсу²⁴⁸⁴ ректор академии протоиерей Александр Васильевич Горский.²⁴⁸⁵ Заручившись согласием нового владыки-митрополита на возбуждение дела об академической церкви с одной и – почетного блюстителя академии потомственного гражданина Алексея Васильевича Толоконникова – на устроение церкви

—189—

его иждивением с другой стороны, А.В. Горский, прежде всего, должен был озаботиться избранием места для предполагаемой церкви, для чего, конечно, советовался с членами академической корпорации. Самою удобною для сего и более других пространною была вышеупомянутая зала публичных испытаний; но помещение её было таково, что алтарь в ней можно было устроить только на юг, а не на восток, как бы следовало по церковным правилам. Во избежание этого неудобства предположено было употребить под церковь часть профессорского или аудиторного корпуса, в котором алтарь можно было бы устроить прямо на восток, по направлению к теперешнему библиотечному корпусу; но приспособление профессорского корпуса для церкви, по сметным соображениям, потребовало таких больших затрат, на которые не мог согласиться почетный блюститель по своим средствам. По необходимости приходилось возвратиться к прежней мысли, – о приспособлении помянутой залы для церкви, причем оставался подлежащим разрешению лишь один вопрос, – о возможности обращения алтаря на юг вместо востока. Спрашивали о сем известного знатока церковных правил, профессора канонического права в академии А.Ф. Лаврова-Платонова,²⁴⁸⁶ и он решительно ответил, что церковные правила повелевают устроять алтари на восток, и ничего не говорят об исключениях из этого правила.²⁴⁸⁷ Тем не менее, на обращение алтаря к югу решили испросить благословение владыки-митрополита. Случай к этому представился, когда в начале 1869 года А.В. Горский должен был ехать в Петербург на юбилей С.-Петербургского университета в качестве представителя от академии. Митрополит Иннокентий в то время был в Петербурге для участия в заседаниях Св. Синода. 4 фев-

—190—

раля означенного года А.В. Горский в Петербурге был у митрополита и беседовал с ним о разных делах; между прочим «упомянул я, – пишет он сам от 4 февраля 1869 года в своем дневнике, – и о своем желании устроить церковь. Владыка одобрил и хотел справиться в Св. Синоде, можно ли будет приступить к делу без разрешения Св. Синода».²⁴⁸⁸ В подробностях беседы с владыкою А.В. Горский коснулся и вопроса об алтаре. Владыка благословил обращение последнего на юг, о чем А.В. Горский тогда же с радостью известил старейших членов академической братии; ибо уже от 10 февраля того же 1869 года покойный профессор Московской Духовной Академии Петр Симонович Казанский († 1878) писал своему брату, архиепископу Костромскому Платону (Фивейскому), со слов А.В. Горского: «церковь у нас в зале митрополит велел строить на южную сторону, говоря, что в готовых зданиях нужно приноравливаться к удобству их. Но в 1838 г. Клейнмихель просил разрешения у Синода в казенном заведении устроить алтарь на юго-запад. Синод отвечал: «на основании правила Василия Великого, отступать от направления алтаря на восток нельзя».²⁴⁸⁹

В той же беседе с А.В. Горским владыка-митрополит Иннокентий потребовал от академии план устройства церкви и изложение условий, на которых предполагалось существование при ней духовенства. Всем этим

—191—

А.В. Горский мог обстоятельнее заняться уже по возвращении своем из Петербурга, в конце февраля того же 1869 года, между тем как владыка митрополит оставался в Петербурге до начала апреля, а потом, пробыв в Москве страстную и светлую недели, на Фоминой неделе снова отправился в Петербург и пробыл там до начала июня.

А.В. Горский, вернувшись из Петербурга, как мы сказали, в конце февраля, при содействии секретаря академической конференции и правления, покойного профессора Егора Васильевича Амфитеатрова († 1888 г.), весьма опытного в делах административных, и руководясь примером дела о домовой церкви при Московской духовной семинарии,²⁴⁹⁰ к началу апреля, пока владыка митрополит еще продолжал быть в Петербурге, успел оформить всё дело об устройстве академической церкви.

Дело это представляется в следующем виде: 1., Прежде всего, подана была к 1-му апреля 1869 года в правление Московской Духовной Академии «записка» почетного блюстителя оной «потомственного почетного гражданина и кавалера Алексея Толоконникова», такого содержания: «Как почетный блюститель Московской духовной академии, входя внимательно в её положение, я не мог не заметить большого неудобства в том, что академия не имеет собственной церкви и что воспитанники оной, присутствуя при богослужении в разных церквах Свято-Троицкой лавры, не имеют для себя в оных отдельного места, стоят между народом и, при множестве посторонних богомольцев, терпят тесноту и разные неудобства. Дабы устранить эти неудобства и, по искреннему моему желанию, способствовать, по моим средствам, благосостоянию академии, я возымел желание устроить при оной храм в зале, в которой прежде были производимы публичные испытания. Желая ныне привести в действие это намерение, прошу покорнейше академическое правление испросить

—192—

на совершение сего святого дела разрешение у Высшего Училищного Начальства. Прилагаю при сем рисунок алтаря будущего храма, составленный архитектором, художником академии Гущиным, по которому я желал бы моими собственными средствами, с благословения Московского Архипастыря устроить сей храм».²⁴⁹¹ – Согласно этому заявлению, 2., Правление Московской духовной академии, со своей стороны, сделало от 2 апреля того же года за № 76 следующее «представление» митрополиту Иннокентию: «Московская духовная академия не имеет собственного отдельного храма, и воспитанники оной для слушания богослужения собираются в разных церквах Сергиево-Троицкой лавры, в зимнее время обыкновенно в церкви преподобного Сергия, именуемой трапезною, а в летнее более в церкви в честь Смоленской иконы Божией Матери, в которой совершаются только ранние литургии. Присутствуя при богослужении в этих церквах, студенты не имеют в них отдельного места, стоят между народом и при постоянном большом стечении богомольцев в Сергиевой лавре, терпят тесноту и другие неудобства. Надзор за ними при богослужении, затруднителен для академического начальства, время богослужения, распределяемое монастырским начальством, не всегда удобосовместимо с учебными требованиями академии. Так, в течении лета студенты академии должны слушать по большей части ранние литургии, а в святую Четыредесятницу слушание литургии преждеосвященных даров соединяется с перерывом, а иногда и с совершенным прекращением некоторых уроков. Наконец, для студентов, не имеющих теплой одежды,²⁴⁹² в зимнее время и вообще в ненастные и холодные дни хождение к богослужению затруднительно, а иногда и не безопасно для их здоровья. – Между тем, настоящее положение зданий, занимаемых академию, дозволяет устроить при ней храм без постройки нового здания. Кроме зал правления и

—193—

конференции,²⁴⁹³ и кроме одной обширной аудитории,²⁴⁹⁴ в которой удобно могут в потребных случаях поместиться все учащиеся и служащие в академии и многие сторонние лица, в академии есть большая зала, в которой в прежнее время производились публичные испытания, и которая в настоящее время, когда такие испытания прекращены,²⁴⁹⁵ осталась бы без всякого употребления, если бы в зимнее время не были совершаемы в ней всенощные богослужения. В этой зале, без всякого стеснения для академии, может быть удобно устроена церковь, очень поместительная и вполне приличная для этого учебного заведения. – Академическое начальство, постоянно сознавая важные неудобства, сопряженные с неимением отдельного академического храма, подчинялось таким неудобствам главным образом по неимению средств к устроению своего храма. Но ныне почетный блюститель академии потомственный почетный гражданин Алексей Толоконников объявил, что, понимая вполне неудобства, происходящие от неимения особого храма при академии, он желает устроить такой храм именно в большой зале, прежде назначенной для производства публичных испытаний, собственными средствами. – Правление академии, принимая с радостью и благодарностью предложение г. Толоконникова, удовлетворяющее столь существенной потребности академии, прежде всего благогопочтительнейше просит Архипастырского Вашего Высокопреосвященства согласия и благословения на предполагаемое полезное дело для академии, и за тем мнением полагало бы просить ходатайства Вашего Высокопреосвященства пред Высшим Училищным Начальством²⁴⁹⁶ о дозволении: 1., потомственному почетному гражданину Толоконникову устроить в не имеющий ныне

—194—

учебного назначения зале, в которой прежде производились публичные испытания, церковь, по представленным им рисункам, в честь Покрова Пресвятой Богородицы, в память дня открытия Московской духовной академии; – 2., при церкви сей, кроме настоятеля, которым может быть ректор академии, иметь от двух до четырех священников из наставников академии, по их желанию и смотря по надобности;²⁴⁹⁷ – 3., иметь при той же церкви одного или двух диаконов из воспитанников академии, в случае же недостатка диаконов из студентов приглашать таковых для совершения богослужения из Сергиевой лавры, или из приходских церквей Сергиева Посада; – 4., священнослужителям академической церкви не полагать особых окладов, а по церковной службе пользоваться им, подобно прочим духовенству, старшинство со времени посвящения, права заслуги к знакам отличия и денежными единовременными награждениями из хозяйственных средств академии, если найдутся для сего средства; – 5., особых причетников при академической церкви не иметь, так как причетнические обязанности могут быть исполняемы студентами академии; – 6., для хозяйственных удобств академической церкви иметь при ней, если найдется желающий, церковного старосту, с определенными в законах правами церковных старост. – Вашему Высокопреосвященству академическое правление благопочтительнейше представляет сие мнение, испрашивая Архипастырского ходатайства пред Высшим Училищным начальством об утверждении оного. При сем прилагаются: 1., Записка почетного блюстителя академии г. Толоконникова о желании его устроить в академии отдельную церковь;²⁴⁹⁸ – 2., План и фасад залы с рисунком алтаря будущего храма, составленные архитектором художником академии Гущиным и 3., проект доношения от лица Вашего Высокопреосвященства в Святейший Синод по сему предмету.²⁴⁹⁹ Под мнением этим под-

—195—

писались: академии ректор протоиерей А.В. Горский, инспектор архимандрит Михаил²⁵⁰⁰ и профессор протоиерей Филарет Александрович Сергиевский.²⁵⁰¹ Скрепил секретарь Е.В. Амфитеатров.

В проекте доношения²⁵⁰² от лица митрополита Св. Синоду было сказано: «Правление Московской духовной академии просило моего ходатайства пред Св. Синодом о дозволении почетному блюстителю академии, потомственному почетному гражданину Алексею Толоконникову устроить на собственные его средства особую церковь в зданиях академии. При чем объяснило следующее»… И далее, по изложении выше представленного мнения академического правления, говорилось: «Вполне соглашаясь с изъясненным представлением правления Московской духовной академии, и находя со своей стороны существенно нужным для оной устроение отдельной церкви, я долгом поставляю почтительнейше ходатайствовать пред Св. Синодом о дозволении потомственному почетному гражданину Толоконникову устроить таковую церковь в академической зале, прежде назначенной для публичных испытаний, а ныне остающейся без определенного назначения, и об утверждении вышеизъясненного положения для священнослужителей и старосты, имеющих быть при сем храме».²⁵⁰³ Все эти документы А.В. Горский успел препроводить к митрополиту в Петербург еще до первого возвращения его в Москву (на страстную и Пасху), сопроводив их следующим письмом на имя митрополита: «Пользуемся первою возможностью представить Вашему Высокопреосвященству дело об устроении церкви, доколе вы еще не оставили С.-Петербург, дабы, при вашем милостивом

—196—

содействии, оно нашло себе благосклонный прием в Св. Синоде и могло получить скорое себе разрешение. – В уповании на Ваше Архипастырское благословение и содействие мы не сомневаемся, что нам даровано будет утешение не только прилежати в дому Божием, но и жить под кровом Его, дабы более и более самим и нашим юношам проникаться и исполняться духа церковного».²⁵⁰⁴ Получив это письмо и документы о церкви в Петербурге 5 апреля 1869 года, владыка-митрополит Иннокентий на представлении академического правления дал резолюцию: «5 апреля. Будет представлено Св. Синоду»;²⁵⁰⁵ и действительно, в тот же день представил это дело в Св. Синод; а сам, по удостоверении в благоприятном движении дела по Св. Синоду, вскоре (11 апреля, в пятницу на шестой неделе великого поста) вернулся в Москву.²⁵⁰⁶ Здесь к нему, на страстной неделе, пришел указ Св. Синода от 14 апреля, коим, в виду донесения его от 5 апреля, изъяснялось, что, «не встречая препятствия к устройству в зале Московской духовной академии церкви, на жертвуемые от почетного блюстителя Толоконникова средства и к определению при этой церкви особого церковного старосты, Св. Синод определяет: поставить о сем в известность вашего преосвященства указом, с присовокуплением, что назначение лиц для совершения богослужений в означенной церкви, под настоятельством ректора академии, предоставляется усмотрению вашего преосвященства».²⁵⁰⁷ На указе этом 17 апреля владыка надписал: «Д. консистории сделать надлежащее распоряжение».²⁵⁰⁸ – Консистория также не умедлила исполнить резолюцию владыки. При указе от 19 апреля того же года препроводив в правление академии копию с Синодального указа 14 апреля и план разрешенной к устройству церкви, она просила правление уведомить её

—197—

«о получении оных».²⁵⁰⁹ На этом консисторском указе А.В. Горский пометил своею рукою: «Получено 20 апр., в день св. Пасхи».²⁵¹⁰

Так разрешено было устройство академической церкви и за тем приступлено было к самому устройству её. Так как дело было только в приспособлении залы для церкви и устройстве алтаря, то времени на это не требовалось много, и уже в начале следующего 1870 г. всё дело близилось к окончанию. Владыка митрополит был в это время опять в Петербурге, на заседаниях Св. Синода, и даже захворал там серьезно;²⁵¹¹ однако, укрепившись несколько силами, прибыл 23 января 1870 г. в Москву, чтобы, в качестве председателя, самому лично открыть здесь Православное Миссионерское Общество.²⁵¹² Академическое правление и воспользовалось этим обстоятельством, чтобы войти к нему с новым представлением, от 31 января, коим изъясняло ему следующее: «В настоящее время, разрешенное г. Толоконникову устроение церкви в академической зале приближается уже к концу и, по малому числу неисполненных работ, можно надеяться, что к половине наступающего месяца²⁵¹³ будет совершенно окончено. Вследствие сего 1) академическое правление, в видах ускорения открытия богослужения во вновь созидаемой церкви по окончании устройства оной, благопочтительнейше испрашивает Архипастырского распоряжения Вашего Высокопреосвященства об освящении нового храма по чину церковному. Со своей стороны академия почла бы для себя за особенную милость от Господа, если б се священнодействие даровано было совершить Вашему Высокопреосвященству и Вашими святительскими молитвами утвердить дело, начатое по Архипастырскому благословению Вашему. Если же сие не будет признано удобным, то не благоволено-ли будет поручить освящение академического храма одному из викариев

—198—

Вашего Высокопреосвященства, преосвященному Игнатию, епископу Можайскому, которого академическое правление, немедленно по окончании работ, имеет просить о прибытии для сего в академию. – Вместе с сим 2) академическое правление, на основании указа Св. Синода от 14 апреля 1869 года,²⁵¹⁴ «признает нужным просить Ваше Высокопреосвященство об учреждении клира при вновь устрояемой Покровской церкви Московской духовной академии. Со своей стороны академическое правление мнением полагало бы – а) при Покровской академической церкви иметь священников из наставников академии, по их желанию, под настоятельством ректора академии; б) им помогать в священнослужении имеют поступающие в число студентов академии из священников и монашествующих; в) по церковной службе определяемые из наставников академии священники, подобно прочему духовенству, пользуются правом заслуги к знакам отличия, духовному сану присвоенным; г) должность диакона означенной церкви имеют исправлять поступающие в академию в сем сане,²⁵¹⁵ или принимающие на себя иноческий сан из студентов академии; д) причетников при сей церкви не полагается, потому что причетнические обязанности должны быть исполняемы студентами академии; е) впредь до избрания церковного старосты, которого вышеупомянутым указом Св. Синода разрешено иметь при академической церкви, хозяйственную часть по оной возложить на эконома академии».²⁵¹⁶ Митрополит Иннокентий на этом представлении положил такую резолюцию: «2 февраля. Академическому правлению. 1) За предстоящим мне

—199—

отбытием в С.-Петербург²⁵¹⁷ освящение храма поручаю совершить преосвященному Можайскому, который в свое время истребует св. антиминс от кафедр ризничего. 2) С предложением академического правления, во 2-м пункте изложенным, согласен, кроме означенного под буквою в), о чем представить в своё время особо».²⁵¹⁸ – Согласно этому академическое правление, по окончании работ в храме, от 8 февраля того же 1870 года вошло к преосвященному Игнатию с представлением, в котором, сославшись на вышеупомянутый указ Св. Синода от 14 апреля 1869 года и на резолюцию Владыки митрополита Иннокентия, только что прописанную, изъясняло: «Так как все работы по вновь устрояемому храму в настоящее время уже совершенно окончены, то, доводя о сем до сведения Вашего Преосвященства, академическая правление, согласно с желанием храмоздателя и академии, благопочтительнейше просит Ваше Преосвященство, не благоугодно ли будет Вам совершить освящение сего храма в 12-й день текущего февраля месяца. – Вместе с сим академическое правление, на основании вышепрописанной резолюции Его Высокопреосвященства почтительнейше просит Ваше Преосвященство, учинить Архипастырское распоряжение касательно истребования антиминса, св. мира и части мощей, предназначенной к освещению Покровской церкви. Для принятия сих святых вещей имеет явиться к Вашему Преосвященству эконом академии, иеромонах Ириней».²⁵¹⁹ На этом представлении преосвященный Игнатий от 8 февраля дал такую резолюцию: «1) Господь да благословит совершиться освящению храма в 12-й день февраля, – в праздник св. Алексия, митрополита Московского. 2) Ризничий Чудова монастыря выдаст эконому академии освященный антиминс, св. миро и св. мощи для освящения престола».²⁵²⁰

—200—

Освящение академической Покровской церкви и состоялось, как предположено было, 12 февраля. Всенощное накануне этого дня, чин освящения храма и первую литургию в самый день 12 февраля преосвященный Игнатий совершил в сослужении академического духовенства; но при этом и из лаврского духовенства принял участие в служении сам наместник архимандрит Антоний и казначей иеромонах Мелетий,²⁵²¹ а из Московского духовенства кафедральный протоиерей Петр Евдокимович Покровский.²⁵²² Пред окончанием литургии ректор академии протоиерей А.В. Горский произнес превосходное слово из текста: Дому Твоему подобает святыня, Господи, в долготу дний (Пс.92:6). В этом слове вития говорил сначала о ветхозаветных – скинии и Соломоновом и послепленном храмах, за тем перешел к новозаветным храмам, которыми в века гонений на христиан были обыкновенные дома, частные жилища и только уже с прекращением гонений стали устрояться особые храмы, получавшие мало-помалу все более и более великолепный вид, благолепие. Но как в домашних, так и в особенных храмах наблюдалось то, что выражают приведенные слова Псалма: дому Твоему подобает святыня, Господи, в долготу дний, и не напрасно относительно нарушителей этой святыни не далее как через сто лет после начала устроения особых храмов св. Иоанн Златоуст говорил: «Прежде дома были церквами, а теперь церкви сделались домами», т. е. в первые времена христиане в домах своих держали себя благоговейнее, нежели позднее в храмах Божиих. Переходя за тем к новоустроенной академической домовой церкви, проповедник сказал: «И сия храмина самим промыслом Божиим предуготовлялась к нынешнему своему назначению. Прежде в ней читалось и изъяснялось слово Божие, преподавались догматы христианской веры и правила христианской нравственности, излагались судьбы церкви Христовой. Потом она употре-

—201—

бляема была преимущественно для общей домашней молитвы: здесь совершались все те богослужения, которые, по уставу церковному, допускаются вне освященного храма. Наконец, наступило давно желанное время: храмина учения и молитвы обратилась в храм Божий. Теперь здесь водворился сам Господь Своею благодатною силою; здесь Он невидимо присутствует между нами. О божественнаго, о любезнаго, о сладчайшаго Твоего гласа! С нами бо неложно обещался еси быти до скончания века, Христе. Указав на пользу, какую могут почерпать для себя учащие и учащиеся от близости дома Божия, и на те обязанности, которые возлагаются на них этою близостью, проповедник заключил слово свое трогательною молитвою к Приснодеве, пренепорочной Матери Божией, проявившей в лице Своем величайшую из тайн веры, – тайну воплощения Бога Слова, да хранит Она, под Материнским покровом Своим, посвященный Ей храм и всех трудящихся в доме учения богословского.²⁵²³ Торжество освящения заключено было трапезою, предложенною храмоздателем в покоях ректорских.²⁵²⁴ Для увековечения же события освящения в делах архива академического, преосвященный Игнатий на том же, вышепрописанном, представлении академического правления от 8 февраля, собственноручно подписал, что он совершил освящение Покровской академической церкви «двенадцатого февраля тысяча восемьсот семидесятого года».²⁵²⁵

За тем ректор академии протоиерей А.В. Горский 13 февраля того же 1870 года доносил бывшему тогда в Петербурге митрополиту Иннокентию, от имени академического правления: «Вашему Высокопреосвященству академическое правление благопочтительнейше доносит, что церковь в честь Покрова Пресвятой Богородицы, устроенная при Московской духовной академии и весьма благолеп-

—202—

но украшенная²⁵²⁶ почетным блюстителем академии потомственным почетным гражданином Алексеем Толоконниковым, в 12 день сего февраля, на основании резолюции Вашего Высокопреосвященства от 2 февраля, преосвященным Игнатием епископом Можайским освящена, при сослужении, вместе с духовными лицами академии,²⁵²⁷ о. наместника лавры архимандрита Антония и казначея иеромонаха Мелетия,²⁵²⁸ к общему утешению как служащих при академии, так и воспитанников её. Принося Вашему Высокопреосвященству всенижайшую благодарность за Архипастырское содействие к устроению сего храма, академическое правление смеет надеяться, что отеческому сердцу Вашему будет приятно узнать, что в числе других пожертвований от членов академии, и студенты от своего усердия принесли алтарю Господню сребропозлащенный напрестольный крест, и даже служители академические пожертвовали около 20 рублей на устроение храма».²⁵²⁹

Так Московская духовная академия получила свою домовую церковь, и уже XXIX-й курс (1870–1874 г.) воспитанников академии, поступивший в начале сентября 1870 года в последнюю, не знал совсем тех неудобств, какие испытывали предшествующие курсы от неимения особой академической церкви. Владыка митрополит Иннокентий, которому академия обязана устройством своего храма, впервые совершил в академическом храме боже-

—203—

ственную литургию в воскресенье, 27 сентября того же 1870 года, в сослужении ректора академии протоиерея А.В. Горского, наместника лавры архимандрита Антония и прочего духовенства. После обедни была трапеза в покоях ректорских и за этой трапезою о. ректор академии, провозглашая тост за здоровье владыки-митрополита, при исчислении его благодеяний академии, на первом месте упомянул устройство академической церкви.²⁵³⁰ После и еще не раз владыка служил в академической церкви.

Двадцать два года с лишком простоял храм академический в том объеме и виде, в каком был построен в 1870 году, и только в 1892 году один из приемников митрополита Иннокентия на святительской кафедре Московской, митрополит Леонтий († 1893 г.) обратил внимание, посетив этот храм, на тесноту его. Тогда же предпринято было, при живом, деятельном участии архипастыря и дружном содействии академического братства, с ректором академии архимандритом Антонием²⁵³¹ во главе, при щедрых пожертвованиях тогдашних – почетного блюстителя по хозяйственной части в академии И.М. Федюкина и церковного старосты Н.Н. Дружинина и других лиц, не только расширение объема церкви, но и обращение алтаря на восток пристройкою, – короче сказать, переустройство церкви в том виде, какою является она теперь. Летом означенного 1892 года произведено было переустройство, а 20 сентября, за несколько дней до всероссийского праздника 500-летия со дня блаженной кончины преподобного Сергия, сам владыка митрополит Леонтий и освятил обновленный храм. Мы не будем излагать подробностей истории переустройства и освящения этого храма; ибо ведем речь о храме времен владыки митрополита Иннокентия, памяти которого и посвящаем свою настоящую статью, тем более, что означенные подробности в свое время излагаемы были на страницах Богословского Вестника,²⁵³² подробности же первоначального устройства академического

—204—

храма доселе не были излагаемы с надлежащей обстоятельностью. В дополнение к вышеизложенному мы хотели бы вызвать в памяти читателей еще некоторые обстоятельства, относящиеся к прежней академической церкви из времен святительства митрополита Иннокентия.

Уже в донесении о. ректора академии протоиерея А.В. Горского митрополиту Иннокентию об освящении академического храма упоминалось и о пожертвованиях на этот храм от членов академии, студентов и даже служителей. И бывшие воспитанники или служившие в академии не остались чужды движению чувства усердия к храму своей alma mater.

Так, еще за день до освящения храма, от 11 февраля 1870 года, магистр XIV курса (1840–1844 г.) Московской духовной академии, служивший долго в Лифляндии, а в то время бывший протоиереем Московской Трифоновской церкви Владимир Григорьевич Назаревский († 1881) писал к о. ректору академии: «С дозволения преосвященнейшего Игнатия, препровождая к вашему высокопреподобию для академической церкви: 1) чашу с лжицею серебряную позлащенную; 2) три пары воздухов; 3) пелену на аналогий и малую на столик; 4) полотенце, покорнейше прошу вас принять эти вещи, жертвуемые из Трифоновской церкви. Имею я усердие пожертвовать три серебряных лампадки и два пуда деревянного масла: но не знаю, пригодно ли это будет для вашего храма».²⁵³³ На это ректор от 19 марта того же года отвечал о. протоиерею: « Пожертвованные из Московской Трифоновской церкви в пользу Покровской, при М. Д. Академии, церкви, препровожденные при письме вашем от 11 прошедшего февраля, вещи: чаша с лжицею сребропозлащенною, три пары воздухов, пелена на аналогий и малая на столик и полотенце мною получены и тогда же внесены в ризницу церковную и академическому правлению сообщено к сведению. Правление академии, приняв сей дар с признательностью, поручило мне за таковое приношение свидетельствовать вашему высокопреподобию

—205—

глубочайшую благодарность, о чем имею честь уведомить вас».²⁵³⁴

Не удивительно, если Московский протоиерей, питомец академии, так скоро отозвался на весть о храме академическом, своим усердием к пожертвованию в пользу сего храма. И более отдаленные местом жительства от академии питомцы её также заявили свое к нему усердие. В том же 1870 году бывший некогда ректором академии преосвященный Алексий (Ржаницын), архиепископ Рязанский,²⁵³⁵ от 26 сентября, писал ректору академии протоиерею А.В. Горскому: «Поздравляю вас с совершившимся преобразованием академии²⁵³⁶ и с днем св. покровителя богословов. Для прекрасного храма, в доме вашем, заказано мною написать налойную икону св. Иоанна Богослова, по образцу той древней и особенно чтимой иконы, которая находится в Рязанском Богословском монастыре».²⁵³⁷ И за тем от 21 декабря того же 1870 года: «Сорадуюсь устроению храма Божия в доме академии, руководствуемой вами, приношу от своего усердия икону св. апостола и евангелиста Иоанна Богослова, с таким желанием, чтобы она, находясь в академическом храме на аналогие, износима была на величание евангелиста в его праздники. Простите за промедление. Много времени требовалось на то, чтобы точнее изобразить лик святого, как он изображен на чудотворной иконе его, от древних лет чтимой в рязанском Богословском монастыре. Испрашивая от Господа благословения на вас и на всех трудящихся с вами в обители преподобного Сергия, поручаю убожество свое святым вашим молитвам».²⁵³⁸ На это письмо А.В. Горский отвечал от 7 января 1871 года:

—206—

«Как видно из письма вашего, еще 21 ч. декабря отослано от вас приготовленное вашей любовью к академии для церкви академической священное изображение св. евангелиста Иоанна Богослова; но оно пришло к нам только накануне Богоявления Господня. Поэтому я не мог ранее настоящего времени донести вашему высокопреосвященству об исполнении вашего благочестивого желания. Теперь, от лица всего братства академического честь имею свидетельствовать вашему высокопреосвященству усерднейшую благодарность за столь драгоценное приношение для церкви нашей. Лик св. апостола по преимуществу богослова, изображение представляющее нам черты лица его в возможно верной передаче одного из древнейших в нашей церкви его начертаний – это самое дорогое приобретение для призванных быть учениками апостольского богословия. Нам сказалось еще в этом приношении и некоторое законное исполнение долга истории. Ваш Богословский монастырь стал в числе наших монастырей, потому что при самом основании академии, Славяно-греко-латинской академии назначен был в пособие к её содержанию. Таким образом, лик св. апостола Иоанна Богослова, сохранившийся в вашей обители, должен бы был искони быть пред очами учащих и учащихся в академии. – Согласно воле вашей икона св. Иоанна Богослова накануне Богоявления Господня была положена на аналогие; все присутствующие в храме, по совершении молебствия пред ней о благословении и охранении святого храма нашего, приносили пред ней молитву и о здравии и благоденствии вашего высокопреосвященства; но на будущее время, по положению нашей церкви, думаем утвердить св. икону на стене храма²⁵³⁹ в киоте, дабы она была видима пред всеми. Во дни же, посвященные памяти св. Иоанна Богослова, она будет возлагаться на аналогие, и все к ней будут прикладываться».²⁵⁴⁰

—207—

Еще любопытнее в рассматриваемом отношении переписка А.В. Горского с преосвященным архиепископом Могилевским Евсевием, который некогда сам возбуждал вопрос об академической церкви, как мы знаем. Еще от 31 января 1869 года А.В. Горский писал ему: «Добрая академия, присно помнящая вас, решается ныне приступить к осуществлению давней – заветной своей мысли устроить себе свою церковь. Помните, это было и вашим желанием. Нынешний наш архипастырь (митрополит Иннокентий) не изъявляет своего несогласия на это предприятие, как покойный святитель. В настоящее время зала публичных собраний остается у нас совсем без употребления. В ней бывают только богослужебные собрания. Да и впредь в ней нужды не предвидится. Итак, в ней-то мы желали утвердить престол Божий, пред которым бы и ваше имя всегда возносилось».²⁵⁴¹ И за тем, когда церковь не только устроена, но и освящена была, именно от 28 января 1871 года, А.В. Горский, получив от преосвященного Евсевия новый книжный дар его произведения, писал ему: «Позвольте предложить вам о некотором памятнике, не для меня, но для всей нашей академии. От одного из бывших здесь ректоров академических мы получили в начале нынешнего года для церкви академической св. икону св. евангелиста Иоанна богослова, нарочито сделанную копию с древнего чудотворного образа, в размере подлинника. Это прислал нам пр. Рязанский Алексий, нарочито посылавший на место, где находится св. икона, Московского иконописца, и потом требовавший к себе список в С.-Петербург,²⁵⁴² для удостоверения в его достоинстве. Обществу академическому желательно было бы, чтобы как в актовой зале академии будут поставлены изображения ректоров академии, так во храме академическом были священные памятники их благочестия, которым они назидали братство академическое, и безмолвные предстатели от их лица за

—208—

то же братство пред престолом Господним. Надеюсь, высокопреосвященнейший владыко, что выражением сего желания не отягощаю ни любовь вашу, ни смирение ваше. Вы любитель благолепия церковного. Наш храм еще в нове. – Давно я собирался обратиться с подобным приглашением ко всем вышедшим из нашей академии святителям и хотел приложить к своей просьбе фотографическое изображение внутренности нашей церкви, но снимки все были не удачны. Так дело и отложилось. Но приношение пр. Алексия снова возбудило во мне мысль просить, по крайней мере, некоторых, наиболее дорогих для академии архипастырей о приобщении к молитвенному собору академическому в тех или других видах. Помнится мне, преосвященный Иннокентий Херсонский, для украшения одного из великих храмов, один собирал к себе лики святых Российских, от всех мест, где просияли они своею жизнью или славою своих чудотворений. Не соберется нечто подобное и в нашем храме? Господу предадим себя, и друг друга, и все наше».²⁵⁴³ Кроткий, любвеобильный преосвященный Евсевий откликнулся на призыв своего товарища и друга. Он прислал ему значительную сумму денег и просил заказать издавна известному лаврскому художнику Малышеву²⁵⁴⁴ снять точную копию с находящейся в Троицком соборе Сергиевой лавры местной иконы св. Троицы для академического храма. Дело было не легкое и требовало времени. В этом смысле от 28 января 1873 года А.В. Горский писал преосвященному Евсевию: «икона св. Троицы всё еще не принесена от имени вашего в храм академический. Малышев, взявшийся её приготовить, работает и повторяет обещание приготовить её от срока до срока: но имея много других заказов как по лавре, так и вне её, и стараясь, как уверяет, сделать лучше, всё еще не удовлетворил ни вашему, ни нашему общему желанию. Из присланных вами для сего денег ему д. б.

—209—

следовать 150 р., остальные употребим на киоту. И будем вспоминать и ваши обеты и ваши труды».²⁵⁴⁵ А от 18 марта того же 1873 года ему же пишет: «Наконец, и ваш священный обет и наше усердное желание исполнились. Икона Пресвятой Троицы, в точной копии с образа, стоящего в Троицком соборе лавры, сегодня вносится в храм академический и будет отселе непрестанным свидетелем вашего благочестивого усердия, вашей памяти о академии, ваших – уповаем – молитв о сохранении её в вере и благочестии. В первый раз ныне и мы со своей стороны принесли пред нею молитвы к пресвятой Троице о здравии вашем и благопоспешении вам в ваших святых трудах, и будем, взирая на сей священный памятник каждый раз, посещая храм, воспоминать о вас с молитвою. Во свидетельство сего прошу принять от алтаря нашей церкви освященное молитвою о вас приношение. – Икона Св. Троицы очень благолепна. Размеры её: ширина 1,5 аршина, высота аршин. Лики и все фигуры ангелов и трапезы пред ними исполнены красками; прочее все покрыто чеканным золочением; только драгоценные камни подражательно расцвечены также красками. Работы было много, и от того, при множестве других заказов, шла она столь медленно; но, слава Богу, это послужило только к большему её совершенству. Наш художник²⁵⁴⁶ говорил, что если бы она окончена была двумя неделями ранее, то он хотел просить дозволения отправить её в Вену на выставку. – Теперь мы еще не дали ей определенного места: нужно будет устроить для неё особый иконостасец и поприглядеться, где лучше утвердить её.²⁵⁴⁷ Для иконостаса у нас еще осталось из денег ваших 50 р. Еще раз прино-

—210—

сим вашему преосвященству усерднейшую благодарность за благоукрашение нашего храма сею святынею и просим помогать нам вашими святыми молитвами».²⁵⁴⁸

Наконец, и особое кладбище разрешил академии устроить тот же митрополит Иннокентий, при посредстве ректора протоиерея А.В. Горского. До 1871 года умиравшие профессоры и другие служащие при академии, равно как и студенты, погребаемы были на лаврских кладбищах внутри стен лавры, по преимуществу же на Смоленском кладбище, ближе к самой академии и её саду. Это, конечно, не могло не отзываться новыми неудобствами, особенно для лавры, и академия должна была высматривать себе особое место для кладбища, в пределах своих владений. Когда 21 октября 1871 года в академической больнице скончался студент II курса Василий Головин и 23 октября совершено было в академической церкви отпевание его, то А.В. Горский, донося митрополиту о смерти студента, вместе с тем обращался ко владыке с такою просьбою: «Погребение студента Головина побуждает меня нижайше представить милостивому вниманию Вашего Высокопреосвященства следующие обстоятельства. – Прежде студенты, которых, по воле Божией, застигал час смертный среди приготовления на службу св. церкви, были хоронимы на одной из линий ближайшего к академии лаврского кладбища, что подле Смоленской церкви.²⁵⁴⁹ Но как эта линия с течением времени уже довольно наполнилась могилами, то открывается надобность приискать другое помещение для отходящих из сей жизни братий наших. – В одно из посещений академии вашим Высокопреосвященством (в июне 1870 года), когда вы изволили проходить через академический сад, мимо той линии, где хоронятся студенты, я имел честь докладывать Вашему Высокопреосвященству о сей надобности для академии, представляя, что можно было бы для сего воспользоваться частью сада академического, принадлежащего к тому же лаврскому кладбищу. Это было

—211—

бы и не близко от жилища нашего, и не стеснительно для нас, и для лавры более удобно. В настоящее время, обстоятельствами вынуждаясь воспользоваться сим соизволением Вашего Высокопреосвященства, нижайше прошу Архипастырского разрешения, в этой части сада академического, прилежащей к Смоленскому кладбищу, образовать небольшое кладбище собственно для служащих и учащихся в академии. К сему поставляю долгом присовокупить, что со стороны о. наместника, по сношении о сем предмете с ним, не заявлено никакого затруднения, напротив объявлено совершенное согласие». Митрополит Иннокентий на это прошение ответил резолюцией: «с Богом!»²⁵⁵⁰ и с тех пор не только студенты, но и служащие при академии хоронимы были до последнего времени на этом, новоотведенном месте.²⁵⁵¹ Сам печальник о церкви и кладбище для академии протоиерей А.В. Горский нашел здесь же себе место покоища.

Дому Твоему подобает святыня, Господи, в долготу дний, – говорил псаломски во всеуслышание при освящении домовой академической церкви в 1870 году А.В. Горский. Теперь долгота дней достигла уже протяжения почти тридцати лет, как святыня алтаря Господня осеняет дом высшего богословского учения. Не будем же забывать тех, через кого нам, учащим и учащимся, учившим и учившимся в сем доме, «даровано утешение не только прилежати в дому Божием, и жить под кровом Его, дабы более и более самим и нашим юношам проникаться и исполняться духа церковного». Имена в Бозе почивших – митрополита Иннокентия, протоиерея Александра, храмоздателя раба Алексия и других во всю долготу дней существования академического храма должны быть возносимы в молитвах пред престолом Божиим в этом храме к престолу Царя небесного, и святыня сего дома Господня да будет для нас неприкосновенною, внося освящение в наш дух и в наше тело.

Ив. Корсунский

—212—

XXXVI

К родителям и брату.

Пекин. Русское подворье. 13-е октября 1841 г.

В одну почту вдруг я получил от вас два письма. Два письма! Это необыкновенное счастье в Пекине…

Вам хочется знать о том, как я поживаю в поднебесной Империи. С удовольствием спешу выполнить ваше желание. И тем приятнее для меня удовлетворить вашему сердечному любопытству, что на этот раз я могу сообщить вам известия отрадные для вас, которые должны отогнать от вас много мрачных дум и предохранить от грустных предположений, которые только растравляют сердце. Не подумайте, что я хочу писать панегирик Пекинской жизни! Для меня нет нужды представлять черное белым и, безусловно, хвалить то, что много имеет в себе весьма тяжкого для нас.

В нашем положении много слишком горького для юного сердца, еще не окрепшего в бурях жизни, еще не разочаровавшегося в своих желаниях, стремлениях, надеждах и мечтах. Но при всем том у нас еще не отняты средства мужественно вести тяжкую борьбу, в которую мы вовлечены своим удалением от милой родины и всего, что так дорого для юности, и охранять себя от тысячи бедствий, которые, при малейшем унынии духа, могли бы подавить нас. Самые неизбежные лишения мы стараемся восполнить своей полнотой и среди

—213—

чужого мира создать и развить родной – Русский мир, где в минуты грусти и скорби отдыхала бы и оживала душа, как в своей сфере, где исчезла бы горькая мысль о чужбине и одиночестве. Несчастный опыт прежних миссий и собственные размышления научили нас, что мы, в таком ужасном краю, каков Китай, брошенные без любви и дружбы, должны искать своего спокойствия, утешения и счастья, только в своем кругу, среди самих себя, в нашем общем мире и согласии, что глава нашего маленького общества всегда имеет много средств и случаев – благотворно или ужасно действовать на наш мир и что потому нужно уничтожить те холодные отношения, которые обыкновенно установляет сила с слабостью, и заменить их более прочными и благородными связями детей с отцом, братья с братьями. Вот главные и самые важные правила, которые всеми нами приняты в основание общей нашей деятельности и взаимных отношений. К большему нашему счастью, добрый и благородный О.П., сам своим примером помогает нам быть верными своим желанием и общему благу. И никогда наше общество так сильно не было проникнуто такими чувствами и идеями, так братски соединено между собою, как в последние четыре месяца, когда мы остались совершенно одинокими в мире. До сих пор, начиная с самого Петербурга, окруженные посторонними лицами, которые более или менее развлекали наше внимание, или непрестанно сменяя места свои, мы были разрознены и более жили отдельною жизнью. Но теперь, когда всё внешнее отхлынуло от нас, как волна, когда впереди у нас только мрак и неизвестность, а назади только воспоминания, превратившиеся в одни туманные образы, хотя и милые для нас, но уже не уловимые, только теперь начала организоваться новая жизнь, которая, благодарение Господу! – возрастает с каждым днем и более и более укрепляет нас на предлежащем нам ужасном поприще. Дай Бог, чтобы благое начало увенчалось и добрым концом! Теперь вы можете понять, что, при таком образе мыслей и действий наших, мы сохраняем в себе, как священный огонь, Русскую жизнь, Русское сердце: но, не смотря на то, мы, как амфибии, принуж-

—214—

дены жить в двух различных мирах, должны образовать из себя какую-то странную смесь Европейского с Азиатским, Китайского с Русским, и к прежним нашим привычкам должны присоединять новые обычаи и церемонии. В самом деле, Русское подворье, среди этого необозримого океана Китайской жизни, представляет удивительную картину, где свет и тени, краски и фигуры, представляют чудное разнообразие, и с первого же взгляда поражают вас странной группировкой предметов и резкою противоположностью очерков. Едва вы вступите в ворота нашего гуаня (так называется всякое казенное место и подворье), как первый, попавшийся вам на глаза, предмет – языческая кумирня и расположение дворов – постройки различных стен, перегородок и ворот, которые делают ваш двор лабиринтом, созданным Китайскою подозрительностью и недоверчивостью, и самая форма зданий – с кирпичными стенами, бумажным потолком, черепичными кровлями и драконами вместо конька, тотчас вам уже показывают, что вы находитесь в чужой, незнакомой для вас области; но всмотритесь пристальнее, и вы увидите Русские окна со стеклами вместо бумаги, и сквозь них пред вами виднеется движущаяся фигура с Европейским обликом, но в длинном шелковом кафтане, с бритым лбом и затылком, с длинною косою, опускающеюся почти до пят, с Китайскою книгою в руках, медленно – важно расхаживающую по комнате; взгляните на мебель, украшающую смиренную келью этого отшельника, и здесь вы найдете тот же контраст. Но проходите далее: там, среди монастыря, возвышается четыреугольное здание с небольшою главою на самой средине, с малыми окнами под самою кровлею, осененное тению дерев, увенчанное и покрытое зеленым плющом, заткавшим собою все его стены, – это Русская церковь, освященная во имя Сретения; на ней горит позолоченный герб наш – двухглавый орел с короною. Но этот храм построен на счет Китайских чиновников, которые не из уважения и любви к христианству, но из угождения воле своего Императора, трудились над созданием его. Далее вы видите колокольню, но она построена в виде китайской беседки, с тремя кровлями, воз-

—215—

вышающимися одна над другою, с загнутыми углами и крестом на вершине. Вот раздались на колокольне звуки, которые призывают вас в дом Божий на молитву; но в то же время до вашего слуха долетает шесть или девять протяжных ударов в колокол, – это наш казенный сторож, – жрец нашего подворья приносит жертву в кумирне духам о нашем благосостоянии и своими ударами возвещает глухим своим богам о своей молитве, которую он воссылает по повелению сына неба, милостиво заботящегося о счастье даже иностранных варваров. Войдите во внутренность самого храма, там представится вашим глазам богатый иконостас, весь обложенный красным деревом, украшенный иконами, которые написаны кистью лучших наших художников, но потолок, стены алтаря испещрены мазилкою Китайского живописца. Сейчас вы слышали родные звуки церковных песней, которые с младенчества вашего питали вашу душу, которые и ныне, как благодатный елей, льются на раны скорбящего сердца вашего и своею Божественною силою врачуют недуги души, которые в один миг переносят вас в утраченные времена невинности и детства, когда вы еще с младенческою верою внимали святым истинам; но среди этого, родного, Божественного мира вдруг слышите совершенно чужие, странные для вас голоса, которые на не понятном для вас языке поют Цзай-тянь – небесную песнь: Отче наш, врезавшуюся в вашу память и сердце еще в первые дни вашего бытия. Смотрите же, как могущественно врывается в нашу жизнь, в нашу душу, чужая враждебная стихия, как неизбежно обхватывает нас своим сильным влиянием, как она проникает за нами даже в заветные святые для нас места, где душа должна быть отторгнута от всего земного!

Нарисуйте в своем воображении здешних жителей со всеми их характеристическими признаками: с их гордым невежеством, которое не видит ничего далее своего носа, которое думает, что люди родятся только в поднебесной империи, что образование заключено в одном срединном государстве, которое глядит на вас, как на заморского любопытного зверя, странного по своим

—216—

приемам, замечательного только по своему контрасту; с их ужасным эгоизмом и корыстолюбием, по которым они смотрят на людей, как на вещь, ценят их по внешней тяжести, судят о голове по кафтану, о сердце – по кошельку; ищут выгод и доходов в вашем знакомстве; – с их скрытностью и тысячею церемоний, ложною или истинною апатией, так что вы ни из разговоров, ни по лицу не узнаете ни одной искренней мысли, ни какого чувства, – и – из этого слабого ничтожного очерка вы можете составить хоть какое-нибудь понятие о том продажном и бессовестном обществе, в которое брошены мы судьбою. Согласитесь сами, что, при обращении с такими людьми, мы должны откинуть и забыть всё, что составляет прелесть доброго Русского обращения, отвыкнуть от искренности и радушия и заводить знакомство только по нуждам и своим видам; что наша дружба с Китайцами есть просто торговля, где мы какими бы то ни было средствами покупаем у них, что нам нужно, или иначе мы должны запереться в своих четырех стенах; что мы для собственной же пользы стараемся изучать здешние бесчисленные приличия, подражать Китайцам в их обхождении, – одним словом, принять на себя внешнюю их физиономию, и потому вы справедливы в своих словах, что мы начинаем обкитаиваться. Всё, что прежде казалось для нас смешным, ничтожным в их приеме и обращении, – всё это от привычки стало для нас самым естественным, так что мои руки сами собою описывают полукруг при встрече с кем-нибудь и ноги сами идут провожать гостя чрез все ворота и дворы до самой повозки, а на известных местах мое тело не смеет подвинуться вперед ни на один шаг, не вытянувшись наперед в почтительном положении, не отвесивши нескольких самых глубоких поклонов, с придачею неизменных вежливых пошлостей: «не двигайтесь», «не трогайтесь», «воротитесь домой». Мой рот не дерзнет проглотить ни одной капли чаю, если я, вставши со своего места и приподнявши чашки к самому лицу, не раскланяюсь со всеми присутствующими почтенными особами и не приглашу их вместе с собою наслаждаться здешним нектаром. При встрече с кем-нибудь у меня

—217—

невольно срывается с языка самый вежливый вопрос, которым начинаются приятельские беседы: чи-ляо-фань-ляо мэ ю? Кушали ли вы кашу? т. е. попросту, по-Русски – обедали ли вы? – Входя в комнату, я, в одно мгновение, своим глазомером определяю, которое место должно быть почетное, как далеко оно от дверей, и не прежде займу его, как хозяин истощит весь запас своих вежливостей, а я – отрицаний. Если вы говорите; то мой язык к каждому вашему слову непременно хочет прибавить: «ши, ши, чжэ, чжэ – да, да; точно так». Я покраснел бы от стыда, если бы позабыл почтительно обеими руками приподнесть вам табакерку с самою мельчайшею табачною пылью, которая в полном смысле проникает до мозгов. Если бы нужно было мне сделать вполне парадный визит, то я поехал бы не иначе, как во всём торжественном одеянии, – с большим седлом; мой кучер не смел бы сесть на свое место, но должен был бы бежать пешком подле повозки, с тоненьким хлыстиком в руке, поднятым вверх; моя фигура с поджатыми ногами скрывалась бы от взора любопытных за флеровым занавесом; слуга должен сидеть на передке и раскуривать для меня трубку, и, по крайней мере, один должен быть вершник – открывать моё шествие. Приехавши в известный дом, я не прежде выйду из повозки, как когда хозяин уже оденется в надлежащее платье и приготовится приличным образом встретить меня. Даже суй-бянь, т. е. запросто, никогда не поеду один верхом. Присоедините к этим и к тысяче подобных мелочей, постепенно, незаметно вливающихся в состав внешней нашей деятельности, то необоримое влияние, которое оказывает на нас здешняя природа, часто совершенно противоположная нашему организму.

Прошел год Пекинской нашей жизни, но и в этот небольшой период времени мы уже не мало изменились в своей физической жизни. Самым первым ощутительным для нас влиянием климата была сыпь, которою, пред наступлением жаров, мы почти все новоприезжие страдали в продолжении почти целого месяца. Во время сильных жаров – в конце июня и в июле, – каждый из нас на себе испытал то ужасное расслабление, то

—218—

непонятное отвращение от всякой деятельности, которое так часто у нас считается за характеристический признак жителей востока. В каком-то странном онемении чувств и мысли, я неподвижно сиживал на одном месте, без всякой светлой идеи в голове, без особенного ощущения в сердце! В эти странные минуты вы дорожите своим кэйфом и ваша душа сама избегает всего, что бы могло нарушить вашу ужасную праздность и лень. Первые жары, когда еще в вашем теле не возбудится испарина, бывают ужасны, голова горит, как в огне, грудь вздымается от духоты воздуха; при малейшем движении, вас обливает зноем. Потом, когда уже растворились пары, ужасная испарина в одну минуту делает мокрым ваше платье, которое в это время, надобно сказать правду, бывает весьма легко и состоит из одной длинной рубашки, сшитой из самого легкого и тонкого полотна. Но, наконец, вы привыкаете к самой высшей температуре жара, если только продолжается испарина; но за то всякое понижение термометра делается чувствительным. Представьте себе, что я теперь при восьми градусах тепла зябну в своем толстом ватном кафтане, что мое лице едва терпит холодную воду при умывании и, может быть, скоро я буду принужден употреблять одну теплую, по примеру Китайцев, которые пьют даже вино подогретое. Удивительно, как наш железный северный организм так скоро и сильно подчиняется расслабляющей южной природе. Прошедшего году, в тоже самое время мы, спустившись в Китай с возвышенных равнин Монголии, удивлялись необыкновенной теплоте атмосферы. Во всю дорогу от Кяхты до Калчана, в продолжении двух месяцев, – августа и сентября, я в простой юрте спал на одном войлоку, брошенном на сырую землю, прикрытый только легким ватным одеялом и не чувствовал холода.

Вот вам другой еще факт нашего преобразования. В половине лета, при сильных жарах, здесь начинаются проливные дожди, продолжающиеся до полумесяца и более. В это время в воздухе распространяется необыкновенная сырость; всё покрыто плесенью: склеенные вещи расклеиваются; дерево разбухает: наравне с бездушными

—219—

предметами и бедные ноги наши подверглись химическому процессу гниения, и мы получили продолжительные насморки, которые возобновляются при всякой сырости воздуха. – Мудрено ли же, что при таком безграничном влиянии новой жизни и нового мира на жизнь духа и тела, и в нашем характере должны были произойти различные перемены, вылившиеся из наших обстоятельств и той массы впечатлений, которая непрестанно действует на нас? Как ни трудно замечать за внутреннею своею жизнью, как ни медленно душа, уже наперед составившая план и цель для своих действий, поставившая навсегда известные идеи за неизменный для себя закон, подчиняется влиянию внешних причин и действующих сил; но при всем том, я не могу сказать, что взгляд мой на жизнь, что мои желания и чувства, мои стремления и надежды остались в своей первобытной форме. Странно было бы этот внутренний переворот приписывать влиянию одной Пекинской жизни, тем более, что настоящий период моей жизни, в котором непременно должны проявиться все элементы человеческой деятельности, сам по себе уже предполагает различные новые явления в моем бытии. Но, не смотря на то, нельзя отрицать, что глубокое одиночество, удаление от всего развлекающего наше внимание, от наблюдения за тем, что кипит внутри нас самих, грустное лишение всего, что составляет цену земной жизни, играли важную роль в создании и развитии новых взглядов, новых желаний и целей. Да! мне кажется, что в моей душе многое уже не так, как оно было в то время, когда я прощался с вами на десять лет. Я без жалости отказался от многого, что прежде составляло предмет моих размышлений, желаний, мечтания во сне и наяву, и без радости встречаю в душе своей, что, при условиях другой жизни, могло бы иметь существенное влияние на всего меня. Разрушивши старые мечты свои, наполнявшие прежде сердце, не доверяясь новым, заглушая их в себе для своего же собственного блага, душа невольно остается в беспредельной пустоте, которая, как удав, обхватывает её со всех сторон, – она погружается в ужасное одиночество, которое не наполнится никакими созданиями воображения. Здесь скрывается причина

—220—

той безотчетной грусти, которая иногда овладевает сердцем, стремящимся прорваться сквозь эту туманную непроницаемую даль, где должно быть удовлетворение его желаниям; – это странная жажда души, но души еще не сознавшей самой себя, не испытавшей своих сил, – или, может быть, тоска души, темно сознающей свою слабость и бессилие, души робкой, которая не смеет бодро идти в след темных предчувствий, еще не постигнутых желаний. Здесь также причина тому явлению, что мало-помалу исчезает детская беззаботность, пустая мечтательность, игривость духа, что в душе рождается недовольство собою, что она мучится своим бессилием, негодует на свою недеятельность и праздность. Не подумайте, что все эти слова мои направлены к обвинению здешней жизни, что это чувство раскаяния в необдуманном риске, за который дорого платится моя неопытность. Напротив, развитие в душе этого важного, хотя и горького чувства, я поставляю для себя одним из самих благодетельных последствий настоящего моего положения; и, может быть, нигде и никогда оно так сильно не трогало моего сердца, не будило спящей души моей, как здесь, где удаленный от всех внешних потрясающих впечатлений, я с большею свободою могу предаться ему. К сожалению, я должен признаться, что до сих пор еще во мне слишком много детского, слабого, что характер мой еще мало получил надлежащей определенности и прочности, что внутренняя моя жизнь так бедна деятельностью, что я не образовал, не развил себя. Добрые семена, какие только есть в душе моей, они дар Божий; но до сих пор я сам не принимал живого участия в самом себе. Неужели же я должен быль оставаться навсегда ребенком? Нет! Только посредством этой тяжкой борьбы с самим собою, со своими чувствами и желаниями и должно что-нибудь создаться! Рано или поздно, здесь или в России, – только непременно должно было настать для меня это время внутреннего борения; чем сильнее оно будет действовать на меня, тем благодетельнее должны быть плоды его. Не буду спорить с вами, что здесь эта борьба может быть тягостнее для сердца, но при всём том я должен сказать, что, при собственных силах моей души, при по-

—221—

собии тех святых истин, которые еще с детства глубоко заронились в память мою, я имею одно из самых дорогих и действительных вспомогательных средств, – это взаимную дружбу и любовь, которыми скрепляется наше маленькое братство. Чем тяжелее наше положение, чем более каждый чувствует слабость своих сил: тем крепче и неразрывнее стягиваются эти святые и приятные для него узы. Здешняя жизнь – добрая школа. Только в нашем положении можно дать надлежащую цену многим вещам, которые, при других обстоятельствах, остаются в забвении, понимать дружбу в полном и святом значении её и приобресть добрый запас практической мудрости. Итак, вы видите, что Пекин в этом случае действует на нас отрицательно; не приражаясь к нам своим злом, он только побуждает нас идти стезею правды и благородства, – этою законною дорогою для всякого Русского… Помолитесь же за всех нас Господу Богу, чтобы Он сохранил нас в союзе любви, подкрепил в добром делании, безбедно провел нас до конца поприща нашего, возвратил в святую русскую землю и здесь дал нам забвение миновавших скорбей и лишений. Будем молиться, вы там, мы здесь!

Теперь позвольте мне познакомить вас с моею домашнею жизнью, которая, надобно вам сказать, весьма тиха, покойна и регулярна, как и у всех нас. С первым криком галок, которые из соседственных Императорских садов подымаются ужасными стаями и по какой-то прихоти всегда пролетают чрез наше подворье, или, по крайней мере, при первых пушечных выстрелах, сопровождающих учение здешней гвардии, т. е., говоря без обиняков, часу в 6-м я продираю свои глаза и прощаюсь со своею теплою рогожкою. Начинаю день обыкновенным чередом, как все православные, и за чашкою чаю, с самою скверною водою, в которой порядочный запас селитры и натру, припоминаю, что грезилось во сне, думаю, как провесть наступающий день, читаю какую-нибудь книгу, заплетаю косу, отдаю приказы слуге, или просто делаю кэйф. После таких многотрудных занятий отправляюсь в сад, или гуляю по всему подворью… Часу в 8-м является у меня Сянь-шен – прежде родив-

—222—

шийся, т. е. учитель и здесь-то начинается Египетская работа. Наши головы и Китайские устроены совершенно иным образом: что для нас просто, то для них мудрено, и что для них понятно, то для нас темно; часто за каким-нибудь выражением улетают целые часы, между тем как дело самое не стоит и гроша. Впрочем, начинаю маленько углубляться в их тарабарщину. В этой головоломной возне проходит всё время до 11 или 12 часов, т. е. до самого обеда, когда мы собираемся в столовой и всей братией разделяем общую нашу трапезу. Если бы вы откушали нашего хлеба соли, то верно нашли бы в нём пропасть важных погрешностей против требований образованного и деликатного вкуса. Вы тотчас догадались бы, что от наших щей пахнет сырою капустою и уксусом, что куриный суп сварен со свиным салом, что каштаны в соусе перемешаны с чесноком, и проч. Но позвольте вам сказать: 1) наш повар Китаец и, по похвальной привычке всех своих земляков, уродует все чужестранное по чувству истинного патриотизма; 2) по его словам: «по всем приличиям и законам Серединной Империи, свиное сало есть славная вещь»; 3) мы все с претензиями на аппетит, а не на вкус. Довольно и того, что мы защищаем русский желудок от собак и лягушек и, как варвары, не находим вкуса даже в морских червях. Но не ручаюсь, что во время одной поездки я не наелся мулиного мяса; впрочем, это здесь не ставится в порок! Говоря вообще, наш стол богат и для России и для Китая, хотя не всегда в ладу со вкусом. Впрочем, довольно об этих пустяках. После обеда мы целою толпою отправляемся в нашу библиотеку, которая в последнее время устроена хорошо. Здесь, развалившись на кану, читаем, что кому вздумается, или просто что-нибудь болтаем; потом снова каждый в своей келье принимается за свои дела до вечернего чаю, где даешь полный разгул своей душе и воспоминаниям. После прогулки, необходимой для моциона, снова книги коротают время до самого ужина, который бывает часу в 8-м, и потом дружеская беседа и книга на сон грядущий оканчивают наши дневные хлопоты и труды. – Так постоянно текут

—223—

наши дни, незаметною чередою, не обозначаясь никакими редкими событиями, не оставляя в душе воспоминаний о себе; но за то и не возмущая внутренней тишины и не развлекая нашего внимания. Каждый праздник мы все собираемся в храм Божий, и здесь много напоминаний на первобытные времена христиан, когда они, среди разрушавшегося языческого мира, невидимые никем и странные для всех, смиренно молились Богу жизни об обновлении их и всего человечества небесною благодатью. Часто среди вечернего мрака церковь освещена слабым огнем; несколько молящихся стоят в благоговейном молчании, с молитвою в устах и на сердце, сокрытые в полусвете и тьме; одни длинные тени падают черными полосами на стены храма; только Божии иконы ярко сияют своим светом; и в эти минуты сердечного умиления то слышится голос, повторяющий скорбные псалмы Давида, то хоровая общая наша песнь торжественно оглашает храм! Праздничные дни для нас всегда бывают днями сердечных воспоминаний. Цельным подворьем, собравшись где-нибудь в общий кружок, мы в разговорах своих переносимся в отдаленный для нас, но близкий к сердцу край и сладко льется речь, оживленная памятью о былом, и часы невидимо несутся для нас в этом сладостном самозабвении. Теперь все мы хорошо знаем историю друг друга, даже самые проказы детства. Часто повторяем одно и то же, но и это старое всегда кажется новым. Самые мельчайшие частности имеют общий интерес. Не удивительно ли такое сочетание людей, случайно собранных судьбою с различных концов России, людей с разными привычками, характерами, направлениями, и между тем в этом горниле так сплавившихся между собою, как будто они все принадлежали к одной массе?… Теперь от общего я снова перейду к частному и попрошу вас обратить внимание ваше на мое житье.

Я живу в так называемом Да тине, или в том доме, который построен насчет Китайского Императора, на случай приезда Русского посольства. Мое главное помещение состоит из одной весьма длинной залы, которая освещается огромным Итальянским окном с юга, и большим простым с севера. Великолепный шелковый

—224—

синий занавес, подбитый зеленою линузою (вроде нашей тафты) с черным атласным подзором, утвержденный по краям на ширмах и растягивающийся на две огромные половины, делит эту залу на две комнаты: одна из них большая и служит у меня вместо гостиной, другая несколько поменее и отвечает мне за спальню и кабинет. Здесь, т. е. в последней, первое место занимает смиренная кровать; у окна складной письменный стол с ящиками для бумаг, покрытый зеленым сукном; у противоположной стены – порядочный налой и большой шкаф из южного кедра с книгами; а в другом уголку прижался комод; еще одно Китайское кресло и табурет, – вот вам и вся моя студенческая мебель. Но в моей гостиной пороскошнее: большой ковер, не знаю, Европейский или бухарский, застилает целую половину комнаты; полдюжины новых русских кресел, сделанных под красное дерево, обитых голубым атласом; до пяти столов и столиков, – один из них из розового дерева и стоит на наши деньги до двух фунтов серебра, – сделан весьма красиво; на стенах висит большое зеркало, и пять видов Петербургских. Пол в комнатах, как и везде, из кирпичных плит, но покрыт составом особенного рода и окрашен, так что образует собою одну цельную массу. Комнаты нагреваются ди каном, т. е. подпольною печью, которая топится с улицы, и каменным углем. Окно в моей гостиной – на главный двор, который с восточной и западной стороны обставлен двумя огромными флигелями, построенными совершенно по-Китайски. Весь восточный флигель занимает одна Европейская библиотека (кстати, здесь заметить, что у нас три библиотеки, из которых каждая занимает особенное здание а) Китайская, b) Русская, состоящая из наших отечественных и Европейских книг, заведенная и умножаемая насчет Министерства, с) доставшаяся нам от Португальцев). Шесть весьма высоких и необыкновенно роскошных акаций особенного роду, неизвестного у нас, наполняют своею тенью весь двор, весьма чистый и красивый. Другое окно выходит в наш студенческий сад. Из моей гостиной дверь прямо в комнату моего милого и доброго камрада…

—225—

Мы недавно изрядно попировали. С последнею почтою прислали нам из Кяхты лучшего портвейна, какого там отыскалось 20 бутылок и одну шарманку, да у нас казенных было три: все запело, заиграло и заскакало! Целых три дня пировали! И теперь еще есть, чем помянуть матушку Русь. И еще пишут нам, что из Департамента идет к нам новая посылка с книгами: а Кяхтинские купцы, по своей памяти к нам, обещались дополнить то, о чем не догадался Департамент, 20-ю бутылками шампанского. Видите ли, как мы славно поживаем в Пекине, который, к чести, или бесчестью его, никаких не умеет приготовлять виноградных вин и пьет только шао-цзю, – водку, добываемую из Сорчинского пшена, и шад-син, который, право не знаю, из чего делается, только вкусом походит на прокислое белое вино. Нынешний год мы сами делали церковное красное вино; не знаем, что будет толку. 4-го Октября мы праздновали год Пекинской жизни, а кажется давно ли приехали в Серединное Государство.

Написал бы вам слова два о сыне неба, великолепном Хуандие, но десять тысяч лет не изволят теперь жить в столице, а в загородном дворце, и, во-вторых, я еще сам не имел счастья видеть Императора. В другое время на досуге напишу вам что-нибудь о Пекине с его знаменитостями, а теперь извините. – Лето и осень провел и проведу в городе, а на будущий год, если позволят обстоятельства, думаю съездить в горы.

P. S. Письмо мое к вам было приготовлено еще в первых числах Октября; но по некоторым обстоятельствам почта была отложена до конца Ноября: вот причина, почему ответ на ваши письма несколько позамедлил. Впрочем, в эти два месяца не случилось ничего особенного и от продолжительности времени письмо моё не выросло… От всей души желаю, чтоб мое письмо застало еще у вас Пекинца NN: тогда-бы он мог дать вам толкование на мое письмо к нему, которое без того будет несколько темно для вас. Впрочем, по настоящим обстоятельствам я должен сказать вам слова два, в предостережение от тех грустных дум и беспокойств, которые может породить неизвестность. Я воображаю,

—226—

что вы не без страха за нас читаете последние известия о делах Китая с Англией. Это опасение должно еще более увеличиться потому, что с каждым днем возрастают, и верно будут возрастать тревожные для вас вести. Может быть, будущим летом вы прочитаете, что Английский флаг развевается в 400 (200 наших верстах) ли от Пекина. Но во всех таких вестях нет ничего грустного для нас. Мы, по своему положению, выше всех этих тревог и наша личная безопасность ограждена неразрушимым оплотом… Я нарочно предупреждаю вас об этом, чтобы вы были совершенно спокойны на наш счет и были совершенно удалены от ложного опасения. Надобно сказать правду, что положение миссионеров никогда еще не было так интересно, как теперь, и никогда более не желал бы жить в Китае, как при настоящих обстоятельствах. Если бы мне предоставлено было выбирать жить теперь в Китае, или выехать в Россию, то я не прежде расстался бы с поднебесной Империей, как по окончании этих дел. Мы живем во времена, которые должны родить великое в будущем. Запад и восток приступают теперь к постепенному решению одного всемирного вопроса, должен ли весь мир принять Европейскую жизнь и образование. Если бы можно было Китаю обновиться без разрушительного потрясения своих коренных элементов, то он сталь бы единственным судьей целого мира, то всё слилось бы в нём, как в неизмерном океане. Даже и в противном случае, самое разрушение его должно… но довольно об этом!

22 Ноября 1841 года.

—227—

В нашей критической литературе давно не появлялось таких восторженных отзывов, какие вызваны были книгой магистра Преображенского: «Отечественная церковь по статистическим данным с 1840–41 по 1890–91 гг.». Книга вышла в конце 1897 года. Первый отзыв появился в декабрьской книжке «Странника». Затем напечатаны были более подробные рецензии в журналах: «Вера и Разум» (№ 3) и «Православный Собеседник» (Март). Авторы статей «Странника» и «Веры и Разума» пожелали остаться неизвестными; статья, помещенная в «Православном Собеседнике», принадлежит известному профессору А. Гусеву. Мы считаем излишним подробно передавать здесь содержание этих рецензий, потому что они, вероятно, хорошо известны читателям наших духовных журналов. Сущность всех отзывов сводится к тому, что книга г. Преображенского – выдающееся явление в области научного исследования отечественной церкви, весьма ценный, капитальный вклад в церковно-историческую науку, коим положено начало научной разработке и научному построению церковной статистики; принятую на себя задачу применения статистики к изучению отечественной церкви автор выполнил, по словам рецензентов, вполне безукоризненно, добросовестно воспользовался имевшимся в его распоряжении материалом и правильно и ясно обрисовал внешнее и внутреннее состояние отечественной церкви за целое пятидесятилетие. – При этом, рецензенты «Странника» и «Веры и Разума» совсем не

—228—

упоминают о том, имеются ли какие-либо недостатки и недосмотры в книге г. Преображенского. Проф. Гусев, хотя и не отрицает наличности таковых, но находит их настолько малочисленными и ничтожными, что они будто бы «всецело покрываются её крупными и многочисленными достоинствами». «Было бы, пожалуй, по словам Гусева, некоторой придирчивостью со стороны рецензента, если бы он стал укорять автора за некоторые недостатки, замечаемые в его книге. Не нужно забывать, что автор имел дело с совершенно невозделанным у нас полем, и ему пришлось расчищать самую почву и пролагать первые борозды по ней».²⁵⁵²

Нам приходилось прежде читать отзывы о капитальных трудах наших выдающихся представителей науки, и рецензия, отдавая должную дань высокой научной ценности этих сочинений, вместе с тем считала нужным и полезным указать на имевшиеся в них те или другие недостатки и недосмотры. Ведь, последние выставляются рецензентам на вид вовсе не для того, чтобы сделать укор или порицание автору, а главным образом в интересах истины. Что касается новизны дела, которая, по мнению проф. Гусева, должна удержать рецензента от указания темных страниц книги Преображенского, то это обстоятельство, нам кажется, преимущественно и требует разностороннего отношения к рассматриваемому труду. Новизна-то дела и требует ясного и определенного указания недостатков и недосмотров первой научной попытки, чтобы предостеречь от них других исследователей, которые пожелают продолжать разработку поля, избранного г. Преображенским. Хвалебное же отношение рецензии к труду придает ему силу авторитетности и заставляет иногда относиться с большим доверием, чем следует.

Нам кажется, что указанная односторонность в оценке книги Преображенского в значительной степени объясняется недостаточным знакомством рецензентов с тем материалом, которым пользовался автор. Во введении своей книги г. Преображенский говорит, что, вследствие затруд-

—229—

нений, какие ему пришлось испытать при собирании статистического материала, данный труд стоил ему «нескольких лет почти непрерывных, усидчивых занятий». В виду таких особенностей материала, и рецензенту нужно употребить не мало труда и времени, чтобы обстоятельно оценить, насколько умело пользовался автор своими источниками и насколько верные картины русской церковной жизни рисует он нам на страницах своей книги. В виду этого мы нашли для себя непосильным обозрение книги Преображенского во всём её объеме, а решили ограничиться рассмотрением одной только четвертой главы – о женских учебных заведениях духовного ведомства. Предмет этот почти не затронут в нашей литературе, и, значит, писателю-статисту здесь представлялась наибольшая возможность проявить вполне самобытное отношение к имевшемуся материалу и дать целый ряд новых сведений, ценных для церковно-исторической науки. Мы беремся за рассмотрение этой главы потому, что года четыре тому назад имели случай в довольно большом объеме ознакомиться с сырым (хотя и печатным) историческим и статистическим материалом относительно названных учебных заведений.

Четвертая глава книги Преображенского предварительно целиком, без всяких изменений и добавлений, была напечатана в том же 1897 году в «Страннике».²⁵⁵³ Глава эта разделена автором на два отдела: в первом говорится о так называемых женских училищах духовного ведомства, во втором – об епархиальных женских училищах. Свой обзор мы начнем в порядке книги, с первого отдела.

Преображенский цифровым выкладкам предпосылает краткие исторические очерки учреждения каждого из училищ духовного ведомства. Откуда заимствованы эти сведения, автор не указывает ни в тексте, ни в подстрочных примечаниях. Так как главными своими источниками он называет отчеты Обер-Прокурора Св. Синода, то всего естественнее, конечно, и было с нашей стороны предположить, что исторические данные почерпнуты

—230—

оттуда. Но, сравнивая этот отдел книги с отчетами, мы увидели, что г. Преображенский имел под руками более полный и подробный источник: он сообщает целый ряд таких сведений, каких совершенно нет в отчетах. Остается думать, что автор черпал их из подлинных документов и, таким образом, действительно, употребил не мало труда на собирание этих в высшей степени интересных исторических данных. На самом же деле Преображенский поступил гораздо проще. О женских духовных школах существует книга неизвестного автора, изданная в 1866 году и составленная очень тщательно, на основании, как можно думать, первоисточников, т. е. тех документальных данных, к которым пришлось обращаться и г. Преображенскому, но только не по этому отделу. Точное заглавие этой книги следующее: «Об училищах девиц духовного звания. С.-Петербург. В Синодальной типографии. 1866». Вот эта-то книга и послужила главным и почти единственным источником для указанного отдела произведения Преображенского. Между тем о ней наш ученый-статистик нигде не упомянул ни единым словом. А не сделал он этого упоминания по очень простой причине: все сообщаемые им сведения об учреждении училищ не просто заимствованы, а буквально, «слово в слово», выражаясь по-школьнически, списаны с упомянутой книги. Последняя в свое время была разослана по всем учебным заведениям и различным учреждениям духовного ведомства. Значит, весьма многие читатели имеют возможность наглядно убедиться в справедливости наших слов. Со своей же стороны, для большей наглядности, мы считаем не лишним указать ряд параллельных мест из той и другой книги, не выписывая их дословно, а обозначая лишь страницы.

—231—

Сверх сего, из того же источника и с такими же приемами заимствовано г. Преображенским: о характере учреждаемых заведений (202 стр.; книги об училищах, 112), о переходе их в 1846 году под попечение Цесаревны Марии Александровны (204 стр.; кн., 13 и 14), относительно общих распоряжений по училищам (208, 209 стр.; кн., 109, 110 и 111 стр.).

Что же касается главного источника, – отчетов Обер-Прокурора, то из него для данного отдела книги сделаны только три заимствования: об учреждении Царскосельского училища (202 и 203 стр., отчет Обер-Прокурора за 1843 год, 60 и 61 стр.), о преобразовании Паричского училища в 1876 году (207 стр.; отчет за 1876 год, 198 и 199 стр.) и о переименовании в 1874 году «училищ девиц духовного звания» в «женские училища духовного ведомства» (209 стр.; отчет за 1874 г., 140–141 стр.). Два последние заимствования сделаны, несомненно, из отчетов потому, что их не оказалось в книге «Об училищах»…

В данном случае г. Преображенский обнаружил тоже влечение к фразе источника, какое мы заметили и относительно названной книги; и опять-таки, делая буквальные заимствования, автор совершенно не обозначает цитатами взятой выдержки, хоть в других местах свой книги он поступает по общепринятым приемам.

О женских училищах духовного ведомства у г. Преображенского – десять страниц, и из них семь буквально заимствованы из указанных источников, а преимущественно из книги – «Об училищах д. д. з.». Не думаем, чтобы такое разоблачение показалось проф. Гусеву излишней с нашей стороны придирчивостью. Вряд ли ученому и даже своего рода новатору в науке прилично и извинительно такое пользование чужими трудами.

Но нам могут указать, что не произошло ли в данном случае явление совершенно иного рода, весьма нередко наблюдаемое в трудах, составленных на основании

—232—

рукописных источников, т. е. что и г. Преображенский и автор упоминаемой книги пользовались одними и теми же архивными документами и довольно близко воспроизвели их в своих трудах. Будь это так, нас можно было бы заподозрить в намеренной придирчивости к труду г. Преображенского, в предвзятом стремлении отыскивать в его книге одни недостатки.

Но мы весьма внимательно рассмотрели данный отдел книги и вынесли несомненное и печальное убеждение в неблаговидном пользовании автора печатными источниками. Ведь, воспроизводя буквально то, что есть в упомянутой книге, он по сравнении с ней ни об одном училище не сообщает ничего лишнего, особенного. Так, обычно обозначая год, месяц и число открытия каждого училища, наш писатель делает исключение только для Минского, указывая здесь лишь один год 1864-й, и это потому, что более подробных указаний не оказалось у автора, писавшего 30 слишком лет тому назад. Но если бы г. Преображенский обратился к подлинным документам, то он нашел бы там вполне точные данные, на основании которых избежал бы недосмотра, допущенного в книге «Об училищах…» В 1897 году в Минских Епархиальных Ведомостях о названном училище была напечатана статья г. Троицкого, составленная по документам Синодального архива. Из этой статьи открывается, что предварительное неофициальное учреждение заведения произошло в сентябре 1863 года, когда воспитанницы (а не воспитательницы, г. Преображенский!) временно помещены были в Паричском училище. Из ранее напечатанной там же (Мин. Еп. Вед. 1895 г. №№ 23:24) статьи Ф. В-ского видно, что торжественное открытие училища с освящением самого здания последовало 8 ноября 1867 года. 1864-й год, таким образом, является ошибочным.

Исторический очерк автор заканчивает сообщением о времени преобразования училищ из трехклассных в шестиклассные. «К 1893 году, читаем здесь, половина их уже была преобразована в шестиклассные, применительно к уставу епархиальных женских училищ». Тут произошла небольшая неточность, допущенная автором вследствие не совсем внимательного чтения отчетов Обер-

—233—

Прокурора; он пишет, что в 1884 году одновременно с Царскосельским училищем было преобразовано и Волынское; между тем последнее и по сие время продолжает оставаться при трехклассном устройстве. В 1884 году дано было только разрешение на его преобразование, с отнесением дополнительного расхода, какой потребуется, на местные, – епархиальные средства.²⁵⁵⁴ Вероятно, по скудости последних, преобразование не осуществилось. Поэтому и преобразованных училищ к 1893 году было не шесть (половина), а пять. Может быть, для статистических соображений эта неточность не имеет особенного значения (хотя здесь ошибка довольно крупная); но мы имеем в виду указать на не совсем внимательное чтение автором главных своих источников.

Затем, в книге следует статистический обзор обучавшихся в женских училищах духовного ведомства, т. е. сообщаются те цифровые данные, на отыскание и составление которых Преображенский обратил главное внимание, посвятил большую часть своего труда и которым он приписывает громадное значение. «О содержащихся в нашей книге цифрах, пишет он, можно сказать, что они говорят хотя и не вполне точным языком, но за то настолько красноречивым и убедительным, что в этом отношении иногда не могут сравниться с ними даже самые подробные описания тех или других явлений» (8 стр.). Обращаемся к красноречивым цифрам. – Первый ряд цифр показывает, сколько лиц в каждом училище получило образование за время по 1892 год. Но автор уже предварительно допустил странную арифметическую ошибку, вследствие которой и весь ряд приведенных цифр является не соответствующим действительности. Приступая к сообщению добытых статистических данных, г. Преображенский пишет: «Обратимся к статистическому обзору обучавшихся в женских училищах духовного ведомства, так как в 1892 году исполнилось ровно 50 лет, как открыто было первое из этих училищ (Царскосельское то мы), при наших вычислениях будем иметь в виду и данные за сей 1892-й

—234—

год» (209 стр.).²⁵⁵⁵ Но ведь первое училище учреждено было в 1843 году. Значит, и 50 лет исполнилось не в 1892, а в 1893 году: каждому училищу, таким образом, автор прибавил по одному году, за исключением только Паричского, относительно которого почему-то показано истинное количество лет – 16 (с 1876 по 1892 год). Поэтому и количество обучавшихся, как вычисленное по 1892 год, соответствует не 50, 47, 40 и т. д. годам, а 49, 46, 39 и т. д. Впрочем, относительно показанных чисел воспитанниц у нас возникло еще и другого рода недоумение: каким образом Преображенский даже приблизительно мог дать эти числа, когда за целые три года (1862, 1863 и 1864 гг.) не составлялось всеподданнейших отчетов? Правда, в своем введении автор поясняет, что в этих случаях проставлялись средние числа из данных предыдущего и последующего годов. Но этот способ, практикуемый в случае неизвестности одного года, вряд ли может быть применим с удобством в данном случае, когда пропущены целые три года. Поясним примером. Положим, что не оказалось бы отчетов за 1871, 1872 и 1873 гг.; ближайшими известными годами являются 1870 и 1874. В 1870 году в училищах обучалось по отчету 751 ученица; в 1874 году – 796 учениц; таким образом, в течение четырех лет число учениц возросло на 45, а на каждый год приходится по 11-ти. Поэтому в 1871 году должно было числиться 762, в 1872 – 773, в 1873 –784. В действительности же погодное возрастание шло следующим образом: в 1871 году обучалось – 756, в 1872 – 774, в 1873 – 778 воспитанниц. Отсюда и общая цифра получивших образование во всех училищах по 1892 год, исчисленная, по таким приемам г. Преображенским в 42000, может оказаться очень далекой от действительности. И это последнее наше предположение не совсем лишено основания. В Ярославском училище, по приблизительному вычислению г. Преображенского, обучалось 4440 воспитанниц; в книге однофамильца нашего автора,

—235—

Преображенского Гавр.: «Исторический очерк Ярославского женского училища»… за тот же период времени показано уже не по приблизительному, а точному вычислению – 4132 воспитанницы.²⁵⁵⁶ Получается ошибка более, чем на 300 человек. Показанное же количество – 4440 имелось в Ярославском училище лишь в 1895 г. Далее, в рассматриваемом отделе следует другой ряд цифр, обозначающих число воспитанниц, «какое приходится в среднем выводе за год» по каждому училищу отдельно. Но ведь, так как уже допущена неправильность в обозначении количества лет существования каждого училища, то значит и здесь средняя цифра не соответствует действительности. Помимо этого, автор и в данном случае обнаружил излишнюю торопливость, которая заставила сделать новые ошибки в вычислениях. Так, в Киевском училище средним годовым числом выставлено 287; на самом же деле должно быть 284 (9090:32), в Потоцком – 113, вместо верных 112-ти (3260:29), в Иркутском 72, вместо почти 77 (3000:39).

Наконец, в последней таблице, показывающей постепенное возрастание количества обучавшихся в училищах (в общей совокупности), наш писатель делает в двух случаях довольно крупные упущения. За 1873 год в таблице обозначено, что в 11 училищах воспитывалось 778 девиц, – на одно заведение приходилась 71 воспитанница; за 1883 год – в 12 училищах 1049, на одно приходилось 87 воспитанниц. Цифры, обозначающие количество обучавшихся, взяты г. Преображенским из ведомостей № 18, приложенных к отчетам за указанные годы. Но если бы автор потрудился внимательно просмотреть эти ведомости, то увидел бы, что в том и другом году совсем не выставлено сведений о Киевском училище. Ясно, что он обратил внимание лишь на одну цифру общего итога и не побеспокоил себя даже пересчитать обозначенные здесь училища, чтобы не наобум проставлять их количество. Ошибка в обоих случаях допущена очень крупная: в 1873 году в Киевском учи-

—236—

лище обучалось 197;²⁵⁵⁷ значит, во всех училищах воспитанниц было не 778, а 975; на каждое училище приходится почти 89, а не 71; в 1883 году в том же училище было 347 учениц; общая сумма, вместо 1049, будет 1396; на одно училище приходится 116, а не 87.

Высказывая в заключение несколько общих замечаний, на основании приведенных цифр, г. Преображенский, между прочим, сообщает: «В 1853 году в полном виде существовало лишь одно Царскосельское училище (с 88 ученицами), а Казанское имело лишь один первый класс (с 15 ученицами)». О Ярославском училище писатель-статистик, должно быть, успел уже забыть; как основанное в 1846 году, оно в 1853 году имело полное трехклассное устройство, и обучалось в нём 85 воспитанниц.²⁵⁵⁸

Вот те числовые промахи и недосмотры книги г. Преображенского, которые, по нашему мнению, требуют непременного исправления, если только он желает, чтоб цифры его говорили «красноречивым и убедительным языком». Ведь, все указанные ошибки, как бы они ни казались ничтожными, допущены автором не по отсутствию вполне точного и определенного материала, а по недостаточно внимательному отношению к источникам.

Второй отдел главы имеет своим предметом женские епархиальные училища. Здесь г. Преображенский говорит таким же докторальным, решительным тоном, как и выше. Буквальные заимствования продолжаются с прежней беззастенчивостью и с настойчивым уклонением от цитирования источников. При этом рассматриваемый отдел в данном отношении отличается особенной мозаичностью, сравнительно с предыдущим. Так на 211 странице книги г. Преображенский сначала заимствует пять строк из отчета Обер-Прокурора за 1858 г. (69 стр.),²⁵⁵⁹

—237—

следующие пять строк из книги «Об училищах» (примеч. на 4 стр.), затем на 212 опять из отчета. Самым крупным заимствованием данного отдела является то место, где трактуется о преобразовании училищ по уставу 1868 года (212, 213 и 214 стр.): всё оно буквально списано с отчета Обер-Прокурора за 1868 год (191, 192, 193 и 194 стр.). На разные мелкие выдержки мы считаем излишним указывать. Там же, где наш писатель отрешается от фразы своих источников и хочет быть самостоятельным бытописателем, промахи следуют один за другим.

«К концу 40-х годов, читаем у г. Преображенского, школы при женских монастырях заведены были в 19 епархиях (в Черниговской епархии они были при двух монастырях, а в тверской – при трех)».²⁵⁶⁰ Если только г. Преображенский взял эти сведения из отчета Обер-Прокурора за 1849 год, то там насчитывается не 19, а лишь 17 епархий.²⁵⁶¹ – «Едва ли, читаем далее в разбираемой книге, не первым особым²⁵⁶² учебно-воспитательным учреждением, хотя также с ограниченным учебным курсом, является открытый в 1842 году в г. Туле приют для сирот и бедных девиц духовного звания». Сознаемся, мы не уяснили себе, что автор желал сказать, называя Тульский приют «особым учебно-воспитательным учреждением». От тех приютов, которые в качестве благотворительных заведений для дочерей духовенства, стали возникать с 30-х г.г. настоящего столетия, он ровно ничем не отличался. В 1852 году писалось следующее: «Это в полном смысле слова благотворительное заведение основано бывшим Тульским епископом Дамаскиным… Главный надзор над училищным домом сиротствующих девиц духовного звания состоит в заведовании настоятельницы – игуменьи Клавдии Андреевны Ординой».²⁵⁶³ А в таком виде оно было не первым: в 1 832 году учрежден был в Москве Горихво-

—238—

стовский дом призрения с воспитательным женским отделением для сиротствующих бедных девиц духовного звания;²⁵⁶⁴ в 1834 году открыт приют при Тверском Рождественском монастыре;²⁵⁶⁵ в 1835 г. – при Могилевском Буйницком монастыре;²⁵⁶⁶ в 1838 г. при Екатеринбургском Новотихвинском монастыре.²⁵⁶⁷ Преображенский указывает на крупного благотворителя Тульского приюта, Каширского помещика Клопкова, и, может быть, этим хочет сказать, что, благодаря его крупному пожертвованию (27000 р.), приют существовал независимо от монастыря и в учебно-воспитательном отношении стоял выше других подобных монастырских заведений. Но, ведь, нашему писателю должно быть известно, что Клопков сделал свое пожертвование спустя более 20-ти лет после открытия приюта (в 1864 году), пред самым преобразованием его в училище.

«Затем, читаем далее в данном отделе книги, старейшими из особых училищ для дочерей духовенства были «училища в г.г. Рязани и Харькове» (212 стр.). Здесь у г. Преображенского сделан небольшой пропуск: открытию названных училищ предшествовало учреждение Спасо-Евфросиниевского (1844 г.), Смоленского (1846 г.) и Симбирского (1847 г.). Правда, эти три заведения устроены были при монастырях, но учебно-воспитательное дело в них было поставлено так же, как и в двух названных, т. е. применительно к программе Царскосельского училища, и, во всяком случае, не ниже, чем в Тульском. Особенно же заслуживает упоминания Смоленское училище, потому что ему пришлось сыграть выдающуюся роль в истории женских духовных школ, положив своей организацией начало особенному типу заведений данного рода. «Содержание их, продолжает г. Преображенский, всецело относилось исключительно на местные епархиальные средства и на жертвы благотворителей». Нет сомнения, что

—239—

автор в данном случае разумеет не исключительно только три названные заведения, а вообще все епархиальные училища. Столь решительно высказанное сообщение, как и многие уже нами рассмотренные, требует некоторых ограничений и оговорок. Некоторые из училищ получают в течение многих лет ежегодные субсидии из сумм Св. Синода. Так, Спасо-Евфросиниевское со времени своего учреждения и до 1863 года получало по 500 рублей, с 1863 года по 1000 рублей; Смоленское с 1860 года по 1000 рублей, с 1865 по 2000 руб.; затем, Каргопольское (Олон. губ.) со времени своего учреждения (в 1858 г.) до 1863 г. получало 1000 р., за 1863 г. выдается ему 1120 руб. На первых порах, когда средства училищ были скудны и бюджет выражался в очень скромных цифрах, такая помощь была очень крупной и весьма существенной; а в Каргопольском училище она составляла единственный источник содержания. Сообщенные нами сведения находятся в той же самой книге, из которой Преображенский перепечатал целые страницы в свое произведение;²⁵⁶⁸ должно быть, он не дочитал этого или не обратил внимания, увлекшись выбором отсюда более подходящего материала. Из отчетов Обер-Прокурора видно, что с течением времени из синодальных средств стали получать пособие еще два епархиальных училища.²⁵⁶⁹

Излагая далее историю развития женских духовных школ, Преображенский пишет: «В 1861 году особых училищ было уже 6. Кроме Тульского, Рязанского и Харьковского, они открыты были в епархиях: Олонецкой (в г. Каргополе, – открыто в 1858 г.). Пензенской (открыто в 1860 г.), Нижегородской (открыто в 1861 году)». Если присоединить сюда три неведомых г. Преображенскому училищу, то, «значит», в 1861 году их было не 6, а 9-ть. Причисляя Каргопольское училище к «особым», писатель, конечно, знал из книги «Об училищах», что оно устроено было при монастыре, что воспитательный персонал состоял главным образом из монашествую-

—240—

щих лиц, что программа преподавания введена была самая ограниченная.²⁵⁷⁰ Что касается Пензенского училища, то из той же книги можно видеть, что в виде приюта, подобного Тульскому, при монастыре, оно было учреждено не в 1860, а еще в 1850 году «заботливостью епископа Пензенского Амвросия»;²⁵⁷¹ но и эта дата – неверна: приют был устроен названным епископом при Троицком монастыре в 1846 году.²⁵⁷² В 1860 году заведение это было только улучшено в материальном отношении; но по-прежнему оставалось приютом (для сирот) и с весьма ограниченной программой.²⁵⁷³ Называя, затем, Нижегородское училище, г. Преображенский указывает его открытие на пять лет ранее. Здесь мы имеем новое доказательство уже не раз упоминаемого нами недостаточно внимательного чтения автором отчетов г. Обер-прокурора. В отчете за 1861 год говорится лишь о том, что был отстроен вчерне дом для Нижегородского училища.²⁵⁷⁴ Открытие же последовало в 1866, о чём прямо сообщается в отчете за данный год.²⁵⁷⁵ Если бы только оно начало свое существование с 1861 года, то г. Преображенский нашел бы его в книге «Об училищах», которая заключает в себе сведения о всех этих заведениях, возникших до 1865-го года.

Переходя, за сим, к вопросу о преобразовании училищ по уставу 1868 года, наш писатель предварительно замечает следующее: «Из этих училищ не многие имели вид правильно устроенных учебных заведений; большинство же походили на приюты для призрения сирот и вообще бедных детей духовного звания, где цель образовательная подчинялась целям благотворительным. В своей деятельности и внутреннем устройстве училища эти руководились разнородными уставами» (212 стр.). Приведенные слова буквально взяты из отчета Обер-Прокурора за 1868 год и ими-то и начинается упомянутое выше

—241—

пространное заимствование автора из названного источника; – относительно же преобразования училищ Г. Преображенский почему-то счел только нужным в эти чужие слова вставить от себя две (последние из приведенных нами) строчки о разнородности уставов. Эта вставка, изменяя смысл заимствованного места, требует некоторого пояснения и некоторых оговорок. В связи с предшествующими словами (из отчета) она дает повод думать, что до 1868 года чуть не каждое женское училище имело свой особый устав и отличное от других устройство. На самом же деле было далеко не так. Высшая власть с самого начала стремилась к единству в устройстве этих заведений. Поэтому, еще при учреждении Царскосельского училища, имелось в виду устав его сделать нормою для всех заведений данного типа. Во всеподданнейшем докладе Обер-Прокурора об учреждении названного училища высказано было следующее соображение: «Проект устава сего заведения ввести в виде опыта на два года с тем, чтобы Обер-Прокурор Святейшего Синода по наблюдениям, сделанным в течение этого времени, по соображению отзывов о сем предмете духовенства… представил подробное предположение об окончательном устройстве как сего заведения, так и других женских духовно-учебных, имеющих впредь учредиться, дабы всё духовное женское образование совершалось нераздельно в едином духе, согласно с уставами православной церкви и с настоящими потребностями духовного звания».²⁵⁷⁶ И, действительно, на первых порах устав названного заведения рассылался всюду, где учреждались женские духовные училища. Но опыт показал, что устав этот, составленный для училища, находившегося в особо благоприятных условиях, оказался не совсем пригодным для многих других училищ. Неудобства в применении его обнаружились, прежде всего, по отношению к училищам при монастырях.

Здесь иначе слагался самый строй жизни воспитанниц. Скудость епархиальных средств, заставлявшая духовенство искать для таких училищ убежища в стенах

—242—

женских обителей, не позволяла устраивать эти заведения по уставу Царскосельского училища. Поэтому еще в 1848 Духовно-Учебное Управление при Св. Синоде выработало особый устав для учреждавшегося в то время женского духовного училища при Аркадиевском Вяземском монастыре, Смоленской епархии.²⁵⁷⁷ Устав этот стал рекомендоваться Св. Синодом и для других, возникавших затем, училищ и наипаче монастырских. Вот эти два устава и были действующими в женских училищах до 1868 года. Правда, они редко где вводились целиком, без изменений и добавлений; но последние были настолько несущественны, касались таких частностей, что не вносили каких-нибудь заметных особенностей в строй заведения. Св. Синод обыкновенно предлагал учредителям и устроителям женских училищ составлять проекты устава, посылая для образца два упомянутые; но раз замечалось какое-нибудь серьезное отступление от них, проекты отсылались обратно для исправления. В виду этого-то и не приходится говорить о разнородности уставов и разнообразии устройства училищ. Нет сомнения, что с каждым годом в жизни училищ возникали всё новые и новые потребности, не предусмотренные уставом, опыт со временем указывал на слабые стороны выработанной организации, требующие исправлений и изменений. Но ведь это обычное и непременное явление в жизни каждого учреждения, особенно на первых порах его существования. Тем не менее, замечаемые слабые стороны, вызывая иногда некоторые улучшения в строе жизни, не влекли за собой изменений или добавлений в действующие уставы. Всё это накоплялось, как материал, который должен был лечь в основу имевшего появиться общего устава 1868 года. Весьма возможно, что г. Преображенский, делая свое замечание, опирался на дальнейшие слова отчета, которые он вслед за сим и выписывает, напрасно только нарушив тесную связь речи заимствованного места. Слова эти следующие: «При таком разнообразии устройства женских духовных училищ, училища эти не могли приносить всей ожидавшейся от них пользы в отношении умственного

—243—

и нравственного образования девиц духовного звания». ¹) Но, обратясь к отчету, легко убедиться, по связи с предыдущим, что слова эти имеют отношение ко всем вообще женским духовным училищам, а не к одним только епархиальным, как постарался приурочить их г. Преображенский. Двоякое же устройство последних, как мы видели из ранее приведенных слов, ясно отмечено и в самом отчете.

За пространной выпиской из отчета 1868 года о преобразовании женских училищ, дополненной небольшими заимствованиями в том же духе из отчетов за 1869 и 1872 гг., автор, как и в первом отделе, приводит ряд цифровых таблиц; последние, по сравнению с рассмотренными выше, составлены более тщательно, хотя и не совсем свободны от некоторых промахов и недосмотров.

Отдел, а вместе с этим и глава, заканчиваются выдержками из обер-прокурорских отчетов о деятельности обучавшихся в женских духовных школах на поприще народного образования. Автор показывает, как со временем расширялась эта деятельность, и воспитанницы своей ревностью к делу успели завоевать себе симпатии общества и заслужить прекрасные отзывы со стороны надлежащих властей. – Это место книги Преображенского достойно внимания потому, что здесь прямо называется источник, откуда сделано заимствование, и точно обозначаются буквальные выдержки сделанные автором оттуда же. Из всей главы здесь мы имеем единственный случай правильного отношения к чужим словам и воззрениям.

Все приведенные нами выдержки, сопоставления, сличения ясно показывают, как автор пользовался находившимся в его распоряжении материалом и насколько внимательно он изучил его, чтобы дать нам вполне верную картину из данной области жизни русской православной церкви. Мы ничуть не сомневаемся в научной ценности и высоком достоинстве труда г. Преображенского и если в своем разборе удержались от похвал и одобрений, то потому лишь, что их уже достаточно было высказано в прежних рецензиях. Мы остановились исключительно на темных страницах книги г. Преображенского,

—244—

опущенных рецензентами. Предоставляем беспристрастному читателю судить, насколько мелочны и излишне придирчивы наши замечания и нуждается ли данный труд в соответственных изменениях и исправлениях. – Думается, что, если бы и другие главы его рассмотрены были лицами, хорошо знакомыми с их предметами, то и в них также обнаружены были бы серьезные промахи, недосмотры, а, может быть, и ненадлежащее пользование источниками. – Достойно внимания, что главы этой книги почти целиком были напечатаны ранее в Церковных Ведомостях за 1894 и 1895 гг. и прошли совершенно незамеченными в нашей критической литературе. Неужели предисловие с введением да диаграммы сразу раскрыли глаза рецензентам и придали исследованию г. Преображенского столько цены и значения? Со своей стороны не можем не заметить, что помещенные в предисловии апологетические рассуждения автора в пользу статистики показались нам мало убедительными и сопоставление злоупотреблений статистическими цифрами с злоупотреблениями библией, историей и философскими доктринами – мало подходящим. Истины библии, исторические факты, взгляды ученых хорошо известны и легко доступны для проверки и изучения, поэтому всякое злоупотребление в этих областях легко поддается разоблачению. Но всем ли доступны те данные, на основании которых составляются статистические таблицы и по которым читатель мог бы всегда достаточно убедиться, что тот или другой ряд статистических исчислений верен действительности, а не представляет небрежную, обманчивую подтасовку цифр? Вот это-то, нам кажется, и следовало бы г. Преображенскому разъяснить в своих предварительных рассуждениях. А пока этого не сделано, замечание Московского Сборника о неустойчивости статистики (а не о бесполезности, как чудится г. Преображенскому), против которого направлено предисловие рассматриваемого труда, остается глубоко верным.

Правдин

—245—

II

Причисление книги Гирна к новостям русской религиозно-философской литературы, полагаем, очень легко может вызвать недоумения. На французском языке книга появилась 30 лет назад. Её прочитали и забыли. Много воды утекло с тех пор. Много было сделано замечательных открытий в области физики и химии, представляющих новые и богатые данные для анализа вселенной в её элементах. Возникла и была разработана периодическая система химических элементов. Много было сделано по исследованию явлений в крайне разреженных газах. Это – в науках о материи. Науки об организмах пережили целую революцию. В них были установлены новые принципы и введены новые методы исследования. Генетическое объяснение свойств и особенностей организмов – завоевание последних тридцати лет. Но если так, то что же можно найти нового в старом анализе Гирна?

С другой стороны, книга Гирна, как показывает её заглавие, имеет своим предметом философию природы, автор её – по специальности физик. Что же в ней может быть религиозно-философского? На некоторых страницах её встречаются дифференциалы, которые автор интегрирует, её полное французское заглавие таково:

—246—

«Conséquences philosophiques et métaphysique de la thermodynamique; Analyse élémentaire de l’univers». Термодинамика, имеющая своим предметом чисто техническую задачу определения силы тепла, и религия, имеющая своим высочайшим предметом Бога, по-видимому, никаким образом не могут быть соединены непосредственно логическою связью. Вопрос о том, какое количество тепла нужно употребить (какое количество жечь угля или дров) для того, чтобы поднять пуд на две сажени вверх, по-видимому, имеет не более отношения к религиозно философской области, чем трактаты по мыловарению и салотопенному производству.

Но если так, то к чему же «огород городить?» Поставленный нами вопрос, кажется, был вопросом и для издавшего книгу Московского психологического общества. Обществу, как это видно из предисловия к книге, были предложены перевод и средства для издания перевода трактата Гирна. Общество, по-видимому, решило, что «даровому коню в зубы посмотрят», и согласилось на издание перевода. Конечно, общество нисколько не усомнилось в философском характере книги, но не видно, чтобы издатели серьёзно верили в её философское значение для наших дней. Такого значения они не указывают. Председатель психологического общества Н.Я. Грот, снабдивший книгу предисловием, даже признаёт, что некоторые воззрения Гирна могут показаться устаревшими, но в утешение прибавляет, что бывают повороты и к устаревшим воззрениям и указывает на «возвращение современных физиков от некоторых воззрений Ньютона к предположениям декартовской физики».

Очень может быть, что о Декарте и Ньютоне г. Грот обмолвился совершенно случайно, но нужно признать, обмолвился очень кстати. Конечно, никто и никогда не поставит рядом с великими философами природы скромного Гирна, но, однако из сравнения его воззрений с принципами Декарта и Ньютона лучше всего можно уяснить значение его книги. Никакого поворота от Ньютона к Декарту теперь не происходит. Уже до выхода в свет книги Гирна в физике прочно установились (вовсе не революционным путём) принципы Декарта. В сущности,

—247—

все эти принципы сводились к одному – стремлению механистически истолковать всю природу, представить все её явления, как результат движения. Лучшим трудом, написанным в этом направлении, является книга Секки «Единство физических сил». Но вот, что происходит теперь. Некоторые мыслители стали высказывать мнения, что теория «единства», пожалуй, и неверна, что физический мир, может быть, нужно мыслить не по-декартовски, и голос одного из таковых мыслителей (Оствальда) зазвучал так громко, что привлёк к себе внимание многих. Но если находят благовременным слушать Оствальда, то благовременно послушать и Гирна, который в своей критике механистических принципов предварил Оствальда и критики которого, по-видимому, совсем не слушали на западе и доселе не знали в России. Поэтому воззрения и суждения Гирна, не замеченные и пропущенные назад тому 30 лет, являются новостью теперь.

Но они, говорим мы, являются религиозно-философскою новостью. Почему так? Потому что всякая хорошая книга по философии природы является вместе с тем книгой и по философии религии. Философия природы всегда должна ответить на вопрос: должно ли мыслить мир самодовлеющим космосом, или для него должно признать Высшую премирную причину? Гирн принадлежит к тем исследователям природы, которые давали второй ответ на этот вопрос. Этим он всегда будет дорог верующим в Бога. Но его труд должен быть дорог и всем, верящим в науку и красоту мира. В последнее время нас слишком усердно наставляли в том, что в мире существует лишь движение атомов, что в мире царствует мрак, холод и тишина (свет, звук, тепло, всё это – наши субъективные истолкования движения частиц эфира, воздуха, и т. д.), что в мире нет никакой красоты, а царствуют лишь железные законы механики; так твёрдо внушали нам эти безотрадные положения, что с истинным утешением приходится встречать на страницах книги Гирна веру, что прекрасное имеет для себя реальную основу, что мир в своей сущности одарён разнообразием, и что не может быть, чтобы представления существа скупо одарённого слепого, глухого, бесчув-

—248—

ственного были ближе к истине, чем существа владеющего всеми органами чувств. В последнее время нам постоянно внушали, что союз религии с наукой есть нелепость, что, кто хочет верить, тот должен закрыть глаза, чтобы не видеть истин открытых наукой, и кто хочет знать, тот должен порвать с религией. После этих безотрадных речей отрадно прочитать последние слова книга Гирна. «Факты приводят нас к признанию, что союз космогонической науки с религией необходим и должен быть непрерывен, так как та и другая составляют, в сущности, объяснение одной и той же мысли с двух разных точек зрения. В религии понятие о Боге идёт изнутри наружу; в науке оно приходит извне внутрь. Эти два понятия взаимно дополняют друг друга. Первое, со всеми своими следствиями, может постоянно совершенствоваться, точно так же, как и второе. Довольствуясь одним непосредственным усмотрением, человек, созданный по образу Божию, слишком склонен представлять себе Бога по своему образу; довольствуясь одной наукой, человек слишком подвергается опасности самоуничтожения в бесконечном. Только союз этих двух понятий может породить нравственность, согласную с совестью и разумом» (стр. 493). Поучительно, конечно, прочитать не только эти выводы книги, но и всю книгу, приходящую к таким выводам. Поучительно и обсудить её положения.

1

Книга Гирна в русском переводе, прекрасно сделанном г. Старынкевичем, который и предложил средства на издание книги и снабдил её предисловием, содержит XXXVIII страниц предисловия и 517 стран. текста: из последних 493 отведены анализу вселенной, остальные заняты двумя прибавлениями. Первое из этих прибавлений отвечает положительным образом на вопрос: согласимы ли с гипотезою истечения факт скорости света, сохранение солнцем своей температуры, устойчивость солнечной системы? Гипотеза истечения теперь никем не разделяется, и таким образом всё первое прибавление оказывается посвящённым решению упразднённой задачи.

—249—

Второе прибавление доказывает, что скорость нервного тока несравненно больше предполагавшихся 30 метров в секунду. Это – попутная экскурсия автора в область физиологической психологии. Нам нет нужды останавливаться на ней. Мы займёмся исключительно книгою.

Книга Гирна распадается на две части: 1) предварительные очерки и 2) анализ вселенной в её элементах. Вторая часть, в сущности, только пространно повторяет первую. Представляя повторение первой, она кроме того и сама содержит многие повторения. Было бы гораздо лучше, если бы вместо этого повторения своих мыслей, Гирн приводил бы новые основания или доказательства этих мыслей. Правда, его нельзя упрекнуть в голословности, но его доводы не всегда являются убедительными. Часто читая его рассуждение о каком-либо предмете, желаешь, чтобы он высказался полнее и определённее, но он обыкновенно, блеснув каким-нибудь парадоксальным утверждением, переходит к другому предмету, тогда у читателя является желание с ним спорить, ему возражать, высказывать ему свои недоумения. Но спорить с ним поздно: он умер в начале 1890 года. Остаётся развивать, изменять или оспаривать его утверждения.

Гирн начинает свою книгу с парадоксального утверждения, что именно теперь, когда он – Гирн – взялся за перо, настало время делать философские и метафизические выводы из данных наук о природе. Данные для таких выводов, по его мнению, дал только что открытый и формулированный закон сохранения энергии. Сущность этого закона, как известно, заключается в следующем. «Каждый раз, когда действие теплоты на тело производит механическою работу, исчезает количество теплоты, строго пропорциональное произведённой работе. Обратно, каждый раз, когда механическая работа затрачена на изменение внутреннего равновесия тела, развивается количество теплоты строго пропорциональное затраченной работе. Между работой, произведённой или затраченной, и теплотой, таким образом, затраченною или произведённою, существует неизменное отношение, которое и составляет то, что называют механическим эквивалентом теплоты» (стр. 20–21). Соотношение это таково: количество теплоты

—250—

(единица или калория), нагревающее один килограмм (около 2½ фунтов) воды с 0° на 1° по С, поднимает, как рабочий двигатель, один килограмм на высоту 424 метров. 424 килограммометра и представляют собою механический эквивалент теплоты; наоборот, килограмм, упавший с высоты 1 метра, развивает ¹/₄₂₄ часть того количества теплоты которое нужно для того, чтобы нагреть килограмм воды на 1 градус. ¹/₄₂₄ калории – термический эквивалент работы. Из этих отношений и цифр термодинамики Гирн делает обширные философские выводы. Прежде всего закон объясняет существование животной теплоты. Эта теплота – термический эквивалент работы, производимой организмом. Её возникновение, высоту, происходящие в ней изменения так же удобно объяснять из механического эквивалента, как из закона тяготения Ньютона удобно объяснять падение тел на землю. Но это далеко не самое важное, что даёт нам факт сохранения энергии. Неправильно истолкованный он даёт могучую опору материализму, но правильно понятый он приводит к выводам совсем иною рода. На законе сохранения энергии пытались утвердить, что все силы природы суть только движение весомой материи; теплота, это – движение невидимых молекул, работа – движение видимых масс. По этой теории человеческие действия должно истолковывать таким образом: положим, человек всходит на гору, он поднимает вес своего тела на некоторую высоту и теряет количество теплоты, пропорциональное произведённой работе. «Теория объясняет, или очень ясно обрисовывает то, что происходит в данном случае: часть атомических колебаний, составляющих с нашей точки зрения теплоту, прекратилась, сообщившись всей массе нашего тела, которое таким образом поднялось на известную высоту. Но одушевлённый двигатель не есть тепловой двигатель; сокращение мышц, а следовательно и работа одушевлённого двигателя, производятся электричеством, проводимым нервами: это электричество само, как предполагают, есть не что иное, как некоторое движение нервной материи, строго эквивалентное, следовательно, тому, которое исполняют наши мышцы. Итак, в течение известного времени, исчезает количество элек-

—251—

тричества, эквивалентное произведённой внешней работе; затем движение тепловое заменяет движение электрическое и, в свою очередь, исчезает, причём замещается всем тем количеством электричества, которое сначала было уничтожено. В мозговом центре, откуда исходит приток электричества под влиянием воли, совершается, следовательно, сначала расход действия, равный произведённой внешней работе, потом восстановление действия равное этому расходу. Но наша душа, какова бы ни была её природа, не может создать что-нибудь из ничего; мысль, переведённая в действие воли, под влиянием которой электрический ток произвёл сокращение мышц, сама наша мысль не может быть ничем иным, как своеобразным движением материи мозга» (стр. 52–53)!

Но этот странный вывод следует только потому, что допущено неверное основание. Сила не есть движение весомой материи. Гирн приводит доказательства этого, взятые из области весьма малых и весьма больших величин. Гирн претендует на то, что он в других своих работах доказал, что атомы действительно существуют, что объёмы их, безусловно, неизменяемы и что, следовательно, они не упруги. Но если так, то почему же они отталкиваются и отскакивают друг от друга? Очевидно, под воздействием силы, находящейся не в атоме, но в пространстве, разделяющем атомы друг от друга. Небесные тела находятся между собой во взаимных и непрерывных отношениях света, тепла, электричества; каким образом передаются эти начала от одного тела к другому? Между ними нельзя предположить посредства материи. Если бы мировое пространство было наполнено материей, то эта материя оказывала бы сопротивление движению небесных тел и, как бы ни была она разрежена, на движение комет она, несомненно, повлияла бы замедляющим образом. Но этого замедления не происходит; следовательно, мировое пространство не наполнено материей.

Оно наполнено силой. Сила независима от материи по своему происхождению и существенно отличается от неё по своей природе: сила трансцендентна. Материя всегда заключена в геометрическую форму и, следовательно, ограничена в пространстве, сила наполняет всё пространство

—252—

вселенной, она бесконечна. Так, сила притяжения, сближающая тела в пространстве, существует везде, «но напряжение устанавливаемого ею между телами стремления взаимно сближаться есть функция расстояния и обращается в ноль только тогда, когда само расстояние становится бесконечным» (60 стр.). Гирн полагает, что слово сила должно быть употребляемо во множественном числе и что в настоящее время должно признать особыми силами: силу притяжения, силу электричества, силу тепла и света.

Не признавая единства силы, он не признаёт и единства материи. 1-е. Невозможно утверждать, говорит Гирн, что существует один только род атомов, равных по весу и по объёму и одинаковых по своим свойствам. 2-е. Хотя и не вполне достоверно, но очень вероятно, что тела, считаемые в настоящее время в химии элементами, суть действительно простые тела. 3-е. Во всяком случае, если это тела не простые, то они, по крайней мере, составлены из равного числа образующих их действительных элементов» (стр. 309). Гирн утверждает эти выводы на многих основаниях; приведём из них то, которое не потеряло силы до ныне. Житейский опыт, как и физика, постоянно показывают нам, что теплоёмкость различных тел различна: железо нагреть легко, воду нагреть очень трудно. Для того, чтобы нагреть один килограмм ртути с 0° на 1° по Цельсию, нужно только ¹/₃₀ часть той теплоты, которая требуется для такого же нагревания такого же количества воды. Новейшая химия установила, что произведение атомного веса на удельную теплоту есть величина постоянная. Атомный вес золота равен 197, удельная теплота – 0,0324, произведение 6,38; атомный вес железа – 6,37 (колебания, надо полагать, зависят от различия в физическом состоянии элементарных веществ, по устранении различия условий, произведение у всех тел, вероятно, будет равно 6:34).²⁵⁷⁸ Этот факт очень удобно объясняют тем, что атомы всех простых тел обладают одинаковою теплоёмкостью, но они качественно различны между собой. Атом железа весит в два раза менее, чем атом кадмия. Для нагревания атома кадмия и

—253—

атома железа нужно одно и тоже количество теплоты, но очевидно для нагревания фунта железа нужно вдвое больше тепла, чем для нагревания фунта кадмия, потому что в фунте железа атомов вдвое больше, чем в фунте кадмия. Если бы была справедлива теория единства материи, то тогда равные по весу количества различных веществ требовали бы для своего нагревания равного количества теплоты. Представляющееся возражение, что различие теплоёмкости, может быть, обусловливается различием характера соединений, а не качественным различием атомов, устраняется тем, что опыт показывает, что в телах сложных теплоёмкость нисколько не зависит от характера соединений, а есть прямая функция теплоёмкости элементов.

Как теория единства материи ведёт ad absurdum, так ad absurdum ведёт и теория единства силы. Сила тяготения проявляется в том, что привлекает материальные атомы друг к другу всюду в необъятном пространстве. Сила тепла обнаруживается в том, что она сдерживает на переменных расстояниях те части, которые сила тяготения стремится сблизить. Электричество проявляется в том, что оно группирует молекулы согласно принципу сродства. Напряжение силы тяготения остаётся неизменным, – электрические и тепловые напряжения постоянно изменяются. Если бы теплота и электричество были особыми состояниями силы тяготения, то напряжённость последней изменялась бы при превращении её части в другие силы, но этого нет; следовательно, тяготение – особый динамический деятель, а не модификация того же начала, которое в других случаях проявляется, как электричество и тепло. К тому же выводу приводят и другие факты. Сила тяготения действует на всю массу материи, на материальный атом в его целом, электричество и тепло действуют только на периферию атомов, имеют дело лишь с их числом. Указанное выше различие между атомным весом и теплоёмкостью тел объясняет это различие.

Так, Гирн приходит к признанию существования двух родов элементов во вселенной – материального и динамического, но ими не исчерпывается всё существующее. Даже более. Они представляют собой лишь нечто служебное по отношению к высшему роду бытия – анимическому.

—254—

Материя и силы достаточны для истолкования явлений, происходящих в мёртвой природе. Но кроме природы мёртвой есть ещё природа живая – растения, животные, люди. Гирн предполагает, что в живых существах действует ещё новый третий элемент – анимический. Жизненные явления, по Гирну, нельзя истолковывать из свойств материи, так как материя у него мыслится как нечто недействующее, а отличительный признак живого есть самодеятельность. Нельзя явления жизни представлять и как результат действия физических сил. «Существенное отличие начал, способных проявляться как силы, как посредники взаимодействия между телами, начал посредствующих, одним словом, состоит в том, что они разлиты во всей природе и неопределённы по своей форме. Сила вследствие своих отношений к материи может там, где она своею деятельностью сосредоточила и локализировала материю, быть расположенною к проявлениям количественно и качественно более напряжённым, если можно так выразиться, нежели там, где она не встречает никакой материи; но это трансцендентное начало не может быть изъято из всеобъемлющего пространства, потому что в таком случае отношения одних отдельных существ к другим сделались бы невозможными. Сила, которая была бы только в живом существе, но не вне его, не была бы уже силой; если же она везде вокруг него, то и должна проявляться везде, а не только в нём. Такие выражения, как – силы органические, силы жизненные, бессмысленны. Если обыкновенные силы физического мира и материя недостаточны для объяснения явлений жизни, то логическое и разумное толкование может прибегать только к своеобразному и совершенно отличному началу» (стр. 71–72).

Это начало Гирн характеризует многими признаками. Оно трансцендентно, но в этом мире оно является связанным с материей. Подобно тому как материя распадается на атомы, так анимическое начало распадается на анимические единицы. Каждый организм скрывает за собою особую анимическую единицу. Эти единицы, подобно тому как и материальные атомы, различаются по роду, но кроме того, должно заметить, принадлежа и к одному

—255—

роду, они никогда не могут быть тождественны между собой, тогда как атомы простого тела абсолютно тождественны. Будучи заключено в теле, анимическое начало не может действовать на него непосредственно. «Анимическое начало, говорит Гирн, не может оказывать непосредственного действия на материю. Оно производит на неё влияние, состоит под её влиянием или находится во взаимных отношениях с нею через посредствующее начало» (стр. 90). Анимическое «начало находится в постоянном отношении к началам физического мира; тело, которое служит ему местопребыванием, организуется, принимает форму только с помощью этих последних начал. Анимическое начало и начала посредствующие одарены, следовательно, обоюдными и соответствующими друг другу свойствами, которые делают возможными эти сношения; оно может быть рассматриваемо и изучаемо так же, как мы изучаем все другие составные элементы вселенной, оно одарено физическими свойствами, которых нельзя отнять у него, не лишая его реальности. Однако, оно стоит настолько же выше начал посредствующих, насколько эти последние выше материи, потому что оно не только действует, но и знает, что действует, и в известных границах, определяемых потребностями его органического существования, свободно по произволу действовать или не действовать» (стр. 90). Анимическому началу принадлежат гармоническое единство, произвольность, свобода, сознательность действий, чувствительность. Коротко, анимическое начало есть нечто действующее и чувствующее. Но если оно действует, то оно, по-видимому, есть род силы, и если оно чувствует, то, значит, его нет в растениях. Гирн отрицает оба эти вывода.

Деятельность души, по Гирну, заключается не в том, что она производит работу, а в том, что она управляет силами, производящими таковую. «Когда наше тело, под влиянием воли, исполняет роль механического двигателя, то душа совершает простой акт, не заключающий в себе никакого усилия, она не выполняет никакой работы; этот акт состоит в нарушении равновесия силы электричества в нервном аппарате, в повышении её на-

—256—

пряжённости в одном пункте и понижении в такой же степени в другом; этот акт сам по себе не требует никакого усилия и потому наша воля никогда не утомляется. Затрата действия силы электричества или соответственного количества действия силы тепла начинается только тогда, когда виртуальная работа, представляемая нарушением равновесия, которое определяется актом воли, реализуется в процессе сокращения мышц под влиянием электрического тока, стремящегося восстановить нарушенное равновесие. По исполнении известной внешней работы двигатель утомляется, иначе говоря, истощается, так что необходимо питание, дыхание и покой для полного восстановления ранее бывшей напряжённости силы. Nihil ex nihilo, nihil in nihilum. Итак, заключает Гирн, наша душа (как и душа всякого другого существа) не выполняет сама никакой работы; она действует с полной активностью» (стр. 141–142).²⁵⁷⁹

—257—

Так действует и душа растений. Растению присуще единство, в некоторых границах оно способно к передвижению, оно ищет пищи, света. Иногда о растении можно сказать, что оно знает, что делает. «Мимоза при сотрясениях повозки, в которой её везут, сначала закрывает свои листки, затем мало-помалу открывает их; если тряска прекращается и затем опять вдруг начинается, то она опять закрывает их и опять понемногу открывает» (стр. 471). Гирн полагает, что мимоза в этих случаях поступает, как насекомые, притворяющиеся мёртвыми при приближении опасности и начинающие двигаться, когда им покажется, что опасность миновала. Чувствительность растений доказывается, по Гирну, действием на них ядов: стрихнин, синеродистый водород, действующие на нервную систему животных, убивают растения. Анестезирующие средства – эфир и хлороформ – лишают чувствительности мимозу. Присуще ли растениям чувство симпатии? Да, отвечает Гирн, это доказывается фактом цветения. Цель цветения – сохранение рода, но забота о сохранении рода во всяком живом существе должна быть связана с психическими стремлениями.

Так, вся природа, по Гирну, распадается на два царства: живое и не живое, вселенную одушевлённую и неодушевлённую. Последняя, в сущности, остаётся неизменной (закон сохранения вещества и сил), но живые существа размножаются, анимический элемент увеличивается. Как происходит это умножение психики? Гирн не оставляет этот вопрос без ответа. Анимический элемент, душа, не может создать другой души, это противоречит принципу nihil ex nihilo, не может душа произвести другой души и путём самоделения, её нельзя представлять как что-то геометрически делимое. Остаётся одно предположение, что анимическое начало при известных условиях входит в материю откуда-то извне. «На оплодотворённое

—258—

яйцо, говорит Гирн, отнюдь нельзя смотреть, как на акт творения, совершаемый двумя существами, это есть только акт призыва, обращаемого к особому анимическому элементу со стороны элементов неодушевлённой вселенной, соединённых известным тоже особым образом» (479). «Обращается ли призыв к анимическим единицам, уже предсуществующим и созданным в тоже время, или к самой творческой мощи, так что каждая анимическая единица начинает своё существование с момента своего появления в этом мире, – об этих тайнах мы не можем составить себе никакого понятия» (482).

Из теории Гирна следует, что души детей не происходят от душ родителей и что вообще между ними нет генетической связи. За всем тем отцы ответственны за детей и своими качествами обусловливают качества их потомства. Они приготовляют зачаток жилища для своих потомков, и этот зачаток – конечно, так или иначе влияет на потомство. Затем и в создаваемый зародыш они привлекают анимическое начало, которое в известных пределах соответствует им. Но за всем тем, всегда ли необходимы родители и всегда ли дети должны быть повторением своих родителей по виду и роду их, т. е. другими словами: возможны ли самозарождение и изменчивость видов? Гирн не видит оснований отрицать ни того ни другого учения. Он признаёт, что учение о самозарождении не имеет за собою никаких, а теория изменчивости видов лишь очень слабые доводы, но с другой стороны он не видит в этих учениях ничего противного религии и морали и не считает их более непонятными, чем учения о происхождении подобных организмов от подобных. Только с происхождением подобного от подобного мы постоянно имеем дело в опыте, противоположного нам не приходится наблюдать. Но отсюда только следует, что если самозарождение и существует, то оно происходит в ограниченной сфере и в особых случаях, и если изменчивость и имеет место в истории мира, то она совершается с крайней медленностью и постепенностью. Таким образом, мы можем только ограничивать самозарождение и изменчивость, но не отрицать их. Это Гирн и находит самым разумным. По такому

—259—

взгляду вселенная преобразуется постепенно и непрерывно, в сущности, значит, происходит постоянное творение, и Гирн заметно склоняется к мысли, что «каждая анимическая единица начинает своё существование с момента своего появления в этом мире».

Значит, она начинает своё бытие вместе с возникновением своего тела. С ним она живёт в течение своей земной жизни. Не уничтожается ли она вместе с разрушением тела? Нет, она только отделяется от тела. Факт смерти, по Гирну, есть одно из лучших доказательств существования особого жизненного или анимического элемента. «Нет такой силы, которая обращалась бы моментально из конечной и определённой величины в ноль. Жизнь, в этом высшем её значении, обращается напротив моментально в ноль на этом свете; следовательно, она не есть ни обыкновенная, ни усовершенствованная сила. Поэтому и смерть есть явление совершенно особое, не имеющее себе никакой аналогии в физическом мире. Причина этого очень проста: смерть есть отделение одного элемента от других, а не угасание деятельности вездесущего элемента» (стр. 382–383).

Анимическая единица, отделившись от тела, не может уничтожиться. Nihil in nihilum. Следовательно, существо, которое может утверждать своё существование в настоящем и сказать: «я мыслю, следовательно, существую», может тем с большим правом утверждать своё существование в будущем и сказать: «я есть, следовательно, буду». Образ этой будущей жизни не может нарисовать наука, но она с несомненностью утверждает, что эта жизнь ждёт нас. «При чистой совести, при воспоминании о честно проведённой жизни и об исполненном долге, наука устраняет нравственный страх перед смертью, будит в нас даже, в минуты возвышенного экстаза, радостное ожидание будущего и оставляет в нас только физический, инстинктивный страх, свойственный каждому живому существу при виде приближения рокового конца, спасительный страх, внушённый нам, без сомнения, для того, чтобы мы не покушались слишком рано покидать свою земную оболочку» (стр. 186).

Таковы чаяния Гирна. Он верит, что в нём находится

—260—

живая бессмертная душа и что эту душу создал живой Творец. Гирн противник материализма и пантеизма. Материализм в его глазах сокрушён его доказательствами существования динамического и анимического элементов. Факт существования неделимого, обособленного атома, по его взгляду, достаточен, чтобы сокрушить пантеизм. Пантеизм признает одно великое живое целое и, безусловно, отрицает существование обособленных индивидуумов, но атом есть индивидуум, вечно пребывающий отличным от великого целого и не поддающийся никакому превращению ни в своей сущности, ни в форме. Так, множественность обособленных существ отрицает пантеизм, как множественность мировых начал (материального, динамического, анимического) доказывает несостоятельность материализма. Нужно, однако, заметить, что это множество начал и существ не только не исключает, но предполагает собою единство. Гирн поставил эпиграфом своей книги следующие слова: «единство, как в конечных произведениях нашего искусства, так и в том бесконечном и чудесном художественном произведении, которое называется вселенной, зависит от гармонии в разнообразии, а не от тожества частей». Достаточную причину этого гармоничного единства Гирн находит только в Создателе.

2

Книга Гирна представляет собой изложение целого миросозерцания. Гирн излагает его в общем не как credo, но как scio. Мыслители, стоящие на строго христианской почве, не могут так оценивать свои воззрения. Наставленные св. Павлом, мы знаем, что «мы ходим верою, а не видением» (2Кор.5:7) и «видим, как бы сквозь тусклое стекло» (1Кор.13:12). Две причины имеются для этого: ограниченность наших познаний и наша свобода. Ни одной истины мы не можем доказать с абсолютной несомненностью и к принятию никакой высшей истины мы не обязываемся с абсолютной логической необходимостью. Мы знаем только нравственную необходимость, но она ведёт к вере, а не к знанию.

—261—

Гирн, как бы подавленный и восхищённый открытиями термодинамики (открытием закона сохранения энергии), которые представились ему открывающими такие наружные перспективы, по-видимому, забыл об этом. Это – неудивительно, но удивительно, что он в тоже время забыл о других великих открытиях первой половины нашего века и второй восемнадцатого столетия. Он забыл всё, чему учил Кант о познании, что вслед за Кантом говорили о пространстве Лобачевский, Бельтрами, Гаусс и другие. В своих рассуждениях Гирн выходит из безусловного доверия к нашим познавательным способностям и из признания пространства такою реальностью, какою оно представляется непосредственно нашим органам чувств. Ну, а если пространство есть совсем не то, чем оно нам кажется, чем тогда станет вся вселенная Гирна, построенная в этом пространстве? В течение тридцати лет, протекших со времени выхода книги Гирна, появилось много работ, рассуждающих о пространстве с философской и геометрической точки зрения, но все эти работы не прибавили ничего к тому, что имеет отношение к книге Гирна, и что было установлено до её выхода. Мы не будем повторять Канта, но, стоя на той почве, которая была родною для Гирна – на почве геометрии и опытных данных, постараемся показать, что во имя этих данных такие настроения, как то, которое даёт Гирн и которые доселе даются другими, нуждаются в существенной перестройке.

Геометрические исследования первой половины века установили, что основные положения геометрии имеют опытное происхождение. Одно из таких положений, уже давно останавливавшее на себе внимание геометров, было подвергнуто исследованию с новой точки зрения. Приведём это положение в форме удобнейшей для нашего рассуждения. В геометрии Эвклида принималось, что через точку, данную вне прямой, можно провести только одну параллельную линию к последней. Геометры пытались, но безуспешно, доказать истинность этого положения (сравнительно лучшее доказательство Бертрана из Женевы), но Лобачевский первый попытался рассмотреть, что выйдет из отрицания этого положения, и оказалось, что и при таком отрицании воз-

—262—

можно построение геометрии, вполне отвечающей практическим и научным интересам человечества и заключающей в себе геометрию Эвклида, как частный случай. Отрицание положения Эвклида может быть сделано в двух формах: или допущением, что через точку вне прямой можно провести множество параллельных к последней, или предположением, что нельзя таковых провести ни одной, т. е. что параллельных линий не существует. Из этих двух форм отрицания возникли теперь две новые геометрии: Лобачевского и Римана. Их никто не считает теперь парадоксальными и не приравнивает к алгебраическим софизмам в роде тех, что дважды два равно пяти, или что все числа равны между собою. Им отводится место уже и в учебниках.²⁵⁸⁰ Между тем они чреваты выводами для оценки наших концепций о пространстве.

Наши геометрические представления опытного происхождения, но в таком случае, значит, пространство не таково, каким нам кажется. Маленькая часть какого-либо очень большого протяжения всегда представляется не такою, какова она на самом деле. Поверхность пруда нам представляется плоской, но на самом деле она сферическая. Треугольник, начерченный на земле, мы называем прямолинейным, но он в действительности криволинейный. Прямая линия, которую мы начертим на земле, кажется нам тянущеюся в бесконечность, между тем она встретит самую себя при продолжении менее, чем на 37000 вёрст. Геометры всегда знали это, но они находили возможным пренебрегать незначительностью уклонения, незначительностью кривизны. Это пренебрежение значительно облегчало труд и не оказывало заметного влияния на результаты. Так, в астрономии часто вычисляли путь комет по параболе (кривой тянущейся в бесконечность), хотя на самом деле эти кометы двигались по эллипсисам (кривым замкнутым), но так как кривизна параболы в областях близких к её вершине очень близка к кривизне

—263—

эллипсиса, то ошибка в предсказаниях пути комет заключала десятитысячные или стотысячные доли секунды, совершенно ускользающие от астрономических инструментов. За всем тем, думаем, этот пример лучше всего показывает, к чему, в конце концов, ведёт пренебрежение малою кривизною и ничтожными величинами. Совершенно к ложным выводам. Предположение, что комета движется по параболе, ведёт к заключению, что, раз удалившись от солнца, она никогда не вернётся к нему, уйдёт от него в бесконечность, но на самом деле двигающаяся по эллипсису комета через определённое число лет снова вернётся к солнцу, чтобы затем снова на время уйти от него. Этот пример наводит на глубокие размышления. Мы знаем только бесконечно малую часть бесконечно большой вселенной. При своих расчётах и вычислениях мы можем пренебрегать в этой знакомой нам части некоторыми кривизнами, уклонениями, ускользающими от нашего наблюдения. Но очевидно, если мы, пользуясь известными нам формами протяжения, вздумаем начертить образ всей вселенной, то этот образ может оказаться так же мало соответствующим правде, как наше предположение о комете, путь которой мы отнесли к параболе, что она уйдёт в бесконечность от солнца, когда на самом деле она движется по эллипсису.

Издавна привыкли говорить, что мы представляем пространство бесконечным. Но не есть ли это представление лишь следствие того, что мы не знаем истинного уравнения прямой линии. Мы представляем, что прямая тянется в бесконечность. Но так ли это на самом деле? Не замыкается ли она сама в себе где-либо в ускользающей от наших взоров дали и не есть ли вселенная самозамкнутое целое? Начертим на поверхности земли две параллельные прямые. Нам кажется, что они никогда не пересекутся и при продолжении уйдут в бесконечность, оставаясь на неизменном расстоянии одна от другой. Но на самом деле при продолжении они пересекутся два раза (у полюсов) и замкнутся сами в себе. То, что справедливо относительно прямых (в сущности, дуг больших кругов) на земле, Риман утверждает относительно всех прямых: все они суть самозамыкающиеся протяжения.

—264—

Если мы будем рассматривать линию, как сумму точек, то нам придётся иметь дело с совершенно непостижимой бесконечностью. Но если мы взглянем на неё, как на предел поверхности или как на результат пересечения двух поверхностей, то она явится для нас очень определённой конечной величиной. Может быть тоже справедливо и о всём пространстве, в котором заключена наша вселенная. Пока мы его рассматриваем, как нечто слагающееся из трёх измерений, оно представляется нам тянущимся по всем направлениям в бесконечность. Но может быть она только сторона, граница или предел какого-то нам недоведомого четырёхмерного пространства. Мы не можем его представить, но не можем и отрицать его существования. Мало этого. Мы можем составить и написать геометрию четырёх измерений, можем предлагать формулы для вычисления там расстояния между точками (оно будет выражаться квадратным корнем из суммы квадратов четырёх координат, как в нашем пространстве оно есть квадратный корень суммы квадратов трёх координат). Для нас составленные нами формулы навсегда будут бесполезными, но, может быть, существа четырёх измерений могли бы их утилизировать. Так, слепой от рождения может решать задачи по геометрической оптике, и его решения могут быть очень полезны зрячим, между тем как ему самому результаты его вычислений не скажут никогда ничего.

Но слепые знают, что есть свет, хотя и не понимают, что он такое, и неверно оценивают его значение. Имеются ли у нас основания утверждать, что имеется четвёртое измерение? Такие основания указывают. О симметрии тел утверждают, что её трудно объяснить без допущения четвёртого измерения. Сторонники спиритизма в некоторых медиумических явлениях видят фактическое доказательство существования четвёртого измерения.²⁵⁸¹ Представим себе сплошное золотое кольцо, на котором помещается другое меньшее кольцо тоже сплошное. Очевид-

—265—

но, для того чтобы снять маленькое кольцо нужно распилить большое. Но на медиумических сеансах происходили такие явления. Маленькое кольцо на некоторый – очень незначительный – промежуток времени становилось невидимым, и затем являлось, как снятое, причём ни большое, ни малое кольцо не носили никаких следов того, что они были перепилены, распаяны где-либо. Объясняют это так, что маленькое кольцо вышло из большого через посредство четвёртого измерения. Если дадут задачу, чтобы какой-нибудь предмет, находящийся внутри окружности, вывести за окружность, не касаясь её, то эта задача может быть решена так: мы поднимем предмет и перенесём его над окружностью, т. е. значит решаем вопрос при помощи третьего измерения. Так, говорят, задача о кольце решается при помощи четвёртого измерения. Справедливость требует признать, что везде, где дело исследовалось тщательным образом, решение задачи о кольце оказывалось грубым фокусом. Полагаем, что попытки эмпирически доказать существование сверхэмпирического мира всегда и должны быть таковыми. Но если здесь и не оказывается фактов, то являются имеющие руководственное значение аналогии. Эти аналогии имеют для нас решающее значение, потому что у нас есть несомненные факты, доказывающие, что пространство нельзя представлять так, как его мы представляем обыкновенно. Дело в том, что у нас нет объективной единицы для измерения пространственных отношений, и теория евклидового пространства приводит нас к выводу, что пространство, будучи бесконечно малым, может казаться бесконечно большим, потому что всё дело в отношениях между измерениями, а не в измерениях. Во сколько бы раз ни уменьшалась вселенная, она всё продолжала бы нам казаться такой же, лишь бы земля во столько же раз оставалась меньше солнца, больше луны и т. д.²⁵⁸² Дифференциальное исчисление постоянно показывает нам, что отношение двух бесконечно-малых величин может быть ко-

—266—

нечным и даже очень большим, ноль, разделённый на ноль, может равняться и пяти и шести и миллиону. Прилагая эти данные анализа к евклидовому пространству, мы получаем, что его можно мыслить равным нулю. Этот вывод, содержащий в себе в некотором смысле отрицание бытия вселенной (здесь нет ничего общего с кантовским учением о пространстве), заставляет нас отрицать те основания, из которых он сделан. А он следует из предположения, что евклидовы представления о пространстве истинны. Приходится отрицать это предположение.

Отсюда, однако, не вытекают роковые выводы для всех наших представлений о мире. Отсюда только следует, что наши познания имеют лишь относительную истинность, что это – познания под некоторым условным углом зрения, и что они могут превратиться в абсолютно истинные только по устранении этого угла. Пример может пояснить смысл наших слов. Если мы станем в конце очень длинной аллеи деревьев, то нам покажется, что деревья впереди нас сближаются между собой, мы отлично знаем, что это – неправда, что расстояние между деревьями везде одинаковое, но наш глаз настойчиво утверждает противное. Угол зрения вводит нас в обман. Однако заметим, что, зная это свойство нашего зрения, мы можем делать правильные выводы и в незнакомых местах и о новых предметах, даже о небесных пространствах. Исследования показывают, что звёзды в области созвездий Лиры и Геркулеса как бы расходятся между собою, а звезды в диаметрально противоположной области неба сходятся взаимно. Имея в виду свойства нашего глаза, мы заключаем, что солнечная система движется по направлению к созвездию Геркулеса, и что со звёздами здесь происходит тоже самое, что бывает с деревьями, когда мы идём по аллее: они расступаются перед нами и сходятся сзади нас. Так, когда мы определим истинные свойства наших познавательных способностей, нам легко будет сделанное нами умственное миропостроение заменить другим более истинным и ни один из прежних трудов в области познания мира не пропадёт даром, как не пропали даром астрономические вычисле-

—267—

ния, сделанные в эпоху господства птолемеевской системы, когда её сменило коперниково учение.

За всем тем мы имеем несомненные основания утверждать, что представляемый нами временно-пространственный мир менее похож на действительный, чем сколько отвечает действительности (в обычном смысле), представляющаяся нашим взорам аллея с сходящимися и расходящимися деревьями. Смотря по различию познающих средств, мир познающим существам должен казаться очень различным. Гельмгольц пояснял это следующим рассуждением. «Вообразим себе некоторое существо, которое живёт и мыслит в некоторой плоскости и которое не имеет способности представить себе что-либо существующее вне упомянутой плоскости. Пусть, однако, это существо может координировать во времени явления, происходящие в его плоском мире. Вообразим себе затем некоторую группу конусов, которые наша плоскость пересекает, перемещаясь постепенно по перпендикулярному к себе направлению. Группа конусов будет оставлять на движущейся плоскости следы в виде кругов или иных конических сечений, то расширяющихся, то суживающихся, то приближающихся друг к другу, то друг от друга удаляющихся сообразно с распределением и взаимным положением упомянутых конусов и движущейся плоскости. Мы, имеющие способность мыслить в трёх пространственных измерениях, скажем, что существует определенная группа конусов, неизменная со временем, причём, конечно, мы можем мысленно перенестись в то или другое сечение этих конусов, не теряя из виду всей группы. Не так представится тоже обстоятельство для нашего фиктивного существа, живущего и мыслящего только в плоскости. Группа конусов скажется ему движением сходящихся и расходящихся кругов или иных конических сечений, которые, может быть, ему покажутся притягивающими или отталкивающими друг друга, причём, может быть, он усмотрит также со своей точки зрения силы, действующие между частями одного и того же конического сечения, и откроет законы, управляющие будто тем, что он называет по своему миром. Конечно, для нас обладаю-

—268—

щих более разнообразными формами мышления, нежели воображаемое плоскостное существо, его мировые законы представятся совсем в ином виде. Пользуясь подобною же иллюстрацией, мы могли бы до некоторой степени представить себе возможность разницы между нашим человеческим мировоззрением и мировоззрением существа одарённого может быть способностью мыслить более чем в трёх пространственных измерениях».²⁵⁸³

Гирн в своих рассуждениях о вселенной совсем упустил из вида геометрические учения о протяжении, между тем именно в ту пору, когда он писал свою книгу, в геометрии получали распространение новые принципы, и одновременно с тем как печатался «Analyse élémentaire de l’Univers», Бельтрами опубликовал опыт истолкования неэвклидовой геометрии (в Giornale di matematiche, publ. per G. Battaglini). Ещё более удивительным представляется нам, что и в настоящее время оказывается возможным появление трактатов, написанных в духе Гирна. Так, соотечественник Гирна Фрейсинэ недавно издал «Очерки по философии математики» (русск. перевод Обреимова 1897 г.), в которых настаивает на реальности пространства и времени, не подвергая анализу этих понятий, причём заметно он следует сочинению Гирна «Constitution de l’espace céleste 1889 (стр. 143–147). Возможность появления таких взглядов (у нас защитником евклидовой геометрии является ещё Цингер) обязывает, полагаем, показать, к каким затруднениям приводит принимаемая ими точка зрения. Затруднения в понимании пространства нами уже показаны, теперь мы покажем, что некритическое отношение к обычному представлению пространства способствовало тому, что Гирн принял совершенно несостоятельный в философском отношении взгляд на материю.

Гирн-атомист. Он признаёт, что материя, в конце концов, сводится к весьма малым, абсолютно твёрдым и качественно различным атомам. Силы действуют между

—269—

атомами и в атомах. Учение Гирна об атомах в значительной части принимают учёные и наших дней, но они принимают его с такими ограничениями, которые уничтожают его философское значение и безусловно не оставляют места для тех широких выводов, которые делает из этого учения Гирн.

Учение об атомах в физике и химии называется плодотворной гипотезой, но не действительным фактом.²⁵⁸⁴ Никаких расчётов относительно действительных размеров атомов, расчётов, которые заслуживали бы доверие и имели ценность в науке, нет. Существуют или не существуют атомы в действительности, они, во всяком случае, не существуют отдельно. Как простые, так и сложные тела в природе состоят из частиц, а не из атомов. Частицы эти или молекулы представляют собою своеобразные суммы атомов. Графит и алмаз суть одно и тоже химически простое тело – углерод. Атомы их тождественны, и, однако, сколько бы мы ни делили механическими средствами графит и алмаз, результаты нашего деления будут резко различаться между собой. Это объясняется тем, что в графите и алмазе атомы различным образом сгруппированы в механически неделимые частицы. Современная физика располагает некоторыми методами и средствами для определения размеров этих частиц. При помощи этих методов вычислили,²⁵⁸⁵ что диаметр молекулы кислорода приблизительно равен одной миллионной миллиметра, что в среднем диаметр молекулы вещества равен приблизительно трём или четырём миллионным миллиметра. Но во 1) эти вычисления не касаются атомов, во 2) они только приблизительны и вероятны и в 3) – и это самое важное – и вероятны то они только при признании истинными некоторых теорий, которые завтра могут оказаться ложными.

Гирну для получения его выводов нужно действительное и всегдашнее существование атома. Но для физика и

—270—

химика наших дней атом есть только абстракция. Они отрицают его действительное и независимое существование. В химии имеется учение о простых телах и элементах. Обыденная речь и даже учебники химии часто не различают этих выражений. Но оно существует, и философ обязан на него обратить внимание. Химических элементов не существует в природе, в природе существуют только простые тела. Есть уголь и графит, но нет углерода.²⁵⁸⁶ Другими словами, в природе имеются молекулы, но нет атомов. Химия и не может мыслить атом, как некоторую самостоятельную реальность. Так точно астроном не может мыслить о планете, как самостоятельной единице, оставляя в стороне солнце, потому что притяжением последнего определяются физические свойства первой.

Гирн утверждает далее качественное различие атомов. Большее число учёных склоняется к гипотезе единства материи. Но должно сознаться, что ими руководит предвзятое и чисто философское стремление к монизму, но никак не научные факты. В течение тридцати лет, прошедших со времени выхода книги Гирна, было открыто много новых простых тел, и не было разложено ни одно тело, считавшееся простым. Многие учёные говорили и говорят, что факт периодичности химических элементов, раскрытый Менделеевым, ведёт к признанию единства материи, но сам Менделеев решительно отказывается от такого вывода. Некоторые пытаются видеть основания для признания единства материи в том обстоятельстве, что сила тяготения сообщает одинаковое ускорение всем телам²⁵⁸⁷ (ускорение, сообщаемое землёй падающим телам, немного менее 10 метров), и что отсюда следует, что все тела состоят из тождественных атомов. Но это соображение не имеет никакого значения, пока не выяснена причина притяжения. Теория множественности материальных начал – разуметь ли под ними атомы или что иное –

—271—

имеет для себя прочные основания. Мы привели выше соображения Гирна, вытекающие из данных теплоёмкости. Теперь укажем на другой факт. Спектральный анализ показывает, что на солнце и звёздах находятся те же простые тела, как и на земле. Температура этих небесных светил, несомненно, должна быть измеряема тысячами градусов. Сложные тела разлагаются под действием высоких температур, но, оказывается, при самых высоких температурах неба некоторые вещества являются как простые. Они оказываются простыми при всех условиях опыта и наблюдения. К чему же положительная наука будет делать предположения об их сложности? В опыте и наблюдении они – предел простоты; бесполезно рассуждение о возможности разложения этого предела. Философия известного направления, не считающая для себя затруднительным от тысяч градусов тепла шагать к миллионам, может утверждать, что при температуре в 10 миллионов градусов все тела, которые мы называем простыми, разложатся, но во – 1) она не может представить никаких доказательств своего утверждения, во 2) это её утверждение совершенно бесполезно для науки. Проходя амплитуду немного более 100 градусов, вода три раза изменяет своё состояние: из твёрдого переходит в жидкое и из жидкого в газообразное. До температуры в 273° холода не спустились ни опыт, ни наблюдение, и эта цифра носит название температуры абсолютного нуля. При температуре выше 1000 градусов вода разлагается на водород и кислород. Что будет с кислородом и водородом при миллионе градусов? Возможно ли даже существование такой температуры? Мы, безусловно, ничего не можем сказать о том, живут ли какие-нибудь существа на спутниках Сириуса? Наука должна признать множественность начал, не увлекаясь гипотезами, затрудняющими понимание действительности, и Гирн обнаружил такт и проницательность строгого учёного, когда примкнул к этой гипотезе.

В вопросе о взаимоотношении сил и материи Гирн склонился к представлению, что силы действуют между атомов и в атомах. Но в атомах он предположил только действие притягивающей силы, местом действия

—272—

для прочих сил он назначил периферию материи. Когда он высказал это, его речь могла звучать и новизной, и странностью. Физики говорили о количестве электричества, содержащемся в наэлектризованном медном шаре, об электричестве сургуча и стеклянной палочки, о токе, идущем по проволоке. Этот способ выражения употребляется и поныне во всех курсах физики. Но хотя физики употребляют и прежние слова, смысл их речей стал иным, и предположения Гирна в их исследованиях получили блестящее подтверждение. Основные факты, на которых построена новая теория, были известны уже тогда, но они не находили себе надлежащего истолкования. Если наэлектризовать медный шар пустой внутри и имеющий отверстие, и затем бузиновый шарик, насаженный на конце стеклянной палочки, приставить к внешней стороне шара, то шарик зарядится и отведённый от шара при испытании обнаружит присутствие электричества (будем притягивать маленькие бумажки и т. п.), но если палочку с шариком ввести внутрь шара и шариком прикоснуться к внутренней стороне медного шара, шарик останется нейтральным. Это доказывает, что электрическая энергия сосредоточена на внешней поверхности шара. Герц опытами доказал, что так называемый электрический ток распространяется не по проволоке, а по диэлектрической среде, окружающей проволоку.²⁵⁸⁸ Проволока остаётся нейтральною. В сущности, это должно было предполагать, исходя из факта, что заряд всегда лежит только на поверхности проводника. Правда, иногда говорят о некотором проникновении энергии во внутрь проволоки. Но здесь слова употребляются не в точном значении. Факт состоит в том, что часть электрической энергии исчезает, а проволока нагревается. Сторонники единства силы назовут это превращением энергии. С точки зрения Гирна, как, наприм., и Оствальда, здесь исчезновение одного рода энергии повлекло за собой появление эквивалентного количества энергии другого рода. На

—273—

первый взгляд только может показаться, что здесь энергия уже, несомненно, проникает внутрь материи. Но размышление и анализ показывают, что справедливее здесь смотреть на дело так, как смотрит Гирн. В электрических явлениях дело заключается в том, что те тела, которые физика и доселе называет хорошими проводниками, на самом деле не пропускают электрической энергии. Металлическая поверхность, это – компактный барьер, который не пропускает сквозь себя электричества, и поэтому действие электричества сосредоточивается на его поверхности. Отношение так называемых «хороших» проводников к электричеству весьма удобно сравнить с отношением непрозрачных середин к свету. От последних свет отражается, он ими рассеивается, поглощённый превращается в теплоту, точно также отражаются от металлов электрические лучи, точно также они поглощаются ими. Что же представляет собой это поглощение? проникновение внутрь или возникновение тепла внутри тела? Нет. Как электричество действует между телами, так теплота действует между молекулами тел. Теплота стремится разъединять молекулы тела и ослабляет крепость тел, от этого вследствие теплоты тела расширяются и становятся более способными к разрыву, разлому и т. д. Теплота может действовать даже на самые молекулы, она может разлагать тела, приводить их в новые соединения. Однако здесь уже открывается несомненность того факта, что в сущности она не может проникнуть далее периферии материи. Теплота не только не может проникнуть в атом, она не может охватить его, овладеть им в его особенности. Разлагая сложные тела, она, однако, имеет дело не с атомами, а молекулами простых тел. Поэтому действия теплоты в газах и может исследовать и предугадывать кинетическая теория газов.

Конечно, не без побуждений Гирн сделал исключение для силы тяготения, допустив, что она действует в самых телах, в самых атомах. Основной факт, которым характеризуется всё материальное, привёл Гирна к этому выводу. Материя характеризуется инертностью, тем, что она противодействует силам, стремящимся

—274—

перемещать её. Сила тяготения должна действовать на всю массу материи, чтобы перемещать её по направлению к источнику притяжения. Затем, и сила притяжения представляется всегда исходящей изнутри материальной массы. Всё, находящееся на земле, притягивается не к поверхности земли, но к её центру. Однако, думаем, что и здесь должно признать, что сила действует вне материи. Механика и физика учат нас, что сила притяжения в центре земли равна нулю. Центр, это только – точка, к которой направляются тела и, конечно, сила, направляющая их, действует не там, куда они направляются, а там, откуда им сообщается направление. Сила, приводящая пулю в сердце убиваемого животного, конечно, находится не в сердце этого животного, а воздействовала на пулю в ружье, когда там был произведён взрыв пороха. Согласно этому взгляду, сила, толкающая землю по направлению к солнцу, находится около земли, а не в центре солнечной массы. В центре солнца, как и в центре земли, притяжение равно нулю. Если принять, что сила тяготения помещается в центре солнца, то должно будет вывесть, что эта сила действует не там, где она есть, а там, где её нет. Но проще предположить иное. Проведём прямую линию от центра земли к центру солнца и продолжим её за солнце, представим, что за солнцем на этой прямой действует сила, отталкивающая от себя тела, она должна бы была отталкивать землю от себя и от солнца, но стоящее между нею и землёю солнце защищает землю от её влияния, между тем как непосредственно на землю действует сила, толкающая её по направлению к солнцу, эта сила и проявляется, как солнечное притяжение. Если бы солнце исчезло, то действие этой силы парализовалось бы той, от влияния которой землю теперь защищает солнце, и земля оказалась бы в равновесии. Так, вообще равновесие тела можно мыслить как результат того, что на диаметрально противоположные точки тела действуют равные и диаметрально противоположные силы. Но когда между силой и телом вводится другое тело, то действие одной силы на первое тело прекращается, и она под исключительным воздействием другой силы начинает двигаться по направлению к ново-

—275—

введённому телу. Так, все явления притяжения тел можно изъяснить действием отталкивающих сил, наполняющих пространство между телами. Отталкивая тела от себя, они сближают тела между собой.

В мировоззрении Гирна ничто не колеблется, если допустить, что и сила тяготения, как и прочие силы, действуют лишь на поверхности тел, напротив, это мировоззрение приобретает при таковом допущении только большую стройность и законченность. Может быть, Гирн и сам сознавал это, но думаем, что он уклонился от этого допущения, потому что оно делалось в его время, как делается и теперь другими, во имя материалистических принципов. Тогда, как и теперь, признавали два рода материи: материю доступную чувству осязания и эфир, ускользающий от этого чувства. Эфиром наполнено всё мировое пространство, он – посредствующее начало между небесными телами, как и между телами земли, передаёт от одних к другим свет, тепло, обусловливает своим движением и притяжение так, как, по нашему рассуждению, обусловливает это притяжение некая наполняющая мировое пространство энергия. Физики, стремящиеся объяснить все явления мира из свойств материи, понятно, стараются представить различие между обыкновенною материей и эфиром, как можно меньшим, склоняются к мысли, что обыкновенная материя есть только модификация эфира. Этой материалистической тенденции Гирн не мог сочувствовать, поэтому он и не принял того представления о явлениях тяготения, какое предлагалось сторонниками этой тенденции. Но мы думаем, что он был бы более прав, если бы, приняв их способ представления явлений, показал, что их объяснения несовместимы с их представлениями. Полагаем, что ни на чём лучше нельзя утвердить динамическую теорию, как на критике, теории эфира.

Эфир есть совокупность атомов.²⁵⁸⁹ Атомы его весьма малы, однако протяжённы, обладают весьма малой плотностью и необычайно большой упругостью. Последние два

—276—

обстоятельства обусловливают то, что эфир обладает страшною энергией движения, движение распространяется в нём со скоростью трёхсот тысяч километров или двухсот восьмидесяти тысяч вёрст в секунду (такова скорость света). Вес эфира, по вычислениям Томсона, таков, что «масса одного куб. метра эфира должна быть не меньше ¹/_44.2·10¹⁷ фунта. Глэн полагает, что это число можно ещё увеличить примерно в 7400 раз».²⁵⁹⁰ Таковы основные предположения о эфире. Достоинство всякой гипотезы, конечно, обусловливается тем, насколько она упрощает для нас понимание явлений, насколько уменьшает число начал, вызывающих явления, и насколько сильно устанавливает связь необходимости между этими началами и предполагаемыми их следствиями. В истолковании световых явлений гипотеза эфира оказалась очень плодотворною; вот почему и в процитированных нами курсах физики и в других, она излагается перед трактатом о свете. Но уже это обстоятельство внушает и некоторые сомнения. Если бы гипотеза эфира была действительно всеобъемлющей, то её не нужно бы было связывать непременно со светом, она должна бы была предпосылаться рассуждению о всех физических явлениях. Этого не делают, потому что она не только не помогает уразумению этих явлений, но содержит в себе отрицание возможности объяснять их. Эфир имеет объём, вес, упругость, это – его изначальные свойства. Из этих свойств хотят объяснить возникновение веса и упругости в осязаемых телах вселенной; значит, сами по себе упругость и вес объявляются неподлежащими объяснению началами. Это неутешительно, но, к счастью, это неверно. Упругость тел очень удобно истолковывать из начал притяжения и отталкивания. На малых расстояниях между частицами тел преобладает отталкивание, на больших притяжение. Поэтому, чем сильнее мы сдавливаем тело, тем сильнее оно давит на нас. Это противодавление и называется упругостью. Спрашивается – зачем это вторичное свойство действительных тел считать первичным свойством тела, существование которого предполагают для объяснения яв-

—277—

лений, а не для того, чтобы кроме действительных явлений признавать ещё какие-то воображаемые? Ещё затруднительнее представляется предположение о существовании в атомах эфира веса. Со времени Ньютона мы привыкли мыслить, что вес в атоме не есть что-либо первоначальное, а есть выражение его некоторого отношения к другому телу. Значит, нет другого тела, нет и веса. Объясняющие явление притяжения в видимых телах действием эфира и предполагают, что эти тела собственно и не имеют веса; их вес есть следствие нарушения равновесия в движениях окружающего тела эфира. Для объяснения существования веса в эфире им лучше всего прибегнуть к предположению посредствующего динамического деятеля в духе Гирна, охватывающего атомы эфира со всех сторон. Но этот деятель сделал бы ненужным и самый эфир для объяснения явлений притяжения. Наконец, вопрос об объёме атомов гипотеза эфира считает не могущим подлежать исследованию, но уже с прошлого столетия начали возникать попытки представить объём тела, как некоторую функцию взаимодействия сил.

Гипотеза эфира только удваивает количество материи во вселенной. Мы знаем материю протяжённую, видимую, упругую, весомую. Гипотеза эфира говорит нам, что эта материя, в сущности, невидима, не упруга, невесома, но что существует другая материя действительно упругая и весомая, которая, оставаясь невидимой сама, проявляет свои свойства в известных нам телах. Но это удвоение материального мира нисколько не спасает, как мы видели, материалистического мировоззрения. Гипотеза невидимых тел оказывается недостаточною для объяснения явлений видимого мира. Оказывается, для этого объяснения с ними нужно ещё соединить энергию. Но энергию нужно не только приурочить к ним, её необходимо предположить и вне их. Эфир имеет вес, значит, атомы эфира притягиваются, притяжение не может действовать через пустоту. Между тем созидание всех этих посредствующих начал предпринимается во имя того, что силу нельзя мыслить существующей вне материи. Но размышление и опыт с необходимостью должны нам раскрыть, что силу непременно нужно мыслить существующею вне материи,

—278—

только она открывается нам в своих действиях на материю.

Что же такое материя? Гирн отвечает, что она есть совокупность протяжённых и качественно различных атомов. Если бы Гирн критически исследовал вопрос о протяжении, то, полагаем, он не дал бы такого ответа. Диаметр каждого атома, по Гирну, имеет некоторую, хотя и весьма малую длину. Обозначим её через µ. Это число показывает отношение величины диаметра атома к диаметрам других тел, но оно не представляет объективной меры величины. Представим, что диаметры всех других тел уменьшатся в миллион раз, и что во столько же раз уменьшится наше µ. Величина µ не покажется изменившейся и в сущности никаких изменений во вселенной не произойдёт. Какое значение на самом деле имеет протяжённость атомов? Что обусловливают собой те или другие линейные, квадратные или кубические единицы? Гирн не устанавливает и не может, конечно, установить связи между единицами протяжения и действием сил. Такой связи не существует, как не существует связи между геометрическими фигурами и весом тела. Гирн пытается установить эту связь, превращая свои геометрические атомы в физические и наделяя их различными качествами. Это различие качеств нужно ему для объяснения существования различных простых тел. Но Гирн не хочет видеть, что различие тел выражается в различии действия сил, которые мы приурочиваем к этим телам (вернее: к поверхности этих тел.). Золото блестит, а уголь не имеет блеска. Но блеск есть вид проявления силы света. Различие в проявлениях действия той или другой силы, конечно, нужно ставить в зависимость от отношения её к другим силам. Но нужно ли полагать, что качественные особенности различных видов материи могут определять это различие? Самонедеятельному и мёртвому началу приходится, по теории Гирна, приписать способность действовать на силы. Можно ли это понять и правильно-ли так представлять механизм мира, что в нём для управления не многими силами введено множество регуляторов. Гирн – сторонник теории единства физического мира, но своей теорией атомизма он, не замечая,

—279—

совершенно отрицает учение об единстве. Эпиграф его книги говорит, что единство мира заключается не в единообразии, а в гармонии частей. Смысл слова «часть» в его изложении ускользает от его внимания. Часть в гармоничном целом предполагает неотделимость от целого. Между тем его атомы абсолютно несоединимы ни с чем, они существуют – каждый – абсолютно обособленно, и Гирн полагает, что одного его атома достаточно для того, чтобы сокрушить все системы пантеизма. За сто лет перед Гирном Дидро крылышком бабочки, будто бы свидетельствующим с несомненностью о существовании премудрого и всемогущего Творца, думал побить всех пантеистов. Дидро кончил тем, что сам стал атеистом, Гирн умер тем, чем жил – верующим в личного Бога. Но мы думаем, что в указанной аргументации Дидро был более прав, чем Гирн. В основе рассуждения Дидро лежала (лейбницевская) мысль, что в самом незначительном факте проницательный взор должен увидать Божественную десницу; в рассуждении Гирна была бы таже самая мысль, если бы существовал факт: атом. Но этого факта нет, и мысль ведёт к заключению, что если бы он существовал, то давал бы очень плохой материал для доказательства Божественной премудрости. Он был бы фактом доказывающим, что мир состоит из несоединимых элементов, что в нём, следовательно, нет и не может быть истинной гармонии, но наша мысль, как и сердце, ищут гармонии и единства.

Мы думаем, что Гирн в своём миропредставлении вышел бы из тех затруднений и противоречий, в которых оказался, если бы он вместо двух родов элементов – материального и динамического признал существование только одного второго – динамического. Этот взгляд не нов; за него стояли Боскович, Кант, Фехнер. Они приводили много оснований в защиту динамического миропонимания и в ряду этих оснований уже одно то, что материю легко представить как функцию взаимодействия сил,²⁵⁹¹ было, по-видимому, сокрушающим материализм.

—280—

Тем не менее, динамическое миропонимание встречало себе дружный отпор со стороны учёных. Кант не догадался о причинах этого отпора, но гносеология Канта подсказывает объяснение этого факта. Идея материи так же присуща нашему духу, как и идея пространства и времени, она априорна. Раскрываясь в нас непрерывно в течение всей нашей жизни под воздействием опыта, она приобретает в нас необыкновенную ясность и устойчивость. Динамическое миропонимание как будто призывает нас отказаться от этой идеи, поставить на ней крест, но материя отовсюду глядит на нас, как протяжённое и непроницаемое начало, она видится, осязается, чувствуется нами; всё непосредственно заверяет нас в её существовании и мы склоняемся к мысли, что в доводах динамизма есть какие то софизмы, ускользающие от нашего внимания и сообщающие ему вид правдоподобия.

Но едва ли это опасение будет законным, когда мы, не поступаясь принципами динамизма, истолкуем материю соответственно с нашей идеей о ней. Некоторые определяют материю, как «содержимое того места пространства, в котором мы объективируем причину воспринятого нами ощущения».²⁵⁹² Другие находят это определение неудовлетворительным. «Мы не можем опереться, пишет проф. Шиллер, на определение, будто это (физическое тело) такой отнесённый к пространству объект, который действует на наши чувства, ибо тогда за тело мы должны бы были принять и любое оптическое изображение, любой фантом, а также и тепло и электричество, и, пожалуй, – и явления звука или света. Телом мы можем назвать только то…, что мы можем сдвигать с места с определённым усилием… Телом может быть названо только то, на что может действовать сила в смысле изменения движения».²⁵⁹³ Основной признак тела есть непроницаемость. Проникнуть в пространство занятое телом можно лишь путём удаления тела из этого пространства. Это удаление требует всегда того или другого усилия. В тело не может проникнуть никакая сила. Отсюда наш вывод,

—281—

что внешняя поверхность тел есть граница для действия сил, и что материальные тела в сущности ничто иное, как пустые места пространства, в которые не может проникнуть действие сил. Новая физика пришла к заключению, что электричество находится не в наэлектризованных телах, а в диэлектрической среде, окружающей эти тела. Так, нам, кажется, должно прийти к заключению, что бытие находится не в телах, а вне тел. «Поверхность наэлектризованного проводника представляет ничто иное, читаем мы в курсах физики, как геометрическое место концов линий сил, упирающихся в эту поверхность».²⁵⁹⁴ Но, ведь, тоже самое представляет собой и поверхность нагретого атома; тепловые лучи как бы упираются своими концами в его поверхность и, испытывая со стороны этой поверхности контр-давление, рассеиваются в пространстве. Внутренность тел представляет собой абсолютную пустоту. Нет никакой нужды мыслить, что эта пустота имеет какую способность сопротивляться проникновению внутрь её сил. Гораздо проще и естественнее допустить, что эти пустые места или атомы образуются путём взаимодействия сил. Если геометрическая поверхность точек, где силы притяжения и отталкивания равны между собою, представит собою замкнутую поверхность, то эта поверхность и явится как физическое тело. Отсюда понятным представляется и то, почему физические тела представляют сопротивление двигающей силе. Требуется усилие, чтобы нарушить равновесие сил, и так как в природе ничего не уничтожается, то происходит собственно не уничтожение, а перемещение точки или системы точек равновесия. Количество материи в мире остаётся неизменным. Может быть, природа физических сил такова, что они своим взаимодействием образуют несколько систем границ – перемещаемых в пространстве, но не подвергающихся иным изменениям. Может быть, взаимодействие сил создало только несколько типов границ различной, – но не безусловно неизменной степени устойчивости. Это может открыть только будущее физики и химии. Химия настоящих дней знает около 70 простых тел.

—282—

В каких геометрических формах нужно мыслить эти границы? На это тоже нельзя дать ответа в настоящее время. Может быть, близко к истине стоит вихревая гипотеза.²⁵⁹⁵

Материя является в ограниченных и непроницаемых формах. Силы неограниченны и взаимно проницаемы. Силы наполняют собою пространство, они не проникают только в материю, но между собою они существуют вполне совместно. Уже элементарная механика признает это, когда рассматривает действие нескольких сил, приложенных к одной точке. Постоянный опыт утверждает нас в той же истине. Комната одновременно бывает освещена, натоплена и может находиться в состоянии некоторого электрического напряжения. Сколько существует в природе сил? Мы не знаем этого, но, во всяком случае, мы решительно отрицаем теорию единства силы и признаём, что кроме сил нам известных могут существовать ещё иные, которые доселе ускользали от нашего наблюдения или восприятие которых может быть недоступно нашей настоящей природе. Соображения Гирна, направляемые против теории единства сил, мы привели. О рассуждениях Оствальда по этому предмету мы говорили назад тому около двух лет.²⁵⁹⁶ Теперь скажем ещё несколько слов в защиту нашего тезиса. Мы думаем, что принцип со-

—283—

хранения энергии может быть понят и принят лишь при признании существования нескольких видов энергии. Представим себе два равных неупругих шара движущихся с равной скоростью один навстречу другому. Они встречаются и останавливаются. Куда исчезла сила движения? Она, говорят, перешла в теплоту, температура шаров повысилась. Сущность этого явления по теории единства сил состояла в том, что видимое движение шаров превратилось в невидимое движение их частиц. Но если эти шары – атомы и у них нет частиц? Тогда они, говорят, непременно должны владеть упругостью, и колебаниями упругих атомов собственно и объясняются явления теплоты. Мы уже говорили выше, что упругость естественнее представить вторичным, чем первичным свойством материи. Прибавим, что упругость есть функция температуры: с повышением температуры упругость тел повышается. Каким же образом то, что является следствием теплоты, представлять его причиной. Приводят ещё довод в защиту теории единства физических сил. Указывают, что явления световые, звуковые суть субъективные наши создания, что различного рода движения различным образом воспринимаются нашими органами чувств: глаз всякое движение воспринимает, как свет; ухо, – как звук. Удар по глазу – даёт искры, удар по уху – шум. Рассуждающие так упускают из вида, что сложное явление удара может заключать в себе, как составные элементы, и звук и свет, и ухо и глаз сообразно своей природе и воспринимают эти специфические стороны явления. Поэтому сильный удар может быть познан, как слабый звук. С другой стороны, если от удара произойдут патологические изменения в оконечностях нервов, то, конечно, они будут реагировать неправильно, но сущность этой неправильности ещё нуждается в истолковании (ощущение шума в ушах, происходящее при болезненном состоянии органа слуха, может быть следствием усилившейся восприимчивости органа слуха к местным проявлениям звуковой энергии). Мы склонны думать, что энергий в природе не только не меньше, чем сколько знает их наша душа, но, напротив, пожалуй, значительно больше. Что такое электричество? мы говорим о нём,

—284—

как о какой-то особой силе, но, ведь, оно является нам, как движение, как свет, теплота, звук, как химические соединения; мы ощущаем его как укол (извлечение искры статического электричества), как сотрясение (в цепи), как серный запах (носящийся в воздухе после разряда). Отчего бы нам не отвести все эти явления под соответствующие группы – тепловых, световых, химических соединений и перестать говорить об электричестве? Но мы не делаем этого, потому что руководимся мыслью, что во всех приводимых случаях свет, звук суть только замещение электрической энергии, отличной и от света, и от звука. Электричество вызывает в нас какое-то состояние напряжения, как бы ощущение присутствия чего-то невидимого, неслышимого, неосязаемого. Не есть ли оно обнаружение какого-то начала, для восприятия которого у нас нет соответствующего органа чувства. Не испытывают ли слепые, переходя из области мрака в область света, чувства подобного тому, какое испытываем мы, когда переходим из нейтрального в наэлектризованное пространство?

Физический мир есть гармоническое сочетание различных сил, часть которых – должно прибавить: только отчасти – открывается нам. Наш познавательный аппарат не может сразу воспринять всего, действие сил оно воспринимает по частям; различные силы, это, – различные стороны единого бытия. Если вращать многогранник, то он будет обращаться к нам то плоскостью, то двугранным, то телесным углом. Так и бытие является нам, то, как тепло, как звук; то, как свет. Это последовательное восприятие различных элементов бытия познаётся нами, как эквивалентное замещение одних сил другими. Есть свет; исчезает свет, является электричество (если в проволоку, соединяющую два гальванических элемента, вставить селен; то в присутствии света, тока не явится; исчезнет свет и гальванометр покажет присутствие электричества). Исчезает электричество, является движение (хотя бы в электрических трамваях). Исчезает движение, является теплота (тело, упавшее на землю, нагревается). Исчезает теплота, является притяжение (шар с нагретым воздухом держится в атмо-

—285—

сфере, не подвергаясь действию земного притяжения; охладевает находящийся в нём воздух, он сжимается, тяжелеет – т. е. сохраняет тот же вес в меньшем объёме – и под действием земного притяжения падает на землю). Можно найти математические формулы, выражающие законы замещения сил, но эти формулы ничего не будут говорить в пользу теории их единства.

Наше сравнение взаимного сочетания сил с сочетанием элементов в многограннике направляет мысль к двум выводам, 1) что силы соединены между собой также нерасторжимо, как элементы в многограннике (нельзя отделить рёбра от плоскостей и телесного угла от рёбер) и 2) что чем совершеннее орудия познания, тем в большей мере силы могут быть воспринимаемы сразу (как бы ни был велик шар, человек может поместиться на таком пункте, что ему сразу будет видно всё полушарие). Мы уже говорили выше о возможности разных точек и углов зрения в деле познания мира, и что наши представления о пространстве могут иметь только относительную истинность, быть верными только с некоторой точки зрения. Теория материи, предложенная Гирном, падает, лишь только отвергнуть теорию евклидового пространства. Предлагаемый нами взгляд на материю может сохранить всё своё значение даже, если совсем отвергнуть существование пространства и признать, что меры протяжения символизируют лишь взаимоотношение элементов существующего. И тогда наша теория тел, как пустых пространств, будет заключать в себе ту мысль, что хотя силы действуют на всё существующее, однако для существующего представляются средства и даётся возможность таких условий, воспользовавшись которыми можно уклониться – вполне или отчасти – от принятия на себя воздействия сил

(Окончание следует)

С. Глаголев

—286—

В отношении к моему исследованию об англиканской иерархии критик «Душеполезного Чтения» настойчиво продолжает держаться принятого им душевредного направления. Не имея возможности сказать что-либо дельное, но существу предмета, он – то с комическою важностью разрешает великий вопрос: громкое, или не громкое заглавие у его статей? – то упорно повторяет свои прежние, столь-же высокой важности измышления, давно уже мною обличенные и опровергнутые, – то прибегает к своим обычным приемам замалчиваний, передержек и извращений; – то, наконец, к прежней клевете спешит прибавить новую, еще более изумительную по своей бесцеремонности. Перетряхивать весь этот литературный хлам считаю делом и нечистоплотным и совершенно бесполезным, так как его истинная ценность для каждого ясна с первого-же взгляда. Укажу лишь два, наиболее любопытных, примера, которые могут служить добавочным материалом для нравственной характеристики полемических приемов этого органа нашей духовной печати.

В сентябрьской книжке Богословского Вестника, разоблачив инсинуации и клеветы, взведенные на меня Душеполезным Чтением, я, между прочим, писал: «Мне грустно не за себя, а за нашу духовную литературу, что в ней возможными оказываются подобные явления. Не грустно ли в самом деле, что ложь и клевета преподносятся в качестве душеполезного чтения и алчущим духовного хлеба подается камень?!» Кажется, что может быть яснее высказываемой мною здесь мысли, но вот как ухитряется исказить её душеполезный критик, чтобы ввести в об-

—287—

ман своих читателей: «В заключение своей статьи», пишет он, «наш автор очень раздражен на то, что вместо «духовного хлеба подали-де ему (sic!) камень». Если под камнем он разумеет возражения, высказанные против его сочинения, то, конечно, разжевать этот камень очень трудно: легко испортить себе все зубы, да и не одни только зубы».²⁵⁹⁷

Вот уж действительно, как говорится, с больной головы на здоровую!

А вот образец того, до чего может договориться человек, забывающий всё, кроме своего личного раздражения.

Подробно разобрав и опровергнув взведенную на меня клевету, я формулировал свои выводы по вопросу о самостоятельности моего исследования таким образом: «Итак, мое исследование: 1) на три четверти своего состава говорит о том, чего совсем нет в книге Денни и Ласи; 2) в тех частях, которые по содержанию совпадают с книгою Денни и Ласи, предмет разработан в моем исследовании самостоятельно, на основании тщательного изучения массы первоисточников и литературы; 3) независимость моего исследования выражается и в том, что и в частностях и в решении многих существенных вопросов оно сообщает сведения и дает решения, совершенно не согласные с тем, что говорится у Денни и Ласи.²⁵⁹⁸ Выводы эти, как припомнит читатель, основаны на точных фактических данных, которые приводятся в статье на пространстве девяти страниц.²⁵⁹⁹ Что же отвечает на это критик Душеполезного Чтения, принявший клевету всецело под свое покровительство? – Не будучи в состоянии спорить против очевидных фактов, он берет одно лишь мое заявление о том, что многие издания документов, хроник и сочинений я изучал по экземплярам, выписывавшимся мною из разных библиотек, о чём всякий может справится хотя бы по печатным протоколам нашей Академии за минувшие

—288—

годы, – и по поводу этого заявления, замалчивая все приведенные мною научные, фактические данные, спешит к прежней клевете своей присоединить другую. Уж клеветать, так клеветать! Вот что пишет он на мое заявление: «Для некоторых это может показаться убедительным, мы же со своей стороны припомним нашему автору факт, вероятно и ему известный из истории Московской же Духовной Академии. Нам передавали, что во времена ректорства A.В. Горского, студент N. N. часто приходил к своему профессору, по предмету которого писал свое «курсовое» сочинение, и к самому о. ректору с просьбою о выписке из-за границы и из других мест разных книг и изданий. Почти каждую неделю он являлся с просьбою поскорее выписать для него ту или другую книгу, которой он не нашел в Академической библиотеке, и из-за которой у него остановилось дело. И много книг было выписано… Когда N. N. подал свое сочинение, профессор нашел, что не напрасно автор спрашивал книги, потому что всеми ими воспользовался и привел из них ясные цитаты, с указанием глав и страниц. Балл сочинения предполагался очень хороший… Но случилось, что профессор, зайдя к одному священнику и не застав его дома, стал от нечего делать просматривать лежавшие на окне старые №№ «Духовной Беседы» и, к своему великому изумлению, увидел знакомые ему цитаты и сходное содержание. По возвращении к себе домой, навел точную справку и оказалось, что всё «курсовое» сочинение студента N. N. списано буквально. Значит N. N. тревожил профессора и ректора просьбами о выписке книг и изданий единственно, так сказать, для отвода глаз, чтобы заранее обратить внимание кого следует на свое старание и, в крайнем случае, чтоб проверить цитаты»²⁶⁰⁰…

Ни мне, уже двадцать четыре года состоящему на службе в Московской Духовной Академии и никому из старейших сослуживцев моих рассказываемый факт доселе не был известен, и мы впервые узнали о нём из ноябрьской книжки Душеполезного Чтения.

—289—

Удивительный, однако, этот господин Чистяков! О нём самом и даже о том, существует ли он, никто в Академии не имеет ни малейшего понятия, а, между тем, он так близко знаком с историей Московской Академии в ректорство A.В. Горского, как будто сам служил в ней тогда, и знает такие сокровенные факты, о которых не ведает вся академическая корпорация. Уж Чистяков ли это?

Смысл рассказа, конечно, понятен. Критик мой желает внушить читателю, что если я в продолжении многих лет выписывать через Совет Академии разные ученые издания, то отсюда-де вовсе не следует, что я и изучал их. Очень может быть, что я выписывал их только для отвода глаз, а из вторых источников заимствовал цитаты в готовом виде. Иначе сказать, критик мой желает поставить меня на одну линию с тем героем его рассказа, который ознаменовал себя мошенническою проделкой с целью обмануть рецензента и совет. Мне остается только благодарить за такое лестное сопоставление; но во 1-х) напрасно г. Чистяков, подлинный он или неподлинный, измеряет всех на свой собственный аршин. Если в его нравственном кодексе всякая ложь, клевета и обман признаются средствами дозволительными, то отсюда еще вовсе не следует, чтобы и другие придерживались таких же воззрений. По себе о других судить не должно. Во 2-х) не мешает г. Чистякову, или быть может исправляющему должность его, припомнить, что инсинуация, не имеющая под собою никаких оснований, ложится позорным пятном только на её автора.

Что касается этой новой выходки критика Душеполезного Чтения по её существу, то оценить её по достоинству может без особенного труда всякий серьезный читатель, познакомившись с моею книгой и со статьей моей в сентябрьской книжке Богословского Вестника. Для окончательного же удостоверения в её нелепости имею честь пригласить каждого желающего ко мне на квартиру, где я покажу ему до четырехсот листов выписок, сделанных мною в продолжение десяти лет из всех тех изданий документов и хроник, относительно которых

—290—

критик мой подозревает, что я выписывал их только для отвода глаз. Адрес мой: Сергиевский посад, Московской губернии, Вифанская улица, собственный дом.

Всё, прочитанное мною доселе в Душеполезном Чтении по поводу моего исследования об англиканской иерархии, приводит, наконец, меня к убеждению, что с подобными критиками самое лучшее – прекратить всякие дальнейшие объяснения, что я и считаю теперь нужным сделать, припоминая добрый совет:

Завистники, на что ни взглянут,

Подымут вечно лай;

А ты себе своей дорогою ступай:

citataПолают да отстанут.

В. Соколов

—289—

Трудно было нам объясняться и это значительно уменьшило интерес при осматривании всех этих сокровищ, которых так мне хотелось слышать описание. Однако я вышел, очарованный архимандритом и его приемом, и непременно намерен вскоре письменно благодарить его».

И, однако ж, это намерение осталось без исполнения.

Получив от меня письмо к профессору Московской академии Горскому, Луи Гейманс отправился в Троицкую Лавру, и вот как он описал свою поездку туда:

«По дороге, которая ведет в обитель, мы встречаем иноков, одетых в черное, с высокими на голове клобуками, осененными крестом. Один из них ведет нас чрез заботливо оберегаемую аллею к профессору Горскому, которому нас рекомендовали.

К сожалению, этот ученый знал только русский язык, но он скоро находит переводчика в лице молоденького студента, недавно прибывшего из Риги, который говорит по-немецки, как лифляндец; рыжие и стриженые волосы этого студента украшают, наподобие чахлого дерна, его самую смешную, какую только я когда-нибудь встречал, голову.

Я избавляю вас от предварительных подробностей. Профессор служил нам проводником в громадное помещение Троицких иноков. Он показал нам сначала библиотеку, где хранятся манускрипты Евангелия, Деяний апостольских, Апокалипсиса, Псалмов, Ветхого Завета, написанные на греческом, еврейском и славянском языках; некоторые из них украшены любопытными раскрашенными изображениями. На плафоне библиотеки нарисована на фреске чудесная ловля рыб. Форма рыб еще удивительнее, чем чудо, которое живописец хотел увековечить в памяти.

В момент, когда мы оставляли библиотеку, колокол заблаговестил к божественной литургии. Я никогда в своей жизни не слышал тембра более гармонического, чем тембр этого колокола. Это скорее быль звук золота или серебра, чем звук меди. Говорят, что колокол этот носит название лебедя. Если лебеди действительно поют, то он вполне заслужил свое имя.

Профессор повел нас в собор, построенный на

—290—

месте гробницы препод. Сергия, открытой св. Никоном. Что сказать вам о великолепии этого храма особенного, чего бы я не сказал уже о всех храмах, о которых, говорил до сего времени? Иконы осыпаны драгоценными камнями, стены украшены серебром и золотом, исполинские паникадила из драгоценного металла, образа Богоматери оправлены жемчугом и алмазами.

Священник – в алтаре и сильным, как колокол Ивана Великого, голосом читает нараспев молитвы греческой литургии; певцы отвечают ему мелодическим и приятным напевом, который исторгал у нас слезы в церквах кремля.

Еще раз, церковное пение греческих церквей есть одно из сладостнейших и упоительнейших вдохновений востока. Правда, оно не дышит ни аскетизмом гугенотского пения, ни мистическою возвышенностью пения григорианского, но оно питает (убаюкивает) воображение сладостными думами, всецело проникает его, воспламеняет, как благовонный напиток, и, при помощи двух или трех знаков первичной мелодии, воплощает для народа идею небесных хоров.

Богомольцы, и из простого народа и знатные дамы, все без различия падали ниц на плиты храма, исповедуя свои грехи и умоляя небо о милосердии. При входе в храм иноки продавали изображения святых, воду и просфоры. Но теперь еще не пора богомольцев. Верующие со всех сторон империи стекаются в обитель преп. Сергия по преимуществу весною. В настоящее время попадаются только нищие, некоторые из ближайших помещиков и изредка купцы, возвращающиеся с Нижегородской ярмарки.

После церкви мы посетили ризницу. Говорили, что она содержит в себе бочки жемчуга. Это в одно и то же время и правда и неправда. Я не видал жемчуга в бочках; но если бы снять весь этот жемчуг, что украшает драгоценные предметы этого музея, то он наполнил-бы несколько бочек.

Ценность богатств, которые я видел на митрах, церковных облачениях, покровах алтаря, потирах, священных сосудах, я не берусь определять. Исчисление

—291—

их можно найти только в арабских сказках. Иноки показали мне между другими достопримечательными вещами золотую монету в пять франков с изображением Наполеона III, найденную на улицах Севастополя и хранимую ими, как редкость.

Я выразил удивление, почему французы в 1812 г. не пытались разграбить этот монастырь с его неисчислимыми сокровищами. Мне отвечали, – при посредстве лифляндца, что каждый раз, как Наполеон выходит на колокольню Ивана Великого, чтобы посмотреть по направлению к Троицкому монастырю, ему казалось, что он видит многочисленную армию, которая стояла на этой дороге. Вот почему он не решился на приступ, который был-бы отбит совсем не так легко, как приступ поляков.

Вот всё, что я видел в знаменитом монастыре, кроме (столовой) трапезы, помещенной в древней церкви. Я не знаю, на каком основании, – установленном у русских, – эта часть монастыря не была ни кем посещаема даже до сего дня.

Несколько времени еще мы бродили в обширных садах, в центре которых возвышается обелиск, воздвигнутый в воспоминание высоких подвигов, совершенных иноками, и окруженный оградою из пушек отнятых у поляков в 1609 году.

Людовик Гейманс

Le Nord, 29 Septembre 1856 an. № 273».

9 ч. писал я в Абакумово о. Михаилу Граменицкому:

«Приношу вам мою благодарность за ваш сладостный дар – плод ваших трудолюбивых пчелок. Прошу взаимно принять и от меня небольшой подарочек – книжку, которая хотя и не большой цены, но за то имеет современный интерес. Из неё вы узнаете то, что на днях совершилось здесь в Москве пред нашими очами. По истине, блаженны очи наши, видевшие такое великое и блистательное торжество. Что до меня в частности, то я не только всё видел и слышал, но и сподобился принимать некоторое участие в совершившемся торжестве. Не говоря уже о том, что я на ряду с прочими архимандритами присутствовал при совершении священнейшего коронования благочестивейшего Государя: нет, я удостоился

—292—

послужить при сем случае некоторым особенным образом, – я отпускал из Патриаршей ризницы св. миро, которым Государь Император и Государыня Императрица были помазаны на царство. Сверх сего я удостоился чести, в день коронования, после литургии, принимать к себе в келью и угощать чаем всех иерархов, участвовавших в церемонии, начиная с С.-Петербургского митрополита; и таковых оказалось 14-ть особ (между ними, впрочем, трое греческих, кои не были в облачении при коронации). Правда, велика честь: но за то не мало было у меня забот и хлопот. Вообще, коронация надолго останется у меня в памяти. Представьте! вот уже месяца полтора, как я оставил все обычные свои занятия и провожу время в приеме, или, по крайней мере, в ежеминутном ожидании гостей и посетителей. Были у меня в ризнице некоторые и из царственных особ; посещали меня многие иностранные посланники; перебывали все почти, иные и не по одному разу, преосвященные архиереи, из коих с некоторыми я довольно близко познакомился и получил от них на память даже подарки, например от преосв. Иосифа, митрополита Литовского, его портрет. Искренно жалею, что не был приглашен на коронацию преосв. Иустин; мне желательно было бы и ему оказать хоть малейшие услуги».

12-го ч. писал мне из Твери протоиерей кафедрального собора Козма Чередеев:²⁶⁰¹

«Примите как брат о Господе то, что в нужде моей я отношусь к вам. В списке Тверских архиереев значатся: Моисей, Нил, Савва и Феодорит.

Моисей в 1453 году в Москве рукоположен в епископа митрополитом Ионою. В 1459 году митрополит трижды звал Моисея в Москву на собор; но епископ не внимал гласу митрополита. Сей наконец послал к нему грозную грамоту, о том-же: но Моисей не послушался первосвятителя Ионы. Крайне нужно мне знать: какие были последствия, а равно и причины такого ослушания?²⁶⁰²

—293—

Нил, из игуменов Московского монастыря, в 1508 году посвящен в епископа Твери в Москве Симоном митрополитом. Сей посылал его к патриарху в Царьград, но зачем – неизвестно.²⁶⁰³ Еще: в описи Царского Архива 1575–1584 годов есть списки владыки Тверского Нила, а какие – неизвестно.

Савва, неизвестно, когда и которым митрополитом, Филиппом или преемником его Кириллом, был рукоположен в епископа, впрочем не позже 1571 года. Ибо и в сем 1571-м и в 1572-м годах он значится бывшим в Москве на соборах. Есть заметка, что он занимался литературою. Но нет никаких данных ни об управлении его епархией, ни о занятиях литературных, ни о времени смерти его.

Феодорит в списке Тверских архиереев поставлен рядом после Саввы; но только и есть об нём: Феодорит. Кто он? Когда и кем посвящен? Что делал? Долго ли служил?²⁶⁰⁴ Ничего неизвестно. Прокралась весточка, будто после смутных времен России была составлена в Москве роспись епархиям и архиереям, в которой будто бы значится и Феодорит.

Обяжите меня, ваше высокопреподобие, крайним благодеянием и великою благодарностью! Потрудитесь в вашей библиотеке посмотреть и поискать того, что к разрешению прописанных мною неизвестностей служить может».

По обстоятельствам времени, я не мог исполнить поручения о. протоиерея Чередеева.

14-го ч. писал мне англичанин Пюзей;

«Досточтимый отец!

Прошу позволить мне поднести вам сию книжку, содержащую собственно домашние молитвы отца Андрея, бывшего недавно святейшим епископом нашей церкви. Из книжки этой вы узнаете, что велика была любовь этого епископа к восточной Церкви, ибо многие молитвы взяты из литургии св. Златоуста; вы увидите так же душу, истинно католическую, и что он всем разумом держался веры католической, желая всем сердцем единства като-

—294—

лического. На странице 96 вы увидите, как он, в своей печали, поручает Богу восточную Церковь и многое другое.

Досточтимый отец! Прошу: помни нашу Церковь. Мы сохраняем, и будем сохранять в целости и незапятнанною, по милости Бога веру католическую. Мы имеем три исповедания веры. Ваши отцы суть наши также.

Мне нечего более говорить. Нижайше и любовно поручаю себя вам и вашим молитвам».

17-го числа скончался в Петербурге высокопреосвященнейший Никанор, митрополит Новгородский, едва лишь возвратившись из Москвы.

27-го ч. писал мне Андрей Никол. Муравьев, находившийся еще в Москве (в доме Мальцева, на Лубянке):

«Сделайте одолжение доставить мне сегодня утром «Поморские ответы», – чем много обяжете вашего покорного слугу и проч…

Сия записка может служить распиской». –

На следующий день, 28-го числа опять пишет он же:

«Сделайте одолжение пришлите мне другой экземпляр сих «ответов» (т. е. Поморских), который вы мне приносили, потому что этот нельзя читать по неразборчивости письмен».

А вечером 29-го числа снова писал мне Андрей Николаевич:

«С нетерпением ожидаю книги Поморских ответов, которые мне весьма нужны. Не можете-ли вы их мне прислать с сим посланным, чтобы я мог ими заняться утро».

27-го ч. писал мне из Киева бакалавр д. академии, иеромонах Филарет:²⁶⁰⁵

«Ваше высокопреподобие,

высокопреподобнейший и возлюбленнейший мой батюшка!

Обещавши с удовольствием исполнить вашу просьбу, я, по справке с делом, должен отказать себе в этом удовольствии. На 224 стран. Истории Киевской академии, там, где упоминается о заинтересовавшей вас рукописи, есть важная недомолвка, приведшая вас, а потом и меня,

—295—

в искушение. К последнему слову выписанного Макарием заглавия рукописи – «патриархов», прибавьте из подлинника «допотопных», и рукопись потеряет для вас свой интерес. Слово «до-потопных» поставлено и в заглавии подлинника; Макарий выпустил его как-бы нарочито для нашего искушения. Таковые искушения в археологических исследованиях, кажется, очень обыкновенны. Прежде меня вы адресовались к Дм. В. Поспехову. Он тоже справлялся и готовился ответить вам так же, как и я теперь отвечаю; но болезнь, постигшая его еще в феврале месяце, воспрепятствовала ему. Простите его; он бедный много переболел в прошедшее время. Простите и меня за долгое молчание. С 5-го сентября, дня моего прибытия в Киев, до сих пор не соберусь еще порядком с головою: всё еще от дорожных впечатлений как-то не ладится в мозгу моем. Москва сильно очаровала меня.

В старом нашем Киеве нового не много. На днях пр. митрополит получил знаки на Андрея, – Ив. Мих. Скворцов – митру. Со дня на день и мы ждем крестов и медалей за воинственные, но не военные подвиги. Владыка образован милостью царскою и вчера (26-го сент.) обрадовал нас, приняв архипастырское участие в нашем академическом празднике. Вчера же удостоил нас своим посещением министр народного просвещения, которого светлый и внимательный взор на нас усугубил торжество нашего праздника. Вчера же среди нашего торжества получено печальное известие о кончине преосв. Никанора. Вечная память почившему! Земные радости без подмеси скорби редко бывают.

Обещал было Государь Император пожаловать к нам 24-го сентября, и Киев готовился достойно встретить достойнейшего из монархов; но это счастье отложено по каким-то домашним обстоятельствам Государя Императора, до следующего года. Возьмем терпение ожидать.

Примите, ваше высокопреподобие, мои уверения в истинном расположении и глубокой преданности к вам. Прошу ваших молитв у гробов св. угодников почивающих в стенах кремля. Сам-то я, когда был в Москве, плохо плохо им молился.

—296—

Передайте от меня глубочайшее почтение с искренними чувствами глубокой благодарности и признательности, высокопочтеннейшему о. ректору Московской семинарии и достоуважаемому о. Игнатию.

Молитвы св. угодников Киевских да споспешествуют вам в трудах ученых занятий ваших и в многотрудных подвигах вечного спасения!»

28-го числа писал мне из Абакумова добрый друг, о. Мих. Граменицкий:

…«Спешу принесть мою нижайшую благодарность за ваше ко мне внимание, оказанное в приятнейшем письме вашем, и прислание драгоценной книжки, которую прочитав, я как будто бы сам сподобился видеть всё собственными глазами. А ваши очи и ушеса, действительно, как вы изволили выразиться Евангельским словом, – блаженны! – Но и я, получив от вас, как от очевидца и священнодействующего непосредственное сказание о совершившемся пред вами великом торжестве, почитаю себя по справедливости блаженным. Может быть, это мое блаженство усугубится, когда откроется случай беседовать с вами лично и подробно слышать от вас о великолепии, пышности и занимательности торжества оного. Надеюсь, что когда-ниб. это будет. Очень понятно, каких хлопот и коликих забот стоило вам время торжества России. Мы, ожидая к себе кого-либо и из равных, стараемся поприличнее приготовиться; а ваши посетители – Особы Императорские, высшие посланники иноземные, святейшие иерархи, да как пришлось вам видеть их у себя и угощать целый сонм вместе; – признаюсь, досталось-же, чай, вам побеспокоиться; но это беспокойство, вероятно, вознаградилось вам душевным удовольствием – сделаться известным таким высоким особам, и дай Бог, чтобы вполне вознаградилось в будущем их вниманием к вашей усердной службе! – Приятно это слышать и разделять с вами ваше удовольствие!

Теперь ожидаем мы к себе преосвященнейшего, который к празднику Покрова Пресвятые Богородицы будет проезжать в г. Покров, а поэтому и мечтаем, не вздумается ли ему завернуть и к нам; чистим церковь, готовим церковные документы и проч.».

—297—

1-го октября Высочайше назначен был на Новгородскую митрополию, на место почившего в Бозе митрополита Никанора, высокопреосв. Григорий, митрополит Казанский.

С новым первенствующим членом Свят. Синода назначен в Синод и новый обер-прокурор – граф Александр Петрович Толстой. Тот и другой рекомендованы были Государю, как известно, московским владыкою.

В последних числах сентября ученый гость мой, англичанин Пюзей путешествовал в Троицкую Сергиеву лавру, и там виделся, по моей рекомендации, с товарищем моим, профессором академии, архимандритом Порфирием. По возвращении оттуда, он явился ко мне 1-го октября и представил записку такого содержания:

«Досточтимый отец!

Вернувшись недавно из лавры св. Троицы, я привез вам сии письма от архимандрита Порфирия. Мы воспользовались благосклонностью как архимандрита, так равно и профессора теологии и другого монаха, – имени которого я не знаю. Не щадя времени и труда, они показали нам все сокровища; показали дары золотые и серебряные, украшенные изображениями, пожалованные Императорами и другими лицами. Кроме того, в библиотеке я встретил несколько книг, среди которых была одна особенно замечательная еврейская книга, содержащая священные письмена.²⁶⁰⁶

Мое решение, досточт. отец, уехать из Москвы чрез несколько дней, почему я просил бы вас не забыть моего желания видеть митрополита.

Пюзей».

Вместе с тем г. Пюзей доставил мне от о. Порфирия письмо и книжку. – Письмо следующего содержания:

«Усердно благодарю вас за то, что доставили мне возможность оказать маленькую услугу занимавшемуся у вас ученому англичанину.

—298—

Делу его – изданию творений св. Златоуста и Кирилла Александрийского, я как нельзя более сочувствую, и потому я весьма рад, что мне удалось видеть столь трудолюбивого издателя.

Прошу принять от меня – нашу новинку».

Новинка эта – курсовое сочинение студента академии Н.А. Сергиевского:²⁶⁰⁷ «О поведении древних христиан в дни воскресные и праздничные. М. 1856 г.».

5-го ч. у владыки митрополита была трапеза для старшего духовенства, как отдание праздника коронации, по его собственному выражению (См. письмо к наместнику а. Антонию, № 1122). – За этой трапезой был и новый обер-прокурор Св. Синода, граф А.П. Толстой.

10-го ч писал я в Муром теще Пр. Степ. Царевской:

«Принося вам и всему семейству вашему мою сердечную признательность за приветствие меня со днем моего ангела, взаимно и вас приветствую ныне с тем же. Да сохранит вас Господь в грядущем лете, и да явит над вами и над семейством вашим свою отеческую милость! – Желаю, чтоб и вы так же благополучно встретили и провели день своего ангела, как это случилось, по милости Божией, со мною. Не шумно праздную я, обыкновенно, свои именины: однако ж и не уклоняюсь вовсе от приема поздравлений, приносимых мне моими добрыми и почтенными знакомыми. Весьма был бы рад, если бы вы, в самом деле, вздумали когда-ниб. приехать ко мне к этому дню, как это и вы выражаете в своем письме. В особенности ныне это было бы очень кстати: празднуя день своего ангела, я вместе с тем праздновал как бы отдание великого и достопамятного торжества – священнейшего коронования благочестивейшего Государя нашего.

Действительно, я один из числа весьма немногих духовных лиц, коим довелось, по случаю сего торжества, испытать не мало забот и хлопот; и потому естественно было мне порадоваться и возблагодарить Бога, когда благо-

—299—

получно миновалась дли меня эта великая эпоха. Не получил я, и вероятно, не получу уже за свои труды и беспокойства никакой награды от начальства: но для меня на этот раз самая лучшая награда в сознании моей совести и в искренней признательности тех лиц, с коими я, в продолжении двух месяцев, бывал в соприкосновении. Кто же, спросите, эти лица? – Некоторые царственные Особы, преосвященные архиереи, иностранные послы и знаменитые вельможи Русские и пр. и пр. – От некоторых из этих лиц, кроме словесной признательности, я получил на память и вещественные подарки; – например, от преосвящ. Иосифа, митрополита Литовского, его собственный портрет, от преосв. Григория, ныне митрополита С.-Петербургского, книгу его сочинения, а один из иностранных ученых, которому я оказал небольшую услугу, вздумал выразить мне свою признательность публичным образом, напечатавши обо мне целую почти статью в одной из иностранных газет.

Но для меня не малая награда уже и в том, что я не только удостоился, наряду с прочими, присутствовать при священнейшем торжестве коронования, но и послужить оному некоторым особенным образом; я, например, приготовлял и отпускал из П. ризницы св. миро, коим помазуемы были Боговенчанные Царь и Царица А после литургии в день коронования, я имел честь принимать у себя, в небольшой кельи, целый сонм святителей, участвовавших и присутствовавших при торжестве: они имели у меня отдохновение и подкрепление чаем. Их было 14-ть персон, кроме нашего Московского владыки; все они были в мантиях. Умилительно было смотреть на этот священный собор старейших и знатнейших иерархов Церкви Русской (между нами было, впрочем, трое греческих пришельцев). – За тем, на меня же пал счастливый жребий быть проводником для преосвященных архиереев в Царский дворец: чрез Мироварную палату и П. библиотеку я провел их прямо в Грановитую палату, где они разделяли с Боговенчанными и миропомазанными Царем и Царицею торжественную трапезу. Я не имел счастья быть за столом; из архимандритов только четверо – старейших удостоились сего; но я имел удовольствие ви-

—300—

деть весь блеск и всё великолепие царского столованья: и всю суету царских слуг и царедворцев.

На другой день было общее представление всех чинов, и во главе их духовенства, к Двору для принесения поздравления Их Императорским Величествам: тут были уже все архимандриты Московские и некоторые из приезжих.

Жалею, что всего интересного и любопытного, что видел я и слышал в последнее время, не могу передать вам на бумаге; для этого требуется несколько часов и, может быть, дней личной беседы».

15-го числа писал мне из Владимира ректор семинарии, архим. Леонтий:

«Приношу искреннейшую благодарность вашему высокопреподобию за приятнейшее письмо ваше и за новости, в нём сообщенные. Радуюсь, что Господь сподобил вас быть не только зрителем, но и некоторого рода деятелем в священном и великом для церкви и отечества событии. Замечательно, что вскоре за коронованием последовала неожиданная перемена и по Св. Синоду. Владыка Никанор – быстро как-то скончался, да и А.И. Карасевский, верно, не намеревался оставить свое поприще. – Любопытно будет видеть деятельность новых двигателей в нашем управлении. Дай Бог, чтобы пожил еще великий ваш и наш вместе общий владыка Московский; Петербургские – выбор обер-прокурора приписывают влиянию его. Выбор, кажется, удачен. Я знаю графа Толстого по Киеву, где он жил довольно долго, – как начальник ополчения.

Ко Владимиру привыкаю; да скучать и некогда: дела вдоволь. Стараюсь по мере сил быть полезным для других».

23-го ч. получил я от ректора Московской семинарии, архимандрита Леонида записку следующ. содержания:

«Не благоволите ли доставить Заиконоспасской обители утешение отслужить завтра в летнем её храме Божественную литургию в числе четырех отцов архимандритов, имеющих сослужить преосвящ. викарию. Начало в 10-ть часов».

24-го ч. в верхней церкви Заиконоспасского монастыря

—301—

престольный праздник в честь иконы Б. Матери – всех скорбящих радости.

С октября 1856 г. приступил к занятиям в Синод. библиотеке знаменитый наш историк Сергей Мих. Соловьев.²⁶⁰⁸ В продолжении нескольких лет, каждый почти день, по нескольку часов, он занимался чтением рукописей и выпиской из них в бывшей моленной кельи святейшего патриарха Никона, служившей для меня спальнею. С того же времени я начал получать и ежегодно получал от него книжки по Истории России.

20-го ноября получил я от ректора Московской семинарии, о. Леонида записку следующего содержания:

«К вам будет на днях Фед. Карп. фон-Дершау. Он занимается изданием истории дома Романовых и просил владыку, чтобы ему можно было видеть древности для рисунков у вас и в соборах. – Он говорил, что владыка через меня велел ему адресоваться к хранителям. Рекомендую».

Некоторым из архипастырей, бывшим в Москве по случаю коронации, я имел возможность оказать более или менее значительные услуги. Так, высокопр. Никанору, митрополиту Новгородскому, я принес в дар несколько эстампов с изображением преп. Сергия, которые он, увидевши у меня в моленной комнате, где он, в день коронации, после литургии имел отдохновение, – пожелал иметь такие же и у себя.

Преосвященный Иннокентий, архиеп. Херсонский, восхитившись из окна Патриаршей ризницы видом иконостаса в Синодальной 12-ти Апостолов церкви, просил меня сделать для него рисунок этого иконостаса и прислать ему в Одессу. Я исполнил эту просьбу.

Преосвященнейший Григорий, митрополит Казанский (вскоре за тем Новгородский), увидевши в древних греческих рукописях Синодальной библиотеки изображения Спасителя и некоторых святителей с благословляющими именословно руками, поручил мне сделать с этих изображений копии и награвировать их в количестве 2400 экземпляров, для приложения к его книге под заглавием:

—302—

«Истинно древняя и истинно православная Христова церковь».

Исполнив это поручение с помощью литографа Шелковникова, я писал его высокопреосвященству в Петербург от 8-го декабря:

«Вашему высокопреосвященству благоугодно было поручить мне в прошедшем сентябре месяце распорядиться сделанием для вас снимков с некоторых миниатюрных изображений, находящихся в греческих рукописях Моск. Синод. библиотеки. Поручение это, при посредстве литографа Шелковникова, мною ныне исполнено; и я имею честь, вместе с сим, препроводить к вашему высокопреосвященству, чрез заведение транспортов, сделанные в числе 2400 экземпляров помянутые снимки.

При семь честь имею нижайше представить вашему высокопреосвященству 1) экземпляр рисунков, 2) составленное мною краткое описание рисунков, с показанием, откуда каждый из них заимствован, 3) счет от литографа Шелковникова и 4) квитанцию первоначального заведения транспортов.

С истинным усердием всегда и на всякое послушание готовый, я почитаю себя весьма счастливым, что имел случай оказать вашему высокопреосвященству хотя малую услугу».

На это я имел честь получить от 22-го ч. следующий ответ:

«Высокопреподобнейший отец!

Весьма благодарю за исполнение поручения. – Удовлетворен. При сем препровождаю к вашему высокопреподобию деньги 213 р. 40 к.

Тюк получен, кажется, в целости. Он еще не раскрыт по недостатку места.

Григорий, митрополит Новгородский».

21-го ч. писал мне из Московской академии бакалавр С.К. Смирнов:

«Приветствуя вас с наступающим праздником Р. Христова, обращаюсь к вам с усердною просьбою: мне крайне нужно иметь выписку из Макарьевских Четьих Миней, из жития Василия нового (26 марта) о 17-м мытарстве – прелюбодейном. Есть-ли там такое чтение: «по-

—303—

неже прежде, егда не работах святому отцу нашему Василию, имех супруга его-же предаде ми госпожа моя… яко сия раба бе?» и проч. Прошу вас покорнейше сделать полную выписку сего места и прислать мне в лавру к 25-му числу. Вы тем много обяжете меня.

Если мартовской минеи нет в вашей библиотеке, она есть в библиотеке Успенского собора.

Надеюсь, что вы не откажете исполнить мою просьбу».

Я немедленно поспешил исполнить эту просьбу. 24-го ч. писал я в ответ Сергею Константиновичу:

«С удовольствием спешу удовлетворить вашему желанию. Вот как читается в Макарьевской Четиминеи Успенского собора (поступившей уже в Синод. библиотеку, а между Синодальными марта месяца не имеется) под 26-м ч. марта на об. л. 755, потребное для вас место:

«Пѡ́неⷤ҇ преже егⷣа не рабѡ́тахъ ст҃омоу иш꙯емоу ѿцоу҃. и̑мѣхъ сᲂу́прᲂуга е̑гѡ́же предасть ми гжⷭ҇а мѡа̑. и̑ живѧхь с̑ нимъ. падохъ же сѧ нѣкѡ́гⷣа ѿ него съ дрᲂугими ю̑нѡ́шами, и̑ сегѡ́ ради тіи на мѧ клеветахꙋ. рѣша же миꙵ ст҃а аг҃г҃ла ꙗ̑кѡ́ си раба бѣ».

За сим, приветствуя вас с праздником Христовым и не отчаиваясь видеться с вами лично, имею честь быть»…

Ректор Новгородской семинарии, о. архимандрит Евфимий 2-го декабря возведен был в сан епископа Старорусского, викария Новгородской епархии.²⁶⁰⁹ Я почел долгом приветствовать его, как моего истинного доброжелателя, с новым саном, и получил от его преосвященства, от 25-го ч., следующий ответ:

«Приношу вам искреннейшую мою благодарность за добрую, память обо мне и за приветствие меня с получением великого сана, – великого преимущественно по отношению к моей малости. Да, не по грехам моим воздает мне Господь. Много братий моих добрых и великих по духовному возрасту. Но Он избрал меня меньшаго и юншаго между ними. Итак, не нам, но имени Его

—304—

да будет слава и благодарение за всё, и не от себя, но от Него будем ожидать и испрашивать силы на поражение голиафов и на охранение людей Его – Израиля…

Имею честь приветствовать ваше высокопреподобие с праздником Р. Христова и с наступающим новым годом. Рождшийся Начальник жизни и Источник всех благ, да хранит вас в новом лете во здравии и да венчает вас новыми своими милостями и щедротами!

Положение мое во всех отношениях было бы очень хорошо, если б здоровье было получше. Но благодарение Богу и за то, что есть.

Призывая на вас благословение Божие, с истинным уважением и братскою любовью имею честь быть»…

Добрый друг мой, Абакумовский священник М.Д. Граменицкий, поздравляя меня с праздником Р. Христова, между прочим, изливал предо мною свою сердечную скорбь по поводу притеснения его со стороны благочинного. Вот что он писал мне от 26-го числа:

«Мы все по сие время благополучны. Только наш о. благочинный много, много меня теснит и преследует, старается всеми способами очернить пред начальством: но, слава Богу, как наш архипастырь, так и другие наши добрые начальники доколе имеют меня недостойного на хорошем счету, – это видно из того, что представили меня в ноябре месяце к скуфье; это еще более заставляет соперника моего искать случая к преграждению мне пути к награде. Что будет, то и будет: а я, во всяком случае, уповаю на Господа Бога. Может быть, по весне я сподоблюсь узреть вас лично: тогда вполне излию пред вами скорбную свою душу. Может быть, доживу до тех светлых дней, когда освобожусь от гонения злобы.

Не оставьте, ваше высокопреподобие, удостойте кратчайшего известия о себе самих».

В утешение писал я своему другу от 6-го января следующего 1857 года.

Осенью 1856-го года не раз посещал Синод. библиотеку караим Авр. Самуил. Фиркович. Это почтенный, очень видный собою, старец с красивым лицом и с седою окладистою бородою. С ним каждый раз прихо-

—305—

дил племянник его, мужчина средних лет, не высокого роста, с черными волосами на голове и бороде.²⁶¹⁰

Фирковичи в особенности интересовались древними греческими рукописями, содержащими в себе библейский текст. При сличении греческих кодексов с печатными еврейскою и славянскою библиями, они указывали мне не мало разностей в этих трех текстах: то в еврейском тексте недостает некоторых слов или даже целых стихов сравнительно с греческим и славянским текстами, то в греческом или славянском текстах оказывается пропуск сравнительно с еврейским текстом, или один и тот же стих переведен двояко. При этом Фирковичи утверждали, что ни один из этих трех, взятых отдельно, текстов не может считаться непогрешительным и что подлинный текст библейский может быть восстановлен только с помощью тщательного сличения между собою всех трех означенных текстов. С этою целью они предлагали учредить особый Комитет для издания Библии на трех языках – еврейском, греческом и славянском, в параллельном виде. В этом Комитете желали и они принять участие. Я докладывать об этом покойному митр. Филарету: но не получил на это никакого решительного ответа.

В ночь на 25-е число скончался в Москве испр. д. обер-прокурора Св. Синода, тайный советник Алекс. Ив. Карасевский. 28-го ч. отпевание над ним совершил в Предтечевской под Бором церкви (за Москвой рекой) сам митрополит. В числе прочих архимандритов при отпевании находился и я.

Издав в 1855 г. краткий указатель для обозрения Московской Патриаршей ризницы и библиотеки, я не остановился на этом. Напротив, поощренный успехом моего первого опыта археологических и археографических трудов, я приступил к более тщательным изысканиям относительно происхождения тех или других священных

—306—

предметов и домашних утварей, хранящихся в Патриаршей ризнице, и возымел намерение, не ограничиваясь указанием наиболее примечательных рукописей библиотеки, составить алфавитный указатель всех без исключения, как греческих, так и славянских, рукописей. С этою целью я начал посещать некоторые Московские архивы, в особенности Главный архив министерства иностранных дел, где нашел в подлинных греческих грамотах драгоценные сведения о многих священных предметах и рукописях, привезенных, в разное время, из Греции в Москву.

Вместе с тем я продолжал заниматься исполнением порученного мне, с моими товарищами – священником Смирновым и профессором семинарии Беляевым, разбора и описания рукописей Синод. типографской библиотеки.

1857 г.

В январе 1857 г. приняты были мною, для хранения в Патриаршей или Синодальной ризнице, некоторые предметы, достойные особенного внимания, если не по своей древности, то по чрезвычайной важности события, по поводу коего они устроены: это именно полное митрополитское облачение, как-то: саккос с поясом и поручами из золотой по красной земле парчи с серебряными в кругах и меж кругов крестами, омофор, палицу и епитрахиль пунцового бархата и подризник белой шелковой материи. Облачение это, полученное в дар от царских щедрот синодальным членом высокопр. Филаретом, митрополитом Московским, употреблено было им в священнодействии коронования и миропомазания благочестивейшего Государя Императора Александра Николаевича и благочестивейшие Государыни Императрицы Марии Александровны, в 26-й день августа 1856 года.

О принятии сего облачения в Синод. ризницу мне предписано было указом Московской Синод. конторы, в следствие предложения оной преосвящ. митрополита Филарета от 15 дня января 1857 года за № 25, в коем изъяснено:

«В хранилище Синодальной ризницы находятся, между прочим, архиерейские облачения, имеющие историческую достопамятность не только от имен священноначальников, употреблявших оные, но и от имен благочестивейших царей, даровавших оные.

—307—

Ко дню коронования благочестивейшего Государя Императора Александра Николаевича, от щедрот Его Величества даровано мне было архиерейское облачение, которое и было употреблено мною в священнодействии 26 августа, когда вседействующею благодатью Божиею совершилось священное коронование и миропомазание Его Императорского Величества и Её Императорского Величества.

Полагаю, что сие облачение с приличием может занять место в Синодальной ризнице, дабы в посетителях её возбуждать благоговейное воспоминание высокого и священного царственного торжества, для нас современных радостного, и для будущих по нас достопамятного.

Имею основание думать, что для сей мысли, порожденной благоговейною преданностью к Богом венчанному Монарху, не предстоит преграды, и что встретит оную сочувствие.

Посему конторе Святейшего Синода предлагаю:

1., предписать Синодальному ризничему, чтобы вышеозначенное облачение принял от наместника кафедрального Чудова монастыря по описи, и внес оное для хранения в Синод. ризницу.

2., внести оное и в опись Синодальной ризницы с следующим означением: Митрополитское облачение, употребленное в священнодействии священнейшего коронования и миропомазания благочестивейшего Государя Императора Александра Николаевича и благочестивейшие Государыни Императрицы Марии Александровны, совершившегося в Московском Большом Успенском соборе в лето Господне 1856, августа в 26 день».²⁶¹¹

Впрочем, первоначальная мысль о хранении коронационного облачения Московского первосвятителя в Синодальной ризнице принадлежит не ему самому, а Её Величеству, Государыне Императрице. Посему, взамен этого облачения, сделано было преосвященному митрополиту от Высочайшего Двора новое, точно такое же облачение.²⁶¹²

—308—

С течением времени моя частная корреспонденция не только не сокращалась, но еще более и более расширилась. Так, 6-го ч. писал я в село Абакумово своему другу и куму, свящ. М.Д. Граменицкому в ответ на его письмо от 26-го декабря минувшего года:

«Приношу вам и всему вашему семейству мое усердное поздравление с наступившим новым годом. Да подаст вам и присным вашим Господь Бог в грядущем лете вся благая и душеполезная! Небесный царь мира да умиротворит вас с разрушающими мир и враждующими против вас!… Да, прискорбно и небезопасно жить и служить с людьми немирными и строптивыми. Но что же делать? Вот и у меня завелись также некоторые вражды и нестроения с некоторыми властями: и подобно, как у вас, из-за пьяных и буйных певчих. Дело дошло до форменных жалоб с моей стороны. Но, как ни справедливы мои претензии, нет надежды, чтобы они были удовлетворены вполне: таковы уже порядки в нашем Синодальном ведомстве! Невыгода моего положения в настоящем случае та, что я, не имея над собою никакого личного начальника, а завися от Синодальной конторы, которая ни что иное, как отвлеченное понятие, не имею с тем вместе и никакого защитника моих прав. Так-то, любезный друг, везде могут нас постигать беды – и в весях, и во градех. Посему не о том надобно думать, чтоб вовсе не случались с нами беды и неприятности: на земле нет совершенного спокойствия: а о том, как встречать беды и бороться с ними. Если только совесть моя чиста и права пред Богом: то, какие-бы треволнения ни угрожали мне, они не поколеблют меня. Я твердо памятую слова Псалмопевца: Господь просвещение мое и Спаситель мой: кого убоюся?…

Достигший до вас слух о моем якобы назначении на должность ректора в Вифанскую семинарию не лишен правды. Действительно, я был-было уже совершенно приговорен к этому: но владыка митрополит, вняв совету некоторых добрых и ко мне благорасположенных людей, решился оставить меня еще на некоторое время при настоящей должности, – чему я, со своей стороны, душевно рад: во-первых, потому, что мне не хотелось-

—309—

бы отсюда удаляться, не окончив предпринятого мною, довольно серьезного, труда; а во-вторых, если я и на этой, по истине мирной и спокойной должности, по временам испытываю неприятности, то, что сказать о должности ректора семинарии? Чем дольше я не буду ректором, тем лучше для моего душевного спокойствия. Но рано, или поздно, а придется мне быть ректором: такова непременная воля высокопр. митрополита. И – пусть исполнится надо мною его священная воля!

С братскою любовью к вам и почтением остаюсь архим. Савва.

Р. S. Прошу принять от меня сию книжицу, в залог моего искреннего к вам расположения.

Забыл было сообщить вам новость интересную. Наш почтенный наставник Я.И. Владыкин – ныне уже Московский иерей; пред праздником Р. Христова, владыка сам указал ему место в приходе Иоакима и Анны, за Москвой рекой. Все знакомые Якова Ильича душевно радуются о сем».

Проводивший у меня рождественские праздники добрый товарищ мой, профессор Московской академии, архимандрит Порфирий, по возвращении из Москвы в академию, писал мне от 9-го января:

«Ваше великодушие и расположение ко мне сделали (мне) две прошедшие недели, проведенные мною у вас в Москве, одним из самых приятных времен в моей жизни. Да вознаградит вас за сие Господь Своею милостью и щедротами. Чем живее воспоминание об истекших святках, тем усерднее и чаще повторяю я сие молитвенное прошение пред Господом Богом.

Возвратился я от вас восвояси благополучно, в 10 часов вечера. В академии нового ничего нет. Вчера получил я от о. Феодора²⁶¹³ 4 книги Правосл. Собеседника, но при ней приложена записка, не сообщающая ни каких сведений об о. Феодоре.

Профессор Моск. д. академии С.К. Смирнов писал мне 29-го числа:

«Позвольте обратиться к вам с усерднейшею прось-

—310—

бою от имени Александра Васильевича²⁶¹⁴ и моею: мне нужно иметь греческую рукопись Синодальной библиотеки, по каталогу Маттеи, под № 237 и ославляемую так: βίος τοῦ ὁσίου πατρὸς ἡμῶν Βασιλείου τοῦ νέου. – Основание для просьбы, кроме вашей снисходительности, я имею в указании вашей книги стр. 124.

Могу указать и средство для скорейшей и удобнейшей отсылки к нам рукописи: передайте её С.С. Владимирскому²⁶¹⁵ и он отправит её под печатью правления на имя редакционного комитета.

Есть и еще просьба к вам, с которой предварительно я обращался к Никите Петровичу:²⁶¹⁶ у вас, кажется, находится опись нашей раскольнической библиотеки, им составленная. Никита Петрович согласился дать её мне: прошу и вас не отказать мне в оной и, если можно, переслать её вместе с житием Василия нового».

15-го февраля имел я честь получить от преосвященнейшего митрополита Филарета собственноручную записку след. содержания:

«Вручителям сего, покажите, о. ризничий, в Синодальной ризнице и библиотеке предметы, нужные им для удостоверения в истине преданий православной церкви, против мнений раскольников».²⁶¹⁷

23-го ч. указом Московской Св. Синода конторы назначен я членом ревизионного комитета для поверки ежегодных отчетов в штатной сумме по всем ставропигиальным монастырям.

Так как старшим членом в этом комитете был протопресвитер Успенского собора Дмитр. Петр. Новский –

—311—

человек опытный в делах подобного рода, то он и принял на себя главный труд поверки отчетов.

27 февраля писал я профессору Московской д. академии А.В. Горскому.

«Ваше Высокородие, Милостивый государь,

Александр Васильевич!

По словам Капитона Иваныча,²⁶¹⁸ славянская рукопись Синодальной библиотеки под № 565, находится у вас. Если в этой рукописи нет для вас особенной надобности, то благоволите прислать её ко мне при удобном случае, или, что гораздо лучше, чрез почту по казенной надобности. В рукописи этой имеет крайнюю нужду занимающийся у меня профессор Московского университета С. М. Соловьев: и так как она нужна ему не на продолжительное время, то я могу, если это вам угодно будет, тотчас же, по миновании надобности, возвратить её вам.

С истинным к вам почтением и преданностью имею честь быть»…

2-го марта писал мне профессор Моск. академии Александр Вас. Горский:

«По требованию вашему, честь имею препроводить к вам рк. Синодальной библиотеки под № 565, содержащую в себе прение с Датским королевичем. Нужда ученого профессора застуживает всякого уважения. Мы можем и повременить со своим делом: у меня есть и другие рукописи, которыми могу заняться. Впрочем, по миновании надобности в препровождаемой рукописи, прошу покорнейше ваше высокопреподобие снова сообщить её мне».

17-го ч. писал мне из Лондона по латыни ученый англичанин Фальконей, спрашивая, сохраняется ли в Московской Синодальной библиотеке греческая рукопись, содержащая в себе XVII книг географии Страбона. Вот содержание письма г. Фальконея от слова до слова:

«Доблестный муж!

Совершенно неизвестный тебе, считаю нужными изложить тебе основания этого письма.

Надеюсь, что не напрасно позволяю себе нарушить уеди-

—312—

нение библиотеки и твои занятия. Вкратце излагаю, что имею на душе.

Давно уже занимаясь ученым делом, в настоящее время имею под руками географию Страбона, которую хочу перевести на родной язык. Это дело мое не окончено; требуется присоединить предисловие с указанием существующих кодексов Страбона.

Еще прежде, в конце прошлого века, отец мой, известнейший Фома Фальконер, знаменитый ученый, издатель сочинения Страбона, заботился сличить кодекс Страбона, хранящийся в Московской библиотеке. В то время кодекс этот значился в библиотеке Святейшего Синода православной Греко-российской церкви № CCV, написанный в 15 или в начале 16 века ученым и прилежным писцом. Отличается этот кодекс красотою и ровностью букв. Находится ли теперь этот кодекс и не истреблен ли он пожаром 1812 года?

За ответ твой заранее благодарю. Прошу твоего мира. Мир – тебе. Мир – всем».

В ответ на это писал я, также по-латыни, от 17-го апреля:

«Господину Falconer.

Милостивый государь!

На письмо ваше от 17 марта сего 1857 года, в котором вы спрашиваете меня, есть ли в Московской Синодальной библиотеке кодекс, содержащий географию Страбона, имею честь ответить, что этот кодекс значится в каталоге рукописей библиотеки 1822 года под № 204 (у Маттея CCV).

Приятно, что мне представился случай сделать хотя малую услугу ученому мужу.

Архим. Савва».

22-го марта писал я в Одессу преосвященному Иннокентию, архиепископу Херсонскому:

«Вашему высокопреосвященству угодно было поручить мне, в августе минувшего (1856) года, сделать и доставить вам копию с рисунка иконостаса Синод. 12-ти Апостолов церкви.

С истинным удовольствием принял и потщился я исполнить ваше поручение.

—313—

Но так как ваше высокопреосвященство изволили объяснить притом, что вы по образцу понравившегося вам иконостаса Синодальной церкви устроите в своей епархии, быть может, и не один иконостас, то я распорядился пригласить знакомого мне гравера и поручил ему сделать не один, а несколько литографированных снимков с означенного рисунка. Из числа таковых десять имею честь препроводить при сем к вашему высокопреосвященству, нижайше прося извинения в нескором исполнении вашего поручения. Замедление, впрочем, произошло не от меня, а от гравера.

Испрашивая вашего святительского благословения, имею честь быть и пр.»…

На это я получил от знаменитого архипастыря, от 11-го апреля, следующий ответ:

«Достопочтеннейший о. архимандрит!

возлюбленный собрат о Христе.

Копии с рисунка иконостаса Московской Синодальн. церкви я имел удовольствие получить, и за исполнение моего желания – иметь рисунки оного иконостаса, и усердный ваш труд по сему случаю примите мою искреннюю благодарность.

За сим, призывая на вас благословение Божие, с братскою о Господе к нам любовью остается и пребудет – вашего высокопреподобия усерднейший слуга Иннокентий архиепископ Херсонский».

Письмо это я получил 27-го апреля, а чрез месяц нашего достославного витии не стало: 26-го мая он скончался… Таким образом, мои труды были напрасны.

Почивший архипастырь, во время последнего своего пребывания в Москве, убеждал меня перейти в свою епархию на службу, для изучения и описания достопамятностей древнего Херсонеса. Не долго пришлось бы мне послужить у него, если бы я склонился на его убеждения. Но я отнюдь не думал, сам по себе, оставлять когда-либо Москву. – Не охотно отпустил бы меня тогда из Москвы и высокопреосвященный митрополит. Заключаю о сем на основании следующего факта. Раз, – это было в начале 1859 г. – призывает меня к себе владыка-митрополит и говорит мне: «Синод поручил мне спросить тебя, не по-

—314—

желаешь ли ты быть начальником новоустрояемого близ Новгорода, в селе Грузине (бывшем имении графа Аракчеева) «Апостольского Института» (так назвал его митрополит Новгородский Григорий).

– Что это за учреждение, и какие будут там мои обязанности, – спросил я владыку?

– Не знаю, – отвечал он.

– Если и вы не знаете, в чём будут заключаться мои обязанности: то как же я могу пожелать того, о чём я не имею понятия?

– Так не желаешь?

– Не желаю.

– Ну, хорошо, – так я и напишу Синоду, – сказал в заключение владыка, как-бы обрадовавшись моему отрицательному ответу.

«Апостольский», или, как переименовал его Московский владыка, – Миссионерский институт учреждался, по мысли Новгородского митрополита Григория, для образования миссионеров, предназначавшихся для противодействия распространению русского раскола.²⁶¹⁹ Когда я отклонил от себя честь быть начальником этого института, вместо меня вызван из Тифлиса протоиерей Романов, но и он не был употреблен в дело: так как мысль об учреждении миссионерского института не осуществилась.

1-го апреля писал мне из Тифлиса инспектор семинарии, архим. Моисей:

«Приношу вам мою сердечную благодарность за поздравление меня с саном архимандрита, в который я, по милости ко мне Божией и архипастырской, возведен 6-го августа 1856 года, за что слава и благодарение Господу!

Сегодня еду во вверенный мне в Кахетии Хирский Стефановский монастырь на страстную и светлую седмицы, от Тифлиса 120 верст, день езды; к 15-му, полагаю, апреля возвратиться домой. В монастыре, который стоит

—315—

на рубеже Алазанской прелестной долины в виду враждебных нам гор Лезгинских, постригу одного брата в монахи, раздам братии жалованье, разберу жалобы, какие будут, а без них не обойдется: монахи большие охотники от скуки посчитать друг друга, для разнообразия. Если же всё застану благополучно, подышу свежим воздухом и понаслажусь Кахетинским и тем окончу мою в монастырь поездку. По возвращении, постараюсь вас обо всём уведомить.

Радуюсь, что и вы раньше меня годом возведены в сан архимандричий, а равно и о. Игнатий и о. Порфирий: всех вас от чистого сердца, хотя и поздно, поздравляю с возведением в сей почетнейший в иерархии нашей сан. Да почиет же на вас всех благословение Всевышнего.

Книгу, весьма интересную, вашего сочинения я получил и с удовольствием прочитал, которую буду хранить до гроба и за которую благодарю вас от души и чистого сердца!»

3-го числа получил я от инспектора Московской семинарии, о. Игнатия записку следующего содержания:

Если вы завтра, в в. четверток, назначены в Успенский собор и если по каким-либо обстоятельствам самолично не располагаетесь совершать литургию в своей церкви; то не позволите-ли мне у вас отслужить, если литургия будет у вас в 8 или 9 часов? – Прошу усердно уведомить о сем. И сколько у вас будет причастников? Если же вы сами служить будете: тогда я могу отслужить в Заиконоспасском уже в 12 часов утра.

P. S. Как полагаете: приезжать ли мне на умовение ног, если не будет особенной повестки?»

Ректор Казанской д. академии, архимандрит Агафангел в марте вызван был в Петербург, для возведения его в сан епископа Ревельского, викария С.-Петербургской епархии.²⁶²⁰ – Проезжая чрез Москву, он остановился у меня и мы вместе с ним ездили на Троицкое подворье

—316—

к митрополиту. В то самое время, как о. Агафангел сидел у владыки в гостиной, явился на подворье и преемник его по Казанской академии, ректор Петербургской семинарии, архимандрит Иоанн (Соколов). Узнавши, что его предшественник сидит у митрополита, Иоанн не велел докладывать о себе, не желая встретиться с ним.

О. Агафангел 31-го марта был посвящен в епископский сан, а 6-го апреля писал мне:

«Ваше высокопреподобие, достопочтеннейший о. архимандрит!

Христос воскресе!

Приветствуя ваше высокопреподобие со светлым днем Воскресения Христова, приношу вам искреннюю благодарность за истинно братский прием и успокоение, доставленное мне во время пребывания моего в Москве. 27 марта благополучно прибыл я в Петербург; 28-го было наречение; 31-го удостоился я, грешный, хиротонии. А с 1-го апреля уже принялся за дело и служение.

Покорнейше прошу ваше высокопреподобие, как доброго родственника и собрата, помолиться о мне недостойном.

Агафангел епископ Ревельский, викарий С.-Петербургский. 6 Апр. 1857 г. С.-Петербург. Невская лавра».

12-го мая получил я от ректора Московской семинарии, о. Леонида, записку следующего содержания:

«Честь имею препроводить письмо А.Н. Муравьева и просить от его имени о доставлении ему Степенной книги, где житие м. Феогноста, а также жития пр. Макария Калязинского и св. Евфимия и Серапиона Новгородских».

Степенная книга находилась у А.Е. Викторова, от которого я тотчас и вытребовал её.

Вечером того же дня писал мне со своей дачи добрейший Арбатский старец, о. протоиерей Сергей Ив. Тихомиров-Платонов:

«Пишу с Филей, куда и вас с о. ректором покорнейше прошу пожаловать. Здесь всё дышит свежестью, жизнью. Непростительно не воспользоваться таким благодетельным оживлением природы хотя один день. Прошу только сказать, в какой именно день смею надеяться встретить, обнять вас в восхитительном селе рай – Покровском. – Посланный мой получит от вас с соизво-

—317—

ления о. ректора ответ и доставит нам; а затем хлопотунья моя отправится на Арбат, чтобы захватить оттуда потребное.

Бога ради ни за чем не раздумывайте: другого столь прелестного времени не будет.

В ожидании приятнейшего ответа, имею честь быть вашим преданным слугою»…

19-го ч. получил я от графа Алексея Сергеевича Уварова²⁶²¹ из Петербурга интересное письмо следующего содержания:

«Ваше высокопреподобие, милостивый государь!

В последнем заседании Императорского археологического общества я сообщил о желании вашем издать древности Патриаршей ризницы. Общество с радостью приняло это известие, и препоручило мне предложить вашему высокопреподобию следующие условия, на основании которых общество принимает на свой счет все издержки по изданию.

1. Сергеев нарисует с точностью все древности, принадлежащие отечественной старине до 1700 года.

2. Образа, панагии, облачения и пр., коих время определено положительно, или письменным памятником, или особою надписью, должны быть сделаны красками, и хромолитографированы, прочие же важные древности будут нарисованы только пером.

3. Формат – большая четвертка.

4. Ко всякому памятнику в приложении описание, основанное на подлинных документах, хранящихся в архиве ризницы, на описях и прочих столбцах современных.

5. 300 экземпляров нужно для Записок Обществу. Кроме этих 300, отпечатают по вашему соображению 700 или более, которые будут продаваться отдельно, если желаете, при вашей ризнице, для любознательных посетителей.

6. Общество предлагает вам в вознаграждение за труд, предпринимаемый вами, по 10 процентов с экземпляра.

—318—

7. Общество назначит самую дешевую цену экземплярам, т. е. ту цену, которая покроет только её расходы.

Уезжая на днях за границу до сентября, покорнейше прошу ваше высокопреподобие ответ ваш послать на имя П.С. Савельева.

При сем письме Сергеев вручит вам мою книгу и атлас к ней.

Поручаю себя молитвам вашим. Имею честь быть»…

В ответ на это писал я графу от 8 июня:

«Ваше сиятельство, милостивый государь,

граф Алексей Сергеевич!

Письмо ваше, в коем вы изволите обращаться ко мне с предложением условий от имени Императорского Археологического общества касательно издания древностей Патриаршей ризницы, сколько обязательно, столько же и неожиданно было для меня. Я никак не ожидал, чтобы вы так далеко простерли ваше участие в деле, о котором мы беседовали с вами келейным образом. Принося вам искреннейшую благодарность за такое живое и деятельное участие, я должен, к сожалению, объяснить вам, что, как бы сильно и горячо ни было мое желание издать рисунки ризничных вещей, но приступить к исполнению этого желания, сам по себе, я никак не могу; еще менее имею я право входить без ведома моего начальства, в какие бы то ни было сношения с Археологическим обществом. Я не самостоятельный начальник Патр. ризницы, а только хранитель её. Патриаршая ризница – собственность Св. Синода; и потому только Св. Синод может распоряжаться как описанием, так и изданием рисунков ризничных вещей. Иное дело, если бы Императ. Археологическое общество вошло в сношение по этому предмету со Св. Синодом, и Св. Синод поручил мне заняться этим делом: тогда я беспрекословно и с усердием занялся бы возложенным на меня поручением.

Итак, извините меня, ваше сиятельство, если я, в беседе с вами каким-ниб. неопределенным и неосторожным словом ввел вас в недоразумение и причинил вам такое беспокойство.

За ваш прекрасный и интересный для меня дар, приношу вашему сиятельству мою душевную благодарность.

—319—

Вместе с тем приношу вам усерднейшее поздравление с назначением вас на почетную должность в Москву. Многие из здешних ученых искренно радуются этому назначению».

Какую книгу получил я в дар от графа, не помню: но какое он получил назначение, это мне памятно: он назначен был помощником попечителя Московского учебного округа.

Письмо к графу Уварову, согласно его указанию, я препроводил в Петербург к статскому советнику Павлу Степ. Савельеву – известному археологу и нумизмату, при следующей записке от 8-го июня:

«Граф А.С. Уваров писал ко мне в минувшем мае месяце, и ответ на письмо, по случаю отбытия своего за границу, просил меня послать на ваше имя. Итак, примите на себя труд, достопочтеннейший Павел Степанович, прилагаемое при сем письмо препроводить к его сиятельству в настоящее место его пребывания, которое, без сомнения, вам известно, чем весьма много обяжете меня».

Г. Савельев, от 10-го июня уведомил меня о получении моего письма в следующих выражениях:

«Получив от вас письмо на имя графа А.С. Уварова, вероятно относящееся к описанию Патриаршей ризницы, я тотчас же отправил его по принадлежности.

От души желая успеха в предпринятом вами почтенном труде, имею честь быть с совершенным почтением и преданностью вашего высокопреподобия покорнейшим слугою Павел Савельев.

P. S. О. Леониду покорнейше прошу засвидетельствовать мое почтение и передать нижайший поклон».

Пав. Ст. Савельев – совоспитанник покойного о. Леонида по Петербургскому пансиону Ревеля. Впоследствии он посещал о. Леонида в Москве, и я с ним там встречался.²⁶²²

27-го ч. писал мне из Владимира о. ректор семинарии, архим. Леонтий:

—320—

«Приношу вам усерднейшую благодарность за письмо и за сообщенные в нём вести. У нас теперь идут всё празднества в честь иконы Боголюбивой. Умилительно видеть усердие и благоговение народа на этих торжествах! Богословцы наши проповедуют в церквах при иконе Богоматери; и я стараюсь назначить проповедников в каждую церковь; недостатка в них нет, и в стихарь к тому же все посвящены. Попадаются поучения весьма хорошие. Вообще я забочусь учеников приучать к проповеданию, и каждый праздник, каждую неделю назначаю несколько проповедей, по обычаю, мало-мальски порядочных говорить; а если нет изрядных своих, даю печатные; – и это народу правится. А польза для народа – великое дело!

Итак, преосв. Макарий²⁶²³ в Тамбове! Худо он сделал, что отказался посетить великого иерарха,²⁶²⁴ – будто непременно ему нужно было поспеть к Троицыну дню; задняя мысль, верно, была другая; не ладно; – после может пожалеть. И мне писали, что ректором Спб. академии хотели назначить нашего о. ректора Евгения,²⁶²⁵ но почему о. Феофана²⁶²⁶ вытаскивают из Константинополя, не знаю. Что-то не верится пока. Я хорошо знаю Феофана; он достойный человек, но недавно же в Константинополе. Если, в самом деле, придется ему быть ректором академии, то о. Кириллу²⁶²⁷ не пришлось бы выехать куда, хоть они и приятели. Последний, думаю, теперь в тревожном состоянии; сам он мне ничего не пишет. Подождем, чем дело кончится, еще же будут передвижки по случаю увольнения преосв. Иеремии.²⁶²⁸ А может быть все сделается по прежним слухам.

Пора бы и о. Евгению быть епископом; о. Антоний²⁶²⁹

—321—

Киевский тоже ждет; его уже совсем в Киеве произвели в Тамбов. Беда с слухами!

Наш владыка едет завтра в епархию до 28 июня. Не будет ли проезжать через Владимир обер-прокурор? Вероятно, вздумает месяц-другой провести в деревне своей?!

Извините, что так дурно пишу; сейчас еду в женский монастырь служить и встречать икону. Владыка отказался: дома служит».

30-го ч. получил я от инспектора Московской семинарии, о. Игнатия, записку следующего содержания:

«Так как семинарская власть, т. е высокопр. о. ректор обещался ко мне ныне вечером к 5 ч. чай кушать, то прошу и вас приехать ко мне к этому времени. Если не будет особых препятствий, то я постараюсь прислать коня и всадника. Но надеюсь, что в случае перемены обстоятельств и сами приедете без замедления. Кстати – вам приезжать ныне в семинарию, чтобы вкупе всем отправиться к Муравьеву.

Преданный вам архим. Игнатий.

P. S. Вчера Александр Феодорович²⁶³⁰ сообщил печальное известие о кончине преосвящ. Иннокентия Херсонского и Таврического, полученное от графа Толстого из Петербурга».

4-го июня писал я в Иваново племяннику, единоверческому диакону Ф.С. Виноградову:

«Благодарю вас за ваше усердное приглашение меня к себе. Рад бы всею душою побывать еще раз на родине и повидаться с добрыми родными и знакомыми: но, к сожалению, никак решиться на это не могу, не смотря на то, что у меня теперь есть уже и помощник, который на то и дан мне, чтобы, в случае моей болезни или отлучки, он мог заменять меня. Но помощник мой человек новый и еще неопытный: и потому возложить на него все обязанности по ризнице и библиотеке, на время моего отсутствия, решительно невозможно; тем более, есть

—322—

известие, что нынешним же летом, – но когда именно, определенно неизвестно, – великий князь Константин Николаевич отправится путешествовать по России для обозрения древностей; и этот обзор, разумеется, начнет Его Высочество с Москвы. Можно ли же моему юному помощнику предоставить объяснение наших священных древностей для такого высокого и в высшей степени любознательного посетителя! Это первое и важное препятствие к моему путешествию. А сверх сего, то и дело прибывают у меня новые и новые занятия. На сих днях я должен буду принимать в свое заведование множество древних икон, крестов, панагий и пр., которые передают нам, по Высочайшему повелению, из Оружейной палаты. Всю эту святыню я должен принять по описи, разместить и потом снова подробно описать. Работа бесконечная! Нет, при настоящей моей должности, думать о далеких и продолжительных отлучках, мне кажется, совершенно невозможно. Это удовольствие придется отложить уже до другого, более благоприятного времени, яснее сказать, до другой должности, какая будет суждена мне. И это время, по-видимому, уже не так далеко. При движениях, какие предполагаются по случаю открывшихся в настоящее время по разным обстоятельствам четырех архиерейских вакансий, неудивительно, если и мне придется сдвинуться с настоящего места: но движение мое, во всяком случае, не предполагается слишком далеко: авось, по милости Божией и по благоволению ко мне архипастыря, я не выйду из пределов Московской епархии».

Древние иконы, медные кресты и пр. вещи, хранившиеся в Московской Оружейной палате и переданные, по Высочайшему повелению, для хранения в Мироварной палате, принадлежали к древлехранилищу М.П. Погодина.

Погодин, собирая в продолжение многих лет древние церковные вещи и рукописи, рассудил свое собрание передать в казну за выгодную, разумеется, цену, а именно, за 150 т. рублей. Это было еще при Императоре Николае Павловиче. Когда Погодинское собрание перевезено было в Петербург и разложено по дворцовым или другим каким залам, для обозрения Его Величеству, Государь рукописями этого собрания остался доволен и повелел пере-

—323—

дать их, для хранения, в Императорскою Публичную библиотеку, но когда взглянул он на другую часть древлехранилища, а именно на иконы, между коими оказалось не мало позднейших произведений не искусной Суздальской работы и на медные складни и кресты, большею частью, также позднейшего происхождения, он пришел в величайший гнев, видя, что Погодин его обманул, взявши за такие малоценные вещи такую высокую цену и приказал немедленно отправить их с глаз долой в Москву, где они и хранились до 1857 г. в подвалах Оружейной палаты.

Состоявший при министерстве внутр. дел и вместе при Св. Синоде в должности архитектора Алексей Максим. Горностаев, бывши раз в Москве, пришел ко мне и попросил показать ему древности Патриаршей ризницы. Я охотно исполнил его просьбу, показал и с подробностью объяснил ему все священные предметы и домашние утвари, хранящиеся в ризнице. В свою очередь, и я потребовал от него, как от художника, некоторой дня меня услуги; я попросил его сделать рисунок ковчега для хранения св. даров на престоле Синод. церкви. Он с любовью согласился исполнить мою просьбу, и чрез несколько времени прислал мне из Петербурга со своим помощником очень затейливый рисунок ковчега. Я был уверен, что г. Горностаев так же бескорыстно окажет мне свою услугу как я безмездно показал сокровища своей ризницы: но случилось иначе. Когда я приняв от чиновника рисунок, сказал, что я буду писать А. М-чу и благодарить его за одолжение: тот, не обинуясь, предложил мне вопрос: какое же будет вознаграждение за труд г. Горностаеву, и при этом объяснил мне, что за этот труд следует заплатить по крайней мере 50 рублей. Это меня изумило. Я сказал, что я подумаю об этом и посоветуюсь со старостою Синод. церкви.

Между тем, рисунок ковчега я представил на рассмотрение преосвящ. митрополиту и просил разрешения устроить по этому рисунку ковчег для Синодальн. церкви. Владыка не вполне одобрил представленный ему рисунок и устроение по оному ковчега не разрешил.

Что оставалось делать? – Жаль было и платить за не-

—324—

пригодный к делу рисунок деньги, и совестно было оставлять без всякого вознаграждения труды архитектора. Я решился, наконец, письменно объясниться с г. Горностаевым; и вот что я написал ему от 10-го июня:

«Приношу вашему высокоблагородию мою искреннейшую благодарность за исполнение вашего обещания. Вы сделали даже гораздо более, нежели сколько я ожидал от вас; я просил вас набросать легкий только очерк рисунка, а вы потщились представить его в совершенной отделки. На сих лишь днях я представлял ваш рисунок высокопр. митрополиту, и его высокопреосвященство, внимательно рассмотрев оный, заметил мне, во-первых, что для выполнения в точности этого рисунка потребуются значительные издержки; и действительно, по сделанной мною приценке, оказывается, что для устроения по вашему затейливому и узорчатому рисунку ковчега требуется сумма, превышающая наши скудные средства. Во-вторых, его высокопреосвященство изволил сказать мне, что, так как представленный мною, как вам известно, прежде рисунок утвержден уже, он не находит удобным переменять определение. Итак, к крайнему сожалению моему, труд ваш оказался напрасен; но, во всяком случае, рисунок ваш будет сохраняться в церкви св. Апостолов, как дорогой памятник вашего усердия к ней. – Впрочем, если рисунок этот может быть употреблен вами в дело для другого какого-ниб. храма: потрудитесь написать мне, я немедленно доставлю его вам».

На это почтенный А. М-ч отвечал мне от 3-го июля:

«С особенным удовольствием получил я лестный отзыв ваш о моем рисунке и искренно пожалел, что скудость средств ваших не позволяет устроить ковчег.

Вы изволите предлагать мне – хранить мой труд в церкви св. Апостолов. Как ни лестно мне предложение ваше, но я должен признаться, что, кроме других, очень побудительных, причин, меня искушает желание видеть рисунок мой исполненным и потому я покорнейше прошу ваше высокопреподобие приказать доставить его ко мне».

Получив такое милостивое послание 11-го числа, я поспешил немедленно возвратить рисунок, и тем вывесть себя из крайне неприятного положения.

—325—

17-го ч. писал мне из Абакумова о. Мих. Граменицкий: «Наконец, после долговременного молчания с величайшим стыдом и с нижайшим извинением дерзаю писать к вам, ваше высокопреподобие.

Причиною моего молчания было мое ожидание, чем кончится представление меня к награде. Ожидание мое кончилось: сего июля 3-го дня удостоился я получить от своего архипастыря Монаршую милость. Владыка своими святительскими руками благоволил прикрыть буйную главу мою присланною скуфьею – от бурь и непогод житейских. Благодарю Господа Бога моего, выну промышляющего о мне недостойном. Молю с благодарным сердцем всеблагого Бога за здравие и благоденствие нашего общего отца – Монарха, изливающего на нас щедрые милости свои, – за Св. Синод и за своего милостивого архипастыря, внимающего ко мне недостойному и выну мне благодеющего! Теперь пусть сыплются стрелы от моих недоброжелателей: они будут падать не прямо в голое темя головы моей. Надеюсь на милосердие Отца небесного; Он, как хранил меня до сих пор среди всех невзгод житейских невредимым: так и впредь дни моей жизни сохранит от всех зол, если угодно будет Его святой воле и если я буду того достоин. Помню ваше искреннее наставление, состоящее из слов пророка Давида: «надейся на Господа», – изволили вы говорить мне некогда, – «он изведет яко солнце правду твою и судьбу твою, яко полудне». Держусь сего учения, и повсечасно оным утешаюсь».

27-го ч. писал я в Муром теще Праск. Степановне Царевской:

«Извините, что так редко пишу к вам, вопреки моему обещанию. Что делать: хотел-бы чаще писать к вам; но вы сами знаете, что я редко могу располагать своим временем. Вот и теперь не обошлось дело без препятствий: я только было за перо, как жалует ко мне добрый мой друг о. Леонид; но не в гости впрочем, а Богу молиться, читать правило в патриаршей моленной: он назначен сегодня на служение, по случаю высокоторжественного дня, в Успенский собор. И как он прямо с пути из Перервинского монастыря, где он, по

—326—

своему болезненному состоянию, проводит нынешнее лето, то где же ему иметь перепутье и пристанище, как не у меня? Что же скажу вам нового о себе? – Особенного пока ничего. Жду себе нового назначения, но скоро ли оно будет, неизвестно. Впрочем, я нахожусь теперь в таком интересном положении, что какая-бы ни открылась должность – ученая или полуученая, я везде почти первый кандидат. Открылась ректорская должность во Владимирской семинарии: сейчас же обращаются ко мне с предложением. О. ректор академии докладывал даже о назначении меня на эту должность владыке митрополиту, но в тоже время и выставлял некоторые неудобства быть мне во Владимире, именно родство и знакомство. Владыка совершенно согласился с этим замечанием. Нужен в настоящую пору ученый архимандрит для Константинопольской миссии: дело также не обошлось без Синодального ризничего; был запрос ко мне и об этом. Но я на все подобные запросы отвечаю одно: я доволен пока настоящим своим положением и боюсь пожелать себе чего-ниб. другого; а если начальство признает меня способным и годным к другой службе: пусть распорядится мною, как ему угодно.

Но есть однако-ж добрые люди, которые, лучше других понимая настоящую мою должность, желают, чтобы я оставался здесь еще некоторое время. Из числа таковых А.Н. Муравьев, знаменитый наш путешественник и писатель. Он даже убеждал владыку не двигать меня с этого места: но владыка изволил сказать Андрею Н-чу, что о. Савве нужно непременно быть ректором. Да будет, как угодно Богу и владыке-архипастырю! Владыка митрополит в последнее время явил ко мне такое внимание, что, по причине болезненного состояния о. ректора Моск. семинарии Леонида, по которому ему предписано врачом проводить, сколько можно, больше времени за городом, изволил поручить мне быть, в случае отсутствия о. Леонида, на экзаменах семинарских. «Помоги, пожалуйста, своему брату»,²⁶³¹ – изволил сказать мне архипастырь.

—327—

Наш преосвящ. Алексий назначен, как слышно, в Тулу. На его место – Московским викарием общая молва и общее желание здешних граждан назначает о. Леонида. Утешительно будет для меня иметь друга-святителя, если только я буду достоин такого дружества».

Около этого времени Московскому митрополиту поручено было св. Синодом найти и рекомендовать архимандрита, годного для службы при нашей миссии в Константинополе.²⁶³² Владыка сначала обратился с предложением к ректору Моск. семинарии, архимандриту Леониду, но тот отказался; сделан был затем намек и мне, но и я уклонился от этой чести. Наконец, по указанию ректора Московской академии, архимандрита Евгения, рекомендован был ректор Костромской семинарии, архимандр. Порфирий. Его вызвали в Петербург для испытания в знании французского и новогреческого языков; но так как он оказался в этих языках не сведущим, то его чрез два или три месяца возвратили вспять, а в Константинополь послали ректора Киевской семинарии, архимандрита Петра (Троицкого) – моего земляка.

10-го сентября писал мне из Мурома шурин, студент Н.В. Царевский:

«Обращаюсь к вам с моею покорнейшею просьбою. Дяденька Василий Степанович,²⁶³³ выслуживши 25 лет по училищу, 14-го числа сего месяца подает прошение в правление семинарии об увольнении его по случаю болезни от должности учителя. Если его уволят, откроется в Муромском училище должность учителя по какому-ниб. классу, смотря по распоряжению начальства. Я вам уже писал, что о. ректор Леонтий, когда я ему объяснил семейные обстоятельства, непременно обещал предоставить мне должность учителя в Муроме, велел мне подать прошение в правление и посему прошению зачислил меня кандидатом. К несчастью, этот добрый о. ректор переведен от нас в Новгород. Не знаю, уважат ли мое прошение теперь. А посему и прошу вашего ходатайства пред новым-ли о. ректором, если он приедет к 14 числу сего месяца, или пред исправляющими те-

—328—

перь должность ректора, – о. инспектором Кириллом и Феодором Мих. Надеждиным. Хорошо бы было попросить и преосвященного, чтобы он благоволил сделать такое вспоможение нашему семейству или, по крайней мере, не отвергнул бы предложение правления семинарии о назначении меня на должность учителя».

Вследствие этого письма, я решился написать преосвящ. Владимирскому Иустину, и вот что я писал его преосвященству от 18-го числа:

«В уповании на вашу архипастырскую милость, приемлю смелость утруждать ваше преосвященство нижайшею просьбою. В благодарственном письме моем к вашему преосвященству, от 28 апреля прошедшего 1856 года, я испрашивал, между прочим, вашего архипастырского покровительства родственному мне семейству гор. Мурома Богородицкого собора вдовой попадьи Царевской, не утруждая, впрочем, вашего преосвященства никакою определенною, частною просьбою относительно оного. Теперь осмеливаюсь обратиться к вам, милостивейший архипастырь, с определенною уже просьбою в рассуждении этого семейства. Вдова Царевская извещает меня, что родной её брат, Муромского собора священник и дух. училища учитель Василий Харизоменов, за болезнью, оставляет учительскую должность; и вместе с тем она выражает крайнее желание, чтобы эта, имеющая открыться учительская вакансия при Муромском училище, предоставлена была, если можно, сыну её, окончившему в 1854 г. курс семинарии со званием студента, а ныне, по резолюции вашего преосвященства, исправляющему должность причетника при Муромской градской Сретенской церкви, Николаю Царевскому.

Преосвященнейший владыко, милостивейший архипастырь! удостойте внять сколько естественному, столько-же и справедливому желанию сирой вдовицы-матери, имеющей при себе, кроме этого сына, трех возрастных дочерей! – благоволите явить архипастырскую милость предоставлением, в случае вакансии, учительской должности при Муром. училище помянутому выше студенту Царевскому, и тем оказать великое благодеяние сиротствующему семейству». Возвращусь несколько назад.

—329—

На 26-е августа – день коронации Государя Императора, назначена была проповедь ректору Вифанской семинарии, архим. Нафанаилу. – Приехавши для произнесения своей проповеди в Москву, о. Нафанаил остановился в настоятельских покоях Заиконоспасского монастыря, принадлежавшего ректору Московской семинарии. – По обыкновению, проповедь должна быть представлена на предварительное рассмотрение митрополита. Владыка, прочитавши проповедь о. Нафанаила, остался ею недоволен, сделал на ней много поправок. Это, конечно, не могло не огорчить о. Нафанаила; но еще более огорчило его то, что митрополит, сделавши у себя на Троицком подворье, по случаю торжественного дня коронации, небольшой обед и пригласивши к столу некоторых из настоятелей Московских монастырей, его не удостоил этой чести. После литургии и молебна в Успенском соборе в этот день, все архимандриты, по обычаю, зашли в митрополичьи покои в Чудовом монастыре, для приветствия архипастыря с высоким торжеством. Был здесь и о. Нафанаил. Когда мы вышли из митрополичьих покоев, он обратился ко мне с вопросом: «куды вы теперь?» – Домой, – сказал я ему в ответ. – «А вы куда», – спросил я его в свою очередь. – «Никуда», – был ответ. – «Не хотите ли зайти ко мне», – продолжал я. «С удовольствием», – сказал он.

Я радушно предложил почетному гостю свою скромную трапезу, за которой, между прочим, подана была малосольная осетрина или белужина с хреном. После обеда, мирно мы расстались, и он отправился на свою квартиру.

На другой день слышу, что с о. Нафанаилом сильная холера. Оказалось, что он, по возвращении от меня в Заиконоспасский монастырь, в раздраженном состоянии духа, спросил себе пива и выпил за раз две бутылки. Вскоре затем открылись у него признаки жестокой холеры. Тотчас же обратились к семинарскому врачу В.Н. Рахманову за медицинскою помощью: созывали за тем консилиум врачей: ничто не помогло. Видя себя в безнадежном положении, о. Нафанаил пригласил меня напутствовать себя таинством исповеди, и затем причащен был св. тайн.

—330—

2-го сентября он скончался; митрополит сам приехал в церковь Заиконоспасского монастыря для его отпевания, а товарищ его по академии, профессор Московск. семинарии, протоиерей Алексинский почтил его надгробным словом.²⁶³⁴

Последствия этого прискорбного случая коснулись было и моей судьбы, как увидим далее.

18-го ч. писал я в Муром теще Праск. Степан. Царевской:

«По письму Николая Васильича от 10-го сентября, коим он просит меня вашим именем употребить, пред кем следует, ходатайство о предоставлении ему, в случае вакансии, учительской должности при Муромском училище, – я тотчас-же написал просительное письмо к преосвящ. Иустину. Может быть, ходатайство мое и будет уважено: но мне представляется, что и без всякого ходатайства, Николай Васильич, как студент, 3 года уже окончивший курс и при том исправляющий причетническую должность, имеет полное право на учительскую должность. Впрочем, одно другому не мешает. Дай Бог, чтобы желание ваше исполнилось. При учительской должности Николаю Васильичу выжидать священнического места, без сомнения, будет и веселее и благонадежнее; да и для вас утешительнее иметь при себе сына с репутацией наставника, а не причетника. Не медлите однако ж и вы со своей стороны употребить меры к достижению предполагаемой цели. Я, со своей стороны, не преминул бы попросить и нового о. ректора семинарии, если бы успел лично познакомиться с ним. Мне сказывали, что он на сих днях должен быть в Москве: но до сих пор его здесь еще не видно, и не слышно. Но, я думаю, достаточно будет с моей стороны и одного письма к преосвященному.

Вот наши новости. 1-го числа сего месяца мы проводили на вечный покой Вифанской семинарии ректора

—331—

о. Нафанаила. Подробности о его кончине вы можете прочитать в Моск. Ведомостях: но я присовокуплю здесь об одном, касающемся до меня обстоятельстве. Покойный, приехавший в Москву для сказывания в день коронации проповеди (которой, впрочем, не говорил, поскольку Владыка-митрополит сам, по обычаю, сказал) и неожиданно застигнутый тяжкою болезнью, чувствуя опасность своего положения, пожелал исповедоваться и приобщиться св. тайн, и пожелал, чтобы я непременно совершил над ним сии таинства: его желание было с любовью мною исполнено; я исповедовал и двукратно приобщил его св. тайн. Замечательно при том то еще, что при пострижении покойного в монашество в 1849 г. мне же суждено было, если не исповедовать его, то, по крайней мере, отыскивать для него духовника и вообще приготовлять всё нужное для совершения над ним обряда, пострижения. Теперь занимает всех, не только духовных, но и многих светских, ученых вопрос о преемнике покойного. Владыка наш, по крайней ли осторожности или по другим соображениям, не имеет обычая никого предуведомлять при назначении на какую бы то ни было должность.

И теперь никто еще не знает положительно, кого он представит кандидатом на открывшуюся вакансию; но предположения относительно этого назначения тотчас же начали строиться в нашем кругу. Большинство голосов падает на меня. Бог весть: может быть, эти гадания и сбудутся на мне: но, признаюсь вам откровенно, после настоящей мирной и спокойной моей должности, страшит и ужасает меня всякая другая. По крайней мере, мне хотелось-бы остаться здесь хотя еще на один год, пока я не приведу к окончанию предположенных мною занятий по ризнице и библиотеке. Впрочем, да будет надо мною воля Божия и воля начальства».

19-го сентября, в 10-ть ч. утра, совершенно неожиданно потребован был я к высокопреосв. митрополиту. Теряясь в различных догадках о причине неожиданного вызова на Троицкое подворье, я однако ж напал по какому-то предчувствию на настоящую причину. По приезде на подворье, тотчас-же позван был я в залу, и потом чрез несколько минут введен был к его высокопреосвя-

—332—

щенству в боковую длинную столовую. Владыка, благословив меня, предлагает мне след. вопрос: «Я намерен сделать тебя Вифанским ректором: согласен ли ты на это? – В ответ я поклонился ему до земли и поблагодарил его за архипастырскую ко мне милость. После того владыка снова спросил меня: «что же ты скажешь на это?» – «Высокопр. владыко, – отвечал я, – я не могу располагать своею судьбою; и потому предаю себя и свою дальнейшую судьбу в волю Божию и в распоряжение начальства». – С каким же чувством примешь ты предлагаемую тебе должность? – продолжал владыка. – «С опасением и страхом», – отвечал я. – «Что-ж тут страшного и опасного?» – «После настоящей, мирной и спокойной моей должности, всякая другая должность представляется мне страшною; тем более, должность ректора семинарии; здесь отношения и к наставникам, и к ученикам, и к другим, посторонним лицам могут быть постоянным источником разных неприятностей и огорчений». – «Так что же? не век же тебе оставаться на твоей теперешней должности, заниматься мелочами и копаться в пыльных фолиантах. Правда, ты с честью проходишь свою должность и принес, на ней не мало пользы: но на семинарской службе ты больше можешь принести пользы; ты человек способный и имеешь основательные понятия; тебе надобно готовиться к высшему служению. Впрочем, это говорю я не для твоего честолюбия, а к тому, что нам заблаговременно надобно приготовлять людей к высшим должностям и заранее испытывать их. В противном случае, вон какие истории выходят. – Вызывают, например, преосвященного Поликарпа²⁶³⁵ в Петербург за тем, чтобы отправить его в Иерусалим в миссию, не справившись наперед, способен ли он к этому важному делу. Мне этот старец не был лично известен никогда: но я имел о нём некоторое, впрочем не высокое, понятие по след. обстоятельству. Когда я был в Петербурге, он, бывши еще архимандритом, представил в Св. Синод переведенное им с новогреческого языка

—333—

толкование на какую-то книгу Св. Писания. Синод поручил мне рассмотреть этот перевод. Не говоря уже о том, что и самый выбор этого труда был неудачен: ибо новогреческий текст не есть подлинное толкование, а также перевод с древнего эллинского, – переводчик в примечаниях своих высказывал понятия о тексте 70 толковников весьма неосновательные, почитая его совершенно достаточным и чуть ли не богодухновенным». –

После такого возражения я замолчал и своим молчанием выразил совершенную покорность священной воле архипастыря.

Между тем совершился другой печальный случай в семействе моего доброго и искреннего друга, о. ректора Московской семинарии, архимандрита Леонида: 23-го числа скончалась его мать, Анна Ивановна Краснопевкова – добрая и благочестивая старица. 25-го числа, в день пр. Сергия, к которому семейство Краснопевковых питало особенное чувство благоговения, совершено было в семинарской церкви отпевание усопшей с особенными почестями: в отпевании участвовали и провожали до Пятницкого кладбища гроб три архимандрита: – сам о. Леонид, о. Игнатий (инспектор семинарии) и я.

30-го ч. получил я от брата ректора Моск. сем. о. Леонида, А.В. Краснопевкова записку следующего содержания:

«Ректор Моск. семинарии арх. Леонид и префект оной арх. Игнатий, один лежащий в своем кабинете на диване, а другой подле него сидящий поручают мне недостойному донести о. патриаршему ризничему арх. Савве, что в желании их трапезовать вместе, – а еще более лично поздравить о. Савву, нет, конечно, и не может быть ни малейшего сомнения, но, к сожалению, в этот день соединяются два обстоятельства: во-1-х, 9-й день по матушке о. ректора и во-2-х, ожидание в семинарию обер-прокурора и потому они не имеют возможности доставить себе удовольствие трапезовать в кремле, но все глубоко, глубоко и сердечно поздравляют со днем ангела и при первой возможности поздравят лично, а отец инспектор сильно надеется быть вечером».

А 1-го октября сам о. Леонид писал мне:

—334—

«Усерднейшие поздравляю вас со днем вашего ангела, сопровождая поздравления всеми благожеланиями преданнейшего вашего послуха.

Недавно обязывался я быть вашим именинным гостем, а вот пришлось отказываться и от приглашений, – не столько по приличию, сколько по действительной неспособности быть в обществе людей, соединенных удовольствием.

Может быть, это обстоятельство служит знамением того, что отныне дороги наши должны разойтись: молю Господа, чтобы не разошлись мы, по крайней мере, в чувствах взаимной о Христе любви.

Примите благосклонно мою чару, которая, может быть, пригодится на путь холодный, вам вскоре предстоящий. Её приносит вам искреннее чувство, столь-же, по крайней мере, чистое, как и благородный металл, из которого сделана эта путная чара».

Но путная чара эта осталась беспутною; мне не пришлось отправляться в путь. На ректорскую должность в Вифанскую семинарию, вместо меня, отправлен был мой добрый товарищ по академии, инспектор Моск. семинарии, о. архим. Игнатий. – Перемена эта произошла по милости А.Н. Муравьева. – Прежде, нежели преосв. митрополит послал о мне представление в Св. Синод, Муравьев приехал в Москву и в беседе с владыкою, узнав о его предположении назначить меня ректором Вифанской семинарии, со всею силою своего красноречия восстал против этого назначения. Он говорил: «архимандрит Савва ризничий примерный, а ректор будет он, может быть, рядовой; на ректорскую должность вы можете найти способного человека, а где вы возьмете такого человека на должность ризничего?»… Владыка уступил такой аргументации Андрея Николаевича и отказался от своего намерения. Таким образом, я остался, к великому утешению, при своих археологических и археографических занятиях, которые в это время я уже очень полюбил.

За кончиною преосв. Иннокентия, архиепископа Херсонского (26 мая), последовало в иерархическом мире движение, коснувшееся преимущественно Москвы. На Херсонскую вакантную кафедру быль перемещен (11-го июня), преосв. Димитрий (Муретов), епископ Тульский; на его

—335—

место, в Тулу, назначен (20-го июля) преосвящ. Алексий (Ржаницын), епископ Дмитровский, викарий Московский; в сан епископа Дмитровского возведен и рукоположен 6-го октября, с обыкновенною торжественностью в Московском большом Успенском соборе, ректор Моск. д. академии, и настоятель Московского Высокопетровского монастыря, архим. Евгений (Сахаров). – В должность ректора академии определен инспектор архим. Сергий (Ляпидевский) с предоставлением ему настоятельства в Высокопетровском монастыре. – Инспектором же академии назначен мой товарищ, профессор архимандрит Порфирий (Попов).

7-го октября писал я профессору Моск. академии А.В. Горскому, занимавшемуся вместе с К.И. Невоструевым описанием славянских рукописей Синод. библиотеки:

«В надежде на вашу ко мне благосклонность, решаюсь утруждать вас моею покорнейшею просьбою. Приготовляя к печати, по благословению владыки, алфавитный указатель всех рукописей Синод. библиотеки, как греческих, так и славянских, я привел вчерне этот труд почти уже к концу. Остановилось дело только за теми рукописями, кои находятся у вас. Посему покорнейше просил бы я вас на самое короткое время переслать мне, по приложенному ниже реестру, находящиеся у вас рукописи все в один раз, если это возможно, или мало-помалу, в несколько приемов. Если же для вас пересылка эта будет затруднительна: то не благоволите ли распорядиться поручить кому-либо (всего бы лучше доброму и любезному Сергею Константиновичу,²⁶³⁶ которого я постараюсь вознаградить своими услугами, какие ему понадобятся когда-либо от меня) – составить коротенькое описание этих рукописей по след. программе:

1) При описании рукописей единичного содержания, означить:

а) Заглавие сочинения, по возможности, подлинными словами, с показанием имени автора (или переводчика, если сочинение переводное, и времени перевода на слав. языке).

б) Материал рукописи.

—336—

в) Формат.

г) Почерк письма.

д) Век рукописи, а если есть приписки, то означить год написания, имя писца, и место, где писана рукопись.

е) Число листов.

ж) Имя владельца рукописи, если оно означено или место (монастыря, церкви и проч.), коему принадлежала.

з) Миниатюрные изображения с кратким их описанием и указанием листов, где они находятся,

2) При описании сборников, сверх выше писанного, требуется:

а) Если сборник заключает в себе статьи более или менее одинакового характера (напр. догматического, нравств. и пр.), обозначить его кратко: сборник статей такого-то содержания.

б) Если сборник состоит из двух, трех и не более пяти отдельных и разных сочинений: то желательно было бы, чтобы указана была каждая статья отдельно, с означением при том счета листов.

в) Если наконец в сборнике заключается слишком много и совершенно разного содержания статей, то, означив общий счет статей, указать из них только более примечательные, и в особенности статьи русские оригинальные.

Так или иначе, вы изволите распорядиться исполнить мою просьбу: для меня равно будет обязательно; но к этому осмелюсь присовокупить только одно – нельзя ли всё это сделать, как можно, поскорее. Вам без сомнения известно, что ожидает меня впереди».

В след за тем я просил доставить мне краткое описание еще 40 рукописей.

Александр Вас., исполнив мою просьбу, писал мне от 14-го числа:

«Честь имею препроводить к вам составленное по вашему предначертанию краткое описание из имеющихся у меня рукописей. Потрудился над этим делом Сергей Константинович.

За тем с ближайшими почтами имеете получить описание еще 28 №№, которые остались на моих руках. Эту работу приняли мы с Сергеем Константинычем на себя вместе.

—65—

IV. а) Внесенные председателями комиссий, производивших испытания студентов IV курса, списки с отметками баллов по ответам, данным ими на годичных испытаниях, кандидатским сочинениям, писанным ими на IV курсе, а также ответам и сочинениям их за первые три курса. – По рассмотрении сих списков и составлении списка за четыре года академического курса оказалось, что из 53 студентов IV курса 19 имеют в среднем выводе по ответам и сочинениям бал не менее 4½, 22 – не менее 4 и 2 – не менее 3. 10 студентов – Булгаков Дмитрий, Воскресенский Анатолий, Калюцкий Валериан, Крылов Сергей, Лапин Евгений, Лебедев Дмитрий, Преображенский Иван, Протопопов Василий, Светлов Анатолий и Славский Александр – не представили кандидатских сочинений. – Студентами, имеющими в среднем выводе по ответам и сочинениям балл ниже 4, получены за четыре года академического курса следующие не вполне удовлетворительные баллы: Багрецовым Леонидом: на устных испытаниях по Священному Писанию Нового Завета и истории философии – 2, по патристике и психологии – 3– и на семестровом сочинении по церковному праву – 3–; Спасоевичем Янко (черногорским уроженцем): на устных испытаниях – по библейской истории – 2½, по нравственному богословию 3– и на семестровом сочинении по догматическому богословию – 3–.

б) Отзывы преподавателей Академии о кандидатских сочинениях 43 студентов LIII-го курса:

1. Экстраординарного профессора Ивана Корсунского о сочинении студента Багрецова Леонида: «Книга Премудрости Иисуса сына Сирахова, как памятник греческого языка и словесности»:

«Сочинение г. Багрецова, после сравнительно краткого (стран. 1–59) введения, делится на две части: исагогическую (стран. 60–325) и филологическую (стран. 328–699) и завершается еще более, нежели введение, кратким (стран. 700–703) заключением. Во введении автор раскрывает важность предмета и плодотворность изучения его в научном отношении, указывает современный интерес исследования о книге Премудрости Иисуса сына Сирахова и постановку вопроса, устанавливает точку

—66—

зрения на предмет исследования, представляет план своей работы и перечисляет источники и пособия для неё. Часть первую подразделяет на три главы, из коих в первой (стран. 60–153) рассматривает книгу Премудрости сына Сирахова, как памятник библейской неканонической письменности и представляет «церковный взгляд на библейское достоинство этой книги»; – во второй (стран. 154–266) указывает место сей книги в ряду библейских книг, представляет её характер и содержание, при чем со стороны характера представляет её, как памятник библейской хохмической литературы, с выяснением и самого понятия «премудрости» (σοφία); и в третьей (стран. 267–325) рассуждает о времени происхождения рассматриваемой книги и перевода её с еврейского на греческий язык, с присоединением соображений о личности писателя её. Часть вторая, после вступления (стран. 328–349), изображающего политическое состояние народов иудейского и греческого во время происхождения книги Премудрости сына Сирахова и перевода ей, – изменения, происшедшие в языке греческом за то время и вид этого языка – κοινὴ διάλεκτος, подразделяется также на три главы, из коих в первой (стран. 350–651) автор обстоятельно исследует лексикографию книги Премудрости в греческом её переводе со стороны диалектологии, так называемых ἅπαξ λεγόμενα, отношения её к лексикону перевода LXX и классических писателей, а равно позднейших – иудейских, языческих и христианских – писателей, не забыв рассмотрением и чужеземные слова в книге Премудрости сына Сирахова; во второй (стран. 652–677) исследует «логическую организацию языка книги Премудрости», т. е. раскрывает психологические понятия в ней (для образца), метафоры, сравнения, олицетворения и аллегории, и в третьей (стран. 678–699) говорит об особенностях этой книги, как памятника греческого языка и словесности – стилистических, о достоинствах и недостатках её в греческом переводе. – Заключение представляет общие выводы из всего сказанного в изложении, особенно филологической части.

Хотя в конце сочинения (стран. 699 и дал., примечание) г. Багрецов с подобающею скромностью и указы-

—67—

вает на краткость времени, бывшего в его распоряжении, для полной обработки задуманного им труда: однако уже из сделанного нами очерка содержания и из объема этого труда видно, как много сделал он для такой обработки, как ясно представлял, широко поставил и правильно вел свое не легкое дело. Краткость времени, особенно в виду близости срока подачи сочинения, была причиною лишь следующих, правда весьма не желательных в таком труде и значительно понижающих достоинство его, недостатков: 1) автор не везде и не в одинаковой степени удовлетворительно обдумал и обработал бывший у него под руками богатый материал; и это должно сказать не только о второй, но и о первой, начальной, части его труда, в которой находится много лишнего, не необходимого для существа дела (напр. стран. 41–44; 63 и дал., примеч. и др.) и, наоборот, недостает иногда существенно необходимого для решения тех или иных вопросов (напр. стран. 106–107 не приведено выдающегося места Сир.10:5 о значении книжников в после пленное время). Во второй части лексикон слов греческих, встречающихся в книге Премудрости сына Сирахова, не редко лишен строгости алфавитного порядка (напр. стран. 406 и дал.; 445 и дал.); приведено много слов из этой книги, вовсе не важных для истории греческого языка (напр. на стран. 463–645) и наоборот, не приведено многих мест из области греческой письменности, в которых употребляются те или иные, более важные, встречающиеся в означенной книге, слова (напр. стран. 405, 444 и др.); недостаточно раскрыто значение многих из так называемых ἅπαξ λεγόμενα книги (стран. 357–372); не всегда обдумано цитаты из других писателей приводятся (напр. стран. 113, 343:460) и т. п. 2) Автор не сам переписывал свое сочинение; а просмотреть и проверить хорошенько ко времени подачи сочинения, очевидно, не успел; переписчик же был неисправный и при том, по всему заметно, весьма торопился делом. Это имело своим последствием множество недоразумений, пропусков, ошибок и описок как в греческом, так и в русском тексте сочинения, производящих очень неблагоприятное впечатление на

—68—

читателя (напр. стран. 114, 116, 117, 149, 155, 159, 186 и т. д., особенно 555 и 560). При всем том, как ясность плана, широта и правильность постановки дела исследования предмета, который доселе не был подвергаем обсуждению с рассматриваемой автором точки зрения в богословско-филологической, не только русской, но и иностранной, литературе, так и другие достоинства его сочинения, написанного языком довольно чистым и живым, опирающегося повсюду на непреложном основании Слова Божия и церковного предания (напр. стран. 3 и дал., 58 и дал., 69 и дал., 123 и дал. и др.) и представляющего, особенно со стороны лексикологии, очень ценные в филологическом отношении данные, по справедливости, дают полное право на присуждение ему степени кандидата богословия».

2. Экстраординарного профессора Александра Голубцова о сочинении студента Бачалдина Ивана: «Характер отношений церковных писателей к употреблению в церкви священных изображений до времени иконоборства»:

«Ни в одной стране христианского мира не развито столь сильно иконопочитание и не распространено в связи с этим так широко иконоупотребление, как в нашем отечестве. И нам думается, что на православном русском богослове лежит долг заняться историей иконопочитания – тем более, что, за исключением случайных заметок, мимоходных речей да полемических трактатов древнерусских книжников у нас ничего не имеется по данному вопросу. И в западной литературе, сколько знаем, также нет сочинений, которые нарочито трактовали бы этот предмет и были бы полезны православному читателю. В этой мысли и предложена была вышеназванная тема, при чем взявшемуся за неё было объяснено, в виду обширности и малообследованности предмета, ограничиться на первый раз знакомством с наиболее выдающимися церковными писателями до иконоборческого периода и изложить в систематическом виде то, что встретится у них по вопросу об употреблении в церкви священных изображений. С редкою в студенте серьезностью отнесся г. Бачалдин к делу и представил обширное сочинение (594+XX стрр. четкого письма). Выяснив в начале

—69—

введения основание и значение в духовно-религиозной жизни символики вообще, священных изображений в частности, он раскрывает затем смысл иконопочитания, доказывает согласие последнего со Свящ. Писанием и высказывает ту мысль, что Новый Завет в соединении с Ветхим заключает в себе богатый запас художественных образов и идей и должен бы благотворно повлиять на художественно-творческую деятельность в первоначальном христианском обществе. Но чувственное направление классического искусства в период появления христианства и еще более опасения, как бы с допущением изображений в христианскую среду не ввести в неё идолопоклонства, были причиною нерасположения и даже неприязненного отношения к священным изображениям первых христианских писателей. Подробным рассмотрением взглядов последних по данному вопросу и начинает г. Бачалдин самое исследование. Отметив в начале первой главы всё, так или иначе относившееся к его предмету в сочинениях мужей апостольских, он подробно излагает потом отрицательные суждения по вопросу об изображениях Божества Иустина мученика, Мелитона Сардийского, Арнобия, Лактанция, Минуция Феликса, Оригена, исходившего в своем отрицании священ. изображений не столько из понятия о вездесущии, невидимости и неизобразимости Божества, как то делали большинство его предшественников, сколько из возвышенного представления о природе и свойствах человеческой души; Евсевия Кесарийского и сходного по воззрениям с ним Епифания Кипрского. Познакомив с крайними взглядами двух последних, автор задается вопросом: был ли Евсевий по природе противником искусства и вообще как относились к произведениям последнего все другие древне-христианские писатели? Изложив мнения апологетов, он останавливается преимущественно на Тертуллиане, как наиболее типичном представителе неблагоприятных отношений к искусству, распространявшему и поддерживавшему своими произведениями языческое идолослужение, а также на Татиане и Феофиле Антиохийском. Следы более сочувственного отношения к искусству вообще и священным изображениям в частности автор находит в сочинениях Афинагора Афиня-

—70—

нина, Иринея Лионского и особенно Климента Александрийского, которые стоят, по нему, на полпути от апологетов к писателям последующего времени. Признание христианства господствующей религией, явно покровительственное отношение Константина Великого и ближайших его преемников к произведениям искусства, а главное – постепенный упадок язычества должны были благоприятно отозваться как на состоянии и характере древне-христианского искусства, так еще более на отношении к произведениям последнего представителей богословской мысли того времени. И действительно, почти все отцы и учителя церкви IV и первой половины V-го вв., обнаруживающие в своих творениях нередко весьма близкое знакомство с областью искусства, одни в большей, другие в меньшей степени сочувствовали последнему. Цель, с которою допускали они употребление священных изображений, понималась ими однако-же различно, и это дает нашему автору основание подразделить писателей данного времени на три группы: к первой – он относит Ефрема Сирина, Григория Богослова, Григория Нисского, Астерия Амасийского и Василия Великого, видевших в священных изображениях не только мощное религиозно-воспитательное орудие, но и средство к удовлетворению эстетических потребностей человеческой природы; ко второй – Иоанна Златоуста, Нила Синайского и бл. Августина, допускавших изображения в видах нравственного назидания, но не в целях эстетических, и, наконец, к третьей – Амфилохия Икопийского, Афанасия Великого, Аврелия Пруденция, Павлина Ноланского и Кирилла Александрийского, не достаточно подробно высказавших свои взгляды на цель употребления священных изображений. Но как рано начинается религиозное отношение к последним, когда появляется в собственном смысле чествование святых икон? Ответом на это служит у автора вся третья глава. Основываясь на целом ряде данных прямых и еще более косвенных из апологетов и последующих церковных писателей, он излагает историю употребления христианами крестного знамения и изображений креста, лиц святой Троицы, ангелов и святых и следит за ходом постепенного раскрытия и уяснения церковными писателями,

—71—

в особенности бл. Августином, идеи христианского чествования святых икон. Иконопочитание, всё более и более распространявшееся между христианами и усилившееся особенно в V и VI вв., неминуемо должно было встретить возражения со стороны своих противников и вызвать на защиту лиц, сочувствовавших ему. Рассмотрению нападок на иконопочитание со стороны некоторых еретических сект и отчасти иудеев и магометан и обзору писателей VI–VII стт., с той или другой стороны касавшихся свящ. изображений, защищавших их от иконоборцев и всё более и более раскрывавших положительное учение о почитании икон и поклонении им (Антипатра, еп. Бострийского, Феодора Чтеца, Григория Турского, Анастасия Феопольского, Софрония Иерусалимского, Григория Двоеслова, Симеона Столпника младшего, Анастасия Синаита, Иоанна Фессалоникского, Стефана Бострийского, Григория Омиритского и Леонтия Пентапольского) и посвящена IV и последняя глава сочинения. – Уже из сказанного легко видеть, как широко понял автор свою задачу и сколько стараний должен был приложить к её выполнению. Перечитать большую часть отцов, деяния VII вселенского собора и некоторых церковных историков, хотя бы и в переводе на русский язык, уже составляло немалый труд. Но автор многое должен был и сам переводить: из Арнобия, Тертуллиана, Оригена, Евсевия, бл. Августина, Павлина Ноланского, Григория Двоеслова и других. Не раз приходилось ему сличать с подлинником наиболее важные для него места из существующих переводов. Но труд, понятно, не ограничивался одним прочтением. Автор не довольствовался механической выборкой из святоотеческих творений мест, относившихся к его теме, всюду брал их в контексте, сопоставлял с другими однородными местами; словом, пытался уяснить себе общий взгляд, всё мировоззрение того или другого писателя, и это особенно в том случае, когда последний касался стороной занимавшего автора вопроса. Без преувеличения можно сказать, что автор всесторонне познакомился с предметом и собрал обильный материал для решения поставленного ему вопроса; но обработать его вполне он

—72—

не успел. И прежде всего в сочинении не замечается удачно составленного и во всех мелочах продуманного плана. Автор рассматривает церковных писателей то в порядке хронологической последовательности, то руководится сходством в их воззрениях. Эта двойственность сопровождалась для него тем неудобством, что к одному и тому же писателю ему приходилось не раз возвращаться. В результате получались неизбежные повторения (282–284, 291–294, 462, 465, 477–479, 490–492, 493–494 и мн. др.). Отсутствием строго обдуманного плана мы склонны объяснять отчасти не вполне естественные, логическою последовательностью мыслей не вызываемые переходы от одних рассуждений и речей к другим. Автор, идя к намеченной цели, иногда уклоняется в сторону от предмета. Богатый материал, собранный по вопросу, по-видимому, подавлял при этом писавшего, и он не всегда умело пользовался им и зачастую приводил его в сыром виде – в ряде обширных и дословных выдержек. Последние значительно вредят внешней стороне сочинения, написанного, за исключением немногих неудачных и неточных выражений (фигуративные символы, рассудительный диалектик, писатель-сомнитель, синтез выдержек, человеческий вм. человекообразный, святой вм. священный и т. п., стрр. 17, 21, 25–26, 30, 48, 62, 142, 166, 171, 234, 235, 434, 448. 452, 480–481, 488 и друг.), языком простым, правильным и научно-серьезным. Будет очень жаль, если автор из своего содержательного сочинения не сделает полезного применения. Предмет, взятый им, очень сложный и трудный и над ним нужно еще много работать, чтобы довести сочинение до конца; но есть в последнем главы (первая и вторая), которые довольно легко можно было бы обработать в виде отдельных статей для печати. Принимая во внимание широкое знакомство автора со святоотеческой литературой и своим предметом, незаурядные познания его в древних и отчасти новых языках и достаточные сведения в русской археологической литературе, относившейся к его вопросу, признаем его сочинение очень хорошим, вполне заслуживающим степени кандидата богословия».

—73—

3. Доцента Ивана Попова о сочинении студента Белавенцева Семена: «Св. Григорий Чудотворец»:

«Сочинение состоит из введения и двух глав. Во введении выясняется значение, которое имел св. Григорий в церкви его времени, и дается краткое обозрение источников и литературы предмета. Первая глава посвящена изложению биографических сведений о св. Григории. Вторая представляет собою довольно подробный трактат о его сочинениях. Догматического учения св. Григория и положения этого учения в истории христианских идей автор кратко и мимоходом касается при изложении содержания сочинений св. Григория.

Автор в достаточной мере ознакомился с содержанием сочинений св. Григория, а также и с большею частью прямых и важнейших пособий. Заслуживает похвалы и избранный им метод исследования. Разнообразные мнения, высказанные в литературе по тем или иным частным вопросам, автор рассматривает в хронологическом порядке их появления и вносит к ним поправки и дополнения на основании новых и лучших исследований. По всем вопросам автор останавливается на новейших и наиболее обоснованных ответах. Отсюда видно, что по своему общему характеру работа автора всецело компилятивная. Он не исследователь предмета, а собиратель выводов, к которым пришло научное исследование. Но и выполнение этой узкой задачи не вполне безукоризненно. Оно могло бы быть гораздо обстоятельнее и полнее. Между тем, по некоторым вопросам в сочинении имеются лишь краткие заметки. В работе заметна спешность, проявляющаяся в постепенном уменьшении тщательности и обстоятельности по мере приближения к концу.

Степени кандидата богословия автор достоин».

4. Доцента Василия Мышцына о сочинении студента Введенского Дмитрия: «Учение Ветхого Завета о грехе»:

«Сочинение г. Введенского состоит из краткого введения, в котором указана литература предмета, и четырех глав.

В первой главе – о сущности греха (стр.1–68) – автор рассматривает еврейские наименования греха и приходит к выводу, что они не дают достаточного материала для полного выяснения сущности греха. Все они опре-

—74—

делают грех, как уклонение от нормы, от правильного пути и истинной цели, но что составляет в данном случае норму, из анализа наименований не видно. За уяснением этого автор обращается к библии и здесь едва не на каждой странице видит ясное указание на то, что нормой, нарушение которой составляло грех, служила для ветхозаветного человека всегда воля Божия. Но эта норма, будучи в сущности неизменна, в своих обнаружениях развивается и совершенствуется в зависимости от нравственного состояния человека. Первоначально она являлась сознанию человека в форме обычаев и нравов, как выражений воли Божией («так не надлежало делать» – Быт.34:7; «как не делают» – Быт.20:9). Отсюда и грех был уклонением от нравов и обычаев, рассматриваемых как выражение воли Божией. Со времени синайского законодательства нравственной нормой является закон («Мои законы исполняйте» – Лев.18:4), хотя не потеряли совсем значения её и обычаи («ибо не делается так в Израиле, не делай этого безумия» – 2Цар.13:12). В период пророческий посредствование между волею Божиею и волею человека, являющееся сначала в нравах и обычаях, а потом в законе, начинает стушевываться. Воля человеческая становится у пророков, так сказать, лицом к лицу с Божественной волей и нравственные требования делаются глубже и выше. В зависимости от этого углубляется и понятие греха.

Во второй главе (69–139 стр.) – о субъекте или носителе греха – автор настаивает на необходимости различать в речи о грехе род и индивидуум. Человек, как член рода, подвержен всеобщей, врожденной греховности, как индивидуум он – носитель личных грехов. Это различие объясняет видимое противоречие между местами библии, где все люди без исключения представляются грешными, и местами, где говорится о праведности некоторых лиц. Мысль о всеобщности греха выражена, по автору, уже в Быт.6:5; 8:21; особенно же много свидетельств в подтверждение её автор находит у пророков. Основание всеобщности греха Ветхий Завет полагает в врожденности его. Автор приводит и анализирует ветхозаветные свидетельства в пользу этого.

—75—

В третьей главе (140–277) автор исследует ветхозаветное учение о происхождении греха. Здесь он дает подробный анализ библейскому повествованию о грехопадении, опровергает аллегорическое и мифическое толкование его и раскрывает положительный смысл повествования. В конце главы он объясняет места библии, в которых виновником зла является, по-видимому, с одной стороны Бог, с другой – плоть.

В четвертой главе (277–354) автор говорит о следствиях греха, разумея под ними физическое зло и смерть. Объективное наказание за грех, как и субъективное сознание вины, с библейской точки зрения, рассматриваются, по автору, не как нечто привходящее отвне, но лишь как простое следствие, вытекающее из греха и возвращающееся на самого же виновника. Автор подтверждает это многими местами из библии и в тоже время объясняет места, по-видимому, противоречащие этой мысли, напр. о наказании до третьего и четвертого рода. Однако автор оговаривается, что не всякое зло физическое есть, по учению Ветхого Завета, наказание. Оно может иметь значение воспитательного средства. Исследуя ветхозаветное учение о смерти, автор говорит о возможности бессмертия для первых людей и опровергает рационалистический взгляд, по которому смерть представляется в библии следствием не греха, а тленности человеческой природы. В заключении (354–363 стр.) автор кратко говорит о средствах прощения, «покрытия» греха, по учению Ветхого Завета.

Главнейшим и весьма важным достоинством сочинения г. Введенского, как видно уже отчасти из краткого изложения его содержания, служит правильное понимание задачи труда и вполне соответствующий ему метод. Автор не вдается ни в догматические, ни тем более в философские умозрения на почве библейской. Он не исходит из общих отвлеченных и догматических положений и не привязывает к ним механически ветхозаветных понятий и представлений. Его задача – собрать и уяснить весь относящийся к его предмету библейский материал и, придерживаясь устанавливаемой в самой библии связи понятий, привести его по возможности в систему. От этой

—76—

задачи автор почти никогда не отступает. Отсюда сочинение его получило характер систематического экзегеза. Таково оно и должно быть по нашему мнению.

При такой постановке дела автору нельзя было черпать свои положения «от своего разума», но необходимо было главным образом и первее всего изучить библию по интересующему его вопросу и ознакомиться с результатами изучения библии другими. Вообще то и другое сделано было автором в достаточной степени. Видно, что он не ограничился готовыми собраниями ветхозаветных цитат, имеющимися в бывших у него под руками трудах, но самостоятельно изучал библию и извлекал из неё необходимый для него материал. В видах более основательного и беспристрастного уяснения последнего, автор ознакомился с весьма многими учеными трудами, большею частью конечно иностранными, частью косвенно, частью прямо относящимися к его предмету. Кроме различных латинских и немецких комментариев на Ветхий Завет (Корнелия-Ляпида, Лянге, Кейля, Штракка и Цокклера, Кнабенбауера, Баумгартена, Кнобеля, Делича и др.) и библейских богословий (Шульца, Дилльмапа, Кайзера, Сменда, Олера, Бестманна, Гофмана и др.), автор пользовался прямо относящимися к его теме трудами Клемена, Мюллера, Филиппи, Умбрейта, Бретшнейдера, Краббэ и др. Из всех этих трудов автором постоянно приводятся выдержки всегда с точной цитацией. Так как большая часть этих ученых имеет свой односторонний и предвзятый взгляд на предмет, то автору весьма часто приходилось полемизировать с ними. Однако полемика эта большою частью ведется, как и следовало, на почве экзегеза и притом занимает в сочинении обычно второстепенное место, будучи помещаема большею частью под строкой.

Результатом правильной постановки вопроса, верного метода и значительного знакомства с литературой предмета является у автора всестороннее и вообще беспристрастное раскрытие ветхозаветного понятия о грехе. Правда в частностях у г. Введенского можно находить и пробелы, таковы: 1) рассматривая еврейские наименования греха, он не видит в них указания на различие в

—77—

степени греховности и вообще нигде не говорит о том, различал ли Ветхий Завет в грехе степени преступности в зависимости от степени участия в нём сознания и свободы? 2) не с достаточною обстоятельностью и убедительностью решает вопрос, в каком смысле Бог представляется в В. З. ожесточающим сердце, и мало объясняет известное трудное место из Ис.6:9–10; 3) мысль автора, что наказание в В. З. мыслится как непременное следствие греха, падающее лишь на самого виновника его, нуждается не только в обосновании, но и в проверке. Но эти и некоторые другие, указанные нами на полях сочинения, недочеты мало влияют на общий ход ученой работы г. Введенского и без особенного труда могут быть им восполнены при рекомендуемом ему нами издании сочинения в свет. Посему мы считаем г. Введенского не только достойным степени кандидата богословия, но и застуживающим особой похвалы».

5. И. д. доцента Ильи Громогласова о сочинении студента Горчукова Мирона: «Взгляд древнерусских людей на латинство, в связи с вопросом о происхождении раскола»:

«Сочинение г. Горчукова представляет обширное исследование о значении древнерусского взгляда на латинство, как одного из весьма важных факторов, подготовлявших почву для нашего так наз. старообрядческого раскола. Частнее автор во «введении» к своему труду (стр. 1–8), после краткого вступительного замечания о руководящих началах книжно-обрядовых исправлений патриарха Никона и протеста его противников, указывает задачу своего исследования в раскрытии того, во-первых, как упомянутый взгляд на латинство в самый период своего установления отразился на характере древнерусской религиозности; во-вторых, как повлиял он на развитие русского религиозного самосознания в антигреческом направлении, и наконец, в-третьих, как заявил он себя в самой истории возникновения раскола. Сообразно этому и самое исследование разделено на три главы.

Первая из них (стр. 8–139), согласно указанному плану, посвящена выяснению происхождения известного крайне-отрицательного взгляда наших предков на латин-

—78—

ство и влияния этого взгляда на развитие обрядоверного направления древнерусской религиозности, так печально заявившего о себе в факте возникновения у нас так наз. старообрядческого раскола из-за обрядовых перемен. Воспользовавшись для своей цели всею наличностью относящихся сюда источников, в ряду которых первостепенное значение принадлежит многочисленным памятникам греко-русской полемики против латинства, автор на основании их представил превосходный очерк указанного содержания, замечательный по тщательности анализа исторических данных, стройности концепции и мастерству изложения добытых результатов. Это – лучший по обработанности отдел рассматриваемого сочинения, который по своим качествам один был бы достаточен для признания за автором права на искомую им степень. – Вторая глава (стр. 141–340) подробно изображает процесс распространения тех же отрицательных взглядов с латинян на христиан православного Востока (будто бы «предавших православную веру в латинство» и за это подвергшихся политическим бедствиям, создавшим еще новые опасности для греческого православия) и возникшего на этой почве противопоставления местно-русских особенностей церковного обряда, как православных, обрядовым особенностям греческой церкви, как носящим на себе печать латинского еретичества. Этот процесс патологического роста религиозно-националистической исключительности, резко обнаружившейся в религиозном сознании русских людей XVI–XVII вв. и приведшей их к незаконному усвоению вселенско-догматического значения обрядовым особенностям своей местно-национальной церкви, изображен автором весьма обстоятельно и полно. Лучшие качества рассматриваемого труда: тщательность исследования и строгое соответствие выводов раскрытым историческим данным заявляют себя и в этой главе; но со стороны своей стройности этот отдел сочинения несколько уступает предыдущему. Главным недостатком здесь, впрочем – вполне извинительным, является стремление автора подробно обследовать не только те стороны изучаемых явлений, которые имеют для него прямой интерес, но также и те, которые лишь соприкасаются

—79—

с его основной задачей. Так, напр., автор с излишнею, на наш взгляд, подробностью останавливается на истории двух обрядовых особенностей – сугубой аллилуии (стр. 203–235) и двуперстия (стр. 235–276), тогда как для его целей было бы вполне достаточно, не повторяя общеизвестного, ограничиться указанием процесса усвоения названным особенностям догматического значения, а противоположным обрядовым формам – значения «латинских ересей». Стремление к всеисчерпывающей полноте выяснения всех частностей, встречающихся на пути исследования, влечет за собою и другую невыгоду для автора, заставляя его иногда высказывать суждения и мнения по частным, мимоходом затрагиваемым, вопросам (напр. относительно времени происхождения повести о белом клобуке – стр. 291–294 и т. п.) не достаточно основательные. – Тот же самый недостаток замечается и в третьей главе (стр. 341–516), выясняющей, как отразились вышеуказанные древнерусские воззрения в протесте против известных книжно-обрядовых исправлений п. Никона, вытекавших – по мысли автора – из ясно сознанной идеи вселенской Церкви. Значительная часть этой главы посвящена слишком подробному для целей автора и не вызываемому положением этого предмета в существующей литературе изложению обстоятельств, произведших на Руси в XVII в. перемену взгляда на греков в смысле восстановления доверия к их православию. В то же самое время упомянутый сейчас взгляд на основной принцип исправительной деятельности п. Никона, разъясняемый в этой главе и представляющий весьма большой апологетический интерес, остается скорее верованием автора, чем вполне обоснованным научным тезисом его сочинения. Впрочем, основная задача и этой главы – выяснение взгляда расколоучителей на церковные исправления, как на «отступление к римскому костелу», и на новоисправленные книги и обряды, как на признаки латинского еретичества, замутившего собою чистое православие русской земли – выполнена автором с такою основательностью, что вполне примиряет читателя с только что указанным недостатком.

Обращаясь к оценке сочинения г. Горчукова в целом,

—80—

нужно сказать, что оно представляет собою труд вполне научный, серьезный и талантливый. С замечательной полнотой изучивши свои первоисточники и литературу, автор на основании их всесторонне обследовал свой предмет и пришел к результатам сколько серьезным в научном отношении, столько же доброкачественным и в интересах полемических. От срочного студенческого сочинения едва ли можно желать больше того, что сделано г. Горчуковым. Поэтому признаю его произведение не только превосходным в качестве кандидатской диссертации, но и заслуживающим особого поощрения».

6. Заслуженного ординарного профессора Николая Каптерева о сочинении студента Державина Николая: «Патриарх Иоаким»:

«Сочинение студента IV курса Николая Державина под заглавием: Патриарх Иоаким, представленное им для получения ученой степени и очень обширное по объему (896 стр.), состоит из девяти глав.

В первой главе автор говорит о происхождении Иоакима, его воспитании, жизни до монашества, о пострижении в монахи, о прохождении им различных должностей в разных монастырях, о его видной деятельности на соборе 1667 года, о его поставлении в новгородские митрополиты, а потом и в патриархи московские.

В следующих восьми главах автор очерчивает разностороннюю деятельность Иоакима как патриарха московского. Здесь с большою подробностью, часто словами подлинных документов, извлекаемых им по большей части из разных печатных изданий, а иногда и из рукописей, он изображает патриарха Иоакима: 1) как неустанного, самого энергичного борца с расколом, сильно волновавшим тогда русское общество и даже заявившим себя открытым бунтом в Москве; 2) как деятельного, осторожного и мудрого руководителя в деле продолжения исправления русских церковно-богослужебных книг; 3) как ревнителя достоинства и чести московской патриаршей кафедры, значение и сферу власти которой он значительно расширил чрез подчинение киевской митрополии московскому патриарху; 4) как ревностного охранителя строгого русско-греческого неизменного православия,

—81—

на которое могли влиять вредным образом явившиеся в Москву южно-русские ученые, воспитанники латинских школ, и потому сознательно или несознательно распространявшие в Москве различные латинские воззрения; 5) как ревностного деятеля при открытии в Москве Славяно-греко-латинской Академии, которой он всячески покровительствовал, придав обучению в ней строго православный греческий характер при посредстве известных учителей – братьев Лихудов; 6) как ревностного и предусмотрительного борца против пропаганды в московском царстве католичества и протестантства, которые стремились тогда прочно утвердиться в Москве с целью распространять здесь между православными свое учение; 7) как заботливого и деятельного администратора, старавшегося ввести во всё церковное управление большую правильность и порядок, старавшегося о большей материальной обеспеченности белого духовенства, о его большей независимости от светских властей и светских архиерейских чиновников; 8) как заметного политического деятеля, принимавшего иногда живое участие во многих тогдашних политических событиях, и как выдающегося общественного деятеля, особенно сердечно заботившегося о больных, престарелых, сирых, вдовах и бедных, для которых им устроялись в Москве на церковные средства особые дома-приюты.

Из сказанного очевидно, что автор постарался в своем исследовании изобразить деятельность патриарха Иоакима во всей её полноте и разнообразии, что ему вполне и удалось, так что сочинение г. Державина представляет подробный и обстоятельный выборку – свод всего, что ранее писалось и известно было о патриархе Иоакиме. И если автор не вносит в свое исследование каких-либо новых данных, извлекаемых из неизданного доселе архивного материала, не открывает новых точек зрения на предмет и новых перспектив в его разработке; за то автор с замечательным трудолюбием и усидчивостью собрал в своем сочинении всё то, что ранее где-либо писалось и известно было о патриархе Иоакиме, его времени и деятельности, а это потребовало от него, в виду крайней разбросанности материала по разным изданиями,

—82—

книгам, книжкам, журналам, брошюрам и т. под., огромного усидчивого труда и очень много времени, почему, вследствие ограниченности срока работы, ему только и возможно было привести в порядок собранный им обширный материал, по необходимости отказавшись от его самостоятельной детальной разработки».

7. Доцента Ивана Попова о сочинении студента Дмитревского Ивана: «Евагрий Понтянин»:

«Обширному сочинению г. Дмитревского предпосылается обстоятельное обозрение источников и пособий, которое дает наглядное представление о современном положении вопроса. Затем следует введение, посвященное общей характеристике эпохи. Самое исследование по естественному плану распадается на несколько глав. В первой даны биографические сведения об Евагрии. Во второй и третьей речь идет о сочинениях Евагрия подлинных и неподлинных, сохранившихся до наших дней и утраченных. В четвертой главе систематически излагается учение Евагрия. В пятой исследуется вопрос о влиянии на Евагрия Василия Великого, Григория Богослова, Григория Нисского, препп. Антония, Макария и вообще аскетических воззрений того времени. В шестой главе излагается история осуждения Евагрия. Заключением служат приложения, выделенные из текста, чтобы не нарушать целостности впечатления.

Сочинение г. Дмитревского не чуждо некоторых, правда не крупных и извинительных недостатков. Так, напр. его введение составлено слишком поверхностно и односторонне и имеет мало отношения к самому труду, потому что ничего в нём не уясняет. Для систематического изложения учения Евагрия автором избран неудобный принцип деления, который заставил его касаться одного и того же пункта в нескольких отделах и привел к повторениям. Избрание этого принципа объясняется похвальным желанием автора излагать учение Евагрия по системе, свойственной самому этому писателю, но, к сожалению, замысел этот неисполним вследствие утраты многих сочинении Евагрия. Встречаются ошибки, происходящие от невнимательного отношения к свидетельствам, и неясное понимание некоторых мыслей Евагрия, которого можно было бы избежать при той начитанности в аскети-

—83—

ческой литературе, которую автор обнаружил. Сочинение, написанное в общем тоном деловым, на некоторых страницах содержит отступления, которые тем нежелательней, что в них слышится ирония, не гармонирующая с общею серьезностью труда.

Все отмеченные недостатки, имея совершенно частный и случайный характер, извинительны и до некоторой степени неизбежны в каждом труде. К тому же они окупаются несомненными достоинствами сочинения г. Дмитревского. Уже краткое изложение его содержания показывает, что оно представляет собою вполне законченное целое и охватывает предмет со всех сторон. При современном состоянии источников тема может считаться исчерпанной, и в труде г. Дмитревского можно сделать только мелкие поправки и изменения. Кроме полноты исследования в качестве второго крупного достоинства сочинения нужно отметить вполне научное отношение его автора к источникам и пособиям. Прежде чем пользоваться источником, он всегда старается установить степень его исторической достоверности. Вся литература предмета, доступная автору, старательно им собрана и критически проверена. Некоторые отделы сочинения (напр. 5 гл.) составлены вполне самостоятельно. В числе пособий автор пользовался исследованием Цоклера (Zöckler. Evagrius Pontikus), но не смотря на подробность этого сочинения, он сумел возвыситься над ним и внести к нему многочисленные поправки и дополнения. Кроме этого, он сличил древние славянские переводы, сохранившиеся в рукописях академической и лаврской библиотек. С внешней стороны работа выполнена очень тщательно и даже снабжена географической картой.

Степени кандидата автор вполне достоин».

8. Ординарного профессора Николая Заозерского о сочинении студента Доброленского Павла: «Законодательство Петра Великого относительно обручения и брака»:

«Довольно обширное (I–VI; 1–513) сочинение студента Н. Доброленского состоит из предисловия, введения и семи глав.

В предисловии автор изъясняет задачу, метод и план своего сочинения.

—84—

Соответственно задаче – представить полное изложение законодательства Петра Великого о браке в связи с историческим освещением современного ему состояния общества, автор во введении и представляет характеристику общественных и семейных нравов пред реформою Петра. В довольно пространном (1–74) очерке автор главным образом и несколько преувеличенно рисует картины деморализации древнерусской семьи, зависевшей от жалкого положения женщины в семье и обществе и в грубом воззрении на брак, как на договор, заключаемый родителями жениха и невесты без согласия и ведома этих последних. Отсюда первою заботою великого преобразователя и было уничтожение затворничества женщины и возвышение её личного достоинства и общественного положения (стр. 75–87). Но еще сильнейшая причина неблагоустройства семейного заключалась в самом способе заключения обручения и брака, утвердившемся долгим обычаем. Обручение заключалось в форме договора – «рядною записью» с весьма значительною неустойкою – «зарядом», делавшею невозможным для бедного человека нарушение договора, хотя бы условленный брак и был ему противен. В главе II-й автор и представляет яркое изображение этого древнерусского способа заключения обручения и брака, а затем представляет законодательство Петра, предоставляющее жениху и невесте право беспрепятственно выражать свое согласие или несогласие на брак и установляющее шестинедельный промежуток между совершением обручения и брака с тою именно целью, чтобы доставить жениху и невесте возможность достаточно познакомиться друг с другом и так. образом вполне сознательно и свободно по взаимному влечению вступить в брак. В гл. III-й (197–242), носящей заглавие: порядок совершения брака, автор говорит сначала о «венечных памятях», как необходимых документах для совершения брака, выдававшихся в древней Руси епархиальным начальством, и о венечных пошлинах, взимавшихся при этом в казну епархиального архиерея. При Петре Великом эти венечные памяти и пошлины оставлены в прежней силе, только последние (т. е. пошлины) получили иное назначение (не в пользу архиерея, а на лаза-

—85—

реты). Затем, под особою рубрикою «обручение» автор снова говорит о вышеупомянутом законе Петра, назначающем шестинедельный промежуток между обручением и венчанием, наконец – о некоторых изменениях в чине венчания и об обязательном введении при церквах метрических книг. Глава IV-я посвящена весьма обстоятельному обозрению законодательства о смешанных браках с основательной оценкой его с канонической точки зрения. Глава V-я (391–448) представляет обозрение законодательства Петра о расторжении брака – преимущественно об основаниях брачного развода. Глава VI (449–495) под рубрикою: личные и имущественные права супругов – тщательно отмечает в петровском законодательстве как подтверждение исконных начал русского гражданского права по данному предмету, так и некоторые отличия, введенные самостоятельно Петром (напр. закон о единонаследии). Глава VII и последняя (495–513) под рубрикою: «компетенция законодательства по брачным делам» имеет характер заключительной по отношению к целому сочинению. В ней автор раскрывает ту мысль, что поскольку в христианском браке соединяются элементы религиозно-нравственный и гражданский; то отсюда проистекает и двоякая компетенция законодательства и суда по делам брачным – церковная и государственная. Так было в Византийской империи, где законодательство по брачному праву явилось результатом совместного действования власти церковной и государственной. Но в древней Руси все дела о браках ведала исключительно церковная власть по тем законам, какие были выработаны в Византии. Русская государственная власть не входила в эти дела и это обстоятельство служило причиною многих неурядиц и в нашем семейственном праве и в самых судах церковных: так как Церкви приходилось очень часто ведать дела гражданского и уголовного свойства, совершенно не свойственные её призванию. Заслуга Петра Великого в данном случае в том, что он положил начало разделения в брачном и семейственном праве элементов права церковного и права гражданского и лишь первые оставил за церковным судом, отнеся вторые в сферу ведения гражданских судов. Положенное Петром начало

—86—

разделения ведомства церковного и гражданского судов по праву брачному и семейственному поддерживалось во всё последующее время и сохраняется по ныне.

Как можно судить уже по этому изложению содержания рассматриваемого сочинения, оно отличается полнотой исследования данного предмета. Действительно автором весьма усердно изучено законодательство Петрова времени; но этого мало. Автор приложил труд и к изучению раннейшего церковного законодательства по брачному праву и с этим последним поставил в связь законодательство времени Петра; наконец он во многих случаях проследил и позднейшую его судьбу. Таким образом, метод исследования автора можно вполне признать историко-критическим.

Но богатое содержанием сочинение студ. Н. Доброленского далеко не везде безукоризненно по внешней обработке. Общий недостаток автора – многословие и широкое изложение. Нередко, особенно в первой половине встречаются и повторения. Так., напр., автор многое повторяет в первой своей главе из того, что сказано было уже во введении. Об обручении он говорит в двух главах – в I-й и в II-й.

Признаю сочинение вполне удовлетворительным для присуждения автору ученой степени кандидата богословия».

9. Ординарного профессора Николая Заозерского о сочинении студента священника Добросердова Иоанна: «Сравнительное обозрение мероприятий относительно церковного благоустройства, предначертанных соборами Стоглавым и Большим Московским 1667 года»:

«Названное сочинение, довольно обширное по объему (1–23+1–490) представляет собою законченное и довольно тщательно по внешности обработанное исследование избранного автором предмета.

Самому исследованию предпосылаются вводные части: предисловие (1–23) и введение (1–71). В предисловии автор сначала раскрывает мысль о важности изучения памятников права вообще и памятников церковного права в частности и об особенном интересе и важности постановлений соборов Стоглавого и Московского 1667 г., составляющих предмет его сочинения, за тем предла-

—87—

гает дов. полный перечень источников и пособий для изучения своего предмета.

Во введении, которое автор назвал для чего-то «вместо введения», предлагается историческое изложение обстоятельств, при которых и по поводу которых составились два названных в теме церковных собора.

Самое обозрение и исследование постановлений того и другого соборов расположено у автора в следующих четырех главах.

В главе первой излагаются мероприятия относительно исправления чина и совершения богослужения раздельно обоих соборов Стоглавого (83–175) и Московского 1667 г. (175–224).

Во второй – мероприятия касательно церковного управления и суда как собора Стоглавого (стр. 225–273), так и Московского (стр. 274–320).

В третьей – мероприятия относительно религиозно-нравственной жизни духовенства и мирян собора Стоглавого (321–355) и собора 1667 года (356–392).

В четвертой – автор представляет сравнительную оценку, каноническую основательность и значение постановлений обоих соборов для церковного законодательства последующего времени (392–476).

Свое исследование автор оканчивает заключением (476–490), в котором высказывает свои впечатления, вынесенные им из обстоятельного изучения соборных постановлений. Он именно говорит здесь, что изучение постановлений того и другого соборов утвердило его в убеждении, что церковное законодательство всегда должно быть консервативно, «при всём разнообразии и изменчивости форм церковной жизни в различные периоды она должна иметь одни постоянные (лучше бы сказать устойчивые) начала, что эти начала не суть произведения истории, но коренятся во внутреннем существе самой природы церкви, как духовно-нравственного организма» (стр. 476–477).

Но эта устойчивость основных начал законодательства или этот консерватизм его не исключают и не должны исключать обязанности законодателя отдавать дань требованиям времени, развивать эти начала, вносить новые эле-

—88—

менты в кодекс, именно как приспособление к потребностям жизни. Отсюда, при единстве общего характера постановлений того и другого соборов (Стоглавого и Московского 1667 г.) замечается и довольно ощутительная разность. Стоглавый собор «старается держаться исключительно на исторической точке зрения: его основное начало – предание, но цель – возвращение к этому преданию… Большой Московский собор 1667 г., не отвергая важности предания, делал попытки проверить его с точки зрения теоретической богословской мысли… Здесь ясно уже стремление отнестись критически к традиционным формам и условиям жизни, очистить их от случайных наростов и раскрыть их истинный смысл» (стр. 484–486)… «Но вообще в обоих памятниках русское церковное право заявило главным образом свой вполне историко-консервативный характер: новые узаконения не столько отменяли предшествующие, сколько дополняли и уясняли их» (стр. 487).

В общем сочинение студ. священника Иоанна Добросердова производит хорошее впечатление. Он приложил усердный труд к изучению подлинных деяний того и другого из названных русских соборов; достаточно ознакомился и с русскою историческою о них литературою. Но тем не менее его историческая критика постановлений особенно Стоглавого собора страдает довольно крупными недостатками, происшедшими преимущественно от недостаточности сведений его по истории памятников древнерусского и византийского канонического права. Для последнего в перечне его источников указывается только одно издание Белериджа Ευνοδικὸν. Из памятников канонического права русской церкви в том же перечне указываются только «Книга правил» да Кормчая книга. С такими источниками невозможно отваживаться на историческую критику постановлений Стоглавого собора. Отсюда и произошло, что, желая указать источник какого-либо постановления собора, автор принужден был прибегать к совсем неосновательным догадкам, или прямо высказывать, что собор «откуда-то» заимствует свое правило, или даже прямо обвинять собор в канонической неосновательности своих постановлений. Так напр. на стр. 339

—89—

автор пишет: «В обоснование этого Стоглав приводит следующую выписку откуда-то, выдавая её за церковное правило: «аще который священно-инок или инокиня не приемлет причащения от мирского священника, имущего жену, да будет проклят». Такое правило довольно часто встречается и в греческих и древнерусских т. н. покаянных номоканонах, с которыми автор, очевидно, незнаком.

В виду многосложности труда, предлежавшего автору совершить в течении одного года, будет справедливо отнестись снисходительно к этому недостатку.

Признаю сочинение вполне заслуживающим одобрительный отзыв для присуждения автору ученой степени кандидата богословия».

10) И. д. доцента Павла Соколова о сочинении студента Заозерского Александра: «Душа, как образ Божий»:

«Задача г. Заозерского состояла в том, чтобы рассмотреть библейское учение об образе Божием и выяснить на основании его общие принципы христианской психологии. Исследованию библейского учения автор посвящает первую половину своего небольшого сочинения, а психологической теории – вторую. Подвергнув основательной и меткой критике определение понятий образа и подобия Божия, данное г. Серебренниковым в его диссертации «Учение Локка о прирожденных началах знания и деятельности», он пытается самостоятельно уяснить их значение на основании библейского текста и при помощи известного толкования Быт.1:26–27 у Св. Григория Нисского. По его мнению, образ Божий есть «формальное» или общее сходство человека с Богом, вложенное в его духовную природу самим Творцом, а подобие Божие есть «материальное» или личное сходство, поставленное для него только как цель, осуществление которой зависит от его собственных свободных усилий. Первое заключается в общих свойствах духовной природы человека, – активности и единстве; второе состоит в гармоническом и совершенном развитии трех сил его души, – ума, чувства и воли, из которых слагается его личная жизнь и которые в своем триединстве являются конечным подобием Божественного Триединства. Подтверждение этого взгляда автор

—90—

ищет в подробностях библейского учения о душе и духе. Под именем души священные писатели, по его мнению, разумеют совокупность низших, элементарных психических состояний, непосредственно связанных с телом, а под именем духа – активное начало, объединяющее эти состояния в высших процессах ума, чувства и воли и создающее из них конкретную человеческую личность. Отсюда, общий вывод, к которому приходит г. Заозерский, следующий: душа, как образ Божий, есть единое активное начало, долженствующее реализоваться и получить конкретную форму личности в трех силах или процессах: уме, чувстве и воле. Этот вывод автор делает руководящим принципом для психологической теории, которую он излагает во второй части своего сочинения. Основой душевной жизни, по его мнению, является психический синтез, обнимающий все её состояния, как наличные, так и ранее пережитые. Автор вскрывает роль этого синтеза и в интеллектуальных, и в эмоциональных, и в волевых процессах, и в отдельных душевных явлениях, и в целой совокупности психической жизни. Каждый акт ума, чувства и воли есть результат синтетической деятельности души, объединяющей простейшие элементы в высших формах. В каждом акте ума, чувства и воли соединяются элементы всех этих трех деятельностей, сливаясь друг с другом в нераздельное целое. Все наличные явления душевной жизни объединяются в сознании и стоят в неразрывной связи с прежде пережитыми, бессознательными состояниями. Наконец, все наличные и ранее пережитые состояния сливаются в единстве личности, для которой они служат основой и вместе с тем проявлением. Что-же такое этот психический синтез? Автор показывает, что это не есть механическая связь душевных явлений, как думают ассоциационисты. Путем механических ассоциаций нельзя объяснить не только единства сознания и личности, но даже такого простого соединения психических элементов, как суждение. Психический синтез, по его мнению, и есть проявление того единого активного начала, которое является образом Божиим в душе человека.

Таков ход мысли г. Заозерского, если дать себе труд

—91—

разобраться в его довольно запутанных и плохо систематизированных рассуждениях. Центр тяжести всей его работы лежит в первой, богословской её части, но здесь же заключаются и её наибольшие недостатки. Определение, которое автор дает понятиям образа и подобия Божия, нужно признать правильным и согласным как с Писанием, так и с учением Св. Отцов; но термины: «формальный» и «материальный», в которых он формулирует это определение, непригодны для его целей. Эти выражения мало уясняют его мысль, вносят путаницу в его изложение и звучат совершенно странно, когда автор, напр., говорит о «формальных» и «материальных» свойствах Божества или о «материальных» свойствах человеческой души. Подобное же нужно сказать о том определении, какое он дает библейским понятиям души и духа. Он правильно различает эти понятия по их содержанию, но ставит их в такое взаимное отношение, которое может искажать их смысл. Признавая дух высшим активным началом и усвояя ему Божественное происхождение, он считает душу изведенной из земли, смертной и как бы материальной. Поводом к такому недоразумению послужило то обстоятельство, что словом «душа» (nefesch) в Библии обозначаются две разные вещи: с одной стороны, жизненная или органическая сила, с другой – совокупность психических процессов, связанных с телом. Жизненная сила естественно признается священными писателями по существу материальной и смертной, но психические процессы, хотя бы даже низшие, не считаются ими ни материальными, ни смертными в том смысле, как смертно тело. Автору нужно было различать этот двоякий смысл библейского понятия души: тогда он увидел бы, что то, что можно говорить о душе, как жизненной силе, нельзя сказать о душе, как психическом начале. Вторая часть его сочинения лучше первой. В ней нет ни крупных промахов, ни бьющих в глаза недоразумений; но она страдает неполнотой и незаконченностью. Общий и главный недостаток всего сочинения г. Заозерского состоит в том, что оно плохо обработано. И в общей его схеме, и в его подробностях есть немало такого, что автор, очевидно, не вполне продумал и недо-

—92—

статочно уяснил себе. Отсюда слабая систематизация его работы, поспешность выводов, туманность некоторых рассуждений и, наконец, неточность в выражениях, которая иногда искажает по существу правильную мысль. Все сочинение производит впечатление чего-то спешного, и эта спешность отражается не только в недостатках его содержания, но и в его небрежной переписке.

Однако, как бы ни были существенны недостатки сочинения г. Заозерского, они уравновешиваются еще более существенными достоинствами. Прежде всего, это сочинение обладает преимуществом, которое редко встречается в студенческих работах и которое приходится высоко ценить: оно с начала до конца совершенно самостоятельно. Автор не компилирует слова или мысли иностранных книжек; он не заимствует чужих взглядов и идей; он всюду пробивает себе дорогу своими собственными усилиями. Но этого мало: его сочинение не только самостоятельно, но и оригинально, как по своему замыслу, так и по его выполнению. Сделанное им психологическое применение библейского учения об образе Божием ново и плодотворно. Оно дало ему возможность построить остроумную концепцию, которая успешно устраняет кажущееся противоречие между библейской психологией и современными научными выводами. Оно помогло ему установить такой взгляд на душевную жизнь, который одинаково согласуется и с христианским учением, и с непосредственною психологическою действительностью. Если понятие психической активности начинает завоевывать себе в современной психологии всё большую и большую почву, то идея душевного единства в настоящее время почти забыта под влиянием господствующих феноменалистических теорий. Выдвинув эту идею на передний плав и подтвердив её фактами душевной жизни, автор уяснил себе один из самых важных принципов, какими должен руководиться психолог. Далее, сочинение г. Заозерского показывает, что он обладает хорошими психологическими знаниями, критическим талантом и способностью к психологическому анализу. Автор знаком с лучшими трудами английских и немецких психологов, – с сочинениями Бэна, Джемса, Вундта, Брентано, Прейера и других, которые

—93—

ему пришлось изучать не только в переводах, но и в подлиннике. Правильно понимая и точно излагая воззрения ассоциационистов и апперцепционистов, он в тоже время умеет подметить их слабые стороны и подвергает их дельной и основательной критике. Свои собственные взгляды он старается основать на несомненных психологических фактах, и сделанный им анализ этих фактов иногда не оставляет желать лучшего для студента. Наконец, автор хорошо владеет пером и пишет легко, живо и интересно. Если принять во внимание трудность его темы и спорный характер тех вопросов, с которыми ему приходилось иметь дело, то эти положительные качества его сочинения получают еще большую ценность и дают ему полное право на кандидатскую степень».

11. Ординарного профессора Николая Заозерского о сочинении студента Измайлова Владимира: «Какими правилами руководится в настоящее, громя православная церковь по вопросу о погребении христиан инославного вероисповедания, а также и православных христиан, опорочивших себя приверженностью к расколу, или иными, недостойными христианина, тяжкими грехами?»:

«Весьма небольшое по объему (стр. 1–186) сочинение студ. Измайлова дает законченное и довольно основательное решение вопроса, поставленного в теме. Ход исследования, приведшего автора к такому решению данного вопроса, следующий:

а) Без всяких предисловий автор начинает свое сочинение представлением в точной копии двух указов Св. Синода от 1797 г. 24 авг. и от 1806 г. 20 февр., излагающих правила, которыми должен руководиться православный священник относительно погребения лиц инославного вероисповедания (стр. 1–13).

б) Приведенными указами порядок погребения иноверцев православными священниками определен так ясно и точно, что «кажется – говорит автор – никакого недоумения и возникать не может. Но не то мы видим в действительности» (стр. 14). Весьма многим эти указы кажутся слишком суровыми. Нередко личные добродетели и заслуги отечеству усопшего инославного христианина, заведомо хорошо относившегося к православной церкви,

—94—

а также просьбы родственников его побуждали и побуждают оказать усопшему большие погребальные почести со стороны священника, чем какие предписывают воздавать ему вышеозначенные указы. Нередко подобные обстоятельства действуют так сильно, что побуждают священника отступать от точного исполнения вышеозначенных указов и выражать большее участие к усопшему и его родным (совершением панихид, поминовением усопшего на проскомидии). Отсюда естественно возникает вопрос: нельзя ли смягчить кажущуюся суровость вышеозначенных указов? (стр. 43)

в) Вопрос может быть решен только на твердой почве канонов православной церкви. Автор довольно подробно и рассматривает сначала определение апостольских правил об отношении православных (клириков и мирян) к еретикам (43–80), затем

г) правила поместных соборов и некоторых св. отцов (81–104) и в результате рассмотрения дает следующий вывод: «вопрос о том, позволительно ли православному священнику совершать погребение еретика или участвовать в погребении такового в качестве сослужителя с духовенством еретическим, – этот вопрос, с точки зрения канонов православной церкви, может получить один только ответ: безусловно, нельзя» (стр. 104).

д) Таково каноническое отношение православного священнослужителя к еретикам: но можно ли христиан инославных исповеданий (католиков и протестантов) приравнивать к еретикам? Разрешению этого вопроса автор уделяет следующие два параграфа (V и VI стр. 104–118 и 118–143). По его мнению, ответ должен быть таков: по характеру своего вероучения не только протестанты, но даже и католики должны быть причислены к еретикам, с которыми каноны церкви православной запрещают, безусловно, молитвенное общение; но поскольку вселенская церковь не произнесла над ними своего решительного приговора как над еретиками: то и вышеозначенная каноническая строгость в отношении к ним священнослужителя православного может быть несколько ослаблена. На этом основании и Св. Синод вышеупоминаемыми своими указами и дозволил православному свя-

—95—

щеннослужителю провожать усопшего католика и протестанта в священном облачении и с пением «Святый Боже». Автор однако же от себя, опираясь на мнение митрополита Филарета, выраженное им в письме к наместнику Антонию, признает возможным несколько осложнить этот слишком краткий чин погребения, именно внесением канона и особенно тропарей: «Святых лик обрете»… и проч. (стр. 142:143); но далее этого чина священнослужитель православный не должен идти в выражении своего молитвенного участия к усопшему иноверцу. Это последнее положение автор утверждает мнением митр. Филарета, которое Св. Синодом одобрено в указе от 10–15 марта 1841 г. и которое автор довольно смело называет «каноническим мнением» (144 стр.).

В параграфе 8-м автор решает вопрос о том, должен ли православный священнослужитель удостаивать чина отпевания раскольника, – решает отрицательно (стр. 157–158). В § 9 и последнем автор решает вопрос о погребении православных христиан, омрачивших себя тяжкими грехопадениями и не примиренных с церковью покаянием, каковы самоубийцы, разбойники, убитые на дуэли. Вопрос решается, в общем, верно и довольно основательно. В похвалу автору должно быть вменено, между прочим, и то, что в настоящем параграфе он не ограничился только канонами Восточной церкви по данному предмету, но внес в своем переводе и несколько дов. интересных правил соборов Западной церкви V и VI вв., заимствуя их из известной книги Гефеле: Consiliengeschichte.

И вообще сочинение студ. Вл. Измайлова может быть признано удовлетворительно разрешающим поставленный в теме весьма серьезный вопрос. Но в частности оно не свободно от некоторых дов. важных недостатков. Так автор не вполне верно раскрывает дух и цель канонов православной церкви, утверждая, что они воспрещают, безусловно, молитвенное общение православного священнослужителя с еретиком. Остановившись же на этом ложном утверждении, он, очевидно, должен признать противоканоническим и свое мнение, что православный священнослужитель должен удостаивать усопшего иноверца

—96—

чина погребения, хотя и дов. краткого… Автор опустил из виду, что рассмотренные им канонические предписания относятся к разряду дисциплинарных, а не безусловных предписаний; дисциплинарные же предписания в применении своем не безусловны, а непременно должны обусловливаться временем и обстоятельствами. С еретиком, злобно и враждебно относящимся к церкви, служитель её конечно не должен иметь никакого молитвенного общения; но с инославным христианином, просящим у священнослужителя молитвенного утешения, последний конечно должен поступить иначе.

Второй важный недостаток – неполнота научного материала. Для решения вопроса автор ограничился исключительно первоисточниками, т. е. канонико-юридическим материалом (правилами св. апостолов, вселенских и поместных соборов и св. отцов; указами Св. Синода и мнениями митр. Филарета), но даже не упомянул о каких-либо литературных пособиях по данному предмету, хотя вероятно и пользовался ими.

Имея в виду указанные достоинства сочинения студ. Вл. Измайлова, признаю оное удовлетворительным для получения автором степени кандидата богословия».

12. Экстраординарного профессора Василия Соколова о сочинении студента Казакова Павла: «Камень веры» Стефана Яворского и его значение в православной полемике с протестантством»:

«Сочинение г. Казакова состоит из вступительных замечаний и трех больших глав, подразделяющихся на отделы и параграфы.

Во вступительных замечаниях автор выясняет, насколько «Камень веры» доселе останавливал на себе внимание исследователей, а затем, сообщив краткие биографические сведения о митрополите Стефане, на основании этих сведений устанавливает план своего предстоящего исследования.

Первую главу автор посвящает личности Стефана Яворского, причем первый отдел, в трех особых параграфах, выясняет те исторические условия, под влиянием которых воспитался и выработался писатель «Камня веры», а именно: характеризует римско-католи-

(Продолжение следует)