Август

—225—

духовное, – нам, победившим грех, благоухающим духовно, имеющим прекрасный и достолюбезный плод евангельского жития, свято и праведно жительствующим. Указанием на это может служить наконец и то, что они имели ветвь финиковую и плод древа красен в соединении с другими (растениями для палаток). Он есть поток сладости, коим напоил нас Бог и Отец (Пс.35:9). Он – источник жизни и река мира, уклоняющаяся на нас, призванных из язычников (Ис.66:12), – о чём точная речь есть у нас в другом месте. Итак, восходящие поклоняться Богу Вседержителю и совершат праздник кущей суть оправданные чрез веру во Христе. А не восходящим угрожает гибелью и наказаниями, соответствующими тем, коим должны подвергнуться гонители и обидчики, ибо наравне со врагами считаются не восхотевшие любить, о чём, думаю, и Сам Христос сказал: иже несть со мною, на мя есть: и иже не собирает со мною, расточает (Лк.11:33).

Зах.14:18. Аще же колено Египетское не взыдет, ни приидет туда,¹⁴⁴⁰ и на сих будет падение,¹⁴⁴¹ имже поразит Господь вся языки, елицы аще не взыдут еже праздновати праздник скинопигии.

В лице одного народа, разумею Египтян, указывает на дошедших до крайнего заблуждения и безрассудно предавшихся идолослужению, коим послужит ужасным, неизбежным и пагубным наказанием то, что они не восхотят чтить достоприемлемую благодать спасения чрез Христа. Едва

—226—

не убийцами собственных душ оказались они, если истинно то, что при возможности для них достигнуть вечной жизни, когда предложена была для усвоения желающим приять небесное милосердие, и снять с себя грехи, – они предались своим заблуждениям и скверну греха оставили неотмытою и пребыли в заблуждении, хотя божественный свет и осиявает всех и призывает к прозрению сущих во мраке и тьме. Сказал бы я о каждом из таковых: благ паче его изверг, яко в суете прииде, и во тме идет, и во тме имя его покрыется (Еккл.6:3–4), – добро бы ему, аще не бы родился, по слову Спасителя (Мф.26:24). А что не об одних только Египтянах речь, но случится это со всеми язычниками, кои без сомнения подвергнутся наказанию, как пренебрегшие спасением чрез Христа и не почтившие празднества Его, – в сем удостоверит, говоря далее так:

Зах.14:19. Сей будет грех Египту, и грех всем языком, елицы аще не взыдут еже праздновати праздник скинопигии.

До пришествия Спасителя пожалуй еще и было, и отчасти благоприличное, извинение у язычников, кои могли сказать, что никто не проповедал им. Посему и Спаситель в евангельских притчах, указывая нам на это самое, сказал, что работники, позванные около одиннадцатого часа, говорят: никтоже нас наят (Мф.20:7). Когда же наконец воссиял Христос, связал сильного (Мф.12:29), освободил от жестокости оного (диавола) подвластных ему, оправдал верою приходящих к Нему, положил душу Свою за жизнь всех (1Ин.3:16): тогда уже не найдут достаточного основания для извинения те, кои не прияли столь священную

—227—

благодать. Посему истину и о самих язычниках изрекает Христос, если говорит: аще не бых пришел и глаголал им, греса не быша имели: ныне же вины не имут о грехе своем (Ин.15:22).

Зах.14:20. В день он будет еже во узде коня свято Господу Вседержителю.

Так как уже утихла всякая война, прекращено сражение, враги прогнаны и непрестанный, наконец, мир венчает святой город, то есть Церковь, то и военные, говорит, снаряды окажутся праздными, как бляхи и украшения на уздах (коней). В чём таком будет иметь нужду всадник, отличающийся в сражении, если совсем нет ни одного сопротивника? Итак, священными, говорит, будут сосудами и посвящением Богу военные доспехи. Так как Он есть Управитель мира, то Ему справедливо и посвящаются уже излишние и бездейственные военные снаряды. Так и блаженный пророк Исаия сказал о некиих, что раскуют мечи своя на орала, и копия своя на серпы, и не возмет язык на язык меча, и не навыкнут ктому ратоватися (Ис.2:4), когда времена мира как бы убеждают их отдать военные доспехи на нужды земледелия и перейти к другим мирным занятиям, бросив военные упражнения. Так и божественный Захария говорит, что, когда, наконец, дан будет Богом непрестанный мир, то снаряды, нужные для ратников, преобразуются в посвящение Богу, ибо совсем упразднится войско и не будет заботы ни о конях, ни об уздах или бляхах на них, но напротив – все склонятся к желанию отличаться в занятиях добродетелью и богопочитанием.

Но некоторые думают, что значение пророчества можно определить другим образом. Говорят, что

—228—

некогда обретено древо креста, имевшее еще вбитые гвозди, из коих, взяв один, благочестивый Константин прикрепил к узде своего коня, будучи уверен, что чрез это он получит благословение от Бога. Не невероятным можно назвать, если это так было, и не лишенным должного основания можно справедливо признать то, что благочестивейший царь был в памяти у Бога и почтен пророческим предсказанием. Ведь слово святых пророков сделало же некогда упоминание и предсказание о весьма многих, как конечно и об Иосии¹⁴⁴² и о некоторых других. А иногда и спокойствие и благочестие времен обозначает чрез тогдашних властителей. Ничего поэтому нет несообразного, если и теперь пророк Захария упоминает о достопамятном событии, и о боголюбивом, истинном и благочестивом царе, и о временах, посвященных любви ко Христу; ибо украшение царских коней гвоздем, взятым от честного креста, на что другое может указывать нам, как не на величайшее и истинно достославнейшее благочестие властителей?

И будут коноби в дому Господни яко чашы пред лицем алтаря.

Конобы (котлы) были во святой скинии и в устроенном потом храме, в коих (котлах) варилось мясо жертв, которое священники потребляли в святом месте, что совершать закон повелевал для того, чтобы святыня не выносилась из священных мест. Поскольку же, с прекращением оных древних обрядов, таинства у нас пере-

—229—

шли к другому образу богослужения, и мы чрез веру научены чтить Бога всяческих уже не овцезакланием и курениями, а напротив – жертвами бескровными, духовно священнодействуя в церквах и Самого Спасителя всех Христа: то и вместо конобов употребляем другие священные сосуды, кои и называет здесь пророк чашами. А эти сосуды преимущественно употребляются пьющими, откуда мудрый слушатель без сомнения поймет значение обозначаемого, хотя бы наша речь о сем и была несколько темнее, чем должно, потому что повествование о сокровенном должно быть сокращенно. Итак, тогда были конобы, ныне же чаши пред лицем алтаря.

Зах.14:21. И будет всяк коноб во Иерусалиме и во Иуде свят Господеви Вседержителю. И приидут вcu жрущии, и приимут от них, и сварят в них.

Конобами называет, пользуясь еще древними именами, таинственные¹⁴⁴³ сосуды, кои и суть святы, почтенны и пречестны и для самих сущих во Иерусалиме, то есть в церкви, очевидно для божественных священнослужителей, – и для самого Иуды, то есть опять для получивших обрезание в духе, кои суть также уверовавшие. Отнюдь никем не берутся сосуды святого жертвенника для общего употребления (дома), но, как я сказал, они святы и блюдутся во славу Божию и служат только для одних потребностей святой трапезы, посредством них и в них совершаются жертвы приносящих их (жертвы), а не каждый приносит свой сосуд, но все пользуются одними только священными со-

—230—

судами; ибо всяк коноб свят будет, говорит, Господеви. Итак, хотя пророк говорит как о подзаконных еще жертвах и употребляет слова конобы и сварят, но мы должны разуметь это в отношении к временам Христовым. Думаем, что по благоусмотрению речь святых пророков была неясна и не всем просто доступна, дабы одним только святым приличествующая (назначавшаяся) речь не была бросаема псам (Мф.7:6) и не открывалась людям нечистым и мерзким.

И не будет Хананей ктому в храме Господа Вседержителя в день он.

Слаб и хрупок, как можно видеть, ум древних, и совсем беден. Израильтяне освобождены были Моисеем из Египта, свергли с себя ярмо несносного рабства и, по совершении у них многочисленных и досточудных знамений, вышли, наконец, перешли и чрез самое море, ели хлеб, сходивший с неба, и пили воду, из скалы вдруг выведенную в пустыне (Исх.14:1 след., 16:1 след., Числ.20:1–13). Что же они, жалкие? – В отсутствие Моисея сделали тельца (Исх.32:1 след.) и, как говорит пророк, восприяли скинию Молохову, и звезду бога их Рефана, образы, яже сотворили себе для поклонения (Ам.5:26 ср. Деян.7:43). Но те погибли, ибо падоша кости их в пустыни (Евр.3:17), как написано. После того их потомки, хотя под предводительством Иисуса перешли Иордан, но с течением времени, когда были под управлением судей, снова сделались служителями идолов. Но и во времена святых пророков приносили жертвы золотым телицам, что сделал им проклятый Иеровоам (3Цар.12:28–33). И кроме того еще, воздвигнув капища и алтари, также по-

—231—

кланялись Ваалу, Хамосу, Астарте, Веелфегору. И к довершению сих зол, в этом пребывала не одна только толпа простого народа, но и из самих священников найдем многих уклонившихся. Посему и говорил Бог чрез пророка: священницы не рекоша: где есть Господь? и держащии закон не ведеша мя, и пастыри нечествоваша на мя и пророцы пророчествоваша Ваалу и идолом последоваша (Иер.2:8). И пророк Иезекииль видел около двадцати пяти мужей из старейшин Израиля, только задняя имевших ко храму Господню, а лица их прямо (к востоку), и поклоняются на восток солнцу (Иез.8:16). Не трудно собрать и многие другие примеры такого рода, но сих, думаю, достаточно будет для доказательства присущего им равнодушия к научению. Итак, колебался ум древних и был весьма нетверд, почему и сказал о них Бог: возлюбиша подвизати нозе свои и не пощадили,¹⁴⁴⁴ и Бог не благоволил¹⁴⁴⁵ в них (Иер.14:10). Легко увлекались они к нелепому идолослужению и, будучи потомками Израиля, ревностно подражали иноплеменным Хананеям. Когда же Единородное Слово Божие стало подобным нам и, оправдав верою, Святым Духом запечатлело приходящих к благодати, исходящей от Него: тогда ум сделался у нас твердым, постоянным и непоколебимым, укрепленным в благочестии. Освященных никто не убедит чтить другого, кроме по природе и истинно сущего, Бога, Коего мы познали во Христе, ибо Он показал в Себе Отца, говоря: видевый Мене виде Отца (Ин.14:9). Итак, в день он,

—232—

говорит, то есть в оное время, не будет Хананей, то есть иноплеменника и идолослужителя, в храме Господа Вседержителя; ибо мы, как я сказал, утверждены в вере и увенчаны украшениями твердости чрез Христа, чрез Коего и с Коим Богу и Отцу слава со Святым Духом вовеки. Аминь.

—233—

Предисловие

И о пророчестве Малахии необходимо сделать несколько предварительных замечаний для научения читателей относительно того, как понимать им каждое его изречение. По окончании времен плена, Израиль стал переселяться из Вавилона в Иудею и пришел обратно в святой город, сложив с себя иго рабства. Воздвигнут был также и святой храм, когда настоятельствовали делами Зоровавель и Салафииль, который был колена Иудина, и Иисус сын Иоседека, священник великий. В то время пророчествовали освобожденным из плена Аггей и Захария, когда Ездра и Неемия были у них священнослужителями. Современником, упомянутым святым пророкам или же очень немного после них был и божественный Малахия, который называется также и Ангелом, ибо это означает имя Малахии. Не следует принимать мнения о нём некоторых, кои всуе баснословят, думая и утверждая, что это был ангел по природе, что он воплотился по изволению Божию и был для Израильтян в должности пророка. Но ангелом, как сказал я, назван он, прежде всего, потому, что его имя имеет такое значение. Потом: не без основания мог называться ангелом (вестником) и

—234—

тот, кто возвещал Израильтянам слова Божии. Так и сам пророк Малахия в изложении своего пророчества говорит, что устне иереовы сохранят разум и закона взыщут от уст его, яко ангел (вестник) Господа Вседержителя есть (Мал.2:7). Об Эммануиле же пророк Исаия говорит: и восхотят, да быша огнем сожжени были, яко Отроча родися, Сын и дадеся нам, и нарицается имя Его: велика совета Ангел (Ис.9:5–6). Видишь, что τὸ ἀπαγγέλλειν – возвещение другим воли Верховной Природы усвояет некоторым и наименование ангелов – вестников, хотя по природе они и не ангелы; ибо изъясняющие божественный закон, то есть священники, суть люди, а Сын есть Бог и от Бога по естеству. Так и пророк Малахия был подобным нам человеком.¹⁴⁴⁶

—235—

Вся цель пророчества у него направляется как бы к следующим двум обвинениям. Когда, с построением божественного храма, время призывало предстоятелей народа к священнодействию и Израильтян, если пожелают, к исполнению обетов по закону, они, однако же, пользовались заповедями Моисеевыми не беспорочно и не как должно. Так народ хотя и приносил в жертву обычное, но не очень заботливо, а напротив лениво и нерадиво, – приводили к жертвеннику наихудшее в стадах, болезненное и негодное. А священники принимали (животных), уже не рассматривая, по закону, пороков, как то: слепых, с обрезанными ушами, обрубленным носом или хвостом, больных коростою, имеющих лишаи, одноятрых. Всё такое закон отвергал (Лев.22:21–25, –21:18–19), и потому это было дерзостью и ничем иным. И иначе еще священники нерадели о подчиненном им народе, не давая правильных объяснений закона и не руководя к благоугождению Бога, но позволяя увлекаться к беззаконному и суетному и уклоняться от прямой стези. Это – один род обвинения. Другой же, кроме того, относится к Израильтянам по следующим причинам. Утрачивая любовь к своим женам и потом бросая им разводную запись (Втор.24:1 след. ср. Мф.5:31–32), хотя бы и никогда ни в чем беззаконном не повинным, они соединялись с другими и думали, что, решаясь

—236—

на такое дело, никоим образом не оскорбляют Бога. Другие же питали страсть к дочерям иноплеменников, хотя закон ясно возвещает: дщери своея не даси сыну его и дщери его да не поймеши сыну твоему; отвратит бо сына твоего от мене и послужит богом инем (Втор.7:3–4). Есть об этом пространная речь и в книгах Ездры (1Ездр.9:1 след. 2Ездр.8:65 след.), почему некоторые предполагают, что он (Ездра) есть Малахия, хотя в действительности это и не так.¹⁴⁴⁷ В этом отделе содержатся обвинения. А в конце пророчества речь идет о явлении Спасителя нашего, когда будет приноситься Богу чистая и бескровная жертва и, с уничтожением греха и преобразованием жителей земли к обновлению жизни (Рим.6:4), прекратятся обвинения всех, ибо нова тварь (есть тот), кто во Христе, когда древняя мимоидоша (2Кор.5:17), по написанному.

Глава I

Мал.1:1. Пророчество словесе Господа на Израиля рукою Ангела Его.

Пророчеством (восприятием)¹⁴⁴⁸ словесе называет как бы принятие пророчества от Бога, ибо блаженные пророки чрез Святого Духа получали знание будущего, и как советы так и укоризны делали кому-либо, не сами из собственных сердец извлекая слова, какие вздумается, или изрекая ложь на кого-либо, но изъясняя внушения от Бога и чисто и безукоризненно передавая другим вышние слова. Итак, восприятие пророчества, говорит, было

—237—

от Господа.¹⁴⁴⁹ Этим указывает на то, что слово пророчества не имеет ни какого-либо предсказания о бедственном и скорбном событии, имеющем случиться у Израильтян, ни похвал ведущим правую жизнь, но укоризну на священников и народ. Выражение же: рукою Ангела Его, разумей так; восприятие (пророчество) на Израиля было (соделано) тем (лицом), коему как бы поручено было или которое совершало служение пророчества, по имени Ангел. А назван Малахия Ангелом по причинам, о коих я уже прежде сказал.

Мал.1:2. Положите убо на сердцах ваших:¹⁴⁵⁰ возлюбих вы, глаголет Господь.

Не рассеянным слухом повелевает внимать тому, что будет сказано, но старательно, с вели-

—238—

чайшим вниманием и разумением. Такому расположению (духа) надлежит быть у имеющих выслушивать божественные слова, от коих будет величайшая и весьма обильная польза, если они вольются в самый ум. Так и божественный Давид поет и говорит: в сердце моем скрыл словеса твоя, яко да не согрешу тебе (Пс.118:11). Да, по истине можно признать, что слушающий не услышал бы, если бы слова не касались ума, но как бы слетев с языка говорящего, потом ударив один только слух слушающего, оказались бы напрасными и всё равно, что не произнесенными. Таковыми были некие, о коих один из святых пророков сказал: вот народ безумный и бессердечный: очи у них, и не видят, уши у них, и не слышат (Иер.5:21). Посему необходимо побуждает пророк, говоря: положите убо на сердцах ваших, то есть во внутрь ума и сердца влагая божественные слова и разумевая значение вышних откровений, согласитесь, конечно, с тем, что возлюбил вы, глаголет Господь, – и удостоил всякого милосердия и пощады и подобающего любимым благодеяния. Этим опять справедливо порицает их за то, что злом воздали Ему за добро, хотя им, как удостоенным любви, и надлежало со своей стороны радовать Его своим благоповедением и старанием и рвением ко всему благоугодному Ему. Ведь если нелепо не хотеть отдавать долги подобным нам, то, что же сказать о Боге, обильно сообщающем нам всё для нашего благополучия, если бы кто не хотел со своей стороны воздать Ему за дарованное? Да, истинно здравомыслящим по преимуществу подобает говорить вот что: что воздам Господеви о всех, яже воздаде ми (Пс.115:3)?

—239—

Мал.1:2–3. И ресте: о чем возлюбил ecu ны? не брат ли бе Исав Иакова, глаголет Господь: и возлюбих Иакова, Исава же возненавидех: и учиних пределы его во исчезновение, и достояние его в нырища (жилища) пустыни.¹⁴⁵¹

Некогда Иудеи, как многообразно нечествовавшие, подверглись ударам божественного гнева: так они были угнаны в плен, причем страна у них подвергалась опустошению, дома были разорены и Иерусалим вместе с божественным храмом сожжены. (4Цар.25:9 след.). Под предлогом таких страданий своих они, говорит, решались уклоняться от (исполнения) того, что свойственно Богу и совсем малого значения удостаивали уважение к закону. Итак, поскольку при словах Бога, что Он возлюбил их, весьма было естественно вспомнить о бедствиях плена и было возможно сказать: о чем возлюбил ecu ны? – то Бог всяческих весьма благоусмотрительно минует события, бывшие в средине (израильской истории) и обходит повествование о них, но доказательство любви (Его к ним) возводит к началу (их) племени, разумею Иакова, коего, утверждает, возлюбил, а Исав сделался отверженным,¹⁴⁵² хотя законами природы

—240—

он и был связан братством с почтенным (любовью Бога Иаковом). Так и божественный пишет Павел: еще не рождшимся, ни сотворшим что благо или зло (Рим.9:11), Иакова соделал избранным, от коего произошло и Иудейское племя, а Исава отверг, не по пристрастию¹⁴⁵³ конечно, – ибо Бог не (может быть) несправедлив и суд над каждым из смертных Он производит не неправый или пристрастный, – но как Бог, имея предведение о будущих делах обоих и о нраве каждого, удостаивал любви лучшего и священнейшего. Так, без сомнения, и блаженного Иеремию, прежде чем создал во чреве (матери), познал, говорит, и освятил, прежде чем вышел из утробы (Иер.1:5): ибо знал Он, знал будущего пророка и способного к служению делать предсказание будущего. Таким же образом, говорит божественный Павел, освящены и сами мы оправданные верою; ибо кого знал,¹⁴⁵⁴ (тех) и предопределил Бог и Отец (быть) сообразными образу Сына Своего, – сих, сказано, и призвал и освятил (Рим.8:29–30). Итак, по предведению удостоен любви Иаков, а Исав справедливо возненавиден. Так вот, говорит, Израиль, возлюбих вы. И отнюдь не изрекаю лжи, если говорю это к вам: напротив, что правдиво и истинно слово, это вы узнаете, вознося образ любви к началу рода.¹⁴⁵⁵ Ведь оба они были от Исаака

(Продолжение следует)

—113—

Часть II

Учение о пресуществлении в первые 3 века, – неопределенность этого учения. Учение о пресуществлении у свв. Григория Бог., Кирилла Иерус., Иоанна Злат., Амвросия Медиоланск., блаж. Августина, Григория Двоеслова, Иоанна Дамаскина и Феофилакта Болгарского. Заключение.

На вопрос, предложенный в конце предыдущей главы, мы должны ответить безусловным «да», хотя голос беспристрастия требует заметить, что учение о пресуществлении у отцов – не всегда находилось на одинаковой степени ясности. В этом отношении первые 9 веков можно подразделить на следующие 3 периода: 1) I–III вв., 2) IV–VII вв., 3) VIII–IX вв.

I. В писаниях отцов и учителей Церкви первых трех веков нельзя найти несомненных данных в пользу учения о пресуществлении, а можно выводить эти данные лишь только дедуктивным путем из тех посылок, которые заключаются в их творениях. Способ этот, впрочем, обоюдоострый: им, в равной степени, пользуются и протестанты и католики с православными, и полагаться на него вполне нельзя. В качестве иллюстрации своей мысли приведем следующий пример. Кислингий, процитировав слова св. Иринея Лионского : «как хлеб от земли, принимая призывание Бога, не есть уже обыкновенный хлеб, но Евхаристия, состоящая из двух вещей – из земного и небесного; так и тела наши, принимая Евхаристию, не суть уже тленные, имея надежду воскресения во веки»,¹⁴⁵⁶ – толкует их таким образом: «это

—114—

учение Иринея до того согласно с чистым учением Евангельским (понимаемым, конечно, по протестантски), что ничего нет выше его. Правильно вместе с нами Ириней разделяет материю (materiam), из которой состоит Евхаристия, на земную и небесную. Мы знаем, что земную составляет хлеб и вино, небесную же – тело и кровь Спасителя. Однако ж и символы земные, умноженные и украшенные священным единением, не остаются более пустыми знаками, но представляют тело Христа и кровь».¹⁴⁵⁷ Совсем иначе понимает слова Иринея Bellarmin. «Здесь, говорит он, Ириней учит о перемене субстанции как хлеба, так и тел наших: поскольку он говорит о перемене, которая будет в воскресении, когда состоящие из праха и пепла тела наши переменятся в тела прославленные и бессмертные».¹⁴⁵⁸ – Каждый из них со своей точки зрения прав: слова Иринея, взятые отдельно, могут говорить в пользу того и другого. Итак, методом дедуктивным нужно пользоваться с крайнею внимательностью и осторожностью и применять его к отдельным изречениям отца ни в коем случае нельзя.

Причина, почему отцы первых трех веков мало занимались или даже совсем не занимались вопросом о пресуществлении в Св. Евхаристии, понятна. Главное внимание их было обращено на нравственную сторону таинства, его значение для души верующей, а не на сущность. Отцы часто останавливались на установлении таинства Христом, единении Христа с нами чрез таинство, развивали мысль о необходимости благоговейного отношения к телу и крови Христовой и т. п. и призывали верующих к постоянному общению со Христом чрез таинство: к этому побуждала их тьма и неверие окружавшего язычества. Но отцы имели мало побудительных причин выяснять, в чём состоит сущность таинства. Если же эти побудительные причины и встречались, то степень развития тогдашней богословской мысли, с одной стороны, и близость ко времени Христа и живое ощущение Его исторического бытия – с другой – побуждали их ограничиваться лишь евангельским спосо-

—115—

бом выражения и говорить об Евхаристии только словами Христа и Апостолов.¹⁴⁵⁹ В писаниях отцов первых трех веков мы не встречаем столь обычных в IV и V вв. терминов μεταβολή, μεταποίησις и др. Их заменяли Евангельские: ἐστί¹⁴⁶⁰ и γίγνεται;¹⁴⁶¹ причем употребляется некоторая постепенность в употреблении даже и этих терминов: сначала ἐστί, потом γίγνεται и у последующих писателей (Оригена, Климента, Тертуллиана) ποιεῖν, facere.¹⁴⁶² Так происходила постепенно самая эволюция термина μετουσίωσις: сначала– ἐστί, γίγνεται, потом – μεταβολή, μεταποίησις и, наконец, μετουσίωσις.

Конечно, трудно было при помощи этих простых слов: ἐστί и γίγνεται выразить идею пресуществления, если даже она и представлялась отчетливо в сознании писателей первых трёх веков. Мы говорим: если даже, потому что неточность, неопределенность в слововыражении некоторых учителей II–III вв., прямо дает повод заподозрить их в символизме. Мы не будем здесь рассматривать самые писания этих отцов – задача очень трудная и сложная, а сошлемся на авторитет такого догматиста, как преосв. Сильвестр, которого уже ни в коем случае нельзя заподозрить в протестантском образе мыслей. Вот что говорит он между прочим после тщательного исследования учения об Евхаристии Оригена и Климента Александрийского: «на основании вышесказанного нужно признать за несомненное как то, что Ориген (и Климент тоже) не признавал в Евхаристии существенного изменения евхаристических элементов, так, с другой стороны, и то, что он признавал в Евхаристии не воображаемое только, а действительное присутствие животворной силы прославлен-

—116—

ной плоти Христовой с соединенным с нею Божеством и что поэтому он не был полным символистом».¹⁴⁶³ Был, следовательно, скажем мы, тем, чем в XVI в. Лютер; оттого-то на него так и любят ссылаться Лютеране.¹⁴⁶⁴ Подобно Оригену довольно двусмысленно выражается и Тертуллиан, представляя обширное поле для догадок и предположений.¹⁴⁶⁵

После этих предварительных замечаний мы перейдем к рассмотрению того в учении отцов первых трех веков, что, по нашему мнению, может говорить в пользу их веры в пресуществление. При этом заметим, что для правильного уразумения их учения необходимо обращать внимание на обстоятельства, при которых и по поводу которых писали свв. отцы. Особенно важно это в отношении к писаниям свв. Игнатия Богоносца, Иустина мученика и Иринея Лионского , творения которых вызваны запросами времени: появлением еретиков и гонением со стороны язычников. Та или иная доктрина еретиков придает уже особое значение и смысл направленному против неё писанию. Поясним свою мысль примерами. Нам известно уже изречение св. Игнатия Богоносца: «они (т. е. еретики) удаляются от евхаристии и молитвы по той причине, что не признают, что евхаристия есть плоть Спасителя нашего Иисуса Христа, пострадавшего за наши грехи, которую воскресил Отец по Своей благости, почему, противясь дару Божию, они умирают в своих изысканиях, (между тем) полезнее было бы им участвовать в Евхаристии, чтобы и воскреснуть».¹⁴⁶⁶ Сами по себе

—117—

эти слова не говорят ничего определенного в пользу пресуществления. Другое получается, если мы обратим внимание на обстоятельство, их вызвавшее. Св. И. Богоносец вооружается здесь против еретиков докетов, которые учили, что Христос имел плоть призрачную, являющуюся, а не настоящую. Очевидно, и Евхаристию они не признавали плотью Христа в том именно смысле, в каком вообще не признавали Его плоти, т. е. не признавали её действительною плотью Христа. Отсюда с необходимостью следует, что все не удалявшиеся от Евхаристии и молитвы, каковыми были сам Игнатий и прочие христиане, не иначе смотрели на Евхаристию, как на действительную, а не воображаемую только плоть Христову. Подтверждением этому служат и употребленные Игнатием усиленные выражения для более точного обозначения составляющей Евхаристию плоти Христовой, как плоти, которая страдала за наши грехи и которую воскресил Отец по Своей благости.¹⁴⁶⁷

Приведем другой пример подобного же дедуктивного толкования. Св. Иустин мученик в 1-й Апологии в защиту христиан говорит, между прочим: «мы принимаем это (Евхаристию) не как обыкновенный хлеб и обыкновенное питье (οὐ ὡς κοινὸν ἄρτον οὐδὲ κοινὸν πόμα), но как Иисус Христос, Спаситель наш, воплотившийся чрез слово Божие, имел плоть и кровь для спасения нашего, таким же образом и мы научены, что пища эта, над которой совершается благодарение чрез слово молитвы от Него (данное) и от которой питается чрез преложение (κατὰ μεταβολήν) наша плоть – есть плоть и кровь того же воплотившегося Иисуса».¹⁴⁶⁸ Словами этими Иустин имел в виду защитить христиан от взводимого на них обви-

—118—

нения, именно, что они на вечерях своих употребляют в пищу плоть и кровь младенцев. Какой же аргумент употребляет Иустин? Он не разуверяет язычников в том их убеждении, что христиане едят плоть и кровь, но только старается показать, что это – плоть и кровь не обыкновенных людей, а Иисуса Христа, Сына Божия и не та плоть, которую воображали язычники, а преложившиеся в плоть и кровь в силу благословения хлеб и вино. Если бы веры в пресуществление в древней Церкви не было, а вместо этого был бы взгляд на хлеб и вино, как на символы тела и крови Христа, тогда Иустину и нечего было бы принимать на себя труд вышеприведенной аргументации, а следовало бы только выяснить настоящее положение дел. Если же Иустин не делает этого… etc…

Мы привели два примера дедуктивного истолкования свв. оо. II века в пользу учения о пресуществлении. Истолкованиям этим нельзя отказать в некотором значении их, как доказательств; однако же и полагаться на них слишком нельзя. Мы можем только более или менее правдоподобно предполагать, что такова была мысль св. отца; но предположение далеко еще не есть доказательство. Вообще же должно сознаться, что о вере первенствующей Церкви в пресуществление мы ничего определенного не знаем. Без сомнения, вера эта была; иначе откуда она является в IV веке облеченною в довольно строгую и стройную доктрину, – но святоотеческая литература первых трех веков несомненных данных в пользу её не дает.

II) Переходим теперь к рассмотрению свидетельств последующих веков – IV–VII.

Века эти были периодом высшего развития христианской богословской мысли. На всем протяжении их созывались соборы, усиленно обсуждались догматы веры, писались многочисленные сочинения в опровержение еретиков, изъяснялось Св. Писание, устанавливалась обрядовая сторона церковной жизни. Не мудрено поэтому, если в указываемое время наравне с другими богословскими вопросами получил основательную разработку и вопрос о таинстве Евхаристии. Начата была эта разработка свв. Григорием Нисским и Кириллом

—119—

Иерусалимским и получила свое завершение в последующем периоде – у Иоанна Дамаскина. Должно заметить, однако, что никто из отцов указываемого периода не задавался специально разрешением вопроса о пресуществлении. Если отцы и касались этой стороны таинства Евхаристии, то касались мимоходом, не останавливаясь долго на ней. Происходило это не из недостатка побудительных причин, не из неразвитости богословской мысли и науки, как в первые три века. Причина была совершенно иная: пресуществление являлось религиозному сознанию отцов IV–VII в., как дата, которая должна приниматься беспрекословно и не подвергаться обсуждению; в таком именно смысле по поводу этого догмата высказывались свв. Григорий Нисский, Иоанн Златоуст и даже Иоанн Дамаскин. «Если ты отыскиваешь тот образ, как это происходит, говорит св. И. Дамаскин, то тебе достаточно услышать, что с помощью Св. Духа,… и больше мы ничего незнаем»¹⁴⁶⁹… На те немногие аналогии, при помощи которых отцы старались выяснить тайну пресуществления, нужно смотреть лишь как па попытки представить яснее и удобопонятнее этот догмат для верующего сознания, а не как на задачу – раскрыть и доказать его. Обычными терминами отцов IV–VII вв. были μεταβολή, μεταποίησις, μεταῤῥυθμός, μεταστοιχείωσις.¹⁴⁷⁰ Все они,

—120—

за исключением разве последнего, хотя и не выражают идею пресуществления вполне, однако же весьма и весьма близко к ней приближаются; в этом отношении они стоят далеко выше терминов I–III в.: ἐστί и γίγνεται.

Первое место среди писателей IV в. по занимающему нас вопросу должно отвести Григорию Нисскому, учение которого о таинстве Евхаристии пользовалось особенным авторитетом и значением у последующих писателей.¹⁴⁷¹ 37-ое огласительное слово Григория Нисского Иоанн Дамаскин положил в основу 13-ой главы «о святых и пречистых таинствах Господних»; Евфимий Зигабен¹⁴⁷² и Виссарион Никейский¹⁴⁷³ цитируют этого отца, как точного и строгого Богослова и выразителя верования церкви своего времени. И это весьма понятно. Учение Григория Нисского о таинстве Евхаристии настолько точно и определенно, что без всяких натяжек может быть приводимо, как доказательство веры этого отца и современной ему церкви в пресуществление. Всякому известен, говорит Григорий Нисский, тот закон, что сущность, основу (ὑπόστασις, букв. подставки) тела составляет пища; главной же пищей человека служат хлеб и вино, которые путем питания претворяются в тело и кровь. Бог Слово, вступив в единение с человеческим естеством, «обыкновенными средствами поддерживал существование тела своего – пищей и питанием», причем хлеб уподоблялся Его плоти, так что «богоносное Тело, принимавшее в

—121—

пищу хлеб, в некотором отношении было с ним одно и тоже». Таким образом, простой хлеб, «претворившись (μεταποιουθείς) в оном Теле, приял Божественную силу». Тоже самое, говорит св. Григорий, мы видим и ныне. Только ныне хлеб не ядением и питием входит в тело Слова, но, чрез освящение Словом Божиим и молитвою (1Тим.4:5) прямо претворяется μεταποιούμενος¹⁴⁷⁴ в Тело Слова, как сказано Словом: «Сие есть тело Мое».¹⁴⁷⁵ Мысль св. отца очевидна: Евхаристический хлеб прелагается и именно пресуществляется в тело и кровь Спасителя, подобно тому как во время земной жизни простой хлеб прелагался в Его тело и чрез это тело обожествился и стал истинным телом Спасителя, вознесшегося на небо и сидящего одесную Бога Отца. И в том и в другом случае св. отец преложение выражает термином μεταποιεῖν, так что и в отношении терминологии не делает различия между первым и вторым преложением.¹⁴⁷⁶ У св. Григория Нисского затрагивается еще один очень важный вопрос относительно пресуществления: почему в Евхаристии мы видим хлеб, а не плоть (σάρξ)? Св. отец объясняет это милосердием и снисхождением Бога к немощи человеческой, ибо в противном случае вид плоти мог бы возбудить у человека чувства страха и ужаса. В этом, а не в чём-либо другом, заключается причина, почему евхаристические элементы сохраняют свой натуральный вид. Замечание очень важное и сильно говорящее в пользу веры св. Гр. Нисского в пресуществление.

—122—

Менее определенно, чем Григорий Нисский, но все-таки с достаточною ясностью, учит о пресуществлении и св. Кирилл Иерусалимский.¹⁴⁷⁷ В таинстве Евхаристии, говорит он, «под образом (ἐν τύπῳ)¹⁴⁷⁸ хлеба дается тебе

—123—

тело, а под образом вина дается тебе кровь, чтобы приобщившись тела Христова и крови Христовой сделался ты стелесным и скровным (σύσσωμος και σύναιμος) Христу». Потому-то, продолжает далее Кирилл, «мы и делаемся христоносцами, что тело и кровь Христовы сообщаются нашим членам».¹⁴⁷⁹ Хлеб и вино делаются телом и кровью Христа путем преложения (μεταβολῇ). Как в Кане Галилейской Господь некогда претворил воду в вино, сходное с кровию,¹⁴⁸⁰ так и на литургии во время молитвы ко св. Духу, чтобы Он сотворил хлеб телом Христовым, а вино – кровию Христовою, евхаристические элементы – хлеб и вино – освящаются и прелагаются¹⁴⁸¹ ἡγίασται και

—124—

μεταβέβληται). Не должно смущаться тем, что хлеб и вино сохраняют свой естественный вид и вкус: «не по вкусу должно рассуждать о вещи, но верою принимать, что ты сподобился тела и крови Христовой».¹⁴⁸² – Учение Кирилла ясно и определенно. Особенно сравнение евхаристического преложения с претворением воды в вино и уверение, что естественный вкус хлеба и вина – это лишь только фикция наших чувств, тогда как на самом деле мы едим действительное тело и кровь – слишком сильно говорят за веру Кирилла в пресуществование. Не малого внимания заслуживают также и слова его: «таким образом, мы делаемся христоносцами, когда тело и кровь Его сообщается нашим членам» (разумеется, путем чистого, всецелого уподобления, так как Кирилл, наравне с Григорием Нисским и И. Дамаскиным, учит, что евхаристические элементы с принятием внутрь не испытывают судьбу остальной пищи, но прямо переходят в состав нашего тела и крови.¹⁴⁸³ Эти слова Кирилл мог произнести, лишь только признавая за хлебом и вином значение реального тела и крови Христовой, В противном случае, т. е. уча, согласно с протестантами, что хлеб и вино бывают телом Христа (не путем преложения, а путем единения с ипостасным Христом) лишь в момент принятия их – ни прежде, ни после – Св. Кирилл ни в коем случае не мог бы назвать человека σύσσωμος и σύναιμος и утверждать, что тело и кровь Христа сообщаются нашим членам. Да потом, если Кирилл Иерусалимский смотрел на евхаристические хлеб и вино лишь как на простые символы, то зачем ему особенно настаивать на том, что они остаются в теле. Человек принял с ними ипостасного Христа – и достаточно; хлеб же и вино, как простые символы или посредники этого принятия, исполнив свое назначение, могут испытывать судьбу остальной пищи.

—125—

Если же Кирилл настаивает на всецелом уподоблении евхаристических элементов телу и крови человека, то, очевидно, смотрит на них, как на истинные тело и кровь Христа, которые, разливаясь по всему телу, освящают человека и делают его причастником божественной сущности.

За Григорием Нисским и Кириллом Иерусалимским в хронологическом порядке следует св. Иоан Златоуст. У Златоуста мы находим подробные комментарии на все места Нового Завета, где трактуется об Евхаристии, другими словами: встречаем полное толкование библейских воззрений на это таинство. Сюда можно отнести 82 беседу на Матфея, 46 и 47 бесс. на Евангелие Иоанна и 24 бес. на первое послание к Коринфянам, не считая массы мелких свидетельств, где он так или иначе затрагивает вопрос об Евхаристии. При таком обилии материала у Златоуста можно, конечно, найти достаточное количество свидетельств в пользу пресуществления свв. Даров. Поставить учение Златоуста о пресуществлении в связь со всем вообще его учением о таинстве Евхаристии, в данном случае нет возможности, так как для этого потребовалось бы отдельное специальное исследование.¹⁴⁸⁴ Мы ограничимся отдельными выдержками из творений св. Отца и их толкованием.

Вот места из творений св. Иоанна Златоуста, которые, по нашему мнению, говорят в пользу его учения о пресуществлении свв. Даров: 1) В 82 бес. на Матфея, обличая современников, которые говорили: «как желательно было бы видеть лицо Христа, образ, одежду, сапоги»! Златоуст разъясняет, что и теперь всякий верующий может видеть Христа и не только видеть, но и осязать: «вот ты видишь Его, – говорит св. отец, – прикасаешься к Нему, вкушаешь Его. Ты желаешь видеть одежды Его, а Он дает Себя не только видеть (οὐκ ἰδεῖν μόνον), но и касаться и вкушать (ἀλλὰ καὶ ἅψασθαι καὶ φαγεῖν) и прини-

—126—

мать внутрь (καὶ λαβεῖν ἔνδον)».¹⁴⁸⁵ Обратим здесь, прежде всего, внимание на следующее. Златоуст говорит, что в таинстве евхаристии верующий может видеть Христа и прикасаться к Нему подобно тому, как он прикасался бы, если бы жил во время земной жизни Спасителя. Слова эти св. Златоуст мог произнести, очевидно, признавая в евхаристическом хлебе и вине лишь истинное тело и кровь Христа. Иначе, т. е. смотря па Евхаристию с символической точки зрения, ни в коем случае нельзя выразиться, что верующий касается Христа: он может созерцать Его верою, но уж ни в коем случае не касаться. Но если евхаристические хлеб и вино – Христос, то, спрашивается, каким образом это может быть? На это один ответ: путем преложения, пресуществления одной природы в другую. 2) В той же самой беседе, объясняя 26 ст. 28-ой главы, Златоуст говорит… «И Сам Он (Христос) пил от неё (чаши). Ибо, дабы услышав это («сие есть»…), они не сказали: что? Кровь мы пьем и плоть едим? и не смутились бы тогда (потому что, когда он завел речь об этом, многие соблазнились относительно сих слов) – итак, чтобы они и тогда не возмутились, он впервые сделал это, приглашая их небоязненно к общению таинств. Посему Он пил Свою собственную кровь».¹⁴⁸⁶ – Ученики Христа, по мысли Златоуста, поняли слова Христа в буквальном смысле, в смысле реального вкушения плоти и реального питья крови. При этом они, конечно, могли смутиться и поступить, подобно Иудеям в VI гл. Иоанна. В предупреждение подобного явления Иисус Христос, нисколько не разубеждая апостолов в их мысли, самолично подает им пример ядения и пития Его собственной плоти и крови. Но опять-таки, если ученики причащались истинного тела и крови

—127—

Спасителя, то получиться эти последние могли не иначе, как путем преложения, пресуществления. Так как фактически кровь Спасителя была излита за грехи мира лишь на кресте, то в данном случае она, очевидно, была образована из вина всемогущею силою Тайноучредителя и была принята Им в свое единение, после чего и стало возможным самое причащение. Тоже самое приложимо и к плоти – хлебу. 3) Что было со Свв. Апостолами, то, по мнению св. И. Златоуста, бывает и с каждым из нас: каждый верующий пьет истинную Кровь Спасителя и ест истинное тело Его. «Помысли, какой чести удостоен ты, какою наслаждаешься трапезою!» говорит св. отец, обращаясь к христианину, – «на что с трепетом взирают ангелы, и не смеют воззреть без страха, по причине исходящего отсюда сияния, тем мы питаемся, с тем сообщаемся и делаемся одним телом и одною кровью со Христом… Какой пастырь питает овец собственными членами? Но что я говорю – пастырь? Часто бывают такие матери, которые новорожденных младенцев отдают кормилицам. Но Христос не потерпел сего. Он питает нас Своею кровью и чрез сие соединяет нас с Собою».¹⁴⁸⁷ – Эти слова св. отца ни в коем случае нельзя понять в смысле духовного только принятия Христа. Против этого с очевидностью говорит приведенный пример питания младенцев. Христос истинно питает нас своими собственными членами, Своею плотью и кровью, именно в таинстве Евхаристии, почему мы и должны стремиться к сей «священной трапезе и к сосуду духовной чаши», чтобы соединиться со Христом.

Таких мест из творений Св. Иоанна Златоуста можно было бы привести целые десятки, но так как это было бы лишь повторением вышесказанного, то мы ограничимся представленными тремя. Возможность преложения евхаристических элементов хлеба и вина в тело и кровь Спа-

—128—

сителя заключается, по Златоусту, во всемогуществе Божием. «Тот, кто сотворил их на оной вечери, говорит он, совершает их и теперь. Мы заменяем место слуг; освящает же и претворяет (ἁγιάζων δε καὶ μετακευάζων) дары – Сам Христос».¹⁴⁸⁸ Или в другом месте: «не человек делает, что предложенное становится телом Христа и кровью Христа, но Сам распятый за нас Христос! Иерей, выполняя обряд, стоит и произносит оные слова, сила же и благодать от Бога. Сие есть тело Мое, говорит. Сие слово изменяет предложенное (μεταῤῥυθμίζει)».¹⁴⁸⁹

Обычными терминами, выражающими способ преложения евхаристических элементов, у Златоуста являются μετασκευάζεσθαι и μεταῤῥυθμίζεσθαι (пересооружать, переделывать, переменять, удалять). Из того, что мы сказали о вере Златоуста в реальное присутствие Христа в Евхаристии, очевидно, что μετασκ. и μεταῤῥ. у него имеют то же самое значение, что и позднейшее μετουσίωσις.

Св. Иоанн Златоуст не избег участи других отцов церкви. Его, даже более, чем кого-либо другого, протестанты цитируют в свою пользу. Но все ссылки их на Златоуста, насколько можно судить по Petr’у Martyr’у,¹⁴⁹⁰ крайне натянуты и основываются, обыкновенно, на отдельных изречениях Златоуста, которые берутся и толкуются без отношения к остальным его мыслям. Опровергать их – значит на разные лады повторять только что изложенное нами. Одно только возражение протестантов представляет значительную важность. Это – письмо Златоуста к Цезарию монаху, где он, между прочим, говорит следующее: «хлеб по освящении уже свободен от наименования хлебом, но стал достоин имени тела Господа, хотя натура (φύσις) хлеба в нём и осталась, и мы проповедуем не два тела, но одно тело Сына».¹⁴⁹¹ Решающее значение здесь имеет выражение: etiam si natura

—129—

panis in ipso permanet. Не отрицая подлинности этого письма, хотя она некоторыми не признается,¹⁴⁹² мы постараемся объяснить спорное место. «Слово φύσις у греков обозначает не только естественное качество, природу, сущность, но и свойство, положение, вид, – короче: это слово может употребляться не только в приложении к субстанции, но и к внешнему виду, почему и всё место может получить такой смысл: хлеб, по освящении Божиею благодатью, делается телом Христа, хотя наружный вид его и удерживается – взгляд насколько православный, настолько же не противоречащий другим местам из творений того же Иоанна Златоуста. Замечательно в этом случае дальнейшее прибавление: не два тела, но одно тело Сына мы проповедуем, т. е. претворенный благодатью Божиею хлеб образует не новое какое-либо тело Христа, но составляет то же самое, которое Он приял от Св. Девы Марии».¹⁴⁹³

От отцов и учителей церкви восточной мы перейдем теперь к отцам и учителям церкви западной, при чем остановим свое преимущественное внимание на трех из них: Св. Амвросии Медиоланском, блаж. Августине и св. Григории Великом, иначе, Двоеслове, которые более или менее обстоятельно раскрывали вопрос об Евхаристии вообще и пресуществлении Свв. Даров – в частности.

Св. Амвросий¹⁴⁹⁴ задает вопрос: каким образом может быть, что хлеб и вино в таинстве Евхаристии делаются телом и кровью Христа? И на этот вопрос отвечает: силою священнического благословения, ибо «благословение имеет большую силу, чем природа, так как благословением и самая природа изменяется (mutatur)». Приведши затем довольно многочисленные примеры этого изменения природы, св. отец продолжает: «если челове-

—130—

ческое благословение имело такую силу, чтобы превращать (converteret) природу, то что скажем мы о благословении Божием, где оные самые слова Господа действуют? Ибо таинство это, которое ты принимаешь, совершается словами Господа. Если по слову Илии огонь спал с неба, то разве речь Христа не настолько сильна, чтобы переменить и самый вид элементов (species mutet elementorum)». И немного ниже: «не меньшее дело дать новые природы вещам (хлебу природу тела), чем переменить природу (mutare naturam). – Так рассуждает св. Амвросий в книге De Mysteriis (с. 9). В книге же De sacramento он прибавляет кое-что и новое. Именно: что таинство совершается Самим Христом; священник же – только служитель.¹⁴⁹⁵ Священник произносит слова, Господь же производит ut sint, quae erant et in aliud commutentur.¹⁴⁹⁶ Если же мы самой крови не видим, то это потому, чтобы нас не обуял ужас при виде самой крови (ut nullus horror cruoris fit).¹⁴⁹⁷ – Учение Амвросия о пресуществлении настолько определенно, что не требует и разъяснения. Да к тому же он изображает пресуществление в таких чертах, которые мы подвергали более подробному исследованию при изложении учения Кирилла Иерусалимского и Григория Нисского. Примеры превращения жезла в змия и обратно, воды в кровь и др., приводимые у Амвросия, это то же, что пример претворения воды в вино, встречающийся у Кирилла Иерусалимского; а замечание Амвросия о причине, почему сохраняется вид вина, есть ничто иное, как повторение слов Григория Нисского, о чем была речь в свое время.

У блаж. Августина нет, подобного Амвросию, специального трактата об Евхаристии. Его свидетельства об этом таинстве, правда довольно многочисленные, представляют вид отдельных заметок.¹⁴⁹⁸ Из них, конечно, мы остановим свое внимание лишь только на важнейших

—131—

и наиболее говорящих в пользу пресуществления. Первое место, без сомнения, здесь нужно отвести заметке, находящейся In Lib. III. De Trinitate, с. 10.¹⁴⁹⁹ Здесь блаж. Августин рассуждает о видах, под которыми являлись в ветхом завете Бог и ангелы. В пример того, что, хотя мы не знаем, каким образом творились эти виды и, однако же, не сомневаясь, верим, что посредством них действительно являлись Бог и ангелы, блаж. Августин берет Евхаристию. Младенцы, говорит он, приступая к таинству не знают самолично (experimento suo), что предлагается на алтарях и чем был хлеб до и после освящения, и однако, следуя авторитету старших, поистине веруют, что в этом таинстве видимым образом является Господь (in illa specie Dominus oculis aparesse et de latere tali percusso liquorem illum omnino fluxisse). – В этих словах Августина, по нашему мнению, следует обратить внимание на следующее. Во-первых, младенцы, когда им, указывая на хлеб и вино, говорят, что это тело и кровь Христа, понимают, без сомнения, слова старших в буквальном смысле; во-вторых, блаж. Августин не говорит, что младенцы заблуждаются в своем взгляде на хлеб и вино, и не опровергает взгляда старших на это таинство, следов. он смотрит на их веру, как на веру истинную, правую. – О реальном же явлении Христа в таинстве Евхаристии Августин говорит еще в следующих двух местах: а) in Libro 2 Contra adversarium legis et Profetarum, c. 9: мы принимаем, говорит он здесь, для ядения плоть и для пития кровь Ходатая Бога и человеков человека Христа Иисуса, «хотя есть человеческую плоть кажется более страшным, чем убивать, и (более страшным) пить человеческую кровь, чем проливать»; в) In Epist. 44 ad Maximum на насмешку Максима, будто христиане веруют, что в сокровенных местах они видят своего Бога, Августин ответил молчанием, признавая всю силу и основательность его слов.¹⁵⁰⁰ Как в первом, так и во втором случае Августин, очевидно, разумел под хлебом и вином подлинное

—132—

реальное тело и кровь Христа; о реальном только теле можно сказать, что его страшнее есть, чем убивать; о реальном видении Бога говорил, без сомнения, и Максим, иначе насмешка его потеряла бы всякий смысл.

Наконец, в творениях блаж. Августина есть одно место, где он делает строгое различие между внешним видом евхаристического хлеба и вина и их внутренней стороной, сущностью; в то время как первый (т. е. внешний вид) подлежит восприятию наших чувств, сущность переменяется в тело и кровь. Мы намекали на эти слова блаж. Августина, теперь приведем их буквально: «Christi corpus, говорит блаж. Августин, et veritas et figura est: veritas quidem, in quantum virtute spiritus ex substantia panis et vini corpus efficitur; figura vero est illud, quod exterioribus sensibus subjaceat».¹⁵⁰¹

Наглядное доказательство веры Западной Церкви VII в. в пресуществление мы имеем в жизнеописаниях св. Григория Великого, составленных Павлом Диаконом и Иоанном Диаконом. Первый из них передает следующий случай из жизни св. Григория Великого.

Знатная Римская женщина, согласно данному обету, приготовляла облатки (oblationes) для Евхаристии и каждый

—133—

воскресный день приносила их в храм. Однажды во время причащения, когда папа, подавая ей тело Христово, сказал: Corpus Domini Iesu Christi prosit tibi in remissionem omnium peccatorum et vitam aeternam – женщина усмехнулась. Это удивило папу, и он, не переставая причащать остальных, приказал отвести женщину в сторону, а частицу даров отложил особо. По окончании службы папа обратился к женщине с вопросом: почему она засмеялась. Та долго отмалчивалась, но, наконец, сказала: я узнала ту облатку, которую приготовляла своими руками и поэтому мне странным показалось, когда ты назвал её телом Господним. Услышав такой ответ, св. Григорий, пригласив всех присутствовавших, обратился к Богу с молитвой, чтобы Он для вразумления заблуждающейся и для укрепления в вере предстоящих, на самом деле, для чувственного взора показал хлеб плотью. И что же? Когда по окончании молитвы он отдернул паллий (palliam), которым прикрывались дары, то глазам всех представилась живая источающая кровь частица тела. Все были поражены. Доказав возможность пресуществления, Григорий снова помолился Богу и, когда частица хлеба приняла свой нормальный вид, причастил ею женщину. Замечательны слова, которые сказал в данном случае Григорий неверовавшей женщине: «научись верить истине, уже засвидетельствованной: хлеб, который Я дам, плоть Моя есть, и кровь Моя истинное есть питие (Ин.6:51). Творец наш, зная наперед немощь нашу, тою же силою, которою всё сотворил из ничего и тело из плоти Приснодевы действием св. Духа образовал: хлеб и вино, с водою смешанное, в то время как свойственный им вид остается, претворяет (convertit) в плоть и кровь Свою по молитве кафолической священнодействием Духа Святого».¹⁵⁰²

Приведенный случай из жизни св. Григория Двоеслова настолько ясно говорит в пользу пресуществления, что даже издатель творений св. Григ. Двоеслова нашел нужным заметить об этом в подстрочном примечании; hic

—134—

habes Transsubstantiationis dogma. И в самом деле, будем ли признавать историческую действительность рассказанного случая, или считать его выдумкой жизнеописателя, или созданием благочестивой фантазии верующих – доказательность и значение его от этого нисколько не уменьшаются. Жизнеописание составлено в VII или VIII в.¹⁵⁰³ Рассказанный случай передается автором с несомненной верой в его действительность; неверующая женщина является исключением среди других, которые, очевидно, принимали тело и кровь Христа с верою в их реальность; народ молится, наравне с Григорием, о вразумлении заблуждающейся, – всё это с несомненностью говорит в пользу того, что вера в пресуществление была господствующей в Римской Церкви VII–VIII вв. – Если мы обратимся к самым творениям Григория Двоеслова, то и там найдем прекрасное подтверждение слов, сказанных им неверующей женщине. Так в 22 hom. in Matth. Григ. Двоеслов говорит: «что такое кровь Агнца – этому вы научились не только чрез слышание, но и чрез питие. Ибо эта кровь в том и другом случае полагается (ponitur): когда всасывается не только устами сердца, но и устами тела».¹⁵⁰⁴ В этих словах Григория Двоеслова прекрасно выражена мысль о реальном претворении хлеба и вина в тело и кровь Христа. Здесь Григорий говорит, что христианин в таинстве не только сердцем воспринимает Христа, духовно с ним соединяется, но и воспринимает его чувственно. Чувственное же восприятие может быть, очевидно, лишь только в случае преложения, пресуществления хлеба и вина в тело и кровь Христа.

Св. Григорием Двоесловом мы окончим обзор учения о пресуществлении отцов и учителей Западной Церкви. Вывод, к которому можно прийти после обзора этого учения, тот, что чем дальше шло время, тем учение о пресуществлении принимало все большую и большую ясность и определенность. Окончательное же завершение свое оно получило у св. И. Дамаскина.

—135—

И. Дамаскин в «Точном Изложении Православной Веры» собрал, привел в систему и объяснил то, что было накоплено предшествующими веками. На него, следовательно, можно смотреть, как на выразителя церковного учения первых VII вв. Учению о таинстве Евхаристии и именно вопросу о пресуществлении он отвел целую главу – 13-ю (IV кн.): «О святых и пречистых таинствах Господних». Вот краткое изложение этого учения. Для постоянного единения верующих с собой и их освящения Господь Иисус Христос на тайной вечери со своими учениками установил святейшее таинство Евхаристии (13:4).¹⁵⁰⁵ Сущность этого таинства состоит в том, что «хлеб и вино чрез призывание Духа Святого преестественно (ὑπερφυῶς) изменяются (μεταποιοῦνται) в тело Христово и кровь (εἰς τό σῶμα τοῦ Χριστοῦ καὶ τὸ αἷμα) и не суть два, но едино и то же самое (καὶ οὐκ εἰσὶ δύω, ἀλλ’ ἕν καὶ τὸ αὐτο) (13:7). Самый акт преложения нельзя понимать так, будто бы «вознесшееся тело нисходит с неба» и соединяется с евхаристическим хлебом,¹⁵⁰⁶ но именно в смысле претворения, изменения хлеба в тело и кровь Христову (13:7).¹⁵⁰⁷ Некоторую аналогию этого преложения можно видеть в обычном образе питания, где «хлеб чрез съедание и вино и вода чрез выпивание изменяются (μεταβάλλονται) в тело и кровь того, кто ест и пьет, и не делаются (οὐ γίνονται) другим телом по сравнению с прежним его телом» (13:7). Евхаристический хлеб по преложении, как и Христос по воплощении, заключает в себе две природы божескую и человеческую, «не одно естество, но два» (οὐ μία ψύσις, ἀλλὰ δύο – XIII, 10). Если на Евхаристические хлеб и вино нельзя смотреть как на проводников Божества в тело человека, т. е. таинство Евхаристии нельзя

—136—

понимать так, будто в нём вместе с истинным Христом находятся истинные же, не пресуществленные хлеб и вино, то тем более в евхаристическом хлебе и вине нельзя видеть лишь только образы тела и крови Христа. «Хлеб и вино не есть образ (τύπος) тела и крови Христа» говорит Дамаскин, но самое тело Господа обожествленное (τεθεωμένον), так как Сам Господь сказал: сие есть Мое, не образ (οὐ τύπος) тела, но тело» (13:9). «Если же некоторые и назвали хлеб и вино образами (ἀντίτυπα) тела и крови Господа, подобно тому как говорил богоносный Василий, то сказали (о хлебе и вине) не после их освящения, но прежде освящения, назвав так самое приношение (προσφοράν) (13:14). Таинство преложения непостижимо для человека; единственное объяснение возможности его заключается во всемогуществе Божием, Бог всё произвел из небытия в бытие, создал твердь, небо, землю, воду, огонь, «осуществил бессеменно для Себя плоть» во чреве пресв. Девы Марии; как всемогущий Творец, Он и здесь (т. е. в таинстве Евхаристии) «действием Духа Святого совершает (ἐποίησε) то, что превышает естество и чего (ничто) кроме одной только веры не может вместить (13:5)».

Изложенное учение И. Дамаскина так ясно и определенно говорит в пользу преложения евхаристических элементов в тело и кровь Христову, что, кажется, не должно оставаться ни малейшего сомнения относительно веры этого Отца в пресуществление. И, действительно, многие протестанты (Covelius, Chemnitius, Kieslingius¹⁵⁰⁸ и др.) открыто признаются, что Дамаскин «слишком злоупотребляет своею (богословскою) способностью», «либеральничает» в учении о таинстве Евхаристии, либеральничает, конечно, с протестантской точки зрения, т. е. стоит на стороне пресуществления. Правда, некоторое основание для себя протестанты могут находить в следующих словах Дамаскина: «хлеб общения – не простой хлеб, но соединенный с Божеством»,¹⁵⁰⁹ понимая, ко-

—137—

нечно, их в том смысле, что с простым, непресуществленным хлебом в Евхаристии соединяется ипостасно (impanatio) И. Христос, подобно тому как в воплощении Он принял на себя обычную плоть человеческую, не переставая быть Богом и вместе с тем не изменяя существа этой плоти. Так можно толковать слова Дамаскина, если взять их отдельно, без контекста речи. Совсем другое, как раз опровергающее лютеран значение получают они в связи с предшествующим и последующим. Прежде Дамаскин, сравнивая Евхаристию с углем горящим, который видел Исаия, указывал на необходимость приготовления к принятию тела и крови Христовой. Как огонь, который обладает свойством жечь при малейшем прикосновении к нему, прикоснувшись к устам Исаии, очистил его от грехов; так и Евхаристия, питая достойных, опаляет недостойных, ибо она «не обыкновенный хлеб, но соединенный с Божеством», так что в Евхаристии, как и в Самом Христе две природы – божеская и человеческая, причем одно, конечно, природа тела и другое – природа соединенного с ним Божества (13:10). Мысль Дамаскина очевидна: Евхаристия – полнейший образ, повторение Христа воплотившегося: в евхаристическом хлебе и вине, как и в Самом Агнце, закланном за спасение мира, две природы – божеская и человеческая, весь Христос в соединении двух естеств. Но св. отец далек от мысли протестантов, по учению которых Христос в единстве своих обоих естеств соединяется еще с простым, непресуществленным евхаристическим хлебом. Мысль Дамаскина еще яснее выражена в другом уже приведенном нами месте, именно там, где он говорит, что Христос не со вне, так сказать, приходит в евхаристический хлеб, «не вознесшееся тело нисходит с неба», а самый именно хлеб изменяется в истинное тело Христово.

Таким образом, св. И. Дамаскин в учении о пресуществлении стоит на строго православной точке зрения. Хотя у него и не употребляется термин μετουσίωσις, а употребляются более легкие: μεταποιεῖν и μεταβάλλεσθαι, тем не менее, термины эти сопровождаются столь отчетливым и точным учением об изменении евхаристических эле-

—138—

ментов в тело и кровь Христа, что у Дамаскина с полным правом могут заменить μετουσίωσις.

И. Дамаскин в учении об Евхаристии нашел себе прекрасного преемника в лице блаж. Феофилакта, еписк. Болгарского (начала IX в.).¹⁵¹⁰

Феофилакт, подобно Дамаскину, тоже пользуется терминологией греческих отцов IV–V в.: μεταβάλλεσθαι, μεταποιεῖσθαι, μεταστοιχείζεσθαι, но у него, как и у Дамаскина, термины эти употребляются в таком ясном, не допускающем никакого сомнения, смысле, что Феофилакта смело можно назвать предшественником Геннадия и Мелетия Пигаса.

Утвердив предварительно ту мысль, что хлеб и вино не образ (ἀντίτυπον) тела и крови Христа, а само тело и кровь,¹⁵¹¹ Феофилакт разрешает далее могущее представиться возражение: «как это? ведь плоти в таинстве не видно?» Это, говорит он, ради немощи нашей. Так как хлеб и вино – обыкновенные для нас вещи, видеть же предложенную нам плоть и кровь было бы нестерпимо для нас и мы отвратились бы от них: то человеколюбец Бог, по снисхождению к нам, сохраняет вид хлеба и вина, но они прелагаются (μεταστοιχεί) в силу плоти и крови». Феофилакт, таким образом, верует, что хлеб и вино – реальные тело и кровь Христа и если еще сохраняют внешний вид, то ради немощи человеческой: самое же существо их прелагается, пресуществляется в тело и кровь Спасителя.

Последующее за Феофилактом время – века X–XIV не дает нам видных церковных писателей и учение о пресуществлении не получило в них более ясного раскрытия. Если у Евфимия Зигабена (XII в.),¹⁵¹² Николая Мефонен-

—139—

ского, Симона Газского¹⁵¹³ и Николая Кавасилы¹⁵¹⁴ (конц. XIV в.) и встречаются небольшие замечания об Евхаристии, то они ничего нового, особенного не представляют. Очевидно, эти писатели пользуются лишь только тем, что выработала предшествующая богословская наука в лице Дамаскина и других отцов, не привнося ничего своего. И терминология у них обычная: μεταποιεῖν (ἀπορρήτως μεταποιεῖ καὶ ταῦτα (ἄρτ. καὶ οἶν.) Εἰς αὐτὸ τὸ ζωοποιὸν αὐτοῦ σῶμα καὶ εἰς… – Зигаб.)¹⁵¹⁵ и μεταβάλλεσθαι (μεταβληθῆρναι τὸν μὲν ἄρτον εἰς αὐτὸ τὸ τίμον αύτοῦ καὶ ἅγιον σῶμα, τὸν δὲ οἶνον… – у Кавасилы.¹⁵¹⁶

О развитии учения и термина пресуществление на Западе в XI–XII вв. и на Востоке в XV–XVII вв. мы говорили уже в первой части исследования. В виду этого свою задачу считаем законченной. Мы проследили историю развития учения о пресуществлении и пришли к тому выводу, что учение это было изначальным в Церкви. О пресуществлении учило громадное большинство отцов и учителей Церкви, которые так или иначе затрагивали вопрос об Евхаристии. Общую схему их учения можно представить в таком виде: 1) Евхаристические хлеб и вино, после их освящения оставляют свою субстанцию и делаются истинным, реальным телом и кровью Христа (Григ. Нисск., Кир. Иерус., Амвросий, Евс. Эмисс., Дамаск. и мн. др.). 2) Принимая Св. Дары, не должно полагаться на чувства, а «верою принимать, что сподобляешься истинного тела и крови Христовых» (те же и Илар. Пуатьеск.). 3) Подобием Евхаристического преложения может служить преложение пищи в тело и кровь Христа во время земной Его жизни (Григ. Нисск., И. Дамаск.). Примеры перемены одной субстанции мы видим и в чудесах, напр., претворении воды в вино, превращения жезла в змия и т. п. (Кир. Иер., Амвр., Август., Дамаск. и др.). 5) Вообще же нужно сказать, что образ преложения недостижим для человека и единственная причина его заключается во все-

—140—

могуществе Божием (почти все, особенно Амврос., Григ. Нисск., И. Злат.). Не можем не привести в заключение слов Лейбница, ученого насколько беспристрастного, настолько же известного глубиною своих богословских воззрений. «Древняя Церковь, говорит он, довольно ясно учила, что хлеб переменяется в тело Христа, а вино – в кровь, и отчасти здесь древние признают μεταστοιχείωσιν, каковое слово Латиняне правильно перевели словом transsubstantiatio… следовательно, как в других случаях, так и здесь Писание должно быть объясняемо на основании предания, которое хранительница Церковь простирает даже до наших дней».¹⁵¹⁷

В. Малахов

—141—

30 апреля 1632 года скончался король Сигизмунд III. Настал день успокоения для православных в литовско-польском королевстве; во всех областях между православными разных сословий обнаружилось сильное и единодушное движение на защиту веры и народности.

За смертью короля в Польше следовали сеймы: «конвокационный» (созывательный), на котором делался обзор предыдущего царствования, подавались мнения и заявлялись требования для руководства новому королю, затем шел «избирательный» сейм для выбора короля, и наконец «коронационный» сейм. Православные напрягли все свои усилия к восстановлению прав своей угнетенной церкви. На конвокационный сейм они съехались в громадном числе, и среди них выделялись послы от казаков, от церковных братств, а главным послом от православного духовенства явился Киево-Печерский архимандрит Петр Могила, поместивший в письме к гетману Христофору Радзивилу следующие достопамятные слова: «Во истину приспело время и нам обиженным отозваться и добиться того, что нам принадлежит! Где истина – там и Бог; а она с нами. Нужно только единодушие и согласие! Теперь не время и нечего спать».^1518,1519

—142—

В этот решительный момент Виленское братство оказало незабвенную услугу православной церкви и всему русскому делу в королевстве. Оно составило и послало на конвокационный сейм целую книгу, посвященную всем сенаторам и послам, и книга эта имела громадный успех; она называлась: «Синопсис, или краткое описание прав, привилегий, свобод и вольностей, данных Литовскими князьями и Польскими королями народу русскому, находящемуся неизменно в послушании Константинопольскому патриарху».

Книга эта, составленная, быть может, ученым ректором братского училища Иосифом Бобриковичем, была настоящим историческим исследованием о положении русского народа и его православной веры в Литве и Польше, и это исследование обставлено было подходящими ссылками на подлинные привилегии и законы, а также на сочинения известных польских историков, как например, Кромера и Стрыйковского.

Это сочинение начинается следующими трогательными словами: «Всему свету известно, в каком состоянии находится уже несколько десятков лет славный, древний («starowieczny») русский народ; ныне оный, подобно возлюбленному Богом народу Израильскому, с плачем о состоянии своем вопиет: со мы днесь уничижены паче всех живущих на земле, не имамы ни князя, ни вождя, ни пророка, ни жертв, ими-же могли-бы умилостивити благосердого Бога; но в сердце сокрушенном и духе смиренном да пребудем пред Тобою, Господи!» В заключение составители этой замечательной книги просили польских вельмож: «сделать конец всем озлоблениям и обидам, дабы, – как некогда голубица принесла в ковчег к Ною масличный сучец в знак иссякшей воды, – и мы в знамение конца бедам народа русского, аки сучец масличный, принесли в дома наши сию вож-

—143—

деленную песнь: ныне отпущаеши раба своего, Владыко, по глаголу Твоему, с миром!».¹⁵²⁰

По дружному настоянию православных для рассмотрения их взаимных претензий с униатами была образована особая комиссия, во главе которой стал сам королевич Владислав, очень хорошо знавший тайную историю унии, и высказавший прямо нунцию Висконти свое мнение, что уния не имела с самого начала достаточной силы потому, что не была введена с согласия большинства народа.¹⁵²¹ Православные представили в подлинниках целую массу документов, актов, хартий и привилегий королевских, подтверждавших в течение ряда веков старые, исконные права русского народа и его православной веры на всём пространстве западной России, и комиссия благосклонно выслушивала доводы православных.

Вскоре последовал избирательный сейм и православные со своими послами и депутатами, – в том числе и от запорожского войска, – явились, по зову Петра Могилы, в огромном числе, и еще настоятельнее стали предъявлять свои ходатайства о восстановлении прав своей церкви. Особенно решительно говорили на сейме казацкие депутаты, так как всё войско возбуждено было православными священниками, которые в числе до 300 человек ходили на казацкую раду и со слезами и на коленях

—144—

заклинали казаков вступиться за православную веру и избавить их всех от преследований.¹⁵²²

Виленское братство издало и напечатало в своей типографии к тому времени: «Дополнение к Синопсису», в котором, между прочим, обстоятельно изложило весь ход прений с униатами на конвокационном сейме и в комиссии.¹⁵²³ Не смотря на противодействие папы, его нунция, униатских духовных властей и Виленского униатского братства, выпустившего против «Синопсиса» и «Дополнения» две полемические книги,¹⁵²⁴ результатом энергичных и дружных усилий православных явились подписанные 1 ноября 1632 года королевичем Владиславом (избранным Польским королем вскоре после подписания, именно 13 ноября 1632 года) «Договорные статьи о предоставлении православным жителям Польши, Руси и Литвы свободного исповедания веры». На основании этих статей предоставлялась православным свобода их вероисповеданию, восстановлялась высшая православная иерархия, в лице митрополита и четырех епископов: Львовского, Луцкого, Перемышльского и Мстиславского (для княжества Литовского, с учреждением кафедры в г. Могилеве). Кроме того, в этих статьях постановлено, что все церковные братства, какие доселе были, и какие впоследствии будут учреждены, могут оставаться в спокойном и беспрепятственном заведовании православных,¹⁵²⁵ которым также

—145—

возвращены некоторые церкви, монастыри и принадлежащие им имущества, по разным областям и городам короны и княжества;¹⁵²⁶ наконец, было установлено право вольного перехода из унии в православие и обратно.¹⁵²⁷

На том же избирательном сейме православные представители воеводств и округов короны и великого княжества Литовского, в силу древнего своего права избрали в числе кандидатов, на митрополичью кафедру Киево-Печерского архимандрита Петра Могилу, а на епископские кафедры – луцкую – князя Александра Пузына, и на Мстиславскую – игумена братского Виленского монастыря и ректора братского училища Иосифа Бобриковича. Эти избрания были утверждены королем Владиславом, который остался верен своей присяге и данному слову о внесении и упрочении мира и успокоения среди православного населения своего государства.¹⁵²⁸

Петр Могила, как сказано в королевской грамоте от 12 марта 1633 года, был утвержден королем Владиславом в сане митрополита на коронационном сейме в Кракове, между прочим, как за его военные заслуги против турок, так и за заслуги его предков воевод Молдавских: Иеремии и Симиона, бывших всегда верными отцу короля. Петру Могиле была предоставлена такая же власть над православными («не в унии будучое Руси»), какая была дана митрополиту Рутскому над униатами.¹⁵²⁹

Получив благословение от Константинопольского патриарха Кирилла Лукариса, Петр Могила решил принять посвящение в сан митрополита в г. Львове. На это торжество съехалось множество духовных лиц и шляхты, и посвящение совершил в сослужении трех владык, в

—146—

конце апреля 1633 года, на Фоминой неделе, старейший епископ Иеремия Тиссаровский, в братской церкви Успения Божьей Матери, только что отстроенной старанием братства. Радуясь, что такое великое торжество совершилось в братской церкви, Львовские братчики устроили обильное угощение для митрополита, епископов и прочих своих гостей, произносили пред митрополитом приветственные речи и даже одну из них издали на польском языке, под заглавием: «Аврора светящаяся на Львовском горизонте». Самая брошюра до нас не дошла, но известно, что означенный панегирик в честь Могилы до такой степени неприятен был латино-униатской партии, что львовская католическая консистория нашла его вредным для папского престола, публично с амвона осудила его и, уничтожив крест с виньеткой, приложенный к брошюре, определила наказать типографа, издавшего её, денежным штрафом. После посвящения Петр Могила торжественно отправился в Киев с преднесением ему митрополичьего креста.¹⁵³⁰

После неслыханных 40-летних страданий за свою веру, православные наконец-таки дождались признания своих древних священнейших прав. Этот успех тотчас-же отразился самым благотворным образом на всём строе жизни русского общества, и послужил к необычайному оживлению деятельности церковных братств, которые были, по грамоте короля от 14 марта 1633 года, все утверждены, со всеми их «школами, семинариями, типографиями и госпиталями».¹⁵³¹ Царствование Владислава должно быть признано эпохой полного расцвета братских учреждений, когда они распространились повсюду, сделались неотъемлемым органом церковно-приходской жизни православных, и в этом качестве были признаны высшею духовною и светскою властью. Опуская излишние подробности, мы укажем в кратких чертах на то, как этот знаменательный переворот в политике польского

—147—

правительства отразился на жизни и деятельности старейших братств, как эти новые веяния вызвали к жизни заглохнувшие было под давлением всесильных латинян и униатов прежде-основанные братства, и как вследствие этих благоприятных условий стали повсеместно учреждаться новые братства, особенно в южной части западной России.

Виленское братство, воспользовавшись милостивым отношением новоизбранного короля к православным и их братствам, представило королю Владиславу IV на коронационном сейме разные грамоты и привилегии польских королей Стефана Батория и Сигизмунда III.¹⁵³² Король, по рассмотрении этих актов, относившихся до учреждения братства, подтвердил все его права, и в своей новой грамоте от 18 марта 1633 года даровал братству еще другие права и преимущества. Король, усматривая, сколько несправедливостей терпело братство, как в отношении свободного владения своими недвижимостями, так и в нарушениях других своих прав, постановлял, чтобы отныне не было братству никакого бесправия и притеснений, ни со стороны судебных и административных учреждений края, ни со стороны разных своевольных людей, и чтобы по делам судебным братство подлежало только главному трибунальному суду. Утверждая за братством монастырь св. Духа, как мужской, так и женский, с теми порядками, которые были заведены по уставу первого братского архимандрита Леонтия Карповича, король также утвердил за братством и все другие монастыри, находившиеся под его властью, а именно (как перечислено в самой грамоте): Петропавловский в г. Минске, Евейский в воеводстве Трокском, Цеперский и Сновский в воеводстве Новогрудском, Новодворский и Купятицкий в округе Пинском, Селецкий в воеводстве Минском,¹⁵³³ равно

—148—

как и те монастыри, которые впредь будут основаны и по воле основателей – отданы под власть Виленского св. Духовского монастыря. Подтверждая за братством их прежнее право свободного владения всеми недвижимыми имуществами и беспрепятственного приобретения всяких пожертвований и отказов по духовным завещаниям, король предоставил братству построить каменную церковь св. Духа, вместо деревянной, и дозволял ему именоваться по-прежнему св. Троицким братством и употреблять печать с изображением св. Троицы.¹⁵³⁴ Но смотря, однако, на всю благосклонность короля Владислава IV к православным и их братствам, он, конечно под влиянием иезуитов и униатов, все-таки счел необходимым ограничить курс учения в православных училищах, боясь, чтобы они не превратились в академии и тем увеличили бы количество русских образованных и ученых людей в пределах литовско-польского королевства, Так, в привилегии православным от 18 марта 1633 г. король сообщал, что «в школах Киевских и Виленских дозволяем учить неуниатов по-гречески и по-латыни, однако так, чтобы свободным наукам обучали не далее диалектики и логики».¹⁵³⁵

По избрании Иосифа Бобриковича епископом Мстиславским, игуменом братского Виленского монастыря был избран о. Митрофан Дементьев, или Дементьянович, а за ним о. Самуил Шитик-Залесский, принадлежавший к дворянскому роду и известный своей ученостью (в

—149—

1637 г.).¹⁵³⁶ С этого времени в св. Духовском монастыре установилось правило, по которому игумен избирался только на три года, а по прошествии этого времени происходили новые выборы старшего. В ноябре 1637 года два старца Виленского монастыря, наместник Леонтий Шитик-Залесский и дидаскал училища Вениамин Севастьянович ходили в Москву за милостыней и получили от царя Михаила Федоровича 200 рублей на строение каменного своего храма, который еще не совсем был окончен.¹⁵³⁷

Выше было упомянуто, что корпорация студентов братского училища была образцово организована, на правах «младшего братства», имевшего в монастыре свой особый придел в честь св. Константина и Елены, а из приведенной выше грамоты короля Виленскому братству (от 18 марта 1633 г.) узнаем, что при училище было учреждено убежище для бедных студентов («при том школы мешканя для убогих студентов»). При братстве была устроена библиотека из книг на разных языках.¹⁵³⁸ Памятником литературных трудов студентов братского училища того времени является небольшая книжка, изданная ими в 1635 году, по всем вероятиям, в память скончавшегося в том же году епископа Иосифа Бобриковича, бывшего их ректора. Книжка эта носит заглавие «Эхо жалости».¹⁵³⁹ Кстати сказать, что умерший 9 апреля 1635 г., в г. Вильне епископ Иосиф, до самой своей кончины,

—150—

оставался в тесной духовной связи с Виленским крестоносным братством, о чем он сам свидетельствует в письме, написанном к Могилевскому братству, незадолго до смерти, а именно 14 марта 1635 г. В этом письме он, прося у братчиков денежной помощи по случаю своей болезни, также сообщал им, что слабое его здоровье, требовавшее врачебной помощи, побудило его оставить г. Могилев.¹⁵⁴⁰

Материальные средства братства продолжали увеличиваться. Кроме отказов значительных денежных сумм и драгоценной утвари [пожертвования братчика Семена Ивановича Азарича в 1636 году, и купца Павла Коссобуцкого в 1639 году] в собственность братства за это время поступили крупные недвижимые имения; так член братств: Виленского, Львовского и Луцкого, Лаврентий Древинский, бывший неоднократно старостой Виленского братства, пожертвовал братству своей фольварк под Вильной, с кирпичным заводом, и дом в г. Вильне, на Антоколе, а после смерти Лидского помещика Александра Тризны, братство получило от него, по завещанию, дом в г. Новогрудке и небольшой участок земли для устройства монастыря в его имении.^1541,1542

Две братские типографии, одна в г. Вильне, другая в м. Евье, также продолжали свои работы по изданию необходимых для православной Церкви книг. Так, с 1634 по 1646 гг. этими двумя типографиями изданы были 24 книги, а именно: в Виленской – 11 книг, и в Евейской – 13 книг, причем некоторые книги издавались одновременно в обеих типографиях. Из этих книг: «Молитвы повседневные» достигли к 1635 году восьмого издания; «Служебник» был издан три раза; «Новый За-

—151—

вет с псалтырем» – три раза, [псалтырь особо – три раза, Евангелие особо – два раза]; «Полуустав» – три раза; «устав Божественной Литургии» – два раза; «Требник» – два раза и «Часослов» – один раз. Между этими книгами мы отметим: 1) «Ирмолой, или осмогласник», творение преп. отца нашего Иоанна Дамаскина и прочих богодухновенных св. отцов; издан в Евье в 1642 году; 2) «Диоптра», вышедшая в 1642 году вторым изданием разом из двух братских типографий, и 3) «Слово зело душеполезно ко умилению и покаянию приводящее», перевод с греческого на славянский и простой язык, изданный в Евье в 1643 году.¹⁵⁴³

Все эти книги, выпускаемые в изобилии из братских типографий (а также раньше изданные в Острожской типографии) распространялись не только в среде высшего образованного русского дворянства, – отдельным членам которого эти книги по большей части и посвящались, – но проникали и в среду купеческую и мещанскую, не смотря на старания римско-католической цензуры уничтожить эти книги. Из дошедших до нас духовных завещаний купцов, членов магистрата, и простых обывателей, начала XVII века, видно, что у некоторых из них имелись небольшие домашние библиотеки, составленные, по духу того времени, почти исключительно из книг св. писания, из книг употребляемых при богослужении и других религиозно-назидательных сочинений, как например: Маргарита, Пчелы, и т. п.¹⁵⁴⁴

Но были лица, составлявшие большие собрания книг; так, например, у Виленского бургомистра Степана Лебедича осталась (1649 г.) огромная библиотека классических сочинений, на греческом и латинском языках, как-то: Цицерона, Аристотеля, Гомера, Институций Юстиниана, комедии Теренция, Эзоповы баси; на польском языке –

—152—

история Кромера, и на русском языке – издания острожской типографии (Вил. Акт. IX, стр. 481–483).

Книги религиозно-нравственного содержания воспитывали духовно и укрепляли волю по правому пути, вносили сознание важности и необходимости братского общения для выполнения высшей обязанности человека – служить и помогать ближнему.¹⁵⁴⁵

Не смотря на благосклонность короля к православным, униаты однако не прекращали своих неприязненных действий и всячески препятствовали передаче православным трех церквей в г. Вильне, предназначенных им на основании «статей примирения» 1632 г. Кроме того униаты в 1637 году в г. Вильне дважды делали вооруженное нападение на св. Духовскую церковь и на православных, причем во второй раз униатские монахи кощунственно напали на погребальную процессию православных и одного из участников в этой процессы затащили к себе в монастырь, заковали в кандалы и избили.¹⁵⁴⁶

Здесь мы, кстати, скажем, что в соседних областях с Вильной, а именно в Витебске, Полоцке и Новогрудке униаты забрали такую силу, что даже в постановлениях короля Владислава IV запрещалось православным в этих городах иметь свои церкви и отправлять публично богослужение. Фанатизм разгорелся до того, что за принятие православными унии, они освобождались от наказания даже

—153—

за умышленное убийство, а тем более за маловажные правонарушения.¹⁵⁴⁷

Уния внесла раздор и во внутреннюю жизнь цехов, где прежде, как мы видели, наблюдалось дружелюбие между членами, не смотря на разность вероисповедания. Так, на сходке, 29 марта 1629 года, сапожников римско-католиков и униатов было постановлено, чтобы никто из сапожников греческого обряда, вопреки привилегиям, листам и приказаниям королевским, упорно до сих пор пребывающих в схизме [т. е. в православии], не смел отныне исполнять в схизматической церкви церковных таинств и обрядов, как-то: присутствовать при богослужении, крестить детей, исповедоваться и приобщаться св. Тайн, совершать браки, отпевать умерших, и т. д., а для исполнения всех своих религиозных потребностей и обрядов избирал св. Троицкую церковь, пребывающую в унии с римским костелом. Не исполнявшие этого постановления должны были платить штраф, полкамня воска и два орта (6 грош.), каковой штраф поступал в пользу Троицкой церкви.¹⁵⁴⁸

При такой силе униатов неудивительно, что прежние Виленские медовые братства все сделались униатскими. По привилегии короля Владислава IV от 1633 года медовые братства были присоединены к Троицкому униатскому монастырю («tu do cerkwi wieczne applikowano»), а в 1635 году тот же король предписывал этим братствам вcе доходы вносить Вельямину Рутскому, а не кому-нибудь другому. При униатском митрополите Антонии Селяве, взявшем на себя обязанность завести порядки в медовых братствах, была в 1644 году установлена для четырех медовых братств повинность выдавать Троицкому униатскому монастырю помощь деньгами, а именно уделять из братских доходов по 100 коп грош. литов., а на другие церкви по 80 коп грош. литов., и кроме того нату-

—154—

рой в разные праздники по 66 гарнцев «miodu pitego». С этого времени медовые братства с их госпиталями, Троицким и Спасским, окончательно поступили под контроль и заведование униатского митрополита и духовенства; именно в акте условий, заключенных между униатским духовенством и братствами, от 16 августа 1646 г., было установлено, что для контроля над действиями братских старость назначался провизор (pan radny), и в круг его обязанностей вошло: следить вообще за ходом дел в братствах, присутствовать при сычении меда, вести реестры количеству приготовленного меда и давать об этом сведения архимандриту и протопопу для занесения этих сведений в монастырский реестр; наконец, было постановлено, что магистрат избирает даже братских старост. Так мало-помалу наступило вырождение православных церковных братств, называвшихся медовыми, а затем последовала и их смерть.¹⁵⁴⁹

Могилевское братство. Другим выдающимся по-своему значение братством, в пределах Литвы, было Могилевское братство. С воцарением Владислава IV положение Могилева, как города сделавшегося местопребыванием православного епископа, сильно возросло и православные Могилевцы добились возвращения своих церквей. Православное Богоявленское братство стало хлопотать о получении ставропигиальных прав. С этою целью братчики обратились к посредничеству знатного вельможи Адама Киселя. Обнадеженные Киселем братчики поторопились получить к коронационному сейму грамоту на ставропигию от Константинопольского патриарха Кирилла, и представить её королю.¹⁵⁵⁰ На сейме старания братства, подкреп-

—155—

ленные «не малою працею» и «не малым коштом», увенчались успехом. Король гарантировал положение братства двумя универсалами (от 3 и 19 марта 1633 г. «Русь старая в унии не будучая» так обозначал православных король)¹⁵⁵¹ причем, ограждая братство от вмешательства местных властей, дозволял ему, по примеру Виленского и Львовского братств, устроить монастырь, школу «наук вызволеных языков вшеляких», семинарии и школы фундовати и канун Богоявленский для свеч до церкви братства по две недели ежегодно держати».

Митрополит Петр Могила относился в высшей степени благосклонно к братству, которое давало ему материальную помощь на возобновление храмов и вообще на нужды Церкви в то хлопотливое и полное тревог время.¹⁵⁵² Имея сам права патриаршего экзарха, Петр Могила не смущался тою самостоятельностью, которую приобрело братство, как учреждение ставропигиальное. При объезде областей великого княжества Литовского и, в частности, городов Белоруссии, Петр Могила, будучи летом 1635 года лично в г. Могилеве, выслушав ходатайство старост братских пана Богдана Стеткевича и бурмистра Богдана Ребровича и пересмотрев все грамоты патриархов и королей данные братству (названному Могилою «братством милосердия») признал его ставропигиальным, т. е. подчиненным не местному епископу, а ему, митрополиту, как патриаршему экзарху. В удостоверение этого признания, Петр (Могила) выдал 15 июля 1635 г. братству грамоту, и сам записался в «патроны» братства.^{1553, 1554}

—156—

Права, полученные братством от польского правительства, были весьма важные и походили на те, которыми пользовались Виленское и Львовское братства. Так, Могилевское братство имело свой дом для сходок, школу, где преподавались разные науки и типографию для печатания учебных и других духовных и светских книг на языках: русском, греческом, латинском и польском.¹⁵⁵⁵ Братские учреждения были изъяты от подсудности местным коронным властям и освобождены от податей и повинностей. Братство имело право на своей земле селить крестьян и судить их чрез своих «рочных старост».[i]

Влияние этого братства на местное население было очень велико. Мы имеем, например, от 1634 года акт, занесенный в книги местного магистрата; по этому акту старшие цехов «мечников, слесарей, кузнецов и котляров», от имени своего и от имени всех ремесленников, постановили иметь свой придел в братской Богоявленской церкви и делать приношения воска, по старине, в эту церковь.¹⁵⁵⁶

Члены Могилевского братства ревностно заботились об устроении своего Богоявленского монастыря. В 1635 г. Виленское св. Духовское братство, законным порядком, передало им земельный участок, который был ими куплен в Могилеве на Шиловской улице, еще в 1619

—157—

году, но, по особым обстоятельствам, записан был тогда князем Иваном Огинским на имя Виленского братства.¹⁵⁵⁷ Братская Богоявленская церковь, начатая постройкой в 1619 году, по плану Киево-братской Богоявленской церкви, была окончена в 1636 году, как гласит подпись на подпрестольном кресте. В 1637 г. дворяне Богдан и Елена Степаповичи пожертвовали под братские учреждения земельный участок на той же Шиловской улице.¹⁵⁵⁸

Сами члены братства, светские и духовные, делали своей церкви и учреждениям значительные пожертвования, так что в течение семи лет (с 1634 по 1641 год) братству подарено было в городе Могилеве девять домов с землею, четыре земельных участка без построек, и, частью в городе, частью вне города, до 22 уволок земли: из них – шесть уволок с поселенными крестьянами, и более шести уволок лесу.¹⁵⁵⁹

Подобно Луцким братчикам, Могилевские братчики направляли свои заботы, главным образом, к благоустроению монашеской жизни в своем братском монастыре. В 1634 году братство составило акт об избрании архимандрита. Из акта видно, что к братству принадлежали не одни мещане, но и люди «шляхетского сословия», и когда права братства подтверждены были королем Владиславом IV, оно решилось учредить при своей церкви общежительный монастырь и избрало архимандритом Варлаама Половку (из братского Виленского монастыря), который был утвержден в этом сане Киевским митрополитом. Варлаам Половко выбран был, по совету с иноками, всеми братчиками, как старшими, так и младшими, ибо и самый младший («вольное мовенье и наменьшему подавши!» как выразилось братство в

—158—

своем постановлении) имеет в таком важном совете вольный голос, дабы избрание духовной особы совершалось с общего согласия. На обязанности архимандрита лежало «абы братия обще жили, церкви Божой пильновали (оберегали), школ дозирали, которые на тых же кгрунтах (т. е. монастырских) быть мают, спеванье порядное в церкви мели». На содержание монастыря назначен был особый «фундуш», вполне неприкосновенный, при этом братство в своих особых постановлениях указывало: «если бы, чего не дай Бог, архимандрит нашего монастыря сделался отступником от благочестия, или братия отступила от законного и порядочного жития, то мы такому архимандриту-отступнику и своевольной братии не допустим быть в нашем монастыре, но как можно поспешнее предупреждая зло, о иншом промышлять».¹⁵⁶⁰

Вскоре архимандрит Варлаам по болезни удалился на покой, и братчики, желая оказывать большее влияние на монастырскую жизнь, решились в 1639 г. просить у митрополита об уничтожении архимандритского звания и об избрании на будущее время «старшего» (игумена) на три года, по примеру Виленского св. Духова монастыря. Согласно желанию братства, переданному на письме особым братским посланцем Могилевским бургомистром, титул архимандрита был уничтожен и во главе монастыря поставлялся игумен; власть его была братством сужена, и он являлся только блюстителем (экклезиархом) церковно-богослужебных порядков и непосредственным начальником над иноками. Вся же экономическая сторона монастыря, до церковной утвари и церковных доходов включительно, ведалась пятью представителями от брат-

—159—

ства, именно: братскими старостами (2 человека), подстаростами (тоже два лица) и «шафором», или казначеем.^1561,1562

Несмотря на видимое укрепление православия в Могилевском крае, где заботами того же Богоявленского братства устроился такой видный центр православия, как Кутеинский Богоявленский монастырь,¹⁵⁶³ православные все-таки принуждены были вести энергичную борьбу с униатами, особенно с настоятелями Спасского монастыря, остававшегося в руках униатов до 1650 года.¹⁵⁶⁴

Весьма важным обстоятельством для православных было то, что в Могилеве находился православный епископ; после смерти первого, по восстановлении иерархии, епископа Иосифа Бобриковича, в этот сан был избран Сильвестр Коссов, шляхтич родом – из землевладельцев Витебской губернии и уезда, бывший профессором в Киево-братском училище, и выдававшийся между современниками своим образованием. Он посвятил все свои заботы на введение церковных порядков в своей епархии, лично совершал по ней объезды, созывал к себе духовенство на совещания и прославился сочинением своего

—160—

наставления о догматах веры.¹⁵⁶⁵ Хотя из-за власти и происходили между Могилевским братством и епископом Сильвестром некоторые недоразумения, но они скоро сглаживались и Сильвестр большею частью проживал в братском монастыре. Братство и епископ взаимно опирались друг на друга, причем братство оказывало епископу Сильвестру особенно существенную поддержку при нападениях на него униатов, во главе с их митрополитом Селявой. Сильвестр, сделавшись впоследствии Киевским митрополитом, сохранил дружественное и благосклонное отношение к братству.¹⁵⁶⁶

Минское, Оршанское братства и новоучрежденное братство в г. Пинске.

В г. Минске православные тоже не ослабевали, и тамошнее братство стояло во главе просветительной и оборонительной деятельности, выдерживая борьбу с папистами, униатами и даже евреями, осмелившимися в 1629 и 1649 гг., большою шайкой, делать открытые нападения на монастырь.¹⁵⁶⁷ Оно зорко следило за тогдашними событиями и было настолько влиятельным, что митрополит Могила, вступив с ним в переписку, обращался к нему в решительные минуты за материальной помощью; именно Могила просил братство делать складчины для поддержания интересов православной церкви, которые митрополит принужден был лично отстаивать на сеймах в Варшаве.¹⁵⁶⁸

Такое значение и широкую деятельность Петропавловское

—161—

Минское братство могло получить благодаря грамоте короля Владислава IV, от 18 марта 1633 года. Король подтверждал права братства [однородные с правами Виленского братства], – дозволял братчикам устраивать заседания для рассуждений об общественно-благотворительных делах братства, – предоставлял братству свободно и спокойно исполнять религиозные обряды, разбирать дела об обидах, наносимых братчикам, независимо от общих судебных учреждений, строить: школы для обучения народа и детей, – типографии для напечатания книг, с содержанием при этих учреждениях достойных лиц, как духовного, так и светского сословия, – богадельню для больных и бедных. Король предоставлял также братству владеть пожертвованным ему движимым и недвижимым имуществом, как-то: фольварком «Пересной» (неподалеку от г. Минска), пожертвованным в 1623 году Минским судьей Володковичем, и двумя земельными участками, подаренными в 1626 году княжной Евой Соломерецкой для построения церкви «Преображения Господня», которую король дозволить также строить и шпиталь при ней. Кроме того, король освобождал братские дома и всех живших в них от чиниса, податей и всяких денежных сборов, от всех городских повинностей, в том числе и от квартирной. Наконец, король передавал в ведение братства церковь Рождества Пресвятой Богородицы, с богадельней при ней, и Минский женский монастырь с его строениями, землями и всяким имуществом.¹⁵⁶⁹

В Орше, однако, церковное братство при монастыре Рождества Пресвятой Богородицы отстаивало с большими трудностями свою самостоятельность, и принуждено было давать взятки высшим польским чиновникам. Об этом мы находим обстоятельное свидетельство современника, знаменитого Брестского игумена Афанасия Филипповича, с деятельностью которого мы познакомимся ниже. Игумен Афанасий в своем «Диариуше» об Оршанах отзывался так: «Оршане бедные за тое, що в братстве своем

—162—

новую церковь збудовали, двести червоных золотых подканцлеру за печать давали». В 1648 году король Владислав дал привилегию православному братству в г. Орше с уполномочием вольного заведения училищ для обучения свободным наукам и устройства богаделен.¹⁵⁷⁰

В марте 1633 года король Владислав IV выдал по просьбе Пинских земян и мещан («русь старая») грамоту на утверждение их братства в г. Пинске (получившее, как сказано в грамоте, пред сим благословение патриаршее) и на постройку братской церкви Богоявления Господня, при которой дозволял устроить монастырь, школу (языков: греческого, латинского, русского и польского), семинарию и госпиталь.¹⁵⁷¹ Король также ограждал братство от вмешательства в его дела местных властей, предоставляя жаловаться на братство Пинскому земскому суду, на решения которого в этих случаях дозволял апелляцию направлять прямо к нему, королю. Кроме того, король дозволял свободно отчуждать разные имущества в пользу братских учреждений, и вообще указывал в конце своей грамоты на то, что братство может управляться в своих делах по правилам Виленского и Львовского братств.^1572,1573

Брестское и Бельское братства. Православные, пользуясь благоприятным для себя поворотом в политике польского правительства, наступившим с воцарением короля Владислава IV, оживились не только, как мы видели, в Белоруссии, но и в Подляшье. Старое братство в г. Бресте восстановилось при церкви Рождества Пресвятой Богородицы, возвращенной православным в 1633 году и приписанной к Симеоновскому монастырю,

—163—

оставшемуся навсегда в обладании православных.¹⁵⁷⁴ Во главе православных стал замечательный человек того времени – Афанасий Филиппович, присланный в Брест на игуменство из Купятицкого монастыря. Афанасий Филиппович был убежден в том, что на него свыше возложена была миссия искоренить унию. Он прошел целый курс наук «церковно-русских», принял в 1627 году пострижение в Виленском Св. Духовском монастыре, проходил послушание во многих монастырях юго-западной России, и в 1638 году был послан из Купятицкого монастыря в Москву к царю Михаилу Федоровичу за милостыней на постройку церкви Введения Пречистой Богородицы в сем монастыре. Описывая в своем «Диариуше» подробности своего многотрудного путешествия в Москву, ознаменовавшегося для него многими поразительными видениями, Афанасий Филиппович приводит в своем дневнике (написанном в Киеве), между прочим, драгоценные для нас указания на то, что он, подвигаясь из Литвы в Москву, находил в городах и местечках церковные братства, к которым он получил рекомендательные письма от Кутеинского игумена.

По приезде в г. Брест игумен Афанасии тщательно занялся делами православного братства, пересмотрел все его грамоты и уставы,¹⁵⁷⁵ и лично отправился в г. Варшаву хлопотать о его восстановлении. Пламенный ревнитель православия игумен Афанасий не побоялся лично отстаивать пред королем интересы православия, и, подавая королю икону Купятицкой Божьей Матери, смело заявил желание: «абы уния была сгублена на веки», так как она поро-

—164—

дила в людях злость и гнев. Затем, написав в пламенных выражениях прошение королю в защиту православия, Афанасий Филиппович устроил так, что прошение это, обернутое в зеленый атлас, было подброшено в Варшаве в карету королю и он, прочитав его дорогой, по приезде в замок велел громко прочитать его пану Пацу, и это прошение ходило по рукам в многочисленных списках.

Проведя за свое смелое отстаивание православной веры много времени в темницах, игумен Афанасий кончил свою многотрудную жизнь мученическою смертью. Иезуиты не могли оставить в покое такого ревнителя православия, каким был игумен Афанасий, изобличавший пред королем и сенатом, лично и во многих прошениях, их хитрую политику и лицемерие. Католическая и униатская партия, воспользовавшись в 1648 году начавшимся под главенством Богдана Хмельницкого великим казацким восстанием, обвинила Афанасия Филипповича в тайных сношениях с казаками, и он, 1 июля т. г., был взят в церкви после литургии и заключен в г. Бресте в тюрьму. Так как игумен Афанасий и в тюрьме пророчил гибель унии, чем возбуждал католическое и униатское духовенство, то враги решились окончательно избавиться от него. В ночь на 5 сентября 1648 года игумен Афанасий был выведен из тюрьмы и отведен за город, где в лесу, на иезуитском участке, после страшных пыток огнем, его застрелили, и затем полуживого закопали в землю. Только спустя восемь месяцев тело его было выкопано и честно погребено в Брестской церкви Рождества Богородицы. Идя на верную смерть, бесстрашный игумен велел передать иезуитам следующие достопамятные слова: «нехай иезуиты ведают о мне так: як им мило есть в сегосветных роскошах мешкати, так мне мило теперь на смерть пойти».¹⁵⁷⁶ Игумен Афанасий причислен к лику святых и мощи его открыто почивают в соборном храме Брестского Симеоновского монастыря.¹⁵⁷⁷

—165—

В г. Бельске, с возвращением в 1633 г. православным Богоявленской церкви, тоже восстановилось прежнее братство, хотя ему пришлось на первых порах выдержать упорную борьбу с Бельским протопопом-униатом Федором Якововичем (Яковлевичем). Старшие братчики («старшие ктиторы и дозорцы шпитальные») Григорий Кобза, Сава, Гливка и Герман Хомикович, вместе с другими членами братства, действовали в этом случай весьма энергично и заставили названного протопопа перейти к другой церкви, именно Рождества Богородицы и выбрали себе нового настоятеля. Как мало имела успеха уния в г. Бельске (насажденная еще за время Потея), видно из слов протопопа Федора Яковлевича, отозвавшегося о своих прихожанах, что «они только фарбу унии святой по собе показуючи, вси поступки старогреческие заховуют».¹⁵⁷⁸ Митрополит Петр Могила подписал в Киеве 24 мая 1634 году благословенную грамоту Бельским православным гражданам о дозволении им, по королевской привилегии и грамоте бывшего Владимирского и Брестского епископа Ипатия Потея, устроить братство при соборной Богоявленской церкви (или же и при другой, если это будет нужно), со школой, больницей и приютом для бедных, причем митрополит, подчиняя братство себе, как патриаршему экзарху, так определял само братство: «братство святое, духовное, любовию святых апостол и мученик Христовых згромаженое, соединенное и споеное». В конце грамоты митрополит выразил желание: «абы сам Христос, водле слова Своего, со безначальным своим Отцом и святым соприсносущным Своим Духом, пришел и мешканье Себе учинил, и пожил в них (т. е. в братстве) в нескончаемые веки».¹⁵⁷⁹

Замостьское братство. О внутренней жизни Замостьского братства можно составить себе понятие по сохранившимся

—166—

протоколам годичных братских собраний, которые, начиная с 1639 года по 1773 год, сохранились в «книге Замостьского братства св. Николая», хранящейся ныне в Холмском братском музее. Мы приводим целиком первый записанный в книгу протокол от 1639 года, который обрисовывает братские обычаи и порядки; последующие затем протоколы не заключают в себе каких-либо существенных особенностей и по форме похожи на этот первый протокол; в него занесено следующее:

«Года от Рождества Христова 1639, апреля или цветня 15 дня. В пасхальный понедельник, согласно обычаю и порядкам братства, на общем собрании из среды братчиков на наступающий год (т. е. братский) выбраны: четыре братчика – старшими для благочиния и управления Божьей братской св. Николаевскою церковью (именно): господин Петр Хослинский, г. Яким Сушкович, г. Григорий Ошейкович, г. Григорий Пневский, и кандидатом к ним (przydany) Марк Бобринович: секретарем (za pisarza) г. Николай Пётрович; хозяевами при богадельне – г. Григорий Плесовский и г. Семен Полупанович; казначеем и пономарями – г. Андрей Байкалович, портной; заведовать казнохранилищем (do scarbcu) г. Симен Подгурский и г. Николай Матиевич для заведования церковными свечами и кружкой; десятниками в этом году никто не избран по малочисленности. Эти то господа братчики, будучи избраны в старшие, обязаны смотреть за благочинием и церковным порядком; управлять всеми младшими братьями, непослушных же наказывать согласно уставу братства; а младшие обязаны и должны слушаться выбранных старших братчиков. Что да будет во славу Господа Бога и покровителя нашего святого Николая, а нам всем во здравие. Аминь. В Замостье, в обычном церковном доме, – года, дня и месяца, как выше».

По той же самой форме записаны протоколы братских собраний, из года в год, до 1671 года, причем с 1641 года «для лучшего порядка» поставлялись «десятники», которые ведали отдельные участка города и его предместий; так, в 1644 году было избрано девять десятских: в городе – один, на Яновском предместье – один, на Новом Свете – три, на Львовском предместье – два, на

—167—

Подгробле – два.¹⁵⁸⁰ Замостьское братство продолжало укрепляться и разрастаться в XVII веке, и при нём, как выше сказано, учредилось «юношеское братство», которое помогало «отцам» дружно отстаивать веру и народность. Мы вернемся еще к истории этого братства в последующем рассказе, а теперь, сказав несколько слов о судьбе Люблинского братства, познакомимся далее с положением братских учреждений в Галичине в половине XVII столетия.

Люблинское братство. Это братство также наряду с другими братствами получило от короля Владислава IV привилегии от 11 и 12 марта 1633 года. Король, подтверждая имущественные права Люблинской Спасо-Преображенской церкви и ограждая интересы братства от местных властей, предоставил эту церковь со всеми принадлежностями в непосредственное и полное распоряжение Люблинского братства. Грамоты короля дали братству возможность завершить отделку своего каменного храма, который в том же году и был освящен Петром Могилой, прибывшим в Люблин по пути ко Львову. Хотя в 1638 году униаты и отняли эту святыню у русских, но, согласно Зборовскому договору, в 1650 году она снова была возвращена им обратно, как о том будет подробнее изложено в следующей главе.¹⁵⁸¹

Братства в Галичине. К сороковым годам XVII века братские православные союзы покрывали всю территорию древнего русского Галича, и не было города, местечка и даже поселка, где бы жившие в них православные не соединились-бы вокруг своей местной церкви в братское организованное соединение для преследования высшей цели

—168—

земной жизни, состоящей в духовно-нравственном взаимном совершенствовании по заветам Христовым.

О значительном количестве церковных братств в одной только Львовской епархии можно судить по дошедшим до нас известиям об участии в 1641 году, при избрании на место умершего Львовского епископа Иеремии Тиссаровского нового епископа Арсения Желиборского, представителей от братств, которых оказалось большое множество («bractwa Halickie wszysci spolnie»), причем некоторые из них известны только по именам. В акте избрания упомянуты нижеследующие братства: в Жолкеве,¹⁵⁸² Соколе,¹⁵⁸³ (на сев. от г. Львова), в Гологорах, в Тарнополе (на вост. от г. Львова), в Любачеве, в Бобрке, (на зап. от г. Львова), в Рогатине,¹⁵⁸⁴ (на юг от г. Львова), в Скальцах, в Щирцах, в Черневцах, в Бережанах, а также братства в Подолии, как-то: Каменец-Подольское, Летичевское, Межибозское. Имеются указания о существовании в Галичине в XVII веке и других братств, как например: в Самборе,¹⁵⁸⁵ при церкви апост. Филиппа, в Янове,¹⁵⁸⁶ близ Львова, при церкви архистр. Михаила, в Саноке¹⁵⁸⁷ (при р. Сане),

—169—

в Станиславове,¹⁵⁸⁸ в Сколом, в Миколаеве¹⁵⁸⁹ (Стрыйского округа), в Болехове,¹⁵⁹⁰ при церкви св. Иосифа, в Ярославле,¹⁵⁹¹ при церкви Преображения Господня, в Куликове,¹⁵⁹² и наконец в г. Львове,¹⁵⁹³ на Жолковском и Знесенском предградии, при церкви св. Параскевы.¹⁵⁹⁴

Львовское Успенское братство по-прежнему стояло во главе южно-западных русских братств. Король Владислав IV пожаловал братству несколько грамот; так, 5 марта 1633 года, он подтвердил грамоту своего отца короля Сигизмунда III от 15 октября 1592 года, коей, как сказано в первой грамоте, «ограждаются, и утвер-

—170—

ждаются все права, постановления, учреждения, привилегии, обряды, церемонии, обыкновения, обычаи, владения, фундуши, дарственные и другие записи, свободы, вольности и все вообще и в частности преимущества» (даже предусмотрено было свободное пользование водой посредством трубы, проведенной в братский Онуфриевский монастырь.¹⁵⁹⁵

В 1634 году король, будучи в г. Львове, особой привилегией от 10 октября, предоставил братству, по собственному его желанию, избирать и принимать для своей церкви священников или монахов без всякого постороннего влияния и назначения. В силу этой привилегии братство постановило иметь для богослужения трех иеромонахов и одного дьякона, назначив им 200 злотых, сбор во время богослужения от доброхотных дателей и помещения в братских зданиях; с этой поры к братской церкви были избираемы монахи, которые жили вместе, под начальством одного из них, называвшегося «старшим духовным».

С 1637 по 1639 г. король дал братству четыре грамоты, коими ограждал православных от притеснений католиков, защищал самобытность братства и его священников от местных властей, освобождал братские учреждения и дома от налогов и повинностей, а братской типографии даровал исключительное право на печатание книг русских и славянских.¹⁵⁹⁶

Митрополит Петр Могила благословил 19 февраля 1637 года братство и утвердил его ставропигиальные права с указанием, чтобы братство навсегда оставалось в подчинении Константинопольскому патриарху, а к братствам на предместьях писал, чтобы оказывали Ставропигии подчиненность и уважение.¹⁵⁹⁷

—171—

Влияние братства и уважение к нему все более и более возрастало. В число братчиков продолжали вписываться люди именитые и влиятельные, как например Анна Потоцкая (из фамилии Могил, а потому прозванная «Могилянкой»), Брацлавский староста Павел Тетера Моршковский, Михаил Кроснович, Илья Добрянский и знаменитый воевода Киевский Адам Кисель, получивший известность примирением Польши с Русью.¹⁵⁹⁸

Братство принимало на себя опеку православных сирот, заботилось об их воспитании и имуществе, принимало и объявляло духовные завещания, мирило ссорившихся членов, наказывало виновных или заключением на колокольне, или же взысканием воска для церкви. Для ограждения от предательства, которое, к сожалению, наблюдалось за прежнее время, братство стало с 1633 г. требовать от новых членов произнесении присяги в хранении тайны совещаний, в верности и послушании. Опираясь на специальные королевские предписания, братство с 1636 года ежегодно стало посылать, в качестве своих представителей, двух братчиков в заседания городского магистрата для охранения прав русского народа.¹⁵⁹⁹

Не смотря на разорительные тяжбы и подарки польским чиновникам, касса братства находилась в блестящем состоянии. Братство пользовалось всеобщим доверием, так что окрестная шляхта и мещане доверяли для хранения в братской казне свои драгоценности. В кассу братства делались по-прежнему крупные пожертвования и на нужды братских учреждений; так, например, в 1645 году старший братчик Михаил Алуизий завещал на церковь 1000 злотых. Еще прежде введено было, чтобы каждый член братства ежемесячно вносил в общую кассу небольшую сумму; в 1608 году люди достаточные вносили

—172—

по злотому, a прочие по 24 гроша в год. Обычай этот на несколько лет был прерван, и с 1633 года возобновлен, причем было постановлено: имеющиеся в кассе наличные деньги отдавать тому из членов братства, кто по торговым делам отправлялся в Турцию; там он должен был купить товаров, по возвращении продать, и капитал с барышом представить братству. А в 1644 году для предотвращения всяких беспорядков было постановлено хранить братскую кассу при церкви, а также – штрафовать членов братства, не являвшихся на заседания. При годовой ревизии кассы, 12 мая 1648 года, оказалось в наличности: 8.215 злот. и 17 грош., под разными залогами: 12.180 злот. и 8 грош., а по заемным письмам 15.036 злот. Это составляло тогда огромный капитал. Какое широкое назначение давало братство своим материальным средствам, видно из того примера, что для ведения тяжбы в судах против врагов православия, оно, в 1644 году, выдало значительные пособия церковным братствам в г. Соколе и Любачеве.¹⁶⁰⁰ Не малый доход приносила братству его типография, которая находилась в цветущем состоянии, и в изобилии выпускала в свет богослужебные, религиозные и учебные книги.¹⁶⁰¹

В 1641 году скончался доблестный Львовский епископ Иеремия Тиссаровский и братство, при избрании нового епи-

—173—

скопа Андрея Желиборского, как патриаршая ставропигия, имело первое место и голос после духовенства. Новый епископ посвящен был в г. Луцке и принял имя Арсения. Находясь еще в Луцке, Арсений, 16 ноября 1641 года, выдал братству письменное удостоверение, что он оставит ставропигию при всех правах и привилегиях, пожалованных ей патриархами и королями. Братство вступило в тесные отношения с новым епископом, ссудило его принадлежностями епископского одеяния, и снабжало его деньгами на поездки в Варшаву для отстаивания интересов православной церкви.¹⁶⁰²

Луцкое братство. С воцарением короля Владислава IV, в Луцкой епархии, получившей православного епископа в лице Афанасия Пузыны (в миру – князь Александр Пузына), тоже замечаюсь оживление в церковных делах. Епископ Афанасий, по обычаю того времени, собирал в г. Луцке ежегодно соборы (синоды) в день памяти св. Иоанна Богослова, т. е. 26 сентября. На этих соборах обсуждались меры к упорядочению церковных дел епархии.¹⁶⁰³

Доблестное Крестовоздвиженское братство, на первых порах восстановления православия при Владиславе IV, должно было выдержать жестокое нападение со стороны озлобленной католическо-униатской партии, а именно со стороны её главарей отцов-иезуитов Луцкой иезуитской коллегии. 24 мая 1634 г., в день католического праздника Божьего Тела, громадная толпа людей, состоявшая из иезуитов, нескольких дворян и множества ремесленников и мастеровых, вооруженных саблями, ружьями, кольями и камнями, ворвались во двор братской церкви, где были расположены жилища духовных лиц, братское училище и богадельня, и напала с криком на этих беззащитных людей. Сначала нападающие стали обивать и ломать церковные двери, а затем опустошив церковь, изломав во-

—174—

рота, крышу и разбив окна в зданиях, они, обезумев от ярости и бегая по церковному двору, разогнали побоями мальчиков из братского училища, и, не встречая нигде сопротивления, начали бить и мучить попадавшихся им под руку учителей, богаделенных стариков и старух, а также иноков, причем игумену Исаакию нанесли многочисленные побои. Разбив два сундука с деньгами и ограбив братскую казну, злодеи, наконец, удалились с криками, что церковь и все русские вырваны с корнем и уничтожены. Не довольствуясь этим злым делом, эта бесчинствующая, вооруженная толпа, в продолжены нескольких недель ходила по городу, преимущественно ночью, нападая на русские дома, стреляя и выбивая окна, и останавливая попадавшихся русских, рубила их саблями, наносила раны и била палками, причем однажды убила служителя Луцкого православного епископа Ивана Ломинского, подвергнув его, на глазах ксендза-иезуита Ласского, страшным истязаниям и мучениям.¹⁶⁰⁴

Но все эти несчастья не могли пока сломить крепко организованное братство. Оно скоро восстановилось после погрома и пользовалось некоторое время полным спокойствием. Его средства стали поправляться: в 1635 году, по духовной игумена Черненского монастыря Сильвестра, братство получило его типографию письмен славяно-русских (как было сказано в VI главе) и из книг, отпечатанных в братской типографии, известна лишь одна, именно «Апостолы и Евангелиа» чрез все недели и праздники, вышедшая в 1640 году.¹⁶⁰⁵ В период времени от 1631 по 1638 г. братство одаряют деньгами и земельными участками: Урсул Рудецкий, Анна Гулевич, князь Николай Черторыйский и Древинский. В 1638 году Анна Мельницкая пожертвовала братству на помин души капитал в 300 злотых для раздачи ежегодных пособий в пользу игумена и на церковные и богаделенные потребности.¹⁶⁰⁶ В 1645 году дворянин Александр Мозели, – родом грек и по профессии врач, получивший, по сло-

—175—

вам Петра Могилы, чудесное исцеление от тяжкой болезни в Киевских пещерах,¹⁶⁰⁷ – устроил на свои средства, с дозволения короля Владислава IV, новую богадельню для братства, а в 1647 году, по смерти Мозели, все его имения, движимые и недвижимые, по духовному завещанию, тоже утвержденному королем, перешли в собственность Луцкого братства и монастыря.¹⁶⁰⁸

Из описи разных вещей и документов, принадлежавших братству (с 1627 по 1654 г.), мы узнаем, что помимо драгоценных камней, серебряных вещей и ценной материи, хранившихся в братской казне, братский монастырь был снабжен богатою церковною утварью, образами Московской работы, множеством разных книг и нот и даже огнестрельным оружием для защиты церкви.¹⁶⁰⁹

Кременецкое братство. Воспользовавшись наступлением благоприятного времени для православных, известный русский деятель Лаврентий Древинский вместе с хорунжим Ела-Малинским, выхлопотал в мае 1633 г. у короля Владислава IV дозволение учредить в г. Кременце

—176—

на купленных ими участках земли монастырь во имя Богоявления и при нём образовать братство, и, по правилам старших братств: Львовского, Виленского и других, завести школу, типографию, гошпиталь, с тем, чтобы братство и монастырь находились под властью православного Киевского митрополита и его преемников. Когда братство и монастырь были основаны, митрополит Петр Могила, по просьбе основателей, дал им благословенную грамоту (от 13 сентября 1637 г.) и в ней, экзаршею властью, определил, – чтобы это братство и монастырь находились всегда в послушании самого вселенского патриарха, или его экзарха в России – митрополита, и никакой епископ Волынской или другой епархии не простирал бы на них своей власти; – чтобы в Кременецком братстве и монастыре заведены были те же порядки, какие существовали в братствах: Киевском, Львовском и Виленском, и, в частности, чтобы старший или игумен монастыря избирался братством чрез каждые два года; – чтобы в школе братства преподавались науки по примеру Киевской братской школы и чтобы члены братства в важнейших делах и в случаях апелляции обращались к нему митрополиту, – как к патриаршему экзарху.^1610,1611

Киевское братство. Уже в средине XVII века Киев являлся центром западно-русского православия и здесь латиняне и униаты должны были стушеваться пред православными. Киевское братство со своим училищем оказывало могущественную поддержку православно-русскому делу в крае.

По числу своих членов оно было самым многочи-

—177—

сленным западно-русским братством, включив в свой состав запорожское войско, которое взяло под свою особую охрану братский монастырь с его учреждениями. Главным покровителем и благодетелем братства оставался до самой своей кончины – Петр Могила, называвший себя блюстителем и опекуном братства.¹⁶¹² Мы уже знаем, что его старанием и на его средства было устроено училище в Лавре, а с 1632 года оно окончательно водворено было при братском монастыре. Устройство Киево-могилянской коллегии было делом необычайно важным, ибо русские уже давно имели много школ, но у них не было высшего училища и этот недостаток пополнялся учреждением названной коллегии. В этом училище преподавались: грамматика, риторика, диалектика, арифметика, музыка, геометрия, астрономия и верх всех наук – богословие («офология»). Братское училище сосредоточило в себе ученых людей того времени, как например: Исаию Трофимовича Козловского, Сильвестра Коссова, прекрасного проповедника преподававшего риторику Игнатия Оксеновича-Старушича, Иосифа Кононовича Горбатского, Иннокентия Гизеля и других,¹⁶¹³ большинство которых обучалось заграницей на средства Петра Могилы. Для своего излюбленного училища Петра Могила устроил особую церковь («конгрегационную») в честь св. Бориса и Глеба, а для помещения классов соорудил большое двухэтажное здание, завел при училище библиотеку, а для бедных учеников учредил бурсу. В нравственное назидание студентам Петр Могила составил в 1636 году книгу: «Анфологион, сиричь молитвы и поучения душеполезныя; в душевную пользу спудеев (студентов) и всех благочестивых любомолитвенник».

—178—

В этой книге Могила выражает желание, чтобы в училищах не только преподавались высшие науки, а еще более и выше всего посеевалось и вкоренялось в сердцах учеников благочестие, без которого всякая мудрость есть глупость перед Богом, и справедливо так именуется».¹⁶¹⁴

Громадное просветительное значение братского училища (коллегии) и других школ, учрежденных Могилою в разных городах, признавалось даже недоброжелателями православных; так, изменивший православию Кассиан Сокович (бывший в 1622 году учителем в Киево-братском Богоявленском училище) указывал униатам на превосходство школ у православных, в особенности же Киевского училища, и Петр Могила отвечал Соковичу: «ты вспоминаешь о школах Киевских и Гойских и признаешь, что в них учат хорошо; это ты говоришь правду, ибо по истине в них учат хорошо». В 1635 году профессор латинского языка в Киевском училище Сильвестр Коссов издал «отчет» (сказание) о школах Киевских и Винницких, в котором свидетельствовал, что «господа обыватели киевские и других мест охотнее, чем при предках наших (которые и до нас постоянно учили по-латыни), стали наполнять своими детьми, как муравьями, наши Аполлоновы житницы (т. е. православные училища), называть их Геликоном, Парнасом, величаться ими».¹⁶¹⁵ Из этого свидетельства усматривается, что школа в то время была единой и всесословной, в ней не было ни партийности, ни раздельности, и в числе учеников Киево-братского училища встречаются дети и высшего сословия (например, Александр Скумин-Тышкевич и др.), и духовенства (протопоповичи) и местных властей (бурмистровичи).¹⁶¹⁶

По примеру прежних митрополитов Петр Могила тоже вступил в тесные сношения с Москвой и послал

—179—

царю Михаилу Федоровичу часть мощей св. Владимира, по обретении их при раскопках на месте древней Десятинной церкви. Особенное внимание заслуживают старания Петра Могилы перед царем о том, чтобы в Москве был заведен особый монастырь, в котором могли бы жить «старцы и братия общежительного Киевского братского монастыря», и обучать детей боярских и простого народа грамоте греческой и славянской, и обещал прислать «старцев с учителями». Эти старания Могилы о насаждении просвещения в Московском государстве увенчались успехом уже после его смерти. По инициативе патриарха Никона и боярина Ртищева в 1648 году было устроено в Москве ученое братство и в него, под главенством Епифания Славинецкого, вступили ученые иноки Киевских и других малороссийских монастырей, и много потрудились на пользу русской церкви и просвещения.¹⁶¹⁷

Опираясь на братства, Петру Могиле удалось оказать необычайные услуги православной церкви, восстановить и поднять её иерархию и распространить народное просвещение во всей южно-западной России.¹⁶¹⁸ За всё время своего святительства он ни разу не отнимал у братств своего доверия; напротив того, он старался возвысить их и предоставить им большую долю самостоятельности в их деятельности. В этом отношении примером может служить следующий факт. В 1640 году Петр Могила собрал в Киеве известный в истории церкви собор для того, чтобы подвергнуть соборному рассмотрению составленное под его, Могилою, руководством (быть может –

—180—

доктором богословия Исаией Трофимовичем Козловским) «пространное исповедание православной веры», и на этот собор были разосланы Петром Могилою пригласительные грамоты и братствам.¹⁶¹⁹ В этих грамотах митрополит во имя Господне звал и просил братства прислать на собор «братий ревнивых к благочестию и ведомых прав церковных», причем митрополит указывал, что совещание коснется и того, чтобы «братства светские, при своих правах и вольностях неколебимо пребывая и оставаясь во святом благочестии, и ведая одни о нуждах и преследовании других, взаимно помогали-бы себе советом и помощью». И действительно, этот собор, заседавший в Софийском храме с 8-го по 18-е сентября, провозгласил, что братства «для сохранения благочестия» имеют быть независимыми от епископов, а Петр Могила в одном из заседаний собора предложил прочесть устав Киевского братства и затем обратился с просьбой, чтобы иерархи позаботились на вечные времена о Киевских школах, устроенных с великими издержками и стараниями, и чтобы ректору братского училища было предоставлено служить с палицею.^1620,1621

Братства, в свою очередь, шли также на помощь своему митрополиту, коль скоро он нуждался в этой помощи. Тому может служить свидетельством переписка Петра Могилы с братствами. В этих письмах, как мы знаем, митрополит сообщал братствам о разных событиях того времени, о нуждах Церкви, приглашал братских депутатов на праздники в Киев, делился с братствами своими мыслями и планами, и не затруднялся просить у братств денежной помощи в экстренных случаях, как например для покрытия расходов по поезд-

—181—

кам, предпринимаемым им для защиты интересов православия на сеймы в Варшаву, или же на обновление храмов в Киеве.¹⁶²² Здесь мы, кстати, приведем также пример, указывающий на общественную силу братств в эпоху святительства Петра Могилы. Еще в 1636 году король Владислав IV, в видах сближения православных с униатами, желал воспользоваться старым проектом об избрании, по образцу Москвы, особого патриарха для западно-русской Церкви и с этим намерением разослал чрез митрополита Петра Могилу листы ко всем православным, в том числе и ко всем церковным братствам, при чем король писал православным: «братства у вас имеют не малую силу в делах веры».¹⁶²³ Король не ошибся в общественном значении братств. Хотя митрополит Петр Могила разослал по повелению короля послания, но братства по-прежнему оказались дальнозоркими и не пошли в деле веры на несвойственные ей компромиссы, и таким образом этот проект и на сей раз остался без осуществления. Король Владислав IV однако не лишил братства своей благосклонности и в 1640 году подарил Киевскому братству две запустелые церкви в г. Киеве (в верхнем городе) «Трех святителей» и «Воздвижения честного креста» «со всеми дворами, оброчными людьми, строениями, грунтами, полями и всяким иным имуществом и доходами».¹⁶²⁴

В заключение скажем, что огромное значение Петра Могилы для русской Церкви хорошо понимал сам папа Урбан VIII, зорко следивший за всеми делами в западной России. Этот папа в один день, именно 3 ноября 1643 года, написал двадцать четыре письма к королю,

—182—

духовенству и знатным особам в Польше и Литве, в которых пламенно призывал всех к соединению с римскою Церковью. Особое письмо папа послал и митрополиту Петру Могиле. В этом письме папа величал Могилу «почтенным братом» (venerabilis frater), и всячески старался привлечь его к унии, указывая на возможность присылки в Рим двух ученых монахов для более обстоятельного объяснения по этому делу. Но эта попытка римской курии осталась вполне безуспешной.¹⁶²⁵

Петр Могила скончался 1 января 1647 года, 50 лет от роду. В своем духовном завещании он трогательно повествует об обете данном им Богу – всё своё имущество, доставшееся от родителей, и доходы обращать на восстановление разрушенных храмов и на учреждение школ в г. Киеве; далее, он отказал своему любимому Киевскому братству, которое и при жизни одарил многими имениями, целое состояние, именно он завещал братской коллегии 81 тысячу злотых и всю свою обширную библиотеку на разных языках, отдал дома в г. Киеве, свой хутор, некоторые из своих драгоценных вещей и облачений, а мощи святые и часть животворящего древа креста Господня – в братскую Богоявленскую церковь.¹⁶²⁶

А. Папков

—183—

Карловицкая митрополия. – Сербский народно-церковный конгресс в Карловцах. Открытие конгресса. Речь председателя конгресса патриарха Георгия Бранковича. Разногласия по поводу составления верноподданнического адреса. Причины преждевременного закрытия конгресса. Отзыв мадьярской газеты по поводу закрытия конгресса. Неудача конференций, имевших задачей выработать основания для возобновления заседаний отложенного конгресса. – Обратное переселение сербов с севера на юг, как иллюстрация положения их в Венгрии – Заседания архиерейского собора в Карловцах. Избрание епископа в будимскую епархию. Назначение штатных профессоров в карловицкую духовную семинарию. Собрание патроната монашеской школы в монастыре Хопове. – Буковинско-далматинская митрополия. – Пятидесятилетний юбилей архиепископа черновицкого и митрополита буковинско-далматинского. – Переход сербской православной общины в Вене в ведение епископа далматинского и первое посещение общины преосвященным Никодимом Милашем. – Сгоревший соборный храм в г. Которе и меры к постройке нового храма. – Босния и Герцеговина. – Избрание митрополита в зворнико-тузланскую епархию. – Вопрос об урегулировании митрополий боснийско-герцеговинских. – Распоряжения дабро-боснийского митрополита об описании церквей и других молитвенных зданий и об иконах. – Торжество освящения нового сербского православного храма. – Закладка здания для сербской православной школы в Сараево. – Учреждение епархиальной консистории в г. Мостаре. – Преследование православных сербов, подписавших меморандум 1896 года. Распущение сербских церковно-школьных общин в Боснии и Герцеговине. – Новые депутации в Вену и их бесплодность. – Печальное положение православных сербов в оккупированных провинциях. – Выселение сербов из Боснии и Герцеговины. – Ряд случаев самоуправства и насилия австрийских властей. – Гнет над православными сербскими школами в Боснии и Герцеговине и покровительство школам коммунальным. – Римско-католическая пропаганда. – Деятельность сараевского католического архиепископа Штадлера по распространению унии в Боснии и Герцеговине.

Статьею IX-ю основного австро-венгерского закона 1868 г. право свободного управления и распоряжения церковно-административными, школьными и финансовыми делами в

—184—

Карловицкой митрополии всецело предоставлено церковно-народному конгрессу, который, напр. избирает Карловицкого митрополита, определяет количество и размеры епархий, протопресвитерств (благочиний) и приходов, организует церковные общины, органы митрополичьего и епархиального управления, назначает жалование всем членам церковной иерархии, устрояет церковно-приходские и другие (кроме богословских) школы, контролирует пользование денежными суммами, управление монастырскими имуществами и т. д.¹⁶²⁸ Народно-церковный конгресс, состоящий из 75 членов (25 духовного и 50 светского звания), должен созываться каждый третий год, а по требованию обстоятельств может быть созван и вне этого срока. Последний народно-церковный конгресс состоялся в 1892 году под председательством патриарха Георгия Бранковича. Были, правда, попытки к устройству народно-церковного конгресса в октябре 1893 года и в мае 1894 года, но оба раза конгресс не был дозволен верховною властью. В начале прошедшего 1897 года в заседании венгерского сейма депутат Иосиф Ягич направил к венгерскому министру-президенту запрос относительно созвания народно-церковного конгресса для решения накопившихся неотложных дел, на что получен был ответ, что конгресс, во всяком случае, состоится в текущем году.¹⁶²⁹ И действительно, указом императора и короля Франца Иосифа от 8 (20) мая открытие конгресса назначено на 29 июня 1897 г. в г. Карловцах. К 15 июня были закончены выборы членов конгресса, в состав которого, как оказалось, вошли в огромном большинстве народные кандидаты, члены оппозиции правительству. Много говорилось и писалось о предстоящем конгрессе, на который возлагались самые радужные надежды и упования сербских патриотов. К сожалению, и на этот раз им не суждено было осуществиться. Уже первый день, день открытия конгресса прошел довольно бурно. 29 июня королевский комиссар барон Федор Николич открыл конгресс речью на вен-

—185—

герском языке, по-венгерски же был прочтен и рескрипт короля, но только тогда, когда комиссар продолжил свою речь по-сербски и когда был прочтен рескрипт в сербском переводе, раздались громкие приветствия. За тем встал барон Живкович, товарищ председателя конгресса,¹⁶³⁰ и от имени большинства выразил свое неудовольствие по поводу того, что королевский комиссар заговорил сначала на таком языке, который не принят на конгрессе, и который был непонятен большинству собравшихся. На этом окончилось торжество открытия конгресса. В 2 часа дня затем был завтрак у председателя конгресса патриарха Георгия Бранковича. Кроме лиц должностных и высшего духовенства было приглашено по пяти членов радикальной, либеральной и правительственной партий, хотя последняя представлена на конгрессе всего 8 лицами. Радикалы отказались от приглашения и не пошли. Патриарх Георгий предложил тосты за короля, за правительство и за королевского комиссара, последний – за патриарха и членов конгресса. Барон Живкович поблагодарил его за тост за членов конгресса и подтвердил, что деятельность конгресса может иметь только тогда плодотворные результаты, когда заседания будут совершаться строго по закону и когда будут в равной степени принимаемы как интересы государства, так и интересы сербской церкви и сербского народа. После этого патриарх Георгий произнес довольно обширную речь, содержание которой мы представим по изложению её в «Веснике српске цркве». Прежде всего, патриарх отметил значение настоящего конгресса для урегулирования народно-церковных автономных отношений, напомнил затем, как необходимы для успешного решения столь важного дела любовь и согласие между всеми членами конгресса, а это может быть только тогда, когда все они отнесутся к делу трезво, объективно и беспристрастно. Доказывал неосновательность обвинений иерархии в том, будто она стремится силою (и при помощи правительства) отнять у

—186—

народа приобретенные автономные права и представлял, что стремления его и епископов направлены лишь к тому, чтобы народно-церковные автономные установления привести в согласие с основными правилами, учением и характером единой, святой, соборной и апостольской церкви. Поставил на вид и то, что эти свои стремления он весьма желал бы привести к желаемому концу, но только путем законности, и если это не возможно, то ни он, ни епископы не будут прибегать к окольным путям или к нарушению законов, ибо, сказал патриарх, мир церкви для нас дороже, чем насильственное возвращение хотя бы и отнятых у иерархии прав. Иерархия отнюдь не имеет желания или намерения бороться против народа и его прав, а тем более совершенно неосновательно мнение, будто иерархия хочет продать кому бы то ни было автономные права сербского народа. Отвергает далее патриарх обвинение правительства в том, будто оно не даст своей санкции, хотя бы был выработан наилучший проект устройства сербской автономной церкви и объясняет, что всё, что было не приятно и вредно для церковно-народной автономии проистекало от недостаточного ознакомления с государственным правовым положением сербской церкви и от недостаточной внимательности к народным сербским стремлениям. Утверждает, что неуспехи конгрессов не зависели ни от правительства, ни от неблагоприятных обстоятельств, а происходили от того, что и благоприятные и неблагоприятные обстоятельства измерялись на конгрессах одной меркой, меркой взаимного недоверия, – от того-то и благоприятные обстоятельства не давали благих результатов. А это всё ведет нас, – говорил патриарх, – к тому, чтобы ныне мы осмотрительно действовали и позаботились о том, чтобы, по крайней мере, настоящий конгресс не прошел так бесследно для нас, как предшествующий. Что касается королевского правительства, то, по мнению патриарха, и ныне довольно благоприятны условия для устройства церковных дел сербских, ибо король своим рескриптом дозволил созвание конгресса и предлагает рассмотреть, прежде всего, проекты, относящиеся к окончательной выработке народно-церковного устройства, но на основании и в смысле IX-й статьи за-

—187—

кона 1868 года. И когда верховный охранитель законов провозглашает, что сербская церковная организация должна созидаться на основании указанного основного закона, то можно ли, – говорил патриарх, – опасаться, что правительство силою своей власти предложит что-либо нарушающее обеспеченные автономные права? И так как это опасение не справедливо, то можно мирно и спокойно приступить к рассмотрению предложенного комитетом конгресса проекта нового церковного устройства. Объясняет далее, что именно представляет собою этот проект, что его нельзя считать как бы со стороны предложенным проектом, который следует отвергнуть, что его выработали известные люди, – это проект комитета конгресса, как специального соборного органа. В заключении речи патриарх напомнил о серьезности и важности настоящего момента и о великой ответственности всех членов конгресса. Необходимы взаимное соглашение и дружная деятельность. А для сего необходимо отбросить всякое сомнение и взаимное недоверие, со всею искренностью открыть друг другу свои сердца и мысли и попытаться высказанные мысли и желания согласно обсудить, рассмотреть и прийти к желаемым результатам.¹⁶³¹ Речь патриарха вызвала живые одобрения и бурное: «живео!» – К сожалению, мира и согласия, которые так призывал патриарх в своей речи, и на сем конгрессе не оказалось. Уже в самом начале деятельности конгресса вышли разногласия по поводу составления верноподданнического адреса. Одни доказывали, что в адресе нужно указать на всё, что испытывают православные сербы. Пред монархом не следует умалчивать, что конгресс не был созываем в течение целых пяти лет, тогда как, по прямому смыслу закона, он должен созываться каждые три года. Нужно указать и на самые несправедливости, именно что правительство вмешивается в дела сербской церкви и нарушает тем её автономию. Другие же напротив говорили, что в адресе не уместны жалобы, что адрес должен быть чисто лояльного характера. Последние взяли верх, и в этом именно смысле был составлен адрес. Когда же коро-

—188—

левский комиссар стал требовать, чтобы конгресс, прежде всего, – не в очередь – занялся рассмотрением правительственного проекта организации сербской церкви («церковно-школьного статута»), то конгресс огромным большинством решил, опираясь на автономию сербской церкви, что он не может подчиниться этому требованию и остается при утвержденном раньше очередном порядке занятий. Этот отказ повел к тому, что сербский народно-церковный конгресс – по личному приказанию императора Франца Иосифа – был закрыт на неопределенное время… Почему же тот или иной порядок занятий имел такое решающее значение на судьбу конгресса? Объяснение этого заключается в давнишнем стремлении венгерского правительства совершенно уничтожить автономию сербской православной церкви в Венгрии. Уже давно вело оно явную и тайную борьбу против сербской церковной автономии и составило проект её уничтожения, который и был представлен ныне, в виду нового церковно-школьного устава, на утверждение сербскому конгрессу. На основании закона, конгресс имеет полное право устанавливать совершенно самостоятельно очередной порядок своих занятий; он и воспользовался этим правом и вместо рассмотрения представленного ему устава приступил к избранию нового исполнительного комитета, что и возбудило гнев венгерского правительства. Дело в том, что существовавший комитет был составлен из преданных правительству людей, которые, конечно, утвердили бы новый устав. Зная это, конгресс не только сменил прежний комитет, но и приступил к поверке его действий за всё время его существования. Этого правительство не вынесло и закрыло конгресс, допустив тем явное нарушение существующих законов. Так народные депутаты разошлись, и в этот раз, не сделавши ничего, но с мирною совестью и утешением, что они защищали права своего народа и своей церкви. И в самом деле даже одна мадьярская газета «Magyar Allam», в общем далеко не отличающаяся своими симпатиями к православным сербам, осудила такое насилие над сербским народно-церковным конгрессом. «Мы, – говорит мадьярская газета, – вовсе не сторонники того, чтобы церковная жизнь служила средством к достижению

—189—

нежелательных национальных целей. Но те, которые во всяком религиозном, школьном и другом подобном стремлении, не совпадающем с желаниями правительственной партии, тотчас усматривают опасность для государства, – служат ему не по разуму и подкапываются под его мир и спокойствие. Допустим даже, что дело идет о действительной национальной опасности, и тогда права венгерского государства следует защищать только справедливыми средствами. Цель не освящает средств либерального министра-президента. Это должен был бы сообразить венгерский министр-президент, когда он вздумал прикрыть свое распоряжение священною особою его величества. Статья IX-я законов 1868 года не дает министру-президенту никакого права своим собственным именем, или, прикрываясь именем его величества, определять порядок занятий сербского церковного конгресса. Что это за автономия, которая лишена даже права определять порядок своих занятий! Подобная автономия мыслима только в Венгрии под режимом Банфи и лишь в отношении не протестантской церкви. Своим поступком Банфи только испортил дело. Так не умиротворяют, а только еще больше раздражают!»¹⁶³² В сентябре 1897 года венгерский министр-президент Банфи неоднократно приглашал к себе отдельных членов конгресса для выработки оснований, на коих могли-бы возобновиться заседания отложенного конгресса, под условием принятия правительственного статута, но все эти конференции не привели к желательному для Банфи результату. Со своей стороны и патриарх, по предложению венгерского правительства, приглашал 27 сентября для той же цели на конференцию до 30 депутатов. Но и эта конференция, прежде всего, согласна была в одном, именно, – чтобы оставалась неприкосновенною сербская народно-церковная автономия на основании IX-й статьи закона 1868 года и хорватского закона майского 1887 г.¹⁶³³ А для обсуждения вопросов, касающихся внутренней организации, конференция избрала особый комитет.

—190—

Так не мог даже начать своей деятельности карловицкий конгресс 1897 года, давно жданный и желанный, которому предстояло заняться многими важными и насущными вопросами для православных сербов в Венгрии.

Для характеристики отношений венгерского правительства к православным сербам достаточно указать на один факт, который говорит сам за себя, именно на обратное переселение сербов с севера на юг. Два столетия тому назад часть сербов бежала из Турции в Австрию и поселилась главным образом в Банате, на юге Венгрии. В этой плодородной стране они достигли значительной степени благосостояния и культуры. В начале нынешнего столетия вплоть до 70-х годов город Новый-Сад (Neusatz) был центром духовной жизни всего сербского народа; но теперь в период усиленной мадьяризации венгерских инородцев, не только Новый-Сад перестал быть культурным центром, но и вообще всем сербам в Венгрии стала угрожать серьезная опасность потерять свою национальную независимость. Находясь на краю опасности, банатские сербы решили переселиться обратно на юг, в королевство сербское. По газетным известиям около 35 семейств купили у сербского правительства клочок земли около г. Ниша и устроились здесь.

2 июля, одновременно с заседаниями сербского народно-церковного конгресса, начались заседания архиерейского собора Карловицкой митрополии в г. Карловцах. Главный предмет – избрание епископа в будимскую епархию. При сем между патриархом и членами собора вышли разногласия. Патриарх и некоторые епископы подали голоса за архимандрита беэчинского и администратора будимской епархии Лукиана Богдановича, большинство же членов собора подали свои голоса за Митрофана Шевича, архимандрита и начальника монашеской школы в монастыре Хопове. Когда патриарх, вопреки голосованию большинства, предложил на утверждение правительства своего кандидата, епископы подали протест, результатом которого явилось то, что 24 ноября архиерейский собор вновь собирался для избрания епископа на будимскую кафедру. Избран был Лукиан Богданович.¹⁶³⁴– На этих же заседаниях

—191—

архиерейский собор назначил штатными профессорами карловицкой духовной семинарии свящ. Иоанна Живковича, иеромонаха Илариона Заремского, архидиакона Димитрия Бранковича и протодиакона Георгия Летича, а иеродиакона Гавриила Ананьева – временным профессором.¹⁶³⁵ По отчету семинарии за 1896–97 учебный год в ней были: 1 штатный профессор, 4 – временных профессора и 3 помощника учителей; воспитанников 85; окончили с полным успехом 17 учеников.¹⁶³⁶

2 января 1898 г. в Карловцах происходило, под председательством патриарха Георгия Бранковича, собрание патроната монашеской школы, основанной в 1893 г. в мон. Хопове и имеющей назначением воспитание и обучение готовящихся к иноческому званию молодых послушников фрушкогорских монастырей.¹⁶³⁷ На заседании прочитан был отчет о приходе школы с 1 января 1893 г. до 31 декабря 1897 г. и решены текущие дела.¹⁶³⁸ В школе, с 6-годичным курсом, обучаются 20 молодых послушников. Кроме наук, они проходят сельское хозяйство, сами пашут, сеют, косят, вообще исполняют все полевые работы. Дисциплина в школе строгая.¹⁶³⁹

26 октября 1897 года высокопреосвященный Аркадий Чуперкович, архиепископ черновицкий и митрополит буковинско-далматинский торжественно чествован был по поводу исполнившегося в этот день пятидесятилетия его священства.¹⁶⁴⁰ В ответной речи на многочисленные приветствия и адрес от духовенства и народа, высокопреосвященный юбиляр благодарил поздравителей и обещал со своей стороны неустанно заботиться о благе церкви, об успехе благотворительных, просветительных и ве-

—192—

роисповедных установлений, о благе клира и народа. Русская часть паствы к своим благопожеланиям присоединила и то, чтобы митрополит и для русских православных членов своей паствы был таким же благопопечительным отцом и защитником, как и для румынских.

Сербская православная община в Вене, насчитывающая свыше 1000 постоянных жителей австрийской столицы и имеющая свой сербский храм, освященный в 1893 году, до последнего времени состояла под непосредственным управлением буковинского митрополита. В 1896 году сербская община ходатайствовала пред австрийскими властями о переходе в ведение епископа далматинского. Ходатайство это было удовлетворено правительством. Императорским указом от 23 июня сербская община в Вене приписана к далматинско-истрийской епархии. Немедленно по получении известия об императорском указе представители общины приветствовали преосвященного Никодима Милаша, епископа далматинского, следующей телеграммой: «Для сохранения народной индивидуальности сербы в Вене основали сербскую общину, а ради поддержания народного характера своей церкви пожелали иметь архипастырем епископа серба. После долгой борьбы достигнув, благодаря милости его величества, желаемой цели, они теперь преисполнены надежды, что эта община под покровительством его преосвященства будет процветать». Преосвященный Никодим в ответной телеграмме благодарил представителей общины за приветствие и обещал употребить все силы на то, чтоб содействовать её успеху и процветанию.¹⁶⁴¹ 12 сентября 1897 года преосвященный Никодим прибыл нарочито в Вену, чтобы лично ознакомиться с состоянием общины и оказать, где нужно, свою помощь, и 14 сентября служил в сербской церкви божественную литургию в сослужении приехавшего с ним архимандрита Иовича и местного сербского священника Мишича; после литургии произнес глубоко-назидательную проповедь о мире, согласии и любви… Встреча и проводы

—193—

епископа Никодима, «первого сербского владыки в Вене», были весьма торжественны.¹⁶⁴²

Накануне праздника Рождества Христова 1896 года Котор, кафедральный город боко-которской, дубровницкой и спичанской епархии, постигло большое несчастье. Сгорел дотла православный кафедральный собор во имя св. Николая Чудотворца.¹⁶⁴³ Сгорели все иконы и вся церковная утварь вплоть до архиерейских и священнических одежд, приготовленных для торжественного богослужения 25 декабря. Горько плакали о таком великом несчастье православные сербы и сам владыка преосвященный епископ Герасим. Правда, что церковь была застрахована в 30 тыс. гульденов, но убытки превышали 100 тыс. гульденов, да и могли ли быть возвращены за какие бы то ни было деньги многие святыни сгоревшего храма?… Нужно было думать и озаботиться постройкою нового храма. На всеподданнейшую просьбу преосвященного Герасима от лица своей епархии император Франц-Иосиф милостивым указом предписал, чтобы в г. Которе немедленно приступленно было к постройке на государственные средства нового величественного соборного храма, на каковой предмет из своих сумм пожертвовал 10 тыс. гульденов. Можно себе представить, с какою великою радостью приняли сербы боко-которской епархии известие о такой царской милости!¹⁶⁴⁴ Дай Бог, чтобы сербы боко-которской епархии скорее дождались возможности молиться в новом своем православном храме!

В Боснии и Герцеговине всего, как известно, три митрополии: 1) дабро-боснийская с кафедрой в г. Сараево,¹⁶⁴⁵ 2) герцеговинско-захолмская с кафедрой в г. Мостаре и 3) зворникская и тузланская с кафедрой в г. Дольней Тузле.¹⁶⁴⁶ Митрополит зворникский и тузланский высо-

—194—

копреосвященный Николай Мандич¹⁶⁴⁷ в октябре 1896 г. переведен на старейшую дабро-боснийскую митрополию, освободившуюся после смерти дабро-боснийского митрополита Георгия Николаевича (сконч. 8 февр. 1896 г.). На вакантную зворникскую и тузланскую кафедру избран 27 апреля 1897 г. в патриаршем синоде в Константинополе и императором австрийским утвержден 17 мая председатель сараевской консистории архимандрит Григорий Живкович.¹⁶⁴⁸ Посвященный в сан епископа 27 июля, он тогда же вступил в управление вверенной ему епархией.

По сообщению газеты «Србобран», в Сараево в феврале 1897 г. поднимался вопрос об урегулировании митрополий боснийско-герцеговинских в виду того, что, напр., тогда как дабро-боснийская митрополия имеет до 500 тыс. душ, герцеговинско-захолмская насчитывает только до 80 тыс. душ. Предполагалось из дабро-боснийской митрополии выделить одну часть и образовать новую четвертую метрополию с кафедрой в г. Баньей Луке. Намечался и кандидат на эту новую митрополию. Но проект остался без исполнения.¹⁶⁴⁹

Высокопреосвященный Николай, митрополит дабро-боснийский, в апреле 1897 г. отправил окружное послание протопресвитерам, священникам и всему сербскому православному народу своей епархии, чтобы ему были доставлены известия о всех старинных местах, на которых некогда, (а и теперь) сербский православный народ молился Богу, а именно, чтобы были доставлены известия: а) о названии храмов и на каком месте находятся; б) что рассказывает о них народ; в) когда церковь построена и разрушена; г) на чьей земле те развалины; д) собираются ли и ныне на молитву на тех же местах когда-либо в течении года, и е) чтобы были названы и все другие места, которые народ почитает и на которых соби-

—195—

рается на молитву.¹⁶⁵⁰ Он же издал окружное распоряжение сербскому православному духовенству относительно того, чтобы каждый православный дом имел наряду с иконами Христа Спасителя и Св. Богородицы и икону своего крестного имени, и чтобы иконы приобретали чрез своего приходского священника, а вместе с тем духовенство должно наблюдать, чтобы все не православные или неправильно написанные иконы были удалены из сербских домов и заменены новыми, и чтобы впредь прихожане не покупали иконы одни, не посоветовавшись со своим священником.¹⁶⁵¹ В октябре 1897 года митрополитом Николаем торжественно освящен новый сербский православный храм в с. Блажуе, близ Сараево.¹⁶⁵² С.-Петербургское славянское благотворительное общество пожертвовало 3000 р. на постройку этой церкви. Православные сербы с благодарностью приняли это пожертвование, но огорчены тем, что австрийскими властями запрещено даже упоминать об этом пожертвовании в Боснии… 22 сентября 1897 г. в Сараево происходило торжество закладки здания для сербской православной основной мужской и женской, равно и высшей женской школы, на что значительная сумма отпущена заимообразно правительством. – Согласно представлению высокопреосвященного Серафима, митрополита герцеговинско-захолмского, императорским указом от 21-го апреля 1897 г. учреждена в г. Мостаре епархиальная консистория, которая торжественно открыта 25 мая и исполняет теперь все епархиальные дела, ведавшиеся раньше митрополичьей канцелярией.¹⁶⁵³

Прошлогоднее обозрение церковной жизни в Боснии и Герцеговине мы окончили сообщением, что жалобы представителей церковно-школьных общин, изложенные в известном меморандуме 1896 г., остались не только неудовлетворенными, но даже и невыслушанными, так как депутация не была допущена до императора, за то жалобщики подверглись разного рода гонениям, притеснениям

—196—

и даже полному разорению.¹⁶⁵⁴ Меморандум, оказывается, только принес за собою массу неприятностей и во всяком случае дал совершенно противоположные ожиданиям последствия. Австрийские власти, во главе с наместником Боснии и Герцеговины Вениамином Каллаем не знают, как и чем отомстить подписавшим злосчастный меморандум. Так один из членов депутации купец Петр Дрляча, по возвращении из Вены, немедленно был арестован 13 января 1897 г. и заключен в тюрьму в Баньей Луке, а вместе с ним и некоторые из его родственников, обвиняемые в сочувствии ему. В конце февраля Каллай распустил в Сараево церковную общину, а руководство делами общины вверил известному сербскому изменнику Петровичу.¹⁶⁵⁵ Прежнего же председателя общины, патриота Ефтановича сам Каллай отрешил от должности единственно за участие в депутации.¹⁶⁵⁶ Распущена также церковно-школьная община в Мостаре, где управление общиной поручено даже католику барону Клинбургу.¹⁶⁵⁷ Спасаясь от преследований подписавшие меморандум вернулись в Вену и там подали в марте 1897 г. новую жалобу императору. На этот раз депутация была

—197—

принята императором 20 марта в Вене. Во главе депутации были из Сараево уволенный недавно Каллаем председатель сараевской общины Григорий Ефтанович, а из Мостара – Войслав Шпола. Подана была императору дополнительная записка-меморандум от имени 19 церковно-школьных общин,¹⁶⁵⁸ в которой описываются все гонения и самоуправство властей над сербско-православною церковью и училищами, а также преследования сербской речи и сербского национального имени. Депутация просила приостановления смены церковно-училищных общин, возвращения прежней общины в Мостаре, удаления барона Клинбурга и с чисто-детским обращением к императору просила у него защиты и покровительства сербской церкви и сербскому народу. Не смотря, однако ж, на то, что сербская депутация была на этот раз милостиво принята и благосклонно выслушана императором Францем-Иосифом,¹⁶⁵⁹ министерство Каллая продолжало и после сего преследовать православное население Боснии и Герцеговины. «Из Вены нет нам никакой помощи – пишет сараевский корреспондент в сербскую газету «Браник», – наоборот, с тех пор как мы посылали туда депутацию, нам с каждым днем живется все хуже и хуже». Задумывали было босняки и герцеговинцы составить еще новый меморандум, чтобы совместно с сербами-мусульманами представить его державам, подписавшим берлинский договор, но главному вождю Ефтановичу заблаговременно было внушено австрийской полицией, что он будет считаться единственно ответственным за эту новую, по счету третью, депутацию. Так и доселе австрийское правительство деятельно преследует тех, которые ходили в Вену искать управы на Каллая…

Положение православного населения Боснии и Герцеговины в прошедшем году, как и в предшествующие годы, было в высшей степени тяжелое. Достаточно сказать, что

—198—

по сообщению «Босанско-Херцеговачкаго Гласника» от невыносимого гнета оккупаторов из обеих провинций эмигрировало более 90 тыс. сербов, что составляет десятую часть всего населения края.¹⁶⁶⁰ В дополнение к вышесказанному отметим некоторые отдельные случаи самоуправства и насилия, имевшие место в 1897 году. В апреле 1897 года австрийское правительство упразднило сербскую церковно-школьную общину в Ливне и опечатало в школе библиотеку с учебными пособиями. В Белине тогда же подвергли строжайшему запрещению пасхальные визиты под предлогом устранения опасных скопищ подозрительных личностей. В Белинском округе в мае 1897 г. удалены со своих мест все православные учителя и учительницы, и на их места назначены католики. В Мостаре В. Шпола оштрафован в мае на 300 гульд. за то, что произнес по одном скончавшемся священнике-патриоте надгробную речь, без предварительного представления оной в цензуру. В Предоре подвергнуты штрафу позволившие себе петь сербские народные гимны. В Дольней Тузле в июле были приговорены военным судом к смертной казни 16 православных сербов Боснии; четырнадцать из них были расстреляны, а двое повешены. Причина такого решения военного суда и вина приговоренных к смертной казни неизвестны. Австрийское правительство держит всё это в строгой тайне. «Кто же разъяснит нам, наконец, восклицает сербская газета «Odjek», за что гибнут в последнее время сербские души: там под арнаутскими пулями, здесь на австрийских виселицах?»¹⁶⁶¹ Стоит отметить, в виде курьеза, что наместник Каллай запрещает в Боснии и Герцеговине им же самим написанную «Историю сербов», потому что в ней прямо сказано, что в Боснии и Герцеговине живёт чисто сербский народ, по религии разделяющийся на православных, католиков и магометан, но говорящий на одном сербском языке. Теперь же запрещает сербам называться своим собственным именем и вместо сербского языка выдумывает боснийский (bosnische Sprache).¹⁶⁶²

—199—

Особенно чувствителен гнет австрийских властей над православными сербскими школами в Боснии и Герцеговине. Какие только причины не выдумывают для их уничтожения! То постройка ветха, то комнаты не отвечают требованиям новейшей методы, или скамейки не утвержденного образца, то учителя не удовлетворительны и неблагонадежны, как сербские агитаторы и т. д. Тяжелый удар нанесен школам законом 25 мая 1892 г. Поэтому закону общины не имеют права вводить выбранного учителя в должность, пока он не получит разрешения от оккупационного правительства из Сараево. Зачастую разрешение заставляет себя ждать три, четыре, а то и целых шесть месяцев. Иногда и весь учебный год проходит в поисках учителя. Какой же может быть после этого успех в обучении? А тем временем почти повсеместно открываются официальные и неофициальные школы и пансионы, где дети бедных семейств учатся бесплатно под руководством католических монахов и монахинь. В них они научаются произносить заветные слова на католическом жаргоне, как-то: Ерузалем, Езус Мария и т. д. На эти школы правительство не жалеет денег. Вот тому несколько примеров из недавнего прошлого. В Грачанице, по сообщению белградского «Гласника», в начале 1898 г. открыта коммунальная латинско-австрийская школа с четырьмя учителями и одною учительницей, хотя во всём городе нет ни одной римско-католической семьи, а все сербы – православные или магометане. Не смотря на то, что у православных есть своя начальная общинная школа, а у магометан свое медресе, австрийское правительство Каллая нашло все-таки нужным соорудить на народные деньги и свою коммунальную школу, куда и загоняют сербских детей почти насильно. Родители же, не желающие посылать своих детей в римско-католическую школу, арестуются и подвергаются штрафу. В селе Скиповце, где всё население православное и нет ни одного иноверца, также выстроена, по распоряжению властей, коммунальная школа, причем не обошлось и здесь без арестов.¹⁶⁶³

Пропаганда унии усиливается в Боснии и Герцеговине

—200—

с каждым годом. И к каким только мерам не прибегает римско-католическая пропаганда! Так в Сараево, столице Боснии, выстроен прекрасный католический соборный храм, на который затрачены правительством огромные деньги, но вот горе: православные сербы не хотят в него и заглянуть, а куда уж там – молиться в нём! И вот, чтобы привлечь православных, внутренние стены храма стали украшать иконами сербских святителей, но и этот способ оказался безуспешным.¹⁶⁶⁴ Интересные сведения сообщает газета «Дубровник» о неусыпной энергии сараевского католического архиепископа Штадлера в деле распространения унии в оккупированных провинциях. «Известны каждому – пишет «Дубровник» – старания архиепископа Штадлера о распространении унии в Боснии и Герцеговине. Он решается на всевозможные средства, чтобы осуществить свое заветное желание, не говоря уже о том, что он рассылает своих агитаторов по всем углам оккупированных земель, печатает большие книги в защиту унии и не жалеет никаких расходов¹⁶⁶⁵… Правительство же тем временем закрывает сербские народные школы, уничтожает общины, удаляет священников-патриотов и всевозможными средствами преследует сербский народ, обвиняя его в каком-то восстании. За последнее время разнесся слух, что Штадлер намерен

—201—

основать в Сараево униатскую церковь, для чего получил от правительства капитал во 100 тыс. гульденов. Слух этот насколько странный, настолько и страшный. Мы спрашиваем: для кого понадобилась униатская церковь в Сараево? Да есть-ли в Сараево униаты? А если и есть, то постоянные ли они жители в Сараево? Если они пришельцы, временно проживающие там, и их можно по пальцам перечесть, то к чему основывать для них особую церковь, а если и найдется в среде местного населения несколько человек униатов, то для них также нет основания строить храм. Или, быть может, Штадлер строит церковь для будущих униатов, думая, что за ними дело не станет, если православные священники не проявят достаточной твердости в вере? Мы думаем, что Штадлер и его приспешники рассуждают именно таким образом. Но смеем заявить им, что они взялись рубить дерево не по плечу – и скорее сломают плечи, чем срубят дерево… Сербский народ не даст так легко сбить себя с прямого пути, на котором он пятьсот лет боролся за свою веру и сохранил её чистою и неприкосновенною. Народ, имеющий пред своими очами пример своих предков, предпочитавших мученическую смерть отречению от веры, пойдет по их следам и предпочтет, если потребуется, пожертвовать жизнью, но никогда не изменит вере отцов».¹⁶⁶⁶ Дай же Бог, чтобы так и было!

Г. Воскресенский

1898 года. 2 апреля.

—202—

XXXI

Пекин. 2-е марта 1841 г.

Спешу воспользоваться неожиданным случаем написать вам хоть несколько строк о своем житье-бытье. Наша переписка так редка, что нужно дорожить и минутою возможности для того, чтобы обменяться вестями о себе. Такое постное начало моего письма уже заранее может вам показать, что вы здесь прочитаете не более двух слов: я жив и здоров…

Пять месяцев, как я уже вступил в круг собственно Пекинской жизни; более полгода, как я расстался с матушкою Русью! Как медленно текло это время и как скоро прошло оно, когда я оглянулся назад! Еще два месяца с несколькими днями и – старая миссия, как перелетные птицы, вереницею с юга полетит на север, и в продолжении десяти лет нам не удастся даже и обонять Русского духа! Тогда жизнь наша совершенно примет характер отшельничества и будет вполне гармонировать с тем местом, в котором мы живем; в нашем подворье воцарится монастырская тишина и безмолвие, которое теперь несколько нарушается многолюдством. Я уже заранее приучаю себя к уединению; как пустынник, живу одиноко в своей келье и только выхожу в сад, чтоб подышать живым воздухом и, как рыбы зимою, надышавшись у проруби, снова спешат в глубь, так и я опять скрываюсь в своей комнате. Не спрашивайте меня о Пекине, – я сам еще мало его знаю.

—203—

Вонючая атмосфера; грязные или пыльные улицы; куча народу, от которого несет самым злым чесноком, самым гадким табаком; несносные повозки, в которых можно зубы растерять; азиатское неряшество; безвкусие: всё это так неприятно поражает нас, что мы с охотою остаемся в своем подворье, которое напоминает нам и родину святую, и Европейскую жизнь, и которое среди этого вонючего мира представляется для нас маленьким земным раем. За то здешняя природа с каждым днем более и более привлекает меня. В то время, когда вы кутались от тридцатиградусного морозу, я свободно и легко дышал при нескольких градусах тепла. И зимою здесь воздух навевает весеннею свежестью, а в моих комнатах вы уже нашли бы лето. Душистый нарцисс, как жасмин, разливал вокруг себя самое приятное благовоние; цветной персик, цзюй-хуа, белая душистая сирень, – южные розы придавали моим скромным комнатам такую красу, какою в это время никто не наслаждается у нас на севере. Цветы теперь доставляют мне единственное наслаждение… Теперь уже наступает весенняя пора – время для садовых работ. Я уже посеял в ящиках и горшках несколько семян и уже некоторые семена стали пускать ростки: если Бог благословит мои труды, если все семена хорошо примутся; то у меня будет более 200 сортов цветов, не говоря о Китайских. Мои комнаты на будущий год превратятся в оранжерею. Как я жалею, что в России не имел средств ознакомиться с Ботаникою!… Ботаника имеет весьма много увлекательного; и занятия этой наукою, при условиях нашей жизни, доставляют весьма много полезного и приятного развлечения. Нынешнею весною я думаю отправиться в Горы – верст за 30, 60 и может быть далее от Пекина. Хочется умножить свой Гербарий, которому положено начало в Монголии.

Начинаю лепетать по-китайски и ломать свой язык по всем правилам здешней тонистики. С нового году приступил к книжному языку. Между разговорным и книжным языком такая же разница, как между небом и землею, а бестолковые знаки беспрестанно путаются в голове. Каждый день бывает у меня Китайский или Мань-

—204—

чжурский учитель поочередно, и от 9 до 12 я с ними провожу свое время, исключая хао-жи-цзы, т. е. праздников. По-маньчжурски у меня теперь под рукою Сисян (и даже занимаюсь ею), – одна из известных здешних драм: «Западный флигель». Не знаю, почему Европейцы так хлопочут об ней. Жульень, тот самый, что перевел во Франции Лао-цзы, нарочно просил чрез наше министерство этого сочинения, и ему высылается один экземпляр; у меня также есть собственный и, кажется, лучший экземпляр, хотя и письменный. Посмотрим, что это за сочинение? Стоит ли оно особенного уважения? Можно ли что-нибудь делать? Если это сочинение сколько-нибудь хорошо, то я не думаю отступиться от него…

С каким нетерпением я жду от вас письма, которое, выражаясь по-восточному, будет для меня морем новостей, знания и премудрости! Пекин стоит не на земле, а под землею, вопреки всем Географиям; сюда не долетает ни одна весточка из вашего мира: каково же наше положение! Мы знаем, что вы, по железной дороге, во весь опор летите вперед; а мы, бедные, привязаны к столбу, который указывает дорогу не вперед, а назад. Я ужасно томлюсь от этого любопытства; сколько, может быть, у вас новостей! Наше болото, в котором мы живем вместе с Епикуровыми мудрецами, слишком застоялось, загнило, не способно к новой жизни. Что было хорошего, и то заброшено грязью. Сколько трудов и терпения нужно, чтоб разрыть сор и в навозе найти алмаз.

XXXII

К родителям и брату вместе.

Пекин. 1841 года – ^{27 мая}/_{7 июня}

Я получил, прочитал, выучил ваши письма, которых так долго и с таким нетерпением ожидал! Опять на меня повеял родной воздух! Кровь хлынула к голове; сердце забилось, как в лихорадке и – слеза радости и благодарности упала на ваши дорогие строки. Письмо ваше, как Ангел благовестия, слетело в мою юдоль и старые вести были еще так свежи и живительны, как

—205—

дыхание Пекинской весны. Нынешняя почта доставлена была к нам очень медленно; мы изнывали от нетерпения. Наконец, 21 апреля принесен был пакет, и весь день у нас прошел в каком-то необыкновенном волнении. Сколько нового мы узнали в один час! И какая жизнь кипит в Европе! Для нас, которые удалены от всеобщего круговорота, очень заметна перемена; в Китае недаром уважается черепаха, – это эмблема их жизни.

Я теперь хочу перейти к самому себе и своими вестями ответить на ваши; только не удивляйтесь, что мое письмо будет походить на рисовую Китайскую кашу, в которой перемешан горох с грибами и всякая всячина.

Благодаря Бога, я жив и здоров; день ото дня мужаю и старею и, кажется, толстею. Жалко, что наш живописец теперь очень занят, а то я с нынешнею же почтою имел бы честь представить вам свою образину, с бритым лбом и затылком, со скромными черными волосами, падающими на самые плеча, с крепким загаром на щеках, – остатком моего путешествия в северные горы. Косы еще не заплетаю, по вольности дворянства, по несостоятельности своих волос и, наконец, по обыкновенной своей небрежности; но в случае нужды приплетаю себе чужую. Не поверите, как мне досадно расчесывать каждый день свои волосы, густые как войлок, вьющиеся, как хмель, жесткие, как щетина, и каждую неделю скоблить Китайским ножом свой затылок, лоб, шею, щеки и даже в ушах. Надобно иметь терпение и терпение, чтобы, наконец, привыкнуть к операциям Китайского цирюльника. И что за женская манера сидеть часа полтора за убором своей головы и косы? То ли дело Русь Православная, где волосы стригут в кружок, и целую неделю можно обойтись без гребенки, или, по крайней мере, в случае нужды заменить её своими родными пятью пальцами! Разделавшись со своею головою, вы должны еще позаботиться о своем туловище, вы должны еще определить, в какое платье приличнее завернуть грешное ваше тело: в больше-шерстное ли, средне-шерстное, мелко-шерстное-ватное, суконное, подкладное, бесподкладное, флеровое, или просто холщевое, надеть меховую и суконную большую шапку, сделанную в виде седла, или маленькую шелковую, похожую на

—206—

нашу скуфью с кистью крученого, красного шелку, падающею на ваши плеча, или соломенную, сделанную в виде воронки; – сапоги, или башмаки; кафтан, или рубашку, и проч. и проч. В Китае всё это делается не по прихоти, или нуждам частных людей, но по постановлениям, утвержденным правительством. Император издает указ и вдруг вся поднебесная Империя, начиная с министра и оканчивая поденщиком, переменяет шапку и переодевается из мехового платья в подкладное или холщевое. Теперь в мае месяце, когда у нас, не смотря на то, что ныне прохладное лето, жар достигает уже до 25° по Реомюру в тени, мы уже ходим в бесподкладных шелковых кафтанах, без поясов, даже без шапок, вместо которых употребляем веера, закрывая ими голову и помахивая себе в лице. Скоро наденем одни белые полотняные рубашки и больше ничего; а когда я буду оканчивать письмо, тогда ваш покорнейший слуга едва-едва не будет ходить в одной натуре. Китай есть самое законное и потому самое беззаконное государство. Всё определено уставом и приличиями. Здесь каждому предписано, в какой повозке, с каким седлом, – большим или малым, вы должны выезжать в город, в какой день, что именно делать. Правительство каждогодно издает календарь, в котором все дни рассортированы на счастливые и несчастливые; с подробностью означено, когда можно удачно торговать, жениться, покупать дом, хоронить покойников, приносить жертвы и проч. Согласитесь сами, что мы теперь опутаны этими десятью тысячами церемоний, как рыбы неводом, и при всей своей свободе, как иностранцы, иногда сообразуемся с здешними гуй-цзюями, т. е. приличиями. Согласитесь также, что такие пустяки, кроме скуки и досады, не доставляют больше никакого удовольствия. Еще не знакомые хорошо ни с здешними обычаями и церемониями, ни с здешним языком, мы поневоле стараемся и жить более в четырех стенах, как можно более изолируя себя от вонючего китайского мира. Только люди самые нужные имеют доступ к нам, и мы странствуем только из одного подворья в другое, или выезжаем на несколько часов из города, чтоб подышать свежим воздухом. Но и эти

—207—

удовольствия, при условиях настоящей жизни, столько необходимые для здоровья и духа, покупаются дорогою ценою. Несколько верст нужно тянуться по самым или узким, или населенным улицам, где вонь, духота, нечистота, толпы оборванных, отвратительных нищих; кучи народа, тотчас угадывающего в вас иностранца, осаждают вас вместе с самою едкою и вредною пылью, которая проникает во все поры вашего тела; прибавьте к тому всю гадость и тряскость здешних повозок, – и для вас будет понятно, почему мы сидим в четырех углах своих и знаем о городской жизни только по шуму и крику, долетающему к нам из-за ограды подворья.

При таком образе жизни, не мудрено, что и мрачная мысль и грустное чувство невольно закрадутся в голову и сердце. Признаюсь откровенно, что бывают минуты, когда грусть и тоска распоряжаются мною, как полные хозяева, и, по праву своего хозяйства, зазывают к себе в гости одну самую близкую для себя и самую ненавистную для меня подругу свою – хандру. Невольно вздумаешь и раздумаешься о былом, и с другой стороны – невольно плюнешь на всё окружающее. Но не беспокойтесь: такие минуты слишком скорбные приходят только в праздники и торжественные дни; запросто они не являются, а так немножко погрустить, поскучать, а иногда и выронить слезу – даже и необходимо; хоть правда, слезы счастья не прибавят, но сердцу легче будет. Здесь так мало предметов, действующих на дух и сердце, что невольно страшишься зачерстветь и высохнуть, как здешняя глиняная почва во время жаров. Нужно самому себя возбуждать к внутренней деятельности, из себя извлекать пищу для себя, одним словом: подражать верблюду, который во время голода питается прежнею пищей. Хотя сравнение и не слишком благородно, однако ж, в высшей степени справедливо. Часто бываешь рад и тому, что чувствуешь, не разбирая того, каково это чувство, благотворно ли оно действует на дух. Поверьте, что здесь несравненно благотворнее иногда и погрустить и потосковать, нежели быть совершенно спокойным. Вот почему вы не должны слишком беспокоиться, если когда-нибудь получите от меня письмо, переполненное скорбью. Еще в утешение себе,

—208—

представьте себе и то, что такое страдальческое состояние духа, которое так резко выразилось в моем письме, было назад тому уже полгода; следов., сколько перемен могло произойти в моих чувствах! Может быть, в то самое время, когда вы читаете мои грустные строки, я нахожусь в самом веселом расположении духа. Как бы то ни было, а заключение одно: вы должны весьма спокойно читать мои письма, хотя бы они прежде, нежели дойдут к вам, и были выкупаны в слезах…

Надобно правду сказать, что здешняя жизнь однообразна до невозможности, скучна и утомительна; причины тому очень понятны. Я до сих пор еще не привык к своему положению. Мир русский и мир китайский, – это два полюса; и если мы, как магнитные стрелки, непрестанно влечемся к северу, то, очевидно, нам никогда не понравится юг. Только здесь каждый из нас понял и оценил, что такое родина и любовь к родине. Чем более живем в этой необыкновенной стране, чем ближе присматриваемся к нравам и характерам здешних жителей, тем далее становимся от этой толпы, с которой никогда не свыкнешься и не сроднишься, тем в более ярких и привлекательных чертах рисуется русская жизнь. Какое ужасное расстояние между простодушием, благородством, искренностью, расположенностью русского и пронырливостью, лукавством и эгоизмом китайца! Вот первые впечатления, какие оставили в душе моей первые дни здешней моей жизни; всегда ли точно также я буду смотреть на окружающий меня мир, время решит этот вопрос и вместе покажет степень истинности моих первых заключений. Разумеется, что нет правила без исключения, что есть и между китайцами люди истинно добрые, которых я, по крайней мере, не встречал еще, и что в нашей жизни есть удобства своего рода. Может быть, никогда в России не удалось бы мне пользоваться такою свободою в своей домашней жизни и в своих занятиях, как теперь. Здесь я полный владыка самого себя и в своей комнате я независимее самого Богдыхана. Со всех сторон кубически и квадратно окруженный уединением, я могу наслаждаться всеми выгодами тихой, скромной кабинетной жизни и без помехи и зазрения совести глотать,

—209—

сколько угодно, священную пыль различных фолиантов на различных языках. Я уверен, что в этом отношении ни один бы преосвященный не нашел лучшего места для семинарии, как наш Сретенский Пекинский монастырь. Окруженные со всех сторон садом, мы очень важно прогуливаемся по галереям наших зданий и, как древние академики, зеваем, смотря на все свысока.

30-е маия. Теперь, когда всё еще подворье наше наполнено живым и движущимся народом, наше затворничество иногда нарушается различными приливами и отливами людей. Но, странное дело! – наши собрания и вечеринки всегда носят на себе какой-то мрачный и тяжелый характер: это пародия на русскую жизнь и русскую веселость! Одни вспоминают о старом, другим хочется скорее воротиться на родную сторону и мечтают о будущем; но нет ничего общего, чтобы соединило всех и для всех было приятно: от того нам всё это так наскучило, что мы наконец отказались от всех вечеров и вечеринок. Вероятно, что впоследствии, когда останемся мы одни, прекратится такая разноголосица, потому что все мы живем под одними условиями, и у всех будут одинаковы радость и горе. Мы еще так молоды и живы, что не привыкли к разрозненной жизни. Общественное воспитание, удивительно, как располагает к общежитию. В нашей жизни ничего не осталось академического, но дух студенческий, со всеми его прекрасными чертами и достоинствами, еще господствует в нашем маленьком обществе, хотя обстоятельства места и жизни изменили многое в нас. Дай Бог, чтобы всегда царствовал дух того братства, который так тесно связал нас еще в стенах академии! Нельзя себе представить, как необходимо здесь такое единение и какие мелочные обстоятельства, которые в другом месте никогда бы не обратили на себя никакого внимания, могут здесь тревожить дух. В этом отношении здешняя жизнь так несносна и горька, что поневоле десятилетнее пребывание в Пекине считаем каким-то тяжким испытанием и самый Пекин представляется хуже чистилища. Впрочем, я это говорю не на основании своих опытов, но по опытам, горьким и тяжким, прежней и прежних миссий. Пусть прошедшее не возвращается и для

—210—

новых начнется новая жизнь! Если бы Бог благословил прожить нам здесь 10 лет точно так же, как мы провели первые 10 месяцев своей заграничной жизни: то велика бы была милость Его, и мы спокойно возвратились бы из этого мрачного и скорбного места. Я пишу вам нарочно о своем положении так подробно и так искренно, чтобы вы об нём имели самое верное понятие и чтобы ваши опасения и сожаление не нарисовали уже нашей жизни в слишком мрачной картине. Одно здесь слишком невыгодно: и неизбежное неудобство это – невозможность получать ваши письма и в замен пересылать вам свои…

Не думайте, что мы приросли к своему подворью, как грибы к старому пню, и не двигаемся более ни с места. Долго ждал я вашего письма и потому не смел ни на один день отлучиться из душного Пекина; за то на другой же день, по получении почты, я уже ночевал в кумирне драконова колодца, которая находится в северных горах, лежащих в 70 китайских верстах от столицы. На вершинах каменных скал, вдали от вас, я мечтал и думал только о вас; предо мною открывалась в самых живописных видах Чжилийская равнина, вся покрытая зеленью полей и плодовитых деревьев; за мной возвышались дикие горы, которые каменною стеною своею отделяют Китай от Монголии и которые своим ужасным величием стоят в прекрасном контрасте с мирной долиною. Кумирня стоит у самой подошвы горного хребта и на самом прекрасном месте: она примкнула к одной каменной скале, которая непроницаемым щитом нависла над нею и хранит её от северных бурь и непогод; вокруг и внутри – различные деревья, венчающиеся своею зеленью; внизу бьют ключи чистою прохладною водою и образуют огромный бассейн, из которого течет небольшая речка и проведены во все стороны различные канавы для орошения плантаций с рисом и фруктовыми деревьями. Здесь, под тению дерев, пользуясь самым здоровым горным воздухом, я прожил около 8 дней. В Китае путешественник нигде не может найти лучшего и покойного приюта, как в кумирнях, которые по большей части занимают самые лучшие места. Хэшан с радостью принимает посетителей, в надежде хорошей платы. Цель

—211—

моего путешествия была собрать растения здешних мест. Осмотревши ближайшие горы, прилежавшие к кумирне, я отправился во внутренность самых гор и был на Иншани, отстоящей от главной моей квартиры в 30 кит. ли. Место необыкновенно дикое; жилья весьма мало; горы со всех сторон. Взобравшись на самую верхушку Иншани, я видел только небо и горы, которые, в виде сахарных голов, торчали у моих ног. Здесь я увидел опять великую стену, которая как белая лента вилась по горному хребту, в двадцать ли расстояния и напомнила мне те счастливые времена, когда я не думал ни о горах, ни о чужбине, ни о великой стене. Не знаю, грустные ли мысли, или самое место были тому причиною; только я так соскучился в этой, хотя и величественной, но удивительно дикой, пустыне, что едва мог переночевать. Приют мой был в старой кумирне, которая во времена Минской династии, была одною из самых знаменитых во всех окрестностях Пекина. Но теперь она была оставлена совершенно без внимания и походила на древнее разрушенное аббатство, только старые, едва не падающие, башни еще напоминали о прежнем величии. Во всем монастыре нашлась одна маленькая комната, величиною в квадратную сажень; здесь, под разрушенною кровлею, я, утоливши голод своими сухарями и горными кореньями, принужден был расположиться посреди двух хэшанов, от которых ужасно воняло чесноком; к довершению моей досады, один из них ужасно скрежетал зубами и не дал мне покою во всю ночь. С радостью я оставил это угрюмое место при самом первом появлении рассвета и поспешил воротиться в главную квартиру свою. Дорога наша шла по горным хребтам, где не было никакого проезда для тяжестей; я ехал на лошади, которая непрестанно спотыкалась о камни. За мною ехал мой слуга на муле; всё шествие оканчивалось хэшаном, восседавшим на вьючном осле. С горя я затянул родную песенку; хэшан распевал во всё горло: ом-ма-ни-бат-Мэ-хом; о-ми-то-фо; слуга дремал и качался на своей лозе; все думали об ином, чувствовали разно; но солнышко пекло всех равно и все одинаково утомились, и наши бедные скоты, понура головы, шли самым воловьим

—212—

шагом. Удивительно, как мне наскучила одинокая горная жизнь. Едва только пришли из города наши повозки, как я поспешил возвратиться в Пекин.

На возвратном пути я купался в минеральных горячих водах, которые отстоят в десяти Русских верстах от кумирни. Тань шань, – так называется это место, – принадлежит Богдыхану; здесь, в огромном саду, находятся два огромные бассейна, где бьют горячие ключи и откуда проведена вода во все ванны. Здесь в первый раз я увидел жилище Императора, которое, и по своему величию и по своей простоте, достойно своего владыки. Дворец и сад со всеми принадлежностями были построены дедом нынешнего государя – Цянь луном и с его времени оставлен в запустении; потому-то мы и могли осмотреть всё, что нам угодно было. Китайцы мастера подражать природе: прогуливаясь в саду, вы забываете, что он сделан руками человека; вы видите озера, наполненные ненюфарами; горки и скалы – как будто они созданы были самою природою; дорожка ведет вас или в темный лес, где можете скрываться от сильных палящих лучей солнца, или долину, где пред вами стелется бархатная зелень лугов, или вы взбираетесь на горки и скалы, с которых открывается удивительный вид на северные горы; там и здесь разбросаны в живописном беспорядке вычурные беседки и мостики, которые, кажется, готовы разрушиться под вашими ногами. В саду множество зданий, которые, по своей архитектуре ничем не отличаются от общей формы и в которых помещается Император с Императрицею, и с другими женами, с принцами и со всею свитою. Каждый домик имеет свой маленький двор и некоторые даже садик. Комнаты Императора и Императрицы не отличаются великолепием, но всё сделано в них из дорогого дерева и со вкусом. На другой половине сада построены купальни, где каждое, более важное лице, имеет свою ванну. Здесь и мы купали свои грешные тела. В самом бассейне вода горячее 40 градусов; в ваннах, в которых мы купались, она была не холодна: в одной 32, в другой 35 град.; я купался в легчайшей, и в ней едва тело сносило жар. Ванны устроены чудесно. Подле комнаты, где вы купаетесь, есть еще

—213—

другая для освежения после мытья. В сад пускают купаться не многих; в числе их были и мы. Для людей неважных устроены ванны вне ограды, но мы, как иностранцы, пользовались правом войти в самую внутренность. Здесь есть и холодные ванны, но они засорились и потому в них нельзя было купаться. Осмотрев достопримечательное, я отправился в дорогу и вечером был уже на своей родной койке. Признаюсь, в этот раз мне поправился и душный Пекин… Сердцу легче и отрадней стало в кругу своих; а что бы почувствовало это бедное сердце, если бы оно какою-нибудь силою вдруг перенесено было на берега родные!…

Отдохнув дома и приведши в порядок свой Гербарий, я опять пустился странствовать с двумя своими сотоварищами по миссии… Цель нашей поездки была самая простая: взглянуть на Ши-сань Лин, – на тринадцать кладбищ Минской династии, которую сменил ныне господствующий Маньчжурский дом. Жилище мертвых царей мне более понравилось, нежели дворцы живых. Кладбища отстоят от Пекина более, нежели во ста верстах Китайских; дорога большею частью почти та самая, которою мы въезжали в столицу. С восходом солнца мы выехали из подворья, но не раньше 4-х часов за полдень были у подошвы тех гор, где расположены кладбища. Они находятся в одной огромной лощине северо-западных гор, обнесенной с четырех сторон зубчатыми стенами гор, и не вдали от знаменитого ущелья Гуан-гоу, о котором я писал уже вам. Здесь, как святыня, закрытые от взоров человека, они разбросаны по скалам гор, и подошвам скал. Еще не доезжая десяти верст до самых кладбищ, огромные тройные ворота, сделанные из огромных цельных плит белого здешнего камня, который весьма походит на мрамор (и едва ли не особенный его вид), с одной стороны приуготовляют вас к чему-то великому, с другой уже служат преддверием к этой необыкновенной усыпальнице. Подвинувшись вперед версты на две, пред вами другие ворота, сделанные из кирпича, на подобие огромного дома, с тремя огромными проходами. Еще версты две и пред вами третьи ворота, построенные в виде весьма красивой башни, ко-

—214—

торая была бы украшением и у нас; вокруг её стоят, как стражи, 6 столбов и составляют прелестную группу. Миновавши их, пред вами открывается странное и вместе величественное зрелище: на пространстве версты и даже более тянется галерея животных и людей, которые стоят в благоговейном молчании и охраняют тишину этого единственного места. Львы, баснословные тигры, верблюды, лошади, слоны, стражи, чиновники – все здесь есть. Большая часть сделана из белого камня; другие из дикого; людей всех по паре; животных каждого по две пары, из которых одна представлена в лежачем положении, а другая в стоячем; все фигуры изваяны из цельных камней и вдвое против обыкновенного росту; сами себе можете представить, каковы должны быть монолиты для того, чтобы представить слонов вдвое против естественной величины: некоторые из них, особенно лежачие верблюды, сделаны весьма отчетливо. Каких трудов и каких издержек стоит такая галерея, которая создана одними руками человека, без пособия машины и науки! Только Китай, переполненный народонаселением, может созидать такие памятники. Отсюда дорога, выстланная огромными плитами, начинает подниматься на гору, скрываясь в тени персиков и груш, из-за которых вдали мелькают самые здания главного кладбища. Неприметно поднявшись на высоту, пред вами стелется площадь, где расположен сад, в котором покоятся останки второго Императора Минской династии, перенесшего свою столицу из Нанкина в Пекин. Площадь обнесена стеною, примыкающею к самым горам, и разделена на два двора. Первый из них служит как бы преддверием, во втором построена та торжественная зала, в которой приносятся жертвы духу умершего Императора. – Я здесь не видал ничего величественнее и громаднее этого здания; у нас в Европе оно могло-бы быть восьмым чудом, которого у нас так отыскивают и не могут найти. Под сенью вековых, исполинских дубов, белокорых кедров и вечнозеленых Бай-шу – здешних кипарисов возвышается огромное здание, имеющее форму правильного параллелограмма; огромный помост, вышиной сажени в две, выстланный белыми мраморами, обнесенный тройною оградою из того же камня

—215—

с барельефною, самою причудливою, работою, ведет во внутренность его, которая образует одну залу длиною в 35 русских сажень, выстланную шлифованным камнем, гладким как паркет. Вступая в этот храм, посвященный памяти Императора, вы невольно чувствуете какой-то ужас; пред вами открывается огромное пространство, наполненное колоннами южного кедра, который составляет редкость, может быть, единственную во всем мире: вообразите себе столбы вышиной, по крайней мере, в 6-ть сажен, одинаковой почти толстоты при своем основании и при вершине, которые так массивны, что двое самых здоровых мужчин не могут обхватить их! Целые ряды таких исполинов, которых ныне не могут уже найти во всем Китае, наполняют залу: они стоят во всей первобытной своей красе, какою наделила их мать природа, не окрашенные, не полированные, лишившиеся только одной коры своей; от них благовонный легкий запах несется по всему зданию; лучи солнца, льющиеся сквозь огромные окна, проклеенные самою прозрачною бумагою, теряются в исполинских тенях их и только разливают на всё целое какой-то полусвет и полумрак, которые невольно наполняют душу странными чувствами, мыслями и образами; в зале не слышно ни ваших шагов, ни ваших звуков; все исчезает в необъятном пространстве, как будто вы очутились в царстве теней и потеряли свою материальность. Посреди залы возвышается жертвенник, на котором написано несколько гиероглифов, непостижимых для моего ориентализма. Пред доской стоят вазы с курительными свечками, зажигаемыми при жертвоприношении. Вот всё, что находится в этом здании, но и того, что есть, довольно, чтобы назвать его единственным в своем роде. Долго мы любовались таким новым для нас видом; но солнце стало уже закатываться и мы поспешили осмотреть другие принадлежности этого кладбища. За этою торжественною залою возвышается башня, по крайней мере, в двадцать сажен, сделанная в два яруса; два грота ведут в неё; в одном из них в стене погребен, или, лучше сказать, заштукатурен и закладен прах покойного государя; с другой открывается прелестный вид на самые горы и на прочие 12 кладбищ, вблизи одно от

—216—

другого, расположенных в живописном беспорядке по скатам гор. Осмотревши всё кладбище, мы спокойно расположились пить чай, в виду главного здания, на мраморном помосте, под сенью векового кедра, который своими нависшими ветвями образовал благоухающий зеленый свод. Медленно мы впивали в себя живительный воздух и ароматическое питье. Солнце уже догорело на западе, а мы не покидали еще нашего приюта; жалко было расстаться с таким прелестным местом, которое нам удивительно понравилось. Когда мы оставили кладбище, тогда уже сделалось совершенно темно, а до ночлега было еще не менее 10 верст. Проезжая мимо галереи, мы снова взглянули на странные памятники, которые во мраке приняли вид действительности, и наши мулы так перепугались, что их нужно было обводить окольною дорогою, а мы принуждены были идти пешком. В самом деле, странное ощущение какого-то ужаса наводят на души эти колоссальные изображения, среди пустынного безмолвия, повитые таинственным мраком, в горах, где легко можно встретиться с живыми тиграми и барсами. Было уже 11 часов ночи, когда мы подъехали к городу Чан-пин-чжэу, где предположили ночевать; но, по китайским законам, городские ворота после 8-ми часов или, по крайней мере, после заката солнечного должны быть заперты. Голод нас ужасно мучил, и мы готовы были решиться на отчаянные меры – непременно где-нибудь завоевать клочок местечка для спанья и кусок хлеба для желудка. Подъезжаем к железным воротам города; толкнули в двери, они растворяются; тоже делаем и с другими, к счастью и те были не заперты и при них ни одного часового. Итак, мы овладели городом и в первом же трактире расположились, как победители: остатки переваренной курицы, несколько кусков свинины и яиц были трофеями нашей храбрости. На другой день по подошве северных гор добрались опять до кумирни драконова колодца, где не бывали еще мои товарищи. Проживши здесь один день, мы отправились домой, заезжали в Тань-шань на горячие воды, там купались и, наконец, воротились под свою кровлю. Весь наш вояж продолжался три дня, в продолжении кото-

—217—

рых мы объехали около 150 верст русских, или несколько поменее. Последнее путешествие, и именно Минские кладбища, из которых мы видели только главное, весьма были для меня интересны.

Надобно сказать правду, что весь Китай есть ни что иное, как огромное кладбище, где – там и здесь разбросаны памятники минувшего величия, которые ясно говорят, что в этом государстве некогда сильно кипела жизнь и что в Китае одно особенно может понравиться иностранцу – это кладбища. Верные идее своей, что души умерших родителей и родственников, перешедши за пределы гроба, становятся уже выше обыкновенных людей, они смотрят на них, как на духов-гениев своего рода и покровителей. Мертвый становится для живого святым; по мнению последнего, ему нужно воздавать честь, приличную существу небесному; пред прахом покойного он делает поклонение и приносит ему жертву, сожигая пред ним свечки, которые он жжет в честь своего Бурхана. Согласно с таким верованием, и самое кладбище, где покоится прах любимого для него существа, уже делается заветною святынею, семейным храмом. Во дни радости и скорби он приходит на могилу умершего и в молитвах своих, как пред существом живым, принимающим участие в судьбе его, он изливает пред ним всё горе и радость свою. Вот почему каждый китаец считает за непременную обязанность сделать самые великолепные подарки и украсить свое родное кладбище. Люди бездетные и богатые еще при жизни строят себе кладбища; даже бедный крестьянин над могилою отца своего, которая обыкновенно бывает или подле его дома, или на его поле, делает насыпь вместо надгробного памятника и обсаживает кедром, или кипарисом. Выезжая из города, вы в разных местах видите семейные кладбища в тени вечно юных и зеленых кипарисов. Надгробные памятники здесь не выражение тщеславия и гордости, но любви и уважения: они имеют смысл религиозный. Это палладиум китайца, и кладбище для него не страшно, как для многих из нас. Место, где покоятся предки его, становится для него родным сокровищем, с которым он не расстанется ни за что. Вот единственная черта,

—218—

которая мне нравится в китайцах и несколько примиряет меня с ними.

У них много обрядов и при самом погребении, которые, не смотря на заблуждения их, из которых они вытекают, невольно трогают душу. Вот вам один из них. Раз я возвращался из северного подворья домой. Было уже, по крайней мере, 10 часов ночи; улицы были уже пусты; кой где мелькали тени пешеходов, возвращавшихся домой. Подъехавши к одному перекрестку, я на самой дороге увидел стоящую бумажную повозку китайскую с лошадью и со всем прибором, также сделанными из того же материала. Только я остановился, чтобы рассмотреть эту странность, как вдруг в переулке раздалась музыка. Прошло несколько минут и показались двое с длинными толстыми трубами, которые издавали томно торжественный звук. За ними шли еще два человека с рожками или флейтами и наигрывали какую-то печальную песню. Им вторили следовавшие за ними двое с барабанами, ударяя с потрясающим треском в такт. Потом шел кто-то с фонарем в руках, освещавшим всю эту картину. Вся процессия замыкалась толпою народа, которая, пришедши на место, расположилась полукругом около повозки, или правильнее, носилок. Вдруг один отделился от толпы с огромным факелом и зажег носилки. В туже минуту из числа зрителей вышли двое малюток, от 6 до 7 лет, в самом глубоком трауре, в белых курмах и кафтанчиках, обтянутые белыми поясками. Лишь только вспыхнул огонь, мальчики, обратившись лицом на юг, бросились на колени, и, сложивши руки против сердца, начали молиться, кланяясь в землю, старший был особенно тронут, слезы лились по щекам его. Огонь пылал, музыка гремела, возрастая с силою огня, бумага с дымом улетала на небо, а они, безмолвные и в слезах, молились пред лицом неба и земли. Уже догорали последние остатки, огонь стал стихать, но малютки все молились, стоя на коленях, и плакали. Наконец всё сгорело, малютки встали, взглянули на небо, куда улетел последний дым потухавшей бумаги, как будто там они искали кого-нибудь глазами своими, снова пали на колени, еще три раза сделали земной по-

—219—

клон и с слезами на глазах, с горем в сердце, пошли домой. Нельзя было без чувства смотреть на этих детей, среди ночной тишины с глубокою скорбью, с самыми чистыми младенческими слезами, приносивших жертву духу отца своего пред лицом неба и земли, пред глазами людей холодных, которые с одним только любопытством смотрели на сирот, одиноких в целом мире. Обряд, мною описанный, был – сожигание в честь умершего вещей, им любимых. Здесь есть обыкновение – пред погребением тела сожигать модели вещей (сделанные из бумаги, иногда и настоящие вещи) покойного, к которым он был особенно привязан, в знак того, что они, из уважения к нему, не смеют пользоваться его вещами и в пепле, рассеянном в воздухе, возвращают духу все доселе ему принадлежавшее. По окончании этой церемонии уже выносят покойника на кладбище.

Не знаю, пример ли китайцев, или что-нибудь другое, – только я здесь чрезвычайно полюбил могильную тишину и мирное спокойствие кладбища. Сладко, сидя на надгробном камне, под тению белокорого кедра или кипариса, погружаться в безотчетное раздумье и переноситься туда и сюда своими мыслями. Если я выезжаю за город для прогулки, то всегда отправляюсь на свое Русское кладбище взглянуть на безопасную пристань, где нашли для себя мирный приют бедные страдальцы и у гробов их занять могильной тишины для своего сердца. Наше кладбище стоит на прелестном месте. На северо-западе виднеются в туманной дали горы, за которыми скрывается родная дорожка в родимый край и великолепная Буддийская кумирня, с желто-верхими теремами, с кучею зданий самой затейливой архитектуры, с златоглавым памятником, всегда напоминающим мне одну из боковых башен в Невской лавре. С востока открывается огромная равнина и плац, на котором бывают смотры и парады здешней армии. На юг – город со своею стеною, с четырехгранными башнями, с великолепными кумирнями и дворцами. Само кладбище имеет очень хороший вид: с одной стороны примыкая к предместью города, а с прочих будучи совершенно открыто, оно представляет глазу полную свободу, расположено в виде

—220—

Русской буквы П. Прямо со входу небольшой дворик, где живет привратник, охраняющий тишину мертвых. Прошедши далее, вы выходите на площадку, где в северной стороне стоит небольшой домик для приезда миссионеров; вокруг несколько кустов роз и других цветов. Отсюда пред вами открывается довольно большая аллея, вся осененная зелеными листьями тополя, который дает и приятную тень и распространяет благоухание. Повернувши на восток, вы опять приходите на другую площадку, которая вся усажена белокорыми кедрами, здешними кипарисами и пихтою. Здесь под сенью дерев вкушают покой мирные страдальцы. На этом небольшом, но хорошо украшенном, пространстве, в симметрическом порядке возвышаются надгробные белые памятники, с самыми скромными надписями, начертанными рукою товарищей, с ними живших и страдавших. Посредине всех возвышается великолепный памятник Архимандриту Иматову, которого почтили своими надписями и самые католики, весьма уважавшие его за добрую душу и дарования. Несчастный умер накануне приезда новой миссии.

Но что говорить о мертвых? и так моё письмо слишком печально! Сообщу некоторые сведения о христианстве в Китае… Назад тому четыре года умер последний католический епископ, переживший здесь всех своих сотрудников (его имя – Пирес), и умер, можно сказать, на руках Русских. С ним, по-видимому, умерло и здешнее католическое христианство. Все главные здания, построенные иезуитами и другими монахами, поступили в казну и в числе их три церкви. На развалинах французского храма живет один китайский князь. Последние дни доброго пастыря были непрестанно возмущаемы тяжкими скорбями, и он часто трепетал, если не за свою жизнь, то за жизнь других и собственную честь. Но и в самую годину искушений бывали для него отрадные минуты. Не смотря на все гонения, воздвигаемые правительством против христиан, иногда на праздник Пасхи тайно собиралось к нему в монастырь тысяч до двух верующих, которые, дабы не возбудить подозрения, приходили недели за две и таким образом собирались постепенно, точно также и возвращались. При его жизни

—221—

постоянно были воздвигаемы гонения, и многие отрекались и снова возвращались в лоно церкви, а другие мужественно переносили все истязания и добровольно отправлялись в ссылку. Теперь в тюрьмах Пекинских томится уже 30 лет один мученик веры. Для большего унижения христианству заставляли отрекающихся попирать крест. Ныне нет уже ни одного Европейского проповедника, живущего в Китае с дозволения правительства; не смотря на то, почти каждый год в разных местах пробираются миссионеры, и мы недавно слышали, будто бы недавно прибыл в Китай один итальянский епископ с двумя священниками. В окрестностях Пекина есть несколько французских и китайских священников, которые поддерживают дело Божие. На погребении епископа, которое совершали Русские в католическом храме по Русским обрядам, были некоторые из верующих, хотя им грозила будущность. В нашем подворье живут в услужении человека три Католиков. Португальское кладбище, обильное памятниками, в наших руках. Так Католицизм нашел приют у Русских, которых он гнал. Но как бы то ни было, иезуиты весьма много и кровавыми трудами содействовали к распространению христианства, которое и теперь, при всех тяжких обстоятельствах, еще сохраняется. Не знаю, как другим, но мне кажется, что семя брошенное ими было семя горушно. Наша миссия, по причинам, на зависящих от нас, никогда не может так успешно проповедовать христианство и её настоящая обязанность только сохранить то, что едва не погибло…

Но извините, что я поневоле должен бросить предмет любопытный. Ей Богу, различные делишки беспрестанно отрывали меня от письма, а теперь совершенно отнимают у меня самые дорогие минуты: я поневоле должен ограничиться предметами самыми ближайшими ко мне. Знаете ли, чем я занимаюсь? или, по крайней мере, чем намерен заниматься? В отзыве о занятиях своих я представляю ныне Департаменту, что в продолжении десятилетней жизни своей в Пекине я поставляю для себя в неизменный и постоянный труд – изучение и составление Истории – Маньчжурской династии. Признаюсь, – предмет по сердцу моему. Настоящий период, – говоря без всякого преувели-

—222—

чения, не имея в виду даже интереса современности, – есть один из самых любопытных периодов в жизни этого странного государства. Одно уже то обстоятельство, что Китай, такое громадное государство, тяжко страждет под игом горсти Маньчжуров, что более ста лет он непрестанно борется против своих гордых победителей, некогда бывших презренными вассалами нынешних рабов, делает заговоры, коварствует против чужой династии, непрестанно восстает против неё; что он, имея возможность подавить своих внутренних врагов одною многочисленностью, между тем до сих пор не достиг своих пламенных желаний; – одно уже это обстоятельство сколько представляет важных вопросов и ведет к каким занимательным исследованиям? Присоедините к тому другой не менее странный и любопытный факт при настоящем положении дел Китая, – это необыкновенное распространение его пределов, до какого он никогда не достигал в самые цветущие времена: все монгольские племена, облегающие Китай и Тибет, совершенно вошли в состав империи. Но что особенную цену придает этому времени, так это вступление Китая в сношения с Европою, – новый для Китая факт, но который должен рано или поздно произвесть удивительные следствия и иметь влияние на будущую судьбу государства. Китай вошел в систему Европейской политики; Китай соединился с нами торговыми трактатами, и этот узел так крепок, что он также без ужасных последствий для себя не в состоянии разорвать его; я имею пред глазами самые неоспоримые и сильные доказательства. Китай в это время не заметно для себя очутился между двумя могущественными государствами, которым само Провидение предоставило право действовать на восток, это – наша могущественная, исполинская Россия и Англия. Одним словом, настоящая История Китая требует полного внимания. Мне предстоит пространное поле, но за то не возделанное, требующее поту и крови. Труд ужасный! В Китае есть закон, – не издавать истории известной династии прежде её окончания; итак, я сам должен буду рыть и перерывать целые тома и фолианты указов, биографий, описаний и проч. В некоторых случаях, может быть, придется ограничиться

—223—

одним устным преданием, – слишком мутным источником. Возьмите во внимание и то, что Китайцы имеют другой взгляд на Историю, что они более записывают буквы, а не дух. Сведения, сообщенные китайскими миссионерами, разбросаны и слишком недостаточны. Впрочем, у меня теперь есть под руками одно Европейское сочинение: Geschichte des Oistlichen asiens, сочиненное von Dr. Joh. Heinr. Plath. 1, 11, theil.; оно важно для меня, как сбор всех Европейских сведений о настоящей истории и как перечень событий. Выпишите её, братец, непременно. Она издана в Геттингене 1830 года; вероятно, есть в Петербурге или Риге. Прочитайте её и напишите мне, какие пункты обратили на себя особенное ваше внимание. В ней изложена история Маньчжурии от самых древних времен до настоящего Императора Даогуана. Тяжесть труда моего увеличивается еще и от того, что я не хочу быть ни простым переводчиком, как до сих пор делалось у нас, ни одним компилятором. Но как бы не были тяжелы труды, – я не откажусь от своего желания: не знаю только, утвердит ли мое намерение Азиатский департамент, в чем, впрочем, не сомневаюсь, хотя не надеюсь от него получить никакой инструкции по этому предмету. Говоря собственно, мне хотелось бы и я постараюсь, если достанут у меня силы и средства, написать историю не одной Маньчжурской династии, но и Маньчжурии. К сожалению, мои Маньчжуры были ужасные дураки и не оставили после себя почти никаких памятников своей жизни; только, с вступлением в Китай, они обратили некоторое внимание на первобытную историю своего государства; вся литература их переводная и едва ли не одна книга у них собственно оригинальная; это древний их Шаманский обрядник, которая теперь у меня под руками, сочинение занимательное по содержанию, или, по крайней мере, по названию. Но едва ли мне удастся разгадать: многие места, по древности языка, по утрачению преданий, необходимых для пояснения, сделались теперь совершенными загадками для самых Маньчжуров. Итак, вот что я назначаю для своих ученых трудов! Может быть, все десять лет я проведу только в собрании и разработке материалов. Благословите меня на делание бла-

—224—

гое. Для меня весьма интересно знать ваше мнение о предполагаемом мною труде, и я уверен, что с будущею почтою буду читать его вместе с советами, как приступить и приуготовить себя к великому делу.

К великой моей досаде, встретившиеся хлопоты помешали мне кончить статью о празднике фонарей; впрочем, Китай так беден и исследованиями и средствами для исследований о своих древних обрядах, что просто нельзя сделать ничего порядочного. Когда мы останемся совершенно одни, тогда будет более времени и для скуки и для трудов; во всяком случае, будет ли худо или хорошо, а начинаю, бросать не хочется. Я не виноват, что нет таких источников, каких бы хотелось и какие бы нужны были. К новому году будет почта, и я надеюсь к тому времени приготовить её.

Уже давно-давно заполночь; перо иступилось, рука устала и даже голова утомилась: против воли я должен кончать письмо, хотя бы мне хотелось к вам писать, и было бы о чём. Завтрашний день мне верно не удастся начертать вам ни одной строки. С нынешнею почтою я отправляю пропасть писем, – столько во всю жизнь не писывал, да, кажется, и не буду! Есть письма по любви и дружбе, другие из одной благодарности, иные ex officio, а некоторые по необходимости. К одним самому хочется писать, другие просят, некоторые требуют, а к иным нельзя не писать… Простите! Наделите меня благословением, любовью, памятью и письмами… Если выйдет какая-нибудь не слишком многосложная и громадная книга – занимательная, а особливо по части истории и исторической критики, касающихся до востока; то высылайте в Кяхту, – я надеюсь, что мне её перешлют. Пишите об ученых новостях; я стал настоящим варваром.

—225—

Под этим заглавием мы намерены познакомить русских читателей с содержанием некоторых трудов по Ветхому Завету, находящихся в иностранных богословских журналах за прошлый и нынешний год. Иностранная периодическая литература довольно богата статьями по нашему предмету, содержание которых, хотя по ограниченности захватываемой ими области и недостаточно для целой книги, однако всегда дает нечто действительно новое и основательно обследованное. Конечно, не все журнальные статьи библейского характера отличаются этими свойствами. Одни из них совершенно заурядны и не новы как по предмету, так и по выводам; другие настолько специальны, что представляют мало научного интереса даже для ученого. Мы хотим познакомить читателей лишь с работами, отличающимися действительною оригинальностью и имеющими, по всей вероятности, оказать влияние на последующие библиологические труды. Может быть, читатель пожалеет, что большая часть таких работ касается изучения библейских текстов, и сравнительно немногие имеют характер экзегетический и историко-археологический. Но с этим обстоятельством следует примириться в виду того, что оно является типичным и для всей западной современной библейской науки.

Известно место из пророка Езекииля, где многие ученые находят основание видеть упоминание о русском народе. Место это – пророчество о Гоге в земле Магог, князе Роша, Мешеха и Фувала, имеющем со всем своим многочисленным войском из народов азиатских, европейских и африканских погибнуть на горах Израиля (гл. 38 и 39). В виду того, что имена Мешех и Фу-

—226—

вал, стоящие рядом с именем Рош, означают народы, жившие на юге кавказских гор, и в виду довольно частого упоминания византийских и арабских писателей о скифском народе с именем Рош или Рос (напр. Михаил Гликас говорит οἱ σκῦθαι τοῦτ’ εστι οἱ Ρῶσοι; подобно и Никита Хроникер, Лев Диакон и др.), большинство ученых экзегетов полагает, что именем Рош в пророчестве Езекииля обозначаются предки русского народа скифы, населявшие земли около Днепра, Дона и Волги. Самое пророчество о страшной гибели Гога, князя Роша, Мешеха и Фувала, обыкновенно относится толкователями к отдаленному будущему, к последним временам мира. – Совершенно новое понимание пророчества о Гоге предлагает Бёмер на страницах Zeitschrift für wissenschaftliche Theologie (1897, III, 321–355). Уже давно внимание комментаторов обращало на себя то, по-видимому, странное обстоятельство, что пр. Езекииль в своих пророчествах о судьбе враждебных Израилю языческих народов ни разу не упомянул о главном враге его – Вавилоне. В главах 25–32 пророк угрожает многим народам, ближайшим соседям Израиля и отдаленным государствам, большим нациям и незначительным племенам, которые имели какое-нибудь отношение к Израилю. Но Вавилона, как предмет угрозы, здесь совсем нет. Обращает Бёмер внимание и на то, что в упомянутых главах пророка перечисляется лишь шесть народов, тогда как обычный счет у него семь, проходящий чрез всю книгу. Ясно, что пророк имел в виду еще один народ, который, конечно, скорее всего, мог быть вавилонским. Да и современники речей Езекииля в праве были ожидать от него пророчеств о судьбе Вавилона, составлявшего общий предмет пророческих предсказаний. Однако само собою разумеется, Езекиилю было неудобно, живя в плену, открыто угрожать в своих предсказаниях Вавилону. Не желая, чтобы угрозы его отозвались, в конце концов, на его соотечественниках, пророк должен был облечь свои угрозы в какую-либо прикровенную форму, понятную иудеям и непонятную для вавилонян. Для этой цели он пользуется именем Гог в земле Магог. Это никто иной, как царь Вавилона. За это говорит самое содер-

—227—

жание пророчества о Гоге. Прежде всего, заслуживает внимания географическое положение народов, главою которых является Гог. Мешех и Фувал суть малоазийские народы, жившие на юго-восточном берегу Каспийского моря. Что же касается Рош, то по ассирийским надписям это была пограничная Эламитская область, непосредственно примыкавшая к Вавилонии. Другие перечисленные пророком народы, бывшие в союзе с Гогом, Парас (Персы), Куш (Коссеи, жившие на севере и северо-востоке от Вавилонии), Гомер (Каппадокийцы) и Тогарма (Армения) образуют своим географическим положением окружность, в центре которой находится Вавилония. Описание полчища Гога, опустошения страны иудейской, возвращения из плена, имеет прямое отношение к Вавилону. Слова пророка: «так говорит Господь Бог: не ты ли тот самый, о котором Я говорил в древние дни чрез рабов моих пророков Израилевых, которые пророчествовали в те времена, что Я приведу тебя на них» (Иез.38:17), всего более могут быть отнесены к Вавилону. Итак, Гог от Магога есть царь вавилонский. Но почему такое имя избрал пр. Езекииль? На этот вопрос можно ответить при помощи аналогии, находимой у пророка Иеремии. Последний в 25:26 и 51:1 называет в числе языческих царей, имеющих испить чашу с вином ярости, царя Сесаха. Имя это не встречается ни в каких исторических памятниках и, прежде бывшее предметом недоумения, теперь ясно для всякого. Как известно, слово это составлено искусственно по так называемому способу атбаш, по которому вместо первой буквы еврейского алфавита берется последняя, вместо второй от начала вторая от конца и наоборот (отсюда а-тб-ш). Сделав такую замену в слове, состоящем из трех согласных: ששך соответствующими еврейскими буквами от конца алфавита, получим слово בבל т. е. Вавилон. Следовательно, царь Сесаха есть царь Вавилона. Нечто подобное мы находим и в выражении: Гог от Магога. Если в слове בבל (babel) вместо каждой из трех согласных взять следующую в порядке алфавита, то получим גגם. Следует лишь отнять последнюю согласную в этом слове или поставить её в начале, и мы получим в

—228—

первом случае גג (т. е. Гог), во втором מגג (т. е. Магог). – Объяснение Бёмера остроумно и довольно правдоподобно. Однако нельзя не заметить, что при таком понимании главного субъекта пророчества Езекииля приходится отступать от буквы его. Пророк ясно говорит о гибели Гога со всем его войском на горах Израилевых, чего нельзя конечно сказать о вавилонянах. Бёмер говорит, что пророк этими словами вообще хочет указать причину гибели вавилона в тех бедствиях, какие нанес он Израилю. Но это объяснение не вполне устраняет указанное затруднение. Не употребил ли пророк имя Вавилона в его таинственной форме в смысле типическом, обобщая под ним всех будущих врагов Израиля? Следует заметить, что употребление имен Гога и Магога в смысле не лиц, а народов или стран в апокалипсисе (Откр.20:7) подтверждает указываемое Бемером происхождение этих имен.

В журнале Theologische Quartalschrift (1897. I, 1–26) профессор Bludau посвящает статью интересному вопросу, как объяснить сходство между Апокалипсисом Иоанна Богослова и Феодотионовым переводом книги пр. Даниила. Ни одна ветхозаветная книга не стоит в такой тесной связи с Апокалипсисом, как книга Даниила, называемая часто апокалипсисом Ветхого Завета. Эта связь выражается, между прочим, в том, что Иоанн Богослов часто приводит места из книги Даниила и притом в форме, большею частью сходной с переводом Феодотиона. Насколько велико иногда это сходство, можно видеть, например, из следующего сравнения: Апок.20:11: καὶ τόπος οὐχ εὑρέθη αὐτοῖς, – Дан.2:35, у Федотиона: καὶ τόπος ὀυχ εὑρέθη ἀυτοῖς, у LXX: ὥστε μηδὲν καταλειφθῆναι ἐξ αὐτῶν. Подобных примеров можно указать не мало (ср. Апок.9:20 – Дан.5:23; Апок.10:6 – Дан.12:7; Апок.11:7 – Дан.7:21; Апок.19:5 – Дан.10:6 и др.). Как же явилось это сходство? Сам Иоанн Богослов, по-видимому, не мог знать перевод Феодотиона, жившего во II-м веке. Отсутствие же вариантов в рукописях Апокалипсиса не позволяет предположить, что текст его в позднейшее время был исправлен по переводу Феодотиона. Против этого говорит и то, что в некоторых

—229—

случаях чтение Апокалипсиса более приближается к LXX в кодексе Chisianus, чем к переводу Феодотиона. Нельзя объяснить указанного сходства и тем, что Иоанн Богослов пользовался непосредственно подлинником книги пр. Даниила, к которому перевод Феодотиона, как известно, ближе, чем перевод LXX. Совпадение чтений у Иоанна Богослова и в переводе Феодотиона, доходящее до полного тожества даже там, где оба они не буквально передают подлинник, не могло быть, очевидно, случайным, но предполагает их зависимость. Остается предположить, что еще во времена Иоанна Богослова, рядом с известным александрийским переводом книги Даниила существовал другой неизвестный нам греческий перевод, близкий к переводу Феодотиона. На самом деле, трудно себе представить, чтобы ученые александрийские иудеи в продолжении нескольких столетий не заметили громадных отступлений перевода LXX от подлинного текста Даниила и не сделали попытки исправить его или сделать новый перевод. Что перевод Феодотиона или подобный ему существовал ранее самого Феодотиона, еще в начале новозаветной эры, это доказывается и близостью к нему в некоторых местах Евангелий (Мф.13:32 – Дан.4:9; Мф.13:43 – Дан.12:3 и др.) и особенно послания к евреям. Ср. напр., Евр.11:33: ἔφραξαν στόματα λεόντων и Дан.6:22 у Феод.: ἐνέφραξεν τὰ στόματα τῶν λεόντων (у LXX: σέσωκέ με ὁ Θεὸς ἀπὸ τῶν λεόντων). Этот цитат из Даниила находится и в Пастыре Гермы (IV, 24: ἐνέφραξεν τὸ στόμα αὐτοῦ). Климент Римский (в 1-м послании 34:6) пользуется цитатом из Даниила 7:10 в переводе Феодотиона. Что еще важнее, мы замечаем сходство между Даниилом у Феодотиона и греческой книгой Варуха (напр.: Bap.2:14 – Дан.9:17, 19; Bap.2:16 – Дан.9:18; Bap.2:11 – Дан.9:15 и др.). Сходство это так велико, что его можно объяснить лишь действительною их зависимостью. Любопытно и то, что Иосиф Флавий, пользовавшийся для книги пр. Даниила исключительно переводом LXX, пророчество о седминах понимает в смысле опустошения Иерусалима, тогда как LXX относят его к преследованиям Антиоха. Очень вероятно, что Иосиф следовал в данном случае какому-

—230—

либо другому переводу, более близкому к подлиннику, чем перевод LXX. Наконец, та легкость, с какою Ириней и Ипполит Римский приняли перевод Феодотиона, не смотря на то, что Ириней считал LXX толковников боговдохновенными, отчасти свидетельствует о том, что текст, лежащий в основе перевода Феодотиона, был известен и признан уже ранее их. А что действительно в древнее время, кроме переводов LXX, Акилы, Симмаха и Феодотиона, были и другие греческие переводы, это доказывают уже анонимные переводы (Квинта и Секста) в экзаплах Оригена. Итак, надо полагать, что Феодотион не дал нового перевода взамен LXX, а лишь исправил последний, на основании другого древнего перевода, известного еще новозаветным священным писателям.

В двух книжках журнала Zeitschrift f. Wissensch. Theologie (1897, 1–2) помещена большая и весьма обстоятельная статья Staerk’а под заглавием: «Ветхозаветные цитаты в Новом Завете». Сравнив все ветхозаветные выдержки в Новом завете, автор приходит к следующим результатам. Чтение ветхозаветных мест у новозаветных священных писателей ближе всего к александрийскому кодексу, затем к синайскому и рецензии Лукиана, тогда как нет ни одного цитата, который носил бы характерные черты чтения ватиканского кодекса. Как объяснить глубокое сходство новозаветных цитат из В. З. с указанными рукописями LXX, есть ли оно следствие систематического исправления, и если так, то на какой стороне нужно признать первоначальность? По-видимому, всего естественнее предположить, что перевод LXX был прокорректирован по новозаветным цитатам, особенно в тех случаях, когда эти цитаты имели догматико-апологетический смысл, отмеченный священными писателями словами: ἵνα πληρωθῇ τὸ ῥηθὲν διὰ τοῦ προφήτου. С этой точки зрения Staerk подвергает анализу все ветхозаветные цитаты и приходит к выводу, что лишь в четырех случаях можно допустить возможность корректуры LXX по Новому Завету, но и то возможность, так как очевидных доказательств или рациональных оснований в пользу таких изменений указать нельзя; другими словами, нигде с решительностью нельзя утверждать, что ново-

—231—

заветные цитаты из В. З. имели влияние на текст LXX. Анализ цитат приводит автора к обратному результату. В одних случаях несомненно, что лишь чтение александрийской и синайской рукописей с рецензией Лукиана могло дать повод новозаветным св. писателям воспользоваться ветхозаветными местами, как цитатами; в других случаях автор находит несомненные следы позднейших корректур новозаветных цитат по переводу LXX. При таком взгляде на дело, александрийская рукопись, обычно признаваемая за обработку LXX по гекзапларному тексту, получает особую цену, как общераспространенная в 1 и 2 веках рецензия LXX, как κοινὴ ἔκδοσις LXX. Однако этим, говорит Staerk, не решается вопрос о сравнительной древности и первоначальности александрийского и ватиканского кодексов. Есть ли ватиканский кодекс древнейшая, но к 1 в. уже вышедшая из употребления форма LXX и замененная новой рецензией – александрийской, или, наоборот, она есть плод позднейших стараний привести в согласие первоначальный вид LXX с еврейским текстом? Автор не находит еще возможным отвечать на этот вопрос, говоря, что для него необходим новый тщательный анализ текста LXX, от начала до конца. Может быть, он вступил в новую стадию с выполнением великого английского издания LXX, так как труды Гольмеса и Парсона для этой цели оказываются недостаточными. Для окончательного решения указанного вопроса необходим, наконец, анализ библейских цитат у Отцов церкви, что открывает новое поле для критических работ.

В связи с указанными двумя исследованиями в периодических изданиях имеет немалый интерес книга Адама Меца, вышедшая еще в 1895 году под названием Die Bibel des Josephus. Поэтому мы позволим себе изложить главные положения автора. На основании анализа V–VII книг археологии Иосифа Флавия Мец решает вопрос об отношении текста её к тексту библии. До него этот вопрос оставался еще в неопределенном положении. В то время как одни ученые (Reuss, Bloch, Schürer и др.) склонялись ко взгляду, что Иосиф пользовался одинаково как еврейским, так и греческим текстом библии,

—232—

Корнилль в своем Введении в В. З. заявляет, что «александрийская библия ко времени Иисуса была во всеобщем употреблении; Филон и Иосиф исключительно пользуются ею» (298). Одною из причин такого разногласия ученых служило отсутствие хорошего издания сочинений Иосифа. Новое издание Niese дало повод и полную возможность Мецу поставить этот вопрос на твердую почву. Он сравнивает сначала собственные имена, а потом вообще исторические сведения, в различных текстах библии и в археологии Иосифа. При этом он совершенно справедливо замечает, что решать вопрос о том, каким текстом, еврейским или греческим, пользовался Иосиф, на основании таких имен, как Μωϋσῆς, и Σαμψών, как делали это до сих пор, можно с тою же основательностью, как из различных форм этих имен во французской библии Reuss’а («Moise» и «Samson») и немецкого его перевода («Moses» и «Simson») заключать о различных еврейских оригиналах для того и другого издания. Другими словами, Иосиф мог взять эти формы столь известных имен из практического употребления, а не из бывшего в его руках библейского текста. Мец предпочитает сравнение мало известных и мало употребительных имен, находимых в книгах И. Навина, Судей и Самуила. Он рассматривает 153 случая употребления собственных имен у Иосифа. Из исторических сведений Мец, как и следует, сравнивает лишь такие, в которых Иосиф отступает или от еврейского или от греческого текста библии. Окончательный результат его анализа таков:

1) Текст Иосифа не имеет никакого соотношения с текстом ватиканского кодекса. Ни в одном из рассмотренных автором случаев Иосиф не пользуется чтением этой рукописи, отступая от других; напротив, во всех своих прибавлениях и опущениях он стоит с ним всегда в контрасте. Объясняя это обстоятельство, Мец предполагает, что ватиканский кодекс представляет собой экземпляр египетской библии; однако окончательное утверждение этого предположения он ставит в зависимость от исследования ветхозаветных цитат у Климента Ал. и Филона, для которого необходимо новое издание.

—233—

2) Еврейскому тексту Иосиф следует по пятам в книге И. Навина. Его текст весьма близок к еврейскому подлиннику, но по временам имеет и любопытные варианты. Так в V, 83 своей археологии Иосиф читает ἄχρι Γαζάρων; подобное находим и в кодексах алекс. и ватик.: ἕως... Γαζάρα. В еврейском же тексте такого выражения нет совсем. Однако, по мнению Меца, не следует думать, что Иосиф воспользовался в данном случае текстом LXX, так как, в виду замечательного согласия всех рукописей LXX в этом чтении, следует признать опущение собственного имени в тексте мазоретском. В еврейском же оригинале Иосифа оно еще было. В той же книге в 33 главе Иосиф пишет: Ἄχαρος δέ τις Ζεβεδαίου παῖς. В еврейском тексте параллельного места библии (Нав.7:1:18) мы читаем: Ахан (в 1Пар.2:7 – Ахар), сын Хармия, сына Завдия (= Зеведея), сына Зары. Мец предполагает, что слова «сын Хармия» в еврейском тексте явилась как ошибочная глосса. Доказательство этому Мец видит в ходе самого повествования 7 главы И. Навина. По нему сначала было указано колено Иудино (ст. 16), далее племя Зары, из племени Зарина семейство Завдия (ст. 17), из семейства Завдия Ахан (ст. 18). Таким образом, хотя в еврейском тексте Ахан называется сыном Хармия, на самом же деле он представляется здесь сыном Завдия. Что таково было и первоначальное еврейское чтение в 7:1 и 18, следы этого сохранились у LXX в кодексах алекс. и ватик. в 18 стихе, где эти кодексы вопреки еврейскому не имеют выражения: сын Хармия. Итак, Иосиф пользуется в данном случае первоначальным еврейским чтением.

3. В книгах Самуила Флавий, вопреки мазоретскому тексту и кодексам алекс. и ватик., очень близок к так называемому тексту Лукиана, разделяя нередко его недостатки. Лишь в четырех случаях он отступает от Лукиана, и то большею частью в числовых данных. Тоже сходство замечается и в чтении собственных имен; исключений здесь мало.

4. Труднее подвести общий итог относительно книги Судей. Если во многих местах Иосиф, по-видимому, со-

—234—

гласен с текстом Лукиана, то в стольких же приблизительно случаях он разнится от него.

С особенным вниманием останавливается Мец на факте весьма значительного сходства между Лукиановым текстом и текстом археологии Иосифа. Факт этот весьма интересен; но он не совершенно нов. Еще ранее ученые подмечали большое сходство между текстом Лукиана с одной стороны и древнелатинским переводом и даже цитатами Иустина с другой стороны. И если традиционный взгляд ученых на рецензию Лукиана побуждал большинство ученых относить италу, в виду её зависимости от текста Лукиана, к началу лишь 3-го века, то Driver прямо заявляет: «итала согласуется с Лукианом; она же вышла из второго века, следовательно, текст Лукиана должен быть древнее, чем Лукиан». Точно также, если Bousset, заметив сходство между текстом Лукиана и цитатами Иустина, думал, что переписчики последнего исправляли его цитаты по тому виду LXX, который издал Лукиан, то напротив Шюрер утверждал, что не всякое чтение, находимое теперь в рукописях Лукиана, следует считать послеиустиновским, так как Лукиан мог сохранить древнейшее сокровище. Сходство же Иосифа Флавия с текстом Лукиана, по мнению Меца, окончательно подтверждает мысль, что текст Лукиана древнее самого Лукиана. Итак, перед Оригеном, говорит Мец, было две греческих библии (собственно речь о книгах Судей и Самуила): текст ватиканский, имевший своим отечеством вероятно Египет, и сиро-италийская библия, в чистом своем виде сохранившаяся в так называемых Лукиановых рукописях. Естественно возникает теперь вопрос, если Ориген в тексте ἑβδομήκοντα поместил ватиканский кодекс, то неужели ничего не знал он о перволукиане? Ориген знал кроме LXX другой древний перевод – Феодотиона. Известно сходство между переводом Феодотиона и цитатами из Гермы, Климента Римского и даже из новозаветных писаний, давшее повод Гарнаку еще в 1885 г. спросить: «был ли Феодотион приблизительно современником Иисуса и Павла, или существовал до его перевода другой, нам неизвестный и с ним сходный?» (Th LZ. Sp. 267). Этого неизвестного родствен-

—235—

ника Феодотиона, говорит Мец, можно теперь назвать: это был перволукиан (Urlucian). Из перволукиана явился первофеодотион.

Все три последние исследования, содержание которых мы изложили, отличаются тщательностью работы и основательностью ближайших выводов. Правда и здесь строго-рассудочные соображения переходят по временам в живые образы смелого воображения. Тем не менее, подкрепляя друг друга сходными и почти независимо добытыми результатами, они, несомненно, внесут в историю текста LXX некоторый переворот. Что до последнего времени считали относящимся ко 2 и 3 веку, то оказывается существующим еще в начале новой эры, вместе с чем обычные представления о рецензии Лукиана и переводе Феодотиона следует признать несколько устарелыми.

В Studien und Kritiken (1898:1) помещена статья Kautzsch’а по поводу английского издания фрагмента еврейского оригинала Премудрости И. С. Сираха. В ней сообщаются довольно любопытные замечания касательно подлинника. Что греческий текст Премудрости Сираха был не оригиналом, а переводом, это ясно из пролога переводчика. Но вопрос о том, был ли оригинал этой книги еврейский или арамейский, до последнего времени был спорным. Все споры разрешились сами собой с открытием части еврейского оригинала в 1896 году, сначала фрагмента, заключавшего в себе 39:15–40:6, затем листов, содержащих 40:9–49:11. Мы не будем повторять ни истории открытия, ни описания внешнего вида рукописи, вероятно уже известных русским читателям, а воспользуемся некоторыми замечаниями Kautzsch’а об отношении еврейского новооткрытого подлинника к греческому переводу, заменявшему до сих пор подлинник. В виду малого промежутка, отделявшего автора и переводчика книги Премудрости Сираха, можно удивляться, говорит Kautzsch, обилию грубых отступлений, допущенных переводчиком частью вследствие произвола, частью вследствие непонимания подлинника. Kautzsch приводит несколько примеров таких отступлений, но мы ограничимся одним. В Сир.49:9 (русск. 11 ст.) LXX читают: καὶ γὰρ ἐμνήσθη τῶν ἐχθρῶν ἐν ὄμβρῳ καὶ ἀγαθῶσαι τοῦς εὐθύνοντας

—236—

ὁδούς (в русском переводе: он (т. е. Езекииль) напоминал о врагах под образом дождя (собственно: в дожде) и возвещал доброе тем, которые исправляли пути свои). Еврейский текст вместо τῶν ἐχθρῶν, которому должно было бы соответствовать еврейское слово איב (враг), имеет איוב (Иов). Таким образом, смысл получается такой: он (т. е. Езекииль) напоминал об Иове в дожде и т. д. Такое чтение 49:9 получает хороший смысл в виду Иез.14:13–14: если бы какая земля, согрешила предо Мною... и Я послал на нее голод... и если бы нашлись в ней сии три мужа: Ной, Даниил и Иов, то они праведностью своею спасли бы только свои души, говорит Господь. Кроме того оно оправдывается сирским переводом, где тоже читается: «и об Иове говорил он»… Было бы несправедливо однако все недостатки греческого перевода приписывать переводчику. Некоторые из них произошли впоследствии при переписке. Напр. в Сир.43:23 мы читаем καὶ ἐφύτευσεν αὐτὴν Ἰησοῦς (Ac.; Bא – ΙΣ) T. e. и насадил её (бездну) Иисус. Многие богословы одобряли и защищали это чтение. В подлиннике же, в соответствие Ἰησοῦς, стоит איים т. е. острова. Очевидно греческое Ἰησοῦς явилось на место первоначального νήσους (αὐτὴν Ἰησοῦς, вместо αὐτῇ νήσους). Впрочем, не всегда поврежденность оказывается на стороне греческого перевода. Есть места, где порча замечается и в оригинале. Напр. в Сир.48:13 греческий текст имеет: καὶ ἐν κοιμήσει ἐπροφήτευσεν τό σῷμα αὐτοῦ (т. е. и по успении пророчествовало тело его т. е. Елисея). Греч. ἐπροφήτευσεν должно было соответствовать в оригинале נִבָּא. Но в новооткрытом подлиннике вместо этого слова стоит נברא (Ниф. от ברא – создавать), т. е. будет создано или воссоздано. Греческий текст имеет прямое отношение к 4Цар.13:21, где рассказывается об оживлении мертвеца, брошенного в гроб пр. Елисея, и потому должен быть признан более верным. Итак, если бы открыт был весь еврейский подлинник Премудрости Сираха – а это может случиться: по крайней мере, Kautzsch на 11-м съезде ориенталистов в Париже слышал, что раввин Шлехтер нашел новые фрагменты и надеется отыскать всю рукопись (s. 199) – греческий перевод все же не потеряет

—237—

своего значения. Открытие еврейского оригинала Премудрости Сириха может иметь значение не только текстуальное, но апологетическое. В 1887 г. Böhme, защищая позднейшее происхождение кн. пр. Ионы, признал 10 (по русской Библии 12) стих 49 главы («и двенадцать пророков – да процветут их кости от места своего – утешали Иакова») позднейшей вставкой. Но по счастливой случайности этот стих служит концом новооткрытого фрагмента, где он имеет тот же самый вид. Это дает право утверждать с решительностью, что ко времени автора Премудрости, в начале 2-го, а может быть 3-го века, в каноне еврейском находились все 12 малых пророков.

Кроме статей, содержание которых мы сейчас изложили, печать оригинальности носят на себе некоторые журнальные статьи историко-археологического характера с такими, например, заглавиями, как: Был ли израиль в египте? (статья Schiele в Zeitschrift f. W. Theologie 1898, 1) – Миф о конце Содома (Kraetzschmar’а в Zeitschrift f. alttestamentliche Wissenschaft 1897, 1), Знак Каина, кенеи и обрезание (Zeydner’а в том же журнале за 1898:1) и др. В отличие от изложенных нами, эти статьи покоятся на положениях, хотя и принятых у рационалистических писателей, тем не менее, недоказанных еще для всякого беспристрастного ученого. Поэтому в отношении их мы не можем ограничиться простой передачей их содержания, но должны подвергнуть их и научной оценке. В одной из последующих книжек нашего журнала мы познакомим читателей и с этими исследованиями.

В. Мышцын

—145—

другом более достойного и более опытного, чем я, руководителя на пути духовной жизни, вы освободили меня от столь важной и ответственной обязанности.

Что касается до времени, когда вам исповедоваться, я нахожу более удобным завтра, т. е. в пятницу часов около 9-ти утра, а где – у меня ли в церкви, или у вас – в Заиконоспасском, – это для меня решительно все равно: как вам будет угодно».

На изъявленное таким образом мною согласие быть, хотя и временно, духовником о. Леонида, он поспешил написать мне в тот же день, т. е. 10-го числа записку такого содержания:

«Истинно милосердующий батюшка!

С глубоким благодарением принимая ваше милостивое, хотя и условное, согласие, ценя в нём великую, приносимую мне жертву, я располагаюсь приехать к вам завтра, на пути в Заиконоспасский монастырь, часам к 9-ти утра. С Господом и острые пути гладки, и темные светлы и всякое бремя – не бремя.

Глубоко вам преданный и покорнейший недужный Леонид».

17-го ч. получены были мною из Археографической комиссии, вследствие моего ходатайства, печатные издания оной для Синодальной библиотеки.

18-го ч., в пятницу, на второй неделе великого поста, Россия поражена была тяжким, неожиданным ударом. В этот день, после кратковременной болезни, переселился в вечность великий Самодержец России, Государь Император Николай Павлович, тридцать лет твердо державший в своих руках бразды правления. Роковая весть о кончине Императора как гром поразила умы и сердца всех верноподданных.

На другой или на третий день после сего необычайно-горестного события, собраны были в Москве, в кафедральный Чудов монастырь, для приведения к присяге на подданство новому, вступившему на прародительский престол, Императору Александру Николаевичу, сенаторы, старшее духовенство и высшие, военные и гражданские, чины столицы.¹⁶⁶⁷

—146—

Между тем, на Ивановской колокольне производился в это время торжественный звон. И что же случилось во время этого звона? Второй колокол, в 2 тысячи пудов, оборвался, пробил в колокольне несколько сводов и упал на землю, причинив своим падением гибель нескольких людей. При этом, столь грустном и неблаговременном событии, пострадало до 15-ти человек, из коих одни тут же умерли, а другие остались в живых, но со страшными ранами и увечьем. Пострадавшие все почти принадлежали к семействам Ивановских звонарей, коих квартиры находились и поныне находятся в колокольне под колоколами. Прискорбное происшествие это возбудило в Москве и вне её множество разнообразных толков, особенно в мире раскольников, против коих незадолго пред тем приняты были некоторые репрессивные меры.

По поводу этого происшествия обер-гофмаршал Двора Его Величества, В.Д. Олсуфьев,¹⁶⁶⁸ писал из Петербурга от 11-го марта Московск. митрополиту следующее: «Падение колокола с Ивановской колокольни произвело здесь какое-то тревожное впечатление; носятся слухи, что его приказано поднять и повесить на прежнее место. Надобно ли это будет? Колокол с поврежденными ушами опять может оборваться; всякое же железное укрепление, которое потребует сверления, неизбежно изменит звук. Всего лучше разбить его и, вынеся куски в дверь сеней, перелить в новый колокол, который чрез четыре месяца (много, много) может быть готов и поднят. Впрочем, я это пишу вашему высокопреосвященству только как собственное мнение» (Русский Арх. 1883 г. 1, стр. 216).

Я не знаю, какой был дан ответ на это письмо владыкою, но известно, что колокол не был перелит и поднят на колокольню в том виде, в каком он был до падения.

О способе поднятия колокола митрополит писал от

—147—

22 авг. 1855 г. испр. д. обер-прокурора А.И. Карасевскому. См. Собр. мнении и отзывов м. Филар., т. IV, № 412, стр. 34 и сл.

По случаю кончины Государя, Московский архипастырь почел своим долгом написать слово утешения пораженной скорбью Государыне Императрице Александре Феодоровне. – Вот что он писал:

«Не знаю, извинительно ли дерзновение, которое я приемлю, и потому медленно решаюсь, однако, наконец, решаюсь предстать пред Вашим Императорским Величеством со смиренным словом.

Но что скажу о великом лишении, которым, неисповедимый в судьбах своих, Бог так внезапно посетил Россию? Всеми и каждым оно чувствуется, но удобнее и свойственнее выражается не словами, а воздыханиями, слезами и глубоким безмолвием пронзенных печалью и с тем вместе покорных судьбам Божиим сердец.

Твою душу первее всех пройде сие оружие. Разумеем, что великости Твоей печали ничто не может быть равно, как только великость любви, соединявшей Твою душу с душою Твоего державного супруга. И с молитвою печали о Царе, в Бозе почившем, с молитвою утешения и надежды о Царе, от Бога дарованном и о супруге Его, и о наследнике Его, мы соединяем особенную молитву о Тебе, благочестивейшая Государыня, да услышит тя Господь в день печали и, осенив Твою душу своим благодатным миром, дарует Тебе возможность рещи к Нему: по множеству болезней моих в сердце моем утешения твоя возвеселиша душу мою.

По истине, Матерь благословенно воцарившегося Царя, Праматерь наследника Царева! В сих наименованиях не заключается ли для Тебя утешение, так же праведное и сильное, как Твоя печаль?

Да утешает тебя воспоминание, что Твой державный супруг, во всё продолжение царствования, среди неусыпных трудов и в часы скорбей или огорчений, всегда своим любящим сердцем находил верное успокоение близь Твоего любящего сердца. Храня его спокойствие, Ты хранила сокровище России. Да утешает Тебя воспоминание, как

—148—

знаменательно Господь благословил его жизнь в его последних днях и часах, в которые светлые черты царя и отца семейства, христианина, не смотря на изнеможение внешнего человека, сияли так сильно, так назидательно и благотворно. Твоя молитва соединилась с его последнею молитвою. Над сим союзом не имеет власти смерть: он простирается от времени в вечность.

Молитва приближает к Богу: и близ сего средоточия существ и миров не разлучено то, что является разлученным в мире перемен. Молитвою веры и упования возверзи на Господа печаль Твою.

С утешением помышляем, что и Твоя любовь к державному Сыну побуждает Тебя умерять Твою печаль, чтобы ею не увеличивать тяготу души его тогда, как он взял на свои ремена великое бремя – Россию.

Если позволительно мне сказать нечто о себе: лишаюсь последнего утешения в близости принести последний долг в Бозе почившему Государю, который малое мое служение удостаивал внимания, и милостями своими далеко выше моего достоинства меня ущедрял и на мои недостатки снисходительно взирал. Но я должен покориться двоякой необходимости: мой служебный долг привязывает меня к месту, а моя ветхость не оставляет мне надежды перенести дальний путь».¹⁶⁶⁹

В ответ на это Её Величество изволила писать митрополиту:

«Преосвященнейший митрополит!

Письмо в. в-ва от 25 февраля дошло до меня на сих днях. Спешу благодарить вас от всего сердца, проникнутого горестью невыразимою, но и глубоко тронутого вашими словами утешения. Так может утешать, так может говорить только религия чрез своих проповедников. Одна она показывает нам свет во тьме бедствий, коих цели для нас непостижимы, уверяя нас в необходимости и спасительности самых болезненных испытаний, имеет власть повелевать нам и дает силу жить

—149—

для исполнения долга. Но тоже завещал мне и супруг мною оплакиваемый. На одре смертном, почти в час кончины, равно ознаменованной умилительными чувствами христианина и спокойною твердостью Царя, он еще просил меня – беречь жизнь для семейства, для тех, которых, конечно, он не перестал любить и ныне. Семейством своим он называл всю Россию, – и при последнем прощании с наследником престола своего сказал, что идет молиться за него и за нас. Смеем думать, что сей обет уже совершается, что Бог правды и милости принял в свои отеческие объятия исполненную благих и истинных намерений душу его.

Оканчиваю ответ мой в. в-ву так, как вы заключили письмо свое – изъявлением сердечного желания вас видеть и просить вашего архипастырского благословения и с тем вместе сожаления столь же искреннего, что ему препятствуют обстоятельства и состояние вашего здоровья.

Пребываю всегда благосклонная к вам

Александра».

14-го марта писал мне из Абакумова о. Мих. Граменицкий:

«Приношу вам усерднейшую благодарность за присылку 4-х томов поучений преосвященного Иакова, которые читаю я с жадностью и многое извлекаю полезное для себя. Вот вам за оные и деньги 3 р. сер.

С нетерпением ожидаю от вас радостного известия о вступлении вашем на высшую степень священства, и надеюсь получить оное, если не к Пасхе, то непременно будущим летом. Время получить вам вполне заслуженное достоинство. Слава Богу, что начальство внимательно к вашим трудам и заботам!».

Получив это письмо 16-го ч., я в тот же день отвечал на него:

«Письмо ваше от 14 сего марта, и при нем 3 р. мною получены 16-го числа.

Благодарю вас за приветствие меня с приближающимся праздником Христова Воскресения; взаимно и от меня прошу принять усерднейшее поздравление с сим великим христианским торжеством.

Что скажу вам о себе? – Благодарение Господу, жив

—150—

пока, но по временам испытываю головную боль, которая препятствует даже иногда заниматься делом: толи это от дурной погоды, или от других каких причин, сам не знаю; а посоветоваться с врачами или лень, или некогда.

У меня теперь единственное утешение – это благолепная, недавно освященная церковь. Да, Господь вполне вознаградил меня за трехлетнее терпение. – Что за церковь, в самом деле? – Все в восторге от неё. Приезжайте, пожалуйста, и вы посмотреть наш прекрасный обновленный храм. Вот вам и билет пригласительный: извините только, что не много поздно посылаю его вам. Впрочем, эти билеты, по обстоятельствам, остались у меня без употребления.

Ваш почтенный староста объяснил мне, что вы намереваетесь украсить в своем храме некоторые иконы серебряными ризами. Не хотите ли, я порекомендую вам в этом деле хорошего и честного мастера: это мой церковный староста – человек добросовестный и аккуратный. Когда состоится у вас это дело: тоже напишите мне.

С искреннею любовью и почтением имею честь быть ваш покорный слуга иеромонах Савва.

Любезнейшей куме моей Александре Васильевне и всему вашему семейству – мой низкий поклон. Крестнику, кроме благословения, посылаю конфектов. За гостинец Александру Васильевну усердно благодарю».

Старый мой наставник по Владим. семинарии, впоследствии преподаватель Вифанской семинарии, Яков Ильич Владыкин, после двадцатипятилетней службы на учебном поприще, вознамерился принять священный сан. Владыка-митрополит, по ходатайству семинарского начальства, охотно изъявил на это свое согласие и предоставил Владыкину священническое место при Московском Новодевичьем монастыре, без удаления его, однако ж, от службы семинарской. Приехавши для посвящения в Москву, Яков Ильич остановился у меня. По долгу признательности к нему, как бывшему наставнику, доброжелателю и покровителю моему, я оказал ему на этот раз все возможные услуги. Возвратившись в Вифанию в новом иерейском сане, он писал мне от 15-го марта:

—151—

«Ваше высокопреподобие!

Ваш прием меня, ваши отношения ко мне во всю бытность мою в Москве выше всякой моей благодарности. Впрочем, все-таки должен благодарить вас, и благодарю, сколько могу, вполне от души. Всё, как вы приняли меня, как хлопотали обо мне, как путешествовали со мною везде, где нужно было мне быть, я пересказал моей Оле, – и она приняла это как вещь самую обыкновенную. От о. Саввы, сказала, только этого можно было и ожидать. Я его знаю, каков был во Владимире и в академии, он таков будет и везде. Признаюсь, такая уверенность в вас моей Оли мне крайне понравилась, потому вам и сказываю, как человеку давно и близко её знающему.

Со своей стороны желаю вам быть таким добрым всегда для вашей собственной истинной пользы. Да, это, пожалуй, loci topici, а минуя их, хоть верьте вы, хоть не верьте, а я совершенно уверен, что прямо родного совершенно близкого к нам человека я видел в Москве у вас только, в вас, – говорю так без всякой обиды Московской родне, о которой говорить вам – дело лишнее.

Домой я прибыл наутро после прощания с вами, – в тот же вечер был у своего о. ректора. Он, не успев поздороваться со мной, зовет свою сестру, проживающую в особой квартире и с большим удовольствием говорит: «вот тебе и твой поп, – что? – ведь стал теперь лучше», – и продержал меня довольно долго.

Наутро путешествовал я к о. наместнику и к академической знати, – и все, слава Богу, встретили мою рясу очень с расположением. –

В субботу и воскресенье служил, семинары без памяти рады, что видят, что я попом служу, а старики-монахи без памяти заняты моим крупнословым служебником, притом с большим желанием приобресть и себе такой же. Вчера о. ректор довольно долго посидел у нас вечером и много острил над моим неуменьем владеть рукавами рясы на закусках.

За сим с возможно большою к вам благодарностью, искреннею любовью и почитанием есмь Новодевический поп, Вифанский учитель Яков Владыкин.

Ваше высокопреподобие! прошу вас покорнейше засви-

—152—

детельствовать мое совершенное почтение вашему милому о. инспектору семинарии, о. архимандриту Игнатию. В бытность в Москве я в первый раз имел возможность видеть их, и они обласкали меня так добро, так искренно, что без особенной любви к ним и уважения не могу о том вспомнить. Скажите им от меня мое самое большое спасибо, самый большой поклон, и мою всегдашнюю благодарность и уважение».

В конце письма сделана следующая собственноручная приписка жены Я. Ильича, Ольги Ивановны:

«Ваше высокопреподобие!

От души благодарю вас за ваши к нам благодеяния; – мне Яков Ильич сказывал, как вы об нём заботились и что для нас делали; за всё это как могу благодарю вас и прошу и мне и детям нашим вашего благословения.

Всегда почитающая вас Ольга Владыкина».

Еще в январе получил я из Иванова от зятя своего В. А. Левашева два письма. В одном из них (от 27-го дек. 1854 г.) он, между прочим, сообщал мне о грубом обращении Кохомского зятя Ив. Чужинина с женою его, моею сестрою Анною Михайловною и о тяжких побоях, нанесенных ей им же и распутным сыном его Ианнуарием – моим, к прискорбию, сыном крестным. – В другом (от 13-го янв.) извещал о кончине несчастной сестры моей, последовавшей 5-го января, и затем писал о себе, что уже 6-ть месяцев не пьет горячих напитков.

Не знаю, по каким обстоятельствам я не мог скоро отвечать на эти письма. Наконец, удосужившись, я написал зятю от 23-го марта:

«Примите от меня усерднейшее приветствие с наступающим, всерадостнейшим праздником Воскресения Христова. Воскресший Господь да оживотворит и укрепит вас Своею всесильною благодатию!

Два письма ваши от 27-го декабря минувшего года и 13-го января текущего, мною получены в свое время. Извините, что ни на то, ни на другое не отвечал я вам так долго: были к тому некоторые препятствия.

Итак, не стало нашей любезной сестры!… Вечная па-

—153—

мять ей!… Но какой помин, какая слава тем, кои были виновниками её преждевременной кончины?… Правда, грубое и жестокое обращение мужа с женою – это явление не из числа редких и необыкновенных: но как понять, как объяснить дерзость и жестокую лютость сына по отношению к своей матери?! – Против этого уже громко вопиет сама природа. Признаюсь, я до того был поражен первым известием о дерзких и противуестественных поступках племянника, и при том сына крестного моего, что с трудом мог поверить этому: но, к великому прискорбию моему, я вскоре получил новое подтверждение сего от свидетеля, конечно не лживого, отца духовного их семейства, Ивана Николаевича Сперанского. – Боже мой! – вот до чего доводит худое воспитание детей! вот какие плоды получают родители за свою невнимательность к детям, или крайнее послабление им!

Слава Богу, вы не испытали этого несчастья: но как ручаться, чтоб того же не случилось с вашими детьми? – Посему неизлишне вам почаще указывать им на злосчастный пример, который теперь у всех нас пред глазами; напоминайте им, по праву родительской власти, о их обязанности в отношении к своим детям; не оставляйте и сами, при каждом случае, внушать своим внучатам любовь и почтение ко всем вообще старшим, тем паче к родителям и начальникам.

Иван Чужинин, который явил себя столь недостойным мужем нашей сестры, да будет отныне чужим для нас. – Об Ианнуарии так же говорить нечего, пока он не исправится и не загладит своей вины против покойной своей матери горьким раскаянием. Но что сказать о двух младших детях – Семене и Василии? – Они, как дети, ни в чём не виноваты, и, следовательно, заслуживают полного сострадания со стороны родных. Вы пишете, что один из вас хотел-бы взять старшего из них Семена под свой покров и опеку, но другая, под предлогом старости и немощи сил, отказывается от сего подвига христианского человеколюбия. Что скажу вам на сие? Конечно, мне, со своей стороны, настоятельно убеждать вас к тому, чтобы вы приняли на себя обязанность воспитания этого несчастного сироты, не знаю, уместно ли; однако ж долгом

—154—

считаю заметить, что, если уже вызвалась приютить у себя обоих сирот вместе какая-то посторонняя, видно, добрая, и человеколюбивая вдовица, как мне о том писали из Кохмы: то нам родным, кажется, грешно и неизвинительно будет оставить без внимания и попечения детей сестры нашей. Что касается до меня, то, очевидно, я не могу взять к себе на воспитание ни которого из них. Иное дело, если бы они были дети духовного, или, по крайней мере, свободного, а не крестьянского звания: тогда я охотно взял бы к себе одного из них: ведь живет же у меня теперь чужой в качестве келейника? Но вам, казалось бы, можно это сделать без большого затруднения. – Семен мальчик уже семи лет; следовательно, поучивши его немного грамоте, если он к тому окажется способным, вы могли-бы потом пристроить его куда-ниб. на фабрику; и он бы тогда сам стал добывать себе насущный хлеб. А до этого времени я готов высылать вам, сколько нужно, на его содержание.

В последнем письме своем вы пишете мне, Василий Александрович, что вы решились воздерживаться от употребления горячих напитков. Радуюсь сему, от души поздравляю и усердно молю Господа, чтобы Он Своею благодатью поддержал и укрепил в вас эту благую решимость. Не будете раскаиваться в этом и сами, когда увидите добрые плоды сего воздержания. Какие же плоды? – И телесное здоровье, и спокойствие совести, и мир семейный, и исправность по должности, и любовь начальников, и уважение со стороны прихожан, и проч. и проч… Не правда-ли, что всего этого более или менее не доставало вам прежде, когда в вас гнездилась и по временам обнаруживалась склонность к излишнему употреблению вина и сикера? Еще повторяю: дай Бог, чтоб эта непохвальная склонность однажды навсегда была истреблена и погашена в вас…

Что скажу вам о себе? – Нового у меня только то, что я после трехлетних забот и беспокойств по случаю обновления церкви, наконец, вполне утешен от Господа. Церковь наша, наконец, обновлена и освящена. Она приняла теперь такой вид, что и узнать нельзя: так всё стало прекрасно и великолепно. Теперь я вполне постигаю

—155—

смысл речения Псалмопевца: возвеселихся о рекших мне: в дом Господень пойдем… Действительно, с истинным утешением я вхожу и пребываю теперь в своем храме. Освящение его совершено было 5-го минувшего февраля, в субботу на сырной неделе, самим высокопреосвященным митрополитом. При этом случае я облек владыку во весь патриарший сан; всё почти облачение предложено было ему из нашей патриаршей ризницы. Это для меня еще более возвышало радость торжества.

Прошу вас пожаловать ко мне и посмотреть на наш истинно благолепный храм».

25-го ч. писал мне Вифанский ректор, архимандрит Нафанаил:

«Земляк ваш, а мой кум о. Григорий Петрович¹⁶⁷⁰ сказывал, что в первый день Пасхи он будет служить с вами. Я нарочно спрашивал его о сем в том предположении, что к тому времени пришлется для него магистерский крест. Предположение мое оправдалось. Вчера крест получен у нас. Мне желательно, чтобы крест возложен был на Григория Петровича в день Воскресения Христова, да думаю, что и Григорий Петрович будет этим доволен. Для большего впечатления полезным мне представляется, чтобы Григорий Петрович совсем не знал о присылке креста до времени служения с вами. Во время же служения прикрепите по вашему благоусмотрению.

Крест посылается с нарочным. Денег дано ямщику 50 к. сер. Остальное, что придется, доплатит Гр. Петрович или вы в надежде вознаграждения.

Сердечно поздравляю вас и Григория Петровича с праздником праздников и заблаговременно вопию вам: Христос воскресе!»

Я не помню хорошо, когда именно и к какой Московской церкви рукоположен был первоначально мой добрый друг Григорий Петрович Быстрицкий.

16-го ч. апреля писал мне бакалавр Моск. Д. академии, Н.П. Гиляров:

«Податель сего письма есть православный мужичек, но колеблющийся и сомневающийся, и смущаемый раскольни-

—156—

ками. В первое свидание с ним я поговорил, и вижу, что есть надежда, что Бог сохранит его. Между тем, ради благой цели, не откажитесь ему показать в ризнице и библиотеке полезное к его утверждению в православии.

Я отчасти пред вами виноват, что не прислал вам требованной вами тетрадки. Причина тому очень простая. Книги, мною привезенные, доселе лежат без всякого устроения в одной из комнат академического дома, и тетрадки присяги я сам не нашел, даже своего экземпляра, хотя и искал. У меня-то она отыщется. У вас, вероятно, отыскалась тоже: потому что в №, в каком она показана, она находилась в числе прочих, негодных тетрадей.

Впрочем, во всяком случае, я виноват, что не отвечал вам, – за это простите Бога ради».

5-го мая писал я в Петербург находившемуся там на чреде ректору Саратовской семинарии, архимандриту Сергию, который по пути в ПБ., бывши в Москве, виделся со мною и передал мне от своего архипастыря, преосвященного Афанасия (Дроздова),¹⁶⁷¹ просьбу относительно справок в греческих рукописях Синод. библиотеки, необходимых для него при сличении славянских Богослужебных книг с греческими печатными книгами:

«Осмеливаюсь беспокоить вас моею покорнейшею просьбою. Не откажитесь, если можно, высокопреподобнейший о. ректор, удовлетворить моему любопытству, внушаемому авторским самолюбием. Вот в чем дело.

По приказанию высокопреосвященнейшего митрополита, мною составлено краткое описание замечательнейших предметов, хранящихся в Патриаршей ризнице и библиотеке. Рукопись моя под заглавием: «Указатель для обозрения Моск. Патриаршей ризницы и библиотеки», – в августе прошедшего года была представлена на рассмотрение в Моск. Цензурный комитет. Откуда, по рассмотрении и одобрении к напечатанию, препроводили её, в начале октября, в Св. Синод. Здесь, как мне писали в январе текущего года, поручено её рассматривать пре-

—157—

освященнейшему Григорию, архиепископу Казанскому. Не получая до сих пор своего произведения, я крайне интересуюсь знать, какая судьба постигла его в Св. Синоде. Будет ли разрешено его отпечатывать, и скоро ли последует это разрешение? – Вот вопросы, на кои я желал бы получить ответы. При вашем настоящем положении, думается мне, не весьма затруднительно для вас получить сведение о ходе этого дела. Посему я еще раз повторяю мою покорнейшую просьбу к вашему высокопреподобию: благоволите в двух-трех словах сообщить мне известие о том, где теперь находится моя рукопись, и скоро-ли она может возвратиться из Свят. Синода.

Извините Бога ради, если я беспокою вас моею просьбою: но ваша доброта внушила мне эту смелость.

С истинным к вам почтением и преданностью имею честь быть вашего высокопреподобия покорнейшим слугою N. N.

Р. S. Что же до сих пор ваш архипастырь, преосв. Афанасий, не делает мне поручения касательно справок в греческих рукописях Синод. библиотеки? Вероятно, встретилось у его преосвященства какое-нибудь затруднение или недоумение».

6-го ч. мая получил я от классной дамы Московского Николаевского сиротского института, сестры о. Леонида, Екатерины Васильевны Ушаковой записку следующего содержания:

«Вы были так милостивы, что обещали мне показать моим воспитанницам Патриаршую ризницу. Если-бы это было можно сегодня в три часа после обеда, то я была-бы очень вам благодарна. Они скоро уезжают из Москвы и никого нет родных, которые-бы им могли доставить хоть какое-ниб. развлечение. Мне также очень хотелось, чтобы они видели ризницы Успенского и Архангельского соборов. Нельзя ли это сделать?»

В след за тем, от неё же получаю другую записку:

«Я еще раз осмеливаюсь обратиться к вашей неисчерпаемой доброте, и покорнейше просить вас, если можно, доставить величайшее удовольствие нашим кандидаткам и Екатерине Карловне Цеймерн. Им очень хочется видеть Патриаршую ризницу, и я хотя знаю, что слишком часто

—158—

употребляю во зло вашу доброту, но не могла отказать их просьбе. Они уже здесь внизу и ожидают вашего ответа».

Предместник мой по должности Синодального ризничего, Златоустовский архимандрит Евстафий изъявил желание отслужить литургию в новоосвященной Синодальной 12-ти Апостолов церкви, где он был 12 лет настоятелем. И я, конечно, с удовольствием принял это заявление, доставив ему полную к тому возможность. Служение его состоялось около половины мая.

15-го мая, в день Пятидесятницы и на память благоверного Димитрия, царевича Углицкого и Московского, коего нетленные мощи почивают в кафедральном Архангельском соборе, – я удостоен был возведения в сан архимандрита. Указ об удостоении меня этого сана получен был еще в апреле, но болезнь владыки-митрополита не дозволила ему ранее привесть в исполнение Синодский указ.¹⁶⁷² В служении с высокопреосвящ. митрополитом в Архангельском соборе участвовал и его викарий, преосвященный Алексий, епископ Дмитровский, который, по случаю возведения меня в высший сан, выразил мне тут же, в соборе, самое искреннее сочувствие.

25 ч. писал я в Хотимль своему двоюродному зятю о. Иоанну Николаевичу Успенскому:

«О чём повести с вами речь? С чего начать с вами мою беседу?

Вот первая и главная новость у меня: 15-го текущего мая в день Пятидесятницы, я удостоен, по милости Божией и благоволению начальства, возведения в новый, высший сан – сан архимандрита. Этою наградою я собственно обязан милостивому ко мне вниманию высокопр. митрополита. Но его высокопреосвященство простер ко мне свою милость до того, что не только начал, то есть первый предложил удостоить меня награды, но и сам довершил

—159—

надо мною эту награду. Указ из Св. Синода о возведении меня в сан архимандрита получен еще 11 апреля, и следовательно, мне давно бы надлежало уже облечься в этот сан: но владыка, не будучи в состоянии, по причине тяжкой болезни, вскоре возложить на меня новый сан, не хотел однако-ж предоставить этого дела никому из находящихся в Москве архиереев; но ожидал, пока минует его болезнь, чтобы самому непременно посвятить меня; и вот, после пятинедельной болезни, как скоро он почувствовал себя в состоянии приступить к священнослужению, при первом же случае облек меня в сан архимандрита. Вообще я не могу достойно возблагодарить Господа за милостивое ко мне внимание и благоволение великого нашего архипастыря.

При новом сане я все-таки остаюсь еще на старой службе, и это тем приятнее для меня, что подобных примеров на настоящей должности еще не бывало, хотя в старинном Синодском указе и сказано, что «Синодальным ризничим не постыдно быти и архимандриту». Впрочем, теперь едва ли уже долго доведется мне здесь быть, хотя мне самому оставлять скоро настоящую должность и не хотелось бы. Владыка на другой день после моего посвящения, когда я приехал благодарить его, изволил сказать мне, чтобы я не оставлял в свободное время ученых занятий (хотя я и не перестал заниматься науками), что мне предстоит-де ученая служба. Но скоро ли это будет и где доведется мне служить, еще неизвестно. Впрочем, для меня всё равно, какую бы на меня ни возложили должность, лишь бы только мне оставаться под покровительством того же мудрого и великого архипастыря: но вернее сказать, где мне укажет служебное поприще верховная воля Божия рукою и распоряжением высшего начальства, там я и готов жить и служить.

Что еще скажу вам о себе? Здоровье мое, благодарение Господу, в порядочном состоянии. – Хотел бы похвалиться вам и прочим внешним благосостоянием: но боюсь, чтобы не сказать о себе лишнего. По-видимому, ни в чем не нуждаюсь, всё потребное для жизни есть, и при том в приличном виде: одного только мало, или, лучше сказать, ничего нет, – это денег, так что, при посвя-

—160—

щении в новый сан, я принужден был одолжаться. – Куда, подумают со стороны, девать монаху деньги? – Я и сам прежде думал так же, и изумился, когда, приглашая меня на настоящую должность, мне сказали, что я буду получать до 3-х тысяч рублей (разумеется ассигнациями) жалования. А теперь, получая даже более, нежели сколько мне обещали, я вижу и вполне постигаю смысл старинного изречения, что не тот богат, кто много получает, а тот, кто мало проживает. Но проживать мало, т. е. меньше того, что я получаю, на моей настоящей должности, это – задача довольно не легкая. Кто видит близко и знает покороче мое теперешнее положение, и, еще надобно прибавить, мой характер, тот этому нисколько не удивляется. Надобно признаться, что роскоши большой я никогда и ни в чем отнюдь себе не позволял, но и скупости еще менее могу терпеть. Но как-бы то ни было, только копить деньги я не великий мастер. Правда, у меня, быть может, и были бы теперь кое-какие остатки: но я весь денежный избыток обращаю в книги; и за то теперь у меня составилась препорядочная библиотека; а это при ученых занятиях, очень важное дело. Итак, когда у меня много книг, я нисколько не жалею, что у меня мало денег. Деньги, по-моему, мертвый капитал, а книги – живой источник всегдашнего наслаждения и утешения, в особенности для монаха.

Но всего передать вам на бумаге о моем житье-бытье невозможно; пусть, что могут, сообщают вам о мне посещающие меня; а всего было бы, конечно, лучше, если бы так или иначе Господь привел повидаться нам лично. Со своей стороны, я был бы очень рад, хотя бы еще раз, побывать на родине, поклониться праху умерших родных и повидаться с остающимися в живых: но моя настоящая служба такого рода путешествиям весьма не благоприятствует. В ученой и других службах есть каникулы или вакации, когда человек может свободно располагать собою и своим временем: я лишен этого преимущества; у меня нет ни дня, ни почти часа, который бы я заранее с уверенностью мог назначить собственно для себя. В такой-то день, и в такие-то именно часы, я располагался бы, например, куда-ниб. выехать; но вдруг

—161—

мне дают знать, что в этот-то день и в эти именно часы будет обозревать Патриаршую ризницу и библиотеку такой-то знаменитый посетитель, в роде, например, какого-ниб. иноземного посланника, или даже кто-либо из Царственных особ. При нынешнем сообщении Москвы с Петербургом, подобных посетителей нужно ожидать решительно каждый день. Этим, однако ж, я нимало не скучаю. Не правда ли, что видеть у себя (иногда даже и в келье) Царственных особ, объясняться с ними и получать потом от них благодарность – не маловажное дело: иному такого счастия в целую жизнь не дождаться. В этом отношении, моя должность одна из самых завидных, хотя, с другой стороны, требуется здесь не мало осторожности и благоразумия. Часто случается, что и сам не знаешь иногда, кого принимаешь; бывали опыты, что являлись ко мне инкогнито даже Царственные особы. Впрочем, благодарение Господу, со мною еще до сих пор, в этих случаях, не бывало никаких неприятностей: всё проходило мирно и благополучно.

Но если мне нет возможности, при настоящей должности, быть у вас; то вы, по крайней мере, поспешите побывать в Москве, пока я здесь нахожусь. Быть в Москве, особенно на первый раз, без руководителя довольно трудно: но при моем руководстве, для вас здесь всё может быть открыто и показано. Итак, до свидания.

Всем родным прошу свидетельствовать мою любовь и почтение. Не пишу каждому из родных порознь, между прочим потому, что опасаюсь, в противном случае, возложить на них некоторым образом обязательство отвечать мне так же письменно. Но знаю, что исполнение этого обязательства не для всякого, в особенности семейного и должностного человека, легко и удобно. Так. образом я, со своей стороны, совершенно освобождаю каждого из моих родных от обязанности писать ко мне, если только нет к тому особенных побуждений. Если же кому-либо из них есть надобность писать ко мне: с любовью готов отвечать на каждое письмо».

Того же числа писал я сыну о. Иоанна Николаевича, Виктору Ивановичу Успенскому:

«Поздравляю вас с порученною вам должностью; в

—162—

прохождении её желаю вам доброго успеха. Впрочем, зная ваши способности, желал бы я не такой для вас должности. По моему мнению, не учителем крестьянских детей, а наставником, по крайней мере, учеников семинарии вам следовало бы быть. Но если уже так случилось; если вам на первый раз суждено иметь такую скромную должность: то и этим надобно довольствоваться. Дело, конечно, не в том, чтобы занимать только ту или иную, высокую или незначительную, должность, а в том, чтобы вверенную нам должность, какова бы она ни была сама по себе, уметь исправлять с должным усердием и пользою для ближних. Не трудное, без сомнения, для вас дело обучать мальчиков и девочек грамоте: но чтоб эта грамотность принесла им существенную пользу – вот в чём задача. При обучении и первоначальном развитии этих юных умов, наставнику-христианину надобно иметь в виду не столько временные для них выгоды, сколько вечное их спасение. И чем живее и восприимчивее детские сердца, тем с большею осторожностью и разборчивостью надобно сеять в них семена учения. Прекрасным руководством в этом деле может служить для вас сочинение моего доброго знакомого, С.А. Маслова,¹⁶⁷³ под названием: «О всенародном распространении грамотности в России на религиозно-нравственном основании». Если нет у вас под руками этого сочинения: напишите мне; я вышлю его вам.

От всей души желаю, чтоб вы, в возложенном на вас деле начального образования детей, с пользою употребили свои прекрасные способности, если уже вам не суждено развить их на более обширном поприще. Но мне думается, что время еще не опоздано. Если в вас есть стремление к высшему образованию: то, имея в руках семинарский аттестат, вероятно, очень хороший, вы смело можете явиться к приемному экзамену в академию к будущему курсу, а в течение года займетесь, между тем, в свободные часы повторением семинарских лекций. Впрочем, издали, не зная коротко ваших обстоятельств, я боюсь навязываться вам со своими советами, тем бо-

—163—

лее, что вы имеете ближайших и надежнейших советников в своих добрых и благопопечительных родителях. С моей стороны пусть останется навсегда неизменным одно искреннее и усердное желание вам всякого добра и успеха на начинающемся поприще вашей самостоятельной жизни».

21-го ч. писал я в Муром теще Пр. Ст. Царевской:

«По данному обещанию, спешу уведомить вас, что чаемая перемена со мною последовала, ожидаемая награда, наконец, получена. 15-го текущего мая, по милости Божией и по благоволению начальства, я возведен в новый высший сан архимандрита, «за усердную и полезную службу», как сказано в указе. Правда, этот сан, сам по себе, еще не составляет для меня особенного утешения; напротив, при настоящем положении, он будет, может быть, – служить, для меня еще некоторым бременем: но он утешителен для меня, как награда за труды, как свидетельство внимания и благоволения ко мне высшего начальства, и в особенности высокопр. митрополита, который явил себя не только начинателем, но и совершителем в деле возведения меня в новый сан. Указ из Св. Синода о возведении меня в сан архимандрита получен в Синодальной конторе еще 11-го минувшего апреля, и следовательно мне надлежало бы быть уже давно в этом сане: но владыка так был милостив ко мне, что не будучи в состоянии, по причине тяжкой болезни, вскоре произвести меня в высший сан, не хотел однако-ж поручить этого дела никому из находящихся в Москве архиереев, а ожидал, пока минует его болезнь, чтобы самому довершить, так сказать, свою архипастырскую милость ко мне: и, вот, как скоро он почувствовал себя в состоянии, после пятинедельной болезни, приступить к священнослужению, при первом же случае возложил на меня исходатайствованный им же самим новый сан. Это было в кафедральном Архангельском соборе, в день памяти убиения царевича Димитрия, коего св. мощи там почивают, и вместе в день живоначальной Троицы. К этому присоединилось еще одно утешительное для меня обстоятельство. – Владыка, не полагаясь еще вполне на крепость своих сил, пригласил к слу-

—164—

жению с собою на этот раз преосвященнейшего Алексия, своего викария, а моего истинного благодетеля и виновника моего служения в настоящей должности. Тут-же участвовал и другой мой благодетель о. архимандрит Евгений, ректор академии, который вызван был владыкою к этому времени из лавры за получением так-же награды – ордена св. Владимира 3-й степени.

При таком-то стечении приятных обстоятельств начался для меня новый период жизни. Слава и благодарение Господу, благоволившему тако о мне недостойном!

При новом сане я все-таки остаюсь еще на старой службе. Впрочем, высокопр. митрополит, на другой день после моего посвящения, когда я приехал благодарить его, изволил сказать мне, чтобы я, в свободное время, не оставлял ученых занятий, что мне предстоит-де ученая служба. Признаюсь, я так уже привык к настоящей моей должности, что мне не хотелось-бы еще скоро расставаться с нею. Но во всём и всегда да будет надо мною воля Божия и воля начальства».

26-го ч. писали мне из Вифании профессор семинарии, молодой священник Григ. Петрович Быстрицкий купно с супругою своею Ириною Егоровною:

«Поздно мы услышали о вашем поставлении в сан священно-архимандрита: за то радость наша об этом приятнейшем событии в кругу любящих вас и теперь еще свежа: точно вчера совершилось Божие о вас определение, точно мы сами лично видели совершившееся на вас священнодействие, и десницу Божию рукою владычнею облекающую вас в новые священные облачения. Сердце и воображение в некоторой степени восполняют недостаток действительности.

Да, мы от души радуемся вашему возвышению, в котором исполнилось, если не ваше скромное желание, то желание и ожидание других, понимающих и ценящих ваши достоинства; достойное внутреннее требует себе достойного и внешнего выражения.

От души радуемся и от души приветствуем вас. Будьте здоровы, благоденственны и благодушны в новом священнослужении Богу, а приближаясь ко Господу, не забудьте и нас в своих молитвах».

—165—

4-го июня я получил от письмоводителя преосвященного викария, И. П. Арсеньева записку след. содержания.

«Преосвященнейший Алексий, епископ Дмитровский, викарий Московский приглашает вас служить завтра 5-го сего июня вместе с ним Бож. литургию, и быть при отпевании тела г. Шиловского, в Рождественской, что в Паутинках, церкви, что на малой Дмитровке, и пожаловать в церковь в 9½ часов, с облачением темным, но не совсем (как преосвященнейший изволил сказать) черным.

О сем имею честь довести до сведения вашего высокопреподобия, почтительнейше прося вашего на сие извещения, для доклада его преосвященству».

Приказание его преосвященства было исполнено мною, разумеется, в точности. Но после литургии и отпевания усопшего в церкви, меня просили проводить тело покойного до Покровского монастыря, где назначено было погребение; а Покровский монастырь от Рождественской, в Паутинках, церкви отстоит на 5-ть или на 6-ть верст. Впрочем, мои труды не остались без должного вознаграждения; я получил 100 рублей. Из них половину отдал случившимся у него в то время в гостях сестре Марье Михайловне и её дочери Авдотье Васильевне, жене Ивановского единоверческого диакона Виноградова; а на другую заказал для себя архимандричью митру.

В тот же день, т. е. 4-го ч., писал я в Абакумово своему другу о. Михаилу Граменицкому:

«Вот наконец ваше дружеское желание в рассуждении меня осуществилось. 15-го минувшего мая, в день Пятидесятницы, я сподобился получить, по милости Божией и по благословению начальства, чрез святительскую десницу высокопр. митрополита, новую благодать Всесвятого Духа, вместе с новым высшим саном архимандрита. Слава и благодарение Господу, тако о мне недостойном изволившему! – Впрочем, скажу вам откровенно, как другу, радует меня не столько высший сан, сколько милостивое внимание ко мне начальства, и в особенности высокопр. митрополита, которому собственно я и обязан этою наградою.

Приятно, правда, и то, что на настоящей должности это

—166—

первый еще опыт. Предместники мои, вместе с саном архимандрита, получали и новое назначение, новую должность: со мной напротив; я пока остаюсь еще здесь. Впрочем, теперь, кажется, едва ли уже долго доведется быть мне на настоящей должности. Владыка на другой день моего посвящения, когда я приехал благодарить его, изволил сказать мне, чтобы я в свободное время не оставлял своих занятий ученых, что мне предстоит-де ученая служба. Но скоро ли это будет и где именно придется служить мне, еще неизвестно. Пусть так: но я одного желал-бы, чтоб мне не выходить из пределов Московской епархии, не лишаться покровительства великого нашего архипастыря. Впрочем, да будет надо мною всегда и во всем воля Божия и воля начальства, а не мой собственный произвол.

С новым саном прибыли у меня и новые труды. Теперь то и дело стали назначать меня на казенные архиерейские служения; от чего прежде я был совершенно свободен. Впрочем, точнее надобно сказать, это не труд, а истинное удовольствие. Тут одно только затруднение: отнимается несколько времени от моих обычных, нескончаемых, впрочем, занятий. Прочее у меня всё по- старому.

Как вы поживаете? Давненько уже я не получал о вас никаких сведений. Все-ли у вас живы и здоровы? Здравствует ли моя любезная кума Александра Васильевна и крестник?»

На другой же день отвечал мне о. Михаил:

«Сейчас получил с почты восхитительное для всего моего семейства письмо ваше. Имею честь от души поздравить вас с новым саном, с новыми благодатными силами! Дай Бог вам, при содействии полученной вами благодати, переходить от силы в силу, – от славы в славу! Как для меня радостно видеть на штемпеле вашего конверта священную митру главы вашей! С благоговением я недостойный облобызал оную, вместо вас самих. Так, мое искреннее желание свершилось! За претерпенные вами печали, труды и заботы Бог утешает вас своею милостью. Благодарение Ему – Утешителю небесному!

—167—

Из вашего письма видно, что скоро, может быть, последует перемещение вас на другую должность, конечно, высшую. Дай Бог вам занять выгодное, полезное, спокойное и достойное вас место, и по вашему желанию не вдалеке от матушки Москвы, и как-бы хорошо, поближе ко Владимиру, а может быть и в самом нашем родном Владимире. Только об одном буду сожалеть, когда вы оставите сие место: не буду я иметь средства и случая выписывать нужных для себя книг, которыми чрез вас я теперь по сельскому обзавелся очень достаточно. А могу ли я надеяться когда-либо вас увидеть в своем доме? Очень желательно-бы с вами повидаться, особенно посмотреть на вас в новом достоинстве и при служении. В конце мая собирался я по некоторым причинам в Москву, но намерение мое не исполнилось: а как-бы кстати, – верно-бы удостоился я увидеть вас где-либо в служении; теперь приближается наша сельская суета: значит и думать об отлучке невозможно.

Прошедшего мая 3 дня родилась у нас дочь Иулия. Теперь, слава Богу, полдюжины детей нажил, надобно только просить Бога, чтобы дал силу и крепость их воспитать в христианском духе и приготовить в полезные члены общества. После разрешения от бремени жена моя оправляется очень плохо, и можно сказать, болит серьезно. Прочие все здоровы. Ваш крестник благодарит вас за ваши конфекты, – простите, что так долго оставались неблагодарными».

12-го числа получил я записку от Капитона Ивановича Невоструева следующего содержания:

«Правда ли, слышал я, что завтра вы на похоронах о. архимандрита Пармена?¹⁶⁷⁴ – А я хотел было ударить вам челом, – показать ризницу часов в 10-ть приезжим из Вятки родным. В таком случае позвольте в понедельник просить вас о сем часов в 10-ть или 11-ть, – если удобно вам».

К. И. Невоструев – магистр XII курса (1840 г.) Моск. Д. академии. По окончании курса назначен был наставником Симбирской семинарии по классу чтения Св.

—168—

Писания и патристики. В 1849 г. вызван был в Москву и назначен помощником профессору Московской академии А. В. Горскому при описании славянских рукописей Московской Синодальной библиотеки. Помещение ему было дано в Чудовом монастыре. По своим занятиям он имел со мною весьма частые, почти ежедневные сношения. Вследствие сего, между нами завязалась искренняя дружба, не прерывавшаяся до его кончины, последовавшей 30 ноября 1872 года.

24-го числа писал мне из Владимира бывший у меня в гостях товарищ и сверстник мой по школьному образованию, священник села Александрова, Муромского уезда, Петр Иванович Евгенов:

«Ваше высокопреподобие, незабвенный благодетель, достопочтеннейший сотоварищ и друг, о. архимандрит Савво!

По возвращении моем вашими молитвами в г. Владимир, за счастье себе почитаю писать сим мою глубочайшую признательность вашему высокопреподобию за ваше щедро-любезное принятие меня, и отправление обратно с незабвенными вашими подарками. Извещаю вас, что пожар сделался во Владимире от того, что дом, в котором загорелось, был губернатором Синельниковым запрещен по ветхости к житию в нём. Ныне же жили в оном доме, с чьего соизволения, – это сомнительно. Девичий монастырь весь начисто сгорел, и собор в оном доселе неудобен к служению; – церковь св. Никиты обгорела. Домов около ста сгорело обывательских, потому-де более полагают, что пожарная полиция приехала на пожар поздно и орудия для утоления оного были неисправны. А игуменью нашел писец Консистории в подвале, искавши документов, и уже провели её под войлоками от огня. Теперь каменный дом Погодина губернатор дает под помещение монахинь и клиросных близь монастыря. Имущества монахини не могли вынести, поскольку вокруг были в огне, от горевших домов подле монастыря. Мощи св. Авраамия мученика вынесены в большой Успенский собор кафедральный.

Вашего священно-высокопреподобия преданный вам ваш неизменный друг и богомолец».

—169—

2-го июля получил я от Ивана Михайловича Снегирева краткую записку, которою он просил меня показать Патриаршую ризницу какому-то благоприятелю его Степану Алексеичу Тарасову. Просьба, разумеется, была исполнена.

Скажу, мимоходом, несколько слов о почтенном просителе.

Ив. Мих. Снегирев, бывший профессор Московского Университета, затем член Цензурного комитета и, наконец, известный археолог. При ученых своих достоинствах, он имел и важные нравственные недостатки. Главный его недостаток – это злоязычие, простиравшееся иногда до кощунства. Его острый и желчный язык никого не щадил, в особенности тех, с коими он был почему-либо в неблагоприятных отношениях. Предметом его колких острот и сарказмов не редко был даже великий Филарет: но в особенности он преследовал своею, часто грубою и неприличною, бранью бывшего попечителя Московского учебного округа Владимира Иванов. Назимова¹⁶⁷⁵ за то, что он удалил его от должности цензора.

С Снегиревым, как археологом, сначала я был в мирных и добрых отношениях; но потом его дружба обратилась в непримиримую ко мне вражду. И вот какой был к этому повод. Однажды сидели у меня ректор Москов. семинарии, архим. Леонид и инспектор, архим. Игнатий. Приходит и Снегирев. Не успел он сесть в кресло, как сейчас-же начал говорить неприличные остроты на счет митрополита, в присутствии его внука, архим. Игнатия. – Затем от митрополита обратился к Назимову и порицал его самыми оскорбительными словами. О. Леонид был в весьма дружественных отношениях с Назимовым, как человеком очень благочестивым; был и я с ним хорошо знаком. Слыша ругательства со стороны непрошенного гостя на почтенного генерала Назимова, мне стало обидно и за себя и за Леонида. Я вступился за честь Владимира Ивановича. Но моя горячая защита Назимова так оскорбила Снегирева, что он,

—170—

вставши с кресел, тотчас ушел от меня и с тех пор ни разу уже не бывал.

Еще более разгневался на меня г. Снегирев за указание в изданном мною Указателе Патриаршей ризницы его археологических ошибок, допущенных им при описании некоторых предметов ризницы, как напр. панагии № 10, митры патриарха Никона и пр…

О. Иоанн Успенский писал мне от 20-го июля:

«С чувством неописанной радости читали мы ваше сладостное письмо от 25-го ч. минувшего мая, в коем вы благоволили нас уведомить о возведении вас по милостивому благоволению к вам начальства, в новый высший сан – сан архимандрита. Благодарение Господу Богу, благоволившему по своей неизреченной милости и из нашего бедного рода явить благодатное светило, да светит и согревает по данной ему новой благодати и нас грешных. Итак, позвольте приветствовать вас с таковою великою милостью Монаршею и архипастырскою, от единого великого Архипастыря – И. Христа вам определенною. Да дарует вам Господь Гог в сем высоком звании благопоспешное прохождение и преспеяние.

Теперь, как не скажешь, что за сиротами Бог, – а еще лучше, если с Ним сам будешь не плох. И при отцах иному сыну не приходится порадовать родителей, или заплатить за воспитание тем, чего бы по справедливости от него ожидать было должно.

А вот, досточтимый братец, к моему горькому несчастию, последнее-то, как снег на голову, у меня и случилось. В расстроенном состоянии и в скорости, хоть не много, да скажу. Вы, я думаю, сколько-нибудь помните о сыне моем Петре. Он и при слабых своих от природы дарованиях достиг понемногу среднего отделения семинарии, а ныне, по показанию наставников, за неуспешность, а не за поведение, а особенно по неблагоприятству ректора, – Бог с ним, – из оного исключен. Сейчас только получил об этом известие от профессора Сердцева, потому что при отпуске учеников семинарии списков об них ректором не было составлено. Теперь не знаю, что и придумать с этим делом. Профессор Сердцев, уведомляя меня о сем,

—171—

дает мне следующее наставление: «взять самому сыну моему Петру из семинарского правления свидетельство, обратиться мне к Обер-Прокурору с прошением, прилагая то свидетельство при оном, о включении опять Петра в семинарию, и если будет он включен опять в оную: то надобно отдать его в хорошие руки, или мне, так пишет Сердцев, – и я сделаю его порядочным человеком, если только мне будет за это плата по 20 р. сер. в месяц». Каково же? Где и отколе я возьму такую сумму? Видно деньги делают ученика порядочным человеком? Я со своей стороны желал бы Петру поступить в светское звание, потому что, если, по прошению моему, он и будет включен опять в семинарию с означением 1-ю треть быть ему в оной приватно обучающимся, но без всяких-то с моей стороны пожертвований, о каковых упоминает профессор, ему будет еще труднее, – на него все, а особенно ректор будет налегать, и все будут для него особенно строги, даже не против сил и всех изнурений со стороны его: но матери не хочется, чтобы он был не в духовном звании. Недоумевая и в том и другом случае, что делать, предавшись воле Провидения, прошу вашего отеческого наставления. Вы теперь только одни и можете быть в этом случае для нас советником и руководителем, Ваше любвеобильное сердце, привлекшее себе под кров и защиту и из незнаемого рода, ужели откажется дать какой-либо урок по родству нашему недоумению, чем-бы могли мы елико-елико получить себе облегчение в нашей горести!

Милый и драгоценный отец наш! если вы не присоветуете мне входить прошением к Обер-Прокурору о включении опять моего сына: то прошу и молю вас, не найдете ли в Москве при себе под вашим надзором для него хотя-бы на год какого-либо местечка где-ниб., каковые вы по отеческой своей милости нашим Ксенофонту и Александру предоставили. Одна теперь вся наша надежда на ваше попечение. Поверьте, что эта нечаянность совершенно меня расстроила, а о матери и говорить нечего. Обрадуйте нас грешных в сем грустном положении своею пастырскою благосклонностью и милостивым благоволением. Как-бы то ни было, а все-таки нам

—172—

хочется, и как хочется, чтобы сын наш не уходил, просто сказать, от рук ваших, где-бы вас Господь Бог ни определил жить, – в Москве ли, или в другом каком месте. Касательно содержания сына наша во всём ответственность: но ваша бдительность, отеческий надзор, и защита все-бы составили ему какое-либо счастье, а нам успокоение. Впрочем, я уверен, что вы, по чувству родственной любви и благожелания, всегда нам оказываемым, не отринете сего слезного нашего прошения и не откажетесь явить отеческое какое-либо участие придумать нашему положению тем более, если вы и на письмо наше и прошение не замедлите ответом и наставлением».

23-го ч. августа писал мне из Моск. академии бакалавр о. Порфирий:

«Премного вы обязали меня присланною книжкою, – потому в сердце моем кроется чувствительнейшая благодарность к вам, которую считаю нужным выразить и словесно.

В замен книжки спешу к вам с новостью, да не знаю, не одновременно-ли с самой вашей рукописью. Сегодня получен из Синода указ, которым дозволяется пропустить в печать вашего Указателя, только с тем условием, чтобы исключены были исторические сведения о происхождении некоторых вещей, как не совсем (будто бы?) уместные в Указателе.

Читал ваше сочинение, сказано в указе, преосв. Григорий Казанский, – и он дал такое мнение о нём».

Когда я, получивши из Цензурного комитета рукопись с опущенными в ней историческими сведениями, показал её преосвящ. митрополиту, он с неудовольствием спросил: кто вычеркнул эти места? Когда я объяснил, что это сделано в Синоде архиепископом Казанским, он замолчал. – Таким образом, я должен был напечатать свое произведение в том виде, в каком оно первоначально было составлено, без добавлений, внесенных по совету митрополита Филарета.

25-го числа получил я от письмоводителя преосвящ. Дмитровского Алексия И.П. Арсеньева записку следующего содержания:

«Преосвященнейший Алексий, епископ Дмитровский, ви-

—173—

карий Московский, приказал просить сведения у вашего высокопреподобия: может-ли быть готова известная вам тетрадь для отправления сегодня, по почте, куда надлежит.

Желание преосвящененейшего владыки имею честь довести до сведения вашего высокопреподобия».

Тетрадь, о которой упоминается в записке, – это «Послание от Никифора митрополита Киевского к Ярославу князю Муромскому Святославичю на латыноу… о ересях». Выписано из Чети-Минеи Макариевской Успенского собора за август месяц под 31-м числом, л. 2765 и след.

Для кого была сделана эта выписка, не помню.

28-го ч. А.Н. Муравьев изъяснил мне в краткой записке след. просьбу:

«Не можете ли ваше высокопреподобие доставить мне сегодня книгу митрополита св. Димитрия Ростовского «Розыск о расколах». Он мне очень нужен и вы меня тем весьма обяжете».

Просьба эта, разумеется, была исполнена без замедления.

1-го ч. сентября Москва осчастливлена была в первый раз Высочайшим посещением нового императора Александра Николаевича. С его Величеством прибыла в первопрестольную столицу и Его Августейшая супруга, Государыня императрица Мария Александровна и многие другие особы Царствующего дома.

На другой день, 2-го числа, был торжественный выход Его Величества из Большего Кремлевского Дворца в Успенский собор, где он встречен был глубоко-прочувствованною речью маститого архипастыря Москвы.¹⁶⁷⁶

Между тем, до меня дошел слух, что Государю Императору благоугодно посетить Патриаршую ризницу. Слух этот сколько обрадовал меня, столько-же поверг и в недоумение. Я не знал, где и как встретить Государя, – в библиотеке ли, которая примыкает к Дворцу, – или в церкви; в облачении, или без облачения, с молитвословием или без оного. За разрешением всех этих

—174—

вопросов я обратился к преосвящ. митрополиту: но он мне сказал, что он и сам не знает, как следует на этот раз поступить. Поэтому он послал меня с этими вопросами к барону Боде, обер-гофмейстеру Московского Дворца. Но и барон отказался разрешить мне эти вопросы, сказав, что он теперь не хозяин, и посоветовал обратиться к министру Двора, графу Адлербергу¹⁶⁷⁷ – Я отправился к графу Адлербергу: но и тот не мог дать мне удовлетворительного ответа. Впрочем, подумав не много, сказал: «сейчас иду к Государю и спрошу Его об этом; побывайте у меня через час». – Прихожу через час; граф встречает меня следующими словами: «Государь завтра (в воскресение), после обедни в Благовещенском соборе, изволит прийти к вам прямо из Дворца; встретить Его Величество в Синодальной церкви, в облачении с крестом и св. водою, но без всякого молитвословия».

Настал вожделенный день и час. 4-го числа, в час пополудни, изволили прибыть, чрез Синодальную библиотеку, присутственную и секретарскую комнаты Синодальной конторы и Мироварную палату, в Синодальную 12-ти Апостолов церковь Их Величества, Государь Император и Государыня Императрица, Их Высочества: Цесаревич Николай Александрович, Александр Александрович, Владимир и Алексей Александровичи; Великие княгини: Александра Иосифовна, Мария Николаевна, Екатерина Михайловна с супругом своим герцогом Георгием Мекленбург-Стрелицким и принц Петр Георгиевич Ольденбургский. При вступлении в церковь Их Величества и Их Высочества, приложившись к животворящему кресту, приняли окропление св. водою.

Его Величество, взошедши на средину церкви и окинув иконостас взором, изволил спросить меня:

«Ведь эта церковь существовала и прежде, а теперь только переделана и обновлена: но, помнится мне, был тут какой-то придел?» – Эта церковь, отвечал я, – первоначально устроена была в 1655 году патриархом

—175—

Никоном, но при Императоре Петре I она преграждена была деревянным потолком; а теперь опять приведена в первоначальный вид. – Что касается до придела, то вероятно, Ваше Величество изволите разуметь придел ап. Филиппа, находящийся в Патриаршей ризнице. Был здесь придел во имя Нерукотворенного образа Спасова с 1828 года, но он упразднен в минувшем (1854 г.), по распоряжению Св. Синода, с Высочайшего соизволения».

После сего Государь с Наследником Цесаревичем вошли, южною дверью, в алтарь и, сделавши тот и другой по два поклона к св. престолу, обратили внимание на стоявшие в южном предъалтарии сосуды со св. миром.

«Стояли и прежде здесь сосуды?» – спросил Государь.

Я отвечал утвердительно, объяснив при сем, что здесь хранится св. миро для отпусков в епархии, особенно в зимнее время.

«А церковь теплая?» – присовокупил Государь. – «Точно так, Ваше Величество».

За тем Государь приказал вести себя в ризницу. Быстро обозревши вещи в первой палате и вошедши за тем в другую, где церковь св. ап. Филиппа, Государь изволил сказать:

«Вот этот-то придел я помню». За тем спросил меня: «часто ли здесь бывает служба»?

– Однажды в год, 14-го ноября, в день ап. Филиппа.

После сего, Его Величество изволил войти в предъалтарие, где обратил внимание на прежние оловянные сосуды для хранения св. мира, и откуда в окно рассматривал иконостас нижней церкви. Возвратившись опять в ризничную церковь, изволил обратить внимание на находящееся в углу при западной стене патриаршее место и на некоторые, хранящиеся в витринах, мелкие вещи, между прочим, на перстень св. Алексия митрополита, подаренный ему Ногайским ханом Чанибском за чудесное исцеление от слепоты жены его Тайдулы, в 1357 году. – За тем, подошедши ко мне вместе с Её Величеством, Государынею Императрицею, изволил милостиво сказать мне: «поручаю вам мою жену, потруди-

—176—

тесь показать ей все вещи, а мне больше быть не возможно», – и потом поспешил выйти из ризницы вместе с Великими князьями и принцами к разводу на Кремлевской площади.

Оставшись в ризнице, Государыня Императрица с Великими княгинями Александрою Иосифовной, Марией Николаевною и Екатериною Михайловною, изволила рассматривать все ризничные вещи весьма подробно и внимательно; но с особенным вниманием и даже удивлением рассматривала саккос, первоначально устроенный царем Иоанном Васильевичем Грозным для митрополита всероссийского Дионисия и переделанный потом патриархом Никоном (№ 15). – На северной двери алтаря церкви ап. Филиппа увидевши изображение святого, Государыня спросила меня: «чье это изображение?» – Благоразумного разбойника, – отвечал я. – «А как его имя?» – На этот вопрос я не мог дать положительного ответа, так как мне не случалось нигде читать об этом имени. В последствии узнал я, что в западной церкви благоразумный разбойник читается под именем «Роха».

Из ризницы Высокие посетительницы перешли чрез Мироварную палату и присутственную камеру Синодальной конторы в Синодальную библиотеку. Здесь, прежде всего, предложены были вниманию Её Величества греческие рукописи и в частности: Греческое Евангелие VII века, Евангелие апракос VIII века, Акафист Божией Матери в лицах, XIV века, и др. – При рассматривании Акафиста Государыня спросила меня: «переведен-ли он на русский язык?» Я отвечал, что акафист этот недавно переведен на русский язык преосвящ. митрополитом Филаретом. Эго очень заинтересовало Её Величество.

Из славянских рукописей Государыня рассматривала: Изборник Святославов 1073 г., Служебник преподобн. Сергия, Евангелие XVI века с красивыми заставками (№ 62), Евангелие, писанное, по преданию, царевною Татианою Михайловною и некоторые другие.

Выходя из библиотеки, Её Величество, изволила милостиво сказать мне: «благодарю вас, батюшка».

Итак, 4-е число сентября 1855 года есть день примечательнейший в истории Синодальной церкви и Патриаршей

—177—

ризницы с библиотекою. Едва ли бывало здесь когда-ниб. в один раз так много Высочайших посетителей. В этот благословенный день я преисполнен был живейшей радости.

9-го сентября писал я в Абакумово М.Д. Граменицкому:

«Извините Бога ради, что я не так аккуратно отвечаю на ваши письма. Не леность и пренебрежение тому причиною, а действительный недостаток времени. Чем дольше я живу здесь, тем более и более расширяется круг моего знакомства и разнообразных отношений к людям, и след. тем больше ежечасно и ежеминутно встречаю препятствий к мирным, келейным занятиям. Свидетелем сего да будет податель сего письма: это – мои близкие родные – двоюродный зять, села Хотимля священник Ив. Ник. Успенский с сестрою моею Марьей Петровною. Не смотря на все ваши усердные приглашения меня к себе с одной стороны, и на искреннее желание мое быть у вас – с другой, я, при настоящих моих обстоятельствах, решительно не могу удовлетворить взаимному желанию той и другой стороны. Поэтому, не угодно ли будет, вместо меня, принять на сей раз моих родных. Оказанное им гостеприимство будет гостеприимством для меня; а они со своей стороны поведают вам подробно о моем житье-бытье, о том, как я на сих днях имел утешение принимать к себе высоких гостей, Государя Императора и Государыню Императрицу со всею их почти фамилией.

С искреннею к вам любовью и душевною преданностью имею честь быть архимандрит Савва.

Любезной куме Александре Васильевне мое усерднейшее почитание и благодарность за гостинец; – крестному моему Божие благословение, а прочим вашим семейным усердный поклон.

Р. S. Позвольте вам заметить: вы слишком уже смиряете и даже уничижаете себя предо мною в своих письмах. Смирение, конечно, добродетель прекрасная: но не всегда; по крайней мере, в настоящем случае, она мне весьма не правится. Вы представляете, без сомнения, мой сан, но забываете о наших взаимных отношениях:

—178—

в дружестве чины забываются, по крайней мере, не слишком высоко ценятся. Искренность и взаимная услужливость, вот непременные условия дружбы. Итак, прошу вас на будущее время изменить несколько тон, когда будете писать ко мне».

13-го сентября писал мне инспектор Москов. духов, академии, архимандрит Сергий, рассматривавший мою рукопись:

«Очень был я рад, что мог послужить вам просмотром вашей рукописи: но был не мало опечален, когда увидел, что не все её страницы остались неприкосновенными, по воле высшей цензуры. Ответ, данный вами нашему архипастырю, был совершенно верен. Чтобы вам лучше знать ход вашего дела, прилагается для сего список с указа о вашей рукописи, полученного Комитетом. В силу сего указа сделаны в ней исключения, – о чём известить вас я просил в свое время о. Порфирия.

Дополнительные строки в истории библиотеки я не усомнился бы утвердить цензурною подписью, если-б вы утвердились в намерении припечатать их.

С вашим желанием приготовить ко 2-му изданию книги рисунки обратитесь вы к высокопреосвящ. нашему владыке. Если даст он вам благословение их изготовить, то я решусь пропустить их в печать, без нового представления вашей книги в св. Синод. Изображения некоторых вещей, хранящихся в Синодальной ризнице, кажется, были печатаемы. Наведите вы справки, где и на каком основании это делалось. Если о том не было представления св. Синоду, то тем легче будет для меня одобрить к печати ваши рисунки.

Почитаю излишним напоминать, чтобы рисунки были исполнены в приличном и верном виде: вероятно, вы найдете для сего дела искусного художника.

Желая совершенного успеха вашим полезным предприятиям и прося не забывать меня в молитвах ваших, остаюсь вашим преданнейшим слугою»…

В приложенном при письме списке Синодского Указа за № 270-м на имя Московского комитета духовной цензуры изображено:

—179—

«По указу Его Императорского Величества святейший правительствующий Синод слушали дело, по представлению Московского комитета духовной цензуры от 6 октября 1854-го года за № 284 о рукописи: «Указатель Московской Патриаршей ризницы и библиотеки», в обстоятельства которого входил рапорт Синодального члена преосвящ. архиепископа Казанского Григория с заключением, что сия рукопись написана отчетливо, и с пользою может быть напечатана, но с исключением из неё исторических сведений о времени происхождения тех или других принадлежностей лиц духовного сана, которые в указателе не довольно уместны, и которые поэтому им, преосвященным, зачеркнуты. Приказали: согласно с заключением Синодального члена, преосвященного архиепископа Казанского Григория, представленную Московским комитетом духовной цензуры рукопись, под названием: «Указатель для обозрения Московской Патриаршей ризницы и библиотеки», разрешить к напечатанию, с исключением из неё исторических сведений о времени происхождения принадлежностей лиц духовного сана, которые в Указателе не довольно уместны и которые поэтому им, преосвященным, зачеркнуты. О чём с возвращением рукописи и послать Комитету указ. Августа 18-го дня 1855 года».

Получив рукопись еще в августе, я немедленно приступил к её печатанию.

14-го ч. удостоила своим посещением Патриаршую ризницу и библиотеку Её Высочество великая княгиня Елена Павловна († 21 янв. 1873 г.).

В библиотеке, при рассматривании греческих рукописей, высокая и высоко-образованная посетительница имела со мною серьезный разговор о потребности перевода священных книг на русский язык.¹⁶⁷⁸

14-го же числа писал я в Муром теще Пр. С. Царевской:

«Извините, что я давно не писал вам: но не писал, между прочим, и потому, что ожидал кого-ниб. из вас

—180—

к себе. Я слышал, что Николай Васильич собирался ко мне в первых числах сентября: почему же нет его до сих пор? – или есть у него какое-ниб. местечко на примете? Дай Бог! А что же учительская должность?… Но мне сказывали также, что вы и сами с Сергеем Васильичем хотели было посетить меня; чему я, без сомнения, был-бы весьма рад: но будто бы преосвященный ваш воспрепятствовал этому. Правда ли это? Очень странно, если это правда. Может быть, преосвященному уже наскучило, наконец, давать паспорты в Москву разным лицам под предлогом свидания с родственником – Синодальным ризничим. Действительно, не проходит ни одного года, чтобы не являлось ко мне из Владимирских стран несколько особ с паспортами на мое имя, так что, наконец, я опасаюсь чрез это возбудить против себя некоторое подозрение со стороны преосвященного, как это раз он уже и выразил. Но что ж из этого? – Уже ли я должен лишить себя удовольствия видеть у себя родных, не имея удобства самому посещать их? Правда, частые и продолжительные гощения у меня лиц, в особенности не весьма близких ко мне и по родству и по другим отношениям, становятся, наконец, обременительны и скучны для меня: но от посещения ближайших родных я отнюдь не прочь. Нынешнее лето в особенности богато было для меня посетителями и гостями: но, что особенно замечательно и, правду сказать, не совсем приятно для меня, гости эти, по большей части, были женского пола. Между прочим, была у меня в июне сестра Марья Михайловна с двумя дочерями и одною знакомою ей, Ивановскою женщиной. На прошедшей неделе были у меня, в первый еще раз, Хотимльские родные Иван Николаевич¹⁶⁷⁹ с Марьею Петровною и сыном, исключенным ныне из философии. Этим гостям я был от души рад: они сами ко мне были всегда радушны и гостеприимны.

Но вот каких еще гостей и посетителей я имел счастье, на прошедшей же неделе, видеть у себя! Государь Император и Государыня Императрица со всеми почти особами царствующей фамилии удостоили своим посеще-

—181—

нием, 4-го сентября, нашу Синодальную церковь и Патриаршую ризницу с библиотекою. По сделанному наперед распоряжению, я имел счастье встретить Их Императорские Величества и Их Императорские Высочества в церкви в облачении, с крестом и св. водою. О подробностях этого, замечательнейшего в летописях нашей церкви и ризницы, события, я сообщу вам при личном свидании, или напишу при удобном случае, а теперь скажу только, что я был в неописанном восторге от этого чрезвычайного посещения, тем более, что Господь помог мне и встретить и проводить таких высоких гостей весьма благополучно. Притом, это посещение не осталось без некоторого плода для нашей ризницы, – плода, которого я заранее ожидал и который, к величайшему утешению моему, кажется, непременно совершится.

Вот еще новость, тоже приятная для меня. Я печатаю, наконец, свое произведение; и в будущем месяце, вероятно, буду иметь удовольствие представить вам и всем родным плод моих трудов».

19-го ч. писал мне из Хотимля, по возвращении от меня из Москвы, двоюродный зять о. Иоанн Успенский:

«Нет слов и выражений возблагодарить вас за оказанные вами нам грешным милости и благорасположения; не можем вполне объяснить своих чувств благодарности за ваши радушные приемы и участие в наших нуждах; одно остается и навсегда останется от невыразимости вам полной и совершенной благодарности по нашему несмышлению; – одно старинное от души и сердца пред Богом вся ведущим – одно затверженное – спасибо, спасибо – всемилый и благодетельный братец!

С приездом своим в Хотимльский дикий свой хутор за необходимое считаю, хоть коротенько, известить вас о себе. Дорога наша из Москвы от вас до лавры св. Сергия была благополучна. 10-го числа в 4 часа заезжали мы в Хотьков монастырь, где, отслужив панихиду угодникам Божиим Кириллу и Марии, прибыли в лавру препод. Сергия в конце всенощного в 9-мь часу. На утро посещали св. лавру, где пред обеднею отправили нами молебен угоднику Божию пр. Сергию; после ранней обедни я ходит с вашим письмом в келью инспект. академии

—182—

о. Сергия; принят был им очень ласково и получил от него просфору. 17-е число прибыли в Хотимль благополучно».

Сын моей двоюродной сестры Марии Петровны от о. И. Н. Успенского Петр принят был, по моей рекомендации, на службу в Московск. Синод. контору и поселился на жительство у меня.

27-го ч. писал из подмосковного имения графа Шереметева, села Останкина, А. Н. Муравьев:

«Не будет ли милости вашего высокопреподобия навестить меня в Останкине завтра утром (когда хотите) привезти с собою Макариевскую Чети-минею – житие св. апостола Андрея, для сличения с греческим, найденным мною, текстом? – Мне сказал А. В. Горский, что у вас есть два списка сего жития в минее Макария совершенно особых от других (по некоему Епифанию). И мне любопытно их сличить при вас же самих. Если же вам нельзя в Останкино, то приезжайте с книгами завтра к владыке около 4-х часов. Я туда приеду и мы займемся с вами у него в секретарской. Сделайте, как гам лучше, а в Останкине свободнее».

Исполнено ли и как исполнено это требование, – не помню.

1-го октября – день своего ангела, после церковного Богослужения, я проводил в небольшом кругу только самых близких ко мне лиц.

2-го ч. писал мне из Моск. академии добрый товарищ мой о. Порфирий:

«Не успел я явиться к вам с письмом и поздравлением ко дню вашего ангела, но душою и мыслью я истинно с вами был вчера. Живо представлял я себе знаменательность вчерашнего дня для вашей жизни и усердно желал, чтобы как Матерь Божия всегда сохраняла вас под своим покровом, так и ангел хранитель и преп. Савва непрестанно содействовали вам во всех ваших делах и предприятиях.

Крайне жалко, что вы не успели испросить благословения владыки на поездку в лавру к 25 сентября, но эту ошибку легко поправить. Пр. Сергий всегда приемлет богомольцев и поклонников; живущие в его обители ваши

—183—

знакомцы так же всегда готовы принять вас. И я со своей стороны усерднейше прошу не отлагать преднамеренной поездки до неопределенного, а тем более далекого будущего».

В конце сентября моя рукопись была уже напечатана в Университетской типографии, и я просил цензора, о. инспектора академии, архимандрита Сергия поспешить высылкой в типографию билета на выпуск из оной книги. И вот что получил от него в ответ от 4-го октября:

«Всегда я рад содействовать успеху ваших добрых предприятий; но не всегда в своем к вам участии счастлив. И теперь с удовольствием выслал бы я билет на вашу книгу; но Университетская типография доселе не высылает нам узаконенных экземпляров. Почти неделя прошла, как я получил ваше письмо и – напрасно ожидаю вашей посылки. Остается мне уверить вас, что как скоро оригинал и экземпляры будут получены, по первой же почте я вышлю в типографию билет.

Я уверен был, что в ваших замечаниях исторических о священных внешних принадлежностях и отличиях лиц духовного сана ничего нет погрешительного. Если-б теперь вам угодно было издать сии исторические сведения отдельной книжкой: то я, без всякого сомнения, и немедленно пропустил бы эту рукопись в печать».

В половине октября явился, наконец, в печать первый опыт моих археологическо-археографических трудов, под заглавием: «Указатель для обозрения Московской Патриаршей (ныне Синодальной) ризницы и библиотеки». Появление на свет первого литературного произведения производит в авторе его такие же живые и радостные чувства, какие испытывают родители при появлении на свет первого детища. Подобные чувства, признаюсь, испытал и я, когда доставлены были мне из типографии печатные экземпляры моего первого литературного произведения.

Первым делом моим, по получении из типографии книг, было отдать несколько экземпляров в переплет, для поднесения разным лицам. Прежде всего, я поспешил, разумеется, представить свое произведение главному виновнику моей первоначальной, учено-литературной де-

—184—

ятельности – высокопреосв. митрополиту Филарету, который принял мое приношение с отеческою любовью и признательностью за оказанное мною послушание.

Затем я развез по Москве множество экземпляров своей книжки разным духовным и светским лицам, преимущественно ученым любителям церковных древностей. Когда я привез свою книгу преосвящ. архиепископу Евгению, управлявшему Донским монастырем, он, принявши благосклонно мое посильное приношение, сказал мне такой комплимент: «ну, уж, батюшко, как сегодня расхвалил вас в Синодальной конторе митрополит: такого-де ризничего у нас еще и не бывало». Поздравляю вас с таким лестным отзывом архипастыря.

Оделивши своею книгою Московских властей, друзей и знакомых, я решился, с соизволения владыки, послать несколько экземпляров этой книги и в Петербург к Высочайшим Особам и некоторым высокопоставленным лицам духовным и светским.

Так, я препроводил свои книги в возможно лучшем переплете для Её Величества, Государыни Императрицы и Его Высочества, Государя Наследника, при следующем письме, от 21-го октября, на имя обер-гофмейстера Двора, действит. тайного советн. Василия Димитриев. Олсуфьева: «Осмеливаюсь обратиться к вашему в-ву с покорнейшею просьбою.

Так как Её Императорское Величество Государыня Императрица Мария Александровна в бытность свою в Москве, в минувшем сентябре месяце, удостоив своим высоким посещением Патриаршую ризницу и библиотеку, изволила с особенным вниманием обозревать хранящиеся здесь священные древности: то я приемлю смелость покорнейше просить ваше высокопревосходительство, прилагаемый при сем экземпляр (в бархате) составленной мною и на сих днях напечатанной книги, под заглавием: «Указатель для обозрения Московской Патриаршей ризницы и библиотеки», представить всемилостивейшему вниманию Её Императорского Величества. Осмеливаюсь думать, что, при чтении сей книги, легко может возобновиться и удобнее сохраниться в памяти то, что было представлено вниманию Её Величества в Патриаршей сокровищнице.

—185—

Вместе с тем, другой экземпляр той же книги, благоволите ваше в-во представить Его Императорскому Высочеству, государю наследнику и великому князю Николаю Александровичу.

А третий экземпляр с надписанием – покорнейше прошу принять от меня, как дань моего глубочайшего к вашему высокопревосходительству почитания, с каковым навсегда имею честь быть».

В то же время, при письмах подобного же содержания, я отправил экземпляры своей книги для следующих Высочайших Особ:

1. Для Ея Высочества, великой княгини Александры Иосифовны – чрез гофмейстера Андрея Иванов. Сабурова.

2. – Елены Павловны – чрез шталмейстера барона Андр. Фед. Розен.

3. – Марии Николаевны – чрез протоиерея Иоанна Вас. Рождественского.

4. – Екатерины Михайловны – чрез гофмейстера, камергера Димитрия Петров. Хрущова.

5. Для Её Величества, королевы Нидерландской, Анны Павловны – чрез гофмаршала Алексея Никол. Бахметева.

При письме от того же 21 числа послан был мною экземпляр книги министру двора Его Императорского Величества, графу Владимиру Феод. Адлербергу.

«В той уверенности, – писал я его сиятельству, – что всё, касающееся священных древностей церковных, близко вашему сердцу, долгом поставляю представить вашему сиятельству экземпляр составленной мною и на сих днях напечатанной книги, под заглавием: «Указатель для обозрения Московской Патриаршей ризницы и библиотеки». Вместе с тем, благоволите ваше сиятельство милостиво принять от меня сию книгу и как дань моего глубочайшего к вам почитания и душевной признательности за то благосклонное внимание, каким, ваше сиятельство, почтили меня в бытность вашу, в минувшем сентябре, в Москве».

Посылая профессору Кап. Ив. Невоструеву экземпляр своего Указателя, я просил его сообщить мне адреса некоторых преосвященных, прибывших тогда в Петербург, для присутствования в Св. Синоде, коим я счи-

—186—

тал долгом поднести по экземпляру своей книги. И вот какой ответ получил:

«Всепокорнейше благодарю за присланный дар вашего произведения, который всякий должен жаловать, как хлеб насущный по части здесь рассматриваемой.

Адреса: его высокопреосвященству, Григорию, архиепископу Казанскому и Свияжскому, в Спб. на Псковском подворье; его в-ву Аркадию, архиепископу Олонецкому и, кажется, Петрозаводскому, этого верно не знаю – благоволите справиться, – в Спб., в Ярославском подворье на Васильевском Острове; его преосвященству Феодотию, епископу Симбирскому и Сызранскому, в Спб., на Синодальном подворье, что близ Семеновского плац-парада.

Ваш покорнейший слуга К. Невоструев.

Р. S. И относительно нашего описания рукописей третьего дня пришло разрешение пустить в свет и продажу за 1½ р. Да вострят критики перья!».

В след за тем, я послал в Петерб. члену Синода, преосвящ. архиепископу Казанскому Григорию экземпляр книги при нижеследующих строках:

«Препровождая при сем к вашему высокопреосвященству экземпляр составленной мною и, по одобрению вашего высокопреосвященства, напечатанной книги, под заглавием: «Указатель для обозрения Московской Патриаршей ризницы и библиотеки», нижайше прошу милостиво принять от меня этот первый опыт моих археологических и археографических занятий.

При сем осмеливаюсь объяснить вашему высокопреосвященству касательно тех исторических сведений о времени происхождения тех или других принадлежностей лиц духовного сана, – сведений, которые признаны вашим высокопреосвященством «не довольно уместными в Указателе», и потому исключены. Если сии сведения представляются не довольно уместными в тексте книги: то не могут ли они быть допущены, при втором издании книги, как приложения в конце книги, или в виде пояснительного словаря, где, кстати, могут быть объяснены и другие, встречающиеся в книге и не для всякого удобопонятные термины?».

Такие же экземпляры посланы были мною и прочим чле-

—187—

нам и присутствующим в Св. Синоде. Сверх сего, отправлены были мною в дар экземпляры моей книги членам Св. Синода, не пребывавшим в северной столице, как-то: высокопреосвященному Филарету, митрополиту Киевскому и преосвящ. экзарху Грузии, архиепископу Исидору.

18-го ч. писал я в Абакумово о. Михаилу Граменицкому:

«Спешу представить вам, наконец, давно обещанный мною вам и многим другим дар собственного изделия. Прошу читать сию книжку и изучать священные древности, хранящиеся в Патриаршей ризнице и библиотеке, за тем прошу жаловать проверить свои сведения на самом опыте.

Признаюсь, нажил я не мало хлопот со своею книгою: вот уже четвертый день разъезжаю по Москве и развожу начальникам и разным знакомым свое произведение; за тем нужно будет рассылать в разные стороны многое множество экземпляров. Впрочем, с другой стороны, в этом представляется мне случай доставить удовольствие, а может быть и пользу многим знаменитым лицам. Например, я должен представить свое произведение некоторым особам Императорской фамилии, членам св. Синода, некоторым министрам, многим епархиальным преосвященным и ректорам семинарий, в том числе и Владимирским властям.

Извините, при настоящем развлечении по изъясненному выше случаю, я не могу много беседовать с вами. Да и особенных новостей у меня никаких нет.

С искреннею к вам любовью и почтением имею честь быть архим. Савва.

Любезнейшей куме моей Александре Васильевне и всему вашему семейству мой усерднейший поклон, а крестнику Божие благословение».

20-го ч. писал я в Муром теще Пр. Степан. Царевской:

«Приношу вам усерднейшую благодарность за приветствие меня со днем ангела; справедливость требовала, чтоб и я воздал вам тем-же, то есть, таким-же приветствием со днем вашего ангела: но вот какая случилась беда. Вместе с приветствием мне хотелось было

—188—

представить вам в день вашего ангела и подарок; и я был уверен, что к этому времени будет у меня готова книга: но, по невнимательности и небрежности чиновников типографской канцелярии, случилось, к крайней моей неприятности, то, что я целую лишнюю неделю должен был ожидать разрешения на выпуск из типографии моей книги. Такая досада! Но что же делать? – Ведь всегда и во всем нельзя же иметь удачи; надобно подчас и потерпеть. – Но я уверен, что вы не отвергнете и теперь, хотя и позднего, но усерднейшего приветствия с минувшим днем Вашего ангела и с любовью примете от меня препровождаемый при сем дар – первый плод моих ученых трудов. При том, препровождаю к вам самую первую книжку, которую я получил из печати, в соответствие вам за то, что вы некогда вручили мне своего первенца – дщерь… Прошу принять от меня это произведение и беречь его с такою же любовью, с какою принял я от вас ваше порождение и хранил его, пока мог…

Прилагаемые при сем книжки покорнейше прошу раздать, кому следует, по сделанным на них адресам.

Не малых, правду сказать, трудов и значительных издержек стоила мне эта книга: но не малое удовольствие, а, может быть, и пользу надеюсь я принести ею посетителям Патриаршей ризницы и библиотеки. – Ведь это первый еще опыт в этом роде; ничего подобного до сих пор у нас не было. Но я уже и теперь от многих слышу себе похвалу и благодарность. Не малою наградою служит для меня и то, что чрез посредство этой книги, я взойду в близкие сношения с разными знаменитыми особами. Например, по соизволению высокопреосв. митрополита, на сих днях, может быть, завтра же я буду иметь счастье представить несколько экземпляров к высочайшему Двору, для Её Величества Государыни Императрицы и прочих особ, кои в минувшем сентябре удостоили своим посещением нашу ризницу и библиотеку, а один экземпляр будет отправлен в Голландию для Её Величества королевы Анны Павловны. – Так же, должен я представить по экземпляру всем членам св. Синода и г-ну обер-прокурору, некоторым министрам, разным преосвященным епархиальным и ректорам се-

—189—

минарий, одним словом, придется мне разослать в разные места до 300 экземпляров; в одной Москве я успел уже раздать разным властям более ста экземпляров. Третьего дня имел я удовольствие отправить во Владимир, кажется, восемь экземпляров, в том числе его преосвященству, о. ректору, инспектору, о. Иерониму и проч.

При книжке прилагается вам не большое количество денег; не взыщите, на сей раз больше послать не могу; до крайности сам оскудел деньгами при настоящих обстоятельствах. – Барыши от продажи книг ожидаются еще впереди, а теперь одни только издержки: издержки на напечатание книги, издержки на переплет, издержки на рассылку и многое множество издержек. Но со временем авось поправимся и издержки эти вознаградятся с лихвою. Об одном надобно молить Бога: дал бы Господь доброго здоровья и силы для трудов, а труды без награды никогда не останутся.

Желаю и вам от Господа доброго здравия и всякого благополучия. С сыновнею любовью и преданностью остаюсь»…

22-го октября послал я экземпляр своей книги земляку своему и почти сверстнику по семинарии, профессору Киевской духовной академии, Димитрию Васильевичу Поспехову¹⁶⁸⁰ при следующем письме:

«В знак душевного моего к вам уважения имею честь препроводить к вам при сем экземпляр составленной мною и на сих днях напечатанной книги, под заглавием: «Указатель для обозрения Московской Патриаршей ризницы и библиотеки». – Если вам не случалось быть, при проезде чрез Москву, в Патриаршей ризнице и библиотеке: то чрез эту книжку вы можете ознакомиться с теми сокровищами, кои хранятся здесь и кои состоят в моем заведовании. – Не знаю, ведаете ли вы о моей настоящей службе; но уверен, что вы помните и знаете меня.

Ваш покорный слуга N. N.

Р. S. Позвольте при сем обратиться к вам с покорнейшею просьбою. – Перечитывая на днях историю вашей Киевской академии, соч. Макария,¹⁶⁸¹ ныне преосвящ. Вин-

—190—

ницкого, я встретил там, на стр. 224-й, очень любопытное для меня известие. Автор пишет, что в библиотеке Киевской академии есть рукопись, в которой содержится родословие знаменитых в истории лиц, начинающееся родословием патриархов. Для меня было бы очень интересно и нужно иметь под руками родословие святейших патриархов. Поэтому вы крайне обязали бы меня, если бы потрудились поручить кому-ниб. списать для меня это родословие».

26-го ч. писал я в Петербург А.Н. Муравьеву.

«Надеюсь, что ваше превосходительство изволили получить книгу моего произведения. Сожалею, что не мог я лично вручить её вам. При сем имею честь препроводить к вашему превосходительству другой экземпляр той же книги: но вот с каким умыслом. Так как вы находитесь в близких отношениях с графом Дим. Ник. Шереметевым,¹⁶⁸² то я покорнейше просил бы вас принять на себя труд представить этот экземпляр от моего имени его сиятельству. Признаюсь вам откровенно, у меня та мысль здесь, что при вашем посредстве, его сиятельство, может быть, не расположится ли в вознаграждение за мое приношение сделать какое-либо пожертвование в пользу Синодальной нашей церкви и церкви ап. Филиппа, что в Патриаршей ризнице. – Нельзя ли при том и вашему превосходительству употребить свое ходатайство пред его сиятельством, чем весьма много обязали-бы меня».

27-го ч. писал я племяннику своему диакону Ф.С. Виноградову:

«Благодарю вас усердно за приветствие меня со днем ангела. Прошу принять от меня прилагаемую при сем книгу, как знак моей любви и усердия к вам. Познакомившись предварительно из этой книги с теми сокровищами, кои хранятся в моем заведовании, приезжайте сюда проверить на самом деле свои сведения. Вы поставляете препятствием к свиданию со мной дальнее расстояние и многочисленность семейства, и потому желаете, чтоб я приближен был к вам службою. Но, во 1-х, Москва от Иванова вовсе еще не так далеко отстоит,

—191—

чтоб страшиться путешествия в неё, в особенности при тех сношениях, какие существуют между первою и последним; многочисленность семейства, правда, важное препятствие, но также не совсем непреодолимое. А во 2-х, желать перехода моего из Москвы в какую-бы то ни было провинцию значит желать для меня не лучшего, а худшего. Впрочем, и отрекаться от провинции совершенно нельзя: может быть, и доведется служить в каком-ниб. даже отдаленном уголке России. От службы по воле начальства, не надобно отказываться нигде; а самопроизвольно и без особенной нужды переменять место и род службы, по моему мнению, не следует, в особенности-же мне, при настоящих моих обстоятельствах. Мне остается только благодарить Бога за неизреченные Его ко мне милости».

Состоящий при Её Величестве, Государыне Императрице, обер-гофмейстер Василий Дим. Олсуфьев почтил меня письмом от 27-го октября за № 1546, в коем изъяснены следующие, отрадные для меня слова:

«Ваше высокопреподобие!

Я имел счастье представить Её Величеству присланный при письме вашем от 21 сего октября экземпляр составленного вами Указателя Московской Патриаршей ризницы и библиотеки.

Государыня Императрица, приняв оный благосклонно, повелеть соизволила вас благодарить.

Исполняя сим таковую Высочайшую волю, честь имею присовокупить, что следующий Государю Цесаревичу экземпляр мною представлен Его Императорскому Высочеству.

Поручая себя молитвам вашим, имею честь быть с отличным уважением».

А на другой день, 28-го числа, Василий Димитриевич прислал мне особое письмо от своего имени и благодарил меня за экземпляр книги, лично для него присланный.

29-го числа имел я честь получить из Петербурга письмо от почтенного земляка, придворного протоиерея Иоанна Васильевича Рождественского.¹⁶⁸³ Вот что писал он мне от 27-го числа:

—192—

«Поручение ваше, на меня возложенное письмом от 21-госего октября, я исполнил с усердием земляка, душевно вас почитающего. Её Высочество великая княгиня приняла вашу прекрасную книгу и поручила мне выразить пред вами её искреннюю признательность. При мне же она пересматривала многие места и, по описанию, припоминала то, что видела недавно. Спрашивала, знаком ли я с вами, и на ответ мой, что мы земляки, и что в одних стенах учились некогда уму-разуму, – сказала приятное слово обо всей нашей Володимерии.

На подарок мне смотрю как на выражение вашей доброты к человеку, который не имел еще случая заслужить ваше благосклонное внимание. Книгу вашу я прочитал всю тотчас по получении и пожалел, более чем когда-ниб., что доселе не мог видеть вашей ризницы, хотя и много раз уже бывал в Москве. Рассчитывать на будущее судьба давно отучила меня; но и отчаиваться, конечно, было-бы грешно.

Искренно желая Божия благословения на все многополезные труды ваши, имею честь быть».

30-го ч. писал мне от имени государыни великой княгини Александры Иосифовны секретарь Её Высочества, какой-то француз (коего подписи разобрать я не мог): «Ваше Преосвященство (sic!)

Государыня великая княгиня Александра Иосифовна, приняв с удовольствием присланный вами при письме на имя гофмейстера Сабурова от 21-го октября экземпляр составленной вами книги, под заглавием: «Указатель для обозрения Московской Патриаршей ризницы и библиотеки», изволила поручить мне передать вам свою благодарность.

Исполняя таковое поручение государыни великой княгини, имею честь свидетельствовать вам совершенное мое почтение и преданность».

Внизу письма подпись: «Его преосвященству (!) архимандриту Савве».

От 31-го числа писали мне из Петербурга, выражая благодарность за книгу: министр двора граф Адлерберг, протопресвитер Вас. Борис. Бажанов и испр. д. обер-прокурора св. Синода А.И. Карасевский.

—1—

3 февраля 1898 года

Присутствовали, под председательством Ректора Академии архимандрита Лаврентия, инспектор Академии и. д. ординарного профессора архимандрит Арсений и члены Совета Академии, кроме профессоров: В. Ключевского, В. Кипарисова и И. Татарского, не присутствовавших по болезни, И. Корсунского, А. Шостьина и А. Голубцова – по семейным обстоятельствам, и А. Введенского, находящегося в заграничной командировке.

Слушали: I. а) Сданный Его Высокопреосвященством с надписью: «Янв. 29. Объявить» указ на имя Его Высокопреосвященства из Святейшего Синода от 27 января за № 483:

«По указу Его Императорского Величества, Святейший Правительствующий Синод слушали представление Вашего Преосвященства, от 23 декабря 1897 года за № 710, по ходатайству Совета Московской духовной академии об утверждении экстраординарного профессора оной по кафедре гомилетики и истории проповедничества, доктора богословия, Василия Кипарисова и доцента академии по кафедре общей церковной истории, магистра богословия, Анатолия Спасского первого в звании ординарного профессора и второго в звании экстраординарного профессора, со дня избрания их в эти звания академическим Советом, т. е. с 1 декабря 1897 года. Приказали: Экстраординарного профессора Московской духовной академии по кафедре гомилетики и история проповедничества, доктора богословия, Василия Кипарисова и доцента той же академии по кафедре

—2—

общей церковной истории, магистра богословия, Анатолия Спасского, избранных академическим Советом первого в звание ординарного профессора и второго в звание экстраординарного профессора, утвердить, согласно представлению Вашего Преосвященства, в таковых званиях со дня избрания, т. е. с 1 декабря 1897 года, и для внесения настоящего постановления в Комитет о службе чинов гражданского ведомства, передать в Канцелярию Обер-Прокурора выписку, а Ваше Преосвященство уведомить о сем указом».

б) Сданный Его Высокопреосвященством с надписью: «Янв. 29. В совет академии», указ на имя Его Высокопреосвященства из Святейшего Синода от 27 января за № 482:

«По указу Его Императорского Величества, Святейший Правительствующий Синод слушали представление Вашего Преосвященства, от 23 декабря 1897 года за № 709, по ходатайству Совета Московской духовной академии об удостоении ординарного профессора оной по кафедре древней гражданской истории Николая Каптерева, выслужившего 25 лет в должности штатного преподавателя академии, звания заслуженного профессора. Приказали: Ординарного профессора Московской духовной академии по кафедре древней гражданской истории Николая Каптерева, выслужившего в должности штатного преподавателя академии 25 лет, удостоить, согласно представлению Вашего Преосвященства, звания заслуженного профессора; о чём и уведомить Ваше Преосвященство указом».

Определили: 1) Содержание указов Святейшего Синода объявить профессорам Каптереву, Кипарисову и Спасскому и внести об утверждении их в новых званиях в послужные их списки. 2) Об утверждении экстраординарного профессора Василия Кипарисова в звании ординарного профессора и доцента Анатолия Спасского в звании экстраординарного профессора сообщить (и сообщено) Правлению Академии для зависящих распоряжений.

II. а) Сданный Его Высокопреосвященством с надписью: «Янв. 24. Поступить, согласно уставу», указ на имя Его Высокопреосвященства из Святейшего Синода от 21 января за № 326:

—3—

«По указу Его Императорского Величества, Святейший Правительствующий Синод слушали представление Вашего Преосвященства, от 18 декабря 1897 г. за № 697, по ходатайству Совета Московской духовной академии об утверждении экстраординарного профессора С.-Петербургской духовной академии, магистра богословия, Николая Глубоковского в степени доктора богословия за представленное им на соискание сей степени сочинение под заглавием: «Благовестие Св. Апостола Павла по его происхождению и существу». Приказали: Экстраординарного профессора С.-Петербургской духовной академии, магистра богословия, Николая Глубоковского, удостоенного Советом Московской духовной академии степени доктора богословия за вышеназванное сочинение, утвердить, согласно представлению Вашего Преосвященства и отзыву Преосвященного Финляндского, в таковой степени; о чём и уведомить Ваше Преосвященство указом».

б) Сданный Его Высокопреосвященством с надписью: «Янв. 24. В совет академии», указ на имя Его Высокопреосвященства из Святейшего Синода от 20 января за № 324:

«По указу Его Императорского Величества, Святейший Правительствующий Синод слушали представление Вашего Преосвященства, от 16 апреля 1897 г. за № 199, по ходатайству Совета Московской духовной академии об утверждении законоучителя Московского училища ордена Св. Екатерины, кандидата богословия, священника Иоанна Арсеньева в степени магистра богословия за представленное им на соискание сей степени сочинение под заглавием: «Ультрамонтанское движение в XIX столетии до Ватиканского собора (1869–1870) включительно». Харьков, 1895 года. Приказали: Законоучителя Московского училища ордена Св. Екатерины, кандидата богословия, священника Иоанна Арсеньева, удостоенного Советом Московской духовной академии степени магистра богословия за вышеназванное сочинение, утвердить, согласно представлению Вашего Преосвященства и отзыву Преосвященного Сильвестра, в таковой степени; о чём и уведомить Ваше Преосвященство указом».

в) Сданный Его Высокопреосвященством с над-

—4—

лисью: «Янв. 28. В совет академии», указ на имя Его Высокопреосвященства из Святейшего Синода от 27 января за № 479:

«По указу Его Императорского Величества, Святейший Правительствующий Синод слушали представление Вашего Преосвященства, от 18 декабря 1897 года за № 699, по ходатайству Совета Московской духовной академии об утверждении преподавателя Саратовской духовной семинарии, кандидата богословия, Александра Прозоровского в степени магистра богословия за представленное им на соискание сей степени сочинение под заглавием: «Сильвестр Медведев. Его жизнь и деятельность. Опыт церковно-исторического исследования». Москва, 1896 года. Приказали: Преподавателя Саратовской духовной семинарии, кандидата богословия, Александра Прозоровского, удостоенного Советом Московской духовной академии степени магистра богословия, утвердить, согласно представлению Вашего Преосвященства и отзыву Преосвященного Тверского, в таковой степени; о чём, для зависящих распоряжений, послать Вашему Преосвященству указ».

г) Сданный Его Высокопреосвященством с надписью: «Янв. 28. К должному распоряжению», указ на имя Его Высокопреосвященства из Святейшего Синода от 27 января за № 480:

«По указу Его Императорского Величества, Святейший Правительствующий Синод слушали представление Вашего Преосвященства, от 18 декабря 1897 г. за № 698, по ходатайству Совета Московской духовной академии об утверждении преподавателя Вологодской духовной семинарии, кандидата богословия, Ивана Тюрнина в степени магистра богословия за представленное им на соискание сей степени сочинение под заглавием: «Книга пророка Софонии. Историко-экзегетическое исследование», Сергиев посад, 1897 г. Приказали: Преподавателя Вологодской духовной семинарии, кандидата богословия, Ивана Тюрнина, удостоенного Советом Московской духовной академии степени магистра богословия за вышеназванное сочинение, утвердить, согласно представлению Вашего Преосвященства и отзыву присутствующего в Святейшем Синоде Преосвященного Гурия, в таковой степени, о чём, для

—5—

зависящих распоряжений, послать Вашему Преосвященству указ».

Определили: 1) Изготовив для экстраординарного профессора С.-Петербургской Духовной Академии Николая Глубоковского докторский, а для священника Иоанна Арсеньева и преподавателей духовных семинарий Александра Прозоровского и Ивана Тюрнина – магистерские дипломы, – препроводить их по принадлежности. 2) Об утверждении означенных лиц в ученых степенях уведомить Советы С.-Петербургской Духовной Академии и Московского училища ордена Св. Екатерины и Правления Саратовской и Вологодской духовных семинарий.

III. Резолюции Его Высокопреосвященства, последовавшие на журналах Совета Академии:

а) за 1 декабря 1897 года: «Дек. 31. Статьи IV, VI, XI смотрены. – Утверждаются – профессор Григорий Воскресенский членом правления, а кандидат богословия Борис Забавин в должности помощника секретаря совета и правления академии. Согласен с постановлениями в статьях VIII и XX. Все прочее обращается к исполнению, а где нужно мое содействие, там оно обещается».

б) за 19 декабря 1897 года: «Дек. 30. Определения о назначении премий утверждаются; прочее смотрено».

Справка: 1) В статье XXI журнала за 1 декабря представлено было на утверждение Его Высокопреосвященства определение Совета Академии о перемещении, с 16 августа будущего 1898 года, исправляющего должность доцента по кафедре еврейского языка и библейской археологии Павла Тихомирова на кафедру истории философии, оставшуюся вакантною за выходом в отставку заслуженного профессора академии Петра Казанского, и о поручении временного (с 1-го числа декабря месяца 1897 года и до окончания текущего учебного года) исполнения преподавательских обязанностей по означенной вакантной кафедре истории философии тому же профессору Казанскому, с производством ему, согласно § 60 академического устава, вознаграждения из оклада 900 рублей в год. 2) В ст. VIII журнала за 19 декабря Совет Академии ходатайствовал пред Его Высокопреосвященством о разрешении выдать премии за лучшие канди-

—6—

датские сочинения и лучшие успехи в сочинении проповедей следующим окончившим в 1897 году курс воспитанникам Академии: Александру Покровскому (премию Митрополита Литовского Иосифа в 165 р.), Евгению Воронцову (протоиерея А. И. Невоструева в 158 р.), Николаю Николину (прот. А.М. Иванцова-Платонова в 207 р. 50 к.), Леониду Колтыпину (прот. С. К. Смирнова в 95 р.), Борису Забавину (Преосвященнейшего Димитрия, Епископа Тверского и Кашинского, в 76 р.) и Николаю Преображенскому (прот. И. Орлова в 32 р. – за проповеди). 3) Резолюции Его Высокопреосвященства тем лицам, коих они касаются, и Правлению Академии, – для зависящих распоряжений, – сообщены.

Определили: 1) Принять к сведению. 2) Об утверждении ординарного профессора Григория Воскресенского в должности члена академического Правления, кандидата богословия Бориса Забавина в должности помощника секретаря Совета и Правления Академии и перемещении исправляющего должность доцента Павла Тихомирова, с начала будущего учебного года, на кафедру истории философии внести в формулярные о службе их списки.

IV. Отношение Канцелярии Обер-Прокурора Святейшего Синода от 19 января за № 302:

«По утвержденному Г. Синодальным Обер-Прокурором 15 января 1898 года докладу Учебного Комитета при Святейшем Синоде, кандидат Московской духовной академии Александр Павлов определен на должность преподавателя гомилетики с соединенными с нею предметами в Владимирскую духовную семинарию.

Канцелярия Обер-Прокурора Святейшего Синода долгом поставляет сообщить о сем Совету Академии для сведения и зависящего распоряжения, присовокупляя, что об ассигновании следующих упомянутому лицу, по положению, денег ныне же сообщено Хозяйственному Управлению при Святейшем Синоде».

Справка: По распоряжению о. Ректора кандидату Павлову дано знать о состоявшемся назначении его на духовно-учебную службу.

Определили: Принять к сведению.

V. Ведомость о. Ректора Академии архимандрита Лаврен-

—7—

тия о пропущенных наставниками Академии лекциях в декабре месяце минувшего 1897 года, из которой видно, что экстраординарный профессор А. Шостьин, доцент и лектор английского языка Анатолий Спасский, доцент Иван Андреев и и. д. доцента и лектор французского языка Павел Соколов – опустили по 3 лекции; ординарный профессор Николай Каптерев, ординарный профессор Митрофан Муретов, экстраординарный профессор Александр Голубцов, доцент Василий Мышцын и исправляющий должность доцента Сергей Смирнов – по 2 лекции; инспектор Академии и. д. ординарного профессора архимандрит Арсений, ординарный профессор Николай Заозерский и экстраординарный профессор Василий Соколов – по 1 лекции, – по болезни.

Определили: Ведомость напечатать вместе с журналами Совета.

VI. Предложение о. Ректора Академии Архимандрита Лаврентия:

«На основании п. 7-го утвержденных Святейшим Синодом «Правил о присуждении премий из процентов с капитала, пожертвованного покойным Митрополитом Московским Макарием» две премии (при учреждении – по 100 р., ныне же – по 97 р.) за лучшие семестровые сочинения студентов Московской Духовной Академии, написанные ими в течении первых трех курсов, назначаются по переходе студентов на IV курс в одно из заседаний сентябрьской трети и обыкновенно, согласно их желанию, выдаются им тотчас же по утверждении постановления Совета о присуждении премий. – Принимая во внимание, с одной стороны, что лучшие студенты, получающие означенные премии, во время пребывания в Академии всегда бывают обеспечены или казенным содержанием или полными частными стипендиями и поэтому в средствах не нуждаются, употребляя, большею частью, полученные ими столь значительные суммы на расходы непроизводительные; с другой, – что таковую нужду в средствах содержания они испытывают чаще всего по окончании курса, до определения на службу, – считаю долгом предложить Совету Академии войти установленным порядком с ходатайством об изменении редакции пункта 7-го «Правил о присуждении премий из

—8—

процентов с капитала, пожертвованного покойным Митрополитом Московским Макарием» в том смысле, чтобы премии за лучшие семестровые сочинения студентов Московской Духовной Академии, написанные ими в течении первых трех курсов, назначались и выдавались им не по переходе на IV курс, а по окончании курса, вместе с премиями за лучшие кандидатские сочинения».

Справка: 1) Духовного завещания покойного Высокопреосвященного Митрополита Московского Макария, утвержденного С.-Петербургским Окружным Судом 2 ноября 1882 года, статья V-я: «Сто двадцать пять тысяч рублей назначаю на духовно-учебные заведения, в частности: 1)… 3) На четыре духовные православные академии 90000 руб.; а именно: на Киевскую, где я окончил свое образование, 25000 руб.; на С.-Петербургскую, где я много лет был преподавателем и начальником, 25000 руб.; на Московскую 20000 руб. и на Казанскую 20000 руб. На проценты со всех этих денег, которые должны быть положены в банк навсегда, прошу учредить при каждой из четырех названных академий премии моего имени за лучшие сочинения наставникам и воспитанникам тех академий, для чего должны быть составлены определенные правила». 2) В 1883 году Советом Московской Духовной Академии представлен был на утверждение Святейшего Синода проект правил присуждения премий имени Митрополита Московского Макария, составленный, по поручению Совета, профессорами Академии Виктором Кудрявцевым, Василием Потаповым и Петром Казанским. – Указом Святейшего Синода от 21 февраля 1881 года за № 622 означенные правила, с некоторыми изменениями против представленного проекта, были утверждены. 3) В 1884 году, по введении в действие нового академического устава, Советом Академии поручено было профессорам Виктору Кудрявцеву и Петру Казанскому пересмотреть утвержденные Святейшим Синодом правила с целью применения их к требованиям нового устава и объяснительной к оному записки. Вновь составленный ими проект правил, также с некоторыми изменениями, утвержден указом Святейшего Синода от 21 января 1885 года за № 251 и действует доселе.

—9—

Определили: 1) Соглашаясь с предложением о. Ректора Академии, просить ходатайства Его Высокопреосвященства пред Святейшим Синодом о разрешении изменить редакцию 7-го пункта «Правил о присуждении премий из процентов с капитала, пожертвованного покойным Митрополитом Московским Макарием», утвержденных указом Святейшего Синода от 21 января 1885 года за № 251, следующим образом: «Третья и четвертая премии назначаются по окончании студентами академического курса в одно из заседаний сентябрьской трети тем из них, которыми поданы были все семестровые сочинения, назначенные им в течении трех первых курсов, и из них более половины означено баллом 5 и нет ни одного, имеющего балл менее 4». 2) Копию действующих ныне правил приложить к журналу настоящего собрания Совета.

VII. Отзыв заслуженного ординарного профессора Академии Николая Каптерева о кандидатском сочинении действительного студента Академии Николая Вознесенского на тему: «Происхождение и первоначальная история беспоповщины»:

«Довольно обширное сочинение (690 страниц) студента Н. Вознесенского под приведенным выше заглавием: «Происхождение и первоначальная история беспоповщины», представленное им для получения ученой степени кандидата богословия, состоит из введения и двух частей.

Во введении автор оценивает важное значение вопроса о происхождении и начальной истории беспоповщинского раскола, при чем находит, что этот вопрос решался доселе в нашей литературе неудовлетворительно, почему и требует пересмотра, особенно в виду нового впервые затронутого с данною целью нашим автором материала литургического характера.

В первой части своего сочинения автор исследует первоначальную историю возникновения беспоповщины и, прежде всего, отвечает на вопрос: откуда и с кого начинается история беспоповщины? Здесь автор очень подробно и обстоятельно разбирает известия раскольнических писателей (за которыми часто следуют и православные писатели) о первых будто бы насадителях беспоповства

—10—

в лице епископа Павла Коломенского, протопопа Аввакума, Досифея и других перво-расколоучителей, и находит эти раскольнические известия или решительно неверными или очень неточными: «не этими лицами, говорит автор, создана беспоповщина в её образовавшейся к XVIII веку форме; такого строя они не проповедовали и не знали» (стр. 105). Затем автор переходит к решению вопроса: кем же именно, когда и где была основана беспоповщина , и указывает её основателей и первоначальных деятелей в Стародубье, Нижегородском крае, Пермском, в Сибири и особенно в Поморье, на котором, как главном центре и опоре всей последующей беспоповщины, и останавливает свое преимущественное внимание.

При разработке этой – исторической части своего сочинения, автор тщательно собрал и изучил печатный и отчасти рукописный доступный ему материал, умело воспользовался трудами своих предшественников и достаточно показал свою способность научно разбираться в довольно обширном историческом материале.

Но главное значение в работе нашего автора имеет вторая часть, которая заслуживает и нашего особого внимания, так как здесь автор старается указать истинные причины, сделавшие возможным появление среди раскола беспоповщины и в числе этих причин указывает и такие, какие доселе никем из ученых не указывались.

Автор признает решительную несостоятельность принимаемого в науке нашего расколоведения объяснения причин появления в расколе беспоповщины. Следуя заявлениям самих раскольников, что главною и, пожалуй, единственною причиною появления в их среде беспоповства было оскудение священства дониконовского ставления, и наши ученые видят обыкновенно в беспоповщине факт более или менее случайный, – оскудело священство дониконовского ставления, а новопоставленных священников признавать не хотели; вот и появилось естественно, само собою, беспоповство. По поводу этих объяснений автор совершенно справедливо замечает, что указанному факту (оскудению священства дониконовского ставления) нельзя усвоят такого исключительного, решающего значения, какое ему придают раскольники и следующие за ними

—11—

православные писатели, что одним этим фактом объяснить данное явление нельзя, уже хотя бы по тому одному, что беспоповство значительно распространилось еще в то время, когда дониконовское священство не только не оскудело, но, пожалуй, и преобладало над священством нового ставления. Самое возникновение беспоповщины, при существующем объяснении её происхождения, является загадочным, непонятным, необъяснимым. «Скачек здесь, говорит автор, был бы так велик, отступление от привычной (церковной) практики настолько ощутительно и важно; новшество, привносимое им, столь явно и существенно, что раскольник необходимо должен был остановиться пред ним и призадуматься глубоко, прежде чем на него решиться. Старообрядец уже переставал бы быть старообрядцем: сумма новообрядства в обиходе его превышала бы, может быть, ту, какая отшатнула его от никонианства. Отпадение его было бы еще значительнее, противление истине еще сильнее, грех еще больше… Беспоповщина представлялась бы новой обособленной сектой, отпавшей от общей массы раскола, с отвержением его основного принципа (сохранение вековой старины), и как ненормальное, болезненное явление в расколе, в возникновении своем соединялось бы с муками, внутренней борьбой, и момент её появления необходимо более или менее ярко и резко был бы отмечен историей. А между тем ничего подобного история нам не сохранила. Беспоповщина появилась просто, естественно и в борьбу с другими группами раскола, на первых порах, не вступала.

…И появилась она в самый разгар борьбы с новолюбством, в момент первого, самого крепкого стояния за старый строй, старую веру, – появилась мирно и не по внешней безусловной необходимости. Ясно, что дело обстоит здесь несколько иначе»… (стр. 364–365).

Автор ищет действительных причин появления в расколе беспоповства и находит их: 1) в эсхатологических воззрениях первоначального раскола, которые он приводит в прямую, непосредственную связь с появлением беспоповщины; 2) в практических условиях предшествовавшей церковной жизни.

Если всеобщие раскольничьи ожидания близкой кончины

—12—

мира привели многих из них к верованию о наступлении царства антихриста, к учению, что антихрист уже царствует на земле духовно, почему теперь нет и нигде не может быть истинного священства, таинств, – что прямо и вело к беспоповщине; то практические условия предшествующей церковной жизни, особенно на некоторых окраинах тогдашней Руси, много облегчили переход части раскольников в беспоповство, делали для неё этот переход почти незаметным. «Старорусские общины церковные, говорит автор, становившиеся в данный момент общинами беспоповщины, условиями раннейшей исконной жизни своей были подготовлены к её (беспоповщинской) практике, и потому легко и без особых тревог и недоумений должны были принять её. В своих общих, основных чертах практика эта существовала у них и до их уклонения в раскол… (стр. 366). Практическая беспоповщина у нас на Руси, заявляет автор, должна была существовать с незапамятных времен, чуть не с самого начала христианства на Руси, – именно с той поры, когда выступают здесь простые иноки, подобные Кукше, и наряду с духовенством являются распространителями Церкви и представителями её среди язычников»… (369 стр.).

Следуя за другими исследователями, автор указывает далее на зависимость происхождения беспоповщины от известных топографических и бытовых условий области её распространения, именно: касаясь Поморья, указывает на громадные расстояния этой области, на её малую заселенность, на крайнюю недостаточность в ней храмов, так что, в половине XVII века, в Олонецком, например, уезде на один приход средним числом приходилось 672 версты, – по 168 верст в каждую сторону, – а это естественно приучало жителей таких окраин в своих религиозных нуждах обходиться без священников и храмов с их богослужениями, приучало храмы заменять часовнями или простыми кельями, храмовую службу – часовенною или келейною, священника – захожим старцем-иноком, а то и просто грамотным благочестивым мирянином.

На встречу таким веками сложившимся потребностям

—13—

и привычкам, в церковной жизни древней Руси шло другое течение, приводившее в конце к тем же результатам: течение в области самого нашего церковного устава. Рядом с привычным нам строем общественного богослужения во храме, заявляет автор, «хоть и скромно, в тени, стоит другой строй, характеризуемый совсем иными чертами. Основною, отличительною особенностью этого последнего строя служит приспособленность к отправлению его в самой заурядной, обычно-житейской обстановке, средствами домашнего обихода, обыкновенными лицами – простецами, иноками и мирянами, т. е. другими словами: именно то, что представляет основное отличие в литургическом отношении и секты беспоповщины» (стр. 388). Это был так называемый келейный устав, из которого потом выработался устав скитский, т. е. устав службы домашней, в котором отправления разных церковных служб (исключая всенощного бдения и литургии) было приспособлено к отправлению их одним лицом в его келье, хотя бы это лицо и не имело священного сана, а было простым иноком. Изложив историю возникновения и развития келейного правила на востоке, автор замечает: «келейное правило в жизни древне-русского подвижника было делом наибольшей первостепенной важности. Кажется, в тогдашней церковной литературе нет ни одного предмета, о котором бы говорилось с таким вниманием, подробностью, обстоятельностью, как именно об этом предмете. Мы не только находим его во всех Уставах, Псалтирях, Часословах, Канониках, разных Старчествах, Сборниках и т. под., – мы видим его здесь в нескольких видах: видим правило умеренное, среднее, великое»… (стр. 405).

Келейное правило, перешедшее на Русь из Греции, с течением времени окончательно превратилось в скитский устав, который получил у нас самое широкое распространение и приложение, и по которому все церковные службы, исключая литургии, совершались в кельях лицами, не имевшими иерархической степени, и даже простыми мирянами. Автор очень подробно указывает состав келейного правила и скитского устава, подробно исследует его привнесение в наши различные церковно-богослужеб-

—14—

ные книги: Следованные Псалтири, Уставы церковные, Часословы, Часовники, Каноники, Сборники, и в этих уставах видит ту почву, на которой, при известных условиях, легко могла вырасти беспоповщина . «Без попов, говорит автор, совершали тогда службы многие монахи, особенно старчествующие и отшельники; без попов они (церковные службы) совершались даже в целых общинах; даже поселяне дальних окраин московской Руси привыкли и слышать, и, вероятно, отправлять такую службу простеца-инока или бельца боголюбивого»… (стр. 521), в виду чего возможность появления беспоповщины на окраинах московской Руси, при совокупности других условий, становится понятною.

«Итак, заключает свое исследование автор, произведенный нами литургический очерк, краткий обзор практики церковной со стороны того, насколько входило в круг её действование лиц простых, неосвященных, думается, в достаточной мере показал, насколько благоприятны были условия предшествующей жизни Церкви русской для установления в данной, отпавшей от неё общине строя беспоповщинского. При свете этих, едва только затронутых исторических данных, приобретает новую и еще более определенную силу то наше основное воззрение, что беспоповщина в истории русской – факт не случайный, не только в своем устойчивом существовании и развитии, но и в самом начальном своем моменте – возникновении… Келья инока, божница бельца боголюбивого создали молельню раскольника, часовню Выга; келейное правило их дало сюда известный богослужебный устав в широком смысле этого слова; малочисленность иерейства, при множестве способных простецов-иноков, обратили этот устав в обдержный; антихрист явился последней гарантией того, что все это теперь так и должно быть, обдержное сделалось нормальным»…

Представленное нами содержание второй части сочинения автора с убедительностью показывает, как много, усиленно и умело трудился автор, решая непонятный, загадочный вопрос о том, каким образом в среде раскола могла возникнуть и прочно укрепиться беспоповщина . Наш автор первый в нашей ученой литературе подходит к

—15—

решению данного вопроса с новой стороны, доселе никем не указанной и никем не затронутой. Новый путь, которым пришлось идти автору, потребовал от него строго самостоятельной обширной работы в области литургического материала и, нужно признать, выполнен им вполне удовлетворительно. Исследования автора, делающие понятным факт появления и дальнейшего существования беспоповщины среди раскола, несомненно, обратят на себя внимание ученых расколоведов, и наука расколоведения будет обязана нашему автору посильным, новым разъяснением одного из темных и доселе непонятных в ней вопросов.

Автор за свое сочинение, безусловно, заслуживает степени кандидата богословия».

Справка: 1) Николай Вознесенский окончил курс в Московской Духовной Академии в минувшем учебном году со званием действительного студента и правом на получение степени кандидата богословия по представлении сочинения, заслуживающего сей степени. 2) В среднем выводе за все четыре года академического курса Вознесенский имеет балл выше 4½. 3) По § 81 лит. б. п. 10 устава духовных академий «присуждение степени кандидата» значится в числе дел Совета Академии, представляемых на утверждение Епархиального Преосвященного.

Определили: Ходатайствовать пред Его Высокопреосвященством об утверждении действительного студента Академии Николая Вознесенского в степени кандидата богословия с предоставлением ему права при искании степени магистра богословия не держать нового устного испытания.

VIII. Прошение помощника инспектора Самарской духовной семинарии Николая Виноградского: «Покорнейше прошу Совет Московской Духовной Академии разрешить мне напечатать прилагаемое при сем сочинение: «Церковный Собор в Москве 1682 г.» в качестве магистерской диссертации».

Справка: § 81 лит. а п. 6 устава духовных академий.

Определили: Диссертацию помощника инспектора Самарской духовной семинарии Николая Виноградского пере-

—16—

дать для рассмотрения исправляющему должность доцента Академии по кафедре истории и обличения русского раскола Илье Громогласову.

IX. Заявление о. Ректора Академии архимандрита Лаврентия о том, что вторым рецензентом вышеозначенного сочинения он назначает члена Совета – заслуженного ординарного профессора по кафедре русской гражданской истории Василия Ключевского.

Справка: Согласно руководственным правилам для рассмотрения сочинений, представляемых на соискание ученых богословских степеней, препровожденных при указе Святейшего Синода от 23 февраля 1889 года, «каждое сочинение на ученую степень сначала должно быть прочитано, с надлежащей оценкой, наставником, по предмету которого писано сочинение, затем одним из членов совета по назначению ректора академии».

Определили: Принять к сведению.

X. Отношения:

а) Совета Казанской духовной академии от 17 декабря 1897 года за № 2238: «Согласно отношению от 10 сего декабря за № 648 Совет Казанской Академии имеет честь препроводить при сем в Совет Московской Академии книгу под заглавием: «Чиновник Архангелогородского кафедрального собора» для научных занятий профессора Голубцова, сроком на шесть месяцев».

б) Правления Нижегородской духовной семинарии от 24 декабря за № 784: «Вследствие отношения от 10-го сего декабря за № 651 и согласно журнальному определению своему от 19 декабря за № 102, утвержденному Его Преосвященством, Правление Нижегородской духовной семинарии имеет честь представить при сем в Совет Московской духовной академии принадлежащую семинарской библиотеке рукопись за № 3604: «Записки о прибытии и первых двух годах пребывания Афанасия Архиепископа Холмогорского в Холмогорах», сроком на шесть месяцев».

Справка: Присланные книги и рукопись переданы для научных занятий экстраординарному профессору Академии по кафедре церковной археологии и литургики Александру Голубцову.

—17—

Определили: Принять к сведению.

XI. Отношение Совета Киевской Духовной Академии от 12 января за № 28:

«Совет Киевской Духовной Академии покорнейше просит Совет Московской Духовной Академии выслать на двухнедельный срок, для научных занятий профессора Киевской Академии В. Малинина, принадлежащую библиотеке Московской Академии рукопись XVI в. в 4-ю долю листа, 307 лл., содержащую сочинения еп. Ипполита (его слово о Христе и антихристе и толкование на кн. пророка Даниила)».

Справка: Означенная в отношении рукопись препровождена в Совет Казанской Духовной Академии и еще не возвращена.

Определили: По возвращении рукописи Советом Казанской Духовной Академии выслать оную в Совет Киевской Духовной Академии на двухнедельный срок.

XII. а) Отношение на имя о. Ректора Академии Высокопреосвященнейшего Сергия, Архиепископа Владимирского и Суздальского: «Возвращая при сем Patrologiae graecae cursus completus, t. 116, приношу Вам глубочайшую благодарность за присылку его мне».

б) Отношение Совета Киевской Духовной Академии от 22 декабря за № 1153: «Совет Киевской Духовной Академии имеет честь возвратить при сем в Совет Московской Духовной Академии присланную при отношении от 18 минувшего ноября за № 590 для научных занятий профессора Киевской Академии Н. Петрова рукопись под заглавием: «Tractatus theologiae controversae», Стефана Яворского (№ 278), – прося о получении её уведомить».

в) Отношение Комиссии печатания Государственных Грамот и Договоров при Московском Главном Архиве Министерства Иностранных Дел от 15 января за № 29: «Комиссия, возвращая одновременно с сим особой посылкой за № 30 две рукописи академической библиотеки, препровожденные при отношении от 11 декабря минувшего года за № 653-м, приносит глубокую благодарность за доставление их и покорнейше просит о получении их почтить уведомлением».

Определили: Книги и рукописи сдать (и сданы) в

—18—

фундаментальную академическую библиотеку и уведомить о получении их.

XIII. Записки ординарных профессоров Григория Воскресенского и Николая Заозерского, экстраординарных профессоров Сергея Глаголева и Анатолия Спасского, доцентов Ивана Попова и Ивана Андреева, исправляющих должность доцентов Ильи Громогласова и Николая Городенского о выписке книг, которые они считают нужным приобрести для академической библиотеки.

Определили: Поручить библиотекарю Академии Николаю Колосову выписать для академической библиотеки, по справке с её наличностью, означенные в записках книги и о последующем представить Правлению Академии.

XIV. а) Доклад секретаря Совета Николая Всехсвятского: «Честь имею доложить Совету Академии, что в настоящее время в распоряжении Совета имеются следующие премии: а) две премии (от 1896 и 1897 гг.) из процентов с капитала покойного Высокопреосвященного Митрополита Московского Макария, в 462 р. 50 коп. и 485 р., – за лучшие печатные труды наставников Московской Духовной Академии; б) одна премия (от 1897 года) в 291 рубль, из процентов с того же капитала, – за лучшие магистерские сочинения воспитанников Академии и в) три премии (от 1895, 1896 и 1897 гг.), по 201 р. каждая, из процентов с капитала покойного Преосвященного Епископа Курского Михаила, – за лучшие печатные труды наставников и воспитанников Академии по Священному Писанию».

б) Представление заслуженного ординарного профессора Академии Василия Ключевского:

«В виду научных достоинств сочинения профессора В.Ф. Кипарисова: «О церковной дисциплине», указанных в отзывах об оном официальных рецензентов проф. Н.А. Заозерского и доцента А.А. Спасского и признанных как Советом Академии, так и Святейшим Правительствующим Синодом, честь имею предложить вниманию Совета Академии вышеозначенное исследование, как труд, по моему мнению, вполне заслуживающий премии Высокопреосвященного Митрополита Макария».

в) Представление ординарного профессора Николая Заозерского:

«В изданном в истекшем году ученом иссле-

—19—

довании проф. В.А. Соколова под заглавием: «Иерархия Англиканской епископальной церкви», Сергиев посад, 1897 г., обращают на себя внимание две стороны, редко соединяющиеся в одном ученом исследовании; это: обширная и глубокая эрудиция по данному предмету и высокий церковный интерес современности. Первою стороною своею труд успел доставить автору почетную известность не только в России, но и за границей; своею второю стороною труд проф. Соколова должен быть поставлен прямо в качестве примера достоподражательного в том отношении, что свои богатые природные дарования и свои продолжительно-усердные труды он посвятил на уяснение не какого-либо отвлеченного предмета, имеющего узко-специальный научный интерес, но на примерно-основательное разрешение сложного и трудного вопроса современной церковной жизни, представляющего живой глубокий интерес для всего православия. Эта сторона книги проф. Соколова представляет кроме научной ценности и нравственную.

В виду столь выдающихся достоинств ученого труда проф. Соколова имею честь представить оный Совету Академии для присуждения автору полной премии Высокопреосвященного Митрополита Макария».

г) Представление ординарного профессора Григория Воскресенского:

«Имею честь представить вниманию Совета Академии сочинение проф. И.Н. Корсунского: «Перевод LXX. Его значение в истории греческого языка и словесности. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1898», и в виду высоких научных достоинств этого сочинения, подробно изложенных мною в отзыве о нём, уже известном Совету по случаю соискания автором оного степени доктора богословия, предложить его к удостоению двойной премии Преосвященного Михаила, которой оно вполне заслуживает».

д) Представление доцента Академии Василия Мышцына: «Самым выдающимся по своим научным достоинствам трудом по Новому Завету, вышедшим из Московской Духовной Академии за минувший год, по справедливости должно признать труд проф. Муретова: «Церковно-

—20—

практическое и научно-богословское значение славянского перевода Нового Завета в труде Святителя Алексия, Митрополита Киево-Московского и Всероссийского». До сих пор мы имели немало ученых работ, касающихся славянских рукописей по Новому Завету. Все эти труды преимущественно анализировали славянские рукописи со стороны историко-филологической и палеографической. Они исследовали типические свойства рукописей, сводили их к нескольким главным редакциям, выясняли происхождение их и их филологические особенности. Но вопрос, что есть правильного и неправильного в этих рукописях с точки зрения критико-экзегетической, и как вывод из него, чем могли бы и мы воспользоваться из древних рукописей при пересмотре современного издания славянского перевода Нового Завета, – эти вопросы не входили в задачу упомянутых трудов. Этот вопрос, взятый в применении к частному случаю, именно к рукописи Алексия Митрополита, послужил специальным предметом вышеназванной работы проф. Муретова.

Нам нет нужды разъяснять, насколько важно и плодотворно для изучения Нового Завета критико-экзегетическое исследование славянских рукописей Нового Завета. Не говоря уже о том, что оно служит самым необходимым дополнением к чисто-историческому освещению древних славянских рукописей, всякий, мало-мальски знакомый с вариантами славянского перевода Нового Завета, знает, что в некоторых случаях чтение древних рукописей, как более близкое к букве или смыслу подлинника, имеет очевидное преимущество пред принятым в настоящее время славянским изданием.

Но насколько плодотворен критико-экзегетический анализ древних рукописей, настолько он и затруднителен. Для него необходима громадная подготовка в области текстуальной критики и экзегеса, которые составляют постоянное основание для него. Лишь долговременные занятия в этой области и чрез них приобретенная ученая опытность профессора сделали то, что труд его как по своим задачам, так и по своим научным качествам является образцом для подражания. Изучающий Священное Писание может только радоваться, если по

—21—

следам проф. Муретова пойдут другие, хотя и менее подготовленные ученые.

В виду научной плодотворности труда проф. Муретова мы предложили бы Совету Академии удостоить автора премии Преосвященного Михаила, епископа Курского».

Справка: 1) Правил о присуждении премий Митрополита Московского Макария, утвержденных Святейшим Синодом, – а) п.п. 1–6: «Проценты разделяются на четыре премии, первая в 500 руб., за лучшие печатные труды наставников Московской Духовной Академии, вторая в 300 рублей, за лучшие магистерские сочинения воспитанников Московской Духовной Академии, третья и четвертая по 100 руб. за лучшие сочинения студентов Московской Духовной Академии, написанные ими в течение первых трех курсов. Первой премии удостаиваются сочинения, составляющие значительное приобретение или для науки вообще, или, по крайней мере, для русской научной литературы, которые могут быть или оригинальными исследованиями, или переводами, если только для перевода избраны сочинения важные для науки и не малые по объему, преимущественно сочинения, написанные на древних языках. В случае, если в каком-нибудь году не окажется сочинения, вполне удовлетворяющего указанным в предыдущем § условиям, премия в 500 р. может быть разделена на две по 250 руб., которые выдаются также за печатные труды, имеющие значительное научное достоинство, но менее капитальные. Второй премии (в 300 руб.) удостаиваются лучшие из сочинений, написанных на степень магистра, если эта степень получена в Московской Духовной Академии, и если автор сочинения окончил курс в сей же Академии. Воспитанники Академии, получившие за свое кандидатское сочинение премию Преосвященного Митрополита Литовского Иосифа (в 165 р.) или премию протоиерея Невоструева (в 200 руб.), уже не имеют права на получение премии Преосвященного Митрополита Макария за свое магистерское сочинение, если оно составляет только переделку кандидатского. Сочинения, написанные на степень магистра, хотя бы авторы их состояли в числе наставников Московской Духовной Академии, не могут быть представляемы на первую премию, ни пол-

—22—

ную, ни половинную, а только на вторую; а сочинения, написанные ими на степень доктора, могут». б) п.п. 10–11: «Ежегодно в январском заседании Совета каждый член Совета может предложить, какое из сочинений, напечатанных наставниками Московской Духовной Академии в прошедшем году, он считает заслуживающим премии, причем он должен представить письменное указание главнейших достоинств сочинения. В том же заседании решается вопрос, какие из сочинений, за которые в прошедшем году авторы их удостоены в Московской Духовной Академии степени магистра, могут быть, сообразно с изложенными в 4 и 5 §§ условиями, допущены к соисканию премии», в) п.п. 13–15: «Чрез два месяца после январского заседания Совета, в мартовском заседании происходит обсуждение достоинства представленных на премию сочинений и присуждение самых премий. Если в распоряжении Совета есть сумма для того, чтобы назначить кроме полной премии половинную, то Совет может в том же заседании назначить за сочинение второе по достоинству половинную премию. В том же заседании Совета решается вопрос, какое из сочинений, написанных на степень магистра, заслуживает премии». 2) Из бывших воспитанников Московской Духовной Академии утверждены в 1897 г. Святейшим Синодом, согласно удостоению Совета Академии, в степени магистра богословия: а) смотритель Жировицкого духовного училища Петр Полянский за сочинение под заглавием: «Первое послание Святого Апостола Павла к Тимофею. Опыт историко-экзегетического исследования». Сергиев посад, 1897 г.; б) преподаватель Починковского духовного училища (ныне Витебской духовной семинарии) Никандр Тихомиров за сочинение под заглавием. «Галицкая митрополия. Церковно-историческое исследование». С.-Петербург, 1896 г. и в) доцент Академии по кафедре патристики Иван Попов за сочинение под заглавием: «Естественный нравственный закон» (Сергиев Посад, 1897 г.). – Из означенных лиц первые двое премий за кандидатские сочинения не получали; доценту же Ивану Попову, по определению Совета Академии от 25 января 1893 года, выдана за кан-

—23—

дидатское сочинение на тему: «Совесть (её сущность и происхождение)» премия протоиерея А. И. Невоструева в 142 руб. 3) Положения о премии Преосвященного Михаила, Епископа Курского, утвержденного Святейшим Синодом, – а) §§ 3–7: «Премию назначает Совет Московской Духовной Академии, с утверждения Его Высокопреосвященства, Митрополита Московского. На соискание премии поступают согласно завещанию печатные сочинения по Священному Писанию. На соискание премии поступают только те сочинения, которые принадлежат или преподавателям Московской Духовной Академии, или лицам, получившим воспитание в сей Академии. Премии может быть удостоено сочинение и в том случае, если автор получил за свое произведение какую-либо другую меньшую премию; если же он получил премию большую, то его сочинение не может быть удостоено премии Епископа Михаила. Сочинения поступают на соискание премии только следующим порядком: ежегодно, ко времени январского заседания Совета, каждый преподаватель Академии может внести в Совет, чрез председателя Совета, предложение, какое из сочинений, напечатанных в прошедшем году, он находит заслуживающим премии, причем представляет письменное указание достоинств сочинения», б) §§ 9–11: «В мартовском заседании Совета происходит обсуждение достоинства сочинений, представленных на соискание премии, и присуждение премии. Если в каком-нибудь году не будет предложено сочинений на соискание премии, или если предложенные сочинения не будут удостоены премии, то премия отлагается до будущего года. Премия, оставшаяся от предыдущего года, может быть соединена, по усмотрению Совета, с премией текущего года и составившаяся из двух премий сумма в 500 рублей может быть присуждена за одно сочинение, но более 500 руб. не может быть назначено в премию за сочинение».

Определили: 1) Сочинения ординарного профессора Академии Василия Кипарисова и экстраординарного профессора Василия Соколова иметь в виду при назначении в мартовском собрании Совета премий Митрополита Московского Макария за лучшие печатные труды наставников

—24—

Академии, а сочинения экстраординарного профессора Ивана Корсунского и ординарного профессора Митрофана Муретова – при назначении премий Епископа Курского Михаила за лучшие печатные труды по Священному Писанию. 2) Диссертации смотрителя Жировицкого духовного училища Петра Полянского, преподавателя Витебской духовной семинарии Никандра Тихомирова и доцента Академии Ивана Попова допустить к соисканию премии Митрополита Московского Макария за лучшие магистерские сочинения воспитанников Академии.

XV. Доклад комиссии из ординарного профессора по кафедре Священного Писания Нового Завета Митрофана Муретова, доцента по кафедре Священного Писания Ветхого Завета Василия Мишцына и исправляющего должность доцента по кафедре еврейского языка и библейской археологии Павла Тихомирова:

«Во исполнение поручения Совета Академии Комиссия имеет честь представить следующие соображения касательно «изменений в существующей ныне программе и методе преподавания Священного Писания в духовных семинариях для достижения разумного усвоения семинарскими воспитанниками Священного текста».

1) Как живой и действенный источник назидания, укрепления и утешения верующих христиан, Слово Божие должно быть изучаемо предназначаемыми к пастырскому служению Православной Церкви воспитанниками духовных семинарий непосредственно по Библии; последовательно-дословное чтение Библии не может быть заменено никакими произведениями ума человеческого, в виде ли, например, обозрений содержания библейских книг, или и вообще богословских разных наук, обрабатывающих и изъясняющих библейский текст с частных сторон и своих особых точек зрения.

2) Воспитанники духовных семинарий в течении шестилетнего курса должны всенепременно прочитать всю Библию сполна, без всяких опущений, – и при том: Новый Завет – на греческом и славянском языках, а Ветхий – на славянском, а в необходимых случаях и при пособии греческого хотя бы иногда, еврейского, – с потребными для уразумения Священного текста толкова-

—25—

ниями. Необходимость именно такого изучения Библии питомцами духовных семинарий определяется во 1-х тем, что этого требует самоочевидное существо дела, – а во 2-х тем, что наша Церковь, употребляя при богослужении текст славянский, представляющий собою перевод с текста греческого, разрешает и русский перевод Библии, сделанный с еврейского (Ветхий Завет) текста, послужившего оригиналом и для древне-греческого перевода LXX и имеющего в своем теперешнем виде значительные (текстуальные) разности с сим последним, кои неизбежно отразились и в славянском и русском переводах, – и в 3-х тем, что наиболее образованные распространители новейших рационалистических заблуждений в России могут предъявлять и уже предъявляют пастырям Церкви и миссионерам такие возражения, на кои основательные ответы требуют от защитника Православия умения пользоваться греческим и еврейским текстами Библии.

3) Существо предмета и пример Святых Отцов Церкви требуют, чтобы чтение и объяснение библейского текста предварялось или сопровождалось хотя бы краткими и самонеобходимыми так называемыми вводными сведениями, кои, при умелой их постановке наставником, могут приносить только благотворные плоды, в качестве пособий для более полного и правильного уразумения Библии.

4) Для более основательного и плодотворного изучения Слова Божия питомцами духовных семинарий желательно, чтобы объяснения наставниками давались живою устною речью и чтобы эти объяснения усвоялись учениками на память и потом повторялись бы наставнику пред всем классом. Едва ли надо указывать на то, что ничто так не охлаждает рвения наставников и не притупляет внимания учеников, приучая их к пассивной передаче чужих слов и мыслей, как заучивание, буквальное или близкое к буквальному, уроков «отсюда и досюда» по учебникам. И как нельзя отрицать той возможности, что многие наставники семинарий, по своим познаниям, развитию и педагогической опытности стоят нисколько не ниже, если нередко даже и не выше, составителей учебников: то может быть полезно было бы – наставников

—26—

семинарий, по крайней мере, приобретших педагогическую опытность и успевших в достаточной для семинарского преподавания степени изучить предмет, – не стеснять требованием преподавать непременно по учебникам, а тем более по какому-либо одному учебнику.

5) Для достижения столь наисущественной и самопервейшей задачи семинарского образования, как прочтение всей Библии с краткими толкованиями Свящ. текста, во 1-х, необходимо увеличить количество уроков Священного Писания во всех классах, хотя бы даже до шести в неделю, так чтобы воспитанники семинарий не проводили ни одного дня без изучения Слова Божия, – и во 2-х, позволительно желать введения общеобязательного изучения еврейского языка в пределах, необходимых для усвоения элементарных толкований библейского текста, для чего потребуется едва ли более одного года с одним уроком в неделю, в 4-м ли классе училища или в 1-м семинарии. То и другое, при действующем теперь семинарском уставе, без особых затруднений может быть достигнуто сокращением уроков как по другим предметам, так и в частности заменой уроков по библейской истории более плодотворным и уже бывшим по прежнему уставу последовательным чтением текста библейских исторических книг с текстуальными историческими объяснениями.

В виду особенностей преподавания Ветхого Завета, считаем не лишним присоединить к сказанному несколько замечаний и относительно преподавания этого предмета.

Не должно скрывать того, что недостаточность знания Священного текста студентами семинарий, замеченная Петербургской Академией на приемных испытаниях по Новому Завету, распространяется в некоторой степени и на Ветхий Завет. Студенты семинарий на вопрос, как объяснить то или другое место из Ветхого Завета, в большинстве случаев отвечают удовлетворительно (хотя, что любопытно, просят обыкновенно повторить текст или показать его им в Библии). Но на вопросы, – что служит содержанием целой книги, отдела её или главы, о каких предметах говорит тот или другой священный писатель, какие понятия, мысли и учения раскрывает он, у каких

—27—

священных авторов можно находить рассуждения о тех или иных предметах, – на такие вопросы редко получаешь удовлетворительные ответы. Ясно, что толкование Священного Писания в смысле объяснения отдельных мест, которое по существу должно быть лишь средством и первою ступенью в усвоении самого содержания Библии, на деле служит для воспитанников в большинстве случаев самою целью, сущностью знания Библии. Отсюда их познания разрозненны и механически прикреплены к печатной Библии. Их можно уподобить школьникам, которые, изучивши алфавит, не научились еще из букв составлять слова. Конечно, такое знание Священного Писания никак нельзя назвать законченным. Знание как священных, так и светских авторов состоит не только и не столько в умение объяснить затруднительное место, а в понимании и знании раскрываемых ими понятий, взглядов, учений и т. д. (Это тем более справедливо в применении к Ветхому Завету, где смысл отдельных мест сравнительно редко представляет затруднения).

Где же причины такой незаконченности знания воспитанников семинарий по Ветхому Завету?

Справедливость обязывает нас сказать, что некоторые из этих причин лежат вне воли воспитанников и преподавателей семинарий. Причины по нашему мнению следующие:

1) Изучение Свящ. Писания по славянской Библии, как оказывается на практике, представляет собою в сущности изучение двух предметов: славянского языка и собственно Свящ. Писания. Всякий, кто преподавал Ветхий Завет в семинарии, знает, что славянская речь, не смотря на изучение славянского языка в духовных училищах, всегда представляет для учеников значительные трудности. С правом можно сказать, что около половины внимания и памяти учеников тратится на понимание славянской речи, на изучение славянского языка. Весьма часто изучение Свящ. текста прямо сводится к переводу со славянского языка на русский. Такое соединение двух предметов, конечно, не остается без вредных последствий для главного предмета. Сосредоточивая постоянно внимание на трудностях славянской речи, ученик мало имеет времени для со-

—28—

знательного усвоения русского перифраза; видя пред собой неясные, часто загадочные для него слова и обороты, он затрудняется связать предшествующее с последующим, подвести итоги всему прочитанному. Затруднение его подобно тому, какое испытывает ученик, когда его попросят передать содержание переведенного им же самим с греческого или латинского.

2) Самое пригодное пособие при чтении славянской Библии ученик находит, конечно, в русском переводе. Но здесь его ждет новое затруднение. Уже при чтении исторических книг Ветхого Завета он замечает несоответствие между славянскою и русской Библией, которое становится еще больше в книгах учительных и пророческих. Затруднение в этом случае испытывает не только ученик, но и учитель. Один из членов Комиссии, предлагающей эти соображения, испытал это на себе, когда ему в одной из семинарий случайно пришлось объяснять для учеников III класса Псалтирь. Учитель чувствует необходимость объяснить происхождение разности в текстах славянском и русском и указать подлинное, первоначальное чтение, так как ученики хорошо видят разность и также хорошо понимают, что первоначальное и правильное может быть лишь одно из двух чтений; а между тем, чтобы быть понятым учениками, необходимо, чтобы ученики знали подлинный язык Библии. Можно было бы, по-видимому, ограничиться одним славянским текстом; но ученики не могут обойтись при объяснении славянской речи без помощи русского перевода. Конечно, разница между двумя переводами особенно существенного значения не имеет, но неоспоримо то, что она ставит новое препятствие для объединяющей и усвояющей деятельности еще юного, неокрепшего ума воспитанника. Указанные нами два неудобства будут всегда тормозить успехи учеников, вследствие чего мы не находим возможным слишком строго относиться как к ученикам, так и преподавателям Свящ. Писания. О совершенном устранении этих неудобств в настоящее время не может быть и речи. Иное дело вопрос, как уменьшить эти неудобства? Вопрос по нашему мнению заслуживает серьезного вни-

—29—

мания. Но мы оставляем его, боясь выйти из границ требуемого от нас в данном случае.

3) Третья причина незаконченности знаний воспитанников по Ветхому Завету, причина вполне устранимая; это – неудовлетворительность метода преподавания Свящ. Писания. В настоящее время, вне всякого сомнения, и спора стоит та истина, что во всяком обучении необходимо идти по возможности от известного к неизвестному. Эта истина забывается, однако, в обычном в настоящее время преподавании Свящ. Писания. В наших учебниках и руководствах, а также в обычном практическом преподавании, о котором мы знаем и по собственному опыту и от студентов семинарий, изучение каждой священной книги идет таким путем. Прежде всего, ученик знакомится с писателем и временем написания книги, далее с содержанием, подразделением и планом её, затем с основною мыслью и целью книги и, наконец, уже переходит к последовательному её объяснению. Все указанные сведения, ошибочно называемые предварительными, почти исключительно извлекаются из самой же книги, подлежащей изучению, и потому преиспещрены бывают множеством цитат из неё. Как должен отнестись воспитанник к этому отделу? Приискивать в Библии целые сотни цитат на трех-четырех страницах учебника он не имеет времени, да если бы и имел, то из поспешного и отрывистого чтения их не может быть никакого положительного результата; все цитаты, прочитанные им вне связи с предшествующим и последующим, мгновенно улетучиваются из его памяти и остается у него то, что прочел он в учебнике. Но – главное – трудно понять то, зачем прежде времени заставлять ученика заучивать по учебнику то, что чрез несколько времени он будет самостоятельно читать и изучать по самой Библии; как может он, далее, изучить деление и план книги, которой еще не читал, – усвоить основную мысль и цель книги, которой не изучал? Не зная еще священной книги, ученик вынужден совершенно механически затверживать эти отделы по учебнику. Он не может ни проверить, ни самостоятельно поразмыслить, ни даже самостоятельно изложить заученного, так как боится, отвлекшись от учебника и изме-

—30—

нив его выражения, извратить и смысл еще неизвестной ему книги. Ясно, что ученик всё это время вращается среди неизвестных ему величин, изучает учебник, но не Свящ. Писание, стоит в совершенной зависимости от мысли и понимания Афанасьева, Хергозерского, Хераскова и др. Не будучи привязан к наличным уже представлениям ученика, весь этот материал настолько скоро улетучивается из памяти ученика, насколько медленно входил в неё. А между тем может быть ни один предмет не представляет более удобной почвы для применения метода сознательного обучения, как Свящ. Писание. Стоит лишь расположить весь материал по его действительной связи. Все указанные исагогические сведения представляют собою итоги и выводы из изучения самой священной книги, и следовательно должны стоять в конце его. Вот нормальный по нашему мнению метод преподавания Ветхого Завета.

Ученик прямо приступает к чтению священной книги, объясняет под руководством преподавателя стих за стихом и для каждого стиха указывает непременно связь с предшествующим. По прочтении и выяснении целой главы ученик подробно излагает содержание её сначала при помощи Библии, а потом без неё, и самостоятельно по возможности обобщает мысль всей главы. Переходя таким же образом к изучению следующей главы, ученик по указанию учителя останавливается там, где оканчивается отдел книги. Как в отношении главы, так и в отношении отдела ученик сначала подробно передает содержание его, а затем обобщает его в одну или несколько главных мыслей. То же самое он должен сделать и по прочтении всей книги. После этого, под руководством учителя, ученик по возможности самостоятельно намечает части и план книги, сводит всё содержание к одной общей мысли, сам выясняет цель книги и, наконец, уже на основании приобретенных сведений делает характеристику времени и писателя книги. – Во всей этой работе ученик будет исходить из известного. Усвоение материала будет не механическое, а сознательное. Он будет знать не учебник, а Библию, и каждое место Библии, не как отрывочные афоризмы, а как неотъемлемую

—31—

часть целого. Вместе с тем для него откроется обширная область для самостоятельных размышлений и обобщений. Тогда он понемногу отучится от своей привычки, – которою злоупотребляет даже в Академии и по выходе из неё, – судить о предмете, которого еще не знает, и ограничиваться общими фразами там, где требуется документальное знание».

Справка: Указом Святейшего Синода от 24 января 1896 года за № 430, состоявшимся по поводу представленной профессором С.-Петербургской Духовной Академии Глубоковским записки с некоторыми указаниями касательно преподавания Священного Писания в духовных семинариях, Совету Московской Духовной Академии предложено было «войти в соображение, какие изменения следует произвести в существующих ныне программе и методе преподавания Священного Писания в духовных семинариях для достижения разумного усвоения семинарскими воспитанниками священного текста и о последующем донести Святейшему Синоду в установленном порядке». 2) По определению Совета Академии от 23 февраля того же года комиссии из ординарного профессора М. Муретова, доцента В. Мышцына и и. д. доцента П. Тихомирова поручено было рассмотреть записку профессора Глубоковского, приложенную при вышеупомянутом указе Святейшего Синода, и представить Совету по предмету её свои соображения и заключения.

Определили: Соглашаясь с соображениями комиссии, просить Его Высокопреосвященство доклад оной (в копии) представить на благоусмотрение Святейшего Синода.

XVI. а) Прошение экстраординарного профессора по кафедре общей церковной истории и лектора английского языка Анатолия Спасского: «Прошу Совет Академии освободить меня с 23 числа текущего февраля месяца от обязанностей лектора английского языка».

Справка: По выслушании сего прошения чтецы Совета – заслуженный ординарный профессор Николай Каптерев и ординарный профессор Митрофан Муретов рекомендовали Совету как наиболее достойного и способного кандидата для замещения должности лектора англий-

—32—

ского языка – доцента Академии по кафедре Священного Писания Ветхого Завета Василия Мышцына.

б) Прошение доцента по кафедре Священного Писания Ветхого Завета Василия Мышцына: «Покорнейше прошу Совет Академии предоставить мне чтение лекций по английскому языку».

Справка: По § 81 лит. б. п.п. 4 и 6 устава духовных академий избрание кандидатов на должности лекторов новых языков и увольнение означенных должностных лиц значится в числе дел Совета, представляемых на утверждение Епархиального Преосвященного.

Определили: Ходатайствовать пред Его Высокопреосвященством об увольнении экстраординарного профессора Академии Анатолия Спасского с 23 февраля текущего 1898 года от занимаемой им должности лектора английского языка и об утверждении в означенной должности с того же числа доцента Академии по кафедре Священного Писания Ветхого Завета Василия Мышцына.

На сем журнале резолюция Преосвященнейшего Нестора, Епископа Дмитровского, управлявшего Московской епархией: «27 февраля 1898. Утверждается».

23 марта 1898 года

Присутствовали, под председательством Ректора Академии архимандрита Арсения, исправляющий должность инспектора иеромонах Иннокентий и члены Совета Академии, кроме профессоров В. Кипарисова, не присутствовавшего по болезни, и А. Введенского, находящегося в заграничной командировке.

Слушали: I. а). Сданный Его Преосвященством, Преосвященнейшим Нестором, Епископом Дмитровским, управляющим Московской епархией, с надписью: «14 марта 1898. К исполнению сего указа Правление Академии сделает надлежащие распоряжения без замедления» указ на имя Его Высокопреосвященства, Высокопреосвященнейшего Владимира, Митрополита Московского и Коломенского, от 13 марта текущего года за № 1474:

«По указу Его Императорского Величества, Святей-

(Продолжение следует)