Глава XIII. Переселение Максима Грека в Троицкую лавру. Участие Артемия в его деле. Благоприятели Максима Грека. Поездка царя по монастырям. Порядки монастырского быта в представлении Ивана Грозного. Характеристика Максима кн. Курбским. Вопрос о престолонаследии. Дела Башкина, Висковатова и Феодосия Косого. Последствия этих процессов

Переселившись в Троицкую лавру, Максим Грек встретился здесь с рядом новых лиц и прежде всего со своим посредником в деле освобождения – Артемием.

Псковитянин родом, постриженик преп. Корнилия Комельского (в Вологод. крае, 1501–1537), потом живший в белозерской пустыне Порфирия (в 1536), в которой оставался продолжительное время и мог усвоить свободомысленные мнения заволжцев²⁰³⁵, а затем основавшись в псковском Печорском мон., известном своими книжными интересами, он продолжал знакомиться с отеческой литературой и, окруженный не умолкавшими религиозными толками, едет в Нейгаузен, чтобы побеседовать «книгами» о римском законе²⁰³⁶; но потом снова переселяется в ту же заволжскую пустынь (Порфирия), сближается с Феодоритом и окончательно склоняется на сторону учения Нила Сорского. Несомненно, что он должен был познакомиться и с сочинениями Максима Грека²⁰³⁷, которые легко распространялись тогда в обществе; а о нем самом настолько стало известно в Москве, что к его мнению считали нужным прислушиваться в момент приготовления к Стоглавому собору, и заслуживает внимания, что в посланиях к царю Артемий с особенной настоятельностью говорил о монастырском землевладении²⁰³⁸. В оправдательном послании к царю, он потом писал: «Враждуя на меня, говорят не так, как я говорил, а все ныне согласно враждуют, будто я говорил и писал тебе, чтобы отнимать села у монастырей и друг другу о том сказывают; а от того, думаю, государь, что я тебе писал на собор, извещая свой разум, а не говорил о том им, ни тебе не советую по принуждению и по власти творить что такое. Разве между собою (в кругу братии) рассуждали, как писано в книгах быть инокам, и сие наше мудрование, как и святые отцы устанавливают жить, по Василию Великому...; чтобы нам жить своим рукоделием и у мирян не просить, а то я писал и говорил тебе об истинном и непрелестном пути Христовых заповедей, и о том Бога ради не спеши соблазняться, будет еще время, когда Господь просветит тебя разуметь сие, если взыщешь всем сердцем его волю»²⁰³⁹. Артемий был смущен, очевидно, разоблачением тайны, которая была условлена между ним и Иваном IV, и нажил себе тем врагов, которые восстали на него и он искал заступничества. Таким образом, его участие в деле подготовления собора также не подлежит сомнению. Указанные бедствия постигли его потом, а теперь, вызванный в Москву, он был поселен в Чудовом монастыре, испытан Сильвестром и назначен игуменом Троицкого монастыря «по братскому прошению», в мае того же года²⁰⁴⁰. По обычаю, старинные жалованные грамоты, данные Троицкому мон., были подтверждены вновь²⁰⁴¹. Артемий, живя во Пскове в Печорском мон. и в Белозерских пустынях, уже мог значительно начитаться в отеческой литературе: важнейшие отцы церкви в славянском переводе были ему известны из русских писателей – особенно он чтил Нила Сорского и М.Грека²⁰⁴². В послании к Ивану Грозному он также советует упражняться в чтении божественных писаний, от непонимания которых происходят ложные писания, старческие басни и уставы растленных людей.

Принимая игуменство, Артемий успел выхлопотать освобождение Максиму Греку и перевод его в Троицкий монастырь, надеясь, быть может, и на нравственную его поддержку в трудном для себя деле²⁰⁴³. Другим делом его было – назначение Феодорита архимандритом суздальского Евфимиева монастыря²⁰⁴⁴. По одному из сказаний о Максиме, он был вызван в Москву и сам царь указал ему «на место покойное у живоначальной Троицы, «у любезного ему друга – Артемия», и что М.Грек жил при нем «в великой чести и похвале»²⁰⁴⁵; но Артемий знал (если отказывался); да и скоро почувствовал, что ожидает его «в великом царском богомолии», где, по словам м. Иоасафа, невозможно было строгое соблюдение правил общежития, так как то место чудотворное и гости бывают беспрестанно день и ночь; но тут же он прибавляет, что «в приговоре не написано, чтобы (здесь) по келлиям ествы и пития не было, будут ества и питие, то лицемерные столы будут в трапезах». Он делает исключения для больных и больших вкладчиков и заявляет, чтобы в больших монастырях были «велие квасы, старые и черствые, выкислые и сладкие, житные, сыченые и простые, чье как естество подымет, таким бы и покоить по немощам»²⁰⁴⁶. Следовательно, Иоасаф не столько является здесь любителем стола, как думает Голубинский, сколько врагом писать законы с тем, чтобы их не исполняли.

Троицкий монастырь принадлежал к типу тех больших монастырей, которые давно уклонились от основных начал своих уставов и погрузились в общий водоворот житейских треволнений. Иван Грозный в 1573 г.²⁰⁴⁷ писал кирилловским монахам: «Или не знаете Шереметева (Ивана, в монаш. Иона), отца Василия? ведь его бесом звали; и как постригся, да пришел к Троице в Сергиев монастырь (между 1537–1539 гг., в боярскую смуту, под именем Вассиана) да снялся (сошелся) с Курцовыми²⁰⁴⁸, а Асаф (Иоасаф²⁰⁴⁹), что был митрополит, тот с Коровиными (монахи Троиц. мон.), да стали меж собой браниться, да оттоле и началось: и в какое простое житие достигла та святая обитель, всем, имеющим разум и хотящим видеть, видимо, а дотоле у Троицы было житие крепкое и мы то видели, и при нашем приезде потчивают множество, а сами чувственны пребывают. Вот что мы видели своими очами, князь Иван Кубенский был у нас дворецкий²⁰⁵⁰, да у нас кушанье отошло приезжее, а благовестят к всенощной, и он захотел поесть; не для прохлады, а по жажде, и старец Симон Шубин и иные с ним, не из больших (большие давно отошли по келлиям, т. е. в церковь не попали) и они ему как бы игумену молвили, князь Иван, поздно, уже благовестят, он же, сидя у конца поставца – ест, а они с другого конца обирают, да хватился хлебнуть – выпить, ано ни капли не осталось, все отнесено на погреб. Таково было у Троицы крепко, да то мирянину, а не чернцу. А слышал от многих, что такие старцы во святом том месте обретались: в приезд бояр наших и вельмож их потчивали, а сами ни к чему не прикасались, хотя вельможи их и принуждали. В древние времена, как слышал, когда пришел к Троице преп. Пафнутий и, помолившись и побеседовав, собрался отойти и они проводили за ворота, но вспомнили завет Сергия – не выходить за ворота, помолились вместе с ним и разошлись… А вся та слабость учинилась от Василия Шереметева, подобно тому, как иконоборство пошло от Льва Исавра и сына его Константина Гноеточивого (Копронима)...; так и Вассиан Шереметев у Троицы в Сергиеве монастыре, близ царствующего града, постническое житие своим злокознием ниспроверг. Так и сын его Иона тщится погубить последнее светило, сияющее подобно солнцу, в Кириллове монастыре. А и в мире тот Шереметев с Висковатым первые начали за крестами (в крестные ходы) не ходить, и, на них смотря, все стали не ходить, а до того времени все православные христиане, с женами и с младенцами, за крестами ходили и не торговали в те дни, кроме съестного, и кто станет торговать и с того брали обязательство (заповеди). А то все благочестие погибло от Шереметевых, таковы те Шереметевы»! Далее, Иван напоминает, что Иоасаф (митрополит), живя в Кириллове, не мог уговорить Алексея Айгустова (келарь) поваров «прибавить против того, как было при чудотворце (Кирилле), хоть было немного, да не мог». Иван припоминает, как он был впервые в Кириллове и кто-то из придворных спросил о стерлядях и привели подкеларя Исаию, а он отвечал, что приказа не было, а теперь ночь и взять негде, прибавив «Государя, боюся, а Бога надобно больше бояться»... «О, праведно то, чтобы против царей вещать, а не иначе! А ныне у вас Шереметев сидит в келье, что царь»... (далее идет описание монастырской жизни в Кириллове). «Пригоже ли так в Кириллове быть, как Иоасаф митрополит у Троицы с клирошанами пировал, или как Мисаил Сукин в Никитском (мон.) и по иным местам, как некий вельможа жил, или как Иона Мотякин и иные многие таковые же, которые, не любя держать на себе монастырского начала, живут!»²⁰⁵¹

В описании подробностей, касающихся Кириллова монастыря, главными лицами являются Иона Шереметев, Варлаам Собакин и Иоасаф Хабаров. Порядки эти мало изменились и потом. В приговоре троицкой братии, при вступлении в должность архимандрита Митрофана (1584–88), дается подробный наказ, как жить ему и держать братию в порядке по древним уставам у себя в келлии сходов, бесед и пиров бездельных не чинить (Акты, относ. до юрид. быта, III, № 274). В житии архим. Дионисия, известного деятеля смутного времени, можно видеть, чего стоила ему борьба с монастырскими непорядками. И в настольной грамоте архимандрита Троицкой лавры Феодосия (1667–1674) читаем: «а мирских людей мужска пола и женска ему архим. Феодосию в духовность себе не принимати» (Ист. иерар., II, 115). В Новгороде за введение в Антониевом мон. строгого общежития, игум. Кирилл (Завидов, 1580–1594 г.), потом троиц. архим. и архиеп. ростовский, едва не был отравлен (Святыни и древности Вел. Новгорода, гр. М.В.Толстого, 148).

Легко понять, что монастырская обстановка подобного рода не могла мириться с настроением Артемия. По словам Сильвестра, вскоре «за совесть» он должен был оставить игуменство в Троицком монастыре. По указанию же другого свидетеля, он не видел в том пользы и пожелал возвратиться в пустыню²⁰⁵². Курбский говорит, что Артемий ушел обратно в пустыню и не послушал царя «ради мятежа того великого монастыря и любостяжательных издавна законопреступных монахов»²⁰⁵³. И Артемий признавался потом пред собором, что ушел от наветов (выше мы видели каких) и хотел безмолвствовать, чтобы избежать обвинений в ереси²⁰⁵⁴, как дошли до него слухи. Его упрекали в том, что его ученики (пустынники) не соблюдают старческих преданий; ясно, что во всех этих заявлениях слышится голос опять тех же иосифлян. Царь пытался защитить его, Артемий просил расследования, но, не желая подвергаться подозрениям и наветам, и, судя по тому, что троицкие монахи являются потом свидетелями против него, опасность действительно существовала, а неудовольствие царя за то, что он оставил игуменство, показывает, что он ценил в Артемии известные качества, зная уже порядки Троицкого монастыря²⁰⁵⁵.

Вероятно, одновременно с Артемием переселился в Троицкий монастырь и бывший митр. Иоасаф. По известным уже нам церковным вопросам, он был единомышленник Артемия и М.Грека. Любопытно, что при своем посвящении, он опустил в «исповедании веры» отрицание от константинопольского патриарха, столь неприятное М.Греку²⁰⁵⁶. Он был любитель книг. Так, в библ. Троицкой лавры и Московской духовной академии сохраняется до 23 рукоп. (кроме богослужебных), большей частью прекрасного письма, принадлежавших м. Иоасафу и характеризующих его как ценителя изящных изданий²⁰⁵⁷. Ему же принадлежал один из лучших списков сочинений М.Грека, ныне Моск. дух. акад. (№ 42), с предисловием, которое написал последний, когда составлял свой сборник сочинений²⁰⁵⁸. Это тем более заслуживает внимания, что до архим. Дионисия (нач. XVII в.) переводы и сочинения М.Грека в Троицкой лавре любимы не были и считались запретными²⁰⁵⁹. Еще Ундольским было указано, и мнение это в последнее время возобладало, что м. Иоасаф был автором жития новгор. архиеп. Серапиона, так много потерпевшего от Иосифа Волоцкого, в котором видно влияние жития Иосифа, сост. «неизвестным», благосклонным к мнению заволжских старцев, по вопросу о церковных имуществах, и к архиеп. Серапиону²⁰⁶⁰. Быть может ему принадлежит летопись, послужившая источником для Никоновского и Воскресенского сводов²⁰⁶¹, и этот последний (Синод. и Париж., оконч. 1541 г., Париж., Синод. и Акад. полов, и к. XVI в.) составлен не без его участия. О его замечаниях на постановления Стоглавого собора мы уже знаем. Он скончался 27 июля 1555 г.²⁰⁶²

В Троицкой лавре М.Грек встретил еще одного сожителя, который стал его другом: это был монах Нил Курлятев, принадлежавший к опальной семье князей Курлятевых, постриженных и казненных в царств. Ивана Грозного (1563, 1570²⁰⁶³). По просьбе (в 1552 г.) Нила Курлятева, М.Грек научил его греческому языку настолько, что он мог переписать Псалтирь по-гречески, а затем с греческого текста М.Грек диктовал ему русский перевод псалмов. Нил Курлятев замечает, что в то время М.Грек «познал наш язык довольно и известно и весьма разумно, а он Курлятев писал так, как стоит в греческом, все по порядку, прямо и без украшения». Конечно, со слов Максима, он замечает, что прежние переводчики нашего языка хорошо не знали и перевели что по-гречески, что по-славянски, иное по-сербски, а другое по-болгарски, что не смогли перевести на русский язык. При этом в особенности достается м. Киприану, который греческого языка не разумел и нашего довольно не знал и более неразумно написал, в речах и словах, все по-сербски написал, как и теперь многие пишут; он же хвалится, что в его переводе нет речей сербских или болгарских, а все написано по-нашему языку и прямо с греческого и без украшения.

О списке Псалтири Нила Курлятева см. Евгений, I, 37–38. Строев, Опис. рукоп. Царского, 323–324 (в Опис. архим. Леонида. Рукоп. гр. Уварова. I, стр. 13–14), мелкий почерк скорописью XVI в., 24°, 147 листов, перепл. старин., бархатн., застежки серебрян., написано тщательно, близкий ко времени, если не подлинник. Другой список см. Троиц. лав. № 62. Соловец. библ., № 759–862; Опис. рук. Синод. библ., I, № 13, с. 16–20, Белокуров, стр. CCLXVII, CCLXXIII. Архим. Амфилохий сделал возражения в защиту трудов м. Киприана: «Справедлив ли упрек монаха Нила Курлятевых в том, что м. Киприан по-гречески гораздо не разумел и нашего языка довольно не знал при исправлении Псалтири»? (Труды IV Археол. съезда, Казань, II, 1–6). Автор, сличив переводы Псалтири, переписанной Киприаном и М.Греком, замечает: «Следовательно, совершенно несправедлив упрек Нила Курлятевых на счет незнания нашего языка в Псалтири Киприана... Исправленная же М.Греком Псалтирь не вошла в употребление».

Вероятно, по поводу означенного перевода М.Грек делал некоторые толкования, и вот до епис. Акакия дошел «стороною» слух, что Максим относительно выражения «Господь прибежище был еси нам» (Псал. 89, 2) «мудрствует, будто нам нет уже прибежища к Богу». М.Грек был очень обеспокоен таким объяснением. «Избави меня Господи от таковой хулы, – писал он «брату Григорию», – а кто так учит, да будет анафема во-веки», и представил тут же грамматическое толкование слов «был», «бысть» в согласовании с лицом первым или вторым, о котором идет речь²⁰⁶⁴. В заключение он вспоминает о добром отношении к нему Акакия и просит и впредь жаловать, о чем мы упомянули в своем месте (см. выше).

Но еще большее значение имело пребывание М.Грека в Троицком мон. для кн. А.М.Курбского. Вотчина его Курба находилась в 25 верстах от Ярославля²⁰⁶⁵, а Троицкий монастырь лежит на пути из Москвы в Ярославль. Разделяя свое время между службой в Москве и отдыхом в Курбе, кн. Курбский навещал Максима Грека и пользовался его беседами. Уже на чужбине он вспоминал эти беседы, которые касались положения Греции, флорентийской унии, отцов церкви, книгопечатания и пребывания М.Грека на Западе. Максим сообщил ему о том, что он учился у И.Ласкариса философии (будто в Париже). «Многажды пользовал он меня, – говорит Курбский, – как бы цветами некими прекраснейшими и благоухающими, произнося от памяти блаженной своей души и наставляя меня²⁰⁶⁶. Преп. Максим, монах Ватопедского мон., родом грек, муж весьма мудрый, не только в риторском искусстве, но и философ искусный жил в Троицком мон. в летах, превосходной старостью умащенный и исповедническим терпением украшенный; много претерпел он неповинно, от отца царя, многолетних и тяжких оков и заточения в прегорчайших темницах и других родов мучений, по зависти митр. Даниила, прегордого и лютого, и от вселукавых иосифлянских мнихов; а он (т. е. Иван Грозный) освободил его из заточения, по совету некоторых синклитов своих, сообщивших ему, что неповинно страждет таковой блаженный муж»²⁰⁶⁷.

При этом Курбский подробно рассказывает об одном обстоятельстве, имевшем большое значение в жизни Ивана Грозного. Вскоре по возвращении из казанского похода Иван IV жестоко заболел и, в виду опасности задумал привести к присяге на имя сына, младенца Димитрия, двоюродного брата своего Владимира Андреевича и бояр, – обстоятельство, вызвавшее борьбу партий у постели больного (11 марта 1553 г.), от которой он вел потом начало дальнейших бед своего царствования; однако царь выздоровел и в благодарность дал обет отправиться на богомолье в Кириллов монастырь, но предварительно заехал в Троицкую лавру. По словам Курбского, М.Грек давал благой совет царю не ездить в такой дальний путь, особенно с женой и новорожденным ребенком. «Если ты и дал обещание ехать в Кириллов монастырь, чтобы подвинуть св. Кирилла на молитву к Богу, то обеты такие с разумом не согласны и вот почему во время казанской осады пало много воинов христианских; вдовы их, сироты, матери обезчадившие в слезах и скорби пребывают; так гораздо тебе лучше пожаловать их и устроить, утешить их в беде, собравши в свой царственный город, чем исполнять неразумное обещание. Бог вездесущ, все исполняет и всюду зрит недремлющим оком; также и святые не на известных местах молитвам нашим внимают, но по доброй нашей воле и по власти над собою. Если послушаешься меня, то будешь здоров и многолетен с женой и ребенком». Но Иван IV не захотел изменить своего намерения. Тогда Максим через четырех его приближенных, духовника Андрея²⁰⁶⁸, кн. Ивана Мстиславского, Алексея Адашева и кн. Курбского велел сказать ему: «Если не послушаешься меня, советующего тебе по Боге, забудешь кровь мучеников, избитых погаными за христианство, презришь слезы сирот и вдовиц и поедешь с упрямством, то знай что сын твой умрет на дороге». Максим Грек мог говорить в таком духе с Иваном IV, не придавая значения посещениям монастырей, неразумным обетам и прямой истинной вере, в чем удостоверяют его собственные сочинения. Он мог убеждать царя позаботиться о призрении падших воинов, как неоднократно напоминал о том, в особенности после счастливой победы над врагами христианства – магометанами, и что в настоящем случае могло так понравиться князю Курбскому²⁰⁶⁹, но едва ли М.Грек выражал угрозу царю в столь решительном и несообразном с его же учением заключением...

Иван Грозный не послушался совета М.Грека. Из Троицкого мон. он поехал в Дмитров, а оттуда в Песношский мон., где встретился с другим заточенником, Вассианом Топорковым, некогда любимцем вел. кн. Василия Ивановича, «иосифлянином», бывш. епископом коломенским, близким к м. Даниилу и в 1542 г. сверженным Шуйскими. По словам Курбского, Иван IV будто бы спросил Вассиана: «как я должен царствовать, чтобы вельмож своих держать в послушании»? Вассиан же прошептал ему на ухо: «Если хочешь быть самодержцем, не держи при себе ни одного советника, который был бы умнее тебя, потому что ты лучше всех, если так будешь поступать, то будешь тверд на царстве и все будешь иметь в руках своих. Если же будешь иметь при себе людей умнее себя то, по необходимости, будешь послушен им». Царь поцеловал руку его и ответил: «Если бы и отец мой был жив, то и он такого полезного совета не подал бы мне». Отсюда, от этого совета, Курбский, в свою очередь ведет начало бед в цар. Грозного, сваливая всю вину на главу «презлых иосифлян» и употребляя в дело даже прозвание Вассиана («топором»²⁰⁷⁰). Вскоре после печальных сцен из-за присяги «младенцу Димитрию», такой совет мог иметь место, но связь его с советом М.Грека, столь искусно сопоставленная, являлась уже в позднейшей политической комбинации Курбского, приправленная кстати последовавшей смертью Димитрия.

Курбский говорит: «и не доезжаючи монастыря Кириллова, еще Шексною рекою плывучи, сын ему, по пророчеству святого, умре. Се первая радость за молитвами оного предреченного епископа. Се получение мзды за обещания не по разуму, паче же небогоугодные. И оттуда приехал до оного Кириллова монастыря в печали мнозе и в тузе, и возвратился тщима руками во мнозей скорби до Москвы» (стр. 47). Летопись говорит иначе: «Того же лета (1553) месяца июня не стало ц-ча Димитрия в объезде Кирилловском, назад едучи к Москве; и положили его в Архангеле, в ногах у в. кн. Василия Ивановича» (Никон. лет., VII, 203). Ему было 8 месяцев. Голландец Масса рассказывает следующее: «Однажды вел. князь поехал по озеру для осмотра лагеря. Княгиня, имея при себе ребенка, следовала за ним в другой лодке. Когда их лодки поравнялись, вел. князь попросил у нее Димитрия, чтобы с ним поиграть. Во время передачи ребенок внезапно вывернулся из рук родителей, упал в воду между обеими лодками, тотчас же пошел ко дну, как камень, и его не могли даже найти. Так скончался их первый сын». (Сказ. Исаака Массы, 13). Дьяк Иван Тимофеев, в своем «Временнике» подтверждает этот рассказ, сообщая, что бедствие это случилось на обратном пути, причем ребенок упал из рук кормилицы, удрученной сном, что родители после этого заехали в лавру Никиты Переяславского, по молитвам которого утешены были рождением вскоре сына Ивана» (28 марта 1554 г.), отсюда почитание Иваном IV св. Никиты (Рус. Истор. библ., XIII, 282–284), – цветистое риторическое повествование, свойственное автору. Раньше у Ивана IV умерли две дочери (Анна и Мария). Но и рождение других детей не было счастливым. Означенный ц-ч Иван был убит отцом в 1584 (он был женат три раза и умер бездетным). Федор Иванович – оказался расслабленным, а Димитрий пал жертвой катастрофы в 1591 г. Событие, сообщаемое двумя названными писателями, настолько было известно в придворных сферах, что Д.Самозванец рассказывал о нем в Польше (Р. Стар. 1901, № 12, сс. 622–624), а это показывает, как ему были хорошо сведомы события в царской семье. Курбский навязывает М.Греку роль, какую Нифонт Кирику – о нехождении в Иерусалим. И точно такой же факт сообщается Комином (р. 238) по поводу угрозы Савонаролы Карлу VIII, неисполнение обещания которого повлекло смерть франц. дофина (Осокин, 197).

Между тем, не задолго до отъезда царя по монастырям в Москве обнаружилось новое религиозное брожение, бывшее отчасти продолжением ранее имевших место подобных явлений, отчасти же созревших на основе тех литературных мнений, которые вызваны были в русском обществе знакомством с сочинениями Максима Грека, Вассиана Косого и полемикой между последователями Иосифа Волоцкого и Нила Сорского. Мнения эти настолько были разнообразны, что одни не выходили из пределов нравственного учения, а другие составляли совершенное отрицание не только церковной обрядности, но и догматического учения. Представителем первого является некто Матв. Сем. Башкин. Хотя о нем мы имеем мало сведений, но видно, что он жил в Москве²⁰⁷¹, принадлежал к книжной семье и был сам человек книжный и достаточный по своему состоянию²⁰⁷², так как имел у себя слуг и рабов. Сведения о его религиозных суждениях были получены следующим образом. Однажды, в великий пост, пришел он к своему духовному отцу, благовещенскому попу Симеону²⁰⁷³ на исповедь и стал говорить ему: «Ваше дело великое, в законе написано: нет ничего больше той любви, как положить душу свою за други свои, и вы полагайте души свои за нас и бдите о душах наших, чтобы вам слово воздать в день судный». После этого Башкин приезжал еще к попу Симеону на подворье, читал ему евангельские беседы и опять говорил: «Бога ради пользуй меня душевно, надобно, что в беседах тех написано, читать, да на слово не надеяться, и делом совершать. Все начало от вас; прежде вам, священникам, следует показать начало, да и нас научить; в Евангелии же написано «Научитесь от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем, иго бо мое благо и бремя мое легко есть». Ибо что нужнее человеку, как быть смиренным, кротким и тихим? а это на вас лежит, прежде всего следует вам творить и нас учить». Да потом еще Башкин прислал за Симеоном человека и у себя в доме стал ему говорить: «В Апостоле написано: весь закон заключается в следующем – возлюби искреннего своего, как самого себя, если же вы грызете и съедаете (других), то берегитесь, чтобы друг от друга не были съедены, а мы христовых рабов у себя держим. Христос всех братиею называет, а у нас на иных кабалы: беглые (т. е. держат беглых рабов) или нарядные (фальшивые), а на иных и полные, а я благодарю Бога, сколько ни было у меня кабал и полных, то я все отобрал и держу своих слуг добровольно, хорошо ему – он живет, а нехорошо – и он идет, куда хочет. А вам отцам прилично посещать нас почаще и во всем научать, как нам самим жить и людей у себя держать не томительно, я видел так и в правилах написано – и мне то показалось хорошо». Таким образом, русские книжные люди в своих отрицаниях существующего порядка черпали доводы из того же писания, на которое опирались и его защитники. Так, у Башкина треть Апостола была измечена воском в тех местах, в смысле которых он искал разрешения, но Симеон не мог или не хотел дать ответа: «я того не знаю», сказал он. Тогда Башкин обратился к нему с такой речью: «Посоветуйся с Сильвестром, и он тебе скажет, а ты тем пользуй мою душу, мне известно, что тебе некогда знать об этом в суете мирской день и ночь покоя не знаешь»! Но все эти мудрования Башкина показались Симеону «недоуменными» и даже «развратными». К тому же Башкин – мирянин осмелился не только рассуждать о таких вопросах, но еще и дерзнул поучать в них своего отца духовного. Тогда Симеон поспешил сообщить о всем слышанном попу Сильвестру. «Пришел ко мне, – говорит он, – духовный сын необычен и великими клятвами и молитвами упросил принять его на исповедь в великий пост и многие вопросы простирает недоуменные; от меня поучения требует, а иному и сам учит». Очевидно, Башкин не молчал, так как Сильвестр заметил Симеону, что «слово про него недоброе носится». Духовенство заволновалось: «прозябе ересь, – говорили духовные отцы, – и явилось шатание в людях».

Во время этой тревоги Иван Грозный был в Кирилловом мон.; по возвращении же оттуда, Симеон, Сильвестр и Андрей протопоп (тогда царский духовник) донесли ему о всем случившемся. Говорили уже, что Башкин с своими единомышленниками неправильно умствует о существе И.Христа, о таинствах, о церкви и о всей православной вере. Тогда Иван Грозный сказал Симеону: «вели Матюше изметить те слова в Апостоле и подать мне». Башкин передал Симеону свой Апостол и сам пришел в церковь. Духовные толковали царю, что мнения Башкина – ересь. Однако царь оставил его тогда в покое и уехал в Коломну, желая сам вникнуть в это дело, как опытный книжник. После этого обиженные враги стали распространять самые неодобрительные слухи о Башкине и донесли м. Макарию. Тогда царь велел взять его под стражу. С ним были взяты два брата Борисовы, некто Игнатий и Фома. О своих догматических убеждениях Башкин заявлял на исповеди у попа Симеона так: «я христианин, верую в Отца, Сына и Св. Духа и поклоняюсь образу Господа Иисуса Христа и преч. Богородицы и всем святым, на иконе написанным». На допросах все они показывали, что они не еретики, а православные христиане, но их все-таки посадили в подклеть, при царских палатах, под надзор двух иосифовских монахов (один из них Герасим Ленков – третий брат, уже нам известных досмотрщиков Максима и Вассиана²⁰⁷⁴. Подавленный неожиданными треволнениями и допросами, Башкин был постигнут гневом божиим «начал бесноваться, и, извесив язык, сталь кричать разными голосами и говорить непотребные и нестройные речи». Говорят, он слышал голос Богородицы, призывавшей его к покаянию и побуждавший выдать его единомышленников. И он покаялся устно и письменно. Таким образом, он показал на заимствование учения своего от «латынников» аптекаря Матфея (литвина) и Андрея Хотеева и на похвалы ему со стороны заволжских старцев. Но «латынники» были бы здесь причем, если бы самое учение соответствовало тому. Курбский уже указывает на «люторскую ересь»²⁰⁷⁵, но и она не исчерпывает вполне всей полноты ереси, если принять во внимание, что в состав ее входят отрицания равенства лиц Троицы, учение о причащении, о церкви, об иконопочитании, о таинствах, о св. писании и т. п., сближающими ее с ересью жидовствующих, какая имела место в Литве и снова проявилась в одновременном учении. Видно, что здесь произошло такое же смешение понятий, какое было допущено собором (состав его был почти один и тот же) относительно М.Грека и Вассиана. Указание же на заволжских пустынников, столь враждебных «иосифлянам», дало право привлечь в качестве обвиняемых многих из них, начиная от Артемия, благожелателя и почитателя М.Грека, до Феодосия Косого включительно. Так легко смешивались в одну кучу ортодоксальные отступления и требования о нравственном совершенствовании человека. Наконец набралось такое множество прикосновенных к делу Башкина, что их пришлось разместить в Москве по монастырям и подворьям и учинить им допросы на очных ставках с Башкиным.

Смешение еретических понятий – явление обычное в то время; но для нас важны другие обстоятельства, которые могли влиять на суровость приговоров. Так, Башкина и его соучастников обвиняли в порицании св. отцов за то, что они все для себя писали, желая владеть всем – и царским и святительским, что с ясностью указывает на порицание монастырского землевладения²⁰⁷⁶. Любопытно, что Иван IV, сам хороший книжник и любитель богословских прений (напомним его споры с Рокитой, Поссевинном и т. п.), принял участие в «премудром испытании еретиков». Артемия два раза приводили на собор в качестве свидетеля на Башкина (в первый раз он ушел от суда). Когда ему сообщили (в Кирилловом мон.) об аресте Башкина, он сказал «не знаю, что это за ереси; вот сожгли Курицына и Рукавого (в 1504 г.), а до сих пор не знают сами за что их сожгли» и на соборе он заявил, что еретиков нет и он не знает, чтобы кто спорил о вере. Теперь подняли на суд всю его биографию (поездку к немцам, испытание перед игуменством, исповедь и, позабыв совет на этот счет Антония Великого, даже то, что он у царя в день Воздвижения ел рыбу. В догматических отступлениях, показанных на него Башкиным под влиянием страха, он себя виновным не признал. В некоторых же его мнениях слышится лишь последователь Максима Грека. Так, он говорил: «в каноне читают Иисусе сладчайший, а как услышат слово Иисусово о его заповедях, как Иисус повелел пребывать к как житие свое вести, так горько делается заповеди Иисуса исполнять; и в акафисте читаем: «радуйся да радуйся чистая», а сами не радят о чистоте и пребывают в празднословии, значит только наружно исполняют обычай, а не истинно. Такое мнение отцы собора назвали развратным и хульным, потому что, говорили они, всякому христианину следует Иисусов канон и акафист Богородицы держать честно«. Еще Артемия обвиняли в том, что он говорил, будто «нет пользы петь панихиды и обедни по умершим, чем они муки не избудут». Но Артемий отвечал: «я говорил про тех, которые жили растленным житием и грабили людей, что когда начнут петь по них панихиды и обедни, то нет им пользы и чрез то им муки не избыть». Мысль, совершенно согласная с мнением Максима Грека по поводу учения о чистилище²⁰⁷⁷. Не смотря на некоторые отступления, говорит преосв. Макарий, Артемий не был еретиком, проповедовавшим какое-либо определенное еретическое учение, но любил повольнодумничать о священных предметах веры – и только²⁰⁷⁸. Главными свидетелями против Артемия на суде были монахи тех монастырей, в которых ему приходилось бывать прежде (Кирилло-Белозерского, Ферапонтова и особенно Троицкого) и хотя игуменство его в Троицком – этом «ультра-стяжательном монастыре»²⁰⁷⁹, было непродолжительно, но обошлось ему дорого в смысле нравственном. Показания же других свидетелей в его пользу не были приняты во внимание. Вызванный на собор для спора с еретиками «книгами», он вскоре сам попал в подсудимые²⁰⁸⁰. И в то время, как он сомнительно отнесся к казни еретиков, произведенной по настоянию Иосифа Волоцкого, и указывал на ошибки в его «Просветителе», собор для обличения еретиков, пользовался этим последним, называя его светилом православия, да и сам царь похвалил книгу Иосифа²⁰⁸¹. Вместе с Артемием к суду были привлечены Феодорит, просветитель лопарей, Савва Шах²⁰⁸², Исаак Белобаев, приведенный из Соловецкой пустыни, и Порфирий, ученик Артемия, также беседовавший с Сильвестром и Симеоном. При этом случился любопытный эпизод. Епископ рязанский Кассиан стал защищать своего старца (наставника, Исаака Белобаева) и вместе с тем похулил книгу Иосифа Волоцкого, назвав его свидетельства неподлинными, за что, по словам соборного акта, он подвергся небесной каре: у него отнялись рука, нога и язык и он, расслабленный, оставил свою епископию и отошел в монастырь²⁰⁸³.

Тут же указано, что Кассиан не называл Христа Бога Вседержителем и т. п., а между тем он оставался на соборе до конца (Акты Арх. экспед., I, 250), следов. первое показание неверно. Подобные случаи (отнятие языка, паралич) встречаются и в криминальных делах западной церкви; случай с архиепископом безансонским при папе Льве IX (Ист. Вестн., 1884, т. XVII, 669); ср. наказания еретиков физическими бедствиями по поводу флорент. унии (Ж. М. Н. Пр., 1895, № 7, с. 183). Впрочем, в деле еп. Кассиана можно видеть сведение личных счетов митр. Макария. В 1554 г. Кассиан жаловался царю на митрополита за то, что он освятил несколько церквей в Рязанской епархии чрез своих священников, и царь, рассмотрев это дело, запретил митрополиту вмешиваться в дела Рязанской епархии (Т.Воздвиженский, Истор. обозр. Рязан. епархии, М. 1820, стр. 46; Калугин, 355; И.Перов, Епарх. учрежд. в рус. церкви в XVI и XVII вв. стр. 10–11). Кассиан, выходец из Заволжья. Во время собора имел при себе «собрание» Вассиана, составленное при содействии М.Грека «на воспоминание своего обещания о отвержении мира» (Павлов, 72, прим. 1 и 128–129). Если Кассиан перед тем был архимандритом Юрьевского новгород. мон., то он, по свидетельству Зиновия, не чужд был сомнений относительно некот. святых (Калугин, прилож. 026). Сосланный в Кириллов монастырь, Кассиан скончался 21 окт. 1558 г. (Строев, 413). Ему принадлежал Еллинский Летописец, подаренный Кириллову мон. (Попов, Обз. хронографов, I, 72). Вообще, он выдавался среди тогдашних епископов книжными интересами.

Мы не имеем надобности касаться других частностей этого дела, но заметим только, что прикосновенные к нему лица потерпели соответственные кары: так, Башкин был присужден в заточение в Волоколамский мон., куда и доставлен 22 дек. 1554 г., Артемий – в Соловецкий мон., Феодорит – в Кирилло-Белозерский, но вскоре, по ходатайству бояр, был освобожден (после полуторагодового заключения) и даже в 1557 г. отправлен в Константинополь, для испрошения утвердительной грамоты в царском сане Ивану IV, Савва Шах сослан в один из ростовских, а другие разосланы по разным монастырям.

Запись в Богородичнике Волоколам. библиот. о ссылке Башкина, № 134 (Филарет, Ист. рус. церкви, III, пр. 214 и жития, ноябрь, 337). Привез его архим. Герман, о котором выражается Курбский, что хотя он и «иосифлянин, но лукавому их обычаю и лицемерию не причастен, человек простой, истинный и непоколебимый в разуме, великий был помощник в напастях и бедах и милостивый к убогим, тела великого муж и разума многого» (121–122). Это Садырев-Полев, основатель свияжского Богород. монастыря, впоследствии архиеп. казанский. Курбский считает его казненным, но он умер в 1567 г. от мора (и в 1595 причислен к лику святых, Строев, 288). Курбский же называет его «отчасти учеником М.Грека». О ссылке Артемия (Акты Арх. экспед., I, 353; подроб. приговор об Артемии в грам. м. Макария в Соловецкий мон., № 239 с. 244–256). Сказ. Курбского, 135 (окован). В то время игуменом здесь был Филипп, впоследствии митрополит, задушенный Малютой Скуратовым. Феодорит, будучи архим. сузд. Евфимиева мон., обличал сузд. епископа (члена собора) Афанасия в его пороках (сребролюбец и пьяница, по словам Курбского, 135). О Феодорите (Курбский, 126–140; казнен будто бы за ходатайство о нем, 141). Афанасий из князей Палецких, взят на епископство из игуменов Кирил. мон. (1551–64), уволен туда же. С 1556 г. архиеп. полоцкий (Строев, 655; Никонов. лет., VII, 204). Сведения о ересях см. Москов. соборы на еретиков XVI в. (Жалобницы Симеона и Сильвестра, Чт. Моск. Общ. ист., 1847, III; Акты Арх. экспед., I, № 238); Никон, лет., VII, 203–207; также Летописец русский по рукоп. А.Н.Лебедева (Чт. в Общ. ист., 1895, III, 7–8, очевидно по соборн. излож.); к сожалению, до нас не дошло подлинное дело о ересях. В описи царск. архива (по Акт. Арх. экспед., I, № 289) сказано: ящик 222, а в нем соборные дела, списки черные Мат. Башкина, да Ортемия, быв. игум. троицкого, и Федоса Косова и иных старцев (Акты Арх. экспед., I, 353). Сказания кн. Курбского (124–142; Опис. рукоп. Рум. муз., 243). Исследования: И.И.Малышевского, Иван Смера (Труды Киев. дух. акад. 1876, № 1 и отд.); О сношениях дат. кор. Христиана III с царем Иоанном Васильев. IV, касательно заведения типогр. в Москве, И.Снегирева (Сборн. Общ. ист., IV, кн. I), Макарий (VI, 248– 265), Голохвастов (Сильвестр), Калугин (258–280), Голубинский (II, 818–842); Жмакин (463–465); П.Занков, Старец Артемий, пис. XVI века (Ж. М. Н. Пр., 1887, № 11); А.К.Бороздин, Очерки религиозн. разномыслия (Слово, 1905 – Башкин и др.); Садковский и Вилинский (см. выше).

Как бы ни судить о последствиях этого собора, но нельзя не признать, что Иван Грозный сравнительно милостивее отнесся к религиозным вольнодумцам, чем дед и отец его, и в то время, когда при Франциске I, этом «оплоте гуманизма и свободомыслия, еретиков сожигали, предварительно задушив их, а потом придумали способ сожигания в несколько приемов²⁰⁸⁴, и когда в Англии при Генрихе VIII было повешено до 72000 разбойников, воров и бродяг, а в последние годы царств. Елисаветы, редкий из них проходил без казни 300–400 преступников (англичане считались тогда самым свирепым народом в Европе), причем тела еретиков после казни предавались сожжению для удовлетворения страсти народа к резне; казни же еретиков были обычным явлением!²⁰⁸⁵ Не говоря уже о Варфоломеевской ночи, успеху которой так радовался Филипп II. Иван Грозный, не признавал религиозных отступлений равносильными политическим возмущениям. Поэтому, получив в 1573 г. от импер. Максимилиана II сообщение о Варфоломеевской резне, стоившей будто бы до 100000 жертв²⁰⁸⁶, и предложение союза против замыслов Франции, он ему отвечал, «Ты, брат наш дражайший, скорбишь о кровопролитии, что у французского короля в его королевстве несколько тысяч перебито вместе с грудными младенцами: христианским государям пригоже скорбеть, что такое бесчеловечие французский король над стольким народом учинил и столько крови без ума пролил»²⁰⁸⁷.

Но Артемий имел и многих почитателей, о чем свидетельствуют его послания во время судебных процессов и заключения, писанные, в Заволжье в утешительном тоне, которые он просит прочесть и другим «христовым рабам»²⁰⁸⁸. Впрочем, вскоре уже он освободился от своих уз (вероятно в 1555–56), бежав из Соловок в Литву (в Витебск и Слуцк), где много потрудился на общем поприще с кн. Курбским, о чем свидетельствуют как этот последний в своих сочувственных отзывах²⁰⁸⁹, так и его послания, направленные против «люторов» и других еретических сект, действовавших в Западной России²⁰⁹⁰. Он скончался около 1575 г. Поэтому недавняя попытка возвести его в наставники Димитрия Самозванца, притом в качестве арианского учителя, лишена всякого основания, как в хронологическом отношении, так и по не имеющим ничего общего с ними мнениям Артемия, с которыми, как видно, автор вовсе не знаком²⁰⁹¹.

Рассмотренное нами выше дело важно и в другом отношении, – по связи с именем Максима Грека. Созывая собор, Иван Грозный задумал пригласить и его в числе епископов, архимандритов, игуменов и черноризцев, которые в благочестии пребывают, почему просил его прибыть на собор; но последний уклонился от этой чести «как слышали мы, – пишет Иван Грозный, – что ты оскорбляешься и полагаешь, что мы тебя считаем за одно с Матфеем (Башкиным); ты же сомнение отложи». И в длинном послании, сопровождаемом богословским предисловием и перечислением еретических мнений, ниспровергающих все церковное учение, от которых он, царь, содрогнулся душой, что такое злочестие вошло в землю нашу в нынешнее слабое время, в последние годы, Иван IV обращается к М.Греку, чтобы и он был поборником православия и ревнителем благочестия, как первые богоносные отцы, а чтобы тот не опасался сопричтения себя к делу Башкина, то царь заявляет, что ничего подобного нет и просит его умножить данный ему от Бога талант и не оставить его без ответа «писанием»²⁰⁹². Тем не менее нет данных, свидетельствующих об участии в том Максима ни лично, ни письменно, или это последнее не дошло до нас. Некоторые думают, что ему грозила тогда новая опасность по его отношениям к Артемию²⁰⁹³; но едва ли это так. И Артемий привлекался сначала в качестве свидетеля и толкователя мнений еретиков; но Максим тем более мог не желать причинить какую-либо неприятность последнему и потому, вероятно, сослался на свою болезнь и старость.

В то время, когда шел разбор дела лиц, причастных к ереси Башкина, был привлечен к нему один из усердных свидетелей по этому процессу, дьяк Ив. Мих. Висковатый, предшественник по службе знаменитых дьяков Щелкаловых. По-видимому, это был тип тех светских чиновников в мундире, которые, кроме своих обязанностей, любят богословствовать и даже считают это занятие своим прямым делом. Он соблазнялся, что современная церковная живопись принимала более художественный и символический характер, допуская изображение отвлеченных представлений в виде аллегорических предметов, а окружающую обстановку в церковных изображениях представляла соответствующей современной действительности (некоторые тексты, напр. символа веры, также олицетворялись). Подобная тенденция проявилась раньше в Новгороде и Пскове, так, Иисус Христос представлялся то в виде царя Давида, то отрока с царским венцом, то серафима, пригвожденного к кресту и символизировавшего собой душу Иисуса. Известный уже нам дьяк Мисюрь Мунехин обращался по этому поводу за объяснением в Москву, к Дмитрию Герасимову, а последний спрашивал М.Грека, который сказал, что таких изображений он не видел, что не следует представлять И.Христа в разных видах на одной доске и что серафимы, как бесплотные, не могут пригвождаться. Как оказывается, об этом спорили еще при Геннадии, но псковитяне архиепископа не послушали²⁰⁹⁴. И вот, когда в 1540 г. в Псков привезли «из иныя земли образ св. Николы да св. Пятницу, особенно там почитаемых, «на резях в храмцах», которых прежде не бывало, а многие невежды приняли их за болванное поклонение и был по этому случаю большой мятеж в городе, то их отправили в Новгород к архиеп. Макарию, который оказал этим изображениям требуемое почтение и распорядился торжественно принять их во Пскове²⁰⁹⁵. В то время к резным изображениям относились также подозрительно, как и к литым, считая их католическими²⁰⁹⁶. Вероятно Новгороду же обязано русское художество первыми началами светской исторической и портретной живописи. В XV в. в Новгороде на образах писали портреты тех семей, которыми они заказывались²⁰⁹⁷. Полагают также, что известная «Царственная книга», представляющая замечательный образец русской исторической живописи и украшенная множеством миниатюр, расписана была новгородскими рисовальщиками²⁰⁹⁸. Заслуживают еще внимания и новгородские резные изображения, стоявшие под некоторым влиянием западной средневековой пластики, как и амвон Софийского собора, устроенный архиеп. Макарием, о котором упоминают летописцы, неправильно иногда называемый халдейскою печью²⁰⁹⁹. По переходе в Москву Макария и Сильвестра, новгородская живопись (Сильвестр имел живописную школу) должна была найти место и здесь, и вот после пожара 1547 г., когда в Кремле погорели все церкви, вызваны были живописцы из Новгорода, Пскова и др. городов, для написания новых изображений в церквах и царских палатах. Тогда на многих иконах, по указанию Сильвестра, были изображены события из свящ. истории Ветхого и Нового Завета, причем на них олицетворены символ веры, некоторые церковные песни и т. п., в особенности нашедшие место в царских палатах. Висковатый не только стал критиковать подобную живопись, но и возбуждал толки в народе. Он говорил, что не следует изображать невидимого Бога и бесплотных сил: Бога-Отца в виде старца, Троицу в виде трех ангелов, явившихся Аврааму и т. п., некоторые притчи были писаны не по божественному, а по собственному разуму; он указывал, что в царских палатах написана жонка, которая, спустя рукава, пляшет; он мог бы указать также на День и Ночь, на лица четырех Ветров, на Любовь со Стрелком и т. п. Он беседовал по этому поводу с Матисом Ляхом, известным по делу Башкина. Некоторые из произведений, писанных по заказу Сильвестра, псковскими живописцами, как оказывается, были не что иное как копии с известных итальянских картин, снятые по гравюрам (Единородный сын с рисунка Чимабуэ; Во гробе плотски – с рисунка Перуджино). Кроме того, образец новгородского влияния можно видеть в миниатюрах рукописного «Апокалипсиса» XVI в., на котором костюм Антихриста и его свиты тот же, какой живописцы давали русским князьям и боярам, а Енох и Илья, обличающие Антихриста, носят на себе подобие новгородских переводов²¹⁰⁰. Митр. Макарий пытался успокоить Висковатого, но он не унимался и подал подробное изложение своих недоумений, причем обвинял уже в этих отступлениях Сильвестра и Симеона, как заведовавших живописным делом.

См. розыск о Висковатом (Чт. в Общ. ист. 1858, III, 3–29); ср. Опис. рукоп. Москов. Синод. библ., II, ч. III, 639–640; Калугин, 257–258, 355–356. Висковатого смущала даже величина жертвенника в алтаре собора. Многие другие возмущались старинным изображением (XIII в.) на серебряной лжице Антон. мон. (с Богом Отцом) в Новгороде, которое вызвало толки в Москве и запросы клирошан Зиновию Отенскому (о нем статья И.Д.Мансветова, Древн. М. Арх. общ. 1874, II, 37–48, с изображ.). Все это говорит о значительном западном влиянии, шедшем из Новгорода. Наконец некоторые соблазнялись изображением Св. Духа, в виде птицы «головю вниз – незнаемой» (Голубинский, 894, ср. 845). Максим Грек написал статью к епископу (святительству, б. м. Макарию) об изображении И.Христа на образе, наз. «Уныние», объясняя неправильность его, так как pietas по-русски значит милосердие или «благочестие», сказание о котором связано с именем папы Григория В. Повесть же эту он получил от мужей, у которых долгое время жил в Италии (Соч., III, 122–123).

Макарий дал благой совет Висковатому, очевидно защищая и себя: «ты стал на еретиков; смотри не попадись и сам в еретики, знал бы ты свои дела, которые на тебе положены – не разроняй списков». И хотя на соборе Висковатый покаялся; но на него была наложена трехлетняя епитимия (14 янв. 1554 г.), причем собор напомнил еще ему 64 правило VI вселенского собора: «не подобает мирянину пред народом произносить слово или учить и брать на себя учительское достоинство, но должно повиноваться преданному от Господа чину, отверзть ухо приявшим благодать учительства и от них поучаться божественному слову», с прибавкой, «чтобы нога не думала, что она голова», и внушительными угрозами, если он и впредь будет рассуждать о священных вещах²¹⁰¹. Показания его на Сильвестра и Симеона вызвали с их стороны известные нам «жалобницы», из опасения быть привлеченными к ереси Башкина и Артемия²¹⁰². Впрочем, некоторые видят в поступке Висковатого не более как интригу против Сильвестра, положение которого после дела о завещании царя считали тогда поколебленным, причем Висковатый, как стоявший на стороне прав Димитрия, мог надеяться на успех в этом деле²¹⁰³. С именем дьяка Висковатого связано приведение в порядок царского архива, опись которого, не вполне сохранившаяся, свидетельствует лишь об исчезновении многих важных документов в последующих пожарах и расхищениях (смутное время, пожары 1626, 1736²¹⁰⁴). В 1570 г. Висковатый был казнен со многими другими, как обвиненный в тройной измене: в пользу короля польского, крымского хана и султана турецкого²¹⁰⁵.

Вслед за делом Башкина и Артемия в Москву был доставлен более важный противник церкви – Феодосий Косой. Одновременное распространение его ереси и осуждение с приведенными выше, вероятно, и послужило причиной смешения рассмотренных нами мнений, как одного и того же рационалистического направления.

Феодосий Косой, родом москвич, был прежде рабом у одного из близких вельмож царя; обокрав своего господина, он бежал от него на Белоозеро, где постригся в монахи²¹⁰⁶. По возвращении Артемия в пустынь, Феодосий пользовался некоторое время его вниманием, а потом перешел на Новоозеро, где и распространял свое учение²¹⁰⁷. Феодосий выступил проповедником «нового» учения в том районе, где долгое время поддерживалось религиозное брожение, обнаружившееся последовательно в различных еретических толках. Его последователи отдавали преимущество его учению, так как оно было «открыто» и для неученых, тогда как отеческое учение для них было непонятно. Указывали, что он учил по книге и давал всем ее читать, между тем как епископы и попы учили наизусть. Его последователи говорили, что такого учения еще не бывало от создания мира и никто не постиг в такой степени истину, как Косой, который обнаруживает «здравый ум». Они свидетельствовали, что его учение сильно распространилось и встретило большое сочувствие (от многих приемлемо и похваляемо) в обществе; действительно, не смотря на крайнее отрицание, оно коснулось даже духовных лиц. Так лица, пришедшие к Зиновию Отенскому в обитель потолковать о новом учении, были клирошане Спасова хутынского монастыря: двое из них уже были монахи, а третий мирянин-иконописец. Они же говорили, что даже прежний господин Косого покровительствовал ему. Сущность учения Косого, как мы сказали, изложена в сочинениях Зиновия Отенского, ученика М.Грека, подвергшегося ссылке вместе с своим учителем.

Зиновий, инок Отенского (т. е. Отчего) Предтеченского мон-ря (в 50 верстах от г. Крестцов, Новгород. губ.), ученик М.Грека, сосланный после первого суда (вернее после второго, Калугин, 82), над последним (1531) в означенную пустынь, где и скончался в 1568 г. (Евгений, I, 189). Дело о Косом до нас не дошло и сведения о его учении получаются из двух сочин. Зиновия «Истины показание к вопросившим о новом учении» (изд. по рукоп. Солов. библ. и Моск. духов. акад. XVII в. в Прав. Соб. 1863 и 1864 гг., раздел на 56 глав и 12 бесед и отд.). Трактат этот составлен в 1566 г. (см. стр. 56 и 57). В свое время его читал царь В.И.Шуйский, как значится на рукописи. Это обширное сочинение в 1000 печатных страниц. Другое его сочин., посвященное той же ереси «Многословное послание черноризца к вопросившим о известии благочестия на зломудрие Косого и иже с ним». (Рукоп. Спб. духов. акад.). Сведения о нем, его списках и авторе – П.Ф.Николаевского (Дух. Вест. Харьк. 1865, XI, 24–54). Оно изд. А.И.Поповым (Чтен. Моск. Общ. ист. 1880, кн. II, стр. 1–305). Третье сочин. (с выписками из обоих) «Слово на открытие мощей Ионы, архиеп. новгород.» (в прилож. к исслед. Калугина, 17–26) и 4-е «Слово на открытие мощей еп. новгор. Никиты» (о нем ib., 314–342). Подробное исслед. в ист. церкви Макария (VII, 487–526 – автор ставит «Истины показание» выше Просветителя Иосифа) и в соч. Ф.Калугина: «Зиновий инок Отенский и его богослов. полемич. и церков. учит. произведения», Спб. 1894 (автор отвергает какие-либо заимствования у Иосифа). В отношении к еретикам Зиновий держался мнения М.Грека (275–298), требуя сначала применения гуманных мер (306, 310). При всей начитанности Зиновия, его произведения далеко не отличаются правильным и легко усваиваемым слогом. См. также: И.Емельянов: «О происхожд. учения Башкина и Косого на Руси» (Труды Киев. дух. акад. 1862, № 3); Учение Феодосия Косого (1868, № 6), Полемика против учения Косого (ib., № 9); А.Никольский, Матер. для истории противо-лютер. полем. северо-восточ. рус. церкви XVI и XVII стол. (ib., 1862, № 6; 1864, №№ 1 и 2).

Косой не признавал божественного происхождения Христа, отрицал иконопочитание, церковную службу, построение храмов, бессмертие души и необходимость искупления, поклонение святым и составление им служб, силу мощей, молитв и поста, и вообще внешние обряды церкви. Ссылаясь на свящ. писание (Деяние X, 34, 35; Галат., III, 28), он проповедывал религиозный и национальный индифферентизм²¹⁰⁸. Свое учение он основывал на подборе известных мест священного писания и отцов церкви. С другой стороны, он строго проводил идею единобожия и потому отдавал предпочтение Ветхому Завету. Он также советовал читать сочинения апостольские, но заподозревал послание ап. Павла к евреям, считая его произведением другого Павла, как и западные протестанты скептически относились к этому сочинению. К отеческим же писаниям Косой относился с недоверием и считал их бесполезными для чтения, как заключающими в себе «человеческие предания».

В учении М.Грека и Артемия напротив постоянно полагается в основание Новый Завет. Иван Грозный, в ответ Роките, доводит до крайности отвержение Ветхого Завета (Чт. в Общ. ист. 1879, IV, 7–9, 25, 48). Английские пуритане питали также расположение к В. Завету (суббота, имена при крещении, в юридических и общественных делах обращение к книгам Моисея, Судей, Царств, отдавали предпочтение еврейск. языка греческому и т. п., Маколей, VI, 81). Единобожие Косой подтверждал ссылками на В. Завет, а его последователи жаловались, что эти книги (столповые) скрываются от людей. Флетчер замечает, что русские вообще придают мало значения книгам В. Завета и некоторые думают, что малодоступность книг В. Завета была следствием опасения от распространения ереси жидовствующих (А.Лебедев. Макарий, митрополит московский, 124; Калугин, Зиновий Отенский, 163).

Косой, как мы видели, принадлежал к мыслившим книжникам. Уже одно то обстоятельство, что бывший раб мог стать книжным и «разумным» человеком, когда часто князья оказывались безграмотными, а духовные сановники «мало наученными», говорит в его пользу. Вероятно еще в Москве он побывал в кругу книжников и познакомился с разными писаниями, почему и его коснулось то литературное движение, которое почти с начала XVI стол. сосредоточивалось там и волновало московское общество. В указанной литературной борьбе, притом в произведениях лучших ее представителей – Максима Грека и Вассиана – на жизнь и стремления духовенства было наложено много теней, за что впоследствии им обоим пришлось поплатиться горькими бедами. Сочинения М.Грека и Вассиана расходились в обществе и возбуждали толки, которые сами собой вели к различным заключениям. Если Максим обличал духовенство за его нравы, недостойные тех лиц, которые брали на себя право учительства, и осуждал его за исключительную заботливость только о мирских стяжаниях; если Вассиан хотел дать своим требованиям даже каноническую силу, и, во имя одного из основных положений религии, грозил проклятием отступникам; то можно было ожидать, что, при возбужденном настроении мысли, явится человек, который все эти заявления приведет к конечному результату. Так поступил Феодосий Косой. Клирошане, излагавшие его учение Зиновию Отенскому, между прочим говорили: «Максим Грек сильно принуждает хранить заповедь нестяжания и по этому поводу написал «Слово о покаянии души»... а Косой, последуя ему, говорит, что прельстились те, которые называют преподобными Кирилла, Нила, Пафнутия и прочих, приобретавших села, потому что, по Максиму, они чужды спасения»²¹⁰⁹... Проводя же одухотворение религии далее, Косой пришел к отрицанию монастырей, как выражающих собою известную религиозную форму, утвержденную человеческим преданием. «Монастыри, – учил он, – человеческие предания, и в них законы и уставы завещаны обычаю по своей воле. Василий же говорит, чтобы удалиться (отскочить) от своих желаний и человеческих обычаев и от соблюдения преданий... В Евангелии монастыри не положены и законы и уставы их не написаны; от таких же волей и соблюдения человеческих преданий Василий Великий (!) учит уклоняться»²¹¹⁰.

С другой стороны, к отрицательным заключениям приводили Косого нравы духовенства и обличения его жизни, на которые не щадили слов Максим и Вассиан, а сочинения их, как мы видели, были известны Косому²¹¹¹. Косой только делал выводы из того, на чем они останавливались. Вот как обличали православное духовенство еретики: «Нет у вас единомыслия, не соблюдается, как велит Василий, союз мира; не хранится крепость духа, но обретаются раздвоение, ссоры, ревность, великая дерзость будет называться членами Христовыми, поставленными от Христа в начальство. Просто надобно сказать – плотское мудрование царствует у ваших игуменов, епископов, и у митрополита; нет духа кротости, оттого они и нас гонят, запирают в тюрьмы, не дают нам узнать истины, а утверждают свои предания. Повелевают не есть мяса и не жениться, возбраняют исполнять евангельскую заповедь, которая ясно говорит: «не входящая в уста сквернит человека» (совершенно так выражено у Максима Грека) и заповедь апостольскую об изженных совестью, возбраняющих жениться и удаляться брашен. Поэтому всему не следует слушать епископов, когда они учат преступать заповеди, как и сами их преступают, а только прилежат пению, да канонам (см. у Максима Грека), что в Евангелии не показано хранить и творить²¹¹². Они отвергают любовь христианскую, именуя нас еретиками, мучат нас, а в Евангелии не велено мучить и еретиков, как указано в притче о сельных плевелах, они же гонят нас за истину». Дальнейшее развитие этой мысли представляет уже отрицание самой церковной иерархии... «Косой учит, – говорили клирошане, – повелевая людям, не называть себе на земле отца, но иметь Бога Отца на небеси, кресты и иконы сокрушать, святых на помощь не призывать, в церкви не ходить, книг церковных учителей и житий святых не читать, не молиться им и не каяться, не причащаться и не кадить; на погребении от попов и епископов не отпеваться и по смерти не поминаться. Епископы и попы ложные учители и идольские жрецы... Богу же следует поклоняться духом, а не творить поклоны, не приносить просвиры, каноны и свечи. Книгу Иосифа Волоцкого он запрещал читать»²¹¹³. Привезенный в Москву и помещенный в одном из монастырей (1555), Косой сумел приласкаться к стражам и бежал в Литву, вместе с единомышленником Вассианом (другой Игнатий скрылся раньше), где, свергнув монашество, женился на вдове-еврейке, чем вызвал негодование Артемия²¹¹⁴ и Курбского²¹¹⁵; но имел и там успех. Зиновий замечает, что как Восток развратился Бахметом (Магометом), а Запад Мартином немчином (Лютером), так Литва Косым²¹¹⁶. По словам же Андрея Венгерского (Регенвольский), Феодосий Косой умер вскоре, в старости, имея свыше 80 лет²¹¹⁷.

До нас не дошли полные сведения о происходивших тогда процессах еретиков, но из отрывочных указаний видно, что в то же время и вслед за тем в Москву был доставлен ряд лиц, причастных к ереси: так, в том же 1555 г. производилось соборное дело против учеников Артемия «новоозерских чернецов» Ионы и попа Аникия Киянского; в 1556 г. против торопчан Федки Жирина «с товарищи», «белозерца» Тим. Сергеева «с товарищи»; чернеца Сергея, по письменному сообщению смоленского епископа Симеона (из игуменов Кириллова-Белозерского мон., 1555–1567); старца Нила Курлятева, друга М.Грека, а следовательно и сторонника заволжских идей «и иных»²¹¹⁸. И еще в 90-х годах XVI стол. в Волоколамском мон. содержался «на смирении» некто Василий Курицын «первый грешник пред Богом», быть может один из потомков Федора Курицына, покровителя ереси жидовствующих²¹¹⁹.

На основании всего сказанного можно заключить, что литературное движение XVI в. по важнейшим церковно-общественным вопросам непосредственно примыкает к произведениям Максима Грека и исходит из них. Сам по преимуществу критик, он возбудил интерес к критическому отношению среди современных ему книжных людей, которое проявилось в двух направлениях, одно из которых стремилось примирить усвоенные ими идеальные требования жизни с бытовыми условиями современного строя (Башкин, Артемий), а другое, расширяя область критического мышления, дошло до отрицания существующего церковного порядка²¹²⁰, хотя основывалось на тех же религиозно-нравственных началах. Можно удивляться, что всех их, как и некогда М.Грека и Вассиана, постигла равная участь, но это еще раз подтверждает, что в тогдашних церковных правящих кругах господствовало полное смешение нравственно-религиозной критики с отступлениями догматического характера, которые притом не ясно понимались.

Понятно, что Максим Грек не мог в современном движении не чувствовать значительной доли своего влияния и не опасаться за недавно полученный относительный покой, когда вокруг его падали его друзья (Артемий, Нил Курлятев) и он сам оказался в среде, настроенной к нему крайне враждебно, которая принимала даже деятельное участие в этих новых потрясениях, происходивших на его глазах. Поэтому можно думать, что последний год его жизни (1555–1556) прошел для него крайне неблагоприятно, а прежние невзгоды давно давали себя чувствовать, и 21 января 1556 г. его не стало²¹²¹.

Уроженец и житель благословенного юга, брошенный судьбой на отдаленный суровый север, где он должен был подвергаться продолжительному и томительному заключению, М.Грек дожил, однако, до глубокой старости, обязанный тем²¹²² своему крепкому организму²¹²³ и той глубокой вере в свое призвание и долг, которая проникала все его существо и которой он остался верен до конца. Гробница его находится в Троицкой лавре, близ церкви Св. Духа, сооруженной ц. Иваном Васильевичем на память о взятии Казани, в особой малой часовне²¹²⁴.