8) Проф. И. В. Попов.

Естественный нравственный закон. (Психологические основы нравственности). Сергиев Посад, 1897 г.

В названной книге (магистерской диссертации) проф. И. В. Попов – приходит, между прочим, к тому принципиальному заключению, что· «христианство сводит все содержание нравственности к заповеди любви, идущей по двум направлениям – к Богу и ближнему. Но наряду с обязанностями любви церковь предписывает верующим еще такие действия, которые, по-видимому, не имеет такого отношения к ней. Таковы все вообще заповеди воздержания. Эти заповеди занимают особенно важное и видное место в монашеской жизни“.¹¹⁰⁷ Каково же отношение христианского «аскетизма“ к заповедям о любви? На основании анализа имевшихся в его распоряжении и относящихся к указанному предмету данных, заимствованных из аскетической письменности, автор на поставленный вопрос отвечает в том смысле, что аскетические требование имеют в виду – непременно и единственно – осуществление той же верховной и единственной христианской заповеди о любви к Богу и ближнему.¹¹⁰⁸ Выполнение аскетических требований является только средством достижения совершенства этой любви.

Все означенные положения автора, действительно, вполне точно отражают сущность аскетического учения по данному предмету. Но в дальнейшем, более подробном и детальном раскрытии этих общих мыслей заметна уже некоторая неопределенность, неясность, недоговоренность, а иногда даже спутанность, неточность.

Колебание замечается собственно в решении вопроса, – «частные моменты отречения от мира: уединение, отказ от собственности и брака»¹¹⁰⁹ и др. является ли безусловно – необходимыми условиями для достижения совершенства христианской любви к Богу и ближнему или же только средствами наилучшими, наиболее удобными и целесообразными.

Автор предлагает собственно оба решение поставленного вопроса, не объединяя их в высшем синтезе и как бы не замечая их взаимной несогласованности.

В одном месте почтеннейший ученый утверждает, что «отречение от мира рассматривается христианскими аскетами в качестве лучшего средства для воспитания в себе любви к Богу и человеку”.¹¹¹⁰ В другом же месте проф. И. В. Попов не менее категорически и без всяких оговорок утверждает, что «удаление от мира, уединение и молчание рассматривается христианскими подвижниками в качестве необходимого средства для воспитания в себе полной преданности Богу, выражающейся в постоянной мысли о Нем и чувствах» любви, благодарности к нему.¹¹¹¹ Однако, то и другое выражение далеко не равносильны и не тождественны, а выражают мысли различные и устанавливают совсем неодинаковый взгляд на жизнь христианства в обществе, на обладание собственностью и брак. Если справедлив второй член дилеммы, то последние состояния могут быть терпимы и допускаемы только на низших ступенях развития христианина, но совершенно невозможны в состоянии христианской зрелости.¹¹¹² По словам проф. И. В. Попова, «о.о. Церкви приглашают к полному отречению от собственности лишь тех, в ком созрело соответствующее настроение всецелой преданности и любви к Богу и ближнему. Но тогда отречение от имущества будет уже не аскетическим средством достижение христианского совершенства, а собственно проявлением этого последнего. Вообще взаимное отношение и сравнительная ценность брака и безбрачия и др. параллельных форм христианской жизни у И. В. Попова представляется неопределенным и неясным. Это обстоятельство, несомненно, обусловливается тем, что у автора высшей целью христианского совершенства поставляется именно «созерцательная любовь к Богу, состоящая в постоянной мысли о Нем, сопровождаемой чувствами любви.¹¹¹³ Деятельный момент «любви” к Богу автором, очевидно, сознательно и намеренно игнорируется, считается по существу необязательным, ненужным, излишним.

Что касается христианского долга любви к ближнему, то его выполнение ограничивается, по представлению автора, только воспитанием и поддержанием «постоянного настроения любви и благожелания по отношению к ближнему».¹¹¹⁴

Такое настроение может и не проявляться вовне, в соответствующей деятельности. Важен самый факт его существования в душе подвижника. «В деле нравственности христианство отдает решительное предпочтение настроению, а на дело смотрит, как на естественное последствие этого настроения, следующее за ним само собой... Настроение служит верным показателем нравственного совершенства воли. Сам же поступок есть просто выражение этого настроения, нисколько не увеличивающее его ценности. Поэтому, если настроение не переходит в дело по обстоятельствам независящим от воли нравственного деятеля, этим ценность настроения (которое обнаружилось бы на деле, не будь этих обстоятельств) нисколько не уменьшается.

Таким образом, если пустынник при помощи каких бы то ни было средств создает в себе постоянное настроение любви и благожелания по отношению к ближнему, которое могло бы обнаруживаться в делах милосердие при каждом удобном случае, но не обнаруживается по недостатку поводов, то перед лицом Всевидящего, для которого открыто сердце, его нравственное состояние нисколько не ниже, чем состояние человека, которому независящее от его воли обстоятельства доставили случай проявить свое настроение на деле... Таким образом, подвижники имеют возможность выражать свою любовь к Богу в любви к ближнему, как благожелательном настроении».¹¹¹⁵

По поводу приведенных мыслей проф. И. В. Попова считаем своим научным долгом сделать несколько замечаний. И прежде всего едва ли справедливо и точно то положение почтеннейшего ученого, согласно которому «дела», поступки являются только следствием внутреннего религиозно-нравственного настроения; необходимо добавить, что они служат вместе с тем и средством воспитания, укрепление и поддержание этого настроения. Взаимное отношение настроения, с одной стороны, и проявление его вовне, с другой, таким образом, обоюдно.

Большой передержкой приходится признать и то утверждение, что «сам поступок» «нисколько не увеличивает ценности настроения». И психологически и этически несомненно все же обязательно констатировать важное различие между настроением, перешедшим в поступок, и таким, которое в дело не перешло, хотя бы и помимо воли известного субъекта. Эта мысль рельефно оттеняется в аскетической письменности при анализе, так наз., «страстей».¹¹¹⁶ Каждый последующий момент постепенного развития «страсти» в душе, заканчивающегося фактом греха, внешним совершением поступка, увеличивает виновность и ответственность человека.

Недоумение возбуждается и тем, как И. В Попов объясняет причины того, что пустынники-созерцатели свое интенсивное настроение любви к ближним обычно не проявляли во внешней деятельности.

По изображению автора, поступки соответствующего рода обязательно последовали бы, вызываемые внутренним настроением подвижников, если бы в наличности были необходимые для того условия. Но этих условий на самом деле не было, так как, – разумеется, – подвижники жили вдали от людей, не видя их и даже часто подолгу не слыша о них; материальных средств, из которых могли бы помочь, не имели и т. под. Так как эти обстоятельства не зависели от воли подвижников, то отсутствие внешней деятельности, по автору, и не могло препятствовать их нравственному совершенству.

Мы недоумеваем, как же указанные условия могут называться и считаться независящими от воли подвижников, если они предпринимали и осуществляли подвиг уединения добровольно и сознательно, для известных религиозных целей? Когда настроение любви к ближним действительно интенсивно заявляло о себе, то подвижники оставляли свое пустынное уединение и являлись «в мир“, в общество, в среду людей – для соответствующей деятельности.¹¹¹⁷

Дело здесь, следовательно, собственно не в том, в чем указывает его проф. И. В. Попов. Вопрос сводится в сущности к тому, совместимы ли требования созерцательной любви к Богу с внешней деятельностью на пользу людей. На разрешение этого вопроса и следовало сосредоточиться для уяснения указанного предмета.

Автор, по-видимому, дает утвердительный ответ на этот вопрос, раз он допускает, что, когда представляется для того удобный случай, пустынник не может отказаться от деятельной помощи ближним.¹¹¹⁸ Однако, какая же тогда причина уединения?

Ужели не стремление удалиться от соблазнов и развлечений, каких бы то ни было, препятствующих полной сосредоточенности подвижников? Но – в таком случае – всякое возвращение к внешней деятельности будет уже непоследовательностью, нарушением всецелой сосредоточенности, ради достижения и поддержания которых подвижник и удаляется из общества. Здесь все дело, следовательно, в том, как понимать отшельническое «созерцание и какие условия считать необходимыми для его достижения.

С другой стороны, получается, что подвижник сам старательно бежит от людей, удаляется от всякой внешней деятельности, но когда поводы, помимо его воли, все же, несмотря на все принятые меры, представляются, тогда он, как бы в виде уступки, нарушает свое «безмолвие” и заявляет себя фактами самоотверженной деятельности на пользу ближних.

Таким образом, при раскрытии занимающего нас предмета, центральным пунктом должно быть решение вопроса об отношении – с психологической стороны – созерцательной любви к Богу, с одной стороны, и деятельной любви к ближним, с другой, – о взаимном отношении вообще «созерцания“ и «деятельности“.

И этот вопрос далеко не так прост, как это представляется у проф. И. В. Попова.¹¹¹⁹

В заключение нашего посильного разбора заметим, что воззрение И. В. Попова по интересующему нас вопросу близко соприкасается с воззрениями Ф. Ф. Гусева, которые разобраны у нас подробнее; многое сказанное в том отделе подходит и к настоящему случаю, а потому мы и ограничиваемся сказанным.

Кроме того, перу проф. И. В. Попова принадлежат относящиеся к наследуемому нами предмету журнальные статьи: ,,Религиозный идеал св. Афанасия“¹¹²⁰ и «Мистическое оправдание аскетизма в творениях препод. Макария Египетского».¹¹²¹

Основная мысль обоих указанных трактатов та, что Антоний В. и Макарий Е. путем аскетизма стремились достигнуть – и действительно достигли, по изображению анализируемых памятников – (Vita Antonii и творений, известных с именем Макария Е.) – собственно религиозного совершенства, – одухотворение, харизматических чрезвычайных дарований, непосредственного созерцания Бога, в форме преимущественно света; короче, – обожествления.

Написанные с обычной для профессора глубиной анализа, отличаясь ясностью и убедительностью изложения, названные исследования своим замыслом и общей постановкой вопроса обязаны – в значительной степени – влияний весьма интересной книги Карла Голля (Karl Holl. Enthusiasmus und Bussgewalt. Leipzig. 1898), о которой подробная речь впереди.

Некоторые труды русских православных богословов ставят своей задачей выяснение аскетических воззрений отдельных, но очень важных представителей патрологической письменности.