Слово в день святителя Христова и чудотворца Николая

Блажени плачущии ныне: яко возсмеетеся. Лк. 6:21

Спаситель называет плачущих блаженными: кто же после этого не блажен в мире настоящем? Если плачущие блаженны, то, значит, целый мир наполнен блаженными! Кто здесь не плачет? Тут все плачущие! Все мы со слезами приходим в жизнь сию, со слезами проходим ее, со слезами отходим от неё. Что же? Неужели весь этот плачевный сонм людей может быть назван блаженным? Слова Господа верны. Все эти плачущее мира настоящего действительно были бы блаженны, если бы большая часть из них сами не отнимали у своих слез той ценности, которая возвышает их в очах Божиих и приносит им плод блаженства.

Все мы плачем, но не у всех нас проистекают слезы из одних источников и одних расположений сердца. Есть слеза, происходящая от нужд и недостатков жизни, есть слеза, рождающаяся от непостоянства и измены нам земного счастья, есть слеза от неисполнения наших желаний и ожиданий, есть слеза, производимая болезнями духа и страданиями тела, есть слеза, проливающаяся от чувства печали о разлуке с близкими к нашему сердцу. Все эти слезы сами по себе позволительны и естественны, ибо в основании их лежит сознание своего злострадания и бедственности. Но плачущие таким образом должны возводить свою мысль к первому источнику всех бедствий, должны возвышать свои слезы до самого начала наших скорбей и крушений сердца.

Откуда произошли все наши необозримые скорби и печали? Где их начало и корень? В разрыве нашего союза с Богом и удалении от лица Его. Мы удалены от лица Божия, отринуты от блаженного с Ним единения – и вот нас теснят и поражают бесчисленное зло на пути жизни! Кто же расторг наш союз с Богом? Кто произвел это ужасное для нас зло? Грех! Он удалил нас от лица Божия. Он затворил для нас обитель блаженную и низринул в эту юдоль плача, он подверг нас всем этим крушениям и горестям. Итак грех должен быть первой и главной причиной нашего плача, о нем по преимуществу должны мы скорбеть и сокрушаться сердцем. Но этого-то часто и недостает у плачущих. Занятые чувством какой-нибудь ближайшей горести, тяготящей их душу, они и не помышляют о самом источнике зол, откуда излились все бедствия на род человеческий.

Что сказать об этих плачущих? Они не далеки от блаженства, обещанного Господом, но оно принадлежит не им. Не далеки: ибо им стоить только к своим слезам присовокупить мысль о самом начале и первой причине их скорби – грехе. Но поскольку они не приходят своей мыслью к этой причине, то и остаются, так сказать, в преддверии святого, боголюбезного и душеспасительного плача. Оставим сих плачущих позади себя, займемся своим размышлением о тех плачущих, которых слезы имеют своим источником чувство греха и достоянием которых есть обещанное Господом блаженство.

При вступлении в самое святилище боголюбезного и душеспасительного плача, изливающегося от сознания грехов своих, прежде всего представляется та мысль, что тут, по видимому, совсем не о чем и плакать. Кто плачет о каких-нибудь внешних бедствиях и потерях жизни, тот плачет справедливо; ибо предмет его плача состоит в том, что не зависит от его воли и теснит его душу против желания сердца. Но о чем плакать человеку содевающему грех по своей воле? Грех есть дело нашей свободы. Кто грешит с участием своей свободы, тот как может плакать о том, в чем выражается его воля и желание? Если же кому противен – ненавистен грех, тот может его и не делать, ибо на то имеем свободу и произволение. Кто стал бы таким образом думать, тот этим самым показал бы, что он знает духовную жизнь по одной только отвлеченной мысли и не вступал еще в подвиг благочестия. Если судить о действиях человеческих по одному чистому разуму, то действительно представляется, что мы имеем свободу и властны располагать своими делами, как нам угодно. Но между тем мы совсем не имеем той свободы, чтобы нам делать чистое добро, ибо мы рабы греха. Творяй грех, сказал Спаситель, раб есть греха ¹³⁰. Грех поработил нас своей власти, им связан самый наш ум, так что мы не всегда можем проникать во внутреннее его существо и примечать его ядовитость и безобразие под блестящей наружностью. Нас влечет ко греху его благовидность, и только в последствии убеждаемся в своем обмане. Итак где же наша власть над собой, когда мы в зависимости от обаятельной силы греха? Думаем, что мы свободны, а между тем часто не имеем столько сил, чтобы отстать от явного зла, к которому располагает нас какой-то внутренний сопротивный закон, служащий в нас причиной того, что мы не то делаем, что хотели бы; но совершаем то, чего вовсе не желали бы. Не еже хощу доброе творю, но еже ненавижду, злое, то содеваю ¹³¹. Кажется нам, что мы свободны, но только начни жить благочестиво, только приступи к добродетели, то и убедишься в своем греховном рабстве, от которого может избавить одна только благодать Господа Спасителя, пришедшего в мир разорить дела диавола. Аще Сын вы свободит, воистину свободни будете ¹³², сказал Господь Иисус. Итак плачущие о грехах своих плачет справедливо. Грех есть такое для нас несчастье, с которым не может сравниться никакое зло. Все прочие причины нашего плача пройдут в свое время собой и отнимутся от нас, если только пройдет и отнимется от нас главная причина всех несчастий – грех. Но пройдет ли он? Перестанет ли когда-нибудь действовать в нас? Или не перейдет ли с нами в самую вечность, и не откроет ли там для нас еще больших и тягчайших страданий? Вот вопросы, о которых стоит подумать каждому! Этими-то вопросами и заняты души, плачущие о грехах своих. Слезы их столь глубоки, разумны и сознательны, что с ними не может сравниться никакая скорбь плачущих мира настоящего. В основании всех наших прочих печалей лежит одно неясное безотчетное чувство, которое мучит и тревожит душу потому только, что не озарено разумным сознанием. Потому-то всякая другая печаль наша тотчас утихнет и пройдет, если введем в свое смятенное чувство силу мысли и здравое рассуждение. Не такова печаль о грехе. Печаль эта имеет в своем основании не какую-нибудь мнимую причину, но действительную, о которой чем более станешь рассуждать, тем более увеличивается скорбь и умножаются слезы.

Что сказать в утешение этих плачущих? Поскольку предмет их плача выходит из области мира и выше сил человека, то их утешает сам Бог, к ним относятся слова Господа: блажени плачущии ныне, яко возсмеетеся! В чем состоит блаженство, обещаемое Господом этим плачущим? В том, что некогда отымется причина их плача. Они скорбят и сокрушаются сердцем о своих грехах, будет время, когда порадуются о своей внутренней чистоте и своем совершенстве духа. Кто плачет, тот и утешится. Не всех ожидает будущее духовное веселье, а только тех, которые скорбят и плачут. Итак блаженны плачущие о грехах своих, блаженны не по чувству своего настоящего состояния, а по тем плодам, какие имеют произойти для них от сего чувства. Прискорбно, тяжело настоящее расположение их сердца, радостен конец святой их о себе печали! Знамением несомненной радости, имеющей открыться в них, Господь полагает в том самом, чем обнаруживается настоящая их скорбь. Печаль души их выражается в слезах, в слезах открывает для них милосердный Господь светлый луч лучшей будущности, слезы плачущих поставляются залогом их помилования и принятия в число сынов Божиих. Кто не подивится при этом богатству любви Божией к нам спасаемым грешникам? Кто не прославит Божие к нам снисхождение? Если бы наше будущее блаженство и спасение соединено было с требованием от нас совершенной чистоты и праведности, то кто тогда мог бы питаться сладкой надеждой на получение небесного царства? Как тогда должен бы сократиться и ограничиться круг избранных Божиих! Теперь он далеко простирает свои пределы, ибо обнимает собой не только праведников, но и грешников, чувствующих свою греховность и оплакивающих ее. Когда Господь соединяет светлые надежды нашей будущности с сокрушением нашего сердца и слезами, то что может быть для нас отраднее и утешительнее сего? Можно ли еще назначить какой-нибудь другой, более для нас легкий и удобный путь ко спасению? Мы запутались в сетях греха и не можем выйти из них, чтобы быть чистыми и непорочными пред Богом, но Господь и не делает своего вечного о нас приговора по одним делам нашим, Он смотрит на самое расположение нашего духа и взвешивает желания нашего сердца. Мы отпали от чистого добра, но мы не так погрязли во зло, чтобы не желать добра и не жалеть об утрате его, Господь приемлет с любовью и самое cие расположение нашего сердца и преклоняется к нам своей милостью. Мы не можем исправить своей нравственной порчи, произведенной в нас действием греха, но мы можем скорбеть и плакать, при виде своего внутреннего расстройства и безобразия; Господь вменяет нам в заслугу и самые наши слезы и с ними соединяет отрадную надежду нашего вечного оправдания. В этом случае Господь поступает с нами не по закону строгого судьи, но по правилам чадолюбивейшего отца, который, видя преступление детей своих, наказывает их и удаляет от лица своего, но потом, смотря по расположению их сердца, примиряется с ними и возвращает их к прежней любви. За преступления наши удалил нас Господь от лица Своего, но скрыв от нас лице Свое, Он смотрит на расположение нашего сердца, с каким мы остаемся в отношении к своей пред Ним виновности и своему от него отчуждению. За скорбь души нашей, за наш плач и слезы Он отменяет свой праведный о нас суд и возвращает нас в свой отеческий дом с восстановлением нас в образ древней, потерянной нами доброты. То самое, что осталось у нас после нашего падения, до чего не мог коснуться наш враг – исконный человекоубийца, то самое полагается в основание нашего спасения – в начало нашей светлой будущности! Может ли быть что-нибудь утешительнее сего для нас грешников, трепещущих праведного суда Божия?

Так, братья-христиане! Велика сила утешения, изреченного Господом плачущим! Будем дорожить этим утешением и всячески поддерживать в себе спасительную печаль по Богу, которая рождает чистую слезу покаянного плача о грехах своих. Если не можем стоять на степени чистой добродетели, свойственной праведникам, то по крайней мере будем удерживать себя в состоянии грешников, чувствующих свою греховность, скорбящих о себе и плачущих, по крайней мере, да не спадем ниже этой степени – в состояние холодной жертвенности и беспечного равнодушия относительно своего внутреннего потемнения. Грех не оставляет человека на одной степени его нравственного ниспадения, он постоянно заводит его далее и далее по мрачным степеням своей области, заводит туда, где оскудевает в нем последняя капля елея духовной жизни, где угасает последняя искра света в душе его, прерываются последние нити, связующие его сердце с царством добра, и где, наконец, нет уже места милосердию Божию. Как начало своей вечной жизни, как бесценное семя нашего будущего восстановления в свободу славы сынов Божиих, как последнюю опору всех наших лучших надежд и чаяний, будем хранить и блюсти в себе священное чувство печали и соединенный с сим чувством спасительный плач о грехах своих!

Как мы можем это сделать, подумает кто-нибудь? Разве от нашей воли зависит располагать чувствованиями души своей? Что я могу сделать с собой, когда не расположен в скорби? Откуда мне взять слезы сокрушения, когда их нет во мне? Слеза рождается от внимания, а вниманию родитель есть смысл и разум. Когда силой своей мысли войдешь внутрь себя, когда помыслишь со вниманием о делах своих и поймешь истинное свое состояние, тогда непременно почувствуешь в себе скорбь и найдется слеза. Дух наш уже носит в себе предрасположение к скорби, в нем уже таится побуждение и готовность к слезам; нудится он выплакать свое внутреннее горе, которое лежит в глубине его существа. Что же удерживает его от сего святого занятия? Наша рассеянность и развлечение шумными увеселениями света. Вести жизнь слезную нам представляется делом скучным и несносным, нам хочется пить от чаши мирских увеселений, которым предаёмся со всей охотой. Что же от сего происходит? То, что наша внутренняя грусть, не примечаемая нами, остается в нас, не исцеляется она внешними развлечениями, а только подавляется, не отстраняется совершенно, а только отлагается до будущей поры и ждет нас впереди. Сколько не усыпляй свое чувство; но оно рано или поздно должно пробудиться для ощущения того, что скрывается в нас. Не лучше ли, поэтому, оставив внешние развлечения, предаться всей силе таящейся в нас скорби, которая часто возникает из глубины нашего существа в безотчетной для нас грусти и непонятном томлении сердца? Что значит подобные состояния нашего духа, как не призывание его к разумному о себе сокрушению и сознательным слезам? Итак не много стоит с нашей стороны, чтобы расположить себя к чувству скорби и слезам! Только призови этот разумный и сознательный плач, он не умедлит явиться к тебе по требованию чистой мысли!

Впрочем, кто в самом деле чувством души своей далек от скорби плача о себе, того трудно привести к сему чувству. Мы знаем печаль и слезы не по науке и расчетам мысли, а по естественному расположению. Потому-то и цель нашего размышления о слезах совсем не та, чтобы открыть их в неплачущих, но чтобы подкрепить в них плачущих силой евангельского утешения. Есть люди, занятые своим внутренним состоянием, и носящие в себе постоянную болезнь сердца. Имея все расположение к добродетели, а между тем не видя конца своим падениям, они готовы поникнуть духом в борьбе с грехом; скорбь души их, сама по себе чистая и святая, готова перейти в безотрадное чувство уныния и отчаяния. Таковым для их ободрения и успокоения, напомнили мы слова Господа, содержащие в себе непреложное обетование имеющего открыться в них веселия духа о торжестве над законом греховным: блажени плачущии ныне, яко возсмеетеся! Когда это будет? Спаситель не определяет времени, когда имеет совершиться столь радостное событие для плачущих грешников, Он только утешает их верной надеждой будущей радости, которая воссияет для них непременно! Душа наша, при виде своей внутренней нечистоты и помрачения, не может быть спокойной; невольно трепещет и ужасается она в этом случае будущего праведного суда Божия, но пока носим в себе скорбь о грехах своих и храним источники слезные, дотоле можем надеяться и уповать на милосердие Божие и наследие небесного царствия!

Остается, наконец, обратить свое внимание на то, какое отношение имеет наше рассуждение о слезах к духу настоящего светлого торжества церкви? Самое близкое! Нам, как грешникам, приличен плач и слезы, а в славе празднуемого ныне великого угодника Божия открывается радость, имеющая озарить собою и наше печальное сердце. То, о чем плачем мы, уже видим исполнившимся и совершившимся в прославляемых нами святых Божиих; следоват., их пример подтверждает наши светлые надежды и чаяния. Правда, если сравнить их земную жизнь с нашей, то нельзя не заметить безмерной разности, какая находится между ими и нами! Они еще при своей жизни ясно свидетельствовали о том, что ожидает их на небе! Они, еще находясь на земле, показывали, что они существа как бы не земные, и потому их настоящая слава, по-видимому, никакого не имеет отношения к нашим будущим надеждам! Так, избранники Божии стоят на безмерной высоте пред нами по самой земной своей жизни; но сие-то самое и должно утверждать наши благие упования относительно своего будущего. Если угодники Божии и при жизни своей сияли славой добродетели, то неужели мы будем столько несчастны, что и в самой вечности останемся во грехах своих. Если они, и во плоти находясь, сподобились принять вечное наследие Божие, то неужели для нас одних оскудела Божия любовь и щедрость? Когда видим, что они обладают всей полнотой даров Божиих, то неужели нам отказано будет и в меньшей их вере? Святые Божии приняли несравненно больше того, чего ожидаем мы, в них проявилась слава и величие Божие, а мы чаем одного оправдания и помилования, неужели чаяние наше останется отринутым и посрамленным! Нет, это невозможно и по нашему слезному воплю к Богу, и по преизбытку любви милующего Бога. Кто плачет о себе, тот и выплачет помилование себе. Верно слово Господа: блажени плачущии ныне, яко возсмеетеся!