Февраль

—17—

нему виду своему города представлялись безобразными и совершенно разрушенными. И так как они были очень мало населены, то в них нельзя было найти мужа знаменитого или в ином каком-либо отношении славного, и даже ни одного живущего в благополоучии, но все были проникнуты унынием и обременены были голодом и скудостью. И вот возвещает, что всему этому настанет конец: ибо прелиятися имут, говорит, грады благими, то есть, они будут находиться в прежнем благоденствии. И так как в них будут в изобилии блага, то они изменят свой внешний вид и опять возвратятся в то состояние, о котором молили (Бога), ибо помилует Господь еще Сиона и изберет еще Иерусалима.

Обрати внимание на то, как пророческое слово искусно предупреждает нас: ибо даётся обещание, что он (Иерусалим) будет помилован не всецело и будет избран не навсегда; но говорит: еще, обещая тем как бы мерою определённое время благоволения к нему; ибо по прошествии его он имел подвергнуться ещё худшим бедствиям, осуждённый за неистовство против Христа. Итак, выражение: еще указывает как бы на определённое мерою время благоволения, заключающее тайную угрозу тем, что имело случиться с ним во времена пришествия Спасителя.

Ст. 18–21. И возведох очи мои и видех, и се четыри рози. И рех ко Ангелу глаголющему во мне: что суть сия Господи? и рече ко мне: сии рози расточившии Иуду, и Исраиля, и Иерусалима. И показа¹⁹¹ Господь четыри древоделя. И рех: что сии грядут

—18—

сотворити? и рече: сии рози расточивший Иуду, и Исраиля сокрушиша, и никтоже от них воздвиже главы: и изыдоша сии поострити я в руках своих¹⁹². Четыри рози, язы́цы возносящий рог на землю Господню, еже расточити ю.

Вслед затем пророку даётся другое видение, дабы он не посредством одного только слова получил познание о будущем, но и, находясь в созерцании самых имеющих совершиться событий, был бы в состоянии тонко и отчётливо понимать значение виденного. Итак, попытаюсь объяснить, какой именно смысл заключается в том видении, которое было ему. В богодухновенном Писании слово рог всегда берётся как образ и выражение могущества или царства, но очень часто обозначает и гордость, как это видно из того, что говорит некоторым блаженный Давид: рех беззаконнующим, небеззаконнуйте, и согрешающим, не возносите рога (Пс.74:5.). Он же негде воспевает о Христе: рог его вознесется в славе (Пс.111:9), то есть царство, могущество и власть владычествовать над всем. Итак, пророк видит четыре рога, то есть четыре народа жестоких и весьма воинственных, способных легко опустошить города и страны. Одни говорят, что это: царство Ассирийское, затем Вавилонское, и третье Македонское; ибо Антиох по прозванию Епифан, будучи из Македонии, опустошил Иудею. Сюда же причисляют и царство Римское, которое после распятия Христа силой овладело Иерусалимом. Поскольку же божественный Ангел, объясняя пророку видение, сказал о рогах, что сии рози расточившии Иуду и Израиля сокрушиша, то

—19—

я думаю, что теперь необходимо, оставив то, напротив перейти к народам, сокрушившим Израиля. И так было четыре государя, о которых известно, что от них Иудея подверглась таким бедствиям: первый был, как я уже говорил, Фула, завоевавший колена Израильские, жившие по ту сторону Иордана, потом за ним Салманасар, и третий Сеннахирим и последний из них Навуходоносор. Итак, приличнее всего о них думать, что сии суть рози расточившии Иуду и Израиля. Потом, когда Бог показывал Пророку видение и объяснял его, являются в видении четыри древоделя. Опять он вопросил, куда и зачем они идут? На это ангел, говорящий в нем, ответил, что они изыдоша поострити, четыре рога, сокрушившие и рассеявшие Иуду и Израиля. Но что же именно, спросим, знаменуется через это? Поощрялись ли против Израиля уже опустошившие его и делал ли Бог более жестокими тех, кого Он наслал на них по гневу на них? Но ведь Он повелел вопиять и говорить: ревновах по Иерусалиму и Сиону рвением великим, и гневом велиим аз гневаюся на языки нападающыя: зане аз убо прогневахся мало, они же налегоша на злая. Прогневавшийся не много и умеренно и обнаруживший ревность против опустошителей за то, что они совершили несказанные жестокости против пленённых ими, как мог дать повеление острить роги против них? Итак, острятся роги, но не против Израиля, а против них самих: ибо они восставали друг против друга и против Ассириян и Вавилонян воевали Персы и Мидяне во время царствования Кира, как уже было сказано об этом прежде. Итак, если бы не были изощрены роги и не была завоёвана страна

—20—

Вавилонян: то Израиль не был бы освобождён от рабства и не избавился бы от уз и невыносимого бедствия. Итак, под четырьмя древоделями, острящими роги в руках их, то есть имеющих их, или победителей (чтоб мы разумели царей Персидских), могут быть подразумеваемы Ангелы, поставленные в совершенстве исполнять угодное Богу. Но это заключалось в том, чтоб Вавилоняне были покорены и находились под владычеством Персов и Мидян, о которых в другом месте Владыка всяческих говорит: освящени суть: и аз веду их, исполина идут исполнити ярость мою радующеся, вкупе и укоряюще (Пс.13:3.).

Глава II. ст. 1–5. И возведох очи мои, и видех, и се муж, и в руце его уже землемерно. И рех к нему: камо грядеши ты? И рече ко мне: размерити Иерусалима, еже видети колика широта его есть, и колико долгота. И се Ангел глаголяй во мне стояше, и ин Ангел исхождаше в сретение ему. И рече к нему, глаголя: тецы, и рцы к юноши оному, глаголя:¹⁹³ плодовито населится Иерусалим от множества человеков и скотов¹⁹⁴ посреде его: и аз буду ему. глаголет Господь, стена огненна окрест, и в славу буду посреде его.

А что не против Израиля были обострены роги, но против тех, которые взяли и опустошили Иерусалим и Иудею, – это вполне ясно показало предшествующее видение. Затем пророк опять возводит очи, и, конечно, не очи телесные, но очи духовные, – и потом говорит, что он увидел

—21—

кого-то в образе мужа держащего землемерную верёвку и снова спросил его, зачем он идёт и какая цель у него. Когда же он сказал, что идёт измерять Иерусалим… Когда же подвергся сожжению сам божественный храм и во всей Иудее разрушены были дома и города: то как бы уничтожилась надежда на возможность опять восстановить его. Итак, Бог показывает, что после того, как изощрены были рога, то есть народы или царства, и после того, как вели они войну друг против друга, Израиль опять будет восстановлен и будет жить в расширившимся Иерусалиме и ограждённом божественной силой и окружённом небесным благоволением как бы неприступным пламенем. Итак, Ангел спешит измерить Иерусалим и как бы определить его широту и долготу. Вот исторический смысл пророческих слов.

Но я могу сказать, что это видение пророка по справедливости может быть понимаемо и по отношению к самой церкви Христовой: сатана жестоко владычествовал над всеми, живущими на земле и, преклонившись под его иго, мы сделались его пленниками. Но благодать Спасителя сокрушила рог его и уничижила гордыню его: ибо Он восторжествовал над началами и властями и миродержителями, враждебными нам силами, нас же избавил и освободил от уз того: устроил церковь нашу, по истине святой и славный город, широкий и весьма длинный, который плодовито населили мы, люди и скоты, то есть достигшие сообразности Слову¹⁹⁵ и ещё не достигшие этой меры, но стре-

—22—

мящиеся к этому и тайноводствуемые. Населили они город, который ограждает Сам Христос, попадая противников неизреченными силами и наполняя его Своей славой и как бы стоя среди его жителей, высказал им обетование, говоря: се аз с вами есмь во вся дни до скончания века (Мф.28:20.). Об этом святом городе вспомнил негде и святой Пророк Исаия, говоря: очи твои узрят, Иерусалиме, граде богатый, кущы не поколеблются, ниже подвигнутся колие храмины его в вечное время, и ужя его не преторгнутся (Пс.33:20.). Ему же говорит: расшири место кущи твоея и покровов твоих, водрузи, не пощади, еще на десно и на лево простри (Пс.54:2); ибо церковь Христова расширяется и распространяется в бесконечность, принимая в себя неисчислимое множество поклоняющихся Ему.

Ст. 6. 7. О, о бежите от земли северныя, глаголет Господь, зане от четырех ветров небесных соберу вы, глаголет Господь: в Сион спасайтеся живущии во дщере Вавилонстей¹⁹⁶.

Как бы скорбит о подвергшихся плену, как переносящих тяжкое бедствие и наконец повелевает им удалиться из страны Халдейской, потому что никто уже не препятствует им сделать это и Он собирает отовсюду рассеянных вражескими нападениями. Дочерью Вавилонской и землёй северной называет страну Халдеев: ибо главные города по отношению к другим городам, которые находились в подчинении у тех, признавались как бы матерями их. Более же северной и лежащей к востоку была страна Халдеев. Вот что

—23—

нам следовало сказать об историческом смысле (сих слов).

Но слово переходит к духовному созерцанию и уже вводится лицо Спасителя, некоторым образом услаждающегося и как бы оплакивающего живущих на земле ради того, что они подчинились служению владычествовавшего над всеми сатаны и терпели столь жестокое рабство, что казались подавленными произволом его. Итак, побуждает бежать из земли северной, то есть холодной страны, дабы под ней косвенным образом мы могли разуметь некое мирское расположение духа и состояние нравов, которое если кто имеет и оказывается живущим в нём, то он не может пламенеть духом, ни иметь обитания в себе огненного Божия слова. Но этому Давид негде воспевает Богу: разжено слово твое, зело: и раб твой возлюби е. (Пс.118:140). Итак, не имеющий в себе пламенного и огненного Божия слова был бы холоден и мёртв: ибо Христос сказал, что вследствие умножения беззакония охладеет любовь многих (Мф.24:12.). Грех назван, и весьма справедливо, дщерию Вавилона, если справедливо, что Вавилон означает смешение: ибо грех может быть делом не ума спокойного и твёрдого, но скорее ума приведённого в замешательство и как бы опьянённого склонностью к нечистоте. Итак должно удаляться, как бы из земли северной, от холодного и мёртвого настроения духа и переходить в Сион, то есть в истинное созерцалище, подразумевая под ним церковь Христову, в которой находясь мы увидим угодное Богу и услышим учение о святой и единосущной Троице и обретём самого Христа, всячески нас собирающего и духовно

—24—

связывающего нас единодушием: ибо Он о нас сказал, что ины овцы имам, яже не суть от двора сего: и тыя ми подобает привести, и будет едино стадо и един пастырь (Ин.10:16.).

Ст. 8. Зане сице глоголет Господь Вседержитель: в след славы посла мя на языки пленившыя вас, зане касаяйся вас, яко касаяйся в зеницу ока его.

А что Христос защищал и избавлял и древние народы, в этом никто не может сомневаться, если имеет ум, любящий истину. Ведь, если Он был камнем, напояющим жаждущего в пустыне Израиля и если Он есть Тот, через Которого всё от Бога и Отца: то как можно сомневаться, в том, что через Него совершались и всякое избавление во всякое время и всякий способ помощи? Впрочем, мы утверждаем, что в сих словах Он сам возвещает оправданным верой и освящённым в Духе и указывает образ вочеловечения: ибо говорит, что во след славы Он послан, и никогда не может лгать. Если во образе Бога и Отца сый из Него и в Нём Бог Слово не восхищением непщева быти равен Богу (Флп.2:6–8), как написано, но снизошёл до образа раба, и смирил Себя, сделавшись подобным нам человеком, то разве не оказался Он позади (ниже) наиболее всего подобающей Ему славы! Какая же была причина того, что Ему нужно было подвергнуться временному бесславию? Он пришёл для того, чтоб лишить добычи грабителей и подчинивших своему игу живущих на земле, то есть нас, коих жестоко ограбили лукавые и вражеские силы. Но они лишаются добычи ныне, когда Спаситель всех нас Христос привёл нас к себе через веру, и сделал своими поклонниками – нас, обременённых

—25—

жестоковластием тех (вражеских сил), – и даровал нам такую безопасность, что желающий огорчить нас как бы касается Его собственной зеницы ока. Так исход событий всегда обращается во вред гонителям Церкви и о каждом из них можно бывает сказать то, что говорится ь псалме: ров изры, и ископа и. и падет в яму, юже содела. Обратится болезнь его на главу его, и наверх неправда его снидет (Пс.7:16–17). Итак, говорит, злоумышляющий на души уверовавших в Него будет касаться Его самого. Это Он говорит и устами Псалмопевца: не прикасайтеся помазанным моим, и во пророцех моих не лукавнуйте (Пс.104:15.). Если мы (все вместе) – тело Христово, а члены – (каждый) порознь (1Кор.12:27): то как Он может предать грешникам Собственное тело? Или как Он может допустить, чтобы члены наполнились злом? Напротив, не подвергнутся ли самому строгому наказанию те, которые нечестиво злоумышляют против подвластных Его?

Ст. 9. Зане се аз наношу руку мою на ня и будут корысть работающим им. и уразумеете, зане¹⁹⁷ Господь Вседержитель посла мя.

Христос поразил миродержителей века сего и неодолимой рукой сокрушил главы убийцы змия и дал нам власть наступаши на змию и на скорпию и на всю силу вражию (Лк.10:19.): и они некогда страшные и весьма опасные и обладавшие несокрушимой силой, стали корыстью работающим им: ибо мы, древле находившиеся под владычеством грехов, оправдались во Христе и достигли наконец

—26—

такого духовного утешения, что можем блистать всякой добродетелью и проводить жизнь во Христе и ангельскую: потом мы исполнились дарованиями Его и получили власть над духами нечистыми и силу удерживать (от козней) нечистых демонов, потому что Христос поверг и сокрушил под ноги святых и самого сатану и подчинённые ему силы злобы. Но можно лишить добычи некогда господствовавших над нами и иным способом: а именно: когда мы побеждаем собственные страсти и считаем достойным всякого уважения господствовать над мирскими и плотскими удовольствиями и над всякой неразумной и противоестественной похотью: тогда побеждаем прежних наших победителей, хотя и сознаём самих себя виновными в них. Тогда-то именно самым опытом, мы и узнаём, что Бог сый Слово послан был с плотию в сей мир от Бога и Отца и оказался позади славы не для иного чего, как только для того, чтобы связать сокрушённое, укрепить ослабевшее, восстановить поверженное, слабое сделать сильным, погибавшее уврачевать.

Ст. 10–12. Радуйся¹⁹⁸ и веселися дщи Сионя, зане се аз гряду, и вселюся посреде тебе, глаголет Господь. И прибегнут язы́цы мнози ко Господу в день той, и будут ему в люди, и вселятся посреде тебе, и уразумевши, яко Господь Вседержитель посла мя к тебе. И наследит Господь Иуду, участие свое ни земли святей, и изберет еще Иерусалима.

И отсюда ты можешь узнать, что пришествие Спасителя будет основанием высочайшей радости для живущих на земле; ибо Он повелел веселиться и радоваться духовному Сиону, который есть

—27—

церковь Бога жива, или само священнейшее множество спасённых через веру. Он обещал, что придёт и постоянно будет посреди неё; ибо божественный Иоанн говорит нам, что Он был в мире и, будучи Бог Слово, не отлучался от Своих созданий, но подавал жить всему способному к жизни и всё поддерживал для счастья и жизни. Но мир его не позна (Ин.1:1–4:10), но поклонился твари. Он был с нами, когда Он, приняв на Себя наш образ, родился от святой Девы, когда явися на земли и с человеки поживе (Вар.3:38). И божественный Давид засвидетельствует, говоря: Бог яве приидет, Бог наш, и не премолчит (Пс.49:3). Тогда Он стал известным и язычникам; потому что Он детоводительствовал не один Израильский народ посредством ветхой той заповеди; напротив вся вселенная украшалась евангельской проповедью: и во всяком народе и во всякой стране сделалось великим имя Его: потому что Он был чаянием языков, по слову Пророка (Быт.49:10) и Ему поклонится всяко колено небесных и земных и преисподних, и всяк язык исповесть, яко Господь Иисус Христос в славу Бога Отца (Фил.2:10–11). Стеклись вследствие веры в Него и с Ним обитали во святом и духовном Сионе сущий от концов земли и ясно познали, что тако возлюби Бог мир, яко Сына своего единороднаго дал есть, да всяк веруяй в Он не погибнет, но имать живот вечный (Ин.3:16); ибо Отец послал нам с неба Сына Своего, Спасителя и Искупителя, дабы мы, уверовавши в Него, в Нём увидели Отца и, смотря на Него как на точный образ Родившего, уразумели из Него действительный первообраз. Тогда

—28—

сделался наследием Господа Иуда, то есть всякий исповедующий и славословящий Его, ибо Иуда, толкуется, исповедание¹⁹⁹, как Павел говорит: не иже яве. Иудей есть, ни еже яве во плоти, обрезание: но иже в тайне Иудей, и обрезание сердца духом, а не писанием: емуже похвала не от человек но от Бога. (Рим.2:28–29). Итак, те из нас, которые приобрели в духе обрезание через Христа, стали Его наследием на земле святой, чтоб мы помышляли о вышнем граде, духовном Иерусалиме, ему же художник и содетель Бог (Евр.11:10), делающий его любимым и избранным; ибо говорит: изберет еще Иерусалима. Опять не было бы ничего не правдоподобного и в том, если бы кто решился думать, что и теперь Иерусалимом называется церковь, которую и божественный Давид называет градом Божиим, говоря: якоже слышахом, тако и видехом во граде Господа сил, во граде Бога нашего (Пс.47:9.).

Ст. 13. Да благоговеет всяка плоть от лица Его,²⁰⁰ зане²⁰¹ воста из облак святых своих.

Вот прекрасное и полезное воззвание и благое приглашение желающим снискать себе славу, идёт ли оно от самого Бога, или от лица пророческого! Но необходимо обратить внимание на следующее. Хотя бы кто из совершенно погибших не пове-

—29—

рил Ему, Он всё-таки повелел благоговеть. Это же говорил и Сам Христос не уверовавшим в Него; аминь глаголю вам: аще не имете веры, яко аз есмь. умрете во гресех ваших (Ин.8:24); и опять: веруяй в Сына не судится: а не веруяй уже осужден есть, яко не верова во имя Сына Божия (Ин.3:18). По сему Христос и назван камнем претыкания и камнем соблазна (1Пет.2:7); ибо как прекрасно и спасительно выражать благоговение к Нему верою; так пагубно не благоговеть пред Тем, Кто ради нас стал подобным нам, и не для чего-либо иного, а для того, чтоб спасти погибшее (Мф.18:11). А выражение: воста из облак святых своих мы будем понимать в том смысле, что Он как бы от древнего спокойствия и молчания перешёл к действенному попечению о нас, произошёл из семени Авраама, Исаака, Иессея и Давида и других вместе с ними перечисляемых в родословиях, (Мф.1:1–18, Лк.3:23–38), которых и называет облаками, потому что ум святых стремится в высоту, отвращается от земных предметов и презренных стремлений, напротив ищет высшего и небесного, и наподобие облаков и духовных дождей орошает других. А что здесь указывает и на воскресение, в этом опять удостоверит и сам Спаситель, устами Псалмопевца так говорящий: страсти ради нищих и воздыхания убогих ныне воскресну (Пс.11:6). Итак, воста, то есть подвигнут был наконец к тому, чтоб подать помощь страждущим на земле; Сам же Он есть избавление от всех зол, конец древней клятвы и начало всякого блага и податель упования на будущую вечную жизнь.

Глава III, ст. 1. 2. И показа ми Господь Иисуса

—30—

иереа великаго, стояща пред лицем Ангела Господня, и диавол стояше одесную его, еже противитися ему. И рече²⁰² к диаволу: да запретит Господь²⁰³ тебе, диаволе. и да запретит²⁰⁴ тебе²⁰⁵ избравый Иерусалима: не се ли сие яко главня исторжена из огня?

Хотя этот рассказ есть видение: но он имеет и исторический смысл, вводимый сюда прикровенно и изображаемый как бы под образом Иисуса. Надобно знать, что Пророк произносит свои речи не после того, как пришло в исполнение содержание его видений, отнюдь не пустословит он, не уклоняется от законосообразности и не нагромождает множества ненужных для нас рассказов; но как я сказал, он созерцает эти события ещё прежде их совершения и, желая сделать Израиля мудрым и непоколебимым, старается возвестить о них, дабы, впадши в такие же грехи он в другой раз не подвергся плену, зная, что он спасён был с трудом и что освобождение его и благоволение к нему служило как бы предметом заботы и для небесных ангелов. Посему и сказал, что он видел стоящего Ангела и пред лицом его Иисуса, сына Иоседекова, иереа великаго. Ангел служил образом и типом Христа; а первосвященник служил представителем всего народа; ибо так он понимается в божественном Писании. Посему Бог негде сказал Моисею: и се аз взял Левиты вместо всех сынов Израилевых, в дар даны сии мне (Числ.3:9,12.). Итак, не без основания мы можем под первосвященником

—31—

разуметь целый народ. После того как Израиль удалился от лица Божия, служа идолам и пренебрегая самим законом Моисеевым, потом когда совершился над ним праведный гнев Божий, Бог умилосердился над ним и опять призван был пред лице Его. На это именно, думаю, и указывает прикровенно стояние иерея пред лицом Ангела Господня; ибо во гневе Он отвращает взоры Свои от тех, которые привыкли пренебрегать Его; но по милосердию Своему Он обращается к ним и призирает на них. По сему и божественный Псалмопевец молился, говоря; не отврати лица твоего от Мене, и не уклонися гневом от раба твоего (Пс.26:9.), и опять; призри на мя и помилуй мя (Пс.24:16). Но будучи по природе благ и милосерд, Бог простил Израилю грех. А сатана, вовлёкший Израиля в грех, снова противился и противоречил Ему и ещё обвинял Его и, насколько можно говорить это о его воле, не позволял оказать милость Израилю, как сущему во грехах и пребывающему в пороках нечестия и не имеющему в себе ничего приятного: стояше, говорит, одесную его, некоторым образом ослабляя приятное; ибо он враждует не против наших неразумных дел, но против правых и похвальных. Нечто подобное испытавшим представляет кого-то из нечествовавших на Христа и блаженный Давид, говоря: и диавол да станет одесную его (Пс.108:6). Итак, диавол противился, но был порицаем устами ангела, ибо услышал следующие слова, да запретит Господь тебе, диаволе, и да запретит Господь тебе избравый Иерусалима. Смотри, как он тотчас показал себя противником Бога и нечестиво прогиводей-

—32—

ствующим высшим определениям: между тем как Бог изъявляет милосердие к Израилю и уже прощает ему грех, приемлет и делает избранным Иерусалим, он не перестаёт обвинять его и дерзает осуждать помилованных. Посему обличает его за ненасытность гнева, говоря: не се ли сие яко главня исторжена из огня? Как бы так говорит: несомненно, Израиль согрешил и оказывается подлежащим твоим порицаниям: но он немало был наказан и подвергся бедствиям и едва исторгнут был, как из огня на половину обожжённая головня; (так он изобразил страдания плена); только теперь и с трудом избавился он от нестерпимого пламени бедствия: перестань же обвинять помилованных: ибо Бог оправдаяй. кто осуждаяй (Рим.8:33)?

Ст. 3–5. И Иисус²⁰⁶ бе оболчен в ризы гнусны и стояние пред лицем Ангела Господня.²⁰⁷ И отвеща. и рече к стоящим пред лицем его, глоголя: отъимите ризы гнусныя от него. И рече к нему, се отъях²⁰⁸ беззакония твоя,²⁰⁹ и облецыте его в подир, и возложите кидар чист на главу его.

Если первосвященник уже признан за представителя целого народа: то надлежит, как я думаю, сказать и то, что гнусные одежды были очевидным символом нечистоты народа; ибо как бы одетые в свои собственные грехи и, нося на себе с тру-

(Продолжение следует).

—193—

Хотя внимательно наблюдали за Ним и искали случаев, когда бы Он оказался противником повелений Своего Отца, но так как сами они совершенно не соблюдали закона, то посему отверг их. Заметь заповеди скреплённые, которые утверждены и никоим образом не нарушаются, и заметь другие, многократно нарушенные Самим Законодателем. Когда же явился (такой) народ, который по своему произволению стал делать то, что было целью учреждения субботы, то суббота необходимости была отменена, дабы настало дело свободы. Итак, исследуй истинное значение субботы: именно, из соблюдения её узнаем, в чём состоит воля Того, Кто дал закон субботы. Таким образом, если кто без субботы²¹⁰ по своей воле соблюдает субботу, то разве таковая духовная свобода не должна быть более ценима, чем необходимость субботы²¹¹?

„Как Отец имеет жизнь в Самом Себе, так и Сыну дал (Ин.5:26)“. Если бы лицо Отца было чуждо жизни, кою Он, конечно, имеет соответственно Своей природе, то тоже должно было бы думать и о Сыне. А как Сам Отец есть целостная жизнь, и жизнь Его не зависит ни от какой причины, гак и о Сыне разумей также, как и об Отце, именно, что и Он имеет жизнь в Своём лице. Если на основании слов: „так и Сыну дал“ ты думаешь, что помимо дара Отца Сын не имеет жизни в Самом Себе, то ты извратил первую мысль, поскольку лицо Сына у тебя является

—194—

столь чуждым жизни. Но прими во внимание тело Его и с ним сопоставь это (слово): „дал“ вместе с тем, что следует (далее): „дал Ему власть, чтобы творил суд Сын человеческий (Ин.6:27)“. Итак, изречение: „дал“ – и слова: „дал власть“ понимай таким образом. Если Отец даёт кому-либо жизнь, которую Он имеет по существу, то сей (последний) становится не единосущным Ему, а (только) чем-то прибавочным, и не насаждается в Отце, как нечто подобное (Ему). А если и насаждается в Нём, и вследствие этого потом делается причастником Его природы (2Пет.1:4), то всё же различествует от существа Его. И если жизнь Своего существа (Отец) дарует тому, что не существует, то бывает тоже самое²¹².

Но, быть может, скажешь: „разве не дал²¹³“? Я сказал: прими во внимание причину тела и без противоречия слушай, что Отец дал (жизнь) Тому, Кто получил власть судить. Ведь даже и пророк доставляет свидетельство об этом „дал“ и о власти судить, так как вменяет Ему власть свободы, говоря: „владычество Его положено на раменах Его (Ис.9:6)“.

„Отец не судит никого, но весь суд отдал в руки Сына Своего (Ин.5:22)“. Значит, кто отмщает сам за себя, тот очевидно делает несправедливость Господу всякого отмщения, ибо не признаёт Того. Кто могущественнее его и (Кто) при-

—195—

влекает преступников к Своему судилищу. По этой причине Христос и наименован Судьёй, дабы ученики Его не судились между собой, и вместе с тем сказано, что Он будет судить в конце мира, дабы с этого времени никто не отмщал сам за себя. Посему Христос назван и Главой, чтобы ученики Его, как члены (одного тела) сострадали друг другу, (чтобы) глаза обвиняли ноги и сердце через раскаяние обличало чрево и остальные члены. Итак, смотри, насколько безрассуден суд человека, если даже он справедливо отмщает сам за себя, ибо он презирает Судью всего мира.

„Он есть светильник, который светил (Ин.5:35)”, который погас с увеличением (света), поскольку светил ночью, дабы знали, что с появлением солнечного сияния лучи светильника преходят и гаснут. „Не от людей беру какое-либо свидетельство, потому что имею свидетельство, которое больше Иоаннова (Ин.5:34:36)“. Однако, если от людей не берёт свидетельства, то зачем приходил перед Ним Иоанн? Но чтобы не устрашились величия Христа, Ему в разных видах предшествовало ничтожество. Крещение водой является ранее крещения Духом, и тот, кто знал о своём рождении от священника, свидетельствует о Том, зачатие Коего от Духа было сокрыто, дабы познали, что в том же Духе пророк Иоанн говорил о Том, Кого порицали книжники за нарушение законов Моисея.

И если свидетельство от людей не принимает, то зачем обращался к Иоанну, чтобы получить от него свидетельство? Но Иоанн был послан Богом. „Пославший меня сказал мне (Ин.1:33)“.

—196—

И так, через Иоанна Отец свидетельствует о Нём, как и говорит: „Моисей писал обо Мне (Ин.5:46)“, и ещё: „сам Моисеи – вам обвинитель (Ин.5:44)“. Говорит: „Моисей писал обо Мне“, именно, когда сказал: „если восстанет пророк и сделает какое-либо знамение или чудо, и если чудо сбудется, то пусть будет принят, потому что он пророк: если же это не сбудется, то не верьте, потому что он лжёт (Втор.13:1)“, – в этом месте Моисей писал обо Мне. „Моисеи сам – обвинитель ваш“, так как вы не верите ни слову его, ни делам Моим. „Кто из вас обличит Меня в грехе (Ин.8:46)“? – ибо вам Я открыто пророчествую. А поскольку написано, что пророка должно принять, кто бы он ни был, если (только) есть у него знамения, то посему говорит: „те дела, которые Я делаю, свидетельствуют обо Мне (Ин.5:36)“. Итак, Моисей сам обвиняет вас, потому что исполнилось всё, что он сказал, ибо слово (его) совпадает с делом (Моим). И если Я не возвещал вам иного Бога, но только сказал: „слушай Израиль: Господь Бог твой Господь един есть (Втор.6:4)“, и если Он Сам послал Меня и Ему Я молюсь и Его почитаю, если и вас Я учил этому, то почему Мне не верите?

Каким же образом Моисей нашёл веру в Египте среди братьев своих и у Фараона? Быть может, через знамения? Но, вот волхвы сделали (такие же) знамения, что и он. Итак, каким образом поверили ему в том, что Бог послал его, если ни один пророк не свидетельствовал им об этом и (если) голос с неба не нисходил к ним? Должно сказать, что поверили по причине знамений и чудес и потому, что слышали, что

—197—

Бог отцов их послал его, и (так как) истину слова его свидетельствовали лучи от лица его. Однако, трудно было бы для них поверить ему вследствие тех, кои противостояли ему, ибо „сделали волхвы тоже, что и он (Исх.7:11)“, если бы наконец его знамения не одержали победы. Или он нашёл веру, потому что Бог говорил с ним? Но этого они не видели глазами своими и не слышали ушами своими. Если же поверили ради чудес, хотя и не знали (Моисея), то Моисей дал ответ за Христа, что должно и Ему верить ради Его знамений и чудес.

По степени веры произошло с слепым исцеление, так что Господь дал ему очи невидимые и видимые. Умеренно верующему дал умеренное зрение. Когда же умеренный свет появился в его глазах, то великий свет воссиял в его душе. Усовершалась внутренняя его вера и усовершалось внешнее его зрение. „Увидел все ясно (Мр.8:25)“. Когда он стоял на первой и низшей ступени, Господь укрепил его слабую веру, когда же она сделалась более твёрдой, то с этой ступени слабости он как бы скачком возвысился на ступень совершенства.

Глава четырнадцатая

„Что говорит обо Мне люди, кто – Сын человеческий? Отвечают Ему: один говорит, что Илия, другие, что Иеремия (Мф.16:13–14)“. Сие говорили потому, что видя Его чудеса не могли в тоже время уяснить себе величия Его, но одни сравнивали Его с Илиёй за ревность к дому Отца Своего, другие с Иеремией ради святости Его от чрева матери, иные с Иоанном по причине крещения Его и чу-

—198—

дес рождества Его, так как (всё) это было известно. Как ученики Его поражались удивлением (пред Ним), так и в тех, кои видели Его, возникали различные мнения (о Нём). „Вы же что говорите обо мне, что – Я? Симон“, – глава и князь, – „сказал: Ты Христос. Сын Бога живаго. И ответил: блажен ты, Симон. И врата ада не одолеют тебя (Мф.16:15–18)“, то есть, что вера не разрушится. Ибо кто может разрушить то, что созидает Господь, и кто может восстановить то, что низверг Господь? Хотел ассириец²¹⁴ разрушить храм, который создал Господь, но Сей разрушил престол его царства. Так и Никанор (2Макк.7:34–43). И Ахав хотел построить низвергнутый город Иерихон, и низвергнуто было его княжение.

Созидая церковь Свою, Господь создал такую башню, основания коей могли бы держать всё, что построено на них. Как в то время, когда один язык был разделён на многие (Господь разрушил башню), чтобы люди не взошли на небо (Быт.11:4–8) (именно сим побуждались искать прибежища не в башне, а в правде; ибо и неизмеримая бездна потопов ничего бы им не причинила, если бы они искали прибежища на возвышенностях²¹⁵, но неправда (их) потопила и покаяние освободило, то есть, правда спасла); как, – говорю, – рассеяние их послужило препятствием к (успешному окончанию) земной башни и долговременного строения и к уклонению от труда, так потом Сам Спаситель устроил людям башню, которая

—199—

ведёт на небо, и дерево, плоды коего суть врачество жизни.

„Ты камень (Мф.16:18)“, – тот камень, который воздвиг (Господь), чтобы сатана споткнулся на нём. Но, когда Пётр говорил Господу: „да не будет сего, Господи (Мф.16:22)“, сатана хотел противопоставить этот камень Господу, дабы Он споткнулся на нём. Мы не сказали бы, что сатана помышлял (именно) так, если бы Тот, Кто знал (о сём), не обнаружил этого, говоря: „отойди сатана; ибо ты – соблазн Мне (Мф.16:23)“. И Господь взял этот камень и отбросил от Себя, дабы последователи сатаны спотыкались на него, поскольку „отступили назад и распростёрлись по земле (Ин.18:6)“. – „Никому не говорите обо Мне, что Я – Христос (Мф.16:20)“, то есть, не словами только, но делами и заслугами покажите истину обо Мне. Подобно сему, когда сходил с горы, заповедал им: „берегитесь, и никому не сказывайте о видении, которое вы видели, пока Сын человеческий не воскреснет из мертвых (Мф.17:9)“.

„Вот, восходим в Иерусалим, и исполнится все, написанное обо Мне. ибо надлежит Сына человеческого вести на крест и умертвить и пр. (Мф.20:19; Лк.18:31)“. Сатана возвратился, чтобы иступить в борьбу с Господом через уста Симона, главы общества, (учеников)²¹⁶, как некогда через уста Евы. „Да не будет, чтобы это случилось с Тобою, Господи! Ответил ему: отойди, сатана (Мф.16:28:23)“. Разве ты (доселе ещё) не познал, зачем Я пришёл на землю. Ибо как (соделавшись) младенцем, положенным в ясли, Я возвеселил рождённых в этот мир, так надлежит Мне сойти и в ад и уте-

—200—

шить находящихся там умерших праведников, кои от века ожидали Меня и надеялись видеть Меня. „Пророки, – говорит, – и праведники, и цари желали (видеть Меня – Мф.13:17)“. и: „Авраам желал видеть день Мой (Ин.8:56)“. Итак, сойду и увижу его. Итак, кто иной, кроме одного только сатаны, не захотел бы вести Меня на крест для освобождения мира? Итак, отойди, „потому что ты думаешь не о том, что Божие, но что человеческое (Мф.16:23)“. Ведь, рыбари были людьми несведущими, и слух их не был изощрён речью пророческой.

„Будут такие, которые ныне предстоят Мне здесь и не вкусят смерти (Мф.16:28)“, – дабы показать, что живыми будут взяты на небо. Затем, Господь призвал к Себе Илию²¹⁷, взятого на небо, и Моисея, возвращённого к жизни, и трёх свидетелей из Своих (собственных) вестников, кои были „столпами (Гал.2:9)“, то есть, кои держали свидетельство (Его) царства. И Симон в своём неведении показал словами великое ведение; ибо знал Моисея и Илию, как и Иоанн посредством Духа узнал пришедшего к нему Господа, поскольку (сам) засвидетельствовал: не знал Его (Ин.1:31)“. И так, если Дух открыл им²¹⁸ (сие), то Сам Дух (же) устами Симона сказал и то, чего и Симон не ведал²¹⁹. Подобным образом говорит (и теперь), чтобы сделать Христу, Моисею и Илии три кущи, хотя в этих словах к (внушению) Духа присоединяется свобода²²⁰.

—201—

Далее, тем, что прежде Его смерти вид лица Его изменился, научил их, что хотя Он пребывает одним и тем же, однако (может) и изменяться, дабы они знали что Он остаётся одним и тем-же, хотя и изменяется. Таким образом заранее подготовил их, чтобы не усомнились в Нем, когда Он преображённым воскреснет из мёртвых. Но если преображение обозначает царство, которое Он получил по воскресении, то почему после воскресения Он явился не в этом (преображённом) виде? Сие произошло потому, что они не могли бы взирать на Него, и для того, чтобы знали, что и они также должны будут преобразиться подобно (Ему). И тех двух мужей²²¹ призвал (к Себе) для того, чтобы более поверили воскресению жизни, которое произойдёт через Него в конце мира. Или, как Моисей, восстанут по смерти, или, как Илия, живые вознесутся к Нему, ибо Он есть Господь небесных и преисподних.

Когда Моисей и Илия явились, Симон сказал: „если хочешь Господи, сделаем здесь три кущи (Мф.17:4)”. Сие сказал потому, что видел, что гора эта свободна и спокойна от притеснений книжников, и это ему пришлось по сердцу. Приятный запах царства (Христова), благоухая, достиг обоняния его и усладил его. Увидел славу Господа на месте бесславия и радуясь, что Господь и ученики Его находятся с Моисеем и Илиёй, пожелал, чтобы Он подольше оставался вдали от Каиафы и Ирода. Как и тогда, когда говорил: „да не будет с Тобой этого (Мф.16:22)”, и в этом также случае, по сочувствию, сказал: „сде–

—202—

лаем здесь три кущи”. „Не знал, что говорил (Лк.9:33)”, поскольку Господь должен был взойти на крест, или, так как кущи им были приготовлены не здесь, но в будущем мире. „Приобретайте – говорит, – друзей себе, которые примут вас в вечные обители своя (Лк.16:9)“. Далее, не знал, что говорил и потому, что в числе кущей уравнял Христа с Моисеем и Илиёй; посему Божественный голос с неба просветил его, говоря: „Сей есть Сын Мой возлюбленный (Мф.17:5)“, дабы отличали Господа от рабов Его.

Для чего же Моисей и Илия явились Ему? Так как, когда спросил их; „что говорят обо Мне люди, кто – Я?“ – они сказали Ему: „одни говорят, что Ты – Илия, другие, что – Иеремия, иные, что – один из пророков“, но дабы показать им, что Он-не Илия и не один из пророков, явились им Моисей и Илия, дабы знали, что Он есть Господь пророков. Прежде смерти преобразил лицо Своё на горе, чтобы не сомневались в преображении лица Его после смерти, и дабы знали, что Тот, Кто изменил одежду, коей был одет, может оживить и то тело, коим был облечён. Ибо Кто дал телу неприступную славу души, Тот может и оживить его после смерти, которую вкусят все люди.

Но если Христос есть Бог чуждый²²², то зачем Моисей и Илия беседовали с Ним? Разве не Христос призвал Моисея к жизни и Илию с неба? И вот, привёл (же) их из прежнего времени Праведного²²³. Если же насильно действуя низвёл

—203—

Илию с неба, то Он – не благ, так как похитил Илию из мышцы Праведного и привёл в свидетели Себе. И если Благой без (ведома) Праведного разыскал Моисея и овладел им, то сделался повинным в воровстве, потому что похитил из гроба и вывел (на свет) кости, которые Праведный скрыл от взора людей (ср. Втор.34:6). И когда с неба явился голос: „Сей есть Сын Мой возлюбленный, Его послушайте“, то где тогда был Праведный? Или устрашился и скрылся, и не показался на голос Того²²⁴? Или этот голос Чуждого прошёл незаметно, так что Праведный не слышал (его)? Но вот, на третьем небе – Он, как говорят, и Праведный также на небесах. Каким же образом голос этот и слова эти прошли мимо Его, так что Он не заметил их, а если заметил, то почему умолчал на всё сие прославление, какое возвещено о Нём? „Его послушайте. и будете живы“. И так, всякий, кто слушает чужой голос, смертию умрет. Или, быть может, Они²²⁵ вступили в какой-нибудь договор между собой, так что в одно время говорил один: ,,Я есмь от начала и до конца, и нет иного ни прежде Меня, ни после Меня“ в другое время другой сказал: ,,Сей есть Сын Мой возлюбленный. Его послушайте“?

„И когда сходили с горы, дал им заповедь и сказал: берегитесь и никому не говорите об этом видении, которое видели (Мф.17:9)“. Почему? Потому что знал, что не поверят им, но почтут их безум-

—204—

ствующими и скажут: или, быть может, вы знаете и то, откуда пришёл Илия? и, вот, Моисей был погребён, и никто не присутствовал при гробе его; а отсюда возникло бы богохульство и соблазн. Говорит скорее в другой раз: „оставайтесь пока не получите силы (Деян.1:4)“, – потому что тогда, если расскажете им это и не поверят, вы воскресите мёртвых на посрамление их и к своей славе. И ещё: будьте, говорит, спокойны, доколе откроются гробы и выйдут (из них) праведники нового и ветхого завета и явятся в Иерусалим, город Царя великого (ср. Мф.5:35); после этого поверят, что Тот, Кто воззвал их к жизни, воскресил также и Моисея. Много праведников на голос Господа явилось из преисподней; вместо одного пришли многие. И если мёртвые, услышавши Его, явились, то насколько более (должен был явиться) живой Илия? Посему сказал: „никому не говорите, пока Сын человеческий не восстанет из мёртвых“.

Дабы не сказали, что Господь обманом вовлёк учеников Своих в заблуждение, они ходили, проповедуя, что Моисей и Илия беседовали с Ним. Моисей на горе получил закон, а Илия явился, чтобы отмстить за закон своей ревностью, как написано: „вы превратно поступали со Мною“. Далее, так как оба они ничем не обладали, то оба возлюбленные вместе явились к Тому, Кто одинаково любил их обоих. Также и Бог имена их соделал равными между собой, говоря: „вспомните закон Моисея, раба Моего (Нав.1:13)“, и в другом месте: „вот посылаю вам Илию пророка (Мал.4:5)“. А что по прошествии шести дней взял их и повёл на гору (Мф.17:1), то сие таинственно обозначает шесть тысяч лет.

—205—

Почему же не всех учеников взял с Собой? Потому что среди них был Иуда, чуждый царства, который недостоин был того, чтобы вести его туда, но и одного его оставлять не следовало, так как по причине избрания Того, Кто призвал его к этой должности, он казался людям совершенным. Господь же избрал его тогда, когда тайный замысел его был ещё неизвестен. Ведь, если бы неправедность его была известна, то ученики, товарищи его, знали бы о ней. Господь же знал, что он будет предателем, и когда сказал: „один из вас предаст Меня (Мф.26:21)“, и ему начал говорить: „вот он“, тогда отделил его от остальных товарищей. Но зачем избрал его, или потому что ненавидел его? зачем же ещё сделал его распорядителем и носителем кошелька? Во-первых, затем, чтобы показать совершенную любовь Свою и благодать милосердия Своего; потом, чтобы научить церковь Свою, что хотя в ней бывают и ложные учителя, однако (само) учительское звание²²⁶ истинно: ибо место Иуды предателя не осталось праздным: наконец, чтобы научить, что хотя и бывают негодные управители, однако правление Его домостроительства истинно. Таким образом Господь умыл ноги Иуды, но по умовении он поднялся (и) теми же ногами ушёл к убийцам Его. Господь поцеловал его (Иуду), который поцелуем дал знак смерти разыскивавшим Его, и простёр хлеб той руке, которая простершись приняла цену за Него и продала Его убийцам.

„Не должно пророку погибать вне Иерусалиме (Лк.13:33)”, – что согласуется в следующим изречени-

—206—

ем: ,,ты отнюдь не можешь закалать жертву твою пасхальную, где хочешь, но только в том месте. которое изберет Господ Бог твой, чтобы там обитало имя Его (Втор.12:4:5)“: как и Апостол свидетельствует: ,,пасхой нашей заклан Христос (1Кор.5:7)“, – дабы научить, что у Израиля был (только) образ, а истина (явилась) через Иисуса.

„О род развращённый и неверный (Мф.17:16)“. Сие говорит потому, что отец отрока²²⁷ подверг порицанию Его учеников, говоря: „не могли исцелить его (Мф.17:16)“: ибо думал, что они ещё недостаточно были опытны в искусстве своего учителя. Пришёл же учитель и взял учеников и поставил их как бы среди волн. Итак, приступили, чтобы узнать от Него: „почему мы не могли исцелить (Мф.17:19)“? Исцелению же их препятствовали богохульники и неверующие. „Сей, – говорили они, – изгоняет бесов силою Веельзевула, князя бесовского (Лк.11:15)“. (А) этому мужу сказали: эти ученики Его ещё не вполне обучены в искусстве Его, ибо иначе по какой причине не исцелили его? Посему ответил: „о род развращённый!“ И для того тотчас же избрал и послал в разные стороны семидесяти двух (учеников), которые чудесно исцелили их, чтобы изобличить их в ложности их мнения.

„Доколе буду с вами (Мф.17:17)?“ Ибо когда убьют Его, то увидят, что имя Его соделывает чудеса и знамения. Поскольку же Он действовал не по опытности в искусстве, то сказал тому мужу: „верующему всё возможно“, a им: „по неверию вашему (Мф.17:20)“. И чтобы поднять подавленное настро-

—207—

ение учеников Своих, сказал: „тебе говорю, нечистый, глухой и немой (Мр.9:25)“, дабы научить, что Ему, как Богу, доступно всё. Сие произошло не потому, чтобы сделать это было легче, чем привести людей к вере, но для того, чтобы несколько воспрепятствовать богохульникам смеяться над Своими учениками. Даже до сего времени ученики Его ещё не твёрдо веровали в Него²²⁸. „Выйди, отступи от него и более не входи в него (Мр.9:25)“, – эти слова свидетельствуют о свободе демона. Поскольку (демон) хотел потом снова возвратиться в него, то (Господь) связал его, говоря „более не осмеливайся входить сюда“.

В предупреждение сказал Симону: „цари земные с кого берут пошлины, с сынов или посторонних (Мф.17:25)“? Так как (собиратели дидрахм) явились с той целью, чтобы найти предлог к обвинению Его: ведь, не со всех взыскивали эту (пошлину). Но так рассуждали в себе: ты, быть может, скажешь, что учитель не даст подати, и таким образом мы отнесёмся к Нему, как к бунтовщику; если же даст, то в таком случае почтётся за постороннего. Ибо хотя левиты и считались посторонними, но так как уделом их был Господь, то они были как бы сынами, и никто ничего не взыскивал с них. Таким образом Господь объяснил Симону: книжники и Фарисеи явились, отыскивая у тебя, Симон, предлог для искушения нас. Ибо они не уравнивали Его с священниками. Но Господь не дал им повода для обвинения Его, какого они искали, и поступил

—208—

так, что (сами) взимающие эту пошлину показали, что Он различествует от всех людей. Вместе с тем и Симона Он научил, что левиты не дают, потому что они освобождены от этой пошлины²²⁹.

„Чтобы не дать им соблазна (Мф.17:27)“, то есть, чтобы не возгнушались Фарисеями и не погубили (их), когда ты сделаешь явным, что они стремятся устроить повод к ссоре. И прибавил: „иди на море и закинь там сеть (Мф.17:27)“. Поскольку они считают Меня посторонним, то пусть море научит их, что Я не только священник, но и царь. И так, иди, и ты также отдай (пошлину), как бы один из посторонних. Когда таким образом Симон согласился отдать (пошлину) и взявши сеть пошёл, чтобы закинуть её в море, и они также удалились с ним. А когда он извлёк рыбу, которая имела во рту статир, знак господства, то те гордецы были изобличены и постыжены, поскольку не поверили, что левитом был Тот, о Ком море и рыба засвидетельствовали, что Он – царь и священник. И так, явление этого высшего Первосвященника признали все творения и все вещи поспешили принести Ему дань, каждая по своему. Вышние послали Ему приветствие через Гавриила, а силы небесные посредством звезды; язычники представили волхвов, и пророки, давно уже умолкшие, отрядили книжников, говоривших: „из города Вифлеема должен произойти царь (ср. Мф.2:1–6)“. Статир (же), который отлит был в гортани рыбы и в водах получил и изображение царя, был для ищущих

(Продолжение следует).

—209—

Что изначала дало победу христианству, то и всегда должно рассматриваться, как основание его силы, его могущества в духовной жизни человечества. Всё христианство основано на любви к Богочеловеку Христу, а любовь к Христу, как мы видели, основана на возможности познания и понимания Его человеком. И если любовь эта изначала явилась столь великой и непобедимой именно потому, что Христос есть не только истинный Бог, но и доступный человеческому познанию и пониманию совершеннейший человек, то в осуществлении возможности познания Его лежит и ныне вся сила христианства: в степени действительного познания и понимания Христа возрастает любовь к Нему человека.

Связь между познанием Христа и любовью к Нему станет ещё яснее, если обратить внимание на то, что познание Богочеловека не есть отвлечённое только. Даже можно сказать, что всего менее оно может быть отвлечённым. Познание совершается как бы через приближение к познаваемому, – приближение же к Спасителю, совершеннейшему по человеческой природе Своей человеку, и через то – понимание Его – возможно всего боле, конечно, через уподобление, приближение к Нему в совершенстве собственной природы своей.

С другой стороны, познание Христа через уподобление Ему, через нравственное к Нему приближение, оставаясь преимущественным, не является, однако же, исключитель-

—210—

ным; оно не устраняет возможности познания Его и в представлениях и понятиях разума: и в науке, и в искусстве. Напротив – оно является основой для этих родов познания и в таком смысле – даже предполагает их. Человек живёт различными сторонами своего существа, но все стороны его жизни – нераздельны между собой, – вот почему все эти стороны и должно обнимать христианство, или, точнее, то стремление ко Христу, которое есть сущность Христианства. Когда наблюдается напряжённое стремление к научному познанию Христа или – к художественному воспроизведению Его: это знак и нравственного стремления к Нему в христианском обществе, знак не охладевающей любви к Нему. И когда, наоборот, образ Его не вдохновляет уже более человека в научном и художественном его труде, – трудно не видеть в этом причин, глубоко лежащих в охлаждении христианской жизни народов вообще. В силу именно указанной нераздельности всех сторон своей жизни, человек, при стремлении нравственно приблизится к своему Спасителю, не может отказаться и от стремления разумом проникнуть в тайны жизни Богочеловеческого Его духа – и от стремления эстетического чувства: Богочеловеческую красоту в возможной степени выразить в прекрасных творениях человеческого гения.

Наука и искусство необходимо привлекаются, следовательно, к делу познания человеком Спасителя своего, но наука и искусство суть средства к общению в познании всех людей, – и таким образом то созидание Христа в душах отдельных верующих, о котором говорит Апостол в послании к Галатам (Дети мои! – для которых я снова в муках рождения, доколе не изобразится в вас Христос... Гал.4:19), переходит в общечеловеческую работу над созданием образа Спасителя своего.

История христианской науки, литературы и искусства представляет нам, действительно, целый ряд опытов воспроизведения Лица Богочеловека; не было другого предмета, который бы привлёк в этом отношении столько внимания. И рвение не ослабевает; предмет неисчерпаемо богат. Учёные и художники – слова, кисти, резца,

—211—

звуков стремились и стремятся на эту арену, вносили и вносят посильную лепту в дело всего человечества – уразумения Спасителя своего, познания Сына Божия. В эту сокровищницу, в этот нерукотворенный храм, воздвигаемый человечеством Христу Спасителю, вносится всё хорошее, что человек может изнести из глубины своего духа, всё святейшее, чистейшее, во что он верует, чем живёт, что составляет святая святых его души... Различно участие в великой работе. Одни созидают непосредственно; другие причастны ей, только как члены того общества, рост и развитие которого обусловливает явление великих, выдающихся работников, в работе своей выражающих содержание духовной жизни целых эпох в высших и совершеннейших её областях.

Различной ценности и те камни, какие сносятся на строение великого здания, и нет сомнения, что и к этому званию приложимы слова Апостола: в большом доме есть сосуды не только золотые и серебряные, но и деревянные, и глиняные (2Тим.2:20); нет сомнения, что иные из числа приносимых на его сооружение жертв бесполезны, а другие и совсем не отвечают достоинству Того, в Чьё имя они приносятся. Может ли, однако, это служить основанием к прекращению работы величайшей важности и значения?.. Неудача некоторых должна ли служить к осуждению труда всех?.. Abusus non tollit usum, – говорит древнее изречение.

В чём же великое значение научно-художественного воспроизведения Лица Спасителя?.. Какой смысл общечеловеческого труда воссозидания образа Его?.. И какое отношение имеет он к тому изображению Христа в сердце отдельных верующих („доколе не изобразится в вас Христос“), которое единственно необходимо для спасения их, которое навсегда привязывает человека ко Христу силой возбуждаемой им любви к Нему?...

Мы подошли к главному вопросу своего исследования. Первый ответ на него мы укажем в том принципе единения, осуществляемого через любовь, который прилагается христианством и к делу познания Сына Божия. Скажем подробнее о применении, которое получает здесь этот великий принцип.

—212—

Апостол говорит об учреждении в Церкви иерархии, что она предназначена – „к совершению святых, на дело служения, для созидания тела Христова, доколе все приидем в единство веры и познания Сына Божия“ (Еф.4:12–13). Но единство веры и познания Сына Божия в здешней жизни достижимо лишь в смысле ограниченном, условном, – в смысле искоренения нечестивых ересей, сеявших смуту и несогласия в Церкви. Вообще же это единство составляет столь же бесконечный идеал, как и заповедь Спасителя: „будите убо вы совершени, якоже Отец ваш небесный совершен есть“ (Мф.5:48). Единым познание Сына Божия могло бы быть, очевидно, в том лишь случае, когда оно было бы совершенным (адекватным познаваемому). Но очевидно также, что человеческое познание таким быть не может, а потому в нём необходимо должно быть различие, обусловленное ограниченностью познающих и отражающее личные индивидуальные черты каждого из них.

Отсюда то и раскрывается всё значение братского единения в деле познания Христа. Творчески воссозидая себе образ Спасителя своего, человек бессознательно и сознательно украшает его теми совершеннейшими и прекраснейшими чертами характера, понимание которых наиболее доступно ему. Именно эти черты поражают внимание его при чтении Евангелия, именно они увлекают его находя себе отзвук в индивидуальной природе его собственной души²³⁰. В этом смысле познание Богочеловека есть лучшее средство к познанию себя самого, точнее говоря, к познанию идеала добра и красоты, индивидуально присущего каждому из нас и выражающего лучшие стороны нашего личного духа. (Как велико и в этом отношении значение познания Христа!..).

В познании каждого образ Богочеловека отражается, так. обр., только известными чертами, – сияет в нём,

—213—

как солнце в малой капле вод. И бесконечно разнообразие этого отражения!.. Нет в мире души человеческой, тождественной другой, и это выражается, напр., в том даже, что нет, как утверждают, почерка, тождественного у двух лиц, и при судебной экспертизе единство почерка считается достаточным удостоверением единства лица писавшего. Если в таком деле, – если в начертании 36 букв алфавита, состоящих из немногих и довольно при том однообразных основных линий, закруглений и черт, – успевает отразиться индивидуальная душа человека; то не более ли того необходимо должна отразиться она в деле познания Сына Божия?.. В беспредельности Его духовной жизни, при изучении и представлении её даже постольку, поскольку Он был человеком, могут, как нигде, отразиться все бесчисленные человеческие души, ибо и человеческая душа Богочеловека объемлет и совмещает все возможные черты индивидуальных свойств человека.

А если познание Богочеловека Христа каждым носит характер индивидуальный и потому неизбежно является односторонним и недостаточным: то отсюда и раскрывается вся великая важность и даже необходимость общения в познании Его всех, что достигается в общечеловеческом достоянии: науке, литературе и искусстве.

Воспользуемся здесь прекрасным образом, заимствованным из древнехристианского предания. Человечество, представляется нам, – и ныне предстоит духовному лику Христа, отпечатленному на богодухновенных страницах Евангелия, как некогда стоял пред ним художник Эдесского князя, Авгаря. Ему поручено было снять портрет с Учителя Галилейского, но снять портрета он не мог.

Мысленно мы перенесёмся в положение живописца, предпринявшего невозможный подвиг изображения Христа. Мы спросим: в чём же было дело?.. Нельзя же по-детски дело представлять так, что в разные моменты лик Христа менялся, – что, напр., черты Его лица то удлинялись, то становились короче или что н. под.

Нет. Но каждая черта Божественного лика отражала столь необычайную полноту духовной жизни, что поражён-

—214—

ный художник не мог не сознать бессилия своего гения пред ней. Вот великая идея уже осенила его ум; ему мнится, что он уразумел ту бесконечно великую мысль, которую выражало лицо Спасителя; его рука уже сжимает кисть, но кисть его бессильна запечатлеть эту мысль... Он вновь обращается, поражённый, ко Христу и вновь созерцает великую мысль, но уже с другим идеально прекрасным оттенкам, – переходящую в иную бесконечную мысль.

Дивное сказание!.. Окружающие, быть может и не наблюдали перемен в лице Иисуса Христа; образ Его был всё тот же, всем известный и знакомый (он сразу должен был становиться всем известным и знакомым: вспомним появление Христа в „Великом Инквизиторе“ у Достоевского); но вот человеку, по долгу служения его, надлежало этот всем хорошо известный лик начертать и запечатлеть навсегда, и – что же?... Исполнить своё намерение художник не в силах; дрожащая рука роняет кисть; взор недвижно приковывается к Лику, которому что-либо равное он думал создать. В Едином он видит бесконечную множественность, в Известном всем он усматривает то, что никому неизвестно, что и не может быть известным, что и ему предстало, как непостижимая, великая тайна.... Он видит, что не образ здесь нужен, а бесчисленные иконы и образа, бесчисленные творения человеческих рук, – и никогда ни все люди вместе, ни один кто-либо из них в отдельности не создадут совершенного изображения Христа: ни в постоянном Его виде, ни – в отдельный момент Его жизни... Но в созидании Его образа – задача всей их жизни²³¹, и от такого создания, не взирая на недостижимость идеала его, они никогда не откажутся, как не откажутся от стремления к совершенству – по образу Небесного Отца...

Недостижимость идеала и здесь, как и везде, не противоречит законности самого стремления к нему. Как нерукотворенный образ Господа среди всех возможных изображений Его, так, нет сомнения, и Евангелие среди

—215—

произведений слова (мы говорим преимущественно именно о них) навсегда, конечно, останется неизмеримо выше всех опытов научно-художественного воспроизведения образа Христова; нельзя даже и сравнивать их; единственно достойное Богочеловека повествование о Нём может принадлежать лишь Богу же, Духу Св., а не человеку. Но не участвовать деятельно в восприятии божеств. Откровения человек не может. На ряду с Божественным творчеством в религиозной жизни не прекращается, да и прекращаться не должно – и творчество человеческое, ибо человек есть свободный деятель мира. Пусть творчество человеческое бесконечно ниже Божественного: оно необходимо, однако, служа обнаружением жизни духа человека; оно угодно Богу, Который в свободе, дарованной человеку, призвал творение Своё к деятельности творческой. Пусть созданный человеком образ Богочеловека принизится только до образа необыкновенного человека: недостающее восполнено будет сознанием немощи своего творчества и верой в Божество Изображаемого, в бытие в Нём и непостижимой уже и неизобразимой природы, соединившейся с совершеннейшей природой человека, – постижимой до известной степени и подлежащей творческому воссозданию человека в лучших мечтах его об идеальной красоте собственной природы своей... За то Богочеловек приблизится к человеку, за то Он снизойдёт, как с небесной выси на землю, с божеств. страниц Евангелия – в душу верующего: в его ум, полный образами о Нём; в его сердце, полное любовью к Нему... Так и ранее Сам Господь благоволил уничижить Себя и явиться во образе раба – человека – для того, чтобы через этот образ и при посредстве его люди могли позвать бесконечного Владыку всех Бога и приять Его, как дети пришедшего к ним Отца... Долг человека – лишь помнить и сознавать, что душа его вмещает Необъятного, что сердце его полно Всеисполняющим, ум мыслит и воображение представляет Недомыслимого, Непостижимого, Неизобразимого; сознавать, что лишь по бесконечной благодати, как человека, познаёт он Того, Кто бесконечно выше человека: Богочеловека.

Но благодать такого познания неотъемлема в христиан-

—216—

стве, существенно свойственна ему, отвечает основной его идее. Как человека именно и должно познать человеку Богочеловека, с-нами – Бога; в этом познании величайшее, бесконечное благодеяние Бога. Творчество человека должно касаться нам подобной, а потому – понятной, а потому – бесконечно дорогой человеческой жизни Богочеловека: поскольку Он есть истинный человек, Спаситель деятельно должен быть позван человеком, т. е., перевоплотиться в его сознании в живой образ, в ему дорогое, живое Лицо.

В этом-то перевоплощении и сказывается творческая деятельность человеческого духа. Действительно, земная жизнь Иисуса Христа, как протекала она среди человеческих условий и обстановки, неподражаемое и несравненное повествование о себе имеет в четвероевангелии. Но каждое слово божественной Книги вызывает у человека целый ряд образов и представлений о безгрешном, незлобивом и благостнейшем Искупителе его. И если в созерцании красоты творений человеческого духа возможно проводить часы, когда внешний мир забывается, и душа наполняется мыслями и сладостными чувствами, как бы рождающимися от этого созерцания, и целый новый мир теснится в неё: то что же сказать о созерцании красоты нерукотворенного, Богоначертанного образа Спасителя в Евангелии?.. Вся жизнь до краёв не только может, но и должна быть наполнена им, и это есть воистину новый мир, куда вводится человек. Углубляться в черты евангельского повествования о Христе, изучать их, разбирать, составлять, прояснять данными самонаблюдения, за краткими указаниями усматривать и чувством близкой Спасителю своему души угадывать многое, что не сказано, в несказанном совсем предполагать то, что ясно из других случаев, что согласно с создавшимся уже и общим для всей Церкви Христовой образом Его: всего этого, без нравственного насилия над человеком, без насилия, в частности, над его религиозным чувством, воспретить ему нельзя. В этом смысле Евангелие не граница, не предел для человека, – иначе оно стало бы для него новым законом, новой буквой, мертвящей развитие его духа.

—217—

Не затем приходил на землю Христос и не затем Он дал Своё Евангелие людям...

Великую работу воссозидания в общечеловеческом сознании образа Богочеловека Иисуса Христа, рассмотревши значение и сущность её, мы можем уподобить мозаическому образу Его, составляемому из мельчайших камней, приносимых верующими от себя, взносимых ими из сокровищ сердец их. Пусть, скажем вновь, – разноценны эти камни и пусть будут в числе их такие, которые незаметными и слишком малыми будут в общей работе: каждый несёт сюда всё же лучше, что только есть у него, что как бы роднит его с самим Богочеловеком. Какая это святыня человечества!.. Какая сокровищница!.. Это воистину Христос сам, воплощающийся в верных Своих! Это и человек сам, вновь усвояющий себе божественную красоту!..

И где выше проявления того братства, которое завещал Христос народам?.. Ибо не здесь ли становятся понятными друг другу народы и племена, не здесь ли научаются они любить друг друга, не здесь ли познают на деле общность природы своей в её лучших свойствах и проявлениях?.. Не здесь ли различие вкусов, склонностей, характеров и всего духовного мира у различных народов, обычно служащее причиной непонимания и вражды, – впервые делается источником новых и драгоценных для всех приобретений в общей работе, вызывает на особую благодарность Творцу, в разнообразных дарах Которого человеку открывается возможность разностороннего познания Его Самого...

Мы выяснили психологическую необходимость изображения Богочеловека Христа в науке и искусстве и соответствие его основной идее христианства. Пред нами вторая половина задачи: должно указать те условия и те границы, при которых и в которых это познание и изображение Богочеловека, Сына Божия, возможны.

Познание и научно художественное воспроизведение Лица Иисуса Христа можно понимать в таком смысле, при ко-

—218—

тором ответь на вопрос о самой возможности того и другого должен быть отрицательным, так как утвердительный ответ на него необходимо вёл бы к отрицанию Божества Христа. Говорим о мечтаниях об адекватном познании и реально художественном воспроизведении Лица Господа Иисуса Христа, – при попытках осуществления которых, Богочеловечество Его может рассматриваться разве в несобственном только смысле: вполне понятно, что при предположении возможности для одного автора или для коллективного творчества исчерпать содержание Личности Христа – необходимо другое предположение: Его ограниченности и возможности кому-л. и стать выше Его, чтобы творчески воссоздать Его образ, ибо творец – выше своего творения. Суд над великими даже людьми человечество совершает, когда для них уже „потомство настаёт“, – когда течение времени как бы умаляет их, как бы смягчает блеск их славы, при росте всего человечества, при движении вперёд развития его. Тогда в общем своём умственном и нравственном уровне человечество вырастает над великими людьми своих предков: но Христос в этом смысле не может иметь и потомства для суда над Собой.

И художественная правда, как теперь её понимают, – как понимает её, напр. Ренан, – в отношении изображения Христа, конечно, немыслима; Его Богочеловечество составило бы непримиримое противоречие с ней; это два взаимоисключающих друг друга принципа. Нам нет, впрочем, нужды говорить много по этому предмету, так как он подробно рассмотрен в статье проф. М.Д. Муратова, раскрывающей всю невозможность Ренановских принципов жизнеописания Христа²³². Но конечно,

—219—

возможен и другой род изображений Богочеловека. О нём проф. М.Д. Муретов замечает: „Христос может быть изображаем символически и условно, в виде ли монограммы, или аллегорической фигуры, или, наконец, православной иконы греческо-русской“²³³... Мы позволим себе сделать несколько дополнительных замечаний к этим кратким словам, – подробнее именно сказать о символичности и условности изображений Христа, точнее определить объём и содержание этих понятий.

Изображения Богочеловека, носящие печать символизма или условности, составляют, по нашему мнению, прямую противоположность тем реально-художественным изображениям Его, возможность которых, как мы сейчас видели, совершенно должно отвергнуть; они должны быть чуждыми всего, что претит христианскому чувству в художественном реализме, когда он наблюдается относительно изображения Спасителя. Но нельзя, с другой стороны, символизма и условности понимать слишком строго, в таком смысле, который исключал бы возможность

—220—

творчества человека. Так – в искусстве живописном не должно быть картин или портретов Христа, а должны быть лишь иконы или образа; во и в области иконописи существует, как известно, искусство, т. е. возможно свободное творчество человеческого гения, нисколько не препятствующее созданию художника быть именно иконой. И существуют величайшие произведения гениальной кисти, в праве которых помещаться в храмах никто усомниться не может, – которые являются иконами в высшем, истиннейшем и, можно сказать, святейшем смысле слова. Икона, над которой плакал художник, рисуя её, не вызовет ли слез умиления и в храме? Но такая икона не может быть только механически воспроизведённой копией с раз и навсегда данного образца.

И никто, думается, не станет утверждать, что наши храмы стали бы более православными (по внешнему виду), если бы в них были воспрещены иконы, указанного рода, и были допущены только печатные, неизменные снимки с раз навсегда утверждённых образцов, точные с них копии, – как никто не стал бы утверждать, конечно, и того, что подобного рода перемена могла бы содействовать оживлению религиозного чувства молящихся, помочь развитию его, вдохновлять, оживотворять. Не ясно ли было бы совершенно обратное?.. Всё мёртвое жизни служить не может; мёртвая, застывшая форма неестественна, вредна, убийственна для чувства живого. Иное дело – известные законы, известная норма в искусстве (что и предлагается, действительно, Православной Церковью) и иное дело – когда эти законы суживаются до границ трафарета (чего никогда не узаконялось ей). Законом, нормой для искусства иконописного при изображении Христа Спасителя является, действительно, известного рода символизм, условность, – не стесняющие, однако, развития самого искусства.

От живописи, как от примера более яркого и наглядного, вновь возвратимся к искусству слова. И здесь, когда дело касается изображения Христа Спасителя, необходима, действительно, символика, необходима условность; художник слова не может отказаться от них, не переходя сознательно в лагерь Штраусов и Ренанов, не

—221—

изменяя сознательно Христу, как Богочеловеку, как истинному Сыну Божию. Символ для него – выражение его веры в непостижимость Изображаемого, в Божественное достоинство Его; символ в его произведениях (а символом в художественных произведениях слова являются конечно, известные богословские термины и формулы), – символ в его произведениях – это ознаменование отречения его от ложной в данном случае и неосуществимой идеи художественного реализма. Но в тоже время символ для него – не мертвящая форма, не суровое требование отречения от божественного дара творчества, а – лишь известным образом нормирующая его творчество высочайшая идея. Эту высочайшую идею, непостижимую, а потому ищущую себе выражение только в символе, поставить в теснейшее, в органическое единство с произведением своего свободного, ничем не стесняемого творчества – (иным творчество не может и быть) и составляет ту задачу, разрешение которой возможно только истинному художнику, при обладании, сверх того, нравственно-религиозным гением.

Осуществление этой задачи заключается в том, чтобы каждая черта в творчески воссозидаемом образе Богочеловека возможно естественнейшим образом переходила в бесконечность, изображаемую символом. Этот символ не устраним, он представляет необходимое предположение Божества изображаемого; но заслуга художника тем выше, чем далее он отодвинул символ, потому что тем естественнее тогда условное в созданном образе сочетается с свободным творчеством. Не трудно, напр., в искусстве живописном к изображению Христа присоединить нимб, сияние, – и этим символом ознаменовать необходимое для христианина предположение Его Божественности; но если это сияние будет придано к образу человеческому, нисколько не выделяющемуся в отношении духовной красоты из ряда других человеческих лиц: получится впечатление более или менее резкого диссонанса, и развитое религиозное чувство не может не ощущать этого диссонанса и – не оскорбляться им. Иное впечатление производит изображение Христа, когда вдохновенный художник, начертав высшую, доступную творческому изобра-

—222—

жению его, одухотворённую человеческую красоту Лика Спасителя, окружит его тем же условным знаменованием Его Божества: впечатление, не смотря на двойственность условности и свободы изображения, не будет уже отзываться диссонансом; напротив – образ художника будет отвечать общечеловеческому сознанию, что человеческая красота – сродна Божественной и есть отобраз её, что за высшими ступенями богоподобный, человеческому постижению доступной красоты, есть нечто, сияющее, подобно нестерпимому блеску солнца, той нетленной, вечной красотой, которой созерцание в нескончаемые века будет источником блаженства душ чистых... Задача художника достигнута будет тогда, когда ценитель его произведения сам живо почувствует всю необходимость этого, окружающего лик Спасителя, сияния и, воспроизводя себе художественный образ Его, не в состоянии будет отрешить его в своей мысли и воображении от этого сияния, – не в состоянии будет представить себе без него Божественно-прекрасный Лик; это сияние тогда – не внешняя уже механическая прибавка; отнять его или – присоединить не зависит тогда уже от произвола зрителя или самого живописца.

Вот идеал художественного изображения Христа; мы видим, что при условности и символизме, он оставляет ещё безграничную область для свободно-художественного творчества, задача которого – в возвышении и осмыслении самого символа, в его, так сказать, оправдании. И Церковь Православная не стесняет свободы этого творчества; история иконописи совершенно подтверждает это²³⁴. Православное направление в данном случае есть истинно-христианское направление, вполне соответствующее самому существу дела. Ни чистый реализм (выродившийся из принципов католичества), ни чистый символизм (протестантства) не удовлетворяют человека; истина православного предания в отношении изображения Богочеловека – в художественном сочетании символизма, где творчество не-

—223—

возможно, – с художественным реализмом, отвечающим реальности человеческой природы Спасителя.

Так и в искусстве слова – высокая задача христианского художника, возможная для него, как мы упомянули, помимо таланта, лишь при обладании гением нравственно-религиозным, состоит в том, чтобы художественно созданный образ Спасителя довести до органического единства с символикой Его Божества. Это художественное единство реального изображения с условным, творчества конечного – с символикой непостижимого и бесконечного, – высочайшим и недостижимым идеалом своим имеет нераздельное, личное (ипостасное) единство конечного и бесконечного естества в самом Христе. Человеческая красота, повторим, есть отобраз Божественной, и в Богочеловеке именно она постепенно переходит в последнюю, – в воззрении, конечно, человека, стремящегося к познанию Спасителя своего. И если достижение такого идеала, конечно, невозможно, то следование ему составляет долг и задачу христианского художника и доступно ему, смотря по силе его гения. В его изображении Богочеловека каждая черта духовного Его облика должна выступать – и истинно и прекрасно – человеческой, и непостижимо-Божественной; все изображение его должна проникать эта двойственность, – и чём менее заметна и резка она, и чем далее, вновь, отодвинут символ, чем естественнее он примкнул к свободному творению гения художественного: тем цельнее образ и выше заслуга художника, – тем лучше осуществлена задача его.

Вполне очевидно и из сказанного уже ранее ясно следует, что богоначертанное изображение Иисуса Христа в Евангелии должно, конечно, навсегда оставаться неприкосновенной святыней²³⁵; все человеческие попытки и усилия

—224—

должны быть направлены лишь к тому, чтобы приблизить эту святыню к разумению человека, ввести в полное обладание ей, а не упразднять её, не разрушать превратным толкованием, не подменять самоизмышленной иною. Евангелие – Божеств. Откровение; труд человека может быть посвящены лишь усвоению его. И все научно-художественные произведения слова, так или иначе имеющие в виду туже цель, что и евангелие, т. е., изображение Богочеловека, не только не должны посягать на единство евангелия, как незаменимого повествования о Христе, но и задачей своей должны иметь – вводить верующих в высшее единство разумения его: они составляют необходимую связь, коей посредствуется Откровение с воспринимающим его человеческим духом. Имея в виду сказанное прежде, кратко определим, что Евангелие есть как бы начертанный Духом Св. символ (в обширнейшем смысле слова) Богочеловеческого достоинства Христа Спасителя: символ навсегда неизменный, священный, неприкосновенный; творчество человеческое должно касаться того, что уже ниже этого символа, что определяется им и от него всецело зависеть, – но что и необходимо к уяснению самого символа, просветлению его высшего знаменования.

—225—

Теперь, когда пред нами, соответственно значению Лица Богочеловека Христа в самом христианстве, выяснилось безмерно великое значение изображения Его в науке и искусстве, – попятным становится и смысл некоторых современных нам явлений.

Вдумываясь во внутренний смысл этих явлений, нельзя не прийти к заключению, что враги христианства овладели тайной успеха его, что истинный источник его силы уже открыт ими, и они искусно пользуются этим для своих целей. Христос, сказали мы, святыня любви человеческой, – и не должно уже более казаться странным, если, как древний предатель, самые враги Его приближаются к Нему не иначе, как с льстивым поцелуем. Особенно поучителен в этом отношении всем хорошо известный пример Ренана. Лишая Христа Божественности, он украшает Его всем, что есть прекраснейшего в человечестве, – и этим образом прельщает многих. Он знал, что было нужно, когда, как новый терновый венок, сплетал Христу венец льстивых похвал и, хотя с сомнительным пафосом, выражал Ему своё восторженное удивление...

Мы стоим в конце XIX; целое столетие, след., уже отделяет нас от тех вольнодумцев конца XVIII века, выразительнейшим представителем которых является Вольтер, грубым кощунством и глумлением думавший достигнуть того, чтобы через сто лет от христианства, как религии, но оставалось и следа. Эти сто лет прошли, но они не ознаменовались ничем подобным предположениям Вольтера, и только сами преемники его в борьбе с христианством должны были убедиться в полной недействительности избранных им для этой борьбы средств. В христианстве была сознана ими некоторая великая сила, столь же малодоступная действию насилия нравственного (кощунства, глумления²³⁶), как и физического, – и найти её было тем более нетрудно, что неотразимое действие

—226—

её не могли не чувствовать на себе в известной степени и сами они. Такой неодолимой силой в христианстве является любовь ко Христу, – они сознали это, но они поняли также, что, если этой силы нельзя победить, то ей можно дать некоторое иное, более удобное для них направление.

Отсюда именно – высокопарный пафос Ренана в характеристике Христа, отсюда – множество подражателей ему в подобном же роде; вот почему – едва не на каждой странице современных газет и журналов, даже самого отрицательного направления, можно встретить святейшее имя Христа, хотя бы и на ряду с именами Будды и Магомета. Вот откуда, далее, эта удивительная, по-видимому, при господствующем религиозном индифферентизме в светском нашем обществе, настойчивость в избрании евангельских сюжетов представителями искусств, скульптурного и особенно живописного для произведений, всецело проникнутых тем же ренановским духом, тем же стремлением – под видом прославления Христа низвести Его на степень просто великого человека. Кажется, к участию в этой работе скоро привлечена будет и сцена...

Опасна эта работа; если теперь для всех уже стало ясно, что открытого унижения Христа человечество не допустит, что Он дорог на самом деле и тем, кто Его отрицает, как Богочеловека, то многие, с другой стороны, бывают прельщены образами Его, облечёнными в ложное величие и призрачную красоту, принимая багряницу Ирода за царственное одеяние небесного Царя. Коварно обольщаемые, они думают, что сохранили всю любовь свою ко Христу, всё благоговение к Нему – и не замечают, что сама святыня их любви лукаво подменена уже другой, что они чтут Христа, но уже не того евангельского Христа, Сына Божия, который впервые Богочеловеческим величием Своим возжёг в них пламень святой любви к Себе...

Но если в наши дни, так обр. сами противники христианства привлекли науку и искусство к воспроизведению образа Христа в мнимо прекрасном и обаятельном, но безусловно ложном виде, с предвзятой целью –

—227—

по ложному пути направить неистребимую в сердце человека любовь к Нему; то отсюда ясна вся важность – в наши именно дни – задачи истинно христианской науки и искусства – противопоставить ложному образу Христа – Его истинный, Богочеловеческий образ, в той идеальной его красоте и величии, какие доступны только изображению человека.

Особенно важна указанная задача для христианской апологетики: с этого мы начали свою речь, этим и заканчиваем её. Дух века, отрицательные учения, общий скептицизм и упадок веры – заражает сомнением и тягостным колебанием и отдельные души, причиняя им часто невыразимые страдания. Когда требуется избавление от этих страданий, нужна не столько полемика с Ренанами, Толстыми и под., не столько борьба, сколько – врачевание. Если же здесь прежде всего нужно врачевание, то успех может быть достигнут только тогда, когда тщательно изучена болезнь, и к лечению её приложены надлежащие средства.

Но вся жизнь человека состоит в созидании Христа в сердце его и знаменуется этим великим делом. Без Мене, сказал Господь в Прощальной Беседе Своей с учениками: Без Мене – ничесоже... Это сказано о всей жизни верующей души: доколе Христос в ней, – дотоле её жизнь; доколе, хотя изредка, она ощущает Его в себе, доколе, хотя в редкие моменты, она способна прозреть и почувствовать, что такое райское блаженство любви к Спасителю: дотоле ещё жива она. И так как каждая болезнь выражается в известного рода ослаблении энергии жизни: то и духовная болезнь христианина выражается в потемнении в душе его образа Спасителя, или в искажении его, или в конечном омрачении: в большем или меньшем разрушении того, в созидании чего, находя применение энергии своей, жила она. Отсюда – в чём же другом должно быть врачевание, как не в просветлении образа Христа пред омрачённым сознанием человека, – как не в содействии возвращению человека на путь оживления Христа в сердце своём?..

Это и есть та задача, служа которой прямо и косвенно,

—228—

христианская наука и искусство приобретут могущественное влияние на духовную жизнь христианского общества, – служение которой, в частности, сообщит характер особой жизненности и действенности христианской апологетике²³⁷.

К. Сильченков

—229—

Св. Митрофану, епископу Воронежскому (1682–1703 гг.), приписывается обыкновенно три творения: 1) Слово к пастырям, печатаемое в житиях сего святителя²³⁸ и отдельно,²³⁹ 2) Синодик города Воронежа соборной церкви, издаваемый в настоящее время на страницах Воронежских Епархиальных Ведомостей, как „Синодик Святителя Митрофана“²⁴⁰ и 3) Духовное завещание, ещё неизвестное в печати в полном своём виде, „оригиналом хранимое в Московской патриаршей библиотеке“.

„Слово к пастырям“, печатаемое с именем св. Митрофана, дошло до нас в рукописи XVII века в одном сборнике с духовным завещанием св. Митрофана²⁴¹. Быть может, это обстоятельство и было причиной того, что первый составитель жития св. Митрофана иеромонах Аникита (в мире – князь С.А. Ширинский-Шихматов²⁴²

—230—

отнёс это „Слово“ к трудам Святителя²⁴³; но оно в рукописи имеет общее заглавие „Слово от архиереа, во епархию свою пришедша, ко священником“ и по своему высокому слогу резко отличается от „простых поучений“ св. Митрофана, память о которых хранилась в Воронежском крае довольно долго, по преставлении святителя²⁴⁴. Мало общего, по содержанию своему и языку, имеет это произведение неизвестного автора и с „поучением священному чину“ св. Митрофана в его духовном завещании²⁴⁵, что было бы совершенно непонятно, если бы „Слово к пастырям“ составлено было нашим святителем.

Что касается другого творения – „Синодика“, то, как известно, подобного рода поминальные книги были весьма распространены у нас на Руси, в особенности в XVII веке²⁴⁶. Сличение содержания статей Воронежского соборного синодика, составляющих его предисловие, с соответственными статьями в предисловии других синодиков²⁴⁷, обнаруживает их буквальное сходство. В виду этого, о принадлежности св. Митрофану предисловия в Воронежском соборном синодике не может быть и речи. Воронежский синодик и при св. Митрофане²⁴⁸ и в более позднее время²⁴⁹ всегда назывался „соборным синодиком“²⁵⁰, или просто „синодиком“²⁵¹.

—231—

Остаётся одно и единственное творение св. Митрофана – его духовное завещание²⁵².

Духовное завещание св. Митрофана хранится, как мы сказали, в Московской патриаршей библиотеке в подлинной рукописи. Рукопись эта писана полууставом Петровского времени в четвёртку (старинный поллист) на 39 листах. В описании рукописей патриаршей библиотеки, составленном архимандритом Саввой (покойным архиепископом Тверским), она значится под № 669. Состав рукописи следующий: лл. 1–33 заняты „Завещанием“, на листах 34–38 помещено вышеназванное „Слово от архиереа, во епархию свою пришедша, ко священником“, а на 39 листе, подклеенном к переплёту рукописи, находится следующая надпись: „Сия книга тестамент (или) завет Преосвященного Епископа Воронежского схимонаха Макария писан в богоспасаемом граде Воронеже, в доме Его Преосвященства, соборные церкви диаконом Афанасием Евфимовым. Преставился сей Преосвященный Епископ схимонах Макарий Ноемврия месяца 23 дня 1703 года, а погребён декабря 4 дня, и присутствовал сам Царское Величество с своим царским Синклитом и из церкви изволил нести гроб с телом до усыпальницы на своих царских раменах и при Его Величестве Синклит последовали, которым пред всеми вслух изволил говорить и иноземцам, что не осталось у меня

—232—

такого святого старца, ему же буди вечная память“. – По листам рукопись скреплена следующими надписями: 1) „Сия изоустная духовная потпися епископ Митрофан своею рукою. Епископ Митрофан Воронежеский“... Подпись эта идёт в средине листа, по полям рукописи, и продолжается непрерывно с 1 по 27 лист. На листе 28 и на следующих листах этой подписи нет. – 2) На концах 1, 4, 8, 12, 16, 20, 24 и 29 листов, под текстом Завещания, и на обороте 25 листа, также внизу, находится другая подпись: „Воронежскаго уезду, Констентиновския пустыни Спасова монастыря черной поп Антоний руку (л. 29)... Антоний (25 об.). – 3) На листах 1–31 без перерыва идёт третья подпись: „Дому Преосвещенного Митрофана Епископа Воронежского казначеϊ черноϊ поп Тиихон Еазначеϊ черноϊ поп Тихон. Дому Преосвещенного Митрофана Епископа Воронежского черноϊ“... Каждый лист рукописи, за исключением 25, 27 и 28, обведён чёрным бордюром, составляющим единственное украшение рукописи, если не считать писанных киноварью начальных строк Завещания и прописных букв в начале, так называемых, красных строк всей рукописи; впрочем, есть ещё две заставки, сделанные чернилами, в начале Завещания. Кроме новейшего счёта листам в издаваемой рукописи заслуживает упоминания древняя переметка листов, сделанная, вероятно, переписчиком Завещания. Заглавный чистый лист не занумерован, на 8-м листе внизу, под текстом, поставлено – б҃, на 16-м листе – г҃, на 24 – д҃, а дальнейшие листы не перемечены.

Кроме подлинной рукописи духовного завещания св. Митрофана, епископа Воронежского, известно несколько списков этого памятника:

1) „Копия с духовного завещания преосвященного Митрофана, первого епископа Воронежского, писанного им в 1693 (sic) году, за десять лет до кончины, и доныне оригиналом хранимого в Патриаршей библиотеке, в пол-листа, под № 467 или по нынешнему книг разбору, под № 546“ – рукопись, в лист, библиотеки Воронежской духовной семинарии, № 2670, писана почерком конца прошлого столетия, на синеватой бумаге. В конце

—233—

этой рукописи – позднейшая приписка: „В сей книге, по разметке писанного духовного завещания, двенадцать листов“. Кроме почерка и бумаги на давнее происхождение этой копии указывает то, что святитель Митрофан в надписании копии не называется „святым“: она снята с подлинного завещания до прославления святителя, последовавшего в 1832 году. Подлинное завещание св. Митрофана, следовательно, уже хранилось в то время в Патриаршей библиотеке и находилось там довольно долгое время, ибо значилось по двум реестрам библиотеки – старому, под № 467, и новейшему, под № 546. Реестр книг и рукописей патриаршей библиотеки, названный здесь „новейшим“, составлен был, по словам бывшего синодального ризничего и хранителя рукописей названной библиотеки о. архимандрита Владимира, в 1772 году²⁵³. Семинарская копия в своё время была точно сверена с оригиналом и выправлена, как об этом свидетельствуют помарки в тексте этой рукописи²⁵⁴.

2) Другая копия духовного завещания св. Митрофана с указанием на те же номера патриаршей библиотеки, хранится в библиотеке Киево-Софийского собора, под № VI. 4, вместе с другими рукописями, поступившими в эту библиотеку по смерти Киевского митрополита Евгения (Болховитинова)²⁵⁵.

3) На копию с подлинного завещания св. Митрофана ссылается архимандрит Димитрий (ныне епископ Тверский и Кашинский) в жизнеописании святителя, им составленном²⁵⁶, причём замечает, что ему случалось

—234—

видеть в руках частных лиц копии с подлинного завещания²⁵⁷.

4) В настоящее время подобная копия, в лист, старательно переписанная современным почерком, на подобие древнего устава, находится в собрании материалов для жизнеописания св. Митрофана, принадлежащем Воронежского Благовещенского Митрофанова монастыря иеромонаху Варсонофию.

5) Наконец, на „список“ с завещания св. Митрофана ссылается г. Веселовский в его „Историческом очерке г. Воронежа“²⁵⁸.

Уважение к памяти святителя Митрофана Воронежского побуждало многих изыскивать следы его благочестивой жизни ещё задолго до открытия и прославления его св. мощей, и духовное завещание его, как несомненной его творение, распространялось во множестве списков, благоговейно хранимых в частных руках даже до наших дней.

В печатную литературу сведения о духовном завещании св. Митрофана проникают также задолго до прославления сего святителя. Первое печатное известие об интересующем нас памятнике находится в краткой биографии св. Митрофана, составленной Болховитиновым и вошедшей в „Описание Воронежской губернии“, изданное им в 1800 году. Со слов Болховитинова говорит о Завещании св. Митрофана Щекатов²⁵⁹, перепечатавший в своём „Географическом словаре“ (1801 г.) всё „Воронежское Описание“, по собственным словам Болховитинова²⁶⁰. Так как „Географический Словарь“ Щекатова, изданный в Петербурге, получил большее распространение, чем напечатанное в Воронеже „Описание Воронежской губернии“, то в дальнейших трудах о св. Митрофане – протоиерея И. Григоровича (1832 г.)²⁶¹ „т.

—235—

с-ника А. С. Ф. “ (1832)²⁶² и „ С. А. Д. “ (1833 г.)²⁶³ – речь о духовном завещании Святителя утверждается „на свидетельстве Щекатова“; в частности сообщается будто бы „писано оно на 12 листах“. Самостоятельно говорит о духовном завещании св. Митрофана уже упомянутый нами выше иеромонах Аникита, составитель жития Святителя, изданного в 1838 году, по определению Св. Синода. Он имел в руках подлинное завещание²⁶⁴ и в значительной степени воспользовался автобиографическими и другими данными завещания для своего труда. Под влиянием и на основании труда иеромонаха Аникиты составляется целый ряд жизнеописаний св. Митрофана, всё более и более возрастающий, в виду значительного спроса на подобного рода издания со стороны благочестивых поклонников, во множестве стекающихся ко святым и многоцелебным мощам Воронежского Святителя²⁶⁵. Житие св. Митрофана вно-

—236—

сится и в общие сборники житий святых Филарета, архиеп. Черниговского. архим. Игнатия²⁶⁶. А.Н. Муравьева, Графа М.В. Толстого²⁶⁷ и др. – Никаких новых данных об интересующем нас памятнике мы однако же не встречаем ни в одном из жизнеописаний св. Митрофана, появившихся после 1838 года. Из частных исследователей более приводится выдержек из духовного завещания св. Митрофана у архимандрита Димитрия (ныне еп. Тверского и Кашинского) и у анонимного автора, издавшего жизнеописание св. Митрофана в 1892 г.; в г. Воронеже. Архимандрит Димитрий, между прочим, сообщает, без указания источника, что „подлинное завещание святителя Митрофана сначала хранилось в библиотеке Митрофанова (sic) монастыря (sic) в Воронеже, но в тридцатых годах, пред открытием мощей Святителя оно было вытребовано в синодальную Московскую библиотеку“²⁶⁸.

Когда именно поступило духовное завещание св. Митрофана в „патриаршую“ библиотеку, мы не могли дознать; но известно, что, „по исполнению духовной“ св. Митрофана возникло, по смерти его, особое дело в монастырском приказе²⁶⁹. В то время, вероятно, вытребована была в Монастырский приказ и интересующая нас рукопись. Выше мы видели, что во второй половине прошлого

—237—

столетия завещание уже находилось в патриаршей библиотеке. По одной частной заметке на последнем листике рукописного сборника, в котором помещено завещание²⁷⁰ можно полагать, что около 1737 года сборник этот ещё находился в свободном частном обращении.

Чтобы закончить обзор печатных данных об издаваемом нами памятнике, должно сказать, что в духовной литературе есть две статьи, под заглавием „Духовное завещание святителя и чудотворца Митрофана, перв. еп. Воронежского“. Одна из этих статей, довольно пространная, была сначала напечатана в Воронежских Губ. Ведомостях за 1859 г. №№ 18–40, а потом в том же году выпущена отдельной брошюрой и выдержала несколько изданий²⁷¹. Другая – очень краткая – напечатана отдельным листком в Воронеже в 1889 году; в 1890 г., появилось второе её издание, вышедшее в Москве²⁷². Обе эти статьи не воспроизводят ни текста подлинного завещания в целом его виде, ни полного его содержания. В них находятся духовно-нравственные размышления по поводу внесённых св. Митрофаном в своё завещание изречений: „Употреби труд, храни мерность, богат будеши. Воздержно пий, мало яждь, здрав будеши. Твори благо, бегай злого, спасен будеши“²⁷³.

Поводом к написанию этих двух статей послужил, вероятно, литографский листок, на котором прекрасно скопированы были с подлинного завещания только что приведённые изречения, с следующим за ними пояснительным текстом, и собственноручная подпись Святителя. Это издание вышло в свет вскоре после открытия мощей

—238—

св. Митрофана, без обозначения года и места выхода, в формате большой четвёрки, под заглавием „Духовное завещание святителя Митрофана“²⁷⁴. С этого же листка, называемого почему-то „Кратким Завещанием св. Митрофана“²⁷⁵, вышеприведённые изречения перешли впоследствии на иконы Святителя: св. Митрофан изображается с развёрнутым свитком в руках, на котором помещаются изречения²⁷⁶. При чтении духовного завещания св. Митрофана в полном его виде, не трудно понять, что выписанные выше изречения не суть собственные слова Святителя, а „вещания мудрых мужей“ его времени. „Мудрии бо мужи, говорит св. Митрофан в своём „Завещании“, – вещаша... всякому человеку: употреби труд, храни мерность“... и пр.²⁷⁷. Эти же самые изречения и с тем же пояснительным текстом приводятся и в духовном завещании Московского патриарха Иоакима²⁷⁸ скончавшегося, как известно, в 1690 г., т. е. ранее того времени, когда писал своё завещание св. Митрофан. В рукописных сборниках XVII века попадаются стихотворные статьи, под заглавием „Выдание о добронравии“, занесён-

—239—

ные к нам из южной России. В этих статьях очень много изречений, подобных по своему содержанию вышеприведённым изречениям²⁷⁹. Как правила житейской мудрости (употреби труд, храни мерность, – богат будеши), внесённые в завещание св. Митрофана изречения, взятые из завещания патриарха Иоакима ( – ниже мы увидим, что в подобном заимствовании не может быть сомнения), первоисточником своим имеют общераспространённые в то время стихотворные статьи нравоучительного содержания.

Таким образом, указанные нами две статьи, как и описанный выше литографский листок, очень мало касаются собственного завещания Митрофана в целом его виде, хотя и носят заглавие этого памятника.

Духовное завещание св. Митрофана по своему содержа-

—240—

нию совершенно не вмещается в те рамки, какие отводятся для этого творения только что названными статьями. В завещании, представляющем в подлинной рукописи как бы сплошной текст, легко выделяется вступительная часть (лл. 1–3), начинающаяся славословием Св. Троице и заключающая в себе общие рассуждения о высоком назначении человека и частное повествование св. Митрофана о характере данного ему воспитания и всей его жизни. „Доидох судьбами Божиими состарения лет яко седмидесяти – пророческия святаго Давида меры, – говорит святитель, – естественного моего телеси крепостию изнемогаю. Сего ради, памятствуя о смерти... здравствуяй умом моим и целостью разума, судих сие духовное последнее мое писание написати.“

В самом завещании с глубоким смирением Божий архиерей исповедует пред всеми свою веру (л. 3 об.), которой служителем остаётся до последнего вздоха. „Внегда душа моя грешная, говорит он, разрешится от союза плоти сея, вручаю ону душу свою Премудраго Бога, создавшаго ю, непобедимому благоутробию, да приимет ю милостивно, яко свое дело: тело же мое окаянное и кости грешныя предаю матери всех, от нея же взято бысть, чая оттуда воскресения мертвых в последней трубе возстани совершенно“ (л. 4). Затем обращает отеческую заботу свою к пастырям церкви, в пространном поучении (лл. 4–14 об.) убеждая их ходить достойно звания. „Простец... согрешивый за свою едину душу ответ даст Богу... иерей за многих паствы своея даст Богу ответ“. – При одре отходившего в вечность Святителя не нашлось человека, который бы описал нам его святую жизнь. Как бы предвидя это и желая „сотворить о себе известие“, – Св. Митрофан говорит в завещании о главнейших событиях своей жизни (лл. 1„ – 16). Прощаясь далее „со всею Божиею церковию“ (лл. 16 об. 17), Святитель обращается с наставлениями ко всей Воронежской пастве (лл. 18–24): „Предлагаю в душевную пользу во спасение же вечное епархии своея во градех же и селех и во всяких местех вся пребывающим всякое опасство о благочестии и о спасении душ своих имети“ (л. 18 об.). „Веру же православно-кафолическую к Богу

—241—

вседушно любовию имети и Церковь святую едину во вселенной.... яко матерь чествовати и пребывати в ней неотступно.... и предания и учения от отцев святых на соборех определенная и утвержденная содержати крепце и ни в чем же порушно“ (л. 19). „Яко же бо без веры правыя Богу угодити невозможно, такожде и кроме Церкви святыя Восточныя мудрования и светлаго Богопреданнаго тоя учения невозможно кому спастися“ (ibid.). Обращаясь к судиям, Святитель говорит: „Епархии наипея… судиям: – о правосудии в делах гражданских всячески да попекутся и суд праведен да судят… зане зело неправда в суждениях и коварство в людех умножися, обидими же всяких чинов люди и вдовицы и сироты и немощнии в убожестве люди во оскорблении мнози плачут“ (л. 19 об.). В виду особых условий, в которых находилась тогда паства Воронежская от прилива в г. Воронеж иностранцев для открывшихся на Воронежской верфи корабельных работ, св. Митрофан заботливо предостерегает её от „содружества“ с этими людьми. Свои наставления по этому поводу он утверждает на „Апостольском завещанном слове“ (1Кор.5:11), указывая тем на крайнюю нравственную распущенность новых насельников Воронежского края (лл. 20–21). К сему присоединяет Святитель общие рассуждения, на основании слов Апостола Павла (1Кор.6:5–6), о непонятном для него предпочтении, оказываемом в его время иностранцам на русской службе, особенно в войсках (лл. 22–23) и советует „паствы своея всякого чина людям“ осторожно обходиться с прибывшими в Воронеж иноверцами (л. 23 об.). Наставления всей пастве заключаются общими правилами о жизни „по чину своему“, „во всяком опасстве и мерности, кому что должно, и кому что прилично“ (здесь между прочим приводятся и вышеписанные изречения мудрых мужей). С 25 листа начинаются частные посмертные распоряжения Святителя [о месте погребения (л. 25), о пострижении в схиму пред смертью и о погребальном облачении (л. 26), об отправлении сорокоустия (л. 26), о келейных деньгах Святителя (ibid), о плате за погребение (л. 27), о сорокадневном чтении псалтири, о годичном поминовении (л. 28), о поминовении

—242—

по субботам], с увещанием „сотворить ему милость и последний долг заплатить и не сотворить преслушания, но исполнить во всём“ завещанное им (л. 28 об.). – „Сия вся заключаю и завещаваю, – говорит Святитель, – прося вся оставшиеся люди епархии нашея всякого чина и возраста о святой молитве, и от всех вас прощения прошу, а вам благословение моё архиерейское оставляю. Мене же грешного самого Божию вручаю милосердию и непостыдному предстательству Госпоже моей Пресвятой Девы Богородицы Марии и ангелу своему хранителю и всех святых благо-угодивших Богу, молитвам, вопия и глаголя Богу, Отцу нашему небесному: „Отче! в руце Твои предаю дух мой Аминь“, (л. 29).

В приписке под Завещанием (л. 29 об.–32) св. Митрофан обращается к своему преемнику по Воронежской кафедре, прося у него молитв о себе и умоляя оказать милость всем, которые труждались вместе со святителем в дому Пресвятой Богородицы в соборной церкви, в ризнице, в казённой службе, в домовых архиерейских вотчинах и в приписных монастырях; отдельно упоминает о диаконе Филимоне „за его приказную работу и за всякие его труды“. Здесь же св. Митрофан молит всех служителей соборной церкви, дабы незабвенно было поминовение души его грешной в молитвах (л. 30) и сохранялись недвижимо „церковные всякие потребы, сосуды“ и проч., всё вновь им устроенное (л. 30 об.); преподаёт ближайшим соработникам своим отдельно от всей паствы, мир, благословение и прощение. „Потом и я у них, – добавляет Святитель, – „прошу молитвы и моления ко Господу Богу и прощения, аще чем кого оскорбих словом или делом, – и вы мене, грешного простите и помолитесь обо мне“ (л. 32).

Вслед за этой припиской помещено (л. 33) вторичное заключительное увещание Святителя, обращённое ко всем исполнителям посмертной его воли, с прещением судом Божиим за нарушение Завещания. „Аще кто сотворит по нашему завещанию сему некое пренятие в исполнении последние воли моея, или коварство, или лукавство соделает в раздаянии вещей написанных или не исправит по завещанию нашему во всем раздаянии, или поскорбит и не

—243—

исполнит сего нашего вышеписанного приказу, имать Судию Христа Бога, воздающего комуждо по делом, зане Он – всевидящее око, яко же видит кого творяща нелестно, тому и воздаст по делом его, всякому праведно“ (л. 33 об.). – Таковы заключительные слова Завещания.

Время написания духовного завещания самим Святителем Митрофаном не определяется точно. Его указание на семидесятилетний его возраст при составлении завещания (л. 2 об.) нельзя принимать за точную хронологическую дату, как выяснится ниже. Святитель вообще говорит здесь о преклонных летах своих. Дние лет наших... семьдесят лет, – припоминает он выражение пророка Давида (Пс.89:10) о „мере“ возраста человеческого. Точную дату написания издаваемого памятника можно было бы легко отыскать, если бы в тексте завещания проставлено было число лет пребывания св. Митрофана на Воронежской кафедре, как это предполагалось сделать, судя по оставленному для этой цели пробелу в соответствующем месте, на 16 листе, подлинной рукописи. Теперь время написания духовного завещания св. Митрофана можно определить только приблизительно.

Для этой цели прежде всего обратим внимание на содержащееся в завещании Святителя предостережение его Воронежской пастве от содружества с иноверцами. Такое предостережение не могло иметь значения для воронежцев ранее 1696 года. Только в этом году, по указанию царя Петра Великого, в Воронеже устроена была корабельная верфь и, по зову царя, стали тогда стекаться сюда „морские служители и корабельные и иных художеств мастера“²⁸⁰ по преимуществу иностранцы. Ими занята была почти вся нижняя часть города, по склону горы и по берегу реки Воронежа, и здесь, близь церкви Успения возникла тогда целая Немецкая слобода, с двумя лютеранскими кирками²⁸¹. Ранее же этого времени иностранцы, собственно „литовцы“, отмечались в составе местного населения, как единичные исключения²⁸².

—244—

Кроме того, исследуя текст духовного завещания св. Митрофана в той части, которая заключает в себе только что упомянутое предостережение Воронежской пастве (л. 19 об.–23), мы убедились, что вся эта часть завещания взята Святителем из духовного завещания патриарха Иоакима²⁸³, причём внося в текст своего завещания рассуждения современного ему патриарха, св. Митрофан совершенно опускает обращения патриарха к царям Петру и Иоанну Алексеевичам: вместо выражения „Их царския державы“ ставит „Его царские державы“. Так можно было исправлять только по смерти царя Иоанна Алексеевича, последовавшей 29 января 1696 года.²⁸⁴

Утверждая, что духовное завещание св. Митрофана писано не ранее 1696 года, мы вместе с тем не должны относить время написания этого памятника далее 1700 года. Святитель обращается в завещании к „патриарху“, каковое обращение после 1700 года едва ли имело значение (год смерти последнего патриарха).

Остановим внимание ещё на одном месте завещания, где Святитель излагает просьбу о пострижении его в схиму пред смертью (л. 25 об.). Желание принять схиму занимало Святителя Митрофана за несколько лет до его блаженной кончины. 30 августа 1698 г. он писал об этом патриарху Адриану, прося его совета и благословения. „А еже ты, сыне и служителю, нам нынешняго времени августа в 30 день писал еси и о изнеможении твоем от болезни телесныя и от престарения, яко скорбишь зельно и хощеши восприяти великаго образа, архиерей сый, схиму – отвечал ему патриарх от 2 сентября 1699 года, – и на сие твое самого смотрение и намерение да будет, яко же хощеши, да совершиши в душеспасительной твоей пользе, како бы лучше, понеже архиерей, в схимонашество сходя и самое сие покоявающихся место восприяти восхощет кто, к тому архиерейской чести и правительства врученныя паствы лишается, по завещанию св. отец и по правилам, да един ко Единому Богу в

—245—

безмолвии кроме всяких церковных попечений жительствует“²⁸⁵ – Только по получении такого ответа от патриарха, отложивши пострижение в схиму до последних дней своих, св. Митрофан мог занести в завещание свою вышеприведённую просьбу.

Таким образом, можно полагать, что духовное завещание св. Митрофана было писано около 2 сентября 1699 года, или даже в конце 1698 года²⁸⁶, пред отправлением письма к патриарху „во время изнеможения св. Митрофана“ от постигшей его болезни“²⁸⁷.

Во время этой болезни Святитель, вероятно, особенно чувствовал близость „последнего разрешительного часа“, и само письмо его к патриарху с необычной просьбой не было ли продиктовано, так сказать, предсмертным чувством? Если – так, то под влиянием этого же чувства в 1698 г. могло быть написано и духовное завещание.²⁸⁸

—246—

К этому последнему выводу можно склониться тем с большим основанием, что в приходорасходных книгах св. Митрофана, с 1 сентября 1699 г. до его блаженной кончины – 23 ноября 1703 г., нет упоминания о каких бы то ни было расходах по написанию духовного завещания (покупка бумаги, и плата переписчику); между тем как в этих же книгах находим все, даже и мелочные его расходы и, – что для нас особенно важно, – под 10 августа 1703 года читаем: „Взят столбец орлёной большого герба на духовную архиерейскую роспись, дан три алтына, две деньги. Да писал духовную архиерейскую роспись уставом певчей Александр Ключарев, дано пять алтын“²⁸⁹. Нет сомнения, что и расходы по написанию

—247—

духовного завещания (вознаграждение, напр.. писцу диакону Афанасию Евфимову²⁹⁰ были бы занесены в расходные книги Святителя, если б завещание писано было после сентября 1699 года²⁹¹.

Во всяком случае духовное завещание св. Митрофана писано было во время изнеможения его от болезни телесные: „естественного тоего телесе крепостию изнемогаю“, говорит он сам в завещании. В своей подписи под завещанием, Святитель называет своё завещание „изустным“, а позднейшая заботливая рука добавляет, что оно писано „в доме Его Преосвященства“ ²⁹², так сказать, „у одра болезни“. Только при таком представлении дела, становятся объяснимыми описи и недописи в завещании, показанные нами в подстрочных примечаниях к нижеследующему тексту этого памятника, поправки²⁹³, подклейки²⁹⁴ и исправления целых листов, сделанные впоследствии²⁹⁵, быть может, по выздоровлении Святителя, и

—248—

другим уже писцом, а не диаконом Афанасием Евфимовым, как можно предполагать по разности в почерках новейших вставок и основного текста. Слишком много ответственности падает на писца и вообще на других лиц, а не на св. Митрофана, за допущенные в подлинной рукописи разного рода неисправности²⁹⁶.

Выше мы отметили некоторые заимствования в завещании св. Митрофана из завещания Московского патриарха Иоакима. Духовные завещания обыкновенно писались по прежде бывшим образцам. „Написи, – читаем в летописи о митрополите Фотие, – грамоту, преже преставления к Богу, чюдну, по образу преждь сего бывшего Киприана митрополита“²⁹⁷. До нас дошёл целый ряд святительских завещаний, или как они обыкновенно называются, „духовных грамот“, писанных в XVI и XVII веках. Таковы, напр., духовные завещания митрополитов Макария²⁹⁸, Павла Крутицкого²⁹⁹, – патриархов Иова³⁰⁰, Иоасафа, Питирима³⁰¹ и Адриана³⁰². Каждое

—249—

из этих завещаний начинается словословием св. Троице и содержит в себе: исповедание веры завещателя, автобиографические сведения с указанием путей Промысла Божия в возведении завещателя на „высокий степень святительства“, скорбь о вверенных душах человеческих Христовы паствы в предчувствии временного разлучения (смерти), изъяснение через писание последней воли в общих увещаниях и наставлениях и частных приказаниях, преподание всем благословения и прощения и испрашивание со стороны завещателя прощения себе и молитв по смерти и наконец – предание завещателем души своей в человеколюбие Божие. – Все эти мысли в общем сходные с намеченными выше главными мыслями духовного завещания св. Митрофана, хотя развиты неодинаково в каждом из указанных завещаниях, по духу времени и историческому характеру святительского служения завещателя и его личным качествам, и размещены своеобразно, но применительно к первоначальной форме, данной в духовном завещании св. Митрополита Киприана. По местам встречаются заимствования из завещаний раннейших³⁰³.

Таким образом, пользование со стороны св. Митрофана одним из раннейших святительских духовных завещаний (патриарха Иоакима) для своего подобного же труда не составляет исключительной особенности, характеризующей нашего Святителя, как духовного писателя. Творение св. Митрофана, как памятник древнерусской письменности, очевидно, носит на себе следы своего времени; но изучение этого творения в литературном отношении не входит в настоящее время в нашу задачу.

При издании духовного завещания св. Митрофана, мы дали заглавие этому памятнику и сделали кроме того на

—250—

полях частное оглавление содержащихся в нём мыслей. Здесь же, на полях, приведены цитаты из книг св. писания Ветхого и Нового Завета, не находящиеся в подлинной рукописи. На полях же против соответствующих строк нашего издания показан счёт листам „Завещания“ по подлинной рукописи. В отношении орфографии, мы придерживались правил, принятых Императорской Археографической Комиссией, так как имели дело не с подлинной рукописью св. Митрофана, которую весьма важно было бы воспроизвести дословно, а с работой, испортивших рукопись, переписчиков.

Священник Ст. Зверев

—251—

Из особенностей русской древне-приходской жизни возникла характерная форма общения между православными людьми для целей религиозно-церковных, известная под именем „церковного братства“ или „братчины“. Церковные братства, сначала под названием „медовых братств“, развились, размножились и укрепились в западной России, а затем в эпоху унии совершенно самобытно преобразовались в замечательные религиозно-просветительные союзы, которые, как известно, спасли в этом крае православие и русскую народность от порабощения католичеству и польской власти. В восточной России такими родственными по происхождению учреждениями явились „братчины“, или „братовщины“. Под этим названием, обыкновенно в узком его значении, понимаются „складочные пиры“ прихожан в дни храмовых, или особо-чтимых праздников, но, как мы постараемся выяснить, под „братчиной“ надлежит разуметь приходскую общину при церкви, устроенную по началу совести для местных религиозно-церковных целей.

В „свободной“ общине, в этой основной форме русского народного быта, а равно в тех началах, которые сложены русскими людьми во взаимные их общественные отношения, следует искать источник, откуда были почерпнуты образцы для учреждения всякого рода добровольных общественных союзов, преследовавших различные цели. Корни братских церковных союзов, по нашему край-

—252—

нему разумению, лежат в недрах русского общественного быта, преобразовавшегося под влиянием христианства, и достигшего довольно значительного нравственного уровня.

Отличительные черты общинного устройства древней Руси

Проследить на протяжении многовековой русской жизни за тем могущественным и неотразимым влиянием, которое оказывали самобытные общинные начала на разнообразные проявления народной деятельности, представить наглядно всю уравнительность, которую вносили эти начала во взаимные отношения разных классов населения по общественным их делам, – даже в сельскохозяйственную жизнь и в отправление военной и сторожевой службы казацких кругов и станов на дальнем Урале или на Дону, – задача весьма трудная, но вместе с тем чрезвычайно важная, так как раскрытие всех этих фактов и правильное их освещение может послужить к выяснению основ нашего народного характера и заветных стремлений русского народа к осуществлению своего исторического призвания, к своей „русской правде“. Уже в своих различных рабочих и торгово-промышленных артелях, которые бесспорно могут выставить своим девизом: „верность и честность“, и которые повсеместно и с давних пор приобрели доверие общества, народный ум и совесть сумели выразить: какие общественные идеалы им всего ближе к сердцу.

В своих артельных учреждениях русские люди достигли возможного уравнения прав трудящегося класса и примирения тех социальных несовершенств и неправильностей, которые замечаются в человеческом обществе повсюду и всегда; в этих учреждениях личное начало и личная инициатива, по добровольному соглашению людей участвующих в союзе, связана только на время, пока пребывание в нём они находят для себя выгодным; да к тому же, находясь в соединении, они не утрачивают всей своей независимости. Посредством артели личность, входящая в состав её, неизмеримо выигрывает в своей силе и в своём общественном значении; она выводится из апатии и безжизненности; ей легче бороться с монополией и с окружающими её со всех сторон привилегиями сильных людей; она свободнее выдерживает гнёт их капиталов. При развитии этих союзных начал обще-

—253—

ственная атмосфера скорее очищается от всяких корыстных вожделений, а строй общественный – от лиц торгующих личным трудом рабочего класса (подрядчиков, посредников), процветание которых стоит в прямой зависимости от отдалённости производящего класса от потребителей, поставленных в необходимость приобретать нужные предметы из вторых и третьих рук. Мечта о равенстве между собой отдельных членов человеческого общества является химерой, и подчас опасной химерой; стремление же к равенству между отдельными союзами, хотя тоже, быть может, ещё мечта, но мечта всё-таки осуществимая.

Выяснение значения общинных начал в ходе развития русской исторической жизни, по своей обширности и трудности, представляет собой такую задачу, которая выполнима лишь по частям. Мы попытаемся только проследить затем, как эти общинные начала встретились в области религиозно-церковной с другими высшими жизненными началами, именно с началами вечными христианскими, и как эти первые, по характеру своему, оказались способными проникнуться этими последними, освятиться ими и одухотвориться настолько, что, по возможности, сделались в свою очередь надёжными проводниками в жизнь христианских требований.

Религиозно-общественные союзы в эпоху языческую

Ещё во времена языческие славянские племена проявляли в своих религиозных обрядах и обычаях, а также в устройстве праздничных церемоний, свойственные их характеру наклонности к совокупной деятельности, к общему праздничному веселью. В языческие храмы (балтийских славян) поступали вклады не только от частных лиц, но и от народных общин, и независимо от этих добровольных случайных пожертвований, народ облагался определённой данью (десятина, божничье), а в частности – промышленные и торговые классы. Кроме этой дани и приношений, языческие храмы владели собственными землями, и все эти средства, а также остатки от обильных жертвоприношений, дозволяли уделять часть их на дела благотворительные. Сироты и все бедные считались под особенным покровительством богов и потому часть этих жертв, состоявших обыкновенно из домашних живот-

—254—

ных и птиц, раздавалась, по совершении обряда, бедным („убогим“, „божьякам“, „богцам“). Древние писатели, сообщая о быте славян, вообще замечали, что между ними мало было нищих. Заботиться о больных и престарелых, кормить их и покоить, считалось у славян священным долгом. В дни праздничные за религиозными обрядами и жертвоприношениями шли всегда весёлые пиршества и им посвящался весь остаток дня; тут же, в определённых местах, производилась торговля и судбище. Славяне (балтийские) привыкли справлять свои праздники при храмах, в определённом месте, и собирались в особых пристройках, сделанных при некоторых храмах в их дворах, обнесённых оградой. Например, при Штетинском храме Триглава были построены, – не только для пиров, но и для народных совещаний, – особые помещения, имевшие столы, а кругом стен – седалища и скамьи, сделанные амфитеатром; во время пира сюда из храма приносились серебряные и золотые чаши, буйволовы рога для питья, ножи и прочее. Эти пиршества носили священный, религиозный характер (на них провозглашались торжественные здравицы) и были, в полном смысле слова, общенародным торжеством, и так как на эти праздники стекалось множество людей, мужчин и женщин, то издревле существовал обычай собирать потребные для пиршества припасы путём складчины. Общественное пиршество сопровождалось песнями, – в похвалу богам и богатырям, – музыкой (на гуслях, бубнах, смыках, сопелях и медных рогах), а затем шли всевозможные игры и потехи, состоявшие в пляске („хоровод“, „коло“), в переряживании, в разных представлениях скоморохов, в кулачных боях и разгулах, особенно в Яриловы праздники.

Учреждение „прихода” в эпоху христианскую

Под влиянием христианства весь древний русский быт должен был переродиться. Храм Божий, как дом общей молитвы, притянул к себе все общественные силы³⁰⁴; он создал „приход”, то есть такую морально-настроенную общественную единицу, крепче ко горой не может быть

—255—

среди человеческого общества, считающего удовлетворение религиозно-церковных потребностей самым насущным своим делом. Христианские интересы, сплотив „прихожан” религиозной связью, поставили цель жизни каждого человека, именно стремление его к „общему благу”, ещё выше и прочнее, и русских общинников, объединённых чувством земной справедливости, объединили чувством братским и сделали их „братьями“, или „братчиками“.

Построение церквей и монастырей „миром”

Писатели, посвятившие свои труды истории нашей православной церкви, поражены множеством церквей и монастырей, которые были выстроены повсеместно в первые века введения христианства на Руси. Достаточно сказать, что в 1124 году, во время страшного пожара, продолжавшегося два дня (23 и 24 июня) и истребившего почти весь Киев, сгорело в нём шестьсот церквей; в 1134 году, когда погорела в Новгороде торговая сторона от Плетничного, ныне Феодоровского, ручья до Холма, ныне Славна, на этом небольшом пространстве сгорело десять церквей, а в конце XV века в Новгороде числилось 80 церквей³⁰⁵. В Москве в конце XVI и в начале XVII веков, по свидетельству путешественников, поверявших наблюдения один другого (в том числе Олеария), число всех церквей простиралось до двух тысяч. Церкви строились в городах, поместьях, сёлах великими князьями и княгинями, боярами, высшим духовенством, частными лицами и „миром“, то есть народом сообща³⁰⁶. Из числа этих последних церквей особенный интерес представляют так называемые „обыденные“ церкви. Такими церквами назывались те, которые были задуманы на мирской сходке и построены народом в один день „по обету“, в память

—256—

победы, за избавление от общественных бедствий, или в отвращение несчастий (повальных болезней, нашествия неприятелей и т. п.). Обыденные церкви посвящались обыкновенно Спасителю, святым: Афанасию, Анастасии, Прор. Илии; иногда на вече решался жребием вопрос, какому святому посвятить церковь. Для такой постройки народом сообща привозилось дерево, – которое иногда из видов благочестия носилось на плечах, – затем срубалась церковь, освящалась и в ней совершалась литургия с молебном об избавлении от бедствия, – всё в тот же день. В наших северных городских приходах церкви иногда строились целой улицей³⁰⁷, то есть соседними домохозяевами („прихожанами-уличанами“) в складчину („помётом“)³⁰⁸, или же на средства какого-либо купеческого кружка; а в сельских приходах (в Новгородской области, в Устюжском и Холмогорском крае, а также в центральных областях России) большая часть церквей была „мирским строением“; так, в Белозерской писцовой (езовой) книге 1585 года при описании церквей села Богословского, прямо сказано (в виде общего правила) „а церкви ставят приходом“ ³⁰⁹. В новых деревнях сначала обыкновенно „поселенцами-складниками“ выстраивалась часовня и образовывался так называемый часовенный

—257—

приход, а так как в старину церковная самостоятельность обусловливала гражданскую (что видно будет при обозрении административного значения древнего прихода), и всякая община поэтому старалась устроить у себя храм, то со временем эта часовня часто превращалась в настоящую церковь. Постройка храма как бы ознаменовывала совершеннолетие общины и прихода.

Тоже на севере встречалось весьма много монастырей, расположенных на тяглых (чёрных) крестьянских землях и тянувших, наряду с черносошными крестьянами, во всякие разрубы и размёты. – Эти монастыри возникали не только с мирского согласия, но и поддерживались и расширялись всего более при помощи „вкладчиков-крестьян, которые, заключая с монастырской братией (старцами) особые „вкладные“ договоры, вносили свой вклад деньгами (или земельным участком) и обеспечивали себе беспрепятственный приём в монастырь, или же вечное поминовение после смерти“³¹⁰. Это стремление православно-церковных союзов устроить в своём приходе монастырь, который призван был осуществлять ещё высшую форму братской жизни на земле, указывает на сердечную религиозность русских людей, и это стремление проявлялось не только среди населения восточной и северной Руси, но также и западной и юго-западной Руси. В своих челобитьях, которые передавались царю, или архиерею, мирскими ходоками, благочестивые прихожане хлопотали о дозволении им построить монастырь в виду того, что многие „сверстные и увечные люди, а иные при смерти, постричися желают“. В таком общинном или мирском монастыре прихожане избирали настоятелей, и в своих челобитьях прямо сообщали, что они „излюбили в строители монастыря постриженника старца такого-то“³¹¹.

—258—

Отвод прихожанами земельных участков в пользу церквей и монастырей, и содержание на приходские средства церкви и причта

Строя в громадном количестве храмы и монастыри, наши великие князья, епископы, а равно частные лица и общества; приписывали им в частную собственность большие земельные угодья, которые, принадлежа монастырям (необщинным), в большинстве случаев обелялись от государственных податей и повинностей и освобождались от подведомственности государственным властям в административном, судебном (кроме важных уголовных преступлений: душегубства, разбоя и татьбы с поличным) и финансовом отношениях, а потому эти церковно-монастырские земли охотнее заселялись крестьянами, платившими за их пользование только оброк церквам и монастырям (т. е. их приказчикам). Обращая, главным образом, внимание на приписку церквам земель со стороны крестьян и крестьянских обществ, мы видим, преимущественно на севере, где земельное положение крестьян было несравненно льготнее, нежели в центральных областях, что эта приписка была явлением совершенно заурядным. В древних актах сохраняется много „духовных и отказных“ крестьян, по которым они передают „на помин души“ свои земельные наделы во владение и пользование церквам, монастырям или же причту³¹²; а равно, встречаются акты купли-продажи, в силу которых мирское общество, в лице старост, приобретало на церковные деньги (домовые: всесвятские, георгиевские, никольские) имения для церкви („мирских людей подаянье“), с указанием иногда в акте, что деревня отдана „на воск, ладан и на всякое церковное строение“; кроме таких „братских общих“ деревень, приобретались для церкви ещё другие недвижимости и доходные статьи, как то: амбары,

—259—

лавки, винокурни, тони и прочее³¹³. Обыкновенно при самом устроении на мирские средства церкви или часовни, как в городе, так и в селе, под эту постройку широко отводилась земля, так, чтобы можно было устроить и кладбище, в древности существовавшее даже при городских церквах, а равно и помещение для причта и, как увидим ниже, также и для нищих.

Кроме выдела в пользу монастырей и церквей земельных имуществ, великие князья и цари обеспечивали церковный обиход и причты большинства построенных в городах церквей, а также и сооружённых в их дворцовых вотчинах, содержанием (ругой) и эти церкви носили по преимуществу название „ружных церквей“; тогда как содержание некоторых городских церквей с их причтами, и большинства сельских церквей, построенных на крестьянских землях (тяглых или государственных, а также владельческих, отданных крестьянам в пользование) упадало на приходскую общину. Сведения, заключающиеся в древних актах и писцовых книгах, не оставляют никакого сомнения в том, что помимо платы за требы, наши общества, как городские, так и сельские, упорядочивали эту статью расхода и принимали на себя обязанность содержать церкви и находящиеся при них причты; с этой целью они в большинстве случаев и делали те приобретения земель, о которых выше упомянуто. Независимо от сего, приходские общины устанавливали денежные и натуральные оброки либо „с двора“, либо „с лошади“, и на эти средства снабжали свои приходские церкви: воском, ладаном, вином церковным, утварью, ризами, иконами, книгами, а их причт – деньгами, хлебом, сеном и прочими припасами.

Останавливаясь на выяснении вопроса об участии мирян в делах церковных и связанных с ними делах христианского благотворения и милосердия, мы заметим, что наша Соборная Церковь, стоявшая всегда в близких от-

—260—

ношениях к народу, постоянно допускала это участие в широких размерах и, что всего примечательнее, не делила в этом отношении мирян на классы с предоставлением высшему классу особых прав и преимуществ, но равно почитала всех мирян сынами и членами общей матери-церкви.

Выбор прихожанами причта

Участие великих князей и народа в делах церковных постоянно обнаруживалось в старину при избрании епископов („кого князь восхощет и людие“) и это право выбора сохранялось за народом во всей древней Руси, как восточной, так и западной, и в отношении священно и церковнослужителей³¹⁴. Забота об избрании причта была предоставлена прихожанам и это старинное право было укреплено за ними постановлением Стоглавого Собора 1553, тогда, как в ружных церквах, то есть состоявших на казённом иждивении, члены причта избирались княжескими или царскими дворецкими, наместниками и дьяками, через которых и получали свою ругу³¹⁵. Выбрав на мирском сходе священника, приходская община заключала с ним „порядную запись“, в которой определялись их взаимные обязанности; именно: община обязывалась без вины не отставлять от церкви священника и, определив ему содержание „по старине“, требовала от него неупустительно отправлять церковные службы в праздничные и царские дни, не отлучаться из прихода без „мирского ве-

—261—

дома“ и уездить к болящим и роженицам бесценно“³¹⁶; в этих выборах принимал участие весь приход без различия сословий, то есть дворяне, дети боярские и крестьяне разных поместий, – одним словом все ходящие в церковь окрестные жители. Выбрав священника, приход с одобрением от всего мира представлял своего кандидата к архиерею для посвящения. Кроме священника мир выбирал и других членов причта и с ними вступал в договор, определяя в своих записях постоянное и временное содержание по старине, давая им также участок церковной земли и требуя за всё это довольствие ревностного исполнения принятых обязанностей, дьячка же мир обязывал нести и письменные обязанности по волости, указывая ему; „в письме у всякого Государева дела и у нас мирских людей всегда быть готову“. При этом приход требовал поручительства за избираемых членов причта под страхом пени, если избранное лицо окажется негодным. При этих выборах прихожане прежде всего обращали своё внимание на сыновей и ближайших родственников своих священно и церковнослужителей и обыкновенно выбор падал на этих родных, как на людей более грамотных и более навычных для занятия таких мест.

Положение духовенства в приходе

Положение духовенства в приходе было в старину почётное и влиятельное. Это положение оно приобретало, как своим образованием и грамотностью, так и тесной связью своих интересов со всеми интересами прихода. Ещё из правила митрополита Кирилла, 1274 года, из поучений священнослужителям 1499 года, из постановлений Стоглавого Собора, также из других многих актов и сочинений древнего времени известно, что знание грамоты и священного писания требовалось всегда и неизменно от священников. В правиле митрополита Кирилла было поставлено условием для посвящаемых во священники „аще грамотоу добре сведять“; в названном поучении священнику давался совет: „почитай же книгу часто, да имаше

—262—

неразумныа научати“. Разыскания проф. Соболевского, основанные на изучении письменных актов XV–XVII веков, привели его к заключению, что белые священники в Московском государстве XVI–XVII веков были поголовно грамотны. Но высшая духовная власть не довольствовалась тем, чтобы духовенство было только грамотно, но требовала, чтобы священник был „от божественных книг сказателен“. Образование у священников и знание грамоты у низших членов клира, письменных людей волости, предоставляло им большие преимущества в приходе. Отцы духовные прикладывали руки в актах за людей неграмотных, призывавшихся к суду в свидетели и даже за должностных лиц, не умевших писать. Священники скрепляли разные крепостные документы даже у лиц великокняжеского рода, и с ведома и разрешения высших властей участвовали в суде, в качестве членов при разборе разных судных дел своих прихожан; наконец, приходский клир участвовал и в мирских выборах земских старост и судей. Но главной причиной выдающейся роли причта, и в особенности священника была та, что священно и церковнослужители в старину были своими людьми в приходе, сами происходили из народа, учились у тех же учителей, у которых учились и другие прихожане, и, не составляя замкнутой касты, жили одной жизнью и одними интересами с приходом, принимали участие во всех его делах и предприятиях и получали от своего земства существенную защиту. В этой солидарности житейского обихода священника и прихожан и лежало основание всего влияния духовенства в приходе, каким оно в прежние времена пользовалось и которое оно во многом утратило с того времени, как замкнулось в особое сословие, со своими специальными училищами, проникнутое узко сословными интересами, всё более и более отдалявшееся от земских интересов и дел.

Построив на общие средства церковь (на которую прихожане смотрели как на свою собственность), имея такие важные обязанности, как выбор причта и обеспечение его содержанием, а равно заботы об обиходе церковном, наконец распоряжаясь совершенно самостоятельно и неза-

—263—

висимо от архиерейской власти всем имуществом церкви, в особенности же церковными землями, приходская община, находившаяся в такой тесной связи со своим храмом, поставлена была, в видах успешного самоуправления, в необходимость избирать из своей среды доверенных лиц, которые, в качестве старейших и достойнейших людей, заведовали всеми этими делами³¹⁷.

Избрание приходом церковного старосты и его обязанности

В самой глубокой древности мы находим при церковноприходской общине церковного старосту; следы существования этой должности встречаются в древнейшем акте, именно в известной грамоте Новгородского князя Всеволода-Гавриила (1134–1135 г.), данной Новгородской церкви Св. Иоанна Предтечи на Опоках. Из этой грамоты видно, что этот благочестивый князь, обеспечивая средствами и содержанием названную церковь и её причт, поставил к ней старост, выбранных из прихожан разных классов населения (от купцов, средних и простых людей). Эти старосты должны были заведовать хозяйственными делами этой церкви. В древней Псковской земле, по особому положению её церквей, снабжённых земельным имуществом „господином Псковом“, церковные старосты хотя и не выбирались прихожанами, но исполняли те же обязанности по заведыванию церковным имуществом и хозяйством, а также являлись представителями церковных интересов на суде; они же, как видно из летописей, принимали ревностное участие в поддержании и постройке храмов³¹⁸. Звание церковного старосты принимали на себя знатнейшие граждане города Пскова, его посадники, а высшие иерархи церкви требовали от этих лиц нравственных качеств и не допускали, – как выразился митрополит Фотий в послании своём в Псков (23 сентября 1427 года) – чтобы „старшинствовали в церквах Божиих

—264—

и заведовали церковными делами люди, не соблюдающие присягу или вступающие во второй и в третий брак“.

В приходах, расположенных в Холмогорской и Устюжской областях, в отдалённую эпоху, именно в начале XVI века, церковные и часовенные старосты существовали повсеместно при тамошних церквах и часовнях и приобрели громадное значение в тогдашней церковно-общественной жизни прихода. Для ведения своего обширного церковного хозяйства, главным образом выражавшегося в отдаче в аренду („в празгу“) церковной земли половникам, большие приходы в нашем севере избирали, без точно определённого срока, из своей среды, иногда при участии священника, не только одного, но несколько церковных старост (обыкновенно двух, причём один из них делался товарищем старосты) из числа „людей добрых и душою прямых и животом прожиточных“ (то есть состоятельных), из людей, как говорилось, „Бога боящихся“. В церковное „старощенье“ входил целый круг сложных обязанностей и мирской сход выбирал часто в помощь своим старостам особых церковных приказчиков, которым поручались в заведывание отдельные статьи церковного земельного хозяйства, а также „мирских посыльщиков, ходаков“, на которых возлагались обязанности отстаивать пред правительственными чиновниками, в Москве или других центрах, интересы прихода. Так „мир“ обязывал церковного старосту: ведать церковный обиход, – рядить церковных половников, – блюсти церковную казну и делать выгодные приобретения земельных угодий, – помогать из церковной казны хлебом и деньгами неимущим, – взыскивать самому по прошествии года розданные в долги деньги „не приваливая“ к следующим старостам, преемникам своим, – участвовать в выборе причта и т. п., и делать всё сие с „мирского совета“, и давать во всём отчёт миру „на своей правде, перед Спасовым образом“³¹⁹.

—265—

При несомненном существовании в народе грамотности в древней Руси в таких, например, отдалённых краях, как Холмогорский и Устюжский, в чём наглядно убеждают новооткрытые древние акты разнообразного содержания, юридически тонко составленные и подписанные, не только старостами и сотниками, но и простыми крестьянами в качестве свидетелей („послухов“), не удивительно, что в некоторых городах и волостях встречались такие приходы, где церковные старосты сами, или при помощи церковных дьячков, вели церковные приходо-расходные книги, и заключали письменные договоры относительно церковных земельных имуществ. Все эти документы дают в настоящее время возможность составить себе полное понятие о той деятельности, которую обнаруживал древнерусский приход. Выбрав членов причта, который обыкновенно в эту эпоху состоял из священника, дьяка (носившего, кроме того, обязанности сельского секретаря, или нынешнего нотариуса), просвирни и сторожа (трапезника), а также церковного старосту, приходское общество не ограничивало свою деятельность этими выборами и не относилось после того безучастно к церковным интересам и хозяйству, а напротив того, как мы видели выше, участвовало во всех распоряжениях своего церковного старосты, скрепляло их своим согласием, требовало во всём себе отчётности, и входило в нужды церкви настолько глубоко, что постоянно участвовало в разных челобитьях, относящихся до церковных дел, например касательно устройства крестных ходов в дни своих храмовых праздников³²⁰.

—266—

Административное значение прихода

Прежде чем перейти к описанию внутренней жизни и деятельности древнерусского прихода, выражавшейся также и в делах самопомощи и благотворения, остановим внимание на административном значении нашего православного прихода. Древнерусский приход имел значение не только в религиозно-церковном отношении, но и в административно территориальном; по крайней мере это положение может считаться доказанным относительно всего севера России. Обширная древняя Новгородская область, как известно, разделялась некогда на пять частей, носивших название „пятин“, а каждая пятина в свою очередь делилась на „половины“, заключавшие в себе множество разнообразных по пространству округов, известных под названием „погостов“³²¹...

Погост.

Прежде всего название „погост“ значило место, занятое церковью с кладбищем и с церковными и причтовыми постройками³²², затем это название перенесено было на селение, в котором находился этот храм, дававший, как будет сказано ниже, само имя погосту, и наконец, название „погоста“ усвоилось целому округу, который со всеми своими сельцами, выставками, рядками (торговыми) и прочими поселениями тянул „приходом, управой, судом и податями“ к тому центральному месту, где находился указанный храм. В

—267—

этом центральном селении располагались на житьё, кроме помещиков, ремесленников, промышленников и торговцев, ещё разные местные начальствующие липа (например – тиуны, доводчики, посельские), и здесь на погосте, в тесном смысле слова, в особой пристройке к храму (как увидим ниже) сходились погощане на мирские сходки для разрешения своих общинных дел. На погосте же около храма, где сосредоточивался, так сказать, главный нерв общественной жизни, объявлялись разные правительственные распоряжения, позывы крестьян к суду; так из Псковской судной грамоты усматривается, что позовник, посланный звать крестьянина на суд, должен явиться на погост к церкви и здесь предъявить свой позыв: „а который позовник пойдет исца звати на суд, и той позванный не пойдет на погост позовницы чести или студится (спрячется) от позовницы; ино позовница прочести на погосте пред попом“. Таким образом принадлежность человека к известному приходу имела официальное значение, и в государственных актах для обозначения общественного положения какого-нибудь лица писалось, что такой-то принадлежит к такому-то приходу. Насколько твёрдо в старину проведено было в жизнь то начало, что храм в главном селении погоста (в обширном смысле слова) составлял просветительный центр церковной и общественной жизни всего округа, весьма наглядно обнаруживается в том факте, что все другие церкви, построенные в погосте в разных селениях (выставках) и других местах, вместе со своими причтами находились в зависимости от церкви в главном селении, то есть тянули к ней церковною данью. На старинном языке такой главный храм погоста носил название „становой церкви“ (старой), а прочие церкви погоста (или округа) назывались „выставками“, „выставочными церквами“. Вся церковная дань, причитающаяся с погоста архиерею („подъезд и десятина“), накладывалась на становую церковь, которая и раскладывала эту дань по всем выставочным церквам своего погоста, и затем, получив „в пособь“ от каждой церкви её долю, отсылала всю дань архиерею.³²³ Это совпадение

—268—

прихода с административным округом, в котором жители связаны были не только в податном и повинностном отношении (платёж „погоста“ в смысле подати), но и в отношении допущенного обычаем и законами самоуправления и собственного суда и, что ещё важнее, в отношении религиозно-церковном, замечается в древности не только в Новгородской области, но также и в зависевшей некогда от неё Двинской области (Заволочье), в Псковской земле и в некоторых центральных областях, как например в Рязанской, Смоленской и друг.

По исследованию К. Неволина („О пятинах и погостах Новгородских в XVI веке“) большая часть погостов (в смысле географически определённых приходов) имели составное, двоякое наименование; одно из этих наименований заимствовано было от церкви, а другое от имени главного селения, где находилась церковь, так например: погост „Спасский Городенский“ (нынешний Петербургский уезд), „Андреевский Грузинский“ („Андрея Святого Грузинской“), „Григорьевский Кречневский“.

Трапезы или схожие избы

Постоянным местом общественных собраний жителей погоста была, по предположению К. Неволина, именно та местность, где находилась церковь погоста, при которой обыкновенно устроились, по свидетельству писцовых книг, „трапезы“ („схожие избы“); именно в писцовых книгах указывалось: „да у тех же церквей на церковных землях две избы большие за трапезы мест, где сходятся по воскресеньям крестьяне“, или: „да на погосте же изба схожая, а сходятся в ней крестьяне по воскресеньям“ (Неволин, стр. 105). В Белозерских писцовых книгах отмечено, что соборная церковь во имя Преображения Господня „с трапезой“, равно как и другие церкви на „Беле озере“ (Ак. Юр., № 231). Эти трапезы были

—269—

для погощан местом собраний и мирских постановлений не только по церковным, но и по гражданским делам. Такое предположение учёного юриста нашло себе полное подтверждение в Актах Холмогорской и Устюжской епархий, изданных Археографической Комиссией (т. XII и XIV Русской Исторической Библиотеки, 1890–1894 годов). Из этих актов (обнимающих пространство времени с 1500 по 1699 год) усматривается, что с незапамятных времён при городских и сельских церквах Холмогорского и Устюжского края, как равно и при церквах Новгородской области, были устроены в западной части церкви тёплые трапезы. Эти пристройки, примыкавшие непосредственно к церкви и составлявшие с ней одно здание, занимали пространство почти одинаковое с самой церковью вместе с алтарём, но были отделены от последней стеной, в которой были вырублены окна в церковь; пред трапезой помещалась паперть с крыльцом, а под всем этим зданием устраивались в некоторых местах амбары. В трапезе были сделаны лавки с причелинами (т. е. разными прибоинами), столы, а также печь с дымоволоком.³²⁴ В этих трапезах, как мы поясним ниже, прихожане устраивали в храмовые праздники складочные пиры „ (питие молебных пив)“ и поминанье усопших в родительские дни. Сюда же собирались (по воскресеньям) на сходы „приходские люди“ для обсуждения своих земских и мирских дел и здесь решались, с церковным старостой во главе и совместно с причтом, все церковные общинные дела. В трапезе, конечно, происходили всякие мирские выборы, принимались отчёты от церковного старосты с очисткой его пред образами и с передачей новому старосте „всемирской коробки“, заключав-

—270—

шей в себе церковную казну вместе с грамотами, купчими, порядными, кабалами (заёмными письмами) и другими общинными документами. Эта всемирская коробка всегда хранилась при церкви. В трапезе, наконец, читались государевы и владычные указы и грамоты, писались дьячками разные порядные, купчие и мирские приговоры, а также завещания. Для надзора и уборки трапезы прихожане избирали на срок особого сторожа, носившего название „трапезника“, который, будучи „у старосты и мирских людей в послушании“, обязывался спать в трапезе, отапливать её в зимнее время и мыть к большим праздникам, ходить и сбирать, „как староста пошлёт или мирские люди“, „на каноны к праздникам по крестьянам по солод», и ездить „по крестьянам в Филиппов пост по ругу, и о Христове дни со кресты с крылошены ходить и петровское збирать“. За эту службу трапезник получал от мира участок земли в своё пользование.

Трапезные явки.

Эти трапезы в старину, очевидно, составляли средоточие всей сельской и городской жизни даже в таких сравнительно больших городах, как Устюг; здесь бился нерв этой жизни и весьма понятно, что в трапезу приносили „вести“ о происшествиях, как в городе, волости, так и за пределами их. По установившемуся исстари обычаю в трапезу также спешил всякий обиженный для сообщения народу о тех насилиях, притеснениях и несправедливостях, которые он претерпел. В опубликованных актах Холмогорского и Устюжского края (особенно в т. XIV Рус. Ист. Библ.) встречаем целую массу так называемых „трапезных явок“, в которых оглашались всякие преступления, учинённые в округе (убийства, грабежи, самоуправства, побои, угрозы). Эти явки подавались обыкновенно в трапезе на имя церковного старосты, добрых людей прихода и всех крестьян. Словесные явки записывались по мирскому велению дьячком, а письменные, – оканчивающиеся обычно стереотипной фразой „а вам бы господа мои, старосте церковному и священнику и всем крестьянам было явно и ведомо про нашу нужду“, – вычитывались в народе и на них делалась отметка, что „явка дана и чтена в народе, в трапезе“.

—271—

Приходская благотворительность

Благотворительность в древнерусском приходе была сильно развита. Знакомясь со старыми писцовыми книгами (XVI–XVII век.), находим в них ценные указания на существование около церквей, вместе с поповскими и причетническими дворами, дворов богаделенных, под названием „келий для нищих“, проживательство коих около церквей, на церковной земле, было явлением древней Руси. Совокупность всех этих дворов называлась „монастырём“; „а на монастырех жити нищим“, как выражался Судебник 1550 года. При описании погоста обозначалось обыкновенно во имя какого святого или в честь какого праздника церковь освящена, на чьей земле находится, кем построена, имеет ли трапезу и „кельи для нищих“, и, если она выстроена „миром“ и им же доставлялось церковное имущество, то отмечалось: „строение церковное, образы, свечи, сосуды, книги, колокола („клепало“) – приходные“, или „поставленье и строение мирское“, „строение рядович“ (то есть посадских людей). Обращая внимание на эти „кельи“, усматриваем, что о них упоминается при описании почти всех погостов; так например, при описании Заонежской половины³²⁵ Обонежской пятины, также Бежецкой и Деревской пятин, на каждом шагу в писцовых книгах читаем: „на погосте столько-то келий (три, пять, пятнадцать, двадцать две), а в них живут нищие (старцы и старицы) в таком-то числе и питаются милостыней „о церкви Божией и о приходе“; в Михайловском погосте, в Костве, находим „три кельи, а в них живут боярыни вдовы и черницы“. Те же записи о нищенских кельях встречаются и в актах Холмогорской епархии, например: „в стану Ондреянове, в погосте Вознесенском, две кельи, а в них живут нищие (старицы), а питаются от церкви Божии (см. Рус. Ист. Библ., т. XIV, стр. 127). В городе Галиче (Костромской губернии) в 1609–1610 гг., при четырёх приходских храмах были устроены избы для нищих: „нищих в кельях около церквей на посаде –

—272—

всего 68 келий“. В начале XVII века, на церковных землях г. Нижнего-Новгорода находилось 60 келий для нищих, питавшихся от церквей Божиих, а в лежащем близь города погосте Молитовке – пять нищенских дворов.³²⁶ В писцовых книгах Московских слобод XVII века, как например: в Даниловском, в Гонной, в Рогожском, в Красном и друг. находим, что церковная утварь, книги, ризы, образа и т. п. тоже „строение мирское“ и что на церковной земле были расположены кельи для нищих и „вдовьи дворы“³²⁷. К этому же разряду питавшихся о церкви и о приходе относились бобыли, обедневшие и беспашные крестьяне. Кроме того для сельских нищих и убогих наши многочисленные, разбросанные по разным местам России, монастыри служили, как и в отдалённую старину, приютами и прибежищами для обездоленного люда; так, по запискам Хутынского монастыря известно, что там была населена целая слобода нищих, также и при Троицко-Сергиевском монастыре и других.³²⁸ Можно сказать, замечает проф. Знаменский (Прих. дух. на Руси), что сколько было церквей в России и приходов, столько же в ней было богаделен, больниц и приходских монастырьков.

Так дело стояло в сёлах и деревнях; что же ка-

—273—

сается городов, то в виду известного постановления Стоглавого собора о необходимости устройства мужских и женских богаделен во всех городах, под руководством священников, с возложением на них обязанности назидать и учить тёмный богаделенный люд, нет никакого сомнения в том, что разные богоугодные заведения были учреждены повсюду, по крайней мере в больших городах. Ниже мы увидим, какое громадное количество богаделен и больниц было учреждено в XVII веке в Москве, теперь же в виде примера укажем, что в городе Устюге, в XVII веке, существовали, кроме двух больниц, одной при Спасском девичьем монастыре (Афанасьевская больница), а другой при Ивановском мужском монастыре, ещё две богаделенные избы для нищих, старцев и стариц, и при этих избах состоял особый священник. В Нижнем Новгороде в начале XVII века, у большого моста находилась „богадельня нищих старцев“, а также и при церкви св. Семиона. Известно также, что в Новгороде в ту же эпоху существовали прочно организованные богадельни, больницы и странноприимные дома.

Ко всему изложенному выше о приходской городской благотворительности надлежит ещё добавить, что повсеместно в древнерусских городах находились, так называемые, „убогие дома“ („Божьи дома“, „скудельницы“), т. е. особые кладбища для бедных, странников, кончивших жизнь насильственной смертью, без напутствия таинствами, оставленных без совершения над ними обрядов отпевания в церкви и не оплаканных родными. В эти убогие дома, в определённые дни направлялись из ближайших церквей и монастырей крестные ходы и благочестивые люди стекались с гробами, одеждами и саванами для мёртвых, из усердия сами рыли ямы, опрятывали тела, надевали на них белые рубахи и саваны, потом клали в гробы и зарывали в землю, а по распоряжению высших духовных властей отправлялась общая панихида по этим убогим людям. Царская семья принимала также участие в этом благотворении; так, каждый год на Троицкой неделе выдавались шитые во дворце покровы на погребение умерших в убогий дом. За этих

—274—

благочестивых людей, исполнявших этот трудный христианский долг, наша церковь молится как за „труждающихся и поминающих убогих“. При таких убогих домах жил сторож, называвшийся „божедомом“, который давал также приют подкинутым детям, и таким образом эти убежища превращались в воспитательные дома в древней Руси³²⁹.

К отделу приходского благотворения надлежит отнести выдачу неимущим („скудным“) крестьянам, как отдельным лицам, также женщинам, так и целым крестьянским обществам во главе с их сотскими, а равно и членам причта, в ссуду из церковной казны денег, хлеба, семян, сена и проч. Эта выдача, как удостоверяют новооткрытые акты, производилась „исстари“ повсеместно и в весьма широких размерах в Холмогорском и Устюжском крае, где церковная казна являлась в полном смысле слова народным банком. То же явление замечалось и в Сибири в XVII веке; так из царской грамоты 1646 года Енисейскому воеводе узнаём: „а церковных денег в церковной казне было не мало и церковные де старосты тех денег раздавали взаймы служилым и всяким людем“³³⁰. Эти ссуды выдавались обыкновенно лично церковным старостой, или по особому мирскому разрешению, под заклад движимого и недвижимого имущества (крестьяне закладывали также свои жеребья) для уплаты государственных и земских податей, а иногда и на постройку другой церкви, причём заём этот до сроку считался без роста, „а по сроце-рост“³³¹.

—275—

тельная сторона этих ссуд усматривается, кроме указанного льготного условия о процентах, ещё и из того факта, что, ни церковные старосты, ни приходские общины, как видно вовсе не теснили заёмщиков. В церковной казне большинства церквей того времени встречалось очень много старых заёмных денежных и хлебных кабал (писанных обыкновенно церковными дьячками), которые лежали без взыскания по целым десяткам лет. Деньги взыскивались и по частям, особенно при займе целым крестьянским обществом, отдельные члены которого участвовали в этом займе „на паях“. Иногда давались ссуды и бескабально, в большинстве случаев по мирскому о сём приговору. О таком добродушном отношении приходских общин к своим заёмщикам весьма красноречивым свидетельством может служить, например, приговор (после 1618 года) крестьян Афанасьевского и Федоровского приходов (Устюжского края) о том, чтобы из 18-ти рублей с полтиной церковных денег, взыскивавшихся с Некраса Кувакина и Панкратия Пономарева, взыскать лишь 4 рубля, „а в досталных денгах“, как значится в приговоре, „простили: Афанасию Александрийскому, да Фёдору Стратилату оддали судити“ (то есть тем святым, в честь которых выстроены были эти церкви)³³².

Надзор приходской общины за нравственностью своих сочленов

Говоря о правах общины над её отдельными членами, мы имели случай пояснить, что она свою власть и надзор простирала не только на общественное поведение своих сочленов, но даже и на их семейную жизнь; так в старых актах находятся такие требования: „с матерью своею не бранитьца и не битьца и жены своей не безвечить напрасно“. Особенным покровительством мира пользовались жёны, которых он защищал от тиранства мужей, обуздывая их жестокие порывы. Мир требовал поручительства за добрую нравственность тех лиц, которых он принимал в свою среду, или же избирал

—276—

на какую-либо общественную должность; так в актах писалось: „и ночью ходячи вина и пива и табаку не покупати и не пити и самому тем не промышляти, и на дом пьяных не приводить“. Также точно приход не оставался равнодушным к отправлению своими сочленами религиозных их обязанностей и требовал от них хождения в церковь и исполнения долга исповеди. Для поднятия общественной нравственности прихожане в старину „обговорившись“ на сходке, и „благословившись“ у отца духовного, постановляли о запрещении всякой работы в воскресные и праздничные дни, которые надлежало проводить „с чистотой и любовью“ и обязывали того, кто нарушит это постановление платить штраф „на церковное строение“³³³.

Заботы прихода о насаждении грамотности и образования

Нет сомнения, что в нашем древнем приходе при церкви содержался на общий счёт прихожан учитель, носивший в старину название „мастера“; во множественном числе эти мастера назывались „учительными людьми“³³⁴. Этот мастер состоял обыкновенно в числе членов местного причта, но бывал также и лицом светского звания; он собирал к себе, по соглашению с родителями, детей для обучения грамоте, то есть чтению, письму и пению. Самым убедительным доказательством о распространении грамотности в древней Руси служит известный ответ Стоглавого собора, что „прежде сего в Российском царствии, – на Москве и в великом Новегороде и по иным городом, – многие училища бывали, грамоте и писати и пети и чести учили, и потому тогда грамоте и писати и пети и чести гораздых много было, но певцы и четцы и добры писцы тогда славны были по всей земле и до днесь“. Проектируя в своём ответе царю „о училищех книжных по всем городом“, меры к распространению на Руси просвещения, особенно среди

—277—

духовенства, Стоглавый собор, вместе с тем, предписывал учителям: „беречь и хранить учеников во всякой чистоте“³³⁵. Эти указания Стоглавого собора о существовании в древние времена повсеместно школ на Руси находят себе полное подтверждений в ваших летописях и в Степенной книге. Помимо тех летописных указаний в Истории Российской Татищева, которые представляют ваше древнее просвещение в до Монгольский период в блестящем виде, дошедшие до нас летописи, как известно, сообщают весьма много ценных сведений о церковно-приходских училищах времён св. Владимира, Ярослава и ближайшей к ним эпохи. Воля св. Владимира, по замечанию митрополита Макария³³⁶, основанному на летописных сказаниях, заключалась в том, чтобы в каждом приходе находилась школа, в которой местное духовенство занималось бы обучением детей. В летописях, в житиях святых и в Степенной книге упоминается, в частности, о школах, бывших в XI–XIII веках в Киеве, Новгороде (в 1030 г.), Курске, Полоцке, Смоленске, Турове и вообще во всех тех центрах, где находились епископские кафедры, и где учреждены были монастыри, служившие в старину, по преимуществу, рассадниками религиозно-нравственного образования, и принимавшие также детей для обучения книжного³³⁷. В этих школах не ограничивались одним обучением грамоте, но внушали и установляли начала нравственности на основании учения веры. Таким образом наши древние училища имели учебно-воспитательный характер и являлись непосредственной опорой церкви. Ученик, выучившись чтению, получал книгу религиозно-нравственного содержания (обыкновенно псалтырь с толкованиями), над которым и производилось дальнейшее его упражнение и совершенствование.

Вышеприведённое постановление Стоглавого собора о на-

—278—

саждении народного просвещения на Руси не осталось мёртвой буквой, как в том убеждают наказы соборного уложения, разосланные в разные области России. Хотя соборные постановления говорят лишь об открытии городских училищ, но из наказных списков усматривается, что собор равно имел в виду и учреждение сельских и деревенских школ, причём предназначал эти школы не только для духовенства, но и для всех православных христиан. Вот в каких выражениях предписывалось в наказе местным властям и духовенству во Владимир (также и в Каргополь) приводить в исполнение соборное положение об устройстве училищ: „Такожь бо есте изобрали и уставили книжные училища и книжных писцов училище в городе, и на посаде, и по волостем, и по погостом“, причём предписывалось учреждать училища в домах священников, дьяконов и дьяков, и далее указывалось, чтобы „все священницы и дьякони и все православные христиане, в коем ждо граде и по волостем и по сёлам предавали им своих детей на учение грамоте, и на учение книжного писма, и церковного пения салтычного и чтения налойного“³³⁸.

Соборный призыв к народу о самодеятельности и самопомощи в великом деле насаждения просвещения на Руси нашёл себе полное сочувствие у царей: Бориса и Алексея Михайловича, у патриарха Никона, у патриархов восточных, приезжавших в Россию, а также среди таких выдающихся деятелей, какими были для своей эпохи: св. Гурий, первый архиепископ Казанский, учредивший народные школы в ново-покорённом крае, и „муж милостивый“ боярин Ртищев, известный филантроп XVII века. Особенно энергично ратовали за насаждение народного просвещения бывшие в Москве восточные патриархи. Так собор Вселенских патриархов, утвердивший в России патриаршество, постановил правилом заводить повсюду

—279—

училища. В 7-ой главе определений сего собора сказано было: „святой Собор вменяет в обязанность каждому епископу в его епархии заботиться и употреблять возможные способы, чтобы кто может изучал Божественные и священные писания, и оказывать посильную помощь, как наставникам, так и желающим учиться“. Позднее, именно в XVII веке, учёный митрополит Газский Паисий Лигарид, занимаясь по поручению царя Алексея Михайловича опровержением известной Соловецкой челобитной, в сочинении своём указывал царю и русскому обществу необходимость ещё большего распространения училищ для изучения греческого, славянского и латинского языков, и объяснял, что основой для поднятия церковного и гражданского сана являются: во-первых – училища, во-вторых – училища и, в-третьих – училища. Подобным же образом патриархи: Паисий Александрийский и Макарий Антиохийский, приходившие в Москву в 1666 году для устроения дел церкви Российской, в слове, предложенном от лица их в день Рождества Христова, увещевали народ и царя: „взыскать премудрости“. К устроению училищ патриархи особенно призывали высших пастырей русской церкви, имевших многие отчины и доходы, „не хощем же“, говорили они, „да вся тягота и бремя на прокрепкий царский престол возложится“; при этом патриархи в подкрепление своей речи указывали, „что и прежде бывшие патриархи, установившие зде патриархию, между иными заповедьми, яже единодушно уставиша, и то заветоваша, да зде собор училищный, украшенный различными приходами, сотворится к расширению учений и юнош хотящих учится умножению, ведуще велику быти отсюда церкви и царству пользу“. В том же духе писал царю иерусалимский патриарх Досифей, рекомендовавший известных братьев Лихудов³³⁹. Все эти поощрения и советы к поднятию у нас просвещения, как известно, не остались втуне. В XVII веке многие учёные люди из юго-западной России стали стекаться в Москву, и в

—280—

ней начали учреждаться даже высшие учебные заведения (Андреевское, Чудовское, книг печатного двора, Заиконоспасское); и среди этих учёных явились люди, которые энергично стали советовать о распространении просвещения в народе. Так известный Чудовский инок Евфимий, входивший в состав учёного братства, образовавшегося в Москве под главенством Киевского учёного Епифания Славеницкого, в своём поучении взывал: „пецыся и промышляй всем сердцем и душей елика твоя сила, увещавати царя и прочыя могущыя, еже устроити училища везде, ради малых детей; сего бо ради, паче всех добродетелей, многих грехов получиши оставление³⁴⁰.

Поставив себе целью хотя несколько уяснить деятельность древнерусских приходов также и в отношении просветительной задачи, мы не станем здесь следить за тем подъёмом духа, обнаружившимся в XVII веке среди русских правящих классов, высшего духовенства, а также лучших представителей тогдашнего Московского общества, в отношении поднятия народного образования, и сосредоточим наше исключительное внимание на тех данных, которые выясняют деятельность прихожан в отношении устройства приходского школьного дела.

В подтверждение того положения, что в эпоху XVII века нахождение церковно-приходской школы при церквах было явлением обычным, мы сошлёмся, между прочим, на известия рукописного сборника XVII века, в котором, вместе с указанием, что на церковь надлежало жертвовать: „дабы училища и школы быти могли“, сообщалось, что вообще при церквах состояли также, вместе с богадельнями, училища или школы, в которых учителя получали плату, а беднейшие из учеников пособие, также из доходов церкви³⁴¹. Далее, весьма в этом отношении важна царская грамота 1629 года Новгородским воеводам князю Пожарскому и Глебову, из которой уз-

—281—

наём, во-первых, что в Новгороде школьное обучение было так распространено, что многие немцы из Любека, Колывани, желая обучить своих детей русской грамоте, хлопотали об отдаче их Новгородским учителям, а во-вторых, в грамоте сообщалось где происходило обыкновенно обучение детей: „а учатся они русской грамоте в Великом Новегороде, на посаде, у церковных дьячков“³⁴². В царской грамоте, разосланной в 1648 году по всей России и Сибири и предписывающей исправление нравов и уничтожение суеверий, сообщалось „о приходских попах и учителных людях“, обучавших народ грамоте; так, сетования об упадке добрых нравов изложены в грамоте, между прочим, в следующих выражениях: „а отцов духовных и по приходом попов и учителных людей наказанья не слушают“; далее в грамоте всем православным крестьянам предписывалось: „отцов своих духовных и учителных людей наказанья и учения слушать“³⁴³. В описании города Боровска XVII века сказано: „подле торговой площади и Калужской дороги построена богадельня, а в ней живут нищие, да подле той же богадельни построена школа для учения детям“³⁴⁴. Но о существовании приходских учителей, или мастеров, как духовных, так и светских, а также о значительном распространении грамотности в народе, мы имеем ценные сведения, не только из эпохи XVII века, но и о времени более раннем, а именно о положении приходского школьного дела в XVI и даже в XV веке. Из житий святых XV–XVII веков узнаём о существовании многих сельских и деревенских школ, не только под Москвой, но даже в таких глухих местностях России, как напр. в Обонежье, в Беломорской области, у Белаго озера. Вообще громадное количество писанных книг и документов (самого разнообраз-

—282—

ного юридического содержания, тонко составленных и с многочисленными рукоприкладствами), дошедших до нас от XV–XVII веков, привело учёного исследователя древне-Московской образованности, Соболевского, к заключению, что грамотность, не говоря о высших классах, была настолько распространена в простом народе, что в эпоху XVI–XVII века между простолюдинами встречалось около 15–20 % грамотных³⁴⁵. Другой исследователь по тому же предмету Д. Мордовцев, на основании изучения азбуковников XVII века утверждает, что в то время существовали отдельные училища, особые дома, где собиралось русское юношество для научения книжного³⁴⁶. Из эпохи ХVII века сохранился, как известно, весьма любопытный акт о выборе сельского пономаря; этот акт может служить интересной иллюстрацией для быта и жизни древнего прихода. В этом акте прихожане Никольской слободы Сторожевского монастыря приговорили быть у церкви в приходе пономарём Архипа Пименова сына Второва и, возлагая на него надзор за всем церковным имуществом и за книгами, обязывали его смотреть за малыми ребятами „в кои дни доведетца по книгам говорить“ и накрепко приказывали ему, пономарю, следить „чтобы они (то есть дети) говоря по книгам, книги берегли и не драли и воском слов не закапывали, по домам из церкви книг без спросу и без ведома никто не брал, а ему, пономарю, к себе в дом для научения своих детей церковных книг не имать³⁴⁷. Это любопытное свидетельство о существовании в старину библиотек, не только в монастырях или архиерейских домах (что известно), но и при обыкновенных городских и сельских приходских церквах, находит себе подтверждение в ценном указании, что в библиотеках приходских церквей города Устюга Великого в XVII веке было книг 700 томов и 68 названий, причём в состав этих

—283—

книг входили: 1., книги библейские и их толкования; 2., богослужебные книги и 3., творения св. отец, жития святых и разные сборники; сделавший это указание Боцяновский при этом замечает, что некоторая часть этих книг покупалась на средства прихожан³⁴⁸. Это указание благодаря опубликованию двух томов Устюжских и Холмогорских актов, не остаётся в настоящее время одиноким; из названных актов усматривается, что весьма многие церкви северного края обладали такими церковноприходскими библиотеками, которые носили в старину названия: „книгохранительниц“. Так, например в Сольвычегодском соборе находилась такая обширная книгохранительница, что в ней даже отыскалось сочинение Козмы Индиклопова „Космография“, а в Николаевском Коряжемском монастыре в числе библиотечных книг был „Стоглав“ царя Ивана Васильевича³⁴⁹. В таких глухих и отдалённых местностях, как например при приходских церквах: Богоявленской, Николаевской, Флора и Лавра, Яхренской волости, в церкви Сухоио-Благовещенского прихода, в церкви Николаевской Кодласской, в церкви Сольвычегодского уезда, Печеозерской волости, Архангельского прихода, в церкви Спаса на Красном Бору, Устюжского уезда, Устьевской волости, имелись собрания книг, купленных по обыкновению в Москве на пожертвования прихожан, причём книгохранительница Красноборской Спасской церкви по изобилию книг обращает на себя особое внимание³⁵⁰. Кроме того, надлежит за-

—284—

метить, что у тамошних простолюдинов имелись даже небольшие собрания книг, и среди прихожан посредством покупки распространялись такие книги, как Библия, отдельные книги свящ. Писания, Псалтирь, Маргарит Кирилла Иерусалимского и проч.³⁵¹.

А. Панков

(Продолжение следует).

—285—

Из ряда разнообразных, но дов. обычных явлений церковной жизни за истекшее полугодие резко выделяется событие 9-го сентября – день открытия мощей Святителя и Чудотворца Феодосия Черниговского. Хотя в своё время это великое и по самому существу дела редкое торжество православия и нашло себе весьма достаточное внимание в текущей литературе, однако же не почитаем излишним напомнить о нём нашим читателям и в настоящее время, спустя полгода. Есть в этом событии некоторые черты, которых не хотелось бы забывать и напоминать о которых – думается – не излишне и не бесполезно в наше время с его погоней за новостями и с его наклонностью скоро забывать прошлое. Имеем в виду, говоря это, народность и так сказать естественность этого события, не смотря на его необычность.

Неотразимо привлекает к себе внимание именно то обстоятельство, что канонизующая власть церкви выступила здесь уже после того, как сознание и убеждение в святости, нетлении мощей и чудес святителя достигли полной определённости, так что она как бы уже не могла не засвидетельствовать своим авторитетом верности этого сознания и этого убеждения православных христиан. Не требовалось прибегать ей к каким-либо мерам искусственного возбуждения религиозного чувства и тем более прибегать к каким-либо мерам привлечения возможно большего количества свидетелей этого церковного торжества. Настояла, напротив, надлежащая нужда озаботиться о мерах к охранению порядка, возможного удобства всем одинаково духовно насладиться предназначенным праздне-

—286—

ством. Слава о святом предварила оповещение церковной власти и к объявленному ею дню торжества со всех концов России привлекла богомольцев и с их богатыми жертвами, и с их беспомощно-больными родными и друзьями, – привлекла и глубоко верующих и сильно колеблющихся в вере и испытующих. Вследствие этого-то церковное торжество явилось всенародным радостным праздником: не слышно было, чтобы из прибывших видеть торжество возвратился кто-либо разочарованным, вынесшим сожаление вместо благодатного утешения…

Что же в этом особенного, примечательного, дорогого? – спросит, может быть, какой-либо читатель: ведь так было и прежде, так и быть должно... Совершенно верно – ответим мы – так и быть должно, но не всегда так бывает.

Не далее как через месяц после Черниговского торжества, именно 1-го октября, происходило аналогичное по форме торжество католицизма в родной нам и некогда Православной Галиции или Червонной Руси, но как глубоко различное по содержанию?!

Собственно центром торжества служил 300-летний юбилей Брестской Унии, но предварявшими и сопутствовавшими ему моментами служили следующие отдельные события:

1) Пожалование Львовского униатского митрополита Сильверста Сембратовича достоинством кардинала:

2) Замещение праздной Перемышльской униатской епископской кафедры каноником Чеховичем, состоящим покорным слугой Польской справы.³⁵²

3) Причисление к лику святых Римской церкви Иосафата Кунцевича, с наименованием его патроном Польши и предположение об основании института его имени для воспитания юношества в духе этого святого;

4) Предварительный юбилею католический съезд во Львове, состоявшийся 26 июня: на этом съезде рядом речей и рефератов было установлено, что уния с Римом принесла громадную пользу русскому народу, дав ему европейскую культуру³⁵³.

—287—

Эти отдельные моменты Брестского торжества патриотами-галичанами освещаются приблизительно таким образом:

По поводу назначения Чеховича „Галичанин“ говорит следующее: „следует заметить, что с правилами нашей св. церкви, обеспеченными Римом при соединении её с римской церковью, положительно не сходно, что наши епископы назначаются, а не избираются духовенством и народом, как того требует автономия нашей церкви, защищать и охранять которую должны не только наши владыки и наше духовенство, но и каждый верный мирянин. Между тем в наше время сделалось господствующим направление, что опекуны нашей церкви и нашей совести стараются производить в епископы только такие личности, которые в противоположность к вышеуказанному готовы принести в жертву возможно больше прав нашей церкви и под предлогом укрепления унии содействовать тем скорейшему, хотя бы и постепенному уравнению св. нашего обряда с обрядом римской церкви для той исключительно цели, что таким образом надеется польская иерархия ополячить русский народ. Если уния нашей церкви с римской служит всесильным польским политикам как средство для уничтожения нашей народности, то не меньше в наше время те же самые вышеупомянутые факторы превратили церковь нашу прямо в политическую арену, а нашу церковную иерархию в польских политических агитаторов и стараются то же самое сделать со всем нашим духовенством, поставить дело так, что не преданность церкви, не благоговейная жизнь, не наука, не заслуги считаются той лестницей, по которой наше духовенство может добиться высших достоинств, или лучшего прихода, а исключительно большая или меньшая способность к отступничеству от нашей церкви и народа… В последнее время обнаружилось в Ватикане стремление пробудить в нашем духовенстве аппетит к титулам и достоинствам латинской церкви, чтобы этим якобы засвидетельствовать особенную благосклонность к нашей церкви и нашему духовенству. Между тем это лишь новая ступень к латинизации русской церкви, которой все те достоинства совершенно чужды“.

„Мы сказали, церковь наша превращена в настоящее

—288—

время в политическую арену пропаганды польско-ягеллонской идеи под видом так называемого „ново-эрского“ направления, которого верховодителем и главным представителем считается галицко-русский митрополит – кардинал Сильверст Сембратович³⁵⁴“.

Что касается канонизации Иосафата Кунцевича, то со стороны римской курии она представляет такой tour de force, в котором презрение к свидетельствам истории сочетается с поразительным издевательством над религиозной совестью бедных униатов. Время не успело загладить слишком характерных черт этой личности – ужасного фанатика, яростного гонителя православных. Вот что писал 9 февраля 1621 г. католик канцлер Польши Лев Сапега (прадед Адама Сапеги – председателя Львовского съезда 1896 г. 6–26 июня) о деятельности Кунцевича униатскому митрополиту Рутскому: „не один я, но и другие весьма осуждают то, что ксёндз владыка Полоцкий (т. е. Кунцевич) слишком жестоко начал поступать в делах веры и очень надоел и омерзел народу как в Полоцке так и везде. Давно я предостерегал его, просил и увещевал, чтобы он так жестоко не действовал, но он, имея свои соображения более упрямые, чем основательные, не хотел слушать наших советов. Дай Бог, чтобы последствия его распоряжений и суровых действий не повредили Речи Посполитой. Ради Бога прошу, вразуми его, чтобы он прекратил и остановил такую суровость в этих делах и скорее добровольно уступил могилёвцам их церкви, не дожидаясь того, чтобы они сами и без просьбы отобрали их у него. Пожалуйста, ваша милость, держи его на вожжах“.³⁵⁵ Смерть этого „святого“ сопровождалась следующими последствиями: следственная комиссия, назначенная по делу об убийстве Кунцевича 1624 года в три дня окончила суд и расправу и объявила жестокий приговор, который немедленно и приведён был в исполнение: 19-ти человекам отрублены были головы, в том числе двум первым бургомистрам

—289—

Витебским и одному Полоцкому; около 100 других граждан, бежавших из города до прибытия комиссии, приговорены были к смерти заочно; 100 человек посажены в тюрьму, 200 – наказаны кнутом. Словом, по замечанию одного писателя, „ни одна языческая тризна не была празднуема кровожаднее смерти Кунцевича“³⁵⁶.

Молиться этому палачу в устрояемых в честь его престолах призываются теперь святейшим отцом русские галичане; в духе этого „святого“ будет воспитываться русское юношество!“ Предположенным устройством института во Львове памяти Кунцевича – говорят Подольские Ведомости – ясно для всех даётся понять, что на древний русский Галич закидывается поляками-латинами мёртвая петля, долженствующая задушить его в объятиях Рима“³⁵⁷.

Что касается культивирующего значения римской опеки над русским народом, то оно весьма сомнительно в виду следующего напр. изображения современного положения русских галичан: „Дух рабства, невежества и гордости впустил глубокие корни в нашу среду. Всё плохое принимается у нас, так сказать, на наших глазах, а родное потоптано или искажено. Таково состояние и целого нашего русского общества. И потому-то можно поставить следующие выводы: „Наша интеллигенция должна соединиться к отпору против латинства и полонизации. А чтобы это осуществилось, нужно ей во 1-х истинной любви и преданности к своей церкви и народности. Пока, наш образованный класс будет только индифферентно смотреть на православие, а вместо того безотчётно принимать чужие странности, тогда духовное наше отстояние от правды дойдёт до невозможности. Любовь, ум, образование пускай будут нам основанием для достижения наших целей. Прочь всякая гордость и невежество! Долой бесхарактерность и макиавеллизм, а здоровое семя Христовой науки пусть оплодотворит нас“!

„300-летний юбилей унии празднуют сыны-выродки поруганной матери. С шумом и блеском засядут они

—290—

вокруг богатой трапезы вместе с гордыми их повелителями, чтобы пиршествами чтить намять порабощения православия, закрепощения крестьянской воли, и чтобы помянуть незавидную славу виновников нашей недоли. По всей Прикарпатской Руси разнесутся перезвоны колоколов; но не возвестят они нам лучшей участи, а лишь приведут в память времена смут и кровавого преследования. И как тогда при наездах шляхты наш народ бежал, спасался в леса и дебри, чтобы уйти от жестоких бесчинств и насилия, так и нынешние звоны не будут глашатаями радости, – но слёз и горя. При виде плачевного положения нашего народа они возбудят не только горечь и глухой стон в груди верных сынов Руси, но их скорбный отголосок проникнет в подземелья, в могилы, где почивают изуродованные тленные останки тысячей мучеников за веру и за народ“.

„И не возбудят ли такие мысли и в нас чувства некоторой виновности, а вместе с тем не приведут ли нам ясно на память, что мы ничего больше, как рабы, потомки мучеников-рабов? Не зажжётся ли в наших сердцах искра любви к тем идеалам и святыням, за которые положили свои кости наши деды-прадеды?“

„Чай нет! Ещё не погибла совершенно в нас добродетель, ещё тлеет в нас искра любви и благодарности, чтобы не оставить на произвол, завещанный нам драгоценный, народный клад. А этот клад то наша вера, азбука, добрый, а бедный русский люд. Не дадим вырвать себе тех драгоценностей, а будем достойными их оберегателями. Оставим другим обильные трапезы, не нужный шум и блеск, которым хотят заслонить наготу своей матери, а тихо и законно с закалённой душой и сердцем сплотимся к борьбе, которая, несомненно, над нами разразится в недалёком будущем. Не дадим отрезать ни малейшей ветви от могущего народного дерева, охраняющего пред грозой и гибелью. А чтобы это последовало, нам нужно соединиться к отпору против всяких посягательств и к устранению из нашего общества слепоты духа и раболепия. И пускай соединят нас не злоба или оружие коварства и лести в отношении к нашим недругам, а добродетели: вера в свою церковь и неложная

—291—

любовь к народу. Те добродетели пускай будут нам оружием, которого не сокрушат ни заманчивые пиры, ни блеск, ни насилие. Эту любовь может нам дать учение Христа, проповедуемое и сохранённое в её полной чистоте восточной церковью. Восточная церковь не знала и не знает раболепия, или высокомерия, а напротив она олицетворяет собой добрую мать, не знающую разницы между бедным и богатым, мужиком и паном, и охраняющую всех одинаковой опекой и любовью. Если мы вникнем ближе, если познаем цену родной веры и церкви, то не только уничтожим измену и привитую деморализацию, но станем любить своего меньшего брата не по рецепту шумного запада, а делом и целым сердцем“.

„Крайняя пора отвернуться от безутешного минувшего и настоящего и вступить на путь ясности и откровенности. Туманы, затемнявшие в последнее время наш ум, совесть и характер, рассеются, коль скоро пронижет их ясный луч правды и самоотвержения в пользу жаждущих и оставленных масс“.

„Назад к церкви, ещё ближе к народу! Совестное понимание святых целей Руси и ясные дела да оправдывают нас перед лицом истории и восточной церкви за нашу дотеперешнюю духовную немощь и ничтожество“³⁵⁸.

Дай Бог, чтобы этот патриотический призыв глубоко запал в сердце истинных представителей Прикарпатской Руси и возбудил в них благородное стремление к борьбе за свободу веры и национального развития!..

Конечно, – согласится читатель, – но к чему же, однако надобно было нам перебираться из Чернигова во Львов и Галич вместо того, чтобы со всем вниманием отдаться рассмотрению явлений нашей собственной церковной жизни?

Приносим извинение за это отступление, сделанное нами невольно, по увлечению. Мы не думаем однако же, что бы это отступление было бесполезной тратой времени. Как часто истинное положение вещей постигается только путём сравнения явлений сходных или противоположных,

—292—

а между тем рассматриваемое непосредственно и только само по себе представляется не имеющим не только важности, но и даже простого интереса. Это именно нужно иметь в виду в настоящем случае.

Чтобы понять и оценить всю важность Черниговского торжества нужно именно сопоставить его с Львовским: католицизм и православие в этих торжествах выразились самым характерным образом, первый со всею ясностью – только как политическая сила, второе как сила нравственная, религиозная. В жизнь народов и человечества первый не вносит от себя ничего; он стремится только к порабощению себе слабых и к упрочению своего влияния в среде сильных, причём не пренебрегает никакими средствами: интересы истинной нравственности, истинное христианство мало занимают его; преданному рабу папы всё дозволительно; точно также как и самому папе ничто не может препятствовать возвести во святые какого угодно Торквемадо, Иосафата Кунцевича и т. п. – Православие, напротив, имеет в виду исключительно нравственно религиозную сферу и чуждо всяких политических стремлений. В жизнь народов и человечества оно вносит деятельное стремление к нравственному идеалу святости одинаково тесным и узким путём креста и самоотвержения как для знатного вельможи, так и для бедного крестьянина. В жизнь народа и человечества оно вносить особенный свет, освещающий деятельность каждого, оно вносит в душу христианина независимо от общественного его положения стремление к святости, возвышающее униженного и бедного до сознания полного своего христианского достоинства и смиряющее возвеличенного высоким общественным положением христианина.

Вот почему вышеприведённый призыв Униата своих соотечественников к добродетели и любви к народу соединяется с призывом к святой восточной церкви: „назад к церкви! Ещё ближе к народу“!..

* * *

Необъятное русское государство – носитель этой святой веры и покровитель святой церкви в настоящее время

—293—

обращает на себя внимание всего света не чем иным, а именно этой стороной своего бытия. Мы, русские люди, с глубоким благоговением к Божественному Промыслу и Вечной Правде, должны сознать, что лишь в настоящее время православная церковь достигла положения, которое можно признать торжеством её после многих веков борьбы. Ибо как на востоке, так и в самой России до последних десятилетий положение Православия разве не было положением церкви мало сказать воинствующей, но именно боровшейся за своё существование? Вся западная половина Руси вела вековую борьбу с католицизмом, а с востока и юга с диким ожесточением нападали на неё ислам и язычество, сметая, так сказать, с лица земли начатки христианства, посеянные ревностными трудами, а иногда и политые мученической кровью православных миссионеров. Да и внутри самой великой России, в среде представителей высшей аристократии и правящих классов католицизм, протестантство и атеизм разве мало пожинали себе жертв, если не положительно опорная в свои объятия природных православных, то во всяком случае внушая им высокомерное отношение к вере народной и к вере отцов, как чему-то устаревшему и не совсем культурному по сравнению с христианскими исповеданиями культурных западных наций или с атеистически-философскими их учениями? Знаменательный призыв современного галицкого патриота; назад к церкви, ещё ближе к народу ещё очень недавно и у нас быль девизом лишь сравнительно весьма немногочисленного кружка интеллигентного общества славянофилов: в большинстве же наша аристократия и интеллигенция состояла в плену, сознательном или полусознательном, у запада даже в религиозно-нравственном отношении. Истинным и неизменным хранителем и представителем православия оставался лишь народ с духовенством и монашеством. Вторая половина доживаемого века была кризисом разрешившимся, по-видимому, бесповоротно уже в пользу православия. Девиз; назад к церкви, ещё ближе к народу, к счастью, оказался могучим призывным благовестом, разбудившим дремавшую русскую мысль и бездействовавшую, апатичную волю. Скорее, чем в про-

—294—

чих сферах, откликнулась на этот благовест научная мысль, углубившаяся в изучение памятников отечественной истории и археологии и в результате давшая прекрасные образцы древнерусского стиля. Протёкшие 50 лет были поистине веком реставрации и возрождения народного стиля. Русское стало нравиться не только русским, но и культурным западным народам. Религиозность наших предков, их нравственная стойкость пред разнообразными иноземными влияниями теперь сделались предметом почтительного удивления при сравнении с шаткостью, распущенностью нравов и вялостью современности, вскружившей свою голову неразумным применением свободы там, где должны всегда иметь силу и безусловный авторитет – законы и начала вечно-неизменной нравственности. Ощутилась насущная потребность усилить самый народ воспитанием в духе церкви – через повсюдное устройство церковных школ и умножение православных храмов. Пусть высшие светские школы разных областей знания – права, медицины, технического, сельскохозяйственного искусств крепнут и процветают, умножая число деятелей культуры и экономического благоустройства, в которых так нуждается наша русская земля и в которых она так отстала от своих просвещённых западных соседей. Но религиозно-нравственное воспитание народа, всех классов общества пусть совершается всецело в духе православия. Здесь идеальным отношением да будет сочетание, а не антагонизм, в каком на западе давно уже очутились католичество и культура...

Истекшее полугодие ознаменовалось весьма отрадными событиями победного торжества православия освящением величественных храмов, созданных щедрым усердием и добровольными жертвами как всего православного народа, так и в особенности представителей отечественного строительного искусства.

На первом плане в ряду этих событий стоят освящение величественного и изящнейшего храма Св. Владимира в Киеве, происходившее 20 августа в присутствии Их Императорских Величеств.

Этот всенародный памятник в честь и память Св. Равноапостольному князю Владимиру созидался в четыре

—295—

царствования: задуман в царствование Императора Николая Павловича, при котором открыта подписка и выработан проект плана; заложено был в царствование Александра II, окончен в царствование Александра III-го и освящен в нынешнее благополучное царствование Императора Николая II-го.³⁵⁹

„Внешний вид этого великолепного памятника, который навсегда останется светлой страницей в истории нашей отечественной архитектуры поистине производил грандиозное впечатление. Напоминая своим видом византийскую базилику, собор этот состоит из трёх наосов (кораблей), из которых средний почти вдвое более боковых. Семь куполов собора ярко вызолочены. Обливаемые яркими лучами весеннего солнца, они высятся над городом и горят подобно ярким светилам“.

„Внутреннее устройство храма поражает грандиозностью и благолепием. Общие размеры вместимости собора дов. значительны: длина его 22,5 сажени и ширина 13,5; высота от земли до креста главного купола 23 саж.; величина главного купола в диаметре 12 саж. Хоры делят здание на две неровные половины. Внизу всю ширину здания занимает главный алтарь с диакоником и жертвенником по бокам, а на хорах последним соответствуют два придела Рождества и Воскресения Христова... Роскошь и красота мраморных работ в соборе поразительны и сделаны они с большим вкусом и изяществом... Храм освещается электричеством 36-ти лампочек в 50 свечей каждая, что составляет в общем 1800 свечей. С целью придать электричеству более мягкости стекла лампочек слегка окрашены в желтоватый цвет. Кроме электрических лампочек в соборе находятся: три большие люстры с восковыми свечами, а пред иконами подсвечники также с восковыми свечами“.

„Главным украшением храма служит его стенная живопись. Она принадлежит кисти четырёх художников: Васнецова, Нестерова, Котарбинского и Сведомского... В особенности замечательны живописные изображения св. лиц и событий, помещённые в главном алтаре. Эта часть рос-

—296—

писана высокоталантливым художником В.М. Васнецовым, который посвятил 12 лет упорного труда на создание этих изображений“…

Вообще „Киевской собор, уступая по богатству и величине московскому храму Христа Спасителя, превосходит его художественностью как внутреннего, так и внешнего убранства, заключая в себе прямо-таки замечательные произведения³⁶⁰.

17-го ноября совершено было освящение и другого величественного храма, построенного в г. Нарве исключительно на средства Кренгольмской мануфактуры. Постройка обошлась в 500.000 р. При закладке храма присутствовали (6-ть лет тому назад) Их Императорские Величества Государь Император Александр III-й и Государыня Императрица Мария Феодоровна.

Кренгольмская мануфактура, пользующаяся силами Нарвского водопада, одна из громаднейших в свете; рабочих на мануфактуре около 4600 человек; большинство их живёт в специально для того назначенных строениях. расположенных группой на берегу р. Нарвы и, в совокупности считая семьи, составляет весьма людное местечко в 8300 обитателей. Слишком половина рабочего люда православные. Доныне им приходилось ходить в церковь за три версты, что представлялось крайне неудобным; пайщики товарищества Кренгольмской мануфактуры, по предложению директора И.К. Прове. разрешили правлению построить близь Кренгольма православный храм и ассигновали на это вышеозначенную сумму.

Круглый центральный купол покрывает сооружение, имеющее в плане греческий крест и исполненное в византийском стиле. Размеры храма дов. велики: высота от панели до оконечности купольного креста на главном куполе 19 саж., длина храма – 16⅓ саж., а ширина – 12⅓ саж. Храм имеет три престола – главный во славу Воскресения Христова и боковые – во имя бессребреников Космы и Дамиана, и Всех Святых³⁶¹.

В октябре (14 и 16-го) последовало Высочайшее со-

—297—

изволение на предположение Св. Синода относительно открытия повсеместного в империи сбора добровольных пожертвований на ремонт Мцхетского 12-ти Апостолов собора и на возобновление Мстиславова храма в г. Владимире Волынском³⁶².

Глубокой радостью в сердце каждого христианина отзываются известия этого рода: от Царя до последнего подданного православные русские люди соединяются здесь, во имя одного чисто религиозного побуждения – принести во славу Божию начатки своих трудов, сбережений, талантов, увековечивая этой союзной жертвой видимое выражение единства веры отдалённого прошлого, настоящего и грядущего.

Ещё более трогательно-радостные известия о православно-религиозном движении идут из Сибири: число православных храмов здесь быстро растёт. Правда, этот рост идёт параллельно возрастанию населения вследствие усилившегося в последнее время притока переселенческого движения и, к прискорбию, замечается, что увеличение храмов далеко ещё не соответствует потребностям населения³⁶³: но весьма отрадно то, что в среде переселенческого народонаселения замечается самое искреннее и живое желание к построению храмов. По сообщению статс-секретаря Куломзина, ни в одном посёлке его не выпускали без просьбы об устройстве в нём церкви. И как подчас трогательны были эти просьбы³⁶⁴“.

Об усердии, обнаруживаемом крестьянами в построении храмов и школ в отчёте г. Куломзина говорится следующее: „На 12 строящихся в пределах Тобольской

—298—

губ. на средства Сибирского Комитета и частных благотворителей церквей мне удалось лично посетить 10 церквей и кроме того 10 школ. Церковно-строительное дело по почину бывшего Тобольского губернатора д. с. с. Богдановича находится здесь в надёжных руках всей душой преданных ему крестьянских чиновников: Иконникова, Величковского, Низовца, Марепшильда, Оноре, Казарикова и Калачева... Труда при приискании материалов, как то: кирпича, леса, извести было не мало. Пришлось созидать кирпичные заводы, издалека сплавлять и возить лес, пользоваться всеми возможными обстоятельствами для удешевления построек. Быстрое, однако, исполнение этих построек не было бы осуществимо, если бы крестьяне сами не принимали на себя выдающегося участия в строительных работах: лесной материал на церкви вывозили не только новосёлы, но и старожилы. До чего доходило усердие переселенцев, можно заключить из того, что в одном из селений (Ново-Рождественском) они с таким рвением возили материалы для церкви, что упустили время для вывозки назначенного им для их собственных построек леса. Крестьяне посёлка Демьяновского всё нынешнее лето отрывались от полевых работ, чтобы довозить необходимый для них церкви лес. Радостные лица новосёлов, убедительно просивших меня повергнуть к стопам Его Величества их верноподданнейшую признательность за помощь, оказанную им в постройке церквей, всегда выражали глубокое душевное волнение; при осмотре же строящихся церквей в посёлках Ново-Архангельском и Демьяновском составившиеся из новосёлов хоры внезапно огласили своды ещё не освящённых зданий церковным песнопением³⁶⁵. Выдающееся значение имеет церковное строительство и создание школ в Акмолинской области. Здесь русское население осело пока лишь в виде редких оазисов среди страны, занимаемой магометанским кочевым населением... За дело создания здесь целой сети церквей и школ взялся опытный в строительном искусстве местный губернатор ген.-лейт. Санников. На 47.000 р. отпущенных ему Комитетом

—299—

Сибирской железной дороги и министерством внутренних дел и из частных пожертвований он приступил к одновременной постройке 25-ти церквей и при каждой из них по школе. Мне удалось лично видеть из этого числа 12 церквей, здесь так же как в Тобольской губ. храмы под руководством распорядительных уездных начальников созидаются благодаря живому участию самих переселенцев. Едва осевшие новосёлы, далеко ещё не устроившие собственного хозяйства, с самозабвением возят необходимый лес за 80–150 и более вёрст, доставляют камень для фундаментов церквей и производят другие работы.

В пределах Енисейской губ. пока оказана была помощь постройке лишь одной церкви в селении Ново-Березовском Минусинской округи. Здесь недавно возникший посёлок, состоящий почти исключительно из Нижегородцев, самостоятельно принялся за сооружение храма стоимостью не менее как в 10,000 р. Для окончания церкви отпущено из частных пожертвований 3,000 р, и предполагается оказать ещё некоторое пособие. Крестьяне до того увлеклись этим благим делом, что при бывшем у них неурожае, в заботах о церкви, забывали о своём хозяйстве и даже несколько поколебали своё благосостояние.

Вообще же в пределах четырёх сибирских губерний и Акмолинской области сооружается на средства Сибирского Комитета и на добровольные пожертвования 56 церквей и 36 школ; при них 3 церкви и 8 школ строятся на средства протоиерея о. Иоанна Сергиева... Потребность в церквах и школах в Сибири, можно смело сказать, – безгранична³⁶⁶.

Она безгранична должна быть и в западных и других окраинных местностях России как безграничен должен быть и прирост новых и новых членов церкви православной. Возможно большее количество храмов, достаточное для беспрепятственного удовлетворения верующим своих требований религиозного общения есть в православной церкви дело необходимости. Ибо то уже не в порядке жизни церковной, если православный христиа-

—300—

нин каждый Воскресный день не имеет возможности присутствовать на литургии; не в порядке церковной жизни и то, если частные обстоятельства жизни – дни рождений, отпевания, памяти об усопших более или менее долгое время не освящаются благословением церкви за отдалённостью храма. В виду сего, по нашему мнению, следовало бы давать более места, чем каковое ныне дано, частной инициативе в построении храмов и облегчить требования к построению храмов, изложенные в Уст. Дух. Консист. ст. 46… Припомним, как в древней Руси совершалось просто и скоро построение храмов. Далеко не многочисленное общество крестьян, а иногда и горожан, совершенно по собственной инициативе, дав обещание построить храм Божий, принимались дружно «ронить лес и, построив, отправлялись к архиерею просить об освящении нового храма и о рукоположении своих избранников в попа и дьяка, чтобы новый храм не оставался „без пения“. И вот возникал „приход“, который и существовал потом целые века. Но в настоящем случае у нас речь не об образовании новых приходов, а об умножении только храмов, филиальных приходскому. Отчего не допустить сооружение самых простых храмовых зданий, по примеру древних „обыденных“ храмов? Частная собственная инициатива значит весьма много: при своей простоте и бедности такой храм священен и дорог как добровольная жертва, как дело Богу угодное и Ему посвящённое. Относительная бедность или не долговечность постройки также не должна служить препятствием в данном случае, где дело идёт об удовлетворении высокой религиозной и притом надлежащей потребности. Православный чин Богослужения назидателен и в убогой хижине крестьянина при дымящей лучине, её освещающей, и в бедной юрте якута и вовсе не связан необходимо с блеском золота и мрамора. Полковые походные церкви и в настоящее время далеко не отличаются богатством, но кто решится отрицать чувство глубокого благоговения и назидания, выносимое из них молящимися?! Нам думается, что для многих туземных обитателей Якутской области, на пространстве тысяч вёрст не видящих теперь храма Божия, деревянная

—301—

церковь, построенная напр., вологодскими плотниками без всяких орнаментов даже в виде резных работ, покажется дворцом по сравнению с их жалкими собственными жилищами.

Нам думается далее, что храм, как здание, при всей простоте и бедности архитектурной и орнаментальной (лишь бы имел необходимые для богослужения отделения алтаря, церкви, притвора и ризницы), должно иметь исключительно богослужебное назначение: только в этом случае оно навсегда сохранит в глазах народа свой священный, характер. Вследствие этого нам представляется далеко не желательным повторение такого новоизмышленного типа православного храма, какой изображён в описании, помещённом в ноябрьской книжке Народного Образования за прошлый год, стр. 137–138. В Екатеринославской епархии – читаем здесь – Бахмутском уезде, в Петро-Мариинском каменноугольном руднике недавно построена церковь-школа³⁶⁷ с таким устройством: здание двухэтажное; школа, с квартирой для учительницы помещается в нижнем этаже, а церковь – в верхнем. Школа расположена так, что под притвором находятся сени и передняя для учеников (с северной стороны); под среднею частые храма – передняя парадного хода (тоже с северной стороны), кухня, комната для школьной прислуги, кладовая, две классные комнаты и спальня учительницы; под алтарём – зал учительницы. Вход в церковь идёт по каменной лестнице, начинающейся и оканчивающейся у дверей притвора квадратной площадкой. И в церкви и в школе все вещи от малой до великой имеют изящество и красоту, что и навевает на посетителя какое-то торжественно-радостное настроение духа». – Охотно верим последнему замечанию; но всё-таки несомненно, что на взгляд простых богомольцев наших церковь и квартира учительницы, соединённые в одном здании, стесняют друг друга во многих отношениях...

—302—

Но да не будет сие в осуждение досточтимым храмоздателям. Напротив, их дело, как и дело правления Кренгольмской мануфактуры есть дело великое и для русского самосознания весьма отрадное. В так называемом „рабочем вопросе“ подобными делами Русское государство резко отличается и опережает культурные западные государства. Да будет позволено усмотреть и в сём победное шествие православия в его дотоле узком и тесном пути...

За истекшее полугодие русская иерархия понесла утрату блаженной кончиной трёх епископов: Преосвященного Дионисия, Епископа Уфимского и Мензелинского († 8 сент.), Высокопреосвященного Саввы, Архиепископа Тверского и Кашинского († 13 окт.) и Преосвященного Николая, Епископа Оренбургского и Уральского († 29 окт.).

Два первые из этих иерархов своим долголетним и многоплодным епископским служением и высоким нравственным характером заслужили себе долгую, славную память и кончина их вызывала искренние слёзы скорби и благодарности их паствы. Так о преосвященном Дионисии местный епархиальный орган поместил следующие между прочим строки: «Первая тревожная телеграмма о плохом состоянии здоровья владыки получена 6 сентября, затем несколько других 7-го и наконец последняя роковая была получена ночью 8 сентября и в полуночный час среди мирного сна граждан г. Уфы внезапно раздался щемящий душу, унылый звон соборного колокола – и тем возвестил всему городу о кончине своего любимейшего архипастыря, доблестного ратоборца на ниве Христовой за православную веру. Не одна горячая молитва вознеслась в этот полуночный час и много горючих слез пролито от людей близких к почившему Владыке, а ещё более с наступлением утра за заупокойной литургией, когда имя Владыки произносилось на ектениях о упокоении души его и за панихидой, когда с земным поклонением вся церковь запела: „Вечная память“. Не можем без слёз говорить, не можем и забыть приснопамятного Владыку. Образ его предносится пред нами, образ светлой, праведной души и многострадального сердца. И паки „вечная намять“ ему в роды родов за то обилие

—303—

добрых семян, посеянных им на ниве Христовой, которые в своё время созреют и принесут великий просветительный плод среди туманного мусульманства и беспросветного язычества здешнего (Уфимского) края. Мы глубоко убеждены, что в недалёком будущем во всех тёмных уголках Уфимской епархии воссияет свет Христов и озарит сердца верой и любовью к Господу Иисусу. Преклоняемся пред прахом святителя Божия и слёзно молимся, и молим вознести и за нас недостойных свои мольбы пред престолом Царя Небесного»³⁶⁸.

Достаточно яркой характеристикой миссионерских подвигов блаженно-почившего иерарха могут служить следующие строки того же епархиального органа:

«43 года Преосвященный Дионисий подвизался среди сибирских инородцев сначала в сане священника, а затем и в сане епископа. На сколько трудно было служение Владыки среди 50° морозов, глубоких снегов и непроходимых тундр с мириадами насекомых, это с подробностью описано в юбилейном чествовании Владыки. Здесь же мы приведём слышанный нами рассказ самого Владыки: „Мороз дыхание захватывает, кое-как доберёшься на собаках или оленях до юрты, разведёшь огонь отогреваться, греешь руки, лицо, живот, а спина мёрзнет, повернёшься к огню спиной – руки и лицо мёрзнут. Наконец, в юрте становится невыносимо душно и курно от дыма. Выйдешь да так и просидишь ночь на морозе“. Нелегка доля миссионера при таких условиях и тысячных пространствах и по расстоянию от одного пункта до другого. Тем не менее Преосвященный Дионисий настолько освоился с инородцами Якутской области, что составил для них грамматику и научил их истинам Христовой веры на родном их языке. С этой целью в 1857 году он командирован был в Москву, где под его наблюдением и редакцией напечатаны были на Якутском языке грамматика и Богослужебные книги и всё потребное в деле просвещения Якутов и успеха среди них миссии. 19 июля 1859 года впервые было совершено Богослужение в Якутском Троиц-

—304—

ком соборе на Якутском языке. Радости инородцев не было конца³⁶⁹».

Высокопреосвященный Савва – один из учёнейших иерархов Русской Церкви стяжал себе высокое уважение в учёном мире своими учёными трудами самостоятельными и издательскими и состоял почётным членом разных учёных корпораций и обществ. В тоже время он был одним из деятельных епископов по епархиальному управлению, умевшим сочетать в своих отношениях к управляемым и пасомым и административную твёрдость и любовь. Об этих качествах нам лично пришлось слышать самые искренние отзывы от управляемых им и пасомых... Так что мы почитаем нисколько не преувеличенными следующие о нём слова, сказанные в речи по нём, уже усопшем: „Мы, ближе других к тебе стоявшие в силу своих служебных обязанностей – говорил оратор, член Консистории – мы смело утверждаем, что везде видели только одни прекрасные, достоподражаемые черты твоего нравственного облика: и никогда, никогда не изгладятся они из сердца нашего. Всегда сам серьёзный ты и относился ко всему серьёзно. Умудрённый опытностью, не поступал ты ни в чём необдуманно, действуя во всём с крайней осмотрительностью, при том – спокойно и без поспешности. Светлый ум, ясная мысль, твёрдая память, основательность убеждений заставляли нас благоговеть переда. тобой. Советы и наставления, которыми ты нескудно снабжал нас, являвшихся к тебе по твоему приглашению, – эти советы и наставления были всегда строго точны и определительны. И нам ничего не оставалось делать, как только поступать по ним и пользоваться ими“³⁷⁰. Но впроч. нам нет нужды долго останавливаться на свидетельствах других о нравственной личности и епископской деятельности этого иерарха: пред читателями Богослов. Вестника они раскроются сами собой из печатаемой в приложении его автобиографии, имеющей высокий интерес.

Московская Духовная Академия в особенности обязана этому глубокопросвещенному иерарху, покровителю и рев-

—305—

нителю Богословской науки за его драгоценный дар – богатую библиотеку, завещанную почившим в собственность Академии. Да будет ему вечная, славная и глубоко признательная память.

Время епископства Преосвященного Николая епископа Оренбургского и Уральского обнимает собой всего лишь пятилетний период (наречён епископом Алеутским и Аляскинским 8 июня 1891 года). Главным подвигом его жизни было миссионерское служение в Китайской миссии. „В Китае в течении почти 4-х лет он принимал участие в китайских переводах церковно-богослужебных книг, устроил хор певчих при Пекинской миссии и работал над архивным материалом по истории православной и инославных миссий в Срединной империи. Результатом этих занятий и были труды его по истории Пекинской миссии. За главный из них он и удостоен был степени магистра Богословия³⁷¹. Безвременная кончина Преосвященного Николая лишила Русскую Церковь одного из замечательных иерархов³⁷²“.

И. Заозерский

—306—

В текущем году исполнится сто лет со времени основания митрополитом Платоном Спасо-Вифанской семинарии. Гений Платона, приведший в цветущее состояние древние рассадники духовного образования – Московскую Славяно-Греко-Латинскую Академию и Троицкую Лаврскую Семинарию, в последний раз ярким пламенем вспыхнул при устройстве нового рассадника духовного образования в пустынной Вифании. Вифанская семинария во всех подробностях своего внешнего и внутреннего быта явилась вполне созданием мощного духа Платона. Утешался в последние годы престарелый святитель, видя благие плоды заботливо устроенных им вертоградов духовной науки и, скопив для них копейку на чёрный день, не беспокоился об их будущей судьбе. Смущало его только одно, что в Петербурге затеяли реформу духовно-учебных заведений и весьма желал, чтобы этого не было. 11 ноября 1812 года, великого святителя не слало и в жизни его школ последовали весьма важные перемены.

Кончина Платона совпала с бедственным для России французским годом. Во время французского погрома первый рассадник научного образования в Московской Руси Славяно-Греко-Латинская Академия пришла почти в окончательное разорение. Академическое начальство, после изгнания французов, доносило Св. Синоду, что при вступлении неприятеля в Москву академической суммы, полученной в жалованье за 1812 год и хранившейся в ризнице Заиконоспасского монастыря медной монетой, которую вывезти невозможно было, разграблено неприятелем

—307—

1950 рублей, годовой запас, заготовленный на содержание казённых учеников, как то мука, крупа, дрова и прочее расхищено; в Академии, как в классических покоях, так и в жилых оконницы выбиты и многие почти неспособны сделались для жилья, коих исправление требует великих издержек, сумма же, положенная по расписанию на ежегодные починки в Академии, в вакационное время вся употреблена. Правление просило Синод на необходимо нужные издержки употребить ту сумму, которая ежегодно отчислялась на постройку нового здания для Академии. Св. Синод разрешил для исправления повреждений употребить нужное количество денег. „А как по случаю нашествия неприятельского в Москву многие частные дома, в которых жили Академические студенты и ученики разорены, то Синод поручил Правлению Академии, рассмотрев сколько можно будет, поместить их в академическом здании, сколько в Троицкой и Спасо-Вифанской семинариях и других духовных училищах Московской епархии с производством им положенного жалованья, представить управляющему епархией преосвященному Августину, а ему с своим мнением Св. Синоду и до получения предписания учения в Академии не открывать³⁷³. Академическое начальство поспешило исправить повреждения в здании и в него снова собрались воспитанники. Не многие из них в длинную вакацию поспешили устроиться в других семинариях, а большинство, очутившись вследствие неприятельского нашествия в крайней нищете, явились в Академию с просьбами к начальству помочь им в бедственном положении³⁷⁴. Епархиальное начальство позаботилось об участи бедствующих питомцев. Ещё до открытия учения в Академии преосвященный Августин запросил подведомые ему семинарии, сколько каждая из них может поместить у себя воспитанников Академии. На этот запрос Вифанская семинария ответила, что при семинарии праздных покоев

—308—

имеется для шестидесяти человек, а есть ли в силу данной 1810 года декабря 23 резолюции покойного Высокопреосвященнейшего Платона митрополита Московского благоугодно будет преосвященному Августину, епископу Дмитровскому, приобщить к семинарии состоящий близь её дом, занимаемый Нестеровой³⁷⁵, то сверх означенного числа можно поместить сорок человек и для пищи, для отопления, освещения и уборки кроватями потребно на всякого в год сорок восемь рублей пятьдесят копеек. Семинарских капиталов за расходами настоящего года хранится в кладовой монастырской 3300 р. и 20.500 рублей в сохранной казне³⁷⁶. 3-го марта 1813 года преосвященный Августин, испрашивая разрешение Св. Синода открыть учение в Академии представил и своё мнение, как разместить её воспитанников, число которых в то время простиралось до 1610 человек. Преосвященный предполагал поместить в Академии на казённом содержании до 70-ти человек, самых бедных разместить по семинариям: 50 человек перевести в Троицкую семинарию и содержать на оставшуюся от жалованья академическую сумму (3000), 60 человек поместить в Вифанской семинарии и содержать их в этом году на оставшуюся семинарскую сумму, 50 человек поместить в Перервинской семинарии содержать их на монастырском доходе, а прочих по прежнему поместить на квартирах с выдачей им положенного жалованья. Те студенты Академии, которые не найдут себе квартир в Москве, могут обучаться в семинариях Троицкой и Вифанской на своём коште, а ученики Академии в училищах Московских Дмитровском, Коломенском и Звенигородском, где можно отыскать квартиры за недорогую плату³⁷⁷. Св. Синод согласился с предложениями преосвященного Августина и 31 марта учение в Академии было открыто. Но самых бедных студентов оказалось более, чем предполагало на-

—309—

чальство и в Вифанскую семинарию пришлось поместить не 60 человек, а 100. 29 марта академическое правление уведомило Правление Вифанской семинарии, чтобы оно приготовило комнаты для студентов имеющих поступить из Академии числом 100. Семинарское начальство перебралось из Платонова корпуса в купленный за 1000 рублей дом Нестеровой и очистило свои покои для Московских гостей. 30 мая Академия уведомила Вифанскую семинарию, что 100 студентов и учеников, потерпевших разорение от неприятеля, в скором времени имеют быть отправлены. По резолюции преосвященного Августина на содержание 50 человек семинария должна была употребить оставшуюся от прошлых годов сумму в количестве 3300 рублей, а на содержание других 50 человек Академия препроводила в семинарию 3000 рублей. Кроме этих 3000 рублей из Академии прислано было в Правление Вифанской семинарии жалованье академическим воспитанникам в количестве 530 р. 27 коп.³⁷⁸.

1-го июня 1813 года музы Московской Славяно-Греко-латинской Академии, выражаясь красноречивым языком официальных бумаг начала нынешнего столетия, обитавшие в градском шуме, переселились в приятнейшее уединение³⁷⁹.

В июне месяце Вифанское уединение действительно могло показаться приятным, особенно для мало привыкших к городской жизни сельских уроженцев, какими были большинство присланных в Вифанию питомцев Академии. А возможность получить в Вифанской семинарии необходимые средства для содержания и воспитания утешала академических в разлуке с привычной школой. Впрочем, некоторым из питомцев Академии не понравилось Вифанское уединение. Октября 22 Правление семинарии докладывало преосвященному Августину, что присланные в Спасо-Вифанскую семинарию из Академии ученик поэзии Иван Розанов и высшего грамматического класса Димитрий Ка-

—310—

ринский отлучились от семинарии без всякого к Правлению отношения и где теперь они находятся – неизвестно. Притом оные ученики показывают мало охоты к учению и по успехам очень посредственны³⁸⁰. Беглые ученики возвратились и были наказаны лишением жалованья за майскую треть.

Воспитанники Академии явились в Вифанию налегке, без багажа, потеряв своё небольшое имущество во время неприятельского разгрома.

Вифанская семинария, приютив в своих тесных, построенных только на сто человек и в то время значительно обветшавших стенах, московских пришельцев, не обидела их и наравне с своими питомцами снабдила классическими книгами и самонужнейшими вещами из платья, употребив на то 1000 р., назначенных по духовному завещанию митрополита Платона для раздачи Вифанским семинаристам. Для прибывших из Академии информаторов открыт был в Вифанской семинарии не существовавший в ней прежде класс информатории. Остаточная семинарская сумма в количестве 3,300 рублей обеспечивала содержание половины присланных из Академии воспитанников только в 1813 году. Начальство Академии было озабочено содержанием их в 1814 году, так как процентной академической суммы на содержание всех ста человек недоставало³⁸¹.

Но не долго пришлось старой Академии заботиться о своих Вифанских воспитанниках. В 1814 году последовало введение в Московской епархии новой духовно-учебной реформы, слухи о которой встревожили Платона в последние годы жизни. Недаром тревожился старец. Замечательные рассадники Платонова образования, им заботливо устроенные, предназначены были к закрытию; в зданиях лаврской семинарии предположено было открыть новую Московскую духовную Академию, в Вифании вместо семи-

—311—

нарии учредить уездное училище и такое же училище образовать в старой Заиконоспасской Академии.

Комиссия духовных училищ приступая в мае 1814 г. к преобразованию духовно-учебных заведений Московского округа, потребовала от архиепископа Августина сведения о том 1) не найдёт ли он за полезнейшее поместить будущую Московскую духовную Академию в Троицкой лавре; 2) епархиальную семинарию поместить в Перервинском монастыре; 3) уездные училища открыть: а) в Заиконоспасском монастыре, б) в Коломне, в) в Дмитрове, г) Звенигороде и д) в Вифании. Преосвященный Августин, питомец и любимец митрополита Платона естественно желал сохранить благоустроенную Вифанскую семинарию, потребность в которой особенно явилась, когда приходилось дать приют и образование многочисленным ученикам, учившимся в дореформенных духовно-учебных заведениях Московской епархии. Вполне соглашаясь на помещение Академии в Лавре и на устройство епархиальной семинарии в Перервинском монастыре, Августин представлял комиссии Духовных училищ, что по огромному количеству учеников, долженствующих в Московской епархии получить семинарское образование ни поместить, ни обучать всех в одной Перервинской семинарии невозможно. Поэтому он просил для Московской епархии, кроме Перервинской семинарии, устроить опять семинарию в Вифании. Вместе с тем преосвященный предлагал Комиссии Духовных училищ для Вифанской семинарии прежнего её ректора архимандрита Неофита³⁸² и прежнего префекта Макария³⁸³, а на должность профессора словесности рекомендовал учи-

—312—

теля риторики Михаила Воронцова. Комиссия духовных училищ согласилась в Московской епархии, кроме Перервинской семинарии, открыть по новому уставу и Вифанскую семинарию, но назначила для неё других начальников и наставников. Ректором Вифанской семинарии и профессором богословия назначен был префект Московской Славяно-греко-латинской Академии архимандрит Парфений, инспектором и профессором философии старший кандидат С.-Петербургской Академии П. Наумов, профессором по классу церковной и всеобщей истории кандидат той же Академии Н. Щуцкий, профессором словесности и немецкого языка студент Академии И. Лилеев, профессором математики, физики и французского языка кандидат Академии А. Кандорский, учителем еврейского и греческого языков учитель Троицкой семинарии И. Платонов³⁸⁴. Наставники прежней Вифанской семинарии, изъявившие желание продолжать в ней службу и по новому образованию и представившие, по требованию начальства, конспекты избранных ими предметов и другие опыты своих познаний, остались за штатом.

Кончилась вакация 1814 года и воспитанники старого образования направлялись в свои школы, на этот раз не с обычным только сожалением о прошедшей вакации, но и с томительным ожиданием перемены, какая должна была последовать в их судьбе с введением нового образования. Собрались и многочисленные воспитанники Московской Академии в свой полуразрушенный храм науки на Никольской улице, ожидая здесь решения своей будущности. 6 октября новое Академическое Правление, открытое в Троицкой лавре 25 сентября, разослало во все духовные школы Московской епархии такое предписание: „На основании указа из Святейшего Правительствующего Синода от 21 сентября 1814 года о учинении в Московской Академии и семинариях студентам и ученикам испытания и размещения по новому образованию учебной части, Правление Московской Духовной Академии положило мнением, ко-

—313—

торое и утверждено Его Высокопреосвященством Архиепископом Дмитровским и Кавалером, учинить следующее: 1) испытание всем студентам и ученикам, находящимся в прежней Московской Академии и Перервинской семинарии учинить Ректору Академии и кавалеру отцу Архимандриту Симеону, Ректору Московской семинарии отцу Архимандриту Евгению и Московского Знаменского монастыря Архимандриту Неофиту; 2) таковое же испытание студентам и ученикам Лаврской семинарии учинить членам Академического Правления Инспектору Архимандриту Филарету и церковной истории Бакалавру соборному иеромонаху Никанору; а ученикам Вифанской семинарии Ректору оной Архимандриту Парфению, Бакалавру Академии соборному Иеромонаху Феоктисту и бывшему оной семинарии префекту соборному иеромонаху Макарию и по учинении испытания означенным лицам представить в Академическое Правление два списка студентов и учеников 1-х тех, которые окажутся способными поступить в богословское, философское и риторическое отделения, – 2-х тех, которые окажутся неспособными поступить в назначенные отделения препроводить по желанию их в Московскую и Спасо-Вифанскую семинарию; 4-е учеников низших классов бывшей Московской Академии оставить в оной на прежнем основании, жалованье учителям и содержание бедным ученикам производить из остаточной экономической принадлежавшей Академии суммы; 5-е учеников низших классов Перервинской семинарии по недостатку покоев для помещения их вместе с учениками вновь учреждаемой семинарии, перевести в прежде бывшую Московскую Академию, содержание же сиротам и бедным из числа их производить то самое, которое получали они в бывшей Перервинской семинарии, 6-е ученикам низших классов Лаврской и Спасо-Вифанской семинарий всем обучаться в Лавре и сиротам и бедным из них нанимать квартиры в состоящем при Лавре посаде из остаточных экономических сумм означенных семинарий; 7-е смотрителем низших классов определить в бывшей Московской Академии Знаменского монастыря Архимандрита Неофита, а в Лаврской семинарии бывшего префекта Вифанской семинарии соборного иеромонаха Макария, которому

—314—

производить жалованье, присвоенное Ректору уездного училища из остаточных экономических сумм, первому бывшей Московской Академии, а второму лаврской семинарии.³⁸⁵

После учинения предписанного испытания началось великое переселение воспитанников старых школ Московской епархии. 4 ноября в Вифанию препровождены были 50 студентов и учеников бывшей Московской Академии оказавшиеся по испытании достойными поступить в отделения богословское, философское и риторическое и изъявившие желание обучаться в Вифанской семинарии. На этот раз академикам Вифания не могла показаться приятным уединением. Малопоместительный семинарский корпус не мог вместить всего учёного юношества, собравшегося в пустынную Вифанию вкушать плоды нового образования. Вместе с академиками прибыли в Вифанскую семинарию лаврские семинаристы, которые после вакации проживали на квартирах в домах посадских обывателей, бедные из них на средства, отпускаемые Академией³⁸⁶ и продолжали до 5 ноября учиться по-старому в незанятых новой Академией покоях³⁸⁷. В Вифанскую семинарию присланы были

—315—

риторы закрытой Дмитровской семинарии свыше 20 человек. Вифанское семинарское начальство не знало где и как приютить многочисленных учеников дореформенных школ, а между тем прислано было распоряжение немедленно открыть учение в семинарии по новому уставу. 5 ноября последовало торжественное открытие Вифанской семинарии. Новое семинарское Правление в порядке субординации, установленной реформой 1808 года, докладывало академическому, что Вифанская семинария открылась с приличной церемонией в присутствии членов и бакалавров. По открытии семинарии прежде всего семинарскому начальству предстояла трудная задача устроить быт многочисленных учеников, которые переполнили семинарский корпус, поместились в монастырской богадельне, в домах штатных монастырских служителей и даже крестьянских избах соседнего с семинарией села Глинкова. Вслед за открытием семинарии из неё удалены были ученики низших классов, предназначенные обучаться в ново-учреждённых уездных училищах. Предположение об открытии училища в Лавре не осуществилось³⁸⁸. Грамматики и информаторы в холодное время длинной вереницей отправились из Лавры. Сострадательное семинарское начальство бедным из них выдало на дорогу по рублю, а некоторых одело в старые кафтаны серого сукна. За грамматиками и информаторами добровольно оставили семинарию некоторые из философов и риторов.³⁸⁹ Пять иноепархиальных учеников перешли в семинарии своих епархий и до 20 учеников Московской епархии подали прошение об увольнении в епархиальное ведомство „по причине многих лет и бедности, как они объясняли в своих прошениях“. В виду переполнения семинарии воспитанниками семинарское начальство охотно увольняло излишних и даже понуждало иноепархиальных к переходу

—316—

в свои епархии, но иноепархиальные ученики не желали оставлять семинарию несмотря на то, что им приходилось проживать в крестьянских избах и нищенствовать на своём коште. Переполнение Вифанской семинарии учениками и совершенная необеспеченность многих из них побудила преосвященного Августина 7 ноября дать такое предложение Правлению семинарии: „Чтобы удобнее разместить учащихся в комнатах семинарских“. Правление имеет учинить следующее: 1) Уволить всех тех, которые не принадлежат к епархии Московской, а к какой-либо другой. 2) Всех тех, которые не могут нанять квартиры, хотя с некоторой теснотой поместить в покоях семинарских, а также и в бывшей богадельне и коли можно в домах служительских. Гостиные комнаты в монастыре отдать профессорам. 3) Дети отцов достаточных, коли пожелают, могут содержаться пищей, отоплением и освещением от семинарии, ежели будут вносить потребную сумму, а бедным не можно ли делать пособие из процентной суммы, какая положена на Вифанскую семинарию покойным преосвященным Платоном. 4) Вследствие сего Правление нимало немедля представит реестр учеников бедных и тех, которые желают содержаться в семинарии со внесением денег. 5) Что по сему учинено будет мне представить“³⁹⁰.

Правление нашло неудобным согласиться с этим предложением преосвященного. Семинарскому начальству жалко было удалять из семинарии иноепархиальных учеников, число которых простиралось свыше 50-ти и которые, проучившись немалое время, умоляли начальство дозволить им окончить образование в Вифанской семинарии. Указанное в предложении преосвященного пособие для бедных учеников было слишком незначительно. 19 ноября Правление представило преосвященному свои соображения, как относительно размещения учеников, так и о пособии бедным из них. „Ваше Высокопреосвященство, писало Правление в своём представлении, предписали Правлению для удобнейшего размещения учащихся в комнатах се-

—317—

минарских уволить всех тех, которые не принадлежат к Московской епархии, но до получения ещё о сём предписания Вашего Высокопреосвященства Правление Спасо-Вифанской семинарии объявило им, чтобы они просились в свои епархии для поступления в семинарию, но как после сего объявления поступила от них усиленная просьба, в которой прописывают, что им весьма неудобно поступить в свои епархии по причине отдалённости от своих домов и по крайнему неудобству к содержанию, и что они без всякого притеснения ученикам Московской епархии разместились уже по квартирам в селе Глинкове, что во Владимирской епархии, то Правление, не могши оставить без внимания их просьбы, почитает обязанностью представить о сём Вашему Высокопреосвященству на разрешение, своим же полагает мнением, что поскольку оные ученики без малейшего притеснения ученикам Московской епархии действительно разместились по квартирам, и что даже самые сироты решились остаться на своём коште, только чтобы им позволили обучаться в Спасо-Вифанской семинарии, то не благоволите ли Ваше Высокопреосвященство приказать остаться им для продолжения учения в Спасо-Вифанской семинарии до тех пор, пока они не найдут какие-либо меры к поступлению в свои епархии, тем паче, что те из них, которые без затруднения могли переместиться в свои епархии уже в оные отправились. Самые беднейшие и многосемейных отцов дети размещены с немалой теснотой в комнатах семинарских, в бывшей богадельне, даже имеют занять и три покоя служительских, предоставленных резолюцией Вашего Высокопреосвященства семинаристам для жительства. Гостиные же комнаты, что в монастыре, заняты профессорами, а профессор Лилеев, с согласия архимандрита лаврского о. наместника занял комнаты иеромонаха Аарона, да и новоопределённый эконом уже поместился с удобностью в комнатах прежнего Правления. Ваше Высокопреосвященство предписали заштатным бедным ученикам делать пособие из процентной суммы, определённой в Вифанскую семинарию покойным преосвященным митрополитом Платоном, но поскольку оная

—318—

сумма, состоит только из 150 р., а сверх ста человек положенных по штату, сирот и беднейших отцов детей, долженствующих содержаться на казённом коште, имеется на лицо более 50 человек таких, которые не имеют никакого способа, к содержанию себя по той причине, что по разорении Москвы сверх ста бедных учеников, содержавшихся в Спасо-Вифанской семинарии, поступило в оную из Московской Академии 100 человек, также не могущих содержаться на своём коште, да 50 человек таковых же из лаврской семинарии, кроме 150 человек, бывших на коште оной семинарии. Сообразив всё сие число учеников, содержавшихся в Вифанской и Лаврской семинарии, также и то, что все почти, бывшие прежде на казённом коште в прежней Московской Академии и все бедные, переведённые из Дмитровской семинарии поступили в Вифанскую семинарию, всех же имеющих нужду в пособии простиралось до 500 человек, исключив же 300 человек, отправленных в уездные училища, имеющих нужду в содержании должно простираться до 200 человек; то не благоволите ли Ваше Высокопреосвященство по крайней мере на сей случай из имеющейся остаточной от прежних и нынешних годов суммы, 20.600 рублей, находящейся в сохранной казне и за всем расчётом деньги, которые должны быть употреблены по сей последней трети до 1815 года, положить на содержание сверх ста человек, назначенных по штату, ещё 36 человек, полагая на каждого по 60 рублей, что составит 2160 рублей“³⁹¹.

Преосвященный Августин не утвердил этого представления семинарского Правления, положив на нём такую резолюцию: „Как на все цены возвышаются, то остальную сумму от содержания по семинарии должно хранить на непредвиденные случаи, а бедных ею содержать в уставе не сказано. Чтобы принадлежащим к Владимирской епархии ученикам обучаться в Вифанской семинарии решить не могу, а семинарское Правление и об том

—319—

и о другом имеет представить комиссии духовных училищ“. По этой резолюции семинарское Правление через академическое за разрешением вопроса об иноепархиальных учениках и вопроса о содержании бедных воспитанников семинарии обратилось к комиссии духовных училищ. До решения этих вопросов высшим начальством ученики с большим неудобством должны были проживать в занятых ими по приезде в Вифанию помещениях и многие без всяких средств к содержанию. В таком неблагоустроенном положении была Вифанская семинария, когда ей пришлось воспитывать на началах нового образования многочисленных учеников разных школ старого образования.

А. Беляев

—320—

Продолжительное пребывание за границей лишило меня возможности следить за тем, что писалось у нас дома о старокатолическом вопросе. В иностранные газеты попало лишь одно письмо, напечатанное в Церковном Вестнике, по поводу ответа старокатоликов на донесение Комиссии, учреждённой св. Синодом для сношений с старо-

—321—

католиками и „выяснения условий, на которых могло бы состояться принятие их в общение с православной Церковью“. Письмо это, приписываемое одному из наших просвещеннейших Иерархов, произвело в старо-католической прессе тем большее впечатление, что основные взгляды, высказанные в нём по вопросу об основаниях для воссоединения и о критериуме для богословских исследований, те же самые, на которые указывает как на единственно верные и его Святейшество Вселенский Патриарх в письме к Профессору Мишо³⁹³.

Не знаю, что было говорено во время моего отсутствия об этом столь важном вопросе нашими учёными, но, как человек близко стоящий к этому делу, хотя и не причисляющий себя к корпорации учёных, я прошу у Вас позволения высказать о нём и мои скромные суждения. Как член православной Церкви, не скрывающей от мирян своих истин, я имею не только право, но и обязанность относиться к этим истинам сознательно. „Все испытывайте; хорошего держитесь“, говорит Ап. Павел (1Фес.5:21). В нашей Церкви испытующего не останавливают словами: „Вам нечего рассуждать об этом вопросе, он решён, Magister dixit! молчите, церковная plebs! Не забывайте, что без нас, Ваших пастырей, Вы и слова-то Божьего не должны читать“. Наши Архипастыри совсем не латинские „Принцы Церкви“. Между ними и нами нет той стены, которая чувствуется между латинским Иерархом и мирянином! Ведь, по нашему учению, Епископы и на Вселенском соборе – не сочинители веры, не изобретатели новых догматов, а лишь свидетели веры своих паств, – веры, которая на соборе и сверяется с верой вселенской.

И хорошо, и слава Богу, что это так! Так было в старину, так должно быть и впредь. Пусть некоторым из нас свобода эта послужит и к соблазну, пусть об обоюдоострое оружие религиозной свободы некоторые из нас, менее осторожные, или скажем даже легкомыслен-

—322—

ные, и поранят свою веру – что же делать! возможность ошибки, возможность падения – необходимое условие усовершенствования. Не ошибается лишь тот, кто ничего не делает и ничего не мыслит³⁹⁴. Конечно, в религии есть такие истины, которые не поддаются нашему анализу, но не то ли же самое видим мы и в других сферах мышления и в других науках, даже в так называемых „точных“, в химии напр.? Многое из того, что когда-то считалось элементом, что не поддавалось реагентам, не разлагалось, ныне разложено, определено и понято. Однако и теперь многое остаётся и останется непонятым, не поддающимся нашему анализу! Тоже конечно было, есть и будет и с некоторыми религиозными вопросами, которые остаются вечно объектом одной веры, которые тоже никогда не поддадутся нашему анализу; но есть ли это причина отказаться от испытания и критики? Нет! напротив, для того, чтобы сохранить истинную веру, для того, чтобы освободить её от затемняющих её иногда суеверий, для того, чтобы сделать её способной к передаче другим, сделать её предметом миссионерства – мы должны стараться выяснить себе её истинное значение, усвоить, на сколько сумеем и сможем, её высокие, безграничные истины нашим ограниченным мышлением. Мы должны испытывать веру для того, чтобы не потерять веру и не остаться при одной её внешней оболочке, – при том внешнем официальном единстве, которое ни чуть не соответствует единству внутреннему – живому!

Вопросы, составляющие ныне предмет переговоров между нами и старокатоликами, принадлежат именно к разряду тех, которые способны возбудить (anregen, как говорят немцы) религиозное мышление, которые служили и служат предметом горячих полемик, но по которым в церкви должно царствовать полное единство. Впрочем, вопросы эти и сами по себе важны, как касающиеся таких истин, таких догматов, знание и исповедание ко-

—323—

торых обязательно и для каждого отдельно взятого православного Христианина!

Если бы дело шло собственно о догматах православной церкви, об обязательных богооткровенных истинах, в их простом первоначальном виде, православным было бы не особенно трудно указать их и условиться в их понимании; к несчастию, некоторые из них, благодаря часто неразумному желанию богословов дополнить их своими толкованиями³⁹⁵, сделались впоследствии менее ясными, менее понятными; богословы отягчили их разными дополнениями и объяснениями и этим затемнили их. Вместо того, чтобы приблизить их к душе человека, стремящейся их понять и усвоить, они их отдалили и сделали менее доступными! Таковы именно результаты большей части так называемых „благочестивых мнений“, школьных (большей частью средневековых) учений, при помощи которых учёные старались объяснить необъяснимое и достигнуть недосягаемого!

Из числа вопросов, обсуждавшихся комиссиями (нашей и ст.-католической), я позволю себе высказаться о двух, которые когда-то были гораздо проще, а ныне усложнились именно благодаря неудачным пояснениям: это вопросы о „Filioque“ и о „Транссубстанциации“. Первый входит в учение об отношениях между ипостасями Св. Троицы, второй в учение о таинстве св. Евхаристии.

Относительно Filioque старокатолики говорят: несомненно, вставка этих слов в символ веры безусловно неправильна и незаконна. Незаконно тоже и совершившееся при этом возведение частного мнения (хотя бы и наибольшей и могущественнейшей поместной Церкви) в догмат. Догмат есть то, во что верили все, всегда и везде, а в Filioque верят и верили не все, не всегда и не везде, стало быть, это не догмат, и мы, старокатолики, как таковой его и отвергаем. Старокатолики могли бы, но настоящему, этим ответом, чисто формального свойства, и ограничиться, но они не Иезуиты, не делают „reservationem mentalem“ и

—324—

прямо заявляют, что, отвергая всякое догматическое значение Filioque, они находят в нём некоторую условную частичную истину; они ссылаются при этом на свидетельства многих отцов и восточной Церкви.

Можем ли мы им это дозволить? или должны мы им запретить иметь об этом деле своё мнение? (частное и ни для кого не обязательное)³⁹⁶.

Полагаю, что на второе ми не имеем такого права.

Постараюсь это доказать.

В Filioque заключается некоторая частичная истина, хотя совсем не та, которая выражается буквальным смыслом этих слов³⁹⁷. Буквально понятые слова Filioque (и от Сына) дают видимое основание предполагать, что латиняне признают два начала бытия Св. Духа, чего они в действительности никогда не признавали, путаясь, конечно, в своей аргументации и стараясь доказать тождественность между „per Filium“ и „ex Filio“³⁹⁸.

Какая же именно доля истины может заключаться или заключается в выражении Filioque?

На этот вопрос должно, мне кажется, отвечать следующее:

В Filioque заключается не то, что выражают буквально эти слова, а нечто совершенно другое. Это другое не имеет, конечно, догматического значения, а составляет лишь богословское, необязательное мнение. (Разделяемое, впрочем, и некоторыми отцами Восточной Церкви). В чём же состоит это другое? Какая это „частичная истина“, которая, впрочем, может быть понимаема и излагаема различно? Какие могут быть её законные толкования?

Некоторые из наших богословов, или вернее из усердных православных говорят: мы признаём, что Христос обещал своим ученикам послать им „Утешителя Духа истины“, и действительно послал им Его в день пятидесятницы; но далее этого мы ничего не знаем, не

—325—

желаем и не можем ничего знать. Согласно сему, мы даже запрещаем всем другим желать и стараться знать что-нибудь далее и более того, что сказано в тексте Евангелия от Иоанна.

Такое требование лишено, мне кажется, всякого основания; если святые и отцы церкви думали о сей великой тайне, старались её постигнуть и усвоить, то подобное же старание со стороны и каждого православного, не желающего останавливаться на одной внешней формуле, старающегося по мере своих сил проникнуть в её сокровеннейший смысл, – может быть лишь признано похвальным и вполне законным!

Как же следует истолковать факт послания (во времени) Христом – Св. Духа? Факт этот выражает силу, способность Сына посылать Св. Духа в мир. Эта способность, (сила, свойство) конечно, присуща посылающему, иначе не могло бы состояться и послание, т. е. произойти и само явление, которое ведь есть лишь проявление известных сил.

Когда дело идёт о твари, появляющейся во времени, о человеке, можно, конечно, допустить, что человек этот сегодня имеет одно свойство, завтра другое, что обстоятельства, в которых ему приходится действовать, безусловно влияют на его деятельность, что под влиянием одних – он может приобрести известные свойства, известные способности, под влиянием других обстоятельств может их лишиться, и т. п., всё это понятно, но можно ли допустить такое различие в способностях и силах, различие, свойственное человеку, созданному во времени, существующему и погибающему, – допустить у Существа Вечного, Всемогущего и Неизменного – одним словом – Бога! Конечно, свойства Бога проявляются во времени, когда дело идёт об отношениях Его к человеку (который живёт во времени), но несомненно все эти свойства и силы должны принадлежать Ему и вечно и притом в безусловных размерах, иначе мы должны бы были допустить нелепую гипотезу некоторой изменяемости, способности развития и совершенствования – в существе безусловном, неизменяемом и совершенном, что было бы полнейшим „противоречием в приложении“ „contradictio in adjecto“. Стало быть свой-

—326—

ство (способность, сила) послания Св. Духа должна быть признана как вечно присущая Сыну (хотя и проявившаяся во времени). Вот, мне кажется, та частичная истина, которая заключается в учении о Filioque³⁹⁹.

Некоторые православные, желающие оставаться в пределах текстуального понимания сего вопроса, (из опасения обвинения в латинстве), предлагают такое толкование: Бог – Сын обладал не всегда свойством послания Бога Духа, а получил его как бы в награду за Своё служение, за крестную смерть! Не очевидно ли, что такое толкование принижает Бога, ставит Его в какое-то положение, подобающее не Богу, а твари. Награда, которой Бог – Сын удостоился лишь на 33-м году своей земной жизни! Это уж очень не отдалено от арианских мечтаний!

Перехожу к другому пункту – к Св. Евхаристии, или вернее к одному слову, сюда относящемуся, – слово это „Transsubstantiatio“, „Пресуществление“.

В схеме Quaestionum Controversarum, посланной в 1874 г. нашим отделом Общества любителей Духовного Просвещения старокатоликам, о Транссубстанциации не говорится

—327—

ни слова. Мы знали, что старокатолики исповедуют тот же догмат, который признаём и мы (признают и римско-католики), и не ставили им никакого относящегося к сему вопроса.

Но с тех пор против старокатоликов было поднято довольно неожиданное обвинение в том, что они протестантствуют в учении о Св. Евхаристии, так как избегают слова „Пресуществление“.

Подобно „Filioque“ и этот термин – „Transsubstantiatio“ свидетельствует лишь о том, как тщетны римско-католические измышления, стремящиеся объяснить необъяснимое. Filioque – самое неудачное выражение для той справедливой мысли, которая имелась (или вернее – может иметься) в виду, при обсуждении вопроса о „Послании“. То же должно сказать и о выражении „Transsubstantiatio“; – оно нисколько не соответствует тому правильному понятию, которому оно призвано служить выражением.

В донесении православной комиссии Свят. Синоду высказывается мысль о необходимости, чтобы старокатолики, утверждающие, что под видами хлеба и вина они приемлют тело и кровь Иисуса Христа, высказались яснее, устранили бы всякое на этот счёт недоразумение (в их катехизисах нет упоминания „о пресуществлении“). Нужно, стало быть, чтобы они выяснили, есть ли какое-либо различие между ними и римско-католиками в догматическом учении о св. евхаристии.

На это мы находим, мне кажется, совершенно удовлетворительное разъяснение в ответе старокатоликов. Они говорят, что в утрехтской декларации 1889 года⁴⁰⁰ упомянуто об евхаристии лишь по желанию голландских старокатоликов⁴⁰¹ и для того, чтобы отклонить от старокатолицизма всякое подозрение в склонности к кальвинизму. Что касается до самого слова „Transsubstantiatio“, то его избегали, так как оно не было в употреблении в древней (неразделённой) церкви, и могло подать повод

—328—

к недоразумениям. На вопрос, есть ли разность между папистическим и старокатолическим учениями о св. евхаристии, продолжают старокатолики, должно отвечать отрицательно, если отделить неизменно установленное, догматическое учение Церкви от школьных мнений. Старокатолики признают догматическим, неизменно-установленным учением (dogmatisch unabaenderlich feststehend),опирающимся (gestüzt) на Священное Писание и на древнюю Церковь следующее: „В свят. евхаристии причащающийся принимает тело и кровь Христа, и хотя для чувств они кажутся (zu sein scheint) хлебом и вином, но суть истинно, действительно и существенно (rere, reatiter, et substantиаliter) тело и кровь Христа“.

Кажется, ничего яснее и определённее этого изложения быть по может; оно должно бы успокоить и всех поборников латинских выражений и объяснений необъяснимого: даже само слово „существенно“ – имеется на лице: („существо“, „Substantia)“ substantialiter – чего же более?

Догмат, стало быть, стоит твёрдо; каждый старокатолик может со спокойной совестью повторять те чудные слова, которые повторяет православный перед св. причащением; он точно так же не смущаясь может подписаться и под формулой, предписываемой нашим чином присоединения, установленным для присоединения латинян, лютеран и кальвинистов.

Оговариваются старокатолики не против нашего догмата, а против усилий (совершенно тщетных), делаемых теми, которые желают объяснить, как делается преложение, не против результата чуда, а против объяснений самого хода чуда. Попытки может быть и благочестивые, – но едва ли могущие дать какой-либо удовлетворительный результат!

Старокатолики нам говорят совершенно ясно, что они безусловно принимают и исповедуют наше догматическое учение; но не в праве ли они спросить у нас, зачем мы хотим навязать им и разные слова, выработанные школой; это тем более излишне, что и сами споры о них потеряли на западе, где они возникли, всякое научное значение Учение о транссубстанциации, говорят старо-

—329—

католики в своём ответе, основано на аристотелевых определениях (о субстанции и её акциденциях), определениях, которых, в настоящее время, никто уже не придерживается! Ни один образованный папист, продолжают они, не решится защищать пресуществление в том виде, в каком оно изложено в катехизисе Пия V (умер. 1565)..: „по освящении хлеба и вина в них остаются лишь их акциденции, на место же их субстанции является субстанция тела и крови Христа, и притом так, что в евхаристии вкушаются кости, нервы и все отдельные части тела“.

Неужели такой цитаты недостаточно для того, чтобы убедить, что углубляться в теорию транссубстанциации едва ли полезно, что она едва ли послужит к выяснению, возвышению нашей веры, к одухотворению нашей религиозности. Не охватывает ли душу некоторый ужас при чтении такой материалистическо-богословской анатомии. К чему она! что она выясняет, может ли возвысить нашу душу такая кощунственная схоластика!?

То, что говорят ст. католики об евхаристии, может, мне кажется, вполне успокоить тех, которые подозревают их в лютеранских или даже кальвинистических стремлениях, а так как они употребляют даже и выражение „субстанции“ (столь дорогое последователям Пасхазия Радберта, родоначальника теории транссубстанциации) то казалось бы, что вопрос этот можно считать исчерпанным. Для большей убедительности я позволю себе, однако, представить ещё несколько дополнительных соображений.

Для человека, привыкшего с давних пор видеть известные истины облечёнными в постоянные знакомые ему формулы, трудно отрешиться от их внешности; ему трудно поверить что эти истины могут быть облечены и в совершенно иные формы; это в особенности верно относительно вопросов религиозных. Чем выше истина, чем она менее доступна нашему пониманию, тем упрямее отстаивается та формула, к которой люди привыкли, хотя бы, по зрелом обсуждении её, оказалось, что она уже никуда не годится, что она взята давно из какой-нибудь науки, которая сама с тех пор совершенно изменилась

—330—

(философия); наконец, что она была нами усвоена вследствие совершенно специальных причин, теперь уже несуществующих. Именно это мы и находим в учении о транссубстанциации. Оно соответствовало философскому развитию известной эпохи, но уже не соответствует философскому развитию нашей. Мы переросли схоластическую философию и её номенклатуру и не можем уже ею довольствоваться.

Термин „Transsubstantiatio“ „Пресуществление“ хотя и введён в Богословие, принадлежит однако сфере чисто философской; протестовать против этого едва ли возможно, а если мы произносим какое-нибудь слово, то ведь необходимо стараемся его и понять, а не повторять его чисто механически!

Что же значит слово „Transsubstantiatio“, „Пере (или пре) существление“? Оно значит переход из одной субстанции в другую. Но ведь это, очевидно, предполагает единовременное существование разных субстанций, что совершенно недопустимо. В разговорном языке, конечно, случается смешивать слова субстанция, эссенция, химическое основание, экстракт и т. п. Но, в данном случае, когда философским термином желают выяснить богословское учение, приходится быть точным. Субстанция есть отвлечённое понятие, к которому мы вынуждены прибегнуть, когда стараемся отдать себе отчёт о явлениях видимого мира. „Субстанция“ есть предполагаемое основание всего того, что ощущают наши чувства. Всякое явление, конечно, предполагает некоторое основание, на котором оно происходит, но о самом этом основании (об этой „субстанции“) мы не можем иметь никакого понятия; рассказывать что-либо о ней, после кантовской критики чистого разума, по меньшей мере – рискованно, а утверждать, что каждому явлению (каждой, по схоластической терминологии, акциденции) соответствует особая присущая ему субстанция, невозможно, не впадая в самое очевидное противоречие. Понятие о субстанции даёт нам средство от множества явлений перейти к единому космосу, чтобы все эти явления объединить и обнять единой мыслью; предполагать много субстанций значило бы именно отказаться от возможности такого объединения, а вместе с тем снова оказаться перед новым, лишь более отдалённым

—331—

явлением (перед новою акциденцией); мы уже имели бы перед собой не субстанцию, а лишь новое явление. Что можем мы извлечь из всех этих рассуждений? Можно ли думать, что мы хоть на волос выясним чудо преложения, вступая в эти дебри схоластической философии? Из дебрей этих мы можем вылезти, лишь став на чисто материалистическую точку зрения, утверждая, что субстанция есть некий усиленный экстракт из каждого существа (феномена, подпадающего под наши материальные чувства), но это будет уже не богословие, а фармакопея!

Некоторые возражали мне на такое рассуждение; «вольно же Вам заводить всё дело в какую-то философию, написано „Пресуществление“, „Transsubstantiatio“, ну, и читайте и повторяйте „Transsubstantiatio“, не мудрствуя лукаво! Не глупее Вас старики, однако они говорили „Пресуществление“. Но ведь на это чисто раскольничье рассуждение можно возразить, что другие старики, ещё старейшие (да ещё признаваемые всей вселенской церковью отцами её), никогда и не слыхивали о Transsubstantiatio. Ведь и народ стал теперь другой; конечно, тем, которые считали неядение телятины или хождение по субботам в баню догматами церкви, тем, которые считали число 7 священным, и т. п., можно было отвечать „сказано – так ты и повторяй“. Но вот – теперь не слушают, говорят: „когда Христос говорит „иже от Отца исходит“ так я и повторяю, не мудрствуя лукаво: ,, иже от Отца исходит“; и опять: когда Христос говорить „сие есть тело мое“, и я готов с верой и умилением говорить „сие есть тело твое“, а вздумаете Вы объяснять „что“, мол и „как“ всё это совершается, когда Вы обращаетесь к моему разуму, хотите мне что-то доказать, так я и должен рассуждать, я и в праве требовать чтобы, Ваше рассуждение было ясно, убедительно, логично!

Другие, отступая по-видимому и от Аристотеля и от Канта, возражают: „Вы, может быть, совершенно правы, говоря об единой мировой субстанции, но ведь в пресуществлении субстанция мировая, созданная, превращается в субстанцию божественную, не созданную: „Ну, об этой аргументации мы будем говорить, когда мы сообразим, что такое субстанция Бога и какие у неё акциденции!

—332—

И зачем всё это? Зачем смущать современного христианина этими ничего не объясняющими объяснениями? Старания подойти рационалистически к чуду преложения, превращения хлеба и вина в тело и кровь – совершенно праздны и излишни! И с каких это пор исповедание веры вселенской семисоборной апостольской церкви признаётся уже недостаточным для того чтобы быть православным?

Допуская, что выражение „Пресуществление“ встречается уже у Геннадия Схолария (ум. 1464), мы не можем смотреть на это иначе, как на совершенно личную попытку объяснить чудо преложения. Это до такой степени верно, что Патриарх Иеремия II (ум. 1594) в целом своём двухтомном сочинении, написанном в ответ Крузиусу, вопрошавшему его о православии, ни разу не употребляет слово „Transsubstantiatio“. А где же было и употребить его, как не в полемике (хотя бы и дружественной) с одним из представителей „новой ереси“?

Уже много лет спустя, на Ясском соборе (1642 года) осуждены известные учения кальвинского пошиба, приписывавшиеся Кириллу Лукарису. Но в лице „некоторых последователей“ новых ересей обвинение косвенно могло направиться и против всей Восточной церкви, в которой обе спорящие на западе религиозные партии искали союзницу.

Понятно, что при таких условиях предстоятели патриархатов считали полезным прибегать в своих писаниях к таким выражениям, которые должны были отнять у кальвинистов всякую надежду найти на Востоке какую бы то ни было поддержку. Понятно потому, каким образом у нас появился термин „Пресуществление“, как он вошёл (хотя с существенными оговорками) и в послание Восточных патриархов 1723 г., в документ явно боевого, полемического характера. Эти обстоятельства необходимо иметь в виду и при рассмотрении постановлений Вифлеемского (Иерусалимского) собора 1672 г.

В божественной литургии, а также и в чине присоединения не только католиков, но и лютеран нигде не упоминается о „пресуществлении“, а всюду говорится о „преложении“ (по-немецки „Wandlung“). Этим непреложно доказывается, что церковь наша ничего иного и не требует как веры в преложение; стало быть, требовать что-либо

—333—

лишнее – по меньшей мере неосновательно! Если наша Церковь этим удовлетворяется, едва ли следует сынам Её быть требовательнее их матери; право – она знает, что ей нужно и чему следует верить её детям!⁴⁰².

Наши страхи перед протестантизмом, я полагаю, очень преувеличены. Протестантизм объединён менее нас – Православных. У нас есть догматическое единство (не смотря на наши раздоры, на нашу отчуждённость друг от друга). У протестантов нет этого. Собственно в России протестантизм имел некоторые шансы на успех лишь в эпоху Петра Великого и, может быть, при Анне Иоанновне, когда в Св. Синод чуть не назначили, с правом голоса, лютеранина; но ни тогда, ни теперь серьёзных шансов на успех протестантство, как таковое, у нас не имело и иметь не может (Русский – по природе своей – не рационалист). Современные прискорбные явления отрицательного характера, происходящие в России, связаны с протестантизмом совершенно внешне, случайно. Коренятся они в некоторых устранимых недостатках нашей церковной жизни, нашего церковного устройства. Несравненно опаснее для нас латинство (конечно, не по своей внутренней правде, а лишь по своему единству, по своей боевой организации). Для того, чтобы в этом убедиться, стоит лишь взглянуть на восток, где, благодаря нашей неумелости и близорукости (и в особенности нашей разрозненности) мы, потеряли уже, и теряем ещё и теперь, – так много. Да и среди нас, в так называемом большом свете, гораздо более явных и тайных ренегатств в сторону воинствующего папы, нежели в сторону Лютера.

Позволю себе сказать ещё несколько слов по поводу письма, напечатанного в 44 № Церковного Вестника.

В этом замечательном письме затронут вопрос о нашей оборонительной войне с латинством, указывается на значение и в этом отношении старокатоличества; указание совершенно верное, но старокатоличество может

—334—

сослужить нам великую службу и в отношении наших сограждан польской национальности.

Я не буду разбирать теперь этого вопроса, ограничиваюсь указанием на него. Не подлежит никакому сомнению, что причина острого характера польского вопроса кроется не столько в его политической стороне, сколько в религиозной; не подлежит сомнению и то, что многие поляки, для которых религия имеет ещё этическое значение (а не только значение политического знамени), тяготятся новым положением, созданным определением Ватиканского собора (непогрешимость). В старокатолицизме – скрыто решение польского вопроса! Поймём ли это мы? Поймут ли это наши католические сограждане?⁴⁰³.

А. Киреев

Павловск.

—335—

III.

Третий отчёт, поименованный нами в начале статьи, по сведениям, заключающимся в нём, и по своей литературной форме отличается от других уже рассмотренных. Это не отчёт целого миссионерского Братства, от которого мы в праве ожидать подробных и точных сведений о всех видах местного раскола и сектантства и полного очерка мер, какие к ним применяются. По своему происхождению и литературной форме это один из тех миссионерских дневников или „путевых журналов”, о возможном значении которых для уяснения разных вопросов, касающихся современного раскола и сектантства, мы говорили выше. Сказанным вполне определяется как содержание подлежащего теперь нашему рассмотрению „отчёта”, так и порядок распределения в нём этого содержания. Составитель Отчёта, противо-сектантский миссионер о. С. Никольский в хронологической последовательности рассказывает о посещении им, в 1895–6 г., с миссионерскою целью, разных местностей Ставропольской епархии, сообщает собранные им сведения и личные наблюдения над местным сектантством – его бытовой стороной и вероучением, передаёт кратко, а иногда и весьма подробно, почти в буквальной записи, свои беседы с сектантами о предметах религиозных разномыслий, излагает по пути – мимоходом, по тому или другому поводу – свои личные соображения касательно мер, полезных для

—336—

успеха миссионерского дела вообще и в местном крае в частности, и т. п., – словом, отмечает в своём дневнике всё то, что ему случалось видеть и узнать и о чём приходилось размышлять при выполнении своих обязанностей, в своих миссионерских поездках. Здесь есть даже не мало такого, что не имеет прямого отношения собственно к сектантству и противо-сектантско-миссионерскому делу и что, поэтому, в миссионерском отчёте могло бы быть и опущено... Разумеется, все сведения перечисленного сейчас содержания, находящиеся в „Отчёте”, как собранные одним лицом и стоящие в более или менее тесной связи с кругом личной противо-сектантской деятельности о. миссионера, не дают полной картины состояния местного сектантства и церковно-миссионерской борьбы с ним; но они дают всё-таки не мало ярких и живых подробностей, не лишённых значения для уяснения условий существования местного сектантства, содержания его вероучений, отношения его последователей к противо-сектантским церковным деятелям и – наоборот. В дальнейшем изложении настоящей статьи мы постараемся сгруппировать некоторые наиболее интересные из них; но прежде – несколько слов о том, каким путём и из каких источников почерпнуты сведения, сообщаемые в данном Отчёте.

Не подлежит сомнению, что собирание точных сведений о вероисповедных и бытовых особенностях местного сектантства есть, вообще говоря, дело нелёгкое; и, разумеется, не на кого другого, как на самого же миссионера, наиболее заинтересованного в собирании этих сведений⁴⁰⁴, падает оно главной своей тяжестью. Правда, для помощи миссионерам в этом деле существуют в Ставропольской епархии особые „разведчики”, но каковы бы ни были

—337—

сведения, ими доставляемые⁴⁰⁵ они могут быть достаточными лишь для предварительного ознакомления миссионера с полем его деятельности. Более точные и надёжные сведения могут быть получены им только на месте. Относительно способа их собирания о. Никольским практикуется следующий приём: „Прибывая в известное селение – рассказывает он – я предлагаю местному старшине оповестить селение о времени беседы, означаю час, прошу сообщить мне сведения: с какого времени существует секта; кто в настоящее время её главные руководители и кто члены её; где и когда бывают собрания; принимались ли какие-либо меры к пресечению сектантства; если принимались, то кем и когда; как относится православное население к сектантству и религиозным их собраниям; не известны ли подробности религиозных упражнений на этих собраниях. Различные лица, по индивидуальным своим особенностям, по различным, несомненно, побуждениям и, пожалуй, влияниям дают разнохарактерные ответы: иные отвечают прямо отрицательно или уклончиво, при совершенной известности им существования секты; другие сообщают положительные сведения и подробные, указывая и членов секты и главарей, и время, и место, и особенности собраний” (стр. 69). Очевидно, полученные таким путём сведения в свою очередь не могут быть признаны вполне удовлетворительными и надёжными сами по себе. Они восполняются и проверяются новыми данными, отчасти сообщаемыми о. миссионеру приходским духовенством и православными мирянами, отчасти добытыми потом его личным наблюдением над сектантами при частных и публичных собеседованиях с ними. Не трудно видеть, что это хлопотливое собирание сведении о местном сектантстве невольно должно отвлекать миссионера, особенно на первых порах, от выполнения его собственно-миссионерских задач: но с этим по необходимости приходится мириться: „жаль, что много золотого времени идёт

—338—

на ознакомление с делом – людьми и местами; но, конечно, изучать сектантство неизбежно, ибо иначе невозможна и борьба с ним“ (Отчёт, стр. 58).

Какие же сведения – плод непосредственного изучения условий жизни местного сектантства и самых форм этого последнего – сообщает нам о. Никольский в своём Отчёте? По этим сведениям, Ставропольская епархия, служащая поприщем его миссионерских трудов, представляет в высшей степени благодарную и восприимчивую почву для всякого рода религиозно-учительной деятельности. Религиозные интересы и запросы в среде местного населения обнаруживают себя с замечательной силой. „Народ хочет – жаждет сердечной молитвы в храме Божием, алчет искреннего учительства Церкви, ожидает полного самоотвержения от священников – пастырей своих, требует совершеннейшей преданности делу спасения душ человеческих, – да будет всегда всем „слуга” (Мк.9:35), и не формально, а душевно, мыслью, сердцем, всем существом, словом, делом, жизнью, поведением, всего себя отдавши на служение Богу и спасению людей. Здесь, на Кавказе, в Ставропольской епархии, религиозные вопросы так волнуют умы и сердца людей, что как в древнее время, в первые века христианства, о предметах веры говорят в домах, на улицах, на площадях, – и это простой, иногда неграмотный народ. Как будто возвратилось время Златоуста. В селении, в станице народ в праздник, в будни, толпами спешит на молитву, на беседу; выстаивает недвижимо 7–8 часов на сквозняке, на холоде в храме и, затаивши дыхание, 3–4 часа внимает беседе проповедника” (стр. 79–80). Без сомнения, этот высокий подъём религиозного одушевления, этот живой интерес народа к вопросам веры представляет сам по себе явление весьма отрадное; но, к сожалению, нельзя забыть и того, что при отсутствии некоторых условий и при наличности других явление это может иметь и свою оборотную сторону. Область вопросов религиозной веры и жизни, в своей непостижимой таинственности и необъятной полноте, представляет немало опасности для простого ума, непривычного к строгой точности богословской мысли и не обладающего необходи-

—339—

мыми знаниями для проверки своих выводов и построений. Здесь больше, чем где-либо, пытливая, но неопытная мысль нуждается в направлении и контроле со стороны призванных руководителей, – лиц, которым поручено дело религиозно-церковного учительства, т. е. ближайшим образом – пастырей Церкви. При отсутствии такого руководительства или даже лишь при недостаточности его, – будет ли это во вине пастыря, или по вине самих пасомых, – сильно возбуждённый, но правильно не удовлетворяемый интерес последних к вопросам религиозного порядка весьма легко может разрешиться уклонением от прямого пути к тому или другому виду религиозного неправомыслия. С другой стороны, при излишней экзальтированности религиозного чувства, при повышенности запросов, предъявляемых им к жизни действительной, тёмные стороны последней способны производить гораздо более удручающее впечатление, и не установившаяся, не направляемая надлежащим образом мысль весьма легко от недостатков жизни последователей господствующего религиозного учения (православия) может сделать заключение к внутреннему бессилию и неправоте самого учения⁴⁰⁶. Если при этом принять ещё во внимание, что Кавказский край и Закавказье давно служат местом ссылки для некоторых сектантов (хлыстов, духоборцев и др.), которые, разумеется, и на местах новых поселений не упускают случая, когда и насколько возможно, распространять своё лжеучение, – то существование в названном крае вообще, и в частности – в Ставропольской епархии различных видов религиозно сектантского неправомыслия. с более или менее значительным числом последователей каждого, станет для нас не только понятным, но даже – можно сказать – неизбежными. И действительно, здесь есть, по указаниям рассматриваемого Отчёта, и раскольники-старообрядцы (стр. 127), и многочисленные последователи

—340—

мистико-рационалистических сект. Но о первых, т. е. о старообрядцах, в дневнике противо-сектантского миссионера, естественно, нет подробных сведений. Что же касается местного сектантства, то оно крепко держится в некоторых местах епархий, хотя, по-видимому, не делает очень заметных дальнейших успехов, благодаря энергичному противодействию со стороны духовенства, которое – говоря словами о. миссионера – бодро стоит на божественной страже, не давая волкам – лжеучителям расхищать православное стадо (стр. 82 и др.). Общее число сектантов в Ставропольской епархии в Отчёте не указано; несомненно, однако, что местное сектантство обильно последователями и разнообразно по своим формам: есть иудействующие, хлысты, баптисты, духоборцы, молокане...⁴⁰⁷.

Первая из названных сект едва ли не самая многочисленная. Собственно говоря, это даже не христианская секта: последователи её не веруют в Христа-Спасителя и только ещё ожидают пришествия Мессии, царя земного, примирителя, который – по пророчествам, неправильно ими истолковываемым – соединит народы и поведёт последователей своих в Иерусалим из земли неприятельской, из страны северной, т. е. из России... (стр. 130). Заслуживают внимания некоторые суждения сектантов, которые вскрывают перед нами жизненно-бытовую подкладку их учения и – как нам кажется – объясняют до известной степени причину его успеха. На одной из бесед с иудействующим, когда о. миссионер раскрывал мессианский

—341—

смысл пророчества патриарха Иакова о „Примирителе” (Быт.49:10), изъясняя его в применении к И. Христу, выступил старик-сектант, уже 45 лет отвергшийся Христа и принявший обрезание. „Христос пришёл и мир принёс, говорите вы“, возразил он миссионеру: „а мира что-то нет на земле, одна злоба“. – Да, да, заговорили многие субботники (другое название иудействующих): мира нет; нет! Это не, Христос приходил“ (стр. 10). Случай, изложенный нами, сообщается в Отчёте без всяких пояснений и выводов; он, кажется, и рассказан случайно и мимоходом – просто, как одна из подробностей беседы; но на наш взгляд он характерен и значителен. Он как нельзя более подтверждает одну мысль, высказанную вами выше, – мысль о связи некоторых сектантских учений с недостатками жизни в окружающей, в частности – и православной среде. В самом деле, приведённые заявления показывают, что исходным пунктом для теоретических воззрений сектантов – иудействующих, их вероучения, служит обыденный и общий факт преобладания проявлений вражды и насилия в сфере человеческих отношений над проявлениями мира и любви. Тёмные стороны жизни, болезненно действуя на неустановившуюся мысль и несколько экзальтированное чувство простых людей, ищущих правды, но не утверждённых на единственно правом пути её искания, пробуждают в их душе недоверие к обновляющей жизнь силе христианства и неверие в Божественный характер личности и дела его Основателя, что собственно мы и видим в секте иудействующих. Но приведённый нами случай – не единственный в этом роде. В том же Отчёте о. Никольского мы встречаем и другой подобный; только на этот раз перед нами выступают уже не иудействующие, а один из наставников хлыстовской секты. Сущность дела от этого, впрочем, не изменяется, а только расширяется область наблюдения и соответственно этому расширяется опирающаяся на нём мысль до степени более общего положения. На беседе в с. Медведском – центре хлыстовства в Ставропольской епархии – наставник этой секты, человек, по-видимому, психически не совсем нормальный, но искренний, подошёл к о. миссионеру, «поклонился, принял бла-

—342—

гословение и тихо начал свою длинную повесть о том, как он пришёл к мысли завести собрания для чтения слова Божия и молитвы; он говорил о разврате в мире, о кулачных боях, о пьянстве, о табакокурении и прочих недостатках народной жизни в с. Медведском; „и вот я нашёл брата, который одинаково со мной думал, что так не подобает жить, потом другого, третьего, стали собираться: нет, читать, – жизнь пошла получше; стали люди к нам ходить: грядущего не гоним”»... (стр. 52). Здесь снова перед нами недостатки и темпы стороны жизни народной выступают, как первый повод к уклонению отдельных личностей на путь свое-измышлённого благочестия, к особым религиозным упражнениям, при недостатке надлежащего руководительства сплошь да рядом принимающим анти-церковный, сектантский характер (как это было и в приведённом сейчас случае). Итак, вот где, а не в теоретических ошибках понимания источников христианского учения кроется настоящий корень некоторых, по крайней мере сектантских, заблуждений и одно из главных условий их успеха в народной среде. Народ наш искони смотрит на религию, на христианство, на православие прежде всего – с жизненной стороны: он ищет здесь той силы, которая должна обновить и очистить греховную жизнь, ищет в „книгах бого-благодатного закона” ответа на самый главный для себя вопрос: „како своя душа спасти”; нравственно-практические идеалы праведности для него ближе и понятнее, чем догматические истины и религиозные умозрения, – и он более обнаруживает склонности судить не о фактах жизни по началам веры, а наоборот. Мысль о правой вере в его сознании тесно связывается в представлением о праведной жизни, о благочестивом подвиге: оттого он невольно поддаётся равнодушию, невольно становится холодным и безучастным к церковному учению, когда не видит проявлений его силы и действительности в жизни его представителей. Но на этом дело не останавливается:

Душа пищи своей дожидается,

Душе нужно жажду утолити,

нужно найти ответ на её тревожные запросы о том, где же и каков истинный путь спасения; и вот искатель этого

—343—

пути или ударяется в какие-нибудь – иногда довольно странные⁴⁰⁸ – подвиги самоизмышлённой святости, или – что бывает гораздо чаще – уклоняется в одну из сект, обольщающих простые души формами показного благочестия. Мы уже видели раньше (при обозрении Отчёта Тамб. миссионерск. Братства), что первоначальный успех баптизма в среде православного населения в значительной степени создавался представлением о святости жизни его последователей, и что обаяние его стало быстро падать по мере того, как между сектантами стали всё чаще и чаще обнаруживаться факты, подрывавшие молву об этой мнимой святости. Всё это невольно наводит на мысль, что для успешного противодействия сектантству – этому по истине колоссу на глиняных ногах, грозно несущемуся на нас – кроме всех обычных миссионерских средств и прежде их необходимо всестороннее обновление и возвышение нравственного уровня жизни самого православного народа. Нужно представить воочию, – не в отвлечённых только рассуждениях и словах, а в живой действительности и в возможной полноте – тот жизненно религиозный идеал, за который мы боремся, чтобы стало ясно его действительное превосходство пред всякою ложью сектантских самоизмышлений, и чтобы сам идеал этот стал неизменно близок, дорог и свят для нашего народа. Мысль эта не нами высказывается в первый раз, и не от недостатка напоминаний о ней происходит то, что ещё далека она от осуществления... Но возвратимся к сообщениям о. Никольского об иудействующих. Последователи этой секты в Ставропольской епархии делятся на два толка: одни в своей религиозной жизни и учении строго держатся „Закона” и других священных ветхозаветных писаний, другие сверх того принимают талмуд. Те и другие имеют своих руководителей и по местам – синагоги. В обоих толках читают „тору” и на еврейском языке, увлекаясь, впрочем, лишь звуками его; да и таким знанием обладают не многие. Обычно же для изъяснения писания иудей-

—344—

ствующие пользуются венским изданием Ветхого Завета в русском переводе „для употребления евреям“, а на беседах обращаются и к другим изданиям русской Библии и даже славянской, если надеются найти в них больше оправдания для своих религиозных мнений: „очевидно, люди стремятся слово Божие подогнать к своим мыслям, а не свои мысли расположить согласно указанию слова Божия.“ (стр. 169). Кроме библейско-ветхозаветных книг и отчасти – предписаний талмуда они имеют ещё следующие вероучительные и богослужебные книги: „Пространный еврейский катехизис, религиозно-нравственная, законо-учебная книга, сост. Б.Л. Сегаль, Одесса 1888 г.“, „Еврейский молитвослов в русском переводе с еврейским текстом. О.Я. Гуревича, изд. М. Р. Ромма. Вильна 1885“ и некоторые другие⁴⁰⁹. В отношениях своих к православным и в частности к миссионеру, иудействующие в настоящее время, по-видимому, не проявляют заметной нетерпимости и вражды (стр. 122)... Любопытны сообщаемые в Отчёте сведения о религиозных обрядностях сектантов при рождении, браке и смерти человека (стр. 91–2); но чтобы не увеличивать слишком объёма настоящей статьи, и без того оказывающейся очень обширной, приводить их не будем, отсылая интересующихся к самому Отчёту о. Никольского.

Другая широко распространённая в Ставропольской епархии секта – хлысты (местное название: „кадушники“ или „кадушечники“, – стр. 57). По-видимому, секта эта имеет здесь несколько видов, различающихся по характеру отношений своих последователей к православной Церкви и её иерархии. В некоторых местностях хлысты не стесняются заявлять свои мнения открыто в беседах с пра-

—345—

вославными: „ваша церковь – говорят они – попова мельница; поп-слепой: сам погиб и вас в погибель ведёт: у вас церковь вселенская, а у нас апостольская” (Отчёт, стр. 44). В других местах они гораздо сдержаннее; по крайней мере, в беседе с миссионером главари названной секты в одном из приходов уверяли, что они „не бегут от православной Церкви, любят её, к службам ходят усердно и долг христианский исполняют каждогодно, и если имеют собрания, так единственно из желания себе и другим душевного спасения” (стр. 48–9); на собраниях читают св. писание и поют духовные стихи... Насколько искренни эти и им подобные заявления сектантов о своих отношениях к православной Церкви и о характере своих молитвенных собраний, решить, конечно, трудно. Обыкновенно в них заподазривают лицемерие, тайное желание скрыть свои действительные взгляды под личиной благочестия, – и весьма возможно, что во многих случаях подозрение это справедливо, Его подтверждает таинственность, какой бывают иногда окружены эти яко бы невинные молитвенные собрания⁴¹⁰, а также сведения кое о чём происходящем на них, показывающие. что упомянутые собрания вовсе не так безукоризненны в религиозном отношении и безупречны в нравственном⁴¹¹. Однако, мы полагаем всё-таки, что слишком широ-

—346—

кие, не допускающие исключений обобщения на этот счёт были бы едва ли справедливы. Дело в том, что религиозно-вероисповедная, как и религиозно-бытовая сторона нашего сектантства, в особенности – мистического, отличается большой неустойчивостью и – так сказать – текучестью, что и неизбежно по самому существу дела. Сектантство, говоря вообще, есть уклонение от православной истины в области мысли и жизни; но уклонение это – в каком бы направлении ни шло оно – может представлять различные степени, выражаясь не только в своих типических, окончательных формах (которые одни собственно и принимаются обыкновенно во внимание при общем суждении о той или другой секте), но и в целом роде промежуточных, в которых заблуждение сказывается не столь резко, и рознь с православием заявляет себя ещё довольно слабо и нерешительно. Как мы уже замечали выше, живая действительность в этом случае далеко не представляет того схематизма, с резко выраженными чертами и признаками, какой обычен и неизбежен в книжных сведениях о сектантстве, имеющих своей задачей отметить типические, вполне определившиеся формы этого последнего. Оттого в действительности принадлежность изв. лиц к той или другой секте вовсе ещё не даёт неоспоримого основания приписывать кружку этих лиц всё то, что нам известно относительно данной секты вообще, её учения и её религиозно-бытового строя⁴¹². То,

—347—

что свойственно данной форме сектантства в крайнем её развитии, может быть совершенно чуждо другим её подразделениям, представляющим менее значительное отклонение от православия, хотя всё-таки отклонение идущее в том же направлении и могущее впоследствии принять те же резкие, типически-определённые формы. Вполне возможно, поэтому, допустить и в среде хлыстовства Ставропольской епархии существование таких промежуточных форм, в которых отношения к православной Церкви ещё чужды той крайней исключительности, какая замечается в других случаях, и религиозные собрания ещё не получили специально-хлыстовского характера, с исступлёнными „раденьями“ и т. п. Ведь не сразу же, в самом деле, у всех уклоняющихся хотя бы в то же хлыстовство окончательно и бесследно порывается связь с Церковью и исчезают религиозные навыки, создавшиеся под её руководительством. Начало уклонения в многих случаях, как нам кажется, самим уклоняющимся совершенно искренно должно представляться просто как невинное и вполне похвальное стремление, сохраняя формы благочестия церковного, восполнить их ещё некоторыми

—348—

особыми религиозными упражнениями ради душевного спасения своего и других. В действительности, конечно, бывает не мало случаев, когда простые люди, с горячей, экзальтированной верой, с искренним, хотя – быть может – недостаточно осторожным в своих проявлениях чувством благочестия, не находя выхода и удовлетворения ему в обычных, общих формах церковной молитвы, устраивают домашние молитвенные собрания, где читают Писание, поют духовные стихи, ближе и понятнее для их души выражающие её настроение, вовсе не думая чрез это разрозниться с Церковью и отделиться от неё. Подобные случаи, по нашему мнению, требуют большой осторожности; и едва ли было бы справедливо и благоразумно отнестись к ним с резким осуждением и всецело отрицательно; тут есть всегда опасность оскорбить живое и искреннее религиозное чувство и забросить в сердце верующего простеца зерно недовольства, которое может принести свой горький плод. Не находя законного и дозволенного выхода своему повышенному благочестивому чувству, человек легко может вступить на путь незаконный и ложный – на путь сектантского удовлетворения этого чувства вне Церкви и её руководительства. Это необходимо иметь в виду, между прочим, нашим противо-сектантским деятелям, когда им случится иметь дело с заявлениями, подобными тем, по поводу которых высказываются нами все эти соображения. Как отнестись с заявлениям лиц, подозреваемых в принадлежности к секте, но уверяющих, что их молитвенные собрания по домам имеют характер вполне невинных и благочестивых религиозных упражнений, и – разумеется – в таком же виде выставляющих свои собрания в глазах соблазняемого ими православного населения́? В ответ на этот вопрос приведём один разговор, происшедший у о. Никольского с сектантами по этому поводу. „Что же, нельзя уж ни молиться нам, ни слово Божие читать в домах?“ спросили его собеседники и потом заговорили обычную хвалу себе и своим собраниям: что они не в кабак зовут, не вино пить собирают, не песни петь и проч. – „Всё это так: и почитать божественное, и помолиться – дело хорошее; только соблюдите одно условие:

—349—

скажитесь священнику, своему пастырю, когда и где вы намерены собираться для своих благочестивых упражнений – чтения слова Божия и молитвы, примите его благословение, – кто воспрепятствует вам делать доброе дело?“. Местный священник с своей стороны предложил собираться в праздники и воскресные дни в помещении церковно-приходской школы, где он может наблюдать за собраниями и руководить ими. Собеседники-сектанты должны были изъявить согласие на это предложение, хотя – по-видимому – были не особенно им довольны⁴¹³. Такое ре-

—350—

шение вопроса, поставленного сектантами, на наш взгляд – самое правильное и благоразумное. Совершенное запрещение домашних собраний для упражнений в молитве и чтении слова Божия, хотя бы и начинающих, по-видимому, получать сектантский оттенок, во всяком случае не прекратило бы этих собраний; между тем оно могло бы произвести неблагоприятное впечатление даже на православных – на тёмный люд, который не всегда ведь окажется в состоянии понять, что запрещается не молитва и благочестие, а ложное направление последнего; между тем, сектанты могут искусно воспользоваться этим недоумением в свою пользу. При превращении же подобного рода собраний в открытые, под руководством местных пастырей, дело получает иной вид. Такие собрания не могут получить ненадлежащего направления; вместе с тем, они с полной ясностью показали бы истинный характер собственно-сектантских собраний, если бы таковые всё-таки не прекратились, и из православных для каждого, даже простеца, становилось бы ясно, что учение лиц, уклоняющихся от открытых собраний и устрояющих свои собственные, тайные, есть учение не церковное, кроющееся от света, ложное, – что происходящее на этих тайных собраниях есть вовсе не невинное благочестивое упражнение, а грех против церковной истины. Такой способ противодействия сектантским собраниям, по нашему мнению, достойнее сам по себе и вернее приведёт к цели, чем заявляемое некоторыми миссионерскими деятелями стремление применить в подобных случаях „какие-нибудь и гражданские меры“ (см. Отчёт Тамб. мисс. Братства, стр. 22) ... Но мы уклонились в сторону, заговоривши о мерах противодействия сектантству и вообще о желательном характере отношений к нему миссионерских деятелей, о чём у нас предполагается ещё речь впереди. Возвращаемся к ставропольским хлыстам. – Во главе хлыстовских общин, как известно, стоят наставники – христы, пророки и т. п.; с одним из таких наставников, личностью довольно интересной в некоторых отношениях, знакомит нас рассматриваемый Отчёт. О. миссионер увидал этого наставника впервые на беседе, происходившей в церкви: женщины, присутствовавшие на беседе, обратили его вни-

—351—

мание на одного мужчину, называя его наставником секты. Это был человек лет 35–40 от роду. „Он стоял посредине церкви с сложенными крестом руками, со взором, устремлённым кверху в одну точку, худой, жёлтый, измождённый, и ни слова не произносил на все заявления о нём. Женщины хотели было насильно подвести его ко мне, – рассказывает о. Никольский: но я остановил и сказал; „Нельзя заставить говорить человека, когда он не хочет“. Тогда Фёдор Львов Абалмасов – имя сектанта – подошёл к миссионеру и тихо начал рассказ свой о тёмных явлениях местной народной жизни, под впечатлением которых у него возникла первая мысль завести собрания для чтения слова Божия и молитвы, – тот самый рассказ, о котором мы упоминали выше (стр. 341–2). В дальнейшей беседе миссионера с хлыстовским наставником уяснились некоторые воззрения последнего и сама личность его. „Человек старше писания“, сказал Фёдор и, развивая эту мысль, довольно определённо заявил, по словам о. миссионера, что он – Фёдор – лучше писания может указать, что нужно и что не нужно для спасения души. „Что ты, Фёдор, говоришь?!“ сказал Абалмасову о. Алексей (соседний священник, присутствовавший на беседе): „кем ты себя уже почитаешь?“ – Он, батюшка, хотел на небо вознестись в Вознесение Господне, сказали в народе. – „Правда это?“ спросил Фёдора о. Алексей. – Правда, ответил Фёдор. – „Так что же не вознёсся?“ спросил о. Алексей. – Дьякон Фоменко помешал, сказал Феодор. Оказывается, во время литии, когда священнослужители находились среди храма, Фёдор поднял руки, изображая готовность вознестись; о. диакон остановил выходку безумца. – „Видишь, брате, говорю я (о. Никольский), своё бессилие“... Что же, ещё, значит мне не дано свыше, сказал Фёдор. – „А вот о. диакону, значит, говорю, дано свыше, что имел власть удержать тебя“. Фёдор просил позволения беседовать в доме, не при народе. Он, заметно, имеет в своей среде влияние, и это кружит ему голову настолько, что он считает себя посланником свыше. Неоднократно, рассказывают, принимал на себя роль пророка и, обвесившись мочалами, тряпками, с посохом в руке, являлся

—352—

обличителем православной молодёжи во время невинных развлечений на улицах и образно преподавал наставления: напр., воткнёт сухую палку в снег, положит при ней топор и спрашивает: что надо сделать с этой сухой палкой? Изрубить и сжечь, говорят. Так вот вас „бог отец“ сожжёт огнём негасимым, как иссохшие деревья“... Беседу наедине с Абалмасовым о. миссионер сполна не приводит; но сообщает некоторые подробности, дополняющие вышеприведённое ещё несколькими чертами. При рассуждении о воплощении Сына Божия, когда миссионер указал на родословие И. Христа в 1 гл. ев. от Матфея, Фёдор сказал: „это надо понимать духовно; может быть – это описаны и мои предки... Вот и вознесение моё, говорил он, тоже: я хотел духовно вознестись, а не телесно, а народ невежда не понимает, что можно духом вознестись до третьего неба... Желал бы я написать истинно духовным людям, продолжал он, попросил бы их понять меня: не знаешь ли ты кого из своих?“ спросил он собеседника; тот назвал. „Благослови написать“, сказал Фёдор, и заплакал. „Мир, говорил он. погибает в грехе!...“ и повалился в ноги, прибавив: спасайся... (стр. 52–56). Очевидно, Фёдор Абалмасов – наставник хлыстов – человек по-своему благочестивый, но „вконец развинтившийся“, по выражению о. Никольского, душевно и физически, ставший жалким психопатом, маньяком, благодаря тем нелепым. исступлённым упражнениям – „раденьям“ – какие происходят на хлыстовских молитвенных собраниях... Невольно возбуждается грусть в душе при мысли о том, сколько живых сил народных гибнет бесплодно и обращается во вред себе и другим, не находя себе иного, более разумного и правильного выхода...

Относительно других сект, существующих в Ставропольской епархии, в Отчёте о. Никольского встречаются лишь краткие упоминания; более подробных сведений о них нет – потому, очевидно, что в миссионерских поездках, описанных в дневнике, внимание о. миссионера останавливалось почти исключительно на тех двух сектах, о которых сообщения мы воспроизвели выше.

Кроме сведений о местном сектантстве не безыинте-

—353—

ресны для нас и те страницы рассматриваемой книжки, которые обрисовывают пред нами характер миссионерской деятельности её автора, взгляд его на задачи этой деятельности, практикуемые им приёмы отношений к сектантам и т. п. Во всём этом есть немало интересного и даже поучительного.

Свой взгляд на задачи миссионерской деятельности о. Никольский высказывает в Отчёте с полной определённостью. „Есть ещё не мало людей православных, которые миссионерство вообще, и особенно антисектантское понимают лишь как говорение бесед, собеседование – и только, полагая всю надежду в вопросе вразумления и обращения заблудших на силу убедительности формального (?) слова состязания“ (стр. 218). С пониманием дела наш автор не соглашается, признавая его узким и односторонним. „Я всегда – говорит он – преследую в исполнении моих миссионерских обязанностей двоякую цель: вразумлять заблудших и столько же, если не более, Богу помогающу, утверждать верных чад Христовой Церкви в истинах православной веры“ (стр. 60). Вторая из этих задач, разумеется, достигается не столько опровержением сектантских заблуждений, сколько положительным раскрытием церковного учения, в целях укрепления его в сознании верующих. Такой взгляд нельзя не признать совершенно правильным по существу. Никто не станет отрицать, что предохранение православных чад церкви, путём раскрытия им её истинного учения, от увлечений каким-либо лжеучением по меньшей мере – не стоит в противоречии с прямой и ближайшей задачей собственно – миссионерского дела: борьбы с существующими уже уклонениями от Церкви в религиозное неправомыслие и обращения уклонившихся. Да и в отношении к этим последним прямое и положительное раскрытие высоких истин православия, на наш взгляд, нередко может быть гораздо полезнее и плодотворнее резких обличений неправомыслия и длинных словопрений о них. Ведь, и самое уклонение от православия на тот или другой путь неправомыслия – в раскол или в сектантство – существенным образом обусловливается, кроме известных и уже отмеченных нами раньше жизненно-бытовых причин, недостаточным знанием укло-

—354—

няющихся касательно отвергаемых ими истин православия, недостаточным и неверным пониманием их. Православие есть истина; а истине, ясно и правильно сознанной, не может быть предпочтено заблуждение. Отсюда следует, что положительное раскрытие православного учения есть могущественное средство не только для предотвращения православных от уклонений в сектантство и раскол, но и для возвращения самих заблуждающихся к правильному пониманию этого учения и к единству церковному. – Но не одно только теоретическое раскрытие православных истин – положительным ли путём или отрицательным – в проповедническом миссионерском слове необходимо для успеха этого дела; нужно, чтобы вся совокупность фактов, из которых складывается деятельность миссионера и в которых проявляется его отношение к заблуждающимся, производила жизненное впечатление на этих последних, разрушая их предубеждение против проповедника православия, как врага истины и их собственного врага. И в этом отношении мы имеем возможность с искренним сочувствием отметить некоторые черты, характеризующие противо-сектантскую деятельность ставропольского о. миссионера, насколько можно судить о ней по его Отчёту. „Я поставил себе долгом, – пишет он, – прежде всякого слова проповеди непременно молиться с местными священно-церковно-служителями и православным народом, в крайнем случае – хоть молебным пением; если же только есть возможность, то неуклонно – за богослужением, совершая его, по согласию, с местным настоятелем церкви“ (стр. 136); иногда при этом вместе с предстоящим народом разучиваются и тут же исполняются церковные песнопения и молитвы, входящие в состав литургии и всенощного бдения (стр. 3 и др.). Без сомнения, такой образ действий о. миссионера должен производить весьма благоприятное впечатление на массу народную, в особенности – при том высоком подъёме религиозного настроения в ней, о котором упоминалось выше⁴¹⁴.

—355—

С богослужением обычно соединяется и проповедь – охранительного или обличительного содержания, смотря по обстоятельствам. Нельзя не подивиться при этом необычайной энергии о. миссионера в деле божественного проповедания, о которой можно составить себе представление хотя бы по следующей записи дневника: «28 января – воскресенье. Я здесь, в Александрове, совершил утром всенощное бдение и, по великом славословии, беседовал о втором пришествии Господа И. Христа, когда св. ангелы, по повелению Владыки Бога, соберут на суд все соблазны мира. Потом совершил божественную литургию и в слове проповеди сосредоточил внимание слушателей на признаках времени второго пришествия Господа и на предостережении Спасителя верующим в Него... Вечером, в 3 часа по полудни, я совершил вечерню, читал акафист в честь Иверской иконы Божией Матери и ещё раз беседовал на слова пророчества Христова: возстанут лжехристи и лжепророцы… Вечер провёл в миссионерской беседе в д. местного церковного ктитора, где было несколько посторонних лиц, испытывающих, как они откровенно выразили мне, „прилоги хлыстов“» (стр. 78). Приводим эту выдержку, между прочим, потому, что у нас едва ли очень многие имеют надлежащее представление о размерах труда, лежащего на миссионерских деятелях и добровольно возлагаемого на себя ими. Можно бы указать, заимствуя из Отчёта, не малое число и других подробностей, способных убедить каждого, кто в этом склонен был бы сомневаться, что дело миссионерского служения во многих случаях есть подвиг, и подвиг довольно тяжёлый... Но обратимся к другим, более интересным для нас сведением Отчёта, уясняющим

—356—

характер отношений о. миссионера к сектантам. На беседе в одной местности, где имеются хлысты, – рассказывает о. Никольский. – „православный народ обратился ко мне с вопросом: не могут ли они что по закону сделать с сектантами?“ Ответ о. миссионера заслуживает того, чтобы на него обратили внимание все те, кто могут в своей практике повстречаться с необходимостью решать если не для себя, то для других подобный вопрос. „Я отвечал: мы стараемся вразумлять заблудших лишь словом – и не более; а как может поступать общество с вредными для него членами, этот вопрос может уже разрешать светская власть“ (стр. 56). По нашему мнению, такой ответ в подобных случаях есть не только вполне благоразумный, но и единственно возможный для духовного деятеля. Светская власть, как известно, руководясь своими соображениями, устанавливает различные нормы отношений к последователям разных сект, подвергая их более или менее значительным ограничениям гражданских и политических прав; это – её дело, и мешать ей в этом мы, действующие в области мысли и убеждения, не имеем права. Но в то же время мы должны твёрдо помнить, что для воздействия на религиозные убеждения и совесть у нас есть свой путь и свои средства, и что обращаясь за содействием этой цели к светской власти и поднимая её руку на заблуждающихся, мы уклоняемся с своего прямого пути и впадаем в роковую ошибку: ибо наше дело – „вразумлять заблудших словом – и не более“. Итак, не только всякое непосредственное применение внешне-принудительных мер, но и возбуждение других к применению их должно быть признано совершенно неуместным для миссионера, как способное принести не пользу, а скорее – вред его делу. Чтобы иметь право рассчитывать на успех, миссионер не только не должен заявлять себя врагом и гонителем заблуждающихся, воздвигающим против них внешнюю силу, а напротив – должен направить все усилия к тому, чтобы победить их естественное предубеждение – плод наших старых ошибок – и пробудить в них чувство доверия к себе. Мы легко можем представить себе то впечатление, какое должен был произвести на сектантов

—357—

один случай, рассказанный в Отчёте. В конце одной беседы, направленной против баптистов, когда о. миссионер предложил желающим сказать своё слово, выступили трое и сказали: „говорить мы не будем; что мы думали сказать, об этом вы уже говорили. Но вот у нас скорбь какая“, продолжал один из них: „на днях умер у нас брат, и нам велели похоронить его в степи, а не на кладбище; мы этим весьма опечалены“. – Братие, ответил миссионер: вы держитесь своего „упования»; кладбище назначено для погребения православных христиан. – „А нас уж пусть собаки вырывают, нам и места нет для погребения?!“ с горечью возразил баптист. Оказалось: это первый случай смерти баптиста. О. миссионер предложил причту расположить станичное правление отвести место для погребения сектантов. И правление в тот же день нарезало квадрат земли для кладбища сектантам – и так, что могила недавно похороненного баптиста вошла в этот участок (стр. 204–5). Нужно ли говорить, что подобный случай, представляющий полную неожиданность для подавленных горем, оскорблённых в своих естественных чувствах людей, – случай, когда ходатаем за них является их предполагаемый враг и гонитель, способен размягчить самое ожесточённое сердце и сделать гораздо больше, чем длинные словопрения, полные взаимных обличений и укоризн? Да и вообще относительно последних пора бы, кажется, признать, что тем их меньше, тем лучше, и тем легче самое сближение заблуждающихся с православной Церковью.

Нам остаётся сказать ещё два слова по поводу приведённых в Отчёте записей миссионерских бесед о. Никольского с сектантами, изложенных – как мы уже заметили раньше – довольно подробно, иногда почти дословно (см. стр. 14–21, 92–109, 148–160, 161–202). Разумеется, записаны таким образом лишь немногие из многих бесед, ведённых им, без сомнения – наиболее удачные из них. Подробное указание содержания этих бесед считаем здесь излишним, так как сведения из них, интересные для характеристики местного сектантства и приёмов противо-сектантско-миссионерского дела, приведены нами

—358—

выше, а остальное имеет уже более специальный интерес – для лиц практически ведущих миссионерскую борьбу с сектантством. Ограничимся поэтому лишь общими замечаниями. Общий тон бесед о. Никольского, записанных в его Отчёте, вполне отвечает характеру отношений миссионера к сектантам, достаточно ясному из предыдущего. Что касается приёмов обличения сектантских заблуждений, то в этом отношении наиболее характеристической является черта, отмеченная в замечании одного православного слушателя беседы о. Никольского, записанном в дневнике: „на каждое слово ответ у него находится в Библии“ (Отчёт, стр. 55). В раскрытии положительного учения Церкви, как и в возражениях сектантам в беседах с последними, есть несколько метких и удачных подробностей, которые могут быть небезынтересны и не бесполезны для лиц, ведущих подобные же беседы, – для наших противо-сектантских миссионеров, в особенности для начинающих⁴¹⁵. Это даёт нам возможность здесь, кстати, ещё раз напомнить то, что было сказано нами выше относительно значения миссионерских отчётов или дневников для успехов миссионерского дела. Подробные записи миссионерских бесед могут, без сомнения, быть весьма не бесполезны для уяснения как самих предметов, так равно и методов полемики против раскольническо-сектантских неправомыслий; при постоянном же обмене подобного рода отчётами и записями в нашей миссионерской среде мог бы, кажется, довольно скоро и сравнительно легко выработаться и общий нормальный тип полного круга обличительных бесед против

—359—

тех или других сектантских заблуждений, в чём в настоящее время чувствуется настоятельная, надлежащим образом не удовлетворяемая нужда (см. Отчёт, стр. 45).

* * *

На этом мы и покончим наш обзор поименованных в начале статьи трёх миссионерских отчётов. Мы старались извлечь из них то важнейшее, что – по нашему мнению – могло представлять некоторый общий интерес в целях уяснения верований и жизни некоторых отраслей современного раскола и сектантства, а также – условий и способов миссионерской борьбы против них. Разумеется, мы передали далеко не всё, что сообщают нам Отчёты; но уже и то, что передано, даёт довольно ясно понятие о богатстве сведений, заключающихся в них. Перед нами прошёл длинный ряд наблюдений, сообщений и указаний, прямо почерпнутых из живой действительности и ею подсказанных, – ряд иногда весьма ярких, списанных с натуры картинок, обрисовывающих современную раскольническо-сектантскую среду, живую обстановку миссионерской деятельности, – ряд данных, невольно останавливавших на себе наше внимание и вызывавших на размышление по поводу их... Полагаем, читатели наши согласятся теперь, что содержание миссионерских отчётов вовсе не так сухо и безынтересно, как можно было бы думать ранее ознакомления с ними. Что касается нас лично, то мы свой общий взгляд на произведения этого рода уже высказали выше, равно как и свои пожелания широкого распространения этих произведений преимущественно в среде наших противо-раскольнических и противо-сектантских деятелей – миссионеров. Значение для них взаимного обмена своими наблюдениями над жизнью современного раскола и сектантства и своей опытностью в борьбе с ними, – как мы старались показать, – слишком несомненно для того, чтобы его можно было оспаривать, и слишком велико, чтобы им можно было пренебречь. Но исключительно лишь этой средой область распространения сведений, даваемых миссионерскими отчётами, по нашему мнению, не должна ограничиваться. Раскол и сектантство – слишком крупные факты нашей народной религиозно-обще-

—360—

ственной жизни, и потому общество наше, даже и не стоящее близко к делу борьбы с ними, не может не интересоваться их современным состоянием и оставаться совершенно безучастным в отношении к ним. И интерес этот, несомненно, есть; по существующей потребности верных сведений о причинах и формах современных религиозных движений в народе, далеко не в желательной мере, соответствует действительное состояние наших ходячих представлений о современном расколе и сектантстве. Прояснению этих представлений и могло бы содействовать более широкое распространение сведений, какие даются в тех же миссионерских отчётах и которые обыкновенно остаются достоянием лишь немногих вольных и невольных читателей их. Но о таком распространении, очевидно, должны позаботиться кто-либо другие кроме самих миссионерских деятелей – собирателей сведений и составителей миссионерских отчётов. Нам казалось, что средством для этого могли бы быть – журнальные обозрения, хотя бы и подобные тому, какой мы теперь предлагаем нашим читателям. Правда, в настоящем случае обозрение наше, ограничиваясь всего тремя отчётами, только в малой степени может служить указанной цели: сведения наши касаются лишь немногих местностей, не каждый Отчёт даёт их по всем тем пунктам, по каким даёт их другой, – и потому в целом извлечённые из них данные всё-таки остаются лишь отрывочными, частичными указаниями и не могут служить твёрдым основанием для каких-нибудь вполне надёжных общих заключений и выводов. Но это-то именно обстоятельство и наводит нас на одну мысль, точнее – на одно пожелание, которое мы и позволим себе высказать здесь в заключение. Чтобы было возможно появление предполагаемых нами журнальных обзоров, нужно, конечно, прежде всего, чтобы органы нашей духовной печати и лица, прикосновенные к журнальному делу и готовые взять на себя этот труд, были поставлены в возможность иметь под руками требующиеся для этого материалы, т. е. сами Отчёты миссионеров и миссионерских Братств, обыкновенно попадающиеся теперь в руки лиц, интересующихся ими, только более или менее случайно. Разумеется, чем больше

—361—

отчётов будет входить, в качестве обозреваемого материала, в их обзоры, тем полнее и вернее будет представление о деле, создаваемое на основании их, – тем возможнее будут и широкие обобщения, соображения и заключения о причинах и условиях жизни современного раскола и сектантства, об отношении их к Церкви православной и об отношениях Церкви и её деятелей к ним. Выходя из этих соображений и будучи самым служебным положением своим призваны к изучению наших религиозных неправомыслий и обличению их, мы решаемся обратиться ко всем миссионерским Братствам, ко всем деятелям в борьбе против раскола и сектантства – с предложением и просьбой: сообщать всякого рода сведения о современном расколе и сектантстве и о своей миссионерской деятельности против них. Мы же – насколько это будет зависеть от нас – обещаем отнестись к ним с тем же сочувственным вниманием, с каким отнеслись и к трём рассмотренным нами теперь отчётам. Полагаем, что от этого может быть некоторая польза для дела православной истины, – а к ней и направляются все наши желания.

И. Громогласов

—362—

Довольно много в настоящее время имеется у нас описаний соборов, монастырей и даже приходских церквей с хранящимися в них памятниками древней письменности и искусства, но, разумеется, что ещё большая часть их ждут своих описателей. При этом нередко приходится наблюдать и то вполне естественное, но не особенно желательное явление, что в то время, как одни из соборов, монастырей и приходских церквей продолжают оставаться в совершенной неизвестности с своими книжными и монументальными сокровищами, другие уже имеют по два, по три и более описаний. Флорищева пустынь Владимирской епархии в данном отношении может считать себя положительно счастливой. С давних пор о ней начали говорить в печати и мимоходом и нарочито, а о находящемся при ней рукописном собрании писали даже такие видные учено-литературные деятели, как П.М. Строев, E.Е. Замысловский, Н.А. Артлебен и А.Е. Викторов. Не успел учёный мир ознакомиться, как следует, с Флорищевскими рукописями по каталогу последнего, как „тщанием и иждивением“ архим. Антония, нынешнего настоятеля Флорищевой пустыни, издан в свет вышеназванный довольно объёмистый (XV + 416 стрр.) труд заведующего „Церковно-историческим древлехранилищем“ во Владимире губернском.

Сказав в немногих словах о значении монастыря для местного края и подробно перечислив во введении к книге источники и пособия её, автор знакомит затем читателя с началом Флорищевой пустыни и последующей

—363—

судьбой её, причём пространно излагает древнее жизнеописание первого строителя её, небезызвестного в истории нашей церкви Суздальского митрополита Илариона, представляет довольно обстоятельную летопись монастырских настоятелей с указанием того, что каждым из них хорошего или дурного было сделано для обители; описывает храмы и прочие здания и, наконец, обозревает достопримечательности ризницы и приписных к пустыни церквей и монастырей. В виде обширного приложения к книге помещены: I) описание рукописей Флорищевой пустыни; II) каталог старопечатных книг; III) тридцать два нумера грамот и актов, относящихся к истории монастыря, а также указатель личных имён, географических названий и предметов, встречающихся в рассматриваемом труде.

Любитель исторического чтения, нашей церковной старины и древнерусской письменности, несомненно, скажет за всё это большое и вполне заслуженное спасибо г. Георгиевскому. В интересах автора, предполагающего вскоре приступить к другим подобным же изданиям⁴¹⁶, сделаем лишь несколько замечаний и прежде всего касательно внешней стороны его настоящей работы. Первая половина книги, где в житийном тоне рассказывается о жизни и подвигах по благоустроению пустыни митроп. Илариона и целого ряда его преемников, по своему характеру и отчасти содержанию плохо мирится со второй. Быть может, её лучше было бы совсем выделить и издать особо в качестве назидательного чтения; приложения с предпосланным им вступлением составили бы тогда второй небольшой, но специальный по содержанию выпуск. То и другое изданьица имели бы в таком виде несравненно-большую распространённость, чем теперь, и каждое свой определённый круг читателей. В представленном во введении к книге перечне „материалов, статей и заметок“ по вопросу о Флорищевой пустыни ни предметного, ни хроноло-

—364—

гического порядка не соблюдено автором. Так как к некоторым документам последнему не раз приходилось прибегать в самом описании, то во избежание ненужных повторений лучше было бы во введении их совсем не отмечать. Равно также в описании монастырской ризницы предметы наиболее древние и замечательные, например: некоторые напрестольные евангелия, св. сосуды и т. п. стоят у автора на втором месте, описываются им после вещей не древних, драгоценных лишь по материалу и по роскоши своей отделки.

Наибольший научный интерес представляет в книге без сомнения описание рукописей с каталогом старопечатных книг Флорищевой пустыни. Положив в основу его опись тех же рукописей, составленную в 1881 году А.Е. Викторовым⁴¹⁷, г. Георгиевский задался мыслью тщательно проверить её по самым рукописям и, где окажется нужным, исправить и дополнить. Действительно несколько рукописей, преимущественно нотных, кратко им описаны вновь; расширены по местам сделанные Викторовым извлечения из рукописей, более подробно приведены иногда заглавия содержащихся в них статей, за немногими исключениями проставлены листы последних. Но, к сожалению, дополнения нашего описателя не везде удачны, а что ещё хуже, могут повести, при случае, к совершенно ошибочным заключениям. Укажем в пример на одно из пояснений, сделанных им в описании сборника № 102-й самого интересного, на наш взгляд, по своему составу и содержанию из всех сборников Флорищевской библиотеки. Викторовым названная рукопись описана (стрр. 258–261), приведено у него и оглавление входящих статей в неё, хотя и не с такой полнотой и отчётливостью, как это было бы желательно. Между прочим покойным библиографом глухо помечена была „челобитная царю Алексию Михайловичу от Большого собора протопопа Михаила“. Человек, знакомый несколько с лицами и событиями царствования Алексея Михайловича, прочитав это, может задаться вопросом; не принадлежит ли челобитная бывшему

—365—

Черниговскому протопопу Михаилу Стефанову Рогову – известному Иосифовскому справщику и издателю Кирилловой книги? Разрешения недоумению естественно искать у г. Георгиевского, в описании которого (стр. 230. л. 120) тот же документ, действительно, обозначен полнее, а именно: „Челобитная царю Алексею Михайловичу большого собора протопопа Михаила, назначенного в сибирские архиереи, о принятии детей его на службу государеву“. Из „Записки о жизни протопопа Ивана Неронова“ известно, что патр. Никон „Черниговского протопопа Михаила проклял дерзостно и скуфью с него сняв за то, что он в книге Кирилла Иерусалимского в двоестрочи не делом положил, что християном мучения не будет⁴¹⁸“... Между рукописями Архангельской духовной семинарии имеется хронограф русской редакции, из подписи по листам которого, а также кавычных киноварных помет на полях видно, что он был в своё время собственностью прот. Михаила Рогова и в 7161 году дан был им вкладом в Кандалажский Рождественский монастырь⁴¹⁹. Назначение прот. Михаила в сибирские архиереи, о котором упоминается у г. Георгиевского, плохо вяжется с только что приведёнными известиями и есть в сущности лишь результат недосмотра описателя при ознакомлении с памятником. Приведём челобитную буквально – тем более, что она невелика, нигде до сих пор не была напечатана и, быть может, окажется пригодной в разъяснении загадочной судьбы злополучного издателя Кирилловой книги. „Царю государю и великому князю Алексию Михайловичи», всея великия и малыя и белыя России самодержцу, бьёт челом присный богомолец твой государев, Болшаго собора протопоп Михаил. Благоволил есть всемилосердый Господь положити на твоем великаго государя сердце, еже помиловати мя. Известил ми о сем благоутробии твоем болярин и оружейничей Богдан Матфеевич во время поставления в Сибирское государство на престол архиерейский преосвященнаго имя рек, яко ты, великий государь, по премногому своему милосердию восхотел еси дети мои

—366—

взяти в чины, им же доволни и угодни быти могут. И аз, о сем умилно возблагодарив всякых благ подателя и сирых питателя Бога, жду надеждно события неизменяемаго слова. Темже убо, к подножию ногу твоею всесмиренно припадая, молю, да на мое смиренное прошение с высоты престола твоего милостивным оком призриши и по истинному словеси твоему царскому, выну непременну сущу, дети мои в чин, в онь же тебе, великому государю, достойни явятся, устроити повелиш. Милосердый великий государь царь, смилуйся, пожалуй“⁴²⁰! Ясно, что в челобитной речь идёт не о назначении в сибирские архиереи протопопа Большого собора, а о том, что весть о служебном повышении детей своих последний получил на поставлении „в сибирское государство на престол архиерейский“ кого-то другого, предполагаем, Корнилия, хиротонисованного 24 июня 1664 года.

Недостаточно внимательным отношением к делу со стороны описателя мы объясняем отчасти и тот недочёт в его книге, что документы, напечатанные им в приложении, являются как бы наружными придатками, не использованы автором, а между тем некоторые из них не лишены археологического интереса. Так, например, почти во всех патриарших и митрополичьих грамотах на построение и освящение церквей Флорищевой пустыни и приписных к ней монастырей читаются предписания: … „пределы прирубить посторонь тое церкви особою статьею, чтоб предельные двери были б в паперть и входы в пределы были-б ис паперти, а из церкви б в пределы входу не было б; а будет пределы зделают в однех церковных стенах на одном тябле, и тех пределов не святить. А верхи б на той церкве и на пределех были не шатровыя и олтари зделать круглыя тройныя; а в церкве и в пределех во олтарных стенах посреди были-б царския двери, а по правую их сторону южныя, а по левую северныя... И двери б царския были не на одном брусу... А старого престола антимис положить в новой каменной церкви в престоли в столпце с восточныя страны

—367—

в ящике, закрыв доской“⁴²¹... Все эти подробности в устройстве древнерусских деревянных храмов любопытны и важны для археолога, и их нужно было бы отметить и пустить в научный оборот.

За устранением немногих опечаток, подлинный текст которых не всякий, впрочем, в состоянии восстановить⁴²², издание, можно сказать, безупречно и даже роскошно: отпечатано превосходным шрифтом, на отличной бумаге, и снабжено не одним десятком хороших рисунков монастырей, церквей, предметов священной утвари, облачения и т. п. По всему видно, что о. архим. Антоний, восстановивший в пустыни её древний устав, украсивший церкви и другие монастырские здания совне и внутри, приведший в образцовый порядок монастырское хозяйство, библиотеку и архив, не щадил средств на издание, которое своим появлением на свет всецело обязано ему⁴²³. Это делает большую честь просвещённому издателю и даёт нам право указать на него другим как на пример достойный подражания.

А. Голубцов

—368—

Известный своими плодотворными трудами на поприще церковного учительства, как с церковной кафедры, так и с кафедры светской школы, преимущественно гимназической, Настоятель Исаакиевского собора Пётр Алексеевич Смирнов, в прошлом году предпринял полное издание своих сочинений, 1-й выпуск которого уже и увидел свет. Нельзя от всей души не порадоваться и не приветствовать начала осуществления этого предприятия!

В этом первом выпуске автор выступает не как учитель юношества православного, каковым он давно известен русскому обществу, а пастырем-учителем отцов и матерей. В состав рассматриваемого выпуска вошли небольшие по объёму, но в высокой степени интересные по содержанию и тону отдельные трактаты, в своё время произнесённые автором, то в форме публичных лекций, то речей в торжественных собраниях. Эти трактаты носят следующие заглавия: 1) О Церкви; 2) Учение о Боге, как Высочайшем Духе; 3) Истины, изречённые Господом с клятвой; 4) Чудеса в прежнее и наше время; 5) Истинные и ложные чудеса нашего времени; 6) Противные вере стремления в современном обществе, 7) Отражение противных вере стремлений в школе; 8) О православии вообще и в частности, по отношению к славянским народам; 9) О космополитизме и обособлении народов; 10) Об учительстве в церкви православной; 11) Страх Божий – основа доброй жизни и истинно полезного воспитания; 12) Любовь подданных к царю православному; 13) Свя-

—369—

щенное коронование царей православных; 14) Священный день России (стр. 5–288).

Большинство уже самых этих заглавий даёт видеть, что трактаты имеют ближайшее отношение к современности: православный пастырь высказывает в них взгляд свой, судит о разных серьёзных явлениях современной русской жизни. На поверхностный взгляд представляются слишком отвлечёнными начальные трактаты: о Церкви, о Боге, как Высочайшем Духе, об истинах, изречённые Господом с клятвой, и помещение их в начале книги представляется как будто не практичным, так сказать, отшибающим читателя своей отвлечённостью. Но кто даст себе труд прочитать всю книгу, тот не может не указать на методичность и такт автора в таком именно, а не ином распорядке отдельных его трактатов. Книга начинается трактатом о Церкви. Предмет – по-видимому – отвлечённо догматический. Но посмотрите, как пастырь подводит к нему современников своих, чтобы уяснить им жизненную важность этого предмета: „Чувствуется – говорит он – что тяжело живётся, когда ослабела её (церкви) материнская власть. Хочется возвратиться под её крыло. И мудрые мира сего начинают склонять перед ней своё гордое чело. И простецы, полагающие спасение в букве, чувствуют, что не в двуперстии и не хождении посолонь главный их вопрос, а в том – не отпали ли они от Церкви. Что же есть церковь и почему так тяжело, так страшно быть вне её?“ (1 стр.).

Придав такой постановкой вопроса непосредственно личную для каждого христианина, внимательно относящегося к запросам и требованиям свей духовной жизни, важность его, пастырь вводит затем читателя в чистейшую и „великую область Богословия“ представляя вниманию его „великие тайны откровения: – тайну Пресвятой Троицы, творения мира, падения и искупления рода человеческого, благодати и загробной вечной жизни“ – по тесной связи этих тайн с учением о Церкви.

Поставив, так сказать, читателя на эту возвышенную точку Богословского созерцания, уже при этом первом своём трактате, пастырь затем уже и не сводит с неё читателя в течении чтения всей книги. Вследствие сего

—370—

и выходит, что читатель ощущает себя одинаково высоко настроенным, серьёзно сосредоточенным, как устремляя ум свой в усвоение учения откровенного о свойствах Божиих, так и созерцая явления жизни современного человечества. Ибо „Церковь – есть собор Ангелов и человеков“ и христианин, ещё живя на земле, не должен затмевать в себе сознания вчленения своего в этот собор разумно-свободных существ, не должен низводить себя до унижения в сферу неразумной животной жизни.

Размеры библиографической заметки не позволяют нам частнее раскрывать примеры приложения этой возвышенной богословско-пастырской точки зрения к явлениям и вопросам современной жизни. А с другой стороны, мы и не можем предвосхищать у автора права непосредственного воздействия на читателя, представляя выписки из книги его⁴²⁴. Скажем вообще, что и пастырь найдёт в книге автора глубоко назидательный материал и для проповеди с церковной кафедры, и для пастырско-назидательной частной беседы со своими пасомыми каких угодно классов общества, каких угодно степеней общественного положения и развития.

—371—

К внешним достоинствам книги должны быть отнесены её серьёзный, ясный, точный богословский язык, спокойный, строгий и по местам возвышенный стиль; затем – тщательная обработка издания, даже чёткий и красивый шрифт.

От всей души желаем достопочтенному автору успешно и легко преодолевать неизбежные трудности в предпринятом им серьёзном деле.

Н. Заозерский

В Редакцию Богословского Вестника поступили следующие новые книги и брошюры:

Александр Введенский. Условие допустимости веры в смысл жизни С-Пб. 1896 г.

Виталий Эйнгорн. Книги Киевской и Львовской печати в Москве в третью четверть XVII в. М. 1894.

Он же. Речи, произнесённые Иоанникием Галятовским в Москве в 1670 году. М. 1895 г.

Наша мать природа. Москва 1896 г.

Свящ. В. Металлов. Очерк истории православного церковного пения в России. Издание 2-е. Исправленное и дополненное. М. 1896.

Православный Палестинский Сборник. Вып. 45-й Изд. Имп. Прав. Палест. Общества. Хождение священноинока Варсонофия ко Святому граду Иерусалиму в 1456, 1461–62 гг. – Под ред. С. С Долгова. М. 1896.

Православный Палестинский Сборник. Вып. 48-й Изд. Импер. Прав. Палест. Общества. – Хождение Архимандрита Агрефенья обетели Пресвятыя Богородица. – Под ред. Архим. Леонида. СПБ. 1896.

Пресвитер Н. Д. Извеков Высокопреосвященный Алексий, Архиепископ Литовский и Виленский Москва 1896 г.

Отчёт управления по свечной операции Подольской епархии за 1895 год, – Каменец-Подольск 1896 г.

Календарь Подольской епархии на 1897 год. Кам.-Под. 1896 г.

—1—

1 л. Вступительная часть.

Буди имя пребезначальныя, всетворящия⁴²⁵, единосущныя Святыя Троицы Бога Отца, Сына и Святаго Духа благословенно и препрославленно от всея видимыя и невидимыя твари во веки. Аминь.

Безмерным благоволением и неизреченною благостию Всетворца нашего Бога по образу и по подобию Его сотворенный и созданный в бытность вечную человек⁴²⁶ уже не уничтожится⁴²⁷ никако и никогда же; ему же долг по всякому образу благородием своим душевным знати славити Бога, зрети к Нему, уповати на Него и о всем⁴²⁸, по учительству Святаго Апостола Павла, благодарити, яко вся сотвори Он

1Фес.5:17.

Премудростию Своею и присно творит и претворяет, якоже хощет, все в полезное человеку дела, вещи и помышления: да всячески к жизни горней⁴²⁹ блаженней имство воздержавствит заповеданное⁴³⁰, еже Сам Пресладчайший Спаситель наш Иисус, возводя нас в перводостояние небесного наследия, глаголаше: Восстаните, идем отсюду.

2 л. Ин.14:31.

И зде⁴³¹ убо колика лета кто живяй, обаче конец по пределу Божию⁴³² жизни приемлет и разрешается всяк мудросозданный⁴³³ человек:

—2—

тело естественное органное сродной четверице стихий предается, душа же на, правосудие Божие приемлется и наследит аще благая, аще злая, яже с телом си содела, по деяниям⁴³⁴ мзду.

Убо⁴³⁵ Его же Творца моего благостию аз раб грешный Господа Бога, Митрофан, епископ Воронежский, родительми благочестивыми родихся в мире сей и во благочестии непорушном Восточныя Церкви в православной вере воспитан и доидох судьбами Божиими состарения лет ныне седмидесяти пророческия Святаго Давида, меры, естественною же моего⁴³⁶ телесе крепостию изнемогаю⁴³⁷.

Пс.89:10.

Сего ради, памятствуя о смерти последняго разрешительнаго часа яко от зде всяко имам идти к Богу Творцу моему естественный долг отдати, ныне воли моея положение, здравствуяй умом моим и целостию разума, судих⁴³⁸

3 л.

сие духовное последнее мое писание написати, како бы душе⁴³⁹ и телу моему сотворити помощь и прещедрый Владыка наш Господь даровал бы милосердие свое мне смиренному и грешному.

Како же⁴⁴⁰ кому намерение мое ради Господа Бога исполнити подобает, зде завещаваю, прошу и молю, и о мне творю известие.

* * *

Исповедание веры.

Во первых убо извествую сим писанием мою веру, яко верую в Бога в Троице Святей единаго, по научению Самого Спасителя нашего Бога, по проповеданию Святых благопроповедников Апостолов и Богоносных Отец Святыя Восточныя Церкви и еже Святии Отцы на седьми Вселенских Соборех, Духом Святым собраннии, предаша и научиша, в том до последняго моего издыхания пребываю, яко истинный сын Святыя Восточныя Со-

—3—

борныя и Апостольския Церкви несомненно. Внегда же душа моя грешная разрешится от союза плоти сея, вручаю ону душу свою Премудраго Бога, создавшаго ю, непобедимому благоутробию, да приимет ю милостивно, яко свое дело; тело же мое окаянное и кости грешныя предаю матери всех, от нея же взято бысть, чая оттуда воскресения мертвых в последней трубе возстати совершенно.

4 л. Поучение священному чину.

Та же завещаваю, тем же убо, братие, ныне и нашего смирения и моления приимите, о нем же молю вас, и по смерти сотворите послушание ко Господу Богу, священный чин всея епархии моея, священноигумены, священноиноки и мирские иереи и диаконы и весь священный чин, сохраните убо себе от скверных сата́нинских всяких дел нечистых, якоже глаголет Златоустый: отверзите от себе пьянство, объядение, лишитеся тяжбы и сваров и хулы на друга своего и сквернаго мздоимания, клятвы и лжи, скупости и ненависти и лукавства, блуда и всякия нечистоты бегайте. Со всяких опаством живите и заповедем Господним внимайте, сему учитеся, сему друг друга понуждайте, како бы вам непорочным стати на Страшнем и грозном суде во второе пришествие Христово, егда будет судити всей вселенней, и како слово воздати о людех комуждо в пастве своей. Того ради всяко попецитеся о своем спасении и образ сами себе⁴⁴¹

5 л.

покажите во всяком благочестии, якоже Евангелист Матфей повествует, яко да видят ваша добрая дела и прославят Отца вашего, Иже есть на небесех;

Мф.5:16.

вам бо есть и слово воздати о стаде своем. Златоустый глаголет: аще убо кто единаго от сих изгубит паствы своея небрежением, не все ли свое превратил есть спасение? Простец бо согрешивый за свою едину душу ответ даст Богу, игумени и иерей – за многих паствы своея даст Богу ответ; иже млеко и волну от стада емлющи, а о овцах не пекущеся,

Иез.34:31.

о них же слово имате воздати в великий он день, како имате избежати толико нерадивши о спасении. И паки Господь рече:

Мф.23:13.

Горе вам, яко затворяете Царство Небесное пред человеки, сами не входите и хотящим возбраняете.

—4—

6 л. Иез.33:7, 8, 9.

Та же речено бысть Иезекиилем пророком: Сыне человечь! в стража⁴⁴² дах тя дому Израилеву, и услышиши⁴⁴³ от уст⁴⁴⁴ Моих слово и проповеси⁴⁴⁵ им от Мене. Внегда глаголю беззаконнику смертию умреши и не возвестиши и не запретиши от беззакония его, ни соглаголеши. яко остатися беззаконнику и обратитися от пути его, яко же живу быти ему, той в беззаконии своем умрет, крови же от руки твоея Бог взыщет в день Страшнаго праведнаго суда. Ты же аще возвестиши, беззаконнику и не обратится от беззакония своего и от пути своего беззаконнаго, то беззаконник в беззаконии своем умрет, а ты душу свою избавиши.

Тем же убо мы слышаще, сынове и братия моя, от Владыки нашего Бога таковыя дары нам даровавшаго, паче же от Святых Отец почести и хвалы, не украсим ли сами себе кротостию и смирением и всяким благочинием и⁴⁴⁶ всяко подвигнемся о своем спасении, паче же о людех. Златоуст глаголет сие: Владыка наш нас ради умре, ты же ни слово произносиши: и кую имети имаши милость, котораго ответа получити⁴⁴⁷, како на судищи станеши Христове со дерзновением, рцы ми; колико душ пагубу презирая, чист еси⁴⁴⁸ от крове всех. Сия словеса предстанут в день Господа нашего Иисуса Христа мне и вам, и, аще убо покоритеся заповедем Господним и о чем я вам возвещаю много, подадут вам дерзновение на Страшном суде Христове; аще ли же преслушаете заповедь Господню и нашего показания, –

7 л.

ни бо обинухся, еже не возвестити вам весь совет Божий, но и вдах сребро торжником: ваше же есть, еже умножити вданное и послушание пользою ко спасению наших братий заимствовати: – но ли⁴⁴⁹ бременно и тяжко есть возвещати?..

—5—

Иже таковая согрешающих, бременно убо и тяжко есть, еже молчати: ибо вам покрывающим и онем тлящимся пагубу наводит сие молчание. Тем же, сынове и братие, послушайте того-ж Златоуста глаголюща: заиие либо⁴⁵⁰ аще и согрешиши о себе сам, ничтоже постраждеши таково; аще же иерей сый, погибнул еси. И многи убо о сих таковая свидетельства – в Божественном писании к подвигу нашего исправления, а христианския веры нашея подтверждения, и народом – еже исправити благочестия. Тем же убо, сынове и братия, слышавше сие страшное прещение Божие⁴⁵¹ к пророку, тако же и Святых Отец наказания с прещением, – убойтеся, устыдитеся и смирите себе, страшно бо впасти в руце Бога живаго: на сие бо мы позваны есмы, еже нам собою показати образ благочестия и тако люди в благоразумие привести. Тем же умножите талант, вверенный вам от Бога, учити люди Божия, священницы

8 л.

– дети своя духовныя и приходския люди кождо в своем пределе, мужеска пола и женска, и дети их учите, чтоб жили в заповедех Господних, в покаянии и в милостыни и в любви нелицемерно, и за то от Бога приимете милость от Него и получите⁴⁵²... Аз бо, грешный, вся сия рекох вам, и паки глаголю, яко истязати нас имать Бог, аще с лепостию творим дело Божие. Убойтеся реченнаго пророком и апостолом Павлом: проклят-бо, рече Божественное писание, – творяй дело Божие с небрежением.

Гал.3:10.

К сему же, братия и чада моя, Божественная писания⁴⁵³ любите и в них поучайтеся: писаний бо прочитание, небесем есть отверзение⁴⁵⁴; мнози бо непрочитанием книг с праваго пути совратишася. Вы же убо, сынове и братие нашего смирения о Господе, избирайте разумения от Божественных писаний⁴⁵⁵, яко же добрая пчела, пребывающе на цветех и сот взимающи, бытие же оставляющи; ложных же книг не почитайте и от еретик уклоняй-

—6—

теся и сообщения с ними не имейте; а буесловцем и скверно-

9 л.

словцем, во всяческих Богохульником не от Божественных писаний и суетная и ложная глаголющим, яже на пагубу правоверным душам, уста заграждайте и возбраняйте, от Писаний слово приемше. Аще ли кто будет сопротивлятися Соборныя Церкви преданию и нашему поучению по Святых Отец указанию, – и вы, сынове и братие, о сих помолитеся, по апостолу Павлу:

Иак.5:16.

братие, молитеся друг о друге, яко да исцелеете, и на истинный путь по первом и втором наказании обратите заблудших, на-

2Тим.4:2.

учите, запретите, настойте, понудите люди Божия ко благочестию, всячески целите недужныя, яко время убо обу-

Еф.5:16.

реваемо есть и дние лукави суть и люди на зло уклонишася.

Того ради дети своя духовныя и приходския люди кийждо во своем приходе, мужеска полу и женска, и дети их неослабно наказуйте страху Божию и от всяко Богомерзких дел возбраняйте, ово молением, ово наказанием от Божественных писаний. К сим же разумейте игумены и священницы, кого отлучити от Тела Христова и еже от

10 л.

Церкви, на колико либо⁴⁵⁶ время; аще ли же кто сам недоумеет, то да и вопрошает ведущаго, яко же и Господь рече: просяй убо приимет и ищай убо обрящет и толкущему отверзется.

Лк. 11:10.

К сему же убо игумени и священницы нашего предела всех церквей священницы и диаконы и весь причт церковный всякое убо церковное пение со страхом и по чину и по уставу вся исполняйте, якоже предаша нам Святии Отцы, паче же Божественную литургию, иде же страшная Божественная Вечеря действуется, иде же Сын Божий за всех нас спасение⁴⁵⁷ закаляется, храните со страхом и трепетом; и николи же внидите во святую церковь вражду на клеврета своего имуще⁴⁵⁸, паче же во святый алтарь входите⁴⁵⁹ со страхом и трепетом и поклонение творите ко престолу славы Божия, а пианый во святую цер-

—7—

ковь и во святый алтарь или гнев имеяй⁴⁶⁰ на кого, да не внидет. Тако ж и народы наказуйте творити, и о спасении душ своих и о тех велие попечение имейте. К сему же по всем церквам от народов простым людям кроме параэкклесиарха во святый алтарь входа не дадите. Ни како же⁴⁶¹ и николиже во многоглаголании по вечернем пении и до литургии пребывше, прино-

11 л.

сите⁴⁶² Пречистую Жертву: но утишив⁴⁶³ мысли, молитву пошлите к Богу своему и не озирайтеся⁴⁶⁴ вспять в мыслях своих, и ум весь имейте горе: со ангелы бо⁴⁶⁵ вам служити; и тако Безкровную Жертву приносите и не мыслите в той час земных ничтоже, зане Небеснаго Царя приемлете в сердце своем⁴⁶⁶. Аще ли же кому спакостит враг любодейством, или гнев имуще⁴⁶⁷ на кого, или иною какою виною, – да лишится службы: недостоинство бо иерейское паче всего сводит на люди гнев Божий; мнози бо невегласи иерееви впадшу⁴⁶⁸ в каковой либо⁴⁶⁹ грех повелевают служити, дав эпитимию, строяще на ся муку безконечную, и сих слюще⁴⁷⁰ во дно адово: различно бо падение иерею бывает. Тем же убо подобает о таковых епископом возвещати, и тии да разсудят по правилам апостольским и отческим, не мощно бо разрешити, его же они связаша, ни вязати, его же они не повелеша, но последующе Собором Святых Отец вязати же и решити.

Блюдите же иереи и чад ваших, иже родившихся от

12 л.

вас, да не блудом преже брачнаго времени осквернятся, и наказуйте, и за сыновнии грехи осуждение пишет и мукою претит⁴⁷¹. Челядь же свою, рабов и рабынь нака-

—8—

зуйте страху Божию, и на покаяние приводите, а гладом не морите, и наготою и босотою не томите; но любите я, аки своя уды, или яко Христос всех нас, тако же творите и дети своя духовная наказуйте.

Сия⁴⁷² вся, любя вы, написах, и аще сице сохраните завещанная нами, тогда возвеселите ангелы и удивите⁴⁷³ и от нашего смирения благословение на ся приимете, и молитва ваша услышана будет от Бога.

Слышите убо и еще, сынове и братие о Господе нашего смирения, что речет правило: аще речет правило – да извержется, то уже извержен, аще ли речет – да отлучится, то – на время неколико противу греха отлучится. И паки слышите, иерейский чине, иже в нечистоте и в страстех живущие, а наказание от Бога не приемлюще! Аще не покаятеся и не очистите себе добрыми делы, то ожидает вас тамо мука вечная.

13 л.

Слышите Святая Писания, глаголющая, аще впадет поп или диакон в блуд или он грех сотворит, иже возбраняет священства, да отлучится и не служит! Тако же не подобает предстати служителю Божию во святем алтаре имущу гнев на кого, но первее смиритися, и тогда начати служити со страхом и трепетом Божественную службу.

К сему же не достоит попови красных риз носити, но смиренны, яко же и кратких порт не подобает носити, но до глезну, да со страхом и трепетом вся освященная церковная и службы творит, ниже паки устыдится кого, или убоится, ниже убо самого царя.

И недостоит никако же подати Дары недостойным и пребывающим во гресех, дóндеже останутся от грех и покаются достойно от всего сердца; а иже служат попови с лицемерием и подают Пречистое Тело и Кровь Христову осквернившимся некоторым блудом и лихоиманием⁴⁷⁴ и прочими страстьми нечистыми, или враждующим на друга, или пианицам, или татем, или ин который грех творящим, иже возбраняет от Причащения прежде даже не

—9—

очистится от таковых и эпитиями не исправится, – и по-

14 л.

дадят им Пречистые Дары, тации попове, яко предавый Господа Иуда, осудятся, да не приобидены будут святыя Тайны леностию, или борзяся. И да не осквернит муха Даров, или мышь; аще ли что от тех вкусит от небрежения иерейскаго, то осудится вельми в будущий век. А молитв убо отнюдь не подобает глаголати борзостию, но с кротостию и внятно и чисто, да не в досаду Богу будет глаголемое и да не в пагубу себе. Ниже паки нечисту просфору или пресну ломити и принести в чашу, ни вина лияти в чашу, но смесити вино чисто с молитвою и с водою чистою во святую чашу; и паки имети попови чисту одежду во святом алтаре, ибо по чину подобает им вся творити чисто Святыя Тайны службу, да приятна⁴⁷⁵ будет Богу Святая и безкровная жертва. Иже сию Божественную службу достойно служат, тии живот вечный наследят и Царство Небесное, а иже не по чину, – то в пагубу себе и во осуждение.

Повествование Святителя о самом себе.

И егда аз во иноцех прешедшаго 7171 лета пришед в пределех града Суждаля обители Пресвятыя Богородицы Успения, зовомой Золотниковския пустыни общаго жития по стрыгохся в монашеский чин.

15 л.

И от обещания моего из тое пустыни переведен града Владимира в пределех обители Пречистыя Богородицы, зовомой Казмина монастыря, по челобитью того монастыря братии и вотчинных крестьян, и между патриаршества благословен Преосвященным Павлом, митрополитом Сарским и Подонским во игуменский чин; и пребых в том монастыре мало неисполнено десять лет.

И из того монастыря по воле и по благословению святейшаго кир Иоакима, архиепископа Московскаго и всея России и всех северных стран патриарха, переведен града Галича в пределех во обитель Живоначальныя Троицы и преподобнаго отца нашего Макария Желтоводскаго и Унженскаго чудотворца, иде же положено тело его святое; и пребых в том монастыре пять лет и шесть месяц.

И в прошлом во 190 году апреля во 2 числе за по-

—10—

велением Благочестивейшаго Великаго Государя Царя и Великаго князя Феодора Алексеевича всея Великия и Малыя и Белыя России самодержца благословен⁴⁷⁶ святейшим кир Иоакимом архиепископом Московским и всея России и всех северных стран патриархом, и с совету

16 л.

преосвященных митрополитов, архиепископов и епископов и всего освященнаго собора произведен в Богоспасаемый град Воронеж первопрестольником на епископский престол во святую соборную и апостольскую церковь Благовещения Пресвятыя Богородицы и в духоводство и управление Церкви Христовой и многаго народа уже…⁴⁷⁷ лето имам. – Сего ради зело болезную, еже мое обещание во единстве жития не исполнися; к сему⁴⁷⁸ о истязании и взыскании преданнаго мне грешному епископу Митрофану народа христианскаго вельми боязнию содержуся.

Прощание со всею Божиею церковию.

Тем же слезно прошу у всея Божия Церкви, у отцов своих святейших патриархов православных и у преосвященных митрополитов, архиепископов и епископов, и⁴⁷⁹ кто по мне будет брат мой во граде Воронеже на архиерейском престоле прощения и во всем разрешения прошу и у освященнаго собора и у всего православнаго народа молитв святых смиренно велием усердием прошу, да помолятся о душе моей ко Господу Богу и Пречистей Деве Богородице Марии, да сотворит Господь Бог милость бедствуемей душе моей и простит согрешение мое и спо-

17 л.

добит мене Царствия Небеснаго. И но сем благословение подаю и прощение паствы своея епархии, священно-игуменом, иеромонахом и монахом и монахиням и всему иноческому чину, священником и диаконом и всему причту церковному, и всех священнаго и духовнаго чину, и весь народ христианский мужеска полу и женска паствы своея и епархии благословляю, прощаю и разрешаю кающихся всесовершенно во всех приключениях, а которые ж священнаго чина люди в тяжких винах священства лишены, и тем прощение буди; а тайнодействовати по пра-

—11—

вилам святых отец и по нашему суждению никакоже попустятся⁴⁸⁰.

Аще же кого чем прогневах и досадих или оскорбих коего либо сана люди и чина каковым либо образом яко человек согреших, будучи в достоинстве сего великаго начальства, смиренно прошу согрешениям моим прощания у них⁴⁸¹.

Наставления пастве.

При сем же последний мой пастырский долг отдаю и предлагаю в душевную пользу во спасение же вечное епархии своея во градех же и селех и во всяких местех пребывающим⁴⁸² всякое опасство о благочестии и о спасении душ своих имети на содержание и управление нашея православныя веры и отечественнаго наследства своего. Да пребывают вси православные христиане в прародительстве своем благочестиво и праведно во всяком изрядстве, и жительствовати в чистоте, в воздержании же и святыни и в покаянии подобает, образу благих дел, – по святому апостолу, народом епархии своея благочестивым быти усердствую⁴⁸³.

а) О вере.

Веру же православно-кафолическую к Богу вседушно любовию имети и Церковь святую едину во вселенней, яже⁴⁸⁴ на востоце и в нас утвердися истинною, яко матерь чествовати и пребывати в ней неотступно правому учению непоколеблему, и предания и учения⁴⁸⁵ от Отцев Святых на соборех⁴⁸⁶ определенная и утвержден-

19 л.

ная содержати крепце, и ни в чем же порушно и не-

—12—

поколебимо⁴⁸⁷ имети. Яко же бо без веры правыя Богу угодити невозможно, такожде и кроме Церкви святыя Восточныя мудрования и светлаго Богопреданнаго тоя учения невозможно кому спастися; и юже⁴⁸⁸ чрез святый символ веруем едину святую соборную и апостольскую церковь быти⁴⁸⁹, убо оную хранити от всяких ересей и соблазненных наветов⁴⁹⁰.

б) О правосудии.

А епархии нашея но градех судиям – о правосудии⁴⁹¹ в делах гражданских всячески да попекутся и суд праведен да судят, ибо милость и любовь в том всякому явят⁴⁹² многу, зане зело неправда в суждениях и коварство⁴⁹³ в людех умножися, обидими же всяких чинов люди и вдовицы и сироты и немощнии⁴⁹⁴ во убожестве⁴⁹⁵ люди зело во оскорблении мнози плачут, ибо суд Божий в людех Его вам, судиям, вручися, избавите всякаго от неправды⁴⁹⁶.

с) Предостережение от содружества с иноверцами.

Еще же завещаваю епархии своея всякому чину православным христианом с еретиками и иноверцами с латыни и лютеры, кальвины и злобожными татары (их же гнушается Господь и Церковь Божия с богомерзкими прелестями их проклинает)⁴⁹⁷ общения в содружество не

20 л.

творити⁴⁹⁸; но яко врагов Божиих и ругателей церковных тех удалатися, отнюдь бо со иноверцами содружества не имети и во укоризну о вере не разговаривати ни с кем и обычаев бы их иностранных по своим их ересям на прелесть христианом от них не слушати, и сие бы им запрещати на крепко⁴⁹⁹. Татарово зловерные

—13—

еретики же Церкви святыя отступные и вси суть прокляти, зане и Апостол святый Павел и во единой христианской вере братий сущих, пианствующихся и безчинствующих отлучатися и не примешатися к ним заповеда, кольми паче таковых еретиков, развратников и хулителей святыя веры нашея отлучатися⁵⁰⁰ всячески подобает. Еретики бо, яко лютеры, кальвины и латыни не советуют и не глаголют, яже церковная правая, но яже человеческая новообретная⁵⁰¹ и чуждее истиннаго благочестия; татарове же проклятые злобожники суть, в них же ни коего добра обретается, их же во благочестивую веру всячески приводити подобает, и апостольское завещанное слово сице глаголет:

21 л. 1Кор.5:11.

Ныне же писах вам, братие, не примешатися, аще некий брат (иноверец же наипаче) именуем будет блудник или лихоимец, или идолослужитель, или досадитель, или пианица, или хищник, с таковым ниже ясти: в иноверцах же вся сия злобы господствуют, обаче вернии люди мнози и честнии с ними ядят не стыдящеся и не боятся греха. Уклоняющийся же от заповеди сея и завещания от Церкви святыя презирающий и творящий сами себе закон презорством, како имут свободитися клятвы, псалмопевцем присновещающейся; Прокляти вси уклоняющийся от заповедей Твоих, – чесого вся христианы избави Боже! И инде глаголет: Измите злаго⁵⁰² от вас самех?

1Кор.5:13.

Сия явственно Сам Бог завеща, како со иноверными еретиками и злобными водитися и общитися кому и кую дружбу подобает с ними имети и – во угождении быти Богу: егда вси люди истинствуют, – о добрых делех прилежат и содержат благия и постоянныя нравы⁵⁰³.

Еще же глагола Господь: егда идеши на брань, свободися от всякаго скверна слова; а во христианских полках и богомерзкие живые идолы еретики, злословящие святую нашу веру и благочестие, многие иноверцы: лютеры,

22 л.

кальвины и латины неправомудрствующии, да еще и началь-

—14—

никами волки над агнцами христианы, им же всяко оскорбление⁵⁰⁴, бедным, сотворяют. Несть убо добро еретику человеку, неправославну сущу, христианы православными владети⁵⁰⁵ и начальствовати и судити тыя. Подобает православным⁵⁰⁶ христианом в таковых чинах быти и устрояти потребная, ибо благодатию Божиею в Российском царствии царския державы⁵⁰⁷ людей благочестивых, в ратоборстве искусных и знающих, в полковых строях зело много, Апостол же святый Павел зело Коринфяны посрамляше, егда пред иноверцами судишася, глаголаше бо:

Кор.6:5–6.

К сраму вам глаголю уничиженных в Церкви (у нас же весьма отчужденных) почто посаждаете⁵⁰⁸ судити верных, тако ли⁵⁰⁹ несть в вас мудр, ни един⁵¹⁰, иже может разсудити между⁵¹¹ братий своих? Но брат с братом судится и то⁵¹² пред неверными. Уже убо⁵¹³ отнюдь вам срам есть, яко судитеся⁵¹⁴ от неправедных, а не от святых, сиесть⁵¹⁵ от еретиков и злобожников татар неправедных, у них же христиане

23 л.

в подданстве, а не от святых христиан единородных и единоверных Российских и в царстве едином живущих.

Иноверцы же аще и прежде сего в древних летех пользы от них сотворяшеся мало, явни бо они враги Богу и Пресвятей Богородице, Церкви святей и нам Христианом⁵¹⁶.

И паствы нашея всякаго чина люди да не навыкнут иностранных обычаев непотребных; и не утвержденнии⁵¹⁷ в вере и Писания неведящии со иноверными о вере да не глаголют и лестнаго учения их весьма да не слушают;

—15—

но да возымеют в крепости отческая благоразсудная и воздержная⁵¹⁸ поступления в делех и вещех, писано бо:

Еф.4:14.

„не буди всяким ветром носим“, изменяющися скоро-

1Тим.5:1.

стию непотребств⁵¹⁹ и „старейших не презирай“ и всякое дело начиная, смотрите конца⁵²⁰, каковый будет всем⁵²¹ зане вся тварь и время от времени скоро изменяются и кончина смертная всем приближается, ей же и аз и леты и болезнию⁵²² близь привержен есмь.

21 л. d) Общие нравственные наставления.

К сему епархии нашея всякаго бы чина люди⁵²³ имели, по чину своему, и жити во всяком опасстве и мерности, кому что должно и кому что прилично и во всяких неполезных делах не истощеватися и не приходити тем в последнюю скудость и убожество, излишнее бо все – дело непотребно, по Апостолу же, весьма несть полезно кому,

Слич. Ин.6:63, Евр.13:9.

глумления же и играния и многое питие каждому вредно и грешно есть.

А епархии нашея судиям сего⁵²⁴ всего во власти своей должно назирати и судив праведно⁵²⁵, повелительством Государя своего управляти народы в правде, да правдою, без напрасныя тщеты и суеты непотребныя, поживут по Бозе духом. Мудрии бо мужи подобственне на сие вещаша⁵²⁶ всякому человеку:

Употреби труд, храни мерность, богат будеши.

Воздержно пий, мало яждь, здрав будеши.

Твори благо, бегай злаго, спасен будеши.

И сицевым образом во правду всякому в души и телеси спасение от Господа Бога готово, временное и вечное, имство благополучное и продолжение лет во здравии.

25 л. Частные распоряжения: а) О месте погребения.

Такожде завещаваю творити по смерти моей, понеже дальняго от обещания моего от обители Пресвятыя Богородицы Золотниковския пустыни разстояния и великаго не-

—16—

удобства невозможно телу моему грешному тамо в монастыре, по моему обещанию, погребену быти, сего ради молю и прошу у отцев своих архипастырей, святейших вселенских патриархов православных и кто по моем исходе на престоле в дому Пресвятыя Богородицы брат мой архиерей будет⁵²⁷, и прочих священнослужителей, да предастся тело мое сродной земли, и погребут оно в пределе соборныя церкви Архангела под церковию в исподней палате, а не в великой соборной церкви, и прошение мое во всем исполните и не презрите и души моей грешной тем не оскорбите.

b) О пострижении в схиму пред смертию и о погребальном облачении.

Еще же молю и прошу великим прошением, и не презрите моего прошения, сподобите мя святому великому и ангельскому образу схимонашескому и пострыгше во образ той, положите⁵²⁸ во одеянии том по чину схимонахов, яко же вси святии греческие архиереи и яко же, по образу

26 л.

и по завещанию отца нашего архипастыря святейшаго Кир-Иоакима патриарха Московскаго и всея России, он заповеда о себе, а нам образ предал, архиерейскими же одеждами отнюдь не облачити мене, ибо мы видим⁵²⁹ святых архиереев тако древле облеченных телеса, яко Алексия святаго митрополита и чудотворения дара сподобившагося, мощи святыя его имут простое одеяние монашеское, дабы и мне в том по завещанию святейшаго патриарха не разнитися и поне тем по обещанию моему грешному хотя мала отрада души моей сотворится.

с) Об отправлении сорокоустия по душе святителя и об оставлении за то по окладу данных денег в полы по всей епархии на год.

По сем же и паки молю и прошу и завещаваю по смерти моей в поминовение души моей грешной да во всей епархии нашей во градех и в селех во святых обителех и всех церквей приходских по окладу данныя деньги по окладным книгам в полы на год оставити священником и диаконом и церковным причетником тех церквей на сорокоустие, а в казну тех окладных половинных денег на тот год не собирать.

d) О келейных деньгах.

А келейных моих денег у меня нет.

—17—

25 л. е) О раздаянии на воспоминание души святителя из казны священнослужителям, кто будет на погребении, денег по росписи.

И еще молю и прошу отцов своих святейших вселенских православных патриархов и преосвященных митрополитов, архиепископов и епископов и всего освященнаго Собора, понеже не имам в келлии своей ни злата ни сребра, что дати на воспоминание души моей грешной, и давать бы на всякое подаяние из казны нашей домовой епископли казначею, кто будет на погребении, архимандритом и игуменом и протопопу и священному чину по росписи, какова дана от нашего смирения за нашею подписью при кончине живота нашего отцу моему духовному казначею иеромонаху Тихону, да протопопу Гавриилу, да ключарю Михаилу, да дьякону Филимону, да Успенскому попу Симеону, да казеннаго приказу подъячему Григорию Иванову.

f) О чтении псалтири о даче за то десяти рублей.

А по исходе души моей грешной собрать избранных людей, кому псалтирь говорить непрестанно днем и нощию шесть недель; чтоб без роптания и лжи в той службе не бывало дать десять рублев.

28 л. g) О годичном поминовении.

А в пределе соборной церкви Архангела Божия Михаила служба бы была в год по вся дни, Апостол и Евангелие за упокой и ектении з...⁵³⁰

h) О поминовении в субботние дни.

И впредь по субботам да помянется душа моя грешная в соборной церкви, в ней же о Господе трудихся и во благодати Иисус Христовой блаженно скончахся.

i) Увещание к исполнению посмертной воли святителя.

Сотворите милость и последний мой сей долг заплатите и не сотворите к нам преслушания, но исполните во всем. Тем же же⁵³¹ должно апостольскаго учения слушати: никто же своея пользы, но ближняго своего кийждо да ищет; ищай же, по гласу евангельскому, обрящет благодать и славу, мир и милость приимет от Бога, и толкущему заповедьми Господьми в двери милосердия Божия⁵³² всеусердно, отверзется царство небесное и приимут его во всерадостные кровы блаженства в нескончаемый век⁵³³.

—18—

Заключительная часть.

Сия вся заключаю и завещаваю, вся оставшиеся люди епархии нашея всякаго чина и возраста о святой молитве⁵³⁴ смиренно прося и от всех вас прощения прошу,

29 л.

а вам благословение мое архиерейское оставляю; мене же грешнаго самого Божию вручаю милосердию и непостыдному предстательству Госпожи моей Пресвятой Девы Богородицы Марии⁵³⁵ и ангелу своему хранителю и всех святых благоугодивших Богу, молитвам, вопия и глаголя Богу Отцу нашему небесному: Отче! в руце Твои предаю дух мой. Аминь.

Обращение к преемнику и кафедре и прощание с ближайшими сотрудниками.

По сем еще молю и прошу, когда благоволит Бог по исходе души моей грешной, по благословению отец наших святейших вселенских патриархов, кто будет брат на архиерейском престоле в дому Пресвятыя Богородицы честнаго и славнаго ея Благовещения, и ему сотворити милость душе моей грешной, поминать во святых своих молитвах ко Господу Богу, егда принесет Безкровную Жертву Богу и Отцу, тогда и мене грешнаго да воспомянет, за то и сам да приимет от Господа Бога милость и по словеси святаго писания в ню же меру мерите, возмерится и вам.

Мф.7:2

Потом молю и у всех служителей соборныя святыя

30 л.

церкви дабы незабвенно было поминовение души моей грешной в молитвах, якоже апостол Павел повествует:

Иак.5:16.

братие, молитеся друг за друга, яко да исцелеете.

А которыя церковныя всякия потребы, сосуды, церковныя всякия ризы и всякая одежда архиерейская и священническая и диаконская, и книги всякия церковныя в ризнице и в казенной палате, и то сохранити недвижимо. Еда кто помнит быти что излишнее, статьи в две или в три и более, и тому быти недвижиму соборныя церкви, ни о цене продать, ни отдать кому, быти святой церкве, понеже бо собирано с великим трудом, все вновь устроил Бог.

Посем еще молю и прошу у отца своего архипастыря святейшаго патриарха и кто по мне будет на престоле архиерейском брат мой, сотворити милость душе моей грешной, которые труждалися в дому Пресвятыя Богоро-

—19—

дицы в соборной церкви в ризнице иеродиаконы, иподиаконы, и иереи, и иеромонахи, – и у них принять ризница и всякая церковная утварь по книгам записным, а им тесноты никакия не сотворить: я за ними никакого

31 л.

порока не видал. Потом в казенной службе у казначея принять у него казенныя деньги по книгам и всякая рухлядь казенвая по росписи, что есть на лице, а над ним казначеем сотворити милость, ни в чем его не оскорбить и не истеснить за его послушание, а труды великие подъял о строении святыя церкви и о дому Пресвятыя Богородицы чрезь мочь свою в великой скорби: а послушник быль к нам с великим радением. Потом в вотчинах домовых, в приписных монастырех, в Троицком Боршеве монастыре, Пречистыя Богородицы Владимирския в Карачупском монастыре строителев во всяких домовых доходах денежных и хлебных потомуж их ни в чем не оскорбить и не встеснить; я за ними никакого пороку не видал, труждалися при нас в великих трудех и в послушании. А которые доходы денежные в тех монастырех и в вотчинах или хлеба продано за обиходом, или с мельниц, или с иных вотчинных всяких доходов, – и те всякие доходы принимал казначей в казенную, и в книгах казенных все записано, а на них строителех тех казенных до-

32 л.

ходов не спрашивать. Такожде молю и о дьяконе Филимоне для того, с начала моего архиерейства о строении святыя соборныя новопостроенныя каменныя церкви и дому Пресвятыя Богородицы и о всяких церковных вещах и о домовых нуждах на Москве и городех и против моего челобитья по имянному Великаго Государя указу, – за его приказную работу и за всякие его труды в том их не оскорбить и утеснения им не сотворить, труды полагали истинно и послушание к нам творили во всем.

И за вся сия прошу и молю сотворити милость брату моему, кто будет на престоле архиерейском, душе моей грешной не сотворити тесноты и повреждения, дабы малую отраду приять в день страшнаго и праведнаго суда Божия, да не бы кто по мне во всяких службах оскорблен был. А от нашего смирения им всем мир и благословение и прощение. Потом и я у них прошу молитвы

—20—

и моления ко Господу Богу и прощения, аще чем кого оскорбих словом, или делом, и вы мене грешнаго простите и помолитеся о мне. Аминь.

Заключительное увещевание. 33 л.

Сотворите милость и последний мой сей долг заплатите ко Господу Богу молитвами в душевную мою пользу помяните душу мою грешную, да и сами поминовени будете от Господа Бога в день праведнаго суда. Сей глагол мой предстанет пред вами и мною на страшном суде Христове. Не презрите моего прошения, слезно молю и прошу последния вашея любви ко мне грешному, не забудете мене в молитвах своих, по апостолу Павлу:

Иак.5:16

братие молитеся друг о друге, яко да исцелеете. И аще кто сотворит по нашему завещанию сему некое препятие в исполнении⁵³⁶ последния воли моея, или коварство, или лукавство соделает в раздаянии вещей написанных, или не исправит по завещанию нашему во всем раздаянии, или поскорбит и не исполнит сего нашего вышеписаннаго приказу, имать судию Христа Бога воздающаго комуждо по делом, зане Он – всевидящее око, яко же видит кого творяща нелестно, тому и воздаст по делом его, всякому праведно.

—33—

1827 г.

…λάυ Σοκαρᾶ καὶ τῆς μητρὸς αὐτοῦ Ἄννης, αφξς, μαίου, ἰνδ. ῑδ, т. e. „Моление раба Божия Николая Сокара и матери его Анны, 1566 года мая, инд. 14“. Икона в великолепной киоте, но без ризы; приобретена В. Μ. Киселевым, на моей памяти, в Москве от какого-то иностранца за 15 тысяч рублей серебром, как говорили тогда.

Священнических и диаконских облачений в Крестовоздвиженской церкви количеством меньше, чем в соборе, но изяществом и ценностью они превосходнее. Многие из этих облачений украшены жемчугом и дорогими камнями.

Богатство Крестовоздвиженского храма, как и соборного, оценивалось в 700 тысяч рублей ассигнациями (200 тысяч рублей серебром)⁵³⁷.

При Крестовоздвиженской церкви было два причта, а при прочих приходских церквах по одному.

Сообщу за тем предварительные сведения о духовном училище.

Оно открыто в 1816 году, 24-го сентября. Открытие происходило в присутствии преосвященного Ксенофонта, епископа Владимирского и инспектора Владимирской семинарии, архимандрита Иосифа.

Дом для училища каменный, одноэтажный, пожертвован был купцами Носовыми. Прочие значительные граждане, приглашённые на торжество открытия училища, сделали денежные приношения. Училище находилось вблизи соборной колокольни на базарной площади. Когда я поступил в училище, все четыре класса помещались внизу; но года через два, над каменным зданием надстроен был деревянный мезонин с балконом. Туда переведено было высшее отделение уездного училища.

Первым смотрителем Шуйского духовного училища был протоиерей Василий Иванович Смирнов, человек почтенный, пользовавшийся общим уважением, как духовенства, так и граждан. Где он сам получил высшее

—34—

1827 г.

образование, я хорошо не знаю; вероятно, в Лаврской Троицкой семинарии: но известно, что он был преподавателем во Владимирской семинарии. Сделавшись смотрителем Шуйского училища, он вместе с тем определён был настоятелем церкви села Васильевского, в 18-ти верстах от г. Шуи; жил он постоянно в Шуе, а в Васильевское, для служения, ездил только по праздникам. В Васильевском, кроме него, было ещё три священника. В должности смотрителя о. протоиерей Смирнов оставался до 1829 года. К нему-то приводила меня матушка на первоначальное испытание.

Инспектором, при моём поступлении в училище, был священник Троицкой церкви Иван Алексеевич Субботин⁵³⁸. Невысокого роста, сухощавый, с кудрявыми, русыми волосами, лишённый одного глаза, но чрезвычайно дальнозоркий, глубоко-религиозный и строгих правил жизни; отличный латинист и вообще основательно образованный человек. Он переведён в Шую из Переславского духовного училища, где был учителем. В отношении к старшим и неблагонравным ученикам был очень строг, но к нам, ученикам первого класса, был отечески – снисходителен.

Квартира, на которой я был помещён, считалась одной из лучших городских ученических квартир, как по близости к училищу и церкви (вблизи собора), так и по нравственному надзору. Хозяйка квартиры – Александра Ивановна Болотова, девица лет 60-ти, весьма набожная и строгих нравственных правил. Грамоты не знала, но совершала весьма продолжительные молитвы каждую ночь. Зимой, в воскресные и праздничные дни, как бы рано заутреня в соборе ни начиналась, она по первому удару колокола сама встанет и нас всех разбудит, и отнюдь никому не позволит остаться дома – всех непременно отправит в церковь, а летом бывали такие случаи: найдёт ночью гроза с молнией и громом; Александра Ивановна непременно разбудит нас и, зажегши пред иконами свечку, заставит молиться Богу и читать какой-нибудь

—35—

1827 г.

акафист. Родители, поставляя к ней на квартиру детей, вручали ей небольшую ременную плётку о двух хвостах, чтобы она усмиряла ею резвых и непослушных. Бывало, у печи на гвозде всегда видишь несколько таких орудий казни, и они не оставались без употребления. Вручила ли Александре Ивановне плеть моя матушка, не знаю: но я не помню, чтобы мне случалось когда-нибудь подвергаться наказанию. Правда, на первой или на второй неделе моего поступления на квартиру, я, при игре с товарищами в бабки, разбил в окне сеней у задней избы стекло: но этот ненамеренный детский проступок, кажется, на первый раз был мне прощён; а после уже ничего подобного со мною не случалось. Александра Ивановна ко мне, как сироте и хорошему ученику, всегда была добра и особенно внимательна. Бывало, каждую почти субботу она имела обыкновение печь блины; и когда мы собираемся идти в школу, она на ухо шепчет, чтобы я или остался на некоторое время дома, или, прислушавшись в школе у авдитора, поскорее вернулся на квартиру, где меня ожидали горячие блины. На квартире же нас всегда было не больше 7 или 8 человек; да больше нельзя было и поместить, потому что мы занимали одну только комнату, в которой при том помещалась и сама хозяйка, да и не одна, а с своей вдовой невесткой, женой умершего брата её. При избе, через сени, была ещё комната, но холодная. В ней хранились наши сундучки с бельём и другими пожитками. У каждого из нас была своя постель, т. е. войлок, обшитый холстом, и подушка; были ли у кого-нибудь одеяла, не помню: но, кажется, не было; одевались своим платьем. Спали все на полу, и каждый сам для себя приготовлял и убирал свою постель. Стол у нас был общий свой, но капуста для щей, квас и соль были хозяйские; сверх сего еженедельная баня и мытье белья также от хозяйки, – и за всё это мы платили, сколько бы вы думали? – по 15 рублей ассигнациями (4 р. 43 коп. серебром) в год. Судя по нынешнему времени, это баснословная дешевизна.

Невестка Александры Ивановны, о которой я упомянул, Аграфена Петровна была личность иных качеств и иных правил. Ее занятием была торговля пряниками, орехами

—36—

1827 г.

и другими лакомствами. Предметы её торговли составляли для нас не малое искушение. Бывало, в той самой избе, в которой жили мы, она калила на печи свои орехи: нужно было обладать большой силой воли, чтобы не допустить себя до нарушения 8-й заповеди Божией и не прикоснуться рукой к рассыпанным на глазах орешкам. Свободен был для нас доступ и туда, где хранились хозяйские пряники и другие сласти.

В одном с нами доме, через стену, жил племянник Александры Ивановны, купец Яков Егорыч Болотов. Жена его Аграфена Афанасьевна не отличалась благоповедением; по временам сильно предавалась нетрезвости. Не чужд был и он этой слабости. Последствием сего не редко бывали семейные сцены самые безобразные и возмутительные: иногда в полночь, вдруг слышим за стеной шум, брань, рыдания и стоны; и это продолжалось, с большими или меньшими промежутками, во всё время моего учения в школе...

Довольно. Пора наконец приступить к повествованию о моём школьном образовании.

Учение началось, без сомнения, молебствием, хотя этого я хорошо не помню. Когда мы собрались в класс, нас – новобранцев рассадили на скамьях за одним длинным столом по местам. Я не знаю, кто и почему меня посадил на первое место. Может быть, я ранее других явился с матерью к смотрителю и был первым записан у него в список.

Учителем был у нас священник Крестовоздвиженской церкви Яков Иванович Орлов, дальний мне родственник, хотя об этом родстве, в то время, ни он, вероятно, ни я понятия не имели. Предметами учения были: славянское, русское и латинское чтение, чистописание, начальные правила арифметики и нотное пение. Последнее всегда было после обеда. Поэтому на мне, как на цензоре, лежала обязанность пред классом идти надом к учителю и спрашивать, пожалует ли он в класс или нет. А так как в эти часы он всегда отдыхал и иногда, после исправления мирских треб, спал очень крепким сном, то домашние не всегда решались и могли его разбудить; а если и пробуждали, то он не всегда чувствовал себя распо-

—37—

1827 г.

ложенным идти в класс и предоставлял нам одним упражняться в пении. Как бы то ни было, но когда мы преодолели нотную азбуку со всеми мудрёными её вариациями и приступили к разучиванию предначинательного вечернего псалма: Благослови душе моя Господа, сначала „по солям“, как у нас тогда говорили, а потом по тексту, – к нам в класс явился, не помню с кем, соборный диакон Чихачев для набора в соборный хор певчих; для сего он начал испытывать голоса всех учеников, начиная с меня. Когда я начал петь означенный псалом своим натуральным, необработанным голосом, экзаменаторы, расхохотавшись, отошли от меня, и я был сконфужен.

Прошла первая учебная треть. Пред святками были, по тогдашнему уставу духовных училищ, экзамены, к которым учители должны были составлять разрядные списки учеников. Я не помню, хорошо ли, худо ли учил нас о. Иаков: но у меня до сих пор сохранился в памяти один его урок. В день нашего экзамена пред Рождеством, Яков Иваныч пришёл в класс ранее обыкновенного и, давши мне в руки свёрнутый в Трубку разрядный список, строго приказал никому его не показывать, а сам вышел в сени, для беседы с другими учителями, в ожидании прибытия смотрителя. Между тем, приступил ко мне оставленный в первом классе на повторительный курс, на пятый или уже на шестой год, ученик Пётр Соколов – четырнадцати или пятнадцати лет детина, по выражению Духовного Регламента, непобедимой злобы, – приступил и настойчиво требовал, чтоб я показал ему список; но как я не мог исполнить его нахального требования, то он вырвал у меня список и, показывая его другим ученикам, измял и запачкал. Вдруг входит учитель и, увидевши, что список запачкан, не произведя никакого исследования, – да и некогда было производить его, потому что шёл уже смотритель, – дал мне такую пощёчину, которая и до сих пор отзывается в моих ушах.

Кстати, об ученике Соколове. В то время, когда я учился в училище, училищное начальство, по каким, не знаю, расчётам и побуждениям, оказывало чрезмерное и,

—38—

1827 г.

по моему мнению, не уместное снисхождение к ленивым и не способным ученикам, держа их по пяти, шести и, более лет в одном и том же классе. Эти лентяи и, большей частью, негодяи оказывали на своих младших товарищей по классу самое зловредное влияние.

Настал наконец вожделенный день отпуска, и я с восторгом полетел домой для свидания с доброй матерью и любящими меня сёстрами. Впрочем, сердобольная мать моя, отдавши меня в школу, почти каждую неделю посещала меня, принося с собой сдобные пирожки и лепёшки. Но раз великую причинил я ей скорбь. – Вскоре, по поступлении моём в училище, мне приключилась болезнь – желтуха (Icterus). Узнавши об этом, матушка, разумеется, поспешила ко мне: но как помочь беде, чем лечить мою болезнь? – Не знаю кто-то ей сказал, что в этой болезни помогает можжучный квас, и полезно смотреть на живую щуку. Квас быль немедленно приготовлен; купили живую щуку и, положивши её в глубокое блюдо с водой, заставили меня на неё смотреть⁵³⁹. Не знаю, от того или от другого из этих двух средств, но моя болезнь, к великому утешению матери, скоро миновала и больше уже не возвращалась.

В праздник Рождества Христова причт Горицкой церкви исстари ходил, для славления по домам, в полном своём составе; брали и нас с сыном пономаря. В первый день праздника всегда соблюдался такой обычай: после утрени, которая в этот день начиналась в 11 часов пред полуночью и продолжалась часа четыре и даже более, – шли в известный дом, в котором священник, возложив на себя епитрахиль, брал в руки крест и, пропевши в этом доме положенные песнопения, отправлялись все с открытыми головами, как бы ни был велик мороз, в следующий дом, и таким образом обошедши всю, так называемую, кривую улицу, состоящую из 20 или 30 дворов, возвращались домой; а затем на рассвете, часов в 8 утра, ударяли в колокол к

—39—

1827 г.

литургии. После литургии шли на следующую улицу и обходили дома таким же порядком. В некоторых домах предлагаемо было угощение чаем или закуской. Хождение по домам в селе продолжалось не более двух дней; на третий день отправлялись в деревни, коих в Горицком приходе было только две и не в дальнем от села расстоянии: но туда нас детей никогда не брали. От хождения по домам мне доставалось рубля два медью, и этот доход я сполна отдавал своей матери.

1828 г.

7-го января 1828 года скончалась моя бабушка Анна Васильевна, жившая у своего сына, диакона Петра Иваныча. Она часто болела и прежде, но выздоравливала. Однажды, помню, – это было летом, – её соборовали маслом; у ней была какая-то особенная болезнь: лице опухло и глаза закрыты были веками. Однако ж она оправилась после этой болезни.

Покойная бабушка, разумеется, любила наше семейство; но она боялась обнаруживать эту любовь из опасения гнева своей невестки, жены её сына.

Татьяна Ивановна, – так звали её невестку, – почему-то не жаловала мою мать.

Бабушка Анна Васильевна имела обыкновение носить при себе медные деньги, вероятно, для подаяния нищим. Однажды, летом, гуляя на улице, я забежал на двор дяди, а бабушка сидела в сенях на пороге. Подозвавши меня к себе, она вынула из кармана несколько медных денег и, давши мне в руку, велела скорее уйти со двора, чтобы её домашние не заметили этого. Денег у меня в руке оказалось, как теперь помню, тринадцать копеек.

Я был очевидцем кончины бабушки, но при погребении её меня уже не было; меня отвезли в Шую учиться. Но недолго пришлось учиться; недели через три или четыре нас снова распустили по домам на сырную неделю: впрочем, на первой неделе поста, для говения, велено было возвращаться назад. Для исповеди послали нас, учеников 1-го и 2-го класса приходского училища, к за-

—40—

1828 г.

штатному священнику Троицкой церкви о. Михаилу. Исповедь наша ограничилась только тем, что о. Михаил велел всем нам пасть на пол, и прочитавши над нами разрешительную молитву, отпустил нас домой. Этого и можно было ожидать от о. Михаила, который не отличался ни образованием, ни трезвостью. Его достоинство состояло только в сильном голосе-октаве, которую мы слышали по воскресным и праздничным дням в соборе, куда он часто приходил и становился на правом клиросе.

Когда мы после мнимой исповеди, большой толпой, возвращались домой, наш путь лежал мимо одной фабрики. Фабричные мальчишки, вероятно, в этот час свободные от работы, внезапно напали на нас, как злые амаликитяне на израильтян в пустыне. Мы, маленькие мальчики, бросились бежать и спаслись от побоев бегством; но старшие между нами по летам и более крепкие силами, вроде помянутого выше Петра Соколова, не сробели и вступили с фабричными варварами в битву. Но на чьей стороне осталась победа, не знаю. Так мало было за нами нравственного надзора!..

Скоро промелькнул великий пост. На страстную седьмицу и Пасху мы опять в родительских домах. Каждый день я в церкви за службой, а службы у нас, особенно на страстной неделе, весьма продолжительны. В первые три дня прочитываются священником все четыре евангелиста. О том, как встречался у нас светлый день Пасхи, я говорил уже выше. Здесь расскажу, как совершалось у нас хождение по домам со святыней. Между утреней и обедней не было хождения, как это обыкновенно водилось в праздники Рождества Христова. После литургии, которая обыкновенно в этот день начиналась и оканчивалась очень рано, причт расходился на короткое время по домам для отдохновения и обеда. Затем, собравшись опять в церковь, священник возлагал на себя епитрахиль и ризу и брал в руки напрестольный крест, диакон облачался в стихарь и брал евангелие, дьячок образ Воскресения Христова, пономарь братскую кружку (на Рождестве прихожане давали каждому члену порознь, а на Пасхе всем вместе); сверх сего, два крестьяни-

—41—

1828 г.

на, которые обыкновенно прислуживали в церкви и помогали пономарю по праздникам звонить на колокольне, несли впереди запрестольные – крест и икону Богоматери, и назывались богоносцами. С такой процессией отправлялись из церкви, при пении тропаря: Христос воскресе, в приходские дома, и в каждом доме совершался пасхальный молебен с пением пасхальных ирмосов и с чтением воскресного евангелия; Единии надесяте ученицы. В каждом доме, сверх денежной дачи, на столе приготовлен был хлеб и блюдо с крашеными яйцами. Хлеб обращался в общую пользу причта; а яйца каждый брал из блюда своей рукой – священник не менее двух яиц, а прочие по одному. С причтом ходила по домам и моя мать, как просвирня, а при ней и я с корзиной, или с чем случилось, для собирания яиц.

Светлая неделя в наших сёлах проходила чрезвычайно весело: с утра до вечера неумолкаемый звон на шести колокольнях в такие большие колокола, о которых я упоминал выше; толпы разряженных крестьян и в особенности крестьянок разгуливают по высоким горам и холмам около церквей и на полях; любуются широким разливом реки между двумя большими сёлами. Вся неделя праздновалась как один день.

После Пасхи опять в Шую; но здесь летом стало для нас гораздо веселее, чем было зимой. Наши игры и детские забавы не ограничивались уже хозяйским двором. Бывало, в субботу после обеда, когда классов не было, и в воскресенье старшие ученики пойдут за город в лес или на реку ловить рыбу: возьмут и нас собою: какое удовольствие, какая радость быть на чистом, вольном воздухе! Но эта радость обращалась иногда и в плачь. Узнает начальство о нашей самовольной отлучке за город: старших высечет розгами, да и нам пригрозит.

За то, когда наставал благословенный май, мы пользовались уже всякого рода увеселениями и прогулками за город законным порядком. 1-го мая, собравшись в школу, кричим бывало целым хором: „ай, ай – пришёл месяц май, май“. В наше время, май месяц почти на половину проходил в так называемых рекреациях:

—42—

1828 г.

бывало до десяти и даже более этих рекреаций. А рекреации эти совершались таким образом. В известный день (1-го числа, если не был праздничный день, рекреация была уже неотложно, не взирая ни на какую погоду) – рано утром все ученики, собравшись в училище, отправляются массой, под предводительством старших, к квартире смотрителя и начинают петь сначала умеренным тоном: „Reverendissime Pater Rector, recreationem humillime rogamus“ (т. e. „достопочтеннейший отец Ректор, смиреннейше просим рекреации“). Если смотритель после этого возглашения не подходил к окну, то пение повторялось, но уже более возвышенным тоном; если же и после этого ученики не видели смотрителя в окне: начинали снова повторять означенные слова во всё, как говорится, горло, так что крик двухсот или более голосов (а между ними были и очень сильные) раздавался едва не по всему городу. Тогда смотритель или высылал сторожа с метлой гнать от дома назойливых просителей, или открывая окно, с благосклонной улыбкой давал рекреацию. В последнем случае ученики в восторге прокричав: gratias agimus (благодарим), как дождь рассыпались по всем направлениям к своим квартирам. При смотрителе Василии Ивановиче Смирнове бывали и такие курьёзы. Он был весьма благообразен и сановит, но на голове имел большую лысину. Для рекреаций обыкновенно старались избирать дни ясные и тёплые: но у нашей братии – школьников не всегда доставало терпения дожидаться ясных дней и тёплой погоды. Идём, бывало, к Василию Ивановичу просить рекреацию, а небо пасмурное. Василий Иванович выйдет на крыльцо и, показывая на небо, благодушно скажет нам: „разве не видите, ребята, какая на небе пасмурная погода?“. Нет, Василий Иваныч, кричат ему в ответ, – от Васильевского-то залысилось, залысилось (а Васильевское село к востоку от Шуи). Добрейший Василий Иванович рассмеётся и даст рекреацию.

День рекреации проходил у нас обыкновенно в таком порядке. С утра до двух часов по полудни играли во всевозможные игры, преимущественно в бабки, на квартирах, или на улицах в городе; а в два часа

—43—

1828 г.

отправлялись за город, в какую-либо рощу, по указанию начальства, – чаще всего ходили в берёзовую рощу, за село Мельничное, версты две или три от города. Туда за нами тянулись из города целые обозы торговцев с калачами, пряниками, орехами, с мочёной грушей и с грушевым квасом. В роще ученики строили качели, играли в мяч, в бабки, в горелки, хором пели песни, одним словом, удовольствиям и забавам не было конца. Часа в четыре появлялись туда наши власти и учителя с своими семействами, приглашали с собой и некоторых, более значительных граждан. Начальство и гости упражнялись в игре в маршалки (кегли), пили чай и при том с некоторым приложением: в то время была в большом употреблении французская водка – кизлярка: о роме, кажется, ещё не имели понятия; затем десерт, а к вечеру закуска. Необходимою принадлежностью почти каждой рекреации были сценические представления на открытом воздухе, среди обширной лужайки; при этом из учеников делалась кругом сцены живая ограда. Играли, почти каждый год, комедию Фон-Визина: „Недоросль“ и некоторые другие, коих названия хорошо не знаю. Заранее, конечно, из учеников избирали подходящие к той или другой роли типы. Помню, в роль дровосека не раз избирался один ученик огромного роста, кривой и рябой. Наряжали его в крестьянский костюм; вместо сапог он должен был обуваться в лапти, но для его огромных ног нигде в городе лаптей найти не могли. Поэтому, когда надевал он лапти, какие случались, – его пяты далеко выдвигались из-за лаптей. Эта картина больше комедии возбуждала всеобщий смех.

После целодневных подвигов в разнообразных играх мы не без труда возвращались из рощи домой, иногда довольно поздним вечером, и скорее бросались в постель, забывая и об ужине.

На другой день сон наш, естественно, был продолжительнее обыкновенного, и мы иногда опаздывали приходить в класс, но с нас за это уже не взыскивали, да и взыскивать было не кому, потому что наставники ещё позднее нас являлись к своей должности.

Так проходил май. В июне мы занимались учением

—44—

1828 г.

с удвоенным уже усердием, хотя субботние и праздничные прогулки за город не прекращались не смотря на запрещения начальства. В первых числах июля, среди несносной жары и духоты, начинались годичные испытания; около 14-го числа был ежегодно публичный экзамен. К этому торжественному акту были у нас не малые приготовления. Дня за два или за три посылали учеников, освободившихся от частных экзаменов, в поле за цветами и в лес за древесными листьями, преимущественно кленовыми. В каждом почти курсе было по одному или по два ученика, сведущих несколько в рисовании и декоративном искусстве. Эти-то доморощенные художники и принимали на себя заботу приготовить к публичному экзамену довольно большую залу, где, как выше было сказано, помещалось высшее отделение училища. Из кленовых листьев делали они гирлянды и украшали ими кафедру, двери и окна в зале, а из цветов выкладывали на полу перед кафедрой ковёр с разными эмблематическими фигурами вроде утренней зари и с латинскою подписью: aurora musis amica.

Публичные экзамены происходили всегда после обеда. Часа в четыре собиралась училищная корпорация и приглашённая по билетам высшая городская публика. При входе смотрителя в залу певчие пели: Царю небесный. Затем кто-нибудь из учителей говорил приветственную речь; далее производилось испытание избранных лишь учеников всех классов по разным предметам; между испытанием, для развлечения и увеселения публики, пели концерт, в котором всегда участвовал с своим сильным басом соборный диакон Кедров; в заключение читались разрядные списки учеников и раздавались награды – похвальные листы. Это – свидетельство о поведении и успехах того или другого ученика, подписанное смотрителем с приложением училищной печати и написанное на четвертке (это для младших классов), или на полулисте (для старших) с разрисованными полями и с таким же венком вверху, где изображалась птичка, или что-нибудь в этом роде. Получить в торжественном собрании такую лестную награду составляло для нас, лучших учеников, верх блаженства. Я каждый год получал такие

—45—

1828 г.

награды и принося их домой, доставлял не малое удовольствие матери и сёстрам. Все, полученные мной похвальные листы долгое время хранились и украшали стены горницы нашего дома и затем куда-то утратились.

По окончании всего, певчие пели: Достойно есть... и учеников отпускали по квартирам, а начальство и гости оставались ещё в зале и продолжали, долго продолжали испытание – разных бутылочек, хранившихся до того в библиотечной комнате. В то же время испытываемо было и усердие почтенных гостей, большей частью богатых купцов, к поддержанию благосостояния юного духовного вертограда. Предлагался им лист бумаги, не знаю расписанный или нет; только я слыхал, что на этом листе, под влиянием добрых впечатлений, оказывались довольно порядочные цифры. Но на какие именно предметы употреблялись эти доброхотные приношения, я в точности не знаю.

На следующий день, в соборе совершался благодарственный молебен в присутствии всех наставников и учеников, а затем в классах нам раздавали увольнительные билеты. Пообедавши на скорую руку, мы спешили домой, разумеется, пешком, – и через три-четыре часа я был уже в объятиях своей матери и сестёр.

Как проведена была мною первая вакация после школьных занятий, теперь припомнить не могу, но, по всей вероятности, очень весело и спокойно.

Здесь скажу несколько слов о привитии мне оспы, которая до поступления моего в училище не была привита. Оспу прививала мне и другим моим сверстникам жена подлекаря (фамилии не помню). Когда, через несколько дней, оспа у меня назрела, меня повела та же особа в дом исправника, для взятия с моей руки оспенной лимфы, для привития оной кому-то из детей почтенного уездного сановника. За это самопожертвование меня наградили пятаком меди и фунтом или двумя крыжовника.

В сентябре мы опять собрались в школу. Переведённые из первого класса во второй, мы встретили здесь и нового наставника, и некоторые новые предметы.

Наставником во втором классе был студент семинарии Константин Николаевич Цветков. Высокого роста, с рыжеватыми волосами, он женат был на какой-то

—46—

1828 г.

воспитаннице секретаря Владимирской духовной консистории, Павла Андреевича, по фамилии, если не ошибаюсь, Протопопова. Она, помню, маленького роста, красивая собой, получившая полубарское воспитание и, вероятно, не без хорошего приданого: он великан, не очень красивый собой, хоть и очень умный и добрый, к тому же, может быть, сын бедного сельского причётника. При таких противоположностях, очевидно, не могло быть полной гармонии между женой и мужем. От того и до нас – детей доходили уже недобрые слухи о семейной жизни нашего любимого наставника. Не долго, впрочем, Константин Николаевич оставался учителем, при скудном содержании в 375 рублей ассигнациями в год. По протекции консисторского секретаря, пользовавшегося особенным вниманием преосвященного Парфения, он скоро получил священническое место при Крестовоздвиженской церкви богатого села Иванова. Однако же семейные отношения его, при улучшении его материального быта, не изменились к лучшему. Капризы и прихоти жены с одной стороны, и обилие материальных средств с другой, постепенно развили в нём наклонность к излишнему употреблению крепких напитков до того, что он удалён был от места и с запрещением священнослужения низведён был в причётники. В этом горьком положении я видел его в 1840 году, когда я окончил уже курс семинарии. У него было несколько человек детей, из коих два сына окончили курс в С.-Петербургской духовной академии и после с честью занимали в северной столице протоиерейские места.

Но возвратимся назад.

Во втором классе, сверх прежних предметов – чтения, чистописания, арифметики и нотного пения, нам стали преподавать краткий катехизис митрополита Платона, русскую и латинскую грамматику и греческое чтение. Скажу нечто курьёзное о нотном пении. Наше училище, как сказано было выше, находилось среди базарной площади. По вторникам в Шуе были еженедельные базары. В летнее время, окна в наших классах, разумеется, были открыты. Во вторник, после обеда, у нас всегда был класс нотного пения. Когда, бывало, затянем в трид-

—47—

1828 г.

цать или сорок голосов какой-нибудь догматик или ирмос, деревенские бабы со всех ног бегут к нашим окнам посмотреть, что тут делается; и когда услышат, что мы поем что-то церковное и божественное, а не мирские песни, приходят в умиление и начинают класть на окна – кто калачик, кто крендель, а иная копеечку или грошик. Кому доставались в руки эти усердные приношения, не помню; по всей вероятности, – таким забиякам, как помянутый мной Пётр Соколов, потому что и во втором классе был между нами подобный Соколову лентяй, – по фамилии Веселовский. Иногда же через отверстые окна привлекалось внимание проходящих мимо училища неистовыми криками и плачем учеников, подвергавшихся за леность или шалость сечению розгами.

Из моей домашней жизни, во время учения моего во втором приходском классе, живо сохранилось в моей памяти следующее обстоятельство. Нам, в летние жары, дозволено было купаться в реке, но не иначе, как под наблюдением наставников. Для сего, в определённый час, мы должны были собираться в квартиру учителя и все вместе идти на реку. Раз Константин Николаевич повёл нас купаться в Тезе. Когда он и мы разделись, и вошли в реку, он взял меня, как любимого ученика, на руки и пошёл со мной в глубь реки. Может быть, он хотел научить меня плавать; но мне показалось, что он хотел меня утопить: я закричал изо всей мочи и вцепился ему в лицо ногтями, забывши о том, что он мой учитель. Кончилось, разумеется, тем, что он должен был возвратиться со мной к берегу, и я с тех пор полно купаться с учителем.

Кстати о купанье. Не научившись ещё плавать, я вздумал раз, во время вакации, дома пойти на реку один и выкупаться. Не зная местности, я вошёл в воду и тотчас же, по отлогому песчаному дну реки, с ужасом очутился под водой и, обратившись лицом к берегу, начал барахтаться руками, но не мог сделать по песчаному дну реки ни одного шага вперёд. Тут-то я почувствовал беду. Между тем, вдруг какая-то непостижимая сила выдвинула меня сзади из воды, и я очутился у берега. Озираясь кругом, я не заметил около себя никого.

—48—

1828 г.

Выйдя поскорее на берег, я оделся и побежал домой, и никогда никому об этом не говорил, опасаясь упрёков, а пожалуй, и наказания. Между тем, в этом событии, я не могу не признать и не исповедать над собой дивного действия охраняющей меня десницы Божественного Промысла.

В первых числах июля у нас совершилось очень важное событие: нас посетил ректор семинарии, архимандрит Павел. Полный и очень благовидный собой, он тем более произвёл на меня сильное впечатление, что я до того времени архимандритов не видал. Приезжал он в Шую для освящения Троицкой Кладбищенской церкви, сооружённой и благоукрашенной усердием коммерции советника Ст. Ив. Посылина.

Второй год учения почти незаметно прошёл для меня. Нас перевели в июле в низшее отделение уездного училища. Переход этот был довольно ощутителен для нас. В низшем отделении и время занятий в классе было продолжительнее (вместо трёх часов мы должны были высиживать до обеда уже четыре часа), и предметы занятий были многочисленнее и труднее, и вместо одного у нас было уже два наставника.

Но едва лишь мы собрались в школу в сентябре, последовало следующее событие. Скончался учитель 1-го приходского класса Василий Иванович Назаретский, поступивший в 1828 году на место священника Иакова Ивановича Орлова, который почему-то, выпустивши наш курс из своего класса, и сам должен был удалиться из училища. Равно также и Константин Николаевич Цветков, простившись с нами пред вакацией, оставил учительство и принял священство, а его место занял студент Василий Алексеевич Осовецкий (фамилия – от села Осовец, Покровского уезда), с живой, поэтической натурой, и при высоком росте с необыкновенно малой головой.

Учитель Назаретский – сын священника подгороднего села Горчакова. Ему не долго суждено было проходить педагогическое поприще. Чахотка, кажется, наследственная в его семействе, скоро свела его в могилу. Он умер в конце сентября или начале октября 1829 года в доме

—49—

1829 г.

своего родителя. Училищное начальство распорядилось воздать умершему наставнику подобающие почести. Между прочим, сочинены были помянутым сейчас учителем Осовецким стихи, которые предположено было произнести пред выносом из дома гроба с телом усопшего. Но кому произносить эти стихи? Жребий пал на меня. И вот эти стихи:

„Учитель добрый, дорогой!

Куда из отческого крова

Спешишь, не молвя нам ни слова?

Помедли с нами здесь, постой,

Скажи, куда путь направляешь:

Иль ты сирот нас оставляешь?

Постой, задай ещё урок;

Или прости, коль смертный рок

Велит нас всех тебе оставить;

Нельзя нам дней тебе прибавить!

Земле земное возврати.

А дух твой к Богу да летит!“.

1829 г.

Но, кстати, здесь же, после печального случая, я расскажу о событии радостном, последовавшем в начале того же 1829 года, о котором я в своём месте забыл упомянуть. Во время рождественских праздников сосватана была замуж моя двоюродная сестра, старшая из дочерей моего дяди, Марья Петровна. Брак назначено было совершить 7-го января. Жених, сын бедного дьячка, села Афанасьевского, Иван Николаевич Успенский, окончивший в 1828 году курс семинарии с званием студента.

Он назначен был на диаконское место в один из лучших приходов Владимирской епархии, именно в село Хотимль, Ковровского уезда, отстоящее от Гориц в 45-ти верстах. За два или за три дня до брака шёл мимо окон нашего дома жених, в сопровождении своего отца-старца и о. Василия Сапоровского, у которого в доме они и остановились, – в дом невесты. На женихе был какой-то серый, с серым же мерлушчатым воротником, тулуп, но и тот не свой, а сына о. Василия Сапоровского. Сестры мои, устремившись смотреть, с свойственным молодым девушкам любопытством, в окна, сейчас же приметили,

—50—

1829 г.

что у жениха глаза не совсем в порядке – близорук или подслеп. В назначенный день совершён был брак в Горицкой церкви. Я был свидетелем этого брака. Как была наряжена невеста, я не помню; но жених был в лучшем парчовом стихаре. После венца обычный брачный пир. Моя матушка на этом пире почему-то не могла, или не захотела быть, а меня отпустила; и я сидел за столом на ряду с другими почётными гостями.

Обращаюсь за сим к дальнейшему повествованию о моём учении в школе.

Наставниками в низшем отделении были: по латинскому языку и соединённым с ним предметам, священник Иаков Иванович Холуйский, а по греческому – соборный священник Пётр Иванович Певницкий, о котором было уже упомянуто.

О. Певницкий, сведущий в своих предметах, отличался молчаливостью и строгостью в своём обращении с учениками. Он не редко повторял: кто не знает глагола τύπτω (бью) – (это образец для спряжения глаголов, помещённый в тогдашней греческой грамматике), – того τύφω (прибью), т. е. высеку розгами.

В низшем отделении, равно как и в высшем, курс полагался двухгодичный: но мне пришлось просидеть в низшем отделении три года, так как я попал сюда не в курсовый год. Поэтому все поступившие ученики назывались, в течение года, „младшими“ учениками, и им преподавались предметы особо.

Предметы же преподавания были следующие: русская и славянская грамматика, арифметика, пространный катехизис, церковный устав, латинская и греческая грамматика и церковное обиходное пение.

Кем были составлены наши учебники, нам не было известно и мы об этом даже не любопытствовали. Нам известно было только о катехизисе, что он написан был Московским митрополитом Платоном. Впрочем, мы не долго его твердили; нам в 1829-м году прислали для изучения новый катехизис, составленный Московским же митрополитом Филаретом и напечатанный в 1827 году славянскими буквами. У меня и теперь сохраняется экземпляр этого издания, которое впоследствии (в 1839 г.) исправлено и

—51—

1830 г.

значительно дополнено некоторыми новыми трактатами, как например о священном предании и евангельских блаженствах. Изучение Филаретова катехизиса нам показалось легче и приятнее, чем Платонова: последний написан был довольно тяжёлым слогом.

Осенью 1829-го года смотритель училища, протоиерей В.И. Смирнов оставил училищную службу; его место запил Переславский смотритель училища, священник Василий Яковлевич Цветков, женатый на внучке Шуйского соборного протоиерея Никитского. О. Василий Цветков окончил курс в 1820 году в Московской Духовной академии с званием кандидата. Не высокого роста, но очень полный собой, он отличался необыкновенной добротой, доходившей иногда до слабости. Жена его Евлампия Матвеевна, дочь помянутой выше дочери протоиерея Никитского Авдотьи Алексеевны, красавица и необыкновенно кроткая женщина, лет через пять затем скончавшаяся. У них было детей только двое: старшая – дочь Александра и сын Владимир, родившийся уже в Шуе.

1830 г.

1830-й год был роковым годом в моей жизни. 14-го марта, в пятницу на четвёртой неделе великого поста, скончалась моя мать Стефанида Ивановна, вследствие продолжительной, восьмимесячной болезни. А её болезнь была последствием её чрезмерной материнской любви ко мне. Матушка почти каждую неделю, как было уже замечено, посещала меня в Шуе. 7-го июля 1839 года она, по обычаю, пришла ко мне и переночевавши на моей квартире, на другой день, – это был вторник – базарный день в городе, – должна была отправиться домой. Спутницей ей на этот раз была тётка – Татьяна Васильевна – вдова, о которой мной было уже упомянуто. День был очень жаркий. Обе они верхнее своё платье и даже обувь отдали знакомому крестьянину свезти домой, а сами пошли пешком босые.

Вдруг среди пути застигает их грозная туча с градом, на несколько вёрст покрывшим землю; и они, бедные, промокшие до костей, должны были, босые, идти по земле, покрытой градом. Старушка – Татьяна Васильевна была крепкого здоровья и без особых последствий пере-

—52—

1830 г.

несла это опасное путешествие; но моя мать, не отличавшаяся крепким телосложением, не вынесла такого путешествия, слегла в постель и более уже не вставала с одра болезни. Дня за два до её смерти меня вызвали из Шуи, и я был свидетелем её мирной, тихой кончины. 14-го марта, в день празднования Феодоровской иконы Божией Матери, мы с зятем ходили к утрени в церковь помолиться о болящей, но наша усердная молитва не отвратила рокового часа её смерти.

После утрени к постели умирающей собрались ближайшие родные, в том числе и её брат, а мой отец крестный, диакон Пётр Иванович. Матушка спросила старинную икону святителя Николая Можайского, и благословивши меня ей, обратилась к Петру Ивановичу, со следующими, до сих пор звучащими в моих ушах словами: „Батюшка братец, не оставь моего Иванушку“... И это были её последние слова на земле. Тут же она закрыла глаза, и её душа мирно оставила её изнурённое столь продолжительной болезнью тело. За тем, естественно, последовал горький плач трёх, совершенно осиротевших существ, оставшихся без всяких почти средств к жизни. На другой день кончины матушки, 15-го числа мне исполнилось лишь 11 лет от рождения, – и с 12-ти-летнего возраста я начал вести совершенно странническую жизнь.

Пока тело усопшей находилось ещё в доме, мне не верилось, что мать моя умерла: но когда вынесли её из дому, совершали над ней отпевание и опускали гроб в могилу, я почувствовал тяжесть лишения столь дорогого для меня сокровища и предался неутешному плачу.

На другой или на третий день после погребения, я должен был опять возвратиться в школу. Но через две недели нас отпустили по домам на страстную и светлую седмицы. Вместе с товарищами и я отправился домой, разумеется, пешком. Путь из Шуи в Горнцы лежал через Дунилово. Из Дунилова, вместо того, чтоб идти в Горицы через мост, я, для сокращения пути, вздумал пройти от Покровской церкви прямо к нашему дому через реку по льду. К счастью, кто-то увидеть меня из род-

—53—

1830 г.

ных и громко закричал мне с противоположного берега реки, чтоб я не шёл по льду и возвратился бы назад. Не будь этого предостережения, я непременно утонул бы в реке, так как по средине реки был слишком уже тонок лёд и всякое сообщение через реку было прекращено. Нельзя посему не видеть и в этом обстоятельстве явного действия Божественного о мне Промысла.

Прихожу домой. Сестра встретила меня с радостными слезами: но я не встретил уже в доме того, что встречал прежде – женских ласк матери. Дом показался мне какою-то холодной и мрачной пустыней. Не так радостен быль для меня на этот раз и светлый праздник Христов.

Миновали праздники и – я опять в Шуе.

Сёстры мои не долго оставались в своём доме; старшая сестра Прасковья в июне того же года вышла замуж, в Хотимльский приход, за крестьянина деревни Погорелки Павла Ефимовича Лыкова, а младшая Анна перешла жить на Пустыньку к старшей сестре Марье Михайловне. В доме же, который по наследству принадлежал мне, поселился наш двоюродный дядя, упомянутый выше дьячок Покровской, в Дунилове, церкви Платон Алексеевич, который по случаю пожара лишился своего дома и который за тем купил мой дом за 150 рублей ассигнациями (43 р. сер.) и перенёс на место своего сгоревшего дома. Деньги же за мой дом, вносимые им по частям, хранились сначала у благочинного, а потом переданы были на хранение моему дяде Петру Иванычу, как опекуну. Кроме дома, мне достался после матушки в наследство её жемчужный кокошник, в который она наряжалась в великие праздники и в котором ходила по церкви с тарелкой, для сбора подаяний; а после родителя сохранились для меня две одежды: овчинный тулуп и сюртук, или, по тогдашнему названию, сибирка из толстого синего сукна. Мне же принадлежало несколько оловянных блюд и тарелок: но кроме дома и тулупа, все прочие вещи я отдал в распоряжение старшей сестры, которая заменила для меня мать и которой я обязан дальнейшим воспитанием.

В июне 1830 года вторично посетил г. Шую быв-

—54—

1830 г.

ший ректор Владимирской семинарии Павел, но уже не в звании архимандрита, а в сане епископа. 26-го мая, в день Святого Духа он был рукоположен, в Московском Успенском соборе, во епископа Костромского Московским митрополитом Филаретом, бывшим его начальником и наставником по Петербургской Духовной академии; при этом была сказана знаменитым рукоположителем речь, которая почему-то не была однако ж помещена в издании слов и речей митрополита Филарета, 1848-года, но напечатана в новом издании сочинений Филарета, 1877 года, т. III, стр. 442. Путь из Владимира в Кострому ново-рукоположенному епископу лежал через Шую, и Шуя с торжественным звоном встретила и проводила знатного путешественника. Где останавливался преосвященный Павел и долго ли здесь пребывал, хорошо не помню: по помню, что он посещал наши классы, и мы встречали его пением: „εἰς πολλἀ ἔτη, δέσποτα“. В бытность свою на кафедре Костромской, он многих из окончивших во Владимирской семинарии курс, как лично ему известных, определял на священнические места во вверенной ему епархии, к немалому, конечно, огорчению туземцев. В сентябре 1836 года преосв. Павел переведён был в Чернигов, а отсюда, в апреле 1859 года, уволен был на покой в Переславский Данилов монастырь, где он был настоятелем в бытность свою ректором Владимирской семинарии и где 27-го ноября 1861 года мирно скончался⁵⁴⁰. При проезде его из Чернигова в Переславль через Москву, мне суждено было ещё раз видеть его и даже послужить ему: я, бывши тогда ещё на должности синодального ризничего, показывал ему древности патриаршей ризницы, и затем сопровождал его в Императорский дворец: и так как он, при своей тучности и дряхлости, с трудом мог подниматься по лестницам, то я должен был почти на своих руках взносить его на верх.

О преосвященном Павле, как ректоре семинарии, сохраняется во Владимире двоякая намять.

Вот что, например, пишет о нём, со слов других,

—55—

1830 г.

автор истории Владимирской семинарии, Вс. Надеждин на странице 128 и сл.:

„Ректор Павел, окончивший курс в 1814 году в С.-Петербургской Дух. академии (и вступивший в должность ректора в 1819 г.) был особенно предан семинарии; помогал бедным ученикам в их содержании, ежемесячно жертвовал на больницу семинарскую от 5-ти до 15-ти рублей. Ученики часто обращались к нему за советом; и он, хорошо зная каждого из них характер, никогда не отказывался дать им добрый совет. Замечательно, рассказывал нам о нём прот. Я. В. Мидовский, что мы его любили и очень боялись, не смотря на то, что он никогда не прибегал к наказаниям, никогда ученики не слыхали от него бранных слов: вот если ударит бывало пальцем по столу, ну-беда, – весь класс смущался духом.... Имея очень добрый и мягкий характер, он снисходил до того, что защищал учеников пред очень строгим инспектором (Алявдиным); ободрял некоторых из них, когда инспектор слишком усиливал свои строгости: „Не печалься, – говорил он обиженному инспектором ученику: вот я поговорю с ним; я ведь знаю, что ты мальчик хороший“.

А вот другой отзыв о ректоре Павле его современника и непосредственного его ученика:

„Архимандрит Павел был добрейший человек, какого можно только встретить. В 12-ть лет едва ли он сделал кому какую-либо неприятность. Высокий ростом, приятной наружности, тихий, ласковый, под час очень весёлый, он был необычайно тучен; жизнь вёл умеренную и тучность его была болезненная. По пятницам он постоянно ездил в баню, стоявшую в семинарском саду, – и в субботу, опасаясь простуды после бани, в класс на свой урок никогда не жаловал: пришлёт ученикам какую-либо духовную книжку для прочтения, тем дело по субботам и кончалось. Ученики его отделения, опираясь на чрезмерную доброту его, пошаливали. Двенадцатилетнее управление семинарией архимандрита Павла положило особый отпечаток как на наставников, так и на воспитанников. Не будь таких зорких и строгих инспекторов, доброта ректора могла бы допустить

—56—

1830 г.

беспорядки значительнее тех, какие существовали. Звонок Богородицкой колокольни не служил сигналом для начала лекций; некоторые наставники приходили в классы, когда как придётся; ректор, кроме времени экзаменов, не заглядывал в другие отделения; всем было льготно, все жили на распашку. С выбытием Павла, при новом начальнике, многое изменилось“⁵⁴¹.

Возвратимся назад.

По случаю появления в пределах Владимирской губернии губительной болезни – холеры, нас отпустили на вакацию раньше обыкновенного, – кажется, 8-гo июля.

Подходя к Дунилову, я рассуждал сам с собой, куда мне наперёд идти: в Горицы ли к дяде и отцу крестному, или на Пустыньку к сестре – Марье Михайловне? – Я решил идти на первый раз прежде в Горицы, куда сильно влекла меня любовь к родине: но я встретил здесь не очень ласковый приём. Жена дяди, Татьяна Ивановна, не отличавшаяся вообще нежным сердцем, смотрела на меня не очень благоприятно, по той, как мне думалось всегда, причине, что я – сирота учился лучше её сына и всегда приходил домой с наградами, которые каждый раз возбуждали в ней неудовольствия. Но я, пробывши дня два-три в Торицах, спешил потом на Пустыньку, где сестра и зять встречали меня с любовью, но где стесняла и тяготила меня их семейная скудость и почти нищета. Впрочем, на воскресные и праздничные дни я всегда возвращался в Горицы, куда привлекал меня родной благолепный храм и с детства знакомое общество молящихся. Таким образом, во всё время вакации, я вёл скитальческую жизнь, и это продолжалось до самого окончания мною курса семинарии; только впоследствии я имел уже больше мест для своего пристанища.

Чтобы не быть в тягость другим и не быть тунеядцем, я старался и почти обязан был зарабатывать для себя насущный хлеб теми или другими трудами. В Горицах я помогал двоюродным сёстрам, занимавшимся тканьем красной пестряди, в их ремесле, приготовлением для них цевок и т. под.; на Пустыньке я разделял с зя-

—57—

1830 г.

тем и сестрой их земледельческие труды: жал хлеб, возил с поля на гумно снопы, молотил и пр. – Но эти труды и занятия наводили на меня истинную тоску, хотя я должен был скрывать её. Мои душевные стремления все направлены были к чтению книг и списыванию стихов и литературных статей. По приходе на каникулы домой, первым моим делом было приготовить свежие чернила, – для чего я всегда приносил с собой чернильные орешки и купорос. Но однажды вот что случилось. Положил я в чернильницу толчёных орешков, налил воды и, крепко закупоривши пробкой чернильницу, поставил её в только что истопленную печь в кухне, – это было в Торицах. Через несколько минут вынул я из печи чернильницу, и только лишь начал её раскупоривать, как пробка взлетела к потолку и все чернила брызнули мне в лицо.

Как остались целы мои глаза, и уже не понимаю. – После этого я стал, конечно, осторожнее.

В первых числах августа оканчивался срок наших каникул, и я начал уже помышлять о возвращении в школу. Вдруг получается от благочинного повестка, чтобы мы оставались дома, пока нас не потребуют. Как ни тягостно было моё положение у родных, но я обрадовался этой отсрочке, потому что имел возможность провести среди родных два храмовых праздника – Рождества Пресв. Богородицы и Покрова. Первый праздник был в Горицах, а второй – в Дунилове.

Холера в наших сёлах действовала довольно сильно. Жертвами её сделались некоторые и из моих родных, как например, помянутая выше бабушка моя Татьяна Васильевна и её невестка, жена Платона Алексеича, который купил мой дом. Но что замечательно! Из детей никто не умирал от холеры. Причиной этого явления можно полагать, как мне кажется, спокойное и беззаботное состояние детского духа; между тем как душевное расстройство и упадок духа возрастных служили одной из причин усиления смертности. К нашему детскому удовольствию, в ту осень был обильный урожай грибов, и мы каждый день раза по два и по три ходили за ними в лес, который со всех почти сторон окружал тогда наши сёла.

—58—

1830 г.

В половине августа, именно на праздник Успения Божией Матери, зять и сестра моя, Марья Михайловна поехали в Хотимль повидаться с недавно вышедшей в замужество второй сестрой нашей Прасковьей Михайловной и с другими тамошними родными, как-то: двоюродной сестрой Марьей Петровной, бывшей там в замужестве за диаконом и троюродной сестрой, женой причётника Макара Трофимыча. Взяли и меня с собой. В Хотимле на первый раз мне было очень весело; там я встретил между детьми двухклирного причта много сверстников себе по летам; и так как Успеньев день был храмовый праздник в Хотимле, то на этот праздник всегда много приезжало гостей из разных сёл с детьми, между которыми также не мало оказывалось мне сверстников. В последствии, я почти каждый год бывал на этом празднике в Хотимле, у своей двоюродной сестры Марьи Петровны, которая принимала меня очень радушно, а ещё более расположения и ласки оказывал мне муж её Иван Николаевич Успенский, который был сначала диаконом, а потом тут же священником. Он скончался 27-го марта 1883 года.

Скажу здесь кстати несколько слов о селе Хотимле, о характере народонаселения Хотимльского прихода и о моём там времяпрепровождении.

Хотимль – село Ковровского уезда, в сорока верстах от уездного города, небольшое по населению (в нём не более 200 душ обоего пола), но красивое по местоположению; оно расположено на самом берегу реки Тезы, по которой здесь ходят небольшие барки с дровами и другими хозяйственными предметами. В особенности красивую местность занимают два каменных храма – летний и зимний, обнесённые обширной каменной оградой и башнями. Они стоят на довольно высоком холме над рекой, отделённом от села глубоким оврагом, а с другой, противоположной стороны, окопанном рвом. Летний храм, во имя Успения Божией Матери, освящённый в 1829 году, огромных размеров и весьма благолепный. На том месте, где теперь стоят приходские храмы и при них кладбище, в древности был мужской Успенский монастырь. Подробных сведений о существовании этого монастыря не

—59—

1830 г.

имеется; сохранилась только челобитная строителя этого монастыря Андреяна с братией на черного священника Ермогена, поданная 24-го мая 1613-го года в Шуйскую земскую избу на имя Государя и Великого князя Михаила Феодоровича. В этой челобитной строитель Андреям жаловался на какого-то пришлого черного священника Ермогена, который, имея у себя будто бы грамоту от князя Димитрия Михайловича Пожарского, но грамоты этой не показывая, насильственно вторгся в обитель, начал служить, отобравши у строителя церковные ключи; жил сам не по монастырскому чину, а его, строителя, „лаял всякою неподобною бранью и взводил на него всякие неподобные дела татебныя и душегубныя, и бил его, сжёг келью с комнатою и вотчиною владел и всякою угодою насильством“ и пр.⁵⁴².

Хотимльский приход весь состоял из так называемых офеней⁵⁴³, или ходебщиков. Офени, торгуя разными мелочными, а иные и довольно ценными, товарами, каждогодно, с своими подвижными лавочками-коробьями, отправлялись из своих деревень во все концы России и рассеивались от самых южных её губерний до самых отдалённых областей Сибири. Между офенями, в прежнее время, было не мало очень богатых торговцев. Странствуя всю осень и зиму по городам и сёлам России, летом – в мае или июне они возвращались для полевых работ домой, и здесь оставались до храмового праздника – Успеньева дня. После праздника, пред отправлением в путь, офени обыкновенно приглашали приходское духовенство для совершения молебствий в домах. В каждом доме совершался молебен и читалось несколько акафистов, смотря по усердию и состоянию хозяина. В домах богатых торговцев читалось от 10-ти до 15-ти акафистов, и за каждый акафист полагалась особая плата. С

—60—

1830 г.

причтом ходили по домам и дети; брали и меня; и мне нередко приходилось читать вместо священника или диакона акафисты. Но труд этот не оставался без должного вознаграждения. Таким образом хождение по приходу продолжалось неделю и более. В некоторых богатых деревнях молебствия продолжались дня по два и по три. После трудов предлагалось обыкновенно обильное угощение, в котором участвовали и жёны членов причта.

Кроме того, под праздник Успения Божией Матери, мне случалось ездить с священником, свободным от чреды, в дома помещиков, для совершения всенощной службы, и за это получал я вознаграждения по гривеннику и пятиалтынному.

В будние дни я разделял обычные труды своих родных.

Возвращусь назад и продолжу речь о холере.

Из числа Шуйских граждан холерой похищены были два именитых купца: Василий Максимович и сын его Диомид Васильевич – Киселевы. Смерть приключилась им в Дунилове, куда они оба вместе приехали, по своим коммерческим делам, в пятничный день, на еженедельный базар. Это было для Шуи событием великой важности. Как происходило погребение этих своего рода магнатов, я не помню. Наследниками миллионного состояния Василия Максимовича остались два внука, сыновья Диомида Васильевича, Иван и Димитрий Диомидовичи. Ивану Диомидовичу было около 20-ти лет, а Димитрий тремя или четырьмя годами моложе его. Иван Диомидович, приняв в свои руки коммерческие дела своего деда и отца, не только не расстроил их, но и значительно расширил. Владея, совместно с братом, богатым наследием своего предка, он много делал добра не только для города, но и для всего Шуйского уезда. Много лет он был градским головой и на свои средства выстлал камнем городские улицы, устроил на площадях фонтаны, имел, кроме городской, собственную пожарную команду и с ней всюду первый являлся на пожары, содержал на свои средства при приходской Крестовоздвиженской церкви певческий хор и т. д. Но венцом его благодеяний для города была превосходная больница с домовой при ней церковью и осо-

—61—

1830 г.

бым причтом. Устройство этой больницы с вековым её обеспечением стоило, как мне сказывали, не менее миллиона рублей ассигнациями. Что касается до уезда, то все, как Шуйские, так и окрестные мануфактуристы получали для своих фабрик единственно из рук Киселева хлопчатую бумагу пряденую и пользовались неограниченным кредитом. Иван Диомидович, хотя сам и не получил высокого образования, но сочувствуя всему доброму и полезному, основал у себя библиотеку, ежегодно пополнявшуюся всякого рода литературными произведениями. И эта библиотека была открыта для всех желавших ею пользоваться; из ней брали для чтения книги все почти помещики Шуйского уезда, большей частью, люди небогатые.

Но по мере расширения торговых оборотов, год от году возрастала у Киселевых и роскошь. Дом не очень обширный, но блиставший всякого рода украшениями; прислуги при доме до 300 человек; лошади и экипажи самые дорогие; оранжереи и птичники с разнообразными птицами; ежедневные почти пиры, балы и всякого рода увеселения. Одним словом, в роскоши Киселевы не уступали иному владетельному немецкому князю или герцогу. Мне сказывали, что они получали чистого годового дохода до миллиона рублей и проживали до 700 т. рублей; хотели бы проживать более, но не умели уже.

Вслед за Киселевыми умер в Дувилове попечитель единоверческой церкви купец С.П. Балин. С его смертью в моей памяти соединяется следующий случай. Ему вверен был прихожанами известный капитал для выдачи ежегодного жалованья причту. Между тем, он в течении нескольких лет не выдавал жалованье, несмотря на частые ему напоминания. Наконец, когда постигла его болезнь и ему угрожала неизбежная смерть, он решился расстаться с вверенным ему сокровищем. Призвав причт, он выдал ему в раз за несколько лет жалованье. Как теперь помню, зять мой Василий Александрович (Левашев) принёс домой в платке целую груду серебряных рублей. Меня заставили пересчитывать, и я насчитал 120 рублей. Такого богатства никогда в доме моего зятя не было.

—62—

1830 г.

В конце октября нас потребовали наконец через благочинных в школу для продолжения учения.

Я остался в низшем отделении ещё на два года. Правда, мне предлагали через год перейти в высшее отделение, – чему бывали примеры в прежнее время: но я, имея в виду именно эти примеры, предпочёл лучше остаться в низшем отделении ещё на два года, чем бесплодно изнурять себя, быть может, непосильными занятиями в высшем классе.

Итак, с ноября начались наши школьные занятия. Предметы учения были те же, как и на первом году, т. е. мы продолжали изучать те же грамматики, тот же пространный катехизис и проч. Новое для нас было только то, что мы начали упражняться уже в переводах с латинского и греческого языка на русский и наоборот. Для перевода с греческого у нас была прежняя хрестоматия Каченовского: но для перевода с латинского нам прислали новую хрестоматию, составленную и изданную ректором Московской Дух. академии, архимандритом Поликарпом († 19 января 1837 года). И так как для целого класса прислан был один только экземпляр этой книги, то мы должны были её списывать.

Первого рода упражнения, т. е. переводы с латинского и греческого языков, назывались у нас версиями (ѵеrsio), а последние – оккупациями (occupatio). Учителя, прочитавши наши оккупации или версии и указавши в них ошибки, подписывали под ними похвалы или порицания не цифрами, как это ныне принято, а словами и притом, судя по тому, на каком языке было написано упражнение, на таком писалась и аттестация.

Вот образцы этих аттестаций:

—63—

1830 г.

Так как в низшем отделении, кроме нас – младших, человек 25-ти или 30-ти, оставлено было из старших на повторительный курс человек 10–15, и как эти последние заняли первые места: то нам, по заведённому исстари обычаю, предоставлено было право оспаривать эти места посредством оккупаций, или задач. В этом случае младший ученик указывает учителю yа того или другого из старших учеников и на своей тетради подписывает: „Contendo de loco cum discipulo N ... т. e. „спорю о месте с учеником таким-то“. При этом конкуренты строго наблюдают один за другим, чтобы ни тот, ни другой не воспользовался при переводе с русского языка на латинский или греческий посторонней помощью. Когда, по рассмотрении оккупаций спорящих учеников, учитель найдёт, что оккупация младшего ученика лучше старшего, т. е. с меньшим числом погрешностей против правил этимологии и синтаксиса, он сажает младшего на место старшего, не лишая, впрочем, сего последнего права оспаривать, в свою очередь, место у его соперника. Но если оккупация претендента окажется хуже старшего ученика, то этот имел право высечь розгами своего соперника за посягательство на свою честь. Я на первый раз вёл борьбу из-за места, как теперь помню, с учеником Иваном Воскресенским, который занимал первый или второй номер в списке, и одержал над ним победу.

Незаметно приблизились святки. Я не мог утерпеть, чтобы не побывать на родине и не встретить праздник Христов в своём родном храме. По прежнему обычаю, дядя Пётр Иваныч взял меня с собой по приходу славить Христа и собирать гроши, которые для меня, как для круглого сироты, были очень благопотребны. Впрочем, когда скончалась моя мать, мне вместо 15-ти рублей, назначили из казны и выдавали через училищное начальство в руки жалованья по 60-ти рублей в год; и этой суммы

—64—

1830 г.

для моего содержания не только было достаточно, но даже были от неё иногда остатки по 10–15-ти рублей.

1831 г.

Независимо от хождения по своему Горицкому приходу, с этого года меня начал брать с собой по деревням очень ко мне расположенный о. Василий Сапоровский. У них, в Покровском приходе, было в обычае ездить, для славленья, по деревням в одиночку. И вот добрый о. Василий, для развлечения, брал с собой меня, когда отправлялся в деревни. Бывало, пока едем по полю от одной деревни до другой, он задаёт мне разные примеры для перевода с русского на латинский язык, или на оборот, и утешается моими правильными переводами. В деревнях, за славленье, давали нам: где деньгами, а где и льном. Так как лён был мне не нужен, то он брал его у меня, а мне давал деньги. Таким образом я возвращался домой из этих поездок не с пустыми карманами.

Настал 1831-год, В июне, или в августе этого года выдана была в замужество моя последняя сестра – Анна Михайловна в село Кохму за крестьянина Ив. Ив. Чужинина. На меня пал жребий перевозить, вместе с одним из родственников жениха, имущество (приданое) сестры из Дунилова в Кохму, и за тем я был в числе почётных гостей на брачном пиру.

Кохма в 20-ти верстах от Ториц – село очень значительное и по населению (более 1000 душ обоего пола), и по благосостоянию жителей; в нём есть не мало мануфактурных фабрик и зажиточных купцов. Церковь приходская одна – очень обширная и благолепная, по при ней в прежнее время было четыре причта, так как в приходе, кроме села, состояло много деревень. При таком количестве членов причта, не мало было у них и детей, из коих некоторые были моими сверстниками и товарищами по школе; между прочим, у старшего священника о. И. Н. Сперанского, который долгое время был благочинным, было четыре сына, от природы одарённые хорошими голосами и впоследствии все бывшие певчими в архиерейском хоре; сын второго священника о. Николая, Александр Николаевич Соколов, который одним курсом был меня старше, ныне один из почётнейших протоие-

(Продолжение следует).

—481—

послания к Римлянам по четырём основным спискам с вариантами к ним, и др.), достоинств, рассматриваемые труды проф. Г. Воскресенского отличаются и ещё одной особенностью, именно: автор сделал крайне важное в научном отношении открытие двух новых списков той редакции, коей единственным представителем был доселе Чудовский список Нового Завета, усвояемый по преданию святителю Алексию.

Такие достоинства трудов проф. Г. Воскресенского со всей справедливостью заслуживают их составителю полное право на высшую учёную академическую степень доктора богословия.

б) Экстраординарного профессора Ивана Корсунского:

„И тот и другой из поименованных трудов проф. Гр. Воскресенского, представленных автором на соискание степени доктора богословия, как очевидно уже из самих заглавий их, стоят в тесной связи между собой и не только заслуживают полного внимания учёной любознательности. но и для науки, даже более того, для церкви православной имеют важное значение. Для надлежащей оценки обоих трудов, мы прежде всего бросим взгляд на происхождение их, а затем раскроем их собственное содержание, характер, качества и проч.

История названных трудов почтенного профессора имеет едва не 25-летнюю давность. Ещё в конце 1870–1871 года Г.А. Воскресенский, в то время студент Московской духовной академии, был избран советом последней для приготовления к занятию новооткрытой тогда кафедры русского языка и славянских наречий и с сей целью, по удостоении учёной степени кандидата богословия ранее других его товарищей, командированный сперва в С.-Петербургский Университет, а потом и за границу для теоретического (со стороны истории и методики) и практического (по памятникам древнего и но-

—482—

вого времени) изучения главным образом славянских наречий, возбудил и укрепил в себе живой интерес к изучению новозаветного текста священных книг в славянском переводе. Под ближайшим руководством такого знаменитого слависта, как покойный Измаил Иванович Срезневский, усвоив всё необходимое для исторического и методического изучения памятников древнеславянской письменности, каковыми ближе всего были, именно, библейские памятники – переводный труд первоучителей и первосвятителей славянских племён, святых Кирилла и Мефодия, и тогда же (именно в 1873 году) основательно познакомившись у И.И. Срезневского, в Императорской Публичной Библиотеке и в других местах с важнейшими из самых древних списков славянского Апостола и Евангелия, Г.А. Воскресенский поехал за границу уже достаточно вооружённый учёностью и учёной подготовкой. За границей в различных землях славянских пред ним раскрылись ещё более богатые сокровищницы древнеславянской письменности, кирилловской и глаголической. И так как ему хорошо было известно, что, с одной стороны, самый начальный переводный труд святых первоучителей словенских коснулся главнейшие употребляемых в церковном богослужении священных книг, каковые ближе всего и суть: Евангелие, Апостол и Псалтирь, – а с другой стороны – на исследование последней из сиих книг – Псалтири уже обращён был учёный труд сына его руководителя Вячеслава Измайловича Срезневского, выпустившего в 1877–1878 годах ( – следовательно ещё при жизни отца и под его опытным руководством) в С.-Петербурге в свет свою известную учёную работу: „Древний славянский перевод псалтири, исследование его текста и языка по рукописям XI–ХIVвв.“; то наиболее напряжённые усилия нашего молодого учёного обратились именно на исследование текста славянских Евангелий

—483—

и Апостола по рукописям и печатным изданиям⁵⁴⁴. Таким образом из-за границы в 1875 году Г.А. Воскресенский вернулся на свою кафедру в академию будучи не только основательно подготовлен теоретически к преподаванию своего предмета, но и обогащён практическим знакомством с ним и снабжён обильным запасом научного материала для его исследования. В то время догорала свеча посвящённой исключительно Богу, науке и благу общему – жизни приснопамятного ректора Московской духовной академии Александра Васильевича Горского, принимавшего живое и деятельное участие в приготовлении Григория Александровича к достойному занятию академической кафедры, по истине отечески следившего за движением юного учёного на пути приобретения им материалов для научной подготовки и на пути успехов его в сём важном деле, искренно радовавшегося его успехам на сём поприще и столь же искренно скорбевшего о воздвигаемых на пути шествия его в святилище науки препятствиях⁵⁴⁵. Не смотря на то, что в означенном 1875 году здоровье А.В. Горского уже сильно поколеблено было роковой болезнью, в копце того же года сведшей его и в могилу († 11 окт. 1875 г.), он всё же успел благословить начало применения к делу того, что приобретено было Г.А. Воскресенским вне академии – в России и за границей. Как начало профессорской деятельности, так и начало учёных работ Г. А-ча в области славянской филологии положены при А.В. Горском и под руководством его благословляющей десницы и указаний. А не без-

—484—

известно, что А.В. Горский и сам был глубоким и опытным знатоком славянской филологии⁵⁴⁶. И вот с тех пор рядом с ревностными классными занятиями молодого учёного пошли не менее ревностные и учёные занятия его в области упомянутых исследовании. Плодом классных его занятий были, кроме статей в различных повременных изданиях, три книги его известной Славянской хрестоматии (Москва, 1882–1884⁵⁴⁷); плодами же более широких исследований в области славянской филологии был ряд его учёных работ, началом которого была магистерская его диссертация, а достойным завершением являются труды, представленные ныне на соискание степени доктора богословия.

Магистерская диссертация Г. А. Воскресенского, под заглавием: „Древний славянский перевод Апостола и его судьбы до XV в. Опыт исследования языка и текста славянского перевода Апостола по рукописям XII–XV вв. Москва, 1879. Стр. 343+IV+II“ – не без основания и имеет даже внешнее, по заглавию, сходство с помянутым исследованием В.И. Срезневского о Псалтири и посвящена, „памяти незабвенного А. В. Горского“. Ясно, что она, с одной стороны, служит отражением духа школы главных руководителей автора – И.И. Срезневского (внушившего Г. А-чу мысль исследования именно об Апостоле, в восполнение работы его сына⁵⁴⁸ и А.В. Гор-

—485—

ского (одобрившего эту мысль и содействовавшего её осуществлению), а с другой – открывает собой почти не затронутую ещё дотоле область столько же и даже ещё более основательного исследования новозаветного славянского текста, нежели каким было исследование Срезневского – сына в отношении к тексту одной из ветхозаветных священных книг. И выбор нашего учёного был как нельзя более удачен и плодотворен. Почва для исследования новозаветного славянского текста гораздо твёрже, нежели для ветхозаветного, где менее твёрдости может быть именно в самых филологических данных для исследования. С дрогой стороны, такой выбор и яснее очерчивал сами границы области исследования, которые могли не выходить за черту новозаветного канона, имеющего, как известно, гораздо меньший объём и гораздо более засвидетельствованную исторически достоверность, нежели ветхозаветный, и ставил много любопытных и важных в том или другом отношении вопросов, ещё не затронутых почти в нашей отечественной литературе и филологии. Научный метод исследования, проведённый в магистерской диссертации Г. А-ча, уже предуказывал путь, каким он намерен был идти в дальнейших своих учёных работах над тем богатым материалом, которым он запасливо обложил себя в предшествующие годы; и уже то самое, что этот метод, с 1879 года и доселе, остался в сущности неизменным у него⁵⁴⁹, показывает с несомненностью, что здесь не случайное нечто и колеблющееся в научном отношении, а устойчивое, твёрдое, видна серьёзная научная школа, которой, к сожалению, часто недостаёт во многих учёно-литературных исследованиях нашего времени. Промежуток лет с 1879 года

—486—

по истекающий 1895 год и был наполнен рядом учёных трудов Г. А-ча в области исследования славянского новозаветного текста, причём в этих трудах, с одной стороны, всё более и более расширялась сама область исследования, с переходом от Апостола к Евангелию, от одной книги того и другого к прочим, а с другой – всё более и более пополнялись и укреплялись как научно-критический аппарат исследования, так и сведения о самих славянских рукописях новозаветного текста и о других сторонах дела. Если в магистерской диссертации Григорий Александрович, начав рукописями XII, кончил рукописями XV в., то в представленных на соискание степени доктора богословия трудах, как видно уже из заглавий их, привлекаются к рассмотрению рукописи, начиная с XI и кончая XVI в.; если там число их доходит до 32-х, то здесь оно достигает уже 112-ти и т. д. Небольшие изменения у автора произошли и во взглядах на некоторые частности предмета исследования (как, например, на характер четвёртой редакции некоторых списков Евангелия⁵⁵⁰. Это и попятно, если принять во внимание и продолжительность времени, протекшего от появления в свет магистерской его диссертации до настоящего года, и расширение кругозора, углубление взгляда на предмет в области исследования. Но сущность дела, основы взгляда и метода исследования, повторяем, остались доселе неизменными. Они видны будут на последующем нашем критическом рассмотрении и оценке представленных на соискание степени доктора трудов его. А теперь мы к сказанному добавим ещё только перечень имеющих отношение к предмету нашего настоящего разбора, как составленных в духе той же школы,

—487—

трудов Г. А-ча, появившихся в свет в точение означенного промежутка времени. Сюда относятся следующие статьи и исследования его: 1. О славянских рукописях, хранящихся в заграничных библиотеках: Берлинской, Пражской, Венской, Люблянской, Загребской и двух Белградских. (Напечат. в Сборнике Отделения русского языка и словесности Императорской Академии Наук за 1882 г. т XXX⁵⁵¹. 2. Критический разбор издания Преосвященного Амфилохия: „Четвероевангелие Галичское 1144г.“ (в Известиях С.-Петерб. Славянского Благотворительного Общества за 1884 г. № 2). 3. О первоначальном Бирилло-Мефодиевском переводе Библии, (в Моск. Церк. Ведом. 1885 г. № 15). 4. Кирилло-Мефодиевский славянский перевод Библии (более обширная статья, помещённая в Чтениях в Обществе Любителей духовного Просвещения за 1885 г. Май). 5. Тысячелетие памяти св. Мефодия. архиепископа Моравского, просветителя славян (в Приб. к Твор. св. от. за 1885 г. кн. 3)⁵⁵². 6. Характеристическия черты главных редакций славянского перевода Евангелия по рукописям XI–XV вв. (См. Труды VI -го Археологического съезда в Одессе. т. I. Одесса, 1886 г.)⁵⁵³. 7. К вопросу о славянском переводе Евангелия. Критическая заметка (в Сборнике Отделения русского языка и словесности Императорской Академии Наук. 1886 г. т. XL)⁵⁵⁴. 8. Древнерусская редакция славянского перевода Евангелия (в Страннике за 1888 г.,

—488—

Июнь)⁵⁵⁵ 9. Рецензия на труд И.А. Гильгебранта: „Справочный и объяснительный словарь к Новому Завету“ (в Христианском Чтении за 1888г., Июль–Август). 10. Новый Завет в рукописи Святителя Алексия в Церковных Ведомостях, издаваемых при Святейшем Синоде за 1889 г. № 6). О том же труде Святителя Алексия, затем, и по случаю 500-летнего юбилея памяти духовного друга его, преподобного Сергия Радонежского (25 сентября 1892 г.) и по поводу издания этого труда иждивением Митрополита Московского Леонтия, Г. А. Воскресенский напечатал ещё две, обычно точные, строго научные и обстоятельные статьи в Богословском Вестнике за 1893 г., (Январь и июль), из коих в одной рассматривает само издание Митрополита Леонтия, а в другой сопоставляет с трудом св. Алексия Никоновское четвероевангелие⁵⁵⁶. Далее следуют более крупные труды Г. А-ча, как прямое преддверие к его докторскому сочинению; это именно: 11. Древнеславянский Апостол. Послания Св. Ап. Павла но основным спискам четырёх редакций рукописного славянского апостольского текста с разночтениями из пятидесяти одной рукописи Апостола XII–XVI вв. Вып. 1. Послание к Римлянам. Сер. Посад, 1892 г. стр. 227 и 12, Древнеславянское Евангелие. Евангелие от Марка по основным спискам четырёх редакций рукописного славянского евангельского текста с разночтениями из ста восьми рукописей Евангелия XI–XVI вв. Сергиев Посад, 1894. стр. 403+IV.

Уже этих одних, доселе исчисленных, трудов Г. А. Воскресенского в области исследования новозаветного (апо-

—489—

стольского и евангельского) текста было бы достаточно, с одной стороны, к тому, чтобы видеть и дать другим понять, как он ведёт, и как вообще вести дело этого исследования, и как он умеет и как вообще уметь разбираться во множестве представляющегося при сём научного материала; а с другой, – к тому, чтобы совокупность этих трудов давала автору их право на присуждение ему учёной степени доктора богословия. Но автор не ограничился, как небольшими, сравнительно, исследованиями и статьями своими из прежних времён, так и более крупными, но за то и более, если можно так выразиться, сырой материал представляющими исследованиями, даваемыми в его трудах 1892 и 1894 гг. Он решил привести к единству и возвести в такую же, и даже ещё более стройную, зрелую и совершенную систему эти исследования и труды, нежели какую представил в своём магистерском сочинении, и потщился дать нам и нашей науке уже прямо систематически учёный труд исследования о евангельском тексте. В этом учёном труде, – разумеем Характеристические черты четырёх редакций славянского перевода Евангелия от Марка по сто двенадцати рукописям. Евангелия XI–XVI вв. Москва, 1896 г. стр. VIII+304, – имеющем, как мы замечали, тесную связь с изданным в 1894 г. текстом сего Евангелия, заключается центр тяжести всех доселе бывших работ автора над новозаветным славянским текстом, и потому в нижепредлагаемой оценке этих работ мы на том именно, ближе и более всего, сосредоточим своё внимание.

Труд, под заглавием „Характеристические черты.... и проч.“ представляет собой ближе всего научную разработку того материала для характеристики славянских редакций Евангелия от Марка, который дан в издании 1894 г. Издание это исполнено в четырёх колоннах. В первой колонне (А) напечатан текст основного списка первой

—490—

редакции – Галичского четвероевангелия 1144 г., рукописи Московской Синодальной библиотеки № 20–404: во второй колонне (Б) параллельно текст основного списка второй редакции – Мстиславова Евангелия – апракоса, нач. XII в.. рукописи Московского Архангельского Собора, поступившей в 1893 году в Московскую Синодальную библиотеку; в третьей колонне (В) текст основного списка третьей редакции по Чудовской рукописи Нового Завета, усвояемой, по преданию, святителю Алексию, и в четвертой колонне (Г) текст основного списка четвертой редакции – Константинопольского четвероевангелия 1383 г., рукописи Московской Синодальной библиотеки № 26–742. Под строками напечатаны: 1) разночтения сорока списков первой редакции – к первой колонне; 2) разночтения пятидесяти пяти списков второй редакции – ко второй колонне; 3) разночтения двух списков третьей редакции – к третьей колонне, и 4) разночтения одиннадцати списков четвертой редакции – к четвертой колонне; наконец 5) примечания, где указываются пропуски, лишние слова, описки и ошибки переписчиков, также – в какую неделю и в какой день положено то или другое евангельское чтение (тоже и относительно чтений по месяцеслову), отмечаются недостающие в тех или иных списках дневные чтения, стихи или отдельные слова в одних и тех же списках несходствующие между собой и наконец чтения списков известной редакции, заведомо сбивающиеся на иную редакцию. Этот-то материал для характеристики означенных редакций научно разработать и изложить в научно-систематическом порядке самые характеристические черты их и составляло главную задачу последней (в 1896 г.) – изданного труда Г. А-ча. И столь важная, нелёгкая задача выполнена подобающим образом, вполне достойно того знамени науки, с которым она предпринята. Ближайший разбор этого труда познакомит нас с постановкой вопроса о редакциях, –

—491—

затронутого ещё в реферате 1886 г. и в общих чертах решения представленного во введении к труду 1894 г., – с приёмами исследования, с количеством и качеством материала и с способом его обработки.

Исследование состоит из введения и двух частей. Во введении указаны руководительные критические начала, коими пользовался автор при определении характеристических черт четырёх редакций славянского перевода Евангелия от Марка по рукописям Евангелия XI–XVI вв., знакомые нам уже по магистерской диссертации автора⁵⁵⁷. В основу всего положено сличение славянских списков Евангелия между собой и с греческим текстом. Через это может определиться взаимное отношение и относительное значение и достоинство списков, через это может быть восстановлено древнейшее первоначальное чтение из разнообразия отдельных чтений. Рекомендуется обращать внимание на внутреннее качество чтения, на оставленные без перевода греческие и другие чужие слова⁵⁵⁸. Исследованиям о греческом тексте Евангелия посвящены три особых главы в 1-й части. Здесь же во введении даны библиографические сведения о многих древнеславянских памятниках, из которых приводятся параллельные места. – Переходим к необходимым подробностям. Часть первая состоит из четырёх глав. Глава первая представляет в себе обозрение славянских списков Евангелия от Марка по следующим рубрикам: 1) название рукописи, место нахождения, номер, материал (пергамин, бумага), формат, число листов, характер письма (устав, полуустав, скоропись), век, послесловие (если имеется), орнаменты т. е. рисунки заставок и заглавных букв, правописание; 2) степень со-

—492—

хранности, наличность содержания, наиболее важные календарные отметки и 3) перечень трудов по изучению той или другой рукописи Евангелия. О рукописях Евангелия мало известных или ещё вовсе неизвестных делаются некоторые филологические заметки. При этом даются сведения о тех же рукописях, что и в издании Евангелии от Марка (1894 г.), и под теми же сокращёнными обозначениями, дабы читатель тем легче мог делать потребные справки. В конце главы помещены: краткое обозначение тех же 112 рукописей, распределение славянских списков Евангелия по веку, правописанию и составу и наконец указатель чтений из Евангелия от Марка, в порядке глав и стихов нынешнего печатного текста в Евангелиях – апракосах а) полных и б) сокращённых. Вторая, третья и четвертая главы той же части посвящения, как замечено было, исследованиям о греческом евангельском тексте. В частности глава 2-я рассуждает о греческих а) унциальных и б) минускульных кодексах четвероевангелия и в) о списках Евангелия – апракосах (ἑυαγγελιστάρια) (lectionaria), с палеографическими сведениями о них, с замечаниями о тексте их и с указанием трудов по изучению и изданию тех или других кодексов: глава 3-я – распадается на 4 статьи: а) очерк истории рукописного греческого текста Евангелия с указанием древних рецензий или редакций этого текста; б) печатные издания греческого текста Нового Завета вообще и Евангелия в частности; в) древние переводы Нового Завета и г) церковные писатели, как свидетели новозаветного текста; наконец гл. 4-я состоит из двух статей, из коих первая имеет предметом своим греческий текст Евангелия по сочинениям Фотия, патриарха Константинопольского, а вторая представляет доказательства того, что славянский перевод Евангелия – и по нынешнему печатному тексту – следует в общем Лукиано-Константинопольской редакции грече-

—493—

ского текста. Греческий текст Евангелия по сочинениям Фотия, патр. Константинопольского (в. IX) представляет особенный интерес для исследователя славянского перевода Библии, С одной стороны, текст этот может представить свидетельства о той рецензии греческих списков Нового Завета, какая употреблялась в Константинопольской церкви IX в., когда положено было начало обращению славянских племён в христианство и славянской образованности в переводе священных книг на славянский язык. С другой стороны, патриарх Фотий, как известно, был наставником и другом славянского первоучителя, св. Кирилла. Естественно думать, что и наставник в своих сочинениях и его ученик для славянского перевода евангелия пользовались греческими списками одной и той же рецензии. Автор принял на себя труд рассмотреть отношение евангельского текста в сочинениях Фотия (по изданию Миня: Patr. curs. compl.) к древним унциальным и минускульным кодексам, к древним переводам и к святоотеческим свидетельствам; а так как из Евангелия от Марка у Фотия сравнительно мало приводится мест, то автор привлёк к сравнению и остальные три евангелия. Рассмотрение это привело автора к выводам (стр. 126), которые в общем согласны с „доказательствами“, изложенными в 2-й ст. 4-й гл.

Представленное, весьма обильное (стр. 10–135), содержание первой части в общем образует то, что в подобных работах принято называть „критическим аппаратом“ исследования. Автор, после общего, в необходимых чертах обозрения славянских списков Евангелия XI–XVI вв., дал ряд очерков по истории греческого рукописного и печатного текста, с целью указать отдельные, друг от друга отличные греческие редакции Евангелия и тем подготовить читателя к характеристике редакции собственно славянского перевода, всегда более или

—494—

менее буквально следующего своему греческому оригиналу. Эту самую характеристику и представляет собой ч. 2-я, само собой разумеется, потому и более обильная содержанием (стр. 130–304), как заключающая в себе ядро исследования. Соответственно установленному автором числу редакций славянского перевода Евангелия она разделяется на 4 главы. Отправляясь от той мысли, что каждая из этих редакций представляет собой последовательное, проведённое через весь состав рукописи исправление или перевод текста, автор привлекает к оправданию этого положения подлинные памятники каждой группы и отмечает их лексикальные и грамматические особенности. На первом плане этой сложной и чрезвычайно мелкой, кропотливой работы стоит характеристика первой, как древнейшей, а потому и важнейшей редакции и анализ списков, принадлежащих к её группе. Чтобы видеть, в каких широких размерах проведён этот сравнительно документальный приём исследования, достаточно будет указать на те стороны, с которых рассматривается евангельский текст этой редакции тем более, что такой же приём применяется затем к исследованию и остальных трёх редакций. Вот эти стороны: а) варианты или особые славянские чтения, имеющие для себя основания в особых же греческих чтениях; б) перевод, общий древним спискам первой редакции; в) перевод отдельных, чаще встречающихся слов; с) древние южнославянские слова, встречающиеся в отдельных списках этой редакции; д) не переведённые греческие и другие чужие слова; е) особенности словообразования и словосочинения. Затем следует указание личных особенностей, вариантов и перевода, как самого Галичского четвероевангелия, так и списков его редакции, указание исправлений древнего перевода, общих Галичскому четвероевангелию и спискам второй редакции и проч. Кроме того, в конце первой главы помещены (стр.

—495—

208 и д.) основанные на документах исторические справки и заметки о Кирилло-Мефодиевском переводе Евангелия на славянский язык; в конце второй главы (стр. 251 и д.) – интересные заметки о времени и месте возникновения второй редакции славянского евангельского текста; в третьей главе обращено полное внимание на новый источник сведений для характеристики славянских редакций Евангелия – на славянский перевод толкований блаж. Феофилакта Болгарского на Евангелие, который, как оказалось из произведённого автором сличения, имел значительное влияние на славянский евангельский текст третьей редакции⁵⁵⁹, отчасти отразившееся и на списках второй редакции (что также указано было автором в своём месте). Во всех главах со всей тщательностью и подробностью показывается отношение отдельных списков известной редакции к её основному списку; в заключение же, в виде резюме всего труда, дан общий обзор исправлений первоначального славянского перевода Евангелия от древнейших времён и до XVI в. или иначе до печатной Острожской Библии. В конце приложены „дополнения и поправки“ о греческих минускульных кодексах Евангелия и свидетельстве бл. Иеронима о Лукиане, Исихии и Оригене, как исправителях новозаветного греческого текста. При таком обилии содержания своего, сочинение Г.А. Воскресенского отличается и высокими достоинствами, дающими ему, вместе с изданным текстом рассматриваемого Евангелия, одно из первостепенных мест в нашей небогатой учёной литературе и, напротив, едва дающими возможность усмотреть за собой кое-какие пропуски и недосмотры, недостатки.

К числу достоинств относится, прежде всего, самостоя-

—496—

тельность труда. Исследование ведётся постоянно по первоисточникам и хорошо знакомым автору в течение целых двух десятилетий путём строго-критической, независимой от сторонних влияний, работы. Автору принадлежит заслуга, что он первый собрал и подверг тщательной обработке рукописный материал, хранящийся в различных библиотеках русских и заграничных, относящийся к предмету его исследования. Плодом тщательного изучения рукописей Евангелия и не менее тщательной обработки рукописного материала явилось у автора установление четырёх отдельных редакций славянского перевода Евангелия, отличия коих проходят последовательно через всё Евангелие от Марка, начиная с вариантов и кончая тонкостями словообразования, что также не встречается в появившихся доселе подобных работах не только в России, но и на Западе, и что составляет, бесспорно, великую заслугу автора пред наукой. Этим, конечно, и объясняется то редкое в отношении к русским учёным явление, что на труды Г.А. Воскресенского обратили почтительное внимание представители науки не только русской, с Академией Наук в главе⁵⁶⁰, но и западной, в лице лучших учёных⁵⁶¹.

Далее обращает на себя внимание полнота и обширность изучения источников и пособий литературы предмета. Характеристика даётся на основании всей наличности списков и отличается полнотой и подробностью данных, а нередко

—497—

и совершенной новостью сих последних и выводов из них. Так для третьей редакции, единственным представителем которой можно было считать Чудовскую Алексиевскую рукопись Нового Завета, автору посчастливилось открыть ещё два списка, каковое открытие имеет важное научное значение для суждения о происхождении этой редакции. Более или менее значительные дополнения к сделанным доселе научным открытиям даны автором и в других местах его труда. Так напр. в числе греческих минускульных кодексов четвероевангелия автором обращено внимание между прочим на кодексы Московской Синодальной библиотеки из X–XI вв. №№ 518 и 519, не вошедшие в критическое издание Нового Завета Маттея и Тишендорфа, так как они поступили в Синодальную библиотеку лишь в 1871 г. от графа В.П. Орлова-Давыдова. Равно также в числе греческих списков Евангелия-апракос указано одно евангелие, только в 1895 г. поступившее в Московскую Синодальную библиотеку из Московского же Успенского Собора и остававшееся доселе неизвестным для исследователей. Сличение евангельского текста по сочинениям Фотия также является новинкой в учёной литературе. У Тишендорфа даже в 8 издании цитация из Фотия, как известно, весьма недостаточна. Для характеристики второй редакции, кроме 56 списков, вошедших в издание 1894 г., принят во внимание ещё один важный список, – южнославянское Терновское четвероевангелие ХIII в. – Что же касается до обширности изучения литературы предмета автором, то она решительно поражает своей необъятностью. Кроме всевозможных печатных изданий текстов и разнообразнейших исследований о них, иностранных и русских, заслуживает полного и глубокого внимания обширное знакомство и с рукописным материалом, при самоличном, по большей части, рассмотрении и исследовании как рукописных кодексов

—498—

Евангелия, так и некоторых рукописных же исследований о них, на что есть прямые указания в самом труде автора (см. напр. стр. 85 и д. 121. 33 и др.). Можно пожалеть только разве о том в рассматриваемом отношения, что автор напр. для исследования о греческих кодексах не обратил внимания на такие, хотя старые, но далеко не бесполезные издания как J. le Long: Bibliotheca Sacra; Fabricii: Bibliotheca graeca. и под. – Наконец, и со стороны изложения, разумея последнее в более обширном смысле постановки исследования и т. д., труд Г. А-ча почти не оставляет желать ничего лучшего. Тщательность работы, строгая последовательность в применении твёрдо установленных филологических приёмов к делу исследования, обстоятельность и основательность выводов, ясность, при краткости и сжатости, и точность изложения могут быть названы вполне образцовыми. При этом уже одно многостороннее изучение евангельского текста автором достаточно обеспечивает его отчётливую оценку, правильность приёмов и целесообразность их в применении к делу, также как и правильность постановки всего исследования, и сообщает выводам автора твёрдость и устойчивость. И лишь немногие следы некоторой непоследовательности, недосмотров и под. могли мы заметить в исследовании Г. А-ча. Так не только в трудах 1894 г. и 1896 г., при сличении их между собой, по и в одном и том же из этих трудов в разных местах некоторые рукописи Евангелия относятся – одни и те же – то к одному, а то к другому веку, напр. Евангелие – апракос Волоколамское библиотеки Моск. дух. академии № 1 (Волок.) в труде 1894 г. (стр. 76) относится к XIV в., а в труде 1896 г. (стр. 19) к ХIII–XIV в.; таковое же Евангелие библиотеки Моск. Синод. Типогр. № 13–1188 – в труде 1894 г. (стр. 77) относится к ХIII в., а в труде 1896 г. (стр. 24) к ХIII–XIV в.; Погодинское Еванге-

—499—

лие № 11 Импер. публ. библ. в труде 1894 г. (стр. 77) относится к ХIII в., а в труде 1896 г. (стр. 24) к ХII–ХIII в. и мн. др.; или напр. Милятино Евангелие Имп. публ. библ. то обозначается принадлежащим к XIII в., а то прямо к 1215 г. (сн. труд 1894 г. стр. 81 и тр. 1896 г. стр. V и 43); Галичское № 64 той же библиотеки то к 1266 г., а то к 1266–1301 г. (сн. тр. 1894 г. стр. 81 и тр. 1896 г. стр. V и 45) и др. К числу недосмотров мы относим, напр., в тр. 1894 г. на стр. 4-й наименование Волоколамской рукописью рукопись фунд. библиотеки Моск. дух. академии № 138 сн. стр. 69); – неточность, или лучше, неопределённость цитаты из трудов Моск. Археол. Общества на стр. 61 и некотор. др.; – в труде 1896 г. на стр. 116 пропуск мужей апостольских, как свидетелей греческого новозаветного текста и нек. др. Но всё это очевидно недостатки и условные и несущественные и они, можно сказать, ничтожны по сравнению с высокими достоинствами этих трудов.

Труды Г. А. Воскресенского имеют большое значение научное, более всего, разумеется, для славянской филологии и истории языка отечественного, предлагая наблюдения и выводы над его строем и особенностями в целой и притом весьма важной группе письменных памятников особой отрасли; но также в значительной мере для филологии греческой, особенно на русской почве её (ср. для сего напр. труд 1896 г. стр. 182 и д.). Но и ещё выше это значение для истории текста и перевода новозаветных книг, для суждения о древнейшем состоянии евангельского текста, об его изменениях и исправлении, об отношении к теперешнему печатному тексту и к древним греческим кодексам Евангелия. В этом отношении труды Г.А. Воскресенского имеют значение и не для новозаветного только, но отчасти и ветхозаветного текста. Сво-

—500—

им ближайшим отношением к священному тексту труды эти являются великой заслугой и для церкви православной, так как на исследованном сими трудами „апостольском труде свв. Кирилла и Мефодия“ воспитываются православные чада русской церкви (Тр. 1896 г. стр. 300). Такой высоте значения соответствует в трудах Г. А-ча и тон исследования и изложения, по местам прямо возвышающийся до излияний глубокого религиозного чувства (см. напр. в труде 1896 г. стр. 208) – Всё это побуждает нас искреннейше приветствовать учёные труды нашего почтенного собрата по науке и считать их дорогим, выдающимся и никогда не потеряющим своего высокого значения вкладом в сокровищницу нашей отечественной науки, немаловажным и для науки высокообразованного Запада. И если в Бозе почивший наставник наш вообще, и Г. А-ча Воскресенского в особенности, протоиерей А.В. Горский вполне заслуженно получил за свои труды учёную степень доктора богословия и истории, то его верный и талантливый ученик, последовательно развивший и даже усовершивший научные приёмы филологического исследования в применении к той области священной письменности, в которой много поработал с применением тех же в сущности приёмов и его учитель, без всякого сомнения за свои труды также вполне заслуживает искомой им учёной степени доктора богословия, и присуждением ему сей степени совет академии исполнит лишь долг справедливости по отношению к его учёным заслугам“.

Справка: I) По § 142 устава духовных академий степени доктора богословия, равно как церковной истории и церковного права, удостаиваются магистры богословия без устного испытания, по представлении установленной напечатанной диссертации или сочинения, хотя бы и написанного не с целью получения учёной степени. 2) Экстраординарный профессор Григорий Воскресенский получил

—501—

степень магистра богословия в Московской академии в 1879 году. 3) По § 81 лит. в. п. 6. того же устава удостоение степени доктора значится в числе дел совета академии, представляемых через Епархиального Преосвященного на утверждение Святейшего Синода.

Определили: 1) Просить ходатайства Его Высокопреосвященства пред Святейшим Синодом об утверждении экстраординарного профессора академии Григория Воскресенского в степени доктора богословия. 2) Представить Его Высокопреосвященству и в Святейший Синод по экземпляру сочинений профессора Воскресенского и копии с отзывов о них ординарного профессора Митрофана Муратова и экстраординарного профессора Ивана Корсунского.

VI. Прошение миссионера Тамбовской епархии, кандидата богословия, Димитрия Боголюбова: „Представляя в совет академии моё сочинение под заглавием „Православное учение о сущности и свойствах благодати“, – покорнейше прошу принять его в качестве диссертации на степень магистра богословия“.

Справка: По § 81 лит. а п. 6 устава духовных академий „распоряжение о рассмотрении диссертаций на учёные степени и оценка оных“ значится в числе дел, окончательно решаемых самим советом академии.

Определили: Диссертацию кандидата богословия Дмитрия Боголюбова передать для рассмотрения экстраординарному профессору Александру Беляеву.

VII. Заявление о. ректора академии о том, что вторым рецензентом сочинения кандидата богословия Дмитрия Боголюбова он назначает члена совета, п. д. ординарного профессора Петра Казанского.

Справка: Согласно руководственным правилам для рассмотрения сочинений, представляемых на соискание учёных богословских степеней, препровождённым при указе Святейшего Синода от 23 февраля 1889 г. „каждое сочи-

—502—

нение на учёную степень сначала должно быть прочитано, с надлежащей оценкой, наставником, по предмету которого писано сочинение, затем одним из членов совета, по назначению ректора академии.

Определили: Принять к сведению.

VIII. Прошение священника Московской Воскресенской, в Барашах, церкви Иоанна Орфанитского: „Покорнейше прошу совет Московской духовной академии выдать мне моё кандидатское сочинение под заглавием: „Первосвященническое служение Иисуса Христа“ на трёхмесячный срок для напечатания его в одном из духовных журналов“.

Определили: Выслать просителю его кандидатское сочинение на трёхмесячный срок.

IX. Отношение директора Императорской публичной библиотеки от 15 декабря за № 1063: „Вследствие ходатайства моего от 10 октября сего года за № 852 срок пользования присланной в Императорскую публичную библиотеку принадлежащей Московской духовной академии рукописью: „Хронограф Георгия Амартола“ был продлён советом академии до 1-го января 1896 г.

Ныне профессор С.-Петербургской духовной академии Η. В. Покровский обратился ко мне с просьбой исходатайствовать у совета Московской духовной академии оставление названной рукописи в Императорской публичной библиотеке со дня окончания срока пользования ею, т. е. с 1 наступающего января, на один месяц – по 1-е февраля 1896 года, в виду того, что ему, профессору Покровскому, было бы желательно изучить миниатюры этой рукописи, что ему весьма удобно сделать в здании Императорской публичной библиотеки.

Передавая эту просьбу профессора Покровского на благоусмотрение совета Московской духовной академии, покорнейше прошу о последующем не оставить меня уведомлением“.

—503—

Определили: Уведомить директора Императорской публичной библиотеки, что рукопись: „Хронограф Георгия Амартола“ может быть оставлена в публичной библиотеке по 1-е февраля 1896 г. для научных занятий профессора С.-Петербургской духовной академии Н.В. Покровского.

X. а) Записки профессоров: В. Ключевского, П. Казанского, А. Смирнова, А. Беляева и А. Шостьина о выписке книг, которые они считают нужным приобрести для академической библиотеки.

Справка: I. К выписке представлены следующие книги:

1. Голубовский. История Смоленской земли до XV в.

2. Писарев. Смоленск и его история.

3. Материалы для истории крестьянской реформы, изд. Скребицкого.

4. Мухин. Киево-Братский училищный монастырь.

5. Мерцалов. Очерки из истории смутного времени.

6. Дитятин. Сочинения и статьи.

7. Оглоблин. Обозрение книг и столбцов Сибирского приказа.

(орд. профессором В. Ключевским).

8. Фуллье. Отрывки из сочинений великих философов – 2 экземпл.

9. Тэн. Французская философия первой половины XIX в.

10. Страхов. Философские очерки.

11. Фуллье. Декарт.

12. Сиповский. Сократ и его время.

13. Колубовский. Философский ежегодник, г. 1-й (1893-й).

(и. д. орд. проф. П. Казанским).

14. Wellhausen. Die Pharisäer und die Sadducäer Greifswald. 1874.

15. Baneth. Ueber den Ursprung der Sadokäer und Boethosäer. 1882.

(экстраорд. профессором А. Смирновым).

16. Öhler. Die Theologie des Alten Testaments. 3 Aufl.

—504—

17. Caspari. Der Glaube an der Trinität.

18. Caro. L’ idee de Dieu. 9 ed.

19. Robson. The hol Spirit the Paraklet.

20. Beyschlag. Zur Verständigung über die christliche Vorselungsglaube.

21. Redfard. Vox Dei: the doctrine of the Spirit.

22. Melzer. Die Augustinische Lehre von Causalitätsverhaltniss Gottes.

23. Smitz. De effectibus sacramenti extremae unctionis.

24. Lange. Apollyon, der Gegenchristus.

25. Bruston. La vie future d` après S. Paul.

26. Rohr. Die letzten Dinge u. d. Jenseits.

27. Chambers. Our life after Death.

28. Trench. After the thousand fears the glorious reign of Christ.

29. Hollensteiner. D. Weltelend und d. Welterlösung.

30. Reede. The Communion of Saints.

31. Stärkel. D. gröste Feind d. Deutschlande.

32. Greve. Der Teufel wird los aus seinem Gefengniss.

33. Cheever. Biblical eschatology.

34. Paisley. The resurrection of the dead.

35. Milligan. The resurrection of dead.

36. Drummond. Via, veritas, vita.

37. Luthardt. Apologie des Christenthums. B. 1–4. (B. 1–11-е изд.; B. 2–6-е изд.; B. 3–4 изд.; B. 4–3 изд.).

38. Lecky. History of the rise and influence of the Spirit of rationalism im Ebrope.

39. Bois. De la connaissance religieuse.

40. Bestmann. Die Aufgaben der Kirche und ihrer Theologie in unserer Zeit.

41. Metzger, Der alte Bibelglaube und der moderne Vernunftglaube.

42. Sträter. D. Erlösungslehre d. heil. Athanasius.

—505—

43. Milligan. The ascension and heavenly priesthood of our Lord.

44. Schäder. Die Bedeutung d. Lebendigen Christus für die Rechtferligung nach Paulus.

45. Milligan. The resurrection of our Lord.

46. E. Naville. Le temoignage du Christ et l'unite du monde chrétien.

47. Hoensbroech. Christ und Widechrist.

48. Sanderson. What is the Church.

49. Ruprecht. Die Anschanung d. Kritschen Schule Welthausens von Reiche Gottes.

50. Mignon. Les origines de la scolastique et Hugues de S. Victor. T. 1 и 2.

51. Schoen. Les origines historiques de la theologie de Ritsch`ls.

52. Pfleiderer. Die Entwickelung de protestantischen Theologie.

53. Seeberg. Lehrbuch de Dogmengeschichte.

54. Meyer. Christ in Isaiak.

55. Titius. Die neutestamentliche Lehre von der Seligkeit.

56. Thieme. Die sittliche Triebkraft des Glaubens.

57. Ewald. Ueber das Verhältniss der systematischen Theologie zur Schriftwissenschaft.

58. Boedder. Theologia naturalis sive philosophïa de Deo.

59. Grünwald. Die Eigennamen d. A. T. in ihrer Bedeutung für d. Kenntniss des hebräischen Volksglaubens.

60. Lenz. Spener und der Pietismus.

61. Gore. Dissertations on subjects connected with the incarnation.

62. Grunberg. Ph. J. Spener.

63. Pesch. Praelectiones dogmaticae.

64. Schultzen. Das Abendmahl im N. T.

65. Becker. Regula fidei.

—506—

66. Seeberg. Der Tod Christi in seiner Bedeutung für Erlösung.

67. Krüger. Was heisst und zü welchem Ende studiert man Dogmengeschichte.

68. Schlachter. Der Glaube im T. N.

69. Dupasquier. Summa theologiae scotisticae. T. 2-й.

70. Müller. J. Ueber Ursprung und Heimath des Urmenschen.

71. Schmidt. H. Handbuch der Symbolic. 2 Ausg.

72. Bautz. Grundzuge der katholishen Dogmatik.

73. Hunter. Outliness of dogmatic theology.

74. Св. И. Дамаскина: Точное изложение православной веры; перев. Бронзова.

75. Holtzmann und Zopffel. Lexicon für Theologie u. Kirchenwesen. 3 Aufl.

76. Иеромонах Владимир. Афанасий Великий.

77. Gla. Systematisch geordnetes repertorium der katholisch-theologischen Literatur.

(экстраор. профессором А. Беляевым).

78. Köstlin. Die Lehre von der Seelsorge nach evangelischen Grundsäntzen.

79. Munro. The educational Ideal.

80. Горбов. Задачи народной школы.

81. Roark. Psychology in Education.

(экстраордин. профессором А. Шостьиным).

II. Означенных книг в академической библиотеке не имеется.

б) Представление библиотекаря Николая Колосова: „Честь имею представить на усмотрение совета о необходимости приобрести в библиотеку следующие издания:

1. Экземпляр (третий) „Справочного и объяснительного словаря к Новому Завету“ Гильдебрандта, так как существующих в библиотеке двух экземпляров крайне недостаточно.

—507—

2. Богословского: „Детство и отрочество Господа Иисуса Христа и Его Предтечи по евангелиям Марка и Луки“ – два экземпляра. Сочинения этого совсем не имеется в библиотеке.

3. Учебник по церковной истории Е. Смирнова, последнее издание, в трёх экземплярах. В библиотеке имеется лишь старое и неполное издание.

4. Учебники по Св. Писанию: Иванова (в трёх экз.), Боголепова, Афанасьева, Хераскова, Орды, Хергозерского и Спасского (пророческие книги). В библиотеке есть только некоторые из этих учебников и в одном экземпляре.

5. Два экземпляра руководства по русской церковной истории Доброклонского (в библиотеке есть два неполных экземпляра).

6. Пять экземпляров „Пособия к русской истории“ проф. В. Ключевского.

7. Карпелеса „Историю еврейской литературы“ (1895 г.).

8. Собрание постановлений по части раскола, состоявшихся по Ведомству Святейшего Синода (изд. официальное СПБ. 1847 г.) т. 1–2. Это в высшей степени важное и редкое издание (в обыкновенную продажу оно, кажется, не поступало совсем) стоит в настоящее время у букинистов от 30 до 40 рублей.

9. Именные списки состава Российской церковной иерархии и служащих по духовному и духовно-учебному ведомству православного исповедания (изд. Св. Синода), с начала издания.

10. Гейки. Жизнь и учение Христа.

11. Гейки. Св. Земля и Библия.

12. Белова. Русская история до реформы Петра Великого.

13. Куглера. История крестовых походов.

14. Масперо. Древняя история народов Востока.

15. Иегера. Всеобщая история.

16. Венгерова. Русские книги. Издание это будет вы-

—508—

ходить выпусками и заключать в себе полный перечень всех книг, вышедших в России и на русском языке с 1708 г. и до настоящего времени. В виду важности этого издания, его необходимо было бы выписать в трёх экземплярах.

17. Амвросия, архиепископа Харьковского. Проповеди. 1882–1894 г.

18. Дмитриевского. Описание литургических рукописей, хранящихся в библиотеках православного Востока. Киев, 1895.

19. Его же. Русские на Афоне. СПБ. 1895.

20. Его же. Богослужение страстной в пасхальной седмиц в св. Иерусалиме IX–X вв. Казань. 1894 г.

21. Дио-Прель. Философия мистики.

22. Успенского. Обличительное Богословие.

23. Елпидинского и Амфитеатрова: Библейские истории.

24. Добросмыслова. Мнения отцов и учителей церкви о ветхозаветном обрядовом законе Моисея.

25. Соловьева. Историко-литературные этюды к легендам об Иуде предателе.

26. Во дни твоей юности. Духовно нравственные беседы по Фаррару.

26. Архимандрита Бориса. Записки по Пастырскому Богословию.

Определили: Поручить библиотекарю Николаю Колосову выписать для академической библиотеки означенные в записках и представлении книги и издания и о последующем представить правлению академии.

XI. Донесение библиотекаря Николая Колосова.

„Честь имею донести совету академии о следующих пожертвованиях, поступивших в библиотеку:

1. От г. Обер-Прокурора Святейшего Синода К.П. Победоносцева – составленные им „Выписки из полного собрания законов“.

—509—

2. От Преосвященного Виссариона, епископа Костромского, – его „Толкование на паримии из новозаветных книг“.

3. От Преосвященного Иустина, епископа Рязанского, – его сочинения в десяти томах.

4. От гг. профессоров академии: 1) Русский Вестник 1895 г. №№ 1–2; 2) Северный Вестник 1894 г. №№ 8–12; 3) Русская Мысль 1894 г. №№ 1–3; 4) Вестник Европы 1895 г. №№ 1, 2.

5. От профессора академии А.П. Лебедева, – его „Вступительная лекция по истории церкви, прочитанная в Московском Университете 11 Окт. 1895 г.“ и брошюра: „Двадцатипятилетие учёно-литературной деятельности проф. А.П. Лебедева“.

6. От профессора Казанской духовной академии А.Ф. Гусева – его сочинение: „Отношение евангельского нравоучения к закону Моисееву и к учению книжников и фарисеев по нагорной проповеди И. Христа“.

7. От и. д. доцента академии А.А. Спасского, – его сочинение: „Историческая судьба сочинений Аполлинария Лаодикийского“.

8. От исправляющего должность доцента академии И.Μ. Громогласова, – его брошюра: „К вопросу о раскольнической белокриницкой иерархии с канонической точки зрения“ – в двух экземплярах.

Определили: Благодарить жертвователей.

XI. Представление его же:

„Представляя при сём список книг, не возвращённых бывшими и ныне уже покойными ректорами и наставниками академии: Преосвященным Алексием (Лавровым), Преосвященным Михаилом (Лузиным), Преосвященным Сергием (Соколовым), протоиереем С.К. Смирновым, И.Д. Мансветовым, В.Н. Потаповым, Н.И. Лебедевым, Ал. П. Смирновым, Р.И. Левитским, И.П. Яхон-

—510—

товым, и бывшим библиотекарем академии К.В. Богоявленским, – прошу совет разрешить вычеркнуть эти книги из библиотечных каталогов. К сему имею честь присовокупить, что 1) по завещанию Преосвященного Михаила поступило, после его смерти, в академическую библиотеку 130 названий книг и 2) что книги, числящиеся за протоиереем С.К. Смирновым, Н.И. Лебедевым, Ал. П. Смирновым, Р. И. Левитским, И.П. Яхонтовым, и К.В. Богоявленским, по большей части, малоценны или имеются в библиотеке в двух экземплярах“.

Справка: Означенными в представлении библиотекаря лицами не возвращены следующие книги:

1. Christophori Angeli. De statu graecorum. 1666.

2. Möhler. Schrysten und Aussätze.

3. Walter. Lehrbuch der Kirchenrechts. 8-be Aufl. 1–2.

4. Schulte. System der allgemeinen katholischen Kirchenrechts. Gïessen.

5. Собрание гражданских законов губерний Царства Польского.

6. Православный Собеседник: 1868 г. кн. 1–12; 1861 г. т. 1–3.

7. Безобразов. Сборник государственных знаний. Т. 2-й.

8. Свод штатов военно-сухопутного ведомства. СПБ. 1870.

8. Сказание о Почаевской Лавре (без выходн. листа).

10. Служебник Никонов.

11. Ritus orientalium, coptorum, syrorum et armenorum in administrandis sacramentis. Ed. Denzinger. T. I–II; voll. 2. Wirceburgi. 1863–1864. (Высокопреосвященным архиепископом Алексием).

12. G. Brückner. Biblische Studien. IV. Die Hohzeit zu Kana. Leipzig und Berlin. 1867.

—511—

13. Buchrucker. Der Leidensgang von Gethsemane nach Golgotha. Nürenberg. Sine anno.

14. Brunner. Der Atheïst Renan und sein Evangelium. 2-te Ausgabe. 1864.

15. Die Sieben kleineren katholschen Briefe des Neuen Testaments. Zur Erbanung ausgelegt von K. Braune Grimma. 1848.

16. Die drei ersten Evangelien übersetzt und erklärt von Ewald. Göttingen. 1850.

17. Die Iohannischen Schriften 1862. – его же. Bände 1–2. Gott.

18. Geiger. Urschrift und Uebersetzungen der Bibel inihrer Abhängigkeit von der innern Entwickelung des Judenthums. Breslau. 1857.

19. Гумбольдт. Космос. Опыт физического мирописания. Перев. Вейнберга. Часть IV. Москва. 1863.

20. Cassel. Die Apokryphen. Berlin. 1866.

21. Werner. Die Helden d. christlichen Kirche. Leipzig. 1874.

22. Strauss. Das Evangelium der Evangelien. Bearb. von Dr. О. Thenius. Leipzig. 1865.

23. Strauss. Herman Samuel Reimarus. Leipzig. 1862.

24. Слово похвально на память словенских учителей Кирилла и Мефодия. Из III ч. Чт. в Общ. Истор. и Древн. Росс. Оттиск.

25. Hengstenberg. Geschichte des Reiches Gottes unter dem alten Bunbe. 2-ter Period. 1-te Hest. Berlin. 1870.

26. Историческое описание Свято-Троицкой Сергиевы Лавры. Москва. 1865.

27. Strauss. Der Christus des Glaubens und der Jesus der Geschichte. Berlin. 1865.

28. Wieseler. Beiträge zur richtigen Würdigung der Evangelien und der evangelischen Geschichte. Gotha. 1869.

29. Wunsche. Die Leiden des Messias. Leipzig. 1870.

—512—

30. Oetinger. Abhandlungen von dem letzten Dingen. Stuttgart. 1864.

31. Cramer. Einleitung in die Psalmen. Guttersloh. 1850.

32. Бишель. Лечение водой в Грефенберге. Москва. 1850.

33. Вениамин. Новая скрижаль. Изд. Кораблева, ч. 1–3. СПБ. 1849.

34. Творения св. отцов в русском переводе, изд. при Московской духовной академии:

Тома: 1–4 – Св. Григория Богослова.

5–7 – Св. Василия Великого; ч. 1–3.

8–11 – Св. Василия Великого; ч. 4–7

17, 19, 21, 23 – Св. Афанасия Александрийского.

22 – Св. Ефрема Сирина ч. 8.

24 – Св. Исаака Сирина.

27–28 – Бл. Феодорита ч. 2 и 3.

31–33 – Пр. Нила Синайского.

41 – Св. Григория Нисского; ч. 5.

42 – Св. Епифания Кипрского; ч. 1.

35. Bost. Dictionnaire de la Bible on Concordance raisonnee de Saintes Ecritures. T. 1–2. Paris. 1849.

(Преосвященным Епископом Михаилом)

36. Le Beau. Histoire du bas – empire. Tom. 18. Paris. 1826. Tom. 19. Paris. 1827.

37. Пчелкин. Завоевание Константинополя.

38. Березин. Православные церкви в Турции.

39. Березин. Посещение цареградских достопримечательностей.

40. Беседа духовная 1861 г. 14 т.

41. Elissen. Michael Acominatos von Chöna. Göttingen. 1846.

42. Стасюлевич. История средних веков. T. 3. ч. 2 – в 1-й книге.

43. Ἀπόστολος – ed. Lachmann.

(Преосвященным епископом Сергием).

—513—

44. Тасо Hajo van den Honert. Syntagma dissertationum de stylo Novi Testamenti graeco. Amstelaedami. 1703.

45. Böttcher. Zur Homer.

46. Коппа. Римские древности.

(протоиереем C. K. Смирновым).

47. Pulgher. Atlas zu eglis. Bysantine. Wienne. 1880.

48. Ras. Voyage archeologique en Grece et en Asie. Memoires.

49. Garucci. Vetri ornati di figure in oro. Roma. 1858.

50. Hingelfeld. Die Jüdische Apokalyptik in ihrer geschichtlichen Entwickelung. Jena. 1857.

51. W. Fischer. Zur Bysant. Geschichte des XI Jahrhunderts. Planen. 1883.

52. SS. Patrum, qui temporibus Apostolicis floruerunt, ed. Cotelerei. Tom. 2. Amstelaedami. 1724.

53. Дмитриевский Собор во Владимире на Клязьме.

54. Распространение христианства до Владимира Св.

55. Augusti. Beiträge zur christlichen Kunstgeschichte und Liturgie. 2 Bändchen.

56. Терещенко. Быт русского народа. 4 и 5 ч. в 1-й кн.

57. Becker. Die Römische Alterthum; t. 5.

58. Требник (Евхологион), изд. Петром Могилой. Киев. 1646 г. Т⁰. В кож. пер.

(професс. И. Д. Мансветовым).

59. J. St. Mill. Auguste Conte et le positivisme. Trad. par. D-r. Clemenecau. Paris. 1868.

60. Weber. Die Geschichte der neueren deutsche Philosophie und die Metaphysik. Munster. 187 3.

61. Wolff. Philonische Philosophie. 1857.

62. Krische. Forschungen auf dem Gebiete der alten Philosophie. B. 1: Die theologischen Lehren der griechischès Denker. Eine Prüfung der Darstellung Ciceron’s. vol. 1. Göttingen. 1840.

63. F. Zöllner. Wissenschaftliche Abhandlungen. B I–IV; voll. 5. Leipzig. 1878–1881.

—514—

64. Скворцов. Тэетэт.

65. Hermetis Trismegisti. De castigatione animae.

66. Ritter. Geschichte de Philosophie. Th. VI. Hamburg. 1845.

67. Referstein. Philos Lehre von den göttlichen Mittelswesen. Leipzig.

68. Willm. Histoire de la philosophie allemande depuis Kant jusqu’a, Hegel. T. 1. Paris. 1846.

69. Leibnitii. Opera philosophica. Pars 2, vol 1. Berolini. 1840.

70. Richter. Plotin`s die Psychologie.

71. Platon. Werke von Schleiermacher. B. 3-er. Berlin.

72. Kaulich. Entwickelung der scholastischen Philosophie. Th. 1-te.

(профессором B.H. Потаповым).

73. Буслаев. Исторические очерки; т. 2.

74. Лескин. Роман гр. Л. Толстого: „Война и мир“.

75. Graul. Kirche.

76. Weiss. Die grossen Kappadocien.

(доцент. H.И. Лебедевым).

77. Masaryk. Der Selbstmord als sociale Massenerscheinung der modernen Civilisation. Wien. 1881.

(проф. Ал. П. Смирновым).

78. Православное Обозрение; 1876 г. 2-й т.; 1877 г. 3-й т.

79. Спенсер. Основные начала. Вып. 5 и 8.

(доц. Р.И. Левитским).

80. Рождественский. Апологетика; ч. 2-я. СПБ. 1884 г.

(доц. И.П. Яхонтовым).

81. Русский Архив. 1876 г. 3-й т.

82. Медовников. Обозрение всеобщей и русской истории по синхронистическим таблицам.

(К. В. Богоявленским – бывш. библиотекарем).,

—515—

Определили: 1) Запросить наследников покойных: Высокопреосвященного архиепископа Алексия, Преосвященных Епископов Михаила и Сергия, и профессоров И.Д. Мансветова и В.Н. Потапова: где в настоящее время находятся оставшиеся после них книги и затем требовать возвращения принадлежащих академической библиотеке книг, числящихся за означенными лицами. 2) Принимая во внимание, что книги, числящиеся за покойными: ректором-протоиереем С.К. Смирновым, наставниками: Η.И. Лебедевым, Ал. П. Смирновым, Р.И. Левитским, И.П. Яхонтовым и библиотекарем – К.В. Богоявленским малоценны и малочисленны, или имеются в библиотеке в двух экземплярах, вычеркнуть эти книги из библиотечных каталогов.

XIII. Предложение о. ректора академии, архимандрита Лаврентия: „15 января будущего 1896 года кончается срок учебной службы при академии заслуженного ординарного профессора Алексея Петровича Лебедева, за переходом его на службу в Московский Университет. Поэтому, не благоугодно ли совету академии избрать на место профессора Лебедева нового преподавателя“.

Справка: 1). По § 81 лит. а п. 7. устава духовных академий „принятие мер к замещению профессорских и других преподавательских вакансий“ значится в числе дел, окончательно решаемых самим советом академии. 2). По § 50 того же устава: „ищущие звания доцента, но неизвестные совету своими преподавательскими способностями, должны прочесть публично, в присутствии совета, две пробные лекции: одну на тему по собственному избранию, а другую на тему – по назначению совета“.

Определили: На кафедру общей церковной истории, которую занимает заслуженный ординарный профессор Алексей Лебедев, избрать и. д. доцента по кафедре новой гражданской истории Анатолия Спасского, а к замещению

—516—

кафедры новой гражданской истории избрать кандидатом помощника инспектора академии, магистра богословия, Ивана Андреева, которого допустить, по утверждении сего журнала, на основании § 50 устава духовных академий, к чтению двух пробных лекций, одной на тему по собственному избранию, а другой – по назначению совета.

XIV. Прошения студентов: 2-го курса, черногорского уроженца, Янко Спасоевича и 1-го курса, македонского уроженца, Ксенофонта Кушевича о дозволении им жить на частных квартирах в Сергиевом Посаде.

Справка: Указом Святейшего Синода от 28 апреля 1887 года за № 137 7 совету академии дозволено разрешать студентам-иностранцам жить вне академии, на частных квартирах.

Определили: Дозволить студентам Янко Спасоевичу и Ксенофонту Кушевичу жить на частных квартирах в Сергиевом Посаде.

XV. Рассуждали:

А., О назначении: 1) четырёх премий: а) покойного митрополита Литовского Иосифа в 165 р.; б) покойного протоиерея А.И. Невоструева в 158 р.; в) покойного профессора-протоиерея А.Μ. Иванцова-Платонова в 103 р. 75 к. и г) Преосвященного Димитрия, Епископа Подольского, в 76 р., из коих первые две премии назначаются за лучшие кандидатские сочинения вообще, третья – за лучшее кандидатское сочинение по церковной истории; четвертая – за лучшее кандидатское сочинение преимущественно по описанию жизни и деятельности в Бозе почивших иерархов отечественной церкви; 2) двух премий, – по 87 р. 50 к. каждая, – покойного митрополита Московского Макария – за лучшие сочинения студентов IV курса, написанные ими в течение первых трёх курсов, и 3) одной премии в 32 р. покойного протоиерея И. Орлова за лучшие успехи в сочинении проповедей.

—517—

Справка: 1) Положения о премиях покойного Высокопреосвященного Митрополита Макария пункты 7-й и 8-й: „Третья и четвёртая премии назначаются по переходе студентов на четвёртый курс в одном из заседаний сентябрьской трети тем из них, которыми поданы были все семестровые сочинения, назначенные им в течение первых трёх курсов, и из них более половины означены баллом 5 и нет ни одного, имеющего балл менее 4. Деньги могут быть выданы им по их желанию или тотчас, или по окончании курса. В случае, если окажется более двух студентов одного курса, которых сочинения удовлетворяют изложенным в предыдущем параграфе условиям, преимущество отдаётся тем, у которых сумма баллов на сочинениях больше: в случае же равенства, преимущество отдаётся за сочинения позднейших курсов предпочтительно пред предыдущими. 2) Согласно определению совета академии от 1 декабря текущего года к членам совета препровождены были для рассмотрения кандидатские сочинения воспитанников, окончивших курс в минувшем учебном году, признаны отлично-хорошими, и отзывы о них. 3) Лучшие сочинения за первые три курса представили следующие студенты настоящего IV» курса: Владимир Тихомиров (5. 5. 4½. 4½. 5. 5. 5. 5. 5.), Василий Рыбинский (4+5. 4+. 5. 5. 5. 4½. 5-. 5-), Николай Покровский (5-. 5-. 5-. 5-. 5. 4. 5. 5. 4½), Леонид Краснов (5– 5. 5-. 4+. 4½. 4½. 5-. 5-. 5) и Димитрий Судницын (4½ 5. 4½. 4+. 5-. 4. 5. 5-. 5) 4). Из воспитанников, окончивших курс в академии в минувшем учебном году, высшие отметки на проповедях имеют: Николай Городенский (5. 5. 5. 5); Василий Юрасов (5. 4½ 5+ 5), Сергей Смирнов (4+ 5+. 5. 5), Кронид Смирнов (4½. 5. 5. 5), иеромонах Трифон (4½. 5. 5. 5) и Владимир Абрамович (4+. 5-. 5+. 5+). 5). По § 81 лит. б. п. 12 устава духов-

—518—

ных академий „присуждение премий за учёные труды на предложенные от академии задачи“ значится в числе дел совета академии, представляемых на утверждение Епархиального Преосвященного.

Определили: 1) Премию покойного Митрополита Литовского Иосифа назначить окончившему курс в минувшем учебном году, кандидату Николаю Городенскому; премию покойного протоиерея А.И. Невоструева – кандидату Сергею Смирнову; премию покойного протоиерея А.Μ. Иванцова-Платонова – кандидату Павлу Луппову и премию преосвященного Димитрия, Епископа Подольского, кандидату Константину Всехсвятскому. 2) Премии покойного Митрополита Московского Макария назначить студентам настоящего IV курса: Владимиру Тихомирову и Василию Рыбинскому. 3) Премию за лучшие успехи в сочинении проповедей назначить окончившему курс в минувшем учебном году, действительному студенту, Владимиру Абрамовичу. 5) Постановление сие представить на Архипастырское утверждение Его Высокопреосвященства.

Б) О выдаче членам академической корпорации пособий из процентов с капитала, пожертвованного в текущем году покойной дочерью действительного тайного советника Прасковьей Алексеевной Мухановой.

Справка: 1) Из процентов с Мухановского капитала в текущем году подлежат выдаче членам академической корпорации 397 р. 70 к. 2) По § 5 руководственных правил при распределении пособий из процентов с Мухановского капитала, составленных советом академии и утверждённых Его Высокопреосвященством „право на пособие получают те лица академической корпорации, которые прослужили не менее 5 лет, а при академии не менее двух лет“.

Определили: 1) Из процентов с Мухановского капитала, в количестве 397 р. 70 к., выдать пособия: экстра-

—519—

ординарному профессору Василию Кипарисову, состоящему на духовно-учебной с 1874 года, а на службе при академии с 1875 года, и секретарю совета и правления Михаилу Казанскому, состоящему на службе при академии с 1886 года, по 198 руб. 85 коп. каждому. 2) Определение сие представить на Архипастырское утверждение Его Высокопреосвященства.

На сём журнале резолюция Его Высокопреосвященства: „Янв. 14. На первый пункт определения по статье V-й согласен; постановления в статье последней, XV-й, утверждаются; прочее к исполнению“.