Глава XII. Дело Вассиана Патрикеева-Косого. Торжество иосифлян и поражение заволжцев. Вторичное осуждение Максима Грека. Заточение в тверской Отроч монастырь. Судьба его сторонников. Покровительство ему еп. Акакия. Слово Максима Грека по случаю тверского пожара 1537 г. Собрание сочинений. Похвальное слово по поводу победы над татарами в 1541 г. Новые труды. Неудачная попытка примирения с м. Даниилом. Оправдательные статьи. Хлопоты Максима Грека об освобождении. Участие в том восточных патриархов и афонской братии. Сближение с кружком м. Макария и Сильвестра. Внимание к нему Ивана IV. Участие игум. Артемия. Перемещение в Троицкую лавру. Влияние сочинений М.Грека на решения Стоглавого собора. Вопрос о монастырских имуществах. Предложение М.Грека о школах. Отношение его к началу книгопечатания в России

Суд над Вассианом начался 11 мая 1531 г. На соборе присутствовали те же лица: митр. Даниил, архиепископы, епископы со всем духовным собором, боярин вел. князя Михайло Юрьевич великокняжеские дьяки. Еще живя в пустыне Вассиан вдавался в еретические мнения по поводу чтения Евангелия о самарянине и эти строки продолжали его смущать по переезде в Москву. Свидетелем против него выступил теперь старец иосифова мон. мон. Досифей. «Однажды, – говорил он, – позвал меня Вассиан в келлию, в Симоновом мон., и дал мне толковое Евангелие недельное о самарянине, где было написано: «тварь поклоняется твари» и сказал мне: «эту строку я, еще живя в пустыне, разыскивал»¹⁹¹⁴. Потом я стал смотреть ее в церкви, а он пришел ко мне и молвил: «что де ты смотришь?» Я ему говорю: «вчерашнюю строку», а он мне в ответ: «покинь. Христос де сам тварь, твари поклоняется тварь». И тогда я ему не возразил. А он опять пришел ко мне и крикнул: «дьявольским де духом писано». Потом снова в церкви стал говорить мне: «как твой Иосиф писал, что на семи соборах отцы святые Св. Духом писали, мой де старец Нил того не писал». Да после ефимона со мною стал говорить: «Бог де молвил к себе: «сотворим человека по образу нашему; а я ему отвечал: «так еретики говорят, когда бы к себе молвил, то сказал бы: «сотворю человека по образу моему, а то он говорил к Сыну и Духу: «сотворим человека по образу нашему». И Вассиан замолчал, видя, что во мне ему нет части. Вассиан отверг сначала это обвинение, но, после выступления Досифея, к которому он так доверчиво отнесся, Вассиан мог только сказать: «Бог меня с тобою рассудит». По-видимому, М.Грек оказал значительное влияние на мнения Вассиана, но преимущественно в деле исправления книг: «ныне мы Бога познали Максимом и его учением», – говорил он. Но не во всем он соглашался с ним. В то время, как последний допускал и преследование еретиков, Вассиан резко заявлял свой голос против этой меры. Защитников ее он называл лишенными здравого смысла и облеченными мирской гордостью. Иосифляне опирались на примеры древних ревнителей (Моисея, Илии, Финееса) – Вассиан за всякое добавление к новозаветным постановлениям угрожает страхом проклятия; Иосиф советовал не обращать внимания даже на покаявшихся еретиков, Вассиан таких лиц, потерпевших наказание, считает мучениками, за что заслужил название бесстыдного и дерзкого»¹⁹¹⁵.

Вероятно от тех же доносителей шло обвинение против Вассиана в ереси о плоти Иисуса Христа. Митр. Даниил спросил его: «Сам ты мудрствовал и иных поучал своему мудрствованию, говоря, плоть Господня до воскресения нетленна, но это противно Евангелию, Апостолу и учению святых отцов, и есть древняя «нетленная ересь», проклятая от всех вселенских и поместных соборов». Вассиан на это отвечал: «я, господине, как дотоле говорил, так и ныне говорю: плоть Господня нетленна от воплощения Его и до воскресения Его». Когда же от него потребовали свидетельств, то он, настаивая на правоте своего мнения, отвечал: «А то ведает Бог да ты, кто хочет искать, тот и найдет»¹⁹¹⁶. Тогда м. Даниил сказал: «Искать того нечего, то древняя ересь Аполлинарская, Манихейская, Юлианская, Валентинская, Василидская, Евтихианская и Диоскоридская (пристегивая сюда и армян), которая учит, что Христос воплотился по привидению, а не истинно, а некоторые говорят, что тело Господне свыше снесено было и, как вода сквозь трубы, так Христос прошел сквозь Деву Марию. Иные же еретики признают тело Христово от самого зачатия несозданным и нетленным и еще иные называют тело Господне неописанным, как божественное естество. Карпократ же признает Господа родившимся от совокупления, как и ты с Максимом написали в житии Богородицы. По этому поводу Даниил дал обширный ответ по двум изложенным пунктам¹⁹¹⁷, собрав свои доводы из Ветхого и Нового Заветов, отцов церкви, соборов, разных толкований и т. п. (к сожалению, самое «Прение» дошло до нас без конца). Аргументация эта соответствует одному из слов (Слово о воплощении) в его сборнике и очевидно принадлежит ему. В его прениях с Максимом и Вассианом преобладают основания канонические, исторические и сказания (из житий), богослужебные песни, но сравнительно меньше отведено места свящ. писанию, а некоторое исключение представляют настоящие возражения Вассиану, где присоединены выдержки из Евангелия и посланий, но и они поставлены после других аргументов¹⁹¹⁸.

Убежденный в правоте своего мнения, Вассиан держал себя на суде весьма свободно и даже наступательно. Рассматриваемый с этой стороны суд над Вассианом, должен быть отнесен к одному из самых выдающихся и замечательных эпизодов в истории развития двух направлений древнерусской мысли. Но этот же самый эпизод по справедливости может быть назван и трагическим. Он имел роковое значение для заволжской братии¹⁹¹⁹, как обнаружилось несколько позже. Но этим не исчерпывался суд над Вассианом. Значительная доля в прениях была отведена его «Кормчей» и в частности вопросу о праве владения монастырскими вотчинами. Митр. Даниил укорял его, говоря «а чудотворцев называешь смутотворцами, потому что они у монастырей села имеют и люди», на что Вассиан ответил: «Я писал о селах: в Евангелии писано, не велено сел монастырям держать», против чего Даниил выступил с обычными аргументами (ссылками); тогда Вассиан заметил: «те (древние отцы церкви) держали села, но пристрастия к ним не имели»¹⁹²⁰. При этом ему вменялось в вину то, что он внес и свои правила рядом с словами св. отцов еллинские учения: Аристотеля, Омира, Филиппа, Александра, Платона. Между тем в свящ. правилах писано, чтобы ничего не прилагать к ним, а многие из правил апостолов, св. отцов и соборов исключил¹⁹²¹. Очевидно, что вопрос о праве владения землями, с которого и начинается «прение» с Вассианом, составлял главную и существенную часть направленного против М.Грека и Вассиана судебного приговора.

Наконец против Вассиана был выставлен еще один опасный пункт. Даниил заметил ему: «Да ты, Вассиан, говорил про чудотворцев: Господи, что это за чудотворцы? Говорят в Колязине Макар чудеса творил, а мужик был сельский». И Вассиан на это ответил: «я его знал, простой был человек, а чудотворец ли он был или нет, – это как вам любо». М. Даниил, указывая на ряд примеров, прибавил: «важно не телесное благородство, но духовное»; на что Вассиан заметил: «то ведает Бог, да ты со своими чудотворцами». Потом опять митрополит сказал ему: «Вот все православные поклоняются честному гробу и св. мощам Ионы чудотворца, митр. всея Руси, а мы слышали от многих достоверных людей, что ты де Вассиан один только не поклоняешься ему и не почитаешь его, как следует почитать святых». И Вассиан снова отвечал: «Я не ведаю де – Иона чудотворец ли»?

Вассиан мог говорить о Макарии, подразумевая духовную простоту. Макария выводят от прославившегося в боях бояр. Василия Кожи, рода бояр Кожиных (Оп. рус. историогр. II, 996, 1687). Вассиан против обвинения Иосифа возражал, что киевских и всех русских чудотворцев он чтит и называет их знаменоносцами (Прав. Соб. 1863, III, 204–205). Хотя мощи Макария были открыты в 1521 г., но повсеместное чествование его установлено только в 1547 г. (Барсуков, 340, Макарий, VI, 200, прим. 271). Может быть тут сказалось и чувство особенного почитания, какое питал к Макарию Иосиф Волоцкий (Сказ. о св. отцах. Лет. зан. Арх. ком., II, 89), наставник Даниила. Хотя почитание м. Ионы началось вскоре после смерти (П. С. Р. лет. тт. VI и VIII), но канонизован он был в 1547 г. (Барсуков, 270). В силу преобладания местного почитания святых до собора 1547 г., часто встречаются примеры недоверчивого и неуважительного отношения к ним, напр. архиеп. новгор. Сергия (москвитянин) к мощам Моисея новгород. (П. С. Р. л., III, 183–184), ряз. еп. Кассиана к мощам Димитрия Прилуцкого (Чт. в Общ. ист. 1847, № 3, отд. 2-ой); архим. Илариона к мощам Ионы новгород., других к еп. новгор. Никите; Иова философа к Евфросину Псков.; рост. еп. Трифона к Феодору кн. ярослав. и сынов. его Давиду и Константину (Ключевский, Жития, 171, 421; И.Некрасов, Древн. рус. литер., Беседы Общ. любит. рос. слов. I, 48–49; Калугин, Зиновий Отенский, 65, 205, 206–210 и 212). Вассиан Патрикеев осуждал иосифлян за поспешную канонизацию (Прав. Соб. 1863, III, 190). Рассуждение летописца на эту тему (П. С. Р. лет., VI, 196) – весьма характерное в этом отношении и по мотивам почитания.

Вообще в действиях суда особенно заметно было чрезмерное раздражение м. Даниила, как верного ученика Иосифа против прижизненного врага этого последнего. Уже с самого начала Даниил обрушился на него с упреком: «Ты ни апостол, ни святитель, ни священник, то как смел ты дерзнуть на такое дело? Святыми писаниями и божественными правилами возбранено простым людям, инокам и мирянам наскакивать на божественные правила, на уставы и чины, на законы и на престолы учителей и предания святой соборной и апостольской церкви колебать и учить противное им»¹⁹²². Суждение же некоторых исследователей о неискренности Вассиана лишено основания¹⁹²³. Трудно быть неискренним, выступая с таким багажом отрицаний и порицаний, от которых ничего нельзя было ожидать, кроме преследования и заключения.

Виновных ожидало суровое осуждение. Участь привлеченных к суду в 1525 г. была отягощена, остальных подвергли более тяжелым наказаниям. Так, наиболее важный из них Вассиан Патрикеев был сослан в Волоколамский Иосифов монастырь, под наблюдение того же старца Тихона Ленкова, а когда последний был вызван в Москву, то надзор над ним вел. князь поручил брату его Феогносту Ленкову¹⁹²⁴.

Курбский пишет, будто вел. князь повелел блаж. Вассиана заточить в прегорчайшую темницу в Иосифом мон. и скорой смертью уморить и иноки будто бы уморили его (Сказ. I, 4), причем в монастыре он подвергался мучениям, почему и назвал его преподобным мучеником (предисл. к Твор. И.Дамаскина; Опис. рукоп. Румянц. муз., 243–244; Опис. рук. Хлудова, 29–30); Курбский также говорит, что Даниил Сильвана в своем епископском дому злой смертью за малые дни уморил (Сказания, 52); но это не подтверждается. Современное показание удостоверяет, что Вассиан «в монастыре и преставился и погребен бысть тамо». (Прибавл. к Твор. св. отц., X, 508). Спустя год в марте 1532 г. он был еще жив. Возможно, что он дожил до низвержения Даниила и заточения его в Иосифом монастыре, где прежние враги могли встретиться. Во всяком случае, он был погребен в почетном месте, в самом приделе и над его гробницей была помещена икона Богородицы в серебряной ризе, о чем говорится в монастырской описи 1545 г., следовательно, в это время его уже не было в живых (Жмакин, Поездка в Волокол. мон. Древн. и Нов. Россия, 1880, I, 35–36; М. Даниил, 231–232, 247). О том, что лишение причастия М.Грека относится к 1531 г. а не к 1525 г. (Сочин. М.Грека, II, 364; ср. Макарий, VI, 192–193), как думает Голубинский (стр. 817). Довод следующий: в послании к м. Макарию (Сочин., II, 364) Максим говорит, что он 17 лет лишен причастия и тут же сообщает, что о нем ходатайствовал вселенский патриарх (с. 366). Это был Дионисий, который извещал царя о своем возведении на престол (что было в июне 1544 г., см. Списки цареград. патр., Хр. Чт. 1861, III, 81, а по Крузию даже в 1546 г.). О грамоте патр. Дионисия см. ниже. Савва не давал показаний на соборе, но самое перемещение указывает на то, что его сношениям придавали значение (Ратшин; Сказ. Паисия; Белокуров, CCL, 300). О Сильване – Опис. рукоп. Синод. библ., I, ч. II, с. 579, Опис. рукоп. Соловец. библ., I, 163–164; Белокуров LXVII, CCLXXVI). – «Сказание о Максиме» также неправильно сообщает о задушении в дыму Сильвана в Иосиф. мон., по распоряжению будто бы м. Даниила (ср. Курбский, 2-е изд. 42, Жмакин, 192–193; Голубинский, 717–719). В описании царского архива называются: дело Берсеня, Жареного, Максима и Саввы греков (совместно) и грамоты греческие Сильвана, присланные им перед смертью (Акты Арх. экспед., I, 337). Там же значатся списки с грамот, бывших у М.Грека, данных афон. монастыр. Следов., показание Курбского, что Сильвана м. Даниил «в своем епископском дому злою смертию за малые дни уморил» не верно. Курбский о нем выражается: «Сильвана, Максимова ученика, обоего любомудрия внешнего (светского) и духовного искусного мужа» (с. 42).

Максим Грек был перемещен в Тверской-Отроч монастырь под наблюдение еп. Акакия – иосифлянина, с запрещением причастия и заключением в оковы¹⁹²⁵, Савва (исключительно по греческому делу) перемещен из Волоколамского Возмицкого мон. в Зосимину пустынь Вологодского края; ближайший ученик и помощник в переводе книг – Сильван послан был в Соловки, где и скончался, прислав перед кончиной какие-то греческие грамоты; Мих. Медоварцев – в Коломну, конечно за продолжительное укрывательство тех отступлений по переводу, в которых обвинялись М.Грек и Вассиан.

В то время как собирался м. Даниил устроить поражение вождей антииосифлянского направления, за несколько дней до суда над Максимом и Вассианом, а именно 1-го мая 1531 года, он устроил канонизацию духовного отца Иосифа Волоцкого – Пафнутия Боровского, установив повсеместное чествование ему, и таким образом санкционировал торжество идей своего учителя – Иосифа Волоцкого¹⁹²⁶; но борьба этих идей, тем не менее, не прекращалась.

Страстная борьба, возникшая на почве важнейших внутренних политических и церковных вопросов, не могла не привлекать внимания и не вызвать того или иного отношения к этим последним и их защитникам. И вот, когда сошли уже со сцены главные вожди этого движения, один из посторонних наблюдателей задает вопрос лицу, очевидно близко стоявшему к затронутым явлениям: «почему Кириллова монастыря старцы иосифовых старцев не любят»? И он, разобрав все вопросы, разделившие надолго обе партии, заключил свой ответ словами: «Воистину сбылось сказанное святыми отцами: «мнение второе падение», а «всем страстям мати – мнение»¹⁹²⁷. В «мнениях» и заключалась истинная причина осуждения Максима Грека и Вассиана.

В своем обращении к м. Даниилу (после 1539 г.) М.Грек писал, что он вместо прощения и милости, получил «оковы, заточение, тюрьму (затворен) и различные «озлобления». Но и для него наступило некоторое облегчение в столь жалкой участи. По словам жития Максима (рукоп. Ундольского), еп. Акакий (в Твери 1522–1567) не обнаружил себя завзятым иосифлянином. Он посетил М. Грека в темнице и, будучи в Москве, упросил вел. князя, Василия Ивановича, оказать милость заключенному ради здравия новорожденного сына – Ивана (IV), снять с него оковы и облегчить его заключение.

Находясь в заключении в Твери, М.Грек написал «Словеса сии в темнице затворен и скорбя, ими же себя утешаше и утверждаше в терпении» (Сочин., II, 452– 453), вменяя себе в заслугу перевод Псалтири «от беседы еллинской на беседу шумящего вещания русского и иных многих книг, красотой истины утвердив, как долг с лихвой, и мног талант воздав за причиненные скорби» и т. д. Акакий из волоколамских монахов, но не брат Иосифа как думает Макарий, (VI, 276; см. К.Невоструев, Разбор книги Хрущова, стр. 13). Еп. Акакий был в Москве и участвовал в служении, по случаю приезда новгор. архиеп. Макария в 1535 г. (П. С. Р. лет., VI, 295), следов. уже в правление Елены, но едва ли облегчение участи Максима могло состояться при м. Данииле, до конца сохранившего неприязнь к нему (см. ниже). В хронографе гр. Толстого о Максиме читаем: «и ослабу улучи от еп. Акакия, по благословению митр. Иоасафа; к церкви хождение и св. таин причащения» (Карамз., VII, пр. 345; о последнем см. еще ниже). Это вероятнее, но последнее с ограничением, как увидим дальше. М. Иоасаф был почитателем сочинений М.Грека и еп. Акакий мог теперь безбоязненно принять участие в нем.

После этого М.Грек находился в чести у епископа Акакия, так что разделял с ним иногда общую трапезу и ел из одного арфема (блюда¹⁹²⁸); хотя это вызвало неудовольствие на Акакия в Москве и требование ограничить свободный выход Максима¹⁹²⁹. По словам сказания, Акакий мало учен был грамоте и потому охотно пользовался наставлениями Максима. М.Грек и впоследствии называл его боголюбивым епископом и своим промысленником¹⁹³⁰. Как видно, добросердечие не всегда мирится с ученостью. Об этом гуманном отношении Акакия свидетельствует уже сам Максим в письме к брату Григорию (диакон при епископе), когда он (Максим) находился на покое в Троицкой лавре: «Жаловал государь и успокоил меня всяким довольством много лет, пожаловал бы и до конца поберег, да и ему было бы совершенное возмездие от Господа. Скажи, пожалуй, без боязни святителю сей склад и челобитье низкое. Я всегда в любви духовной пребываю к его святительству и его многолетнее брежение и жалованье забыть мне, Григорий, невозможно. Не таков я безумец и неблагодарный. Писал бы и пространнее ответ о пословице сей (скажем ниже), а не хотел, чтобы и о мне не сказалось пророческое слово: «ядый хлебы мои возвеличил (поднял) на меня пяту»¹⁹³¹. Благосклонное отношение Акакия к Максиму позволило последнему написать потом пространное обращение (слово) от имени Акакия к Богу по поводу бывшего пожара в Твери, из которого видно, что Акакий любил украшать храм дорогими иконами, совершать частые и торжественные богослужения, сопровождаемые красногласным пением, различными благоуханными мурами и доброгласными звуками светлошумных колоколов¹⁹³², и М.Грек не стеснялся теперь в продолжении своей учительной роли. Признавая Максима необходимым собеседником, Акакий мог обращаться к нему за разъяснениями своих недоумений и поучениями. Так, вероятно к этому времени относится ряд толкований М.Грека на различные места свящ. писания и богослужения (кн. Бытия, псалмов, пророчеств, Евангелия, Апостола, молитв, обрядов, с указанием обычаев на Востоке, объяснением греческих выражений и слов в них), и, быть может, некоторых апокрифов, рассмотренных выше¹⁹³³. К этой же категории следует отнести статьи, писанные Максимом к близкому к Акакию диакону Григорию¹⁹³⁴, который иногда сносился с ним от имени своего патрона¹⁹³⁵. В одной из этих статей¹⁹³⁶ он прямо говорит: «Так как ты по твоему апостолодержавному смиренномудрию (Акакий) сподобляешь меня худоумного и грубого святительской своей беседы и совопрошаешь о некоторых недоуменных книжных речениях, то праведно рассудил вкратце известить твое преподобие (ясно, что и в других статьях такое обращение не всегда относится к низшему чину) о сем, насколько истинный свет вразумил худую мою мысль (речь относится к толкованию понятий мiр и мир, причем он сопоставляет тексты греческие и переводные русские¹⁹³⁷. Прося впоследствии у протосинкелла Макария – Алексея прислать ему книгу Григория Богослова, он пишет объяснение на одно из слов последнего и дает исторические сведения о Египте, Карфагене, Трое и т. п.¹⁹³⁸), очевидно понадобившиеся тому же Акакию. К тому же более благоприятному времени его жизни относятся некоторые из нравственно-обличительных сочинений М.Грека, касающиеся современных нравов, монашеских обетов, религиозной внешности и нравственных уклонений, с советами, за которыми обращались к нему разные лица¹⁹³⁹. При желании еп. Акакия пользоваться ученостью М.Грека, последний легко мог выступать с подобными наставлениями и обличениями. Уже одно обращение Акакия, сознававшего свои недостатки, к М.Греку, свидетельствует в пользу его благодушия и желания воспользоваться наставлениями ученого собеседника, что, в сравнении с другими иосифлянами, только делает ему честь.

Возможно, что к этому времени относится похвальное слово М.Грека апост. Петру и Павлу, в котором он касается трех больших латинских ересей, лихоимства и др. нравственных недостатков, в особенности духовенства¹⁹⁴⁰. Некоторые полагают, что «послание к некоему другу его сидящему в темнице и просившему у него, как избыть от искушения сатанина и стужаемому от помыслов блудных и от малодушия»¹⁹⁴¹, относится к кн. Вассиану Патрикееву¹⁹⁴², но наставительный тон и отсутствие употребляемого обыкновенно Максимом «звания» не позволяет настаивать на этом. В послании Максим удивляется обращению друга, подвергшегося такой скорби и просящего у него совета, когда он сам наиболее требует подобного врачевания. Причину таких напастей он видит в безмерной сытости сладчайшими брашнами и питиями¹⁹⁴³, в излишестве гордости, влекущей к осуждению ближних, и действии бесов, которые он советует укрощать, как следует иноку, постом, бдением и молитвой¹⁹⁴⁴. М.Грек не забывал старых друзей, для которых являлась теперь надобность в письменной беседе, но явились и новые связи. Так, он писал «господину и брату Георгию» (очевидно прежний почитатель¹⁹⁴⁵), что всегда рад с ним беседовать не только чернилами и бумагой, но и устами к устам и лицом к лицу; причем жалуется, что проводит жизнь в различных болезнях и недугах, и просит прощения за продолжительное молчание¹⁹⁴⁶. При этом он посылает ему конец первого слова на агарянскую прелесть и другое слово о том же, в котором помещено и сказание о кончине века, в переписанной тетрадке им самим, и шесть других тетрадок, руки Григория (конечно, того же), главы Самуила Евреина и свод возражения на них и иную тетрадку, писанную собственной рукой, а также возвращает ему какое-то произведение, присланное для переписки, не зная где начать и где кончить и не имея хорошего (отрадного) чернила и киновари, побуждая его переписать самому, как лучше и прося ему отписать о своем здравии и пребывании¹⁹⁴⁷. «Господину Ивану благоразумному и верному другу, доброхотно к нему прилежащему», он пишет длинное послание с объяснением непонятных речений в свящ. писании¹⁹⁴⁸. В таких же отношениях к нему стояли некоторые инокини, обращавшиеся за советами и он отвечал им длинными посланиями о преимуществе внутреннего религиозного чувства перед внешними обрядами; иногда, писал утешительные слова в случае скорби об умерших¹⁹⁴⁹; иногда изливал свое настроение в молитвенных обращениях на разные случаи¹⁹⁵⁰, а иногда привлекала его чья-либо общая с ним участь. Когда в 1540 г. были оказаны милости некоторым лицам, томившимся в темнице, а у кн. Димитрия, сына Андрея Ив. углицкого, сняли только оковы, не смотря на проведенные 50 лет в тюрьме, то М.Грек написал ему утешительное послание (см. выше¹⁹⁵¹).

По словам летописи, в 1537 г., в Петров пост, в июне, от молнии загорелась городская стена в Твери, от чего выгорело 87 городень¹⁹⁵² и погорели житницы, а 22 июня (в воскресенье) вторично произошел пожар, которым был уничтожен весь город, все церкви и собор, украшенный древними иконами, покрытыми золотом, серебром и драгоценными камнями, дорогие сосуды, книги и прочее без остатка, торги и много людей и самого епископа Акакия едва живого из города вывезли¹⁹⁵³. М.Грек подтверждает это событие, как свидетель ужаса, объявшего всех жителей. Он замечает, что епископ Акакий вскоре принялся за восстановление своей святыни, не щадя средств и трудов и пригласив лучших мастеров, возвративших храму прежнюю красоту, посредине же храма возведен был амвон, украшенный разными узорами и красками, для которого М.Грек составил надпись¹⁹⁵⁴, причем в больших похвалах распространяется о заботах Акакия на пользу церкви. Но в то же время он написал отдельное «слово», в котором как бы от лица того же Акакия, в котором последний вопрошает Бога, чем прогневали его люди, претерпевшие столь великий гнев, не смотря на то, что он всегда заботился о достойном почитании Его (см. выше), и в ответ на это слышит укор свыше в следующих словах: «Вы наиболее прогневили меня, предлагая доброгласное пение и шум колоколов, украшение многоценных икон, благоухание различных мvр и если то приносимо от законных приобретений и праведных трудов и правой мыслью, как древним Авелем, то это любезно мне и я призрю на них и воздам вам; но если даете мне от неправедных и богомерзких лихв, лихоимства и хищения чужих имений, то не только душа моя возненавидит их, как смешанные с слезами сирот и вдовиц и кровью убогих, но еще и вознегодует на вас, как недостойно правде и человеколюбивой моей мысли приносящих, и тогда я великим огнем истреблю их или предам на расхищение скифам (татарам), как и гораздо лучших вас людей, одинаково беззаконствовавших в пьянстве, гордости, лихоимстве, постыдных делах, по моему праведному гневу». И тут же он указывает на пример Греческого царства, внезапная погибель которого совершилась не за много лет. «Поминайте, какое благолепное пение вместе с шумными колоколами и благовонными мvрами богато мне совершалось там, по все дни; какие всенощные пения в духовные праздники и преподобные торжества возносились; какие красоты и высоты предивных храмов создавались там для меня, в которых скрывались апостольские и мученические мощи, обильно источающие источники исцелений; какие сокровища горней премудрости и всякого разума находились там; но ни чем все то не пользовало, потому что убогого возненавидели, сироту, пришельца (намек и на себя М.Грека) и вдову убили, как есть писано. И вместо того, чтобы уповать на мои щедрости, на звезды возложили все упование: и свое здравие, и счастье, и плодородие, и победы супостатов, и, будучи побеждены златолюбием, всякий закон правды возненавидели, ради мзды оправдывали всякого обидевшего, как и священники не достойные избирались, но приносящие им великую мзду». Взывая о покаянии, М.Грек делает ряд противоположений между внешними знаками почитания и украшений и требованиями нравственного закона и затем продолжает: «Не доброшумных колоколов и песнопений и многоценных мvръ требую я, о человецы, ибо моя есть вся подсолнечная, песнями же прекрасными и хвалениями предивными беспрестанно вокруг меня шумит бесчисленное множество бесплотных песнопевцев, но желаю вашего спасения, чтобы привести к Богу чистой верой, чистым житием и ангельскими нравами... Вы же книгу моих словес и внутрь и вне весьма обильно украшаете серебром и золотом, силу же писанных в ней повелений моих не только не желаете исполнять, но еще делаете все противное тому». Затем, подробно распространившись на целом ряде страниц о тех пороках, на которые он указывал выше, Максим заключает: «Судия же не на ризы тлеющие, но на украшающие душу добродетели зрит...; бойтесь страшного моего судилища, которое ни девства (монашества) ни творящего чудеса не оправдает, так как в своих сосудах не стяжали масла, т. е. не позаботились об убогих, озлобляемых морозом, голодом и всякой нуждой, ибо и вера и добрые дела похвальны, но друг без друга никакой пользы не приносят»¹⁹⁵⁵.

Очевидно М.Грек, верный своему призванию обличителя, воспользовался печальным обстоятельством, – пожаром, чтобы напомнить о нравственном долге и совершенствовании, как любил он это делать и в отдельных статьях, не касаясь фактов¹⁹⁵⁶; но решительное выступление против внешнего понимания религиозных обязанностей с явными уколами предпочтения «доброгласных пений и многошумных колоколов», не могло понравиться Акакию, его милостивцу¹⁹⁵⁷, однако, судя по позднейшим отношениям, это огорчение сгладилось¹⁹⁵⁸. Но этого мало: некоторые стали осуждать его даже за форму в изложении о тверском пожаре, где он выводит самого Спаса говорящим к виновным в разных пороках, почему он должен был оправдываться в «ответе» на эти «клеветы», представив ряд примеров подобного обращения у пророков и отцов церкви¹⁹⁵⁹, причем снова напоминает о прежних своих трудах в защиту веры. Впрочем, М.Грек должен был еще раз понять, как опасно было тогда на Руси плыть между буквой и духом церковного закона.

По своей живой и отзывчивой натуре, М.Грек чувствовал потребность в постоянном труде, в неустанной работе мысли, без которых он не мог существовать, в том или ином отношении к совершавшимся событиям. Пользуясь относительной свободой в Твери, М.Грек уже в 1532 г. приступил к составлению сборника своих сочинений¹⁹⁶⁰. Он охотно давал их списывать и сам переписывал для других, сообщал по просьбе разных лиц и рассылал, как прежние, так и новые статьи старым друзьям и новым знакомым¹⁹⁶¹, не успевая иногда удовлетворить желания этих лиц. Кроме того, в новгород. Софийской библиотеке (ныне Спб. духов. академии, № 78) находится греческая Псалтирь с киноварной записью о том, что эта книга труд монаха Ватопедского мон., написанный в Твери в 1540 г., при еп. Акакии¹⁹⁶². В 1541 г. Максим воспользовался блестящей победой русских войск (в правление кн. Ив.Ф.Бельского) над татарами (скифами), вторгшимися в пределы государства под начальством Саип-Гирея, который хвалился захватить Москву и представлялся тогда чем-то вроде Мамая и Тамерлана¹⁹⁶³, и в длинном витиеватом слове, воздал похвалы молодому царю, митр. Макарию и епископам, приписывая победу защите Богородицы, их молитвам¹⁹⁶⁴ и мужеству царя и войска. Но в этом его слове сказалось и чувство радости по поводу одоления «крымского пса», «нового хагана» и «безбожных скиф и столь ненавистных ему магометан, как некогда Бог избавлял и «благоверный град» Константинополь от страшных варварских нахождений и осады. К 1542 г., судя по одной записи на рукописи XVI в., относится его перевод статьи Кирилла Александрийского об исходе души и о втором пришествии¹⁹⁶⁵.

Наступившее по смерти Елены боярское правление и произвол властей в делах управления вызвали М.Грека на ряд обличений и призваний к долгу и правде, о которых мы говорили выше и которые не могли содействовать его освобождению. К чести Даниила нужно сказать, что он в эпоху боярского произвола пристал к более нравственному представителю власти – кн. Ив. Бельскому, но как только одолели кн. Шуйские, они низложили Даниила и возвели в сан митрополита Иоасафа (Скрипицына), из троицких игуменов (6 февр. 1539 г.), но, освобожденный, по его ходатайству, Бельский возвратил себе власть. Летопись приписывает ему и м. Иоасафу освобождение многих опальных князей, царских родственников и упорядочение внутреннего управления; а когда снова одолели Шуйские, начались насилия, Бельский был сослан и умерщвлен; смерть грозила и Иоасафу, но его сослали на Белоозеро (в 1542 г.).

По заключении м. Даниила в Волоколамский мон., М.Грек воспользовался случаем, чтобы примириться с ним; но эта попытка оправдания Максима не имела успеха, так как Даниил с негодованием отвечал, что «не за некое ко мне преслушание (перевод Феодорита), но за развращение церковного некоего слова и правого учения возбранил тебя, по божественной ревности от пречистых таин, как хульника». Столь резкий приговор возбудил в Максиме крайнюю скорбь и он излил ее в длинном послании, в котором настойчиво заявлял о своей твердости в вере с юных лет, перечислял все свои труды, совершенные в России, напоминал свою защиту против разных лжеучений, сознавался лишь в «малых описях», допущенных им по неведению и случайным обстоятельствам, указывал на свои скорби и страдания, перенесенные с тех пор и, ссылаясь на евангельские слова о любви и кротости, умолял Даниила «разорить многолетнее на него негодование и показать священную любовь, ссылаясь на слова Иисуса о прощении не до семи, а до седмижды семидесяти раз и, выражаясь, что никто не чист («и ты яко человек»), а о себе, как о смирившемся перед Богом и перед ним, Даниилом, заявляет, что он напрасно осуждает его за ересь и отлучает от причастия, и заключает напоминанием, что оба они предстанут пред страшным и нелицемерным Судией¹⁹⁶⁶. Не видно, чтобы просьба о мире имела успех, поэтому едва ли также состоялось и примирение между Даниилом и Вассианом, если они могли встретиться в ссылке в Волоколамском монастыре. В таком случае здесь у Даниила сказалась вполне непримиримость «иосифлянина».

После того М.Грек пользовался каждым случаем, чтобы напомнить о себе и добиться возвращения на Афон – мысль эта стала преобладающей под конец его жизни, а располагая довольно обширными связями, он везде искал защитников и посредников в своем деле. Уже вскоре по свержении Даниила, он составил своего рода «исповедание веры», чтобы защитить себя от взведенных на него ересей, чего он более всего опасался, не только по внутреннему убеждению, но и из опасения не добиться осуществления своей заветной мысли. В означенном исповедании он представил свои религиозные убеждения в духе православной церкви; но если, замечал он при этом, «почему иному еретиком меня называть некоторые не ужасаются, да глаголют, да доведут, исправления да сподобят меня, явно да обличат. Не отвергаю и справления и не стыжусь обличений, если от отеческия любви с миром и кротостию происходят». Максим сознавался в ошибке относительно выражения «седел еси» и «седев», оправдываясь тем, что он «тогда не ведал различия этих речений. Если бы я ведал, – говорит он, – то никак не замолчал бы, но всячески исправил бы такую нелепую опись». Максим писал, что он не враг русской державы, но «по десять раз ежедневно преклоняет колена за вел. князя Ивана Васильевича и брата его Георгия»; если же не нравится истина, то к чему держат его насильно; а если он виновен, то подлежит суду вселенского патриарха, а не святителей русской земли. Наконец, он замечал: «многие суть случаи на всякий час несовершенному уму человеческому, ибо и забытие омрачает его, и скорбь смущает, иногда же и ярость, и гнев, и пьянство отемневают его. При стольких треволнениях обуреваемого немощного ума человеческого, если что где-нибудь презрено бывает, не подобает дивиться, ни смущаться, ни ересью осуждать его, но праведно еще более ущедрить... и то, что от него презрено, по забвению или по некоторому иному обстоятельству, исправлять вместе с ним; так как никто не получил совершенства, но забвению и неведению подлежим все, одни больше, другие меньше, все же друг от друга требуем и совета, и помощи»¹⁹⁶⁷.

В свою очередь, константинопольский патриарх Дионисий, извещая царя Ивана Васильевича о своем избрании (в июне 1544 г.) и вместе с тем присоединяя благие пожелания его державе, напоминал о содержащемся столько лет в Москве иноке Максиме и настоятельно просил от себя, иерусалимского патр. Германа и священного собора, бывших на его поставлении, отпустить бедного, убогого и странного Максима инока, до старости дошедшего и сущего близ смертных врат, чтобы он мог сподобиться возвратиться в свою землю и быть погребенным на месте своего пострижения во Св. горе, выражал надежду, что царь не пожелает своим отказом и самому Богу погрубить, и таких богомольцев оскорбить¹⁹⁶⁸. И одновременно, но в более энергическом духе прислана была в Москву грамота от престарелого патр. александрийского Иоакима (4 апр. 1545 г.). После обычного вступления, он прямо говорит: «В земле царства твоего обретается некий человек, инок св. Афонской горы, имя ему Максим, на которого от действа диавольского и от козней злых человеков крепко опалилось царство твое и ввергло его в темницу и узы нерешимыя, и не может он ни туда, ни сюда ходить, чтобы учить слову Божию, как ему даровал сие Бог. Мы о нем слышали и прияли ради него писание от многих и великих людей, там сущих и от св. горы Афонской, ибо тот вышереченный Максим, связанный царством твоим, неправильно пойман и связан властию твоею: так не творят православные христиане над нищим и особенно над иноком, наиболее же цари, удостоенные великого смысла и от Бога поставленные праведными судиями, но они должны иметь дверь отверстую для каждого приходящего. Праведно есть заключать в темнице не боящихся тебя и озлобляющих и связывать желающих тебе зла, но убогих, наипаче учителя, каков тот убогий Максим, который научал и пользовал многих христиан в царстве твоем и инде, где случалось ему быть, не добро и неправедно держать силою и оскорблять, ибо воздыхания убогих не погибнут до конца, а еще более иноков. Неблаговидно также царствию твоему давать веру всякому слову и всякому писанию, к тебе приходящему, без рассмотрения и испытания. Посему молим царствие твое, когда узришь сие наше писание, да освободишь вышеназванного инока Максима, от св. горы Афонской, и подашь ему полную волю идти, куда захочет, и скорее всего на место его пострижения, помоги и способствуй ему, сколько тебе Бог положит на сердце, по обычаю похвального твоего царства, и не посрами нас о сем. Если послушаешь словес моих, будешь иметь похвалу от Бога и от человек, и от нас молитву и благословение. Никогда я не писал к тебе и не просил какого-либо себе утешения; не оскорби же меня в этом и не заставь писать иное писание к твоему царству, второе моление и прошение, доколе не услышит меня великое твое царство и не даруешь ты мне сего человека»¹⁹⁶⁹.

В одном из посланий к Ивану IV Максим сообщает, что и от Ватопедской обители было моление об отпуске его, нуждающейся в устройстве многолюдной братии, в разных потребностях и его трудах ¹⁹⁷⁰ , но грамота о том не дошла до нас. Воспользовавшись этими побуждениями, М.Грек с своей стороны решился написать молодому царю, что правда и милость суть главные добродетели царствующих на земле и по своему обыкновению, сославшись на примеры некоторых библейских и византийских царей, он просил отпустить его к месту его иноческих подвигов, как ни на что не нужного уже земле русской. В другом более кратком послании, с широковещательным титулом царя, он подтвердил свои прежние настояния, и представил Ивану IV «мал поминок словес тетрадки», чтобы «знала держава его, каков изначала он был доброхотен богомолец и благоверный служебник державе русской и каким останется до преставления своего»¹⁹⁷¹. Но, в деле М.Грека, кроме обычной политики московского правительства – не отпускать из пределов России долго зажившихся иноземцев (напомним поступки с Фиоравенти, Ив. Фрязиным, Марком и др.) играли большую роль его слишком откровенные суждения и мнения, нажившие ему немало врагов в разных сферах московского общества. Поэтому его обращения к царю, к м. Макарию и Боярской думе («Слово отвещательно о исправлении книг русских»), в которых он пытался защитить себя от взведенной на него ереси о «неописуемой плоти» Иисуса Христа, наиболее существенной, в чем обвинялся и Вассиан, и умолял избавить его от клеветы, тяготеющей над ним много лет, и лишения причастия, и даровать за его труды возвращение во Св. гору, – ссылаясь на завет монахам оставаться до конца дней верным своей обители и не переходить из монастыря в монастырь, из страны в страну, чтобы и он мог со всеми верными молиться о вел. кн. Иване Васильевиче и о всех их¹⁹⁷², и не имели все-таки успеха.

Узнав от многих достоверных мужей о богоугодном правлении Макария и наиболее под влиянием слышанного «от своего промысленника боголюбивого епископа Акакия, велегласного проповедника его (Макария) добродетелей», Максим решился написать ему послание, в котором, воздавая с своей стороны похвалы его качествам и сетуя на несправедливость некоторых, противящихся его наставлениям, он сообщает о своих миссионерских подвигах на Афоне и своей защите русской церкви от еретиков¹⁹⁷³, жалуется на то, что его оболгали, что вина его заключается не в какой-либо ереси, а в невольных ошибках, за которые он претерпел заключение, мороз, дым голод и лишение в течение 17 лет причастия¹⁹⁷⁴ и снова просит об отпущении его во Святую гору. Макарий не сразу поддался на эту просьбу, так как писал ему через протосинкелла своего, монаха Алексея: «узы твои целуем, как одного из святых, пособить же тебе не можем» и прилагал денежное пособие. Огорчившись таким оборотом дела, М.Грек выражал печаль, что ему позволяют принимать причастие тайно и в случае недуга: «чего ради возбраняют мне въяве и пред всеми людьми», а допускают тайно и с лестным недугом или истинным, но я, писал он, «скрыто и со лжею причащаться божественных тайн не научен от св. апостолов и преподобных отцев наших¹⁹⁷⁵», и тут же негодует на горесть от клеветников, кто бы они ни были. Он заявлял уже, что просит не суда, а милости. Ему приятно было узнать, что Макарий (сам ценитель книг и составитель Четий-Миней – этой энциклопедии тогдашней литературы) хвалит его писания и просит присылать их к нему, и он, с своей стороны, пишет, что охотно это делает всем, просящим у него, посылает ему десять тетрадок догматических и душеполезных сказаний через митрополичьего слугу Андрея, выражая свою печаль о лишении возвратиться во Св. гору и его книг, которые были у него отобраны, и о других житейских нуждах. Он удивляется, что Макарий, обладающий столь великой властью и успевший выхлопотать освобождение многим заключенным в темницы и узы, «пособить ему не может». «Владыко, – пишет Максим, – воля Господа Бога, да твоя! Я о возвращении в Москву и житии там не прошу, а только хлопочу о причастии, которое просто всем дается, ни суда, ни собора не прошу¹⁹⁷⁶, а только милости и человеколюбия», и, представив ряд примеров подобного отношения Иоанна Златоуста, он заключает: «Так и я пострадал, пав от неправедного гнева Даниила. Да не поставит ему Бог грех сей» и, указав вновь на свидетельства о заступничестве духовных лиц перед царями, он предлагает Макарию последовать их примеру¹⁹⁷⁷.

В то же время М.Грек писал кн. Петру (Гурию) Ивановичу Шуйскому, известному потом воеводе (ссылка на те же 17 лет лишения причастия¹⁹⁷⁸), причем жалуется на клеветы «своих братий», говорит, что мир управляется Промыслом божиим, а не колесом счастья, зодиаками и планетами, вспоминает доброе отношение к нему Шуйского, к которому он обращался письменно о своих нуждах, повторяет, что уже не просится во Св. гору, так как такое прошение неприятно, а просит о разрешении причастия и о возвращении греческих книг, принесенных сюда, чем доставят славу душе вел. кн. Василия Ивановича, и отказывается приводить в подтверждение свидетельства из писания, признавая, что сами они искусны в божественных книгах¹⁹⁷⁹. Приближение Адашева и Сильвестра (1547 г.) к Ивану IV, в момент готовности его служить правде, еще более приблизило Максима к удовлетворению его просьб. Протосинкелла Алексея он просит прочесть послание, которое он писал Макарию, чтобы тот узнал всю правду и правду о клевещущих на него, сообщает о посылке к «самому великому властителю» (царю) тетрадки в 27 глав («та списана мною добре»¹⁹⁸⁰); просит похлопотать о разрешении причастия, о присылке греческой книги Григория Богослова с толкованием¹⁹⁸¹, прибавляя, что греческий клобук у него невзрачен, и благодарит ризничего диакона Вассиана за присланное им пособие¹⁹⁸². Отсюда ясно, что в Москве было немало врагов у Максима, на которых он жалуется во всех своих письмах, а чтобы помешать ему в успехе, они стали толковать о его требовании нового суда¹⁹⁸³, что могло бы надолго затянуть решение его дела, на что он настойчиво замечает: «суда, господине (обращается к Алексею), не прашивал и не прошу, милости прошу, милость покажите, да и вы восприимите от Спаса ту же благодать, суд же безмилостен не сотворшим милости», сказал Он. Тонкий в обхождении Макарий¹⁹⁸⁴, умевший благополучно ладить среди борьбы партий и придворных отношений, оказывавший возможные любезности Максиму, не решался на более открытый шаг, чтобы не возбудить против себя неудовольствий в придворных и духовных сферах¹⁹⁸⁵; но явился ходатай, не думавший о славе мира сего, а воспользовавшийся лишь благосклонным настроением царя. То был игумен Троицкого монастыря, вызванный из благоприятной новому течению Белозерской пустыни, – Артемий «Пустынник». По его ходатайству, М.Грек переведен был в 1551 г. на жительство в Троицкую лавру¹⁹⁸⁶; но это случилось уже после Стоглавого собора¹⁹⁸⁷ и хотя ему, как неразрешенному еще, не удалось принять участия в последнем, но следы его влияния сказались в широком смысле в постановлениях этого собора.

Максим Грек постоянно оправдывался «некими описями» и указывал на свое доброхотство к России, чем надеялся очистить себя от прежних обвинений, но, по-видимому, подозрения не устранялись и на описи все еще продолжали смотреть, как и раньше. И прежде Максима боялись отпустить, как человека, узнавшего «наше доброе и лихое»; тем более могли этого опасаться теперь; даже настоятельные послания патриархов и афонской братии могли бросить тень на непременное желание Максима освободиться при посредстве столь сильных ходатаев, придавая ему в глазах русского правительства большее значение, чем он в действительности имел; притом могли еще помнить его заботы о правах «вселенского патриарха» и интересах Византии. Для нас важно это сочувствие, установившееся между М.Греком и Сильвестром. Вероятно новгородец по происхождению и по связи с м. Макарием, который должен был оценить в нем литературные сведения во время своих трудов над Четьями-Минеями (новгор. ред.), сама мысль о создании которых могла сложиться и созреть под влиянием богатого собрания рукописей местной Софийской библиотеки (ныне Пет. духов. академии¹⁹⁸⁸). Сильвестр вместе с Макарием появляется в Москве, становится священником Благовещенского (придворного) собора (ок. 1543 г.) и приближается ко двору, где утверждает свое значение настолько, что занимает господствующее положение, распространяя свое влияние на гражданские (разверстка поместий в 1550 г.) и церковные дела (Стоглав, испытание Артемия при назначении в игумены). В роли ментора молодого царя, он является властным его наставником (посл. к Ивану Грозному, свидетельство Курбского и отзывы царя в его переписке с последним), а, пользуясь своим положением, и ходатаем за опальных, покровителем ищущих милостей и защиты от опасностей в полной случайностей и невзгод в придворной сфере (посл. к казан. наместникам кн. А.Б.Шуйскому-Горбатому и кн. П.И.Шуйскому). Связанный дружескими отношениями с кн. Владимиром Андреевичем и не став открыто за права наследника (младенца Димитрия) в момент опасной болезни царя Ивана (1553), Сильвестр не сумел удержать своего прежнего значения и, видя приближающуюся грозу вокруг себя вовремя ушел в Белозерский монастырь (1560), приняв имя Спиридона, где и скончался ок. 1566 г.¹⁹⁸⁹. Вращаясь в книжной среде м. Макария, Сильвестр усвоил любовь к просвещению, которым мог справедливо похвалиться. И в Новгороде, и в Москве он держал во дворе сирот и работных людей до их возраста, научив многих грамоте, письму, пению, иконному художеству и книжному рукоделию (вероятно искусству книжного письма и переплетному делу), как говорит в поучении сыну, – это были своего рода школы. Он любил красивые рукописи (Сильвестровский сборник), поручал списывать их и жертвовал в монастыри и церкви, и сам имел не только славянские, но и греческие рукописи. Как хороший книжник, он мог пощеголять обилием текстов свящ. писания и историческими примерами (посл. к Ивану Грозному¹⁹⁹⁰); но не пренебрегал и философскими изречениями. В письме к кн. А.Б.Шуйскому-Горбатому он выхваляет более всего в человеке мудрость и, ссылаясь на философа Демокрита, пишет: «Прежде всего, князю подобает иметь ум в делах временных, на врагов крепость, мужество, храбрость, к своей дружине любовь и привет, добродетель же лучше и сана царского. Ни что не приносит столько пользы человеку, как рассуждение, без которого нет и благого разума. Не поноси, господине, человека, но прежде рассуди, а потом обличай». «Домострой», представляя сборник правил, не вполне принадлежит Сильвестру, а острота его суровых правил в известной степени сглаживается при сравнительном изучении с западно-европейскими «домостроями» того времени¹⁹⁹¹. Сильвестр представляет удивительное сочетание нравственных качеств с замечательным умением практического приспособления к своему положению и окружающей его среде, о чем и сам он так определенно говорит в наставлении сыну, рекомендуя ему этот образ действий словами: «от всех почитаем и всеми любим и всякому в потребных (нуждах) уноровил». Таким образом, не было только позолоченной пилюлей, когда М.Грек писал Сильвестру, «как всякими цветами добродетели приукрашенному и в искусстве и разуме богодухновенных писаний изящному рассудителю» и отказывался обращаться к нему иначе, как к «мужу многоученому»¹⁹⁹²; «он слышал от всех», что Сильвестр легко «преклоняется к милосердию требующим помощи» и в этот раз писал не о себе (вероятно с него сняты были уже запрещения). К Сильвестру М.Грек обращался с ходатайством о детях и вдове покойного Никиты Борисовича, «чтобы государь показал милость к ним, живущим в великой скудости и нужде, большие долги, а три сестры, да нечем отдать (замуж). Умилосердись, – прибавляет он, – помоги много скорбной вдове и сиротам ее, угаси горькие слезы, будь вдовам заступником и отец сиротам, последуя словам апостола о посещении сирых и вдовиц в их скорбях».

Д.П.Голохвастов и архим. Леонид (Благовещ. иерей Сильвестр) под Никитой Борисовичем разумеют кн. Н.Б.Ростовского-Приимкова, о котором ходатайствовал Сильвестр по случаю опалы князей Ростовских за измену, в чем упрекает Иван IV Сильвестра в переписке с Курбским, но дело об измене кн. Ростовских возникло позже (в 1554 г.), а кн. Н.Б.Приимков-Ростовский упоминается до 1577 г. (Карамзин, VIII, пр. 393 и 452, IX, 148, пр. 452; А.А.Барсуков, Род Шереметевых, I, 425; Синбир. Сборн., 57); следовательно, о сиротах его здесь не могло быть речи. Другого же лица с подобным именем и отчеством не встречается (Др. Рос. Вивл., т. XX). Жена кн. Никиты Ростовского-Приимкова помещена в Синодике Ивана IV (Устрялов, под № 63); Лихачев, Разрядные дьяки, 20, 29. Возможно, что до М.Грека дошел неверный слух по поводу опалы кн. Н.Б.Ростовского. О службе сына его Бор. Никит. (А.И.Успенский, Столбцы Оруж. приказа, I, 32).

Благоприятное отношение к М.Греку обнаруживается в тот момент, когда в правительственной среде сказывается влияние м. Макария, Сильвестра, Адашева и близких к ним лиц и когда подготовлялся Стоглавый собор. Макарий, как мы видели, весьма сочувственно отзывался о его сочинениях и просил посылать их к нему, чем М.Грек не преминул воспользоваться и послал ему через митрополичьего служебника, Андрея, свои догматические и душеполезные статьи, а в другой раз 10 тетрадок о нравах и вооружение сильное на латинские ереси и злочестивое еврейское упрямство, на еллинскую прелесть и звездочетство¹⁹⁹³. Макарий хотел знать мнение М.Грека о тафьях, так как последний писал протосинкеллу Алексею «Как государь митрополит рассуждает о тафиях¹⁹⁹⁴, господине мой, веждь, что и сам также гнушаюсь, когда вижу на головах бритых православных, и от глубины сердца вздыхаю воистину, что христиане уподобляют себя христианоборцам туркам, не только тафиями, но еще и сапогами туркообразными и не можешь иных узнать, что они христиане, только узнаешь крестным знамением. Братия мои греки много лет уже работают туркам и среди них живем¹⁹⁹⁵, а такого обычая не знаем, боюсь, Алексею, что дальше полюбят и чалмы по-турецки носить, гнусно, Алексею, гнусно и чуждо православным людям соблюдать такой мерзкий и еще более поганский обычай и пусть крепкою заповедь апостольской власти подобное беззаконие и наиболее мастерам, чтобы не делали их, и приказать приходским попам не давать тем, кто не послушает, ни семье его, причастия, не пускать его в церковь, и армянам и прочим гостям приказать крепко такой товар не возить на Русь, а привезет, подвергать того наказанию в торгу кнутом и подвергнуть ограблению»¹⁹⁹⁶. Иоанну Грозному однажды М.Грек послал «словес тетрадки», а в другой раз тетрадку в 27 глав (см. выше¹⁹⁹⁷); но конечно, и другие сочинения М.Грека были читаны такими книжными людьми, как Иван IV и Макарий¹⁹⁹⁸. На Стоглавом соборе присутствовал и тверской еп. Акакий¹⁹⁹⁹, с которым часто беседовал М.Грек и для которого он писал статьи, касавшиеся церковного благочиния. Если Акакий не мог не сочувствовать тому, что было так близко сердцу Иосифа Волоцкого, то он не мог не помнить его требований о соблюдении монастырского устава и картины монастырских нравов, нарисованной в «сказании о святых отцах, бывших в русской земле» того же Иосифа. И в Стоглаве мы находим решение многих вопросов, которых касался М.Грек. Он признавал негодность русских церковных книг и указал на многие в них недостатки, происшедшие не только от переписчиков, но и от переводчиков. Стоглав, касаясь книжного исправления, прибавляет, чтобы писцы писали их с добрых переводов, да, написав, правили бы, а потом уже продавали и указывает меры против злоупотреблений²⁰⁰⁰. М.Грек в резких чертах представил нравы духовенства и в особенности монашества, обличал их в искании санов, мздоимстве; того же касается и Стоглавый собор, делая разные постановления, как облеченный властью²⁰⁰¹. М.Грек писал против ростов и особенно обличал монастыри, которые брали высокие проценты с своих крестьян; Стоглав позволяет святителям, архимандритам и игуменам давать деньги в заем крестьянам, но без роста и хлеб «без наспу», и велит записывать о том в книги²⁰⁰². Максим рисует печальную картину состояния «бедных и сирот» – собор предлагает царю устроить богадельни²⁰⁰³. М.Грек писал против содомского греха, судебных поединков, звездочетства, отреченных книг и волхвований – Стоглав грозит виновным в том церковным проклятием и царской опалой²⁰⁰⁴. Самое послание М.Грека о тафьях на вопрос митрополита и запрещение собора носить их, хотя и без сурового прибавления, предложенного М.Греком²⁰⁰⁵, показывает, что голос его был услышан. М.Грек постоянно говорит о пьянстве, как господствующем пороке русских – и собор посвятил ему обширную статью²⁰⁰⁶. М.Грек обратил внимание на тяжелое положение пленных и хотя собор не пожелал переложить эту тягостную повинность на духовенство и монастыри, но сочувствовавший М.Греку бывший митр. Иоасаф подал заявление именно в таком смысле, которое помещено было в виде приложения к постановлениям собора, свидетельствующее лишь о том, как трудно быть судьей в своем деле²⁰⁰⁷. На соборе было установлено держаться двойной аллилуиа и двуперстия и запрещено брадобритие²⁰⁰⁸, но такие же статьи соединяются обыкновенно с именем Максима Грека и хотя церковные писатели в интересах полемических, большей частью (до позднейшего времени) отрицательно относились к принадлежности последнему этих произведений²⁰⁰⁹; но теперь выяснено, что мнения эти, принятые на соборе, с большим основанием должны быть отнесены к М.Греку (держался их и м. Даниил), авторитет которого имел значение в глазах Макария и некоторых членов собора, а он в свою очередь, основывался на давно установившейся практике греческой церкви и на Афоне, а с другой стороны на введение этих новшеств могло иметь влияние обрядов, заимствованных от малоазиатских греков, возобладавших после завоевания Константинополя латинами и вторично – турками через южных славян. Преосв. Макарий справедливо замечает, что мнения эти (как и о тафьях и т. п.) представляются странными в устах просвещенного грека эпохи возрождения²⁰¹⁰, но они вытекали из богословско-полемических оснований, преобладающих у М.Грека и усвоенного им уважения к принятым обычаям, которые по его мнению, не приносили вреда, но, как мы видели, сам он был противником чисто обрядового понимания религии.

Сомнения о приведенных соч. М.Грека были уже у м. Макария (Ист. церк., VIII, 124, 139–140) и поддержаны Голубинским (К нашей полемике с старообрядц. Чт. в Общ. ист. 1905, III, 215–218); также И.Каптерев, Патр. Никон и его противники, М. 1887, Жмакин, М. Даниил, 063, 073, 442–444, ср. посл. епископа князю о пострижении брады и о пользе душевной, полов. XV в. (Архангельский, Нил Сорский, 232). Сочинения эти встречаются уже в Сборн., принадлеж. м. Иоасафу и в древних списках. См. также Опыт рус. историогр., II, 777–778; А.И.Соболевский, Двуперстие, сугубое аллилуиа и хождение посолонь с историч. точки зрения. Владим. 1908 (Труды III области Археол. съезда, Ист. Вестн. 1906, № 8, с. 575–576). Вопрос о двуперстии (Синайский, Отношение рус. церкви к светской власти, 1896, сс. 94–96, 126, 159), Жмакин, 16 и прилож. О двойном аллилуиа (Оп. рус историогр., II, 777), Голубинский (Чтения, 1895, III, 215–218). В резком приговоре Максима о тафьях, как магометанской принадлежности, выразилось и чувство негодования его, как грека. О значении бороды в древнерусском быте см. у Буслаева (Очерки рус. народ. слов., II, 215–237), мотивы против брадобрития у И.В.Беляева (Сильвестр и его писания). У готов, как и у германцев, коротко остриженные волосы и бритая борода считались признаком неволи и бесчестия, но с конца XII в., под влиянием Франции, распространяется обычай брить бороду, в XIV-XV вв. бороды по большей части брили и только люди пожилые и высокопоставленные лица носили полную бороду, но ей стали придавать более заостренный вид, что удержалось и в XVI в., причем, ей давали разнообразные формы. Впрочем, и теперь многие брились гладко или носили только бороду, или только усы. Носившие только усы составляли пока меньшинство. Между тем, в Венгрии и Польше вошло в обычай голову брить совершенно, как делают татары и турки, оставляя лишь небольшую прядь волос на макушке; тогда как усы отращивали длинные, бороду брили или носили небольшую или остроконечно подстриженную бородку (см. Вейс, Внешний быт народов, т. II, ч. I, 51, и ч. II, 140, 415, т. III, ч. I, 51, ч. II, 67, 96, 106; III; Hüllmann, Stadtewesen, VI, 146). Тип головы запорожца – также бритый с длинной космой волос – чубом (так наз. оселедец). По словам Буссова, крестьяне называли поляков (в смутное время) глаголяли, потому что они ходили с бритыми головами, оставляя наверху хохол, хохлы в Белоруссии (Соловьев, X, 227, 253, 263; ср. Карамзин. XII, пр. 339). Мы видели, что М.Грек говорит о бритье голов и у москвитян. Византия оставалась верной преданиям Востока и даже в Италии в эпоху возрождения греки неохотно брили бороду, чем нередко вызывали насмешки. (Фойгт, II, 97, 103, 109). М.Грек, подобно Виссариону, мог похвалиться своей роскошной бородой. По вопросу о бороде, усах и одежде см. также у Жмакина (373–375). Любопытно, что новгор. еп. Никиту (XII в.) изображают совсем юным, без бороды (Калугин, 318).

Стоглавый собор в таком важном вопросе, как запрещение служения вдовым попам и диаконам, остался на точке зрения собора 1503 г., вызвавшего в свое время протест Скрипицы, и повторил мнение Иосифа Волоцкого, что побудило бывшего митр. Иоасафа напомнить о заволжских старцах, бывших тогда на соборе и судивших иначе²⁰¹¹. М.Грек с своей стороны писал «повесть о соборе и о вдовых попах»²⁰¹². Тот же Иоасаф похвалил распоряжение собора о десятильниках – этих архиерейских чиновниках, ведавших суд и управление и так досаждавших низшему духовенству, о чем также писал М.Грек и заявлял царь в не менее резких выражениях²⁰¹³.

Стоглав, с одной стороны, стремился закрепить и поддержать старый церковный порядок, а с другой, в своих постановлениях являлся актом благих пожеланий, которые неохотно принимались даже в исполнение, почему снова приходилось светской власти напоминать о приведении в действие соборного уложения (1553²⁰¹⁴), созывать собор (1555²⁰¹⁵), и все-таки решения его затягивались надолго (в некоторых местах до 1558 г. и д.). Принадлежа по своему составу к благоприятному направлению «иосифлян»²⁰¹⁶, собор не мог сочувствовать предложениям царя, направленным против имущественных прав церкви и в таком смысле было составлено определение собора, ограничившегося только некоторыми постановлениями, касавшимися больших монастырей (гл. 75, 98). Независимо от того, м. Макарий, по примеру м. Симона (1503 г.), в обширном ответе царю Ивану IV, ссылаясь на хорошо известную грамоту царя Константина, данную папе Сильвестру, постановления русских князей, ханские ярлыки и примеры русских святителей и св. отцов, дал решительный отказ «о недвижимых вещех, вданных Богови в наследие благ вечных»²⁰¹⁷ и, тем не менее, влияние близких к Ивану IV «стратигов», интересовавшихся этим вопросом в служебных отношениях²⁰¹⁸ и мнение близких к нему тогда советников (Сильвестра, Артемия, М.Грека и др.), нашли осуществление в целом ряде последующих ограничений (1573, 1580²⁰¹⁹). Если Стоглавый собор, в интересах иерархии, не решил достойным образом вопроса о пленных, то прибавленное к нему особой статьей мнение м. Иоасафа, клонившееся к ограничению крестьян от тягостного налога, указывает, что были представители иерархии, иначе мыслившие. Таким образом, ясно, что в царских вопросах собору, Иван IV близко и решительно стоял на точке зрения названных лиц. Много писал М.Грек в защиту «правды» и «правого суда», как в прежних своих статьях, так и в посланиях к Ивану IV и той же цели должен был служить новый Судебник, пересмотренный и дополненный одновременно с церковным собором.

По литературе Стогл. собора см. И.В.Беляев (Р. Беседа, 1858 г., IV); И.М.Добротворский (Прав. Соб. тт. II и III), И.С. (Матер. для ист. Стоглава. Летописи Тихонравова, т. V), Макарий (Ист. церкви, т. VI); И.Н.Жданов (Матер. для ист. Стоглава, Ж. М. Н. Пр. 1876, №№ 7 и 8, Сочин., т. I), Е.Голубинский (Ист. рус. церкви, т. II; Чтен. в Общ. ист. 1900, кн. I, ср. его же К нашей полемике с старообряд., ib., III.); П.Н.Дурново, один из источников Стоглава (Ж. М. Н. Пр. 1904, № 2), В.Бочкарев, Стоглав и ист. собора 1551 г. Историко-канонич. исслед., г. Юхнов, Смолен. губ. 1907, Д.Стефанович, О Стоглаве. Его происхожд., редакция и состав, К ист. памятников древн. рус. церк. права, Спб 1909 г. (реценз. Г.З.Кунцевича, Изв. Ак. Наук 1910, IV, 317–340), А.А.Покровский, К вопросу о Стоглаве, (Древн. Моск. Арх. общ., Труды Славян. ком. т. IV, в. I, стр. 55–56; также Чт. в Общ. ист. 1905, III, 216–17). Еще И.В.Беляев заметил «Всякий, кто прочтет сочинения этого замечательного человека (Максима Грека) и после них Стоглав, не может не заметить влияния не только мыслей, но даже иногда как будто выражений на мысли и выражения ц. Иоанна в его вопросах собору. Сколько напр. сходства, если сравнить только о духовенстве, в особенности о монашествующих у М.Грека и в Стоглаве» (Р. Беседа, 1858, IV, 13–14; ср. также Жданов, 203). Приведенная нами выше точка зрения была высказана в первом изд. этой монографии.

Стоглавый собор в таком важном деле, как заведение училищ, ограничился лишь добрыми пожеланиями, предоставив их устраивать, с благословения епископов, в домах добрых священников, дьяконов и дьяков, которые бы учили грамоте, писать, петь и читать духовные книги, но наиболее берегли бы своих учеников в чистоте и блюли их от всякого растления (гл. 26). Не видно, однако, чтобы это наставление имело большой успех. По-прежнему главными рассадниками просвещения являлись монастыри и те же мастера.

Многие лица церковной иерархии получали воспитание в монастырях, где учились и их сверстники. В житиях и сборниках встречаются указания на училища (напр., в Волоколамском и Белозерском мон.), на обучение и составление с этой целью пособий. Контингент грамотных людей в монастырях был довольно значительный, но это не исключает и обратного явления даже среди выдающихся подвижников. Поэтому, можно признать верным замечание Кобенцеля (1576), который говорит: «Во всей Московии нет школ и других способов изучения кроме того, чему можно научиться в монастырях»²⁰²⁰. По словам кн. Курбского в современном ему обществе были и такие, мнящие быть учителями, которые прельщали юношей, склонных к науке и хотевших научиться писанию, угрозами, говоря: «не читайте книг многих», причем указывали «на тех, кто ума лишился, а кто в книгах повредился, а кто в ересь впал»²⁰²¹. Поэтому заслуживает особенного внимания совет Максима Грека, данный русским и представленный в живом примере из его ранней жизни, на основании личных наблюдений и рассказов просвещенных людей, тем более важный, что он критически относился к явлениям западно-европейской жизни, глубоко чувствовал лишение его в порабощенной Греции и полное отсутствие в стране, ставшей для него второй неприветливой родиной, многие язвы которой он объяснял отсутствием тех средств, которые теперь он решился ей предлагать. В одной из своих статей, посвященной воспоминаниям прошлого, он сообщает, что в Париж стекаются из всех стран «западных и северских» желающие словесных художеств, не только сыновья простейших людей, но и самых достигающих в царскую высоту, боярского и княжеского сана, где каждый из них, «прилежно упражийвся довольное время в учениях», возвращается в свою страну, преполненный всякой премудрости и разума и служит таковой украшением и похвалой своему отечеству, достойным ему советником, искусным защитником и наилучшим споспешником во всем необходимом. И тут же, обращаясь к русскому обществу, М.Грек пишет: «Такими подобает быть и бывать для своего отечества и у нас хвалящимся своим благородием и изобилием богатства, чтобы, будучи наставляемы и просвещаемы от священного наказания словесных учений, возмогли не только сами одолеть свои непохвальные страсти, не заботиться о внешнем женолепном украшении и блюсти себя от всякого сребролюбия и лихоимства, но еще и других понудить быть им подражателями и любителями всякого богоугодного жительства»²⁰²². Таким образом, М.Грек просвещению придавал высокое нравственное значение и в науке видел средство, которое должно было изменить взаимные ненормальные отношения разных классов общества, внести в него высшие потребности и условия жизни и оказать существенное влияние на улучшение самого быта. В другом месте он советовал вел. князю (еще Василию Ивановичу) привлекать иностранцев в страну, которые могли бы ей принести пользу. «Поселяне, – пишет он, – чтобы заманить голубей, обкладывают горло домашней голубицы мvром, называемым мсхос (вероятно смесь от μίσγω), и пускают ее летать на воле, когда же дикие голуби прилетят к ней, привлеченные запахом масла, то после влетают и в храмину господ. Так пусть и цари отпускают с честью пришельцев (намек на свое положение), если ищут похвалы и дружбы от иноземцев, а своим городам желают украшаться и изобиловать мужами, всякой премудрости, словесного художества и житейских хитростей искусными. Общий обычай, свойственный всем людям, стараться туда идти, где они слышат свойственное им словесное художество или житейскую хитрость, пребывающими в большой чести»²⁰²³.

В другом слове (о нестроениях) он хвалит Мельхиседека за страннолюбие (Сочин., II, 325). В отдельной же статье М.Грека «О пришельцах философах», составляющей предисловие к греческим стихам (о том, как подобает входить во св. божии храмы), написанным для испытания приходящих и предлагающих услуги по книжному делу (III, 286–287), в списке сочин. М.Грека Общ. люб. древн. письм. (Опис. рукоп., III, 190) прибавлено «простая речь глаголется, то есть гостью почесть, что воля, аще ли неволя гостью, то есть пленник, а не гость». Подобно М.Греку, жестоко отнесся к такому лишению свободы Юр. Крижанич, поместив его в число несознанных грехов, именно тиранских дел, за которые Бог посылает свои бичи (О промысле, 29–30; ср. 4, 39), что он и сам испытал.

Но в тогдашнем русском обществе, легко усвоявшем внешние изменения, мало было еще Карповых, Курбских, Патрикеевых, чтобы оценить подобный совет. Примером может служить один из советников М.Грека, так жестоко поплатившийся за свои беседы с ним: «Максим, господине, говорил ему Берсень-Беклемишев, ведаешь и сам, и мы слыхали у разумных людей, что та земля, которая переставливает свои обычаи, не долго стоит, а здесь у нас старые обычаи вел. князь переменил, а потому какого добра нам ожидать»? И когда Максим ему возразил «господине, которая земля преступает заповеди, та и от Бога наказывается, а обычаи царские и земские государи переменяют как лучше их государству», то Берсень все-таки ответил: «однако лучше старых обычаев держаться, людей жаловать и старых почитать»²⁰²⁴. Современная действительность вполне подтверждала эту господствовавшую точку зрения на поставленный Максимом вопрос. Правда Иван Грозный понимал уже все практическое значение образования²⁰²⁵, и есть указания, что он посылал для обучения немецкому языку в Германию (Лыкова²⁰²⁶) и что он будто бы основал (в 1560 г.) в Москве училище для обучения латинскому языку, но духовенство поспешило его уничтожить (космогр. Thevet'a и Коллинс). План обширного вызова при нем иностранцев (миссия Шлитта) как известно, потерпел неудачу даже на Западе. Борису Годунову приписывается такой же план вызова иностранцев из разных государств для обучения языкам (Буссов) и даже основания университета в Москве (Лонциус), по русским же и по иностранным известиям при нем было отправлено несколько (Буссов называет 18, но документ. рус. архива 9) молодых людей для обучения в Любек и Лондон, но из них, однако, никто не возвратился в Россию. Те же планы приписывались потом Д.Самозванцу (Маржерет). Уже при Алексее Михайловиче духовенство даже в учителях-монахах, пришедших из Малороссии учить латыни и в учителях-греках видело рассадников ереси²⁰²⁷, желающие заниматься латинским языком и науками должны были делать это тайком, подтверждая пословицу «Ars nullum habet inimicum praeter ignorantem» (Коллинс). А когда Никон добыл на Востоке большое собрание греческих и латинских книг, то защитники старины говорили, что от того учинился раврат в русской земле и навелись пагубы чужими нововводными догматами²⁰²⁸. Проект Московской академии, составленный при Феодоре Алексеевиче, должен был создать лишь «цитадель для защиты православия»²⁰²⁹, говорит Соловьев.

В связи с книжным делом, о котором шла речь выше, нельзя не упомянуть о таком важном предприятии, как начало книгопечатания в Москве (1553), бывшем с одной стороны последствием признания на Стоглавом соборе общей порчи книг, подтвердившем таким образом правоту доводов М.Грека, а с другой влияния этого последнего. Если были попытки печатания несколько ранее (минимальные), то выяснившиеся в последнее время данные по этому вопросу склоняют признать участие в этом деле итальянцев, имевших в то время преобладающее значение в Москве.

Указывают на пребывание в Москве «главного любекского книгопечатника Варфоломея Готана» (1493–1495), который положил начало книгопечатанию в Москве, по хронике Реймара Кока (С.В.Арсеньев в Чт. Общ. ист. 1909, IV, 17–20). В.Е.Румянцев, Сборник памятников, относящ. до книгопечатания в России, М. 1872. Е.Е.Голубинский, отводя первенствующую роль в этом деле Петру Тим. Мстиславцу (Мстиславль принадлежал Польше, а у поляков славился уже своими типографиями Краков), признает влияние последних (К вопросу о нач. книгопечат. в России, Богослов. Вести, 1895, № 2). К Мстиславцу примкнул сначала в качестве товарища Ив. Федоров, но потом он стал настоящим энтузиастом в книжном деле. Барберини указывает на греческое влияние (Аделунг, I, 152). Первая греч. книга напеч. в Венеции в 1486 г. (Чт. в Общ. ист. 1896, I, 20), ср. еще Владимиров, Нач. славян. книгопеч. в XV и XVI в. (Чт. в Общ. Нестора лет-ца, кн. VIII); И.И.Малышевский, О новонайден. данных для биографии Ивана Федорова (ib., кн. VII).

В пользу высказанного предположения может говорить и то, что М.Грек лично был знаком с знаменитым итальянским типографом Альдом Мануцием, издания которого он привез с собой в Москву, успел заинтересовать ими любознательных лиц и давал им объяснения знаков альдинских изданий²⁰³⁰. Князю Курбскому он рассказывал, как венецианцы, по завоевании Константинополя турками, воспользовавшись книжными сокровищами Византии, озаботились переводом на латинский язык восточных отцов церкви и печатают их в большом количестве, а затем рассылают не только по Италии, но и во все западные страны. «Поведал мне то Максим и я слышал сие от превозлюбленного учителя моего из самых его преподобных уст»²⁰³¹. Сказанное выше подтверждается и первоначальной типографской терминологией, и словами Ивана Грозного, ссылающегося на образцы печатания у греков (печатавших тогда в Венеции) в Венеции и Фригии (фряги – итальянцы²⁰³²), и сказанием о начале печатания в Москве, излагающим состояние книжного дела в России словами М.Грека.

В 1563 г. издан был Апостол, в 1565 г. – Часослов и затем печатание остановилось надолго. Сказание о книгопечатании у Калайдовича «Записка об Иване Феодорове» (В. Евр., 1822, № 11), служ. приложен к его статье Ив. Федоров, первый Москов. типограф (ib., 1813, № 18) и в изд. В.Е.Румянцева. Первопеч. Апостол, В.Е.Викторова (Тр. III Арх. съезда, II). Ср. еще И.М.Снегирева, О сношениях датского короля Христиана III с царем Иваном Васильевичем касательно заведения типографии в Москве (Сборн. Им. Общ. ист., 117–131). Н.П.Лихачев, Бумага и древн. бумажн. мельницы (49–53, 84–86). – После случая в Москве русские печатники перебрались в Запад. Россию и работали в Заблудове, Львове, Вильне, Остроге. Диакон Иван Федоров погребен в 1583 г. на монастыр. кладб. базилиан. Судьба типографии Ивана Федорова (Ист. Вестн., 1902, № 7, с. 325). Опровержение легенды об уничтожении его могилы и надгробной плиты (Г.Л.Воробьев, Город Львов, с рисунк. и снимком плиты (Ист. Вестн. 1901, № 10, с. 283–313, Stan. Ptaszycki, Iwan Fedorowicz, drukarz, ruski we Lwowie, z końca XVI wieku, Kr. 1886 – о деятельности его во Львове, об отношении к нему кн. Острожского, о типогр. в Конст-ле, о командир. Федорова Стеф. Баторием в Краков в 1583 г. Памятник ему поставлен в Москве.

Вместе с тем следует упомянуть, что при Иване Грозном, в 30 верстах от Москвы была устроена на р. Уне первая бумажная мельница, но выделка бумаги была так плоха, что итальянцы по-прежнему доставляли бумагу в Москву. Вследствие возбужденного негодования духовенства и книжников (vi et armis, Коллинс), как раньше против деятельности М.Грека, печатание потерпело неудачу и должно было надолго прекратиться²⁰³³. Печатание книг, по возобновлении его, с разных сличенных списков, возникло потом (в Троиц. лавре) опять под влиянием мысли М.Грека²⁰³⁴.